Имас : другие произведения.

Травники. История любви, записанная и прочитанная разными людьми

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Небольшой роман - коллективная лирика

   ИМАС
   <ТРАВНИКИ>
   История любви, записанная и прочитанная разными людьми
Одна часть
  
   Все что происходит - к лучшему. Вот недавно шел мой приятель ночью домой. Шел мимо ларька, не слишком пьяный. Отошел метров двадцать, слышит сзади тук-тра-тук-тра-тук-тра. Он не оглядывается, шаг ускоряет. И тук-тра тоже все быстрее. Догнали его, разворачивают и в лицо. Ну он встал, видит, стоят два юноши, один говорит: Деньги кто платить будет? Мой дружок говорит, мол, какие деньги? А второй ночной встречный, который молчал до сего момента, дружку еще раз в лицо. Поднимался мой приятель уже медленнее и все думал, что если сначала врезали, а потом попросили заплатить, то когда два раза врезали, за второй тоже платить придется... Но поднялся. А тот, что платить велел, снова за свое: Товар брал - плати. У дружка моего только одно в голове вертится - сказать, что товару ихнего он не просил, а сами сзади подбежали и дали. Но сказать этого он не успел, поскольку из переулка вышел жердеподобный мужчина с доберманом. Дружок к нему рванулся, но чувствует, что его держат за рубаху. Он крикнул тогда тихонечко Помогите. Ну и мужик, вернее, парень молодой, лет двадцати пяти, подошел к троице и завел примерно так:
  -- Чего это вы его?
  -- Водку взял он в палатке, а бабло не дал.
   Ну хоть понятно стало, за что били.
  -- Вы мужики ошиблись, - говорит мой приятель (Илья его звали), - я водки не брал, а прохожу себе мимо домой.
   Тут ему уже в живот врезали, только кто - он заметить не успел. Только согнулся и услышал, как собака заревела.
  -- Пошли в палатку, там разберемся, - это сказал, похоже, тот юноша, что вроде не бил, а разговаривал.
   Нет! - хотелось крикнуть Илье, а собачник сказал - ну, идем. Пришли.
  -- Вот этот, - заговорил, наконец, второй юноша, тыкнув Илью в ребра кулаком (довольно больно), - подошел к окошку и попросил 0,5. Я ему выставил, а он, гнида, схватил и побежал. Мы за ним.
  -- Да я шел, не спеша, по улице! - крикнул Илья, и заслонился рукой от замаха.
  -- Погоди, погоди, - сказал с собакой. - Разобраться сначала надо.
  -- Чего разбираться, пусть деньги дает.
  -- Если брал водку - то отдаст.
  -- Брал, - как-то не слишком уверенно сказал один из юношей. Вообще, похоже было, что они начали привыкать уже к мысли, что избить до полусмерти сегодня никого не удастся.
   Чуть расслабился и Илья и привел главный аргумент:
  -- Если я бы брал водку, то где она?
   Аргумент звучал странно, но до присутствующих дошел сразу. Но до всех по-разному. Собачник пристально посмотрел на разбойников. Разговорчивый юноша сказал тихо с запинкой: М..м..ожет выкинул?!... А драчливый с криком Куда водку дел, @$% !!! ударил Илью в лицо и в душу, от чего мой приятель сначала откинулся на стену палатки, а затем согнулся и кашлянул красным. Собака надорвалась и уже хрипела в перехватившем горло шипастом ошейнике.
   Серо-белесый туман медленно поплыл в голове Ильи, застилая сознание образами - не из этой реальности. Это был вид с небольшой высоты на огромное поле, заросшее травой, раскинувшееся бесконечно во все стороны. За кадром тихо, а потом все громче и громче зазвучал голос:
   ...поле, заросшее разными травками и грибами. А под травой - вязкая и глубокая болотная жижа.
   Ты ходишь и собираешь разные травки. Некоторые красивые травки растут кучками. Ты останавливаешься и начинаешь их рвать, не замечая, что уже по пояс в вонючей жиже. А скоро засосет совсем.
   А иногда ты рвешь чужие травки, с которыми не знаешь, что делать, а захочешь съесть - отравишься. Если даже не отравишься - значит просто съел травку, которая кому-то была нужна больше жизни, потому что именно за ней он бродит по полю.
   А кто-то сожрет и твою. Найди свою травку раньше. Только не перепутай - это не грибок с белыми пятнами.
   Твоя травка будет светиться при твоем приближении.
   И не стой на месте - даже рядом с ней - там тоже болото.
   Голос стал так звучен, что задребезжал и превратился в рычание добермана.
   Собачник выступил вперед, давая Илье выйти из палатки, а потом вышел сам. Последней из палатки появилась собака. Вернее вытаскивал ее хозяин. А Илья был в тумане нервного шока, а уши его были густо залиты звуками, попавшими туда в последние 5 минут. Звуки не спешили растекаться и оставались как шум оркестра перед концертом.
   Парень-спаситель внимательно посмотрел на Илью и протянул руку: Сергей. Илья смотрел на руку и на собаку, которая замолчала, но напряглась, впишись в правое запястье Ильи черными глазами. Отвечать на приветствие в присутствии четвероного друга было опасно. Но рваные остатки тумана в голове никак не давали додумать эту мысль и Илья, пожав протянутую пятерню, назвал себя.
   Ничего страшного не случилось. Собака расслабилась. Парень Серега улыбнулся. Оркестр успокоился. А ветер покачнул фонарь над головой.
  -- Ты кто? - спросил новый знакомец.
  -- Я мимо проходил.
  -- А где водка?
   Вот это новость! А была ли водка?
  -- Ладно, пойдем ко мне - у меня есть, - снова улыбнулся Серега. - Умоем тебя заодно. Ты где живешь-то?
  -- В Переметкино.
  -- Пешком хотел дойти? Часа за три бы добрался.
   Разговор продолжался уже на ходу. Парни зашли в переулок, задержались у кустов по собачей надобности и вошли под арку двора.
  -- Зачем пешком? Автобус последний в час ходит. Я как раз на него успевал - Илья поднял левую руку и обнаружил, что часы разбиты. Неудачно падал.
  -- Ладно, я один сегодня, жена уехала на юга', дочка у бабушки. Так что у меня можешь остаться. Для троих мужиков место найдется.
   Третий мужик обнюхал водосточную трубу и обозначил на ней свои инициалы.
   Кухня была небольшая, но чистая. На плите стояла сковорода с зажаренными сосисками. На подоконнике - пепельница.
  -- Куришь? - спросил Серега и взял пепельницу с подоконника. Другой рукой он открыл холодильник и извлек потную Столичную с клапаном. - Иди, умойся, а я пока закусь соображу. Сосиски ешь Мясокомбинатские?
  -- Ем, - Илья поднялся. - Где ванная?
  -- В коридоре правая дверь. Только воды нет горячей. На две недели. Будь как дома.
  -- Буду.
   Из зеркала смотрела опухшая от побоев рожа. Руки тряслись, сердце тревожно жалось к ребрам, надеясь найти в них участие и покой. Но страх все еще не отпускал и выглядывал в глаза - правый целый и левую щелочку.
   Илья умылся, согнувшись над раковиной, застирал прямо на себе майку и вышел к хозяину. Тот уже разлил белую по хрустальным рюмкам на тонких ножках и разложил по тарелкам разогретые сосиски, сало, бородинский хлеб и помидоры с огурцами, порезанные толстыми ломтями. И еще лук зеленый, с белыми смачными луковичками.
   Пес лежал под столом и дремал.
  -- Ничего, жить будешь, - Серега произвел первичный осмотр лица Ильи и, кажется, остался доволен. - Садись. За случайное знакомство.
   Водка легко проскочила, внутри быстро похорошело.
  -- Ты чем вообще занимаешься? - Спросил Серега, закусив лучком.
  -- Работаю. В конторе одной.
  -- Конторщиком?
  -- Рекламщиком. Вернее работал в одной, буду теперь в другой. В Москву позвали. Послезавтра еду.
  -- Возьми паузу дней на десять. С такой рожей на новую работу можно, конечно. Сразу их пуганешь - зауважают. Еще по одной?
  -- Давай. А ты чем занимаешься?
  -- Людям помогаю.
  -- Ага, спасибо. И многих так спас уже?
  -- Да не, сегодня - это так, хобби. А на работе я помогаю. Проводник вроде.
  -- Проводник? - в голове уже чуть гудело. В животе приятно перекатывались овощи и сосиски. Илья немного успокоился и был настроен лирически. - Это как в песне - Последний поезд на небо отправится в полночь с полустанка, покрытого шапкой снегов...
   Серега пристально посмотрел на хмельного. Илья ответил блаженной улыбкой, его поза излучала благодарность. Пес под столом поднял голову, слегка подвыл и снова улегся, чтобы не просыпаться уже до утра.
  -- Нравится Бутусов? - спросил Сергей.
  -- Не-е, Нау нравится. А Бутусов - фигня.
  -- Ну да, как в песне примерно. Вообще, жизнь похожа на песню. На разные песни. И не всегда про любовь или про рельсы. Чаще на панковские такие, вроде Оффспринг. Или как у Неприкасаемых - слышал?
   Илья неровно кивнул, обозначая, что слышал и любит и тех и других, и еще многих панков, рокеров и альтернативщиков отечественной и зарубежной эстрады.
  -- А как ты в Москву попал?
  -- Да я не попал еще, собираюсь только. Позвали меня.
  -- Знакомые?
  -- Не, я на фирму одну горбился здесь - статьи писал, еще там по мелочевке. А у них партнеры в Москве. Я на них вышел, говорю: Давайте я вам буду статьи писать. А они мне, у нас, мол, штатная единица свободная. Приезжай, если тебя это интересует. Я и поехал. Вернее согласился только пока.
  -- За деньгой?
  -- Трудно сказать точно. Конечно, хорошо, что много платят. Но у меня и здесь неплохо выходило. Работа, плюс калымы. Скорее другое. Наверное, просто перемены люблю. Хочется что-то изменить в жизни. Неусидчивый я, - Илья говорил серьезно, то, глядя на стол, то в глаза собеседнику.
  -- Ты женат?
  -- Был, - помолчали, выпили, и Илья решил продолжить. - Дочка у меня есть. Но вижу очень редко. Мы когда разводились, я психовал сильно. Ну они меня чуть не в сумасшедшие записали и по суду запретили с ребенком встречаться.
  -- Кто они-то?
  -- Жена, теща, еще там родственники их. Такая вот фигня.
  -- Скучаешь?
  -- Ага. И дочка скучает. Когда встречаемся, радуется очень, никуда от себя не отпускает. А как уходить мне, так она серьезная становится, взрослая такая. Я ей объясняю, мол, милая, у меня дела, мне идти надо. Она говорит пока, уходит в комнату, игрушку берет и сидит с ней на полу. Ручкой мне помашет на прощанье.
  -- Обижается?
  -- Нет, она специально отходит, чтобы мне легче уйти было, чтобы не переживал, что ей без меня плохо.
  -- Выпьешь?
  -- Да.
  -- За дочку твою.
   Илья поставил рюмку.
  -- За дочку не стану.
  -- Понятно. Выпьем за тебя, - выпили, Серега продолжал, - Хороший ты парень. Только болтливый очень. Давай еще одну начнем, - он указал на пустую бутылку.
  -- А много не будет?
  -- Оставим, если что. Или ты принципиальный, не оставляешь?
  -- Да не, оставляю. Давай еще, - и они снова выпили. Серега ни с того ни с сего произнес:
  -- Ты не думал, что в жизни все не случайно? Вот про твою жизнь - не думал?
  -- Не. Скорее наоборот думал. Что все случайно, только настолько причудливо все сплетается, все события, что получается судьба - более или менее интересная. Кому как повезет. Вернее, кто на что решается. В том смысле, что куда и как двигаться человек сам выбирает, и от выбора зависят случайности - то ли это будут удары ножом и миллионы алых роз, то ли таракан в рюмке и пьяная сожительница. Вот у меня - серединка на половинку. Не ножом, а в морду дают, - Илья аккуратно прикоснулся к щелочке глаза. - За то и стакан бывает наполнен. Вообще я везучий. Бегаю, ношусь, в ситуации частенько попадаю - то любовницу у начальника уведу, то с нарками зависну. Но живой пока, и здоровый, в общем.
   Выпили еще. После этого Серега подвел черту:
  -- То, что везучий ты, это точно. А остальное - туфта. Ладно, пойдем, тебе на диване постелю. Завтра не спешишь никуда? Ну и ладненько. Утром, с людьми тебя познакомлю.
  
   Но утром все было иначе. Когда Илья проснулся, хозяина дома не было. На кухне на столе лежала записка, написанная огрызком карандаша с полустертой надписью ТМ. Илюха, завтракай, умывайся. Я буду часов в 18-19. Сергей.
   На кухню зашел доберман, мрачно взглянул на Илью, зевнул во всю рожу, повернулся и пошел в туалет. Интересно, он на унитаз ходит? - подумал Илья. Но проверять не стал, а взял со стола вареное яйцо и вернулся в комнату. Приступил к завтраку и занялся осмотром квартиры. В комнате, где он ночевал, была не новая, но добрая на вид мебель. В стеллаже торчали корешки книг - все больше художественная литература, наша и зарубежная классика, от Державина до Пруста. На письменном столе - небольшой телевизор, монитор компьютера, клавиатура и мышь. Системный блок расположился под столом. Илья проглотил последний кусочек пресного яйца, свернул белье на диване и перешел во вторую комнату.
   Она была больше, мебель в основном спальная, блестящая и с завитками. Даже на встроенном шкафу какие-то спиральки. Вокруг большой не застеленной кровати стояли в беспорядке пуфики, тумбочки и тапочки. В нескольких сантиметрах от пола дремал местами запыленный стеклянный столик, на котором лежали журналы, и валялась трубка радиотелефона. Илья взял журнал и пролистал - обычное женское чтиво. Рюшечки на белье и ресницы по сантиметру. А в спину ему кто-то пристально смотрел. Илья обернулся и увидел, что доберман наблюдает за ним, а выражение на морде - заинтересованное. Собак мой приятель боялся с детства, поэтому не стал свистеть и причмокивать, а бочком, сомневаясь в добрых намерениях зверя, вышел в дверь.
   В последнюю комнату не пошел - и так все ясно. Прослойка, средний класс. Достаток, но не сверхъестественный. Претензия на продвинутую интеллигентность. Это слово Илья не любил, в существование людей, им обозначаемых, не верил, так как всегда считал, что человек или достоин этого (да и любого другого) названия, или нет. Если хоть раз напивался в стельку, блажил матом и лгал детям - не достоин. А раз нет безгрешных по этим позициям, то и интеллигентов нет. А выбор авторов для домашней библиотеки определяется образованностью, природными склонностями, да еще бог знает чем. Вот так. Странноватая позиция, примитивная, но на жизнь право имеет. Тем более что людям от нее не горячо, не холодно, никак.
   Уже через пятнадцать минут Илье стало скучно. Да и пес хоть беспокойства не проявлял, но был потенциальной угрозой, как любая тварь с собственной психикой. Если людей Илья чаще всего понимал, то с собаками было труднее. Поэтому решение и созрело - выйти, захлопнуть дверь и валить домой. Нет, сначала написать спасибо, а потом захлопнуть и домой.
   Илья вернулся на кухню, написал Сергей, спасибо за все. Пришлось уйти. Увидимся, пока. Илья. Пока все шло по плану. Но вот замок оказался проблемой. Эта английская сволочь просто по определению не должна была защелкиваться. Значит, захлопнуть дверь не удастся. С минуту Илья пытался внести коррективу в свой план. Смутно припоминалось, что на подъездной двери домофон, значит чужие не больно шастают. В квартире собака. По виду - злая. Серега вернется в шесть часов. Сейчас уже почти час (12:15). Продержатся мат. ценности в квартире при сложившихся обстоятельствах? Вероятно да.
   Не раздумывая больше, Илья сказал в комнату пока, псина и спешно покинул гостеприимный кров. Дверь подъезда была открыта нараспашку, но домофон действительно наличествовал. Илья осмотрелся вокруг, осторожно прикрыл тяжеленную воротину, подергал - закрыто. На душе стало легко, и парень бодро зашагал на автостанцию.
   Мама, конечно, начала причитать. Ты меня в гроб загонишь... Никогда меня не слушаешь... Как ты можешь так со мной поступать... У тебя сотрясение мозга... Тебя могли убить... Через полчаса таких мучений Илья вырвался наконец на улицу. День был снова очень жаркий, переносица под темными очками потела, а сбитая бровь горела от соленого пота. Но жизнь была терпимой.
   У магазина умирали от жары Юрик, его такса Майда и еще один местный шалун, ни имени, ни погоняла которого Илья не помнил. Постояли вместе минут пять, лениво зевая и обмениваясь последними новостями. Юрик рассказал, что у него недавно друга вот также грохнули; на улице подошли четверо, отмудохали и часы отняли. А шалун прибавил короткую матерную историю, как их шобла запалила в городе коммерческую палатку, где пиво разбавляли. Палатка горела хорошо, поскольку была фанерная. А дверь подпирать снаружи не стали, потому что если продавцы не выскочат, будет мокруха, тогда могут хулиганов и искать начать.
   От пива Илья отказался. Зашел в магазин, купил воды. Поболтал с Сонькой в парфюмерном отделе. А когда вышел на улицу, картинка была гораздо интереснее. Шалун стоял в обществе двух серых форм. Причем явно уже получил от блюстителей порядка по рогам и теперь огрызался тихонько, после каждой реплики сжимался, ожидая затрещины. Рядом стояла пустая милицейская шаха. Юрика видно не было. Один из ментов повернулся лицом к порожкам магазина и встретился взглядом с Ильей. Тот быстро отвернул голову и засеменил по ступенькам. Скорее за угол и можно бежать.
   Илья не чувствовал за собой вины перед органами. Но он будто увидел в глазах напротив какой-то знак. Что-то вроде ощущения общей судьбы,... если кто-то понимает, что это значит.
   До угла он еще не дошел, но уже почувствовал... да нет, просто услышал за спиной стук кондовых ботинок об асфальт. Илья побежал. Ботинки продолжали топать, только прибавилось еще громкое сопение - их владельцу было очень жарко, но погоню он не оставил. Илья свернул во двор, пробежал мимо двух подъездных дверей и столкнулся с другой серой формой. Второй милиционер совершил обходной маневр вокруг дома и взял Илюшу на кулак. Илья только и успел понять, что шалуна бросили одного, и он, скорее всего, уже дома или у ребят на стоянке, где ошивалась местная шпана. Облава закончилась.
  
   Илью привезли не в отделение, а в здание местного Управления. Следак в кабинете был грубый и прямой.
  -- Ну что, Илья Борисович, попали вы. На@#$ было уважаемого человека так кидать? Человек по доброте приютил вас, а вы к @#$ням все ценные вещи вынесли. Как теперь выплывать будем?
  -- Я плавать не умею.
  -- Хреновые шутки. Я те без бумажки скажу, - следователь действительно отодвинул на столе какую-то бумагу. - Попал ты хорошо. Вернее @#$во ты попал.
  -- Куда?
   Следак снова начал по бумажке. И лист на столе придвинул.
  -- Илья Борисович, где вы сегодня ночь провели?
  -- Спал.
  -- Ладно, парень, твою мать, - эти передвижения бумажки выглядели довольно комично. Впрочем Илья этого не понимал. - Ночью в палатке сгорели два человека. Их подожгли, и это дело хотят повесить на тебя. А так на тебя только квартирная кража. Сечешь? Рассказываешь в деталях, что делал ночью, как в доверие к хозяевам втерся и куда спрятал золото. Подписываешь и домой. У тебя судимости нет, получишь пару лет условно. Жизнь-то только начинается, а?
   Только сейчас Илья начал осознавать окружающую действительность. Следователь оказался нестарым мужчиной, крепким, наверное, высоким, с резкостью Жеглова и вульгарностью рыночного бандитика. Крутили Илью впервые, но рассказов дружков из Переметкино хватило, чтобы понять - будет его чистосердечное признание, тогда проблем у следствия никаких, доказывать ничего не надо и можно ставить галочку, что дело раскрыто по горячим следам. Понял он, что, скорее всего следак врет, и закрыв одно дело все равно будет пытать по поджогу палатки. А что он им скажет? Перескажет слова шалуна, как же его зовут, черта? Да и с чего он взял, что это о той же палатке речь? Надо, короче вбираться отсюда, и по возможности спокойно все обдумать. Поговорить кое с кем... Только как выбираться? Все отрицать? Страшно.
   Ну что взять с молодого парня, впервые столкнувшегося с Законом?!
   В это время дверь в кабинет открылась, и вошел высокий пузатый человек, отвратительной наружности.
  -- Ну как у вас? Все @#$сь?- спросил он.
  -- В молчанку играем, - ответил илюхин следак.
  -- Ну отведем его сейчас в камеру, - вошедший сделал жест в сторону окна, за которым через внутренний двор виднелось другое крыло здания Управления, в котором видимо и находились те самые камеры, - и пусть нюхнет нашей @#$ой жизни.
   Илья был действительно сильно напуган. Мыслей не было вообще, он лишь беззащитно смотрел и молчал. Но тут судьба совершила очередной вираж. Вообще, если бы Илья мог посмотреть на историю со стороны, он бы поразился, насколько быстро развиваются события. Только он был внутри и боялся. Как всегда, когда сталкивался с реальной жизнью, в которой нельзя было жить по собственным законам, нельзя оставаться хулиганистым везучим мальчиком, эпатирующим девчонок гибким умом и прямотой пополам с наносным цинизмом.
   Однако, вернемся к виражам судьбы. Не дождавшись от напуганного паренька адекватной реакции на сообщение о камерах, мучители зашептались между собой. Через минуту толстобрюхий позвал: Иди за мной.
   Они прошли по обшарпанным коридорам с лепниной под высоким потолком, спустились по видавшим виды ступеням и попали в вестибюль здания. Как раз, чтобы застать самый разгар ситуевины: именно в этот момент дежурный милиционер попытался дотянуться ногой до мягкой части Юрика, который успел отскочить и развернулся, приняв стойку начинающего боксера, в ожидании повторного нападения. Илья как очнулся. Выскочив между дежурным и приятелем, он почти закричал, что гражданин начальник, все в порядке, это со мной, и еще какую-то чушь, но чушь уверенную. Видимо подбитый глаз Ильи и конвой в лице толстобрюхого придали парню статус хоть и молодого, но уважаемого рецидивиста, потому что дежурный застыл, ожидая продолжения. В этот момент в вестибюль с улицы заскочил другой земляк Ильи - Сашка Быков, маленький худющий пацанчик из шестого дома и затараторил, обращаясь к группе людей в милицейской форме и в штатском, что стояли чуть поодаль (Илья даже не заметил их раньше):
  -- Все убрали, все чисто. Больше не повторится, честное слово. Случайность досадная, вы уж нас извините на первый раз, - и еще что-то подобное.
   Илья ничего не понимал. А его сопровождающему похоже ничего понимать и не хотелось.
  -- Это твои архары? - оговорился просто. Илья кивнул. - Забирай их, и уматывайте. До новой встречи.
   Не пытаясь разобраться с происходящим, и пропустив мимо сознания намек на будущую встречу, Илья стиснул руку все еще напряженного Юрика, и вслед за шустрым Саней они выскользнули на улицу.
   Там радостным люфтом задней части их приветствовала такса Юрки - Майда, привязанная к заборчику у газона. Попрыгать на хозяина ей не дали, а подхватили на руки и очень быстрым шагом метнулись за угол. А там курил Сергей.
  
  -- Привет... всем, - Серега, похоже, удивился, увидев сразу троих.
  -- Здоро'во, - Илья тоже здорово растерялся и очень рассчитывал на пару слов, которые хоть что-то прояснят.
  -- Я тебя жду. Может, поедем ко мне, поговорим?
  -- Мы домой, - почему-то ответил Илья и сделал решительный шаг вперед.
  -- Погоди, вот телефон, позвони мне, как только сможешь. Думаю, ты кое-чего не понимаешь, а я, возможно, смогу объяснить.
  -- Иди к черту, - ляпнул Илья, сгреб рукой протянутую бумажку и прошел, попытавшись при этом задеть своего ночного спасителя плечом - для повышения тонуса. Друзья молча и гордо двинули за ним, только Сашка чуть снизил общий образ, обернувшись и с любопытством посмотрев на Серегу.
   Пока ехали в автобусе стали известны некоторые недостающие строки этой песни не спетой. Юрка и Сашка, перебивая друг друга, рассказали, как на автостоянку, где они пили пиво, прибежал Мишка-Косорукий (Мишкой и звали шалуна). Он и принес весть, что Илюшку замели. И мусора были не из мусарки, а из Управления, они Косорукого, которого вся ментура знает по малолетке, перед тем про Илюху пытали.
   Пацаны поехали в Управление вызволять друга. Когда стояли у здания УВД и пытались составить план, такса Майда наделала на асфальт перед парадным входом. А еще через минуту подъехала волга, из которой понавылезали майоры и подполковники, и самый важный вальяжно раздавил аккуратную кучку. Видимо милицейские чины привыкли общаться накоротке, поскольку реакцией на наступление было дружное ржание. А один в штатском стал тыкать пальцем и кричать: Ты вляпался, Михалыч! Милиционеры радовались как дети. Только Михалыч расстроился. Коротко взглянув на ребят с собакой, он быстро ретировался в здание. Туда же с сияющими лицами завалились и остальные чины.
   Почти сразу из парадной двери выскочил дежурный милиционер и бросился к ребятам.
  -- Кто нас@#$? Ваша собака?
  -- Да что вы, это нашего приятеля собака, - соврал осторожный Юрка.
  -- Чтобы быстро все убрали с порожков на@#$!
   Юрик паренек культурный, студент третьего курса педагогического университета. Но есть у него недостаток - он застенчивый очень, а потому пытается выглядеть уверенным и наглым. В той ситуации его попытка выглядела так:
  -- Да на@#$ нам за чужой собакой убирать, мы дворники?
   Пунцовый от жары и злобы дежурный схватил Юрика за ворот и потащил в здание. За что меня? - За оскорбление при исполнении, так-да-растак!. Двери захлопнулись, а Сашка с Майдой так и остались стоять с выпученными глазами.
   В вестибюле Юрика пытались избить, но от первого удара он увернулся, от пинка - отпрыгнул и, ничего уже не соображая повренулся, чтобы ударить в ответ. Тут и появился Илья, а потом и Сашка, который устранил лепешку раздора на асфальте и был полон решимости вымолить прощение.
   Однако в песне оставалось все еще много недопетого: что за история с ограблением хаты, которую вешали на Илюшу? Сергей определенно при чем-то, но при чем? Милиция явно считает, что квартирная кража и поджег палатки связаны, но почему? Хоть последний вопрос и мало интересовал Илью, но тоже вертелся в карусели других. Сергей мог бы дать ответ, и даже, как чувствовал Илья, не на один, а на несколько вопросов, но по неясному наитию Сергея он послал.
   Многовато событий для самого начала рассказа, но так уж они развивались. В любом случае дальше следует небольшая пауза, во время которой ребята заявились в заведение релаксации бар-подвал Теремок и сняли стресс рекордным количеством пива - по 4-5 литров на брата. Полировали водкой.
  
   Следующее утро для Ильи началось в 12 часов, когда трель телефона заставила таки его оторвать голову от подушки и произнести первое слово в новой жизни: Какой черт...! Это была мама, которая попричитала и напомнила, где находится холодильник и как включается газовая плита.
   Голова была как раскаленный колокол, зеркало отражало салатового цвета лицо с вмятинами на правой щеке от складок простыни. Ледяной душ остудил тело, но не пришла ясность в мыслях, а напротив - где-то в животе всколыхнулась неосознанная пока тревога.
   Илья открыл холодильник, мрачно оглядел баночки, скляночки и тарелочки, прислушался к себе, взял было кусок заветренного сыра, но сглотнул и бросил его обратно, толкнул дверь холодильника. Прямо из носика выдул полчайника известкового вкуса воды. Вышел на балкон. Солнце уже парило невыносимо. Может на озеро съездить? - подумал Илья. Но решить окончательно что-то мешало. Илья не стал и пытаться. Упал на кровать и врубил телевизор. Новости культуры, мультик, ретро-фильм, еще пурга какая-то. Бом-бом, бом-бом - звонила голова. Бомс - на столе в почти равнобедренном треугольнике между часами, заклеенной десяткой и ключами от квартиры ровно посередине лежал смятый листочек, вырванный с мясом из блокнота. Звон перешел в постоянный тихий дзынь. По этому сигналу Илья протянул руку, зацепил бумажку и развернул: Сергей и телефонный номер. Твердо решив выбросить бумажку (почему - не понял сам, наверное, из чувства противоречия), мой приятель, превозмогая похмельную слабость, встал с постели. Стараясь не трясти головой, он подошел к телефону и набрал указанный номер.
  -- Да, - почти сразу ответил голос.
  -- Сергей?
  -- Да. Привет Илюша. Приезжай прямо сейчас, я дела отложу, дождусь тебя.
  -- М...м...м...
  -- Ну давай, мне надо кое-что тебе рассказать, а потом познакомить с людьми тут, я тебе говорил про них.
  -- Не помню что-то. И может по телефону расскажешь?
  -- Мне надо тебя увидеть. Приезжай, кофе попьем, поболтаем.
   Откуда-то из глубин памяти Илье явился обрывок недавнего разговора с новой своей подружкой Юлькой: Юль, приезжай ко мне. - Не могу сейчас. - Ну приезжай, вина попьем красного, музыку послушаем... Она тогда не поехала.
  -- Ну, давай. Часа через полтора буду у тебя. Какая квартира, я позабыл?
  -- 37. Бери такси, я здесь заплачу. Жду, - короткие гудки.
   На такси - 25 минут. Всю дорогу Илья прислушивался к желудку, в котором волны поднимались и вновь падали, вызывая легкую резь.
   В низком и глубоком кресле, с рюмкой коньяка в одной руке и лимонным кружком в другой Илья ощущал, как вся благодать мира кисло-горьким терпким вкусом проникает в мозг и желудок. Серега сидел в таком же кресле напротив и пил кофе. Илья никогда не анализировал, как вести себя с каким-либо человеком в той или иной ситуации, не пытался осознать, как к нему относятся, что можно говорить и чего ожидать. Но почти всегда он чувствовал, вернее даже просто знал, как обаять человека. И говорил всегда раньше, чем думал. Если вы понимаете, что я имею в виду.
   А сейчас - так просто прозрение чувств наступило и понимание пришло. Не полная, но ясность:
  -- И зачем я тебе нужен так, что ментовку за мной посылаешь?
  -- Действительно нужен.
  -- Ты голубой? Ты понять теперь должен, что после твоей подставы, я с тобой дел иметь никаких не стану. Квартиру-то твою никто не брал?
  -- Нет, но если не я, Они могли тебя найти.
  -- Кто они?
  -- Трудно сказать. Наши... противники что ли. Не знаю, как тебе объяснить все коротко, да и нельзя, наверное, еще.
   Раздался звонок в дверь. Сергей облегченно буркнул, вскочил и пошел открывать. Илюша напрягся. Почему-то он нервничал, ожидая новых гостей, скрестил ноги и пальцы на руках, а взглядом попытался зацепиться за какой-нибудь интересный объект - ну вот хоть за эту фигурку дракона на столе: бронзовая? Круг какой-то ногами попирает, в круге солнышки и глаз. Интересная фигурка, только сосредоточиться на ней Илья не мог.
   Из коридора слышались тихие короткие слова и позвякивание пряжек то ли сумки, то ли обуви. Стихло позвякивание - началось шуршание. Боковым зрением Илья увидел мягкие кучерявые белые тапочки. Запах духов подсказал ему слегка заинтересованный взгляд, который он и бросил на проем комнатной двери.
   Вошедшая девушка (назовем ее Алена) была стройной, но, кажется, не красивой. Мальчиковая стрижка белых крашенных волос, резкий нос, чуть раскосые, но с мешками глаза. Движения порывистые даже в мягких тапочках, такие, будто возникли от большой застенчивости, а теперь вошли в привычку.
  -- Это Алена, это Илья, - сказал Сергей.
  -- Это Сергей, - шутка была стандартная и тупа, но часто работала. А Илья совсем потерялся и пытался расслабить нервы.
   Алена очень, очень внимательно смотрела на Илью, даже когда что-то говорила про приятное знакомство и усаживалась в угол дивана. Сергей также присел на диван и мой дружок оказался как на собеседовании перед придирчивыми рекламодателями.
  -- А меня тут Серега пугал - пугал какими-то людьми загадочными, с которыми меня познакомит.
  -- Вы разочарованы? - спросила девушка, и Илья обратил внимание на ее невысокий, чуть вибрирующий приятный голос. Сколько ей лет? Кольца нет...
  -- Да не то чтобы..., но опасаюсь еще вас - по инерции.
  -- Давай на ты тогда. Может полегче будет?
  -- Давай.
  -- Ну, в общем, ясно. Не против, если мы с Сергеем выйдем на кухню, поговорить о делах? Пойдем Сережа.
   Эта последняя фраза вновь свалила Илью в дискомфорт, он кивнул и с максимальной независимостью уставился на дракона, попирающего человеческий глаз. Сергей вышел вслед за девушкой, и за стенкой послышались их голоса. Тихие, но вполне слышимые: Он или проводник, или сторож. - Или из Них? - Или из Них.
   Илья, как парень не вполне порядочный, но с определенным набором довольно джентльменских правил (впрочем, часто нарушаемых), начал вертеться, скрипеть ногами, потягиваться, словом, издавать звуки, призванные заглушить разговор, который ему не предназначался. Пришлось даже выйти на балкон и покурить. Все эти последовательные меры помогли, и Илья больше ничего не услышал.
   Взглянем со стороны: парень, в чужой квартире среди малознакомых людей, которые после двух минут разговора удаляются на кухню и обсуждают гостя (а кого же еще?), пытаясь назначить его не то сказочным персонажем, не то библейским. Я-то сперва решил, что параноидальные ролевики решили расчленить очередную жертву. Причем парня они считают либо вконец павшим Лякошель-Торбинсом, либо, по меньшей мере, посланцем женщин Снежного клана.
   Но под коньяк, как известно, даже воевать идут с легким сердцем. Вернувшись с балкона, Илья вновь, не скупясь, плеснул в свой бокал из бокастой бутылки и опять уселся в кресло.
   Вскоре вернулись хозяин и Алена. Снова расселись. Илья уже лишился своих смутных тревог и был веселенький:
  -- Как поболтали?
  -- Мне нужно тебе кое-что рассказать, - начала Алена. - Ты сначала, вероятно, не поверишь. Но можешь думать что угодно.
  -- Не надо предисловий. Ты мне тоже очень понравилась и тоже с первого взгляда.
   Тут вмешался Сергей:
  -- В твоем коньяке был порошок. Он поможет тебе понять то, что ты должен понять. Не пугайся и не смотри, как преданный друзьями - у нас была очень веская причина, чтобы так поступить...
  -- Да, вам очень хотелось повеселиться! И что со мной будет от вашего порошка?
   Алена встала и протянула Илье руку - пойдем. Илья пошел. Девушка провела его через квартиру в туалет и, склонившись над унитазом, сказала:
  -- Смотри!
  -- Куда?
  -- В воду.
   Глупее уже не будет, - решил мой дружок и заглянул в воду. Из отверстия его глазами смотрела верхняя половинка лица. Отражение было очень отчетливым, почти как в зеркале. И начался мультик. Один глаз расползся и занял всю поверхность воды, по зрачку пошла рябь и из его глубины выползла ящерка. Она расправила крылья и увеличилась до размеров крупной лошади. Через мгновенье над Ильей навис вполне реальный дракон со спокойной мордой.
  -- Ты видишь тоже, что и я? - спросил Илья, хоть рядом была пустота.
  -- Ты видишь свои фантазии. Пойми это и иди за мной, - голос Алены, такой вибрирующий, будил вполне реальные желания. Но уголок сознания Ильи подсказал, что несмотря на мультипликационный антураж они все еще в туалете. А это не самое романтическое место, и мечтать здесь о поцелуях - жлобство.
  -- Понял, - сказал Илья, скорее сам себе, но дракон перестал расти. Более того, он исчез. Илья снова был совсем один, он шел по полю, сплошь покрытому травой, которая шевелилась от ветерка. Илья нагнулся и обратил внимание, что травинки отличались формой, длиной и даже цветом: были темно-зеленые с пушистыми боковыми гранями стебельки, были почти желтые остроконечные ленточки, маленькие лопушки прятались под кустиками салатовых стрелочек, а чуть в стороне были заросли синеватого мха, на котором виднелись оранжевые ягоды. Были и еще.
   Илья сделал шаг в сторону и сорвал ягоду - кислятина. Провел ботинком по трухлявому пеньку, растирая торчащие поганки с остатками коры. Немного посмотрел, как грибы, будто живые, сползают на мох. Ноги медленно с бульканьем погружались в болотистую почву. Илья зашагал куда-то, чтобы не увязнуть.
   Некоторые травки были такие аппетитные, что Илья, не задумываясь, рвал их и поедал. Желтые цветочки хотелось взять с собой, и Илья даже попытался набить ими карманы, но цветочки мялись, почва засасывала, и он двинулся дальше.
   В поле не было ни тропинки ни дорожки, зато попался одиноко торчащий мухомор. Мухоморы не растут в полях вроде - подумал Илюша и, чтобы исправить ошибку природу, рубанул гриб ногой. Мир перевернулся и потемнел.
   Пейзаж изменился. Прямо была длинная лента, над которой вперед и вперед пролетали гробы - красного бархата, зеленого, черного, иногда золотого. Далеко внизу было черно, наверное, земля. Вверху - серо, видно небо. Илья обернулся: за спиной неровными рядами стояли люди и звери - в островерхих шлемах, немыслимых доспехах, и все как один с удивленными и настороженными лицами-мордами. На очень милой сиамской киске, была дурацкая кольчужка, а маленький шлем придавал мордочке человеческое, глупое и растерянное выражение. Илья засмеялся и распахнул руки с кожистыми черными крыльями, отчего его приподняло над поверхностью и вынесло над унитазом. Продолжая хихикать, он посмотрел в такие серьезные, и, кажется, серые глаза Алены. В них ясно отражалась кафельная плитка стен, полотенцесушитель и крышка сливного бачка.
  -- Что ты видел?
  -- Чеширскую Кошку. Лицо у нее такое, будто котик оставил ей улыбку, а сам свалил на крикет.
   Лицо Алены стало злое, она укусила нижнюю губу и показала, что, мол, пойдем в комнату.
  -- Ну что? - Спросил Сергей.
  -- Сейчас разберемся... Илья, сядь-ка в кресло. И выпендреж свой оставь, это очень важно. Расскажи во всех деталях, что ты видел, что чувствовал.
  -- Ребята, - Илья смеялся, - вы взрослые мужики..., ну то есть люди мы взрослые, накормили меня грибочками толчеными, а теперь эффект изучаете? Давайте не будем по мозгам ездить. Мне 24 года. В сказки не поверю. А вот, - он обратился к Сереге, - про твою хату, палатку, ментов, и как это все связано со мной - я бы послушал.
   Конечно, они переглянулись. Главным снова стал Сергей, он и сказал:
  -- Ладно. А потом ты нам расскажешь, что видел. Слушай.
   Мы с Ларсом всегда гуляем во дворе 16-го дома - он еще дальше от улицы, чем мой. А позавчера Ларс меня повел в другую сторону. После ты поймешь, как это важно, и что означают для нас Сторожа. Они чувствуют этот мир, мы лишь ворота из него. Но об этом - потом.
   Ты был атакован (База, база, я атакован!!! Их шесть, нет, семь...! Теряю высоту, база...! - прим. Илюши <- Не каждый оценит его юмор - прим. Автора>), и не появись я - тебя бы не было с нами. Признаюсь, мы еще не знаем, кто ты. Поэтому и говорю - может быть тебя бы убили, а может ты сидел бы сейчас так же у других... людей, и они бы тебе тоже устраивали Прозрение. Не знаю. Поэтому перейду сразу к следующей части.
   Пока мы ночью сидели здесь и пили водку, кто-то - и точно не наши - подожгли ту самую палатку. Результат - два трупа. Причем здесь ты? Не знаю. Но в милиции знают, про инцидент с тобой и продавцами палатки - это точно, мне твой следователь сказал. И еще сказал, что люди могли из огня выбраться, но так не случилось. А когда я задал наш стандартный вопрос - не было ли поблизости каких-то символических изображений (типа смерть евреям, или чурки - вон из России), он на меня подозрительно так посмотрел и показал пару фоток. На них - кусок асфальта вот с таким знаком, - Сергей вздернул рукав рубахи и показал татуировку, на которой был цветной дракончик, выходящий из символического круга, и глаз.
  -- Это символ нашего... содружества. Но и наших врагов тоже.
   Илья, который все это время прислушивался к себе, пытаясь понять, как его развитая интуиция реагирует на рассказ, в этот момент захлебнулся возбуждением. Руки дрожали, потому он очень неуверенно оттянул футболку и оголил левую половину груди, на которой был татуирован стильный рисунок - заходящий на посадку дракон, огибающий синий глаз.
  -- Довольно популярная тема для салонов тату, видимо..., - истерично улыбаясь, сказал он. - Это я сам в студенчестве рисовал, а потом товарищ старший мне набил наколку.
   Серега и Алена склонились над телом Ильи и беззастенчиво разглядывали рисунок. Несмотря на состояние, Илья остро чувствовал близость девушки и пару раз непроизвольно прихрюкнул горлом - над этим все его женщины нежно потешались. Алена быстро взглянула в глаза моему дружку и быстро села на место. И как они всегда такое понимают? - подумал Илья. - Сейчас тоже скажет, что у меня сальный взгляд.
  -- У мужиков даже при серьезном раскладе глаза засаленные! - произнесла Алена и закурила длинную толстую сигарету. Сергей тоже вернулся на место, поочередно посмотрел на обоих и вернулся к главному:
  -- Это подтверждает лишь то, что мы уже и так знаем. Ты или наш, или Их. Этот символ - дракон и глаз - возник бог знает сколько времени назад, когда мы с ними были еще одно. И даже теперь, когда мы по разные стороны, у нас единый знак: Силомудрие. Что смешного?
  -- Пошленько звучит, - хихикая, ответил Илья. - Извини, если испоганил дело всей твоей жизни...
   Сергей вновь посмотрел на Алену, а она смотрела в пол.
  -- Я продолжу. Я хотел тебя показать Алене - она эксперт у нас. Остро чувствует наших и Их. Правда сама не знает как. Но утром мы не смогли - все наши, кто поближе, быстро очень переполошились - ну еще бы, давно уже новых не появлялось - только наоборот, исчезают, погибают. Живем в борьбе. А тут - неизвестный наш... или Их. Все, кто поближе, собрались, вроде совет держать. А в итоге решили что и я хотел - с Аленой тебя познакомить. А ты удрал. Сам пойми, очень нужно тебя было разыскать. Я в милицию, заявление, приютил, говорю, парня, а он смылся с вещами. Описал тебя, сказал, где живешь, денег следователю дал. А как он позвонил и сказал, что тебя привезли, еще денег заплатил и заявление забрал. Вот и все.
  -- Ну, тогда я пошел, - даже не привстав, подытожил Илья.
   И тут в дверь снова позвонили. Серега встал и вышел из комнаты. Илья обратился к девушке, просто чтобы ликвидировать паузу:
  -- А тебе лет сколько?
  -- А зачем тебе?
  -- А зачем дурацкие вопросы?
  -- А ни к чему.
  -- Так сколько?
  -- Зачем тебе?
  -- Ясно. Ну, я пошел?
  -- Погоди еще. Это кто-то из наших.
  -- Открыт доступ к телу? - Илья начинал трезветь, и приходила злоба. - Идите к черту!
   Он сильно взмахнул руками, порываясь встать, и ощутил, что отрывается от кресла, от пола, проносится под потолком... Широкими руками-крыльями выламывает бетонный проем балкона и уходит в небо.
  
   Ощущение полета было не просто новым, а совершенно другим, чем вся предыдущая жизнь. Легко было держать избранное направление - точно на заходящее солнце. Встречный ветер был совсем уже осенний, он с шумом трепал края кожистых крыльев и закалял лицо.
   Полет был прекрасен, поскольку не имел цели. И поэтому же был нескончаем. Как свобода.
   Каждый взмах давал несколько минут парения. Солнце заволокло черным и седым. Земля была грязно-зеленым пятном. Гроза впереди - истиной и пахла электрическим всесилием. Как только шторм начал швырять крылья, они сплелись, и Илья спиралью ушел к земле. Он не помнил паденья, только глухой удар.
  
   А это утро мой дружок встретил в яме. Свежая жирная земля облепила футболку и джинсы.
   Илья выбрался на поверхность. Даже не яма, а воронка - как в фильме про войну. Трава вокруг присыпана вывороченными комьями, над головой кружили птицы, солнце за пеленой еле светится, холодно в футболке предосенним утром.
   Илюша очень любил осень. Осень - время двигать, менять жизнь. Илья двинул. На железнодорожной платформе выбрал направление - все дороги ведут в Москву. Сел в подошедшую электричку и проснулся, только когда его брезгливо щупали за плечо. Мент, а за спиной тетка контролерша.
  -- Документ покажи.
   Илья полез в задний карман джинсов и выудил мятый паспорт. А заодно несколько десяток и скрученную пачку сигарет.
  -- Куда едем?
  -- В Москву. Садился на платформе, там кассы не было. Да я не бомж, просто опаздывал, по откосу карабкался. Упал еще неудачно. У меня там возле вокзала тетя живет - я сразу к ней.
  -- С какой целью?
  -- Срочно надо в институт, бумаги подписать на заселение в общагу. В Академию туризма.
   Тетка выписала штраф и парочка удалилась. Илья осмотрелся по сторонам. Кроме него ехали только спящий мужик с открытым ртом да девушка с парнем, которые пялились в окно. А там как раз проезжали Переделкино. Остановки не было. Остановка была в Москве.
   К тетке Илья не пошел, а отправился в общагу к сестре своей подружки Юльки. Она и умыла, и накормила, и с комендантом договорилась, чтобы комнату сделали, и денег в долг дала. Так Илья и жил в Коньково, в коммерческом секторе медовской общаги, рядом с Ленкой, сестрой Юльки, и ее мужем, который заколачивал по восемьсот баков, но экономил, жил с женой в двухместке, с общими удобствами и на тушенке. Копил на квартиру - понять его мой дружок мог, но принять? Никак.
   Впрочем, Ленкин Сашка был человек не жадный и подъемных выделил 200 долларов США. Илья купил на рынке костюм, рубаху, галстук и ботинки. А, еще маме звонил и как мог пытался успокоить. Получалось плохо.
   В следующий понедельник он явился на новую работу, пояснил, что стал жертвой насилия и принялся вживаться в коллектив. Московская суета быстро затянула, и даже плечи понемногу расправились. Никто его либо не искал, либо найти не мог. Мать тоже вроде никто не беспокоил. Почему сбежал, Илья толком сам не понимал, но и не задумывался об этом особо. Моя жизнь, делаю что хочу.
   Платили пока мало, но обещали золотые горы. Спать было некогда, в метро жарко, осень проходила бестолково. А к ней пришли как раз те деньки, которые бывают только раз, не в жизни, а вообще. Пасмурно, сильный ветер, иногда дождик, деревья уже голые, но снега еще нет. Дышать надо было грудью, а парень дышал мелко, по-занятому.
   Дружок появился у Ильи на работе - целеустремленный и не по годам разумный тезка; пили вечером пиво, а потом в люлю.
   Как-то утром Илья вышел на улицу и шел на автобусную остановку - доехать до метро. Решил пройтись пешком - тоска душу окутала, осенняя, красивая. Вышел - напротив лес, зона отдыха москвичей. Нахрена она, работа?! И тоской ведомый отправился по тропинке. Обнимал деревья, немножко плакал по отсутствию любви в сердце. Какими-то обрывками вспоминал как летал: в детстве, потом когда влюблялся, потом когда проломил балконный проем. Все в переносном смысле - летал. Душа конечно, люди не летают. Вышел на поляну, на ней палатка и греются у мангала чеченцы-дагестанцы. На все деньги Илья часов восемь пил пиво и водку с держателями кафе, которые в обед повесили вывеску кафэ закрыт, хоть посетителей и без того не было.
   До дома добрался, и на этом его осень закончилась. Когда зимняя депрессия гнула моему дружку плечи, он познакомился прямо в метро с девочкой. Фигура хорошая, лицо терпимое. Закрутил ей голову, думал любовь, а понял - нет. А девочка ему здорово помогала, от неуверенности в себе (любовью), от безденежья (словом поддерживала), не вспоминать бред, которого, небось, и не было (просто не знала ничего о его ранешней жизни и разговоров ни о чем таком не заводила).
   Жене раз только позвонил, она сказала, что с ребенком уезжает на родину к новому мужу, в Абхазию. На год как минимум. Сердце снова сжалось, но сил не было ни на что, даже на ненависть, не говоря уж о Поступках.
   Зарплату ему повысили. Переехал в однушку поближе к работе. Тут и распрощался с девчонкой своей. Первый раз хотел поступить честно. Ведь часто она ему говорила: Вот мужики козлы! Плетут, про любовь; а если женат - втирает: с женой не живу, только из-за ребенка все, развестись не могу! Душу закакают всю, а потом раз - и не звонит, не пишет. Звонишь ему - все в порядке, ласковый такой, я занят, говорит, работы сейчас много, баланс сдаем, перезвоню обязательно! И снова нету его. Прямо бы сказал сволочь - прости, не могу больше всех обманывать, прощай! Больно, но легче и честно. Пережить легче. Он и стал честно. Встретился, говорит, не могу больше тебя обманывать, нет любви в сердце. Красиво говорил, самому понравилось, и уважением к себе проникся. Но то ли говорил долго и лишнего напорол, то ли девушку свою совсем не понимал. Она сначала сказала:
  -- Да ты не знаешь, что такое любовь.
   Потом:
  -- Но если у тебя никого нет, пусть все будет, как было!
   Еще:
  -- Почему мужики всегда так со мной поступают?! Ты специально, чтобы меня первым бросить?! Зачем ты все начинал тогда?!
   Опять это зачем. Илья никогда не мог ответить зачем. Знал, но выразить не мог.
   Потом девушка звонила, просила встретиться, ругалась. Только к марту успокоилась. Но тогда все и началось.
  
   В марте была выставка, на которой Илья стоял менеджером, в костюме и с бейджиком, завлекал народ, рассказывал о компании, перепоручал клиента менеджеру по продажам и снова выбегал в проход на охоту. Это были редкие в последнее время деньки, когда Илья чувствовал внимание и признание окружающих, не боялся их и оценивал их рост ниже 170 см (у него самого было 172).
   Эта девушка сама подошла к нему. Черты лица удивительно тонкие, страшно прикоснуться, нос чуть с горбинкой, неполные четкие губы, раскосые желудевые глаза, волнистые волосы, правда не черные, а рыжеватые, модные. Худая-худая, ростом с моего дружка, в каком-то костюме. Подошла, чтобы о фирме его что-то спросить, но он даже не понял, а, услышав глубокий голос, пал на колени и вымолил свидание, прямо сейчас, в выставочном кафе. Отобрал у толстяка-лысяка менеджера Валерика деньги, долларов на тридцать, и бросился против течения.
   Говорить было совершенно не о чем. Девушке он нравился, но как-то странно; она смеялась, но отвечала односложно. Будто чего-то боялась. Рассказывала о себе охотно, да он не знал толком, что спросить. 29 лет. Замужем. Ребенок, мальчик, 11 лет... Ласковая? Ласковая. Застенчивая? Не очень. Да расскажи ты о себе! Конечно, ты спрашивай! Вот... Давай телефон сразу запишу, диктуй. Нельзя; мне нельзя звонить. Я замужем. Ну да, чуть не забыл.
   Вот так. Ну, прощай. Прощай.
   Илья вернулся на стенд своей компании. При первом обращении начальника - где был?, парень выстрелил тирадой, обращенной ко всем присутствующим (особенно к ни в чем не повинным по жизни девочкам-моделям, что работали напротив). Если коротко, то: Что вы знаете о жизни? Все вы? А я влюбился, как малолеток! И не знаю, как ее понять, что делать с ней, о чем говорить! И никогда больше ее не увижу. Это тезисы, из экономии бумаги. Речь же длилась не меньше уж, чем три минуты. Тупорылый Олег сочувственно кивал, а напарник Валерика Юрий Рябцев сказал:
  -- Кому нужны твои нюни, придурок?! Тут выставка.
  -- Кому нужны твои деньги, ублюдок?! - Ответил в такт Илья, положил руки в брюки и пошел - мимо хихикающих подростков-дай календарик, падких на чужие скандалы пузатых мужиков, сконфуженных, но любопытствующих женщин - к центральному выходу из павильона. ВВЦ освещался солнышком, таял снег. Было холодно, и Илья отправился в офис за пальто на трамвае, т.к. на казенное авто уже глупо было рассчитывать. Самая бо'льная мысль за всю дорогу мимо фонтана была, что он-то ей оставил рабочий телефон, а на работу больше Илья не собирался выходить.
   И вот, когда Илья уже придумал, что договорится с секретаршей Светкой, чтобы она всех звонящих ему девушек перенаправляла на домашний телефон, К нему подошел очень доброго лица и могучего тела мужик, коротко стриженный и в желтой толстовке.
  -- Можно Вам задать вопрос? - Мягким и грустным голосом вежливо спросил стриженный.
   Илья молча остановился. Расценив это обстоятельство как положительный ответ, стриженный продолжил:
  -- Как Вы относитесь к Богу?
  -- Сложно отношусь, - ответил Илья, который толком никогда не задумывался над таким вопросом. Причем он почему-то вспомнил, как крестился в 15 лет в кладбищенской церкви, как его затошнило во время службы; как батюшка ему сказал кайся, а он не знал, что отвечать и батюшка толкнул его склоненную голову и повторил: кайся. Как он, Илья, ответил: грешен, батюшка, лгал, потому что никого не убил, а других грехов с перепуга не вспомнил. А батюшка сказал: Тяжкий это грех, прощаю тебя. И с тех пор ложь давалась парню тяжело.
  -- А можно Вас пригласить в нашу церковь? - Не унимался стриженный.
  -- Знаешь, - задумчиво отозвался Илья, - мои отношения с Богом, это между мной и Им, - повернулся и пошел по аллее. А в след продолжалось:
  -- Наша Вера простая и истинная, ведь главное, что есть у человека - Силомудрие Бога. А мы - те, кто поняли это. И наша Вера делает нас счастливыми и мудрыми.
   Илья остановился посредине снежной лужи и чувствовал, как ноги впитывают ледяную воду. Сектант снова подошел.
  -- Мы можем прямо сейчас проехать в церковь, я покажу Вам буклеты, послушаете проповедь. Главное - Ваша добрая воля. Любой человек может стать силомудрым, но не многие этого хотят, потому что Зло искушает каждого, хоть понять это могут только силомудрые.
  -- А почему вы ко мне подошли?
  -- Я думаю, Вы должны быть среди нас. У Вас ведь что-то произошло? Вам тяжело? И надо решить проблему, надо победить Зло в себе, тогда можно бороться с ним на земле. У Вас проблемы?
  -- Нету. И где ваша церковь?
  -- Метро Улица Подбельского, вот карта как нас найти. Поезжайте прямо сейчас...
  -- Я потом, спасибо, - Илья взял половинку листа, которую протянул вербовщик, сунул в карман и вышел из лужи. Вслед слышалось еще что-то о вечной борьбе и вечной жизни, но мой дружок уже топал в офис.
   Светка с сочувственным лицом клятвенно пообещала сообщать домашний телефон моего дружка всем позвонившим девушкам, но когда Илья поделился в нескольких словах случившимся на выставке, физиономия секретарши стала любопытно-сияющей. Хороший скандалец - увлекательнейший повод для трепа и не на одну неделю.
   Генеральный директор сообщил, что у него были на Илью большие планы, но если тот твердо решил, заявление будет подписано. И подписано было.
   В бухгалтерии не назначили день окончательного расчета, а просто проставили в трудовой печати, выдали по ведомости положенные копейки и простились. В маленьких конторках с этим просто. Илья собрал пожитки, распростился с народом, что не работал на выставке, а потому торчал в полупустом офисе, и оказался на улице. Прощай, Королева-13! Пусть телебашня до тебя никогда не долетит!
   Первым делом он зашел к себе на квартиру, бросил вещи, а потом на трамвае добрался до метро. Уже в электричке он заглушал мысли о потерянной любви и шум туннелей звуками группы Ленинград: Две кости и белый череп - вот моя эмблема. Называй меня теперь Терминатор-Немо... Динамики надрывались и хрипели, явно умирая от полной громкости плеера.
   При пересадке на красную батарейки сели. Уже не в тоске, а в полном разоре Илья выходил на Подбельского, разглядывая карту. Выходило, что церковь находится в квартире, но чего еще можно ожидать от сектантов? От метро было два шага. На подъездной двери висело ксероксное объявление: Сила и Мудрость - в вашей душе! Открой себя для борьбы со Злом! Тел. ..., с 8 до 20 часов. Да, ночью надо спать, чтобы с восьми до восьми борьба была продуктивнее, - с такой мыслью Илья пошел навстречу силомудрию.
   Дверь открыла девушка в платочке, молча пропустила Илью внутрь. Он потоптал коврик в коридоре и прошел в комнату. Видимо, сначала комнат было три, теперь же на месте стен торчали редкие колонны, подпиравшие трехметровый потолок. На большом окне - стеклопакет и пластик; перед окном подиум, на котором стояла голубая кафедра. За кафедрой стоял полный человек в клетчатой рубахе. Вокруг его фигуры мерцал ореол - так первое весеннее солнышко через окно создавало сектантам необходимый спецэффект. Человек внимательно смотрел на Илью, пока тот разглядывал ряды стульев и сидевших на них мудрецов. Набилось их человек 30-40, все молчали, лишь некоторые шмыгали носами.
   Девушка в платочке тихонько обошла Илью и присела на свободный стул. Илья расположился в следующем ряду. Проповедник тогда продолжал:
  -- Никто не умирает, смерть - это выбор вашей души. Куда дальше: вернуться к началу, и опять идти из тьмы по мучениям к новому выбору? или продолжать саморазвитие и совершенствование мира, который создал Бог! Зло существует до тех пор, пока души выбирают возврат на старт. По особенным путям Враг переносит души к началу и заставляет их снова служить ему. Как можем, мы боремся с этим, ведь каждый может остаться здесь и продолжать свой путь. Сегодня среди нас много новых, и каждый из них знает, для чего ему жить после выбора, что ему развивать в себе. Они остаются со своими родными, с друзьями. Они не прекращают карьеры, они хотят добиться большего для себя и этого мира. И они встанут на его защиту.
   Чтобы скрепить наше братство, прочитаем молитву, а после поговорим о вечном, о решении наших проблем одним ударом - ударом по Злу!
   Сектанты вытянули откуда-то бумажки и затянули нудную песню речитативом. Девушка в платке протянула бумажки и Илье, и он следил за пением по листу. Текст, по-видимому, был плохим переводом плохого английского стихотворения:
   Сердце Всевышнего, Дай нам Мудрость и направь нашу Силу.
   Чтоб остановить поток душ заблудших пошли нам Миссию.
   Он дорогу к началу разрушит; а нас укрепи,
   Чтобы Силой своей на земле мы Зло извели.
   И так еще пять или шесть строф. Каждый стих был пронумерован, причем отсчет начинался с цифры 346. Возникало ощущение, будто это часть длинного текста. Не было времени написать Библию, успели только на скорую руку слабать выдержки, - решил Илья.
   Моление шло совсем не торжественно, некоторые девушки в это же время расставляли на столиках в углу чашки, разливали чай, пересыпали печеньица. Скоро счастливые спасители душ подтянулись вместе со своими стульчиками и расселись неровными рядами вокруг столов с угощением. Пили чай, тихонько разговаривали, проповедник ходил от человека к человеку и проводил беседы. С некоторыми отходил в сторонку, но ненадолго. Потом подошел к Илье.
  -- Вы первый раз у нас?
  -- Да, новенький. Мне карту сегодня дали.
  -- Хорошо. Хотите, я все тут вам покажу? Может у Вас вопросы уже есть?
  -- Да нет пока. Давайте.
   На стенах висели дурные гуашевые картинки, которые Илья, впрочем, сразу узнал. Вернее некоторые: кошку в шлеме, человека с черными драконьими крыльями, узкую ленту между черным и серым, над которой пролетали размытые цветные точки. Другие изображения были незнакомые - поезд-экспресс, над которым парят какие-то эльфы-бабочки, гуманоидальные фигурки, бредущие нескончаемой толпой по туннелю, какой-то нацист с автоматом.
  -- Это творчество наших послушников, - пояснил проповедник в клетчатой рубахе. - Это очень продвинутые люди - в духовном отношении. Ты тоже можешь им стать, - вдруг перешел он на ты.
  -- Почему я?
  -- Ты же наш?
   Где-то что-то такое уже было...
  -- Чей?
  -- Зачем ты сюда пришел?
  -- Вы напоминаете мне о некоторых событиях, от которых я раз сбежал.
  -- Расскажи мне об этом.
  -- Не помню. Так чей я? - Чего они все от меня хотят? - думалось Илье.
  -- Мы - силомудрые. Наш крест - вести человека к вечной жизни и отвратить от дороги в рабство. Когда-то было Зло, и были люди. Оно выкормило человечество, позволяя играть в игрушки и верить во всякую чушь. И в то же время питалось ненавистью, глупостью, слабостью каждого человека. Но люди выросли, стали мудрее, стали сильнее. Чтобы Зло оставалось всегда, надо вернуться к началу, создать мир заново. И появилась дорога, и появились вербовщики. Они обеспечивают постоянное переселение в новый мир, который создается сейчас, в котором Зло вновь уже безраздельно владеет всем.
   Но когда вербовщики были выделены из Зла (ибо для их создания оно воспользовалось своим телом), среди них оказался один силомудрый. Независимый, гордый и всепонимающий. Он бросил вызов и с ним ушли многие. Чтобы на земле проповедовать истину - новый мир, без Зла. Мы гарантируем вечный путь к совершенству. И наша цель - разрушить путь в новый мир, эту пуповину, которая связывает Зло и нашу землю. А ты - один из нас.
  -- Ну ладно, мне пора.
  -- Погоди, ты же не можешь так уйти.
  -- Ухожу, - Илья отодвинул проповедника чуть в сторону и двинулся к выходу.
  -- Ты вернешься! Так или иначе!
   Илья молча вышел и захлопнул за собой дверь.
  
   Тем и прекрасна Москва, что потеряться здесь легче, чем в любом другом городе мира. Хоть вообще-то город паршивый. Зимой слякоть, соль и грязно. Весной из под тающего снега постепенно, слой за слоем проявляются пласты окурков, презервативов, пакетов и пластиковых бутылок - словом, грязно. Летом не чем дышать и грязно. Осенью чище, но почти не ощущается этот уникальный запах, осенняя суть - когда все вокруг перерождается, меняется. Осенью стагнируют только самые практичные, замкнутые люди с маленьким набором черствых переживаний. Именно в Москве таких много. Есть и другие, но большинство на них закрывает глаза и боится оказаться рядом, когда люди живые летают по ночной Москве на железных монстрах, бьют пиво о головы собратьев на рок-фестивалях, или когда их выворачивает в метро. То есть навоза в любой жизни хватает, а в Москве - чрезвычайно много. Этот город живет розовым прошлым и зеленобаксовым будущим.
   Здесь, или где-то рядом, я, возможно, еще переживу счастливейшие мгновенья своей жизни. А пока здесь просто хорошо теряться. И Илюша со мной согласился. Он затерялся среди миллионов двуруких и двуногих, и все, что для этого ему приходилось делать - избегать станций метро, которые мы упоминали ранее в рассказе.
   Любовь или не звонила, или Светка забыла переключать. Работа новая нашлась быстро - в рекламном агентстве, менеджером по полиграфии. Скучновато, но коллектив хороший: молодые москвичи из спальных районов, уже с запросами, но еще живые. Не просто пьющие, а заводные, решительные, отзывчивые. Были и лимитчики. Те вообще к Илюше потянулись, особенно девчонки. Менеджер девочка-Саша охотно вела опасные разговоры про эрогенные зоны и дискомфортный секс. А однажды так и спросила:
  -- Сколько, интересно, женщина может без секса?
  -- Сань, а я тебе снился в эротических снах?
  -- Ты почему не ответил?
  -- А ты?
  -- Сначала ты, а потом я.
  -- По-разному. Некоторые несколько недель, другие годами. Твой ответ?
  -- Снился один раз...
  -- Ой, и что я делал?
  -- Мы почему-то вдвоем лежали в теплой постели, за окном была жуткая непогода, ты меня обнимал, дальше не буду рассказывать.
  -- Целовал?
  -- Целовал.
  -- Куда?
  -- Сказала же, не буду! Дурак!
   Илюша побрился наголо. Когда пришел на работу первый раз лысым, все комментировали, вроде: чего это с тобой случилось? зачем такие эксперименты? руководство наше лысых не очень... Илья отвечал, что решил насекомых вывести или что настало время перемен.
   На самом деле это был эксперимент - познание себя и текущего состояния окружающей среды в виде человечества. Эксперимент шел по двум направлениям. Во-первых, мой дружок доверял гипотезе, что лысая голова - признак агрессии. И потому пытался установить отношение общества к носителю агрессии. В этой части эксперимента быстро появились первые результаты: типичные представители человечества - мужики и женщины, служащие, рабочие и пенсионеры - относились уважительно, чуть ли не место уступали в трамвае и называли по имени-отчеству; другие носители агрессии - лысые, пьяные и милиционеры - смотрели с настороженностью, скрытой, сдерживаемой враждебностью.
   Во-вторых, Илья пытался через изменение внешности поменяться внутренне. Это нужно было для победы над депрессией, и вообще интересное явление. Здесь на быстрые результаты рассчитывать не приходилось. Правда, мироощущение парня изменилось - он смотрел на мир дерзко и чаще всего уверенно. Но подозревал, что хоть и загнал червяка поглубже в душу, тот по-прежнему дырявит ее сомнениями.
   В один из теплых апрельских вечеров они с Сашей гуляли по Тверской, ели блины, крошку-картошку. Глазели на афиши и встретили тезку Ильи - с прошлой работы. Привет-привет. Лысый! Зато блох вывел. Стали пить пиво, менялись новостями. Саня больше слушала, иногда комментировала. Мой Илюша болтливый малый. Про прошлую жизнь и предыдущую работу девочке уже не раз разные штуки рассказывал. Только почему ушел объяснил примерно так: надоело все, поскандалил с дураками-коллегами, пошел и написал заявление. Девушка тогда восхищенно на него смотрела и говорила, что он сумасшедший.
   А тут Тезка (так его и оставим, чтобы с дружком моим не путать), начал эту тему обсуждать. Он говорил приблизительно так:
  -- Ты когда тогда отвалил с выставки, все остались стоять с раскрытыми чавками. А потом давай тебя частить всякими словами. Рябцев весь изошел - вот говорит, озабоченный неудачник, зря только деньги получает, ни черта не делает... Все - да-а, да-а. А следующим утром собрались перед выставкой в офисе, тебя нет. Приходит Дима - наш начальник, - пояснил Тезка для Саши, - ты бы видел его харю: красными пятнами вся, глаза - во! Говорит, он уволился уже. Всех ты укатал. Молоток, короче!
   Про причину ухода Илюши Тезка тактично молчал. Но Саша спросила:
  -- А почему озабоченный?
  -- Да со зла просто, я ему какую-то гадость на прощанье сказал, он и обиделся, - пояснил Илюша.
   Ему было неловко говорить, что весь дурацкий скандал случился из-за вдруг вспыхнувшей любви к девушке. Врать тоже было неловко. Но ведь Илюша Саше ничего не обещал, а постель у них еще не началась, потому что девочку каждый вечер ждали дома родители, жутко волновались, а выходные и вовсе всей семьей (еще младший брат) культурно отдыхали - в театре, ресторане или гостях. Неловкость исчезла.
   Пиво закончилось, и приятели завелись. Саша была уже в том состоянии, когда ради любви молодые девочки готовы на многое. Она отзвонилась домой и мужественно стерпела слезные просьбы мамы приехать домой, а не оставаться ночевать у подруги. После чего заскочили к Тезке домой, тот забрал у старшего брата ключи от коттеджа, у родителей - денег и постельное белье, у родителей своей девчонки - машину и саму девчонку (за руль). Через час вся четверка выезжала с МКАДа на Ленинградку, а еще через некоторое время топили камин в двухэтажном кирпичном доме, резали грудинку и овощи, открывали вино.
   Девчонку Тезки звали Маринкой. С Сашей они, несмотря на разницу в текущей проспиртованности, спелись, часто шептались, подтрунивали над парнями, вместе бегали пудрить нос.
   Молдавское сухое красное любил только мой Илюша. Но пить могли все. Дров было много, и их не жалели. Комната быстро прогревалась. Огонь бросал яркие блики на мебель и шторы, по теплым коврам ходили босиком. У тезкиного старшего брата было много компактов, раскопали среди них и какие-то романтические баллады. А под Машину смерти девчонки сделали такой дуэт, что любо-дорого. Они извивались, бросали друг на друга демонические взгляды, вскидывали руки и выполняли тигриные стойки. После аплодисментов и восторженных поцелуев Саша с Мариной отправились в туалет, а ребята пошли готовить баню.
   Когда я думаю про этот вечер, я жалею, что это было не со мной. Почти не о чем в жизни не жалею, и зависти практически лишен, но тогда хотел бы быть с ними. Смотреть на танцующих молодых женщин, на огонь, выходить на воздух и смотреть на звезды. Чувствовать запахи тлеющей прошлогодней листвы, весенней земли. И в баню хочу.
   Веников не было, а остальное - как нельзя лучше. Вино принесли на второй этаж бани - в комнату релаксации. Кроме большого деревянного стола там был дерматиновый диван, два кресла и полочка с магнитофоном. В центре стоял старый бильярдный стол. Невооруженным глазом было видно, что от перепада температур его трансформировало, и образовался уклон от центра к краю.
   На первом этаже был предбанник-раздевалка с пластиковой душевой кабинкой и собственно парная. К штакетнику на стене предбанника было прикноплено написанное от руки объявление: Воды 150 литров - зря не лить, краны закрывать!. Под объявлением стояла широкая скамейка, тоже обтянутая кожзаменителем.
   Попили вина на втором этаже, потом Тезка выдал всем по смешной шапочке и простынке и велел девчонкам спускаться вниз и разоблачаться.
  -- Потом мы, - решил он.
  -- Мы париться по очереди станем?
  -- Вместе. Но раздеваться будем целомудренно - девочка-девочка, мальчик-мальчик.
   Никто не возражал.
   Илюша очень любил ходить в русскую баню, но получалось это редко. И он пытался выжать максимум удовольствия. Кряхтел, мял Саше спину, захватывал сверху жар, поглаживал татуировку и потел. Девушка ничуть не стеснялась наготы, сидела, ложилась и переворачивалась грациозно. Эротических подробностей не будет.
   На правах гостей Илья и Саша заняли диван на втором этаже, а хозяев отправили на лавку в предбанник. Когда девушка заснула, Илья осторожно высвободился и отправился на улицу. Спать не хотелось, нужно было как можно дольше продлить эту ночь, успеть прожить хотя бы одну жизнь.
   Когда Илья вышел из все еще теплой бани на предрассветный холод, он зашатался и закрыл глаза - настолько резкой была перемена ощущений. В лицо вдруг дунул теплый ветер, мой дружок махнул крыльями и открыл глаза. Чувство полета было совсем иным, чем когда-то. Не было той свободы внутри. В то же время он ощущал мощь, которую излучал каждый взмах крыльев, каждый поворот тела. Пейзаж внизу был нереальный, но уже знакомый. Поднимаясь все выше, Илья видел вдали серую полосу, а черная холмистая земля выглядела все более ровной, почти уже сплошной плоской поверхностью. Источников света не было, не было и теней. Сверху было серо, внизу черно, а под полосой вдали небо без четкой линии горизонта перетекало в землю. Перевернувшись в воздухе Илья бросил себя к этой далекой полосе.
   Очень быстро полоса приближалась, становилась извивающейся лентой, над которой двигались цветные точки. От ленты на землю падал белый свет, в котором стали различимы гладкие скалы. На вершине одного, на небольшом плато колыхалось серое, под цвет ленты, облако. С каждым мгновением все отчетливей проступали отдельные фигуры, из которых состояла эта подвижная масса. Из полумрака выступали люди и звери в стальных доспехах. Илья сделал над плато низкий круг, толпа колыхнулась и сдвинулась к почти отвесному склону. Илья спрыгнул с неба на расчистившуюся площадку.
   Фигуры на краю застыли, выражая большое напряжение чувств - неестественные позы, готовые к резкому, молниеносному движению. Из толпы выделилась одна и начала приближаться к спокойно стоящему Илье. Тот чуть склонил голову и ждал. Подходивший оказался очень высоким человеком, в костюме классического покроя, но из черной кожи. В том месте, где на брюках положено быть стрелкам, располагались швы. На рубашке цвета мокрый асфальт чуть выделялся галстук более светлого тона. Был еще зажим, кажется с каким-то камушком, но Илья не запомнил.
   Подошедший поздоровался:
  -- Здравствуй, Илья.
  -- Привет, Серега. Только по голосу тебя и узнал.
  -- Мы здесь выглядим несколько иначе. И мы рады, что ты, наконец, пришел. Те, кто про тебя знают, все еще сомневаются, но я уверен, что ты один из нас. И еще я знаю - ты наш новый вожак. С тех пор, как ты побывал здесь, все изменилось. Теперь Путь совершенно не такой, как раньше. Мы - я, Алена, и еще некоторые - думаем, что мир, который окружает Путь, выглядит так, как видит его главный из нас. Раньше он был очень нестабильным, радужным; постоянно по небу быстро плыли облака и там, куда падала их тень, оказывалась пустота. Было еще много разного, что и вообразить трудно. Но все теперь иначе. Движутся здесь теперь только воздух и вот это, - Сергей указал на серую ленту, над которой степенно проплывали цветные гробы. Многие из наших боятся этих перемен и называют их мрачными. А я рад, что ты, наконец, с нами.
   В этот момент от толпы отделились несколько людей и уродцев - зверей в одежде и на задних лапах. Этот цирк приблизился и неровным полукольцом расположился прямо за спиной кожаного Сергея. Конечно, киска была среди них. Илья двинулся к ней и все остальные отшатнулись или отпрыгнули. Сергей тоже сделал большой шаг в сторону, пропуская.
   Выражение ее мордочки снова было дурацким в этом шлеме, но зеленые глаза смотрели снизу дерзко и, чуть прищурившись, казалось, сами по себе смеялись. Илья почему-то почти узнал в ней девушку с выставки, которой, оказывается, оставил половинку своего сердца. И ему стало абсолютно плевать на все то, что несколько минут он с необычайным увлечением слушал от Сергея. Кошка сказала человечьим голосом:
  -- Здравствуй, Илюша.
  -- Здравствуй, Алена. Я думал, это не ты.
  -- Это я. Как тебе у нас?
  -- Неплохо. Комаров вроде нет, только мрачновато, - он качнул головой на гробы. - Может обои помоднее купить?
  -- Странно, что такой ребенок призван спасать мир.
  -- Оставь телефончик, может в реале позвоню когда-нибудь.
   Илья был очень разочарован, даже подавлен. Оказалось, за короткое мгновенье он уже начал жить этой мыслью, что вот она, здесь его утерянная навсегда возлюбленная. Теперь он хотел избавиться от всего, вернуть тот момент, когда шагнул к киске, и силой повернуть судьбу, чтобы именно она, та, по которой он тоскует, оказалась здесь, пусть даже в этом дурацком шлеме.
   Сергей вновь приблизился и дотронулся до сложенного крыла.
  -- Никто из нас не наделен такими способностями, как ты. Наверняка, ты еще и сам не знаешь всего, что можешь. Ты уже изменил наш труд. Раньше мы оказывались здесь при малейшем подозрении на угрозу для Исхода: если менялся цвет неба, если исчезала земля под дорогой. Ты, может, не знаешь, что раньше путь выглядел как обыкновенное железнодорожное полотно, по которому бесконечно катились вагоны?
  -- Не знаю.
  -- Вот, а теперь если нас призывает сюда, мы знаем, что что-то произошло. Последний раз наши Враги смогли вторгнутся сюда. Уж не знаю, как, видимо, их отсюда выкинуло. Когда мы явились, было все спокойно. Но сам факт опасен. Ты должен разобраться с этим и сказать, что нам делать. Исход под угрозой.
  -- А кто в гробах?
  -- Мы называем их душами, но по-настоящему никто не знает. Мы знаем только конечную цель - все люди должны пройти по этому Пути. Все, кроме Проводников.
   Уж не знаю когда, но начался исход - что-то вроде эвакуации душ из нашего мира... не знаю куда; на Небо. Почему он начался? Не знаю. И никто не знает. Почему вообще существует человек? Все это можно видно чувствовать, но знать - нельзя. Но появились Проводники. Мы никогда не уйдем вслед за остальными людьми. Когда, вернее если, если исход завершится, мы погибнем. Мы это тоже просто чувствуем. Но и живем этим. Миссия...
  -- Сережа любит болтать попусту и подводить теорию под самые простые факты, - это киска-Алена вмешалась. - А факт простой. Исход не просто идет, он идет несмотря ни на Что. Но может прекратиться, если нас не станет раньше, чем все люди покинут землю - или как угодно по другому это называй. Среди наших появились такие, которые продлевают обычный мир, чтобы выжить самим. Их много, больше чем нас, но исход движим пусть непонятной, но очень могучей волей. На нашей стороне сила, а у них - желание выжить. Они вымрут.
  -- Как и вы... Я что не прав? Серега сказал, - Илья кивнул на кожаного человека.
  -- Да, но мы по праву.
  -- Вымерли по праву. Продолжай, продолжай.
  -- Они нам мешают. Убить нас можно, но исход хранит нас, можно сказать - делает нас удачливей.
   Дольше продолжаться так не могло - слишком много странного было вокруг. Илья чувствовал, что толпа Проводников хоть и пришла в движение, но люди и звери продолжают нервничать, не знают, что ожидать от крылатого новичка, как себя вести с ним.
   Илья загордился - еще бы: вожак Проводников, создатель миров, спаситель человечества, наконец. Всплывали из памяти и слова сектанта-проповедника. Если и ему поверить, получалось, что мой дружок - руководитель крупнейшего за всю историю существования человечества проекта по изменению жизни. Тот, правда, назвал бы Илью воплощением Зла, может даже проклял бы... Хоть нет, он произвел впечатление практичного человека. Но что-нибудь еще бы придумал величественное - не важно. Ощущать себя особенным, чем-то таким наделенным, было очень и очень. Все, кто был рядом, казались маленькими, ненастоящими, разменными. Илья, хоть и не понимал еще многого, был уже способен как-то поступить. Гордо отвернувшись, он отступил к самому краю плато, медленно и печально поднял голову, с тоской, любуясь собой, прыгнул вверх и вперед, с хлопком расправил крылья. Киску метром сбило на все четыре лапки, А толпа Проводников с воплями шевельнулась, люди и звери сталкивались. И те, кто стоял на другом краю маленького плато, посыпались вниз по склону, взмахивая переломанными конечностями. Илья развернулся как раз, чтобы увидеть трансформацию поведения Сереги. Только что он стоял спиной к летящему Илье, бросив длинные руки по бокам, и смотрел, как падают со скалы его соратники. И вот уже взмахнул кулаками, что-то, кажется, закричал. Повернулся к Илье и крикнул уже ему. Слышно не было, но понятно было.
   Чтобы не испытывать вины, Илья ощутил злость. Что они хотят от него? Какое имеют право надеяться, подозревать, бояться? Он сам по себе. Нельзя отвечать даже за самого близкого человека. Ведь каждый сам себе хозяин, сам играет в судьбу. Каждый сам по себе! Я - сам!
   Он опустился у подножья скалы и прошел среди набросанных случаем тел. Для злости уже не было места - все заполнила боль. А мысли исчезли. Илья открыл дверь бани и, держась за стену, поднялся наверх.
   В окно светило солнце, на диване сидели девчонки. Когда голова Ильи начала подниматься над лестницей, они вскочили, подбежали к нему. Куда подевался, с ума сошел, и все такое. Тезка, как выяснилось, уже почти час как разыскивал Илюшу по округе. Вернулся он еще минут через десять и задавал те же вопросы. Ничего кроме: прогуляться ходил, Илья ответить не мог.
   Наконец все успокоилось. Пошел по рукам мобильный телефон Маринки, и по фирмам и фирмочкам начались звонки, оповещая, что некоторые сотрудники заболели и на работу сегодня не появятся. Поле этих формальностей парочки переместились в дом, снова затопили камин, девушки переделали остатки ужина в легкий завтрак.
  -- Вино осталось? - Спросил опухший Тезка. Оказалось еще четыре бутылки. - А как с закуской? - Маловато. Но в холодильнике оказались замороженная и не просроченная нарезка, две банки маслин. - Это жена брата - запасливая. Пока хватит, а на вечер закажем пиццу, бабки пока есть.
  -- Так завтра суббота, - придумала Маринка. - Давай снова здесь останемся, и на воскресенье, мы тогда с Сашкой за продуктами сейчас сгоняем.
  -- Я не могу, - вспомнила Саша, - меня на одну ночь и то с боем отпустили.
   Эту проблему решили быстро - Маринка поговорила с родителями Саши, детально расписала, как они с ее, Маринкиными родителями отдыхают в загородном доме, купаются в бассейне и дышат свежим воздухом. Один раз она сказала в трубку: Извините, секундочку, мне мама что-то говорит, - потом в сторону двери крикнула: Чего мам? Завтракать? Да, сейчас идем! После передала трубку красной до кончиков ушей Саше, которой осталось только сообщить, что домой она будет в воскресенье после обеда, и распрощаться с мамой.
   После завтрака, во время которого Илья молчал, девчонки уехали в Москву, а парни уселись на лавке возле калитки - ждать. У каждого было по стакану вина, солнышко грело.
  -- Ты где был-то? - спросил Тезка.
  -- Прогулялся просто, зря вы суетились тут.
  -- Ага, утром Сашка меня будит: Где Илья?. Я говорю: С тобой. А башка раскалывается. Пошел искать, а сам думаю - куда? Прошел до шоссе, в лес поорал. Думал уже - попали.
  -- Слушай, я, наверное, бог. Ну не тот, главный Бог, а просто бог.
  -- Ты придурок.
  -- Мне ночью было видение...
  -- Значит шизик. Или это белуга. Может тебе не пить? - Тезка с сомнением покосился на пустой стакан Ильи. - Пойдем в дом, еще нальем по одной.
   Пить красное сухое вино стаканами, на апрельском прохладном воздухе, жмуриться на солнце было настолько приятно, что предрассветные события стали просто дурным сном.
   После второго стакана парни отправились досыпать. Когда Илья проснулся, часы показывали пять, а на постели в спальне, прижавшись друг к другу, лежали Сашка с Маринкой. Тезка, тихонько ругаясь, раздувал камин. Наконец огонек начал лизать новые полешки. Тогда Тезка встал и громко заорал: Подъем! Жрать охота! Оказалось, на столе уже стоит очередная бутыль, открытые маслины, накромсана колбаса. Рядом, прямо на деревянной разделочной доске навалены ломти хлеба, и, непосредственно в своей пластиковой таре расположилось филе сельди. На большом блюде горой возвышаются свежие овощи, а малосольные огурчики еще и плавают в банке.
  -- Девчонки, я шашлык в морозильник забросил - завтра с утреца зажарим, - отчитался Тезка.
  -- Шашлык купили? Это такой, в пластиковых ванночках? Ели раньше? Вкусный? - Заинтересовался Илюша.
  -- Мы брали как-то, нормальный, - отозвался Тезка.
   Саша выглядела понуро, на Илюшу смотрела искоса. Может, я ночью натворил чего? Может, переживает, что со мной спала? - мучался Илья. А девушка чувствовала примерно так: Это он из-за меня убежал, переживает, что со мной спал. Значит не любит! Он подсел к ней, обнял за плечо и сказал, никого не стесняясь:
  -- Я счастлив, что мы сюда приехали.
   Она не поднимая головы прижалась к нему, а Тезка заорал:
  -- Горько! Горько!
   Маринка захлопала в ладоши и подхватила: Горько!. Потом им стало скучно смотреть, как другие целуются. Тезка погнал всех в баню, а кто будет упираться, обещал научить играть на бильярде.
   Хорошенько отпарились, потом, завернувшись в простыни, которые все время норовили соскользнуть, учились играть. Илья немножко умел катать, но его сбивало то, что шары постоянно прижимались к бортам, следуя выпуклости стола. У привычного Тезки дело шло веселее. А девчонки, несмотря на неудачи, радостно смеялись и подпрыгивали.
  -- Пойду, выйду, - сказал Илья.
  -- Опять погулять потянуло? - Тезка смотрел подозрительно.
  -- В туалет.
  -- А. Ни пуха.
  -- Иди к черту.
  -- Друзья с большой буквы Д, - засмеялась Маринка.
   Илья вышел на улицу и зашагал к дому. С тропинки, ведущей к калитке, к двери шагнул человек.
  -- Добрый вечер, молодой человек. Не гоже от нас тебе бегать, - сказал человек и оказался сектантом-проповедником.
   Илья молчал. Тогда проповедник продолжил:
  -- Поговорим в доме? Было нелегко тебя найти, я лично устал. Хочется присесть и поговорить спокойно. Пригласишь?
  -- Не о чем разговаривать.
  -- Ну как же, ты отрезал Злу правую руку, фигурально выражаюсь, конечно. Но этих, которые зовут себя Проводниками, стало меньше. Такой решительный шаг - впервые за всю нашу историю. Не знаю, как это тебе удалось, думаю, как раз и расскажешь. Так зайдем?
  -- Меня ждут друзья.
  -- И не только они.
   Илюша услышал сзади, обернулся - там были двое. Они медленно подходили от яблоневых деревьев.
  -- Не стоит звать друзей, мы не хотим для них неприятностей. Поговорим спокойно, мирно, - быстро и убедительно снова заговорил толстяк. - Не хочешь здесь - пойдем в машину.
   Двое взяли Илью под руки, слегка приподняли и понесли за калитку. Парень не сопротивлялся. Мирно, так мирно. С этим трудно спорить.
   На дороге стояла волга с шофером, в ней все и расселись. Илья начал разговор:
  -- У меня приятель был на Автосалоне, не были? Рассказывал, видел там волгу новую. Он в нее заглянул, там шик: салон - кожа, панели под дерево, облизано все - мц-ца! - Илья сделал губами поцелуй. Все молчали, и он продолжил. - Он говорит, садится в нее, бах - голова упирается в потолок. Шарит внизу, ищет ручку, сиденье опустить - не находит. Говорит девочке-модели с ГАЗовского стенда: А-а, ручки нет? Она: Нет. А как же ездить? Она подумала, говорит: С водителем. А у меня водитель на полголовы меня выше...
   Шофер засмеялся. Проповедник помолчал, потом улыбнулся и сказал:
  -- Меня зовут Михаил. Как архангел, знаешь?
  -- Откуда?! Меня Илья. Как миссию.
  -- Ну не важно. Я знаю, ты был там и видел Путь. Расскажешь, как он выглядит?
  -- Ничего особенного, как везде. Летят гробы.
  -- Не надо шутить, все это очень серьезно. Лучше тогда скажи, что не хочешь говорить. Расскажи, как умерли проводники? А лучше, давай все по порядку.
  -- Ладно. Я вышел из бани, - сосед Ильи справа заерзал, и парень вспомнил, что вообще-то шел в туалет. - Во-от. Вышел, расправил крылья и полетел над черной землей. Смотрю - стоят ребята на горе. Я пошел на посадку...
  -- Почему ты не хочешь говорить? Неужели еще не понял, что ты наш? В смысле, один из нас?
   Илья еще больше развеселился:
  -- Так я же говорю, подошли ко мне двое. В кожаном костюме и кошка в шлеме на задних лапах...
  -- Поедем, - сказал Миша шоферу. - Значит, говоришь, в кожаном пальто?
  -- Ну, типа. А куда едем?
  -- В Москву, Илья, едем.
   В Москву Илье не хотелось. Если все это действительно происходит, наверное, я могу как-то попасть в тот мир, где лента? - подумал он. Крепко закрыл глаза, сжал губы в цыплячью гузку и усилием воли послал себя в иной мир. Вместо ударов воздуха об огромные крылья Илья услышал скрип, и мир перевернулся. Потом еще раз, и еще. После чего вращаться перестал. Илья открыл глаза и осмотрелся. Свет в салоне горел. Сосед справа прижался лицом к переднему сиденью и закинул руку за голову. Слева мужчина сидел попой вверх. Крыша салона стала заметно ниже и упиралась передним краем в приборную панель. В просвет между спинками передних сидений виднелись руки и ноги. Выбираться было проще всего сзади, где на месте стекла под крышей оставался узкий просвет. Руки, голова, а потом и остальные части Илюшиного тела оказались на воле.
   Снаружи, в темноте волга напоминала американца, скажем додж. Разглядывать, на что похожи пассажиры, Илья не стал, а взобрался по откосу на шоссе и пошел обратно в баню.
  -- Как сходил, все удачно? - Спросил Тезка, складывая пирамиду из шаров.
  -- Все сложилось хорошо.
  -- Ну и отлично. А меня девчонки сделали. Буду отыгрываться.
  -- Умнички, - Илья чмокнул Сашу в губы.
  -- Давайте пара на пару, - предложила Маринка.
  -- Ага, - согласился Илья. - И давайте еще нальем и выпьем.
   Партию Саша с Ильей сдали, но решили, что теперь им в любви обязательно повезет. После снова ходили в парную, танцевали вокруг стола и на столе. А спать Илья с Сашей ушли в дом, оставив Тезку с Маринкой в бане.
   Утро для Ильи началось в 11 часов, когда пришел заспанный Тезка и сообщил, что в трех минутах езды от их коттеджа вчера перевернулась волга. Водитель и три пассажира погибли. Менты уже все замерили, сейчас как раз увозят.
   Саша еще спала.
  -- Девчонкам не говори, расстроятся, - попросил Илья.
  -- Да ладно... Не буду. Давай кофею сварганим в постель?
  -- Давай.
   Пока вариганили, девушки проснулись и завтрак проходил за столом.
  -- Последний полный денек остался, - прокомментировал Тезка. - Проведем его по полной! Для начала - все за грибами! А потом - шашлы'ки.
  -- Дурень, середина апреля на дворе - грыбы?! - Отозвалась с набитым ртом Маринка.
  -- Ни фига, главное процесс. Дожевываем, выдам вам портянки и резиновые сапоги. И вперед!
  -- А я не умею портянки завязывать, - сказала Саша.
  -- Бантиком. Илюша тебе поможет. Ты служил, Илья?
  -- Не-а.
  -- И тебе бантик завяжем. Ну, поднялись.
   Действительно поднялись, намотали серые портянки поверх носков-чулок, обули цветные сапоги, всем не по размеру. Телаги Тезка тоже нашел. С корзинками было только худо. Взяли один рюкзак на всех, наполнили его хлебом, колбасой, огурцами и крутыми яйцами. И отправились в холодный солнечный березовый лесок. Сначала бодро шагали за Тезкой, который разгребал прелую листву вперемешку со снегом в поисках грибов, и переговаривались. Потом Маринка, а вслед за ней и Саша с Ильей заныли, что пора бы куда-то привалиться. Тезку быстро удалось разозлить, и он рявкнул:
  -- Черти полосатые вы! Терпеть, говорю! Сядем все, когда скажу!
   И он привел гостей на небольшой холмик, на котором стоял гладкий пень, рядом лежало два бревна. Внизу пробивался ручеек. Весело с вином принялись закусывать.
   А потом орали песни: Нет в душе пожара, тлеет уголек. Эх раз, еще раз... Девчонки с творчеством Трех дебилов, исполняющих песни группы Ленинград знакомы не были, но им тоже было хорошо. Мат пропускали, пели только цензурщину.
  -- Гитарку бы, я бы про Злые пули слабал. Песня - улет душевная, - расстраивался Тезка.
  -- Ага, шикарная песня! - подтвердил Илья. - А давай еще СКА?!
   Проорали СКА, девчонки хихикали про знаю слово из трех букв.... Исполнители вновь выкинули из песни некоторые слова, но ведь парни они были приличные и не ругались. При дамах.
   Тем и закончился привал. Тезка сурово сказал, что до заката еще далеко, а пройти надо много, и пора в путь. А сам вывел уставшую компанию прямиком к коттеджу. Повалялись на диване, отдыхая после похода по грибы. И зазвонил мобильный Маринки. Папа.
  -- Да. Как что, отдыхаем. К нам приезжали? А я причем? Илью? А кто такие?... Нет, мой Илья - Токмаков. Да не волнуйтесь, ошиблись просто. Ну пока, я завтра буду к вечеру. Пока. - Маринка повернулась к ребятам и, глядя на Илюшу, сказала:
  -- К нам домой приезжали утром какие-то люди, они разыскивали Илью, но не тебя, - она кивнула Тезке, - а другого. По описанию - на тебя похож. Говорили, с татуировкой...
  -- А что за люди-то? - спросил Илья.
  -- Не знаю. Два мужика. На вид приличные, в костюмах вроде. Объяснились, что ищут этого парня, потому что просто давно не видели - что-то в этом роде.
  -- Соскучились - это понять можно, - Тезка положил Илюше руку на плечо. - Ну, брателла, колись, кто тебя разыскивает? Денег должен?
  -- Кто сказал - меня?
  -- Дурочку не гони. Рассказывай.
   Саша растерянно обозревала происходящее.
   Интересно, откуда у людей потребность рассказывать? А у некоторых и слушать? Надо потом спокойно об этом подумать - интересно..., - подумал Илья и сказал:
  -- Не имею понятия. Шашлы'ки будут сегодня?
  -- Ты мне друг, но когда к моей девушке впираются уроды и пугают маму с папой, мне такое не нравится...
   Илья тоже поднялся с дивана:
  -- Кончай блатовать, я понятия не имею, кто и зачем приходил к Маринке. И все об этом.
  -- Окей, - сказала Маринка.
  -- Окей, - сказал Тезка.
  -- Окей, - сказал Илья.
   Окей, промолчала Саша, встала, взяла из морозилки контейнер с мясом и помотала им над головой.
  -- Ну что, обжоры, водки под шашлычок?
  -- Да! - поддержала Маринка. - Только помни, Сашенька, шашлык мужских рук не выносит. Им доверять мясо - только портить. Пусть делают то, что умеют - водку открывают.
  -- Ну раз так, так так, - согласился Тезка.
  -- Еще нам нужны грузчики. Илья, Илья - быстренько в сарай за мангалом. И шампура тоже там последний раз были. Да?
  -- Да. Пошли, Илюха.
   Дальше было так: Илья, тащи дрова; Илья, подай еще шампур; Илья, не путайся под ногами; Илья, пакши убери; ну что, ребята, водочки-то разольете для аппетита?
   Говорят, мужчина любит на второй-третий раз передать инициативу женщине. Может и правда. Но правило я бы из этого делать не стал. Просто всем четверым было хорошо.
   Аппетит был отменный, шашлык обалденный. Первая порция как всегда сыровата, а последняя - холодная. Но с лучком, огурцом, томат-пастой, разломанным хлебом и водкой из маленьких металлических стопок, да на заходящем солнышке, да на прохладном пахнущем весной воздухе, рассевшись на лавочках и земле...
   Мне очень не хочется заканчивать эти дни. Может все переписать и дать ребятам еще денек до отъезда? Нет, нельзя, ведь это будет тогда неправда. И судьбина у моего дружка другая.
  
   В воскресенье после недолгих сборов и короткой уборки во втором часу выехали в Москву. Было чуть грустно и хорошо спалось. Маринка была за рулем, а остальные добили утром остатки вина и теперь дремали.
   Москва встретила густыми тучами, холодом и преддверием новой рабочей недели. Закинули Сашу. Они с Ильей, недолго целовались на прощанье и жали друг друга за руки. Потом Илья расстался с Тезкой и Маринкой. На прощанье Тезка сказал:
  -- Смотри, больше не теряйся. И будут проблемы - звони сразу. Если снова будут тебя разыскивать - я тут же сообщу. Давай.
   А Маринка чмокнула в щеку. Илья спустился в метро и поехал к себе. Он высадился у чужой станции, чтобы не отягощать приятелей ненужными подробностями своей жизни. А потому добираться ему было еще минут сорок. Было время подумать. Но не получалось. В голове мелькали только кусочки воспоминаний, по которым мысли скакали. Интуиция так и не подсказала, как относиться к мистической повседневности. Было понятно, что, по крайней мере, две группы психов пытаются затянуть моего дружка каждая в свои дебри. Интуиция также молчала о плане дальнейших действий, и Илья решил плюнуть и забыть. Во всяком случае, пока. Он раскинулся на сиденье и расслабил мозги.
   Когда Илья открывал дверь квартиры, он был в полной уверенности, что там его поджидают. Осмотрел комнату, кухню. Даже под ванну заглянул. Никого. Разочарованно плюхнулся на тахту. И кто теперь объяснит, что происходит, раз никого нет? Можно было бы позвонить Сереге на мобильный. Если знать номер. Бумажку он даже не помнил, где потерял. А можно съездить в церковь секты на Подбельского. Только кого он там найдет теперь? Только блеющих овечек, лишившихся заботы и ухода чабана. Илюша вспомнил классный мультик и замурлыкал: Мы бедные овечки, никто нас не пасет... Да, тают, словно свечки, и он их не спасет. А, собственно, с чего он взял, что проповедник - единственный чабан стада? И вообще, откуда эти дурацкие уколы совести? Водила не справился с управлением, банальное ДТП. Сам он чудом остался жив. Вот и все...
   Так он-то с кем, с Серегой? Или с проповедником? Вернее, того уже нет. Ну, с сектой. С сектой?
   Хотелось быть самому с собой. На том и порешил. Включил телевизор, лег и заснул. И спал до поздней темноты. А по ящику показывали очередное глупое шоу. И какая-то девушка в кривом оранжевом кресле говорила:
  -- ...Так мы с ним и расстались. Но у меня остались не только его вещи, осталась часть его души.
   Ведущий:
  -- А почему вы уверены, что душа осталась? Я понял из вашего рассказа, что ваш бывший молодой человек, м...м...м, довольно легко согласился с вами, когда вы, э-э-э, предложили расстаться?
  -- Не совсем так, а мою правоту подтверждает то, что он сам мне позвонит и скажет, что готов прийти. Да и я, честно говоря, не прочь в последний раз увидеть татуировку - дракончика - на его груди.
  -- Да, вы говорили, дракон топчет глаз. Экзотично, я бы сказал.
  -- Попирающий.
  -- Не важно, - ведущий обратился к камере. - Итак, уважаемый Илья, если Вы нас смотрите, было бы очень интересно узнать, как Вы отнеслись к выступлению Вашей... бывшей девушки и, действительно, позвоните ли Вы ей?
  -- Конечно, интересно же узнать, чего она вам наплела..., - отозвался Илья. Девушка была совершенно незнакомой, но Илья не сомневался, что речь шла именно о нем. Проблема была в другом - он не знал и как связаться с этой болтливой незнакомкой. В это время ведущей Илье и ответил:
  -- Тогда напоминаем Вам ее телефон ...
   По экрану побежала бегущая строка с номером телефона и именем - Ирина. А девчонка ничего себе, - подумал Илья, разглядывая героиню передачи, с которой как раз пытались распрощаться. Она была брюнетка, крашенная, но смуглая. Стройненькая, с симпатичным овальным ликом. Жесты были шустрыми и привлекательными. После картинку скрыли заключительные титры.
   Мой дружок подошел к журнальному столику, записал номер на каком-то огрызке листочка и потянулся к телефону, как тот зазвонил.
  -- Алло.
  -- Привет, - это Саша. - Как добрался?
  -- Нормально, как у тебя?
  -- Телек смотрю.
   Илья молчал. Предчувствие в который раз не обмануло:
  -- Передачка была интересная. Много нового про тебя рассказали.
  -- У-у. И что говорили?
  -- Да много всего. Ты не смотрел?
  -- Спал. Только конец застал. Думаешь, это про меня?
  -- Я думала ты мне расскажешь. Позвонил ей уже?
  -- Я ее не знаю.
  -- За то она тебя - очень хорошо. Ну и как ты планируешь наше дальнейшее общение?
  -- Саня, я, ей богу, не понимаю, что происходит. Я включил ящик, там незнакомая тетка буровит какую-то чушь про мою татуировку, и сообщает, что я не смогу не позвонить...
  -- Так ты позвонишь?
  -- Да..., - проклятая врожденная честность!
   Пип-пип-пип-пип. Ну вот. Ладно, потом с этим будем разбираться. Хотел звонить - звони.
   Илюша набрал номер с огрызка и начал считать гудки. После четвертого:
  -- Да, - голос был сонным и раздраженным.
  -- Это Илья.
  -- Ой, приве-ет! Я даже соскучилась, Илюшенька! Приезжай прямо сейчас, я тебя уже хочу-у... Адрес пиши: метро Шаболовская..., - Илья не сопротивлялся, записал адрес, переоделся в синие джинсы и вышел из дома. Время было уже позднее, и Илья понимал, что вернуться обратно не успеет, метро закроют. Денег на такси - а это рублей пятьсот - тоже не было. Но есть у моего дружка отличная черта - он может иногда чихать на обстоятельства. Как бы подтверждая мою мысль, Илья чихнул и затопал в метро.
   От Шаболовской было пять минут ходу, он купил пива для храбрости и закурил. Вот и нужный дом. Вот подъезд. Квартира. Звонок. Дверь открылась, на пороге - Серега. Хмурый, злой. Привет, Серега. Заходи. В квартире, вроде бы трешке, было несколько человек. Среди них черная девушка из телевизора, Алена еще женщины и мужчины. Черная смотрела с интересом, остальные же смотрели на Илью с нескрываемой ненавистью. Один противный мужик толканул моего дружка плечом, демонстративно выходя в кухню.
  -- Садись, - Сергей кивнул в кресло почти посередине комнаты. Илья послушно уселся. - Наши враги ликуют. Ты убил многих Проводников. Если мы поймем, что ты сделал это намеренно, ты умрешь здесь же.
   Дешевый боевик. Скорее всего, мейд ин Гонконг, - подумал Илья. - Тока могут, и правда, грохнуть. Сердце замерло, а пиво выветрилось. Действительность была как всегда безобразно тупа и неразборчива. Чтобы что-то сказать, Илья произнес:
  -- Я никого не толкал.
  -- Раньше мы тебя боялись, а теперь ненавидим. У тебя есть несколько минут, чтобы высказаться. Используй их для выживания. Мы тебя слушаем.
   Люди вокруг сидели и стояли, с кухни вернулся противный мужик и стал у двери в комнату. Наверное, с разделочным мясным ножом. Очень хотелось их послушаться, начать оправдываться, сказать, что он вообще не знает, что происходит. Но Илья считал себя слабым, а потому слабым выглядеть крайне боялся. И он тогда сказал:
  -- Вы слышали про аварию на Ленинградке? Волга, три мужчины погибли.
  -- Было что-то, - послышалось сзади, из-за спинки Илюшиного кресла. Голос был тоже противный, наверное того мужика, у которого, скорее всего, ножик.
  -- Я тоже был в машине. А один из пассажиров - проповедник силомудрия в некой секте.
   И больше ничего. Только это и сказал. Прошло пару минут. Один, человек встал, другой оторвался от стены. Оба двинулись к сидящему Илье. Чувства его я описать не могу. Даже он сам не смог бы. А Алена сказала:
  -- Вы что, с ума сошли? Сережа, скажи им.
  -- Да, думаю, он с нами. Тащите водку, это надо залить. С горкой.
   Завтра на работу, - появилось в мозгу у Ильи и мой дружок начал чуть-чуть расслабляться. И еще подумал, - Я много пью. Я спиваюсь.
   С каждым новым градусом обстановка в квартире теплела. Помянули погибших. После Илья братался с противным мужиком. Того звали Геннадий Георгиевич и он был из Стражей. Его Проводник погиб, свалившись с плато. Это был несчастный случай, - сказал Илья. Генка покивал. Ножа у него не было. И вообще, нормальный мужик, только заикается. И еще как переспросит чего-то, получается, что не согласен. И тут же - ладно, пусть так. Видно били много. Жизнь, наверное.
   Черная девушка оказалась тридцатилетней актрисой маленького театра. Звали, действительно, Ириной. Когда курили на балконе, она рассказала про свою жизнь, как встречается с женатым дантистом, а он называет ее стервой. И любит. Она ему говорит, что ни на что не претендует, а потом закатывает скандал, потому что он уходит вечером, - с мордобоем. А утром выгоняет к жене. А когда ей надо вечером быть свободной, обвиняет его в том, что он недостаточно внимателен, обижается и спокойно проводит вечер отдельно. Деньги берет и все время говорит, что денег не надо, она ведь не для этого, а для любви.
   А еще рассказала, что в постели - богиня, что любит делать это везде, и что Илья - совершенно не в ее вкусе. И что у него нету шансов - абсолютно. А когда парень ответил, что время покажет, осмотрела его, на сколько могла презрительно.
   А потом, уже в комнате, попросила Илью помочь, прошла в ванную полезла на антресоль и сказала: меня подержать. Вообще она была, наверное, стервой. Мне такие не встречались, а вот Илюшу любили. Полюбила и она. А перед выходом из ванной, пока поправляла одежду, сказала, чтобы он в голову ничего не брал, не вздумал влюбляться, так как ей не нужны проблемы. Ладно, и ты не вздумай в меня влюбляться, потому что потом будет тяжело, - честно сказал Илья, потому что, не влюбившись, не мог, даже пьяный, переспать, а если влюблялся, обычно влюблял в себя и всем было плохо.
  -- Ты сумасшедший и непохожий на других, - сказала Ирина, снова на балконе.
  -- Почему?
  -- Ну, так нормальные люди не поступают.
  -- Говорю, не вздумай в меня влюбиться.
  -- Ты что?! Никогда!
  -- Время, икх, покажет.
   Народ разъехался часам к четырем - на такси. Сергей, Алена, а потом и Генка предлагали Илюшу подбросить, но он отказался, сказал пешком дойдет, потому что близко и прогуляется. И остался с черной актрисой Иринкой вдвоем в ее квартире.
   Эх, а я, дурак, не верил в женскую интуицию. Сашу жалко. Мужики - козлы и сволочи.
  
   Утром, еще полупьяный, Илья пытался читать новости в интернете. Саша даже не поздоровалась. Зато звонила Ирина. Спросила, придет ли он вечером. Он сказал, да. А потом, снова по телефону, знакомый голос сказал:
  -- Привет, это Алена. Мы сможем с тобой встретиться?
  -- Сегодня? С Серегой?
  -- Со мной! Я хочу поговорить с тобой.
  -- По телефону никак?
  -- Серьезный очень разговор.
  -- Ясно. Где?
  -- Через два часа сможешь приехать на Ленинградский вокзал? Возле памятника Ленину.
  -- М-м-м. Ладно, сбегу.
  -- Значит в час у Ленина, возле спуска в камеры хранения.
   Не зная, чего ожидать, Илья нервничал, когда приблизилось время. Наконец он пошел к начальству и рассказал о сегодняшней встрече с одним заказчиком. Был, конечно же, отпущен. Приехал на вокзал.
   Илюша смутно, еще с детской поездки в Ленинград, помнил, что памятник стоял в центре вокзального зала. Или что-то вроде этого. Вокзал сильно изменился с Илюшиного детства, но Ленин был на месте. Только входа в камеры хранения рядом не было. Илья спросил, а нет ли камер? Или еще Ленина? Ленин оказался на улице налево. Рядом стояла Алена в джинсах и коже.
  -- Здравствуй.
  -- Привет. Куда?
  -- Ты мне доверяешь?
  -- Как в мультике... Конечно доверяю.
  -- Тогда иди и не спрашивай.
   Девушка повернулась и пошла в здание Ленинградского вокзала. Возле игровых автоматов она сказала: Жди, и отсутствовала минут семь. Потом вернулась, а вскоре они также (молча) оказались на платформе. Где и сели в электричку. Куда направлялись - Илья не знал. А, чтобы произвести на Алену впечатление, держал не данное обещание не спрашивать и следовать за ней. Отъехали через десять минут. Динамики в вагоне были настолько сорными, что из объявления машиниста Илья понял только ...проследует...кроме...двери закрываются...станция - Ж@па. Хоть последнее мог и напутать, что-то я не помню на этом направлении такой станции.
   Илья начал уже обижаться от своей роли самоходного чемодана. Поэтому твердо решил молчать до упора. Алену же видимо такой молчаливый багаж вполне устраивал. Вышли на указанной станции. Название машинист повторить забыл, но достаточно было внешнего вида, запаха и, конечно, звуки доносились тоже соответствующие. Две или три остановки на автобусе, и они поднялись в совершенно ободранную двухкомнатную квартиру: от обоев до мебели. Людей в квартире не было.
  -- Кофе будешь? - Спросила, наконец, Алена.
  -- Давай, - и, когда девушка ушла на кухню, принялся изучать окружающую действительность.
   Она оказалась не такой плачевной, как на первый взгляд казалась. Обои были местами ободраны, но в приличную зеленую полоску, потолки желтые, но без больших трещин, рамы облупленные, но еще не гнилые, да и стекла все целые. Илья присел на софу, пружины впились в него, но сидеть было можно. Телевизор в углу выглядел черно-белым, с трансформатором напряжения внизу... но он был. За пыльным стеклом серванта торчал хрусталь. А сверху были навалены книги. Илья встал и взял одну. Название ничего не сказало, имя писательницы было незнакомым. Он открыл наугад и прочел: Его тошнило, тянуло в пропасть. Дрожащей рукой он стянул с шеи хурджун с ревенем и выпустил. Несколько секунд, раскинув полные рукава, рубашка летела вниз, и это слишком напоминало человека. Главное - в тему, - подумал Илья; настроение испортилось. Он прошел в другую, маленькую комнату, в которой стоял светлый письменный стол и два стула. Больше ничего.
   Илья посмотрел в окно. Похоже, что город назывался так же, как железнодорожная станция. Во всяком случае, двор за стеклом встречал мусорными баками и двумя облезлыми коммерческими палатками Пиво-водка-соки и Свежий хлеб свежий.
   На стук Илья обернулся - Алена ставила на письменный стол две чашки с дымящимся кофе. Сели друг напротив друга.
  -- Я буду говорить. Ты не перебивай. Прервешь меня - уйду тут же! Если со мной согласишься, останешься здесь пожить, не знаю сколько... Иначе - твои проблемы. Готов?
  -- Может, сперва потанцуем? Там, винца?... И вообще, мне жениться рано еще.
  -- Когда я с тобой говорю, мне кажется, что я лет на десять тебя старше.
  -- Ты тоже мне очень нравишься.
  -- Трепач. Слушать будешь?
  -- Валяй, рассказывай.
   Алена свирепо взглянула на Илью, но начала:
  -- Мне трудно об этом говорить, возможно, я поступаю неправильно, но что-то подсказывает, что только так можно во всем разобраться. Эх!... В общем... Главное - молчи!
   Недавно, пару лет назад, я впервые подумала, что мы, возможно, не правы. Мы - Проводники, я имею в виду. Мы живем... сердцем, что ли. Кто-то якобы когда-то сказал, что есть Исход, и мы, люди, которые чувствуют его, решили, ничего не оценивая, не пытаясь разобраться, решили, что должны его оберегать. Наша работа и вправду выглядит правильной - мы не принуждаем, мы не агитируем, Исход сам по себе. Мы его просто оберегаем от вторжения. Но я задумываюсь, для чего он? Кое-кто из наших говорит, что Исход - магистраль, по которой люди, или их души - не знаю что, попадают в иной, райский мир. А Проводники приносят святую жертву - себя во имя человечества.
   И мы никогда не принимали разумом бред наших врагов. Но имеем ли мы право доверять нашим чувствам?
   Алена вдруг растерянно посмотрела на Илью, как бы пожалев, что открыла свои сомнения, и продолжила независимым тоном:
  -- Я тебе это говорю, только чтобы ты понял, почему я поступаю так..., как сейчас тебе расскажу.
   Сегодня утром мы - не по своей воле, не спрашивай: не смогу ответить как это происходит - мы, несколько десятков Проводников, оказались у Исхода. Для того, чтобы увидеть, как серое небо раскрывается, а в просвете мечется цветной дракон. А за ним открылся глаз - огромный, не человеческий, а будто... нарисованный акварелью, но живой, - девушка будто только сейчас осознавала то, о чем говорила. Илья не смог вообразить себе по этому неконкретному описанию саму картинку, но понял, что не важно. - И все мы почувствовали... Ну да, опять почувствовали, как будто нам это сказали простыми и ясными словами. Нам сказали, что Исход под угрозой. А угроза - ты. Вернее крылатый... демон с твоим лицом. И еще - что Проводники не просто погибнут, им предстоит страшная кара, пытка или что-то такое. Но я почувствовала, что уже эта угроза - нам, Проводникам - исходит от самого Того, за небесами. Не понимаешь? Ну вроде, что если вы, рабы, не сбережете путь, пожалеете себя и через миллион лет. Ну, вечное мученье, всегда ощущаемое, к которому даже чуть нельзя привыкнуть... Короче, не могу это сказать. И осмыслить.
   И в тот момент мои сомнения - они как будто прорвались, стали острее. Я опять не могу сказать: то, что мы делаем, неправильно. Я тоже только чувствую это. И тоже сомневаюсь, что поступаю сейчас верно.
   Эта квартира - моей сестры. Она заработала в тюрьме гангрену и умерла прямо в каком-то подвале с бомжами две недели назад. Я про нее никому не говорила из тех, с кем сейчас. Да и в этой квартире она не часто бывала - она крала у соседей, а они ее били, и она боялась здесь появляться.
   Вот теперь Алена стала похожа на себя - какой знал ее Илья еще с первой встречи - заносчивую, серьезную, закрытую девчонку. Поэтому она глотком допила кофе, выложила на стол ключи и ушла. На прощанье только бросила:
  -- Без особой надобности из дома не выходи. Б@#$ не водить. Сиди тихо.
   Илья обыскал антресоль и все ящики серванта. Постельного белья не было. Жрать было нечего. На кухонном столе лежали три пакетика кофе и тысяча рублей. Все-таки она заботливая.
   Илья снова выглянул в окно - палатки вроде были открыты. Когда в коридоре натягивал ботинки, в дверь постучали. Мой дружок на секунду задумался и распахнул дверь. Там стояла девушка в платочке из сектантской церкви.
  
   Илья чуть развел крылья, и девушка испуганно отшатнулась. Они стояли на том самом плато, откуда сыпались Проводники. Девушка выглядела очень потерянной и одинокой. Илья расслабился и спросил: Ты зачем здесь? Девушка ничего не ответила, но, чтобы справиться со страхом стала оглядывать мир. Долго и внимательно смотрела на ленту и пролетающие гробы. Потом, будто испытующе, посмотрела на Илью и произнесла:
  -- Мы здесь, и я так и думала, что все здесь так. С вами я могла бы остановить это, - она снова смотрела на ленту, - если бы вы... изменились. Я смогу вам объяснить... - Илья молчал. - Наш пастырь сказал, что вас непременно нужно убить. Но я знаю, что ваша сила может быть направлена на защиту человечества от зла. У вас такие глаза... мудрые... я смогу вам объяснить.
   Красивые - говорили, но мудрые - это что-то новое. Стареем? Но это сейчас пустое. Другое: и эти туда же. Тоже думают, как бы Илюшу растерзать. Чем он интересно всем так мешает? Вообще, люди же погибли... Но месть - это мелко.
   Илья мудро улыбнулся глазами и ртом и сказал:
  -- Расскажи.
  -- Понимаете, наверное, мир создан злом. Эти убийства детей, насилие над женщинами, терзание тел и унижение духа почти каждого человека! Когда мою мать били на моих глазах - я боюсь даже говорить об этом... и не буду! Вы - мудрый, вы должны понимать; не нужно описывать муки каждого человека, чтобы проникнуть глубже в ваше сердце. По телевизору показывают, как бомбой отрывает ноги мальчику и девочке, чтобы увеличить рейтинг канала, за счет жгучей жалости и звериного адреналинового наслаждения. В вас нет ничего этого, вы очень старый и очень мудрый... Вам глупо сказать: это мог быть ваш сын. Вам главное говорить - это человек.
   Девушка путалась, как знаки препинания. Когда она говорила, то с каждым ударным словом плавно склоняла голову вниз и вправо. Очень искренне. Платочек соскальзывал на затылок, и она совсем сдвинула его на шею. Волосы оказались собранными в пучок и красивого мышиного цвета. А речь была полна красивыми и умными словами - это было неожиданно. Она немного глаже продолжала:
  -- Но люди научились быть добрее. Понемногу, наверное, за тысячи-тысячи лет. Рублев, Достоевский, Пруст - такие большие сердца рождались из мира, где почти одно зло, и немножко его убивали. Наш мир - уже не такой, как его придумали. И оно нуждается в новом мире; как мир не существует без него, так и оно уже, наверное, не может обойтись без людей. Я это чувствую...
   Тут Илья немного взбодрился - и эта чувствует!
  -- Но вы - не зло, я вижу. Вы очень сильный и очень мудрый.
  -- Девочка, мне четвертак. Я ничего не видел, кроме своей собственной жизни. Ты ошиблась, и не только ты. И не только во мне. Короче, береги себя, - он щелкнул крыльями и круто ушел вверх. Со свистом разодрав воздух, пошатнулся и оперся о стену в коридоре. Девушка осталась стоять - за порогом на резиновом коврике Добро пожаловать! Она не поднимала глаз. Но тихо и твердо говорила: Впустите, мне надо зайти. Можно зайти? - Заходи. Илья сдвинулся и пропустил девушку. Она прошла и присела на край софы. Там и сидела молча. Илья постоял, посмотрел на гостью и решил:
  -- Посиди, я за хлебом сгоняю, кофе попьем.
  -- Чаю...
  -- Черт с тобой, - буркнул мой приятель себе под нос и удалился.
   Девочке надо сушек, что ль, купить? - думал Илья, разглядывая полки за стеклом хлебной палатки. И еще думал, как ее выставлять и куда потом бежать - вроде все было серьезно и бежать, похоже, следовало. Но следующий ход был за судьбой:
  -- Мелочи нету, брат? - это голос за спиной.
  -- Не, - ответил мой дружок и повернулся.
  -- А девчонок не знаешь, где здесь найти можно? - спросил один из толпы незнакомых местных - уродов с магнитофоном, ухмыляясь во всю глупую рожу.
   Часто меня бьют последние пару лет, - подумал Илья и сказал:
  -- Не, ребят, не знаю.
  -- Думай!
   Илья начал уже отворачиваться, но здесь повернулся снова - разглядеть, кто говорит. И худой чернявый врезал кулаком в переносицу.
  -- Подумал? Так, где девчонки?
   Илюша в это время согнулся от ударов в живот и не отвечал. Тогда чернявый повернулся к Илье спиной и сказал громко и разводя руками:
  -- Хватит, пацаны, видите, он настоящий мужик, своих не сдает! Уважаю! - и Илья, который выпрямился, получил снова в переносицу, но локтем.
  -- Пойдем, Дрон, пусть живет.
  -- Не, я об него руку выбил, козла! - и Илье досталось ногой, а потом еще ногами уже упавшему на землю. А потом они просто ушли. Таким нельзя долго на одном месте - быстро убивают.
   Илюшу подобрала девушка в платочке и отнесла на слабой спинке в квартиру. Звали ее Юлия. И прожила она с Ильей неделю.
   У парня ничего сломано вроде не было. Голова пару дней кружилась, но тоже прошла. Каждый раз, когда Илья выходил на улицу, сердце тревожно сжималось - он, честно говоря, опасался снова встретить искателей девчонок.
   Юля ходила по магазинам и вела с Ильей душеспасительные беседы. Готовила. Спали вместе на софе, без подушек и простыней. Даже не целовались. Телевизор почти не смотрели, и кроме бесед почти не разговаривали. Никто не беспокоил, Алена никак не проявлялась. Соседи тоже. Вечером шестого дня Илья вышел в теплый вечер покурить на воздухе. Постоял у подъезда, а когда поднимался обратно, услышал на площадке выше шум. Чуть взошел и заглянул сквозь перила - тройка уродов мяли в углу папироску. Чернявый через плечо протяжно посмотрел на Илью. Видимо узнал, потому что обернулся и нерешительно подергивался. Илья неизвестно почему думал, что если снова встретится с ними, они на него вновь накинутся, и вот они все стояли над ним, опознали его, но не знали, как себя вести. Заставив себя быть безрассудным и не поддаваться панике, Илья медленно пошел вверх. Став на ту же площадку, он остановился, резко ударил Дрона в лицо. Другой, толстый, было, дернулся, но пошел вслед за чернявым, который начал держась за нос начал спускаться по ступенькам. Третий последовал за ними вдоль стенки.
   Я крутой, я крутой, - кружилась голова у Ильи. Он хотел крикнуть вслед, чтобы они никогда сюда не возвращались, что если еще встретятся - убьет, и что козлы. А следующим утром Юля ушла в магазин и не вернулась ни вечером, ни следующим утром.
   На последние деньги Илья добрался до почты и позвонил матери. Сказал, что все нормально, что больше там не работает и что позвонит еще. Объяснять было нечего и он, как мог, свернул разговор на словах про в гроб вгоняешь. Вернулся в квартиру, и собрал вещи - сигареты и зажигалку. Ключ бросил в почтовый ящик. Во дворе снес крыльями дерево и пивную палатку вместе с продавцами, разметал по асфальту и земле ящики - все случайно, боролся с притяжением. Поднялся высоко в чистом небе и увидел далеко Москву. С реактивным ревом устремился туда.
   Над огромным городом сделал несколько кругов, постепенно их сужая. При этом и был неоднократно замечен москвичами и гостями столицы, о чем даже сообщили в желтых газетах и телепередачах. А на одной из радиостанций весь ночной эфир для взрослых был посвящен злым мальчиком-ведущим теме были ли у вас коллективные или индивидуальные глюки. При этом ведущий старался издеваться над позвонившими и еще - сводил беседу к постельной теме, например: А в момент, когда вы видели танцующую женщину в белом, ваш приятель вас никуда не целовал?
   Илья приземлился на Манежке. Народ успел разбежаться, в переходе метро была жуткая давка. Осколки купола еще колотились на более мелкие о пол нижнего яруса торгового ряда, а Илья уже снова взлетал, на этот раз в темно-серое небо над лентой с гробами. Небо над ним исчезало и появлялись акварельные разводы. Внутри себя Илья ощутил, что сейчас погибнет. Спасаясь, он упал вниз, где сотни (откуда взялись?) Проводников в разных ликах тянулись руками и бросали палки в летящего. Илья снова взял выше и увидел вдали медленно отрывающуюся от черной земли цветную ящерку. С каждым мгновеньем рептилия и летящий человек сближались все быстрее, и вот уже Илья пронесся над сияющей чешуей огромного дракона, который удивительно ловко даже на такой огромной скорости, весь перекрутившись, развернулся и уже летел следом. Илья обернулся всем телом, будто стоял на земле (не надо спрашивать его как - он почти не учил физику) и они сшиблись со взрывом звука. Ничего даже не сломалось, когти пытались ухватить ловкое тело человека, а после принялись рвать клочья на крыльях. Все это время началось и продолжалось стремительное вращающееся падение многотонного сплетения.
   Высвобождая крылья, Илья быстро ими забил и почувствовал, как у ужасного соперника выламываются лапы. Дракон оторвался от человека и заложил вираж, из которого вышел вертикально вверх. Илью бросило вниз и вправо и раскололо им черную с бликами гору. Огромными осколками смело многих устремившихся к предполагаемому месту падения Проводников.
   Будто на шарнирах, Илья выдернул себя на ноги и оказался рядом с развороченным куполом Охотного ряда. По Тверской, переворачивая машины у обочины, плыла толпа людей, ревущих и явно напуганных каким-то правым делом, которое готовы были сделать. А из Александровского сада молча сыпали ОМОНы.
   Толпа замялась перед площадью и стала перетекать на Моховую. Бойцы действовали куда более решительно: развернувшись дугой, они вскинули оружие и так же молча стали палить. Кинг-Конг... то есть Илья, конечно, откинул крылья назад и грудью вперед бросился с каменной лестницы на строй автоматчиков. Средних сбил телом, крайних отшвырнул назад крыльями. Почти над самой поверхностью заскользил назад, над площадью и страхом разогнал людей с Моховой. Они метались и кричали что-то про конец, маму, а некоторые - про Зло.
   Одержав победу, Илья понесся над черными горами мира Исхода. Дракон парил чуть в отдалении. Видимо был достаточно разумен, чтобы не просто набрасываться вновь, а выбрать позицию. Но в действиях он по-прежнему был молниеносен - когда Илья свернул влево, где внизу копошились люди и звери, дракон стрелой врезался в правое крыло, примяв его к телу. Илью понесло по воздуху, и он резко повернулся вправо, силой распрямляемого крыла бросив средневековое чудовище в сторону.
   Длинное, завернутое в двух местах кольцами тело с треском ударилось в землю, его подбросило на ленту, которая разорвалась на серые кусочки и исчезла, а гробы посыпались на землю. Касаясь ее, они разлетались наподобие мыльных пузырей.
   Из-за горы, скуля, выползал, волоча две лапы, дракон с лоскутками на месте крыльев. Илья мягко опустился на землю рядом с ним и похлопал по огромной роже: Ничего, заживет до свадьбы. Еще полетаем. Рептилия заглянула в Илью глазищами, а после прижалась рогом к его бедру и потерлась, разорвав джинсы до пояса. Из-под освободившегося края рубахи посыпались расплющенные пули, ударившиеся в Илью в бою с Московским ОМОНом. Парень потрепал зверя по месту на загривке, до которого смог дотянуться, а потом сел рядом на землю и положил руки на колени, а сверху опер подбородок. Им никто не мешал, вокруг была тихая пустыня.
   Илья думал о конце Исхода и пытался понять, что это означает для него лично. А потом немного о том, что это для людей. И еще о том, где люди, которые уже прошли Путем. Ничего путного не придумал, ничего не знал. Свершилось - и ладно. Надо смотреть, что будет дальше. Усталый, он заснул, а рядом шумно дышало спящее чудовище.
  
   Проснулся Илья через много времени, от того, что на него смотрело небо. Все оно было в розово-малиновых разводах, среди которых нестабильно различался огромный глаз. Глаз давал понять, а Илья отвечал ему вслух.
   Ты себя понял?
  -- Всегда.
   Значит, нет еще. Но уже растоптал мое дело.
  -- Какое из?
   Из-за которого ушел.
  -- И куда?
   Спрятался, нашкодил и затаился. Но я не в гневе. Тогда да, но не теперь.
  -- Не жалко своего дела?
   Ты создал лучшее. А я его завершу.
  -- А как с Исходом? Знаешь, мне неудобно так разговаривать. Ты не мог бы прорисоваться почетче? И побольше частей тела, если можно... Рот, там, ухо...
   Мне еще рано разрушать твой дух, а потому глупо являться.
  -- Помру от твоего вида?
   От осознания своей сути, слабой и не имеющей никакого значения.
  -- Ты плохо думаешь о людях. Не надо так зазнаваться.
   Ты не человек; и я не плохо о них думаю. Я просто знаю о них все. И о тебе. Один раз ты меня почти узнал. И сбежал. Ты всегда бежишь. А теперь вновь пытаешь свою судьбу. Не стоит, она у меня. Вся.
  -- Выходи и покажи ее мне.
   Из-за холма вышел человек - девушка. Иринка с бьющейся по плечу головой.
  -- Я хочу с тобой кое-что обсудить, а так тебе будет понятней, - сказала девушка, не раскрывая полуприкрытых глаз. - Это тело было среди мертвых проводников. Не жалеешь, что ее убил?
  -- Это ты ее послал на смерть.
  -- Но ты убил. Когда ты уходил, ты ведь даже не мог себе предположить, что будешь кого-то убивать, - в словах были снова лишь утверждения, никаких вопросов. - Я создал тебя на землю. И ты тут же от меня ушел.
  -- Значит и ты порой ошибаешься, - Илья еще ничего не понимал, но не мог упустить случая, не подчеркнуть для себя невсесильность и хоть какую-то уязвимость непонятного собеседника. Тот проигнорировал, только мертвая голова перекатилась за спину.
  -- Я все сделал, как задумал - два клана, один хранит дорогу здесь, другой в мире людей. И они враждуют, чтобы исключить всякую опасность для моего дела. А теперь ты это разрушил.
  -- Плоховато ты свои обязанности выполняешь. Небось, возраст уж пенсионный? Тебе сколько стукнуло?
  -- Ты сделал то, что был должен - создал мне новую власть. Но мне от тебя все еще кое-что нужно.
  -- Дашь на дашь, как любил говорить Лектор. Итак, Кларисса, что случилось той ночью?
  -- Отдай мне, что я в тебя вложил.
  -- Сначала расскажи, что же я хорошего для тебя сделал, что ты от счастья прыгаешь на месте и головой мотаешь?
  -- Ты сделал меня всесильным в мире людей, пробил между нашими мирами путь, который давно стал мне тесен. Для всего меня, целиком.
  -- Значит тебе ничего от меня не нужно. А, понимаю, нужно, чтобы кто-то подтолкнул отсюда твою ж@#$у, а то она может застрять, да?
  -- Просто отдай мне то, что я тебе дал.
  -- А после ты меня убьешь?
  -- Ты умрешь.
  -- Я за давностью лет позабыл, как оно выглядит. Не намекнешь поточнее, что я тебе должен?
  -- Как выглядит зарождение жизни?
  -- Чаще всего довольно позорно. Даже когда делением...
  -- Ты - мое порождение. Ты не можешь быть против меня, потому что ты - я. Часть меня. Маленькая и суетливая. Тебе придется или снова стать человеком, или быть моим. Мной на земле.
  -- Значит, задница все равно не пролазит? Толкать не буду. А представителю на земле, сколько по штату полагается? И что делать надо? Сколько пыток, там, в день, какие части тел предъявлять, и все такое? Сколько выходных?
  -- Ты - мой, и человечество - мое. Я создал вас. И я просто слежу, чтобы они развивались. И ты. Не хаотично, а для блага.
  -- Ну, типа фермы, я понял. А потом ты их пожираешь а шкуры вешаешь на стены?
  -- Мне нужен ответ сейчас. Что ты выбрал?
  -- К чему спешка? Торопиться не надо... Мне надо разобраться, заглянуть в себя, прислушаться к внутреннему голосу... Шестое чувство, там, ну ты понимаешь, - Илья, конечно же, просто тянул время и пытался скрыть пустоту в мыслях. Но Иринка действительно оказался не всесилен.
  -- Я не жду, пока ты себя осознаешь.
   Эта фраза и стала тропкой в будущее.
  -- Ой, я утюг забыл вырубить. Погоди... пару месяцев! - Илья упал спиной на воздух и оттолкнулся от него крыльями. Последнее, что он увидел в этом мире - впереди внизу метался тоненьким червячком разбуженный дракон, не в силах оторваться от земли на своих лохмотьях. Жалко оставлять зверька здесь, но нехай, может еще свидимся.
   А потом полет продолжился уже над вечерней Москвой, где Кремль был отцеплен, транспорт почти не ходил, а в воздухе парили стоны по близким. И это все я. И Иринку тоже я. Хоть она и стерва, - Илья врубился в скамейку в каком-то дворике, обнял свою голову и застонал. Нет, не от горя замычал мой дружок, а как некоторые люди вдруг вслух говорят нет!, вспоминая что-то гадкое о себе.
   И тут Илюша подумал: А что испытывала Алена, когда умерла ее сестра? И как она себя вела? Почему он так подумал? Но вмиг очутился в каком-то доме на улице Пруд Ключики, в коммунальной квартире 30 и постучал в одну из комнат, где квартировала в Москве Алена.
  -- Я, - ответил Илюша на тихий вопрос Кто там? и подумал, что он наверное точно бог, потому что: а - летает, б - перемещается в пространстве, в - знает где ночует Алена.
   Дверь распахнулась, сильные женские руки вцепились в волосы бога, затянули его внутрь и хорошенько поколотили об углы мебели, потом швырнули на пол, разбили что-то о святую башку и уже поднимали журнальный столик, чтобы переломить божественный позвоночник, но вдруг бросили это орудие на диван - ! чтобы не будить соседей грохотом об пол ! - и закрыли рыдающее лицо хозяйки, повалившейся в кресло.
   Илюша вытер лицо остатками одежды и подполз на коленях к девушке. Отнял ее руки от лица и заглянул в слезные глаза. Все не так, как ты думаешь, - думал, что сказал он. Но вслух сказала она - очень злобно:
  -- Ты - демон! Ты - Сатана! Убийца! Нет, ты мелкий, вонючий змееныш, прихвостень! - И она попыталась подняться (наверняка - с целью снова вооружиться и изувечить моего дружка). Илья удержал ее, приобнял и, наконец, сказал:
  -- Все не так, как ты думаешь... Вернее так, как думала... Он всех обманул. И вас, и всех, - и теперь Илья задумался...
   Он не мог понять даже свое отношение к... этому... ну пусть будет пока Иринка. Он создал этот мир и населил его людьми. Он, вроде бы, терял контроль над ними, а значит, делал их свободнее? Он, вроде, в ответе должен быть за все, что происходит, только кто из людей может понять, что же именно происходит и к чему приведет? Может я сволочь, а не он? - Подумал Илюша. И чтобы не отвечать перешел на мысли о себе. А мысль, собственно оказалась одна - кто я? Ясно, что не человек. Или не совсем человек. Или человек, но раньше был не человек. Или может стать не человеком. Или не совсем человеком. И тут он вспомнил, зачем вообще здесь объявился:
  -- Когда умерла твоя сестра, как ты вела себя.
   Она не удивилась, не переменила позы, не посмотрела на него сверху вниз, а ответила спокойным голосом, лишь слегка всхлипывая:
  -- Я ничего не почувствовала, только ощущение перемены - возбуждение. Но я искала в себе страдание, горе или что-то еще, что наверное должна была испытывать. Когда мне сообщили, мы с матерью поехали в морг. Там мне было ее жалко, но противно пахло, и было мерзко. Когда катафалк вез гроб, меня и отцовских родственников, мне было противно от их разговоров и причитаний, и снова ее жалко. И вот тогда я осознавала, что она умерла, что это объективно, и чушь и предательство по отношению к ней - говорить и причитать. И еще жалко было маму. А когда могилу закопали, и все уже отошли к автобусу, я села рядом с холмиком, зарыдала, и говорила прости: мне казалось, что я предавала и убивала ее. А теперь я просто об этом не думаю.
   Алена поднялась, отстранив сидящего на полу Илью, и пошла умываться. А когда вернулась, сказала то, о чем Илья хотел спросить еще:
  -- А когда ты скинул в пропасть наших, и когда убил нас сегодня, я почувствовала ненависть! бессилье! и как рвалось мое сердце! - при этом она злобно смотрела на парня, но не делала в его сторону агрессивных движений, и он сидел, не двигаясь, глядя ей в глаза.
  -- Я не знаю, кто я. Но я разберусь, - будто ответил он.
   И она уехала с ним. Потому что любила его за проявление силы, находчивость и веселость, а ему нужна была такая решительная и своевольная спутница.
  
   Они уехали прямо ночью, не собирая вещей, в поезде на Киев. А Москва долго пыталась понять смысл и суть диверсии на Манежной, и даже казнили двух.
   А Алена с Ильей поселились в летнем домике на берегу Днепра. Лето стояло жаркое. Это, да еще партийная касса Проводников, никому уже не нужная, хранительницей коей была Алена, сделали жизнь молодой пары спокойной и безмятежной. Ее начали будто с нового листа: о прошлом не говорили, и, думаю, даже не вспоминали. Документы забросили в самый пыльный угол за ненадобностью, в столицу выбирались на рейсовом автобусе, только когда оказывалось, что на рынке близлежащего городка нет какого-нибудь средства для чистки керамических поверхностей.
   Жизнь была не просто новой, она была будто последней. Не сговариваясь, Алена с Ильей жили, будто со дня на день ожидался конец света: не считали денег, не заботились о поддержании отношений с соседями по поселку, купались и валялись на солнце, пили вино и джин в больших количествах, плевали на день-ночь и правила цивилизованного сожительства. И много молчали.
   Наверное, некоторые из нас жаждут такой жизни - хоть на несколько недель. А Илюша не чувствовал ничего. Пустота была внутри и полное равнодушие к окружающему мирку. Человек жил только ощущениями: когда течение омывает тело - прохладно и покойно, когда солнце нагревает спину - крепко спится, когда дым папиросы уходит к звездам - ...ну, это просто происходит и все. Я тоже думал, так не живут, а вот было же у них. Свобода своего рода. А в один из дней она сказала:
  -- Пойдем, распишемся?
  -- Пойдем. Ты не замужем?
   Она покачала головой.
  -- И я.
   Они достали свои посеревшие паспорта и поехали в Киев.
   В ЗАГСе долго не ломались, за несколько зеленых денег им выдали бланк регистрации брака и организовали штампы.
   На автобусной станции, на окраине города, уже перед самым отъездом в свой поселок, Илья отбежал чуть в сторону - где толпились бабки, торговавшие рыбой, носками, семечками и еще всякой дрянью. Скупил все цветы-ромашки, сложил их в один почти неохватный букет, упал на оба колена и, склонив голову, протянул его Алене. Она посмотрела на него так, будто открыла что-то новое, чрезвычайно ее интересующее, взяла цветы, переложила их в левую руку, многие при этом рассыпав, сама опустилась в пыль, свободной рукой обняла Илью и прижалась к его губам своими.
   Вечером, напившись на песчаном берегу вина, уже в сумерках, они развернули пусть не горячее, но первое и единственное обсуждение текущего положения дел, как бы отметив этим бракосочетание.
  -- Один мужик, забыл как его черта, какой-то процветающий, сказал: Если у тебя есть вещи в этой жизни, от которых ты не можешь отказаться в течение пяти минут, на тебе можно ставить крест. Может и не так, но смысл тот же, - что-то я не припомню такого высказывания, ну пусть будет на совести Илюши. - А я устал жить без обязательств.
  -- Просто ты наконец-то свое обязательство осознал - вот что я тебе скажу, - отозвалась Алена. - И я. Все в прошлом, надо как-то дальше жить, вот и будем друг друга вытаскивать в будущее.
  -- Ага. А мир пусть катится к черту. И пусть на нас крест - бессмысленно отвечать за судьбу человечества. А вот близкого можно сберечь.
  -- И не важно, кто ты. Главное - человек. А человеку можно ошибаться, чтобы жить дальше.
   И оба замолчали от глупости утверждения. Конечно, кто ошибается, тот действует, бла-бла-бла, и все такое. А вот летающие, шныряющие между мирами и разрушающие их человечки - безумие. Просто ошибаться могут не только люди. И Илья сказал:
  -- Ошибаться, небось, могут не только люди.
   Вот и поговорили. Спали тут же на берегу, позабыв про брачную ночь. Под утро стало холодно, и Алена дотащилась до домика и досыпала на постели. Илюша зябко свернулся калачиком и, не просыпаясь, перекатился в новый день.
   А конец света не наступал до самой осени. Толстенная хохлушка-еврейка, сдававшая молодым домик, согласилась взять оплату за три осенних месяца установкой в нем АГВ. Эта баба думала, наверное, про себя: Москалики, конечно, загнутся зимой, околеют и сбегуть, надо бы денежки за зиму вперед взять, а то домишко так и простоит опять до мая-месяца без толку.
   Денег и переломов в судьбе обоих молодых людей хватило до середины октября. А 20-го выпал первый снег. И Илья встал с плетеного кресла на простуженной веранде и сказал - я пошел.
  -- Погоди, надо в ЗАГС съездить, - отозвалась из кухни Алена через несколько секунд.
   Тетка, отвечающая сегодня за расторжения, было, делала круглые глаза, но организовала все за четверть от суммы, уплаченной на модернизацию оборудования ЗАГСа ранее. Какая уж тут борьба за сохранение ячейки общества.
   На вокзале Алена взяла билет до родного Илюшиного городка, наградила пачкой денег и, не прощаясь, ушла на автобус. Дальше знаю только, что весь вечер она лежала на постели, глядя в то место между досками потолка, где выпал сучок. А от двадцати четырех до рассвета рыдала, потом просто тихонько плакала - почти первый раз в жизни.
   Илюша ехал в пустом плацкарте с разбитыми стеклами.
   Неожиданно для себя он вышел где-то посередине пути, пересел на какую-то местную электричку. А из нее вышел на трассу и поехал с дальнобойщиками в Астрахань. На полпути снова передумал и на рейсовом автобусе добрался до пыльного городка на окраине маленькой запущенной области.
  
   И произошла с Илюшей такая история.
   Проходил мой дружок по улице, а стены все большими разноцветными плакатами заклеены: Павлик Морозов, народный экстрасенс, в Цетральном Дворце Культуры ежедневно в 19 часов проводит сеансы познания себя и исцеления под патронажем мерии. Помните: кто про целителя плохо говорит или зла ему желает, заболеет или все потеряет! Именно так все и написано! И лицо с плакатов - злобный юноша с прыщавыми комплексами.
   Илью в этот городок занесло, и раз оказался - задержался. Сел под деревянным навесом летнего кафе, взял пива. А за соседним столиком ребята молодые, одеты как панки колхозные - в дерматиновых куртках, с цепями и нечесаные. Один говорил:
  -- Моя маманя тоже свихнулась, уже третий раз на Морозова попрется. Говорит, чувствовать себя лучше стала и все такое...
  -- Да бадло' это все, гонки. Бандюки бабло стригут с него, а под это ментов купили и в Белом доме, - поддержал второй. И у них тут Белый дом. Да везде сейчас.
  -- Если бы в меня столько вложили, я бы как петушок пел, и все равно народ бабло бы нес, - это вступил самый пьяный, третий.
  -- Он и так у них в петухах ходит, - и все трое заржали от зависти.
   Илья как раз допил пиво и решил сходить в 19 часов в Центральный Дворец Культуры. Решил и пошел.
   Билет стоил всего несколько рублей - желающих получить за эти деньги исцеление, при этом, познав себя, набился полный зал, порядка тысячи человек. Среди собравшихся были и молодые люди, и тетки, и пропитые работяги, и старики, и еще всякой твари - по паре.
   На маленькой сцене перед киноэкраном стоял старый письменный стол, покрытый зеленой тряпицей, на столе графин и стакан. Как только целитель Морозов вышел из-за кулисы и сел за стол, зал притих. Многие пришли уже не в первый раз, потому что при появлении мага закатили глаза и стали колебаться на сиденьях, будто бы войдя в транс. Целитель поздоровался и начал сеанс:
  -- Хорошо, что вы пришли, чтобы еще на шаг приблизиться к совершенству. Я буду заклинать вас, и тогда вы сможете совершенно без вмешательства извне постигнуть истинную суть вещей и исцелиться от недугов, которые в себе может быть даже и не предполагаете. И еще хочу напомнить, что если вы пришли на встречу со мной со злым намерением, если не верите мне или думаете про меня плохо, после этого сеанса вы почувствуете себя плохо, будете болеть и на вас посыплются несчастия.
   При этих словах в правых передних рядах случилась суета, какой-то парень вставал и продирался, мешая сидящим, к выходу.
  -- Он будет наказан за то, что думал про меня плохое, - с обидой говорил маг и заклинатель, а Илюша не слышал, потому что, пропуская парня-изгоя к выходу, со своего места приподнялась девушка в платочке - скорее всего это была Юля.
   Илья тоже вскочил и, получая проклятья людей, которым давил ноги, стал пробираться к проходу, а потом - вниз, где видел девушку. Маг тут же отозвался негодующей речью и воззвал к охране порядка. Юля обернулась, узнала Илью и радостно-растерянно вскочила. Маленький лысый толстый и высокий лысый толстый - охранники - отделились от портьеры, закрывающей запасный выход из зала, и направились к месту предполагаемой стыковки Илюши с девушкой.
   Маневр охраны был очевиден, и Илья его разгадал. Он внезапно остановился, вскинул руки и заорал не своим голосом, а басом:
   - Остановитесь все! - охранники действительно остановились, а некоторые раскачивающиеся на местах посетители вышли из транса. - Сила целителя Морозова действительно велика! Я уже познал себя и мир вокруг меня. Но познал сегодня в 17-30, когда видел целителя в страстных объятиях местного педераста, помощника депутата, правозащитника Курейкина. - Курейкин вскочил с заднего ряда, но снова почему-то сел.
   Слова усилили шок зала, и Илья, мозг которого воссоздал картинку происходящего между магом и помощником депутата, мог продолжать. Тут уж я поясню. Не стал сразу рассказывать - было противно, думал черт с ними. Но вот как обернулось, и мне придется вернуть повествование на пару часов назад, когда Илья уже купил билет на представление и решил прогулкой убить свободные полтора часа.
   Дорога вывела его на берег реки, где стояли в обилии двухэтажные бараки, пахло навозом и сыростью талого снежка. Настоящий снег все еще не выпал, чего-то ждал.
   Пейзаж дополнял старомодный огромный джип, прижавшийся к забору возле желтого обшарпанного дома. Илья двинулся мимо машины, в которой спал водитель, повернулся к реке и принялся закуривать на ветру. Дело было долгое, и мой дружок услышал забавный диалог. Мы уже привыкли к странностям данного рассказа, а тут как раз произошла одна из них. С каждой подслушанной фразой Илья представлял все больше деталей интерьера, в котором происходил увлекательный разговор, и в конце концов ясно увидел место, где оный происходил, как будто был приклеен спиной к потолку.
   Комната была чистая, с перестроечной мебелью и раскладным диваном, на котором сидели двое мужчин, целуясь и беседуя. Живописать далее неприятную мне картину я не стану, а вот разговор частично приведу. Сначала кокетливо говорил маг Морозов:
  -- Ну, Кукорейкин, прекрати! Не будем больше, у меня скоро сеанс, я не успею подготовиться.
  -- Павлушенька, не упрямься! Я весь снова горю! Плюнь ты на это быдло! Давай уедем. Хочешь в Турцию? Поцелуй-ка меня...
  -- Кукорейкин, не могу сейчас уехать, я же говорил. Лучше сделай мне радость, сделаешь?
  -- Все что хочешь, Солнышко, - Кукорейкин даже пал на колени у ног мага, - говори!
  -- Козел один в Приречных зорях написал статью, что я шарлатан и наживаюсь на доверчивости народной. А будто мама моя с утра пьяная ходит, и сидела за воровство.
  -- Так сидела же, Рыбка моя, - перебил Кукорейкин.
  -- Ты сделай, чтобы его из газеты выкинули, сможешь для меня?
  -- А потом твои покровители его отмудохают и из города заодно выкинут? А про меня говорить будут, что я с бандитами связан. Ну ты чего, Солнышко?!
  -- Кукорейкин, кто мне противоречит, на того ведь судьба удары страшные обрушит.
  -- Ударники - это я и бандюки твои. Ладно, придумаем что-нибудь с твоим недругом - для поддержания имиджа. Как его фамилия?
   Дальше не существенно и вообще противно. И каково же было Илюше, который уже не чувствовал себя прилепленным под потолком, но ощущал себя одновременно Кукорейкиным, уважаемым и влиятельным помощником тупого депутата местного Законодательного собрания, и магом Павлом Морозовым, битым одноклассниками и сожителями матери, ненавидящим всех людей, страдающим от жажды власти.
   Мой дружок, наконец, прикурил сигарету и зашагал дальше вдоль реки, наслаждаясь одиночеством внутри себя.
   Теперь вернемся в Центральный Дворец Культуры, в его большой кинозал - тридцать два ряда по тридцать два места.
   Илья продолжал. Свет погас, засветился луч от кинопроектора, на экране и на испуганной фигурке мага перед ним появилось изображение. Будто Илья заснял интим-сцену на кинопленку (хоть проектор крутился вхолостую - бобины его были пусты). Звук же был отменный, стерео. Невольные зрители пронаблюдали всю сцену, которую вы уже себе представили.
   Когда луч кинопроектора погас, свет так и не включился. Илья уже крепко держал в Юлю за руку и по памяти пробирался к запасному выходу - мимо расставляющих руки толстяков-охранников. Мой дружок ясно различил затвор на двойных дверях, отодвинул его и оказался вместе с девушкой под темным уже небом.
   Они шли по главной улице городка, все еще держась за руки. Она опустила лицо в платочке и молчала, а Илья рассказывал: про полеты, про сражение на Манежке, про Иринку с болтающейся головой. Только про Киев почти ничего не сказал. И спросил, как она здесь очутилась.
   А она ответила, что боялась его сильно, что она убежала, что он сатана, или около того, что она знала, что ей от него не уйти. И хоть она не знает, зачем ему нужна ее покорная душа, пусть он лучше погубит ее сейчас, а не заставляет творить бесчинства, которые чинят люди, когда он появляется. Илья не стал ее губить, а повернулся и пошел; а она сказала ему в след тихонько, что его любит и не может ничего с собой поделать. Конечно, он уже не слышал. Снег было посыпался с темного тяжелого неба, но повалить все еще не решался. Уехал Илюша тем же часом.
  
   И опять очутился в Москве. Было утро, деревья почти все стояли голые, но ярко освещенные солнцем с чистого неба. Первым делом Илья снова побрил в парикмахерской голову, купил одноразовый станок и в платном туалете избавился от отросшей щетины, оставив тонкие усики и маджахедскую бородку. После купил карточку и позвонил Саше. Была суббота, и девушка была дома. У нее уже был жених, и она хотела покреститься, а потом венчаться. Креститься собиралась как раз сегодня. Видимо хотела Илью повидать, потому что пригласила в церковь к одиннадцати часам.
   Никаких слезных встреч и поцелуев, ровное и спокойное общение. Были Илья, Саша и ее подружка. Моему дружку было просто держаться без суеты, поскольку все происходящее было почти безразлично. А девчонки хихикали, тихонько болтали во время службы и волновались.
   Саша сильно изменилась за это короткое время. Рассказала, что крестится, потому что когда однажды молилась о том, чтобы зажила рана об Илье, обещала взамен пройти этот обряд. Илья сказал, что это странно, и спросил, а что она получила в обмен на венчание? Служба заканчивалась, и пора было начинать.
   Желающих приобщиться или приобщить своих детей набралось человек шесть. Молодой и задумчивый батюшка попросил Сашу стереть помаду и посматривал на Илью настороженно. А мой дружок уже забыл о своих экспериментах, иначе непременно задумался бы, стоит ли рассматривать церковников как носителей агрессии.
   Обряд уже начался, крестящихся выстроили в ряд, глазеющих отослали в сторонку, когда подружка вспомнила, что Сашин крестик не освящен. Илья выбрал паузу и обратился к батюшке с соответствующими словами. Повисшее молчание было тяжелым, а потом собрали все кресты, погрузили их в святую воду и освятили. Обряд продолжился. Поворачивались на запад - отрекались, на восток - сочетовались. Я не силен в обрядах, да и не хочется подробным описанием превращать молитву в фарс.
   Интересное случилось, когда святой водой окропляли голову. Саша была последней, и когда время ее пришло, она громко заявила:
  -- Что это?! Я не стану! У меня лак на голове.
   Батюшка, казалось не опешил, а тихо заговорил:
  -- Но мы же уже прочитали молитву.
  -- Ну и что! Я не знала, что это надо. Я тогда потом. У меня лак!
  -- Я должен был сначала провести беседу с вами. Но теперь уже поздно. Я не знаю, что в таком случае делать. Если вы воды испугались...
  -- Я не испугалась. Вы можете меня слегка вот тут побрызгать? - и Саша указала на свои виски.
  -- Положено вообще с головой... Я в вас веры не чувствую.
  -- Я верю! Но ведь эти же обряды вы придумали!
   Подружка цыкала: ты что! иди, давай! Но ее не слушали. Илюша молча и спокойно наблюдал. Прочие, мужчины и женщины, с любопытством следили за зреющим скандалом. Дети тоже с любопытством, но чистым.
  -- Почему мы придумали? Это серьезный шаг, а вы не подготовили дух.
  -- Не понимаю, причем здесь обряды ваши.
   Батюшку Саша не переубедила, но он, наверное, был мудр. И сказал:
  -- Хорошо. Давайте на виски немного.
   Саша с кривым лицом подошла и позволила себя слегка намочить. И потом еще по каждому поводу ворчала: крестики на лице нарисовали - стирают вместе с краской, голова мокрая, а на улице не май... Илья воспринял как должное - люди меняются. Он и сам не ангел. Расстались навсегда у церкви под закрывшимся тучами небом. И вскоре пошел снег густой, уже зимний снег.
  
   Следующим вечером уже в родном городе Илья звонил в дверь жениной квартиры. Снег тоже шел.
   Абхазец, сколько Илья помнил, всегда открывал в трусах. Так и сейчас - полосатые трусы. Скандалить не стал. Прикрыл дверь и крикнул жену - свою и первую Илюшину бывшую. Она вышла, кутаясь в кофту поверх халатика, и спросила:
  -- Что еще?
  -- Как Полина? - вопросом ответил Илья.
  -- За этим среди ночи явился? Спит.
  -- Вас... никто не беспокоил, ...пока меня не было?
  -- Без тебя некому.
  -- Я хочу ее забрать на несколько дней.
  -- Зачем? Опять психику калечить? Пусть ребенок вырастет нормальным. И так гены папашины. И упрямая, как осел.
  -- Ты же всегда чуть тяжело - заднюю или в бега, - продолжала она. - Вот и сейчас - не высовывайся. Она уже успокоилась, что тебя нет. Нормально живем, спокойно. Нечего напоминать о себе. Побереги ее хоть раз в жизни.
   Она всегда меня шантажирует дочкой, - подумал Илья. - И я как всегда куплюсь и уйду, ведь всем так спокойнее. И мне в том числе. Он еще раз в своей жизни затравленно посмотрел в глаза первой бывшей жене, повернулся и медленно, глядя в высокое подъездное окно, начал спускаться вниз. Когда за спиной поворачивались замки, бессильные слезы покатились у Илюши по щекам. Сколько его помню, он плакал часто для мужчины, гораздо чаще, чем вторая бывшая жена Алена. Потому что душа у него была тонкая и ранимая.
   Пил он водку из горлышка, почти без закуски под навесом, который городские власти соорудили для торговок на центральной площади города. А утром вернулся к дому первой бывшей и зашел в подъезд погреться - в соседний, чтобы ни с кем не столкнуться. Тяжелая дверь его с кодовым замком была закрыта, но Илья моментально вычислил три вытертые кнопки, к которым постоянно прикасались пальцы жильцов, набирая код. Подъезд был чистеньким, аккуратным и теплым, с целыми стеклами на окнах и местом для курения на площадке третьего этажа. А когда Илья щелкал зажигалкой, осознал, что пахнет вареными яйцами, или серой, или еще чем-то - противно. И он даже не потерял сознание, когда взрыв вышиб его телом окно. Под Ильей оказалась мокрая от снега прелая листва, с которой он тут же вскочил и бросился под падающими сверху осколками к подъезду, где жила первая бывшая жена... с семьей. А дом медленно оседал, будто складывался внутрь, сверкая замыканиями проводов. Уже на первом этаже что-то взорвалось и Илью снова кинуло к кустам. Он опять в полном сознании вскочил и опять был сбит и на этот раз придавлен деревянной балкой. Когда в третий раз удалось подняться, с ног свалило пылекаменное облако, исторгнутое упавшим участком стены. А потом Илья уже сам не бежал, а стоял, глядя на развалины и почти целую стену правого фасада дома с обломками межэтажных перекрытий. В некоторых местах обломки с грохотом проседали, отваливались и сыпались вниз еще какие-то мелочи. Местами горело, и было много дыма. В последний раз Илья бросился вперед, и когда очередная плита накренилась и готова была его, наконец, укрыть, он ощутил лицом теплый ветер и застыл на черной земле меж холмов и скал. Вернулся, чтобы вернуть? - очутилось в пустой до сего момента голове. А потом еще: Верни мне то, чем живешь. Сейчас.
  -- Там Поля! - и Илья бросился обратно к разрушенной пятиэтажке, но бежал лишь по черной земле. А в голове: Ее уже нет. Дай, пока не потерял все. - Нет! - Илья остановился. - Полюшки - нет!
   У тебя осталось уже совсем не много, что тебя держит. Отдай и это, и останешься жить и со мной. Попробуй: в этот раз не терять, а отдать мне.
   Илья сделал несколько шагов; теперь он был уже на груде бетонных и еще каких-то обломков, в двух метрах хлестали пеной пожарные, со всех сторон кричали люди и сирены.
   Илья расшвыривал куски, калеча руки и не чувствуя боли. Ему казалось, что он слышит голоса, стоны о помощи. Потом его оттащили, потому что он мешал пожарным и спасателям, калечился и был не в себе. Спеленали и увезли на скорой вместе с несколькими мертвыми телами. К тому времени он уже спокойно лежал на носилках и никуда не смотрел.
  
   Дни в больничной палате текли. Что-то кололи, от чего в зеркале глаза Илюши всегда отражались желтыми. Каждый день приходила мама. Много плакала, сильно постарела. Скоро она должна была умереть, потому что принимала все гораздо ближе, чем остальные люди. Все отзывалось в ней лавиной эмоций по поводу уже додуманного, обросшего миллионом отягчающих подробностей события. Она в мельчайших деталях представляла гибель внучки и несуществующие мучения сына. А Илюша все время молчал, слушал пустоту внутри себя. И еще смотрел в окно и думал, что зима никогда не кончится.
   А она и не кончалась. Мела снежную пургу, морозила ворон и нищих людей. Леденила трубы тепломагистралей. А в середине января сообщили, что в больнице бомба, начали эвакуацию, и Илья ушел, в свитере и куртке поверх больничной пижамы. Когда ноги в тапочках уже почти звенели, вдруг потеплело. Ветер дул почему-то сверху, Илья поднял голову и увидел мчащегося дракона. Тот коснулся земли на расстоянии протянутой руки и приблизил вытянутую голову, заглядывая в глаза вновь обретенному приятелю. Крылья его были молоденькими, затянутыми еще не расцвеченной, полупрозрачной кожей. Илья расправил свои, которые напротив были покрыты сухими белыми трещинами, посеревшая кожа расслаивалась. Крылья болели.
   Илья вернулся.
   Он испытывал страх, что в голове снова появится понимание каких-то вкладываемых туда истин от Иринки. И вспоминать прошедшую осень он не мог - как будто барьер в мозгу. Но он начал ощущать себя в мире (мирах?), снова знал, что это он, пусть неизвестно кто, но он - живет.
   Похоже, кроме дракона в мире разрушенного Исхода никого не было. Илья бы теперь почувствовал. И еще одно - оказалось, что все эти два-три месяца Илюшина душа только прикрывалась летаргией. Или, как ребенок после тяжелой болезни делает большой скачок в развитии, мой дружок вырос над собой. В любом случае, разговоры с Иринкой уже не были такими непонятными, а аккуратно лежали по полочкам в голове, и почти все - с точками над i.
   Итак, что-то мешало Иринке делать нечто с Ильей. Это что-то в Илье, и после взрыва этого стало меньше. Но еще осталось. Что-то, что роднило еще парня с человечеством, не давало Иринке управлять им. Дальше тут путаница.
   На соседнем стеллаже было разумение, что Илья появился на свет очень давно. С той поры он, возможно, умирал и вновь являлся, убегал от трудностей и опасностей (что-то больное и знакомое уже по нынешней жизни), скрывался в очередном небытие, чтобы запутать следы к себе новому. Рожден он, по-видимому, не без участия Иринки. И появился первый раз, чтобы воплотить какую-то ее цель. Даже примерно понятно, какую: как-то восстановить исчезающее всевластие над человеческим миром. Теперь вроде власть восстановлена, а именно, Иринка снова существует в мире людей. Но нет. Существует и Илья, которого нельзя просто убить собственным явлением (хоть можно попытаться затравить драконами). Почему самому нельзя? Здесь несколько пустых полок - непонятно, почему нельзя самому. А дальше - Илью надо подчинить, забрав у него что-то, до тех пор, пока мой дружок себя не осознает - не разберется в собственных возможностях и предназначении. Иначе, по-видимому, когда Илья себя познает, он будет серьезной помехой безраздельному властвованию.
   Чехарда, но вам понятно? Нам с Илюшей - да.
   Важное понимание - Иринка действительно не всесилен: его нет одновременно везде (тут сейчас нет, во всяком случае), он не может по-простому убить Илюшу или сам отнять таинственное что-то.
   Теперь дальше про осознание. С рождением немного разобрались. Способности. Илюша мог летать - а может и снова сможет, дракон-то вон какие крыла себе новые отрастил в теплом климате. Между мирами шляться - тоже способность сверхъестественная. Только непонятно вот что. В обычном мире летает Илья не когда хочет, а когда... когда попало. И перемещается туда-сюда в самый неподходящий момент. Может и подходящий, но не когда пожелается.
   И еще одно. Илья ощущал, что авария в волге с проповедником, падение Проводников со скалы, разрушение Охотного ряда, даже взрыв... - все это не случай. Это быстрые, мгновенно осознанные поступки самого Ильи. И дракона он не просто швырнул на землю, знал, куда швырять.
   Но, может, это просто Совесть?
   Здесь Илья не чувствовал голода и жажды. Не должен был спать. Он бродил меж черных скал, поднимался на вершины холмов. Молчаливый спутник то улетал, то возвращался. В остальном было без перемен. А, крылья снова стали эластичными; когда Илья их расправлял, движения не отдавались болью в плечах и позвоночнике. Лететь мой дружок не мог решиться, будто истерзанное сознание боялось нового подтверждения слабости.
   Дни были не столь бесплодны, как в больнице. Илья приближался к очень важному - он понимал, что было в нем так нужно Иринке. Мой дружок быстро расставался с прошлым. Он не знал, кто он и кем станет, но был уверен, что в данный момент живет своим отношением к миру. В лице отдельных его представителей. Кто ему дорог в теперешней жизни? Мама... Это да. Алена? Саша? Может, Тезка с Маринкой? Или девочка Юля? Давно он их всех не вспоминал. Нет, не то это. Мама. Ее надо сберечь! Если ее не станет, он узнает что-то о себе, что-то неприятное, отчего не хочется жить, но нельзя умереть. И тогда уже не важно, будет он служить или останется вольным - не важно.
   И тогда Илья бросился вверх, вылетел на крыльях в серое небо и поднялся над облаками родного города. Сделав большой и быстрый круг, он спикировал в родном Переметкино и очутился на стоянке. Где раньше проводились турниры районных футбольных команд, стояли в два-три ряда металлопластиковые ящики отечественного и импортного производства. Дежурил сегодня Алик - редкий мерзавец, с которым у Илюши еще лет шесть назад не заладилось. Алик мрачно шагал к Илье, перекладывая орудие стояночного охранника - бейсбольную биту. Он узнал моего дружка, и если их прежние встречи, благодаря присутствующим Юрику или Сане, заканчивались мирно, на этот раз дело шло к развязке. Илюша всегда чувствовал ненависть стояночников, не умел с ними брататься, не имел общих тем, кроме тем общих знакомых. И теперь за вторжение на охраняемую территорию и за годы обособленности он должен был получить по полной.
   Илья подождал пока противник приблизится и расправил крылья. Мерзавец остановился, еще не в страхе, а только разочарованно - уже понял, что порезвиться не удастся. Илья шагнул, и крылья подхватили его тело. Мой дружок даже не коснулся ничего на стоянке, а когда очутился на большой высоте, снизу загрохало. Одна за одной взрывались машины, будто начиненные взрывчаткой. Приземлился Илья вдалеке. С интересом понаблюдал за быстро стихающим пожаром, а потом пошел к своему дому.
   В двери была записка каракулями:
   Во вторник Антонина Николаевна перевезена в 4 больницу, кардиологическое отделение. Приемные часы с 11 до 12 и с 14 до 19. Врач больницы скорой помощи (неразборчиво).
   Какого числа во вторник? - только и думал Илья по дороге в город. Ехал на попутке, водилу бросил у больницы, не заплатив. В спешке долго не мог найти среди листочков с распределением больных по палатам родную фамилию. Потом бабулька заставила натянуть на ноги полиэтиленовые пакеты - вместо сменной обуви. И вот он постучал в дверь палаты и увидел маму.
   Она выглядела вполне отдохнувшей, радовалась, что сын живой-здоровый, знакомила его с соседками и явно гордилась. Сказала, что взяли ее по ошибке. Сжало сердце, а в скорой не стали разбираться что, привезли сюда. А тут исследуют - ничего не находят. Ну, давление повышенное, так шестьдесят уже почти. Ну, ритмы какие-то там нарушенные. Да бронхит хронический - от стажа курения. И ничего смертельного или хотя бы опасного.
   Илюша сказал, что берет ее под мышку и везет в Италию, на солнечные пляжи, а она отказалась со смехом и наотрез. А потом еще у виска покрутила, мол денег нету. А уже в коридоре нашептала, где дома деньги хранятся - в баке под грязным бельем. Это было кстати, потому что пачка, которой на дорожку снабдила Алена, во времени где-то канула.
   Мать врачи продержали неделю. Илья еще раз зашел к ней перед отъездом в Москву - тесно было парню в когда-то родном городке.
   Да и в Москве. И в мире. Равнодушие к нему, но пристальное внимание к себе. А внутри постоянно и постепенно что-то происходило. Илюша не чувствовал уже той любви и привязанности, как тогда, под серым небом на черной земле. Прошла и сжигающая сознание боль, что возникала при малейшем напоминании о тех событиях, которые так легко описаны в этой истории. Илью совершенно не интересовали судьбы людей, которые недавно были рядом.
   Илюша посидел на Арарате, вид с этой горы казался ему помолодевшим, но знакомым. А когда закрыл тенью крыльев древний храм в первом христианском государстве, Папа Римский тяжело опустился на трон, и послание понтифика, приуроченное к празднованию годовщины принятия Арменией христианства, дочитал до конца немолодой, но уверенный священник. По сообщениям СМИ руки Папы неконтролируемо двигались. А Илья знал, как сразу еще постарел понтифик, и посвежело сердце самого крылатого существа. Римское христианство было ему странно близко.
   По болотам Австралии он, скорее всего, бродил впервые за все жизни. Было скучнее всего на этом сонном континенте, даже акулы на побережье океана не жрали людей.
   А вот смерть на Святой земле Илья наблюдал уже не однажды. Только в этот раз даже не пытался вмешаться. Когда воины Исламского джихада во второй раз расстреляли израильский автомобиль, Илья наконец отпустил свои колени, которые обнимал вот уже несколько дней, сидя на холме близ дороги в долине древнего Иордана. Он расправил крылья и отправился в Новый свет.
   Американцы, которые еще не утратили человечности, рыдали над гибелью людей от террора. А мэр Нью-Йорка поднял до небес снизившийся рейтинг и практически обеспечил своим демократам победу на выборах в кресло градоначальника, которое собирался покинуть. Демократы потихоньку ликовали, и Илья бы порадовался их мелочности, если б мог. В поисках энтузиазма внутри себя он наблюдал с заоблачной выси: летит на обочину автомобиль с двумя мелкими кардиналами демократической партии Великой Мечты, которые как раз успевают осознать тщету своих земных слабостей и страдание человечества. В хронике дорожных происшествий записали, что водитель железного катафалка не справился с управлением.
   А в Мексиканском пропахшем потом до фундамента кафе Илюша сидел спиной к пыльной спине с бин Ладеном. Тот под именем туриста Рашика Хасанова под надзором спецслужб разных стран собирал свою "Аль-Каеду" на священную войну с евреями и янки, которые, собственно, и составляют обе половины населения планеты. Этот человек в первую минуту поразил Илью. Он представился совершенно пустым, а потому решительным и отличным от других. Но пролил пиво, разбил лицо официанту и распугал соратников. А потом проявил заботу о шкуре (обычная человеческая сволочь; он не мог отказаться от всего в пять минут) и скрылся.
   А через неделю в этом кафе снимали кино, и крышей задавило всю съемочную группу, кроме продюсера, которому именно в этот день приспичило выйти из запоя на площадку и ревизировать съемки. С чертыханиями о необходимости на оставшиеся деньги собирать новых киношников (это общий смысл), он поднял уцелевшую квадратную бутылку, залез в козла и уехал, не дожидаясь полиции.
   В Сибири жили последователи одного миссии. Какого-то Богдасара, или что-то вроде того. Жило поселение в грязных и чистых деревянных халупах. Некоторые дети умирали в младенчестве от черной топки очагов или холода. Почти все последователи хронически болели. Но молились исправно.
   Богдасар жил в трехуровневом двухэтажном теремке. Долго не хотел пускать новенького - Илью - в гостиную, где смеялись его собственные чада и визжали Том и Джери. А когда в двустворчатых дверях появилась жена миссии, милого вида дороднейшая тетка с полной супницей дурманящего борща и позвала в столовую трапезничать, Богдасару хош не хош пришлось оставить Илью в подсобных рабочих по дому.
   Несколько дней Илья или валялся в отведенном ему сарае или знакомился с особенностями быта общины. Жили люди не весело, но упорно. Без неожиданностей и по распорядку. Оголодавший и совсем уж слабохарактерный мужик украл у одной семьи одеяло и сколько-то хлеба, за что был сечен прутьями на центральной полянке селения. Так миссия порешил.
   Только детки не очень тому Богдасару были подвластны. Те, кто постарше уже обзавелись упрямыми фанатичными взглядами из-подо лба, а вот маленькие, четырех-шести лет, играли в траве, шалили и другими способами попирали веру.
   Учение в общине считалось грехом. Кроме ежедневных лекций Богдасара. Чаще он себя не утруждал, а вот раз в день долбил в церквушке одно и то же, про смирение, подчинение и ожидание явления Бога. В церкви был помост, с которого и беседовал с общиной миссия; за левым его плечом висел портрет самого Богдасара, за правым - Бога. А под высоким потолком - резное деревянное языческое солнце.
   Вспомнил, Висарион его звали. Или все-таки Богдасар?... Пусть будет Богдасар. Привык я так уже.
   Однажды Богдасар обратил внимание на Илью:
  -- Нет, не избегнуть тебе кары. Праздно шатаешься, а лестницы не мыты.
  -- Господней?
   Богдасар ушел, и вскоре прибежали дюжие телохранители полубога, которые хотели Илюшу скрутить и, небось, наказать. Только он сказал им:
  -- Не того вы слушаете, - и приподнял над спиной крылья. Мужики застыли, а Илья продолжил. - Меня слушайте: отправляйтесь восвояси и тихонько продолжайте жить, пока не призову. Я пришел дать вам волю...
   Мужики слушаться привыкли, да и визуальное подкрепление было убедительным. Ушли. А Илюша взял ведерко, тряпочку и пошел в теремок. Смочил водой лестницу и поднялся на второй этаж. А там спальни - в одной аэродром с резной спинкой и зеркалом в потолке, в другой больше чем на полкомнаты водяной матрас. Дальше Илья не пошел, а вниз спустился. На подземный уровень. До последнего момента ожидал очутиться в гараже с самыми последними моделями спортивных и представительских моторов. Оказалось все проще. Когда сорвал английский замок на стальной двери, обнаружил за ней обычный большой подвал, уставленный фигурками из спичек. Такое значит хобби у Богдассара. Или его родственника какого-нибудь? Да тоже не важно.
   Шуму, видно, Илья наделал, потому, когда поднимался, снова повстречался с самим миссией. Взял его подмышку и вынес на лужайку перед домом. Наказал стоять - не шелохнуться, поднял лицо к небу и заголосил - народ собирал. Общинники, знавшие порядки, быстро подтянулись и растеряно наблюдали картинку. А Илья, конечно, взлетел, покружил, и с неба велел: придать огню и двигать к людям. Спалили теремок вместе с запершимися обитателями. А Богдасар всплыл в Оренбурге, сколотил народ побезумнее и новую общину обосновал - километрах в трехстах от прошлой. Россия велика.
   И Илья даже не заметил, как умерла от одиночества его мама.
  
   В мыслях иногда появлялись образы - усталые и почти стершиеся за ненадобностью - память о людях, которых он знал за тысячелетия своих жизней. Кто эти люди, какие события их связывали с Ильей? Это было так же тускло и скучно, как теперешнее бытие.
   Илья уже знал, почему он много раз начинал жить заново. Понимать это было бы горько, если бы не было так наплевать. Многие века созданный чужой волей он бежал от поворотов судьбы, калечащих его дух. И вот, похоже, впервые остался лицом к себе настоящему. И это оказалось не страшно. Но невыносимо.
   Раньше память щадила и позволяла не знать, что люди однообразны, а природа проста. Почти каждый день приносил хорошо забытое старое, было непредсказуемое, душа летала и падала. Разбивалась и возрождалась в разрушении и созидании. Теперь крылья были тяжелы от чудовищных и милосердных давно минувших дел; нынешняя жизнь на фоне предыдущих была блеклой и пустой, мелкой: горе - тенью облаков, счастье - солнечными зайчиками; ее события смешались с событиями тысяч других жизней. Но тяжесть не сдавливала дух, а лишала смысла любые порывы.
   Океан гнал волны. Казалось, он не имеет берега. Поэт бы запел.
   Кленовые листы шептались о ветре. Здесь художник встретит музу.
   Звезды, взрываясь, отдавали себя вселенной. Астроном сражен их величием.
   Фермер принял мокрого жеребенка из лона мертвой лошади. Он плакал от счастья.
   Сквозь решетку солнце жмурит глаза серийного убийцы, и он в томлении.
   Генетик военной лаборатории кричит от переполняющей гордости; женщина корчится в чужих объятиях от свободы, а другая плачет от счастья быть замужем.
   Понимая всех, ты теряешь способность принимать. Илья уже знал все причины, но ему не нужны следствия, которые разнообразны и составляют жизнь.
   За все свои жизни он учился и учил мир страдать и доставлять страданье, чтобы знать мгновенья счастья. Люди узнали предательство, ложь, жажду обладания. Сами себя соблазняли и убивали. Так они жили, ведь это и есть жизнь. Только так горят, не тлеют. Илья был вечен и уже не подвержен. Потому только существовал. Осталась последняя встреча. И Илья вернулся в мир Исхода.
   Кости дракона давно украшали скучный пейзаж.
   Горизонт выглядел как гигантский, а потому не видящий ничего глаз - по-другому не могу сказать. И назвать Иринкой не могу. Пусть будет Глаз.
   Прощай, я ухожу. Но и ты умер.
  -- Да. Но я теперь - и есть мир людей. Я создал их единый дух и теперь его беру - закончится миф Адом.
   Я не мог сделать что-то с тобой, ведь это могло тебя пробудить.
   - Ты слишком стал человеком. Начал осторожно, драконами прощупывать свои возможности. Как любой человек столкнулся с предательством порожденного тобой древнего оружия, - Илья кивнул на кости дракона. - И, подобно ему, подчинил свою волю воле более сильной.
   Да, так. Тебя я пробудил против своей воли, потому что ты этого хотел. Я не жалею, но ты ведь знаешь, я бы сделал все по-другому.
  -- Ты убил бы их иначе, чем я. Убил бы тело и обрек дух на вечную пустоту, подобную моей. Я убью дух. То же, но с другого конца.
   Хорошо, что ты успел прийти. Теперь я знаю, что ты так же слаб, как и я. Ты чудовищно разнообразен для моего понимания, но и ты слишком стал человеком, чтобы быть богом.
   Это было последнее счастье создателя мира. Исчезло все, Илья попарил в девственном эфире. И вернулся на землю.
  
   Начались бесконечные рутинные трудовые будни. Люди умирали, то, что оставалось после них (Илья по старинке называл это душой) мой дружок, вернее тот, кем он стал (или и был?), подгонял под себя и вбирал. Основная работа Ильи заключалась в том, чтобы очищать человечка от мелких индивидуальных черточек, оставляя одни общечеловеческие, доминирующие. Тогда он питал этой душой себя - свою мертвую душу силой чужого гнева, ненависти, страха, зависти, радости, гордости.
   И конечно, Илье оставалось еще летать над землей и наблюдать. Летать было надо, но это было утомительно, поскольку наблюдение за жизнью и смертью не вызывало никаких чувств. Нудный конвейер.
   Чаще всего Илюша кружил над Россией. Кто знает почему? Может, привычка тянула на последнюю Родину? Только Москвы избегал. Опять отголоски последней жизни. Но что-то и тянуло в этот город, бестолковый и пустой, суетливый и стирающий человеческое. И однажды, пролетая вдоль Ленинградки, Илья свернул к коттеджу, где когда-то был немного счастлив. Странно, но на том самом месте шла новая стройка. Илья пролетел бы мимо, но совершенно неожиданно и забыто дернулось сердце. Из только что подъехавшей машины вышел с одной стороны невысокий лысоватый мужчина, а с другой - женщина. Она была так же худа, нос все также с горбинкой, тонкие четкие губы, раскосые желудевые глаза; только волосы не рыжеватые, а теперь иссиня-черные. Правда, тоже крашенные.
   Илья рухнул на березовую рощу, выбрался из зарослей и рванулся к ограде строительства. Перемахнул через нее и оказался за спиной женщины и мужчины - как видно, новых хозяев этого кусочка земли. Лысоватый говорил с прорабом, вернее слушал отчет о состоянии дел. Прораб, который увидел Илью за спиной хозяев, гавкнул на него:
  -- Чего шляешься без дела?! Пошел раствор мешать! - и уже хозяину: - Черти ленивые, не уследишь, тут же перекуры начинают!
   Илья испытал еще одно позабытое - удивление. Как будто заново родившись, он, забыл себя, осмотрел драные джинсы в земле и побелке, почерневшую футболку. Кроссовок под слоем пыли и грязи не было видно вообще. Щетина на ощупь кололась как трехдневная. Видно не росла с тех пор, как... не знаю. Давно не росла. Глядя в землю Илья прошел за угол уже отстроенного первого этажа, взял лопату и стал ковыряться в корыте. Так же лениво шевелили руками еще двое строителей; они ничуть не удивились появлению третьего и не прервали круговых движений лопат в корыте ни на миг.
   Илья давно забыл, как успокаивать бег мыслей. Как будто первый раз впитывал он впечатления, прислушивался к ощущениям, пытался различить в своей голове хоть какие-то решения и указания. Внутри был хаос, и, чтобы его успокоить, Илья продолжал мешать раствор. Тут сзади подошла молодая женщина. Потрогала Илью по плечу и произнесла глубоким голосом:
  -- Привет, Илья.
  -- Привет, - обернулся Илья. - Вот уж не ожидал, что меня узнаешь!
  -- Конечно узнала. Что ты здесь делаешь?
  -- Шабашу. Надоело в офисе сидеть. Перемен захотелось. Ты как?
  -- Нормально. Долго здесь пробудешь?
  -- Не знаю еще. Пока не достроим. Ты здесь жить будешь?
  -- Да, муж решил за город перебраться.
  -- Здесь где-то мои знакомые раньше жили.
  -- А на этом месте дом сгорел. Сказали, баня сначала - вон там была, - она показала на горелую кучу, где раньше действительно была баня, - а потом на дом перекинулось.
  -- А люди?
  -- Не знаю. Да и не хочу, страшновато жить будет. Мне пора, а то муж разволнуется.
  -- Когда ты еще приедешь?
  -- Не знаю. Я редко здесь бываю.
  -- Давай в Москве встретимся?
  -- А ребенка куда я дену? Не получится. Ладно, пока.
   И она ушла. Здесь вливается другая история.
  
   Другая часть
  
   Когда я был совсем маленьким, ну лет шесть, няня меня уронила с велика. Я на нее наехал, а она ногу из-под колеса выдернула, велик упал, а я грохнулся головой о камень. И начал понимать язык зверей. Не всех, конечно, а только кошек и собак. Наверное потому, что они умные и долго среди людей живут, поэтому выработали какое-то подобие человечьего языка, только под свои речевые способности.
   Теперь мне уже 12 лет. И я вдруг неожиданно вспомнил, что не такой как все. Как-то случилось - навалились заботы. Мама меня всегда приучала к самостоятельности. Школа, там, уроки. Обед сам готовлю, магазины. Дома остаюсь один с тех пор, как няню выгнали. Это я тоже совсем почти сейчас вспомнил, что от няни отказались из-за того случая с велосипедом. В общем, я замотался, и перестал кошек-собак слушать. Не помню даже когда - постепенно, наверное. А теперь вспомнил вот как.
   Кошек я люблю, а собак, как и в детстве, боюсь. Я только язык их опять понимаю, а вот логику - не могу. Никогда не знаешь, что придешь им в голову. Вот недавно иду домой из школы. Вечером, зима почти, темно. У соседнего подъезда гуляют мужики и тетки, а рядом бегает боксер белый с коричневым. Я иду, а он делает вид, что роется в куче и потихоньку по дуге справа меня обходит. Подальше от своих хозяев. И точку он уже выбрал, в которой со мной на дорожке пересечься. Зачем пересекаться? Я почувствовал, что непременно будет набрасываться. К чему ему это - у него и спрашивайте. Я не стал, а заорал:
  -- Уберите собаку!!!
   Напуганные хозяева вскочили, закричали:
  -- Бобик! - ну или не помню как. - Ко мне, ко мне!
   Бобик нехотя затрусил к ним, мне же бросил на ходу по-собачьи:
  -- Ну, свинья, встречу я тебя еще на узенькой дорожке...
   К угрозам этих тварей я не привык. Хоть это они от бессилья, обычно.
   Каждый из них, если в своем уме, знает, что без хозяина они ничто. Рабская психология - нам на истории на примерах людей объясняли, но на собак тоже распространяется. Так собака если с хозяином - и облает последними словами, и набросится, кусанет или вцепится. Выслуживается. Даже если хозяин такого поведения не одобряет, и боится последствий, псина все равно считает, что хозяину будет в глубине души приятно. Может и права, они чаще всего от бога психологи, не то, что большинство хозяев.
   А одна на улице собака знает свое место. Тявкает и бросается только на слабейших - собак более низкой иерархии или просто беззаступных, на поводке.
   Кошки - другое дело. У отца на них аллергия, но у меня есть знакомый кот во дворе. Черный, как гудрон. Когда он мне утром дорогу перебегает, я знаю, что день пройдет удачно. Никогда меня к себе не подпускает. Я ему иногда пожрать выношу, бросаю, он если голодный - поест, но когда я из виду скроюсь. Спасибо - никогда не говорит. Не просит ничего, за это его особо ценю.
   А у тетки моей кошка сиамская - злая и заносчивая, как черт. Ни на какой козе не подъедешь. Начинаешь ее гладить, сразу когтями. Если не может достать, например вы в перчатке, удирает и шипит: Отвали, скотина грязная. Все люди у нее грязные. Но вообще она умная, что видно из лексикона. Нецензурщины я от нее никогда не слышал, но употрибимых в обществе ругательств использует миллион, наверное.
   Но ниже своего достоинства считает обращать на окружающих людей внимание. Если ее не трогать, будет заниматься обычными делами: валяться, по перилам балкона ходить или сидя на окне в солнце зырить. Никогда на улицу не смотрит - только на небо. И ест только рыбу. Уважаю эту кошку.
   А в подвале живет молоденькая киска. Еще полгода назад котенком ее знал. У нее судьба несчастная. Она родилась ласковой, надежной, была бы человеком - я бы на такой женился. Но родилась кошкой, да (вот где трагизм!) в подвале. С детства училась недоверию и осторожности. Я ее подкармливал - покупал сосиску, клал и отходил метра на четыре. Она тогда ела, на меня смотрела при этом спокойно и уверенно, но готова была удрать в подвальное окно в любую секунду. А теперь выросла, совсем красавица: пушистая, бело-серая.
   Есть кошки у людей, приходишь в гости - изучают, дают погладить. Но только пока интересно. Потом бросают и уходят. Меня, правда, любят многие из них, могут потом на коленях подремать. Но если при этом не гладить, а то раздражаются. Не терпят насилия, даже такого легкого проявления, как навязчивое поглаживание.
   Но это я теперь только все понимаю. Как бы жить заново начинаю.
   У нас дома не было животных, потому что папа говорит: от них всех может быть аллергия.
   Но вчера вечером мама принесла котенка - серого и пушистого. Сказала, что его зовут Котик. Когда папа наругался и ушел за пивом, мама, злая как сто чертей, отправила меня купаться, а сама (я знаю, у нее есть такая привычка) ушла в свою комнату и уселась, глядя в окно злым взглядом. Однажды она крикнула отцу, что вышла за него, когда была молодой дурой без мозгов. Наверное, когда она так пялилась в окно, она так и эдак обдумывала эту мысль. Но точно не знаю - не могу читать мысли людей. А вот котенок был шустрый, игривый и ласковый. Он думал много интересного.
   Первым делом он изучил наши четыре комнаты и кухню, а потом побежал в ванную и там поплакал о своей маме. Ничего конкретного, просто мама, мамочка; ты где? Отзовись, мамочка! Мне стало жалко, я взял его и посадил перед собой на стиральную машинку. Странно, но воды он вроде не боялся, а макал лапы, пытаясь выловить мою мочалку. Неправильный котенок. А потом вдруг он подумал, что дядька, который его забрал в подземном коридоре (в переходе метро, небось, я видел несколько раз, как в метро продают котят и другую живность иногда) был чудной, сначала страшный, а потом ничего. А этот (это про меня) - маленького размера, и сначала не страшный, а игрун какой-то. И в воду зачем-то залез, будет мокрый весь и холодный. Бр-р-р.
   Интересно, надо спросить у мамы, откуда Котика взяла.
   Когда покупался, и мама пришла посидеть со мной перед сном, я спросил:
   - Мам, а где ты котенка нашла?
   Мама моя не врет. Вернее врет, конечно. Например, папе. Но когда можно не врать - не врет. Вот и сейчас:
   - Подарили. Ложись спи.
   - А кто подарил?
   - Друзья. Спи.
   - Тетя Ира?
   - Нет, спи, говорю.
   - А кто?
   - Какая разница?! Ты хотел котенка - вот тебе котенка. Ты рад?! Все, спи.
   Совсем уже строго сказала. Спорить нельзя, она у меня очень с характером. Я закрыл глаза и подумал, что завтра еще послушаю Котика - небось, чего еще сболтнет, при его-то общительности.
   Утром я заболел. Мама была со мной до обеда, а потом ушла по делам - к какой-то тетке, портнихе, кажется. А я слопал творог, привязал к бечевке листок из тетради и стал играться с Котиком. Он прыгал со мной минут двадцать, а потом удрал под диван, стал умываться и думать. Не помню точно что именно, помню главное: какой-то мужик отдал его маме, и котенок долго мучался, потому что они много шатались по улицам, сидели и много курили в какой-то столовой, что ли, а потом он наконец ее отпустил, стоял и пялился через стеклянные двери, наверное, метро.
   Вот так. Действительно, у мамы стало гораздо больше дел, чем раньше было. Часто теперь я прихожу из школы, а она уходит - часов на шесть. И так раз или два в неделю. А раньше - я почти и не припомню такого. И с отцом ссорится гораздо чаще. Да не уходит с обидой, а зло ему отвечает, что он тупая скотина.
   Скоро закончится стройка, и у нас будет новый дом. За городом. Только папа уже не будет покупать маме отдельную машину, наверное. И сам будет меня отвозить в школу по утрам - я слышал, как он это маме раз сказал. А она расстроилась и ушла к своему окну. Наверное, ей очень хочется свою машину. Ну да ладно, нам папиной хватит. Я скоро научусь ездить, тогда папа вторую все-таки купит. Я-то не убивал ко мне доверие.
   А на другой день мама ушла вечером по делам, а папа, пока я гулял, увез Котика на машине и где-то выбросил.
   У мамы вечером была истерика, а меня отправили к бабушке.
  
   В сущности, моя судьба похожа на судьбу Ильи. Как у него, в моей жизни происходят изменения, смысл и значение которых я понять не могу, и просто их игнорирую. А потом время приходит, и что-то взрывается внутри - вспоминаются события, осознаю причины своих поступков и все такое. Только у Ильи хуже - события у него больше трагические, и у него сдвиг пошел по фазе - временами он считает, что уже жил не однажды, бежал от судьбы, а она его настигала. Но по порядку, наверное, лучше будет.
   Котика я помню очень хорошо. А вот о своих способностях понимать кошек-собак вспомнил во второй раз только сейчас. И обнаружил их полное отсутствие. Конечно, можно считать, что это детские фантазии и все такое. Только когда вы узнаете, какие события творятся, вы и мне поверите. Кощей, Дракула и Франкенштейн отдыхают. Тут люди как птицы летают и по измерениям путешествуют, а вы - кошачий язык...
   Но опять я вперед забегаю - это импульсивность, за которую меня отец не любит. Когда они с матерью развелись, он меня вычеркнул, потому что я с ней оказался. Конечно, когда я один остался, он меня взял. И Ольга его, хоть и стервоза, но не плохо ко мне относится. Только отец во мне до сих пор мать ненавидит. Считает, что она его предала. А я не знаю. Когда был романтичнее - лет в 16, думал, что она полюбила по-настоящему, а это все оправдывает. Только теперь думаю, и не полюбила она Илью. Нравился он ей; понимала, наверное, что он один такой, другого нет, и не было никогда. И не будет. Но вряд ли любила, просто себя в этом убеждала. А он? Он, наверно, любил. По-другому я любовь и представить не могу.
   Мне в институте одна подружка сказала, что наверное, меня любит. А я передернулся аж. Теперь не разговариваем, и она про меня в курилке гадости рассказывает. Только что она знает про жизнь, дура? Ловлю себя на самолюбовании, прекращаю и возвращаюсь к рассказу, который даже начать пока толком не смог.
   После того, как Котика отец выкинул, мама перестала с отцом общаться, будто его и нет. А через несколько дней сказала мне:
  -- Ну ладно, собирайся.
   Как будто я чего-то очень долго просил, а она мне только сейчас позволила.
   Мы поехали на метро, а потом на маршрутке. Вышли в Химках. Места эти я знал, во первых - в школе дежурная шутка была про девчонок, что они вечером в Химках голосуют (дети были!); и еще здесь папа строил наш дом. В нем и сейчас живем.
   Возле большого магазина, рядом с цветочной палаткой мы простояли минут 10. Мама нервничала - я это и сейчас хорошо помню, как она быстро курила и меня зло окрикивала. А потом подошел парень. Тогда, впрочем, он мне казался почти старым мужиком - лет в 30. Он дурацки улыбался маме и мне, кажется, извинялся, что всегда опаздывает. Мне сказал:
  -- Привет, меня зовут Илья.
  -- Здравствуйте, - сказал я, - меня Иван.
  -- Давай ты меня на ты будешь называть? Договорились? - и обратился к маме: - Давно ждете? Куда пойдем, решила?
  -- Сам решай, - мать все еще была раздражена. Это я сейчас понимаю, а тогда просто видел у мамы настроение, в котором она безобидная, если к ней не приставать, но если к ней даже просто обратиться - получишь по полной. А не уймешься - даже матом.
  -- Хорошо. Отбрасываем оставшиеся сто восемьдесят три варианта, и остаются дельфинарий или кино. Так куда?
  -- Решай сам, - мама отвернулась от мужчины, иначе, наверное его бы ударила.
  -- Хорошо. Тогда в дельфинарий, а потом - кино. Если не устанете.
  -- Нам домой в шесть часов надо попасть. И уроки.
  -- Попадете в восемь, гарантирую. Успеете с уроками.
   Я думал, она его убьет. Или хотя бы поставит в рамки своего мироощущения, после чего мы в молчании отправимся посмотрим на дельфинов, а после этой скучищи двинем вдвоем с мамой домой. Только мама сказала:
  -- Ладно, посмотрим.
   Я был удивлен - мягко сказано.
   Трудно сказать, почему эти события всплыли в моей памяти, да так четко. Но именно так. Дальше те день и вечер - смутно. Помню только, что был очень рад и возбужден. В дельфинарии на Семеновской (тогда мне, впрочем, было все равно, где) было что-то удивительное, но, теперь думаю, потому что я катался на всех каруселях у входа, прыгал на батуте, потом получил самую большую фотографию с белугой, еще ел огромное мороженное, и получил какую-то кучу игрушек. А в кино был молочный коктейль и еще чего-то много - конечно, не помню меню. Мама пила из красивого треугольного фужера. Она смеялась, и я помню, какие большие были глаза у нее, когда она смотрела на Илью. Помню, я ему сказал:
  -- А вы можете мне купить второе мороженное?
   Мама смутилась моей наглости, а я только начал к нему привыкать - начиналось обычное детское непосредственное поведение. А он улыбался и ответил, раз уже в четвертый:
  -- Называй меня ты, о'кей?
  -- Хорошо, - с того момента я зову его ты, а не вы или никак.
   Наверное, Илья что-то подарил в тот вечер маме. Я или не видел, или не помню. Только когда мы добрались до дома, папа закатил скандал, кричал, что она продается за золото, да еще ребенка таскает чуть не на панель. Я тогда вспомнил, что в кино перед экраном такой бордюрчик - это видно и есть панель. В этой уверенности я пребывал с полгода, пока в школе не запалился - тогда одноклассники объяснили.
   Папа меня расспрашивал, кто нас водил. А я сказал, что Илья. А мама сказала, что это старый друг приехал в Москву, и пригласил с ребенком поесть мороженого. Тогда все чуть успокоилось.
   Подобных походов, похоже, больше мы не повторяли. Илья мне после рассказывал, что он подолгу уговаривал маму, с ним встретиться, а раз не получалось меня часто оставлять, то предлагал брать ребенка с собой. Она отвечала, что я большой и все расскажу. Но он победил, и так прошла наша встреча.
  
   Я был действительно взрослый мальчик, и когда увидел Илью на стройке нашего дома, как бы заново с ним познакомился. В тот раз папа ездил на очередную ревизию - он постоянно контролировал возведение наших хором. После школы он меня забрал и повез с собой. Познакомил с прорабом и, надуваясь, рассказывал, какой будет дом. Там было действительно интересно - можно лазить по лесам, прыгать с них, ползать по песку и просто ходить между недостроенных стен. А еще мне нравилось слово прораб.
   Я встретил за домом Илью. Он мешал раствор в корыте, меня чуть смутился и, как мне кажется теперь, обрадовался видеть. И через меня быть ближе к маме. Потом пришел отец, поздоровался с Ильей за руку, сказал, что это мой сын. А прораб сказал, что Илья бестолковый, но трудолюбивый. Отец ушел с прорабом что-то считать в вагончик.
   Тогда меня совершенно не заботило, что друг мамы принадлежит к другому общественному слою. Я был тоже рад, что встретил Илью и почти сразу сказал ему ты.
   Снова было лето. Мы сидели на бревне, я рассказывал про дела, про маму и школу. А Илья слушал жадно. С тех пор я часто ездил на нашу стройку. Илья всегда бросал работу, мы с ним играли, носились по роще. Он всегда много спрашивал про маму и делал вид, будто ее совсем не видит. Но виделись они, по-моему, не реже чем раз в неделю - десять дней. Мама уходила после обеда, а возвращалась вечером. Они с отцом все также были на ножах.
   Кажется, я проговорился маме однажды, что тоже вижу иногда Илью. И жалел об этом, потому что парень стал моим настоящим другом, он всегда придумывал интересные штуки, притаскивал вкусную еду. А мама на другой раз поехала с нами.
   Гулять по лесу мы пошли втроем. Мама бесцеремонно отправила меня побегать, а на Илью нападала минут двадцать. Я слышал, как он сказал ей:
  -- Я просто пытаюсь тебе объяснить. Никуда я его не втягиваю, мы дружим. Он близок с тобой, и когда они приезжают, я как будто с тобой встречаюсь.
  -- Не смей использовать моего ребенка! Не смей его калечить! Хочешь, чтобы он брал с тебя пример и волочился за чужими женами, когда вырастет?!
  -- Мы просто друзья. Перестань!
  -- Ты перестань! Не смей его к себе приучать!
   Он не дал ей продолжить, перебил, произнеся очень внятно, будто губы были из камня:
  -- Хорошо, я буду делать так, как ты скажешь.
   В это время подбежал я. Они сперва не смотрели друг на друга, только на меня, чтобы куда-то пристроить свои глаза. Потом, кажется, ничего. Мы здорово погуляли в тот раз.
   И у мамы с папой потеплели отношения. Мы стали каждый выходной ездить на стройку, гуляли и играли. И это долго так шло. Все, конечно, постепенно, но деталей я не помню. А к осени, когда дом уже был почти готов, окна застеклены и положен паркет, на мой день рождения Илья подарил мне радиоуправляемый автомобиль - это был огромный зверь на мощных рессорах. Мы носились по солнечным полянам, между деревьев. Договорились, что это подарок от мамы.
   Вообще, если кто и может говорить про счастливое детство - наверное, это я. И большая заслуга принадлежит Илье; он - самое яркое впечатление. Какие бы не были отношения у них с мамой (сейчас просто не хочу об этом думать), мое детство он раскрасил самыми яркими цветами. Не помню деталей, но год, который мы тогда знались, представляется теперь сказкой, сбывшейся мечтой, которую никогда не вернуть.
  
   Моя глупая юношеская фраза, что наши с Ильей судьбы схожи, оказалась провидческой. Теперь, когда мне не надо есть, спать, бриться и заботиться об одежде, когда мне не нужны женщины и самообман. Когда у меня всего одна цель, к которой я медленно иду, я могу, будто со стороны, просмотреть все произошедшее и действительно сказать - мы одинаковые и наши жизни близки.
   Я сейчас уже старше, чем был Илья на момент нашей первой встречи. Нахожусь сейчас в Римини, на берегу теплого итальянского моря. Илью похоронил по-простому, зарыл в землю у подножия гор и засыпал камнями. Крылья пришлось поломать, но ему уже все равно.
   Год, когда мы сначала с Ильей виделись на стройке нашего дома, а потом он иногда звонил маме, и мы болтали, тянулся, как мне казалось в детстве, бесконечно долго. Отец никак не мог поймать маму на измене.
   Илья этого не рассказывал, но по обрывкам фактов я понял, что примерно год они с мамой встречались на улице, ходили в ресторан, кино или музей, иногда театр. И только когда наш новый дом был построен, перед самым заселением, приехали туда и провели ночь. Я помню, что следующим вечером, когда мама и отец, наконец, увиделись, произошла безобразная сцена. Отец орал и бесновался, а мама молчала. Главное безобразие было в ее насмешливой улыбке и дерзком взгляде, которым она смотрела, когда он ее к себе разворачивал, чтобы выкрикнуть очередное безумие. Наконец он ее ударил. Прямо в губы.
   Раньше такое случалось; редко и как-то проще. Я даже не заплакал тогда. Просто ждал выхода. Мама встала и спокойно прошамкала забитыми губами:
  -- Прощай.
   Я остался вдвоем с отцом. Было немного страшно, но обошлось. Отец очень долго и зло посмотрел на меня, а потом ушел в свой кабинет, а я улегся в постель и заснул, как был - в одежде и тапочках. Утром отец ушел как всегда на работу, и пришла мама.
  -- Собери свои вещи, которые хочешь взять к бабушке, - приказала она.
  -- Мы поживем у бабушки?
  -- Мы будем жить у бабушки.
   Своих вещей она почти не взяла. Уверен - все, что мама сложила в полиэтиленовый пакет, были подарки Ильи: пара флаконов французских и итальянских духов, кольца и серьги (не все, которые были в шкатулке), что-то из белья, фигурки кошек из стенки.
   Мама бросилась в последнее свое и первое настоящее приключение. Я жил с бабушкой практически один. Она залетала иногда на день-два, торопливо ела, не интересовалась новостями, только немножко моими, и уносилась снова, чаще всего в ночь. Так я и жил - позабыт, позаброшен. Когда я спросил Илью, что они делали все эти безумные годы, он ответил:
  -- Однажды мы шли по Великой Китайской Стене, каждое мгновенье рискуя упасть, соскользнуть вниз с осыпающимися тысячелетними камнями. Я поддерживал твою маму под руку. На одной площадке мы остановились, и я спросил ее: Теперь ты рада так, как никогда в жизни?, а она ответила: Рада. Но не так? - снова спросил я. Рада, - повторила она.
   В другой раз, когда мы неслись со все возрастающей скоростью к земле, прыгнув с ледника Белухи, я растянул время и снова спросил. Она сказала, перестав визжать: Здорово! Лучше всего в жизни? - переспрашиваю. Просто здорово, - и смотрит огромными глазами, прямо.
   Когда мы только еще романтически встречались, я ее спросил, когда она сильнее всего радовалась, а она сказала: Не помню, давно очень. Значит не со мной. Вот и пошел у меня клин - сделать ей такое, чтобы она запомнила как единственное свое счастье. Так что, счастье искали мы.
  -- Ты еще прощения попроси..., - сгрубил я.
   Он засмеялся:
  -- Действительно, был такой порыв. Но удержался.
  -- Еще где вы летали и лазили?
  -- Да много, всего даже не упомню. Она бы, может, рассказала.
  -- Нашли счастье?
   Опять смеется:
  -- Тоже у нее надо спрашивать.
   Меня тогда раздражало сильно, что он легко говорит о ней, что смеется. Теперь я понимаю, что счастье нашли, но только для него. И до сих пор он счастлив, несмотря ни на что.
  
   Я отучился в школе, получил свою медаль. И музыкалку благополучно прошел. Оскорбленный отец держался молодцом. Со мной встречался раз в неделю, мать старался не ругать. Но был со мной суров. Даже прикасаться ко мне избегал.
   Мама перестала появляться совершенно. Последний раз ее помнил три или четыре месяца перед тем. К этому моменту умерла бабушка.
   Хоронил ее отец, потому что больше было некому. И со мной занимался, чтобы я в МИФИ поступил. А Ольга его меня обстирывала и кормила. Жить я стал с ними в доме, который еще Илья строил, на Ленинградке. О матери не разговаривали вообще. В милицию даже никто не заявлял. Приняли судьбу безропотно. И жили - больше полугода.
   А в один из вечеров, когда отец был весь в работе, даже, кажется, в командировке, а Ольга не упустила очередного случая переночевать у себя, к нашему дому подъехало такси. Выйдя на звонок и открыв окошечко в воротах, я увидел женщину, лет сорока.
  -- Здравствуйте, - сказала она, переступая под весенним дождем, - меня зовут Алена.
  -- Проходите, - непонятно почему я сразу открыл калитку и пропустил женщину во двор, а затем и в дом.
   При электрическом свете стало понятно, что ей, возможно и тридцать пять, но если бы не морщины на шее и мешки под глазами, нельзя дать больше 28-30. Она была с белыми, давно не крашеными волосами, чуть раскосые глаза внимательно и спокойно осматривали холл и кованную чугунную лестницу на второй этаж. А я играл дворянина конца 19 века:
  -- Я могу Вам чем-то помочь? Хотите коньяк?
  -- Вы, так сказать, конец моей ниточки. Вы Иван? Я нашла Ваш адрес в институте. Сейчас все вам объясню. Дело в том, что в Киеве, где я последнее время живу, на Майдане Незалежности стоит фотограф, который обслуживает туристов. У него на стендике висят образцы. А на одном из них человек, которого я когда-то знала и очень бы хотела разыскать, - по ее словам, поведению, по взглядам мимо меня или еще как-то я понял, что она вряд ли во мне видит человека. Скорее очередной факт в какой-то истории. Или событие на жизненном пути. Проходное.
  -- Но почему Вы пришли ко мне? - Я все еще был вежливым и спокойным хозяином усадьбы.
  -- Дайте минутку, заодно я и согреюсь. На улице прохладно, - Алена вдруг улыбнулась, - и давай свой коньяк.
   Я плеснул ей в фужер от души отцовского армянского Ани из бара. Она пока сняла полусапожки и положила под себя ногу. Продолжила только когда сделала большой глоток:
  -- Два месяца у меня ушло, чтобы узнать, что ни поездом ни самолетом, никак вообще легально этот человек границы не пересекал. А, забыла сказать - фотограф вспомнил, что этот человек приходил этим летом, в июне.
   Алена теперь смотрела на меня, как бы ожидая ответа, вроде: Да, этот человек заходил к нам вчера. Он живет неподалеку по такому-то адресу. Но я сказал:
  -- Внимательно Вас слушаю, - на этот раз в Вас я вложил обиду, что она меня теперь считает за мальчишку. Коим я и был тогда, впрочем.
  -- Да, продолжаю. Тогда я поняла, что действовала неверно. И пошла по гостиницам. А потом и по частникам. Вероятности удачи почти не было. Но... удача пришла, - перед этими словами она без всякой понятной причины запнулась, задумалась на миг. Потом сказала и снова замолкла. Чем я и воспользовался:
  -- Вы, извините, кто?
   Она посмотрела пристально и опять разулыбалась. Потом встала, подошла ко мне, сидящему, вплотную и спросила:
  -- Ты знаешь, где мне найти Илью?
  -- Какого? - спросил я, напуганный ее уверенностью. Действительно, я к тому времени уже позабыл взрослого парня, который был мне - ребенку - другом.
   Она вернулась на свое место и снова уселась.
  -- Я продолжу. На автобусной станции, на одной из окраин города одна старенькая бабушка отправила меня к воротиле, который курирует найм жилья на короткий срок в том районе. А он очень быстро вспомнил нужного человека и где тот проживал в течение всего-навсего трех дней.
   Куда делся Илья никто, конечно, не знал. Но приехать он мог только из Москвы. И вот я здесь. А, почему я пришла к тебе? Твоя мама была с Ильей в Киеве и жила с ним в одной квартире неподалеку от моей любимой во всем городе автостанции. И оставляла хозяину в залог свой документ - Илюша-то теперь и паспорт, наверное, пропил, - глаза женщины прищурились, я бы сказал, злорадно. - Найти твою маму в Москве оказалось делом еще пары месяцев. Не ее, конечно, - добавила она, увидев мою тревогу - ведь я сам потерял маму и, честно говоря, позабывал думать о ней. А тут - нашла, говорит... - Не ее, а только ее наследство. Симпатичное и вполне взрослое. Только мне Илья сейчас нужен очень. Так что, понял какого?
   Вообще-то я понял. Мама, Илья - все срослось, но как-то криво. Я спросил из любви к ясности:
  -- А как вы узнали, где искать в Киеве?
   Она будто озлилась и тряхнула головой:
  -- Интуиция у меня. Ответ я получу, хотя бы из простой вежливости с твоей стороны?
  -- А зачем вам мама?
  -- Мне не нужна она. Мне надо важное Илье сказать. Мы очень давно и близко знали друг друга.
  -- Я не видел маму уже много лет...
  -- Илья мне нужен! - Она сильно сердилась. Теперь я думаю, что не столько из-за отсутствия от меня информации, сколько из-за того, что я упорно поминал маму.
  -- И про Илью ничего совершенно не знаю - только еще больше времени.
   Женщина глотком допила коньяк, долго на меня посмотрела и сказала, что хочет уйти. Я ее выпустил. И ни отцу, ни Ольге про нее не сказал.
  
   А Илья появился только в конце небывало теплого в тот год ноября.
   Я не знаю точно, откуда, но отец знал о его отношениях с мамой. Когда Илья остановился перед калиткой, Отец долго стоял перед окном и смотрел на него сквозь жалюзи. А Илья тоже смотрел - на дом. Я стоял за спиной отца и молчал.
   А потом уже я смотрел в окно, как отец очень медленно шел к калитке, а потом, не открывая ее, говорил с Ильей. Тот повернулся и зашагал к дороге.
   Вечером я пошел в рощу, просто потому, что потянуло. Не раз с момента прихода странной женщины Алены мне вспоминались наши прогулки с Ильей, мое веселое и радостное детство. И вот я отправился посмотреть родину.
   На поляне, на совсем уже трухлявом пне ко мне сгорбленной спиной сидел Илья. Я подошел уже совсем близко, когда он меня почувствовал, встал и обернулся. Лицо его было покрыто пьяными морщинами, глаза совсем бледными.
  -- Я говорил с твоим отцом сегодня, - произнес он вместо приветствия. - Он сказал, тебе? - Я покачал головой, продолжая глядеть ему в глаза. - Я пришел, чтобы повидать тебя. И...
  -- Что? - спросил я, потому что он замолчал.
  -- Помнишь, когда ты был маленький, и мы играли с тобой в этой роще, ты рассказывал, что можешь понимать животных?
   Я тогда не помнил. А он сказал, что он помнит. И много еще всего. Смысл был такой, что он верит, будто я обладаю такой возможностью, и ему очень нужна моя помощь. Он был пьяный и уже далеко не первый день. Я оставил его на пне, обещав вернуться.
   Отцу я сказал, что уезжаю в город. Забрал Илью, который уже почти не стоял на ногах, и отвез в Москву, в квартиру своей умершей бабушки.
   Был уже второй час ночи, Илья тихонько спал на не разобранной постели, а я сидел на кухне и думал одну мысль - что мама умерла. Это Илья сказал в ответ на мой вопрос, приехала ли она с ним. Я был уверен, что это правда. Больше, кажется, ничего не говорил; а теперь сидел и смотрел в одну точку на столе. Но уловил за окном кроме дождя другое движение. Это был девятый этаж шестнадцатиэтажки, но я ни минуты не сомневался, что кто-то на водостоке. Когда мне удалось справиться с запорами и окно распахнулось, в комнату заскочила сиамская кошка. Вид у нее был весьма потрепанный, даже облезлый. Она мяукнула:
  -- Здравствуй. Теперь-то я застала Илью?
  -- Д-да...
  -- Не пугайся, милый мальчик, - продолжала мурлыкать кошка. - Он пьяный? Давай попробуем его разбудить! - И она рванула в комнату, оставляя мокрые следы. Я побежал за ней.
   В комнате она вскочила прямо на лицо спящему и рванула лапками по щекам. Илья моментально вскочил, с криком оторвал взбесившуюся тварь от своего лица и, игнорируя то, что она впивается когтями в руки, смотрел на нее мутным взглядом. Через пару секунд взгляд его прояснился, да и кошка уже просто висела, отвечая ему неморгающим взглядом. Илья очень аккуратно положил животное в кресло, а сам уселся обратно на диван. Только после он заметил меня и спросил, кивнув в сторону кресла:
  -- Ты понимаешь ее?
  -- Она говорила ублюдок, ублюдок, ублюдок, - ответил я, подразумевая рычанье кошки, когда она набросилась на спящего мужчину.
  -- Ублюдок, - мяукнула киска.
   Илья покивал головой. Ее он, во-видимому, не понимал, значит кивал мне.
  -- Ты меня понимаешь? - обратился он теперь к кошке.
  -- Да, ублюдок! - она мотнула головой. Илья посмотрел на меня, я перевел.
  -- Ты... Алена?
   Она засмеялась. Могут, могут кошки смеяться, не только в книжке. И ответила:
  -- Ну! Узнал! Зараза, алкоголик! Жену, - я перевел.
  -- Мы в разводе. Ты зачем здесь? - Илья говорил спокойно, а я, почему-то, спокойно все происходящее воспринимал.
  -- Тебя искала... и твою Шлюху!
  -- Ты же знаешь, что она умерла? - Илья проглотил Шлюху, а я тогда даже не понял, кого он имеет в виду.
  -- Наконец-то!
  -- Так не знаешь? И этот не знает? Или... зачем ему тебе рассказывать, лучше бы ты была злее - так лучше справишься. Только с чем? Сомневаюсь, что сама знаешь. Может хватит Ваньку валять?
  -- Отчего же, он такой милый мальчик! - мне было даже приятно.
  -- Ты можешь по-русски говорить?
   Не произошло никакой постепенной трансформации, мучительного вытягивания конечностей, как в фильмах - просто в кресле оказалась женщина-Алена, в застегнутом на все пуговицы сером осеннем пальто и грязных полусапожках.
  -- Зачем ты объявилась? - Илья очень спокойно отреагировал на превращение, я же был в шоке.
  -- Давай сначала я спрошу: почему из всех районов в Киеве ты поселился именно в НАШЕМ районе?
  -- Ты сильно изменилась с тех пор. Раньше было лучше.
   Она расхохоталась:
  -- Ты тоже изменился. И спился. Так ответь - это единственный мой вопрос, больше ничего не спрошу, обещаю. Ответь искренне, если осталась хоть капля достоинства в тебе!
  -- Ты не поймешь все равно. Просто мне было безразлично мое прошлое.
  -- И мое, - она отметила это как бы для себя, а уж потом обратилась к Илье. - Ты спрашивал, зачем я здесь? Я тебе скажу. Чтобы привести тебя к нему.
  -- А сам он почему не придет?
  -- Это не мое дело. Пойдем! - Алена встала и сделала шаг к Илье. До этого момента он выглядел спокойным, но все равно жалким, каким-то бомжеватым и явно в похмелье. Но в этот момент преобразился - встал и оказался как-то выше ростом, лицо будто исчезло, остались лишь глаза, от которых невозможно было оторвать взгляда. За спиной его плавно раскрывалась густая черная тень. Лампа под потолком по-прежнему светилась желтым светом, но будто этот свет что-то поглощало, и комната погрузилась в сумрак.
   Илья вскинул руку ладонью вперед, навстречу женщине. А она как-то покрутила плечом, медленно шагнула обратно и опустилась в кресло. Мгновенно в комнате восстановилась прежняя картина, Илья снова сел, только плечи были расправлены, да лицо у него стало будто выточенным их какого-то упрямого материала. Свежие борозды царапин посветлели, выглядели как старые шрамы.
   Я почувствовал, что мой рот раззявлен столь широко, что больно под скулами. С усилием его захлопнул.
   Похоже было, что Алена растеряла свою уверенность. Наверное, чтобы вновь обрести решимость, она вернулась к началу разговора, и очень зло:
  -- Ублюдок! Ты был с ней на нашей станции, гулял там. И к нашему дому возил?
  -- Уймись. Где он?
   Они будто совершенно не замечали моего присутствия - тут же рядом на стульчике. А мое изумление сменилось страхом перед их неясной силой, таинственной и уж наверняка опасной.
  -- Пойдем, узнаешь.
  -- Я не стану больше играть в его игры. У меня своя, хочет - раскинем карты.
  -- Вернее нальем стаканы? Тебя уже нет.
  -- Ты, конечно, не знаешь, только уже однажды он пытался меня убедить, будто я в его власти. Тогда он врал.
  -- А теперь ты обманываешь себя, - теперь Алена удобно развалилась в кресле, спрятав руки в карманах. Уголки ее губ чуть ухмылялись.
  -- Это жутко, что ты из ревности связалась с ним.
  -- А чем ты лучше него? Жутко, что я тебя от него спасла когда-то! Сломала свою жизнь и великую общечеловеческую идею - какой бы она не была. Но теперь я все исправлю.
  -- Знаешь, у меня тоже была идея. Не хочу даже думать, какая, но была. И я прожил миллион лет, чтобы понять - никакая идея не стоит одного слова: мне хорошо с тобой.
  -- Это три слова. Время тянешь?
  -- Четыре - не важно. Просто захотелось это сказать, чтобы заново пережить...
  -- Ублюдок! - выражение ее лица сильно переменилось, она бросилась на Илью и растворилась в одном шаге от него.
   Теперь передо мной сидел рано постаревший алкоголик с исцарапанным лицом, в грязной одежде. Он, наконец, посмотрел в мою сторону и сказал:
  -- Что скажешь?
  -- Что здесь произошло?
  -- Это очень долгая история. Есть правда короткий ее вариант. Алена - моя бывшая жена. Когда-то - бог знает как давно - мы жили с ней в Киеве, вернее в пригороде. Потом развелись, и я уехал. Или улетел - давно было, не помню, - в тот момент я не как надо понял это улетел. Но через несколько минут мне пришлось увидеть настоящий его смысл. А пока Илья продолжал:
  -- А теперь она нашла меня - по поручению... одного моего врага.
  -- Зачем?
  -- Не знаю точно. Или меня изменить, или убить. Я, правда, думал, что он сам давно умер. А сегодня понял - нет...
   Вновь с Ильей начало происходить странное: он посмотрел на меня очень пристально, но явно меня не видел. Думаю, он смотрел в свое прошлое, понимая при этом что-то очень важное. Лицо его вновь затвердело, а когда Илья наконец встал, за его спиной хлопком раскрылись два черных кожаных красивых крыла. Вместе со стулом я опрокинулся назад и ударился головой о стену.
   Когда выпутался из каких-то насыпавшихся на меня предметов, Илья уже стоял на балконе. Как мне тогда показалось, неуверенно, мелко - он взмахнул крыльями раз, другой. И вдруг резко сложил и бросился головой вниз. Я подбежал на балкон к перилам и свесился вниз, как раз, чтобы увидеть, как на уровне четвертого или пятого этажа Илья резко расправил крылья и в сумасшедшем выходе из пике, почти вертикально, против всех законов, которым меня учили, взмыл вверх. А высоко в ночном небе, но еще оставаясь в пределах хорошей видимости, он просто исчез - как раньше Алена.
   Я вернулся в квартиру, завалился на диван, где раньше лежал Илья, и сразу заснул.
   Уже через много времени я узнал, что же все таки происходило в квартире моей бабушки той пасмурной ночью. И разобрался в событиях, которые ей предшествовали и происходили в жизни Ильи, моей мамы, Алены и других... существ.
   Но до того времени я сперва превратился в восторженного поклонника потусторонних миров и обзавелся спесью Спасителя, а затем стал тем, чем остаюсь сейчас - сорокалетним стариком с трясущейся головой.
   Я проснулся примерно в одиннадцать часов следующего дня и будто чувствовал тяжелейшее похмелье. Ломило голову, было страшно оттого, что придется вспомнить в следующее мгновенье. Первая волна осознания последних событий была мешаниной тревоги и стыда за собственную слабость, незначительность. Помню, я застонал и несколько раз повторил в подушку нет. Второе чувство было чистым беспокойством - за Илью, который только появился, но стал мне вновь очень дорог - теперь смутно он казался моим шансом стать единственным и неповторимым (наверное, у многих романтических мальчишек студенческого возраста есть ощущение собственной но скрытой неповторимости). И я действительно волновался за него.
   Наконец пришла боль, которую в книжках называют тупой - я вспомнил, что мама умерла. Очень давно я смирился, что ее нет рядом со мной. А теперь было больно. Остальные ощущения почти стерлись. Я снова застонал.
   Не открывая глаз, я встал с постели, попытался нащупать ногой тапки, а тронул лишь шершавую, как оказалось, землю. Я был в каком-то другом месте - точно не в бабушкиной квартире и вообще, судя по всему, очень далеко от Москвы.
   Я любил одно кино - Кин-дза-дза. А герой Любшина - кажется, Владимир Иванович, Родной - заменял мне кумира. И я сказал себе: Солнце на западе... Значит Ашхабад - там! И зашагал. Никакого солнца не было вообще. Не было и других светил. Небо было серыми разводами, земля - черными, и будто покрытая многовековой пылью, мягкая и грязная. Воздух совершенно не колебался; впереди были горы, а еще ближе - скалы и камни. Я решил подняться на какое-то возвышение, чтобы осмотреться. Для начала я выбрал довольно высокий, но вполне приступный камень.
   Мой план провалился сразу - вмешалась судьба. Под камнем, уютно разлегшись, чуть побивая хвостом, расположилась сиамская кошка, которая при виде меня сказала: Привет.
   - Привет, Алена.
   - Какой сообразительный мальчик. Можно я без долгих вступлений? - на этот раз она не мяукала, а открывала ротик, а раздавались вполне человеческие слова. - Ты как здесь оказался? На сколько я понимаю, не Илья тебя сюда привел.
   - Не з... Нет.
   - Кто-то еще?
   - Мне трудно ответить на это. Думаю, пока вас... тебя послушаю.
   Странно было называть кошку на вы, поэтому я отбросил формальности.
   Признаюсь, мне было успокоительно встретить в этом пугающе пустом мире живое существо, не важно, что я знал, насколько злым оно может быть и предчувствовал исходящую от него угрозу.
   Кошка молчала. У животных - даже оборотней - нет человеческой мимики, но, наверное она думала. Возможно пыталась понять, как я тут очутился, а может, как поступить со мной. Тогда я осторожным тоном спросил:
   - Я так понял, Илья здесь?
   Она вскинула голову и, как показалось, заулыбалась:
   - Да, правда, довольно далеко... И оч-чень занят... Он горит.
   - Как? И давно? - Я думал, она зло шутит. Она действительно рассмеялась:
   - Ну, не пугайся. Он горит жаждой мести. Только пока толку от его усилий - тьфу. Мне, правда, тоже там делать нечего. Вот мне и поручили встретить того, кто пришел нас навестить. А это оказался ты...
   - Твой хозяин будет разочарован?
   - Скорее удивлен. А впрочем - это слово ему не подходит. Он всесилен и всезнающ. Думаю, ты прямо скоро ты сам сможешь убедиться... только позднее, - сейчас я уверен, что мысль о том, что ее хозяин не может сию минуту сам разобраться с незваным и негаданным (!) гостем доставляет ей беспокойство. Теперь я знаю больше об Алене и других участниках этой истории. Я знаю, что Алена всегда стремилась самостоятельно докапываться до сути событий, понимать причины и следствия. А в тот момент ей пришлось заставить себя по-прежнему верить, что хозяин всесильный, и закрывать глаза на то, что он просто не может высвободить частичку своих возможностей, чтобы разобраться с новым обстоятельством - со мной.
   А тогда я спросил:
   - И чем же он так сильно жутко занят?
   Вопрос разозлил кошку. Она дернулась ко мне, и я осознал, что не могу шевельнуть даже бровью. Почти сразу перед глазами оказалась черная пелена, и так же быстро ее сменил вид - но совершенно иной чем раньше. Дело было даже не в том, что я мог наблюдать несколько другой пейзаж - сама картинка была другой. Как если бы вы смотрели цветной стерео телевизор, который вдруг начал показывать картинку старого нецветного КВНа, да еще перестал слушаться пульта. Я смотрел на мир глазами кошки-Алены, которая для этого случая перенеслась на самый высокий пик ближнего горного массива. Внизу были горы. За ними к горизонту уходила однообразная равнина. А вот сама линия горизонта выглядела необычно для этого мира, сколько я его мог наблюдать. Она неритмично вспыхивала, будто далеко бушевала очень сильная гроза, от молний которой видны только отсветы.
   Скоро я снова очутился в себе.
   - Видел, чем он так занят, - усевшись спросила кошка.
   - Ритуальный танец у костра?
   - Илья скандалит, а тот, кого ты сам назвал хозяином, его воспитывает.
   - Дерутся. И давно?
   Этот вопрос так просто расстроил Алену. Значит, дерутся давно. Несмотря на испуг, я знал, что почувствую себя тем выше, и тем значительнее, чем ближе окажусь к эпицентру этой диковинной и, судя по всему, по-вселенски масштабной битвы непонятно кого непонятно с кем. По внезапному наитию я начал карабкаться вверх, перескакивать с камня на камень, пробираясь в сторону, где, как мне казалось, сверкали вспышки, которые я видел с горы. Раз я обернулся, чтобы увидеть, как Алена тоже двинулась вслед за мной, только много быстрее, едва касаясь поверхности, совершая скачки по воздуху на три-четыре метра. Когда я отвернулся, она уже перескакивала через мою голову. Вот уже ее хвост удалялся от моего носа, и тут меня засосало в воздушный поток, который устремился по следам кошки. А она скакала все скорее, и меня болтало над самыми камнями в полуметре от нее. Еще через несколько секунд я перестал различать мир вокруг - такой скорости мы достигли. Я понял лишь момент прыжка с высокой скалы вниз - раньше я катался в скоростном лифте и испытывал, как внутренние органы не спешат вслед за стартующей кабинкой или пытаются двигаться по инерции, когда лифт тормозит. Теперь - то же самое. И мы вновь неслись, теперь уже по пыльной долине к линии горизонта.
   Через некоторое время небо впереди стало мерцать оранжевым, желтым, белым.
   Вот уже стали видны источники этих отблесков - мгновенные частые вспышки - то высоко в воздухе, то у самой земли. В ушах раздавался не грохот, а сплошной гул - так часто впереди взрывалось и падало.
   Кошка все неслась вперед, будто бушующая впереди война не могла причинить нам вреда. Наверное так и было, потому что сверкало и взрывалось уже вокруг нас, когда мы застыли. Причем я ударился о землю, но сразу вскочил весь в саже. Огонь вокруг не был даже теплым. Звук не глушил. Хоть я и понимал, что сила этих взрывов может совершенно уничтожить любое, против чего направлена. Сверху почти над нами промелькнул черный силуэт - человек с изодранными в клочья крыльями, видимо, который уже раз воспарил в самую высь, чтобы снова упасть камнем вниз и, резко остановив движение, зажечь в разных сторонах десятки огненных огней.
   Странно, что мы с Аленой были живы в центре этой огненной игры, потому что земля кругом плавилась, камни крошились, мимо пролетали целые скалы, грохот падения которых таял в общем равномерном гуле.
   К нашим ногам/лапам сползался серый туман. Между камней, заползая в ямы, при этом, извергая из себя клубы, которые становились в небе оранжевыми вспышками, он постепенно концентрировался вокруг и начал подниматься, достигнув, наконец, моих коленей.
   В этот момент человек на черных крыльях оказался совсем рядом, дернул в мою сторону руками, и я сам не понял как очутился в своей постели.
  
   Был понедельник, я, весь переполненный чувствами после бессонной ночи поперся в институт. Конечно, никакие лекции в голову не лезли, карты с сокурсниками на галерке казались чем-то невообразимо суетным и мелким. Я открыл тетрадь по философии и написал несколько страниц сбивчивых мыслей, которые, как мне казалось, отражали мои чувства. Несколько лет назад я видел эту тетрадь и читал. Восторженность этого невнятного изложения меня неприятно поразила.
   Первая лекция касалась истории религии, вела ее женщина невнятного возраста с косынкой на шее. Глаза ее почти всегда смотрели в пол, лишь изредка пытливо оглядывали аудиторию или выступающего студента, а потом снова вниз. Наши немногочисленные девчонки ее жалели и надеялись, что она успела в своей жизни пережить хоть немножко не скучный романчик, и ей будет о чем вспомнить на одре.
   На кафедре философии ее держали из-за исполнительности и всесогласия - говорили, что она получает совершенно смешные деньги, при этом курьерит между зданиями, моет наш этаж и помогает библиотекарю.
   На семинарах, которые она проводила, не стихал постоянный гул, иногда по воздуху пролетали бумажки. Предмет был никому не нужный и все относились к этому с пониманием. Впрочем, мы, студенты, вели себя вполне уважительно, не хамили, не орали в голос и не позволяли себе безобразных шуток. Если приходили пьяными - то в меру.
   Следующей парой был как раз семинар на тему Современные трактовки значения ценностей христианства. При всей запутанности формулировки, ответы на поставленные в рамках темы вопросы содержались в единственном учебнике - сейчас и не вспомню, каком - и были еще за неделю распределены между студентами. Каждый помнил именно свой вопрос и был готов тянуть руку, как только наша Юлечка озвучивала его перед аудиторией.
   На этот раз я просто спал - молодой организм взял свое. И проснулся, когда сосед по задней парте, Юрка Лойкачев несколько раз ударил меня локтем в бок. Тогда же я услышал свою фамилию.
   Такие случаи уже были - неожиданно заболевал один из студентов, ответственный за какую-нибудь подтему, и Юлечка вызывала по списку. Валила народ. Потом пересказывала в довольно интересной форме и с собственными ремарками содержимое учебника, на том инцидент исчерпывался.
   В этот раз по списку попался я. Это был предпоследний вопрос темы - Крупнейшие секты современности и их трактовки христианских постулатов. Конечно, я поплыл, а, выгребая, понес про каких-то баптистов, которые построили церквушку в Кузьминках, напротив фитнес-клуба. Юлечка долго на меня посмотрела и перебила постепенно стихающее бормотание:
  -- Садитесь. Думаю, я сама смогу вас дополнить, - и она в нескольких словах прошлась по адвентистам, свидетелям и еще каким-то церквочкам, чуть прошлась по Белому братству восьмидесятых и даже упомянула сенриканцев, поправившись, впрочем, что это не имеет уже отношения к христианской традиции, но может служить хорошим продолжением иллюстративного материала к теме фанатизма и массового гипноза. Закончила же она какой-то сектой силомудрых, которые верили в Зло и борьбу с ним. Здесь она тоже оговорилась, что прямой связи с ценностями христианства нет, однако пример интересен тем, что отцы этой немногочисленной церкви хоть и строили веру на человеческом могуществе, не отрицали при этом силы и влияния абстрактного зла на развитие человечества. Как я тогда понял, по вере этих людей сторонниками учения постоянно, тысячелетиями велась война со Злом, принявшем совершенно реальное воплощение в каком-то транспортном канале, по которому переправлялись души в подобие Ада.
   Юлечка так увлеклась, что нарисовала на доске (в силу способностей) схему, символизирующую отношение силомудрых к миру. Схема содержала множество элементов, в том числе туда должен был вписаться традиционный глаз и языческий дракон. Когда рисование под бодрое гудение аудитории закончилось, завершилась и пара. Юлечка так увлеклась, что мы не успели разобрать тему до конца.
   От моего утреннего радостного возбуждения не осталось следа. Я был бессильной мошкой в середине урагана.
   Сразу после семинара я забил на физкультуру и английский и уехал домой, чтобы вернуться в прошлое. Как возбужден я не был, в метро, а потом в автобусе снова спал. А когда добрался до дома и поднялся в свою комнату, сердце сжалось. Через мгновенье я должен был восстановить в сознании звено, без которого с сердца не сходила необъяснимая тревога.
   В стенном шкафу я снял с верхней полки коробку, в которой были запакованы мои детские творения - рисунки, бумажные поделки и прочая ерунда. Там же в конверте лежал листок с рисунком татуировки, которую я еще ребенком однажды солнечным деньком срисовал с груди Ильи:

0x01 graphic

   Разглядывая картинку, я испытал сначала облегчение - несомненно, это было изображение силомудрых, о которых говорила Юлечка, - а потом разочарование, поскольку ожидал какого-то озарения, вспышки в мозгу, после которой все события высветятся отчетливо и в истинной сути.
   Я вспоминал ту расшифровку, которую давал Илья этой картинке, но не мог. Тогда я схватил листок и вскочил с намерением вернуться в институт, найти Юлечку и попросить ее объяснить значение символов: мне казалось, я тогда почувствую себя гораздо лучше. Только в этот момент хлопнула входная дверь внизу и я застыл, испугавшись новых мистических событий. В холле кто-то ходил. На одной из полок открытого еще стенного шкафа торчала из-под других коробка детского столярного набора. Пока я с шумом высвобождал оттуда тяжеленький молоточек, хождение внизу усилилось и вдруг прекратилось.
   Я выглянул на лестницу - никого. Аккуратно посмотрел через перила - в холле тоже пусто. Тогда я начал тихонько спускаться, сжимая молоточек обеими руками. Тишину разрядил почти истерический смех, и я уловил боковым зрением в зеркале над камином движение. В зеркале отражалась Ольга - моя почти мачеха - упавшая в кресло у лестницы. В руке у нее я разглядел газовый баллончик. На полу рядом валялись кочерга, в углу дивана - тяжелая керамическая статуэтка. Ольга, как и я, приготовилась отражать нападение неведомого.
   Я тоже расслабился и рассмеялся, осев на ступеньку.
  -- Ну, спускайся, сынок, - позвала Ольга, чуть отсмеявшись. - Будем обед соображать.
  -- А ты думала - воры?
  -- Да, напугалась. Отец говорил, тут какой-то забулдыга ошивается, который раньше в этом месте жил, что ли. Тебя не предупреждал?
  -- Нет.
  -- А мне строго наказал с ним не разговаривать и если только увижу - вызывать милицию.
  -- Ясно. Ты может одна с обедом? Мне еще в институт.
  -- Ну нет, тут бандиты кругом, а я одна на кухне - запахи издаю. Никуда не пущу. Марш в кухню - фартук на крючке.
   Я тогда понял, как рад жить не один, когда есть с кем поговорить и можно поверить иллюзию заботы - пусть даже о чужом человеке. Это делает собственные страхи и тревоги мелкими, неважными и вполне переносимыми.
  
   Когда на следующий день я искал Юлечку, мне сказали сначала просто, что ее нет, а потом, наконец, выяснилось, что она заболела или что-то в этом роде. Во всяком случае, ее долго не будет - она звонила и дала это понять (информацию мне предоставила Зинка - секретарша кафедры философии, завистливая тетка, видимо обиженная твердостью телефонного тона обычно тихой Юлечки; Зинка явно хотела обсудить хоть с кем-то бунт преподавательницы, но я сбежал).
   Несколько дней я жутко волновался за Илью и был в возбуждении, все еще под впечатлением от произошедшего со мной. Несколько раз я пытался попасть в этот странный серо-черный мир, концентрировал внимание; приехал в бабушкину квартиру, ложился на кровать и пытался воссоздать свое поведение непосредственно перед перемещением. Вставал и снова ложился. Вставал - ложился.
   Потом решился, разузнал на кафедре телефон Юлечки и позвонил ей:
  -- Здравствуйте. Это ваш студент, Иван...
  -- Да я узнала вас, слушаю, - она, казалось, хотела скорее добраться до причины моего звонка и скорее свернуть разговор.
  -- Юлия Григорьевна, я по поводу нашего последнего семинара... Вы рисовали на доске схему...
  -- Вы по поводу вашего неуд? Я думаю, что у вас будет возможность исправить.
  -- Нет, я о другом. Я...
  -- Я очень занята и не имею возможности говорить. Дождитесь, когда я вновь появлюсь на кафедре... А лучше обратитесь сразу на кафедру со своим вопросом. До свидания.
  -- Юлия Григорьевна, для меня это очень важно. Я видел эту схему раньше ...
  -- Мне некогда.
  -- ...в виде татуировки у одного приятеля...
   В трубке запищала короткими гудками станция. Юлечка никогда меня особенно не жаловала, думаю, считала болтуном без мысли в голове. А теперь вообще была не в себе и вряд ли как-то ко мне вообще относилась.
   Я был дома один, сидел и все еще смотрел на телефон. Мыслей, действительно не было никаких. Я, похоже, использовал все возможности узнать о том, что происходит в моей жизни.
   Когда я закурил, зазвонил телефон. Это было неожиданно, и я, сорвав трубку, ткнулся сигаретой в микрофон. Поэтому первым моим словом абоненту было:
  -- Тьфу... че-ерт!
  -- Чего ругаешься? - спросил по телефону Илья. Голос его был хоть и веселый, но слабый, будто человек был смертельно утомлен.
  -- Илья! - Заорал я. - Ты где?
  -- Метро Марьино, - он назвал адрес. Я знал немного этот район - там шестнадцатиэтажки, вроде бы. - Тебе добираться часа два. Плюс собраться. Жду тебя в шесть часов.
  -- Еду!
   Я оделся в пять минут и уже бежал к двери, как снова зазвонил телефонный аппарат.
  -- Да.
  -- Ваня, здравствуй.
  -- Здравствуй, это Алена, - ее я не узнал. Помолчал в трубку и, наконец, произнес довольно грубо: - Что вам надо?
  -- Хочу с тобой встретиться. Прямо сейчас.
  -- Я уезжаю.
  -- Ого. И далеко? Надолго?
  -- Для вас - навсегда.
  -- Как ты похож на Илюшу! Каким он был раньше... Ну все равно, до отъезда ты уделишь мне пару минут.
   Я разговаривал с аппарата, расположенного в холе, и мне через коридорчик была видна входная дверь, закрытая на замок и щеколду. Щеколда сама отодвинулась, замок щелкнул и дверь распахнулась. Вошла Алена в короткой пушистой шубе с мобильным телефоном. Я замер как был - с трубкой около уха. В ней снова раздался ее голос:
  -- Вот и я, - Алена убрала телефон в карман и быстро зашагала через хол. Через секунду она придавила пальцами рычаг моего аппарата. Телефон тут же снова зазвонил. Глядя на меня, Алена помедлила, а затем сказала: Скажи, что перезвонишь, и отпустила рычаг.
  -- Алена рядом? - это снова был Илья.
  -- Да-а...
  -- Передай ей трубку и, пока я буду с ней говорить, вали из дома. Встречаемся на Новокузнецкой в центре зала через час-полтора.
  -- Ну...
  -- Все! Дай ей трубку!
  -- Это вас, - протянул я Алене трубку. Она даже не подняла руки, долго на меня посмотрела. Я повторил: - это вас. Илья.
  -- Я знаю, - ответила женщина, еще чуть постояла, а потом взяла ледяными руками трубку, - привет, Илюша.
   Я сначала медленно, а потом бегом, переместился к двери и выскочил на улицу. Деньги были, и я поймал машину. В результате оказался на Новокузнецкой, когда Ильи еще не было. А минут через пятнадцать пришла Юлечка. Не здороваясь, она приказала:
  -- Идите за мной.
   Я пошел. Мы сели на электричку в сторону центра, проехали несколько станций, затем пересели на трамвай, еще шли потом минут десять. Снова спустились в метро и доехали по кольцу до Киевского вокзала. Наверное, мы путали следы, хоть Юлечка ни разу не обернулась, не разглядывала толпу и была, казалось, очень спокойна. Впрочем, она всегда выглядела спокойной, только раньше - смирной, покорной, а теперь - целеустремленной, занятой.
   Когда проходили через турникеты, Юлечка уверенно соврала: Четвертая форма и прошла мимо парня, проверяющего проездные документы. Я совершенно не ожидал, что Юлечка может вот так, и, молча, с широко раскрытыми глазами прошел за нею следом. Мы зашли во второй вагон, а через две станции к нам подсел Илья. Он тяжело опустился на лавку, откинул голову назад и закрыл глаза. Юлечка тревожно на него смотрела, но молчала. Я, не знал о чем, и все-таки спросил:
  -- Как дела?
  -- Нормально. Приедем - поговорим.
  -- Куда приедем?
  -- После, после...
   Илья то ли заснул, то ли отключился. Мы ехали в полном молчании больше трех часов, Юлечка смотрела в окно. Я чуть подремал, выходил курить. И много думал, что все это может означать. Я был тогда довольно свободно мыслящим парнем, подвергавшим сомнению все и вся. Но в этой электричке я полностью доверился Илье, пытаясь только в который раз понять смысл событий, их причинно-следственные связи.
   Мы приехали на конечную станцию, Юлечка нашла такси, а Илья назвал адрес: Переметкино. Пока мы проезжали по городу, я рассматривал неширокие улицы, потрепанные дома, магазинчики и торговые палатки.
   В конце концов, мы оказались в каком-то пригороде или окраинной части самого города, в небольшой промороженной квартирке со старой мебелью. Илья всю дорогу провел с закрытыми глазами. Расплачивалась за такси Юлечка.
   Уже в квартире Илья сказал:
  -- Юль, тут внизу магазин ночной. Купи поесть что-нибудь и водки.
   Она смотрела на него, будто хотела что-то сказать, возразить, но уже открывала руками сумочку, доставая кошелек, чтобы посчитать деньги. Я влез:
  -- Давайте я схожу.
  -- Сиди, - приказал Илья. Юлечка собралась и ушла. Илья завалился на диван. Я все еще терпел и ничего не спрашивал. Вернулась Юлечка. И тут же занялась готовкой, собрала на стол, разлила водку в три столовковских стакана и позвала есть. На меня она не смотрела.
   Мы переместились на кухню.
  -- Ну, выпьем, - распорядился Илья, поднимая свой стакан.
  -- Поешь сначала, - попросила Юлечка.
  -- После, - Илья уверенно опрокинул стакан, почти не поморщился и, не спеша, стал закусывать. Я тоже. Юлечка пить не стала. - Значит так, - начал, наконец, потеплевший Илья, - мы имеем двух людей и одного ожившего монстра, которые прячутся в захолустье от чудовища и его слуг. Какие мысли, люди?
  -- Прекратить пьянство, - это отозвалась Юлечка. И я одновременно с ней:
  -- А что вообще происходит?
  -- Я пойду спать, - сказала Юлечка и сразу ушла.
   Илья налил мне и себе - уже по полному стакану - не чокаясь, выпил, и ответил мне:
  -- Происходит? Да трудно сказать. Раз уж тебя в эту историю замешали - правда, еще не знаю, зачем, надо, наверное тебе ее рассказать. Это пара часов. Ты готов?
  -- Конечно!
  -- Ну, тогда почти сначала. Было время, когда..., - <и Илья завел рассказ, который не сильно отличался от того, что написано в Одной части, разве был короче и более, что ли, слюнявым. Я этот кусок отсюда выкидываю, - прим. Первого Читателя>.
  
   И вот Илья приступил к событиям, которые меня более всего волновали. Он рассказал про маму, но сбивчиво, уже не передавая мне информацию, а будто припоминая для себя особенно цепляющие сердце моменты. Кроме того, что уже приведено в этих записях, я понял лишь следующее.
   С того момента, как Илья совсем перестал быть человеком, и до второй встречи с мамой у нас на стройке прошло много времени. Илья сказал: Я искал ее по всему миру все эти годы. Только как-то это не вяжется с тем, что он рассказал чуть раньше. Скорее всего он и думать о ней забыл. Но когда встретил - вновь поменялся.
   Совместная... нет, не жизнь, наверное, лучше сказать время - совместное время Ильи и моей мамы тянулось для них гораздо дольше, чем это происходит в реальном мире. Возможно они прожили вместе несколько лет, возможно - веков. Время это было заполнено путешествиями в самые немыслимые места и вселенные. Не все было гладко - били ошибки Ильи и опасности, о которых он рассказывал мне на кухне, сидя с закрытыми глазами, и при этом морщился, как от чего-то неприятного. Он говорил о каком-то позорном бегстве от мелких обстоятельств, вызванном малодушием; и о том, как не понимал маму, утомил ее однажды до телесной, физической болезни, а в другой раз - до полного разрыва, который длился несколько обычных человеческих часов.
   Илья часто повторял, что они жили, это была настоящая жизнь и еще что-то в этом роде.
   А вот концовка его истории была рассказана вполне внятно. Все произошло быстро и совершенно неожиданно.
   Илья привел маму в черно-серый мир, как он сам его называл - в мир Исхода. Он показал ей, где раньше была лента, по которой летели гробы, где со скалы сыпались проводники.
   Мама и Илья бродили по земле и летали по небу, пытались найти останки дракона. Небо по желанию Ильи расцвечивалось разными цветами и показывало картинки давно прошедших событий, которые Илья дополнял собственными рассказами. А в один из моментов мама сказала:
   Я смертельно устала и хочу спать.
   Этого не может быть, - ответил Илья. - Здесь не надо есть или спать, здесь нет времени, нет усталости. Это такой мир.
   Я хочу спать, - повторила мама и легла прямо на землю. Глаза ее были наполовину закрыты, дыхание стало свистящим.
   Сейчас! - вскрикнул Илья, подхватил маму и бросился в небо. Он стремился вернуться в обычный мир, потому что этот вдруг перестал быть дружелюбным и понятным, перестал подчиняться воле сверхчеловека. Небо не пустило Илью. Оно давило, лететь было почти невозможно.
   Илья буквально свалился между горами. Он чувствовал, что тоже ужасно устал. Мама упала рядом и по-прежнему едва дышала. Илья мгновенье смотрел на нее, а потом, собрав силы, взлетел и понесся над землей, выискивая лазейку из мира Исхода. В поисках время уже не стояло - оно текло, и Илья был над ним уже не властен.
   До этого Илье не нужны были входы и выходы, он перемещался между мирами по своему желанию, когда и как хотел. Теперь же он в смутной надежде искал именно лазейку. И вот почувствовал, что она должны быть по правое крыло.
   Резко свернув, Илья увидел кривую яркую полосу, постепенно теряясь, пересекавшую небо. Не тратя времени на ее изучение, Илья бросился назад, безошибочно определил место, где оставил маму, и, не пытаясь даже замедлить движение, врезался в землю.
   Он не умер, хоть и испытал адскую боль. Он стал почти человеком в этом чужом мире. С трудом поднявшись, Илья доковылял до лежащей без сознания мамы и попытался взять ее на руки. Она оказалась слишком тяжела для него в эту минуту. Тогда Илья лег рядом, сзади, обнял маму, стал шептать ей на ухо нежные слова про милую мою девочку, единственную на свете, про то, как он ждал и искал ее многие тысячи лет, чтобы понять себя, чтобы измениться, не успев познать настоящего себя. При этом он ласково гладил одной рукой ее волосы, уши, щеки.
   Мама открыла глаза и улыбнулась. Бледная кожа на ее узком лице была натянута так, будто вот-вот порвется, под глазами черные круги, но улыбка была настолько же красивой, насколько измученным выглядело лицо. Она почти неслышно, одними губами произнесла что-то. Илья приподнялся, переспросил: Что? Что ты говоришь, милая?. Она повторила Люблю. Он стал будто еще и пьяный. Переполз и сел на корточки перед лежащей мамой. Она уже открыла глаза и смотрела на него, чуть улыбаясь. Илья улыбнулся в ответ и спросил:
   И как тебе быть женой монстра? Трудновато порой приходится?.
   Мама улыбнулась шире и прошептала уже громче:
   Очень пить хочется.
   Илья и сам чувствовал жажду и голод, будто не ел несколько дней. Он даже и не пытался припомнить, когда они занимались обычным человеческим моционом, принимали пищу. Но это совершенно никак ими не ощущалось. До сего момента...
   Я нашел выход отсюда. Но не могу тебя туда отнести, - сказал главное Илья.
   Так иди один и спаси нас, - отозвалась она очень спокойно.
   Я не знаю, как
   Ты найдешь, как, я знаю. И принесешь воды. Иди скорее, а то ведь я могу тебя не дождаться, если появится кто-то молодой и симпатичный, - и мама снова улыбнулась.
   Илья некоторое время молчал, но мысли не ловились, он не мог сообразить ничего кроме: Надо скорее выбираться, чтобы вернуться за ней!.
   Я вернусь за тобой! Как смогу скорее! - решился Илья.
   Хорошо. Мне сейчас приснился сон, что я иду по полю, вокруг туман и края не видно. У меня в руках корзинка, а в ней пучки травы. Корзинка уже полная, но я все время нагибаюсь и рву еще, связываю в пучки и кладу в корзинку. Трава не помещается, и пытаюсь уложить ее плотнее и опрокидываю корзину. Начинаю быстро-быстро собирать рассыпавшуюся траву и вдруг понимаю, что под поверхностью - болото, которое засасывает меня все глубже. Я даже не успеваю крикнуть и оказываюсь с головой в густой грязи. И нечем дышать.
   Обещай, что дождешься!
   Обещаю, возвращайся скорее.
   Илья склонился над мамой, поцеловал несколько раз ее лицо, поднялся, быстро взглянул последний раз на нее, и очень тяжело, покачиваясь, поднялся в воздух.
   Илья страшно спешил, разгонялся, как мог; наконец, снова нашел выход. Полоса стала заметно короче. Илья бросился прямо в нее и оказался летящим на огромной скорости над узкой рекой, каждую секунду рискуя врезаться в крутой берег.
   Он взлетел выше и развернулся в воздухе - никакого пути обратно не было. Илья попытался вернуться усилием воли, но встретил странный барьер уже в этом, родном мире.
  
   Несколько дней - точно неизвестно, сколько - Илья метался по Земле в поисках хоть какой-то возможности вернуться. Вся его сила и власть над обстоятельствами снова вернулись. Кроме одного свойства - странствовать между мирами.
   Сколько бесчисленных лет провел Илья за эти несколько дней в поисках обратного пути.
  
   Илья шел по улице какого-то городка в неизвестно какой стране. Смятение его было таково, что когда он взмахивал руками, тихие домики под красными крышами рассыпались по кирпичикам. Испуганные жители или сбежали, или притаились по подвалам и сараям. Городок за сотни лет полного покоя отвык от беды - в последний раз она приходила, наверное, вместе со средневековой чумой.
   И вдруг Илья понял, что снова абсолютно свободен. Он разорвал границы и начал быстрые круги по небу исхода, постепенно выделяя в сознании место, где оставил маму. Она и была там - лежала, как он ее оставил. Илья опустился в нескольких шагах и сначала побежал к маме, а потом медленно пошел. Когда совсем приблизился, уже еле двигался: мама не шелохнулась, глаза ее были закрыты, еще более худое чем раньше лицо - бледным и серьезным, ветер не шевелил ни один волос, она была мертвой от жажды и изнеможения.
   Илья опустился рядом, приподнял и положил голову мамы к себе на колени, склонился над ней и замер, целуя мертвые густые волосы. Опять прошло бесконечно много времени.
   Наконец Илья осторожно, чтобы не потревожить, устроил тело любимой женщины между камней, и пошел прочь. Очень скоро его поразили рыдания, зеленые слезы текли густо, Илья кричал, рычал и разбрасывал влагу с щек по сторонам. Он то вскидывал голову, то падал лицом в землю. Боль внутри свела его с ума, пробудила такую силу ненависти, которая лишает всех чувств.
   Илья оказался в мире людей, давил, крушил, калечил. Мгновенное просветление вызвала мечеть, которая оказалась прямо на пути Ильи. А ясность в чувствах снова вернула в боль, и Илья страшно закричал, перекрыв звуки пожаров, сирен, воплей ужаса. Голыми руками он, как когда-то расшвыривал завал взорванного дома своей семьи, раскидал древнюю постройку бога, вставшую на его пути. Наконец он прошел ее насквозь и шаги его сотрясли землю. Океан отозвался волной, которая полностью очистила от жизни острова.
   Юноша, оказавшийся с девушкой в тупике каменного забора, откуда одна дорога была навстречу Илье, закрыл собой спутницу и смотрел на взбесившегося нечеловека из-под бровей. Кроме прочего, Илья увидел в этих глазах упрямство, решимость. И тогда, было остановившись, он двинулся вперед и разломал забор телами. За забором была провинциальная Ирландия. Она тоже должна была умереть.
   Справа заплакала малюсенькая девочка, лет трех-четырех, вся грязненькая и напуганная. И горе ее было не меньшим, чем у Ильи. Тогда он сжал свои плечи, стал маленьким и слабым и свернул налево в паб.
   Забылся с первого же стакана, а очнулся под забором, избитый. Была холодная глубокая ночь без луны. Огни горели только над маленьким местным банчишкой, куда и отправился Илья, у которого появилась (и сразу благополучно исчезла) единственная мысль: чтобы не выкидывали из кабака, надо платить за выпивку.
   В последний раз перед запоем, из которого вышел тогда, в квартире моей бабушки, Илья стал сильным, выломал дыры в стенах и металлических дверях, набил мешок из своей драной майки фунтами и перелетел в Молдову, где сердитый и бодрящий дешевый суррогат.
   Как чудовищно было его бешенство, так же позорен был этот запой. Илья валялся по всем помойкам Кишинева и Тирасполя. Там же питался. Два раза оказывался в местных КПЗ, но один раз забыли запереть решетку, и он просто ушел, другой раз его, думали, уже прибили, и выкинули в Днестр. По нему Илья доплыл до очередной деревни, умолил старуху на ночлег. Она сердобольная налила ему стакан самогона, чтобы согрелся после ледяной воды, а Илья ночью забрал огромную бутыль и, прихлебывая, пошел до города.
   Нигде не замерз, не утонул, не был убит. Пересек, как я понял, две границы, перешел линию Приднестровского фронта, продал на обычном продуктовом рынке непонятно откуда взявшийся автомат за тысячу долларов, и тут мозг его частично прозрел.
   Больной, красный и горячий мозг Ильи родил цель: нужно во что бы то ни стало попасть в Париж. Именно оттуда он отправился с мамой в последнее путешествие. В одном из районов, в доме без водопровода им принадлежала романтическая мансарда, конечно же увитая плющом.
   Я был потом с Ильей в этой квартирке. Странно, но главное чувство, которое у меня возникло - неловкость за то, что не могу пережить хоть в маленькой степени эмоции, подобные чувствам, которые даже по прошествии такого количества лет испытывал Илья. Он уже через несколько секунд выбежал на улицу. Я нашел его сидящим на бордюре у сточной канавы, и он, как в той старой книге, весь внутри плакал. Хоть глаза его были сухими.
   Илья совершенно не экономил на дороге до Парижа. Когда он, не переставая пить, выбирался из аэропорта, у него оставалось долларов только-только добраться на такси до домика, где была их мансарда.
   В тот раз он даже не решился отворить входную дверь. У него не было и ключа, но это не была причина. На самом деле Илья вдруг узнал от своего мозга, что мама жива, сидит дома, учит со мной уроки и молчит с мужем.
   Мокрым автостопом - его собственное выражение, означающее, что был вечно пьяным, а потому не обращал внимания, сколько уже прошел пешком между редкими отзывчивыми водителями - Илья добрался через объединенную Европу до парома, на котором в багажнике какого-то седана прибыл в Питер. Там попал к таможенникам. Но им никак не светило возиться с ним, поэтому его перекинули в милицию. Те сразу посеяли заведенное было дело, по картотекам Илья не проходил, документов у него не было - его пнули на улицу. Вернее отвезли в психушку и оставили на несколько минут одного в вестибюле.
   Илья за прошедшие несколько дней успел протрезветь, а потому вообще ничего не соображал - разум отказывался работать без алкоголя, да и вообще отвык. Но сработал пресловутый автопилот, Илья пришел пешком на Московский вокзал и быстро убедил проводника вагона-ресторана довезти до Москвы. Однако, примерно в Балагом его выкинули, потому что не было денег, а выпил уже немало, да и за проезд нечем платить.
   В конце концов Илья все же очутился по Москвой, на Ленинградском шоссе, встретился у нашей калитки с моим отцом и потерял было найденный смысл жить - мамы тут не было.
  
   Светало. Стекла плохо отапливаемой, с щелями в оконных рамах квартиры покрылись изнутри ледяной корочкой.
   Пока Илья рассказывал, мы не пили, но теперь он взял бутылку и в последний раз наполнил стаканы. Я спросил:
   - А что произошло там... в мире Исхода? Ты ведь дрался там с... с Иринкой снова? Он вернулся?
   Илья улыбнулся:
   - Знаешь, я до сих пор не знаю, как назвать этого, который... ну которого ты Иринкой назвал. Но сразу понял, о ком ты. Смешно получилось - Иринка.
   - Так это снова он?
   - Ага, - Илья снова был серьезным, даже озабоченным. - Знаешь, пока мы в той хате, у тебя разговаривали с Аленой, я вдруг понял, что произошло там... с твоей мамой. И со мной. Это он нас убивал. Я ушел тогда. А когда Алена заставила меня полностью протрезветь - впервые за годы - я вдруг снова взбесился. Но уже было лекарство. Знаешь, как нож из раны выдернуть, кажется, будто легче тебе от этого будет.
   - Не знаю.
   - Я знаю. Так он меня тогда в спину ножом ударил, а я даже этого не понял. А с Аленой - осознал, что нож этот мое сердце убил, но до сих пор во мне торчит. И я знал, где и как смогу его вынуть, - Илья снова замолчал.
   - И-и... Чем закончилось?
   - Еще не закончилось, раз мы здесь сидим в кустах.
   - В засаде?
  -- В полной засаде.
   Я был молодой, а потому занудный. И я спросил:
  -- Может быть, тебе не стоит больше пить?
   Илья посмотрел на меня так, что я его на минуту возненавидел. И спросил:
  -- Зачем ты пришел к нам? Ты ведь уже знал, что тебя разыскивает Алена? Тебе нужна была моя помощь только в качестве переводчика?
  -- Кто говорил о помощи? - удивился Илья.
  -- Ты, там, в роще, говорил, что веришь, будто я понимаю язык животных, и тебе нужна помощь.
  -- Так и говорил? Ну прости, слаб был. Пьян.
  -- Как и теперь?
   Илья нахмурился и смотрел на меня из-под бровей. Наконец произнес:
  -- За все свои жизни я испытал многое. И все время убегал перед самым страшным. А потом вновь возрождался как бы с чистого листа. А теперь похоже зашел слишком далеко в раскрытии себя.
   Я никогда не был сильным. Поэтому и решил убежать. Сидя за очередной бутылкой, я пытался поймать за хвост мысль, которая все ускользала. И, наконец, осознал - это ты. Ты - мое продолжение. Новая жизнь. Не спрашивай, почему я так решил, - я действительно попытался перебить Илью и сделал соответствующий жест ладонью. - Возможно, это была лишь пьяное, ни на чем не основанное убеждение, только вряд ли. Скорее всего - интуиция, неосознанное знание. Ты близок мне по духу, обладаешь с детства удивительными способностями - да, думаю понимать животных не единственный твой дар. Об остальных ты еще, видимо, просто не знаешь.
  -- Постой, - наконец вклинился я, - ты хотел, как бы это... во мне возродиться, с нуля. Но теперь не получится - ведь ты мне все рассказал про себя, про твое предназначение...
  -- Я и сам не знаю своего предназначения. Плыву только вниз по реке. А то, что ты все знаешь - во-первых, ничего не означает: возможно, тебе предстоит еще пройти через свои события, чтобы действительно принять услышанное от меня. А во-вторых, и в главных, я теперь пытаюсь грести самостоятельно. Я не верну твою маму. Но вырву нож из моей спины. Скорее всего, для этого придется, наконец, пройти до конца и узнать себя. Бежать теперь я не намерен.
  -- Так зачем я здесь? - признаюсь, мне было обидно, что меня хотели использовать, будто я и не человек, и в то же время лестно, что во мне подозревают какие-то сверхъестественные способности.
  -- Ты мне дорог.
  -- И всего-то?
  -- И через тебя они наверняка попытаются на меня действовать. Поэтому мы пока здесь прячемся.
  -- И что дальше?
  -- Не знаю. Пока просто сплавляемся по течению.
  -- А зачем здесь Юлечка?
  -- Я просто почувствовал, что должен пойти к ней. Я уже почти умер там, в мире исхода, когда рубился с этим, чертом. Еле сбежал. Хотел к тебе, объявился в твоем институте и встретил ее. И как озарение - надо к ней.
  -- Погоди, а откуда ты узнал, где я учусь?
  -- Просто знал. Я тебя чувствую хорошо, это трудно объяснить, но часто я просто знаю, где ты и чем живешь. Не всегда.
  -- А почему именно Юлечка?
  -- Ты не понял, дубина? Это же с ней я встретился когда-то у сектантов. А теперь она меня как увидела, сразу узнала. Испугалась и, кажется, обрадовалась. Знаешь, чего понять не могу, так это того, что она у меня вообще ничего не спрашивает - мы столько лет не виделись, неужели ей не интересно, что со мной происходило?! Она же меня за демона почитала. Чуть не за самого сатану. А тут посмотрела, а видок у меня - жуть просто был, и сразу чай, домой к себе отвела...
  -- Сам ты дерево! Думаю, она в тебя втрескалась по уши еще тогда, - я сказал это просто, чтобы блеснуть. Но теперь понимаю, что попал тогда в точку.
   Илья, как мне той ночью показалось, даже не услышал моих слов. Но вернее всего он мгновенно убедил себя, что они несущественны. Он заговорил совсем о другом и как бы сам с собой:
  -- Я только не могу понять одного - и это сейчас мне думается самое важное. Зачем понадобилось снова втягивать меня в это. Я уже не мог помешать ровно ничему, был весь в отношениях с твоей мамой.
  -- Знаешь, она ведь была обычной женщиной... В смысле, человеком. Она однажды оставила бы тебя - ты, возможно стал бы опасен, когда она просто умерла бы...
   Видимо, Илья думал в тот момент с позиции чистой логики, не пытаясь припомнить какие-то факты недавнего прошлого. Упоминание о смерти мамы привело его вдруг в совершенно другое состояние. Рана, к которой он едва начинал привыкать, отозвалась острой болью в его сердце. Логика не имела теперь ровно никакого значения. Передо мной был безумец, с гримасой горя и ненависти на лице, с глядящими никуда глазами.
   Я понял, что вот-вот останусь на этой чужой кухне один и закричал визгливым голосом:
  -- Юлечка-а!
   Она почти тут же показалась в дверях кухни, кинулась к Илье, сильно прижимала его голову к своей груди и говорила непрерывно: Ну что же ты, не время же сейчас... милый, нету сил у нас... у тебя... ему только и надо, чтобы ты отыскался - и тогда все уже, - и еще в этом роде. Илья сначала несильно сопротивлялся, а потом совсем успокоился - так и стояли посреди рассыпанных крылами Ильи кастрюль и сковородок, а я не отрывал от них испуганного взгляда, сидя у холодильника на своей табуреточке.
  -- Послушай! - Алена подняла обеими руками голову Ильи, чтобы хоть и чуть снизу вверх, но прямо смотреть в его мутные глаза. - Ты не можешь... не должен уходить сейчас. Не знаю почему - но нельзя этого! - Илья все еще смотрел будто искал что-то не здесь, в этой маленькой кухне, а за много времен и километров отсюда. Он даже сделал легкие движения плечами, как бы высвобождаясь из объятий женщины. И тогда она сама уже прижалась щекой к его груди и произнесла тихонько: - Мне страшно. Если, что если ты уйдешь, мы все умрем.
   Илья высвободился, аккуратно усадил Юлечку на свое место напротив меня, но, похоже, все еще собирался нас покинуть, потому что медленно направился к двери и уже исчезал в коридоре.
  -- Очень пить хочется, - сказала вдруг мне Юлечка. Я даже не успел привстать, как увидел, что Илья снова с нами, совершенно ясным взглядом с чуть наклоненной головы смотрит на женщину. Через секунду он налил ей воды из пластиковой бутылки и ответил сразу на все, что Юлечка ему говорила:
  -- Мы должны быть здесь и вместе. Тут безопасно, и о нас никто пока не знает. Ты права, время побед еще не пришло.
  -- А придет? - встрял вдруг я совершенно, как сейчас понимаю, некстати.
  -- Иди спать, - твердо, но без злости отозвался Илья.
   Я чуть помолчал, ни на кого не глядя, и, чуть погодя, спросил:
  -- У меня еще один вопрос к тебе.
   Юлечка сидела опустив голову. Илья взглянул на нее, потом на меня, и с видом человека, решившего, что уж все - все равно, разрешил.
  -- Татуировка, которая у тебя... Ты мне уже говорил очень давно ее значение. Но я все позабыл - а меня мучает это. Повтори?
  -- Да, ерунда. Это какой-то символизм. Скорее это имеет значение к глупым обрядам дурацких сект, чем к здравому смыслу.
  -- Знаешь, то что происходит вокруг нас вообще ничего общего со здравым смыслом не имеет, по-моему.
   Илья улыбнулся и несколькими движениями разделся до пояса:
  -- Ну смотри, - при этом он сам пытался рассмотреть рисунок на своей груди, отчего подбородок его стал двойным, а голос зашамкал. - Внешняя окружность - символизирует наш мир, вселенную. У нее есть центр - вот он, похожий на солнце. Светила по краю окружности означают, что наш мир существует во времени (или в нем существует такое понятие - время, точнее не могу сказать), видишь, они как бы сменяют одно другое. Все в нашем мире стремится к центру, который символизирует Идею или Цель, или еще черт знает что такое. Короче к нему все стремится - видишь эти стрелочки? Но оно (это черт знает что, ну центр или Цель существования и всего вообще), недостижимо, как я понимаю - вот тут черная окружность, эту самую цель прикрывающая. А вот дальше интереснее. Дракон стремится от центра. И глаз смотрит как бы наружу. Это какие-то силы, а может и существа, которые существуют в нашем мире, но не подчиняются его законам.
   Круг нашего мира разорван в двух местах. Причем куда направлен дракон - это именно разрыв. А в другом месте внешняя окружность как бы раскрывается сама собой. Но об этом после.
   Видишь, где прочерчен, пусть неявно, дракон, рисунок нашего мира будто тоже рвется. Дракон - это сила, мощь; глаз - мудрость, даже нет, скорее способность видеть мир иначе, чем он, этот мир, навязывает нам. Имея то и другое можно отказаться от стремления к центру - каким бы манящим, справедливым и единственно верным он ни был. Все вместе, я думаю, это полная свобода - от любых обязательств, обстоятельств, влияний... - Илья чему-то задумался, и перестал сам разглядывать картинку. Потом вдруг продолжил, - Чушь это все. Когда я ее в детстве рисовал у меня в голове была смесь прочитанного чтива фентези и сумасшедших Фрейдов с Юнгами. Все есть только в нас - и обязательства, и влечение, и проблемы, и их решения. Потому и нет свободы.
  -- А может быть центр - это и есть свобода, к которой мы стремимся.
  -- Наверное, в каком-то роде и так. Только это та свобода, которая якобы возможна из вне, как бы без нас. Вернее даже без контрено меня. Или тебя. Или любого другого. Потому что нет никаких нас. А другая свобода - внутренняя. И потому найти ее в этом мире невозможно. И в любом другом. Но не стремиться к центру - шаг к ней. Как бы внутрь себя. Может и так. Да кто ж его знает!
  -- А где окружность раскрывается, сверху?
  -- А, это новый центр. Кстати, черный цвет тут - не оценочный. Просто дружок, который мне татуировку набивал, не имел другой туши. То есть краски не было. Вот так. А новый центр стремится, естественно, сменить старый собой. Он другой, но вряд ли кто-то может оценить, лучше - хуже. Мне он не важен - он тоже всего лишь центр, навязывающий себя. Вернее был не важен...
   Илья снова был мрачен и заметно напрягся.
  -- А какое дело может быть тому, что стремится стать центром до дракона и наоборот? - оказалось Юлечка уже не была безучастной к нашему разговору. Илья взглянул на нее удивленно и ответил вопросом:
  -- Кажется эти... силомудрые тоже знали эту картинку? Я что-то про это слышал еще в молодости. Думал, ты знаешь ее толкование и, возможно, еще побольше моего понимаешь, кому и до кого, а главное - почему, есть дело?
  -- Я знакома только с тем толкованием, которое давали на проповедях и обучающих курсах. Оно несколько иное и вообще, поврехностно. Суть в том, что это наша вселенная, это силы, которые стремятся разрушить ее изнутри, а это новые силы, ну что ли помощь извне. Ничего такого про внутренние проблемы или свободу нам не давали. Кстати, про тебя так и не разобрались тогда - ты помощь извне или разрушение.
  -- Это, я так понимаю, не вопрос?
  -- Не вопрос. Я теперь уверена. И знаю, почему ты мешаешь тому, что назвал новым центром.
  -- Интересно.
  -- Другие вселенные, миры - иллюзия. Та замена центру, которую ты создал, чтобы к нему не стремиться. Кроме нашего существует только мир внутри себя (если хочешь - тебя), который, правда, только и существует-то наверное потому, что существуют внешние раздражители. Дракон чувствует все иначе и сильнее, чем население нашей вселенной. Он живет в себе, своими страстями. Ими и сгорает. А когда их нет он перестает быть драконом. Кстати знаешь, в какой-то священной книге силомудрых, которую каждый должен был обязательно купить за какие-то рубли, была одна метафора - сейчас кстати очень вспомнилась, - Юлечка вела себя как на лекции, только уверенней - увлеченно и с сознанием правоты. - Так вот, примерно: первое, что дракон делает, познавая себя - подчиняет себе дракона. Не помню, как ее толковали наши теологи (наверное, в духе восточной философии), но смысл ее, мне кажется, в другом. Подчинить дракона значит найти его в себе и не сгореть в первые секунды - ну или другие кусочки времени, не важно; зажить в полную силу, но не погибнуть и не убежать.
   И, представляется очевидным, что дракон, несущийся без дороги внутри себя, оставляет снаружи разруху в душах и государствах. Созидая свою суть, он уничтожает то, что снаружи. Кстати, я решусь предположить, что глаз не имеет отношения к слепому в своих метаниях дракону. Он символизирует иной, но и не драконий, взгляд на мир. Эти стихии (если хотите) близки по своему стремлению от центра, но совершенно различны по сути. Но это - в качестве небольшого отступления.
   Так вот, разрушительная сила дракона не только способна уничтожить многое, что существует в нашей вселенной, но и может случайно привести дракона к центру. Так он сам станет Целью, Истиной и чем еще ты говорил? В той же, или другой святой книге этих хаббардов было сказано, что конец пути дракона - властвовать миром. Хоть не это цель, которую он видит. И еще написано, что дракон сам не хочет, но не может иначе, потому что все пути сходятся в центре. А дальше, что Мудрость (то есть то, что по мнению силомудрых символизирует глаз) не дает дракону попасть в центр. Ну и глаз там рассматривается, как око нового центра, помощи, которая идет извне.
  -- По-моему, сложновато для рассветной беседы, - перебил, воспользовавшись паузой, Илья. - Яснее не становится, да и не имеет значения. Важно то, что происходит сейчас. А сейчас мы должны выжидать момент, набираться сил и... отсыпаться, - он широко зевнул и всем телом потянулся к потолку.
  -- Типичный дракон! - засмеялась сперва Юлечка, только вдруг внимательно и серьезно посмотрела на Илью. Он встретил ее взгляд и предложил:
  -- Ну, продолжи.
  -- Знаешь, - Юлечка похоже совсем забыла, что тут сижу еще и я, - знаешь, я ведь однажды думала, что это я - твой глаз..., - мы молчали. И дальше: - и только сейчас почувствовала, что твоя мудрость уже не с тобой - навсегда. Ты ее потерял... И это была не я.
  -- Я потерял ее дважды за эту жизнь, - и опять неожиданно Илья засмеялся и продолжил уже совсем в другом тоне: - Но прежде чем стать Истиной и Целью должен хорошенько выспаться! Приятных сновидений!
   Илья ушел в комнату, вслед за ним поплелся и я, упал куда-то и сразу заснул.
  
   Я проснулся уже после обеда. От холода. С кухни пахло жареными яйцами, Илья спал рядом со мной на разложенном диване. Я аккуратно, чтобы его не потревожить, перебрался на пол и отправился на кухню.
   Следы вчерашнего беспорядка были совершенно устранены, Юлечка стояла в фартуке у плиты и сыпала нарезанные помидоры в сковородку. Мне она пожелала доброго утра.
   Говорить было как-то не о чем. Мы молча поели, и уже тогда она сказала:
  -- Зима только началась, а все утро мартовские коты под окнами орали.
  -- Коты?
  -- Ну да. Мне сначала показалось, будто ребенок надрывается. Прислушалась - коты.
  -- А-а... Вы их не видели?
  -- Нет конечно.
   Новость показалась мне сначала важной, но не настолько, чтобы я дождался с ней пробуждения Ильи. А оно состоялось еще часа через два, когда мы с Юлечкой, снова почти не разговаривая, смотрели телевизор. По местному каналу шли программы городка. После коротеньких новостей началась передача Поздравляем Вас! Ведущая неестественно улыбалась без перерыва. Читала глупые стихи, а потом показывали музыкальный клип, в который вставляли фотографии именинников в самых нелепых ситуациях. Как правило, получалось, что фото появлялось на словах песни типа: Я с тобой не сойдусь, я с тобой разведусь.
  -- Ничего не меняется. Даже тетка та же, - Илья, оказалось, стоял уже за моей спиной, как был, с голым торсом, сонный, волосы во все стороны, и смотрел на экран. - Я эту передачу много лет назад смотрел. Вот это консерватизм. И где ты, мое детство...
  -- Пойдем, я тебе поесть соберу, - поднялась Юлечка.
  -- Спасибо, не хочется пока. Сигареты есть?
   Я покачал головой и предложил сходить.
  -- Лучше я, - вмешалась Юлечка. В результате Илья отправился сам.
   Прошло всего минут пять, как в дверь позвонили. Разве Илья ушел без ключей? Юлечка осторожно подобралась к двери и спросила, кто там. Никто не отзывался. Звонок не повторился. Мы на цыпочках вернулись в комнату, откуда вдруг потянуло холодным сквозняком. Балконная дверь была распахнута, ее запор валялся на ковре, с улицы наметало снег. Никакого шума мы не слышали, но дверь взломана.
   На диване, где спали раньше мы с Ильей, сидела мокрая сиамская кошка.
  -- Здра-асте, - мяукнула она.
   Я посмотрел на Юлечку, она выглядела растерянной, впрочем, не испуганной. Кошку она не понимала, поэтому ждала, что должно произойти что-то еще. Стало тихо-тихо. Перестали развеваться шторы, не слышно было тиканья настенных часов. Я посмотрел на них. Кошка снова подала голос:
  -- Не идут. Как я понимаю, Илюша должен скоро вернуться и я попросила время не торопиться.
  -- Она говорит? - довольно спокойно спросила Юлечка.
  -- Ага, - отозвался я.
  -- Говорю, да не с тобой, - тоже отреагировала кошка. - Ванечка, с тобой хотят встретиться, пойдем-ка со мной, - она поднялась на задние лапки, передними несколько раз дернула в воздухе, я оторвался от пола, и мы с кошкой уже летели в каком-то сверкающем тумане. Я мог двигаться, но никак не мог влиять на полет моего тела к неизвестной цели. Рядом двигалась кошка, перебирая лапками.
   И уже очень скоро мы стояли в знакомом мне мире исхода, посредине равнины, на которой не было никакого укрытия. Черное небо у горизонта заметно меняло цвет, становясь почти желтым. Кошка вышла вперед, повернулась ко мне и уселась на землю:
  -- Садись.
   Я огляделся вокруг себя и, наконец, уселся прямо на землю.
  -- С кем я должен встретиться?
  -- Уже состоялось близкое знакомство, только что. Теперь я буду говорить с тобой от имени высших сил. Ты сам не можешь их видеть. Но они тебе откроют ту часть правды, которую ты не знаешь до сих пор. Илья уже никогда не сможет стать Властителем. Чем дальше, тем он слабее. Его сила уменьшается, потому что он потерял окончательно ту свою грань, которая направляла его стремления. Его внутренний глаз исчез.
  -- И... а я...? Я должен занять его место?
  -- Ну что ты, глупенький. У тебя свое место. О нем то и должно сейчас говорить. Я сказала про Илью, чтобы ты лучше понимал настоящее положение вещей.
  -- Тогда еще парочку разъяснений можно?
  -- Конечно.
  -- Вы... были же с Ильей? Как случилось, что теперь...?
  -- Мы все ошибаемся, иначе и нет движения, развития. Однажды, давно, Илья подарил мне большой букет полевых цветов. Стоя на коленях. Тогда я окончательно ошиблась, решив, что стала его королевой; что для меня в нем открылось внутреннее зрение.
   И вот, через много лет, пришла истина, и в моей жизни появилась цель. Я тогда тоже еще не знала, кто занял мое место в душе Илюши. То есть именно тогда я узнала, что меня никогда не было в нем, а только с ним я была. Не подумай, это далеко от того, что называют ревностью.
   Я усмехнулся, подумав, что нет популярней в народе лжи, чем самому себе. Она не могла не понять моих мыслей:
  -- Не смей меня изучать! Ты не в состоянии понять. Просто слушай и внимай. Илья все время разрушал то, что создавалось здесь, в нашем мире. И к счастью, я оказалась не с ним. Моя цель - восстановить покой, равновесие, для дальнейшего развития нашего мира.
  -- По накатанной колее?
  -- В смысле? - кошка явно сбилась и не поняла. Я пояснил:
  -- Ну, как встарь - все живое стремится к центру и так век за веком...
  -- Век за веком по восходящей спирали! Именно так.
  -- Ну, с вами понятно. А моя какая роль?
  -- Наш мир уже стабилен. Возмущения от Ильи незначительны. Однако всегда было так: существуют силы, не такие часто мощные, как в прошлом, скажем, цикле, но мешающие движению вперед. Чтобы развитие продолжалось, нужно беречь наш мир от всего, что подрывает основы. Потому что они разумны и ведут в будущее, в бесконечность. Позволяют постоянно совершенствоваться. Это высшая мудрость...
  -- Как-то просто все выходит - мир, надо его беречь. Цель у всех вроде одна...
  -- Не просто. Ты это поймешь, возможно, через много лет. И цель у каждого живущего своя - существующая только в нем и нигде снаружи. Общее - движение к цели.
  -- Ладно. Но как же вы мне пытаетесь привить мою цель извне? Навязать даже?
  -- Глупенький. Я тебе помогаю ее понять, но она уже в тебе. И чтобы стало понятнее - вот, - она указала на желтоватый горизонт, от которого отделилась и стремительно увеличивалась темная точка.
   Мы оба смотрели на точку. Скоро стали различимы распахнутые крылья.
  -- Илья! - прошептал я. Кошка рассмеялась, меня расслышав.
   Еще через некоторое время я разглядел вытянутое сверкающее тело, а потом над нами пронесся и зашел на большой небесный круг красивый чешуйчатый дракон. Четыре его лапы были прижаты к телу, крыльями он почти не взмахивал, зато длинный рассеченный на конце надвое хвост выписывал восьмерки.
  -- Попробуй с ним познакомиться - от этого зависит твоя судьба, - совсем непонятно сказала кошка.
   Я почувствовал, что тело медленно приподнимается над землей. И постепенно оказался висящем высоко в воздухе в самом центре кругов, которые продолжал совершать дракон. Они все сужались, пока расстояние до меня не сократилось настолько, что я закружился вслед воздушным потокам, разбуженным телом чудовища.
   Неожиданно дракон извернулся в воздухе и метнулся прямо ко мне. Удар крупной головы пришелся в грудь, я не почувствовал боли, но услыхал хруст ломающихся во мне костей.
   Земля стремительно приближалась, и я бы непременно разбился, но от горизонта желтый луч мягко коснулся меня, закрутил и увел опять вверх. По странному порыву я сгреб обеими руками струящийся вокруг меня свет и толкнул в снова приближающуюся драконью морду. Свист воздуха перекрыл новый звук - визг чудовища. Дракон свернулся в кольца, резко распрямился, чтобы лететь уже от меня, но, снова совершенно неожиданно, зашел снизу и ударил меня, ломая ноги.
   Меня подбросило еще выше, я совершенно потерялся. А вскоре я ощутил удар всем телом обо что-то твердое. Последнее, что я увидел перед падением на землю - новый длинный луч от горизонта, ударивший дракона.
   Странно, но я поднялся, будто кости не превращались только что в порошок. На не слишком большом расстоянии от места моего падения крутился на земле дракон. Прискакала кошка:
  -- Он умирает. Ты справился!
  -- Я? Кажется, я проигрался в дым?
  -- Посмотри - он повержен!
  -- Это не я. Это какой-то лазер... не знаю, но не я!
  -- Стой! - я начал движение в сторону агонизирующего чудовища, и кошка немедленно выскочила, преграждая мне путь.
   Как бы вы не любили человечество, вокруг вас полно его представителей, которых вы не прочь взять за шкирку и спустить с лестницы. Несмотря на любовь к этим древним животным, я взял кошку-Алену пониже головы и отбросил далеко в сторону. Потом продолжил свой путь, сам, правда, не осознавая зачем.
   Дракон не видел меня, пластины на его голове были поломаны и сдвинуты, совершенно закрывая глаза. Но он перестал вертеться и замер, меня услышав или почувствовав. Когда я был совсем близко, ко мне слабо метнулся хвост чудовища и стукнул по ногам, видно, чтобы сбить на землю. Я без труда устоял и подошел ближе. Дракон совсем затих. Я погладил его переливающееся бедро и пошел было к голове, когда дракон снова зашевелился и как был, на боку, пополз в сторону. Я не стал его сопровождать, повернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении. Тут же наткнулся на кошку, которая прямо передо мной выгнула спину и зашипела:
  -- Что ты, черт возьми, делаешь!
  -- Знакомлюсь со своим драконом. А потом собираюсь домой.
   Она усмехнулась в ответ. Подразумевалось, что с возвращением будет непросто. Но как раз в этот момент какие-то клешни схватили меня за бока и вытянули в квартирку маленького городка, куда мы с Ильей и Юлечкой приехали только вчера.
  
   Илья все еще крепко сжимал меня руками, и я попросил:
  -- Пусти, больно.
  -- Что там произошло? - крикнул Илья, по-прежнему держа меня за плечи.
  -- Я знакомился со своим драконом, - произнес я устало, потому что чувствовал себя разбитым.
   Илья некоторое время пристально в меня вглядывался, потом что-то себе понял и отпустил.
  -- Отсюда уходим прямо сейчас. У меня нет сил противиться им.
  -- Алена сказала, что дальше их будет еще меньше.
  -- Сил? Ничего, она часто ошибается...
  -- Когда это?
  -- В любом случае, надо уходить.
  -- И куда мы теперь? - спросила Юлечка. Она опять выглядела спокойной. Будто эти дни не происходило ровно ничего необычного.
  -- Отсюда.
   Сборов не было никаких, просто мы вышли и захлопнули за собой дверь. И тут произошла очередная бессмысленная случайность. Щелкнул замок в соседской квартире, через приоткрытую металлическую дверь послышались женские крики: Только попробуй, пьяная скотина!; волосатая рука высунулась на площадку и швырнула на площадку взлохмаченного персидского кота, и дверь захлопнулась. Кот тряхнул телом и мяукнул:
  -- Мерзавец! - тут он увидел нас, прижался животом к полу и приготовился драпать. Но Илья быстро нагнулся, подхватил животное, приподнял и держал на некотором расстоянии от своего лица.
  -- Да ты, парень, небось, знак судьбы!
  -- Пусти, гад, - впрочем, весьма вяло дернулся кот.
  -- Он говорит, пусти, - перевел я.
  -- Зачем, тебя же, похоже, выставили из дома конкуренты. Пойдем-ка с нами, - и Илья запихал кота в свою холщовую сумку. Кот тут же высунул голову, но полностью выбраться не пытался. Мы отправились на вокзал.
   В дороге кот вел себя тихо, много спал. И лишь когда мы уже тряслись в дизеле, который неспешно следовал на юго-восток, перс вылез и решил прогуляться по фанерной лавке. И тут же откуда ни возьмись прибежала маленькая светло-коричневая шавка. Ее захлебывающегося тявканья я совсем не понимал, но кот преспокойно улегся и с высоты сиденья отвечал:
  -- Дура ты, и слов других не знаешь.
   А потом:
  -- Ты этого и не видела никогда, и не светит тебе. Я? И не такого повидал. Не для твоей узколобой головки. Ты' мужчина? А мне плевать. В Испании был когда-нибудь? Во-во, дальше своей Замухрановки никуда не смотрел. А у нас там такие дела!
   К удивлению всей нашей компании собачка умолкла, уселась на пол и, наклонив голову, некоторое время неотрывно смотрела на котика. А потом развернулась и, сохраняя остатки достоинства, под лавками убежала к хозяевам. За то с другой стороны вагона, уже по верхам сидений, прискакала полосатая киска, которая осмотрела нас, а затем уселась на свободное место рядом с персом. А тот мечтательно воздел глаза к потолку, отчего вид его сделался совершенно философским, и монотонно мурлыкал.
   Какая-то старушка кричала на весь вагон кис-кис-кис, куда ж ты, беспутная..., но я махнул Илье нетерпеливо рукой, и он пошел и успокоил бабушку, мол кошка с нами, мол у нас тоже котик, и она совершенно не мешает. Ему пришлось также усесться рядом с хозяйкой кошки и выслушать много интересного о ее разнообразной жизни, пока я подслушивал, как наш котик охмуряет полосатую поклонницу.
   Рассказ его был не длинным, но содержательным. Получалось, что (как он слышал на выставке от испанского гладкошерстного голубого кота, сидевшего в соседней клетке - тоже с неплохой, между прочим, родословной) в Каталонии случилось значительное событие. Местные коты чуть ли не годами выхаживали некоего кошачьего червя. Тот совсем было расчленился, пока катился по горам Андорского княжества, сметая горнолыжников лавинами. Сами жили впроголодь, чтобы этому божеству скорее восстать. Крысиной почтой собирали и доставляли со всего мира информацию: где разгул заразы, бесчинства всякие.
   Отлеживался червь будто бы под землей, а лечили его травами да цветами с одной долины между горами. В той долине кошкам раздолье, а люди не живут - слишком почва болотиста. Траву искали какую-то особенную, точнее я так и не понял.
   А однажды получили задание - разыскать и доставить из далекой земли сиамскую кошку. Хозяева одного беспородного, но любимого всеми женщинами, кота были командированы в далекую Украину на несколько месяцев. Там этот Казанова вышел на искомый объект, но потерпел полное фиаско. Впрочем, обманом удалось накормить кошку сушеным грибом с Той Самой Долины и в состоянии временной смерти уложил в хозяйский чемодан.
   Уже в Каталонии возмущенный и расстроенный скандалом с женой хозяин выкинул труп на помойку, откуда тот и был доставлен в подземное жилище червя.
   Тогда же я узнал, что кошки целуются. Во всяком случае, перс так и сказал: червь поцелуем пробудил мертвую. И что этот кошачий бог имел с ней многодневный разговор, во время которого по всему миру погибло от голода, холода и насилия более половины всех кошек. Страх и преклонение перед божеством среди кошачьих достигло апогея. Кто не знал о нем, уверовали, чтобы не быть одинокими и беззаступными.
   Когда червь наконец появился на поверхности, он выглядел как сгусток тумана, формой напоминающий животное. На барселонской свалке он провозгласил начало новой эры, объявил, что всем кошкам и котам будет дарована новая жизнь в человеческом обличии (на что почти все повелись, хоть раньше даже желаний таких никогда в кошачем народе не возникало). А также Туман произвел чудо, на глазах и тысяч кошек превратив сиамскую гостью в женщину.
   Новости были распространены по миру крысиной почтой. А для донесения в массы деталей нового учения (в чем оно состоит, похоже, рассказчик и сам плохо представлял) лучших из лучших определили на ближайшие всемирные выставки кошек. Некоторым постановили занять ключевые посты на телевидении разных стран в виде рекламных моделей. Им суждено было стать идолами домашних кошек, также проповедующими веру - с экранов.
   После этого грандиозного саммита кошка-женщина отправилась в аэропорт, а бог растворился прямо перед изумленной публикой.
   В рассказе перса, несомненно, много преувеличений. Но сами по себе факты были явно важными. Мы, невзирая на сопротивление, вернули кошку хозяйке, запихали перса обратно в сумку (причем он жутко кусался, отстаивая свободу), так что осталась лишь голова, и я рассказал испанскую историю.
   Илья выглядел так, будто решился на убийство. Губы его стали тонкими, мышцы вокруг глаз напряглись. Юлечка смотрела на него с тревогой, я просто ждал.
   В этот момент, я думаю, я его понял. Понял этого человека. Почему именно тогда? Просто моя память накопила многое об Илье - со дня нашей первой встречи; а его это выражение лица как бы дало последний штрих, и из подсознания явилась законченная картина. Потрет человека крупными мазками; человека ровно настолько умного, чтобы не быть сильным, но постоянно стремящегося таким стать вопреки своему внутреннему миру. Он до сих пор стремился стать ниже себя, чтобы быть уверенным. Хотел безрассудных, порывистых, но в то же время сознательных, своих поступков.
   Вся его суть заполнена мудростью, главное утверждение которой - к жизни надо относиться бережно, аккуратно. Бесполезно бежать, чтобы успеть. Нельзя говорить нет или да, можно только возможно или вряд ли. Нет одной правды, есть события; поступки никто не совершает - в них случайно вляпываются. Он лучше других понимал, что движет людьми. Потому знал почти все точки зрения на предмет или событие. А выбрать одну из них, правильную - не мог, не распространялась его мудрость на истину. Да, может, и нет ее.
   Но он всегда старался убить в себе и эту простую мудрость, хоть получалось только на время позабыть. Он выбирал решение, не правильное, а собственное. Этот человек бросался из стороны в сторону в поисках чего-то. Он настолько преуспел в умении пытаться, что узнал свой путь: найти именно свое, но не просто отыскать, а в нем раствориться. Он почти нашел свое вечное, а не мгновенное, счастье, но проиграл. Много раз он считал, что находится у цели, много раз решался, думая, что убежать, нарушить свои обязательства и долг - это тоже сильный поступок. И, наконец, возжелал главного - сделать себя абсолютно несчастным, и этим изменить что-то вокруг, что не меняется никогда. Пропустить такую судьбу сквозь себя и стать через это единственным, другим, гармоничным, совершенным.
   Много настоящего горя не привело его к цели, теперь ему нужно было нечто, что дополнит горе до этого немыслимого несчастья. Самый крайний эгоцентризм стал его двигателем: он не видел мира, готов был на любые жертвы, не допуская даже, что это чьи-то жертвы.
   Илья сам говорил и не раз, что слаб. И действительно, он был слабым, хоть и действовал порой сильно. Но всегда знал (или чувствовал, ощущал), что это не его, что у него есть понимание, а значит нельзя быть безумным. И безумным становился, чтобы себя изменить.
   Мысли мои крутятся, я понимаю, что не написал сейчас чего-то главного об Илье, что можно выразить всего несколькими словами, что я так ясно понял тогда, в дизель-поезде. С другой стороны, я написал в этой истории достаточно, чтобы мои сбивчивые мысли выглядели сколько-нибудь понятными...
  
   Юлечка вдруг сказала:
  -- Они ни в чем не виноваты. Это их жизнь и судьба.
  -- Кто? - вернулся к нам Илья.
  -- Никто. Все. Люди, кошки...
  -- Мне это все равно.
  -- Да. Поэтому ты нас не бросишь сейчас, и мы доедем все вместе, втроем. Да?
  -- Да. И мы сейчас выходим.
   Хриплая женщина-автомат объявила очередную станцию, мы поднялись и зашагали вслед за Ильей в тамбур, а оттуда - на платформу. Шел мокрый снег, дул ветер.
   Дизель укатил, мы остались стоять на скользких бетонных плитах посреди рощиц и полей. Кот спрятал голову. Оглядевшись, а потом, спрятав щеки от острых капель в воротник, я спросил, зачем мы здесь.
  -- Почему-то именно здесь расположено то болото, откуда выползает этот урод. Или даже живет здесь, - ответил Илья.
   То, что любой ответ - задача без решения, я уже привык. И как обычно довольствовался тем, что удалось схватить: наш враг, возможно, в этом месте. Но неожиданно для меня Илья продолжил пафосным, трагическим тоном, будто что-то цитировал (я до сих пор не знаю, что):
  -- Жизнь это не дорога, не колея, а потому не путь. Жизнь - это поле, заросшее разными травками и грибами. А под травой - вязкая и глубокая болотная жижа.
   Ты ходишь и собираешь разные травки. Некоторые красивые травки растут кучками. Ты останавливаешься и начинаешь их рвать, не замечая, что уже по пояс в вонючей жиже. А скоро засосет совсем...
  -- Не засосет, - возразил сам себе Илья, уже обычным резковатым голосом. - Начали.
   Мы ступили на поле, покрытое избитым осадками снегом и торчащими пучками травы. Земля под ногами хрустела и проседала - действительно тут было болото.
   Мне было страшно. Я не знал, зачем я, со своими мизерными возможностями, нужен сейчас Илье. Тем более - зачем Юлечка. Илья явно собирался приблизиться к концу истории. А мы просто шагали, вернее пробирались через болото и непогоду за ним. Илья что-то мурлыкал - я прислушался: Мы успеем, в гости к богу не бывает опозданий... В этот момент какой-то вой из недалекой рощицы заставил нас остановиться.
  -- Но что там ангелы поют такими злыми голосами?! - подытожил Илья. Вой прервался, чтобы фальшиво, с более высокой ноты подхватить его слова. - У нас, думаю, мало времени. Что-то скоро произойдет. А до этого момента надо найти где-то здесь старый трухлявый пень.
   С этими словами Илья раскидал ногой обледенелый снежный бугорок. Под коркой оказалась кочка, покрытая темно-бурой травой. Илья приказал нам идти в разные стороны зигзагами и искать пень.
   Когда у нас появилась хоть такая цель, я, да, думаю, и Юлечка, воспрянули духом и спешно начали поиски. Меж тем небо стало некстати темнеть, ветел усилился и пытался сбить нас снегом и дождем. Вой постепенно перерос в отвратительное для уха мяуканье. Неожиданно перс из Илюшиной сумки отозвался на этот гам не менее противным криком. Илюша и Юлечка теперь двигались почти бегом, раскидывая снег. А я остановился, потому что совершенно не разобрал, что кричал наш кот. Поэтому только я увидел, что от деревьев к нам приближается скачками светлое пятно. В случившихся сумерках было невозможно различить, что это.
  -- Смотрите! - крикнул я.
  -- Нашел?! - Илья тут же побежал ко мне, но увидел, что я показываю рукой в сторону рощи, повернулся туда и остановился. Видимо, он видел больше меня. Через секунду он вновь приказал, перекрикивая ветер: - Продолжайте! - и уж к нам не оборачивался.
   Тут я увидел, как их сумки Ильи выскочил, невзирая на погоду, перс и низко запрыгал навстречу приближающемуся существу. Когда они сблизились, было уже понятно, что встречаются два кота.
   Чужак выгнулся и крикнул что-то злое нашему животному, от чего перс шарахнулся в сторону и стреканул в поле, поскальзываясь и падая. Пришлый кот продолжил было движение к Илье, но (единственный раз, я увидел, как кошки оглядываются на бегу, не останавливаясь) оглянулся на темнеющие позади стволы и тоже рубанул наискось, как раз между мной и Юлечкой. Теперь уж я разглядел, что это была знакомая, но мокрая сиамская кошка. Она резко остановилась посредине болота, мяукнула: Быстро! и начала по-собачьи рыть снег.
  -- Илья, скорее, туда! - закричал я, замахал в сторону Алены и сам бросился к ней.
   Было уже почти совсем темно. Илья побежал. Бежал и я. Побежала Юлечка... И вдруг кошка прекратила рыть, вскинула голову, выгнулась так резко, что с нее полетели брызги и дико зашипела на женщину. От страха и неожиданности Юлечка остановилась и кошка бросилась к ней, на нее, вцепилась в пальто, раздирая ткань - добралась до открытой шеи. Юлечка упала на спину. Она пыталась руками закрыть горло, а кошка рвала кожу женщины, пытаясь устранить препятствие. В тот момент мы даже не заметили, что почва под снегом начинает светиться, оттого так хорошо видно происходящее.
   Илья был уже совсем рядом, когда свет из земли в том месте, где крутилась на спине Юлечка, мгновенно стал нестерпимо ярок, поверхность болота будто озарилась и проглотила дерущихся. Вслед за этим свет исчез и мы снова оказались в полутьме и растерянности.
   Я так и стоял, сраженный неожиданной сценой. Илья же быстро пришел в себя и бросился туда, где вот только что рылась в снегу кошка. Тут и я опомнился, но стал рыть там, куда погрузилась Юлечка. Илья подскочил снова ко мне, схватил за шиворот, потащил за собой, бросил на развороченный снег и крикнул:
  -- Здесь копай!
   Я снова метнулся было спасать женщину, но Илья меня жестко вернул на место и уже ткнул носом: Копай! На этот раз я подчинился, ковырнул рукой снег, и обнажилась темная поверхность трухлявого пня, почти утонувшего в болоте. Илья отпихнул меня, расчистил пень от снега и почвы, стал его быстро ощупывать. Наконец он нашел что искал - какие-то замерзшие ростки, остатки каких-то грибов, чудом уцелевшие до зимы и промерзшие.
   Тогда Илья поднялся, держа грибы в сложенных лодочкой ладонях. Мгновение он колебался, а затем, решившись, сгреб ртом темные кусочки и захрустел ими. При этом он морщился от холода и, наверное, горечи...
  
   ...И наступила тишина. Стало светло. Прекратился ветер, утих дождь. Сзади, в удалении, прошуршал по рельсам поезд. Я обернулся на звук, а когда снова посмотрел на Илью, тот уже стоял на коленях и держался руками за грудь. Я опустился рядом с ним, он закашлялся с пеной изо рта. Но сглотнул и, опершись об меня, поднялся.
   Шатаясь, мы добрели обратно до платформы. Путь занял более получаса - Илья еле перебирал ногами, и я боялся, что он умрет. На платформе он просто упал.
  
  
   Написать:
   Юлечка должна помочь Илье против Иринки и кошки
  
   Иринка думал, что, убив последнюю любовь Ильи, подчинит Илью (как в первой части пытался), но теперь любовь Ильи - цель: вытащить нож.
  
   Вот и вся известная мне история Ильи и моей мамы. Они могли сколько угодно веков прожить за одну человеческую секунду. Чем они наполняли свою вечность - я практически не знаю. И могу только предполагать, какие эмоции и чувства по отношению друг к другу составляли их отношения. Сделаю еще лишь одно дополнение, о котором забыл раньше: в наплечной холщовой сумке Ильи, среди других вещей - зажигалка, видавший виды блокнот, еще какая-то ерунда - оказалась маленькая лакированная дамская сумочка. Именно такая была у мамы, когда я начал жить у бабушки.
   Мне трудно представить, как мама с этой сумкой вышагивает по Великой китайской стене или спускается на дно океана. Но сумка вот она, сейчас лежит передо мной, тускло отражает лампу на стене.
   Когда я впервые открыл ее несколько дней назад, нашел там старую, сильно использованную косметику, записную книжку, мамину тоже очень уже старую заколку и - в боковом кармане на молнии - сложенные вчетверо листки бумаги формата А4. Листки в местах сгибов были серыми, с торчащими волоконцами. И на каждом было по стихотворению. Отпечатаны они были разными, часто витиеватыми шрифтами на лазерном принтере. Кто был их автором? Думаю, Илья. Как и когда он их писал, где печатал? Не могу даже предположить. Меня только не покидает ощущение, что это и есть история взаимоотношений Ильи и моей мамы. Только расшифровать, понять по этим стихам, хотя бы, как Илья понимал эти отношения для себя, я не могу. Поэтому просто приведу эти стихи в, как мне опять же кажется, хронологическом порядке и безо всякой оценки их литературной ценности - для меня они история полная загадок и тайн, которых мне никогда не узнать.
  
   Стихотворения из дамской сумочки
  
   Осень приходит на мгновенье, чтобы скорее и ярче себя погубить.
  
   Зима - милосердна.
   Она лечит раны, хранит, закутывает тайны и страхи, успокаивает тревоги, замораживая неизвестность.
  
   Весна - жестока.
   Она протыкает растущей травой, взрывает нервы, раскрывая почки, будит несбыточные надежды теплом и обещанием ласки.
  
   Лето - лживо.
   Лето - как стервозная девица - говорит: иди ко мне, нам будет горячо вместе, я самая красивая, я буду вечно для тебя;
   И заливает истерическими дождями, уходит и вновь возвращается, и вновь говорит...
  
   Осень безрассудна и искренна.
   Осень создает поразительные красоты, расцвечивает себя самыми яркими, самыми глубокими красками.
   Не бережет самые сильные и настоящие чувства, самую невозможную радость, тревогу и самую серую скорбь.
   Осень коротка, но никогда не пытается продлить, лишь больше пережить.
   Осень - величайший взлет, удар, выброс страстей, и неизменное мгновенное падение, смерть, которая настанет скоро, но осень не хочет ее знать.
   Поступок - осень его совершает.
   Осень безрассудна. Но не бесцельна.
   Она ждала и миллион лет умирала в тревоге.
   Пока не пришла в этот мир Ты.
   Тебе под ноги она стелет свои листья, чтобы, проходя по парку, Ты могла раскидывать их и наслаждаться шорохом.
   Она плачет холодными слезами и беснуется порывами ветра, когда хоть на мгновенье исчезает из Твоих мыслей.
   Унижаясь, осень вымаливает из зимы немного снега, чтобы подарить его на твои волосы и плечи;
   Чтобы запечатлеть в своей мертвой душе след твоего каблучка, который зима сохранит и припорошит, весна превратит в сталь ручья и разрежет им тело земли, лето захочет высушить и смешать дождем с потоком маленьких и пошлых событий.
   А осень соберет в единственный, главный Смысл: счастье - это на короткий миг быть у тебя и остаться в Твоей памяти до следующей встречи, когда вся ее жизнь, пусть неумело, без всякого разума и толка, будет брошена тебе.
  
   Ведь только Ты стоишь того, чтобы Жить.
  
   ***
   Далеко-далеко, где пути нелегки,
   Там, вдали, за морями, что не переплыть,
   И где сосны почти до небес высоки,
   Шерстяным одеялом твои ноги укрыть
   Я смогу. Целовать твои волосы буду и плечи
   Но ты не заметишь.
  
   Лишь на тех островах, где легки облака,
   Где туман застилает долины цветов,
   Где река водопадом повисла легка,
   До твоих я губами дотронусь висков.
   И колени дыханьем буду греть на рассвете -
   Ты подумаешь: ветер.
  
   Там трава обещает нам сон под звездой.
   Где пески горячи, твои пятки лаская,
   Твою душу прикрою своею душой,
   И уйдем в своих чувствах и мыслях до края.
   И ты будешь счастливой. Но только забыла,
   Что с тобою я был.
  
   ***
   Закрою глаза. Буду вечно молчать.
   Не стану есть и не буду спать.
   Сигарету сломаю. Вылью вино.
   Заблужусь, пропаду - все равно.
  
   Перестану летать. Крест свой брошу на пол.
   Не пройду до конца и забуду, что шел.
   Слова я не сдержу. А насмешки - прощу.
   Украду, убегу, отомщу.
  
   Храм не сожгу. Не открою звезду.
   Не пущу в свое сердце чужую беду.
   Позабуду, что было; не узнаю, что будет;
   Все равно, кто осудит.
  
   Только бы ты заснула на моем плече.
   Только бы ты сказала, что со мной хорошо.
   Попроси, чтоб вернулся - со щитом иль на нем.
   И когда слышишь песню про имя - вспомни мой поцелуй
   на ласковом теле твоем.
   И себя в моем сердце.
  
   ***
   Не молчи, расскажи, чем тебя я измучил? Почему надоел? Что не так говорю?
   Слишком часто твержу, что люблю?
   Надоели дрянные стихи? Хочешь отдыха? Вспомнить что б вновь про покой?
   Ты скажи только раз, что я твой.
   Я поверю, расправлю крыла, улечу от земли.
   Ты закроешь глаза, вспомнишь речи подруг:
   Мол, проблемы такие тебе не нужны;
   Мол, опять повторяешь свой замкнутый круг,
   И опять никуда не придешь ты в конце.
   Я вернусь, подойду, снова голову в нежные руки твои уложу.
   Про беспечное небо тебе расскажу.
   Заплету тебе в волосы сказку о страсти, что гореть позволяет вечно,
   И былину, что ты наяву безупречна.
   Расскажу свои сны. Подарю всего света цветы и поляны.
   Пронесу на руках сквозь миры и века, через судьбы.
   Солнцу встать не позволю, и заставлю гореть океаны.
   Ты не вспомнишь, как ветер пустой дует в лживые трубы,
   На мгновенье окажешься в царском безумья венце.
   Снова время наступит. Снова будут тревоги. Снова сердца убийцы толпятся
на жизни пороге.
   И ты в гневе: зачем на твоей я дороге?
   И зачем о любви говорю? Не терзай! И ну сколько же можно звонить?
   Не хочу и не стану любить!
   Не бросай память сердца - ведь может случится,
   Что летать не умеет никто уж на свете.
   И со мной лишь могла ты парить над землей научиться...
   Да, конечно я лгу. Не летаю. За раны на сердце в ответе.
   Я пытался. Я жил. Ты жила - отпечаток на сердца рубце.
  
   ***
   Все, к чему я прикасаюсь, помнит твое тепло.
   Где бы ни бились мои мысли - там твоим счастьем светло.
   Каждый сон мой затоплен страхом твоим и тебя потерять.
   Мир память мою возвращает к тебе опять и опять.
  
   Снег горел в твоих волосах.
   Я его сохраню: ледяным поцелуем
   Буду касаться снежинок, пробираясь в веках.
  
   На плече у меня, где волос
   Родники твоих протекали, будет знак,
   Что добьюсь новой встречи с тобой среди жизненных серых полос.
  
   ***
   Нежная, как первый листочек вишни...
   ласковая, как теплый майский ветерок...
   прекрасная, как лепестки жасмина...
   долгожданная, как цвет каштанов...
   сложная, как жизнь.
Третья короткая часть
  
   Теперь, когда я закончил чтение, думаю, необходимо хоть в нескольких словах рассказать, откуда оно, это чтение взялось.
   На Московском вокзале я как всегда выбрал лоха, попросил посторожить свою дорожную сумку и свалил. Не стану, конечно, раскрывать профессиональных секретов, расскажу кратко.
   Наблюдал за ним из павильона связи. Он спокойно стоял первые десять минут, потом начал нервничать. Когда дошел до кондиции, я появился с ментом. Подробности, как говорил, опускаю. Короче говоря, когда мы с моим ментом уже топали в тупик, где обычно изучали приход - содержимое чемоданов и сумок лохов - в пустынном переулке перед нами непонятно откуда выполз этот самый мужик, которого мы взяли на вокзале. Он как-то нас обругал, мы его били. Вообще, вру, конечно - это он нас бил, вернее швырял о стены и мусорные баки. Ну, если совсем коротко, я его ножом ударил. А я хирург по образованию, знаю, как бить, Он даже боль не успел почувствовать, скажу, не хвалясь.
   В сумке этого лоха и нашлась папка, в который были тетрадки и листки с тем, что я тут прочитал.
  
   Вот и все, в таком виде отсылаю в первое попавшееся издательство: чушь, конечно, но вдруг кому понравится? Все-таки динамичный анекдот, хоть и неудобочитаемый для средних мозгов.
  
   ***
   От Первого Издателя
  
   Мы рискнули выпустить эту книгу, хоть ее ценность весьма сомнительна. Главное, что повлияло на решение ввязаться в этот сомнительный проект, то, что мы нашли человека, который нам переправил рукопись. Вернее запись о нем в одной из ежедневных питерских газет. Короткому очерку предшествовал заголовок Ритуальное убийство в следственном изоляторе, и в нем присутствовал текст следующего содержания:
   ... Следов взлома на оконной решетке и двери не обнаружено. На стене кровью был изображен рисунок: круг, в центре которого расположены различные объекты, похожие на солнце, человеческий глаз, птицу, деревья (ёлки) или стрелки.
   Тело жертвы (обвиняемого) подвешено за шею бельевой веревкой к оконной решетке, вплотную к стене.... И далее, что внятного объяснения соответствующими органами не предоставлено, ведется следствие.
   Эта заметка случайно попалась редактору, который еще раньше нашел в себе силы прочесть рукопись до конца.
  
   Мы разделили историю на части. И выбрали единственно возможное название.
   Корректор настаивал на полном приведении текстов в соответствие с нормами современного русского языка, включая изменение авторских знаков препинания. Однако редакционная коллегия постановила ограничиться исправлением лишь тех мест, которые явно свидетельствуют о недостаточной грамотности авторов. Мы старались также по возможности сохранить рваный стиль изложения: он, как нам кажется, соответствует содержанию книги.
   Таким образом было подготовлено первое издание.
  
<ТРАВНИКИ>, С Имас, 2002
  

1

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"