Аннотация: Депрессивный рассказ. Написан мною в прошлом году. Ранее не публиковался.
"Золотые рыбки"
Все сегодня как обычно. День теплый для января, но ведь здесь всегда так. Вчера прошел дождь и сейчас под ногами серо-коричневое месиво из грязи. Люди проходят по улице, каждый думая о чем-то своем. Все стараются идти побыстрей проходя мимо и бросая косые взгляды в сторону железных ворот подворотни, выкрашенных, по-видимому ,сначала коричневой, ставшей со временем совсем непонятного цвета краской отваливающейся ломтями и подающей на асфальт такой же ободранный, как и все в этом месте. На стене песочного цвета с разводами и потеками грязи угадывается место, где раньше висела табличка с названием улицы. Ее уже давно нет на своем месте, но все и так знают, как называется эта улица, а приезжие здесь не ходят. Здесь можно только ходить, да и то чаще перепрыгивать выбоины в асфальте, которые одни местные жители безуспешно пытаются засыпать гравием, а другие, вполне успешно, таскают этот гравий для своих, сугубо личных, нужд. Транспорт по этой улице не ходит. Если пройти через два переулка - выходишь прямиком к остановке, прямо перед которой сейчас расплескалась здоровенная глубокая лужа, водой из которой обливают людей на остановке проезжающие, не притормаживая, машины. Ждущие маршрутку, в свою очередь, желают скорого и, непременно, счастливого пути водителю злополучной машины.
В приоткрытых воротах той самой подворотни прямо на мокром поблескивающем асфальте лежит грязный человек, раньше его звали - Серафим Петрович, а сейчас он просто грязный человек без определенного места жительства. Серафим - в прошлом обычный, можно даже сказать преуспевший человек.
Когда он еще окончательно не спился и все соседи, которые у него тогда еще были, звали его по имени-отчеству Серафим Петрович, неплохо зарабатывал и жил на втором этаже старой сталинской четырехэтажки в своей квартире с новой мебелью и большими окнами. Он жил один. Его жена, учительница музыки, умерла. Она была чуть моложе его, детей у них не было. Раньше Серафим был хорошим собеседником, часто улыбался широкой белоснежной улыбкой, хоть и курил почти с самого детства. После смерти жены он перестал улыбаться. Могло показаться, что его улыбка угасла вместе с его женой. Это казалось самому Серафиму странным, ведь он думал, что никогда не любил жену- просто женился потому, что одному жить надоело, да почему ему было на ней не жениться? Все рано или поздно на ком-то женятся. Серафиму Петровичу это казалось чем-то вроде традиции. Он скорее мирился с тем обстоятельством, что у него есть жена и тем, что когда он возвращается домой - она уже ждала его. А когда ее не стало рядом - ему стало нестерпимо больно. Так, наверное, больно тому, кто теряет ноги - они всегда рядом, и ты не носишься с ними, не пишешь им любовных писем, они есть и это естественно, но когда их теряешь - жизнь уже никогда не станет такой, какой была раньше.
Серафим какое-то время после смерти жены продолжал работать. Он работал на птичьем рынке - торговал золотыми рыбками. Серафим приходил на работу рано утром, и целый день проводил в своем павильоне с зеленым пластиковым козырьком, который был
тесно зажат между такими же павильончиками. На полках и на прилавке стояли квадратные аквариумы, в которых плескались золотистые карасики. Таких аквариумов у Серафима Петровича было много и в каждом плавали золотые рыбки: в одном поменьше, в другом побольше, у одних были длинные плавники причудливых форм, у других глаза словно вылезали из орбит,одни были целиком золотистые, другие с черными или белыми пятнами, соловом все были разными, и каждые имели свое название вида и все эти названия знал Серафим Петрович. Один вид золотистых карасиков - Оранжевый Императорский вуалехвост был выведен им самим, путем тщательной селекции и скрещивания, каких именно видов карасиков - он никому не говорил. Это была его коммерческая тайна, которую мог знать только его сын, если бы он у него был.
Серафим разводил золотых рыбок с девяти лет. Все началось, когда его мама принесла домой круглый аквариум с двумя лупоглазыми золотистыми рыбками. Она сказала маленькому Сѐме:
- Помнишь, сказку про золотую рыбку?
Это была его любимая сказка. В детстве он подолгу думал, какие три желания он бы попросил исполнить всемогущую рыбку? Скорей всего, как все мальчишки его возраста он пожелал бы вагон игрушек, ящик мороженого и, наверное, цистерну газировки, такой сладкой, что пить ее могут только дети. У него загорелись глаза и Сѐма спросил:
- А эти рыбки желания исполняют?
- Конечно, каждая - по три - с улыбкой сказала мама. И Сѐма схватил стеклянный шар с водой и побежал, расплескивая воду, к себе в комнату.
Золотые рыбки и вправду со временем стали выполнять желания Серафима Петровича. Не совсем, как в сказке, но он прилично на них зарабатывал и даже сумел скопить на машину, о которой всегда мечтал. Бирюзовый запорожец был его гордостью и предметом зависти многих соседей, особенно учителя русского языка из сорок седьмой квартиры, дети которого писали разные гадости на запылившейся машине летом, и на заиндевелых стеклах зимой.
Серафим Петрович жил неплохо, даже хорошо. У него была жена, работа, которая ему нравилось, а самое главное- с самого детства он верил, что золотые рыбки действительно исполняют желания. Он всегда говорил сомневающимся покупателям: "Берите, берите- эти рыбки приносят счастье в дом", и покупатели обычно улыбались и переставали сомневаться.
Так было, пока не умерла его жена. С каждым днем он все больше пил и все позже приходил на работу. А потом и вовсе престал приезжать туда на свое уже разбитом и проржавевшем насквозь запорожце, которому теперь завидовал, разве только дворовой кот, что так любил спать на его капоте.
Однажды зимой он приехал на рынок утром часов в одиннадцать вдрызг пьяный. Из запотевшей машины он выгружал аквариумы с карасиками. Они нервно плескались в остывающей воде и беззвучно открывали свои рты, так, словно хотели сказать, что им холодно. Серафим Петрович расставил аквариумы и сел в пластиковое кресло. Он
надвинул на глаза капюшон, из-под которого осталась видна только борода почти сплошь седая. Серафим нахохлился, и стал похож в своей серой куртке на одну из тех ворон, что сидят, нахохлившись на ветках деревьев. Он заснул. Ему было все равно, что будет с его живым товаром, все равно, что станет с ним самим. Его разбудил какой-то мужчина. Открыв, свои непротрезвевшие еще, глаза Серафим увидел, что продавать ему больше нечего и это его не расстроило, скорей успокоило. Он с неохотой поднялся из своего пластикового кресла. Один за другим он брал емкости с водой и дохлыми карасиками и выливал их в сточную канавку с решеткой. Он делал это с такой радостью, что глядя на него можно было подумать, что он тронулся умом. В этот момент он мстил, мстил рыбкам за то, что они не сделали его счастливым. Сейчас он казался самому себе самым несчастным человеком на земле.
Неделю Серафим не выходил из дома. Почти ничего не ел, только напивался и засыпал, когда просыпался снова пил и засыпал. В его квартире стоял ужасный смрад. Вонял аквариум с разлагающимися рыбками, вонял он сам. Он не давал себе труда дойти до туалета, вставал, вернее сказать, проползал только за новой бутылкой и ящика, которым запасся накануне.
Он не помнит, как его дверь взломали, не помнит, кто из соседей присутствовал при этом, не помнит, как оказался в вытрезвителе, не помнит, кто к нему приходил, не помнит, что он подписывал. Помнит только что он Сѐма. Когда ему разрешили вернуться домой, возвращаться ему было уже некуда. Свои вещи он нашел на помойке возле дома там он оставался какое-то время. Он точно не помнит, плакал ли он.
Он постоянно сидел недалеко от птичьего рынка и просил милостыню. Прохожие бросали в жестяную банку мелкие деньги. Потом он покупал себе черного хлеба и водки, самой дешевой, какую можно купить. Напивался и падал, где придется: иногда преграждая путь прохожим, иногда на лавке, иногда забредал в подворотни и валялся там. Он не спал, он просто проваливался в черноту, ничего не помня, ни о чем не думая, ни о ком не вспоминая, не понимая, жив он еще или уже нет.
Никто его не узнает, если даже и встречал раньше. В нем не осталось ничего от человека, которым он был раньше. Одежда очень грязная и рваная, да это уже и одеждой назвать тяжело, это , скорее лохмотья. Вот он лежит в подворотне, лицом в грязь. Никто не проверял, жив он или нет. Просто кто-то решил, что не мешало бы вызвать скорую, которая, ясное дело не смогла здесь проехать. Двое санитаров унесли на носилках грязное тело, так дополнявшее окружающую действительность. Здесь стало так уныло, что какая-то собака не удержалась и завыла, так жалобно, что к ней подключились другие, но скоро все утихло.
Что с ним было дальше? Ничего особенного. Пару дней полежал в морге, где с него смыли грязь. Потом его кремировали, а пепел утилизировали. Всех бомжей, которые умирают на улице - кремируют.
Январь 2012