Микеланджело берет в руки молоток и долото.
Надо чем-то заглушить душераздирающие звуки, проникающие сквозь массивную, обитую железом дверь, из соседней секции подвала. Там с десяток головорезов - тех, с кем Микеланджело не связался бы даже в самых кошмарных снах - уже второй час издеваются над беззащитным, абсолютно невинным человеком.
Молоток монотонно бьет по долоту, отсекая от глыбы мрамора кусок за куском. Пока готовят "натурщика", нужно придать мрамору необходимую форму.
Микеланджело слышит каждый удар хлыстов, чувствует на себе каждую кровавую отметину, ощущает, как ломаются кости, как ручейки крови одевают тело в красный саван.
Придать форму, придать хформу, придать хорму.
Микеланджело до сих пор не понимает, как ввязался во всю эту историю.
Словно сам Сатана нашептал в ухо: "Сверни в переулок, сверни в переулок". И Микеланджело, обессиленный днем, наполненным тяжелым умственным и физическим трудом, поддался соблазну прохладной римской ночи, поддался соблазну темноты, скрывающей углы, стены домов и фигуры людей, поддался голосу, напевавшему: "Так быстрее. Сверни. Сверни".
Микеланджело пошел по переулку, сделал пару, десяток - уже и не помнил - или пару десятков шагов, когда понял, что путь преграждает массивная фигура. Обернулся - свет улицы заслонила черная громада. Воздух резанул звук раскручиваемых цепей. Первая фигура пошла, поигрывая в руках массивной дубиной.
Микеланджело прошиб холодный пот. Он испугался. Так, как боялся всего пару раз в жизни.
Микеланджело словно перенесся на полвека назад. В пору юности, в пору первого триумфа. Когда завистливый Торриджани сломал ему прекрасный нос.
В переулке Микеланджело до мозга костей вновь пробрал первозданный страх. Нет: он не боялся потерять кошелек или одежду - он с легкостью расстался бы с этим; он не боялся даже умереть - не так страшна потеря жизни, сколько утеря красоты, пусть даже старческой, но красоты самого Микеланджело - величайшего скульптора, художника, архитектора. Они могли исполосовать лицо ножами, они могли сломать лицевые кости. Поэтому Микеланджело закричал: сильнее, чем умирающие на поле боя, истошнее, чем роженицы. И бандиты отступили на шаг, а когда в переулок вбежали прохожие с улицы, пустились со всех ног, исчезнув также внезапно, как и появились.
Микеланджело помогли добраться домой, а на утро он - как ни в чем не бывало - руководил постройкой Собора Святого Петра. День пролетел в один миг, а вечером в руках Микеланджело оказалась метка. Архитектор Собор похолодел, потому что знал, от кого она, знал, что отказаться от приглашения не сможет, ибо исходило оно от истинного хозяина Вечного города.
На улице ждали двое молчаливых мордоворотов. В их сопровождении Микеланджело прошел к неприметному дому на одной из сотен римских улочек. За столом в гостиной уже ждал Он.
- Дон Мигель, я так рад видеть вас! Присаживайтесь! Будьте как дома!
Микеланджело сел напротив хозяина дома.
Никто точно не знал кто он, из какого города родом, как появился в Риме. Но буквально за пару лет он подчинил себе весь преступный мир Вечного Города, а подчинив его - стал истинным хозяином Семи Холмов. Поговаривали, что сам Папа ходит к нему с отчетами. Прозвище у него соответствующее - Антихрист. На самом деле, он был очень набожным человеком: его часто видели на мессах, в соборах, как говорят, он жертвовал Католической Церкви, гораздо больше, чем десятину. Но ему нравилось прозвище Антихрист: оно ввергало врагов и сомневающихся в шок и трепет, наделяла чертами самого Дьявола, а Дьявола, хоть и ненавидят, но всегда боятся и уважают. Ходили слухи, что он испанец. Италия дала Испании генуэзца и Новый Свет, Испания дала Италии Антихриста.
Микеланджело всматривался в собеседника: длинные кудрявые волосы, вывернутые губы, убегающий подбородок, черные навыкате глаза, горбатый нос, очень смуглая, граничащая с чернотой, кожа. Если Испания, то Испания с печатью наследия мавров. Но, воистину, Антихрист должен выглядеть именно так!
- Дон Мигель, я приношу свои глубочайшие извинения, - из боковой двери выходит карлик со стеклянной бутылкой, разливает вино по бокалам, - за вчерашнее недоразумение. Мои люди уже разобрались с двумя наглецами, посмевшими нападать на главного человека в нашем городе. Полагаю, вы сильно перепугались, по крайней мере, по городу идут слух, что орали как резанный.
- Да, было очень страшно. -Микеланджело делает пару глотков. Вино мягкое, льется словно мед.
- Дон Мигель, мне очень жалко и очень стыдно, что я, контролируя весь темный мир Рима, не смог вас уберечь от этих неприятных минут. Дон Мигель, что я могу сделать, чтобы искупить эту вину. Мне очень хотелось бы приложить свою руку к одному из ваших шедевров.
Голос Антихриста низкий, вкрадчивый, располагающий к беседе, к раскрытию сокровенных тайн, переживаний.
- Благодарю Вас за проявленное сочувствие. - Микеланджело перекатывал вино в стакане, словно взвешивая решение на весах. - Да. Сейчас, кроме Собора Святого Петра, я делаю другую работу. Не заказ - работу для себя.
Однажды, Пьеро Медичи - бестолковый сын великого Лоренцо Великолепного - дал задание: слепить Геркулеса из снега. Приказать мне, великому Микеланджело, слепить снеговика! Не ярчайшей ли показатель глупости безмозглого Пьеро! Это был редкий год, когда во Флоренции выпал снег. Я потратил на работу один вечер, а через два дня потеплело, и Геркулес растаял. Я с болью в сердце смотрел, как Геркулес - великолепный Геркулес, великолепный, потому что его создал я - Великий Микеланджело, в моих руках даже снеговик - произведение искусства - превращается в лужу воды. Тогда я дал себе слово: впредь буду создавать творения, которые станут неподвластны времени, правителям, особенно самодурам, ничему человеческому, произведения, которые шагнут за пределы времени, стран и народов. Как говорят, я преуспел в этом.
- О да! - Антихрист врывается в монолог - Битва кентавров! Пьета! Давид! Моисей! Сикстинская капелла! Эти произведения проживут века, тысячелетия.
- Не сомневаюсь, но я видел, как во Флоренции фанатики Савонаролы жгли картины и разбивали статуи. Сейчас сарацины отогнаны в глубины Азии и Африки, но нет гарантии, что через пару веков они не вернуться и тогда все мои шедевры уничтожат, как оскорбляющие Аллаха.
Микеланджело делает пару глотков, смачивая пересохшее горло.
- Многие говорят, что я достиг совершенства, и вы, уверен, подтвердите это, но самому мне кажется, что я, хоть и был близок, но не достиг высшей точки. Мне все еще хочется создать произведение, от которого придут в восторг все, которое переживет все народы, все государства, всех правителей, красотой которого будут ослеплены все люди, и когда Всевышний в праведном гневе испепелит греховное человечество, Его рука не поднимется на Величайшее Произведение Микеланджело. Оно должно быть прекрасно, как первый акт Божественного творения!
- М-м-м, - брови Антихриста вопросительно изгибаются, - вы хотите бросить вызов Богу, сравниться с ним в акте творения. Весьма похвально!
- Меня всегда привлекал образ распятого Христа. Христос в минуту величайшего поражение и величайшего триумфа. Я думаю, именно здесь можно максимально близко подойти к наивысшему творению. Десятки раз и десятки лет я подступал к куску мрамора, и каждый раз разбивал скульптуру, потому что понимал - это не оно! Мне все время чего-то не хватает, и я, похоже знаю, чего.
- Дон Мигель, позвольте, угадаю. - Антихрист прищуривается. - Вам не хватает натуры! Вы хотите ваять, имея перед глазами умирающего на кресте праведника!
Микеланджело долго молчит. Складывает вместо ладони, словно молится.
- Да. Именно так. Когда я ваял Давида, ходили слухи, что я убил человека, чтобы достоверно изобразить человеческое тело, его внутренности. Чушь! То был молодой дворянин, погибший в драке. Он уже не испытывал необходимость в теле. Я проходил анатомические штудии в больнице при монастыре Санта Мария-дель-Санто-Спирито. Но никогда - никогда! - не убивал, хотя и знал, если искусство потребует, то пойду и на убийство.
- Такой момент настал, дон Мигель! - Антихрист встает из-за стола, вырастая в огромную, почти до потолка, фигуру. - Но вам не придется марать руки кровью. Мои головорезы сделают все в лучше виде. Мы найдем столько натурщиков, сколько нужно. И они должны быть благодарны вам. В чем смысл их жизни? Да, они могут быть примерными семьянинами, заботливыми отцами, трудолюбивыми работниками, но их жизнь пройдет, как жизнь тысяч. Из чрева выйдут, в землю войдут. А вы дадите им шанс стать частью великого искусства, обессмертить себя в величайшей скульптуре, вечной скульптуре.
- Дон Мигель, - Антихрист протягивает ладонь, - я буду счастлив послужить вам.
Микеланджело дрожащей рукой скрепляет сделку.
Из соседнего подвала четверка выносит распинаемого, опускает основание креста в специальную нишу в полу. Человек - как его зовут, как прошла его жизнь - приподнимается на обессиленных ногах, жадно хватает ртом воздух.
Микеланджело ждут часы наблюдение за медленной смертью, чтобы поймать единственный миг: последнее мгновение жизни, когда Христос воскликнул: 'ЭЛЛОИ! ЭЛЛОИ! ЛАММА! САВВАХФАНИ!' и этот момент - величайший в истории человечества - нужно запечатлеть в мраморе.
Микеланджело бьет молотком по долоту. Куски мрамора падают на пол.
Нужно запечатлеть, но все усилия тщетны. Сколько их уже было? Десяток. Можно угробить еще сотню, но не достичь результата. В последние дни Микеланджело все чаще думал о единственном выходе, о том, к чему шел десятилетия, всю жизнь: от Битвы Кентавров, через Ваха и Пьету, через Давида и Моисея, через Всемирный потом и Страшный суд к финальному, высшему акту творения.
Где-то в голове возникает голос Антихриста:
- Дон Мигель, вы должны сделать все сами. От первого до последнего шага.
Микеланджело, отбросив долото и молоток, заходит в соседнее помещение. Там, развалившись у стен, отдыхают с десяток вурдалаков в римских доспехах. Они вдоволь напились крови, но не откажутся от еще одной порции. Микеланджело отбрасывает одежды, выходит в центр. Десять человек обступают кругом, жадно кусая губы, в предвкушении нового кровавого пира. Им все равно кого. Им все равно как. Микеланджело чувствует, как воздух рассекают хлысты и цепи.
Микеланджело чувствует каждый удар хлыстов, каждую кровавую отметину, ощущает, как ломаются кости, как ручейки крови одевают тело в красный саван. Его ломают, словно кусок мрамора, и он крошится, превращаясь в скульптуру калеки. Гвозди впиваются в руки, между лучевых костей, пробивают ноги. Невидимая сила возносит над землей, в невесомость. Воздух пропадает и появляется вновь, но его катастрофически не хватает. Секунды складываются в часы, минуты в годы, часы в столетия, прежде чем стены, потолок и пол подвала исчезают и Микеланджело видит все: римских солдат, делящих одежды, скорбящих учеников, Иерусалим, свет, сквозь тучи, пробивающийся с небес, первые капли, разбивающиеся о Землю. И с губ уже готов сорваться крик: 'ОТЕЦ! ОТЕЦ, ПОЧЕМУ ТЫ ОСТАВИЛ МЕНЯ!'.
Но Микеланджело чувствует, как опускается на землю, гвозди вынимают из тела, перед глазами привычный потолок подвала, а в ушах звучит знакомый голос:
- Дон Мигель, дон Мигель, вы смогли, у Вас получилось!
Да, у него получилось! Он смог!
Микеланджело чувствует мягкость постели, на которую его бережно укладывает, чувствует ноющие раны, боль сломанных костей. Но раны затянутся, кости срастутся, а миг - величайший миг - навсегда останется в памяти.
Микеланджело на пару месяцев пропадет со стройки. По Риму поползут слухи, что великий скульптор совсем плох и вот-вот преставится. Но Микеланджело выйдет из дома, посрамив всех, желавших смерти, отправится Каррару, где выберет лучший мраморный блок, а после высечет скульптуру. Распятие уже заключено в куске мрамора, нужно лишь освободить его.
Когда скульптура - распятый, чертами лица напоминающий Микеланджело, на кресте, водружаемом самим Христом - будет готова, ее, под покровом ночи, в наглухо заколоченном ящике, вывезут из Рима - Антихрист об этом позаботится - и за много лиг от Вечного города, в безлюдном месте закопают, ибо мир еще не достоин ослепительной красоте высшего, равного божественному, творения, его не осквернят взгляды греховных людей.
Распятие переживет все народы, страны, всех правителей, но сохраненное, сокрытое землей.
Лучшее творение флорентийского скульптора, архитектора, художника, так и останется неизвестным миру. Слишком высокую цену пришлось заплатить за него.
Так решил он.
Великий дон Мигель.