Сергеевич Иннокентий : другие произведения.

Погиб при исполнении... глава 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   П о г и б п р и и с п о л н е н и и ...
  
  
  
   Веселов Георгий, тренер по греко-римской борьбе, шел с толпой допризывников, их матерей, невест, друзей и подруг к военкомату, чтобы проводить часть своих воспитанников на войну. К военкомату они подходили не сразу. В клетчатых шерстяных брюках, джинсах, на ногах старенькие туфли, кроссовки, кеды, у некоторых и рубашка на три пуговицы настежь - строптивую буйную душу видно. Стояли вразвалочку, курили - вольница. Вышедший майор построил их в колонну, сказал напутствие, и колонна вышла на улицу. Удивительное, непривычное это было зрелище: машина ГАИ с мигалкой, дирижер, бунчук с развевающимися кистями, блеск духовых инструментов, тревожная мелодия 'Славянки', девочки, взмахом руки приветствующие парней, жители, выглядывающие из окон домов, матери, шедшие рядом по бульвару: где среди сотни допризывников ее родной, кровиночка...
   У памятника Ленину - почетный караул с карабинами у ног. Допризывники подравнялись, короткие речи и минута молчания в память о парнях, погибших в Афганистане. Десятки красных роз опустились к подножию монумента.
   Продолжились проводы в клубе 'Родник'. На стульях веером разместились допризывники, рядом, справа, в форме и с боевыми наградами на груди - воины-интернационалисты, с другой стороны с гитарами представители клуба самодеятельной песни - барды. Пока же из динамика льется песня, записанная на пленку:
   'Жаркая нерусская погода
   Оседает пылью на броне,
   Оседает вот уже два года
   На афганской этой стороне...'
  
  '...Там лесочки, кусточки, жасмин,
   А под каждым контактная мина...'
  
   '...Третий тост промолчим -
   Кто пропал, а кто пан,
   Караван, караван, караван...'
  
  - Два раза в год город провожает своих мальчишек в армию. Сегодня мы провожаем вас. И хотим поговорить о тех, кто был и кто может стать настоящим солдатом, - говорит организатор проводов Лена Измайлова. - Это будет честный разговор об армии, о мужчине, который должен оставаться человеком и мужчиной и в гражданской жизни.
   Из группы 'афганцев' поднялся парень с гитарой:
  - Ребята, я пришел сюда как друг Сергея Ившина. Он погиб в Афганистане. Но вот гитара, на которой он любил играть. Я хочу, чтобы Серегина жизнь продолжалась в этой гитаре. Кто хочет, пусть споет и сыграет на ней.
   Гитара передается из рук в руки и находит того, под чьими пальцами она оживает.
  - 'Не к любимым цветы мы сегодня несем,
  Мы идем возложить их на могилы друзей,
  Тех, кому не увидеть родных матерей.
  Вам бы жить еще долго, растить сыновей,
  Только пули уносят таких вот парней'.
  
  Маленькая девочка лет трех-четырех подходит к микрофону и спрашивает:
  - Вы с самого-самого детства хотели идти в армию?
  Ведущая прошла по рядам, предлагая микрофон сидящим, и один из допризывников ответил:
  - Я - с детства. Мне многое рассказывал дед, он воевал, рассказывал отец, ребята.
   - Как вы представляете армию, что ждете от нее? - вопрос от группы десантников.
   - Хочу выполнить свой долг, выработать силу воли, стать настоящим мужчиной. Каждый должен выполнить свой долг.
   Один из 'афганцев':
   - Кода уходил, хотелось увидеть, познать новое. Попал в учебку. По окончании спросили: 'Кто желает в Афганистан?'. Заявления написали почти все. Не все попали. Я попал.
  - Были те, кто не написал?
  - Были.
  - Были моменты, когда было страшно?
  - Были. Возвращались в батальон. Обстреляли. Машина горела. Были убитые.
  Другие молчали. Встал майор, офицер запаса, 'афганец':
   - Было страшно, ребята. Не верьте, что не бывает страшно. Умирать никто не хочет. Каждый пытается сберечь свою жизнь. Но один умеет спрятать страх, помнит о чести и долге, другого же страх лишает всего человеческого. Нужно до конца оставаться человеком, даже если цена этому - жизнь.
   Видеокассета: десантники в форме бегут и, если говорить словами Высоцкого, 'стреляют, прыгают - с ума сойти!'
   Комментарий 'афганца':
   - Ребята, нам часто по телевизору крутят 'показуху'. Наш прапорщик называл передачу 'Служу Советскому Союзу' передачей 'В гостях у сказки'. Красивостей в армии мало. На операции в беретах не ходят. Одежда пестрая. Мы ходили на операции кто в сапогах, кто в полусапогах, в маскхалате, в комбинезоне, в 'хэбэ'.
   - Была ли в Афганистане дедовщина?
   - В Союзе что-то было, в Афгане - нет. Мы там были одна семья. В Афганистане дедовщину по-другому называют: дембелизм. На базе дембелизм может как-то и проявлялся, в боевой обстановке - нет. На операции шел в основном дембель, тот, кому скоро домой. Если не убьют. Молодых старались не брать.
   - Жалели?
   - Жалости не было: он такой же солдат, как и я, как мой друг. Просто меньше знает, меньше умеет. Дембель учил, поучал. Старался, чтобы молодой выжил. Для Родины. Для России. Чтобы дембель сзади шел - такого не было.
   По рукам идут три предмета, и ведущая просит рассказать о них бывших воинов. Те улыбаются: нитки и иголка - нужнейшие на службе предметы, трубка из-под капельницы, скрепленная пулей - амулет 'жизнь'. В трубке данные: кто ты, когда родился. Ее носили при себе. Фляжка - в ней и радость, и жизнь, и все вместе. Иной раз и по две фляжки брали на задание: глоток воды - глоток силы и бодрости.
   - Как вы входили в мирную жизнь? - спрашивают допризывники.
   - Ждали самолета - испытывали и радость, и огорчение. Огорчение оттого, что ребят оставляем. Заходили же в 'борт' - чуть не кричали от восторга. Будущее рисовалось розовым. И вот Ташкент. Оформление документов, первая встреча с бюрократизмом. Таксист толкует о том, что мяса нет, рыбой замучили. А нам эти заботы кажутся такой мелочностью бытия! Живем мы, в сущности, неплохо: хорошие дома, горячая вода, сносная одежда, пища. Там же - голод.
  На экране слайды: Афганистан, разрисованный автобус, женщины на арбе в паранджах, десантники возвращающиеся с трофейным оружием.
  - Ребята, смотрите, какая на нас неодинаковая одежда!
  А это Сергей Ившин. Погиб. Он же до призыва - улыбка во все лицо. Это Шкляев Леонид - погиб. Это Кулябин Дима - последний, кого привезли в цинковом гробу. Дима же - первоклассник с цветами.
   Матери погибшего Саши Петрова преподносят цветы. Она ответила просто и сердечно:
  - Большое спасибо за то, что не забыли наших сыновей. Я тронута. Будьте счастливы и берегите свою Родину, как наши дети. Счастья вам.
  Допризывников проводили до вокзала с оркестром.
   С вокзала Георгий возвращался окруженный десятком крепких подростков, борцов, своих воспитанников, им через год-два предстояло повторить судьбу своих товарищей, отправиться в военкомат. А там как повезет - кому в Афган, кому на Камчатку, кому на Север. Он гордился своими воспитанниками: среди них были мастера спорта, чемпионы Урала, а один из них, Захар Владыкин, стал чемпионом мира среди юношей. Это был его любимый ученик, детдомовец, беспредельно преданный спорту, обладал исключительной реакцией, ловил каждое слово своего наставника, все упражнения выполнял с радостью. Среди сверстников равных ему не было, и Веселов перевел его в группу старших по возрасту. Его включили в сборную России, и он мог бы не служить в армии, получить 'бронь', ему предлагали это, но он настоял на службе. Военкомат предлагал ему Москву, клуб ЦСКА, он и от этого лестного предложения отказался. Сейчас воюет где-то в Газни. Регулярно пишет короткие письма, некому ему писать, кроме наставника. Георгий ждет эти письма и исправно отвечает: он понимает, что для солдата значит письмо с Родины. 'Что-то давно не было письма. Все ли хорошо с ним?' - подумал Георгий.
   В Дом спорта он не пошел - все тренировки на сегодня в связи с проводами друзей были отменены. Он попрощался с ребятами и отправился в свою двухкомнатную 'хрущевку', где, он знал, ждет его жена. Сыновья - два сына, два рыжика, как звала их мать - были еще в школе.
  
   Шестнадцать лет назад он, как и обещал, на выходной приехал в деревню, где две недели назад они помогали подшефному колхозу убирать картошку. Рыжая доярка отпросилась у подруг с фермы и привела гостя в деревянный одноэтажный дом с двумя небольшими оконцами на улицу.
   В доме было чисто и уютно: некрашеный пол вымыт и до желта выскоблен, домотканый половик с красными и оранжевыми поперечными полосами тянулся от порога к столу. Вдоль стен у стола были сооружены лавки из широких плах. Они тоже были не крашены, гладко обструганы и за многие годы отполированы частым сидением на них. Тут же у стола стояли две табуретки. Передняя часть избы была обклеена однотонными желтенькими обоями. Потолок был выкрашен белой масляной краской.
   Почти посреди избы, немного слева от входа, была выложена большая, два на два метра, русская печь. От нее к передним окошкам от потолка до пола тянулась ситцевая голубенькая занавеска. За ней, очевидно, стояла кровать.
   У окошек и на глухой стене повсюду были развешены рамочки с фотографиями. На них были и родители Гали - высокий бородатый старик Егор в полотняных штанах, заправленных в сапоги, и светлой рубахе, подпоясанной кушаком. Рядом стояла старушка Юлия, в черной юбке, в кофте с горошками и цветастом платке, углами подвязанном под подбородком. Но больше всего было фотографий лыжницы.
   Вот она, школьница с номером восемь на груди, на простеньких лыжах с бамбуковыми, с круглыми кольцами у заостренных концов, палками. Вот она в белом свитере, черных, чуть ниже колен брюках, красных гетрах и настоящих кожаных лыжных ботинках стоит, склонившись, на верхней ступени пьедестала почета, и какой-то мужчина в яркой цветастой куртке и пыжиковой шапке вешает ей на шею медаль на широкой ленте. Фотографий спортсменки было много.
   Здесь же на стенах были развешены почетные грамоты за успехи в спорте. В правом переднем углу, на полочке, где у старых людей бывают иконы, стояли два красивых белых металлических кубка.
   Галя, пока Георгий, сняв куртку и обувь, в носках ходил по избе, рассматривая фотографии, принесла дров, затопила подтопок, переоделась в спортивный костюм.
   - Я еще баню затопила. Часа через полтора подойдет. Ужинать будешь после баньки или сейчас перекусишь? Яичницу поставлю.
   - Нет, рыжая моя. Сейчас не надо. После баньки будем ужинать.
   - А ты что в носках ходишь? Я и не подумала, что ты обувь снимешь, - девушка залезла на печь и достала валенки. - На, обуй. Впору ли? Не жмут?
   Георгий надел теплые, подшитые, разношенные валенки.
   - Как на меня. Спасибо. Рыжая, достань альбом, фотографии посмотрим: спортивными успехами похвалишься. Я смотрю, ты девушка спортивная!
   Галя, зардевшись, вынесла из-за занавески конторскую папку для бумаг, в которую были сложены все фотографии, и села на лавку рядом.
   Потом, оставив гостя одного досматривать фотографии, ушла. Вернувшись, объявила, что баня готова: холодная вода налита в бак, горячая - прямо в котле на каменке. Свеженький веник в предбаннике. Полотенце и все остальное - там же.
   Веселов взял из сумки пакет с нижней одеждой и отправился мыться.
   - Галя, сумку разбери: что съедобное - все на стол. Пойдем вместе мыться - спинку потрешь!
   - Непривычны мы чужим мужикам в бане спинки тереть. Это у вас там, в городе, может, и ходят девки в бани с кем попало, - сказала, улыбнувшись. - Я после тебя помоюсь, пар немного схлынет, - сказала уже после некоторого молчания вполне серьезно.
   В баньку по-черному, с большим чугунным котлом, вделанным в сложенную из больших диких камней печь, каменку, раскаленных чуть не до красна, Георгий мечтал попасть очень давно. Он не спеша распарил в тазу веник - сначала в горячей воде, потом в кипятке, обтерся им, снова подержал в кипятке, ковшом плеснул кипяток на раскаленные камни и присел, оберегаясь от горячего пара, взметнувшегося к потолку. Ополоснул из ковшика полок, лег на спину и во весь рост растянулся на горячих досках. Это было блаженство! Он хлестал горячим веником поднятые кверху ноги, разглаживал веником грудь, живот и до жжения бил себя мягкими березовыми листочками, потом, сев, хлестал без всякой жалости свою спину. Выйдя на крыльцо бани с ведром холодной воды, опрокинул его на себя. Принес второе и еще раз ожег себя колодезной водицей. И снова банное блаженство.
   Пришел Георгий в себя только тогда, когда увидел, что холодной воды в баке осталась одна треть. Отдышавшись в предбаннике, в трусах, с полотенцем на плечах, вошел в избу.
   - Там холодной воды в баке - одна треть. Где колодец? Давай наношу.
  - Мне хватит. Как банька?
  - Это было божественно, рыжая!
  - Ну и ладно. Пойду тоже ополоснусь. - И Галя, увернувшись от объятий, выскочила из избы.
   Георгий достал из сумки голубую рубашку-распашонку, пуговицы застегнул не все - чтобы грудь дышала, натянул легкие трикотажные штаны, сунул ноги в валенки и причесался.
   Стол был покрыт льняной скатертью, и на нем на деревянной подставке стояла сковорода с яичницей-селянкой, как ее называли в деревне: в сбитые яички вливалось молоко, посыпалось сверху мелко порезанным зеленым луком и запеклось в горячей печке. С коричневой поджаристой корочкой сверху, блюдо выглядело очень аппетитно. Здесь же была тарелка с нарезанным соленым салом и колбасой, чашка с отварными картофелинами, бутылка рябины на коньяке, две рюмки, два стакана и кувшин квасу. На тарелке лежали ломти деревенского, нарезанного от каравая хлеба. Георгий не удержался - налил стакан холодного квасу, сел на лавку и стал пить его маленькими глоточками, растягивая блаженство.
   В избу вошла Галя в ситцевом халате и калошах на босу ногу, прошла за занавеску и вскоре вышла в тонкой белой кофточке и серенькой, ниже колен, расклешенной юбке. На ногах были шерстяные носки и тапочки. Волосы были схвачены сзади резинкой.
   - Горло застудишь, квас-то холодный, из подполья.
   - Нет, солнышко, не застужу. Садись за стол, заждался я тебя.
   Георгий налил в рюмки привезенную им настойку, поднял свою рюмку, Галя тоже.
  - За что пить будем?
   - Как за что? За будущих сыночков: рослых, сильных, крепких, как белые грибочки. Таких, каких ты мне обещала, приглашая свататься.
   - Намолола я тебе тогда чо попало. Меня Вера после уж ругала, ругала, - сказала Галя, опустив голову.
   - Нет, Галенька, ты сказала то, что надо было. Не те бы слова, может, и не было бы меня сейчас здесь.
   Выпили. Поели. Еще выпили.
  - Хочешь песню спою?
   '...Обязательно, обязательно я найду жену на вкус,
   Обязательно, обязательно я на рыженькой женюсь.
   Чтоб была она симпатичная, и чуть-чуть курносый нос,
   Обязательно, обязательно, чтобы рыжий цвет волос.
   Рыжая, рыжая, ты, наверно, всех милей
   Рыжая, рыжая, не своди с ума парней.
   Все блондиночки и брюнеточки хороши, когда юны,
   А когда они состарятся - даже черту не нужны'...
  
  - Когда я услышал эту песню, о рыжей только и мечтал. А тут тебя в деревне встретил: и волосы рыжие, и носик курносый, и все-все при тебе! Ночей не спал перед отъездом!
  - Не болтай! Ночей он не спал. Люба - мог бы и раньше наведаться.
   Поужинав, Галя начала убирать со стола, мыть посуду.
   - Иди, отдохни: с дорожки да после баньки. - Галя отодвинула занавеску и указала на разобранную постель.
  Георгий ушел. Галя домыла посуду, вытерла стол. Из сундука, стоящего в углу, достала домотканую рубашку из тонкого льна, материн подарок на свадьбу, надела ее на голое тело, прошла и остановилась у занавески.
  - Галя, ты придешь ко мне? - спросил Георгий.
  Галя подошла к кровати:
  - Поди не понравлюсь я тебе. Ничо я не знаю. Не было еще мужиков у меня. Ты городской, девок всяких, поди, повидал. Всяко поди любили тебя.
  - Иди, родная моя, иди.
  - Погоди, свет загашу. Стыдно при свете-то.
  Утром, продолжая ласкать молодую женщину, Георгий спросил, согласна ли она переехать к нему в город.
   - Переспала с тобой - жена уж я тебе. Как захочешь, так и будет. На ферме только надо объявить да председателю сказать. И скотина у меня еще есть - корова, да свинью кормлю. С ними чо делать будем?
   - С Михал Михалычем я поговорю. Справку, наверное, от колхоза надо, паспорт оформлять.
   - Паспорт есть у меня, давно уж в районе выправили. Как на соревнования в область стали возить, так паспорт и дали. Без паспорта там и в гостиницу не приняли бы.
  Через неделю в Галиной избе отпраздновали скромную свадьбу. Были доярки с фермы, Михаил Михайлович, председатель колхоза, с женой Ольгой, да еще двое соседей из Галиной родни - тетка по матери, пятидесятилетняя Степанида, ее председатель колхоза уговорил пойти в доярки, заменить Галину на ферме, да муж ее, тракторист.
  
   По дороге домой Георгий зашел в магазин, хлеба купить. Хлеба в магазине уже не было - разобрали. Хлеб привозили с утра, очереди были небольшие, но расходился хлеб быстро. Давали по две буханки в руки, но брали про запас - кто-то вечером на огород уезжал и хлеба под вечер мог не купить, семейные приходили с детьми, покупали по четыре буханки, кто-то покупал черный хлеб на корм свиньям. Хлеб был недорог - восемнадцать копеек буханка, и кормить скотину покупным хлебом было экономически выгодно.
   Рядом, в продовольственном отделе, стояла толпа мужиков - ждали привоза водки. Весной на заседании ЦК КПСС было принято постановление 'О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма'. Водка с прилавков исчезла. Ходили упорные слухи, что цена ее взлетит неимоверно, поэтому она была в страшном дефиците. На ладонях писались номера очереди, но очередность не соблюдалась: были случаи, когда к прилавку молодые и сильные пробирались по головам людей, были случаи смертельных исходов: в давке у кого-то не выдерживало сердце.
   В очереди стоял один из родителей, чей мальчик ходил к Веселову на тренировки. Поздоровались.
   - Ждешь? Бутылочку купить хочешь?
   - Да. Говорят, на той неделе водка будет еще дороже. На октябрьские праздники пару бутылочек бы запасти.
   - Ну, это слухи - о ценах. Куда им еще расти - и так до небес взлетели. В августе цена была 4-70, сейчас 9-10 за пол-литра.
   - Мой хороший знакомый работает на ликерке, рассказывает, что с завода городское начальство опять ящиками водку увозит: якобы кому-то на свадьбу надо, кому-то на юбилей. Оформляют через магазины, директор подписывает накладные, и машина едет сначала к гаражу, остатки попадают сюда, на прилавок.
  
  Дома Галя выставила на стол чашку горячего борща, тарелку с голубцами, сахарницу с песком. Села напротив и стала любоваться мужем.
   - Что сама-то не ешь?
   - Я с детьми поем, скоро из школы прибегут. Сахару вон сегодня два кило выстояла. Нигде не стало сахару-то. На самогон, говорят, разбирают. Неужели и в городе варить стали?
   - Как самогон варить не будут: пить-то за месяц не отучишь. Погоди, еще и отраву всякую пить начнут: одеколоны, лосьоны. Палкой пить не отучишь.
   Поев, Георгий сел на диван и взял газету с книжной полки. Газета попалась пятимесячной давности, привезенная Вадимом Соколовым, одним из борцов, мастером спорта, ездившим в Чернобыль на ликвидацию аварии.
   Об этой аварии ходили разные слухи. В 'Киевской правде' уважаемый академик, светило медицинской науки, рассказывал корреспонденту, что для ликвидации аварии сформировано 230 бригад. Они сделали все необходимое. К сожалению, большому облучению подверглись люди, находившиеся поблизости и тушившие пожар. Почти 300 человек были госпитализированы. Некоторым из них медицина не в силах была спасти жизнь. Корреспондент спросила: 'Приходилось слышать о мерах профилактики: больше находиться в помещениях, не открывать форточки. В этом и правда была необходимость?' 'Ее не было и нет, - ответил академик. - Ни единого дня после аварии радиоактивность не приближалась к уровню, опасному для здоровья'. Корреспондент спросила: 'Последствия аварии сегодня устраняют тысячи людей. Есть гарантии, что это не скажется на их здоровье?' 'Есть. Каждый из нас ежедневно имеет дело с радиацией. Все мы живем и всегда жили в условиях радиоактивного фона. Для тех, кто работает в зоне станции, принято считать максимальной дозой 25 рентген - согласно многочисленным исследованиям специалистов разных стран, она не может повредить здоровью. Мы позаботились о том, чтобы эта доза не повышалась. Как только регистрируется доза в 25 рентген, человек отстраняется от работы. Это закон для всех', - ответил академик.
   Георгий положил газету обратно и взял с полки из кипы накопившихся газет свежую 'Правду'. И снова глаза его остановились на сообщении о Чернобыле.
   'Чернобыльская АЭС возрождается! Она выдала первые тысячи киловатт-часов электроэнергии, которая так нужна городам и селам Украины, ее фабрикам, заводам, колхозам и совхозам. Пуск первого энергоблока - это огромное событие в жизни всех, кто принимал участие в ликвидации аварии на станции, кто сегодня работает в Чернобыле. Задание партии и правительства выполнено в срок'.
   'Ну, вот, а Вадим тут мне страхов разных о Чернобыле порассказывал', - подумал Георгий.
   Из школы прибежали дети, два рыжика, как называла их мать: Никита пятнадцати лет, учащийся девятого, выпускного класса, и Иван, Ванюшенька-душенька, любимец матери, бросили портфели в угол, разделись и устремились к столу.
  - Куда? Куда?! Руки кто мыть будет? Марш руки мыть!
  Ребята помыли руки, Галина собрала на стол и сама села поесть с ними.
   Никита учился хорошо, ко всему относился серьезно, мечтал о больших успехах в спорте, о славе Ивана Поддубного. У него были основания на это надеяться: имея первый взрослый разряд по борьбе, он был чемпионом города в полутяжелой весовой категории. Рост его был метр восемьдесят - чуть пониже отца, стройный, гибкий, с хорошей, взрывной реакцией. Тренировал его Роберт Маслюков, бывший воспитанник отца, закончивший Высшую школу тренеров в Москве. Сам прекрасный борец, он часто после официальных тренировок переодевался, надевал борцовское трико, выходил на ковер и звал Никиту:
  - Давай! Положишь меня - я бегу по залу три круга, если я тебя кладу на лопатки - ты три круга идешь на корточках по залу гусиным шагом.
   Уступать никому не хотелось, борьба шла с переменным успехом. Иногда в зал заходил Георгий, садился на низкую скамейку у стены и наблюдал за схваткой. Дома он объяснял Никите, почему у него не получился бросок через бедро, как правильно надо было ставить правую ногу. Ваня тринадцати лет, тоже нехилый подросток, тренировавшийся в группе отца, хватал брата и показывал, как правильно надо 'бедрить'. Отец посмеивался:
  - Не получится у тебя, Ванечка, с ним пока: весовая категория у тебя не та.
   По вечерам в своей комнате они затевали возню на ковре: по очереди ставили друг друга в 'партер', пытались сделать накат, спорили, когда получалось - бурно радовались.
   - Унял бы ты их: расшумелись больно. Снизу соседям слышно - ругаться прибегут.
   - Пусть повозятся, - улыбался Георгий.
  
  В конце марта вечером в квартире Веселовых неожиданно появился Захар Владыкин. Был он в изрядном подпитии, еще одну бутылку водки отдал хозяину. Открыв принесенный чемодан, достал золотистый, блестящий платок с люрексом и протянул хозяйке, Никите он подарил джинсы и спортивный костюм, Ивану - катушечный магнитофон. Снял со своей руки японские часы на батарейках и надел на руку Георгию. Веселов не без удивления воспринял все это, но подарки родным принять разрешил и подаренные часы оставил на своей руке. Никита и Иван, радуясь дарам, убежали в свою комнату.
   Пока гость раздевался, Галя собрала на стол.
   - Отслужил? Что-то ты вернулся не вовремя. Пьешь? Когда на тренировки придешь? - спросил Георгий, разливая водку по рюмкам.
  Захар, не дожидаясь других, выпил водку из своей рюмки, наполнил ее снова.
   - Не приду я больше на тренировки, Георгий Алексеевич. Я пришел попрощаться с вами. Ради этого и жил.
   - Что-то ты траурно заговорил. Закусывай. Галя, - обратился Георгий к жене, - приготовь Захару постель на диване, а сама устраивайся у ребят: он у нас ночевать будет. Сегодня я его никуда не отпущу.
  Галя постелила на диване простыню, положила подушку, одеяло и ушла. Мужчины остались одни.
   - Ну, рассказывай, что у тебя там стряслось? Разве таким я тебя отправлял в армию? Говори.
   Захар снова выпил водку и посмотрел на тренера пустым, отрешенным взглядом:
   - Кастрированный я теперь, Георгий Алексеевич. Как баран. Жить больше не хочу. Сюда рвался попрощаться с вами.
   - Что ты городишь? Как кастрированный?!
   - Вот так, Георгий Алексеевич: без яиц я. Яйца вырезали и собакам скормили.
  Георгий наполнил ему водкой рюмку и выпил свою.
   - Рассказывай. Все. С самого начала.
  Вначале Захар попал в учебный центр в Литве. Там готовили бойцов, умеющих убивать всем: оружием, ножом, саперной лопаткой, палкой, голыми руками. Там прививали чувство коллективной ответственности за проступки каждого. Старший сержант, замкомвзвода, находил в солдатской тумбочке припрятанный кусок хлеба - весь взвод бежал пятикилометровый кросс. За окурок на полу казармы взвод после отбоя стоял час по стойке смирно. Стоял до тех пор, пока один из солдат, Борис Гагарин, москвич, сосед Захара по койке, не признался, что это, возможно, его окурок: он спрятал его в рукав при появлении командира, потом окурок потерялся. Солдата вывели из строя, и старший сержант начал ладонью хлестать его по щекам за то, что из-за него взвод час стоял по стойке смирно.
   Захар не выдержал и сказал:
  - Зачем же вы бьете его?
   - Кто это сказал? Выйти из строя! - скомандовал сержант.
  Захар сделал три шага вперед. И тут же получил удар в лицо. Захар упал. Поднялся и в ответ ударил сержанта в скулу. Сержант упал. Поднялся. Подскочили два других сержанта, командиры взводов и втроем начали избивать молодого десантника. Взвод стоял по стойке смирно и смотрел.
   Захар пятнадцать дней провалялся в госпитале. К нему приходили офицеры, спрашивали, как все происходило, кто бил. Владыкин молчал.
   После этого отношение к нему изменилось: сержанты обращались с ним, молодым, как с дембелем, с интересом смотрели на него офицеры. Борис Гагарин стал ему лучшим другом.
   В Афганистане Захар попал в спецназ. Полк стоял в долине среди гор. С одной стороны на горах виднелись кишлаки. Дороги и поля к ним были заминированы. Жили в палатках, спали на двухъярусных кроватях. На операции чаще уходили ночью. Перед операциями замполит роты часто проводил политзанятия. Объясняя интернациональную роль нахождения российских войск в Афганистане, он особо подчеркивал роль международного империализма в поддержке моджахедов, коварство и жестокость врага. Говорил, что за подбитый танк или бронемашину выплачивается 100 долларов, столько же выплачивается за четыре пары отрезанных ушей неверных.
   В горы спецназовцы уходили охотно: то ли за поиском очередной порции адреналина, то ли в каждом говорил инстинкт охотника или убийцы. Когда появилось бесшумное оружие, при удачной засаде можно было расстрелять всех, сопровождающих караван, без ответных выстрелов. Собаки лают, люди мертвые, навьюченные тюками с оружием лошади и ослы - трофеи.
   Иногда, если хорошо срабатывала разведка, ночью, бесшумно сняв охрану, удавалось перебить вручную, ножами, весь лагерь.
   Первый убитый солдатом моджахед был для него праздником. Его поздравляли сослуживцы, офицеры, начальство.
   Захар хорошо помнил своего первого убитого врага. Они с другом Борисом были выдвинуты в дозор - шли по горной тропе метрах в пятидесяти впереди основной группы. Передвигались осторожно, бесшумно, от укрытия к укрытию, боясь наткнуться на мину или попасть под внезапный огонь со склона горы. Выглянув из-за скалы на тропу и внимательно вглядываясь в скалы над ней, Захар заметил легкое шевеление кустика на горе, метрах в пяти над тропинкой. Он жестом подозвал Бориса, показал ему на куст, приказал лечь, замаскироваться и следить, а сам полез в гору, по направлению к кусту. Его не заметили, и он подобрался вплотную к двум бородатым мужикам, напряженно вглядывавшимся туда, где прятался Борис. Сверху, из-за камня, Захар какое-то время разглядывал двух бородатых мужчин то ли в малахаях, то ли в пиджаках, подпоясанных кушаками ли, веревками ли. На голове были серые грязные чалмы. Один был помоложе, второй почти старик. Захар тихо достал боевой нож и метнул в молодого моджахеда. Нож по рукоятку вошел под левую лопатку врага. Тот уткнулся головой в руки, держащие ружье. Старого моджахеда Захар решил взять в плен, прыгнул вниз, но тот, почувствовав опасность, отскочил в сторону, и Захар лицом к лицу оказался со стариком, у которого в руке был пистолет. Не раздумывая, Захар нанес ему пальцами раскрытой ладони сильный удар в шею, в область кадыка. Удар оказался смертельным. Потом он подозвал Бориса, и они дали знак основной группе двигаться вперед. Подошедшие друзья рассматривали яму, в которой была устроена засада, пулемет нерусского производства, поздравляли Захара с первыми убитыми врагами. Захар вытащил из спины убитого нож, вытер кровь и долго смотрел на бородатого старика. Тот лежал на спине, глаза его были открыты и, казалось, смотрели в чистое, чистое небо. Туда, где ждал его Аллах. Рядом, головой на длинноствольном старинном ружье лежал молодой бородатый моджахед. Возможно, его сын.
   Были потери и в спецназе. И тогда рота уставших, запыленных бойцов молча проходила к своим палаткам, неся убитых и раненых. На базе, кроме тех, кто ходил в горы, было много обслуживающего персонала: продавцы, официанты, банщики, электрики, музыкальный взвод, завклубом, штабисты - все они избегали встреч с бойцами, возвращающимися с потерями с гор.
   А потери росли: американцы стали поставлять моджахедам 'стингеры' - количество сбитых самолетов и вертолетов перевалило за сотню. Были и небоевые потери. Замполит на очередном занятии показал фотографию мертвого солдата, служащего музыкального взвода, который ходил в кишлак, в магазин, дукан, отоваривать чеки, солдатские деньги. В дукане на них можно было купить все: и джинсы, и магнитофоны, и японские часы. Хождение в дукан не приветствовалось: особисты внимательно приглядывались к тем, кто часто посещал кишлак. Не приветствовалось и знакомство с местными женщинами, да они и не вызывали особого интереса: черные, с потрескавшейся кожей на грязных руках, с больными, желтыми от анаши зубами. Но музыкант что-то нашел в одной из них - говорят, она была молода и недурна. Кончилось тем, что его нашли на тропе, ведущей к части, с перерезанным горлом и отрезанным половым органом, засунутым ему в рот. Сфотографировали. Фотографии раздали политработникам.
   Случались предательства: моджахеды каким-то образом узнавали о готовящейся операции и были готовы - спецназ снова с гор приносил убитых и раненых. Особисты просили солдат приглядываться даже к старшим офицерам, посещающим кишлак. Были и добровольные переходы на ту сторону.
   В одну из ночей во время операции на горной тропе подорвался на мине Борис Гагарин. Захар склонился над умирающим другом и получил удар по голове: сверху со скалы был брошен большой камень и попал ему в голову.
   Очнулся он лежащим на глиняном полу какого-то дома. Руки были связаны. В помещении у стен лежали два матраса, на них сидели вооруженные люди. Среди них был один в свитере и российских солдатских штанах.
   Бородатый, высокий моджахед, чалма его отличалась от других, заговорил.
   - Я тебе подарю жизнь, но ты должен стать одним из нас: принять веру в Аллаха, - перевел слова горца светловолосый человек в свитере. - Даю тебе сроку - ночь. Если не согласишься - завтра ты будешь мертв. Я все сказал.
   Вооруженные люди вышли. Остался светловолосый парень.
   - Братан, соглашайся. Исламутдин не шутит: все, что он говорит - закон в кишлаке. Мне жалко тебя. Я вот согласился, принял ислам, обрезание. Зовут меня сейчас Нурулла. У меня жена. Есть сын. Я жив.
   Захар молча смотрел на него и прощался с жизнью.
  Утром снова пришел высокий моджахед, с ним трое бородатых стариков и Нурулла.
   - Твое решение? - спросил Нурулла.
  Захар молча отвернул голову к стене.
   - Мы передумали, неверный: ты можешь выжить. Но ты будешь кастрирован, как баран. Если выживешь - у тебя не будет детей. И некому будет с оружием прийти на мою землю. Я все сказал.
   Пришедшие с Исламутдином старики согласно закивали головами.
   - Ну и дурак, - сказал Нурулла на прощание.
   Его, окровавленного, без сознания, но живого нашли на той же тропе, что и музыканта.
  Захар два месяца валялся в госпиталях, было одно желание - умереть. Там его постоянно посещали психологи, они узнали о единственном его желании - увидеть Георгия и его семью, и каждый день рисовали ему радужные картины встречи с близкими. Пичкали психотропными препаратами, кололи гормональными препаратами. Наконец, в сопровождении офицера, доставили в Москву. Посадили на поезд, и вот он здесь, вдрызг пьяный, изливает душу любимому тренеру.
   - Жизнь еще не кончилась, мальчик! - Георгий обнял солдата. И тут с Захаром что-то произошло: он прижался к груди Георгия и разрыдался. Это было первый раз в его жизни, до этого он никогда не плакал. Георгий довел его до дивана, раздел, уложил, закрыл одеялом и, пододвинув стул, сел у его изголовья и стал гладить по волосам. Захар уснул. И это за долгое время был крепкий, беззаботный сон, сон младенца.
   Георгий встал, подошел к дверям детской и тихо позвал жену.
   - Я уж настроилась там, у ребят, переспать: думала - вы до утра пьянствовать будете.
   - Ложись здесь, на кровати. Поговорить надо, - Георгий рассказал, то, что услышал. - Оставлять его сейчас наедине с собой нельзя. Пусть у нас поживет, что ли? У ребят в комнате поставим раскладушку, на день убирать будем. В клуб на тренировки походит, может, оживет...
   Галя, лежа на руке, обняла мужа, и зашептала:
   - Возьми отпуск, езжай с ним в деревню, в мой дом. Поживи с ним там с месяц: дом в порядок приведете. А там, ближе к маю, рассада подрастет, и я подъеду.
   - У меня же дети, тренировки. Как я их брошу?
   - Пусть Роберт потренирует твою группу. Ты три года уже в отпуске не был, а ему каждый год отпуск дают - ты за него работаешь. Мальчик в деревне, за работой, отойдет. А здесь, в клубе, глядя на твоих здоровых парней, травить себя только будет.
   Георгий нежно прижал к себе женщину, она заснула. А он долго еще лежал с открытыми глазами.
   Утром Веселов сходил в клуб, написал заявление на отпуск, и за завтраком объявил Захару, что собрался поехать в деревню, дом надо подремонтировать. И спросил, не согласится ли он помочь ему?
   И уже в полдень, с сумками, гружеными продуктами, они в автобусе ехали в направлении деревни.
  
   После того как Захар и Галя поженились, было решено Галин дом не забрасывать, оставить себе, следить за ним. Выстроен он был ее родителями, стоял на каменном фундаменте, был еще крепок. Председатель колхоза оставил за новыми 'дачниками' и усадьбу: заброшенной, заросшей бурьяном земли было в деревне предостаточно, и на Галин огород претендовать было некому. Молодожены весной половину участка отвели под сад: посадили четыре яблони, по периметру - белую сирень, подготовили землю под малинник, осенью знакомые продали Георгию саженцы сортовой малины, и целых две сотки Георгий и Галя засадили малиной.
   Галя в городе устроилась работать на швейную фабрику. Навыки шитья у нее были: в наследство от деда и бабки в их семье осталась швейная машинка 'Зингер', мать обучила Галю обращаться с ней, девочка кроила и шила себе обновки из старых бабкиных, а потом и материных нарядов. В городе на фабрике она обучилась профессии закройщицы, стала покупать появляющиеся журналы мод, шить на дому и вскоре стала популярна среди знакомых, как хорошая портниха. С фабрики она ушла, деньги начала зарабатывать не меньшие, чем приносил в дом муж, была хозяйкой себе и своему времени. Летом она выкраивала время неделями жить в деревне: засаживала грядки овощами, следила за садом, а когда подросли дети, увозила их с собой, повзрослевших, порою оставляла в деревне надолго под присмотром тетки Степаниды.
   Жена председателя колхоза, Ольга Феодосьевна, биолог-рыбовод по образованию, добилась-таки в районе разрешения на устройство на территории хозяйства прудов для разведения карпов. Она съездила за изучением опыта рыбоводства к однокурснику по университету в лучшее рыбоводческое хозяйство области. Он уже двенадцать лет в нем директорствовал. Поработала в его хозяйстве две недели на разных рабочих местах, выведывая все тонкости рыбоводства, а их было немало: рыбы, как и люди, болеют, их нужно кормить определенными кормами, в определенное время. Уметь взвешивать, определять годовой привес, иметь маточное поголовье, из икринок разводить мальков. От нее ничего не скрывали: такова была воля директора, да в те времена еще не принято было опасаться конкуренции. В хозяйстве была разработана новая технология кормления рыб не специальными дорогими гранулированными кормами, а различными видами зерна. Это было дешевле - корма вот они, на поле. А результаты были значительные: годовалый карпик за лето набирал вес более килограмма. Ольга Феодосьевна, узнав много нового, с массой свежих идей в голове, вернувшись, сказала мужу, председателю колхоза, чтобы искал на ее место нового зоотехника, а сама с головой погрузилась в организацию в долине речки, протекавшей по территории земель колхоза, прудового хозяйства. Было сделано десять прудов, больших и маленьких, для рыбы разного возраста. Были пруды для зимовки молоди и маточного поголовья - воду из них на зиму не спускали. Из трех прудов воду по осени спускали, рыбу выбирали и продавали. Рыбоводство стало приносить колхозу доход, сравнимый с доходом, полученным от всей остальной деятельности.
  С приходом к власти Горбачева в стране многое стало меняться: были приняты законы о кооперации, об индивидуальной трудовой деятельности, о самостоятельном выборе экономических партнеров, кооперативы самостоятельно определяли формы оплаты труда, вмешательство государства в хозяйственную или иную деятельность кооперативов не допускалось. Госплан был ликвидирован, партаппарат от экономики отодвинут.
   'Дело партии - идеология' - считал руководитель государства. Он полагал, что кооперация поднимет экономику, даст ей второе дыхание. Совет экономической взаимопомощи стран социализма начал разваливаться. Сокращалось вооружение, пилились и сдавались в металлолом ракеты и подводные лодки.
   Кооперативы какое-то время 'жировали'. Патент - копейки. Налог 3 процента. Правда, не все кооперативы были в равных условиях. Те, кто валял валенки и вынужден был закупать где-то шерсть, зависел от того, где и как он ее закупит. Наибольшую прибыль и огромный рост теневых доходов имели кооперативы, организованные на предприятиях и имевшие доступ к дешевому, по государственным ценам, сырью, производственным площадям, электроэнергии. Рост теневых доходов директорского корпуса и приближенных к ним людей, был колоссальный.
   Председатель колхоза 'Заветы Ильича' и его жена решили, что надо разделиться: организовать в колхозе кооператив по выращиванию карпов. Часть колхозников перешла под начало Ольги Феодосьевны, они стали получать живые деньги, и немалые, в сравнении с теми, что выплачивались на трудодни другим колхозникам. Одни завидовали другим, но начинание жены председателя колхоза одобряли все: на некоторых прудах разрешалось ловить рыбу всем, из членов семьи кто-то все равно был причастен к делам рыбоводов и имел заработок. Все желающие могли купить рыбу за небольшие деньги.
   Георгий и Захар на автобусе доехали до райцентра. Дальше пятнадцать километров надо было добираться пешком - не было проезжей дороги. Дорогу осилили за три часа и к 16 часам по московскому времени были уже в деревне. Во дворе еще лежал снег, изрядно осевший от оттепелей. Георгий нашел лопаты, мужчины прочистили дорожки от ворот до крыльца, к колодцу, к бане, к сараю с дровами.
   В избе было чисто: Галя поздней осенью перед отъездом вымыла полы, застелила их чистыми половиками, а Георгий наносил к русской печи дров, в подтопок бересты, чтобы после зимы сразу можно было обогреть дом.
   Затопили печь. Принесли из колодца воды. Разожгли самовар. На электроплитке разогрели тушенку, поели и отправились носить воду в баню и топить ее. Георгий электричество в баню провел, но печь переделывать не стал. Она была все та же: без трубы - дым выходил в открытую дверь и продушину в стене. В каменке - большой чугунный котел. Захар ни разу в русской бане с печью 'по-черному' не мылся, и все удивлялся, как разумно устроена продушина в стене под потолком: верховой дым вытягивался сквозняком от приоткрытой двери, и в бане было относительно не дымно. Баню, остывшую за зиму, протапливали три часа, зато камни каменки накалились почти докрасна. Еще полчаса подождали, пока полностью вытянет дым из бани, разделись, Захар остался в плавках, взяли из предбанника по березовому венику, замочили их в тазах, Георгий заткнул продушину специально подогнанным деревянным обрубком, и мужчины блаженно растянулись на горячих досках полка. Обогревшись до пота, плеснули на каменку еще несколько ковшей воды и стали по очереди хлестать друг друга распаренными, мягкими вениками. Чтобы пар не обжигал уши, Георгий принес две старые шапки-ушанки. Захар никогда еще не получал такого удовольствия от бани. Он под хлесткими шлепками веника поворачивался то на живот, то на спину, поднимал ноги, блаженно охал. Облившись холодной водой, поддав воды на раскаленную каменку, отдохнув на горячих досках полка, снова по очереди начинали охаживать друг друга веничками.
   Дома их ждал сюрприз: соседи, Степанида и муж ее Федор, увидев дым из печной трубы избы, пришли проведать родственников. Поняв, что приезжие в бане, они сходили домой, принесли вареной картошки, квашеной капусты, соленых рыжиков и огурцов. Степанида по такому случаю достала из подполья литр самогона, бутыль с квасом.
   Радостно поздоровались. Одевшись в сухую одежду, все уселись за стол. Георгий познакомил родственников с Захаром:
  - Считайте, что это мой третий сын. Старший. Месяц мы тут поживем вместе.
   - Вот и хорошо. Нам веселей будет, видеться будем. А то ближайший жилой дом, председателя, за пять одвориц: пять дворов пустует, окна домов, крест-накрест, досками заколочены. Ровно чума какая прошла, - сказала Степанида.
   От самогона Георгий отказался:
  - Мы с Захаром договорились, что в деревне спиртного в рот не возьмем!
   - А чо так? Зарок что ли какой дали? - спросила Степанида.
   - Ну как знаете. Вам виднее.
  Федор и Степанида за разговорами выпили по стакану самогона, Георгий и Захар попивали ядреный, на закваске из солода, квас.
  Когда пошли, Степанида заткнула недопитый самогон в бутылке пробкой, отдала Федору, тот радостно взял бутылку, сказал 'до свиданья' и вышел. Стала прощаться и Степанида:
   - Живите. Бог с вами.
  У порога она повернулась к мужчинам и издали перекрестила их.
  - Господь с вами, - еще раз сказала она и вышла вслед за мужем. Принесенная гостями снедь осталась на столе. Особенно рад был Георгий банке с рыжиками и берестяному туеску с солеными огурцами.
   Георгий старался постоянно чем-то занять Захара: мужчины полностью очистили двор от снега, от ворот до деревенской дороги тоже все огребли. По утрам, оголенные по пояс, они полчаса проделывали до двадцати различных упражнений, подтягивались на перекладине, отжимались руками от досок на крылечке. Занимались ремонтом дома, привели в порядок заборы и изгороди вокруг усадьбы. Когда стаял снег, в апреле, стали делать пятикилометровые пробежки. Они добегали до прудов, любовались цветущими подснежниками на взгорке, водой, постепенно освобождающейся от раскисающего льда. Еще в марте они смастерили три новых скворечника, повесили их на рябины к двум старым и теперь с удовольствием следили за птичьей возней возле них. Сначала прилетал самец, занимал домик, принеся несколько сухих травинок, садился на ветку и, расправив крылышки, начинал щелкать клювом, чирикать, свистеть на разные лады. 'Где ты, дорогая, вот он наш дом, прилетай. Я жду тебя'. Прилетала скворчиха, залетала в леток, осматривала, и если все было по нраву, садилась на ветку рядом с отцом будущего семейства.
   Но однажды, поймав грустный, задумчивый взгляд Захара на птиц, Георгий в дальнейшем старался отвлечь его от посиделок возле рябины. И, конечно же, основной прелестью для мужчин была баня - они топили ее через день.
   Георгий стал замечать, что в облике Захара стали происходить изменения: волосы на голове поседели, на лице появились морщины, подбородок и щеки стали обрастать щетинистыми волосами. Правда, росли они неравномерно, клочками. На бороде более-менее были вровень, а на щеках вплоть до ушей - кустиками.
   Георгий знал, что у евнухов волос на лице не бывает, и не знал, радоваться или огорчаться изменениям, происходящим с парнем. Объяснил он себе это лечением Захара в госпиталях, теми гормональными препаратами, которые ему кололи.
   К маю приехала Галя, привезла рассаду помидоров, огурцов, проросшие клубни георгин. На каркас теплицы натянули пленку, и Георгий стал готовиться к отъезду в город.
   Захар попросил разрешения остаться на лето в деревне, Георгий с удовольствием согласился. Перед отъездом он всю ночь шептался с женой: просил ее как можно бережнее относиться к воспитаннику: об армии, о болезнях - никаких разговоров. Табу. Выпивки никакой. Больше занимать работой. Не будет работы - есть полное собрание сочинений Джека Лондона, он его начал читать, пусть дочитывает. По воскресениям Георгий обещал приезжать. По возможности.
   Галя просила мужа проследить, как Никита готовится к экзаменам: класс выпускной. И надо будет подумать о его дальнейшей судьбе: или учить дальше в школе, или определять в техникум.
   Утром попрощались: Георгий обнял и поцеловал жену, обнял Захара, попросил, чтобы он опекал его супругу: не давал ей таскать тяжести, помог вскопать гряды, баню продолжал топить часто, так же, как и с ним, изрубил чурки на поленья и сложил поленницу, чтобы не ленился делать по утрам зарядку и делать пробежки.
  - Чувствуй себя здесь хозяином, - сказал на прощание Георгий и пешком отправился в райцентр к автобусу. Воспитанник грустно смотрел ему вслед.
   В период перестроечного сокращения военных заказов завод начал 'оптимизацию' производства: в одном из крупных цехов был создан кооператив по выпуску оборудования для молокоперерабатывающей промышленности, заводские Дворец культуры и Дом спорта переданы в распоряжение администрации города. Для Дома спорта город нашел деньги только на оплату коммунальных услуг, тепла и минимального количества ставок для тренерского состава. Секция борьбы, одна из самых успешных, пострадала меньше других: были сохранены ставки для двух тренеров. Классическую и вольную борьбу вел Георгий Веселов, самбо - его воспитанник мастер спорта по самбо и по вольной борьбе Роберт Маслюков. Оба хорошо знали свое дело, имели выдающихся воспитанников, на время отпуска замещали друг друга за счет своего личного времени. По приезде из деревни Веселов зашел к директору Дома спорта и узнал неприятную новость: городские власти сокращают еще три ставки тренеров: по волейболу, ручному мячу и борьбе.
   - Что же они делают? Полгорода ребятишек беспризорных болтается, а они еще по живому режут. Куда пацанам деваться? Водку пить, физиономии бить друг другу? Мало их по малолетке пересажено? - сказал Георгий.
   - Сейчас все словно свихнулись - только о деньгах думают. На рынке встать некуда. Пацаны стаями ходят, 'трясут' торгашей. А главе города на все наплевать: последнее от спорта режет, - сказал директор Дома спорта. Помолчали. - Мне хочется тебя здесь оставить: у тебя стаж больше, ты организовывал секцию. У тебя авторитет в городе. Не знаю только, как Роберту объявить об этом.
   - Нет, Александр. Если надо - уйду я. Самбо так, как он, в городе никто вести не может. Он и с КГБ, и с милицией в ладах: у него их люди тренируются.
   - А как же ты?
   - Что-нибудь найду. Меня в сельхозтехникум переманить хотели: у них зал неплохой, маты, борцовский ковер они еще в старое время успели купить, ребятишек пять сотен обучается. Может, возьмут: сам говоришь - в городе знают меня.
   - Власти настаивают, чтобы платные занятия были. Может, придется деньги с родителей брать. Богатыми будем - обратно позову.
   - Нет, Саша, за деньги я тренировать не буду. У меня много ребятишек из небогатых семей было. Им не по карману будет чемпионов растить: и на сборы ездить надо, и на соревнования. А на какие шиши?
  Последнюю тренировку со своими воспитанниками Георгий Алексеевич провел особенно интенсивно. В конце занятия он всех подростков, уставших и потных, усадил на скамейки, сам сел на стул перед ними.
   - Ребята, это последнее мое занятие с вами. Дальше постоянно с вами будет работать Роберт Павлович. Вы его знаете: этот месяц он с вами занимался. Это классный специалист, если вы будете трудолюбивы и прилежны, он вырастит из вас хороших борцов. Я хочу с вами поговорить о другом. Уже сейчас вы в состоянии постоять за себя. Но почти на каждом занятии я напоминал вам, что знание приемов единоборств, сила, ловкость вам даются не для того, чтобы вы господствовали среди слабых, наоборот, - я хочу, чтобы те, кто слабее вас, рядом с вами чувствовали себя уверенно, знали, что вы не дадите их в обиду. Сейчас сложное время, у вас могут появиться соблазны добычи легких денег за счет своей силы и молодости, не бросайтесь бездумно в этот омут - из него вы можете не выплыть. Помните, мальчики, что я всегда хотел, чтобы вы выросли Человеками. Пожалуй, и все. Успехов вам в спорте и в жизни!
   Георгий встал со стула. Вскочили и воспитанники. Окружили его.
  - Георгий Алексеевич, зачем вы уходите? Ну не уходите!
   - Папа, а куда же ты пойдешь работать, папа? - взял его за руку Ваня.
   - Дома поговорим. А сейчас все марш в душевую! Быстро! И ты тоже, - подтолкнул сына к выходу из зала Георгий.
   На следующий день Георгий пошел в техникум. С директором он был знаком, при виде входящего к нему Веселова, тот встал, вышел из-за стола и прошел к нему навстречу. Поздоровались за руку.
   - Проходи, садись. Какими судьбами к нам?
   - Полгода назад вы приглашали меня организовать секцию, заниматься с вашими учениками борьбой. С сегодняшнего дня я безработный. Если буду полезен, готов работать у вас.
   Директор какое-то время молчал.
   - Я не могу выделить полную ставку только на борцов. А работать на полставки ты не согласишься. У меня есть ставка физорга. Надо будет организовывать занятия и гимнастикой, и соревнования по волейболу и баскетболу. Помогать тренеру по легкой атлетике. Ну, и полставки буду доплачивать за борцов. Если согласишься все это тянуть, милости прошу. Но только с осени: летом все на каникулы разъезжаются.
   Георгий согласился.
  
   В то время в небольшом городе рынок был не просто местом покупок и продаж - в свободное время по субботам и выходным сюда приходили как на экскурсию: посмотреть кто чем торгует, что нового привезли из московских Лужников или с Черкизовского рынка, купить подсолнечного масла - им торговали на розлив с машины южане: мужик черпал пол-литровой алюминиевой кружкой масло из фляги, ставил в протянутую ему бутылку воронку и выливал в нее масло. Вдоль рынка тянулись длинные ряды сдвоенных деревянных ящиков, застеленных поношенными одеялами, клеенками, газетами. На них был разложен товар: джинсы московского пошива, свитера, кофточки, носки, колготки. Стояли резиновые сапожки, галоши. Целые ряды были заполнены обувью южного пошива, привезенной из Минвод, из Пятигорска, Ессентуков: дамские сапожки, остроносые мужские туфли, тут же стояла и фарфоровая посуда с лепниной из цветных розочек пятигорской фабрики. Женщины и мужчины, стоя за ящиками, держали в руках образцы своего товара: пиджаки, часто поношенные, кофточки, колготки, обувь.
   А в стране шла ожесточенная борьба за власть между президентом СССР Михаилом Сергеевичем Горбачевым и президентом России Ельциным. Здания рынка были увешаны различными плакатами. Победа на рынках клонилась в сторону Ельцина.
   'Партия - наш рулевой: цены, разруха, разбой!'. 'Мы верим Ельцину и Гайдару!'. 'Готовьте белые флаги для нечестных умельцев: с нами лидер отваги - Борис Николаевич Ельцин!' - это уже был выпад против жирующих кооператоров. Советские люди в большинстве своем верили, что весь этот бедлам ненадолго, что скоро всех новых капиталистов, как и при НЭПе, переловят и пересажают.
   А на одном из плакатов 'лидер отваги' в черном костюме и галстуке стоял, расслаблено прислонившись спиной к дереву, со вскинутой в победном жесте правой рукой со сжатым кулаком: 'С нами надежда и свобода!'.
   В рядах торговцев вперемежку стояли личности с картонками на груди: 'Куплю доллары. Дорого'.
   И нескончаемо до вечера между рядов тек людской поток: кто-то к чему-то приценивался, были и покупатели, но основной массой были праздно гуляющие. Пройдя по рынку, ни с чем, но полные впечатлений от увиденного и общения со знакомыми, люди шли домой.
   В выходной Георгий тоже решил пройтись по рынку. В одном из рядов он увидел разложенные на расстеленной на ящиках темной ткани красивые, похожие на фирменные, джинсы, кроссовки фирмы 'Адидас' и яркие рубашки - 'футболки': спереди, на груди - американский и советский флаги, кот Леопольд и надпись: 'Давайте жить дружно!'. Веселов наклонился и начал щупать ткань одной из футболок.
   - Что, Георгий Алексеевич, нравится? Купи сыну, подешевле отдам, уступлю.
   Георгий поднял голову и узнал Надежду Белых, кладовщицу цеха, в котором он работал в молодости.
   - Где ты, Надя, такие модные вещи отыскиваешь?
   - Места надо знать. В Польшу ездим. Подольше дорога, помучаемся, но зато и товар влет уходит, и навар есть: на хлеб с маслом хватает.
   Вдоль рядов шли трое молодых парней в одинаковых бейсболках, курточки нараспашку, на двоих одеты джинсы 'варенки', кроссовки, третий - в темных брюках, остроносых черных ботинках и белых носках. Они остановились возле Надежды, постояли молча, и тот, что в темных брюках, остановив свой взгляд на лице женщины, произнес: 'Бабки'.
   Двое, наклонившись, стали рассматривать кроссовки.
   - Серый, у тебя кроссовок нет. Это твой размер. Берешь?
   - Бабки, - еще раз сказал тот, кого назвали Серым.
  Надежда, порывшись в сумочке, пристегнутой к поясу, подала Серому несколько свернутых купюр. Он посмотрел на кроссовки, которые все еще держал в руках его приятель и сказал:
   - Забирай.
   - Ребята, я же с вами рассчиталась: зачем же кроссовки берете?
   - Положи на место, - сказал Георгий тому, что держал обувь в руках.
   - Это еще что за фраер нарисовался? Забирай! - скомандовал Серый.
   - Мальчики, если вы не положите кроссовки сейчас, вам придется извиняться. И кроссовки придется все же отдать.
   По рядам шли толпы людей. Трое стали уходить.
   - А с тобой, коза, мы еще поговорим! - пригрозил Серый.
   - Ну вот, Георгий Алексеевич, подвел ты меня. Знаешь, в какую копеечку мне твой гонор влетит?
   - Кто это был? Где их найти?
   - Это люди Черепа: они весь рынок пасут. Не связывайся с ними. Я как-нибудь выкручусь. Не связывайся, - еще раз попросила она. И рассказала о случае возле пивной в прошлый выходной. После торговли они решили с Людкой пива попить разливного. В пивнушке была очередь. Заняла за каким-то парнишкой с красным бидончиком. Очередь вдоль стены до входа в пивнушку метров двадцать тянулась. Мужики помоложе, покрепче проталкивались сразу к буфету, протягивали через головы деньги буфетчице, та подавала им кружки с пенистым пивом, пена выплескивалась на плечи стоявших у прилавка. Одна баба возмутилась: 'Что делается, что делается! Мужчины, встаньте же кто-нибудь у двери, понаблюдайте очередь!'.
  Смельчаков не находилось. Подошел к дверям вот этот, что кроссовки забрал, - рассказывала Надежда. И тут баба в рыжей расстегнутой куртке загородила ему проход: 'Молодой человек, встаньте в очередь'. Попробовал отодвинуть - не получилось: баба здоровая, да и уцепилась за косяк.
   - Мать, ну пусти, ждут там меня! Ну, пусти! - попробовал он оттолкнуть ее.
  И тут подошел другой, тот, которому я сейчас деньги отдала, кличка у него Серый, - продолжила рассказывать Надежда.
   - Ты что застрял, Хорь? Ждем, ждем тебя, - говорит.
  - Да не могу я купить, не пускает!
  - Здоровья что ли нет?
  - А что здоровье, что здоровье! Был бы мужик - в рожу бы дал. А с этой что делать?
   И тут баба закричала на Серого: 'Убери руки! Убери руки, гад! Ты что же мне груди щиплешь'!
  И хоть бы кто с места тронулся. Парнишка, что стоял впереди Надежды, выскочил, подскочил к парням и стал отталкивать их.
  - Не тронь женщину, не тронь! - закричал. Серый оставил женщину в покое и как на надоедливую муху посмотрел на подростка.
   - Ты, наверное, еще комсомолец, мальчик? И стоишь за пивом? Ай-яй-яй! Нехорошо это. Хорь, иди с мальчиком, объясни, что комсомольцам пиво пить еще рано.
   - Пойдем, выйдем, - прошипел Хорь.
   - Пойдем-пойдем! - воскликнул парнишка и пошел к пивным бочкам, стоящим в стороне. Он не дошел до них метра три, как шедший сзади Хорь подсек ему ноги и начал пинать подростка в лицо, по ребрам. Бидон со звоном покатился по земле. Женщина в красной куртке с криком метнулась к ним. Хорь отошел. В это время подошел Серый с двумя кружками пива, парни стали пить и спокойно смотрели, как женщина своим чистым носовым платком вытирала лежащему парню кровь из разбитой губы. Выпив пиво, они спокойно пошли в сторону рынка.
   - Вызовите милицию! Задержите их! - обращалась женщина к очереди. Из очереди никто не вышел.
   - Это же люди Черепа. Менты с ними связываться не будут. Ворон ворону глаз не выклюет, - громко сказал кто-то.
   - Не связывайся, Георгий Алексеевич, с ними - их много. И с милиционерами они все повязаны, в милицию идти - правды не найдешь. Не связывайся. А я как-нибудь выкручусь. Их главного, Черепа, знаю. Может, договорюсь. Обойдется, - закончила свой рассказ торговка.
   - Где они собираются?
   - Кафе 'Южное' их человек держит. Среди недели, по средам, вечером все они там объявляются.
   - Надя, ты сможешь эту неделю дома побыть? До субботы.
   На рынок не выходить? И с Черепом не общаться? В субботу с утра я подойду на рынок.
   - Товара у меня немного осталось. Подожду. Ты что-то задумал. Не связывайся, накличешь беду на себя. Не связывайся.
   - До субботы, Надя: я у тебя в субботу две футболки сыновьям куплю.
  
   А за три дня до этого в деревне произошла драма. В четверг в полдень Федор Ситников, нагрузив тележку кормом для рыбы, отправился к пруду, где держали маточное поголовье карпов. Еще издали на берегу пруда он увидел большую черную легковую машину и заметил разожженный костер. Метрах в четырех от кромки воды на травке был расстелен зеленый брезентовый полог, на нем стояли бутылки водки, открытые консервные банки, нарезанная колбаса, сало, лежали красные помидоры и свежие огурцы - редкость для этого времени. Вокруг закусок на пологе возлежали трое молодых здоровых мужчин: один, лет сорока, был без рубашки, полулежал, облокотившись на подушечку. Он был лысым, с квадратной головой и шеей борца. На груди большая наколка: череп, пронзенный мечом от макушки через подбородок, по бокам черепа крылья, как у орла на царских монетах. На предплечье ангел, на пальцах синели выколотые ромбики. Двое других, лет по тридцать, были одеты в спортивные курточки, располагались по бокам, ближе к воде.
   Четвертый, невысокий, коренастый, с черной бородой, сидел у костра. По бокам костра были воткнуты рогатины, на них лежала жердина с подвешенным на ней котелком. Невдалеке от костра стоял красный пластмассовый таз с трепыхавшимися в нем еще живыми карпами.
   Федор, оставив тележку у воды, подошел к мужчинам.
   - Тут у нас маточные карпы. Еще не отнерестились. Не надо бы ловить-то, - сказал он.
   - Старый, вали отсюда! Мы гуляем. Не мешай нам.
   - Я послан карпов покормить. Зерно в воду побросать надо.
   - Душман, помоги ему, - распорядился лысый.
  Чернобородый, тот, что сидел у костра, подошел к тележке с зерном и опрокинул ее на землю, в грязь у прибрежных камышей.
   - Все, дед, покормили твоих карпов. Катись отсюда!
  Федор, пугливо оглядываясь, поставил на колеса опрокинутую тележку и пошел к деревне.
   - Скажи там, чтобы сюда больше никто не совался - рога обломаем, - засмеялся ему вслед один из лежащих на пологе возле закусок.
   Федор в деревне, проходя с пустой тележкой мимо дома Гали, увидел у ворот Захара - тот, отдыхая, сидел на бревешке возле горы поленьев. Предстояло сносить их и сложить в поленницу.
   - Покормил карпов? - спросил Захар.
   Федор рассказал, что с ним случилось.
   - Пойдем, посмотрим, как они рога ломать умеют.
   - Я боюсь. Убьют.
   - Не убьют. Пойдем.
   - Давай хоть топор возьмем.
   - Без топора обойдемся. Пойдем.
  Когда они подошли, котелок с ухой уже стоял посреди застолья, вареная рыба горкой сложена на газете.
   - Дед, тебе говорили, чтобы не пахло тобой здесь?! Говорили. Пеняй на себя. А это что за чмо ты с собой притащил? - сказал лысый.
   - Кто-то тут собирался рога обламывать? - сказал Захар, и взгляд его сделался ничего не выражающим, холодным, застывшим.
   - Душман, разберись, - бросил лысый.
  Встал чернобородый приезжий и не спеша двинулся к двум обросшим деревенщинам. Лучше бы лысый не произносил слово 'душман'. Когда тот приблизился, удар Захара в скулу был страшным: чернобородый отлетел на полтора метра, упал головой в затухающий костер и затих. Федор бросился к костру и за ноги оттащил бесчувственного мужика в сторону. Потом потрогал его пульс, посмотрел в лицо. 'Жив. Только скула сворочена', - подумал он.
   Уже без команды вскочили двое, те, что были в спортивных костюмах. Один был с ножом. Захар стоял и ждал. Первым получил сильный удар носком ботинка в ногу чуть пониже колена тот, что был без ножа. От страшной боли он присел, а потом, схватившись обеими руками за ушибленное место, со стоном начал кататься по траве.
   Захар стоял и смотрел гипнотизирующим взглядом на противника с ножом. Он знал, по тому, как тот держал нож, что удар будет в область живота, и был готов к нему. Через мгновение третий с вывихнутой в локте рукой тоже валялся на траве. Острый нож с тяжелой ручкой оказался в руках Захара. Нож был похож на боевой, тот, которым он убил в первый раз моджахеда. Тогда, в Афгане, его поздравляли. Он держал в руке нож и смотрел на голую грудь лысого с выколотым на ней черепом. Он знал, что одно движение - и нож по рукоятку войдет под этот череп, в сердце.
   - Кто мне хотел рога обломать?
   - Братан, да ты чо? Озверел? Братан, я Череп! За рыбу мы тебе денег дадим. Братан, я Череп!
  Захар смотрел, как тот лихорадочно шарит в своей одежде, сложенной у подушки под локтем, и ждал. И когда в его дрожащей руке появился пистолет, нанес ему удар носком армейского ботинка по кисти руки с пистолетом. Оружие вылетело и упало в осоку возле пруда.
   Захар стоял и смотрел на человека - хозяина жизни, приехавшего сюда на шикарном японском внедорожнике. Человека, который не раз распоряжался жизнями других. Он теперь был жалок. Схватившись здоровой рукой за ушибленную кисть, он испуганно смотрел на лохматого человека с ножом.
   - Братан, не убивай, братан! Я Череп, братан! - молил он.
   Захар с силой бросил нож в алюминиевую канистру, стоящую у застолья. Нож вошел по рукоять, пробив обе стенки канистры. Запахло вытекающим из нее пивом.
   - Даю тебе полчаса. Если через полчаса твоя машина будет здесь, через час она будет стоять с изрезанной резиной на дисках, - сказал Захар, и посмотрел на часы на руке. - Время пошло! Мусор весь сжечь! - жестко добавил он.
  Через час, уже один, он снова пришел к пруду. Машины не было. Костер затухал. В нем догорали обрывки газет, какие-то тряпки, очевидно, смоченные бензином, чтобы быстрее разжечь головешки, консервные банки, куски хлеба, помидорины, зеленые огурцы. Тут же, у костра стоял таз с карпами.
   Захар прошел к осоке у пруда, куда отлетел пистолет. Немного походив вдоль травы, он нашел его. 'Или не нашли, или забыли в спешке' - подумал он. Вынул из рукоятки магазин с патронами, магазин был полон, патроны сухие. Обтер пистолет полой куртки, сунул в карман, потом взял таз с рыбой и пошел к деревне.
   Федор ждал его у кучи наколотых дров.
   - Давай вместе в поленницу сложим, я помогу тебе, - сказал он.
   - На, рыбу унеси. Отдай Ольге Феодосьевне. И очень-то не расписывай наши подвиги. Скажи, прогнали, мол, и все. А дрова я сам сношу.
   В этот вечер к Гале пришли владелица прудов с дарами - свежей рыбой - и ее муж, Федор со Степанидой. Председатель колхоза выставил на стол две бутылки водки.
   - Водку-то ты откуда взял? - спросила Галя.
   - Стояла. К случаю.
   Она собрала на стол еду: окрошку, яичницу, порезала луковицы на закуску к водке мужикам, выставила на деревянную подставку сковороду с пожаренными карпами. Сама водку пить не стала, Захар впервые после приезда в деревню выпил полный стакан, потом выпил еще, и, поев, ушел спать на сеновал. С приходом теплых дней он обосновался там: ему были в радость запах сена, свежий воздух, утром сквозь крышу пробивались первые лучи солнца. Они будили его. Он выскакивал во двор, делал зарядку, у колодца обливался водой и убегал к прудам: норма ежедневной пробежки - пять километров. Его дурманил запах цветущей черемухи, он любовался дикими утками на прудах, гомоном подросших скворчат на рябине, ромашками на лугу. Иногда у пруда он ложился спиной на траву и смотрел в бездонное голубое весеннее небо. Порой по нему проплывали белые, словно кружева у невест, облака. Захар поднимался, осторожно, чтобы не раздавить, снимал с руки муравьев, и бежал к деревне.
   В понедельник после обеда в деревню приехал Георгий. Мужики протопили баню, поблаженствовали в ней и устроились спать на сеновале. Захар о случае у пруда рассказал в нескольких словах: приехали, насвинячили, стали хамить, выгнал. Рассказал, что хозяйка прудов предлагает ему работу: быть смотрителем на прудах, кормить карпов. Обещает приличную оплату.
   - Ну и соглашайся! Будешь все время на природе, Федору уж тяжело с тележкой к прудам таскаться, тебе будет в радость.
   - Да как-то неудобно: не мужская это работа. Не по мне.
   - В деревне самое то: работа без напряга и все время общение с природой. Подумай.
   - Я подумаю.
   Георгий рассказал о случае на рынке и что в среду он собирается посетить кафе 'Южное', встретиться с авторитетом, 'смотрящим' по рынку, Черепом.
   - С собой для солидности хочу пригласить тренера по самбо Роберта Маслюкова. Он тоже мой ученик, не откажет.
   - Не надо Роберта. С Черепом я имел честь быть знакомым. Пойдем вдвоем, - улыбнулся в темноте Захар.
   В среду Георгий и Захар вошли в кафе и сели за столик у входа, в углу, у окошка. Георгий был одет в синий поношенный спортивный костюм, на Захаре были черные брюки на выпуск, солдатские ботинки и красивая черная немецкая куртка, купленная на чеки в Афганистане. Георгий взял меню и начал читать. Подошел хозяин кафе - молодой, здоровый широколицый парень в джинсах, синей рубашке с белым галстуком-бабочкой.
   - Что закажете? Что пить будем?
   - Два салата, двойные порции, два бифштекса с рисом и крепкий, с двойной заваркой чай. Хлеб.
   Молодой человек ушел. Через некоторое время молоденькая девочка в белой с короткими рукавами кофточке, юбочке выше колен, принесла заказ. Мужчины не спеша стали ужинать.
   Столики в кафе заполнялись. В дальнем углу зала, у входа в кухню, в стороне от обычных столиков, стоял большой, человек на двадцать, длинный стол, застеленный вишневой скатертью. К нему подходили и садились крепкие молодые парни. По проходу к столу прошли и те трое, что на рынке у Надежды забрали кроссовки. Стол заполнился. Из кухни вышел лысый мужчина в малиновом пиджаке и сел во главе стола. Обслуживал стол сам хозяин, молодой человек в синей рубашке. На столе появились холодные закуски, порции шашлыка, водка, минеральная вода, бокалы. Наливал каждые себе - кто что хотел и сколько хотел. Послышались смех, тосты. Молодежь веселилась.
   Георгий решил, что пора заявить о себе. Подошли к столу.
  Три стула - один в торце стола и два рядом - были не заняты. Георгий сел на стул в торце стола, Захар встал за его спиной и остановил свой взгляд на человеке в малиновом пиджаке. Это был Череп. Шум за столом стих, и все уставились на наглецов, посмевших помешать их гулянке. Череп тоже узнал лохматое деревенское чмо, отправившее на больничные койки трех его бойцов. На месте 'душмана' сидел сейчас пришелец в спортивном костюме. И молчал.
   - У вас какие-то проблемы? - наконец прервал молчание хозяин стола.
   - Да. Твои ребята при мне обидели мою сестру: забрали кроссовки, деньги и назвали нехорошим словом.
   Хозяин заведения застыл с подносом в руках при входе на кухню. С Черепом еще никто так не разговаривал. А Череп, словно загипнотизированный, не мог отвести взгляд от человека в черном, стоящего позади говорившего. Он хорошо помнил этот дерзкий холодный взгляд, помнил силу и точность броска ножа в центр канистры с пивом, помнил о том, что где-то там, в осоке, остался его ствол с полным магазином маслин. Страх перед ним и сейчас сковывал его.
   - Кто обидел твою сестру? Покажи.
  Георгий пальцем от одного к другому показал на троих: вот он, он и он.
   - Что ты хочешь?
   - Я им сказал, что они вернут кроссовки, деньги и извинятся перед сестрой. В субботу к 10 часам я буду ждать их на рынке.
   - И это все?
   - Да.
   - Все будет так, как ты хочешь. А сейчас давайте выпьем!
   - Здоровье не позволяет, - сказал Георгий и встал из-за стола.
  К выходу их проводили удивленными взглядами. Особенно был поражен произошедшим хозяин кафе.
   - Что за люди? Кто знает этих людей? - спросил Череп и обвел взглядом свою команду.
   - Тот, кто с вами разговаривал, Веселов Георгий Алексеевич, тренер по борьбе. Я у него занимался, - сказал один из сидевших за столом.
   - А второй?
   Все молчали.
  - Может быть, его сын. Или воспитанник, из ранних, - высказал кто-то мнение.
   - Слышали, что я обещал?
  Хорь, Серый и его друг дружно закивали головами.
   - Гуляйте, - сказал лысый человек, встал и пошел через кухню в кабинет хозяина кафе. Настроение его испортилось. Он приказал принести ему в кабинет коньяк и закуску.
   - Одного я знаю, а второй, в черном, что за чмо? - спросил хозяин кафе, ставя на стол коньяк и жаркое.
   - Не дай бог тебе близкого знакомства с ним, - задумчиво произнес Череп, наливая коньяк в бокал.
   В субботу к 10 часам Георгий на рынке подошел к Надежде.
   - Никто не подходил?
   - Ты знаешь, подходили! И те трое, и Череп с ними был! Я испугалась, что трясти начнут. А те трое при Черепе стали извинятся передо мной, деньги вернули, кроссовки. Тот, кого называли Серый, сказал, что он примерял уже кроссовки, ходил по комнате, и если я не возьму их обратно, он отдаст за них двойную цену.
  - Я тебе за обычную цену отдам. Бери! - говорю. 'Отдай двойную цену!' - приказал Череп. Я не посмела отказаться , взяла. Я и не знала, что ты такой крутой, Жора! Что ты им такое сказал?
   - Я им сказал, что ты моя сестра.
   - Они мне сказали, что на рынке меня никто тревожить не будет. Попросили показать моих подруг - их тоже никто трясти не будет. Я показала Людку.
   - Ну вот, видишь, как все хорошо получилось. А ты боялась, говорила - беду накличу.
   - Жора, я и не знала, что ты такой крутой! - женщина восторженно смотрела на Георгия. - Слушай, поехали с нами в Польшу! Иностранный паспорт сейчас выправить не проблема, денег, чтобы раскрутиться, мы с Людкой тебе дадим. Поехали!
   - Паспорт, Надя, у меня есть: я команду в Болгарию в прошлом году возил. Иностранный паспорт пять лет действителен. Не мое это - с вами тут стоять.
   - Георгий Алексеевич, прибыль гарантированная - один к двум.Что у тебя - денег много? Европу посмотришь. Поехали! Распродаться мы тебе поможем.
   - Удачи тебе. Торгуй! - улыбнулся Георгий и ушел с рынка.
   На лето вся семья Веселовых перебралась в деревню. Там была благодать: цвела сирень, рои пчел жужжали в малиннике, Ольга Феодосьевна снабжала свежей рыбой, Степанида заботилась о том, чтобы у родственников всегда на столе были свежее молоко и сметана. Галя в протопленной русской печи сгребала кочергой малиновые угли к стенке, сырым помелом из липового мочала подметала под печи и пекла хлеб прямо на горячих кирпичах. Иногда она пекла белые булочки. Булочки ее научила печь еще мать: к Пасхе мать ставила квашонку, и когда тесто подходило, делала из него колобки с детский мячик, колобки бросала в таз с водой, они, полежав в воде, всплывали, и тогда она на деревянной лопате сажала их на горячие кирпичи в печь. Колобки оседали, обжаривались и получались румяные булочки. Булочки еще горячими смазывала гусиным пером, макая его в плошку с растопленным сливочным маслом, и несла на стол.
   Мужчины и Никита с Ваней обожали такие булочки, запивали их холодным молоком.
   Любимым блюдом была и окрошка на своем квасе, который в семье был постоянно: с редиской, со своим зеленым лучком, укропом, со свежими деревенскими яичками, ранними огурцами и молодой картошечкой, ее все готовы были есть ежедневно.
   Баню топили через день. Никита с Ваней оставались в бане после мужчин, наслаждаясь до тех пор, пока не приходила мать:
   - Хватит вам уже париться, баню выстудите. Оставьте и мне жару.
   Захар после ежедневной зарядки и пробежки, забрав приготовленную тележку с кормом, шел к прудам кормить карпов. Он, по замыслу и заданию хозяйки, на трех прудах, где обитали крупные карпы, сделал мостки, которые уходили метра на четыре в зеркало пруда: тяжелой полупудовой кувалдой забил два ряда нетолстых заостренных бревен, набил на них поперечины и сделал настил из плах. Придя с кормом, он завозил тележку на помост ближе к центру пруда, садился на отпиленный от бревна чурбак и, постучав палкой по доскам, начинал разбрасывать корм. Рыбы, услышав сигнал, подплывали к помосту, и вскоре он уже видел круги от всплесков на поверхности воды. Иногда он животом ложился на помост и смотрел сквозь метровую толщу воды, как крупные, трехкилограммовые рыбины поедали корм. Они раскрывали рот, вытягивали губы трубочкой и под углом - голова внизу, хвост вверху - рылись в илистом дне. Иногда он делал из корма комок и опускал до плеча руку с кормом в воду. Наиболее смелые рыбины подплывали к ладони с кормом и, касаясь губами ладони, поедали предложенное угощение. Захар счастливо смеялся. За рыбой часто приезжали покупатели: хозяйка привозила напольные весы, нанимала деревенских мужиков с бреднем, те заходили в воду, тянули бредень по прикормленным местам и вытаскивали бьющихся рыбин на сушу. Захар не любил эти моменты: ему было жалко задыхающихся на воздухе рыбин. Он уходил.
   Появилась первая земляника, Захар брал старый литровый бурачок из бересты и шел на вырубку. Он ползал на коленках вокруг пней и, не обращая внимания на комаров, ягодка по ягодке набирал горсть, бросал в бурачок и набирал новую горсть. Иногда он просто лежал на траве, наслаждаясь лесной тишиной, иногда щебетанием птиц. Порою на елке куковала кукушка. Она всегда куковала долго, и Захар улыбался.
  Он был счастлив, когда видел радость Галины и Никиты при виде лесных ягод. Тотчас же приносилось молоко, ягоды насыпались в стаканы с молоком, и мать с сыном первыми пробовали лесные дары.
   Однажды, когда Захар ушел к своим карпам, а Никита с Иваном убежали с ним на пруд купаться, Георгий сидел на скамейке в тени навеса и смотрел, как Галина лопатой выкапывала в бороздах сорняки - желтые цветы одуванчики.
   Воткнув лопату в борозду, она подошла к мужу, села рядом и прижалась к нему. Георгий за плечи обнял жену.
   - Чем-то помочь, рыжая?
   - Поговорить хочу с тобой. В город мне надо уехать. На месяц. Придется тебе одному тут управляться.
   - Что это тебя в город потянуло? Что, тебе здесь с нами плохо?
   - Денежки наши тают, миленький. У тебя до осени работы не будет, а надо и Никиту к техникуму одеть-обуть, и Ивану уже вся одежда мала стала, растет как на дрожжах. Тоже приодеть к школе надо. У меня пять заказов на платья лежат: обещала бабам осенью сшить. Сошью пораньше - пораньше расплатятся.
   Георгий долго молчал.
   - Меня Надежда, старая знакомая по заводу, недавно в Польшу съездить звала: заработаешь, говорит, на каждый рубль два рубля. Вроде и деньги взаймы обещала, и расторговаться помочь. Поездка неделю займет. Может, съездить?
   - Сиди уж тут до осени. Еще уведет тебя твоя старая знакомая. Рыночные бабы они шустрые - так и норовят к чужому мужику под бок подвалиться.
   - Да не променяю я тебя ни на кого, рыжая моя! Да и сыночки у нас 'как белые грибочки', - засмеялся Георгий, покрепче прижимая к себе Галю. Та покорно припала к нему.
   - Съезди, поговори. Деньги только у своих баб не занимай. Сколько-то у меня есть, а там у Ольги Феодосьевны в долг возьму, не откажет. - Галина встала, подошла к лопате и указала мужу на заполненный сорняками таз: - Мусор на кучу унеси.
   В этот вечер, устроившись спать с Захаром на сеновале, Георгий рассказал ему о планах поездки в Польшу.
   - У меня где-то в чемодане афганские чеки валяются: часть мои, часть друзья перед госпиталем собрали. Говорят, их на доллары поменять можно. Забери.
   - Тебе самому они пригодятся.
   - Куда мне они, забери.
  
   В город Георгий и Захар приехали вместе. Захар достал с антресолей армейский чемоданчик, куда забросил перед отъездом в деревню, и раскрыл его. Там были альбом с фотографиями, серый спортивный костюм с черной пантерой на груди - 'Пума', коробочки с наградами и одна с чеками - желтыми, похожими на рубли, бумажками. На каждой была надпись: 'Выпуск 1973 года. Отрезной чек Банка для внешней торговли СССР'. На каждой бумажке был указан номинал - три рубля, десть рублей, пятьдесят рублей, на каждой указана серии буквами А и Д, номер чека. Захар, не считая, передал коробочку Георгию. Георгий пересчитал.
   - Захар, спасибо. Я тебе верну деньги.
   - Да перестань, Георгий Алексеевич! Обидеть хочешь.
  Георгий промолчал, но решил, что рассчитается обязательно.
  Как, он еще не знал: возможно, привезет ему нужные и красивые вещи из Польши, возможно, отдаст советские деньги.
   Захар переоделся в спортивный костюм, он был еще новый. Костюм был впору.
   - Ну, ты у меня прямо красавчик, Захар. Пойдем, погуляем. На рынок сходим.
   У Захара что-то промелькнуло во взоре, словно черные птички пролетели.
   - Не хочу я по городу шататься, Георгий Алексеевич. Если можно, я на диване поваляюсь, телевизор посмотрю.
   - Оставайся. Перед обедом я приду. Перекусить что-нибудь принесу.
  
  Надежда торговала на прежнем месте.
   - Ну, как торговля, не обижают? - спросил Веселов.
   - Да что вы, Георгий Алексеевич, я сейчас королева рынка! Со мною и начальник рынка здороваться начал!
   - Ну, королева, решил я принять твое приглашение - съездить с вами, Европу посмотреть. Приглашение не отменяется?
   - Да мы с Людкой рады будем, если вы решитесь с нами поехать.
   - Когда запланирован ваш отъезд?
   - После выходного, во вторник.
   - Сколько нужно денег с собой брать, в какой валюте - в долларах?
   - Баксов шестьсот для начала хватит. Мы с Людкой до тысячи с собой берем.
   Георгий узнал, что для поездки нужно купить две ручные тележки, две большие клеенчатые сумки, сумочку для денег на пояс. Женщины возят в Польшу встречный товар: сигареты, водку, слесарный инструмент, ножовочные пилки по металлу. Приезжают в Гданьск, за день расторговываются с хорошей выгодой, ночуют, утром едут в Варшаву, на стадион - там огромный базар, купить можно все и цены божеские. Вечером едут снова в Гданьск, ночуют и утром в Калининград.
   - Георгий показал афганские чеки, спросил, можно ли их поменять на доллары.
   - Пойдем к Зойке сходим: она доллары покупает и продает. Она постоянно в Москву мотается. Мы у нее рубли на баксы меняем.
   Надя повела Георгия ко входу на рынок. Там под крытым торговым местом за прилавком на стуле сидела женщина лет сорока в импортной синей курточке и модном беретике. На прилавке на деревянной подставке стояла табличка: 'Куплю доллары. Дорого'.
   - Зоя, это тот человек, о котором я тебе рассказывала, - сказала Надя.
  Зоя с интересом взглянула на Георгия.
   - У меня афганские чеки. Вы сможете их поменять на доллары? - спросил Георгий и подал женщине пачку бумажек. Та взяла бумажки, внимательно рассмотрела каждую. Пересчитала.
   - В 'Березке' сейчас у покупателей с чеками требуют документы. Я неохотно покупаю чеки. Сколько вы за них хотите?
   - Я не знаю их цену.
   - Могу дать за все двести долларов.
  Георгий согласился. Взял две стодолларовые бумажки, и Надя с Георгием ушли.
   В оставшиеся до вторника дни Георгий покупал все, что советовали ему будущие коллеги по бизнесу: лысьвенскую эмалированную кастрюлю с крышкой, ручные дрели, тисочки, штангенциркули. Мелочь, завернув в бумагу, плотно уложил в кастрюлю, чтобы не брякала крышка, продел сквозь ее ручку толстую медную проволоку и концы ее плоскогубцами примотал к ручкам кастрюли. Поставил ее в большую клетчатую сумку. Оставшийся товар, а вместе с ним и одну из двух тележек, которая удобно складывалась, разместил в другой сумке. Весь груз объединил: сумка с тележкой и товаром разместилась возле кастрюли в другой, казалось, безразмерной сумке с метровым замком-молнией. Застегнул молнию, сумку поставил на свободную тележку, пристегнул багажными резинками и, взявшись за ручку, прошелся с тележкой по комнате. Попробовал за ручку поднять ее, тележка с сумкой была не слишком тяжелая. Поставил тележку в коридоре у входа и сел на диван.
   - Упаковался. Думал ли ты, Георгий Алексеевич, заслуженный тренер республики, что потащишься за барахлом куда-то за бугор? - сказал он вслух и рассмеялся.
   К отъезду из деревни приехала и жена, она проводила его на вокзал, перед посадкой вручила пакет с постряпушками - булочками, ватрушками, пирожками с начинкой из зеленого лука. Но главное - ей хотелось взглянуть на баб, которые увозили ее мужа в какую-то Тмутаракань. Георгий обнял ее и шепнул на ухо:
  - Рыжая, не волнуйся. Лучше тебя никого нет: ты видишь?
  - Смотри, не балуй там, - произнесла она в ответ.
   В вагоне его 'бизнес-леди' заказали чай без сахара, сахар у них был свой, в мешочке, привычно залили кипятком по банке консервированной лапши, достали по куску колбасы.
  - Садись с нами, Георгий, пообедаем.
  Георгий тоже заказал чай, но с сахаром, и выложил на столик часть стряпни жены. Женщины с удовольствием отведали деревенскую выпечку.
   - Любит она тебя. Так не хотелось ей тебя с нами отпускать! Боится потерять свое золото.
   - Любит, - сказал Георгий, улыбаясь.
   В Калининграде пересели в польский поезд с восьмиместными купе. Пограничник проверил документы. Появился таможенник. Прибором, похожим на миноискатель, поводил вокруг сумок, попросил всех освободить купе, а Георгия оставил.
   - Твоя сумка? Что везем? Раскрой.
   - Две бутылки водки.
   - А положено четыреста граммов.
   - Упаковку сигарет 'Кэмел', десять пачек.
   - А положено две пачки. Что в кастрюле?
   - Дрели, штангенциркуль, тисочки.
  Таможенник торопливо начал раскручивать проволоку, которой была закреплена крышка кастрюли. А поскольку проволока была закручена плоскогубцами, у него это не получалось. Он отодвинул кастрюлю, порылся в сумке, достал ручную дрель, отвинтил крышку на полой ручке и высыпал на ладонь сверла, которые в ней были. Он разглядывал сверла, вертел в руках красивую дрель.
   - Нравится? - спросил Георгий.
   - Да. Удобная. И сверла постоянно с дрелью.
   - Возьми на память.
   - Да? Спасибо, - таможенник отодвинул сумку с невскрытой кастрюлей в сторону. - Забирай. Зови следующего.
   В Гданьске отправились сразу на рынок. Рынок поразил Георгия. Не столько даже сам рынок, сколько прилавки, покрытые древними мраморными, десятисантиметровой толщины плитами. 'Сколько же им веков?' - подумал он. Расположились на прилавках удобно, товар распродали быстро, он был, по польским меркам, недорог, и на рынке приезда русских ждали. Женщины рассказали Георгию о приятеле, который привез на продажу наши ситцевые трусы в цветочек, такие, как на волке в мультике 'Ну, погоди'. Покупали вяло. И тогда он натянул самые яркие трусы прямо на брюки и пред прилавком начал делать зарядку: приседал с вытянутыми вперед руками, крутил бедрами. Посмеялись, но выстроились в очередь и трусы расхватали.
   Женщины из экономии промучились ночь на вокзальных скамейках, Георгий устроился в относительно недорогой - 50 долларов за две ночи - гостинице. Утром поездом двинулись в Варшаву. На огромном стадионе, превращенном, подобно Лужникам, в рынок, можно было купить все: недорого китайский и турецкий товар, польский дороже, дорого стоил импорт из Европы и Америки. Георгий для Захара нашел куртку из Голландии: из плотной зеленой ткани, свободного покроя, с многочисленными карманами, утепленная, она была рассчитана на неустойчивую погоду с дождями и холодными ветрами с моря. Георгий примерил ее на себя - женщины были в восторге от того, как она на нем сидела. Просили дорого - пятьдесят долларов - и уступать в цене не хотели. Георгий купил ее и твердо решил, что это будет подарок другу. Жене он купил красивую ночную рубашку, сказали, что из Франции. Никите и Ивану приобрел модные рубашки-батники, не забыл он Ольгу Феодосьевну - основного своего спонсора: ей купил плащ и модный яркий европейский зонтик. Остальные деньги ушли на недорогой, но дефицитный в России ширпотреб, на то, что рекомендовали купить ему опытные Надя и Люда. К вечеру сумки были забиты до отказа, у женщин тоже, и через несколько часов в поезде они, каждый с двумя тележками с закрепленными на них сумками, тащились по ночному Гданьску. Женщины, не выспавшиеся прошлой ночью, уставшие и голодные, перед отъездом на Родину пожелали отоспаться в гостинице. Шел дождь, Люда стерла ногу и хромала, Георгий в ночном незнакомом городе не смог сразу найти кратчайший путь к гостинице, спрашивал у прохожих, как пройти к ней, одни разводили руками, другие на русском языке говорили: 'Не понимаю'. Наконец Георгий вышел к супермаркету со знакомой вывеской, от нее дорогу он уже знал. Троица поплелась прямо по обочине проезжей части. Мимо пролетали шикарные автомобили, обрызгивая их грязной водой от лужиц на асфальте.
   А вокруг плясали неоновые рекламы, из окон ресторанов била в уши задорная музыка, около ресторанов под навесами дымили сигаретами и хохотали нарядные парни и девушки.
   На обратном пути польских таможенников груз не интересовал. Шагая по вагону, они всем задавали один и тот же вопрос: 'Валюта е'? И слышали один и тот же ответ: 'Какая валюта - товар везем. Все у вас оставили'. На столике в купе Георгия лежал Людин бумажник. Польский офицер лениво взял его в руки, раскрыл и увидел стодолларовую купюру. Он побагровел, выбросил купюру на стол, начал тыкать в нее пальцем и, мешая русскую речь с польской руганью, все повторял: 'Что это, пся крев? Что это, пся крев?'
   Было ясно, что совершается ужасное преступление - из его страны вывозится национальное достояние - валюта.
   Немного успокоившись, он уселся за столик, достал бланки протоколов, заполнил два экземпляра, расписался, заставил виновницу расписаться, и один экземпляр протокола отдал ей. Валюту и второй экземпляр протокола он положил в свою сумочку.
   Когда миновали территорию Польши, пожилая русская женщина, молча наблюдающая эту сцену, заговорила: 'Дура ты, дура! Кто ж так валюту возит? Смотри'! - она размотала узел длинных волос на затылке и достала спрятанные там доллары.
   Рассказала, что она калининградка, постоянно возит в Польшу сумками бельевые прищепки и продает их там. Русские бельевые прищепки, оказывается, пользуются в европейской стране большим спросом.
   Впрочем, Людмила не очень расстроилась: сказала, что при следующей поездке при въезде в Польшу она предъявит на таможне протокол, и ей будут обязаны вернуть ее сто долларов.
   Из Калининграда в Москву поезд прибывал на Белорусский вокзал. Нужно было сделать пересадку - перейти на Казанский вокзал и сесть на поезд Москва-Соликамск. Времени до отправления поезда на Соликамск было еще три часа, и женщины с вокзала на вокзал решили перебраться на метро. Георгий и не думал, что это будет так мучительно. По эскалатору с тележками пришлось спускаться два раза, Надя с первой партией тележек осталась на перроне электропоезда, Георгий поднялся по другому эскалатору на верхнюю площадку, где его ждала Люда с новой партией сумок. На перроне была толкучка: москвичи спешили по делам, было много иногородних с баулами, сумками, тележками. Ближнее и дальнее Подмосковье ехало в столицу за продуктами - колбаса, гирлянды сосисок, банки кофе и сгущенного молока, белые московские батоны - все в сетках и сумках тоннами вывозилось из Престольной. На тележках вывозились коробки сигарет: по две коробки на тележку. При посадке в вагон электрички москвичи ругались, запинаясь о багажи 'понаехавших'. Те огрызались: 'Стащили со всей страны все сюда, у нас шаром покати, а вы здесь обжираетесь!'
   Надя с Людой повели Георгия к первому вагону электрички, они знали, что он бывает менее заполнен пассажирами. Втиснулись в средние двери вагона, вышли на станции 'Курская'.
   И снова тащились по переходам, поднимались по очереди по лестницам, ехали на эскалаторе. На Казанском вокзале пристроились возле ограждения, в ряду таких же челноков с сумками, буллами и корзинами. Надя сходила закомпостировать билеты и купить продукты на дорогу. Вернулась.
   Вдоль ряда челноков не спеша продвигались трое крепких мужчин в кожаных курточках.
   - Вас беспокоит московский рэкет. Если вы хотите со своими безразмерными сумками без проблем сесть в вагон, просим приготовить билеты и 25 рублей с сумки,- произносил один из них. Пассажиры покорно показывали билеты, один из троих брал деньги, второй на уголке посадочного билета ставил красную закорючку фломастером. Георгий возмутился и не хотел отдавать деньги, но Надя отдала сто пятьдесят рублей - за все сумки - и поставила закорючки на билеты. Когда они ушли, она стала объяснять Георгию, что в вагон с негабаритным грузом можно пройти только либо с такой закорючкой на билетах, либо с позволения начальника поезда, а это обходится еще дороже.
   - А если груз сдать в багажный вагон? - спросил Георгий.
   - Там не дешевле. И очередь к весам надо выстоять, потом у багажного вагона потолкаться, потом при получении груза к нему успеть: поезд у нас стоит три минуты. Эта закорючка - наилучший выход.
   При посадке они действительно проблем не имели: проводница вагона молча проверила билеты, и они потащились к своим местам. Были и такие, кого в вагон проводница не пустила: 'У вас груз больше двадцати килограммов. И негабаритный. Идите к начальнику поезда в десятый вагон. Без него не посажу'. Пожилая грузная женщина с таким же грузным мужчиной, тащившим за собой тележку с сумкой, побежали к десятому вагону. Очевидно, договорились - за пять минут до отправления поезда они прошли по проходу вагона. Поезд тронулся. Проводница собрала билеты, разнесла постельные принадлежности, предложила чай.
   Стемнело. Женщины улеглись спать, а Георгий долго еще сидел, глядя в окошко вагона. Мелькали огни полустанков, проплавали мимо светящиеся окна городских высотных домов, за каждым окошком своя жизнь - там люди целуются, пьют водку, дерутся, смотрят по телевизору передачи, в которых политики высыпают друг на друга чемоданы компромата.
   Поезд приближался к родному городу.
  
   Накануне приезда мужа Галя с сыновьями и Захар перебрались в город. Галя привезла свежей малины, деревенское молоко, большой рыбный пирог, испеченный в русской печи, соленое свиное сало. Вечером она посетовала, что не смогла купить бутылочку водки: не грех бы отметить приезд мужа и рюмочкой. Захар надел спортивный костюм и сказал, что купит водку.
   - Куда ты на ночь глядя? Где ты водку сейчас купишь? Не ходи. Обойдемся без спиртного! - пыталась остановить его Галя. Но Захар уже шел по коридору к выходу из квартиры.
   - Постой, Захар. На, хоть деньги возьми и сумку. - Галя сунула ему в карман сто рублей и дала в руки большую кирзовую сумку, с которой ходили за хлебом.
   Захар пришел в кафе 'Южное' и сел за тот же столик у входа, где он уже ужинал недавно с Георгием. Подошел хозяин кафе и по тому, как он поздоровался, Захар понял, что его узнали.
   - Что будем кушать? Принести выпить? - спросил он вежливо.
   - Салат, бифштекс с рисом, крепкий чай без сахара и двести граммов водки.
   Через пять минут этот же молодой человек лично принес заказанный ужин.
   - Приятного аппетита, - сказал он и прошел за стойку бара.
   - Постой, - остановил его Захар, - принесешь еще пару бутылок 'Столичной'. Мне с собой. Рассчитаюсь сразу и за ужин, и за водку.
   - Водку на вынос мы не продаем.
   - Повторяю: принесешь пару запечатанных бутылок водки. На вынос, - и Захар посмотрел на парня взглядом, от которого хозяину кафе стало не по себе. Ему вспомнилось сказанное Черепом: 'не дай бог узнать тебе его поближе'.
   - У нас водка по двойной цене.
   - Нет проблем. Деньги возьми сейчас. - Захар достал бумажник, денег было довольно много - при отъезде из деревни хозяйка прудов рассчиталась с ним за работу, отсчитал названную сумму, выпил залпом принесенную водку и приступил к ужину. Поужинав, сунул сверток с водкой в сумку и пошел к выходу.
   Хозяин кафе внимательно посмотрел ему вслед и начал звонить в медвытрезвитель.
   - Привет, капитан. Я тебе рассказывал про чмо, с которым даже Череп был непривычно вежлив и предупредителен? У тебя было желание познакомиться с ним. Минуту назад он вышел из моего кафе. У него два пузыря 'Столичной' и прилично капусты в бумажнике. Он поддатый. Если есть желание, можешь встретить его.
   Капитан поблагодарил и сказал, что лично выедет на задержание.
   С выходом постановления ЦК КПСС 'О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма' в том же месяце был издан приказ МВД, которым были утверждены медицинские вытрезвители. Они были обязаны пресекать нарушение антиалкогольного законодательства: не допускать появления на улицах и в общественных местах пьяных, 'оскорбляющих человеческое достоинство и общественную нравственность', оказывать им медицинскую помощь. Медвытрезвитель являлся юридически лицом, имел гербовую печать и счет в Госбанке. Было утверждено штатное расписание учреждения: возглавлял его начальник, обычно в чине капитана, у него был заместитель, офицер, в обязанности которого входили политработа с личным составом, работа с добровольной дружиной, замещение начальника в полном объеме в его отсутствие. В штате были фельдшеры, дежурные милиционеры, экипажи автомобилей 'Спецмедслужба', состоящие из водителя и двух милиционеров, как правило, сержантов.
   На каждого попавшего в медвытрезвитель заводилась карточка персонального учета: здесь указывались все персональные данные, партийность, правонарушение, мера наказания: предупреждение, штраф, направление материала на рассмотрение трудового коллектива.
   Штрафы были весьма значительны - до пятисот рублей. Но все же больше всего боялись обсуждения по месту работы: за попадание в медвытрезвитель могли исключить из парии, при неоднократном попадании в вытрезвитель - уволить с предприятия. Штрафы можно было оплачивать в самом медвытрезвителе, имелась возможность не попасть в картотеку вытрезвителя и избежать неприятностей на работе: все зависело от начальника вытрезвителя и начальника милиции. По вечерам в медвытрезвителе присутствовал дружинник, он же являлся понятым при описи вещей и ценностей у пьяного, доставленного в вытрезвитель. В вытрезвителе имелись комната для приема и раздевания доставленных, душевая, раздельные туалеты для клиентов и работников учреждения, палаты с топчанами, застеленными простынями, - для мужчин и женщин. Помимо топчанов для ночлега, имелось спецкресло: сооружение в виде кресла, сваренное из труб и прикрепленных к ним деревянных дощечек. Кресло было прикручено к полу. Сюда помещались те, кто буйно выражал свое недовольство.
   Руки и ноги их пристегивались в специальных желобках ремнями, натяжение ремней регулировалось. Ремнем же притягивалась к спинке и грудная клетка. Под головой - резиновый подголовник.
   Вытрезвитель города, о котором идет речь, был весьма криминальным местом: здесь человек рисковал быть избитым, ограбленным, его по звонку могли откупить от наказания родственники. Жалобы начальнику милиции, который контролировал работу учреждения, благополучно оседали у него в столе: капитан, начальник вытрезвителя, ежемесячно приносил ему немалую долю теневых доходов учреждения. Капитан контролировал и криминал рынка: Череп, чтобы не иметь проблем с милицией, через владельца кафе 'Южное' ежемесячно отдавал влиятельному капитану милиции оговоренную сумму.
   Захар шел по ночному городу, предвкушая удивление и радость Гали от того, что он принес желаемое к встрече мужа. Он представлял семейное застолье, рассказы уважаемого им человека, радость общения. Недавно прошел летний дождик, воздух был свеж и чист, дышалось легко.
   Навстречу ему неслась, освещая дрогу фарами, машина. Захар встал на обочину, пропуская ее. Но машина, не доехав до него несколько метров, остановилась, из нее выскочили двое мужчин в милицейских фуражках и куртках. У одного на плечах были погоны капитана, второй был в звании сержанта.
   Они подскочили к Захару, сержант уцепился за сумку, а капитан схватил правую, свободную руку Захара и начал ее заворачивать за спину.
   - Мужики, вы чо, я иду домой, мужики! - сказал Захар. Но капитан упорно старался заломить ему руку за спину, а сержант - отобрать сумку. У них это не очень получалось. Капитан пробовал подсечь ноги Захара, уронить его на живот, лицом в землю, и уже на земле, заломив руки, надеть на них наручники. И в какой-то момент Захар понял, что еще мгновение, и у него это может получиться. Уже падая, он отпустил сумку, освободив левую руку. Они упали, но вопреки ожиданиям капитана, он оказался лежащим на животе, а незнакомец поймал его руку на болевой прием. На борцовском ковре в таких случаях проигравший борец начинал лихорадочно хлопать ладонью свободной руки по ковру, признавая себя побежденным. Судья поспешно прекращал схватку, иначе могла быть травма - сломана рука.
   Здесь судьи не было, и капитан заорал от боли:
  - А-а-а! Отпусти, падла, руку! Руку сломаешь!
   Георгий чуть ослабил захват.
   - Капитан, я хочу спокойно уйти домой. Ты понял меня, капитан?
   - Отпусти руку, руку отпусти, падла! А-а-а! - орал капитан.
  Сержант с сумкой в руке метался рядом, не зная как помочь своему начальнику: рука его могла быть сломана в любую секунду. Быстрее соображал сержант-водитель: он выскочил из кабины с металлическим шкворнем, с одного конца обмотанным тряпкой. Шкворень всегда был у его ног в кабине автомобиля. Георгий не видел шофера, от удара по затылку он потерял сознание. Капитан выбрался из-под бесчувственного тела Захара и начал со злобой пинать его. Такого унижения от какого-то бродяги капитан никогда не испытывал. Он пинал ботинком в живот, по ребрам, по почкам. Сержант с сумкой, боясь гнева начальника за не оказанную помощь, помогал ему.
   Два сержанта закинули бесчувственное тело в машину с надписью 'Спецмедпомощь'. Капитан разминал болевшую руку.
   - Чуть не сломал, сволочь! - сказал он. - У тебя есть какая-нибудь чистая тряпка или полотенце? - спросил он у шофера.
   Сержант с сумкой торопливо достал из кармана чистый носовой платок и подал начальнику. Капитан обтер лицо, измазанное сырой землей, на которую он был брошен незнакомцем.
   Машина поехала к вытрезвителю.
   Захара затащили в вытрезвитель. В учреждении был дежурный сержант и фельдшер. До десяти часов здесь присутствовали двое дружинников в качестве понятых и свидетелей при изъятии на хранение денег и ценностей. После десяти вечера капитан отпустил их по домам: они привычно подписали незаполненные бланки протоколов и довольные ушли по домам.
   - Раздеть. И в спецкресло его, - приказал капитан.
   Три сержанта, двое приехавших и один дежурный по вытрезвителю, разули Захара, стянули спортивный костюм и футболку, оставив в трусах, усадили в кресло, привычно пристегнули ремнями руки, ноги, грудь фельдшер до осмотра затягивать ремнем не разрешила. Первое, на что фельдшер обратила внимание, была травмированная голова: волосы на затылке были в крови.
   - Капитан, вызывайте 'скорую'. Сколько раз я вам говорила, травмированных без обследования 'скорой помощи' сюда не привозить! - сказала она.
   - Осмотрите его. Пусть очухается: мне побеседовать с ним надо. Это не простая птичка, - приказал капитан. Он вспомнил рассказ своего штатного информатора, владельца кафе, и свое 'знакомство' с этим крепким парнем. Он снова начал разминать свою руку, она все еще ныла от боли, подошел к креслу начал рассматривать наколку на плече - парашют. Фельдшер выстригла на затылке травмированного волосы и обмазала рану йодом, осмотрела грудь, когда начала осматривать ребра, живот и низ живота, Захар начал приходить в себя. Он застонал, попробовал пошевелить руками и ногами - не смог. Открыл глаза - все двоилось, но постепенно сознание возвращалось к нему.
   - Я говорил - очухается. Обойдемся без 'скорой', - сказал капитан, снял и бросил на стул измазанную грязью куртку.
   Фельдшер закончила осмотр. Она отозвала капитана в сторону и сообщила ему, что привезенный - кастрированный.
   Глаза капитана полезли на лоб.
   - Это точно? Убедитесь в этом еще раз, - приказал он.
   Женщина еще раз подошла к человеку, пристегнутому ремнями в кресле, и убедилась в правильности своих выводов. Она твердо заявила капитану: 'Да. Это так'. Фельдшер и дежурный сержант подошли к палатам, заглянули в глазки металлических дверей, где в позе эмбриона корчились от холода под легкими простынями четверо любителей спиртного, задержанные ранее.
   - Капитан, мне надо часа на два сходить домой. Разреши отлучиться. Вроде все спокойно.
   - Иди. Можешь прийти часам к пяти, протоколы надо будет оформить. Я думаю, до утра нас не потревожат.
   Фельдшер надела легкий плащ и ушла.
  Капитан зашел в свой кабинет, сел за стол, раскрыл бумажник Захара: кроме денег в нем ничего не было. Он встал, открыл сейф, там было его личное оружие - пистолет - и пачки денег. Их было много: день назад ему доставили месячную дань от Черепа. Все деньги капитан выложил на стол и начал раскладывать на кучки: начальнику - вознаграждение за 'крышу', подчиненным - бонусы к служебному окладу. Сумма - в зависимости от заслуг перед начальником.
   Капитан взял часть денег, остальные положил в сейф, зачем-то сунул в карман брюк пистолет. Пистолет в вытрезвителе иметь не полагалось, но капитану, как исключение, было выдано разрешение на постоянное ношение личного оружия. Капитан гордился этим и где мог, появлялся с пистолетом на поясе. С пистолетом он ходил на встречи с Черепом, с пистолетом прохаживался в выходные по рынку. Когда капитан вышел к своим сотрудникам, те уже сидели за столом, на котором стояли трофеи - две бутылки водки. Капитан отдал конверты с деньгами сержантам, водитель машины заглянул в свой конверт и был изрядно удивлен - денег было в два раза больше обычного.
   - Если бы не ты, это чмо сломало бы мне руку, - пояснил свою щедрость капитан.
   Собрали в складчину закуску, выпили и начали играть в карты. В день 'получки' карты были обязательны во время ночного дежурства. Утром кто-то шел домой с пустым карманом, у кого-то денег было вдвое больше. По мере опорожнения бутылок развязывались языки, сержант-водитель хвалился тем, как он шкворнем отоварил по кумполу это чмо.
   - Шкворень у меня в машине всегда в ногах, один конец его я обмотал тряпками, чтобы крови меньше было. Раз пять я уже махал им, - рассказывал он.
   - А вы знаете, это чмо - кастрированный, мне фельдшер доложила, - сказал изрядно выпивший капитан.
   - Вот это да! - удивились сержанты. - Кто же ему яйца отстриг?
   Все четверо подошли к креслу и начали разглядывать пристегнутого к нему человека.
   - Точно! - он безбородый. Слушай, чмо, где это тебя опустили? На зоне яйца выстригли? Отпетушили и выстригли? - издевательски спросил капитан. - Что это ты на меня так смотришь? Отвечай! Я хочу голос твой слышать. Мне говорили, что ты крутой, но вот ты передо мной, как лягушка с растянутыми лапками. Я могу тебя замочить, - капитан достал пистолет и поводил им у Захара под носом, могу завтра написать докладную, тебе снова припаяют срок, и тебя снова на зоне будут зэки харить. Ты мне руку чуть не сломал, чмо! - капитан подошел к задержанному и попытался заглянуть ему в глаза. Захар, собрав в комок слюну, плюнул в раскрасневшееся от водки лицо.
   - Ах ты, падаль! - взвыл капитан, и ударил чуть повыше живота, в солнечное сплетение. Захар снова уронил голову на грудь, пытаясь восстановить дыхание. У него непроизвольно пошла моча.
   - Капитан, он обоссался, под кресло моча бежит! - сказал один из сержантов.
   Вадим, уведи его в туалет - обхезается еще тут. Придется говно убирать, вони будет на весь вытрезвитель. На, ствол возьми: зашебушится - рукояткой по кумполу снова отоваришь, - сказал начальник вытрезвителя, протягивая пистолет шоферу и вытирая от плевка лицо подолом рубашки.
   - Мне сподручнее шкворень, - улыбнулся водитель, принимая из руки начальника пистолет.
   Два сержанта расстегнули ремни, притягивающие руки и ноги Захара, вытащили его из кресла и поставили на ноги. Захар стоял, пошатываясь. Мутилось сознание.
   - Вперед. В коридор, - скомандовал Вадим и пошел с пистолетом наизготовку на метр сзади Захара. В коридоре было два туалета - один для клиентов, второй для работников вытрезвителя. Захар, еле передвигая затекшие ноги и разминая кисти рук, дошел до первой двери.
   - Направо. Открывай первую дверь, - скомандовал сержант.
  Захар зашел, прикрыл за собой дверь и уселся на унитаз. Опорожняться не хотелось. Он отдыхал, разминая руки, и напряженно думал. Наконец он встал, начал стучать в незапертую дверь туалета, навалился на нее, схватился за край и сделал вид, что падает. Сержант сблизился, пытаясь удержать подопечного на ногах. И это была ошибка. Последняя в его жизни. Через минуту сержант со сломанными шейными позвонками и неестественно повернутой в сторону головой был усажен на унитаз, а Захар, проверив обойму, с пистолетом в руках медленно шел к столу. При виде него милиционеры вскочили. Захар поднял пистолет, раздался выстрел, и сержант, что был справа от капитана, начал падать на спинку стула. Милиционеры ошарашено смотрели на голого, в одних трусах, человека с пистолетом в руках.
   - Капитан, в кресло! - скомандовал человек с пистолетом. И это был голос не сломленного и немощного человека - это был голос, который нельзя было ослушаться.
  Капитан поспешно пошел к спецкреслу для буйных пьяниц, уселся в него.
   - Сержант, пристегнуть его! - снова прозвучал команда. Сержант, косясь на убитого товарища, выполнил команду: руки, ноги и грудь начальника вытрезвителя были надежно притянуты к креслу.
   Снова раздался выстрел, и этот милиционер упал возле кресла с побледневшим от страха начальником вытрезвителя.
   Захар уселся за стол, налил себе стакан своей еще не допитой милиционерами водки. С удовольствием выцедил ее себе в рот, закусил очищенной луковицей, макнув ее в соль, насыпанную в блюдце.
   - Капитан, ты хотел слышать мой голос - я к твоим услугам, - сказал он, подойдя к креслу.
  Но у капитана уже пропало желание общаться, по лицу его обильно катился пот.
   - Сколько тебе лет, капитан?
   - Тридцать три, - прошептал капитан.
   - Возраст Христа. Ты проживешь на десять лет больше меня. Перед похоронами в городских газетах появится некролог: 'Капитан... Как твоя фамилия, капитан? Власов? Капитан Власов и трое его товарищей геройски погибли на боевом посту при задержании особо опасного преступника'. Тебе, капитан, будут отданы воинские почести: полковник и вооруженные милиционеры у могилы дадут залп из оружия. Полковник произнесет трогательную речь и пообещает оказать материальную помощь семьям погибших.
   - Оставь мне жизнь, прошу тебя! Мы обо всем еще можем договориться: ты исчезнешь, у тебя будут деньги, другой паспорт. У меня дети! Сохрани мне жизнь ради детей!
   - Поздно, капитан. Мы могли договориться там, на улице, когда я мог сломать тебе руку. Сейчас поздно.
   - Как же я в тебе ошибся, падла! - прошипел капитан.
   - Да, ты ошибся, капитан: меня очень хорошо учили убивать. - Захар поднял пистолет и прозвучал еще один выстрел. Голова капитана упала ему на грудь. Потом Захар нашел свой спортивный костюм, оделся, надел обувь и сел к столу. Он вспомнил карпов, которые брали у него из рук еду, вспомнил кукование кукушки, обещавшей долгие годы жизни. 'Как же ты ошибалась, кукушечка', - подумал он. И ему было очень жаль, что он не донес Гале водку.
   В вытрезвителе прозвучал последний, четвертый выстрел. Выстрел был произведен в сердце.
  
   Поезд из Москвы в город приходил в полдень. Захара на вокзале встречали Галина и Никита. Обняв жену и поздоровавшись с сыном, Георгий взялся за ручки тележек, но Никита перехватил их у него: 'Давай, пап, я довезу'. Георгий не возражал.
   - Ну как ты, не отощал? Ухаживали там за тобой твои мамзели? - спросила Галина и испытующе посмотрела на мужа.
   - Не отощал, рыжая, не отощал. Хотя Европе до пирожков, которые ты стряпаешь, еще далеко: не доросла она еще до них.
   И потом, там такие цены на питание! Бутерброд с колбасой - восемьдесят центов, бутылка пива - девяносто семь центов. Все в долларах.
   - И часто вы там пивком баловались? - опять глянула на мужа Галя.
   - Успокойся, моя милая, успокойся. Муж твой вернулся никем не целованный, лапочка моя, - засмеялся Георгий и подхватил жену под руку.
   Как вы здесь без меня управлялись? - спросил Георгий.
   - Захар пропал, - сказала Галя.
   - Как пропал? - Георгий почти остановился, замедлив шаги.
   - Ушел вчера в десять вечера, водку к твоему приезду искать, и до сих пор не вернулся.
  Георгий, зная характер своего воспитанника, всерьез обеспокоился. Они уже почти подходили к дому, когда Георгий сказал:
   - Галя, ты с Никитой поднимайся домой, я в одно место забегу.
   - Зайди хоть пообедай: все на столе. Не хотела ведь сразу сообщать! Лучше бы я тебе не говорила, - посетовала жена.
   - Я недолго, - сказал Георгий.
  Помня свой недавний разговор с Черепом, Георгий прежде всего пошел в кафе 'Южное'. Тот был там.
   - Где Захар? - спросил Георгий, глядя в упор в глаза 'авторитета'.
   - Пойдем, поговорить надо, - сказал Череп и пошел через кухню в кабинет хозяина кафе.
   Там он достал из настенного бара бутылку коньяку, выставил на стол, достал бокалы, тарелку с яблоками.
   - Пить будешь?
   - Что с Захаром? - уже предчувствуя недоброе, еще раз спросил Георгий.
   - Нет твоего кореша, братан. Ушел он из этого мира.
   - Как это случилось?
   - Подробности я еще не знаю. Вчера поздно вечером он завалился сюда, поел, выпил стакан водяры, купил еще в дорогу два пузыря и ушел. Все было чин чинаром. Где-то, видимо, с ментами столкнулся, те его в трезвак притаранили. Сегодня сюда мент заглядывал, рассказал, что там твой кореш всю смену трезвака - четырех ментов- завалил и сам добровольно из жизни ушел.
   Георгий молчал.
   - Братан, выпей, легче будет. Если надо будет помочь - место на кладбище или бабки нужны будут - поможем. И поверь - мы здесь не при делах, братан.
   - Что-нибудь горяченькое покушать принести? - спросил хозяин кафе, слушавший разговор.
   Георгий встал.
   - Пока ничего не надо, - сказал он. - Как тебя зовут? - спросил он лысого. Я имею в виду имя, которое мать дала.
   - Леонидом назвали.
   - А отца как звали?
   - Максимом, - ответил Череп и удивленно посмотрел на визитера.
   - Спасибо за сочувствие, Леонид Максимович. Сын он мне был, - сказал Георгий и пошел к выходу. Череп удивленно смотрел на человека, который назвал его по имени-отчеству. Он не помнил случая, когда бы его еще кто-то так называл.
   Обед за столом был нерадостным. Георгий, рассказав, что узнал, молчал. Галина, понимая состояние мужа и переживая сама, старалась тоже все делать молча. Иногда она что-то отвечала односложно детям, помогавшим ей убирать со стола. Георгий снова собрался уходить.
   - Ты надолго? - спросила Галя.
   - Пойду к Роберту схожу, может, он что знает.
  Роберт Маслюков знал больше: к нему на тренировку водил сына майор КГБ, конторы, как он называл свое учреждение.
  Подчиненный его отдела, следователь, был приглашен для расследования резонансного убийства в милиции. Многое прояснила фельдшер, должная дежурить в ту ночь. Она рассказала, как привезли избитого парня, как капитан приказал его зафиксировать в спецкресле, результаты осмотра. Следователю КГБ она рассказала почти все из того, что знала. А знала она многое о работе всех подразделений вытрезвителя, об отношениях капитана и начальника милиции, дала характеристику всем коллегам по работе. Но следователь никак не мог понять, как мог избитый парень, с серьезной травмой головы, освободится от привязей, захватить оружие капитана, посадить его, имеющего первый разряд по единоборствам, на свое место и убить его и всех остальных, пусть и несколько хмельных, здоровых, специально подготовленных милиционеров. Причем парень был хозяином положения: один был убит голыми руками - сидел на унитазе со сломанной шеей, все остальные были убиты с расстояния, выстрелами в лоб. В двух случаях пули попали точно в центр лба.
  - Таких Рэмбо, наверное, и в нашей конторе нет, - сказал он майору.
   Георгий узнал, что тело Захара отправлено в морг для вскрытия. После вскрытия врач-патологоанатом рассказал, что у Захара, кроме травмы головы, многочисленные повреждения внутренних органов: были удары по печени, по почкам, на двух ребрах трещины, гематомы на животе в области мочевого пузыря.
  - Останься он жив, ему бы пришлось серьезно и длительно лечится, и не факт, что результат был бы положительным, - сказал доктор.
   Забрать из морга тело для похорон Георгию не разрешили: он был чужой покойному. Пришлось Георгию идти с документами Захара в военкомат.
  - А что ж он раньше не явился к нам? Он был бы поставлен на учет, ему полагались ежемесячные выплаты. Родственников у него нет, мы разрешим вам организовать похороны. Можем даже помочь финансово, - сказал военком. Георгий от помощи отказался.
   Милиционеров город хоронил с помпой: в холле отдела милиции у гробов, поочередно меняясь, стоял почетный караул с траурными повязками на руках. Начальник милиции сказал проникновенную речь, особо подчеркнув заслуги своего боевого товарища, капитана, который погиб на боевом посту при исполнении служебного долга. При выносе и на кладбище духовой оркестр играл траурные мелодии, впереди колонны катафалков и автобусов с родственниками шла машина ГАИ с включенной мигалкой. В кладбищенской часовне состоялось отпевание: все четыре гроба с покойными были поставлены в ряд и батюшка провел необходимый обряд. У могил был произведен прощальный залп из милицейского оружия.
   С Захаром прощались у морга. У гроба были только владелица прудов с мужем, она привезла из деревни охапку крупных ромашек и положила их на грудь покойного, как она сказала, мальчика. Были у гроба Степанида и Федор, семья Веселова в полном сборе. Удивительно, но в морг пришел и Леонид Максимович, в криминальном мире Череп. Он положил на грудь покойного четыре красные розы.
  - Я уважаю тебя, братан, - сказал он. На кладбище он не поехал.
   Отпевать Захара было нельзя: неизвестно, крещен ли он был родителями, да к тому же это был самоубийца. А самоубийц Православная церковь не отпевает.
   У могилы, перед тем как заколотить крышку, Георгий положил в гроб три коробочки: в двух коробочках были орден Красной Звезды и медаль 'За отвагу', в третьей коробочке, которую он положил отдельно от других, была золотая медаль победителя юношеского чемпионата мира по борьбе в югославском Скопье. Там они были вместе - тренер и воспитанник.
  
   Конец второй книги.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"