Яков Кузьмич решил сходить на болото и наловить казарок для рыбалки. Казарки - это такие зеленые, пучеглазые, немного похожие на шершня без крыльев существа, которые с возрастом превращаются в стрекоз. Живут они в воде на стеблях камыша, в болотной траве, в придонном иле.
Яков залез на чердак, отыскал в куче своего рыбацкого хлама болотные сапоги, снял с крюков, вбитых в стропилину крыши, зеленые диагоналевые офицерские брюки, которым было столько же лет, сколько и его замужней дочери, старый пиджак, выцветшую, салатного цвета панаму-афганку, облачился и с сачком на плече вскоре вышагивал по улицам дачного сообщества в сторону речной заболоченной поймы.
- Куда это ты так вырядился? Я тебя в этой одежде уже лет семь не видела. Рыбалить собрался? - спросила его повстречавшаяся, тоже одинокая, соседка по дачному участку.
- Пока еще только наживки наловлю. Слышал, голавль уже брать начал.
- Сидел бы уж под своими яблоньками, прижал зад, не тащился на луга-то. Давно ли с сердцем плохо было, скорую помощь тебе сюда вызывала.
- Чему быть, того не миновать, Маша. Всего бояться - и жить не надо.
- Телефон-то хоть при тебе? Случись что, где искать тебя?
- Да ничего со мной не случится. Я тут, возле дач, в болоте поползаю. А телефон при мне.
Небольшое озерцо с вязкими, заросшими камышом берегами располагалось рядом с дачными заборами в низине реки. Яков Кузьмич расправил до паха голенища резиновых сапог, зашел в воду и начал сачком, как наметом, вылавливать казарок и бросать их в ведерко с водой. Неожиданно в сачке затрепыхалась золотистая рыбка.
"Карасик", - определил Кузьмич и бросил его в ведерко. Карасики стали попадать чаще, чем казарки, и вскоре в ведерке их плавало уже десятка два.
Дома, на даче, Яков Кузьмич отыскал небольшой старый худой аквариум внучки, поставил его на столик под яблоней и вылил в него воду с карасями. Вода стала сочиться вдоль стенки у днища аквариума.
"Надо будет подклеить", - подумал дачник, принес еще ведерко воды, вылил в аквариум и уселся на скамейку.
Был теплый августовский вечер, небо окрасилось в малиновые тона, солнце наполовину спряталось за горизонт, легкий ветерок шелестел в кронах яблонь. Караси плавали вдоль стеклянных стенок, разворачивались, натыкались на стенки носиками. Яков Кузьмич, полюбовавшись карасями, отнес аквариум к большому баку с водой для полива, выплеснул воду с рыбками в бак и пошел спать. "Чем же аквариум подклеить? Внучка приедет, рыбкам порадуется", - думал он, шагая по тропинке к дому.
Дочь с внучкой приехали в воскресенье. Накануне дачник выловил из поливного бака карасика покрупнее и перенес его в наполненный водой отремонтированный аквариум. Внучка была в восторге от рыбки. Она накопала в компостной куче маленьких красных червячков и стала по одному бросать их в аквариум. Вначале карась не обращал на них внимания, но вот один из червячков, падая, оказался перед самым носиком рыбки, и она схватила его.
Внучка захлопала в ладоши и закричала:
- Деда, деда, смотри, она ест! Она ест моего червячка! Она хочет дружить со мной!
- Вот и пусть это будет твоя золотая рыбка. Попроси у нее что-нибудь, и твое желание обязательно исполнится.
- Только ты не подслушивай. Ты уйди. Я буду с ней разговаривать без тебя.
- Ладно, ладно, разговаривай, - улыбнулся старый человек и ушел к дочери, пропалывающей цветник перед домом.
Яков Кузьмич еще не раз ходил на болото и ловил карасиков. Полюбовавшись на них в ведре, он отпускал их в бак с водой. По утрам он приносил остатки каши и смотрел через толщу воды за кутерьмой, которую караси поднимали у дна, хватая распаренные крупинки. Внучкина золотая рыбка жила в аквариуме вольготно и питалась специальным кормом, привезенным из зоомагазина.
- Это за то, что все мои желания исполняются. По ее повелению, - говорила внучка.
Яков Кузьмич жил на даче шесть месяцев: с мая по октябрь. С тех пор, как семь лет назад ушла из жизни его жена, он управлялся один: сам выращивал рассаду на подоконниках большой городской благоустроенной квартиры, с нетерпением ожидая теплых деньков. В конце апреля нанимал машину, перевозил ящики с растениями за город и с тех пор почти безвылазно жил на даче. Домик его был теплым, с рубленной бревенчатой баней. В садовом обществе был магазин, где всегда можно было купить необходимые продукты. Стирать белье и готовить обед он умел.
Временами наезжали дочь с внучкой. Дочь помогала с работой на грядках, прибиралась в доме. В последние годы, видя нездоровье отца, не раз выговаривала ему:
- Отец, маму не вернешь. Ты бы подумал, может, женщину какую-нибудь себе найдешь: все легче вдвоем жить будет.
- У меня есть две женщины: ты да внучка. Похоронить есть кому. А такую, как твоя мама, я больше не встречу.
- К соседке по огороду пригляделся бы - тоже одинокая.
Отец нахмуривался и замолкал.
Мария Ивановна, Маша, держала соседний участок столько же лет, сколько и Зимины. Они вместе начинали осваивать заболоченную землю, выделенную под сады-огороды, вместе строились. Муж Марии Ивановны лет через пять, построив дом, насадив яблонь и малины, по каким-то причинам ушел к другой женщине. Мария Ивановна пробовала несколько раз обзавестись другим мужиком, но все было неудачно. Детей у нее не было.
Жалея женщину, Яков Кузьмич иногда помогал соседке по мужской части: подправить покосившееся от времени крыльцо, перебить шарниры на двери, помочь перетаскать горбыль для забора.
После потери жены, смерть которой Яков тяжело пережил, общаться с соседкой он стал реже: боялся кривотолков огородников, да и какое-то время у Марии на огороде властвовал очередной ее избранник. Правда, недолго.
Мария Ивановна с годами, наоборот, стала больше обращать внимание на соседа: то напрашивалась прополоть ему грядки, приносила из магазина продукты, приходила проведать, когда ему нездоровилось.
Однажды она пришла к нему с полным блюдом почищенных грибов.
- Красноголовики пошли. На вот. Пожарь.
- Ты что, Маша! Куда мне столько? Да они ведь денег стоят. Продала бы.
- Для тебя не жалко. Пожарь. Они свеженькие, днем собирала.
Разговаривая, женщина уселась на скамейку возле аквариума и с интересом стала разглядывать карасика.
- За ними, что ли, ты на болото ходишь?
- Мне нравится их ловить. Наловлю, полюбуюсь - и в бак. У меня там их уже больше сотни плавает.
- Куда их? Жарить - малы, кошки у тебя нет.
- Пусть живут. По утрам я их кормлю. Забавно как они по баку за крупинками еды гоняются! А эта золотая рыбка в аквариуме, внучка говорит, счастье ей приносит, все желания исполняет.
Соседка сообщила, что в субботу ей стукнет пятьдесят девять лет, и пригласила Якова Кузьмича "на чай".
- Смотри приходи. Вечерком. Часов в шесть. Ждать буду. Придешь ли?
- Приду, Маша. Приду! - твердо пообещал Зимин.
В субботу Яков Кузьмич с утра затопил баню, попарился, сбрил щетину с лица, надел любимую рубашку, "городские" брюки. К вечеру срезал с цветника три розы - белую и две красных, еще он выловил в баке три золотистых карасика и к шести часам, держа банку с карасями в одной руке, а розы в другой, явился к имениннице.
Хозяйка встретила его на веранде. Она была в свободной тонкой белой блузке, легкая широкая юбка открывала красивые, не по возрасту, ноги повыше колен, шею украшала толстая золотая цепочка, русые волосы были собраны в пучок и перетянуты на затылке белыми жемчужными бусами.
- Поздравляю тебя, Маша, с днем рождения! - несколько смущенно произнес Яков Кузьмич и протянул женщине розы.
- Ах, какие цветы! Спасибо. А это что?
- Это рыбки. Внучке они приносят счастье.
Именинница взяла цветы и поставила их в вазу на тумбочке возле дивана. Сюда же поставила и банку с рыбками.
Яков Кузьмич уселся на диван. Перед ним стоял стол, накрытый белой тканью, под которой угадывались закуски. Если именинница хотела его удивить, то это ей удалось в полной мере: когда она сдернула накидку, под ней открылся стол с яствами, вкус которых шестидесятипятилетний пенсионер уже давно забыл. А некоторые ему были и вовсе незнакомы.
Посреди стола на большом хрустальном блюде красовался фаршированный судак с зеленым пучком петрушки в оскаленной пасти, на таком же хрустале были разложены бутерброды с красной икрой, нарезка из осетрового балыка и семги, куски буженины. Стояли вазы с инжиром, свежей поздней малиной и земляникой, в салатницах были украшенные ягодками клюквы и брусники салаты. Тут же возвышались и две красивые бутылки: одна с французским коньяком, другая с крымской мадерой.
Видя удивление гостя, хозяйка довольно улыбалась.
- Я стала богатой, Яша. На этой неделе мне окончательно оформили все документы на материно наследство, - сказала именинница и уселась на диван рядом с гостем.
Зимин уловил запах тонких духов и женского тела. Она взяла бутылку коньяка, открыла ее, налила в рюмки:
- Давай выпьем за светлое будущее!
- За твое здоровье, Маша! - Яков пригубил рюмку и поставил ее обратно на стол. Женщина выпила коньяк до конца.
- А ты что не допил?
- Да я же не пью. Мне сердце не дает.
- Ну одну хотя бы ты сегодня выпьешь!
- Одну рюмку коньяка я допью.
Именинница предлагала отведать то одно блюдо, то другое, наливала коньяк. Яков Петрович свою рюмку прикрывал ладошкой, не давая дополнить, но исправно поднимал ее, произносил тосты. Мария Ивановна раскраснелась, стала разговорчивой.
- Понимаешь, Яша, мне за мамино наследство еще и судиться пришлось. Объявилась племянница, приехала из Одессы, от сестры. То десятки лет от них ни слуху ни духу не было, то "Здрассьте! Мы бы тоже от тети Вали что-то иметь хотели!".
- Что ж сестричка, твоя мама, сорок лет назад, прихватив семейные деньги, ночью сбежала от нас с этим хохлом, твоим отцом будущим? Что ж вы даже открытку по почте к праздникам нам не присылали? А когда мама заболела и полтора года умирала парализованная, нужна она вам была? И как только вы там, в Одессе, узнали, что Господь душеньку ее прибрал! Кукиш с маслом вы получите, а не половину наследства! - говорю. - А племянница бойкая такая, все выведала: и что мама пенсию в сорок тыщ, как участник войны, на мою сберкнижку получала, и что квартиру ей новую государство выделило. Плакалась, что "в Украине" им жить тяжко стало, что детей у нее трое. А я говорю: "Кто виноват, что ты как кошка плодилась?"
- Да ты ешь, Яша, ешь! А я еще налью. Давай и тебе дополню, а? Горячее сейчас принесу - ромштексы в ресторане заказывала, разогреть только надо.
Серая пушистая кошка Маруся прыгнула на колени хозяйке и заурчала, выгнув спину. Та дала ей кусочек буженины. Потом, вспомнив про рыбок, взяла с тумбочки банку и бросила одного карасика на пол. Тот забился на деревянном полу, а кошка, спрыгнув, начала играть с ним. То зацепит когтями и подбросит вверх, то катает его из стороны в сторону. Рыбка билась, задыхаясь. Наконец кошка начала ее есть. Она вначале отгрызла карасю голову, из живота у головы рыбы вывалилось что-то красно-бурое - то ли желчь, то ли кишки. Кошка слизнула их. Мария Ивановна бросила на пол и остальных двух рыб. Еще одного карася кошка съела, другого, с оторванной головой, повозив по полу, закатила под тумбочку.
Именинница принесла на ресторанных тарелочках горячие ромштексы с ломтиками картошки, политой каким-то фирменным соусом. Блюда были украшены кружочками обжаренного лука и зеленью.
Закусывая и выпивая, хозяйка продолжала изливать соседу душу. Она рассказала, что племянница не признала завещание, заявив, что подписывала его старуха, находясь не в полном разуме. Пришлось нанимать лучшего в городе адвоката. Это был средних лет мужчина, изысканно одетый, с усиками и аккуратно подстриженной бородкой. Ознакомившись с завещанием, он пожелал осмотреть квартиру, из-за которой предстояло судиться. Походив по комнатам, он постоял на застекленной лоджии, любуясь видом на парк, раскинувшийся возле жилых построек.
- Квартира стоит того, чтобы за нее бились, - произнес он, повернувшись к Марии Ивановне. - В завещании есть неточности, его можно оспаривать, но я не проиграл в суде ни одного дела. Квартира будет вашей.
Мария Ивановна с гостем зашли в комнаты.
- Сколько я вам должна?
Гость, не отвечая, подошел к комоду и взял в руки фарфоровую статуэтку. Молодой паж держался за ногу принцессы, сидящей на белоснежном коне. Статуэтка была удивительно красива: глаза, губы, розовые щечки, пальчики, уздечка - все поражало красотой и изяществом. Мастерство было изумительное. Адвокат долго разглядывал знак на днище статуэтки - скрещенные мечи.
- Немецкий фарфор. Откуда он у вас?
Мария Ивановна рассказала, что ее мать была врачом в госпитале во время Отечественной войны, дошла до Берлина, вернулась оттуда с мужем, полковником. Статуэтки они привезли из Берлина.
- Да, в какое-то время из Германии можно было вывезти все. Генералы тащили вагонами, - задумчиво сказал гость.
Он внимательно осмотрел все статуэтки, их было пятнадцать, и все они были так же хороши, и сказал:
- Услуги мои ценятся дорого. Но денег я с вас не возьму, если вы мне позволите взять эти статуэтки.
Марии Ивановне сделка показалась приемлемой, и она согласилась. После выигранного процесса адвокат пришел с чемоданчиком. Он достал из него должным образом оформленные документы, поздравил Марию Ивановну с законным вступлением в наследство и сложил в чемоданчик, аккуратно упаковав в вату, все статуэтки.
Потом они пили на кухне кофе. Хозяйка принесла альбом с военными фотографиями отца и матери. Гость попросил лупу и долго разглядывал ордена на фотографиях через увеличительное стекло.
- А ордена родителей у вас сохранились? Вот орден Ленина, вот орден Александра Невского. Они сейчас больших денег стоят. "Лысый" здесь еще старый, на закрутке, на сотню тысяч потянет.
Мария Ивановна поняла, что "лысый" - это орден Ленина. Награды отца и матери она сохранила, их было немало. Но гостю она сказала, что не знает, где они. Возможно, их нет, может, мать кому отдала.
- Если найдете, я готов купить их. По хорошей цене, - сказал адвокат.
Расстались они друзьями.
Сегодня Мария Ивановна праздновала не только день рождения, но и победу. Довольство собой чувствовалось во всем: в том, как она щедро накладывала на тарелочку соседа ломтики осетрового балыка и семги, как уговаривала допить рюмку французского коньяка, как пьяненькая, рассказывая о выигранной судебной тяжбе, ходила по веранде, покачивая бедрами и гордо выпятив бюст. Ее полные груди, не знавшие прикосновения детских губ, с рельефно выделяющимися крупными сосочками, были красивы. Яков Кузьмич понял, что тонкая кофточка ее надета на голое тело.
- А как же племянница? Уехала?
- Укатила. Голь перекатная! Денег даже на обратную дорогу не хватило: заняла у меня.
Кошка вытащила лапкой из-под тумбочки безголового карася и стала играть им, то подкидывая, то катая по полу растерзанное месиво. Яков Кузьмич поднялся.
- Что-то плохо мне. Я, пожалуй, пойду. Спасибо за угощение.
Соседка подошла вплотную и, глядя в упор в глаза, сказала негромко:
- Оставайся, Яша, у меня. Лечь есть где. Если что - скорую вызову.
- Нет, Мария Ивановна, я пойду, - сказал Яков Кузьмич, отводя взгляд.
- Как хочешь... Яков Кузьмич! - сказала женщина и, отходя, пнула кошку: - Ты еще тут под ногами волочишься!
Через неделю, шагая с сумкой по дороге возле дома Марии, Яков увидел, как она в цветнике перед домом выкапывала клубни георгинов. Женщина тоже увидела его и, воткнув в землю лопату, выпрямилась.
- В магазин ходил?
- Да. Хлебушка купил да крупу пшенку. Кашу я из нее варю: и себе, и карасики ее охотно едят.
- Зима на носу - передохнут они у тебя. Тут я в городской газете вычитала, что магазин "Щукарь" закупает живцов для рыбаков-жерличников: голавликов, карасиков. Поинтересовалась, зашла в магазин. Почем, спрашиваю, караси? "Пять рублей за штуку. Деньги после реализации", - говорят. "А что же не сразу?" "Приносят заморенных, крючками пораненных, еле живых. Они через день дохнут. Куда их нам? Если умирают до продажи - трупики возвращаем, деньги за них не выдаем". Отвези своих карасей, сдай. Сказывал, больше сотни их у тебя - рубликов пятьсот получишь. Лишний кусок колбасы себе купишь.
- До зимы еще далеко, Мария.
- Как знаешь. Первый заморозок ночью уже был: вон все листья у георгинов почернели, - огородница взяла лопату и начала выкапывать очередной куст.
В эту ночь Зимин плохо спал, хотя было не холодно: с вечера потопил печь. Проснувшись - в доме были утренние сумерки - включил свет и подошел к аквариуму, его с осенними холодами он занес в избу. Карасик медленно плавал, едва шевеля плавниками. С приходом осени дочь с внучкой перестали приезжать к деду: внучка пошла в школу, дочери помимо работы забот прибавилось. Яков взял кулечек с сухим кормом, постучал по стеклянной стенке пальцем, приглашая рыбку к завтраку, и начал насыпать корм в воду. Рыбка оживилась: то поднималась к поверхности, то бросалась вниз за какой-то крупинкой.
- Что же мне с вами делать? Продать за пятьсот рублей? И что будет с вами? Вас вздернут за хребты на крючки жерлиц, и будете вы болтаться на леске в воде у какой-нибудь коряги, ожидая смерти в зубастой пасти судака либо щуки... - задумчиво проговорил дачник. - А золотая рыбка? Что делать? Пятьсот рублей для меня, конечно, деньги...
Карасик, насытившись, подплыл к передней стенке аквариума и, глядя на деда, открывал и зарывал рот, словно говорил что-то.
Яков Кузьмич натянул на ноги шерстяные носки, надел галоши и вышел на крыльцо. Оно было в инее. Вода в баке покрылась тонким ледком. Дачник ладошкой сгреб льдинки и высыпал рыбам остатки пшенной каши.
Полдня он ходил, начиная то одно дело, то другое, все получалось плохо, все валилось из рук. Перед обедом он решительно взял десятилитровое пластмассовое ведро, наполнил его водой и сачком вычерпал в него из бака всех рыб. Потом зашел домой, выловил карася из аквариума, посадил его в стеклянную литровую банку с крышкой и с этой банкой и ведром отправился знакомой дорожкой к заболоченному озерку. Не замочив ног, с сухого мыска вылил ведро с карасями в воду. Потом сел на пожухлую траву, взял банку в руки.
- Ну что ж, золотая рыбка, ты исполняла желания моей внучки, я разговаривал с тобой, ты скрашивала мне одинокие вечера. Плыви и ты. - Старый человек вылил воду из банки, взял трепещущую рыбку в ладошки, опустился перед водой на колени и погрузил руки в воду.
Рыбка не хотела уплывать. Она то отплывала, то возвращалась в воду между ладошками.
- Ну что ж ты, милая, плыви! - старик поднял из воды ладони и спиною лег на пригорок.
День разыгрался: грело осеннее солнышко, голубое небо было бездонным и чистым, не было на нем ни птиц, ни облаков. Ушла боль из сердца. На душе стало легко и спокойно.
Осень радовала последними денечками короткого бабьего лета.