Стаут Рекс : другие произведения.

Всё о Нире Вульфе том 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  ОСТРИЁ КОПЬЯ
  Глава 1
  У меня были все основания ожидать, что за пивом буду послан я. Все дела по Фейрмонтскому национальному банку были закончены, я был без работы, а в таких случаях Вулф мог, не задумываясь, послать меня даже за банкой гуталина на Маррей-стрит, если бы она ему понадобилась. Но за пивом был послан Фриц. Сразу после ланча в кухне раздался звонок, и не успевший покончить с мытьём посуды Фриц был затребован наверх, к хозяину. После этого, получив надлежащие инструкции, он сел в открытую машину,  всегда стоявшую наготове у нашего крыльца, и отбыл в одному ему известном направлении.
  Он вернулся через час. На заднем сиденье громоздились коробки с пивом. Вулф был у себя в кабинете, который мы с ним именовали конторой, а Фриц — библиотекой. Я сидел в гостиной и безуспешно пытался вчитаться в некий трактат об огнестрельных ранах. Увидев в окно, что Фриц подкатил к подъезду, я обрадовался возможности размяться, а главное, прервать своё бесполезное занятие. Я помог ему разгрузить машину, а потом мы перетаскали коробки в кухню и заполнили бутылками с пивом все нижние полки кладовки. Едва мы закончили, Фриц снова был вызван к хозяину, но теперь уже в кабинет. Я последовал за ним.
  Вулф поднял голову. Я упоминаю об этом потому, что его голова столь массивна, что любое её движение не может не привлечь внимания. Она, должно быть, ещё больше, чем кажется, ибо любая другая на таком огромном теле могла бы вообще остаться незамеченной.
  — Где пиво? — спросил он.
  — В кухне, сэр, — отвечал Фриц. — На нижних полках кладовой, справа, сэр.
  — Принеси. Оно холодное? Захвати штопор и два стакана.
  — Пиво охлаждённое, сэр. Сейчас принесу.
  Я улыбнулся. Усевшись на стул, я стал гадать, зачем Вулфу обрезки бумаги, разбросанные на столе, и вырезанные из них кружочки, разложенные в разных комбинациях на бюваре.
  Фриц тем временем начал таскать бутылки с пивом. Приносил он их на подносе по шесть сразу. После третьего подноса я заметил, каким взглядом Вулф окинул ряды бутылок на своём столе, а затем посмотрел в спину удалявшегося Фрица. Ещё два подноса — и Вулф уже не выдержал:
  — Когда этому придёт конец? — недовольно буркнул он.
  — Скоро, сэр. Осталось ещё девятнадцать бутылок. А всего их сорок девять.
  — Глупости. Прости, Фриц, но это глупости.
  — Согласен, сэр. Но вы сами велели доставить вам все сорта пива, какие есть в округе. Я объездил не менее десяти лавок.
  — Ладно, неси все. Да, захвати солёных крекеров. Надо же угостить вас, как ты считаешь?
  Как потом объяснил мне Вулф, после того как пригласил сесть поближе и занялся откупориванием бутылок, идея была такова: он решил объявить бойкот контрабандному пиву, которое покупал бочками и хранил в подвале. Если он найдёт, что местное пиво не хуже привозного, к которому он привык, то перейдёт на него. Вулф также решил, что шесть кварт пива в день, пожалуй, многовато, и предполагал отныне ограничиваться пятью. Я мысленно ухмыльнулся, ибо не верил, что из этой затеи что-либо выйдет. Я на минуту представил, во что превратится теперь его кабинет и как Фриц будет справляться с батареями пустых бутылок на полу. Поэтому я позволил себе повторить шефу то, что уже говорил не однажды: пиво вредит живости ума.
  Дегустируя бутылочное пиво, Вулф продолжал рассуждать об особенностях каждого из сортов, как вдруг в прихожей раздался звонок. Послышались шаги Фрица, отправившегося открывать дверь, затем голоса в прихожей. Через минуту на пороге кабинета выросла внушительная фигура Фреда Даркина. Я всегда удивлялся, как при своей полноте и неповоротливости он сумел стать отличным сыщиком, от которого, насколько я знаю, не ушёл ещё ни один преступник. Вулф нередко прибегал к его услугам, каждый раз расплачиваясь наличными.
  — Здравствуй, Фред, — несколько удивлённо приветствовал он неожиданного гостя. — Зачем пожаловал? Я тебе что-то должен?
  — Добрый день, мистер Вулф. — Фред переступил порог и вошёл в комнату. — Неплохо, если бы было так, сэр. Чертовски приятно собирать долги.
  — Хочешь пива?
  — Нет, благодарю, мистер Вулф. — Фред приблизился к столу. — Я к вам с просьбой, сэр.
  — Вот как? — Вулф внимательно окинул его взглядом. — Если насчёт денег, дружище, то сам знаешь моё нынешнее положение. Но думаю, ты пришёл не за этим?
  Даркин всегда восхищался проницательностью Вулфа и его умением говорить обстоятельно.
  — Видит Бог, никому не помешали бы деньжата, сэр. Но как вы догадались, что я не за этим?
  — Неважно. Арчи тебе потом объяснит. Просто ты не мнёшься и не смущаешься, как обычно, когда говоришь о деньгах. И в подобном случае ты не пришёл бы ко мне с дамой. Не так ли?
  Это было уже слишком.
  — Он пришёл один, сэр, — наклонившись к Вулфу, произнёс я. — Я пока ещё не оглох.
  Лёгкая вибрация, словно рябь на глади воды от набежавшего ветерка, всколыхнула огромное тело Вулфа. Я понял, что он смеётся.
  — Конечно не оглох, Арчи. Слух у тебя отличный. Просто дама не произнесла ни слова. Зато Фриц приветствовал Даркина с галантностью, которую приберегает лишь для представительниц прекрасного пола. Услышь я, что он так разговаривает с мужчиной, я тут же отправил бы его к психиатру.
  — Это подруга моей жены Фанни, мистер Вулф, — пояснил Фред. — Самая близкая подруга. Моя жена итальянка. Кажется, я вам не рассказывал об этом. Так вот, у её подруги неприятности, по крайней мере Фанни так считает. А по-моему, это женские выдумки. Мария рассказала всё моей жене, а та мне, а потом обе насели на меня, потому что я как-то сболтнул, что нет таких тайн, которые вы не могли бы разгадать. Я знаю, сэр, мне не следовало распускать язык, но так уж получилось. Стоит только завестись…
  — Приведи её сюда, — прервал его Вулф.
  Даркин вышел в холл и через минуту вернулся, пропустив вперёд женщину средних лет, невысокую и отнюдь не сухощавую. Черноволосая и темноглазая, настоящая итальянка, одета она была опрятно — в розовое хлопчатобумажное платье и чёрный жакет из лёгкой синтетической ткани.
  Я пододвинул ей кресло, и она села, не отрывая взгляда от Вулфа.
  — Мария Матти, — представил её Даркин.
  Она с благодарностью улыбнулась Фреду Даркину, показав мелкие белые зубы, а потом ещё раз представилась сама:
  — Мария Маттеи. — Это прозвучало совсем иначе.
  — Миссис Маттеи? — уточнил Вулф.
  — Нет, сэр. Я не замужем.
  — И тем не менее у вас неприятности?
  — Да, сэр. Мистер Даркин сказал, будто вы столь добры, что можете…
  — Расскажите всё по порядку.
  — Хорошо, сэр. Речь идёт о моём брате Карло. Он исчез.
  — Как исчез? Куда?
  — Не знаю, сэр. Его нет уже два дня, и я тревожусь.
  — Вот как, — промолвил Вулф и, повернувшись ко мне, сказал: — Займись, Арчи.
  Едва он произнёс «вот как», я вынул блокнот и приготовился продолжать допрос. Я люблю опрашивать свидетелей и потерпевших в присутствии шефа, поскольку отлично умею делать это. Моя задача упрощалась тем, что эта женщина говорила только по существу. Быстро, чётко и ясно она изложила суть дела.
  Мария Маттеи работала экономкой в одном из домов фешенебельного квартала Парк-авеню, там же и жила. Её брат Карло Маттеи, двумя годами старше её, снимал комнату на Салливан-стрит1. Он был первоклассным мастером по металлу и хорошо зарабатывал в ювелирной фирме «Рэтбан и Кросс». Но поскольку он любил выпить и из-за этого иногда не являлся на работу, он был уволен первым, как только началась депрессия и массовые увольнения. Какое-то время он перебивался случайными заработками, но когда кончились сбережения, полностью перешёл на иждивение сестры.
  В середине апреля, потеряв надежду найти работу, Карло решил вернуться на родину, в Италию. Мария поддержала его и обещала помочь деньгами. Она дала ему сумму, необходимую для покупки билета на пароход. Но прошла неделя, и он вдруг сказал, что откладывает отъезд. Он не сообщил ей причину, но заявил, что больше не будет брать у неё деньги и вскорости вернёт всё, что ей задолжал. А спустя ещё какое-то время объявил, что раздумал уезжать.
  Карло никогда не был откровенен с ней, а тут и вовсе замкнулся. Теперь вот вдруг исчез. В субботу он позвонил ей и пригласил поужинать в понедельник вечером в итальянском ресторанчике на Принс-стрит, где они обычно встречались. Он знал, что в понедельник вечером она всегда свободна. Голос у него был весёлый, он радовался, что у него с собой будет достаточно денег для того, чтобы не только вернуть ей долг, но и одолжить ей, если она того пожелает. В понедельник она прождала его до десяти вечера и, не дождавшись, пошла на Салливан-стрит в меблированные комнаты, где он жил. Там ей сказали, что в семь вечера он ушёл и ещё не возвращался.
  — Это было позавчера, — уточнил я и увидел, как Даркин заглянул в свой блокнот.
  — Да, в понедельник, четвёртого июня, — подтвердил он.
  Вулф покачал головой. Всё это время он сидел, неподвижный, как гора, уткнувшись подбородком в грудь, и, казалось, не проявлял никакого интереса к тому, что происходит вокруг него. Не меняя позы, он буркнул под нос:
  — Даркин, сегодня среда, седьмое июня.
  — Что? — всполошился Даркин. — А, понимаю, мистер Вулф.
  Вулф погрозил пальцем Марии Маттеи.
  — Вы уверены, что это было в понедельник?
  — Конечно, сэр. В понедельник у меня свободный вечер.
  — Итак, это было в понедельник вечером. Даркин, исправь дату в своём блокноте или, лучше всего, выбрось его в мусорную корзину. Ты убежал вперёд на целых двенадцать месяцев. В будущем году четвёртое июня действительно придётся на понедельник. — Повернувшись к посетительнице, Вулф сказал: — Мисс Маттеи, я сожалею, что вынужден ограничиться лишь советом: обратитесь в полицию.
  — Я обращалась, сэр. — В глазах посетительницы застыла обида. — Они сказали, что брат уехал в Италию вместе с моими деньгами.
  — Может, так оно и есть.
  — Нет, не так, мистер Вулф, и вы это хорошо знаете! Вы достаточно долго разглядывали меня и уже наверняка убедились, что я хорошо знаю своего брата.
  — В полиции сказали, каким пароходом он отплыл из США?
  — Они не могли мне такое сказать, потому что в понедельник не было рейсов в Италию. Они просто не пожелали разбираться и ломать себе голову. Поэтому и сказали, что он уехал.
  — Понимаю. Сказали первое, что пришло в голову. Сожалею, но ничем не могу вам помочь. Я могу лишь строить догадки. Если это ограбление с убийством, тогда где труп? Но это уже дело полиции. Рано или поздно кто-нибудь найдёт его и сообщит в полицию, и тогда ваша загадка наверняка будет разгадана.
  Мария Маттеи сокрушённо покачала головой.
  — Я не верю, мистер Вулф. Не верю. А этот телефонный звонок?..
  — Какой звонок? Вы нам ничего не говорили о телефонном звонке! — не удержался я.
  — Я не успела, — улыбнулась мне Мария. — Вечером около семи ему кто-то звонил. Телефон находится в вестибюле, и одна из горничных слышала, как он разговаривал. Он был взволнован и договорился встретиться с кем-то в половине восьмого. — Мария повернулась к Вулфу. — Я знаю, вы можете помочь мне, сэр. Помочь найти моего брата Карло. Я научилась сдерживать себя, быть спокойной и холодной, потому что давно уже живу в Америке. Но я итальянка, сэр, я должна найти своего брата и, если что-то с ним случилось, должна знать, кто в этом виноват.
  Вулф снова отрицательно покачал головой, но она даже не заметила этого.
  — Вы должны сделать это, сэр. Даркин говорил, что вы нуждаетесь в деньгах. У меня есть сбережения, я оплачу все расходы. Я хорошо заплачу вам, сэр, ведь вы друг мистера Даркина, а я подруга его жены Фанни…
  — Ничей я не друг! — сердито огрызнулся Вулф. — Сколько у вас денег?
  Она заколебалась, прежде чем ответить.
  — У меня… больше тысячи долларов.
  — И сколько же вы собираетесь мне заплатить?
  — Я… я отдам вам все свои деньги. Если вы вернёте мне брата живым, все мои деньги будут вашими. Если найдёте мёртвым, если я увижу его тело и буду знать, кто его убийца, я отдам вам всё, что останется… после похорон брата…
  Вулф медленно опустил веки и так же медленно поднял их снова. Этот знак означал одобрение. Как часто я ждал его, когда докладывал ему о делах, но, увы, редко удостаивался такой чести.
  — Вы разумная женщина, Мария Маттеи, — произнёс он. — Более того, вполне возможно, вы — достойная женщина. Вы правы, я могу помочь вам, у меня есть всё, что для этого требуется, а именно — моя гениальность. Но мне нужен толчок, стимул, вдохновение. Кто знает, придёт ли оно, когда я возьмусь за поиски вашего брата. Но в любом случае формальности должны быть соблюдены. Это будет стоить вам сущий пустяк. — Он повернулся ко мне. — Арчи, отправляйся в меблированные комнаты, где жил Карло Маттеи. Его сестра поедет с тобой. Найди горничную, что слышала телефонный разговор, осмотри комнату Маттеи. Будут трудности — звони сюда, я пошлю Сола Пензера в любое время после пяти. Когда будешь возвращаться, прихвати с собой всё, что, на твой взгляд, не имеет отношения к этому делу.
  Он мог бы и не поддевать меня таким образом в присутствии посторонних, но я давно уже понял, что лучше всего не обижаться на такие шутки.
  Мария Маттеи поднялась и поблагодарила Вулфа.
  Неожиданно заговорил Фред Даркин:
  — Я по поводу нехватки… э-э-э… денег, мистер Вулф. Сами знаете, язык подвёл, стоит только завестись…
  Я решил выручить беднягу.
  — Пошли-ка, Фред, — перебил его я. — Я подвезу тебя на родстере. Нам по пути.
  Глава 2
  Когда наш большой, чёрный, сверкающий лаком открытый автомобиль остановился на Салливан-стрит, у дома, который указала мне Мария, я почему-то подумал, что если наш красавец и уцелеет после стоянки здесь, он всё равно не будет уже таким сверкающим. Утопавшая в грязи улица была до отказа заполнена шумной итальянской детворой — сворой смуглых, черноглазых, повсюду шныряющих и всюду лезущих бесенят. Впрочем, наша славная машина попадала и в худшие передряги. Например, как в тот вечер, когда я гнался за юным Грейвсом, удиравшим от меня на быстроходной «Пирс Эрроу», с портфелем, полным изумрудов. По холмам, вверх и вниз, мы пересекли тогда весь округ Пайк, начиная от Нью-Милфорда, увязая по самые спицы в грязи под проливным дождём. Категорический приказ Вулфа был — ни единой царапины на машине, а если таковая появится, устранить немедленно. Родстер всегда должен сверкать, как новенький. Я вполне разделял это мнение шефа.
  Меблированные комнаты, где бы они ни были, в районе фешенебельных Пятидесятых улиц, в старом особняке к востоку от Центрального парка, где так любят селиться девушки-художницы из хороших семей, или в итальянском квартале на Салливан-стрит, повсюду одинаковы. Эти отличались, пожалуй, только острым запахом чеснока. Мария Маттеи прежде всего познакомила меня с хозяйкой меблированных комнат, добродушной толстухой с влажными ладонями, носом пуговкой и перстнями на руках. Затем она повела меня наверх в комнату брата.
  Пока Мария разыскивала девушку, слышавшую телефонный разговор, я осмотрел комнату. Она была довольно большая, в два окна, и располагалась на третьем этаже. Несмотря на потёртый ковер и расшатанную мебель, она производила впечатление опрятной, уютной и вполне пригодной для жилья. Правда, как только я открыл окно, с улицы ворвались отчаянные вопли детворы. Я выглянул, чтобы убедиться, что машина на месте.
  В углу комнаты лежала пара больших чемоданов, один — старый, сильно потрёпанный, другой — поновее и покрепче. Они не были заперты. Потрёпанный чемодан был пуст, а тот, что поновее, был полон инструментов различной формы и величины, на некоторых сохранились ломбардные бирки. Здесь же лежали обрезки металла и дерева, пружины разных размеров и прочий технический хлам. Открыв шкаф, я увидел поношенный костюм, пару рабочих комбинезонов, пальто, две пары ботинок и фетровую шляпу. В ящиках бюро, стоявшего в простенке между окнами, я нашёл бельё и другие предметы мужского туалета — сорочки, галстуки, носовые платки, носки — в довольно обширном ассортименте для человека, который около года жил на иждивении сестры. В других ящиках лежала всякая всячина — шнурки, карандаши, старые фотографии, пустые жестянки из-под табака. В верхнем ящике, среди прочего, я нашёл пачку из семнадцати писем с итальянскими почтовыми штемпелями, перетянутую резинкой, а также в беспорядке сваленные счета, квитанции, листы писчей бумаги, вырезки из газет и журналов и собачий ошейник. На крышке бюро помимо расчёски, щётки для волос и прочей отвлекающей внимание ерунды, как сказал бы Вулф, лежала стопка книг, все на итальянском языке, кроме одной, снабжённой большим количеством чертежей и рисунков, рядом — разрозненные журналы «Работа по металлу» за три года. В правом углу у окна стоял простой деревянный стол с изрядно поцарапанной и изрезанной крышкой, к нему были прикреплены небольшие тиски, шлифовальный станочек и полированный круг с длинным шнуром и вилкой для розетки. На столе лежали инструменты, похожие на те, которые я уже видел в чемодане.
  Я занимался осмотром шлифовального станка, чтобы определить, как давно им пользовались, когда в комнату вошла Мария Маттеи, а с нею девушка.
  — Это Анна Фиоре, — представила её Мария.
  Я поздоровался за руку с этим невзрачным созданием с землистым цветом лица — на нём, казалось, с колыбели застыл испуг, от которого ей до сих пор не удалось избавиться. На вид ей было лет двадцать. Я назвал себя и тут же добавил, что знаю со слов Марии, что она слышала разговор её брата по телефону в понедельник перед тем, как он ушёл. Девушка кивком подтвердила это.
  — Вам, очевидно, следует вернуться в город, мисс Маттеи, — сказал я, обращаясь к Марии. — Мы с Анной справимся и без вас.
  — Я могу вернуться в город к ужину, — возразила Мария.
  Это меня разозлило. Дело в том, что я разделял мнение Даркина и не особенно верил в серьёзность опасений Марии, считая всю эту затею пустой тратой времени. Поэтому я, не стесняясь, сказал Марии Маттеи, что больше в ней не нуждаюсь и ей лучше вернуться к себе и поддерживать связь с Вулфом. Она бросила взгляд на Анну, вежливо улыбнулась мне, показав свои мелкие хищные зубки, и вышла.
  Я поставил стулья так, чтобы мы сидели друг против друга, усадил Анну, сел сам и вынул блокнот.
  — Тебе нечего бояться, Анна, — заверил я девушку. — Всё, что от тебя требуется, — это помочь мисс Маттеи и её брату, а за это, вполне возможно, мисс Маттеи тебе заплатит. Она тебе нравится?
  Анна испугалась, словно не поверила, что кого-то может интересовать, кто ей нравится, а кто нет, но ответила сразу и охотно, словно ждала этого.
  — Да, нравится. Она хорошая.
  — А мистер Маттеи?
  — Конечно. Он всем здесь нравится. Только, когда выпьет, девушке лучше держаться от него подальше.
  — Как получилось, что ты слышала его телефонный разговор в понедельник вечером? Ты знала, что будут звонить?
  — Откуда я могла знать!
  — Мало ли что. Ты сняла трубку?
  — Нет, сэр, это сделала миссис Риччи, хозяйка. Она велела мне позвать мистера Маттеи к телефону. Я крикнула ему. Я как раз убирала посуду в столовой, дверь в вестибюль была открыта, и я слышала разговор.
  — Слышала, что он говорил?
  — Конечно. — Она с некоторым удивлением посмотрела на меня. — Из столовой всегда слышно, когда говорят по телефону. Миссис Риччи тоже слышала. Она слышала то же, что и я.
  — Что же он говорил?
  — Сначала сказал: «Алло», потом сказал, что Карло Маттеи слушает, и спросил у того, кто звонил, что ему нужно. Потом он сказал: «Это моё дело. Расскажу при встрече» и ещё спросил: «Почему не у меня в комнате?» — и добавил: «Мне нечего бояться, я не из пугливых». Правда, миссис Риччи считает, что он сказал: «Не мне следует бояться», но она просто не расслышала. Он ещё сказал, что, конечно, деньги ему нужны, и хорошо бы побольше, и добавил: «Ладно, в семь тридцать на углу». А потом вдруг рассердился: «Сам заткнись, — сказал он, — мне-то какое дело…» И снова повторил: «В семь тридцать. Машину я узнаю». Вот и всё, что он сказал.
  Анна умолкла.
  — С кем он разговаривал?
  Я был уверен, что она скажет: «Не знаю», поскольку этого не знала Мария Маттеи, но Анна ответила не задумываясь:
  — С человеком, который уже звонил ему раньше.
  — Раньше? Когда?
  — Он звонил несколько раз. В мае. Однажды даже два раза подряд. Миссис Риччи подсчитала, что он звонил девять раз, не считая того понедельника.
  — Ты когда-нибудь слышала его голос?
  — Нет, сэр. К телефону всегда подходила миссис Риччи.
  — А его имя?
  — Нет, сэр. Миссис Риччи как-то из любопытства спросила пару раз, кто звонит, но он всегда отвечал: «Неважно, кто. Просто передайте, что его просят к телефону».
  Я уже начал подумывать, что здесь есть какая-то зацепка. Конечно, я меньше всего думал о гонораре, это больше заботило моего шефа. Мне же надо было что-нибудь интересное, не обязательно ограбление или тело, выловленное из Ист-Ривер.
  Я решил вытянуть из девицы всё, что только можно. Я не раз слышал, как это проделывает Вулф, и хотя убеждался, что у него это — результат необыкновенного чутья, которого мне не хватает, но всё же верил, что терпенье и аналитический склад ума тоже играют свою роль. Поэтому я целых два часа расспрашивал девушку и выудил из неё немало фактов, но среди них не было ни одного, который мне был нужен.
  Однажды мне уже показалось, что я могу за что-то ухватиться. Это было, когда Анна сказала, что у Маттеи имелись две подружки, с которыми он появлялся на людях. Одна из них даже была замужем. Но когда я понял, что это никак не вяжется с телефонным звонком, я отказался от разработки этой линии.
  Маттеи часто упоминал Италию, но никогда особенно не распространялся на эту тему. Он умел держать язык за зубами. К нему никто не приходил, кроме сестры и приятеля по старой работе и прежним добрым временам, когда он хорошо зарабатывал. С ним он иногда обедал в ресторане.
  После двухчасового расспроса я не продвинулся и на дюйм. И всё же подробности телефонного разговора Карло Маттеи давали мне основание считать, что день не потерян напрасно.
  Наконец я сказал Анне:
  — Подожди минуту, я спущусь вниз к миссис Риччи.
  Хозяйка подтвердила рассказанное Анной о телефонном разговоре и сказала, что понятия не имеет, кто звонил, хотя не раз пыталась узнать имя звонившего. Я задал ей ещё пару дополнительных вопросов и попросил отпустить со мной Анну. Сначала она сказала «нет», ей самой не справиться с приготовлением ужина и прочим, но когда я протянул ей доллар, она спросила, когда я привезу Анну обратно, и потребовала, чтобы это случилось не позднее девяти часов.
  И это после того, как получила целый доллар!
  — Не могу вам обещать, миссис Риччи, — сказал я. — Когда мой шеф начинает задавать вопросы, никто не знает, когда он остановится. Но ручаюсь, я доставлю вам Анну в целости и сохранности при первой же возможности.
  Я поднялся наверх, позвал Анну и заодно прихватил с собой кое-что из содержимого ящиков бюро. Спустившись вниз, я с облегчением удостоверился, что наш родстер в порядке и никому не взбрело в голову оторвать бампер или украсть запасное колесо.
  Я ехал домой не спеша, чтобы попасть как раз к тому времени, когда Вулф, ежедневно проводивший два часа с четырех до шести пополудни в оранжерее, покинет её и спустится в кабинет. Беспокоить его, когда он в оранжерее, можно лишь в самых крайних случаях.
  Анна, подавленная великолепием нашей машины, сидела, поджав ноги и крепко сцепив руки на коленях. Это забавляло меня, и я даже почувствовал симпатию к этой девчушке. Поэтому я обещал ей доллар, если она расскажет моему шефу всё, что только вспомнит. Было одна или две минуты седьмого, когда я остановил машину у крыльца старого особняка в квартале от реки Гудзон. Вулф жил здесь последние двадцать лет, и треть этого времени я делил с ним кров.
  Анна не вернулась домой в девять часов вечера. После одиннадцати Вулф отправил меня в редакцию газеты «Таймс». Было уже далеко за полночь, когда мы наконец нашли тот номер газеты, который Анна узнала. За это время трижды звонила миссис Риччи. Когда около часу ночи я высадил Анну на Салливан-стрит, хозяйка уже ждала её на тротуаре, вполне готовая, как мне показалось, зарезать меня ножом, который прятала в чулке. Но она не произнесла ни слова, лишь окинула меня разгневанным взглядом. Я дал Анне обещанный доллар, ибо кое-что сдвинулось с места.
  Когда мы с Анной несколько часов назад прибыли на Тридцать пятую улицу, я, оставив Анну в кабинете, поднялся в оранжерею. Вулф сидел в кресле, безучастный и неподвижный, не замечая даже гигантской оранжево-красной орхидеи, щекочущей его затылок. Его действительно ничего не интересовало, ибо он едва взглянул на те бумаги, что я прихватил с собой из комнаты Маттеи. Он согласился, что телефонный разговор мог бы дать нам кое-какой шанс, но не видит в нём ничего интересного. Я пытался убедить его в том, что ему следует поговорить с девушкой, раз я уже привёз её, и, не удержавшись, с ехидцей заметил:
  — Тем более что я обещал ей доллар. Да и на её хозяйку я потратился.
  — Это твои расходы, Арчи.
  — Ну нет, сэр! — возразил я. — Это служебные расходы, и я запишу этот доллар в расходную книгу.
  Я последовал за ним к лифту. Если бы шефу пришлось ходить пешком вверх и вниз, он давно плюнул бы на свои орхидеи, подумал я.
  Он сразу же начал задавать вопросы Анне. И делал это мастерски. Пять лет назад я не смог бы оценить этого, настолько всё было гениально просто. Но если в этой девушке хоть что-то было, если она что-то знала или забыла — какую-то деталь, слово, или реакцию, или любой намёк, способный помочь нам, — Вулф не дал бы этому ускользнуть от его внимания. Он беседовал с ней без малого пять часов. Его интересовало всё о Карло Маттеи — его голос, привычки, одежда, еда, характер, манеры за столом, отношения с сестрой, с миссис Риччи и с ней, Анной, со всеми, с кем Анна когда-либо его видела. Он расспрашивал о миссис Риччи, о её жильцах за последние два года, о соседях и даже торговцах, доставлявших ей продукты на дом. И всё это он делал не спеша, спокойно и обстоятельно, стараясь не утомлять Анну. Он говорил с ней совсем не так, как с юным Лоном Грэйвсом, которого почти довёл до истерики в первые же два часа.
  Мне показалось, что и добился он от неё всего ничего — признания, что во вторник утром она кое-что унесла из комнаты Маттеи. Сущий пустяк, всего лишь пару наклеек на чемоданы, которые выдаются в кассах каждому, кто приобретает билет на пароход, два небольших кусочка яркой цветной бумаги, лежавшие в ящике бюро в комнате мистера Маттеи, — наклейки с названиями пароходов: «Лючия» и «Флоренция». Порывшись в газетах, я узнал, что «Лючия» отплыла из Нью-Йорка восемнадцатого мая, а «Флоренция» — третьего июня. Значит, Маттеи дважды намеревался уехать в Италию и каждый раз почему-то откладывал. Анна взяла наклейки потому, что они понравились ей своей пестротой и она решила украсить ими картонку, где хранила своё бельё.
  Во время ужина, который происходил на кухне, Вулф оставил Анну в покое и разговаривал только со мной и главным образом о вкусовых качествах пива. Но когда Фриц подал кофе, он предложил вернуться в кабинет и снова перешёл к делу. Он то возвращался назад, то вдруг уходил в сторону, то отступал, то бросался вперёд или внезапно прибегал к обходному манёвру. А то вдруг отвлекался на какие-то пустяки, не имеющие никакого отношения к главной теме разговора. Любой, кто не знал, что в последнюю минуту он, как фокусник, способен извлечь кролика из пустого цилиндра, нашёл бы его поведение странным и счёл бы его просто свихнувшимся. К одиннадцати часам я уже выдохся, мучительно зевал, готовый признать себя побеждённым, и с отчаянием смотрел на шефа, не выказывавшего ни разочарования, ни нетерпения.
  И тут он попал в десятку.
  — Значит, мистер Маттеи никогда не делал вам подарков?
  — Нет, сэр. Кроме коробки цветных мелков, я уже вам говорила. Он ещё давал мне прочитанные газеты, если вы это считаете подарком.
  — Да, вы сказали, что он всегда отдавал вам утренний выпуск «Таймс».
  — Да, сэр. Он мне как-то сказал, что покупает эту газету из-за объявлений. Знаете, объявления о работе.
  — Значит, в понедельник утром он отдал вам газету?
  — Он всегда отдает мне газеты в полдень. И в этот понедельник он отдал мне газету в полдень.
  — В это утро всё было как всегда?
  — Да, сэр.
  Мне показалось, что Вулфу что-то не понравилось во взгляде девушки. Я, правда, ничего такого не заметил. Но его, очевидно, не удовлетворил ответ, и он повторил вопрос:
  — Ничего такого, что могло привлечь внимание?
  — Нет, сэр. Хотя вот вырезка…
  — Какая вырезка?
  — Большая вырезка. Целый кусок.
  — Он часто делал вырезки?
  — Да, сэр. Всё больше объявления. А может, одни только объявления. Я собираю мусор в газеты, когда делаю уборку. Поэтому всегда проверяю, чтобы газета была целой.
  — А в этой оказалась большая дыра?
  — Да, сэр.
  — Значит, это было не объявление? Прошу прощения, мисс Фиоре, что вынужден уточнять. Итак, то, что он вырезал из газеты в понедельник, не было объявлением?
  — Нет, сэр. Вырезано было на первой странице.
  — Вот как! А раньше вам попадались газеты, из которых он делал вырезки на первой странице?
  — Нет, сэр. Кажется, нет.
  — Значит, он вырезал в основном из рубрики объявлений?
  — Я не уверена, сэр. Может, только объявления. Да, мне кажется, объявления.
  Вулф какое-то время сидел в раздумье, уткнувшись подбородком в грудь. Затем посмотрел на меня.
  — Арчи, слетай-ка быстренько на Сорок вторую улицу и привези мне экземпляров двадцать утреннего выпуска газеты «Таймс» за прошлый понедельник.
  Я был несказанно рад поручению, ибо уже устал бороться со сном. Не то чтобы его поручение чем-то заинтриговало меня, но я понял, что Вулф нашёл щёлочку, в которой блеснул лучик света. Ничего особенного я от этого не ждал, да, думаю, и он тоже.
  Была чудесная июньская ночь, прохладная и тихая. Я с удовольствием вдыхал полной грудью свежий ветерок, упруго бивший в лицо, когда я мчался по улицам в сторону Бродвея, а затем свернул на север. На Таймс-сквер мне повезло, дежурил знакомый мне полицейский Марви Дойль, нёсший когда-то постовую службу на Четырнадцатой улице. Он позволил мне, в нарушение правил, припарковаться прямо у тротуара напротив редакции «Таймс». Тротуары и мостовая были запружены людьми, только что высыпавшими из театров и кино. Многие не спешили домой, а искали, куда бы заглянуть, чтобы выпить кружку пива — за пару пенсов в баре Неддика или за пару долларов в баре подороже.
  Вернувшись, я увидел, что Вулф решил дать девчонке передохнуть. Он велел Фрицу принести пиво, и Анна, держа стакан так, словно в нём горячий чай, пила пиво маленькими глотками. На верхней губе у неё тонким ободком застыла пена. Сам Вулф приканчивал уже третью бутылку, хотя я отсутствовал не более двадцати минут. Когда я вошёл, он тут же буркнул:
  — Забыл тебя предупредить, что мне нужен городской выпуск газеты со всеми приложениями.
  — Я сообразил сам, сэр, — парировал я.
  — Отлично. — Он повернулся к девушке. — Если не возражаете, мисс Фиоре, я попросил бы вас не смотреть, чем мы тут будем заниматься. Всего лишь небольшие приготовления. Арчи, поверни-ка её кресло спинкой к нам и придвинь поближе к мисс Фиоре вон тот столик, чтобы ей было удобно поставить свой стакан. А теперь давай газеты. Нет, не срывай обёртку, оставь как есть. Я думаю, она видела газету именно в таком виде. Теперь вынь-ка из неё вторую часть. Прямо находка для мисс Фиоре. Только представь, сколько мусора можно в неё завернуть. Вот так.
  Я разложил перед ним на столе первую секцию газеты, он придвинулся вместе с креслом поближе к столу и, склонившись над газетой, стал похож на гиппопотама в зоопарке, потянувшегося к кормушке. Я вынул из всех экземпляров приложения, сложил их отдельной кучкой на стуле и, развернув газету, тоже занялся изучением первой страницы. С первого же взгляда я понял, что это ничего не сулит: забастовка шахтеров в Пенсильвании; успешное проведение правительственных программ по спасению экономики — целых три заметки под разными заголовками; двое американских парней пересекли Атлантику на тридцатифутовой посудине; смерть ректора университета от сердечного приступа во время игры в гольф; в Бруклине полиции удалось поймать опасного преступника, выкурив его из квартиры слезоточивым газом; линчевали негра в Алабаме; в Европе обнаружена малоизвестная работа великого художника прошлых веков. Я взглянул на Вулфа — он был поглощён чтением. Из всех сообщений самым обещающим мне показалось то, где сообщалось, что в Швейцарии обнаружена украденная, как полагают, в Италии, картина старого мастера. Но когда Вулф вынул из ящика стола ножницы и сделал вырезку, ею оказалось сообщение о поимке гангстера в Бруклине. Отложив просмотренный экземпляр газеты, Вулф протянул руку за следующим. Подав ему газету, я заметил, что на сей раз его внимание привлекла заметка о краже картины. Я улыбнулся — значит, хоть и со второго раза, но я всё же угадал. Передав ему третий экземпляр, я был искренне удивлён, что он вырезал сообщение о смерти ректора университета. Вулф, должно быть, заметил это и, не поднимая головы, буркнул:
  — А теперь молись, Арчи, чтобы на сей раз я попал в точку. Если да, то к Рождеству я пополню свою коллекцию ещё одним сортом ангрекум сескипедале.
  Я догадался, о чём идёт речь, ибо вёл учёт всех расходов по оранжерее, и хотя я писал в счетах все эти заковыристые названия орхидей по-латыни, мне так же трудно было произнести их вслух, как понять, какое отношение имеет исчезновение Карло Маттеи к смерти ректора университета.
  — Покажи ей какой-нибудь экземпляр, — вдруг сказал Вулф.
  Последний экземпляр просмотренной им газеты лежал сверху, но я взял тот, что был под ним. Заметка о пропаже картины была справа в углу страницы. Когда я развернул страницу перед Анной, Вулф сказал:
  — Посмотрите, мисс Фиоре. Здесь была сделана вырезка в той газете за понедельник?
  Бросив беглый взгляд на страницу, Анна тут же сказала:
  — Нет, сэр. Это была большая заметка вверху, я покажу вам…
  Я быстро взял у неё газету и дал ей другой экземпляр. На этот раз взгляд Анны задержался на странице дольше.
  — Да, здесь.
  — Вы уверены?
  — Да, она была сделана в этом месте, сэр.
  Какое-то время Вулф молчал, затем вздохнул и сказал:
  — Поверни-ка её кресло, Арчи.
  Я повернул кресло вместе с Анной так, чтобы она сидела прямо против Вулфа. Тот, подняв на неё глаза, спросил:
  — Вы уверены, мисс Фиоре, что дыра от вырезки была именно здесь?
  — Да, сэр, уверена.
  — Вы видели эту вырезку где-нибудь в комнате, в корзинке для бумаг или у него в руках?
  — Нет, не видела, сэр. В корзинке её быть не могло, потому что у мистера Маттеи в комнате нет корзинки для бумаг.
  — Хорошо, если бы всё объяснялось так просто. Вы можете ехать домой, мисс Фиоре. Вы хорошо держались, были терпеливы и мужественны, не как многие из тех, из-за которых я предпочитаю не выходить из дому, чтобы только избежать встречи с ними. Вы вот знаете, для чего человеку дан язык и как им пользоваться? Я хочу, чтобы вы ответили мне ещё на один вопрос. Окажите мне такую любезность.
  Хотя девушка была полумёртвой от усталости, у неё нашлись ещё силы, чтобы удивиться. Я увидел это по её глазам. Она с изумлением смотрела на Вулфа.
  — Только один вопрос, мисс Фиоре. Вы когда-нибудь видели в комнате Карло Маттеи клюшку для гольфа?
  Если он ждал эффекта от этого вопроса, он с лихвой его получил. Впервые за все эти долгие часы девушка не ответила на его вопрос — она потеряла дар речи. Это было совершенно очевидно. На мгновение этот вопрос вызвал еле заметную краску на её щеках, но потом она побледнела ещё больше, рот её приоткрылся, и лицо, лишившись осмысленного выражения, стало напоминать лицо дебила. Она начала дрожать.
  Но Вулф не отступал:
  — Когда вы видели её? — тихо спросил он.
  Она неожиданно плотно сжала губы, и её руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.
  — Нет, сэр, — пробормотала она. — Нет, сэр, я ничего не видела…
  Вулф какое-то мгновение смотрел на неё, потом сказал:
  — Ладно. Всё хорошо, мисс Фиоре. Отвези её домой, Арчи.
  Она даже не попыталась встать, пока я не коснулся её плеча. Тогда она оперлась о подлокотники кресла и поднялась. Вулф явно потряс её до глубины души, но она не казалась испуганной, скорее поникла.
  Я снял со спинки кресла её жакет и помог ей одеться. Когда она направилась к двери, я обернулся и не поверил своим глазам — Вулф встал со своего кресла. Однажды, помню, он не соизволил даже сделать вид, что привстает, когда эту комнату покидала дама, стоившая двадцать миллионов долларов, жена английского герцога.
  — Я обещал ей доллар, сэр, — сказал я ему наконец то, что собирался сказать.
  — Тогда тебе придётся выполнить своё обещание, — произнёс он и, чуть повысив голос так, чтобы его было слышно у двери, пожелал мисс Фиоре доброй ночи.
  Она не ответила. Мы вышли, и я посадил её в машину. На Салливан-стрит миссис Риччи ждала нас на тротуаре перед домом. Одного её взгляда в мою сторону было достаточно, чтобы я, не вдаваясь в объяснения, поспешно уехал.
  Глава 3
  Когда, поставив машину в гараж, я пешком добрался до Тридцать пятой улицы, в кабинете Вулфа уже было темно. Поднявшись на второй этаж, я увидел полоску света под дверью его спальни. Я часто гадал, как он справляется со своим вечерним туалетом, ибо доподлинно знал, что Фриц ему в этом не помогает. Комната Фрица была этажом выше, через холл от оранжереи, моя же соседствовала со спальней шефа. Я любил свою комнату, она была достаточно просторной, в два окна, с отдельной ванной. Здесь я провёл последние семь лет и считал её своим домом. Я рад был бы прожить в ней ещё столько же и даже втрое больше.
  Единственная девушка, которую я любил, сделала лучший выбор. В те тяжёлые для меня дни я и познакомился с Ниро Вулфом… но об этом я расскажу в другой раз, когда придёт время. Есть тут моменты, которые ещё не до конца мне ясны. Итак, эта комната стала моим домом. В ней большая удобная кровать, письменный стол со множеством ящиков и ящичков, три мягких удобных кресла, хороший ковёр во всю комнату, а не половичок, скользящий под ногами, словно кусок масла на раскалённой сковороде. На стенах картины, нарисованные мной, и, как мне кажется, неплохо: гора Вернон на родине президента Джорджа Вашингтона, голова льва с роскошной рыжей гривой и премиленький пейзажик — деревья, лужайка, цветы. Тут же висит большая фотография моих родителей, умерших, когда я был совсем ребёнком. У меня есть ещё одна картина — обнажённая женщина, наготу которой скрывают длинные роскошные волосы, но она висит в ванной. В общем, это самая обыкновенная комната, если не считать сигнального устройства у меня под кроватью. Оно включается, когда Вулф входит в свою спальню и поднимает рубильник, а делает он это каждый вечер, и тогда, если кто-то подходит к дверям его спальни ближе, чем на пять футов, или пытается влезть в окно, воет сирена. Разумеется, все входы и выходы в оранжерее тоже на сигнализации. Вулф однажды сказал мне, что ему незнакомо чувство страха за свою жизнь, просто он не терпит, когда к нему кто-либо неожиданно прикасается или вынуждает делать резкие ненужные движения. Я понимаю его — при огромном росте и необъятной толщине это действительно проблема. Что касается меня, то труса я не выношу и никогда не сел бы с ним за один стол.
  Прихватив в кабинете газету, переодевшись в пижаму и шлепанцы, я уселся поудобней в кресле и, убедившись, что сигареты и пепельница под рукой, стал внимательно изучать сообщение о смерти ректора. Длинный заголовок с подзаголовками сообщал:
  «Смерть Питера Оливера Барстоу от сердечного приступа. Ректор Холландского университета внезапно умер во время игры в гольф. Его друзья бросились к нему, но он уже был мёртв».
  Это была довольно обширная заметка, занимавшая целую колонку на первой полосе и полколонки на второй. А далее шёл некролог и соболезнования всяких именитых людей. Всё мало чем отличалось от сообщений такого рода — просто ушёл из жизни ещё один человек. Я просматривал газеты каждый день, этому сообщению было всего два дня, но я не помню, чтобы обращал на него внимание. Барстоу, пятидесяти восьми лет от роду, ректор Холландского университета, играл в воскресенье в полдень в гольф в клубе «Зелёные луга» близ Плезантвиля, в тридцати милях к северу от Нью-Йорка. Игроков на поле было четверо — Барстоу, его сын Лоуренс и двое друзей, Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль. Послав мяч к четвёртой лунке, Барстоу внезапно упал лицом в траву и после нескольких конвульсивных движений затих. Мальчик, нёсший за ним сумку с клюшками, тут же бросился к нему. Когда подошли остальные, Барстоу уже был мёртв.
  Среди посетителей клуба оказался врач, старый приятель покойного. Они вместе с сыном Барстоу доставили тело в машине домой, в поместье в шести милях от гольф-клуба. Доктор констатировал смерть от коронарного тромбоза. Далее подробно рассказывалось о карьере Барстоу, его успехах и прочем. Тут же была помещена его фотография. Когда его внесли в дом, жена потеряла сознание. Сын и дочь держались мужественно.
  Прочитав всё это ещё раз, я зевнул и отложил газету. Для меня единственным, что могло связывать смерть Барстоу с Карло Маттеи, был неожиданный вопрос, который Вулф задал Анне: видела ли она в комнате Маттеи клюшку для гольфа. Я встал с кресла и сказал себе: «Мистер Гудвин, похоже, у вас нет ничего, что можно было бы положить в папку с этим делом». Выпив воды, я лёг спать.
  Утром, в десять, я уже был внизу. Я всегда стремлюсь получить свои восемь часов сна, когда обстоятельства позволяют. Всё равно не увижу Вулфа до одиннадцати. Он встаёт в восемь, независимо от того, когда ложится, завтракает в своей комнате, затем просматривает утренние газеты и два часа, с девяти до одиннадцати, проводит в оранжерее со своими орхидеями. Иногда, принимая душ в ванной комнате, я слышу, как на него покрикивает садовник Хорстман. Но он не обращает на это внимания. Не то чтобы старый садовник недолюбливает шефа, просто он всегда опасается, что массивная фигура Вулфа, его немалый вес и неловкость представляют опасность для драгоценных оранжерейных растений. Хорстман берёг орхидеи, как я свой правый глаз. Он спит за перегородкой в углу холла на чердачном этаже, где размещается оранжерея, и я ничуть не был бы удивлён, если бы мне сказали, что он наведывается к своим питомцам даже по ночам.
  Позавтракав на кухне почками соте и двумя стаканами молока, я отправился на прогулку к портовым причалам. Вернувшись, я смахнул пыль в кабинете, открыл сейф и наполнил чернилами самопишущую ручку шефа. Почту я не стал вскрывать, как обычно, а оставил на его столе. Адресованных мне писем я не заметил. Заполнив пару банковских чеков, я проверил записи в приходно-расходной книге. Их было не так много — наша деятельность в последнее время не отличалась активностью. Затем я перешёл к счетам оранжереи и занялся проверкой последних записей, сделанных Хорстманом. За этим занятием меня и застал звонок в дверь. Я слышал, как Фриц пошёл открывать, а через минуту он доложил мне, что некто О'Грэйди желает видеть мистера Вулфа.
  Взглянув на визитную карточку, я убедился, что не знаю визитёра. Мне были знакомы почти все из Отдела по расследованию убийств, но имя О'Грэйди я слышал впервые. Однако я велел Фрицу провести его в кабинет.
  Вошедший был молод, атлетически сложён и, судя по походке и движениям, хорошо тренирован. Его взгляд мне не понравился, и я подумал: служака, груб и жесток. Он смотрел на меня так, будто я причастен к похищению ребёнка Линдберга.2
  — Мистер Ниро Вулф? — спросил он, глядя на меня в упор.
  — Прошу садиться, — сказал я, указывая на кресло для посетителей, и взглянул на часы. — Мистер Вулф спустится вниз ровно через девятнадцать минут.
  О'Грэйди недовольно нахмурился.
  — Я по очень важному делу. Вы не можете позвать его? Моя визитная карточка у вас. Я из Отдела по расследованию убийств.
  — Знаю. Будьте любезны, садитесь. Если я выполню вашу просьбу и позову его, боюсь, он запустит в меня чем-нибудь тяжёлым.
  Наконец он сел, а я снова занялся своей бухгалтерией. Правда, у меня мелькнула мысль, что неплохо было бы расспросить его о том о сём — так, шутки ради, — но, взглянув на выражение его лица, отказался от этой затеи. Он был слишком молод и принял бы это всерьёз. Все девятнадцать минут он просидел неподвижно и прямо, как в церкви, не проронив ни слова.
  Когда Вулф вошёл в кабинет, О'Грэйди стремительно встал. Пересекая комнату, Вулф на ходу поздоровался и попросил меня открыть второе окно. Лишь после этого он бросил взгляд на посетителя. Усевшись за стол, шеф сразу заметил визитную карточку, которую я положил сверху, но занялся просмотром почты. С ловкостью банковского кассира быстро перебрав пальцами конверты, он отодвинул их в сторону, после чего наконец поднял голову и посмотрел на сыщика.
  — Мистер О'Грэйди, не так ли?
  — Мистер Ниро Вулф? — спросил тот и сделал шаг вперёд.
  Шеф кивнул.
  — Мистер Вулф, я хотел бы получить от вас те документы и вещи, которые вы изъяли вчера из комнаты Карло Маттеи.
  — О! — удивлённо воскликнул Вулф и с интересом посмотрел на посетителя. — Вы серьёзно?.. Весьма интересно, мистер О'Грэйди. Садитесь, прошу вас. Подвинь кресло гостю, Арчи.
  — Нет, благодарю, — заявил полицейский. — Я тороплюсь. Мне от вас нужны лишь бумаги и… вещи.
  — Какие вещи?
  — Те, что вы изъяли.
  — Назовите, что именно.
  Сыщик обиженно вытянул подбородок.
  — Не советую шутить, мистер Вулф. У меня мало времени.
  Вулф укоризненно погрозил ему пальцем.
  — Не торопитесь, мистер О'Грэйди, — отчётливо и твёрдо, не повышая голоса, произнёс Вулф. Таким тоном он разговаривал чрезвычайно редко. Лишь однажды он говорил так со мной. Это было в первые дни нашего знакомства, но я помню это по сей день. Тогда мне казалось, что, не шевельнув и пальцем, он может оставить от меня мокрое место. — Не надо торопиться, — повторил он. — Прошу вас сесть. Я вполне серьёзно говорю вам — сядьте!
  Я пододвинул кресло гостю так близко, что почти подшиб его под коленки, и он вынужден был опуститься в кресло.
  — Та короткая лекция, которую я намерен вам сейчас прочесть, будет бесплатной, хотя дорогого стоит, — начал Вулф. — Вы молоды, и она вам пригодится. С той минуты, как я вошёл, вы только и делали, что совершали ошибку за ошибкой. Вы вели себя невежливо, и это оскорбительно. Вы сделали заявление, противоречащее истине, и это глупо. Вы подменили аргументы догадками, а это свидетельствует о неискренности намерений. Вы готовы выслушать мои замечания? Я предлагаю это из самых дружеских побуждений.
  О'Грэйди оторопело хлопал глазами.
  — Я не собирался… — начал он.
  — Отлично. Действительно, откуда вам было знать, что ваше заявление, будто я побывал на квартире Карло Маттеи, — полный абсурд? Не зная меня, моих причуд и привычек, вы не могли предполагать, что я не способен на такое даже ради редкого экземпляра каттлеи довиана ауреи в качестве награды, не то что ради каких-то бумажек и, как вы изволили выразиться, вещей. Вот Арчи Гудвин, — он указал пальцем в мою сторону, — ничего не имеет против этого. Он там и побывал. Итак, как вам следовало бы вести себя сегодня. Во-первых, когда я вошёл и поздоровался, вам следовало бы мне ответить. Во-вторых, изложить цель вашего визита — вежливо, исчерпывающе и в соответствии с достоверными фактами. В-третьих, хотя это теперь уже не имеет значения, из чувства профессиональной корректности вы могли бы сообщить мне, что тело убитого Карло Маттеи найдено и опознано, а бумаги и вещи вам нужны для плодотворных поисков убийцы. Вы согласны со мной, мистер О'Грэйди, что так было бы куда лучше, а?
  Сыщик в полном изумлении глядел на Вулфа.
  — Какого чёрта… — начал было он, но тут же запнулся. — Выходит, всё уже есть в газетах? Я их ещё не видел. Но как им стало известно имя убитого, когда я сам узнал его всего два часа назад?! Ну и мастер вы на выдумки, мистер Вулф!
  — Благодарю за комплимент. Но я тоже не видел газет. Поскольку полиция посчитала заявление мисс Маттеи об исчезновении брата достойным лишь нелепых предположений, я понял, что только что-то серьёзное вроде убийства могло заставить ваш департамент развить такую бешеную деятельность и узнать, что мистер Гудвин побывал на квартире Маттеи и даже что-то изъял оттуда. Надеюсь, вы скажете нам, где найдено тело?
  О'Грэйди стремительно встал.
  — Об этом вы узнаете из вечерних газет. Ну и мастак вы на догадки, мистер Вулф! А теперь вернёмся к бумагам.
  — Согласен. — Вулф не шелохнулся в своём кресле. — Но прежде я хочу кое-что предложить. Вы могли бы сейчас, в течение трёх минут, дать интересующую меня информацию, которая через несколько часов будет уже достоянием всех? Кто знает, может, сегодня, или завтра, или через год я смогу оказать вам такую же услугу, если не по этому, так по другому делу. Какой-нибудь малозначительный, но любопытный факт или два, которые хорошо помогают получить, скажем, повышение по службе, а то и славу, и хорошую прибавку к жалованью. Тело нашли в графстве Вестчестер? Или я ошибаюсь?
  — Чёрт возьми! — не удержался О'Грэйди. — Если бы я сейчас не видел вас здесь и не убедился лично, что понадобится целый вагон, чтобы переместить вас с одного места на другое, я бы решил, что это вы нашли тело. Так и быть, расскажу. Да, его нашли в округе Вестчестер, в кустах, в ста футах от просёлочной дороги, в трёх милях от Скарсдейла, в восемь часов вечера. Нашли его двое ребятишек, ставивших силки на птиц.
  — Застрелен?
  — Убит ножом. Врач считает, что нож вынули не сразу, он оставался в ране час или более. Когда мы нашли тело, ножа в ране не было. В карманах убитого ничего не обнаружено. Фирменные этикетки на одежде привели нас в магазин на Грэнд-стрит, а метки на белье — в прачечную. В девять утра мы уже знали имя убитого. Я тут же отправился в меблированные комнаты и произвёл обыск в его комнате. Поговорил с хозяйкой и служанкой.
  — Отличная оперативность! — воскликнул Вулф. — Просто отличная.
  Сыщик нахмурился.
  — Эта служанка или что-то скрывает, или у неё так плохо с головой, что она не может даже вспомнить, что ела за завтраком. Вы её вызывали, она была у вас. Как вы объясните, что она не помнит никакого телефонного разговора, хотя хозяйка утверждает, что она слышала каждое слово?
  Я бросил быстрый взгляд на Вулфа, но тот был невозмутим и только заметил:
  — Мисс Фиоре немного странновата, это верно, мистер О'Грэйди. Значит, и вы заметили, что у неё плохо с памятью?
  — Плохо? Да она даже забыла имя Маттеи!
  — Да? Весьма прискорбно, весьма.
  Вулф вдруг заёрзал в кресле и положил руки на край стола. Я понял, что он намерен встать.
  — А теперь о бумагах, которые вы упомянули. Кроме них была ещё пустая жестянка из-под табака и четыре любительских снимка. Я попрошу вас об одолжении. Вы позволите мистеру Гудвину проводить вас в холл? Всего на минуту. Знаете, у каждого свои причуды. Я лично не могу открыть свой сейф в присутствии посторонних. Прошу прощения, но это так. Я не сделал бы этого даже в присутствии своего банкира.
  Я хорошо знал Вулфа и почти всегда угадывал, что у него на уме. Я хотел было открыть рот и напомнить ему, что бумаги лежат в ящике его стола, куда я положил их вчера в его присутствии, но его взгляд остановил меня.
  Сыщик пребывал в нерешительности и не спешил покидать комнату, но Вулф произнёс:
  — Прошу вас, мистер О'Грэйди. Вернее, пожалуйста. Не следует подозревать меня в том, что я попытаюсь спрятать что-то, а даже если бы я и вздумал это сделать, вы всё равно не смогли бы мне помешать. Подобная подозрительность между профессионалами не идёт на пользу делу.
  Пропустив О'Грэйди вперёд, я вышел вслед за ним и плотно притворил за собой дверь. Я полагал, что Вулф начнет сейчас громыхать дверцей сейфа, но ничего подобного не последовало. Поэтому, чтобы чем-то занять уши разочарованного сыщика, я завёл с ним разговор. Однако Вулф очень быстро снова пригласил нас в кабинет. Он стоял у стола, держа в руках жестянку из-под табака и конверт, в который я вложил газетные вырезки и фотографии. Всё это Вулф протянул сыщику.
  — Желаю успеха, мистер О'Грэйди. И прошу поверить в искренность моих заверений, что если нам станет известно что-либо, способное вам помочь, мы сообщим вам незамедлительно.
  — Премного обязан. Хотелось бы верить, что так и будет, — ответил О'Грэйди.
  — Безусловно, мистер О'Грэйди. Именно так и будет.
  Сыщик ушёл. Когда за ним захлопнулась входная дверь, я прошёл в гостиную и смотрел в окно на его удаляющуюся фигуру, пока она не скрылась из виду.
  — Экий вы хитрец, мистер Вулф! — воскликнул я, вернувшись. Лицо моё расплылось в довольной улыбке.
  Складки рта шефа чуть разгладились. Это означало, что он улыбнулся.
  — Надеюсь, вы что-нибудь оставили? — всё же не удержался я.
  Вулф молча полез в карман жилета, вынул небольшой клочок бумаги и протянул его мне. Это была одна из вырезок, которую я нашёл в верхнем ящике бюро в комнате Маттеи. Я и не подозревал, что Вулф обратил на неё внимание, ибо вчера он едва взглянул на то, что я ему принёс. А сегодня он затеял из-за неё целую комедию.
  Я ещё раз прочитал её:
  «Уезжающему на постоянное жительство в Европу мастеру по металлу на выгодных условиях предлагается работа. Требования: умение проектировать и конструировать двигательные механизмы. Обращаться в газету „Таймс“, Л-467».
  Я прочёл вырезку дважды, но она по-прежнему ничего мне не говорила.
  — Что ж, — сказал я, — если вы хотите окончательно связать это с намерением Маттеи уехать в Италию, я могу ещё раз съездить на Салливан-стрит и упросить Анну вернуть нам чемоданные наклейки. Допустим, что эта вырезка что-то вам говорит, но как вы узнали, что она в этих бумагах, когда вчера вы даже не взглянули на них? Вы что, читаете, не глядя? Клянусь, вчера… — Внезапно я замолчал. — Понятно. Вы просмотрели всё ещё вчера, когда я отвозил Анну домой.
  Шеф ответил не сразу. Лишь обойдя стол и усевшись снова в кресло, он издевательски воскликнул:
  — Браво, Арчи! Браво!
  — Ладно, — ответил я и сел напротив. — Могу я задать вам несколько вопросов? Есть три вещи, которые мне хотелось бы знать. Или вы предпочитаете, чтобы я ушёл в гостиную и занялся там вязанием? — Самолюбие моё было задето, как всегда в тех случаях, когда меня ловко обводят вокруг пальца, а я и не замечаю, как это происходит.
  — Никакого вязанья, Арчи, — ответил он. — Садись в машину и отправляйся в Уайт-Плейнс. Впрочем, если подсчёт петель не отнимет много времени…
  — Не отнимет, но я могу подождать с ним, раз есть задание. Поскольку речь идёт об Уайт-Плейнс, следовательно, я должен проверить, насколько сильно продырявлен Маттеи, а также прочие детали и обстоятельства, которые, с моей точки зрения, не представляют никакого интереса.
  — Нет, чёрт побери! Прекрати высказывать свои догадки в моём присутствии. Возможно, ты когда-нибудь и сумеешь стать похожим на О'Грэйди, но не будем торопиться.
  — Он совсем неплохо поработал сегодня утром, — возразил я. — Прошло всего лишь два часа между тем, как по меткам на одежде он установил личность убитого и узнал о телефонном разговоре.
  Вулф покачал головой.
  — Нет, туговато соображает. Итак, твоё вязанье?
  — Подождёт. Если это не Маттеи, то что нам нужно в Уайт-Плейнс?
  Вулф снова одарил меня подобием улыбки, но на этот раз она задержалась на его лице подольше. Наконец он сказал:
  — Есть возможность заработать деньги. Тебе что-нибудь говорит такое имя — Флетчер М. Андерсон, или придётся лезть в твою картотеку?
  — Думаю, говорит, — хмыкнул я. — Только на этот раз прошу без всяких «браво». 1928 год, помощник окружного прокурора по делу Голдсмита. Год спустя переведён в провинцию и стал прокурором округа Вестчестер. Может признаться, что чем-то обязан вам, лишь при закрытых дверях, и то шёпотом. Женился на деньгах.
  Вулф одобрительно кивнул.
  — Всё верно. Ты заслужил своё «браво», Арчи, но я обойдусь без ответного «спасибо». В Уайт-Плейнс ты найдёшь Андерсона и сделаешь ему одно весьма интригующее и заманчивое предложение. Во всяком случае, я так думаю. А сейчас я жду посетителя, который должен появиться с минуты на минуту.
  Сложным обходным манёвром он, изловчившись, сунул руку в карман жилета и извлёк оттуда платиновые часы. Сверившись с ними, он сказал:
  — Я вижу, что торговцы спортивными товарами так же непунктуальны, как и все остальные. Я звонил им в девять утра, и меня заверили, что в одиннадцать посыльный будет здесь. Сейчас одиннадцать сорок. Можно было бы за это время устранить любые причины, мешающие своевременной доставке заказа. Лучше бы я послал тебя… А, вот и звонок…
  В дверь действительно звонили. По коридору прошёл Фриц, было слышно, как он открывает дверь. Раздался чей-то голос и ответ Фрица, затем тяжёлый топот по коридору, заглушивший мягкие шаги Фрица. В дверях появился молодой парень, похожий на футболиста. За плечами у него было что-то громоздкое и, видимо, тяжёлое, вроде шефа.
  — От Корлисса Холмса, сэр, — произнёс посыльный, отдуваясь.
  Вулф кивком велел мне помочь ему снять груз со спины. Мы поставили тюк на пол, и парень стал развязывать верёвку. Делал он это так долго, что я от нетерпения вытащил из кармана свой перочинный нож. Но Вулф остановил меня.
  — Нет, Арчи, — тихо сказал он, — узлы заслуживают быть развязанными, к тому же их не так много.
  Я спрятал нож в карман.
  Наконец верёвка была развязана, и парень вытянул её из-под тюка. Я принялся помогать ему снимать бумагу и мешковину. А потом стоял и безмолвно переводил взгляд с Вулфа на то, что лежало на полу, и обратно. Это были клюшки для гольфа, много, не менее сотни, вполне достаточно, чтобы перебить всех змей в округе, ибо, по мне, они ни на что другое не были годны.
  — Что ж, разминка, сэр, вам не помешает, — заметил я, и это было всё, что я мог сказать.
  Не поднимаясь с кресла, Вулф велел нам переложить клюшки на стол, что мы с парнем и начали делать. Они были самые разные — длинные и короткие, тяжёлые и лёгкие, металлические и деревянные, стальные, хромированные, какие только душе угодно. Вулф смотрел, как мы трудимся, оценивая внимательным взглядом каждую из них. Когда на столе уже лежало около дюжины клюшек, он вдруг сказал:
  — Вот эти с металлическими концами мне не нужны. Можете убрать их. — А потом, кинув на парня вопросительный взгляд, уточнил: — По-вашему, я выразился неточно. То, что я назвал концами, видимо, называется у вас как-то иначе?
  — Это головки, сэр, — снисходительно улыбнулся юноша.
  — Примите мои извинения, молодой человек. Как вас зовут?
  — Меня? Таунсенд.
  — Прошу извинить меня, мистер Таунсенд. Я лишь один раз в жизни видел клюшки для гольфа, да и то на витрине. Моя машина случайно остановилась перед ней — спустило колесо. Я успел заметить, что у клюшек на витрине головки не были подбиты металлом. Это, должно быть, разные варианты клюшек?
  — Да, они бывают самые разные.
  — Действительно, очень разные. Деревянные головки или чем-то подбитые, обыкновенной костью или даже слоновой… Раз это головка, то эта сторона, должно быть, лицевая?
  — Да, сэр.
  — Понимаю. А зачем их подбивают? Каждое явление в этой жизни должно иметь свою причину. Это не касается только орхидей.
  — Причину?
  — Да, именно причину.
  — Это… — Молодой человек замешкался, прежде чем ответить. — Видите ли, сэр, это делается для точности удара. Этим местом бьют по мячу.
  — Понимаю, окантовка гарантирует точность удара. Ладно. А вот ручка клюшки. Это, я вижу, дерево, благородный и послушный материал, а это — сталь. Как я понимаю, стальные ручки полые внутри?
  — Да, сэр, хотя это дело вкуса. Это — драйвер, большая клюшка, или клюшка номер один. Вот у этой клюшки головка подбита латунью. Видите, в нижней части. Поэтому эта клюшка называется латунной.
  — Безупречная логика, — пробормотал Вулф. — Что ж, можно считать, что урок окончен. Знаете, мистер Таунсенд, к нашему счастью, различия в происхождении и воспитании дают каждому из нас право на некоторый снобизм. Моё невежество в этой специальной области тешит ваше чувство превосходства надо мной, а ваша полная неосведомленность в законах логического мышления льстит моему самолюбию. Что касается цели вашего визита сюда, то я у вас ничего не куплю. Ваш товар, увы, мне никогда не пригодится. Можете всё собрать и унести обратно, или лучше договоримся так: я беру эти три клюшки и накидываю на каждую по доллару сверх цены. Это вас устраивает?
  Даже если этот парень не знал, что такое чувство собственного достоинства, он хорошо понимал, что такое престиж фирмы «Корлисс Холмс», ибо тут же ответил:
  — Вас никто не принуждает покупать наш товар, сэр.
  — Разумеется, но я ещё не всё сказал. Я хочу попросить вас об одолжении. Возьмите одну из этих клюшек, вот, например, эту, станьте за этим креслом и повертите или помахайте ею, как это у вас положено при игре.
  — Помахать?..
  — Да, сделайте то, что положено — удар, бросок, поддавок, как это у вас там называется. Ну, словом, покажите, как вы бьёте по мячу.
  Кроме отмеченного Вулфом снобизма, парню была присуща насмешливая снисходительность профессионала. Взяв у Вулфа клюшку, он отошёл подальше от стола, отодвинул кресло, осмотрелся, взглянул даже на потолок, и, подняв клюшку и описав ею полудугу над головой, с оглушительным свистом опустил её вниз, как бы завершив мах ударом. Вулф поёжился.
  — Какая силища! — пробормотал он. — А теперь, прошу, помедленнее.
  Парень выполнил просьбу.
  — Если можно, ещё медленнее, мистер Таунсенд, — снова попросил Вулф.
  На этот раз тот, не скрывая иронии, сделал мах подчёркнуто медленно. Вулф внимательно следил за каждым его движением. Он был очень серьёзен.
  — Отлично. Премного благодарен, мистер Таунсенд, — наконец сказал он. — Арчи, поскольку у нас нет кредита в фирме «Корлисс Холмс», рассчитайся с мистером Таунсендом наличными и не забудь добавить три доллара. Да поторапливайся, твоя поездка очень важна и не терпит отлагательства.
  Моё сердце радостно ёкнуло, ибо многонедельное ничегонеделание меня угнетало. Я помог парню собрать клюшки и проводил его до входной двери. Когда же вернулся, то застал Вулфа в прежней позе в кресле, только губы его были сложены так, будто он тихонько насвистывал. Однако никакого свиста не было слышно, хотя грудь Вулфа ритмично вздымалась и опускалась. Когда мой хозяин вот так складывал губы, я не раз пытался, встав поближе, уловить хотя бы слабый звук, но напрасно.
  Увидев, что я подошёл к столу, он сказал:
  — Это займёт одну минуту, Арчи. Садись. Блокнот тебе не понадобится.
  Глава 4
  За рулём я обычно не вижу ничего, кроме полотна дороги. Я таков — если что делаю, то не отвлекаюсь, пока не доведу до конца. В тот день мне удалось удачно сократить путь. До Вудленда я ехал довольно медленно по перегруженной транспортом главной магистрали, но потом свернул и уже через двадцать минут был в Уайт-Плейнс. Хотя я спешил и вынужден был сосредоточить всё своё внимание на шоссе, я всё же изредка бросал взгляды и на окрестности — на цветущий кустарник вдоль обочин, молодую листву на деревьях, колышущуюся словно в медленном танце в такт дуновениям ветерка, на яркую зелень полей. Любой ковёр, вдруг подумал я, пусть за много тысяч долларов, не ласкает так ногу человека, как упругая густая трава лужайки.
  Но я спешил напрасно. Едва я вошёл в здание прокуратуры, как неудачи стали преследовать меня по пятам. Прежде всего, Андерсон был в отъезде. Как мне сказали, он вернётся не ранее понедельника, то есть через четыре дня. Он отправился в Адирондакские горы, но адреса не оставил. Мне же совсем не улыбалось ехать за ним куда-то в Лейк-Плесид. Замещал Андерсона адвокат Дервин, о котором я ничего не слышал. Он ещё не возвратился с обеденного перерыва и будет не ранее, чем через полчаса. Я понял, что здесь никто не горит желанием мне помочь.
  Я вышел на улицу и поискал телефонную будку, чтобы позвонить Вулфу. Тот велел дожидаться Дервина и посмотреть, что из этого выйдет. Чтобы скоротать время, я зашёл в кафе, съел бутерброды и выпил пару стаканов молока. Когда я вернулся в прокуратуру, Дервин был уже на месте, но заставил меня ждать ещё минут двадцать, которые, как я понял, понадобились ему, чтобы поковырять зубочисткой в зубах. Судя по гробовой тишине в здании, здесь работой себя не утруждали.
  Вспомнив, сколько я перевидал адвокатов на своём веку, я задумался, чем они все так похожи друг на друга. Не тем ли, что на их лицах застыло одинаковое выражение — эдакая непонятная смесь страха и самоуверенности? Будто каждый из них переходит запруженную машинами улицу и ждёт, что его сейчас собьёт одна из них, и в то же время пребывает в мстительной уверенности, что обидчика ждёт неминуемая кара, ибо в кармане пострадавшего лежит заранее заготовленное по всей форме обвинение.
  Дервин не показался мне исключением. А так на вид он был вполне респектабельным, в меру упитанным, хорошо одетым господином с гладко зализанными назад тёмными волосами и благообразным самодовольным лицом.
  Положив шляпу на край стола, я пододвинул стул и уселся прямо напротив адвоката.
  — Жаль, что мне не удалось увидеться с мистером Андерсоном, — начал я без приглашения. — Не знаю, заинтересует ли вас то, что я хотел ему сообщить. Вашего шефа это, бесспорно, заинтересовало бы.
  Адвокат с улыбкой искушённого политика откинулся на спинку кресла.
  — Если это входит в мою компетенцию, возможно, это заинтересует и меня тоже.
  — Несомненно, входит. Однако мешает одно обстоятельство — вы не знакомы с Ниро Вулфом. А мистер Андерсон его хорошо знает.
  — Ниро Вулф? — Дервин сосредоточенно нахмурил лоб. — Я что-то слышал о нем. Частный сыщик, не так ли? Уайт-Плейнс хотя и не столица, но мы далеко не провинциалы.
  — Понимаю, сэр. Но на вашем месте я не называл бы Ниро Вулфа сыщиком. Для него профессия сыщика — слишком активный образ жизни. Это мой хозяин, я у него работаю.
  — У вас от него поручение?
  — Да, но к мистеру Андерсону. Однако я звонил мистеру Вулфу, и он сказал, что его можно передать и вам тоже. Хотя, возможно, ничего из этого не получится. Как я слышал, мистер Андерсон — состоятельный человек, а о вас мне ничего не известно. Может, вы, как я, живёте на одно жалованье от субботы до субботы.
  Дервин деланно рассмеялся, но тут же придал своему лицу строгое выражение.
  — Может быть. Но сейчас я не очень занят и готов выслушать вас.
  — Хорошо, сэр. Дело в том, что в прошлое воскресенье, то есть четыре дня назад, во время игры в гольф неожиданно умер Питер Оливер Барстоу, ректор Холландского университета. Это случилось в загородном гольф-клубе близ Плезантвиля. Вы, разумеется, об этом слышали?
  — Конечно. Такая потеря для всех нас, да и для страны тоже.
  Я понимающе кивнул.
  — Похороны состоялись во вторник на Агавокском кладбище. Так вот, мистер Ниро Вулф предлагает вам пари. Вернее, он хотел заключить его с мистером Андерсоном, но и с вами согласен тоже. Он уверен, что если вы эксгумируете тело и сделаете вскрытие, то найдёте доказательства того, что покойный был отравлен. Мистер Вулф готов поспорить на десять тысяч долларов и предлагает чек на эту сумму любому ответственному лицу.
  Я улыбнулся, когда увидел, каким взглядом Дервин уставился на меня. Он глядел довольно долго, после чего заключил:
  — Мистер Ниро Вулф сошёл с ума.
  — О нет, только не он, — ответил я. — Кто-кто, только не он. Вот уж на что не советую вам ставить. Я ещё не всё вам сказал. Он считает, что в теле мистера Барстоу, возможно, в нижней части живота, засела короткая, острая и тонкая игла, возможно, стальная, а скорее всего, из очень твёрдых пород дерева. Остриё направлено вверх под углом в сорок пять градусов, если не попало в кость.
  Дервин продолжал обалдело глядеть на меня. Когда я умолк, он попробовал снова фальшиво хохотнуть, но на сей раз у него не получилось.
  — Большей ерунды я не слышал, — наконец изрёк он, — хотя, если вы это утверждаете, у вас, должно быть, есть на то основания.
  — Ещё какие! — воскликнул я и полез в карман за чеком. — В мире найдётся немного чудаков, которые рискнули бы такой суммой ради, как вы выразились, ерунды. Вулф к ним не относится, поверьте мне. Мистер Питер Оливер Барстоу был убит именно этой иглой. Она находится в его теле. Это утверждает мистер Ниро Вулф, это утверждаю я. А подтверждением служит этот чек на десять тысяч долларов. Разве это не убедительно, мистер Дервин?
  Он уже не казался таким самодовольным, каким был, когда я только вошёл в кабинет. Он встал, затем снова сел. Я терпеливо ждал.
  — Это абсурд, — наконец промолвил он. — Абсолютнейшая чушь.
  — Вулф не ставит на чушь или абсурд. Он ставит на правду, — осклабился я.
  — Этого не может быть. Это абсурдно… и чудовищно. Если вы решили подшутить надо мной, то не на того напали. Я знаком с семьей Барстоу и знаю подробности смерти, но я не намерен обсуждать их с вами. Всё, что вы сказали, — нелепость. Да знаете ли вы, кто засвидетельствовал причину смерти? Не считаете ли вы…
  — Знаю, — перебил его я. — Доктор Натаниэль Брэдфорд. Смерть от сердечного тромба. Но даже если несколько знаменитостей такого же ранга, как доктор Брэдфорд, будут утверждать это, мистер Ниро Вулф не откажется от своего предложения. Оно остается в силе, как и этот чек.
  По лицу Дервина я заметил, что он почти оправился от шока и что-то начинает соображать.
  — Послушайте, — произнёс он наконец. — Что за игру вы затеяли?
  — Никакой игры. Хотя вам даётся шанс выиграть десять тысяч долларов.
  — Покажите чек.
  Он повертел чек в руках, внимательно разглядывая со всех сторон, а затем придвинул к себе телефон.
  — Мисс Риттер, соедините меня с отделением Центрального банка на Тридцать пятой улице в Нью-Йорке.
  В ожидании соединения он продолжал разглядывать чек, а я, сложив руки и набравшись терпения, приготовился ждать. Когда раздался звонок, Дервин снял трубку и долго и нудно задавал кому-то вопросы. Он хотел удостовериться, что его не разыгрывают. Когда он наконец положил трубку, я вежливо поинтересовался:
  — Ну теперь, когда вы удостоверились, что речь идёт о десяти тысячах настоящих долларов, мы, может быть, сдвинемся с места?
  Но он словно не слышал меня и продолжал морщить лоб и изучать чек.
  — Вы действительно уполномочены вручить чек? — вдруг ехидно спросил он.
  — Да, сэр. Чек выписан на моё имя и заверен банком к платежу. Я вправе поставить передаточную подпись на любое лицо. Если хотите, позвоните Вулфу, номер его телефона: Брайант, 9-28-28. Во избежание недоразумений я бы советовал продиктовать вашему секретарю расписку, которую мы оба скрепим подписями. Должен предупредить, Вулф не намерен давать какие-либо пояснения или информацию на эту тему. Это пари, и этим всё сказано.
  — Пари! С кем? С округом Вестчестер?
  Я ухмыльнулся.
  — Мы надеялись заключить его лично с мистером Андерсоном, но, поскольку его нет, нам всё равно, кто будет вместо него. Главное, чтобы у того, кто заключит пари, было десять тысяч долларов. Вулфу безразлично, будет ли это шеф местной полиции, редактор городской газеты или известный в ваших краях демократ, обладающий несомненным чувством гражданского долга.
  — В самом деле?
  — Да, сэр. У меня инструкция обеспечить денежное покрытие чека до захода солнца.
  Дервин встал и в сердцах пнул стул.
  — Гм, пари! Это блеф.
  — Вы так считаете? Можете сами, если хотите, получить эти деньги в банке.
  Но он, видимо, что-то уже решил, ибо направился к двери. Дойдя до неё, он вдруг обернулся и сказал:
  — Вы подождёте меня минут десять? Впрочем, у вас выбора нет. Ваш чек у меня в кармане.
  Он вышел, прежде чем я успел ответить. Мне ничего не оставалось, как снова набраться терпения и ждать. Что он надумал? Не перестарался ли я? Лучше было не пугать его. Кажется, мои слова вызвали у него протест, если только он вообще способен на такое чувство. Как заставить его побыстрее принять решение? Да и может ли этот третьестепенный адвокатишка на такое решиться, хватит ли у него смелости? Вулфу нужны были немедленные действия. Я прекрасно понимал, что не в пари дело. Вулф надеялся на успех своей затеи не более, чем я на подарок в десять тысяч долларов ко дню рождения. Ему нужны были эксгумация и вскрытие плюс эта злополучная игла. Теперь я понимал, как у него могла родиться такая догадка, но ещё не знал, как увязать это с Карло Маттеи.
  Но я заставил себя вернуться к насущным делам. Если Дервин обманул меня и удрал, к кому ещё можно обратиться? Эти два часа между четырьмя и шестью вечера я должен действовать самостоятельно. В это время я не имею права тревожить Вулфа, потому что он занят в оранжерее. Сейчас без десяти три. Прошло десять минут, как ушёл Дервин. Я чувствовал себя круглым дураком. Что, если он продержит меня здесь весь день? Чек-то у него. Если я позволю мелкому жулику провести себя, как я буду глядеть в глаза Вулфу? Пока чек у Дервина, я не имел права терять его из виду.
  Я вскочил со стула и быстрым шагом пересёк комнату. У дверей я немного поостыл. Надо действовать разумно. Я повернул ручку, приоткрыл дверь и высунул голову в коридор. Мрачный судебный коридор вёл в приёмную. Было слышно, как девушка-секретарь разговаривает по телефону.
  — Нет, только лично. Нужен именно мистер Андерсон.
  Я подождал, пока она положила трубку, и вошел.
  — Не знаете, куда подевался мистер Дервин? — спросил я, подойдя к столу.
  Она внимательно посмотрела на меня.
  — Он в кабинете мистера Андерсона, пытается связаться с ним по телефону.
  — Надеюсь, это правда и вы не солгали мне, так, для практики, а?
  — В практике не нуждаюсь, спасибо, — отрезала она.
  — Прекрасно. Тогда разрешите присесть на один из этих стульев. Надоело сидеть в одиночестве.
  Едва я уселся поближе к входной двери, как в приёмную вошёл рослый, крепко сбитый мужчина в синем костюме и чёрных штиблетах. На голове у него была соломенная шляпа. Я обратил внимание на его озабоченный вид. Решительным шагом он направился к столу секретаря. Глядя ему в спину, я отметил характерное вздутие пиджака на правом бедре. Вошедший имел при себе оружие.
  — Как поживаете, мистер Кук? — приветствовала его девушка. — Мистер Дервин в кабинете шефа.
  Как только он скрылся за дверью, я спросил у девушки:
  — Если не ошибаюсь, это — Бен Кук?
  Она кивнула, не поднимая головы. Ухмыльнувшись, я приготовился ждать, что будет дальше.
  Прошло минут пятнадцать или более, когда дверь кабинета Андерсона отворилась и выглянул Дервин.
  — Заходите, мистер Гудвин, — сказал он, глядя на меня.
  Я вошёл и сразу же понял, что меня ждёт. Бен Кук сидел за столом, придвинув своё кресло вплотную к тому, которое только что покинул Дервин. Перед столом был поставлен стул, видимо, для меня. Свет из окна должен был падать мне прямо в лицо.
  — Удивлены, не так ли? — вместо приветствия сказал Бен Кук.
  Дервин заговорил лишь тогда, когда снова сел в кресло Андерсона.
  — Знакомьтесь, это начальник местного полицейского участка, — сказал он.
  Я сделал вид, что яркий свет из окна ослепил меня.
  — Неужели? Не думаете ли вы, что Бена Кука знают лишь в пределах Бронкса?
  Дервин так свирепо уставился на меня, что мне стало смешно. Он даже погрозил мне пальцем.
  — Послушайте, Гудвин! Эти последние полчаса я потратил не зря и теперь могу сообщить вам, что вас ждёт дальше. Пока мы будем ждать приезда мистера Вулфа, вы расскажете нам всё, что знаете, если вы, конечно, что-либо знаете. Почему вы…
  Мне было жаль прерывать этот спектакль, но я не смог удержаться.
  — Ждёте Вулфа? — воскликнул я. — Ждёте, что он приедет сюда?
  — Конечно, если он не враг себе. Я недвусмысленно дал ему это понять, когда разговаривал с ним по телефону.
  Но тут мне было уже не до смеха.
  — Послушайте, мистер Дервин, сегодня, кажется, не лучший день в вашей жизни. Вы упустили шанс заключить самое выгодное пари из всех, какие вам когда-либо предлагали. А надежда увидеть Вулфа здесь так же эфемерна, как то, что я собираюсь назвать вам имя убийцы Барстоу.
  — Вот как! — не выдержал Бей Кук. — Ты как миленький всё нам расскажешь, будь уверен.
  — Возможно, расскажу всё, что знаю. А вот насчёт того, кто убил Барстоу, не расскажу, потому что не знаю этого. Теперь же, если хотите, охотно поведаю вам, что я думаю о состоянии ваших дорог…
  — Хватит! — сердито оборвал меня Дервин, который, как я заметил, становился всё жёстче. — Вы, Гудвин, выдвинули самое невероятное из обвинений и преподнесли это как сенсацию. Не скажу, что у меня к вам много вопросов, ибо я слишком плохо осведомлён. Но один вопрос я всё же задам и жду немедленного и исчерпывающего ответа. С какой целью ваш хозяин послал вас сюда сегодня?
  Я сокрушённо вздохнул.
  — Я уже сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.
  — Бросьте, не надо говорить чепуху. Это не пройдёт, и вы прекрасно знаете. Рассказывайте, мы вас слушаем.
  — И не вздумай умничать, — добавил Бен Кук. — Умников мы здесь не очень жалуем.
  Я мог бы пикироваться с ними до самой ночи, если бы захотел, но время подпирало, и мне порядком всё это надоело. Поэтому я произнёс целую речь.
  — Послушайте, джентльмены. Вы раздражены, и это плохо. Я-то здесь при чём? Может, мне следует послать вас ко всем чертям, встать и уйти? Я знаю, мистер Кук, до полицейского участка тут рукой подать, но мне надо в другую сторону. Ей-богу, вы ведёте себя, как пара не очень расторопных легавых. Удивляюсь вам, мистер Дервин. Ниро Вулф даёт вам отличную наводку. А вы что делаете? Тут же сообщаете об этом Бену Куку, а меня вынуждаете забрать предложение обратно и оставить вас обоих ни с чем. Задержать меня вам не удастся. Ниро Вулф с удовольствием возбудит дело о незаконном задержании. В полицейские участки я захаживаю, лишь когда хочу, например, навестить старых друзей, а в противном случае извольте официально предъявить повестку. Подумайте, что будет, если я расскажу газетчикам, да ещё когда это подтвердится, что Барстоу был действительно убит. Откровенно говоря, я уже жалею, что связался с вами, и, как только получу от вас чек, намерен откланяться. Больше я вам ничего не скажу. Вы меня поняли? Верните чек, или перейдём к делу.
  Дервин сидел, сложив руки на столе, и сурово молчал.
  — Значит, ты приехал в нашу глубинку, чтобы поучать тут нас всех? — не выдержал шеф полиции. — У меня достаточно власти, чтобы отправить тебя в участок, обвинив всего лишь в умысле. Большего мне и не нужно.
  — Что ж, я понимаю вас, — ответил я. — Дервин дал вам в руки фитиль от фейерверка, который мог бы зажечь сам, да испугался. Вот вы и нервничаете. — Я повернулся к Дервину. — Вы звонили начальству в Нью-Йорк?
  — Нет, я звонил Андерсону.
  — Дозвонились?
  Дервин разжал руки, поёрзал в кресле и растерянно взглянул на меня.
  — Я говорил с Морли.
  — А, с Диком Морли. Ну и что он сказал?
  — Он сказал, что, если Вулф предлагает пари на десять тысяч долларов, другой стороне вряд ли стоит ставить против них даже тысячу.
  Я был так расстроен неудачей, что даже не улыбнулся остроумию Дика.
  — И после этого вы торчите здесь, вместо того чтобы схватить лопату и бежать на кладбище? Повторяю, от меня, а тем более от Вулфа, вы ничего не добьётесь. Решайтесь или верните чек.
  Дервин печально вздохнул и откашлялся.
  — Гудвин, — сказал он. — Я буду с вами откровенен. Я в полном отчаянии. Это не для огласки, Бен, но это так. Я не знаю, что делать. Разве вы не понимаете, что означает эксгумация и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу?
  — Ерунда. Можно выдвинуть десяток разных причин, почему это необходимо, — заверил я.
  — Возможно, я просто не способен это сделать. Я знаю эту семью и не могу так поступить. Дозвониться Андерсону в Лейк-Плесид не удалось, я буду звонить ещё вечером, в шесть, во всяком случае, до семи. Если он выедет ночным экспрессом, завтра утром он будет здесь. Пусть сам решает.
  — Значит, сегодня не получится, — сказал я.
  — Да, сегодня это невозможно. Я не уполномочен решать такие вопросы.
  — Ладно. — Я поднялся. — Позвоню Вулфу, спрошу, будет ли он ждать так долго. Если он согласен, я покидаю вашу глубинку. В таком случае позвольте забрать чек.
  Дервин вынул из кармана чек и отдал его мне.
  — Могу подвезти вас к участку, шеф, — предложил я Бену с улыбкой.
  — Поезжай, парень, поезжай.
  Глава 5
  Вулф в тот вечер был воплощением такта и внимания. Я успел к ужину, но за столом он не позволил мне ни слова сказать о поездке в Уайт-Плейнс. Впрочем, о серьёзной беседе не могло быть и речи, ибо в это время Вулф обычно включает радиоприёмник. Он любит говорить, что нынешний век — это век домоседа. В прежние времена, удовлетворив страсть к познанию истории трудами Гиббона, Ренке, Тацита или Грина,3 человек, чтобы узнать о своих современниках, отправлялся путешествовать. Ныне, когда надоедает читать мемуары римских императоров Гальбы или Вителлия, можно, едва привстав в кресле, повернуть ручку радиоприёмника.
  Передача, которую Вулф старается не пропустить, называется «Весёлые парни». Почему она ему нравится, убейте, не понимаю. Он слушает её, сложив на животе руки с переплетёнными пальцами, закрыв глаза и как-то странно сжав губы, будто что-то держит во рту и собирается выплюнуть. В такие часы я стараюсь исчезнуть из дома — отправляюсь на короткую прогулку или что-нибудь в этом роде. Я предпочитаю другие программы, а эта кажется мне слишком вульгарной.
  После обеда, когда мы перешли в кабинет Вулфа, я коротко рассказал ему о своей неудаче. Чертовски неприятно было извиняться, потому что в таких случаях он всегда убивает меня своим великодушием: он уверен, что я сделал всё возможное, но неблагоприятное стечение обстоятельств оказалось сильнее нас, и всё такое прочее. У меня создалось впечатление, что его мало заинтересовали как мой рассказ, так и мои извинения. Я попробовал для затравки заставить его придумать, как побудить окружного прокурора всё же пойти на пари, но Вулф остался равнодушен к моим идеям. Я предложил ещё раз попробовать Дервина, но он ответил, что, пожалуй, этого не следует делать.
  — Лягушки не умеют летать, — глубокомысленно заметил он, внимательно разглядывая увядший стебель симбидиум александерри, который принёс ему садовник Хорстман. — Ему не хватает воображения, даже самой малости. Судя по твоим рассказам, он вообще лишён воображения. Флетчер М. Андерсон, тот, разумеется, не упустил бы такой случай. Он богат, тщеславен и далеко не дурак. Он бы сразу сообразил, что вскрытие можно произвести без лишнего шума и огласки, и, если оказалось бы, что я не прав, он получил бы свои десять тысяч, а если бы проиграл мне эту сумму, всё равно оказался бы в выигрыше. Как прокурор он получил бы громкое, можно сказать, сенсационное дело, а в моём лице — источник дальнейшей информации. И всё за свои десять тысяч долларов. Твоя поездка в Уайт-Плейнс — это обычная коммерческая сделка, ты мне, я тебе. Окажись Андерсон на месте, он так бы и отнёсся к этому. Возможно, сделка ещё состоится. Она заслуживает некоторых размышлений. Кажется, сейчас пойдёт дождь.
  — Вы меняете тему, — не сдавался я, упорно не покидая своего стула, хотя чувствовал, что начинаю действовать ему на нервы. — А что касается дождя, то он собирается уже давно, когда я ехал назад, я тоже это заметил. Ждёте, чтобы он смыл все следы?
  Склонившись с лупой над больным цветком, он продолжал сохранять спокойствие.
  — В один прекрасный день, Арчи, когда моё терпение лопнет, тебе придётся жениться. Выбирай женщину с ограниченным умом, ибо только такая способна будет оценить твои потуги на сарказм. Когда я сказал о дожде, я заботился о твоём комфорте и здоровье. Сегодня мне в голову пришла мысль, что, пожалуй, следует съездить на Салливан-стрит. Впрочем, это можно сделать и завтра.
  Надо было хорошо знать Вулфа, — а я хорошо его знал, — чтобы понять, как искренне он это сказал. Для него всякое перемещение за пределы особняка было делом крайне неприятным и нежелательным, а если ещё в дождь, то и вовсе безрассудным.
  — Я, по-вашему, сахарный? Конечно, я поеду на Салливан-стрит. Это один из вопросов, который я собирался вам задать. Как вы думаете, почему Анна Фиоре упорно не отвечала на вопросы сыщика О'Грэйди? Не потому ли, что у того нет ни наших с вами манер, ни нужной обходительности?
  — Вполне возможно, Арчи. Неплохой вывод. Тем более что и Солу Пензеру, которого я послал туда, удалось добиться от неё всего лишь согласия на встречу, в остальном она продолжала играть в молчанку. Так что твоё обаяние и вежливость здесь очень бы пригодились. Если она сможет, пригласи её к нам завтра к одиннадцати утра. Это не повредит. Крепость заслуживает того, чтобы осада велась по всем правилам военного искусства.
  — Я привезу её сегодня.
  — Не стоит, лучше завтра. Я предпочёл бы, чтобы сегодня ты был свободен и бездельничал, пока я буду мудрить над этим загубленным цветком. Он безнадёжен, это ясно. Как я уже говорил, твоё присутствие иногда мне просто необходимо. Оно напоминает мне о том, как хорошо, что вместо тебя тут нет кого-нибудь другого, например, жены, от которой так просто не отделаешься.
  — Ещё бы, сэр, — осклабился я. — Валяйте, что дальше? Я весь внимание.
  — Не сейчас, Арчи, не в такой дождь. Ненавижу дождливую погоду.
  — Ладно, тогда я задам вам свои вопросы. Как вы догадались, что Карло Маттеи убит? Как узнали, что Барстоу отравлен и в его теле застряла игла? Теперь я понимаю, как можно было её туда загнать, после того, как это продемонстрировал нам парень из фирмы спортивных товаров. И всё же, как вас осенило?
  Вулф опустил лупу и вздохнул. Я понимал, что уже начинаю раздражать его, но кроме простого любопытства, мною двигал также и профессиональный интерес. Он не догадывался, что, несмотря на мою веру в безошибочность всех его решений, я сам тоже мог бы действовать куда более целеустремленно, если бы знал, что происходит у него в голове. Если я не стану расспрашивать, он сам никогда не поделится ни самым великим, ни ничтожно малым из своих планов.
  Вулф вздохнул ещё раз.
  — Арчи, Арчи, разве я не говорил тебе, что ответил бы великий Веласкес, если бы ты вздумал приставать к нему с вопросом, почему рука его Эзопа не опущена свободно вдоль тела, а спрятана в складках одежды? Должен ли я снова напоминать, что можно пройтись по следам открытий учёного и он с готовностью объяснит тебе каждый свой шаг, но бесполезно просить об этом художника. Последний, как жаворонок в поднебесье или орёл в полёте, не оставляет следов. Сколько раз я твердил тебе, что я — художник!
  — Не надо сейчас об этом, сэр. Просто скажите, как вы узнали, что Барстоу был отравлен.
  Вулф снова взял лупу. Я сел, раскурил ещё одну сигарету и приготовился ждать. Наконец, когда терпение моё иссякло и я решил встать и, захватив какую-нибудь книгу или журнал, уйти в гостиную, он заговорил:
  — Карло Маттеи мёртв. Избит, возможно, ограблен. Случай достаточно банальный, если бы не телефонный разговор и объявление в газете. Телефонный разговор представляет некоторый интерес, но главное в нём — угроза и ответ: «Я не из пугливых». Объявление кое-что уточняет. До него Маттеи был в одном качестве, после него, помимо прочего, стал ещё и мастером, способным соорудить нечто очень сложное и хитроумное, что должно «сработать». Слово «механизмы» делает объявление любопытным, дающим пищу для размышлений человеку с умом изобретательным и пытливым. А потому в силу такой же случайности, какой является, скажем, зарождение жизни на Земле, Маттеи становится человеком, который вырезает из газеты сообщение о смерти Барстоу, — и делает это утром в день своего исчезновения. Поэтому прочитай сообщение о смерти Барстоу ещё раз, чтобы найти в нём то, что имеет прямое отношение к Карло Маттеи. Простой рабочий, итальянец, эмигрант, — и известный профессор, богач, ректор университета. Какая, казалось бы, может быть между ними связь? Тем не менее она должна быть. Несочетаемость всех этих событий может сделать эту связь ещё более очевидной. Вот тебе газетное сообщение, ищи эту связь, если она есть, останавливайся и думай над каждым словом и переходи к следующему только тогда, когда будешь совершенно уверен, что за этим словом ничего не стоит. Но больших усилий не потребуется — связь очевидна и не может не броситься в глаза. В момент своей смерти или незадолго до неё Барстоу держал в руках и пользовался не одной, а целым набором вещей, которые, не будучи сложными механизмами, вполне могли бы подойти для зловещей цели. Создается вполне чёткая и ясная картина. Она требует не аргументов, а созерцания, как произведение искусства. А чтобы её увидеть, надо закрепить изображение. Вот я и спросил Анну Фиоре, видела ли она когда-нибудь в комнате Маттеи клюшку для гольфа. Результат был обнадёживающий.
  — Хорошо, а если бы она сказала, что не видела?
  — Я предупреждал тебя, Арчи, что даже ради твоих прекрасных глаз не стану отвечать на гипотетические вопросы.
  — Что ж, это проще всего.
  Вулф сокрушённо покачал головой.
  — Отвечать на них означало бы признать твоё право на такой способ объяснений. Что же, я уже привык и большего от тебя не жду. Как, чёрт возьми, я могу знать, что бы я сделал, если бы да кабы!.. Может, просто пожелал бы ей доброй ночи. Может, искал бы другой закрепитель. А может, ничего бы не делал. Может, да, а может, нет. А что бы ты делал, если бы твоя голова была повёрнута задом наперёд и подошло время обеда?
  Я улыбнулся.
  — Ну, с голоду я бы не умер. Да и вы тоже. Это могу сказать с уверенностью. Но как вы узнали, что Маттеи убит?
  — Я этого не знал, пока не пришёл О'Грэйди. Ты же слышал, что я ему говорил. Если полиция пришла с обыском к Маттеи, значит, уголовное преступление или убийство. Первое, в свете всех других фактов, было маловероятным.
  — Хорошо. Я припас свой главный вопрос под конец. Кто убил Барстоу?
  — Угу, — тихо буркнул Вулф. — Тут уже надо создавать другую картину, Арчи, а она будет стоить денег. Она дорого обойдётся тому, кто захочет её купить, и принесёт солидный куш художнику. Один из её персонажей стоит таких затрат. И, чтобы продолжить избитую метафору, добавлю: мы не установим свой мольберт до тех пор, пока не будем уверены в комиссионных. Однако, если говорить откровенно, это не совсем так. Грунтовку фона, я думаю, мы начнём уже завтра, когда тебе удастся привезти сюда мисс Фиоре.
  — Я готов привезти её хоть сейчас, если позволите. Сейчас всего лишь начало десятого.
  — Нет. Слышишь, какой дождь за окном? Сделаем это завтра.
  Я понял, что спорить бесполезно, поэтому, полистав без интереса пару журналов и почувствовав, что тупею от безделья и скуки, я накинул плащ и отправился в кино.
  Только самому себе я мог признаться, что на душе неспокойно. Такое случалось со мной не раз, но я не собирался к этому привыкать. Я был абсолютно уверен, что Вулф не позволит нам потерпеть неудачу. У него наверняка есть что-то в запасе. И всё же время от времени сомнения одолевали меня. Я, пожалуй, никогда не забуду тот случай, когда Вулф уличил в мошенничестве президента одного из банков, вернее, это сделал я на основании единственной улики — ручки без чернил на его столе. Помню, как мучили меня сомнения, и успокоился я лишь тогда, когда стало известно, что спустя час банкир пустил себе пулю в лоб. Помню, как до этого уговаривал Вулфа умерить свой натиск на него. Больше я уже никогда не пытался делать такого.
  Когда я говорил хозяину, что никто не застрахован от ошибок, он отвечал: «Ты видишь факт, Арчи, и ты ему веришь, но у тебя нет чутья на всё явление в целом». После этого я даже посмотрел это слово в словаре, чтобы понять, чего я не разумею, но, увы, умнее не стал. Просто я перестал спорить с Вулфом, ибо понял, что это бесполезно.
  Чувство, подобное тому, что я испытывал и раньше, сейчас снова охватило меня. Мне необходимо было всё обдумать, поэтому я накинул плащ и пошёл в кино, где, сидя в темноте и уставившись на экран, позволил своему мозгу думать, что ему хочется. Так я довольно быстро понял, как Вулф пришёл к своему выводу. Кто-то решил убить Барстоу. Назовём его Икс. Он помещает в газете объявление, что требуется специалист, способный выполнить заказ. Он оговаривает, что ему нужен человек, который собирается покинуть страну. Если, паче чаяния, его потом разберёт любопытство, это уже не будет представлять опасности. Карло Маттеи откликнулся на объявление и получил заказ на конструирование некоего пускового устройства, которое можно легко вмонтировать в клюшку для гольфа. При ударе головкой клюшки по мячу устройство срабатывает по принципу спускового крючка и из полой ручки клюшки на немалой скорости выбрасывает иглу. Заказчик мог представить это как изобретение для демонстрации какой-нибудь комиссии по гольфу в Европе или что-нибудь в этом роде. Он так щедро оплатил заказ, что Маттеи решил отложить отъезд в Италию. Видимо, это не устраивало заказчика, они повздорили, и Маттеи обещал отплыть следующим пароходом. Мистер Икс тем временем решил использовать клюшку в задуманных целях, не дожидаясь отъезда Маттеи. Он положил её в сумку Барстоу (разумеется, она не должна была отличаться от обычных клюшек для гольфа). А потом случилось так, что в понедельник утром Маттеи прочёл в газете извещение о смерти Барстоу, и, благополучно сложив два и два, всё понял. Сделать это было нетрудно, учитывая, что он знал, что именно изготовил, и сколько ему за это ему заплатили. Мистер Икс позвонил ему, они встретились. Маттеи поделился с ним своими догадками и попытался его шантажировать. Мистеру Иксу на сей раз не понадобились хитроумные устройства. Не откладывая, он пустил в ход самый обыкновенный нож, который предусмотрительно не стал вынимать из раны из-за опасений, что кровь испачкает сиденье машины. После этого он какое-то время кружил по Вестчестерским холмам, пока не нашёл укромное местечко, где и спрятал в кустарнике тело Маттеи. Лишь тогда он вынул нож из раны и по дороге бросил его в какой-нибудь водоём. Вернувшись домой не слишком поздно, он, видимо, выпил пару рюмок виски и завалился спать. А утром, облачившись в визитку вместо обычного делового костюма, отправился на похороны своего друга Барстоу.
  Конечно, именно такую картину нарисовал себе Вулф, и она была безукоризненна. Но посидев в тиши кинозала, я пришёл к заключению, что, хотя она построена на одних фактах и никаких передёргиваний не заметно, по идее она столь же оригинальна, как те, что рождались в головах наших предков ещё до Коперника. Они тоже добросовестно использовали все известные им факты, чтобы доказать, что Солнце вертится вокруг Земли, а не Земля вокруг Солнца. Но как быть с фактами, что остались неизвестными? А ведь они есть. Требуя эксгумации, Вулф рискует не только десятью тысячами долларов, но и своей репутацией. Однажды один из его клиентов сказал, что он счастливчик и ему всегда везёт, поэтому-то он так чертовски беспечен. Мне тогда эта характеристика шефа понравилась, да и ему тоже. И тем не менее я не мог не думать о том, что будет, если вскрытие покажет, что Барстоу умер от тромба, а в его теле никаких инородных предметов не обнаружится. То-то повеселятся все — от окружного прокурора до последнего постового на пляжах Нью-Йорка. В течение недели это заменит им все другие виды развлечений и сэкономит обычные расходы на дневные сеансы мультфильмов с Микки-Маусом. Я не так уж был глуп, чтобы не понимать, что от ошибок никто не застрахован, но тот, кто создал себе нимб абсолютной непогрешимости, как, например, Ниро Вулф, не имеет права на ошибку.
  И всё же я был глуп. Доводя себя до крайней степени раздражения своими сомнениями, я потом каждый раз убеждался, что Вулф прав. С этим сознанием я и вернулся домой, но Вулф уже лёг спать.
  На следующее утро я проснулся, когда ещё не было семи, но не встал, а решил понежиться в постели. Всё равно заняться было нечем, а за Анной Фиоре ехать ещё рано, поскольку Вулф освободится лишь к одиннадцати. Позёвывая, я лежал, разглядывая весёлый пейзаж на стене и фотографию родителей, а затем закрыл глаза. Нет, не для того, чтобы снова погрузиться в сон, ибо я уже вполне выспался, а для того, чтобы прислушаться к многообразию звуков за окном. Но вскоре мне помешал стук в дверь. Это был Фриц.
  — Доброе утро, — приветствовал его я. — На завтрак мне, пожалуйста, сок грейпфрута и маленькую чашечку шоколада.
  Фриц улыбнулся.
  — Доброе утро. Там внизу — джентльмен, он хочет видеть мистера Ниро Вулфа.
  Я быстро сел на постели.
  — Кто он?
  — Назвался Андерсоном. Визитной карточки при себе не имеет.
  — Вот как! — Я спустил ноги на пол. Ну и ну. — Он не джентльмен, Фриц, а всего лишь новоиспечённый богач, «нувориш», как говорят французы. Мистер Ниро Вулф надеется в скором времени облегчить его карманы. Скажи ему… нет, ничего не говори. Я сейчас спущусь.
  Я быстро ополоснул лицо холодной водой, наспех оделся, кое-как прошёлся щёткой по волосам и спустился вниз.
  Андерсон и не подумал встать со стула, когда я вошёл. Он так загорел, что, встреться он мне на улице, я бы его не узнал. Он выглядел невыспавшимся и раздражённым и причёсан был так же наспех, как и я.
  — Я — Арчи Гудвин, — представился я. — Вы, очевидно, не помните меня.
  Он не шелохнулся на стуле.
  — Возможно. Прошу извинить, но мне нужен Вулф.
  — Понимаю, сэр. Но вам придётся подождать. Мистер Вулф ещё не встал.
  — Надеюсь, ждать не долго?
  — Трудно сказать. Я сейчас узнаю. Прошу меня извинить.
  И я удалился в холл, где постоял у подножья лестницы, ведущей на второй этаж, раздумывая, такой ли это случай, чтобы заставить Вулфа изменить своим привычкам. Было без четверти восемь. Наконец я решил подняться и, приблизившись к запретной десятифутовой черте перед дверью Вулфа, нажал кнопку на стене.
  Тут же раздался приглушённый голос шефа:
  — Кто там?
  — Откройте, мне надо поговорить с вами.
  Щёлкнул засов.
  — Входи, — буркнул Вулф.
  Думаю, если описать, что представляет собой Вулф в постели, мало кто поверит — это надо видеть собственными глазами. Мне доводилось видеть его в постели не раз, и я всё больше укреплялся в мнении, что это зрелище, достойное восхищения. Я увидел его под чёрным мягким одеялом из лёгкого шёлка, которым он пользовался и зимой, и летом. Оно ниспадало к полу с огромного, как гора, тела. Чтобы увидеть лицо шефа, следовало подойти к изголовью и заглянуть под нечто вроде балдахина, тоже из чёрного шёлка. Под ним на белоснежной подушке лежала массивная голова, словно изваяние божества в храме.
  Когда я приблизился, из-под балдахина высунулась рука и дёрнула за шнур. Балдахин над изголовьем, собравшись складками, поднялся. Вулф сощурился от света, ударившего в глаза.
  Я доложил ему о визите окружного прокурора Флетчера М. Андерсона. Вулф выругался, чего я совершенно не выносил — его ругань портит мне настроение. Он как-то объяснил мне, что если у кого-то ругань — это словоизвержение, то у него это выражение определённых эмоций. Это случалось с ним редко, но в это утро он дал себе волю.
  — Оставь меня, уходи, убирайся вон!..
  — Но… Андерсон… — запинаясь, произнёс я.
  — Если я так ему нужен, пусть приходит в одиннадцать. Или не приходит вообще. За что только я плачу тебе жалованье?
  — Хорошо, сэр. Вы, разумеется, правы. Я нарушил ваш распорядок и заслуживаю того, чтобы меня отругали. Но теперь, когда вы облегчили душу, позвольте мне заметить, что совсем неплохо было бы принять его…
  — Не позволю!
  — А десять тысяч долларов?
  — Сказал тебе, нет.
  — Ради всего святого, сэр, почему?!
  — Чёрт бы тебя побрал, Арчи, что ты пристал ко мне? — Голова Вулфа повернулась в мою сторону. Он выпростал руку из-под одеяла и погрозил мне пальцем. — Да, пристал. Иногда я позволяю тебе делать это, поэтому сейчас не буду тебя ругать. Лучше отвечу на твой вопрос: почему я не хочу сейчас видеть Андерсона. Причины три: во-первых, я ещё в постели, я не одет и у меня отвратительное настроение. Во-вторых, ты способен справиться с ним сам. В-третьих, я прекрасно знаю, что такое эксцентричность: её законы беспощадны. Если человек вроде меня, потративший столько усилий, чтобы прослыть оригиналом, при первом же случае теряет выдержку и поступает как всякий встречный, грош цена такому оригиналу. Уходи.
  Когда я вышел, спустился вниз и сказал Андерсону, что он, если хочет, может подождать — Вулф примет его в одиннадцать, — он не поверил своим ушам. Поняв, что Вулф не шутит, он чуть не взорвался от негодования. Больше всего его оскорбило, что он, как дурак, примчался сюда прямо с вокзала. Я тоже не мог понять, зачем он это сделал. Я постарался его успокоить, объясняя всё эксцентричностью моего хозяина, мол, тут уж ничего не поделаешь, а также рассказал ему, как и зачем ездил накануне в Уайт-Плейнс и что ситуация мне примерно известна. Это его немного отрезвило, и он даже начал расспрашивать меня подробнее, но я отделывался скупыми дозами информации. Мне доставило искреннее удовольствие видеть, как он переменился в лице, когда узнал, что Дервин тут же посвятил во всё Бена Кука. Удовлетворив своё любопытство, Андерсон какое-то время сидел в раздумье, потирая нос и глядя куда-то поверх моей головы, а потом сказал:
  — Вулф пришёл к довольно странному заключению, не так ли?
  — Да, сэр.
  — Значит, он располагает какой-то сенсационной информацией?
  Я улыбнулся.
  — Мне приятно беседовать с вами, мистер Андерсон, но стоит ли тратить время впустую? Что касается сенсационной информации, то, мы с Вулфом будем немы, как египетские мумии в музее, пока не будет произведено вскрытие. Не надейтесь.
  — Что ж, очень жаль. Я мог бы обеспечить Вулфу вознаграждение как главному расследователю в этом деле… проведение дознаний и прочее…
  — Вознаграждение? Какое же?
  — Ну, скажем, пять тысяч долларов.
  Я покачал головой:
  — Боюсь, он слишком занят, да и я тоже. Сегодня утром мне, пожалуй, снова придётся съездить в Уайт-Плейнс.
  — Угу. — Андерсон прикусил губу и посмотрел на меня. — Вы меня знаете, Гудвин. Я редко отхожу от правил и занимаю агрессивную позицию, но не кажется ли вам, что в этом деле не всё в порядке? Я хочу сказать — с нравственной стороны.
  Тут уж я не на шутку рассердился.
  — Послушайте, мистер Андерсон! — воскликнул я, гневно уставившись на него. — Вы сделали вид, что не помните меня, а вот я вас хорошо запомнил. Думаю, дело Голдсмита вы ещё не забыли, это было пять лет назад? Ведь это Вулф помог вам в нём, а как вы его отблагодарили? От вашей славы не убыло бы, если бы вы признали тогда и его заслуги! Ладно, это дело прошлое. Будем считать, что вам было выгодно умолчать об этом. Да мы и не настаивали. Но о какой нравственности может идти речь, если вместо заслуженной награды человек получает фонарь под глазом? Может, это ваше понятие об этике?
  — Не понимаю, о чём вы?
  — Ладно. Если я буду сегодня в Уайт-Плейнс, кое-кто там сразу меня поймёт. На сей раз вам придётся заплатить за всё.
  Андерсон встал.
  — Не утруждайте себя, Гудвин. В Уайт-Плейнс как-нибудь обойдутся сегодня и без вас. Я принял решение об эксгумации, для этого мне хватит того, что я уже знаю. В течение дня вы или Вулф будете дома? Мне надо будет позднее связаться с ним.
  — Вы знаете, что Вулф всегда дома, однако с девяти утра до одиннадцати и с четырёх до шести пополудни ни увидеть, ни связаться с ним по телефону невозможно.
  — Понимаю. Его причуды.
  — Да, сэр. Ваша шляпа в прихожей.
  Я наблюдал в окно, как отъезжает его такси. Затем я вернулся в кабинет, решив позвонить по телефону. Правда, я несколько заколебался, но потом подумал, что немного гласности нам совсем не помешает, и набрал номер редакции «Газетт» и попросил к телефону Гарри Фостера. Мне повезло, он оказался в редакции.
  — Привет, Гарри, это Арчи Гудвин. У меня для тебя кое-что есть, только молчок, никому ни слова. Сегодня в первой половине дня в Уайт-Плейнс окружной прокурор получит от суда разрешение на эксгумацию и вскрытие тела покойного Питера Оливера Барстоу. Возможно, он захочет сделать это без всякой огласки. Вот я и подумал: кто, как не ты, может ему в этом помочь? А теперь слушай: в своё время я с удовольствием расскажу тебе, что заставило прокурора проявить такое любопытство и заняться этим. Благодарности не надо. Пока.
  Я поднялся к себе, побрился и переоделся. Позавтракав в кухне и немного поболтав с Фрицем о достоинствах рыбных блюд, я скоротал таким образом время до половины десятого. В гараже я заправился бензином, сменил масло и отправился на Салливан-стрит.
  Поскольку в эти часы детишки были в школе, улица показалась мне тихой и не такой грязной, как в первый раз, и вообще здесь что-то изменилось. Я не знаю, чего я ожидал — венков, цветов. На входной двери висела большая траурная розетка с длинными чёрными лентами, над дверью — венок из листьев и цветов. Поблизости стояло всего несколько зевак, а на противоположном тротуаре их было чуть больше. Поодаль скучал полицейский, но стоило мне остановить машину в нескольких шагах от двери, как он встрепенулся и окинул меня изучающим взглядом. Я вышел из машины, подошёл к нему и представился.
  — Арчи Гудвин из конторы Ниро Вулфа, — сказал я, протягивая свою карточку. — По просьбе сестры покойного мы начали его поиск за день до того, как тело было найдено полицией. Я хотел бы переговорить с хозяйкой меблированных комнат.
  — Вот как? — сказал он и сунул мою карточку в карман. — Я тут ничего не знаю, Арчи Гудвин. Моё дело стоять. Был рад познакомиться.
  Мы обменялись рукопожатиями, и, уходя, я попросил его присмотреть за машиной.
  Миссис Риччи не выказала особой радости от встречи со мной, и я понимал её. Видимо, ей порядком досталось от О'Грэйди за то, что позволила мне рыться в вещах Карло Маттеи и даже кое-что унести. Разумеется, он не имел никакого права делать ей подобные замечания, но надо знать таких, как О'Грэйди. Я не мог удержаться от улыбки, когда увидел, как она плотно сжала губы, решив, что я сейчас же начну задавать вопросы. Да, чего уж хорошего, если у тебя в доме покойник. Я посочувствовал ей должным образом, а затем, как бы невзначай, спросил, где Анна и могу ли я её видеть.
  — Она занята, — отрезала миссис Риччи.
  — Я понимаю, но это очень важно. Мой хозяин хотел бы поговорить с ней. Всего на часок, не более, вот вам два доллара…
  — Нет! Силы небесные, неужели вы не можете оставить нас в покое даже в нашем собственном доме? Почему вы не дадите бедной женщине похоронить брата без ваших идиотских нашёптываний ей на ухо? Да кто вы такие…
  Конечно, она просто излила на меня всё своё раздражение, досаду и тревогу. Я понял, что бесполезно ожидать от неё разумного согласия, она просто не слушала меня, поэтому ретировался. Я снова оказался в холле. Дверь в столовую была открыта, и, увидев, что там никого нет, я шмыгнул туда и спрятался за дверью. Заслышав чьи-то шаги, я глянул в щёлку между дверью и косяком и увидел, что миссис Риччи поднимается по лестнице на верхний этаж. Я долго прислушивался к её удалявшимся шагам, а потом стал ждать, может, мне повезёт. Прошло минут десять, и наконец в холл кто-то вошёл. Через щёлку я увидел, что это Анна. Я тихонько окликнул её. Она остановилась и оглянулась. Я ещё раз окликнул её:
  — Я здесь, в столовой!
  Она остановилась на пороге, а я вышел из-за двери.
  — Здравствуйте, Анна. Миссис Риччи сказала мне подождать тебя здесь.
  — А, это вы, мистер Арчи.
  — Да, я. Пришёл пригласить тебя на прогулку. Миссис Риччи рассердилась на меня за это. Ты помнишь, в прошлый раз я дал ей доллар? Сегодня я дал ей целых два доллара, и она разрешила пригласить тебя. Поторапливайся, я обещал, что привезу тебя не позднее полудня.
  Я взял Анну за руку, но она высвободила её.
  — В той машине, что в первый раз?
  — Конечно, идём.
  — Я должна взять жакет, и потом — я в таком платье…
  — Обойдёшься без жакета, сегодня тепло. Поторапливайся, а то миссис Риччи передумает. Платье купим по дороге. Идём.
  Взяв её под локоть, я быстро повёл её через небольшой холл прямо к входной двери, стараясь при этом сохранять невозмутимый вид. Кто знает, как поведёт себя полицейский на улице, ещё вздумает показать свою власть, если приметит что-то неладное. Поэтому я распахнул входную дверь и громко сказал Анне:
  — Садись в машину, а я пойду попрощаюсь с миссис Риччи.
  Подождав несколько секунд, я вышел вслед за ней. Она уже открывала дверцу, я обошёл машину с другой стороны и сел за руль. Нажав на стартер, я дружески махнул полицейскому и дал полный газ. Машина с рёвом рванула по Салливан-стрит, и я был рад, что Анна не слышала воплей хозяйки, несущихся из окна.
  Девушка действительно выглядела ужасно в этом платье. Но мне не было стыдно сидеть рядом с замарашкой. Мы направились в центр, объехали Вашингтон-сквер и покатили по Пятой авеню. Я чувствовал себя отлично. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого.
  — Куда мы едем, мистер Арчи? — спросила наконец Анна.
  — Видишь, сиденье глубокое, и никто не разглядит, какое на тебе платье. А с лицом у тебя всё в порядке. Что скажешь, если мы прокатимся по Центральному парку? Утро сегодня чудесное.
  — О, да, сэр.
  Я молчал, молчала и Анна. Мы проехали кварталов десять, прежде чем она снова повторила своё:
  — О, да.
  Она действительно наслаждалась поездкой. Я поехал вверх по Пятой авеню к парку на Шестнадцатой улице, а потом повернул на запад к Сотой и Десятой улицам через Риверсайд-драйв, до обелиска генералу Гранту, объехав который, мы повернули назад. Я не думаю, чтобы Анна хоть раз взглянула на деревья или траву парка или блеснувшую гладь воды. Её внимание привлекали лишь встречные машины и те, кто в них сидел. Без пяти одиннадцать мы подкатили к крыльцу особняка Ниро Вулфа.
  Миссис Риччи, оказывается, уже дважды звонила. Когда Фриц докладывал мне это, у него был какой-то странный вид. Я мигом всё уладил, позвонив хозяйке Анны и напомнив ей, что грозит тем, кто чинит препятствия отправлению правосудия. Не знаю, слышала ли она меня, ибо сама не переставая что-то кричала в трубку, но, кажется, мой звонок возымел действие, ибо она оставила нас в покое.
  Вулф вошёл в кабинет в тот момент, когда я как раз увещевал по телефону миссис Риччи. Я видел, как, направляясь к столу, он замедлил шаг и раскланялся с Анной. Он всегда церемонно вежлив с дамами, хотя что он на самом деле думает о них, остаётся для всех тайной. Он галантен даже тогда, когда беспощадно вытягивает из них слово за словом показания, как было с Нюрой Прон по делу о Дипломатическом клубе. Бедняжка была выжата, как лимон.
  С Анной, однако, он повёл себя иначе. Прежде чем начать беседу, он проглядел почту на столе и лишь потом повернулся к девушке и с минуту молча смотрел на неё.
  — Теперь нам с вами, мисс Фиоре, не надо гадать, куда девался ваш приятель Карло Маттеи, — наконец сказал он. — Примите мои соболезнования. Вы видели его?
  — Да, сэр.
  — Жаль беднягу, очень жаль. Он не был злодеем. Он встал на этот путь случайно. Странно, как тонка нить судьбы человека. Вот, например, судьба того, кто убил вашего друга, мисс Фиоре, зависит от того, видели ли вы клюшку для гольфа в комнате Маттеи, когда и при каких обстоятельствах.
  — Да, сэр.
  — Теперь вам легче будет об этом рассказать. Возможно, мой вопрос, заданный в первый раз, помог вам вспомнить?
  — Да, сэр.
  — Значит, помог!
  Она открыла рот, но ничего не сказала. Я следил за ней, и её поведение показалось мне немного странным. Вулф повторил:
  — Значит, помог?
  Анна молчала. Я не думал, что она нервничает или напугана, она просто молчала.
  — Когда я задал вам этот вопрос в прошлый раз, мне показалось, что это вас напугало. Я сожалею об этом. Вы не можете сказать мне, почему это вас так расстроило?
  — Да, сэр.
  — Вы о чём-то вспомнили, возможно, о неприятном, что произошло с вами в тот день, когда вы увидели клюшку?
  Снова молчание. Я понял, что произошла какая-то ошибка. Вулф задал свой последний вопрос так, будто он для него уже не представлял интереса. Я это понял по его тону. Что-то вдруг отвлекло его, и он пошёл по другому следу.
  — Когда вы решили отвечать на все мои вопросы этим коротким «да, сэр»? — вдруг спросил он девушку, совершенно изменив тон.
  Никакого ответа. Но Вулф больше не собирался ждать.
  — Мисс Фиоре, я хочу, чтобы вы поняли следующее. Мой последний вопрос не имеет никакого отношения к клюшке или к Карло Маттеи. Разве вы этого не понимаете? Если вы решили отвечать на все мои вопросы о Карло Маттеи таким образом, это одно. Это ваше право. Но если я вас спрашиваю совсем о других вещах, вы не должны отвечать мне «да, сэр», потому что такого решения вы не принимали, не так ли? О всех других вещах мы можем говорить, как обычно. Значит, вы решили отвечать мне «да, сэр» из-за Карло Маттеи, потому что он что-то сделал?
  Анна уставилась на него каким-то странным взглядом. Мне было ясно, что дело не в том, что она испытывает к Вулфу недоверие или боится его. Просто она хочет понять его. Так они сидели, глядя друг на друга, пока Анна наконец не сказала:
  — Нет, сэр.
  — О, отлично. Значит, не потому, что он что-то сделал. Итак, это не имеет никакого отношения к нему, и вы можете свободно отвечать на все мои вопросы. Если вы решили ничего не говорить о Карло Маттеи, я не стану вас о нём расспрашивать. Поговорим о другом. Вы решили так же отвечать мистеру О'Грэйди, тому человеку, который расспрашивал вас вчера утром?
  — Да, сэр.
  — Почему?
  Анна нахмурилась, но всё же ответила:
  — Потому что что-то случилось.
  — Хорошо. Что же случилось?
  Она замотала головой.
  — Послушайте, мисс Фиоре, — тихо увещевал её Вулф. — У вас нет никаких причин не верить мне.
  Она повернулась и посмотрела на меня, а затем снова перевела взгляд на Вулфа. Помолчав, она наконец сказала:
  — Я расскажу мистеру Арчи.
  — Хорошо. Расскажите мистеру Арчи.
  Повернувшись ко мне, Анна сказала:
  — Я получила письмо.
  Вулф посмотрел на меня, и я принял эстафету:
  — Вы получили его вчера?
  Она кивнула.
  — Вчера утром.
  — От кого?
  — Не знаю. Оно не было подписано, его напечатали на машинке, на конверте моё имя и адрес, только имя, без фамилии. Письма из ящика вынимает хозяйка. Она принесла его мне, но я не хотела при ней вскрывать конверт, а то она тут же отобрала бы его у меня и я никогда бы его не прочла. Я поднялась к себе наверх, туда, где я сплю, и тогда вскрыла письмо.
  — Что же в нём было?
  Она смотрела на меня молча, ничего не говоря, но потом улыбнулась загадочной улыбкой, от которой мне стало не по себе. Но я продолжал спокойно смотреть на неё.
  — Я сейчас вам покажу, мистер Арчи, что было в этом письме, — наконец сказала она, подняла подол платья выше колена, сунула руку в чулок и тут же вытащила её — в руке что-то было. Я смотрел, как она разворачивает пять двадцатидолларовых купюр и, разгладив их, кладёт так, чтобы я видел.
  — Ты хочешь сказать, что это всё, что находилось в конверте?
  Она кивнула.
  — Сто долларов.
  — Понятно. Но там было ещё что-то напечатанное на машинке?
  — Да. Там было напечатано, что, если я ничего не расскажу о мистере Маттеи или о том, что он делал, я могу оставить эти деньги себе. А если я расскажу о мистере Маттеи, деньги я должна сжечь. Я сожгла письмо, но я не собираюсь сжигать деньги. Я оставила их себе.
  — Ты сожгла письмо?
  — Да.
  — А конверт?
  — Тоже сожгла.
  — И ты думаешь, что теперь не скажешь никому ни слова о мистере Маттеи или о клюшке для гольфа?
  — Никогда.
  Я посмотрел на неё. Вулф, хотя и упёрся подбородком в грудь, тоже не сводил с неё взгляда.
  Я встал.
  — Из всех идиотских басен, которые мне… — начал было я, но Вулф оборвал меня:
  — Арчи, изволь извиниться.
  — Какого чёрта!..
  — Извинись!
  Я повернулся к девушке.
  — Прошу извинить меня, но, когда я подумал, сколько бензина я сегодня потратил, кружа вокруг парка… — Не закончив, я опустился на стул.
  — Мисс Фиоре, вы случайно не заметили почтового штемпеля на конверте? — проговорил Вулф.
  — Нет, сэр.
  — Конечно, понимаю. Кстати, эти деньги не принадлежат тому, кто их вам послал. Они вынуты из кармана Карло Маттеи.
  — Я всё равно оставлю их себе, сэр.
  — Конечно, оставьте. Возможно, вы не знаете, но, если это станет известно полиции, они могут отнять их у вас самым грубым образом. Но не бойтесь, мистер Арчи не обманет вашего доверия. — Вулф повернулся ко мне. — Вежливость и обаяние всегда считались прекрасными качествами и иногда даже бывают полезными. Отвези мисс Фиоре домой, Арчи.
  Я запротестовал:
  — Пусть она…
  — Нет. Ты хочешь заставить её сжечь эти деньги, а взамен дать ей сотню из нашего кармана? Не выйдет. Она всё равно не сожжёт свои сто долларов, а даже если захочет сделать это, мне не хотелось бы видеть, как сжигают деньги, даже ради спасения того, кто сам себе роет могилу. Из всех жертвоприношений сжигание денег самое противоестественное. Возможно, ты не понимаешь, Арчи, что для мисс Фиоре эта сотня долларов. Это нежданная награда за акт отчаяния и героизма. А теперь, когда она снова надёжно их спрятала, можешь отвезти её домой.
  И тут я увидел, что он начал подниматься с кресла.
  — До свидания, мисс Фиоре. Я сделал вам редкий в моих устах комплимент. Я поверил, что вы сказали то, что думали.
  Я был уже у двери и поторапливал девушку.
  Пока мы ехали, я не сказал ни слова, предоставив её самой себе. Я не мог избавиться от чувства досады. Стоило ли похищать её, устраивать ей шикарную прогулку по городу, чтобы потом оказаться в дураках? Да бог с ней, она не стоит того, чтобы терять самообладание!
  На Салливан-стрит я бесцеремонно высадил её из машины, решив, что Вулф был достаточно вежлив за нас обоих.
  Выйдя, она осталась стоять на тротуаре. Я переключил рычаг скоростей и уже готов был нажать на стартер, как Анна вдруг сказала:
  — Благодарю вас, мистер Арчи.
  Она тоже хотела быть вежливой, видимо, заразилась от Вулфа.
  — Что ж, «пожалуйста» я тебе не скажу, но, так и быть, попрощаюсь. Я не держу зла, — буркнул я и уехал.
  Глава 6
  За те полчаса, что я отсутствовал, доставляя Анну домой, это и случилось. На этот раз приступ хандры оказался затяжным — длился он целых три дня. Я нашёл Вулфа на кухне, где он, сидя за маленьким столиком, за которым я обычно завтракаю, пил пиво. На столе стояли три пустые бутылки. Сам Вулф доказывал Фрицу, сколь кощунственно подавать анчоусы под томатным соусом. Я постоял немного, прислушиваясь к спору, а затем, не промолвив ни слова, ушёл в свою комнату и, достав бутылку хлебной водки, налил себе рюмку.
  Я никогда не мог угадать время и причину непонятного безразличия и апатии, которые время от времени охватывают шефа. Иногда это могла быть просто неприятность, как в тот раз, когда на Пайн-стрит нас задело такси. Но чаще причина остаётся неизвестной. Кажется, всё идёт хорошо, мы вот-вот завершим работу, ещё немного, и мы передадим дело в криминальную полицию, — как вдруг Вулф теряет ко всему интерес и тут же выходит из игры. И с этим уже ничего нельзя поделать, как бы я ни старался. Такое состояние может длиться у него от нескольких часов до одной-двух недель. Временами я опасаюсь, что он уже не вернётся к любимому делу, но так же внезапно и необъяснимо происходит перелом к лучшему, и Вулф возвращается к привычным делам. Во времена таких кризисов он лежит в постели, не поднимаясь даже к столу, ограничиваясь хлебом и луковым супом, отказываясь кого-либо видеть, кроме меня, а мне запрещает разговаривать с ним о чём-либо. Или же он часами торчит в кухне, поучая Фрица, как готовить то или иное блюдо, и тут же на месте дегустирует приготовленное. В таких случаях он может в два присеста покончить с бараньим боком или даже с целым барашком, как однажды, когда он велел все части бараньей туши приготовить по-разному.
  В такие дни больше всего достается мне. Высунув язык я бегал по городу от Баттери до Бронкса в поисках каких-то особых специй, трав или корней. Однажды я даже заявил протест и пригрозил уйти. Это было, когда он послал меня к Бруклинским причалам, где швартуются китайские мелкие суда. Я должен был попытаться достать у одного из капитанов какой-то диковинный корень. Судя по всему, капитан не брезговал контрабандой опиума, а посему встретил меня крайне настороженно и даже принял меры — несколько портовых оборванцев устроили мне тёмную. Утром из больницы я позвонил Вулфу и официально заявил, что больше у него не работаю. Он сам приехал в больницу и увёз меня домой. Я был настолько потрясён этим, что больше не напоминал об уходе. На том всё закончилось, в том числе и хандра моего хозяина.
  На сей раз, увидев его в кухне, я всё понял. Видеть его в таком состоянии было невыносимо, и я, выпив пару стаканчиков виски, ушёл из дома. Пройдя несколько кварталов, я почувствовал голод — видимо, сказалось выпитое спиртное. Я зашёл в один из ресторанчиков. Избалованный за эти семь лет изысканной кухней Фрица, я, конечно, рисковал, заходя в первое попавшееся заведение, но твёрдо решил не возвращаться к ужину. Во-первых, мне было тяжело смотреть на моего хозяина, а во-вторых, я не был уверен, каким будет меню. В таких случаях это мог быть пир Эпикура, а мог быть готовый обед за восемьдесят пять центов из соседней забегаловки. Иногда это бывало вкусно, ничего не скажешь, а иногда — в рот взять невозможно.
  Подкрепившись в ресторане, я почувствовал себя лучше и решил вернуться на Тридцать пятую улицу. Я считал, что, несмотря на настроение Вулфа, должен рассказать ему об утреннем визите Андерсона. Что я и сделал и, как бы между прочим, добавил от себя, что, по-видимому, затевается нечто, что должно произойти сегодня же до полуночи.
  Пока я всё это ему излагал, Вулф, сидевший за маленьким столом, пристально следил за тем, как Фриц что-то помешивает в кастрюльке на плите. Он поднял на меня глаза, будто силился вспомнить, где меня видел, а потом сказал:
  — Не произноси при мне имя этой тёмной личности.
  — Сегодня утром я позвонил Гарри Фостеру в «Газетт» и сообщил о том, что готовится. Как я понимаю, вы не против шумихи в печати, — сказал я, стремясь разозлить его.
  Он сделал вид, что не слышал.
  — Фриц, держи под рукой кипяток на тот случай, если начнет сворачиваться, — сказал он Фрицу.
  Тогда я с решительным видом встал и пошёл наверх к Хорстману. Надо было предупредить старика, что ему одному предстоит заниматься орхидеями не только сегодня, но и, возможно, все ближайшие дни. Старый садовник всегда делал вид, что Вулф мешает ему своим присутствием в оранжерее, но как только что-либо отвлекало шефа и он забывал об орхидеях и не являлся в привычные часы, Хорстман начинал нервничать и беспокоиться, будто за это время его питомцев могла поразить мучная тля. Увы, я нёс ему нерадостную весть.
  Началось это в пятницу пополудни, и лишь в понедельник утром, то есть без малого через трое суток, я начал замечать в глазах Вулфа признаки интереса к окружающему.
  Но за это время кое-что произошло. Около четырёх пополудни мне позвонил Гарри Фостер. Я ждал этого звонка. Он сообщил, что вскрытие было произведено, но подробностей он пока не знает. Он заметил, что теперь не он один знает эту тайну. Репортёры газет держат в осаде офис окружного прокурора.
  В шесть вечера был ещё один звонок. На сей раз звонил прокурор Андерсон.
  Я не мог сдержать торжествующей улыбки, когда услышал его голос. Представляю, чего ему стоило дотерпеть до шести часов. Он попросил Вулфа к телефону.
  — Сожалею, мистер Андерсон, он занят. С вами говорит Арчи Гудвин.
  Прокурор желал, чтобы Вулф прибыл в Уайт-Плейнс. Тут уж я не мог не рассмеяться, и он в сердцах бросил трубку. Это мне не понравилось. Я знал, что от этого человека можно ожидать всякого. Поразмыслив, я позвонил Генри Г. Барберу и подробно проконсультировался с ним по статьям о сокрытии свидетельских показаний. Затем я спустился в кухню и доложил обо всём Вулфу.
  В ответ он только погрозил мне ложкой.
  — Этот тип опасен, Арчи, он — как зараза. Протри спиртом трубку телефона. Я же просил тебя не упоминать его имени.
  — Простите, сэр, — смиренно сказал я. — Мне, конечно, следовало бы самому это знать. Но дурак, сэр, всегда остаётся дураком. Позвольте мне поговорить с Фрицем.
  Но Вулф опять не слушал меня. Я сказал Фрицу, что на ужин ограничусь бутербродами, и попросил его принести их в кабинет. Затем я отдал распоряжение не открывать входную дверь, кто бы ни пришёл, до моего особого распоряжения: дверь буду открывать я сам. И снова повторил, что это очень серьёзно.
  Возможно, я перестраховался, но рисковать не стоило — я не хотел, чтобы кто-нибудь увидел Ниро Вулфа таким. Я был рад, что он не посылает меня в город с поручениями. Впрочем, если бы послал, я всё равно ослушался бы его. Если мы и потерпели неудачу, это не значит, что нас можно выставлять на посмешище. Вечер прошёл относительно спокойно.
  Утром я старался не попадаться Вулфу на глаза и сидел в гостиной. За это время я открыл дверь на звонок газовщика, затем имел честь созерцать посыльного и ещё какого-то ловкача, собирающего деньги «на продолжение образования в колледже». Около одиннадцати снова раздался звонок. На этот раз на крыльце стоял коренастый мужчина, который тут же профессиональным движением просунул ногу в дверь, чтобы я не захлопнул её у него перед носом. Я отпихнул его плечом, вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.
  — Привет, вас кто-то пригласил? — осведомился я.
  — Во всяком случае, не вы, — грубо ответил непрошеный гость. — Мне нужен Ниро Вулф.
  — Он не принимает, ему нездоровится. Что вам угодно?
  Он изобразил подобие улыбки и протянул мне визитную карточку.
  — Понимаю, — сказал я. — Вы от Андерсона, не так ли? Его правая рука небось. Что вам угодно?
  — Не догадываетесь? — осклабился он. — Пойдёмте в дом, я объясню.
  Тут уж я решил не церемониться. Я не знал, когда Вулф придёт в норму, настроение у меня было препоганое, поэтому я заявил: о том, что ему нужно, Вулф осведомлен не более прокурора Андерсона, а то, что мы знаем сверх того, не представляет для прокурора интереса. Если они намерены нанять Вулфа как профессионала, пусть назовут сумму гонорара, а мы обсудим. Если они намерены пугать нас ордером на арест, то их ждёт куча весьма неприятных сюрпризов. Затем я добавил, что не войду в дом, пока он торчит на крыльце. В связи с этим я был бы весьма обязан ему, если бы он убрался подобру-поздорову, потому что он оторвал меня от чтения чертовски интересной книги. Он пару раз безуспешно пытался что-то вставить и наконец когда я закончил, сообщил:
  — Передайте Вулфу, что это так ему не пройдёт.
  — Передам. Хотите ещё что-то добавить?
  — Пошёл к черту! — рявкнул он.
  Я изобразил улыбку и стоял на крыльце до тех пор, пока он не скрылся из виду. Ушёл он по направлению к Западным кварталам города. Я не знал его, но я вообще плохо знаю сыщиков Вестчестерского округа. На карточке, которую он мне вручил, значилось «Г. Р. Корбетт». Я вернулся в гостиную и закурил сигарету.
  Около четырёх пополудни я услышал, как за окном, надрываясь, кричат мальчишки, продавцы газет: «Экстренный выпуск, экстренный выпуск!» Я вышел на крыльцо и окликнул одного из них.
  Почти во всю полосу газеты тянулся заголовок: «Барстоу отравлен. В теле найден стальной дротик». Прочтя сообщение до конца, я испытал досаду. Разумеется, о нас с Вулфом — ни единого слова. Но я на это и не рассчитывал. Дело, похоже, проплыло мимо нашего носа, горевал я и проклинал себя за то, что не так повёл себя с Дервином, а потом и с самим Андерсоном, ибо был уверен, что дело уже у нас в кармане. Злился я и на Вулфа. Выбрал время хандрить.
  Я снова вернулся к газете. Это был не дротик, а настоящая, хоть и короткая, стальная игла — всё, как предполагал шеф, — и нашли её в нижней части живота, ниже желудка. Как ни был я зол на Вулфа, я решил показать ему газету, тем более что там была его фотография.
  Я вошёл в кухню, положил газету на стол прямо перед ним и тут же снова вышел.
  — Арчи, приготовь машину, и вот тебе список!.. — крикнул мне вдогонку Вулф.
  Я сделал вид, что не слышал. За покупками был послан Фриц.
  На следующий день, в воскресенье, все газеты сообщили сенсацию о Барстоу. Репортёры ринулись в Вестчестерский округ, но больше ничего нового не нашли. Я внимательно прочитывал все сообщения и немало узнал о гольф-клубе «Зелёные холмы», о семействе Барстоу, о Кимболле-отце и Кимболле-сыне, игравших в четвёрке с Барстоу, о докторе, давшем ошибочное заключение о причине смерти, и о многом другом. Но всё это уже было известно Вулфу после того, как он задал свой вопрос Анне Фиоре. Впрочем, газеты знали не так уж много, ибо пока не было ещё гипотезы, как могла игла попасть в тело Барстоу, а догадки врачей о ядах и их особенностях были пока неопределённы.
  Вечером в воскресенье я решил отправиться в кино, строго наказав Фрицу никому не открывать дверь. Не то чтобы я кого-то ждал. Было похоже, что Андерсон решил обойтись без посторонней помощи. Возможно, он уже знал мотивы или раздобыл что-то, что нам неизвестно, и вполне удовлетворился этим. В этот вечер я, возможно, напился бы, если бы не воскресенье.
  Вернувшись, я застал в кухне только Фрица, мывшего посуду. Вулф уже ушёл к себе. Я поджарил себе ломтик ветчины на бутерброд и налил стакан молока, поскольку обедал весьма скромно и уже успел проголодаться. Я заметил, что оставленная мною газета лежит на прежнем месте. Следовательно, Вулф даже не соизволил взглянуть на неё. Было уже за полночь.
  Перед сном я ещё читал какое-то время, а потом долго не мог уснуть. Но уснув, проспал до девяти утра. Спустив ноги с кровати, я неторопливо зевнул и приготовился встать, как вдруг шум над головой остановил меня. Наверху в оранжерее ходили, и я узнал эти шаги. Мне не померещилось, это был не сон! Я выбежал в коридор и прислушался, а затем спустился вниз, в кухню. Фриц был один и пил свой кофе.
  — Скажи, наверху — это Вулф и Хорстман? — волнуясь, спросил я.
  — А кто же ещё, — спокойно ответил Фриц и улыбнулся.
  Он был рад видеть меня повеселевшим и почти счастливым.
  Когда, одевшись, я снова пришёл в кухню, меня уже ждали тушёный инжир и воздушный омлет. К чашке с дымящимся кофе была прислонена утренняя газета. Уплетая инжир и омлет, я просматривал заголовки, как вдруг так и застыл с набитым ртом. С трудом сглотнув, я стал читать уже медленнее. Текст был краток и в пояснениях не нуждался, тем не менее я бегло просмотрел остальные страницы. Это было объявление на восьмой полосе, заключённое в рамку. Оно гласило:
  «Готова выплатить пятьдесят тысяч долларов тому, кто даст любую информацию, которая сможет помочь поимке и справедливому наказанию убийцы моего мужа Питера Оливера Барстоу.
  Я прочёл текст трижды, затем отложил газету. Когда я доел инжир и омлет и запил их тремя чашками кофе с гренками, я был уже совершенно спокоен. Пятьдесят тысяч! И это при том, что у нас с Вулфом почти ничего не осталось в банке. Весьма заманчиво. Хотя дело не в деньгах. Само участие в таком громком процессе чего-нибудь да стоит.
  Я все ещё был спокоен и держал себя в руках, однако на часах было всего двадцать минут одиннадцатого. Я вошёл в кабинет, отпер сейф, смахнул, как обычно, пыль со стола и приготовился ждать.
  Когда ровно в одиннадцать вошёл Вулф, вид у него был посвежевший и отдохнувший, а вот настроение, кажется, не улучшилось. Он молча кивнул мне, будто ему было всё равно, здесь я или нет, уселся в своё кресло и стал просматривать почту. Я ждал, решив отплатить ему таким же холодным безразличием. Но как только он перешёл к проверке ежемесячных счетов из продовольственной лавки, я не выдержал.
  — Как самочувствие, сэр? Надеюсь, вы хорошо провели конец недели?
  Он даже не поднял головы, но я заметил, как пришли в движение складки у его рта.
  — Спасибо, Арчи. Это было великолепно. Но, проснувшись сегодня утром, я почувствовал себя таким разбитым, что, будь я один, не встал бы с постели до конца дней своих. Тут я вспомнил об ответственности: Арчи Гудвин, Фриц Бренер, Теодор Хорстман. Что будет со всеми ними? И я встал, чтобы нести свой груз и дальше.
  — Простите, сэр, вы ловко выкручиваетесь. Скажите просто, что вы заглянули в утреннюю газету и…
  Он сделал какую-то пометку на счёте.
  — Тебе не удастся разозлить меня, Арчи, и именно сегодня. Какая газета? Я заглянул не в газету, а в саму суть жизни, что бурлит вокруг. Для этого мне газета не нужна.
  — И вы, конечно, не знаете, что миссис Барстоу посулила пятьдесят тысяч долларов тому, кто найдёт убийцу её мужа?
  Карандаш, делавший пометки на счетах, замер. Вулф не поднял глаз, но и не продолжил своё занятие. В молчании прошло несколько секунд, затем он отложил счёт и придавил его пресс-папье, рядом положил карандаш и лишь после этого поднял голову и посмотрел на меня.
  — Покажи газету.
  Я показал ему сначала объявление миссис Барстоу, затем газетную заметку на первой полосе. Объявление он прочитал очень внимательно, заметку лишь пробежал глазами.
  — Интересно, — сказал он. — Весьма интересно. Значит, мистеру Андерсону деньги не нужны, даже если есть возможность запросто получить их. Гм, всего минуту назад я говорил об ответственности. Знаешь, Арчи, о чём я думал сегодня утром, лёжа в постели? Я думал, как ужасно и несправедливо было бы уволить старика Хорстмана и видеть, как эти живые, дышащие, надменные и избалованные прекрасные растения задыхаются без воздуха и чахнут без воды.
  — Бог с вами, сэр!
  — Да. Но это лишь плод моей мрачной фантазии. Я не способен на такую жестокость. Лучше продать их с аукциона в случае, если я решусь снять с себя всякую ответственность и… вознамерюсь вдруг уехать в свой дом в Египте, в котором ещё ни разу не был. Человек, который подарил его мне более десяти лет назад… В чём дело, Фриц?
  — К вам леди, сэр!
  — Имя?
  — У неё нет при себе визитной карточки.
  Вулф милостиво кивнул, и Фриц поспешно скрылся за дверью. Через минуту он уже снова стоял на пороге, поклоном приглашая молодую женщину войти. Я тут же вскочил со стула, и, видимо, поэтому она направилась прямо ко мне, но я кивком головы указал ей на шефа. Взглянув на него, она остановилась.
  — Мистер Ниро Вулф? Я — Сара Барстоу.
  — Прошу, садитесь, — пригласил её Вулф. — Примите мои извинения, что приветствую вас сидя. Я встаю лишь в крайних случаях.
  — Это и есть крайний случай, сэр, — ответила она.
  Глава 7
  Из газет я уже многое знал о Саре Барстоу. Ей двадцать пять лет, окончила Смитовский университет, довольно популярна в своём кругу в студенческом городке Холландского университета, где ректором был её отец, и среди курортной элиты округа Вестчестер. Хороша собой, как писали газеты, и на сей раз они не соврали, думал я, глядя, как она усаживалась в кресло, не сводя глаз с Вулфа. На ней было светло-бежевое льняное платье и такое же лёгкое пальто, на голове аккуратная маленькая чёрная шляпка. По её перчаткам я понял, что она сама водит машину. У неё было небольшое, но безукоризненно вылепленное лицо. Зрачки глаз были слегка расширены от волнения, а припухшие веки говорили о том, что она устала и много плакала. Однако бледность лица не была болезненной и не портила её. Голос у неё оказался низкий и глубокий. Она сразу же понравилась мне.
  Девушка попыталась было объяснить Вулфу, кто она, но он характерным движением указательного пальца остановил её.
  — Нет необходимости, мисс Барстоу, не утруждайте себя, я всё о вас знаю. Вы единственная дочь Питера Оливера Барстоу. Лучше скажите, зачем вы пожаловали ко мне.
  — Хорошо. — Она вдруг смешалась. — Разумеется, вы должны это знать, мистер Вулф, — произнесла она. — Но так трудно объяснить… Я хотела бы начать издалека. — Она попыталась улыбнуться. — Я пришла попросить вас помочь мне, только не знаю, насколько это возможно…
  — Я сам оценю это.
  — О да, конечно. Прежде всего: вам известно, что моя мать поместила в сегодняшней газете объявление?
  Вулф кивнул.
  — Я читал его.
  — Мистер Вулф, я… то есть вся наша семья, мы просим вас не принимать его всерьёз.
  Вулф с тяжёлым вздохом опустил подбородок на грудь.
  — Странная просьба, мисс Барстоу. Должен ли я поступить так же странно и немедленно согласиться или вы изложите мне причину вашей просьбы?
  — Разумеется, причина есть. — Она снова замялась. — Это отнюдь не семейная тайна, нет. Все знают, что мама… временами… словом, она иногда не отвечает за свои поступки… — Она бросила на Вулфа взгляд, которому нельзя было не поверить. — Не подумайте ничего плохого, дело совсем не в деньгах. У меня с братом их более чем достаточно, и я совсем не скряга. Нет, нет, мистер Вулф, не думайте, что моя мать психически нездорова или считается недееспособной. Но вот уже несколько лет бывают моменты, когда она нуждается в особой нашей заботе и любви, а всё это произошло именно когда она находилась в таком состоянии. Нет, она не мстительна, и всё же она поместила это объявление. Мой брат считает, что она жаждет крови… Наши близкие друзья, конечно, всё поймут, но вот другие… Ведь мой отец был хорошо известен в самых широких кругах, мы благодарны тем, кто разделяет наше горе, но мы не хотели бы… Отец не хотел бы, чтобы они думали, будто мы жаждем отомстить и поэтому обратились к полицейским ищейкам…
  Она запнулась и умолкла, испуганно взглянув сначала на меня, потом на Вулфа.
  — Вы назвали меня ищейкой, мисс Барстоу, но я не обижаюсь, — произнёс шеф. — Продолжайте.
  — Простите меня, бестактную дуру. Лучше было бы, если бы доктор Брэдфорд сам пришёл к вам и всё объяснил…
  — Значит, доктор Брэдфорд знает о вашем визите ко мне?
  — Да, то есть он разделяет моё мнение.
  — А ваш брат?
  — Он… Да, он тоже. Он очень сожалеет, я имею в виду, что появилось это объявление, и не совсем одобряет мой визит к вам. Он считает, что это ничего не даст.
  — Он, видимо, исходит из бытующего предубеждения, что раз ищейка пущена по следу, её не остановить, не так ли? Наверное, он хорошо знает собак. Вы всё сказали, мисс Барстоу? Я хочу сказать, это все ваши причины?
  Она тряхнула головой.
  — Разве этого мало, мистер Вулф?
  — Итак, если я вас правильно понял, вы против того, чтобы предпринимались какие-либо усилия найти и наказать убийцу вашего отца?
  Она испуганно уставилась на него.
  — Почему вы так решили? Я этого не говорила.
  — Но вы именно об этом попросили меня — не предпринимать никаких мер, не так ли?
  Она сжала губы.
  — Вы неправильно поняли меня. В вашем изложении это звучит ужасно.
  — Отнюдь нет. Возможно, грубо, но предельно ясно. Я понимаю ваше взволнованное состояние, но я-то спокоен, и разум мой ясен. Ваша позиция, как вы мне её изложили, не совсем разумна. Можете просить меня о чём угодно, но ваши просьбы не должны противоречить одна другой. Вы можете, например, сказать мне, что хотя вы и желаете, чтобы я нашёл убийцу, но вместе с тем просите меня не надеяться на обещанное вашей матерью вознаграждение. Я угадал, вы об этом просите меня?
  — Нет. Вы сами знаете, что нет!
  — Хорошо. В таком случае вы просите не искать убийцу, дабы не поощрять стремление вашей матери к отмщению? Так или не так?
  — Я уже сказала, нет!
  — Или вы хотите мне сказать, что я могу искать убийцу, если мне хочется, и могу воспользоваться в случае успеха своим правом на вознаграждение, раз оно объявлено, но ваша семья осуждает это из моральных соображений?
  — Да. — Губы её задрожали, но она быстро справилась с собой и, резко встав, внезапно выкрикнула ему прямо в лицо: — Нет! Господи, зачем я пришла к вам! Профессор Готтлиб ошибся, вы, возможно, умны, но… Прощайте, мистер Вулф.
  — Прощайте, мисс Барстоу. — Вулф не шелохнулся в кресле. — Извините, по техническим причинам прощаюсь с вами сидя.
  Она направилась к двери, но на полпути замедлила шаг, остановилась и повернулась к нему. После секундного раздумья она, отчаявшись, выпалила:
  — Вы — настоящая ищейка! Да, да! Вы бессердечны!
  — Возможно, — спокойно ответил Вулф и вдруг поманил её пальцем. — А ну-ка вернитесь, мисс, и снова сядьте в кресло! Вы пришли по слишком серьёзному делу, чтобы из-за минутной вспышки раздражения всё погубить. Вот, так будет лучше. Самообладание — это бесценное качество. А теперь, мисс Барстоу, из создавшегося положения есть два выхода. Первый — я категорически, но в вежливой форме отвергаю ваше предложение в том виде, в каком вы его сделали, и мы расстаёмся, сохранив друг к другу неприязнь. Второй — вы отвечаете мне на несколько вопросов, и мы потом вместе решаем, что делать дальше. Какой из них вы предпочитаете?
  Она была потрясена, но держалась хорошо.
  — За эти два дня я только и делала, что отвечала на вопросы, — наконец вымолвила она.
  — Охотно верю. Представляю, какие это были нелепые вопросы и каким тоном они задавались. Но я не отниму у вас много времени и не оскорблю вас глупостью вопросов. Как вы узнали, что я имею какое-то отношение к этому делу?
  Она была явно удивлена.
  — Как узнала? Да ведь вы всё это и начали, не так ли? Это была ваша догадка. Это всем известно, даже в газетах об этом писали, и не только в Нью-Йорке, но и у нас в Уайт-Плейнс.
  Я не мог удержаться от улыбки. Разве Вулф забыл, что Дервин не поленился вызвать Бена Кука и хотел отправить меня в участок?
  Вулф кивнул.
  — Вы обращались к мистеру Андерсону с той просьбой, с которой обратились ко мне?
  — Нет.
  — Почему?
  Она заколебалась, прежде чем ответить.
  — Не считала нужным. Даже не знаю, как это вам объяснить.
  — А вы попробуйте, мисс Барстоу. Не потому ли, что мало верили в то, что он способен вам помочь?
  Она вся напряглась. Её руки, лежавшие на коленях, очень красивые руки с тонкими сильными пальцами, сжались в кулаки.
  — Да! — резко ответила она.
  — Хорошо. Но почему вы решили, что я смогу?
  — Я не думала… — начала она, но Вулф прервал её:
  — Успокойтесь и соберитесь с мыслями. Я задаю вам простой и прямой вопрос. Не потому ли, что вы считаете меня более компетентным, чем мистер Андерсон? Или потому, что я первым догадался о преступлении?
  — Да. Да!
  — Значит, потому что я каким-то образом понял, что ваш отец был убит отравленной иглой, с силой выброшенной из ручки клюшки для гольфа?
  — Я не знаю… Не знаю, мистер Вулф.
  — Потерпите, я скоро закончу. Мой второй вопрос. Задаю его из чистого любопытства. Кто подал вам странную мысль, что я именно тот чудак, который согласится удовлетворить вашу идиотскую просьбу?
  — Не знаю, право, не знаю. Но я должна была что-то делать. Поэтому, когда я услышала, как профессор психологии Готтлиб — он написал книгу «Современная криминология» — упомянул ваше имя…
  — А, это та книга, которую каждый умный преступник должен подарить всем знакомым сыщикам.
  — Может быть. Но мнение профессора Готтлиба о вас скорее положительное. Я позвонила ему. Он меня предупредил, что психоанализу вы не поддаётесь, ибо ваша интуиция от дьявола, и ещё что в своём деле вы тонкий художник и порядочный человек. Поэтому я и решила приехать к вам, мистер Вулф. Прошу вас… прошу…
  Я испугался, что она сейчас расплачется, а мне бы этого не хотелось. Но Вулф быстро привёл её в чувство.
  — Всё, мисс Барстоу. Это всё, что я хотел знать. А теперь сделайте мне одолжение, позвольте мистеру Гудвину показать вам мою оранжерею.
  Она насторожилась, но Вулф успокоил её:
  — Это не хитрость с моей стороны, мисс Барстоу, и не уловка. Просто моей интуиции надо остаться наедине с дьяволом. Всего полчаса, не более. К тому же я должен сделать несколько телефонных звонков. Когда вернётесь, думаю, у меня будет к вам предложение. — Он взглянул на меня. — Фриц вас позовёт, Арчи.
  Она встала и беспрекословно последовала за мной. Я был рад поскорее увести её, измученную страхами и подозрениями. Вместо того чтобы предложить ей подняться на верхний этаж по лестнице, я решил воспользоваться персональным лифтом хозяина. Едва мы вышли из лифта, как она испуганно схватила меня за рукав.
  — Почему мистер Вулф велел вам отвести меня сюда, мистер Гудвин?
  Я укоризненно покачал головой.
  — Не спрашивайте меня, мисс Барстоу. Даже если бы я знал, я не сказал бы вам. А поскольку я не знаю, давайте лучше полюбуемся на орхидеи.
  Открыв дверь в оранжерею, я увидел, как в холл вышел садовник.
  — Всё в порядке, Хорстман, — успокоил я старика. — Можно нам посмотреть на орхидеи?
  Он кивнул и опять скрылся в своей каморке.
  Сколько бы раз я ни вступал в это царство тропических растений, у меня неизменно захватывало дух, как при виде головокружительной петли в воздухе или полёта копья, подобного прочерку молний, скрестившихся в небе, как два клинка. Вулф предпочитал каменные скамьи и железные угловые стеллажи для своих красавиц, а систему орошения придумал сам Хорстман. Оранжерея была как бы поделена на три части: в первой комнате находились каттлеи лелиас и их гибриды, во второй царствовали одонтоглоссумы онсидиумы и мильтонии, в третьей — другие тропические растения. На этом же чердачном этаже находилась каморка садовника, кладовка для хранения грунта и небольшое помещение, где Хорстман и мой хозяин выращивали новые сорта, проводили опыты по селекции и прочее. В самом дальнем углу чердака, у шахты грузового лифта, было отдельное помещение для хранения садового инвентаря, цветочных горшков и компонентов грунта — песка, торфа, глины, угля и прочего.
  Стоял июнь, циновки на стеклянных стенах теплиц были подняты, и шаловливые солнечные зайчики бегали по листьям и гордым головкам цветов. Меня всегда завораживала эта игра красок и света, и мне не терпелось узнать, какое впечатление это произведёт на Сару Барстоу. Но, видимо, нам с ней одинаково трудно было полностью переключиться на созерцание этого великолепия. Я догадывался, о чём она думает, а у меня из головы не шло объявление её матери в газете. Правда, девушка из вежливости сделала вид, что заинтересовалась рядами каттлей, теми, что были к ней поближе. Я, следивший за выражением её лица и сразу заметил, когда интерес стал искренним. Она вдруг подошла к боковой скамье, где стояло не более двух десятков горшков с лелиокаттлеями светозарными. Это меня обрадовало, ибо это был мой любимый сорт орхидей. Я остановился за её спиной.
  — Невероятно, — тихо промолвила она. — Никогда ещё не видела таких удивительных красок.
  — Да, это гибрид двух сортов. В природе их не существует.
  С этой минуты она уже по-настоящему заинтересовалась всем, что видела. Когда мы остановились у брассокаттлелий трюфотиана, я срезал для неё два цветка. Экскурсия по оранжерее, как положено, сопровождалась моими краткими комментариями, как был получен тот или иной сорт, но, кажется, её это мало интересовало. Мы прошли в следующую комнату, и тут меня ждало разочарование. Саре, оказывается, больше понравились одонтоглоссумы, чем каттлеи и их гибриды. Я решил, что это потому, что одонтоглоссумы ценятся дороже и их труднее выращивать. Но я ошибся. Оказалось, она ничего этого не знала. О вкусах не спорят, огорчённо подумал я. Но самым большим сюрпризом было другое. Покидая оранжерею, она вдруг увидела малютку мильтонию голубую и пришла в неописуемый восторг от изящества её лепестков. Я рассеянно соглашался, думая уже о другом, ибо моя голова была занята догадками, что Вулф намерен делать дальше. Наконец появился Фриц. С почтительным поклоном он объявил, что Вулф ждёт нас. Ухмыльнувшись про себя, я хотел было легонько ткнуть его пальцем под ребро, но передумал, ибо знал, что уж этого он мне не простит никогда.
  Вулф сидел в той же позе, в какой мы его оставили, и, казалось, что он не покидал своего кресла. Он кивком пригласил мисс Барстоу и меня сесть и, не выказывая нетерпения, ждал, когда мы это сделаем.
  — Вам понравились цветы? — спросил он, когда мы уселись.
  — О, они просто великолепны! — воскликнула девушка, и я увидел, что теперь она смотрит на Вулфа совсем иными глазами. — Но слишком много красоты…
  Он довольно кивнул.
  — Да, первое впечатление всегда такое. Но при длительном общении с ними понемногу теряешь это чувство красоты, тем более что знаешь их коварный характер. Впечатление, которое они на вас произвели, — это иллюзия, обман. Слишком много красоты, а ведь так не бывает…
  — Возможно, вы правы, — ответила девушка, которая, как я понял, уже не думала о цветах. — Да, возможно.
  — Во всяком случае, вы неплохо провели время, и вам, разумеется, не терпится узнать, как провёл его я. Прежде всего я позвонил в банк и попросил подготовить мне справку о финансовой благонадежности Эллен Барстоу, вашей матери, а также о подробностях завещания, оставленного вашим отцом, Питером Оливером Барстоу. Затем позвонил доктору Брэдфорду и попытался убедить его нанести мне визит сегодня во второй половине дня или же вечером. Он сослался на занятость и отклонил моё приглашение. Пять минут назад мне звонили из банка и сообщили всё, что меня интересовало. Тогда я послал Фрица за вами. Вот и всё, что я успел сделать за эти полчаса.
  Девушка заметно начала нервничать. Упрямо сжав губы, она, казалось, не собирается идти навстречу моему шефу. А он продолжал:
  — Я обещал вам сделать предложение. Итак, вот оно. Арчи, возьми блокнот и записывай слово в слово всё, что я буду говорить. Я приложу все усилия, чтобы найти убийцу Питера Оливера Барстоу. Вам, Сара Барстоу, я обязуюсь сообщать о всех своих действиях и, если у вас не будет возражений, также информировать о своих действиях государственные власти. В своё время я представлю вашей матери счёт на ту сумму, которую она сама определила как вознаграждение. Если мои поиски и расследования приведут к заключению, что убийцей является тот, кого вы подозреваете, и вы будете пытаться спасти его от правосудия, я немедленно прекращаю всякие дальнейшие действия, и всё остаётся известным только нам с вами да мистеру Гудвину. Никто другой в это не должен быть посвящён. Одну минуту, не перебивайте. Я держу речь, мисс Барстоу, и прошу выслушать меня до конца. Ещё два важных момента: я делаю вам это предложение в корректной форме, не нарушающей моральных правил. Я не государственный служащий, даже не член Ассоциации адвокатов, и никогда никаких присяг не принимал. Опасность быть обвинённым в пособничестве меня не пугает. Итак, если ваши подозрения и страхи в процессе моего расследования подтвердятся, я его немедленно прекращаю, как и любое раскрытие и оглашение фактов. Но как быть в таком случае с вознаграждением? Я в душе романтик и не буду включать в своё предложение пункт о непременном, при любых условиях, вознаграждении. Я не люблю слово «шантаж». Но несмотря на свою сентиментальность и романтизм, я не страдаю гордыней и поэтому не намерен отказываться от заслуженного вознаграждения. Для верности прочитай-ка вслух всё, что ты записал, Арчи.
  Но мисс Барстоу внезапно помешала мне это сделать.
  — Но это же… это полный абсурд! — воскликнула она.
  Вулф погрозил ей пальцем.
  — Прошу вас, не надо, мисс Барстоу. Надеюсь, вы не станете отрицать, что пришли ко мне с вашей дурацкой просьбой именно потому, что хотите кого-то выгородить? Полноте, мисс Барстоу, давайте будем вести нашу беседу на достойном уровне. Читай, Арчи.
  Я начал читать, а когда закончил, Вулф сказал:
  — Мисс Барстоу, я советую вам принять это предложение. Я всё равно буду продолжать расследование, и, если ваши опасения подтвердятся, вам всё равно понадобится помощь. В этом случае вы могли бы воспользоваться моими услугами. Моё предложение, кстати, продиктовано не альтруизмом, а вполне эгоистическими целями. Если вы примете его, я ожидаю от вас заинтересованного сотрудничества, ибо это в ваших интересах, независимо от исхода, и поможет вам поскорее избавиться от всего этого кошмара. Если вы не согласны, то мне придётся преодолевать препятствия без вашей помощи, вот и всё. Я не альтруист, не добрый дядя, я — обыкновенный человек, который не прочь подзаработать, когда можно. Вы сказали, мисс, что в моей оранжерее слишком много красоты. Вернее будет сказать — слишком много расходов. Знаете, во что обходится выращивание орхидей?
  Сара Барстоу молча смотрела на него.
  — Итак, решено, — промолвил Вулф. — Разумеется, никаких подписей. Это будет то, что обычно называют «джентльменским соглашением». И первым шагом в его исполнении будет визит мистера Гудвина к вам завтра утром. Торопиться не будем. Цель его — поговорить с вами, вашим братом и, наконец, с вашей матерью, разумеется, с вашего разрешения, и ещё с тем, кого…
  — Нет! — взорвалась она и тут же умолкла.
  — Не нет, а да. Извините, но это необходимо. Мистер Гудвин — человек тактичный, вежливый, умеет молчать, а главное, необычайно храбрый. А это очень важно, мисс Барстоу. — Он упёрся ладонями в край стола и отодвинул кресло, потом положил руки на подлокотники и, встав во весь рост, так и остался стоять перед ней. — А сейчас отправляйтесь домой или по делам, если они у вас есть. Многим трудно думается в моём присутствии, я оставляю им слишком мало возможности для этого. Я понимаю, вы страдаете, вас мучают сомнения, но вам необходимо освободить свою голову от всего, чтобы дать ей возможность думать и решать. Идите. Купите себе шляпку, назначьте свидание или позаботьтесь о своей матери. Позвоните мне сегодня вечером между шестью и семью и сообщите, когда завтра утром мистер Гудвин может нанести вам визит, или скажите, что вы не желаете видеть его и отныне мы враги. А теперь идите.
  Она поднялась с кресла.
  — О боже, я не знаю… не знаю…
  — Пожалуйста! Сейчас говорит не разум, а чувства и страх. Я не хочу быть вашим врагом.
  Она приблизилась к нему и, вскинув подбородок, посмотрела ему прямо в глаза.
  — Я верю вам, — наконец сказала она. — Я действительно верю, что вы не хотите быть моим врагом.
  — Да, не хочу. До свидания, мисс Барстоу.
  — До свидания, мистер Вулф.
  Я сопровождал её до самой двери, ожидая, что она попрощается и со мной тоже, но она молчала. Я посадил её в тёмно-синий двухместный автомобиль, который она оставила у края тротуара.
  Когда я вернулся в кабинет, Вулф снова сидел в кресле. Остановившись у его стола, я пристально посмотрел на него.
  — Итак, что вам известно? — спросил я.
  — Мне известно, Арчи, что я голоден. Как приятно, что снова вернулся аппетит. Целых две недели у меня его не было. — Щёки его пошли складками, а это означало, что он изволил улыбнуться.
  Разумеется, я был взбешён и продолжал сверлить его разгневанным взглядом.
  — Вы хотите сказать, что в пятницу, субботу и воскресенье вы…
  — Да, ел, но, заметь, без всякого аппетита. Не представляешь, как я молил Господа, чтобы аппетит вернулся, и вот, видишь, он вернулся. Ланч через двадцать минут. У нас есть ещё время. Мне стало известно, что в гольф-клубе имеется некая должность, которая называется — «тренер-профессионал». Узнай, кто занимает эту должность в гольф-клубе «Зелёные луга», и поищи, нет ли кого среди наших благодарных клиентов, кто мог бы замолвить за нас рекомендательное словечко по телефону. Пригласи тренера отобедать у нас, и как можно скорее. Сразу после ланча отправишься в клинику к доктору Натаниэлю Брэдфорду и по дороге заедешь в библиотеку. Мне нужны кое-какие книги.
  — Слушаюсь, сэр. О ком, по вашему мнению, так тревожится мисс Барстоу?
  — Не сейчас, Арчи. Я, терзаемый голодом, предпочитаю эти несколько минут перед ланчем провести в спокойном его ожидании. Потом поговорим.
  Глава 8
  Во вторник, тринадцатого июня, в десять утра я был уже в поместье Барстоу. Ворота мне открыл полицейский. Рядом с ним был личный телохранитель семейства Барстоу, и мне пришлось долго убеждать их, что я — Арчи Гудвин и Сара Барстоу действительно меня ждёт. По их мнению, я больше смахивал на проныру фоторепортёра, которые готовы весь день висеть на деревьях, лишь бы получить сенсационный снимок для своей газеты.
  Дом Барстоу стоял в самой низкой точке седловины между холмами, в семи милях к северо-востоку от Плезантвиля. Он был из серого камня, довольно большой, по моей прикидке, комнат на двадцать, окружённый множеством служебных построек. Проехав метров триста по обсаженной кустарником и деревьями главной аллее, я обогнул большую, полого спускавшуюся вниз лужайку и остановился под навесом крыльца. Две ступени вели на выложенную плитняком террасу. Это был боковой вход, главный же находился за углом и смотрел на лужайку с купами деревьев, декоративными валунами и бассейном. Сбавив скорость, я ехал по поместью не спеша, думая про себя, что пятьдесят тысяч долларов не такая уж потеря для этого семейства. Для этой поездки я облачился в тёмно-синий костюм и голубую сорочку с бежевым галстуком, и, конечно же, на мне была моя знаменитая шляпа, которую я совсем недавно получил из чистки. Словом, я считал, что одет именно так, как положено для такого визита.
  Сара Барстоу ждала меня в десять, и я был пунктуален. Оставив машину на гравиевой площадке за домом, я поднялся на террасу и нажал кнопку звонка. Наружная дверь с террасы в комнаты была открыта, но за ней была другая, затянутая сеткой от москитов. Через неё я попытался разглядеть, есть ли кто поблизости, но это было бесполезно, и я стал ждать.
  Вскоре послышались шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял высокий худой дворецкий в чёрном сюртуке. Он был чрезвычайно вежлив.
  — Прошу прощения. Вы — Арчи Гудвин?
  Я кивнул.
  — Меня ждёт мисс Барстоу.
  — Я знаю, сэр. Прошу вас следовать за мной. Мисс Барстоу ждёт вас в саду.
  Через террасу, по дорожке вокруг дома, затем по аллее, обсаженной деревьями, кроны которых смыкались вверху, образуя свод, мы вышли к цветнику. Там под тенью деревьев на скамье сидела мисс Барстоу.
  — Благодарю, — сказал я дворецкому, увидев Сару. — Я уже знаю, куда мне идти.
  Он остановился, отвесил почтительный поклон и, повернувшись, зашагал к дому.
  Мисс Барстоу выглядела ещё хуже, чем вчера. Видимо, она совсем не спала в эту ночь. Вчера, вопреки просьбе Вулфа позвонить в шесть вечера, она позвонила намного раньше, поэтому к телефону подошёл я. По её голосу я сразу понял, в каком она состоянии. Она очень коротко, по-деловому, сказала, что ждёт меня завтра, ровно в десять, и тут же положила трубку.
  Сара предложила мне сесть рядом. Вулф не дал мне никаких инструкций, предоставив полную свободу действий. В качестве напутствия он повторил свою любимую поговорку: любая спица приведёт муравья к ступице колеса. Он, правда, упомянул ещё о нашем преимуществе, о котором не следует забывать, — никто не знает, насколько мы хорошо осведомлены, но, поскольку наш первый шаг увенчался успехом, все полагают, что мы знаем всё.
  Произнося это, он зевнул, так широко открыв рот, что в него свободно мог влететь теннисный мяч.
  — Надеюсь, ты не утратишь это преимущество, — в назидание заключил он.
  — У вас в саду, я вижу, нет теплиц для орхидей, — начал я свой разговор с Сарой Барстоу. — Но у вас, должно быть, много других экзотических растений?
  — Возможно, — рассеянно ответила она. — Я попросила Смолла провести вас в сад, потому что здесь никто нам, надеюсь, не помешает. Вы не возражаете?
  — Что вы, конечно, нет. Здесь так хорошо. Я сожалею, что вынужден надоедать вам своими вопросами, но у меня нет иной возможности собрать факты. Ниро Вулф любит утверждать, что он исследует явления, а я собираю факты. Не уверен, что в словах моего шефа таится некий скрытый смысл. Я внимательно изучил в словаре все оттенки значения слова «явление» и пришёл к выводу, что это слово следует понимать буквально. — Я вынул блокнот. — Расскажите мне о вашей семье и, разумеется, о себе: сколько вам лет, за кого собираетесь замуж…
  Не дав мне закончить, она послушно начала рассказывать. Она сидела прямо, сложив руки на коленях.
  Кое-что я уже знал из газет или из справочника «Кто есть кто», но я не прерывал её. Кроме матери и брата, близких родных у неё больше не было. Её брат Лоуренс, двадцати семи лет, на два года её старше, в двадцать один год окончил Холландский университет и с тех пор ничем не занимался лет пять. Как я понял, не только тратил попусту время, но и испытывал отцовское терпение, пока наконец не обнаружил интерес к промышленному дизайну. Теперь он даже преуспел в этом, особенно в области самолётостроения. Отец и мать были привязаны друг к другу все тридцать лет их семейной жизни. Она не помнит, когда у матери появились первые признаки недомогания. Но это случилось давно, когда она была ещё ребенком. В её семье никогда не делали из этого тайны, ибо не считали это болезнью, которую следует скрывать, скорее видели в этом беду, неожиданно постигшую близкого и любимого человека, и всячески старались помочь ему с этим справиться. Доктор Брэдфорд и ещё два специалиста склонны были считать это расстройством неврологического характера, но её, Сару, это ни в чём не убеждало. Она считала, что все эти чужие и холодные слова не имели никакого отношения к её матери, живой и любимой.
  Их дом в Вестчестере был родовым поместьем, но жили они здесь лишь летом и не более трёх месяцев, ибо большую часть года пребывали в университетском городке. Каждое лето они приезжали сюда со всей прислугой, чтобы провести здесь какие-нибудь одиннадцать недель, а с наступлением осени закрывали дом и уезжали. Тут они знали почти всех, и вообще круг знакомых её отца был весьма широк, и не только в Вестчестере. Многие из его близких друзей были их соседями. Сара назвала их имена, рассказала о прислуге дома. Всё это я аккуратно записывал в свой блокнот и настолько был этим занят, что даже не заметил, как Сара встала со скамьи и вышла на садовую дорожку. И тут я услышал гул самолёта над головой, он летел, должно быть, совсем низко и заглушил её голос. Я взглянул вверх и увидел его и тут же торопливо записал: «Финский, одноместный, шесть ярдов, зарегистрирован в Нью-Йорке». Я бросил взгляд на девушку. Запрокинув голову, она стояла под ярким солнцем, наблюдала за самолётом и вдруг махнула ему платком. Я тоже вышел на дорожку, чтобы получше разглядеть самолёт. Он летел теперь совсем низко, и когда оказался над нами, из кабины высунулась рука и помахала нам. Сделав резкий нырок, самолёт выровнялся, описал над нами круг и скрылся.
  Мы вернулись на скамейку.
  — Это был мой брат, — пояснила Сара. — Он сегодня впервые после смерти отца поднялся в воздух.
  — Он у вас, видно, отчаянный, да и руки у него очень длинные.
  — Нет, он не летает в одиночку. С ним Мануэль Кимболл. Это его самолёт.
  — А, один из четвёрки.
  — Да.
  Я кивнул и вернулся к своим вопросам. Теперь мне предстояло расспросить о гольфе. Питер Оливер Барстоу, по словам дочери, не был заядлым игроком в гольф и в университетском городке играл не так часто, не более одного раза в неделю. Здесь во время летних каникул он, бывало, играл и два раза в неделю и для этого ездил в загородный клуб «Зелёные луга», членом которого состоял. Там у него был свой шкафчик для клюшек и прочего инвентаря. Несмотря на то что он играл не часто, он считался сильным игроком, нередко посылавшим в лунку девяносто пять мячей из ста. Обычно он играл с друзьями, людьми его возраста, но иногда составлял партию Саре и её брату. Его жена никогда не стремилась научиться играть в гольф. В роковое воскресенье её отцу и брату Сары партию составили мистер Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль. В таком составе, она уверена, отец играл впервые. Возможно, это чистая случайность, её брат не говорил ей, что состав игроков был определён заранее. Однако Сара знала, что её брат иногда играл с Мануэлем Кимболлом. Она не думала, что игроки заранее договорились, потому что это было первое появление её отца в клубе в этом сезоне. Семья Барстоу на этот раз приехала в Вестчестер на три недели раньше, чем обычно, из-за плохого состояния здоровья миссис Барстоу. Отец собирался вернуться в университет в тот же вечер.
  Сказав это, Сара внезапно умолкла. Оторвавшись от блокнота, я взглянул на неё. Её невидящий взгляд был устремлён вдаль, пальцы судорожно переплетены.
  — Теперь он никогда не вернётся в свой университет. Он столько хотел сделать… и сделал бы, — отстранённо проговорила она.
  Чтобы вывести её из этого состояния, я спросил:
  — Ваш отец весь год держал клюшки в клубе?
  — Нет. Почему вы об этом спрашиваете? Разумеется, нет. Ведь иногда он играл в гольф и в университете.
  — Все свои клюшки он держал в одной сумке?
  — Да.
  — Следовательно, он захватил их с собой в то воскресенье, когда вы переезжали? Вы приехали в полдень на его машине, а вещи прибыли потом в фургоне, не так ли? Где была сумка с клюшками, в грузовом фургоне или ваш отец взял её с собой в машину?
  Мне сразу стало ясно, что мой вопрос её испугал. Мышцы её шеи напряглись, локти она тесно прижала к телу и застыла. Я сделал вид, что не замечаю произошедшей в ней перемены. Я сидел в ожидании, когда смогу записать её ответ.
  — Я не знаю, — наконец сказала она. — Я просто не помню.
  — Возможно, клюшки были в грузовом фургоне, — предположил я. — Поскольку он не был фанатом гольфа, ему незачем было везти их с собой в машине. А где они сейчас?
  Я боялся, что этот вопрос ещё больше её насторожит, но этого не произошло. Она уже была спокойна и, кажется, полна решимости.
  — Я этого не знаю. Я думала, вам известно, что сумку так и не нашли.
  — Ага! — воскликнул я. — Значит, сумка с клюшками пропала?
  — Да. Полиция искала её везде — в доме, в клубе, даже на поле для гольфа, но они так и не нашли её.
  Да, подумал я, и вы чертовски рады этому, милая барышня!
  — Вы хотите сказать, что никто так и не вспомнил, куда подевалась сумка с клюшками?
  — Да. Вернее, нет, — она запнулась. — Мальчик, что носил её за отцом во время игры, утверждал, что положил её в машину на переднее сиденье, когда Ларри и доктор Брэдфорд отвозили отца домой. Но брат и доктор Брэдфорд не помнят, чтобы видели её.
  — Странно. Однако я здесь не для того, чтобы собирать мнения и предположения. Мне нужны факты, мисс Барстоу. Простите, но не кажется ли вам всё это странным?
  — Нет, нисколько. В том состоянии, в котором все тогда находились, вполне простительно не заметить какой-то сумки.
  — Но когда все вернулись в дом, кто-то же должен был вынуть сумку из машины? Кто-то из прислуги, например, или же шофёр?
  — Никто этого не помнит.
  — Могу я поговорить с ними?
  — Конечно.
  Она явно испытывала ко мне брезгливую неприязнь. Не знаю, что она задумала, но я был всерьёз намерен помешать этому.
  Итак, похоже было, что орешек раскололся, но оказался пустым. Я с новой силой стал атаковать её вопросами.
  — Какими клюшками играл ваш отец, стальными или деревянными?
  — Деревянными. Он не любил стальные.
  — Головка простая или подбитая латунью?
  — Кажется, простая. Но я не уверена, что точно помню. У Ларри и у меня клюшки были подбиты латунью.
  — Однако вы хорошо помните, какая клюшка была у вашего брата.
  — Да. — Она прямо посмотрела мне в глаза. — Надеюсь, это не перекрёстный допрос, мистер Гудвин?
  — Прошу прощения, — улыбнулся я. — Конечно.
  Я был немного расстроен, пожалуй, даже раздосадован. Больше всего здесь, в Вестчестере, мне хотелось бы взглянуть на эту сумку, и особенно на клюшку мистера Барстоу.
  — Очень сожалею, — пробормотала она.
  — Не думаю, чтобы вы очень сожалели, и это вызывает у меня целый ряд вопросов. Кто вынул сумку из машины? Если кто-то из слуг, тогда кто именно, что он за человек, верный ли, неподкупный и тому подобное? Спустя пять дней после убийства, когда стало известно, что оно было преднамеренным и произошло в клубе, кто, по-вашему, мог спрятать или уничтожить сумку с клюшками вашего отца? Вы, ваш брат или доктор Брэдфорд? Видите, сколько у меня к вам вопросов. Каким образом можно было спрятать или уничтожить сумку с клюшками? От этих вопросов нам с вами не уйти.
  Пока я говорил, она встала и ждала, когда я закончу. Держалась она спокойно и с достоинством. Голос её был ровен, когда она ответила мне:
  — Довольно. Мы не договаривались, что я должна выслушивать идиотские выдумки и обвинения.
  — Браво, мисс Барстоу. — Я тоже встал. — Вы правы. Но я ни в коей мере не хотел вас обидеть. Просто я очень расстроен. Могу я повидаться с вашей матерью? Обещаю при ней не расстраиваться.
  — Нет, вы не можете увидеться с моей матерью, — решительно возразила она.
  — Но это предусмотрено нашим договором.
  — Вы его нарушили.
  — Чепуха, — улыбнулся я. — Договор позволяет некоторые отклонения ради вашей же безопасности. Но обещаю не допускать их при встрече с вашей матерью. Пусть я и грубиян, но не настолько.
  Она посмотрела на меня.
  — Вам достаточно пяти минут?
  — Не уверен, но постараюсь сделать так, чтобы наша беседа была как можно более краткой.
  Она повернулась и пошла к дому. Я последовал за ней и от досады чуть не зафутболил подвернувшуюся на дорожке крупную гальку. Сумка с клюшками — это тот горячий след, который был так нам нужен. Разумеется, я не надеялся, что сегодня же вечером брошу злополучную клюшку к ногам Ниро Вулфа. Был ещё Андерсон, а он не так глуп, чтобы на основании того, что ему уже сунули под нос, не заинтересоваться ею тоже. Я рассчитывал, что Сара Барстоу поможет мне в этом. Но эта проклятая сумка с клюшками исчезла. Кому вздумалось проделать это, злился я. Умным поступком кражу сумки не назовёшь. Взять клюшку — это понятно, но всю сумку?..
  Дом внутри выглядел шикарно. Такое я видел разве что в кино. Несмотря на множество окон, солнечный свет в комнатах казался приглушённым и не слепил глаза. Мебель и ковры были высшего качества и, видимо, стоили немалых денег. От благоухающих цветов в вазах исходила прохлада, несмотря на знойный день за окном. Сара Барстоу провела меня через просторный холл сначала в большую комнату, а потом через холл поменьше в комнату, похожую на солярий. Шторы на огромных окнах во всю стену были опущены, и в комнате стоял приятный полумрак. Здесь было много растений и плетёных стульев. У стола сидела женщина.
  Сара Барстоу подошла к ней.
  — Это мистер Гудвин, мама. Я тебе о нём говорила.
  Девушка кивком указала на стул, приглашая сесть. Миссис Барстоу повернулась к нам, выронив кусочки пластмассовой мозаики. У неё было очень красивое лицо. От её дочери я знал, что ей пятьдесят шесть лет, но на вид она казалась старше. У неё были седые волосы и серые, широко поставленные глаза в тёмных глубоких глазницах. И хотя тонкие черты её лица были спокойны, мне показалось, что это спокойствие достигается скорее усилием воли. Она молча смотрела на меня, и я вдруг почувствовал, как теряю прежнюю уверенность. Сара Барстоу села поодаль, чтобы не мешать нам.
  Только я собрался начать разговор, как миссис Барстоу меня опередила:
  — Я знаю, зачем вы пришли, мистер Гудвин.
  — Собственно, я по поручению моего шефа, мистера Ниро Вулфа. Он просил поблагодарить вас за то, что вы разрешили нанести вам этот визит.
  — Спасибо. — Глубоко посаженные серые глаза продолжали разглядывать меня. — Я рада, что кто-то, пусть совсем незнакомый мне человек, признаёт за мной право распоряжаться хотя бы дверями собственного дома.
  — Мама!
  — Да, Сара. Не обижайся. Я знаю, совсем неважно, знает ли мистер Гудвин, что этого права никто у меня не отнимал. Ни ты и даже ни твой отец. Как сказал Тэн, этим распорядился Господь. Или, возможно, в ту минуту, когда он решил отдохнуть, сатана воспользовался этим и сыграл злую шутку.
  — Мама, прошу тебя. — Сара Барстоу, встав, подошла к матери. — Если у тебя есть вопрос к мистеру Гудвину…
  — У меня есть вопрос… — поспешно перебил её я. — Вернее, два. Могу я задать их вам, миссис Барстоу?
  — Разумеется. Ведь это ваша специальность, мистер Гудвин.
  — Хорошо. Мой первый вопрос очень простой, но прежде чем ответить на него, вам придётся подумать и многое вспомнить. Но вы единственный человек, который может дать на него ответ. Кто хотел, вернее, кто мог убить вашего мужа? У кого могли быть на это причины, новые или давно забытые старые? У него были враги? Мог кто-нибудь его ненавидеть?
  — Это не один и не два вопроса, а целых четыре.
  — Если хотите, могу объединить их в один.
  — Не надо. — Сила воли не изменяла ей. — На все вопросы у меня будет один ответ. Я.
  Это было столь неожиданным, что я застыл в изумлении. Сара, стоявшая рядом с матерью, положила ей руку на плечо.
  — Мама! Ты обещала…
  — Успокойся, Сара. — Миссис Барстоу похлопала дочь по руке. — Ты не разрешила тем, другим, повидаться со мной, и я благодарна тебе за это. Но поскольку мистер Гудвин здесь, чтобы задавать вопросы, он вправе получить на них ответы. Помнишь, что говорил твой отец? Не пытайтесь скрывать правду.
  — Мистер Гудвин, прошу вас… — Сара повернулась ко мне.
  — Глупости! — Серые глаза старой леди гневно сверкнули. — У меня свои способы защиты, дочь моя, и они не хуже ваших. Ваш второй вопрос, мистер Гудвин?
  — Не торопите меня, миссис Барстоу. — Я вдруг подумал, что, не будь здесь Сары, мы со старой леди легко бы нашли общий язык. — Я ещё не покончил с первым вопросом. А кроме вас могли быть другие, желавшие того же?
  — Вы хотите сказать, желавшие его смерти? — Впервые решимость на её лице уступила место подобию улыбки. — Нет, это исключено. Мой муж был хорошим, добрым и всеми любимым человеком. Я знаю, чего вы хотите от меня, мистер Гудвин. Чтобы я вспомнила всю свою жизнь, её счастливые и горькие минуты, и обнаружила уже тогда грозившую ему опасность, безжалостную и неотвратимую, как рок. Уверяю вас, ничего подобного не было. Мой муж никого в своей жизни не обидел и не нажил себе врагов ни среди друзей, ни среди женщин. Он и мне не сделал ничего плохого. Я откровенно и честно ответила на ваш вопрос и от этого почувствовала облегчение. Но вы так молоды, вы совсем мальчик, и мой ответ, очевидно, шокировал вас так же, как и мою дочь. Я могла бы объяснить, почему я ответила именно так, но боюсь, что не сумею этого сделать. А обманывать вас мне не хотелось бы, так же как и причинить боль моей дочери. Когда Господь вынудил меня отказаться от прежнего статуса хозяйки в этом доме, он не ограничился этим. Если вы способны понять Его, вам будет понятен и мой ответ.
  — Хорошо, миссис Барстоу. Мой второй вопрос. Что побудило вас пообещать вознаграждение?
  — Нет! — воскликнула Сара и встала между мной и матерью. — Никаких больше вопросов…
  — Сара! — резким тоном оборвала её старая леди. — Моя дорогая Сара, — продолжала она уже мягче, — я отвечу на вопрос. Это моя доля ответственности. Не становись между нами.
  Девушка повернулась к матери. Та снова была величественно спокойной.
  — Нет, мистер Гудвин, я не сумасшедшая, если хотите, я — фантазёрка и могу давать волю своей фантазии. Я сожалею, что предложила вознаграждение, и понимаю теперь, как это омерзительно. Но произошло это в одно из таких мгновений, когда моя фантазия вдруг подсказала мне это как один из способов возмездия. Никто не мог убить моего мужа, ибо такое никому бы в голову не пришло. Его смерти не желал никто, кроме меня, и то лишь в минуты тяжких страданий, которые Господь не должен был посылать даже самому грешному из нас. Я вдруг подумала, что должен же быть кто-то, кто не побоится вызвать на суд самого Господа Бога. Сомневаюсь, что это способны сделать вы, мистер Гудвин, правда, я не знаю вашего хозяина. Поэтому я жалею, что предложила вознаграждение, но если кто-то заслужит его, оно будет выплачено.
  — Спасибо, миссис Барстоу. Скажите, кто такой Тэн?
  — Кто, простите?
  — Тэн. Вы сказали, что Тэн объяснил вам, что это Господь распорядился лишить вас авторитета в этом доме.
  — А, понимаю. Доктор Натаниэль Брэдфорд.
  — Благодарю вас. — Я закрыл блокнот и встал. — Мистер Вулф просил поблагодарить вас за вашу выдержку и терпение. Он знал, что вам они потребуются, как только я открою свой блокнот.
  — Поблагодарите и вы за меня мистера Вулфа.
  Я повернулся и вышел, представив, как воспользуется моим уходом Сара Барстоу.
  Глава 9
  Мисс Барстоу пригласила меня остаться на ланч. Она нравилась мне всё больше. Я прождал её в холле, соединявшем солярий с домом, минут десять, пока она была у матери. Когда она вышла, я понял, что она уже не сердится на меня, и догадался почему. Ведь я не принуждал её мать, она сама преподнесла мне всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Следовательно, винить меня не было оснований. И всё же немногие поняли бы это, окажись они на месте Сары, может, один из тысячи, да и то затаили бы скрытую неприязнь. Но я видел, что Сара согласилась с условиями договора и собиралась выполнять его, скольких бы бессонных ночей это ни стоило и каких бы трудностей ни сулило. С одной из них она уже столкнулась. Сейчас или позже настроение миссис Барстоу может круто измениться, и ей в голову придёт новая фантазия. Тогда я снова увижу Сару замкнувшейся и вежливо немногословной. Я не знал, что побудило её сейчас к открытости и дружелюбию. Если моя голубая сорочка и светло-бежевый галстук, тогда я не напрасно потратился на них. Как сказал бы Сол Пензер, я был в них парень что надо.
  Приглашая меня на ланч, она сказала, что брат тоже будет, а поскольку я хотел поговорить с ним, то всё складывалось как нельзя лучше. Я поблагодарил её.
  — А вы отважная, мисс Барстоу, — сказал я ей. — По-настоящему отважная. Вам повезло, что Вулфу, мудрейшему из людей, пришла в голову мысль об этом соглашении. У вас куча неприятностей, и только этот договор может помочь вам справиться с ними.
  — В том случае, если у меня будут неприятности, не так ли? — тут же парировала она.
  — Они у вас уже есть, но та, которой вы больше всего боитесь, ещё впереди. Да, вы храбрая, — повторил я.
  За ланчем я познакомился не только с её братом, но и с его другом, Мануэлем Кимболлом. Это было очень кстати, ибо, как мне казалось, в то утро я узнал о четвёрке то, что сделало их куда более важными персонажами в этой истории, чем они были до этого.
  Накануне вечером я потратил целых два часа, чтобы дозвониться в клуб «Зелёные луга» и наконец связаться с его тренером. Тот охотно принял приглашение Вулфа отобедать с ним. Он не знал близко мистера Барстоу, и тем не менее Вулфу удалось выудить из него кучу подробностей о гольф-клубе и его жизни. Когда тренер около полуночи покидал особняк на Тридцать пятой улице, несколько охмелевший от лучших сортов пива, которыми потчевал его гостеприимный хозяин, Вулф уже знал о клубе не меньше, чем его гость. Помимо прочего, он, в частности, узнал, что члены клуба обычно держат свои сумки с клюшками в клубе, где у каждого имеется свой шкафчик, запирающийся на ключ. Однако при желании было совсем нетрудно получить дубликаты ключей, улучив момент, открыть любой из шкафов и, следовательно, подменить клюшку. Кроме того, многие из членов клуба вообще не запирают свои шкафы. Таким образом, получалось, что у партнеров Барстоу было столько же шансов подменить клюшку, сколько у любого из членов клуба, или у кого-либо из обслуживающего персонала, или даже у постороннего, оказавшегося в гардеробной.
  Но эти предположения не имели уже никакого значения после того, как стало известно, что Барстоу с прошлого сентября не держал свои клюшки в клубе. Он привёз их с собой в то злополучное воскресенье. Это существенно меняло картину, и его партнеры по игре в этом смысле представляли теперь для нас не больший интерес, чем все остальные члены клуба.
  Ланч был подан в комнате, которую нельзя было назвать столовой, ибо она была для этого недостаточно велика. Вид из окон закрывали заросли кустарника. Обслуживал нас худой и длинный дворецкий Смолл в неизменном чёрном сюртуке.
  Хотя завтрак показался мне несколько лёгким, всё было изысканно вкусным и не заставило бы покраснеть даже такого кулинара, как наш Фриц. Стол, за которым мы расположились, был небольшим. Я сидел напротив мисс Барстоу, по правую руку от меня — её брат, а слева — Мануэль Кимболл.
  Между братом и сестрой было мало сходства, в нём я больше улавливал черты матери. Лоуренс Барстоу был крепкого сложения и держался с той долей самоуверенности, которая присуща людям его образа жизни. Однако его лицо с правильными чертами не запоминалось. Такие лица я видел десятками на Уолл-стрит и на Сороковых улицах. Каждый раз, когда он смотрел в мою сторону, я замечал, что он щурится, будто глаза у него раздражены от ветра после недавней прогулки на воздухе. Они были такого же цвета, как у матери, однако в них я не заметил ни её выдержки, ни силы воли.
  Мануэль Кимболл был совсем другим. Смуглый, стройный, с чёрными, гладко зачёсанными назад волосами, с беспокойно бегающими глазами. Его взгляд успокаивался лишь тогда, когда останавливался на Саре Барстоу. Он сразу же стал действовать мне на нервы и, как мне казалось, беспокоил и мисс Барстоу. Возможно, он вёл себя так потому, что никак не мог понять, кто я и почему оказался за этим столом в такое трагическое для семьи Барстоу время. В разговоре в саду я узнал от Сары, что их семьи не были особенно близки. Просто в летние месяцы Барстоу и Кимболлов сближало соседство и тот факт, что Мануэль, опытный лётчик-любитель, обучал этому искусству её брата, Ларри. Пару раз во время летнего отдыха она бывала в обществе Мануэля, но знает его больше, как приятеля своего брата.
  Кимболлы были новичками в этих краях. Три года назад Е. Д. Кимболл, отец Мануэля, купил здесь участок в двух милях к югу от поместья Барстоу. Кимболла-старшего они знают поверхностно, со слов Мануэля и по случайным и редким встречам на каких-нибудь банкетах или вечерах в местном клубе. Мать Мануэля умерла и, кажется, давно. Сара не помнила, чтобы её отец когда-нибудь беседовал с Мануэлем. С того дня, как прошлым летом Ларри привёл его к ним в дом, чтобы сыграть на пари в теннис, при встрече они лишь обменивались приветствиями. Тогда Сара была судьёй на линии, а главным рефери был её отец.
  И тем не менее Мануэль Кимболл меня заинтересовал. Он был одним из четвёрки игроков, он — чужак здесь, у него необычное имя при такой фамилии, и к тому же он меня раздражал.
  За столом разговор шёл главным образом о самолётах. Сара старалась, чтобы беседующие не отклонялись от этой темы, и как только её брат делал попытку, тут же вмешивалась в разговор. Я ел молча. Когда наконец Сара резко отодвинула стул, нечаянно задев при этом дворецкого, и мы все вышли из-за стола, Ларри Барстоу впервые обратился ко мне. По его тону я понял, что он охотно пожелал бы мне позавтракать где-нибудь в другом месте.
  — Вы хотели видеть меня? — неприязненно спросил он.
  Я кивнул.
  — Извини, Мэнни, — сказал он, повернувшись к Мануэлю. — Я обещал сестре побеседовать с этим человеком.
  — Конечно, — ответил Мануэль, и его беспокойные глаза остановились на Саре. — Может, мисс Барстоу поможет мне скоротать время?
  Сара согласилась, не выказав, однако, особого энтузиазма. Но тут я решил вмешаться.
  — Простите, мисс Барстоу, — сказал я ей. — Но вы, кажется, желали присутствовать при моём разговоре с вашим братом.
  Она ничего подобного не говорила, но я счёл, что так будет лучше.
  — О! — воскликнула она, как мне показалось, с облегчением. — Да, простите, мистер Кимболл. Может, хотите пока выпить кофе?
  — Нет, спасибо. — Он отвесил поклон и, повернувшись к Ларри, сказал: — Я, пожалуй, пойду проверю карбюратор. Можно попросить, чтобы меня подбросили на поле на твоей машине? Спасибо. Жду тебя в ангаре, как только освободишься. Спасибо за восхитительный завтрак, мисс Барстоу.
  У него был густой, рокочущий, как далёкий гром, баритон, которым он умело пользовался, заставляя его, когда нужно, звучать тихо и довольно приятно. Ларри Барстоу вышел с ним, чтобы дать распоряжения своему шофёру. Мы с Сарой остались ждать его возвращения.
  Когда он вернулся, мы все вышли в сад, к той же скамье, на которой утром мы беседовали с Сарой. Ларри уселся на траву, мы с его сестрой сели на скамейку.
  Я объяснил ему, что моё желание вести беседу с ним в присутствии сестры отвечает её договору с Ниро Вулфом. Я хотел, чтобы она была уверена, что никаких нарушений договора с моей стороны не будет. У меня есть несколько вопросов к мистеру Лоуренсу Барстоу, и его сестра должна решить, насколько я правомочен их задавать, сказал я в заключение.
  — Ладно, задавайте, — ответила Сара. Вид у неё был усталый. Утром на этой скамье она сидела, распрямив плечи, сейчас же бессильно их опустила.
  — Что касается меня… э-э-э ваше имя Гудвин, не так ли? — начал Ларри.
  — Да, совершенно верно.
  — Что касается меня, то ваш договор, как вы его называете, я считаю пустой бумажкой и недопустимым нахальством…
  — Вы ещё что-нибудь хотите добавить, мистер Барстоу?
  — Да, если вы согласны выслушать меня. Это шантаж.
  — Ларри! — гневно выкрикнула Сара. — Ты ведь обещал!
  — Подождите, мисс Барстоу. — Я стал быстро листать страницы блокнота. — Может, вашему брату стоит познакомиться с договором? Одну минуту, я сейчас его зачитаю. — Наконец я нашёл нужную страницу. — Слушайте… — Я прочитал всё, что продиктовал мне Вулф. Читал я так, как в первый раз, когда Вулф заставил меня прочесть его Саре Барстоу. Закончив, я закрыл блокнот. — Таков этот договор. Если мой хозяин неизменно держит себя в руках, то для меня это необязательно. Поэтому я могу время от времени давать выход эмоциям. Если вы ещё раз назовете это шантажом, последствия могут быть крайне неприятными для вас. Если вы не способны понять, что для вас добро, а что зло, тогда вы из тех, кто готов оплеуху принять за комплимент.
  — Сестра, тебе лучше оставить нас одних, — распорядился Ларри.
  — Она сейчас уйдёт, я не задержу вас, — сказал я. — Но если договору предстоит быть выброшенным в мусорное ведро, мисс Барстоу должна присутствовать при этом. Раз договор вам не по душе, зачем вы позволили вашей сестре одной приехать к Ниро Вулфу? Он был бы рад познакомиться и с вами тоже. Он предупредил мисс Барстоу, что расследование мы продолжим при любых условиях. Это наша работа, и мы до сих пор не так плохо с ней справлялись, в чём убеждались все, кто имел с нами дело. От себя добавлю: есть договор, нет его, мы всё равно будем искать того, кто убил Питера Оливера Барстоу. Лично я считаю, что ваша сестра заключила весьма выгодную сделку. Если у вас иное мнение, то на это должны быть причины. Мы их постараемся узнать.
  — Ларри, — промолвила мисс Барстоу голосом, который должен был сказать ему всё. — Ларри, — снова повторила она. Казалось, она просит его, о чём-то напоминает.
  — Ну так как? — спросил я. — Взгляды, которые вы бросали на меня за столом, вам едва ли помогут. Если что-то сломается в вашем самолёте, разве вы орёте на него, пинаете его ногами? Нет, вы, засучив рукава, пытаетесь найти поломку, не так ли?
  Ларри молчал и смотрел не на меня, а на сестру. Он так сильно выпятил нижнюю губу, что стал похож на готового расплакаться ребёнка или на мужчину, собирающегося выругаться.
  — Ладно, сестричка, — наконец изрёк он. Передо мной он и не собирался извиняться. Ничего, я мог подождать, время ещё не настало.
  Когда я засыпал его вопросами, он довольно легко справился с ними, отвечая сразу же и, насколько я мог судить, откровенно, не пытаясь запираться или уходить от ответа. Его не смутил даже вопрос о сумке с клюшками, от которого затрепетала, словно рыбка, выброшенная на берег, его сестра. Вопросы, видимо, не смущали его. Сумка с клюшками прибыла в фургоне вместе с остальными вещами, в машине же, в которой они все ехали, багажа не было, кроме одного чемодана с вещами его матери. Фургон прибыл в поместье в три часа пополудни, все вещи были тут же выгружены и внесены в дом. Сумку с клюшками, должно быть, сразу отнесли в комнату отца, хотя утверждать это Ларри не брался. В воскресенье за завтраком они с отцом договорились поехать в клуб и поиграть в гольф…
  — Кто предложил это, вы или отец?
  Ларри точно не помнил. Когда отец спустился к завтраку, он снёс вниз сумку с клюшками. Они поехали в клуб «Зелёные луга» на закрытой машине, припарковались у края поля. Отец сразу же пошёл к стартовой метке, а Ларри отправился искать кэдди, мальчиков, таскавших за игроками сумки и мячи. Ему было всё равно, кто будет носить за ним его сумку, но отцу прошлым летом приглянулся один паренёк, и он был доволен, что тот оказался свободным. Ларри и двое мальчишек отправились на поле и догнали Кимболлов, отца и сына, которые тоже шли к стартовой метке, чтобы начать игру. Поскольку Ларри не видел Мануэля с прошлого лета, они разговорились о своих планах на лето, и тогда-то Ларри и предложил ему составить четвёрку, ибо был уверен, что отец не будет возражать. Когда они подошли к стартовой линии, его отец уже опробовал клюшки. П. О. Барстоу, как всегда, приветливо поздоровался, высказал своё удовольствие, что знакомый кэдди будет ему помогать, и тут же послал его за мячами.
  Пришлось немного подождать, когда начнут игроки, пришедшие раньше. А потом они все приготовились к старту. Первый удар по мячу сделал Мануэль, затем Ларри, следующим шёл отец, а последним — Кимболл-старший. Ларри не видел, сам ли отец вынул главную клюшку из сумки или её подал ему мальчишка. В это время Барстоу-младший разговаривал с Мануэлем, а перед ударом отца сделал свой удар. Но он хорошо помнил, как начал игру отец, ибо запомнил одно обстоятельство. Когда клюшка отца описала полукруг в воздухе и опустилась вниз, в ней что-то щёлкнуло, и мяч пошёл в сторону, а отец негромко вскрикнул. Лицо его было недоуменным и испуганным, и он тут же стал тереть рукой низ живота. Ларри никогда ещё не видел, чтобы отец так внезапно изменился и потерял свой обычный полный достоинства вид. Все стали расспрашивать, что с ним, он сказал что-то об укусе осы и начал расстёгивать сорочку. Ларри был встревожен состоянием и поведением отца и сам взглянул через расстёгнутую рубаху на живот отца. Он увидел крохотную, еле различимую красную точку, похожую на укол. Отец немного успокоился и сказал, что это пустяки. Старший Кимболл в это время послал свой мяч к лунке, и все двинулись дальше по полю.
  Всё, что было потом, подробно и не раз было описано в газетах. Спустя полчаса у четвёртой лунки Барстоу неожиданно упал. Тело его задёргалось в конвульсиях, руками он хватался за траву. Когда к нему подбежал его кэдди и взял за руку, он был ещё жив, но, когда его окружили все, кто был поблизости, он уже не двигался. Среди игроков в тот день был доктор Натаниэль Брэдфорд, давний друг семьи Барстоу. Мануэль побежал за машиной и подвёл её как можно ближе к месту происшествия. Барстоу положили на заднее сиденье. Доктор Брэдфорд положил голову друга себе на колени, Ларри сел за руль.
  Он не помнит, что было с отцовской сумкой с клюшками, абсолютно не помнит. Он знает только то, что рассказывал паренёк, обслуживавший отца во время игры. Тот сказал, что положил сумку в машину, на переднее сиденье, но Ларри вёл машину и не помнит, чтобы хоть раз взглянул на сиденье и заметил сумку. Все шесть миль он вёл машину медленно и осторожно и, лишь приехав домой, и то не сразу, заметил, как сильно прикусил нижнюю губу, которая была вся в крови. Он лгал лучше, чем его сестра, и в этом надо было отдать ему должное. Если бы не промашки его сестры, он бы убедил меня, и я поверил бы во всё, что он рассказывал. Я попытался прощупать его вопросами, но он был непроницаем.
  Тогда я стал расспрашивать о Кимболлах. Он не рассказал мне ничего такого, чего бы я уже не знал от его сестры. Знакомство с Кимболлами было столь поверхностным, что не стоило говорить об этом. Другое дело отношения Ларри с Мануэлем, владельцем спортивного самолёта, который столь привлекал Ларри. В будущем, получив права, он собирался купить себе такой же. Затем я задал ему вопрос, который вызвал такое волнение у миссис Барстоу. Я задал его сейчас обоим, брату и сестре, и на сей раз переполоха не было. Они решительно заявили, что не знают никого, кто испытывал бы ненависть или неприязнь к их отцу. Таких не могло быть. За всю свою блестящую карьеру, начавшуюся десять лет назад, когда в сорок шесть лет он стал ректором Холландского университета, их отец встречался с критикой и сопротивлением, но всегда благополучно справлялся с ними благодаря редкому умению улаживать, а не обострять конфликты. Его личная жизнь ограничивалась семьёй и домом. Ларри, как я понял, испытывал к отцу чувство глубокого уважения и известную сыновью привязанность. Что касается Сары, то она искренне любила отца. Итак, они между собой решили, что у их отца врагов не было и не могло быть. Заявляя это, Сара, отлично знавшая, что я услышал из уст её матери всего три часа назад, смотрела на меня с вызовом и мольбой.
  Следующим объектом моего внимания был доктор Брэдфорд. Здесь я больше рассчитывал на Сару, чем на её брата. По тому, как сложилась наша беседа, я мог бы ожидать множество колебаний и увёрток, но ничего подобного не произошло. Сара прямо и откровенно рассказала о друге отца. Они вместе учились в колледже, и доктор Брэдфорд был всегда близким отцу и их семье человеком. Он был вдовцом, и Барстоу считал его членом своей семьи. Особенно они сближались в летние месяцы, ибо доктор жил совсем рядом. Он был их семейным врачом, и они возлагали надежды на выздоровление матери только на него, хотя он сам, не скрывая, полагался на консультации специалистов.
  — Вам он нравится? — спросил я Сару в упор.
  — Нравится?
  — Да. Вам нравится доктор Брэдфорд?
  — Конечно. Он добрее и благороднее всех, кого я когда-либо знала.
  — А вам? — спросил я, повернувшись к Ларри.
  Тот нахмурился. Видимо, он уже устал. Он был весьма терпелив ко мне, ведь я допрашивал его целых два часа.
  — Пожалуй, да. Всё, что моя сестра сказала о нём, правда. Но он любит читать мораль. Сейчас, правда, он ко мне уже не пристаёт, но когда я был мальчишкой, мне приходилось прятаться от него.
  — Вы приехали в поместье в субботу во второй половине дня. С момента приезда сюда в субботу и до двух пополудни в воскресенье доктор Брэдфорд был у вас?
  — Я не знаю… О, да, он обедал у нас в субботу.
  — Как вы думаете, он мог убить вашего отца?
  Ларри застыл в испуге.
  — О, Господи! Кажется, вам хочется напугать меня, так, чтобы я сболтнул какую-нибудь глупость?
  — А вы что думаете, мисс Барстоу?
  — Какой абсурд!
  — Хорошо, пусть, по-вашему, абсурд, но кто-то же упросил доктора Брэдфорда дать заключение, что смерть наступила от разрыва сердца? Кто из вас?
  Ларри с ненавистью смотрел на меня.
  — Вы сказали, что пригласили меня присутствовать при вашей беседе с братом для того, чтобы никто не нарушал условий договора, — тихо промолвила Сара Барстоу. — Что ж, мистер Гудвин, вы достаточно испытывали моё терпение.
  — Хорошо, оставим этот разговор. — Я повернулся к её брату. — Вы снова раздражены, мистер Барстоу. Не стоит. Люди вашего круга не привыкли к такого рода дерзости, но поверьте, куда лучше сделать вид, что вы ничего не заметили. У меня осталось всего несколько вопросов. Где вы были в понедельник, пятого июня, вечером, между семью и двенадцатью часами?
  Ларри все ещё злился.
  — Не знаю. Как могу я это помнить?
  — Постарайтесь. Не посчитайте этот вопрос ещё одной дерзостью. Я спрашиваю вас вполне серьёзно. Понедельник, пятого июня. Во вторник были похороны вашего отца. Я спрашиваю вас, где вы были накануне вечером.
  — Я могу сказать вам, — вмешалась его сестра.
  — Я предпочитаю, чтобы ваш брат сам мне ответил.
  — Что ж, я могу ответить, а могу и не отвечать, — произнёс он. — Хорошо, отвечу, я был дома.
  — Весь вечер?
  — Да.
  — Кто ещё был дома в это время?
  — Моя мать и сестра, прислуга и ещё Робертсоны.
  — Робертсоны?
  — Да, я же сказал вам.
  Опять на помощь пришла сестра.
  — Это наши старые друзья. Мистер и миссис Блэйр Робертсон и их две дочери.
  — Когда они пришли к вам?
  — Сразу после обеда. Мы ещё не встали из-за стола. Около половины восьмого.
  — Доктор Брэдфорд тоже был?
  — Нет.
  — Вам это не кажется странным?
  — Странным? Почему? Впрочем, у него был доклад на какой-то конференции в Нью-Йорке.
  — Понимаю. Благодарю вас, мисс Барстоу. — Я снова повернулся к её брату. — Ещё один последний вопрос, вернее, просьба. У Мануэля Кимболла есть в ангаре телефон?
  — Да.
  — Позвоните ему, пожалуйста, и предупредите, что я направляюсь к нему, и спросите, не будет ли он так любезен дать мне интервью.
  — С какой стати я должен делать это? — возмутился Ларри.
  — Вы не имеете права просить об этом! — тут же вмешалась его сестра. — Если вы хотите видеть мистера Кимболла, это ваше личное дело.
  — Верно, — согласился я и закрыл свой блокнот. — Совершенно верно. Но я не являюсь официальным лицом. Если я приеду к нему вот так, он вправе вышвырнуть меня вон. Но он друг вашей семьи или, по крайней мере, считает себя таковым. Мне нужно, чтобы меня представили ему.
  — Разумеется, вам нужна рекомендация, — сказал Ларри, вставая с травы и отряхивая брюки. — Но вы её не получите. Ваша шляпа, кажется, в доме?
  Я кивнул.
  — Я захвачу её, когда мы пойдём звонить по телефону. А теперь послушайте меня. Я хочу попросить вас позвонить Мануэлю Кимболлу, Робертсонам и в клуб «Зелёные луга». Это всё, что мне пока нужно, а потом будет видно. Мне нужно повидаться и поговорить со всеми этими людьми, и чем скорее вы поможете мне в этом, тем будет лучше. Ниро Вулф знает достаточно много, чтобы заставить полицию согласиться на эксгумацию. Это была договоренность, но он не всё им сказал. Неужели вы хотите, чтобы я обратился к прокурору и рассказал ему столько, сколько он потребует за то, чтобы дать мне разрешение всюду бывать и со всеми говорить? Он сейчас зол на нас с Вулфом, потому что знает, что мы кое-что ему не говорим. Я готов помириться с ним, если уж на то пошло. Я люблю заводить друзей, чего не скажешь о вас. Если вы снова назовёте это шантажом, мистер Барстоу, я готов забрать свою шляпу и откланяться. А там пусть идёт, как идёт.
  Это был подлый приём, но выхода у меня не было. Беда этих двоих, особенно брата, была в том, что они привыкли всегда чувствовать себя в полной безопасности, осознавать свою независимость и беречь своё достоинство. Они не знали, что такое страх, и теперь приходилось напоминать им об этом. Они действительно испугались, когда поняли, что я серьёзен, а если бы мне ещё удалось посвятить их во все свои планы на этот день, думаю, у них были все основания встревожиться не на шутку.
  Они сдались. Когда мы вернулись в дом, Сара позвонила Робертсонам, а её братец — в гольф-клуб «Зелёные луга» и Мануэлю Кимболлу. Я решил, что у меня мало шансов узнать что-либо от прислуги, особенно если её вышколил дворецкий Смолл, поэтому, когда все телефонные звонки были сделаны, я забрал шляпу и покинул дом. Ларри вышел со мной на боковую террасу, видимо, желая убедиться, что я не проберусь тайком обратно в дом, чтобы подслушивать у замочных скважин.
  Когда мы спускались по лестнице, к дому подъехала машина. Вышедший из неё человек заставил меня довольно ухмыльнуться, ибо это был Г. Р. Корбетт, тот самый детектив из прокурорской команды, который пытался вломиться в особняк на Тридцать пятой улице. Я тогда неплохо выполнил роль вышибалы. Я весело поприветствовал его и хотел было пройти мимо, но он окликнул меня:
  — Эй, ты!
  Я повернулся. Ларри, стоя на террасе, с любопытством наблюдал за этой сценой.
  — Вы ко мне обращаетесь, сэр? — вежливо осведомился я.
  Корбетт, не утруждая себя ответом, сделал шаг в мою сторону. Я остановился, продолжая глядеть на него с улыбкой, а потом обратился к Ларри:
  — Мистер Барстоу, это ваш дом. Может, вы объясните ему, зачем я был здесь?
  По лицу Ларри я понял: случись так, что ему пришлось бы послать поздравительную открытку к Рождеству кому-либо из нас, скорее я её бы получил, чем Корбетт.
  Ларри действительно объяснил ему всё.
  — Мистер Гудвин был приглашён моей сестрой для консультаций. Возможно, мы снова пригласим его. Вы тоже ведёте расследование?
  Корбетт крякнул и бросил на меня недобрый взгляд.
  — Значит, снова захотелось побывать в Уайт-Плейнс? — язвительно произнёс он.
  — Отнюдь, нет, — покачал я головой. — Мне не нравится сонная дыра, где все так ленивы, что не с кем даже об заклад побиться на довольно кругленькую сумму. — Я повернулся, чтобы уйти. — Пока, Корбетт. Не буду желать тебе неудачи, потому что даже при большой удаче памятник тебе не поставят.
  Не обращая внимания на брань и проклятия, несущиеся мне вслед, я сел в свою машину и уехал.
  Глава 10
  Прежде всего я решил навестить Робертсонов, ибо знал, что визит будет коротким. Миссис Робертсон с дочерьми была дома. После звонка Сары они ждали меня. Все три дамы подтвердили, что были у Барстоу вечером пятого июня, накануне похорон. Приехали они около восьми, а уехали в полночь. Они всё время были с миссис Барстоу, Сарой и Ларри. Я ещё раз уточнил, было ли это именно пятого июня, а затем задал ещё несколько незначительных вопросов о семействе Барстоу, но вскоре понял, что нет никакого смысла расспрашивать дальше. Робертсоны явно не собирались обсуждать своих близких друзей с каким-то незнакомцем. Они категорически отрицали саму возможность какого-либо недомогания у миссис Барстоу, видимо, не зная, что мне всё известно.
  Был уже шестой час вечера, когда я наконец попал к Кимболлам. Их поместье показалось мне менее живописным и ухоженным, чем поместье их соседей Барстоу, но значительно более обширным. Я проехал с полмили, прежде чем добрался до дома. Подъездная аллея, пересекая ручьи, тянулась через изрезанную каменными оградами зелёную равнину. Слева виднелась рощица. Дом стоял на невысоком холме, окружённый парком из вечнозеленых растений. Трава на лужайке перед домом была аккуратно подстрижена, но здесь, как и на всём пути по поместью, я не увидел цветников. Дом был меньше, чем у Барстоу, недавней постройки, деревянный, с высокой, островерхой черепичной крышей — смесь всех стилей архитектуры, которую я условно обозначил как «стиль короля Уильяма». За домом простиралась большая ровная лужайка, куда и направил меня толстый дворецкий в униформе, вышедший из дома, как только я подъехал. Здесь я уже не увидел никаких каменных заборов, трава была коротко подстрижена. Сюда вела узкая, усыпанная гравием дорога. Это было отличное взлётное поле. В конце его виднелось длинное бетонное строение ангара. К нему я и направил свою машину, ибо тут заканчивалась гравиевая дорога. Рядом с ангаром была длинная и достаточно широкая площадка, на которой стояли два автомобиля.
  Кимболла я нашёл в ангаре. Он стоял у умывальника и мыл руки. Ангар почти полностью занимал большой красный с синими крыльями самолёт. В его нутре возился механик. В ангаре было чисто, всё лежало и стояло на своих местах — инструменты, канистры с маслом и прочее. Вдоль стен тянулись металлические стеллажи, у умывальника на крючках висели четыре чистых полотенца.
  — Меня зовут Гудвин, — представился я.
  — Я ждал вас, — кивнул Мануэль. — Я уже освободился, и мы можем пройти в дом, там нам будет удобнее. Можешь оставить всё до завтра, Скиннер, если хочешь, — сказал Мануэль механику. — До вечера мне ничего не нужно.
  Он закончил вытирать руки, и мы двинулись к площадке, где я оставил свой родстер. Каждый из нас сел в свою машину, и мы направились к дому.
  Кимболл показался мне вежливым и приветливым, хотя и был для меня в некотором роде иностранцем и действовал мне на нервы. Он провёл меня в большую комнату и усадил в удобное кожаное кресло, затем приказал дворецкому принести напитки. Увидев, что я осматриваюсь вокруг, тут же пояснил, что меблировкой дома занимались они с отцом, и каждый делал это, сообразуясь со своим вкусом. В доме нет женщин, на чей вкус следовало бы полагаться, а декораторам они не доверяют.
  Я понимающе кивнул.
  — Мисс Барстоу мне говорила, что вы давно потеряли мать?
  Я сказал это просто так, без всякого умысла, не задумываясь, что делаю, но по привычке наблюдал, какой эффект произведут мои слова. Я был удивлён, как изменилось его лицо. По нему словно пробежала судорога, иначе не скажешь. Длилось это лишь мгновение, однако я представил, что творилось у него внутри. И всё же я не был уверен, что произошло это оттого, что я упомянул о его матери, возможно, он просто испытал какую-то внезапную физическую боль. Во всяком случае, я предпочёл более не касаться этой темы.
  — Насколько я понимаю, вы расследуете обстоятельства смерти отца мисс Барстоу? — внезапно спросил он.
  — Да, в какой-то степени по её просьбе. Он также был отцом её брату и мужем миссис Барстоу, не так ли? — уточнил я.
  На его лице мелькнула улыбка, и я почувствовал на себе косой взгляд его чёрных глаз.
  — Если это ваш первый вопрос, мистер Гудвин, то вы его весьма остроумно сформулировали. Браво. Что ж, отвечу. Я не могу позволить себе говорить иначе об умершем, таково моё личное убеждение. Я восхищаюсь мисс Барстоу…
  — И я тоже. Это был не вопрос, а просто замечание, не относящееся к делу. Мой вопрос к вам будет следующим: расскажите, что произошло у стартовой метки в воскресенье в полдень. Вам, очевидно, уже приходилось отвечать на этот вопрос?
  — Да, дважды. Один раз сыщику, кажется, его звали Корбетт, и второй раз — мистеру Андерсону.
  — Следовательно, ответ вы знаете наизусть. Не повторите ли вы мне его в третий раз?
  Держа стакан в руке, я слушал его, не прерывая. Я не вынул блокнот, ибо у меня уже была запись показаний Ларри Барстоу, теперь моей задачей было проверить, насколько их рассказы совпадают. Мануэль Кимболл излагал всё чётко и обстоятельно. Когда он закончил, вопросов у меня, по сути, не было. Оставалось уточнить один или два факта, для меня неясные, особенно один, не совпадающий с рассказом Ларри. Мануэль сказал, что мистер Барстоу, после того как воскликнул, что его укусила оса, бросил клюшку на землю, и паренёк, обслуживающий его, подобрал её. Ларри же утверждал, что отец, расстегивая сорочку, продолжал в другой руке держать клюшку. Мануэль был уверен, что он прав, но не настаивал, раз Ларри так сказал. Это было не так уж важно, а главное было то, что клюшка снова оказалась в сумке вместе с другими. В остальном рассказы Ларри и Мануэля совпадали.
  Вдохновлённый тем, что хозяин велел принести ещё по стаканчику виски с содовой, я не торопил беседу, мой собеседник тоже ничего не имел против. Из его рассказов я узнал, что его отец имеет брокерскую контору в Нью-Йорке на Перл-стрит и ежедневно ездит на работу в город. Сам Мануэль тоже собирался основать собственное дело, построив завод по выпуску спортивных самолётов. Он считал себя опытным пилотом и около года работал на заводах в Буффало. Отец, хотя и сомневался в его задумке и скептически относился к увлечению самолётами, готов был ссудить ему необходимую сумму. Мануэль считал, что у Ларри Барстоу настоящий талант дизайнера, и надеялся уговорить его войти с ним в долю.
  — Конечно, Ларри сейчас не в том состоянии, чтобы можно было вести с ним разговоры об этом, но я не тороплюсь. Внезапная смерть отца, а потом это вскрытие и столь неожиданные его результаты… Кстати, мистер Гудвин, все продолжают теряться в догадках, как мистер Ниро Вулф — это ведь он, если я не ошибаюсь? — мог предугадать результаты вплоть до поразительных деталей. Хотя Андерсон, окружной прокурор, намекает на свои источники информации. Он сказал мне это не далее как вчера, сидя вот в этом кресле, в котором сейчас сидите вы. Но правда более или менее всем уже известна. В клубе «Зелёные луга» позавчера были лишь две темы разговора: кто убил Барстоу и как Ниро Вулф узнал, что это убийство. Что вы намерены делать дальше? В один драматический момент дать ответ на оба вопроса?
  — Вполне возможно. Во всяком случае, я надеюсь. Однако мы не будем менять ответы, как вы вопросы, местами и не дадим ответ на второй вопрос раньше, чем на первый. Нет, спасибо, мне больше не надо. Ещё одна порция вашего изысканного коктейля, и теперь уже я буду отвечать на все ваши вопросы.
  — В таком случае, прошу вас, выпейте ещё стаканчик. Конечно, как и все, я тоже любопытен. Ниро Вулф, должно быть, необыкновенный человек.
  — Что ж, могу вам о нём рассказать, — сказал я и, запрокинув голову, выпил очередную порцию виски с содовой, почувствовав, как вместе с последними каплями в горло скользнули приятно холодящие льдинки. Допив, вместе с пустым стаканом я опустил и свой неумеренно задранный подбородок. Это была одна из моих маленьких хитростей. Я заметил, как Мануэль с любопытством наблюдает за мной, но он уже предупредил меня, что его распирает любопытство. — Отрицать, что Ниро Вулф необыкновенный человек, так же неразумно, как утверждать, что Наполеон тянет лишь на старшего сержанта. Мне жаль, что я не могу рассказать вам о всех его хитростях и секретах. За то мне и платят, чтобы держал язык за зубами. Кстати, который час? — Я взглянул на свои часы. — Время обеда, мистер Кимболл. Вы были весьма любезны, и я вам признателен, и, разумеется, Ниро Вулф тоже.
  — Всегда к вашим услугам. Если вы из-за меня, то не стоит торопиться. Отца к обеду не будет, а я не люблю обедать один. Позже пообедаю в клубе.
  — Ваш отец не приедет к обеду? Какая досада. Я собирался перекусить где-нибудь поблизости в Плезантвилле или Уайт-Плейнс, а потом снова заехать сюда и поговорить с ним. У меня просьба: предупредите его, что я заеду.
  — Сожалею.
  — Его не будет вечером?
  — Не будет. На прошлой неделе он уехал по делам в Чикаго. Это огорчило не только вас, но и мистера Андерсона. Он и его сыщик чуть не каждый день присылают отцу депеши. Не знаю зачем. Ведь он, в сущности, едва был знаком с Барстоу. Не думаю, что их телеграммы заставят отца вернуться прежде, чем он закончит свои дела. Он у меня такой, должен всё довести до конца.
  — Когда же вы ждёте его?
  — Не знаю. Уезжая, он сказал, что не ранее пятнадцатого июня.
  — Да, досадно. Это всего лишь формальность, но каждый сыщик обязан переговорить с каждым из вашей четвёрки. Но раз вы не можете помочь мне повидаться с вашим отцом, может, вы окажете мне другую услугу? Это тоже простая формальность. Скажите, где вы были вечером в понедельник, пятого июня, между семью вечера и двенадцатью ночи? Накануне похорон Барстоу? Вы на них присутствовали?
  Мануэль Кимболл смотрел на меня так, будто силился что-то вспомнить.
  — Я был на похоронах, — наконец сказал он. — Это было во вторник. Сегодня ровно неделя. Да, кажется, неделя. Скиннер должен помнить. В это время пятого июня я витал в облаках.
  — В облаках?
  Он кивнул.
  — Я отрабатывал технику взлёта и посадки в ночных условиях. Пару раз я проделал это в мае, а потом повторил в понедельник. Скиннер вам подтвердит. Он мне помогал, а потом ждал, когда я вернусь, и следил, чтобы посадочные огни были в порядке. Полёты ночью — это совсем другое дело, чем днём.
  — Когда вы поднялись в воздух?
  — Около шести вечера. Разумеется, до девяти часов было ещё светло, но я хотел начать задолго до заката.
  — Вы летали один?
  — Совершенно один, — с улыбкой ответил Мануэль, но, как мне показалось, глаза его не улыбались. — Должен сказать, мистер Гудвин, что я достаточно терпелив. Но какое, чёрт побери, вам дело до моих тренировок в понедельник вечером или в какое-либо другое время? Если бы не моё любопытство, я уже давно рассердился бы. Вам не кажется?
  — Согласен, — улыбнулся я. — Я на вашем месте давно бы рассердился. И тем не менее премного вам обязан. Что поделаешь, служба, мистер Кимболл, проклятые формальности. — Я встал и отряхнул брюки. — Благодарю вас, я очень признателен. Полагаю, летать ночью куда приятней, чем днём.
  Он тоже поднялся, держась так же вежливо.
  — Да, приятней. Не стоит благодарить. Теперь я буду знаменит в окрестностях тем, что имел беседу с человеком от самого Ниро Вулфа.
  Он позвонил толстому дворецкому, чтобы тот принёс мою шляпу.
  Полчаса спустя на поворотах шоссе Бронкс-Ривер я всё ещё размышлял над обстоятельствами этой беседы. Учитывая, что между Кимболлом-младшим, Барстоу и клюшкой не было прямой связи, Мануэль, видимо, не выходил у меня из головы лишь потому, что странным образом действовал мне на нервы. А Вулф ещё говорит, что я не способен оценить явление, когда оно передо мной. В следующий раз, как только он мне это скажет, я напомню ему о своих предчувствиях относительно Мануэля Кимболла, твёрдо решил я. Разумеется, это будет в том случае, если окажется, что именно он убил Барстоу, а такое представлялось мне маловероятным.
  Когда в половине девятого вечера я приехал домой, Вулф уже отужинал. По дороге я позвонил, что еду, и Фриц приготовил мне запеченную в духовке камбалу с его знаменитым горячим соусом из лучших сортов сыра, зелёный салат, помидоры и стакан вкусного охлаждённого молока. Учитывая скудный ланч в поместье Барстоу и поздний час, я не считал свой ужин чрезмерным и быстро справился с ним. По этому поводу Фриц заметил, что мне на пользу заниматься делом.
  — Ты прав, Фриц, чёрт побери. Что бы вы все делали, если бы не я?
  Он хихикнул. Фриц единственный человек, чьё хихиканье не позволяет усомниться, что оно к месту.
  Вулф был в кабинете. Он сидел в кресле и охотился на мух. Он их терпеть не может; они чувствуют это и редко залетают в его кабинет, но две всё же умудрились и кружили теперь над столом. Несмотря на свою нелюбовь к мухам он никогда их не убивает. Он говорит, что хотя живая муха может довести его до белого каления, мёртвая своим недостойным видом оскорбляет таинство смерти, что во сто крат хуже. Я полагаю, его просто мутит от вида раздавленной мухи. Итак, он сидел в кресле с мухобойкой в руках и проверял, как близко он может подкрасться к мухе, прежде чем та опомнится и улетит. Когда я вошёл, он передал мне мухобойку и предоставил полную свободу расправиться с мухой и бросить её в корзинку для бумаг.
  — Спасибо, — сказал он, когда я провёл экзекуцию. — Эти несносные создания даже заставили меня забыть о том, что на дендробиум хлоростеле появились два новых бутона.
  — Неужели?
  Он довольно кивнул.
  — На той, что стоит на солнце. Остальные убраны в тень.
  — Для Хорстмана? Подарок?
  — Да. Ну, так кто убил Барстоу?
  Я улыбнулся.
  — Дайте мне шанс. Имя я вам пока не назову, но постараюсь вспомнить…
  — Надо было записать. Нет, зажги лампу у себя на столе. Так будет лучше. Ты хорошо поужинал? Ну, я слушаю.
  Мой доклад был так себе: я не мог им гордиться, но и стыдиться причин не было. Вулф почти не перебивал меня, он сидел в той позе, в какой он обычно сидит, когда слушает мои подробные донесения, — откинувшись на спинку кресла, уткнувшись подбородком в грудь, положив локти на подлокотники кресла и сплетя пальцы покоящихся на животе рук. Глаза его были полузакрыты, но я постоянно чувствовал на себе его взгляд. Однажды, на середине, он прервал меня, чтобы попросить Фрица принести пиво. Поставив стакан и две бутылки с пивом на край стола, он принял прежнюю позу. Когда я закончил свой рассказ, была уже полночь. Вулф тяжело вздохнул. Я пошёл в кухню, чтобы принести себе стакан молока. Когда я вернулся, он в задумчивости тянул себя за ухо. Вид у него был сонный.
  — Возможно, у тебя сложилось какое-то впечатление, — промолвил он.
  — Весьма смутное. Миссис Барстоу слегка не в себе. Она могла убить мужа или не могла, но то, что она не убивала Карло Маттеи, совершенно точно. О мисс Барстоу вы сами можете судить, по-моему, это исключается. То же самое я могу сказать о её брате. Я имею в виду убийство Маттеи. У него крепкое алиби на пятое июня, ни единой зацепки. Доктор Брэдфорд представляет интерес, и мне хотелось бы с ним встретиться. Что касается Мануэля Кимболла, то, мне кажется, у него не было возможности убить Барстоу, но на своём самолёте он может далеко залететь, выше ангелов Господних.
  — Почему? Он жесток? Циничен? Глаза бегают?
  — Нет. Но вспомните его имя. И потом, он действует мне на нервы. Он похож на испанца. Не понимаю, при чем здесь фамилия Кимболл?
  — Ты же не видел его отца.
  — Очевидно, плохая весть, что пропала сумка с клюшками, расстроила меня так, что я ко всему придираюсь.
  — Плохая весть? Почему плохая?
  — Как почему? Мы собирались пропустить через сито всех членов загородного гольф-клуба, а теперь к ним надо прибавить всех, кто побывал в доме Барстоу в университетском городке в последние девять месяцев.
  — Господь с тобой, Арчи! Ни в коем случае. Ни один из известных змеиных ядов, соприкоснувшись с воздухом — а это неизбежно, когда его наносят на иглу, — не может сохранить более двух-трех дней, а то и нескольких часов, способность убить человека таким образом, каким был убит Барстоу. Главное, знать, какой яд.
  Я с удовольствием смотрел на него.
  — Это уже что-то. Что ещё вы вычитали за это время?
  — Мало интересного, в основном ненужное. Так что история с сумкой для клюшек не такая уж плохая новость. Последующее её исчезновение интересует нас лишь относительно, потому что нужной нам клюшки в сумке Барстоу никогда не было. Но нас интересует, кто повинен в исчезновении сумки и почему она исчезла.
  — Да, конечно! Но вспомните, кто пришёл к вам, чтобы попросить отказаться от награждения и почему. Нам уже известно, что в этой семейке имеются люди со странными идеями.
  Вулф погрозил мне пальцем.
  — По целой фразе куда легче определить стиль, чем по одному слову. Но, во всяком случае, исчезновение сумки с клюшками со сцены — это прямой и дерзкий вызов, а визит в этот кабинет — поступок пусть и смелый, но продиктованный отчаянием.
  — Врачи всё знают о змеиных ядах? — спросил я.
  — Да. Этот, как его, доктор Брэдфорд, он ведёт себя довольно откровенно. Мне трижды было сказано сегодня, что он занят и подойти к телефону не может. Похоже, что так будет и дальше. Ты намерен завтра продолжить?
  Я кивнул.
  — Сначала в загородный клуб, затем к следователю, ведущему дело, потом вернусь в город и навещу доктора Брэдфорда в его приёмной. Жаль, старший Кимболл в отъезде. Мне хотелось бы покончить с этой четвёркой. Как вы думаете, захочет Сол Пензер съездить в Чикаго?
  — Это обойдётся в сто долларов.
  — Что ж, не такой уж большой кусок от куша в пятьдесят тысяч.
  Вулф осуждающе покачал головой.
  — Ты любишь транжирить деньги, Арчи. И чаще всего понапрасну. Давай лучше поищем убийцу на расстоянии пригородного сообщения.
  — Хорошо. — Я встал и потянулся. — Спокойной ночи, сэр.
  — Спокойной ночи, Арчи.
  Глава 11
  На шоссе была точка, откуда хорошо были видны окрестности клуба «Зелёные луга», но с порядочного расстояния. Чтобы добраться оттуда до клуба, надо было свернуть с шоссе в рощу, а из неё по петляющей дороге обогнуть ложбину. Вблизи клуба тоже была роща на вершине небольшого холма. По одну сторону её располагались теннисные корты и плавательный бассейн, а по другую — поля для гольфа, усеянные стартовыми метками, лунками разных форм и величины, а между ними — зелёный ковер бесчисленных лужаек. В клубе было два поля по восемнадцать лунок. Четвёрка Барстоу — Кимболл играла на северном, самом длинном поле.
  Когда я приехал, тренера, обедавшего в понедельник у Вулфа, ещё не было, его ждали к одиннадцати. Единственное, на что я мог сослаться, был вчерашний звонок Ларри Барстоу главному управляющему. Тот был со мной любезен и проводил к человеку, ведающему обслуживанием игроков на поле. Подростков, которые меня интересовали, как мне сказали, в это время не бывает, ибо занятия в школах ещё не закончились, и в будние дни они редко сюда заходят в эти часы. Те двое, что были, находились на поле. Я проторчал там около часа, пытаясь найти кого-нибудь, заслуживающего быть записанным в мой блокнот. То, что я уже получил здесь, было, в сущности, ненужной информацией, поэтому я сел в свой родстер и отправился в Уайт-Плейнс.
  Кабинет следователя находился в том же здании, что и служба прокурора Андерсона. Я вспомнил, как неделю назад безуспешно пытался заключить здесь пари на деньги Вулфа. Поэтому, подойдя к двери с табличкой «Окружной прокурор», я не удержался и скорчил рожу. Следователя на месте не было, но в его кабинете, к счастью, оказался врач, производивший вскрытие. Он подписывал бумаги. Перед тем как выехать сюда, я позвонил Саре Барстоу, поэтому доктор, узнав, кто я, подтвердил, что Лоуренс Барстоу предупредил его о моём визите к следователю и представил меня как доверенное лицо семьи. Про себя я с удовлетворением подумал, что пока это всё закончится, может статься так, что заносчивый Ларри скоро будет накачивать мне спустившие шины.
  Однако с доктором я вытянул пустой билет. Он не сообщил мне ничего нового, чего бы я уже не знал из газет, зато порадовал кучей медицинских терминов, которые не решилась бы напечатать ни одна газета, опасаясь забастовки наборщиков. Я ничего не имею против профессиональной терминологии, потому что без этого не обойтись, но пространные объяснения врача с успехом можно было свести к короткому заключению: о яде ничего определённого не известно, ибо ни в одной из лабораторий анализы не дали ответа. Срезы тканей были направлены также в Нью-Йоркскую лабораторию, но ответа пока нет. Игла как вещественное доказательство находится у прокурора округа, и её предполагают исследовать в другом месте.
  — Во всяком случае, — уточнил я, — можно с определённостью сказать, что он умер не от старости или какой-то болезни. А можно ли с той же уверенностью сказать, что он был отравлен, то есть умер насильственной смертью?
  Доктор утвердительно кивнул.
  — Да, с абсолютной уверенностью. Смерть от сильнодействующего яда. Гемолиз…
  — Хорошо. А что вы скажете о враче, давшем в данном случае заключение о смерти в результате коронарного тромбоза?
  Доктор выпрямился и застыл, словно его хватил столбняк.
  — Я не уполномочен делать какие-либо заключения, мистер Гудвин.
  — Я не прошу вас их делать, меня интересует ваше собственное мнение.
  — У меня его нет.
  — Вы хотите сказать, что оно у вас есть, но вы с ним ни за что не расстанетесь и оставите при себе как память о нашей встрече. Ну, ладно. Всё равно спасибо.
  Покидая здание суда, я было подумал, не заглянуть ли ради шутки к адвокату Дервину и попросить ли у него телефон его приятеля Бена Кука. Но моя голова была занята делами поважнее. Когда я наконец снова добрался до клуба «Зелёные луга», было уже за полдень, и я начал подозревать, что день будет неудачным до конца, если мне не повезёт и я не встречусь с доктором Брэдфордом.
  Мальчишки, подносчики мячей, вернулись с поля, и мастер представил их мне. Мы быстро договорились: я предложил им бутерброды, бананы и мороженое с пивом, если они посидят со мной где-нибудь в тенёчке. Там и перекусим и попьём пивка. Разумеется, я не оплачу им потерянное время. Они согласились, мы раздобыли еду и нашли подходящее тенистое дерево.
  Один из парнишек, худенький, бледный, с русыми волосами, чаще других обслуживал Мануэля Кимболла, а другой был подносчиком мячей у Питера Оливера Барстоу. Это был коренастый, с шустрыми глазами и веснушчатым лицом мальчуган, которого звали Майк Аллен. Мы устраивались под деревом и ещё не приступили к еде, как он вдруг сказал:
  — Знаете, мистер, нам не платят.
  — Что ты хочешь сказать? Что вы работаете бесплатно?
  — Нам не платят, когда мы не на поле. Так что никакого потерянного времени у нас нет. Мы всё равно сейчас не работаем.
  — Неужели? Что-то ты слишком честен. Будешь так продолжать, место в банке тебе обеспечено. Ну-ка, ешь свой сандвич!
  Пока они ели, я как бы невзначай завёл разговор о Барстоу и игравшей тогда четвёрке. По тому, как мальчишки бойко затараторили, я понял, что всё это они повторяли уже раз сто перед прокурором Андерсоном, сыщиком Корбеттом, приятелями по работе, перед родными дома и одноклассниками в школе. Мальчишки были словоохотливы и готовы отвечать на любой вопрос. Это не давало мне оснований надеяться, что они скажут что-то новое. В их сознании уже застыла некая картина, и они сами уже в неё поверили. Впрочем, я ничего особого и не ждал, но помнил поговорку Вулфа, что монетка, которую ищешь, может закатиться в самый тёмный уголок, куда не проникает свет. Версии, услышанные от Ларри Барстоу и Мануэля Кимболла, казалось, не могли иметь вариантов. Когда мальчишки всё съели, я, наблюдая за ними, пришёл к выводу, что бледнолицый уже ничего мне не скажет, и отпустил его. Майк остался. Это он обычно таскал на поле сумку Барстоу и собирал его мячи, к тому же он показался мне более смышлёным, и я надеялся, что, может, он что-нибудь заметил, например, как вёл себя доктор Брэдфорд, когда появился на поле. Но он меня разочаровал. Он только запомнил, как доктор запыхался от бега и как все его ждали. Когда Брэдфорд, осмотрев Барстоу, поднялся, то был очень бледен, но спокоен.
  Я спросил о сумке с клюшками. Парнишка утверждал, что поставил её в машину Барстоу, прислонив к переднему сиденью.
  — Ты был расстроен, Майк, и мог чего-то не запомнить, — убеждал его я. — В таких случаях люди всегда нервничают и расстраиваются. Может, ты поставил сумку в другую машину?
  — Нет, сэр, я не мог этого сделать. Другой машины там не было.
  — Или взял чью-то другую сумку?
  — Нет, сэр, я не растяпа какой-нибудь. Когда работаешь здесь, то глаз уже намётан, всегда проверяешь по головкам, все ли клюшки в сумке. Когда я поставил сумку в машину, я пересчитал клюшки и заметил, что все они новые.
  — Новые?
  — Да, сэр, новые.
  — Почему? Разве Барстоу поменял клюшки?
  — Нет, сэр. Жена ему подарила новый набор клюшек.
  — Что?
  — Да, сэр.
  Мне не хотелось его пугать своей бурной реакцией на его слова. Поэтому я сорвал травинку и стал медленно её жевать.
  — Откуда ты знаешь, что его жена подарила ему клюшки?
  — Он сам мне сказал.
  — Когда он сказал тебе это?
  — Когда я подошёл к нему. Он пожал мне руку и сказал, что рад меня снова видеть. Я тоже был рад, потому что в прошлом году он был моим корешем.
  — Подожди, о чём ты говоришь, Майк? Что значит кореш?
  Он улыбнулся.
  — Мы так называем тех, кто, выбрав нас, уже не меняет.
  — Понимаю. Ну и что дальше?
  — Он сказал, что рад меня снова видеть, а когда я взял его сумку, то увидел, что все клюшки новые, от Хендерсона, высший класс. Он был рад, что клюшки мне понравились, и сказал, что это жена ему подарила их на день рождения.
  Я протянул мальчишке оставшиеся два банана, и он стал снимать с них кожуру, а я молча смотрел на него. Спустя минуту я сказал:
  — Ты знаешь, что Барстоу был убит отравленной иглой, которая выстрелила из ручки клюшки?
  Он застыл с набитым ртом и молчал, пока наконец не прожевал.
  — Я знаю. Это все говорят.
  — А ты что, не веришь?
  Он упрямо тряхнул головой.
  — Пусть мне докажут.
  — Почему ты так говоришь?
  — Видите ли… — Он снова укусил банан. — Я не верю, что это возможно. Я держал в своих руках немало клюшек и не понимаю, как такое можно сделать.
  Я улыбнулся.
  — Ты великий скептик, Майк. Знаешь, что говорит мой хозяин по этому поводу? Он говорит, что скептицизм — это хороший сторожевой пёс, если знаешь, когда спустить его с поводка. Ты случайно не знаешь, когда у мистера Барстоу был день рождения?
  Он этого не знал. Я ещё попытался расспросить его о чём-то, но ухватиться было не за что, да и перерыв кончался. На поле стали появляться игроки, и мой юный собеседник вскоре окончательно потерял ко мне интерес. Я только было собирался сказать ему, что наш пикник окончен, как он опередил меня. Вскочив с места так быстро, как позволяли ему его молодые ноги, он торопливо бросил:
  — Простите, мистер, я там вижу моего игрока! — И был таков.
  Я собрал обрывки бумажных пакетов и банановую кожуру и направился к зданию клуба. По сравнению с утром гостей в клубе прибавилось, и мне пришлось просить швейцара найти управляющего, потому что сам уже не мог его разыскать. Управляющий был занят, но всё же проводил меня в библиотеку и сказал, что она в моём распоряжении. Я скользнул глазами по книжным полкам и сразу же нашёл красный том справочника «Кто есть кто в Америке». Отыскать в нём то, что было нужно, не составило труда, потому что я уже заглядывал в него в библиотеке моего шефа. Я прочёл:
  «Барстоу, Питер Оливер, писатель, педагог, физик; р. в Чэтхеме, штат Иллинойс, 9 апреля 1875 года…»
  Поставив справочник на место, я вышел в холл, где были телефонные будки, и, позвонив Саре Барстоу, попросил разрешения заехать. Поместье Барстоу в двух милях от загородного клуба было всё равно по пути, а мне надо было выяснить детали новых обстоятельств, которые стали мне известны. Огибая веранду клуба и направляясь к тому месту, где я оставил свой родстер, я увидел на веранде Мануэля Кимболла. Он стоял в группе беседовавших людей и, увидев меня, кивнул в знак приветствия. Я тоже ответил ему кивком и по тому, как вся его компания повернулась и уставилась на меня, понял, о чём они разговаривали.
  Через десять минут я уже был в поместье Барстоу.
  Смолл провёл меня не в ту комнату, где я был вчера, а в одну из гостиных. Через несколько минут вошла Сара. Она была бледна, но, как я понял, полна решимости. Не желая того, я своим звонком встревожил её больше, чем нужно. Мне следовало бы сразу сказать ей о причине своего неожиданного визита — не в моих правилах пугать людей, когда это не нужно.
  Я встал, она продолжала стоять.
  — Я прошу у вас всего несколько минут, — сказал я. — Я бы не беспокоил вас, если бы не неожиданная информация, заинтересовавшая меня. День рождения вашего отца девятого апреля?
  У неё был такой вид, словно ей не хватает воздуха. Она только кивнула.
  — И в этот день ваша мать подарила ему новый набор клюшек?
  — О! — вырвалось у неё, и она ухватилась рукой за спинку стула.
  — Прошу вас, мисс Барстоу, успокойтесь и придите в себя. Я уверен, вы знаете, что Ниро Вулф не станет вам лгать, а пока он платит мне, считайте, что я — это он. Мы можем задавать вам любые каверзные вопросы, но никогда не пойдём на откровенную ложь. Если вас мучили сомнения и вы полагали, что клюшка, при помощи которой был убит ваш отец, могла оказаться в том самом наборе, который ему подарила ваша мать, то выкиньте это из головы. У нас есть основания считать, что там этой клюшки не было и быть не могло.
  Она смотрела на меня, губы её шевелились, но слов не было слышно. Боюсь, она не устояла бы на ногах, если бы не держалась за спинку стула. А уцепилась она за неё крепко.
  — Может, то, что я вам сказал, что-то значит для вас, а может, не значит ничего, но я счёл нужным сказать вам это немедленно, как только узнал сам. Если это вам поможет, я буду очень рад, но хотел бы рассчитывать на взаимность. Как вы на это смотрите? Мне тоже иногда бывает нужна помощь. Скажите: то, что вы обратились к Ниро Вулфу с такой странной просьбой, связано с подарком вашей матери?
  Она обрела наконец дар речи и произнесла:
  — Я не верю, что вы можете сказать мне неправду. Это было бы слишком жестоко.
  — Да, я не стал бы вам лгать. А если бы и пошёл на такое, то теперь вам бояться нечего, потому что я знаю о подарке, и вы можете смело, не впадая в панику, ответить на мой вопрос. Значит, именно это так мучило вас всё время?
  — Да, — ответила она. — То есть… Да, это.
  — Понимаю, ваша матушка бывает непредсказуема, у неё странные фантазии в отношении вашего отца, она дарит ему набор клюшек к дню рождения… А что ещё?
  — Ничего. — Она сняла руку со спинки стула, но тут же снова ухватилась за неё. — Мистер Гудвин, я, пожалуй, сяду, — тихо проговорила она.
  Я поспешил к ней, взял её за руку, ногой осторожно пододвинул ей стул и не отпускал её руки, пока она не опустилась на него. Сев, она закрыла глаза. Я молча ждал, когда она придёт в себя.
  — Вы правы, я должна успокоиться, — наконец сказала она. — Я нездорова. Всё от переутомления. Это началось давно. Я всегда считала свою мать прекрасным человеком, я по-прежнему так о ней думаю, более того, я уверена в этом. Но всё так ужасно! Доктор Брэдфорд думает, что теперь, когда умер отец, она выздоровеет и с ней никогда не повторятся эти… состояния. Но как бы я ни любила её, это слишком дорогая плата. Нам было бы куда лучше без современной психологии. Она раскрывает нам ужасные вещи о нас самих. По настоянию отца я стала изучать её.
  — Но теперь вы можете быть уверены хоть в одном и выбросить все сомнения из головы.
  — Да. Но я ещё не способна осознать это, понимание придёт потом. Я хочу поблагодарить вас, мистер Гудвин, я очень виновата перед вами. Вы считаете, что моя мать не имела никакого отношения… что она не могла?..
  — Я утверждаю, что девятого апреля, когда ваш отец получил в подарок набор клюшек, в этом наборе не было и не могло быть той клюшки, которая стала причиной его смерти. Она была изготовлена лишь месяц спустя.
  — Вы уверены в этом?
  — Абсолютно уверен.
  — Что ж, это честная сделка, — сказала она и, подняв на меня глаза, попыталась улыбнуться.
  Я восхищался её мужеством, понимая, чего стоили ей сомнения и ночи без сна. Каждый, у кого есть хоть капля совести, на моём месте встал бы, откланялся и оставил её в покое. Но интересы дела превыше всего, и я не мог позволить себе упустить такой шанс. Она уже успокоилась, и было самое время попросить её о помощи, чтобы развязать ещё один крепкий узелок.
  — Вы не могли бы мне сказать, кто вынул из машины сумку с клюшками и куда она потом подевалась? — прямо спросил я.
  — Её вынул из машины Смолл, — не колеблясь, ответила девушка.
  Сердце радостно ёкнуло, как тогда, когда я увидел на лице Вулфа первые признаки того, что его хандра проходит. Теперь-то она мне всё расскажет, подумал я и, не давая ей опомниться, спросил:
  — Куда он её отнес?
  — Наверх, в кабинет отца.
  — Кто взял её потом из кабинета?
  — Я, в субботу вечером, после того, как нас посетил мистер Андерсон. В воскресенье его люди произвели у нас обыск. Они искали сумку с клюшками.
  — Куда же вы её спрятали?
  — Я отвезла её в Территаун, там села на паром и на середине реки бросила сумку в воду. Я предварительно набила её камнями.
  — Вам повезло, что вас не выследили. Вы, надеюсь, хорошо осмотрели клюшку номер один, разобрали её на части?
  — Мне было не до того, я очень спешила.
  — Вы не осмотрели клюшку? Вы даже не вынули её из сумки?
  — Нет.
  Я изумлённо глядел на неё.
  — Я был лучшего о вас мнения, мисс Барстоу. Не думал, что вы окажетесь столь глупой. Вы обманываете меня.
  — Нет, нет, мистер Гудвин! Это правда.
  Я всё ещё не мог прийти в себя.
  — Значит, вы проделали всё это, даже не поинтересовавшись клюшкой? О, женщины! А что в это время делали ваш брат и доктор Брэдфорд? Играли в бильярд?
  Девушка покачала головой:
  — Они к этому не имеют никакого отношения.
  — А теперь доктор Брэдфорд утверждает, как вы сказали, что вашей матери станет лучше…
  — Если он так думает…
  Она остановилась. Я совершил ошибку, упомянув о её матери. Она снова замкнулась. После минутного молчания она наконец подняла голову и посмотрела на меня. Я впервые увидел в её глазах слёзы, две слезинки, повисшие на ресницах.
  — Вы просили, мистер Гудвин, сделать шаг вам навстречу. Я его сделала.
  Она была похожа на испуганного ребёнка, который пытается продемонстрировать свою храбрость. Я невольно протянул руку и ободряюще коснулся её плеча.
  — Вы молодчина, мисс Барстоу. А теперь я оставлю вас в покое.
  Я вышел в холл, взял свою шляпу и уехал. И всё же, повторял я себе по дороге, осталась куча всяких «но». И среди них — чувство, что, несмотря на дочернюю преданность Сары и тот факт, что девушка мне нравилась, я бы с удовольствием, по-отцовски, положил бы её себе на колени и отшлёпал как следует. Подумать только, даже не взглянула на клюшку! Но приходилось ей верить, и я действительно верил. Она ничего не придумала, так всё и было. Итак, прощай, клюшка. С большим трудом, правда, её можно было бы поднять со дна реки, но обошлось бы это в сумму большую, чем удалось бы выудить из Ниро Вулфа. Так что о клюшке придётся забыть.
  Проезжая Уайт-Плейнс, я опять едва удержался от соблазна завернуть в окружную прокуратуру и предложить Андерсону пари на десять долларов, что сумка с клюшками, среди которых клюшка, убившая Барстоу, лежит на дне реки Гудзон на полпути между Территауном и Наяком. Неплохая мысль, думал я, прокурору ничего не стоит послать туда парочку катеров и кошками пошарить по дну реки. Но судя по тому, как развивались события, этого, пожалуй, делать не стоило.
  Я решил вернуться в Нью-Йорк другой дорогой, по шоссе Блюберри, и ради любопытства посмотреть на то место, где нашли тело Карло Маттеи. Не то чтобы я надеялся найти там булавку от галстука убийцы или его водительские права, валяющиеся на траве, просто я подумал, что не мешает ещё разок взглянуть на это место. Однако я и без того поломал распорядок дня, заехав в поместье Барстоу. Пожалуй, лучше всего позвонить Ниро по телефону уже из города.
  Я выбрал кратчайший путь в Нью-Йорк. На Парк-авеню я позвонил шефу из аптеки. Около полудня он снова попытался связаться с Брэдфордом, но тот по-прежнему занят и к телефону не подходил. Вулф посоветовал мне нанести визит доктору. Я и без него уже понял, что означает эта постоянная занятость доктора Брэдфорда — всё кончится тем, что он куда-нибудь сбежит. Поэтому через десять минут я уже был на Сорок девятой улице. Машину я оставил за углом.
  Клиника доктора Брэдфорда стоит того, чтобы о ней упомянуть. Вестибюль был достаточно просторным, чтобы высадить вдоль стен бразильский папоротник, а приёмная была просто величественной, хотя мебель, ковры и картины отнюдь не были кричаще роскошными, наоборот, они свидетельствовали о вкусе и скромности. И тем не менее было ясно, что всё здесь делается с размахом, включая счета за приём. Приёмная оказалась совершенно пустой. Сестра в накрахмаленном белом халатике, сидевшая за столом, сообщила, что доктора Брэдфорда ещё нет. Она, казалось, была немало удивлена тем, что я этого не знаю. Затем она справилась, постоянный ли я пациент и бывал ли на приёме раньше, и соизволила наконец объяснить, что ранее половины пятого доктор приём не начинает. И вообще он не принимает без предварительной записи. Когда я заметил, что именно по этому поводу и хотел бы его повидать, она удивлённо подняла брови. Пришлось ретироваться.
  Сначала я подумал, что, пожалуй, стоит подождать его здесь, но было лишь три часа, поэтому я сел в машину и стал обдумывать сложившуюся ситуацию, надеясь, что у меня родится какая-нибудь идея, как с пользой провести это время. Через минуту я нашёл ответ. Заглянув в один из ресторанчиков на Парк-авеню и полистав телефонную книгу, я сел в машину и нажал стартер.
  Сначала я ехал по Шестьдесят девятой улице, потом свернул на Пятую авеню и наконец, выехав на Сорок первую, взял курс в восточную часть города. Конечно, припарковаться в Нью-Йорке — целая проблема. Машины сплошной стеной стоят у края тротуара, уткнувшись друг другу в задний бампер. Пришлось ехать почти до Третьей авеню, пока наконец отыскалось местечко для моей машины. Пройдя назад два квартала, я нашёл нужный мне адрес. Это был совсем новый дом, высотой с милю. В справочнике было сказано, что то, что мне нужно, надо искать на двадцатом этаже. Лифт мигом доставил меня туда, и я легко нашёл дверь с табличкой «Медицинский вестник столицы». В приёмной за столом сидел молодой человек, что уже было приятным сюрпризом.
  — Я хотел бы попросить вас об одолжении, если вы не очень заняты и согласны мне помочь, — обратился я к нему. — Мог бы я получить у вас сведения о конференциях или семинарах медицинских ассоциаций, состоявшихся в Нью-Йорке пятого июня сего года?
  Он улыбнулся.
  — Видит Бог, я не так уж занят. Разумеется, я готов вам помочь. Одну минуту. Вы сказали пятого июня?.. — Он отправился к стеллажам и снял с него один из журналов. — Это наш последний выпуск, здесь должно быть то, что вам нужно.
  Он стал листать журнал, потом остановился, разглядывая страницу. Я терпеливо ждал.
  — За пятое июня таких сведений нет. Посмотрим в разделе последних новостей и объявлений. Вот, есть. Пятого июня в отеле «Никербокер» состоялась конференция Нью-Йоркской ассоциации невропатологов.
  Я попросил разрешения взглянуть, и он передал мне журнал. Я пробежал глазами нужный мне абзац.
  — Это всего лишь сообщение о конференции. Вы, разумеется, печатаете их заранее. А нет ли у вас чего-нибудь вроде отчёта или стенограммы?
  Он покачал головой.
  — Это появится в следующем номере. Что именно вас интересует? Возможно, это можно найти в газетах.
  — Может быть. Сегодня я газет не видел. Меня интересует доклад доктора Брэдфорда. Собственно, меня интересует, был ли он на этом заседании. Вы случайно не знаете?
  Он пожал плечами.
  — Если вам так нужно узнать, почему не спросить у него лично?
  Я ухмыльнулся.
  — Не хочу его беспокоить по пустякам. Разумеется, это самый простой выход, но я случайно оказался рядом с вами и подумал, что, узнав это у вас, сэкономлю время.
  — Подождите, я сейчас, — внезапно произнес молодой человек и исчез за дверью, ведущей во внутренние помещения редакции. Вернувшись, он сообщил: — Мистер Элиот утверждает, что доктор Брэдфорд не только был на заседании, но даже читал там доклад.
  Мистер Элиот, как сообщил мне юноша, был редактором «Вестника». Я осведомился, не мог бы я поговорить с ним. Молодой человек тут же снова исчез за дверью, и через минуту в приёмную вошёл крупный краснолицый мужчина в жилетке.
  — В чём дело? О чём идёт речь? — поинтересовался он.
  Я объяснил ему. Он вытер лоб носовым платком и рассказал мне о конференции и о том, как доктор Брэдфорд прочитал чрезвычайно интересный доклад, неоднократно прерывавшийся аплодисментами. Сейчас он пишет об этом статью для августовского номера «Вестника». На мои уточняющие вопросы молодой человек ответил, что действительно имеет в виду доктора Натаниэля Брэдфорда, имеющего кабинет на Шестьдесят девятой улице. Он знает доктора много лет. Разумеется, он не может сказать мне точно, в котором часу тот приехал в отель, но обед и конференция состоялись во второй половине дня. В семь вечера он видел доктора в ресторане, а в десять тридцать на трибуне конференц-зала.
  Кажется, я ушёл, не попрощавшись. Возвращаясь, я, как последний мальчишка, испытывал бешенство от неудачи. Какого чёрта Брэдфорд оказался на этом заседании, да ещё читал там какой-то доклад, когда, по моим расчетам, он должен был в это время всадить нож в спину Карло Маттеи в округе Вестчестер!
  Я думаю, не будь я так зол, я бы ещё год добивался встречи с доктором Брэдфордом. Но злость мне помогла. Когда я вновь появился в его приёмной, там было всего два пациента. Доктор в кабинете вёл приём. Я попросил у сестры листок бумаги, сел, подложил под него какой-то журнал и быстро набросал записку следующего содержания:
  «Доктору Брэдфорду. В течение последних нескольких дней я считал вас убийцей, а теперь оказалось, что вы просто старый олух. Такой же комплимент хочется сделать миссис Барстоу, её сыну и её дочери. Мне понадобится всего три минуты, чтобы объяснить вам, почему я так думаю.
  Доктор Брэдфорд уже принял первых двух пациентов, но за это время в приёмной появились новые. Я предупредил сестру, что сейчас моя очередь. Она рассердилась и принялась мне объяснять, что такое предварительная запись, но я бесцеремонно прервал её:
  — Землетрясения не произойдёт, если вы передадите доктору эту записку. Поверьте, я очень спешу, дома меня ждёт маленькая сестричка. Не вздумайте читать записку, там неприличные слова.
  Сестра с отвращением посмотрела на меня, но записку взяла и скрылась за дверью кабинета. Через минуту она уже стояла на пороге и называла мою фамилию. Я не оставил в приёмной свою шляпу, а прихватил её с собой, на тот случай, если вызовут полицию.
  Одного взгляда на доктора Брэдфорда было достаточно, чтобы понять, насколько нелепы и смехотворны были мои подозрения. Жаль, что я не увидел его раньше, тогда бы мне в голову не полез этот дурацкий бред. Он был высок ростом, очень серьёзен и необычайно вежлив. Настоящий джентльмен старой закваски, к тому же с бакенбардами. В прошлом веке случалось, что джентльмены с бакенбардами убивали ножом беззащитных жертв, но это было так давно. Сейчас представить такое невозможно. Ко всему прочему, доктор Брэдфорд был сед как лунь. Сказать по правде, каким бы бесспорным после посещения редакции «Медицинского вестника» мне ни казалось его алиби на пятое июня, я по-прежнему был склонен искать в нём уязвимые места, чтобы хоть за что-то зацепиться.
  Я подошёл к его столу, а он молча смотрел на меня и ждал, когда сестра закроет за собой дверь.
  — Вы Гудвин и тоже гений? — поинтересовался он.
  — Да, сэр, — ухмыльнулся я. — Заразился от Ниро Вулфа. А-а, вспомнил: Вулф похвастался перед мисс Барстоу, что он гений, и она, разумеется, рассказала вам. А вы, конечно, решили, что это шутка?
  — Нет. Я человек широких взглядов. Но кем бы вы ни были, гением или упрямым ослом, я не могу из-за вас заставить своих пациентов ждать. Что означает ваша записка? Даю вам три минуты на объяснение.
  — Вполне достаточно. Скажем так: Ниро Вулф располагает некоторыми фактами. На основании этих фактов он пришёл к заключению, как и почему умер Барстоу. Вскрытие подтвердило правильность его заключения и таким образом косвенно подтвердило правильность фактов. Следовательно, они стали неотъемлемой частью общей картины, и тот, кто убил Барстоу, должен соответствовать подтвержденным фактам. Никто из семейства Барстоу им не соответствует.
  — Продолжайте.
  — Продолжать?
  — Это лишь общие слова. Уточните, что конкретно вы имеете в виду.
  — Нет, увольте. — Я решительно тряхнул головой. — Гении так не работают. Вам не удастся вытряхнуть нас, как мешок из-под орехов. Во-первых, на конкретное подтверждение трёх минут мало. На это потребуется куда больше времени. Во-вторых, ничто не делается за просто так. Что вас заставило перепутать тромбоз коронарных сосудов, скажем, с эпилепсией, а после этого бояться подходить к телефону в течение нескольких дней? Или вы считаете само собой разумеющимся, что Ниро Вулф тратит своё время и деньги на то, чтобы разогнать тучи, сгустившиеся над вашей головой? Не думайте, что он согласится разгребать ваши неприятности. Считаете, что я написал вам эту записку лишь для того, чтобы полюбоваться на ваши бакенбарды? Нет, вы порядочный нахал!
  — Чёрт побери! — не выдержал старикан. — Ваше негодование очень эффектно и впечатляет, но это только слова. — Доктор посмотрел на часы. — Думаю, мне не надо говорить вам, мистер Гудвин, как вы меня заинтриговали. И хотя я по-прежнему считаю извлечение скандалов из могил недостойным способом зарабатывать на жизнь, я буду признателен вам и Ниро Вулфу, если ваше заявление будет подкреплено доказательствами. Вы могли бы прийти сюда в половине седьмого?
  Я покачал головой.
  — Я всего лишь посыльный. Ниро Вулф обедает в семь. Он живет на Западной Тридцать пятой улице и приглашает вас отобедать с ним сегодня. Вы согласны?
  — Разумеется, нет!
  — Хорошо, тогда всё. — Мне уже порядком надоел этот замшелый столп общества. — Если вас от любопытства будет мучить чесотка, не вините нас. Особой нужды в ваших секретах у нас нет, просто хотелось по ходу дела во всём разобраться. Мои три минуты истекли.
  Я повернулся, чтобы уйти, но не особенно спешил. Когда я коснулся дверной ручки, за спиной я услышал голос:
  — Мистер Гудвин.
  Не отпуская дверную ручку, я обернулся.
  — Я принимаю приглашение мистера Вулфа, — произнёс доктор. — Буду у вас в семь.
  — О'кэй. Я дам адрес вашей секретарше.
  С этими словами я вышел.
  Глава 12
  Я часто гадал, сколько в Нью-Йорке найдётся людей, готовых дать Вулфу деньги взаймы. Я насчитал чуть больше тысячи, потом, подумав, ужал до тысячи. Конечно, тех, кто остался ему благодарен, гораздо больше, но есть и такие, у кого осталось достаточно причин ненавидеть его. Я понимал, что надо быть в определённых отношениях с человеком, прежде чем захочешь попросить у него денег, и, к тому же надо быть уверенным, что в ответ получишь деньги, а не недовольную гримасу или смущённое бормотание. Для этого должны быть взаимное доверие, доброжелательность, благодарность, не омрачённая сознанием обязательства, что всегда тяготит и оставляет чертовски неприятный осадок. Да, пожалуй, не более тысячи. Я не скажу, чтобы Вулф когда-нибудь злоупотреблял этим. Помню, пару лет назад, когда нам действительно понадобились деньги, я предложил обратиться к мультимиллионеру, который был обязан моему шефу такой безделицей, как собственная жизнь. Но Вулф, не задумываясь, отверг мою идею. «Нет, Арчи, — сказал он. — В природе есть закон: преодолев инерцию, движущая сила возрастает. Начав брать деньги в долг, я кончу тем, что уговорю министра финансов отдать мне золотой запас страны». На что я ему ответил, что, судя по состоянию наших дел, мы нашли бы применение золотому запасу, и не только ему. Однако Вулф наотрез отказался брать деньги в долг.
  Следует заметить, что после обеда в среду в мой список безоговорочно был внесён доктор Натаниэль Брэдфорд. Вулф очаровал его, как он это умеет, если захочет. До прихода доктора, между шестью и семью, я коротко информировал Вулфа о событиях дня. За столом я сразу заметил, что Вулф разделяет моё мнение, что доктор Брэдфорд вне подозрений. Мой хозяин держался на редкость непринуждённо. Обычно от моего намётанного взгляда не ускользает тот момент, когда в беседе Вулф вдруг переходит на официальный тон, всегда означающий одно — у его собеседника прибавилось шансов угодить за решётку, и не без его, Вулфа, помощи.
  На этот раз хозяин и гость беседовали об альпийских садиках, экономике страны и политиках из Таммани Холла4. Вулф выпил три бутылки пива, Брэдфорд — бутылку вина. Я пил молоко, правда, до обеда у себя в спальне подкрепился рюмочкой хлебной водки. Разумеется, я рассказал Вулфу, что думает старый доктор о профессии сыщика, и добавил от себя, как я расцениваю подобный выпад. На что Вулф ответил:
  — Не принимай близко к сердцу, Арчи, это всего лишь пережиток фетишизации варварских предрассудков.
  — Ещё одно эффектное изречение без всякого смысла.
  — Ошибаешься, Арчи. Я не терплю дешёвых эффектов, пора бы знать. Создав манекен по своему образу и подобию и дав ему в нос, не будешь же ты ждать, что и у тебя пойдёт кровь из носа?
  — У меня — нет, а вот ему, когда всё это закончится, я бы с удовольствием врезал.
  Глядя на мою нехорошую ухмылку, Вулф скорбно вздохнул.
  — Вот видишь, моё изречение не так уж лишено смысла.
  После обеда, в кабинете, Вулф предупредил старого доктора, что, хотя у него есть вопросы, он всё же начнёт не с них, и рассказал всё: о Карло Маттеи, газетных вырезках, об испуге Анны Фиоре, когда он спросил о клюшке, о его, Вулфа, попытке заключить пари с окружным прокурором Андерсоном, о письме и ста долларах, которые получила Анна. Рассказал всё, что знал, и закончил словами:
  — Начав свой рассказ, я не взял с вас обещания, что всё останется между нами, но теперь я прошу вас об этом, ибо здесь затрагиваются и мои интересы. Я хочу получить пятьдесят тысяч долларов.
  Брэдфорд успокоился и размяк. Он всё ещё не понимал Вулфа, но уже не питал к нему недоверия и обиды, а от доброго вина вообще стал видеть в нём своего друга.
  — Удивительная история, — заметил доктор. — Удивительная. Разумеется, я никому не расскажу, я ценю ваше доверие. Я не совсем понял отдельные детали и ещё кое-что, но прекрасно понял одно: правда о смерти Барстоу необходима вам для поисков убийцы Карло Маттеи. И, как я понимаю, вы сняли с Сары и Ларри груз гнетущего страха, а меня освободили от ответственности, которая оказалась большей, чем я вправе был на себя брать. Я благодарен вам, поверьте.
  Вулф снисходительно кивнул.
  — Разумеется, есть кое-какие нюансы, которые ускользнули от вас. Но главное мы установили: ни миссис Барстоу, ни её сын и дочь, а также вы, доктор Брэдфорд, не убивали Карло Маттеи, а роковая клюшка никак не могла попасть в сумку Барстоу. Правда, остаётся теоретическая возможность того, что вы убили Барстоу все вместе, сговорившись. В таком случае также теоретически можно предположить наличие соучастника, которому поручалось убрать Карло Маттеи.
  Брэдфорд насторожился и уставился на Вулфа, но сразу успокоился.
  — Ерунда. Вы сами в это не верите. — Он всё же не отрывал от Вулфа настороженного взгляда. — Действительно ведь, не верите? А почему?
  — Мы ещё вернёмся к этому. А теперь ответьте: моя откровенность заслуживает ответной откровенности с вашей стороны?
  — Я с вами вполне откровенен.
  — Раз так, скажите, когда и как миссис Барстоу покушалась на своего мужа?
  Было интересно наблюдать за Брэдфордом. Сначала он испугался, затем собрался и замер, но потом, сообразив, что выдаёт себя, изобразил искреннее удивление.
  — О чём вы? Это просто смешно!
  Вулф погрозил ему пальцем.
  — Прошу не подозревать меня в какой-либо хитрости. Просто я ищу факты, которые подтвердили бы мой вывод. Но, кажется, прежде мне следует объяснить, почему я отказался от подозрений в отношении вас и семьи Барстоу. Знаете, я не чувствую, что вы виноваты. Да, не чувствую. Конечно, такое чувство или же отсутствие его можно объяснить. Давайте рассмотрим имеющиеся условия: жена, или сын, или же дочь терпеливо, тщательно и коварно готовят убийство главы семейства и хитроумное орудие, чтобы совершить его. Если это жена или дочь, нужен соучастник, чтобы убить Маттеи, нужен он и сыну, поскольку сам он Маттеи не убивал. Но Арчи Гудвин побывал в поместье. Многочасовое пребывание там в этом случае могло бы его насторожить, он что-нибудь заметил бы и рассказал мне. Вам, чтобы избавиться от Маттеи, тоже понадобился бы помощник. Я провёл с вами вечер, я вас уже знаю. И хотя вы вполне способны убить, но не таким причудливым способом, да и соучастнику вы никогда бы не доверились. Таков разумный ход мыслей.
  — Тогда почему…
  — Подождите, я ещё не закончил. Вы — опытный, знающий врач и тем не менее удостоверили смерть от сердечного тромба, когда налицо были другие симптомы. Вы, уважаемый, всем известный человек, рисковали своей репутацией. Следовательно, вы кого-то хотели прикрыть. И показания, которые дала Арчи Гудвину мисс Барстоу, подтверждают это. Увидев Барстоу мёртвым, вы сразу подумали, что его убила жена. А чтобы прийти к такому чудовищному выводу, нужны были весьма веские причины, не просто невротические срывы миссис Барстоу или её желание смерти мужа. Если бы все желания приводили к убийству, они совершались бы ежедневно на каждой кухне. У вас были другие, более серьёзные основания для подозрений: или вам было известно, что замышлялось убийство, или же миссис Барстоу уже когда-то делала попытку. Поскольку факты не подтверждают первого предположения, остаётся второе. Поэтому я вас спрашиваю: когда и как она пыталась это сделать? Прошу вас, дайте мне полностью отработать мою версию, чтобы потом мы могли предать её истории.
  Брэдфорд задумался. От его спокойствия и благодушия ничего не осталось. Он слушал Вулфа, подавшись вперёд всем телом.
  — Вы посылали кого-нибудь в университет? — быстро спросил он.
  — Нет.
  — Там знают. Ваша догадка верна. В ноябре прошлого года миссис Барстоу стреляла в мужа, но промахнулась. После этого у неё было нервное потрясение.
  Вулф понимающе кивнул.
  — Следовательно, это произошло в момент нервного припадка… Но я по-прежнему не совсем понимаю вас, доктор… Можно ли на основании временного нервного срыва делать заключение, что человек способен на тщательно подготовленные злодейские действия?
  — Я таких выводов не делал. — Брэдфорд был в полном отчаянии. — Господи, передо мной лежал мёртвым мой лучший друг, по всем признакам отравленный. Как мог я тогда определить, чем и как его отравили? Я знал, что сказала день назад Эллен, то есть миссис Барстоу. И я поверил своим чувствам. Только мои чувства меня обманули. Я хотел тихо, без всякого шума похоронить его и, поверьте, не испытывал при этом угрызений совести. А потом неожиданное вскрытие и такие результаты… Я был испуган, ошарашен, потрясён, чтобы действовать разумно. Когда миссис Барстоу предложила вознаграждение за поимку убийцы, я пытался отговорить её, но безуспешно. Иными словами, я струсил…
  Я не заметил, как Вулф нажал кнопку звонка, но когда Брэдфорд закончил свою исповедь, Фриц уже стоял на пороге кабинета.
  — Портвейн для мистера Брэдфорда и пиво для меня, — распорядился Вулф. — А ты, Арчи?
  — Нет, спасибо, — отказался я.
  — Я тоже не буду, — сказал Брэдфорд, — мне надо торопиться, скоро одиннадцать, а мне ехать за город.
  — Но, доктор, — возразил Ниро, — вы мне ещё не сказали одной вещи. Всего пятнадцать минут, прошу вас. Пока вы лишь подтвердили несколько не столь уж существенных моих догадок. Вы заметили, как я старался завоевать ваше доверие и уважение? И всё для того, чтобы задать этот вопрос и получить на него честный и исчерпывающий ответ. Кто убил вашего друга Барстоу?
  Поражённый доктор не верил своим ушам.
  — Не думайте, что на меня так подействовало пиво, я просто весьма эмоционален, — пояснил Вулф. — Мне кажется, я был рождён актёром, — продолжал он. — Мой вопрос нуждается в соответствующей обстановке. Поверьте, доктор, вопрос действительно серьёзный. Поэтому прошу вас достойно ответить на него. Но прежде отбросьте всякие страхи. Я имею в виду подозрения в отношении миссис Барстоу. Освободитесь от этого. Поверьте, несмотря на все ваши подозрения, миссис Барстоу не убивала своего мужа. Возникает закономерный вопрос: кто сделал это? Кто, набравшись дьявольского терпения, употребил свой извращённый ум злодея на то, чтобы изготовить смертоносную игрушку, убившую Барстоу? Ведь вы считаете себя самым старым и верным его другом, не так ли?
  — Да, — согласился Брэдфорд. — Мы знали друг друга ещё мальчишками.
  — Вы доверяли друг другу? Хотя ваши жизненные интересы были разными и время от времени разделяли вас, вы всегда оставались единомышленниками?
  — Очень верно замечено. Наше доверие друг к другу ни разу не было поколеблено за все эти пятьдесят лет.
  — Превосходно. Но кто мог убить его? Вот какого ответа я жду от вас, доктор. Возможно, он что-то сказал или сделал в прошлом, что могло породить у кого-нибудь навязчивую идею убить его. Возможно, вы слышали обрывки фраз, слова. Поворошите вашу память, пусть она что-нибудь подскажет вам, ибо это может относиться к самому далёкому прошлому. И не бойтесь воспоминаний. Ведь я не прошу вас выносить обвинительный приговор. Опасность не в том, что может пострадать невиновный, а в том, что преступник избежит кары и будет гулять на свободе.
  Фриц принёс портвейн и пиво, и доктор, откинувшись в кресле и держа стакан с портвейном в руке, любовался игрой света в его тёмно-рубиновой глубине. Он вдруг вскинул голову, кивнул в знак согласия с последними словами Вулфа и снова предался созерцанию вина в стакане. Вулф налил себе пива, подождал, пока осядет пена, и залпом выпил его. Я помнил, что где-то в карманах у него должен был находиться платок, но, увы, такое по его рассеянности случалось не всегда. Поэтому я поспешил вынуть из ящика стола запасной платок и протянул его хозяину. На такой случай у меня всегда припасены чистые носовые платки.
  — Прошлое ничего мне не подсказывает, — наконец промолвил Брэдфорд. — Я удивлён и в некотором роде озадачен этим. С другой стороны, мне понятно, почему я так легко поверил, что миссис Барстоу может быть… ответственной, вернее, не может… В моём подсознании отложилось, и я поверил, что никто другой не мог этого сделать. Теперь я всё больше понимаю, каким необыкновенным человеком был Пит Барстоу. Мальчишкой он был несколько несобранным, но став мужчиной, он всегда решительно отстаивал то, во что верил. Я не мог представить, что кто-то, мужчина или женщина, желал бы причинить ему зло. Таких просто нет.
  — Кроме неё?
  — Нет, даже она. Она стреляла в него с расстояния десяти шагов. Пуля пролетела мимо…
  — Что ж, — вздохнул Вулф и выпил ещё один стакан пива. — Боюсь, мне не за что благодарить вас, доктор.
  — Видимо, вы правы, — вынужден был согласиться тот. — Поверьте, я бы с радостью помог вам, если бы это было возможно. Вы не представляете, что творится у меня внутри. Теперь, когда я знаю, что Эллен вне подозрений, я совсем не осуждаю её за назначение вознаграждения. Более того, я увеличил бы сумму. Что это? Жажда отомстить за Пита? Как вы считаете? Я уверен, случись такое со мной, он тоже чувствовал бы себя так же.
  С моей точки зрения, вечер был потерян впустую. В последние десять минут я даже задремал и почти не слышал, о чём шла беседа. Я решил, что теперь Вулфу придётся пустить в ход всё своё чутьё, чтобы раскрыть убийство, совершённое не иначе как призраком. Если всё не так, как он вычислил, то каким образом в теле Барстоу оказалась отравленная игла? Никто не хотел его смерти.
  Вечер хоть и пропал, но под конец принёс мне некоторое удовлетворение. Брэдфорд, встав с кресла, направился к Вулфу, чтобы откланяться. Я заметил, что старикан несколько мнётся.
  — Есть ещё один момент, который я хотел бы пояснить, мистер Вулф, — произнёс он. — Я… в некотором роде должен принести свои извинения за то, что неудачно высказался в присутствии вашего помощника. Крайне неумное и неуместное высказывание по поводу выкапывания скандалов из могил…
  — Ничего не понимаю. Какие извинения? — На лице шефа возникло выражение искреннего удивления. — Собственно, при чём здесь я?
  Единственным спасением для бедняги Брэдфорда было бегство. И он этим незамедлительно воспользовался.
  Проводив достопочтенного старого джентльмена и закрыв дверь на засов, я, прежде чем вернуться в кабинет, зашёл в кухню за своим стаканом молока. На ходу я заметил Фрицу, что, поскольку он сегодня здорово опустошил запасы отличного портвейна, он может закрывать свою лавочку.
  Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Я сел и стал небольшими глотками попивать молоко. Покончив с этим занятием и не зная, что делать дальше, я вдруг неожиданно для себя самого произнёс целую речь.
  — Итак, леди и джентльмены, — начал я, — суть вопроса в том, что нет никакого, чёрт побери, смысла тратить гений, цена которому миллион долларов, на то, чтобы нюхом учуять такое явление, как отравленная игла в теле человека, игла, которой там, как выяснилось, не должно было быть, ибо на то не было никаких оснований. Однако можно поставить вопрос иначе: если что-то попадает туда, куда ему не следовало попадать, то что получается в таком случае? Если, скажем, сумка с клюшками находилась в доме Барстоу целые сутки до того, как произошло убийство, не следует ли из этого, что, возможно, у кого-то из слуг фантазия куда более буйная, чем у хозяйки дома, миссис Барстоу? Разумеется, нельзя также игнорировать и мнение мисс Сары Барстоу, что подобное невозможно, и моё возражение, что такое нежелательно. Господи, до чего не хочется опрашивать прислугу! Но ничего не поделаешь, завтра с утра еду в поместье Барстоу и приступаю к опросу горничных. Ибо, похоже, дело обстоит так: или прощай пятьдесят тысяч долларов, или допрос на кухне. Иного не дано. Выходит, мы вернулись туда, откуда начали. — Я остановился.
  — Продолжай, Арчи, — сказал Вулф, не открывая глаз.
  — Не могу, противно. Знаете, что я вам скажу? Мы потерпели поражение. Тот, кто всадил в Барстоу отравленную иглу, умнее нас. Мы ещё пару дней будем водить всех за нос, допрашивая прислугу, занимаясь поисками того, кто поместил объявление в газете, и тому подобной чепухой, но то, что мы потерпели фиаско, так же бесспорно, как то, что вы доверху полны пивом.
  Вулф открыл глаза.
  — Я собираюсь теперь пить не более пяти кварт в день. Двенадцать бутылок. В бутылке менее пинты. А сейчас я иду спать. — Он начал свои обычные приготовления, чтобы подняться с кресла, и наконец поднялся. — Кстати, Арчи, ты мог бы завтра встать пораньше? Надо попасть в гольф-клуб до того, как мальчишки выйдут на поле со своими корешами. Кажется, это единственный удачный эпитет из сленга, который ты мне принёс за последнее время. Может, тебе удастся прихватить и тех двух, что в это время находятся в школе. Было бы отлично, если бы все четверо были завтра у меня в одиннадцать утра. Предупреди Фрица, что у нас будут гости. Что едят мальчишки этого возраста?
  — О, всё подряд, что дадут.
  — Скажи об этом Фрицу.
  Как только я убедился, что он благополучно втиснулся в лифт, я поднялся по лестнице к себе, поставил будильник на шесть утра и лёг спать.
  Утром, ведя машину по шоссе Парквей на север, я не встречал утреннюю зарю песней. Я всегда рад, когда у меня есть дело, но на этот раз оно доброго слова не стоило. Мне не следует напоминать о том, что Ниро Вулф — чудо природы, но свидание с мальчишками — явный удар мимо лузы. Более чем когда-либо я теперь понимал, что мы зашли в тупик, раз Вулф не смог придумать ничего лучшего.
  Но тут ход моих мыслей прервал полицейский. Шоссе, ведущее на север, в этот ранний час обычно безлюдно, и я набрал скорость свыше пятидесяти миль в час. И тут же меня засёк ковбой на мотоцикле. Я подрулил к краю шоссе. Полицейский потребовал права, я послушно предъявил их. Полицейский полез в карман за штрафными квитанциями.
  — Я понимаю, что превысил скорость, — деловито заговорил я. — Наверное, вам совсем не интересно знать причину, но я тороплюсь в Уайт-Плейнс на встречу с окружным прокурором, мистером Андерсоном. Важная информация по делу Барстоу, вы, должно быть, слышали. Прокурор ждёт…
  Полицейский приготовил карандаш.
  — Ваше удостоверение?
  Я протянул ему свою визитную карточку.
  — Я частный сыщик. Мой шеф, Ниро Вулф, начал всю эту заварушку.
  Полицейский вернул мне мою визитку и права.
  — Ладно, поезжайте. Только не вздумайте набирать высоту и прыгать через заборы.
  После такого напутствия мне стало легче на душе. Может, в конце концов нам всё же повезёт.
  Двух мальчишек я сразу нашёл в клубе, но мне понадобилось около часа, чтобы заполучить двух остальных. Они учились в разных школах, и если одного не пришлось долго убеждать совершить прогулку в Нью-Йорк, другой, видимо, уже сейчас готовился к научной степени или, по меньше мере, играл роль первого ученика в классе и любимца учителя. Начал я с беззлобного подшучивания, а когда не помогло, стал напирать на справедливость, права человека и гражданский долг каждого. Это у них с директрисой школы имело больший успех. Не особо веря в нашу дальнейшую дружбу, я посадил его с другим парнишкой на заднее сиденье, а двух остальных рядом с собой, и мы покатили в Нью-Йорк. Теперь я следил, чтобы стрелка спидометра держалась на цифре сорок, ибо не мог рассчитывать на благосклонность прокурора Андерсона.
  Без четверти одиннадцать мы были дома. Я провёл мальчишек на кухню и угостил их бутербродами, поскольку до ланча оставалось два часа. Я хотел подняться с ними на чердак и показать им оранжерею, но времени уже не оставалось. Я записал фамилию и адрес каждого. У одного из них, бледного худого паренька, обслуживавшего в гольф-клубе Мануэля Кимболла, было грязное лицо, и я отвёл его в ванную. Когда наконец появился Вулф, я уже вполне освоился с ролью вожатого бойскаутов.
  В кабинете я поставил четыре стула в ряд. Вошёл шеф с букетом орхидей. Поставив цветы в вазу, он опустился в кресло и перебрал почту на столе. Разумеется, войдя, он поздоровался с мальчиками, а теперь, удобно устроившись в кресле, внимательно их разглядывал. Мальчишки смущённо ёрзали на стульях.
  — Прости, Арчи, но ты плохо подготовил сцену, — заявил Вулф и, повернувшись к тому, кто сидел с краю, пареньку с рыжей копной волос и голубыми глазами, спросил: — Как вас зовут, сэр?
  — Уильям А. Райли.
  — Благодарю вас. Не будете ли вы любезны передвинуться вместе с вашим стулом вот сюда, поближе к стене? Вот, теперь лучше. А вас как зовут? — обратился он к следующему.
  Знакомясь с ребятами и меняя их местами, он наконец рассадил их так, как ему хотелось.
  — Кто из вас не поверил, что Питер Оливер Барстоу был убит иглой, выброшенной из рукоятки клюшки? Не стесняйтесь, я просто хочу познакомится с вами. Так кто же?
  — Я, — сказал коренастый Майк.
  — А, Майк Аллен. Ты ещё так молод, Майк, и привык, что в жизни всё идёт размеренно, изо дня в день. Тебе ещё предстоит узнать, что в ней случаются весьма странные вещи. Я хочу, господа, рассказать вам одну историю. Прошу внимательно выслушать меня, потому что мне бы хотелось, чтобы вы её поняли. Всё это произошло на самом деле. Однажды состоялась конференция психологов, их собралось не менее сотни. Психолог — это, как бы вам сказать, человек, наблюдающий и любопытствующий, как и почему ведут себя другие люди. Без ведома собравшихся было решено провести эксперимент: в зал неожиданно вбегает человек, бежит по проходу между креслами, а за ним гонится другой с пистолетом в руке. В другую дверь вбегает третий человек. Второй стреляет в первого, а третий сбивает его с ног и отнимает пистолет. Все трое убегают в разные двери. После этого поднимается один из присутствующих, успокаивает взволнованное собрание, говорит, что всё это было проделано нарочно, и просит коллег детально описать всё, что они видели. Все сделали это, их описания были прочитаны вслух и сравнены. Ни одно из них не было правильным и ни одно не походило на другие. Кто-то даже написал, что в первого стрелял третий человек. — Вулф умолк и обвёл взглядом слушавших его мальчишек. — Это всё. Я не мастер рассказывать истории, но, может быть, вы уловили смысл. Вы понимаете, для чего я рассказал вам всё это?
  Они закивали.
  — Значит, понимаете. Не буду оскорблять вашу сообразительность опросом. Перейдём лучше к нашей истории. Мы будем обсуждать с вами смерть Питера Оливера Барстоу, точнее, то, что произошло на поле для гольфа у первой метки и чем всё это кончилось. В час дня у нас будет ланч, а затем мы снова вернёмся сюда и продолжим разговор. На это у нас уйдёт несколько часов. Это утомит вас, но голодными вы не будете. Если кому захочется вздремнуть, он сможет себе это позволить. Я подробно излагаю вам программу, чтобы вы поняли, каким сложным и запутанным является это дело и что нас ждёт. Мистер Гудвин слышал два стереотипа ваших рассказов. Другие два, думаю, мало будут отличаться. Стереотип — это что-то устоявшееся, застывшее, не способное меняться. Я не ожидаю, что вы измените свои рассказы о том, что произошло на поле у первой метки. Я прошу лишь забыть всё, что вы рассказывали раньше, о чём спорили и что обсуждали со своими родными и друзьями, забыть о том, что уже отпечаталось в мозгу, и просто вернуться туда, где всё это случилось. Это очень важно. Я с удовольствием поехал бы с вами на место происшествия, но боюсь, что некоторые обстоятельства могут помешать этому. Вы должны воссоздать картину в своём воображении. Давайте попробуем вместе, мальчики. Вот мы стоим у первой метки, на месте первого удара. Воскресенье, полдень. Ларри Барстоу нашёл и привёл вас двоих, остальные двое — у Кимболлов, несут за ними сумки с клюшками. Поле для гольфа вам знакомо, как родной дом. Вы занимаетесь делом, к которому привыкли и которое хорошо знаете, поэтому делаете всё почти по привычке, автоматически. Через плечо у вас ремни сумок для клюшек. Вам, Майк Аллен, когда вы видите, как мистер Барстоу у первой метки делает пробный мах клюшкой номер два, не надо говорить, что следует делать. Вы подходите к нему, берёте его сумку с клюшками и передаёте ему драйвер, клюшку номер один.
  Майк отрицательно помотал головой.
  — Нет? А что же вы делаете? — удивился Вулф.
  — Я в это время побежал за мячом.
  — Ага. За тем, что он уже послал клюшкой номер два?
  — Да, сэр.
  — Хорошо. А что делали вы, Уильям Райли, пока Майк бегал за мячом?
  — Я жевал резинку.
  — И ничего более? Я хочу сказать, что это всё, чем вы тогда занимались?
  — Нет, я стоял и держал сумку старого Кимболла.
  Слушая, как начал свой допрос Вулф, я боялся, что своим многословием он задурит им головы так, что они просто ничего ему не скажут. Однако вышло наоборот. Практически ничего не сказав, он дал им понять, что они все вместе могут доказать, насколько они умнее сотни психологов. Длинные слова и многословие Ниро Вулфа их ничуть не смущали.
  А он шёл своим путём, дюйм за дюймом приближаясь к цели, то с помощью одного мальчишки, то с помощью другого, а то и всех их вместе, говорящих хором. Он позволял им вступать в длительные споры о преимуществах той или иной марки клюшек, а сам, закрыв глаза, делал вид, что с удовольствием слушает их. Потом он расспрашивал их о сверстниках, работающих в гольф-клубе, а также о тех, кто начал уже играть до того, как Барстоу и Кимболлы вышли на поле. Время от времени кто-нибудь из парнишек заговаривал просто об игре в гольф, но Вулф тут же переводил разговор в нужное ему русло. Среди сумбура и отклонений от темы в этой беседе прослеживалась одна главная линия — Вулф не выпускал из виду ни одну из клюшек, которыми играла четвёрка Барстоу — Кимболл. Он постоянно имел точные сведения, где находились клюшки — в игре или в сумке.
  На ланч Фриц подал запечённых в тесте цыплят и четыре арбуза. Когда к нам приходили гости, за столом обычно распоряжался я. Не переставая ухаживать за гостями, я сам едва успел отведать цыплят до того, как блюдо окончательно опустело. С арбузом оказалось проще: два арбуза мальчишкам, каждому по половине, а третий — нам с Вулфом. Четвёртый я отдал Фрицу, хотя подозревал, что он к нему не притронется. Тем лучше — останется про запас.
  После ланча мы вернулись в кабинет и продолжили беседу. Я с удовольствием наблюдал, как Вулф прочистил мальчишкам мозги и они стали совсем другими. Они забыли, что кто-то пытается что-то выведать у них и им наеобходимо рыться в памяти. Это просто была ватага мальчишек, обсуждающих вчерашнюю игру в футбол. А Вулф, как судья, то и дело возвращал их то к одному моменту, то к другому, не позволяя ничего забыть или упустить.
  Даже таким окольным путём дело всё же шло. Вот уже Ларри Барстоу открывает игру первым ударом, за ним бьёт по мячу Мануэль Кимболл.
  — И тогда ты подал мистеру Барстоу клюшку номер один. Ты уже установил его мяч для первого удара?
  — Да, сэр… То есть нет, я в это время побежал за мячом, который он загнал в кусты во время разминки.
  — Правда, Майк. Ты нам уже говорил это, ты искал мяч. Как же тогда ты мог поставить мяч для Барстоу?
  — Он сам это сделал. Мяч откатился, и я подогнал ему, — вдруг уточнил Уильям Райли.
  — Спасибо, Райли. Видишь, Майк, значит, не ты ставил ему мяч. А тебе не трудно было таскать тяжёлую сумку с клюшками, пока ты искал укатившийся?
  — Нет, мы привыкли.
  — Ты нашёл его?
  — Да, сэр.
  — И что ты с ним сделал?
  — Я положил его в сумку, в отделение для мячей.
  — Ты это утверждаешь как факт или как предположение?
  — Я положил его. Я хорошо помню.
  — Сразу, как нашёл?
  — Да, сэр.
  — Значит, ты носил с собой сумку с клюшками, пока искал мяч? В таком случае ты не мог подать Барстоу клюшку, когда он начинал игру, потому что тебя не было рядом с ним. Он сам тоже не мог вынуть клюшку из сумки, потому что сумка была у тебя. Может, ты отдал ему клюшку раньше?
  — Наверное, я так и сделал.
  — Майк, нам нужно что-то более определённое, чем твоё «наверное». Так отдал ты ему клюшку раньше или нет? Вспомни, что ты говорил до этого…
  Но тут неожиданно вмешался Уильям Райли.
  — Эй, Майк! — воскликнул он возбуждённо. — Так вот почему он взял клюшку у старого Кимболла. Ведь тебя тогда не было, ты искал мяч!
  — А-а! — выдохнул Вулф и закрыл на долю секунды глаза, но тут же снова открыл их. — Нет надобности кричать так, Уильям. Кто взял клюшку у мистера Кимболла?
  — Барстоу.
  — Почему ты так думаешь?
  — Я не думаю, я это знаю. Я собирался передать клюшку старшему Кимболлу, но в это время мяч Барстоу скатился с метки, я его поправил, а когда поднялся, старый Кимболл сказал Барстоу: «Возьмите мою клюшку», и я передал её Барстоу.
  — Барстоу играл ею?
  — Конечно. Он тут же сделал удар. Майк вернулся только тогда, когда Кимболл тоже начал игру и сделал свой первый удар.
  Мне стоило больших усилий не вскочить со стула. Мне хотелось плясать и засунуть орхидею в петлицу куртки Уильяма Райли, обнять шефа хоть на четверть обхвата, ибо на большее рук у меня явно не хватит. Я боялся взглянуть на Вулфа, чтобы моё лицо не расплылось в широкой улыбке, грозящей мне вывихом скул.
  Но Вулф уже занимался бледным худым парнишкой и тем, кто уже был «сознательным гражданином». Ни один из них не помнил, что Барстоу взял клюшку у Кимболла. Худой ответил, что в это время смотрел на поле, где Мануэль Кимболл загнал свой мяч в кусты, а законопослушный «гражданин» просто ничего не помнил. Тогда Вулф обратился к Майку. Тот не мог с уверенностью сказать, что клюшка номер один была в сумке, когда он искал мяч, и не помнил, чтобы отдавал её Барстоу, как не помнил, чтобы получал её обратно и клал в сумку.
  Во время этого разговора Уильям Райли с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться в разговор. Наконец Вулф повернулся к нему.
  — Прости, Уильям. Не то чтобы я сомневался в твоей памяти или в том, что ты говоришь правду, но подтверждение никогда не помешает. К тому же может показаться странным, что ты только сейчас вспомнил эту маленькую, но очень важную деталь.
  Мальчик обиженно запротестовал:
  — Я не забыл её, просто не думал, что это так важно!
  — Значит, в своих рассказах дома и с друзьями ты об этом не упоминал?
  — Нет, сэр.
  — Хорошо, Уильям. Может, я неправильно поставил вопрос, но я вижу, что ты предпочитаешь придерживаться главного, а не мелочей. Может, ты всё же обмолвился об этом, когда с тобой разговаривал мистер Андерсон?
  Мальчишка покачал головой.
  — Я не разговаривай с мистером Андерсоном. Со мной беседовал сыщик, задал пару вопросов, и всё.
  — Понятно. — Вулф сделал глубокий вдох, очень медленно выдохнул и нажал кнопку звонка. — Время пить чай, господа, — сказал он.
  Для него это означало пить пиво. Я собрал мальчишек и повёл их на кухню. Конечно, арбуз был целёхонек. Как я и думал, Фриц к нему не притронулся. Я разрезал его на четыре части и угостил ребят. Фриц по звонку хозяина уже устанавливал на подносе стакан и две бутылки. Когда он вышел в холл, я заметил, что он направился не в кабинет, а к лестнице наверх. Я посмотрел на часы. Без двух минут четыре. Чёрт побери, он, несмотря ни на что, и сейчас умудрился уложиться в регламент! Я оставил мальчишек доедать арбуз, а сам поспешил перехватить шефа, пока он не вошёл в лифт.
  — Поблагодари мальчиков от моего имени, уплати им как положено, но не переплачивай, я человек прижимистый, — распорядился Вулф. — Развези их по домам. Позвони в контору Е. Д. Кимболла и узнай, когда он вернётся из Чикаго. Думаю, он всё ещё жив. Благодаря проницательности или везению он уехал за тысячу миль от своей судьбы. В случае, если он уже вернулся, немедленно привези его сюда. Медлить нельзя.
  — Хорошо, сэр. Не кажется ли вам, что эти новости, дойдя до ушей прокурора Андерсона, порядком огорчат его, а? Не предупредить ли мальчишек, чтобы помалкивали?
  — Нет, Арчи. Всегда благоразумней полагаться на силу инерции. Это величайшая сила в мире.
  Когда я вернулся в кухню, Фриц уже угощал всех яблочным пирогом.
  Глава 13
  Когда я развозил мальчишек в разные концы Вестчестера, у меня мелькнула нелепая мысль заехать к Мануэлю Кимболлу и спросить у него, хранил ли его отец свои клюшки в клубе и нет ли у Мануэля ключа от его шкафчика. Уверен, ему не удалось бы на сей раз ограничиться вскидыванием бровей вместо ответа. Я почти был уже готов пообещать ему пару тысяч вольт напряжения на электрическом стуле. Но тут же понял: раз так, то в наших интересах будет, если он останется в неведении. С другой стороны, чтобы арестовать и осудить Мануэля Кимболла, нужны более веские доказательства, чем то, что он действует мне на нервы.
  Я поборол ещё одно искушение. Мне хотелось заглянуть к Андерсону и предложить ему пари на десять тысяч долларов, что никто не убивал Питера Оливера Барстоу. Но Вулф наверняка начал игру в прятки. В течение двух дней лишь он, я да ещё тот, кто сделал это, знали, что Барстоу был убит. Теперь опять мы двое, убийца да мальчишки, подносчики мячей в гольф-клубе, знали, что Барстоу был убит случайно.
  Когда я наконец высадил последнего мальчишку на его улице, я всё же завернул в клуб «Зелёные луга». Мне хотелось расспросить о шкафах в гардеробной, но, приехав в клуб, я вдруг испугался, что могу испортить всё дело. Все уже знают, что Барстоу не хранил свои клюшки в клубе, и мой интерес к шкафам может показаться подозрительным. Поэтому я немного поболтал с администратором, в ведении которого находились мальчишки, и зашёл поздороваться к управляющему. У меня была слабая надежда, что я могу здесь встретить здесь Мануэля Кимболла, но его нигде не было видно.
  Мануэль говорил мне, что у его отца брокерская контора в Нью-Йорке на Перл-стрит. Когда после четырёх я позвонил туда, мне ответили, что мистер Кимболл прибывает экспрессом завтра, в пятницу. Не получи я такого известия, я, может быть, и начал бы свои расспросы в Вестчестере, пошатался бы, как стемнеет, вокруг дома Кимболлов, заглянул бы в окна. Но узнав, что Кимболл-старший возвращается завтра, решил, что лучше всего набраться терпения. Я сел в машину и отправился домой.
  После ужина Вулф заставил меня ещё раз прочитать мою запись встречи с Мануэлем и всё, что говорили о нём Ларри и Сара Барстоу, а такого было всего ничего. Мы с Вулфом ещё побеседовали, сопоставили наши впечатления, потом даже договорились до того, что подмена клюшек была сделана сознательно и убийцей Барстоу мог быть Кимболл-старший. Но, конечно, это была полная ерунда. Я позволил себе пару нелестных замечаний в адрес Мануэля, но, когда Вулф потребовал от меня более серьёзной характеристики, вынужден был сознаться, что у меня нет против него не только улик, но и причин для подозрения. С таким же успехом можно было подозревать любого из членов клуба, имеющего доступ к шкафам в гардеробной.
  — И всё же, — не сдавался я, — будь он моим сыном, я бы отправил его в длительное путешествие, куда-нибудь подальше, и лучше всего в один конец.
  Прежде чем мы разошлись по своим комнатам, Вулф набросал для меня программу действий на завтрашний день. Первый её пункт не привёл меня в восторг, но я понимал, что Вулф прав. Мальчишки, конечно, не удержатся и всё разболтают, это дойдёт до прокурора Андерсона, так что будет лучше, если мы расскажем ему сами, и как можно раньше. Я успею выполнить эту миссию доброй воли и вовремя попаду в контору Кимболла, куда он приедет прямо с вокзала.
  Итак, утром я снова катил по шоссе в Уайт-Плейнс и думал: вот бы здорово было, если бы на шоссе снова дежурил уже знакомый мне полицейский, который не преминул бы снова остановить меня за превышение скорости, а я назвал бы ему ту же причину и под его эскортом прибыл к прокурору Андерсону. Но у Вудленда я свернул на мост и дальше не встретил никого, кроме белки, перебежавшей дорогу.
  По Главной улице я ехал в хвосте у трёх громоздких автобусов, словно пони, плетущийся за слонами во время циркового парада. И тут у меня родилась мысль, и, по-моему, неплохая. Вулф считал, что для того, чтобы позвать к себе в гости кого-нибудь, включая далай-ламу или Аль Капоне, ему стоит лишь отдать мне распоряжение, но я-то знал, чего это временами стоит. Никогда не знаешь, на кого попадёшь, иные упираются, как сороконожки, всеми конечностями. Теперь мне предстояло доставить хозяину важного торговца зерном, уведя его из собственной конторы в первый же день его прибытия в Нью-Йорк после недельного отсутствия. А пока я ехал на свидание с прокурором, которое могло закончиться тем, что в контору Е. Д. Кимболла первым попаду не я, а сыщик Г. Р. Корбетт или кто-нибудь другой, что может быть ещё хуже. Это будет сюрприз. Поэтому я остановил машину, позвонил Вулфу и сказал ему, что, пожалуй, мы ставим телегу впереди лошади. Он поначалу упирался и убеждал меня, что нам выгодно, чтобы Андерсон узнал именно от нас то, что и без нас всё равно узнает. Но когда понял, что я буду стоять на своём до тех пор, пока таксофон не будет до отказа набит монетами, согласился и разрешил мне вернуться в Нью-Йорк, чтобы, отправившись на Перл-стрит, ждать там свою жертву.
  На обратном пути я уже благодарил судьбу, что мне не встретился дорожный полицейский.
  Когда я нашёл на Перл-стрит нужный дом и поднялся на лифте на десятый этаж, я понял, что брокерская фирма Е. Д. Кимболла занимается не только тем, что продаёт корм местным куриным королям. Его контора занимала половину этажа со множеством дверей и табличек. Часы на стене показывали без четверти десять. Если экспресс не опоздает, через пятнадцать—двадцать минут Кимболл будет здесь.
  Я представился девушке за столом. Она куда-то позвонила, провела меня в другую комнату и оставила наедине с мужчиной с квадратной челюстью, который сидел на стуле лицом к окну, положив ноги на подоконник. В этой позе он просматривал утреннюю газету. Сказав мне: «Одну минуту», он снял ноги с подоконника и сел прямо. Отбросив наконец газету, он повернулся ко мне.
  — Мистер Кимболл будет с минуты на минуту, — пояснил я причину своего появления. — Без сомнения, у него накопилась масса дел за неделю отсутствия. Но прежде чем заняться ими, ему придётся уделить мне десять минут по очень важному для него личному делу. Я частный детектив, вот моя визитная карточка. Он не знает меня, но я работаю на Ниро Вулфа. Вы можете устроить мне свидание с мистером Кимболлом?
  — Что вам угодно? — осведомился он. — По какому вы вопросу?
  Я покачал головой.
  — Дело личное и неотложное. Вам придётся поверить мне, глядя на мою честную физиономию. Если вы полагаете, что это рэкет, позвоните в городскую службу безопасности на Тридцать третьей улице. Они расскажут вам, что я в свободное время подрабатываю, сторожа коляски с младенцами.
  Мистер Квадратная Челюсть улыбнулся.
  — Даже не знаю. У мистера Кимболла много деловых встреч на сегодня, и первая назначена на десять тридцать. Я его секретарь. Я знаю о его делах даже больше, чем он сам. Можете обращаться прямо ко мне.
  — Сожалею, но он мне нужен лично.
  — Хорошо. Я попробую что-то сделать. Может, подождёте в приёмной? Нет, лучше здесь. Хотите газету?
  Он бросил мне газету, встал, собрал со стола почту и бумаги и покинул комнату. За завтраком я бегло проглядел заголовки первой полосы, но прочесть газеты не успел. Просматривая сейчас утренний выпуск, я заметил, что сообщения о деле Барстоу переместились с первой страницы на седьмую и стали весьма краткими. Прокурор Андерсон заметил, что в расследовании наметился прогресс. Бедняга прогресс, подумал я, с тех пор, как я видел тебя в последний раз, ты ни на йоту не сдвинулся с места, состарился и покрылся морщинами, и у тебя уже начали выпадать зубы. Следователь по-прежнему не мог сказать ничего определённого о яде, но скоро всё будет известно. В заметке не было и намёка о подозрениях в отношении членов семьи Барстоу, и теперь, видимо, никогда уже не будет, подумал я. Однако снова был сделан лёгкий щелчок по профессиональной репутации доктора Брэдфорда, и я подумал, что тому отныне будет не по себе каждый раз, когда он будет ставить диагноз «тромбоз коронарных сосудов». Я перешёл к спортивным новостям.
  Дверь отворилась, вошёл секретарь.
  — Мистер Гудвин, прошу вас, проходите.
  В просторном кабинете, с окнами по обе стороны, старинной мебелью и громко тикавшими в углу напольными часами, за письменным столом сидел мистер Кимболл. Он был гладко выбрит, седоволос, не толст, но и не худ. Он выглядел несколько обеспокоенным, но обладал, видимо, определённой выдержкой, поскольку на лице его была улыбка человека, превозмогающего зубную боль и внезапно услышавшего смешной анекдот. Почему он улыбается? — подумал я. Может, его позабавило то, что ему рассказал обо мне его секретарь? А потом понял: эта улыбка была на его лице всегда.
  — Вот этот человек, мистер Кимболл, — представил меня секретарь.
  Мистер Кимболл что-то буркнул и спросил меня, по какому я делу. Я объяснил, что по сугубо личному.
  — В таком случае переговорите с моим секретарем, чтобы мне не пришлось перепоручать ему, — сказал мистер Кимболл и засмеялся. Секретарь тоже улыбнулся. Я глядел на них с недоброй ухмылкой.
  — Я прошу всего десять минут, — настаивал я. — Если не возражаете, я сразу же начну. Ниро Вулф хотел бы видеть вас у себя сегодня в одиннадцать утра.
  — Боже милостивый! — весело изумился Кимболл. — Он кто — король Англии?
  Я кивнул.
  — Что-то в этом роде. Знаете, мистер Кимболл, всё пойдёт быстрее и лучше, если вы выслушаете меня. В воскресенье, четвёртого июня, внезапно умер Питер Оливер Барстоу. Он играл в этот момент в гольф в компании со своим сыном, вами и вашим сыном. В четверг, восьмого июня, вы уехали в Чикаго. В следующее воскресенье, одиннадцатого июня, стали известны результаты вскрытия. Я уверен, вы читали об этом в чикагских газетах.
  — А, вот оно что. — Он поскучнел. — Я так и думал, что, как только вернусь, расспросов не избежать. Я читал всю эту чушь об отравленной иголке и прочем. — Он повернулся к секретарю. — Помнишь, я писал тебе об этом, Блэйн?
  Секретарь кивнул.
  — Да, сэр. Но у вас в одиннадцать тридцать встреча с представителем Окружного прокурора Вестчестера. Я не успел вас предупредить.
  — Это не чушь, мистер Кимболл, — произнёс я. — Барстоу был убит отравленной иглой, которая вылетела из рукоятки клюшки. Это доказано. А теперь послушайте меня. Представьте, что вы стоите у стартовой линии и готовы сделать удар по мячу. У каждого из вас есть свой кэдди, мальчишка, подносящий мячи, таскающий сумку с клюшками. Не отвлекайтесь, следите за моими словами, это всё очень серьёзно. Вот здесь стоите вы. Ларри Барстоу делает свой удар, за ним ваш сын Мануэль, готовится к подаче мяча Питер Оливер Барстоу. Вы стоите рядом с ним, помните? Его мяч откатывается от метки, и ваш кэдди ставит его на место, потому что мальчишки, помогающего Барстоу, нет, он ищет мяч, который Барстоу загнал куда-то во время разминки. Помните? Барстоу готов подать мяч, но у него нет клюшки номер один, потому что она в сумке, с которой его кэдди ушёл искать мяч. Вы тогда говорите Барстоу: «Возьмите мою», и ваш кэдди, устанавливающий мяч Барстоу на метке, поднимается и протягивает Барстоу вашу клюшку номер один. Вы помните это? Барстоу вашей клюшкой сделал удар по мячу, но вдруг вздрогнул и потёр рукой низ живота, сказав при этом, что его, должно быть, укусила оса. А эта самая «оса» вылетела из ручки вашей клюшки, мистер Кимболл. Через двадцать минут Барстоу был уже мёртв.
  Кимболл слушал, нахмурив брови. На его лице теперь не было ни ироничного удивления, ни улыбки. Он всё больше хмурился, а когда наконец заговорил, то, к моему удивлению, снова произнёс всё то же слово:
  — Чушь!
  — Нет, не чушь, — снова возразил я. — И не станет чушью оттого, что вы снова и снова будете это повторять. Дело не в этом, а в том, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Вы помните это?
  — Да, помню, — кивнул он. — Но, откровенно говоря, я забыл об этом, а теперь, когда вы напомнили, я отчётливо вспомнил ту сцену. Всё было именно так, как вы…
  — Мистер Кимболл, — прервал его секретарь, не забывающий о своих обязанностях. — Было бы лучше, если бы вы… Воспоминания, знаете, это такое дело…
  — Что было бы лучше? Нет, Блэйн, я предвидел, что возникнут неприятности. Разумеется, Барстоу бил по мячу моей клюшкой. Почему я не должен об этом говорить? Я едва был с ним знаком. А вот история с отравленной иглой — это чушь. Но от этого неприятностей не убавится.
  — Вас ждёт нечто большее, чем неприятности, мистер Кимболл. — Я придвинулся вместе со стулом поближе. — Давайте посмотрим. Полиции ещё не известно, что Барстоу воспользовался вашей клюшкой. Не знает об этом и окружной прокурор. Я не предлагаю вам утаивать от них это, всё равно они узнают. А пока вы считаете отравленную иглу чушью, полиции уже достоверно известно, что это неоспоримый факт. Они знают, что Барстоу был убит отравленной иглой, выпущенной из стреляющего устройства, вмонтированного в рукоятку клюшки и сработавшего в тот момент, когда он ударил по мячу. Если полиции станет известно, что это была ваша клюшка, как вы думаете, что они сделают? Разумеется, они не арестуют вас, обвинив в убийстве, но заставят подыскать более подходящее слово для определения этого факта, чем «чушь». Мой вам совет: повидайтесь с Ниро Вулфом. Можете привести с собой своего адвоката, если хотите, но главное — действуйте немедленно.
  Кимболл задумчиво тянул себя за нижнюю губу. Неожиданно он проговорил:
  — Господи, помилуй!
  — Вот именно, сэр.
  Он взглянул на секретаря.
  — Ты знаешь, Блэйн, я всегда недолюбливал адвокатов.
  — Да, сэр.
  Кимболл встал.
  — Хорошенькое дельце. Я всегда говорил тебе, Блейн, что есть лишь одно дело в мире, которое я умею делать: торговать. Я отличный торговец, и это странно, ибо я мягкий и слабый человек. В личных делах я теряюсь и не знаю, как поступить. — Он начал расхаживать взад и вперёд по кабинету. — Да, вы правы — это хуже, чем неприятность. Господи, как бы ты поступил на моём месте, Блэйн?
  Я бросил взгляд на секретаря. Тот замялся, но тут же сказал:
  — Если вы хотите повидаться с Ниро Вулфом, я готов пойти с вами. Но на вашем месте я взял бы с собой адвоката.
  — Какие у меня встречи?
  — Обычные, сэр. Ничего особенного. В одиннадцать тридцать у вас свидание с человеком из окружной прокуратуры.
  — Это может подождать. Сам придумаешь причину. Биржевые новости?
  — С утра твёрдые цены на всё, начинает снижаться на хлопок.
  Кимболл повернулся ко мне:
  — Где этот Ниро Вулф? Привезите его сюда.
  — Это невозможно, мистер Кимболл. Он… — Однажды Вулф узнал, что я представил его инвалидом, и мне не хотелось бы, чтобы он снова всыпал мне, как в тот раз. — Он — эксцентричный гений, мистер Кимболл. А живёт недалеко, на Тридцать пятой улице. У меня внизу машина, и я буду рад вас отвезти.
  — Я лишь однажды в своей жизни встречал гения, — проворчал Кимболл. — Это был аргентинский ковбой, гаучо. Ладно, подождите меня в приёмной.
  В приёмной я сидел как на иголках. Встреча с Е. Д. Кимболлом, его внешность и разговор с ним слегка отрезвили меня. Теперь я понял то, что должен был понять ещё вчера, как только узнал, что его клюшка стала роковым орудием убийства. С той минуты, как на сцене появился Кимболл-старший, мы ступили на дорогу, ведущую к финишу. Это было подобно тому, как если бы покойник был чудом возвращён к жизни, чтобы ответить нам на вопрос, кто убил его. Надо было немедленно доставить Кимболла в дом Вулфа и тут же запереть все входы и выходы. Это надо сделать до того, как Корбетт или кто-то другой получит шанс увидеть его. Откуда я знаю, что это не Блейн Квадратная Челюсть сделал эту зловещую клюшку и сунул её в сумку Кимболла? Покуда здесь, в приёмной, ёрзаю от волнения на стуле, он там, в кабинете, может, уже воткнул нож в спину бедняге Кимболлу, как сделал это с Карло Маттеи…
  Было без десяти одиннадцать. Я вскочил и стал мерить шагами приёмную. Человек Андерсона — наверняка Корбетт — будет здесь в одиннадцать тридцать, а может, ему взбредёт в голову прийти сюда раньше. Я хотел было попросить секретаршу позвонить Блейну, как дверь кабинета открылась и появился Кимболл, готовый к выходу: на нём была шляпа. От сердца отлегло. Кимболл кивнул мне, я бросился к двери в коридор и услужливо распахнул её перед ним.
  У лифта, заметив отсутствие секретаря, я спросил:
  — Мистер Блэйн не едет с вами?
  Кимболл помотал головой.
  — Он больше нужен здесь, а я без него обойдусь. Мне нравится ваше лицо. Я заметил, если мне понравилось лицо человека, мы обычно с ним всегда поладим. Доверие к человеку — это прекраснейшее чувство в мире.
  Да, подумал я про себя. Такой преуспевающий торговец, как он, может себе это позволить.
  Машину я оставил к полуквартале отсюда. Я старался избегать улиц с интенсивным движением и в одиннадцать пятнадцать уже открыл перед Кимболлом входную дверь особняка на Тридцать пятой улице.
  Я провёл посетителя в гостиную, попросил его подождать, пока доложу, а сам, прежде чем отправиться на кухню, проверил, хорошо ли запер входную дверь. Фриц пёк пирожки с вишнями и только что вынул противень из духовки. Я схватил горячий пирожок и, чёрт побери, обжёг язык.
  — У нас пять человек к ланчу, — произнёс я. — Не подсыпай яду больше, чем нужно, слышишь? Да не впускай в дом кого попало. Если что покажется не так, зови меня.
  Вулф был в кабинете. Увидев его, я застыл в отчаянии. Он производил уборку стола. Единственный ящик его стола, широкий, но довольно мелкий, был выдвинут. С тех пор как Фриц стал приносить ему пиво в бутылках, а не разливное в кувшине, как прежде, у шефа появилась привычка, открыв бутылку, бросать крышки в ящик стола. Фрицу было запрещено открывать любые ящики в кабинете хозяина, а я, решив, что Вулф собирает крышки для какой-то одному ему известной цели, решил не вмешиваться. Теперь я увидел, что ящик наполовину освобождён и вынутые крышки разбросаны по столу. Вулф методично сортировал их по кучкам.
  — Мистер Кимболл в гостиной. Может, он войдёт и поможет вам в вашей работе?
  — Чёрт! — Вулф растерянно посмотрел на крышки, а потом на меня. — Не может ли он подождать немного? — со вздохом произнёс он.
  — Конечно. Вас устроит, если он придёт на следующей неделе?
  Вулф опять вздохнул.
  — Проклятье. Веди его сюда.
  — А этот металлолом так и будет лежать на столе? Ну, ладно. Я предупредил его, что у вас есть причуды. — Я говорил это, понизив голос, и понизил его почти до шёпота, когда вкратце проинформировал Ниро о Кимболле и моём разговоре с ним. Он кивнул в знак одобрения, и я пошёл за мистером Кимболлом.
  На лице у гостя опять было знакомое выражение весёлой озабоченности. Я представил их друг другу, подвинул Кимболлу кресло для гостей и, после того как они обменялись приветствиями, сказал Вулфу:
  — Если я вам не нужен, сэр, я займусь составлением отчёта.
  Он кивнул, и я уселся за свой стол, заваленный бумагами. Я прятал под ними блокнот, которым незаметно пользовался в таких случаях. Я наловчился стенографировать почти дословно самую быструю речь, искусно делая вид, что занят поисками счёта недельной давности из гастрономической лавки.
  — Вы абсолютно правы, мистер Кимболл, — говорил Вулф. — Терпение помогает человеку овладеть временем. Но есть много способов отнять его у человека: стихийные бедствия, голод, войны, брак и, пожалуй, наилучший из всех — смерть, потому что ставит точку сразу на всём.
  — Господи! — Кимболл явно нервничал. — Почему этот способ следует считать наилучшим?
  — В прошлое воскресенье, неделю назад, вы были очень близки к разгадке этого. — Вулф укоризненно погрозил ему пальцем. — Вы, занятый человек, только что вернувшийся из недельной деловой поездки, всё же выкраиваете в то же утро время, чтобы встретиться со мной. Почему?
  Кимболл с удивлением смотрел на Вулфа.
  — Об этом я прежде всего хотел спросить вас.
  — Хорошо, я скажу вам. Вы пришли, потому что растерялись. А это нежелательное состояние для человека, находящегося в смертельной опасности. На вашем лице, правда, нет страха, только растерянность. И это странно после всего, что рассказал вам мистер Гудвин. Он сообщил вам, что четвёртого июня, двенадцать дней назад, Питер Оливер Барстоу был убит по чистой случайности и эта же самая случайность спасла жизнь вам. Вы приняли это известие с недоверием, выраженным в весьма грубой форме. Почему?
  — Потому что это нелепость. — Кимболл уже терял самообладание. — Чепуха.
  — Прежде вы говорили — чушь. Почему?
  — Потому, что это чушь! Я пришёл не для того, чтобы вести подобные споры. Когда полиция, столкнувшись с трудностями, не может объяснить то, что недоступно её пониманию, она даёт волю фантазии, лишь бы оправдать себя. Хорошо, я это понимаю. Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом, как умеет, но зачем заставлять меня участвовать в этом? Увольте. Я занятой человек, у меня есть дела посерьёзней. Вы ошиблись, мистер Вулф, я пришёл к вам не потому, что я в смятении, и, разумеется, не затем, чтобы вы меня пугали. Я пришёл потому, что полиция собирается втянуть меня в свои нелепые истории, а это может повредить мне, создать шумиху вокруг моего имени, чего я, разумеется, допустить не хочу. Ваш помощник дал мне понять, что вы можете помочь мне избежать этого. Если вы готовы, я заплачу вам за это. Если нет, я найду кого-нибудь другого.
  — М-да! — Вулф откинулся на спинку кресла и, чуть прикрыв глаза, изучал лицо брокера. Наконец он покачал головой. — Боюсь, я не смогу помочь вам избежать неприятностей с полицией, мистер Кимболл. В лучшем случае я мог бы помочь вам избежать смерти. Но и в этом я не вполне уверен.
  — Я никогда не надеялся её избежать.
  — Не уклоняйтесь от сути вопроса. Я говорю о нависшей над вами угрозе насильственной смерти. Я ещё не распрощался с вами и продолжаю отрывать вас от важных дел не только потому, что вижу, как вы, словно глупец, идёте навстречу смертельной опасности. Я воздерживаюсь от христианских порывов, ибо считаю, что человека нельзя спасать принудительными методами. В данном случае мною движет ещё и личный интерес. Миссис Барстоу предложила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто найдёт убийцу её мужа. Я намерен найти его. А чтобы сделать это, я должен знать, кто пытался убить вас четвёртого июня и, бесспорно, попытается снова сделать это, если его не остановить. Если вы поможете мне, это пойдёт на пользу и вам и мне. Если нет, тогда только ошибка убийцы при второй, успешной попытке сможет помочь мне уличить его и отдать в руки правосудия за оба преступления. Я согласен на любой вариант.
  Кимболл недоуменно покачал головой, но не встал, а продолжал сидеть в кресле, не выказывая никакой тревоги, лишь интерес.
  — Вы прекрасно говорите, мистер Вулф. Не думаю, что вы можете быть мне полезным, потому что вы, как и полиция, верите во всякие неправдоподобные истории. И тем не менее вы прекрасный оратор.
  — Благодарю вас. Вам нравятся люди, умеющие хорошо говорить?
  Кимболл согласился:
  — Я люблю всё хорошее. Хорошую речь, хорошую торговлю, хорошие манеры, хорошую жизнь. Я не имею в виду богатство, роскошь. Я сам пытался жить хорошо и хочу верить, что все этого хотят. Некоторым это не удается, но я верю, что они всё же стремятся. Когда мы ехали в машине с вашим помощником, я думал об этом. Я не хочу сказать, что то, что он мне говорил, не произвело на меня впечатления. Конечно, произвело. Но когда я настаивал, что это чушь, я искренне верил в то, что говорю, и придерживаюсь такого убеждения и сейчас. Тем не менее он заставил меня призадуматься. А что, если действительно кто-то хотел меня убить? Кто бы это мог быть?
  Вулф негромко спросил:
  — Да, кто?
  — Никто, — подчёркнуто произнёс Кимболл.
  Я подумал, что, если этот человек превратится в труп, как Барстоу, я уволюсь.
  — Как-то мне довелось встретить человека, который убил двух своих коллег только за то, что им больше, чем ему, повезло в торговле лошадьми, — заметил Вулф.
  Кимболл рассмеялся:
  — Хорошо, что он торговал лошадьми, а не зерном! Если бы этот метод усреднения прибыли получил всеобщее распространение в бизнесе, я был бы убит не единожды, а миллион раз. Я отличный торговец, это единственное, чем я могу гордиться. Я люблю зерно. А вы, наверное, любите фантастические ситуации, эффектные убийства. Что же, это ваш бизнес. Я же люблю пшеницу. Представляете, мировой запас пшеницы составляет семьсот миллионов бушелей! И я знаю, где в эту минуту находится каждый бушель из этих семисот миллионов. Обратите внимание, каждый бушель.
  — У вас одного небось около сотни бушелей, не так ли? — полюбопытствовал Вулф.
  — Представьте, ни одного. Я сейчас не делаю ставок. Завтра, возможно, или через неделю. Я совершил немало сделок, и все удачные. Я всегда играю по правилам. Вот о чём я думал, когда ехал к вам. Я не знаю всех деталей дела Барстоу, лишь то, что писали в газетах. Насколько я знаю, клюшку не нашли. Думаю, её никогда и не было. Даже если клюшка будет найдена и окажется той, что я дал Барстоу, чтобы сделать первый удар, всё равно я не поверю, что кто-то собирался с её помощью убить меня. Я всегда придерживался правил, я играл честно, как в делах, так и в личной жизни.
  — Есть множество способов причинить зло, — пробормотал Вулф. — Прямо, косвенно, материально, духовно…
  — Я никому не причинял зла.
  — Вы так думаете? Знаете, суть святости в покаянии. Если позволите, приведу в пример себя. Кому я причинил зло? Просто не знаю, почему в вашем присутствии меня тянет на покаяния… Забудьте об убийстве Барстоу, тем более что для вас это просто чушь. Забудьте о полиции, мы найдём способы избавить вас от их надоеданий. Мне нравится беседовать с вами, если, конечно, вам позволяют ваши неотложные дела. Надеюсь, я не отрываю вас от какого-нибудь срочного дела?
  — Нет, не отрываете. — Кимболл был крайне польщён. — Срочные дела я решаю немедленно. Моя контора целую неделю прекрасно обходилась без меня, поэтому лишний час моего отсутствия делу не повредит.
  Вулф понимающе кивнул.
  — Хотите стакан пива?
  — Нет, спасибо. Я не пью.
  — Понятно. — Вулф нажал кнопку звонка. — В таком случае, вы необыкновенный человек, сэр. Вы приучили себя к воздержанию, вы — прекрасный бизнесмен, к тому же ещё и философ. Один стакан пива, Фриц. Но мы говорили о зле, и я грозил вам исповедью. Итак, кому я причинил зло? Это риторический вопрос. Я не разбойник, мне присущи романтические порывы, и при этом я порой удивляюсь, что всё ещё жив. Год назад человек, сидевший в кресле, в котором сейчас сидите вы, поклялся убить меня при первом удобном случае. Я вышиб из-под него, что называется, фундамент его благополучия и сделал это из чисто корыстных целей. В нескольких кварталах отсюда живёт замечательная умная женщина, чей аппетит и настроение существенно улучшились бы, если бы она получила известие о моей смерти. Я мог бы до бесконечности приводить подобные примеры. Но есть и такие, в которых трудно сознаться и которые трудно простить. Спасибо, Фриц.
  Вулф вынул из ящика открывалку, открыл бутылку, бросил крышку в ящик и снова задвинул его. Наполнив стакан пивом, он залпом выпил его.
  — В каждом деле свой риск, и об этом следует помнить, — заметил Кимболл.
  Вулф кивнул.
  — В вас опять заговорил философ. Бесспорно, мистер Кимболл, вы — человек образованный и начитанный. В таком случае вам будет понятно некое необъяснимое состояние, побуждающее вас решаться на действия, которые при других обстоятельствах безоговорочно считались бы достойными осуждения. В этом доме на верхнем этаже живёт женщина, которая не может желать мне смерти только потому, что в её сердце нет места злобе и ненависти. Каждый день, каждый час я причиняю ей страдания. Я знаю это, и это мучает меня. И всё же я продолжаю приносить ей горе. Вы должны понять, насколько темны и мучительны такие психологические состояния, и поэтому поймёте глубину моих страданий, если я вам скажу, что эта женщина — моя мать.
  Я, добросовестно всё записывавший, при этих словах с удивлением посмотрел на шефа, ибо он говорил так убедительно, а голос его был таким тихим и ровным, что создавалось полное впечатление огромных усилий, с которыми он пытался скрыть то, что творится у него в душе. На мгновение я даже посочувствовал бедной старушке, хотя лично каждый месяц отчислял от нашего дохода некую сумму и отсылал её в Будапешт, где и проживала родная мать моего хозяина.
  — Господи! — невольно воскликнул Кимболл.
  Вулф выпил ещё стакан пива и печально покачал головой.
  — Теперь вы понимаете, почему я могу перечислить все виды зла и с уверенностью сказать, что все они мне знакомы?
  Поначалу казалось, что Кимболл не клюнет на это. Лицо его выражало лишь самодовольное сочувствие. Более того — на губах было подобие довольной ухмылки.
  — Не понимаю, из чего вы заключили, что я образованный человек, — вдруг сказал он.
  Вулф удивлённо вскинул брови.
  — А разве это не так?
  — Если вы так считаете, то это большой комплимент. Я бросил школу — это было в Иллинойсе, — когда мне исполнилось двенадцать лет, а затем и совсем сбежал из дома. Да и дома по сути у меня не было, жил у дяди с тёткой. Мои родители умерли. С тех пор я не учился. Если я образован, то это моя собственная заслуга.
  — Что ж, и это неплохо, — сказал Вулф низким, приглушённым почти до шёпота голосом. Он как бы приглашал: «Продолжайте». — Вы — ещё одно доказательство тому, что Нью-Йорк — хорошая школа для мальчишки такого возраста, если, конечно, у него есть смекалка и характер.
  — Возможно. Могло бы получиться и так, но только я не поехал в Нью-Йорк. Я отправился в Техас. После года бродяжничества на пограничной территории штата я перебрался в Галвестон, а оттуда в Бразилию и Аргентину.
  — Вот как! Смекалки у вас хватило, а по образованию получились космополитом.
  — Да, пришлось немало поездить. Я провёл в Южной Америке двадцать лет, преимущественно в Аргентине. Когда вернулся в Штаты, впору было идти снова в школу учить английский. Я жил… по-разному все эти годы. Навидался и натерпелся всего, не раз попадал в передряги, но чтобы я ни делал, я строго придерживался честных правил игры. Приехав в Штаты, занялся торговлей мясом, потом перешёл на зерно. Здесь я и нашёл себя. Это деятельность требует от человека умения предвидеть и смелости, чтобы предвидение стало реальностью. Так гаучо объезжают лошадей.
  — Вы были гаучо?
  — Нет, я всегда был торговцем. Я был рождён им. Не знаю, поверите ли вы в то, что я сейчас вам скажу. Не то чтобы я стыдился этого, нет. Сидя в кабинете и следя за конъюнктурой на десятках зерновых рынков — а каждый из них не знает, в какую сторону я ринусь, — я иногда с гордостью вспоминаю то время. Я два года был разъездным торговцем.
  — Не может быть!
  — Да. Три тысячи миль в сезон, не слезая с лошади. По моей походке это заметно до сих пор.
  Вулф с восхищением смотрел на своего собеседника.
  — Настоящий кочевник! Разумеется, вы тогда ещё не были женаты?
  — Да, я женился позднее, в Буэнос-Айресе. Тогда у меня уже была своя контора на Авенидо де Майо…
  Он вдруг замолчал. Вулф налил себе ещё пива. Кимболл следил, как он это делает, но мысли его были далеко. Что-то заставило его прервать свой рассказ и перенестись в совсем иные места.
  Вулф понимающе смотрел на него, потом тихо произнёс:
  — Воспоминания… Понимаю.
  Кимболл кивнул:
  — Да, воспоминания. Странная вещь. Господи, неужели я вспомнил это лишь потому, что вы заговорили о том, как мы умеем причинять зло, о разных способах делать это, способах изощрённых, роковых… Нет, тут совсем другое, зло причинили мне, и не было никакой изощрённости. У меня тоже возникают состояния, о которых вы говорили, но в них, увы, нет романтики.
  — Зло причинили вам?
  — Да. Одно из самых ужасных, какое только можно причинить. Это было тридцать лет назад, но память об этом не перестает меня мучить. Я женился на красивой девушке, аргентинке. У нас родился сын. Ему было два года, когда однажды, вернувшись из поездки на день раньше, я застал моего друга в постели с моей женой. Мальчик играл рядом на полу. Я не отступил от правил. Я уже тысячу раз повторял себе, что и сегодня поступил бы так же. Я выстрелил дважды.
  — Вы убили их, — тихо промолвил Вулф.
  — Да, я убил их. Кровь пролилась на пол и попала на игрушки сына. Я оставил его. Сам не знаю, почему не убил его тоже, поскольку не был уже уверен, что это мой сын. Я оставил его сидеть на полу, ушёл и напился. Напился в последний раз.
  — Вы вернулись в Штаты?
  — Через какое-то время, месяц спустя. Я не думал бежать. В Аргентине не бегут после такого. Но я свернул все свои дела там и навсегда покинул Южную Америку. Я вернулся туда лишь четыре года назад.
  — Покидая Аргентину, вы взяли мальчика с собой?
  — Нет. Я вернулся для того, чтобы сделать это. Когда я оставил его, родственники моей жены забрали его к себе. Они жили в пампе. Там я и встретил свою жену. Мальчика звали Мануэль. Это имя моего друга. Я сам выбрал его, сам назвал сына в честь друга. Я вернулся в Штаты один и все двадцать шесть лет жил один, решив, что рынок куда лучше жены. Но, видимо, всё это время меня мучили сомнения, или человек к старости становится добрее. Возможно, я почувствовал одиночество или старался убедить себя, что у меня всё же есть сын. Четыре года назад, когда я прочно встал на ноги, я вернулся в Буэнос-Айрес. Я нашёл сына в полном порядке. Когда семья жены разорилась, он был ещё совсем юнцом, после их смерти он пережил тяжёлые времена, но в конце концов ему повезло. Когда мы с ним встретились, он был одним из лучших лётчиков аргентинской армии. Мне пришлось уговаривать его изменить свою жизнь. Поначалу он попробовал работать в моей конторе, но это было не его дело, и вот теперь на деньги, которые я ему дал, он намерен заняться авиацией. Я купил участок в Вестчестере, построил дом, и тешу себя надеждой, что когда мой сын женится, ему не придётся совершать поездки, которые вдруг могут окончиться, как когда-то моя.
  — Ваш сын, конечно, знает… о матери?
  — Не думаю. Хотя мы об этом никогда не говорили. Надеюсь, он не знает. Не потому, что меня мучает раскаяние, сейчас я поступил бы так же. Я не прикидываюсь, что в Мануэле нашёл именно такого сына, о каком мечтал. Он аргентинец, я из Иллинойса. Но он носит моё имя, и у него голова на плечах. Он, я надеюсь, женится на американской девушке, и тогда можно будет сравнять счёт.
  — Несомненно. — Вулф так и не притронулся к стакану с пивом, пена в нём осела, цветом оно напоминало остывший чай. Наконец он взял стакан и выпил. — Да, мистер Кимболл, вы изложили свою точку зрения — вам причинили зло. Но вы, как бы это выразиться, сами приняли меры. Зло было также причинено вашему сыну, но теперь вы с лихвой возместили это. Ваша исповедь, пожалуй, лучше моей. Но если ваш сын всё ещё страдает от причинённого ему зла?
  — Нет!
  — А если такое возможно?
  Я увидел, как Кимболл опустил глаза. Я понимал его. Я знал, как иногда бывает трудно выдержать взгляд Ниро Вулфа. Но казалось, что Кимболл, прожжённый делец, застрахован от такого. А вот нет, дрогнул. И не пытался скрыть этого.
  Кимболл внезапно встал.
  — Нет, не страдает, — произнёс он. — Я не воспользовался вашим признанием в своих целях, как вы, мистер Вулф.
  — У вас есть ещё возможность, — хладнокровно ответил Вулф. — Можете использовать любые свои преимущества. Давайте начистоту: невиновному нечего меня бояться. — Он глянул на часы. — Через пять минут у меня ланч. Приглашаю вас разделить его со мной. Я в друзья не навязываюсь, просто к вам и к другим в вашем положении у меня нет неприязни. Тридцать лет назад, мистер Кимболл, вас постигло горькое разочарование, и вы действовали решительно. А сейчас растерялись. Давайте подумаем вместе, что можно сделать. Оставайтесь.
  Но Кимболл отказался. Мне показалось, что впервые он выглядел испуганным. Ему хотелось как можно скорее убраться отсюда, но я не понимал почему.
  Вулф попытался ещё раз уговорить его остаться. Но у Кимболла не было желания. Испуг исчез, он стал сама любезность. В который уже раз, картинно ужаснувшись по поводу того, что так задержался, он упрекнул Вулфа, что тот так и не сказал ему, как избавиться от надоеданий полиции, и, выразив надежду, что разговор останется между ними, откланялся.
  Я проводил его до входной двери и предложил отвезти в контору, но он отказался, сказав, что поймает такси. Я смотрел ему вслед со ступеней крыльца и убедился, что его ноги сохранили кривизну, отличающую опытных наездников.
  Вернувшись и не найдя хозяина в кабинете, я прошёл в столовую. Вулф уже усаживался в кресло, а Фриц стоял наготове рядом. Когда Вулф устроился, я тоже сел. Я знаю, что он не любит говорить о делах за столом, но почему-то чувствовал, что на этот раз он изменит своему правилу. И он действительно это сделал. Однако всё вышло не так, как я ожидал.
  За столом он любил говорить пространно и медленно на любую тему, пришедшую ему в голову, обращаясь не только к самому себе, но и ко мне тоже. Я, полагаю, был неплохим слушателем. Но в этот день за столом он не промолвил ни слова, лишь в перерывах между глотками пива задумчиво выпячивал и втягивал губы. Он даже забыл прокомментировать, как обычно, кулинарные достоинства блюд, приготовленных Фрицем. Это дало мне повод многозначительно подмигнуть Фрицу, убиравшему чашки после кофе. Он понимающе кивнул в ответ, что, мол, не обиделся на хозяина.
  Вернувшись в кабинет, Вулф так же молча опустился в кресло. Я навёл порядок на своём столе, вынул из-под груды бумаг исписанные листки блокнота и скрепил их вместе. Затем сел и приготовился ждать, когда к хозяину вернётся рабочее настроение. Спустя какое-то время он шумно, как кузнечные мехи, вздохнул, отодвинул кресло, открыл ящик стола и стал рыться в крышках от пивных бутылок. Я молча следил за ним. Наконец, задвинув ящик, он сказал:
  — Мистер Кимболл — несчастный человек, Арчи.
  — Он обманщик.
  — Возможно. И тем не менее он несчастный человек. Он осаждён со всех сторон. Его сын хочет убить его и не намерен отступать от своего. Если Кимболл признается в этом самому себе, он — конченный человек, и он это знает. Его сын, а затем и будущие наследники рода Кимболлов — это всё, ради чего он живёт. Он не может признаться в этом и, видимо, не сделает этого никогда. Но если он не признается, более того, ничего не предпримет, он обречен, ибо вскоре умрёт, и скорее всего страшной смертью. Эту дилемму ему не решить, она слишком сложна и отягощена обстоятельствами. Он нуждается в помощи, но не осмеливается просить о ней. Причина тому та же, что и у всех смертных, — вопреки всему он надеется. Надеется, что, не признавшись, может позволить себе уповать на авось. Ведь его сын уже пытался убить его и по чистой случайности убил Барстоу. Может, Кимболл-младший поймёт, что это не простая случайность, а знак свыше. Может, его ещё можно переубедить: отец готов поговорить с ним как мужчина с мужчиной, и тогда сын всё поймёт, пойдёт на разумную сделку с судьбой и подарит отцу жизнь взамен той, которую нечаянно отнял у другого. Тогда Кимболлу удастся дожить до того дня, когда он сможет покачать внука на коленях. А пока состоится эта сделка, самая значительная из всех его сделок, Кимболл-старший будет в постоянной опасности. Это может напугать любого, даже того, кто моложе и честнее его. Но он не просит помощи, поскольку если попросит, то выдаст сына, подвергнет его опасности ещё большей, чем та, что грозит ему самому. Великолепная дилемма. Я редко сталкивался с таким выбором даже не из двух зол, а из двух полных катастроф. Это так обескуражило Кимболла, что он совершил то, что редко совершал ранее, — повёл себя как идиот. Он выдал сына, однако не обезопасил самого себя. Он не скрыл того, что пряталось за его страхом, а отрицал сам страх.
  Вулф замолчал. Он откинулся на спинку кресла, опустил подбородок на грудь и сцепил пальцы на животе.
  — Ладно, — сказал я. — С Кимболлом ясно, теперь как насчёт Мануэля? Я говорил вам, что он действует мне на нервы. Это в общем-то неважно, но не напечатать ли мне для вас список всех улик, которые свидетельствуют, что он убил Барстоу?
  — Проклятье, — вздохнул Вулф. — Я знаю, что картину для прочности надо покрыть лаком. Но банка пуста, Арчи. Вернее, она исчезла. У меня ничего нет.
  Я понимающе кивнул.
  — Могу я внести предложение? Рядом с Плезантвилем в Армонке имеется аэродром. Что, если съездить туда и порасспросить?
  — Можно. Но я сомневаюсь, что он пользовался общедоступными аэродромами. Он предпочитает осторожность. Прежде чем ты туда отправишься, попробуем вот что. Записывай.
  — Много?
  — Нет, всего несколько слов.
  Я взял блокнот и карандаш.
  Вулф стал диктовать:
  — «Каждого, видевшего меня и мой самолёт на лугу в понедельник, пятого июня, во второй половине дня, прошу отозваться. Заключил пари, выигрыш пополам!».
  — Здорово! — воскликнул я. — Но он мог сесть и на поле для гольфа.
  — Слишком людное место, — возразил Вулф, — и неизбежно кто-нибудь возмутился бы этим. Пусть будет луг. Должно быть конкретное место. По дороге завезёшь в редакцию «Таймса». И чётко договорись, чтобы все ответы направлялись нам. Объявление можно поместить и в другие газеты, на тех же условиях. Мануэль Кимболл — человек достаточно хитроумный и стоит того, чтобы мы приняли меры предосторожности. Если он увидит объявление, он постарается сам получить все ответы.
  Я встал.
  — Ладно. Я пошёл.
  — Подожди. Уайт-Плейнс будет до Армонка или после?
  — До.
  — Тогда зайдёшь к Андерсону. Расскажешь ему обо всём, кроме Карло Маттеи и Аргентины. Сделай ему такой подарок, это будет красивый жест. Также скажи, что Кимболл-старший находится в опасности и нуждается в охране. Кимболл, разумеется, будет это отрицать, и все меры предосторожности окажутся напрасными. И всё же когда кто-то вмешивается в дела, замышляемые преступником, как это делаем мы с тобой, есть вещи, которыми не следует пренебрегать.
  Я сам прекрасно знал всё это, тем не менее произнёс:
  — Давать Андерсону информацию — всё равно что давать чаевые контролёру в метро.
  — Я думаю, недалёк тот час, — заметил Вулф, — когда мы представим ему счёт.
  Глава 14
  Поскольку я заехал в редакции нескольких газет, чтобы поместить наше объявление, а загородное шоссе в летнее время, да ещё в пятницу, порядком перегружено, я добрался до Уайт-Плейнс лишь к четырём пополудни. Я решил не предупреждать Андерсона и Дервина о своём приезде — мой путь на Армонк всё равно лежал через Уайт-Плейнс.
  Но оба оказались на месте. При моём появлении девушка-секретарь улыбнулась, что меня обрадовало, ибо если тебя забывают, то это значит, что ты потерял очарование. Не спросив ни моего имени, ни к кому я пришёл, она соединилась с кем-то по коммутатору.
  — Похоже на возвращение блудного сына в отчий дом, не так ли? — пошутил я.
  — Скорее, на заклание тельца, — не задумываясь, ответила она.
  Почти сразу же отворилась дверь кабинета прокурора и вышел Дервин.
  — Что вам угодно? — спросил он, сделав пару шагов мне навстречу.
  Я усмехнулся.
  — Горячие новости. Можете вызвать вашего друга Бена Кука, только поторопитесь. — Я не любитель конфронтаций, поэтому тут же объяснил ему цель моего визита: — Я должен сообщить мистеру Андерсону нечто очень нужное, а может, и вам, если угодно.
  Я так до сих пор и не узнал, чем занималась прокурорская команда в Уайт-Плейнс всю неделю после того, как было произведено вскрытие. Поступали, правда, туманные намёки. Например, Андерсон поведал, что Корбетт побывал в Холландском университете. Может, они там и нашли какие-нибудь жареные факты вроде сплетен о том, что Барстоу оставлял симпатичную студентку на целый час после лекций, но, насколько я понял, это ни на йоту не приблизило их к цели. Мне трудно было поверить, что Андерсон не знал даже о сумке с клюшками, подаренной Барстоу его женой ко дню рождения.
  От них я узнал лишь одну стоящую новость — заключение Нью-Йоркской лаборатории. Специалист, производивший анализы, совершенно определённо утверждая, что в крови убитого обнаружен змеиный яд. Это заставило Андерсона и Дервина забыть о клюшках и с энтузиазмом переключиться на мокассиновых змей. Мне стыдно в этом признаться, но и я был втянут в это и потратил вместе с ними на всякие догадки несколько часов. В окрестностях Вестчестера вполне могли водиться мокассиновые змеи, и почему бы одной из них было не заползти на площадку для гольфа и не ужалить Барстоу? Было над чем поломать голову. О результатах анализов они пока в газеты не сообщали, да и мне рассказали об этом, лишь получив от меня свою долю информации. Но даже если бы в гольф-клубе «Зелёные луга» все площадки для гольфа кишели змеями, всё равно Андерсону и Дервину было бы трудно примириться с тем фактом, что Ниро Вулф смог так точно предугадать результаты вскрытия.
  Когда Дервин ввёл меня в кабинет Андерсона, тот был не один. У него находился посетитель, с виду не очень похожий на сыщика, скорее адвокат. Я сел на стул и положил шляпу на колени.
  — С чем пожаловали? — нелюбезно осведомился Андерсон.
  Мне этот человек был решительно неприятен. Всё в нём меня отталкивало своей грубостью и примитивностью — и внешность, и манеры. Лучшим видом общения с ним было бы дать ему в нос. Вот Дервин — другое дело. Конечно, я и к нему не питал особой симпатии, но он хотя бы обладал чувством юмора.
  — С информацией от Ниро Вулфа, — ответил я на вопрос. — Пожалуй, это стоит застенографировать.
  Тут, конечно, не обошлось без насмешек и грубостей с его стороны, но я решил всё стерпеть ради дела и держал себя в руках. Что толку придумывать остроумные, разящие наповал ответы, если я не могу воспользоваться самым убедительным из них? Наконец, когда он понял, что так мы с места не сдвинемся, он вызвал стенографиста.
  Я рассказал им о подарке на день рождения, о том, где теперь находится сумка с клюшками Барстоу и как она туда попала, рассказал, почему и как Кимболл отдал Барстоу свою клюшку для первого удара. Я предложил им поинтересоваться клюшками Кимболла и узнать, где он их хранит, а также теми людьми, кто мог иметь к ним доступ. Я знал, что это ничего не даст, потому что у Мануэля было множество других возможностей получить доступ к клюшкам отца, но всё же подкинул им эту мысль. Затем я передал прокурору просьбу Вулфа обеспечить безопасность Кимболла-старшего, особо подчеркнув это. Я сказал, что, по мнению Вулфа, ответственность за безопасность граждан, чья жизнь под угрозой, полностью лежит на властях, которые для того и существуют, чтобы их защищать. Он же, Ниро Вулф, не может отвечать ни перед самим собой, ни перед другими, если с мистером Е. Д. Кимболлом что-либо случится, а это может произойти в любую минуту.
  Когда я закончил, Андерсон стал задавать мне вопросы. Я отвечал, но не на все. Это тянулось довольно долго, пока я наконец с вежливой улыбкой не сказал:
  — Мистер Андерсон, кажется, вы пытаетесь меня перетянуть на свою сторону.
  Он тоже был вежлив.
  — И безуспешно, мистер Гудвин, — любезно ответил он. — Буду с вами откровенен. Когда вскрытие подтвердило догадку мистера Вулфа, я был уверен, что он знает, кто убийца. Когда же было объявлено о вознаграждении и оказалось, что он до сих пор его не получил, я понял, что он не знает, кто убил Барстоу. Нам известно всё, что вы предпринимаете, и даже больше. Неясна лишь одна деталь — как Вулф пришёл к своей догадке. Мне хотелось бы это знать, хотя я не считаю, что это так уж важно, поскольку он благодаря этому всё же не продвинулся вперёд. Я готов выслушать вас. Со своей стороны я сам расскажу всё, что мы знаем. Например, сегодня утром мы получили заключение из лаборатории: анализ показал наличие змеиного яда в крови Барстоу.
  — Спасибо. Это позволяет мне не читать вечерние газеты.
  — В газетах этого не будет. Могу рассказать вам ещё кое-что.
  И он рассказал о поездке Корбетта в университет и о прочей ерунде, а закончили мы лекцией о мокассиновой змее. Думая о том, как наконец добраться до Армонка и по дороге поскорее выбросить из головы чепуху о змеях и змеином яде, я поблагодарил Андерсона, встал, надел шляпу и вдруг заметил, что он обиделся. Но мне было уже не до этого. Напомнив ему ещё раз о необходимости обеспечить безопасность Е. Д. Кимболла, я откланялся.
  Поскольку я не знал, как долго задержусь в Армонке, я решил прежде завернуть в поместье Барстоу. Из телефонной будки на Главной улице я позвонил Саре. Она была дома. Через двадцать минут я уже сворачивал на подъездную аллею поместья. Тот же дворецкий, узнав меня, вежливо кивнул и открыл ворота. На террасе кто-то пил чай, видимо, гости. Я прошёл к боковому входу, и Смолл снова провёл меня в солярий, сказав, что мисс Барстоу сейчас будет. Он спросил меня, не желаю ли я чаю.
  — Вам это самому пришло в голову? — поинтересовался я.
  Дворецкий и бровью не повёл.
  — Мисс Барстоу велела, сэр, — невозмутимо ответил он.
  — Я так и подумал. Предпочитаю молоко.
  Через минуту он появился снова, со стаканом молока. Я не успел допить и до половины, как вошла Сара. По телефону я сказал, что это визит вежливости и тревожиться не следует. Глядя на неё, на легкость и непринуждённость её движений, на её молодость и свежесть, я подумал, что, если бы она держала клинику для разбитых сердец, я бы стал её первым пациентом, если бы не был занят чем-нибудь поважнее.
  — Вы хорошо отдохнули за то время, что мы не виделись, — заметил я.
  Она улыбнулась.
  — Мне кажется, что я только и делала, что спала. Садитесь, прошу вас.
  Я сел, продолжая держать в руке стакан.
  — Спасибо за молоко, мисс Барстоу, очень вкусное. Сожалею, что оторвал вас от гостей, но я ненадолго. Я только что был у прокурора Андерсона, мы побеседовали, я рассказал ему о подарке вашей матери и о вашей поездке в Территаун. Подождите, не заводитесь с пол-оборота. Я ничего не собираюсь предпринимать. Это просто стратегический ход, из тех, что приводят генералов к поражению. Всё уже выяснилось. В сумке, которую подарила вашему отцу ваша мать, были настоящие клюшки. Никто не злоумышлял против вашего отца. Его смерть — случайность.
  Потрясённая, она смотрела на меня, не в силах что-либо оказать. Я ждал, когда она успокоится.
  — Значит, это не убийство?.. Ниро Вулф ошибся! Но тогда как же…
  — Ниро Вулф не ошибся. Произошло это, как вы помните, у первой метки. Когда пришёл черёд начать игру вашему отцу, его мальчишки с клюшками не оказалось рядом, поэтому Е. Д. Кимболл, игравший после вашего отца, предложил ему свою клюшку для первого удара. Именно она и убила вашего отца. Это роковая случайность. Никто не собирался его убивать.
  — Мой отец… — промолвила она. — О, я знала своего отца…
  Я кивнул.
  — Я уверен, вы хорошо его знали, мисс Барстоу. Вот и всё, что я хотел вам сказать. По телефону мне не хотелось говорить об этом, потому что я не знаю, когда Андерсон намерен предать это гласности. Так что всё, что я вам сказал, — конфиденциально. Я не хотел бы, чтобы вы расспрашивали Андерсона о моём разговоре с ним. И, пожалуйста, не думайте, что я обманываю вас. Если его вдруг разберёт любопытство и он начнёт выспрашивать у вас, зачем и почему вы так поступили с сумкой, пошлите его ко всем чертям. Теперь это уже никого не интересует. Именно на этот случай я и решил вам всё рассказать. Я прекрасно понимаю, что такое лежать ночью без сна и гадать, кто убил твоего отца. Так вот, вашего отца никто не убивал. Но лучше, чтобы об этом пока знала лишь ваша семья. — Я встал. — Вот и всё.
  Подняв на меня глаза, она спросила:
  — Вы уже уходите? Я посижу здесь ещё немного. Благодарю вас, мистер Гудвин. Вы не допили молоко.
  Я взял стакан, допил молоко и покинул комнату. Я надеялся, что, несмотря на такой хлопотный день, всюду успею.
  Когда я прибыл в Армонк, было уже около шести, хотя солнце стояло ещё высоко. На взлётной полосе аэродрома стояли два самолёта, третий шёл на посадку. Забор и стены деревянных ангаров украшали рекламные щиты: «Полёты — 5 долларов», «Попробуй небеса». Аэродром был неказист по части наземных построек и удобств, но взлётная полоса была широкой, чистой и ровной, как блин на сковороде.
  Я припарковался у края дороги и через ворота направился к ангарам. Кругом не было никого, кроме пилота только что севшего самолёта и двух его пассажиров. Я прошёлся вдоль ангаров, заглядывая в каждый, и в одном из них увидел двух парней, игравших в орлянку. При моём появлении они прекратили игру. Я поздоровался.
  — Привет, — сказал я и улыбнулся. — Сожалею, что помешал. Я ищу лётную карту, вернее, папку с картами. Может, я неточно выразился, я не лётчик.
  Один из парней был совсем ещё юнцом, другой, в комбинезоне механика, выглядел постарше. Он выслушал меня и покачал головой.
  — Мы не продаём лётные карты.
  — Я не собираюсь их покупать. Я ищу карту в красной папке, которую мой брат оставил здесь неделю назад, точнее, в прошлый понедельник, пятого июня. Возможно, вы помните. Узнав, что я еду в Беркшир и буду проезжать мимо, он попросил меня заехать сюда и взять карту. Он совершил посадку у вас на своём личном самолёте часов в шесть вечера и улетел в десять. Он уверен, что оставил карту где-то здесь.
  Механик покачал головой.
  — Он не садился на нашем поле, сэр.
  Я изобразил удивление.
  — Конечно, садился! Он-то хорошо знает, на каком аэродроме сел.
  — Может, где-то он и садился, только не на нашем аэродроме. Вот уже месяц, как здесь не было ни одной чужой машины, только наши. Разве что ещё одна, двукрылая, утром неделю назад.
  — Странно, — продолжал недоумевать я. — Вы уверены? Может, вас в тот день здесь не было?
  — Я всегда здесь, мистер. Я ночую здесь. Но вашему брату обязательно надо найти карту. Он без неё будет как без рук.
  — Похоже на то. А есть здесь поблизости другие аэродромы?
  — Не так уж и близко. Один в Денбери, другой в Поукипси.
  — Что ж, тем хуже для него. Извините за беспокойство. Очень вам признателен.
  Я ушёл, сел в машину и стал думать, что делать дальше. Механик не производил впечатление человека, которого за пять долларов можно уговорить держать язык за зубами. Он говорил то, что было, вернее, не пожелал сказать того, чего не было. Итак, Армонк отпадает. Поукипси тоже. Хотя Мануэль и долетел бы туда минут за двадцать, но ему не удалось бы вовремя вернуться на то место, где он оставил машину, а потом успеть доехать до места встречи с Карло Маттеи. Их встреча должна была состояться где-то у станции метрополитена в центре Нью-Йорка в семь тридцать вечера. Из Поукипси он не успел бы. Денбери тоже отпадает.
  Я включил мотор и повернул на север. Мне не хотелось делать этого, ибо было шестнадцатое июня, годовщина спасения маленького Томми Уильямсона, день, когда в кабинете Вулфа он был торжественно возвращён родителям. Этот день мистер и миссис Уильямсон и их сын Томми, ставший уже на четыре года старше, отмечали за праздничным столом у Вулфа. Каждый год они пытались пригласить его к себе, и всё напрасно. Супруги Уильямсоны мне нравились, да и Томми тоже, но меня больше беспокоило, как воспримет моё отсутствие Фриц, всегда придававший этому дню особое значение. Разумеется, он знал, что мистер Уильямсон владеет сетью отелей и, видимо, хотел ему доказать, как много тот теряет оттого, что рестораны его отелей практически ничем не могут похвастаться. Нет блюд, о которых Сол Пензер сказал бы: «Пальчики оближешь». Одна пятая всего, что наготавливал на этот день Фриц, предназначалась мне, а я вместо того, чтобы уплетать за обе щеки да расхваливать, маялся среди кустарников и пальм в каком-то Денбери, глядя в тарелку с печёнкой и ветчиной, явно поджаренными на разном масле.
  В этом Денбери всё сразу пошло наперекосяк. После неудачного обеда я сразу же отправился на местный аэродром. Там никто ничего не смог мне сказать. Я пошатался вокруг, пока наконец, когда уже стемнело, не появился какой-то тип, который поверг меня в полное отчаяние. Он вёл журнал полётов, но мог бы и не делать этого, заявил он, потому что с точностью до минуты помнит, начиная с Пасхи, когда садилось солнце в тот или иной день. Уезжая из Денбери, я был уверен, что Мануэль Кимболл никогда там не бывал. И хотя ночь была великолепной, возвращаясь в Нью-Йорк, я почти не замечал этого.
  Конечно, Уильямсоны давно уехали, а Вулф уже лёг спать. На комоде меня ждала записка:
  «Арчи, если ты ничего не узнал, попробуй утром связаться с газетой, где печаталось объявление о квалифицированном мастере по металлу. А если твоя вежливость и обаяние всё ещё действуют на мисс Фиоре, привези её к нам завтра к одиннадцати утра.
  Я не люблю есть на ночь и позволяю себе это лишь в крайних случаях. Но я всё же пошёл на кухню за стаканом молока. Я с грустью посмотрел на остатки пиршества, как какой-нибудь бедняга на могилу рано ушедшей возлюбленной. Затем я поднялся к себе и лёг спать.
  Я проснулся поздно. За завтраком Фриц рассказывал мне, как прошёл обед, на который я не успел, но я проявил к этому весьма вялый интерес. Вчерашние обеды мало меня интересовали. Просматривая газеты, я искал объявление, которое поместил накануне. Оно было напечатано и смотрелось совсем неплохо.
  Прежде чем уйти из дома, я заглянул в кабинет и навёл там порядок, хотя в этот день мы никого не ждали. Когда я думал о Мануэле Кимболле, среди прочих деталей меня смущала одна: своё объявление о мастере по металлу он передал в одну из рекламных контор газеты «Таймс» в деловой части города. Не удобней ли было бы отнести его в контору газеты где-нибудь в районе Таймс-сквер или на Сто двадцать пятой улице? Но это была всего лишь деталь, о которой размышляешь на всякий случай, если больше не за что зацепиться.
  Вот какую задачу мне предстояло выполнить: зайти в указанную рекламную контору в деловой части города и попытаться выяснить, какая из девушек оформляла заказ на объявление два месяца назад, кто подал объявление, как он выглядел и кому затем направлялись ответы. Это примерно похоже на попытку выяснить у спасателя на пляже Кони-Айленд, не купался ли там в день Независимости лысый мужчина. Я зашёл по пути в прокуратуру и уговорил Перли Стеббинса с его бляхой составить мне компанию для пущей солидности. В выигрыше от этого визита остался, пожалуй, только он, поскольку мне пришлось угостить его виски. Просматривая подшивки за два месяца, я узнал лишь, что объявление появилось в газете шестнадцатого апреля; это вполне совпадало по времени. Но эта информация не стоила рюмки виски.
  Я отвёз Перли обратно во дворец правосудия, а сам отправился на Салливан-стрит.
  Миссис Риччи наотрез отказалась впустить меня в дом. Она сама открыла дверь и недовольно поморщилась, увидев меня. Я улыбнулся и сказал, что хочу пригласить Анну Фиоре на прогулку. Я вёл себя как истый джентльмен и терпеливо выслушал все обвинения в мой адрес, но, когда она попыталась захлопнуть дверь, чуть не прищемив мне нос, перешёл к делу:
  — Позвольте, миссис Риччи, одну минуту, переведите дух и выслушайте то, что я вам скажу. У Анны неприятности, не с вами, а с полицией, понимаете, с полицией. Она рассказала нам кое-что, что может для неё плохо кончиться, если полиция узнает. Они пока не знают, и мы не хотим, чтобы они узнали, но у полиции есть подозрения. Мой хозяин хочет научить Анну, как себя вести с ними. Он должен это сделать. Неужели вам хочется, чтобы Анна попала в тюрьму? Забудьте все ваши женские обиды!
  Она враждебно смотрела на меня.
  — Вы лжёте!
  — Нет, никогда. Спросите Анну. Позовите её сюда.
  — Оставайтесь на крыльце и не вздумайте входить в дом.
  — Хорошо.
  Она захлопнула дверь. Я сел на верхнюю ступеньку лестницы и закурил. Была суббота, на улице царили толчея, шум и гам, как в первый раз. В меня угодил чей-то мяч, уши лопались от крика ребятни, но в целом было даже интересно наблюдать за жизнью итальянского квартала. Когда я загасил окурок, за спиной послышался звук отворяемой двери, и я встал.
  Вышла Анна в жакете и шляпке. За нею на пороге стояла миссис Риччи.
  — Я позвонила мисс Маттеи, — сказала она. — Она говорит, что вам можно доверять, но я всё равно не очень-то верю. Если с Анной что-нибудь случится, мой муж убьёт вас. У неё нет ни отца, ни матери, девушка она хорошая, хотя и ветер в голове.
  — Не беспокойтесь, миссис Риччи. — Я с улыбкой посмотрел на Анну. — Ты хочешь прогуляться?
  Она кивнула, и я повёл её к машине.
  Если мне когда-либо придётся кого-нибудь убить, то моей жертвой непременно будет женщина. Я встречал немало упрямых мужчин, людей, которые знали то, что мне было нужно, но отказывались говорить, и в ряде случаев я не мог их заставить, как ни старался. Но несмотря на упрямство, в них всё же сохранялось что-то человеческое. Они всегда давали мне надежду, что стоит только найти ключик к ним, и они откроются. Однако при встрече с некоторыми из женщин я сразу понимал, что все усилия заставить их разговориться будут напрасными. Лица их тут же принимали выражение, способное любого довести до бешенства. Я уверен, многие делали это просто назло. На лице мужчины ты читаешь, что он умрёт, но не скажет. А женщина прямо даёт понять, что вполне могла бы сказать, да не скажет, и всё тут.
  Я сидел и наблюдал в течение часа, как Ниро Вулф пробует свои психологические приёмы в разговоре с Анной Фиоре. И если она вышла из этой передряги живой, то только благодаря мне. Я понимал, что нельзя убивать курицу, несущую золотые яйца, даже если эта курица не желает нестись. Конечно, я не был уверен, что именно Анна Фиоре — та самая курица, которая осчастливит нас золотым яйцом. Думаю, не был уверен в этом и Вулф, но других несушек у нас не имелось.
  Когда мы с Анной прибыли на Тридцать пятую улицу, не было ещё одиннадцати, и нам пришлось ждать, когда Вулф спустится из оранжереи. Беседу с ней он начал просто и непринуждённо, будто сам собирался рассказать ей что-то, а от неё ему ничего и не нужно. Он просто хотел её кое о чём предупредить. Человек, приславший ей сто долларов, и есть убийца Карло Маттеи. Он коварен и опасен, и он знает, что ей известно то, что он хотел бы сохранить в тайне. Поэтому он захочет избавиться от неё тоже. Он говорил Анне, что мисс Маттеи хорошая женщина и её брат Карло тоже хороший человек и не заслужил смерти от руки убийцы. Поэтому убийца должен быть пойман и наказан.
  Глядя на лицо Анны, я понял, что нас что-то ожидает.
  Вулф углубился в тонкости личных договорённостей между людьми. Он объяснил подробно, что договорённость чего-то стоит лишь тогда, когда она добровольна. Анна же не договаривалась с убийцей, что будет молчать. Он просто прислал ей деньги и объяснил, как она может ими распорядиться. Он дал ей возможность выбора. Она могла сжечь деньги, если бы так решила. Она может сделать это даже сейчас.
  Вулф полез в ящик, вынул пять новых двадцаток и разложил их веером перед Анной на столе.
  — Вы можете сжечь свои купюры, мисс Фиоре. Это будет святотатством, я знаю, и, чтобы не видеть этого, я уйду из комнаты, но мистер Арчи поможет вам это сделать. Сожгите ваши банкноты и возьмите взамен мои. Вы понимаете? Я даю их вам, вот они лежат на столе. У вас при себе эти сто долларов?
  Она кивнула.
  — В чулке?
  Девушка чуть приподняла край юбки, повернула ногу и показала под обтягивающей тканью юбки небольшую выпуклость.
  — Вытащите их оттуда, — велел Вулф.
  Девушка спустила чулок, достала пачку двадцаток и тоже развернула их. Затем бросила на меня взгляд и улыбнулась.
  — Вот спички, — сказал Вулф, — а вот поднос. Я ухожу, а мистер Арчи поможет вам сжечь ваши двадцатки и взамен даст новые. Он с удовольствием это сделает. — Вулф бросил строгий взгляд в мою сторону.
  — Начинай, Анна, — приступил я к делу. — Я знаю, у тебя доброе сердце. Мистер Маттеи был добр к тебе, и ты должна отплатить ему тем же. Мы вместе сожжём эти деньги, не так ли?
  Но я допустил ошибку, попытавшись протянуть руку к деньгам. Двадцатки в мгновение ока снова оказались в чулке.
  — Не бойся, Анна, — сказал я. — И не будь глупой. Никто не притронется к твоим деньгам, пока я здесь. Можешь сжечь их сама, я не буду тебе помогать.
  — Никогда, — ответила Анна.
  Я понимающе кивнул.
  — Ты говорила это прежде, но теперь всё изменилось. Теперь ты должна сжечь их, чтобы получить другие.
  Она покачала головой. Надо было видеть её лицо.
  — Я не сделаю этого, — сказала она. — Я знаю, мистер Арчи, вы считаете меня не очень умной. Может, это и так, потому что все так говорят. Но я не дура, я хочу сказать, не такая дура. Это мои деньги, и я никогда их не сожгу. Я не буду тратить их до тех пор, пока не выйду замуж. А это не так уж глупо.
  — Ты никогда не выйдешь замуж, ибо этот человек убьёт тебя, как убил мистера Маттеи.
  — Он не убьёт меня.
  Я в отчаянии подумал: «Господи, если он не сделает этого, то это сделаю я».
  Вулф решил изменить тактику. Он прибег к хитрости и стал расспрашивать Анну о её родителях, детстве, обязанностях и распорядке дня у миссис Риччи, интересовался её мнением то об одном, то о другом. Она успокоилась и охотно отвечала, но настораживалась каждый раз, когда он спрашивал о работе. В первый раз Вулф напугал её, когда спросил что-то об уборке комнаты Карло Маттеи. Она тут же закрылась, как улитка в своём домике. Тогда он стал подбираться издалека, обходным манёвром, но опять неожиданно наткнулся на стену. Она отлично умела молчать, я мог бы восхищаться ею, если бы у нас было время. Глупая или нет, но она почти безошибочно реагировала на всё, что было связано с Карло Маттеи, словно что-то срабатывало у неё внутри, и по интуиции, пожалуй, могла бы поспорить с самим Вулфом.
  Но он не сдавался. Он спокойно и неторопливо расспрашивал Анну о вещах, казалось бы, случайных, и, зная его необыкновенное терпение и упорство, я подумал, что недели через две он своего добьётся.
  Но дверь в кабинет внезапно отворилась, на пороге появился Фриц. Когда Вулф кивком пригласил его войти, Фриц закрыл за собой дверь в холл и на подносе подал хозяину визитную карточку. Вулф взял её, прочитал, и я заметил, как у него слегка раздулись ноздри.
  — Приятный сюрприз, Арчи, — промолвил он и через стол протянул мне визитную карточку. Я взял её и прочитал. Вот это да! Мануэль Кимболл собственной персоной.
  Глава 15
  Я стремительно поднялся. Вулф продолжал сидеть, по привычке выпячивая и втягивая губы, а потом сказал:
  — Проводи джентльмена в гостиную, Фриц. В холле слишком темно, там даже лица не разглядишь. И ещё: подними в гостиной шторы на окнах и открой дверь в холл, чтобы было больше воздуха.
  Фриц вышел.
  — Благодарю вас, мисс Фиоре, — сказал Вулф девушке ещё более тихим голосом, чем обычно. — Вы были очень терпеливы и вели себя разумно. Не обидитесь, если на сей раз не мистер Арчи отвезёт вас домой? У него много дел. Вас отвезёт Фриц, он отлично водит машину. Арчи, договорись с Фрицем, потом проводишь нашу гостью до выхода, и сразу же возвращайся.
  — Понял. Пойдём, Анна.
  — А не может ли мистер Арчи… — попыталась возразить девушка.
  — Не надо, не говори ничего, Анна, — прервал я. — Я отвезу тебя домой в другой раз. А теперь пойдём.
  Я провёл её на кухню и объяснил Фрицу, какое его ждёт удовольствие. Кажется, мне никогда не было так жаль бедную Анну, как в этот момент, когда я увидел, что Фриц даже не покраснел. Это было ужасно. Но сокрушаться было некогда. Пока Фриц снимал фартук и надевал сюртук, а затем шляпу, я обдумывал дальнейший ход.
  — Анна, не желаешь повеселиться, а? — предложил я. — Ты сегодня говорила о замужестве, и я вдруг подумал, каким должен быть тот, кто тебе приглянется и за кого ты захочешь выйти замуж. У нас в гостиной сидит молодой мужчина. Мне кажется, это именно тот, кто может тебе понравиться. Давай посмотрим, если хочешь. Он очень красивый. Когда мы пойдём через холл к выходу, мы незаметно задержимся у двери гостиной и ты посмотришь на него. А потом, когда мы выйдем на крыльцо, ты мне скажешь, понравился он тебе или нет. Хочешь посмотреть?
  — Я знаю таких… — начала было Анна.
  — Ладно, потом. Не надо говорить, а то он услышит твой голос и поймёт, что мы им интересуемся. Ты готов, Фриц?
  Мы вышли в холл. Фриц, согласно инструкции, оставил дверь в гостиную открытой. Я постарался провести Анну подальше от открытой двери. Нам хорошо был виден Мануэль Кимболл. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу. Услышав наши шаги, он посмотрел в сторону открытой двери, но в холле было темно, и он не мог нас видеть. Я держал Анну за локоть и не сводил глаз с её лица, пока она смотрела на Кимболла. Минуло несколько секунд, я осторожно повёл её в сторону входной двери. Открыв её, нас уже ждал Фриц.
  Когда мы вышли на крыльцо, я захлопнул дверь.
  — Ну как, Анна, он тебе понравился? — спросил я.
  — Нет, мистер Арчи. Если вас интересует…
  — Хорошо, в другой раз. Ты молодчина, Анна, до свидания. Фриц, не переживай, если ужин сегодня немного задержится. У меня такое чувство, что мы не скоро освободимся, к тому же мы не ждём гостей.
  Я вернулся в дом и проследовал по холлу прямо в кабинет Вулфа. Он не шелохнулся в кресле.
  — Она никогда не видела его, или она первоклассная актриса и самой Лин Фонтэйн5 даст сто очков вперёд, — заявил я.
  Вулф чуть кивнул.
  — Пригласить его? — спросил я.
  Снова кивок.
  Я прошёл в гостиную через дверь из кабинета. Мануэль Кимболл поднялся с кресла, повернулся в мою сторону и отвесил лёгкий поклон.
  — Простите, что заставили вас ждать, — произнёс я. — Молодой леди, нашей клиентке, не просто было объяснить, что для того, чтобы вернуть ей мужа, нам недостаточно лишь свистнуть. Прошу, проходите.
  Вулф и на этот раз пренебрёг формальностями и при появлении гостя остался сидеть, сложив руки на животе. Я представил ему Кимболла.
  — Как поживаете, мистер Кимболл? — осведомился шеф. — Извините, что приветствую вас сидя. Я не груб, поверьте, просто неповоротлив. Садитесь.
  Я не заметил у Мануэля Кимболла никаких признаков волнения, он был чрезвычайно собран. Его чёрные глаза показались мне ещё меньше, чем в первый раз, когда я его увидел. В них была какая-то особая сосредоточенность, и поэтому теперь они не бегали, как тогда, будто хотели всё увидеть и всё заметить. Он был мускулист и подтянут, как легкоатлет, одет в отлично сшитый костюм, с жёлтой бабочкой и таким же жёлтым платком в кармашке. Меня он словно не замечал. Как только он уселся в наше красное кресло для гостей, всё ещё хранившее тепло Анны Фиоре, он уставился на Вулфа и больше не отрывал от него глаз.
  — Хотите пива? — предложил Вулф.
  — Нет, благодарю, — покачал головой гость.
  Я понял намёк и тут же отправился на кухню. Я поставил на поднос две бутылки пива из холодильника и стакан, стараясь поспешать, ибо ничего не хотел пропустить из их беседы. Вернувшись, я поставил поднос перед Вулфом, сел за свой стол в углу и стал озабоченно шуршать бумагами.
  Говорил Мануэль Кимболл:
  — …рассказал мне о своём вчерашнем визите к вам. У нас с отцом нет друг от друга секретов. Зачем вы сказали ему такое?
  — Ну что ж, — промолвил Вулф и выдвинул ящик стола, чтобы взять открывалку. Открыв бутылку, он бросил крышку в ящик и налил пиво в стакан. Какое-то время он смотрел на пузырьки пены, потом перевёл взгляд на гостя. — Во-первых, мистер Кимболл, вы не можете знать, всё ли вам рассказал отец из того, что я ему говорил. Поэтому не будем столь категоричны. Ваш тон похож на угрозу. За что именно вы собираетесь отчитать меня? Что такого я сказал вашему отцу, чего, по-вашему, не следовало говорить?
  Мануэль улыбнулся и стал ещё более холоден и официален.
  — Не искажайте мои слова, мистер Вулф. Я не собираюсь предъявлять вам претензии, просто прошу объяснить некоторые ваши заявления, которые я считаю недопустимыми. Я имею на это право, как сын человека, который уже в летах. Я никогда ещё не видел моего отца таким напуганным, и напугали его вы. Вы сказали ему, что причиной смерти Барстоу была клюшка, которую тот взял у моего отца.
  — Да, сказал. И это правда.
  — Значит, вы признаётесь, что сказали это? Но ведь это абсурд! Ваш помощник, который, как я понимаю, записывает наш разговор, надеюсь, запишет ваше признание. Я никогда не верил в выдумку об отравленной игле, убившей Барстоу. А сейчас верю ещё меньше. Какое вы имеете право сочинять подобные небылицы и причинять душевные страдания сначала семье Барстоу, а теперь и моему отцу? Это действия, дающие основания для судебного преследования, не так ли? Мне придётся посоветоваться со своим адвокатом. Это неправомерные действия с вашей стороны, и они должны быть немедленно пресечены.
  — Не знаю, — задумчиво произнёс Вулф, а я отдал должное наблюдательности и уму Мануэля, сообразившего в первые же пять минут, чем я занимаюсь за своим столом. Не многим это удавалось.
  Вулф выпил пиво и вытер платком губы.
  — Я, право, не знаю, можно ли подобные действия считать неправомерными. Думаю, убийца сможет предъявить мне обвинение в клевете. Но, кажется, вы не это имели в виду, не так ли?
  — Я имел в виду лишь одно. — Маленькие глазки Мануэля превратились в точки. — Этому следует положить конец.
  — Но, мистер Кимболл, — запротестовал Вулф, — дайте мне шанс оправдаться! Вы обвинили меня в изобретении всяких нелепостей. Но я ничего не изобретал. Изобретение, выдающееся, оригинальное, я бы сказал талантливое — а я слов на ветер не бросаю, — принадлежит не мне. Я обнаружил его случайно. Если бы всё, что вы мне сказали, прозвучало из уст самого изобретателя, я бы посчитал его скромнейшим из людей. Нет, сэр, не я изобрёл эту злосчастную клюшку.
  — Её никто не изобретал. Где она, покажите мне её?
  — Увы. — Вулф повернул руки ладонями вверх. — Но я надеюсь увидеть её.
  — Где доказательства того, что она существует?
  — Игла, которая была с силой выброшена из неё в момент удара по мячу и застряла в теле Барстоу.
  — Гм. Почему именно из клюшки и при первом ударе?
  — Чисто случайно совпало, что в этот момент пролетела оса, и Барстоу решил…
  — Не убедительно, мистер Вулф. — В маленьких, пристально глядящих на Вулфа глазках Кимболла была насмешка. — Именно это я называю небылицами. Если у вас нет других доказательств, кроме этого, повторяю, я имею право потребовать, чтобы вы взяли свои слова обратно. Сегодня утром я был у мистера Андерсона, окружного прокурора в Уайт-Плейнс. Он разделяет моё мнение. Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно и извинились перед моим отцом. А также перед семьёй Барстоу, если вы им об этом сказали, а я подозреваю, что вы сделали это.
  Вулф медленно покачал головой и, помолчав, с сожалением промолвил:
  — Очень плохо, мистер Кимболл.
  — Согласен. Но вы сами заварили кашу, вам и расхлёбывать.
  — Вы неправильно поняли меня. Я имел в виду, очень плохо, что вам придётся иметь дело со мной. Я, пожалуй, единственный в этой части света человек, с которым вам не справиться, несмотря на вашу смелость и ум. Вам чертовски не повезло, что я оказался вашим оппонентом. Однако каждый из нас поставил перед собой задачу, соразмерную его силам. Прошу простить, что избрал обход с фланга, ибо вы не пожелали встречи лицом к лицу. Сомневаюсь, что вы сами верили в успех своей лобовой атаки на меня. Едва ли вы такого плохого мнения обо мне. Просто вам хотелось скрыть истинную цель вашего прихода, а она, похоже, в том, чтобы разузнать, какие у меня доказательства и насколько они веские. Однако вы и без этого уже знаете о них, иначе как бы я смог предугадать то, что показало вскрытие? Прошу, дайте мне закончить. Да, мне известно когда, где и кем была изготовлена клюшка с вмонтированным пусковым устройством. Я знаю, где сейчас находится тот, кто изготовил её. Я знаю, какими будут ответы на моё объявление, которое я поместил сегодня утром. Вы, должно быть, уже читали его.
  Ни единый мускул не дрогнул на лице Мануэля, не изменился голос, когда он наконец заговорил, глядя прямо в глаза Вулфу:
  — Если всё это вам уже известно, в чём я, однако, позволю себе усомниться, не следует ли вам передать эту информацию окружному прокурору?
  — Да, следует. Вы хотите, чтобы я сделал это?
  — Хочу ли я? Разумеется, если она у вас имеется.
  — Хорошо. — Вулф укоризненно погрозил ему пальцем. — Я сейчас скажу вам, мистер Кимболл, что вам надо сделать. Этим вы окажете мне услугу. По дороге домой вы завернёте к мистеру Андерсону и расскажете об имеющейся у меня информации, а также посоветуете ему прислать кого-нибудь за ней. А теперь, прошу извинить, я опаздываю на ланч. Позвольте сделать вам комплимент: любого другого на вашем месте я попытался бы задержать ещё немного в надежде выведать побольше. Но в данном случае разумнее будет отправиться на ланч.
  Мануэль уже встал.
  — Хочу предупредить вас, мистер Вулф, что от вас я направляюсь прямо к адвокату. Он свяжется с вами.
  Вулф кивнул.
  — Разумеется, это лучший ход в данной ситуации. Самый простой, но и самый лучший. Ваш отец не понял бы вас, если бы вы этого не сделали.
  Мануэль Кимболл повернулся и вышел. Я встал, чтобы соблюсти приличия и проводить его, но, когда я вышел в холл, его уже и след простыл.
  Я вернулся в кабинет. Вулф, сидел, откинувшись в кресле и закрыв глаза.
  — Этот парень, похоже, явился сюда, чтобы узнать, может ли он продолжать и далее, пока к концу недели не расквитается с собственным отцом.
  Я сказал всё это довольно громко, чтобы разбудить шефа, если он заснул. Но Вулф, вздохнув, открыл глаза и помотал головой.
  — Ланч, Арчи.
  — Не раньше, чем через десять минут. Фриц вернулся только в час дня.
  — Анчоусы с зеленью отвлекут нас.
  Он встал, и мы проследовали в столовую.
  Я знал, что за её порогом дела Барстоу — Кимболл на данный момент не существует. Вернее, не существует Вулфа, который этим делом занимается, по крайней мере, для меня. За столом, чрезмерный в еде, он был предельно скуп на слова. Вернувшись в кабинет, он снова уселся в кресло. Я же за своим столом приводил в порядок какие-то мелкие дела, но их было не так уж много. Я то и дело бросал взгляды на шефа, гадая, когда он снова вернётся к жизни. Несмотря на закрытые глаза он, видимо, чувствовал мои взгляды, потому что неожиданно вспылил:
  — Чёрт побери! Да перестань ты шуршать своими бумажками!
  Я встал.
  — Так и быть, прощаю вам эту грубость. Но куда мне прикажете деваться? Вы что, язык проглотили?
  — Куда хочешь. Пойди прогуляйся.
  — А когда вернуться?
  — Когда хочешь, это не имеет значения. К обеду.
  — А вы будете вот так сидеть и ждать, когда Мануэль прикончит старого Кимболла?
  — Иди, Арчи.
  По всему было видно, что он так настаивает на этом, потому что уже половина четвёртого, а в четыре он поднимается в оранжерею к своим орхидеям.
  Видя его настроение, я взял в холле шляпу и отправился в кино, чтобы хорошенько всё обдумать. Но чем больше я думал, тем беспокойней было на душе. Визит Мануэля Кимболла и вызов, брошенный им, иначе это не назовёшь, почти достигли цели. Во всяком случае, я так считал. Я знал, что пока мы ещё не готовы сообщить миссис Барстоу, куда направить чек на пятьдесят тысяч долларов, но до моего сознания ещё не дошло, как мало в нашем распоряжении фактов. Кое-что из того, что мы узнали, могло иметь важное значение, но у нас, как и вначале, не было доказательств убийства, не говоря о том, что мы до сих пор не знали, кто его совершил. Но и это не всё. Сейчас мы не знали с чего начать, от чего оттолкнуться, чтобы пойти вперёд. Если это сделал Мануэль, как уличить его в этом? Найти клюшку? Шансов почти никаких. В воображении я уже видел, как он низко летит на своём самолёте над рекой или другим водоёмом и бросает в воду клюшку, привязав к ней здоровенный кусок свинца, чтобы сразу пошла на дно. Узнать, как он добыл яд? Тоже маловероятно. Он, видимо, вынашивал этот план несколько лет, а если даже не лет, то уж месяцев наверняка. Он мог привезти яд из Аргентины, когда приехал сюда вместе с отцом. Впрочем, он мог получить его оттуда в любое время. Как установить, что он убийца? Заставить его каким-то образом позвонить миссис Риччи, чтобы она узнала его голос? Да, неплохо бы это сделать. Для присяжных это неоспоримая улика даже без всяких совещаний.
  Я просидел в кинотеатре целых три часа, так и не увидев того, что было на экране. В результате всё закончилось головной болью.
  Я так и не узнал, что делал Вулф в субботу и воскресенье. Может, тоже бился головой об стенку, как и я. Он не был общителен в эти дни. Может, он ждал, когда Мануэль сделает первый шаг? Но этот шаг мог оказаться убийством отца. Где мы тогда оказались бы? Андерсон нам не подмога, и хотя мы с Вулфом не надели бы траура по Е. Д. Кимболлу, но наверняка стали бы оплакивать пятьдесят тысяч, проплывшие мимо носа. Что касается Е. Д. Кимболла, то, по-моему, четвёртого июня он уже получил своё и должен был благодарить судьбу, подарившую ему лишних две недели жизни. Но Вулф ждал не таких результатов. Я был в этом уверен, судя по тому, что он сказал о Мануэле в воскресенье в полдень. Лишь тогда он немного раскрылся и начал говорить, но не конкретно по делу. Он просто философствовал.
  Всё воскресенье шёл дождь. Я написал пару писем, просмотрел две воскресные газеты и провёл два часа в оранжерее в обществе садовника и орхидей. Настроение у меня было прескверное. Проклятый дождь шёл не переставая. Я бы плевал на погоду, если бы было чем заняться. Но слоняться без дела по мрачному притихшему дому и слушать беспрестанный шум дождя не способствовало улучшению моего самочувствия. Поэтому я был рад, когда в половине седьмого кое-что наконец нарушило гнетущую монотонность моего существования.
  Я был в кабинете шефа и листал газеты, когда вдруг раздался телефонный звонок. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы встать с кресла и взять трубку. К своему удивлению, я услышал в ней голос Вулфа. Он первым поднял трубку, хотя и был в оранжерее. Обычно он делал это лишь тогда, когда знал, что меня нет дома.
  — Вулф слушает.
  — Это Даркин, мистер Вулф. Всё в порядке. Она утром пошла в церковь, а когда вернулась, спустя какое-то время снова вышла в кондитерскую лавку, чтобы купить себе мороженого. Сейчас она уже дома. Думаю, больше никуда не пойдёт, уже поздно.
  — Спасибо, Фред. Подежурь до десяти, так будет лучше. У Сола дежурство завтра с семи утра, ты его сменишь в два часа пополудни.
  — Хорошо, сэр. Будут ещё распоряжения?
  — Нет, всё.
  Я с такой силой бросил трубку на рычаг, что это неизбежно, как я надеялся, должны были ощутить барабанные перепонки моего хозяина.
  Когда через полчаса он сошёл вниз, я даже не взглянул на него, углубившись в чтение какого-то журнала и надеясь, что от злости не держу его вверх ногами. В такой позе я просидел ещё полчаса, время от времени перелистывая страницы. Внутри всё кипело.
  — Идёт дождь, Арчи, — неожиданно сказал Вулф.
  Я даже не поднял головы.
  — Отстаньте. Я читаю.
  — Да ещё такой порывистый ветер, — невозмутимо продолжал шеф. — Как ты думаешь, Арчи, может, всё же стоит съездить в редакции и забрать ответы на объявление, если они уже поступили?
  Я отрицательно качнул головой.
  — Нет, сэр, не стоит. Такое перенапряжение мне не под силу.
  Щёки Вулфа пошли складками.
  — Я замечаю, Арчи, что затяжной дождь действует на тебя куда хуже, чем на меня. Или ты просто берёшь с меня пример?
  — Нет, сэр. Это не дождь, и вы, чёрт побери, прекрасно это знаете! — Я бросил журнал на пол и уставился на него, не скрывая раздражения. — Итак, вы считаете, что лучший способ поймать хитрого и умного убийцу — это устроить на Салливан-стрит детскую игру в «блошки»? Вы хотя бы предупредили меня об этом! Я бы тогда упоминал Даркина в своих молитвах. Выходит, я только на это и гожусь. Что собирается там делать Даркин? Поймать Анну с клюшкой?
  Вулф укоризненно погрозил мне пальцем.
  — Возьми себя в руки, Арчи. Нечего меня поддевать и нечего придираться. Я всего лишь гений, а не Господь Бог. Гений может разгадывать неразрешимые загадки и делать их достоянием гласности. Один только Господь может их нам загадывать. Я прошу прощения, что не сказал тебе о Даркине. Моя голова была слишком занята. Я позвонил ему вчера, когда ты ушёл на прогулку. Он не собирается ловить Анну, он охраняет её. Когда она в доме, она в относительной безопасности, когда же выходит, может случиться всякое. Я не думаю, что Мануэль Кимболл будет предпринимать решительные шаги до тех пор, пока не убедится, что ему не грозит расплата за первую попытку. Следует отдать ему должное, всё было задумано и выполнено превосходно. А что касается нас с тобой, Арчи, то у нас нет иного шанса, кроме мисс Фиоре. Умный — это слишком мало для оценки Кимболла-младшего. По-своему он даже уникален. Лучший способ победить плохое настроение в дождливый день — это поразмышлять над хитроумным планом нашего героя. Он не оставил нам шансов, кроме одного — мисс Фиоре. Даркин должен сохранить её для нас.
  — Хорошо сказано — сохранить. Поместить в стеклянную банку и закупорить крышкой.
  — Что ж, банку всегда можно и откупорить. Что мы и сделаем. Но пока это подождёт. Мы должны узнать всё, что произошло пятого июня. Кстати, у нас где-нибудь записан телефон Марии Маттеи? Отлично. К слову, мы ещё не знаем, что так неистово охраняет от нас Анна Фиоре. Если это пустяк, мы откажемся от кавалерийской атаки и перейдём к осаде. Человек, замысливший такое непростое дело, как убийство, не может всё предусмотреть до мельчайших мелочей, они-то и будут его ахиллесовой пятой. Он, конечно, постарается их получше замаскировать, и тут главное — терпение и большая изобретательность. Что касается молодого Кимболла, то их ему не занимать. Если мисс Фиоре прячет от нас жемчужину, которую мы ищем, я искренне надеюсь, что он об этом не узнает. Если же узнает, девушка обречена.
  — Даже если её охраняет Даркин?
  — Трудно уберечь человека от внезапного удара молнии. Мы только увидим, как она сверкнет. Я объяснил это Фреду Даркину. Если Мануэль просто убьёт девушку, мы тут же схватим его. Но я уверен, что он на такое не пойдёт. Вспомни обстоятельства, при которых он послал ей эти сто долларов. В тот момент он не мог предполагать, что Анна знает что-то, что может связать его с Барстоу, иначе он поостерёгся бы делать этот нелепый жест и не послал бы ей деньги. Видимо, он знал всего лишь имя девушки. Может, Карло Маттеи упомянул Анну в разговоре, сказал что-то о её характере, о каких-нибудь мелочах, которые она могла заметить и которые могли привести к Мануэлю Кимболлу. Поэтому после убийства Маттеи он решил рискнуть сотней долларов, чтобы подстраховаться. Если моё предположение верно и мисс Фиоре ничего не знает помимо того, что уже известно Мануэлю Кимболлу, нам предстоит длительная осада. Сол Пензер отправится в Южную Америку, я уже предупредил его вчера по телефону. Твоя программа действий в этом случае будет сложной и довольно трудоёмкой. Жаль, конечно, но у нас не будет прямых улик против Мануэля Кимболла. Первую часть загадки мы разгадали благодаря роковому для Мануэля повороту событий и моей, казалось бы, неоправданной настойчивости при допросе мисс Фиоре по всяким пустякам.
  Вулф умолк. Я встал и потянулся.
  — Этот тип паршивый мексикашка, вот всё, что я могу сказать, — заявил я.
  — Нет, Арчи. Мистер Кимболл — аргентинец.
  — Для меня он даго6. Пойду выпью молока. Принести вам пиво?
  Он отказался.
  Я встал и ушёл на кухню. Мне сразу стало легче. Временами самоуверенность шефа раздражала меня настолько, что у меня начиналась мигрень, но бывало, что она действовала как успокаивающее прикосновение женских пальчиков к усталому лбу. Сегодня был именно такой случай. Насладившись молоком и печеньем, я отправился в кино и на этот раз видел всё, что происходило на экране. Когда я возвращался домой, дождь лил по-прежнему.
  Утро следующего дня выдалось на редкость удачное. Даже в Нью-Йорке после хорошего дождя воздух бывает свежим и ароматным, словно в лучах яркого солнца растворяются и исчезают миазмы огромного города — смрад выхлопных газов, запах скученности и нищеты из открытых окон, дверей, узких дворов-колодцев и лифтовых шахт. В такое умытое дождём утро дышится легко. Я решил воспользоваться этим в полную меру. В половине девятого я уже миновал Бронкс и свернул на главное шоссе.
  За это время я успел объехать все редакции и собрать около двадцати ответов на наше объявление. Половину можно было сразу выбросить — их авторами были или мошенники, или люди, ищущие лёгкой наживы, или острячки-самоучки. Остальные вполне добросовестно сообщали факты, не имеющие никакого отношения к тому, что нас интересовало. Очевидно, пятого июня был особо удачный день для пилотов-любителей, ибо немало их посадило свои самолёты на лугах. Однако три письма заслуживали внимания — в них были ответы на все вопросы, которые нас интересовали. Получалось, что их авторы одновременно видели посадку интересующего нас самолёта на лугу вблизи Хоторна. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал я.
  Но это была та правда, которая была мне нужна. В миле от Хоторна, следуя указаниям одного из писем, я свернул с шоссе на просёлочную каменистую дорогу, ведущую в гору. Вскоре эта дорога с размытыми колеями, которая сузилась настолько, что грозила превратиться в тропку или исчезнуть совсем, привела меня к дому. Там я справился, как проехать к Картерам. Оказалось, ещё выше в гору, и я продолжил свой путь.
  Дом Картеров на самой вершине холма производил впечатление постройки, готовой рухнуть в любую минуту. Его не штукатурили бог знает сколько, может, с самой войны, вокруг него вместо травы буйно разрослись сорняки. Однако местная собачонка встретила меня дружелюбно и радостно, а бельё на верёвках сияло белизной.
  Я нашёл миссис Картер за домом, где она заканчивала стирку. Это была сухощавая подвижная женщина, у которой не хватало переднего зуба.
  — Миссис Т. А. Картер?
  — Да, сэр.
  — Я по поводу вашего ответа на моё объявление в субботней газете. О посадке самолёта. Ваш ответ очень подробный. Значит, вы видели, как я сел?
  Она кивнула.
  — Конечно, видела. Правда, я сама не читала объявления, но Минни Уотер видела его, а так как я ей рассказывала о самолёте, она сразу вспомнила и принесла объявление в субботу вечером. Хорошо, что я ей рассказала. Конечно, я видела, как вы сели.
  — Не думал, что отсюда будет видно.
  — Ещё как. Идёмте, сами убедитесь. Это очень высокий холм. — И она повела меня через двор и заросли кустарника за домом. — Вот какой вид отсюда, — с гордостью сказала она. — Мой муж говорит, что такой вид миллион долларов стоит, если его показывать туристам. Видите, там водохранилище. Похоже на озеро, не правда ли? — Она указала рукой. — А вот поле, на которое вы сели. Я подумала, что-то случилось, поломка какая. Я видела много самолётов в воздухе, а вот чтобы сел на землю, видела в первый раз.
  Я кивнул.
  — Очень хорошо, спасибо за такое подробное письмо. Мне, пожалуй, и спрашивать нечего. Вы увидели меня в десять минут седьмого, как я вышел и пошёл через поле к дороге. Вы пишете, что вернулись в дом, взглянуть на обед на плите, после уже не видели меня. Когда стемнело, мой самолёт всё ещё оставался на лугу. В половине десятого вы легли спать, а утром самолёта уже не было. Так?
  — Да, так. Я решила написать всё, что видела и что было, потому, что…
  — Совершенно правильно. Мне кажется, вы любите, чтобы всё было точно, миссис Картер? Вы описали мой самолёт лучше, чем я сам смог бы это сделать. Да ещё с такого расстояния. У вас хорошее зрение. Кстати, вы не можете мне сказать, кто живёт вон в том белом доме внизу?
  — Конечно. Там живет мисс Уэлман, художница из Нью-Йорка. Арт Баррет, который отвёз вас в Хоторн, работает у неё.
  — Да? Ну конечно же. Это именно то место. Премного благодарен, миссис Картер, вы поможете мне выиграть пари. Главное — узнать, сколько ещё человек видело меня.
  Я решил тут же дать ей пять долларов. Видит Бог, она в них нуждалась, к тому же она не оставила Мануэлю Кимболлу ни малейшего шанса. Я не знал, насколько серьёзно Вулф подозревал его, но отлично понимал, что, пока не будет точно установлено всё, что произошло пятого июня, шеф будет откладывать решающий разговор с Анной Фиоре. Я никогда не доверял чувствам в такой степени, как Ниро Вулф. Они часто уводили меня в сторону, заставляя высокопарно изъясняться, за что мне потом бывало стыдно, и я тут же спешил опереться на факты. Поэтому я подумал, что услуга миссис Картер стоит дороже, чем пять долларов. С Мануэлем Кимболлом всё было ясно. А вот как добыть достаточное количество улик — это уже другое дело.
  Миссис Картер, зажав в руке пять долларов, поспешила к дому, заявив, что бельё само не постирается. Я постоял ещё какое-то время, разглядывая луг внизу. Так вот где Мануэль Кимболл посадил свой самолёт. Через это поле он прошёл к белому дому и попросил здешнего жителя отвезти его в Хоторн. Там, в нескольких милях от собственного дома, он заблаговременно оставил свою машину либо ту, что нанял в ближайшем гараже, и в ней отправился в Нью-Йорк. По пути он, видимо, остановился в Уайт-Плейнс, позвонил Карло Маттеи и договорился о встрече. Его уже тревожило то, что Маттеи отказался от мысли уехать в Европу. А когда они встретились в половине восьмого вечера и Маттеи показал ему вырезку из утренней газеты о смерти Барстоу и, может, завёл разговор о том, как трудно в таких случаях держать язык за зубами, для Мануэля этого оказалось достаточно. Покружив ещё немного с Маттеи в машине по окрестностям, он отыскал наконец уединённое местечко и там всадил бедняге нож в спину. Удар пришёлся прямо в сердце. Не вынимая ножа из раны, чтобы не испачкать кровью сиденье, он ездил по округе, пока не нашёл то, что ему было нужно. Вытащив из машины убитого, Кимболл поволок его в заросли кустов, где и оставил. Сев в машину, он вернулся в Хоторн, где взял такси, которое отвезло его в тот же белый дом в долине. Если бы ему понадобилась помощь, чтобы взлететь, он мог воспользоваться помощью Арта Баррета и таксиста. Около десяти вечера Мануэль совершил посадку на собственном аэродроме, а механику Скиннеру сказал, что ночью летать куда интересней, чем днём.
  Ничего сверхъестественного во всём этом не было, кроме одного — незаурядной сообразительности Карло Маттеи, который, прочитав сообщение о смерти Барстоу, тут же всё понял. Но я не стал сосредоточиваться на этом, ибо, может, ещё раньше что-то насторожило Маттеи или сама оригинальность механизма, за изготовление которого ему так хорошо заплатили, заставила его призадуматься.
  Я решил не прощупывать Арта Баррета. Я мог бы тоже представиться ему лётчиком-любителем, как представился миссис Картер, но ничего сверх того, что я уже знал, он мне всё равно не сказал бы, так что не стоило ломать голову, как к нему подступиться. Пока мне и без этого хватало дел. Два других ответа на объявление тоже могли подождать. Я хотел поскорее вернуться на Тридцать пятую улицу, поскольку помнил обещание Вулфа тут же приступить к откупориванию банки, то есть Анны Фиоре, как только мне удастся разобраться, где Мануэль Кимболл приземлился вечером пятого июня.
  Я задержался на минуту у верёвки с бельём, чтобы попрощаться с миссис Картер, развернул машину и, медленно ведя её по огороженной валунами дороге, стал спускаться с холма на шоссе. Непроизвольно я начал что-то напевать под нос, чему сам немало удивился. Я получил доказательства, что мы на верном пути, хотя до цели, увы, ещё далеко. И всё же я пел.
  На Фордхэм-роуд я остановился, позвонил Вулфу и коротко проинформировал его. Он уже был в кабинете. Когда я стоял перед светофором на Тридцать шестой улице, на городских часах пробило полдень.
  Я остановил машину у подъезда. Когда я вошёл, Вулф, как всегда, сидел за столом в кресле, а Фриц устанавливал перед ним поднос с двумя бутылками пива.
  — Добрый день, друг Гудвин, — оригинально поприветствовал меня Вулф.
  — Что? — изумился я и вдруг понял: я забыл снять шляпу. Я тут же вернулся в холл и бросил шляпу на крюк вешалки.
  — Я бы не раздражался по таким пустякам, — сказал я, садясь перед ним и улыбаясь во весь рот. — Разве я не говорил вам, что Мануэль Кимболл — паршивый мексикашка? Признаю, ваше объявление в газете было верным ходом.
  Вулфа, казалось, мало интересовало, о чём я говорю, но он вежливо кивнул.
  — Нашёл этот луг?
  — Я всё нашёл. Даже женщину, которая видела, как он сел, и точно может сказать, какие части самолёта окрашены в красный цвет, а какие в синий. Нашёл и человека, который отвозил его в Хоторн. В общем, узнал всё, что только можно.
  — Ну? — Он даже не смотрел на меня.
  — Что значит «ну»? Вы опять хотите меня обидеть. В чём дело?
  Он предупреждающе поднял ладонь:
  — Спокойнее, Арчи. Твои успехи заслуживают того, чтобы отпраздновать, но тебе придётся извинить меня за то, что откладываю это до лучших времен. Твоё столь внезапное возвращение помешало мне сделать один весьма важный звонок. Я как раз собирался найти номер телефона, когда вошёл ты. Может, поможешь мне? Ты знаешь телефон Барстоу?
  — Конечно. Что-то важное? Соединить?
  — Да, и не клади отводную трубку. Мне нужна мисс Сара Барстоу.
  Я отошёл к своему столу, справился на всякий случай с записной книжкой и позвонил. Мне ответил дворецкий Смолл. Я попросил к телефону мисс Барстоу. Как только она взяла трубку, я кивнул Вулфу. Он взял трубку своего аппарата, а я свою так и оставил прижатой к уху.
  — Мисс Барстоу? — начал хозяин. — Говорит Ниро Вулф, доброе утро. Я позволю себе осведомиться, получили ли вы орхидеи? Никаких орхидей не получали? Простите, значит, произошла какая-то ошибка. Разве не вы оказали мне честь прислать записку сегодня утром с просьбой послать вам орхидеи? Не посылали никакой записки? Нет, нет, не беспокойтесь, здесь просто какое-то недоразумение. Простите за беспокойство, до свидания.
  Мы одновременно положили трубки. Вулф откинулся на спинку кресла. Я торжествующе улыбался.
  — Стареем, сэр. В молодости мы никогда не посылали девушкам орхидей, если они сами об этом не просили.
  Щёки Вулфа не дрогнули. Он задумчиво выпячивал и втягивал губы. Рука его по привычке потянулась открыть ящик стола, но он тут же её отдёрнул, даже не коснувшись ручки.
  — Арчи, ты много раз слышал, как я говорил, что я артист. Мне кажется, моя слабость — делать заявления, не лишённые драматического эффекта. Тем более не следует отказываться от них, когда обстоятельства того требуют. Так вот: в этой комнате витает смерть.
  При этих словах я непроизвольно оглянулся, но он тут же пояснил:
  — Нет, пока никаких трупов. Смерть ждёт своего часа. Она ждёт меня, возможно, всех нас, не знаю. Утром, когда я был в оранжерее, Фриц передал мне вот эту записку.
  Он полез в карман, вынул листок бумаги и протянул его мне.
  Я стал читать. Записка была следующего содержания:
  «Дорогой мистер Вулф!
  Неделю назад в Вашем доме мистер Гудвин преподнёс мне две необыкновенной красоты орхидеи. Не будет ли дерзостью с моей стороны просить Вас о шести или восьми таких же орхидеях? Они так прекрасны. Посыльный подождёт, если Вы будете столь великодушны и удовлетворите мою просьбу. А я от всей души благодарю Вас.
  — Не похоже на неё, — убеждённо сказал я.
  — Возможно. Ты знаешь её лучше, чем я. Я, разумеется, помню, как она вернулась сюда из оранжереи с брассокаттлеями труфотиана в руках. Теодор и я срезали для неё ещё дюжину и положили в коробку, а Фриц отнёс вниз. Когда сегодня в одиннадцать я вошёл в кабинет и сел за стол, я почувствовал, что воздух хранит следы чьего-то присутствия. Ты знаешь мою обострённую чувствительность на посторонних, вот почему я ограждаю свои нервы от них. Я знал, что сегодня был посетитель, и это встревожило меня. Я вызвал Фрица. Действительно, к нам заходил молодой человек, он принёс записку и остался ждать орхидеи. При нём была продолговатая фибровая коробка с ручкой, как у чемодана. Уходя, он унёс её с собой. Фриц, провожая его к выходу, видел её у него в руках. Но по меньшей мере минут десять посетитель оставался один в гостиной, ждал ответа. Дверь из гостиной в кабинет не была заперта, а дверь из кабинета в холл была закрыта. — Вулф вздохнул. — Увы, мисс Барстоу не писала мне никакой записки.
  Я вскочил и бросился к нему.
  — Немедленно уходите отсюда!
  Он покачал головой.
  — Уходите, — настаивал я. — Я могу в случае чего отскочить, а вы — нет! Чёрт побери, быстрее же! Я знаю, как обращаться с бомбами. Фриц! Фриц!
  Фриц влетел в кабинет.
  — Наполни кухонную мойку доверху водой, — распорядился я. — Мистер Вулф, ради бога, уходите, она может взорваться в любую секунду! Я сейчас постараюсь обнаружить её.
  Я слышал, как Фриц пустил воду в кухне. Но Вулф не двинулся с места, а я, чёрт побери, не мог бы сдвинуть его, даже если бы попробовал. Он продолжал качать головой и даже погрозил мне пальцем.
  — Арчи, пожалуйста… Прекрати панику! Ничего не трогай. Никакой бомбы здесь нет. Бомба шипит или тикает, у меня отличный слух. К тому же у мистера Кимболла не было времени, чтобы изготовить хорошую бомбу, а на плохую он не согласился бы. Это не бомба. Я тут поразмыслил, да и моё чутьё кое-что мне подсказало. Подумай сам: когда мистер Кимболл был у меня, в этом кабинете, он мог заметить мою особенность — я не делаю резких движений, ничего, что даже отдалённо можно было бы назвать резким движением. Кроме одного, и это он заметил. Я открываю ящик стола и сую туда руку. Если тебе это ровным счётом ничего не говорит, то ему — очень многое. Давай проверим.
  Я буквально прыгнул на него, решив, что он немедленно откроет ящик стола, но он жестом остановил меня. Он просто собирался встать с кресла.
  — Принеси из холла мою палку из красного дерева. Проклятье, делай, что тебе говорят!
  Я выбежал в холл, схватил палку и бегом вернулся в кабинет.
  Вулф уже встал и обошёл вокруг стола. Теперь он стоял с другой его стороны прямо напротив своего кресла. Протянув руку через стол, он пододвинул к себе поднос с бутылками и стаканом.
  — А теперь, — сказал он, — проделаем следующее. Нет, прежде закрой дверь в холл. — Я закрыл дверь и вернулся к столу. — Спасибо. Теперь возьми палку за другой конец, протяни её через стол и попытайся ручкой палки достать ручку ящика стола. Как только сделаешь это, толкни палку вперёд и открой ящик. Нет, подожди. Открывать надо медленно, постепенно, а не рывком. Открыв, сразу же освободи палку, на тот случай, если она понадобится для другой цели. Начинай.
  Я начал. Изогнутый конец палки легко зацепился за ручку ящика, но под таким углом мне трудно было выдвигать ящик постепенно, и я нажал посильнее. Ящик выдвинулся так внезапно, что я чуть не выронил палку. Я поднял её повыше, чтобы освободить от ручки ящика… и вдруг в испуге заорал:
  — Берегитесь!
  У Вулфа в каждой руке было по бутылке с пивом. Он держал их за горлышки и мгновенно с треском опустил одну из них на стол, но промахнулся. То, что появилось из ящика, отличалось молниеносной быстротой. Голова показалась уже снаружи, но большая часть туловища и хвост оставались в ящике. Я изо всех сил пытался попасть палкой по голове, но подлая тварь увёртывалась. Стол был залит пивом и усыпан осколками стекла. Я готов был обратиться в бегство, прихватив с собой Вулфа, но он, изловчившись, нанёс второй удар прямо по голове гадины и размозжил её. Длинное коричневое тело ещё извивалось какое-то время, но это был конец. Вторая бутылка с пивом тоже разлетелась вдребезги, обрызгав нас пивом с ног до головы. Вулф, отступив шаг назад, вынул носовой платок и вытер лицо.
  — Боже мой! — испуганно воскликнул вошедший в комнату Фриц.
  — Да, видишь, Фриц, какой беспорядок мы тут устроили, — произнёс я. — Ты уж извини нас, придётся убирать.
  Глава 16
  Я попытался снова:
  — Фэ-э-р-де-ланс.7
  Вулф одобрительно кивнул.
  — Теперь лучше. Больше в нос. Нет, ты не лингвист, Арчи. Дефект произношения не есть нечто механическое. Чтобы иметь настоящее французское произношение, надо не только испытывать антипатию к самым святым предрассудкам англосаксов, но и глубоко презирать их. А вот ты обходишься без презрения, даже не понимаю как. Да, Фер-де-ланс, Botrops firox по-латыни. После южноамериканской гремучей змеи это самая ядовитая.
  С моей помощью Фриц навёл порядок в кабинете, затем занялся приготовлением ланча. Когда тело змеи перестало подавать признаки жизни, я растянул её на всю длину прямо на полу в кухне и измерил: шесть футов три дюйма. Туловище было толщиной с моё запястье, окраска — грязно-коричневая в желтизну. Даже мёртвой она выглядела зловеще. Проделав все измерения, я поднялся и ткнул пару раз в змею измерительной линейкой. Я гадал, что теперь с ней делать, и спросил об этом стоявшего рядом Вулфа. Не выбросишь же её в мусорный бак. Может, бросить куда-нибудь в реку?
  Щёки Вулфа сморщились.
  — Нет, Арчи, жалко. Достань картонную коробку, набей её стружкой, сделай аккуратную посылку и отправь мистеру Мануэлю Кимболлу. Фриц отвезёт её на почту. Это облегчит совесть мистера Кимболла-младшего.
  Я так и сделал, и это отнюдь не отразилось на моём аппетите. После ланча мы стали ждать прихода Марии Маттеи. Вулф пригласил её сразу же после моего звонка с Фордхэм-роуд.
  — Он получил эту змею, конечно, из Южной Америки, — глубокомысленно заметил я.
  Вулф удовлетворённо откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он был доволен, что змею прикончил его удар, хотя и жалел о пролитом пиве.
  — Да, видимо, оттуда, — буркнул он под нос. — Близкая родственница гремучих змей, одна из немногих, что нападают без предупреждения. Всего неделю назад я видел её в одной из книг, которые ты мне достал. Этот вид в изобилии водится в Южной Америке.
  — В теле Барстоу был обнаружен змеиный яд.
  — Да. Такое подозрение возникло, как только начались затруднения с анализами. Игла, видимо, была обильно смазана ядом. Но, увы, Арчи, всё это предположения, и они ничего нам не дадут, если Анна Фиоре не оправдает наших ожиданий и придётся перейти к длительной осаде. Если запастись терпением, многого можно добиться и оставить кое-что в резерве. Как ты думаешь, в поместье Кимболлов есть какая-нибудь яма, куда он носил крыс для своей питомицы? Но как ему удалось получить яд? Если он сам добывал его, то не иначе как заставляя змею вонзать зубы в банан. Хотя едва ли. Возможно, какой-нибудь приятель прислал ему яд из Аргентины? Такое вполне вероятно. Молодой, смуглый, красивый, как описал его Фриц. Это он принёс записку от мисс Барстоу. Умеющий обращаться со змеями, в обыденной жизни он может оказаться простым билетёром в кинотеатре на Сотой или Шестидесятой улице, как ты думаешь? Или же моряк с одного из латиноамериканских судов, посланный Кимболлу самой судьбой, прибывший не далее как вчера в Нью-Йорк? Трудные вопросы, но на каждый из них можно найти ответ. Похоже, Мануэль организовал доставку змеи заранее, как некий запасной вариант. Если устройство, созданное человеком, не сработает, можно воспользоваться тем, что создала сама мать-природа. Когда змея была доставлена, она могла внезапно понадобиться для другого, срочного дела. Жажда мести уступила место трезвой осторожности. Что ж, с этим планом ему тоже не повезло.
  — Если не повезло один раз, можно тут же повторить, — заметил я.
  Вулф погрозил мне пальцем.
  — Ошибаешься, Арчи, сильно ошибаешься. Месть умеет ждать. Мистер Мануэль Кимболл не относится к числу нетерпеливо-импульсивных личностей. Даже в силу обстоятельств решившись на отчаянный поступок, он и здесь не будет действовать сгоряча. До прихода Марии Маттеи осталось полчаса. Ты успеешь получить инструкции. Бери блокнот.
  Я сел за свой стол и минут двадцать записывал всё, что он мне говорил. После первых двух минут на моём лице появилась улыбка, не сходившая с него всё время, пока шёл инструктаж. Всё было безукоризненно продумано, с учётом всех деталей. Вулф даже предусмотрел, что делать, если Мария Маттеи откажется или ей не удастся убедить Анну. В этом случае план действий остаётся прежним, но меняются персонажи. Тогда я должен взять на себя Анну.
  Вулф позвонил Берку Уильямсону и тот взялся устранить все возможные препятствия. В шесть вечера должен явиться Сол Пензер, он возьмёт машину и получит инструкции. Когда мы с Вулфом закончили, мне осталось уточнить лишь самую малость. Я снова пробежал глазами всё, что записал. Вулф уже отдыхал, насладившись пивом, и делал вид, что недоволен собой.
  — Ладно, успокойтесь, вы — гений, — утешил я его. — Если Анна что-то утаивает, то теперь ей это уже не удастся.
  Он рассеянно кивнул.
  Мария Маттеи была точна. Я с нетерпением ждал её, поэтому опередил Фрица и сам открыл дверь. Она была вся в чёрном, и если бы встретилась мне на улице, я не узнал бы её, так она изменилась. Воодушевлённый планами Вулфа, я собирался встретить её улыбкой, но вовремя опомнился. Ей было не до улыбок, да и мне тоже, как только я её увидел. Её вид сразу отрезвил меня и напомнил, что может сделать с человеком смерть родного брата. Она постарела лет на десять, в её живых глазах не было прежнего блеска — они угасли.
  Я провёл её в кабинет хозяина, усадил в кресло и отошёл к своему столу.
  Поздоровавшись с Вулфом, она неожиданно сказала:
  — Вы, наверное, хотите получить свои деньги?
  — За что? — спросил Вулф.
  — За то, что нашли моего брата Карло. Но его нашли не вы и не полиция. Его нашли мальчишки. Поэтому я вам ничего не заплачу.
  — Ваше право, мисс Маттеи, — со вздохом сказал Вулф. — Я, признаться, даже не думал об этом, и мне жаль, что вы подняли этот вопрос. Он навёл на меня грустные размышления. Но ладно, забудем об этом. Позвольте задать вам вопрос. Хотя я понимаю, насколько тяжело вам отвечать на него, но это необходимо. Вы видели вашего брата?
  Её потускневшие неживые глаза были устремлены на Вулфа. Я увидел, насколько ошибался: жизнь не угасла в них, она просто отступила куда-то вглубь, ждала своего часа.
  — Я видела его, — тихо проговорила она.
  — И, возможно, видели рану на спине? Рану, нанесённую ножом убийцы?
  — Да, видела.
  — Хорошо. Если у меня появилась бы возможность найти убийцу вашего брата и передать его в руки правосудия, но для этого понадобилась бы ваша помощь, вы оказали бы её мне?
  Угасшие глаза на мгновение вспыхнули, но тут же снова померкли.
  — Я заплачу вам деньги, мистер Вулф, — произнесла Мария Маттеи.
  — Уверен, что заплатите. Но давайте пока забудем о деньгах. Мне нужна помощь иного рода. Вы достаточно умны и привыкли принимать лишь разумные решения. Возможно, необходимость неразумных решений приведёт вас в смятение, однако это всё, что есть в нашем распоряжении на данный момент. Поэтому будет лучше, если я всё вам объясню. Человек, убивший вашего брата, разыскивается мною и ещё кое-кем за другое преступление. Более громкое, но не менее прискорбное. Я знаю, кто убийца, но мне нужна ваша помощь.
  — Знаете? Кто он, скажите мне! — Мария Маттеи рванулась к нему. На этот раз блеск не исчез из её глаз.
  Вулф укоризненно погрозил ей пальцем.
  — Спокойнее, мисс Маттеи. Боюсь, вам придётся забыть о мести. Помните, люди цивилизованные и осторожные совершают убийства при особых обстоятельствах, которые могут позволить им избежать личной ответственности. Итак, продолжим. Вы можете мне помочь, и вы должны мне верить. Мистер Даркин, муж вашей приятельницы Фанни, подтвердит вам это. Более того, он нам будет помогать. Мне надо поговорить с мисс Анной Фиоре, девушкой, которая работает в меблированных комнатах, где жил ваш брат. Вы знаете её?
  — Конечно, знаю.
  — Она вам доверяет?
  — Трудно сказать. Она довольно скрытная.
  — А есть что скрывать? Благодарю, мисс Маттеи, вы весьма деликатно объяснили ситуацию. Но всё же, не могли бы вы сегодня вечером в моём автомобиле с моим шофером заехать к мисс Фиоре и уговорить её совершить с вами небольшую прогулку? Придумайте любой предлог, главное, чтобы она не отказалась.
  Мария Маттеи посмотрела на него и после минутного раздумья утвердительно кивнула.
  — Она согласится, хотя это может показаться ей странным. Я должна что-то придумать…
  — У вас будет на это время. Я предпочитаю, чтобы вы сами придумали повод для прогулки, так будет лучше. Вот и всё, что от вас потребуется. Мой человек поведёт машину. Во всём остальном строго следуйте моим указаниям, вернее, указаниям мистера Гудвина. Арчи, пожалуйста… — Вулф оперся руками о край стола, отодвинул кресло и встал. — Прошу прощения, что покидаю вас, мисс Маттеи, но это время я провожу в оранжерее. Когда вы закончите, мистер Гудвин проводит вас туда, если вы пожелаете посмотреть на цветы.
  С этими словами он покинул комнату.
  Мне так и не пришлось показать Марии Маттеи оранжерею с орхидеями. Лишь к пяти часам я закончил свой инструктаж, а впереди было ещё немало других дел. Мария выслушала меня внимательно, без возражений. Тем не менее пришлось кое-что повторить, а кое-что отрепетировать даже трижды, прежде чем я решил, что теперь она не позабудет что-нибудь от волнения. Мы с ней решили, что ей лучше договориться с Анной заранее. Я проводил Марию и посадил её в такси, которое должно было доставить её на Салливан-стрит.
  Затем я занялся другими делами. Надо было приготовить нож, маски, пистолет, позвонить в гараж и заказать машину, поскольку мы не могли воспользоваться нашей — Анна узнала бы её, — и, наконец, я разыскал Билла Гора и Орри Кетера. Я порекомендовал их Вулфу, и он дал добро. Даркину он велел быть у него в семь вечера.
  Закончив всё и зная, что времени в обрез, в половине седьмого я наспех поужинал на кухне, пока Вулф в кабинете наставлял Сола Пензера. Уходя, Сол заглянул в кухню и, состроив мне гримасу, словно одной его физиономии было недостаточно, крикнул:
  — Наворачивай энергичней, Арчи, может, это твой последний ужин!
  С полным ртом я не мог достойно ему ответить, поэтому ограничился лишь коротким:
  — Усохни, креветка.
  Билл Гор и Даркин пришли вовремя, Орри немного задержался. Я объяснил им план действий, а с Орри ещё и повторил кое-что, потому что от него многое зависело. Прошло два года с тех пор, как мы с ним ходили на задание вместе, и всё это напомнило мне старые добрые времена. Было приятно снова видеть, как он кривит свои тонкие губы и, оглядываясь по сторонам, ищет, куда бы сплюнуть жвачку.
  Вулф ещё ужинал, когда мы без пяти восемь покинули дом.
  Гараж прислал мне чёрный «Бьюик», который, разумеется, напоминал наш «родстер», только тем, что тоже имел четыре колеса и мотор. Орри сел рядом со мной, а Гор и Даркин — на заднее сиденье. Я подумал: как жаль, что всё это лишь инсценировка, ибо в этой компании я мог бы задержать не только автобус дальнего следования, но и фургон с контрабандным виски. Орри посоветовал повесить на радиатор дощечку с надписью «Разбойники с большой дороги», на что я механически улыбнулся. Я был уверен, что всё пройдёт нормально. Вулф верно подметил, что Анна умом не блещет. Однако я успел убедиться, что она в пределах своих способностей иногда замечает то, что недоступно иному умнику.
  Нам надо было на запад, поэтому я взял курс на Соумилл-Ривер-роуд. Поместье Уильямсонов находилось в самой глубине округа, к востоку от Территауна. Вынырнув из лабиринта городских улиц, мы выехали на боковое шоссе. Я хорошо знал эти места, не хуже родной Тридцать пятой улицы. Четыре года назад я бывал здесь часто. Я рассчитывал, что к половине десятого мы будем на месте, но пробка у Йонерса задержала нас, и мы прибыли с опозданием на несколько минут. Стемнело, я решил включить фары. Мы ехали по парку по той самой аллее, где я когда-то нашёл миссис Уильямсон в глубоком обмороке. Пришлось, помню, отнести её к пруду, чтобы привести в сознание.
  Наконец я остановил «Бьюик» у крыльца и, оставив своих друзей в машине, поднялся на крыльцо и позвонил. Мне открыл Тензер, дворецкий, который узнал меня. Мы обменялись рукопожатиями. Я сказал, что в дом заходить не стану, мне всего лишь на минутку нужен хозяин. Берк Уильямсон тут же вышел ко мне, мы дружески поздоровались, и он в который раз выразил сожаление, что меня не было в пятницу на традиционном обеде. Я тоже сказал, что очень огорчён.
  — Я немного опоздал, мистер Уильямсон, и зашёл, чтобы проверить, всё ли готово, — произнёс я. — Надеюсь, в парке не будет служанок, вышедших половить светлячков? Мы можем начинать?
  — Всё в порядке, — рассмеялся он. — Ничто не помешает исполнению вашего зловещего плана. Можно нам спрятаться в кустах и посмотреть, как всё это будет происходить?
  Я покачал головой.
  — Лучше оставайтесь дома. Я вас сегодня больше не увижу, ибо мне сразу же придётся исчезнуть. Вулф позвонит вам завтра, чтобы поблагодарить.
  — Не стоит. Это я его вечный должник, и что бы я для него ни сделал, всё будет мало.
  Я развернул машину и поехал назад по аллее к тому месту, которое приметил заранее, на полпути к въезду в поместье, в трёхстах ярдах от шоссе. Там по обеим сторонам аллеи рос густой кустарник, за ним поднимались деревья. Здесь было достаточно темно, что и требовалось. Аллея сужалась, и её вполне можно было заблокировать, лишь припарковав наш «Бьюик» у её края.
  Я так и сделал и выключил фары. Мы вышли. Было около десяти вечера, через пятнадцать минут должна была появиться машина с Анной и Марией. Я раздал оружие, вручил Орри нож, мы все надели маски. Ну и вид у нас был! Я не мог удержаться от улыбки, слушая шуточки Орри, хотя, по правде сказать, находился в довольно взвинченном состоянии. Всё должно было пройти, как задумано. Я проинструктировал ребят ещё раз, и все заняли свои места в зарослях кустарника. Было уже совсем темно. Началась шутливая перекличка из кустов, но я быстро прекратил это, ибо боялся, что не услышу шум приближающейся машины.
  Через несколько минут послышался шорох шин медленно движущейся машины. Из-за кустов мне не были видны огни фар, но наконец они блеснули, и водитель, увидев издали наш «Бьюик», замедлил ход. Едва машина затормозила, я выскочил из кустов, прыгнул на широкую подножку лимузина Вулфа и сунул дуло пистолета прямо в лицо Солу Пензеру, сидевшему за рулём.
  Мои напарники, как по сигналу, присоединились ко мне. Рядом со мной на подножку встал Билл Гор и тоже сунул пистолет в открытое окно машины. Орри и Даркин пытались открыть заднюю дверцу кузова. Мария Маттеи пронзительно кричала. Анны Фиоре не было слышно.
  — А ну выходите, да побыстрее! — громко приказал Орри. — Если не хотите, чтобы я вас продырявил!
  Анна вышла и стояла, прижавшись к подножке. Билл Гор залез в машину и вытащил оттуда Марию.
  — Заткнись, чего орёшь! — рявкнул на неё Орри. А мне крикнул: — Если шофёр будет валять дурака, врежь ему. Погаси фары.
  — У меня её сумочка! — заявил Даркин. — Ого, тяжёленькая!
  — Держи её при себе, а бабе заткни рот, чтоб не орала!
  Даркин, подкравшись к Анне, заломил ей руки за спину, а Орри поднёс фонарик к её лицу. Она была бледна, губы плотно сжаты. Она не издала ни единого звука. Орри, играя фонариком, светил ей в лицо, сам скрываясь в темноте.
  — А, это ты! Наконец-то попалась. Значит, будешь рассказывать направо и налево о привычке Карло Маттеи делать вырезки из газет, будешь болтать по телефону о чём не следует? Будешь, говори? А, не будешь больше. Нож, что схлопотал Маттеи, сгодится и для тебя. Передашь ему привет от меня.
  Он выхватил длинный нож и взмахнул им в воздухе несколько раз. Блики света, упавшие от фонарика, заставили лезвие зловеще сверкнуть. Орри был великолепен. Мария Маттеи отчаянно закричала и бросилась на него, чуть не вырвавшись из рук Билла Гора. Но Билл — двести фунтов веса, одни мускулы и ни дюйма жира — быстро справился с ней. Даркин, оттащив Анну Фиоре подальше от ножа, крикнул Орри:
  — Брось свои штучки! Ты же обещал, что больше не будешь.
  Орри перестал играть ножом и снова направил луч фонарика в лицо девушке.
  — Ладно, — свирепо прорычал он. — Где сумка? Я ещё к тебе вернусь. Давай сумку, нечего трясти головой. Где она? Где те сто долларов, что я тебе послал? Нет? Ну-ка, держите её, сейчас поищем, где она их прячет.
  Он попытался дотянуться до её чулок. Анна, похожая на ощетинившуюся кошку, вырвалась из рук Даркина и издала вопль, который наверняка услышали в Уайт-Плейнс. Орри схватил её за рукав и, не рассчитав, наполовину оторвал его, но Даркин уже овладел положением. Анна, поняв, что убежать не удастся, перешла к защите, пустив в ход ноги и зубы. Глядя на это, я был рад, что взял столько помощников. Наконец Даркин кое-как утихомирил её, держа за руки и не давая ей возможности вцепиться в кого-нибудь зубами. Орри так и не удалось залезть ей в чулок, и он просто содрал его. Я понял, что операцию надо заканчивать, не то Анну придётся связывать, поэтому велел Солу дать задний ход, чтобы проехал мой «Бьюик». Даркин на руках донёс сопротивляющуюся Анну до лимузина Вулфа и втолкнул её туда. Орри не отступал от них, требуя у Анны деньги:
  — Ты оставила их, ты не сожгла, как тебе было велено, да? Будешь теперь держать язык за зубами?
  Я бросился к своему «Бьюику» и завёл мотор. Остальные тоже заняли свои места в машине. Когда мы тронулись, я слышал голос Марии Маттеи, что-то кричавшей нам вслед, но Анны не было слышно. Закладывая лихие виражи на поворотах, я выехал на шоссе и дал полный газ.
  Доехав до Соумилл-Ривер-роуд, я свернул на юг и сбавил скорость до сорока миль в час. Билл Гор на заднем сиденье задыхался от смеха. Орри, сидевший рядом, хранил молчание.
  — Ты достал деньги? — спросил я.
  — Да, достал. — Голос его мне не понравился. — Я придержу их у себя, пока не узнаю, как Ниро Вулф решает вопросы социального страхования своих сотрудников.
  — Она нанесла тебе увечья?
  — Она укусила меня дважды. Эта девчонка сражалась за них, как за собственную жизнь. Если бы я знал, что мне предстоит поймать тигра голыми руками, поверь, я нашёл бы отговорку, чтобы не участвовать.
  Билл Гор опять расхохотался, а я решил, что всё прошло не так уж плохо. Вулф будет доволен. Я опасался лишь одного — как бы перепуганная нападением Анна не замолчала окончательно. Но я почему-то верил, что этого не случится. Вулф хорошо придумал, что обратился к Марии и та согласилась помочь. Правда, потом не очень-то будет приятно отвозить домой Анну, потерявшую свои сто долларов. Теперь же нам осталось решить главную задачу: узнать, что утаивает от нас Анна. Как скоро нам это удастся? Выполним ли мы до конца всё, что задумал Вулф, а если выполним, то чем обрадует нас мисс Фиоре?..
  Мне надо было как можно скорее вернуться в особняк на Тридцать пятой улице, поэтому я не стал развозить по домам моих попутчиков. Билл Гор вышел на Девяностой улице, а Даркина и Орри я высадил у станции метро на Таймс-сквер. Поскольку «Бьюик» не следовало оставлять у крыльца, я отвёл его в гараж, а домой отправился пешком.
  Мне не очень нравилась идея Мануэля Кимболла по поводу того, какие подарки следует посылать Ниро Вулфу, поэтому, уезжая, велел Фрицу закрыть дверь на засов. Теперь же мне пришлось звонить в дверь, чтобы он впустил меня. Была полночь, но Фриц открыл сразу.
  Вулф сидел в кабинете, жевал печенье и делал пометки в каталоге цветов. Войдя, я остановился и ждал, когда он удостоит меня взглядом. Выдержав положенное время, он наконец сказал:
  — Ты вовремя.
  Я кивнул.
  — И не на щите, что характерно, а вот Орри досталось. Она укусила его, и Даркина тоже. Сущий дьявол. В остальном всё прошло как по маслу. Они скоро будут здесь. Я пойду к себе и переоденусь для следующего действия. Можно выпить стаканчик молока?
  — Добро, — сказал Вулф и вернулся к изучению каталога.
  Я взял стакан с молоком с собой наверх и, раздеваясь, а затем облачаясь в пижаму, попивал молоко маленькими глотками. Следующее действие нашего спектакля предполагало немало всякой суеты, но меня мирила с этим мысль, что наконец я смогу покрасоваться в домашнем халате, который Вулф подарил мне пару лет назад и которому я до сего дня так и не находил применения. В сущности, я надевал его всего один раз.
  Я закурил сигарету, допил молоко, надел халат и погляделся в зеркало. Пока я занимался всем этим, за окном послышался звук подъехавшей машины. Встав поближе к открытому окну, я услышал голос Сола Пензера, а затем Марии Маттеи. Сев на край постели, я докурил сигарету, потом взял ещё одну.
  Я просидел таким образом почти полчаса. Я слышал, как Фриц впустил Марию и Анну в дом, слышал их голоса в холле, вскоре переместившиеся в кабинет. А затем наступила тишина. Время тянулось так медленно, что я начал уже опасаться, не случилось ли какой ошибки или не решил ли Вулф разгадать шараду без меня. Но вот послышались шаги в холле, затем на лестнице, и в дверях появился Фриц, сообщивший, что Вулф ждёт меня. Я задержался ещё ровно на столько, сколько требуется человеку, чтобы проснуться, встать, накинуть халат и спуститься со второго этажа на первый. Я не забыл также растрепать волосы.
  Вулф, как обычно, сидел за столом, перед ним в кресле сидела Мария, а Анна стояла поодаль, прислонившись к стене. Вид у неё был ужасный — наполовину оторванный рукав, одна нога без чулка, лицо испачкано грязью, волосы в беспорядке.
  — Мисс Маттеи! Анна! — воскликнул я в испуге. — На вас спустили свору собак?
  Вулф укоризненно погрозил мне пальцем.
  — Арчи, прости, что потревожил тебя, но мисс Маттеи и мисс Фиоре стали жертвами преступления. Они выехали за город навестить сестру мисс Маттеи и стали жертвой разбойного нападения. Их машина была остановлена, им угрожали, их, наконец, ограбили. У мисс Маттеи отняли сумочку, а у мисс Фиоре её деньги, доставшиеся ей, как мы знаем, так нелегко.
  — Нет! — воскликнул я в благородном гневе. — Анна, неужели они отняли у тебя твои деньги?
  Взгляд Анны был обращён на меня. Я мужественно выдержал его и поспешил перевести глаза снова на Вулфа.
  — Он отнял их у меня, — тихо промолвила Анна.
  Вулф понимающе кивнул.
  — Мисс Фиоре считает, что деньги отнял у неё тот, кто их ей прислал. Я посоветовал ей и мисс Маттеи обратиться в полицию, но они отказались. Мисс Маттеи принципиально не верит полиции. Мисс Фиоре, например, считает, что мы, и особенно ты, Арчи, способны помочь ей лучше всякой полиции. Разумеется, в таком виде ты не можешь пуститься на поиски грабителей по горячим следам, тем более что преступление было совершено в тридцати милях от нас. Но мисс Фиоре просила, чтобы именно ты занялся этим. У тебя есть какие-нибудь соображения на этот счёт?
  — Да, — опечаленно вздохнул я. — Всё это ужасно. Надо же, а я спал и ничего не ведал. Жаль, что не я был за рулём, Анна. Думаю, что тогда ничего подобного не произошло бы. Меня мало интересует, кто был тот человек, который отнял у тебя деньги. Не думаю, что это тот, кто тебе их прислал. Тот просто убивает, и, не задумываясь, убил бы и тебя тоже.
  Анна переводила встревоженный взгляд то на меня, то на Вулфа. Но в её глазах не было подозрительности. Она просто была подавлена и потрясена невосполнимой утратой.
  — Он хотел убить меня, но я его укусила, — сказала она.
  — Твоё счастье, что он тебя не убил. Видишь, Анна, к чему приводит доверчивость, когда имеешь дело с негодяем. Если бы ты сожгла эти деньги, как я тебе советовал, и рассказала нам всё, что тебе известно, у тебя остались бы те сто долларов, которые предлагал тебе мистер Вулф. Теперь тебе жечь нечего, денег нет, и вернуть их можно, лишь поймав бандита. Не забывай, что он убил Карло Маттеи. Посмотри, что он с тобой сделал! Порвал одежду, содрал чулок. Он бил тебя?
  Анна покачала головой.
  — Нет, не бил. А вы можете его поймать?
  — Попытаюсь. Было бы проще, если бы я знал, где его искать.
  — И тогда вы всё мне вернёте?
  — Ты имеешь в виду твои деньги? Конечно.
  Анна посмотрела на свою голую ногу, и её рука коснулась подола юбки и того места, где совсем недавно в чулке были спрятаны деньги. Мария Маттеи что-то собиралась сказать, но Вулф жестом остановил её. Анна, не поднимая глаз, вдруг произнесла:
  — Мне надо переодеться.
  Я не сразу сообразил, но Вулф мгновенно всё понял.
  — Да, конечно. Арчи, зажги свет в гостиной. Мисс Маттеи, будьте добры, проводите туда мисс Фиоре.
  Я вышел в гостиную, чтобы зажечь свет и задернуть шторы на окнах. Мисс Маттеи и Анна, последовавшие за мной, ждали, когда я уйду. Дружески улыбнувшись Анне, я направился к двери. Анна была бледной, но я никогда ещё не видел в её глазах такой решимости. Я вышел и закрыл за собой дверь.
  Вулф сидел прямо, а не как обычно, откинувшись на спинку кресла. Его лицо не выражало ничего, что могло бы остановить моё внимание, но руки, лежавшие на подлокотниках кресла, особенно указательный палец правой руки, выдавали его. На полированной поверхности подлокотника указательный палец рисовал какие-то кружочки, что свидетельствовало о высшей степени волнения моего шефа.
  Я сел. В гостиной слышались приглушённые шорохи движений и тихие голоса. Наши гостьи не торопились.
  — Вы мне подарили отличную римскую тогу, шеф, — сказал я, чтобы что-то сказать.
  Вулф посмотрел на меня, вздохнул и снова опустил веки.
  Когда дверь открылась, я вскочил. Анна вышла первой, сжимая в руке какие-то бумаги. Оторванный рукав был приколот булавкой, волосы кое-как приглажены. Она направилась прямо ко мне и, сунув мне в руки пакет, пробормотала:
  — Мистер Арчи…
  Я хотел потрепать её по плечу, но по её глазам понял, что, если сделаю это, она разрыдается. Поэтому я только кивнул ей, она отошла, и они с Марией сели. У меня же в руках остался небольшой конверт из плотной бумаги. Я повернулся к Вулфу и хотел было передать конверт ему, но он кивком велел мне вскрыть его. Конверт не был запечатан. Я вынул содержимое и разложил на столе.
  Это была интересная коллекция. Мы с Вулфом тщательно ознакомились с ней: сообщение о смерти Барстоу, вырезанное из газеты «Нью-Йорк таймс» от пятого июня, чертежи на небольших листках бумаги, выполненные аккуратно и со знанием дела — две пружины, курок и несколько разных деталей, одна из них напоминала головку клюшки для гольфа. Вырезка из воскресного номера журнала «Ротогравюра» со снимком Мануэля Кимболла, стоящего у самолёта, и текст внизу о популярности авиаспорта среди молодёжи Вестчестера. Под снимком карандашом написано: «Человек, которому я сделал клюшку. См. чертежи. 26-го мая 1933 года. Карло Маттеи». Далее — десятидолларовая юбилейная банкнота, и на ней четыре подписи: Сары Барстоу, Питера Оливера Барстоу, Лоуренса Барстоу и Мануэля Кимболла. Подписи, сделанные мягким коричневым карандашом, заняли половину банкноты.
  Я ещё раз с интересом взглянул на них.
  — Потрясно, — прошептал я.
  — Если я терплю вульгарные словечки твоего дружка Сола Пензера, это вовсе не означает, что я намерен слышать их и от тебя, даже в виде похвалы, — возмутился Вулф. — Бедняга Карло! Так всё предвидеть и всё же решиться на встречу. В выигрыше случайно оказались мы с тобой, Арчи, а он жестоко поплатился за свою смелость. Это была недостойная сделка. Мисс Маттеи, вы потеряли сумочку, но обрели успокоение. Убийца вашего брата известен, возмездие в наших руках. Мисс Фиоре, вы получите свои деньги. Мистер Арчи найдёт их, обещаю вам. И сделает это немедленно. Я знаю, как мало вы верите обещаниям. Вы — человек, живущий настоящим. А пять двадцатидолларовых бумажек — это реальность, не так ли? Ждать осталось недолго, мисс Фиоре. А теперь скажите, когда он передал вам всё это?
  Анна рассказала. Не то чтобы она была многословной, но теперь отвечала на все вопросы Вулфа. А его интересовала любая мелочь, и он велел мне всё записывать. Анна видела клюшку. Карло Маттеи в течение нескольких дней не велел ей входить в его комнату, пока он работал над ней, а шкаф держал запертым на ключ. Но однажды, когда его не было дома, ей удалось открыть шкаф, однако то, что она увидела там, едва ли могло представлять для неё интерес. Работа ещё не была завершена, но Анна сразу поняла, что это клюшка для гольфа. Вернувшись, Маттеи обнаружил, что клюшка лежит не на месте. Это напугало его, и он пригрозил Анне, что, если она проболтается, он вырвет ей язык. Вот и всё, что она знает о клюшке. Этот конверт Маттеи передал ей пятого июня, в тот день, когда исчез. Это было часов в семь вечера, после его разговора по телефону. Он позвал её к себе в комнату и дал этот конверт. Сказал, что она вернёт его ему на следующий день утром, но если он не вернётся вечером и от него не будет никаких известий, она должна отдать конверт его сестре Марии.
  Услышав это, Мария Маттеи пришла в сильное волнение и, вскочив со стула, бросилась к девушке. Я хотел перехватить её, но резкий, как звук хлыста, голос Вулфа опередил меня.
  — Мисс Маттеи! — Вулф погрозил ей пальцем. — Извольте сесть на место, слышите? Благодарю вас. Ваш брат уже мёртв. Поберегите свой гнев. Оттаскав мисс Фиоре за волосы, вы в лучшем случае добьётесь от неё, почему она не отдала вам конверт сразу же. Но это и без того ясно, я могу сам объяснить, избавив мисс Фиоре от этой неприятной обязанности. Я не знаю, запретил ли ваш брат ей заглядывать в конверт, но она это сделала. Там она увидела бумажку в десять долларов. Это были деньги, и они оказались в её распоряжении. Мисс Фиоре, до того, как Карло Маттеи дал вам этот конверт, какие самые крупные банкноты вы держали в руках?
  — Не знаю.
  — Анна, у тебя были когда-нибудь десять долларов? — спросил я девушку.
  — Нет, мистер Арчи.
  — А пять долларов?
  Она отрицательно покачала головой.
  — Миссис Риччи давала мне каждую неделю один доллар.
  — Ты сама покупаешь себя одежду, обувь?
  — Конечно, сама.
  Я воздел руки к небу.
  — Мисс Маттеи, — вмешался Вулф, — мы с вами изредка мечтаем, что сделаем, если вдруг разбогатеем. Бывает такое? Бывает. Но разве кто из нас в своих мечтах ограничивался такими мизерными суммами? Я думаю, Анна колебалась, она даже боролась с собой, и наверняка отдала бы вам конверт целёхоньким на следующее утро, если бы в то же утро не получила другой конверт. Это было не просто богатство, а целое состояние. Она не выдержала, она сдалась. Внутренняя борьба закончилась, хотя кое-какую победу над собой Анна всё же одержала. Поэтому, мисс Маттеи, не совершайте ошибки. Уведите мисс Фиоре и спрячьте её у себя. Шофёр ждёт вас внизу. Объясните вашим хозяевам, что она — племянница из провинции, приехала погостить пару деньков. Придумайте, что хотите, но подержите её, пока я не сообщу, что опасность миновала. Мисс Фиоре, ни при каких условиях не выходите из дому. Вы меня слышите?
  — Я сделаю всё, что скажет мистер Арчи, — ответила Анна.
  — Вот и хорошо. Арчи, поезжай с ними и по дороге всё объяснишь.
  Я кивнул, поднялся к себе, переоделся и снова спустился вниз.
  Глава 17
  Проводив мисс Маттеи и Анну в дом на Парк-авеню, где Мария служила экономкой, я вернулся на Тридцать пятую улицу. В кабинете Вулфа уже было темно. Он ушёл к себе, а меня ждала записка:
  «Арчи, узнай у мисс Барстоу, что побудило их испортить государственную банкноту США.
  Я и без него знал, что мне придётся это сделать.
  Памятуя о дьявольской изобретательности Мануэля Кимболла, я, вместо того чтобы сразу лечь спать, вышел в холл, надеясь увидеть полоску света под дверью спальни Вулфа. Но в холле тоже было темно.
  Я на всякий случай вполголоса спросил:
  — Вы уже спите?
  — Проклятье, не приставай ко мне, — услышал я в ответ.
  — Хорошо, сэр. Надеюсь, вы включили сигнализацию?
  — Включил.
  Лишь после этого я вернулся к себе и лёг спать. Был третий час ночи.
  Утро выдалось пасмурное, дождливое, но меня это не огорчало. Я не спеша позавтракал, предупредил Фрица, чтобы держал входную дверь на засове, пока я не вернусь, взял плащ и берет и, насвистывая, отправился в гараж за машиной. Настроение ещё больше поднялось, когда я прочёл в утренней газете, что прокуратура Уайт-Плейнс склонна считать причиной смерти П. О. Барстоу укус змеи. Все прочие трагические детали и обстоятельства — не более чем совпадения и не имеют никакой связи с данным несчастным случаем. Меня так и подмывало позвонить Гарри Фостеру в «Газетт» и сказать, что теперь он может безнаказанно отпускать шпильки в адрес прокурора Андерсона. Что же касается меня, то я, увы, не мог себе этого позволить, ибо не знал дальнейших планов Вулфа в отношении окружного прокурора.
  Ещё одной причиной моего хорошего настроения была исчерпывающая полнота информации, содержащейся в конверте, который Анна Фиоре ей одной известным образом умудрилась хранить при себе всё это время. При мысли о том, что конверт был при ней и в мой первый приезд на Салливан-стрит, но мне просто не хватило ума выведать у неё это, я готов был сам себя высечь. А может, это и к лучшему? Если бы конверт был передан Марии Маттеи, кто знает, как бы всё это кончилось!
  Из центра города я позвонил в поместье Барстоу, а когда в половине десятого приехал туда, Сара Барстоу уже ждала меня. Прошло четыре дня с тех пор, как я видел её в последний раз. Я был поражён, как она изменилась: щёки её округлились, она распрямила плечи и перестала сутулиться. Я встал со стула, когда она вошла в знакомую мне комнату, на этот раз мрачную и серую, как день за окном, и пожала мне руку. Она сообщила, что миссис Барстоу здорова и доктор Брэдфорд почти уверен, что приступы не повторятся, а затем спросила, не хочу ли я выпить молока.
  Я улыбнулся.
  — Нет, спасибо. Как я вас предупредил по телефону, мисс Барстоу, на сей раз это деловой визит. Мой прошлый визит был светским, помните? Так вот, сегодня будем говорить о деле. — Я вынул из кармана десятидолларовую бумажку и протянул ей. — Ниро Вулф сформулировал свой вопрос к вам следующим образом: что побудило вас испортить юбилейную банкноту США?
  Она с удивлением разглядывала банкноту, затем улыбнулась. Лёгкая тень на мгновение омрачила её лицо. Она, видимо, вспомнила об отце.
  — Каким образом… где вы это взяли?
  — О, у одного спекулянта. Откуда и почему здесь эти подписи? Это вы здесь расписались?
  Она кивнула.
  — Мы все поставили свои подписи. Я, кажется, вам уже говорила. Однажды, прошлым летом, Ларри и Мануэль Кимболл сыграли на пари партию в теннис. Я была судьёй на линии, а отец — рефери матча. Ларри проиграл пари и вручил мистеру Кимболлу проигранные десять долларов. Тот захотел оставить банкноту на память с нашими автографами. Мы сидели тогда на боковой террасе…
  — Мистер Кимболл взял эту банкноту себе?
  — Конечно, ведь он её выиграл.
  — Это именно те десять долларов, вы уверены?
  — Да, вот наши автографы. Мистер Гудвин, возможно, это праздное любопытство, но как эта банкнота оказалась у вас?
  Я взял банкноту и бережно вложил в конверт — не в тот, в котором хранил её Карло Маттеи, а в конверт из прочной бумаги с металлической скрепкой, удобный для хранения документов, — эти подписи надо было беречь, чтобы не стерлись, — и положил в карман.
  — Сожалею, мисс Барстоу, но поскольку ваше любопытство, как вы сказали, праздное, я думаю, вам придётся подождать. Недолго, я надеюсь. Вы прекрасно выглядите. Когда вы вошли, мне захотелось ущипнуть вас за щёчку.
  — Что?! — в изумлении воскликнула она и рассмеялась. — Хорошенький комплимент, мистер Гудвин.
  — Я тоже так считаю. Если бы вы знали, как редко я отпускаю такие комплименты. Всего доброго, мисс Барстоу.
  Когда мы прощались, она всё ещё смеялась.
  По-прежнему моросил дождь. Я продолжил свой путь на юг. Обдумывая всё, я пришёл к заключению, что эта десятидолларовая бумажка, пожалуй, подвела черту. Три других вещественных доказательства тоже были уликами, но принадлежность банкноты Мануэлю Кимболлу была бесспорна. Тогда как она могла попасть к Карло Маттеи? Видимо, размышлял я, Мануэль хранил её в бумажнике как сувенир. Но рассчитываясь с Маттеи за клюшку, он выбрал для этого местечко потемнее, чтобы их никто не видел, и второпях, вместе с другими деньгами отдал и эту десятку. Потом он, наверное, хватился и попросил Маттеи вернуть её, но тот мог сказать, что не видел такой банкноты или уже истратил её. Этот факт мог уже насторожить Маттеи, поэтому он придал такое значение известию о смерти П. О. Барстоу. Ведь его подпись тоже стояла на банкноте. Да, дорого Кимболлу-младшему обошлась эта партия в теннис.
  Проезжая через Уайт-Плейнс, я снизил скорость, решив заодно нанести визит окружному прокурору и кое-что ему разъяснить. Это будет разумнее, чем возвращаться под дождём в Нью-Йорк, а потом снова ехать сюда. Я позвонил из телефонной будки Вулфу, рассказал ему о результатах визита к Саре Барстоу и попросил дальнейших указаний, поскольку я уже здесь. Но он велел мне немедленно возвращаться домой. Я сказал, что нахожусь прямо под окнами кабинета Андерсона и могу сразу приступить к выполнению заданий, на что он ответил:
  — Возвращайся домой. Задания ждут тебя здесь.
  Я снова выехал на Нью-йоркское шоссе.
  Когда я приехал на Тридцать пятую улицу, был уже двенадцатый час. Я не смог, как обычно, оставить машину у крыльца, ибо место было занято незнакомым чёрным лимузином. Выключив мотор, я с минуту сидел в машине, разглядывая лимузин и его служебные знаки. Мои губы наконец расплылись в довольной улыбке. Я вышел и поинтересовался у шофёра:
  — Мистер Андерсон в доме?
  Он долго смотрел на меня, решая сказать или не сказать, и наконец утвердительно кивнул. Я быстро взбежал по ступеням крыльца.
  Действительно, в кабинете шефа сидел Андерсон. Я, сделав вид, что не заметил его, подошёл к Вулфу и отдал ему конверт с банкнотой.
  — Всё проверено, — сказал я. — Дату теннисной партии я написал на конверте.
  Вулф кивнул и велел положить конверт в сейф. Я открыл сейф, какое-то время неторопливо искал, где лежат остальные документы по делу Маттеи, и присоединил конверт к ним.
  После этого я повернулся и с искренним удивлением воскликнул:
  — Никак это вы, мистер Андерсон? Доброе утро.
  Он что-то буркнул в ответ.
  — Когда ты возьмёшь свой блокнот, Арчи, мы сможем продолжить нашу беседу, — многозначительно растягивая слова, произнёс Вулф, и я сразу понял, что нашему стражу порядка сегодня не поздоровится. — Нет, Арчи, ты будешь сидеть не за своим столом на этот раз. Присоединяйся к нам, бери стул и садись поближе. Я только что объяснил мистеру Андерсону, что весьма оригинальная версия смерти Барстоу, сторонником которой он является, — это вызов истине и законам правосудия. Поскольку истина мне дорога, а законы я обязан соблюдать, мой долг доказать мистеру Андерсону несостоятельность его версии. Я буду рад, Арчи, если ты мне в этом поможешь. Мистер Андерсон несколько удивлён поспешностью, с которой я вызвал его сюда. Но я уже объяснил ему, как должны мы благодарить судьбу за то, что располагаем такими средствами связи, как телефон. Именно он позволил нам в кратчайший срок собраться на это маленькое, но очень важное совещание. Я думаю, мистер Андерсон, вы согласитесь со мной?
  Мне показалось, что шея у прокурора вздулась. Он никогда не был вежлив в общении, и на сей раз, видимо, делал всё, чтобы не взорваться. Лицо и шея у него побагровели от усилий сдержать себя.
  — Скажите вашему помощнику, чтобы убрал свой блокнот! Вы ещё больший осел, Вулф, чем я думал, если считаете, что со мной это пройдёт!
  — Запиши, Арчи, эти слова прокурора. — Тон, которым Вулф это произнёс, был полон достоинства и величия. — Хотя это замечание и не относится к делу, однако запиши его. Я вижу, мистер Андерсон, что вы недооцениваете обстановку. Не ожидал, что вы будете так упорствовать. Я предоставил вам свободу выбора, когда говорил с вами по телефону. Вы сами приняли решение приехать ко мне. Здесь, у себя в доме, позвольте мне организовать всё так, как я считаю нужным. Если вам станет невмоготу терпеть это, вы можете в любую минуту уйти. Никто вас не будет удерживать. Но если вы уйдёте, события будут развиваться по тому варианту, о котором я вам уже говорил. Через двадцать четыре часа мистер Гудвин будет у вас, в Уайт-Плейнс. Следом за ним прибудут репортёры. В моей машине рядом с мистером Гудвином будет сидеть человек, убивший Питера Оливера Барстоу и Карла Маттеи. В кармане у мистера Гудвина будут неопровержимые доказательства совершённых преступлений. Я собирался…
  Но Андерсон перебил его:
  — Карло Маттеи? Откуда ещё этот свалился на мою голову, чёрт побери?
  — Увы, его уже нет. Он — итальянец, ремесленник. Был найден мёртвым в понедельник пятого июня, вечером, в вашем округе. Убит ножом в спину. Уверен, в прокуратуре есть это дело.
  — Возможно, но какое это имеет отношение к Барстоу?
  — Их убил один человек.
  Андерсон с удивлением уставился на него.
  — Господи, Вулф, вы сошли с ума?
  — Боюсь, что нет, — вздохнул Вулф. — Временами мне кажется, я приветствовал бы это состояние как освобождение от неприятных обязанностей повседневной жизни. Как сказал бы мистер Гудвин, взял бы тайм-аут. Но, как видите, не получается. Вернёмся к делу. У вас есть с собой чековая книжка?
  — Что? — Андерсон скривил губы в гримасе. — Ну, предположим, есть.
  — Просто вам будет удобнее именно сейчас выписать чек на моё имя на десять тысяч долларов.
  Андерсон ничего не ответил. Он впился взглядом в Вулфа. Тот был невозмутим, лишь снова вздохнул.
  — Согласен, удобнее, но не вижу в этом резона. — Андерсон решил не раздражаться. — Ведь вы не разбойник с большой дороги, не так ли?
  — Разумеется. — Щёки у Вулфа пошли складками. — Уверяю вас, я не разбойник. В душе я романтик, хотя, глядя на меня, этого не скажешь. Вы, кажется, не оценили ситуацию. Тогда, позвольте, поясню. Для этого вернёмся в прошлое, на четыре года назад, к той странной забывчивости, которую вы вдруг проявили при рассмотрении в суде дела Голдсмита. Я очень сожалел, что не смог сделать этого ещё тогда, но поклялся, что при случае напомню вам об этом. Такой случай представился сейчас. Две недели назад в моём распоряжении оказалась информация, позволяющая мне помочь вам. Я хотел это сделать, но обстоятельства дела Голдсмита, которые сохранились не только в моей памяти, но и в вашей, как мне казалось, заставили бы вас из щепетильности не принять от меня такую заслугу. Поэтому я попробовал продать вам эту информацию и предложил заключить пари. Свидетельством того, что вы поняли мой ход, является ваше встречное предложение, которое вы сделали Арчи Гудвину. Однако вы предложили ему пари на сумму столь мизерную, что даже неудобно её называть.
  — Это была вполне достаточная сумма, — недовольно возразил Андерсон.
  — Прошу вас, мистер Андерсон, не низводите наш разговор до абсурда. — Вулф откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. — Нам с мистером Гудвином удалось найти убийцу и все доказательства его вины, не бесспорные, но такие, с которыми посчитается суд присяжных. Итак, возвращаемся к нашему случаю. Убийца — это не моя прерогатива, исключительное право суда над ним принадлежит суверенному штату Нью-Йорк. Далее, информация, которой я располагаю, не принадлежит мне, и если я не передам её штату, меня привлекут к судебной ответственности. Но я сам вправе выбирать способы передачи информации. Итак, первый вариант — вы оформляете на моё имя чек на десять тысяч долларов. Мистер Гудвин сегодня же получит в банке эти деньги, а завтра утром укажет вам убийцу и передаст доказательства его вины. Всё будет тихо, скромно, без фанфар и хвастовства. Второй вариант я уже вам живописал: обвиняемый, пресса, сенсационные доказательства, и, разумеется, никакой скромности с нашей стороны. Решайте, сэр. Но, хотите верьте, хотите нет, мне абсолютно всё равно, что вы выберете. Хотя, конечно, я предпочёл бы чек, но и шумные аттракционы я тоже люблю.
  Вулф умолк. Андерсон выслушал его вежливо, молча, но что-то уже прикидывая в уме. Вулф нажал кнопку звонка и велел вошедшему Фрицу принести пиво. Когда представлялась возможность оторвать глаза от блокнота, я с интересом следил за прокурором. Заметив, что это его раздражает, я особенно старался.
  — Какая у меня уверенность, что ваши доказательства чего-то стоят? — наконец проронил он.
  — Разве моего слова вам не достаточно, сэр? Можете ему верить, как и моим заключениям.
  — Вы не допускаете сомнений?
  — Сомнениям всегда есть место, мистер Андерсон. Их не должно быть лишь у присяжных.
  — О десяти тысячах не может быть и речи. Пять тысяч.
  — Пф, мистер Андерсон. Неужели вы намерены торговаться? Недостойное это дело. Что ж, пусть будет аттракцион.
  Вулф взял стакан и жадно выпил пиво.
  — Давайте мне доказательства, покажите убийцу, и, когда он будет в моих руках, вы получите чек, — заявил Андерсон.
  Вулф не торопясь вытер губы и тяжело вздохнул.
  — Мистер Андерсон, кто-то из нас должен поверить другому. Не заставляйте меня называть причины, почему я отдаю предпочтение именно первому варианту.
  Но Андерсон всё же решил торговаться. Он был напорист и груб. У него не было ни достаточных аргументов, ни уважительных причин, но в многословии ему нельзя было отказать. Когда он наконец умолк и перевёл дух, Вулф лишь неодобрительно покачал головой. Но это не остановило Андерсона, и он повторил все свои доводы в третий раз. Вулф был непреклонен и по-прежнему качал головой. Я старательно всё записывал. Должен сказать, что Андерсон держался до последнего. Наконец ему пришлось полезть в карман за чековой книжкой. Держа её на колене, он выписал чек, заполнив также корешок. Делал он это не торопясь, собственной ручкой, как заправский банковский бухгалтер, неторопливо и аккуратно. Затем оторвал чек и положил его на стол перед Вулфом. Кивком шеф указал мне на чек, я взял его и внимательно изучил. Я с облегчением вздохнул, увидев, что он выписан на один из банков Нью-Йорка. Следовательно, мне не придётся мотаться в Уайт-Плейнс, и я вполне смогу получить деньги до трёх часов, то есть до закрытия банков.
  Андерсон поднялся с кресла.
  — Надеюсь, я не пожалею об этом, Вулф, — сказал он. — А теперь говорите — где и когда.
  — Я вам позвоню.
  — Когда?
  — В течение суток, возможно, раньше. Надеюсь, я могу звонить в любое время, либо в прокуратуру, либо домой?
  — Да, — коротко ответил окружной прокурор и покинул кабинет.
  Я вышел вслед за ним и смотрел ему в спину, пока он шёл к входной двери. Вернувшись в кабинет, я взял чек и поставил его на столе, прислонив к пресс-папье. От избытка чувств я даже незаметно послал ему воздушный поцелуй.
  В это время Вулф занимался тем, что беззвучно насвистывал, сложив губы трубочкой. Я любил наблюдать за ним, когда он в таком настроении. Он позволял себе это лишь в нашем с Фрицем присутствии. В такие минуты, как он мне однажды признался, эмоции в нём берут верх над разумом.
  Наконец я спрятал блокнот, сунул чек в карман и поставил свой стул на место.
  — Арчи, четыре года — срок немалый, как ты считаешь? — после паузы спросил Вулф.
  — Да, сэр, немалый. Десять тысяч долларов тоже немалые деньги. Я съезжу в банк и предъявлю его к выплате. До ланча ещё целый час.
  — Идёт дождь, Арчи. Представляю, каково ехать в город под таким дождём. Позвони, чтобы прислали посыльного.
  — Что вы, не надо! Я ни за что не откажу себе в удовольствии сделать это самому. Даже если вы предложите мне трёхлитровую бутыль молока.
  — Упрямец, — пробормотал Вулф, откидываясь на спинку кресла, и закрыл глаза.
  Я вернулся, полный намерений разрезать ленточку и дать старт. Я считал, что наш час пробил и пора переходить к действиям. Но, к моему удивлению, Вулф пребывал в том же лениво-расслабленном состоянии. Он не торопился что-либо предпринимать. За ланчем он неторопливо наслаждался едой и выпил две большие чашки кофе. Потом вернулся в кабинет и отдыхал в кресле, явно не помышляя ни о каких трудовых подвигах. Я же места себе не находил.
  Наконец, словно пробудившись, Вулф решил дать мне несколько мелких заданий: первое — перепечатать полный текст всех показаний Анны Фиоре в хронологическом порядке; второе — срочно сделать фотокопии всего, что было в конверте, который передал Анне Карло Маттеи; третье — отправиться на Парк-авеню к Марии Маттеи, отдать ей её сумочку, а Анну попросить подписать две копии её показаний в присутствии свидетелей, и, наконец, четвёртое поручение — вместе с садовником Хорстманом проверить качество луковиц псевдоорхидей, доставленных второго дня пароходом «Кортес».
  Не удержавшись, я спросил:
  — Может, вы что-то ещё упустили, сэр?
  Он легонько, чтобы не нарушать свой покой, покачал головой, и мне пришлось смириться. Любопытно, что будет дальше, думал я, но тревоги уже не испытывал. По лицу шефа я догадывался, что в этой огромной голове что-то зреет, и вскоре я буду это знать.
  Всю вторую половину дня я был занят. Прежде всего я отправился в фотостудию и заказал фотокопии документов, недвусмысленно дав понять, что, если хоть что-то пропадёт из моего драгоценного материала, им не поможет даже пожарная лестница, видневшаяся за окном. Потом сел за перепечатку показаний Анны. Времени на это ушло порядочно.
  Когда я снова вышел из дома, дождь почти прекратился, но тротуары были ещё мокрые. Я позвонил Марии Маттеи, что еду к ней, так что она уже ждала меня. Я не узнал её. В аккуратном, хорошо сшитом платье, с чем-то вроде чёрной кружевной накидки на голове, она выглядела элегантной, и манеры у неё были совсем другие, как и подобает тому, кто служит на Парк-авеню. Я было подумал, что будет вульгарно тут же сунуть ей в руки её сумочку, но она сама отобрала её у меня, затем проводила меня в комнату, в которой у окна сидела Анна. Я зачитал ей и Марии текст показаний, и она подписала его. Мария поставила свою подпись как свидетель.
  Анна почти ничего не говорила, но в глазах её стоял безмолвный вопрос, появившийся в ту секунду, как я вошёл в комнату. Поднявшись со стула, чтобы откланяться, я легонько потрепал её по плечу.
  — Скоро, Анна, скоро. Я найду твои деньги. Как только они будут у меня, я сразу же их привезу. Не беспокойся.
  — Мистер Арчи… — только и смогла вымолвить она.
  Получив фотокопии и вернувшись на Тридцать пятую улицу, я понял, что заданий, судя по всему, больше не будет. Раз так, машине нечего стоять у крыльца, и я отвёл её в гараж. До ужина я возился с цветочными луковицами и составлял список претензий к поставщикам. Вулф бесцельно бродил по оранжерее, но в шесть вечера ушёл вниз. Наконец я смог спокойно закончить все дела.
  Был девятый час, когда мы наконец сели ужинать. Я сидел как на иголках. Семь лет работы с Вулфом приучили меня не грызть ногти от нетерпения, а ждать, но бывали времена, когда я думал, что только ненормальный может позволить, чтобы его так водили за нос. В этот вечер Вулф не выключал приёмник за ужином. Как только ужин кончился и он кивком пригласил Фрица отодвинуть его стул, я встал и сказал:
  — Думаю, мне нет смысла сидеть в вашем кабинете и смотреть, как вы зеваете. Пойду-ка я в кино.
  — Отлично, — сказал Вулф. — Не следует пренебрегать своими культурными потребностями.
  — Что?! — взорвался я. — Значит, вы хотите, чтобы я сидел в кино, а в это время Мануэль Кимболл, собрав вещички, на первом же пароходе сбежал на родину? Тогда вы наверняка пошлёте меня в Аргентину, прикажете купить лошадь и рыскать по пампе в поисках этого типа? Вы считаете, что для того, чтобы поймать убийцу, вполне достаточно сидеть в кресле и позволить вашей гениальности сделать всё остальное? Гениальность — это здорово, но к ней нужны пара зорких глаз, быстрые ноги, а иногда и парочка пистолетов в придачу. Вы ничего лучшего не придумали, чем отправить меня в кино? А сам тем временем…
  Но он не дал мне закончить. Привычным жестом руки ладонью вперёд он остановил поток моих слов. Фриц уже успел отодвинуть кресло, и Вулф поднялся во весь свой немалый рост.
  — Арчи, избавь меня от этих сцен. Неистовые страсти и болтливость сороки. При чём тут я? Разве я предлагал тебе пойти в кино? Не ты ли сам это придумал? Даже если бы Мануэль Кимболл дрожал от страха, у него пока нет видимых причин уезжать в Аргентину или ещё куда-нибудь. Об этом он сейчас думает меньше всего. Чтобы успокоить тебя, скажу, что он дома и никуда уезжать не собирается. Два часа назад я разговаривал с ним по телефону. Фриц, звонят, открой, пожалуйста, дверь! Я обещал мистеру Кимболлу-младшему позвонить завтра в восемь утра. Уверяю тебя — он будет ждать моего звонка.
  — Надеюсь, — произнёс я, но всё равно не успокоился. — На этой стадии любая ошибка может дорого обойтись. Вы свою долю работы, и чертовски трудной работы, которая не под силу никому, кроме вас, выполнили. Теперь осталась её более простая часть, но не менее важная. Я поеду к нему, я не буду спускать с него глаз, пока вы не скажете Андерсону, что он может арестовать его. Почему бы не сделать именно так, как я говорю?
  Вулф покачал головой.
  — Нет, Арчи. Ты хочешь сказать, что приходит такой момент, когда мастерство должно уступить место грубой силе. Я понимаю это, но категорически не приемлю. Кажется, стали прибывать гости. Ты не заглянешь ко мне, прежде чем отправиться на прогулку?
  Он повернулся и проследовал в свой кабинет. Я шёл за ним, гадая, какую ещё шараду он приготовил. Что бы это ни было, радости я не испытывал.
  Фриц пошёл открывать дверь. Поскольку я толком не знал, каких гостей ждёт шеф, для меня было полной неожиданностью то, что я увидел, войдя вслед за Вулфом в кабинет. Я с удивлением смотрел на Фреда Даркина, Билла Гора и Орри Кетера. В голове даже мелькнула нелепая мысль, не решил ли Вулф помочь мне в поездке к Мануэлю Кимболлу и не собрал ли целую команду, чтобы только поймать этого гада ползучего, как я мысленно теперь назвал Мануэля. Но Вулф слишком хорошо меня знал, чтобы решиться на такой шаг. Я кивком поздоровался со всеми и ухмыльнулся, заметив у Орри повязку на левом запястье. Анна Фиоре всё же расквиталась с ним.
  Усевшись в кресло, Вулф велел мне взять карандаш и большой лист бумаги и нарисовать примерный план поместья Кимболлов. В присутствии гостей я не стал задавать ему вопросов, а сделал, как он велел. Я предупредил его, что укажу лишь то, что успел заметить в непосредственной близости вокруг дома, но это его вполне устроило. Пока я рисовал план поместья Кимболлов, Вулф инструктировал Орри, который должен был в половине седьмого утра вывести машину Вулфа из гаража, а двум остальным сказал, где и когда они должны встретиться с Орри.
  Нарисовав план, я отдал его Вулфу.
  — Хорошо, — сказал он, взглянув. — А теперь скажи: если бы тебе пришлось направить трёх человек в это поместье, где бы ты их поставил на случай, если Мануэль Кимболл попытается незаметно улизнуть?
  — Он не должен их видеть?
  — Нет, можно всё сделать совершенно открыто.
  — Как долго будет длиться операция?
  — Часа три.
  Я подумал с минуту.
  — Очень просто. Даркин останется на шоссе напротив въезда в поместье. Машину надо поставить у ворот так, чтобы её можно было легко развернуть в обе стороны. Билл Гор будет стоять в кустах, вот здесь. Отсюда хорошо видны подходы к дому. Орри займёт своё место на вершине холма, чуть более полумили от дома. В его распоряжении должен быть полевой бинокль и мотоцикл, стоящий наготове на просёлочной дороге. Но они все вполне могут сидеть дома и играть в карты, ведь летать-то они не умеют.
  Щёки Вулфа покрылись складками.
  — Летать умеет Сол Пензер. Небеса тоже будут глядеть в оба. Спасибо, Арчи. Это всё. Мы не будем больше тебя задерживать и мешать тебе развлекаться.
  По его тону я понял, что свободен, но это меня не устраивало. Если он сочиняет очередную шараду, я тоже хочу в этом участвовать, чёрт побери!
  — Все кинотеатры сегодня закрыты. Рейды Лиги борьбы за нравственность.
  — Тогда найди себе девицу на вечер. Когда хочешь собрать яйца, заглядывай в каждое гнездо.
  Билл Гор фыркнул.
  Взгляд, которым я посмотрел на Вулфа, был красноречивей всяких слов, во всяком случае, мне так казалось. Я вышел в холл и взял шляпу.
  Глава 18
  Я проснулся, когда не было ещё и семи. Была среда. Вставать не хотелось, и я лежал, любуясь солнечным лучом, косо падавшим в окно, прислушивался к пробуждающемуся городу за окном и гудкам барж и паромов в порту, а также размышлял, каким будет предстоящий день. Если Билл, Фред и Орри, следуя инструкциям, встретились в половине седьмого в гараже, то теперь они должны быть уже где-то у Главного перекрёстка. Своего задания я ещё не знал. Вчера я вернулся поздно, и Вулф уже ушёл к себе, не оставив никакой записки.
  Наконец я заставил себя встать, не спеша побрился, оделся и спустился вниз. Фриц в отличном настроении уже хлопотал на кухне. Я вяло съязвил, а потом подумал, что нечестно срывать на нём своё раздражение, и, стараясь загладить свой поступок, съел лишнее яйцо всмятку и прочитал вслух заметку в утренней газете о нападении летучей мыши-вампира на ребёнка в зоопарке. Фриц, родом из Французского каньона Швейцарии, выписывал газету на родном языке и читал её каждое утро. Но мне всегда казалось, что там ничего интересного не пишут, поэтому я удивлялся, когда встречал там словечко или два из свежих новостей, не сходивших с первой полосы целую неделю, например, о Барстоу.
  Я пил уже вторую чашку кофе, когда в кабинете зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Вулфа, опередившего меня. Звонил Орри, он доложил, что они прибыли и все уже на своих местах. Вот и весь разговор. Я прослушал его до конца, затем вернулся в кухню к своему недопитому кофе.
  После третьей чашки я закурил сигарету и нехотя вернулся в кабинет. Что ж, рано или поздно гений должен посвятить меня в свои планы, успокаивал я себя. Наберись терпения, займись уборкой, вытри пыль с письменного стола, заправь ручку хозяина свежими чернилами и вообще сделай так, чтобы учитель тебя заметил и похвалил. Рано или поздно, малыш… о, чёртов осел… дурак! Я уже в буквальном смысле начал дёргаться. Пару раз я хватал трубку телефона и проверял, не звонил ли Вулф кому-нибудь. Он не звонил. Я разобрал почту и положил её на его стол, открыл сейф, вынул конверт Маттеи и ещё раз проверил, всё ли на месте. Конверт с фотокопиями показался мне тоньше, чем был. Так и есть, один экземпляр фотокопии исчез. Я сделал две копии, в конверте же была лишь одна. Это подсказало мне одну отгадку в шараде Вулфа, но мне не пришлось поразмышлять над ней, потому что, когда я снова вкладывал фотокопию в конверт, вошёл Фриц и сказал, что Вулф зовёт меня.
  Я поднялся на второй этаж. Дверь спальни шефа была открыта. Он был уже одет, только без пиджака. Широкие рукава его неизменной канареечно-жёлтой сорочки — он менял сорочки два раза в день — были похожи на два огромных надутых пузыря, когда он, стоя перед зеркалом, щёткой приглаживал волосы. Вдруг я увидел в зеркале, что он подмигнул мне. От удивления у меня отвалилась челюсть.
  Положив щётку, Вулф повернулся.
  — Доброе утро, Арчи. Ты уже завтракал? Отлично. Приятно видеть снова солнце после вчерашнего бесконечного дождя. Возьми из сейфа документы Маттеи. И не забудь прихватить оружие. Отправляйся в Уайт-Плейнс за мистером Андерсоном, он будет ждать тебя. Отвезёшь его в поместье Кимболлов. Покажешь ему Мануэля, если понадобится, ткнёшь в него пальцем, чтобы запомнил. Когда Андерсон задержит его, передашь ему документы. После этого тут же возвращайся домой. Фриц готовит сегодня твоё любимое блюдо.
  — Хорошо, босс. Но зачем такая таинственность?..
  — Комментировать будешь потом, а пока оставь всё при себе. У меня всего десять минут, а я ещё должен выпить шоколад.
  — Счастливо поперхнуться, — весело брякнул я.
  С документами Маттеи во внутреннем кармане пиджака и с заряженным пистолетом в кобуре, я отправился в гараж за машиной. Было солнечное и тёплое утро двадцать первого июня — день летнего солнцестояния. Весьма подходящая погода, чтобы поставить точку в деле Мануэля Кимболла, самом длинном деле за весь этот год. Я залил бензин в бак, сменил масло и воду в радиаторе, выехал на Парк-авеню и свернул на север. Проезжая мимо мраморного фасада Манхэттенского банка, я отсалютовал ему — здесь я вчера предъвил к оплате чек Андерсона на десять тысяч.
  В этот ранний час северное шоссе было ещё пустынным, но я даже не подумал увеличить скорость — стрелка спидометра устойчиво стояла на цифре сорок, а то и того меньше. Вулф обещал Андерсону, что не будет ни шума, ни показухи, поэтому встреча с дорожным патрулём не входила в мои планы.
  Нервы были напряжены, я с трудом сдерживал нетерпение, как всегда, когда выходил на след того, кого так долго искал. Мне не хватало воздуха, всё, к чему прикасались мои руки, например, рулевое колесо, словно оживало, становилось частью меня. Я не любил это ощущение, но в критические минуты оно неизменно охватывало меня.
  Андерсон ждал меня. Секретарша лишь кивнула мне, продолжая разговаривать по телефону. Андерсон вышел сразу же, за ним ещё двое, атлетического сложения, с одинаковыми шляпами в руках. Один из них был уже мне знаком — сыщик Г. Р. Корбетт, другого я видел впервые. Андерсон задержался у стола секретаря и что-то сказал девушке, затем подошёл ко мне.
  — Ну? — спросил он.
  — Я готов, если вы готовы, — ухмыльнулся я. — Привет, Корбетт. Ты тоже с нами?
  — Я беру с собой этих двоих. Ты знаешь, какая предстоит работа. Хватит, как ты считаешь? — поинтересовался Андерсон.
  Я кивнул.
  — Пригодятся. Подержат в случае чего мою шляпу.
  Мы вышли. Андерсон сел в мою машину. Его подчинённые ехали за нами в служебной, но я заметил, что это не был личный лимузин Андерсона. На Главной улице каждый постовой отдавал нам честь, а я с ухмылкой думал про себя: что бы ты, друг, сказал, если бы узнал, во что обошлась окружному прокурору Андерсону эта небольшая прогулка?
  Как только мы выехали на шоссе, я дал полный газ и не сбавлял скорости ни на крутых поворотах, ни на спусках, к немалому беспокойству Андерсона. Он не догадывался, что это тоже было частью нашей программы. Иногда я чуть уменьшал скорость и оглядывался назад, чтобы проверить, поспевает ли за мной Корбетт. Дорога от Уайт-Плейнс до поместья Кимболлов заняла двадцать пять минут. На щитке часы показывали десять сорок, когда я, сбавив скорость, свернул к воротам поместья.
  Даркин был на посту. Я увидел его сидящим на подножке нашего седана, поставленного так, как мы договорились. Я махнул ему, но не остановился.
  — Это человек Вулфа? — спросил Андерсон. Я кивнул.
  Мы проехали футов сто по подъездной аллее, как вдруг Андерсон сказал:
  — Стоп!
  Я нажал на педаль, переключил скорость и затормозил.
  — Это поместье Е. Д. Кимболла, — заявил прокурор. — Ты можешь показать мне материалы прямо здесь.
  — Не выйдет, мистер Андерсон, — покачал я головой. — Вы хорошо знаете Ниро Вулфа. Я выполню все его указания. Можно ехать?
  Машина с Корбеттом остановилась позади нас. Кусая губы, Андерсон смотрел на меня в нерешительности. Я напряг слух, но не для того, чтобы услышать ответ окружного прокурора, а потому что мне показалось, будто я слышу гул самолёта. Даже если бы я вышел из машины и попытался его увидеть, всё равно ничего бы не получилось — мешали густые кроны деревьев, которыми была обсажена аллея, ведущая к дому. Но сомнений не было — это был самолёт. Я рывком тронул машину с места.
  — Чёрт побери, Гудвин! Надеюсь, ты соображаешь, чем рискуешь? Если бы я знал… — рассердился Андерсон, решивший, что это розыгрыш.
  — Помолчите, сэр, — огрызнулся я.
  Остановив машину у крыльца, я взбежал по ступеням и нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открыл толстый дворецкий.
  — Мне нужен мистер Мануэль Кимболл, — проговорил я.
  — Да, сэр. Он ждёт вас. Он просил сказать, чтобы вы шли прямо к ангару.
  — Как, он не в доме?
  Дворецкий ответил не сразу, он явно был обеспокоен.
  — Он, кажется, решил подняться в воздух на своём самолёте, сэр.
  Я вернулся к машине. Корбетт, подошедший к Андерсону, в чём-то убеждал его.
  Когда я сел за руль, Андерсон, повернувшись ко мне, недовольно начал:
  — Послушай, Гудвин…
  — Я просил вас помолчать. Мне сейчас не до вас. Поберегись, Корбетт!
  Я круто свернул на аллею, огибавшую дом и ведущую к ангару. На взлётном поле гул самолёта был отчётливо слышен. Я свернул так резко, что из-под колёс брызнул гравий. В широких дверях ангара стоял механик Скиннер. Я бросился к нему.
  — Где мистер Мануэль?
  Скиннер пальцем указал в небо. Я поднял голову. Да, это был самолёт Мануэля Кимболла. Он был хорошо виден, солнце играло на его красно-синем фюзеляже. Гул мотора показался мне чрезвычайно громким, и в ту же секунду я увидел другой самолёт, летевший выше самолёта Мануэля и с гораздо большей скоростью. Оба кружили в воздухе и против солнца казались чёрными диковинными птицами.
  — Сегодня кто-то решил составить им компанию, — тихо промолвил Скиннер.
  — Да, вижу. Кто же это?
  — Не знаю. Он появился здесь сразу после восьми утра и с тех пор кружит. Это двухмоторный «Бартон», неплохо делает «нырок».
  Я вспомнил слова Вулфа, что небеса будут глядеть в оба. Теперь в этом сомнений не было.
  — А когда мистер Кимболл поднялся в воздух?
  — После десяти. Они с отцом пришли на поле в половине десятого, но заднее сиденье было плохо прилажено. Пришлось повозиться с ремнями.
  Я сразу всё понял и всё же спросил:
  — Значит, он не один в самолёте?
  — Да, с ним отец. Старый джентльмен тоже решил полетать. Он поднимается в воздух всего в третий раз. Поначалу упирался, не хотел лететь, когда узнал, что сиденье не в порядке, но потом мы его уговорили.
  Я снова посмотрел на небо. Мануэль Кимболл и его отец в небе, где солнце, ветер и шум мотора. Никаких разговоров, просто лёгкая прогулка.
  Я решил вернуться к машине и поговорить с Андерсоном. Корбетт, увидев меня, сделал несколько шагов навстречу. Я замедлил шаг, думая остановиться, но он вдруг ехидно спросил:
  — Вот мы и прибыли на праздник. А где же главный герой?
  Я, не останавливаясь, прошёл мимо.
  — Придётся подождать, мистер Андерсон, — сказал я прокурору, понизив голос. — Убийца решил совершить прогулку в небесах. Сожалею, что не удастся взять его сию же минуту. Но он ваш.
  — Садись в машину, — резко сказал Андерсон. — Хватит водить меня за нос. Раскрывай ваши карты.
  Я покачал головой — не из упрямства, просто время ещё не пришло. Я хотел сделать всё, как задумал Вулф, но тут неожиданно вмешался Корбетт. Подойдя к машине с другой стороны, он сунул голову в окно и нагло заявил:
  — Если при нём что есть, шеф, я мигом из него вытряхну…
  Я открыл было рот, чтобы достойно ответить, как вдруг кто-то окликнул меня. Обернувшись, я увидел механика Скиннера. Он шёл от ангара — в руках у него была клюшка для гольфа и конверт. Вопросительно глядя на него, я двинулся навстречу.
  — Я забыл, сэр. Вы будете мистер Гудвин, не так ли? Это вам от мистера Кимболла.
  Я буквально выхватил у него из рук клюшку. Так вот какая она! Самая обычная, ничуть не отличающаяся от всех других, что я видел. Но та, что принесла смерть. Я сунул её под мышку и взглянул на конверт. Он был адресован Ниро Вулфу, но не был запечатан. Я вынул из него фотокопию документов, ту, которой недосчитался, когда смотрел бумаги в сейфе. К ней была приколота записка:
  «Благодарю, мистер Вулф. Примите и вы мой подарок в знак признательности.
  Я поднял голову и посмотрел на сине-красный самолётик в небе. Вот и ключик к разгадке шарады Вулфа. Самолёт всё ещё делал какие-то фигуры, забираясь всё выше, а над ним неотступно висел двухмоторный «Бартон». Я вложил фотокопию в конверт.
  — Давай подержу, — вдруг услышал я голос появившегося рядом Корбетта.
  — Спасибо, справлюсь сам, — ответил я.
  И тут он прыгнул на меня, как кошка. Я этого совсем не ожидал. Он был ловок, ничего не скажешь. Выхватив у меня клюшку и конверт, он бросился бежать к моей машине, где сидел Андерсон. В два прыжка я опередил его. Увидев моё лицо, он остановился, поняв, что шутки плохи.
  — Получай, что заслужил! — рявкнул я и нанёс ему удар в правую скулу. Он зашатался и выронил добычу. Не дав ему опомниться, я двинул его в левую, и тут он уже не устоял на ногах. Его напарник и Скиннер с разных сторон бежали к нам. Я повернулся, чтобы достойно встретить дружка Корбетта, но вдруг раздался резкий, как щелчок хлыста, окрик Андерсона:
  — Кэрри!
  Сыщик остановился, почти добежав до меня. Я отступил на несколько шагов назад. Корбетт уже поднимался с земли. Взгляд его не предвещал мне ничего хорошего.
  — Корбетт, отставить! — снова послышался грозный голос прокурора.
  — Если дело во мне, мистер Андерсон, то не беспокойтесь, — произнёс я. — Раз ребятам захотелось поиграть в «хватай и беги», я готов выйти один против двоих. Жаль, что ваши подчинённые не научились уважать чужую собственность. — С этими словами я поднял с асфальта конверт и клюшку.
  И в это мгновение раздался испуганный возглас Скиннера:
  — О, господи! Он потерял…
  Я было подумал, что он говорит обо мне, но увидел, что Скиннер, запрокинув голову, смотрит на небо. Самолёт Кимболла действительно странно себя вёл. Судорожными рывками он то взмывал, то падал, будто потерял управление. Я не понял сразу, что он падает и находится уже совсем низко над нами. Когда падение стало стремительным, сомнений не осталось. Я стоял, окаменев, не веря своим глазам.
  — Берегитесь! — отчаянно крикнул Скиннер, и мы все бросились к ангару. Андерсон, выскочивший из машины, тоже бежал к нам. Мы едва успели проскочить в широкие двери ангара, как самолёт рухнул. В воздухе словно сверкнула чёрная молния, раздался взрыв — не рокочущий и громоподобный, как залп из тяжёлых орудий, а короткий, резкий и больно ударивший по барабанным перепонкам. Полетели обломки, и что-то упало прямо к нашим ногам. Самолёт упал на край асфальтированной площадки в десяти футах от полицейской машины. Мы бросились к нему, не обращая внимания на предупреждающие крики Скиннера, что могут быть и другие взрывы.
  Зрелище было ужасное. Я с трудом узнал Кимболла-старшего в том, что было привязано ремнями к заднему сиденью, которое смастерил для него Скиннер. Видимо, вся сила удара при падении пришлась на хвостовую часть самолёта. Мануэля Кимболла, по крайней мере, можно было узнать. Лицо его почти не пострадало.
  Мы со Скиннером расстегнули на нём ремни, пока остальные занимались старым джентльменом. Мы перенесли их в ангар и положили на брезент на полу.
  — Лучше отведите свои машины подальше, — посоветовал Скиннер. — Не ровен час, ещё что-нибудь взорвётся.
  — Ну, свою я если трону с места, то уже не остановлюсь, — сказал я. — Что ж, мистер Андерсон, пришло время закругляться. Помните, что сказал Ниро Вулф? Он предупредил, что я буду действовать чётко и решительно. В этом конверте доказательства, а убийца вон там, на брезенте.
  Взяв клюшку и конверт с запиской для Вулфа, я покинул ангар и направился к своей машине. Мне понадобилась лишь пара секунд, чтобы завести её и дать полный газ.
  У ворот, перед тем как свернуть на шоссе, я остановился и крикнул Даркину:
  — Собирай ребят, едем домой!
  Через двадцать две минуты мы уже были в Уайт-Плейнс. Никогда ещё мой родстер не шёл так хорошо. Я позвонил Вулфу из той же аптеки, из которой звонил две недели назад, когда сообщил, что Андерсон прохлаждается в Адирондакских горах, а пари можно заключить разве что с Дервином.
  Вулф сразу же поднял трубку и выслушал мой краткий, но исчерпывающий ответ.
  — Хорошо, — сказал он. — Надеюсь, ты на меня зла не держишь? Просто я не хотел загружать тебя мелочами. Фриц тут готовит нечто особенное, специально для тебя. Кстати, Уайт-Плейнс далеко от Скарсдейла? Мне позвонил Глекнер, похвастался, что получил редкий гибрид дендробиума мельпомены с финдлаянумом и хочет дать мне сеянец. Не заедешь ли по дороге, а?
  Глава 19
  Чек с виду был невзрачным кусочком блекло-голубой бумаги, который можно свободно вложить в обыкновенный почтовый конверт, даже не складывая вдвое. Он казался мне ещё меньше оттого, что был заполнен размашистым и неразборчивым почерком. Я решил, что это рука Сары Барстоу, но внизу увидел мелкими буквами: «Эллен Барстоу». Была суббота, чек пришёл с первой утренней почтой. Как только я увидел конверт среди прочей корреспонденции, я сразу же позвонил Вулфу, но он велел мне самому вскрыть его и оформить в банке депозит. Взглянув на него в последний раз, я протянул его в окошечко банковскому кассиру.
  В одиннадцать утра Вулф вошёл в кабинет, сел за стол и, тут же позвонив Фрицу, велел принести пива. Я положил счёт расходов по делу Барстоу ему на стол вместе с утренней почтой. Бегло просмотрев почту, он занялся счётом. Он изучал его не спеша, пункт за пунктом, с карандашом в руке. Я ждал. Я сразу заметил, что его заинтересовал третий пункт, и нервно сглотнул.
  — Арчи, нам надо купить новую пишущую машинку, — сказал Вулф, подняв на меня глаза.
  Я прочистил горло, готовясь ответить, но он ещё не всё сказал.
  — Эта машинка излишне импульсивна. Возможно, ты этого не замечаешь. Она напечатала лишний ноль рядом с фамилией Анны Фиоре, и ты повторил эту ошибку при подведении итогов.
  Я попробовал улыбнуться.
  — О, нет, сэр, это не ошибка. Я просто забыл вас предупредить. Сто долларов Анны дали проценты — теперь это тысяча долларов. Сегодня я верну их ей.
  Вулф вздохнул. Фриц принёс пиво, он открыл бутылку и залпом осушил стакан. Сунув счёт вместе с остальной почтой под пресс-папье, он принял свою любимую позу в кресле и закрыл глаза.
  — С завтрашнего дня пью не более пяти кварт в день, — неожиданно заявил он.
  Теперь я уже не мог не улыбнуться.
  — Не меняйте тему разговора, шеф. Даже если бы вы удвоили эту сумму, я не счёл бы это благотворительностью. Это ваша самая удачная сделка, поскольку почти ничего вам не стоила. Знаете, как потратит эти деньги Анна? Она найдёт себе мужа. Подумайте только, какое доброе дело вы сделаете.
  — Проклятье! Ничего не давай ей! Скажи, что ты не нашёл этих денег.
  — Нет, сэр. Я дам ей деньги, и пусть она сама роет себе могилу. Я не так жесток, как вы, и не считаю себя вправе решать чью-то судьбу.
  Вулф открыл глаза. Он последние три дня был вял и сонлив, и я подумал, что настало время встряхнуть его как следует.
  — Ты, кажется, собирался что-то мне сказать, Арчи?
  — Да, сэр. Я хотел спросить, как вам в голову пришла мысль убить Е. Д. Кимболла?
  — Ты хочешь сказать, как эта мысль пришла в голову его сыну?
  — Нет, именно вам, сэр. Не уходите от ответа. Ведь это вы убили его.
  Вулф покачал головой.
  — Это я ухожу от ответа? Ошибаешься, Арчи. Е. Д. Кимболла убил его малолетний сын, которого он оставил на полу в спальне матери играть игрушками, забрызганными её кровью. Если хочешь знать, старый Кимболл был убит не утром в прошлую среду, а в то злополучное воскресенье, четвёртого июня. В результате роковой случайности, слепого случая, беспощадно вторгшегося в естественный ход человеческой жизни, вместо Кимболла-старшего был убит другой человек. Это верно, я помог исправить эту несправедливость. Через Даркина я послал Мануэлю Кимболлу фотокопию всех улик против него, я позвонил ему по телефону и сказал, что он окружён как на земле, так и в воздухе. А затем предоставил событиям развиваться своим ходом. Правда, я сделал так, чтобы Кимболл-старший не уехал в это утро на работу и остался дома.
  — Вы мне как-то сказали, что, живя в стеклянном доме, правду не скроешь. Тогда зачем вы пытаетесь это сделать? Вы убили его.
  Вулф сморщился. Он снова налил себе пива и, откинувшись, смотрел, как в стакане оседает пена. Когда на поверхности осталась лишь тонкая белая полоска, он поднял на меня глаза и вздохнул.
  — Беда в том, — пробормотал он, — что ты, как всегда, видишь голый факт и не видишь, что за ним. Ты впиваешься в факт, как пиявка в коровье вымя. Вспомни ситуацию. Мануэль пытался убить отца. Случайно, не по его воле, был убит Барстоу. В моих руках оказались доказательства, что он убийца. Как я мог воспользоваться ими? Мог ли я позволить себе роскошь философских рассуждений! Нет, у меня не было такой возможности. Здесь требовалась работа профессионала. Взял ли я на себя роль провидения? Что ж, мы постоянно это делаем. Избежать этого можно лишь абсолютным бездействием. Я вынужден был действовать. Если бы я разрешил тебе взять Мануэля Кимболла без предупреждения, просто схватить его и передать в руки жаждущих отмщения жителей штата Нью-Йорк, его бы неизбежно ждал электрический стул. Он пошёл бы на казнь ожесточённым и побеждённым человеком, у которого отняли единственную возможность отмщения. Его отец, не менее несчастный и испытавший глубокое разочарование, какое-то время влачил бы жалкое существование, не заключив более ни одной из своих удачных торговых сделок. Если бы всё закончилось так, я никогда бы не снял с себя вины, и, поверь, такое состояние не из приятных. Мне надо было действовать, и я решился. Я взял на себя ответственность гораздо менее неприятную. Ты, обобщив весь сложнейший комплекс явлений, со свойственной тебе прямолинейной простотой тут же пришёл к выводу, что я убил Е. Д. Кимболла. Простота, граничащая с глупостью. Что ж, Арчи, я взял на себя ответственность за всё, что произошло, но избавь меня от лишнего груза — твоей простоты. Уж как-нибудь неси этот груз сам.
  Я улыбнулся.
  — Может быть. Я не о грузе, а о том, что вы только что сказали. Пусть я глуп, пусть простак, но в голову мне и вправду пришла одна чертовски простая мысль.
  — Неужели? — Вулф опорожнил стакан с пивом.
  — Да, сэр. Мне пришло в голову, что если бы Мануэля Кимболла арестовали и состоялся суд, кое-кому пришлось бы сдвинуться с места: покинуть своё кресло, надеть шляпу, натянуть перчатки, выйти из дома, сесть в машину и ехать не куда-нибудь, а в Уайт-Плейнс, а там в здании суда бог знает сколько ждать, когда его вызовут в зал для дачи свидетельских показаний. Куда лучше дать событиям развиваться так, как они развиваются, и, полагаясь на чутьё и умение правильно оценивать явления, преспокойно сидеть дома, теша себя мыслью, что твоя ответственность полностью в твоих руках.
  — Пожалуй, — согласился Вулф.
  
  ЛИГА ПЕРЕПУГАННЫХ МУЖЧИН
  Глава 1
  Однажды в пятницу, в полдень, мы с Вульфом сидели в кабинете.
  Как оказалось позднее, имя Поля Чапина и его хитроумные идеи о том, что можно мстить в полной мере и избежать расплаты за содеянное, все равно привлекли бы наше внимание. Но в полдень той пятницы сочетание ноябрьского дождя и отсутствия выгодного дела привело нас к прологу драмы, которая вот-вот должна была начаться.
  Вульф пил пиво и рассматривал изображения снежинок в книге, которую ему кто-то прислал из Чехословакии. Я проглядывал утренние газеты, перепрыгивая с одной страницы на другую. Я читал эту газету еще за завтраком, затем в одиннадцать часов, и сейчас, в разгар дождливого дня, я еще с ней. Я не терял надежды отыскать две-три статьи, которые могли бы дать пищу для моего ума, потому что мне стало казаться, что мозг мой стал усыхать.
  Конечно, я читаю и книги, но только я никогда еще не получал ни от одной из них настоящего удовлетворения, меня никогда не покидает чувство, что в них нет ничего живого, все мертво, все ушло. В чем же их польза? С таким же успехом вы можете попытаться развлечься на пикнике, устроенном на кладбище.
  Однажды Вульф спросил у меня, какого дьявола я притворяюсь, что читаю книгу, и я ему ответил, что делаю это исключительно из соображений культуры. На что он сказал, что мне следовало бы воздержаться от подобного труда, ибо культура подобна деньгам: легче всего приходит к тому, кому она менее всего нужна.
  Так или иначе, поскольку газету я уже успел просмотреть дважды, то она была немногим лучше книги, и я держал ее в руках только для того, чтобы у меня не слипались глаза.
  Вульф, казалось, ушел с головой в картинки. Посмотрев на него, я подумал: «Сейчас он в бою со стихиями. Он пробирается через страшную пургу, сидя удобно в своем любимом кресле и рассматривая в книжке сложные очертания снежинок. Это преимущество артистической натуры, наделенной богатым воображением».
  А вслух я сказал:
  – Вам нельзя засыпать, сэр. Это было бы непростительным легкомыслием. Вы замерзнете до смерти.
  Вульф перевернул страницу, не обращая на меня внимания.
  Я не отставал:
  – В посылке из Каракаса от Ричардса не хватает двадцати луковиц. Раньше за ним такого не водилось.
  Опять без результата.
  Я сказал:
  – Фриц сказал, что индейка, которую нам прислали, слишком стара, чтобы ее жарить; она будет жесткой, если ее часа два не потушить, что, по вашему мнению, ослабляет аромат. Так что индейка по сорок одному центу за фунт будет испорчена.
  Вульф перевернул еще одну страницу.
  Я внимательно посмотрел на него и спросил:
  – Вы видели в газете заметку о женщине, имеющей обезьянку, которая спит в изголовье ее кровати, обвив хвостом ее руку? И еще одну про мужчину, нашедшего на улице ожерелье и возвратившего его владелице, а та обвинила его в краже двух жемчужин из ожерелья и добилась его ареста? Не заметили ли вы еще одну – о субъекте, что давал показания по делу о непотребной книге? Адвокат спросил его, какую цель он преследовал, сочиняя данное произведение, и он ответил, что он совершил убийство, а все убийцы обязательно говорят о совершенном преступлении, и, может, это его форма исповеди? Я все же не уразумел точку зрения автора. Если книга грязная, то она грязная, и не все ли равно, почему она создана такой? Адвокат же уверяет, что если писатель преследовал благородную цель, то непристойность его творения не идет в счет. С таким же успехом можно утверждать, что если моей задачей является попасть камнем в пустую консервную банку, то нельзя винить меня за то, что я при этом выбью вам глаз. Можно также сказать, что если моей целью является покупка для моей старой бедной бабушки шелкового платья, то не имеет никакого значения, если для этого я ограбил кассу Армии спасения. Вы можете сказать…
  Я таки достал его. Он не поднял глаз от страницы, его голова не шевельнулась, массивный корпус оставался неподвижным в специально для него сделанном кресле, но я отлично видел, как зашевелился его правый указательный палец, и я знал, что его допек.
  Он сказал:
  – Арчи, замолчи!
  Я усмехнулся:
  – Не выйдет, сэр. Великий боже, неужели я должен сидеть здесь до своего смертного часа сложа руки? Может, позвонить пинкертонам и спросить: не нужен ли им наблюдающий за отдельными номерами или что-нибудь в этом роде? Если у вас в доме хранится килограмм динамита, то рано или поздно он взорвется. Вот я и есть этот килограмм динамита. Может, мне сходить в кино?
  Огромная голова Вульфа наклонилась вперед на одну шестнадцатую дюйма, этот выразительный кивок означал: «Ради бога! Немедленно!»
  Я поднялся со стула, бросил газету на середину своего стола, повернулся кругом и… опять сел.
  – Что вам не понравилось в моих аналогиях? – спросил я.
  Вульф перевернул страницу.
  – Скажем, – пробормотал он терпеливо, – что в подборе аналогий ты не имеешь себе равных.
  Пусть так.
  – Хорошо, согласен. Я вовсе не стремился затеять ссору, сэр. Просто я нахожусь в очень напряженном положении: я никак не могу изобрести третий способ скрестить ноги. Вот уже больше недели я занимаюсь этой проблемой.
  Внезапно у меня в голове мелькнула мысль, что Вульфа нельзя привлечь к этой проблеме, поскольку его ноги были до того толсты, что их вообще нельзя было скрестить. Но из тактических соображений я решил этого не упоминать.
  Я вернулся к газетной статье:
  – Этот тип, что давал вчера свидетельские показания, наверняка чокнутый. Он заявил, что совершил убийство, а поскольку все убийцы хотят исповедоваться, то он и написал книгу, изменив в ней имена и место действия, характеры и обстоятельства, чтобы, исповедуясь, не подвергать себя опасности.
  Судья попался остроумный и саркастический. Он заявил, что, хотя этот тип и является изобретателем историй, в суде ему не следует пытаться работать судебным шутом. Спорю, что и адвокаты здорово над этим смеялись!
  А вот автор статьи утверждает, что это не было шуткой, книга была написана именно с такой целью. Некоторое несоответствие жизни и книги – это чистая случайность или камуфляж. В действительности он ухлопал человека. В итоге судья назначил ему штраф пятьдесят долларов за оскорбление суда и выпроводил его с места свидетеля. Полагаю, что он псих. Как по-вашему?
  Бочкообразная грудь Вульфа поднялась и опустилась в шумном вздохе, он вложил в книжку закладку, захлопнул ее, положил на стол, после чего откинулся на спинку кресла и спросил, мигнув дважды:
  – Ну?
  Я подошел к своему столу, взял газету и раскрыл ее на нужной странице.
  – Его имя Поль Чапин, он написал несколько книг. Название этой – «Черт побери деревенщину». Он окончил Гарвард в тысяча девятьсот двенадцатом году. Паралитик. Здесь подробно описывается, как он поднимался на трибуну, волоча изуродованную ногу, но не сказано – которую.
  Вульф поджал губу:
  – Правильно ли я понял, что «паралитик» – это просторечие и что ты употребил это слово как метафору, вместо «калека» или «хромоногий»?
  – Я ничего не знаю о метафорах, но «паралитик» в моем кругу – всем понятное слово.
  Вульф вздохнул и стал подниматься с кресла.
  – Благодарение богу, – ворчливо сказал он, – время избавляет меня от твоих дальнейших аналогий и противоречий.
  Часы на стене показали без одной минуты четыре – его время идти в оранжерею.
  Встав, он одернул края жилета, но, как обычно, не сумел полностью закрыть обтянутый ярко-желтой рубашкой живот и двинулся к двери.
  На пороге он остановился:
  – Арчи!
  – Да, сэр.
  – Позвони Марджеру, пусть он сегодня же пришлет мне экземпляр книги Поля Чапина – или как его там? «Черт побери деревенщину».
  – Не исключено, что он не сможет этого сделать, так как книга изъята из продажи вплоть до вынесения судебного решения.
  – Ерунда! Поговори с Марджером. Для чего существуют запрещения, как не для популяризации литературы?!
  Он направился к лифту, а я сел за свой стол и потянулся к телефону.
  Глава 2
  На следующее утро, в субботу, после завтрака, в течение какого-то времени я морочил себе голову над каталогом растений, а потом отправился на кухню изводить Фрица.
  Вульфа, конечно, нельзя было ждать внизу ранее одиннадцати часов. Он был в оранжерее среди десяти тысяч орхидей, выстроенных рядами на скамьях и полках.
  Вульф сказал мне однажды, что орхидеи – это его наложницы: неблагодарные, дорогостоящие, паразитические и весьма темпераментные красавицы. Скрещивая особи разной формы и расцветки, он добивался совершенства, а потом эти цветы кому-нибудь отдавал. Он ни разу не продал ни одного цветка. Его терпение и изобретательность в сочетании с опытностью Теодора Хорстмана приводили к потрясающим результатам и создали оранжерее на крыше известность в кругах людей, резко отличавшихся от посетителей, интересы которых сосредоточивались на конторе внизу.
  В одиннадцать часов я возвратился в кабинет, пытаясь притвориться, что у меня найдется занятие, если я его поищу. Но с притворством дело у меня обстоит неважно. Я думал о том, с каким удовольствием я ухватился бы за любое настоящее дело, не считаясь с непременными волнениями, утомительной беготней, а иной раз и с опасностью. Ибо, в конечном итоге, это сулило прибыль. Я даже согласен был сесть на хвост какой-нибудь хористке или спрятаться в ванной, чтобы уличить жулика в воровстве зубной пасты, – все что угодно, кроме промышленного шпионажа.
  Вошел Вульф и пожелал мне доброго утра. Корреспонденция не отняла много времени. Он подмахнул несколько чеков и спросил меня со вздохом, сколько у нас осталось денег в банке, после чего продиктовал пару коротких писем. Я их напечатал и бросил в ближайший почтовый ящик.
  Когда я возвратился назад, Вульф мрачно сидел перед второй бутылкой пива, откинувшись на спинку кресла. Мне показалось, что он взглянул на меня из-под опущенных век. Я подумал, что хорошо уже то, что он не вернулся к своим прелестным снежинкам.
  Я сел за стол и закрыл машинку.
  Вульф изрек:
  – Арчи, Будда сказал, что человек может познать все на свете, если будет ждать достаточно долго.
  – Сэр, – перебил его я, – вы хотите сказать, что если мы будем продолжать наше сидение, то обогатим познания во много раз?
  – Не во много раз, но они станут больше, намного больше за каждое столетие.
  – Ваши – может быть, мои – нет. Если я просижу без дела еще два дня, я настолько одурею, что позабуду и то, что знал раньше.
  Глаза Вульфа слегка блестели.
  – Мне не хотелось бы выражаться двусмысленно, но разве в нашем случае это не означало бы приобретения?
  – Если бы вы однажды не дали мне инструкцию не посылать вас к черту, то я послал бы вас сейчас к черту!
  – Хорошо. – Вульф проглотил пиво и вытер губы. – Ты оскорблен. Следовательно, ты проснулся. Ты помнишь, что в прошлом месяце ты уезжал на десять дней со специальным поручением и что во время твоего отсутствия твои обязанности выполнялись двумя молодыми людьми?
  Я кивнул и усмехнулся. Один из них был приглашен из агентства «Метрополитен» как телохранитель Вульфа, а второй был стенографистом от Миллера.
  – Да, вдвоем они кое-как справлялись.
  – Совершенно верно. В один из тех дней сюда явился человек и попросил меня решить его судьбу. Браться за его поручение я посчитал неразумным.
  – Да, сэр, я нашел запись. Сразу видно, что стенографист от Миллера еще не имеет большого навыка. Он не смог написать…
  – Имя было Хиббард. Эндрю Хиббард – преподаватель психологии из Колумбийского университета. Это было двадцатого октября, в субботу, то есть две недели назад. Не прочтешь ли ты мне запись?
  Вульф опустил стакан, откинулся на спинку кресла, переплел пальцы на своем толстом животе и сказал:
  – Приступай.
  – О’кей. Сначала идет описание внешности мистера Хиббарда. «Невысокий джентльмен лет пятидесяти, острый нос, темные глаза…»
  – Довольно. Это я могу наскрести и в собственной памяти.
  – Хорошо, сэр. Похоже, что мистер Хиббард начал со слов: «Как поживаете, сэр? Меня зовут…»
  – Пропусти обмен любезностями.
  – Отсюда пойдет? Мистер Хиббард сказал: «Мне посоветовал обратиться к вам мой друг, имя которого упоминать нет необходимости. Мною движет только страх. Я хочу сказать, что я был напуган и отправился к вам».
  Вульф кивнул.
  Я продолжал читать:
  – «Вульф: „Да? Расскажите мне об этом“.
  Хиббард: „По моей карточке вы узнали, что я работаю на кафедре психологии Колумбийского университета. Поскольку вы являетесь крупным специалистом, вы, очевидно, уже заметили на моем лице, да и во всем моем поведении, страх, граничащий с паникой“.
  Вульф: „Я заметил, что вы расстроены, но я не располагаю возможностью определить, является данное состояние хроническим или острым“.
  Хиббард: „Хроническим. Во всяком случае, становится таковым. Вот почему я решил прибегнуть к вашей помощи. Я невыносимо напряжен душевно. Моя жизнь в опасности… Нет, не так, гораздо хуже, я утратил право на собственную жизнь… Я это понимаю. Я приговорен к смерти“.
  Вульф: „Конечно, сэр, я тоже. Все мы смертны“.
  Хиббард: „Ерунда. Извините меня. Я говорю не о первородном грехе, мистер Вульф. Меня убьют. Один человек хочет меня убить“.
  Вульф: „Вот как? Когда? Каким образом?“»
  Вульф прервал меня:
  – Арчи, опускай «мистеров».
  – О’кей. Просто этот юноша от Миллера воспитан в строгих правилах и ничего не пропускал. Кто-то предупредил его, что он обязан относиться с уважением к своему хозяину сорок четыре часа в неделю, когда больше, когда меньше… как покажет дело. Итак, дальше:
  «Хиббард: „Этого я не могу сказать вам, сэр, поскольку и сам не знаю. Кроме того, о ряде вещей я вынужден буду умолчать. Кое-что я, конечно, смогу вам рассказать. Я могу рассказать… ну… много лет назад я нанес увечье… весьма серьезное увечье одному человеку. Я был не один, в этом участвовали и другие, но случилось так, что основная ответственность лежит на мне. Во всяком случае, так я расцениваю это сам. Это была мальчишеская выходка… с трагическим исходом. Я никогда этого себе не прощу. А также и остальные, кто был к этому причастен, по крайней мере большинство из них наверняка… Не то чтобы меня постоянно терзали угрызения совести, ведь это произошло двадцать пять лет назад… И сам я психолог, и постоянно имею дело со всякими отклонениями от норм у других людей. Так что я не могу допустить ничего подобного со мной.
  Итак, мы искалечили этого юношу, исковеркали всю его жизнь, уж если быть вполне откровенным. Естественно, что все мы чувствовали себя ответственными за это дело, так что на протяжении этих двадцати пяти лет некоторые из нас предпринимали попытки ему помочь. Иногда мы объединялись, дабы найти лучшее решение. Все мы люди занятые… но мы никогда не отказывались от этого бремени. Это было крайне трудно, потому что с каждым проходящим годом этот юноша, ставший мужчиной, делался все более странным. Мне известно, что в средней школе он проявлял признаки настоящего таланта, а позднее, уже в колледже, после получения увечья, его считали самым блестящим студентом… Позднее его одаренность, вероятно, сохранилась, но, как бы это выразиться, – стала извращенной. В один прекрасный день… около пяти лет назад я окончательно пришел к выводу, что он психопат“.
  Вульф: „Значит, вы продолжали поддерживать с ним знакомство?“
  Хиббард: „Да, большинство из нас… Кое-кто виделся с ним часто, один или двое считались его близкими друзьями. Примерно к этому времени его скрытая одаренность достигла зрелости. Он… Ну… он совершал поступки, которые вызывали восхищение и интерес. Я по-прежнему был убежден, что он психопат, однако переживал за него уже не так сильно. Мне казалось, что он достиг положения, которое удовлетворяет его и в известной степени компенсирует его увечье. Но я заблуждался, и мое прозрение было ужасным.
  У нас был вечер встречи, сбор нашей группы, и один из нас был убит. Сначала мы все думали, что это несчастный случай, но он – тот человек, которого мы искалечили, – тоже был там. А через несколько дней каждый из нас получил по почте его послание, в котором было написано, что он убил одного из нас. Очередь остальных наступит позднее, а он „ступил на корабль мести“.
  Вульф: „Понятно. «Корабль мести» как эвфемизм психопатии“.
  Хиббард: „Совершенно верно, но мы ничего не могли поделать“.
  Вульф: „Поскольку вы располагали доказательствами, то самым правильным было бы поставить в известность полицию“.
  Хиббард: „Никаких доказательств у нас не было“.
  Вульф: „А его послания?“
  Хиббард: „Все они были напечатаны на машинке, не имели подписи и были составлены в витиевато-туманных выражениях, которые делали послания непригодными для того, чтобы стать уликой. Он даже весьма предусмотрительно изменил свой стиль: в посланиях он резко отличался от его собственного. Но нам-то все было совершенно ясно. Каждый из нас получил по такому предупреждению, и получили не только те, кто присутствовал на встрече. Все члены Лиги без исключения. Конечно…“
  Вульф: „Члены Лиги?“
  Хиббард: „Это не имеет значения, просто сорвалось с языка. Много лет назад, когда несколько человек из нас собрались обсудить положение дел, один из нас, во хмелю разумеется, предложил нам называть себя Лигой искупления. Название прозвучало. Позже его употребляли редко, и то только в шутку. Сейчас, я полагаю, шутки кончились…
  Хочу сказать, что мы, конечно, не все живем в Нью-Йорке, только около половины из нас. Один из нас получил свое предупреждение также и в Сан-Франциско. Тогда несколько человек собрались в Нью-Йорке и обсудили положение вещей. Мы произвели нечто вроде расследования и повидались с ним. Он отрицал свое участие в этом деле, но мне показалось, что его черная душа радовалась, несмотря на его невинный вид“.
  Вульф: „Дальше“.
  Хиббард: „Некоторое время было тихо. Три месяца. Потом был убит еще один из нас. Обнаружен мертвым. Полиция решила, что это самоубийство, вроде все данные указывали на это. Но через два дня почта доставила нам новые предупреждения. Содержание было примерно таким же, и автор, разумеется, был тот же самый. Предупреждение, как я считаю, было сочинено весьма умно, даже блестяще“.
  Вульф: „На этот раз вы, естественно, обратились в полицию?“
  Хиббард: „Почему «естественно»? У нас по-прежнему не было никаких доказательств“.
  Вульф: „Мне думается, что это был бы самый разумный ход. Уверен, что кое-кто из вашей компании на него пошел бы“.
  Хиббард: „Они сделали это. Я был против, но они все же пошли“.
  Вульф: „Почему вы были против?“
  Хиббард: „Я чувствовал, что это бесполезно. А также… ну… я не мог присоединиться к требованию возмездия для человека, которого мы сами же искалечили… Вы меня понимаете?“
  Вульф: „Вполне. Но если полиция в первом случае не могла отыскать доказательств, то во второй-то раз они смогли?“
  Хиббард: „Они ни к чему не пришли. Он сделал из них полнейших ослов. Позже он пересказал мне их вопросы и свои ответы“.
  Вульф: „Вы еще видитесь с ним?“
  Хиббард: „Конечно. Мы же друзья. Полиция ничего не добилась. Кое-кто из нашей Лиги нанял частных детективов. Это было двенадцать дней назад. Детективы достигли таких же результатов, что и полиция… Но суть в том, что за это время еще кое-что случилось. Я мог бы говорить об опасениях, предчувствиях, о мерах предосторожности и так далее. Подобных слов существует множество. Я сумел бы обрисовать ситуацию на языке психологии, но простая истина заключается в том, что я слишком напуган, чтобы продолжать жить под таким гнетом. Я хочу поручить вам защитить мою жизнь“.
  Вульф: „Так что же случилось?“
  Хиббард: „Ничего существенного для остальных. Только для меня. Он пришел ко мне и сказал кое-что. Вот и все. Думаю, что повторять этого не стоит. В результате, признаюсь, я совсем потерял голову от страха. Я боюсь ложиться спать и боюсь вставать. Я хочу получить гарантию полной безопасности, а это можете обеспечить только вы. Друг, посоветовавший мне обратиться именно к вам, сказал, что вы наделены замечательным сочетанием талантов и всего лишь одной-единственной слабостью. Она, эта женщина, употребила какое-то выражение, только я его не припомню: не то скаредность, не то жадность… Я не миллионер, но у меня имеется солидный частный капитал, а в таком состоянии я не способен торговаться“.
  Вульф: „Я всегда нуждаюсь в деньгах. Но это, разумеется, мое личное дело. Я возьмусь за то, чтобы он сошел со своего «корабля мщения» за десять тысяч долларов“.
  Хиббард: „Заставить его отказаться от мщения? Это невозможно. Вы его не знаете!“
  Вульф: „Точно так же, как и он не знает меня. Нашу встречу можно организовать“.
  Хиббард: „Я имел в виду не это. Для этого потребуется нечто большее, чем простая встреча. Гораздо больше, как мне кажется, чем ваш талант. Но это уж к делу не относится. Очевидно, я недостаточно ясно выразился. Я не стану платить десять тысяч долларов, как и любую другую сумму, за то, чтобы этого человека можно было передать в руки «правосудия». Ха! Слово, кишащее червями… В любом случае я не стану принимать в этом участия, даже под угрозой смерти… Я не назвал вам имени этого человека и не назову. Возможно, я и без того уже открыл слишком многое. Я прошу вас обеспечить мою личную безопасность, но уничтожать моего противника я не намерен!“
  Вульф: „Но если первое потребует второго?“
  Хиббард: „Надеюсь, что нет… Молю Бога, чтобы это было не так… Конечно, я не требую от вас абсолютной гарантии моей неприкосновенности, но ваш опыт и находчивость, я уверен, будут стоить тех денег, которые вы просите“.
  Вульф: „Глупости! Моя находчивость, как вы выразились, ровно ничего не будет стоить, если вы так ограничиваете мои возможности. Должен ли я понять, что вы хотите поручить мне защищать вашу жизнь против враждебных планов этого субъекта, но лишаете меня права предпринять какие-либо шаги для его разоблачения и обуздания?“
  Хиббард: „Да, сэр, совершенно верно. Мне сказали, что если ваши способности будут направлены на достижение какой-нибудь определенной цели, то все попытки противной стороны обвести вас вокруг пальца будут напрасными“.
  Вульф: „Нет, мистер Хиббард. Хотя я и нуждаюсь в деньгах – нет. Но вот что нужно вам, если вы настаиваете на вашем донкихотстве. Во-первых: если вы имеете иждивенцев – застрахуйте вашу жизнь на очень крупную сумму. Во-вторых: смиритесь с фактом, что ваша смерть всего лишь вопрос времени, и не тратьте ни энергии, ни денег на меры предосторожности. Если этот человек решил вас убить и если он обладает хотя бы обычным умом, не говоря уж об одаренности, которую вы ему приписываете, – вы умрете. На свете существует великое множество способов убийства своих собратьев… Так что, если ваш приятель хоть наполовину так одарен, как вы считаете, и не выработал «собственного почерка», как большинство преступников, можно предположить, что он придумает весьма разнообразные и оригинальные способы разделаться с членами вашей Лиги. Возможно, ему даже удастся изобразить нечто новенькое.
  Мне кажется, что для вас не все еще потеряно. Почему вы думаете, что следующей жертвой будете непременно вы? Возможно, что до вас он отправит на тот свет еще многих людей и в чем-то при этом просчитается, или ему просто не повезет. Или кто-либо из членов вашей Лиги, не такой дон кихот, как вы, обратится ко мне. Вас бы это спасло“.
  Хиббард: „Я буду платить вам пятьсот долларов в неделю“.
  Вульф: „Весьма сожалею. До сих пор я твердо знал, что деньги, положенные на мой счет в банк, действительно заработанные, а тут этого не будет, так что я не могу взяться за ваше дело“.
  Хиббард: „Но, мистер Вульф, вы не можете так со мной поступить… Я пришел сюда… Боже мой! Вы моя единственная надежда…“»
  Вульф остановил меня:
  – Довольно, Арчи.
  Я взглянул на него:
  – Здесь осталось еще немножко.
  – Знаю, мне это неприятно слушать… Я отказался от этих пятисот долларов, возможно даже тысячи. Я не пожелал отступать со своих позиций. Твое чтение пробуждает во мне напрасные сожаления. Заканчивай. Мистер Хиббард не поддался на мои уговоры, моя потрясающая принципиальность ни к чему не привела. Обычно требуется сильно ударить по крупу, чтобы кобыла затанцевала, но эта «кобыла» совершенно не реагировала на мой стек. Ты в это время был в отъезде, а после твоего возвращения мы не говорили об этом инциденте. Странно, что ты совершенно случайно заставил меня о нем вспомнить.
  – Не понимаю.
  – Изводя меня своими рассуждениями о человеке, давшем свидетельские показания. Как тебе известно, книгу прислали. Я читал ее вчера вечером.
  – Почему?
  – Не изводи меня. Я читал ее потому, что это книга… Я люблю читать книги.
  – Да, и что же?
  – О, тебя это развлечет. Поль Чапин, вызванный для дачи показаний в суд, автор книги «Черт побери деревенщину», и является злодеем Эндрю Хиббарда. Он и есть психопат, мститель за некогда причиненное ему трагическое увечье.
  Я посмотрел на Вульфа, зная, что он любит придумывать всяческие истории для «тренировки»…
  – А почему он?
  Веки Вульфа чуть-чуть приподнялись.
  – Полета воображения тут не потребовалось: шаг за шагом, при помощи размышлений. Может, и ты на них способен?
  – Я очень высоко ценю их.
  – Полагаю, что так… Мистер Хиббард употребил необычную фразу: «ступил на корабль мести». Эта самая фраза дважды встречается в «Черт побери деревенщину». Дальше: мистер Хиббард упомянул подробности, доказывающие, что этот человек был писателем. Например, сказал, что в предупреждении он полностью изменил свой стиль. И еще – что пять лет назад этот человек занял, как он выразился, «компенсирующее положение в обществе». Сегодня утром я кое-кому позвонил. В тысяча девятьсот двадцать девятом году вышла первая книга Поля Чапина, сразу же принесшая ему успех, а в тысяча девятьсот тридцатом – вторая. Кроме того, Чапин остался калекой после полученного им в Гарварде двадцать пять лет назад увечья. Если тебе этого мало…
  – Нет. Я очень вам благодарен. Теперь, когда вы знаете, кто этот малый, все отлично. Только что вам это дает? Кому вы собираетесь послать счет?
  Две складки на щеках Вульфа слегка разгладились, и я понял, что он думает, будто ему смешно.
  – Наверное, вы радуетесь тому, что Фриц готовит на обед кукурузные оладьи под вкусным соусом, а до звонка осталось десять минут?
  – Нет, Арчи.
  Складки на его лице нагло сошлись.
  – Я упомянул сразу, что меня данная история увлекает. Конечно, весьма спорно, даст она нам какой-нибудь заработок или нет. Но, как всегда, толчок исходит от тебя. К счастью, наша ставка минимальна – не будет обидно проигрывать. Существует несколько каналов подхода, но я полагаю… Да, вызови мистера Хиббарда к телефону. Позвони в Колумбийский университет и домой…
  – Да, сэр. Говорить будете вы?
  – Да. Держи свою трубку и застенографируй, как обычно.
  Я отыскал номер по справочнику и позвонил. Сначала в университет. Там Хиббарда не было. Я позвонил еще по двум-трем дополнительным телефонам, побеспокоил несколько человек и в финале узнал, что поблизости Хиббарда нет и никто, кажется, не знает, где он может быть. Тогда я начал звонить к нему домой, в Академический городок, недалеко от университета. Какая-то безмозглая женщина почти взбесила меня, настаивая, чтобы я ей сказал – кто я такой и что мне нужно. На мои вопросы она отвечала крайне невразумительно и наконец выдала, что мистера Хиббарда скорее всего нет дома. Окончание нашего разговора Вульф слушал по своему аппарату.
  Я повернулся к нему:
  – Через некоторое время я попробую прозвонить еще раз.
  Вульф качнул головой:
  – Только после обеда. Сейчас без двух минут час.
  Я поднялся, потянулся и подумал, что сейчас смогу сделать множество критических замечаний по адресу кукурузных оладий, и в особенности об их соусе. Это было в тот момент, когда «искомое Вульфа» решило прийти к нему само.
  Зазвонил телефон. Я снова опустился на стул и взял трубку. Женский голос изъявил желание переговорить с мистером Вульфом. Я спросил, не могу ли я узнать ее имя, а когда она произнесла «Эвелин Хиббард», я попросил ее подождать у аппарата и прикрыл рукой трубку.
  – Это Хиббард, – сообщил я Вульфу с усмешкой.
  Его брови приподнялись.
  – Только это Хиббард женского пола по имени Эвелин, голос молодой, возможно, дочь. Возьмите трубку.
  Вульф повиновался, а я прижал свою к уху плечом и достал карандаш и блокнот. Когда Вульф спросил у нее, чего она хочет, я уже в который раз понял, что он является единственным человеком, который разговаривает абсолютно одинаковым тоном и с мужчинами, и с женщинами. Вообще-то в его голосе содержалось множество оттенков, но они никак не были связаны с полом собеседника.
  Я покрывал листочек знаками скорописи, по большей части моего собственного изобретения, изображая звуки, звучащие в трубке.
  – Мистер Вульф, у меня имеется рекомендательное письмо к вам от мисс Сары Барстоу, моей близкой приятельницы. Вы, наверное, помните ее, Вульф? Вы расследовали смерть ее отца. Не могла бы я срочно повидаться с вами? Я звоню от Бидвелла на Пятьдесят второй улице. Я могу быть у вас через пятнадцать минут.
  – Очень сожалею, мисс Хиббард, но я в настоящий момент занят. Не могли бы вы приехать в четверть третьего?
  – Ох!
  После этого донесся ее легкий вздох.
  – А я надеялась… я решилась всего десять минут назад. Мистер Вульф, дело срочное, если бы вы смогли…
  – В чем заключается срочность?
  – Я бы не хотела говорить об этом по телефону. Впрочем, это глупо! Речь пойдет о моем дяде, мистере Эндрю Хиббарде, две недели назад он приходил к вам, помните? Он исчез.
  – Вот как? Когда?
  – Во вторник вечером, четыре дня назад.
  – И вы не получили от него ни слова?
  – Ни полслова… – Голос Эвелин Хиббард задрожал. – Совсем ничего.
  – Та-ак…
  Вульф слегка повернулся, чтобы посмотреть на часы. Они показали четыре минуты второго. Потом его глаза обратились к двери: она открылась, и на пороге появилась фигура Фрица.
  – Поскольку прошло уже девяносто часов, еще один час ничего не изменит. Итак, в четверть третьего? Вас это устраивает?
  – Раз вы не можете раньше, хорошо.
  Две трубки были одновременно опущены на рычаги аппарата.
  Фриц произнес обычную фразу:
  – Обед, сэр.
  Глава 3
  Я чудак в отношении женщин.
  Каждый раз, когда я встречаюсь с новой женщиной в связи с расследованием Ниро Вульфа, в меня сразу же вселяется какой-то бес, в жилах начинает играть кровь, мир окрашивается в розовые тона. Я очарован. Но потом начинается расследование, и все остальное отодвигается на второй план. Очевидно, я слишком рьяно отношусь к своим служебным обязанностям. И поскольку я из кожи лезу вон, чтобы как следует выполнить полученное от Вульфа задание, роман замирает, так и не развернувшись.
  По всей вероятности, именно этим объясняется то, что я до сих пор пребываю холостяком.
  Эвелин Хиббард оказалась миниатюрной брюнеткой с привлекательным личиком.
  Я, конечно, сидел за своим столом, готовый стенографировать, так что мог только изредка бросать на нее взгляды, когда случался перерыв в работе.
  Если ее и мучила тревога за судьбу дяди, то она придерживалась правила, которое Вульф окрестил «англосаксонской обработкой эмоций». Это означало, что с чувствами поступают, как с фруктами: замораживают и прячут.
  Девушка сидела неподвижно в кресле, не отводя красивых темных глаз от лица Вульфа, и только раз взмахнула ресницами в моем направлении. Она принесла с собой пакет, завернутый в коричневую бумагу, и держала его у себя на коленях.
  Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла, опустив подбородок и положив руки на подлокотники. Обыкновенно он только через час после еды соединял пальцы рук на самой высокой точке живота.
  Мисс Хиббард объяснила, что проживает вместе с младшей сестрой у дяди, в многоквартирном доме на Сто тринадцатой улице. Их мать умерла, когда они были детьми. Отец женился вторично и живет в Калифорнии. Их дядя холостяк. Он ушел из дома во вторник вечером, часов в десять, и не вернулся. Никакой записки, никакого телефонного звонка не последовало. Ушел он один, мимоходом сообщив Руфи, младшей сестре, что хочет подышать свежим воздухом.
  Вульф спросил:
  – Это не имеет прецедента?
  – Простите…
  – Он никогда не поступал так раньше? Не исчезал из дома на несколько дней? Вы на самом деле не представляете, где он может быть?
  – Нет. Но мне кажется… я боюсь… что его убили.
  – Понятно.
  Глаза Вульфа приоткрылись.
  – Естественно, что такая мысль должна была прийти вам в голову. По телефону вы упомянули о его визите ко мне. Известно ли вам, с какой целью он ко мне приходил?
  – Да, об этом мне все известно. От моей подруги Сары Барстоу я узнала про вас. Это я убедила дядю обратиться к вам. Я знаю, что он вам сказал и что вы ему ответили. Я обозвала дядю сентиментальным романтиком. Так оно и есть…
  Она замолчала, чтобы справиться с дрожащими губами, потом заговорила так же твердо:
  – Я – нет. Я твердо стою на земле. Я думаю, что мой дядя убит, и человек, который его убил, – Поль Чапин, писатель. Я пришла сюда, чтобы сказать вам это.
  Ее слова подтвердили правильность вывода, к которому пришел Вульф, не вставая со своего кресла. Не слишком ли поздно? Пятьсот долларов в неделю вылетели в трубу.
  – Весьма возможно, – согласился с ней Вульф. – Спасибо за визит, но, как мне кажется, сейчас было бы правильнее привлечь к делу внимание полиции и окружного прокурора.
  Она кивнула.
  – Вы совершенно такой, каким мне обрисовала вас Сара Барстоу. Полиция занимается этим делом со среды. По просьбе ректора университета дело обещали не предавать широкой огласке, чтобы не было лишних разговоров. Но полиция… с таким же успехом можно было бы направить меня на матч с Капабланкой. Мистер Вульф…
  Пальцы ее сжатых рук, покоящихся на пакете, лежащем на коленях, стали развязывать узелок, голос ее окреп:
  – Мистер Вульф, вы, очевидно, не знаете, что Поль Чапин обладает хитростью и коварством всех тех тварей, которых он упомянул в своем первом предупреждении, разосланном после того, как он убил судью Гаррисона. Он настоящее воплощение зла, ненависти, опасности… Нет, нет, он не человек.
  – Постойте, мисс Хиббард, постойте! – Вульф вздохнул. – Разумеется, по всем признакам он все-таки человек. Действительно ли он убил судью? Пока, вне всякого сомнения, презумпция невиновности в его пользу… Но вы упомянули первое предупреждение. Скажите, у вас, случайно, нет копии с него?
  – Есть.
  И она показала на пакет.
  – Я захватила все предупреждения, включая… – Она судорожно глотнула. – Самое последнее. Мне отдал свой экземпляр доктор Бартон.
  – Которое было получено после кажущегося самоубийства?
  – Нет. Это… это новое, оно пришло сегодня утром. Полагаю, что его получили, как обычно, все. После того как доктор Бартон мне про него сказал, я кое-кому позвонила. Понимаете, дядя исчез, и пришло новое послание…
  – Понимаю. Весьма опасно. Для мистера Чапина я имею в виду. В подобном деле идти по любой проторенной дорожке не рекомендуется. Итак, здесь, в этом пакете, все предупреждения?
  – Да. А также связка писем, которые в разное время Поль Чапин писал дяде. Ну, и нечто вроде дядиного дневника, книга учета сумм, переданных с тысяча девятьсот девятнадцатого года по тысяча девятьсот двадцать восьмой Полю Чапину дядей и другими лицами, список имен и адресов членов Лиги. Ну, и еще кое-какие вещи.
  – Поразительно! И все это находится у вас? Почему не в полиции?
  Эвелин Хиббард покачала головой.
  – Я решила этого им не показывать. Все эти бумаги находились среди сугубо личных вещей дяди. Они были дороги ему, а теперь они дороги мне… только в другом смысле… Полиции они все равно не помогли бы, а вам, возможно, помогут. И вы не станете злоупотреблять ими, не так ли?
  Наступила пауза.
  Я поднял глаза и заметил, что Вульф принялся то втягивать губы, то вытягивать их… Это взволновало меня. Так бывало всегда. Я волновался, даже если не имел понятия, в чем дело. Такое состояние Вульфа показывало, что он что-то обдумывает.
  Он сказал:
  – Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что не ознакомили полицию с этими бумагами, взяли их себе, а теперь принесли сюда?.. Среди всего прочего здесь имеются имена и адреса членов Лиги искупления? Потрясающе!
  Она посмотрела на него.
  – А почему бы и нет? Бумаги не содержат таких сведений, которые нельзя было бы раздобыть где-нибудь еще: у мистера Фарелла, у доктора Бартона или мистера Дреммонда, да у любого из них.
  – Все равно потрясающе.
  Вульф потянулся к звонку, вмонтированному в его стол:
  – Не хотите ли стакан пива? Сам я люблю пиво, но навязывать своих вкусов не хочу. Могу предложить хороший портвейн «Солеро», «Дублин», мадеру или настоящее венгерское, которое мне присылают из тамошних винных погребов. Ваш выбор?
  Она покачала головой:
  – Благодарю вас.
  – Вы разрешите мне выпить пива?
  – Пожалуйста, конечно.
  Вульф не стал откидываться на спинку кресла. Он спросил:
  – Может быть, вы развяжете свой пакет? Меня особенно интересует первое предупреждение.
  Она стала нетерпеливо дергать за кончики узлов, а я встал, чтобы ей помочь. Она отдала мне пакет, я положил его на стол. Вульф снял с него обертку. Внутри оказался большой картонный бювар для писем, старый и выгоревший, но целый.
  Вульф открыл его с характерной для него любовной аккуратностью, которую он проявлял в отношении всех неодушевленных предметов.
  Эвелин Хиббард сказала:
  – Посмотрите в первом отделении. Кстати, дядя называл эти послания не предупреждениями, а указаниями.
  Вульф кивнул:
  – Иначе говоря, перстами судьбы? Ваш дядя и правда романтик. Ага, вот оно: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой последний вздох». Могу ли я прочитать это вслух?
  Она кивнула.
  Вульф начал:
  
  Вам лучше было бы убить меня.
  Увидеть мой последний вздох,
  Узреть, как дух покинет тело через ноздри,
  Как беглый раб темницу оставляет.
  Но вы убили Человека,
  Хотя вам лучше было бы убить меня.
  Вам лучше было бы убить меня,
  Но вы убили Человека.
  Не рысь и не лису, не мышь,
  Не терпеливого кота, не обезьяну,
  Не волка и не крокодила, не червя.
  Вы всех зверей оставили во мне,
  Убили только Человека!
  Я прежде говорил: «Пусть время все свершит.
  Известно всем: оно свое возьмет».
  Сказал змее, червю и обезьяне:
  «Доверьтесь времени,
  Поскольку общие усилья ваши
  Не так бесчеловечны, как оно».
  Они же мне в ответ твердят одно:
  «Хозяин, время не спешит!
  Хозяин, дай нам только волю,
  Хозяин, мы не подведем!
  Хозяин, укажи своих врагов!»
  Увидел тут я одного из вас
  Стоящим на краю могилы
  И громко закричал: «Один!»
  Мне ясно, в скором времени опять
  Смогу я одного из вас назвать.
  Когда придет ваш час, не стану ждать…
  Вам лучше было бы убить меня!
  
  Вульф сидел с бумагой в руках, глядя то на нее, то на мисс Хиббард.
  – Действительно, можно предположить, что мистер Чапин столкнул судью с края обрыва. Очевидно, экспромтом. Я также полагаю, что этого никто не видел, вот почему смерть мистера Гаррисона не вызвала ни у кого никаких подозрений. Кстати, в том месте имелся подходящий обрыв?
  – Да. Это произошло в Массачусетсе, в горах, близ Марблхеда. Все собрались в доме Филмора Колларда. Судья Гаррисон приехал из Индианы на день присуждения университетских степеней, потому что его сын окончил курс обучения. Вечером судья исчез, а утром тело нашли у подножия утеса, куда его принесло прибоем.
  – Мистер Чапин был среди собравшихся?
  Она кивнула.
  – Был. В основном там присутствовали гарвардские выпускники тысяча девятьсот двенадцатого года. Человек семь или восемь из Лиги были там.
  Вульф кивнул. С минуту он разглядывал послание, потом придвинул к себе бювар и начал перебирать бумаги в его отделениях. Он перелистал странички блокнота, заглянул в книгу бухгалтерского отчета, затем занялся чем-то еще. Наконец он опять посмотрел на мисс Хиббард:
  – И это псевдопоэтическое предупреждение пришло к членам Лиги уже после того, как они разъехались по домам?
  – Да, через несколько дней.
  – Оно сильно их поразило?
  – Конечно.
  – Вы знаете, конечно, что небольшой опус мистера Чапина по форме традиционен. Многие из наиболее эффектных предупреждений в истории, особенно древней, были написаны стихами. Что касается достоинств сочинения мистера Чапина, то, отдавая дань традиционности, я все же нахожу его многословным, напыщенным и удивительно неоднородным. Конечно, я не могу считаться специалистом в этой области, но вкусом я не обделен.
  Не в привычках Вульфа было медлить, когда подворачивалось дело. Я посмотрел на него с недоумением, не понимая, что ему нужно, но тут же снова принялся за работу.
  – Я подозреваю, что во второй части налицо плагиат. Правда, прошло уже много лет с тех пор, как я читал Спенсера, но где-то в расщелинах моей памяти сохранился перечень животных… Арчи, достань мне Спенсера. Третья полка справа, у самой двери. Нет, чуть дальше, темно-синий переплет… Благодарю.
  Я протянул томик Вульфу. Он начал его быстро перелистывать.
  – Ага, вот тут… «Быки с огромными рогами», «Петух кичливо возвестил…», «Огромный волк подстерегал добычу…». Нет, по-видимому, где-то в другом месте, это не тот набор, который мелькает у меня в голове… Но, так или иначе, было приятно вновь повстречаться со Спенсером, даже мимоходом…
  Вульф нагнулся вперед, насколько позволяло ему дородное тело, и протянул книгу мисс Хиббард.
  – Прекрасный пример переплетного искусства, советую вам взглянуть.
  Она была достаточно хорошо воспитана, поэтому не могла не выполнить его просьбу. Взяв книгу, она повертела ее, глянула внутрь и погладила переплет. Тем временем Вульф снова уткнулся в бумаги, вытащенные им из бювара. Я взял томик у мисс Хиббард и вернул его на полку.
  Вульф заговорил:
  – Мисс Хиббард, я понимаю, что испытываю ваше терпение, прошу меня извинить. Могу ли я задать вам несколько вопросов?
  – Конечно… Мне кажется…
  – Пожалуй, я ограничусь двумя. Первый: не застраховал ли ваш дядя недавно свою жизнь?
  Она неторопливо кивнула:
  – Но, мистер Вульф, это же не имеет никакого отношения к…
  Вульф прервал ее:
  – Я понимаю. Возможно, что и нет. А страховая сумма большая?
  – По-видимому, очень большая.
  – Деньги получите вы?
  – Точно не знаю, но думаю, что да. Он пересказал мне то, что вы ему посоветовали в отношении страховки. Примерно неделю назад он мне сообщил, что застраховался сразу в четырех компаниях. Я тогда не обратила особого внимания на его слова, так как мои мысли были заняты чем-то другим. Полагаю, что страховые деньги получим мы с Руфью.
  – А не Поль Чапин?
  Она посмотрела на Вульфа, открыла рот, но тут же закрыла его, затем пробормотала:
  – Такая возможность не приходила мне в голову. Может быть… Не знаю.
  Вульф кивнул:
  – Да, сентиментальный романтик мог такое придумать… Теперь второй вопрос: почему вы обратились ко мне? Чего вы от меня хотите?
  Она прямо посмотрела ему в лицо:
  – Я хочу, чтобы вы отыскали доказательства вины Поля Чапина и добились того, чтобы он понес заслуженное наказание. Тогда вы назвали дяде сумму в десять тысяч долларов. Я в состоянии заплатить эту сумму. Я ненавижу Поля Чапина, причем уже много лет, потому что мы с Руфью любим дядю Эндрю. Он замечательный человек, бесконечно добрый. Поль Чапин отравлял его существование. А теперь… ох…
  – Успокойтесь, мисс Хиббард. Вы не собираетесь поручить мне отыскать вашего дядю? Или вы не надеетесь, что он еще жив?
  – Боюсь, что нет. Ох, если бы вы смогли его найти!
  Ниро Вульф вздохнул и повернулся ко мне.
  – Арчи, заверни, пожалуйста, бювар и верни его мисс Хиббард. Оберточная бумага и шнурочек в порядке? Вот и хорошо.
  Она запротестовала:
  – Но вам все это понадобится! Оставьте это у себя.
  – Нет, мисс Хиббард. Я не могу взяться за ваше поручение.
  Она широко раскрыла глаза.
  Вульф продолжал:
  – Дело находится в руках полиции и окружного прокурора, так что я связан по рукам и ногам. Я беспомощен. Мне остается пожелать вам всего лучшего.
  Она наконец обрела дар речи:
  – Глупости! Вы не можете говорить это всерьез. Я же вам все рассказала. Вы задали мне вопросы, и я на них ответила! Участие в этом деле полиции – никакая не причина…
  Вульф остановил ее, погрозив пальцем. Голос его зазвучал совсем иначе, хотя он его ни на йоту не повысил. Меня всегда огорчало, что я не понимаю, как это у него получается.
  – Прошу вас, мисс Хиббард. Я сказал «нет» и привел свои доводы. Возьмите свой пакет у мистера Гудвина.
  Ниро Вульф встал с кресла, что было – хотя Эвелин Хиббард и не знала этого – небывалой вежливостью. Она тоже поднялась и взяла у меня пакет, причем выглядела чертовски взбешенной. Но было ясно, что она скорее беспомощна, чем взбешена. Прежде чем уйти, Эвелин снова обратилась к Вульфу:
  – Но неужели вы не видите… Что же мне делать?
  – Я могу предложить только одно: если полиция не добьется успеха, приходите ко мне в следующую среду.
  – Но это еще целых четыре дня!
  – Сожалею. До свидания, мисс Хиббард.
  Я проводил ее до входной двери, а когда возвратился в кабинет, Вульф сидел с весьма самодовольным видом. Подбородок у него был задран, и он рисовал какие-то кружочки на ручке кресла.
  Я остановился возле стола и сказал:
  – Эта девушка вне себя от негодования… и лишь немногим меньше, чем я.
  Он пробормотал:
  – Арчи, прошу, не мешай мне.
  – Хорошо, сэр. Разве я посмею? Трюк был удачен, а трюкачество в глазах некоторых людей считается чуть ли не добродетелью. Только вы не подумали о том, что благодаря вашим штучкам мы так и остаемся «ввергнутыми в пучину прозябания»… Если не ошибаюсь, это Спенсер.
  – Арчи, предупреждаю, что в один прекрасный день мое терпение может лопнуть. Я весьма сожалею, что мне пришлось быть таким грубым с мисс Хиббард. Но мне было необходимо отделаться от нее без промедления. Мы должны провернуть массу дел.
  – Прекрасно. И если я смогу вам помочь…
  – Можешь. Возьми, пожалуйста, блокнот и запиши текст телеграммы.
  Я сел за стол. Я был не в состоянии предугадать ход мыслей Вульфа, и это, как всегда, раздражало меня.
  Вульф начал диктовать:
  – «Учитывая недавние события и третье предупреждение Чапина, Вас просят непременно присутствовать на встрече по данному адресу пятого ноября, в понедельник, в девять часов вечера». Подпиши «Ниро Вульф» и укажи наш адрес.
  – И отправить это всем, кого я смогу вспомнить?
  Вульф приподнял угол настольного пресс-папье и вытащил из-под него листок бумаги, который подтолкнул ко мне.
  – Вот имена. Разошли телеграммы местным жителям, а я тем временем – живущим в Бостоне, Филадельфии и Вашингтоне. Остальным отправим письма позднее. Сделай копии письма и списка…
  Я взял у него бумагу, и одного взгляда хватило, чтобы понять, что это такое. Я уставился на Вульфа и полагаю, что нечто в выражении моего лица остановило его. Он прервал сам себя.
  – Спрячь свое неудовольствие, Арчи. Береги свои фальшивые нравоучения для себя самого.
  Я сказал:
  – Так вот почему вы заставили меня достать ей Спенсера. Вам надо было как-то отвлечь ее внимание. Зачем вы стащили бумагу?
  – Не стащил, а позаимствовал.
  – Неужели? Надо посмотреть в словаре. На мой взгляд, эти глаголы – не синонимы. Ну, а для чего же вы позаимствовали эту бумагу? Мисс Хиббард и так бы ее вам дала.
  Вульф вздохнул.
  – Ввиду твоего близкого знакомства с тончайшими этическими нормами, ты должен понимать, что я не мог бы, имея мисс Хиббард своей клиенткой, предложить свои услуги другим. Особенно целой группе…
  – Конечно, я это понимаю очень хорошо. Теперь ваша идея ясна мне. Снимаю перед вами шляпу и восхищаюсь вашей дальновидностью. Но мисс Хиббард все равно дала бы вам бумагу.
  – Во всяком случае, мы будем действовать в ее интересах. Похоже, что это будет дорогостоящее и сложное дело, и нет никаких оснований для того, чтобы мисс Хиббард взяла все расходы на себя. Через несколько минут я уйду наверх, а ты будешь занят. Сейчас я продиктую тебе текст письма, которое ты вечером отправишь мисс Хиббард. Индивидуальная доставка. Пиши.
  – Да…
  – «Я обнаружил, что прилагаемая бумага сегодня днем не попала в ваш бювар, а осталась у меня на столе. Надеюсь, что ее отсутствие не причинило вам неприятностей. Если вы все еще не отказались от своего намерения встретиться со мной в следующую среду, приезжайте без предварительной договоренности».
  – Так, сэр. И послать с письмом этот лист.
  – Разумеется. Следи, чтобы в твои копии не вкрались ошибки. Сделай три копии. Полагаю, что ты знаешь домашний адрес мистера Хиггема из «Метрополитен траст-компани»?
  – Да, – кивнул я.
  – Разыщи его и передай ему копию списка. Попроси его в понедельник утром составить отчет о финансовом положении людей, поименованных в этом списке. Никакая дополнительная информация не требуется. Меня интересует лишь фактическое положение на сегодняшний день. О жителях других городов пусть запросит по телеграфу. Информация нам нужна к шести часам вечера в понедельник.
  – Здесь есть имя Хиббарда, а может быть, и других умерших.
  – Банк весьма опытен в делах подобного рода. Они выяснят все без шума и суеты. Свяжись с Солом Пензером и попроси его позвонить нам в понедельник вечером. Даркину позвони тоже. Узнай, можно ли будет рассчитывать на Гора, Кэтера и еще двух детективов по твоему выбору во вторник утром. Как только ты разошлешь телеграммы, позвони мисс Хиббард. Пусти в ход все свое обаяние. Назначь ей свидание на сегодняшний вечер. Если она согласится на встречу, скажи ей, что ты огорчен моим отказом от ее дела. Предложи ей свою помощь. Таким образом мы выиграем время. Ты мог бы узнать у нее ряд фактов и, возможно, заглянуть в личные бумаги и вещи мистера Хиббарда. Нужно убедиться, что он не предполагал в скором времени отлучиться на длительный срок. Мы в этом вопросе согласны с мнением закона: нельзя считать человека умершим только потому, что он не появляется в тех местах, где его привыкли видеть.
  – Понятно, сэр, но, если я встречусь с мисс Хиббард сам, я могу передать список ей в руки?
  – Нет, отправь его по почте.
  Вульф начал выбираться из своего кресла, а я наблюдал за ним: зрелище того стоило.
  Глава 4
  В субботу вечером и в воскресенье было очень много дел. Я виделся с Эвелин Хиббард и провел с ней целых три часа. Созвонился с Солом, Фредом и другими ребятами, потратив уйму времени на телефонные разговоры. Только поздно вечером в воскресенье удалось добраться до Хиггема, сотрудника банка: он только что вернулся домой с уик-энда на Лонг-Айленде.
  Члены Лиги, получившие телеграммы, тоже звонили. Всего звонков было пять или шесть, и все разного рода: одни приглашенные были напуганы, другие раздосадованы, а одного просто разбирало любопытство.
  После телефонных разговоров я делал пометки на одной из копий списка. Я не знал, были ли в списке покойники, а если были, то кто? Список имел следующий вид (для экономии места я выпустил адреса):
  Эндрю Хиббард, психолог
  Фердинанд Бауэн, биржевой маклер
  Лоринг А. Бартон, врач
  Юджин Дрейер, комиссионер по художественным изделиям
  Александр Дреммонд, цветовод
  Джордж Р. Бретт, политический деятель
  Николас Кэбот, адвокат
  Огастес Фарелл, архитектор
  Вильям Р. Гаррисон, судья
  Филмор Коллард, владелец текстильной фабрики
  Эдвин Роберт Кайрон, издатель журнала
  Л. М. Ирвинг, общественный деятель
  Льюис Валмер, из Федеральной жилищной администрации
  Джулиус Эдлер, адвокат
  Теодор Джейс, банкир
  Питни Скотт, водитель такси
  Майкл Эйерс, сотрудник газеты
  Артур Коммерс, управляющий аукционами
  Уоллес Мак-Кенка, конгрессмен из Иллинойса
  Сидней Ланг, недвижимая собственность
  Роланд Эрскин, актер
  Леопольд Элкас, хирург
  Ф. Л. Инголс, бюро путешествий
  Арчибалд Моллисон, профессор
  Ричард Татти, мужской колледж
  Т. В. Донован
  Филипп Леонард
  Аллан У. Гардаер
  Ганс Вебер
  У четырех последних членов Лиги не были указаны адреса. Я не сумел отыскать их ни в Нью-Йорке, ни в пригородах, поэтому не мог запросить в банке сведения о них. Все участники Лиги были выпускниками Гарвардского университета, то есть людьми с достатком выше среднего. Дело должно было оказаться прибыльным. Объясняться с ними было весьма забавно, но настоящее веселье началось в воскресенье после полудня. Кто-то пронюхал про исчезновение Хиббарда, и сообщение об этом появилось в газетах, пока – как бы между прочим.
  Около трех часов раздался звонок, и я отправился открывать дверь. Как только я взглянул на двух рослых молодчиков, стоявших на крыльце плечом к плечу, я сразу понял, что это – дики из частного сыскного агентства и что кто-то заинтересовался моим визитом в дом Хиббарда накануне вечером. Затем я узнал одного из них и, ухмыляясь, широко раскрыл дверь.
  – Хэлло! Вы только что от поздней обедни?
  Стоявший справа, которого я узнал по шраму на щеке, спросил:
  – Ниро Вульф у себя?
  Я кивнул.
  – Вы хотите его видеть? Перешагните порог, джентльмены.
  Пока я закрывал дверь на цепочку, они разделись, повесили пальто и шляпы на вешалку, потом одновременно провели ладонями по головам, одернули жакеты и откашлялись. Они нервничали, как юнцы, впервые надевшие фрак. Я был поражен. Сам я настолько привык к выходкам Вульфа, что уже забыл, какое впечатление производят его ядовитые замечания на твердолобые профессиональные головы его коллег. Я попросил их подождать в прихожей, прошел в кабинет и сообщил Вульфу, что Баском, глава сыскного агентства, явился к нему с одним из своих сотрудников.
  – Ты не спросил, что им надо?
  – Нет.
  Вульф кивнул. Я вернулся в прихожую и провел посетителей в кабинет. Баском подошел к столу пожать руку Вульфу. Второй джентльмен хотел опуститься на стул, но чуть было не сел на пол, засмотревшись на Вульфа. Я заподозрил, что он не перегружен талантами, коли впервые увидел Ниро Вульфа.
  Заговорил Баском:
  – Прошло почти два года с тех пор, как мы с вами встречались, мистер Вульф. Помните? Дело о степной лихорадке. Там еще клерк так сильно чихал, что не видел, как жулик ворует изумруды. Если бы не вы, я, наверное, до сих пор чесал бы себе затылок. У вас, разумеется, дела идут превосходно?
  – Нет, отвратительно.
  Баском скрестил ноги и прокашлялся.
  – Вы недавно взялись за новое дело?
  – Нет.
  – Вы не взялись?
  – Нет.
  Тут я чуть не подпрыгнул от неожиданно раздавшегося скрипа – голоса второго дика, сидящего между мной и Баскомом:
  – Я слышал иное.
  – Кто вам позволил открывать пасть? – Баском уставился на него с негодованием. – Может, я поручил вам вести разговор?
  Он повернулся к Вульфу:
  – Пора переходить ближе к делу. Положение таково: я занимаюсь одним делом. Бросил на него пять человек. Зарабатываю почти тысячу долларов в неделю. Когда я доведу это дело до конца, я получу сумму, которая поможет мне прожить всю зиму, ни о чем не тревожась. Кое-что стало проясняться. По сути, теперь мне требуется только немного оберточной бумаги и веревка.
  – Это прекрасно!
  – И поэтому я пришел к вам с просьбой отступиться…
  Брови Вульфа поползли кверху.
  – Попросить меня что сделать?
  – Отступиться.
  Баском сдвинулся на край стула и заговорил, став серьезным:
  – Мистер Вульф, я говорю о деле Чапина. Я им занимаюсь уже четыре недели. Мне платят Бретт, Кэбот и доктор Бартон. Бретт позвонил мне вчера вечером и сказал, что если я хочу заработать свои большие деньги на Поле Чапине, то надо сделать ход конем, потому что в игру собирается вступить Ниро Вульф. Вот каким образом я узнал о разосланных вами телеграммах.
  Баском для большей убедительности положил кулак на стол и стал говорить еще более серьезно:
  – Мистер Вульф, как вам известно, у адвокатов считается неэтичным переманивать клиентов друг у друга. За такие штуки дисквалифицируют; впрочем, ни один честный адвокат не пойдет на такое. Разве наша с вами профессия не менее достойна, чем профессия адвоката?
  Баском дожидался ответа, его глаза были прикованы к телефону Вульфа. Очевидно, он считал, что медленное углубление складок на лице у Вульфа такое же естественное явление, как изменение конфигурации морского дна.
  Вульф наконец заговорил:
  – Вы имеете в виду, что я должен держаться в стороне от того, что вы называете «делом Чапина»? К сожалению, я должен отказать вам.
  – Так вы не отступитесь?
  – Нет, конечно.
  – И вы считаете совершенно естественным отбивать клиента у другого детектива?
  – Я не стану ни обсуждать свое поведение, ни оправдываться. Я просто заявляю, что отказываюсь исполнить вашу просьбу.
  – Да, я так и думал.
  Баском убрал кулак со стола и несколько расслабился.
  – Мой брат уверял меня, что вы считаете себя джентльменом и попадетесь на эту приманку. Я ответил, что вы можете быть сколько угодно джентльменом, но простачком вас никак не назовешь.
  – Боюсь, что ни тем ни другим.
  – Ну и прекрасно. Теперь, когда мы покончили с этим вопросом, может быть, поговорим о деле? Если вы займетесь делом Чапина, то нас это выведет из дела.
  – Возможно, но не обязательно.
  – Да нет, я всегда знаю, когда я проиграл, и умею с этим мириться. Да я и не могу дольше тянуть эту волынку. Я сказал, будто вот-вот должен закончить расследование. Так слушайте, на это нет никакой надежды. Я фактически сдался. Этот Чапин – самая темная и хитрая личность, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Трое моих ребят следили за ним день и ночь, чтобы поймать его на следующем преступлении. И вот пропал Хиббард, а мы даже не можем выяснить, что с ним случилось. Более того, моя троица не имеет понятия, где был Чапин во вторник вечером…
  Вульф прервал его:
  – Все это пустые разговоры, а у вас, как я понял, ко мне деловое предложение.
  – Совершенно верно. Я намерен предложить вам сделку. За эти четыре недели мы собрали кучу данных, на что угрохали массу денег. Вы сэкономите время, средства и энергию. Вы можете получить все наши материалы…
  Баском немного поколебался и заключил:
  – За тысячу долларов.
  Вульф едва заметно покачал головой.
  – За то, что вы мне предлагаете, я заплачу сто долларов. Прошу вас, помолчите, я не из тех, кто торгуется. И не посчитайте меня плохо воспитанным, если я вам напомню, что я очень занят. Благодарю за визит.
  Вульф указал на книги на столе, в одной из которых лежала закладка.
  – Поль Чапин написал пять романов. Вчера мне удалось раздобыть четыре первых. Сейчас я их читаю. Я согласен, что это дело сложное и трудное. Возможно, хотя и маловероятно, что я сумею разрешить его к полуночи.
  Я сдержал улыбку. Вульф любил бравировать, это укрепляло его репутацию.
  Баском вытаращил глаза, сидящий рядом со мною детектив ахнул. Через минуту они поднялись со стульев.
  Баском сказал:
  – Я не стану задерживать вас больше. У каждого детектива свои методы расследования.
  – Да… Так вы желаете получить сто долларов?
  Поворачиваясь к выходу, Баском кивнул:
  – Я их возьму. Вы, по-видимому, привыкли швыряться деньгами. Вот приобрели романы Чапина… Черт побери, я возьму деньги.
  И они двинулись за мной к двери.
  Глава 5
  В понедельник к обеденному перерыву подготовка к встрече была закончена, и мы не спеша наслаждались обедом. Фриц всегда радовался, когда дела в конторе шли полным ходом, и особенно старался угодить нам своей стряпней.
  В этот вечер я одобрительно подмигнул ему, увидев, как много в супе грибов, а когда попробовал подливку к салату – послал Фрицу воздушный поцелуй. Он покраснел от удовольствия.
  Как только обед закончился, Вульф поднялся в свою комнату, как это было предусмотрено сценарным планом. Несколько минут мы с Фрицем совещались на кухне, а потом и я отправился наверх – переодеться. Я надел серый костюм в серую клетку – один из лучших когда-либо бывших у меня костюмов, светло-голубую рубашку и темно-синий галстук.
  По пути вниз я зашел в комнату к Вульфу, бывшую на том же этаже, что и моя, чтобы задать ему вопрос. Он сидел у лампы в кресле с одним из романов Поля Чапина в руках. Я подождал, пока он дочитает до конца абзаца и отметит место карандашом.
  Тогда я сказал:
  – Если кто-нибудь из них захватит с собой какой-нибудь посторонний предмет, должен ли я его впустить?
  Не поднимая глаз, Вульф кивнул.
  Я отправился в кабинет.
  Первый посетитель прибыл рано.
  Я предполагал, что до девяти часов никого не будет, но уже без двенадцати девять я услышал, что Фриц спускается в прихожую и открывает входную дверь. Затем повернулась дверная ручка кабинета, и вошла первая жертва.
  Этот субъект явно нуждался в бритье, брюки висели на нем мешком, а волосы были взъерошены. Его бледно-голубые глаза стремительно обежали помещение и остановились на мне.
  – Черт побери! – сказал он. – Вы же не Ниро Вульф!
  Я согласился с этим и назвал себя. Он выказал желание пожать мне руку, а затем сообщил:
  – Я знаю, что пришел на встречу рано. Я Майкл Эйерс, работаю в городском отделе «Трибюн». Я заявил Огги Риду, что мне нужен свободный вечер, чтобы спасти свою жизнь. По дороге я кое-где остановился пропустить пару стаканчиков, а потом мне пришло голову, что я безнадежный дурак, – нет же никакого основания считать, что в этом доме не будет выпивки. Я говорю не о пиве.
  Я спросил его:
  – Джин?
  Он усмехнулся:
  – Скотч. И не затрудняйтесь, разбавлять не надо.
  Я подошел к столику, который мы с Фрицем установили в нише комнаты, и налил ему.
  Я подумал: ура Гарварду и веселым дням в колледже! Я также подумал, что Майкл Эйерс всех здесь изведет. Но с другой стороны, если я ему откажу, он ни за что не останется. Выучив почти наизусть справку из банка, я знал, что он проработал в «Пост» четыре года, а в «Трибюн» – три, зарабатывая по девяносто долларов в неделю. Да и вообще у меня слабость к газетчикам. Я никогда не мог избавиться от чувства, что они знают такие вещи, о которых я не имею понятия.
  Я налил ему вторую порцию. Он уселся, крепко держа стакан обеими руками и вытянув ноги.
  – Скажите, – заговорил он, – правда ли, что когда-то Ниро Вульф был евнухом в каирском гареме? И что он начал свою карьеру, рекламируя зубную пасту «Пирамида»?
  Я, как осел, с полминуты испытывал самое настоящее негодование, а потом рассмеялся.
  – Конечно, – сказал я, – только работал он там не евнухом, а верблюдом.
  Майкл Эйерс кивнул.
  – Теперь мне все ясно. Хочу сказать, что теперь понимаю, почему верблюду так трудно пролезть сквозь игольное ушко… Я никогда не видел Ниро Вульфа, но много о нем слышал. Есть ли еще факты?
  Я был вынужден в третий раз наполнить его стакан, прежде чем появились новые посетители. На этот раз их было двое: Фердинанд Бауэн, биржевой маклер, и доктор Лоринг А. Бартон. Я вышел встретить их в прихожую, чтобы отвязаться от Майкла Эйерса.
  Бартон был высоким красивым мужчиной с темными волосами, черными глазами и усталым ртом. Держался он прямо, но не натянуто, и был хорошо одет. Бауэн был среднего роста и имел весьма утомленный вид. Одет он был в черные и белые цвета. У него были маленькие ноги в прекрасных туфлях и маленькие женственные руки в изящных серых перчатках. Когда он снимал пальто, мне пришлось отступить назад, чтобы он не заехал мне в глаза руками, которыми размахивал вокруг себя. Я не испытываю доверия к людям с подобными привычками в ограниченном пространстве. Особенно они опасны в лифтах, но я не терплю их в любых местах.
  Я отвел Бартона и Бауэна в кабинет и объяснил, что Вульф в скором времени спустится к ним. Майкл Эйерс назвал Бауэна «Ферди» и предложил ему выпить. Бартона же он назвал «Лорелеей».
  Фриц привел Александра Дреммонда – цветовода, кругленького, невысокого увальня, розовую физиономию которого украшали тонкие усы. Он был единственным человеком в списке, который до этого уже побывал в доме Вульфа. Пару лет назад он был у нас с группой членов Ассоциации цветоводов-любителей, чтобы посмотреть наши растения. Я сразу его вспомнил.
  После этого гости начали приезжать более или менее кучно. Бретт из Таммани-холла, Эдлер и Кэбот – адвокаты, Коммерс – оптовик из Филадельфии, Эдвин Роберт Кайрон – издатель журнала, Огастес Фарелл – архитектор – и птица по имени Ли Митчел из Бостона, который сказал, что он представляет интересы Колларда и Джейса.
  Итого в десять минут десятого их собралось двенадцать человек, если считать последнего за двух. Конечно, они все были друг с другом знакомы, но я бы не сказал, что общество от этого повеселело. Даже Майкл Эйерс хмуро бродил вокруг, сжимая в руке пустой стакан. Остальные почти все сидели с похоронным видом.
  Я подошел к столу Вульфа и дал три коротких звонка Фрицу. Минуты через две я услышал шум лифта.
  Дверь кабинета открылась, и все повернули головы. Вошел Вульф, Фриц закрыл за ним дверь.
  Пройдя половину расстояния до своего стола, Вульф остановился, повернулся и сказал:
  – Добрый вечер, джентльмены!
  Затем он подошел к креслу и придвинул его так, чтобы край сиденья уперся ему в подколенные ямки. Вульф ухватился руками за подлокотники и опустился в кресло.
  Майкл Эйерс поднял пустой стакан и воскликнул:
  – Эй! Евнух и верблюд!
  Вульф поднял голову и спросил самым изысканным тоном:
  – Вы предлагаете поместить их во «внутреннем зверинце» мистера Чапина?
  – Уф! Я предлагаю…
  На него прикрикнул Джордж Бретт:
  – Замолчи, Майк!
  А Фарелл, архитектор, ухватил Эйерса и усадил на стул.
  Я протянул Вульфу список присутствующих. Он просмотрел его и заговорил:
  – Я рад, что здесь находятся мистеры Кэбот и Эдлер. Насколько мне известно, оба они юристы. Их знания и натренированный ум, надеюсь, избавят нас от вульгарных ошибок. Я надеюсь, что мистер Эйерс понимает, какие последствия может иметь широкая огласка нашего дела. Конечно, если вы желаете этой огласки избежать.
  Но Майкл Эйерс возразил:
  – Я не журналист, а охотник за информацией. Я брал интервью у Эйнштейна…
  – Насколько вы пьяны?
  – Откуда мне знать?
  Брови Вульфа поднялись.
  – Джентльмены?
  Ответил Фарелл:
  – Майк в порядке. Забудьте о нем.
  Джулиус Эдлер, адвокат, напоминающий своей фигурой карандаш, а манерой держаться – образцового клерка, поспешил вмешаться:
  – Мы понимаем, что это ваш дом, мистер Вульф, и что мистер Эйерс немного перебрал. Но в конце концов, мы думаем, что вы пригласили нас сюда не для знакомства с нашими личными привычками. Вы ведь желаете нам что-то сообщить?
  – Да.
  – Меня зовут Эдлер.
  – Замечание мистера Эдлера подсказывает мне, что может стать основной помехой в нашем разговоре. Я не сомневаюсь, что вы с самого начала будете держаться враждебно. Вы все чрезвычайно напуганы, а напуганный человек бывает враждебен почти рефлекторно, из чувства самообороны. Он подозревает все и всех, поэтому я не сомневаюсь, что вы отнесетесь ко мне с недоверием.
  – Глупости! – это заговорил второй адвокат, мистер Кэбот. – Мы вовсе не напуганы, и вам не в чем нас подозревать. Если вы собираетесь нам что-либо сообщить, говорите.
  Я представил его:
  – Мистер Николас Кэбот.
  Вульф кивнул.
  – Если вы, мистер Кэбот, действительно не напуганы, то не о чем и дискутировать, вы можете идти домой. – Вульф медленно оглядел одиннадцать лиц. – Видите ли, джентльмены, я пригласил вас сюда только после того, как сделал ряд предположений. И если хотя бы одно из них ошибочно, наша встреча является потерей времени, как вашего, так и моего.
  Предположение первое: все вы убеждены, что мистер Чапин убил двоих, а может быть и троих, ваших друзей. Второе: вы опасаетесь, что если не будет что-то предпринято, то он на этом не остановится. Третье: я в состоянии избавить вас от ваших страхов. Четвертое: вы заплатите мне за мои услуги, и заплатите хорошо. Итак?
  Они переглянулись.
  Майкл Эйерс начал было подниматься со своего места, но Фарелл посадил его обратно.
  Бретт пробормотал достаточно громко, чтобы его услышал Вульф:
  – Резонно.
  Заговорил Кэбот:
  – Мы убеждены, что Поль Чапин опасный враг общества. А насчет ваших способностей…
  Вульф погрозил ему пальцем.
  – Мистер Кэбот, если вам доставляет удовольствие притворяться, будто вы явились сюда защищать общество, я не стану с вами спорить, мне это безразлично. Вопрос в том, во сколько вы все это оцениваете?
  Майкл Эйерс внезапно испугал нас криком:
  – Хитрый старый Ник!
  И тут же добавил фальцетом:
  – Никки, милый…
  Фарелл стукнул его под ребро, а кто-то заворчал:
  – Заткните ему рот.
  Взгляды двух или трех присутствующих в направлении Кэбота показывали, что Вульф был прав: единственный выход из положения – это припереть Чапина к стене.
  Раздался новый голос, ровный и бесстрастный:
  – Какая разница, напуганы мы или нет?
  Это был Кайрон – издатель журнала.
  – Допустим, что я скажу «да». Боюсь, что от этого ничего не изменится… Мне думается, куда важнее выяснить, что предлагает предпринять в этом отношении мистер Вульф. Ну, и договориться о гонораре.
  – Договориться? Кой черт!
  Майкл Эйерс вскочил так стремительно, что Фарелл не успел его схватить, и он направился к столику в нише. На полдороге он повернулся и крикнул:
  – Чертовы бахвалы! Мы в панике, мы вздрагиваем от любого шума, мы оглядываемся через плечо, у нас вещи валятся из рук. Вы чертовски хорошо знаете, что так оно и есть. Кто из вас вчера ночью не лежал без сна и не гадал о том, как Чапин добрался до Энди и что он с ним сделал. Вы ведь слышали о нашей маленькой организации, Вульф, старый факир? Лига искупления! Скоро мы ее переименуем в Клуб трусов или в Лигу малодушных.
  Он наполнил свой стакан и поднял его. Я не стал говорить ему, что он налил себе херес.
  – Господа! За Лигу малодушных!
  Он выпил свой стакан одним героическим глотком – и скорчил ужасную гримасу отвращения и негодования.
  – Черт возьми, кто добавил конский навоз в виски?
  Фарелл разразился звучным хохотом, ему вторил Бретт. Дреммонд хихикал.
  С места поднялся Ли Митчел из Бостона.
  – Если джентльмены разрешат мне высказаться… – Он кашлянул. – Конечно, я не из вашей компании, но я уполномочен заявить, что и мистер Коллард, и мистер Джейс весьма озабочены всем происходящим. Они полностью одобряют решение прибегнуть к услугам мистера Вульфа и готовы принять его условия.
  – Хорошо.
  Голос Вульфа унял поднявшийся гул голосов. Он повернулся ко мне:
  – Арчи, раздай всем списки.
  Они лежали у меня в верхнем ящике, ровно двадцать копий, я взял их и раздал присутствующим. Вульф позвонил, чтобы ему принесли пиво, и наполнил стакан. Опорожнив его наполовину, он заговорил:
  – Это, как видите, просто перечень ваших фамилий. Против каждой из них проставлена сумма. Я разъясню вам все, прочитав мой меморандум. Эту бумагу я не считаю окончательным документом: по вашему желанию ее текст можно изложить формальным юридическим языком. Для краткости я именую всех вас, как присутствующих здесь, так и отсутствующих, Лигой.
  Итак, вот мой меморандум:
  «1. Я обязуюсь освободить Лигу от опасений и действительной возможности получить вред от:
  а) Поля Чапина;
  б) лица или лиц, которые посылали напечатанные на машинке стихотворные предупреждения;
  в) лица или лиц, ответственных за смерти Гаррисона и Дрейера, а также за исчезновение Хиббарда.
  2. Решение об удовлетворительном выполнении принятых мною обязательств будет вынесено большинством голосов членов Лиги.
  3. Все расходы во время ведения дела я беру на себя. В случае моей неудачи Лига возмещать их не обязана.
  4. Если будет решено, что поручение выполнено мною удовлетворительно, все члены Лиги заплатят мне гонорар, размеры которого указаны против фамилии каждого члена на дополнительном листе. Лига несет ответственность за то, чтобы мною был получен весь гонорар полностью».
  Я полагаю, что предусмотрел все…
  Его прервал Николас Кэбот:
  – Это неслыханно! Я не стану даже обсуждать это!
  Джулиус Эдлер сказал, улыбаясь:
  – Я думаю, нам следует поблагодарить секретаря мистера Вульфа за то, что он не подвел итога и спас нас от шока. Но я все же это сделал: пятьдесят шесть тысяч девятьсот пятнадцать долларов. Вот так!
  Коммерс, который потратил не менее десяти баксов, чтобы приехать из Филадельфии, произнес свою первую речь:
  – Мне мало что известно о ваших деловых качествах, мистер Вульф. Зато мне стало ясно, что у вас нет совести.
  К хору начали присоединяться голоса прочих. Казалось, они задались целью втоптать нас в грязь.
  Вульф ждал почти минуту, затем поднял вверх руку с раскрытой ладонью. Для него это был весьма яростный жест.
  – Прошу вас, джентльмены. Нет никаких оснований для споров. Дело предельно простое: я предлагаю купить у меня кое-что за определенную сумму, которая должна быть выплачена при получении покупки. Если вы считаете цену завышенной, никто не заставляет вас покупать. Однако в связи с этим могу заметить, что в эту субботу мисс Эвелин Хиббард предложила за мои услуги десять тысяч долларов. В этом списке нет ни одной суммы, равной десяти тысячам долларов, а ведь мисс Хиббард не грозит непосредственная опасность.
  Заговорил Джордж Бретт:
  – Да? И вы ей отказали, чтобы выжать нас? И собираетесь делать это так хорошо, как сможете? Ну и ну!
  – Во всяком случае, ваш меморандум нелеп от начала до конца. – Николас Кэбот подошел к столу Вульфа и начал внимательно читать бумагу. – Причем здесь фокус-покус с «лицом и лицами»? Мы хотим, чтобы Поля Чапина запрятали туда, где ему положено находиться…
  – Вы меня удивляете, мистер Кэбот, – вздохнул Вульф. – Ведь я сформулировал свои обязательства таким образом, потому что знал, что здесь будут присутствовать два опытных юриста. Обстоятельства так прочно вбили вам в голову уверенность в вине Поля Чапина, что вы утратили способность рассуждать трезво. Я не мог бы взяться за устранение ваших тревог, обязавшись непременно уличить Поля Чапина в убийстве. Если бы я так поступил, а расследование доказало бы его невиновность, сразу же возникли бы две трудности.
  Во-первых, я был бы вынужден сфабриковать против него дело, чтобы получить свои деньги. Это было бы не только несправедливо по отношению к нему, но и могло бы принести крупные неприятности мне самому. И во-вторых, подлинный виновник противозаконных поступков остался бы на свободе, продолжая заниматься тем же самым. Так что вы, джентльмены, были бы такими же запуганными, а может быть, и мертвыми. Поэтому я предусматриваю…
  – Ерунда!
  Кэбот нетерпеливо отбросил меморандум:
  – Мы убеждены, что это Поль Чапин. Мы это знаем.
  – Я тоже. – Вульф кивнул головой. – Я убежден, что вы все должны бояться Чапина. Тем не менее я считал необходимым предусмотреть все возможности. В конце концов, что известно достоверно?
  К примеру: а что, если Эндрю Хиббард, замученный угрызениями совести, взял на себя миссию мщения за человека, которого вы изуродовали? И после того как он расправился с двумя членами Лиги, понял, что это выше его сил, куда-то уехал и наложил на себя руки? Ведь данная версия не противоречит ничему из того, что нам известно.
  Или же кто-то из вас занялся сведением личных счетов, не сомневаясь, что при сложившихся обстоятельствах вина будет непременно приписана Чапину. Чтобы направить вас по ложному следу, нужно было немногое. Этим человеком может быть кто угодно. Вы, мистер Кэбот, или доктор Бартон, или мистер Эйерс. Любой.
  Кэбот снова придвинул к себе меморандум. Джулиус Эдлер поднялся с кресла и присоединился к нему. Остальные принялись перешептываться. Эйерс безучастно полулежал в кресле, глаза его были закрыты.
  Вульф обвел глазами общество.
  – Джентльмены, я должен оговорить еще два вопроса. Первый: я включу в меморандум пункт о том, что вы должны мне содействовать в меру своих сил. Я на это, конечно, рассчитываю. Без вашей помощи мне мало что удастся сделать. Мне нужно иметь возможность посылать к вам мистера Гудвина и некоторых других моих людей в любое приемлемое время. Это осуществимо?
  Три или четыре головы закивали. Джордж Бретт, все еще стоящий в группе у стола, сказал:
  – Разумеется.
  – Второй пункт касается денег. По моему мнению, проставленные на дополнительном листе суммы отнюдь не грабительские. Если мне не удастся выполнить свои обязательства, я не получу ничего. Так что дело сводится к следующему: пожелает ли мистер Джейс заплатить мне восемь тысяч долларов, мистер Коллард – семь тысяч, и так далее, в обмен на гарантию быть освобожденными от страха, с которым они не могут справиться самостоятельно. Полагаю, что и вы считаете справедливым установить суммы пропорционально достатку каждого члена Лиги.
  Головы снова закивали.
  Как же незаметно подвел их Вульф к этому вопросу! Убедил и доказал… Я усмехнулся про себя: «Босс, вы ловкач! Вы самый настоящий ловкач!»
  Снова заговорил Ли Митчел из Бостона:
  – Конечно, я не могу решать окончательно ни за мистера Колларда, ни за мистера Джейса. Но полагаю, что имею право заявить, что у нас есть все основания включить их в список. Сегодня ночью я вернусь в Бостон, а завтра они вам телеграфируют.
  Заговорил Кэбот.
  – Вы можете вычеркнуть Элкаса, он не пришлет по почте ни цента.
  – Нет?
  – Нет. Он так же сентиментален, как Хиббард. Он скорее предпочтет увидеть всех нас убитыми, чем поможет схватить Чапина.
  – Вот как? Ну, мы посмотрим… Джентльмены, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из вас впоследствии сказал, что я действовал с беспощадностью и жестокостью, которых вы не предвидели. Как я понимаю, вы все убеждены, что Поль Чапин убийца и что его следует разоблачить. Я попрошу мистера Гудвина называть поочередно ваши имена. Если вы согласны с таким мнением о Чапине, пожалуйста, ответьте «да».
  Кивнув мне головой, Вульф уселся тут же в кресло.
  Я взял список, но не успел открыть рот, как заговорил Ли Митчел:
  – На этот вопрос я могу без колебания ответить за мистера Джейса и Колларда. Да и да, мистер Вульф.
  Все зашевелились, но никто не заговорил.
  Я произнес:
  – Фердинанд Бауэн?
  Маклер ответил хрипло, но твердо:
  – Да.
  Так же я вызывал и остальных. Они все сказали «да». Я назвал Эйерса, который продолжал полулежать в кресле. Сидящий рядом с ним Фарелл ткнул его в бок:
  – Майк! Эй! Скажи «да».
  Майкл вздрогнул, приоткрыл глаза, кивнул, буркнул «да» и снова закрыл глаза.
  Я повернулся к Вульфу.
  – Это все, сэр.
  Обычно я слышу, как Фриц спускается в прихожую в ответ на дверной звонок. На этот раз я не слышал ничего. Очевидно, потому, что сильно был заинтересован опросом клиентов. Так что я удивился, когда увидел, что дверь кабинета открывается. Остальные обратили внимание на мой взгляд и тоже стали смотреть на дверь. Фриц сделал три шага внутрь, остановился и сказал:
  – К вам пришел один джентльмен, сэр. У него нет визитной карточки. Он сказал – мистер Чапин.
  Вульф не пошевелился.
  – Неужели? Проведи его сюда.
  Глава 6
  Фриц направился за посетителем. Тут я допустил оплошность, но, может быть, Вульф не заметил ее. Мне следовало проследить за выражением лиц гостей, но мои глаза были прикованы к двери. Я слышал стук трости Поля Чапина по каучуковому настилу прихожей.
  Чапин, сильно хромая, вошел в контору и остановился в нескольких шагах от двери.
  Ему не было видно Вульфа из-за группы людей у стола. Чапин посмотрел сначала в сторону этой группы, затем на тех, кто сидел на стульях, два раза кивнул головой, причем подбородок у него был выдвинут вперед, как у нервной лошади, пытающейся сбросить удила.
  Потом он сказал:
  – Здравствуйте, ребята.
  И он заковылял дальше, в глубь комнаты, чтобы увидеть Вульфа. Но сначала он бросил быстрый и острый взгляд на меня. Роста он был, пожалуй, чуть ниже среднего. Чапина нельзя было назвать худощавым, однако отлично просматривалась конфигурация костей его черепа: впалые щеки, вполне заурядный нос. Глаза у него были светлого цвета. Когда Чапин повернулся ко мне спиной, чтобы быть лицом к Вульфу, я заметил, что его пиджак немного оттопыривается над правым карманом брюк. На всякий случай я занял необходимую позицию: выпрямил ноги и отставил одну из них назад.
  Не было слышно ответов на его приветствие. Чапин опять оглянулся вокруг и, повернувшись к Вульфу, улыбнулся ему:
  – Вы – мистер Вульф?
  – Да. – Вульф скрестил пальцы на животе. – Вы – мистер Чапин?
  Поль Чапин кивнул.
  – Я был в театре. Они сделали из моей книги пьесу. Потом я решил заехать сюда.
  – Из которой книги? Я все их читал.
  – Читали? Удивительно! Никогда бы не подумал… «Твоя железная пята».
  – Ах, эту? Примите мои поздравления.
  – Благодарю вас. Надеюсь, вы не против того, что я заглянул сюда без приглашения? Я, конечно, слышал об этом сборище. Я узнал о нем от трех моих друзей: Лео Элкаса, Лорри Бартона и Алекса Дреммонда. Вы не должны порицать их за это, разве что одного Лео. Он действовал из дружеских, хороших чувств, а остальные пытались меня напугать. Они представили вас чудовищем. Но вы же понимаете: для того, чтобы угрозы возымели действие, жертва должна знать, каково это чудовище. К сожалению, я с вами не был знаком раньше. Полагаю, что вы умеете терроризировать?
  Говоря это, Чапин не сводил глаз с лица Вульфа, не обращая внимания на остальных. Они реагировали на его вторжение по-разному: Митчел из Бостона смотрел с любопытством, Бауэн – с кислой миной, Кэбот – с возмущением, Майкл Эйерс – с хмурым отвращением. Я вглядывался в их лица.
  Неожиданно доктор Бартон встал, подошел к столу и, схватив Чапина за руку, сказал:
  – Поль, бога ради, уходите отсюда! Это же ужасно. Уходите!
  Вмешался и цветовод Дреммонд. Его культурный тенор превратился в противный фальцет от перенапряжения:
  – Есть всему предел, Поль! После того что мы… после того что я… вы грязная злобная крыса!
  Напряжение у остальных ослабло, и они тоже обрели дар речи. Но Вульф остановил их, резко сказав:
  – Джентльмены, мистер Чапин мой гость…
  Он посмотрел на Чапина, опирающегося на трость:
  – Вам следует присесть. Возьмите стул.
  – Нет, благодарю вас. Я через минуту уйду.
  Чапин одарил всех улыбкой. Это была бы приятная улыбка, если бы не его глаза, в которых улыбки не было совсем.
  – Я стою на одной ноге уже двадцать пять лет… Я сожалею, что мой приход сюда вам неприятен, мне бы не хотелось ничем огорчать вас. Вы все были ко мне добры. Если разрешите, я выскажу то же самое несколько литературно и сентиментально: вы осветили мне жизнь и облегчили ее бремя. Я никогда не забуду этого. Конечно, теперь, когда я нашел свое призвание, когда я стою на собственных ногах – то есть на собственной ноге…
  Он опять улыбнулся собравшимся.
  – Я в состоянии завершить жизненный путь и без вас, но я всегда буду вам благодарен.
  Он повернулся к Вульфу.
  – Но я пришел сюда не для того, чтобы все это говорить. Я пришел повидать вас. Я подумал, что, возможно, вы человек рассудительный и умный. Это так?
  Вульф его разглядывал.
  – Случается, что я заслуживаю эти эпитеты, мистер Чапин.
  – Попробую вам поверить. Я же вот что хотел вам сказать: мои друзья потратили массу времени и денег в погоне за миражом, который кто-то искусно навязал им. Я прямо скажу вам, мистер Вульф: это было для меня ударом. Они заподозрили меня, зная, как я благодарен им за всю их доброту. Просто невероятно! Я хотел высказать все это вам и избавить вас от потери времени, да и денег тоже. Вы же не будете столь глупы, чтобы гоняться за миражом?
  Его прервал доктор Бартон, в голосе которого слышалось непритворное отчаяние:
  – Поль, Поль, ради бога!..
  Чапин повернулся к нему на своей здоровой ноге:
  – Да? – Не повысив голоса, он ухитрился вложить в это слово столько издевки, что это возмутило бы самого кроткого человека. – Да, Лорри?
  Бартон посмотрел на него, ничего не сказал, покачал головой и отвел глаза.
  Чапин снова повернулся к Вульфу.
  – Я страдаю, мистер Вульф, от ошибочной уверенности моих друзей в том, что я представляю угрозу для их жизни. Фактически они меня боятся. Меня! Никто не думает о том, что трудно найти более безобидное создание, чем я. Я и сам напуган. Благодаря своему жалкому физическому состоянию я живу в постоянном страхе насилия. Поэтому я всегда вооружен. Вот посмотрите…
  Надо признаться, что Полю Чапину удалось взвинтить всех до такой степени, что, когда его правая рука полезла под пиджак в брючный карман, раздалось два или три истерических крика, а я прыгнул к нему. Я не сбил его с ног потому, что Чапин опирался на трость. Левой рукой я выхватил оружие из его кармана.
  – Арчи! Отпусти мистера Чапина! – распорядился Вульф.
  Я повиновался.
  – Возврати ему оружие.
  Я все же взглянул на револьвер. Он был тридцать второго калибра, старый ветеран, и я увидел, что он не заряжен. Поль Чапин, бесцветные глаза которого ни на кого не смотрели, протянул ладонь, и я положил на нее револьвер. Он держал ладонь с револьвером, как будто это было блюдо с яблочным пломбиром.
  Вульф заворчал:
  – Черт бы тебя побрал, Арчи. Ты лишил мистера Чапина возможности разыграть эффектную драматическую сцену. Я сожалею, мистер Чапин. Могу ли я взглянуть на ваше оружие?
  Чапин протянул ему револьвер. Вульф осмотрел его внимательно, покрутил взад и вперед барабан, пощелкал курком и затем сказал:
  – Опасная вещь. Могу я показать это мистеру Гудвину?
  Чапин пожал плечами. Вульф передал револьвер мне.
  Я поднес его к свету, взвел курок, заметил то, что увидел Вульф, и усмехнулся. Затем я поднял голову, увидел устремленный на меня взгляд Чапина и перестал усмехаться. Можно было бы сказать, что глаза Поля ничего не выражали, но в них было что-то такое, чему нелегко найти название.
  Я протянул ему оружие. Чапин засунул его обратно в карман и сказал беспечным тоном не то мне, не то Вульфу:
  – Вот и все. Психологическое воздействие. Я многое узнал о психологии от моего друга Эндрю Хиббарда.
  Сзади раздались возмущенные возгласы.
  Джордж Бретт подошел к Полю Чапину и яростно уставился ему в лицо. Его руки непроизвольно сжимались в кулаки.
  – Вы, вы – змея! Не будь вы проклятым калекой, я так бы вас стукнул, что вы бы навсегда забыли эти сказки о вашей безвредности…
  Чапин оставался спокойным.
  – А что сделало меня «проклятым калекой»?
  Но Бретт не отступил.
  – Когда-то я приложил к этому руку, но это был просто несчастный случай… Господи, неужели вы не можете этого позабыть? Или в вас нет ничего человеческого? Вы окончательно свихнулись?..
  – Человеческого? Нет, – прервал Бретта Чапин и улыбнулся ему одними губами.
  Потом повернулся ко всем остальным, посмотрел и повернулся к Вульфу.
  – До свидания, сэр. Благодарю вас за гостеприимство. Надеюсь, я не слишком обременил ваш мозг?
  Чапин коротко поклонился Вульфу, потом мне и пошел к двери. Его палка глухо застучала по ковру. Но тут его остановил голос Вульфа:
  – Мистер Чапин, я чуть было не забыл… Не могли бы вы уделить мне еще несколько минут?
  Раздался голос Николаса Кэбота:
  – Бога ради, Вульф, пусть уходит…
  – Прошу вас, мистер Кэбот. Разрешите, джентльмены? Маленькое одолжение, мистер Чапин. Поскольку вы не имеете недобрых намерений и жаждете поскорее покончить со всеми затруднениями, я не сомневаюсь, что вы мне поможете в маленьком эксперименте. Боюсь, что он покажется вам бессмысленным, но я все же хотел бы его провести. Вы мне поможете?
  Чапин медленно повернулся. Мне показалось, что он насторожился.
  – Возможно. Что за эксперимент?
  – Предельно простой. Полагаю, вы пользуетесь пишущей машинкой?
  – Конечно, я сам печатаю свои рукописи.
  – Превосходно. Здесь есть машинка… Будьте любезны, сядьте за стол мистера Гудвина и напечатайте кое-что под мою диктовку.
  – Зачем мне это делать?
  Чапин колебался и был явно озадачен. Оглянувшись, он увидел двенадцать пар глаз, внимательно наблюдавших за ним. Тогда он улыбнулся и весело сказал:
  – Но с другой стороны, почему бы и нет?
  Хромая, он пошел к моему столу.
  Я вставил чистый лист в машинку, поднялся и уступил Чапину свой стул. Он кивнул головой, и я отошел в сторону. Он прислонил трость к столу и устроился на стуле, поставив изувеченную ногу под стол с помощью рук. Никто не сказал ни слова. Взглянув на Вульфа, Чапин предупредил:
  – Я печатаю не очень быстро… Через два интервала, да?
  – Через один. Тогда будет больше походить на оригинал. Готовы?
  Голос Вульфа неожиданно стал звучным и глубоким:
  – «Вам лучше было бы убить меня», запятая.
  Наступила мертвая тишина Она продолжалась секунд десять. Затем пальцы Чапина задвигались, машинка застучала уверенно и быстро. Я следил за словами. Четыре слова появились на бумаге, но потом – осечка. Чапин остановился на букве «т» в слове «убить», остановился окончательно. И опять настала тишина. Можно было бы услышать, как падает перышко.
  Тишину нарушил сам Поль Чапин. Он без особой спешки, но решительно отодвинул стул, встал, с большим достоинством взял трость и заковылял прочь. Он прошел мимо меня, а Коммерсу пришлось посторониться, чтобы освободить ему путь. Подойдя к двери, он остановился и обернулся. Он не казался особенно встревоженным, я не заметил в его настроении особых перемен.
  Он произнес:
  – Я с удовольствием помог бы вам в любом целесообразном эксперименте, мистер Вульф, но я не желаю быть жертвой обмана. Кстати, я говорил вам об уме, а не о вульгарной и очевидной хитрости.
  Он повернулся и вышел из кабинета. Вульф пробормотал:
  – Арчи!
  И я отправился в прихожую помочь Чапину одеться и открыть ему дверь.
  Глава 7
  Когда я возвратился в контору, все говорили разом. Приблизившись к столу Вульфа, я услышал слова адвоката Кэбота:
  – Я полагаю, вы получите деньги, сэр. Я начинаю понимать, почему у вас такая репутация.
  – Не стану возражать вам из ложной скромности, сэр, – вздохнул Вульф. – Со своей стороны должен добавить, что, если я и получу свои деньги, то они мне нелегко дадутся. Ваш приятель, мистер Чапин, – человек незаурядный.
  Кэбот кивнул.
  – Поль Чапин – гений с заскоком.
  – Все гении с заскоком. Не исключая меня самого… Скажите, каким образом Поль Чапин получил свое увечье? Я имею в виду знаменитый несчастный случай. Расскажите мне о нем. Как я понял, это случилось в колледже в результате какого-то озорства?
  Кэбот присел на угол письменного стола.
  – Это было ужасно, иначе не скажешь. Он тогда был новичком, а все остальные минимум на втором курсе. Вы знаете Двор?
  – Двор?
  – В Гарварде.
  – Ни разу там не был.
  – В этом самом Дворе помещаются здания со спальнями учащихся. Мы устроили внизу вечеринку с пивом, с нами был кое-кто со стороны – вот почему там присутствовали Джейс и Коллард. Время приближалось к десяти вечера, когда пришел один из наших товарищей и пожаловался, что не может попасть к себе в спальню: забыл в комнате ключ, захлопнул дверь, а замок пружинный. Конечно, мы начали хлопать в ладоши.
  – Это считалось забавным – когда кто-то забыл ключ?
  – Ничего подобного. Мы просто радовались предстоящей возможности позабавиться. Понимаете, если вылезти из окна холла или другого помещения, то можно было добраться до окна любой спальни по узкому карнизу и таким образом попасть в нее. Это был сложный и опасный трюк. Теперь я на такой подвиг не решился бы, даже по распоряжению Верховного суда, но в дни юности неоднократно проделывал этот путь, да и мои приятели тоже. Каждый раз, когда кто-то из старших забывал свой ключ, за ним, согласно местным законам, лез очередной новичок. Для ловкого юнца в этом не было ничего сложного.
  Итак, когда Эндрю Хиббард сообщил нам, что у него захлопнулась дверь, мы шумно приветствовали такую удачу и стали искать жертву. Кто-то услышал шаги в холле, заглянул туда и позвал того, кто проходил мимо. Он вошел. Это был Поль Чапин.
  – Он был новичок?
  Кэбот кивнул.
  – Уже в те годы Поль обладал внутренней силой. Возможно, у него и тогда было отклонение от нормы, какой-то комплекс. Но вышло так, что именно Поль в тот вечер оказался перед нами. Ему сказали, что он должен сделать. Он выслушал совершенно хладнокровно и спросил, на каком этаже находится комната Энди. Мы ответили, что на четвертом, тремя этажами выше. Он ответил, что крайне сожалеет, но в таком случае он не сможет этого сделать. Ферд Бауэн спросил: «В чем дело, вы же не калека?»
  Поль ответил, что он совершенно здоров. Билл Гаррисон, человек рассудительный с самой колыбели, справился, не страдает ли он боязнью высоты. Он снова ответил: «Нет». Тогда мы отвели его наверх. Вообще-то в подобных случаях собиралось не более десятка зевак, но на этот раз было целых тридцать пять бездельников. Мы его и пальцем не тронули. Он понимал, что не может отказаться, и шел добровольно.
  – А если бы он отказался, что бы случилось?
  – Все что угодно. Все, что пришло бы нам в голову. Вы не знаете колледжских мальчишек?
  – Почти что нет.
  – Ну, он пошел. Я никогда не забуду его лица! Оно было бледным, как полотно, когда он вылезал из окна спиной вперед. Но было в его лице что-то еще, то, что трудно определить. Очевидно, Энди Хиббард тоже это заметил, потому что он бросился вперед и велел Чапину вернуться. Сказал, что он сам сделает это. Но другие схватили Энди и сказали ему, чтобы он не был чертовым дурнем. Все вывесились из окон, наблюдая за Полем. Светила полная луна. Чапин благополучно вылез на карниз, выпрямился, немного прошел вдоль карниза, широко расставив руки и стараясь дотянуться до следующего окна. Я не видел этого, я не смотрел, но мне сказали, что совершенно неожиданно Чапин начал дрожать и полетел вниз.
  Кэбот замолчал, достал из кармана портсигар и закурил. Его рука со спичкой заметно дрожала. Сделав пару затяжек, он добавил:
  – Вот и все. Так это случилось.
  Кэбот снова затянулся.
  – Мы, конечно, подняли его, вызвали врача и все такое. Он пролежал в больнице два месяца, перенес три операции… Уж не знаю, каким образом ему удалось раздобыть список наших имен. Скорее всего от Энди. Энди крайне тяжело переживал эту историю. Так или иначе, но в тот день, когда Поль вышел из больницы, он разослал нам копии сочиненной им поэмы. Он благодарил нас. Это было умно. И лишь один из нас оказался достаточно прозорливым, чтобы понять, какого рода была эта благодарность. Питни Скотт.
  – Питни Скотт, шофер такси?
  Кэбот приподнял брови.
  – Пит в тысяча девятьсот тридцатом году пристрастился к спиртному, став одной из жертв общей депрессии. Не как Майкл Эйерс, который делает это, чтобы изводить окружающих. Пит пьет тайком, подрывая собственное здоровье. Я заметил, что вы против его фамилии поставили пять долларов. Я охотно внесу их за него.
  – Вот как? Это доказывает, что вы готовы принять мое предложение?
  – Конечно. Вы же это прекрасно понимаете. Что мы можем сделать? Нам угрожает полное истребление, в этом нет никакого сомнения. Я только не пойму одного: если Поль Чапин с тех пор вынашивал подобные планы, почему он так долго ждал? Возможно, конечно, что недавние успехи исполнили его веры в собственные силы. Или же ему нужны были деньги, чтобы финансировать свои аферы? Не знаю. Конечно, мы принимаем ваше предложение.
  Знаете ли вы, что месяц назад Эдлер, Бретт и Бауэн серьезно обсуждали предложение нанять гангстеров для убийства Поля Чапина? Они пригласили и меня, но я отказался. Полагаю, что у всякого человека имеется предел добропорядочности. Иногда обстоятельства заставляют его преступить. В конце концов они отказались от этой бредовой идеи, но она доказывает, что наши нервы в ужасном состоянии… Что еще мы можем сделать? Полиция бессильна, что вполне понятно и не умаляет ее достоинств. Они в состоянии уличить и обезвредить многих преступников, но не Поля Чапина – надо отдать ему должное. Трое из нас месяц назад наняли частных детективов, но с таким же успехом мы могли поручить бойскаутам следить за ним. Детективы потратили много времени, разыскивая машинку, на которой были напечатаны предупреждения, но так ее и не обнаружили. Но если бы они ее и отыскали, могу поспорить: им не удалось бы связать ее с Полем Чапином.
  – Да.
  Вульф потянулся, чтобы нажать на звонок.
  – Ваши детективы приходили ко мне и предложили отдать свою информацию, если на то будет ваше согласие.
  Появился Фриц, Вульф распорядился принести пива.
  – Мистер Кэбот, что имел в виду Чапин, заявив, что вы убили в нем человека?
  – Ну… Это же поэзия, не так ли?
  – Можно рассуждать и так. Но меня интересует: это поэтический прием или фактическая информация?
  – Я не знаю.
  Кэбот опустил глаза. Я наблюдал за ним и подумал, что он действительно встревожен. «Значит, и в вашей прелестной жизни, мой славненький, есть изгибы? Так-так!»
  Он продолжал:
  – Я не могу этого сказать. Может быть, вам обратиться к его врачу?
  Вмешался в разговор юный голос. Это был тенор Дреммонда:
  – А почему бы не спросить у его жены?
  Вульф повернулся к нему.
  – У чьей жены?
  – У жены Поля.
  За семь лет я видел Вульфа удивленным всего три раза. Это был четвертый.
  Он даже задвигался в своем кресле. Посмотрел на Кэбота, а не на Дреммонда, и резко спросил:
  – Что это за ерунда?
  Кэбот кивнул.
  – Верно, у Поля есть жена.
  Вульф налил стакан пива, выпил половину, секунду подержал стакан в руке и проглотил все остальное. Поискал глазами салфетку, но та валялась на полу. Я достал ему чистую из ящика, и Вульф вытер губы.
  – Расскажите мне про нее, – сказал он.
  – Ну… – Кэбот явно подыскивал слова. – Как я уже говорил, Поль Чапин полон всяких отклонений от нормы, и его жена – одно из них. Ее зовут Дора Риттер. Он женился на ней три года назад. Квартира, где они сейчас живут, на Перри-стрит.
  – Что она из себя представляет и кем была раньше?
  Кэбот заколебался снова, но иначе: теперь он подыскивал не выражения, а возможность уклониться от ответа. Наконец он сказал:
  – Я не представляю… чем это вам может помочь. Но, очевидно, вы все равно пожелаете узнать. Я бы предпочел, чтобы вы обо всем услышали от доктора Бартона.
  Он повернулся и кивнул.
  – Лорри, подойдите сюда на минутку!
  Доктор Бартон стоял у столика с напитками и оживленно о чем-то рассуждал. Он оглянулся, что-то сказал архитектору Фареллу и подошел к письменному столу Вульфа.
  Кэбот объяснил:
  – Мистер Вульф только что спросил меня, что представляет из себя жена Поля.
  Бартон посмотрел на Вульфа и нахмурился, потом перевел глаза на Кэбота. В голосе его звучало раздражение:
  – А почему об этом не расскажете вы или кто-нибудь другой? Ведь об этом все знают.
  Кэбот улыбнулся:
  – Возможно, я излишне деликатен.
  – Безусловно.
  Бартон повернулся к Вульфу.
  – Раньше Дора Риттер работала у меня прислугой. Внешне она весьма бесцветна, сейчас ей около пятидесяти, но особа энергичная, компетентная… и упрямая, как мул. Поль женился на ней в тысяча девятьсот тридцать первом году.
  – Почему он на ней женился?
  – Могу сказать только одно: Чапин – психопат.
  – Какой именно она была прислугой?
  – Она была горничной моей жены.
  – Как давно вы ее знаете и как давно с ней знаком Чапин? Я прочитал все романы Чапина, и мне казалось, что я прекрасно разбираюсь в его характере, темпераменте, в процессах его мышления и образе действий. Я считал, что он не способен идти проторенными путями, ведущими к женитьбе и семейной жизни, – как из эмоциональных побуждений, так и из практических соображений… Теперь, узнав, что он имеет жену, я буквально потрясен и даже растерян. Поэтому мне необходимо узнать о ней решительно все.
  – Ничего не может быть проще… – Бартон пристально посмотрел на Вульфа, как бы оценивая его, и добавил: – Я могу рассказать вам об этом сам. По этому поводу в свое время было очень много разговоров…
  Он оглянулся на собравшихся:
  – Я знал об этих пересудах, хотя мне самому, естественно, никто ничего не говорил…
  – Да?
  – Да. Полагаю, вы знаете, что из всей нашей группы только один я был знаком с Полем Чапином до колледжа. Он родом из того же города, что и я, и мы, условно говоря, росли вместе. Поль был влюблен в одну девушку, я тоже был знаком с ней. Он от нее был без ума. Благодаря своей настойчивости, он добился взаимности – еще до того, как уехал в колледж. Потом произошел этот несчастный случай. Поль стал калекой, и все расстроилось… По моему мнению, рано или поздно их роман все равно бы закончился, даже без несчастья Поля.
  Летом я работал и не приезжал на каникулы домой. Я приехал, только окончив медицинский институт. Зайдя в их дом, я обнаружил, что эта девушка стала… словом, я женился на ней.
  Мы приехали в Нью-Йорк. Мне везло в профессии. Больные мне доверяют и охотно делятся своими сомнениями, особенно женщины. Я зарабатываю много. Если не ошибаюсь, в тысяча девятьсот двадцать третьем году моя жена наняла Дору Риттер… Да, она работала у нее восемь лет.
  Однажды Поль пришел ко мне и сказал, что он намерен жениться на горничной моей жены. Это было очень неприятно. Он устроил отвратительную сцену.
  Вульф наклонил голову.
  – Могу себе представить его объяснения, что «предпринимаемый им шаг является своеобразной перифразой на старую тему о безутешно рыдающем мальчике».
  Доктор Бартон вздрогнул, закинул голову и широко открыл глаза.
  – Черт побери, откуда вы это знаете?
  – Он сказал именно это?
  – Эти самые слова.
  – Я не сомневался, что он запоет это.
  Вульф поскреб себе ухо, и я понял, что он доволен.
  – Прочитав его романы, я ознакомился с его манерой выражаться и с направлением его мыслей… Итак, он женился на ней. Она, разумеется, не была слишком разборчива. Стали ли они счастливой парой? Вы когда-нибудь видите ее?
  – Нечасто. – После недолгого колебания он продолжал: – Я бы даже сказал, что очень редко. Два раза в неделю она приходит причесывать жену и иногда что-то ей шьет. Меня же, как правило, не бывает дома.
  Вульф пробормотал:
  – Очень соблазнительно не расставаться с искусной горничной, если таковая вам встретилась.
  Бартон кивнул.
  – Полагаю, что это так… Моя жена уверяет, что Дора незаменима. Дора – искусная ведьма.
  – Так. – Вульф отпил немного пива. – Благодарю вас, доктор. Мистер Чапин меня больше не волнует, поскольку он полностью соответствует моему представлению о нем.
  Вмешался Фарелл:
  – Какого черта… какое отношение имеют личные дела Лорри Бартона к нашей истории? Я думал, что мы собираемся вам заплатить за то, что вы прекратите…
  Он замолчал на полуслове и оглянулся на остальных. Лицо у него покраснело, и фразу свою он закончил совсем другим тоном:
  – Извините, я на минуту позабыл, что…
  – Что позабыли?
  – Ничего важного…Только то, что я вне игры. В вашем итоге, превышающем пятьдесят тысяч, мне вы назначили всего десять долларов… Представляете ли вы, с чем столкнулись архитекторы в последние четыре года? Даже самые хорошие. Я проектировал новый городской дом в Балтиморе в 1928 году, а теперь я не могу получить даже самого паршивого заказа. Кстати, не собираетесь ли вы построить себе новый дом, мистер Вульф? Телефонную будку или собачью конуру, что угодно. Я бы с радостью представил вам проекты. Пошли, Лорри, допейте ваш бокал.
  Он взял доктора Бартона за руку. Оба были остановлены словами Вульфа:
  – Мистер Фарелл, я считаю себя одинаково обязанным заработать ваши десять долларов, как и девять тысяч мистера Колларда. Если вы возражаете…
  – Черт побери, нет! Я не имею даже замечаний.
  Джордж Бретт сказал Кэботу:
  – Пошли, Ник, надо и нам немного освежиться.
  Они ушли в нишу следом за первой парой. Возле стула Вульфа остался только Дреммонд. Он шагнул было вслед за процессией, но повернул обратно. Он посмотрел на Вульфа блестящими маленькими глазками, приблизился к нему и тихо спросил:
  – Мистер Вульф… Я полагаю, ваши источники информации вполне надежны?
  Вульф ответил, не глядя на него:
  – Безупречные.
  – Не сомневаюсь. Фарелл болтается без работы всего несколько месяцев, но вы уверенно отнесли его к неплатежеспособным… Ух… Не могли бы вы меня посвятить в финансовые дела некоторых других людей из списка? Самое обыкновенное любопытство.
  – Я не имею права удовлетворить ваше любопытство.
  – Понятно… Но я никак не могу понять, почему вы занизили Джейса до восьми тысяч, Бартона до семи и так далее. Ферду Бауэну всего лишь тысячу двести? Он же крупная фигура на Уолл-стрит, даже очень крупная, не так ли? Фирма «Голбрейт и Бауэн»… – Голос Дреммонда чуть-чуть окреп. – Откровенно говоря, это больше чем любопытство… он занимается размещением денег и для меня…
  – Не трудитесь говорить пренебрежительно о своих капиталовложениях. Это не поможет понизить сумму, которую вы должны уплатить мне, ибо все уже учтено и проверено. Что касается вашего вопроса, то хотя мой источник информации превосходен, но и здесь не исключены ошибки. Так что если мистер Бауэн собирается обвинить меня в том, что мы преуменьшили его платежеспособность, я с удовольствием пойду ему навстречу.
  – Конечно, конечно, – согласился Дреммонд. – Но если бы вы мне сказали…
  – Прошу извинить меня.
  Вульф открыл глаза, вздернул подбородок и слегка повысил голос:
  – Джентльмены! Могу я поговорить с вами?
  Они подошли к его столу, только двое или трое остались сидеть в креслах.
  Дреммонд, глубоко спрятавший недовольство от ответа Вульфа, отошел к дальнему концу стола. Майкл Эйерс снова развалился в кресле, вытянув ноги. Рот его поминутно широко раскрывался в неудержимой зевоте, но вдруг он решительно поджал губы, а на его лице появилось обиженно-возмущенное и очень изумленное выражение. Я хотел подойти и передвинуть его кресло туда, где нет ковра, но потом решил, что он справится.
  Вульф обратился к нам в своей обычной изысканной манере:
  – Время позднее, и я не хочу вас дольше задерживать. Я понимаю, что мы договорились. Мы все оформили надлежащим образом. Я попрошу мистера Кэбота приготовить завтра утром в конторе копии договора и прислать их мне для раздачи вам.
  Кэбот кивнул.
  – Благодарю вас. Мистер Фарелл, у меня есть предложение к вам. Вы разорены, но у вас очень умное лицо. Быть разоренным не позор, это только несчастье. Вы можете помочь мне. Например, вы можете разнести или разослать копии моего меморандума тем членам Лиги, которые не присутствовали здесь сегодня, добиться их согласия присоединиться к остальным и так далее. Я буду платить вам двадцать долларов в день. У меня будут для вас и другие поручения.
  Архитектор уставился на него.
  – Вы хороший малый, мистер Вульф, но я не детектив.
  – Мои требования к вам будут скромными. Я не ожидаю от вас проницательности и неустрашимости.
  – Хорошо, – рассмеялся Фарелл. – Ваши двадцать долларов не будут лишними.
  – Вот и прекрасно. Позвоните сюда завтра в одиннадцать. Теперь вы, доктор Бартон. Ваше многолетнее знакомство с Полем Чапином ставит вас в особое положение. Не могли бы вы отужинать со мной завтра вечером?
  Не колеблясь, Бартон покачал головой.
  – Сожалею, но я буду занят.
  – Может быть, вы заедете ко мне после ужина? Я не предлагаю встречаться у вас. Мое нежелание покидать этот дом имеет свои основания.
  Но Бартон снова покачал головой.
  – Сожалею, мистер Вульф, но я не могу приехать. – После некоторого колебания он добавил: – Признаться откровенно, я не хочу. С моей стороны это мягкотелость. Конечно, я не так сентиментален в этом вопросе, как Энди Хиббард и Лео Элкас. Я ответил «да» на заданный вами вопрос, хотя он прозвучал весьма прямолинейно. Я ответил «да» и я заплачу свою долю, но это все. Я лично ничем не буду способствовать разоблачению Поля Чапина, не буду стараться доказать его вину, чтобы отправить его на электрический стул. Я сознаю, что все дело в моем дурацком характере. Если бы речь шла о необходимости свести с ним счеты, я был бы готов вступить с ним в единоборство на равных…
  – Вы подготовились к акту насилия?
  – Не в буквальном смысле… – Бартон стал раздражаться. – Не ловите меня на слове. Господи! Как бы я хотел вообще не знать этого человека. Впрочем, это желание разделяют все наши. Я просто имел в виду, что уже многие годы я храню пистолет у себя в кабинете. На прошлой неделе Поль заходил ко мне. Конечно, в моем доме его постоянно встречал радушный прием, но он бывал у меня редко. На этот раз, учитывая недавние события, я велел прислуге задержать его в холле и, перед тем как выйти к нему, взял из ящика пистолет и положил в карман. Вот это я и имел в виду: я готов отплатить Полю той же монетой, если потребуют обстоятельства.
  Вульф вздохнул.
  – Может быть, вы скажете, когда именно приходил к вам Поль Чапин и чего он хотел?
  – Это вам не поможет, – резко ответил Бартон, – это всего лишь глупости неврастеника.
  – Ну, хорошо, сэр. Придерживайтесь остатков ваших идеалистических взглядов. В большинстве из вас они уже полностью отсутствуют. Я буду вынужден сделать свое дело без вашей помощи. Джентльмены, я вас больше не задерживаю.
  Адвокат Кэбот взял бумаги, аккуратно сложил их и сунул себе в карман.
  – Я пришлю их вам завтра утром.
  Посетители засобирались все разом, и я вышел посмотреть, как они надевают свои шляпы и пальто. Бауэн и Бартон вышли вместе, как и пришли.
  Заперев двери и задвинув засовы, я отправился на кухню, чтобы взять молока.
  Вульф сидел в кабинете с закрытыми глазами. Я поставил молоко себе на стол, налил полный стакан, уселся и принялся пить небольшими глотками. Помещение было наполнено запахом дыма и различных вин, стулья сдвинуты в кучу, по ковру разбросан пепел от сигар и сигарет. Мне это действовало на нервы. Я поднялся и распахнул окно.
  Но Вульф сказал:
  – Закрой.
  Я поднялся и закрыл. Налил себе второй стакан молока и сказал:
  – Я чертовски устал и хочу спать.
  Глаза Вульфа были закрыты. Он игнорировал меня всем своим видом.
  Я сказал:
  – Мы могли бы заработать все эти деньги и избавиться от многих хлопот, организовав небольшой «несчастный случай» с Полем Чапином. При нынешней депрессии цены на всякие «несчастные случаи» заметно снизились. Вам бы это обошлось примерно в пятьдесят баксов. Теперь модно быть экономным.
  Вульф проворчал:
  – Благодарю, Арчи. Когда я истощу собственные методы, я буду знать, к кому обратиться. Открой блокнот.
  Я достал блокнот и карандаш.
  – Позвони в девять часов в контору мистера Кэбота и убедись, что бумаги будут здесь к одиннадцати часам, к приходу мистера Фарелла. Узнай, где находятся рапорты из агентства Баскома, и раздобудь мне их. Люди придут сюда в восемь?
  – Да, сэр.
  – Пошли одного из них получить рапорты, троих приставь к Полю Чапину – это в первую очередь. Нам нужны полные сведения о его передвижениях – пусть сообщают по телефону обо всем мало-мальски важном.
  – Даркин, Кимз, Гор?
  – Это твое дело. Сол Пензер пусть разузнает все о том, чем занимался в последнее время Эндрю Хиббард. Пусть он позвонит в одиннадцать тридцать.
  – Да, сэр.
  – Поручи Кэтеру выяснить прошлое Чапина за пределами круга наших клиентов, в особенности за два последних года, и как можно подробнее. Может, ему удастся достичь гармонии с Дорой Чапин.
  – Может, мне самому заняться ею? Возможно, это некая секс-бомба?
  – Подозреваю, что этот термин – вульгаризация выражения «сексуальная особа». Если она на самом деле такова, воздержись на время от искушения. Твоей специальной областью будут обстоятельства смерти Гаррисона и Дрейера. Сначала ознакомься с рапортами Баскома, затем действуй сам. Повсюду, где есть смысл провести расследование, несмотря на то что дело прошлое, займись им. Если будет необходимо, используй людей, но не будь расточительным. Не заходи ни к одному из наших клиентов, пока с ними не поговорит мистер Фарелл. Вот и все. Уже поздно.
  Вульф открыл глаза, поморгал и закрыл их снова, но я заметил, что кончиком пальца он выводит маленькие кружочки на подлокотнике кресла. Я усмехнулся:
  – Может быть, мы проясним сейчас то, что беспокоит нас обоих? Почему Чапин прячет в заднем кармане револьвер времен Гражданской войны, да еще со сточенным бойком? Он так же опасен, как детский пугач!
  – Я ни о чем не беспокоюсь, Арчи. – Его пальцы не останавливались. – Я размышляю, будет ли разумно выпить еще бутылку пива перед сном?
  – Вы уже выпили шесть после обеда.
  – Семь. Одна была наверху.
  – Тогда, ради бога, оставьте ее на завтра. Помните ли вы о той даме-наркоманке, которая прятала у себя в чулке коробочку с пилюлями, сделанными из простой муки? Это наиболее распространенный тайник у женщин. А когда коробочку отобрали и полиция решила, что все в порядке, выяснилось, что настоящий наркотик был запрятан в поясе юбки. Конечно, я не утверждаю, что у Чапина обязательно есть второй револьвер. Я подразумеваю, что психологически…
  – Святое небо!
  Вульф отодвинул назад кресло и решительно сказал:
  – Арчи, пойми следующее: как человек действия ты приемлем, ты даже компетентен. Но ни на одну минуту я не мог бы примириться с тобой как с психологом. Я пошел спать.
  Глава 8
  В разные времена я слышал разные, но отнюдь не шуточные высказывания Вульфа об убийствах.
  Однажды он заявил, что ни один человек не может совершить предумышленное убийство, не оставив никаких следов. Говорил он также, что есть единственный способ совершить «идеальное убийство» и избегнуть разоблачения, несмотря на находчивость преследователей. Этот способ – действовать экспромтом, дождаться подходящей минуты, скрывая свои мысли решительно от всех, и нанести удар в тот момент, когда позволят обстоятельства. Он добавил, что только люди, которые не слишком торопятся, могут позволить себе роскошь прибегнуть к «импровизированному убийству».
  К вечеру вторника я был уверен в одной вещи, касающейся смерти Гаррисона, федерального судьи из Индианаполиса: если это и было убийство, то, конечно, «импровизированное». Сразу же хочу сказать еще одно: я знаю, когда задание мне не по силам. Я никогда не пытаюсь представить дело таким образом, будто я могу все. Поль Чапин провел совсем немного времени в конторе Вульфа в понедельник вечером, но я увидел, что он для меня совершенно непонятен. Если вас интересует мое мнение, то на этом сборище он держался прекрасно!
  Люди темные и непонятные сбивают меня с толку. Вот с разборными картинками такого никогда не бывает: пусть картина распилена на сотни кусочков, которые на первый взгляд совсем не подходят один к другому, но я воссоздам первоначальный образ.
  Во вторник я потратил шесть часов, воспроизводя картину смерти судьи Гаррисона: читал донесения людей Баскома, беседовал с шестью свидетелями, в том числе – с Филмором Коллардом по междугородному телефону. Я работал по всем направлениям – и только с двумя перерывами для еды.
  В итоге я пришел к трем выводам.
  Первый: если это убийство, то «импровизированное».
  Второй: если кто-либо и убил судью, то это Поль Чапин.
  Третий: доказать это было так же легко, как доказать, что честность – это лучшая политика.
  Это произошло пять месяцев назад. Но последующие события, начиная с получения стихотворных предупреждений, не давали потускнеть воспоминаниям о гибели судьи.
  Поль Чапин ездил в Гарвард с Леопольдом Элкасом, хирургом. Последний ездил туда на выпускной вечер к сыну. Судья Гаррисон приехал по той же причине из Индианаполиса. Элкас сказал мне, что Дреммонд в тот момент уже был там потому, что ежегодно на него нападало непреодолимое сомнение в том, что он действительно окончил этот знаменитый университет, и он возвращался туда каждый июнь, чтобы обрести уверенность в этом. Элкас очень любил Дреммонда.
  Кэбот и Сидней Ланг находились в Бостоне по делам, а Бауэн был гостем в доме Теодора Джейса. По-видимому, они замышляли какую-то финансовую операцию.
  Так или иначе, Филмор Коллард связался со своими бывшими однокашниками и пригласил их на уик-энд на свою виллу близ Марблхеда. Их было более дюжины.
  В субботу после обеда, с наступлением темноты, они отправились на прогулку по окрестностям и добрались до края стофутового утеса, у подножия которого, среди беспорядочного нагромождения скал, с грохотом разбивался прибой. Четверо, среди них Кэбот и Элкас, остались дома играть в бридж. Поль Чапин увязался с гуляющими. Группа разделилась: одни, во главе с Коллардом, направились к конюшням посмотреть на заболевшую лошадь, кто-то двинулся назад к дому, человека два отстали. Примерно через час они хватились Гаррисона, но встревожились по-настоящему лишь к полуночи. Когда рассвело, им удалось найти изувеченное тело Гаррисона у подножия утеса – оно застряло между скал.
  Трагическое происшествие и испорченный уик-энд. Никто не усматривал в случившемся ничего криминального до следующей среды, когда каждый получил по почте напечатанное на машинке стихотворение. Оно очень много говорило о личности Поля Чапина и его качествах. Никто не сомневался, что именно он является автором.
  Кэбот пояснил, что в этой уверенности их укрепило сходство между трагической гибелью судьи Гаррисона и тем несчастным случаем, жертвой которого стал сам Поль Чапин. Он ведь тоже упал с большой высоты.
  Они собирались вместе, обсуждали случившееся, вспоминали, сопоставляли. Прошло уже четыре дня, и в их утверждениях было много разногласий. Некто Мейер из Бостона, который тоже участвовал в прогулке, говорил, что, когда он уходил, Гаррисон сидел на краю утеса, смотря на прибой. Он даже крикнул ему шутливо, чтобы, прыгая вниз, судья не забыл дернуть за кольцо парашюта. Поблизости больше никого не было.
  Они пытались восстановить в памяти все, что касалось поведения Чапина.
  Двое были убеждены, что он поплелся, хромая, за группой, направляющейся к дому, и присоединился к остальным на веранде.
  Бауэну показалось, что он видел Чапина возле конюшни. А Сидней Лонг помнил, как Чапин читал книгу вскоре после возвращения группы, и считал, что Поль не поднимался с места.
  Вся Лига была теперь занята этим вопросом, потому что все ее члены получили стихотворные предупреждения. Их совещание ничего не дало потому, что в их рядах не было единомыслия. Леопольд Элкас считал Чапина непричастным к предупреждениям и советовал искать преступника в другом месте. Кое-кто настаивал на том, чтобы передать это дело полиции. Но их разубедили, главным образом Хиббард, Бартон и Элкас.
  В конце концов они направили Бартона, Кэбота и Лонга с визитом к Чапину.
  Чапин встретил их с улыбкой. По их настоянию он описал все, чем занимался в субботу вечером, совершенно точно помня все подробности. Из его слов выходило, что он вместе с ними дошел до утеса и посидел там на скамье, затем отправился домой вместе с другими. Он не видел Гаррисона сидящим на краю утеса. Дома он устроился в кресле с книгой и оставался там до того момента, когда поднялся шум из-за отсутствия Гаррисона.
  Рассказывая, он все время улыбался, но был обижен. Особенно Чапина задело подозрение в том, что он якобы является автором предупреждений. Тут, заявил он, его крайне огорчает, что друзья подозревают его не только в насилии, но и в угрозах прибегнуть в будущем к новым видам насилия. Более того, его возмущает, что они приписывают ему столь низкопробное рифмоплетство, но он понимает, что ему следует их извинить. Они действовали под влиянием страха, ну а страх – дурной советчик.
  Кто послал предупреждения, если не он? Он не имел понятия. Думать можно на кого угодно. На что-то может намекать почтовый штемпель, а также бумага и конверты, не говоря уже о шрифте машинки. Ее стоит поискать.
  Высказав свои мысли, Чапин поднялся со стула и, хромая, подошел к пишущей машинке. Он похлопал по ней рукой и улыбнулся собравшимся.
  – Я уверен, что это немыслимое послание не было напечатано на моей машинке. Если только никто из вас, друзья мои, не проник сюда тайком и не воспользовался ею в мое отсутствие.
  Николас Кэбот был достаточно напорист, чтобы подойти к машинке, вставить в нее лист бумаги, напечатать несколько строчек и забрать листок с собой. Но дальнейшая проверка показала, что Чапин был прав.
  Шли недели, и острота переживаний притупилась.
  Большинство, устыдившись своей трусости, решили, что они оказались жертвами чьей-то неумной шутки, и стали ратовать за продолжение дружбы с Чапином. Ему больше никто ничего не говорил о случившемся.
  Во вторник вечером я вкратце пересказал все это Вульфу.
  Его комментарии были следующими:
  – Если мистер Чапин имел отношение к гибели судьи Гаррисона, не устоял перед соблазном отомстить, он, очевидно, считает себя совершенно неуязвимым. Но Чапина подвело собственное тщеславие, которое заставило его написать угрожающие письма и разослать их всем приятелям. Это было опасно.
  – Уверены ли вы во всем этом?
  – Уверен. А теперь я тебе скажу о племяннице мистера Хиббарда. Она приходила ко мне сегодня утром.
  – Сказала вам что-нибудь новое?
  – Вместе с сестрой она еще раз тщательно обыскала квартиру, но не обнаружила, чтобы что-нибудь пропало. Хиббард был привязан к двум трубкам, которые курил поочередно. Одна из них находится на своем обычном месте. В банке он больше денег не брал.
  Но у него при себе всегда находилась порядочная сумма наличными. Сол Пензер после целого дня работы обнаружил только один небольшой факт: продавец газет на углу Сто шестнадцатой улицы, который знает мистера Хиббарда в лицо уже несколько лет, видел, как тот вошел в метро между девятью и десятью часами вечера в прошлый вторник.
  – Это единственное, что раздобыл Сол?
  Вульф кивнул и наклонился вперед, чтобы дотронуться до кнопки звонка на своем столе.
  – Полиция располагает теми же фактами. У них тоже больше ничего нет, хотя прошла неделя после исчезновения Хиббарда. Если мистер Чапин отправился на прогулку с мистером Хиббардом и столкнул его с моста в Ист-Ривер, мы не можем ожидать, что Сол станет нырять за его трупом. Общепринятые меры полицейского розыска предусмотрели все возможности подобного рода. Работа не прекращается. Что касается мистера Чапина, то он сказал и Баскому, и полиции, что провел вечер прошлого вторника у себя дома. Это утверждает и его жена. Никто из соседей не видел, чтобы он куда-то выходил.
  Вульф налил пива в стакан.
  – Но на другом фронте мы неожиданно добились успеха. Мистер Фарелл получил согласие двадцати человек. Меморандум подписали все, кроме доктора Элкаса да еще кого-то в провинции. Мистер Скотт тоже исключен из списка. Его доля смехотворно мала, но, как мне кажется, вам стоит с ним повидаться. Он немного возбуждает мое любопытство в другом отношении. Было бы непло…
  Зазвонил телефон. Я вздрогнул и чуть не опрокинул молоко, потянувшись за трубкой.
  В трубке я услышал несколько слов и кивнул Вульфу.
  – Это Фарелл.
  Вульф взял трубку своего аппарата. Они разговаривали не более одной-двух минут. После того как мы одновременно опустили трубки, я спросил:
  – Что такое? Фарелл ведет кого-то на ленч в Гарвард-клуб? Вы швыряетесь деньгами, как пьяный матрос.
  Вульф потер нос.
  – Это не я их расшвыриваю, а мистер Фарелл. Но правила приличия, разумеется, требуют, чтобы я их ему возместил. Я просил мистера Фарелла взять интервью у мистера Оглторна, но не предполагал его подкармливать. Мистер Оглторн – член фирмы, издающей книги мистера Чапина, а мистер Фарелл с ним немного знаком. Сегодня я потратил двадцать минут, размышляя, где мистер Чапин напечатает то, в чем не желает быть уличенным.
  Я посчитал несерьезным предположение, высказанное в рапортах Баскома. Он считает, что у Чапина имеется сменная каретка к его машинке, которую он ставит при необходимости. Смена каретки – дело сложное, трудоемкое и грязное. Нужно считаться с тем фактом, что вторая каретка должна находиться где-то под рукой, а это уже опасно. Нет, это не так.
  Он мог обратиться в машинописное бюро и использовать одну из их машинок, выставленных для продажи. Но о визите Поля Чапина с его хромой ногой помнили бы долго. Не говоря уже о том, что все три предупреждения напечатаны на одной машинке.
  Я обдумал и другие возможности, и одна, как мне кажется, вполне реальна. Мистер Чапин мог прийти в контору своего издателя и, попросив кое-что заменить в рукописи или просто напечатать письмо, воспользоваться одной из их машинок.
  Я надеюсь, что мистеру Фареллу удастся это выяснить. Надеюсь также, что Фарелл сумеет заручиться согласием мистера Оглторна взять образец шрифта машинки, которой пользовался Чапин, если мое предположение окажется верным. Если оно неверно, тогда мы возьмем образцы у всех машинок в их конторе.
  Я кивнул.
  – Отметь, что сегодня я дал мистеру Фареллу двадцать долларов. И отметь также, что мы имеем еще одного члена Лиги – мисс Эвелин Хиббард. Я договорился с ней сегодня утром.
  – Вы, вероятно, забыли, сэр, что не хотели делать ее своей клиенткой, потому что у вас были другие планы. Она стала моей клиенткой. Так что любые ее шаги могут быть сделаны только с моего совета и согласия. Я посоветую ей, как члену Лиги, заплатить меньше, чем она предлагала вам как клиентка. В Лиге есть и более богатые люди, но никто из них не платит десять тысяч.
  – Чудовищно! Ты не посмеешь так поступить.
  Я вздохнул, постаравшись сделать этот вздох похожим на его собственный.
  – Мне очень неприятно, но это единственный честный способ, которым я могу защитить интересы моей клиентки.
  – Сколько же ты посоветуешь своей клиентке заплатить?
  – Одну тысячу зеленых.
  – Абсурд! Учитывая ее первоначальное предложение…
  – Прекрасно. Я не буду торговаться. Мы поделим разницу пополам. Две тысячи долларов, я настаиваю на этом. Это все.
  Вульф закрыл глаза.
  – Договорились, черт бы тебя побрал! Теперь возьми блокнот…
  Глава 9
  В среду, довольно рано утром, я сидел на кухне, разложив перед собой номер «Таймс», но фактически не видя его. Мысленно я планировал день, одновременно расправляясь со второй чашкой кофе. В это время Фриц вернулся от входной двери и сказал, что Фред Даркин хочет меня видеть. Я терпеть не могу, когда мне мешают пить два последних и здоровых глотка утреннего кофе, поэтому я только кивнул и стал заканчивать завтрак.
  Когда я вошел в контору, Фред сидел в кресле, хмуро глядя на собственную шляпу, валявшуюся на полу. Шляпа упала при неудачной попытке хозяина набросить ее на одну из шишечек на спинке моего стула. Фред вечно промахивался.
  Я поднял шляпу и протянул ему со словами:
  – Поспорим на доллар, что ты не сумеешь сделать этого хотя бы раз из десяти возможных.
  Он покачал своей большой ирландской головой.
  – Нет времени. Я на работе. Могу ли я видеть Вульфа?
  – Сам знаешь, что нет, черт возьми! До одиннадцати часов мистер Вульф является садоводом.
  – Ух… но у меня особый случай.
  – Недостаточно «особый», чтобы нарушить порядок дома. А что, наш хромец насыпал тебе в глаза песку? Почему ты не у него на хвосте?
  – Я сменяю Джонни в девять часов.
  Даркин схватил свою многострадальную шляпу за поля, зажмурил один глаз, прицелился и метнул ее на спинку стула. И опять шляпа пролетела мимо на целую милю. Он хрюкнул от огорчения:
  – Послушай, Арчи. Все это пустая трата времени.
  – В чем дело?
  – Вот в чем. Вы поручили нам троим установить за Чапином круглосуточное наблюдение. Когда Вульф тратит деньги таким образом, значит, задание важное и ему действительно надо знать обо всех действиях этой птицы. Вы разрешили нам пользоваться такси и делать другие траты, если понадобится. Но повторяю: это бессмысленная трата времени и денег. Чапин живет на Перри-стрит в шестиэтажном доме с лифтом. Он обитает на пятом этаже. За домом – большой двор с деревьями и кустарником. Но дело в том, что во дворе стоит другой дом, фасад которого выходит на Одиннадцатую улицу. Дом этот построен тем же хозяином, так что каждый, кто хочет выйти из дома на Перри-стрит, может выйти черным ходом, пересечь двор и выйти на Одиннадцатую улицу, а затем вернуться тем же путем.
  Вот и получается, что, расположившись в табачной лавке на противоположной стороне Перри-стрит, откуда мне прекрасно виден двухсот третий дом, я чувствую себя таким же полезным, как у одного из выходов со стадиона «Янки», где мне поручено наблюдать за женщиной в черной шляпке.
  Я пришел сюда не потому, что проштрафился. Мое единственное несчастье – мой честный характер. Я хочу повидать Вульфа и спросить его: за что он мне платит деньги?
  – Хорошенькую ты обрисовал картину. По-моему, похоже, что нет иного выхода из положения, как поставить еще трех человек на Одиннадцатую улицу. Но это придется оплачивать. Шесть хвостов за одним калекой…
  – Обожди минутку!
  Фред махнул на меня рукой.
  – Это еще не все. Вторая неприятность в том, что против нас ополчился полицейский регулировщик на углу. Мы загородили всю улицу. За этим калекой слишком много хвостов. Еще есть один человек из отдела и невысокий тип в коричневой шляпе, с розовым галстуком. Он может быть одним из людей Баскома, я его не знаю.
  Вчера после полудня к дому 203 подъехало такси и остановилось перед входом. Через минуту появился Поль Чапин и сел в машину. Ты бы посмотрел, какой тут начался ажиотаж! Когда появилось второе свободное такси, я одним прыжком опередил городского дика, и ему пришлось бежать полквартала, пока он не нашел себе машину. А баскомский «галстук» сел в машину, которая его, по-видимому, ожидала.
  Мне так и хотелось крикнуть Чапину, чтобы он подождал минутку, пока мы не выстроимся в почетный эскорт. Но в этом не было нужды, так как его шофер ехал медленно, и никто из нас его не потерял. Чапин отправился в Гарвард-клуб, где оставался около двух часов. Потом возвратился к себе домой, а мы все следовали за ним. Три машины!
  – Звучит великолепно!
  – У меня появилась идея, пока мы ехали в этой процессии. Почему бы нам не подружиться? Вы наймете еще одного человека, и тогда он да Баском, да городской дик смогут взять на себя Одиннадцатую улицу. А мы втроем останемся на Перри-стрит и места будем занимать мало. Как идея?
  – Не годится.
  Я поднялся и в третий раз протянул ему шляпу.
  – Вульф не станет пользоваться никакими данными из вторых рук. Я возьму трех человек из «Метрополитен», и мы перекроем Одиннадцатую улицу. Ступай и не упусти его. Я свяжусь с Баскомом, может, он отзовет своего наблюдателя. Теперь топай!.. Ну ладно. Один бросок. Четвертак против дайма8. Идет?
  Фред кивнул, принял более удобную позу и метнул шляпу. На этот раз он был близок к цели. На десятую долю секунды шляпа повисла на верхушке кресла, но потом слетела. Даркин выудил из кармана дайм, протянул его мне и ушел побежденным.
  Сначала я было подумал подняться в спальню к Вульфу и получить его согласие на наблюдение за Одиннадцатой улицей, но было всего лишь восемь тридцать. Я становился полубольным при виде того, как он, сидя в постели под черным шелковым одеялом, пьет шоколад. Не говоря уже о том, что он наверняка подымет крик.
  Поэтому я связался с агентством «Метрополитен» по телефону и изложил им суть задания. Я не представлял себе, зачем Чапину было решаться на фокусы, подобные запасным выходам.
  После этого я несколько минут ломал себе голову над вопросом, по чьему заданию работает Баском, и решил, на всякий случай, попробовать выяснить это по телефону. Но мне никто не ответил.
  В итоге я несколько нарушил собственное расписание, и мне пришлось, схватив пальто и шляпу, бегом отправиться в гараж за «родстером».
  Накануне, во время моих скитаний, я собрал кое-какие факты о деле Дрейера.
  Юджин Дрейер, комиссионер по купле-продаже картин, был найден мертвым утром 20 сентября в бюро при своей галерее, на Мэдисон-авеню. Его тело было обнаружено тремя полицейскими, которым пришлось взломать дверь. Он был мертв уже около двенадцати часов, причина смерти – отравление нитроглицерином. После расследования полиция пришла к заключению, что это самоубийство, и на дознании это было подтверждено.
  Но через несколько дней все члены Лиги получили второе предупреждение, звучавшее следующим образом:
  
  «Уже второй!
  Вам лучше было бы убрать меня долой!
  Уже второй…
  Пусть не было внизу услужливой скалы,
  Чтобы душа его рассталась с телом,
  Иль непоседливой волны,
  Которая, играя, между делом
  Его в своих объятьях задушила б.
  Я попросил змею договориться с лисом,
  Они вдвоем нашли иную силу:
  В смертельном зелье
  С чудным запахом и вкусом,
  Сокрытом в белом порошке.
  А я, палач и грозный судия,
  Сумел вложить сей яд ему в уста…
  И сосчитал: один и два.
  И дважды сорок долгих дней меж ними…
  Не сомневайтесь. Ваш черед
  За ними! Знайте: он придет.
  Дождется третий, раз он ждет.
  Потом скажу: четыре… пять… шесть… семь…
  Вам лучше было бы убить меня совсем».
  
  Вульф нашел, что это предупреждение лучше первого, потому что оно короче и в нем имеется пара удачных строк.
  Я поверил ему на слово.
  Сразу же после этого начался настоящий ад. Члены Лиги с воплями осаждали полицию и прокуратуру, требуя, чтобы Поль Чапин был немедленно арестован. Версия о самоубийстве Дрейера была начисто отвергнута.
  Хиббард был перепуган не меньше остальных. Возможно, даже больше, но он все же был против обращения в полицию.
  Единственными, у которых не появилась дрожь в коленях, были Бартон и Леопольд Элкас, хирург.
  Мы с Элкасом договорились встретиться в среду утром, в девять тридцать. Но я вышел из дома рано, потому что хотел заехать в галерею Дрейера.
  Теперь это была уже не галерея, а книжный магазин. Пожилая особа с бородавкой на носу была весьма любезна и разрешила мне все осмотреть. Но там мало на что можно было смотреть. Маленькая комната, где в среду вечером проводилось совещание, а на следующее утро было найдено тело мистера Дрейера, по-прежнему оставалась конторой.
  Я позвал женщину с бородавкой, указал на дверь в задней стене и спросил:
  – Не могли бы вы мне сказать, эта дверь – не дверь ли кладовки, где мистер Дрейер держал различные спиртные напитки?
  Она посмотрела на меня удивленно:
  – Мистер Дрейер?..
  – Человек, который покончил с собой в этой комнате. По-видимому, вы этого не знали?
  – Да, действительно…
  – Благодарю вас.
  Я вышел на улицу и сел в «родстер».
  Леопольд Элкас был печальным человеком. Он был среднего роста, с крупной головой, большими руками и суровыми черными глазами. Его взгляд ускользал от вас не вверх, не вниз и не в сторону, а как бы в глубину его головы.
  Он предложил мне сесть и заговорил:
  – Мистер Гудвин, я согласился встретиться с вами только для того, чтобы оказать любезность друзьям, которые меня об этом попросили. Я объяснил мистеру Фареллу, что не присоединяюсь к вашему предприятию и никак не буду способствовать ему.
  – Доктор Элкас, я знаю, что вы и пальцем не пошевельнете, чтобы изобличить Поля Чапина. Но в деле Дрейера вы – мой единственный надежный источник. Как я понял, второй свидетель, эксперт по картинам, возвратился в Италию.
  Элкас кивнул.
  – Мистер Сантини отплыл не так давно.
  – Значит, остаетесь только вы. Думаю, нет смысла задавать вам множество хитроумных вопросов. Почему бы вам просто не рассказать мне, как все было?
  Он опять грустно улыбнулся:
  – Полагаю, вам известно, что двое или трое моих друзей заподозрили меня в том, что я солгал, выгораживая Чапина?
  – Да. Это так?
  – Нет. Я не стал бы ни топить его, ни выгораживать вопреки истине. История, мистер Гудвин, такова. Вы, разумеется, знаете, что Юджин Дрейер был моим давнишним другом. Мы вместе учились в колледже. До депрессии его дела в художественной галерее шли превосходно. Даже я изредка приобретал кое-что с его помощью.
  Шесть лет назад я сделал ему выгодный заказ на три картины Мантенья9 – две маленькие и одну побольше. Цена была сто тысяч долларов. Картины были во Франции. В то время Поль Чапин как раз находился в Европе, и я написал ему, попросив посмотреть картины. Получив его ответ, я и сделал заказ. Я полагаю, что вы знаете: в течение десяти лет Поль Чапин пытался стать художником. Его картины были интересны, но не хороши. Мне говорили, что он потом нашел себя в литературе, – сам я романы не читаю. Картины прибыли в то время, когда я был завален работой и не мог заняться их тщательным изучением. Я получил их и оплатил стоимость. Но с самого начала они не приносили мне радости. Сколько раз я пытался уговорить себя, что они великолепны, но, поглядев на них в очередной раз, убеждался в противном. Поначалу я не подозревал, что это подделка, просто не мог с ними свыкнуться. Но несколько замечаний, сделанных специалистами, заставили меня задуматься.
  В сентябре, более двух месяцев назад, в нашу страну приехал Сантини, который знает Мантенья не хуже, чем я знаю человеческие недуги. Я попросил его посмотреть мои шедевры, и он заявил, что это подделки. Более того, он сказал, что знает, кто приложил к этому руку – талантливый мошенник в Париже. По словам Сантини, совершенно невозможно, чтобы солидный комиссионер мог попасться на эту удочку.
  Мне думается, что эти пять лет внутренней борьбы с картинами, более чем что-либо иное, заставили меня действовать так, как я это сделал с Дрейером. Обычно я не проявляю неудовольствия и тем более жестокости, но на этот раз во мне колебаний не было. Я сказал Юджину, что желаю немедленно вернуть ему картины и получить назад деньги. Он сказал, что у него нет денег, и я знал, что это правда, так как на протяжении последнего года неоднократно ссужал его значительными суммами. Однако я настаивал, что он должен либо достать деньги, либо понести заслуженное наказание. Понятно, что я в конце концов смягчился бы, но, к несчастью, в моем характере имеются своего рода заскоки. Непонятно, почему иногда я делаюсь упрямее мула, проявляю невероятную решительность и не отступаю ни на шаг от своих позиций. Отрицательную роль сыграло и то, что мистер Сантини должен был возвращаться в Италию. Юджин потребовал с ним встречи. Понятно, с его стороны это было блефом.
  Мы договорились, что я с мистером Сантини и Полем Чапином приеду к нему в среду, в пять часов дня. Поль был приглашен, потому что он осматривал эти картины во Франции. Мы приехали. Обходительность Юджи…
  Я прервал его:
  – Минуточку, доктор. Поль Чапин приехал в галерею раньше вас?
  – Нет, мы приехали вместе. Я заехал за ним в Гарвард-клуб. Обходительность Юджина причинила мне боль. Ему не удавалось скрыть, как он нервничает. Руки его дергались, когда он смешивал хайбол10… для нас, не для себя. Я был смущен, а потому резок и даже груб. Я предложил мистеру Сантини объявить свое заключение, и он это сделал, как устно, так и письменно. Юджин возразил ему. Они заспорили. Наконец, Юджин обратился к Полю, прося его высказать свое мнение. Очевидно, он ожидал, что Поль его поддержит. Поль оглядел нас с улыбкой и сделал краткое, но весьма выразительное заявление. Он сказал, что через три месяца после того, как он осматривал эти картины, то есть через месяц после того, как они прибыли в Нью-Йорк, он узнал, что они были написаны в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. По его словам, это дело рук Вассо, величайшего мошенника нашего века. Этого же человека назвал мне мистер Сантини. Поль сказал также, что он хранил молчание, потому что его привязанность и ко мне, и к Юджину так велика, что он не мог сделать шаг, который принес бы неприятности одному из нас.
  Я испугался, как бы Юджин не потерял сознание: он был не только поражен, но и уязвлен. Я же был так смущен, что молчал. Я, конечно, не знаю, обманул ли меня Юджин, будучи в отчаянном положении, или сам стал жертвой обмана. Мистер Сантини поднялся первым, я последовал его примеру, и мы пошли. Поль ушел с нами.
  В полдень следующего дня я узнал, что Юджин покончил с собой, выпив очень большую дозу нитроглицерина. Я узнал об этом, когда полиция явилась в мою приемную, чтобы допросить меня.
  – Что заставило вас думать, что это самоубийство?
  – Ну, мистер Гудвин…
  Он вновь улыбнулся, но улыбка была еще более грустной.
  – Неужели все детективы одинаковы? Вы же прекрасно понимаете, почему я считаю это самоубийством. Полиция пришла к тому же выводу, и обстоятельства подтверждают это.
  – Но если вы согласитесь, что у каждого детектива всегда в голове имеется какая-то навязчивая идея, то вы знаете, в чем заключается моя. Мог ли Поль Чапин подбросить таблетки нитроглицерина в бокал Дрейера? Вы считаете это возможным?
  Доктор Элкас покачал головой.
  – Нет. И вы, конечно, знаете, что мистер Сантини со мной согласен. Мы оба вполне уверены, что Поль не имел такой возможности. Он приехал в галерею вместе с нами, и мы вместе вошли в контору. Поль сидел слева от меня, не менее чем в шести футах от Юджина. Он не дотрагивался ни до одного стакана, кроме собственного. Когда мы выходили, Поль шел впереди меня, перед ним выходил Сантини.
  – Да… Все это записано в отчетах. Но во время шумных ссор все бывают так возбуждены, переходят с места на место, то вскакивают, то садятся, бродят взад и вперед…
  – Ничего подобного не было. Мы не были возбуждены, разве что только Юджин. Он был единственный, кто поднимался с кресла.
  – После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджак?
  – Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его.
  – Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака?
  – Так я понял.
  Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал «родстер» и пару шин «экстра» к нему, чтобы узнать: лжет он или нет. Он так же далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей.
  – Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Вульфу?
  – Сожалею, я буду занят.
  – В пятницу?
  – Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает никакой критики. В этом я уверен, потому что был там.
  – Может, вы сможете прийти в субботу?
  Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем как направиться к двери, я сказал:
  – Кстати, по поводу второго предупреждения, написанного всем вам. Действительно ли нитроглицерин обладает «чудным запахом и вкусом»?
  – Я же хирург, а не фармацевт.
  Я снова поблагодарил его и вышел.
  Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал беспокоиться, что меморандум, составленный Вульфом, может превратиться в простой листок бумаги, который можно использовать как угодно.
  Я отправился домой, решив, что самое разумное – обратиться к Сантини. Мы могли дать ему телеграмму в Рим. Возможно, таким образом мы разузнаем нечто важное. Конечно, телеграмма будет стоить Вульфу девяносто девять долларов…
  Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В кабинете звонил телефон. Это был Сол Пензер. Я спросил, чего он хочет. Он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил, о чем он будет рапортовать, а он ответил, что сказать ему нечего и весь его рапорт заключается в этом. Поскольку я был раздражен всем ходом расследования, я стал разговаривать с ним насмешливо. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то, может, он сплутует и сделает чучело Хиббарда? Я повесил трубку, оборвав разговор, что могло рассердить даже монахиню.
  Вульф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал «доброе утро», потянул носом воздух и сел за свой стол.
  Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не просмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, не испробует перо и не позвонит, чтобы принесли пиво. Когда со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне:
  – Есть ли мысли о дальнейших действиях?
  – Я ушел из дома на цыпочках в восемь тридцать и только что вернулся. Звонил Сол… Истрачен зря еще один никель11.
  Фриц принес ему пиво, и Вульф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкасе, не пропуская ничего. Затем изложил свою мысль о телеграмме в Рим. Как я и ожидал, он сразу же заупрямился.
  – Ты можешь дать телеграмму за тысячи миль, чтобы узнать какой-то факт, но в таком тонком деле это не поможет. Наша последняя возможность: ты или Сол Пензер нанесете визит Сантини в Италии.
  Я попытался поспорить с ним. Я даже забыл, что еще не сообщил ему о трех дополнительных наблюдателях из агентства «Метрополитен», которых я заказал для Одиннадцатой улицы.
  Мою речь остановил шум шагов Фрица, идущего в прихожую на дверной звонок. Я замолчал и с любопытством думал, кто пришел.
  В кабинет вошел Фриц и прикрыл за собой дверь. Он сказал, что какая-то дама хочет видеть мистера Вульфа.
  – Ее имя?
  Фриц покачал головой. Он выглядел неуверенным.
  – Проводи ее сюда, Фриц.
  Увидев посетительницу, я тоже почувствовал себя неуверенно. Я еще не видел в этой конторе никого более уродливого. Она вошла и остановилась, глядя прямо на Вульфа, как бы решая, как к нам подойти. Но отвратительной она не была. У нее были довольно маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, никогда не сойдет с того предмета, на котором они остановились. На ней было темно-серое шерстяное пальто и шляпка из того же материала, а непомерно длинный серый мех плотно окутывал шею.
  Она села в кресло, которое я ей подвинул, и сказала звучным голосом:
  – Трудно мне достался мой приезд сюда… Боюсь, что я сейчас потеряю сознание.
  Вульф покачал головой.
  – Я надеюсь, что нет. Немного бренди?
  У нее слегка перехватило дыхание.
  – Нет, благодарю вас.
  Она подняла руки к меху. Казалось, она пытается добраться под мех на затылке.
  – Я была ранена. Сзади, вот здесь. Думаю, что вам лучше посмотреть.
  Вульф бросил на меня взгляд, и я подошел к ней. Она расстегнула мех спереди, а я снял его с шеи – и ахнул! Не то чтобы я никогда не видел крови, но не часто ее было так много, да и для меня это было слишком неожиданно. Весь мех изнутри был пропитан кровью, и воротник пальто – тоже. Это было зрелище!
  Кровь все еще продолжала сочиться из порезов, сделанных на ее шее сзади. Я не мог определить, насколько они глубоки.
  Она пошевелилась, и кровь потекла струйкой.
  Я отбросил мех на пол и сказал ей:
  – Ради бога, сидите, не шевелитесь и не крутите головой.
  Я посмотрел на Вульфа и сказал:
  – Кто-то пытался отрезать ей голову. Я не знаю, насколько опасны раны.
  Она сказала Вульфу:
  – Это мой муж. Он хотел меня убить.
  Полузакрытые глаза Вульфа мигнули.
  – Значит, вы Дора Риттер?
  Она отрицательно покачала головой, кровь потекла сильнее, и я опять сказал, чтобы она сидела спокойно.
  Она сказала:
  – Я Дора Чапин. Я вышла замуж три года назад.
  Глава 10
  Вульф ничего не сказал.
  Не зная, как глубоко могут открыться раны Доры Чапин при падении, я стоял позади нее, чтобы подхватить, если понадобится.
  Вульф не двигался. Его глаза были почти закрыты, а губы то вытягивались, то втягивались, снова и снова.
  Она заговорила:
  – У него был припадок.
  Вульф вежливо ей ответил:
  – Я не знал, что у мистера Чапина бывают припадки. Пощупай ей пульс, Арчи.
  Я протянул руку, взял ее запястье и нащупал пульс. Пока я считал, она начала говорить:
  – Ну, это, конечно, не совсем припадки. Просто у него в глазах появляется особое выражение. Я всегда его боюсь, а когда вижу этот взгляд, прихожу в ужас… Раньше он никогда не причинял мне вреда. Но сегодня утром, заметив выражение его глаз, я сказала что-то такое, чего не должна была говорить… Нет, вы посмотрите.
  Она вырвала у меня руку, чтобы открыть свою сумочку – большую, кожаную, – и вытащила что-то, завернутое в газету. Она развернула газету и достала кухонный нож, лезвие которого еще было покрыто свежей кровью.
  – Он был у Поля, а я не знала об этом. Поль, вероятно, уже подготовил его для меня, когда был на кухне.
  Я взял у нее нож, положил на стол поверх газеты и сказал:
  – Пульс чуть учащенный, но в общем неплохой.
  Вульф положил руки на подлокотники кресла, оперся на них и встал. Встав, он сказал:
  – Пожалуйста, миссис Чапин, не двигайтесь.
  Он обошел вокруг нас и остановился сзади, глядя на ее шею. При этом низко наклонил голову, рассматривая раны. Уже добрый месяц, а то и более, я не видел его таким деятельным.
  Вглядевшись в струившуюся кровь, он сказал:
  – Пожалуйста, наклоните голову вперед, только немного, и опять назад.
  Она это сделала, и кровь потекла сильнее, а одна струйка чуть не забрызгала Вульфа.
  Вульф выпрямился.
  – Вызовите доктора, Арчи.
  Она начала было поворачиваться к Вульфу, но я ее остановил. Она запротестовала:
  – Мне не нужен доктор. Я добралась сюда и сумею добраться домой. Я только хотела показать вам и попросить вас…
  – Да, мадам, но в данный момент в счет идет только мое мнение… с вашего разрешения.
  Я уже был у аппарата и набирал номер. Я попросил доктора Воллмера, и его секретарша ответила мне, что он только вышел из дома, но она готова его догнать, если это срочно. Я сообразил, что сам сделаю это быстрее. Повесив трубку, я побежал к выходу, сказав по пути Фрицу, чтобы он никуда не уходил. Спрыгнув с крыльца, я заметил такси, в котором приехала наша посетительница. Невдалеке стояло синее «купе» доктора Воллмера, в которое он как раз садился. Издав громкий крик, я помчался к нему. Он меня услышал, и, когда я добежал до него, уже стоял на тротуаре. Я рассказал доктору о свалившейся на нас беде, он вытащил из машины чемоданчик и двинулся за мной.
  За годы работы я успел убедиться, что единственная вещь, которую нельзя запереть в ящике стола, – это наше собственное любопытство.
  Так вот, когда мы с доктором повернули к нашему крыльцу, я снова бросил взгляд на стоявшее поблизости такси и на секунду потерял весь свой апломб: шофер, смотревший прямо на меня, подмигнул мне.
  Мы с доктором вошли в дом. Фриц был в прихожей и сказал, что Вульф пошел на кухню и вернется после того, как доктор окажет помощь посетительнице.
  Я попросил Фрица, чтобы он, боже упаси, не давал Вульфу приниматься за еду, а сам повел доктора в контору.
  Дора Чапин все еще сидела в той же позе. Врач, поставив чемоданчик на стол, принялся за осмотр ее ранений. Он осторожно пощупал шею и сказал, что, вероятно, придется наложить швы, а точнее он сможет сказать после того, как обмоет раны. Я показал ему ванную и место, где лежат бинты и йод, а затем добавил:
  – Я позову вам на помощь Фрица. А у меня есть дело перед домом. Если я буду нужен, я там.
  Я вышел на тротуар.
  Такси все еще было здесь. Шофер больше мне не подмигивал, он только смотрел на меня.
  – Привет, – сказал я.
  – Я редко вступаю в разговоры, – ответил он. – Достаточно сказать «привет»…
  – Я вас не осуждаю. Можно мне заглянуть внутрь?
  Я распахнул дверцу и засунул голову в машину, достаточно далеко, чтобы посмотреть на установленную на панели карточку с фотографией шофера и его именем. Я усмехнулся:
  – Почему вы подмигнули, когда я шел мимо?
  – А почему бы и нет?
  – Этого я не знаю. Перестаньте чудить. Я только задал вам по-дружески вопрос. Так зачем вы это сделали?
  Он покачал головой.
  – Я ведь чудной. Вас зовут Ниро Вульф?
  – Нет. Но вас зовут Питни Скотт. Вы стоите внизу списка, по которому я произвожу контрибуцию. С вас пять долларов.
  – Я слышал об этом списке.
  – Да? И от кого?
  – От людей! Вы можете меня вычеркнуть. За прошлую неделю я заработал восемнадцать долларов и двадцать центов.
  – Вы же знаете, за что эти деньги?
  Он кивнул.
  – Да. Это я тоже знаю. Вы хотите спасти мне жизнь. Послушайте, дорогой мистер! Брать пять долларов за спасение моей жизни – чудовищно. Это – спекуляция. – Он засмеялся. – Подобные вещи имеют свой предел, я полагаю… В вашем доме найдется что-нибудь выпить?
  – А как насчет двух долларов, сделаем?
  – Это все равно много.
  – Даже один?
  – Вы все еще мне льстите…
  Хотя для ноября было холодно и дул сырой, пронизывающий ветер, у Питни Скотта не было перчаток, а руки были красными и заскорузлыми. Он сунул негнущиеся пальцы в карман, вытащил несколько монет, выбрал из них один никель и бросил мне.
  – Вот я и заплатил, и могу выбросить все это из головы. Теперь, когда я вам больше ничего не должен, не найдется ли у вас чего-нибудь выпить?
  – Что вы предпочитаете?
  – Я… Пожалуй, водку.
  Он наклонился в мою сторону, всматриваясь мне в лицо. Затем отпрянул назад. Голос его стал хриплым и недружелюбным.
  – Шуток не понимаете? Я не пью за рулем… Эта женщина сильно ранена?
  – Я не думаю, голова у нее все еще на месте. Доктор ее сейчас зашивает… Вы часто ее возите? А ее мужа?
  Он все еще оставался суровым.
  – Я вожу ее, когда она меня вызывает. И ее мужа тоже. Я – шофер такси… Они мои клиенты, память о прошлом. Раз или два они приглашали меня к себе на квартиру. Полю нравится видеть меня выпившим, и он меня угощает.
  Его суровость исчезла.
  – Вы знаете, – продолжал он, – если рассмотреть сложившееся положение вещей со всех сторон, оно покажется очень забавным. Я собираюсь оставаться трезвым, чтобы ничего не упустить. Вам я подмигнул потому, что вы участвуете в этом деле и скоро будете таким же забавным, как и все остальные.
  – Ну, это меня не тревожит, я всегда был весьма забавным. А Чапин пил с вами?
  – Он не пьет. Он говорит, что это вредно для его ноги.
  – Вы знаете, что назначена награда в пять тысяч долларов тому, кто найдет Хиббарда?
  – Нет.
  – За живого или мертвого.
  Похоже было, что я, прощупывая почву наугад, наткнулся на нечто ценное. Лицо у Скотта изменилось. Он выглядел изумленным, как будто натолкнулся на мысль, не приходившую ранее ему в голову.
  Наконец он сказал:
  – Ну, что же, человек он ценный. За него это не слишком дорого. Эндрю неплохой малый. А кто предложил награду?
  – Его племянница. Завтра объявление будет опубликовано в газетах.
  – Это хорошо с ее стороны. – Он засмеялся. – Это неопровержимый факт, что пять тысяч долларов больше, чертовски больше, чем один никель! Мне бы хотелось сигарету.
  Я достал пачку, и мы оба закурили. Пальцы его сильно дрожали, и я начал испытывать к нему жалость. Но я все же сказал:
  – Какая получается интересная картина. Дом Хиббарда находится в Юниверсити-Хайтс. Если поехать оттуда в сторону Перри-стрит, а оттуда на Шестнадцатую улицу, что вы за это можете получить? Давайте сообразим… две мили… это будет что-то около полутора долларов. Но если с вами будет ваш старый однокашник Эндрю Хиббард или его труп, может, даже часть трупа, скажем голова и пара рук, – вместо полутора долларов вы можете получить пять «кусков». Как видите, все зависит от груза.
  Конечно, подначивать человека, который смертельно нуждается в выпивке и не может ее получить, было все равно что выбить у калеки костыль.
  Во всяком случае, у него хватило выдержки, чтобы не раскрывать рта. Он смотрел на свои дрожащие руки так долго, что и я наконец начал смотреть на них. Наконец он опустил руки на колени, взглянул на меня и начал смеяться.
  Затем он сказал:
  – Ну не говорил ли я вам, что и вы станете забавным? – Голос у него снова стал суровым. – Слушайте, вы… хватит. Идите своей дорогой… хватит. Ступайте в дом, или вы простудитесь.
  Я сказал:
  – Хорошо, а как насчет выпивки?
  Но он уже отключился. Я попытался расшевелить его, но он оставался немым и суровым. Я подумал, не принести ли ему немного пшеничной водки, пусть понюхает, но решил, что после этого он замкнется еще сильнее.
  Прежде чем вернуться в дом, я записал номер его машины.
  Я прошел прямо на кухню, где Вульф устроился в деревянном кресле. Сидя в нем, он обычно руководил Фрицем или ел, когда к нему возвращался аппетит.
  Я сообщил:
  – Питни Скотт находится перед нашим домом. Он таксист. Он привез сюда Дору Чапин. Он заплатил мне никель в качестве своей доли, сказав, что это все, чего он стоит. Он знает что-то об Эндрю Хиббарде.
  – Что?
  – Убейте, не знаю. Я сказал ему о вознаграждении, которое предлагает мисс Хиббард, моя клиентка. У него сразу стал такой вид, будто он собирается крикнуть мне: «Изыди, сатана!» Он робок и хочет, чтобы его уговаривали. Мое предположение таково: он, может, и не знает точно, где находится Хиббард или его останки, но догадывается. Очевидно, осталось совсем недолго до того времени, когда ему будут мерещиться розовые змеи и крокодилы. Я пробовал привести его в дом и предлагал выпить, но он отказался и от этого. Я советую вам выйти и взглянуть на него.
  – Выйти?
  Вульф поднял голову и посмотрел на меня.
  – Выйти и спуститься с крыльца?
  – Ну да, только на тротуар, вам не надо подходить к обочине. Он как раз тут.
  Вульф закрыл глаза.
  – Я не знаю, Арчи. Я не знаю, почему ты так упорно подталкиваешь меня к этой безумной вылазке. Выкинь эту мысль полностью. Это невозможно. Ты говоришь, что он в самом деле дал тебе никель?
  – Да, поэтому вы должны пойти туда, чтобы выполнить свои обязательства перед таксистом-алкоголиком, окончившим Гарвард.
  – Мы так и сделаем. А пока пойди и посмотри, привели ли миссис Чапин в порядок?
  И я пошел. Доктор Воллмер привел пациентку в кабинет. Он наложил ей такую тугую повязку, что она держала шею прямо, хотела она этого или нет. Доктор проинструктировал ее, как вести себя дальше, а Фриц привел помещение в порядок. Я подождал, пока доктор закончит, а затем отвел его на кухню.
  Вульф открыл глаза и посмотрел на него.
  Воллмер сказал:
  – Совершенно новый метод нападения, мистер Вульф. И совершенно оригинальный: резаные раны, нанесенные сзади. Он ранил ее в затылок и в шею, и срезал часть волос.
  – Он?
  Доктор кивнул.
  – Пострадавшая объяснила, что ее ранил муж. Если она выполнит все, что я ей велел, то через три дня будет совершенно здорова. Я наложил четырнадцать швов. Ее муж – какой-то небывалый человек, впрочем, и она весьма примечательная особа спартанского типа. Она даже не сжала рук, пока я сшивал раны, ее пальцы были расслаблены.
  – Благодарю вас, доктор.
  Воллмер вышел. Вульф встал, потянул книзу край жилета в попытке прикрыть полоску канареечно-желтой рубашки, обтягивающей его внушительное брюхо, и отправился в кабинет. Я задержался, чтобы попросить Фрица почистить мех.
  Когда я вошел в кабинет, Вульф снова сидел в своем кресле, а она – напротив.
  Говорил Вульф:
  – Я рад, что все оказалось не слишком серьезным, миссис Чапин. Доктор вас предупредил, чтобы вы несколько дней были осторожны и не делали резких движений. Кстати, вы расплатились с ним?
  – Да. Пять долларов.
  – Хорошо. Мистер Гудвин сказал мне, что вас дожидается такси. Скажите шоферу, чтобы он ехал медленно. Тряска всегда противна, а в вашем состоянии – опасна. У нас нет оснований задерживать вас дольше.
  Глаза Доры Чапин снова были прикованы к его лицу. То, что она была обмыта и забинтована, не прибавило ей привлекательности. Она с шумом втянула воздух через нос и так же выпустила его обратно.
  Затем она сказала:
  – Разве вы не хотите, чтобы я вам про все это рассказала? Про все, что он натворил?
  Голова Вульфа двинулась налево и направо.
  – В этом нет необходимости, миссис Чапин. Вам следует отправиться домой и отдохнуть. Я берусь известить полицию о случившемся. Я понимаю деликатность вашего положения: ваш собственный муж, с которым вы вместе уже три года…
  – Я не хочу никакой полиции. – Глаза этой женщины вполне могли вас пробуравить. – Вы думаете, что я хочу ареста мужа? При его положении и известности… чтобы все газеты… вы думаете, я хочу этого? Вот почему я приехала к вам… я хочу рассказать вам об этом.
  Вульф погрозил ей пальцем.
  – Понимаете, вы приехали не туда, куда следовало. К своему несчастью, вы обратились к единственному человеку в Нью-Йорке и даже во всем мире, который сразу понял, что произошло в вашем доме сегодня утром. Но я человек, который терпеть не может, чтобы его обманывали. Так что будем считать, что мы квиты. Поезжайте домой.
  Конечно, как это случалось и раньше, я что-то упустил, и теперь плыл за ним, пытаясь ухватить смысл происходящего. С минуту я думал, что она встанет и уйдет. И она действительно поднялась. Потом повернулась, посмотрела на него и сказала:
  – Я образованная женщина, мистер Вульф. Я находилась в услужении и не стыжусь этого, но я получила образование. Вы пытались говорить со мной так, чтобы я вас не поняла, но я поняла.
  – Хорошо, следовательно нет нужды…
  Внезапно она яростно огрызнулась:
  – Толстый глупец!
  Вульф покачал головой.
  – Что толстый – это и так видно, хотя я бы предпочел, чтобы вы назвали меня Гаргантюа. Ну а глупец – разве что в широком смысле слова, как характеристика всего человеческого рода. С вашей стороны было невеликодушно, миссис Чапин, напоминать мне о моей дородности, поскольку я говорил о вашей бессмысленной выходке только в общих чертах и не демонстрировал ее. Теперь я это сделаю.
  Он указал пальцем на нож, все еще лежащий на газете на столе:
  – Арчи, будьте добры, вычистите это домашнее оружие.
  Я не был уверен, не берет ли он ее на пушку. Я взял нож и стоял, глядя то на нее, то на него.
  – Смыть доказательство?
  – Да, пожалуйста.
  Я отнес нож в ванную комнату, сунул лезвие под сильную струю воды, потер его намыленной губкой и вытер насухо. Через открытую дверь я не слышал никакого разговора. Я вернулся в контору.
  – Теперь, – проинструктировал меня Вульф, – крепко держите рукоятку в правой руке. Подойдите к столу, чтобы миссис Чапин могла вас лучше видеть, повернитесь спиной. Так. Поднимите вашу руку и проведите ножом по шее, действуйте осторожно, поверните его острием вверх, не следует заходить с демонстрацией слишком далеко. Вы заметили длину и расположение порезов у миссис Чапин? Повторите их на себе… Да, да, очень хорошо. Немного выше, еще один. Другой пониже. Черт вас возьми, будьте осторожны. Достаточно… Вы видите, миссис Чапин? Он сделал это очень толково. Вы думали, мы не сможем предположить, что вы нанесли эти порезы собственной рукой в выбранном вами месте? Хотя похоже, что это место вы выбрали из чисто деловой предосторожности, зная, что рядом находится яремная вена…
  Он остановился, потому что ему не с кем было разговаривать, кроме меня. Когда я окончил свой эксперимент, она поднялась со стула, держа голову прямо и сжав губы. Без единого слова, без единого взгляда в сторону Вульфа она поднялась и вышла, а он, не обращая внимания, продолжал свою речь до тех пор, пока она не закрыла за собой дверь кабинета. Я заметил, что она оставила нож, но подумал, что он будет хорош в нашей «случайной» коллекции.
  Но тут я устремился в прихожую.
  – Эй, мадам, ваш мех! Подождите минуту!
  Я выхватил мех у Фрица, встретил ее у двери и закутал в мех.
  Питни Скотт вышел из машины и подошел, чтобы помочь ей спуститься с крыльца, а я вернулся назад.
  Вульф просматривал письмо от «Хосна и К®». Закончив, он сунул его под пресс-папье – кусок окаменелого дерева, которым однажды проломили череп человеку, – и сказал:
  – Женщина способна придумать вещи, понять которые невозможно. Когда-то я знал одну особу в Венгрии, муж которой страдал частыми головными болями. Она облегчала ему боли холодными компрессами. Однажды ей пришло в голову добавить в воду, которой она смачивала салфетку для компресса, большое количество йода, который она сама добывала из трав. Йод проникал в организм через поры кожи. Результаты ее удовлетворили. Человек, на котором она экспериментировала, был я сам. Женщина…
  Мне стало ясно, что он просто пытается отвлечь меня от докучающих ему разговоров о деле. Поэтому я прервал его:
  – Да, знаю. А женщина была ведьмой, которую вы схватили, когда она ехала верхом на поросячьем хвосте… Но, несмотря на все это, пришло время внести ясность в дело, которым мы занимаемся. Вы можете сделать это, объяснив длинными словами, как вы узнали, что Дора Чапин изрезала себя сама.
  – Я просто тебе напомню, что уже прочел все книги Поля Чапина. В двух из них выведена Дора Чапин, вернее, ее характер. Сам Чапин, конечно, фигурирует во всех книгах. Женщина, которая осталась для него недосягаемой, так как вышла замуж за доктора Бартона, кажется, есть в четырех книгах из пяти. Я не смог узнать ее только в последней книге.
  В дверях появился Фриц и сказал, что обед подан.
  Глава 11
  Иногда я считаю чудом, что мы с Вульфом вообще способны ладить. Различие между нами особенно ярко проявлялось за столом. Он был гурманом, я – едоком. Он дегустировал, а я – глотал. Не то чтобы я не мог отличить хорошего от плохого. После семи лет общения с Фрицем я мог сказать, что является блюдом отличным, а что – непревзойденным. Но Вульфа больше всего привлекало яство, которое находится во рту и дарит вкусовые наслаждения, а для меня самым важным было то, что пища прошла в желудок. Чтобы не было недоразумений, я должен добавить: Вульф никогда не думает, что делать с пищей, когда он заканчивает дегустировать, – он ее уничтожает. Мне приходилось видеть, как при хорошем аппетите он полностью уничтожал десятифунтового гуся с восьми вечера до полуночи. А я в это время сидел в углу, ел сандвичи с ветчиной, запивая их молоком, и надеялся, что он подавится.
  Когда мы занимались расследованием какого-нибудь дела, я тысячи раз хотел дать Вульфу пинка, наблюдая, как лениво он двигается к лифту, направляясь наверх в оранжерею, чтобы забавляться со своими растениями, или читает книгу, взвешивая каждую фразу, или обсуждает с Фрицем наиболее рациональный способ хранения сухих трав. А я тем временем мотаюсь до одури, как собака, ждущая очередной команды хозяина. Я согласен, что он великий человек. Он называет себя гением и имеет право так думать. Подтверждаю, что он не проиграл ни одной ставки из-за своих пустяковых занятий. Но так как я обычный человек, я не могу не пожелать дать ему пинка именно потому, что он гений. Иногда я бываю к этому чрезвычайно близок. Например, когда он говорит такие вещи: «Терпение, Арчи: если ты съешь недозрелое яблоко, твоей единственной наградой будут боли в желудке».
  В эту среду после ленча я почувствовал себя обиженным. Вульф так и не согласился дать телеграмму Сантини и не хотел помочь мне придумать приманку, чтобы затащить к нам Леопольда Элкаса. Он сказал, что в этом деле есть только два человека, с которыми он испытывает желание поговорить: Эндрю Хиббард и Поль Чапин. Но он еще не готов говорить с Чапином и не знает, где находится Хиббард, и вообще – жив он или мертв.
  Я знал, что Сол Пензер каждый день, утром и после полудня, ходил в морг смотреть трупы, но что он делал еще, я не знал.
  Чуть позже двух позвонил Фред Даркин. Он сказал, что Чапин побывал в парикмахерской и в аптеке, что городской дик и человек в коричневой шляпе и розовом галстуке все еще на посту, так что он, Фред, подумывает об организации клуба. Вульф продолжал читать. Приблизительно без четверти три позвонил Орри Кэтер и сказал, что он кое-что достал и хочет показать нам. Может ли он приехать? Я сказал «да».
  Затем, перед самым приходом Орри, еще один телефонный звонок заставил Вульфа отложить книгу. Звонил архитектор Фарелл, и Вульф разговаривал с ним сам. Фарелл сообщил, что он приятно провел ленч с мистером Оглторном, что убедить его было нелегко, но в конце концов он все же согласился. Он звонит из издательства. Поль Чапин несколько раз пользовался их машинками. Но, так как есть разные мнения о том, какими машинками он пользовался, придется взять образцы шрифтов более чем дюжины машинок. Вульф напомнил ему, что фабричный номер машинки должен быть проставлен на каждом образце.
  Когда мы положили трубки, я сказал:
  – О’кей, хоть какие-то сдвиги в лучшую сторону… Но если даже вы сумеете повесить стихотворные предупреждения на Чапина, это будет только началом. Кончину Гаррисона вы привязать к этой истории не сможете. И я вам говорю, что мы не узнаем тайну гибели Дрейера, если вы не зазовете сюда Элкаса и не обработаете его так, чтобы найти дыру в его рассказе. Нас скоро побьют. Какого черта мы еще ждем? Вам хорошо: вы все время заняты тем, что читаете книги. Но какой же в них прок все-таки?
  Я встал и искоса посмотрел на книгу в руке Вульфа. Эндрю Хиббард, «Бездна памяти».
  Я хмыкнул:
  – Послушайте, босс…
  Вульф ненавидел, когда я его называл боссом.
  – Я начинаю кое-что соображать. Я полагаю, что доктор Бартон тоже написал книгу, ну и Кайрон, а может быть, и Драйер. И уж конечно, Майкл Эйерс. А потому я возьму «родстер» и поеду в округ Пайк поохотиться немного на уток. Когда вы покончите с вашим чтением, сразу же телеграфируйте мне. Я быстро вернусь, и мы примемся за это дело с убийствами. Действуйте медленно, не спешите, ведь, если съесть перезрелое яблоко, можно получить отравление, или рожистое воспаление, или что-нибудь еще…
  Я уставился на него, но никакого результата не получил, кроме того, что почувствовал себя дураком. Он взял и закрыл глаза, чтобы меня не видеть! Я вскочил со свирепым видом.
  – Кой черт!.. Ведь все, о чем я вас прошу, – это хотя бы немного взаимодействия… сотрудничества! Одну паршивую телеграмму этому типу в Рим! Я вас спрашиваю, почему я должен работать в таких диких условиях… А тебе какого черта надо?
  Последняя фраза относилась к Фрицу. Он появился в дверях. Он хмурился, потому что терпеть не мог, когда я орал на Вульфа. Затем я заметил, что позади него кто-то стоит. Я перестал хмуриться и сказал:
  – Входи, Орри. Какая у тебя добыча?
  Я обратился к Вульфу с почтением и приятным голосом сказал:
  – Он не так давно звонил и сказал, что достал нечто такое, что хочет показать вам. Я говорил вам, но вы были погружены в свою книгу.
  Орри держал пакет размером с маленький плоский чемоданчик, обернутый в коричневую бумагу и завязанный толстым шнуром.
  Я сказал:
  – Надеюсь, это книги?
  Он покачал головой.
  – Он недостаточно тяжел для книг.
  Орри поставил пакет на стол.
  – А что это?
  – Не имею понятия. Я принес его сюда, чтобы открыть здесь. Возможно, в нем ничего толкового, но у меня есть предчувствие…
  Я взял свой перочинный нож, но Вульф покачал головой. Он сказал Орри:
  – Продолжайте.
  Орри усмехнулся:
  – Я только следовал вашим инструкциям… Сегодня утром я забежал в книжную лавку «Гринвич». Разговаривая с продавцом, я спросил, есть ли у них в обменной библиотеке книги Поля Чапина, и он ответил: «Разумеется». Я попросил его показать мне одну из них. Он протянул мне книгу, и я ее просмотрел.
  Я не мог сдержаться и фыркнул. Орри удивленно взглянул на меня и остановился, но потом продолжал:
  – После этого я сказал, что Чапин, по всей вероятности, интересный человек, и спросил у продавца, видел ли он его когда-нибудь. Он ответил, что да, конечно. Чапин живет по соседству с их лавкой, покупает у них книги и частенько к ним заходит. Он показал мне фотографию Чапина с его автографом, висевшую на стене вместе с другими портретами. В конце магазина за конторкой сидела черноволосая женщина. Услышав наш разговор, она крикнула продавцу, что мистер Чапин так и не пришел за пакетом, который оставил у них пару недель назад. Во время рождественских поступлений пакет могут заложить книгами, так что надо позвонить Чапину, чтобы он за ним кого-нибудь прислал. Я уплатил свой доллар, получил книжку, вышел на улицу и зашел в буфет, чтобы за чашкой кофе немного подумать.
  Вульф сочувственно ему кивнул. Орри посмотрел на него подозрительно и продолжал:
  – Вот как я рассудил. Две недели назад копы были натравлены на Чапина. Может, он перепугался, что в доме произведут обыск, а у него было что-то такое, чего он не хотел им показывать? Чапин мог завернуть эти вещи в бумагу, отнести к своим друзьям в книжный магазин и там оставить на время.
  И я решил сам проследить за пакетом. Я взял конверт и лист бумаги в писчебумажном магазине, потом отправился в бюро проката и на их пишущей машинке набил милое послание в книжный магазин. Разглядывая автограф Чапина на фотографии в лавке, я запомнил его подпись, и теперь расписался весьма похоже. Но я побоялся отправить письмо вскоре после того, как был там сам. Я решил подождать полудня. Не так давно я нанял мальчика и послал его в книжную лавку с запиской. Как видите, письмо сработало, и они отдали ему пакет… Вот он.
  Я поднялся и снова раскрыл свой нож. Но Вульф опять воспротивился:
  – Нет, развяжи его.
  Я принялся возиться с узлом, который был сделан превосходно, а Орри сказал:
  – Господи, а вдруг это какие-нибудь рыболовные снасти, или электролампочки, или еще что-нибудь. Вам придется дать мне выпить. Ведь это мой единственный шанс.
  Я сказал ему:
  – Среди «еще чего-нибудь» как раз и может быть нечто важное. Мы можем найти набор шрифта от пишущей машинки или любовные письма от миссис Бартон к Чапину. Ничего не могу поделать с этим узлом, он не хочет, чтобы я развязал его… Я или кто-то другой. Но даже если я справлюсь с ним, то завязать его так же я не смогу.
  Я снова вытащил свой нож и посмотрел на Вульфа. Он кивнул, и я перерезал шнурок. Сняв несколько слоев оберточной бумаги, я увидел, что это вовсе не чемоданчик. Это была продолговатая коробка из светлой рыжевато-коричневой телячьей кожи, индивидуальной работы, очень красивая, с изящным вытесненным узором по краям вокруг крышки. Щегольская вещь!
  Орри ахнул:
  – Господи, я могу влипнуть в историю!
  Вульф распорядился:
  – Продолжай.
  Но сам не встал, чтобы посмотреть.
  – Я не могу. Она заперта.
  – Ну и что?
  Я пошел к сейфу, достал пару связок ключей, вернулся назад и стал открывать коробку. Замок не был чем-то примечательным, и в несколько минут я справился с ним. Отложил в сторону ключи и поднял крышку. Орри встал и смотрел вместе со мной. Мы молчали около секунды, затем посмотрели друг на друга. Никогда я не видел Орри столь возмущенным.
  Вульф спросил:
  – Что, пусто?
  – Нет, сэр, но мы должны дать Орри выпить. Это не его, это ее. И не думаю, что Доры Чапин. Перчатки и чулки, а может, и еще что-нибудь изящное.
  – Вот как?
  К моему удивлению, Вульф проявил к этому интерес. Его губы вытянулись, втянулись, и он даже начал вставать. Он поднялся, и я подтолкнул коробку к нему.
  – Конечно… Я предполагал. Да, так и должно было быть! Арчи, вынь их осторожно из коробки и разложи на столе. Сюда, я помогу. Нет, Орри, нет, пока вы не вымоете руки… Ха, вот и еще более интимное! Но больше всего чулок и перчаток… Не так грубо, Арчи, хотя бы из уважения к человеческим чувствам. То, что мы раскладываем на столе, – душа человека. Ее особенности могут быть разгаданы… например, заметили ли вы, что все перчатки, различные по цвету и по материалу, одного размера? Среди двадцати или более пар нет ни одного исключения. Разве можно требовать большей преданности? «О, быть бы на ее руке перчаткой…» Но для Ромео это была лишь риторика, а для Поля Чапина эта перчатка – истинное сокровище. У него нет надежды ни на ласку, ни на жестокость… Ну, не станем отвлекаться. Большая ошибка – рассматривать тот или иной аспект явления, отрывая его от остального. В данном случае мы не должны забывать, что эти предметы, искусно сделанные из очень дорогого материала, стоили доктору Бартону около трех сотен долларов. А посему он имел право ожидать, что их будут носить дольше. Некоторые вещи – практически новые. Подведите баланс…
  Орри снова сел, но не сводил глаз с Вульфа. Его оборвал я:
  – При чем здесь Бартон? Я спрашиваю вас по-английски.
  Вульф потрогал еще несколько перчаток, а потом поднял чулок и поглядел через него на свет. Вид Вульфа, держащего женский трикотаж так, как если бы он в нем разбирался, позволил мне по-новому оценить меру его притворства. Он поднял другой чулок и мягко уронил его на стол, затем вынул из кармана платок, обтер руки и сел в кресло.
  – Читай англосаксонских поэтов, Арчи. Сам Ромео был англичанином, несмотря на географию. Я не пытаюсь тебя дурачить, я придерживаюсь традиций.
  – А при чем здесь Бартон?
  – Я уже сказал: он оплачивает счета. Он оплатил все эти вещи, его жена их носила, Дора Риттер, позднее Чапин, их экспроприировала, а Чапин превратил их в сокровища.
  – Откуда вы все это знаете?
  – А как я могу этого не знать? Все эти ношеные вещи Поль Чапин держит в дорогой, элегантной шкатулке и в момент опасности прячет их от недружелюбного любопытства. Вы видели, каков размер рук Доры Чапин, и теперь видите эти перчатки. Конечно, они ей не принадлежат. Вы слышали в понедельник вечером историю любви к женщине, которая ныне является женой доктора Бартона. Вы знаете, что несколько лет Дора Чапин, тогда – Риттер, была личной горничной миссис Бартон, что она и сейчас помогает ей по крайней мере раз в неделю делать что-то с волосами. Зная эти факты, я считаю, что только отчаянный глупец…
  – Да, сэр. Благодарю за «глупца». Но почему их должна была взять Дора? Может, Чапин взял сам?
  – Может быть, конечно, но маловероятно. Вне всякого сомнения, он не сдирал чулки с ее ног, и я сомневаюсь, чтобы он был знаком с ее будуаром. Верная Дора…
  – Верная кому? Миссис Бартон, у которой она таскает вещички?
  – Но, Арчи, ты же видел Дору. Неужели ты не понял, что она уникальное создание? Увидев Дору, я заподозрил, что ее замужество – это рыцарское служение роману, которому она себя посвятила. Вот это и есть верность. Этим можно объяснить и то, что она продолжает посещать миссис Бартон, когда замужество практически освободило ее от этой необходимости. Какая удача для Чапина! Запах любимой, ткань, нежно прилегающая к коже обожаемой им женщины, – все это доставлялось Чапину по его требованию. Больше того, пальцы, которые час назад расчесывали волосы его леди, подают теперь ему кофе. И он все сильнее восторгался тонкими нитями, связывающими его с обожаемой особой. Такова эмоциональная жажда этого человека. Конечно, род человеческий не может продолжаться путем хранения перчаток и чулок в кожаной коробке. Но проблемы биологические – тема другая. – Вульф на несколько секунд закрыл глаза, открыл их вновь и сказал: – В этой коллекции нет традиционных носовых платков… Арчи, уложи все осторожно обратно, запакуй коробку и найди ей место в шкафу. Орри, вы можете продолжать вашу работу. Вы не нашли решения этого дела. Но вы подняли завесу над входом в другое помещение здания, которое мы обследуем. Звоните после шести.
  Орри вышел, насвистывая.
  Глава 12
  Я имел свое собственное изделие из кожи, не такое большое, как коробка с сокровищами Поля Чапина, но более изящное. Сидя за столом в ту же среду и убивая время в ожидании посетителя, я вытащил футляр из кармана и любовался им. Я получил его всего две недели назад. Футляр был коричневый, из страусовой кожи, и его поверхность с обеих сторон была покрыта тиснением. С одной стороны поверхность была украшена изящными линиями с выходящими из них стеблями орхидей. На обратной стороне были изображены кольты: пятьдесят два чудесных маленьких пистолетика, и все целились в центр. В центре было вытеснено золотом: «А. Г. от Н. В.».
  Вульф сделал мне этот подарок 23 октября, когда мы сидели за обеденным столом. А я и не подозревал, что он знает, когда мой день рождения. Я хранил в этом футлярчике документы: полицейское удостоверение, разрешение на огнестрельное оружие и лицензию оперативника. Если бы мне предложили обменять его, я мог бы согласиться, но не меньше чем на город Нью-Йорк с парой хороших предместий.
  Когда заглянул Фриц и сказал, что пришел инспектор Кремер, я спрятал футлярчик в карман.
  Я сказал Кремеру:
  – Мистер Вульф не может спуститься вниз, он слишком немощен.
  Инспектор засмеялся:
  – А я и не думал, что он придет. Я ведь знаю Ниро Вульфа дольше, чем его знаешь ты, сынок. Не думай, что я пришел вырывать у него секреты. Могу я зажечь трубку?
  – Конечно, Вульф ненавидит это, но черт с ним!
  – Вульф есть Вульф.
  Кремер набил трубку и закурил.
  – Что происходило здесь вчера вечером?
  Я усмехнулся:
  – Вульф заключил небольшой контракт.
  – А это правда, что он подрезал Бретта на четыре тысячи долларов?
  – Вульф никого не подрезал. Он предложил кое-что для продажи, и ему сделали заказ.
  – М-да…
  Он пустил струйку дыма.
  – Вы знаете Бретта? Бретт считает смехотворным то, что он должен раскошеливаться на частного дика. Ведь город имеет столь внушительные силы, множество смелых и умных людей, чтобы справиться с подобными проблемами!
  Кремер откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой, посмотрел на вазу с орхидеями. Вскоре он заговорил:
  – Сегодня после полудня у меня было забавное происшествие… Приехала женщина и заявила, что она требует ареста Ниро Вульфа, потому что он собирался перерезать ей горло. Ее привели ко мне, так как знали, что я занимаюсь делом, в котором участвует Вульф. Я сказал ей, что пошлю человека выяснить подробности. Она дала мне свой адрес и назвала свое имя, от которого меня как обухом по голове стукнуло.
  – Интересно, кто же это был?
  – Конечно, тебе интересно. Пари – ты озадачен! Затем часа через два пришел один субъект увидеться со мной. Без приглашения. Он – таксист. Он заявил, что не станет брать деньги за лжесвидетельство и что он видел на ней кровь, когда она садилась на Перри-стрит в такси. Это одно из тех событий, о которых я хотел рассказать Вульфу. Но картина, стоящая перед моим мысленным взором, – Вульф перерезает горло этой даме – так чертовски замечательна, что мне хочется рассказать ему лично.
  Он затянулся из трубки, потом продолжил, но более резко:
  – Послушай, Гудвин. Черт побери, какова же была ее мысль? Я трижды пробовал добиться от жены Чапина рассказа о сути происходящего, но она говорила только о том, какое она занимает положение. Все остальное она держала под замком. Вульф вступил в дело в понедельник поздно вечером, а в среду утром она уже здесь, в конторе, показывает ему свое представление. Что, черт побери, есть в нем такого, что принуждает их вести себя подобным образом?
  Я усмехнулся:
  – Его привлекательный характер, инспектор.
  – Н-да… А кто перерезал ей шею?
  – Откуда мне знать? Она сказала – Вульф. Арестуйте его и поработайте над ним.
  – Значит, Чапин?
  Я покачал головой.
  – Если я и знаю этот секрет, то он похоронен здесь. – И я стукнул себя в грудь.
  – Весьма обязан. Ну а теперь слушай меня. Я говорю серьезно. Я пришел сюда не для того, чтобы красть чужое серебро. Я охочусь за Чапином уже более шести недель, с тех самых пор, как умер или убит Дрейер. Похоже на то, что он добрался и до Хиббарда. Чапин скользкий, как мокрый асфальт. Прямо на суде он признается в убийстве, и судья штрафует его на пятьдесят долларов за неуважение к суду! Я установил, что он и раньше говорил подобным образом со своим издателем. Что за рекламный фокус! Ну, разве Чапин не скользкий?..
  Я кивнул.
  – Скользкий, конечно.
  – Я пришел к заключению, что жена не любит его и боится. Возможно, она знает достаточно, чтобы оказать нам значительную помощь, если мы добьемся от нее вразумительного рассказа. Поэтому, услышав, что она помчалась сюда для встречи с Вульфом, я решил, что он узнал немало. Я вот что хочу сказать. Если не хочешь ничего мне рассказывать о тех чертовых делах, то и не надо. Я не намерен на вас давить. Но может быть, вы сможете с большей пользой использовать то, что вы от нее узнали, если узнаете то, что знаю я…
  – Но, инспектор, если вы думаете, что жена Чапина пришла сюда с дружелюбными намерениями, то чем же вы объясните ее требование арестовать Вульфа.
  – Ну, сынок…
  И серые глаза Кремера подмигнули мне.
  – Разве я не сказал, что знаю Вульфа дольше, чем ты. Если он не хочет, чтобы я узнал, о чем он с ней говорил, то научил ее поступить именно так.
  Я рассмеялся. Пока я смеялся, я сообразил, что не будет никакого вреда, если Кремер и дальше будет так думать, и сказал:
  – Он, конечно, мог. Но почему она требовала, чтобы вы его арестовали? Потому что она психопатка. Такая же, как и ее муж. Они оба психопаты. Это заповедник для сумасшедших!
  – Я слышал подобное мнение.
  – И вы уверены, что он убил Дрейера?
  Он кивнул.
  – Я думаю, что Дрейер был убит Полем Чапином и Леопольдом Элкасом.
  – Не может быть! – Я посмотрел на него. – Это может прояснить дело. Элкас?..
  – Да. Вы с Вульфом не хотите говорить. Хочешь, буду говорить я?
  – Ну, еще бы!
  Он вновь набил трубку.
  – Тебе известно о деле Дрейера. Но знаешь ли ты, кто купил таблетки нитроглицерина? Сам Дрейер. За неделю до смерти, на следующий день после того, как ему позвонил Элкас и сказал, что картины поддельные и что он хочет получить деньги обратно. Может, у него и была мысль о самоубийстве, а может, и нет. Я думаю, что нет. Есть ряд болезней, при которых люди принимают нитроглицерин в малых дозах.
  Он сделал столь глубокую затяжку, что я ожидал увидеть струю дыма, выходящую между пуговиц на его животе.
  – Дальше: как в тот день Чапин смог достать из пузырька таблетки? Просто. Он их не брал. Он был у Дрейера в течение недели, возможно, для разговора о картинах. Он вполне мог их тогда взять и припрятать до нужного момента. Этот момент наступил в среду после полудня… Подожди минуту. Я знаю, что говорил Элкас. Детектив допрашивал тогда и Сантини, итальянского эксперта, и все сходилось. Но я посылал запрос в Италию к Сантини. Он сказал то же самое, что и при первом допросе у нас. Но еще он упомянул, что после того, как они вышли из конторы, Элкас один вернулся туда и оставался там примерно с полминуты. Что, если стакан Дрейера стоял там, пусть даже полупустой, и Элкас, получив таблетки у Чапина, опустил их в стакан?
  – Чего ради? Только из проказливости?
  – Пока я этого сказать не могу. Сейчас мы разрабатываем несколько версий. Например: что, если картины, проданные Элкасу шесть лет назад, были подлинными? А Элкас заменил их копиями и затем потребовал назад деньги? Как только я получу какие-либо улики, я организую свободные комнаты и стол для Элкаса и Чапина.
  – Но пока у вас таковых нет?
  – Нет.
  Я усмехнулся:
  – А почему вы не можете поверить, что это просто самоубийство? И оставить как есть?
  – Исключено. Особенно после исчезновения Хиббарда. Если я даже захочу поступить так, то Джордж Бретт и его компания не допустят этого. Они получили новые предупреждения. Эти послания звучат для меня как доказательства, хотя они и наряжены в стихотворную форму.
  Он сунул свою лапу в нагрудный карман, вытащил несколько бумаг и начал их просматривать. Наконец он произнес:
  – Я чертов дурак. Таскаю повсюду с собой копии этих предупреждений, потому что не могу отделаться от предчувствия, что где-то в них скрыт ключ. Если бы я только мог его найти! Послушай это предупреждение, посланное на третий день после исчезновения Хиббарда:
  
  «Один, и два, и три…
  Что слышу я – не слышишь ты.
  Последний стон, зловещий клекот в горле.
  Его раскрытый рот заполнен кровью,
  И воздух, пенясь, пузырится возле губ,
  И он не человек, а полутруп.
  А жажда мстить во мне растет,
  Душа от радости поет,
  Хвастливо говорю тебе: смотри,
  Теперь уж не один, не два, а три…
  Вам лучше было бы убить меня,
  Тогда бы ликовал теперь не я».
  
  – Я спрашиваю тебя: разве это не звучит как доказательство?
  Кремер снова сложил свои бумаги.
  – Взять хоть вот эти строчки: «Зловещий клекот в горле, его раскрытый рот заполнен кровью»… Описывают ли они картину смерти? Я бы сказал – да. Человек, который писал их, видел эту смерть. Вот почему, когда дело касается Эндрю Хиббарда, я интересуюсь только трупами. Чапин добрался до Хиббарда, это совершенно определенно. Остается только один вопрос: куда он дел его останки? Также он добрался до Дрейера, только в этом случае ему помогал Элкас.
  Инспектор замолчал, чтобы сделать пару затяжек. Потом он посмотрел на меня и требовательно спросил:
  – А почему ты думаешь, что это было самоубийство?
  – Ничего подобного. Я думаю, что это Чапин его убил. Может быть, и Гаррисона, а может, и Хиббарда. Я только ожидаю, когда Ниро Вульф, вы и эта сверхдостойная Лига докажут это ему. Мне также не дает покоя мысль об Элкасе. Если он невиновен, то вам все это не связать.
  – Я надеюсь, что все будет в порядке. Я полагаю, ты знаешь, что Элкас следит за Чапином?
  Я немного приподнял брови и этим ограничился.
  – Нет, я этого не знаю.
  – Черта с два не знаешь!
  Тут я вспомнил, что так и не связался с Баскомом и не спросил его о типе в коричневом костюме и розовом галстуке.
  – Я думал, что «розовый галстук», который держится в отдалении от остальных, один из людей Баскома.
  – Баском вышел из дела вчера. Попробуйте поговорить с этим «галстуком». Я пробовал, и он заявил, что имеет легальное право держать рот закрытым. Вот стиль его разговора, весьма светский, не так ли? Наконец я отвязался от него и теперь ищу, кому он сдает рапорты.
  – Вы же сказали – Элкасу.
  – Это моя мысль. Кто еще может быть заказчиком? Ты знаешь?
  Я покачал головой.
  – Не имею понятия…
  – Я понимаю, что Вульф рассчитывал раскрыть Чапина и хорошо на этом заработать, поэтому нельзя ждать, что он подкинет мне какие-то карты. Но я буду откровенен с вами. За прошедшие шесть недель я настолько невзлюбил этого калеку, что был бы рад вырвать у него кишки. Мне хотелось бы знать две вещи. Первое: как далеко продвинулся Вульф? Ну, конечно, я знаю, что он гений, о’кей! Но достаточно ли у него данных, чтобы обуздать этого калеку?
  Я сказал:
  – У него их достаточно, чтобы остановить всякого.
  – Но когда? Я потеряю сон, если он не подрежет Бретта на четыре «куска». Может, скажешь, когда это произойдет? И могу ли я помочь?
  Я покачал головой:
  – Дважды нет! Но Вульф сделает это!
  – Хорошо. Второе: когда Дора Чапин была здесь, не говорила ли она Вульфу, что видела в кармане у мужа нитроглицериновые таблетки в любое время между одиннадцатым и девятнадцатым сентября?
  Я усмехнулся:
  – Ее об этом не спрашивали, а она сама ничего не говорила. Она пришла только для того, чтобы ей перерезали горло.
  – Уф.
  Кремер поднялся со своего кресла.
  – И Вульф начал ее обрабатывать с тыла. Он на это способен. Он крупный специалист по использованию окольных путей. Ну, ладно, передай Вульфу привет и скажи ему, что я не буду мешать ему получить и деньги, и аплодисменты – и чем скорей, тем лучше. Я переключу мозг на что-нибудь другое.
  И он пошел. Так как он был инспектором, я вышел в прихожую, помог ему надеть пальто и открыл перед ним дверь.
  Я вернулся в кабинет. Было около шести часов. Вульф развлекался наверху с растениями, он спустится вниз только через семь минут. У меня не было желания сидеть и смотреть, как он пьет пиво, а ничего более толкового я от него не ждал. И я решил выйти из дому, поискать какой-нибудь камень и, найдя его, посмотреть, что лежит под ним. Я достал из ящика свой кольт, положил его в карман, вышел в прихожую и взял пальто и шляпу.
  Глава 13
  Я оставил «родстер», прошел полквартала пешком и оказался у дома 203 по Перри-стрит с противоположной стороны. Здание было монументальным, в позднеиспанском стиле, с черными затейливыми фонарями по обе стороны главного входа, без всяких пожарных лестниц. Рядом стояли старые кирпичные дома. Вдоль тротуаров теснились машины, среди них – два такси. Мою сторону улицы заполонили непрезентабельные лавочки. Я двинулся вперед по тротуару и зашел в кулинарию. В ней было два или три посетителя. Фред Даркин примостился в конце стойки с сандвичем в руке и бутылкой пива. Я молча повернулся и неторопливо пошел назад к своей машине.
  Через пару минут появился Фред и сел рядом со мной на сиденье. Он дожевывал свой сыр, очевидно не отличавшийся особой свежестью. Проглотив его, он спросил, в чем дело. Я ответил, что приехал почесать язык, и спросил:
  – А где остальные члены клуба?
  Он подмигнул.
  – Поблизости. Городской детектив скорее всего в прачечной. Мне думается, ему нравится запах мыла и порошков. Ну, а Розочка на углу в кафе, которое носит прозаическое название «Кофейник». В это время он обычно покидает свой пост, чтобы поесть.
  – Ты называешь его Розочкой?
  – Из-за его галстука, а что?
  Я подозрительно посмотрел на него.
  – Послушай, по-моему, ты сегодня хлебнул лишнего. Что за праздник?
  – Клянусь небом, ничего подобного, Арчи. Я просто рад тебя видеть, вот и стал таким болтливым. Одиночество – отвратительно.
  – Неужели ты ни разу не болтал с этим Розочкой?
  – Нет, он ужасно замкнут. Вечно где-то прячется и думает.
  – О’кей, отправляйся на свой наблюдательный пост. Если заметишь, что какой-нибудь мальчишка царапает всякие непристойности или свое имя на моей машине, отшлепай его без жалости.
  Фред вышел из машины и зашагал назад. Через минуту я захлопнул дверцу и пошел к соседнему углу. Даже если бы вы были слепцом, сильный запах подсказал бы вам, в каком направлении надо искать «Кофейник». Я вошел внутрь. Вдоль стены стояли три маленьких столика, с полдюжины посетителей облепили стойку. Розочка занял место за столиком. Перед ним стояла большая миска с супом, и он необычайно быстро орудовал ложкой. Его коричневая кепка была лихо сдвинута на одно ухо. Я подошел к нему и сказал, понизив голос:
  – Так вот вы где!
  Он поднял голову, а я продолжал:
  – Босс желает вас немедленно видеть, а я покараулю здесь, живее!
  Он смотрел на меня пару секунд, потом завопил столь пронзительно, что я чуть было не вздрогнул:
  – Проклятый лгун!
  Вот ведь мерзкий человечишка! Мне бы ничего не стоило размахнуться и вышибить ему золотой зуб. Вместо этого я придвинул ногой второй стул, уселся и уперся локтями в стол.
  – Повторяю, босс желает вас видеть.
  – Да неужели? – Он фыркнул, показывая с полдесятка золотых коронок. – Тебе соврать наверняка легче, чем сказать правду.
  Я усмехнулся:
  – Остынь и послушай меня минутку. Я вижу, что ты малый что надо. Хочешь хорошую работу?
  – Да, и поэтому взялся за эту. Если только ты отчалишь от моего стола…
  – Хорошо, я уйду. Продолжай хлебать свой суп и не старайся напугать меня своими дурными манерами. А то мне неожиданно придет в голову мысль оторвать тебе правое ухо и прикрепить его вместо левого, а левое, для разнообразия, подвесить на пояс.
  Он уронил ложку в суповую миску и обтер рот тыльной стороной ладони.
  – Какого черта тебе все-таки надо?
  – Сегодня днем я пил чай со своим приятелем, инспектором Кремером, и он мне рассказал, какое неизгладимое впечатление произвела на него беседа с тобой. Вот я и подумал, что мне стоит с тобой познакомиться. Это одна история. Ну, а вторая может прозвучать таким образом: человек, имя которого я предпочитаю не называть, заподозрил, что ты продаешь его оптом и в розницу, и поручил мне это проверить. А я решил, что самое быстрое и легкое – спросить тебя самого, сколько у тебя заказчиков.
  – Что за проклятая брехня!
  Он высосал что-то из щелки между зубами.
  – Вчера вечером распроклятый инспектор, а теперь еще ты привязался. Откуда у людей столько любопытства! К черту, мой суп остыл!
  Он встал со стула, взял свою миску и отнес ее на дальний столик в углу, потом вернулся за хлебом, маслом и стаканом воды. Я подождал, пока он усядется, а потом тоже встал и перешел за его столик. Настроение у меня испортилось, потому что мое остроумное начало не дало никаких результатов. Буфетчик и посетители с интересом наблюдали за нашими маневрами, но вмешиваться не собирались: им просто хотелось убить время. Достав из кармана пачку денег, я вытянул из нее пару двадцаток.
  – Послушай, – сказал я ворчливо, – я мог бы выяснить все за один-два дня, но на это ушло бы и время, и деньги. Возьми уж лучше эти деньги себе. Вот сорок баксов. Половина сейчас, если скажешь мне, кто тебе платит. Вторая половина – сразу после того, как я проверю твои слова. Но имей в виду, что я все равно это узнаю. Плачу лишь для того, чтобы сэкономить время.
  Провалиться мне на этом месте, если он вновь не поднялся с места со своей злополучной суповой миской и не вернулся за первый столик! Посетители прыснули от смеха, а буфетчик громко крикнул:
  – Эй, дайте парню доесть суп! Видать, вы ему пришлись не по вкусу.
  Я уже был в таком настроении, что готов был расквасить чей угодно нос. Но я понимал, что это мне не сулит ничего, кроме неприятностей. Поэтому я проглотил обиду и весело ухмыльнулся. Взяв хлеб, масло и воду Розочки, я отнес их ему на стол, после чего подошел к буфетчику, бросил на прилавок несколько монеток и сказал:
  – Дайте ему порцию горячего супа и подмешайте в него слабительного! Ему необходимо хорошенько прочистить желудок.
  Моя не слишком остроумная шутка пришлась по вкусу посетителям «Кофейника». Под их веселое ржание я вышел на улицу.
  Сев в машину, я поехал к центру города. Я совершенно не мог понять, что за тип этот «розовый галстук»? Могло ли быть, чтобы детектив с такой наружностью отличался столь феноменальной честностью? Кто и сколько ему платил, что он свысока смотрел на сорок долларов, как будто это была обертка от мыла? Кто так сильно заинтересован, чтобы никто не узнал, что он нанял человека следить за Чапином?
  Версия инспектора мне казалась неубедительной, даже в том случае, если Леопольд Элкас на самом деле помог Чапину отравить Дрейера. Зачем бы он стал приставлять хвост к Чапину? Конечно, ничего невозможного в этом не было, но моя практика научила меня всерьез воспринимать только те версии, которые были наиболее возможными. Но если не Элкас, тогда кто же? Любой из их идиотской Лиги, который был настолько напуган, что записка Вульфа не смогла его успокоить. Он посчитал, что ему необходимо иметь собственные сведения обо всем, что делает калека. Но, в этом случае, к чему такая таинственность?
  Я успел домой к ужину. Вульф сидел в кабинете за столом. Под прессом лежала пачка одинаковых листов. Машинописный текст начинался словами: «Вам лучше было бы убить меня. Увидеть мой…»
  Это было первое предупреждение.
  Я спросил:
  – Это образчики Фарелла?
  – Да, мистер Фарелл принес их десять минут назад. Он решил взять образец шрифта каждой машинки в бюро мистера Оглторна. Я проверил два и отбросил их. – Он вздохнул: – Знаешь, Арчи, поразительно, как более короткие дни в темное время года удлиняют интервалы между обедом и ужином… Мне думается, я и прежде делал такие замечания?
  – Не очень часто, сэр. Максимум раз или два в день.
  – Неужели? Следовало бы чаще. Ты еще не умывался?
  – Нет, сэр.
  – Тогда поспеши. На ужин фазаны, они не должны остыть.
  После ужина мы вместе работали над образчиками Фарелла. Их было шестнадцать. Я принес увеличительное стекло из оранжереи, Вульф пользовался своим. Мы тщательно проверяли каждый образчик и отбрасывали его только после того, как оба находили, что он не совпадает с нашими предупреждениями. Вульф очень любил работу такого рода.
  После того как он проверял весь образчик и убеждался, что ни одно «а» в нем не выбивается из строчки и ни одно «и» не скошено, он удовлетворенно хмурился, хмыкал и протягивал листок мне. По мере того как мы приближались к концу стопки, мое настроение ухудшалось.
  Около десяти я поднялся со стула, со вздохом протянул Вульфу последний образец и отправился на кухню за молоком.
  Фриц, занимавшийся чтением французской газеты, фыркнул:
  – Арчи, когда ты пьешь молоко с таким мрачным видом, я всегда боюсь, как бы ты не проглотил и посуду от злости.
  Я ограничился тем, что показал ему язык и возвратился в кабинет. Вульф уже аккуратно сложил все листочки и скрепил их канцелярской скрепкой, а теперь приводил в порядок предупреждения.
  Я проворчал сквозь зубы:
  – Плодотворный вечер, не так ли?
  После чего выпил немного молока и облизал губы. Вульф откинулся на спинку кресла и соединил пальцы на животе. На этот раз глаза у него были почти полностью открыты, что само по себе удивительно.
  Наконец он изрек:
  – Мы установили несомненный факт: Чапин не печатал предупреждений в конторе своего издателя. Но вообще-то он их где-то печатал и, как я полагаю, готов напечатать что-то еще. Значит, пишущая машинка существует и может быть найдена. У меня для мистера Фарелла есть новое задание. Правда, выполнить его довольно сложно, но, как мне кажется, игра стоит свеч.
  – Велите ему раздобыть образцы шрифтов из конторы Леопольда Элкаса.
  Брови Вульфа слегка приподнялись.
  – Инспектор Кремер связался с Сантини и выяснил, что после того, как они вышли из конторы Дрейера в тот день, Элкас зачем-то вернулся и оставался там один с полминуты. Пока этот факт у Кремера лишь в голове, но в ближайшие дни может оказаться у него в портфеле. И коли он нас опередит, вам придется вооружиться зеркалами и рассматривать в них наши кислые физиономии. А второй факт заключается в том, что Элкас приставил хвост к Чапину.
  – И это тоже из головы Кремера?
  – Да, тоже, но один из тех детективов…
  – Арчи! Совершенно бессмысленно прислушиваться к мнению мистера Кремера. Мне показалось, что за семь лет ты это усвоил.
  – Безусловно, мозгов-то у него нет… Но что вы думаете о фактах?
  – Возможно, в один прекрасный день инспектор Кремер и подбросит нам какой-нибудь стоящий факт, но доктором Элкасом пусть занимается самолично. Это не входит в наши обязанности. Соберем все оружие, которым мы располагаем. Конечно, с фактами нельзя не считаться. Мне необходимо раздобыть еще два, после чего я буду уверен, что заставлю мистера Чапина признать свою вину.
  Вульф опустошил стакан.
  Я фыркнул:
  – Вы воображаете, что этот хромой черт когда-либо признает свою вину? Не на такого напали.
  Но Вульф несколько раз кивнул головой.
  – Добиться этого будет нетрудно, я уверен.
  – Что это за два факта?
  – Первое: надо найти мистера Хиббарда. Но это требуется не столько для воздействия на мистера Чапина, сколько для удовлетворения наших клиентов и выполнения первого пункта моего меморандума. Второе: надо разыскать пишущую машинку, на которой он печатал свои угрожающие вирши. Вот это уже пилюля лично для него.
  – Располагая этим, вы заставите его сознаться?
  – Думаю, что да. На мой взгляд, это единственный доступный нам путь.
  – И больше ничего не требуется?
  – Разве этого мало?
  Я посмотрел на него. Иногда мне казалось, что я могу различить, где кончается реальность и начинается фантазия Вульфа, но иногда я этого не знал.
  Я буркнул:
  – В таком случае я могу сказать Фреду, Орри, Биллу и другим, чтобы они пришли сюда и получили расчет?
  – Ни в коем случае. Мистер Чапин сам может привести нас к своей машинке или к останкам Хиббарда.
  – Тогда зачем мне было разъезжать по всему городу на машине? У меня такое чувство, что я у вас что-то вроде стильной мебели или комнатной собачки. Я понял, что делом Дрейера вы меня решили не загружать. Хорошо. Но что же я должен делать дальше?
  – Я был бы в восторге, если бы мы сумели отыскать мистера Хиббарда.
  – Тысяча частных детективов и пятнадцать тысяч полицейских безрезультатно ищут Хиббарда вот уже восемь дней… Куда мне его девать, если я его разыщу?
  – Если он жив, то сюда. Если он умер, то к племяннице.
  – Вы мне скажите: где его искать?
  – На нашей небольшой планете.
  – О’кей.
  Я поднялся наверх в страшном раздражении.
  Во время расследований Вульф рано или поздно всегда начинал напускать на себя таинственность. Я к этому привык, я даже ждал этого момента, но каждый раз злился. Вечером той среды я чуть было не содрал эмаль с собственных зубов щеткой, воображая, что с ее помощью расправляюсь с чванством Вульфа.
  Утро следующего дня, четверга, началось с того, что после завтрака я был в конторе и внимательно рассматривал фотографию Хиббарда, которую мне дала его племянница. Позвонил Сол Пензер, и мы с ним договорились встретиться в половине девятого в вестибюле «Мак-Элпина». После того как я вытянул из фотографии все, что она могла дать, я позвонил Эвелин Хиббард и инспектору Кремеру.
  Кремер был по-дружески приветлив. Он сказал, что раскинул свою сеть по розыску Хиббарда весьма широко. Где бы ни был найден труп мужчины, Кремер будет знать об этом через десять минут и сразу затребует уточнения. После такого ответа я убедился, что мне не стоит тратить время и стирать подошвы ботинок в поисках мертвого Хиббарда. Мне было гораздо выгоднее сосредоточить все внимание на версии, что он жив.
  Я отправился к «Мак-Элпину» и все это обговорил с Солом Пензером. Сол сидел на кончике стула, время от времени затягиваясь большой темно-коричневой сигарой, которая, как мне показалось, пахла если не навозом, то уж компостом наверняка. Сол отчитывался мне во всем, что ему было известно. На основании его рассказа можно было сделать вывод, что Вульф пришел к такому же заключению, что и я: если Хиббарда кокнули, то полиция лучше всех сумеет разыскать его труп. Солу было поручено проверить все связи Хиббарда в городе и вблизи него за последние пять лет. Видимо, Вульф допускает, что Хиббард был настолько напуган, что нервы у него не выдержали и он где-то скрывается. Ну, а в этом случае он, разумеется, должен был связаться с каким-то человеком, на которого он мог положиться.
  Хотя я и смирился с мыслью о том, что Хиббард перестал дышать по милости калеки, я не видел иной возможности выполнить поручение Вульфа, как поразнюхать во всех тех местах, где он когда-либо появлялся. Я составил общий список – соседи, друзья, ученики и прочие знакомые, – а Сол сам избрал для себя членов Лиги поджатого хвоста.
  Я заглянул в контору «Трибюн», но Майкла Эйерса не было на месте. После этого я поехал в цветочный магазин Дреммонда. Толстенький тенор был в восторге. Он хотел о многом узнать, и я надеюсь, он поверил тому, что я ему говорил. Но в обмен он не смог предложить мне ничего полезного.
  Оттуда я поехал повидаться с Кайроном, издателем журнала, и там снова вытащил пустой билет. За те полчаса, что я там провел, он сумел выкроить время между телефонными разговорами лишь для того, чтобы попросить у меня извинения. Я даже подумал, что если его когда-нибудь прогонят с издательского поста, то он спокойно может устраиваться телефонисткой.
  Выйдя из конторы Кайрона без нескольких минут одиннадцать, я поехал домой.
  Вульф еще не спустился из оранжереи. Я прошел на кухню и спросил у Фрица, не оставил ли кто-нибудь для нас трупа на крыльце. Он ответил, что вряд ли. Но тут я услышал шум подъемника и пошел в кабинет.
  У Вульфа было тоскливое настроение, он поминутно вздыхал. Вздохнул, пожелав мне доброго утра, вздохнул, втискиваясь в кресло. Причиной могло быть что угодно: от появления тли на бутоне какой-нибудь жалкой орхидеи до чего-то действительно серьезного. Я обождал, пока не закончится вся процедура начала дня.
  Из одного конверта, пришедшего с утренней почтой, Вульф вынул какие-то листочки, которые издали показались мне знакомыми. Я приблизился. Вульф поднял на меня глаза, потом снова устремил их на бумагу.
  Я спросил:
  – Что это? Второе издание Фарелла?
  Вульф протянул мне листочек. Он был не такого размера, как остальные.
  Я прочитал:
  
  «Уважаемый мистер Вульф!
  Прилагаю еще два образчика, которые мне не удалось доставить вместе со всеми остальными. Я нашел их в другом кармане. Меня неожиданно вызвали в Филадельфию по делам. Поэтому я посылаю их Вам, чтобы они оказались у Вас уже утром.
  Искренне Ваш, Огастес Фарелл»
  
  Вульф уже достал свою лупу и изучал один из образчиков шрифта. Кровь бросилась мне в голову: так всегда случалось, когда у меня было хорошее предчувствие. Я мысленно одернул себя, сказав, что глупо ожидать от этих двух листков больше того, что дали первые. Поборов соблазн схватить свое увеличительное стекло, я стоял и наблюдал за действиями Вульфа. Очень скоро он отодвинул листок в сторону и покачал головой, одновременно потянувшись за вторым.
  «Еще один», – подумал я. Если это то, что он ищет, тогда один из двух необходимых фактов будет у него в руках. Я присматривался к выражению лица Вульфа, когда он разглядывал буквы, но с таким же успехом мог на него вовсе не смотреть. Лупа передвигалась планомерно, но быстро, чтобы я не заподозрил, что у Вульфа тоже появилось предчувствие.
  Наконец он посмотрел на меня и вздохнул.
  – Нет.
  Я уточнил:
  – Вы хотите сказать, что это не то?
  – Да, мне думается, шрифт не совпадает.
  – Дайте-ка мне взглянуть.
  Он подтолкнул ко мне листочки, я тоже вооружился лупой и принялся изучать значки. Поскольку у меня уже был некоторый опыт в данном деле, мне не надо было быть таким придирчивым, как накануне. Мне казалось невероятным, чтобы меня обмануло мое предчувствие. Только те люди, которые занимаются детективной практикой, понимают, какое большое значение имеет интуиция. Если подобное предчувствие не оправдывается, тогда вы можете поставить крест на своей карьере и идти работать в отдел уголовных расследований. Не говоря уже о том, что Вульф с самого начала сказал, что пишущая машинка является одной из тех двух вещей, которые ему совершенно необходимы.
  Еще раз вздохнув, Вульф добавил:
  – Ужасно жалко, что мистер Фарелл нас оставил. Моя новая версия не терпит промедления. А он, кстати сказать, ничего не говорит о своем возвращении…
  Он снова взял в руки записку Фарелла, чтобы ее перечитать.
  – Мне думается, Арчи, что вам лучше будет временно прекратить заниматься розысками… – Он запнулся и произнес каким-то придушенным голосом: – Мистер Гудвин, подайте мне лупу!
  Я протянул ему лупу. То, что он обратился ко мне так формально, когда мы были одни, показывало, что он настолько возбужден, что практически не владеет собой. Но я не имел понятия, по какой причине. И тут я увидел, зачем ему понадобилась лупа. Он разглядывал через нее записку от Фарелла. Рассматривал тщательно, придирчиво. Я ничего не стал спрашивать. Но у меня промелькнула радостная мысль, что нельзя игнорировать никакие предчувствия!
  Наконец я услышал:
  – Вот как?
  Я протянул руку. Он вложил в нее записку и лупу. Я все увидел сразу же, но продолжал разглядывать слово за словом. Было ужасно приятно видеть, что «а» не попадает в строку, чуть сбита в левую сторону, а буква «н» перекошена, ну и все остальные признаки…
  Я положил записку на стол и подмигнул Вульфу.
  – Старина Орлиный Глаз, как жаль, что не мне принадлежит честь открытия!
  – Кому надо позвонить в Филадельфию, чтобы узнать, где можно отыскать архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказов?
  Глава 14
  – Послушайте, – сказал я, – мы можем проваландаться с телефоном целый день и ничего не добиться. Почему бы не поступить таким образом: вы позвоните здешним приятелям Фарелла и узнаете, нельзя ли связаться с ним через них. Я же смотаюсь в Филадельфию и позвоню вам оттуда, как только окажусь на месте.
  Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и, прибыв в Филадельфию, позвонил Вульфу.
  У него не было никаких данных, за исключением имен некоторых друзей Фарелла в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе, издательстве и в других учреждениях, чтобы узнать, кто намерен заняться строительством. Где-то около шести часов, после трех десятков пустых звонков, я напал на его след: мне рассказали, что некий мистер Олленби, неожиданно разбогатевший, намеревается построить библиотеку в Миссури. Я решил позвонить ему, чтобы получить сведения о Фарелле. Мне ответили, что мистера Фарелла ожидают к обеду, к семи часам. Я проглотил пару сандвичей в ближайшей закусочной и помчался к Олленби.
  Меня провели в библиотеку новоиспеченного богача и туда же вызвали Фарелла. Разумеется, он не мог понять, каким образом меня туда занесло. Я дал ему десять минут на проявление удивления, после чего спросил уже без предисловий:
  – Вчера вечером вы написали записку Вульфу. Где находится та машинка, на которой была напечатана записка?
  Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены, недоверчиво и в то же время смущенно.
  – Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.
  – Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно обессилел. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку, – та самая, которой пользовался Чапин, печатая свои стихотворения.
  – Неужели?
  Он посмотрел на меня и засмеялся.
  – Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После того как я с таким трудом добывал образчики шрифтов, просто взять и напечатать записку… Даже не верится!
  – Да, если задуматься… Но вы хоть помните, где вы ее печатали?
  – Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.
  – Вот оно что!
  – Ну да, черт побери!
  – Где у них хранится машинка?
  – Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба и находится на постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером. Туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на этой самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курилкой. Этой машинкой пользуются многие.
  – Так. Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего пользования, так что на ней печатают тысячи людей.
  – Едва ли тысячи, но все же многие.
  – Достаточно десятков. Видели ли вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?
  – Трудно сказать… Впрочем, однажды… Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да. Точно.
  – Ну, а кого-нибудь из своих друзей, членов Лиги?
  – Честное слово, не могу сказать.
  – Есть ли в этой комнатке другие машинки?
  – Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту. Она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из членов. Поначалу машинка находилась в библиотеке, но специалисты по печатанью одним пальцем так на ней грохотали, что ее выдворили.
  – Олл райт.
  Я поднялся.
  – Могу ли я сказать Вульфу, когда вы вернетесь? Вдруг вы еще будете нужны ему?
  Фарелл ответил, что завтра подготовит чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби.
  Я поблагодарил его, сам не знаю за что, и вышел, чтобы вдохнуть свежего воздуха и поискать такси, которое доставит меня на вокзал.
  В душном вагоне сигарный дым смешивался с углекислотой, выдыхаемой сотней легких, и образовывал среду, в которой за час погибли бы все орхидеи Вульфа. Это не способствовало хорошему настроению. Мы приехали в полночь, и я отправился домой. В кабинете было темно: Вульф лег спать. На моем столе записки не было, так что ничего экстраординарного не случилось. Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх.
  Комната Вульфа находилась на том же этаже, что и моя. Я подумал, что, возможно, он еще не заснул и захочет услышать приятную весть. Я прошел в самый конец коридора посмотреть, не выбивается ли свет из-под его двери. Близко я не подходил, потому что, когда Вульф ложился в кровать, он включал сигнальную систему. Если кто-то приближался к его двери менее чем на восемь футов, в моей комнате раздавался звонок, который мог кого угодно отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что я со спокойной совестью начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком.
  В пятницу утром после завтрака раздался звонок. Это Вульф звонил из спальни. Он спросил меня, доставило ли мне удовольствие путешествие. Я ответил, что если бы я ездил в компании Доры Чапин, тогда это было бы нечто сказочное. После этого он осведомился, припомнил ли мистер Фарелл, какой машинкой он пользовался, чтобы напечатать свою записку?
  – Она находится в Гарвард-клубе, в маленькой комнатушке рядом с курилкой. Похоже, что члены клуба выстукивают на ней разные мелодии, когда у них появляется охота музицировать. Это здорово сузит круг наших действий: мы можем исключить всех людей из Йеля и прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что Чапин стремился всячески облегчить нашу задачу.
  Вульф тихонько пробормотал:
  – Превосходно!
  – Да, это один из тех фактов, которые вам так нужны. Отлично!
  – Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же тебе говорил: в этом деле на нас будут работать факты, но мы должны обезопасить себя от всяких случайностей. Разыщи какого-нибудь члена Гарвард-клуба, только не из числа наших клиентов, который окажет нам услугу. Попроси его пойти сегодня в клуб и взять тебя с собой в качестве гостя. Договорись с ним, приобрети новую машинку, причем хорошую. Возьми ее в клуб. Забери ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Введи в курс дела своего поручителя, чтобы не подвести его и чтобы позднее он смог опознать ту машинку, которую ты унесешь из клуба.
  – Новая машинка стоит сто долларов.
  – Знаю.
  – О’кей.
  Вот так и случилось, что в десять часов утра я сидел в курительной комнате Гарвард-клуба вместе с Альбертом Брайтом, заместителем председателя «Истерн-электрик». Возле моих ног на полу поблескивал футляр новехонькой пишущей машинки. Брайт оказался удивительно покладистым. Впрочем, ничего иного я от него и не ожидал, поскольку он был обязан Вульфу совсем немногим: тот спас его честное имя, семью и жену! Правда, Брайт уплатил по счету – и немало, но вы сами понимаете!..
  Так или иначе, но он отнесся к просьбе Вульфа весьма внимательно и, не изводя меня расспросами, сделал так, как я просил.
  Я сказал:
  – Так вот. Сейчас в этом красивом футляре находится та самая машинка, под номером которой вы оставили свою пометку. Она необходима мистеру Вульфу.
  Брайт приподнял брови, а я продолжал:
  – Причина заключается в том, что Вульф – преданный поклонник культуры, и ему неприятно, что члены такого уважаемого клуба используют для печатания своих трудов какую-то развалюху. Я принес новейшую модель фирмы «Ундервуд», купленную полчаса назад. Я оставлю ее здесь вместо этого старого хлама, который заберу с собой. Если меня кто-то заметит, это меня не волнует. Я всего лишь озорник, любитель невинных шуток. Клуб получит то, что ему необходимо, а мистер Вульф – то, чего хочет он.
  Брайт, улыбаясь, потягивал свой вермут.
  – Ну, что ж, мне надо возвращаться в свой офис. Заканчивайте свою шуточку.
  Все это было до смешного просто. Я поставил «Ундервуд» на столик, где прежде находилась старая машинка. Общественный стенографист находился в каких-то десяти футах от меня, смазывая свою машинку, но я был настолько занят, что у меня не нашлось ни одной секунды, чтобы посмотреть в его сторону. Накрыв блестящую машинку прежним футляром, я вышел из комнатки.
  На улице Брайт пожал мне руку и произнес:
  – Передайте, пожалуйста, Вульфу мои лучшие пожелания и скажите, что я не переменю к нему отношения, даже если меня с позором выставят из Гарвард-клуба за похищение машинки.
  Я отнес свою добычу к месту, где стояла моя машина, и поехал к дому. Соседство машинки благотворно действовало на мое настроение, и мне уже стало казаться, что мы сдвинулись с мертвой точки.
  Я вернулся домой около одиннадцати часов, поставил машинку на тумбочку в холле и стал раздеваться. На вешалке висели чьи-то пальто и шляпа. Они не принадлежали Фареллу и показались мне незнакомыми. Я взял машинку и пошел в кабинет. Не успев перешагнуть порог, я буквально замер на месте: там со скучающим видом сидел Поль Чапин, листая книгу. Его трость была прислонена к стене.
  Со мной такое редко случается, но на этот раз я потерял дар речи. По-видимому, все дело в том, что у меня в руках была та самая пишущая машинка, на которой он напечатал свои стихи, хотя, разумеется, он не мог ее узнать в новом блестящем футляре. Но он должен был сразу понять, что это пишущая машинка. Я стоял и с дурацким видом пялил на Чапина глаза. Он поднял голову и вежливо сообщил:
  – Я жду мистера Вульфа.
  – Он знает, что вы здесь?
  – Да, ему сообщили об этом сразу же, как я пришел. Я тут уже… – он глянул на часы, – тридцать пять минут.
  Вроде бы он не обратил внимания на то, что я принес. Я подошел к своему столу и поставил футляр с машинкой на дальний край, после чего подошел к столу Вульфа и просмотрел конверты утренней почты, уголком глаза все время наблюдая за посетителем. В душе я ругал себя за то, что придумываю предлоги, чтобы не идти на свое место: в этом случае мне придется сидеть спиной к Чапину. Пересилив внутреннее сопротивление, я все-таки сел к себе за стол, достал из ящика совершенно ненужный мне каталог растений и стал его изучать. Чувствовал я себя весьма странно. Сам не знаю, что в этом калеке так меня взвинчивало.
  И все же я упрямо листал страницы справочника и не оборачивался до прихода Вульфа.
  Я много раз видел, как Вульф входит в кабинет, где его ожидает посетитель, и с любопытством думал, изменит ли он своим привычкам ради того, чтобы произвести впечатление на Чапина. Он не изменил. Как всегда, остановился в дверях и произнес:
  – С добрым утром, Арчи.
  После этого он повернулся к Чапину и слегка наклонил туловище и голову, что было одновременно внушительно и элегантно.
  – С добрым утром, сэр.
  Затем он подошел к своему столу, поставил в вазу свежие орхидеи, уселся в кресло и просмотрел почту. Затем он вызвал Фрица и проверил авторучку. Появился Фриц, и ему было велено принести пива.
  Вульф посмотрел на меня.
  – Ты видел мистера Брайта? Задание выполнено удачно?
  – Да, сэр. Я все принес.
  – Прекрасно. Будь добр, поставь мистеру Чапину стул поближе к моему столу. Прошу вас, сэр, пересядьте… Для проявления любых чувств – как дружеских, так и враждебных – расстояние слишком велико.
  Он откупорил бутылку пива.
  Чапин поднялся, взял трость и доковылял до стула. Он не обратил внимания ни на предложенный ему стул, ни на меня самого, а остановился, опираясь на палку, перед Вульфом. Его впалые щеки сильно побледнели, губы подрагивали. Он мне почему-то напоминал беговую лошадь, нервничающую перед скачками.
  Чапин произнес не без вызова:
  – Я приехал за своей шкатулкой.
  – Разумеется, мне следовало сразу догадаться. – Вульф говорил изысканно вежливым тоном. – Если вы не возражаете, мистер Чапин, мне бы хотелось знать, почему вы решили, что она находится у меня?
  – Не сомневаюсь… Я потребовал свой пакет в том месте, где я его оставил, и мне рассказали, при помощи какого трюка он был украден. Мне стало ясно, что наиболее вероятный вор – это вы, и я в первую очередь явился к вам…
  – Благодарю вас, очень благодарю.
  Вульф опустошил стакан и откинулся на спинку кресла, приняв удобное положение.
  – Я раздумываю о трагической бедности словарного состава вашего языка. Возьмите, к примеру, тот способ, с помощью которого вы приобрели содержимое шкатулки, а я получил шкатулку и все, что в ней находится. Наши действия можно назвать воровством, так что мы оба с вами воры. Эти слова подразумевают осуждение и презрение. И, однако, ни один из нас не согласится, что он их заслуживает. Так что надо быть очень осторожным в выборе слов.
  – Вы сказали «содержимое». Но вы ведь не открывали шкатулку?
  – Мой дорогой сэр! Сама Пандора не устояла бы перед таким искушением. (Позднее я выяснил с помощью словаря следующее. В древнегреческой мифологии Пандора была послана Зевсом в наказание людям за то, что Прометей похитил для них огонь. Пандора открыла сосуд с бедствиями и выпустила их на волю. По всей вероятности, она предварительно поинтересовалась, что именно находится в этом сосуде.)
  – Вы сломали замок?
  – Нет, он в целости и сохранности. Это же очень простой замок, открыть его было крайне просто.
  – И… вы открыли шкатулку. Возможно, вы даже…
  Он умолк, не находя слов от негодования. Впрочем, я так решил только потому, что голос у него стал невероятно тонким и слабым. Что касается физиономии, то она оставалась бесстрастной.
  Он продолжал:
  – В таком случае… я не желаю ее даже видеть… Но это немыслимо. Конечно, она мне нужна. Я должен получить ее назад.
  Вульф, глядя на него из-под полузакрытых глаз, сидел совершенно неподвижно и ничего не говорил. Так прошло несколько секунд.
  Совершенно неожиданно Чапин потребовал хриплым голосом:
  – К черту все церемонии! Где шкатулка?
  Ниро Вульф погрозил ему пальцем.
  – Мистер Чапин, сидите спокойно.
  – Не хочу!
  – Дело ваше, но только коробку вы не получите. Я хочу оставить ее у себя.
  Чапин посмотрел на стул, который я придвинул для него, сделал три шага и уселся. Теперь голос у него звучал резко.
  – В течение двадцати лет я жил милостыней. Я презирал подаяния, но я жил на них, потому что голодный человек ест то, что у него имеется. Потом я нашел другой источник существования и ел хлеб, заработанный собственными руками. Мистер Вульф, я не хочу больше милостыни. Проявленное ко мне сочувствие, точнее, жалость действовали на меня, как на быка красный цвет. Просить милостыню я не стану ни у кого!
  Он замолчал.
  Вульф спокойно сказал:
  – Безусловно, если только вас не заставит это сделать крайняя необходимость. А что касается жалости…
  – Я в ней нуждаюсь. Час назад я узнал, что вы забрали мою шкатулку, и стал обдумывать, каким образом я могу получить ее назад. И пришел к выводу, что я могу вас только умолять. Шкатулка моя, ибо я ее купил. Содержимое тоже мое, за него я… принес большую жертву. Я прошу вас вернуть мне ее назад.
  – Какие доводы вы приводите?
  – Моя нужда. Мне необходима эта шкатулка, тогда как вам она совершенно не нужна.
  – В этом вы ошибаетесь, мистер Чапин, она мне тоже нужна. Какие у вас есть еще доводы?
  – Никаких, я прошу вас меня пожалеть.
  – От меня вы не дождетесь ни сочувствия, ни жалости. Есть один довод, который мог бы меня убедить. Но я знаю, что вы пока не готовы говорить об этом, а я не готов потребовать от вас этот довод. Ваша шкатулка будет храниться в надежном месте, к ней никто не будет прикасаться. Она мне нужна как гарантия того, что вы явитесь ко мне, когда я буду готов к этому визиту… Арчи, принеси сюда шкатулку, чтобы мистер Чапин не заподозрил нас в обмане.
  Я отпер шкаф и достал с верхней полки сокровище Чапина. Поставив шкатулку на стол Вульфа, я снова поразился, до чего она красива. Теперь глаза калеки были прикованы ко мне, а вовсе не к шкатулке. Мне в голову пришла смешная мысль: наверно, ему приятно, что я с ней так аккуратно обращаюсь. Из чувства противоречия я провел по крышке два раза ладонью, делая вид, что вытираю пыль.
  Вульф велел мне сесть на место.
  Чапин вцепился в ручки своего кресла, как будто приготовился к прыжку. Он спросил:
  – Могу я ее открыть?
  – Нет.
  Он поднялся, держась за край стола.
  – Я только подниму крышку…
  – Нет. Очень сожалею, мистер Чапин, но вы не должны трогать этот предмет.
  Калека склонился над столом, глядя в самые глаза Вульфа. Я насторожился, как бы он не стукнул Вульфа палкой по голове, особенно когда Чапин начал истерично смеяться. Впрочем, он тут же взял себя в руки, а его светлые глаза снова стали холодными и бесстрастными. Он поднял трость и направил ее на шкатулку, как бильярдный кий. Трость толкнула шкатулку, не резко, но достаточно сильно. Шкатулка скользнула по поверхности стола, на мгновение задержалась на краю, но тут же упала на пол и покатилась к моим ногам.
  Чапин не смотрел на шкатулку, его глаза были устремлены на Вульфа.
  – Я говорил вам, сэр: я познал, что такое жить милостыней. Теперь я узнал, как жить без нее.
  Он дважды наклонил голову, как лошадь под дождем, резко повернулся на каблуках и захромал к двери. Я оставался на своем месте: мне не хотелось выходить в прихожую помогать ему одеться. Мы слышали, как отворилась и затворилась дверь.
  – Убери эту злосчастную шкатулку, Арчи, ей не место на полу, – вздохнул Вульф.
  Глава 15
  В то утро я больше не выходил из дому. От парней поступали обычные донесения: ничего нового. Фред Даркин, давясь от смеха, сообщил по телефону, что он и его коллеги составили блестящую процессию, сопровождая Чапина до дома Вульфа. После этого они отдыхали за углом на Десятой авеню, ожидая известия о кончине Вульфа. Потом они так же торжественно проводили Чапина домой.
  После ленча я сел в машину и отправился на охоту за Хиббардом. У меня было столько же шансов отыскать его, как и получить любовную записку от Греты Гарбо, но все равно я продолжал разнюхивать все вокруг.
  Я решил нанести визит в контору Фердинанда, биржевого маклера. Мне было известно, что Хиббард вложил часть своих средств в компанию «Голбрейт и Бауэн», которая, видимо, спекулировала ценными бумагами. Поэтому я считал, что от Бауэна я могу услышать о Хиббарде больше, чем от всех остальных членов Лиги. Деньги – это все-таки деньги!
  Войдя в офис на двадцать первом этаже одного из зданий на Уолл-стрит, я сказал себе, что надо повысить долю Бауэна в общем котле, независимо от того, что сказано в банковском донесении. Аренда только этого помещения стоила им черт знает сколько. Дельцам средней руки это было не по карману. Вся обстановка, включая полированный пол с толстым ковром, наводила на мысли о том, что в качестве стенографистки они наняли бы как минимум герцогиню!
  Меня провели в личный кабинет Бауэна. Размерами он походил на танцевальный зал, а лежащие на полу ковры вызывали необоримое желание разуться и погулять по ним босиком. Бауэн сидел за очень элегантным письменным столом, на котором не было ничего, кроме «Уолл-стрит джорнал» и красивой пепельницы. В одной руке у Бауэна была длинная толстая сигара, над которой вился душистый дымок. Я подумал, что, очевидно, это настоящая турецкая сигара, хотя сам никогда таковой не пробовал.
  Мне этот тип не нравился. Если бы мне предложили «пришить» это убийство ему или Полю Чапину, я бы подбросил монетку…
  Он воображал, что оказывает мне великую милость, предлагая присесть. Если бы это был прожженный делец с сомнительной репутацией, я бы смирился. Но вот такая птица, воображающая себя помесью Джона Рокфеллера и лорда Честерфилда, в то время как в ней не было ничего ни от первого, ни от второго, вызывала у меня желание дать ему затрещину.
  Я сказал Бауэну то, что говорил им всем: мне хотелось бы услышать о его последней встрече с Хиббардом. После долгих раздумий он наконец вспомнил, что последний раз они виделись более чем за неделю до исчезновения Хиббарда, в театре. Ничего такого не было сказано, что имело бы отношение к теперешнему положению вещей.
  Я спросил его:
  – У Хиббарда имеется доля в вашей фирме?
  Он кивнул:
  – Да, уже давно, но он не увлекается спекуляциями. Он вкладывает деньги в ценные бумаги.
  – Вы могли бы мне помочь какой-нибудь ценной информацией. За несколько дней до исчезновения не сделал ли он каких-либо необыкновенных распоряжений? Не потребовал ли свои деньги?
  – Нет. Счет Энди вот уже две недели не участвует в сделках, и никакой инструкции он не оставил.
  На этом мы распрощались.
  От шести других я узнал столько же, сколько от Бауэна, и это прекрасно демонстрировало «продвижение вперед» в поисках Хиббарда. Это был триумф! Поэтому я возвратился домой к обеду в самом «радужном» настроении. Обрадовало меня и то, что, пока я находился у Бауэна, какой-то недоросль нацарапал на двери моей машины несколько ругательств. Мне все так опротивело, что я не хотел даже слушать застольные беседы Вульфа, который во время еды совершенно забывал, что на свете существует такая вещь, как расследование убийства.
  После ужина мы пошли в кабинет.
  В отчаянии я начал подробно описывать Вульфу все свои бесплодные странствия этого дня, но он тут же попросил меня принести ему атлас и стал рассматривать карты. Ему бы следовало думать о деле, а он развлекается игрушками. Их у него было много, но больше всего я ненавидел атлас. Я еще немного повозился с каталогом луковичных растений и книгой расходов, потом запер все это в ящик и подошел к столу Вульфа, чтобы узнать, что он делает. Он изучал Китай! Атлас у него был великолепный. Вульф развернул складную карту и путешествовал по Востоку.
  Не потрудившись даже пожелать ему спокойной ночи, я взял со стола «Черт побери деревенщину» и пошел к себе наверх, завернув только на кухню за молоком.
  Облачившись в пижаму и домашние туфли, я уселся в свое самое удобное кресло под торшером, поставил молоко на журнальный столик и принялся за чтение произведений Поля Чапина. Я решил, что пришло время ликвидировать пробел в моих знаниях и сравняться в этом отношении с Вульфом.
  К одиннадцати часам я совершенно скис. Молоко было все выпито, и у меня не было никакой надежды познать то, что нашел в этой галиматье Вульф.
  Дело закончилось тем, что я бросил книгу на стол и нырнул под теплое одеяло.
  Утром в субботу все началось сначала. Хотя я и не верил в успех, я все же продолжал свои поиски – очевидно, потому, что никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Без четверти час я позвонил Вульфу, надеясь, что он позовет меня домой к ленчу, а вместо этого он дал мне новое поручение. Сказал, чтобы я где-нибудь перекусил на скорую руку и сразу же отправился к Мансолу. Дитсон позвонил и сообщил, что он получил дюжину луковиц новой разновидности мильтонии, которые только что прибыли из Англии, и предложил Вульфу пару луковиц, если он пришлет за ними.
  Когда в разгар расследования какого-нибудь серьезного дела Вульф посылал меня охотиться за его проклятыми орхидеями, я даже не злился, а просто чувствовал себя ослом. Но на этот раз я не так уж переживал, поскольку не верил в целесообразность того, чем занимался.
  Я вернулся на Тридцать пятую улицу около половины четвертого и сразу же отнес луковицы Вульфу. Он их не только осмотрел, но ощупал и буквально обнюхал, а потом велел отнести наверх Теодору.
  Я все сделал и хотел зарегистрировать новые луковицы, но Вульф сказал:
  – Арчи!
  По тону его голоса я понял, что мне предстоит выслушать длинную речь. Начало ее было примерно таким:
  – Ты то и дело даешь мне понять, что я не уделяю достаточно внимания твоему делу. Как правило, ты бываешь неправ. Мы должны выбирать лишь многообещающие пути. В любом виде искусства, а ты должен согласиться, что я артист своего дела, секрет успеха заключается в том, чтобы уметь избавиться от лишнего, ненужного…
  Дальше шли примеры из литературы, и наконец я услышал:
  – Так что, когда ты обвиняешь меня в пренебрежении к подробностям, в известном смысле ты прав. Я действительно не обращаю внимания на многие детали и фактики, которые могут показаться другому человеку весьма важными. Но я был бы тысячу раз неправ, если бы попытался замолчать свою оплошность, назвать пустяком тот факт, который на поверку оказался весьма значительным. Вот почему я открыто признаюсь в своей ошибке. Прошу извинить.
  Я кивнул.
  – Пока я ровным счетом ничего не понимаю. За что вас надо извинить?
  – За недостаточное мастерство. Возможно, моя небрежность не оказалась губительной. Не исключено, что это вообще ерунда, пустяк. Но, сидя утром и размышляя о своих удачах, я припомнил довольно редкие неудачи и понял, что причиной их, как правило, является невнимательность. По аналогии мне пришло в голову, что и на этот раз я прошел мимо одного факта, не заострив на нем особого внимания. Теперь я должен спросить тебя об этом. Возможно, ты припоминаешь, что в среду вечером ты мне говорил, какова версия инспектора Кремера.
  Я усмехнулся.
  – Да.
  – По твоим словам, он считает, что доктор Элкас кому-то поручил следить за Полем Чапином?
  – Да.
  – И ты тут же начал фразу, но не закончил ее: «Но один из этих детективов…» Я нетерпеливо прервал тебя. Мне не следовало этого делать. Моя импульсивная реакция на то, что мне показалось ерундой, подвела меня, и я допустил ошибку. Я должен был разрешить тебе закончить предложение. Пожалуйста, сделай это сейчас.
  Я кивнул.
  – Верно, припоминаю это. Но поскольку вы все равно выбросили всю эту историю с Дрейером в мусорную корзинку, какая разница, поручил ли кому-нибудь Элкас следить…
  – Замолчи, Арчи. Меня совершенно не интересует твой Элкас. Мне нужно услышать то, что ты тогда говорил про дика, как ты изволишь его называть. Что за дик, где он?
  – Разве я не говорил? Висит на хвосте у Поля Чапина.
  – Один из людей Кремера?
  Я покачал головой.
  – У Кремера там тоже есть свой человек. А у нас Даркин, Гор и Кимз, восьмичасовое дежурство. Тот дик, который вас интересует, – птичка экстра-класса. Кремеру тоже стало любопытно, кто оплачивает его услуги. Он попытался это у него выведать, да не тут-то было. В ответ Кремер не услышал ничего, кроме брани. Я сначала подумал, что он от Баскома, но нет.
  – Ты его видел?
  – Да, я туда ездил. Он как раз ел суп. В отношении еды он придерживается тех же взглядов, что и вы: за столом бизнес забывается. Я ему немного прислуживал: принес хлеб и масло, помог пересесть за другой стол, а потом отправился домой.
  – Опиши его внешность.
  – Ну, я не могу сказать, что он привлекает к себе взоры людей. Рост – пять футов семь дюймов. Вес – сто тридцать пять фунтов. Коричневая кепка и розовый галстук. Плохо выбрит. Глаза карие. Нос острый, тонкий, довольно большие губы, кожа бледная, без признаков нездоровья.
  – Волосы?
  – Он ходит в кепке.
  Вульф вздохнул. Я заметил, что кончиком пальца он вычерчивает кружочки на ручке кресла.
  – Арчи, отыщи его и привези сюда.
  – Когда?
  – Немедленно.
  Я поднялся.
  – Так. Живого или мертвого?
  – Попробуй убедить. Силу постарайся применять минимально, в пределах необходимости. Одним словом, доставь его мне.
  Я достал кое-что из ящика своего стола, сунул себе в карман и отправился на охоту за новым зверем.
  Глава 16
  Я поехал прямиком на Перри-стрит и остановился футах в пятидесяти от «Кофейника». По дороге я успел продумать свою тактику. Считая, что дипломатический подход не принесет успеха, я решил, что не стоит тратить время на уговоры и убеждения.
  Я подошел к «Кофейнику» и заглянул в зал. «Розового галстука» там не было. Правда, до часа супа было еще далеко. Я пошел дальше по улице, заглядывая решительно во все подворотни и магазины. Я не увидел ни Фреда Даркина, ни кого-нибудь похожего на городского детектива. Это можно было объяснить только одним: они преследовали свою добычу. Я сел в машину и принялся ждать.
  Почти в шесть часов на улице появилось такси и остановилось перед домом 203. Я попытался рассмотреть водителя, держа в уме Питни Скотта, и пришел к выводу, что это не он. Но из машины вылез калека. Он расплатился с шофером и проковылял в здание, а такси уехало. Я стал внимательней присматриваться к улице и переулку.
  Очень скоро я заметил Фреда Даркина, который шагал от угла. Рядом с ним был еще один парень. Я вышел из машины и остановился под уличным фонарем у них на пути. Потом снова сел в машину. Через пару минут ко мне подошел Фред, и я подвинулся, освобождая для него место.
  Я заметил:
  – Коли ты и городской дик хотите сэкономить деньги, беря сообща такси, я ничего не имею против. Но только пока ничего не случится. Если же случится, тогда не избежать скандала.
  Даркин усмехнулся.
  – Не волнуйся! Если бы мне не нужны были деньги…
  – Где «розовый галстук»?
  – Ох, только не говори, что вы снова охотитесь на него.
  – Где он?
  – Где-то поблизости. Он был с нами в этом рейде. Да вот он, легок на помине, идет в «Кофейник». Сейчас ему пора перекусить.
  Я увидел, как «розовый» вошел в кафе.
  – Олл райт, Фред, слушай меня внимательно. Шутить так шутить. Ты с городским диком в приятельских отношениях?
  – Ну, мы разговариваем.
  – Отыщи его. В забегаловке на углу продается пиво?
  – Конечно.
  – О’кей. Отведи его туда и утоли его жажду, понятно? Включи в счет. Проторчи с ним там, пока моя машина не отъедет от «Кофейника». Действуй!
  Фред вышел из машины, а я снова принялся ждать. Очень скоро я увидел, как Фред вышел из химчистки вместе с городским сыщиком и они двинулись в обратном направлении. Через пару минут я тоже тронулся с места и подъехал к самому выходу из «Кофейника». Выйдя из машины, я вошел внутрь. Вокруг не было видно ни одного полицейского.
  «Галстук» сидел за тем же столиком, что и в прошлый раз, и перед ним стояла миска такого же точно супа. Я глянул на остальных посетителей, на стойку и не заметил ничего угрожающего. Тогда я подошел к «галстуку».
  Он поднял голову и проворчал:
  – Проваливай ко всем чертям.
  Присмотревшись к нему внимательней, я внезапно понял, что предполагал Вульф, и решил, что он мог быть и прав.
  Я скомандовал:
  – Пошли, инспектор Кремер желает тебя видеть.
  Одновременно я достал из одного кармана наручники, а из другого пистолет-автомат.
  Он самым наглым образом заявил:
  – Я этому не верю. Предъяви мне свой проклятый значок!
  Я не мог допустить даже маленького спора, поэтому я схватил его за воротник, вытащил из-за стола и поставил на ноги.
  Я сурово скомандовал:
  – Пошевеливайся!
  За моей спиной раздались какие-то невнятные реплики, но я даже не потрудился оглянуться.
  «Галстук» сказал:
  – Мое пальто…
  Я снял его с крючка, перекинул себе через руку и выпроводил «галстук» из зала.
  Единственная опасность заключалась в том, что постовой мог в этот момент проходить мимо «Кофейника» и предложить мне помочь, а мой «родстер», автомобиль с открытым двухместным кузовом, складным верхом и откидным задним сиденьем, никак не походил на полицейскую машину. Но к счастью, я не увидел никого, кроме обычных зевак. Я отвел «галстук» к машине, открыл дверцу, втолкнул его внутрь, после чего влез сам и сразу же сорвался с места, поскольку мотор, разумеется, был включен.
  – Теперь послушай меня, – заговорил я самым деловым тоном, – мне надо сообщить тебе две вещи. Первое, дабы тебя успокоить: я везу тебя на Тридцать пятую улицу для беседы с мистером Вульфом. Второе: если ты только откроешь рот и попытаешься поднять шум, я все равно доставлю тебя туда, только в бессознательном состоянии.
  – У меня нет желания видеть…
  – Заткнись!
  Но внутренне я усмехнулся, потому что говорил он совсем другим тоном. Напускная грубость куда-то исчезла.
  Я затормозил перед нашим домом, открыл пассажиру дверцу и предложил ему выйти. Я шел позади него, отпер дверь собственным ключом и кивком головы пригласил его в дом. Когда я раздевался, он тоже потянулся к своей кепке, но я сказал, чтобы он ее не трогал, и провел его в кабинет.
  Вульф сидел на обычном месте перед пустым стаканом. Я закрыл дверь и остановился возле нее, но «галстук» прошел дальше к столу. Вульф взглянул на него, кивнул, потом посмотрел более внимательно и обратился ко мне:
  – Арчи, сними наручники с мистера Хиббарда, возьми его шляпу и подвинь ему кресло.
  Как я понял, этот джентльмен был «вторым фактом», который требовался Вульфу, так что я был рад ему услужить. Он протянул мне руки, дабы я снял с него наручники, но мне показалось, что для этого он сделал над собой определенное усилие. По его физиономии было видно, что чувствует он себя не в своей тарелке. Я придвинул ему стул сзади под самые колени. Он тут же плюхнулся на него, спрятал лицо в ладонях и замер. Мы с Вульфом молча смотрели на него без всякого соболезнования, на которое, возможно, он рассчитывал. Лично я никак не мог ему простить то, что я потратил столько усилий на его поимку, хотя он был все время у меня на глазах.
  Вульф кивнул мне. Я подошел к стенному бару, налил стаканчик неразбавленного виски и принес ему.
  – Вот, выпейте-ка.
  Он не сразу поднял голову.
  – Что это?
  – Хлебный виски.
  Он кивнул и протянул руку к стакану. Поскольку мне было известно, что он все же успел проглотить какое-то количество супа, я не боялся, что спирт ударит ему в голову. Он выпил только до половины и опустил стаканчик, при этом немного выплеснув на пол. Потом подумал и допил остальное.
  Я сказал Вульфу:
  – Я попросил его не снимать кепку для того, чтобы вы могли посмотреть на него в таком виде. Прежде я видел только его фотографию, и все считали, что он умер. И еще я хочу сказать, что искать его было одно удовольствие.
  Вульф, не обращая на меня никакого внимания, заговорил с посетителем:
  – Полагаю, мистер Гудвин был с вами достаточно корректен?
  Хиббард посмотрел на меня и заморгал, потом перевел глаза на Вульфа, продолжая все так же моргать. Пару раз прокашлявшись, он доверительно заявил:
  – Правда заключается в том, что я, по своей натуре, не люблю приключений. На протяжении одиннадцати дней я находился в страшнейшем напряжении. И буду продолжать жить в том же аду…
  – Надеюсь, что нет.
  Но Хиббард печально покачал головой.
  – Буду, буду. – Он посмотрел на меня. – Не могли бы вы налить мне еще виски?
  Я принес ему снова целый стакан, но на этот раз он пил медленно, облизывая губы. Через пару минут он заговорил:
  – Я испытываю большое облегчение. И от виски тоже, но главным образом потому, что я снова получил возможность говорить нормальным голосом. Мне надо сделать признание, мистер Вульф. За эти одиннадцать дней маскарада я узнал гораздо больше, чем за все предыдущие сорок три года моей жизни.
  – Гарун аль-Рашид…
  – Нет, извините. Он искал развлечений, а я искал возможность остаться в живых. Сначала я думал только о самом себе, а потом узнал очень многое и пересмотрел свои прежние взгляды. Господи, как мне хочется излить свою душу!
  Вульф пробормотал:
  – Это помещение привыкло к такого рода излияниям. – И позвонил насчет пива.
  – Благодарю вас. За эти одиннадцать дней я узнал, что психология как формальная наука – фокус-покус. Все написанные и напечатанные слова являются пустой болтовней. Я накормил голодающего ребенка собственными руками. Я видел, как двое мужчин дубасили друг друга кулаками, пока их лица не покрылись кровью. Я наблюдал за тем, как желторотые юнцы, по сути дела еще мальчишки, уводили с улицы старых жутких проституток. Я питался вместе с рабочими в «Кофейнике». Я собственными глазами видел, как парень весьма подозрительного вида выудил из сточной канавы выброшенных туда котят и с непередаваемой нежностью спрятал их за пазуху, проклиная самыми отборными ругательствами того мерзавца, который способен на такое злодеяние. Все это поразительно… Как эти люди ухитряются делать такие вещи, которые, по всем меркам, им совершенно несвойственны? И это говорю я, преподаватель психологии. Можно еще немного виски?
  Я не знал, нужен ли он Вульфу в нетрезвом состоянии. Но поскольку Вульф не подал мне никакого предостерегающего знака, я пошел и снова наполнил стакан.
  Вульф сказал:
  – Мистер Хиббард, разрешите мне задать вам парочку вопросов? Преследовала ли ваша авантюра какую-то конечную цель?
  Хиббард подумал, прежде чем ответить. Сделав пару глотков виски, он ответил:
  – Видит Бог, я не знаю. Когда я ушел из дома и начал эту историю, мной руководил исключительно страх. Я стремился только к одному – получить возможность находиться возле Чапина и не спускать с него глаз.
  Вульф опустошил очередной стакан пива.
  – Естественно, вы не знаете, что мистер Чапин разослал вашим друзьям стихи, в которых он живописует, как убил вас, ударив дубинкой по голове?
  – Нет, я знаю об этом.
  – Черта с два вы это знаете. Кто же мог вам об этом сказать?
  – Скотт.
  – Значит, вы не сжигали все мосты?
  – Он сам это открыл. На третий день, когда я находился там, я случайно столкнулся с ним нос к носу, и он меня узнал. Так это он…
  – Нет. Мистер Скотт ничего нам не сказал. Исключительная наблюдательность мистера Гудвина в сочетании с моей сообразительностью помогла вас отыскать… Но давайте вернемся к теме нашего разговора. Коли вам известно, что мистер Чапин разослал предупреждения, без основания хвастаясь тем, что он вас убил, невероятно, как вы можете продолжать видеть в нем убийцу. Поскольку вы твердо были убеждены, что его последнее преступление фактически является не чем иным, как бахвальством…
  Хиббард кивнул.
  – Безусловно, вы рассуждаете логично, но логика не имеет отношения к данному делу. В тот день, когда Пит Скотт показал мне стихи Поля о том, как мой «раскрытый рот заполнен кровью», я понял, что хочу убить Поля… Иначе какого дьявола стал бы я торчать возле его дома?
  Вульф вздохнул.
  – Вы вооружены?
  – Нет, оружие должен иметь он, а не я. Он же физически неполноценен.
  – Вы разорвете его на куски голыми руками… На трепещущие кровавые частицы…
  – Я мог бы, – с вызовом ответил Хиббард. – Мне хочется. Мне кажется, теперь я понимаю, почему я получил такое огромное облегчение, снова обретя свое истинное лицо. Мне надо было облечь свои тайные намерения в слова; теперь я хотел бы откланяться. Я могу продолжать действовать в прежнем качестве лишь с вашего молчаливого согласия и потому…
  – Мистер Хиббард! Не спешите, прошу вас. Существует несколько моментов, которых вы либо не знаете, либо не оценили по достоинству. Например, знаете ли вы о том соглашении, которое я заключил с вашими друзьями?
  – Да, Скотт мне рассказал, но меня оно не интересует.
  – Зато интересует меня. Известно ли вам, что вот тут, на столе, стоит машинка, на которой мистер Чапин печатал свои мрачные вирши? Это делалось в Гарвард-клубе. Знаете ли вы, что я готов полностью разрушить оборону мистера Чапина, несмотря на его браваду? Известно ли вам, что в течение двадцати четырех часов я буду готов предоставить вам и вашим друзьям полное признание мистера Чапина в своей вине и таким образом полностью устраню все ваши страхи?
  Хиббард смотрел на Вульфа широко раскрытыми глазами. Он громко произнес:
  – Я этому не верю.
  – Просто не хотите верить. К сожалению, мистер Хиббард, вам снова придется приспособиться к тому поведению, от которого вы отошли за эти одиннадцать дней. Я был…
  Он замолчал, чтобы взглянуть на Фрица, появившегося на пороге кабинета. Вульф бросил взгляд на стенные часы: они показывали семь двадцать пять. И сказал:
  – Мы все втроем будем ужинать в восемь. Как я сказал, мистер Хиббард, я хотел бы помочь вам вернуться к прежнему образу жизни максимально приятным способом. Но таким, чтобы это не шло вразрез с моими собственными интересами. То, что я вам только что сказал, истинная правда, но для того, чтобы успешно осуществить последний пункт моего плана, мне требуется ваша поддержка. Я назвал двадцать четыре часа, но для страховки давайте увеличим их до сорока восьми. Если вы согласитесь оставаться под этой крышей до вечера понедельника, ни с кем не общаясь, то я готов дать вам следующее обещание. Если мне не удастся навсегда прекратить человеконенавистническую деятельность Чапина, вы будете свободны и сможете вернуться к своей эксцентричной затее, не опасаясь, что мы вас выдадим.
  Хиббард весело рассмеялся и спросил:
  – А у вас найдется подходящая ванна?
  – Да.
  – Но я все еще пытаюсь прощупать почву. Если бы я отказался, что бы вы сделали?
  – Ну… Понимаете, мистер Хиббард, для осуществления моих планов весьма важно, чтобы никто не знал, что вы нашлись до соответствующего момента. Чапин должен быть подвергнут шоковому воздействию. Время такого шока должно быть правильно выбрано… Существуют разные пути удержать в доме желанного гостя. Самый приятный – уговорить его принять приглашение, ну а другой – запереть на замок.
  Хиббард кивнул.
  – Видите, что я вам говорил? Люди, не считаясь ни с какими психологическими канонами, поступают так, как им хочется… Поразительно!
  – Совершенно верно… А теперь вы можете спокойно принять ванну. Мы хотим поужинать в восемь, а пока, Арчи, проводите мистера Хиббарда в комнату, которая находится под моей. Фриц проветрил помещение, отопление включено, в вазе даже стоят цветы.
  Я усмехнулся.
  – Мы все предусмотрели, разумеется. Мистер Хиббард, спускайтесь вниз, как только будете готовы. Надеюсь, сэр, вы усвоили суть нашего с вами договора? Вы не должны общаться решительно ни с кем. Боюсь, что, коль скоро вы покончили со своим маскарадом, ваше желание успокоить племянницу будет непреодолимым.
  – Ничего, я с ним справлюсь.
  Проводив Хиббарда в его комнату и одолжив ему галстук скромного темно-коричневого цвета, я вернулся в кабинет. Вульф сидел с закрытыми глазами, но, услышав мои шаги, сказал:
  – Арчи! Я страдаю от нетерпения, свойственного мне, когда расследование подходит к концу. Возьми блокнот. Заголовок следующий: «ПРИЗНАНИЕ ПОЛЯ ЧАПИНА». Потом начни с красной строки. «Я, Поль Чапин, проживающий в доме 203 на Перри-стрит в Нью-Йорке, признаю…»
  Зазвонил телефон. Я опустил карандаш и потянулся за трубкой. У меня выработан стереотипный ответ на телефонные звонки:
  – Алло, это бюро Вульфа.
  Но на этот раз мне не удалось договорить и до половины, потому что меня остановил возбужденный голос, который звучал хотя и не громко, чуть ли не шепотом, но производил впечатление настоящего вопля.
  – Арчи, слушай. Быстро, меня могут спугнуть. Приезжай сюда немедленно, в дом доктора Бартона на Девятнадцатую улицу. Бартона хлопнули… Хромой из пушки всадил в него весь комплект. Его поймали на месте. Я следил за ним.
  В трубке раздались различные шумы, но слов больше не было слышно. Но я уже все уразумел и не стал дожидаться продолжения. Положив трубку, я повернулся к Вульфу. Полагаю, что мое лицо не оставалось бесстрастным, когда я посмотрел на него, но на физиономии Вульфа ничего не отразилось. Я объяснил:
  – Это Фред Даркин. Чапин только что застрелил доктора Бартона в его собственном доме на Девятнадцатой улице. Его схватили с поличным. Фред приглашает меня посмотреть представление.
  Вульф вздохнул.
  – Глупости!
  – Черта с два глупости! Фред не гений, конечно, но я никогда не поверю, чтобы он принял шутку за убийство. Теперь я могу сказать, что наблюдение за Чапином оказалось не таким уж плохим делом. Поскольку Фред оказался на месте преступления, мы теперь его…
  – Арчи, помолчи…
  Губы Вульфа вытягивались и втягивались с такой быстротой, какой я прежде никогда не наблюдал. Через десять секунд он произнес:
  – Даркина прервали?
  – Да, его прогнали.
  – Полиция, несомненно. Полиция арестовала Чапина за убийство Бартона, его признают виновным и казнят. А что же будет с вами? Мы останемся при пиковом интересе? Мы пропали!
  Я вытаращил на него глаза.
  – Да черт с ним, с этим хромоногим!
  – Не проклинай его, спасай его. Спасай его ради нас. «Родстер» перед домом? Живо поезжай туда. Разузнай решительно все, меня интересуют все мелочи. Описание места преступления, время, участники… Факты, в таком количестве, чтобы мне удалось спасти Чапина. Поезжай и отыщи их. Тебе все ясно?
  Я вскочил с места.
  Глава 17
  Я остановился недалеко от жилища Бартона и пошел к дому. Фред трусил мне навстречу. Я остановился, он кивнул головой и повернул направо, я устремился следом за ним. Мы дошли до угла Пятой, но и тут Фред не остановился, а двинулся дальше. Мне это надоело, и я сердито спросил:
  – Что ты бежишь от меня, как от чумы?
  Фред объяснил:
  – Я просто не хотел, чтобы привратник увидел нас вместе. Поймали меня в тот момент, когда я звонил вам. Ну и выставили в то же мгновение!
  – Какое неуважение! Я буду жаловаться в Центральное полицейское управление. Ну?..
  – Они его схватили, этим все сказано. Мы проводили его сюда, городской дик и я. Конечно, мы знали, кто здесь живет, поэтому посовещались, стоит ли звонить, и решили, что нет. Мы вошли в вестибюль, а когда консьерж попробовал запротестовать, Мерфи – так зовут городского дика – сунул ему под нос свой значок, и он заткнулся. Все время входили и выходили разные люди, в здании два лифта. Совершенно неожиданно из одного лифта выскочила женщина с выпученными глазами и стала громко требовать доктора Фостера. Консьерж сказал, что видел, как доктор только что вышел из здания, и женщина выбежала на улицу, оглушая своими криками прохожих. Мерфи схватил ее за руку и спросил, зачем непременно доктор Фостер, пусть обратится к Бартону. Она посмотрела на него совсем дикими глазами и сказала, что доктора Бартона застрелили. Мерфи, понятно, ее отпускает, бежит в лифт и уже на пятом, а возможно, на шестом этаже обнаруживает, что я нахожусь в одной с ним кабине. Он говорит…
  – Живее, ради бога.
  – О’кей. Дверь в квартиру Бартона распахнута. Мы входим туда и в первой комнате видим двух женщин. Одна из них воет, как большой пес, и терзает телефон, другая же стоит на коленях возле человека, распростертого на полу. Хромоногий сидит на стуле с таким видом, как будто ожидает своей очереди в парикмахерской. Мы вместе принялись за дело. Доктор был мертв. Мерфи пошел к телефону, ну а я воспользовался этим, чтобы осмотреться… Оружие, автоматический кольт, валялось на полу возле ножки ступа, рядом со столом, стоящим посреди комнаты. Я наклонился над Чапином и быстренько ощупал его, проверяя, нет ли у него при себе другого оружия. Женщина, стоявшая на коленях возле трупа, начала так горестно вздыхать, что я помог ей подняться и увел прочь. Тут пришли двое: врач и кто-то из домовой администрации. Мерфи закончил разговаривать по телефону, подошел и надел Чапину наручники. Я оставался с женщиной, и, когда в помещение ворвались невероятно шумные полицейские, увел ее из этой комнаты. Возвратилась особа, которая бегала за доктором Фостером. Она тут же занялась моей женщиной и куда-то ее спрятала. Я прошел еще в одну комнату, там было полно книг, на письменном столе стоял телефон, откуда я вам позвонил. Один из полицейских шнырял по всей квартире. Он услышал меня, и мне пришлось смываться. Он вместе со мной спустился до самого низа и выпроводил на улицу, отдав соответствующее указание привратнику.
  – Кремер и работник прокуратуры приехали?
  – Их еще не было. Черт подери, зачем им волноваться. Этого преступника вообще можно отправить по почте наложенным платежом. Можно сказать, сам дался им в руки.
  – Да-а… Поезжай на Тридцать пятую улицу, пусть Фриц тебя хорошенько накормит. Как только Вульф закончит ужинать, подробно расскажи ему все это. Не исключено, что он пожелает, чтобы ты для него раздобыл Сола и Орри.
  Он последовал моему совету. Я же завернул снова за угол и подошел ко входу в здание. Я не видел оснований, почему бы мне туда не войти, хотя не знал ни одного человека во всем здании. Как раз в тот момент, когда я поднимался, к дому подъехала большая машина и резко затормозила. Из нее вышли двое. Я сразу приблизился к тому, кто шел справа, и с широкой улыбкой воскликнул:
  – Инспектор Кремер! Вот это повезло!
  И пошел рядом с ним. Он остановился:
  – А, это ты? Ничего не поделаешь, тебе туда нельзя.
  Я попытался его переубедить, но он был непреклонен:
  – Прочь отсюда, Гудвин. Если наверху есть что-то, принадлежащее вам, я сохраню эту вещь для вас. Тебе там делать нечего.
  Мне пришлось отстать.
  Возле дома стали скапливаться люди. Уже образовалась небольшая толпа, с которой воевал постовой. Я был уверен, что он не слышал нашего с Кремером разговора, и вернулся к тому месту, где оставалась моя машина. Из багажника я достал черный чемоданчик и положил в него несколько необходимых вещей. Он выглядел не совсем так, как требовалось, но я решил, что сойдет. Вернувшись к зданию, я растолкал собравшихся, пока полицейский был занят, и беспрепятственно вошел в вестибюль. Там дежурили другой полицейский и швейцар. Я прямиком подошел к ним и вопросил:
  – Врачебная экспертиза на каком этаже?
  Полицейский осмотрел меня с ног до головы, провел к лифту и сказал внушительно мальчишке-лифтеру:
  – Поднимите этого джентльмена на шестой этаж.
  Поднявшись наверх, я любовно похлопал свой чемоданчик.
  Я бочком прошел в квартиру. Как и говорил Даркин, все собрались в первой комнате – большой приемной. Их было много, в основном полицейские. Вид у них был скучающий. Кремер сидел за столом и слушал одного из них. Я подошел к нему и назвал по имени. Он оглянулся и удивленно пробормотал:
  – Черт возьми, какими…
  – Послушайте, инспектор, не поднимайте крика. Я не собираюсь похищать ни задержанного, ни вещественные доказательства. Вы прекрасно понимаете, что я умираю от любопытства и нахожусь здесь с единственной целью его удовлетворить. Имейте сердце, в конце концов, я такой же человек, как и вы.
  – Что у тебя в чемодане?
  – Носки и рубашки. Я им воспользовался, чтобы подняться сюда. Если он вам не нравится, пусть один из ваших парней отнесет его в мою машину.
  Он кивнул.
  – Оставь его на столе. Предупреждаю, если ты станешь мешать…
  – Не буду, не буду! Премного обязан…
  Стараясь никого не толкнуть, я отступил к стене и хорошенько осмотрелся. Это была большая комната, приблизительно восемнадцать на двадцать, почти квадратная. Одна стена состояла почти сплошь из окон, завешанных шторами. В противоположной стене имелась дверь. На той стене, возле которой я стоял, висели картины, а на высоких подставках красовались вазы с цветами. Во второй стене, почти в самом углу, я увидел запертую двойную дверь, которая, несомненно, вела собственно в жилые комнаты. Остальная часть стены, эдак футов десять, была закрыта занавесом из того же материала, что и на окнах. По всей вероятности, занавес скрывал ниши – кладовые для одежды. Освещение было верхним. Выключатели находились возле обеих дверей. На полу лежал большой ковер, а посреди комнаты стоял стол. Почти рядом со мной находилась тумбочка с телефоном.
  В общей сложности в комнате было всего четыре стула. На одном из них, в конце стола, сидел Чапин. Я не мог видеть его лица, он был повернут ко мне почти спиной. Доктор Бартон все еще лежал на полу. Поза у него была удивительно удобная для мертвеца: либо он упал совершенно прямо, либо кто-то его выпрямил. Руки у него были вытянуты ровно по швам. Только голова у него была повернута под странным углом, но так всегда бывает, пока ее чем-то не подопрут. Глядя на него, я подумал, что Вульф назначил ему уплатить семь тысяч долларов. Теперь он может об этом не беспокоиться, как и о многом другом… С того места, где я стоял, почти не было видно крови.
  Инспектор Кремер прошел во внутреннее помещение поговорить с женщиной, как я решил. Снаружи явилась молодая женщина и закатила истерику. Оказалось, что это была дочь убитого. Она куда-то ездила, а такой сюрприз хоть кого выведет из равновесия.
  Я постепенно стал пробираться на место, откуда мне можно было бы посмотреть на калеку. Мне удалось обогнуть стол, так что в конечном счете я оказался напротив Чапина. Его трость лежала рядом со шляпой. На нем было надето пальто коричневого цвета и рыжевато-коричневые перчатки. Сидел он, как куль, сильно ссутулившись, обе руки покоились на здоровом колене, они были соединены наручниками. Я снова двинулся вперед к другой стороне стола. Точнее сказать, к той стене, которая была закрыта занавесом.
  Не спуская глаз со строя скучающих полицейских, которые не смели уйти до возвращения Кремера, я осторожно ощупал ногой пол позади занавеса. Он был таким же ровным, как и впереди, никакой приступочки не имелось. Если это и была кладовая, то она была углублена в стену. Только я не имел понятия, насколько глубоко.
  Теперь мне надо было улучить такой момент, когда головы всех собравшихся будут повернуты в другую сторону. Я ждал сам не знаю чего, и это «что-то» случилось: раздался телефонный звонок. Поскольку заняться больше было нечем, все как по команде повернули головы к тумбочке с телефоном. Моя рука находилась сзади, готовая приподнять занавес, и я тут же под него нырнул. Кладовка была не менее трех футов в глубину, так что мне в ней было достаточно просторно.
  Я стоял в темноте и по звукам старался определить, что происходит в приемной. Голоса звучали невнятно, и я лишь иногда различал отдельные слова. Примерно через полчаса возвратился Кремер и начал давать распоряжения. По его голосу было ясно, что он находится в прекрасном настроении. Дик совсем рядом со мной велел кому-то помочь Чапину дойти до лифта. Они его увозили. После этого Кремер приказал убрать труп, а через пару минут тяжелые шаги двух людей дали мне понять, что несчастный доктор Бартон навсегда покидает свой дом. Чей-то голос произнес: «Попроси половик или тряпку закрыть кровавое пятно на полу».
  Наконец Кремер и остальные удалились. Вроде бы остались всего двое: они занялись ковром, поддразнивая друг дружку в отношении какой-то девицы. Я переполошился, не вздумал ли Кремер оставить их в квартире, но вскоре они с дурацкими шуточками двинулись к выходу.
  Я подождал еще десять минут, медленно считая до шестисот. Потом осторожно потянул за край занавеса и выглянул наружу. Никого. Тогда я уже смело вылез из своего заточения. Двойная дверь была закрыта. Я подошел к ней, нажал на ручку и вошел во внутреннее помещение. Оно оказалось в пять раз больше приемной и было обставлено по всем требованиям современной моды. В дальнем конце имелась дверь, а в боковой стене – широкая арка. Откуда-то доносились голоса. Я пошел в их направлении и крикнул:
  – Хэлло! Миссис Бартон!
  Голоса умолкли, раздались шаги. Показался парень, изо всех сил старавшийся напустить на себя солидный вид. Но это был всего лишь юнец, лет двадцати двух, красивый, милый и хорошо одетый. Он пробормотал:
  – Мы думали, что все ушли.
  – Да, кроме меня. Мне надо видеть миссис Бартон.
  – Но инспектор сказал, что ее не станут беспокоить.
  – Очень сожалею, но мне надо ее видеть.
  – Она прилегла.
  – Скажите ей: всего несколько вопросов.
  Он открыл рот и закрыл его с таким видом, как будто считает себя обязанным что-то предпринять, но не знает, что именно. В итоге он повернулся и удрал, а через минуту вернулся назад и кивком головы пригласил меня идти за ним.
  Мы прошли через комнату и подобие холла в следующую комнату. Она была маленькая, но освещена ярче и не так забита мебелью. Горничная как раз выходила из комнаты с подносом. Одна женщина сидела на кушетке, вторая в кресле. Дочь, которую я видел в приемной, стояла за кушеткой. Я шагнул туда.
  Полагаю, что миссис Лоринг Бартон в этот день выглядела не так хорошо, как обычно. Но она могла позволить себе еще большее пренебрежение к собственной внешности – и все же котировалась бы весьма высоко! Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что вы имеете дело с незаурядной личностью. У нее был прямой узкий носик, мягко очерченный рот, прекрасные темные глаза. Ее косы были заложены в красивый узел, так что можно было любоваться висками, соболиными бровями и лебединой шеей.
  Глядя на ее высоко поднятую голову, на суровое, но не растерянное лицо, я подумал, что нужно нечто большее, чем убийство мужа, чтобы она перестала ясно мыслить и разумно править своим домом. Поэтому я обратился прямо к ней, не обращая внимания на остальных. Я сказал, что мне необходимо задать ей несколько вопросов, и поэтому я хотел бы поговорить с ней наедине. Женщина в кресле пробормотала что-то о моей бестактности и жестокости. Дочь посмотрела на меня покрасневшими от слез глазами.
  Миссис Бартон спросила:
  – Для кого конфиденциальны ваши вопросы?
  – Для Поля Чапина. Я предпочел бы не…
  Я оглянулся.
  Она тоже оглянулась. Я увидел, что молодой человек не был сыном и наследником. Его интересовала дочь Бартона; возможно, они даже были обручены.
  Миссис Бартон спросила:
  – Вы не возражаете, Эллис?
  Женщина в кресле ответила, что не возражает, и поднялась с места. Юнец протянул руку дочери Бартона и слегка пожал ее пальцы. Они одновременно вышли из комнаты.
  Я сказал:
  – Конфиденциальная часть в действительности касается меня. Вы знаете, кто такой Ниро Вульф?
  – Ниро Вульф? Да.
  – Доктор Бартон и его друзья заключили с ним соглашение…
  Она прервала меня:
  – Мне об этом все известно. Мой муж…
  Она замолчала. То, как она неожиданно стиснула руки и сжала губы, чтобы удержать их дрожь, показало мне, что она куда ближе к истерике, чем я предполагал. Но ей удалось довольно быстро справиться с минутной слабостью, и она заговорила почти нормальным тоном:
  – Мой муж рассказал мне об этом.
  – Это сэкономит время. Я вовсе не полицейский детектив, а частный, работаю на Ниро Вульфа. Мое имя Гудвин. Существует много способов ответить на вопрос, зачем я здесь нахожусь, но вам придется помочь мне выбрать правильный.
  Она вопросительно посмотрела на меня, ничего не понимая. Я терпеливо продолжал:
  – Конечно, вы сейчас переживаете черт знает что, но жизнь продолжается. Мне необходимо задать вам несколько вопросов для Ниро Вульфа. И я не могу вежливо ждать неделю или две, пока ваши нервы придут в более нормальное состояние. Я должен задать их немедленно или никогда. Видели ли вы, как Поль Чапин стрелял в вашего мужа?
  – Нет, но я не думаю…
  – Кто-то другой видел?
  – Нет.
  Я вздохнул чуть облегченнее. Во всяком случае, мы не будем выглядеть очень смешными.
  – Олл райт. Тогда каково ваше отношение к тому, что Поль Чапин вообще не стрелял в вашего мужа?
  Она сделала большие глаза.
  – Что вы имеете в виду? Я же видела…
  – Вы не видели, как он стрелял. Вот к чему я клоню, миссис Бартон. Мне известно, что ваш супруг сильно жалел Чапина и подписал соглашение с Вульфом только из-за друзей. А вы? Ненавидите ли вы его, безотносительно к тому, что случилось сегодня? Насколько сильна ваша антипатия к нему?
  На секунду я испугался, что меня сейчас выставят за дверь, поэтому торопливо стал объяснять:
  – Миссис Бартон, я вовсе не дошлый частный детектив, роющийся в помойке, чтобы проверить, чем пахнет. В действительности мне известно решительно все, и даже то, о чем не знаете вы. В данный момент в кабинете мистера Вульфа имеется кожаная шкатулка. Это я ее туда привез. Она сделана из прекрасной лайки с инкрустациями из золота и всегда заперта на ключ. Она полна всяких перчаток и чулок. Некоторые из них вы носили. Обождите, дайте мне закончить. Шкатулка принадлежит Полю Чапину. Чулки и перчатки таскала у вас Дора Риттер и отдавала их Чапину. Это его сокровище. Ниро Вульф уверяет, что в этой шкатулке душа калеки. Причина, по которой я хочу выяснить, ненавидите ли вы Поля Чапина, такова: а что, если он не убивал вашего мужа? Желаете ли вы, чтобы это преступление в любом случае было приписано ему?
  – Я не понимаю, куда вы клоните. Я видела мертвого мужа. Что вы имеете в виду?
  – Я заинтересован в том, чтобы Поль Чапин получил не более того, что он заслуживает. Теперь расскажите мне, как это все случилось. Кто был здесь?
  – Мы с мужем, кухарка и горничная… Вторая горничная уходила.
  – А особа, которую вы называете Эллис?
  – Это моя старинная приятельница. Она приехала совсем недавно.
  – И?
  – Я одевалась у себя в комнате… Мы должны были поехать в гости, дочери тоже не было. Муж пришел ко мне за сигарой, он всегда… забывал их. Двери между нашими комнатами никогда не закрываются. Пришла горничная сообщить о приходе Поля Чапина. Муж пошел к нему, но сначала вернулся к себе в кабинет. Я упоминаю об этом, потому что в последний раз, когда к нам приходил Поль, муж велел горничной задержать его в вестибюле, а сам пошел в кабинет и достал из ящика письменного стола револьвер. Я тогда посчитала это ребячеством. На этот раз я прислушалась, проверяя, сделает ли он то же самое и на этот раз. Я слышала, как он выдвинул ящик и сразу же позвал меня. Я спросила, что случилось, он ответил: ничего, не надо обращать внимания, он мне расскажет после того, как выпроводит незваного гостя. Это были последние… самые последние слова, которые я услышала от него. Я слышала, как он прошел через комнаты, потом до меня донеслись какие-то звуки, негромкие, потому что холл находится далеко от моего будуара, затем выстрелы. Я побежала. Горничная выскочила из столовой и последовала за мной… Мы вбежали в холл. Там было темно, а свет в гостиной был такой тусклый, что мы ничего не смогли увидеть. Я услышала шум, как будто кто-то упал, и голос Поля назвал мое имя. Я повернула выключатель. Поль стоял на одном колене, пытаясь подняться. Он опять назвал меня по имени и добавил, что пытался допрыгнуть до выключателя. И тут я увидела Лорри на полу у дальнего конца стола. Я побежала к нему, а горничной велела бежать за доктором Фостером, который живет этажом ниже. Не знаю, что Поль делал после этого, я не обращала на него никакого внимания… Первое, что заметила, это когда вошли какие-то люди…
  – Олл райт, это уже не надо.
  Я внимательно посмотрел на нее и покачал головой:
  – Эта ваша история требует многих уточнений. Самое скверное, разумеется, то, что свет был выключен. Это же просто глупо… Обождите минуточку, я сейчас рассуждаю о том, что мистер Вульф называет чувством сообразности явлений. Давайте вернемся к самому началу. По пути на свидание с Полем Чапином ваш муж окликнул вас из своего кабинета, а потом сказал, что это пустяки. Догадывались ли вы, о чем он хотел вам сказать?
  – Нет, как бы я могла?
  – О’кей. Из ваших слов я понял, что он позвал вас уже после того, как выдвинул ящик письменного стола. Так?
  Она кивнула.
  – Да, так. Я же прислушивалась и ясно слышала, как он выдвинул ящик.
  – Дальше вы слышали, как он пошел в холл, а затем до вас донеслись какие-то звуки. Какого рода звуки?
  – Не знаю, просто шум движения. Холл далеко, а двери были заперты. Звуки были слабые.
  – Голоса?
  – Нет, голосов я не слышала.
  – Слышали ли вы, как ваш муж закрыл дверь в холл после того, как он туда вошел?
  – Нет, этого я не могла услышать.
  – Тогда попробуем вот что. Вы прислушивались к шуму шагов и в какой-то момент перестали их слышать. Но наступило мгновение, когда вы решили, что ваш муж достиг холла. И через некоторое время раздались выстрелы. Попробуйте сейчас воспроизвести все это снова в памяти, а когда, по вашему мнению, настанет время для первого выстрела, скажите «сейчас». Вам все ясно? Давайте попробуем.
  Я взглянул на секундную стрелку моих часов и тут же услышал: «Сейчас»!
  Я удивленно посмотрел на миссис Бартон.
  – Великий боже, всего лишь шесть секунд!
  Она кивнула.
  – Все произошло очень-очень быстро. Я в этом уверена.
  – Но в этом случае… хорошо. После этого вы побежали в холл, а там не было света. Разумеется, вы не могли ошибиться в этом отношении?
  – Нет. Свет был выключен.
  – Тогда вы его включили и увидели Чапина, поднимающегося с колен. Был ли у него в руке пистолет?
  – Нет. Он был одет в пальто, а на руках у него были перчатки. Пистолета я не видела нигде…
  – Инспектор Кремер вам ничего не говорил об оружии?
  Она кивнула.
  – Это был пистолет моего мужа. Он выстрелил… из него было выпущено четыре пули. Оружие они нашли на полу.
  – Кремер вам его показывал?
  – Да.
  – Это пистолет из ящика письменного стола вашего мужа?
  – Конечно.
  – Когда вы включили свет, Чапин что-то сказал?
  – Назвал меня по имени. А когда свет загорелся, он сказал… Эту фразу я могу передать вам в точности: «Калека в темноте пытался допрыгнуть до выключателя, моя дорогая Энн…» И свалился.
  – Да, естественно.
  Я перестал записывать в блокноте и посмотрел на нее: она сидела неподвижно.
  – Давайте еще раз вернемся назад. Были ли вы сегодня все время дома?
  – Нет, я ходила на выставку гравюр и потом пила чай. Возвратилась домой около шести.
  – Ваш муж был дома?
  – Да, он возвращается рано… по субботам. Он находился у себя в кабинете с Фердинандом Бауэном. Я туда вошла поздороваться.
  – Итак, в кабинете находился мистер Бауэн. Не знаете ли вы, зачем он приходил?
  – Нет… То есть… нет.
  – Послушайте, миссис Бартон, вы решили мне помочь, и я высоко это ценю. Но уж в таком случае надо быть последовательной до конца… Так для чего приезжал Бауэн?
  – Он просил об одолжении. Больше я ничего не знаю.
  – О финансовом одолжении?
  – Полагаю, что да.
  – Получил ли он желаемое?
  – Нет, но это не имеет отношения…
  – О’кей. Когда ушел Бауэн?
  – Вскоре после моего прихода… в четверть седьмого, возможно в двадцать минут. Минут за десять до прихода Доры, а она была точно в шесть тридцать.
  – Что вы такое говорите? Вы имеете в виду Дору Чапин?
  – Да.
  – Она приходила вас причесывать?
  – Да.
  – Черт возьми! Прошу извинить меня. Ниро Вульф не разрешает мне ругаться в присутствии дам. Итак, Дора Чапин появилась здесь в половине седьмого. Ну, а когда ушла?
  – У нее на мою прическу всегда уходит сорок пять минут, так что она ушла в четверть восьмого.
  Она помолчала, что-то подсчитывая.
  – Да, это правильно. Возможно, несколькими минутами позднее. Я еще подумала, что в моем распоряжении пятнадцать минут.
  – Таким образом, Дора Чапин ушла отсюда в двадцать минут восьмого, в половине же восьмого явился Поль Чапин. Это интересно. Они почти столкнулись. Кто еще приходил сюда после шести часов?
  – Никто. Это все. Дочь ушла около половины седьмого, незадолго до прихода Доры. Конечно, я не понимаю… В чем дело, Эллис?
  Позади меня отворилась дверь. Я обернулся. Пришла та особа, которую миссис Бартон назвала своей старинной приятельницей. Она сказала:
  – У телефона Ник Кэбот.
  Миссис Бартон сказала:
  – Нет, Эллис, я не хочу ни с кем разговаривать.
  – Честное слово, Энн, я думала…
  – Прошу вас, Эллис, пожалуйста…
  Дверь медленно закрылась. Я напомнил:
  – Вы начали фразу о том, что вы чего-то не понимаете.
  Она мне не ответила, подошла к столу, взяла из коробочки сигарету и закурила. Сделав пару затяжек, она сразу же смяла сигарету в пепельнице, а потом посмотрела на меня и неожиданно спросила:
  – Вы сказали, вас зовут…
  – Арчи Гудвин.
  – Благодарю вас, мне следует знать ваше имя. По всей вероятности, вы очень умный человек, иначе почему бы я разрешила вам допрашивать меня. Я сегодня заглянула так глубоко себе в душу, как не заглядывала еще ни разу. Это случилось в тот момент, когда инспектор Кремер начал мне объяснять, как мне надо поступать, чтобы Поль Чапин был осужден и наказан. Я не хочу, чтобы его наказывали. Мой муж мертв, разве этого не достаточно?
  Она резко поднялась с места и при этом уронила на ковер пепельницу с окурками. Она наклонилась, аккуратно подобрала все с ковра, снова подошла к кушетке и опустилась на нее.
  – Мне никогда не нравился Поль Чапин, но восемнадцатилетней девчонкой я согласилась выйти за него замуж. Потом с ним произошел этот несчастный случай, и я его ни разу не пожалела. Я не могу мириться с его уродством. Не с физическим, а внутренним уродством, с явным вывихом в нервной системе и психике. Он женился на Доре Риттер, чтобы показать свое презрение ко мне, он мне об этом так и сказал. Он мог рискнуть на подобный шаг с Дорой, потому что прекрасно понимал, что она никогда не потребует от него физической близости, которая показалась бы ему унизительной. Что касается Доры, она его ненавидит, но в то же время она согласилась бы умереть ради него. Втайне она мечтала стать замужней женщиной и посчитала чудом, что Поль предложил ей стать его женой, пусть только номинально. Они прекрасно друг друга понимают.
  – Я ее видел, это женщина с характером.
  – Ее характер определяется безразличием ко всему, кроме Поля Чапина.
  Я вспомнил:
  – Вы начали разговор о своей душе…
  – Неужели? Да. Что у меня творится в душе? Один Бог знает, но я начала отвечать на ваши вопросы после того, как вы заговорили о наказании для Поля Чапина.
  – Я сказал, что он не должен получить больше, чем ему причитается. Конечно, полицейские не сомневаются в виновности Поля Чапина. Разумеется, в данный момент инспектор Кремер занят поисками мотива. Тут все в порядке, не подкопаешься. Но вот Ниро Вульф говорит, что нянька, которая вывозит в парк коляску, позабыв положить в нее младенца, действует бессмысленно. Возможно, если я поищу как следует, мне удастся отыскать утерянного младенца. Например, Дора Чапин ушла отсюда в двадцать минут восьмого, а в половине восьмого появился Поль Чапин. Разница всего в десять минут. Что, если она дожидалась во внешнем холле и вернулась вместе с ним? Или, если это не могло быть сделано таким образом, потому что его впустила в квартиру горничная, он сам открыл дверь жене, пока горничная ходила предупредить о его приходе доктора Бартона? Она могла вытащить пистолет из кармана Бартона, выпустить из него четыре пули и скрыться до того, как вы прибежали. Этим можно объяснить то, что был выключен свет. Она могла щелкнуть выключателем, прежде чем отворить наружную дверь, чтобы человек, который мог в этот момент проходить по наружному холлу, не увидел ее. Возможно, для него это было совершенно неожиданно, он и не догадывался, что она задумала…
  Но миссис Бартон покачала головой.
  – Я такого не допускаю. Насколько Дора способна хорошо относиться к мужчине, она любила Лорри. Нет, она такого не сделала!
  – Даже для того, чтобы уготовить Чапину место на электрическом стуле?
  Миссис Бартон даже вздрогнула.
  – Господи, какой кошмар…
  – Конечно, это кошмар… Я должен упомянуть еще и о другой возможности. Доктор Бартон застрелился сам. Он выключил свет, чтобы Чапин не увидел, что он делает, и не позвал бы вовремя на помощь. Это тоже кошмар, но вполне возможно.
  Эта версия не привела ее в такой ужас, как мое первое предположение. Она ограничилась фразой, сказанной совершенно спокойно:
  – Нет, мистер Гудвин. Я могла бы согласиться с тем, что Лорри захотел бы… что у него появились какие-то основания покончить с собой, о которых я не имела понятия. Но я никогда не поверю, что он стал бы пытаться свалить вину на Поля или вообще на кого-либо. Нет, это исключено.
  – О’кей. Но если говорить о данном случае, вашего мужа мог застрелить кто угодно, кому было известно, что Чапин находится в холле… Кстати, что вы мне скажете о горничной, у которой сегодня выходной день? Есть ли у нее свой ключ? И что она собой представляет?
  – Да, у нее есть ключ. Ей пятьдесят шесть лет. Мне кажется, с нашей стороны было бы непростительной тратой времени подозревать ее.
  – И все же меня сильно интересует ее ключ.
  – Он будет у вас, когда она вернется утром. Тогда можете с ней потолковать.
  – Благодарю. Теперь другая горничная. Могу ли я ее сейчас видеть?
  Миссис Бартон поднялась, подошла к столу и нажала на кнопку звонка. Со спины ей можно было дать лет двадцать.
  В этот момент отворилась внутренняя дверь, и на пороге возник весь штат прислуги: кухарка с горничной, а за ними виднелась приятельница Эллис, дочка и ее поклонник. Кухарка была с подносом.
  – Благодарю вас, Хенки, не надо, я не в состоянии что-нибудь проглотить. А все остальные… если не возражаете… Мы бы хотели на несколько минут задержать Розу… Только одну Розу.
  Они растаяли за дверями.
  Горничная подошла и встала перед нами. Я видел, что она тщетно старается проглотить комок, застрявший у нее в горле. У нее было совершенно необычное выражение лица: она изо всех сил старалась выразить сочувствие, но была слишком напугана. И в то же время ее мучило любопытство, так что все эти чувства выражались на ее плоской физиономии с широким носом и белесыми бровями. Миссис Бартон сказала, что я хочу задать ей несколько вопросов, и она посмотрела на меня так, как будто не сомневалась, что я готов обвести ее вокруг пальца. Потом она заметила блокнот у меня на колене и окончательно испугалась.
  – Роза, я великолепно знаю, о чем вы думаете. Вы предполагаете, что другой человек уже записал ваши ответы. А теперь я снова задам вам вопросы и сравню с вашими первыми показаниями. И, если в чем-то будут расхождения, мы отведем вас на крышу Эмпайр-стейт-билдинг и сбросим оттуда вниз. Забудьте про эти глупости. Кстати…
  Я повернулся к миссис Бартон.
  – Есть ли у Доры Чапин ключ от квартиры?
  – Нет.
  – О’кей. Скажите, Роза, вы сегодня открывали дверь Доре Чапин?
  – Да, сэр.
  – Когда она уходила, вы ее проводили?
  – Нет, сэр. Я никогда этого не делаю.
  – Где вы находились, когда она уходила?
  – В столовой. Я находилась там довольно долго. Мы еще не накрывали на стол, я вытирала хрусталь.
  – В таком случае, вы не выпускали из дома и мистера Бауэна? Это тот человек…
  – Да, сэр, я знаю его. Нет, я не выпускала мистера Бауэна, но это было задолго до этого…
  – Знаю. Итак, вы никого не провожаете до входной двери. Давайте поговорим снова о том, кого вы впускаете в дом. Вы открыли дверь мистеру Чапину?
  – Да, сэр.
  – Он был один?
  – Да, сэр.
  – Вы открыли дверь, он вошел, после чего вы снова затворили дверь?
  – Да, сэр.
  – Теперь посмотрим, сумеете ли вы вот что припомнить. Если нет, то ничего плохого не случится. Это не столь важно, но авось и вспомните. Что вам сказал мистер Чапин?
  Она испуганно посмотрела на меня, потом на миссис Бартон, после чего уставилась на какое-то пятно на полу. Сначала я подумал, что она старается придумать какой-то фальшивый ответ, потом сообразил, что девица ошеломлена трудностью заданной задачи.
  Я подбодрил ее:
  – Давайте, Роза, припоминайте. Мистер Чапин вошел, снял пальто и шляпу и сказал…
  Она подняла голову.
  – Я не принимала у него пальто и шляпу. Он не стал снимать ни пальто, ни перчаток. Мне он велел сказать доктору Бартону, что он здесь.
  – Когда вы уходили из холла, горел ли в нем свет?
  – Да, сэр. Конечно.
  – Доложив доктору Бартону, куда вы пошли?
  – Вернулась в столовую.
  – Доктор Бартон сразу же вышел в холл?
  Она кивнула.
  – Ну, может быть, не совсем сразу, но очень скоро. Я была в столовой и слышала, как он открыл дверь.
  – О’кей.
  Я поднялся с места.
  – А теперь я попрошу вас кое-что сделать. Пройдите в столовую и займитесь тем, что вы делали тогда. А я пройду мимо двери в столовую и выйду в холл. Вы услышите, когда я пройду мимо, и решите, когда пройдет достаточно времени до первого выстрела. Тогда вы закричите «сейчас», чтобы я услышал вас в холле. Вы поняли?
  Я увидел, что у нее дрожал подбородок. Еще секунда, и она разревется. Тогда я прикрикнул на нее:
  – Прекратите немедленно! Посмотрите на миссис Бартон и поучитесь, как надо себя вести. Вы все это делаете для нее.
  Роза сжала губы и два раза глотнула, после чего сказала:
  – Все выстрелы раздались вместе.
  – Хорошо, пусть так. Вы мне крикнете «сейчас», когда, по вашему мнению, придет время. Но сначала пойдите и предупредите всех, что вы закричите, а то они перепугаются и прибегут сюда.
  Миссис Бартон прервала меня:
  – Я сама им скажу. Роза, отведите мистера Гудвина в кабинет и покажите ему, как оттуда пройти в холл.
  Эта миссис Бартон нравилась мне все больше и больше. Все в ней в смысле воли, настойчивости, рассудительности было на своих местах.
  Мы с Розой вышли. Попав в кабинет, она показала мне, как я должен идти, воспользовавшись другой дверью, и оставила меня одного. Я осмотрелся. Книги, кресла и письменный стол, в котором доктор Бартон держал свой пистолет. Я вышел из кабинета через другую дверь, точно следуя указаниям. Я миновал дверь столовой, пересек центральный холл, большую комнату, из которой попал в гостиную. Мои глаза были прикованы к часам, я отворил дверь малого холла, вошел в него и притворил дверь.
  Хорошо, что обитатели дома были предупреждены, потому что Роза завопила «Сейчас!» таким истошным голосом, что его, наверно, было слышно во всем здании. Я вернулся назад быстрее, чем добрался до холла, боясь, как бы она не вздумала повторить свой сигнал. Роза, разумеется, удрала в ту комнату, где находилась миссис Бартон. Когда я туда вошел, она сидела на стуле у кушетки. Лицо у нее было бледное, потрясенное, а миссис Бартон похлопывала ее по руке.
  Я подошел к ним, тоже сел и сказал:
  – Я едва успел туда войти. Максимум две секунды. Конечно, Роза поспешила, но все же можно сказать с уверенностью, что это должно было произойти быстро…
  Я посмотрел на горничную и подмигнул ей.
  – О’кей. Роза. Вы умная и смелая девушка. Еще парочка вопросов. Услыхав выстрелы, вы побежали в холл вместе с миссис Бартон?
  – Да, сэр.
  – Что вы увидели, войдя в холл?
  – Я ничего не видела, там было темно.
  – Что вы слышали?
  – Голос мистера Чапина, назвавшего миссис Бартон по имени. Тут зажегся свет, и я увидела его.
  – Мистера Чапина?
  – Да, сэр.
  – Что он делал?
  – Пытался подняться.
  – Было ли у него в руках оружие?
  – Нет, сэр. В этом я уверена, потому что он упирался обеими ладонями в пол, чтобы встать на ноги.
  – И потом вы увидели доктора Бартона?
  – Да, сэр.
  Она судорожно глотнула.
  – Я увидела его после того, как к нему подошла миссис Бартон.
  – Что вы потом сделали?
  – По-моему, я стояла на месте. Затем миссис Бартон велела мне сбегать за доктором Форстером, я выбежала на лестницу, спустилась вниз, там мне сказали, что доктор Форстер только что ушел, так что я бросилась к лифту…
  – О’кей, этого достаточно.
  Я стал просматривать свои записи. Часы показывали без пяти одиннадцать. Я пробыл в этой комнате почти два часа, но, листая странички блокнота, я подумал еще об одном моменте, который заслуживает внимания.
  Я сунул блокнот в карман и взглянул на миссис Бартон.
  – С Розой я закончил. Может быть, вы ее отпустите?
  – Идите, Роза. Спокойной ночи.
  Девица повернулась и вышла. Как только за ней закрылась дверь, я поднялся со стула.
  – Я пошел, но есть одна вещь. Мне придется попросить вас об одном одолжении. Поверьте мне на слово, что интересы мистера Вульфа в данном деле вполне совпадают с вашими. Вы не хотите, чтобы Поль Чапин был сожжен на электрическом стуле за убийство вашего мужа, Вульф тоже этого не желает. Я не знаю, каков будет его следующий ход, но уж это его работа. Очевидно, ему потребуется какая-то отправная точка. Например, если он надумает попросить инспектора Кремера показать ему пистолет, он должен будет это обосновать чем-то более убедительным, чем простое любопытство. Понятно, он не может сказать, что его нанял Поль Чапин. Но как насчет вас? Если бы мы могли заявить Кремеру, что действуем по вашему поручению, многое стало бы куда проще. Разумеется, ни о каком гонораре и речи быть не может. Я могу это оформить письменно.
  – Спокойной ночи, мистер Гудвин.
  Она протянула мне руку.
  Я низко склонился над ней и поцеловал ее не формально, а в знак восхищения и безмерного уважения. Потом сказал:
  – Ниро Вульф может заявить, что он действует от вашего имени, да?
  Она кивнула.
  Я повернулся и вышел из комнаты.
  В холле я проверил замок на входной двери. Он был самый обычный для квартир такого класса. Надо было только нажать на кнопку, и автоматический замок отворялся. Я нажал и услышал щелчок. Все было в порядке. Я пошел к лифту.
  Глава 18
  В два часа ночи (с субботы на воскресенье) я сидел за своим столом в кабинете, рассматривая сценарий, который я составил и напечатал по требованию Вульфа.
  6.05. Миссис Бартон возвращается домой. Дома находятся: Бартон, дочь, Бауэн, кухарка и горничная.
  6.20. Уходит Бауэн.
  6.25. Уходит дочь.
  6.30. Приходит Дора Чапин.
  7.20. Дора уходит.
  7.30. Приходит Поль Чапин.
  7.33. Бартон застрелен.
  7.50. Звонит Фред Даркин.
  Меня одолевала зевота. Фриц сохранил для меня горячую тушеную баранину с луком, и я давно с ней расправился, как и с двумя высокими бокалами первосортного виски. После баранины молоко, на мой взгляд, приобретало вкус прогорклого оливкового масла.
  Вернувшись домой, я с мельчайшими подробностями доложил обо всем Вульфу, после чего началось бесконечное обсуждение каждого факта.
  Под конец он заявил:
  – Нашим слабым местом является то, что успех нашего дела зависит не столько от фактов, сколько от решения целой группы наших клиентов. Они все до единого должны быть убеждены в правильности того, что я буду им доказывать. Поэтому необходимо узнать, кто же в действительности убил доктора Бартона. Ты понимаешь?
  – Я хочу спать. Когда человеку приходится чуть ли не до полуночи дожидаться обеда, а обед к тому же оказывается изрядно остывшей бараниной…
  Вульф кивнул.
  – Да, я знаю. При таких обстоятельствах я вообще перестал бы соображать. Но все же возьми себя в руки и ответь на мои вопросы. Из-за неожиданной смерти доктора Бартона мы не можем добраться до Чапина. Он не придет сюда за своей шкатулкой. Придется до него добираться через мистера Морли. В какой тюрьме они его содержат?
  – Полагаю, на Сентрал-стрит. Томбс12, как я считаю, исключается.
  Вульф вздохнул.
  – Боже мой, туда езды две, а то и три мили. По-моему, в последний раз я выходил из дома в начале сентября, чтобы пообедать за одним столом с Альбертом Эйнштейном. А когда мы возвращались домой, пошел дождь. Ты это помнишь?
  – Разве такое забудешь? «Ливень» был настолько сильным, что смочил тротуары.
  – Что за неуместные шутки? Поскольку я не могу требовать, чтобы Чапина отпустили под залог, так как его обвиняют в убийстве, очевидно, мне все же придется поехать на Сентрал-стрит и там поговорить с Чапином. Но не раньше, чем мы узнаем, кто убил доктора Бартона.
  – Не забудьте, что этот калека может испортить нам всю игру, если еще до утра возьмет и признается в убийстве доктора Бартона.
  – Арчи! – Вульф погрозил мне пальцем. – Заруби себе на носу. То, что мистер Чапин мог убить доктора Бартона, исключено. Надеюсь, личное мнение не помешает тебе выполнить необходимые для нас операции. Уже поздно, третий час, давно пора лечь в постель. Я объяснил, чем тебе надо заняться завтра… Сегодня. Спокойной ночи.
  Я поднялся и, зевая, сказал:
  – О’кей, босс!
  И вовсе не для того, чтобы его позлить.
  Утром в воскресенье я встал около половины десятого и направился в ванную. Поймав себя на том, что насвистываю что-то игривое, я начал анализировать, откуда такое прекрасное настроение. В конечном итоге мне пришлось прийти к выводу, что меня подсознательно радует, что Поль Чапин сидит за решеткой. Я перестал насвистывать: нельзя было питать подобные чувства к человеку, за свободу которого я боролся.
  Я не спеша позавтракал на кухне, одновременно изучая газеты. Конечно, обе посвятили первые страницы убийству доктора Бартона. Я прочитал все от начала до конца с большим удовольствием.
  После этого я отправился в гараж, взял «родстер» и поехал к Бартонам.
  Наверху меня провели в ту же комнату, где я был накануне. Дверь открыла горничная, которую я еще не видел, по всей вероятности экономка миссис Курц. У нее был такой враждебный и решительный взгляд, что я решил не задавать ей вопросов ни о ключе, ни о чем-нибудь другом.
  Миссис Бартон сидела в кресле у окна.
  Она была очень бледна, под глазами залегли темные тени. Я сказал, что не стану садиться, у меня всего лишь несколько вопросов, которые продиктовал Ниро Вульф.
  Я прочитал первый по блокноту:
  – Инспектор Кремер показал вам пистолет, из которого застрелили вашего мужа. Насколько вы уверены, что это его? Это тот самый, который хранился в ящике письменного стола?
  – Абсолютно уверена. На нем были его инициалы, это был подарок одного друга.
  – В течение тех пятидесяти минут, которые Дора Чапин находилась в вашей квартире, входила ли она в кабинет доктора Бартона, и если да, то был ли там кто-нибудь еще в тот момент?
  Она сразу же ответила:
  – Нет.
  Потом нахмурила брови.
  – Обождите… Да, она там побывала. Почти сразу же после ее прихода я послала ее туда за книжкой. Полагаю, там никого не было. Муж одевался наверху.
  – И последний вопрос. Был ли такой момент, когда мистер Бауэн оставался один в кабинете вашего мужа?
  – Да, был. Муж приходил ко мне в комнату кое о чем спросить меня.
  Я сунул блокнот в карман и спросил:
  – Можете ли вы сказать, о чем шла речь?
  – Нет, мистер Гудвин, не могу.
  – Это может быть очень важным. Вы понимаете, что это не для разглашения.
  Она снова свела брови, но колебание было недолгим.
  – Олл райт, скажу. Муж спросил меня, настолько ли я люблю Эстелл Бауэн, жену мистера Бауэна, чтобы согласиться ради нее на значительную жертву. Я ответила, что нет.
  – Объяснил ли он вам подробнее, в чем заключалается эта жертва?
  – Нет.
  Я поблагодарил ее, она кивнула, и я ушел. Проходя через приемную, я воспользовался возможностью удостовериться в кое-каких деталях, вроде местонахождения выключателей у дверей.
  Внизу я позвонил Вульфу и сообщил обо всем, что выяснил у миссис Бартон. Он известил меня, что они с Хиббардом играют в криббедж.
  В двадцать минут первого я оказался на Перри-стрит. У обочины стояла одна легковая машина и такси перед входом в дом номер 203.
  Я поставил свой «родстер» напротив и вышел. До этого я успел заметить водителя такси, сидящего за рулем. Он прижался головой к стенке и дремал, закрыв глаза. Я поставил ногу на подножку и громко сказал:
  – Доброе утро, мистер Скотт!
  Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня, поморгал, потом сказал:
  – А, это маленький Ниро Вульф.
  – Можете называть меня как угодно, но мое имя Арчи Гудвин… Как заработки?
  – Заработки ерундовые… А вы все трудитесь?
  – Кое-что делаю… Послушайте, Питни Скотт. Я не вас искал, но рад, что мы встретились. Ниро Вульф, услышав, как вы более недели назад узнали Эндрю Хиббарда и не потребовали вознаграждения в пять тысяч долларов, сказал, что у вас восхитительное чувство юмора. Увидев вас сейчас, я решил, что вам следует знать: ваш приятель Хиббард в настоящее время является гостем в нашем доме. Он хотел бы еще пару дней пожить в неизвестности, пока мы не наведем порядок в этом деле.
  Он хмыкнул:
  – Так, вы сцапали Энди. И вам требуется всего лишь пара дней, чтобы навести порядок в данном деле. А я считал, что все детективы – тупицы.
  – Так оно и есть. Я, к примеру, настолько недалек, что так и не знаю, вы ли доставили Дору Чапин на Девятнадцатую улицу вчера вечером и привезли ее назад. Я как раз собирался спросить вас об этом.
  – Тогда я скажу, что нет. Лорри Бартон был замечательный парень. Раз он умер, а Поль Чапин попал в тюрьму, забава кончилась. Даже для меня. Я не возил миссис Чапин к Бартонам, она отправилась туда на своей собственной машине.
  – Она сама водит?
  – Точно. Не знаю, почему она сегодня вздумала вызвать меня. Может быть, потому, что ей не хочется оставлять свою машину перед Томбсом, она туда собирается.
  Я спрыгнул с подножки и отступил назад, потому что из подъезда вышла Дора Чапин и двинулась к такси. Она взглянула на меня, и я увидел в ее глазах выражение, которому мне трудно дать точное наименование. Во всяком случае, восхищения в нем не было.
  Я решился.
  – Миссис Чапин, не мог бы я поехать с вами?
  Она влезла в машину и с шумом захлопнула дверцу, не соизволив мне ничего ответить. Я не был в восторге, потому что ради нее я приехал на Перри-стрит.
  Дойдя до угла, я позвонил Вульфу, что не успею домой к ленчу, купил «Таймс», вернулся к «родстеру», устроился поудобнее и приготовился ждать. Если только она не знала какого-то заветного слова, инспектор Кремер не разрешит ей очень долго торчать в тюрьме.
  Все же я прождал почти полтора часа, и тут мне снова не повезло: вместо того чтобы остановиться около главного входа, Скотт объехал здание кругом, и они вдвоем вошли в него с черного хода.
  Видя это, я принялся чертыхаться в душе. У меня давно сосало под ложечкой, а тут новое осложнение.
  Выйдя из машины, я решительно зашагал к крыльцу дома 203, прошел к лифту и назвал пятый этаж. Человек посмотрел на меня с подозрительностью, но не стал приставать с вопросами.
  Я вышел на пятом этаже и нажал кнопку звонка квартиры 5-С.
  Дора Чапин отворила дверь, я поставил ногу на порог.
  Мне не стоит гордиться тем, что произошло потом, но не могу согласиться с теми ядовитыми замечаниями, которые позднее должен был выслушать от Вульфа. Конечно, я допустил большую ошибку, но с кем такого не случается?
  Дора Чапин спросила, чего я хочу, я ответил, что мне надо кое-что спросить у Питни Скотта. Она ответила, что он освободится через полчаса, так что я могу обождать его внизу, и попробовала закрыть дверь, но ей мешала моя нога.
  Я сказал:
  – Послушайте, миссис Чапин, я хочу и вас спросить кое о чем. Вы предполагаете, что я против вашего мужа, но это не так. Я за него. Мне есть что вам сказать. Впустите меня. Вы ничем не рискуете, Питни здесь.
  Она широко распахнула дверь и сказала:
  – Входите.
  Эта резкая перемена должна была бы меня насторожить, но я решил, что напугал ее, и подумал про себя, что если доктора Бартона прикончил не ее муж, то эта мегера наверняка могла бы это сделать.
  Я вошел и проследовал за ней на кухню. Там за белым блестящим столиком сидел Питни Скотт, расправляясь с жареной курицей. На блюде оставалось еще три или четыре куска, аппетитных и румяных.
  Я обратился к миссис Чапин:
  – Может быть, мы пройдем в комнату, предоставив мистеру Скотту возможность наслаждаться едой без помехи?
  Она указала рукой на стул, одновременно кивнув на блюдо.
  – Курицы много.
  Потом повернулась к Скотту.
  – Я принесу вам выпить.
  Он покачал головой, поспешно прожевал и проглотил кусок.
  – Я уже десять дней в рот не беру виски, мне лучше его не нюхать. Вот если бы вы приготовили кофе, я был бы весьма признателен… Присаживайтесь, мистер Гудвин, и помогите мне.
  Я был голоден, курица выглядела чрезвычайно заманчиво, точно так же, как и салат.
  Короче, я сел за стол, а Скотт придвинул мне блюдо.
  Дора Чапин возилась у плиты, на кухне запахло кофе. Ее шея все еще была забинтована, что не добавляло Доре привлекательности, особенно же безобразно выглядели выбритые места на затылке. Она оказалась более рослой, чем я предполагал, и наверняка сильной.
  Через пару минут она вышла зачем-то в столовую, а я вплотную занялся курицей.
  Вскоре возвратилась Дора Чапин с кофейными чашками и сахарницей.
  Конечно, это было в кофе. Она наверняка всыпала в кофейник все снотворное, которое было в доме, потому что снадобье оказалось сильнодействующим. Кофе был горячим, крепким, никакого привкуса я в нем не заметил.
  Я начал чувствовать действие наркотика, когда потянулся за сигаретами, чтобы угостить Скотта. Одновременно я заметил странное выражение его лица. На него снадобье подействовало на несколько секунд раньше.
  Дора Чапин снова вышла из комнаты.
  Скотт посмотрел на дверь, через которую она вышла, попытался подняться со стула, но у него ничего не получилось. По сути дела, это было последнее, что я запомнил. Очевидно, после этого я что-то еще делал, потому что, когда дурман прошел, я находился в столовой на полпути к двери, которая вела в гостиную и холл.
  Пришел я в себя уже затемно. Это я сразу сообразил. Пожалуй, только это, потому что я не мог двигаться и не был в состоянии открыть глаза. Где-то справа, как в тумане, я заметил два продолговатых пятна света и стал мучительно соображать, что это такое. Наконец до меня дошло, что это были окна в совершенно темной комнате, зато на улице горел свет.
  После этого я сосредоточился на мысли, где я нахожусь. Память возвращалась, но все перепуталось. Я все еще не мог сообразить, куда я попал, хотя голова моя буквально раскалывалась от усилий, которые я совершал. Встать на ноги я не мог, с большим трудом мне удалось подняться на четвереньки и доползти до стены, натыкаясь на мебель. Касаясь одним плечом стены, я добрался до двери, каким-то чудом на минуту поднялся и сумел нажать на выключатель. Загорелся свет. Первое, что я увидел, были мои собственные вещи на полу: связка ключей на кольце, бумажник, блокнот и карандаш, перочинный ножик, авторучка, носовой платок – короче, содержимое моих карманов.
  С помощью соседнего стола мне снова удалось подняться на ноги, но они подо мной подкашивались. Я свалился на пол, со стоном приподнялся, отыскивая глазами телефон. В этом помещении его не было, и тогда я пополз в гостиную. Телефон находился на тумбочке у противоположной стены. Расстояние было таким большим, что мне захотелось лечь на пол, закрыть глаза и не двигаться. Чтобы не поддаться соблазну, я был готов завыть, но даже на это у меня не хватало сил.
  По всей вероятности, полз я долго, но в конце концов добрался до телефона, сел возле тумбочки на полу, потянулся к аппарату и снял трубку. Прижав ее к уху, я услышал очень слабый мужской голос. Я сказал номер Ниро Вульфа и услышал, как он просит меня повторить, потому что я говорю слишком тихо. Тогда я закричал и, видимо, попал в точку, потому что через некоторое время услышал другой голос и снова завопил:
  – Мне нужен Ниро Вульф!
  Голос что-то промямлил, я попросил говорить громче и спросил, кто это, но тут же сообразил, что разговариваю с Фрицем. Я попросил его позвать Вульфа, он ответил, что его нет, на что я заметил, что он ненормальный. В ответ он стал бормотать что-то долгое и непонятное. Я опять попросил его говорить громче и ясней.
  – Я говорю, Арчи, мистера Вульфа нет дома. Он поехал искать тебя. Кто-то за ним приехал, и он сказал мне, что едет за тобой.
  Мне было очень трудно держать в руках телефон. Дело кончилось тем, что аппарат упал на пол, голова поникла, глаза закрылись, я зажал виски ладонями. Мне думается – я плакал.
  Глава 19
  Я не имею ни малейшего понятия, сколько времени я просидел на полу. Вся беда заключалась в том, что теперь все мои мысли были сосредоточены на том, что Вульф куда-то уехал.
  Наконец я услышал какой-то шум и понял, что кто-то пытается высадить дверь. Ценой больших усилий мне удалось подняться, использовав телефонную тумбочку в качестве опоры, по стене добраться до двери и отворить ее. Двое парней, которых я впустил, набросились на меня, ругая за то, что трубка снята с рычага, так что никто не может дозвониться.
  К этому времени я уже мог говорить гораздо лучше. Уж не знаю, что я им сказал, но достаточно для того, чтобы один из них побежал за доктором, а второй помог мне подняться со стула и препроводил меня на кухню. Начал он с того, что включил свет. Скотт соскользнул со стула и ничком лежал на полу. Мой стул был перевернут. Я почувствовал дуновение холодного воздуха и тут же увидел, что одна половина стекла разбита. Я до сих пор не знаю, чем это я запустил в него, уж не блюдом ли с остатком курицы. Но, как бы то ни было, это не возбудило любопытства прохожих до такой степени, чтобы они поднялись наверх.
  Парень наклонился над Скоттом, я принялся его тормошить, но бедняга ничего не чувствовал.
  Опираясь на стены и мебель, я ухитрился вернуться в столовую. Мне казалось, что у меня что-то исчезло, только я никак не мог понять, что именно. Но я все же сообразил, что это был тот кожаный футляр с пистолетами и орхидеями, который мне подарил Вульф и в котором я держал свои документы. Поверите ли, мне стало так обидно, что я снова заплакал. Я плакал и сжимал себе виски кулаками, стараясь понять, почему Дора Чапин одурманила меня каким-то наркотиком так сильно, что смогла беспрепятственно обыскать меня, а потом взяла у меня не что иное, как эту очаровательную вещицу.
  Доктор настаивал на том, что, прежде чем дать мне противоядие, ему необходимо узнать, чем нас споили. И он отправился в ванную. Я поплелся за ним и почти добрался до ванной, когда неожиданно вспомнил, что было что-то странное в фигуре Питни Скотта, лежащего на полу. Я повернулся и двинулся на кухню. Взглянув на Скотта, я сразу же сообразил, в чем дело: он был в одной рубашке. Его серая форменная куртка таксиста исчезла.
  Я старался сообразить, почему это так важно, когда в кухню вошел врач со стаканом какого-то темного снадобья в руке. Он что-то сказал и подал мне стакан, проследил, чтобы я все выпил до дна, а потом подошел к Скотту и опустился возле него на колени.
  Питье имело горьковатый вкус. Я вцепился в парня, который ходил за врачом. Я попросил его спуститься вниз и включить телефон Чапина, а потом выйти на улицу и проверить, стоит ли такси Скотта у обочины.
  После этого я вновь возвратился в гостиную и плюхнулся в кресло рядом с телефоном. Как только в трубке загудело, я вызвал телефонистку и сказал ей номер.
  Ответил Фриц.
  Я сказал:
  – Это Арчи. Что это ты мне недавно говорил о Вульфе?
  – Ну… Мистер Вульф уехал.
  Теперь я слышал его гораздо лучше, мне даже было ясно: он старается, чтобы голос его не дрожал.
  – Он мне сказал, что едет за тобой и что он подозревает, что ты пытаешься заставить его повысить тебе жалованье. Он…
  – Обожди минуточку, Фриц. Который теперь час? На моих без четверти семь.
  – Так оно и есть. Мистер Вульф уехал почти четыре часа назад. Арчи, где ты?
  – К черту «где я»! Что случилось? Кто-то к нему явился?
  – Да, я подошел к дверям. Человек мне подал конверт.
  – Это был таксист?
  – По-моему, да. Я отнес конверт мистеру Вульфу, он почти сразу же пришел ко мне на кухню и сказал, что уезжает. Мистер Хиббард помог ему надеть пальто, коричневое с большим воротником, я достал ему трость, шляпу и перчатки.
  – А такси ты видел?
  – Да, я вышел вместе с мистером Вульфом и отворил ему дверь машины. Арчи, бога ради, скажи мне, что я могу сделать?
  – Ровным счетом ничего. Дай мне поговорить с мистером Хиббардом.
  Я сказал ему:
  – Это Арчи Гудвин. Вы не забыли, что обещали мистеру Вульфу не подавать признаков жизни до вечера понедельника, не так ли?
  В голосе Хиббарда слышалось раздражение.
  – Это так, мистер Гудвин, но мне кажется…
  – Бога ради, позабудьте все, что вам кажется. Вы держите данное слово?
  – Ну… Держу.
  – Вот и прекрасно. Скажите Фрицу, что я позвоню сразу же, как только будут новости.
  Я повесил трубку.
  Темное снадобье, которое мне дал врач, в какой-то мере подействовало, но в голове у меня по-прежнему стучали молотки.
  Пришел лифтер. Он сообщил, что такси Скотта исчезло. Тогда я попросил телефонистку соединить меня с номером Спринг 7-3100.
  Кремера на месте не оказалось, и его нигде не могли отыскать. Когда я позвонил Кремеру домой, мне сказали, что его нет дома, но я так убеждал их подумать получше, что в конце концов он подошел к телефону.
  Я не подозревал, что смогу так обрадоваться, услышав голос полицейского. Я ему сразу же выложил, где нахожусь и что со мной случилось, после чего заявил, что пришла его очередь помочь Ниро Вульфу.
  – Эта сука, миссис Чапин, украла такси и заманила в него Вульфа. Теперь она его куда-то увозит. Она увезла его четыре часа назад, так что теперь они могут находиться черт знает где. Слушайте, инспектор, ради бога, объявите общий розыск коричневого такси марки «стьювесант» МС-28-6342. Дайте распоряжение радиофицированным машинам. Послушайте, лично я считаю, что Бартона ухлопала эта психопатка, а не ее хромой муж. И если только она мне попадется… Что?.. Нет, я вовсе не возбужден… О’кей, инспектор, спасибо.
  Я повесил трубку, поднялся, подошел к окну и чудом не вывалился наружу. Воздух мне показался совершенно ледяным. Я был уверен в двух вещах: если моя голова будет и дальше так трещать, то она расколется. И второе. Вульф мертв. Казалось естественным, что эта ненормальная женщина заманила его к себе в машину с единственной целью – убить. Зачем бы еще он ей понадобился?
  В голове пронеслась какая-то новая мысль, я перегнулся через подоконник, чтобы посмотреть вниз. Мой «родстер» стоял на прежнем месте. Я подумал, что если сумею до него добраться, то уеду на нем.
  Но прежде я должен был решить, куда же именно ехать. Где мне искать Вульфа? Подсознательно я чувствовал, что есть такое место, куда мне было крайне важно попасть. И мне стало ясно, что я хочу домой. Хочу увидеть Фрица, кабинет и убедиться собственными глазами, что Вульфа нет.
  Я двинулся к холлу. Почти у самого выхода меня задержал телефонный звонок, и я взял трубку, автоматически сказав «алло».
  Голос спросил:
  – Челси, 232924? Соедините меня с квартирой мистера Чапина.
  Я чуть не выронил трубку, потом спросил:
  – Кто это?
  Голос сказал:
  – Человек, желающий, чтобы его соединили с квартирой мистера Чапина. Это не ясно?
  – Извините, что я спрашиваю, кто вы. Голос похож на Ниро Вульфа. Где вы?
  – Ах, это ты, Арчи? После того, что миссис Чапин рассказала мне, я не ожидал, что ты в состоянии отвечать на коммутаторе жилого дома. Я испытываю большое облегчение. Как ты себя чувствуешь?
  – Прекрасно, восхитительно, а вы?
  – Достаточно удовлетворительно. Миссис Чапин ведет машину в ритме стаккато, и это немыслимое такси болтается из стороны в сторону. Ну ладно, в настоящий момент я стою, а я терпеть не могу разговаривать по телефону стоя. И потом, мне крайне не хочется снова садиться в такси. Если это возможно, приезжай за мной на «седане». Я в гостинице «Бронкс ривер», неподалеку от железнодорожной станции Вудлоун. Ты знаешь, где это?
  – Знаю. Я приеду.
  – Особой срочности нет, мне здесь достаточно удобно.
  – О’кей.
  Раздался щелчок: Вульф повесил трубку.
  У меня было странное состояние: с одной стороны, я почувствовал облегчение, а с другой – у меня было тошно на душе, потому что я позвонил Кремеру и поднял тревогу. Вульф находился черт знает как далеко и неизвестно в каком состоянии, и мне надо было за ним туда ехать. А каково мое состояние, я прекрасно знал. Мои глаза все время слипались, я был вынужден встряхивать головой, чтобы не заснуть на ходу. От злости я решил, что в следующий раз, когда повстречаю Дору Чапин, возьму свой перочинный ножик и отрежу ей голову полностью.
  Я позвонил в гараж на Десятой авеню и распорядился залить бензином бак «седана» и поставить его у обочины. И двинулся к выходу.
  Не стану описывать в подробностях, как мне удалось выйти из квартиры и спуститься на лифте, скажу только, что я падал, поднимался и снова падал, кое-где полз на коленях, останавливался, отдыхал, собирался с силами и шел дальше. Но в конечном итоге все же очутился на улице и подошел к своему «родстеру».
  Как я на нем ехал, не имею понятия. Можно было предположить, что я ударялся обо все столбы и десятки раз нарушал правила, но самым поразительным было то, что, когда я на другой день осматривал машину, на ней не оказалось ни одной свежей вмятины или царапины. Так что чудеса все же бывают.
  Доехав до гаража, я несколько раз нажал на сигнал, вызывая Стива. Тот явился, я объяснил ему, каково мое состояние, попросил сесть в «седан» и отвезти меня немедленно в «Бронкс ривер».
  Он спросил, не дать ли мне чего-нибудь выпить, и я грозно зарычал в ответ. Усмехнувшись, он пошел в помещение, я же устроился в «седане», который уже стоял у обочины. Через три минуты Стив вышел уже в пальто, сел за руль, и мы поехали. Практически всю дорогу я боролся со сном, раздирая слипающиеся веки пальцами.
  Наконец Стив произнес:
  – Мы приехали.
  Я поднял голову и постарался пошире раскрыть глаза. Мы остановились. Через тротуар возвышалось здание «Бронкс ривер инн». У меня было чувство, что оно надвигается на меня.
  Стив спросил:
  – Вы в состоянии двигаться?
  – Конечно.
  Я упрямо сжал челюсти, открыл дверцу и вылез наружу. Довольно благополучно я пересек тротуар, на секунду вздохнул перед решеткой, внутренне подстегнул себя и шагнул через порог.
  На террасе стояли голые столы, за которыми никто не сидел. Тогда я открыл еще одну дверь и очутился в главном зале. Тут некоторые столы были заняты. Посетитель, которого искал я, занял столик в самом дальнем конце зала. Я пошел туда.
  Ниро Вульф каким-то чудом уместился на стуле, которого было маловато для одной его половины. Его коричневое тяжелое пальто занимало второй стул, стоявший рядом. А напротив Вульфа я заметил Дору Чапин с повязкой на шее. Она сидела лицом к нему, повернувшись ко мне спиной.
  Увидев меня, Вульф кивнул.
  – Добрый вечер, Арчи. Я снова испытываю облегчение. После разговора по телефону мне пришло в голову, что, возможно, ты будешь не в состоянии управлять машиной. Я очень рад. Ведь ты знаком с миссис Чапин. Садись. У тебя такой вид, как будто стоять тебе противопоказано.
  Он поднес кружку пива к губам и сделал пару глотков. Я обратил внимание, что какая-то не слишком аппетитная еда осталась нетронутой у него на тарелке, а вот Дора Чапин съела все до последней крошки.
  Я убрал пальто и шляпу Вульфа со стула и сел. Вульф спросил, не хочу ли я стакан молока. Я покачал головой.
  После этого он заговорил:
  – Если ты благополучно доставишь меня сегодня домой, то твои заслуги за сегодняшний день этим не ограничатся. Благодаря тому, что я встретился с миссис Чапин при столь необычных обстоятельствах, мы подошли к решению проблемы. Не сомневаюсь, что это известие тебя обрадует, хотя ты можешь предположить, что так получилось нечаянно. Миссис Чапин любезно согласилась принять мои…
  Это были последние слова, услышанные мною. Единственное, что я еще понял, – это то, что провод, которым были сжаты мои виски, неожиданно с шумом порвался. Позднее Вульф рассказывал, что моя голова ударилась о край стола с такой силой, что он испугался, не раскололась ли она, как спелый арбуз. А я совершенно отключился.
  Глава 20
  Проснувшись в понедельник утром, я почувствовал, что мне не хочется вставать. Когда я очухался настолько, что сообразил, где нахожусь, у меня появилось ощущение, что я лег спать в разгар поста, а теперь уже Рождество.
  И тут я заметил, что возле моей кровати стоит доктор Воллмер.
  Я подмигнул ему.
  – Хэлло, доктор. Я вижу, вы превратились в домашнего врача.
  Он подмигнул мне в ответ.
  – Я просто заглянул проверить, как на вас подействовало то, чем я накачал вас вчера вечером. Вроде бы…
  – Что? Ах да. Великий боже.
  Только тут до меня дошло, что комната залита солнечным светом.
  – Который час, а?
  – Без четверти двенадцать.
  – Нет.
  Я повернулся взглянуть на часы.
  – Святые угодники!
  Одним махом я спустил с кровати ноги и сел, и в ту же секунду мне показалось, что тысячи ледяных иголок вонзились мне в череп.
  – Ох, черт побери!
  Я поднял руки ко лбу и попробовал осторожно покачать головой.
  – Доктор, это моя голова?
  Воллмер рассмеялся.
  – Все будет олл райт.
  – Мистер Вульф спустился к себе в кабинет?
  Врач кивнул.
  – Да, я с ним поговорил по пути сюда.
  Я с опаской встал на ноги и двинулся к ванной. Забравшись под душ, я начал энергично растираться губкой. Доктор Воллмер, подойдя к двери, сказал, что он проинструктировал Фрица в отношении моей еды. Я ответил, что не хочу никаких инструкций, а с удовольствием съем яичницу с ветчиной. Воллмер снова засмеялся и ушел. Мне было приятно слышать, как он смеется. Потому что, если бы в моей голове действительно находились ледяные иголки, он поспешил бы их извлечь оттуда вместо того, чтобы смеяться.
  Я постарался как можно скорее принять надлежащий вид и спустился вниз. Внешне я, наверное, выглядел весьма прилично, но крепко цеплялся за перила.
  Вульф спросил, как я себя чувствую. Я ответил, что лучше всех, и занял свое привычное место.
  Он покачал головой.
  – Но, Арчи, серьезно, нужно ли тебе подниматься?
  – Не только нужно, но мне следовало давно это сделать. Вы же знаете, что я человек действия.
  Щеки у него разгладились.
  – А я, разумеется, привержен к сидячему образу жизни? Комическая перемена ролями произошла вчера, когда мы ехали домой из гостиницы миль десять – пятнадцать и ты положил голову мне на колени.
  Я кивнул.
  – Очень забавно. Я уже давно вам говорил, мистер Вульф, что половину жалованья я получаю за поденную работу, а вторую половину – за то, что выслушиваю ваше хвастовство.
  – Так оно и есть, но сейчас нам надо заняться делом. Я сегодня разговаривал по телефону с мистером Морли и с самим окружным прокурором. Мы договорились, что я увижусь с мистером Чапином в Томбсе в два тридцать сегодня. Ты припоминаешь, что в субботу вечером я начал диктовать тебе текст признания Поля Чапина. Тогда нас прервало известие от Фреда Даркина. Если ты отыщешь эту страничку, мы сможем продолжить. Мне надо иметь этот текст к двум часам.
  Таким образом, получилось, что я не только не получил яичницы с ветчиной, о которой думал с вожделением, но даже не успел к ленчу с Вульфом и Хиббардом. К этому времени пустота в моем желудке переродилась в абсолютный вакуум, или как еще можно назвать нечто большее, чем пустота? Так что я попросил Фрица сварить мне пару яиц, принести молока, кофе, сыру и свежего хлеба прямо в кабинет на мой стол.
  Я понимал, что документ, который предстояло подписать Полю Чапину, должен был быть отпечатан по всем правилам искусства. Моя же непутевая голова почему-то совершенно перестала обращать внимание на такие вещи, как орфография и пунктуация. Поэтому я печатал очень внимательно и медленно.
  Затем я позвонил в гараж, чтобы к нашему дому доставили «седан» для Вульфа. Но мне ответили, что у них уже имеются указания самого мистера Вульфа, которые предусматривают и шофера. Я подумал, не следует ли мне по этому поводу обидеться, но потом решил, что нет.
  Вульф справился с ленчем очень быстро. Он явился в контору без четверти два, когда я едва-едва закончил печатать и укладывал три экземпляра признания в коричневую папку. Вульф забрал ее у меня, велел взять блокнот и записать все, что мне делать в его отсутствие. Он объяснил, что попросил прислать шофера из гаража. Кроме того, он упомянул, что, учитывая возможность прихода разных посетителей, он попросил Хиббарда не выходить из комнаты до самого обеда.
  Пришел Фриц – предупредить, что машина ожидает у подъезда. Вульф сказал, что будет готов через несколько минут.
  Я в который раз поразился невероятному самомнению и выдержке Вульфа. Оказывается, многое уже было подготовлено для приема членов Лиги перепуганных мужчин в нашем бюро в девять часов вечера. И это до того, как Вульф повидался с Чапином! Разумеется, я не знал, что ему могла рассказать Дора, кроме пары мелочей, включенных в текст признания, но ведь подпись под этим документом должна была поставить вовсе не Дора, а ее хромоногий супруг с белесыми глазами. А заставить его это сделать было нешуточным дельцем, так что я не переставал радоваться тому, что Вульф не вздумал поручить его мне.
  Вообще, энергия, проявляемая в этот день Вульфом, была поистине сногсшибательной.
  Мало того что он за два дня дважды согласился покинуть стены своего жилища, что само по себе было рекордом. Он еще собственноручно звонил в Бостон, Филадельфию и Вашингтон членам Лиги и шести – восьми персонам в Нью-Йорке. И это уже после того, как мы вернулись домой в воскресенье вечером! Он даже звонил из своей спальни сегодня утром.
  Мне поручалось известить о встрече остальных и обеспечить максимальный «сбор клиентов».
  Уже перед самым уходом Вульф дал мне еще одно сверхсрочное задание: он велел немедленно съездить к миссис Бартон. Он продиктовал мне два вопроса, которые я должен был задать ей, а потом уточнить у горничной.
  Фриц стоял в дверях, держа наготове пальто Вульфа.
  А тот придумал еще кое-что.
  – И я почти позабыл, что наши гости захотят что-нибудь выпить. Фриц, посмотри, что нам требуется. Арчи, отправляйся без задержки, ты должен возвратиться к трем…
  Я ушел. Пройдя через весь гараж к своему «родстеру», я с удовольствием вдохнул пропахший бензином воздух. Мне казалось, что он вытравливает из меня все недуги. Я сел за руль и поехал.
  Все же Вульф меня здорово беспокоил. Я считал, что он спешит, опережая естественный ход событий. Это было в духе Вульфа: не дожидаться того момента, когда признание Чапина будет у него кармане. Упование на везучесть, на счастливый случай было характерно для него. Возможно, это составляло важную часть его успеха. Было много вещей, на знание которых я никогда не претендовал, но я не мог не думать, чем закончится сегодняшний вечер, если Поль Чапин заупрямится.
  Вульф предупредил, что оба вопроса, которые я должен был задать миссис Бартон, имеют огромное значение. Первый был прост: звонил ли доктор Бартон Полю Чапину между шестью пятьюдесятью и семью часами с просьбой прийти к нему?
  Второй вопрос был более сложным: в субботу вечером пара серых перчаток лежала на краю стола в холле Бартонов. Были ли перчатки убраны кем-нибудь из домочадцев до семи двадцати?
  Мне повезло. Все были дома.
  Экономка попросила меня подождать в гостиной. Потом пришла миссис Бартон. Одета она была в серое платье. Этот цвет ей явно не шел, но ее умение держаться было потрясающим.
  Для ответа на первый вопрос ей понадобилось всего несколько секунд. Нет, она знает, что доктор Бартон никому не звонил после шести тридцати в субботу вечером.
  Второй ответ занял больше времени. Миссис Курц в тот вечер не было дома. Дочь Бартонов, уезжавшая до шести тридцати, тоже вышла из игры, но я все же попросил миссис Бартон пригласить ее в гостиную, чтобы удостовериться. Она заявила без колебания, что не оставляла в приемной никаких перчаток и не видела там чужих. Послали за Розой.
  Роза пришла. Миссис Бартон спросила у нее, не убирала ли она пару серых перчаток со стола в приемной между шестью тридцатью и семью двадцатью вечера в субботу.
  Роза посмотрела не на меня, а на миссис Бартон. После довольно долгого колебания она сказала:
  – Нет, мадам. Я не убирала перчаток, но миссис Чапин…
  Она замолчала.
  Я спросил:
  – Значит, вы там видели какие-то перчатки?
  – Да, сэр.
  – Когда?
  – Когда я впустила в квартиру миссис Чапин.
  – Миссис Чапин взяла их себе?
  – Нет, сэр. Я их потому и заметила, что она их подняла. Она подняла их и положила опять на прежнее место.
  – Вы позднее не приходили за ними?
  – Нет, сэр.
  Этим все разрешилось. Я поблагодарил миссис Бартон и откланялся. Мне очень хотелось ей сказать, что ранее чем через сутки у нас будут для нее совершенно определенные новости, которые, возможно, помогут ей справиться с горем. Но потом подумал, что Вульф и без того достаточно нахвастался нашими успехами, так что лучше попридержать язык.
  Я вернулся назад уже в четвертом часу и принялся названивать по телефону. На мою долю оставалось восемь имен, до которых не смог дозвониться Вульф ни накануне вечером, ни утром. Он проинструктировал меня, какой придерживаться линии: предупредить, что мы готовы отправить счет за выполненное задание всем нашим клиентам, подписавшим меморандум. Но, прежде чем сделать это, мы хотели бы все им лично объяснить и добиться их одобрения.
  Это тоже наглядно демонстрировало необычайную выдержку Вульфа. Ведь наши клиенты прекрасно знали, что Чапина забрала полиция за убийство Бартона, а мы к этому приложили столько же сил, сколько прилагают к делу народного образования каменные львы перед публичной библиотекой. Но я одобрительно относился к подобной линии поведения, поскольку нашей целью было собрать их всех к нам в кабинет.
  Я довольно успешно разделался со своим заданием, поймав в течение часа пятерых членов Лиги. Без четверти четыре зазвонил телефон.
  Я ответил. Это был Вульф.
  Стоило мне услышать его голос, как я подумал про себя: «Кажется, мы здорово опростоволосились с этим сборищем наших клиентов». Но я неправильно интерпретировал обеспокоенные нотки в его голосе.
  Он сказал:
  – Арчи, что ты выяснил у миссис Бартон?
  – Оба ответа отрицательны. Бартон никуда не звонил, перчаток никто никуда не убирал.
  – Но, возможно, горничная их все же видела?
  – Ох, вам и это тоже известно? Видела. Видела, как миссис Чапин взяла их со стола, повертела и положила обратно.
  – Отлично. Я звоню, потому что обещал сделать одну вещь, и хочу сделать это без промедления. Возьми шкатулку мистера Чапина, осторожно заверни ее, отвези к ним домой и вручи миссис Чапин. Полагаю, что к твоему возвращению я уже буду дома.
  – О’кей. Новости есть?
  – Ничего особенного.
  – Я ничего особенного и не жду. Ответьте-ка мне на весьма простой вопрос: вам удалось получить подпись под признанием?
  – Да.
  – Оно действительно подписано?
  – Да. Я забыл тебе сказать. Прежде чем заворачивать шкатулку мистера Чапина, вынь из нее пару кожаных перчаток и оставь у себя. Отвези шкатулку немедленно.
  – О’кей.
  Я положил трубку.
  Жирному дьяволу удалось это сделать. Я не имел понятия, каким орудием его снабдила Дора Чапин. В любом случае – я был потрясен. Лично мне казалось, что этот калека был самым крепким орешком, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело. Если не считать одного торговца из Нью-Рошели, который привык топить новорожденных котят у себя в ванной. А однажды по ошибке сунул под воду голову своей сварливой супруги…
  Мне бы хотелось посмотреть, как Вульф расправлялся с этим непомерно заносчивым писакой!
  Поскольку Вульф велел везти шкатулку незамедлительно, я решил, что три последних клиента могут подождать. Я извлек пару сереньких изящных перчаток, завернул шкатулку в папиросную бумагу и даже перевязал ее шнурочком. Перчатки я запер в мой стол.
  Я оставил машину против дома 203. Перейдя улицу, я, согласно продуманной мной технике доставки пакета, подошел к лифтеру и сказал:
  – Доставьте эту посылку на пятый этаж миссис Чапин, потом спускайтесь назад – и получите четвертак.
  Он живенько поднялся наверх и спустился вниз. Я дал ему четвертак.
  Итак, я исполнил приказание Вульфа, доставил шкатулку миссис Чапин без всякого риска быть приглашенным на чай. И это мне стоило всего лишь двадцать пять центов.
  Вульф действительно вернулся до моего возвращения домой. Поскольку было больше четырех часов, он, несомненно, должен был находиться наверху в своей проклятущей оранжерее, так что, прежде чем отправиться в бюро, я все же рискнул пойти к нему наверх. Вульф находился в тропической комнате. Он проходил вдоль рядов растений в поисках тлей, и по выражению его лица было ясно, что он отыскал несколько штук. Я стоял на пороге, ничего не говоря. Он в скором времени повернулся и посмотрел на меня такими глазами, как будто я сам был тлей или был ими сплошь усеян. Начинать какой-либо разговор было бесполезно. Я поспешил вниз к телефону.
  Мне удалось дозвониться только двоим из оставшейся тройки. Роланда Эрскина мне было не отыскать. Но и без того у нас был солидный кворум. Из Бостона пришла телеграмма, извещавшая, что Коллард и Джейс приедут. Из Нью-Хейвена ожидался мистер Моллисон.
  Вульф в шесть часов не спустился, как обычно, из теплицы прямиком в кабинет. Очевидно, он заходил к себе в комнату, потому что, когда он вошел в кабинет, под мышкой у него была пачка книг. Я заметил, что все это сочинения Поля Чапина. Он положил их себе на стол, уселся в кресло и позвонил Фрицу, требуя пиво.
  Я сообщил ему, что миссис Чапин получила шкатулку, и прочитал ему стенограмму моего дневного разговора с миссис Бартон. Он дал мне кое-какие указания относительно вечера, которые я записал, потому что Вульф любил, чтобы все было зафиксировано. Потом, видя, что время приближается к обеду, я вежливо заметил, что давно пришло время ознакомить меня с загадкой пары серых перчаток на столе в приемной доктора Бартона. К моему величайшему изумлению, Вульф со мной согласился.
  Он сказал:
  – Это был вклад, внесенный миссис Чапин. Она сообщила еще и другие сведения, но ничто не может сравниться с этим фактом. Она приехала к Бартонам, как тебе известно, в шесть тридцать. Дверь ей отворила горничная Роза. Когда миссис Чапин проходила через приемную, она заметила на столе пару перчаток, остановилась и взяла их в руки. Она говорит, что намеревалась отнести их миссис Бартон, но перчатки показались ей более тяжелыми, чем те, которые носит миссис Бартон. Так или иначе, она оставила их на прежнем месте. А когда она проходила назад через приемную уже одна, она подумала, что стоит еще раз взглянуть на перчатки и решить, принадлежат они миссис Бартон или нет. Перчаток не было. Она даже их поискала. Нет, их нигде не было.
  – Понятно. И это доказывает, что Бартона ухлопала не она.
  – Совершенно верно. И это указывает на личность убийцы. Если непричастность миссис Чапин к убийству потребуется подтвердить фактически, можно будет установить, что в половине восьмого ее задержал офицер транспортной полиции на углу Парк-авеню и Пятидесятой улицы за то, что она поехала на красный свет. Не говоря уже о том, что привратник и дежурный по холлу видели, когда она выходила из здания до того, как преступление было совершено.
  – Угу. Полагаю, вы завоевали ее доверие, преподнеся ей несколько орхидей?
  – Нет, но вообще-то я обещал их ей послать. Запиши на завтрашний день. Я завоевал ее доверие, рассказав о том, что осуждение ее мужа за убийство обошлось бы мне во много тысяч долларов. Она была уверена, как и сам Чапин, что я являюсь причиной его ареста. Он подумал, что обвинение против него подстроено не без моего участия. Поскольку Чапин меня видел, он не мог допустить, что я лично совершал все эти акробатические трюки в приемной у Бартонов. Ты знаешь, кого они подозревали? Тебя… Да, да, доктора застрелил ты, а я все это продумал. Не сомневаясь в этом, миссис Чапин вцепилась в представившийся ей удобный случай. Усыпив тебя и Питни Скотта, она обшарила твои карманы, взяла форменную куртку у Скотта, написала записку и приехала сюда. Записка была короткая и предельно ясная, я могу ее повторить на память: «Арчи Гудвин умрет через два часа, если вы не сядете в мое такси и не поедете туда, куда я вас повезу». А внизу стояла ее собственная подпись: Дора Чапин. Поразительно лаконично и убедительно, не правда ли? Приложенный к записке кожаный бумажник, который я когда-то подарил тебе, убедил меня в том, что угроза имеет под собой почву.
  Он замолчал, потянувшись к стакану с пивом. Я хмыкнул и подумал, что должен что-то сказать, но единственное, что мне пришло в голову, это:
  – Да, бумажник мне очень нравится. И он все еще у вас.
  Вульф кивнул и продолжал:
  – Когда я согласился следовать за ней, я посчитал, что скамейка в конце Центрального парка вполне подходит для нашей беседы, но эта проклятая ослица повезла меня в дребезжавшем такси далеко за пределы городской черты.
  Наша поездка мне надоела. Я опустил стекла между нами и закричал ей, что, если она не остановится в течение трех минут, я обращусь за помощью к первой же проезжающей машине. Мне удалось ее убедить. Она остановилась у края шоссе под деревьями.
  Вот что тебя позабавит… Она была вооружена. Кухонным ножом!.. Кстати, те порезы, которые она нам демонстрировала на прошлой неделе, были сделаны по ее собственной инициативе. Супруг отнесся к ее затее неодобрительно. В то время они всеми средствами старались убедить друзей мистера Чапина, что он опасный маньяк, жаждущий крови.
  Вряд ли она предполагала, что сумеет убить меня своим ножом, поскольку столь коротенькое лезвие не способно достигнуть жизненно важных органов. Скорей всего, в ее намерения входило заставить меня «признаться во всем». Они с Чапином никак не могли разгадать, как было осуществлено то надувательство, при помощи которого он попал в капкан. Только после того, как я объяснил ей, что я потеряю, если ее супруг будет осужден, она стала более сговорчивой.
  – Да. И?
  Он выпил пива.
  – Вот практически и все. Она под конец совершенно остыла, а мне даже показалось, что у нас с ней много общего. Например, мы оба терпеть не можем отступать от раз и навсегда заведенного порядка. Было бы поучительно понаблюдать за тем, как она орудовала у себя ножом на шее. Я полагаю, точно так же она рубит шницеля.
  Потом, как ты догадываешься, я выяснил, что случилось с тобой. Эта идиотка и сама толком не знала, какой дрянью она сдобрила твой кофе, поэтому я решил, что надо как можно скорее добраться до телефона… Ах, мистер Хиббард! Полагаю, что сегодняшний день вам показался невыносимым и бесконечно долгим?
  Хиббард вошел, вид у него был не совсем трезвый. На его шее все еще красовался мой галстук. За его спиной был виден Фриц, явившийся сообщить, что обед готов.
  Глава 21
  Они стали приезжать рано. К девяти часам десять человек уже прибыли. Я сделал соответствующие пометки в списке и развлекал гостей. Четырех из них я раньше не видел: Колларда и Джейса из Бостона, Ирвинга из Филадельфии и профессора Моллисона из Йеля. Майкл Эйерс, приехавший абсолютно трезвым, помогал мне разносить бокалы с напитками. Ровно в девять появился Леопольд Элкас. Я не представлял себе, что мог сказать ему Ниро Вульф, чтобы заманить его на наше сборище. Он меня узнал и вел себя любезно.
  Приехала новая партия. Среди них Огастес Фарелл, который позвонил в субботу и сказал, что он получил заказ на сооружение библиотеки мистера Олленби. Вульф, решив, что подлинной целью его звонка было получение двадцати долларов, которые ему полагались за работу в среду, велел мне отослать их ему по почте.
  На этот раз они не выглядели такими подавленными, как в прошлый раз. Сразу же принялись за спиртное, собирались группами и оживленно болтали. Некоторые охмелели до того, что подходили ко мне и проявляли признаки нетерпения. Коллард, в имении которого упал с утеса судья Гаррисон, сказал мне, что ему не хочется опоздать на последний акт оперы. Я ответил, что крайне сожалею, но я бы на его месте поставил на этом крест.
  Я краем уха услышал, как Элкас сказал Фердинанду Бауэну, что, по его мнению, у Ниро Вульфа сильно развита мания величия, а вот ответ Бауэна я не разобрал.
  В четверть десятого их собралось уже пятнадцать человек. Это был тот момент, когда, согласно плану, должен появиться сам Вульф.
  Появление его было весьма внушительным. Я поджидал его, боясь упустить подробности. Он переступил через порог, сделал три шага и остановился, пока они все до одного не повернулись к нему и не перестали разговаривать. Только после этого он наклонил голову и произнес: «Добрый вечер, джентльмены!»
  Затем он посмотрел в сторону двери, где стоял Фриц, и подал знак. Фриц отошел в сторону, а в кабинет вошел Эндрю Хиббард. Вот тут раздался вопль восторга. Самыми первыми отреагировали Бретт и Майкл Эйерс. Они одновременно завопили «Энди!» и бросились к нему. Остальные последовали их примеру. Они окружили его плотным кольцом, хватали за руки и хлопали по спине. Они так облепили Хиббарда со всех сторон, что его вообще не было видно, и я затрудняюсь сказать, какие психологические наблюдения он смог произвести в этот момент.
  Вульф стоял в стороне от этой толкучки. Он подошел к своему столу и опустился в кресло, а Фриц принес ему пиво. Я посмотрел на него и похвалил себя за это, потому что мне редко удавалось видеть, как он заговорщицки подмигивает мне. Это было бы жалко пропустить! Он подмигнул, а я усмехнулся в ответ. Тогда он отпил еще пива.
  Суета продолжалась еще довольно долго. Майкл Эйерс подошел к столу Вульфа и что-то сказал. Я не расслышал его слов из-за шума. Вульф ответил ему и кивнул головой. Майкл Эйерс вернулся назад и начал всех рассаживать по местам. Шум постепенно умолкал. Бретт взял Хиббарда за руку и подвел его к одному из больших кресел, сам сел рядом с ним, достал из кармана носовой платок и вытер глаза.
  Дальше командование принял Вульф. Он сидел очень прямо, положив руки на подлокотники, опустив подбородок и разглядывая гостей широко раскрытыми глазами.
  – Джентльмены, благодарю вас за то, что вы сегодня приехали сюда. Даже если позднее мы в чем-то разойдемся во мнениях, я уверен, что в данный момент мы все одинаково радуемся случившемуся. Мы все счастливы, что мистер Хиббард находится вместе с нами. Рассказ о Черном континенте, который мистер Хиббард надумал исследовать, и о тех методах, которые мы использовали для того, чтобы его найти, может обождать до другого раза. У нас есть более важные дела.
  Вульф достал из ящика стола какие-то бумаги, разложил их перед собой и поднял одну:
  – Передо мной, джентльмены, копия нашего соглашения. Одной из моих задач было избавить вас от волнений и ожидания увечья от лица или лиц, ответственных за исчезновение Эндрю Хиббарда. Полагаю, что этот пункт выполнен? Вы же не опасаетесь самого мистера Хиббарда? Прекрасно, значит, это сделано.
  Он помолчал, чтобы поочередно посмотреть каждому в лицо, и продолжал:
  – Чтобы решить остальное, я считаю необходимым прочитать вам один документ.
  Он отложил меморандум и взял со стола другую бумагу.
  – Джентльмены, здесь стоит дата: двенадцатое ноября, то есть сегодня. Внизу подпись Поля Чапина. Наверху заглавие:
  «Признание Поля Чапина в отношении смертей Вильяма Р. Гаррисона и Юджина Дрейера и сочинения и распространения стихов угрожающего характера».
  Кэбот, всегда остававшийся адвокатом, прервал его:
  – Мистер Вульф, конечно, это интересно, но ввиду того, что произошло, считаете ли вы это необходимым?
  – Совершенно необходимым.
  Вульф даже не взглянул в его сторону.
  – Разрешите приступить?
  «Я, Поль Чапин, проживающий в доме 203 по Перри-стрит в Нью-Йорке, сим подтверждаю, что я не имел никакого отношения к смерти судьи Вильяма Р. Гаррисона. Я твердо уверен в том, что его смерть явилась следствием несчастного случая.
  Далее я утверждаю, что не имел никакого отношения к смерти Юджина Дрейера. Насколько мне известно, он покончил с собой.
  Далее я…»
  Майкл Эйерс громко фыркнул, кто-то забормотал что-то невнятное. Раздался насмешливый голос Джулиуса Эдлера.
  – За кого он нас принимает! Чапин до конца остался верен себе…
  Вульф решительно прервал его:
  – Джентльмены, прошу выслушать меня до конца, потом вам будет предоставлена возможность высказать ваше мнение.
  Дреммонд пискнул:
  – Пусть он действительно закончит.
  И я мысленно взял на заметку, что он заслуживает лишнего стакана спиртного.
  Вульф продолжал:
  – «Далее я признаю, что стихи, полученные некоторыми лицами по трем разным поводам, были сочинены, отпечатаны и разосланы по почте мной. Их целью было внушить им мысль, что это я убил Гаррисона, Дрейера и Хиббарда, а в дальнейшем намерен убить всех остальных. Они были напечатаны на машинке, стоявшей в нише курительной комнаты Гарвард-клуба. Этот факт был обнаружен Ниро Вульфом. На этом мое признание заканчивается. Подробности упоминаются в объяснении, которое я прилагаю по просьбе Ниро Вульфа.
  Мысль о стихах, которая появилась у меня после смерти Гаррисона, поначалу была всего лишь фантазией, занимающей ум человека, склонного к сочинительству. Я сочинил стихи. Они были хороши для того, чтобы напугать моих друзей, и я их разослал. Я тщательно продумал все мелочи, как-то: конверты, бумага, машинка, на которой печатался текст, чтобы ничто не доказывало, что это дело моих рук.
  Через три месяца смерть Дрейера и обстоятельства, при которых она произошла, предоставили мне новую возможность, которую я, разумеется, не пожелал упустить.
  Это было более рискованно, чем в первый раз, потому что в то утро я присутствовал в галерее. Но, тщательно все обдумав, я пришел к выводу, что реальной опасности не было. Я напечатал вторые стихи и разослал их. Они оказались еще более успешными, чем первые. Мне не стоит описывать, какое я испытал удовлетворение, понимая, каким страхом и трепетом я наполнил сердца моих товарищей, которые на протяжении стольких лет оскорбляли меня жалостью и сочувствием. Они называли себя Лигой искупления! Да, я знал об этом! Только теперь началось настоящее искупление.
  Я подлил масла в огонь, изъясняясь полунамеками в разговорах с некоторыми из моих друзей. Лучше всех поддавался внушению Эндрю Хиббард. В конечном итоге он был настолько запуган, что предпочел скрыться в неизвестном направлении. Я не знаю, где он находится. Не исключено, что он наложил на себя руки.
  Как только я узнал о его бегстве, я решил воспользоваться и этой возможностью. Конечно, если бы он вновь появился, игра была бы проиграна, но я и не предполагал, что сумею заниматься этим делом до бесконечности. Шанс был слишком хорош, чтобы его упустить! Я послал третьи стихи. Результат превзошел все мои ожидания. Я никогда не слышал про Ниро Вульфа. В тот вечер я явился в его бюро ради удовольствия видеть растерянные лица моих друзей и взглянуть на Вульфа. Я понял, что он обладает здравым умом и интуицией, так что моя подрывная деятельность должна быть прекращена. Моя жена предприняла попытку произвести надлежащее впечатление на Вульфа, но она окончилась неудачно.
  Поль Чапин»
  
  Вульф закончил, уронил «Признание» на стол и откинулся в кресле.
  – Ну, джентльмены, теперь вы можете комментировать.
  Послышалось неясное бормотание.
  Заговорил Фердинанд Бауэн, биржевой маклер:
  – Мне думается, Эдлер высказался за нас всех. Это набор слов. Ерунда!
  Вульф кивнул.
  – Я могу понять данную точку зрения. Но разрешите мне прояснить собственную позицию. Моя позиция такова: я считаю, что выполнил свои обязательства, изложенные в меморандуме, и должен получить причитающуюся мне плату.
  – Но, дорогой сэр! – заговорил Николас Кэбот. – Что за абсурд!
  – А что я обязан сделать? Устранить ваш страх перед Полем Чапином. В меморандуме это выражено иначе, но дело сводится к этому. Я с этой задачей справился. Что касается Эндрю Хиббарда, он здесь перед вами. Если же говорить о смертях Гаррисона и Дрейера, вы должны были с самого начала понять, что Чапин не имеет к ним никакого отношения. Вы знаете его с юношеского возраста, я же только-только прочитал его книги. Но уже вечером прошлого понедельника я был уверен, что Чапин не способен на предумышленное убийство, да и на непредумышленное тоже. И вы, мистер Хиббард, называете себя психологом? Вы-то хоть читали книги Чапина? Почему в них столько сказано об убийствах и той радости, которую испытывают убийцы? Почему на каждой странице содержится гимн насилию и жестокой красоте физической расправы? Почему Ницше говорит: «Идя к женщине, не забудь взять с собой кнут»? Потому что в действительности он был вежлив и галантен решительно со всеми и не разрешил бы дотронуться до женщины даже кончиком пера. Все дело заключается в том, что Поль Чапин действительно убил вас всех в своих книгах и, несомненно, в дальнейшем будет заниматься тем же самым. Пусть на здоровье забавляется, джентльмены, вы же живите спокойно и наслаждайтесь жизнью.
  Вульф выпил вина, обтер губы и продолжил:
  – Я понимаю, конечно, в чем заключается трудность. Поль Чапин находится в Томбсе по обвинению в убийстве доктора Бартона. Если бы этого не случилось, если бы доктор Бартон находился среди вас живой и здоровый, я не сомневаюсь, что вы все признали бы правильность моей позиции. Я выполнил работу, за которую взялся и которая была мне поручена. Но в настоящее время вы сбиты с толку. Вас не интересует больше та безопасность, которую я вам обеспечил, поскольку вы получили нечто большее: Чапин умрет на электрическом стуле и не станет вас убивать даже в книжках… Мистер Кэбот, я спрашиваю вас, как адвоката: правильно ли я обрисовал положение вещей?
  – Я полагаю…
  Кэбот закончил скороговоркой:
  – На мой взгляд, это весьма хитроумная ерунда!
  Вульф кивнул.
  – Мне следовало ожидать от вас именно такого ответа. Полагаю, джентльмены, что мнение мистера Кэбота совпадает с вашим общим мнением, да? В таком случае мне приходится сделать еще одно заявление: мистер Чапин не убивал доктора Бартона. Я в состоянии доказать его невиновность так, что он будет оправдан.
  После этого начался новый переполох и сумятица. Все что-то завопили, а Леопольд Элкас подбежал к Вульфу и начал неистово трясти ему руку, говоря что-то неразборчивое о его справедливости. Остальные, насколько я мог понять, реагировали прямо противоположно.
  Вульф поднял руку, требуя тишины.
  – Джентльмены, я не претендую на гениальность, поэтому предложу вашему вниманию несколько моментов, чтобы у вас тоже сложилось собственное мнение по данному вопросу.
  Первое. Без нескольких минут семь вечера, в субботу, Поль Чапин ответил на телефонный звонок у себя в квартире. Это был доктор Бартон, который попросил Поля Чапина немедленно приехать к нему. Поль Чапин без задержки отправился на Девятнадцатую улицу и приехал туда в семь тридцать. Но в действительности доктор Бартон ему не звонил. Об этом заявляет его жена, которая утверждает, что в субботу в это время доктор Бартон вообще никому не звонил. Естественно предположить, что где-то имеется третий человек, который взял на себя функции судьи… Предвосхищая ваши вопросы, я могу сказать, что мистер Чапин рассказал о телефонном звонке своей жене, а она мне. Ну, и потом существует телефонистка на коммутаторе в доме Чапинов.
  Второе. Давайте рассмотрим подробности того, что, как предполагают, случилось в приемной доктора Бартона. Доктор Бартон достал пистолет из своего стола и пошел в приемную. Чапин, ожидавший его там, забрал у него пистолет, выстрелил в него четыре раза, выключил свет, бросил оружие на пол, а потом встал на четвереньки, чтобы ощупью найти его в темноте. Что за картина! По свидетельству миссис Бартон и ее горничной, доктор Бартон находился в приемной не более шести секунд до того, как прозвучали выстрелы. Бартон был высоким и сильным человеком, а Чапин – тщедушный калека, который даже не умеет ходить без палки. Ну а теперь сосчитайте до шести… За этот короткий срок хромоногий Чапин, как полагают, отнял у Бартона пистолет, уж не знаю каким образом застрелил его, уронил пистолет, доковылял до выключателя, чтобы погасить свет, потом вернулся к столу и упал возле него. Что вы думаете по этому поводу, джентльмены? Меня интересует ваше объективное мнение?
  Поднялся Леопольд Элкас. На этот раз его черные глаза не были обращены внутрь, как обычно. Он смотрел на собравшихся в кабинете, и голос его звучал громко и решительно.
  – Любой человек, который хоть на одну минуту мог поверить в такую нелепицу, настоящий кретин!
  Он внимательно посмотрел на Вульфа.
  – Я принесу вам свои извинения, сэр, когда этот детский сад окончится.
  После этого он сел на место.
  – Благодарю вас, доктор Элкас. Переходим к третьему пункту. Чего ради Чапин вздумал выключить свет? Можете сами придумать объяснения, когда у вас появится свободное время. Скажу одно: поступки любого человека, даже убийцы, всегда можно так или иначе объяснить. Поверить тому, что Чапин застрелил Бартона, а потом допрыгал до стены, чтобы выключить свет, я никак не могу. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас поверил в такую глупость!
  Кое-кто закивал головой, но неожиданно взвился Джордж Бретт:
  – А я скажу вам, Вульф, во что я верю. Я полагаю, что мы наняли вас, чтобы причинить Полю Чапину неприятности, а вовсе не для того, чтобы избавлять его от них!
  Дреммонд захихикал, а Эйерс засмеялся. Николас Кэбот требовательно спросил:
  – А что говорит сам Чапин? Застрелил он Бартона или нет? Что, по его словам, произошло в течение этих шести секунд?
  Вульф покачал головой, его щеки немного разгладились:
  – Возможно, Поль Чапин все это расскажет на свидетельском месте, доказывая свою невиновность. Вряд ли вы можете требовать от меня, чтобы я все это разболтал в присутствии тех, кого он считает своими врагами.
  – Какого черта! Ему все равно никто не поверит!
  Это Фердинанд Бауэн облегчил себе душу.
  – Вне всякого сомнения, за это время он уже успел состряпать великолепную историю.
  Вульф повернул голову в сторону Бауэна и посмотрел на него. Мне было любопытно, отведет он глаза в сторону или нет. Нет, он тоже смотрел в лицо Вульфу.
  Вульф вздохнул.
  – Ну, что же, джентльмены, я познакомил вас с положением вещей. И я снова поднимаю вопрос: считаете ли вы, что я выполнил свои обязательства по нашему соглашению и заслужил гонорар? Я считаю, что да. Но решать вам, путем голосования. Арчи, будь добр, спроси всех в отдельности.
  Кэбот запальчиво возразил Вульфу:
  – Я проголосую против. В случае, если Чапина оправдают и доказательства будут представлены…
  Вульф кивнул ему.
  – Я уверен, мистер Кэбот, что этим голосованием еще не все решится. Вы сами в этом убедитесь, если я проиграю.
  Я начал называть их имена по алфавиту:
  – Джулиус Эдлер?
  – Нет, я бы хотел сказать…
  Вульф оборвал его:
  – Одного «нет» вполне достаточно. Арчи!
  – Майкл Эйерс?
  – Да!
  У него это прозвучало как вызов.
  – Фердинанд Бауэн?
  – Нет.
  – Эдвин Роберт Кайрон?
  – Да.
  – Николас Кэбот?
  – Нет.
  – Филмор Коллард?
  – Да.
  Ошеломляюще. Девять тысяч баксов! Я сделал паузу, чтобы взглянуть на него.
  – Александр Дреммонд?
  – Нет.
  Конечно. Проклятый скупердяй!
  – Леопольд Элкас?
  – Да.
  Разве? Четыре на четыре.
  – Огастес Фарелл?
  – Да.
  – Теодор Джейс?
  – Нет.
  – Ирвинг?
  – Нет.
  – Артур Коммерс?
  – Нет.
  Три ребеночка не из нашего города – три «нет» подряд. А я был уверен: Вульф гордится тем, что дозвонился до них по телефону!
  – Сидней Ланг?
  – Да.
  – Арчибалд Моллисон?
  – Да.
  Снова ровно. Семь-семь. Мне осталось спросить всего лишь одного.
  – Джордж Бретт?
  – Нет.
  Я вернулся к Вульфу.
  – Семь «да» и восемь «нет».
  Все разом заговорили. Леопольд Элкас подошел было к столу Вульфа, явно намереваясь что-то сказать, но тут же вернулся на место… Вульф спокойно налил себе пива из новой бутылки, которую я откупорил, поставил стакан на стол, после чего взял в руки пресс-папье и стукнул им по доске стола. Они обернулись, но разговоров не прекратили. Он стукнул вторично, после чего воцарилась тишина.
  Вульф заговорил:
  – Джентльмены, я прошу внимания…
  Но Кэбот уже почувствовал себя хозяином положения. Он заговорил высокомерно.
  – Мы проголосовали. В отношении меморандума дело решено.
  – Ваше голосование не решило судьбу человека, а ведь речь идет именно о ней. Я хочу обратиться к вам с двумя просьбами. Сначала к тем восьми, которые проголосовали против меня. Пожалуйста, поддержите меня. Я обращаюсь к каждому из вас в отдельности, и у меня есть основание предполагать, что один из вас изменит прежнее «нет» на «да». Ну, джентльмены, даю вам минуту на размышление.
  Они закачали головами. Кто-то из них попробовал что-то пробормотать в свое оправдание, но тут же замолчал.
  Тогда Вульф обратился совершенно иным тоном к одному из них:
  – В таком случае я обращаюсь персонально к вам, мистер Бауэн. Я прошу вас проголосовать «да». Вы, разумеется, понимаете почему. Согласны ли вы сказать «да»?
  Они все уставились на биржевого маклера. И я в том числе. На этот раз в нем не было такой уверенности, но в общем и целом он неплохо выдержал наше повышенное внимание. Голос его звучал достаточно твердо, когда он отвечал Вульфу:
  – Нет, конечно, с какой стати?
  Бауэн на секунду оставил рот открытым. Очевидно, хотел что-то добавить, но передумал и закрыл рот.
  Вульф шумно вздохнул.
  – Мистер Бауэн, вы простак!.. Джентльмены, я хотел бы объяснить, почему я раньше не сделал того, что намереваюсь сделать сейчас. По правде говоря, я терпеть не могу вмешиваться в те дела, которые меня не касаются. Мне это будет дорого стоить, а чтобы быть точным – двенадцать сотен долларов, чему равняется доля мистера Бауэна по нашему соглашению. Ну и, потом, это совершенно не мое дело. Если какого-то человека подозревают в преступлении и если мне платят достаточную сумму, чтобы уличить его, я это делаю. Это мой бизнес.
  Я знаю, что существуют такие люди, которые считают делом чести совершенно бесплатно изобличить любого преступника, особенно убийцу. Я считаю, что они этим занимаются для развлечения, в чем нет ничего удивительного, если подумать, какими только дикими вещами не заполняют люди свое свободное время. У меня имеются иные способы бороться со скукой, борьба же с преступниками является для меня работой. И я стану охотиться за кем угодно, если мне за это заплатят. Но мне никто не предлагал заплатить за то, чтобы я обнаружил убийцу доктора Бартона. Наоборот, если я его разоблачу и отдам в руки правосудия, я потеряю двенадцать сотен долларов, но зато я обеспечу себе получение большей суммы… мистер Фарелл, будьте любезны, пересядьте на другой стул. Благодарю вас. А ты, Арчи, сядь на стул, освобожденный мистером Фареллом, рядом с мистером Бауэном.
  Я встал со своего стула. Мои глаза не отрывались от лица Бауэна с того момента, когда Вульф попросил его персонально проголосовать за него. Никто не произнес ни одного слова. Биржевой маклер оказался в одиночестве против глухой стены. Своими полунамеками Вульф окончательно его запутал, хотя прямо ни в чем его не обвинил. Полагаю, что Бауэн решал, не пора ли ему вскочить и начать громко возмущаться инсинуациями Вульфа. Он даже не взглянул на меня, когда я опустился рядом с ним на стул. Его глаза были прикованы к Вульфу.
  Тот звонил по телефону. Он не торопился, не суетился, действовал в своей обычной манере, хотя ему пришлось позвонить по трем номерам, пока он не нашел требуемого человека. Все замерли в своих креслах, пока шли переговоры.
  – Инспектор Кремер? Это Ниро Вульф. Совершенно верно. Добрый вечер, сэр. Инспектор, я хотел бы вас кое о чем попросить. У меня в кабинете собрались гости, так что сейчас нет свободного времени для продолжительных объяснений. Полагаю, вам известно, насколько надежными и вескими являются мои заявления? Вот и прекрасно. Не пришлете ли вы сюда человека, пожалуй даже двух, за убийцей доктора Бартона? Он здесь у меня… Нет, нет и не просите. Я же сказал: объяснения последуют позже. Разумеется. Непременно с доказательствами? Ради бога, если вам хочется приехать самому.
  Он отодвинул назад телефон, и в то же мгновение Бауэн вскочил со стула. Колени у него дрожали так же, как и его миниатюрные женские руки, за которыми мне приходилось следить, чтобы он не натворил глупостей. Я воспользовался тем, что он стоит, для того, чтобы проверить, нет ли у него в карманах оружия, и это его окончательно перепугало. Он позабыл все, что намеревался сказать Вульфу, повернулся ко мне, нелепо пискнул и ударил меня ногой по бедру. Я схватил его за плечи, усадил на место и злобно прошипел:
  – Если вы попробуете еще раз, я скручу вас веревками.
  Дреммонд, сидевший по другую сторону Бауэна, с опаской отодвинулся подальше. Некоторые повскакивали с мест.
  Вульф сказал:
  – Садитесь, джентльмены. Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Никаких причин для волнения нет. Арчи, будь добр, передвинь стул мистера Бауэна поближе, я хочу лучше видеть его во время нашей беседы. Если его необходимо подтолкнуть, действуй.
  Я поднялся и предложил биржевому маклеру отыскать свои ноги. Он не шевелился, не поднимал головы, руки вцепились в брюки на коленях, а на лице и шее появились пятна самых разных цветов. Меня удивило, что нет желтого цвета.
  Я сказал чуть громче:
  – Шевелитесь же, иначе я это сделаю.
  За моей спиной раздался голос Бретта:
  – Вам вовсе не требуется доказывать свою напористость. Посмотрите на этого беднягу!
  – Вот как? – огрызнулся я, не поворачивая головы. – Интересно знать, это вас он ударил по ноге?
  Я схватил Бауэна за воротник, приподнял его, поставил на ноги, после чего он пошел. Признаю, что вид у него был жалкий. Он на секунду задержался, пытаясь найти сочувствие у своих товарищей, и заговорил дрожащим голосом:
  – Ребята, вы понимаете, почему… если я сейчас ничего не говорю… не возражаю… на эти нелепые…
  Он никак не мог закончить. Поэтому я придвинул ему стул и усадил его, сам же примостился на уголке стола Вульфа так, чтобы видеть Бауэна. Вульф сказал:
  – Мистер Бауэн, мне не доставляет никакого удовольствия продолжать вас истязать в присутствии ваших друзей, но в любом случае мы должны обождать приезда полиции. Только что вы употребили слово «нелепые». Разрешите позаимствовать его у вас. Вы самый нелепый убийца, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться. Я недостаточно с вами знаком, чтобы сказать, является ли причиной этого ваша невероятная тупость или же неоправданная беспечность. Как бы там ни было, вы запланировали самое рискованное убийство, как будто это была игра.
  Я вовсе не издеваюсь над вами. Я отнимаю у вас всякую надежду и силу духа, дабы вы прекратили ненужное сопротивление.
  Итак, вы присвоили большую сумму денег доктора Бартона, который имел дело с вашей фирмой. Я ничего не знаю о механизме данного хищения, все это будет установлено экспертами прокуратуры, которых направят проверять бухгалтерские книги учета. Вам стало известно, что доктор Бартон обнаружил данное хищение, и в субботу вы отправились к нему с апелляцией. Одновременно вы придумали другой способ действия на случай, если с уговорами ничего не получится. Вы находились у Бартона в кабинете в то время, как он прошел к жене спросить, настолько ли она любит Эстелл Бауэн, чтобы ради нее пойти на большую жертву. В это время вы украли его пистолет из ящика письменного стола и сунули его себе в карман. Поскольку вы были близкими друзьями, вы, конечно, уже давно знали, где доктор Бартон держит оружие. А если нет, то слышали, как он об этом заявил в моем кабинете неделю назад, когда рассказывал об обстоятельствах последнего визита Чапина в его дом. Продолжаю. Миссис Бартон ответила, что она не настолько любит Эстелл Бауэн, чтобы пойти на большую жертву, и доктор Бартон сообщил вам о своем решении… Может, вы хотите выпить?
  Бауэн ничего не ответил и не шелохнулся. Майкл Эйерс подошел к столу, налил полстакана ржаного виски и принес его Бауэну, но тот не обратил на него внимания. Тогда Эйерс, пожав плечами, выпил его сам.
  Вульф продолжал:
  – В двадцать минут седьмого вы ушли. Вас никто не провожал в приемную. Вы хлопнули дверью, но не закрыли ее и снова вошли в квартиру. Так или иначе, но Бартоны решили, что вы ушли. Вы прислушались. Убедившись, что никого нет, вы подошли к телефону. В ваших руках были перчатки. Чтобы они не мешали вам, вы положили их на стол. Но до того, как вас соединили, вас напугал звук шагов в гостиной. В ужасе вы побежали в тот тайник, который приглядели заранее: кладовую за занавесом, поблизости от двойной двери, рядом с которой находился выключатель. Вы успели скрыться за занавесом, и как раз вовремя, чтобы вас не заметила мисс Бартон, уезжавшая в гости.
  Вы сообразили, что забыли свои перчатки на столе, а они вам были нужны, чтобы не оставить отпечатков пальцев на пистолете и… Кстати, пришло ли вам в голову, что на телефонном аппарате тоже могут остаться следы? Или вы их предусмотрительно стерли? Неважно, можете не отвечать.
  Вы не сразу побежали за перчатками, ибо вам надо было взять себя в руки после испуга, вызванного появлением девушки. Вы подождали и, очевидно, поздравили себя с тем, что не стали спешить, потому что почти сразу услышали, как отворилась двойная дверь. Это пришла Дора Чапин, которую вызвали причесать миссис Бартон.
  Мистер Чапин в субботу днем уехал из дома и вернулся довольно поздно… Конечно, вы не могли предвидеть, что ваш звонок Чапину, приблизительно без пяти минут семь, случайно совпал с моментом его возвращения домой. Точнее сказать, звонок застал его в вестибюле дома 203 на Перри-стрит, так что он разговаривал с вами непосредственно с коммутатора и телефонистка слышала решительно все. Можно предположить, что вы подделались под голос доктора Бартона, и довольно удачно, потому что мистер Чапин был обманут. Он на несколько минут поднялся к себе наверх, почти сразу же спустился и поехал на такси на Девятнадцатую улицу.
  Позвонив Чапину, вы снова вернулись в кладовку и стали ждать. Полагаю, что пульс ваш учащенно бился, во рту пересохло, вы потели. Полагаю, ожидание казалось вам бесконечным. Позднее вас поразило, что прошло лишь тридцать пять минут после вашего звонка. Наконец он приехал, его впустила в приемную горничная, и он сел на стул. В своей кладовке вы прислушались, выбрал ли он стул, стоящий к вам спинкой. На руках у вас были перчатки, пальцы сжимали оружие. Вы ждали шагов доктора Бартона. Вот он пересек гостиную, и в то самое мгновение, когда вы услышали, что он нажал на дверную ручку, вы зашевелились.
  Вот тут надо сказать, вы проявили и расторопность, и аккуратность. Ваша левая рука нащупала выключатель у края занавеса, вы нажали на кнопку, и приемная погрузилась в темноту, лишь небольшая полоска света выбивалась из-под двери гостиной. Доктор Бартон отворил ее. Пользуясь темнотой, вы выскочили из кладовки и столкнули Чапина с кресла на пол. Это было нетрудно проделать с калекой, не правда ли, мистер Бауэн? К этому времени Бартон подоспел к месту происшествия, и вы всадили в него четыре пули на близком расстоянии. Света из гостиной было вполне достаточно, чтобы видеть, куда стрелять. Потом вы отбросили пистолет в сторону и удрали, заперев двойную дверь. В холле вы добежали до лестницы, не вызывая лифта, спустились в подвал, а оттуда к служебному входу. Вы рассчитали, что даже если вы столкнетесь с кем-либо, то особой опасности в этом не будет. Вина Поля Чапина будет настолько очевидной, что никто не станет задавать вопросов за пределами квартиры доктора.
  Вы допустили массу ошибок, мистер Бауэн, но ни одна из них не была столь идиотской, как ваша ставка на очевидность вины Поля Чапина. Именно эта ошибка породила все остальные. Почему, черт побери, вы не включили свет опять, когда вышли из приемной? И почему не подождали хотя бы пару минут, чтобы Чапин и Бартон могли перемолвиться хотя бы несколькими фразами? Вы могли бы застрелить его чуть позднее. Второй непростительный промах – ваша беспечность относительно перчаток. Я понимаю, вы были настолько уверены в отношении Чапина, что на все остальное не обратили никакого внимания, полагая, что это не будет иметь значения. Вы действительно хуже любого новичка, вы действовали как осел. Заявляю вам, что ваше разоблачение никому не делает чести, а мне – тем более. Пфуй!
  Вульф резко замолчал и вызвал звонком Фрица, дабы тот принес пива. Пальцы Бауэна сплетались и расплетались, потом сжимались в кулаки. Он дрожал с ног до головы, у него не осталось ни мыслей, ни нервов, ни выдержки, ничего, кроме животного страха.
  К нему подошел Леопольд Элкас и остановился в трех шагах. Мне вдруг показалось, что он хочет его растерзать и рассмотреть, что происходит у него внутри. Появился Майкл Эйерс с новым бокалом, но на этот раз он предназначался не Бауэну, а мне. Я взял его и выпил с благодарностью. Эндрю Хиббард подошел к телефону и сказал телефонистке свой домашний номер. Дреммонд что-то говорил скрипучим голосом Джорджу Бретту. Николас Кэбот обошел кругом стул Бауэна, приблизился к Вульфу и деловито заявил ему:
  – Я ухожу, мистер Вульф, у меня весьма важное свидание. Но я хочу сразу же сказать, что я не вижу оснований, по которым вы не можете получить двенадцать сотен долларов с Бауэна. Это ваше законное право. Если вы хотите поручить мне потребовать для вас эту сумму, я с удовольствием это сделаю и не потребую платы.
  Этот адвокат был человеком непреклонного характера.
  Глава 22
  Через три дня, в четверг после полудня, у нас был посетитель. Я только что вернулся из банка, где положил на наш счет солидную сумму, и теперь обдумывал вечерний поход в кино. Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами, неподвижный и молчаливый, как гора. Скорее всего, он сосредотачивался на меню завтрашнего обеда.
  Появился Фриц с сообщением:
  – К вам пришел джентльмен, сэр. Мистер Чапин.
  Вульф чуть-чуть приоткрыл глаза и кивнул. Я повернулся на стуле и встал.
  В кабинет, сильно хромая, вошел калека. За окном был яркий солнечный день, при свете которого мне удалось его хорошенько рассмотреть. Я убедился, что его глаза не были такими уж светлыми, как я воображал. Скорее они были цвета тусклого алюминия. Да и кожа не была мертвенно-бледной. Вид у Чапина был решительный.
  На меня он почему-то не взглянул, направляясь к столу Вульфа. Я придвинул для него кресло.
  – Доброе утро, мистер Чапин. – Вульф почти полностью открыл глаза. – Может быть, вы присядете? Прошу вас… спасибо. Я ужасно не люблю смотреть, как люди стоят. Разрешите поздравить вас с тем, что вы так великолепно выглядите. Если бы я провел три дня в тюрьме Томбс, я был бы совершенно без сил, жалкой развалиной. Как там кормят? Отвратительно, по всей вероятности.
  Калека поднял плечи и опустил их. Было очевидно, что он не расположен к пустой болтовне. Он опустился на самый краешек кресла, которое я придвинул к нему, его палка находилась прямо перед ним, обе руки покоились на рукоятке. Его глаза были выразительны настолько, насколько бывает выразителен алюминий. Он сказал:
  – Я сел только из вежливости, чтобы избавить вас от неприятного чувства. Я пришел сюда за парой перчаток, которые вы взяли из моего ящика.
  – Ах! Значит, ваши сокровища перенумерованы? Вот как?
  Чапин кивнул.
  – К счастью. Могу я их получить?
  – Новое разочарование. – Вульф вздохнул. – Я предполагал, что вы взяли на себя труд приехать выразить мне благодарность за то, что я спас вас от электрического стула. Вы, разумеется, благодарны?
  Губы Чапина искривились.
  – Я благодарен вам ровно настолько, насколько вы этого ожидаете от меня. Поэтому не надо терять на это время. Могу я получить перчатки?
  – Можете… Арчи, пожалуйста, дай их мне.
  Я достал перчатки из ящика своего стола и протянул их Вульфу. Тот положил их перед собой одну на другую и даже разгладил ладонями. Взгляд Чапина был прикован к этим перчаткам.
  Вульф откинулся назад с очередным вздохом.
  – Знаете, мистер Чапин, я так ими и не воспользовался. Я взял их из вашей шкатулки, чтобы продемонстрировать, как сильно они напоминают перчатки мистера Бауэна. Это объясняет, почему Дора Чапин смогла принять перчатки мистера Бауэна за перчатки миссис Бартон. Но поскольку Бауэн увял, как капризная мимоза, мне это не потребовалось… Я не возвратил вам эти перчатки, оставил их у себя, потому что мне хотелось вас видеть.
  Поль Чапин, ничего не ответив, потянулся к перчаткам, но Вульф покачал головой и придвинул их ближе к себе.
  – Минуту терпения, мистер Чапин Я хотел вас видеть, чтобы иметь возможность извиниться перед вами. Надеюсь, что вы примете мои извинения.
  – Я пришел сюда за своими перчатками, свои извинения вы можете оставить при себе.
  – Но, дорогой сэр! – Вульф погрозил ему пальцем. – Разрешите мне хотя бы объяснить, в чем я виноват перед вами. Я хочу извиниться за то, что подделал вашу подпись.
  Брови Чапина поднялись вверх. Вульф повернулся ко мне.
  – Копию признания, Арчи.
  Я подошел к сейфу, достал бумагу и передал ее Вульфу. Он развернул ее, просмотрел и передал калеке. Я сел и посмотрел с усмешкой на Вульфа, но тот притворился, что не заметил. Он снова полулежал в кресле, полузакрыв глаза и сцепив пальцы на животе.
  Чапин прочитал «Признание» дважды. Первый раз он равнодушно взглянул на него и быстро пробежал глазами, потом искоса посмотрел на Вульфа, слегка скривил губы и принялся читать заново, с самого начала, куда медленнее.
  Наконец он швырнул его на стол.
  – Изложенное подобным образом – прозаично, смело – это производит фантастическое впечатление, не так ли?
  Вульф кивнул.
  – Мне пришло в голову, мистер Чапин, что вы добились ничтожно малых результатов после всех ваших стараний. Конечно, вы понимаете, что мне потребовался этот документ для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на ваших друзей. Зная же, что мне не удастся уговорить вас подписать его, я был вынужден подделать вашу подпись, за что и хочу извиниться. Вот ваши перчатки.
  Хромоногий взял перчатки, пощупал их, спрятал во внутренний карман, уперся руками в подлокотники и поднялся с кресла. Теперь он стоял, опираясь на свою палку.
  – Вы знали, что я не стану подписывать подобный документ? Откуда вы это знали?
  – Потому что я прочитал ваши книги и познакомился с вашим несгибаемым духом.
  – Вы можете подобрать другое название для этого?
  – Множество. Ваше ужасающее и плачевное инфантильное упрямство. Оно одарило вас искалеченной ногой и вашей женой. Оно чуть было не одарило вас двумя тысячами вольт электричества.
  Чапин улыбнулся.
  – Итак, вы прочли мои книги. Прочитайте следующую непременно. Я выведу в ней вас в качестве основного героя.
  – Естественно. – Вульф открыл глаза. – И конечно, я умру насильственной смертью. Я протестую против этого. Я имею глубочайшее предубеждение против насилия в любой его форме. Так что я сделаю все, чтобы переубедить вас…
  Он говорил уже со спиной калеки, который ковылял к выходу.
  Но на пороге Чапин с улыбкой обернулся.
  – Вы умрете, сэр, самым ужасным образом, соответствующим отвратительному, плачевно-инфантильному воображению. Это я вам обещаю.
  Он ушел.
  Вульф откинулся назад в кресло и закрыл глаза. Я тоже сел, вернувшись мыслями к понедельнику. Я припомнил, что, когда я уезжал к миссис Бартон, Вульф оставался в кабинете с Фрицем, разговаривая о напитках. А когда я возвратился, не было ни Вульфа, ни «седана». Но отправился он вовсе не в Томбс на свидание с Полем Чапином. Он вообще не выходил из дома. «Седан» отбыл в гараж, а Вульф поднялся к себе в комнату вместе с пальто, шляпой, тростью и перчатками. Без четверти четыре он позвонил мне из своей комнаты, чтобы я отвез шкатулку миссис Чапин, и таким образом заставил Чапина приехать к нам.
  Конечно, Фриц тоже участвовал в этом обмане, а Хиббарда отослали в его комнату.
  Они таки сделали из меня дурака!..
  СНОВА УБИВАТЬ
  Глава первая
  Я зевнул и отбросил в сторону воскресное приложение «Санди таймс». Повернулся к Ниро Вульфу и снова зевнул.
  – Этот тип, С. Дж. Вулф, случайно, не ваш родственник?
  Вульф, не удостоив меня вниманием, метнул дротик и попал в трефового валета. Я не сдавался:
  – Судя по тому, что фамилия у него пишется не так, как ваша, разумеется, нет. А спросил я, потому что у меня мелькнула идея. Хорошо бы он тиснул в «Таймс» статейку о вас, с вашей фотографией. Уж вам-то точно есть о чем рассказать.
  Я помолчал, ухмыльнувшись, потому что представил себе этот снимок: Вульф во всю свою величину, и еще раз ухмыльнулся, когда он, хрюкнув, наклонился за дротиком.
  Я не отступал:
  – Реклама была бы высший класс! Эверест! Этот парень берется писать только о самых-самых. Я его давно читаю. У него то Эйнштейн, то Бейб Рут, то принц Уэльский, то очередной президент Соединенных Штатов («О, не могли бы вы немного рассказать нам про Белый дом?»), то король Сиама и так далее. Он у кого попало интервью не берет. Значит, вы ему подойдете. Я серьезно. Круг знакомых у нас большой, так что наверняка найдется кто-нибудь, чтобы подбросить ему эту мыслишку.
  Вульф по-прежнему не обращал на меня внимания, но другого я и не ждал, потому что он не закончил. Недавно ему вдруг стукнуло в голову, что у него есть лишний вес, – с моей точки зрения, это примерно то же самое, как если бы вдруг Атлантический океан решил, будто у него есть лишняя вода, – и с тех пор включил в расписание еще один пункт. Заставить Вульфа выйти из дома могли бы только бомбежка или землетрясение, так что двигался он, лишь когда поднимался к своим орхидеям, по утрам с девяти до одиннадцати и днем с четырех до шести, а там негде устраивать прыжки с шестом. Но, красоты и здоровья ради, Вульф все же придумал для себя тренажер. И выделил на него время – с трех сорока пяти до четырех. «Тренажером» была доска с пробковым покрытием, на которой был нарисован большой круг, разделенный на двадцать шесть секторов, и еще малый внутренний круг, очерченный тонкой проволокой, с малыми секторами. Таким образом, большой круг состоял из пятидесяти двух секторов. В каждом красовалось изображение карты, а в центре, где «бычий глаз», – джокер. К доске прилагался комплект дротиков – маленьких, симпатичных, сделанных из дерева, с легким оперением и металлическим острием, длиной примерно в четыре дюйма и весом не больше двух унций. Идея состояла в том, чтобы не просто попасть в мишень, которая у нас висела на расстоянии пятнадцати футов, а за пять бросков выбить покерную взятку с джокером. И Вульф теперь каждый день вставал, бросал, шел, вынимал дротики. Снова бросал, вставал…
  Безусловно, занятие было увлекательное. Я хочу сказать, что эта игра прекрасно подошла бы для дошкольниц, но ни один уважающий себя парень старше полугода не стал бы тратить время на подобную ерунду. Единственная причина, почему я здесь подробно рассказываю о дротиках, заключается в том, что с них началось дело, которым занялся Ниро Вульф, причем дело, связанное с убийством, и не с одним, так что мне в любом случае пришлось бы о них вспомнить. Никуда не денешься. Впрочем, от покерных дротиков Вульфа никто не пострадал, если не считать меня. Я за два месяца проиграл восемьдесят пять баксов то на джокере, то на двойках. Но дело не в том, что Вульф играл лучше, ему просто везло.
  Так или иначе, с тех пор, как Вульф решил, что чересчур растолстел, он метал дротики ежедневно. Причем называл их копьями. Я, когда обнаружил, что скоро мои потери будут исчисляться трехзначными цифрами, решил оставить эти забавы, о чем сообщил ему строгим тоном, сказав, что врач нашел у меня синдром спортивного сердца. Дальше Вульф продолжал упражняться один, и в то воскресенье, о котором я веду речь, взял в одной взятке два джокера.
  Я продолжал:
  – Это был бы хороший ход. Вы ему подошли бы. Сами же говорите, что вы гений. Клиенты бы новые появились. Взяли бы себе постоянных помощников…
  У Вульфа дрогнула рука, дротик подлетел к моим ногам. Вульф повернулся ко мне. Я знал, чего он от меня хочет, знал, что он терпеть не может наклоняться, но наклоны были самой полезной составляющей его упражнений, и я решил: пусть упражняется. Я не пошевелился. Вульф посмотрел на меня в упор:
  – Я читал мистера Вулфа. С точки зрения стиля его статьи безупречны.
  Этот сукин сын пытался заставить меня поднять его дротик, притворяясь, будто меня слушал. Ладно, подумал я тогда про себя, ладно, но ты мне за это заплатишь, сейчас посмотрим, на сколько тебя хватит. Я поднял с пола журнал, нашел статью Вулфа и пробежался по ней глазами.
  – Одна из лучших его статей. Не читали? Про британского посланника, который прибыл из-за океана… Погодите… Та-ак, что тут у нас…
  Я нашел место и громко прочел вслух:
  – «Неясно, имеет ли маркиз Клайверс полномочия обсуждать соглашение о присутствии сухопутных и военно-морских сил на Дальнем Востоке. Известно лишь, что он намерен обозначить список вопросов о сферах экономического влияния. По этой причине – после недельного пребывания в Вашингтоне, где он вел переговоры с министром иностранных дел, а также с министром торговли, – он прибыл в Нью-Йорк для консультаций с ведущими представителями промышленности и финансов. В наших правительственных кругах все яснее осознают тот факт, что единственной более или менее надежной основой мира на Востоке может стать устранение существующих ныне экономических разногласий».
  Я поднял глаза на Вульфа:
  – Ясно? Дележка сфер экономического влияния. Тем же занимались Аль Капоне с Голландцем Шульцем. Посмотрим, куда нас на этот раз заведет устранение экономических разногласий.
  Вульф в ответ кивнул:
  – Спасибо, Арчи. Большое спасибо за то, что ты все объяснил. А теперь, если не возражаешь…
  Я не дал ему договорить:
  – Погодите, это не все. Дальше еще интересней.
  И снова обратился к статье:
  – Судя по фотографии, этот тип привык, чтобы ему подчинялись. Похож на старшего парикмахера или официанта… что-то в этом роде. Дальше тут написано: отлично разбирается в вопросах сфер и влияний… о его военных подвигах… командовал бригадой, был четырежды удостоен награды… из старинного рода… Весь в побрякушках, ну просто манекен в универмаге… Итак, гип-гип ура, джентльмены, поднимем тост за его величество. Как видите, сэр, я сократил…
  – Да, Арчи. Спасибо, – мрачно ответил Вульф.
  Я перевел дыхание.
  – Не за что. Самая интересная часть статьи – где говорится про его характер и личную жизнь. Лорд Клайверс – прекрасный садовник. Вывел собственный сорт роз! По крайней мере, тут так написано… Впрочем, слишком длинно… Дальше вот что: «Хотя было бы преувеличением назвать маркиза человеком эксцентричным, по характеру он во многом не соответствует общепринятому облику британского пэра. Возможно, отчасти по той причине, что в молодости – сейчас ему шестьдесят четыре года – лорд Клайверс много лет провел в Австралии, в Южной Америке и на западе Соединенных Штатов, куда приезжал в разном качестве… Он племянник девятого маркиза Клайверса, от которого унаследовал свой титул в 1905 году после трагического происшествия у африканского побережья, когда потерпела крушение „Ротания“ и, в числе многих других пассажиров судна, погибли его дядя и оба его сына. Так или иначе, маркиз Клайверс выдающаяся личность, а все его „идиосинкразии“, как он их называет, являются лишь отличительными особенностями его характера… Он никогда не участвовал в охоте ни на зверей, ни на птиц, хотя у него лучшие охотничьи угодья в Шотландии и он отлично стреляет из револьвера, который всегда при нем. Владелец прекрасных конюшен, он больше пятнадцати лет не садился в седло. Он не признает пятичасового чая, что в Англии считается чуть ли не государственной изменой. Он ни разу в жизни не посещал крикетные матчи. В гараже у него десяток автомобилей, но сам он машину не водит. Он отлично играет в покер и приохотил к этой игре небольшой круг своих друзей. Он страстный поклонник крокета и терпеть не может гольф, который называет „разрушителем социальных устоев“ и держит в своем имении в Поукендаме повара-американца, потому что тот лучше всех умеет печь тыквенный пирог. Во время своих частых поездок на континент повара он берет с собой…»
  Продолжать дальше не имело смысла, и я остановился. Вульф стоял слушал, глаза у него постепенно превращались в щелочки, и вдруг он разжал кулак, дротики покатились по полу, а Вульф, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Мне было слышно, как он протопал по нашей прихожей, вошел в лифт и хлопнул дверью. Разумеется, ему было пора в оранжерею, потому что часы показывали ровно четыре.
  Я мог бы оставить дротики на полу, чтобы их убрал Фриц, но мне не хотелось, подобно Вульфу, впадать в детство. Потому я выдрал из журнала страницу с фотографией, на которой был снят маркиз Клайверс, прикрепил к мишени, собрал дротики, отошел на пятнадцать шагов и принялся их бросать. Один раз попал маркизу в нос, другой – в левый глаз, два – в горло, а в последний – промазал. Но маркиз и так уже был отлично пришпилен. Так что я похвалил себя за результат и, взяв шляпу, отправился в киношку, даже не подозревая, что пройдет совсем немного времени и этот маркиз подаст нам пример стрельбы куда более меткой, причем по мишени куда более серьезной, чем журнальная страница, а информация, которая в ней содержалась, пригодится Ниро Вульфу, когда тот неожиданно для себя возьмется за дело, связанное с убийством.
  Глава вторая
  На следующий день, понедельник 7 октября, у меня были записаны две встречи. Ни одна не сулила ни выгод, ни радостей. Первая встреча была назначена на пятнадцать тридцать. Нас собирался посетить Энтони Д. Перри, магнат, генеральный директор банка «Метрополитен траст», где мы и сами держали счета, президент корпорации «Сиборд продактс» – одной из тех непонятных компаний с оборотом этак в миллиард долларов в год, которые занимают в гигантских небоскребах этажей шесть, зарабатывая на всякой ерунде, вроде продажи соевых бобов, толченой арахисовой скорлупы или оленьих копыт. Как я уже сказал, Энтони Д. Перри был магнат. Его избирали в президиумы, он входил в городской совет, и так далее и тому подобное. Он и раньше уже обращался к Вульфу пару раз, но исключительно по мелочам. Что ему понадобилось на этот раз, мы понятия не имели; он позвонил и просто попросил о встрече, ничего не объясняя.
  Вторую встречу я назначил на шесть. Этот посетитель был не совсем обычный, но нас этим было не удивить. Вернее, не посетитель, а посетительница. Она позвонила в субботу утром 5-го октября и сказала, что хочет встретиться с Ниро Вульфом. Я ответил: о’кей, приходите. Она поблагодарила, но уточнила, что хочет прийти не одна, а с человеком, который приедет не раньше утра понедельника, а она в понедельник работает, потому они смогут только в пять тридцать. Я сказал: нет, в пять тридцать не подойдет, тогда, значит, в шесть, и взялся за карандаш, чтобы записать имя. Но она назваться не пожелала. Заявила, что, когда придет, тогда и представится, что они будут ровно в шесть и что все это очень важно. Не буду утверждать, что разговор этот привел меня в восторг, но, тем не менее, я записал время встречи в надежде, что она не передумает, потому что мне нравился голос и захотелось увидеть, как его обладательница выглядит во плоти.
  Энтони Д. Перри явился ровно в три тридцать. Фриц открыл дверь и проводил в кабинет. Вульф сидел за столом и пил пиво. Я ожидал в своем углу, надеясь, что Перри поручит нам выследить какого-нибудь очередного конкурента, которого подозревает в нечестной игре, и это, как я считал, было бы вовсе неплохо. Но он пришел с делом другого рода, хотя тоже отнюдь не из разряда тех, от которых приходишь в восторг и кровь кипит в жилах. Для начала он поинтересовался, как наше здоровье (в том числе и мое, поскольку был демократичен), вежливо порасспрашивал об орхидеях, а потом придвинул стул к столу и улыбнулся Вульфу улыбкой, какой один деловой человек улыбается другому деловому человеку.
  – Мистер Вульф я не стал просить вас ко мне приехать, а приехал сам по двум причинам. Во-первых, я знаю, насколько вы не любите выходить из дома, а, во-вторых, дело, которое меня к вам привело, весьма личного свойства.
  Вульф кивнул:
  – Причины, сэр, обе уважительные. В чем же состоит ваше дело?
  – Оно, как я сказал, личного свойства.
  Перри прокашлялся, бросив в мою сторону взгляд, потому что я открыл блокнот.
  – Полагаю, мистер…
  – Гудвин. – Вульф налил себе еще стакан пива. – Благоразумие мистера Гудвина поистине не имеет границ. Он умеет хранить чужие тайны.
  – Отлично. Я хочу поручить вам провести для меня одно деликатное расследование, которое потребует большой осторожности. Оно связано с очень неприятной ситуацией, возникшей у нас в правлении корпорации.
  Перри еще раз прокашлялся.
  – Обстоятельства сложились таким образом, что, если мы ничего не предпримем, одна молодая особа, из числа наших сотрудниц, может несправедливо пострадать.
  Он умолк.
  Вульф сказал:
  – Мистер Перри. Вы глава корпорации, и вы наводите в ней порядок… или я ошибаюсь?
  Перри улыбнулся.
  – Не все и не всегда зависит от меня. Если там у меня и монархия, то она в лучшем случае конституционная. Позвольте, я объясню, в чем дело. Правление нашей корпорации находится на тридцать втором этаже здания «Сиборд продактс». На этом этаже у нас тридцать кабинетов: для членов правления, администрации, руководителей отделов и так далее. В прошлую пятницу один из директоров положил в свой стол довольно крупную сумму, которая исчезла при обстоятельствах, будто бы указывающих на то, что деньги взяла… та самая молодая особа, о которой я упомянул. Мне стало об этом известно только утром в субботу. Сей директор потребовал от меня немедленных действий, но я не могу поверить в виновность этой сотрудницы. Она всегда была… Мне всегда казалось, что она заслуживает доверия. Пусть на первый взгляд и это выглядит будто… – Он остановился.
  Вульф спросил:
  – Вы хотите, чтобы мы выяснили, кто это сделал?
  – Да. Разумеется. Именно этого я и хочу. – Перри снова прочистил горло. – Однако еще я хочу, чтобы вы приняли во внимание ее давнюю репутацию и заслуги перед компанией. И просил бы во время беседы с мистером Мьюром дать ему понять, что вам поручено расследовать это дело на тех же основаниях, что и любое происшествие подобного рода. Кроме того, я просил бы отчеты о ходе расследования присылать лично мне.
  – Понятно. – Вульф посидел, прикрыв глаза. – Слишком сложно… Мне хотелось бы избежать недопонимания. Давайте сразу внесем ясность. В наши обязанности не входит поиск доказательств виновности вашей служащей. Равно как и доказательств ее невиновности. Вы лишь хотите узнать, что произошло на самом деле.
  – Именно. – Перри улыбнулся. – Но я надеюсь, что она в самом деле не брала этих денег.
  – Возможно, и так. Кто будет нашим нанимателем? Корпорация?
  – Э-э… Я не подумал. Думаю, да, корпорация. Так будет лучше всего.
  – Понятно.
  Вульф повернулся ко мне:
  – Арчи, прошу.
  Он откинулся в кресле, сложил руки на животе и закрыл глаза. Уступив сцену мне с моим блокнотом.
  – Сначала о деньгах, мистер Перри. Сколько их было?
  – Тридцать тысяч. В стодолларовых купюрах.
  – Ничего себе. Зарплата сотрудников?
  – Нет. – Перри заколебался. – Впрочем, да, можно и так назвать.
  – Лучше скажите точно.
  – Это необходимо?
  – Нет. Но лучше знать. Чем больше знаешь, тем меньше приходится выяснять.
  – Ладно… Поскольку мы уже условились, что дело строго конфиденциальное… Вам, разумеется, известно, что, в связи с некоторыми особенностями нашего бизнеса, в определенных странах у нас есть определенные привилегии. И там, в этих странах, для совершения сделок нам требуются наличные.
  – Ясно. Значит, мистер Мьюр, о котором вы говорили, ваш кассир, так?
  – Мистер Рэмзи Мьюр – вице-президент корпорации. Обычно он ведет подобные переговоры. В этот раз, в пятницу, он должен был встретиться с джентльменом из Вашингтона. Но джентльмен опоздал на поезд, после чего позвонил и сказал, что не нужно его встречать, он приедет к нам в три тридцать. Так он и сделал. Когда их беседа подходила к концу, мистер Мьюр открыл ящик, чтобы достать деньги, но денег там не оказалось. Мистер Мьюр попал в крайне неловкое положение.
  – Да уж. Когда он их туда положил?
  Перри не успел ответить. Вульф в своем кресле выпрямился, потом встал. И сказал, глядя на Перри сверху вниз:
  – Прошу меня простить, сэр. В это время я должен уже идти выполнять упражнения, которые мне прописал врач, после чего поднимусь в оранжерею. Если это доставит вам удовольствие, то, когда вы закончите, мистер Гудвин проводит вас ко мне. Буду рад.
  На полпути к двери он обернулся:
  – На мой взгляд, было бы целесообразно, если бы, прежде чем мы примем решение, мистер Гудвин предпринял небольшое предварительное расследование. Возможно даже, ему удалось бы что-нибудь прояснить. Всего хорошего, сэр.
  Вульф вышел из кабинета. Покерную мишень из-за назначенных встреч заранее перевесили к нему в спальню.
  – Осторожный человек. – Перри мне улыбнулся, но на щеках у него проступили красные пятна. – Разумеется, с его репутацией он может себе это позволить.
  Я смотрел на пятна, становившиеся все ярче.
  Я сказал:
  – Ну да. Так когда он их туда положил?
  – Что? Ах да, конечно. Деньги из банка были доставлены утром, и тогда же мистер Мьюр положил их к себе в ящик стола, но и когда он вернулся после несостоявшейся встречи, около трех часов, они были на месте. В пять тридцать их там не оказалось.
  – Находился ли он в своем кабинете все это время?
  – Нет, конечно. Он выходил не раз. Минут двадцать он пробыл у меня. Один раз вышел в туалет. С четырех до почти четырех сорока находился в конференц-зале, где он и мистер Сэведж, наш консультант по внешним связям, проводили совещание с главами отделов.
  – Был ли ящик заперт?
  – Нет.
  – Тогда деньги мог взять кто угодно.
  Перри покачал головой:
  – У нас у дверей сидит сотрудница отдела кадров, которой видно весь коридор. Ее работа и состоит в том, чтобы следить, кто где находится, и направлять новичков на интервью. Она видела, кто входил в кабинет мистера Мьюра и когда.
  – И кто же?
  – Пять человек. Курьер, который принес корреспонденцию, второй вице-президент компании, личная стенографистка Мьюра, Клара Фокс и я.
  – Вас мы исключим. Насколько я понимаю, вы денег не брали?
  – Нет. Но почти жалею об этом, лучше бы взял я. Когда пришел курьер, мистер Мьюр находился в кабинете. Вице-президент компании мистер Арбатнот вне подозрений. Стенографистка… Когда обнаружилась пропажа, она была еще там, хотя большинство сотрудников уже ушли домой, и по ее собственному настоянию мистер Мьюр осмотрел ее вещи. У нее своя крохотная комнатка при кабинете Мьюра, и оттуда она не выходила. Кроме того, она работает у него одиннадцать лет и заслуживает доверия.
  – Остается Клара Фокс.
  – Да. – Перри прочистил горло. – Клара Фокс занимается почтой. Это в высшей степени ответственная должность. Она переводит, расшифровывает все депеши и телеграммы. Она принесла Мьюру телеграмму примерно в четыре пятнадцать и ждала там, пока стенографистка напечатает ей копию.
  – Давно она у вас?
  – Три года. С небольшим.
  – Знала ли она о деньгах в ящике?
  – Могла знать. Она два дня рассылала инструкции о предстоявшем платеже.
  – Но вы думаете, что не она их взяла. Почему?
  Перри раскрыл рот и снова закрыл. Я посмотрел на него с интересом. Нерешительность тут была ни при чем; просто он подбирал слова. У него были умные, внимательные голубые глаза, твердый подбородок (хотя, возможно, немного тяжеловатый), седые волосы (что в его шестьдесят с лишним было неудивительно), высокий лоб, родинка на правом виске и хорошая чистая кожа. Лицо отнюдь не безобразное, но в тот момент я смотрел на него без особой симпатии, потому что, похоже, он собирался всучить нам пирожок с очень уж подозрительной начинкой, а мне не слишком нравятся люди, которые сначала просят помочь тащить чемодан, а потом перекладывают всю его тяжесть на тебя. Доставать для клиентов мух из меда я привык, но лезть в осиное гнездо не хотелось.
  Наконец Перри сказал:
  – Несмотря ни на что, лично я абсолютно уверен в том, что Клара Фокс не брала этих денег. Я был бы в высшей степени удивлен, если бы это оказалось не так.
  – Что она сама говорит?
  – С ней не беседовали. На сегодняшний день о случившемся знают лишь Арбатнот, мисс Вотер – секретарь, которая сидит в коридоре, – и стенографистка Мьюра. Вероятно, я должен вам сказать, что утром Мьюр хотел вызвать полицию, но я его остановил.
  – Мисс Вотер могла взять?
  – Она у нас восемнадцать лет. Я скорей заподозрю себя. Кроме того, в коридоре никогда не бывает пусто, всегда кто-нибудь да идет. Если бы она оставила свой пост хотя бы на минуту, это заметили бы.
  – Сколько лет Кларе Фокс?
  – Двадцать шесть.
  – Ага. Молоденькая. Даже слишком для ответственной должности, а? Замужем?
  – Нет. Она очень умная, замечательная девушка.
  – Вам что-нибудь известно о ее увлечениях? Возможно, она коллекционирует бриллианты, любит пошалить?
  Перри смотрел на меня молча.
  – Любит скачки?
  Он нахмурился:
  – Ничего такого мне неизвестно. Мы с ней не друзья, и я за ней не шпионил.
  – Сколько она зарабатывает и на что, на ваш взгляд, тратит деньги?
  – Зарабатывает она тридцать шесть долларов в неделю. Живет, насколько я знаю, скромно и весьма достойно. У нее, по-моему, небольшая квартирка и дешевая машина. Машину я видел. Она… Кажется, она любит театр.
  – Угу…
  Я перекинул в блокноте страницу.
  – А этот ваш мистер Мьюр, который бросает в незапертом ящике тридцать штук, не мог ли он сам, например, влезть в долги и сам взять деньги?
  Перри улыбнулся и покачал головой.
  – Мьюру принадлежит двадцать восемь тысяч акций корпорации, которые на сегодняшний день стоят на рынке два миллиона долларов, и это не всё его имущество. Кроме того, учитывая расположение его кабинета, он никогда не запирает стол.
  Я снова посмотрел в блокнот, поднял плечи и дал им упасть, что служило у меня признаком легкого раздражения. Дело казалось сложным и, вероятно, грязненьким, к тому же не обещавшим ни прибыли, ни удовольствия. Для начала, конечно, как и сказал Вульф, нужно было бы прогуляться на тридцать второй этаж и поболтать там о том о сем. Но часы на стене показывали двадцать минут пятого. В шесть к нам придет обладательница приятного голоса вместе со своим знакомым, который-приедет-в-понедельник, и мне больше хотелось на нее посмотреть, чем искать пропавшие тридцать штук.
  Я сказал:
  – О’кей. Утром вы, разумеется, будете на работе? Я приеду ровно в девять. Мне понадобится…
  – Утром? – Перри нахмурился. – Почему не сейчас?
  – Потому что на сегодня у нас намечено другое дело.
  – Отмените его. – На щеках у него снова проступили красные пятна. – Я не могу ждать. Я давний клиент мистера Вульфа. Я даже приехал к нему сам…
  – К сожалению, придется подождать до завтра, мистер Перри. Я не могу перенести свою встречу.
  – Пошлите кого-нибудь вместо себя.
  – Не думаю, чтобы кто-нибудь мог меня заменить.
  – Возмутительно! – Перри выпрямился в своем кресле. – Я требую пропустить меня к мистеру Вульфу.
  Я покачал головой:
  – Вы же сами знаете, что я не могу. Вам прекрасно известна его эксцентричность.
  Тут я подумал, что у нас бывали посетители и похуже, а он, в конце концов, наш постоянный клиент, хоть и заседает в совете, но, возможно, ему и самому эти заседания поперек горла.
  Потому я встал со своего места и сказал:
  – Я доложу ему. Он мой босс. Если он скажет…
  Открылась дверь. Я оглянулся. Вошел Фриц, с постным видом, с каким он входит всегда, когда собирается доложить о посетителе. Но доложить он не успел. Посетитель вошел сам за ним следом, и я хмыкнул, сообразив, что Фриц думает, будто тот еще у порога.
  – Посетитель к мистеру…
  Я перебил:
  – Сам вижу.
  Фриц повернулся, увидел, что его провели, похлопал глазами и удалился. Я разглядывал посетителя, потому что разглядывать было что. Ростом он был примерно пять футов и три дюйма, в поношенном костюме из синей саржи, без жилета, в светлой ковбойской шляпе. Рукава пиджака были явно ему коротки, физиономия была красная, будто пожарная машина, а походка – то ли как у ранчеро, то ли как у пантеры в клетке.
  Он представился, и голос у него оказался низким и приятным:
  – Меня зовут Харлан Сковил.
  Он подошел к Энтони Д. Перри, встал перед ним и уставился на него сверху вниз. Перри встревоженно заерзал в кресле.
  Посетитель сказал:
  – Вы мистер Ниро Вульф?
  Я ответил со всей учтивостью:
  – Мистера Вульфа здесь нет. Я его помощник. И сейчас беседую с этим джентльменом. Если позволите…
  Посетитель кивнул и снова повернулся к Перри:
  – Тогда кто… Слушайте, а вы, часом, не Майк Уолш? Хотя нет, Майк у нас недомерок.
  Он отвернулся от Перри, оглядел комнату, повернулся ко мне:
  – Ну и чего мне делать? Сесть и накрыться шляпой?
  Я ухмыльнулся:
  – Совершенно верно. Если хотите, можете сесть в кожаное кресло в том углу.
  Он направился к креслу, а я к двери, махнув рукой Перри:
  – Я не заставлю вас долго ждать.
  Наверху, под застекленной крышей, в оранжерее, где росли десять тысяч орхидей, я застал Вульфа, когда тот разглядывал свои онцидиумы, собиравшиеся цвести раньше времени, а рядом Хорстмана с банкой смеси из древесного угля и толченого папоротника13. Разумеется, Вульф на меня даже не посмотрел и своего занятия не прервал. Всякий раз, когда я поднимался к нему в оранжерею, он делал вид, будто он Джо Луис14, а я мальчишка, который пришел за ним подглядывать.
  Я сказал (достаточно громко, чтобы он не смог притвориться, будто не слышит):
  – Наш миллионер, желает, чтобы я пошел и нашел ему его тридцать штук немедленно, а у нас еще одна встреча в шесть. Я предпочел бы заняться им завтра утром.
  Вульф на это ответил:
  – А если карандаш со стола упадет, ты тоже придешь советоваться, поднять его или нет?
  – Он сердится.
  – Я тоже.
  – Он говорит, что ему нужно срочно, что я разговариваю с ним возмутительно, и вообще, он – наш постоянный клиент.
  – Совершенно с ним согласен, особенно в том, что касается тебя. Иди.
  – Ладно. У нас новый посетитель. Зовут Харлан Сковил. Похоже, ковбой. Сообщил мистеру Перри, что тот не Майк Уолш.
  Вульф поднял на меня глаза:
  – Надеюсь, ты помнишь, что это я плачу тебе жалованье каждую неделю.
  – О’кей.
  Мне захотелось выдрать из горшка онцидиум, но я решил, что это было бы недипломатично, и потому сдержался.
  Перри стоял уже в шляпе и с тростью в руке.
  Я сказал:
  – Прошу прощения, что заставил ждать.
  – Что дальше?
  – Придется перенести на завтра. Я буду нужен мистеру Вульфу. В любом случае, рабочий день закончился, так что сегодня я мало что успел бы. Мистер Вульф искренне сожалеет…
  – Ладно, – рыкнул Перри. – Вы сказали, в девять?
  – Ровно в девять.
  – Подниметесь сразу ко мне.
  – Хорошо.
  Я вышел и отпер ему дверь в прихожей.
  Харлан Сковил сидел в кожаном кресле в углу возле книжного шкафа. Входя, я увидел его раньше, чем дверь распахнулась: сгорбившийся, он показался мне старым, уставшим, измученным, но при виде меня выпрямился и поднял свои яркие голубые глаза.
  Я вошел и развернул к нему свое кресло.
  – Вам нужен Ниро Вульф?
  Он кивнул:
  – Да, сэр. Есть такая мыслишка.
  – До шести мистер Вульф занят, а на шесть у него назначена встреча с другим посетителем. Меня зовут Арчи Гудвин. Я доверенное лицо мистера Вульфа. Может быть, я мог бы помочь?
  – Еще чего!
  Голос у него был все же приятный и слишком молодой для его изможденного лица. Он снова посмотрел на меня из-под прищуренных век.
  – Слушай, сынок. Что за тип этот Ниро Вульф?
  Я ухмыльнулся:
  – Толстый.
  Он медленно покачал головой, сдерживая нетерпение.
  – Ни к чему дразнить быка. Ты же видишь, что я сам за тип. Я приехал издалека. – Глаза у него вдруг блеснули. – Ну да, я спустился с гор. А кто был тот, кто здесь сидел?
  – Клиент мистера Вульфа.
  – Что за клиент? Имя-то у него есть?
  – Само собой. В следующий раз, когда встретитесь, спросите у него сами. Могу ли еще быть чем-нибудь полезен?
  – Ладно, сынок. – Он кивнул. – В общем, я подумал, что странно, что он пришел, когда пришел я, но ты же слышал: я уже понял, что это не Майк Уолш. И уж точно не дочь Вика Линдквиста. Спасибо, что слушаешь меня. Можешь дать лист бумаги? Любой.
  Я вытащил ему из пачки лист писчей бумаги. Он его взял, поднес к лицу и сплюнул здоровенный кусок жевательного табака, размером, наверное, с куриное яйцо. Я человек наблюдательный, но ничего во рту у него не заметил. Неуклюже, но аккуратно, он завернул жвачку в бумагу, встал, отнес в мусорную корзину, вернулся и сел на место. Глаза у него снова блеснули.
  – Похоже, восточнее Миссисипи теперь мало жуют. Я-то мог бы и сглотнуть, а вот Джон Оркатт, тот бы намучился. Говоришь, не мог бы ты мне помочь?.. Хотел бы я сам это знать. Хотел бы я в этом городе найти хоть кого-нибудь, кому можно было бы доверить застегнуть седло.
  Я ухмыльнулся:
  – Если вы имеете в виду – найти здесь честного человека, мистер Сковил, то это вы насмотрелись киношек. Здесь их не больше, чем везде. Но попадаются. Вот я, например. Я до того честный, что порой сам себе не верю. Ниро Вульф тоже честный. Почти, как я. Продолжайте. Со жвачкой вы уже расстались, давайте выкладывайте, что там у вас еще.
  Не сводя с меня глаз, он медленно поднял правую руку и тыльной стороной вытер нос: сначала слева направо, потом подумал и вытер справа налево. Потом кивнул.
  – Я проехал больше двух тысяч миль из Вайоминга почти, можно сказать, ни за чем. Я продал тридцать телят, чтобы собрать денег на дорогу, а теперь это для меня много. Про Ниро Вульфа еще сегодня утром я понятия не имел. Для меня это просто имя, да еще адрес в газете, которую я купил. А приехал я, чтобы найти человека по имени Майк Уолш и еще дочь Вика и Джил, а еще я думал встретиться с Джорджем Роули, и, видит бог, если я его найду и мне сказали правду, то я уже этой зимой поставлю новые загоны и там у меня будут бегать не только ящерицы и койоты. А ты, сынок, уж одно-то можешь мне сказать: слышал ли ты когда-нибудь о человеке по имени Клайверс?
  Я кивнул:
  – Читал о нем в газете.
  – Молодец. Я редко читаю газеты. В основном потому, что не верю, а какой тогда смысл читать? В общем, я здесь отчасти потому, что такой вот недоверчивый. Я собирался прийти сюда в шесть вместе со всеми, но у меня весь день был свободный, и я и подумал сгонять сюда посмотреть, что за тип этот Вульф. Ты, похоже, вроде как ничего, ягнят вроде как по ночам не воруешь, но я хочу увидеть Вульфа. Я стал такой недоверчивый, потому как у меня две дочери. С мужчиной тоже можно ошибиться, если его не знаешь, а уж с женщиной и вовсе. Никогда не поймешь, что она такое, ну и как же ей доверять. Я, в общем, толком и не пытался, какой смысл.
  Он замолчал, снова медленно потер нос тыльной стороной ладони.
  – Ты, само собой, можешь решить, что я мастер болтать. Вот что правда, то правда. Но вреда от моей болтовни нет, а польза бывает. Дома я так болтаю сам с собой лет тридцать, и ей-богу: если я до сих пор жив, то и ты как-нибудь переживешь.
  Мне как раз уже начинало казаться, что я не переживу, но тут нашу беседу прервали. Зазвонил телефон. Я повернулся к своему столу, снял трубку. Женский голос попросил меня минутку подождать, а через некоторое время раздался другой голос:
  – Гудвин? Говорит Энтони Д. Перри. Я только что вошел в свой кабинет, вы должны немедленно приехать. Отмените все встречи. Если потеряете в деньгах, я возмещу. Ситуация изменилась. На такси доберетесь за пять минут.
  Вот кого я люблю, так это клиентов, которым кажется, что время останавливается всякий раз, когда у них случается насморк. Но тон у него был такой, что оставалось либо сказать: «есть, сэр, слушаюсь, сэр», либо послать ко всем чертям, а я от природы человек осторожный. Потому я сказал о’кей.
  – Вы меня поняли? Вы нужны немедленно.
  – Я же сказал: о’кей.
  Я положил трубку и повернулся к посетителю:
  – Мне придется уйти, мистер Сковил. Дела. Если я правильно понял, в шесть у нас здесь с вами встреча, так что еще увидимся? Верно?
  Он кивнул:
  – Слушай, сынок, я хотел тебя еще спросить…
  – Прошу прощения, мне нужно бежать.
  Я уже шел к двери. От порога я оглянулся:
  – Ниро Вульфу можно доверять. Он не только толстый, он еще и честный. До встречи!
  Я заглянул в кухню, где Фриц раскладывал на разделочной доске девять трав, и сказал ему:
  – Я ухожу. Вернусь в шесть. Открой дверь, чтобы видеть прихожую. У нас в приемной сидит тип, которому назначено на шесть, и если тебе вдруг захочется сделать доброе дело и ты отнесешь ему что-нибудь выпить и тарелку печенья, то, честное слово, он того стоит. Если Вульф спустится раньше, чем я вернусь, предупреди о нем.
  Фриц кивнул, пробуя на вкус эстрагон. Я прошел в прихожую, нахлобучил на лоб шляпу и отчалил.
  Глава третья
  Я был не дурак, чтобы ловить такси. Не сел я и в свой родстер, стоявший, как всегда, возле дома, чтобы потом не тратить времени на поиски места, куда бы приткнуться. Дом Вульфа, где он жил вот уже больше двадцати лет и где у меня последние восемь была своя комната на одном с ним этаже, стоял на Западной Тридцать пятой неподалеку от Гудзона, откуда два шага до здания корпорации, расположившейся на одной из Двадцатых тоже неподалеку от набережной. Я пошел пешком, а по пути размышлял о неясностях этого дела. Почему Энтони Д. Перри, президент корпорации «Сиборд продактс», взял на себя труд лично явиться к нам, всего-навсего чтобы рассказать об обычной краже? Почему он не мог просто «взять да позвонить», как говорилось в рекламе «Тел-и-Тел». И если он уверен, что Клара Фокс не брала этих денег, то, значит, решил, что кто-то хочет ее подставить, или нет? И так далее по списку.
  Так как я уже бывал в «Сиборд продактс» и даже – честное слово – бывал в кабинете президента корпорации, я знал, куда идти. Я даже помнил, как выглядит секретарша на тридцать втором этаже, потому на приятную встречу не рассчитывал и оказался прав. На этот раз я знал, что ее зовут мисс Вотер, и так к ней и обратился, мысленно отметив, что уши у нее торчат под тем же углом, что и три года назад. Она меня ждала и, не потрудившись разжать тонкие губы, махнула рукой в дальний конец коридора.
  В кабинете у мистера Перри – огромном, обставленном мебелью в стиле «кабинет вашей мечты», с четырьмя большими окнами, через которые открывался роскошный вид на реку, – меня ждала целая компания. Перри расположился на своем месте у себя за столом, спиной к роскошному виду, и, морщась от дыма, курил сигару. Рядом с ним сидел сухопарый мужчина, среднего роста, с темными, слишком близко посаженными глазами, с остренькими ушами и шевелюрой, в которой седины было больше, чем у Перри. С другой стороны от него, возле стола, стояла женщина – немного за тридцать, с приплюснутым носом, похожая на школьную учительницу. Судя по виду, она недавно плакала. Немного в стороне от стола спиной ко мне сидела в кресле еще одна женщина. Подходя к Перри, я мельком на нее взглянул и сразу же понял, что мне хочется разглядеть ее получше.
  Перри что-то буркнул в мою сторону. Потом обратился к остальным:
  – Этот человек – мистер Гудвин, помощник Ниро Вульфа.
  После чего последовательно представил мне кивком сначала сидевшую женщину, потом стоявшую, потом мужчину:
  – Мисс Фокс. Мисс Бэриш. Мистер Мьюр.
  Я отвесил им общий поклон и повернулся к Перри:
  – Вы сказали, что-то случилось?
  – Да уж, случилось.
  Он стряхнул пепел с сигары, посмотрел на Мьюра, потом на меня.
  – Гудвин, вам известно практически все. Так что перейдем сразу к делу. Вернувшись от вас, я узнал, что мистер Мьюр вызвал мисс Фокс к себе в кабинет, обвинил в краже и устроил ей допрос в присутствии мисс Бэриш. Все это он сделал вопреки моим распоряжениям. И настаивает на том, что мы должны вызвать полицию.
  Мистер Мьюр спокойно сказал:
  – Вы попали к нам в разгар семейной ссоры, мистер Гудвин. – Он впился взглядом в Перри. – Как я уже сказал, Перри, я всегда выполняю твои распоряжения, когда речь идет о бизнесе. Но в данном случае бизнес ни при чем. Деньги пропали из моего стола. Я несу за них ответственность. Я знаю, кто их украл, и готов подтвердить это под присягой. Я хочу, чтобы вор понес наказание.
  Перри выдержал его взгляд.
  – Чушь. Я уже сказал, что отвечаю за все, что творится в моей компании. – В его голосе было столько льда, что хватило бы на хороший «хайбол»15. – Возможно, ты и готов это подтвердить перед судом, рискуя получить встречный иск за клевету, но я не могу позволить рисковать своей репутацией вице-президенту корпорации. Я взял на себя труд договориться с лучшим детективом Нью-Йорка, чтобы он расследовал это дело. Более того, я предпринял все усилия, чтобы мисс Фокс не узнала, в чем ее подозревают без всяких на то оснований. Да, я не верю, что деньги взяла она. Таково мое личное мнение. Если обнаружатся факты, доказывающие ее вину, я признаю, что ошибался.
  – Факты? – Мьюр стиснул зубы. – Если обнаружатся факты? Умный сыщик вроде Ниро Вульфа может обнаружить факты и хорошенько их скрыть. Разве нет? Все зависит от того, за что ему платят.
  Перри натянуто улыбнулся:
  – Ты осел, Мьюр, просто осел. Я президент корпорации, и только осел способен подозревать меня в том, что я могу действовать вразрез с ее интересами. Мистер Гудвин слышал наш разговор с Ниро Вульфом. Он расскажет, зачем я их нанял.
  – Он скажет то, что ему велели сказать.
  – Полегче, Мьюр. – Перри все еще улыбался. – Эти грязные выпады могут выйти боком. Не стоит поднимать лай, если не готов укусить, а я сомневаюсь, что ты захочешь лезть в настоящую драку из-за такой ерунды.
  – Ерунды?
  Я видел, как затряслась у Мьюра рука, лежавшая на подлокотнике, и как он в него вцепился. Мьюр перевел взгляд с Перри на Клару Фокс, которая сидела дальше, и по тому выражению, какое мелькнуло в его глазах, мне стало ясно, почему он хочет вызвать полицию. Разумеется, я не знал, за что он ее ненавидит – за тридцать штук баксов или за то, что она когда-то наступила ему на мозоль, но в тот момент мне показалось, что дело не в краже. Если бы взглядом можно было убить, Клара Фокс в лучшем случае отделалась бы увечьем.
  Потом Мьюр перевел взгляд на меня, а когда он заговорил, ему пришлось следить за своим голосом.
  – Я не нуждаюсь в вашем пересказе, мистер Гудвин. Разумеется, вы получили указания, прямые или косвенные, но я и сам могу выдать инструкции.
  Он поднялся, обошел стол и встал передо мной.
  – Полагаю, в ходе расследования вам придется следить за перемещениями мисс Фокс с тем, чтобы выяснить, куда она денет деньги. Но если увидите, как она входит в театр или дорогой ресторан в компании с мистером Перри, не подумайте, будто она их таким образом тратит. Там платить будет он. А если увидите, как вечером мистер Перри входит в ее квартиру, он явится не за тем, чтобы помочь скрыть улики. Это будет визит иного свойства.
  Мьюр повернулся и вышел из кабинета: ни быстро, ни медленно. И спокойно закрыл за собой дверь. Я это не видел, а слышал, так как смотрел в это время на тех, кто остался за столом. Побледневшая мисс Бэриш не сводила глаз с мисс Фокс. Перри лишь положил погасшую сигару в пепельницу и оттолкнул ее от себя, и всё. Первой из оцепенения вышла мисс Фокс.
  Я подумал, что эмоции ей, наверное, к лицу, и, вероятно, сейчас она привлекательнее, чем обычно, но даже если это и так, у нее было на что посмотреть. Я стоял со своим, как всегда, отстраненным, бесстрастным видом, но в тот момент, когда она поднялась и повернулась к Энтони Д. Перри, я уже был на ее стороне. Волосы у нее были темные: ни длинные, ни по-мальчишески короткие, просто копна волос. Глаза тоже были темные, а когда я встретился с ними взглядом, то сразу понял, что говорят они только то, что она захочет сказать.
  – Я могу идти, мистер Перри? Уже начало шестого, а у меня назначена встреча.
  Перри посмотрел на нее без удивления. Безусловно, он ее знал. Он сказал:
  – Мистер Гудвин должен с вами побеседовать.
  – Я понимаю. Но, может быть, перенесем на завтра? Мне завтра выходить на работу?
  – Разумеется. Спросите у мистера Гудвина. Он ведет это дело, так что решение принимает он.
  Я покачал головой:
  – Прошу прощения, мистер Перри. Мистер Вульф сказал, что примет решение по результатам предварительного расследования. Что касается мисс Фокс, то завтра меня вполне устроит. – Я посмотрел ей в лицо. – В девять часов пойдет?
  Она кивнула:
  – Хотя единственное, что я могу рассказать об этих деньгах, это что я их не брала и даже не видела. Я поставила об этом в известность мистера Перри и мистера Мьюра. А теперь я пойду, можно? Всего хорошего.
  Она была безупречно вежлива и спокойна. Она вела себя так, будто никакая опасность ей не грозила. Взглядом она дала понять, что пожелание ее относится ко всем присутствующим, повернулась и вышла с безмятежностью молодой лани, которая не догадывается, что на нее направлен ствол и стрелок положил палец на спусковой крючок.
  Когда за ней закрылась дверь, Перри тут же повернулся ко мне:
  – Гудвин, с чего вы хотите начать? Может быть, снимете со стола Мьюра отпечатки пальцев?
  Я хмыкнул и покачал головой.
  – Разве что ради практики, но я в ней не нуждаюсь. Я предпочел бы побеседовать с Мьюром. Он, безу-словно, должен понимать, что никто не арестует мисс Фокс только на том основании, что она входила в кабинет. Возможно, он догадывается, куда она могла спрятать деньги.
  Перри сказал:
  – Мисс Бэриш – секретарь мистера Мьюра.
  – Вот как.
  Я перевел взгляд на женщину с приплюснутым носом, которая все еще так и стояла возле стола.
  – Значит, это вы печатали телеграмму, пока мисс Фокс ждала в кабинете у Мьюра. Вы, случайно, не заметили…
  Перри рявкнул:
  – С мисс Бэриш вы можете побеседовать позднее.
  Он посмотрел на часы, висевшие на стене, на которых было пять двадцать.
  – Впрочем, если хотите, беседуйте здесь.
  Он отодвинулся в кресле от стола и поднялся.
  – Если я понадоблюсь, я буду в конференц-зале, в другом конце коридора. Я опаздываю на совещание. Это ненадолго. Я попрошу Мьюра задержаться, а также и мисс Вотер, на случай, если она вам понадобится.
  Он обошел вокруг стола и встал передо мной.
  – Послушайте, Гудвин. Я настоятельно советую вам забыть нелепую выходку Мьюра. Он вспыльчивый, нервный и, если говорить честно, стал слишком стар для всех тех перегрузок, с которыми сопряжен сегодняшний бизнес. Забудьте. Договорились?
  – Само собой. – Я махнул рукой. – Пусть себе болтает.
  Перри нахмурился, потом кивнул и ушел.
  Из всех кресел в этом кабинете самым роскошным мне показалось то, на котором сидел Перри, потому я в него и уселся. Мисс Бэриш стояла – сгорбившись, комкая носовой платок, – и смотрела на мои действия.
  Я сказал ей как можно дружелюбней:
  – Идите сюда, садитесь… Вот сюда, в кресло мистера Мьюра. Значит, вы его секретарь?
  – Да, сэр. – Она села на самый краешек.
  – И работаете с ним одиннадцать лет?
  – Да, сэр.
  – Обойдемся без «сэра», о’кей? У меня еще и седины-то нет. Так, значит, в пятницу Мьюр проверил ваши вещи и денег не нашел?
  Взгляд у нее потемнел.
  – Разумеется, не нашел.
  – Правильно. Насколько тщательно он осмотрел ваш кабинет?
  – Не знаю. Меня это не волнует.
  – Не злитесь. Меня тоже это не волнует. Вы перепечатали сообщение и вернули оригинал мисс Фокс. Что у нее было в руках, когда она вышла из кабинета?
  – У нее в руках была телеграмма.
  – Куда она могла спрятать тридцать штук? В носочек? Вы не заметили, носок не оттопыривался?
  Мисс Бэриш поджала губы, показывая своим видом, что она меня терпит исключительно ради дела.
  – Я не видела у мисс Фокс ничего, кроме телеграммы. И я сказала мистеру Мьюру и мистеру Перри, что не видела у мисс Фокс ничего, кроме телеграммы.
  Я улыбнулся ей:
  – А теперь вы и мистеру Гудвину говорите, что не видели у мисс Фокс ничего, кроме телеграммы. Все правильно. Вы с мисс Фокс подруги?
  – Нет. Не подруги. Мне она не нравится.
  – Надо же. И почему же она вам не нравится?
  – Потому что она красивая. Потому что она у нас всего три года, но, если захочет, может хоть завтра стать личным секретарем мистера Перри, а я хотела получить это место с тех пор, как сюда пришла. Потому что она умнее…
  Она была так прямодушна, что мне стало интересно. Я решил проверить, насколько далеко распространяется ее откровенность, и спросил в лоб:
  – Давно ли мисс Фокс стала любовницей Перри?
  Мисс Бэриш покраснела как рак, отвела глаза и покачала головой. Наконец снова посмотрела на меня, но ничего не ответила.
  Я задал другой вопрос:
  – Тогда вот что мне скажите. Давно ли Мьюр пытается вбить клин между ней и Перри?
  Глаза ее снова потемнели, хорошо хоть она сама осталась нормального цвета. Она смотрела на меня с минуту, потом встала и так и стояла, комкая свой платок. Когда она заговорила, голос у нее дрожал, хотя она, похоже, этого не замечала.
  – Не знаю, какое вам до всего этого дело, мистер Гудвин, но мне это неинтересно. Неужели вы не понимаете… не понимаете, какое это искушение для меня? Я могла бы просто сказать, что у мисс Фокс что-то было в руках. – Она стиснула в кулаке платок. – Да… Но я не сказала. Я еще пока что себя уважаю… Я стараюсь вам отвечать, но ничего об этом не знаю, и я не верю, что Клара Фокс чья-то любовница. Ей это ни к чему, она умная. Про деньги я тоже ничего не знаю, но если у вас есть еще вопросы – давайте задавайте.
  – Всё, звонок. Уроки закончились, можно идти домой. Возможно, утром вы мне еще понадобитесь, хотя вряд ли.
  Она побледнела так же мгновенно, как до этого покраснела. Она явно имела склонность к нервическим приступам. Я поднялся из кресла Перри, прошел через весь кабинет и открыл ей дверь. Она вышла, продолжая сжимать платок, попрощалась, а я остался один.
  Пошарив в карманах, я обнаружил, что забыл сигареты, подошел к окну и стал изучать пейзаж. Как я и подозревал, тут нужно было не заниматься нормальной кражей, а играть в чьи-то грязные игры. С точки зрения бизнеса мне следовало топать назад и доложить Ниро Вульфу, что главы «Сиборд продактс» решили использовать нас как тазик, чтобы выстирать грязное белье. Останавливал меня лишь профессиональный интерес к мисс Кларе Фокс. Если воры уже научились вести себя до такой степени мило и сдержанно, мне следовало об этом знать. А если мисс Клара Фокс не воровка, значит, ее хотят подставить, а кто-то должен же ей объяснить, что нельзя парковаться у пожарного гидранта. Настроение у меня портилось все больше и больше, и я снова ощупал карманы в поисках сигарет и снова их не нашел.
  Я немного еще побродил по «кабинету мечты», поглазел в окно, поразмышлял, а потом вышел. В коридоре никого не было. Что было естественно, поскольку рабочий день закончился. Широкий, длинный, пустой коридор наполнялся сумраком, так как лампы почти все уже были выключены, а за окнами начинало темнеть. Двери шли по одной стороне, и последняя, в дальнем конце, двойная закрытая дверь вела в конференц-зал. Я услышал чье-то покашливание, повернулся и увидел мисс Вотер, которая сидела за столом в углу с журналом в руках.
  Голосом, в котором явно чувствовался уксус, она произнесла:
  – Я сижу жду, потому что мистер Перри сказал, что вы, возможно, захотите со мной побеседовать. – Она была вся оскорбленное достоинство.
  Я ответил:
  – Будьте любезны, подождите еще немного. Где кабинет Мьюра?
  Она ткнула пальцем в одну из дверей, и я направился туда. Но когда я взялся за ручку, мисс Вотер взвизгнула:
  – Туда нельзя! Мистер Мьюр вышел.
  Я крикнул в ответ:
  – Идите пожалуйтесь. Хотите прервать совещание – сходите в конференц-зал и доложите мистеру Перри. А я займусь своим делом.
  Я вошел, закрыл дверь, нащупал на стене выключатель и зажег свет. Едва вспыхнула лампа, как открылась другая дверь, и на пороге появилась мисс Бэриш. Она стояла и смотрела на меня, не говоря ни слова.
  Я произнес:
  – Мне казалось, я вас отпустил домой.
  – Я не могу. – Цвет лица у нее остался прежний. – Когда мистер Мьюр здесь, мне нельзя уходить без разрешения. Он на совещании.
  – Понимаю. Там ваш кабинет? Можно посмотреть?
  Она отступила назад, и я вошел. Это была маленькая, аккуратная комнатка с одним окном и со всеми обычными вещами секретарши и стенографистки. Обшарив комнату глазами, я сказал:
  – Не могли бы вы оставить меня на минуту здесь, пройти в кабинет, закрыть дверь и открыть и закрыть пару ящиков? Я хотел бы понять, что отсюда слышно.
  Она сказала:
  – Я печатала.
  – Да, конечно. Ладно. Выбросьте из головы. Покажите мне ящик, где лежали деньги.
  Она вышла первая, подошла к письменному столу Мьюра и выдвинула ящик, второй сверху справа. Ящик был пустой, в нем лежала только пачка конвертов. Я открыл его, потом закрыл, потом еще раз открыл и закрыл; ухмыльнулся, вспомнив, как Перри предложил мне снять отпечатки. Потом я оставил ящик и побродил по кабинету. Кабинет вице-президента был поменьше и поскромнее, чем у Перри, но тоже далеко не клетушка. Я заметил одну деталь, вернее, даже три детали, показавшиеся мне необычными. На стенах не было ни портрета Авраама Линкольна, ни репродукции Декларации независимости, вместо них там висели в рамках три большие фотографии трех довольно приятных женщин. Я повернулся к мисс Бэриш, которая осталась стоять у стола.
  – Кто эти симпатичные леди?
  – Это жёны мистера Мьюра.
  – Неужели? Они что, все умерли?
  – Не знаю. Сейчас у него жены нет.
  – Надо же. Он сентиментальный человек?
  Мисс Бэриш покачала головой:
  – Мистер Мьюр впечатлительный человек.
  Ее снова потянуло на откровенность. Я взглянул на часы. Они показывали без четверти шесть. У меня оставалось пять минут, которые я вполне мог потратить на нее. Я начал разговор дружески, но хотя она и сама была не прочь немного поболтать, ничего нового не сказала. Только то, что я уже знал: Клара Фокс не могла стащить деньги, а если кто-то решил Клару подставить, то она тут ни при чем. Пять минут прошли, и я повернулся к выходу, когда вдруг дверь открылась и на пороге появился Мьюр.
  При виде нас он было замер, потом вошел и подошел к столу.
  – Можете идти, мисс Бэриш. Гудвин, если вам нужно со мной поговорить, садитесь.
  Мисс Бэриш исчезла в своей комнатенке.
  Я сказал:
  – Не стану задерживать вас, мистер Мьюр. Надеюсь, завтра вы будете здесь?
  – Где же еще мне быть?
  Я никогда не сержусь на детское простодушие. Я улыбнулся этому старому козлу пошире, сказал «о’кей» и удалился.
  В коридоре, в нескольких шагах от дверей конференц-зала, стояли и разговаривали несколько человек. Увидев среди них Перри, я двинулся к ним. И он, увидев меня, пошел навстречу.
  Я сказал:
  – На сегодня все, мистер Перри. Мистер Мьюр пусть немного остынет. Я все доложу Ниро Вульфу.
  Перри нахмурился:
  – Пусть звонит мне домой в любое время. Номер есть в справочнике.
  По пути к выходу, проходя мимо мисс Вотер, которая все еще сидела в углу со своим журналом, я шепнул ей:
  – Увидимся в «Радуге»16.
  Глава четвертая
  Внизу на улицах уже легли ночные тени, хотя еще и не скрывавшие жителей мегаполиса, в большинстве своем худощавых и легких от бесконечной городской суеты. Шагая назад к своей Тридцать пятой, я позволил мыслям свободно циркулировать куда захотят, и в конце концов решил, что Клара Фокс припарковалась даже не у пожарного гидранта, а на тлеющем торфе и огонь вот-вот вырвется наружу. Впрочем, не она ли его подожгла? Последний вопрос я оставил без ответа.
  Домой я вернулся ровно в шесть и, зная, что Вульф спустится вниз еще минут через пять, сразу прошел в кабинет, чтобы узнать, не изобрел ли наш гость из Вайоминга новых причин подозревать Вульфа, а также посмотреть на его знакомых. Кабинет оказался пустым. Я прошел в гостиную, решив, что он, возможно, перебрался туда, но и в гостиной было тоже пусто. Я отправился в кухню. Там сидел Фриц. Его домашние туфли стояли на полу возле ног, а он читал французскую газету. Я спросил:
  – Что ты с ним сделал?
  – Qui? Ah, le monsieur… – Фриц хохотнул. – Прости, Арчи. Ты про джентльмена, который остался ждать?
  – Ну да.
  – Ему позвонили.
  Фриц наклонился и стал натягивать туфлю:
  – Мистер Вульф уже скоро спустится.
  – Ему позвонили сюда?
  Фриц кивнул:
  – Примерно через полчаса после твоего ухода. Может, немного позже. Погоди, я посмотрю.
  Он прошел к столику, где у нас стоял кухонный аппарат, и открыл блокнот.
  – Да, так и есть. У меня записано. Вот: пять двадцать шесть.
  – Кто звонил?
  Фриц поднял брови.
  – Арчи, разве нужно было спросить? – И добавил, решив, что выразился недостаточно точно: – Звонил джентльмен, который сказал, что хотел бы поговорить с мистером Сковилом, если мистер Сковил находится у нас. Я прошел в кабинет, узнал, не он ли мистер Сковил, и он поговорил по твоему аппарату, а потом поднялся, надел шляпу и ушел.
  – Он передал мне что-нибудь?
  – Нет. Я вернулся в кухню. Дверь в кабинет я закрыл, чтобы он мог спокойно поговорить, а дверь в кухню, как ты и велел, оставил открытой. Он торопился и вообще ничего не сказал. Даже не попрощался.
  Я поднял плечи и дал им упасть.
  – Ничего, он вернется. Он хотел увидеть Ниро Вульфа. Что у нас на обед?
  Фриц сказал мне, что у нас на обед, и разрешил понюхать соус, от которого еще шел пар. Тут я услышал шум лифта и вернулся в кабинет. Вульф вошел, водрузил себя в кресло, позвонил Фрицу, чтобы тот принес пиво, достал из ящика стола открывашку и тогда лишь удостоил меня взглядом.
  – Приятно провел время, Арчи?
  – Нет. Отвратительно. У мистера Перри.
  – Ничего страшного. Ты же у нас человек действия, для тебя это неизбежные издержки. Выкладывай.
  – Ладно. Перри ушел от нас сразу, как только я вернулся из оранжереи, но минут через восемь позвонил и потребовал, чтобы я немедленно ехал к ним. Я решил, что отказываться не в ваших интересах, и отправился к нему.
  – В соответствии с законами физики, содержимое не может быть больше контейнера.
  Вошел Фриц с двумя бутылками пива. Вульф одну открыл и налил стакан.
  – Продолжай.
  – Есть, сэр. Не стану состязаться с вами в остроумии, потому как хотел бы закончить доклад до прихода наших гостей, а они опаздывают уже на десять минут. Кстати, о гостях. Один из них приходил, но сбежал. Сказал, что он в числе приглашенных, и попросил разрешения подождать, но, как сообщил Фриц, потом ему позвонили, и он тут же ушел. Возможно, они передумали. В любом случае, мы еще не решили с Перри…
  Я докладывал, как он любит: все факты, все мелочи, независимо от степени важности. Рассказал, кто как выглядит, что они делали и что говорили. Когда я закончил, он уже допил одну бутылку и наполовину опустошил вторую. А я, замолчав, отпил глоток молока, которое прихватил из кухни.
  Вульф скривился:
  – Фу! Настоящие гиены. Твое заключение?
  – Может, и гиены. Ну да. – Я сделал еще глоток. – Если честно, Перри мне не нравится, хотя возможно, что он, прожив грешную жизнь, теперь спасает душу. Мьюр – насекомое. Называю его так исключительно потому, что вы запретили поминать вшей. Теперь Клара Фокс. О такой девушке я мечтал всю жизнь. Но от этого мне не меньше хочется знать, не она ли стянула булочку. Впрочем, я очень удивился бы…
  Вульф кивнул:
  – Ты, конечно же, помнишь, как четыре года назад Перри пытался опротестовать наш чек за расследование махинаций его партнера. Видимо, теперь он хочет, чтобы мы выгребали грязь из его конторы за двенадцать долларов в день. Совершенно невыгодно. Чужой грязи всегда слишком много. К тому же банковский счет у нас сейчас в полном порядке. Уф! – Он поднял стакан, допил и вытер губы носовым платком.
  – О’кей, – согласился я. – Но тут нужно учитывать еще кое-что. Перри ждет вечером вашего звонка. Если вы согласитесь взяться за дело, денег, так или иначе, хватит, чтобы оплатить издержки. Если не согласитесь, Клара Фокс получит пять лет за кражу, а мне придется переехать в Оссиинг17, чтобы носить ей передачи. Взвесьте всё хорошенько. С одной стороны чужая грязь, с другой – потеря меня… Похоже, пришли наши посетители. Свою речь я закончу позже.
  Я услышал звонок и шаги Фрица в прихожей. На часах было шесть тридцать. Гости опоздали на полчаса. Вспомнив обворожительный голос в телефонной трубке, я решил, что судьба второй раз за день посылает нам нимфу, которая терпит удары судьбы спокойно и невозмутимо.
  В кабинет вошел Фриц и доложил о посетителях. Вульф кивнул. Фриц исчез, и через секунду в дверь вошли трое: мужчина и две женщины. Одну женщину и мужчину я, можно сказать, не заметил, потому что уставился на ту, что вошла первой. Ее, безусловно, можно было бы назвать нимфой, спокойной и невозмутимой перед ударами судьбы. Она явно что-то знала про Ниро Вульфа, так как определила, кто из нас он: едва скользнув по мне взглядом, подошла к его столу и заговорила.
  – Мистер Вульф, – сказала она, – это я вам звонила в субботу. Прошу прощения за опоздание. Меня зовут Клара Фокс, – она повернулась к своим знакомым, – а это мисс Хильда Линдквист и мистер Майкл Уолш.
  Вульф ответил кивком:
  – Не сочтите за невежливость, я останусь сидеть. Виною моя комплекция.
  Он ткнул пальцем в мою сторону:
  – Арчи Гудвин. Арчи, кресла.
  Я занялся рассаживанием гостей, а мисс Фокс сказала:
  – Мы с мистером Гудвином сегодня уже познакомились в кабинете у мистера Перри.
  А я подумал про себя, что она-то меня узнала, а вот я не узнал ее голос, и за то, что не узнал, меня следует посадить в соседней с ней камере.
  – Мистер Гудвин мне сообщил, – сказал Вульф, не поднимая глаз, и это означало, что его что-то раздражает. – Кресло для мистера Уолша поставь, пожалуйста, справа. Спасибо.
  Мисс Фокс снимала перчатки.
  – Во-первых, позвольте объяснить, почему мы опоздали. Договариваясь о встрече, я попросила назначить ее на понедельник, потому что мы ждали приезда одного человека. Он с Запада, его зовут Харлан Сковил. Сегодня он приехал, и мы виделись с ним в мой обеденный перерыв и условились встретиться у него в гостинице в четверть шестого, чтобы успеть к вам к шести. Я за ним зашла, но он куда-то ушел. Я подождала его… Попыталась выяснить, не видел ли его кто-нибудь. Потом ушла, потому что должна была встретиться с мисс Линдквист и мистером Уолшем, после чего мы уже вместе вернулись в гостиницу. Мы его подождали, но в шесть пятнадцать решили идти без него.
  – Его присутствие необходимо?
  – Нет. По крайней мере, сейчас. Мы оставили ему записку, так что он еще может прийти. Ему нужно познакомиться с вами, прежде чем мы что-то решим. Должна предупредить, мистер Вульф: история, которую я собираюсь рассказать, длинная.
  На меня она не взглянула ни разу, и я в отместку решил тоже больше на нее не смотреть и принялся разглядывать ее спутников. Люди как люди. Я, конечно же, сразу вспомнил, как Харлан Сковил сказал Энтони Д. Перри, что тот не похож на Майка Уолша. Значит, к нам пожаловал Уолш. Седой, за шестьдесят, если не за семьдесят, жилистый, щуплый ирландец, в дешевом, но чистом костюме. Он сел на краешек кресла и слушал напряженно, приставив к уху ладонь. Мисс Линдквист, с крепким квадратным подбородком, в крепком коричневом платье, была девушка крупная, хотя массивной я ее называть не стал бы: во-первых, потому, что правдой это было бы лишь наполовину; а во-вторых, от нее можно было бы и схлопотать. Мне пришла в голову мысль, что ее руки привыкли держать не бокал с шампанским, а кофейную чашку. Вспомнив про Харлана Сковила, я подумал, что какую бы игру ни затевала мисс Клара Фокс, команду она себе набрала странную.
  Вульф сказал, что чем длиннее история, которую мисс Фокс намерена рассказать, тем быстрее следует ее начать.
  – Все началось сорок лет назад в Сильвер-Сити, штат Невада. Но, мистер Вульф, для начала мне нужно кое-что рассказать, чтобы вы отнеслись к моим словам со всей серьезностью. Я, насколько могла, навела о вас справки и знаю, что вы знамениты не только своим потрясающим талантом, но и не менее потрясающими гонорарами, и что гонорары вы предпочитаете получать наличными.
  Вульф вздохнул:
  – Каждый из нас на свой лад немного разбойник, мисс Фокс.
  – Конечно. Короче говоря, я навела справки. Если вы согласитесь взяться за наше дело и оно завершится успехом, ваш гонорар составит сто тысяч долларов.
  Майк Уолш подался вперед:
  – Десять процентов! Это как, нормально, да?
  Хильда Линдквист взглянула на него неодобрительно. Клара Фокс даже не повернула головы.
  Ответил ему Вульф:
  – В зависимости от обстоятельств. Но достать луну с неба я не возьмусь.
  Клара Фокс рассмеялась, и я, хоть и сидел со своим блокнотом, решил, что все же буду на нее иногда поглядывать.
  – Луна нам не нужна. Кажется, мистер Гудвин все фиксирует? Надеюсь, если вы не возьметесь за наше дело, он отдаст мне записи?
  Осторожная девушка Клара. Складки на щеках у Вульфа слегка разгладились.
  – Разумеется.
  – Договорились.
  Она откинула со лба волосы.
  – Как я уже сказала, эта история началась сорок лет назад, но я начну не сначала, а с 1918 года, когда мне исполнилось девять лет, а мой отец погиб на фронте во Франции. Я его плохо помню. Знаю, что погиб и что незадолго до гибели отправил маме письмо, которое она получила почти через год, потому что он доверил его не армейской почте, а знакомому солдату. Мама письмо получила, но мне о нем рассказала только через семь лет, в 1926-м, перед смертью. Мне тогда было семнадцать лет, и я очень любила мать.
  Мисс Фокс замолчала. Тут бы самое время ей пустить слезу, но она лишь проглотила ком в горле. Посидела помолчала и еще раз проглотила ком. Записывать было нечего, и я смотрел на мисс Фокс. Потом она взяла себя в руки.
  – Прочла я письмо через месяц после похорон. Я знала, что отец написал его маме, для мамы, а мне оно было ни к чему. Но она хотела, чтобы я его прочла, и я его прочла. Примерно через месяц. Оно у меня с собой. Вы должны знать, о чем там написано.
  Она полезла в свою сумочку из кожи аллигатора и достала сложенный лист. Взмахом развернула, бросила взгляд на него, потом на Вульфа:
  – Можно начинать?
  – Оно отпечатано на машинке?
  Мисс Фокс кивнула:
  – Это копия. Оригинал хранится в надежном месте.
  Быстро, как птица лапой, она провела всей пятерней по волосам.
  – Тут не все письмо. Только та часть, которую я должна прочесть.
  «Дорогая моя Лола, здесь не знаешь, что и когда с тобой случится, и потому я решил рассказать, кого я встретил неделю назад, и, на случай, если я не вернусь, договорился, чтобы мое письмо непременно тебе доставили.
  Ты много слышала от меня о моих похождениях в Неваде. Эту историю ты тоже знаешь, но я ее вкратце повторю. Это произошло в 1895 году в Сильвер-Сити, когда мне было двадцать пять лет. Иначе говоря, за десять лет до нашего с тобой знакомства. В карманах у меня гулял ветер, как и у всех в той компании, о которой я веду речь. Мы все были очень молоды, за исключением одного человека. Мы не были друзьями, друзьями никто там не обзаводился. Но мы были моложе всех среди почти двух тысяч рабочих, которые жили в то время в рабочем лагере в Сильвер-Сити, и потому мы сошлись вместе.
  Вожаком у нас был парнишка, которого мы прозвали Резиной за то, как он в драке стремительно подскакивал, будто резиновый мяч, когда его сбивали с ног. Фамилия у него была Коулмен, имени я никогда не знал или забыл, хотя не раз старался вспомнить. Однажды кто-то из нас в шутку предложил нам называться Резиновой командой, и мы эту шутку подхватили. Вскоре так нас уже называл весь лагерь.
  Через некоторое время один из наших, по имени Джордж Роули, поссорился с одним типом и в перестрелке убил его. Сам я этого не видел, но говорили, что все было честно, да и сама перестрелка была не редкость в лагере, но погибший оказался членом Комитета бдительности18. На следующий день, к ночи, комитетчики приняли решение вздернуть Роули. Тот не сообразил сразу же сделать ноги, так что его арестовали и посадили до утра в сарай, поставив у дверей одного охранника. Охранник был ирландцем. Как сказал бы Харлан Сковил (на всю жизнь его запомнил) – тип еще тот. Звали его Майк Уолш.
  Роули принялся уговаривать этого Майка Уолша позвать Резину Коулмена. И в конце концов, приблизительно в полночь, убедил. Тот пришел, поговорил с обоими. Потом долго шептался и торговался с Роули. Мы тем временем сидели в сторонке, в зарослях лебеды возле деревянного сортира, на самой окраине города…»
  Клара Фокс оторвала взгляд от письма:
  – Слово «города» отец подчеркнул.
  Вульф кивнул:
  – Безусловно, неспроста.
  Она продолжила:
  – «…Мы к тому времени уже изрядно набрались и веселились вовсю. Около двух ночи появился Резина. Он зажег спичку, и при ее свете показал нам бумагу, которую написал Джордж Роули, а Резина и Майк Уолш засвидетельствовали его подпись. Я рассказывал тебе об этом. Сейчас слово в слово не помню, но речь шла о том, что Джордж Роули его ненастоящее имя, а настоящее он писать не захотел и сказал только одному Резине. В бумаге говорилось, что Роули англичанин, что принадлежит он к известной английской семье и, если мы поможем ему бежать, он когда-нибудь получит свою долю семейного пирога, но, хоть он и не старший сын, сколько-то ему достанется, и он обязуется отдать нам половину своей доли, а мы в свою очередь обязуемся организовать ему побег и помочь уйти от погони, если будет погоня.
  Мы были молоды, жаждали приключений и к тому же изрядно выпили. Вряд ли кто-нибудь из нас в ту ночь поверил, что когда-нибудь что-нибудь получит от английского лорда (разве что сам Резина Коулмен), но сама идея спасти одного из своих нам понравилась. Резина принес с собой еще один лист бумаги. На нем было написано: „КЛЯТВА КОМАНДЫ КОУЛМЕНА-РЕЗИНЫ“, и все мы ее подписали. Подпись Майка Уолша там уже стояла. Подписавшись, мы поклялись поделить поровну все, что получим от Джорджа Роули, независимо от того, когда и кому он заплатит.
  Мы тогда все были без гроша, кроме Вика Линдквиста, а у него был мешочек золотого песка. Резина предложил пойти к Крабу. У Краба, тамошнего старожила, была самая быстрая в городе лошадь. Он выиграл ее в покер за несколько дней до этой истории, но она была ему ни к чему. Мы вдвоем с Резиной пошли к его хибаре. Мы предложили ему продать лошадь за песок Вика Линдквиста, но Краб сказал, что этого мало. Мы и сами знали, что мало. Тогда Резина рассказал все как есть и предложил Крабу войти в долю. Краб слушал, еще не до конца проспавшись, но, сообразив, о чем речь, вытаращил глаза, хлопнул себя по ляжкам и захохотал. Он сказал, что всю жизнь мечтал о британском наследстве, и черт с ней, с лошадью, все равно он ее проиграл бы. Резина достал „КЛЯТВУ“, но Краб подписываться не захотел, он заявил, что никогда ни под чем не подписывается и верит нам на слово. Резина начал было писать купчую на лошадь, но Краб возразил, что купчая не нужна, раз я у них свидетель: мол, лошадь наша – и катитесь, ребята. Он встал, сунул ноги в башмаки и повел нас в кораль к Джонсону, где она стояла – пегая, с белой мордой, – и мы ее оседлали и повели в поводу мимо палаток и хижин, вдоль оврага, туда, где ждали наши.
  Джорджа Роули мы спасли. Я рассказывал тебе все это: как мы выломали пару досок в сарае, где он сидел, как подожгли сарай, и как он рванул рысью, себя не помня от счастья, и как Майк Уолш, стрелявший всегда без промаха, разрядил в него с двух рук оба револьвера и не попал. Роули успел далеко ускакать, пока кто-то понял, что происходит, но преследовать его никто не стал, потому что все были заняты на пожаре.
  Через некоторое время поползли слухи, будто это мы купили у Краба лошадь для Роули, но к тому времени до него никому уже не было дела, а нас, в любом случае, можно было бы обвинить лишь в поджоге сарая, но доказательств не было. Этот номер у нас не прошел бы, конечно, если бы мы помогли бежать настоящему преступнику, например тому, кто играл бы краплеными картами или спер бы чужой золотой песок.
  С тех пор, насколько я знаю, никто из нас Роули больше не видел. Ты не раз слышала, как я, когда дела у нас шли плохо, ворчал, что пора бы найти его и посмотреть, что он там нам пообещал, но ты так же прекрасно знаешь, что я никогда не пытался его искать, и говорил все это, скорее, в шутку. Но теперь, во Франции, я думаю о двух вещах. Во-первых, я непрерывно думаю о том, что могу не вернуться и что же тогда я оставлю тебе и нашей малышке? Маленькая Клара… Господи, как хочется ее увидеть. И тебя. Мне не хочется погибать, но я с радостью поднялся бы в траншее и дал немцам утром себя расстрелять, если бы за это получил возможность на минуту увидеть вас обеих. И я знаю, что ничего вам не оставлю. А если я ничего не смогу оставить жене и дочери, значит, моя жизнь закончится еще глупее, чем началась.
  Теперь о втором. Неделю назад я встретил Роули. Кажется, я тебе рассказывал, что у него нет мочки на правом ухе – он говорил, что ему отсекли ее в Австралии, – но я узнал его не только по этой примете. Вероятно, из-за той истории его лицо прочно засело в памяти, так что я не сомневаюсь в том, что это был он. Я узнал его через двадцать три года! В тот день я обследовал территорию примерно в миле от передовой для новой линии связи, когда подъехал большой автомобиль. Это был британский автомобиль. Он остановился возле меня. В нем сидели четыре офицера, и один из них меня подозвал, а когда я подошел, спросил, где находится наша штаб-квартира. Я показал, в какую сторону ехать, а он посмотрел на мои нашивки и поинтересовался, почему это у нас, у американцев, капитан идет на позиции рыть траншеи. Судя по его нашивкам, это был командующий бригадой. Я ухмыльнулся и сказал, что в американской армии делом заняты все, кроме рядовых. А он посмотрел на меня повнимательней и воскликнул: „Бог ты мой! Джил Фокс!“. Я ответил: „Так точно, сэр. Генерал Роули?“. Он тряхнул головой, засмеялся, велел водителю ехать, машина рванула с места, а он оглянулся и помахал мне рукой.
  Так что он жив, по крайней мере неделю назад был жив, и явно не бедствует. Не из работного дома, как говорится у англичан. Я уже предпринял шаги, чтобы выяснить, как его зовут, но пока безрезультатно. Может быть, скоро все же узнаю. А пока я пишу тебе и таким образом привожу в порядок свои воспоминания, потому что как бы это ни выглядело смешно или даже глупо, но это и в самом деле единственное „наследство“, какое я способен оставить вам с Кларой. В конце концов, в ту ночь в Сильвер-Сити я действительно рисковал жизнью в полном соответствии с принятыми на себя обязательствами, и если теперь благородный лорд жив-здоров и у него все в порядке, то почему бы и ему не выполнить свою часть обязательств. Если же я не успею, то от души надеюсь, что это сделаешь ты, не только ради себя, но ради нашей дочери. Возможно, я впадаю в мелодраматический тон, но на передовой все выглядит иначе. Если я узнаю его имя, напишу.
  И вот еще что. Если ты все же его найдешь и он отдаст тебе мою долю, не вздумай заплатить тем людям из Калифорнии, которым я должен двадцать шесть тысяч. Пообещай мне это. Ты должна это мне пообещать, моя дорогая Лола. Свое единственное „наследство“ я оставляю вам с Кларой, вам, а не им! Ты ведь знаешь, как меня тяготил этот долг все последние десять лет. Пусть я взял тогда деньги не совсем по своей воле, мне хотелось бы их вернуть… я сказал бы, больше всего на свете, но не больше, чем обеспечить вас с Кларой, а если я здесь погибну, пусть и долги мои умрут вместе со мной. Конечно, если вдруг он заплатит столько, что деньги будет некуда девать… но таких чудес не бывает.
  Если вдруг что-то получится, ты должна будешь разделить деньги поровну с теми из нашей команды, кого сможешь разыскать. Я о них с тех пор ни о ком не слышал, кроме Харлана Сковила, но и от него несколько лет уже не получал известий. Его адрес записан у меня в красной записной книжке, которая лежит в ящике стола. Самое скверное, что у тебя нет расписки Джорджа Роули. Ее, как и нашу „КЛЯТВУ“, взял тогда на хранение Резина Коулмен. Возможно, тебе удастся его отыскать. А возможно, Роули окажется порядочным человеком и заплатит без расписки. Конечно, и то и другое звучит просто смешно. Мечты, мечты. Но, во всяком случае, я совершенно серьезно намерен вернуться к тебе целым и невредимым, а если я вернусь, ты не прочтешь этого письма, разве я покажу его тебе шутки ради.
  Вот список всех, кто тогда участвовал в сделке: Джордж Роули, Коулмен-Резина (имени не знаю), Виктор Линдквист, Харлан Сковил (ты с ним знакома, начни поиски с него), Майкл Уолш (он был немного старше, тогда ему было, по-моему, тридцать два, и он не входил в нашу команду). Краб был намного старше, так что теперь его, возможно, уже и нет на свете, – и это все, что я о нем знаю. Ну и, наконец, я, искренне любящий тебя (так любящий, что и за год не рассказать) автор этих строк, Гилберт Фокс».
  Клара Фокс замолчала. Еще раз перечла глазами последнюю фразу, потом сложила письмо и положила в сумку. Снова убрала со лба волосы пятерней, села и посмотрела на Вульфа. Все молчали.
  Наконец Вульф вздохнул. Открыл глаза и посмотрел на Клару.
  – Да, мисс Фокс. По-видимому, вы все же хотите, чтобы я достал вам луну.
  Она покачала головой:
  – Я знаю, кто такой Джордж Роули и где он находится. Сейчас он в Нью-Йорке.
  – А вы, по-видимому, – он кивком указал на спутницу мисс Фокс, – дочь мистера Виктора Линдквиста. А вы, – он кивнул еще раз, – тот самый мистер Уолш, который разрядил в мистера Роули два револьвера и не попал.
  Майк Уолш фыркнул:
  – Чего там было попадать!
  – Разумеется, сэр. А вам, мисс Фокс, наверняка хотелось бы вернуть двадцать шесть тысяч, разумеется с процентами. Иными словами, для того чтобы выплатить долг погибшего отца, вам требуется немногим меньше тридцати тысяч.
  Клара Фокс широко раскрыла глаза. Бросила взгляд на меня, потом снова на Вульфа и спросила холодно:
  – Вы согласились побеседовать со мной как с клиенткой или как с подозреваемой, которую обвиняют в краже тридцати тысяч?
  Вульф направил на нее указательный палец:
  – Пока что вы для нас ни то ни другое. Прошу, не делайте глупостей, не устраивайте мне сцен, мисс Фокс. Я говорю с вами откровенно, чтобы не тратить времени на реверансы, а также чтобы отсеять несущественные детали. Разве я не слушал вас тут десять минут, хотя терпеть не могу, когда читают вслух?
  – Это несущественная деталь.
  – Да. Действительно. Хорошо, продолжим. Перейдем к мистеру Джорджу Роули.
  Но перейти не удалось. Я услышал, как раздался звонок, Фриц пошел открывать, и его невнятный сквозь дверь голос. Я повернулся к мисс Фокс, которая собиралась ответить, предостерегающе поднял руку, и в эту минуту вошел Фриц и закрыл за собой дверь.
  – К вам тут человек, сэр. Я сказал, что вы заняты.
  Я вскочил. Существуют только две категории людей, которых Фриц не называет джентльменами: торговые агенты и полицейские, в форме или без. Тех и других он чует издалека. Потому я вскочил на ноги:
  – Коп?
  – Да, сэр.
  Я повернулся к Вульфу:
  – Когда я увидел, как Мьюр смотрит на мисс Фокс, я сразу понял, что ей без громоотвода не обойтись. Предпочитаете, чтобы ее арестовали здесь, или вывести в прихожую?
  Вульф кивнул:
  – На твое усмотрение, Арчи.
  Я быстро подошел к Фрицу и тихо, чтобы не слышно было в прихожей, сказал ему, показав на дверь, которая вела из кабинета в гостиную:
  – Пройди здесь и закрой на ключ дверь из гостиной в прихожую.
  Фриц пошел закрывать. Я повернулся к гостям.
  – Посидите там. И вы нас очень обяжете, если не будете разговаривать.
  Уолш и мисс Линдквист уставились на меня. Клара Фокс сказала Вульфу:
  – Я ведь еще не ваша клиентка.
  Он сказал:
  – Но и не подозреваемая. Пройдите в гостиную. Доставьте удовольствие мистеру Гудвину.
  Она поднялась и ушла в гостиную, а мисс Линдквист и мистер Уолш последовали за ней. Вернулся Фриц, и я велел запереть и эту дверь, а ключ отдать мне. Потом я вернулся за свой стол, Вульф кивнул Фрицу, и тот пошел приглашать незваного посетителя.
  Увидев его, я изрядно удивился, потому что с этим парнем был знаком. Это был Слим Фольц, который служил в отделе убийств при прокуратуре и, по моим сведениям, оттуда не увольнялся.
  – Привет, Слим.
  – Привет, Гудвин.
  Фольц был в штатском. Шляпу он снял и держал в руке.
  – Приветствую, мистер Вульф. Фольц. Отдел убийств.
  – Добрый вечер, сэр. Садитесь, располагайтесь.
  Фольц положил шляпу на стол, сел, полез в карман и достал лист бумаги.
  – Примерно час назад недалеко от вашего дома был убит человек. Стреляли с близкого расстояния, всадили ему в спину пять пуль. Этот листок нашли у него в кармане, тут ваше имя и адрес. Вам что-нибудь о нем известно?
  Вульф покачал головой:
  – Только то, что вы сказали. На данный момент это все. Если бы я знал, как его зовут…
  – Ну да. В кармане у него была еще охотничья лицензия на имя Харлана Сковила, выданная в Вайоминге.
  – Надо же. В таком случае, вероятно, мистер Гудвин сможет вам помочь.
  Я усиленно шевелил мозгами. Черт, значит, Фольц пришел не за мисс Фокс. Тем не менее я был рад тому, что она ушла.
  Глава пятая
  Слим Фольц смотрел выжидающе.
  Я сказал:
  – Харлан Сковил? Да, само собой. Он приходил к нам сегодня.
  Фольц Слим снова сунул руку в карман и на этот раз выудил оттуда маленький черный блокнот и огрызок карандаша.
  – В котором часу?
  – По-моему, в четыре тридцать. Может, немного раньше. Ушел в пять двадцать шесть.
  – Чего он от вас хотел?
  – Хотел увидеть Ниро Вульфа.
  – Зачем?
  Я с сожалением покачал головой;
  – Вот тут ничем не могу помочь. Я сказал, что придется ждать до шести часов, так что он остался ждать.
  – Но что-то же он сказал?
  – Конечно. Сказал, что хочет увидеться с Ниро Вульфом.
  – Еще что?
  – Что восточнее Миссисипи теперь мало кто жует табак и что ему хочется знать, есть ли по эту сторону гор хоть один порядочный человек. Он не сказал, зачем ему понадобился мистер Вульф. Он никогда у нас не бывал, и до сегодняшнего дня мы о нем не слышали. Ах да! Еще он сказал, что утром приехал из Вайоминга. Кстати… раз уж он взял с собой лицензию… Ростом выше шести футов, лет около шестидесяти, синий саржевый костюм, рукава слишком коротки, лацкан справа слегка надорван, в ковбойской шляпе, лицо красное, обветренное…
  – Это он, – сказал Фольц. – Зачем он приехал в Нью-Йорк?
  – Вероятно, чтобы увидеть Ниро Вульфа. – Я хмыкнул. – Прикинь, какая у нас реклама – просто экстра-класса, на всю страну. Если ты хочешь спросить, не говорил ли он мне, что кто-то его собирается убить, то отвечу: нет, не говорил.
  – Он встретился с мистером Вульфом?
  – Нет. Я же сказал: он ушел в пять двадцать шесть. Мистер Вульф спускается вниз в шесть, и не раньше.
  – Почему он ушел, не дождавшись?
  – Ему позвонили.
  – Позвонили сюда?
  – Именно. Меня в это время здесь не было. Я ушел, оставив эту птичку залетную в одиночестве. Трубку снял Фриц Бреннер, повар мистера Вульфа и гордость этого дома. Хочешь с ним поговорить?
  – Да. Если можно.
  Вульф позвонил. Пришел Фриц. Вульф попросил его ответить на вопросы, которые задаст этот джентльмен, а Фриц встал по стойке «смирно» и ответил:
  – Есть, сэр.
  От него Фольц узнал ровно то, что уже знал от меня. Фриц записал время звонка, пять часов двадцать шесть минут, поскольку мистер Вульф любит во всем точность. Звонил мужчина, имени не назвал, голоса Фриц не знает, разговора не слышал. Харлан Сковил ушел, как только положил трубку, не сказав ни единого слова.
  Фрица отпустили в кухню.
  Фольц мрачно разглядывал листок бумаги.
  – Я все же рассчитывал на вашу помощь. Пришел сначала к вам. Тут еще записаны имена: Клара Фокс, Майкл Уолш… «Майкл» написано с ошибкой… Хильда Линдквист… и маркиз Клайверс. Трудно поверить, чтобы вы…
  Я перебил его, покачав головой:
  – Харлан Сковил явился примерно в половине пятого, и раньше я его никогда не видел. Всех остальных тоже. Как и мистер Вульф. Или я ошибаюсь, сэр? – Я повернулся к Вульфу.
  Тот покачал головой.
  – Видел ли я кого-нибудь из них? Нет. Но об одном, по-моему, слышал. По-моему, мы вчера обсуждали статью о маркизе Клайверсе?
  – Обсуждали?.. Да, сэр, конечно, сэр! Когда вы уронили дротик. Конечно, статью в приложении…
  Я повернулся к Фольцу:
  – Статья в воскресном приложении…
  Тот кивнул:
  – Знаю. Сержант рассказал. Этот маркиз хуже герцога. Дипломатический иммунитет и все такое… Хотя еще неизвестно, дружественная нам страна Англия или нет. Сержант считает, что дело пахнет международным заговором. Капитан Девор решил даже встретиться с этим маркизом, то ли чтобы предупредить, то ли чтобы взять под охрану.
  – Отлично. – Вульф одобрительно кивнул. – Полиция, безусловно, заслуживает благодарности с нашей стороны. Если бы не полиция, мистер Фольц, нам, частным сыщикам, нечем было бы заработать на хлеб.
  – Да, конечно. – Фольц поднялся. – Большое спасибо на добром слове, хотя это и все, с чем я от вас ухожу. Я имею в виду, что не получил от вас никакой информации. Разве что про телефонный звонок. Сковила застрелили в четырех кварталах от вас, на углу Тридцать первой, всего через девять минут после того, как ему позвонили: в пять тридцать пять. Он шел по тротуару. Его догнала какая-то машина, и человек, сидевший за рулем, разрядил в него обойму. Сковил погиб на месте. Уже темнело, но один прохожий все же разглядел номер машины. Ее мы нашли на Девятой авеню. Но водителя никто не видел.
  – Это уже кое-что, – сказал я бодро. – Все-таки след.
  – Какой там след. Машину наверняка угнали. Как обычно.
  Фольц уже держал в руках шляпу.
  – Похоже, работает банда. В любом случае, спасибо за помощь.
  – Не за что, Слим.
  Я вышел с ним в прихожую, проводил до двери, запер ее, а потом еще и закрыл на цепочку. Возле кухни я остановился, заглянул и предупредил Фрица, что сегодня дверь открываю я.
  В кабинете я подошел к столу Вульфа и широко ему улыбнулся.
  – Ха-ха. Не успели взяться за дело, как у нас уже и отдел убийств.
  Вульф посмотрел на часы. Стрелки показывали десять минут восьмого. Потянувшись, Вульф позвонил Фрицу, а когда тот пришел, сказал со вздохом:
  – Фриц.
  – Да, сэр.
  – У нас катастрофа. В восемь обедать не будем. Какой тут обед. Поедим как придется. У нас сегодня говяжье филе под абанским соусом?
  – Да, сэр.
  Вульф вздохнул еще раз.
  – Порежь, раздели на пять порций. В бульон брось овощей и подай как суп. Открой венгерские консервы. Фруктов достаточно? Разложи как-нибудь. Печально, но ничего не поделаешь.
  – Соус сегодня удался на редкость, сэр. Для остальных я мог бы подать консервированную курицу с грибами.
  – Не морочь мне голову. Нет! Если у нас неприятности, я должен быть, как все. Точка. Принеси пива.
  Фриц ушел, а Вульф повернулся ко мне:
  – Пригласи Клару Фокс.
  Я открыл дверь в гостиную. Фриц верхний свет не включил, и в комнате было почти темно. Обе женщины сидели рядом на диване, а Уолш в кресле. При виде меня он протер глаза, будто дремал и я его разбудил.
  Я сказал:
  – Мисс Фокс, мистер Вульф хотел бы с вами поговорить.
  Майк Уолш объявил:
  – Я проголодался.
  Клара Фокс возразила:
  – Говорить будем все вместе.
  – Мистер Вульф хотел бы поговорить сначала с вами. Прошу вас… К столу скоро всех пригласят, мистер Уолш. Будьте любезны, подождите здесь.
  Клара Фокс колебалась, но потом все же поднялась, и я пропустил ее вперед. Я закрывал дверь, а она прошла и села в кресло напротив Вульфа, где только что сидел детектив из прокуратуры. Вульф успел выпить стакан и наполнял его второй раз.
  – Пива, мисс Фокс?
  Она покачала головой:
  – Спасибо… Я не хочу ничего обсуждать наедине, мистер Вульф. Мы все заинтересованы в том…
  – Безусловно. Прошу прощения. – Вульф ткнул в нее своим пальцем. – Они к нам присоединятся. Но мне нужно с вами побеседовать о другом деле. Это вы взяли деньги из стола Мьюра?
  Она одарила его строгим взглядом.
  – Вряд ли следует смешивать две разные вещи. Вы беседуете сейчас со мной как доверенное лицо корпорации?
  – Мисс Фокс, я задал вопрос. Вы пришли посоветоваться со мной, потому что сочли меня неглупым человеком. Я действительно неглуп и умею пользоваться своими талантами. Либо вы отвечаете, либо ищете таланты в другом месте. Деньги взяли вы?
  – Нет.
  – Вам известно, кто их взял?
  – Нет.
  – Что вам об этом известно?
  – Ничего. У меня есть свои подозрения, но на другой счет.
  – Вы имеете в виду подозрения, связанные с тем интересом, который к вам проявляют мистер Перри и мистер Мьюр?
  – Да. Особенно мистер Мьюр.
  – Хорошо. Теперь скажите мне вот что. Вы никого не убивали сегодня вечером в интервале между пятью и шестью часами?
  Она широко раскрыла глаза:
  – Вы что, дурак?
  Вульф отпил пива, вытер губы и откинулся в кресле.
  – Мисс Фокс. Стремление избежать ситуаций, когда можно оказаться в дураках, должно быть свойственно любому умному человеку. В частности мне. Иногда удается. Взять, например, ваши слова, что деньги взяли не вы. Поверил ли я им? Как философ я не верю никаким словам. Как детектив верю ровно до той степени, чтобы снять этот вопрос и двигаться дальше, но всегда готов оглянуться. А как частное лицо верю безусловно. Уверяю вас, я никогда не задаю дурацких вопросов. Во-первых, задавая любой вопрос, я наблюдаю за вашей реакцией. Имейте терпение, и надеюсь, мы к чему-нибудь да придем. Повторяю: вы никого не убили сегодня вечером в интервале между пятью и шестью?
  – Нет.
  – А мистер Уолш и мисс Линдквист?
  – Вы спрашиваете, не убивали ли они?
  – Совершенно верно.
  Она улыбнулась:
  – Как философ я ничего об этом не знаю. Как детектив… Я не детектив. Но как частное лицо совершенно уверена, что нет – они никого не убили.
  – А если все же убили, то вам об этом ничего неизвестно?
  – Да.
  – Отлично. У вас есть доллар?
  – Наверное, есть.
  – Дайте.
  Она покачала головой, не протестующе, а недоуменно, огорченная его бессмысленными чудачествами. Открыла сумку, достала бумажный доллар и протянула Вульфу. Тот передал его мне.
  – Зафиксируй, Арчи. Аванс от мисс Фокс. Набери мне номер мистера Перри.
  Он повернулся к мисс Фокс:
  – Теперь вы моя клиентка.
  Она даже не улыбнулась.
  – При условии, что я смогу…
  – Расторгнуть договор? – Складки на его щеках разгладились. – Безусловно. В любой момент.
  Я нашел номер Перри в справочнике и набрал. Наобъяснявшись с каким-то болваном, я наконец услышал голос Перри и кивнул Вульфу, чтобы тот снял трубку.
  Вульф был учтив:
  – Мистер Перри? Говорит Ниро Вульф. Я получил отчет мистера Гудвина по результатам предварительного расследования. Он готов согласиться с вами в том, что, вероятнее всего, Клара Фокс невиновна, и считает, что мы могли бы принять ваше предложение. Но по странному стечению обстоятельств мисс Фокс сама пришла к нам вечером – собственно говоря, она и сейчас находится здесь – и попросила защищать ее интересы… Прошу прощения… Да, я счел целесообразным принять от нее задаток… Сэр, я не считаю свой поступок неэтичным…
  Вульф терпеть не мог споров по телефону. Он закончил как можно короче, бросил трубку и запил разговор пивом. Потом снова повернулся к Кларе Фокс:
  – Теперь расскажите о ваших внеслужебных отношениях с мистером Перри и мистером Мьюром.
  Она помолчала, нахмурилась. Я первый раз видел, как она хмурит лоб, и решил, что без морщин она красивее. Наконец она ответила:
  – Я подумала, что мистер Перри ваш клиент. Честно говоря, я сомневалась в том, что мы – мисс Линдквист, мистер Уолш, мистер Сковил и я, – правильно сделали, обратившись к вам. Но я уже вам позвонила в субботу, когда еще не знала о краже, и мы с мистером Гудвином условились о встрече. О том, что мистер Перри тоже обратился к вам, я узнала два часа назад, но отменять встречу было поздно. А вы говорите, что работаете на меня, а не на «Сиборд продактс» и что взяли от меня аванс. Давайте начистоту. Если хотите, называйте это авансом, но я пришла к вам по делу, а не для глупых игр. Ерунда какая-то.
  Вульф поднял бровь:
  – Что заставляет вас думать, будто мы с вами играем в глупые игры?
  – Потому что это так и есть. Я не знаю, зачем они вам, но, на мой взгляд, только так это и можно назвать.
  Вульф кивнул:
  – Согласен. Но если это всего лишь игры, почему же они опасны?
  – Опасны? О какой опасности речь? Если вы думаете, что я потеряю работу, то, по-моему, ошибаетесь. Решения в компании принимает мистер Перри, а он понимает, что я хорошо знаю свое дело, и, надеюсь, не верит, будто это я взяла деньги. Если же мы сумеем справиться с тем делом, ради которого я сюда пришла, мне вообще никакая работа не понадобится.
  – Вы можете лишиться свободы. – Вульф вздохнул, – Послушайте, мисс Фокс, мы теряем время, а оно для вас драгоценно. Пожалуйста, расскажите о мистере Перри и мистере Мьюре. Мистер Мьюр сегодня намекнул, будто мистер Перри ухаживает за вами. Это так или нет?
  – Разумеется, нет. – Она нахмурилась, затем улыбнулась. – Вы так запросто об этом говорите… Он не ухаживает за мной. Одно время, когда я только начала работать в компании, я действительно довольно часто обедала вместе с мистером Перри и ходила в театр. Мне хотелось разнообразия.
  – Что же вас остановило?
  – Ничего, просто стало скучно. Я всю жизнь к чему-то стремилась. Не к конкретной цели, а… просто к чему-то. Мой отец погиб, когда мне было девять лет, мама умерла, когда мне было семнадцать. Она всю жизнь говорила, что я похожа на отца. Она зарабатывала мне на учебу тем, что шила женские платья больших размеров. Я страстно любила мать и ненавидела ту жизнь, из которой она не могла выбраться.
  – Ей не удалось найти Джорджа Роули?
  – Она его не искала. Она считала, это все отцовские фантазии. Один раз она написала письмо Сковилу, но оно вернулось. После ее смерти чем я только не занималась. Была гардеробщицей в ресторане, стенографисткой. Три года подряд в свободное время изучала иностранные языки, потому что мне хотелось путешествовать. В конце концов мне повезло, и я получила работу в «Сиборд продактс». Впервые у меня появились деньги, и я по-настоящему занялась поисками Джорджа Роули и всех тех, о ком писал отец. Сначала нужно было их найти, чтобы кто-то опознал Роули. Видимо, мама была права, когда говорила, что я в отца. Я тоже люблю носиться с фантастическими идеями и считаю себя не такой как все. Мне хотелось как можно скорее найти Джорджа Роули, чтобы получить от него деньги, вернуть долг отца и уехать в Аравию. Причина, почему мне хотелось в Аравию… – Она вдруг испуганно замолчала. – Господи, с какой стати я вам это рассказываю?
  – Не знаю, – терпеливо ответил Вульф. – Вы зря тратите время. Итак, Перри и Мьюр.
  – Ладно. – Она убрала назад волосы. – Вскоре после того как я начала работать в «Сиборд продактс», мистер Перри пригласил меня в театр. Он сказал, что у него больна жена, что она не встает с постели вот уже восемь лет, и он просит меня лишь составить ему компанию. Я знала, что мистер Перри мультимиллионер, подумала и решила пуститься в авантюру. Если вы считаете, будто я просто глупа, то вы заблуждаетесь. Очень многие женщины с радостью постарались бы сделать себе на этом карьеру. Но я никаких особенных планов насчет мистера Перри не строила, а он ни к чему меня не подталкивал. Я думала просто немного попрактиковаться в флирте, а еще я боялась потерять работу. Мы с ним даже на лошадях катались, пока нам не надоело. Потом я решила попрактиковаться с мистером Мьюром, но очень быстро пожалела об этом.
  Она передернула плечами, и словно тень легла на ее лицо.
  – Именно мистер Мьюр напрочь избавил меня от любви к авантюрам. Я имею в виду старое понимание этого слова. Я, конечно же, понимала, что женщина-авантюристка не может рассчитывать на успех без поддержки мужчины, который к тому же должен быть достаточно богат, но, посмотрев на мистера Мьюра, я отказалась от своей затеи, потому что он совсем мне не подходил. Мы пообедали с ним раз или два, и он, по-моему, просто сошел с ума. Один раз приехал и хотел силой вломиться в квартиру, в другой – привез жемчужное ожерелье… Выглядело это отвратительно… Впрочем, скорее смешно, чем отвратительно, а жемчуг мне совершенно не нужен. Хуже всего, что мистер Мьюр упрям. Он шотландец, и уж если что-то ему стукнуло в голову, он уже не отступится…
  Вульф ее перебил:
  – Как вы считаете, умен ли мистер Мьюр или нет?
  – Э-э… Наверное, нет.
  – А как бизнесмен? Как деловой человек? Тоже нет?
  – Ну, в этом смысле, наоборот, очень даже умный и проницательный.
  – Экая вы… – Вульф вздохнул. – Вы сами поразительно слепы, мисс Фокс. Вы знаете, что умный и проницательный деловой человек мистер Мьюр хочет добиться вашего ареста, обвиняя вас в краже денег. Как по-вашему, станет ли такой человек голословно швыряться угрозами? Почему он хотел вызвать полицию немедленно? Думаю, именно потому, что он подготовился и не хочет, чтобы кто-то случайно или намеренно уничтожил плоды его стараний. Когда будет выписан ордер и полиция сможет обыскать любое ваше имущество, эти тридцать тысяч очень быстро найдутся. Разве мистер Мьюр сам не мог взять деньги из своего стола и, с должной осторожностью, переложить в любое место?
  – Переложить? – Клара Фокс смотрела на Вульфа во все глаза. – О нет! – Она затрясла головой. – Это было бы слишком гнусно! На такое способен только полный негодяй.
  – Вот как? Кому, как не экс-авантюристке, знать, что гнусное племя полных негодяев искоренено не до конца. Ей-богу, мисс Фокс, вас нужно было с колыбели держать на веревочке. Где вы живете?
  – Но, мистер Вульф… Я никогда не поверю…
  – Не собираюсь вас убеждать. Где вы живете?
  – У меня есть небольшая квартира на Восточной Шестьдесят первой улице.
  – Что еще у вас есть? Ваш стол в «Сиборд продактс» можно исключить, это было бы неубедительно. Может, загородный дом? Арендованное место на складе? Автомобиль?
  – Есть маленькая машина. Это все.
  – Вы на ней приехали?
  – Нет, она в гараже на Шестидесятой улице.
  Вульф повернулся ко мне:
  – Арчи, мне нужны два человека. Кто когда сможет приехать?
  Я взглянул на часы.
  – Сол Пензер через десять минут. Фред Даркин, если не ушел в кино, через двадцать. Если он в кино, тогда через полчаса Орри Кетер.
  – Найди их. Мисс Фокс, будьте любезны, дайте ключи от квартиры и напишите записку управляющему домом, а также записку в гараж. Сол Пензер пусть осмотрит квартиру. Скажи ему, Арчи, что искать и что делать. Фред пусть заберет из гаража автомобиль мисс Фокс, пригонит в наш гараж и здесь хорошенько осмотрит. Все это обойдется нам в двадцать долларов, то есть в двадцать раз больше, чем аванс от мисс Фокс. Ладно, сегодня занимаемся исключительно благотворительностью.
  Я сел за телефон. Вульф повернулся к Кларе Фокс и сказал:
  – Спросите, не хотят ли мисс Линдквист и мистер Уолш вымыть руки перед обедом. Обед через пять минут.
  Она покачала головой:
  – Нам сейчас не до обедов. В крайнем случае, мы можем выйти перекусить.
  – Великий Цербер и все ищейки! – Вульф едва не рассердился. – Им не до обедов! Вы кто, верблюды? Или медведи в спячке?
  Клара Фокс поднялась и пошла в гостиную.
  Глава шестая
  Мне пришлось вставать из-за стола дважды. Оторваться от супа, когда пришел Сол Пензер, и от говядины с овощами, когда явился Фред Даркин. Оба раза я вышел в кабинет, выдал инструкции и очень просил поторопиться.
  В доме Вульфа запрещено за столом вспоминать о делах, но нет правил без исключений, и он сам разговорил Хильду Линдквист и Майкла Уолша, так что в конце концов мы хоть что-то о них узнали. Хильда – дочь Виктора Линдквиста, которому уже под восемьдесят и потому не до поездок, – жила с отцом на ферме в Небраске, где они выращивали пшеницу. Стало быть, ее руки привыкли держать даже и не кофейные чашки, а рычаг молотилки. Клара Фокс нашла ее, а точнее, ее отца, через Харлана Сковила, а теперь Хильда решила приехать, потому что для них это был единственный шанс расплатиться с десятком кредитов и, если что-нибудь останется, купить новый трактор или хотя бы мула.
  Уолш прожил жизнь пеструю, пока не дошел до своего нынешнего, блеклого состояния. Ему трижды повезло в Неваде и Калифорнии, но в итоге он потерял все, что заработал. В начале нулевых он был строительным подрядчиком в Колорадо, получил кучу денег и потерял все через три дня, когда построенную им дамбу смыло в каньон. Потом он перебрался на восток, занимался всем, чем придется, но, похоже, счастье от него отвернулось. Теперь он работал ночным сторожем на строительстве жилого дома на углу Мэдисон-авеню и Пятьдесят пятой улицы и, похоже, жалел о тех трех долларах, которые отдал сменщику, чтобы прийти сюда вместе с Кларой Фокс. Клара разыскала его год назад через газету.
  Во время обеда Вульф был учтив и любезен. Велел принести второй «хайбол» с ржаным виски для Майка Уолша, а женщинам бутылку кларета и, как истинный джентльмен, уступил Уолшу два последних куска говядины под соусом, за который продал бы душу. Но зато когда перешли к кофе, не разрешил Уолшу курить трубку. Сказал, что у него астма, а это была наглая ложь. Табачный дым ему никогда не мешал. Просто он злился на Уолша за то, что тот съел мясо, и все же сорвался.
  На том обед и закончился, и в самом начале десятого мы вошли в кабинет и как раз устраивались в своих креслах – на этот раз в полном составе, – когда раздался звонок в дверь. На звонок вышел я: отпер замок, снял цепочку и открыл дверь. Вернулся Фред Даркин. Вид у него был встревоженный, и я спросил прямо:
  – Машины нет?
  – Само собой, есть. Здесь она.
  – Тогда в чем дело?
  – Да в общем вышло не то. Вульф здесь? Может, я ему доложу?
  Я сверкнул на него глазами, запер дверь и впустил в кабинет. Фред встал перед Вульфом.
  – Машину я привел, мистер Вульф. Она в гараже. Но вот про то, чтобы привести еще и хвост, Арчи ничего не говорил, так что я пытался его сбросить. Но он схватил такси и поехал за мной. В общем, когда я поставил машину в гараж и пошел сюда, он уже был тут. Сейчас стоит перед домом, через дорогу.
  – Потрясающе, – сказал Вульф высоким голосом. Он терпеть не мог неприятностей после обеда. – Что же ты его в дом не привел? Как тебя угораздило?
  Фред переложил шляпу в другую руку. Он всегда нервничал, когда разговаривал с Вульфом, и, должен признать, причины у него были. Фред Даркин был честен и прозрачен, как чистый брильянт, и вообще ценный помощник, но вот умом не блистал. Не луч солнца.
  Фред сказал:
  – В общем, пришел я, показал записку охраннику, а тот сказал: ладно, ждите здесь, сейчас ее пригоню сверху. Он ушел, а через пару минут подходит ко мне какой-то наглый тип и спрашивает, не прокатиться ли я решил. Я его не знаю, но понял, что это коп. Я решил, что у него там свои дела, а ко мне он подошел на всякий случай, и потому ответил ему дружелюбно. А он сказал, что, если я решил прокатиться, то лучше бы мне пойти нанять лошадь, потому что машина, за которой я сюда пришел, останется в гараже.
  Вульф нахмурился:
  – А ты извинился и пошел в аптеку звонить Арчи, чтобы узнать, что тебе делать.
  Фред испугался.
  – Нет, сэр, я сам знал, что делать. Мне велели пригнать сюда эту машину, и я ее пригнал. Документов он мне не показывал и на самом деле пытался взять одной наглостью. Я пошел наверх, он за мной. Охранник, когда увидел его, сразу понял, чем дело пахнет, и на всякий случай сбежал. Я сам спустил вниз машину, выехал. А этот тип прыгнул мне на подножку, но я тут заметил пятно на ветровом стекле. Оно мешало обзору, я потянулся, чтобы протереть, и случайно столкнул этого типа. Но мы уже выехали из гаража и были на углу Третьей авеню, так что он сразу поймал такси и поехал за мной. На Десятой авеню я поставил машину в гараж, осмотрел, но ничего не нашел. Инструменты, огрызок черного карандаша, старый собачий поводок, полпачки сигарет «Омар»…
  Вульф поднял руку.
  – Этот тип стоит сейчас перед нашим домом?
  – Да, сэр. Когда я пришел, он уже стоял здесь.
  – Прекрасно. Надеюсь, он не сбежит, воспользовавшись темнотой. Иди в кухню. Попроси у Фрица, чтобы сделал тебе сэндвич с цианистым калием.
  Фред мял свою шляпу.
  – Извините, сэр, если я…
  – Иди! Ладно, пусть сделает с чем захочет. Не уходи. Ты еще можешь понадобиться.
  Фред ушел.
  Вульф откинулся в кресле, сложил руки на животе, закрыл глаза и задвигал губами – он то втягивал их, то выпячивал. Наконец Вульф открыл глаза – ровно настолько, чтобы увидеть Клару Фокс, – и сказал ей:
  – Мы опоздали. Я вас предупреждал: времени мало.
  Она подняла брови:
  – Опоздали? Мы что-то хотели сделать?
  – Мы хотели спасти вас от тюрьмы. Это абсолютно очевидно. Какой смысл устанавливать слежку за вашей машиной, если не для того, чтобы вас задержать, когда вы попытаетесь уехать? Но едва ли вас решили бы задержать, если бы деньги не нашлись.
  – Нашлись? Где?
  – Не знаю. Возможно, в машине. Мисс Фокс, я не умею гадать. А теперь…
  Тут зазвонил телефон, и я снял трубку. Звонил Сол Пензер. Я его выслушал, велел не отключаться и повернулся к Вульфу:
  – Сол. Звонит из автомата на углу Шестьдесят шестой и Мэдисон. Какой-то тип пытался помешать ему войти в дом мисс Фокс. Он, конечно, все равно вошел. Квартиру обыскал, но там чисто. Он считает, что за ним хвост, и спрашивает, стряхнуть или вести сюда?
  – Пусть ведет сюда. Тот, которого привел Фред, наверняка скучает в одиночестве. Пусть поболтают.
  Я передал его слова Солу и положил трубку.
  Вульф снова прикрыл глаза. А у Майка Уолша глаза давно закрылись, голова свесилась набок, и дышал он глубоко и ровно, так что в наступившей тишине это хорошо было слышно. Хильда Линдквист явно устала, но глаза у нее блестели и щеки раскраснелись. Клара Фокс сидела с самым решительным видом, плотно сжав губы.
  Вульф сказал:
  – Разбудите мистера Уолша. Срочные вопросы мы прояснили – впрочем, без особого толка, – так что теперь, поскольку у нас появилось свободное время, можем заполнить пробелы. Вернемся к фантастической сделке Резиновой команды… Мистер Уолш, помассируйте себе затылок, помогает. Воды принести? Отлично… Если я правильно вас понял, мисс Фокс, вы нашли Джорджа Роули?
  Она кивнула:
  – Две недели назад.
  – Расскажите подробнее.
  – Но, мистер Вульф… эти полицейские…
  – Успокойтесь. Помните, я сказал, что вас нужно было посадить на веревочку? Будем считать, что вы у меня на веревочке. Полицейские здесь вам не страшны. К ним мы еще вернемся. Итак, расскажите о Джордже Роули.
  Она перевела дыхание.
  – Ну… мы его нашли. Я начала собирать о нем сведения давно, хотя возможности мои были ограничены. Я, конечно же, не могла себе позволить поехать в Англию или отправить туда кого-нибудь. Я собирала информацию. Например, я выяснила, кто из генералов английской армии командовал бригадой, и пошла методом исключения. Их было много, очень много, а я даже не знала, жив ли тот, кто нам нужен. Я много что сделала сама, а кое-что даже неплохо. Через газету я нашла Майка Уолша, и я показывала ему всех, чьи фотографии попадались в газетах. И конечно же, я в первую очередь, искала на них человека, у которого не было мочки уха. Несколько раз в газетах писали, что в Нью-Йорк приезжает генерал британской армии, или бывший генерал британской армии, и я делала все возможное, чтобы его увидеть. Майк Уолш тоже иногда ездил посмотреть. Две недели назад появилось еще одно такое сообщение вместе с фотографией, и на фотографии было видно, что у него нет правой мочки. Майк после смены поехал не домой отдыхать, а к отелю, и он там стоял, когда генерал вышел. Это и был Джордж Роули.
  Вульф кивнул:
  – Маркиз Клайверс.
  – Откуда вы знаете?
  – Угадал. Неважно. Что ж, мои поздравления, мисс Фокс.
  – Спасибо. На следующий день Клайверс уехал в Вашингтон, но я знала, что он вернется. Я пыталась увидеть его в тот же вечер, но мне это не удалось. Тогда я отправила в Лондон телеграмму одному знакомому, и он в ответ написал, что у маркиза Клайверса огромное состояние: земля, заводы, рудники, яхта. Адреса Хильды и Харлана я знала давно, так что я дала им телеграммы и выслала денег на дорогу. Мистер Сковил денег не взял. Написал, что никогда не брал денег у женщин и не собирается. – Она улыбнулась Вульфу и мне. – По-моему, решил, что я авантюристка. Написал, что продаст телят. В субботу утром я получила от него телеграмму, где сообщалось, что в понедельник он приедет, и я позвонила вам, чтобы договориться о встрече. Когда мы сегодня встретились, я показала ему две фотографии маркиза, и он узнал Джорджа Роули. Он хотел немедленно идти к нему. Я с трудом его удержала.
  Вульф наставил на нее палец:
  – Почему же вы решили, что вам нужен я? До сих пор вы прекрасно обходились собственными силами.
  – Нет, я всегда считала, что в конце нам понадобится юрист. Я много о вас читала и восхищаюсь вами.
  – Я не юрист.
  – Это мелочи. Я знаю всего лишь трех юристов, и если бы вы их видели, сами поняли бы, почему я выбрала вас.
  – Опять вы говорите глупости. – Вульф вздохнул. – Хотите сказать, что выбрали меня потому, что я с виду вам больше понравился?
  – Нет, конечно. Это было бы… Так или иначе, я выбрала вас. И сумму гонорара я не преувеличиваю. Состояние маркиза Клайверса, включая землю и рудники, оценивается примерно в пятьдесят миллионов…
  – Фунтов стерлингов?
  – Долларов. Но это по минимальным оценкам. Он подписал обязательство отдать половину. Это составило бы двадцать пять миллионов. Но я нашла не всех. Я не нашла Коулмена, который был в этом деле главным, и человека по прозвищу Краб. Хотя я сделала все возможное, чтобы разыскать Коулмена, потому что расписка у него. Если из двадцати пяти миллионов вычесть их долю, то нам причитается шестнадцать миллионов. Если вычесть все возможные расходы… например, налоги и я даже не знаю что… Пусть даже они составят пятнадцать миллионов. Все равно остается миллион. Миллион я и попросила.
  – У кого попросили? У маркиза Клайверса?
  – Да.
  – Вы же сказали, что вам не удалось с ним встретиться.
  – Не удалось перед его отъездом в Вашингтон. Но я предприняла новую попытку, когда он вернулся. У меня появился знакомый… Маркиза в поездке сопровождает целая свита из дипломатов, и не только дипломатов… С одним из них я познакомилась две недели назад, и с его помощью и попала к маркизу в надежде, что с ним договорюсь. Но он был очень со мной суров. Как только он понял, о чем речь, приказал меня вывести. Сказал, что понятия не имеет, чего я от него добиваюсь, а когда я достала письмо отца, он даже не взглянул на него. Вызвал какого-то молодого человека и велел вывести «эту авантюристку»…
  В прихожей раздался звонок, и я пошел открывать. Я решил, что это мог быть кто-то из тех двоих, что торчали до сих пор у нашего дома, и потому не снимал цепочку, пока не увидел Сола Пензера. Тогда я открыл, впустил его, а потом снова запер дверь на все запоры.
  Среди действующих сыщиков, с которыми я знаком, как частных, так и муниципальных, Сол Пензер меньше всех ростом, зато у него самый большой послужной список. Он не способен вышибить дверь, для этого у него не хватит силенок, но зато ему можно спокойно поручить все остальное. Описать его лицо не берусь, потому что лично я вижу там один только нос.
  Под мышкой Сол держал длинную картонную коробку. Я провел его в кабинет. Быстрым шагом он прошел к креслу возле стола Вульфа, бросив лишь один мимолетний взгляд на гостей, но я знал, что этого мимолетнего взгляда ему достаточно, чтобы запомнить их навсегда.
  Вульф поздоровался с ним:
  – Добрый вечер, Сол.
  – Добрый вечер, мистер Вульф. Арчи, конечно же, передал вам то, что я сказал по телефону. Добавить почти нечего. Когда я подъехал к дому, у входа стоял детектив. Его зовут Билл Первил. Я с ним познакомился в Бруклине, четыре года назад, когда мы вели дело Мошендена. Он меня не узнал. Но когда я вошел в дом, он пошел следом. Я решил не останавливаться. Я знал, что в квартире есть телефон. Я подумал, что если найду то, зачем приехал, то позвоню Арчи и брошу ему – в окно сверток. Первил, когда увидел, что у меня есть ключ, загородил дорогу и стал спрашивать, что да зачем, а я отвечал что попало. Потом обыскал квартиру. Свертка там нет. Когда я вышел, он спустился со мной до выхода. А я зашел в аптеку и позвонил вам. Не думаю, что он собирался за мной следить, но на всякий случай принял меры.
  Вульф кивнул:
  – Принято. А что это за коробка?
  Сол, до сих пор державший коробку под мышкой, положил ее на стол.
  – По-видимому, цветы. Вот, написано: «Драммонд», и адрес цветочного магазина на Парк-авеню. Лежала на площадке перед дверью, доставка на имя мисс Фокс. Инструкции касались только квартиры, но коробка лежала на площадке, а не в квартире. Оставлять ее не рискнул, так как в ней может оказаться то, что вы ищете. В общем, я прихватил ее с собой.
  – Ладно. Принято. Мисс Фокс, вы позволите открыть коробку?
  – Разумеется.
  Я подошел помочь. На пару с Солом мы сняли серую упаковку и открыли крышку. Мы так и встали над ней, заслоняя спиной от всех. Я сказал:
  – Ничего себе букетик.
  Клара Фокс вскочила и подбежала к нам посмотреть. Я вынул из коробки конверт, достал визитную карточку – подписанную самым что ни на есть неразборчивым почерком – и прочел неуверенно:
  – «Френсис Хоррокс»?
  Клара кивнула:
  – Мой знакомый. Это он помог мне попасть к маркизу. Он начинающий дипломат, специализируется по Дальнему Востоку. Какая красота! Хильда, посмотри! Понюхай! Роскошные розы.
  Она подняла цветы и подошла к Вульфу.
  – Прекрасный цвет, не правда ли, мистер Вульф? А как пахнут!
  Она хотела сказать что-то и Майку Уолшу, но тот снова уснул, и потому она положила цветы и вернулась на место.
  Вульф потер нос, куда мисс Фокс ткнула розовым шипом, предлагая ему понюхать.
  – Сол, отнеси цветы Фрицу и скажи, пусть поставит в воду. Не уходи, подожди в кухне… Вам следует увидеть мои орхидеи, мисс Фокс, но немного позже. Мистер Уолш! Арчи, пожалуйста, разбуди его.
  Я потянулся и хорошенько тряхнул за плечо Майка Уолша. Тот резко сел и захлопал на меня глазами.
  – Э-э! Что-то тут слишком жарко! После еды меня от жары в сон тянет.
  Вульф ткнул в него пальцем:
  – Проснитесь, мистер Уолш. Мисс Фокс сказала, что вы видели маркиза Клайверса. Вы меня хорошо понимаете?
  – Само собой, видел. – Уолш потер лоб. – Ну и что?
  – И вы узнали в нем Джорджа Роули?
  – Само собой, узнал! Кто сказал, что не узнал?
  – На сей момент никто. Твердо ли вы уверены, что это именно он?
  – Да. Я же уже сказал, что зря слов на ветер не бросаю.
  – Разумеется. Сказали. И это, и не только это. Вы сказали, у вас есть привычка, сохранившаяся от былых времен и весьма полезная для вашей работы, ходить с револьвером. И сказали также, что Харлан Сковил, на ваш взгляд, англичанин и что английская кровь – дурная кровь. А сейчас револьвер, случайно, не при вас? Позвольте на него взглянуть.
  – У меня есть лицензия.
  – Разумеется. Так позвольте же на него взглянуть. Сделайте одолжение.
  Уолш что-то пробормотал себе под нос, минуту поколебался, но все же достал из заднего кармана оружие. Посмотрел на него, ласково протер пальцем ствол, потом поднялся и отдал Вульфу. Тот, едва взглянув, передал его мне. Я наскоро осмотрел револьвер. Это был старый «фоулвел» сорок четвертого калибра. Патроны в барабане были на месте, дымом не пахло. Я взглянул на Вульфа, увидел, как тот кивнул, и вернул револьвер Майку Уолшу, который снова ласково его погладил и спрятал в задний карман.
  Клара Фокс сказала:
  – Ну и кто здесь теряет время, мистер Вульф? Вы нам даже еще не сказали…
  Вульф ее перебил:
  – Прошу вас, мисс Фокс. Не начинайте все заново. Дайте же и мне шанс получить свою долю от вашего миллиона. Хотя, на мой взгляд, если тут удастся заработать по десять долларов, и то можно будет считать удачей. Что у вас есть против Клайверса? Ничего. Обязательство с подписью Джорджа Роули хранится у Коулмена, которого вы не нашли. Единственный, кто мог бы потребовать законной компенсации, это человек по прозвищу Краб, поскольку он отдал свою лошадь. Но, судя по словам мистера Уолша, в 1895 году ему было за пятьдесят, так что вряд ли он жив по сей день. Есть всего лишь два способа заставить маркиза Клайверса вам заплатить. Первый – обратиться в суд. Тут вам понадобится юрист, а не детектив. С задачей детектива на сегодняшний день вы справились сами. Второй – пригрозить маркизу разоблачением его темного прошлого. Это древний и нередко эффективный способ, известный под названием шантаж. Это не…
  Мисс Фокс его перебила. Спокойно, но твердо.
  – Вряд ли попытку потребовать от человека долг можно назвать шантажом.
  Вульф кивнул;
  – Сложный вопрос. С этической точки зрения он действительно вам должен. Но где расписка?.. Позвольте мне закончить. Я еще не принял решения. Когда вы разъяснили характер вашего предполагаемого поручения, я хотел от него отказаться, даже не углубляясь в суть. Но затем возникло новое обстоятельство, о котором вам еще неизвестно и которое меняет дело. Во всяком случае, вносит в него некий для меня интерес. Разумеется, одного интереса мало, и потому возникает вопрос: кто оплатит мою работу? Я не требую…
  Майк Уолш гаркнул:
  – Десять процентов!
  Мисс Фокс вставила:
  – Я ведь уже сказала, мистер Вульф…
  – Прошу прощения. Я не требую ничего сверхъестественного. Так уж вышло, что мой банковский счет на сегодняшний день в полном порядке, и потому запросы у меня более чем скромные. Тем не менее я терпеть не могу работать даром. Мисс Фокс, мы заключили соглашение, так что теперь вы моя клиентка. Могу ли я на вас положиться?
  Она нетерпеливо кивнула;
  – Разумеется. Но что за новое обстоятельство, о котором нам неизвестно?
  – А-а… Да, конечно.
  Вульф, полуприкрыв глаза, внимательно следил за выражением лиц трех человек, сидевших перед ним.
  – Сегодня вечером, без двадцати пяти шесть, то есть менее пяти часов назад, на углу Тридцать первой улицы и Десятой авеню стреляли в Харлана Сковила. Харлан Сковил убит.
  Майк Уолш выпрямился. Все трое, разинув рты, уставились на Вульфа. Вульф продолжал:
  – Он шел по тротуару, его нагнала машина. Водитель этой машины всадил ему в спину пять пуль. Когда подбежали прохожие, Харлан Сковил уже скончался. Машину нашли на Девятой авеню. Разумеется, без водителя.
  Мисс Фокс простонала:
  – Харлан Сковил…
  Хильда Линдквист сжала кулаки, закусив верхнюю губу. Майкл Уолш по-прежнему пристально смотрел на Вульфа. Вдруг он взорвался:
  – Вот же дурак, вот придурок!
  Это был рекорд – Вульфа назвали дураком второй раз за один вечер. Я сделал себе пометку, чтобы позже, когда будет время, ему напомнить.
  Клара Фокс сказала:
  – Но, мистер Вульф… этого не может быть… но как же…
  Но Уолш никак не мог успокоиться:
  – Значит, вам сказали, что в Харлана стреляли, и вы решили обнюхать мой револьвер? Вы дурак! Из всех самых грязных… – Он вдруг умолк, оперся о свои колени и посмотрел на Вульфа с прищуром. Для своих почти семидесяти лет он быстро соображал. – Идите вы к черту. Где Харлан? Я хочу его видеть…
  Вульф погрозил ему пальцем:
  – Возьмите себя в руки, мистер Уолш. Всему свое время. Как видите, мисс Фокс, у нас непредвиденные сложности.
  – Ужасно… Но как?.. Ужасно. Его действительно убили?
  Вдруг заговорила и Хильда Линдквист:
  – Я не хотела сюда приезжать. Я думала, все это глупости. Отец настоял. Он старый, больной, и он уговорил меня, потому что, наверное, надеется спасти ферму…
  Вульф кивнул.
  – А теперь… – Она выставила вперед свой квадратный подбородок. – Теперь я рада, что приехала. Отец всю жизнь рассказывал о Харлане. Значит, Харлану суждено было погибнуть, вот он и погиб, а я рада, что могу быть полезна. Говорите, что нужно делать, потому что сама я не знаю. Но если этот маркиз решил, что с нами можно не церемониться и перестрелять… просто так на тротуаре…. Мы еще посмотрим.
  – Разве я сказал, что в него стрелял маркиз Клайверс?
  – Кто же еще?
  Я думал, она вот-вот спросит: «Вы что, дурак?» – но она сдержалась и лишь молча смотрела на него.
  Вульф ответил:
  – Не могу знать. Но могу кое-что сообщить. Сегодня вечером Сковил был здесь. Мистеру Гудвину он объяснил, что пришел раньше назначенного часа, чтобы понять, что я за тип. В пять двадцать шесть, когда он сидел в кабинете и ждал меня, ему позвонил мужчина. Мистер Сковил ушел сразу после звонка. Вы видели, как вскоре после вашего прихода к нам явился еще один неожиданный посетитель, и я попросил вас подождать в гостиной. Посетителем оказался полицейский. Он и сообщил нам об убийстве, о приметах убитого и о том, что в кармане куртки у него нашли лист бумаги, где записаны мои фамилия и адрес, а также список имен: Клара Фокс, Хильда Линдквист, Майкл Уолш и маркиз Клайверс. Сковил был убит всего через девять минут после того, как вышел из этого дома.
  Клара Фокс сказала:
  – Я видела, как он это записывал, когда мы обедали.
  – Ладно… Мистер Уолш, отвечайте! Это вы звонили сюда Сковилу в пять двадцать шесть?
  – Само собой, нет! Откуда? Дурацкий вопрос. Я и не знал, что он притащился к вам.
  – Вполне возможно. Но возможно и то, что он назначил вам у меня встречу. Когда он явился, здесь находился еще один человек, наш клиент, и Сковил направился сразу к нему, но сказал, что это не Майк Уолш.
  – Ясное дело, Майк Уолш – я. Я. Мы в самом деле договорились о встрече, но вместе с мисс Фокс и в шесть. Так что не надо. Лучше скажите, где Сковил. Я хочу его видеть.
  – Всему свое время, мистер Уолш… Мисс Фокс, вы звонили сюда Сковилу?
  Она покачала головой:
  – Нет. Конечно нет. По-моему, вы сказали, что ему позвонил мужчина.
  – Возможно. Но Фриц мог и ошибиться. Мисс Линдквист, это не вы звонили?
  – Нет. Я никому не звонила в Нью-Йорке, кроме Клары.
  – Н-да. – Вульф вздохнул. – Видите ли, в чем дело. Кто бы это ни был, он знал, что Сковил в Нью-Йорке и что он у нас. Кто, кроме вас троих, мог знать об этом?
  Хильда Линдквист сказала:
  – Маркиз Клайверс.
  – Почему вы так решили?
  – Не знаю. Я так думаю. Клара ездила к нему, и он пригрозил ей полицией, если мы от него не отстанем. Он мог нанять кого-нибудь из детективов, и они увидели Клару с Харланом и сообщили Клайверсу. А он потом позвонил…
  – Вполне возможно, мисс Линдквист. Допускаю. Вполне возможно. Если же заменить детектива на кого-нибудь из его свиты, то ваша версия станет еще более вероятной. Но даже если вы и правы, что мы тут можем сказать полиции? Что британский пэр, прибывший в нашу страну с официальным визитом по делам высочайшей государственной важности, застрелил Харлана Сковила на углу Тридцать первой улицы? У меня много знакомых в полиции, и уверяю вас, там эта мысль никому не понравится.
  Майк Уолш сказал:
  – К черту всех ваших полицейских.
  Клара Фокс спросила:
  – А тот детектив, который сюда приходил… который вам сообщил… про убийство. Он ведь прочел наши имена. Почему же он не хочет поговорить с нами?
  – Он хочет. Еще как хочет. Видите ли, поскольку на листке значились только ваши имена без адресов, он вас найдет не сразу. Я решил не сообщать ему о том, что вы случайно именно в этот момент оказались в моей гостиной, так как мне самому нужно было сначала закончить наш разговор, чему он непременно помешал бы, забрав вас на весь вечер.
  – А тот… детектив возле моего дома… Не мог ли он там меня караулить из-за Харлана?
  – Нет. У них не было времени вас найти. А следили, между прочим, еще и за гаражом.
  Клара Фокс посмотрела на него и тяжко вздохнула:
  – По-моему, я угодила в ловушку.
  – В две, мисс Фокс, вы угодили сразу в две ловушки.
  Вульф позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива.
  – Но не исключено, что при ближайшем рассмотрении нам удастся свести их к единому знаменателю.
  Глава седьмая
  Чем дальше, тем я меньше слушал Вульфа. Мысли перескакивали с одного на другое, ни на чем не задерживаясь. Собственно говоря, с того момента, когда Слим Фольц прочел список имен, а Вульф все равно не сказал ему, что трое из этого списка сидят у нас в гостиной, мне с каждой минутой становилось все неуютней. Вульф брался за дело, связанное с убийством, но факт оставался фактом: в списке значилось имя титулованного иностранца, а это означало, что полиция будет работать всерьез. Рано или поздно найдут всех, но когда узнают, что эта троица отсиживалась у нас, то здорово разозлятся. На нас там и так время от времени кто-нибудь да злился, считая, что Вульф слишком много себе позволяет, а на этот раз они разорутся вовсю. Я знал манеру Вульфа, и потому, когда он прощался с Фольцем, решил, что он сейчас с ними поболтает, узнает что ему нужно и позвонит Кремеру в отдел убийств или Дику Морли в прокуратуру, организовав им всем приятную встречу. Но время шло к одиннадцати, а он все болтал и никак не мог наболтаться. И мне это нравилось все меньше.
  Последнюю фразу я тем не менее услышал: о двух ловушках и общем знаменателе. И уловил идею. И вот тут мои мысли перестали скакать и сосредоточились на ней. Да, я и сам понимал, что, скорее всего, действительно есть прямая связь между распиской Клайверса и обвинением в краже тридцати тысяч баксов. Клара Фокс разыскала этого типа, выложила ему все как есть, и он ее выставил вон. Но наверняка ему все это не понравилось, даже очень. Он наверняка испугался – он ведь джентльмен. И вот через несколько дней в его гнусной головенке рождается мысль о подставе. Неплохо было бы выяснить, знаком ли этот маркиз с мистером Мьюром, а если да, то насколько. Клара Фокс сказала, что Мьюр шотландец, а значит, доверия он заслуживает не больше, чем англичанин, если не меньше. Вульф, как всегда, меня обошел, но не настолько, чтобы совсем уж оторваться, я дышал ему в затылок.
  Между тем разговор продолжался, и я думал и краем уха слушал. Под конец, когда Вульф сказал про общий знаменатель, Майк Уолш вдруг встал и объявил:
  – Я ухожу.
  Вульф посмотрел на него:
  – Не спешите, мистер Уолш. Сядьте.
  Но тот не собирался садиться.
  – Мне пора. Я должен увидеть Харлана.
  – Мистер Сковил мертв. Прошу вас, сэр. Нужно прояснить еще пару вопросов.
  Уолш рявкнул:
  – Мне все это не нравится. Вы что, не видите, что мне это не нравится?
  Он бросил свирепый взгляд на Вульфа, мельком зацепив и меня, но все же сел на край кресла.
  Вульф сказал:
  – Время позднее. Перед нами три проблемы, и все три непростые. Во-первых, кража в «Сиборд продактс». Поскольку она касается только лично мисс Фокс, кражу мы обсудим с ней позже. Вторая проблема у вас общая: как получить долг от маркиза Клайверса. Третье. После убийства Харлана Сковила вам всем грозит опасность.
  – Да черт возьми. – Глаза Уолша снова превратились в щелки. – Мы хотим поделить деньги, а значит, делим и риски, мистер.
  – Ваше право. Начнем со второй проблемы. Гибель мистера Сковила не должна стать причиной отказа от ваших претензий к маркизу Клайверсу. Более того, именно теперь следует усилить нажим. Я посоветовал бы вот что… Арчи, где твой блокнот? Я продиктую письмо маркизу. Напечатаешь, а я подпишу. Обращение пусть будет демократичное: «Дорогой сэр. Как доверенное лицо своих нанимателей, мистера Виктора Линдквиста и мисс Хильды Линдквист, сообщаю Вам, что мне поручено получить от Вас деньги, которые Вы им должны с 1895 года, когда в Сильвер-Сити, штат Невада, Виктор Линдквист купил у человека по прозвищу Краб для Вас лошадь со всем снаряжением, благодаря чему Вы спасли свою жизнь. В тот день Вы дали письменное обязательство вернуть долг, который, без сомнения, подлежит оплате даже ввиду утраты юридического подтверждения сделки.
  В те времена в тех местах хорошая лошадь была редкостью и стоила дорого, тогда как лично для Вас, учитывая сложившиеся обстоятельства, она была поистине бесценна. Мисс Линдквист, которая представляет в Нью-Йорке интересы своего отца, определила эту ценность в сто тысяч долларов. Таким образом, Ваш долг составляет сто тысяч плюс ежегодные шесть процентов.
  Полагаю, Вы погасите долг без отсрочек, не вынуждая нас обратиться в суд. Я не являюсь адвокатом нанимателей. Если Вы предпочтете уладить дело через адвокатов обеих сторон, мы будем рады приветствовать такое решение».
  Вульф откинулся в кресле:
  – Ну как, мисс Линдквист?
  Та нахмурилась:
  – Он не откупится деньгами за Харлана.
  – Разумеется, нет. Но всему свое время. Должен предупредить, что мое требование не имеет законной силы, поскольку для обращения в суд истек срок давности, но, возможно, маркиз не станет заниматься выяснением мелких подробностей. Письмо на грани шантажа, но совесть наша чиста. Также должен сказать, что при шести процентах годовых сумма, которую я обозначил в письме, каждые двенадцать лет удваивается, и в итоге долг составит немногим более миллиона. Дорогая ему попалась лошадка, но в ее задачу входит довезти нас до более или менее выгодных позиций. Согласны со мной, мисс Фокс?
  Вид у мисс Фокс был плачевный. Она сидела, сцепив пальцы, отнюдь не такая холодная и спокойная, какой я ее видел днем, когда ей предъявили обвинение в краже.
  – Нет, – сказала она. – Думаю, нет. Мистер Вульф. Я только сейчас начинаю понимать… Это я виновата в том, что мистер Сковил погиб. Это я все затеяла. Из-за денег… Нет! Не нужно посылать письмо. Ничего больше не нужно.
  – В самом деле. – Вульф сделал глоток пива и, как обычно, медленным жестом поставил стакан на стол. – По-видимому, иногда убийства бывают в высшей степени прибыльны.
  Клара Фокс крепче сцепила пальцы:
  – Прибыльны?
  – Безусловно. Если в Харлана Сковила стрелял тот, кто так или иначе имеет отношение к расписке Джорджа Роули – а скорее всего, так и есть, – то это убийство имело перед собой две задачи: устранить Сковила и напугать вас. Напугать так, чтобы вывести вас из игры. По-видимому, он добился своего. Молодец.
  – Я не испугалась.
  – Но вы готовы бросить свою затею.
  Хильда Линдквист подняла голову, выставив вперед подбородок:
  – Только не я. Отсылайте письмо.
  – Мисс Фокс?
  Она повела плечами:
  – Хорошо. Отсылайте.
  – Мистер Уолш?
  – Ладно, вы на раздаче. По-моему, вы хотели прояснить пару вопросов?
  – Именно. Я этим и занимаюсь. – Вульф осушил стакан. – Итак, письмо мы отошлем. Остается третья проблема. Должен обратить ваше внимание на следующие факты. Во-первых, вас разыскивает полиция… Причем вас, мисс Фокс, по подозрению в двух преступлениях. Во-вторых, в полиции вполне способны сообразить, что убийца Харлана Сковила либо знал его, либо знал о нем и вечером находился где-то неподалеку от этого дома. В-третьих, вряд ли в Нью-Йорке есть еще хоть один человек, кроме вас и маркиза Клайверса, который знал бы Сковила, а если и есть, то полиция вряд ли будет его искать… По крайней мере, до тех пор, пока не исчерпает более правдоподобные версии, а все они ведут к вам. В-четвертых, когда вас найдут и допросят, то, поскольку на бумажке у Сковила стояло имя Клайверса, вас начнут подозревать не только в причастности к убийству, но и в попытке самого что ни на есть безумного заговора против британского пэра. В-пятых. У вас будет три возможных линии поведения. Рассказать правду, и тогда вся эта ваша нелепая, невероятная история лишь усилит недоверие к вам и вас могут обвинить в чем угодно, в том числе в убийстве. Либо снизить накал страстей, рассказав часть правды, немного импровизируя, чтобы восполнить пробелы, и тогда вас поймают на лжи, а потом начнут давить по всем правилам. Либо отказаться отвечать, сославшись на свое конституционное право, но если вы им воспользуетесь, вас возьмут под стражу как важных свидетелей без права освобождения под залог. Как видите, все три пути весьма малоприятны. Как и сказала мисс Фокс, вы попались в ловушку. В любом случае, вас выведут из игры и вы не сможете докучать его светлости маркизу Клайверсу. Никогда.
  Хильда Линдквист ни на секунду не опустила свой подбородок. Майк Уолш прищурился так, что глаз стало вовсе не видно. Клара Фокс расцепила пальцы и сидела, плотно сжав губы. Она их разжала, чтобы сказать:
  – Ладно. Остаемся в игре. Что мы выбираем?
  – Ничего. – Вульф вздохнул. – Ничего, из того, о чем я говорил. Черт побери, я романтик и так романтиком и умру. Но, как я предупреждал, я надеюсь, мой труд будет оплачен. Полагаю, я довольно ясно дал вам понять, что полиция не должна вас найти до тех пор, пока мы не будем готовы к этому. Я достаточно хорошо это обрисовал?
  Женщины сказали одновременно:
  – Дальше что?
  – Дальше… Арчи, пригласи Сола.
  Я вскочил по привычке, а не от усердия. Настроение у меня было так себе. Мне все это не нравилось. Когда я вошел в кухню, Сол пил портвейн и рассказывал Фреду и Фрицу свои небылицы. Я сказал, что его ждет Вульф. Сол пошел за мной и встал перед Вульфом.
  – Слушаю, сэр.
  Но Вульф повернулся не к Солу.
  – Мисс Линдквист, позвольте представить: мистер Сол Пензер. Это единственный человек, которому я доверяю безгранично. Он холостяк, но у него есть множество женатых знакомых и даже друзей, а у них есть дом либо квартира. Вы ни о чем не хотите его попросить?
  Проводящие пути в извилинах у мисс Линдквист были длинные. Она не поняла, чего от нее хотят. Тогда вмешалась Клара Фокс.
  – Можно мне?
  – Будьте любезны.
  Она повернулась к Солу:
  – Мисс Линдквист хотела бы на некоторое время укрыться где-нибудь в спокойном месте… На несколько дней… Она точно не знает, на сколько. Возможно, вы могли бы помочь ей подыскать такое место… У кого-нибудь из ваших друзей?
  Сол кивнул.
  – Разумеется, мисс Линдквист.
  Он повернулся к Вульфу:
  – Ордер выписан?
  – Нет. Еще нет.
  – Оставить Арчи адрес?
  – Ни в коем случае. Если мне понадобится связаться с мисс Линдквист, я напишу до востребования. Пусть сообщит по телефону номер отделения.
  – Выходим через черный ход на Тридцать четвертую?
  – Именно это я и хотел сказать. Когда сделаешь дело, возвращайся сюда. Сегодня.
  Вульф перевел взгляд.
  – Мисс Линдквист, у вас осталось в гостинице что-нибудь ценное?
  Хильда Линдквист уже поднялась. Она покачала головой:
  – Нет. Ничего.
  – У вас с собой есть деньги?
  – Тридцать восемь долларов и обратный билет.
  – Прекрасно. Вы запасливы. Спокойной ночи, мисс Линдквист. Приятных снов.
  Клара Фокс тоже поднялась. Подошла к Хильде, обняла за плечи и поцеловала.
  – Спокойной ночи, Хильда. Все пошло не так, но… не вешай нос.
  Хильда Линдквист сказала громко:
  – Всем спокойной ночи!
  Она повернулась и пошла вслед за Солом. Через пару минут я уже слышал, как они спускались в подвал, откуда дверь вела в наш задний дворик. Мы все посмотрели на Вульфа, который открывал бутылку. Я тогда подумал, что, наверное, этот старый дурак выпендривается перед мисс Фокс и, может, даже уже решил отправить ее в Будапешт к своей мамочке. На мой взгляд, он на этот раз и в самом деле зарвался.
  Вульф посмотрел на Майка Уолша:
  – Теперь, сэр, ваша очередь. Вижу симптомы неодобрения, но мы делаем все, что в наших силах. Здесь, в кухне, сидит человек, которого вы уже видели, по имени Фред Даркин. Он вполне достоин доверия. Позвольте вам предложить…
  – Не нужен мне ваш Даркин. – Уолш снова вскочил. – Ничего мне от вас не нужно. Все, я ухожу.
  – Мистер Уолш. – Вульф наставил на него палец. – Поверьте, упрямство ни к чему хорошему не приведет. Я отнюдь не склонен к панике, но при нынешних обстоятельствах…
  – Я так и понял. – Уолш сделал шаг к столу. – Именно это мне и не нравится.
  Он посмотрел на Клару Фокс, на меня и на Вульфа, показывая всем своим видом, до какой степени это ему не нравится.
  – Я, может, и не в лучшей форме, но жив пока что. Решили голову мне морочить, да? Мне куда-то там ехать прятаться, да? Может, ответите мне на пару вопросов?
  – Вы их уже задали три подряд. – Вульф вздохнул. – Ладно, давайте.
  Уолш развернулся ко мне:
  – Тебя зовут Гудвин, да? Это ты снял трубку, когда позвонили Харлану?
  – Нет. – Я ухмыльнулся. – Меня здесь не было.
  – Где ты был?
  – В «Сиборд продактс», в корпорации, где работает мисс Фокс.
  – Ясно. Тебя здесь не было. И ты, конечно, никак не мог позвонить Харлану.
  – Мог, но я не звонил. Послушайте, мистер Уолш…
  – Я достаточно вас наслушался! Я вон мисс Фокс целый год слушал да смотрел на ее приятное личико. В ней я, конечно, не сомневаюсь, а вышло-то все равно… я сам и помог расставить капкан для Харлана. А Харлан был моим другом…
  Майк Уолш умолк, сжал губы, посмотрел на нас, и вдруг на глазах у него появились две настоящие большие слезины и скатились вниз, оставив на морщинистых щеках влажный след. Он продолжил:
  – Я тут ел вместе с вами. Ел и пил. Может, это мне еще встанет поперек горла. А может, вы тут все честные, не знаю, но кто-то же оказался нечестный, и я намерен выяснить, кто. И с чего это полиция решила искать мисс Фокс из-за краденых денег? Это я тоже выясню. А если мне нужно будет получить свою долю, я сделаю это сам, маркиз он там или не маркиз. Спокойной всем ночи.
  Он повернулся и направился к двери.
  Вульф рыкнул:
  – Останови его, Арчи.
  Помня про револьвер в заднем кармане, я зашел сбоку и скрутил ему руки. Уолш разозлился, попытался вырваться и пару раз двинул меня по лодыжке, но через четыре секунды все же сообразил, кто сильнее. Он еще немного подергался, потом успокоился, но я его не отпустил. Он сказал:
  – Что, моя очередь, да?
  Вульф спокойно ответил:
  – Вы назвали меня дураком, мистер Уолш. Возвращаю вам ваш комплимент. А голова у вас к тому же, еще и слишком горячая, что еще хуже. Памятуя о вашем возрасте, мы, гуманизма ради, не можем причинить вам вреда. Вы свободны идти куда угодно, но должен предупредить, что вне стен этого дома опасность вас будет подстерегать на каждом шагу. Более того, любое ваше слово может оказаться опасным, причем опасным не только для вас, но и для мисс Фокс и мисс Линдквист. Я настоятельно вам советую быть осторожнее…
  – Сам разберусь.
  – Майк! – Клара Фокс протянула к нему руки. – Майк, вы же не думаете… Мистер Вульф прав. Не уходите! Отпустите его, мистер Гудвин. Майк, пожмите ему руку.
  Тот покачал головой:
  – Ты что, не видела, как он меня? А я всего-то хотел просто уйти. Терпеть не могу всех этих легавых и всегда не мог. И что он делал у тебя в конторе? Если ты мой враг, Клара Фокс, то помогай тебе Бог, а если нет, может, мы еще и станем друзьями. Но не сейчас. Как только этот гад уберет руки, я уйду.
  Вульф сказал:
  – Отпусти его Арчи. Всего доброго, мистер Уолш.
  Я ослабил хватку и отступил в сторону. Уолш проверил, целы ли ребра, повернулся ко мне, потом к Вульфу. И сказал;
  – Нет, я не дурак. Где у вас черный ход?
  – Майк, не уходите! – взмолилась Клара Фокс.
  Майк Уолш не ответил.
  Я пошел вперед, и он, прихватив в прихожей свою шляпу и плащ, двинулся следом. Я велел Фреду открыть ему калитку и проводить до Тридцать четвертой улицы, и включил для них свет в подвале. Я стоял и смотрел, как они спускались. Мне уже было все равно, выпендривается Вульф перед мисс Фокс или нет, потому что хуже старого ирландца, решившего самостоятельно во всем разобраться, ничего нет и быть не может. Но раз Вульф велел его отпустить, то, возможно, так было зачем-то нужно.
  Когда я вернулся в кабинет, Клара Фокс по-прежнему стояла. При виде меня она спросила:
  – Значит, ушел?
  Я кивнул:
  – С гордо поднятой головой.
  – Как вы думаете, он это все серьезно? – Она повернулась к Вульфу. – Наверняка ведь нет. Просто он сердится. А еще испуган, и ему жалко Харлана. Я понимаю, что он чувствует. Он тоже считает, что Харлан погиб из-за нас, потому что мы все это затеяли, и не хочет спасаться бегством. И я тоже. Я тоже не хочу спасаться бегством.
  – Вам повезло: вам бежать никуда не придется. – Вульф допил пиво, поставил стакан на поднос и отодвинул поднос к чернильному прибору. Это у него означало, что пива на сегодня достаточно, и потому он, прежде чем подняться наверх, возможно, откроет всего одну лишь бутылку, при условии что его ничто не задержит. Вульф вздохнул. – Видите ли, мисс Фокс, сегодняшний случай беспрецедентный. Много лет ни одна женщина не ночевала под этой крышей. Не то чтобы я что-то имел против женщин, разве только когда они пытаются водвориться у меня в доме. Да, когда они заняты тем, для чего предназначены – лгут, льстят, интригуют, скандалят, – то некоторые из них бывают просто великолепны. Так или иначе… Вам наверняка понравится наша южная комната для гостей. Она находится над моей, этажом выше, и не менее удобна. Могу добавить, что я умею ценить цвет, текстуру и форму, вкус у меня есть. На вас приятно смотреть. Вы красивы, и ваша красота необычна. Говорю это, дабы информировать вас о том, что на сей раз я готов отступить от своих правил, хотя до сих пор даже мысль о женщине в моем доме была неприемлема.
  – Спасибо. Вы хотите меня спрятать у вас?
  – Именно. Вы должны оставаться в своей комнате, не выглядывать в окно и не трогать занавески. Что конкретно нужно будет делать, вам объяснят. Этим займется мистер Гудвин. Если же ваш визит затянется, можете спускаться в столовую. Еда на подносе – оскорбление и для еды, и для едока. На этот случай предупреждаю: ланч ровно в час, обед в восемь. Но прежде чем мы разойдемся по своим комнатам, мне нужно получить еще от вас ответ на два вопроса: где сегодня находились вы, мисс Линдквист и мистер Уолш с пяти до шести часов вечера?
  Клара Фокс кивнула:
  – Понимаю. Так вот почему вы спросили, не убила ли я кого-нибудь, а я еще подумала, что это просто ваша эксцентричность. Но, конечно, вы и сами в это не верите. Как я и сказала, мы втроем искали Харлана Сковила.
  – Подробнее. Арчи, блокнот! Итак, со слов мистера Гудвина мне известно, что вы покинули кабинет мистера Перри в пять пятнадцать.
  Клара Фокс бросила взгляд в мою сторону.
  – Да, примерно. Именно в это время мы должны были встретиться с Харланом. Я собиралась заехать за ним в его гостиницу на Сорок пятой улице, но опоздала и приехала почти в половине шестого. В гостинице его не оказалось. Я вышла на улицу, прошла пешком квартал до другой гостиницы, потому что подумала, вдруг он меня не понял, потом вернулась, но он не появился. Мне сказали, что, насколько они там в курсе, он вышел после полудня и больше не возвращался. А Хильда остановилась в гостинице на Тридцатой, и мы с Уолшем договорились, что он будет ждать ее внизу в холле без четверти шесть, а я за ними заеду. Разумеется, я опоздала и приехала в шесть, и мы все решили еще раз заглянуть в гостиницу к Харлану, но снова его не застали. Мы подождали немного и отправились к вам. Приехали в шесть тридцать. – Она помолчала, кусая губу. – А он был уже… Мы его ждали, а он был уже мертв. А я хотела… Я думала…
  – Не нужно, мисс Фокс. Его не воскресить… Итак, вы не знаете, чем занимались мисс Линдквист и мистер Уолш между пятью и шестью часами вечера… Не нужно, прошу вас. И больше не говорите, что я дурак, иначе я буду вынужден вам поверить. Я лишь пытаюсь выстроить картину событий. Как минимум, схему. Однако время позднее, и вам пора оставить нас и отправляться спать. Помните: не выходите из комнаты. Ради вашей же безопасности и ради моего спокойствия. Мистер Гудвин…
  – Понимаю. – Она нахмурилась. – Я могу навлечь на вас серьезные неприятности. Это называется укрывательство…
  – Чушь! – Вульф выпрямился в кресле, а его рука машинально потянулась к стакану, но пиво закончилось. Он мельком взглянул на меня, чтобы проверить, заметил я или нет, и снова откинулся на спинку.
  – Укрывают преступников, кем вы не являетесь. Я исхожу из предположения, что вы не совершили никакого преступления: ни кражи, ни тем более убийства. Если я ошибаюсь, скажите об этом сейчас, и можете отправляться на все четыре стороны. Если нет, то идите же наконец спать. Фриц вам покажет вашу комнату. – Он нажал на кнопку вызова. – Итак?
  – Я иду спать. – Она убрала со лба волосы. – Но не думаю, что смогу уснуть.
  – Уверен, что уснете. Вам лишь кажется, что спать не хочется. Как минимум, надеюсь, что не начнете ходить туда-сюда, потому что моя комната под вашей.
  Дверь открылась, и Вульф повернулся:
  – Фриц, будь любезен, проводи мисс Фокс в южную комнату и выдай ей полотенца и прочее. Утром отнесешь ей наверх завтрак и ее розы. Пусть Теодор подрежет стебли… Между прочим, мисс Фокс, у вас ничего с собой нет. На изысканные туалеты не рассчитывайте, но какой-нибудь халат найдется. У мистера Гудвина, например, есть шелковые пижамы, ему их ко дню рождения шлет сестра из Огайо. Они нелепы, но отнюдь не плохи. Уверен, он с вами поделится. Фриц, они в комоде возле окна. Разве что… Разве что, Арчи, ты предпочтешь сам отнести их мисс Фокс?
  Я еле сдержался, чтобы не перевернуть свой стол. Черт побери, он прекрасно знал, что я думаю об этих пижамах. Я до того разозлился, что даже, наверное, покраснел, потому что Фриц прикусил нижнюю губу. Я даже не нашелся что ответить, чего со мной, как правило, не случается, я за словом в карман не лезу, а тут сидел и молчал, но Вульфу повезло, потому что в эту самую секунду раздался звонок. Я встал и пошел мимо них открывать.
  Я допустил ошибку по двум причинам. Я был уверен, что это Сол, который уже должен был бы пристроить мисс Хильду Линдквист и вернуться, но в другое время я все равно сначала проверил бы, а тут все еще продолжал возмущаться вульгарной шуточкой Вульфа. Впрочем, факт остается фактом: я проявил небрежность. Я повернул ключ, снял цепочку и открыл дверь.
  Они ввалились так, что едва не сшибли меня с ног. Я все же устоял на ногах, хоть они и двинули меня дверью в плечо, а остальное сделал рефлекторно. Их было двое, и они очень торопились попасть в дом. Прыжком отскочив назад, я встал у них на пути и первого встретил коленом под дых, а второго достал кулаком. Тот качнулся и хотел было вернуть удар, но мне это было уже без разницы. Я подхватил того, кто получил коленом, и махнул им, будто метлой… Плюс скорость, плюс мои сто восемьдесят фунтов. В итоге вымел их из прихожей. Они выкатились на крыльцо, где один споткнулся и загремел вниз, а другого я уронил, разжав руки, развернулся, захлопнул дверь и услышал, как щелкнул замок. Потом я трижды нажал на кнопку. Парень, сверзившийся с крыльца, который пытался меня ударить, поднялся и сделал шаг в мою сторону со словами:
  – Мы – офицеры…
  Я услышал за дверью шаги и крикнул:
  – Фриц? Скажи мистеру Вульфу, что к нам тут пришли в гости два джентльмена, и я беседую с ними на крылечке. Эй! Это самое лежит у меня в нижнем ящике.
  Глава восьмая
  Я сказал:
  – Какие еще офицеры? Армейские, флотские?
  Он посмотрел на меня сверху вниз. Он был выше меня на дюйм и к тому же встал во весь рост и выпрямился. Он постарался придать голосу твердость, так что испугал бы любую школьницу.
  – Послушай, приятель. Я о тебе наслышан. Давно не отдыхал на асфальте?
  Его коллега наконец поднялся с четверенек, но ростом он был ниже. И сложением в самом деле немного смахивал на метлу. Я решил, что пора вылить немного масла в беспокойные волны. Можно было бы устроить хорошую драку, но я должен был вернуться в дом. Я изобразил дружескую улыбку:
  – Черт, что же вы раньше не показали бляхи? О’кей, сержант, спасибо. Не успел рассмотреть, вы меня чуть дверью не сшибли и ворвались, как ураган. Это ваш способ устанавливать контакт?
  – Ладно, теперь ты увидел наши бляхи. – Сержант повернул ко мне плечо, второй сделал то же самое. – Дай нам войти. Мы пришли к Ниро Вульфу.
  – Очень жаль, но у него болит голова.
  – У нас есть с собой лекарство, как раз от головной боли. Послушай. Меня предупреждали на твой счет. Ничего, когда-нибудь и с тебя собьют спесь. И похоже, сейчас самое время. Вообще-то мы тут на законных основаниях. Дай нам войти, или я вышибу дверь. Мне нужен Ниро Вульф.
  – Нет у вас никаких законных оснований. Разве что у вас есть ордер.
  – Смотри-ка, грамотный… Дай нам войти.
  Я начал терять терпение:
  – Какой вам смысл зря тут торчать? Никуда я вас не впущу. У нас только что вымыли полы. К тому же Вульф ночью не принимает. Скажите, как джентльмен и как полицейский, что вам от нас нужно, и я помогу, чем могу.
  Он постоял, выпучив глаза. Потом сунул руку за пазуху в нагрудный карман, достал бумагу – и колени у меня затряслись, как колесо, которое вот-вот отвалится. Если это ордер на обыск, значит, мы доплясались. Он развернул свой документ, протянул, чтобы я мог прочесть, и от одного только взгляда на этот листок под тусклым уличным фонарем я снова пришел в отличное расположение духа. Это был всего-навсего ордер на арест. Я взглянул на него еще разок и увидел кучу полезной информации, в том числе имя Рэмзи Мьюра.
  Сержант рыкнул:
  – Читать умеешь? Клара Фокс!
  – Миленькое имя.
  – Мы пришли за Кларой Фокс. Открывай.
  Я поднял брови:
  – Чтобы я вас впустил? Да вы спятили.
  – Ладно, спятили. Открывай.
  Я покачал головой, достал сигарету и закурил. Я сказал:
  – Послушайте, сержант. Ночь давно, а мы тратим время на обмен любезностями. Вы отлично знаете, что войти в эту дверь без ордера на обыск у вас прав не больше, чем у тараканов. Мистер Вульф обычно более чем охотно сотрудничает с полицией… Если не верите, спросите у инспектора Кремера. Я тоже сотрудничаю. Черт возьми, да у меня копы лучшие друзья. Я даже не в обиде за то, что меня чуть не пришибли, что я перенервничал… Я принял вас за грабителей и вышвырнул на улицу. Но вот так уж вышло, что именно сейчас мы хотели бы обойтись без компании.
  Он сверкнул на меня глазами и рявкнул:
  – Клара Фокс у вас?
  – Шикарный вопрос! – Я ухмыльнулся. – Если ее нет, я и сказал бы «нет», а если есть, то вряд ли я захотел бы вас оповестить, но все равно сказал бы «да», по-вашему? Я, конечно, мог бы, но только в том случае, если бы она была далеко, а я решил бы поводить вас за нос, чтобы потянуть время.
  – Она здесь или нет?
  Я лишь покачал головой:
  – Вы ответите за укрывательство.
  – Понятия не имею, о чем вы.
  Тот, кто был ниже ростом, которым я подмел пол в прихожей, вставил тенорком:
  – Арестуй его за сопротивление полиции.
  Я сказал укоризненно:
  – Сержанту лучше знать. Но, если хотите, попробуйте. Меня все равно отпустят, а если не отпустят… Я тут недавно прочел про одного парня, который получил за незаконный арест такую компенсацию, что может хоть сейчас выходить на пенсию.
  Тот, кто был выше, стоял и смотрел в мои честные глаза, потом повернулся, спустился с крыльца, посмотрел на улицу – сначала в одну сторону, потом в другую. Понятия не имею, что он там хотел увидеть – наступление русской армии или место, где можно выпить. Наконец он крикнул собрату по оружию:
  – Стой там, Стив. Следи за дверью. Я пойду поищу телефон, доложу обстановку. Может, кого-нибудь пришлю присмотреть за черным ходом. Кстати, когда этот паршивец повернется спиной, не забудь дать ему пинка.
  Я помахал ему рукой:
  – Спокойной ночи, сержант.
  После чего трижды нажал на кнопку, достал ключ из кармана, отпер дверь и вошел в дом. Если бы этот тенорок посмел меня тронуть, я свернул бы ему нос. Я набросил цепочку и повернулся. Фриц стоял в центре прихожей и держал в руке мой автоматический пистолет.
  – Осторожно, эта штука заряжена.
  Он ответил серьезно:
  – Знаю, Арчи. Я думал, она тебе может понадобиться.
  – Спасибо. Я их загрыз… Это шутка.
  Фриц с нервным смешком отдал мне пистолет и вернулся к себе в кухню. А я протопал в кабинет. Клары Фокс не было, и я подумал, что она, наверное, вертится перед зеркалом в моей шелковой пижаме. Я как-то раз ее примерил и положил на место. Не успел я подойти к столу, как снова раздался звонок. Пришлось возвращаться в прихожую, где я, не снимая цепочку, приоткрыл дверь, удивляясь, уж не тенорок ли решил меня вызвать, чтобы все-таки дать пинка. Но это был Сол Пензер. Сол стоял так, чтобы мне хорошо было его видно. Я спросил, высунувшись в щель:
  – Ну что, нашел ее?
  – Нет. Я ее потерял. И след потерял.
  – Вот черт побери.
  Я впустил Сола и провел его в кабинет. Вульф сидел в своем кресле с закрытыми глазами. Поднос он снова придвинул к себе на его обычное место, а на подносе стояли стакан, в котором опускалась свежая пена, и еще две бутылки.
  Я сказал:
  – Сол пришел.
  – Да? – Глаза остались закрытыми. – Все в порядке, Сол?
  – Да, сэр.
  – Как всегда. Разумеется. Принято. Можешь переночевать здесь?
  – Да, сэр. Я заскочил домой, захватил зубную щетку.
  – Отлично. Принято. Арчи, проводи его в северную комнату над своей. Скажи Фреду, что он понадобится завтра в восемь, и отправь домой. Сол, если ты проголодался, иди в кухню, если нет, возьми книжку и посиди в гостиной. Скоро получишь инструкции.
  Я пошел в кухню, вытащил Фреда из кресла, проводил до выхода, отпер дверь и выпустил, предупредив, чтобы он на крыльце не споткнулся о посторонний предмет. Но коп уже перебрался на тротуар и стоял, прислонившись к пожарному гидранту. Увидев нас, он отсоединился от гидранта и уставился на Фреда, а я мечтательно подумал: вдруг он такой дурак, что решит, будто это переодетая Клара Фокс; но это было бы чересчур хорошо. Я снова забаррикадировался в доме и пошел к Вульфу.
  Сол ушел с книжкой в гостиную. Вульф по-прежнему сидел за столом. Я сгонял в кухню, выпросил у Фрица стакан молока, вернулся, плюхнулся в свое кресло на колесиках и принялся потягивать молоко. Прошло несколько минут, а Вульф не подавал никаких признаков жизни, и тогда я сказал равнодушно:
  – Тут у нас недавно был шум в прихожей, так вот: это были мэр города и комиссар полиции, приглашали вас посетить городскую тюрьму. Я перерезал им глотки и сунул в мусорный бак.
  – Погоди, Арчи. Помолчи.
  – О’кей. Сижу молчу, лакаю молочко. Это, может, последняя радость, которую я могу себе позволить, пока они не вернулись за мной, чтобы упечь в каталажку. Помню, вы как-то раз сказали, что жизнь не бывает пуста и не нужно драматизировать. Вероятно, по этой причине вы решили ее заполнить…
  – Черт побери! – Вульф вздохнул, и я наконец увидел его глаза. – Ладно. Кто это был?
  – Двое полицейских. Один даже сержант. У них был ордер на арест Клары Фокс, обвиняемой в краже со слов Рэмзи Мьюра. Хотели взять нас штурмом, но я справился: с одним рукой, с другим ногой. Принято?
  Вульф пожал плечами:
  – Что поделаешь, не все понимают деликатное обхождение. Они еще там?
  – Один там, у пожарного гидранта. Сержант пошел искать телефон. Хочет взять под наблюдение черный ход. Хорошо, что Уолш и мисс Линдквист ушли. По-моему…
  Зазвонил телефон. Я развернулся в своем кресле, поставил молоко на стол и снял трубку.
  – Алло, дом Ниро Вульфа.
  Меня попросили подождать. Потом раздался другой голос:
  – Алло, Вульф? Инспектор Кремер.
  Я попросил его подождать и развернулся к Вульфу:
  – Кремер. На посту даже ночью.
  Потянувшись к своему аппарату, Вульф кивнул мне, и я, оставив трубку в руке, придвинул к себе карандаш и блокнот.
  Кремер был напряжен, раздражен, удивлен и уязвлен в лучших чувствах. В его изложении история выглядела паршиво. Сержант Хит, один из лучших полицейских его подразделения, выполняя свой долг, с ордером на арест в кармане, попытался получить консультацию у Ниро Вульфа, а его мало того, что отказались впустить, но силой выставили за дверь. Кто так сотрудничает с полицией?
  Вульф был удивлен не меньше и претензий не принял. В тот момент, когда его помощник, мистер Гудвин, не прибегнувший ни к какому оружию, один против двоих, выдворил из дома вторгшихся незнакомцев, он понятия не имел, кто они такие; в то, что они сотрудники городской полиции, трудно было поверить, даже увидев бляхи, поскольку их поведение вызывало большие сомнения в законности их намерений. Если же имело место быть недопонимание, Вульф очень сожалеет.
  Кремер проворчал:
  – Не пытайтесь обвести меня вокруг пальца. Что вам наобещали, если вы так уж стараетесь тянуть время? Мне нужна эта девица, и чем скорее, тем лучше.
  – Надо же. – Вульф качнул головой. – Вам нужна эта девица?
  – Вот именно. Гудвин сам видел ордер.
  – Да, он сказал, что ему показали ордер. Сказал, что это был ордер на арест по обвинению в краже. Какой необычный случай, не так ли, мистер Кремер? Времени почти полночь, а вы, инспектор, лично, причем со всем рвением, занимаетесь жалкой кражей…
  – При чем тут рвение? Мне нужна девица, и я знаю, что сейчас она находится в вашем доме. Не – упрямьтесь, Вульф. Еще не прошло и получаса с тех пор, как мне позвонили и сказали, что Клара Фокс сидит у вас в кабинете.
  – Звонок из автомата стоит пять центов. Кто вам звонил?
  – Неважно. Важно, что она у вас. Давайте начистоту. Если Хит сейчас вернется, вы ее выдадите? Да или нет?
  – Мистер Кремер. – Вульф прочистил горло. – Я отвечу вам начистоту. Во-первых, Хит или не Хит, никто не войдет в мой дом без ордера на обыск.
  – Где, черт возьми, я возьму вам ордер посреди ночи?
  – Не могу сказать. Во-вторых, Клара Фокс – моя клиентка, но, как бы усердно я ни защищал ее интересы, я не намерен преступать закон. В-третьих, в настоящий момент я не хочу отвечать на вопрос о ее местонахождении, кто бы его ни задал.
  – Не хотите. И это вы называете сотрудничеством?
  – Ни в коем случае. Я называю это здравым смыслом. И тут не о чем спорить.
  Наступила долгая пауза, после чего Кремер сказал:
  – Послушайте, Вульф. Все намного серьезнее, чем вы думаете. Вы не могли бы сейчас приехать?
  – Мистер Кремер! – Вульф содрогнулся. – Вам прекрасно известно, что нет.
  – Значит, не хотите. Ладно, забудем… Я не могу сейчас отсюда уйти. Я же сказал, это важно.
  – Прошу прощения, сэр. Вам известно, что я выхожу из дома крайне редко и только в тех случаях, когда меня к тому побуждают безотлагательные причины. Последний раз я вышел из дома и сел в такси Доры Шапен, когда под угрозой была жизнь моего помощника.
  Кремер чертыхнулся.
  – Не приедете?
  – Нет.
  – Могу ли я приехать к вам?
  – Учитывая обстоятельства, думаю, нет. Как я уже сказал, никто не войдет в мой дом без ордера на обыск.
  – К черту обыск! Мне нужно с вами увидеться. Мы просто поговорим.
  – Просто поговорим? Без всяких уловок с вашей стороны?
  – Никаких уловок. Все по-честному. Я буду у вас через десять минут.
  – Очень хорошо. – Я увидел, как на щеках у Вульфа разгладились складки. – Обещаю сдерживать мистера Гудвина.
  Мы положили трубки. Вульф позвонил Фрицу. Я закрыл блокнот, оттолкнул его на край стола, взял свой стакан и глотнул молока. Но, взглянув на часы, увидел, что уже почти полночь, решил подкрепить иссякавшие силы другим способом, подошел к шкафчику и налил себе глоток бурбона. Ощутил, как приятно он растекся в желудке, и налил еще глоток. Фриц принес пива, и Вульф приступил к своему основному занятию.
  Я сказал:
  – Знал бы я, где сейчас Уолш, сам пошел бы и свернул ему шею. Ведь добрался до первого же телефона и позвонил в полицию. Надо бы дать задание Фреду его отыскать.
  Вульф покачал головой:
  – Вечно ты ныряешь не глядя. Когда-нибудь там окажется камень, и ты сломаешь себе шею.
  – Вот как? Неужели? Кто, кроме Уолша, мог ему позвонить?
  – Понятия не имею. Я нырять наугад не собираюсь. Может быть, мистер Кремер подбросит намек. Скажи Солу, чтобы шел спать, а завтра в восемь пусть зайдет ко мне за инструкциями.
  Я пошел в гостиную, сообщил Солу, какая у него программа на ближайшие восемь часов, пожелал спокойной ночи и вернулся в кабинет. У меня на столе лежала визитка, выпавшая из блокнота, которую я подобрал несколько часов назад и о которой успел забыть. Я взял ее, повертел в пальцах. «Френсис Хоррокс».
  Я сказал:
  – Любопытно было бы узнать, насколько они подружились – Клара Фокс и этот ее новый знакомый. Начинающий дипломат, который шлет ей розы. И помог ей попасть к маркизу. Как вы думаете, впишется?
  – Куда?
  Вот, значит, как он со мной. Я неопределенно махнул рукой.
  – Куда-куда? В жизнь. В строение, знаете ли, Вселенной. В порядок вещей.
  – Арчи, понятия не имею! Спроси у него.
  – Ей-богу, спрошу. Я просто решил сначала спросить у вас. С какой стати вы сердитесь? И без вас настроение паршивое. Этот Харлан Сковил, которого застрелили, был хороший парень. Вам бы понравился. Сказал, что женщин не поймешь, потому им нельзя доверять. Хотя, возможно, вы теперь с ним не согласитесь, если позволили женщине спать в вашей постели.
  – Что ты мелешь?.. В моей постели…
  – Все постели в этом доме ваши, кроме моей, разве нет? Значит, она спит в вашей постели… Она там заперлась?
  – Да. Я ее проинструктировал, чтобы она открывала только Фрицу и тебе.
  – О’кей. Значит, я могу туда попасть в любое время… Вы ничего не хотите мне сказать до прихода Кремера? Например, кто убил Харлана Сковила? Или где лежат тридцать штук? Или что будет, когда арестуют Уолша и он расскажет им все, что здесь слышал? Вы хоть понимаете, что Уолш был здесь, когда Сол увел Хильду Линдквист? И что сейчас он, возможно, у Кремера? И что если…
  – Прекрати, Арчи. Ну в самом деле. – Вульф выпрямился и налил себе пива. – Понимаю, что могу, в меру своих возможностей. Как я уже сказал мистеру Уолшу, я не паникер, но я не могу не видеть, что мисс Фокс сейчас подвергается такой опасности, какой, насколько я помню, не подвергался еще ни один из наших клиентов; ее действительно могут сейчас либо лишить жизни, либо сломать ей жизнь. В ином случае я не стал бы ее прятать. Что касается убийства Харлана Сковила, то у меня есть кое-какие мысли на этот счет, но одних мыслей недостаточно, чтобы уберечь от опасности мисс Фокс или предъявить обвинение. Возможно, мы что-нибудь узнаем от Кремера, хотя сомневаюсь. Так что придется самим предпринять кое-какие шаги. Смогут ли Орри Кетер и Джонни Кимс прийти завтра в восемь?
  – Сделаем. Хотя придется оторвать Джонни от его…
  – Вот и прекрасно. Завтра в восемь пришли их ко мне наверх. – Он вздохнул. – Прием в королевских покоях… Ничего не поделаешь… Ты останешься дома. Нам нужно будет обсудить кое-какие действия, касающиеся мисс Фокс. Да! Не забудь отпечатать письмо, которое я тебе продиктовал, наклеить марку, и отправь утром, чтобы ушло первой почтой. В почтовый ящик пусть бросит Фриц.
  – Тогда я лучше отпечатаю сейчас, пока ждем Кремера.
  – Как хочешь.
  Я наклонился, достал пишущую машинку, открыл блокнот и быстренько отбарабанил письмо. Ухмыльнулся было, печатая слова «Дорогой сэр», но ухмылка моя быстро скисла, когда я сообразил, что если бы Вульф не велел мне быть с этим типом подемократичней, я мог бы свалять дурака и написать что-нибудь вроде «Многоуважаемый маркиз». Из вчерашней статьи я знал, где он остановился, и напечатал адрес: отель «Портленд». Вульф подписал, я позвал Фрица, отдал письмо и постоял в дверях, пока он не вернулся. Второй коп все еще торчал возле нашего дома.
  Я вернулся в кабинет, но не успел сесть, как раздался звонок. Я не стал испытывать судьбу, поскольку Фред ушел, а Сол спал в северной комнате. Я отодвинул штору на стеклянной панели, хорошенько осмотрел всю улицу до угла в одну сторону и в другую и, лишь убедившись, что Кремер один, открыл дверь. Он вошел, и я тут же снова ее запер и закрыл на цепочку, а потом протянул руку, чтобы взять его плащ и шляпу. И при этом глаз с него не спускал, что было отнюдь нелишне, поскольку инспектор Кремер стоял на страже закона лет тридцать. Если не больше.
  Он буркнул:
  – Привет, сынок. Вульф в кабинете?
  – Где же еще. Проходите.
  Глава девятая
  Они поздоровались. Кремер сел, достал сигару, откусил кончик и зажег спичку. Вульф поднял руку и двумя пальцами, указательным и большим, зажал нос, дабы защитить свои слизистые от покушения на их целостность. Я сидел в своем кресле, держал блокнот на коленях, не пытаясь его скрывать.
  Кремер сказал:
  – Ну и хитрый же вы сукин сын. Знаете, о чем я думал по пути к вам?
  Вульф покачал головой:
  – Не умею отгадывать.
  – И не отгадали бы. А думал я, что с вами всегда как будто играешь в орел-решку. Вот и сейчас: либо эта девица Фокс у вас и вы тянете время в надежде утром что-нибудь предпринять, либо вы же мисс Фокс и услали, ее пользы ради, и морочите нам голову, чтобы мы решили, будто она у вас, и не объявляли в розыск. Я, например, совсем не уверен, что это не Гудвин позвонил мне в Управление в половине одиннадцатого.
  – Зато я уверен, что нет. Арчи, ты звонил?
  – Нет, сэр. Честное слово.
  – О’кей. – Кремер затянулся и закашлялся. – Вульф, в покер я с вами играть не стал бы. Давно понял, что вас не перехитрить, и давно не пытаюсь. А на этот раз я играю в открытую и прошу вас тоже открыть карты. Впрочем, наш комиссар сказал бы, что мы не просим, а требуем. Не будем испытывать судьбу…
  – Комиссар полиции? Мистер Хомберт? – Вульф поднял брови.
  – Именно. Когда я вам звонил, он сидел у меня в кабинете. Я вас предупредил: все намного серьезнее, чем вы думаете. Вы взялись не за то дело.
  – И это говорите вы. – Вульф вздохнул. – Что ж, я всегда знал, что рано или поздно это случится.
  – Не подумайте, будто я преувеличиваю. Знаю, что и это бесполезно. Скажу вам как есть. Я сказал комиссару, что вы крепкий орешек, вы хитрец, но, насколько мне известно, вы еще ни разу не оступились. В общем и целом, принимая во внимание род ваших занятий, вы вполне добропорядочный гражданин.
  – Спасибо. Вот и будем исходить из этого.
  – Ладно. – Кремер затянулся и стряхнул пепел. – Я сказал, что играем в открытую. Для начала придется кое-что пояснить. Как всем нам известно, сегодня в мире творится черт знает что, а некоторые, похоже, посходили с ума. Стоит в порт войти немецкому судну, кучка евреев поднимается на борт, рвет в клочья немецкий флаг и, черт возьми, устраивает драку на борту. Стоит какому-нибудь макароннику, сбежавшему из Италии, начать курс лекций в нашем университете, как набегают фашисты, выволакивают его из-за кафедры и избивают в хлам. Город лезет из кожи вон, чтобы помочь безработным найти работу, а те оказываются коммунистами и устраивают беспорядки. Дошло до того, что, когда в Белом доме давали обед для двух генеральных директоров крупных банков, персоналу велели проверить, не валяется ли где-нибудь банановая кожура, которую могли бросить на пол, чтобы президент поскользнулся. Мир сошел с ума.
  Вульф кивнул:
  – Вы, безусловно, правы. Мне об этом ничего неизвестно. Но, судя по вашим словам, это просто кошмар.
  – Именно, кошмар. Теперь перехожу к частностям. Для начала напомню, что в нынешней ситуации, когда к нам приезжают важные иностранные гости, приходится буквально все держать под контролем. Неприятности никому не нужны. Вы не поверите, какие пришлось предпринять меры безопасности, когда сюда из Вашингтона приехал на званый обед немецкий посол. Ему выделили столько охраны… Казалось, будто война началась. По сути дела, так оно и есть! Никто не хочет подставлять щеку, а сам норовит ударить. Теперь, кто бы к нам ни приплыл, тут его уже ждут.
  – Сидели бы по домам.
  – А-а? Ну да. Что поделаешь, у всех дела. Как бы то ни было, переходим к сути дела. Две недели назад из Англии в Нью-Йорк прибыл некий маркиз Клайверс.
  – Знаю. Видел в газете сообщение.
  – В таком случае вам известно, зачем он прибыл?
  Вульф кивнул:
  – В общих чертах. Дипломатический визит. Передел восточного пирога.
  – Возможно. Я не политик, я коп. Я коп тридцать лет, с тех пор как начал топтать городские тротуары. Маркиз Клайверс, вероятно, очень важная персона. Во всяком случае я так понял, когда к нам в комиссариат о нем пришла депеша из Госдепартамента. Две недели назад нас собрали и велели обеспечить ему постоянную охрану вплоть до момента его отъезда в Вашингтон. Теперь, когда он вернулся, нас снова к нему приставили.
  – Постоянная охрана? Хотите сказать, что с ним рядом постоянно находятся ваши люди?
  Кремер покачал головой:
  – Нет, конечно. Он под наблюдением при публичных выходах. Людей на него бросили достаточно. Если кто-нибудь вдруг заметит что-нибудь подозрительное, тогда мы принимаем меры. К этому я и веду. Сегодня в пять двадцать шесть всего в четырех кварталах от вашего дома был убит человек. У него в кармане нашли лист бумаги…
  Вульф поднял ладонь;
  – Это я знаю, мистер Кремер. Знаю, что его звали Харлан Сковил, знаю, что он был убит через несколько минут после того, как вышел из этого дома, и знаю, что на этом листке написано имя маркиза Клайверса. Сюда приходил полицейский – по-моему, мистер Фольц, – так что мы видели этот листок.
  – О-о. Показал, значит. И что?
  – И то… Там список имен. В том числе и мое. Но, как я уже объяснил мистеру Фольцу, я не знаю мистера Сковила. Он явился без предупреждения, и мистер Гудвин…
  – Ну конечно.
  Кремер достал изо рта сигару и резко подался вперед.
  – Послушайте, Вульф, я не собираюсь вступать с вами в словесные бои, в которых вы, признаюсь, сильнее. Я беседовал с Фольцем и знаю, что вы ему сказали. Поймите: у нас гость, представитель иностранной державы, прибывший по делам государственной важности, и я лично отвечаю за его безопасность, а также за его покой. Но именно сейчас на улице убивают человека, а в его кармане находят бумажку, где записаны чьи-то имена, и среди них имя маркиза Клайверса. Разумеется, я хотел бы выяснить, кто убил Харлана Сковила, но из-за этой бумажки преступление выглядит не простым убийством. Каким образом этот человек был связан с маркизом и что все это значит? Комиссар требует, чтобы я разобрался как можно скорее, иначе может разразиться грандиозный скандал. Нам проблем и без того хватает. Вот, например, сегодня вечером капитан Девор самовольно явился к маркизу, не предупредив начальство, будто не знает порядка.
  – Да уж. Пива хотите, мистер Кремер?
  – Нет. Маркиз смотрел на него во все глаза, как на какое-то членистоногое – а он и есть членистоногое, – и сказал, что, возможно, погибший был страховым агентом и его список – это список тех, кому он хотел прислать проспекты. Потом ему позвонил комиссар, и Клайверс вспомнил, что неделю назад к нему приходила молодая женщина по имени Клара Фокс, которая рассказала нелепейшую историю и требовала какой-то долг, так что пришлось ее выставить. Одним словом, связь есть. Преступный сговор наверняка тоже есть, и поскольку они даже пошли на убийство этого Сковила, то дело, по-видимому, серьезное. Ваше имя там тоже есть. Знаю-знаю, что вы сказали Фольцу. О’кей. Меня интересуют эти трое, иначе я давно бы уехал спать. Для начала позвольте задать вам прямой вопрос: что общего у Клары Фокс, Хильды Линдквист, Майкла Уолша и маркиза Клайверса?
  Вульф медленно покачал головой:
  – Так дело не пойдет, мистер Кремер.
  – Еще как пойдет. Вы ответите или нет? – Кремер зажал сигару зубами, и конец ее задрался вверх.
  Вульф еще раз покачал головой:
  – Разумеется, нет… Прошу прощения. Попытаемся сформулировать вопрос иначе: есть ли у меня сведения, касающиеся этих четверых человек, которые могли бы помочь обнаружить убийцу Харлана Сковила или выявить преступные замыслы, угрожающие личной безопасности маркиза Клайверса либо ставящие целью сделать его мишенью для незаслуженных или незаконных домогательств? Согласны с такой формулировкой?
  Кремер нахмурился:
  – Повторите.
  Вульф повторил.
  Кремер сказал:
  – Ну так ответьте.
  – Отвечаю: таких сведений у меня нет.
  – Ну да, конечно… Ах вы пивная бочка. Я спрашиваю, Вульф…
  Вульф поднял ладонь, и голос у него стал резким:
  – Достаточно. Я все сказал. Я признаю ваше право прийти в мой дом и как житель этого города одобряю – по крайней мере, до определенной степени – ваше стремление защитить высокого гостя от любых недостойных посягательств на его жизнь и спокойствие. А также ваше желание раскрыть убийство. Но вам следует знать две вещи. Во-первых, эти два ваших благородных намерения могут оказаться в противоречии друг с другом. Во-вторых, насколько мне самому известно – по крайней мере, на сегодняшний день, – никакой другой информации по этому вопросу у меня нет. Возможно, я смогу ответить на какой-либо другой вопрос, если он у вас найдется. Попробуем?
  Кремер жевал сигару.
  – Знаете что, Вульф? Вы когда-нибудь поскользнетесь и больно ударитесь.
  – Это вы уже сказали мне в этой самой комнате восемь лет назад.
  – Было бы странно, если бы не сказал. – Кремер бросил в пепельницу наполовину изжеванную сигару, достал новую и откинулся в кресле. – Да, у меня есть другой вопрос. Что вы имели в виду, когда сказали о противоречиях двух намерений? Намекаете, что это маркиз Клайверс пристрелил Сковила? Это мысль.
  – Я тоже так думаю. Вполне возможно. Алиби у него есть?
  – Не знаю. Боюсь, комиссар забыл у него спросить. И у вас уже есть улики?
  – Нет. Никаких. – Вульф помахал пальцем. – Но я вам вот что скажу. Для меня в высшей степени важно, чтобы убийство Харлана Сковила было раскрыто. Это в интересах моего клиента. Собственно говоря, двух клиентов.
  – О-о! У вас уже есть клиенты?
  – Есть. Как я и сказал, я могу ответить на ряд вопросов, если вы потрудитесь их задать. Например, если бы вы спросили, кто три часа назад сидел в кресле, в котором сидите вы, я ответил бы: Клара Фокс. А вон в том? Хильда Линдквист. А в том? Майк Уолш. По-моему, список исчерпан, за исключением маркиза Клайверса. Маркиза, к сожалению, не было.
  Кремер хотел было встать, но передумал. Он откинулся в кресле и сказал:
  – Глупый розыгрыш.
  – Я не шучу.
  Кремер вытаращил глаза. Потом потер верхние зубы и снял пальцами с языка табачную крошку. И наконец сказал:
  – Ладно. О чем еще я должен спросить?
  – Только не о содержании беседы, поскольку она носила конфиденциальный характер. Но вы могли бы спросить, где сейчас Майкл Уолш. Тогда я ответил бы, что понятия не имею. Где мисс Линдквист, тоже не знаю. Она ушла часа два назад, поручив мне заняться делом исключительно гражданского свойства, не имеющим никакой связи с уголовными преступлениями. Вторая моя клиентка – мисс Клара Фокс. Да, ей предъявлено уголовное обвинение, но не связанное с убийством. Как я уже сказал вам по телефону, в настоящий момент я ничего не могу сообщить о местопребывании мисс Фокс.
  – Ладно. Дальше.
  – Дальше, если позволите, я сам вам задам вопрос. Вы утверждаете, будто хотите видеть моих клиенток в связи с убийством Харлана Сковила, а также в интересах безопасности высокого гостя. Однако те двое полицейских, которых вы прислали и которых мистер Гудвин так бурно встретил, явились с ордером на арест Клары Фокс по обвинению в краже. Почему же вас удивляет, что я немного скептически отношусь к вашим уверениям в честной игре?
  – Ладно. – Кремер посмотрел на свою сигару. – Если говорить о честности, то в этой комнате ее, хоть стены поскреби, чайной ложки не наберется.
  – Если говорить обо мне, очень даже наберется и больше. – Вульф наконец открыл глаза и посмотрел на Кремера. – Ордер выписан по обвинению в краже. С чего вы взяли, что обвинения обоснованны? Допустим, вам стало известно, что она здесь. Есть ли у вас хоть какие-то основания считать, будто я возьмусь помогать человеку, виновному в воровстве, избежать законного преследования? Нет. Если бы вам просто стало известно, что она у меня, вы наверняка позвонили бы и мы договорились бы, что за ней придут завтра утром, когда я смогу принять соответствующие меры, чтобы ее выпустили под залог. Зачем понадобилось нарушать неприкосновенность жилища, оскорблять мое достоинство, когда два этих остолопа силой вломились в дверь, чтобы среди ночи забрать в Управление приятную и разумную молодую женщину? Некрасиво, сэр! Стыдитесь!
  Вульф налил себе пива.
  Кремер медленно закивал: вперед-назад, вперед-назад.
  – Ну, ей-богу, припечатали. Хорошо, Вульф, мне нет дела до кражи. Я хотел поговорить с ней об убийстве и об этом лорде, черт побери.
  – Всего-навсего. И арестовывать не собирались?
  – Не буду утверждать. Черт возьми, можно подумать, такого никогда не бывало, чтобы бедный, ни в чем не повинный человек провел в тюрьме ночь, а то и не одну.
  – С теми, на кого я работал, не бывало. Если вы хотели просто поговорить, зачем понадобилось выписывать ордер?
  Кремер кивнул:
  – Это была ошибка. Признаю. Я вот что скажу. Комиссар требовал действий. А тут раздался звонок. Не знаю, кто звонил. Но этот человек не просто сказал, что Клара Фокс прячется у вас, он сказал, что это та самая Клара Фокс, которая объявлена в розыск по подозрению в краже в «Сиборд продактс». Я позвонил в отдел краж, и оказалось, что в самом деле в конце дня был выписан ордер на ее арест. Идея воспользоваться им, чтобы быстрее с ней побеседовать, принадлежит комиссару.
  Я продолжал стенографировать, но мысли мои бродили невесть где, и все были о Майке Уолше. Мне было совершенно ясно, что Вульф дал маху, позволив ему уйти одному без присмотра, учитывая, что в Нью-Йорке есть не только телефоны-автоматы, но метро, электрички, вокзалы и множество прочих мест, где можно укрыться. И в первый раз я всерьез подумал о том, что Майк Уолш мог и сам убрать старого друга Харлана Сковила. Глядя, как у Вульфа задвигались губы, я сообразил, что, по-видимому, и он пережевывал ту же идею.
  Тем временем Кремер сказал:
  – Ладно, Вульф, забудьте. Вы же знаете, что такое, как правило, комиссары полиции. Это не копы. Им всем кажется, что стоит показать жетон, и дело в шляпе. Будьте великодушны, помогите разок. Мне очень нужно поговорить с мисс Фокс. Поверю вам на слово насчет Уолша и Линдквист, да и бес бы с ними, но мне нужна Клара Фокс. Если она здесь, пошлите за ней. Если нет, скажите, где ее искать. Если вы и сами ее потеряли, дайте наводку. Пусть она ваша клиентка, но я не шучу, когда говорю, что в ее же интересах явиться в полицию, причем чем быстрее, тем лучше. Меня не интересует обвинение в краже…
  Вульф его перебил:
  – Обвинение в краже интересует мисс Фокс. Меня тоже. – Он покачал головой. – Дела о кражах находятся в ведении районной прокуратуры, и у вас нет никакой возможности повлиять на их решение. Что касается вашего лорда, уверяю вас, со стороны мисс Фокс ему ничего не грозит. Что же касается Сковила, она знает об убийстве столько же, сколько и я. Впрочем, меньше, чем я, поскольку я приблизительно догадываюсь, кто его убил.
  Кремер поднял на Вульфа глаза. Не отводя взгляда, затянулся сигарой. И наконец он сказал:
  – Вы сказали, что знаете, кто убийца. В присутствии главы отдела по расследованию убийств. Слушаю вас.
  – Это все. Мне больше нечего добавить.
  Кремер вспыхнул:
  – Нет, это не все. Это либо слишком много, либо слишком мало. Но достаточно, чтобы я посчитал вас важным свидетелем. А вам не нужно объяснять, как полиция поступает с важным свидетелем, если на то есть основания.
  – Да, это мне известно. – Вульф вздохнул. – Но едва ли вы захотите меня арестовать, поскольку в этом случае я не смогу распутать весь этот узел. Я сказал: приблизительно догадываюсь. – Он вдруг выпрямился. – Приблизительно догадываюсь, сэр! Черт вас побери! Как и всех ваших маркизов, нуждающихся в защите, ваших гиен от финансов и ваше право порочить честное имя честного человека! И не надейтесь на то, что это вспышка благородного гнева по поводу несовершенства моральных устоев. Нет, это негодование делового человека, который видит, как по глупости, из невежества, ему не дают работать. Как деловой человек я рассчитываю получить от мисс Фокс гонорар, для чего мне нужно возбудить судебный иск о возвращении ей законного долга; нужно снять с нее ложное обвинение в краже, а также, боюсь, придется выяснить, кто убил Харлана Сковила. Все эти мои намерения можно квалифицировать как мои законные потребности и право, и я их осуществлю. Если хотите охранять вашего драгоценного маркиза, да ради бога! Спрячьте его за железной стеной, суньте его в антисептик! Только оставьте меня в покое, когда я делаю свое дело! Сейчас начало второго, а встать я должен в шесть, у нас с мистером Гудвином завтра трудный день. У меня есть все основания посоветовать мисс Фокс избегать встреч с вами. Если она вам так нужна, ищите. Я предупредил, я не собираюсь отвечать на вопросы о ее местонахождении, но уверяю вас: если вы все же возьмете ордер на обыск и вторгнетесь в мой дом, вы ее здесь не найдете.
  Пена в стакане давно осела, но Вульф на это даже не посмотрел. И одним глотком осушил оставшиеся полстакана. Потом достал платок из нагрудного кармана и вытер губы.
  – Чем еще могу быть полезен, сэр?
  Кремер положил огрызок сигары в пепельницу, посидел, потирая ладони, подергал себя за мочку, потом поднялся. Глядя на Вульфа сверху вниз, он сказал:
  – Я хорошо к вам отношусь, и вы это знаете. Да, знаете. Но в данном случае у меня связаны руки. Вечером комиссару звонили из Министерства юстиции. Так что сами понимаете. Они в самом деле способны прислать за вами наряд. Предупреждаю как друг.
  – Спасибо, сэр. Уже уходите? Мистер Гудвин вас проводит.
  Я встал и пошел провожать. В прихожей я подал ему пальто, потом повернулся к двери и, прежде чем ее открыть, взглянул за занавеску, изучая подступы к дому, а он заметил это, хохотнул и похлопал меня по спине. Само собой, он знал, что яблоко висит высоко, и просто так его не достать, и само собой, нет смысла говорить человеку, что сейчас ему врежешь, если не готов драться. Я увидел напротив дома большую машину с водителем и неподалеку незнакомого парня. По-видимому, пришла смена моему тенорку.
  Я вернулся в кабинет, сел и зевнул. Вульф сидел, откинувшись в кресле с широко открытыми глазами, что означало, что он засыпает. Мы посмотрели друг на друга. Я сказал:
  – Значит, если он придет с ордером на обыск, он ее не найдет. Это вдохновляет. А еще вдохновляет мысль, что Майк Уолш оказался таким полезным. А еще, что вы знаете, кто убил Сковила, как я – кто посолил океан. А еще, что у Кремера связаны руки, а у нас – и руки, и ноги. – Я зевнул. – Завтра я весь день буду валяться в постели, читать и вязать.
  – Не завтра. Надеюсь, что послезавтра. Арчи, блокнот!
  Я взял блокнот и карандаш. Вульф начал диктовать:
  – Мисс Фокс должна спуститься ко мне на завтрак в семь утра. Опаздывать опасно. Не забудь, что дверь на тебе. Ты остаешься дома. Пришлешь ко мне Сола, Фреда, Орри и Кимса сразу, как только придут, но по одному. Сейчас закажи на восемь тридцать разговор с Лондоном, с агентством Хичкока. Узнай у мисс Фокс, где живет и где работает Уолш. Как можно раньше позвони в прокуратуру и соедини меня с Морли. Скажи Фрицу, чтобы разбудил меня в шесть тридцать. Передай Солу, чтобы привез мне от мисс Линдквист полную информацию о ее отце: состояние здоровья, способен ли лететь самолетом, его адрес и телефон в Небраске. Позвони в «Мюрже»… они открываются в восемь тридцать… закажи «Биографии Большого города». Все, какие есть. Объяснишь Фрицу и Теодору, что для мисс Фокс нужно будет подготовить…
  Он продолжал монотонно, как всегда, когда диктовал инструкции. Я зевал, но держался. Кое-какие пункты я принял было за описание галлюцинаций, во всяком случае снова понял, что Вульф знает больше, чем я. Когда он дошел до мисс Фокс, я перестал зевать и заулыбался.
  Он отправился спать. Я перепечатал инструкции и выдал Фрицу копию, доделал дела, потом спустился в подвал, чтобы проверить, на замке ли задняя дверь, потом проверил парадную и пожелал спокойной ночи дежурившему детективу. Поднявшись наверх, бросил взгляд на дверь южной комнаты, но проверять, заперта она или нет, не стал, чтобы не потревожить мисс Фокс. Спустившись к себе, я заглянул в ящик комода, посмотреть, не перевернул ли Фриц, доставая пижаму, у меня все вверх дном. Но там был полный порядок. Я лег и уснул.
  Глава десятая
  Когда по утрам я вопреки природе встаю с постели, это порой напоминает Страсти Господни – никогда не знаешь, чем дело закончится. Вот так и во вторник я, оторвавшись от подушки, дошел на ощупь до стола и выключил свой электрический будильник. Потом перебрался в ванную, умылся, побрился, оделся и был готов к встрече нового дня. К тому времени яркое октябрьское солнце уже осветило верхушки домов на другой стороне улицы, и я подумал, что жалко было бы провести такой замечательный день в тюремной камере.
  В семь тридцать я уже сидел в кухне в своем углу, а передо мной стояли тарелка с беконом и с блинчиками и мед из дикого тимьяна, который Вульф выписал из Сирии. И еще кофе, много кофе. Колесики начинали крутиться. Клара Фокс, которая сказала Фрицу, что на новом месте спала без задних ног, в это время завтракала в комнате Вульфа. Давно явившийся Джонни Кимс вместе с Солом расправлялись с блинчиками в столовой. Дику Морли из прокуратуры я дозвонился, выдернув его из постели, и Вульф с ним поговорил. Три года назад, когда Дик мог потерять и работу и когда с ним могло случиться кое-что похуже, Вульф помог ему выпутаться из истории, в какую тот попал, когда вел дело Шурмана-Банистера.
  Не отрываясь от блинчиков, я просматривал в утренних газетах заметки про Сковила. Версий было немного, зато одна лучше другой. Прочтя, что убитый был чикагским гангстером, я ухмыльнулся: на гангстера Сковил походил не больше, чем на оперную певицу. Хотя в главном газеты на редкость были точны. Оружия не нашли. Машину угнали на Двадцать девятой улице у не имеющего отношения к случившемуся скромного торговца парфюмерией. Единственным свидетелем преступления был мужчина, который шел сзади за Харланом Сковилом на расстоянии примерно тридцати шагов и успел, прежде чем, услышав свист пуль, броситься на землю, заметить номер машины. В сумеречном вечернем освещении он не рассмотрел человека, который сидел за рулем, но с уверенностью утверждал, что это был мужчина, в шляпе, надвинутой на лоб, и в темном плаще с поднятым воротником, и с той же уверенностью говорил, что тот был один. На полной скорости машина пересекла Тридцать первую улицу и тут же свернула за угол. На Девятой авеню, где впоследствии ее и обнаружила полиция, не нашлось никого, кто видел бы водителя. Отпечатков пальцев нет… и так далее и тому подобное.
  Я допил вторую чашку кофе, поднялся, потянулся, и с той минуты был занят, как карманник в канун Нового года. Пришли Фред и Орри, и я им открыл, а когда они вышли с инструкциями от Вульфа, выдал всем четверым на расходы и всех выпустил. Осада продолжалась. Возле дома теперь болтались двое полицейских, и один был толстый, как Чарльз Лоутон19 пока не занялся собой, и каждый раз, когда кто-нибудь входил или выходил, он изучал его внимательным взглядом. Когда раздался звонок из Лондона, я соединил с Вульфом Этельберта Хичкока, чье имя мне показалось уж совсем идиотским для сыщика, пусть даже англичанина. Я позвонил в «Мюрже» и заказал все, какие у них были, выпуски биографического справочника. Справочники доставили через пятнадцать минут, а я потащил их в оранжерею, так как Вульф хотел ими заняться после девяти. Выходя, я остановился возле Теодора, который вынимал из горшка старый корень Cattleya trianae20, и рявкнул ему над ухом:
  – Тебе конец!
  Ей-богу, он побледнел.
  Я позвонил Генри Х. Барберу, адвокату, на которого мы могли положиться во всем, кроме дележки гонорара, и он подтвердил, что будет ждать звонка и явится немедленно, а я сказал, чтобы он приготовился представлять интересы Клары Фокс по двум делам: о взыскании долга с маркиза Клайверса и о возбуждении иска против Рэмзи Мьюра за клевету. И по первому делу представлять еще интересы Хильды Линдквист.
  Дальше, решив устроить себе небольшой перерыв, я одним махом одолел два лестничных марша, отделявших меня от южной комнаты, постучал в дверь и назвался. Клара Фокс сказала, чтобы я вошел, и я вошел.
  Она сидела в кресле у столика, на котором лежали книги и журналы, но ни один не был раскрыт. Может быть, она и в самом деле спала ночью без задних ног, но глаза были усталые. Она сдвинула брови, когда я сказал:
  – Зря вы сели так близко к окну. При большом желании эту часть комнаты можно увидеть с крыши на Тридцать четвертой.
  Она огляделась:
  – Вряд ли кто-то способен видеть сквозь задернутые занавески.
  – Они тонкие. Позвольте, на всякий случай я вас слегка отодвину.
  Она поднялась, и я передвинул столик и кресло ближе к кровати.
  – Я не всегда такой нервный, но на этот раз мы слегка разбезобразничались.
  Она снова села в кресло и подняла на меня глаза.
  – И вам, мистер Гудвин, это не нравится, да? Я еще вчера вечером видела, что вам это все не по душе. Мне тоже не по душе…
  Я улыбнулся ей своей самой широкой улыбкой:
  – Господь с вами, какая нам разница? Мистер Вульф ставит шоу, а мы всего лишь участники. Придерживайтесь сценария, больше от вас ничего не требуется.
  – Не сказала бы, что это шоу. – Она снова нахмурилась. – Погиб человек, и виновата я. Я не люблю и не хочу прятаться. Лучше бы…
  Я воздел руки.
  – А вот этого не нужно. Вы пришли сюда, чтобы Вульф вам помог, так? Тогда не мешайте ему. Он, может, и чокнутый, но вам повезло, что взгляд ваших глаз ему показался честным, иначе вам сейчас пришлось бы туго. Так что будьте примерной девочкой. Например, если вас начнет искушать вот этот телефонный аппарат на полке…
  Она покачала головой:
  – Как-нибудь выдержу.
  – Тем более нечего ему здесь делать.
  Я нагнулся, выдернул шнур из розетки и сгреб аппарат под мышку.
  – Я еще в школе понял, что женщины чрезмерно импульсивны… Так, звонит мой телефон… Никому не открывайте и не подходите к окнам.
  Я развернулся и рванул вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Звонил Дик Морли, который добыл нужную информацию. Я предложил переключить его на Вульфа в оранжерею, но Дик сказал, что незачем его беспокоить, и рассказал все мне. Добыть информацию оказалось несложно. Дело по обвинению в краже Клары Фокс вел помощник окружного прокурора по имени Фрисби, которого Морли неплохо знал, и хотя тот не слишком рвался откровенничать, но кое-что Дику из него вытянуть удалось. Ордер на арест Клары Фокс, как и ордер на обыск ее квартиры, были выписаны в конце дня. Но квартиру не обыскивали, так как Фрисби отправил своих детективов сначала в гараж и они там и нашли пропавшие деньги – тридцать тысяч сотенными купюрами – в газетном свертке под задним сиденьем. Железная улика. Фрисби не выписал до сих пор ордер на арест Клары Фокс только потому, что по личной просьбе комиссара полиции дело передали инспектору Кремеру.
  Я поблагодарил Морли, повесил трубку, поднялся в оранжерею и поведал Вульфу всю эту печальную историю. Он стоял в тропической части и подрезал увядшие листья. Когда я закончил, он сказал:
  – Мы ошиблись, Арчи. Они не гиены. Гиены ждут, когда им бросят тушку… Найди мне мистера Перри, переведи звонок сюда и разговор зафиксируй.
  Я спустился в кабинет. Добраться до Перри оказалось непросто. Не знаю, кто не хотел соединять его со мной – то ли секретарша, то ли он сам, то ли оба, – но я все же его достал. И соединил с Вульфом. И перевернул страницу в блокноте.
  Перри сказал, что очень занят, и выразил надежду, что разговор не займет много времени. Вульф сказал, что он тоже на это надеется и что ему в первую очередь нужно выяснить, правильно ли он понял мистера Перри, когда они беседовали в понедельник. Тогда ему показалось, что поскольку мистер Перри считал мисс Фокс невиновной, то он пытался воспрепятствовать принятию поспешных мер и настаивал на тщательном расследовании. Перри ответил, что Вульф понял его правильно.
  Вульф заговорил резче
  – Но ведь до вчерашнего вечера, а именно до семи часов, вы не знали, что я откажусь заключить с вами договор, а ордер на арест мисс Фокс был выписан в шесть. Вы не видите тут никакой поспешности?
  Перри явно занервничал:
  – Э-э… немного поспешно… да, конечно… Да, разумеется, ордер выписали поспешно… Видите ли… Вчера вы спросили, я ли устанавливаю порядки в компании. До определенной степени, да, устанавливаю я. Но всегда есть… гм… человеческий фактор. Я не царь и не император. Ни по должности, ни по характеру. Да, вчера, когда вы мне позвонили, я мог показаться вам резким… Собственно говоря, я хотел перезвонить, чтобы извиниться. Но я был в высшей степени разочарован и глубоко задет. Да, на тот момент я знал, что мистер Мьюр добился выдачи ордера. Поймите меня правильно. Мистер Мьюр один из директоров нашей корпорации. А когда, через какое-то время, мне сообщили, что деньги нашлись в машине у мисс Фокс, я просто потерял дар речи… я не мог поверить… Но что же я тут мог поделать? Я был потрясен…
  – Разумеется. – Вульф не сбавил тон. – Итак, деньги вам вернули. Намерены ли вы продолжать преследование мисс Фокс?
  – Не нужно говорить со мной таким тоном. – Перри тоже начал сердиться. – Я уже говорил: помимо меня, есть человеческий фактор. Я вам не царь. А Мьюр не отступит. Скажу честно. Я пытался его переубедить, но не смог. Предположим, мне под силу вышвырнуть из компании первого вице-президента, хотя это и непросто, но, по-моему, это все же не тот случай. Все же закон…
  – Значит, вы на его стороне?
  Перри помолчал.
  – Нет. Я не на его стороне. Я… Мне… мне очень по душе Клара… мисс Фокс. И хотелось бы, чтобы с ней поступили мягче, чем положено по закону. Если возникнут какие-либо трудности с залогом, я готов принять участие.
  – Благодарю вас. Мы найдем деньги для залога. Мистер Перри, у вас мало времени, так что буду краток. Первое. Я настоятельно советую вам найти способ отозвать иск против мисс Фокс, причем немедленно. Второе. Вы должны знать, как мы намерены поступить в случае, если иск не будет отозван. Завтра утром, ровно в десять часов, мисс Фокс сдастся полиции, и ее завтра же освободят под залог. После чего она немедленно подаст иск о незаконном преследовании против Рэмзи Мьюра и «Сиборд продактс» и потребует возмещения за моральный ущерб в размере одного миллиона долларов. У нас тут сейчас счет пошел на миллионы. С моей точки зрения, вы должны понимать, что, если мы готовы пойти на подобный шаг, основания у нас есть. Если же мисс Фокс успеют арестовать раньше, нам же лучше. Ее все равно оправдают.
  – Но откуда вы… Чушь какая-то… Если у вас есть подтверждение…
  – Это все, мистер Перри. Я был краток, как вы просили. Всего доброго.
  Я услышал щелчок, когда Вульф бросил трубку. Перри что-то еще бормотал, но я тоже отключился. Я отодвинул блокнот на край стола, поднялся, сунул руки в карманы и зашагал по комнате. Возможно, и я что-то бормотал. Я думал, что если Вульф решил пойти ва-банк, имея на руках одну лишь паршивую двойку, то он лучше, чем я о нем думал, хотя это почти невозможно. Глядя на него, конечно, можно было решить, будто он абсолютно зациклился на высоких материях и так же абсолютно перестал считаться с реальностью. Если бы не одно обстоятельство, которое делало подобное предположение маловероятным, а именно: Вульф тратил деньги. Он выдал деньги на такси четверым нашим агентам, позвонил в Лондон и болтал столько, сколько с магазином, где мы заказываем деликатесы. Так что я поставил бы тысячу против одного на то, что он намеревался вернуть все сполна.
  В этот момент зазвонил телефон, и оказалось, что снова придется тратиться. Снимая трубку, я сел, отчасти надеясь, что звонит Перри, который согласился на мировую, а услышал низкий рык злого Фреда Даркина.
  – Арчи, ты?
  – Естественно. Что у тебя?
  – Ничего. Хуже чем ничего. Послушай. Я звоню из отделения на Сорок седьмой.
  – Э-э… Откуда? Что ты там делаешь?
  – А ты как думаешь? Меня малость тут задержали.
  Я скривился и тяжело вздохнул.
  – Очень мило с твоей стороны, – мрачно сказал я. – Помощничек ты наш. Опора нации, оплот, можно сказать. Рассказывай.
  Рык превратился в стон.
  – А что мне оставалось? Взяли в гараже, где я опрашивал сторожей. Сказали, что вчера я, когда забирал машину, что-то нарушил. По-моему, меня хотят отсюда перевести, и кажется, в Главное управление. Черт возьми, что я должен был делать, бежать что ли? Я и позвонить-то не смог бы, хорошо, что дежурный оказался знакомый.
  – О’кей. Если тебя переведут в прокуратуру, держи ухо востро. Говори: ничего не знаю. Тем более, что так оно и есть. Ладно, разберемся.
  – Хорошо бы. Послушай, Арчи! Позвони моей девушке, а?
  Я сказал, что он увидит свою девушку тогда, когда они и договорились, и положил трубку. Снова сел, поскреб переносицу, поразмышлял с минуту и снова пошагал к лестнице. Неплохая была замена беготне по городу.
  Вульф до сих пор стоял в своих «тропиках». И слушал меня, подрезая стебель. Я закончил доклад. Он сказал:
  – Как мне надоели все эти задержки.
  Я сказал:
  – Да ладно, пусть гниет в тюрьме.
  Вульф вздохнул:
  – Позвони мистеру Барберу. Можешь поймать Кимса?.. Нет, ты не можешь поймать Кимса. Когда объявится, дай мне знать.
  Я спустился вниз, позвонил в контору Барберу и, снабдив его информацией, попросил послать кого-нибудь в Управление, чтобы вечером Фред вернулся к своей девушке.
  Я понятия не имел, когда объявится Джонни Кимс. Вульф, как всегда, выдал им инструкции сам, чтобы не забивать мне голову ненужным хламом. Орри, когда я его выпускал, вскользь сказал, что он сегодня электрик, и, конечно же, я сообразил, что Сол знает, где Хильда Линдквист, но это и все, что мне было известно. Я догадался, что Фред снова поехал в гараж, наверняка чтобы выяснить, кто мог бы подбросить деньги, но это вроде бы означало, что у Вульфа нет даже паршивой двойки, хотя утром он проболтал целый час с Кларой Фокс. Но вот уж что было яснее ясного, так это что Фрисби или кто-то другой с абсолютно непостижимым рвением занимался обычной кражей и даже поставил в гараже полицейского, хотя деньги нашлись… Впрочем, копа могли поставить ждать Клару Фокс. Но в таком случае в гараже были люди не из прокуратуры, а из отдела Кремера.
  Я работал телефонисткой. Без малого в десять позвонил Сол Пензер, и пока Вульф в оранжерее слушал его доклад о том, что рассказала об отце Хильда Линдквист, я стенографировал. Про самолет Хильда сказала, что такое путешествие, если и не убьет отца, то испугает до смерти. По-видимому, этим задания Сола не исчерпывались, потому что Вульф велел ему отправляться дальше. Через некоторое время позвонил Орри, и вот то, что сказал он, впервые заставило меня посмотреть на дело с другой стороны. Представившись секретарше компании мисс Вотер электриком, Орри был допущен в зал заседаний дирекции и выяснил, что, кроме двустворчатой двери в конце коридора, там есть еще одна, которая ведет в общий холл. Эта дверь была заперта на ключ, но замок открывается изнутри, так что Орри его открыл и дошел до лифтов. Тут Вульф перебил Орри и сказал мне:
  – Это не перепечатывай, Арчи. Все остальное отпечатай и на всякий случай положи в сейф. Пока мы договорим, проследи, чтобы вторая линия была свободна. Мне должны позвонить. Когда позвонит Кимс, соедини со мной, а задание Фреда теперь выполнит Орри.
  Уловив намек на то, что он не желает отягощать мои мозги знаниями о том, чем будет заниматься Орри, я положил трубку. Отпечатал несколько страниц и спрятал их в сейф, заправил ручку Вульфа и проверил перо, причем последнее не входило в мои обязанности, и сделал я это машинально, потому что голова моя была занята новым направлением поисков. Я понятия не имел, как Вульф до этого додумался. Шансов у него, конечно, было один из ста, но когда стреляешь с завязанными глазами, то и это неплохо, и не всякому удается… Я поразмышлял несколько минут и в конечном итоге решил, что шансов не один из ста, а один из миллиона. Вероятно, если бы я размышлял дольше, цифра стала бы еще больше, но меня остановил звонок в дверь. Я же был сегодня не только телефонисткой, но и горничной. Я вышел в прихожую, отодвинул занавеску, посмотрел в окошко и очень удивился. Никогда на моей памяти еще никто не принимал дом Ниро Вульфа за церковь, но я не нашел другого объяснения тому, что у нас на крыльце стоял тип, одетый как шафер на свадьбу, или же Эмили Пост21 всю жизнь мне морочила голову.
  Оба полицейских на тротуаре тоже таращились на него во все глаза. На меня они уже почти не обращали внимания. Я отпер дверь, приоткрыл ее дюйма на три, оставив на цепочке, и как благовоспитанный молодой человек сказал:
  – Доброе утро.
  Он прищурился, стараясь меня разглядеть.
  – Послушайте, кто так открывает дверь? Что вы в самом деле? – У него был хорошо поставленный, хотя немного резковатый голос.
  – Прошу прощения. У нас скверный район, так что вынужден осторожничать. Чем могу вам помочь?
  Он все еще разглядывал меня.
  – Это дом мистера Ниро Вульфа?
  – Да.
  Он заколебался, оглянулся на копов, которые глазели на него, совершенно забыв о приличиях. Потом подошел ближе, сунул голову в щель и сказал почти шепотом:
  – Я от лорда Клайверса. К мистеру Вульфу.
  Секунды мне хватило, чтобы принять решение, и я, сняв цепочку, открыл дверь. Он вошел, а я снова запер и накинул цепочку. Повернулся к нему и увидел, как он, повесив на локоть трость, снимает перчатки. Ростом он был под шесть футов, худой, но не костлявый, примерно одних лет со мной, белокожий, с голубыми глазами. Я жестом показал, куда идти, и сам прошел вслед за ним в кабинет, где он не спеша положил свои вещички на стол Вульфа и уселся в кресло. Я сказал, что Вульф занят до одиннадцати, но я как доверенное лицо Вульфа могу тем временем его выслушать. Он сидел и смотрел на меня с таким видом, будто взвешивал, стоит ли принимать в расчет мое право на существование.
  Тем не менее он сказал:
  – Вы мистер Гудвин? Понятно. По-видимому, я поторопился у двери. Значит… Мне в самом деле безотлагательно нужно встретиться с мистером Вульфом.
  Я улыбнулся ему пошире:
  – Вы хотите сказать, что зря упомянули маркиза Клайверса? Все нормально. Это я отпечатал письмо. Я в курсе. С мистером Вульфом вы сможете встретиться после одиннадцати. Я могу лишь сказать ему, что пришел посетитель…
  – Если вам нетрудно. Пожалуйста. Меня зовут Хоррокс… Френсис Хоррокс.
  Я поднял на него глаза. Значит, вот кто купил розы с метровыми стеблями. Я крутанулся в своем кресле, щелкнул переключателем и нажал на кнопку. Через минуту Вульф снял трубку, и я сказал:
  – Тут к вам пришли. Мистер Френсис Хоррокс. От маркиза Клайверса… Ага, в кабинете… Не спрашивал… Ясное дело, скажу… О’кей.
  Я снова щелкнул переключателем и развернулся обратно.
  – Мистер Вульф сказал, что примет вас в одиннадцать, если вы не пожелаете изложить суть дела мне. Он сказал, что второе лучше.
  – Я предпочел бы встретиться с мистером Вульфом лично. – Голубые глаза словно пронизывали насквозь. – Я пришел передать сообщение. Впрочем, для начала… э-э… мне следует… э-э… следовало бы объяснить, что я здесь в двойном качестве, да? Ничего в этом нет необычного, но не хотелось бы создавать путаницу. Собственно говоря, я здесь по личному делу… а также по поручению, хотя не совсем официально. Вероятно, мне следует начать с поручения. Оно от маркиза Клайверса.
  – О’кей. Валяйте.
  – Прошу прощения?.. О-о! Понял… Лорд Клайверс нижайше просит мистера Вульфа нанести ему визит в отеле, где он остановился. О часе встречи…
  – Дальше можете не продолжать. Мистер Вульф никогда не ездит с визитами.
  – Никогда? – Его брови поползли вверх. – Он… он прикован к постели?
  – Нет, он прикован всего лишь к дому. Мистер Вульф не любит выходить на улицу. И потому никуда не ездит с визитами.
  – Удивительно. – На его лбу появились морщинки. – Да… Лорд Клайверс настоятельно просит о встрече… Вы сказали, письмо напечатали вы?
  Я кивнул:
  – Само собой. И все знаю. Думаю, мистер Вульф был бы рад побеседовать с господином маркизом по телефону…
  – Лорд Клайверс не доверяет телефонам.
  – О’кей. Я не закончил. Я хотел сказать: либо господин маркиз может приехать сюда сам. Юридической стороной вопроса, разумеется, занимается адвокат.
  Начинающий дипломат выпрямился и посмотрел на меня, скрестив на груди руки.
  – Вы привлекли адвоката?
  – Естественно. Если дело дойдет до суда – хотя мы хотели бы обойтись без него, – адвокату почти не останется времени на подготовку документов. Насколько нам известно, маркиз пробудет в Нью-Йорке еще одну неделю, так что ему и так придется поторопиться.
  Хоррокс кивнул.
  – Разумеется… Что ж, по крайней мере, откровенно. – Он прикусил губу и слегка склонил голову набок. – По-видимому, наши переговоры зашли в тупик, да?.. Ваша позиция понятна. Я сообщу о ней лорду Клайверсу. Больше я ничем не могу быть полезен. – Он убрал ноги под кресло и прочистил горло. – Теперь, если не возражаете, я хотел бы побеседовать с вами в частном порядке, хорошо? Как я и сказал ранее, у меня есть здесь свой интерес. Меня зовут Френсис Хоррокс…
  – Ну да. Помню-помню.
  – Спасибо. И как частное лицо я хотел бы поговорить с мисс Фокс. С мисс Кларой Фокс.
  Я почувствовал, как у меня вытянулось лицо. Хорошо, что в эту секунду он на меня не смотрел. Я сказал:
  – Очень вас понимаю. Я с ней тоже знаком. Продолжайте.
  Он нахмурился:
  – Не могли бы вы оказать мне любезность, сообщив ей о моем присутствии? Все будет хорошо. Я знаю, вы прячете ее от полиции, но не беспокойтесь. Видите ли, утром, когда она позвонила, я настоял на том, чтобы она сообщила мне адрес. Честно говоря, я ее вынудил, понимаете? Признаюсь, она просила не приезжать, но я не давал обещания. Кроме того, я пришел сюда не для встречи с ней, а по поручению лорда Клайверса, понимаете? Что такого? Поскольку я все равно здесь, почему бы мне заодно не увидеться с ней. Что такого?
  Я успел оправиться от потрясения и уже снова контролировал свое лицо.
  – Абсолютно ничего «такого». Я о вашей просьбе. Что касается встречи, встречайтесь себе на здоровье, при чем тут мы? Либо вы неверно записали адрес, либо звонок вам приснился.
  – Да ничего подобного. Это уже чересчур, понимаете? – Он снова скрестил руки. – Послушайте, мистер Гудвин, давайте начистоту. Честно говоря, мне просто необходимо увидеться с мисс Фокс. Поймите, я пришел как друг. У меня абсолютно личный интерес. И я не намерен отступать.
  – О’кей. Ищите ее сами. Нам она адреса не оставила.
  Хоррокс не вышел из себя и лишь медленно покачал головой.
  – Так не получится. Уверяю вас, со мной так у вас не получится. Она мне позвонила. Возможно, она в бедственном положении. Я не знаю. Если бы вы передали ей…
  Я поднялся:
  – Прошу прощения, мистер Хоррокс. По-моему, вам пора. Надеюсь, вы сумеете найти мисс Фокс. Передайте господину маркизу…
  Но он не собирался сдаваться. Он, нахмурившись, покачал головой:
  – Черт бы все это побрал. Все это в высшей степени неприятно. Я вижу вас в первый раз, понимаете? Мистера Вульфа я вообще никогда не видел. Разве не может быть, чтобы мисс Фокс заставили позвонить? Разумеется, вы сами понимаете, что это вполне возможно. Только попробуйте меня выставить, я тогда буду вынужден сказать полицейским у вашей двери, что мисс Фокс звонила мне в девять утра и дала этот адрес. Кроме того, я непременно постараюсь найти где-нибудь поблизости телефон и позвоню в Управление полиции. Ну как?
  Я стоял и смотрел на него сверху вниз. Приходилось признать, он меня обставил. Возможно, от отчаяния, а возможно, следуя продуманной тактике. Этого я не знал. Я сказал:
  – Посидите здесь. Мне придется доложить об этом мистеру Вульфу. Будьте любезны, отсюда не выходите.
  Я вышел, отправился в кухню, велел Фрицу встать на страже в прихожей и, если англичанин вдруг выйдет из кабинета, орать и звать меня. После чего я стрелой одолел два марша, постучался в южную комнату, потихоньку позвал мисс Фокс, а когда ключ в замке повернулся, открыл дверь и вошел. Клара Фокс встала, откинула волосы и смотрела на меня с тревогой и с надеждой.
  Я сказал:
  – Во сколько вы позвонили Хорроксу?
  Она остолбенела. Потом поняла. Проглотила комок в горле.
  – Но я… Но он… он обещал…
  – Значит, позвонили. Потрясающе. А потом забыли меня предупредить.
  – Но вы ведь не спросили, звонила ли я уже или нет.
  – Ах, я не спросил! Прошу прощения. – Я протянул к ней руки. – Черт побери. Надеюсь, вы скажете, о чем была беседа? Полагаю, это не тайна.
  – Нет, не тайна. – Она сделала ко мне шаг. – Вам непременно нужно смеяться надо мной? Мы ни о чем таком… Мы говорили только о личном…
  – Например?
  – Мы просто разговаривали. Ну, он же прислал розы. И потом… Мы с ним условились вместе пообедать в понедельник, а когда я договорилась с вами о встрече с мистером Вульфом, пришлось отменить обед с мистером Хорроксом, но он начал настаивать, и тогда я решила, что, наверное, трех часов для разговора с мистером Вульфом хватит, и предложила пойти куда-нибудь в десять потанцевать, так что он, вероятно, приехал за мной и ждал, а сегодня утром я подумала, что он, наверное, звонит, а телефон не отвечает и на работе меня нет…
  Я поднял руку:
  – Отдохните. Все понятно. Как романтично. Будет еще романтичней, когда он придет на свидание к вам в тюрьму. Да, вы в самом деле авантюристка, и при этом наивны процентов на девяносто. Полагаю, вы не читали вчерашнюю «Таймс», где написано, что этот Хоррокс племянник маркиза и наследник титула.
  – Я знаю. Он сам мне сказал… Но… А что такого? Я сама все знаю. И мне не нравится, мистер Гудвин, когда…
  – Обсудим позже. Есть кое-что, мисс Фокс, чего вы не знаете. Ваш Хоррокс сидит внизу, в кабинете, и грозит обратиться в полицию, если мы вас ему не предъявим.
  – Что? Это не он.
  – Он. Во всяком случае, очень на него похож и говорит, что его зовут Хоррокс.
  – Но… Он обещал… Велите ему уйти!
  – Уйдет он… Если я его выставлю, он позовет копов. Беда в том, что он думает, будто мы удерживаем вас силой, и пришел вас спасать. Ну вы и фрукт. Вульф ради вас пошел на такой риск… Ладно. Так или иначе, это уже неважно. Сейчас я приведу его сюда, и ради всего святого, поговорите с ним и отправьте к дяде.
  – Но я… Господи! – Она откинула волосы. – Я не хочу его видеть. Только не сейчас. Скажите ему… Конечно, я и сама могу… Да, конечно… Сейчас я спущусь и скажу ему…
  – Никуда вы не спуститесь. Потом вам захочется пройтись с ним под ручку вокруг квартала. Сидите здесь.
  Я постоял на площадке, соображая, докладывать ли Вульфу о том, какая тут у нас намечается вечеринка, но решил не злить его попусту. Я пошел обратно, кивком отпустил Фрица и застал начинающего дипломата в том же виде, в каком и оставил: тот по-прежнему сидел в кресле, скрестив на груди руки. При виде меня он вопросительно поднял брови. Я кивнул ему на дверь и пропустил вперед. Поднимаясь следом за ним по лестнице, я видел, что шаг у него пружинистый, и два марша он одолел без малейшей одышки. Что ж, неплохо для англичанина с его чертовыми имперскими привычками. Я открыл дверь, кивком велел войти и вошел сам.
  Клара Фокс поднялась ему навстречу. А он при виде ее улыбнулся так, что меня чуть не стошнило, и протянул руку.
  Она покачала головой:
  – Нет, я не пожму вам руку. Как вам не стыдно? Вы же обещали не приезжать. Доставить столько хлопот мистеру Гудвину…
  – Да, конечно. Я понимаю. – С ней он говорил не так, как внизу, и голос у него стал гуще и обрел нежные нотки. Болван, да и только. – Но, видите ли, я беспокоился, понимаете? Вы исчезли… Происходит невесть что… Я не мог вас найти… Выглядите ужасно. Под глазами круги…
  – Вот спасибо.
  Вдруг она рассмеялась. До тех пор я не слышал, как она смеется. А смеялась она хорошо и от смеха порозовела. Она смеялась над ним, и на его месте я отпустил бы какую-нибудь шуточку, а он как встал, так и стоял. Потом она протянула руку:
  – Ладно. Давайте пожму. Мистер Гудвин сказал, что вы пришли меня спасать. Я вас предупреждала: не заводите знакомств с американскими девушками. Видите, к чему это приводит? Ужас.
  Хоррокс держал ее руку в своей так, будто получил на нее лицензию. И по-прежнему не сводил с мисс Фокс глаз.
  – Да, ужас. Я имею в виду круги под глазами. У вас в самом деле все в порядке? Вы ведь не думаете, что я…
  Мне пришлось его перебить. Дверь я оставил открытой и потому отчетливо услышал звонок у входа. Бросив взгляд на Френсиса Хоррокса, я решил, что сейчас и выясним, кто он такой, и, по крайней мере, я смогу доставить себе удовольствие, глядя, как он летит сверху вниз. Я резко сказал Кларе Фокс:
  – Стойте здесь. Слышите звонок? Я пойду посмотрю, кто там, а вы… Чтобы ни звука, пока я не вернусь. – В дверь снова позвонили. – О’кей?
  Клара Фокс кивнула.
  – Мистер Хоррокс, о’кей?
  – Разумеется. Как мисс Фокс, так и я.
  Я вышел и хлопнул дверью. Наш новый посетитель как нажал на кнопку, так и забыл отпустить, и звонок звенел, не переставая. Фриц, сердитый, стоял в прихожей: он терпеть не может, когда ведут себя невежливо. Я подошел, отодвинул шторку, посмотрел на крыльцо, и спина у меня похолодела. Перед дверью стояли четверо. И первым стоял человек, которого я сразу узнал. Это был лейтенант Роуклифф. Он и давил на звонок. Давно у нас не было таких гостей. Я отпер замок и открыл дверь на всю длину цепочки.
  Роуклифф рявкнул:
  – Эй! Мы что тебе, муравьи? Давай открывай!
  Я сказал:
  – Полегче. Я тут всего лишь мальчик на побегушках.
  – Скажи пожалуйста. Держи бумагу.
  И он развернул бумагу, которую заранее достал из кармана. В жизни мне уже доводилось видеть ордер на обыск, так что я и без очков сообразил, что это такое. Роуклифф сказал:
  – Чего ждешь? Чтобы я посчитал до десяти?
  Глава одиннадцатая
  Я сказал:
  – Придержите лошадей, лейтенант. Если то, что вы ищете, находится в этом доме, оно никуда не денется. Наверняка вы уже взяли под наблюдение и задний двор, и крышу. Но дом не мой, его владелец Ниро Вульф, а он наверху. Погодите минутку, я сейчас вернусь.
  Я понесся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и не обращая внимания на вопли Роуклиффа. Я примчался в южную комнату: Клара Фокс и Хоррокс стояли там, где я их оставил. Я сказал ей:
  – Полиция. Пошевеливайтесь. Берите своего Хоррокса, и если это он их привел – ему не жить.
  Хоррокс попытался протестовать:
  – Послушайте…
  – Помолчите! Идите за мисс Фокс. Ради мисс Фокс…
  Из нее в самом деле могла бы выйти авантюристка, потому что, когда дошло до дела, она ни на секунду не потеряла самообладания. Метнувшись к столу, она схватила сумочку и свой платок, потом, потянув за рукав Хоррокса, ринулась к двери. А я, бегло осмотрев комнату на предмет забытой помады или пудры, быстро придвинул столик к окну, где он смотрелся естественней, и помчался вниз. Роуклифф продолжал драть глотку. Клара Фокс вместе с Хорроксом исчезли из виду. Я спокойно подошел к двери, снял цепочку и открыл.
  – Милости просим, – ухмыльнулся я. – Мистер Вульф попросил отдать ордер ему как сувенир.
  Они вошли клином во главе с Роуклиффом. Тот заорал:
  – Где Вульф?
  – Наверху среди своих растений. Он всегда занимается ими до одиннадцати утра. Велел вам передать, что у вас, безусловно, есть законное право обыскивать дом, но, если вы что-нибудь сломаете, он обратится к властям, и город заплатит все до цента за малейший ущерб.
  – Умру от страха. Пошли, ребята. Что там?
  – Гостиная. – Я взмахнул рукой. – А там кабинет. Там кухня. Лестница в подвал. В подвале задняя дверь и выход во двор.
  Он повернулся в ту сторону, потом снова ко мне:
  – Слушай, Гудвин. Может, хватит блефовать? Только время теряем. Приведи сюда эту Фокс, и будем считать, что вы пошутили. Избавитесь от больших неприятностей.
  Я ответил ему брезгливо:
  – Тьфу… Это я не вам, лейтенант. Понимаю, у вас приказ. Мое «тьфу» относится к инспектору Кремеру, можете ему передать. Над ним в Бруклине скоро лошади будут смеяться. Он, видимо, думает, что Ниро Вульф дурак и будет прятать женщину под кроватью? Идите, ищите и выметайтесь.
  Буркнув в ответ что-то нечленораздельное, он повел своих к подвалу. Я пошел за ними. Я в любом случае, собирался присматривать за ними – хотя бы просто из принципа, – а еще я хотел позлить Роуклиффа. Вульф велел действовать по усмотрению, а я знал, как ставить на место ребят вроде Роуклиффа. Так что я пошел с ними и упражнялся в остроумии, пока они отодвигали шторы, закрывавшие наши полки, открывали сундуки и проверяли пустые упаковочные коробки. Роуклифф раза два пытался отшутиться, а потом делал вид, будто меня не слышит. Я нарочно открыл дверь в выгороженную комнатушку, где Фриц держал запасы бутылок, и нарочно нацеливал на них по очереди бдительный взгляд, как будто ждал, что кто-нибудь из них позарится на кварту ржаного виски. Под конец они проверили двор и на том с подвалом закончили, а я, как следует заперев дверь, следом за ними поднялся на первый этаж.
  У подвальной двери Роуклифф поставил одного человека и начал с кухни. Я дышал им в затылки. Я сказал:
  – Тут осторожней. Тут полно люков-ловушек.
  А когда он невольно посмотрел себе под ноги, я грубо захохотал.
  В кабинете я спросил:
  – Сейф вам не открыть? Там часть мисс Фокс. Вот так мы все это и провернули: разрубили ее на части и попрятали в разных местах.
  Когда мы двинулись наверх, он уже закипал, хотя старался не подавать виду, и верил мне процентов этак на девяносто семь. Он поставил одного человека у лестницы и начал с комнаты Вульфа. Фриц тоже поднялся, чтобы следить за порядком: на всякий случай, а вдруг бы я отвлекся. Должен признать, что вели они себя вежливо, хотя искали тщательно. Им показался слишком высоким двойной матрас на постели под черным шелковым покрывалом, и один из них его отвернул, проверяя, не спряталась ли под ним мисс Фокс. Роуклифф прошелся мимо книжных шкафов, измеряя на глазок их глубину изнутри и снаружи в поисках потайного шкафа, отодвинул экран, на котором висела мишень, и посмотрел, нет ли за ним потайной дверцы. А я все это время отпускал всевозможные шуточки, какие только приходили на ум.
  В моей комнате, когда Роуклифф начал раздвигать висевшую в шкафу одежду, я сказал:
  – Послушайте, у меня предложение. У меня есть длинное платье… однажды выиграл в лотерею… Давайте вы отведете меня к Кремеру, скажете, что я Клара Фокс. После этого вашего спектакля сдается мне, что ему не хватит ума сообразить, что я не она.
  Роуклифф выпрямился, вынув голову из шкафа, сверкнул на меня глазами. И заорал:
  – Ты заткнешься или нет, а? Или я тебя отведу, и не к Кремеру!
  Я ухмыльнулся:
  – Что за ребячество, лейтенант. Сами валяете дурака, а потом хотите сорвать злость на честных гражданах. Но, погодите-ка, погодите! Может, вам еще повезет!
  Роуклифф развернулся, протопал к лестнице и пошел на второй этаж, а его парни за ним. Должен признать, я слегка занервничал, когда они вошли в южную комнату. В общем-то, сложно провести где-то десять часов и не оставить следов. Но они искали не следы, а женщину. А эта женщина идеально выполнила инструкции Вульфа, так что все обошлось. Они пробыли там всего пару минут и примерно столько в северной комнате, где ночевал Сол Пензер. Когда они вышли оттуда, я открыл перед ними дверь на узкую лестницу и учтиво придержал.
  – Четвертая остановка – оранжерея; она же последняя. И поверьте моему слову – если вы споткнетесь о подставку, где стоят орхидеи, у вас будет куда больше неприятностей, чем сегодня у нас.
  Роуклифф был уже готов. Он старался не проговориться и не подавать виду, но он сломался. Он рявкнул:
  – Вульф там?
  – Да, там.
  – Ладно. Джек, за мной. А вы, двое, ждите здесь.
  Втроем мы поднялись наверх. Я шел сзади и потому крикнул Роуклиффу, чтобы входил. Войдя, он увидел лифт, стоявший с открытой дверью. Он крикнул вниз:
  – Эй, Эл! Поднимись сюда, проверь шахту.
  Эта оранжерея производила впечатление и на людей, которым лейтенант Роуклифф был не чета. Тут ахнул, например, Пьер Фракар, президент Французского общества садоводов. Она и на меня производила впечатление, хотя я входил сюда по десять раз на день и притворялся перед Теодором, будто мне все равно. Разумеется, в феврале вид у оранжереи роскошнее, чем в октябре, но Вульф и Хорстман придумали свои способы украшать ее в любое время года. Войдя в первое помещение, где были собраны гибриды одонтоглоссума, онцидиума и мильтонии, Роуклифф и его коп так и остолбенели. На металлических уголках, посверкивавших серебряной краской, на бетонных лавках, на полках стояли и висели три тысячи орхидей, и, казалось, здесь даже воздух переливался зеленым, голубым, желтым и красным. Для меня, человека который знает, какой бывает оранжерея, когда она во всей красе, зрелище было слабоватое, но придираться я не стал бы. Я сказал:
  – Вы что, пришли на цветочную выставку? Вы билетов, между прочим, не покупали. Давайте за дело.
  Роуклифф пошел первым. Он шел по центральному проходу. Один раз он остановился, заглянул под скамейку, а я расхохотался, а потом сделал вид, будто поперхнулся, и сказал:
  – Прошу прощения, лейтенант. Понимаю, вы здесь по долгу службы.
  Он двинулся дальше, по-прежнему распрямив плечи, но я видел, что боевой дух его приказал долго жить.
  В следующем помещении, где были каттлеи, лелии, гибриды и всякая мелочь, стоял в углу Теодор Хорстман и раствором удобрений поливал цимбидиумы, которые растут в земле, и Роуклифф на него лишь взглянул, но ничего не сказал. Коп, который шел за ним, тем временем остановился и сунул нос в лиловую чашечку крупного гибрида, и я сказал ему:
  – Не пахнет. Если тут есть приятный запах, это от меня.
  Мы прошли насквозь отделение тропических растений, где были сняты решетчатые щиты и сияло солнце, и перешли в горшечную. В горшечной было больше места, где можно было спокойно двигаться, и тут кое-кто находился. Там, прислонившись спиной к металлическому стеллажу, стоял по-прежнему безупречно чистый, без единого пятнышка Френсис Хоррокс и что-то говорил Вульфу, проверявшему пневматический ороситель. На длинном низком ящике с приготовленным для орхидей грунтом, сверху были положены две доски, на которых стояло горшков тридцать пять или сорок с Laeliocattleya Lustre. Вульф поливал их из оросителя и успел полить заодно все вокруг. Хоррокс тем временем говорил:
  – Со стороны все это выглядит дьявольски сложно. Разве нет? Результат, разумеется, тоже виден…
  Роуклифф огляделся. Вокруг стояли стойки с горшками и ящики, где были сфагнум, песок, древесный уголь, битые черепки для дренажа. Роуклифф подошел поближе, и Вульф выключил ороситель и повернулся.
  Я встрял между ними:
  – Знакомьтесь: мистер Ниро Вульф, лейтенант Роуклифф.
  Вульф наклонил голову примерно на дюйм.
  – Здравствуйте, – сказал он и повернулся к двери, где стоял коп. – Это ваш помощник?
  Он произнес это холодно, и правильно сделал. А Роуклифф ответил:
  – Да, это мой человек. Мы здесь по делу.
  – Понимаю. Тем не менее, если вы ничего не име-ете против, представьте его. Я люблю знать, кто входит в мой дом.
  – Неужели? Его фамилия Лейденкранц.
  – Надо же. – Вульф снова посмотрел на копа и снова наклонил на дюйм голову. – Здравствуйте, сэр.
  – Здрасьте, – ответил коп, не шелохнувшись.
  Вульф повернулся к Роуклиффу:
  – А вы, значит, лейтенант. Повышение получили за беспорочную службу? Невероятно. – Тут голос его набрал темп и глубину. – Не могли бы вы передать мое мнение мистеру Кремеру? Сделайте одолжение, скажите ему, что он главный болван и потрясающий осел.
  Он включил ороситель, направил на орхидеи и снова повернулся к Хорроксу:
  – Сэр, вся жизнь полна сложностей. Нам остается лишь занять позицию, которая позволяет выбирать варианты.
  Я сказал Роуклиффу:
  – Сбоку есть еще комната садовника. Хотите осмотреть?
  Он пошел следом за мной, вошел, и нужно отдать ему должное, ему хватило присутствия духа заглянуть под кровать и проверить стенной шкаф. Когда он вышел, он сломался. Но, идя к выходу, спросил:
  – Как попасть на крышу?
  – Никак. Никак, и все. Вы же и за крышей следили. Или нет? Только не говорите, что упустили это из виду.
  Мы уходили тем же путем, что и пришли, и я снова шел за ним. Роуклифф не ответил. Мистер Лейденкранц продолжал нюхать орхидеи. Мне хотелось расхохотаться, но я терпел и уговаривал себя подождать. Мы вышли из оранжереи и спустились на лестничную площадку третьего этажа, Роуклифф сказал двоим, которых оставил там:
  – Валим отсюда.
  Один из них начал было:
  – Мне показалось, там был какой-то шум…
  – Заткнись.
  Я спустился за ними следом на этаж, потом еще на один. После всей той клоунады, какой я их развлекал, было бы странным вдруг онеметь, так что на лестнице я выдавил из себя еще пару шуточек. Внизу, прежде чем открыть дверь, я развернулся и сказал Роуклиффу:
  – Знаете что. Язык у меня резкий, но грех было не порезвиться. Не берите в голову, лейтенант, это просто бла-бла. Я прекрасно понимаю, что это не ваш прокол.
  Но лейтенант не был бы лейтенантом, если бы не остался суров и непреклонен.
  – Не мели ерунды. Открывай.
  Я послушно открыл, и они свалили. На улице к ним присоединились их братья по службе, которых оставили там. Я захлопнул дверь, услышав, как щелкнул замок, и закрыл ее на цепочку. Повернулся и пошел в кабинет. Я редко пью днем, но тут мне захотелось налить себе глоток бурбона, так что я подошел к шкафчику и не стесняясь угостился. Виски приятно согрело мне грудь. На мой скромный взгляд, шансов за то, что Роуклиффу хватит духа вернуться, практически не было, но я все же вышел в прихожую, отодвинул занавеску и не меньше минуты смотрел на улицу. И не увидел ни единого человека, кто хотя бы отдаленно напоминал сотрудников городской полиции. Тогда я поднялся по лестнице, прошел насквозь оранжерею и явился в горшечную. Вульф и Хоррокс по-прежнему стояли там, и Вульф вопросительно на меня посмотрел.
  Я махнул рукой:
  – Ушли. Всё.
  Вульф повесил на крючок трубку оросителя и позвал:
  – Теодор!
  Прибежал Хорстман. С ним вдвоем мы переставили на лавку горшки с лелиокаттлеями, которые поливал Вульф. Потом сняли с ящика доски. Одну убрал Хоррокс. Вульф сказал:
  – Мисс Фокс, все в порядке.
  Зеленый мох, полный воды, вдруг взлетел над ящиком, забрызгав всем нам брюки. И мы принялись снимать его налипшие комья с насквозь мокрого платья Клары Фокс, а она откинула волосы и сказала:
  – Слава богу, что я не русалка!
  Хоррокс коснулся пальцами рукава ее платья:
  – Абсолютно насквозь, да? В самом деле…
  Возможно, он никого и не привел, но он сам не должен был приходить. Я его перебил:
  – По-моему, вам пора. О мисс Фокс позаботится Фриц. Надеюсь, вы не возражаете?
  Глава двенадцатая
  На следующий день в двенадцать часов мы с Вульфом сидели в кабинете. А Фред Даркин в кухне доедал свиные отбивные и тыквенный пирог. Он явился минут до того примерно за двадцать, приволок с собой отбивные, чтобы Фриц их ему поджарил, и рассказал, как его ни за что посадили. После часовой беседы с Кремером, когда Фреда снова отправили в камеру, в Главное управление разбираться с его грехами приехал один из помощников Барбера. Он недолго убеждал полицейских, и Фреда отпустили на все четыре стороны, то есть обратно на Тридцать пятую улицу. Вульф даже не подумал с ним встречаться.
  Наверху в тропической части оранжереи на веревке сохли платье и другие предметы одежды Клары Фокс, а сама мисс Фокс, спустившись в южную комнату, отдыхала в моем халате, который Вульф подарил мне на Рождество четыре года назад. Я ее в таком облачении не видел, но пришел Фриц и унес мой халат. Похоже, пора побыстрее заканчивать это дело, иначе скоро мне нечего будет надеть.
  Хоррокс отбыл, приняв мой намек без малейших возражений. Никто ничего ему так и не объяснил. Вульф даже Кларе Фокс не все объяснил, хотя по его манере, с какой он с ней говорил, я понял, что он уже записал ее число тех редчайших женщин, которых он мог бы признать разумными существами. Мне он рассказал, как она, с Хорроксом за руку, вбежала в оранжерею и молча, немедленно забралась в ящик, заранее подготовленный Теодором, и как, уже стоя в ящике, посмотрела строго на Хоррокса и велела: «Без вопросов. Делайте то, что скажет мистер Вульф. Вы меня поняли». Хоррокс, рот разинув, смотрел, как она легла в ящик и Хорстман прикрыл ее трехдюймовым слоем мшистого грунта, а Вульф схватился за ороситель. Но, впрочем, быстро пришел в себя и помог укладывать доски и расставлять горшки.
  Вульф сидел в кабинете, пил пиво и время от времени высказывал какую-нибудь идею, которая в тот момент приходила ему в голову. Одна из них состояла в том, что коли Кремера вынудили предпринять столь оскорбительные по отношению к нему, Вульфу, действия, не остановившись перед вторжением в его дом, то не исключено, что они придумают еще что-нибудь, например начнут прослушивать телефон, и, стало быть, нужно быть осторожней. В другой раз он сказал, что с его стороны было потрясающей глупостью позволить уйти Майку Уолшу, не спросив об одной вещи, поскольку у него, у Вульфа, к тому моменту уже сформировалась гипотеза, которую следовало проверить. Потом сказал, что ему жаль старого Линдквиста, у которого нет телефона, так как, значит, тому придется ехать в ближайшую деревню за девять миль, потому что он, Вульф, заказал разговор с ним на час. Потом сказал, что ему очень хотелось бы, чтобы Джонни Кимс сумел разыскать Майка Уолша и привести его поскорей, поскольку теперь тот мог бы пролить свет на всю историю. Потом опять выпил пива. И так далее.
  Я не мешал ему болтать в надежде, что он, пусть случайно, прольет свет на парочку мучавших меня вопросов, но не дождался.
  Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Кимса. Я его перебил, не успел он начать:
  – Джонни, тебя плохо слышно! Отодвинь трубку.
  – Что?
  – Я сказал: отодвинь трубку подальше.
  – О-о. Так лучше?
  – Ага.
  – Значит, так… Начну с конца. Старую леди я нашел. Она была в полном здравии, и я провел с ней пару часов, но потом ее сбило коричневое такси, так что она в больнице.
  – Надо же. Подожди минутку. – Я прикрыл трубку ладонью и повернулся к Вульфу. – Джонни нашел Майка Уолша. Висел у него на хвосте пару часов, а потом его забрал полицейский и отвел в Управление.
  – Джонни?
  – Нет. Уолша.
  Вульф нахмурился и зашевелил губами. Потом вздохнул:
  – Как они мне надоели. Пусть едет сюда.
  Я сказал в трубку:
  – Быстрее приезжай сюда.
  И повесил трубку.
  Вульф откинулся в кресле, закрыл глаза, и я ему не мешал. Ситуация была паршивая, он мог и вспылить, а я не люблю, когда в меня что-нибудь бросают, пусть хоть резкое слово. Если его бормотание под пивко было не просто сотрясанием воздуха, то арест Уолша выглядел совсем для нас паршиво, учитывая, сколько тот мог наболтать Кремеру, не говоря о том, какие меры безопасности теперь задействуют для защиты маркиза от жутких заговорщиков.
  Я помалкивал. Достал нашу бухгалтерскую книгу и сделал вид, будто занялся бухгалтерией.
  Без четверти час зазвонил звонок, и я пошел и впустил Джонни Кимса. Я все еще выполнял роль мальчика при дверях, потому как Кремер способен на что угодно. Джонни, который всегда выглядел, как прилизанный студентик-первогодок из Принстона – его единственный недостаток, на мой взгляд, – прошел за мной в кабинет и без приглашения плюхнулся в кресло.
  – Как я закодировал сообщение? Неплохо вышло, а?
  Я хмыкнул:
  – Лучше не бывает. Ты молодец… Где ты нашел Уолша?
  Он положил ногу на ногу:
  – Там, где он и живет. Без проблем. На Восточной Шестьдесят четвертой. Указание было не сближаться, разве что в крайнем случае, потому я осторожно навел справки, выяснил, что он дома, и караулил у выхода. Он вышел без четверти десять, дошел до Шестой авеню, там свернул к Пятьдесят восьмой. Прошел по Пятьдесят восьмой к Центральному парку. Вошел в парк…
  Вульф перебил:
  – Мелочи можешь опустить.
  Джонни кивнул:
  – Я почти закончил. На Пятьдесят шестой он вошел в отель «Портленд».
  – Надо же.
  – Ну да… И пробыл там больше часа. Он кому-то позвонил в холле, потом вошел в лифт, но я остался внизу. Тамошний детектив меня знает и заметил, так что все равно наверх не пустил бы. Уолш мог спуститься в лифте в другом коридоре и сбежать, но пришлось смириться и ждать, и я сидел и ждал, а в одиннадцать пятнадцать он появился, вышел из лифта и сразу двинулся к выходу. Дошел до Пятьдесят пятой, потом до Мэдисон, а оттуда пошел на свою стройплощадку. Вы мне сами велели туда не соваться. Это на Шестьдесят Четвертой. Я ждал снаружи. Я боялся, что если сунусь, меня остановят. Не хотелось думать, что он уйдет через другой выход. Он и не ушел. Не прошло и десяти минут, как он появился, причем не один. Его вел полицейский. Они дошли до Центрального парка, поймали такси, и я тоже поймал машину и ехал за ними до Главного управления. Там перед ними раскрылись большие двери, а я пошел искать телефон.
  Вульф, откинувшись в кресле, закрыл глаза. Джонни Кимс поправил галстук и сидел с самым довольным видом. Я отодвинул блокнот с его отчетом на край стола и попытался найти самую краткую формулировку, которая отражала бы мое состояние духа. Зазвонил телефон.
  Я придвинул к себе аппарат. Голос в трубке сказал, что инспектор Кремер хотел бы побеседовать с мистером Гудвином, и я ответил, что, да, конечно, и подал знак Вульфу, чтобы снял свою трубку.
  Тут раздался твердый голос инспектора:
  – Гудвин? Инспектор Кремер. Как насчет небольшой услуги?
  – Вы всегда можете на меня рассчитывать, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал искренно. – Я польщен.
  – Собственно говоря, тут дел-то на пару минут. Приезжай.
  Я бросил взгляд на Вульфа, который нас слушал, но тот не отозвался. Я сказал:
  – Я, может, и приехал бы, если бы не одно «но». Я сегодня стою на дверях и проверяю пригласительные билеты. Например, вроде ордера на обыск. Вы, случайно, не знаете, сколько их там еще осталось?
  Кремер засмеялся:
  – Обойдетесь одним. Да ладно, без тебя обысков не будет. Скажи Вульфу, что через час ты вернешься.
  – О’кей. Тогда еду.
  Я положил трубку и повернулся к Вульфу:
  – Почему бы и нет? Все лучше, чем сидеть и ждать невесть чего. Здесь Фред и Джонни, а когда они вместе, я круче их только раз в пять. Может, он без меня не может расколоть Уолша. Вот тут я помог бы.
  Вульф кивнул:
  – Да уж. Дело хорошее. Хотя, возможно, я ошибаюсь. Конечно поезжай.
  Я вскочил, убрал в ящик стола блокнот и бухгалтерскую книгу и пошел. Джонни закрыл за мной дверь на замок и на цепочку.
  Просидев взаперти почти двадцать часов, я был счастлив оказаться на свежем воздухе. Я вдохнул его поглубже, помахал Тони, который толкал через дорогу тележку с углем, и направил стопы в наш гараж. Родстер радостно заржал, почуяв мою твердую руку, а я лихо вырулил на дорогу, перепугав водителя грузовика, и, когда рванул в центр, ко мне наконец вернулось мое доброе расположение духа. Вряд ли на свете есть что-то такое, что способно лишить меня радости жизни в любой точке между двумя речушками22, от Бэттери23 до Сто десятой, хотя лично я предпочитаю места южнее Пятьдесят девятой24.
  Оставив машину на треугольной площадке двора, я вошел в Управление и направился к лифту. Меня сразу отправили к Кремеру в крохотную комнатушку. Там никого не было, кроме какого-то типа в форме, который что-то писал, а я сел ждать Кремера. Не прошло и минуты, как он появился. Честно говоря, я думал, что из вежливости он хотя бы сделает вид, что сожалеет о содеянном, но он, как ни в чем не бывало, жевал свою сигару и изображал искреннее дружелюбие. Он не сел за свой стол, а остался стоять. Я решил, что раз он так, то и я могу не церемониться, и потому спросил:
  – Вы уже нашли Клару Фокс?
  Он покачал головой.
  – Нет. Не нашли. Но найдем. Пока что нашли Майка Уолша.
  Я поднял брови:
  – Неужели? Мои поздравления. И где же?
  Кремер нахмурился.
  – Ладно, не буду морочить тебе голову, Гудвин. Только зря время терять. Из-за него я и попросил тебя приехать, из-за Майка Уолша. Вы меня с Вульфом обдурили, но если поможешь, будем считать, что вопрос закрыт. Я хочу, чтобы ты показал мне Уолша. Встречаться с ним не нужно, посмотришь через окно.
  – Что-то я не понимаю. Вы ведь только что сказали, что он у вас.
  – У нас, у нас, черт бы его побрал. – Кремер прикусил сигару. – Здесь у нас их восемь.
  – Ого. – Я участливо улыбнулся. – Это же надо же! Восемь Майков Уолшей! Вам повезло, что его зовут не Билл Смит и не Эйб Коэн.
  – Так покажешь?
  – Не нравится мне это. – Я изобразил сомнение. – Почему ваши парни сами его не раскроют?
  – А как? Нам о нем ничего неизвестно, кроме того, что Харлан Сковил записал его имя на листке бумаги и что вчера он приходил к вам. Даже если бы мы решились кого-то тряхнуть, то кого? Нельзя же трясти всех восьмерых. Последнего привели с час назад. Хуже всех, честное слово. Ночной сторож, на вид под семьдесят. Заладил одно: мол, не наше собачье дело, с кем он знаком, а с кем не знаком, и я готов с ним согласиться. Послушай, Гудвин. Майк Уолш не клиент Ниро Вульфа. Ты ничем ему не обязан, а мы не сделаем ему ничего плохого, если только сам не напросится. Пошли. Посмотришь и скажешь, там он или нет.
  Я покачал головой.
  – Прошу прощения. Такого пункта в программе нет. И хотел бы, но не могу.
  Он вынул изо рта сигару и направил концом на меня.
  – Спрашиваю еще раз. Покажешь или нет?
  Я только покачал головой.
  Кремер обошел стол и сел. Посмотрел на меня так, будто ему было меня жалко, и сказал:
  – Это уже чересчур, Гудвин. Уже чересчур. Я предъявлю вам с Вульфом обвинение в препятствовании правосудию. Состав налицо. Мне самому это не по душе, но я должен докладывать наверх.
  Он нажал кнопку на столе. Я сказал:
  – Валяйте. Валяйте вызывайте, это недолго, зато жалеть будете год, если не два, если не больше.
  Дверь открылась, и в кабинет вошел полицейский. Кремер повернулся к нему:
  – Придется их выпустить, Ник. Установи слежку за всеми, кроме певца и мальчишки, который приехал в университет. Эти точно не наши. Подбери проверенных людей. Если кого-нибудь потеряют, у нас есть все адреса, так что найдут по адресу. Когда приведут новых Уолшей, составляй протокол и веди сразу ко мне.
  – Есть, сэр… Там у нас Уолш из Бруклина скандалит… из «Клуба Мак-Гру».
  – Ладно. Выпускай. В клуб попозже позвоню.
  Полицейский вышел. Кремер принялся раскуривать свою сигару. Я сказал ему:
  – Что касается докладов наверх, так, может, ну его к черту, вашего комиссара? Откуда ему знать, чему Вульф препятствует – правосудию или еще чему? А как насчет бедняги Поля Шапена, как насчет Боуэна? Мы что, и тогда препятствовали правосудию? Если хотите знать, я вообще не понимаю, как у вас духу хватило просить у нас помощи. Обшарили мою спальню, спальню Вульфа, а потом просят. Мы с Вульфом что, жетоны ваши носим, честь вам должны отдавать? Ну нет.
  Кремер выпустил клуб дыма:
  – Я обязан предъявить вам обвинение.
  Я поднял плечи и дал им упасть.
  – Понятно. Все понятно. В этом смысле что копы, что журналисты: и те и другие терпеть не могут, когда кто-то что-то знает, а не говорит. – Я взглянул на свои часы и увидел, что уже два. – Вообще-то я проголодался. Где я буду обедать? Здесь или нет?
  Кремер сказал:
  – Да хоть бы ты и вовсе без обеда остался. Катись.
  Я быстренько выкатился, спустился вниз и вернулся к своему родстеру. Прежде чем сесть за руль, я хорошенько огляделся, памятуя о том, что в радиусе нескольких кварталов находятся восемь Майков Уолшей, причем шестеро из восьми с хвостами, и мне очень захотелось узнать, куда направился один из них. Но даже если бы он прошел рядом, я и бровью бы не повел, чтобы его не сдать, так что я прыгнул в родстер и рванул домой.
  Дома Вульф и Клара Фокс сидели вдвоем в столовой и пили кофе. Они были до того заняты, что едва удостоили меня кивком, а я плюхнулся за стол со своего края, и Фриц принес мне тарелку. Мисс Фокс сидела в моем халате с подвернутыми рукавами и в домашних туфлях Фрица на босу ногу. Вульф по-венгерски произносил строчку стихотворения, она повторяла, и он изо всех сил старался не подавать виду, до чего он доволен тем, как она слушает и как, не сводя глаз, следит за его губами, и при этом, будто ей и впрямь интересно, просит повторить:
  – Пожалуйста, еще раз, пожалуйста, помедленнее.
  Мой желтый халат был ей, нужно признаться, к лицу, но я хотел есть. Фриц приготовил бараньи почки со сладким зеленым перцем, и только когда он унес пустую тарелку, а взамен поставил передо мной здоровенный кусок пирога, я сказал, ни к кому как бы не обращаясь:
  – Если вы уже покончили с кофе и у вас есть минутка, то, может, соизволите выслушать отчет?
  Вульф вздохнул:
  – Разумеется. Но не здесь. – Он поднялся. – Если не возражаешь, Фриц подаст тебе кофе в кабинет. А вы, мисс Фокс… вы отправляйтесь наверх.
  – Боже мой! Опять прятаться?
  – Разумеется. До вечера.
  Вульф поклонился – то есть думал, что поклонился, а на самом деле наклонил голову дюйма на два – и вышел.
  Клара Фокс встала и подошла к моей стороне стола.
  – Я налью вам кофе.
  – Ладно. Черный. Сахару два кусочка.
  Она сморщила носик:
  – Когда перед вами такие сливки? Ладно. Знаете что, мистер Гудвин, весь этот дом представляет собой самое вопиющее из всех, какие до сих пор изобретал мужской ум, отрицание смысла женщин. В доме нет ни одной женщины, а порядок безупречный, еда идеальная, чистота потрясающая. Я еще никогда не вела хозяйство, но вызов чувствую. Возможно, я выйду замуж за мистера Вульфа, а для вас у меня есть подходящая девушка, так что будем ходить в гости. Вам тут не хватает немного беспорядка.
  Я поднял на нее глаза. Желтый подол волочился по полу. Ворот разъехался, и я с любопытством посмотрел, где заканчиваются ключицы и как желтый цвет изменил оттенок ее волос. И сказал:
  – Вы его уже достаточно внесли. Идите наверх и ведите себя хорошо. А у Вульфа уже и так три жены и девятнадцать детей. Все живут в Турции.
  – Я вам не верю. Он терпеть не может женщин, кроме тех, кого прячет в ящике с грунтом для орхидей.
  Я улыбнулся ей пошире и встал.
  – Благодарю за кофе. Возможно, я теперь даже уговорю Вульфа позволить вам спуститься к обеду.
  Я взял одной рукой свою чашку с блюдцем, а другой открыл перед ней дверь, придержал, а потом пошел в кабинет, сел на свое место и сделал пару глотков. Вульф сидел, открыв средний ящик, подсчитывал крышки от бутылок, чтобы знать, сколько пива он выпил начиная с утра воскресенья. В конце концов он его закрыл, мрачно буркнув:
  – Не может быть. Нет. Статистика вещь недостоверная… С мистером Линдквистом мы побеседовали в высшей степени удачно, а теперь мне необходимо переброситься парой слов с мистером Уолшем. Ты его видел?
  – Нет. Отказался.
  Я передал ему наш разговор с Кремером, местами почти дословно – как Вульф и любит. Он меня выслушал и заключил:
  – Ясно. Мистер Уолш снова свободен.
  – Ага. И не просто свободен, но еще и водит за собой хвост, так что уж и не знаю, как к нему и подойти. Стоит к нему приблизиться, как они сразу поймут, что это он, и снова его загребут.
  – Полагаю, ты прав. – Вульф вздохнул. – Хотя этого недостаточно, чтобы упразднить полицию. В девяти случаях из десяти они находят нарушителя закона, и так и должно быть. Что касается Уолша, я должен с ним встретиться, это важно… или ты должен с ним встретиться. Пригласи ко мне Кимса.
  Я пошел в гостиную, где Джонни играл в шашки с Фредом Даркином на десять центов, и кивком позвал его на выход. Он сел рядом со столом Вульфа, а тот наставил на него палец:
  – Джонни, это важное задание. Я посылаю тебя, потому что Арчи нужен здесь, а Сол еще не вернулся.
  – Понял, сэр. Валяйте.
  – Майк Уолш, за кем ты сегодня следил, отпущен на свободу, так как Кремер не знает, тот ли это Уолш, который им нужен. За ним установлена слежка, так что приближаться рискованно, даже если знать про хвост. Крайне важно, чтобы Арчи вошел с ним в контакт. Поскольку он не признался в том, что он и есть тот самый Уолш, которого ищет полиция, то более чем вероятно, что он вернется к обычным делам и скорее всего вечером отправится на работу. За ним, разумеется, хвост, и все то время, пока Уолш будет находиться на стройплощадке, детектив будет держать вход под наблюдением, и, следовательно, Арчи не сможет там появиться. Я объясняю подробно, чтобы ты точно знал, что делать… Правильно ли я понял, что эта стройплощадка огорожена со стороны улицы, а с противоположной стороны, где она выходит во дворы, нет? По-моему, я прав, по крайней мере иногда не огораживают. Одним словом, мне необходимо знать, каким образом Арчи может попасть на эту стройплощадку, скажем, в семь. Осмотри там все. Насколько я понял со слов мисс Фокс, которая ходила туда в четверг вечером, чтобы поговорить с мистером Уолшем, там только-только начали возводить каркас… Кроме того, мисс Фокс сказала, что мистер Уолш выходит из дома в шесть. И мне нужно знать, во сколько он выйдет из дома сегодня. Понаблюдай за выходом, если ты не заметил другого удобного места. Действуй по своему усмотрению. Когда будешь сюда звонить, кодируй сообщения. В шесть тридцать жду тебя с отчетом.
  – Есть, сэр. – Джонни поднялся. – Но если придется дать на лапу, чтобы попасть на стройку через соседние дома, мне понадобятся наличные.
  Вульф кивнул несколько сдержанней, чем обычно. Я достал из сейфа четыре пятерки, отдал Джонни, а тот сунул их в жилетный карман. Потом мы с ним вышли в прихожую, и я его выпустил.
  Потом вернулся, сел за стол и от нечего делать разобрал несколько чеков и просмотрел последние счета от «Ричарта»25. Вульф пил пиво, а я исподтишка за ним наблюдал. Я был взвинчен, и знал почему. Я понятия не имею – хотя сто раз пытался понять, – откуда я знаю, что он подводит дело к концу, но в этот момент готов лопнуть от нетерпения. Однажды мне показалось, будто он сидит как-то не так, немного подавшись вперед, в другой – что у него меняются движения, становятся не то чтобы быстрее, но что ли собранней, в третий еще что-то примерещилось. Думаю, что именно примерещилось. Может, дело в его полях. Он будто бы становится источником тока, а я их каким-то образом чувствую. Вот и в тот раз я это почувствовал, когда он налил пива, осушил стакан и снова налил. А я сразу заерзал, потому что сам был не при деле, а еще потому, что всегда при этом была опасность, что он молчит, молчит и сорвется. В конце концов я сказал:
  – А мне так и сидеть? Думаете, эти гориллы вернутся? Не вернутся. Они даже слежку от входа сняли. Почему нельзя было оставить Фреда и Джонни, а меня отправить на Пятьдесят пятую? Ведь это я должен в семь часов встретиться с Майком Уолшем. Собственно, я всего лишь предлагаю немножечко поболтать этак по-приятельски. Помню, вы как-то признали, что у вас полно скверных привычек, но самая из них скверная – это ваша манера добывать факты то ли из телефонной трубки, то ли еще откуда, но, главное, у меня за спиной, а потом хотите, чтобы я… – Я махнул рукой.
  Вульф сказал:
  – Чушь какая-то. Когда это мои ожидания превышали твои возможности?
  – Да никогда. С чего бы? Но вот, к примеру, если так важно, чтобы я в семь часов встретился с Уолшем, то может, имеет смысл намекнуть зачем, если, конечно, вам не нужно только, чтобы я там его сунул в мешок и доставил сюда…
  Вульф покачал головой.
  – Нет, конечно. Арчи, я все скажу. В свое время. – Он потянулся к звонку, потом вздохнул и отодвинул поднос. – Что касается Джонни, то я отправил его, а не тебя, потому что ты можешь понадобиться. Пока ты ездил к Кремеру, звонили от мистера Мьюра и просили о встрече в два тридцать. Уже почти два тридцать.
  – Мьюр? Какого черта ему понадобилось?
  – Да. Мистер Рэмзи Мьюр. А что до того, почему я с тобой не делюсь всей информацией, то ты и так без конца сбиваешь меня с мысли, и я не хочу каждый раз давать тебе новую тему для болтовни. Но в данном случае у тебя информации, в общем, столько же, сколько у меня. Тебе не хватает терпения; я спокойно сижу и жду, а ты злишься. Ну конечно же: если я знаю, кто убил Харлана Сковила – а после разговора с мистером Линдквистом я думаю, что знаю, – то как же это я сижу и ничего не делаю? Но мне, во-первых, нужны доказательства, а, во-вторых, нас наняли не раскрыть убийство, а вернуть долг. Но если я рассчитываю получить доказательства от мистера Уолша, то почему же я не стремлюсь немедленно заполучить его сюда, вытряхнуть что мне нужно, и пусть его забирают? Нет, это не выход. Потому что в таком случае и Кремер тоже вытянет из него все, и тогда будет очень трудно узнать что-либо от лорда Клайверса, а также снять с мисс Фокс обвинение. Перед нами три разные задачи, и поскольку необходимо решить их одновременно… Звонок! Мистер Мьюр опоздал на три минуты.
  Я вышел в прихожую и отодвинул шторку. Перед дверью и в самом деле стоял Мьюр. Я открыл, впустил его. Судя по тому, как, едва переступив порог, он рявкнул, что ему нужен Вульф, он был злой как черт. Он был в коричневом пальто, явно сшитом у портного не моего ранга, но вот фасон больше подошел бы кому-нибудь лет этак на двадцать пять моложе, и явно не собирался его снимать. Я провел его в кабинет, представил и позволил себе вежливо улыбнуться, когда увидел, что ни он, ни Вульф руку не протянули. Я придвинул ему кресло, и Мьюр сел, а шляпу положил себе на колени.
  Вульф сказал:
  – Ваша секретарша, которая мне звонила, похоже, не знала, о чем вы хотите поговорить. Я позволил себе предположить, что о заявлении в полицию. Разумеется, вы понимаете, что я представляю интересы мисс Фокс?
  – Да. Безусловно.
  – В таком случае слушаю вас, сэр.
  По сравнению со вчерашним Мьюр, похоже, осунулся, и даже уши у него заострились. Рот был плотно сжат, а нижняя челюсть двигалась, будто он что-то пережевывал, не в силах справиться с чувствами. Я вспомнил, какой взгляд бросил он накануне на Клару Фокс, и поразился тому, как у него пищеварение-то справляется с такой злобой. Мьюр сказал:
  – Я пришел сюда по настоянию мистера Перри. – Голос у него слегка дрожал, а как только он сделал паузу, нижняя челюсть снова заходила ходуном. – Я хочу вас уведомить: я знаю наверняка, что это она украла деньги. У нее у одной была такая возможность. Деньги нашли у нее в машине. – Он сделал паузу и снова немного пожевал. – Мистер Перри сообщил мне о вашей угрозе подать на меня в суд за клевету. Какая подлость. Какой же вы негодяй, если беретесь защищать воровку, выдвигая обвинения против человека… против людей безупречных?
  Мьюр замолчал, поджав губы. Вульф буркнул:
  – Продолжайте, если хотите. Но я не стану отвечать на вопрос, в котором больше одного необоснованного предположения.
  На мой взгляд, Мьюр его не услышал; он слушал только себя и при этом пытался не сорваться. Он сказал:
  – Я нахожусь здесь исключительно ради интересов корпорации «Сиборд продактс». А вовсе не потому, что испугался ваших грязных угроз. Но у нас у самих завелась грязь, и я не могу позволить вынести ее на всеобщее обозрение. – Голос у него снова начал дрожать. – Я имею в виду тот факт, что президент корпорации, ради удовлетворения своих похотливых желаний, спасает обыкновенную воровку от заслуженного наказания! Вот по какой причине она может сделать из меня посмешище! Вот почему побежала к вам и вы придумали свои грязные угрозы! Потому что ей известно, чего добивается Перри, известно, как…
  – Мистер Мьюр! – перебил его Вульф. – На вашем месте я сменил бы тон. Что за нелепости. В самом деле, вы ведь пришли не за тем, чтобы рассказывать мне о похотливых желаниях мистера Перри.
  Мьюр шевельнулся, шляпа скатилась на пол, но он не обратил внимания. Он достал из внутреннего кармана пальто плотный конверт из манильской бумаги. Он пошарил в нем пальцами, извлек маленькую фотографию и протянул Вульфу.
  – Вот, – сказал он. – Посмотрите.
  Вульф посмотрел и передал мне. На фотографии Клара Фокс и Энтони Д. Перри сидели в двухместном автомобиле с опущенным откидным верхом. Я положил ее на край стола, а Мьюр взял и убрал обратно в конверт. Челюсть у него снова задвигалась. Он сказал:
  – У меня таких снимков штук тридцать. Снимал детектив, которого я нанял. Перри о них не знает. Я хочу, чтобы вы поняли, что она заслуживает… она его прибрала к рукам…
  Вульф поднял руку:
  – Боюсь, вынужден еще раз вас перебить, мистер Мьюр. Я не любитель фотографий автомобилей. Вы сказали, что пришли по настоянию мистера Перри. И убедительно прошу вас вернуться к цели своего визита.
  – Вы не понимаете…
  – Нет. Достаточно об этом. Не хочу слушать… Возможно, лучше я сам задам вам пару вопросов. Верно ли, что вам вернули пропавшие деньги?
  Мьюр сердито на него посмотрел:
  – Вам это прекрасно известно. Деньги нашли у нее в машине, под задним сиденьем.
  – Но в автомобиле на фотографии нет заднего сиденья, если речь об автомобиле мисс Фокс.
  – В августе она купила новый. Фотография июльская. Подозреваю, новую машину ей купил Перри. У нее и жалованье выше, чем у любой другой женщины в корпорации!
  – Прекрасно. Но вернемся к моему вопросу. Если вам вернули деньги, почему вы не отказались от мысли наказать мисс Фокс?
  – С какой стати? Потому что она воровка. Она их взяла, зная, что Перри не даст ее в обиду. С таким телом, с такой…
  – Нет, мистер Мьюр. – Вульф снова поднял руку. – Прошу вас. Я неверно задал вопрос. Не почему. Мне важно знать, собираетесь ли вы отказаться от судебного преследования мисс Фокс или нет?
  Мьюр прикусил губу. Потом открыл рот, снова прикусил. Наконец он сказал:
  – Собирались. Я собирался.
  – А сейчас?
  Мьюр не ответил.
  – А сейчас, мистер Мьюр?
  – Сейчас… нет.
  – Вот как. – Вульф прищурил глаза. – Вы готовы забрать заявление?
  – Да… при определенных условиях.
  – Каких условиях?
  – Мне нужно с ней встретиться. – Мьюр замолчал, потому что голос у него снова задрожал. – Я пообещал Перри отозвать обвинение при условии, если мне дадут с ней встретиться, наедине, и я скажу все, что о ней думаю. – Он выпрямился в кресле, и челюсть у него наконец остановилась. – Это… это все мои условия.
  Вульф посмотрел на него с минуту, потом откинулся в кресле. Вздохнул.
  – Думаю, это возможно. Но сначала вы должны подписать заявление об отказе от претензий к ней.
  – До встречи?
  – Да.
  – Нет. Сначала встретиться. – Он снова начал жевать губу. – Я должен ее увидеть и сказать все в лицо. Если я подпишу, она не будет… Нет. Сначала я должен ее увидеть.
  – Это невозможно. – Голос Вульфа был полон терпения. – Ордер на ее арест по вашему обвинению остается в силе. Не хочу сказать, будто подозреваю вас в обмане, я лишь защищаю интересы своей клиентки. Вы сами сказали, что пообещали мистеру Перри отозвать обвинение. Так сделайте это. Мистер Гудвин напечатает письмо на имя прокурора, вы его подпишете, и я сегодня же устрою вам встречу с мисс Фокс.
  Мьюр затряс головой:
  – Нет, нет… Ни за что.
  И, как накануне, в кабинете у Перри, он вдруг пришел в ярость. Он вскочил, уперся руками в стол, нависнув над Вульфом.
  – Я же сказал, я должен ее увидеть! Негодяй! Какого черта ты ее прячешь? Зачем? Чего ты добиваешься? Что вы с Перри…
  Мне страшно хотелось ему вмазать, но он был слишком старый и слишком хлипкий. Вульф, откинувшись в кресле, взглянул на него и закрыл глаза. Мьюр продолжал бесноваться. Я встал, подошел и попросил сесть, и он переключился на меня и начал орать, что видел, как я на нее смотрел вчера у Перри. Мне показалось, что его сейчас хватит кондрашка, и потому я взял его за плечи и усадил, а он замолчал так же внезапно, как и разорался, достал из кармана платок и отер лицо трясущейся рукой.
  Только я от него отошел, как раздался звонок в дверь. Я не знал, хорошо ли оставлять Вульфа наедине с этим маньяком, но он, видя, что я сижу, поднял на меня свои бровки, и я пошел посмотреть, кого там еще принесло.
  Я приподнял шторку. Перед нашей дверью стоял немолодой такой парень, в свободном твидовом пальто, с грубоватой красной физиономией, серыми усталыми глазами, прямой линией бровей и отсутствующей мочкой на правом ухе. Я узнал бы его, даже если бы он стоял другим боком, потому что видел в «Таймс» его фотографию. Я открыл дверь и спросил, что ему нужно, а он оскорбленно ответил:
  – Мне нужно поговорить с мистером Ниро Вульфом. Я лорд Клайверс.
  Глава тринадцатая
  Я кивнул:
  – Ладно. Входите.
  И попытался включить мозги. Прежде чем рассказывать дальше, я должен кое в чем сознаться. До того самого момента я еще не думал всерьез, будто Харлана Сковила мог убить маркиз Клайверс. А почему? А потому, что, как большинство людей – может быть, американцев в особенности, – я, в общем-то, всегда про себя считал, что титулованные особы не способны на такое. К тому же маркиза Клайверса только что принимали в Вашингтоне, в Белом доме в его честь устраивали обед, а значит, убил кто угодно, только не он. Хотя, по сути дела, все эти важные особы, которые обедают в Белом доме, убивают народу больше, чем все убийцы, вместе взятые. Так или иначе, я, глядя через стеклянную панель на титулованную особу, тут же вспомнил, что у него есть оружие и он умеет с ним обращаться, что мотивов у него хватает и что если уж Харлан Сковил, который явно был человеком недоверчивым, заглянул к нам проверить, что из себя представляет Ниро Вульф, то он вполне мог позвонить и Клайверсу, и вот тут-то у меня и забрезжила мысль, о которой я веду речь. Вывод напрашивался сам собой.
  Все это пронеслось в голове мгновенно. А когда я принимал шляпу, трость и перчатки, я еще подумал, что, может, и неплохо было бы свести вот так лицом к лицу маркиза и Мьюра, но не я у нас принимаю решения. Потому я проводил его в гостиную, предложил сесть, сообщив, что Вульф занят, а сам вышел в прихожую, написал там на листке: «Пришел наш друг Клайверс», вернулся в кабинет и вручил листок Вульфу.
  Вульф прочел, посмотрел на меня и подмигнул правым глазом. Я сел в свое кресло. Мьюр успокоился, но упрямиться продолжал. Они попрепирались друг с другом еще пару минут без всякого толка, и тогда Вульф сказал:
  – Мы занимаемся чепухой, мистер Мьюр. С меня достаточно. Прошу, передайте мистеру Перри, что я приступаю к действиям, о которых предупредил его утром. Это всё. Меня устроит лишь полное снятие обвинения с моей клиентки без всяких условий. Всего доброго, сэр, у меня посетитель.
  Мьюр поднялся. Руки у него больше не тряслись, челюсть тоже, но дружелюбия в его глазах я заметил не больше, чем в речах Муссолини. Он постоял молча. Бросил злобный взгляд на меня, потом с минуту, наверное, не мигая смотрел на Вульфа, а потом наклонился, поднял с пола шляпу и двинулся к двери. Я пошел следом, выпустил его и постоял немного на крыльце, глядя, как он идет, пошатываясь, будто пьяный. Он был как мул из сказки, который бодался с деревьями – вроде бы не слепой, но до того упрямый, что разницы никакой.
  Я постоял немного, чувствуя скорее злость, чем жалость, а потом вернулся в кабинет и сказал Вульфу:
  – Вы его добили. Идет – шатается. Вот уж красавчик… Крыса крысой.
  Вульф слегка кивнул. А я продолжал:
  – Я вам сунул записку, так как подумал, что полезно было бы показать их здесь друг другу. От неожиданности могли бы ляпнуть что-нибудь интересненькое. Так подсказывает мне мой социальный инстинкт26.
  – Разумеется. Только у нас детективное бюро, а не модный салон. И не бродячий зверинец… хотя мистер Мьюр, безусловно, гиена. Пригласи лорда Клайверса.
  В гостиную я вошел через смежную дверь, чем немало удивил Клайверса. Он заметно нервничал. Жестом я пригласил его в кабинет, а он, прежде чем войти, постоял на пороге, изучая комнату. Наизучавшись, прошел и встал перед столом Вульфа. Тот посмотрел на него, прищурившись, и слегка кивнул:
  – Здравствуйте, сэр.
  И указал на кресло, где только что сидел Мьюр.
  – Садитесь.
  Клайверс медленно повернулся кругом. Обвел взглядом по очереди книжный шкаф, карты на стене, репродукции Гольбейна, еще один книжный шкаф, трехфутовый глобус на ножке, портрет Брийя-Саварена, еще один книжный шкаф и портрет Шерлока Холмса у меня над столом. Потом сел, посмотрел на меня, нахмурившись, и ткнул большим пальцем в мою сторону.
  – Кто этот молодой человек?
  Вульф сказал:
  – Мой доверенный помощник мистер Гудвин. Просить его выйти нет смысла, поскольку в таком случае он отправится в очень удобное место, откуда все слышно, и запишет нашу беседу.
  – Черт возьми.
  Клайверс трижды гоготнул – га-га-га – и забыл обо мне. Нахмуренные брови его повернулись к Вульфу.
  – Я получил ваше письмо по поводу лошади. Это противоречит здравому смыслу.
  Вульф кивнул:
  – Согласен с вами. Любой долг противоречит здравому смыслу. Это завистливое прошлое, которое держит за горло своими холодными мертвыми пальцами живое настоящее.
  – А? – Клайверс вытаращил глаза. – Вы о чем? Бред. Я имел в виду цену за лошадь – двести тысяч фунтов стерлингов! Глупо и безнадежно.
  – Ничего подобного. – Вульф вздохнул. Он потянулся было к звонку, чтобы вызвать Фрица, и передумал. – Ваше появление – лучшее тому подтверждение. Если бы ваш долг и впрямь не подлежал взысканию, с чего бы вам было беспокоиться? Не хотите ли пива?
  – Какое вы пьете?
  – Местное. Очень даже неплохое.
  – Попробую. Я приехал к вам потому, что племянник мне объяснил, что если я хочу с вами встретиться, придется ехать. А я хотел встретиться, поскольку мне необходимо понять, вы болван или мошенник.
  – Уважаемый сэр, – Вульф поднял брови, – неужели вы думаете, что этому нет альтернативы?.. Фриц, еще один стакан и бутылку. – Он открыл крышку и налил себе. – Похоже, вы человек прямой. Что ж, тогда и будем говорить прямо. Собственно, я этому только рад. Я боялся, что вы решите оспаривать свою идентичность, чем создадите нам множество лишних хлопот.
  – Оспаривать свою идентичность? – Клайверс сердито сверкнул глазами. – С какой стати я должен ее оспаривать?
  – Не должны, но могли бы. Ведь это вы сорок лет назад находились в Сильвер-Сити под именем Джорджа Роули?
  – Конечно я. Спасибо, я сам налью.
  – Прекрасно. – Вульф выпил и вытер губы. – Думаю, мы смогли бы поладить. Я осознаю, что требование мистера Линдквиста не имеет юридической силы по истечении срока давности. То же относится к требованию остальных ваших кредиторов, и, кроме того, ваша расписка находится неизвестно где. Но также очевидно, что вернуть им деньги – это ваш неоспоримый нравственный долг, и потому я пришел к выводу: вам будет проще заплатить, нежели выносить дело на обсуждение в суде. Процесс был бы необычный, и он наверняка вызвал бы большой интерес у общества. А вы не просто пэр Англии, вы прибыли сюда с важной и деликатной дипломатической миссией, и, следовательно, шумиха такого рода была бы для вас нежелательна. Не проще ли отдать то, что вы должны… верней, малую часть того, что вы должны… чем подвергать себя подобным неприятностям? На мой взгляд, проще заплатить. Как вам понравилось пиво?
  Клайверс поставил стакан на стол и облизнул губы.
  – Пить можно.
  Он поджал губы и посмотрел на Вульфа.
  – Бог мой, вы в самом деле пойдете в суд?
  – Воистину, сэр.
  – С вас станется… Да, я скажу, о чем подумал. Я подумал, что вы хотите содрать с меня деньги, воспользовавшись тем, что лошадь была дополнительной услугой. Она действительно не входила в обязательство. Неплохой ход, отличная отправная точка для шантажа. Сейчас все, что тогда произошло, кажется невероятным, но это было и было всерьез. Если бы я не подписал обязательство и если бы не лошадь, мне накинули бы петлю на шею. Черт, мало приятного, не находите? И теперь вы и в самом деле требуете денег за лошадь. Но это нелепость. Двести тысяч фунтов! Плачу тысячу.
  Вульф покачал головой.
  – Терпеть не могу, когда торгуются. Равно как и когда начинают изворачиваться. Речь обо всем долге в целом, и вы это знаете. Я представляю интересы не только мистера и мисс Линдквист, но также дочери Гилберта Фокса и, косвенно, мистера Уолша. Я намеревался представлять и мистера Сковила, которого вчера убили. – Он снова покачал головой. – Нет, лорд Клайверс. В письме я требую уплатить за лошадь только потому, что у нас нет на руках вашего долгового обязательства. Но речь идет обо всем долге, который, строго говоря, составляет половину вашего состояния. Как я уже сказал, мои клиенты не требуют полной выплаты и согласны удовлетвориться малой частью.
  На лице у Клайверса появилось новое выражение. Больше он не сверкал глазами, а просто внимательно смотрел на Вульфа. Он сказал:
  – Понимаю. Затеяли серьезную игру, да? Я мог бы заплатить тысячу фунтов за лошадь и, пожалуй, еще тысячу за стакан пива. Но, судя по вашим угрозам, вы нацелились получить куш побольше. Подите к черту.
  Он встал.
  Вульф терпеливо сказал:
  – Прошу прощения. Речь не о тысяче или двух тысячах фунтов за лошадь. С точки зрения закона и морали вы должны этим людям половину своего состояния. И если они решат…
  – Скажите пожалуйста! Ничего я им не должен! Черт возьми, вы прекрасно знаете, что я им заплатил.
  Глаза у Вульфа превратились в щелки.
  – Что? Вы им заплатили?
  – Конечно заплатил, и вам это известно. У меня есть и расписка, и мое долговое обязательство. – Клайверс резко опустился в кресло. – Послушайте. Разговор у нас без свидетелей, так давайте начистоту. Не стану говорить, что возмущен вымогательством. Мне доводилось иметь дело с вымогателями, причем с более наглыми. Но умерьте же претензии, поговорим как деловые люди. Вы придумали хороший ход, согласен. О полном долге забудьте, я на это не клюну. Хорошо, за лошадь плачу три тысячи. При условии, что Линдквист даст расписку.
  Указательный палец Вульфа постукивал по подлокотнику, что означало, что Вульф попал в метеоритный дождь и лихорадочно ищет выход. Глаза стали щелками. Наконец он сказал:
  – Плохо. Встает вопрос о доверии. – Он помахал своим указательным пальцем. – Очень плохо, сэр. Откуда мне знать, заплатили вы им или нет? А если заплатили, то откуда вам знать, что я об этом не знал и действовал из лучших побуждений? – Он нажал на кнопку. – Мне нужно еще выпить. Присоединитесь?
  – Да. Хорошее пиво… Хотите сказать, вы не знали, что долг я вернул?
  – Вот-вот. Именно это я и хочу сказать. Хотя, безу-словно, должен был бы предвидеть. – Вульф открыл бутылки, подвинул одну через стол Клайверсу и налил свой стакан. – Вы говорите, что заплатили им. Когда? Сколько? Кто подписал расписку? Расскажите.
  Клайверс, не торопясь, выпил пиво и поставил стакан на стол. Облизнул губы, поджал их и в задумчивости посмотрел на Вульфа. Наконец он покачал головой:
  – Я вас не знаю… Вы умны… Хотите сказать, что если я вам покажу их расписку в получении денег, то вы согласитесь на тысячу фунтов за лошадь, отказавшись от прочих притязаний?
  – Если вы предъявите их расписку, я откажусь от любых притязаний без всякой лошади.
  – Нет уж, тысячу я заплачу. Насколько я понял, Линдквисты сейчас очень даже нуждаются. Бумаги я вам предъявлю. Завтра утром можете их увидеть.
  – Я предпочел бы сегодня.
  – Сегодня невозможно. У меня их нет. Они прибудут вечером вместе с «Беренгарией». Свою дипломатическую почту я получу сегодня, но вечер у меня занят. Так что приезжайте в гостиницу завтра, в любое время начиная с девяти.
  – Я никуда не езжу. И по утрам занят с девяти до одиннадцати. Можете принести свои бумаги сюда в любое время начиная с одиннадцати.
  – Черта с два. – Клайверс опять засверкал глазами, а потом вдруг снова гоготнул. Га-га-га. И умолк. – Можете приезжать. Вид у вас никак не ослабленный.
  Вульф повторил терпеливо:
  – Если вы их не привезете или не пришлете, я их не увижу и потому оставлю требование в силе. А между прочим, почему эти документы приходят вместе с «Беренгарией» в дипломатической почте?
  – Потому что я так распорядился. Восемь дней назад, в понедельник, ко мне пришла молодая женщина. Ее привел мой племянник… Где-то они познакомились… Она представилась дочерью Гилберта Фокса и потребовала денег. Я не стал с ней ничего обсуждать. Обыкновенная шантажистка. Я велел ее выставить. Девица слишком красива, чтобы быть еще и честной. Но потом я – на всякий случай – написал в Лондон, чтобы мне прислали мои бумаги. Сегодня вечером они будут здесь.
  – А когда вы заплатили? Я имею в виду долг.
  – В девятьсот шестом или седьмом. Не помню. Я не заглядывал в эти бумаги двадцать лет.
  – А кому вы отдали деньги?
  – Подписи в расписке стояли от всех.
  – Ладно. Бумага у вас есть… Расписка осталась у человека по фамилии Коулмен и по прозвищу Резина. Это ему вы отдали деньги?
  Клайверс открыл было рот и снова закрыл. Помолчал. Потом произнес:
  – Я и так сказал вам достаточно. Завтра вы увидите чек, подписанный мной к оплате, подписанный получателем платежа и погашенный банком. – Он посмотрел на свой пустой стакан. – Раньше не пробовал американский лагер27. Хорошая вещь.
  Вульф нажал на кнопку:
  – В таком случае, почему бы не обсудить это немного раньше? Я не пытаюсь устроить вам перекрестный допрос, лорд Клайверс. Я просто хочу понять. Это был Коулмен?
  – Да.
  – И сколько вы ему отдали?
  – Двести тысяч фунтов стерлингов с лишним. Миллион долларов. Он приехал… По-моему, он приехал в июле… Примерно через год после моего вступления в наследство… Значит, в девятьсот шестом. Требовал бог весть что. Большая часть наследства не подлежит продаже, это майорат. Он слушать ничего не хотел. В конце концов мы сошлись на миллионе долларов. Для того чтобы собрать миллион, мне, разумеется, требовалось время. Он уехал в Штаты и вернулся через два месяца, с распиской, подписанной всеми участниками договора. Мой адвокат хотел отослать ее назад для подтверждения подписей, но Коулмен сказал, что он и так с трудом уговорил их согласиться на миллион, и я побоялся поднимать заново этот вопрос.
  – Где он сейчас?
  – Не знаю. Больше я его не видел, никогда ничего о нем не слышал. С какой стати? Вопрос был решен, страница перевернута. Меня и сейчас все это мало интересует. Если он прикарманил деньги, им не следовало так доверять ему и отправлять одного с их распиской. – На лице его появилось сомнение. – Должен сказать, что когда неделю назад явилась эта девица Фокс, я ее принял за шантажистку, но когда вчера пришел Харлан Сковил, я засомневался. Сковил всегда был человеком прямым, таким уж он уродился, и не думаю, что даже за сорок лет он мог стать шантажистом… Когда вечером мне сказали, что он убит, я понял, что дело нечисто, но я не мог рассказать полиции то, чего не знаю сам, а то, что я знаю, это мое личное дело.
  – Значит, Сковил с вами встретился? – Вульф потер переносицу. – Любопытно…
  – Нет, мы не встретились. С утра я уехал. А когда вернулся, мне передали, что он спрашивал обо мне. – Клайверс сделал глоток. – Сегодня, когда принесли ваше письмо, я опять подумал про шантаж. Если бы я обратился в полицию, то, поскольку Харлан убит, огласки было бы не избежать. Единственное, что оставалось, это встретиться с вами. Вам ведь нужны только деньги, а у меня, несмотря на все революции и налоги, еще кое-что осталось. Я ни на минуту не поверил, будто вы готовы оставить меня в покое, если я покажу вам расписки. Вы хотите денег. Судя по тому, что я вижу, вы не какой-нибудь жалкий прохвост. – Он повернулся к глобусу, ткнув в него пальцем. – Взять хоть глобус. Самый лучший из всех, какие я видел, и стоит уж наверняка фунтов сто. В два раза больше, чем глобус в моей библиотеке. Плачу три тысячи за эту лошадь в обмен на расписку Линдквиста.
  – Вот уж в самом деле. – Вульф вздохнул. – Снова лошадь. Очень жаль, сэр, что вы упорно не хотите понять, что я не намерен продать вам лошадь. Хотя мне в самом деле нужны деньги. Это глобус компании – «Гушар», и таких, как этот, они сделали всего несколько штук. – Он вдруг резко выпрямился. – Это мистер Уолш вам сказал, что Линдквист нуждается?
  Клайверс оторопел.
  – Черт возьми, как вы об этом узнали? – Он оглянулся. – Уолш здесь?
  – Нет, здесь его нет. Я не «узнал», а спросил. Мне сказали, что утром мистер Уолш заходил в отель «Портленд». Значит, вы с ним разговаривали. Вы не до конца откровенны, лорд Клайверс. Когда вы пришли сюда, вы знали, что мистер Уолш не получал денег и не видел никакой расписки.
  – Я знаю только то, что он так сказал.
  – Вы ему не поверили?
  – Я никому не верю. Черт возьми, я сам постоянно лгу. Я же дипломат! – Он снова трижды гоготнул. Га-га-га. – Послушайте. Забудьте вы про Уолша, с ним я сам разберусь. Раз уж я приехал, я должен покончить с этим делом. С Уолшем мы договоримся. Сковил, да примет Господь его душу, мертв. Это дело полиции. Что касается Линдквистов, я дам им за лошадь две тысячи, а вы получите свою долю. Мисс Фокс позаботится о себе сама: она молода, красива и прекрасно обойдется без моих денег. Это, насколько я знаю, все. Если хотите найти Коулмена и что-нибудь из него вытряхнуть – отлично, но сделать это будет непросто. Он человек жесткий, хитрый. Вряд ли он изменился. Бумаги можете посмотреть завтра утром, но ни привозить, ни присылать их я не собираюсь. Не можете прийти – пришлите своего помощника. Я ему все покажу, и мы сможем договориться о деньгах для Линдквистов и расписке. Хотя за лошадь хватило бы и тысячи фунтов. Как?
  Вульф покачал головой. Он снова откинулся на спинку, сцепив пальцы на животе и закрыв глаза, так что человек, его не знавший, мог решить, что он спит. Клайверс нахмурился. Я перевернул в блокноте страницу и подумал, что придется нам обращаться к нанимателю мисс Фокс и просить вычитать из ее жалованья, чтобы покрыть накладные расходы. Наконец Вульф открыл глаза ровно настолько, чтобы можно было сообразить, что он в сознании.
  – Насколько было бы меньше хлопот, – проворчал он, – если бы вас повесили тогда, в 1895 году. Разве не так? На данный момент, лорд Клайверс, могу лишь повторить, что я взялся за это дело из лучших побуждений, а также просить вас отложить любые решения до завтрашнего дня, пока мы не увидим расписку. – Он поднял на меня глаза. – Черт бы тебя побрал, Арчи. Это ты меня впутал в это безобразие.
  Любопытная была мысль, но идею я уловил. Вульф дал мне понять, что обнажил меч в защиту Клары Фокс исключительно потому, что она девушка моей мечты. Значит, это я читал ей стихи по-венгерски.
  Глава четырнадцатая
  Когда в шесть часов вечера Вульф спустился из оранжереи в кабинет, там его уже ждали Сол Пензер и Орри Кетер. В пять я отправил домой Фреда Даркина, полдня проторчавшего в кухне и почти опустошившего нашу банку с печеньем, а на дорожку посоветовал ему при виде полицейского переходить на другую сторону улицы.
  До шести ничего особенного не произошло, если не считать звонка от Энтони Д. Перри, который, позвонив вскоре после ухода Фреда, сказал, что хотел бы в семь заехать к Вульфу. Поскольку в семь я должен был уже прибыть на тайное свидание с Майком Уолшем, то попросил его приехать к шести, но он сказал, что у него деловая встреча. Я задал было парочку наводящих вопросов о цели визита, но Перри сказал, что это не мое дело и он не намерен обсуждать ее с кем-либо, кроме Ниро Вульфа. К семи кто-нибудь должен был уже вернуться – Сол или Джонни Кимс, – и потому я сказал «ладно».
  От Джонни не было никаких вестей.
  Самым выдающимся событием за это время стало явление новой огромной коробки, полной роз, адресованной мне, с вложенной карточкой от господина Хоррокса, где этот нахал написал: «Гудвин, спасибо за транспортировку», так что теперь – вдобавок к тому, что я исполнял роль мальчика на дверях и поставщика подержанной одежды, – я стал еще и посыльным.
  Я жалел, что проиграл шестьдесят центов. Без четверти четыре, через несколько минут после ухода Клайверса, Вульф сказал, что я засиделся и мне не мешало бы немного поупражняться. Он никак не прокомментировал встречу с Клайверсом, и я подумал, что, может быть, он что-нибудь скажет во время игры, но на четвертак играть отказался. Он сказал, ладно, играем по десять. Он поднялся в лифте, а я по лестнице, и мы встретились у него в комнате. Он снял пиджак и жилет, открыв моему взору почти восемнадцать квадратных футов шикарной канареечного цвета рубашки, и выбрал свои любимые желтые дротики. С первого же захода он выбил туза и два «бычьих глаза», которые сто́ят каждый по три туза. К четырем часам, когда ему пора было в оранжерею, он раздел меня на шестьдесят центов, а я остался ни с чем, потому что он сосредоточился на бросках и вообще не сказал ни слова.
  Я поднялся в южную комнату и просидел там почти целый час. На то у меня были три причины: во-первых, Вульф велел рассказать Кларе Фокс о визитах Мьюра и Клайверса; во-вторых, она нервничала, и ее нужно было занять; и в-третьих, мне самому больше нечем было заняться. Одета она была в свое платье. Она сказала, что Фриц ей утюг дал, но, глядя на нее, это было мало заметно. Я так и сказал, что авантюристки не слишком горячие поклонницы глажки. Когда я ей рассказал о Мьюре, она скривилась и даже не потрудилась хоть как-то прореагировать, но по поводу Клайверса произнесла целую речь. Сказала, что он врет. Что это понятно, он один из лучших в Британии дипломатов и, разумеется, прибегает к своим талантам не только на службе. Я сказал, что никаких особенных талантов в нем не заметил, разве что пьет почти столько же пива, сколько Вульф, и хотя он на вид, возможно, и не такой болван, как его племянник, но, по-моему, чересчур примитивен, даже для типа, который большую часть жизни прожил на островке.
  Она же сказала, что все дело в непривычных для нас манерах, что она сама поначалу считала Хоррокса болваном и что я сам изменил бы о нем мнение, если бы мы познакомились лучше, но если чьи-то манеры непохожи на наши, это необязательно плохо. Я сказал, что вообще-то я говорил не о манерах, а о болванах и что, насколько мне известно, болваны встречаются среди всех рас, национальностей и конфессий. И так продолжалось до тех пор, пока она не поднялась и не сказала, что, пожалуй, воспользуется приглашением мистера Вульфа и посмотрит на его орхидеи, а я спустился вниз и отослал Фреда.
  К тому моменту, когда Вульф вернулся из оранжереи, я сидел за своим столом, ел сэндвичи и пил молоко, потому что не знал, когда вернусь. Я доложил о телефонном звонке Энтони Д. Перри. Слушать отчеты Сола и Орри он ушел в гостиную, и мне стало еще скучнее, но, когда он вернулся и снова устроился в своем кресле и позвонил, чтобы Фриц принес пива, я даже не стал ни о чем спрашивать. Вульф, отправив Орри домой, а Сола – ждать в кухню, наконец раскрыл и мне тайну моего задания. Это было не то, что я думал, но я сделал вид, будто не удивился. Он выпил свой стакан, вытер губы и сказал:
  – Прости, Арчи, ничего более интересного для тебя не придумал.
  Я сказал:
  – Пустяки, дело житейское.
  Он подмигнул мне, а я отвернулся за своим молоком, чтобы не расплыться в улыбке, и тут зазвонил телефон.
  Звонил инспектор Кремер. Он попросил Вульфа, и я сделал знак, чтобы Вульф снял трубку, а свою, разумеется, не положил. Кремер сказал:
  – Как насчет Клары Фокс? Не хотите ли привезти ее ко мне или, может, скажете, куда за ней послать?
  Вульф буркнул:
  – В чем дело, мистер Кремер? Это что, ваша новая тактика? Не понимаю.
  – Послушайте, Вульф! – Голос у Кремера стал злым и обиженным. – Сначала вы говорите, что прячете ее, потому что мы якобы хотим навесить на нее чужие грехи. А теперь, когда обвинение снято, вы не думаете…
  – Что? – перебил Вульф. – Обвинение снято?
  – Разумеется. Только не говорите, будто вы об этом ничего не знаете. Это же ваших рук дело. Хотя понятия не имею, как вам удалось. Впрочем, от вас можно ждать чего угодно.
  – Безусловно. Но кто вам сказал?
  – Помощник прокурора Фрисби. Похоже, он знаком с тем самым типом, вице-президентом «Сиборд продактс», где работает мисс Фокс. Тем, кто требовал ее ареста. А теперь он отказался от обвинений, дело прекращено, и я хочу встретиться с мисс Фокс и послушать, как она скажет, будто не знает никакого Харлана Сковила, как все эти наши Майки Уолши. – В его голосе зазвучал сарказм. – Для вас это, разумеется, новость.
  – Безусловно. – Вульф поднял бровь и стрельнул в меня взглядом. – Причем приятная. Хорошо. Полагаю, если я буду вас уверять, будто ничего не знаю о местонахождении мисс Фокс, вы не поверите, так что незачем и пытаться. Сейчас у нас шесть тридцать, мне нужно проверить информацию. Куда вам позвонить в восемь часов?
  – Честное слово, – с отвращением сказал Кремер, – я начинаю жалеть, что не дал комиссару вас арестовать. Сами знаете, как я не люблю с вами воевать, но имейте же совесть. Пусть приедет, я не кусаюсь. Устроим показательное выступление.
  – Прошу прощения, мистер Кремер, – произнес Вульф своим самым сладким голосом, который во мне всегда вызывал желание его пнуть. – Во-первых, для начала я обязан проверить, в самом ли деле обвинение снято, и только потом смогу связаться с мисс Фокс. Потерпите до восьми.
  Кремер буркнул в ответ что-то малоприличное, а мы положили трубки.
  – Ха! – Я бросил блокнот на стол. – Мьюр в конце концов струсил, а Перри, конечно, хочет узнать, откуда вы знали, что так и будет. «Сиборд продактс» ожидают большие перемены. Но где, черт возьми, Джонни?.. Нет, вы подумайте. Стоило о нем вспомнить, как он звонит в дверь.
  Я вышел в прихожую и впустил Джонни. Едва бросив взгляд на довольную физиономию этого красавца, я понял, что он опять справился с заданием лучше всех. Собственно говоря, Джонни в глубине души явно считал, что детективному бизнесу пошло бы только на пользу, если бы он получил мое место. Но меня это не волновало, потому что Вульф не смог бы его вытерпеть ни одного дня. Джонни укладывает волосы, носит гетры, и ему в голову не придет, что Вульф лентяй и нужно уметь его подначивать, чтобы работал. Я знаю, за что Вульф мне платит, хотя еще не понял, знает ли Вульф, что я знаю.
  Я провел его в кабинет. Джонни сел и достал из кармана какие-то бумаги. Полистал их и объявил:
  – Я решил, что на схеме понятней. Я, естественно, мог бы обрисовать для Арчи все на словах, но поскольку я знаком не только со стенографией, так что…
  Вульф перебил:
  – Мистер Уолш там?
  Джонни кивнул:
  – Пришел без нескольких минут шесть. Я устроил себе наблюдательный пункт у черного хода ресторана в доме по Пятьдесят шестой, потому что знал, что хвост он приведет, а в полиции меня знают многие. Между прочим, в ограждении со стороны Пятьдесят пятой проход только один. – Он протянул бумаги Вульфу. – Я нарыл девять способов туда попасть. Почти все слишком сложные, но два – верняк: через ресторан и зоомагазин. Магазин работает до девяти.
  Вульф бумаги не взял и кивнул на меня.
  – Отдай Арчи. На площадке есть кто-нибудь, кроме мистера Уолша?
  – Не думаю. Сейчас там работают одни сварщики, а они закончили в пять. Хотя, когда я уходил, было темно, а освещения там почти нет. Там есть сбоку пристройка: дощатый навес. Два стола, телефон и все прочее. Так вот рядом с пристройкой стоял, похоже, прораб и разговаривал с Уолшем. Но и он, судя по всему, собирался уходить. А припоздал я, потому что когда я через ресторан вышел, то прошелся по Пятьдесят пятой, чтобы проверить, нет ли за Уолшем хвоста. Хвост был. Стоял на другой стороне и болтал с таксистом.
  – Хорошо. Принято. Теперь поясни Арчи свои схемы.
  Джонни мне пояснил, что схемы он начертил лучше не бывает, и я с ним согласился. Нарисованы они были отлично. Пять листков я сразу отложил в сторону, потому что на четырех были планы магазинов, которые в это время закрыты, а на пятой – «Восточный клуб», куда трудно попасть. На оставшихся четырех были зоомагазин, киношка с прилегающим пожарным проездом и два ресторана. Джонни подробно описал все недостатки и достоинства каждого из вариантов, и я выбрал для затравки один ресторан. Похоже, пройти там будет непросто, но, учитывая, до какой степени Вульф хотел получить ответ на свой вопрос, попытаться имело смысл. К тому времени, когда мы с Джонни разобрались с его картой боевых действий, было уже без нескольких минут семь, и я, следуя своей привычке, убрал все со стола в ящик, переключил звонок на Фрица, достал пистолет, проверил и сунул в карман. Потом встал и придвинул свое рабочее кресло к столу.
  Я спросил у Джонни:
  – Можешь поторчать тут у нас пару часиков?
  – Могу, только я есть хочу.
  – О’кей. Тогда присоединяйся к Солу, он в кухне. В семь у нас посетитель. Откроет ему Сол. А ты посиди подожди. Может, мистер Вульф попросит поупражняться в стенографии.
  Джонни вышел, чеканя шаг. По-моему, он дома тренировался. Я двинулся было за ним, но остановился и спросил у Вульфа:
  – Выходим на финишную прямую? Когда я вернусь, здесь будет вся компания?
  – Не могу сказать. – Рука его лежала на столе. Он ждал, когда я уйду, чтобы позвонить Фрицу и тот принес пива. – Подождем подтверждения.
  – Мне позвонить?
  – Нет. Придешь и расскажешь.
  – О’кей.
  Я повернулся к двери.
  Зазвонил телефон. В силу привычки я снова развернулся, шагнул к столу и снял трубку, хотя видел, что Вульф взял свою. Потому мы его услышали оба – голос, который звучал будто издалека и звенел от волнения:
  – Ниро Вульф? Это Ниро…
  Я крикнул:
  – Да! Говорите.
  – Я его нашел! Приезжайте на Пятьдесят пятую… Это Майк Уолш… Я нашел. Он здесь прятался… Приезжайте…
  Он не договорил. Грянул выстрел. В трубке звук был похож на разрыв снаряда. Потом наступила тишина.
  – Алё, Уолш, – сказал я. – Уолш!
  Я звал, но ответа не было.
  Я положил трубку и повернулся к Вульфу:
  – Вот так. Вы слышали?
  Он кивнул:
  – Слышал… И ничего не понял.
  – Отлично. Просто отлично. И что теперь делать?
  Вульф закрыл глаза и задвигал губами. И сидел так не меньше минуты. Я стоял и смотрел. Наконец он сказал:
  – Если это Уолш кого-то застрелил, то кого? Но если это застрелили его, то почему сейчас? Почему не вчера, не неделю назад? В любом случае поезжай, посмотри, что случилось. Вполне возможно, рухнула арматура, грохоту было достаточно.
  – Нет. Это был выстрел.
  – Хорошо. Разберешься. Если ты… Тьфу! Звонок. Хорошо, открой. Мистер Перри всегда пунктуален.
  Я вышел в прихожую одновременно с Солом и отослал его в кухню. Потом включил на крыльце свет, посмотрел сквозь стекло на улицу, так как это стало уже привычкой, и увидел Перри. Я открыл ему, и он вошел, снял перчатки и шляпу и положил на вешалку.
  Я прошел за ним в кабинет.
  Вульф сказал:
  – Добрый вечер, сэр… Арчи, по-моему, не стоит соваться не в свое дело. Скажи Солу, пусть позвонит в больницу и сообщит о несчастном случае… О нет, мистер Перри, спасибо, ничего серьезного.
  Я пошел в кухню к Солу Пензеру и сказал:
  – Отправляйся на Тридцать четвертую к Аллену и оттуда позвони в Управление. Скажешь, что слышал выстрел на строительной площадке на Пятьдесят пятой рядом с Мэдисон, пусть проверят. Если спросят, кто ты, скажешь: Георг Пятый. Давай-ка быстро.
  Сол зря потратил на звонок десять центов, но я не мог этого знать заранее.
  Глава пятнадцатая
  Перри повернул ко мне голову и, продолжая говорить, следил глазами за тем, как я сажусь за стол и открываю блокнот.
  – Не помню, когда так раздражался. Видимо, старею. Нет, я на вас не в обиде. Если вы предпочли работать не на меня, а на мисс Фокс, это ваше право. Но согласитесь, я сдал вам все козыри. Насколько мне известно, у вас не было ни малейшего подтверждения своим угрозам. – Он улыбнулся. – Вы, конечно же, решили сыграть на моем отношении к мисс Фокс, чтобы я надавил на Мьюра, исключительно… э-э… из уважения к ней. Должен сказать, что отчасти… и даже по большей части… вы правы. Она красивая девушка и очень ценный сотрудник.
  Вульф кивнул:
  – И моя клиентка. Разумеется, мне было приятно услышать, что мистер Мьюр отказался от обвинения.
  – Так вам звонили из полиции? А я-то надеялся первым сообщить хорошую новость.
  – Звонил инспектор Кремер.
  Фриц принес пиво. Вульф налил себе немного и продолжил:
  – Мистер Кремер получил информацию от помощника прокурора мистера Фрисби. Кажется, мистер Фрисби – друг мистера Мьюра.
  – Да. Я его знаю. И хорошо знаком с окружным прокурором Скиннером. – Перри кашлянул, проследил взглядом, как Вульф допил стакан, и произнес: – Пусть не я оказался добрым вестником… – Он улыбнулся. – Но не это было целью моего визита.
  – Слушаю вас внимательно, сэр.
  – Э-э… По-видимому, в определенном смысле теперь вы мой должник. Да, вот именно. Пригрозив привлечь нас за клевету, что весьма пагубно сказалось бы на репутации компании, вы меня вынудили надавить на Мьюра с тем, чтобы он отозвал обвинение. Но Мьюр не наемный сотрудник, он второе лицо в компании и владелец крупного пакета акций. Надавить на него было непросто. – Перри потянулся к столу и взял сухое печенье. – Я принял ваше условие. Насколько я понимаю, обвинение, выдвинутое против мисс Фокс, ложное, но вы не рискнули бы угрожать нашей корпорации без каких-либо доказательств. – Перри снова откинулся в кресле и мирным тоном закончил: – Я хочу знать, что это за доказательства.
  – Мистер Перри! – Вульф покачал указательным пальцем. – Мисс Фокс моя клиентка. А вы – нет.
  – А-а. – Перри улыбнулся. – Хотите, чтобы я заплатил? Заплачу. В разумных пределах.
  – Я не могу торговать информацией, полученной в интересах мисс Фокс.
  – Чушь. Для мисс Фокс эта ваша информация уже отработана. – Перри снова подался вперед. – Послушайте, Вульф. Вам не нужно объяснять, что такое Мьюр, вы с ним уже познакомились. Но не думаете ли вы, что если он дошел до того, что в своей старческой глупости оговорил мести ради девушку, то мне следует об этом знать? Он все-таки вице-президент. Что сказали бы наши акционеры?
  – Не знаю, что сказали бы акционеры. – Вульф вздохнул. – Но я, отвечая на ваш первый вопрос, сэр, скажу: да, вам следует об этом знать. Хотя подробности вам придется выяснять где-нибудь в другом месте. Мистер Перри, не будем препираться. Это не подлежит обсуждению: я действительно получил необходимые для суда доказательства против мистера Мьюра, но ни при каких обстоятельствах не передам их вам. Тут нечего обсуждать. Если у вас есть что-нибудь еще…
  Перри принялся настаивать. Он сказал, что Мьюр давно просто старый козел и корпорация в нем не нуждается. Что он хотел с ним поступить честно, но обязан думать в первую очередь об интересах компании и акционеров. И так далее в том же духе. С самого начала он заподозрил, что с этой кражей что-то не так, и у него есть право знать все, что знает Вульф. Вульф долго его не перебивал, потом наконец вздохнул, выпрямился в своем кресле и строго посмотрел на Перри. Не произнеся ни слова.
  Перри, похоже, твердо решил ни за что не злиться. Он и теперь лишь прикусил губу, бросил взгляд на меня и снова перевел на Вульфа.
  Вульф спросил:
  – Так есть ли у вас еще что-нибудь?
  Перри заколебался. Потом кивнул:
  – Да, есть. Но не думаю… Тем не менее я хочу поговорить с мисс Фокс.
  – Вот уж в самом деле. – Вульф приподнял на дюйм плечи и опустил. – Кажется, все на свете хотят поговорить с мисс Фокс. Известно ли вам, что ее до сих пор разыскивает полиция? Они тоже хотят с ней поговорить об убийстве.
  – Об убийстве? Что еще за убийство?
  – Обыкновенное. В человека всадили пять пуль, когда он шел по улице. Я думал, мистер Фрисби вам сообщил.
  – Нет… Мьюр сказал, будто Фрисби что-то такое говорил… Забыл что именно… Это уже серьезное обвинение. Но какое отношение к убийству имеет мисс Фокс? И кто убит?
  – Человек по имени Харлан Сковил. Да, убийство – это всегда серьезно. За мисс Фокс не волнуйтесь: она действительно ни при чем. И по-прежнему остается моей клиенткой. Однако в настоящее время встретиться с ней невозможно, так что если вам нужно ей что-то сообщить, можете передать через меня…
  Я смотрел на мистера Перри сбоку и видел, как у него на щеке проступало красное пятно. И подумал, что за два последних дня это уже четвертый случай, когда собеседник бурно реагирует на известие о мисс Фокс. Не женщина, а какое-то бедствие. Но Перри явно не собирался разыгрывать спектакль, как Мьюр. Красное пятно быстро поблекло, а Перри спокойно сказал:
  – Она находится в этом доме. Не так ли?
  – Полиция сделала здесь сегодня обыск и никого не нашла.
  – Но вам известно, где она?
  – Безусловно. – Вульф сдвинул брови. – Если хотите написать записку, мистер Гудвин ей передаст.
  – Возможно, вы могли бы сказать, когда я смогу с ней встретиться?
  – Нет. К сожалению. Сегодня не могу. Может быть, завтра…
  Перри встал. Он стоял, смотрел сверху вниз на Вульфа и неожиданно улыбнулся.
  – Ладно, – сказал он. – Не могу назвать свой визит успешным, но жаловаться не на кого. У всех нас есть право поступать так, как мы считаем нужным. Хорошо, я подожду до завтра. Надеюсь, вам виднее.
  Он протянул Вульфу руку.
  Вульф посмотрел на нее, раскрыл глаза, посмотрел Перри в лицо. И покачал головой:
  – Нет, сэр. Вы отлично понимаете, что… по крайней мере в данной ситуации, я вам не друг.
  На щеке у Перри снова проступило пятно. Но он сдержался. Повернулся и направился к выходу. Я потащился за ним, выйдя в прихожую, когда он уже успел надеть шляпу и перчатки, а когда я его выпустил, то увидел его машину – новенький «везерилл» с откидным верхом. Я пронаблюдал за тем, как он сел, как «везерилл» плавно тронулся с места, а потом вернулся в дом и закрыл на цепочку дверь.
  Сначала я зашел в кухню, чтобы узнать у Сола, дозвонился ли он в Управление. Сол дозвонился и сказал все, как я велел, только не стал их убеждать, будто он английский король.
  Когда я вошел в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза, и шевелил губами. Я сел, полистал свой блокнот, убрал его в ящик, после чего сказал вслух:
  – Он благоразумный человек.
  Вульф не ответил.
  – А вам благоразумие не свойственно.
  И это мое изречение осталось без ответа. Я немного выждал ради приличия и продолжил:
  – Он, бедный, готов на все, лишь бы не попортили репутацию его драгоценной корпорации. Вы только подумайте, как она ему досталась. Он потратил на нее лучшие годы жизни, а взамен? Наверняка его доля годовой прибыли – всего-навсего какие-нибудь жалкие полмиллиона. Но вот что мне хотелось бы знать…
  – Помолчи, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Не до тебя сейчас. – Он состроил гримасу пустому стакану. – Все чертовски плохо. Информации всегда мало, и это всегда раздражает, но на этот раз одни сплошные умопостроения, не факты, а призраки фактов. Невозможно, просто невозможно. Вероятно, все-таки следовало тебя отправить на Пятьдесят пятую. Потихоньку… – Хотя можно попробовать что-нибудь выудить у Кремера. Я ему сказал, что позвоню в восемь, а сейчас без десяти. Терпеть не могу вечером заниматься делами. Фриц наверняка тебе сообщил, что у нас сегодня цесарка по-бразильски… Звони Кремеру.
  Дозвониться до Кремера оказалось непросто. Номер был постоянно занят. Я его набирал раз пять или шесть, наконец дозвонился и услышал, что Кремера нет. Тот ушел в самом начале восьмого, и неизвестно куда, и не просил ничего передать Ниро Вульфу, если тот позвонит. Мой отчет Вульф выслушал стоя, потому что в этот момент пришел Фриц – сказать, что обед готов. Я договорил до конца и спросил:
  – Может, все же съездить на стройплощадку? Посмотрю, что там у них рухнуло. Или Сола пошлите.
  Вульф покачал головой:
  – Нет. Там полиция. Если они что-то нашли, мы узнаем об этом позже, без всякого риска, когда дозвонимся до мистера Кремера. – Он двинулся к выходу. – Джонни уже достаточно просидел у нас в кухне за полтора доллара в час. Отправь его домой. Сол пусть пока остается. Пригласи мисс Фокс.
  Я выполнил все указания.
  За обедом речи о делах, разумеется, не шло. Никто ни слова не сказал Кларе Фокс ни о звонке просившего помощи Майка Уолша, ни о подробностях визита мистера Перри. Тем не менее, хоть и вышла она с приколотой к платью розой, настроение у нее было ниже среднего и она даже не пыталась улыбнуться. Но, глядя на нее взглядом стороннего наблюдателя, я отлично видел, что Клара Фокс и в таком настроении способна стать серьезной угрозой для спокойствия любого мужчины, более впечатлительного, чем я. Она поднялась к Вульфу в пять и провела там целый час, так что за обедом они явно продолжили разговор, начатый в оранжерее, о народных танцах и прочей чепухе. Приступая к цесарке, Вульф даже напел пару мотивчиков, и мне пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не прыснуть со смеха, когда я еще не дожевал салат. Хотя, если честно, ему удалось это лучше, чем когда он их насвистывал.
  За кофе Вульф сообщил Кларе Фокс, что обвинение в краже с нее снято. Она разинула рот и вытаращила глаза.
  – Нет, правда? Значит, мне можно уйти! – Она замолчала, покраснела и взяла Вульфа за рукав. – Я хотела сказать… Я ужасная, да? Но вы же понимаете, как неприятно прятаться…
  – Безусловно. – Вульф ей кивнул. – Боюсь, придется нам потерпеть вас еще немного. Вам нельзя сейчас уходить.
  – Почему?
  – Во-первых, потому что вас могут убить. Да, это вполне возможно, хотя признаюсь, вероятность невысока. Во-вторых, дело не завершено, и нужно еще немного подождать. Тут можете мне поверить. Арчи вам передал, что лорд Клайверс считает, что выплатил долг…
  Я его не дослушал, потому что в этот момент в дверь позвонили, и я бросился открывать. Я давно был, как на иголках и чувствовал, еще немного, и я буду, как на вязальных спицах. Так что в прихожую я выскочил рысью.
  Но это был всего-навсего Джонни Кимс, которого я отправил домой чуть больше двух часов назад. Я не понял, что это значит, но впустил его в дом.
  Он сказал:
  – Уже видел это?
  Я сказал:
  – Нет, я слепой… Видел что?
  Джонни достал из кармана газету и сунул мне в руки.
  – Я пошел на Бродвей в киношку, а там газетчики орут… Экстренный выпуск… В общем, я ушел недалеко, так что решил вернуться, а не звонить…
  Я пробежался глазами по заголовкам. И сказал:
  – Пройди в кабинет. Нет, лучше в кухню. Хорошая работа, приятель. Принято.
  Я вернулся в столовую, отодвинул Вульфову чашку с кофе и положил перед ним газету.
  – Вот, – сказал я, – это к слову о завершении дела.
  Я встал у него за спиной и читал заметку с ним вместе, а Клара Фокс сидела и таращила на нас глаза.
  МАРКИЗ АРЕСТОВАН!
  Британский посланник схвачен на месте убийства!
  Репортер «Газетт» свидетель беспрецедентной драмы!
  Сегодня вечером находящийся в нашей стране по особому поручению британский посланник маркиз Клайверс был обнаружен полицией на закрытой строительной площадке на Пятьдесят пятой улице, на Манхэттене, рядом с телом человека, только что убитого выстрелом в затылок. Погибший, Майкл Уолш, работал на стройке ночным сторожем. Детектив, обнаруживший тело и маркиза Клайверса, – Пэрли Стеббинс из отдела убийств.
  В семь часов репортер «Газетт», в тот момент проходивший по Мэдисон-авеню, заметил на перекрестке с Пятьдесят пятой улицей небольшую толпу и остановился, чтобы узнать, в чем дело. Выяснив, что произошла небольшая авария, в которой столкнулись два автомобиля, разбиты два ветровых стекла, но никто не пострадал, наш репортер свернул за угол на Пятьдесят пятую. За углом он увидел человека, в тот момент шагнувшего с тротуара на проезжую часть. Узнав в нем Пэрли Стеббинса из отдела по расследованию убийств, наш сотрудник был удивлен решительным видом детектива. Он остановился и пронаблюдал, как тот открыл калитку в ограде строительной площадки.
  Наш репортер из любопытства направился следом. Войдя на площадку, он увидел, что Стеббинс держит за руку человека в элегантном вечернем костюме, который пытается освободиться. В следующую секунду наш репортер заметил еще кое-что: лежавшее на земле тело человека.
  Подойдя ближе, наш репортер рассмотрел лицо человека в вечернем костюме, немедленно узнал его и, тут же смекнув, что следует сделать, громко окликнул: «Лорд Клайверс!»
  Тот отозвался: «А вы кто такой, черт побери?»
  Детектив, обыскивавший в тот момент карманы маркиза в поисках оружия, попросил нашего репортера позвонить в Управление полиции инспектору Кремеру. Тело погибшего лежало таким образом, что репортеру пришлось переступить через него, чтобы подойти к телефону, который висел на стене под дощатым навесом. Стеббинс тем временем засвистел в свисток, и через несколько минут появился патрульный. Стеббинс что-то ему сказал, и патрульный, наклонившись над телом, воскликнул: «Это старый Уолш! Ночной сторож!»
  Дозвонившись до Управления, наш репортер подошел к лорду Клайверсу и спросил, не хочет ли тот сделать заявление. Но Стеббинс велел ему отойти в сторону. Репортер стал настаивать. Тогда Стеббинс приказал патрульному полицейскому его убрать, и нашего сотрудника силой вывели на улицу.
  Подрядчик строительства, с которым мы беседовали по телефону, сообщил, что ночного сторожа звали Майкл Уолш. Ни о какой возможной связи между Уолшем и британским пэром ему неизвестно.
  Не получили мы никаких разъяснений и от сопровождающих лиц лорда Клайверса, остановившихся в отеле «Портленд».
  В 19.30 на место убийства на Пятьдесят пятой улице прибыла полиция во главе с инспектором Кремером, но площадку закрыли для всех, так что более свежей информацией на данный момент никто не располагает.
  
  Там же была напечатана фотография Клайверса на ступеньках Белого дома, снятая неделю назад.
  Мои нервы сдали. Я должен, должен был туда съездить!
  Я сверкнул на Вульфа глазами:
  – «Будь осторожней! Не рискуй!» Да я мог там быть через десять минут после его звонка! Господи боже ты мой!
  Заметив, что меня тянут за рукав, я повернулся и увидел Клару Фокс.
  – В чем дело? Что…
  Я обрушил на нее все как есть:
  – О-о, ничего особенного. Еще один ваш партнер выбыл из игры, вот и все. Ваши ряды редеют. Уолш убит, Клайверс арестован…
  Вульф откинулся в кресле, закрыл глаза и зашевелил губами. Я наклонился к столу и подтолкнул к ней газету.
  – Давайте читайте. Надеюсь, вам понравится.
  Она склонилась над статьей, затаив дыхание. Я сказал:
  – Черт бы побрал нашу….
  Вульф резко меня одернул:
  – Арчи!
  – Да ну вас к черту.
  Я плюхнулся на стул, от боли мотая головой из стороны в сторону. Сидел тут, как дурак, жевал цесарку по-бразильски, слушал, как Вульф мурлычет народные мелодии… А нужно было немедленно мчаться на Пятьдесят Пятую… Я выбрал неправильное место, а Ниро Вульф оказался в дураках. Если бы я выехал сразу, я приехал бы раньше Кремера…
  Вульф открыл глаза и сказал спокойно:
  – Проводи мисс Фокс наверх и спускайся в ка-бинет.
  Он поднялся.
  Поднялась и мисс Фокс. Такой бледной я ее еще не видел. Она переводила глаза то на него, то на меня и наконец решилась:
  – Я не пойду наверх. Я… Я должна… должна…
  – Да? – сказал Вульф и приподнял бровь. – Что вы должны?
  Она взорвалась:
  – Откуда я знаю? Вы что, не понимаете, что я… Я должна сделать хоть что-то!
  Она вдруг рухнула на стул, стиснула руки, и ее затрясло.
  – Бедный старый Майк Уолш… Господи… зачем же я…
  Вульф подошел к ней и положил руку ей на плечо.
  – Послушайте меня, – резко сказал он. – Вы до сих пор не понимаете, почему я предпочитаю женщинам орхидеи?
  Она подняла на него глаза:
  – Это вы позволили Майку уйти, хотя знали…
  – Я знал очень мало. А теперь еще меньше… Арчи, позови Сола.
  – Здесь Джонни…
  – Нет. Только Сол.
  Я сходил в кухню и привел Сола. Вульф спросил:
  – Сколько нужно времени, чтобы привезти сюда мисс Линдквист?
  Сол раздумывал над ответом полсекунды.
  – Пятьдесят минут, если позвонить, чтобы ее привезли сюда. Если мне за ней ехать отсюда, то полтора часа.
  – Отлично. Звони. И лучше сразу сам ей скажи, что Майк Уолш убит, не то увидит газету и тоже впадет в истерику. Там есть кому ее привезти?
  – Да, сэр.
  – Позвони из кабинета. Скажи, чтобы не задерживалась, но спешить тоже не стоит… У тебя на носу слева что-то прилипло, вытри.
  – Да, сэр.
  Сол пошел к двери, на ходу доставая из кармана платок.
  – Я вовсе не впала в истерику, – сказала Клара Фокс, и голос у нее звучал уже лучше. – Когда я сказала, что вы позволили Майку уйти, я вовсе не имела в виду…
  Она откинула рукой со лба волосы, но рука еще немного дрожала.
  – Не сомневаюсь. Вы были не в себе. – Вульф был непреклонен. – Вы и сейчас не в себе. Нам с Арчи нужно кое-что сделать. Из дома не выходите, это абсолютно исключено. Не могли бы вы подняться наверх до приезда мисс Линдквист? И прошу вас, не выдумывайте, будто вы в ответе за смерть Майкла Уолша. Вы не Атропа28, не льстите себе… Могу ли я надеяться, что вы подниметесь наверх и проявите немного терпения?
  – Да. – Она встала из-за стола. – Но я… Но если мне позвонят… Пожалуйста… Я хочу с ним поговорить…
  Вульф кивнул:
  – Безусловно, вы поговорите. Хотя, думаю, мистер Хоррокс сегодня занят другими делами.
  Это был не его день: Вульф снова ошибся. Звонок от Хоррокса раздался меньше чем через пятнадцать минут. Мы успели только перейти в кабинет, прослушать доклад Сола о том, что он дозвонился до мисс Линдквист и та собирается к нам, и Вульф протянул руку к пиву. Хоррокс ни слова не сказал про своего титулованного родственника; он просто попросил пригласить к телефону мисс Фокс, и я отправил Сола наверх сказать ей, чтобы она сняла трубку в комнате Вульфа, так как аппарат из ее комнаты я унес накануне. Строго говоря, по правилам мне следовало бы послушать их разговор, но я не стал, и Вульф не сделал мне замечания.
  Мы помолчали, а потом Вульф вздохнул и выпрямился в своем кресле.
  – Позвони мистеру Кремеру.
  Я позвонил. И не дозвонился. Мне сказали, что его нет и не будет, будто он уехал в Канаду охотиться на лосей.
  Вульф снова вздохнул:
  – Арчи, ты не помнишь, мы когда-нибудь так вляпывались?
  – Нет, сэр. Но если бы я поехал…
  – Прекрати, иначе я отправлю тебя наверх, как мисс Фокс. Что бы это изменило? Чушь. Нелепость за нелепостью. Что вынуждает нас предпринимать в ответ не менее нелепые шаги. Теперь, чтобы с нашей стороны предъявить мистеру Кремеру хоть какие-то факты, придется выяснить, чем сегодня после шести занимался мистер Мьюр, заново проанализировать мотивы и действия лорда Клайверса, понять, каким образом человек может одновременно находиться в двух точках пространства, и еще раз позвонить в Небраску. Насколько мне известно, еще не изобрели оружия, способного убить человека за полторы тысячи миль, но мы, похоже, столкнулись с изобретательностью и решимостью, для которых нет невозможного, а мистер Линдквист нам может еще понадобиться. Дозвонись… Как зовут этого фермера? Донвааг?
  Я кивнул и занялся делом. Вечер был поздний, время близилось к десяти, так что линия оказалась свободна, и меня соединили с Плейнвью, штат Небраска, через десять минут. Соединили напрямую, и слышимость была отличная: хрипловатый голос Эда Донваага, говорившего из своего дома в глуши западных прерий, звучал ничуть не менее отчетливо, чем голос Френсиса Хоррокса, звонившего из отеля «Портленд».
  Вульф снял свою трубку:
  – Мистер Донвааг? Говорит Ниро Вульф… Вот именно. Я звонил днем, и вы любезно согласились сходить к мистеру Линдквисту… Да, сэр. Вынужден еще раз попросить об одолжении… Вам хорошо меня слышно? Отлично. Должен вас попросить снова съездить к мистеру Линдквисту, либо сейчас, либо завтра как можно раньше. Передайте ему, у нас есть все основания подозревать, что его жизни угрожает опасность… Да. Мы не знаем, кто и каким образом. Передайте, пусть будет внимателен ко всему необычному… Очень осторожен… Он любит конфеты? Значит, могут прислать коробку отравленных конфет. Или бомбу в конфетной коробке. Мы не знаем, откуда ждать угрозы. Могут прислать телеграмму с известием о смерти дочери, отправленную в расчете на то, что у него не выдержит сердце… Разумеется, нет. С ней все в порядке, не беспокойтесь… Да, ситуация необычная, но вы, безусловно, все скоро узнаете. Передайте, чтобы он был осторожен и внимательно отнесся к любой мелочи. Не могли бы вы поехать к нему сейчас? Отлично. Вы хороший человек, сэр. Спокойной ночи!
  Вульф положил трубку, позвонил Фрицу. Вздохнул.
  – Этому наглому дураку придется ответить за все. Еще на четыре доллара наговорили… На три? Ну конечно, ночной тариф… Принеси еще пива, Фриц… Арчи, расскажи Солу все о Мьюре, и пусть работает. Нам нужно знать, где Мьюр был сегодня с шести до восьми.
  Я пошел в кухню. Джонни Кимс помогал Фрицу убирать посуду, а Сол устроился в моем углу за столом и доедал с блюда спелые оливки. Он ничего не записывал; он никогда не записывает. Он сидел, слушал, направив на меня свой здоровенный нос; все усвоил, кивнул, взял двадцатку на расходы, сгреб последние оливки и удалился. Я его проводил.
  В кабинете я спросил у Вульфа, не позвонить ли еще раз в Управление. Вульф качнул головой. Он сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, и лишь еле уловимые движения губ свидетельствовали о том, что он держал совет сам с собой. Я сел и положил ноги на стол. Через несколько минут снова поднялся, подошел к шкафчику, налил себе глоток бурбона, понюхал и вылил обратно в бутылку. Виски не хотелось. Я снова пошел в кухню, порасспрашивал Джонни о разных деталях в расположении стройплощадки на Пятьдесят Пятой и за расспросами выпил стакан молока.
  Ровно в десять приехала Хильда Линдквист. Сопровождавший ее человек спросил, где Сол, а когда я ответил, что Сола нет, отказался войти. Я сказал, что Сол с ним расплатится позже, и на том мы и распрощались. Квадратное лицо и коричневое платье мисс Линдквист за двадцать четыре часа ничуть не изменились, но взгляд ее глаз стал еще решительней и серьезней. Она сказала, что все кончено, потому что Клайверс арестован и теперь его казнят за убийство; что сердце у ее отца будет разбито, потому что он стар и им нечем выплатить кредит и что ей нужно забрать из гостиницы вещи, потому что она хочет уехать домой первым же поездом. А я сказал, чтобы она придержала лошадей, потому что главный фейерверк еще впереди, но она подняла на меня глаза, и я понял, что мне с ней не справиться, и провел ее в гостиную, где попросил немного подождать.
  Я бегом взлетел в южную комнату и сказал Кларе Фокс:
  – Приехала Хильда Линдквист, и я намерен прислать ее к вам. Она решила, что спектакль окончен и что ей придется с пустыми руками первым же поездом катиться обратно к бедному старому папочке, и, судя по тому, как она на меня посмотрела, чтобы ее остановить, одной британской дипломатией тут не обойдешься. Ниро Вульф занят вашим делом. Не знаю, каким образом, но он его решит. Возможно, он даже умнее, чем я о нем думаю. Музыку к этой пьесе писали вы, и половина ваших музыкантов уже отдыхает на том свете, и ваша задача сейчас уберечь тех, кто еще жив. Так как?
  Клара Фокс сидела, стиснув губы и сжав кулаки.
  Но подняла на меня глаза:
  – Хорошо. Постараюсь. Присылайте ее сюда.
  – Ночевать она может здесь или в комнате через площадку. Как позвонить Фрицу, вы знаете.
  – Хорошо.
  Я спустился вниз, сказал мисс Квадратная Физиономия, что с ней хочет поговорить Клара Фокс, выпроводил из гостиной и услышал, как они здороваются на верхней площадке.
  В кабинете стояла полная тишина; Вульф продолжал совещаться с самим собой. Если бы мне показалось, что он сидит и мечтает о фаршированных перепелах или о маринованных поросячьих ножках, я дал бы ему пинка, но Вульф шевелил губами и, значит, работал. От нечего делать я стал просматривать свои запи-си. Пока я листал блокнот, у меня мелькнула идея, и я снова достал планы Джонни Кимса, проверил отчеты Хорстмана, потом убрал их в папку, перечел статью в «Газетт» о происшествии на Пятьдесят Пятой улице, дошел до полного осознания своей никчемности и ровно в одиннадцать часов взвыл:
  – Еще десять минут безделья, и всё. Weltschmerz!29
  Вульф открыл глаза:
  – Ты откуда выкопал это слово?
  Я ткнул пальцем в его сторону. Он снова закрыл глаза.
  Раздался звонок в дверь. Я точно знал, что это не Джонни с новой газеткой, потому что Джонни сидел у нас в кухне с Фрицем, так как никаких распоряжений на его счет я из Вульфа не вытянул. Потому я решил, что пришел Сол Пензер с информацией о Мьюре. Но это был не Сол, и я понял это, когда вышел в прихожую и звонок зазвенел второй раз. Он звенел долго, и потому я лениво отодвинул шторку и, увидев, что на крыльце стоят четверо – еще один квартет, – включил свет на крыльце, чтобы получше их разглядеть. Один из них был в вечернем костюме, и он-то и жал на звонок. Я знал всех. Потому развернулся и рысью рванул в кабинет.
  – Кто там звонит? – рыкнул Вульф. – Какого черта? Ты что, не можешь открыть?
  Ухмыльнувшись, я перебил его:
  – Звонит комиссар полиции Хомберт. С ним инспектор Кремер, окружной прокурор Скиннер и мой старый друг Пэрли Стеббинс из отдела убийств. Не поздновато ли для такой компании?
  – Да уж. – Вульф выпрямился в кресле и потер переносицу. – Впусти их.
  Глава шестнадцатая
  Они вошли как к себе домой. Когда Стеббинс проходил мимо меня, я подмигнул, но с такой компанией ему было явно не до шуток, и я не обиделся, потому что все было понятно: из-за этого дела он пойдет либо вверх, либо наоборот. Возле нашего дома стоял большой черный лимузин, и за ним две полицейские машины, где сидели парни из городской полиции. Ну-ну, подумал я про себя, закрывая дверь, испугали так испугали. Кремер спросил, где Вульф, и я, махнув ему на дверь кабинета, вошел последним.
  Я передвигал кресла. Кремер представил Вульфу Хомберта и Скиннера, хотя со Скиннером они были знакомы. Потом попросил пристроить где-нибудь Стеббинса, и я отвел его в кухню, где предложил поиграть в шашки с Джонни Кимсом. Когда я вернулся, Хомберт с пеной у рта вещал о попрании закона, так что я сел за свой стол и с преувеличенным вниманием открыл блокнот. Вид у Кремера был встревоженный, я таким его еще не видел. Окружной прокурор Скиннер слился с креслом, будто просидел в нем весь вечер, и смотрел на всех с циничным выражением лица человека, который три часа назад наслаждался выпивкой, но вынужден был прерваться.
  Хомберт почти перешел на крик:
  – …И это вы в ответе за то, что случилось! Если бы вы сдали их нам, они были бы живы! Кремер сказал, они вчера были здесь, в этом самом кабинете! И Уолш был! Сегодня он был у нас, а ваш человек даже не пожелал его показать! Вы несете самую что ни на есть прямую, причем юридическую, ответственность за его гибель!
  Комиссар полиции сжал подлокотники кресла и гневно сверкнул глазами на Вульфа. Кремер, глядя на него, лишь покачал головой.
  – Потрясающая речь, – буркнул Вульф. – Если я несу юридическую ответственность за гибель мистера Уолша, арестуйте меня. Только не нужно на меня кричать.
  – Ладно. Сами напросились! – Хомберт повернулся к инспектору: – Арестуйте его!
  Кремер спокойно сказал:
  – Слушаюсь, сэр. Какое предъявить обвинение?
  – Да какое хотите!.. Арестуйте как важного свидетеля. Посмотрим, как он заговорит!
  Кремер поднялся. И тут Вульф сказал:
  – Вероятно, мне следует вас предупредить, мистер Хомберт. Если меня арестуют, я вообще ничего не скажу. А если я ничего не скажу, у вас не останется ни единого шанса решить задачу, которая перед вами стоит. – Он поднял указательный палец. – Я никогда не кричу, но слов на ветер не бросаю. Мистер Кремер, приступайте.
  Кремер не шелохнулся. Хомберт посмотрел на него и перевел мрачный взгляд на Вульфа:
  – Либо вы мне все скажете, либо я вас сгною!
  – Что ж, значит, придется мне сгнить. – Вульф снова помахал пальцем. – Позвольте внести предложение, мистер Хомберт. Почему бы вам сейчас не отправиться спать, поручив расследование такому опытному полицейскому, как мистер Кремер, и не менее опытному прокурору, как мистер Скиннер? Вы, вероятно, также в чем-то разбираетесь, но в данном случае вам трудно применить свои знания. Что за ребячество, в самом деле, пытаться меня арестовать. Никаких законов я не нарушил, я уважаемый гражданин, а вы грозитесь посадить меня в камеру ради какого-то допроса. Черт побери, сэр, нельзя же так себя распускать, это безобразие! Перед вами стоит серьезная задача, я единственный, кто способен помочь, а вы являетесь ко мне в дом, поднимаете крик и пытаетесь запугать! По-вашему, это способ найти со мной общий язык?
  Хомберт слушал с разинутым ртом, потом закрыл его и перевел гневный взгляд на Кремера. Окружной прокурор тихо давился от смеха.
  Кремер сказал Хомберту:
  – Я вас предупреждал, что он с приветом. Разрешите, я сам с ним разберусь.
  Вульф серьезно кивнул:
  – Хорошая мысль, мистер Кремер. Разберитесь со мной.
  Хомберт, сложив руки, молча откинулся в кресле, продолжая таращиться на Вульфа.
  Кремер повернулся:
  – Итак, мистер Вульф, значит, вы уже знаете про Уолша?
  Вульф кивнул:
  – Из «Газетт». Не повезло вам с этим репортером.
  – Да уж, – мрачно сказал Кремер. – Маркиз, разумеется, не арестован. У нас на это нет полномочий. Вашингтон в бешенстве из-за этого репортера, будто мы могли заставить его промолчать, когда он сам все видел. – Кремер только с отвращением махнул рукой. – Да уж. Комиссар прав. Вы несете ответственность за случившееся. Я вчера предупреждал, как это все важно. Я сказал, что помочь нам обеспечить безопасность маркизу Клайверсу – ваш гражданский долг.
  Вульф поднял брови.
  – Вы ничего не путаете, мистер Кремер? Или это я что-то перепутал? По-моему, у нас шел разговор о безопасности маркиза Клайверса. Разве он сегодня пострадал?
  – Разумеется, – вклинился Хомберт. – Уолш его шантажировал!
  Кремер сказал:
  – Позвольте мне, а?
  – Это лорд Клайверс сказал вам о шантаже? – спросил Вульф.
  – Нет, – рявкнул Кремер. – Он не сказал ничего, только то, что они были знакомы много лет назад и сегодня договорились о встрече, но, когда он пришел, Уолш был мертв. Однако мы приехали не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы, Вульф, а чтобы вы нам сказали, что знаете. Мы могли вызвать вас повесткой, но так быстрее. Пора поделиться информацией. Начинайте.
  – Вы правы, пора. – Вульф вздохнул. – Честно говоря, вы, по-моему, заблуждаетесь: может быть, у вас и есть что-нибудь, что может оказаться полезным мне, но вот я вам ничем помочь не могу. Но об этом позже. Я оказался связан с этим преступлением ввиду того, что взялся представлять интересы двух молодых женщин по гражданскому иску. Также взялся защищать одну из них, когда один из директоров «Сиборд продактс» выдвинул против нее ложное обвинение. Поскольку на сегодняшний день мне удалось добиться снятия обвинения в краже…
  На этих словах окружной прокурор Скиннер проснулся. И квакнул осипшим басом:
  – Вы слишком много говорите. Какое это имеет значение? Ближе к делу.
  Вульф ответил со всем терпением:
  – Если меня будут перебивать, мы лишь потеряем время, поскольку придется начинать сначала. Поскольку на сегодняшний день мне удалось добиться снятия обвинения в краже и нет никаких оснований подозревать ни одну из моих клиенток в причастности к убийству мистера Уолша, я готов вам предъявить обеих, при условии что беседовать с ними вы будете здесь и не увезете из этого дома. Я не могу допустить…
  – Он не может допустить! – Хомберт снова готов был взорваться. – Вы не можете диктовать нам…
  Но Вульф вел себя так уверенно и настолько не сомневался в своей правоте, что едва он поднял руку, как Хомберт остановился на полуслове.
  – Я ничего никому не намерен диктовать, – сказал Вульф. – Но, черт побери, этак мы просидим тут всю ночь. Я не договорил. Я не могу допустить, чтобы жизнь моих клиенток подвергалась опасности, а она неизбежно будет подвергнута опасности вне стен этого дома. С какой стати? Я могу сейчас же за ними послать, и они ответят на все ваши вопросы, если у вас к ним есть вопросы.
  – Хорошо, хорошо, – нетерпеливо согласился Кремер. – Никто их не тронет. Когда они смогут быть здесь?
  – Через минуту, если еще не легли. Арчи, пожалуйста, пригласи их вниз.
  Под взглядом Кремера я невольно заулыбался, встал, перешагнул через ноги окружного прокурора, вышел, взбежал на третий этаж и постучался в дверь южной комнаты.
  – Войдите!
  Я вошел. Обе наши клиентки сидели в креслах с несчастным видом и спать явно не собирались. Я сказал:
  – Ну и видок у вас! Ладно, встали, собрались с духом! Вульф просит вас спуститься. Там у нас гости, которые хотят задать вам несколько вопросов.
  Клара Фокс выпрямилась:
  – Несколько вопросов… Сейчас?
  Хильда Линдквист поджала губы и закивала головой: мол, так я и знала, так и знала.
  – Разумеется, – ответил я, будто все шло как надо. – Все равно им пришлось бы вас допросить, рано или поздно. Ничего не бойтесь. Я буду рядом, а вы спокойно расскажите все как есть. Их там трое. В вечернем костюме, с громким голосом – комиссар полиции Хомберт; с тонким носом и злющими глазками – окружной прокурор Скиннер; а большой такой дядя, который смотрит на вас добрыми честными глазами, но думает при этом неизвестно что, – это инспектор Кремер.
  – Господи! – Клара Фокс откинула со лба волосы и поднялась.
  – Все в порядке. – Я улыбнулся пошире. – Ну что ж, пошли.
  Я открыл дверь и следом за ними спустился вниз.
  Когда мы вошли, все наши гости одновременно повернулись к двери. При виде мисс Фокс Скиннер встал, а следом за ним встал Хомберт, который даже пытался придвинуть девушкам кресла. Я их переставил, пока Вульф говорил, кто есть кто. В мое отсутствие он успел позвонить Фрицу и налить себе пива. Я заметил, что платка у него в кармане нет, и достал из ящика свежий.
  Кремер сказал:
  – Значит, вы и есть Клара Фокс. Где вы были сегодня утром?
  Она бросила взгляд на Вульфа. Он кивнул. И она ответила:
  – Я была здесь.
  – Здесь? Все утро?
  – Да, я не выходила из этого дома со вчерашнего вечера.
  Кремер тупо уставился на Вульфа:
  – Вы что, дали взятку Роуклиффу?
  – Нет, сэр. – Вульф покачал головой. – Мистер Роуклифф сделал все, что мог, но мисс Фокс было трудно найти. Не вините своих людей. Сейчас важно, что трое из нас могут присягнуть в том, что мисс Фокс находилась в этом доме постоянно и таким образом не имеет отношения к убийству мистера Уолша.
  – Черт побери. А мисс Линдквист?
  – Мисс Линдквист сюда приехала в десять вечера. Она безвыходно находилась в доме в присутствии хозяев в другой части города. Можно ограничиться вчерашним вечером, а именно событиями, происшедшими до половины седьмого. Позвольте внести предложение. Для начала попросите мисс Фокс рассказать вам историю, которую она рассказала вчера нам, примерно в то время, в присутствии мисс Линдквист и мистера Уолша.
  – Ну… Ладно, – сказал Кремер и посмотрел на Клару Фокс. – Прошу.
  Мисс Фокс начала рассказывать. Сначала она сбивалась и нервничала, и я заметил, что всякий раз, начиная заикаться, она смотрит на Вульфа, который сидел, откинувшись в кресле, сцепив пальцы на животе и полузакрыв глаза. И всякий раз, посмотрев на него, она набирала побольше воздуха и двигалась дальше. Вопросов ей почти не задавали. Она прочла письмо отца, а когда закончила, Кремер протянул за ним руку, и она снова посмотрела на Вульфа. Тот кивнул, и она отдала письмо. А она стала рассказывать дальше, сообщив даже больше подробностей, чем нам. Например, про свои первые письма Харлану Сковилу и Хильде Линдквист и про первую встречу с Майком Уолшем.
  Наконец она добралась до маркиза Клайверса и до того момента, когда пятнадцать дней назад его на выходе из гостиницы узнал Уолш. Вот тут они в нее так и вцепились – не Кремер, а Хомберт и Скиннер, особенно Скиннер, – но и Кремер тоже время от времени вставлял вопрос. Скиннер понятно чего добивался и просто из кожи вон лез, чтобы сбить ее с толку. Он даже спросил, где же ее мать хранила письмо от отца, если мисс Фокс в первый раз увидела его лишь у смертного одра. При этом он вел допрос умно, неторопливо, оставаясь любезным, спрашивая об одном, а потом неожиданно забегая вперед и так же неожиданно возвращаясь к прежним вопросам. Но Клара Фокс уже справилась с собой и держала себя в руках. Я даже вспомнил, как днем раньше ей удалось сохранить самообладание в кабинете у Перри. Скиннер вдруг перевел разговор на пропавшие деньги. Она отвечала так же спокойно, но после вопроса этак десятого Вульф вдруг заерзал, открыл глаза и направил на окружного прокурора свой палец.
  – Мистер Скиннер. Прошу прощения. Вы теряете время. Пропавшие деньги действительно имеют отношение к делу, но позволю себе усомниться в том, что вы понимаете – почему. Направление ваших мыслей абсурдно от начала и до конца, и это факт.
  – Благодарю, – сухо проговорил Скиннер. – Если, исходя из ваших же слов, деньги имеют отношение к делу, то почему же оно абсурдно?
  – Потому что вы ходите по кругу, – парировал Вульф. – Вы решили, что если вы окружной прокурор, то вы орудие правосудия и ваш долг загнать в угол каждого, кто попался вам на глаза. Это не просто опасное заблуждение, в данном случае оно идет вразрез с вашими же интересами. Спрашивается, почему к нам сегодня пришли столь высокие гости? – Вульф поднял свой палец. – Потому ли, что в «Сиборд подактс» были украдены тридцать тысяч долларов, или потому, что погибли два человека? Нет и нет. Вы приехали потому, что лорд Клайверс оказался втянут в пренеприятную историю и это попало в газету, так что у вас большие неприятности. Вы тридцать минут пытались загнать мисс Фокс в ловушку, откровенно намекая на то, что они вместе с мистером Уолшем, мистером Сковилом и мисс Линдквист вступили в заговор с целью шантажировать лорда Клайверса. Вы недвусмысленно дали это понять, спросив, иными словами, не сама ли она сочинила письмо, машинописную копию которого инспектор Кремер положил себе в карман. Неужели вы в самом деле сами не понимаете, что вас заносит не туда?
  – Спасибо, что разъяснили, – еще суше ответил Скиннер. – Я непременно…
  – Разумеется, вы непременно. Но… Черт побери, я не закончил! Позвольте-ка мне слегка вас сориентировать. Обозначить другую линию. Британский посланник оказался застигнут на месте убийства, и это попало в газету. Арестовать его вы не можете, даже если бы хотели, по причине его дипломатической неприкосновенности. Почему в таком случае вы не хотите просто замять это дело, избежав неприятной шумихи и международного скандала? Потому что боитесь. Если это он убил мистера Уолша, придется посылать запрос британскому правительству и, если понадобится, добиваться выдачи пэра, иначе газеты поднимут такой шум, что вам на месте не усидеть. Вы сидите на ящике с динамитом, мистер Скиннер, – как и мистер Хомберт, – и прекрасно отдаете себе в этом отчет. Могу себе представить, до какой степени вам не хочется даже думать о том, что, возможно, придется предъявить лорду Клайверсу обвинение. С этим все понятно; но хуже всего, что вы понятия не имеете, он застрелил Уолша или не он. Может быть, он сказал правду и действительно пришел на площадку, когда Уолш был уже мертв… Итак. Поскольку попытка предъявить обвинение лорду Клайверсу не только вызовет международный скандал, но способна губительно сказаться лично на вас, то о чем вам следует думать в первую очередь? Ответ напрашивается сам собой. Вам следует быстро и тщательно проверить все возможные версии, именно исходя из его невиновности. Выяснить, кто еще мог хотеть смерти Харлана Сковила и Майкла Уолша. Есть шесть человек, кто может помочь вам в расследовании. Один из них убийца, второй – старик, который живет на ферме в Небраске, остальные четверо перед вами. Но что делаете вы, беседуя с мисс Фокс? Вы, используя весь свой опыт перекрестных допросов, пытаетесь доказать, будто она собралась шантажировать лорда Клайверса, хотя сам он ни слова об этом не сказал, несмотря на то что возможность у него была, и не одна. И вы снова завели речь о краже, хотя человек, потребовавший ее ареста, отозвал свое обвинение… Вот так-то. – Вульф обвел их всех взглядом. – И после этого вы, джентльмены, удивляетесь, почему я с вами недостаточно откровенен? Почему не выкладываю все как есть?
  Кремер буркнул что-то себе под нос, разглядывая свою сигару, которую уже минут пять назад достал из кармана. Скиннер потер себя за ухом, поджал губы и промолчал, бросив косой взгляд на Клару Фокс. А Хомберт так и подпрыгнул на месте, хлопнув по подлокотнику:
  – Ха! Так вот вы к чему вели! Не хотите ничего говорить, да? Видит Бог, я вас разговорю!
  – Да все я скажу. – Вульф вздохнул. – Все, что вам следует знать. Вам известно, что мистер Сковил приходил сюда вчера и был застрелен через несколько минут после ухода. Мистер Гудвин разговаривал с ним в этом самом кабинете, и, если вы захотите, он расскажет, о чем. Мисс Фокс и мисс Линдквист могут повторить для вас, о чем шел разговор у нас, а мисс Фокс – то, что мы знаем о мистере Уолше. Вам также, вероятно, известно о требовании, которое я отослал лорду Клайверсу по поручению мисс Линдквист и ее отца, и о том, что маркиз дал обещание уладить их спор. Но я не могу рассказать всего – например, подробности довольно долгой сегодняшней беседы с лордом Клайверсом. Об этом спрашивайте у него…
  – Что? – квакнул Скиннер и выпрямился в своем кресле.
  Хомберт вытаращил глаза. Кремер, наконец раскуривший сигару, так ее прикусил, что пепел упал на коврик. А Скиннер продолжал:
  – Клайверс сегодня к вам приходил?
  Вульф кивнул:
  – И пробыл более часа. Вероятно, следовало сказать «вчера» а не «сегодня», поскольку сейчас час ночи. Да, приходил. Мы с ним выпили восемь бутылок пива, и ему очень понравился этот глобус.
  Кремер, зажав сигару в зубах, буркнул:
  – Черт побери.
  Хомберт продолжал таращить глаза.
  Скиннер посидел, посмотрел на Вульфа, а потом сказал:
  – Вас никто не называл лжецом, Вульф, но, по-моему, вы сочиняете.
  – Сочиняю? – Вульф повернулся ко мне. – Арчи, значит ли это, что я лгу?
  – Не-а, – я улыбнулся, – это просто фигура речи.
  – Надо же. – Вульф потянулся к кнопке, а потом откинулся назад. – Как видите, джентльмены, у меня не просто есть дополнительная информация, она из самого достоверного источника – лорд Клайверс много что рассказал. Но, разумеется, она не предназначена для разглашения. – Он перевел взгляд на комиссара полиции. – Насколько мне известно, после убийства мистера Сковила мистер Девор, мистер Кремер и вы не раз встречались с лордом Клайверсом. Очень жаль, что он не счел возможным довериться вам. Думаю, если найти правильный подход, он это сделает.
  – Я вам не верю, – прошипел Хомберт. – Мы это проверим.
  – Проверьте. – Вульф открыл бутылку и наполнил стакан. – Не хотите ли пива, джентльмены? Нет? Воды? Виски? Мисс Фокс? Мисс Линдквист? Вы еще не задали ни одного вопроса мисс Линдквист. Она должна ждать всю ночь?
  Скиннер сказал:
  – Я, пожалуй, выпил бы хороший «хайбол»… Послушайте, Вульф, вы это все серьезно?
  – Разумеется… Фриц, пожалуйста, сделай «хайбол»… По-вашему, я такой болван, чтобы придумать историю о визите маркиза?.. Позвольте внести предложение: пора отпустить женщин спать.
  – Э-э… – Скиннер посмотрел на Хомберта. Хомберт скривил губы и пожал плечами. Скиннер повернулся и строго спросил:
  – Вас зовут Хильда Линдквист?
  От неожиданного вопроса ее твердое квадратное лицо дрогнуло, но она тут же выставила вперед свой подбородок.
  – Да.
  – Вы тут слышали все, что сказала мисс Фокс? Вы с ней согласны?
  Она широко раскрыла глаза:
  – Что значит «согласна»?
  – Это значит, считаете ли вы, что она говорила правду?
  – Разумеется.
  – Где вы живете?
  – Плейнвью, штат Небраска. Близ Плейнвью.
  – Когда вы приехали в Нью-Йорк?
  – В прошлый вторник. Днем во вторник.
  – Ладно. Это все. Надеюсь, вы понимаете, что покидать город вам пока нельзя…
  Вульф его перебил:
  – Мои клиентки будут оставаться в этом доме до тех пор, пока я не завершу расследование.
  – Пусть остаются. – Скиннер поднял свой стакан. – Значит, вы намерены его завершить. Да ради бога. Будь у меня столько нахальства, я уже купил бы весь Манхэттен.
  Он выпил.
  Наши клиентки поднялись и пошли наверх. Вместе с ними я вышел в прихожую, и в ту же секунду в дверь позвонили. Вернулся Сол Пензер. Я прошел с ним в кухню и выслушал отчет, что заняло у нас несколько минут. Джонни Кимс дремал, привалившись вместе со стулом к стене, а Пэрли в углу читал газету. Я налил себе молока, сделал пару глотков, а остальное забрал с собой в кабинет.
  Фриц тем временем успел приготовить «хайбол» для Хомберта и Кремера, и еще раз для Скиннера.
  Я сказал Вульфу:
  – Сол вернулся. Объект ушел из конторы без нескольких минут шесть, дома появился примерно в четверть восьмого. Где он был в промежутке, Сол не выяснил. Отправить его сейчас обратно?
  – Нет. Пусть едет домой, а утром придет к восьми.
  – Джонни тоже?
  – Да… Нет, погоди-ка. – Вульф повернулся: – Мистер Кремер, возможно, я смогу немного упростить вам жизнь. Я знаю, насколько тщательно вы относитесь к деталям. И разумеется, уже проверили все подходы к площадке на Пятьдесят пятой. Возможно, вам доложили, что ими сегодня уже интересовался еще один человек.
  Теперь Кремер вытаращил глаза:
  – Да, доложили… Но вы-то откуда знаете?.. У нас есть словесный портрет. Его ищут человек двадцать…
  Вульф кивнул:
  – Я так и подумал. Следовало раньше вам сказать. Он сейчас сидит в кухне. Это мой человек.
  Глаза у Кремера полезли на лоб.
  – Бог ты мой! Он шнырял там как раз перед убийством! – Он поставил стакан на стол. – Какого черта…
  – Нам нужно было побеседовать с мистером Уолшем, а вход был под наблюдением. Я послал своего человека поискать другой способ туда попасть. Он ушел в самом начале седьмого и приехал сюда около восьми. Если хотите, можете с ним поговорить, но это пустая трата времени. Он скажет то же самое.
  Инспектор перевел взгляд с него на меня. И взял свой стакан.
  – Ну вас всех к черту.
  Вульф сказал:
  – Отправь Джонни домой.
  Кремер добавил:
  – И скажи Стеббинсу, чтобы вышел на улицу. Там Роуклифф. Пусть отзовет людей, розыск отменяется.
  Я пошел выполнять поручения и, выпроводив всех троих, дверь не закрыл, а прикрыл, сказав Пэрли, чтобы он сам ее потом захлопнул. Когда враг в доме, нет смысла городить баррикады.
  В кабинете я увидел, как Скиннер и Хомберт на пару атакуют Вульфа. Это было даже забавно. То они охраняют Клайверса, то хотят навесить на него убийство, а теперь вцепились в человека, чтобы он выдал им то, что узнал за пивком от Клайверса. Я сел за стол, пошире улыбнулся Кремеру, а он невежливо меня проигнорировал. По-видимому, в мое отсутствие он успел выпить еще один «хайбол».
  Скиннер тем временем обхаживал Вульфа.
  – Ради бога, ну почему мы не можем поработать вместе? Признаю, мы взяли неверный тон, но откуда нам было знать, что Клайверс к вам приезжал. Черт возьми, из него же ни слова не вытянуть. Лично я дал бы ему сейчас такого пинка, что он в два счета оказался бы дома. Согласен, мы не можем вас заставить выдавать чужие тайны, но просим раскрыть лишь ту часть информации, которая имеет отношение к следствию. Дружба со мной еще никому не мешала, особенно человеку вашей профессии. В конце концов, кто вам этот Клайверс, чтобы его прикрывать?
  – Удивительно, – проворчал Вульф. – Вчера мистер Кремер убеждал меня в том, что мой долг помочь вам защитить важного гостя, а сейчас вы говорите обратное.
  – Смейтесь, смейтесь, – квакнул Скиннер. – Скажите мне хотя бы одно. Не показалось ли вам во время вашей беседы, что у Клайверса зуб на Уолша?
  Веки у Вульфа дрогнули, и, секунду посомневавшись, он повернулся ко мне:
  – Арчи, открой блокнот. Найди место, когда я спросил у лорда Клайверса: «Вы ему не поверили?» Речь шла о мистере Уолше. Прочти, пожалуйста, ответ.
  Я полистал блокнот. Наконец нашел это место и прочел:
  – «Клайверс: Я никому не верю. Черт возьми, я сам постоянно лгу. Я же дипломат! Послушайте. Забудьте вы про Уолша, с ним я сам разберусь. Раз уж я приехал, я должен покончить с этим делом. С Уолшем мы договоримся. Сковил, да примет Господь его душу, мертв. Это дело полиции. Что касается Линдквистов…»
  Вульф поднял палец:
  – Достаточно, Арчи. Убери блокнот.
  – Никуда он его не уберет! – Хомберт снова хлопнул по подлокотникам. – Это вещественное доказательство! Мы его…
  Он умолк, разъяренно оглянувшись на Скиннера, который пнул его по ноге носком туфли. А Скиннер, похоже, готов был растечься сладкими струйками и заговорил – ни дать ни взять Ромео в сцене под балконом:
  – Слушайте, Вульф, поработаем в команде. Дайте это нам. Пусть ваш помощник напечатает страницу, либо я пришлю человека, и он ему продиктует. В воскресенье Клайверс отплывает в Европу. Если мы не сможем ему ничего предъявить, он уйдет от правосудия.
  Вульф посидел немного с закрытыми глазами. Все на него смотрели. Кремер жевал сигару, Хомберт кипел от злости, Скиннер смотрел на Вульфа добрым честным взглядом. Наконец Вульф открыл глаза.
  – Не хотите ли заключить со мной сделку, мистер Скиннер? Позвольте мне задать ряд вопросов. И я вам помогу, чем смогу, в зависимости от ответов. Думаю, буду полезен.
  Скиннер нахмурился:
  – Какого рода вопросы?
  – Сейчас услышите.
  Скиннер на секунду задумался:
  – Ладно. Валяйте.
  Вульф повернулся к инспектору:
  – Мистер Кремер. Уолш был под наблюдением с того самого момента, когда он вышел из Управления. Мне хотелось бы знать, по какой причине, человек, дежуривший на Пятьдесят пятой, перешел улицу и вошел на строительную площадку, как описано в «Газетт». Он что, слышал выстрел?
  – Нет. – Кремер вынул изо рта сигару. – Этот человек сейчас сидит в кухне. Хотите послушать его?
  – Нет, просто хочу знать причину.
  – Ладно, я сам расскажу. Стеббинс сказал, что на несколько минут бросил пост. Там на перекрестке столкнулись два такси, и он пошел посмотреть, что с ними, и правильно сделал. Он говорит, что отошел минуты на две, но вполне могло пройти и десять, вы же знаете, как это бывает. Так или иначе, когда он возвращался – а шел он по южной стороне улицы, – то увидел, как калитка на площадке приоткрылась и из щели высунулась голова. Он видел лицо и знает, что это был не Уолш. По улице шли пешеходы, и голова нырнула обратно, а калитка закрылась. Стеббинс спрятался за машиной. Через минуту голова появилась, но, увидев, прохожего, снова скрылась. Стеббинс решил посмотреть, в чем дело, перешел через улицу, и в этот момент, как нарочно, попался на глаза чертову газетчику. Он вошел в калитку, а там – да, был Клайверс, и рядом лежало тело сторожа.
  – Да, знаю. – Вульф вздохнул. – «Тело погибшего лежало таким образом, что репортеру пришлось переступить через него, чтобы подойти к телефону»… Значит, мистер Стеббинс не слышал выстрела?
  – Нет. Оттуда? Он же отошел, а на перекрестке было шумно.
  – Понимаю. Вы нашли оружие у лорда Клайверса?
  – Нет, – со злостью ответил Кремер. – Это еще одна миленькая деталь. Не нашли никакого оружия, кроме того, что лежало в кармане у сторожа, но из него не стреляли. На поиск оружия брошено все подразделение. Но на стройке сейчас возводят каркас – сотни труб, которые торчат из земли, и если он бросил оружие в трубу, искать бессмысленно.
  – Мог и бросить, – пробормотал Вульф. – Да-а… выстрела никто не слышал, оружия нет… Не могу передать, джентльмены, как вы меня порадовали. В ответ скажу, что этот выстрел слышали мы с мистером Гудвином.
  Они опешили. Скиннер переспросил:
  – Вы… что? Какого черта! Вы о чем говорите?
  Вульф повернулся ко мне:
  – Арчи, расскажи им.
  Я позволил им немного полюбоваться моим честным лицом.
  – Сегодня… – начал я и тут же исправился: – То есть вчера вечером мы с мистером Вульфом находились в этом кабинете. Без двух минут семь зазвонил телефон, и случайно мы одновременно сняли трубки. Звонил мужчина, он спросил: «Ниро Вульф?» Голос был взволнованный, и звучал он… немного странно. Я сказал: «Да, говорите», а он сказал: «Я его нашел! Приезжайте на Пятьдесят пятую. Это Майк Уолш. Он здесь прятался. Приезжайте». Тут грохнул выстрел… очень громко, будто стреляли возле самой трубки. Я несколько раз позвал Уолша, но ответа не было. Мы тут же позвонили в Управление.
  Я ждал похвал и не дождался. Скиннер, похоже, что-то обдумывал, Хомберт едва сдерживал гнев, а Кремер смотрел недовольно. Он, видимо, тоже был на грани. Но сорвался на Вульфа:
  – Что у вас еще в запасе? Сначала вы сообщаете, что человек, из-за которого я поднял на ноги всю полицию, это ваш бойскаут, которого вы послали поиграть в разведчика. Теперь говорите, что и телефонный звонок был сделан отсюда, а мы-то, черт побери, весь вечер пытаемся вычислить, кто звонил и откуда.
  Он так прикусил сигару, что чуть не отгрыз кончик.
  – Однако, мистер Кремер, – запротестовал Вульф, – разве я виноват в том, что судьба полюбила мой адрес? И разве не мы сообщили о выстреле? К тому же я даже не разрешил мистеру Гудвину туда съездить, так как знал, что это вам не понравится.
  Кремер не успел ответить. Тут заговорил Скиннер:
  – Вы услышали выстрел без двух минут семь. А Стеббинс вошел на стройплощадку и обнаружил там Клайверса в семь ноль пять. – Он обвел всех растерянным взглядом, как человек, поднявший с земли не то, что думал. – По-моему, все понятно.
  Тут он повернулся к Вульфу и рявкнул:
  – Будьте любезны пояснить, с какой стати вы радовались тому, что оружия не нашли и Стеббинс не слышал выстрела, когда вы сами его слышали?
  – Не торопите меня, мистер Скиннер.
  Указательный палец Вульфа тихо постукивал по подлокотнику, и я не понял, с чего это Вульф занервничал.
  – Если не возражаете, продолжим с вопросами. В «Газетт» написано, что мистер Стеббинс обыскал карманы лорда Клайверса в поисках оружия. Нашел ли он что-нибудь?
  – Нет, – буркнул Кремер. – Клайверс сказал, что обычно носит с собой револьвер, но не в вечернем костюме.
  – Но если оружия не нашли, а он не покидал площадки, каким же образом он мог застрелить Уолша?
  – Мы найдем оружие, – мрачно пообещал Кремер. – Там много мест, где можно спрятать револьвер. Можно выбросить за ограждение… Но мы найдем. Черт побери, это он. Вы же сами это и подтвердили.
  Вульф покачал головой:
  – Не отчаивайтесь, мистер Кремер. Скажите еще вот что, пожалуйста. Поскольку мистер Стеббинс полдня следил за мистером Уолшем, надеюсь, вы в курсе. Где он вчера был?
  Скиннер рассердился:
  – Не зарывайтесь, Вульф. Давайте…
  – Я не зарываюсь. Хорошее слово. Так где же он был, мистер Кремер?
  Кремер бросил сигару в пепельницу:
  – Ладно. Выйдя из Управления, Уолш, зашел в забегаловку на углу Бродвея и Франклин-авеню и поел. Часто оглядывался, но Стеббинс уверен, что не засветился. Потом сел в трамвай, доехал до Двадцать седьмой и пошел в сторону Западных улиц. Дошел до здания «Сиборд продактс», поднялся в лифте на тридцать второй этаж и направился в сторону кабинетов администрации. Стеббинс остался ждать на площадке. Уолш находился там примерно час. Через час вышел, вошел в лифт. Стеббинс побоялся войти с ним в кабину и едва его не потерял. От здания «Сиборд продактс» Уолш пошел обратно, по пути зашел в аптеку и позвонил из закрытого автомата. После чего спустился в подземку и поехал домой на Шестьдесят четвертую. Из дома вышел примерно в пять тридцать пять и отправился на Пятьдесят пятую. На работу пришел без малого в шесть.
  Вульф откинулся в кресле и закрыл глаза. Все на него смотрели. Кремер достал вторую сигару, откусил кончик и пальцем снял с языка крошки. Хомберт не выдержал:
  – Вы что, уснули?
  Вульф, не пошевельнувшись, сказал:
  – Значит, мистер Уолш пробыл в «Сиборд продактс» час. Вы не знаете, с кем он там виделся?
  – Нет, откуда? Стеббинс туда не входил. Даже если бы я захотел это выяснить, к тому времени, когда я получил отчет, все уже разошлись. А какая разница?
  – Кое-какая есть. – Голос Вульфа звучал спокойно, но я-то, зная его лучше всех, понял, что он нервничает. – Да, кое-какая есть. Бывает, что догадка ценна не меньше, чем улика… Иногда даже больше.
  Он выпрямился, открыл глаза и вдруг оживился:
  – Джентльмены, на сегодня все. Начало третьего, мистер Гудвин зевает. Завтра я вам позвоню… вернее, уже сегодня.
  Скиннер устало покачал головой:
  – О нет, нет, нет. Честное слово, Вульф, вы попросту невозможны. Мы не договорили. Можно ли попросить еще один «хайбол»?
  Вульф вздохнул:
  – Не будем препираться. – Он поднял палец. – Сэр, мы заключили сделку. Я сказал, что если смогу получить ответ на некоторые вопросы, то подумаю и помогу, чем смогу. Неужели вы считаете, будто я способен обдумывать информацию в третьем часу? Уверяю вас – нет. Я не пытаюсь увильнуть. Джентльмены, я продвинулся в решении этой головоломки намного дальше вас, но, прежде чем приступать к каким-либо действиям, мне необходимо понять еще одну вещь. Не знаю, когда я ее пойму. Возможно, меня осенит через десять минут, когда я еще не успею лечь в постель, но вполне возможно, что потребуются дополнительные сведения и много работы. Черт возьми, через четыре часа рассвет. Я и вчера лег спать в четвертом часу.
  Он плюхнул ладони на стол, отодвинулся вместе с креслом, встал и одернул жилетку, из-под которой снизу выглядывала желтая рубашка.
  – Подождем до утра. На сегодня хватит, голова не работает. Завтра я вам позвоню.
  Кремер тоже поднялся и повернулся к Хомберту:
  – Всегда так. Можно с тем же успехом тыкать булавкой в носорога.
  Глава семнадцатая
  Когда на следующее утро, в среду, в девять пятнадцать я поднялся в оранжерею, чтобы передать Вульфу сообщение и увидел, чем он занимается, я решил, что гений наш вчера перетрудился и спятил. Вульф стоял у скамьи в горшечной, держа в обеих руках по дощечке, дюймов десять длиной и четыре шириной. Когда я вошел, он не обратил на меня внимания. Размахнулся пошире, а потом как хлопнет дощечкой по дощечке. И так несколько раз. Покачал головой, бросил одну дощечку, а другой постучал по скамье, потом по одной ноге, по другой, потом по табуретке, по ладони, по пачке оберточной бумаги. И снова покачал головой. Наконец, соизволив заметить мое присутствие, он швырнул дощечку на пол и обратил на меня взгляд, полный ярости.
  – В чем дело? – рыкнул он.
  Я безропотно ответил:
  – Звонил Кремер. Третий раз. Говорит, после визита к вам окружной прокурор Скиннер страдает с похмелья и рубит головы налево-направо… Кстати, раз уж пришлось к слову, голова и у меня того гляди расколется: я две ночи спал по четыре часа… А еще Кремер говорит, что госсекретарь звонил в «Газетт», а издатель послал его к черту. А еще Кремер хочет знать, видели мы утренние газеты или нет. А еще он говорит, что у Хомберта в кабинете сидят два человека из Вашингтона, и у них копии правительственных сообщений из Лондона. Еще говорит, что полчаса назад Хомберт вернулся из отеля, где беседовал с Клайверсом и спросил его о вашем разговоре, а Клайверс сказал, что разговор носил личный характер, что погода сегодня прекрасная и хорошо бы не было дождя. А еще Кремер сказал, что вам пора колоться, иначе он сам вас расколет. Кроме того, мисс Фокс поссорилась с мисс Линдквист, поскольку у них сдают нервы. Кроме того, Фриц встал на тропу войны, поскольку Сол и Джонни мешают ему в кухне, а Джонни сожрал каких-то калифорнийских моллюсков, которых Фриц собирался положить в грибы. Кроме того, я так и не получил от вас ответа, нужно ли ехать к Клайверсу читать его бумаги, прибывшие с «Беренгарией». Кроме того… – Я остановился, чтобы перевести дух.
  Вульф сказал:
  – Отстань. С пустяками сам разберись. Посмотри на меня… – Он поднял дощечку и швырнул ее об пол. – Я жертвую оранжерейным временем ради того, чтобы развязать последний узел, а ты отвлекаешь меня всякими глупостями. Надеюсь, госсекретарь пошел, куда его послали? Вот и ты попроси всех последовать за ним.
  – Ага, конечно. Говорю вам, они собираются приехать. Я не могу не впустить комиссара полиции.
  – Запри дверь. Не впускай. Устроили травлю.
  Он демонстративно отвернулся. Я плюнул на все и ушел. По пути вниз я притормозил у двери южной комнаты послушать голоса наших клиенток, которые продолжали ссориться. Внизу я тормознул возле кухни, отметив для себя, что голос Фрица еще дрожит от злости. Сумасшедший дом.
  Вульф вел себя невыносимо с самого утра, с тех пор как я – еще не было семи – поднялся к нему наверх, потому что он не снял трубку, когда мне нужно было доложить о звонке Кремера. Ни разу он еще не был со мной так резок, но вообще-то я не обиделся, потому что злился он не на меня, а на свои мозги, которые никак не желали работать как следует. Потому и я злился не на него, а на мигрень, во-первых, и, во-вторых, на Фрица и наших клиенток, которые пытались переложить на меня все свои проблемы. В-третьих, я сердился на телефонную трубку, откуда на мою бедную голову то и дело сыпалась брань. Все это длилось уже больше двух часов, и конца видно не было.
  Вернувшись в кабинет, я выпил вторую таблетку аспирина, закончил обычные утренние дела, сел за стол, просмотрел записи, сделанные в оранжерее, и позавчерашний отчет Хорстмана, потом проверил счета, потом почту. Пришли счета от «Ричарта» и от «Хёлна»30, из Англии прибыли два каталога, которые я полистал и отложил в сторону. Позвонил из «Газетт» Гарри Фостер, каким-то образом узнавший, что у нас можно разжиться какой-нибудь информацией, и я навешал ему лапши на уши. Позже, в самом начале одиннадцатого, раздался еще один звонок, и я услышал голос не чей-нибудь, а самого маркиза Клайверса. От неожиданности я чуть было не переключил его на оранжерею, но, послушав, решил, что уж лучше я сам передам Вульфу содержание нашей беседы. Так что я, положив трубку, аккуратно сложил новые счета и каталоги друг на друга, свернул их в трубку, стянул резинкой и пошел наверх.
  Вульф стоял у окна в третьей комнате возле стойки двухлетних гибридов. Вид у него был грозный, а у Хорстмана, который остался в «тропиках», самый что ни на есть несчастный.
  Я шел навстречу буре. Подошел, щелкнул резинкой на своем свертке и сказал:
  – Тут счета от «Ричарта» и от «Хёлна», английские каталоги. Хотите посмотреть или бросить в горшечной? И еще звонил Клайверс. Спросил, приеду ли я читать его бумаги. Про свой небольшой инцидент с полицией не сказал ни слова, а я как человек вежливый…
  Я замолчал, потому что Вульф все равно не слушал. Губы у него сложились трубочкой, вытянувшись этак на полдюйма, и он, не отрывая глаз, уставился на мою руку. Я уставился на него, и мы постояли так довольно долго.
  – Вот оно, – пробормотал он наконец. – Черт возьми, Арчи, как ты догадался? Ты потому и принес это сюда?
  Я спросил осторожно:
  – Сэр, с вами все в порядке?
  Вульф молчал.
  – Ничего ты не догадался. Тебе просто опять повезло.
  Он закрыл глаза, тяжело вздохнул:
  – Резина, Резина… Коулмен-Резина… Конечно!
  Глаза открылись и засверкали.
  – Сол здесь? Позови его ко мне немедленно.
  – А как быть с Клайверсом?
  Он надменно скомандовал:
  – Жди в кабинете. Сола ко мне.
  Зная, что спрашивать бесполезно, я сбежал вниз, прыгая через ступеньку, заглянул в кухню и позвал Сола. Он встал передо мной, задрав свой нос, а я сказал:
  – Вульф зовет тебя наверх. Он только что догадался, где зарыт сундук с золотом, так что, Христа ради, смотри под ноги. Ты же знаешь, чего от него можно ждать, когда он такой. Если задание будет совсем уж безумное, доложи мне.
  Я вернулся за свой стол, но читать отчеты, конечно, не стал. Прикурил сигарету, достал из стола пистолет, проверил, положил на место, пнул ногой корзину для мусора, она опрокинулась, но я не стал поднимать.
  Тут я услышал шаги, а потом голос Сола, который сказал через дверь:
  – Арчи, проводи меня. Я ухожу.
  – Сам выйдешь. Или ты что, боишься?
  Я сунул руки в карманы, вытянулся в кресле во весь рост и сидел так и злился. Прошло десять минут после его ухода, когда зазвонил телефон. Я потянулся к трубке, мысленно вспомнив парочку нецензурных слов, потому как мне очень не хотелось снова выслушивать возмущенные вопли, но звонил Сол.
  – Арчи? Соедини меня с мистером Вульфом.
  Вот это скорость, подумал я и перевел звонок. Вульф снял трубку:
  – Ниро Вульф слушает.
  – Сэр, это Сол. Я все сделал.
  – Хорошо. Арчи, ты здесь? Повесь трубку.
  Я повесил. То есть, фыркнув, бросил на аппарат. Впрочем, изображать негодование было не перед кем. И если честно, я на такое не обижаюсь, потому что прекрасно знаю, почему Вульф не докладывает мне о каждом своем шаге: потому что он не менее прекрасно знает, что в половине случаев я начну его отговаривать, а он все равно сделает по-своему. Ни один человек, зная, что прав, не станет обсуждать свое решение с тем, кто считает, что он неправ.
  Прошло пять минут после звонка Сола, и потеха началась. Сначала мне позвонил Вульф:
  – Соедини меня с лордом Клайверсом.
  Я дозвонился в «Портленд» и перевел звонок в оранжерею. Вульф сказал:
  – Доброе утро, сэр. Мистер Гудвин сообщил мне, что вы звонили… Да, понимаю… Нет, не приедет… Не могли бы вы… Одну минуточку. Произошло нечто важное, но мне не хотелось бы обсуждать это по телефону. Мистер Уолш наверняка сказал вам вчера о человеке, которого нашел и из-за которого вам позвонил… Да, он опасен. Ему терять нечего. И он единственный, кто способен предотвратить безобразный газетный скандал… Да, знаю и потому прошу вас немедленно приехать ко мне… Нет, сэр, поверьте мне на слово, я сумею его разоблачить… Да, сэр… Прекрасно. Вот что значит здравомыслящий человек… Не забудьте захватить с собой эти бумаги. Жду вас через пятнадцать минут…
  Клайверс положил трубку, а Вульф сказал мне:
  – Арчи, соедини меня с мистером Мьюром.
  Я позвонил в «Сиборд продактс», поговорил сначала с мисс Бэриш, потом с Мьюром и соединил его с Вульфом.
  – Мистер Мьюр? Доброе утро, сэр. Говорит Ниро Вульф… Одну минуточку, сэр. Мне крайне неприятно, но должен признать, что я ошибался в отношении вас, и теперь хочу восстановить справедливость… Да, да, именно. Понимаю… Да… Не будем обсуждать по телефону. Уверен, что вы останетесь удовлетворены настолько, насколько вы этого заслуживаете. Если вы с мистером Перри приедете ко мне в половине двенадцатого… Прошу прощения, не могу… Да, мисс Фокс будет здесь. Она уже здесь… Нет, в одиннадцать тридцать, не раньше, и очень важно, чтобы вы приехали вместе с мистером Перри… О-о, разумеется, нет, он и сам очень живо интересовался… Да, тут недалеко…
  Я услышал, как Мьюр положил трубку, и сказал:
  – Теперь-то старый козел бегом сюда прибежит. Забудет и про Перри, и про шляпу. Зачем вы…
  – Спасибо, Арчи. Соедини с мистером Кремером.
  Я позвонил в Управление, назвал добавочный Кремера и услышал сначала голос секретаря. Потом – инспектора. Вульф начал разговор сам:
  – Доброе утро, мистер Кремер… Да, разумеется, мистер Гудвин все передал, но у меня были важные причины… Понимаю, только что же я мог поделать? Не могли бы вы ко мне приехать в одиннадцать тридцать? К этому времени я надеюсь все закончить… Нет, я имею в виду не только информацию, я рассчитываю преподнести вам раскрытое дело… Нет. Полагаете, у меня тут мойры на побегушках?.. Разумеется, пусть приедут, если хотят, но в таком случае мистеру Хомберту, думаю, не помешало бы захватить подгузник… Да, в одиннадцать тридцать…
  Кремер положил трубку. Я подал голос:
  – Соединить с Белым домом?
  – Нет, спасибо. – У него голос был довольный. – Когда придет лорд Клайверс, сразу проводи ко мне.
  Глава восемнадцатая
  Когда вернулся Сол, открыл ему я. У меня не было причин и дальше стоять на дверях, это была обязанность Фрица, но я тактично решил дать ему время немножко остыть, подумав к тому же, что, если он не будет выходить из кухни, у Джонни есть шанс получить по башке сковородкой, а это пошло бы только на пользу им обоим.
  Так что я впустил Сола и отвел его парковаться в гостиную, а немного позже открыл и Клайверсу. При этом едва не помер от счастья, поскольку тот притащился вдвоем с племянником. На этот раз он был хоть не в свадебном смокинге, а в шикарном пиджаке, который висел как мешок, и я до того загляделся на эту мечту, что чуть не забыл, кто в нем. Хоррокса я пригласил в кабинет, а Клайверсу сказал:
  – Мистер Вульф просил вас подняться к нему в оранжерею. Это четвертый этаж. Пешком или в лифте?
  Клайверс посмотрел на меня сердито. Сказал, что пешком. И я отвел его наверх и сдал на руки Вульфу.
  Когда я спустился, Хоррокс еще стоял в прихожей.
  – Если хотите его подождать, – сказал я, – то все-таки лучше в кабинете. Есть куда пристроить пятую точку… Кресло там есть.
  – Пятую точку? – Переспросил он, и, бог мой, ему в самом деле пришлось шевелить мозгами, чтобы понять, о чем я. – Ах да. Большое спасибо. Но… Слушайте, мисс Фокс ведь вчера промокла, не так ли?
  – Так, так. Ага.
  – Полагаю, она здесь, да?
  Мне оставалось решить, где он будет меньше действовать мне на нервы: внизу или наверху. Я выбрал последнее. И сказал:
  – Подождите здесь.
  И взлетел на третий этаж. За дверью, похоже, помирились, поскольку там было тихо. Я постучался, вошел и сказал мисс Фокс:
  – Пришел ваш начинающий дипломат. Он хочет вас видеть, так что я его пришлю к вам. Пусть посидит здесь. Мы будем очень заняты.
  Она метнулась к своей сумочке, а я спустился и сказал Хорроксу, чтобы поднимался: сами, дорогу, мол, знаете.
  Времени было десять минут двенадцатого. Дела я все сделал, оставалось разве что сесть и чесать в затылке. Была одна вещь, о которой я хотел напомнить Вульфу прежде, чем все соберутся, но не знал, важно это или нет. И к тому же понятия не имел, каким образом это сделать. И толком не знал, что нам предстоит: спектакль или всего лишь генеральная репетиция, чтобы нагнать страху, хотя это мало было похоже на Вульфа. До меня он снизошел только один раз, когда позвонил из оранжереи предупредить, что они с Клайверсом спустятся, когда все соберутся, и чтобы до тех пор я никому не говорил о том, что он здесь. Я пошел посмотреть, не болтает ли с ним Сол, но Сол даже не подходил к телефону, так что я вернулся, сел за стол и стал считать свой пульс.
  Оба личных состава – представителей власти и «Сиборд Продактс» – прибыли с разницей в три минуты. Я впустил и тех и других. Первыми прибыли представители власти. Я провел их в кабинет и рассадил по креслам. У Скиннера вид был раздраженный, у Хомберта – измученный, у Кремера – умеренно мрачный. Увидев, что Вульфа нет, они начали было скандалить, но я их утихомирил парой проверенных фраз, а тут снова зазвенел звонок, и я пошел принимать вторую партию.
  Пришли Мьюр и Перри. Перри натянуто мне улыбнулся и сказал «доброе утро», а Мьюр обошелся без этого. Когда он вешал шляпу, я заметил, что рука у него дрожит, но я не стал бы лить слезы, даже если бы его разбил паралич. Кивком я показал им, куда идти.
  На пороге, при виде ранее прибывших, оба встали столбом. Мьюр изумился и рассвирепел, а Перри поднял брови, оглядел всех и повернулся ко мне:
  – Я полагал… Если я правильно понял со слов Мьюра, Вульф просил нас прийти в одиннадцать тридцать… Если эти джентльмены…
  – Все в порядке, – улыбнулся я ему. – Мистер Вульф решил созвать небольшую конференцию. Располагайтесь. Вы знакомы? Мистер Хомберт, комиссар полиции. Инспектор Кремер. Мистер Рэмзи Мьюр. Мистер Энтони Д. Перри.
  Я подошел к своему столу и позвонил в оранжерею. Вульф снял трубку, и я сказал:
  – Все здесь.
  Наши высокие гости, не ожидавшие увидеть здесь кого-то еще, демонстрировали высший класс плохих манер. Кремер нарочито медленно рассмотрел Перри и Мьюра и сверкнул на меня глазами. Хомберт что-то буркнул Перри. Скиннер квакнул в мою сторону:
  – Что, черт побери, это значит?
  Я лишь покачал головой. Тут послышался скрип лифта, и мгновение спустя дверь открылась, и вошли Вульф и еще один человек, которого, опять же, никто не ожидал тут увидеть. Они прошли в кабинет. Вульф, встав у своего стола, слегка поклонился:
  – Доброе утро, джентльмены. Полагаю, часть из вас знакомы с лордом Клайверсом. А вы, мистер Перри? Нет? Мистер Мьюр. Мистер Скиннер, наш окружной прокурор. Хочу поблагодарить вас за пунктуальность…
  Я тем временем заметил много интересного. Во-первых, Клайверс вошел и посмотрел на Перри, точь-в-точь как два дня назад Харлан Сковил, при этом сунул правую руку в карман и больше не вынимал. Во-вторых, Перри тоже уставился на него, и на виске у него напряглась жилка, а глазки сузились и взгляд стал жесткий. В-третьих, инспектор Кремер весь подобрался и подался вперед, но он сидел за креслом Скиннера, то есть чересчур далеко, чтобы вмешаться быстро.
  Я развернулся, незаметно открыл ящик стола, достал пистолет, положил на стол и прикрыл локтем.
  Хомберт заныл:
  – Не знаю, Вульф, что за глупости вы затеваете…
  Вульф, уже обошедший стол и усевшийся в свое кресло, поднял руку:
  – Мистер Хомберт, пожалуйста. На мой взгляд, если есть возможность, всегда лучше идти коротким путем. По этой причине я и попросил об одолжении лорда Клайверса.
  Он повернулся к маркизу:
  – Будьте любезны, сэр, сядьте. И ответьте мне, пожалуйста: не встречались ли вы ранее с мистером Перри?
  Клайверс, по-прежнему державший руку в кармане, сел между мной и Хомбертом, не сводя глаз с Перри.
  – Встречались, – сказал он севшим голосом. – Ей-богу, вы были правы. Это Коулмен. Резина Коулмен.
  Вульф тихо спросил:
  – Что скажете, мистер Перри?
  Перри сидел не шевелясь и стиснув зубы. Наконец он отвел глаза от Клайверса, посмотрел на Вульфа, потом на меня, ну а я глаз тоже не опустил. Медленно сделал глубокий вдох, так что плечи его поднялись, а когда они опустились, он снова перевел взгляд на Вульфа и сказал:
  – Ничего не скажу. Пока. Продолжайте.
  Вульф кивнул:
  – Я вас не виню, сэр. Для вас это важное признание.
  Вульф обвел взглядом всех по очереди.
  – Джентльмены, вы, вероятно, помните со слов мисс Фокс, что операцию по спасению лорда Клайверса сорок лет назад организовал некий Резина Коулмен. Мистер Перри и есть этот Коулмен. Именно ему – мистеру Перри – двадцать девять лет назад, в 1906 году, лорд Клайверс выплатил миллион долларов. По условиям договоренности Коулмен-Перри должен был поделить эти деньги между всеми участниками операции, однако он этого не сделал.
  Кремер, что-то проворчав, передвинулся на край кресла. Скиннер, наоборот, сел поглубже, аккуратно положив ладони на подлокотники, и переводил взгляд прищуренных глаз с Вульфа на Клайверса, на Перри и снова на Вульфа.
  – Что все это значит? – вдруг пискнул Мьюр. – Какое это имеет отношение…
  Вульф не дал ему договорить:
  – Помолчите. Сэр, я пригласил вас сегодня, поскольку это был наилегчайший способ заполучить мистера Перри, а вы хотели наконец узнать правду о пропавших деньгах. Можете уйти, но если хотите послушать, держите язык за зубами.
  – Я против его присутствия, – сказал Клайверс без церемоний.
  Вульф слегка ему поклонился:
  – Прошу оставить это на мое усмотрение. В конце концов, все произошло из-за вас, лорд Клайверс, и уж если я загнал курочку в курятник и намерен ее для вас ощипать, позвольте мне самому решать, как это сделать.
  Он резко повернулся к Перри.
  – Так что скажете, мистер Перри? У вас было время подумать. Повторяю вопрос: Коулмен по прозвищу Резина – это вы, не так ли?
  – Я ничего не скажу.
  Перри смотрел спокойно и даже слегка поджал губы, вероятно считая это улыбкой.
  – Лорд Клайверс, конечно, просто ошибся. – Он еще раз изобразил улыбку. – И наверняка… Вскоре он сам поймет, что ошибся.
  Перри оглядел всех по очереди.
  – Мистер Скиннер, вы меня знаете. Мистер Хомберт, и вы тоже. Очень рад, что вы здесь. Вы подтвердите, что этот человек, Вульф, пытался намеренно очернить мою репутацию, а также репутацию моего вице-президента и моей корпорации. Мистер Мьюр также поддержит меня. – Он перевел злые маленькие глазки на Вульфа. – Вейте, вейте себе веревку. Продолжайте.
  Вульф восхищенно покачал головой:
  – Потрясающе!
  Он откинулся в кресле и сказал, обращаясь ко всем:
  – Джентльмены, прошу вас набраться терпения и дослушать до конца. Оценить выводы можно, лишь проследив цепочку событий. Постараюсь быть по возможности кратким… Вся эта история началась примерно двое суток назад, когда мистер Перри пришел ко мне с просьбой расследовать кражу тридцати тысяч долларов, исчезнувших из стола мистера Мьюра. Мистер Гудвин отправился в «Сиборд продактс» побеседовать с сотрудниками. Пришел он в четыре сорок пять и находился там до без пяти минут шесть, и в течение тридцати пяти минут, с пяти двадцати до без пяти минут шесть, не видел ни мистера Перри, ни мистера Мьюра, поскольку они ушли на совещание. Дело нам показалось сомнительным, и мы с мистером Гудвином решили от него отказаться… Так, пожалуй, я выпил бы пива.
  Потянувшись к звонку, он нажал на кнопку и снова откинулся в кресле.
  – Всем вам известно, что в тот же день, в понедельник, к нам пришел Харлан Сковил. В кабинете он увидел мистера Перри. И не просто увидел, а хорошо разглядел. Вам известно также и о телефонном звонке в пять двадцать шесть, после которого Сковил ушел на встречу со смертью. А также тот факт, что тем же вечером мисс Фокс, в присутствии мистера Уолша и мисс Линдквист, рассказала нам свою историю, которую вы уже знаете. Согласившись представлять интересы мисс Фокс, я вскоре понял, что убийство Харлана Сковила связано с ее историей. Придя к этому выводу, на тот момент неподтвержденному, я счел логичным предположить, что убийство совершил человек, имевший отношение к команде Резины, и поначалу решил, что это лорд Клайверс, хотя уже утром во вторник отказался от этой мысли, узнав, что убийца был в машине один. Дело в том, что в статье в «Таймс», которую любезно прочел мне мистер Гудвин, утверждалось, что лорд Клайверс не водит машину. Далее, во вторник вечером я связался со своим человеком в Лондоне, чтобы проверить это и некоторые другие детали. Вторым подозреваемым стал Майкл Уолш. После встречи с ним я составил о нем некоторое представление, и мотива для убийства не видел, но возможности не исключал. То же относится к мисс Линдквист. Мисс Фокс, разумеется, была вне подозрений, поскольку я не сразу, а лишь после определенных размышлений согласился представлять ее интересы.
  Кто-то фыркнул, Хомберт попытался вставить слово, а Вульф налил себе пива и залпом выпил. Потом вытер губы и продолжал:
  – Самой вероятной кандидатурой мне показался Энтони Д. Перри. Телефонный звонок, заставивший мистера Сковила выйти на улицу, где его и застрелили, мог сделать только тот, кто знал, что Сковил у нас, а, насколько я понимаю, знал об этом лишь мистер Перри, так что его кандидатура, безусловно, заслуживала по меньшей мере рассмотрения. Я полистал «Биографии Большого города», но они ничем мне не помогли; зато помог междугородний разговор с Небраской, с отцом мисс Линдквист. Мистер Линдквист подробно описал внешность Коулмена – черты лица, сложение, – и хотя, разумеется, опознание по телефону не проводят, но польза от нашей беседы была несомненная. Собственно говоря, я попросил мистера Линдквиста вспомнить, как выглядели все члены их команды, а когда услышал описание Коулмена, узнал мистера Перри. Следующим моим шагом…
  – Погодите минутку, Вульф, – квакнул Скиннер. – Так нельзя. Вы раскрыли дело – прекрасно. Но прокурор здесь я. Если вы уже…
  Перри перебил:
  – Пусть болтает! Он доболтается.
  Хомберт что-то сказал Кремеру, тот кивнул. В разговор вступил Клайверс:
  – Дело касается и меня. Дайте Вульфу закончить.
  Держа правую руку в кармане, пальцем левой он ткнул в сторону Перри:
  – Этот человек – Резина Коулмен. Раскопал это Вульф, не так ли? А вы что сделали, кроме того, что без конца приставали ко мне?
  Перри посмотрел ему в лицо:
  – Вы ошибаетесь, лорд Клайверс. Вы будете сожалеть о своей ошибке.
  Вульф воспользовался возможностью допить пиво и позвонить, чтобы Фриц принес еще бутылку. Потом оглядел всех.
  – Джентльмены. Вероятно, вам любопытно узнать, почему же, если мистер Перри не Коулмен, он ничему не удивляется? Объяснение у него есть. Эту историю ему рассказала мисс Фокс. Давно, когда только лишь начинала работать в его корпорации. Следовательно, нет ничего странного в том, что он уже слышал о Резине и его команде, а также о попытках мисс Фокс найти саму команду. Кстати о команде… Скажите, лорд Клайверс, не звонил ли вам вчера около пяти мистер Уолш, и не сказал ли он, что нашел Коулмена?
  Клайверс кивнул:
  – Да, звонил и именно это он и сказал.
  – Отлично. – Вульф повернулся к Кремеру: – Все, как вы и предположили. Вчера, услышав известие о гибели мистера Сковила и усомнившись в мисс Фокс, а также во мне, мистер Уолш направился в «Сиборд продактс», а выйдя оттуда около пяти, тотчас пошел искать телефон. Думаю, найти свидетелей, которые смогут подтвердить, что он виделся с мистером Перри, будет нетрудно. Жаль, что мистер Уолш ничего мне не сказал, потому что в этом случае он остался бы жив, но он позвонил лишь лорду Клайверсу, с которым уже разговаривал утром. Утром он пришел в отель «Портленд», и лорд Клайверс счел необходимым договориться с ним о новой встрече, чтобы передать мистеру Уолшу солидную сумму денег, несмотря на то что уже заплатил Коулмену. Услышав по телефону от мистера Уолша про Коулмена, лорд Клайверс понял, что если он не желает огласки, нужно действовать немедленно, и сказал, что в семь заедет на работу к мистеру Уолшу по пути на званый обед, поскольку строительная площадка недалеко от гостиницы. Эти подробности я сам узнал лишь менее часа назад. Я ничего не перепутал, сэр?
  Клайверс качнул головой:
  – Нет.
  Вульф перевел взгляд на Перри, но тот смотрел на Клайверса. Вульф продолжал:
  – Таким образом, у нас есть описание внешности Коулмена со слов мистера Линдквиста, а также звонок мистера Уолша и свидетельство лорда Клайверса. Почему мистер Сковил и мистер Уолш спустя сорок лет сразу узнали Коулмена, легко объяснить. При сложившихся обстоятельствах оба вспоминали прошлое. В другой ситуации они прошли бы мимо и не оглянулись, но не на этот раз.
  Вульф снова повернулся к президенту корпорации и снова спросил:
  – А теперь, мистер Перри? Теперь вы ничего не хотите сказать?
  Перри поднял на него глаза. И ответил спокойно:
  – Мне нечего сказать. Я вас слушаю.
  Он вдруг резко подался вперед, чем вызвал легкое движение в кабинете. Кремер напрягся, Скиннер снял руки с подлокотников, Клайверс замер. Я накрыл ладонью свой пистолет. Не думаю, что Перри все это заметил, потому что безотрывно смотрел на Вульфа. Он так же резко откинулся назад и сказал на этот раз менее спокойным тоном:
  – Продолжайте.
  Вульф только покачал головой:
  – Упрямый вы человек, мистер Перри. Хорошо… Как я и намеревался, я решил найти мистера Уолша, чтобы показать ему фотографию мистера Перри и подтвердить свое предположение. Я счел это вдвойне необходимым, когда узнал, что лорд Клайверс вернул долг Коулмену в 1906 году. Тогда же я подумал было показать фотографию и ему, но, поразмыслив, отверг эту идею. В тот момент я не знал, как лорд Клайверс относится к старым долгам, хотя, если бы и знал, едва ли рискнул бы ему сообщить, что Коулмен нашелся, и тем самым подлить масла в огонь. Мне нужно было в первую очередь поговорить с мистером Уолшем, так что я послал своего человека на строительную площадку осмотреться на местности… Разумеется, я занимался не только выяснением личности мистера Перри. Одного из своих людей я отправил в «Сиборд продактс», где он выяснил, что в зале совещаний, кроме главного входа, есть еще одна дверь, которая ведет на лестничную площадку, так что мистер Перри, под каким-нибудь благовидным предлогом, вполне мог уйти с совещания вечером в понедельник и вернуться, не попавшись на глаза мистеру Гудвину. Опросив тех, кто присутствовал на совещании, мы получим ясный ответ. Вот вам еще пример: вчера мы завтракали вместе с мисс Фокс… Уверяю вас, мистер Скиннер, я не спрашивал, где ее мать шестнадцать лет хранила письмо от отца… Далее, имея в распоряжении не только предположения, но и информацию, я составил себе довольно четкую картину о мерах, которые предпринял мистер Перри, опасаясь разоблачения. Весной 1932 года он прочел в газете объявление о том, что разыскиваются Майкл Уолш и Резина-Коулмен. Окольными путями он выяснил, кто поместил объявление, а через месяц Клара Фокс уже работала в «Сиборд продактс». По-видимому, мистеру Перри не хотелось терять ее из виду. Он быстро завел с ней дружбу и вошел в доверие. Это мисс Фокс ему рассказала, что нашла Харлана Сковила, а позднее – Хильду Линдквист и Майкла Уолша. Мистер Перри пытался убедить мисс Фокс в неразумности ее затеи, но безуспешно. А когда вдруг в прошлый четверг он узнал, что она нашла лорда Клайверса, то понял, что пора действовать. Не знаю, приходила ему в голову мысль об убийстве или нет, но в конечном итоге он просчитал, что если ее посадят в тюрьму за кражу денег компании, это полностью ее дискредитирует, а этого достаточно. Ему было отлично известно, что организатором поисков была она, а все остальные не представляли собой никакой угрозы. Подходящий случай представился в пятницу. Это именно мистер Перри взял из стола у мистера Мьюра те тридцать тысяч долларов, после чего отправил мисс Фокс к нему в кабинет. Не знаю…
  Тут Мьюр, буквально подпрыгнув в кресле, заверещал:
  – Ей-богу, так и было! Ей-богу, я ему верю! Вы постоянно что-то против нее затевали! Вы подлец, вы грязный…
  Кремер живо поднялся и положил руку на плечо Мьюру:
  – Спокойно, спокойно. Сядьте. Давайте дослушаем до конца, и тогда, возможно, все мы тоже поверим Вульфу.
  Мьюр сел, продолжая ворчать себе под нос.
  Перри сказал презрительно:
  – В этом весь Мьюр.
  Потом он повернулся к Вульфу, и в его движении было нечто такое, что заставило меня снова положить руку на пистолет.
  – Вульф, ваша болтовня обернется против вас, – сказал он. – Вам конец.
  Вульф покачал головой:
  – Сэр, уверяю вас, вы ошибаетесь.
  И он вздохнул.
  – Продолжим… Я не знаю, как и когда мистер Перри подложил деньги в машину мисс Фокс, но один способ это сделать мой человек нашел, и в случае необходимости полиция сможет его проверить. Сейчас это неважно. Второй причиной, подтолкнувшей мистера Перри к действиям, стал разговор с Кларой Фокс, когда она сообщила ему, что, учитывая, как он однажды хвалил Ниро Вульфа, решила обратиться ко мне за помощью. По-видимому, мистер Перри высокого мнения о моих способностях, поскольку он тут же приехал и попросил меня взяться за расследование кражи, понимая, что если он станет моим клиентом, я уже не смогу защищать интересы мисс Фокс… Его ждал неприятный сюрприз. Он сидел здесь, вон в том кресле, рядом с тем, где он сидит сейчас, когда в кабинет вошел человек, который назвался Харланом Сковилом. Мы уже никогда не узнаем, узнал ли Харлан Сковил Коулмена, или мистер Перри лишь испугался, что его могут узнать. Так или иначе, мистер Перри понял, что пора приступать к мерам более решительным, нежели подстроенная кража, поскольку никто не должен был знать, что Коулмен по прозвищу Резина и мистер Энтони Д. Перри, президент крупной корпорации, директор банка, мультимиллионер и член городского совета, – одно лицо. Лорд Клайверс мне рассказал, что сорок лет назад Коулмен был умным и решительным человеком, не терявшим присутствия духа в минуту опасности и бравшимся за оружие без раздумий. Видимо, сорок лет его не изменили. Выйдя из этого дома, он вернулся к себе и сразу же позвонил мистеру Гудвину, требуя, чтобы тот явился в «Сиборд». В пять двадцать он прощается с мистером Гудвином, так как у них совещание. Под каким-то предлогом уходит с совещания через другую дверь и звонит мистеру Сковилу из автомата на первом этаже. Мы не знаем, что именно он сказал, знаем лишь, что назначил встречу. Далее он выходит из здания на парковку, берет там подходящий автомобиль, едет к месту встречи с мистером Сковилом, убивает его, бросает автомобиль на Девятой авеню и возвращается на совещание. Все это требует и ума, и присутствия духа, а проделано так, что никому и в голову не пришло бы заподозрить мистера Перри, не обратись мисс Фокс ко мне со своей фантастической просьбой помочь вернуть часть долга.
  Вульф замолчал на минуту, чтобы открыть бутылку и налить себе пива. А Скиннер сказал:
  – Вульф, надеюсь, у вас есть доказательства. Надеюсь, у вас есть хоть какие-то доказательства, потому что, если их нет…
  Вульф выпил и поставил стакан.
  – Знаю. Так и вижу оскаленные пасти, ожидающие добычи. – Он ткнул пальцем в сторону Перри. – Вон там первая. Пусть подождет еще немного. Переходим к последнему вечеру. Дальше все просто. Нам не узнать подробностей вчерашней встречи мистера Уолша и мистера Перри, но для нас имеет значение сам ее факт, а вот о факте встречи мы знаем, поскольку мистер Уолш позвонил лорду Клайверсу и сказал, что только что беседовал с Коулменом. Итак, мистер Перри снова встал перед выбором и нашел лишь один выход из положения. Примерно в шесть тридцать или немного позже он вошел в одно из зданий, примыкающих к строительной площадке, – возможно, он является членом «Восточного клуба», это легко выяснить, – незаметно подошел к старику Уолшу и убил его выстрелом в затылок… Скорее всего, он заглушил чем-нибудь звук выстрела, например полой своего пальто… Потом подтащил тело поближе к телефону… если, конечно, мистер Уолш сам не подошел к нему… А потом ушел тем же путем, что и пришел, сел в машину и…
  – Минуточку, – вклинился Кремер. – Не сходится. Выстрел раздался без двух минут семь, в тот момент, когда вам звонил Уолш. Вы сами слышали этот выстрел. Известно также…
  – Прошу вас, мистер Кремер, – терпеливо сказал Вульф. – Я сейчас говорю не о том, о чем вам уже известно, а о том, чего вы не знаете. Повторяю: мистер Перри сел в машину и приехал к нам. В дом он вошел ровно в семь.
  Хомберт, всхрапнув, всплеснул руками. Кремер покачал головой. Скиннер нахмурился.
  – Вы с ума сошли, Вульф? – сказал он. – Вчера вы сказали, что слышали этот выстрел без двух минут семь. Теперь же говорите, что Перри застрелил Уолша, а потом в семь появился у вас. Не хотите ли дать пояснения?
  – Безусловно. – Вульф поднял палец. – Помните ли вы, как вчера я сказал, что мне осталось понять одну вещь? Именно этого я и сам не понимал. Так же, как сейчас и вы… Арчи, пожалуйста, скажи Солу, пусть начинает.
  Я поднялся и открыл дверь в гостиную. Сол ждал там. Я ему крикнул:
  – Эй! Мистер Вульф сказал, пора начинать!
  Сол вышел в прихожую. Я услышал, как он направился к входной двери.
  Вульф продолжил:
  – Это была отличная идея, чтобы мы с мистером Гудвином сами обеспечили ему алиби. Впрочем, на уме у него было даже не алиби, он намеревался выстроить такую цепочку событий, чтобы у меня и мысли не возникло каким-либо образом связать его имя с гибелью мистера Уолша. Разумеется, не только у меня, но для меня он старался в первую очередь, и я почти уверен, что вплоть до приезда сюда мистер Перри не без оснований полагал, что он вне подозрений. Он вообще опасался лишь двух вещей. Во-первых, Харлан Сковил в понедельник мог рассказать что-нибудь мистеру Гудвину. Во-вторых, мистер Уолш мог вчера после встречи с ним позвонить мне. Но по нашему поведению он понял, что мы пребываем в полном на сей счет неведении. Таким образом, он организовал…
  Скиннеру надоела роль молчаливого слушателя.
  – Ладно. Алиби у него на уме было или не алиби, но оно у него есть. Как с этим быть?
  – Сэр, как я уже пояснил, именно в этом и заключалась последняя сложность. Скоро я объясню. Я намеревался… А! Сними, Арчи!
  Зазвонил телефон. Потянувшись, я снял трубку и услышал голос мистера Пензера. Я сказал Вульфу:
  – Сол.
  Вульф, оживившись, кивнул:
  – Уступи, пожалуйста, место мистеру Скиннеру. Мистер Скиннер, будьте любезны, возьмите трубку. Мистер Кремер, а вы, пожалуйста, подойдите сюда… Тут у меня шнур короткий, боюсь, придется вам слушать стоя. Пожалуйста, ближе к уху. Теперь, мистер Скиннер, скажите в трубку: «Готовы». Только одно слово.
  Прокурор квакнул:
  – Готовы!
  Дальше была потеха. Скиннер вдруг подпрыгнул и резко повернулся к Вульфу. А Кремер, стоявший у стола Вульфа, тоже слегка дернувшись, заорал в трубку:
  – Эй! Эй, вы там!..
  Вульф сказал:
  – Всё, джентльмены, вешайте трубки и возвращайтесь на место… Мистер Скиннер, прошу вас! Уверен, что эта демонстрация многое проясняет. Звонил Сол Пензер – из автомата в соседней аптеке. И при этом кое-что сделал. А сделал он вот что.
  Вульф сунул руку в карман и достал оттуда кусок широкой резиновой ленты. Приложил ее к своей трубке, оттянул и щелкнул. И потом положил трубку.
  – Вот и все, – сказал он. – Такой же выстрел слышали и мы с мистером Гудвином. Лента должна быть плотной и широкой, не меньше, чем три четверти дюйма, в чем я убедился утром, немало поупражнявшись. У меня еще звук слабый, а телефон-автомат в аптеке старый, трубка дребезжит, отчего вибрация сильнее и звук соответственно резче.
  – Черт меня побери, – пробубнил Кремер. – Черт меня побери.
  Скиннер сказал:
  – Поразительно. Я мог бы поклясться, что слышал выстрел.
  – Вот именно, – сказал Вульф и перевел взгляд на Перри. – Мои поздравления, сэр. Просто и эффективно. Резина Коулмен. Щелчок резинки. Потрясающе, как вы только додумались. Как говорится, все гениальное просто. Хотелось бы лишь услышать от вас имя человека, который помог вам ее подобрать. Кто он? Приятель или сотрудник компании? Наверняка вы действовали не наобум. Расскажите, сэкономите время мистеру Кремеру.
  Короче, с одной компанией Вульф справился. Скиннер, Хомберт и Кремер теперь были на его стороне. Если сначала, когда он приступил к рассказу, они, слушая его, только на него в основном и смотрели, то чем дальше, тем чаще взгляды их обращались к Перри, а теперь они не сводили с Перри глаз, впрочем, как и я, как Мьюр и как Клайверс. Перри явно недооценил ситуацию. Он слишком долго молчал и упустил момент, когда мог изобразить негодование либо перейти в контратаку, а небольшое представление Вульфа с широкой резинкой оказалось для него полной неожиданностью. Внешне он был спокоен, он был не тот человек, чтобы орать или оправдываться, но я видел, как он напрягся. И если все мы не сводили с рассказчика глаз, то он и вовсе взирал на Вульфа, словно загипнотизированный. Я со своего места видел, как на виске у него пульсирует жилка.
  Он молчал.
  Нарушил молчание Скиннер:
  – Вы рассказали нам прелюбопытную историю, мистер Вульф. У меня к вам есть предложение. Ваш человек останется здесь, чтобы мистер Перри не заскучал, а мы все перейдем куда-нибудь в другое место. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
  Вульф покачал головой:
  – Сэр, если позволите, мы сделаем это позже. Немного терпения, я все объясню. Во-первых, уточним хронологию. Надеюсь, она ясна? Мистер Перри убил мистера Уолша примерно в шесть часов тридцать пять минут и тут же направился к нам, по пути заскочив, может быть, даже в ту же аптеку, откуда сейчас нам звонил Сол Пензер. Думаю, это вполне вероятно, поскольку кабинки телефонов-автоматов стоят там возле второго входа и можно войти и выйти, не привлекая внимания. Оттуда он позвонил нам, изменив голос, и щелкнул резинкой. Обозначив таким образом время смерти мистера Уолша, через две минуты он уже звонил в нашу дверь. Разумеется, тело могли обнаружить раньше, в течение тех двадцати минут, пока он добирался до нас, но риск был невелик, и к тому же даже в этом случае все равно никто не смог бы на него указать. Так или иначе, ему повезло, и тело обнаружили в самый подходящий момент – когда приехал лорд Клайверс! Мне кажется маловероятным, чтобы мистер Перри знал время, когда лорд Клайверс пообещал Уолшу приехать, и даже что он вообще что-либо знал про их договоренность; скорее всего, это совпадение. Как же он вчера торжествовал, увидев вечернюю «Газетт»: ведь все мы больше гордимся удачей, нежели добродетелями. За нас само Провидение! Не так ли, мистер Перри?
  Перри улыбнулся, глядя в лицо Вульфу. Улыбка вышла натянутой, но тем не менее это была улыбка. И он сказал:
  – Продолжайте… Надеюсь, немного осталось. Согласен с мистером Скиннером: вы изложили забавную историю. – Он помолчал, немного пожевал губами и снова заговорил: – Полагаю, вы не ждете, что я стану оправдываться, но я намерен сделать именно это, и не только на словах. Вы помогали шантажировать лорда Клайверса, но это не мое дело. Я сейчас уеду к себе и позвоню своему адвокату. Я намерен привлечь вас за клевету и участие в сговоре, вас и вашего Гудвина. А также я намерен восстановить ордер на арест Клары Фокс, и уж на этот раз ее арестуют, можете мне поверить. – На секунду он стиснул зубы. – Это конец вашей карьеры, Вульф. Можете мне поверить.
  Вульф бросил взгляд на окружного прокурора:
  – Разумеется, я утомил вас, мистер Скиннер, но в конце концов, уверен, вы согласитесь с выбранным мной методом. Во-первых, нужна была оперативность, поскольку через несколько дней лорд Клайверс отплывает в Англию и скандал вокруг этого был бы нежелателен. Во-вторых, я намеренно показал мистеру Перри, сколько дыр ему нужно заткнуть, чтобы привести его в ярость и он сделал бы какую-нибудь глупость. Он ведь действительно верил, что ему все сойдет с рук. Но, как оказалось, ему придется объяснить многое. Уход с совещания; появление в гараже, где стоит машина мисс Фокс, которым сейчас занимается один из моих людей по имени Орри Кетер; визит Майкла Уолша; появление в здании, примыкающем к стройке, вчера в то же время, когда произошло убийство; пальто, которое он, скорее всего, использовал как глушитель; звонок из аптеки… Все это и еще десяток других мелочей, которые легко выяснит полиция и которые потому требуют незамедлительных действий, – это любого может вывести из себя.
  Скиннер спросил недовольным тоном:
  – Хотите сказать, это все, что у вас есть? И вы поставили его об этом в известность?
  – Большего и не нужно. – Вульф вздохнул. – Поскольку все мы на данный момент понимаем, что Харлана Сковила и Майкла Уолша убил мистер Перри, не имеет значения, будет ли он осужден и наказан по закону.
  – Тьфу, да он в самом деле спятил, – буркнул Кремер.
  Скиннер и Хомберт оторопели. А Вульф продолжал:
  – Больше он никому не причинит вреда, и даже если отвергнуть суд как варварское орудие мести, мистер Перри заплатит за все. Что он так отчаянно защищал, ничем не гнушаясь? Свое положение в обществе, свою репутацию среди уважаемых им людей, свое доброе имя. Он все это потеряет, а это само по себе наказание не хуже любого приговора.
  Вульф протянул руку:
  – Лорд Клайверс, передайте, пожалуйста, бумаги.
  Клайверс сунул руку в нагрудный карман и достал конверт, который я взял и передал Вульфу. Вульф его открыл, достал несколько листков бумаги и развернул со всей осторожностью.
  – Это, – сказал он, – долговая расписка, написанная в Сильвер-Сити, штат Невада, второго июня 1895 года Джорджем Роули, который сим обязуется выплатить денежную компенсацию за определенные услуги. Его подпись засвидетельствовали два человека: Уолш и Коулмен. Вот еще один документ, составленный в тот же день, озаглавленный «КЛЯТВА КОМАНДЫ КОУЛМЕНА-РЕЗИНЫ» и подписанный всеми участниками. А вот третий документ, составленный в Лондоне 11 августа 1906 года, – расписка в получении денег. Здесь указана сумма: двести тысяч семьсот шестьдесят один фунт стерлингов. И стоят подписи: Коулмен (Резина), Гилберт Фокс, Харлан Сковил, Краб (он же Уильям Моллен), Виктор Линдквист и Майкл Уолш. А вот чек, выписанный на ту же сумму на имя Джеймса Н. Коулмена, и его подпись.
  Вульф обвел всех взглядом:
  – Джентльмены, дело в том, что никто из тех, кто подписал расписку, кроме Коулмена, ее не видел. Он подделал подписи.
  Вульф резко повернулся к Перри, и голос его прозвучал, как удар хлыста:
  – Что скажете, сэр? Это тоже клевета?
  Перри сдержался. Но голос его подвел.
  – Да, клевета, – сказал он хрипло. – Подписи подлинные.
  – Ха! Подлинные! Но вы, по крайней мере, наконец признаете, что вы Коулмен, так?
  – Да, я Коулмен. Но это их подписи, и они получили каждый свою долю.
  – Ну нет. – Вульф наставил на него палец. – Вы допустили ошибку, сэр: вы убили не всех. Виктор Линдквист жив и в здравом уме. Для английского суда его свидетельства, подкрепленного прочими документами, достаточно, чтобы обвинить вас в подлоге. Клевета! Фу, как некрасиво!
  Он обратился к остальным:
  – Как видите, не так и важно, сможем ли мы предъявить мистеру Перри обвинение в убийстве. Сейчас ему за шестьдесят. Не знаю, сколько в Англии дают за подлог, но из тюрьмы он выйдет уже за семьдесят, жалким, сломленным стариком…
  Позже Вульф мне сказал, что хотел, чтобы Перри, окончательно перепугавшись, подписал бы чеки, общей стоимостью на миллион долларов, для Клары Фокс и Виктора Линдквиста, а также для наследников Уолша и Сковила, если у них есть наследники. Не знаю, наверное, так и было. Только никаких чеков Перри не подписал, потому что мертвецы писать не умеют.
  Дальше всё произошло мгновенно, и я действовал автоматически. Перри выхватил револьвер, повернулся к Вульфу и выстрелил. Хомберт заорал, Кремер вскочил. Я из своего угла никак не успел бы перехватить Перри и потому, как и сказал, схватился за оружие чисто автоматически. Я выстрелил один раз, но тут ко мне бросился Кремер, и я опустил руку. Поднялся шум. Перри в своем кресле обмяк, его пытались поднять. Я одним прыжком подскочил к Вульфу, который сидел с изумленным лицом, и ощупал его левую руку от плеча до локтя.
  Не обращая внимания на его протесты, я расстегнул пиджак, стянул рукав и увидел кровавое пятно, расцветавшее на канареечной рубашке, как орхидея. Потом разорвал рукав рубашки, ощупал рану и ухмыльнулся, глядя в его чертову толстую физиономию:
  – Кость цела, так что пустяки. И вообще вы левой рукой почти не пользуетесь.
  Кремер у меня за спиной сказал:
  – Всё. Он мертв. – И посмотрел в нашу сторону, оценивая масштаб бедствия.
  Тело Перри лежало теперь на полу. Кремер стоял рядом с ним на коленях, а Скиннер и Клайверс гасили пожар. Клайверс, стрелявший через пиджак, потому что не успел вынуть руку из кармана, одновременно пытался его снять и потушить тлевший карман. Скиннер ему помогал. Выстрелил Клайверс, наверное, на одну десятую секунды раньше, чем я.
  Кремер встал. И сказал мрачно:
  – Одна пуля в плечо, вторая – прямое попадание в сердце. Что ж, он сам напросился.
  Я сказал:
  – В плечо – моя. Я взял высоко.
  – Нет, Арчи, – сказал рядом со мной Вульф.
  Мы повернулись к нему. Он сидел, зажимая рану носовым платком.
  – Разумеется, нет. Ведь не хочешь же ты, чтобы фотография лорда Клайверса снова появилась в «Газетт»? Его нужно спасать. Тем более, что тут речь, безу-словно, о вынужденной самообороне. Так что… как это вы говорите, мистер Кремер?.. отдуваться тебе.
  Глава девятнадцатая
  – Пять тысяч фунтов, – сказал Клайверс. – Берите. Вернете, когда… или если… получите свою часть наследства Коулмена. Хорошие деньги. Понимаю, что не слишком большие, но кто, черт возьми, в наши дни может себе позволить быть слишком щедрым?
  Вульф покачал головой:
  – Вас нужно ловить на слове. Вы мечетесь, как колибри: то две тысячи, то десять, то семь, то пять. Давайте остановимся на десяти, на тех же условиях.
  Тут подала голос Клара Фокс:
  – Мне ничего не нужно, я уже сказала. Я не возьму денег.
  Было уже почти три, и мы сидели в кабинете. К этому времени мы успели поесть. Обедали вшестером, что означает: обедали чем придется. Мьюр, так и не увидевший мисс Фокс, ушел сразу, потому как Вульф придал ему ускорение, обозвав старым ослом. Кремер, Хомберт и Скиннер ушли, когда я согласился взять вину на себя, чтобы спасти их всех от скандала. Потом пришел док Волмер, перевязал рану Вульфу и снова ушел. Потом прибыл Кремер со своими людьми, и они увезли то, что осталось от Резины-Коулмена – Энтони Д. Перри. Наш желтый тканый ковер переехал в подвал ждать отправки в чистку, так как на нем остались два больших красных пятна – там, где сидел Перри и где он лежал, – и пол был непривычно голый. Я снова стал мальчиком при дверях и снова закрыл дверь на цепочку, потому что журналисты к ней так и липли, слетаясь, как мухи на мед.
  Вульф сказал:
  – Мисс Фокс, вы все еще моя клиентка. Вы не обязаны следовать моим советам, но я, тем не менее, обязан вам их давать. Первое. Не пренебрегайте тем, что вам принадлежит, своим отказом вы не воскресите ни мистера Сковила, ни мистера Уолша, ни даже мистера Перри. Вам почти наверняка причитается часть его имущества, и это крупная сумма. Во-вторых, не забудьте про гонорар, который вы должны мне заплатить. В-третьих, забудьте про карьеру авантюристки, вы слишком добросердечны.
  Клара Фокс бросила быстрый взгляд на Хоррокса, который взирал на нее, будто в кино, с таким приторным выражением лица, что смотреть было тошно. Я вздохнул с облегчением, когда он наконец перевел взгляд на Вульфа и мысли его вошли в нормальное русло. Неожиданно для всех он сказал:
  – Слушайте, если она не хочет брать деньги этого типа, пусть не берет. Это ее дело, понимаете? Гонорар вам заплатит мой дядя… Какая вам разница?
  – Помолчи, Френсис, – перебил Клайверс. – Как это, какая разница, черт возьми? Давайте наконец закончим. Я уже пропустил одну встречу и скоро опоздаю на следующую. Семь тысяч.
  Хильда Линдквист сказала:
  – Я возьму сколько дадут. Деньги принадлежат не мне, а моему отцу.
  Вид у нее при этом был, может, и не счастливый, но уж никак не удрученный.
  Мисс Линдквист посмотрела на Клайверса:
  – Будь вы хоть немного аккуратней с бумагами, когда отдавали деньги, отец получил бы свою долю двадцать девять лет назад, когда и мама была жива, и брат был жив…
  Клайверс и бровью не повел. Он смотрел на Вульфа.
  – Ладно. Восемь тысяч.
  – Что ж, сэр. – Вульф наставил на него палец. – Переведем в доллары. Пятьдесят тысяч. Курс сейчас в вашу пользу. У вас есть шанс получить их назад, когда решится вопрос с имуществом Перри, а кроме того, я не уверен, что мне должна заплатить только мисс Фокс. Неизвестно, чем бы всё для вас закончилось, если бы не я.
  – Чушь! – рявкнул Клайверс. – В конце концов, это я спас вам жизнь. Я его пристрелил.
  – Чепуха. Почитайте газеты! Его застрелил мистер Гудвин.
  Клайверс взглянул на меня и вдруг хохотнул: га-га-га.
  – Так, значит, это вы, да? Молодец, Гудвин. Чертовски был хороший выстрел! – Он повернулся к Вульфу. – Ладно. Составьте бумагу и пришлите мне в гостиницу, получите свой чек.
  Он встал, посмотрел на продырявленный карман:
  – Мне пора ехать в гостиницу. Испортил хорошую вещь. Придется теперь переодеваться. Жаль, я больше не увижу ваших орхидей. Френсис! Идем.
  Хоррокс что-то ворковал Кларе Фокс приторным голосишком, а она слушала и кивала. Наконец он поднялся.
  – Идем.
  Он подошел и протянул Вульфу руку.
  – Знаете, я все хотел вам сказать: вы отлично, черт побери, все придумали. Как вы вчера поливали мисс Фокс. Они ничего не поняли. С каким видом вы их выпроводили, да?
  – Да, – сказал Вульф, убирая руку. – Что ж, джентльмены, поскольку в субботу вы отплываете, полагаю, мы больше не увидимся. Bon voyage31.
  – Благодарю, – хмыкнул Клайверс. – Я действительно возвращаюсь домой. Но племянник мой остается здесь. Он потратил на телеграммы уже целое состояние и все же добился перевода в Вашингтон в наше посольство. Будет делать карьеру здесь. Вот и правильно, поскольку, черт меня возьми, я передам ему титул не раньше чем лет через двадцать.
  Я бросил взгляд на Клару Фокс и понял, что вовсе она не девушка моей мечты. Терпеть не могу женщин с таким самодовольным лицом…
  Глава двадцатая
  Без двадцати четыре, когда мы с Вульфом сидели вдвоем в кабинете, дверь открылась и вошел Фриц. Левым локтем он прижимал к боку мишень, а в правой нес коробку с дротиками. Коробку он положил Вульфу на стол, потом отошел к дальней стене, повесил мишень, отступил на шаг, прищурившись, оценил, немного подправил, повернулся к Вульфу, слегка поклонился и вышел.
  Вульф допил пиво, поднялся и стал перебирать дротики, откладывая в сторону желтые.
  Потом посмотрел на меня.
  – Наверное, было бы очень глупо, – пробормотал он, глядя в мою сторону, – играть с простреленной рукой.
  – Точно, – согласился я. – Вам нужен постельный режим. Иначе руку могут ампутировать.
  – В самом деле. – Нахмурившись, он посмотрел на меня. – Конечно, ты же ничего в этом не понимаешь. Если память мне не изменяет, в тебя еще не стреляли из крупнокалиберного револьвера.
  – Бог ты мой! – Я воздел руки к потолку. – Я что, теперь все время буду это слушать? Как вам только не стыдно хвастать мелкой царапиной? Вот если бы Хомберт не толкнул ваше кресло и он попал бы туда, куда метил…
  – Не попал же. – Вульф встал к отметке. У нас она была в пятнадцать футах. Оттуда он оглянулся на меня. – Арчи, если хочешь присоединиться…
  Я помотал головой:
  – Ни за что. Вы начнете стонать, а мне это не по карману…
  Он посмотрел на меня свысока:
  – По десять центов.
  – Нет.
  – По центу.
  – Не буду даже на спички.
  Вульф помолчал, наверное, с минуту, после чего тяжело вздохнул:
  – Ладно. Считай, я повысил тебе зарплату на десять долларов в неделю начиная со следующего понедельника.
  Я поднял брови:
  – На пятнадцать.
  – Хватит с тебя десяти.
  Я покачал головой:
  – На пятнадцать.
  Он снова вздохнул:
  – Черт с тобой! Ладно. На пятнадцать.
  Я встал и пошел к столу собирать красные дротики.
  КРАСНАЯ ШКАТУЛКА
  Глава первая
  Вульф смотрел на посетителя широко раскрыв глаза, а это означало либо полное его безразличие, либо раздражение. Сейчас он был явно раздражен.
  – Повторяю, мистер Фрост, это бесполезно, – заявил он. – Я никогда не выхожу из дома по делу. Никто не заставит меня изменить моим правилам. Я сказал вам это еще пять дней назад. Всего хорошего, сэр!
  Луэллин Фрост заморгал, но явно не согласился, что разговор окончен. Напротив, он уселся в кресле поудобнее и терпеливо продолжил:
  – Мистер Вульф, в прошлый вторник я не настаивал, потому что мне казалось, что есть другие способы. Но ничего не получилось. Теперь у меня нет выхода. Вы просто обязаны поехать со мной. Неужели вы не можете хоть на один день забыть о своей роли гения с причудами? По-моему, исключение из правил пойдет лишь на пользу вашей репутации. Как крохотный недостаток, который оттеняет совершенство, как легкая запинка, подчеркивающая красноречие. Боже милосердный, это же совсем рядом, всего каких-нибудь двадцать кварталов – Пятьдесят Вторая улица между Пятой и Мэдисон-авеню. На такси за восемь минут доедем!
  – Вот как? – Вульф зашевелился в кресле, он потихоньку закипал. – Сколько вам лет, мистер Фрост?
  – Мне? Двадцать девять.
  – Не такой уж юный возраст, чтобы оправдать вашу наглость! Вы, видите ли, не настаивали. Вы смеете предлагать мне кинуться сломя голову в безумную поездку сквозь водовороты уличного движения – к тому же в такси! Да будет вам известно, сэр, я не сяду в такси, даже если это сулит мне разгадку величайшей тайны Большого Сфинкса и в качестве вознаграждения – несметные сокровища Нила! – Он понизил голос до возмущенного шепота: – Подумать только – такси!
  Я сидел за своим столом в двух метрах от него, вертел в пальцах карандаш и одобрительно ухмылялся. За девять лет работы у Ниро Вульфа я утратил скептическое отношение ко многому, что касается этого джентльмена. Например, что он лучший частный детектив севернее Южного полюса. Что свежий воздух вреден его легким. Что любое физическое усилие – не говоря уже о необходимости продираться сквозь толпу – расстраивает его нервную систему. Что он умрет от голода, случись какая-нибудь беда с Фрицем Бреннером, ибо никто, кроме Фрица, не способен приготовить что-либо съедобное. И есть еще множество других пунктиков подобного рода, но я опущу их, поскольку не исключено, что Ниро Вульф когда-нибудь прочтет эти записки.
  Мистер Фрост спокойно наблюдал за собеседником.
  – Я вижу, мистер Вульф, вы весьма довольны собой, не так ли? Между тем убита ни в чем не повинная девушка, и другим девушкам угрожает серьезная опасность. А ведь вы считаете себя выдающимся детективом, правда? Что ж, в этом никто не сомневается. Но произошла трагедия, которая может повториться, а вы разглагольствуете, точно Бут с Барретом32, о такси и уличном движении. Я ценю хорошую актерскую игру, я ведь занимаюсь шоу-бизнесом. Однако бывают, мне кажется, случаи, когда обыкновенное человеческое сочувствие чужому горю и страданиям заставляет смыть грим. Если же это не игра – тем хуже. Если боязнь небольших личных неудобств…
  – Бесполезно, мистер Фрост, – покачал головой Вульф. – Неужели вы рассчитываете, что я стану вдаваться в объяснения своих поступков? Вздор, чистейший вздор! Если убита девушка, на это есть полиция. Другим девушкам тоже грозит опасность? Я глубоко сочувствую им, но мое сочувствие не дает им исключительного права на мои профессиональные услуги. Я не волшебник и не могу устранить опасность мановением руки. И я, разумеется, не поеду в такси. Я вообще выезжаю только в собственном автомобиле с мистером Гудвином за рулем, да и то по самым неотложным делам личного порядка. Вы видите мою комплекцию, передвигаться я могу, но мой организм не переносит внезапных или длительных перемещений, тем более насильственных. Вы взываете к обыкновенному человеческому сочувствию, но я не вижу с вашей стороны даже элементарного уважения к неприкосновенности моего жилища. Комната, где мы находимся, служит мне кабинетом, но я не только работаю в этом доме, но и живу. Всего хорошего, сэр.
  Молодой человек покраснел, но с места не двинулся.
  – Значит, не поедете?
  – Не поеду.
  – Двадцать кварталов, восемь минут на вашем собственном автомобиле?
  – Ни за что. Фантастика!
  Фрост нахмурился и, пробурчав себе под нос что-то насчет упрямства, которым страдают не только известные четвероногие, достал из внутреннего кармана пиджака какие-то бумаги и выбрал сложенный вдвое листок, остальные спрятал обратно. Потом поднял глаза на Вульфа и заговорил:
  – Я почти два дня бегал, чтобы собрать подписи под этой бумагой. Не перебивайте, пожалуйста, дайте мне сказать. Так вот, Молли Лок отравили ровно неделю назад, и началась какая-то игра в прятки. Через два дня, то есть в среду, стало ясно, что полиция топчется на месте, и я обратился за помощью к вам. Я слышал о вас и раньше и знал, что вы – тот самый человек, который мне нужен. Я попытался привезти сюда Макнейра и остальных, но они отказались ехать. Тогда я попробовал отвезти вас к нему, но вы тоже ехать не захотели, и я опрометчиво послал вас ко всем чертям. Это было пять дней назад. Потом я нанял другого сыщика и заплатил ему триста долларов неизвестно за что. От полицейского инспектора и его ребят толку как от плохих актеров в шекспировской трагедии. Дело и впрямь темное, кроме вас вряд ли кто его распутает. Это я в субботу сообразил и весь день мотался по городу, даже прихватил воскресенье. Вот, посмотрите, – закончил он, пододвигая бумагу Вульфу.
  Вульф неохотно взял листок. Я видел, как медленно прикрылись его глаза, и понял, что написанное произвело на него впечатление. Он еще раз пробежал текст, глянул на Луэллина Фроста и протянул листок мне. Это было письмо, отпечатанное на превосходной бумаге:
  28 марта 1936 года, Нью-Йорк.
  Мистеру Ниро Вульфу
  
  Дорогой сэр!
  В ответ на обращение мистера Луэллина Фроста мы, нижеподписавшиеся, убедительно просим Вас расследовать обстоятельства смерти Молли Лок, которая была отравлена 23 марта в помещении фирмы «Бройден Макнейр инкорпорейтед» на Пятьдесят Второй улице в Нью-Йорке. Мы очень надеемся, что вы не откажетесь встретиться для этого с мистером Макнейром в его конторе.
  Со всей почтительностью напоминаем Вам, что каждый год Вы выезжаете из дома, дабы посетить Столичную выставку орхидей. Хотя нынешний повод не является для Вас столь же значительным, он тем не менее представляется нам достаточным, чтобы просить Вас пожертвовать частью своего драгоценного времени и привычным распорядком жизни.
  С глубоким уважением
  
  Я отдал листок Вульфу, сел и, улыбаясь, выжидательно поглядел на него.
  Он сложил письмо и сунул под кусок окаменелого дерева, служивший ему пресс-папье.
  – Это все, что я мог придумать, – сказал Фрост. – Иначе просто беда. Надо же как-то распутать всю эту историю. Там уже поработал Дэл Причард, но совершенно впустую. Поэтому я и решил во что бы то ни стало заарканить вас. Так вы поедете?
  Указательный палец Вульфа описывал кружки на подлокотнике кресла.
  – Какого дьявола они подписали это письмо? – спросил он.
  – Очень просто: я упросил их. Объяснил, что кроме Ниро Вульфа такое преступление никому не раскрыть. Идея была в том, чтобы уломать вас взяться за это дело. Сыграть на вашем главном, разумеется после гастрономии и денег, увлечении – орхидеях. Джентльмены, сказал я им, вы лучшие цветоводы в Америке, выращивающие орхидеи. Только вы можете повлиять на него. Само собой, я заранее запасся рекомендательными письмами, и все вышло в наилучшем виде. Обратите внимание, тут только самые известные имена.
  Вульф вздохнул:
  – У Алека Мартина в Резерфорде сорок тысяч экземпляров. А его подписи нет.
  – Была бы, если бы я к нему обратился. Но Глюкнер сказал, что, по вашему мнению, Мартин – ненастоящий цветовод, всякие фокусы выделывает. Так вы поедете?
  – Чепуха какая-то, – снова вздохнул Вульф. – Сплошной обман и насилие. – Он погрозил пальцем. – Вы, вижу, ни перед чем не остановитесь. Отрывать уважаемых и занятых людей от работы, чтобы подписать идиотскую бумагу… нет слов! И меня из терпения выводите. Зачем вам это нужно?
  – Хочу, чтобы вы взялись за это дело.
  – Почему именно я?
  – Больше с ним никто не справится.
  – Весьма признателен, но… Почему вас это интересует? Отравленная девица – она вам кто?
  – Никто. – Фрост поколебался и продолжал: – То есть я был знаком с ней. Но я говорю об опасности… Черт, надо изложить все по порядку! Значит, было так…
  – Позвольте, – резко перебил его Вульф. – Если погибшая не приходится вам родственницей и вообще человек не близкий, в какое положение вы ставите сыщика, которого пригласили? И потом, если вы не убедили Макнейра приехать ко мне, где гарантия, что он пожелает разговаривать со мной, если я приеду к нему?
  – Будет, обязательно будет. Я объясню…
  – И последнее. Я беру высокую плату.
  – Это я знаю. – Молодой человек сильно покраснел и подался вперед. – Послушайте, мистер Вульф, я давно вырос из коротких штанишек и денежек отцовских потратил дай бог, особенно в последние два года, когда взялся финансировать театральные постановки. Все с треском проваливались. Но вот наш новый спектакль – гвоздь сезона! Премьера была две недели назад. «Пули на завтрак» называется, не видели? Билеты распроданы на два месяца вперед. Денег у меня хватит. Только бы докопаться, откуда взялся этот проклятый яд, и найти способ… – Фрост умолк.
  – Способ… продолжайте, сэр!
  – Способ выманить из этой смертоубийственной дыры мою ортокузину… то есть двоюродную сестру, дочь брата моего отца.
  – Вот как! – Вульф пристально посмотрел на посетителя. – Вы что – антрополог?
  – Да нет же. – Фрост снова покраснел. – Говорю вам, я работаю в шоу-бизнесе. И готов заплатить вам в разумных пределах любую сумму, даже сверх того. Давайте сразу и об этом договоримся. Конечно, вы вправе сами назначить гонорар, но мне бы хотелось выплатить его двумя равными частями. Одну, когда вы узнаете, откуда взялись отравленные конфеты, другую – когда мы уломаем мою кузину расстаться с Макнейром. Елена упряма, может, похлеще вас, и вам, наверное, придется отработать первую часть гонорара, чтобы получить шанс на вторую. Мне, впрочем, безразлично, отработаете вы или нет. Даже если и не распутаете обстоятельства смерти Молли Лок, но убедите Елену уйти из фирмы, половина назначенной суммы – ваша. Учтите, на испуг Елену не возьмешь, она не робкого десятка. Кроме того, она вбила себе в голову дурацкую идею, что не может подвести Бойдена Макнейра. Знаете, как она его зовет? Дядя Бойд! Хотя никакой он ей не дядя, а просто старый знакомый тетушки Кэлли, Елениной матери. Она его знает всю жизнь. Потом этот недоумок Джебер… Нет, лучше с самого начала… Куда же вы?
  Вульф отодвинул кресло, поднялся и неторопливой твердой походкой, не лишенной даже некоторого изящества, вышел из-за стола:
  – Сидите, сидите, мистер Фрост. Кажется, уже четыре, я в это время суток провожу два часа в оранжерее. Мистер Гудвин запишет подробности смерти Молли Лок, а также все ваши семейные обстоятельства, если они имеют отношение к делу. Мне остается только пожелать вам – кажется, четвертый раз – всего хорошего.
  С этими словами Ниро Вульф направился к дверям. Фрост вскочил и крикнул, запинаясь:
  – Но вы приедете?!
  Вульф обернулся:
  – Фантастика! Вы же прекрасно знаете, что приеду! Но я вот что скажу: если бы на этой идиотской, возмутительной бумаге стояла подпись Алека Мартина – быть бы ей в мусорной корзине. Он делит клубни орхидей, понимаете? Фантастика!.. Арчи, мы встретимся с мистером Фростом в конторе Макнейра завтра в десять минут двенадцатого.
  Фрост начал было кипятиться, уверяя, что дело не терпит отлагательств, но Вульф вышел, не обращая на него внимания. Я услышал урчание лифта и лязг дверцы.
  Луэллин Фрост повернулся ко мне – то ли радостный от успешного окончания разговора, то ли возмущенный вынужденной задержкой. Поскольку он стал нашим клиентом, я решил присмотреться к нему: светлый шатен, немного вьющиеся волосы зачесаны назад, широко раскрытые карие глаза, мало что говорящие о мыслительных способностях, крупный нос и широкий подбородок, тяжеловатый даже для его шестифутового роста.
  – В любом случае я вам премного обязан, мистер Гудвин. – Фрост опустился в кресло. – Насчет Мартина вы здорово придумали. Большую услугу мне оказали, я этого не забуду, уверяю вас…
  – Чепуха, – отмахнулся я. – Услуги я сам себе оказываю. А идею нашего коллективного прошения подсказал, чтобы заполучить стоящего клиента и заодно поставить научный эксперимент: сколько эргов33 потребуется, чтобы вывести моего шефа из состояния неподвижности. У нас три месяца интересной работы не было. – Я взял блокнот, карандаш, развернулся и выдвинул боковую столешницу. – Кстати, мистер Фрост, не забудьте, что письмо вы сами придумали. Мне тут думать не положено.
  – Конечно, – кивнул он. – Строго между нами. Никому ни слова, обещаю.
  – Хорошо. – Я перелистал блокнот, нашел чистую страницу. – Ну а теперь примемся за отравление, раз уж вам хочется потратить денежки. Выкладывайте все по порядку.
  Глава вторая
  Итак, я все-таки вынудил Ниро Вульфа бросить вызов стихиям. Самой страшной из них в этот день оказалось яркое, теплое мартовское солнце. Да, это я нашел приманку, заставившую его нарушить свои правила. Он вышел на улицу мрачный, оскорбленный в лучших чувствах, одетый в пальто, поверх которого был повязан шарф, с какими-то несусветными штуковинами поверх ботинок – он их называл гамашами, – в черной фетровой пиратской шляпе немыслимого размера, надвинутой на самые уши, в перчатках и с тростью в руке. И вытащило его на улицу имя Уинолда Глюкнера, чья подпись открывала список цветоводов в злополучном письме. Того самого Глюкнера, который получил от своего агента в Сараваке, что на острове Калимантан, четыре клубня розоватой Coelogyne pandurata, целогины пандуровидной, небывалого вида орхидеи, и презрительно фыркнул, когда Вульф предложил ему три тысячи зеленых за два из них. Я знал, какая старая задница этот Глюкнер, и потому сомневался, что он расстанется со своими клубнями, даже если Вульф раскроет по его просьбе сотню самых загадочных убийств. Но так или иначе, запал я поджег.
  Всю дорогу, пока мы ехали от дома на Тридцать Пятой улице, где Вульф безвыездно прожил более двадцати лет (а почти половину этого срока вместе с ним и ваш покорный слуга), до указанного адреса, на Пятьдесят Второй, я вел наш седан с предельной осторожностью. И только один-единственный раз не удержался. На Пятой авеню, около Сорок Третьей улицы, я высмотрел яму диаметром фута два – очевидно, какой-то предприимчивый тип именно здесь разыскивал те самые двадцать шесть долларов, которые в незапамятные времена уплатили индейцам за Манхэттен. И я так вывернул автомобиль, что на полной скорости попал в эту рытвину задним колесом. Мельком глянув в зеркало заднего вида, я узрел взбешенное лицо Вульфа.
  – Прошу прощения, сэр, все улицы раскопали!
  Он ничего не ответил.
  То, что поведал мне накануне Луэллин Фрост о помещении фирмы «Бойден Макнейр инкорпорейтед», подробно записанное в моем блокноте и вечером в понедельник прочитанное Ниро Вульфу, мягко говоря, не давало представления о размахе предприятия. Фрост встретил нас в холле и повел к лифту. Первое, что бросилось в глаза, была продавщица, напоминавшая то ли французскую графиню, то ли итальянку из Техаса, которая настойчиво внушала покупательнице, что прелестный, «на каждый день», костюмчик зеленого цвета сшит по эскизу самого мистера Макнейра из ткани ручной выделки и его можно приобрести всего за три сотни. Я подумал о бедном муже покупательницы и, вздрогнув, мысленно произнес: «Чур меня!» А вслух сказал, входя в лифт:
  – Веселенькое местечко, доложу я вам.
  На втором этаже, где располагались служебные кабинеты и примерочные, царила все та же роскошь, но было поспокойнее: ни продавщиц, ни покупателей – вообще никаких следов торговой деятельности.
  По обе стороны длинного просторного коридора, обшитого деревянными панелями и увешанного офортами и эстампами на охотничьи темы, тянулся ряд дверей. Выйдя из лифта, мы сразу же очутились перед входом в большую комнату, устланную темными пушистыми коврами и заставленную обитыми шелком креслами и позолоченными пепельницами на длинных ножках. Я сразу же оценил обстановку и сосредоточил внимание на крошечном канапе, где восседали две юные богини. Одна из них, блондинка с голубыми глазами, была такой персик, что я едва не зажмурился. Другая, стройненькая шатенка, хотя слегка и уступала ей, однако явно считалась первой претенденткой на звание «Мисс Пятьдесят Вторая улица».
  Блондинка кивнула нам, а стройненькая бросила:
  – Привет, Лу!
  – Привет, Елена! Еще увидимся, – откликнулся Луэллин Фрост.
  Пока мы шли по коридору, я сказал Вульфу:
  – Видели? Надо сюда почаще заглядывать. Что ваши орхидеи по сравнению с этими бутонами!
  Он пробормотал в ответ что-то неопределенное.
  Фрост постучал в последнюю по правой стороне дверь, открыл ее и пропустил нас вперед. Мы вошли в просторную, хотя и немного узковатую комнату, изысканную ровно настолько, насколько подобает служебному кабинету. Пол устилали пушистые ковры, мебель была из гарнитура «Мечта декоратора», на окнах – желтые шторы из плотного шелка, ниспадающие тяжелыми складками до самого пола. Освещали комнату большие, как бочонки, стеклянные люстры.
  – Мистер Ниро Вульф, мистер Гудвин, мистер Макнейр, – представил нас друг другу Фрост.
  Из-за стола с резными ножками поднялся мужчина и безо всякого воодушевления протянул огромную лапу:
  – Добрый день, джентльмены. Садитесь. Лу, еще одно кресло.
  Вульф был темнее тучи. Я посмотрел на кресла и понял, что надо действовать немедленно. Ему ничего не стоило повернуться и уйти даже из-за гораздо менее значительного обстоятельства, а мне чертовски не хотелось, чтобы мои усилия вытащить его сюда пошли прахом. Я обошел стол и положил руку на спинку кресла Макнейра. Тот стоял рядом.
  – С вашего позволения, сэр, мистер Вульф любит просторные кресла. Простительная причуда, не правда ли? Другие несколько узковаты. Вы не возражаете?
  Пока Макнейр хлопал глазами, я выволок кресло из-за стола и подставил его Вульфу. Потом тут же подал владельцу кабинета кресло из «Мечты декоратора» и, приветливо улыбнувшись, уселся рядом с Луэллином Фростом.
  – Лу, у меня мало времени, – обратился Макнейр к Фросту. – Ты сказал джентльменам, что я могу уделить им только пятнадцать минут?
  Фрост посмотрел на Вульфа, потом на Макнейра. Я обратил внимание на руки Фроста, сплетенные на коленях: пальцы были судорожно стиснуты.
  – Да, я сказал, что уговорил вас встретиться с ними. Однако не думаю, что пятнадцати минут будет достаточно…
  – Должно быть достаточно! У меня масса дел. Сейчас самая горячая пора. – Голос у Макнейра был тонкий, сдавленный, и он беспрестанно ерзал в кресле – может быть, потому, что сроду в нем не сидел. – И вообще, я не вижу пользы в нашем разговоре. Я-то что могу сделать? – Он развел руками и глянул на часы. – Но раз уж обещал пятнадцать минут… Джентльмены, до одиннадцати двадцати я к вашим услугам.
  Вульф покачал головой.
  – Судя по рассказу мистера Фроста, мне понадобится часа два, а то и больше.
  – Это невозможно! – отрезал Макнейр. – Я занят. Осталось четырнадцать минут.
  – Фантастика! – Вульф оперся на подлокотники и встал. У Фроста вырвалось какое-то восклицание, но Вульф поднял ладонь и, глядя на Макнейра, размеренно продолжил: – У меня не было никакой причины приезжать сюда, сэр. Я здесь только благодаря безрассудной и забавной затее, придуманной мистером Фростом. Как я понимаю, инспектор Кремер несколько раз беседовал с вами и крайне недоволен тем, что расследование обстоятельств смерти одной из ваших служащих совершенно не продвинулось. Мистер Кремер прекрасно осведомлен о моих профессиональных качествах. Я позвоню ему и попрошу привезти вас и других причастных к делу лиц ко мне. – Он погрозил пальцем. – И не на пятнадцать минут.
  Вульф пошел к дверям. Фрост кинулся за ним. Я тоже вскочил.
  – Погодите! – воскликнул Макнейр. – Вы меня неправильно поняли!
  Вульф обернулся.
  – И вообще, зачем прибегать к угрозам? Вы же отлично знаете, что мистер Кремер не имеет права везти меня куда бы то ни было без моего согласия. Смешно даже говорить. Конечно, Молли… Господи, неужели я не понимаю, как это все ужасно?! Да я что угодно сделаю, чтобы помочь следствию. Но чем я могу быть полезен? Я рассказал Кремеру все, что знаю. Мы с ним раз десять это обсудили. Присядьте! – Он вытащил из кармана платок, вытер лицо, хотел сунуть платок назад, но кинул на стол. – Нет, я не выдержу. Чтобы создать весенние модели, приходится работать по четырнадцать часов в сутки. От такой нагрузки любой загнется. А тут вдобавок… Вот вас Лу Фрост втянул в эту историю, а он вообще сбоку припека. – Макнейр хмуро глянул на Фроста. – Да сядьте же вы! На то, что мне известно, хватит и десяти минут. Я сказал Кремеру: «В том-то и загвоздка, что никто ничего не знает. А Лу Фрост и того меньше». – Он раздраженно посмотрел на молодого человека: – Как будто я не понимаю, что у тебя одно на уме: увести отсюда Елену. Нашел удобный повод. – Макнейр перевел взгляд на Вульфа: – Я могу сказать только то, что уже говорил Кремеру, и большего от меня не ждите. С какой стати?
  Вульф вернулся и сел в кресло. Фрост хотел что-то сказать, но я предостерегающе покачал головой. Макнейр снова взял платок, провел им по лбу и бросил на стол. Потом заглянул в правый верхний ящик стола, пробормотал: «Куда он подевался, этот чертов аспирин?», открыл левый ящик и вытащил пузырек, вытряхнул две таблетки, налил полстакана воды из графина-термоса, кинул таблетки в рот и запил их.
  – Вторую неделю голова прямо раскалывается, – пожаловался он Вульфу. – Наверное, тонну аспирина принял – ничего не помогает. Нет, не выдержу я…
  В дверь постучали, и на пороге появилась высокая красивая женщина в черном платье с белыми пуговицами в два ряда. Едва заметно она обвела взглядом присутствующих и произнесла театральным голосом:
  – Прошу извинить меня, джентльмены. – Потом повернулась к Макнейру: – Модель двенадцать сорок один, кашемировое платье с каймой из серого оксфордского шелка-саржи, можно сделать из чистой шотландки-рогожки двух тонов?
  Макнейр нахмурился:
  – Что?
  – Я говорю: модель двенадцать сорок один…
  – Я слышал, чт́о вы сказали. Нет, нельзя. Модели не переделываются, миссис Ламонт, вы же знаете.
  – Я знаю. Миссис Фрост так пожелала.
  Макнейр выпрямился:
  – Миссис Фрост? Она здесь?
  – Делает заказ, – кивнула женщина. – Я сказала, что вы сейчас заняты. Она еще берет два портсмутских ансамбля.
  – Хорошо. – Макнейр вдруг перестал ерзать, и голос его зазвучал увереннее. – Мне нужно ее видеть. Спросите, удобно ли ей подождать, пока я закончу с джентльменами.
  – А платье?
  – Да, конечно. Накиньте пятьдесят долларов.
  Женщина кивнула, еще раз извинилась и вышла.
  Макнейр снова посмотрел на часы, глянул на молодого Фроста и обратился к Вульфу:
  – У вас еще есть десять минут.
  – Они мне не понадобятся. Вы возбуждены и расстроены, мистер Макнейр.
  – Вы хотите закончить разговор?
  – Да. У вас, вероятно, слишком напряженный образ жизни. Хлопотливое, должно быть, дело – одевать дам. Ужасно хлопотливое. – Вульф пожал плечами. – У меня к вам только два вопроса. Первый касается смерти Молли Лок. Вы ничего не хотите добавить к тому, что рассказали мистеру Кремеру и мистеру Фросту? Какие-нибудь новые подробности, предположения?
  – Ничего, – нахмурился Макнейр, в который раз вытирая свой лоб. – Ровным счетом ничего.
  – Отлично. Тогда нет смысла отнимать у вас время. Второй вопрос: могу ли я побеседовать в отдельной комнате с вашими служащими? Я не задержу их надолго. В первую очередь мне хотелось бы встретиться с мисс Еленой Фрост, мисс Тельмой Митчелл и миссис Ламонт. Мистера Перрена Джебера сейчас, очевидно, здесь нет?
  – Джебера? А почему он должен быть здесь? – резко спросил Макнейр.
  – Не знаю. Я просто спрашиваю. – Плечи моего шефа приподнялись на полдюйма и опустились. – Насколько мне известно, он находился здесь в тот день, когда была отравлена мисс Лок. Это произошло восемь дней назад. У вас тогда был показ. Так это называется?
  – Да, или, если угодно, демонстрация мод. Вот Джебер и приехал. Вообще куча народу собралась. А с девушками и миссис Ламонт вы можете побеседовать в моем кабинете, только не очень долго. Мне все равно надо в главный зал.
  – Я бы предпочел что-нибудь менее… в общем, более скромное помещение. Если вы, конечно, не возражаете.
  – Как вам будет угодно. – Макнейр поднялся. – Лу, проводи джентльменов в какую-нибудь примерочную. Хотите, я пришлю миссис Ламонт?
  – Лучше начать с мисс Фрост и мисс Митчелл. Пусть придут вместе.
  – Вам придется прерваться, если они понадобятся.
  – Ничего, я подожду.
  – Ладно. Ты позовешь их, Лу?
  Макнейр схватил платок со стола, сунул в карман и поспешил к дверям.
  – Не понимаю, почему вы не… – недовольно начал Луэллин Фрост, поднимаясь.
  – Мистер Фрост, – прервал его Вульф, – всякому терпению есть предел. Я вижу, что мистер Макнейр нездоров, но это не повод испытывать мою снисходительность. Не забудьте, именно вы устроили эту нелепую вылазку. Где тут примерочная?
  – Да, но я плачу за эту вылазку.
  – Недостаточно платите. У вас никаких денег не хватит, чтобы возместить понесенные мною издержки. Пойдемте, сэр!
  Фрост повел нас коридором обратно и открыл последнюю дверь слева. Войдя, он включил свет, сказал, что сейчас вернется, и исчез. Я осмотрелся: небольшая, обшитая деревом комната, стол, напольная пепельница на высокой ножке, несколько зеркал до пола и три хрупких стульчика с шелковой обивкой. Вульф тоже разглядывал обстановку, и губы его кривились.
  – Отвратительно, – выдавил он наконец. – Я не… Ни за что не…
  – Сам знаю, что ни за что, – ухмыльнулся я. – Сейчас.
  Я вернулся в кабинет Макнейра, взвалил на плечи его кресло и потащился в примерочную. Туда уже входили Фрост и две юные богини. Фрост отправился за еще одним стулом, а я скинул свою добычу у стола и сказал Вульфу, что, если ему так понравилось это кресло, я могу утащить его домой. Пришел Фрост со стулом, и я попросил:
  – Нельзя ли принести три бутылки холодного светлого пива, открывалку и стакан? Иначе он загнется.
  Фрост в удивлении приподнял брови:
  – Вы с ума сошли.
  – Сошел, когда подал вам идею насчет письма от цветоводов. Давайте быстро.
  Он ушел, а я уселся между персиком и тростинкой. Вульф, сморщив нос, принюхивался.
  – У вас во всех примерочных так пахнет?
  – Во всех, – ответила с улыбкой блондинка. – Но мы сами не душимся.
  – Точно, этой гадостью тут и до вас пахло. Фу! И как вы можете в такой атмосфере работать?! Вы обе манекенщицы?
  – По крайней мере, нас так называют. Я Тельма Митчелл. – Блондинка заученным грациозным жестом показала на подругу: – А это Елена Фрост.
  Вульф кивнул и обратился к тростинке:
  – Зачем вы здесь работаете, мисс Фрост? У вас ведь есть средства.
  Елена Фрост подняла на него спокойный взгляд и произнесла ровным тоном:
  – Кузен сказал, что вы хотели поговорить с нами насчет… насчет Молли Лок.
  – Хотел. – Вульф осторожно откинулся на спинку кресла, как бы проверяя его прочность. Не услышав скрипа, он уселся поудобнее. – Мисс Фрост, я сыщик. Вы можете обвинить меня в некомпетентности или даже глупости, но только не в желании лезть в чужие дела. Мои вопросы могут показаться вам дурацкими, не относящимися к делу. Для меня же они необыкновенно важны. Такова уж специфика моего ремесла. Для начала мне хотелось бы познакомиться с вами.
  Девушка продолжала спокойно смотреть на Вульфа.
  – Я пришла сюда, чтобы сделать одолжение моему кузену. Он не просил меня с кем-либо знакомиться – только ответить на вопросы о позапрошлом понедельнике.
  – Сделать одолжение кузену? – резко переспросил Вульф, подавшись вперед. – Разве несчастная Молли Лок не была вашей подругой? Разве она не умерла на ваших глазах? Вы что, не хотите помочь мне разобраться в причинах ее смерти?
  Резкость Вульфа не произвела на девицу заметного впечатления. Она хладнокровно ответила:
  – Нет, почему же. Конечно, хочу. Но я уже говорила полиции… Я не понимаю, зачем Лу… Не понимаю, почему вы… – Она спохватилась и вскинула голову. – Я же сказала, что готова ответить на ваши вопросы. Это так ужасно!
  – Согласен. – Вульф резко повернулся к блондинке: – Мисс Митчелл, насколько мне известно, в позапрошлый понедельник, в двадцать минут пятого пополудни, вы вместе с мисс Фрост спустились на лифте и вышли из него на этом этаже – правильно?
  Блондинка кивнула.
  – На этаже никого не было, вернее, вы никого не видели, так? Потом вы прошли к пятой двери по левой стороне коридора, если считать от кабинета мистера Макнейра, и вошли в комнату, которая служит помещением для отдыха четырех манекенщиц. Там была Молли Лок. Верно? – Девушка снова кивнула. – Расскажите, что произошло потом?
  – Ну, – блондинка глубоко вздохнула, – мы начали разговаривать о показе и клиентах. Так, ничего особенного. Минуты через три Молли вдруг говорит: «Совсем забыла». И достает из-под пальто коробку…
  – Простите, что именно она сказала?
  – Сказала, что раздобыла кое-что.
  – Нет-нет, постарайтесь точно припомнить ее слова.
  – Если смогу… – Блондинка не сводила глаз с Вульфа. – Она сказала… дайте подумать… Наверное, вот что: «Ой, девочки, совсем забыла, у меня что-то есть! Вот, смотрите, стянула!» И, значит, достает из-под своего пальто коробку.
  – Где было ее пальто?
  – Лежало на столе.
  – Где были в этот момент вы?
  – Я? Рядом стояла. А она присела на стол.
  – Где находилась мисс Фрост?
  – Елена?.. Она перед зеркалом прическу поправляла. Ты ведь у зеркала была, Елена?
  Тростинка молча кивнула.
  – Что произошло потом? – спросил Вульф. – И поточнее, пожалуйста.
  – Ну, подает она мне эту коробку, я открываю и говорю…
  – Вы не заметили, коробку до вас уже открывали?
  – Не знаю. Она была без обертки, ни ленточки, ничего. Я, значит, открываю коробку и говорю: «Вот это да! Тут конфет целых два фунта. Где ты их взяла, Молли?» А она: «Говорю вам, стянула! Интересно, вкусные?» И Елене предлагает…
  – Дословно, пожалуйста, дословно.
  Мисс Митчелл сдвинула бровки:
  – Дословно я не помню. «Попробуй, Елена» или «Угощайся, Елена»… Что-то вроде этого. Но неважно. Та ведь все равно не взяла.
  – Что ответила мисс Фрост?
  – Не помню. Елена, ты что ответила?
  – И я не помню, – сказала та без запинки. – Я перед этим коктейль выпила, мне ничего не хотелось.
  – Ну да, – кивнула блондинка. – Потом Молли взяла конфету, и я взяла…
  – Точнее, точнее, – попросил Вульф. – У вас в руках была коробка?
  – Ну да, Молли передала ее мне.
  – Значит, мисс Фрост не прикасалась к коробке?
  – Нет, я же говорю вам, она не хотела. Даже не посмотрела на нее.
  – Итак, вы и мисс Лок взяли по конфете.
  – Да, я выбрала ананасную в сахаре. В коробке было ассорти: шоколадные конфеты, фруктовые, помадки… Я откусила кусочек. А Молли всю в рот положила и говорит… ну, в общем, что привкус необычный…
  – Дословно, пожалуйста.
  – Она сказала… дайте подумать… Кажется, так: «Ух ты, какая начинка крепкая, наверное, градусов сто. А так ничего, приятно». Лицо у нее вдруг сморщилось, как от кислого, но она стала жевать и проглотила. Потом, понимаете… вы даже не поверите, как быстро все произошло.
  – Попробую поверить.
  – За полминуты, может быть, даже меньше. Я уже другую конфету жевала, а Молли посмотрела в коробку и сказала, что странный привкус вроде пропал…
  Дверь распахнулась, прервав ее рассказ. Вошел Луэллин Фрост с бумажной сумкой. Я встал, взял эту сумку и, вынув из нее пиво, поставил перед Вульфом. Он придвинул стакан, взял открывалку и потрогал бутылку…
  – «Шрайнер»? М-м, чересчур холодное.
  – Зато пены много, – сказал я. – Попробуйте.
  Вульф наливал себе пива, а Елена Фрост тем временем говорила двоюродному брату:
  – Вот ты, оказывается, за чем ходил. Твой сыщик хочет знать, чт́о я делала и говорила. Спросил Тельму, не брала ли я в руки коробку с конфетами.
  Фрост погладил ее по плечу:
  – Ладно, ладно, Елена. Чего ты волнуешься? Мистер Вульф знает, что делает.
  Одна бутылка была уже пуста. Фрост сел рядом. Вульф вытер рот.
  – Итак, мисс Митчелл, вы говорите, что мисс Лок сказала, будто привкус пропал.
  – Да, – кивнула блондинка. – Потом она вдруг выпрямилась и… и издала какой-то звук. Нет, она не закричала, но звук был ужасный. Она соскочила со стола и тут же оперлась о него… Лицо ее начало дергаться, опять сморщилось – страшно было смотреть… Глаза такие большие сделались. Она смотрит на меня, рот раскрывает, а сказать ничего не может. Потом задрожала, уцепилась за мои волосы и…
  – Продолжайте, мисс Митчелл.
  Блондинка судорожно сглотнула:
  – Ну, Молли упала, и я вместе с нею, потому что она меня не отпускала. Я, конечно, напугалась до смерти, стала вырываться. Когда доктор… ну, когда люди прибежали, у нее еще клок волос моих был в кулаке…
  – У вас хорошая выдержка, мисс Митчелл.
  – Да, я не из слабонервных. Это уже потом, дома, я весь вечер ревела, а в тот момент – ничего. Елена у зеркала стояла, боясь пальцем пошевельнуть, – только дрожала и глазами от страха хлопала. Да она вам сама расскажет. А я к лифту кинулась – позвать на помощь. Потом обратно, в комнату, коробку закрыла – и под мышку. Когда мистер Макнейр пришел, ему отдала. На бедняжку Молли еще раз глянула, сразу сообразила – отравилась. Насмерть. – Девушка снова судорожно сглотнула. – Может, хоть вы объясните толком? Доктор сказал, что это кислота какая-то, а в газетах пишут, что цианистый калий.
  – Синильная кислота, – вмешался в разговор Лу Фрост. – Полиция говорит, что разница невелика. Я же тебе объяснял.
  Вульф погрозил пальцем:
  – Мистер Фрост, я отрабатываю свой гонорар. Ваше дело – платить… Итак, мисс Митчелл, вы съели две конфеты, а Молли Лок только одну.
  – Ну да. – Блондинка передернулась. – Подумать только, так сразу и отравилась. Просто ужасно! Она даже сказать ничего не успела. Ее прямо затрясло, словно яд по всему телу разлился. Как только мистер Макнейр пришел, я ему тут же коробку отдала.
  – Потом вы, кажется, убежали?
  – В туалет, – кивнула она и состроила гримасу. – Сделала так, чтобы меня вырвало. Я ведь две конфеты съела.
  – Правильно сделали. Самое верное средство. – Вульф откупорил другую бутылку и вылил ее содержимое в стакан. – Давайте вернемся немного назад. До того как Молли Лок вытащила коробку конфет из-под пальто, вы эту коробку видели?
  – Нет.
  – Как вы думаете, чт́о она имела в виду, когда сказала, что стянула ее?
  – Наверное, она где-то увидела и взяла потихоньку.
  – Мисс Фрост, – повернулся Вульф к другой девушке, – а как по-вашему?
  – Что? Стянула – значит украла.
  – И часто она воровала?
  – Конечно нет. Подумаешь, взяла коробку конфет. Просто пошутила. Она вообще любила всякие шутки.
  В пять глотков Вульф осушил стакан и вытер губы.
  – Мисс Митчелл, в тот день вы пошли на ланч вместе с мисс Лок. Расскажите об этом поподробнее.
  – М-м… мы с Молли пошли позавтракать около часа дня. Проголодались страшно – показ ведь начался в одиннадцать утра. У нас было всего двадцать минут, Елена попросила сменить ее и приглашенных девушек. Поэтому мы и решили пойти перекусить в аптеку за углом. Вообще-то, показ должен был в два закончиться, но народ валом валил. Съели по сэндвичу, десерт, и сразу же назад.
  – Вы не заметили, может, мисс Лок украла коробку в аптеке?
  – Ничего подобного! Она этого ни за что бы не сделала.
  – Тогда, может быть, вы сами принесли коробку оттуда?
  Глаза у блондинки округлились от негодования.
  – Ну что вы такое говорите! Ничего я не приносила.
  – Вы уверены, что мисс Лок не прихватила конфеты где-нибудь по пути?
  – Уверена. Мы с ней все время были вместе.
  – Потом, после того как вы вернулись, она никуда не выходила?
  – Нет, мы с ней до конца вместе работали, до полчетвертого, потом она сразу пошла в комнату для отдыха. Немного погодя мы с Еленой тоже поднялись туда, и она была там.
  – И она съела конфету и отравилась насмерть, а вы съели две – живы-здоровы. – Вульф вздохнул. – Есть, конечно, вероятность, что она принесла коробку утром.
  Блондинка помотала головой:
  – Я тоже сначала так подумала. Мы все обсуждали это. Но у нее утром не было с собой ничего. Да и где могла лежать эта коробка? В комнате отдыха она не лежала, да и нигде больше.
  – В том-то и беда, – кивнул Вульф, – что вы словно по написанному говорите. Вместо того чтобы поделиться своими собственными впечатлениями, просто повторяете чьи-то толки и догадки. Не обижайтесь, это получается помимо вашей воли. Было бы лучше, если бы я сам находился здесь в позапрошлый понедельник… А еще лучше мне бы вообще не приезжать сюда.
  Вульф, хмурясь, посмотрел на Луэллина Фроста, потом вспомнил о пиве, наполнил стакан, выпил и, оглядев по очереди обеих девушек, продолжал:
  – Вы, конечно, понимаете, в чем тут дело. На показе мод присутствовало свыше ста человек, в основном женщины, но пришли и несколько мужчин. День выдался прохладный, все были в пальто. Кто из них принес коробку конфет, неизвестно. Полиция допросила практически всех присутствующих, в том числе и тех, кто связан с фирмой. Никто не видел этой коробки и не имеет представления, откуда она взялась. Я предупреждал вас, сэр, – Вульф погрозил Фросту, – это не моя область. Я способен решать логические задачи любой степени сложности, но искать иголку в стоге сена – такое, знаете ли, и мне не под силу. Кто принес отравленные конфеты? Для кого они предназначались? На эти и подобные им вопросы может ответить только Бог, однако я пока не собираюсь апеллировать к Нему, независимо от того, сколько легковерных цветоводов будут подписывать идиотские обращения. Сомневаюсь, что мне стоит даже пытаться заработать вторую часть обещанного гонорара, поскольку ваша кузина – ваша ортокузина – отказывается знакомиться со мной. Что же касается первой части, то за расследование обстоятельств смерти мисс Лок я мог бы взяться, только опросив всех, кто был в этом здании в позапрошлый понедельник. Однако сомневаюсь, что вам удастся уговорить их посетить мой кабинет.
  – Но вы же согласились, – недовольно возразил Лу Фрост. – Если же вам это не под силу…
  – Чепуха! – прервал его Вульф, откупоривая третью бутылку пива. – Конструктор мостов сам землю не копает. Я, кажется, забыл поблагодарить вас за пиво? Исправляю свою оплошность. Уверяю вас, сэр, мне под силу решить эту задачу – была бы возможность приложить силы. Пока же, увы! Возьмите мисс Митчелл. Думаете, она вполне искренна? Может быть, именно она отравила Молли Лок? – Он обернулся к блондинке и резко спросил: – Мисс Митчелл, вы часто едите конфеты?
  – Хотите меня запугать?
  – Даже и не думал – при ваших-то нервах? Ну так что, часто?
  Блондинка слегка пожала плечами:
  – Иногда, и не так чтобы много. Я же манекенщица, должна следить за фигурой.
  – Какие конфеты вы любите?
  – Фруктовые. И с ореховой начинкой.
  – Вы открывали ту коробку – какого цвета была крышка?
  – Бежевая, золотисто-бежевая.
  – Что было написано на крышке?
  – Кажется, «набор». Какой-то набор.
  – Значит, вы не помните, как эти конфеты назывались?
  Блондинка слегка нахмурилась:
  – Нет, точно не помню. Странно, я, наверное…
  – Вот именно! Вы увидели коробку, сняли крышку, потом закрыли, держали ее в руках. Зная, что там отравленные конфеты, вы даже не полюбопытствовали…
  – Послушайте, не ловите меня на слове. На полу мертвая Молли, в комнату народу набилось тьма, я ждала мистера Макнейра, чтобы отдать ему эту проклятую коробку, – как я могла в такой момент что-то разглядывать? – Она снова сдвинула брови. – И все же действительно странно, что я не обратила внимания на надпись.
  Вульф кивнул и круто повернулся к Лу Фросту:
  – Вот видите, сэр, что получается. Какой вывод можно сделать из рассказа мисс Митчелл? Правдоподобно или нет ее заявление, что она не заметила, как называются конфеты? Я пока просто показываю нелогичность ее поведения. То же самое и с вашей кузиной. – Он перевел на нее взгляд и выпалил: – Мисс Фрост, а вы любите конфеты?
  – Зачем все это, Лу?
  Фрост вспыхнул, хотел было что-то сказать, но Вульф опередил его:
  – Мисс Митчелл хоть не молчала. Правда, у нее крепкие нервы.
  Тростинка спокойно смотрела на Вульфа:
  – Не волнуйтесь, с нервами у меня тоже все в порядке. Просто эти дешевые… А, ладно! Да, я люблю конфеты. Предпочитаю карамель. Поскольку тоже работаю манекенщицей и тоже должна следить за фигурой.
  – С шоколадной начинкой или с ореховой?
  – Со всякой.
  – И часто вы их едите?
  – Ну, может быть, раз в неделю.
  – Сами конфеты покупаете?
  – Нет, кузен присылает мне коробки карамели «Карлатти». И даже слишком часто – приходится всех угощать.
  – Значит, вы любите карамель «Карлатти»?
  – Очень, – кивнула тростинка.
  – И вам трудно бывает отказаться от карамельки?
  – Да, иногда трудно.
  – В тот понедельник у вас было много работы. Вы устали, проголодались, наспех позавтракали… я правильно излагаю?
  – Правильно. – Она едва сдерживала раздражение.
  – Почему же в таком случае вы отказались, когда мисс Лок предложила вам карамель?
  – Она не предлагала мне карамель. Карамели там вообще не… – Она осеклась, искоса глянула на двоюродного брата и снова уставилась на Вульфа. – То есть я думала…
  – Думали? – Тут голос Вульфа стал мягче, даже сделался вкрадчивым. – Мисс Митчелл утверждает, что не помнит надписи на коробке. А вы помните, мисс Фрост?
  – Нет, откуда мне помнить.
  – Мисс Митчелл говорит, что вы не притрагивались к коробке. Стояли у зеркала, поправляли волосы и даже не взглянули на конфеты. Это верно?
  – Да, верно, – отвечала она, не отводя глаз.
  – Мисс Митчелл также сказала, что закрыла коробку и держала ее под мышкой, пока не пришел мистер Макнейр. Так?
  – Не знаю. Я… я не обратила внимания.
  – Не обратили внимания? Что ж, это вполне естественно при данных обстоятельствах. Потом коробку отдали мистеру Макнейру, а тот передал ее в полицию. Вы не видели ее в этом промежутке времени? Иными словами, у вас не было случая ознакомиться с ее содержимым?
  – В глаза ее не видела.
  – Очень хорошо! Еще один вопрос, мисс Фрост. Вы совершенно уверены, что не знаете, какая надпись была на крышке и какие конфеты были в коробке?
  – Понятия не имею.
  Он откинулся на спинку кресла и вздохнул. Потом налил пива и дождался, пока осядет пена. Мы молча смотрели, как он выпил стакан, вытер губы. Поставив стакан на стол, Вульф словно бы нехотя поднял глаза.
  – Вот видите, мистер Фрост, – сказал он ровным голосом, – даже такой короткий опрос уже кое-что прояснил. Ваша кузина свидетельствует, что в глаза не видела содержимого злосчастной коробки, украденной мисс Лок, и не знает, какие там были конфеты. И тем не менее она определенно утверждает, что карамели в коробке не было. Следовательно, она видела содержимое коробки до того, как мисс Лок стянула ее. Подчеркиваю, до того. Это дедукция, сэр. Когда я говорил о необходимости опроса всех, кто был в этом здании в позапрошлый понедельник, я имел в виду именно дедуктивный метод.
  – И вы называете это?.. – выпалил, тараща на Вульфа глаза, Лу Фрост. – Вы как это назвали?
  – Это называется дедукция, сэр.
  Тростинка сидела бледная, не сводя глаз с Вульфа. Раза два она пыталась что-то сказать, но, видимо, передумала. Вмешалась Тельма Митчелл:
  – Она не утверждает, что в коробке не было карамели. Она только сказала…
  Вульф выставил ладонь:
  – Хотите проявить благородство по отношению к подруге, мисс Митчелл? Постыдились бы! Первейший долг благородного человека – уважение к памяти мертвых. Молли Лок умерла, поэтому мистеру Фросту и удалось затащить меня сюда. Он платит мне деньги, чтобы выяснить, как это случилось и почему, не так ли, сэр?
  – Я плачу вам деньги не за то, чтобы вы играли дурацкие шутки с двумя нервными девушками! – разгорячился Фрост. – Послушайте, вы, недоумок жирный! Я уже столько узнал об этом деле, что вам за целый век не выяснить. Если вы думаете, что я плачу вам… Постойте, вы куда? Что еще вы придумали? А ну садитесь обратно, я вам говорю!..
  Вульф не спеша поднялся и, обойдя Тельму Митчелл, вышел из-за стола. Фрост вскочил и хотел было толкнуть его, но в ту же секунду я кинулся наперерез.
  – Уберите-ка руки, мистер! – Мне стоило бы тут же двинуть ему, но тогда бы он свалился на даму. – Спокойно, прошу вас. И в сторонку, будьте любезны.
  Фрост с ненавистью посмотрел на меня, однако подчинился.
  Вульф невозмутимо направился к выходу. В этот момент в дверь постучали, и вошла та самая красивая женщина в черном платье с белыми пуговицами.
  – Прошу прощения. – Подтянутая и собранная, она обвела всех взглядом и обратилась почему-то ко мне: – Не могли бы вы отпустить мисс Фрост? Ее зовут в демонстрационный зал. Кроме того, мистер Макнейр сказал, что вы хотите поговорить со мной. У меня как раз есть несколько свободных минут.
  Я посмотрел на Вульфа. Он поклонился, опустив голову дюйма на два.
  – Благодарю вас, миссис Ламонт, сейчас в этом нет необходимости. Мы отлично поработали и сделали гораздо больше, чем можно было ожидать. Арчи, ты заплатил за пиво? Отдай мистеру Фросту доллар – надеюсь, эта сумма покроет его расходы.
  Я достал бумажник, вытянул долларовую бумажку и положил ее на стол. Незаметно оглядев присутствующих, я отметил, что Елена Фрост бледна как полотно, Тельма Митчелл – вся внимание, а Луэллин готов растерзать нас на месте. Вульф уже скрылся за дверью. Я двинулся за ним и нагнал его у лифта – он уже нажимал кнопку.
  – Четвертак за бутылку – больше это пиво не стоит. Значит, за три бутылки семьдесят пять центов, – заявил я.
  – Прибавь разницу к счету.
  Внизу мы направились прямо к выходу. Макнейр стоял в стороне и разговаривал с темноволосой дамой средней упитанности с прямой спиной и властным ртом. Я догадался, что эта дама – мамаша Елены Фрост, и обернулся, чтобы получше разглядеть ее. Очередная юная богиня прохаживалась в нарядной бежевой шубке перед расфуфыренной дамочкой с собачкой. Вокруг болталось еще пять или шесть особ женского пола. Когда мы подгребли к выходу, с улицы вошел рослый широкоплечий тип со шрамом на щеке. Я сразу узнал этот шрам и кивнул:
  – Привет, Пэрли!
  Он остановился как вкопанный и, вытаращив глаза, уставился на Вульфа.
  – Господи! Ты что, своим шефом из пушки выстрелил?
  Я ухмыльнулся и, не отвечая, прошел мимо.
  По пути домой я попробовал разрядить обстановку легкой болтовней, но безуспешно.
  – Эти манекенщицы – ничего цыпочки, правда?
  Первая попытка не удалась. Я сделал вторую:
  – Вы узнали субъекта, с которым мы столкнулись в дверях? Наш старый друг Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств. Один из подручных Кремера.
  Опять мимо. Я начал искать глазами хорошую выбоину.
  Глава третья
  Первый звонок от Луэллина Фроста был в половине второго, когда Вульф и я разделывались с поистине необыкновенными колбасками, которые каждой весной присылает ему некий швейцарец из Чаппакуа. Швейцарец сам делает колбаски из собственноручно выращенных поросят, а Фриц Бреннер, наш повар и гордость нашего дома, подает их с десятком всевозможных приправ. Так вот, когда раздался этот звонок, Фрицу было велено сказать, что мистер Вульф за столом и просит его не беспокоить. Я хотел поговорить с Фростом сам, но Вульф жестом пригвоздил меня к стулу. Второй звонок последовал вскоре после двух часов, когда Вульф не спеша пил кофе, и я пошел в кабинет, чтобы там взять трубку.
  Голос у Фроста был озабоченный и нервный. Он хотел знать, может ли надеяться застать шефа дома в половине третьего. Я ответил, что да, очевидно, мистер Вульф будет дома ныне и присно, и во веки веков. Повесив трубку, я присел к своему столу разобрать кое-какие бумаги, а через несколько минут вошел Вульф – в прекрасном расположении духа, готовый, однако, противостоять любым попыткам нарушить его покой. Таким он бывал всегда после хорошей еды.
  Блаженно отдуваясь, он опустился за свой стол и оглядел стены: книжные полки, географические карты, рисунки Гольбейна, снова полки… Потом выдвинул средний ящик стола и начал выкладывать из него пробки от пивных бутылок.
  – Эстрагона хорошо бы поменьше, а вот сельдерея можно побольше, – задумчиво произнес он. – Надо будет сказать Фрицу, чтобы попробовал.
  – Угу, – согласился я, не желая ввязываться в спор. Он прекрасно знал, что я обожаю эстрагон. – Если хотите сосчитать эти железки, пора начинать. Наш клиент уже в пути.
  – Вот как? – отозвался он и стал раскладывать пробки кучками по пять штук в каждой. – Фантастика! Четыре бутылки за неделю перебрал. Не считая тех.
  – Ну, это нормально. Пока не заявился наш гость, не просветите ли меня, чего вы взъелись на эту девицу Фрост?
  Плечи у Вульфа приподнялись на какую-нибудь четверть дюйма и опустились снова.
  – От бессильной ярости. Как загнанная в угол, визжащая крыса. Меня тоже загнали в эту жуткую надушенную дыру, обманом втянули в дело, в котором не за что зацепиться. Вернее, чересчур много зацепок. Кроме того, я не выношу, когда приходится расследовать убийства по ошибке. Не знаю, кто подложил яд в конфеты, но он тупица и осел. Вот я и взъелся. – Он хмуро смотрел на кучки пробок. – Двадцать пять, тридцать, тридцать три… Только подумай, какая это будет злая шутка, если мы заработаем вторую часть гонорара, препроводив мисс Фрост из солидного дома моделей в тюрьму. Впрочем, не думаю, что есть такая вероятность… Арчи, я тебе не надоел своей болтовней?
  – Нет, после еды – в самый раз. Валяйте дальше. Лично я думаю, ни один суд присяжных не признает ее виновной.
  – Мне тоже так кажется. Ведь даже судьям должно быть дозволено восхищаться женской красотой. Если мисс Фрост и попадет в какую переделку, то совершенно иного рода. Ты обратил внимание на ее кольцо с большим бриллиантом? И на пудренице такой же.
  – Ну и что? – откликнулся я. – Может, она помолвлена.
  – Не думаю. Бриллианты слишком бросаются в глаза, потому что не идут ей. У меня чутье на такие вещи. Ее облик, манеры, удивительная сдержанность, даже при таких чрезвычайных обстоятельствах… Нет, не в ее характере носить бриллианты. Далее. Неприкрытая враждебность мистера Макнейра к мистеру Луэллину Фросту. Весьма странное поведение, даже если Макнейр действительно терпеть его не может. Более понятно, почему мистеру Фросту знакомо слово «ортокузина», термин сугубо антропологический, хотя и здесь достаточно простора для догадок и размышлений… Ортокузенами называют детей двух братьев или двух сестер, тогда как кросскузены – это дети брата и сестры. В некоторых племенах кросскузены могут вступать в брак, а ортокузены – нет. Мистер Фрост, очевидно, как следует изучил данную проблему. М-м-м… Не исключено, что все эти факты не имеют никакого отношения к смерти Молли Лок, и тем не менее их необходимо взять на заметку. Надеюсь, я не очень тебя утомил, Арчи? Ну, ничего, ты же знаешь, я не часто так много говорю. Помнишь, однажды вечером я пять часов кряду просидел в этом самом кресле, распутывая дело Пола Чапина, его жены и членов фантастической Лиги искупления. А вообще-то я разговариваю, чтобы не слышать, как ты шелестишь своими бумагами, – сейчас мне что-то не хочется раздражаться. Ах, какие были колбаски!.. Однако звонят. Наш клиент. Хм, все еще наш клиент, хотя он, может, и не подозревает об этом.
  В холле послышались шаги – сначала удалявшиеся в сторону входной двери, потом приближавшиеся от нее к нам. Дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился Фриц. Он объявил, что прибыл мистер Фрост. Вульф кивнул и попросил принести пива. Фриц удалился.
  Бодрой походкой вошел Луэллин Фрост. Но только походка и была бодрой, взгляд блуждал, выдавая смертельный испуг. Фрост подскочил к столу, за которым восседал Вульф, и затараторил так, будто опаздывал по меньшей мере на десяток деловых свиданий:
  – Мистер Вульф, я мог бы все изложить по телефону, но я предпочитаю вести переговоры при личной встрече, особенно в таких сложных ситуациях. Прежде всего я должен принести вам свои извинения. Я действительно погорячился, потерял, так сказать, управление, короче говоря, дураком себя выставил.
  Он протянул Вульфу руку, тот посмотрел на нее и, не шелохнувшись, поднял взгляд на гостя. Фрост вспыхнул, отдернул руку и продолжал:
  – Не сердитесь, пожалуйста. Поймите, ваш допрос ничего не дал. Елена… моя кузина страшно переволновалась. Я потом беседовал с ней. Ведь то, что она сказала, ничего не значит. Тем не менее она ужасно переживает… и все время переживала. Я согласен с ней, что мне незачем было встревать в ваш разговор. Может, мне вообще незачем было все это затевать? Но я полагал, что… впрочем, это неважно. Я очень благодарен вам за то, что вы сделали, и спасибо, что вы приехали. Давайте считать, что инцидент исчерпан, и если вы назовете сумму, которую я вам должен…
  Он умолк и, довольно улыбаясь, смотрел то на Вульфа, то на меня, словно галантерейщик, старающийся сбыть залежалый товар, да еще по завышенной цене.
  Вульф скептически наблюдал за ним.
  – Присядьте, мистер Фрост.
  – Что ж… на секундочку, чтобы выписать чек. – Он попятился, сел в кресло и достал из одного кармана чековую книжку, а из другого – автоматическую ручку. – Сколько?
  – Десять тысяч долларов.
  Он весь встрепенулся.
  – Сколько-сколько?
  – Десять тысяч долларов, – кивнув, повторил Вульф. – Примерно такова стоимость оказанных мною услуг. Половина, как мы договаривались, – за расследование обстоятельств смерти Молли Лок, другая – за вызволение вашей кузины из этой… по вашим словам, чертовой дыры.
  – Но вы же ничего не сделали, дорогой мой! Вы что, с ума сошли?! – Глаза его угрожающе прищурились. – Хотите ободрать меня как липку?
  – Десять тысяч! – отрезал Вульф. – Более того, вы не выйдете отсюда, пока банк не подтвердит вашу кредитоспособность.
  – Да вы совсем спятили! – затараторил Фрост. – Нет у меня десяти тысяч. Спектакль дает неплохие сборы, но я еще не расплатился с долгами. Даже если б я имел такую сумму, с какой стати?! Это шантаж, я… я…
  – Успокойтесь, мистер Фрост. Вы позволите мне сказать?!
  Луэллин оторопело глянул на Вульфа. Тот уселся поудобнее и начал:
  – Дорогой сэр, мне не нравятся ваши манеры. Например, вы считаете, что слова – это что-то вроде кусков кирпича, которыми можно швыряться как попало. От такой привычки надо избавляться. Другая – ваше ребяческое безрассудство, готовность кинуться в любое предприятие, не задумываясь о последствиях. Вам следовало бы тщательно взвесить все «за» и «против», прежде чем приглашать меня. Однако же вы, ничего не взвесив, наняли меня и, доложу я вам, окончательно сожгли за собою мосты, когда уговорили меня совершить фантастическую вылазку на Пятьдесят Вторую улицу. За такие вещи надо платить. Мы с вами связаны договоренностью: я обязан провести расследование, а вы обязаны заплатить соответствующую сумму. Затем по неким личным причинам и в силу привходящих обстоятельств условия договоренности перестают вас удовлетворять. И вот, вместо того чтобы прибегнуть к принятой в таких случаях процедуре, вы являетесь в мой кабинет и хотите отстранить меня от дела, используя неподобающие выражения вроде «шантаж» и прочее. Стыдитесь! Вы ведете себя как капризный, испорченный ребенок.
  Вульф налил себе пива и выпил. Луэллин Фрост молчал, уставившись на него. Я быстро занес в записную книжку тезисы монолога и одобрительно кивнул шефу, отдавая дань его красноречию.
  – Но позвольте, мистер Вульф, – заговорил наконец обескураженный клиент. – Мы не договаривались, что вы поедете туда… то есть я хочу сказать, что я не предполагал, что придется поехать… – Он помолчал, подыскивая доводы. – Я не ставлю под сомнение договоренность. У меня и в мыслях не было ничего такого. Я просто спросил, можем ли мы считать, что инцидент исчерпан, и сколько я вам должен?
  – Я вам ответил: десять тысяч.
  – Но у меня нет такой суммы, во всяком случае сейчас. Может быть, мне удалось бы собрать ее, ну, скажем, за неделю. Но даже если соберу… Господи, за два часа работы…
  – Вы платите не за работу. Я не допущу, чтобы из-за ваших прихотей страдала моя репутация. Да, я продаю свои способности, но не следует принимать меня за мелкого торговца или какого-нибудь фокусника. Я – художник. Представьте, вы заказываете Матиссу картину. Он принимается за работу, набрасывает эскиз, делает первые мазки, и тут вы сдираете с подрамника холст и заявляете: «Хватит! Сколько с меня?» Вы можете сказать, что сравнение неудачное. Но каждый художник честолюбив, и у меня есть честолюбие. А в вашем воспитании я вижу серьезные пробелы. Вы даже не понимаете, как возмутительно ведете себя.
  – Господи! – Фрост выпрямился, посмотрел в мою сторону, словно ища поддержки, потом снова перевел взгляд на Вульфа. – Ладно, согласен, вы художник. Но я уже сказал, у меня сейчас нет десяти тысяч. Что, если я проставлю на чеке не сегодняшнее число, а другую дату, например на неделю вперед?
  Вульф мотнул головой:
  – Вы можете распорядиться об отсрочке платежа. Но у меня нет оснований вам доверять. Вы ожесточены, чего-то боитесь. Кроме того, за такие деньги клиенты вправе ожидать больших результатов, и я еще должен потрудиться, чтобы заработать их. Единственно разумный путь…
  Его прервал телефонный звонок. Я повернулся к своему столу и снял трубку. Недовольный мужской голос спросил, кто говорит. Я назвал себя и через полминуты услышал другой голос с очень знакомыми интонациями. Слова моего собеседника на том конце провода вызвали у меня улыбку, и я сказал Вульфу:
  – Это инспектор Кремер. Говорит, что один из его людей увидел вас у Макнейра и чуть не отдал богу душу от удивления. Сам он тоже чуть не помер, когда узнал об этом. Говорит, ему доставило бы удовольствие коротко обсудить по телефону убийство Молли Лок.
  – Ему, может, и доставило бы, а мне – нет. Скажи, что я занят.
  Мне пришлось продолжить разговор с Кремером. Он был настроен очень даже дружелюбно – как человек, у которого кончился бензин в безлюдном месте, и вдруг мимо проезжает автомобиль.
  – Он мог бы сам заскочить часиков в шесть, – продолжал я передавать шефу сказанное, – выкурить сигару и сопоставить наблюдения. Говорит, дело неотложное.
  Вульф кивнул, и я сказал Кремеру, чтобы он приезжал.
  Луэллин Фрост встал и, тараща глаза то на Вульфа, то на меня, спросил без прежней напористости:
  – Это инспектор Кремер? Он что, придет к вам?
  – Угу, попозже, – отвечал я, потому что Вульф уже откинулся в кресле и закрыл глаза. – Он частенько заглядывает на огонек. Особенно если у него на руках какое-нибудь пустяковое дело.
  – Но ведь он… Ведь я… – Вид у Луэллина, прямо скажем, был неважнецкий, но он справился с собой. – Черт! Мне нужно срочно позвонить.
  – Милости просим.
  Я освободил стул, он плюхнулся на него и сразу же, не заглядывая в записную книжку, начал набирать номер. Руки у него тряслись, но, судя по всему, он знал, что делает. Я молча наблюдал за ним.
  – Алло, алло! Это вы, Стайс? Говорит Лу Фрост. Отец еще на месте? Тогда попробуйте соединиться с конторой мистера Макнейра. Па, это ты? Да, я. Скажи, тетя Кэлли еще там? Что, ждет меня? Послушай, я говорю из кабинета Ниро Вульфа, Тридцать Пятая Западная улица, дом девятьсот восемнадцать. Нужно, чтобы ты и тетя Кэлли срочно приехали сюда. Нет, по телефону не объяснишь. Вы должны приехать. Честное слово, это от меня не зависит. Ну и что? Вези ее сюда. Вы можете добраться за десять минут. Нет, это частный дом.
  А Вульф так и сидел с закрытыми глазами.
  Глава четвертая
  Сборище в тот день было – закачаешься! Я частенько перелистываю тогдашние записи, чтобы от души позабавиться. Дадли Фрост оказался едва ли не первым визитером в доме Вульфа, который заговорил хозяина до умопомрачения. Правда, благодаря пространности речей, а не их содержанию. Однако же действительно до умопомрачения.
  Они прибыли в самом начале третьего, и Фриц тут же провел их в кабинет к Вульфу.
  Первой вошла Калида Фрост, мамаша Елены, тетя Кэлли, как звал ее Лу, хотя правильнее было бы – поскольку закадычными друзьями мы так и не стали – представить ее как миссис Эдвин Фрост. Разумеется, это оказалась та самая дама средней упитанности с прямой спиной и властным ртом. Она была привлекательна, хорошо сложена; глаза, карие с рыжеватым оттенком, напоминающие цветом темное пиво, смотрели прямо, не выражая, впрочем, никаких чувств, но вообще она не очень походила на мать юной богини. Дадли Фрост, отец Луэллина, был грузен, тянул фунтов на двести, но не столько по причине ожирения, сколько из-за высокого роста. Под стать его седой шевелюре были и аккуратно подстриженные серые усики, а нос от какого-то давнего неосторожного столкновения был немного свернут набок. Впрочем, разглядеть сей недостаток мог только такой опытный наблюдатель, как я. В довершение отмечу дорогой серый костюм в тонкую полоску, с щегольской красной гвоздикой в петлице.
  Луэллин встретил их у дверей и представил нам. Дадли Фрост торопливо бросил Вульфу и мне: «Здрасьте», а я уже подтаскивал посетителям стулья. Старший Фрост сразу насел на младшего:
  – Отчего такая срочность, дорогой мой? Случилось что-нибудь? Осторожнее, Калида, у тебя сумочка сейчас упадет! Может, вы меня просветите, мистер Вульф? По правде говоря, у нас сегодня составляется хорошая партия в бридж. В чем проблема? Сын кое-что рассказал мне и моей невестке, миссис Фрост, и мы решили, что ему надо ехать к вам.
  – Мистер Вульф требует десять тысяч! – одним духом выпалил Луэллин.
  – Правда? – хохотнул Фрост-старший. – Видит бог, я бы и сам от таких денег не отказался. Кстати, было время… Впрочем, это уже древняя история. – Он посмотрел на Вульфа и поинтересовался: – И зачем вам десять тысяч долларов, мистер Вульф?
  Вид у Вульфа был угрюмый, он понял, что болтовня Фроста засасывает, как трясина, и произнес низким, зловещим тоном:
  – Чтобы положить их на свой банковский счет.
  – Ха-ха! Прекрасно сказано! И самое интересное, что я сам напросился, черт меня побери! Строго говоря, вы дали единственно верный ответ на мой вопрос. Мне надо было спросить… гм, что я должен был спросить? Ах да! Какие у вас основания требовать десять тысяч долларов и у кого? Надеюсь, не у меня, поскольку у вашего покорного слуги их попросту нет. Сын сообщил мне, что попросил вас в преддве… в предварительном порядке выполнить определенную работу. Уверяю вас, это он по глупости. Мой сын – великовозрастный оболтус, но разве можно рассчитывать получать десять тысяч от человека только потому, что он оболтус? Вряд ли, ибо такой суммы у него тоже нет. И у моей невестки, насколько мне известно. Может, я не прав, Калида? Есть ли смысл продолжать наш разговор? Мне кажется, он ни к чему не приведет.
  Не соизволив даже взглянуть на деверя, миссис Эдвин Фрост обратилась к Вульфу.
  – По-моему, самое важное, – заговорила она приятным грудным голосом, – это убедить мистера Вульфа, что он сделал неверный вывод из слов Елены. – Она улыбнулась. – Это моя дочь. Но поскольку Лу настоял, чтобы мы приехали сюда, может быть, сначала послушаем, что скажет мистер Вульф?
  Вульф перевел на нее пристальный взгляд из-под полуопущенных век:
  – Весьма немного, мадам. Ваш племянник поручил мне провести расследование и даже убедил предпринять беспрецедентный, крайне неприятный шаг. Но едва я начал работу, он сообщил, что инцидент исчерпан, и поинтересовался, сколько он должен. Я назвал сумму и, учитывая все обстоятельства, потребовал немедленной выплаты. Тогда он ударился в панику и позвонил отцу.
  Брови миссис Фрост поднялись, и на лбу собрались морщинки.
  – И вы запросили десять тысяч долларов?
  Вульф едва заметно кивнул.
  – Простите, мистер Вульф, – проговорил она. – Конечно, я решительно ничего не понимаю в вашем бизнесе… – Она снова обворожительно улыбнулась. – Или вы называете это профессией? Как бы то ни было, десять тысяч – значительная сумма. Вы всегда столько берете?
  – Подожди, подожди! – заерзал на стуле Дадли Фрост. – В конце концов, все очень просто. Давайте разберемся. Только по порядку. Прежде всего, договоренность была сугубо предварительной. Она и не могла быть иной. Мистер Вульф в тот момент еще не знал всех обстоятельств. Как же он мог сказать, что сумеет распутать дело? Во-вторых, допустим, что час времени мистера Вульфа стоит двадцать долларов. Значит, Лу должен ему сорок. Я самым известным адвокатам и то меньше платил. В-третьих, говорить о десяти тысячах вообще бессмысленно, потому что их у нас нет. – Он подался вперед и положил на стол свою огромную лапу. – Мистер Вульф, буду с вами совершенно откровенен. У моей невестки ни цента за душой. Уж кто-кто, а я-то знаю. Все, что осталось от состояния моего брата, перейдет к его дочери, моей племяннице. За исключением Елены, все мы просто нищие. Мой сын думает, что у него дела налаживаются, но ему и прежде так казалось. Поэтому я весьма сомневаюсь, что вы получите деньги, хотя, конечно, имеете право подать в суд. Вот только тяжба наверняка затянется, и в конечном счете вам все равно придется пойти на уступки…
  – Отец! Послушай, отец! – несколько раз пытался остановить его Луэллин. Видя, что слова не действуют, он перегнулся вперед и крепко схватил отца за колено. – Помолчи хоть минуту! Дай мне сказать. Мистер Вульф не собирается затягивать дело. В шесть часов сюда придет инспектор Кремер.
  – Ну и что? Разве это причина, чтобы ломать мне колено? И вообще, кто он такой, инспектор Кремер?
  – Ты прекрасно знаешь, кто он. Начальник отдела по расследованию убийств.
  – А, этот… Откуда тебе известно, что он придет? Кто тебе сказал?
  – Он сам звонил сюда. После этого я и попросил вас приехать.
  В глазах Дадли Фроста что-то мелькнуло. Интересно, заметил ли Вульф, подумал я.
  Фрост-старший спросил сына:
  – Ты сам разговаривал с инспектором Кремером?
  – Нет, – вмешался я бесцеремонно. – Разговаривал я.
  – Ах вот оно что! – Он расплылся в широкой понимающей улыбке, повернулся к Вульфу, а затем снова ко мне: – Судя по всему, вы неплохо потрудились. Я понимаю, что это самый лучший способ выжать из нас деньги – организовать звонок из полиции в тот момент, когда мой сын находится в этом кабинете. Однако же…
  – Арчи, – отрезал Вульф, – выстави этого джентльмена за дверь.
  Я положил карандаш на стол и поднялся. Луэллин тоже вскочил с места и затоптался как дурак. Тетушка же, как я заметил, только приподняла бровь.
  – Бросьте, мистер Вульф, – рассмеялся Дадли. – А вы сядьте, мальчики. – Он вперился глазами в Вульфа. – Видит бог, я не обвиняю вас в позерстве или…
  – Мистер Фрост. – Вульф погрозил ему пальцем. – Вы сказали о телефонном звонке, подстроенном специально, чтобы произвести на вашего сына определенное впечатление. А это крайне оскорбительно. Возьмите свои слова обратно или убирайтесь отсюда.
  Фрост снова засмеялся.
  – Хорошо, скажем так: вы хотели произвести впечатление на меня.
  – Это еще оскорбительней, сэр.
  – Ну, тогда на мою невестку. На тебя это произвело впечатление, Калида? На меня, должен признаться, да. Что же получается? Мистер Вульф требует десять тысяч долларов. Если он их не получит, он встретится с инспектором Кремером, где и как – не имеет значения, и сообщит ему, будто Елена сказала, что видела злополучную коробку конфет до того, как она попала в руки к Молли Лок. Ничего подобного Елена, естественно, не говорила, но полиция замучит расспросами ее и всех нас. Вероятнее всего, дело получит огласку, станет достоянием газетчиков. Поскольку мне доверено управлять имуществом Елены, на мне лежит такая же ответственность, как и на тебе, Калида. – Фрост-старший вперился глазами в сына: – И все из-за тебя, Лу! Один ты виноват во всей этой истории. Ты позволил этому Вульфу начать нечестную игру. Сколько раз тебя предупреждали…
  Не вставая с кресла, Вульф нагнулся и протянул руку к миссис Фрост, его указательный палец почтительно застыл в дюйме от рукава ее коричневого твидового пальто.
  – Будьте добры, уймите его, – попросил он.
  Она пожала плечами (деверь ее продолжал разглагольствовать), потом резким движением поднялась и, обойдя присутствующих сзади, подошла ко мне.
  – У вас не найдется приличного ирландского виски?
  – Найдется, – сказал я. – Думаете, поможет?
  Она кивнула:
  – Двойное, неразбавленное. И простой воды отдельно.
  Я подошел к бару, вытащил бутылку калифорнийского «Старого Коркорана» и щедро налил двойную порцию. Потом вместе со стаканом воды поставил ее на поднос перед новоявленным Цицероном. Узрев стаканы, он поднял глаза.
  – Это еще что такое? А где бутылка? – Потом поднес виски к своему скособоченному носу. – Однако недурственно! – Обвел всех взглядом. – Кто-нибудь желает присоединиться? Лу? Может, ты, Калида? Никто? – И, снова понюхав стакан, провозгласил: – В таком случае за здоровье всех Фростов, живых и мертвых! Да благословит их Господь!
  Он не смаковал виски маленькими глоточками, не опрокинул стакан одним махом, а выпил его, как пьют молоко. Потом взял воду, осторожно отхлебнул и, поставив стакан на поднос, откинулся на спинку стула, в задумчивости поглаживая усы кончиком пальца. Вульф следил за ним настороженно, как стервятник.
  – Так что там насчет инспектора Кремера? – негромко спросила миссис Фрост.
  Вульф обернулся к ней:
  – Ничего, мадам, кроме того, что сказал ваш племянник.
  – Он придет посоветоваться с вами?
  – Да, он так сказал.
  – Относительно смерти Молли Лок?
  – Да, он так сказал.
  – Не кажется ли вам… – Она замялась. – Вы всегда обсуждаете с полицией дела своих клиентов?
  – Я обсуждаю дела со всеми, кто может располагать полезной информацией. – Вульф посмотрел на часы. – Мне кажется, мы можем подвести итог. Сейчас без десяти четыре. Два часа – с четырех до шести – я всегда провожу у себя наверху, в оранжерее, и ни в коем случае не желаю менять свои правила. В сущности, все очень просто, как с поразительным красноречием разъяснил ваш деверь. Я не выставляю никакого ультиматума мистеру Луэллину Фросту. Напротив, я предлагаю ему выбор. Либо он немедленно выплачивает всю сумму, которая полагалась бы мне по завершении расследования – он прекрасно знал, что я беру высокие гонорары, – и мы прекращаем отношения. Либо я довожу расследование до конца, а уж потом выставляю ему счет. Естественно, у меня будут дополнительные трудности, если его близкие попытаются воспрепятствовать мне.
  Миссис Фрост покачала головой.
  – Мы не собираемся чинить вам никаких препятствий, – сказала она мягко. – Но совершенно очевидно, что вы неверно истолковали слова моей дочери, и мы, естественно, озабочены этим. Кроме того, если вы собираетесь обсудить это с полицией, было бы желательно, чтобы вы поняли…
  – Я понимаю, миссис Фрост, – перебил Вульф, глядя на часы. – Вы хотели бы услышать заверение, что я не сообщу инспектору Кремеру, как истолковал слова вашей дочери. Простите, но я не могу дать такого заверения до тех пор, пока не устранюсь от дела, получив полный гонорар, или пока не дождусь подтверждения от мистера Луэллина Фроста – а при сложившихся обстоятельствах также от вас и вашего деверя – о необходимости продолжить расследование, за которое я взялся. Добавлю, что ваши опасения беспочвенны, хотя и весьма понятны. Вероятность того, что ваша дочь замешана в убийстве мисс Лок, ничтожно мала. Если же по чистой случайности она располагает какой-либо важной информацией, которую по великодушию или осторожности предпочла пока скрыть, то чем скорее она представит эту информацию, тем лучше, и желательно до того, как об этом узнает полиция.
  Миссис Фрост нахмурилась:
  – Моя дочь не располагает никакой информацией.
  – Не обижайтесь, мадам, но об этом мне надо лично спросить вашу дочь.
  – Значит, вам хотелось бы продолжить расследование? В противном случае вы намерены информировать инспектора Кремера?
  – Я ничего не говорил о своих намерениях.
  – Но вы хотите продолжить…
  – Да, – кивнул Вульф, – либо я продолжаю дело, либо сейчас полностью получаю свой гонорар.
  – Послушай, Калида, – заговорил Дадли Фрост, выпрямившись на стуле. – Я вот сидел и думал…
  Вульф положил обе руки на подлокотники кресла.
  – Почему бы нам не позвать Елену сюда? Этот Вульф попросту блефует. Максимум осторожности – вот что нам сейчас нужно, иначе плакали десять тысяч Елениных денежек. Поскольку ответственность за них лежит на мне, то я и обязан это предотвратить. Священный долг всякого опекуна – сохранить в целости собственность, доставшуюся по наследству. Выплатить же десять тысяч из какого-нибудь дополнительного дохода мы не можем, потому что у нас его нет. Единственный способ разоблачить этот обман…
  Я уже двинулся к бару, чтобы достать еще виски – очевидно, организм нашего гостя уже усвоил первую порцию, – но глянул на шефа и остановился. Отодвинув кресло, Вульф поднялся, обошел стол и, остановившись перед Луэллином Фростом, объявил громко, перекрывая шумное словоизвержение Дадли Фроста:
  – Я должен идти. О своем решении сообщите мистеру Гудвину.
  Он направился к двери, не подумав даже остановиться, когда Дадли крикнул ему:
  – Эй, куда же вы? Убегаете? Ну ладно, сэр, мы еще… – Поскольку мишень его словесных стрел уже скрылась из поля зрения, он обернулся к невестке: – Ну, вот видишь! Что я тебе говорил – мы разоблачим этот обман. Все, что требуется в таких случаях…
  Миссис Фрост даже не повернула головы, когда вышел Вульф. А Луэллин снова потянулся к отцовской коленке, тщетно взывая:
  – Да уймись же ты, отец! Послушай меня.
  – Ну вот что, господа, – сказал я, вставая, – если вам надо поговорить, я вас ненадолго оставлю.
  – Благодарю, – покачала головой миссис Фрост. – Думаю, в этом нет необходимости. – Она обернулась к племяннику, голос ее звучал твердо: – Вот что, Лу, ты затеял эту историю – тебе ее и расхлебывать.
  Луэллин что-то ответил ей, потом в разговор вмешался его отец, но я мало что слышал, так как вставил в машинку лист бумаги, напечатал дату и начал отстукивать:
  
  Ниро Вульфу
  Прошу продолжить впредь до особого уведомления расследование обстоятельств смерти Молли Лок, которое я поручил вам вчера, в понедельник, 30 марта 1936 года.
  
  Крутанув валик, я вынул лист из машинки, положил его на край стола шефа и подал Луэллину авторучку. Тот начал читать. Фрост-старший вскочил и схватил его за рукав:
  – Не вздумай подписывать! Дай сюда! Что он там сочинил?
  Луэллин отдал отцу бумагу, и тот, хмурясь, дважды внимательно прочитал ее. Миссис Фрост тоже взяла листок, быстро пробежала его глазами и обратилась ко мне:
  – Я думаю, мой племянник не должен ничего подписывать.
  – А я думаю, что должен. – Затянувшиеся словопрения так же осточертели мне, как и Вульфу. – Вы, господа, не хотите понять одной простой вещи. Если мистер Вульф сочтет себя свободным от обязательств перед клиентом и изложит инспектору Кремеру свои соображения о мисс Фрост, знаете, что произойдет? Кремер целую неделю возится с этим убийством, и все без толку. Уже, говорят, горящие сигареты от злости глотает. За любую зацепку рад-радешенек ухватиться. Мисс Фрост сразу же доставят в управление. Куском резинового шланга бить ее, пожалуй, не станут, но разговор затянется на целую ночь, и нелегкий разговор. Вы вряд ли…
  – Хорошо! – Дадли Фрост хмуро смотрел на меня. – Мой сын решил. Пусть Вульф продолжает расследование. Я с самого начала думал, что так затянется лучше, но этого он не подпишет.
  – Подпишет, – возразил я, беря бумагу из рук Калиды Фрост и снова кладя ее на стол. – Чего тут раздумывать? – Я воздел руки. – Черт, трое против одного! Вам же самим потом стыдно будет. Тут черным по белому написано: «Впредь до особого уведомления». Никакого подвоха. Вы же слышали, чт́о сказал мистер Вульф. Ей-богу, в противном случае мне самому придется побеседовать с инспектором Кремером.
  Лу Фрост исподлобья посмотрел на тетушку, на отца, потом на меня.
  – Да, заварилась каша. – Он сморщился. – Будь у меня десять тысяч!..
  – Осторожнее, – предупредил я, – ручка иногда подтекает. Подписывайте!
  Он нагнулся над столом и нацарапал свое имя. Остальные Фросты мрачно смотрели на него.
  Глава пятая
  – У меня даже была мысль позвать нотариуса и заставить Стеббинса подтвердить показания под присягой. – Инспектор Кремер пожевал сигару. – Ниро Вульф в здравом уме и трезвой памяти среди бела дня в миле от своего дома?! Не иначе как налет на Казначейство Соединенных Штатов, и надо срочно вызывать войска и объявлять военное положение.
  Часы пробили четверть седьмого. После двух часов в компании с цветами и Теодором Хорстманом Вульф спустился в кабинет и теперь принялся уже за вторую бутылку пива. Я выдвинул из стола нижний ящик, закинул на его край ноги и устроился поудобнее с блокнотом на коленях. Вульф сидел отвалившись на спинку кресла и сплетя руки на животе.
  – Ничего удивительного, сэр, – угрюмо согласился он. – Когда-нибудь я постараюсь вам это объяснить. Но пока воспоминание еще слишком свежо в моей памяти, и я предпочел бы сейчас не говорить об этом.
  – Нет так нет. А я уж подумал, вдруг вы избавились от своих странностей.
  – Нет, не избавился. Как же человеку без странностей?
  – Лично я прекрасно без них обхожусь. – Кремер вытащил сигару, повертел ее и снова зажал в зубах. – У меня на странности мозгов не хватает. Взять, к примеру, хотя бы вот это дело – убийство Молли Лок. Восьмой день над ним бьюсь, а что толку! Только и узнал, что ее отравили. Абсолютно точно – отравили! – Инспектор подался вперед. – Я это из судебно-медицинского эксперта клещами вытянул. Ей-богу, просто голова кругом идет! – Он снова откинулся назад и брезгливо поморщился. – Ну вот, кажется, все вам выложил. Может, и вы кое-чем поделитесь? Вы же все равно получите гонорар, какой захотите, а заодно мне поможете сохранить место.
  – Сожалею, мистер Кремер, – покачал головой Вульф, – но нечего мне вам выложить. Мне даже неизвестно, отравлена Молли Лок или нет, разве что из вторых рук. Я с судебно-медицинским экспертом не беседовал.
  – Да бросьте вы. – Кремер вынул сигару. – Кто вас нанял?
  – Мистер Луэллин Фрост.
  – А-а, этот, – пробурчал инспектор. – Просил с кого-нибудь снять подозрения?
  – Нет, расследовать обстоятельства смерти.
  – Правда? И сколько же вам на это потребовалось?
  Вульф налил пива в стакан и выпил. Кремер продолжал, не дождавшись ответа:
  – Не возьму в толк, он-то чего так хлопочет? Не к нему же эта девица Лок подбиралась, а к тому французу, Перрену Джеберу. С какой стати Лу Фрост вдруг отваливает порядочный кусок ради торжества истины и справедливости?
  – Не знаю. – Вульф вытер губы. – Мне на самом деле нечего вам сообщить. Не имею ни малейшего представления…
  – Хотите сказать, ездили на Пятьдесят Вторую улицу, чтобы проветриться?
  – Что вы, упаси господи! Однако никакой информации и даже догадок у меня для вас нет.
  – Понятно… – Кремер потер ладонью колено. – Понятно, что информации для меня нет, но это не означает, что ее у вас вообще нет. Будете продолжать копать?
  – Выходит, так.
  – Надеюсь, вы не обещали Лу Фросту вырыть кому-нибудь яму?
  – Если я вас правильно понял, нет, не обещал.
  Кремер с полминуты разглядывал свою изжеванную сигару, потом бросил ее в пепельницу и нащупал в кармане новую. Откусив кончик и смахнув с языка табачные крошки, он зажал сигару в зубах и поднес к ней огонь. Глубокая затяжка, огромный клуб дыма – и наш гость стал поудобнее устраиваться в кресле.
  – Хоть вы, Вульф, дьявольски самоуверенны, тем не менее однажды признали, что в девяти случаях из десяти я располагаю б́ольшими возможностями, чтобы разбираться в убийствах.
  – Неужели признал?
  – Точно! Теперь я веду счет, и, представьте себе, заварушка с Молли Лок – как раз десятая после той истории с подложными чеками, помните? Там еще старик Перри проходил? Я рад, что вы сейчас сами взялись свести концы. Я знаю, не в ваших правилах распространяться о работе. Но раз уж мистер Вульф побывал на месте происшествия, может, он соизволит подтвердить, что ему кое-что стало известно? Насколько я понимаю, у вас был разговор с Макнейром и двумя девицами, ну, теми, которые видели, как Молли ела конфеты.
  – Да, был, – согласился Вульф. – От них я узнал и без того очевидные вещи.
  – Очевидные – это вы хорошо сказали. Я одно и то же раз десять с двумя красотками проговаривал. И со всеми остальными служащими тоже беседовал. Мои ребята уточнили, кто присутствовал в тот день на демонстрации мод, и я лично опросил не меньше двух десятков человек. Кроме того, мы установили, где и когда за последний месяц в городе продавали двухфунтовые коробки «Королевского набора Бейли», и выяснили то же относительно цианистого калия. Даже в Дарби, штат Огайо, двоих людей посылал – там родители Молли Лок живут. Наконец, дюжину типов, которые могут быть причастны к этой истории, взяли под наблюдение.
  – Вот видите, – сказал Вульф, – значит, я правильно говорил, что вы лучше разбираетесь.
  – Бросьте валять дурака! Вы же знаете, я опытный полицейский. Но вот уже восьмой день на исходе, а я все гадаю, может, ее по ошибке отравили, то есть конфеты предназначались кому-то другому? А может, тут поработали эти девицы, Фрост и Митчелл? Решили, что на них-то никто не подумает. Знали, что Молли любит подобные штуки выкидывать, вот и подложили коробку, чтобы она ее стянула. Или прямо в руки ей отдали и что-нибудь сочинили. Вот только зачем им это? Как ни бьюсь, все выходит, что ни у кого не было причины отравить ее. Говорили, она к Джеберу неровно дышала, а он на нее ноль внимания. Однако на шею ему она, похоже, не вешалась.
  – Неровно дышала? – ворчливо переспросил Вульф.
  – Да ладно вам, шеф, – вставил я. – Ну, неравнодушна к нему была.
  – Джебер в тот день тоже на показ пришел, – продолжал Кремер. – Но сколько я на него ни давил, ничего путного не выжал. Короче, нет даже намека на мотив преступления. Разумеется, если яд предназначался действительно для нее, в чем лично я сильно сомневаюсь. Скорее всего, она и впрямь стащила эту проклятую коробку просто так, для забавы. Допустим, мы принимаем эту версию, ну и что дальше? Дальше – полный мрак. Народу на показе мод было человек сто, а то и больше. И каждый из них мог притащить эти конфеты. Сами видите, обстановочка – хуже не придумаешь. Мы засекли свыше трехсот покупок двухфунтовых коробок «Королевского набора», а вокруг этого сборища у Макнейра раскопали столько разных обид, озлобления и вражды, что на двадцать покушений хватит. Все это теперь в нашей картотеке… Ну а дальше-то что?
  Кремер умолк и яростно зажевал кончик сигары. Я не удержался:
  – Инспектор, вы пришли проверить и нашу картотеку? У нас она в ажуре.
  – А тебе слова не давали! – огрызнулся Кремер. – Да, я пришел потому, что получил взбучку. Ты хоть раз такое от меня слышал? И никто не слышал. – Он обратился к Вульфу: – Так вот, доложили мне, что вы сегодня туда пожаловали, и я подумал: «Ну, теперь держись!» Подробностей я, конечно, не знал, но сразу решил: дай-ка загляну к нему. Может, подарит какую-нибудь информацию, ну вроде как на память. Любой подарок приму. Дельце-то из таких, что публика ни за что не успокоится, да тут еще проклятые газетчики масла в огонь подливают. Причем все подряд. Как-никак Молли Лок – симпатичная молоденькая особа. Другие две манекенщицы тоже смазливые девицы. А дамочки, которые пришли на демонстрацию мод? Да половина из них в «Светском справочнике» значится. Сам Г. Р. Крэгг с супругой пожаловал. Нет, публика просто так не успокоится. Комиссар уже все руки о подлокотники отбил. Да вы сами знаете, как он заводится. Помните, у вас тут тоже кулаками стучал?
  – Да, от мистера Хомберта много шума, – кивнул Вульф. – Мне крайне жаль, мистер Кремер, но я действительно ничем не могу вам помочь.
  – Угу, мне тоже жаль. И все же кое-чем можете. Дайте какую-нибудь версию, хоть самую невероятную. Мне нужен первый толчок, понимаете?
  – М-да… ну, давайте вместе подумаем. – Вульф откинулся в кресле и прикрыл глаза. – Итак, вы не можете найти мотив преступления. С одной стороны, не видите никаких причин убивать именно мисс Лок; с другой – причин слишком много в случае убийства по ошибке. Проверили, кто и где покупал конфеты и яд, и это тоже не дало никаких результатов. Короче, вы считаете, что вам не за что зацепиться. И тем не менее отправной пункт есть. Вы им воспользовались?
  – Чем именно? – Глаза у Кремера округлились.
  – Есть одна деталь. Я имею в виду ту самую коробку конфет. Что вы с ней сделали?
  – Ясно что – отдал на химический анализ.
  – Расскажите поподробнее.
  Кремер стряхнул пепел с сигары.
  – Особенно рассказывать нечего. Обычные конфеты в двухфунтовой расфасовке, их делает компания «Бейли» в Филадельфии. В Нью-Йорке продаются повсюду: и в фирменных магазинах, и в аптеках, по доллару шестидесяти за коробку. Называется «Королевский набор». Там всего понапихано: шоколад, фруктовые конфеты, ореховые. Перед тем как отдать коробку на анализ, я связался по телефону с фабрикой-изготовителем и спросил, всегда ли одинаков состав «Королевского набора». Сказали, что всегда. Более того, укладывают конфеты в определенном порядке, строго по ассортиментному перечню, и зачитали мне его. Я послал купить пару коробок и сравнил их с перечнем. Тютелька в тютельку! Потом проверил коробку, из которой брала конфеты Молли Лок. Трех штук не хватало: ананасной в сахаре, грушевой и ореховой с испанским миндалем. Так говорит и эта девица Митчелл – все сходится.
  – Фруктовые, ореховые, шоколадные… – задумчиво кивал головой Вульф. – А карамели там не было?
  – Карамели? – вылупился Кремер. – При чем тут карамель?
  – Просто так. Любил я ее когда-то.
  – Так я и поверил, – проворчал инспектор. – Нет, карамели в «Королевский набор» не кладут. Это плохо?
  – Может быть. Во всяком случае, ваша информация несколько охлаждает мой интерес. Кстати, вы кому-нибудь рассказывали подробности насчет ассортимента и укладки конфет?
  – Нет, только вам. Надеюсь, вы умеете хранить секреты. Он у меня единственный.
  – Отлично! Ну а что показал анализ?
  – Отлично-то оно отлично, только мне от этого не легче. Что показал анализ? Все остальные конфеты в порядке, за исключением четырех миндальных в верхнем ряду. В каждую коробку «Королевского набора» в верхний ряд кладут пять конфет с испанским миндалем. Одну из них съела Молли Лок. В четырех остальных обнаружено по шесть гран цианистого калия.
  – Вот как! Значит, отравлены были только миндальные конфеты?
  – И понятно почему. Цианид калия по запаху, да и по цвету напоминает миндаль. Наш эксперт утверждает, что у отравленной конфеты более резкий вкус и запах, но если человек любит миндаль, то он этого не заметит. Вы, конечно, знаете, как делают конфеты с испанским миндалем? Покрывают орехи сладкой глазурью, ну и разные красители добавляют. Так вот, в этих конфетах проделали небольшие отверстия, положили туда кристаллики цианида, а потом снова покрыли глазурью. – Кремер пожал плечами. – Вы говорите, что коробка – отправной пункт. Отправиться-то я отправился, а вот куда пришел? Сижу в вашем кабинете, честно сказал, что мне задали взбучку, а этот щенок Гудвин скалится во весь рот.
  – Не обращайте внимания на мистера Гудвина. А ты, Арчи, не раздражай инспектора! Мистер Кремер, вы пока никуда не отправились, а только подготовились к отправлению. Но полагаю, что еще не поздно начать движение. Если, например, мы с вами…
  Откинувшись на спинку кресла, он прикрыл глаза, и я видел, как едва заметно задвигались его губы – он их вытягивал трубочкой и снова растягивал.
  Кремер смотрел на меня, недоуменно сморщив лоб. Я мотнул головой:
  – Смотрите, сейчас будет фокус-покус.
  – Заткнись, Арчи, – буркнул Вульф.
  Я подмигнул Кремеру, и мы стали ждать. Если бы ожидание слишком затянулось, мне бы, наверно, пришлось выскочить из комнаты – до того смешно было смотреть на инспектора. Он сидел как приклеенный, боялся шевельнуться, чтобы только не потревожить работу мыслительного аппарата Вульфа. Он даже забыл стряхнуть пепел с сигары. Вообще вид у него был такой, словно ему в самом буквальном смысле задали взбучку. А на меня он таращился, наверное, силясь показать, что тоже еще соображает.
  Наконец Вульф пошевелился, приоткрыл глаза и заговорил:
  – Мистер Кремер, а что, если нам с вами попытать счастья с одним экспериментом? Вы могли бы встретиться с мистером Гудвином завтра в девять утра у Макнейра? И захватите, пожалуйста, пять коробок «Королевского набора Бейли».
  – Буду как штык. А что дальше?
  – Ну… посмотрим. Арчи, где у тебя блокнот?
  Блокнот был под рукой, и я быстро раскрыл его на чистой странице.
  После ужина я отправился на Бродвей, разыскал в каком-то магазинчике «Королевский набор» и просидел до полуночи, раскладывая на столе конфеты и запоминая порядок их расположения в коробке.
  Глава шестая
  Когда на следующий день, в среду, без трех минут девять, я лихо подкатил на своем родстере к зданию «Бойден Макнейр инкорпорейтед» на Пятьдесят Второй улице – местечко, надо полагать, было расчищено по распоряжению полиции, – мне стало искренне жаль Ниро Вульфа. Охотник до всяческих представлений, он умел сделать так, чтобы зритель тянул шею, и вот сейчас здесь по его сценарию разыгрывалось настоящее кино, но разыгрывалось оно в доброй миле от его оранжереи и большущего кресла. Однако, вылезая из автомобиля, я пожал плечами и подумал: ну что ж, старый толстый греховодник, сидя дома, белого света не повидаешь.
  У входа в здание стоял швейцар в ливрее и рядом с ним – кряжистый краснолицый парень в шляпе, из-за малости размера сдвинутой на самый затылок. Я подошел к двери, но он преградил мне путь:
  – Прошу прощения, сэр. Вас просили приехать? Пожалуйста, назовитесь.
  Он достал лист бумаги, на котором был напечатан список имен.
  – Послушай, дружище, – я посмотрел на него свысока, – это я просил приехать всех остальных.
  – Вот как? – покосился он. – Ну да, конечно. Но инспектор сказал, что для вашего брата ничего нет. Проходите, не задерживайтесь.
  Он принял меня за репортера – это было само по себе оскорбительно, а вдвойне обидно из-за того, что вырядился я как на праздник: неброский бежевый костюм в едва заметную золотистую полоску, легкая бежевая сорочка, зеленый галстук из дорогой материи и темно-зеленая шляпа с мягкими полями.
  – Дружище, ты что, ослеп на один глаз, а другим сроду не видел? Я – Арчи Гудвин, помощник Ниро Вульфа.
  Пришлось вытащить визитку и сунуть ему под нос.
  Краснолицый посмотрел внимательно.
  – Теперь порядок. Вас ждут наверху.
  Внутри было пусто, только у лифта торчал еще один тип. Этого я знал – Слим Фольц. Мы вежливо поприветствовали друг друга, я вошел в кабину и поднялся на второй этаж.
  Кремер постарался на славу. В большую комнату со всего здания натащили стульев, и на них восседало человек пятьдесят – в основном женщины, хотя затесалось и несколько мужчин. Было шумно. Подальше, где начинались кабинки, сбились в кучку четверо или пятеро полицейских. По другую сторону стоял Кремер и разговаривал с Бойденом Макнейром. Я подошел к ним.
  – Минутку, Гудвин, – кивнул Кремер и, сказав еще что-то Макнейру, повернулся ко мне: – Ничего себе сборище! Согласились прийти шестьдесят два человека, налицо – сорок один. Не так уж плохо.
  – Служащие все здесь?
  – Все, кроме швейцара. Он нам нужен?
  – Да, нам нужны все без исключения. Где будем работать?
  – В главной примерочной, третья комната налево. Я назначил ответственным капитана Диксона. Ты ведь его знаешь?
  – Когда-то встречались.
  Я пошел по коридору и свернул в третью дверь налево. Комната была поменьше той, где мы собирались накануне. За столом сидел лысый коротышка с оттопыренными ушами и цепким, как у стервятника, взглядом. Перед ним на столе были аккуратно разложены листы бумаги и карандаши, а по правую руку горкой возвышались пять коробок «Королевского набора Бейли».
  Я сказал, что он, очевидно, капитан Диксон, а я – Арчи Гудвин и что утро выдалось недурное. Дабы не тревожить голову и сберечь энергию, он глянул на меня, ворочая одними глазами, и издал звук, напоминающий то ли совиное уханье, то ли кваканье жабы. Я выслушал его и отправился назад, в большую комнату. Макнейр обошел сидящих и примостился где-то сзади на стуле.
  – Больше ждать нечего, – сказал Кремер. – А то и эти разбегутся.
  – Валяйте, – милостиво отозвался я и прислонился к стене, оглядывая присутствующих.
  Публика, как и следовало ожидать, была разношерстная – всех возрастов, любого размера и сложения. Очень немногие женщины могут позволить себе выложить три сотни за весенний костюмчик, и почему-то всегда такие, каких можно обрядить и в старую мешковину. Все равно никакой разницы. Правда, бывают исключения, и среди них – миссис Эдвин Фрост, сидевшая подчеркнуто прямо в первом ряду. По обе стороны от нее красовались две юные богини, а позади разместились Луэллин Фрост и его папаша. Еще я обратил внимание на рыжеволосую даму с матовой кожей и лучистыми глазами, но, узнав позже, что это графиня фон Ранц-Дайкен из Праги, выбросил ее из головы.
  Стоя перед собравшимися, Кремер вещал:
  – Прежде всего, я хочу поблагодарить мистера Макнейра за то, что он счел возможным закрыть на время ателье и разрешил использовать его в наших целях. Мы ценим этот его шаг и понимаем, что мистер Макнейр тоже искренне хочет разобраться в этом печальном происшествии. Во-вторых, я выражаю благодарность всем вам за то, что вы откликнулись на нашу просьбу. Нас радует, что так много сознательных граждан готовы внести свой вклад в расследование этого… гм… печального происшествия. Никто из вас не обязан жертвовать своим драгоценным временем. Но, придя сюда, вы исполнили свой долг, то есть согласились оказать нам помощь, когда она потребовалась. Я благодарю вас от имени полицейского комиссара мистера Хомберта и окружного прокурора мистера Скинера.
  Хотелось подсказать ему: «Валяй дальше, чего уж там! От имени мэра и членов городского совета, от имени хозяев пяти районов, от имени отдела предприятий и сооружений…»
  – Мы собираемся провести небольшой эксперимент, – продолжал инспектор, – и я надеюсь, что он не причинит вам беспокойства и не заденет вашего самолюбия. Не буду сейчас вдаваться в объяснения, а по телефону, кстати, это и вовсе было невозможно. Не исключено, что кое-кто сочтет наш эксперимент пустой затеей. Он и окажется таковым в отношении большинства из вас, может быть даже для всех вас, и тем не менее мы просим проявить понимание. Мы даже не будем возражать, если вы потом расскажете друзьям и знакомым, какая у нас тупая, безмозглая полиция. Однако смею вас заверить, мы причиняем вам беспокойство не ради собственного удовольствия. Мы расцениваем данный эксперимент как важную часть нашей работы и как одну из попыток разобраться в этом печальном происшествии.
  Вот, кажется, и все. Теперь я попрошу вас по очереди пройти в главную примерочную. Это третья комната слева. Там вас встретит капитан Диксон и мистер Гудвин, я тоже приду туда. Мы зададим каждому один вопрос, и всё. Это не отнимет много времени, а чтобы дело шло еще быстрее, мы просим присутствующих написать свое имя дважды на отдельных листках бумаги. После посещения примерочной просьба сразу же покинуть ателье, не общаясь с теми, кто еще не отвечал на наш вопрос. Если вы хотите подождать кого-то, в вашем распоряжении коридор. Конечно, тому, кто пойдет в последнюю очередь, придется запастись терпением. Еще раз благодарю вас за сотрудничество в расследовании этого печального происшествия. – Закончив, Кремер облегченно вздохнул и, повернувшись к полицейским, сказал: – Порядок, Роуклифф! Можно начинать, давай с переднего ряда.
  – Господин инспектор, минуточку!..
  Кремер повернулся. Из самой середины поднялась особа с такой большой головой, что казалось, будто у нее нет плеч, и, вздернув нос, заявила:
  – Господин инспектор, я хочу сказать, что мы не потерпим никакого принуждения и не будем отвечать на неподобающие вопросы. Я член лиги «За гражданское достоинство» и специально пришла сюда, чтобы убедиться…
  – Что вы, мадам. – Кремер протестующе поднял руку. – Никакого принуждения…
  – Прекрасно! Помните, что помимо обязанностей у каждого гражданина есть неотъемлемые права…
  Среди присутствующих раздались смешки. Кремер кивнул мне, и мы прошли в примерочную. Капитан Диксон не потрудился даже поднять глаза. Вероятно, он вполне довольствовался тем, что попадало в поле его зрения. Кремер, хмыкнув, опустился на стульчик с шелковой обивкой, стоящий у перегородки кабины.
  – Ну что, начнем? – проворчал он. – Хотя все это хреновина.
  Капитан Диксон то ли проворковал, как влюбленный голубок, то ли хрюкнул, точно опоросившаяся свинья. Я подсел к нему. Потом положил четыре коробки «Королевского набора» под стол, а пятую взял в руки.
  – Готово? – спросил я у Кремера. – Хотите, чтобы я говорил?
  Он кивнул. Дверь отворилась, и в сопровождении одного из полицейских вошла женщина средних лет в модной шляпке блином, словно приклеенной к уху, губы и ногти у нее были немыслимого ржавого цвета. Она оглядела комнату без особого интереса. Я протянул руку:
  – Будьте добры…
  Она подала мне два листка. Один я передал капитану Диксону, другой оставил себе.
  – Теперь, миссис Бэллин, сделайте то, о чем я вас попрошу, причем, пожалуйста, как можно спокойнее, не раздумывая и не нервничая.
  – Я не нервничаю, – улыбнулась она.
  – Ну и прекрасно! – Я снял крышку и поднес ей коробку. – Возьмите конфету.
  Она пожала плечами.
  – Я очень редко ем конфеты.
  – Нам не нужно, чтобы вы ели. Просто возьмите конфету. Пожалуйста.
  Она протянула руку и, взяв первую попавшуюся конфету, показала мне.
  – С шоколадной начинкой.
  – Хорошо. Положите ее назад. Вот и все. Благодарю вас, миссис Бэллин, всего вам доброго.
  Она оглядела нас и произнесла удивленно, с оттенком дружеского сочувствия:
  – Ну и ну!
  Я подошел к столу и пометил крестиком уголок ее листка, а под именем написал цифру «6».
  – Вульф сказал, чтобы три штуки брали, – проскрипел Кремер.
  – Верно, сказал. Но, кроме того, он велел действовать по обстоятельствам, что я и делаю. Если эта дамочка в чем-то и замешана, то никакой Ниро Вульф не отгадает, в чем именно. А как по-вашему, капитан?
  Диксон издал звук, напоминающий нечто среднее между мычанием антилопы гну и урчанием трехпалого ленивца. В этот момент отворилась дверь и вошла высокая стройная женщина в длинном, плотно облегающем фигуру черном пальто с серебристой лисой таких размеров, что казалось, будто бедное животное страдало гигантизмом. Губы у нее были плотно сжаты, взгляд устремлен вперед. Я взял у нее оба листка и один отдал Диксону.
  – А теперь, мисс Глеймор, сделайте то, о чем я вас попрошу, только, пожалуйста, как можно спокойнее, не раздумывая и не нервничая, хорошо?
  Бедняжка было отпрянула, но взяла себя в руки и кивнула. Я протянул ей коробку.
  – Возьмите конфету, любую.
  Она охнула, глаза ее округлились.
  – Ведь это же… – Она зажала кулаком рот и завизжала.
  – Достаточно, благодарю вас, – произнес я ледяным тоном. – Всего доброго. Пожалуйста, проводите мадам.
  Полицейский взял ее под локоток и легонько повернул к двери.
  – Душераздирающие вопли – это ее специальность, – сказал я, делая пометки на ее листке. – Это же Бет Глеймор, не узнали? На сцене она так же переигрывает, как и в жизни. Посмотрите на нее в «Плате за безрассудство».
  – Все равно зряшная это затея, – равнодушно заметил Кремер.
  Диксон хрюкнул.
  Опять открылась дверь, и вошла еще одна женщина.
  Так и шел наш эксперимент, отнявший почти два часа. Служащих проверяли под самый конец.
  Все вели себя по-разному, кто-то брал три конфеты, кто-то две или одну, а некоторые ни одной. Когда конфеты замусолились, я достал из-под стола вторую коробку. Диксон время от времени урчал и крякал, однако старательно заполнял листки пометками. То же самое делал и я со своими бумажками.
  Несколько раз возникали трения, правда не особо серьезные. Елена Фрост вошла бледная как полотно и не пожелала брать конфету. Тельма Митчелл хотела, казалось, сразить меня презрением и, прикусив нижнюю губу, вытащила три фруктовые в сахаре. Дадли Фрост объявил, что все это чепуха, затеял с Кремером перебранку, и его пришлось вежливо удалить с помощью одного из полицейских. Луэллин не проронил ни слова и спокойно взял три разные конфеты. Мать Елены методично выбрала тонкую длинную шоколадку, «миндальный орех» и леденец. Положив их назад, она аккуратно вытерла пальцы платком. Один тип интересовал меня особо, поскольку о нем я кое-что слышал, – пижон в визитке с подложенными плечами. Выглядел он лет на сорок, хотя мог быть и несколько старше. У него были тонкий нос, жиденькие волосы и бегающие глаза. Перрен Джебер – так было написано на бумажках. Он поколебался немного, потом улыбнулся, словно показывая, что не собирается противиться нашим прихотям, и взял наугад пару конфет.
  Самым последним был хозяин – Бойден Макнейр. Как только я разделался с ним, инспектор Кремер поднялся и сказал:
  – Благодарю, мистер Макнейр. Вы оказали нам большую услугу, через пару минут мы уходим, и вы можете открывать ателье.
  – Вам что-нибудь удалось выяснить? – осведомился Макнейр, вытирая лицо платком. – Боюсь даже думать, как это скажется на моем деле. Все это ужасно! – Он сунул платок в карман и тут же вытащил его снова. – Голова прямо раскалывается. Поднимусь к себе, приму аспирин. Вообще-то, лучше бы домой, а то и в больницу… В чем же все-таки идея вашего эксперимента?
  – Идея? – Кремер достал сигару. – Да так, психологическая проверка. Если она даст результаты, я вам сообщу.
  – Понятно. Я пойду посмотрю, как там наши дамы. Да-да, сообщите, пожалуйста.
  С этими словами он вышел.
  Мы тоже двинулись к выходу, я с Кремером и за нами капитан Диксон. Пока мы шли по залу, где полицейские собирали разбредшихся покупателей и вообще помогали восстановить порядок, инспектор держался спокойно и уверенно, но едва мы вышли на улицу, бросился на меня как цепной пес. Меня даже удивило, с чего он так злится. Только потом я сообразил, что эта горячность лишь свидетельство его высокого мнения о Ниро Вульфе. Когда Кремер малость приутих, я возразил:
  – Бросьте, инспектор. Вы что, думаете, Вульф – волшебник? Ну велел он там проделать эту штуковину, но это вовсе не значит, что кто-то должен тут же бухнуться на колени и хватать вас за штаны: виноват, мол, раскаиваюсь. Наберитесь терпения! Дома я доложу все Вульфу, а вы поговорите с капитаном Диксоном, если он вообще способен разговаривать.
  – Нет, но я-то, я-то хорош! – рычал Кремер. – Если этот толстомясый носорог решил меня разыграть, я заставлю его сожрать его собственную лицензию. А другой ему вовек не видать!
  Я уже сидел в родстере.
  – Да не разыгрывает он вас, сами увидите. Только дайте ему срок. – Я отпустил сцепление и укатил, не подозревая, что ждет меня на Тридцать Пятой Западной улице.
  Я прибыл туда в половине двенадцатого, рассчитывая, что Вульф вот уже полчаса как спустился из оранжереи и, смакуя третью бутылку пива, находится в хорошем расположении духа, что было бы весьма кстати, поскольку никаких добрых вестей я, строго говоря, не принес. Поставив машину у дома, я положил в холле шляпу и прошел в кабинет, который, к моему удивлению, был пуст. Заглянул в ванную, но и там никого не было. Пошел на кухню, чтобы расспросить Фрица, однако только пересек порог, как сердце у меня упало и покатилось по полу.
  Вульф сидел за кухонным столом с карандашом в руке, вокруг были разбросаны бумаги. Фриц стоял перед ним, и в глазах его светился хорошо знакомый мне огонек. Ни тот ни другой не обращали на меня ни малейшего внимания. Вульф говорил:
  – …Да, но настоящего павлина мы не достанем. Конечно, Арчи мог бы снова потрясти ту ферму в Лонг-Айленде, только, боюсь, это безнадежно. Чтобы получить хорошую павлинью грудку, надо, чтобы птица не нервничала, не подвергалась никаким шумовым воздействиям, особенно с воздуха, а в окрестностях Лонг-Айленда полно самолетов. Итак, сегодня довольствуемся гусем, разумеется с начинкой, как договорились. Но завтра самое лучшее – молодая козлятина. Мы, не откладывая, звоним мистеру Зальценбаху, чтобы он заколол отборнейший экземпляр. Утром Арчи сгоняет за ним в Гарфилд, а ты уже сейчас начинай готовить все для соуса. Но что в пятницу? Вот в чем вопрос! Если попытаемся найти хорошего павлина, накличем беду. Конечно, можно обойтись специально откормленными голубями, хороший голубь – это, в общем, тоже недурственно, но разве это настоящая еда?.. Знаешь, Фриц, что я тебе скажу? Давай попробуем нечто совершенно иное! Ты слышал, что такое шашлык? Я пробовал в Турции. Берут молодого барашка и тонкие кусочки мяса маринуют в красном вине со специями. Я вот запишу тут: тимьян, немного мускатного ореха, перец, конечно, чеснок…
  Глядя на них, я лихорадочно соображал, ибо случай казался безнадежным. Налицо были все симптомы опасного рецидива. У Вульфа давно уже не случалось подобных приступов, и этот мог затянуться на неделю, а то и больше. Общаться с ним в таком состоянии все равно что разговаривать с фонарным столбом. Вот почему, когда мы вели дело, я остерегался выходить из дома и оставлять его наедине с Фрицем. Эх, часом бы раньше вернуться от Макнейра! Теперь же болезнь зашла слишком далеко. И о причине на этот раз нетрудно было догадаться: он не ждал ничего хорошего от своей затеи. Кашу заварил, а расхлебывать ее предоставил нам с Кремером.
  Я скрипнул зубами и подошел к столу. Вульф продолжал разглагольствовать, и даже Фриц не взглянул на меня.
  – Вы что, собрались ресторан открыть? – Ноль внимания. – Докладываю: сорок пять человек съели конфеты из предложенных нами коробок, и все скончались в страшных мучениях. Кремер мертв. Г. Р. Крэгг тоже. Вместе с ними отправились на тот свет обе юные богини. Да и меня что-то подташнивает.
  – Помолчи, Арчи! Автомобиль у подъезда? Фрицу придется съездить кое за чем.
  Я знал, что, если начнется доставка съестного, у меня не будет ни малейшего шанса остановить болезнь. Знал, что ни уговоры, ни угрозы уже не помогут. Я в отчаянии перебирал в уме все слабости шефа и, кажется, нашел.
  – Вот что, – перебил я его. – Я, конечно, не могу отменить это фантастическое пиршество. Но тогда мне…
  – …Но перец ни в коем случае не душистый, – говорил Вульф Фрицу. – Попытайся раздобыть на Салливан-стрит перуанский стручковый…
  Дотронуться до Вульфа я, естественно, не посмел, но, нагнувшись вперед, проревел ему в лицо:
  – В два часа сюда явится мисс Фрост – что я ей скажу? Вы же велели мне вызвать клиентов, разве не так? И вообще, мужчина вы или кто? Конечно, если отбросить правила элементарной вежливости…
  Вульф умолк, сжал губы и, медленно повернув голову, поднял на меня отрешенный взгляд.
  – Мисс Фрост? Кто это? – спросил он очень спокойно.
  – Мисс Елена Фрост. Дочь миссис Эдвин Фрост, кузина нашего клиента мистера Луэллина Фроста, племянница мистера Дадли Фроста. Вспомнили?
  – Не верю! Это ловушка.
  – Еще какая! – Я выпрямился. – Ну что ж, всякому терпению есть предел. Когда она придет, я скажу, что, к сожалению, превысил полномочия, пригласив ее сюда. Фриц, обедать я не буду.
  Я резко повернулся и пошел в кабинет. Там я сел за стол и достал из кармана листки с именами, пытаясь сообразить, сработает моя уловка или нет и что делать, если сработает. Затаив дыхание, я прислушивался к тому, что делается на кухне, и для виду раскладывал листки.
  Прошло по меньшей мере две минуты, прежде чем оттуда послышался какой-то шум, звук отодвигаемого Вульфом кресла, потом его приближающиеся шаги. Занятый листками, я даже не заметил, как он появился в кабинете, прошел к столу и опустился в кресло. Я продолжал возиться с бумажками. Наконец он прервал молчание и заговорил, причем таким невинным тоном, что мне захотелось хорошенько стукнуть его:
  – Значит, из-за какой-то молодой особы, к тому же отъявленной лгуньи, я должен менять все свои планы? Или, по крайней мере, переносить их?
  Я не отвечал, и тут он взорвался:
  – Мистер Гудвин! Вы меня слышите?
  – Нет, – ответствовал я, не поднимая головы.
  Он помолчал, потом вздохнул и сказал нормальным тоном:
  – Ну ладно, Арчи. Рассказывай, что там было.
  Теперь все зависело от меня. Первый раз мне удалось погасить вспышку заболевания, когда оно уже прошло стадию составления меню. Но дело еще могло обернуться и так, что, стараясь избавиться от мигрени, я подставил шею под топор. Однако отступать было некуда, и единственное, что мне пришло на ум, – это ухватиться за тоненькую ниточку, которая замаячила передо мной сегодня утром у Макнейра, и попытаться всучить ее Вульфу, выдав за стальной трос.
  – Говори, я слушаю, – сказал он, полузакрыв глаза.
  Я прекрасно понимал, что он полон подозрений, и нисколько не удивился бы, догадайся он о моей затее сразу. Утешало одно: обратно на кухню он не сбежал.
  – Говорить особенно нечего. Почти пустой номер, – начал я, собирая листки. – Кремер от злости вот-вот лопнет, как прыщ на носу. Само собой, он понятия не имел, что я смотрю, какие конфеты они берут. Думал, может, кто выдаст себя жестом или словом. Тут, естественно, полный провал. Добрая треть участников перепугалась до смерти, половина заметно нервничала, многие просто взбеленились. И только несколько человек вели себя как ни в чем не бывало. Вот, собственно, и все. Кремер с Диксоном следили за выражением лиц. А я, согласно указаниям, смотрел больше на руки и записывал, кто что берет. – Я еще раз перелистал бумажки. – Миндальные взяли семь человек. Один – даже две штуки.
  – Ну и?.. – Вульф потянулся к звонку: захотел пива.
  – Ну и записал все. Вот что я вам скажу. Не очень-то я силен в таких вещах, вы это знаете, и я тоже. Да и кто вообще силен? О вас речи нет, вы – исключение, хотя бы из-за неподвижности. Но кое-что я все же соображаю. Шестеро из тех, кто взял миндальные конфеты, по-моему, вне подозрений. Я видел, что это за люди, как они держались. Но вот седьмой… тут у меня такой уверенности нет, хотя, может, он просто чувствовал себя плохо, он ведь сам говорил, что организм пошаливает. Так вот. Кремер все организовал честь честью. Никто не знал, чт́о происходит в примерочной, пока сам не попадал туда. Его люди специально за этим присматривали. И все-таки Бойден Макнейр повел себя чудн́о. Когда я протянул ему коробку и попросил взять конфету, он оторопел. Многие другие тоже терялись, но не так. Потом собрался с духом и потянулся за конфетой. Почти прикоснулся пальцами к миндальной, но тут же отдернул руку и взял шоколадную. Я ему времени на размышление не давал, тут же попросил выбрать еще одну. На этот раз он дотронулся до двух других, а потом все-таки взял миндальную. Третий раз не колебался совсем – схватил помадку.
  Фриц принес Вульфу пиво, а меня одарил недовольным взглядом. Шеф откупорил бутылку и, наливая стакан, промурлыкал:
  – И какой же вывод, Арчи?
  – Вывод такой, – я бросил листки на стол, – Макнейр сам не свой до миндаля. Примерно как работяга вроде меня падок до жалованья, а такой, как вы, – до вкусных блюд. Туманный вывод, согласен. Но ведь для того вы меня туда и посылали, чтобы узнать, кто из этой оравы чем-то выдаст себя. Например, покажет, что миндальные конфеты для него милее других. Макнейр именно это и показал – если я не прав, значит, я просто прирожденный секретарь-машинистка, хотя и печатаю не десятью пальцами.
  – М-да. – Вульф допил пиво и откинулся в кресле. – Мисс Елена Фрост, как утверждает наш клиент, зовет Макнейра «дядя Бойд». Кстати, Арчи, тебе известно, что я тоже дядя?
  Он прекрасно знал, что мне это известно, поскольку каждый месяц я печатал его письма в Белград. Ответов, разумеется, не было. Вульф закрыл глаза и застыл: это его мозг начал работать в усиленном режиме. Да и мой трудился вовсю. Надо было срочно придумать благовидный предлог, чтобы смотаться отсюда и, рванув на автомобиле на Пятьдесят Вторую улицу, выкрасть Елену Фрост. Макнейр меня пока не интересовал. Мои подозрения – это был единственный крючок, которым я разжился в городе, на него я надеялся подцепить большую рыбину. Теперь удочку держал в руках Вульф, а вот упомянутое мной свидание, назначенное на два часа… Господи, помоги мне!
  И тут меня осенило. Я знал, что, когда Вульф закрывает глаза и включает свой мозг, внешние раздражители на него не действуют. Несколько раз я даже пробовал с треском поддать ногой мусорную корзину – он хоть бы хны, даже не шелохнулся. Я посидел малость, не спуская с него глаз – только дышит, больше ничего – и решил рискнуть. Подтянул под себя ноги и осторожно поднялся – даже стул не скрипнул. Не отрывая взгляда от Вульфа, сделал три шажка по линолеуму до ковра. Дальше уже проще. На цыпочках, затаив дыхание, я все быстрее приближался к двери. Порог, шаг в коридор, другой… и вдруг громовой раскат из кабинета: «Мистер Гудвин!»
  Я хотел было дать тягу, прихватив на бегу шляпу, но в тот же миг сообразил, что побег чреват катастрофой. В мое отсутствие он сразу же примется за меню, хотя бы для того, чтобы меня уязвить. Поэтому я развернулся и вошел в кабинет.
  – Куда это вы собрались? – проревел он.
  – Никуда. – Я попытался состроить улыбочку. – Наверх… на минутку…
  – Почему же тайком, крадучись?
  – Я… мне… ей-богу, сэр, не хотел вас беспокоить.
  – Вот как? – Он выпрямился в кресле. – Не хотел беспокоить? Ха! Интересно, а чем вы еще занимаетесь последние десять лет? Кто неизменно и бесцеремонно расстраивает все мои личные планы, – планы, которые я лишь изредка осмеливаюсь наметить? – Он махнул рукой. – Нет, сэр, вы собирались не наверх. Вы хотели улизнуть из дома и кинуться по улицам в отчаянной попытке скрыть свое мошенничество. Вы намеревались разыскать Елену Фрост и заманить ее сюда. Думаете, я не разгадал ваши коварные замыслы еще на кухне? Разве я не говорил вам, что ваше притворство не всесильно? Достаточно! Вот что я вам скажу. Первое: сегодня у нас на ланч рисовые котлетки с черносмородиновым вареньем, салат из листьев цикория и эстрагона. Второе: за недостатком времени вы не попробуете ни то, ни другое. И третье: вы немедленно проследуете в ателье Макнейра, разыщете Елену Фрост и доставите ее сюда к двум часам. Надеюсь, вам удастся выкроить свободную минутку и закусить завалящим сэндвичем. Я же разделаюсь с котлетками и салатом к тому времени, когда вы прибудете с мисс Фрост.
  – Вас понял. Но она упряма как не знаю кто. Даете мне карт-бланш или связаться с вами, если что? А то, может, прямо в мешок?
  – Мистер Гудвин, – протянул Вульф непривычным для него тоном, я бы сказал, саркастически проурчал, – у вас же договоренность на два часа. Какие проблемы? Конечно, если отбросить правила элементарной вежливости…
  Не дослушав, я выскочил в холл, чтобы взять шляпу.
  Глава седьмая
  По пути к Пятьдесят Второй улице я придумал очень простой способ, как повернуть Елену Фрост в нужном направлении. Будучи большим поклонником простоты, сберегающей энергию и время, я именно этим способом и решил воспользоваться.
  Место для парковки я нашел лишь в квартале от макнейровского здания и оттуда пошел пешком. У входа в ателье стоял швейцар в ливрее и скалился на дамочку, совавшую кусок сахара лошади, на которой сидел полицейский. Я подошел к швейцару:
  – Помните, я был тут утром?
  Весь подобравшись было при приближении незнакомца, он снова принял независимый вид, как только узнал во мне человека, приходившего вместе с полицией.
  – Конечно помню. Вы еще конфеты раздавали.
  – Верно. Слушайте меня внимательно. Мне нужно поговорить с мисс Еленой Фрост. С глазу на глаз, понимаете. И без спешки. Она уже ушла на ланч?
  – Нет, она уходит в час дня.
  – Сейчас она здесь?
  – А где же ей быть? – Он глянул на часы. – Раньше чем через полчаса не выйдет.
  – Отлично, – кивнул я и отошел от него.
  Мелькнула мысль, не подзаправиться ли пока, но я решил, что лучше не отлучаться. Сунув в рот сигарету, проследовал до угла Пятой авеню, пересек улицу и пошел назад к Мэдисон-авеню. Судя по всему, публика все еще проявляла интерес к дому, где отравили хорошенькую манекенщицу. Прохожие с любопытством поглядывали на витрины и вход в ателье, а некоторые даже останавливались и откровенно глазели. Коп верхом на лошади все околачивался тут же. И я стал прохаживаться взад-вперед, держа под наблюдением двери.
  Она вышла в пять минут второго и направилась в сторону восточной части города. Я перебежал улицу и пристроился сзади. Не доходя до Мэдисон-авеню, окликнул ее:
  – Мисс Фрост!
  Она тут же обернулась, и я снял шляпу.
  – Вы меня узнаете? Я Арчи Гудвин. Мне бы хотелось поговорить.
  – Какое нахальство! – Она отвернулась и пошла дальше.
  Вот так! Не слишком ли много на себя берете, мисс? Тройной прыжок, и я преградил ей путь.
  – Слушайте, вы ведете себя как ребенок, еще хуже, чем ваш кузен. Мне и нужно-то всего задать вам пару вопросов. Как говорится, по долгу службы. Вы, кажется, собрались поесть? Я тоже голоден. Пригласить вас на ланч я, к сожалению, не имею возможности, потому что с таким расходом у меня финансовый отчет не примут. Но я бы мог посидеть рядышком минуток пять, а поел бы, скажем, позже. Учтите, я человек простой и способен на все. Но не хулиган, нет. Когда мне было семнадцать, я окончил школу. А несколько месяцев назад даже пожертвовал Красному Кресту два доллара.
  Говорил я напористо, жестко, уже прохожие начали на нас посматривать, и ей стало неудобно.
  – Я завтракаю у Моурленда, – сказала она. – Это на Мэдисон, сразу за углом. Если угодно, можете задать ваши вопросы там.
  Итак, пока сработало.
  Кафе Моурленда – одна из тех забегаловок, где специализируются на овощных блюдах, а ростбиф нарезают не толще бумажного листа. Елена Фрост выбрала столик, села и, едва я примостился на стуле напротив, глянула на меня:
  – Я вас слушаю.
  – Один момент, пусть официантка уйдет. Заказывайте.
  – Потом закажу. Что вам от меня нужно?
  Да, не слишком любезно, однако я старался быть вежливым.
  – Мне нужно доставить вас в дом номер девятьсот восемнадцать на Тридцать Пятой Западной улице для разговора с Ниро Вульфом.
  – Это еще зачем? – уставилась она на меня. – Просто смешно!
  – У нас мало времени, – продолжал я кротко. – Мы должны быть там ровно в два. Право же, мисс Фрост, вы проявите гуманность, если сами поедете и мне позволите. А я тем временем кое-что объясню. И поверьте, ничего неприятного вы от меня не услышите. Я не эстрадный певец и не агент «Лиги свободы».
  – Но мне не хочется есть. А вы, я вижу, большой шутник. И в другой раз я бы с удовольствием посмеялась.
  – Померли бы со смеху, – кивнул я и, заглянув в меню, подозвал официантку. – Вы что будете, мисс Фрост?
  Она заказала что-то сладкое. Я же остановил свой выбор на жареной свинине с фасолью и стакане молока.
  Официантка ушла, и я начал:
  – Я знаю множество способов добиться того, чего хочу. Например, могу запугать вас – не сомневайтесь, с меня станется. Или убедить. Знаете как? Поскольку ваш кузен является нашим клиентом, а Ниро Вульф всегда честен с клиентами как с самим собой, то прежде всего в ваших интересах поехать к нему. Но есть еще один способ, и он лучше всех остальных – напомнить вам об элементарной порядочности. Какие у Вульфа догадки относительно сказанного вами вчера в ателье, значения не имеет. Важно, что он не предал их гласности. Хотя вы сами видели, какие у нас отношения с полицией. Инспектор Кремер не случайно именно мне доверил проверку. Но разве они цеплялись к вам? Нет! С другой стороны, вы, разумеется, намерены рано или поздно обсудить создавшуюся ситуацию. И правильно сделаете, потому что иного выхода нет. Вопрос – с кем обсудить. Спросите меня, и я отвечу: с Ниро Вульфом, и чем скорее, тем лучше. Кстати, не забывайте, что мисс Митчелл тоже слышала ваше неосторожное высказывание. Хотя она вам, может быть, и лучшая подруга…
  – Прекратите, пожалуйста!
  Она водила вилкой по скатерти, не поднимая глаз. Пальцы ее побелели.
  Я выпрямился на стуле и огляделся.
  Пришла официантка с подносом и принялась расставлять блюда. Потом она ушла, а мисс Фрост немного погодя сказала, скорее себе, чем мне:
  – Нет, не могу. Никакого аппетита.
  – Надо, – возразил я, не прикасаясь к своей тарелке. – Есть всегда надо. Хотя бы попробуйте. Сам-то я уже поел и пришел сюда только за компанию. – Я выудил из кармана три пятицентовика и положил на стол. – Моя машина стоит на Пятьдесят Второй, не доходя до Парк-авеню, на южной стороне. Жду вас без четверти два.
  Я отыскал официантку, взял счет и, расплатившись в кассе, вышел на улицу. На другой стороне, чуть подальше, мне попалась аптека со стойкой. Там я наскоро перекусил двумя приличными бутербродами с ветчиной и запил их двумя стаканами молока. Интересно, что они сделают с фасолью, думал я, обратно в кастрюлю положат? Выкидывать-то – грех. О Елене Фрост я почти не думал, потому что дело, похоже, было в шляпе. Куда ей деться?
  Никуда она и не делась. Явилась как миленькая без десяти два. Я ждал ее у своего родстера. Придержал дверцу, пока она садилась, потом сел сам и нажал на стартер.
  – Поели? – спросил я, как только мы отъехали.
  – Да, немного, – кивнула она. – И миссис Ламонт позвонила. Сказала, куда еду и что в три вернусь.
  – Угу, можете успеть.
  Рулил я лихо, ибо чувствовал себя лихим парнем. Заставил-таки ее поехать, и бутерброды оказались неплохими, и двух часов еще не было. А кроме того… Несмотря на опущенные уголки рта и круги под глазами, Елена Фрост – такая спутница, что поневоле откинешь у машины верх, чтобы все видели, кого везешь. Будучи истинным ценителем женской красоты, я позволял себе время от времени любоваться ее профилем и заметил, что сбоку подбородок у нее смотрится даже лучше, чем спереди. Правда, не исключено, что эта прелестница учинила смертоубийство, но, как говорится, не все сразу: либо красота, либо добродетель.
  Когда мы подкатили к нашему дому, была одна минута третьего. Я провел Елену Фрост в кабинет – он был пуст, – усадил ее в кресло и оставил, опасаясь самого худшего. Но нет, все было в порядке. Вульф уже поел, выпил кофе и, пребывая в состоянии послеобеденного умиротворения, блаженно улыбался в пространство. Я остановился в дверях и сказал:
  – Надеюсь, рисовые котлетки были несъедобны. Мисс Фрост глубоко сожалеет, что опоздала на одну минуту. Мы заболтались за изысканным ланчем и не заметили, как пролетело время.
  – Как, она здесь? Черт! – Сияние на лице Вульфа сменилось хмурым выражением. Он собрался встать. – Не обольщайся насчет своей затеи. Она мне не нравится.
  Я прошел вперед и открыл дверь кабинета. Вульф передвигался медленнее обычного. Он не спеша обошел мисс Фрост и, прежде чем опуститься в кресло, молча наклонил голову в ее сторону. Она подняла на него глаза, и я увидел, что барышня держится стойко и голыми руками ее не возьмешь. Я расположился на стуле и приготовил блокнот.
  – Вы хотели меня видеть, мисс Фрост? – вежливо осведомился Вульф.
  – Я хотела? – удивилась она. – Вы сами послали за мной этого человека!
  – Да-да, – вздохнул Вульф. – Спасибо, что приехали. Вы хотите что-нибудь сообщить мне?
  Она уже набрала воздух для ответа, но передумала и ограничилась коротким «нет».
  Вульф снова вздохнул и, откинувшись назад, хотел сцепить руки на животе, но, очевидно, вспомнил, что время для полного отдохновения еще не подошло, и, положив их на подлокотники кресла, застыл, ублаготворенный, с полузакрытыми глазами. После продолжительного молчания он наконец негромко проговорил:
  – Сколько вам лет?
  – Двадцать один. Будет в мае.
  – Когда именно?
  – Седьмого числа.
  – Как я понимаю, вы зовете мистера Макнейра «дядя Бойд». Так ваш кузен сказал. Он действительно вам дядя?
  – Да нет. Просто зову его так, и все.
  – И давно вы его знаете?
  – Всю жизнь. Он старый знакомый моей мамы.
  – В таком случае вы должны знать, что он любит. Например, любит ли он конфеты? И какие?
  Она и бровью не повела, хотя заметно побледнела.
  – Мне… Я не знаю, правда. Никогда не задумывалась.
  – Полно, мисс Фрост, – продолжал Вульф любезным тоном. – Я же не прошу вас разглашать какую-нибудь тайну. Сведения такого рода могут сообщить близкие мистера Макнейра, его знакомые, прислуга в доме, продавцы в магазине, где он покупает конфеты – если покупает. Допустим, он любит миндальные, тогда это известно кому угодно. Полагаю, у вас нет причин скрывать подобные вещи.
  – Конечно нет. – Ее лицо еще было бледным. – Мне нечего скрывать. – Она глотнула воздуха. – Мистер Макнейр действительно любит миндальные конфеты, это верно. – Щечки ее внезапно порозовели. – Но я приехала сюда не для того, чтобы обсуждать, кто какие конфеты любит. Я пришла сказать, что вы глубоко заблуждаетесь насчет моих вчерашних слов.
  – Значит, вы все-таки хотите что-то сообщить мне?
  – Да, хочу. – Она явно начала горячиться. – Вы просто устроили ловушку. Я не хотела, чтобы мама и дядя приезжали сюда. Но мой кузен Лу, как обычно, растерялся и настоял. Вечно он за меня боится, как будто у меня самой ума не хватит постоять за себя. Вы нарочно сделали так, чтобы поймать меня на слове, чтобы я сказала нечто такое – даже не знаю, что именно, – что дало вам повод…
  – Секундочку, мисс Фрост. – Вульф поднял ладонь. – Ваш кузен Лу совершенно прав. Я имею в виду его высказывания относительно вашего ума. Нет уж, позвольте мне! Будем беречь время. Не стану повторять дословно то, что вы сказали вчера. Это хорошо известно и вам, и мне. Я только хочу еще раз заявить, что слова, произнесенные вами, и то, как они были произнесены, заставляют сделать однозначный вывод: вы знали о содержимом этой коробки конфет до того, как мисс Митчелл сняла крышку.
  – Это неправда! Я не говорила…
  – Нет, говорили! – Тон Вульфа сделался жестким. – Поймите, я не намерен вот так по-детски пререкаться с вами. Или вы рассчитываете, что ваша внешность парализует мои мыслительные способности? Фантастика! Арчи, будь добр, приготовь машинку. Два экземпляра, оформишь как письмо, наверху заголовок: «Варианты заявления Елены Фрост».
  Я повернулся к столу, подвинул машинку, вставил бумагу.
  – Готов!
  Вульф начал диктовать:
  – Первое. Я признаю, что знала о содержимом коробки конфет, и обещаю правдиво и подробно объяснить Ниро Вульфу, откуда мне это стало известно.
  Второе. Я признаю, что знала о содержимом коробки. В настоящий момент отказываюсь объяснять что-либо, однако готова ответить на вопросы Ниро Вульфа, касающиеся других аспектов дела. Оставляю за собой право по личному усмотрению воздерживаться от ответов.
  Третье. Я признаю, что знала о содержимом коробки, но отказываюсь продолжать разговор.
  Четвертое. Я отрицаю, что знала о содержимом коробки.
  Вульф выпрямился.
  – Благодарю, Арчи. Нет, мне копию, а оригинал дай мисс Фрост. – Он повернулся к ней. – Пожалуйста, внимательно прочтите все четыре варианта. Вот перо. Я бы хотел, чтобы вы поставили свои инициалы против одного из них. Но должен предупредить: я охотно приму от вас либо первый вариант, либо второй. Два других для меня неприемлемы. Если же все-таки вы будете настаивать на третьем или четвертом, мне придется отказаться от договоренности с вашим кузеном и немедленно предпринять соответствующие шаги.
  Она больше не походила на богиню: слишком разволновалась. Но через секунду собралась с мыслями и поняла, что всякие колебания только портят дело.
  – Я не обязана ставить свои инициалы, – сказала она, глядя на Вульфа. – С какой стати? – Щеки ее снова порозовели. – Вы все это подстроили! Любой сообразительный человек сумеет так задать вопрос, что другой собьется, и тогда можно прицепиться к неосторожно сказанному слову.
  – Мисс Фрост, вы, кажется, намерены упорствовать? Отрицаете сказанное раньше, а это нелепо.
  – Да, отрицаю и не вижу в этом ничего нелепого. И предупреждаю, что, когда кузен Лу…
  Голова Вульфа резко, как на шарнире, повернулась, и он бросил:
  – Арчи! Позвони мистеру Кремеру.
  Я придвинул телефон и набрал номер полиции. Дежурному в участке я назвал добавочный и, когда уже там взяли трубку, попросил инспектора. Вульф приготовил горячее блюдо, и, чтобы оно не остыло, Кремер должен был оказаться на месте. Инспектор был у себя, и через несколько секунд я услышал его бас:
  – Это ты, Гудвин? Что-нибудь новенькое?
  – Инспектор Кремер, мистер Вульф хочет поговорить с вами.
  Я кивнул Вульфу, и он потянулся к аппарату. В этот момент наша цыпочка вскочила, будто ее крапивой хлестнули. И тогда Вульф, не беря трубку, сказал:
  – Если пожелаете, мистер Гудвин в порядке одолжения может отвезти вас в полицейское управление; или предпочтете, чтобы инспектор Кремер прислал своих людей?
  – Не смейте! – хрипло выдавила она и, схватив перо, написала свое имя против пункта два. Руки ее тряслись от волнения, а Вульф тем временем говорил в трубку:
  – Мистер Кремер? Приветствую вас. Мне хотелось узнать, какое у вас впечатление от утреннего эксперимента. Вот как? Увы, тоже ничего. Начал, правда, работать над одной версией, но говорить о результатах преждевременно. Посмотрим, как пойдет. Нет, сэр, предпочитаю действовать в одиночку, вы же знаете. Да-да, уж позвольте мне самому.
  Когда Вульф закончил разговор, Елена Фрост уже сидела в кресле, вздернув подбородок и сжав губы. Он взял листок и, едва взглянув на него, отдал мне, потом позвонил, чтобы Фриц принес пиво, и поудобнее устроился в кресле.
  – Итак, мисс Фрост, вы признались, что располагаете информацией относительно орудия убийства, но отказываетесь ее сообщить. Хотел бы напомнить, что я не брал обязательств держать ваше признание при себе. Однако могу гарантировать: в настоящее время я не собираюсь предавать его гласности. Вы, наверно, не знаете – полицейские, как правило, исходят из того, что сокрытие сведений о преступлении означает причастность к нему. Допущение чудовищное, но так уж у них устроены мозги. Поэтому, если бы полиции стало известно, чт́о вы здесь подписали, там бы точно решили: либо вы сами начинили конфеты ядом, либо знаете, кто это сделал. И действовали бы соответствующим образом. Я поступаю иначе. И все же для соблюдения формальностей должен спросить: не вы положили яд в конфеты?
  Вопрос этот, надо сказать, она приняла мужественно и ответила спокойным, хотя и чуть сдавленным голосом:
  – Нет, не я.
  – Может, вы знаете, кто это сделал?
  – Нет, не знаю.
  – Вы помолвлены?
  Она поджала губки:
  – Это вас не касается.
  – Видите ли, – терпеливо продолжал Вульф, – мне придется расспрашивать вас о многих вещах, которые, по вашему мнению, меня не касаются. Мисс Фрост, с вашей стороны просто глупо без причины раздражать меня. Я задал вам вполне невинный вопрос. Наверное, любой из ваших знакомых сумел бы на него ответить. Почему же вы не хотите отвечать? Неужели воображаете, будто мы заняты дружеской болтовней? Мы же с вами отнюдь не в равном положении. Я могу заставить вас отвечать, в противном случае буду вынужден передать вас в руки полиции. Итак, повторяю вопрос: вы помолвлены?
  Бедняжка понемногу расклеивалась. Руки ее, лежащие на коленях, сжались в кулачки, сама она съежилась, а в уголках глаз выступили слезинки и покатились по щекам. Глядя в лицо Вульфу, она бросила:
  – Вы… вы грязная свинья, вот вы кто!
  – Знаю, – кивнул Вульф. – Ненавижу истерику, поэтому и задаю женщинам вопросы только в крайних случаях. Вытрите глаза.
  Мисс Фрост не шевельнулась. Он опять вздохнул.
  – Вы помолвлены?
  – Нет! – сказала она со слезами в голосе.
  – Это кольцо с бриллиантом на вашей руке – вы его сами купили?
  Она невольно поглядела на кольцо.
  – Нет.
  – Кто вам его подарил?
  – Мистер Макнейр.
  – А бриллиант на вашей пудренице – тоже подарок?
  – Да, подарок мистера Макнейра.
  – Удивительно. Никогда бы не подумал, что вам нравятся бриллианты. – Вульф откупорил бутылку и налил себе пива. – Не удивляйтесь, мои вопросы могут казаться не относящимися к делу. Однажды в этом самом кресле служанка по имени Анна Фиоре просидела пять часов. А герцогиня Раткин – почти всю ночь. Так что сделайте милость, потерпите. – Он взял стакан и осушил его, не отрываясь. – Что-то здесь не так. Скажите, вы любите бриллианты?
  – Нет… не очень.
  – А мистер Макнейр? Он часто раздаривает бриллианты?
  – Не знаю… Не думаю.
  – Вы не очень любите бриллианты и все-таки носите их. Из уважения к мистеру Макнейру? В знак признательности к старому знакомому?
  – Ношу, когда хочется.
  – Вот именно. Видите ли, я плохо знаю мистера Макнейра. Он женат?
  – Я уже говорила: он старый знакомый моей мамы. У него была дочь. Она родилась в один год со мной, может на несколько месяцев раньше, и умерла, когда ей было два годика. А его жена умерла еще при родах. Мистер Макнейр – прекраснейший человек. Другого такого я не встречала. Он… он – самый близкий мне человек!
  – Который осыпает вас бриллиантами? Простите, что я так много говорю об одном и том же – сам-то я терпеть не могу бриллианты. Да, кстати, кто еще из ваших знакомых любит миндальные конфеты, не знаете?
  – Кто еще?
  – Кроме мистера Макнейра.
  – Не знаю.
  Вульф снова налил себе пива. Дожидаясь, пока осядет пена, он откинулся в кресле и хмуро посмотрел на свою жертву.
  – Мисс Фрост, полагаю, самое время сказать вам кое-что важное. Вы молоды, неопытны, ложная гордость мешает вам понять, что вы взяли на себя огромнейшую ответственность. Девять дней назад погибла Молли Лок. Очевидно, она невольно помешала кому-то совершить другое убийство и заплатила за это жизнью. С того момента все девять дней вы утаиваете важную информацию. А ведь эта информация могла бы не только помочь найти убийцу, но и позволила бы сделать нечто гораздо более важное – спасти чью-то жизнь, вероятнее всего жизнь ни в чем не повинного человека. Не слишком ли тяжкое бремя ответственности для молодой особы, как вы считаете? Руководствуясь исключительно здравым смыслом, я не хочу вас ни к чему принуждать. В вас слишком много упрямства и самомнения. Но настоятельно советую: подумайте! – Он взял стакан и выпил его до дна.
  Елена Фрост сидела, не спуская с него глаз, и наконец сказала:
  – Я уже обо всем подумала. Нет у меня никакого самомнения…
  Вульф пожал плечами:
  – Ну, хорошо! Насколько я знаю, ваш отец умер. Как я понял из заявления вашего дядюшки, мистера Дадли Фроста, именно он является вашим опекуном.
  – Отец умер, когда мне было всего несколько месяцев, – кивнула она. – Так что отца у меня, можно сказать, не было. То есть… – Она нахмурилась.
  – То есть что?
  – Нет, ничего.
  – Из чего состоит ваше имущество?
  – Я получила его по наследству.
  – Естественно. Но как оно велико?
  – Все, что оставил отец.
  – Не упрямьтесь, мисс Фрост. Величина доставшегося кому-либо наследства в наши дни не является тайной. Во сколько оценивается ваше состояние?
  – Точно не знаю, – дернула она плечиками. – Что-то около двух миллионов с небольшим.
  – Вот как. И оно цело, ваше наследство?
  – А почему ему не быть целым?
  – Понятия не имею. Не подумайте, что мне интересно лезть в дела, которые ваша семья считает деликатными и не хочет обсуждать с посторонними. Ваш дядя сказал вчера, что у вашей матери нет за душой ни цента. Значит, все отцовское состояние переходит к вам?
  – Да, – она слегка вспыхнула. – Ни брата, ни сестры у меня нет.
  – И вы вступите во владение… извините. Арчи, если тебе нетрудно.
  Это зазвонил телефон. Я повернулся к своему столу и снял трубку. На том конце провода еще не представились, но я знал этот спокойный, ровный голос и тоже заговорил сдержанно, сохраняя достоинство, как и подобает собеседнику такой дамы. Терпеть не могу истерики, тут мы с Вульфом сходимся.
  – Ваша мать хочет поговорить с вами, – обратился я к Елене и встал, уступая ей место.
  – Да, мама? Нет, не сказала. Да, помню, но так получилось. Я не могу сейчас говорить. Дяди Бойда не было, он еще не пришел с ланча. Я позвонила миссис Ламонт, сказала, куда еду. Ну, мама, это же просто смешно! Я не маленькая, знаю, что делаю. Нет, не могу, я тебе потом объясню. Да, я отсюда прямо домой. Когда? Пока не знаю. Не волнуйся, ради бога, как-нибудь соображу. Нет-нет. Пока!
  Она поднялась и прошла к своему креслу. Щечки у нее опять порозовели. Вульф прищурился и сказал сочувственно:
  – Не любите, когда над вами трясутся, мисс Фрост? Даже когда родная мать проявляет чрезмерную заботу? Понимаю, иногда это раздражает. Однако учтите, ваши физические и финансовые данные стоят того, чтобы вас оберегали, лелеяли и холили. Правда, что касается умственного состояния, некая молодая особа… гм… пока еще пребывает в стадии куколки. Надеюсь, не сердитесь, что я так говорю?
  – Что толку сердиться?
  – Я и не утверждаю, что есть толк. Я лишь выразил надежду, что не сердитесь. Вернемся, однако, к вашему наследству. Итак, вы вступаете во владение им седьмого мая, как только вам исполнится двадцать один год.
  – Полагаю, что да.
  – Всего через пять недель. Двадцать девять дней апреля плюс семь в мае. Да, ровно через пять недель, если считать с завтрашнего дня. Два миллиона тоже немалая ответственность. Вы будете продолжать работать?
  – Пока не знаю.
  – А зачем вы вообще работаете? Не ради же заработка.
  – Конечно нет. Работаю, потому что нравится. Глупо ничего не делать. Кроме того, дядя Бойд… мистер Макнейр… Одним словом, нашлось подходящее занятие.
  – Понятно. И как долго… Черт! Извините.
  Это снова зазвонил телефон, и я снова повернулся, взял трубку и начал, как всегда:
  – Добрый день. Это приемная…
  – Алло! Мне нужно поговорить с Ниро Вульфом!
  Я скорчил рожу настольному календарю. Этот голос я тоже узнал и сразу взял наступательный тон:
  – Не кричите! Мистер Вульф сейчас занят. Меня зовут Гудвин, я его помощник. С кем имею честь?
  – Говорит Дадли Фрост! Плевать я хотел, что он занят! Мне нужно срочно с ним поговорить! Моя племянница у вас? Позовите ее! Нет, сначала Вульфа! Он еще пожалеет…
  – Мистер Фрост! – Больше я не церемонился: – Если вы сейчас же не привернете кран, я брошу трубку. Вы меня поняли? Мистер Вульф беседует с мисс Фрост, мешать им нельзя. Если хотите что-нибудь передать…
  – Я настаиваю!
  – А я говорю, нет и еще раз нет. Не лезьте в бутылку.
  – Я вам покажу, кто лезет в бутылку! Напомните Вульфу, что я опекун моей племянницы. У нее есть защитник, и я не позволю, чтобы над ней издевались. Вас обоих арестуют за нарушение общественного порядка! Она несовершеннолетняя! Я подам в суд!
  – Подумайте, мистер Фрост. Может, все-таки послушаетесь меня? А говорить можете все что угодно. Насчет ареста советую обратиться к инспектору Кремеру. Он тут частенько бывает, знает все ходы-выходы. Я с вами прощаюсь. Если же вздумаете надоедать мне телефонными звонками, я очень скоро доберусь до вас и расшибу вам нос. Причем сделаю это с превеликим удовольствием.
  Я положил трубку, взял блокнот и заметил:
  – Еще один затрясся.
  Елена Фрост напряженно спросила:
  – Это мой кузен?
  – Нет, дядя. Кузен пойдет следующим номером.
  Я еще не знал, что это предсказание сбудется со всей неизбежностью. Она приоткрыла губки, словно собираясь еще что-то спросить, но передумала. Вульф тем временем продолжал:
  – Я хотел спросить, как долго вы работаете?
  – Почти два года. – Она подалась вперед. – Скажите, этот допрос сколько еще будет продолжаться? Чего вы добиваетесь? Что вы душу из меня тянете?!
  Вульф покачал головой:
  – Вовсе я не тяну из вас душу. Я просто собираю информацию. Может быть, она не относится к делу, но это уж моя забота. – Он посмотрел на часы. – Сейчас четверть четвертого. В четыре я попрошу вас подняться со мной в мою оранжерею. Орхидеи заставят вас забыть о неприятностях. Думаю, что к шести мы закончим. Смею вас заверить, мне и самому хочется поскорее разделаться с этой историей. Поэтому я попрошу мистера Макнейра сегодня же вечером навестить меня. Если он окажется занят – тогда завтра. Если он вообще не захочет заехать, утром я пошлю в ателье мистера Гудвина. Кстати, мне нужно, чтобы вы завтра были на месте.
  – Конечно, я каждый день бываю в ателье. Хотя нет, завтра не буду. Завтра ателье закрыто.
  – Закрыто? Почему? Завтра второе апреля, четверг.
  – Вот именно, – кивнула она. – Второе апреля – день смерти жены мистера Макнейра.
  – Вот как? И день рождения дочери?
  Она снова кивнула:
  – В этот день ателье всегда закрыто.
  – И мистер Макнейр посещает кладбище?
  – Нет. Его жена умерла в Европе, в Париже. Мистер Макнейр сам шотландец. В Америку он переехал двенадцать лет назад. Вскоре после нас с мамой.
  – Значит, детство вы провели в Европе?
  – Да, я родилась в Париже и прожила там восемь лет. Но папа и мама у меня американцы. – Она вздернула подбородок. – Я тоже американка.
  – Оно и видно. – Фриц принес еще пива, и Вульф налил новый стакан. – Так-так. Прошло уже двадцать лет после смерти супруги мистера Макнейра, а он по-прежнему закрывает ателье второго апреля в знак уважения к ее памяти. Похвальное постоянство. Вдобавок у него умерла дочь – говорите, ей было два года? – и это усугубляет его горе. Значит, завтра вас в ателье не будет.
  – Я буду у мистера Макнейра. Еще очень давно он попросил меня в этот день быть с ним. Мама не возражала, я тоже. Мы с его дочерью почти одного возраста. Правда, я ее совсем не помню, слишком маленькая была.
  – Стало быть, в этот печальный день вы заменяете ему дочь? Жутковато, он словно призрак вызывает, не находите? Между прочим, вам, конечно, известно, что ваш кузен, мистер Луэллин Фрост, не хочет, чтобы вы работали?
  – Хочет или не хочет – это его проблемы.
  – Разумеется! Но и моя тоже, поскольку он мой клиент. Он платит мне деньги, не забывайте.
  – Не беспокойтесь, не забуду. – В голосе ее зазвучало презрение. – Впрочем, я отказываюсь обсуждать с вами моего кузена Лу. Он мне желает только добра, я в этом уверена.
  – Однако не любите, когда над вами трясутся. – Вульф вздохнул. Пена в стакане осела, он долил еще пива и выпил.
  Я сидел, постукивая кончиком карандаша по блокноту, и, поглядывая на ножки мисс Фрост, мысленно дорисовывал невидимые мне линии. Не то чтобы было скучно, но я вдруг забеспокоился: а что, если у Вульфа в жизненно важных центрах мозга завелись микробы, вызывающие гастрономическое заболевание? Мало того что он сейчас канителился с этой трудящейся богатой наследницей, – казалось, что он даже и не пытается добиться от нее толку. Я вспомнил, какие иногда спектакли он устраивал, например, перед Нюрой Пронн, проходившей по делу Дипломатического клуба, и в душу мне закралось подозрение, что мой шеф просто-напросто убивает время. Иначе он давным-давно загнал бы в угол эту бедную богатую девочку.
  Мои мысли прервал звонок и шаги Фрица, спешащего к входной двери. Подумалось, может, это разъяренный Дадли Фрост заскочил и у меня появилась возможность сдержать обещание? Я незаметно распрямился. Вульф, конечно, не обрадуется еще одному словесному шторму, да и сам я отнюдь не собирался угощать гостя «Старым Коркораном».
  По счастью, это был не шторм, а легкий ветерок – всего лишь Фрост-младший. Заглянул Фриц, назвал имя гостя и провел его в кабинет. Луэллин Фрост прибыл не один. Вперед он пропустил пухлого коротышку примерно того же возраста, с круглым розовым личиком и быстрыми смышлеными глазками. Оба прошли до середины комнаты, и наш клиент обратился к кузине:
  – Елена, зачем ты это сделала?
  – Господи, Лу, тебя-то кто просил приезжать? В конце концов, я здесь именно по твоей милости. И ты тоже, Бенни? – вскипела она. – Может, и револьверы прихватили?
  Луэллин повернулся к Вульфу с видом футболиста, готового к прорыву.
  – Вы что тут, собственно, затеяли, черт возьми? Увезти девушку – это вам так просто с рук не сойдет! Вот сейчас вытащу вас из кресла…
  Но коротышка взял его за локоть:
  – Немедленно прекрати, Лу, хватит. Лучше представь меня.
  Наш клиент с трудом взял себя в руки.
  – Бен, ведь он… ну ладно! – Он хмуро глянул на моего шефа. – Это Ниро Вульф. А это мистер Бенджамин Лич, мой адвокат. С ним ваши номера не пройдут.
  Вульф наклонил голову:
  – Здравствуйте, мистер Лич. Не понимаю, о каких номерах вы говорите, мистер Фрост. И вообще, вам не кажется, что вы всё только усложняете? Приглашаете меня провести расследование и тут же, судя по всему, поручаете мистеру Личу препятствовать моей работе. Учтите, если так будет продолжаться…
  – Что вы, никаких препятствий, мистер Вульф! – дружелюбно сказал адвокат. – Дело в том, что я старый друг Луэллина и хорошо знаю его. Это горячая голова, поверьте. Он кое-что рассказал мне об этой необычной ситуации, и я подумал, что нам стоило бы присутствовать при ваших разговорах с мисс Фрост. Более того, очевидно, было бы правильно, если бы вы с самого начала пригласили нас. – Он учтиво улыбнулся. – Разве это не справедливо? Вас двое и нас двое.
  Вульф состроил гримасу:
  – Сэр, вы рассуждаете так, словно мы – две враждующие армии. Впрочем, это вполне естественно. Для адвоката неудача оппонента такой же источник дохода, как для дантиста – больной зуб. Я никого не хочу оскорбить, сыщики тоже живут за счет чужого горя. Но не они разжигают страсти. Мне, во всяком случае, это не свойственно. Я не предлагаю вам сесть, ибо не вижу необходимости в вашем присутствии. Полагаю, что по этому вопросу мы можем проконсультироваться… В чем дело, Фриц?
  Наш повар и домоправитель возник в дверях и проследовал к Вульфу строевым шагом с серебряным подносом в руке. Он подошел, поклонился и подал визитную карточку. Вульф небрежно глянул на нее.
  – Еще один незваный гость. Скажите, чтобы… впрочем, нет, просите.
  Фриц кивнул и вышел. Адвокат теперь пристально смотрел на дверь, Луэллин тоже повернул голову, только мисс Фрост не шелохнулась. Вошел новый гость. При виде его тонкого носа, жиденьких волос и темных бегающих глаз я с трудом спрятал ухмылку и пробормотал про себя: «Этот тоже затрясся», а вслух сказал, поднявшись:
  – Прошу сюда, мистер Джебер.
  Лу Фрост шагнул вперед и набросился на него:
  – Вам-то какого дьявола здесь нужно?
  – Мистер Фрост! – резко остановил его Вульф. – Вы не у себя дома!
  Адвокат снова схватил за локоть своего (и нашего) клиента. Перрен Джебер даже не взглянул на них. Он прошествовал мимо, встал перед Вульфом и слегка поклонился.
  – Мистер Вульф? Добрый день! – Он повернулся к Елене Фрост и сделал еще один поклон, только менее официальный: – Вот вы где! Что с вами, вы плакали? Ах, прошу прощения, какая бестактность, какая бестактность с моей стороны! У вас все в порядке?
  – В порядке, в порядке! Вы-то зачем приехали, Перрен?
  – Затем, чтобы отвезти вас домой. – Перрен перевел взгляд на Вульфа: – С вашего позволения, сэр, я приехал, чтобы сопровождать мисс Фрост домой.
  – Вот как, – проговорил Вульф. – Хотите сделать это полюбовно? Или силой, несмотря ни на какие преграды?
  – Не так и не так, – вежливо улыбнулся Перрен. – Как бы вам объяснить? Мисс Фрост почти моя невеста.
  – Ничего подобного! Перрен, я запретила вам так говорить.
  – Я сказал «почти», дорогая Елена. – Он воздел руки. – Я позволил себе так выразиться единственно в надежде…
  – Хорошо, хорошо! Чтобы больше я этого не слышала. Зачем вы приехали?
  – Говоря по правде, – он снова поклонился, – ваша матушка попросила.
  – Так я и знала. – Мисс Фрост досадливо обвела взглядом всех своих защитников: – Лу, она и тебя, видно, попросила? И вас, Бенни?
  – На меня-то зачем сердиться, Елена? – начал убеждать адвокат. – Лу рассказал мне все, вот я и подумал, что лучше будет приехать. Погоди, Лу! Мне кажется, что, если мы спокойно обсудим…
  В очередной раз зазвонил телефон. Я присел к своему столу, а Лич тем временем продолжал умиротворяющую речь. Узнав голос в трубке, я сразу же принял меры предосторожности: заговорил тише, не называл имен и так далее. Да, именно этот человек был бы желанным гостем для Ниро Вульфа. Я попросил минутку подождать, прикрыл ладонью трубку и, быстро нацарапав на бумаге «М. хочет заехать», передал листок Вульфу. Тот взглянул, сунул бумагу в карман и сказал негромко:
  – Спасибо, Арчи. Попроси мистера Брауна позвонить через пятнадцать минут.
  Это была непростая задача. Макнейр настаивал, чтобы Вульф немедленно подошел к телефону. Присутствующие в комнате перестали разговаривать и начали прислушиваться. Я был учтив, но тверд, и мне наконец удалось убедить собеседника. Повесив трубку, я сказал Вульфу:
  – Порядок.
  Вульф между тем приготовился встать. Чуть отодвинул кресло, оперся о подлокотники, и – р-раз! – гора поехала вверх. Поднявшись, он не спеша обвел всех взглядом и произнес ледяным, решительным тоном:
  – Джентльмены, скоро четыре, я вынужден покинуть вас. Мисс Фрост была столь любезна, что согласилась принять приглашение полюбоваться орхидеями в моей оранжерее. Мы с ней достигли определенной договоренности. Могу добавить, что я не людоед и оскорблен вашим вторжением в мой дом. Прошу вас немедленно удалиться. Мисс Фрост, естественно, если пожелает, вольна присоединиться к вам. Ну так что, мисс Фрост?
  Она встала и процедила сквозь зубы:
  – Я посмотрю орхидеи.
  Как они тут заголосили! Я приготовился регулировать движение, чтобы не образовалась пробка. Луэллин вырвался из рук адвоката и кинулся к кузине, намереваясь, очевидно, перекинуть ее через седло и ускакать прочь. Она мужественно встретила его натиск:
  – Что я, маленькая? Не могу о себе позаботиться? Тоже мне, разошелся! – И вместе с Вульфом пошла к выходу.
  Джентльмены явно остались в дураках, и вид у них был дурацкий. Адвокат пощипывал розовый нос. Перрен Джебер, сунув руки в карманы, покачивался с носков на пятки и обратно. Луэллин поспешил к двери, за которой скрылись любители орхидей, остановился в растерянности, и мы лицезрели его ладную крепкую спину. Из холла послышался шум дверцы лифта и урчание поднимающейся кабины.
  – Ну, на сегодня хватит, – объявил я. – Не выношу сцен. Они мне на нервы действуют.
  Лу Фрост повернулся и прошипел:
  – Катитесь ко всем чертям!
  – Жаль, что вы наш клиент, – усмехнулся я. – А то врезал бы как следует. Так что очищайте помещение, пока целы. У меня работы невпроворот.
  Коротышка потянул неистового Луэллина за рукав:
  – Пошли, Лу, заглянем ко мне в контору.
  Перрен Джебер тоже направился к двери. Луэллин на прощание пытался испепелить его взглядом. Лич еще раз подтолкнул приятеля вперед. Я проводил всех троих до парадной двери. По пути Луэллин еще что-то вякал, но я уже не обращал на него внимания. Они спустились по ступеням на тротуар, и Фрост с адвокатом повернули к восточной стороне, а Джебер влез в свою машину с откидным верхом, которую он поставил впритык к моему родстеру, и нажал на стартер. Я затворил дверь и пошел назад.
  В кабинете я включил внутренний телефон и нажал кнопку «Оранжерея». Через полминуты Вульф отозвался, я доложил:
  – Внизу все спокойно. Суета закончилась.
  – Превосходно! – Вульф говорил полушепотом. – Мисс Фрост тоже относительно спокойна. Сейчас она любуется цветами. Когда позвонит Макнейр, назначь ему на шесть. Захочет раньше, пусть приходит – займешь его. Дай мне знать, как только он появится. Дверь в кабинет держи закрытой. Ровно в шесть я отправлю мисс Фрост домой. Да, она оставила сумочку у меня на столе. Пусть Фриц принесет ее сюда.
  – Вас понял.
  Я отключил аппарат и в ожидании звонка Макнейра принялся размышлять о притягательной силе красоты, попавшей в переплет, и не менее притягательной силе двух миллионов долларов, обеспеченных всем достоянием Соединенных Штатов, а также о том, что степень влияния этих сил, наверное, зависит от того, романтическая вы натура или нет.
  Глава восьмая
  Через два часа, ровно в шесть, я сидел за столом и изо всех сил колотил по клавишам пишущей машинки, с неимоверной быстротой перепечатывая первые страницы одного из каталогов. По радио, включенному на полную громкость, наяривал джаз-банд «Отель „Портленд“». От громыхания радио и стука машинки шум в комнате стоял порядочный.
  Макнейр сидел у стола Вульфа, опершись локтем о колено и закрыв ладонью лицо. Он сидел на «троне олуха царя небесного» – так я называл это кресло, после того как на нем посидел мистер Андерсон, прокурор округа Уэстчестер, которого мой шеф выставил круглым дураком.
  Макнейр ждал уже почти час. Сначала на меня обрушился град слов по телефону. Он категорически отказывался отложить визит до шести. Потом, вскоре после пяти, заявился собственной персоной, и снова полился поток слов, но постепенно он все-таки угомонился, так как ничего иного ему все равно не оставалось – только ждать. Он уже дважды нервно вытаскивал пузырек из кармана и глотал аспирин. Я подал ему воды и предлагал еще принять имевшийся у меня фенацетин, не запросив при этом ни цента, но вот спиртное он начисто отверг, хотя, по-моему, умеренная доза пришлась бы как нельзя кстати.
  Громыхание радио и пулеметная очередь машинки предназначались для того, чтобы заглушить голоса в холле, когда Вульф провожал нашу гостью от лифта до входной двери и усаживал в такси, вызванное Фрицем по телефону с кухни. Слава богу, голосов не было слышно, посему, не переставая барабанить по клавишам, я то и дело поглядывал на дверь. Наконец она открылась и вошел Вульф. Сразу оценив мизансцену, он подмигнул мне правым глазом, проследовал к своему столу и уселся в кресло, а наш посетитель все не замечал его. Я встал, выключил радио, и в комнате настала тишина. Только тут Макнейр поднял голову, увидел Вульфа, заморгал и вскочил:
  – Где же мисс Фрост?
  – Извините, мистер Макнейр, что заставил вас ждать. Мисс Фрост уехала домой.
  – Как уехала? – Глаза у Макнейра полезли на лоб. – Не может этого быть! Джебер и Лу Фрост были здесь и сказали…
  – Да, были. – Вульф развел руками. – Умоляю, сэр, успокойтесь! Сегодня здесь какой-то сумасшедший дом. Проявите хоть вы благоразумие. Нет, я не обманываю вас. Десять минут назад я посадил мисс Фрост в такси.
  – Как так? Я же был здесь! В этом вот кресле сидел! Вы же знали, что я хочу ее видеть! Что за фокусы?
  – Да, знал, но я не хотел этого. Не волнуйтесь. Мисс Фрост жива-здорова и, надеюсь, не попадет в аварию. А мне нужно поговорить с вами до того, как вы увидитесь. Считаете это фокусом? Пожалуйста. Но я имею право на это. А как назвать ваши действия? С того самого дня, как погибла Молли Лок, вы даете полиции заведомо ложные показания. Что же вы молчите? Отвечайте, сэр!
  Макнейр явно порывался что-то сказать и не мог, только стоял и глядел на Вульфа. Потом тяжело опустился в кресло, вытащил из кармана платок, помял его и сунул обратно. На лбу у него блестели капельки пота. Наконец он выдавил слабым голосом:
  – Не знаю, о чем вы говорите.
  – Нет, знаете! – Строгий взгляд Вульфа словно пригвоздил Макнейра к месту. – Я говорю о коробке с отравленными конфетами. Мне известно, откуда мисс Фрост узнала о содержимом коробки. Мне известно, что и вы знали об этом и намеренно скрыли эту важнейшую информацию от полиции. Не стройте из себя идиота, мистер Макнейр! У меня есть письменное заявление мисс Фрост – у нее не было другого выхода, – и, если я сообщу полиции все, что мне известно, вас немедленно возьмут под стражу. Но пока я не буду этого делать, так как хочу сполна отработать свой гонорар, и, кроме того, после ареста мне до вас уже не добраться. Будем исходить из того, что вы еще сохранили способность рассуждать здраво. Итак, если конфеты отравили вы, рекомендую ничего не говорить и немедленно покинуть мой дом, а уж я приму соответствующие меры. Если же вы этого не делали, то рассказывайте все по порядку, и чтобы никаких уверток! – Вульф уселся поудобнее и буркнул: – Не выношу ультиматумов, даже своих собственных.
  Макнейр сидел как пришибленный. Левое плечо его вдруг судорожно дернулось, и пальцы левой руки, лежавшей на подлокотнике, скрючились. Другой рукой он начал расправлять их, но плечо снова свело судорогой, и я увидел, как задергалась мышца у него на шее. Нервы у бедняги совсем сдали. Он глянул на стакан, стоявший на столе у Вульфа, и выдавил, словно прося о величайшем одолжении:
  – Нельзя ли немного воды?
  Я взял стакан, наполнил и подал ему. Он и пальцем не шевельнул. Я поставил стакан на место, но он как будто позабыл о нем. Немного погодя Макнейр пробормотал:
  – Мне надо собраться с мыслями. Вроде я все продумал, и вдруг совершенно неожиданно…
  – Будь вы поумнее, – заметил Вульф, – давно бы все рассказали. Прежде, чем обстоятельства заставили.
  Макнейр снова достал платок и на этот раз вытер им лицо.
  – Куда там, поумнее, – заговорил он совсем ослабевшим голосом. – Я последний болван. Господи, ведь всю жизнь себе испортил. – Плечо у него снова дернулось. – Не надо ничего сообщать в полицию. Это бесполезно. Отравленные конфеты не моих рук дело.
  – Продолжайте, – подбодрил его Вульф.
  – Сейчас, – кивнул Макнейр. – Пусть Елена что-то рассказала вам, я не виню ее, особенно после того, как вы подловили ее вчера утром. Могу вообразить, чт́о ей пришлось пережить здесь сегодня, но я и вас ни в чем не виню. Для меня больше нет личных обид. Видите, я даже не спрашиваю, чт́о говорила вам Елена. Что бы она ни сказала, это правда. Я ее знаю. – Макнейр поднял голову и посмотрел прямо в глаза Вульфу. – Отравленные конфеты, повторяю, не моих рук дело. В тот день, примерно в двенадцать, я поднялся к себе в кабинет, просто чтобы отдохнуть несколько минут от толпы. На столе у меня лежала коробка конфет. Я открыл ее, но пробовать не стал: у меня чертовски разболелась голова. Некоторое время спустя пришла Елена, и я предложил конфеты ей. Слава богу, она тоже не взяла ни одной, потому что там не было карамели. Когда я снова пошел вниз, коробка оставалась на столе. Там ее, должно быть, и увидела Молли. Она обожала такие проделки.
  Он умолк и вытер лоб. Вульф спросил:
  – Что вы сделали с оберткой и тесьмой?
  – Ничего этого не было. Коробка была не завернута.
  – Кто положил ее вам на стол?
  – Не знаю. До половины двенадцатого ко мне заходило человек двадцать – тридцать. Интересовались новыми моделями, которые я еще не выставлял в общем зале.
  – И все же, как вы полагаете, кто мог подложить коробку?
  – Говорю вам, не знаю.
  – Вы не думаете, что кто-нибудь желает вашей смерти?
  – Моей смерти? Нет, исключено. Почему я и убежден: коробка предназначалась кому-то другому. Ее оставили у меня на столе по рассеянности. Думаю, что нет никаких оснований предполагать…
  – Я пока ничего не предполагаю, – перебил его Вульф. – Может быть, у вас есть основания утверждать, что вы человек недалекий. Но не полоумный же? И, значит, можете понять элементарные вещи. Вдумайтесь в то, что вы говорите. Вы находите у себя на столе коробку конфет, однако никаких догадок, кто бы это мог сделать, у вас нет. Вы убеждены, что отравленные конфеты предназначались не вам, но кому – не знаете. И вместе с тем вы старательно скрываете от полиции, что видели коробку. Белиберда какая-то! Младенец, и тот поднял бы вас на смех. – Вульф вздохнул. – Я, пожалуй, выпью пива, иначе у меня никакого терпения не хватит. Желаете присоединиться?
  Последних слов Макнейр словно и не слышал, но заговорил вдруг гораздо спокойнее:
  – Я шотландец, мистер Вульф, и все же признаю, что вел себя как последний болван. Больше того, я слабый человек. А вы, очевидно, знаете, какими упрямыми бывают иногда слабые люди. Временами и я бываю таким. – Он подался вперед, голос его зазвенел. – Все, что я только что сказал о коробке конфет, я готов повторять до самой своей смерти!
  – Вот как! Ну что ж, – Вульф внимательно посмотрел на собеседника, – не тратьте силы, испытывая мое слабое терпение, ведь вам еще предстоят серьезные неприятности. Как вы этого не понимаете? Я должен в ближайшее время распутать этот клубок, иначе мне придется сообщить все, что я знаю, полиции. Это мой долг перед мистером Кремером, поскольку я согласился помочь ему. Если вы и в полиции будете нести такой же вздор, там решат, что вы замешаны в преступлении. Вас бросят за решетку, будут допрашивать, может быть, даже кулаки в ход пустят, хотя по отношению к человеку вашего положения это маловероятно. Но в любом случае пострадают ваше доброе имя, работа и пищеварение. При определенной настойчивости полиции вас могут и на электрический стул посадить. Упрямство и глупость – дело, как говорится, личное, но не до такой же степени.
  – До такой! – странно возразил Макнейр и снова подался вперед. – Я другое хочу сказать. Я не идиот и знаю, что делаю. Да, я измотан, я попал в беду, но я отдаю себе отчет в своих поступках. Запугали Елену, чуть ли не силой привезли бедную девушку сюда, полагаете, я из-за этого к вам пришел? Ошибаетесь. Я так и так бы вам все рассказал. Более того, я ведь, по сути дела, признал, что мой рассказ о злополучной коробке конфет не вполне правдив, и тем не менее… Я мог бы сразу рассказать все откровенно, и мне бы поверили. Но я не хотел, чтобы вы сочли меня круглым дураком. Старался произвести на вас хорошее впечатление, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Дело в том, что я хочу просить вас о большой услуге. Да, я приехал разобраться, чт́о тут с Еленой. Но не только для этого… Я прошу вас принять согласно завещанию часть моего наследства.
  Вообще Вульф удивляться не умеет. Но тут он просто остолбенел. Я тоже остолбенел: предложение Макнейра смахивало на попытку элементарного подкупа, дабы Вульф спустил дело на тормозах. Я даже испытал уважение к шотландцу и посмотрел на него совсем другим взглядом.
  – Я хочу передать вам, – продолжал Макнейр, – небольшую вещь, но это накладывает на вас огромную ответственность. Удивительно, что я вынужден обращаться за помощью именно к вам. Двенадцать лет я прожил в Нью-Йорке и только на днях понял, что у меня нет ни одного близкого человека, которому я мог бы полностью довериться. Нет, конечно, у меня есть друзья, и на них можно положиться в обычных делах. Но вот доверить самое важное, то, что ценнее жизни… Сегодня у моего адвоката я должен был назвать имя такого человека, и я назвал вас. Я вас совсем не знаю и видел-то один-единственный раз. Но почему-то мне показалось, что вы именно тот человек. Вчера вечером и сегодня утром я наводил справки и убедился, что не ошибся: в вашем лице я нашел мужественного, умного и абсолютно честного человека. Бумаги надо было оформить именно сегодня, и я осмелился назвать вас.
  Макнейр сполз на самый край сиденья, обеими руками ухватился за стол, и я увидел, как снова задергалась мышца у него на шее.
  – В завещании есть пункт, предусматривающий выплату вам определенной суммы. Вполне приличные деньги. Ателье дает хороший доход, а капиталы я вкладываю очень осмотрительно. Для вас это всего лишь очередная работа, но для меня… Вы даже не представляете, как это важно, особенно после моей смерти. Боже мой, если бы я был уверен! Мистер Вульф, если бы я знал… тогда и умереть можно спокойно. Сегодня днем я переделал завещание и вписал ваше имя. Теперь все зависит от вас. Понимаю, я должен был сначала поговорить с вами. Но я решил, пусть уж все будет оформлено как следует, мало ли что. Конечно, если вы возражаете, тогда все пропало. Пожалуйста, дайте согласие, чтобы я был спокоен. Прошу вас, мистер Вульф! – Плечо у Макнейра затряслось, он еще крепче вцепился в стол. – А там будь что будет.
  – Мистер Макнейр, успокойтесь, – сказал Вульф. – Сами себя заводите. Так и до припадка недалеко. Что же, по-вашему, будет? Смерть?
  – Я готов ко всему.
  – Вы совсем пали духом, – покачал головой Вульф, – начинаете заговариваться. При таком состоянии ваши заявления об отравленных конфетах просто не могут приниматься в расчет. Очевидно…
  – Я назвал вас, – прервал Вульфа Макнейр. – Вы согласны?
  – Нет уж, позвольте, – возразил Вульф. – Очевидно, вам известно, кто отравил конфеты, и так же хорошо известно, что предназначались они для вас. Вы до смерти боитесь, что злоумышленник будет преследовать вас вновь, несмотря на трагическую неудачу первого покушения. И поэтому, возможно, кто-то еще находится в опасности. Но вы и в мыслях не допускаете, что существует человек, способный найти убийцу, и, вместо того чтобы довериться такому человеку, вы хнычете и хвастаетесь своим упрямством. Более того, у вас хватает нахальства предложить мне некую работу, не соизволив объяснить, в чем она заключается, и не называя сумму вознаграждения. Чудовищно! Нет-нет, позвольте мне закончить. Я вот что скажу: либо все именно так, как я сказал, либо вы и есть убийца и пытаетесь найти такое изощренное оправдание, что у вас самого голова кругом идет… Вы спрашиваете, согласен ли я. Если вы имеете в виду выполнение неведомого мне поручения за неведомую плату, отвечаю: ни в коем случае.
  Вульф стал наливать себе пива. Макнейр сидел все так же вцепившись обеими руками в край стола.
  – Ничего, говорите, я не обижусь. Этого следовало ожидать. Я знаю, что вы за человек, так что не удивляюсь. Я вам все объясню, для того и приехал. И все-таки мне было бы спокойнее, если бы вы сейчас сказали… Честное слово, дело абсолютно законное.
  – С какой стати? – Вульф явно терял терпение. – К чему эта спешка? У вас еще уйма времени. Раньше восьми я не обедаю. Не бойтесь, здесь вы в безопасности, у меня в кабинете смерть вас не настигнет. Соберитесь с мыслями и рассказывайте все по порядку. Только предупреждаю: мы запишем ваш рассказ, а вы потом поставите подпись.
  – Нет, – энергично возразил Макнейр. – Никаких записей. И я не хочу, чтобы этот человек слышал, что я скажу.
  – Тогда и я не буду вас слушать. – Вульф показал в мою сторону большим пальцем. – Это мистер Гудвин, мой помощник. Я ему доверяю как себе. К тому же он в равной мере благоразумен и смел.
  Макнейр посмотрел на меня:
  – Но он слишком молод. И я его не знаю.
  – Как вам угодно, – пожал плечами Вульф. – Уговаривать не буду.
  – Знаю, что не будете, но деваться мне некуда. Ладно. Только не надо ничего записывать.
  – Могу пойти на уступку, – предложил Вульф. – Пусть мистер Гудвин все-таки запишет, а мы потом посмотрим и, если нужно, уничтожим запись.
  Макнейр наконец отцепился от стола и растерянно посмотрел на нас. В другое время я пожалел бы его. Куда ему, да еще в таком состоянии, тягаться с Вульфом? Макнейр уселся поглубже, сложил руки на груди, тут же опустил их, потом схватился за подлокотники кресла и наконец заговорил отрывистыми фразами:
  – Я должен рассказать о себе. Иначе вы мне не поверите. Я ведь столько натворил. Из Кэмфирта я, это в Шотландии. Родился в восемьдесят пятом. В школе не очень-то успевал, да и здоровьем не отличался. Нет, ничего такого, просто хилый был. В один прекрасный день вообразил, будто у меня способности к рисованию. В Париж махнул, благо у родителей деньжата были. Изучал искусство. Тогда мне двадцать два было. Рисовать я любил, много работал. Ничего гениального, конечно, не создал – так, понемногу марал бумагу да деньги тратил. Когда отец с матерью умерли, у нас с сестрой уж ничего не осталось… Ну, до этого я еще дойду. – Он умолк и потер пальцами виски. – Голова прямо раскалывается.
  – Успокойтесь, – посоветовал Вульф, – сейчас все пройдет. Вам давно надо было выговориться перед кем-нибудь.
  – Да, но мне не надо было делать то, что я делал. Я и сейчас не могу открыться до конца. Но кое-что скажу. Может, я действительно сошел с ума. Может, просто потерял самообладание. А может, я сейчас потеряю все, что берег с таким трудом все эти мучительные годы. Не знаю, ничего не знаю. Но у меня нет другого выхода. Я должен передать вам красную шкатулку, и тогда вы всё поймете. В Париже у меня было много знакомых. Среди них была и молодая американка Энн Крендэл. В тринадцатом году я женился на ней, у нас родилась дочь. Вскоре обеих не стало. Жена умерла при родах в пятнадцатом, второго апреля, а через два года я потерял и дочь. – Макнейр умолк, взглянул на Вульфа и страдальчески воскликнул: – У вас когда-нибудь была дочь?
  Вульф отрицательно помотал головой. Макнейр продолжал:
  – Среди моих знакомых были два брата – Эдвин и Дадли Фросты, американцы, состоятельные люди. Они тоже болтались в основном в Париже. И была Калида, я ее знал всю жизнь, еще с Шотландии. Она тоже увлекалась искусством, но, как и я, мало чего добилась. На ней-то, на Калиде, и женился Эдвин Фрост через несколько месяцев после нашего с Энн венчания. Вообще-то, все шло к тому, что она выйдет за Дадли, но однажды он напился…
  Макнейр снова умолк и сжал ладонями виски.
  – Может, фенацетина? – предложил я.
  – Нет, мне помогает аспирин. – Достав пузырек, он вытряхнул две таблетки, кинул их в рот и запил водой. Потом обратился к Вульфу: – Вы правы, надо облегчить душу. Слишком долго я мучился угрызениями совести.
  – Итак, однажды он напился?
  – Да, впрочем, это не важно. Так или иначе, Эдвин и Калида поженились. Вскоре после этого Дадли вернулся в Америку, где жил его сын, а жены уже не было – она умерла, тоже при родах, лет шесть назад. Потом он снова приехал во Францию, но это, кажется, года через три было. Во всяком случае, Америка уже вступила в войну, и Эдвин к этому времени погиб. Служил в авиации, и его убили в шестнадцатом. И я уже был не в Париже. В армию меня не взяли по здоровью, деньги все вышли, и я с маленькой дочерью переехал в Испанию. Потом…
  Я оторвал глаза от блокнота. Макнейр согнулся и обеими руками с растопыренными пальцами схватился за живот. По лицу было видно, что забрало его круто.
  – Арчи, поддержи его! – раздалось приказание Вульфа.
  Я кинулся к Макнейру, но удержать не успел. Сильнейшая судорога сотрясла его тело и вытолкнула из кресла.
  – Господи Иисусе! – воскликнул он, упираясь кулаками в стол, чтобы удержаться на ногах. – Господи! – повторил он, шатаясь. Потом содрогнулся еще раз и, теряя силы, выговорил: – Красная шкатулка… Боже, дай мне силы… одно слово… – и, издав какой-то утробный стон, повалился на бок.
  Я было подхватил его, но, видя, что он без сознания, опустил на пол. Потом встал на колени и увидел прямо перед собой ботинки Вульфа.
  – Вроде дышит, – сказал я. – Впрочем, нет. Кажется, конец.
  – Доктора Уолмера, живо! – рявкнул Вульф. – И мистера Кремера тоже. Одну секунду, дай-ка мне его пузырек.
  Спеша к телефону, я слышал, как Вульф бормотал под нос:
  – М-да, ошибочка вышла. Именно здесь смерть его и настигла. Какой же я все-таки недоумок!
  Глава девятая
  На следующий день мы с Вульфом сидели в кабинете. Он выписывал чеки, а я складывал их пополам и запечатывал в конверты. Второе апреля, четверг – самое время платить по мартовским счетам. Вульф спустился из оранжереи ровно в одиннадцать, и в ожидании инспектора Кремера мы занялись подсчетом расходов.
  Вчера, когда прибежал доктор Уолмер, живущий в квартале от нас, Макнейр, конечно, был уже мертв. Потом прибыл Кремер с двумя своими молодцами. Затем помощник судебно-медицинского эксперта. Он констатировал смерть и осмотрел труп, после чего тело увезли на вскрытие. Вульф изложил Кремеру все как было, но отказался предъявить сделанную мной машинописную запись его беседы с покойным. Зато пузырек с аспирином, в котором из пятидесяти таблеток осталось четырнадцать, был передан инспектору. К концу разговора с Кремером Вульф начал нетерпеливо ерзать в кресле, потому что подошло время обедать: было уже начало девятого. Раньше я думал, что его привычка принимать пищу строго по часам, даже если вдруг разверзнется ад и упадет небо, проистекает всего лишь из стремления прослыть оригиналом, но потом понял, что ошибался: он действительно бывал голоден в эти минуты. Не говоря уж о том, что его ожидали блюда, приготовленные Фрицем Бреннером.
  Вчера вечером, после обеда, и сегодня, когда Вульф спустился из оранжереи, я попробовал сделать несколько дипломатических заходов, но всякий раз получал по носу. Слишком давить на шефа я не собирался, потому как понимал, что при данных обстоятельствах за опрометчивое любопытство можно запросто вылететь с работы. Пожалуй, никогда раньше он не был таким раздражительным. Еще бы! В его собственном кабинете буквально на его глазах разыгрался заключительный акт чисто сработанного убийства, да еще через десять минут после того, как он высокомерно заявил жертве, что в его кабинете смерть настигнуть не может. Неудивительно, что он теперь отмалчивался, медлил, и я не стал пришпоривать его. Не хочешь говорить, не надо, думал я; понятно, что увяз по самые уши, но хватит уже барахтаться, пора выбираться на твердую землю.
  Кремер прибыл, когда я вкладывал в конверт последний чек. Вид у инспектора был деловой, но не слишком озабоченный. Усаживаясь, он даже подмигнул мне, стряхнул пепел с сигары, снова сунул ее в рот и оживленно начал:
  – Вульф, пока я ехал к вам, знаете, какая мысль пришла мне в голову? Что такой оригинальной причины навестить вас у меня еще не было. Зачем я только к вам не приезжал! То пытался вытянуть из вас что-нибудь свеженькое, то выяснял, не прячете ли вы у себя подозреваемого, то предъявлял вам обвинение в том, что вы чините препятствия правосудию. Но вот сегодня я первый раз прибыл в ваш дом как на место преступления. Собственно говоря, я даже сижу на нем. Он ведь в этом кресле сидел, да?
  – Не обращайте внимания, шеф, – утешил я Вульфа. – Инспектор шутит. Легкий приступ зубоскальства.
  – Слышу, – мрачно ответствовал Вульф. – Я ценю юмор, даже такой, как у мистера Кремера. Сэр, вы исчерпали запас своих шуток?
  – Никак нет, сэр! – ухмыльнулся Кремер. – Ланчетту из окружной прокуратуры помните? Ну, того, который участвовал в разбирательстве фэрмонтского дела. Это было три года назад. С тех пор он вас на дух не переносит. Так вот, звонит он комиссару полиции и говорит, что Вульф на обман скор. Это мне сам Хомберт сказал. Да, говорю я ему, Вульф действует быстро, но ведь не быстрее же света. – Кремер снова фыркнул, выволок из-под кресла портфель и водрузил его на колени. – Тут все. А мне надо вернуться к себе до ланча. Успеем переварить?
  – Не успеем, – все так же мрачно ответил Вульф. – У меня и без того, кажется, несварение желудка. – Он ткнул пальцем в сторону портфеля: – Там у вас макнейровские бумаги?
  Кремер мотнул головой:
  – Так, в основном всякий хлам. Может, только две-три бумаги и сгодятся. Я прикинул, вы двигались в верном направлении. Судя по тому, что успел сказать Макнейр, тут явно замешаны Фросты. Мы их сейчас проверяем, и этого типа Джебера тоже. Есть две другие версии. Первая – самоубийство. Вторая связана с этой особой, графиней фон Ранц-Дайкен. Она, говорят, последнее время начала за Макнейром ухлестывать. Не исключено, что…
  – Чушь какая-то! – взорвался Вульф и тут же спохватился. – Извините, мистер Кремер, просто я не склонен фантазировать. Пожалуйста, продолжайте.
  – Хорошо, – буркнул Кремер. – Только с чего вы взъелись? Ну, пусть я фантазирую. И тем не менее двух ребят я к этой графине приставил. – Он перебирал бумаги, вынутые из портфеля. – Теперь насчет пузырька с аспирином. В нем мы обнаружили четырнадцать таблеток. Двенадцать – нормальный аспирин фабричного производства. А вот две изготовлены в лаборатории: примерно пять гран цианистого калия, а снаружи слой аспирина. Аспирин, очевидно, наносили, смешав порошок-наполнитель с вяжущим веществом. Наш эксперт сказал, что таблетки сделаны самым тщательным образом. Если глотать – никакого постороннего вкуса, никакой горечи, как у миндаля, нет. И запаха тоже не чувствуешь – в пузырьке ведь абсолютно сухо.
  – А вы говорите – самоубийство, – вставил Вульф.
  – Я сказал об этом только как о версии. Ладно, пойдем дальше. Предварительные результаты вскрытия подтверждают, что причина смерти – отравление цианистым калием. Пока что неясно, в обеих таблетках был яд или только в одной, потому что во влажной среде и аспирин, и цианистый калий моментально растворяются. Макнейру, думаю, без разницы, от одной таблетки он загнулся или от двух, а мне и подавно. Меня вот что волнует: кто подложил самодельные таблетки в пузырек? У кого была такая возможность? Сейчас этим занимаются трое моих самых знающих ребят. Но ответ напрашивается сам собой: кто угодно или почти кто угодно. Последнюю неделю Макнейр глотал таблетки, как курица зерно. Пузырек с аспирином стоял у него все время на виду или лежал в ящике стола. Но сейчас ни там, ни там пузырька нет. Значит, он прихватил его с собой, когда поехал к вам. Из пятидесяти таблеток осталось только четырнадцать. Допустим, он принимал по дюжине в день – выходит, целых три дня пользовался этим пузырьком. Да за это время к нему в кабинет десятки людей заходили. Все Фросты побывали, ну и Джебер тоже. Кстати, – Кремер начал перелистывать бумаги, – что это значит… Каме… камелоту… что-то неразборчивое.
  – Camelots du roi, – отозвался Вульф. – «Королевские молодчики». Это в Париже такая кучка монархистов.
  – Вот-вот, Джебер в свое время был с ними связан. Вчера вечером я телеграфировал в Париж и утром получил ответ, что он был одним из этих, как их там… Вообще-то он в Нью-Йорке уже три года. Сейчас наводим справки. Пока у нас есть сведения, что он босс.
  – Босс? – У Вульфа приподнялась бровь.
  – Ну, это такой жаргон полиции, – пояснил я. – Без определенных средств к существованию. Интеллигентное название для бездельника, живущего за чужой счет.
  Вульф вздохнул, а Кремер продолжал:
  – Все, что положено в таких случаях, сделали. Отпечатки пальцев сняли и с пузырька, и с ящика стола, где лежало лекарство…
  – Это все понятно, – перебил его Вульф. – Но убийца, видно, та еще штучка. И делать надо больше, чем положено.
  – Сделаем, – согласился Кремер. – Или вы сделаете. – Он положил сигару в пепельницу и полез в карман за новой. – Мы уже обнаружили, за что можно зацепиться. Макнейр был вчера у своего адвоката, интересовался вот каким обстоятельством: не разбазарил ли Дадли Фрост имущество своей подопечной племянницы? Просил узнать поскорее. По словам Макнейра, Эдвин Фрост, когда умер, не оставил жене ни цента. Это было двадцать лет назад. Все свое состояние он завещал дочери Елене, а брата Дадли назначил опекуном, при условии, что никто не вправе будет требовать от него отчета. Так все это время он ни перед кем и не отчитывался. Любопытный фактик, верно? Он вам ничего не говорит? Если Дадли Фрост промотал, скажем, миллион, какой ему резон убирать Макнейра?
  – Понятия не имею. Пива хотите?
  – Нет, спасибо. – Кремер зажал в зубах сигару и начал с такой яростью ее раскуривать, что казалось, она вот-вот запылает по всей длине. – Думаю, это нам кое-что даст. – Он снова принялся перекладывать стопку бумаг. – Вот документ, который вас наверняка заинтересует. Между прочим, с макнейровским адвокатом можно вести дела, конечно в разумных пределах. По вашему совету я его быстро разыскал. Он и насчет Дадли Фроста меня просветил, и сообщил, что вчера Макнейр переделал свое завещание. А когда я объяснил, насколько все серьезно, даже позволил мне снять копию с этого документа. В нем фигурирует ваше имя и вполне определенно сказано, что именно он вам оставляет.
  – Это было сделано без моего согласия. – Вульф налил себе пива. – Мистер Макнейр моим клиентом не был.
  – А теперь будет, – хрюкнул Кремер. – Не станете же вы отказывать покойнику. Он тут кое-что по мелочам завещал, но основная часть имущества после выплаты долгов переходит к его сестре, Изабелле Макнейр, проживающей в местечке Кэмфирт, в Шотландии. Дальше говорится о каких-то инструкциях личного характера относительно той части состояния, которую он передает сестре. – Кремер перевернул еще один листок. – А вот что касается непосредственно вас. Шестым пунктом вы назначаетесь душеприказчиком его имущества, правда, без особого вознаграждения. А пункт седьмой гласит: «Ниро Вульфу, проживающему в доме номер девятьсот восемнадцать по Тридцать пятой Западной улице города Нью-Йорка, завещаю мою красную кожаную шкатулку с ее содержимым. Я информировал мистера Вульфа о местонахождении шкатулки, и содержимое ее должно рассматриваться как его единоличная собственность, каковой он вправе распоряжаться по своему усмотрению. Все расходы, которые могут возникнуть в этой связи при оказании ему определенных услуг, должны считаться оправданными и по предъявлении счета на разумную сумму подлежат незамедлительной оплате». Вот в таком разрезе! – кашлянув и выпустив облако табачного дыма, сказал Кремер. – Теперь он ваш клиент, как ни крути. Точнее, будет им, как только суд утвердит завещание.
  – Но я не давал согласия, – покачал головой Вульф. – Позвольте два замечания. Первое: обратите внимание на поразительную шотландскую осмотрительность. Когда мистер Макнейр составлял документ, он пребывал в полнейшем отчаянии. Предлагает работу, которая имеет для него жизненно важное значение, умоляет выполнить ее как можно тщательнее, иначе душа его не успокоится, и тем не менее пишет, что счет должен быть на разумную сумму. – Вульф вздохнул. – Очевидно, это тоже необходимое условие успокоения души. И второе: мне завещан кот в мешке. Где она, эта красная кожаная шкатулка?
  Кремер пристально посмотрел на него и вымолвил:
  – Вот и я удивляюсь.
  Веки у Вульфа настороженно приподнялись.
  – Что означает ваш тон, сэр? Чему вы удивляетесь?
  – Удивляюсь, как это вы не знаете, где может находиться красная шкатулка. – Инспектор поднял руку ладонью вперед. – Почему, собственно, я не должен удивляться? Сто против одного, что в шкатулке и заключена разгадка всей этой истории. – Он обвел взглядом комнату и продолжал: – Я, разумеется, не буду утверждать, что в эту самую минуту шкатулка находится в вашем кабинете, ну, скажем, в том сейфе или в столе у Гудвина. – Кремер повернулся ко мне. – Может, все-таки заглянете туда, юноша?
  – А зачем мне заглядывать? – ухмыльнулся я. – Она у меня в ботинке.
  – Мистер Кремер, – вмешался Вульф. – Я же вчера сообщил вам, на чем Макнейр закончил свой рассказ. Или вы позволяете себе подозревать…
  – Ну вот что, – заговорил инспектор тверже и громче. – Хватит вам заноситься. Если бы я позволял себе подозревать, то не стал бы сюда тащиться, а просто вызвал бы вас в управление. Ваше фальшивое возмущение – я уже сыт им по горло! Забыли, что написал вчера Макнейр в своем завещании? Вот, цитирую: «Я информировал мистера Вульфа о местонахождении шкатулки». Прошедшее время! Улавливаете? Допускаю, вы передали мне все, о чем Макнейр говорил вчера. Но откуда в таком случае прошедшее время? Значит, был разговор раньше? Вы же с ним и во вторник встречались.
  – Это вздор! Во вторник была короткая предварительная беседа…
  – Знаю я ваши короткие беседы. Пора вам раскалываться. Будь я проклят, если опять стану в очередь и буду терпеливо ждать, пока вы соизволите открыть двери и пустить нас на представление. Черт побери, у меня есть все основания потребовать, чтобы вы немедленно предъявили красную шкатулку! Я должен знать, что в ней! От кормушки я вас оттаскивать не собираюсь, валяйте, гребите свои гонорары. Но я-то начальник отдела по расследованию убийств полиции Нью-Йорка, и мне до смерти надоело, что вы строите из себя неизвестно кого, будто вы царь и Бог и каждый обязан подносить вам на блюдечке факты, свидетелей, доказательства, улики. Нет, больше я этого не потерплю! Ни за что на свете!
  – Когда закончите, скажете, – мягко проговорил Вульф.
  – Не закончу, не надейтесь.
  – Увы, мистер Кремер, вам и на этот раз не повезло. Вы подтянули резервы и готовы взять реванш за все, потребовав теперь, чтобы я предъявил шкатулку. Однако момент выбран вами неудачно. Признаюсь, мне иногда действительно приходилось водить вас за нос. Но вы не припомните ни одного случая, когда бы я сказал намеренную и заведомую ложь. Такого никогда не было, сэр! Повторяю еще раз: я в глаза не видел этой шкатулки, не знаю, где она находится, и понятия не имею, что в ней. Так что, пожалуйста, перестаньте рычать.
  Кремер вытаращил глаза, рот у него непроизвольно раскрылся. Обычно властный, уверенный в себе, сейчас он имел вид весьма жалкий. Отвисшая челюсть подсказала мне, что он даже не рассердится, если я посочувствую ему. Словно потягиваясь, я развел руками – карандаш в одной, блокнот в другой, – набрал в легкие воздуха и громко протяжно зевнул.
  Он прекрасно все это видел, однако сигару в меня не швырнул, значит, и в самом деле был оглоушен.
  – Вы это честно? – выдавил наконец он. – У вас ее нет?
  – Да. У меня ее нет.
  – И вы не знаете, где она находится? Не знаете, что в ней?
  – Не знаю.
  – Тогда зачем же он вчера записал в завещании, что информировал вас о местонахождении?
  – Собирался информировать, а запись сделал заранее.
  – Значит, не успел ничего сказать?
  – Фантастика! – Вульф нахмурился. – Сэр, повторы уместны в музыке и при перекрестных допросах, вы не находите?
  Кремер даже не заметил, что пепел с его сигары упал на ковер.
  – Будь я проклят! – пробормотал он и сел поглубже.
  Я решил, что самое время зевнуть еще раз, раскрыл было рот, и мне едва не свело судорогой челюсть, так как Кремер внезапно рявкнул:
  – Сдержаться не можешь, что ли, шут гороховый!
  – Господи, – обиделся я, – нельзя уж…
  – Да заткнись ты!
  Очень невеселый вид был у инспектора, и уж совсем стало тоскливо, когда он начал плакаться Вульфу в жилетку:
  – Здорово вы мне вмазали, ничего не скажешь. Не думал, что вот так подставлюсь, как маленький. Я знаю, вы любите что-нибудь попридержать, ну и подумал: по крайней мере по двум пунктам – полный порядок. Разгадка убийства в красной шкатулке – это пункт первый. Второй пункт – шкатулка у вас или вы знаете, где она. Вы говорите, что второе отпадает. Хорошо, я вам верю. А как с пунктом первым?
  – Тут я готов согласиться с вами, – кивнул Вульф. – С ним – полный порядок. Если бы шкатулка была у нас, мы бы знали, кто пытался отравить Макнейра в позапрошлый понедельник и кому удалось это сделать вчера. – Он сжал губы и процедил: – Здесь, в моем кабинете и в моем присутствии.
  – То-то и оно. – Кремер ткнул сигару в пепельницу. – Теперь это для вас уже не какое-то случайное дельце, а серьезное преступление. – Инспектор неожиданно обратился ко мне: – Не соединишь меня с управлением?
  Я повернулся к столу, придвинул телефон и набрал номер. Мне сразу же ответили, я назвал добавочный, и там попросили секундочку подождать. Кремер подошел, я уступил ему стул.
  – Берк, это ты? Да, Кремер. Бумага под рукой? Записывай: красная кожаная шкатулка, размеры и вес неизвестны, старая или новая – тоже. Наверное, не очень большая, и, судя по всему, в ней только документы. Принадлежала Бойдену Макнейру. Готово? Теперь – что делать. Первое. Отбери десять человек, пусть установят, в каких банках имеются частные сейфы. Раздай им фотографии Макнейра, пусть разыщут все сейфы, принадлежавшие ему. Как только обнаружат хоть один, получи в суде разрешение на осмотр. К этому нахальному типу из городского отделения Национального банка пошли Хаскинса, он знает к нему подход. Второе. Позвони ребятам, которые производят обыск на квартире Макнейра и в его ателье. Проинформируй о шкатулке. Скажи, кто найдет, тому лишний выходной. Третье. Еще раз поговори со всеми близкими и просто знакомыми Макнейра. Каждому обязательно задай вопрос, не видел ли он у Макнейра эту шкатулку, а если видел, то когда, где и как она выглядит. Не забудь поговорить с адвокатом Макнейра Коллинджером. Я у него об этом не спрашивал, переоценил свою версию, черт ее побери. Четвертое. Отбей еще одну телеграмму в Шотландию – пусть разузнают, известно ли что-нибудь о шкатулке макнейровской сестре. Кстати, на утренний запрос есть ответ? А, ну да, еще рановато. Все записал? Действуй! Я не задержусь.
  Когда инспектор повесил трубку, Вульф заметил:
  – Десять человек, сто, тысяча. С такой армией, мистер Кремер, вы, наверное, по каждому делу десяток преступников хватаете.
  – Угу, хватаем. – Кремер огляделся. – Где моя шляпа? А, в холле оставил. Как только найдем шкатулку, я сразу сообщу. Как-никак ваша собственность. Для порядка, конечно, загляну внутрь – нет ли там бомбы. Чертовски не хотелось бы, чтобы Гудвину руки-ноги оторвало. А вы-то сами собираетесь ее искать?
  Вульф отрицательно покачал головой:
  – Где мне тягаться со сворой ваших ищеек. Теперь куда ни сунься, они уж там. Весьма сожалею, сэр, что вынужден был разочаровать вас. Ну а если я в свою очередь что-нибудь раскопаю о красной шкатулке, вы первый об этом услышите. Надеюсь, мы расстаемся как братья по оружию? Я имею в виду нынешнее сражение.
  – Само собой, дружки-приятели.
  – Тогда у меня к вам есть одна небольшая просьба. Пусть все без исключения Фросты как можно быстрее ознакомятся с завещанием Макнейра. Мистера Джебера беспокоить не следует, он так или иначе все узнает от Фростов. И сделать это удобнее именно вам, а не мне, только, пожалуйста, без труб и барабанов.
  – Верно. Что-нибудь еще?
  – Нет. Пожалуй, все. Впрочем, если вы на самом деле разыщете шкатулку, не советую вывешивать на доске объявлений перечень ее содержимого. Со шкатулкой, думаю, следует обращаться крайне осторожно. Человек, который подложил отравленные таблетки в пузырек с аспирином, способен на что угодно.
  – Угу. Что-нибудь еще?
  – Побольше удачи – не так, как сегодня.
  – Благодарю. Удача мне не помешает.
  Инспектор отбыл. Вульф позвонил, чтобы принесли пива. Я сходил на кухню и налил себе молока. Мне уже было ясно, что Вульф ничего не собирается предпринимать. Шеф сидел, невозмутимо перелистывая новый каталог орхидей, пришедший с утренней почтой. Допив молоко и пожав плечами, я принялся заклеивать конверты и лепить на них марки. Потом прихватил в холле шляпу и пошел на угол, к почтовому ящику. Когда вернулся, приступ у Вульфа продолжался: разложив на столе цветок лелиокаттлеи люминозы, он пинцетом приподнимал тычинки и разглядывал их через увеличительное стекло. Хорошо еще, что не полез в атлас. Я сел и заметил:
  – А на дворе-то весна. Погода прекрасная. Второе апреля. Хотя Макнейр и сделал его днем траура. Словно призрак вызывал, как вы вчера сказали. А теперь он и сам призрак.
  – Думаю, нет, отнюдь не призрак, – равнодушно проговорил Вульф.
  – Ну, во всяком случае, что-то нематериальное.
  – Еще какое материальное! Если труп хорошенько не забальзамировать, он очень быстро разлагается.
  – Тогда пища для червей. Да что угодно… Могу я поинтересоваться: вы наше дело окончательно передали инспектору Кремеру? Может, я теперь должен бегать в управление за инструкциями?
  Вульф ничего не ответил. Я подождал немного для приличия и продолжил:
  – Что же это получается? Допустим, Кремер находит шкатулку и узнает все, что нам самим не помешало бы узнать. Потом, имея неопровержимые улики, он задерживает преступника, и первая часть вашего гонорара – тю-тю! А вторая уже вылетела в трубу, поскольку Макнейр мертв и богатой наследнице в ателье просто нечего делать. Похоже, что одной неприятности – наблюдать, как на ваших глазах умирает человек, – вам мало. И даже некому предъявить счет. Вы же сами меня учили денежки считать. Док Уолмер, и тот за вчерашний визит потребует не меньше пятерки. Можно, конечно, его гонорар включить в счет долгов по наследству, но хлопот не оберешься, да и расходы тоже будут, потому что хоть вы и душеприказчик, но без вознаграждения. Кстати, если вы душеприказчик, разве не нужно подсуетиться, что-то предпринять?
  Вульф молчал.
  – Вдобавок у Кремера вообще нет никаких прав на эту шкатулку. По закону она ваша. Но попади шкатулка ему в руки – зажмет, как пить дать зажмет. Можно тогда, конечно, попросить вашего адвоката направить официальный протест…
  – Помолчи, Арчи. – Вульф отложил увеличительное стекло. – Чепуху мелешь. А может, не чепуху? Может, лучше возьмешь револьвер и перестреляешь всех кремеровских ищеек? А потом сам найдешь шкатулку.
  – Не надо ни в кого стрелять, – усмехнулся я снисходительно. – Будь у меня такой талант, как у вас, я бы уселся поудобнее в кресле, закрыл глаза и нарисовал бы психологический портрет Макнейра. Как с Полом Чапином, помните? Обдумал бы хорошенько, что за человек такой Бойден Макнейр, чем дышит и прочее. Потом спросил бы себя: если бы я был он и если бы мне надо было сохранить какую-нибудь очень ценную вещь, ну, например… красную шкатулку, где бы ее спрятал? Потом сказал бы: Арчи, поезжай туда-то и привези шкатулку. И пока бы кремеровские орлы раскачивались, она была бы уже у вас.
  – Хватит, – твердо сказал Вульф. – Я терплю подхалимаж, только когда он на пользу. Сейчас мне нужен не подхалимаж, а факты. С другой стороны, я не желаю тратить ни твои, ни свои силы на собирание фактов, которые могут оказаться совершенно бесполезными, как только шкатулка будет найдена. Что же касается ее поисков, мы вне игры: кремеровские ищейки любую дыру обнюхают. – Тон его сделался язвительным. – Хочу напомнить тебе о намеченной вчера программе. Я собирался наблюдать за приготовлением гуся на кухне, а не покойника в кабинете. А ты должен был с утра съездить к мистеру Зальценбаху в Гарфилд за козленком. И не досаждай мне пустяками. После ланча… Что там еще, Фриц?
  Фриц подошел поближе:
  – Вас желает видеть мистер Луэллин Фрост.
  – Черт! – вздохнул Вульф. – Ничего не поделаешь. Слушай, Арчи, может, ты его… Впрочем, не надо. Клиент как-никак. Проси.
  Глава десятая
  Судя по всему, сегодня Луэллин Фрост не собирался никого вытаскивать из кресла. И адвоката с ним не было. А вид он имел виноватый, как бы даже пришибленный, и галстук сбился на сторону. Фрост предупредительно поприветствовал нас «добрым утром», словно ему было важно получить подтверждение, что утро и в самом деле доброе, и даже поблагодарил Вульфа, когда тот предложил ему сесть. Он сел и вопросительно поглядел на Вульфа, потом на меня, как будто не знал или забыл, зачем приехал.
  – Для вас это тяжелый удар, мистер Фрост, – сказал Вульф. – Для меня тоже. Мистер Макнейр сидел в кресле, где сейчас сидите вы, когда проглотил отравленные таблетки.
  – Я знаю, – кивнул Лу Фрост. – Скончался на месте.
  – Совершенно верно. Считается, что достаточно трех гран цианистого калия, чтобы практически мгновенно убить человека. Мистер Макнейр принял пять гран, если не все десять. Примите мои соболезнования. Хотя отношения между вами были натянутые, все же вы достаточно давно знакомы – я не ошибаюсь?
  Луэллин снова кивнул:
  – Да, мы были знакомы лет десять. Отношения у нас были вроде ничего… – Он помедлил, подумал. – Нет, наверное, действительно натянутые. Но личной неприязни не было. Просто получилось недоразумение. Только сегодня утром я узнал, что ошибался. Я думал, он хочет, чтобы моя кузина вышла за этого Джебера. Но, оказывается, он был категорически против. – Луэллин снова помолчал. – Понимаете, когда я был у вас в понедельник и на той неделе тоже… Мне казалось… Словом, у меня были подозрения, но я ничего не сказал ни вам, ни мистеру Гудвину. Понимал, что могу ошибаться, и не хотел никого обвинять. Мне нужно было только выяснить… Я хочу извиниться перед вами. Кузина сказала, что действительно видела эту коробку конфет. Сказала, где и при каких обстоятельствах. Теперь я понимаю, что было бы лучше, если бы она вам сразу все объяснила. И она это понимает. Но беда в том, что мысли у меня тогда работали в другом направлении.
  – Я все понимаю, сэр. – В голосе Вульфа зазвучали нетерпеливые нотки. – Вы знали, что Молли Лок была неравнодушна к мистеру Перрену Джеберу, что мистер Джебер добивался расположения вашей кузины Елены, хотел жениться на ней, и даже думали, что мистер Макнейр благоволит этому. Естественно, у вас зародилось подозрение, что мотив убийства кроется именно здесь. И подозрение у вас зародилось потому, что вы были одним из кровно заинтересованных лиц, ибо сами хотели жениться на кузине.
  Луэллин вытаращил глаза:
  – Жениться на кузине? Откуда вы это взяли? – Луэллин покраснел и пробормотал: – Вы с ума сошли! Какой дурак…
  – Не надо. Пора бы вам знать, что сыщики не только ищут, но иногда и находят, по крайней мере некоторые. Я не утверждаю, что вы всерьез рассчитывали жениться на кузине, однако хотели – это точно! Я понял это из нашего разговора в прошлый понедельник, когда вы сказали, что мисс Фрост ваша ортокузина. Совершенно очевидно, что у вас была особая причина употребить такой сугубо специальный термин. Вы были так заняты мыслями о женитьбе на кузине, так озабочены тем, насколько приличия и правила допускают брак между двоюродными братом и сестрой, что основательно изучили проблему. Вы не довольствовались ни христианским законом, ни предписаниями иудаизма – вы углубились в антропологию. Не исключаю, что ваши доводы не удовлетворили мисс Фрост, или ее мать, или вашего отца…
  – Вы не сами до этого дошли! – вырвалось у красного как рак Луэллина. – Это вам вчера Елена сказала! Ведь она сказала, правда?
  Вульф отрицательно покачал головой:
  – Нет, сэр, я сам до этого дошел. И не только до этого. Так что не удивлюсь, если получу подтверждение, что три дня назад, во время визита сюда, вы были убеждены, что Молли Лок отравил либо мистер Макнейр, либо мистер Джебер. Вы были в таком состоянии, что просто не могли отделить возможное от невозможного.
  – Состояние у меня было скверное, это точно. Но я не был убежден… Ни в чем не был убежден. – Луэллин прикусил губу. – А теперь мне деваться некуда, это тоже факт. То, что случилось с Макнейром, ужасно. Газеты снова подняли шум. Полиция с утра допрашивает всех Фростов, как будто мы что-то знаем. Елена извелась, хотела поехать посмотреть на тело Макнейра. Мы ее не пустили: вскрытие-то еще продолжается, зрелище не из приятных. Потом она надумала поговорить с вами, и мне пришлось привезти ее сюда. Она на улице, в моей машине. А я решил посмотреть, нет ли у вас кого постороннего. Могу я пригласить ее?
  Вульф поморщился:
  – В настоящий момент я ничем не могу быть ей полезен. И она, думаю, не в том состоянии…
  – Ей очень нужно поговорить с вами.
  Вульф едва заметно приподнял плечи:
  – Зовите.
  Лу поднялся и вышел. Я последовал за ним, чтобы отпереть входную дверь. У края тротуара стоял серый кабриолет-купе, из которого и вышла Елена Фрост. Луэллин помог ей подняться по ступенькам, и они вместе прошли в холл. Должен признаться, сейчас она не очень-то походила на богиню. Глаза распухли, на носу какие-то пятна, и вообще вид у Елены был нездоровый. Ортокузен проводил ее в кабинет. Я вошел следом. Она кивнула Вульфу, опустилась на «трон олуха царя небесного» и оглядела по очереди Луэллина, меня, Вульфа, словно вспоминая, кто мы такие.
  Потом она уставилась в пол.
  – Это случилось здесь? – произнесла она безжизненным шепотом.
  – Совершенно верно, мисс Фрост, – кивнул Вульф. – Но если вы приехали только за тем, чтобы пролить слезу над местом, где скончался ваш лучший друг, то мы напрасно будем тратить время. – Он выпрямился. – Вы в кабинете сыщика, а не на кладбище. Да, мистер Макнейр умер здесь. В этом кресле проглотил отравленные таблетки, потом вскочил, попытался удержаться на ногах, опершись о мой стол, но забился в конвульсиях, упал и умер.
  Елена в ужасе смотрела на Вульфа. Луэллин загорячился:
  – Ради бога, Вульф, неужели вы думаете?..
  Шеф поднял ладонь:
  – Я думаю только о том, что именно мне пришлось наблюдать эту сцену. Арчи, возьми, пожалуйста, свои вчерашние записи. Прочти вслух после моих слов о том, что самое время сказать мисс Фрост кое-что важное.
  Я взял блокнот, быстро перелистал страницы и нашел нужное место:
  – «…Вы молоды, неопытны, ложная гордость мешает вам понять, что вы взяли на себя огромнейшую ответственность. Девять дней назад погибла Молли Лок. Очевидно, она невольно сорвала другое убийство и заплатила за это своей жизнью. С того момента все девять дней вы утаиваете важную информацию. А ведь эта информация могла бы не только помочь найти убийцу, но и позволила бы сделать нечто гораздо более важное – спасти чью-то жизнь, вероятнее всего жизнь ни в чем не повинного человека. Не слишком ли…»
  – Достаточно, – остановил меня Вульф и повернулся к Елене Фрост: – Мадемуазель, я взывал к вашему благоразумию как мог, хоть и не люблю этого делать. Но взывал, увы, безуспешно. Вам причиняет боль напоминание о том, как самый близкий вам человек умер в страшных мучениях возле кресла, в котором вы сейчас сидите? А мне, думаете, было приятно присутствовать при его кончине? И вы, сэр, – Вульф перевел взгляд на Луэллина, – пригласив меня расследовать преступление, сразу начали ставить мне палки в колеса, и вы же первый упрекаете меня, будто я не щажу чувства вашей кузины, не сочувствую ее горю. Да, не щажу. Если я как деловой человек предлагаю услуги, за которые нужно платить, то это отнюдь не благодушие и не сентиментальное сочувствие двум испорченным и бестолковым недорослям, попавшим в отчаянное положение. – Вульф снова повернулся к Елене: – Вчера из-за своего упрямства вы ничего мне не рассказали. Пришлось прибегнуть к угрозе, чтобы выудить из вас хоть какие-то сведения. Зачем же вы еще раз приехали? Что вам теперь нужно?
  Луэллин встал и подошел к мисс Фрост.
  – Пойдем, Елена, – произнес он умоляюще. – Пойдем отсюда.
  Она дотронулась до его рукава и, не поднимая взгляда, покачала головой:
  – Сядь, Лу, сядь, пожалуйста. Мистер Вульф прав.
  Я заметил, как на щеке у нее зарозовело пятнышко.
  – Нет, пойдем, прошу тебя.
  Она опять покачала головой:
  – Я останусь.
  – Как хочешь, я ухожу. – Подбородок его дернулся в сторону Вульфа: – Послушайте, я был обязан извиниться перед вами и сделал это. Но теперь хочу сказать, что та бумага, которую я подписал во вторник, больше не имеет силы. И я не собираюсь платить вам десять тысяч долларов. Во-первых, у меня нет таких денег, во-вторых, вы их не заработали. Пришлите счет на разумную сумму, он будет оплачен, и наши отношения прекратятся.
  – Я этого ожидал, – проговорил Вульф, усмехаясь. – Вы пригласили меня расследовать причину гибели Молли Лок для того, чтобы я подтвердил ваши подозрения. Теперь эти подозрения рассеялись. Вашей кузине уже не грозят неприятности в связи с признанием, что она видела коробку конфет. Вторая часть вашего задания, можно сказать, выполнена: мисс Фрост больше не будет работать, во всяком случае у Макнейра. Что же касается первой части, то есть расследования обстоятельств смерти Молли Лок, то оно неизбежно повлечет за собой другое расследование – убийства мистера Макнейра, – которое, вы это поняли, может принести результаты, крайне нежелательные для вас как представителя семейства Фростов. Что ж, логика по-своему железная. Мне, очевидно, придется обратиться в суд, чтобы получить свой гонорар. – Он вздохнул, откинулся на спинку кресла. – И заставить меня тащиться на Пятьдесят Вторую улицу – нет, это слишком! Прощайте, сэр. Я не виню вас, однако ждите счет на десять тысяч долларов. Вы надеетесь, что я не предъявлю иск, ибо не поеду в суд давать показания? Вы абсолютно правы. Однако счет я все-таки вышлю.
  – Вы можете поступать как вам угодно. Пошли, Елена.
  Она не двинулась с места и спокойно сказала:
  – Сядь, Лу.
  – Зачем? Ты слышала, что мистер Вульф сказал о каких-то нежелательных результатах для Фростов? Разве не видишь, что он натравил на нас полицию? Как будто мы шайка убийц! Не понимаешь? Он же затеял новую махинацию – на основании того, что Макнейр якобы сказал ему… ну, до того, как это случилось. И папа, и тетя Кэлли правильно говорили, не надо тебе сюда одной ехать. Я ведь не знаю, чего именно наговорил Макнейр. Я только хочу сказать, что…
  – Немедленно перестань! – одернула она его негромко и тут же снова положила руку ему на рукав. – Лу, ты ведь знаешь, что все наши ссоры были из-за дяди Бойда. К чему продолжать их сейчас, когда… когда он умер? Я вчера сказала мистеру Вульфу, что он был прекрасным человеком, другого такого я не встречала. Ты можешь не соглашаться со мной, но это правда. Я знаю, он не очень любил тебя, но это единственный его недостаток. – Елена встала, положила руки ему на плечи. – Лу, дорогой, ты тоже прекрасный человек. У тебя масса замечательных качеств. Но дядю Бойда я любила. Понимаешь? – Она сжала губы, потом, справившись со слезами, продолжила: – Он был благородный человек… да-да, благородный. Если и есть во мне что-то хорошее – только благодаря ему. – Она снова сжала губы и снова пересилила себя. – Помню, дядя Бойд говорил, что я… я…
  Елена отвернулась, села и, уткнувшись лицом в ладони, зарыдала.
  Луэллин кинулся к ней.
  – Не надо, Елена, не плачь! Бога ради! Я же понимаю, как тебе…
  – Заткнитесь же вы наконец! – не выдержал я. – Сядьте на место. – И поскольку Луэллин продолжал суетиться вокруг нее, я вскочил и, схватив его за плечо, повернул к себе. – Почему вы, собственно, вмешиваетесь? Сами же сказали: наши отношения прекращаются.
  Он захлопал глазами, а я отошел к бару, чтобы плеснуть в бокал бренди и налить стакан холодной воды. Потом подождал, пока Елена немного успокоится, и, когда она, вытащив платок, стала прикладывать его к глазам, предложил:
  – Бренди «Гарнье», розлив тысяча восемьсот девяностого года. Водой разбавить?
  Елена Фрост мотнула головой и одним махом опрокинула бокал. Я подал стакан, она глотнула воды и сказала Вульфу:
  – Извините. Мне, право же, неловко. А с тобой, – внезапно обратилась она к Луэллину, – я о дяде Бойде вообще разговаривать не хочу. Бесполезно и глупо. – Она снова повернулась к Вульфу: – Мне все равно, что дядя Бойд говорил вам о нас, о Фростах. Ничего особенного или оскорбительного он сказать не мог, потому что никогда не лгал. Мне все равно, сотрудничаете вы с полицией или нет. После того, что случилось, Фростам уже никакие неприятности не страшны. И не полиция разузнала что-то о Молли Лок, а вы.
  Слезы у нашей гостьи высохли. Она продолжала:
  – Я жалею, что не рассказала вам обо всем, очень жалею. Я ведь думала, что это какой-то секрет дяди Бойда. Не знаю, смогу ли что-нибудь добавить к тому, что вы знаете. Но одну вещь сделаю. Сейчас я впервые по-настоящему рада, что у меня много денег. Я заплачу вам любую сумму, чтобы узнать, кто отравил дядю Бойда. И вам не придется подавать на меня в суд.
  Я взял ее бокал и пошел плеснуть туда еще бренди. Наливая «Гарнье», я подумал, до чего забавное складывается положение, мы меняем клиентов как перчатки, и усмехнулся.
  Глава одиннадцатая
  Луэллин пытался отговорить Елену.
  – Но это же дело полиции, – твердил он. – Я не говорю, что общаться с ней – большое удовольствие, но это ее дело. Да и отец с тетей Кэлли на стену полезут, сама прекрасно знаешь. Ты помнишь, как они набросились на меня, когда я во вторник…
  – Пусть лезут, – ответила Елена. – Деньги-то мои, а не их. Я сама и решаю. Правда, формально я еще несовершеннолетняя. Это имеет значение, мистер Вульф?
  – Нет.
  – Ну так вы возьметесь?
  – Возьмусь ли я за эту работу? Да. Несмотря на печальный опыт сотрудничества с другим клиентом из вашей семьи.
  Она повернулась к брату:
  – Делай как хочешь, Лу. Если хочешь, поезжай домой и скажи им… Но я бы предпочла, чтобы ты…
  Он хмуро смотрел на нее:
  – Ты твердо решила?
  – Да, абсолютно.
  – Хорошо. – Он откинулся на стуле. – Я остаюсь. Я, конечно, за Фростов, но прежде всего за тебя. – Он слегка покраснел. – Будь по-твоему.
  – Спасибо, Лу. – Она повернулась к Вульфу: – Наверное, мне надо будет что-то подписать?
  Вульф покачал головой:
  – В этом нет необходимости. – Он откинулся в кресле и прикрыл глаза. – Конечно, я назначу сумму в пределах разумного. У меня нет намерения заставлять вас платить за легкомыслие вашего двоюродного брата. Но нам следует обговорить одно обстоятельство. Вы приглашаете меня взяться за это дело потому, что любили и уважали мистера Макнейра. Сейчас вы слишком возбуждены. Но подумайте: вы уверены, что завтра или, скажем, через неделю ваше желание не изменится? Хотите ли вы, чтобы убийцу нашли, осудили и казнили, если им вдруг окажется, например, ваш двоюродный брат, ваш дядя, ваша мать или мистер Перрен Джебер?
  – Но это же абсурд!
  – Может быть, но я хочу услышать ваш ответ. Вы готовы заплатить мне за разоблачение убийцы, кто бы им ни оказался?
  Она пристально посмотрела на него и наконец сказала:
  – Да.
  – Вы не передумаете?
  – Нет.
  – Похвально. Я верю вам и постараюсь помочь. А пока позвольте задать вам несколько вопросов. Впрочем, не исключено, что и одного будет достаточно. Когда в последний раз вы видели у Макнейра шкатулку из красной кожи?
  – Шкатулку? – Она нахмурилась. – Какую шкатулку?
  – Шкатулку из красной кожи.
  – Никогда. Ни разу не видела никакой шкатулки. Я вообще ничего про нее не знаю.
  – Вот как? А вы, сэр, готовы отвечать на мои вопросы?
  – Конечно, – откликнулся Лу Фрост. – Но не о шкатулке из красной кожи. Я тоже никогда ее не видел.
  Вульф вздохнул:
  – Тогда, боюсь, нам придется продолжить. Кстати, могу сообщить вам, мисс Фрост: мистер Макнейр знал или, во всяком случае, догадывался, чт́о его ждет. Вчера, как раз когда вы были здесь, он оформил завещание у адвоката. Все имущество он оставил своей сестре Изабелле, которая живет в Шотландии. А своим душеприказчиком назначил меня и мне же завещал красную шкатулку.
  – Макнейр назначил вас душеприказчиком? – удивился Луэллин. – Но он же совсем не знал вас. И позавчера даже не хотел с вами разговаривать…
  – Именно так. Это говорит о степени его отчаяния. Мне ясно, что красная шкатулка поможет раскрыть тайну его гибели. Кстати сказать, мисс Фрост, я был рад вашему приходу, так как очень надеялся, что вы расскажете мне о ней.
  – Я никогда ее не видела. – Она покачала головой. – И я не понимаю: если он хотел передать ее вам, то почему же не сказал, где она?
  – Перед смертью он пытался сказать мне, где шкатулка, но, увы… Кстати, у инспектора Кремера есть копия завещания, и десятки полицейских уже ищут то же, что и мы. Поэтому мне срочно нужна ваша помощь. Расскажите всё, что знаете. Я должен первым найти шкатулку. Не для того, чтобы спасти убийцу, – просто хочу помочь вам. Потому что я всегда работаю на клиента. А полиция – только на электрический стул.
  – Но он же завещал ее вам, это ваша собственность, – заметил Луэллин.
  – Как только вещественные доказательства попадают в руки следствия, они перестают быть чьей-либо собственностью. И если шкатулку найдет мистер Кремер, мы в лучшем случае сможем рассчитывать на роль зрителей, пусть и расположившихся в первом ряду. Поэтому еще раз прошу: постарайтесь все-таки вспомнить, не привлекали ли вашего внимания какие-нибудь слова мистера Макнейра, может быть, жесты, а может быть, раздражение или смущение, когда, например, вы случайно зашли к нему в комнату и он торопливо задвинул ящик стола. Может быть, он упоминал о тайнике. Или кто-нибудь другой говорил об этом. Попробуйте поискать в памяти какие-то привычные или, наоборот, несвойственные ему поступки или порывы…
  Луэллин задумчиво покачал головой.
  – Ничего не могу сказать, – проговорила Елена. – Я постараюсь, но почти уверена, что ничего такого не вспомню.
  – Жаль. Но все же попытайтесь. Квартиру и контору Макнейра полиция перевернет вверх дном. Но, может, есть еще какие-нибудь места, где он мог что-то прятать. Гараж, яхта, загородный дом, например?
  Наморщив лоб, Луэллин вопросительно смотрел на сестру. Она кивнула:
  – Да, есть. Гленнэнн. Маленькое поместье недалеко от Брюстера.
  – Гленнэнн? Странное название.
  – Ну да, он соединил в нем имена жены Энни и дочери Гленны.
  – Это его собственный дом?
  – Да, он купил его лет шесть назад.
  – А что это за Брюстер? Где это?
  – Да небольшая такая деревушка милях в пятидесяти к северу от Нью-Йорка.
  – Прекрасно. – Вульф выпрямился в кресле. – Арчи, звони Солу, Орри, Джонни и Фреду. Пусть немедленно едут сюда. Если не смогут быстро собраться все вместе, в Гленнэнн поедут двое, а остальные догонят потом. Пусть как следует осмотрят дом и участок. Там есть сад, мисс Фрост? Меня интересует садовый инструмент – лопаты, грабли.
  Она кивнула:
  – Он выращивал там какие-то цветы.
  – Хорошо, Арчи, пусть возьмут мою машину. И запасные лопаты или что там еще, на всякий случай, и фонари… Скорее всего, тайник в доме, в стене или под полом. И быстрее! Постой. Сначала запиши в блокнот и перепечатай на моем бланке: «Настоящим передаю в ведение предъявителю сего, Солу Пензеру, дом и усадьбу Гленнэнн, собственность покойного Бойдена Макнейра, и поручаю мистеру Пензеру предпринять там необходимые действия в соответствии с моими указаниями». Оставь место для подписи, а ниже пометь: «Душеприказчик Бойдена Макнейра». Строго говоря, пока я еще не вступил в права, но формальности оставим на потом. – Кивком он отпустил меня. – Итак, мисс Фрост, вы, вероятно, могли бы сказать…
  Я сел за телефон. Сола и Орри я застал сразу же, они обещали приехать немедленно. Фреда Даркина дома не было, но его жена сказала, что знает, где он, и что минут через десять он перезвонит. Что касается Джонни Кимса, то он звонил каждый день в девять утра и сообщал о своих планах. Сегодня он доложил, что пока еще занят у Дэла Причарда. Я позвонил Причарду в контору. Оказалось, что у Джонни работы там на весь день. Не успел я напечатать доверенность Солу, как позвонил Фред, и в нашем распоряжении было уже три человека.
  Первым приехал Сол Пензер. Фриц проводил его в кабинет. Сол вошел, держа шляпу в руках, подмигнул мне, поздоровался с Вульфом, с одного взгляда запомнил обоих Фростов, потом вопросительно уставился на шефа.
  Вульф быстро ввел его в курс дела. Елена Фрост объяснила, как добраться от Брюстера до Гленнэнна. Я вручил Солу подписанную доверенность и сорок зеленых на расходы. Сол вытащил потертый коричневый бумажник и аккуратно сложил туда деньги. Вульф велел ему вывести машину из гаража и ждать Фреда и Орри у входа.
  – Слушаюсь, сэр, – кивнул Сол. – Если я найду шкатулку и повезу ее сюда, в доме кого-нибудь оставить?
  – Обязательно. Оставь Фреда. Пусть ждет указаний.
  – А если кто чужой захочет предложить помощь?..
  Вульф нахмурился:
  – Я как раз хотел сказать об этом. Конечно, к закону и его представителям необходимо относиться с почтением. И все-таки попроси предъявить ордер на обыск.
  – В шкатулке что-нибудь… – Сол засмущался. – Жареное? Я имею в виду – ворованное.
  – Нет. Юридически все ее содержимое принадлежит мне. Так что, если найдешь, не выпускай из рук ни на секунду.
  – Будет сделано.
  Сол ушел. Если уж шкатулка попадет ему в лапы, подумал я, то мне бы не хотелось быть на месте того, кто захочет отнять ее, хотя с виду Сол и не производил особого впечатления. А к Ниро Вульфу и его поручениям он относился столь же трепетно, как я к своему римскому носу и большим карим умным глазам.
  Вульф вызвал Фрица длинным звонком, а не двумя короткими, означавшими, что он хочет пива, и, когда тот появился в дверях, озабоченно спросил:
  – Как насчет ланча – на двух гостей хватит?
  – Спасибо, – вмешался Луэллин, – но нам надо возвращаться, я обещал отцу и тете Кэлли.
  – Можете им позвонить. Я настоятельно просил бы мисс Фрост остаться. Каждую минуту шкатулку могут найти, и это будет принципиально важный момент. А вот на тот случай, если ее не найдут, мне необходимо еще многое узнать у мисс Фрост. Так как? Вы остаетесь?
  – Хорошо, я останусь, – кивнула она. – Но я не голодна. Просто посижу. Побудешь со мной, Лу?
  В ответ он что-то недовольно пробурчал.
  Вульф обратился к Фрицу:
  – Приготовь еще фрикасе. Если не хватит цикория, добавишь в салат латук, ну и масла, конечно, не жалей. Поставь на лед бутылку «маркобруннера» двадцать восьмого года. И постарайся, пожалуйста, побыстрее. – Движением пальца он отпустил Фрица и устроился в кресле поудобнее. – Итак, мисс Фрост, теперь у нас общие интересы. Мне нужны факты, и я намерен задать вам множество глупых, на первый взгляд, вопросов. Если какой-то из них окажется умным, вы этого все равно не заметите, поэтому постарайтесь ответить на все, а уж я выберу то, что мне нужно. И, пожалуйста, не тратьте время на возражения. Если я, допустим, спрошу, не посылала ли вас недавно ваша мать в ближайшую аптеку за цианистым калием, просто отвечайте «нет», и все. Однажды мне удалось таким вот образом разобраться в сложнейшем деле. На шестом часу беседы я узнал от одной молодой особы, что ей передали экземпляр газеты, из которого была вырезана некая статья. Поймите, я как бы временно лишаю вас права на личную тайну. Вы согласны?
  – Да. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Мне все равно. Я не сомневаюсь в вашей проницательности, помню, как легко вы уличили меня в обмане во вторник утром, но я хочу, чтобы вы знали: сейчас мне абсолютно нечего скрывать. Даже не понимаю, чем я могу помочь…
  – Возможно, ничем. Но попытка не пытка. Для начала давайте полностью проясним нынешнюю ситуацию, а затем обратимся к прошлому. Должен предупредить, что мистер Макнейр все же успел вчера кое-что рассказать мне. Поэтому я имею некоторое представление о ваших отношениях. А теперь начнем. Что имел в виду мистер Джебер, когда сказал, что вы ему почти невеста?
  Она поджала губы, но потом ответила без колебаний:
  – Ничего особенного. Он несколько раз просил меня выйти за него замуж.
  – Вы давали ему повод сделать предложение?
  – Нет, не давала.
  – А кто-нибудь поощрял его ухаживания за вами?
  – Зачем? Да и кому это могло быть нужно?
  – Кому угодно. Любому из ваших родственников, подружек, его друзей…
  Помедлив, она отрицательно покачала головой.
  – Вы говорили, что вам нечего скрывать.
  – Но я… – Елена умолкла и попыталась улыбнуться.
  И я подумал, что она особенно хороша, когда пытается вот так улыбнуться и показать, что у нее и в мыслях нет никого обманывать. Она продолжала:
  – Это все настолько личное… Не понимаю, как это…
  Вульф погрозил ей пальцем:
  – Давайте исходить из того, что наша главная задача – любой ценой найти убийцу мистера Макнейра. Даже если для этого понадобится – говорю в качестве примера – потащить вашу мать в суд и заставить ее давать показания против человека, который ей дорог. Если вы согласны со мной, то попрошу вас выбор средств для решения этой задачи предоставить мне. И еще не спотыкаться каждый раз на ровном месте. Так кто же поощрял ухаживания мистера Джебера?
  – Я больше не буду, – пообещала она. – Правда никто не поощрял. Я знаю его всю жизнь, он был хорошо знаком с моей мамой – да и папой тоже – еще до моего рождения. Он всегда такой внимательный, веселый, в чем-то действительно интересен, что-то мне в нем даже нравится. Но иногда я его просто терпеть не могу. Мама очень просила меня не давать волю чувствам, говорила, надо учитывать его хорошие качества и то, что он давний друг семьи, и потому я не имею права оскорбить его решительным отказом, и вообще, не так уж трудно дать ему возможность надеяться, будто я окончательно еще не решила.
  – И вы согласились?
  – Как сказать… Я не стала спорить. Маму трудно переубедить.
  – А как относится к этому мистер Дадли Фрост, ваш дядя и опекун?
  – С ним я такие вещи не обсуждала. Но я знаю, чт́о он скажет. Он не любит Перрена.
  – А мистер Макнейр?
  – Ему Перрен был еще более неприятен, чем мне. Со стороны они казались добрыми знакомыми, но дядя Бойд никогда не лицемерил. Не знаю, стоит ли говорить…
  – Всенепременно.
  – Однажды – это было около года назад – он попросил меня подняться к нему в кабинет. Я пришла, там был Перрен, а дядя Бойд стоял бледный, с решительным видом. Я спросила, в чем дело. Он сказал, что если его дружба и привязанность ко мне дают ему какие-то права, то он хотел бы в присутствии Перрена заявить, что настроен решительно против моего брака с ним. Он произнес это таким официальным тоном… в общем, это было совсем не похоже на него. Но он не просил у меня никаких обещаний.
  – И, несмотря на это, мистер Джебер продолжал ухаживать за вами?
  – Ну конечно, а что ему? Многие мужчины так поступают. Чего не сделаешь ради больших денег.
  – Бог мой. – Веки у Вульфа дрогнули. – Вы так циничны? Знаете, меня всегда восхищало мужество, с которым миллионеры терпят негативные стороны своего положения. А кто мистер Джебер по профессии?
  – Нет у него никакой профессии. Как раз это мне больше всего и не нравится. Он ничего не делает.
  – На что же он живет?
  – Не знаю. Кажется, у него было… Однажды он что-то говорил мне. Он живет в Чезборо.
  – Я знаю. Мистер Гудвин сообщил мне, что вчера он приезжал сюда на машине. Странный человек… Вы ведь знали его еще в Европе? Чем он там занимался?
  – Насколько я помню, ничем, как и здесь. Но тогда я была еще совсем маленькой. Его ранили на войне, и он приехал в Испанию навестить нас. То есть мою маму, конечно. Мне-то всего два года было. Потом поехал с нами в Египет, но, когда мы отправились дальше на Восток, он вернулся…
  – Одну минутку. – Вульф хмуро смотрел на нее. – Давайте уточним последовательность событий. Насколько я понимаю, в Испании собралась неплохая компания. Мистер Макнейр говорил мне, что он тоже был в Испании со своей маленькой дочерью. Начнем прямо с вашего рождения. Как вы вчера сказали, вы родились в Париже седьмого мая тысяча девятьсот пятнадцатого года. Ваш отец в то время воевал в английской авиации и погиб, когда вам было всего несколько месяцев. Когда ваша мать повезла вас в Испанию?
  – В начале шестнадцатого года. Из-за войны она боялась оставаться в Париже. Сначала мы остановились в Барселоне, потом переехали в Картахену. Вскоре к нам приехал дядя Бойд с Гленной. У него не было денег, он болел, и мать помогала ему. А потом приехал Перрен, я думаю, отчасти потому, что там был дядя Бойд – они оба дружили с моим отцом. В семнадцатом году Гленна умерла, и дядя Бойд почти сразу же вернулся в Шотландию, а меня мама отвезла в Египет, потому что боялась революции в Испании или еще чего-то. Перрен тоже поехал с нами.
  – Прекрасно, – сказал Вульф. – У меня в Египте есть дом, я там уже лет двадцать не был. Пол на веранде выложен красивой плиткой… Сколько времени вы пробыли в Египте?
  – Около двух лет. В девятнадцатом году, когда мне было четыре года, в Каире были беспорядки, погибли трое англичан, и мама решила оттуда тоже уехать. Перрен отправился во Францию. А мы сначала перебрались в Бомбей, затем на Бали, в Японию и, наконец, на Гавайи. Дядя Дадли как опекун все время говорил, что мне надо получить американское образование. И вот в двадцать четвертом году мы переехали с Гавайских островов в Нью-Йорк. Тогда мне было уже девять лет. С тех пор я дядю Бойда и знаю по-настоящему, в Испании я его, естественно, не запомнила.
  – Когда вы приехали, у него уже было ателье в Нью-Йорке?
  – Нет. Он рассказывал мне, что сначала делал модели для Уилмердинга в Лондоне и они пользовались успехом. Дядя даже стал одним из компаньонов в фирме, но потом решил, что в Нью-Йорке будет лучше. Перебрался сюда и в тысяча девятьсот двадцать пятом году открыл собственное дело. Конечно, он сразу же пришел к нам, и мама ему немного помогла – она ведь уже многих тут знала. Но, я считаю, у него дело и так бы пошло, потому что он был очень энергичен и по-настоящему талантлив. Ему уже начали подражать в Париже и Лондоне. А ведь никогда не подумаешь, если с ним просто так общаться или разговаривать…
  Голос Елены задрожал, она замолчала. И Вульф уже начал было успокаивать ее, но положение спас Фриц, который объявил, что кушать подано. Вульф отодвинул кресло и встал.
  – Пальто можете оставить здесь, мисс Фрост. И шляпку. Позвольте мне настоятельно просить вас об одной милости. Обедать в шляпке, кроме как на вокзале, это варварство. Благодарю вас. В ресторанах? Я не имею о них ни малейшего представления и по своей воле не пойду даже туда, где шеф-поваром будет сам Ватель.
  Когда мы расселись за столом и Фриц принес закуски, то есть именно в тот момент, когда гости начали знакомиться с его кухней, Вульф по традиции подчеркнуто официально сказал:
  – Мисс Фрост, мистер Фрост, позвольте представить вам мистера Бреннера.
  Как обычно, о делах за столом не говорили. Луэллин нервничал, но про еду не забывал, да и наша новая клиентка, судя по всему, дьявольски проголодалась. Она, вероятно, и позавтракать-то не успела. Однако фрикасе она ела так изящно, что Вульф смотрел на нее с нескрываемым одобрением. Основное бремя застольной беседы он взял на себя и рассказывал о Египте, о керамике, о том, зачем верблюду раздвоенная губа. По ходу разговора выдвинул теорию, что колонизаторский гений Англии объясняется ее отвратительным климатом, который неизменно побуждает любого британца, обладающего хоть толикой здравого смысла и воли, искать счастья в иных землях. Закончили есть в половине третьего и отправились в кабинет, попросив Фрица подать кофе туда.
  Елена позвонила матери. Судя по всему, на том конце провода было выражено родительское недовольство, так как сначала Елена пыталась что-то объяснить, потом в ее голосе появилось раздражение, а закончила она совсем резким тоном. В продолжение всего разговора Луэллин сидел с очень неодобрительным видом, но я не мог понять, к кому относилось его неодобрение. Во всяком случае, на нашу клиентку это подействовать не могло, так как она устроилась за моим столом и лица его не видела.
  Вульф снова принялся расспрашивать Елену о Перрене Джебере, однако первые полчаса или около того дело почти не двигалось – все время мешал телефон. Позвонил Джонни Кимс и сказал, что если нужна его помощь, то он постарается как-нибудь выбраться. Я ответил, что не стоит, справимся. Позвонил Дадли Фрост с намерением задать взбучку сыну, но Луэллин спокойно заявил, что должен быть при двоюродной сестре. Сама сестра сохраняла при этом невозмутимый вид, но я с трудом подавил ухмылку. Затем последовал звонок Фреда Даркина, который сообщил, что они добрались до Гленнэнна, в усадьбе никого не обнаружили и приступили к операции. Говорил он из деревни, так как в доме телефон не работал. Позвонил адвокат Макнейра Коллинджер и потребовал Вульфа. Слушая по своему аппарату, я, как обычно, все записывал. Адвокат осведомился, не может ли Вульф приехать сейчас к нему в контору для оформления завещания. Предложение, естественно, испортило Вульфу пищеварительный процесс по меньшей мере минут на десять. Наконец они договорились, что Коллинджер сам прибудет на Тридцать Пятую улицу завтра утром. Затем, в самом начале четвертого, тоже по телефону к нам прорвался инспектор Кремер и сообщил, что его армия на всех фронтах одержала крупную победу, а именно: не продвинулась ни на шаг. Ни шкатулки, ни ее следов, ни малейшего указания на мотив преступления. В бумагах Макнейра тоже ничего, что хоть как-то объясняло бы его гибель. И полнейшая неясность, кто приобрел цианистый калий. Вообще ничего.
  В голосе Кремера звучала досада.
  – Да, тут еще одно забавное обстоятельство, – говорил он, – мы нигде не можем найти младших Фростов. Вашего клиента, Луэллина, нет ни дома, ни в театре, и Елены тоже нигде нет. Ее мамаша говорит, что она ушла около одиннадцати, но куда – не знает. Я выяснил, что Елена дружила с Макнейром, поэтому в смысле поисков шкатулки она наша самая большая надежда. Макнейра только что прикончили, а она мотается по городу. Не исключено, что они что-то учуяли и слиняли. Говорят, Лу заходил к Фростам на Шестьдесят Пятую улицу и они ушли вместе. Мы пытаемся их выследить.
  – Мистер Кремер, ради бога! Я уже второй раз пытаюсь объяснить вам, что мисс Елена Фрост и мистер Луэллин Фрост сидят у меня в кабинете и я беседую с ними. Мы прекрасно пообедали.
  – Как? Они у вас?!
  – Да, приехали вскоре после вашего ухода.
  – Черт побери! – В голосе Кремера проскользнули истеричные нотки. – Вы что, хотите один снять сливки? Мне надо срочно поговорить с ними! Попросите их подъехать сюда. Хотя погодите – позовите ее к телефону.
  – Видите ли, мистер Кремер, – Вульф откашлялся, – я не имею обыкновения снимать сливки. Что же касается этих молодых людей, то их визит был для меня полной неожиданностью. Я ничего не имею против вашего разговора с мисс Фрост, но нет никакого смысла…
  – Что значит «не имею против»? Шутите, что ли? С какой стати вам быть против?
  – Ни с какой. Но я счел уместным отметить это, так как мисс Фрост является моей клиенткой, и следовательно…
  – Ваша клиентка? С каких это пор? – Кремер уже кипел. – Что за штучки? Вы мне сами сказали, что вас нанял Лу Фрост!
  – Да, действительно. Но тут все переменилось. Фигурально выражаясь, я меняю седоков на переправе. Теперь вот работаю на мисс Фрост. Так я хотел сказать, что нет никакого смысла дублировать наши действия. Она перенесла тяжелый удар и очень нервничает. Конечно, вы имеете право допросить ее, но я уже занялся этим сам и пока еще не закончил. Кроме того, маловероятно, что ее интересы не совпадут с вашими. Она также горит желанием найти убийцу мистера Макнейра, за этим меня и наняла. Говорю совершенно откровенно: ни она, ни ее двоюродный брат не имеют ни малейшего представления о красной шкатулке. Они ни разу не видели ее и даже не слышали о ней.
  – Черт. – В трубке на мгновение замолчали. – Тем не менее я хочу поговорить с ней.
  Вульф вздохнул:
  – В вашей чертовой дыре? Она устала и ничем не сможет помочь вам. У нее два миллиона долларов, а к ближайшим выборам уже будет право голоса. Почему бы вам не заехать вечером к ней домой? Или послать кого-нибудь из ваших помощников?
  – Потому что я… Ладно, бог с ней. С вами бесполезно спорить. Значит, она не знает, где шкатулка?
  – Она вообще ничего о ней не знает. И ее двоюродный брат тоже. Даю вам слово.
  – Хорошо. Я, пожалуй, свяжусь с ней попозже. Если что всплывет, дадите мне знать, ладно?
  – Непременно.
  Вульф повесил трубку, отодвинул аппарат, снова откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, и проворчал, качая головой:
  – Он слишком много говорит. Мисс Фрост, я уверен, вы не расстроились из-за отмены визита в полицейское управление. Должен признаться в своем глубочайшем предубеждении против того, чтобы мои клиенты посещали это заведение. Будем надеяться, что поиски шкатулки немного отвлекут мистера Кремера от вас.
  – Похоже, – вставил Луэллин, – нам остается только ждать, пока найдут шкатулку. И вообще, если вы так заботитесь о своих клиентах, лучше бы сами поменьше их беспокоили.
  – Напоминаю вам, сэр, что вы находитесь здесь исключительно благодаря моему долготерпению. А у вашей кузины, к счастью, хватает здравого смысла, наняв специалиста, соглашаться с его методами. Так на чем мы остановились, мисс Фрост? Ах да. Вы говорили, что мистер Джебер приехал в Нью-Йорк в тысяча девятьсот тридцать первом году. Вам тогда было шестнадцать лет. Сейчас ему сорок четыре, значит, тогда было тридцать девять, возраст далеко не преклонный. Я полагаю, что на правах старого друга он сразу же стал часто бывать у вас в доме?
  Она кивнула:
  – Да. Мы уже знали о его приезде – он написал заранее. Конечно, я его совсем не помнила. Ведь в последний раз я его видела, когда мне было всего четыре года.
  – А вам никогда не приходило в голову, что он приехал в Нью-Йорк с какими-нибудь политическими целями? Насколько мне известно, он был членом организации «Королевские молодчики».
  – Вряд ли. Я даже уверена, что нет, хотя, конечно, я говорю глупости – откуда же мне знать наверняка. Но думаю, что нет.
  – Во всяком случае, вы знаете, что он нигде не служит, и это вам не нравится.
  – Мне это ни в ком не нравится.
  – Интересная мысль для богатой наследницы. И тем не менее, если мистер Джебер женится на вас, это и будет его служба. Но давайте сохраним надежду, что он исправится. Скоро четыре часа, и мне придется покинуть вас. Хочу только спросить вот о чем. Вчера вы сказали, что ваш отец умер, когда вам было несколько месяцев, и поэтому вы не знали его. Потом вы произнесли «то есть» и умолкли. Я просил вас закончить мысль, но вы сказали, что это несущественно. Вполне вероятно, что это действительно так, но мне хотелось бы все же знать, чт́о вы имели в виду. Помните?
  Она кивнула:
  – Но это и правда несущественно. Даже, пожалуй, глупо.
  – И все-таки. Я же говорил, что нам приходится искать иголку в стоге сена.
  – Это действительно пустяк. Однажды, когда я была маленькая, мне приснился сон.
  – Пожалуйста, расскажите.
  – Ну, хорошо. Первый раз он приснился мне лет в шесть, когда мы жили на Бали. Потом я не раз пыталась вспомнить, чт́о было накануне, чтобы понять, почему мне это приснилось, но ничего не вспомнила. Мне снилось, что я маленькая девочка, но уже умею ходить; наверно, мне года два. Рядом со мной на стуле на салфетке лежит очищенный апельсин, разломленный на дольки. Я беру одну дольку – и в рот, а другую даю мужчине на скамейке и говорю: «А это папе». Хорошо помню, что это был мой голос, только совсем детский. Потом съедаю еще дольку, беру новую и опять говорю: «Это папе». И так до конца, пока весь апельсин не кончился. Я проснулась и заплакала. Это было на какой-то террасе. Мама спала на соседней кровати. Она подошла и спросила, в чем дело, а я говорю: «Я плачу, потому что мне очень хорошо». Я матери никогда не рассказывала об этом сне. Потом он часто повторялся. Последний раз – когда мне было уже лет одиннадцать и мы жили в Нью-Йорке. И каждый раз я плакала.
  – А на кого был похож этот мужчина? – спросил Вульф.
  Елена покачала головой.
  – Я же говорю, что все это глупости. Может быть, вовсе и не мужчина, просто мне так показалось. У мамы сохранилась только одна папина фотокарточка, но я не видела ее тогда и не знаю, похож ли он на того, во сне. Я просто называла его папой.
  – Вот как… – Вульф вытянул губы трубочкой, помолчал и наконец заметил: – Довольно знаменательно, тем более что имела место определенная картина. А вы в детстве ели апельсины?
  – Кажется, да. Я всегда их любила.
  – Ладно. Может быть, вы и правы – ничего существенного в этом нет. Вы упомянули о карточке отца. У вашей матери осталась всего одна фотография?
  – Да, она сохранила ее для меня.
  – А себе – ничего?
  – Ничего, – помедлив, тихо сказала Елена. – Тут нет никакой тайны. Мама была жестоко оскорблена папиным завещанием, и ее можно понять. Да, у них произошла серьезная размолвка, я толком не знаю какая. Это давно было, когда я еще только родилась. И все равно… Он ничего ей не оставил. Вообще ничего, даже скромного пансиона не назначил.
  Вульф кивнул:
  – Понимаю. Все состояние было завещано вам с передачей под опеку до вашего совершеннолетия, а опекуном он назначил дядю Дадли, своего брата. Вы сами-то читали завещание?
  – Один раз, очень давно. Дядя показал мне его вскоре после нашего приезда в Нью-Йорк.
  – И вы, девятилетний ребенок, разобрались в условиях завещания? Неплохо. Как я понимаю, ваш дядя наделялся исключительным правом распоряжаться вашим состоянием по своему усмотрению, причем какой-либо контроль со стороны вас или третьего лица не предусматривался. Насколько мне известно, принятая в таких случаях юридическая формулировка звучит следующим образом: «Абсолютная и неподотчетная свобода действий». То есть, в сущности, вы не знаете, каким состоянием будете располагать по достижении двадцати одного года. Может быть, миллионами, а может, и ничем. Более того, вы даже рискуете получить в наследство одни долги.
  – На что вы намекаете? – возмутился Лу Фрост. – Если вы хотите сказать, что мой отец…
  Вульф оборвал его:
  – Помолчите! Я ни на что не намекаю, я всего лишь констатирую факт полного неведения моей клиентки относительно своего состояния. Вероятно, оно увеличилось, но не исключено, что и растрачено. Она же не имеет об этом ни малейшего представления. Как по-вашему, мисс Фрост, я прав?
  – Да, – она нахмурилась, – я действительно не имею представления. Хотя точно знаю, что все двадцать лет полагающееся мне содержание выплачивалось каждый квартал полностью и без задержек. Мистер Вульф, мне кажется, мы слишком…
  – Мы скоро закончим. Через несколько минут мне придется покинуть вас. Что до кажущейся неуместности моих вопросов, то я предупреждал, что они могут коснуться чего угодно. Позвольте задать еще два вопроса о завещании. Вы вступите во владение наследством седьмого мая?
  – Очевидно.
  – Кто становится наследником в случае вашей смерти до этого срока?
  – Если бы я была замужем и имела ребенка, то мой ребенок. Если нет, то половина отходит моему дяде, половина – его сыну, моему двоюродному брату Лу.
  – Вот оно как. Даже в этом случае вашей матери ничего не достается?
  – Ничего.
  – Так. В той ссоре ваш отец принял сторону брата? – обратился Вульф к Луэллину. – Советую вам в ближайшие пять недель беречь двоюродную сестру как зеницу ока. Если с ней что-нибудь случится за это время, вы станете обладателем миллиона долларов, а ночные кошмары и угрызения совести надолго лишат вас покоя. Крупные завещания – штука сплошь и рядом пренеприятнейшая. Подумать только: однажды погорячился человек, и вот его уже давно на свете нет, а другим людям столько несчастий! – Вульф пристально посмотрел на клиентку и поднял палец: – Очень скоро вам самой придется составить завещание, распорядиться своим состоянием на случай смерти – ну, допустим, восьмого мая или чуть позже. У вас, полагаю, есть адвокат?
  – Нет, в нем не было необходимости.
  – Теперь будет. Богатство для того и придумано, чтобы содержать адвокатов, призванных охранять его от разграбления. – Вульф посмотрел на часы. – Должен вас покинуть. Считаю, мы недаром потратили столько времени. Я вижу, вы думаете иначе. Напрасно, поверьте мне. Благодарю вас за долготерпение. А пока мы томимся в ожидании вестей об этой злополучной шкатулке, хочу попросить вас о небольшом одолжении. Не могли бы вы сегодня пригласить мистера Гудвина к себе на чай?
  Последние полчаса Луэллин сидел с очень недовольным видом, но, услышав эти слова, сделался просто мрачнее тучи. Елена взглянула на меня и снова повернулась к Вульфу:
  – Не знаю, но если вы настаиваете…
  – Настаиваю. Надеюсь, мистер Джебер тоже будет у вас?
  Она кивнула:
  – Он уже там. Во всяком случае, был там, когда я разговаривала с мамой. Правда, маме может не понравиться…
  – Догадываюсь, что миссис Фрост будет не в восторге. Она ведь считает, что вы лезете в осиное гнездо. Но настоящее осиное гнездо – это полиция. А мы, в отличие от нее, вас пока не ужалили. Что касается мистера Гудвина, то он вполне здравомыслящий и рассудительный молодой человек, не лишенный к тому же наблюдательности. Мне бы хотелось, чтобы он побеседовал с мистером Джебером и с вашей матерью, если она согласится, конечно. Мисс Фрост, вы уже не маленькая и затеяли сложное и небезопасное предприятие. Надеюсь, вам удастся убедить ваших родственников и друзей хорошенько все взвесить. И если они находятся в неведении относительно обстоятельств смерти мистера Макнейра, то, не исключаю, им будет интересно узнать некоторые подробности, чтобы потом вместе с нами нащупать тропинку к истине. Посему, если вы соблаговолите пригласить мистера Гудвина на чашку чая…
  – Я думаю, и отец сейчас с ними, – ворчливо вставил Луэллин, – он собирался подождать нас. Представляю, чт́о там начнется. Если вам нужен Джебер, почему бы не позвать его сюда? Он куда угодно пойдет, если Елена попросит.
  – Нет, в ближайшие два часа я буду заниматься моими цветами. – Вульф снова посмотрел на часы и поднялся.
  Наша клиентка перестала кусать губы и обратилась ко мне:
  – Мистер Гудвин, мы бы хотели пригласить вас на чай.
  – С удовольствием, – кивнул я. – Премного благодарен.
  Подходя к двери, Вульф заметил:
  – Мисс Фрост, должен признаться, что мне приятно иметь такого клиента, как вы. Приятно, что вы не ходите вокруг да около, а прямо говорите «да» или «нет». Я убежден: когда мы завершим наше дело, вам не придется ни о чем жалеть. – На пороге он обернулся: – Кстати, Арчи, пока ты не ушел, принеси тот пакет из своей комнаты и положи на мою кровать.
  Он проследовал к лифту. Я встал и, пообещав гостям вернуться через минутку, взлетел по лестнице. Миновав без остановки второй этаж, где была моя комната, я поднялся на самый верх почти одновременно с лифтом. Вульф ждал меня у входа в оранжерею.
  – Во-первых, посмотри, как будет реагировать вся эта компания на возвращение молодых Фростов, – распорядился он. – Во-вторых, постарайся все-таки выяснить, не видел ли кто-нибудь из них шкатулку раньше. А может быть, она и сейчас у них. В-третьих, вызови их на откровенность.
  – Понятно. А мне насколько быть откровенным?
  – В рамках разумного. Поскольку там будут все, вполне вероятно, что тебе доведется разговаривать с убийцей. Имей это в виду. Ведь убийца откровенничать не станет. В то же время ты должен рассчитывать на их искренность.
  – Само собой, я человек здравомыслящий.
  Когда я сбежал вниз, наша клиентка уже надела шляпку, пальто и перчатки, а ее двоюродный братец в решительной позе стоял рядом. Впрочем, на физиономию его уже легла тень сомнения.
  Я ухмыльнулся:
  – Вперед, ребятишки!
  Глава двенадцатая
  Строго говоря, такие дела не для меня. Я прекрасно знаю, на что гожусь. Прежде всего, я исполняю роль того гвоздя в Вульфовом кресле, что не дает ему пребывать в постоянной спячке, просыпаясь лишь к обеду или ужину. А кроме этого, я создан еще для двух вещей: схватить что-нибудь раньше, чем это попадет в лапы другому, и собирать разрозненные сведения Вульфу для размышлений. Нынешняя же экспедиция на Шестьдесят Пятую улицу – особый случай. Не буду скрывать, я не силен во всяких тонкостях. По натуре я человек прямой, и потому мне никогда не стать действительно хорошим детективом. Я изо всех сил стараюсь бороться с этим недостатком, чтобы он не мешал моей работе, но при расследовании убийств меня всегда охватывает желание подойти по очереди к каждому подозреваемому и, глядя ему в глаза, рубануть что-нибудь вроде: «Это не вы подложили яд в склянку с аспирином?» – и расспрашивать так до тех пор, пока один из них не скажет «да». Я пытаюсь бороться с таким желанием, но сил, признаться, уходит немало.
  Вопреки моим ожиданиям, основанным на близком знакомстве с финансовым состоянием Фростов, квартира на Шестьдесят Пятой улице оказалась не такой уж роскошной. В некотором шике ей, впрочем, нельзя было отказать: стена в прихожей вся в зеркалах, включая дверцу шкафа, куда я повесил пальто; в гостиной – стулья и столики с хромированными ножками; богатая обивка; портьеры благородного темно-красного цвета; кованая металлическая решетка камина, который, судя по всему, не использовался; картины маслом в модных серебряных рамах.
  В общем, квартира произвела на меня не такое унылое впечатление, как ее обитатели. Дадли Фрост расположился в большом кресле у стены рядом со столиком, на котором стояли бутылки виски, графин с водой и пара стаканов. Перрен Джебер, засунув руки в карманы, маячил у окна в другом конце комнаты к нам спиной. Когда мы вошли, он повернулся, а мамаша Елены направилась в нашу сторону, недоуменно глядя на меня.
  – О, – выдохнула она, поворачиваясь к дочери, – ты пригласила…
  – Да, мама, – решительно кивнула Елена и с вызовом вздернула подбородок, чтобы не потерять самообладания. – Вы все знаете мистера Гудвина. Видели его вчера утром во время этих конфетных дел с полицией. Я попросила мистера Ниро Вульфа взяться за расследование смерти дяди Бойда, и он согласился. А мистер Гудвин работает на него.
  Дадли Фрост зарычал из своего угла:
  – Лу! Подойди-ка сюда! Черт побери, что это за чушь?!
  Луэллин поспешил к отцу, чтобы остановить начавшееся словоизвержение. Перрен Джебер подошел к нам и улыбнулся.
  – Ба! Да это тот самый молодой человек, который не выносит сцен. Помнишь, Калида, я тебе о нем рассказывал? – Он перевел взгляд на мисс Фрост: – Елена, дорогая моя! Ты наняла мистера Вульфа? Хочешь выступить в роли эринии? Которой из них: Алекто, Мегеры или Тисифоны? Но я не вижу змей у тебя в волосах34. Так, значит, за деньги можно купить все, что пожелаешь, даже месть?
  – Перестань, Перрен, – остановила его мисс Фрост. – Я не собираюсь покупать месть. – Елена слегка покраснела. – Я уже говорила тебе утром, Перрен, ты просто невыносим. Не доводи меня опять до слез, а то я… Да, я наняла мистера Вульфа, и мистер Гудвин пришел поговорить с вами.
  – Со мной? О Бойде? – Перрен пожал плечами. – Ну, если ты настаиваешь, то ради бога, только на многое он пусть не рассчитывает. Полицейские были здесь почти целый день, и я вдруг понял, как мало, в сущности, знаю о Бойде, хотя и знаком с ним больше двадцати лет.
  – Я уже давно привык на многое не рассчитывать, – ответил я. – К тому же вы все равно ничего толком не скажете. Мистер Вульф поручил мне поговорить и с вами, миссис Фрост. И с вашим деверем тоже. Мне придется кое-что записать, а когда я пишу стоя, то у меня пальцы сводит…
  Миссис Фрост кивнула.
  – Думаю, здесь вам будет удобно.
  Она направилась к креслу, где сидел Дадли Фрост; я последовал за ней. Ее спина смотрелась недурно, и вообще для своего возраста она сохранила неплохую фигуру. Луэллин принялся пододвигать стулья. Джебер принес себе стул сам. Все расселись, я вытащил свой блокнот, карандаш и обратил внимание, что Елена все еще старается держать подбородок повыше, хотя ее мать уже остыла.
  Первой заговорила миссис Фрост:
  – Надеюсь, вы понимаете, мистер Гудвин, что для нас это ужасная трагедия. Мы ведь все старые друзья мистера Макнейра. И нам отнюдь не доставляет удовольствия говорить о его кончине. Я знала его всю свою жизнь, с детства.
  – Понимаю. Вы родом из Шотландии?
  Она кивнула.
  – Макнейр говорил нам об этом. – Я быстро оторвал глаза от блокнота, надеясь сразить жертву.
  Но она лишь спокойно кивнула в ответ на мой стальной взгляд:
  – Да-да. Из того, что говорил полицейский, я поняла, что Бойден довольно много рассказал мистеру Вульфу о своей молодости. Конечно, у вас есть преимущество: вам известно, что именно он счел нужным сказать мистеру Вульфу. Я, естественно, знала, что Бойден не вполне здоров… его нервы…
  – Он был, если можно так выразиться, совсем развалина, – вставил Джебер. – Очень плох. Потому-то я и сказал полицейским, что это наверняка самоубийство.
  – Да он под конец просто спятил! – рявкнул Дадли Фрост. – Я же рассказывал, чт́о он вчера выкинул! Он поручил своему адвокату затребовать отчет о состоянии наследства Эдвина! На каком основании? Он что, крестный отец Елены? Просто невероятно и абсолютно незаконно! Я всегда знал, что он сумасшедший!
  Поднялся гвалт. Миссис Фрост возражала горячо и решительно, Луэллин – со сдержанным раздражением, Елена ограничивалась неопределенными восклицаниями. Перрен Джебер вытащил сигарету, спокойно оглядел всех и кивнул мне так, будто только нам двоим был известен некий забавный секрет. Я перестал писать, а просто слушал и наблюдал.
  Дадли Фрост гнул свое:
  – Да он полный псих! Почему бы ему и не наложить на себя руки, черт побери? Елена, дорогая, ты прекрасно знаешь, я души в тебе не чаю, но я просто не могу уважать твою любовь к этому ничтожеству только потому, что его больше нет в живых! Мы были глубоко безразличны друг другу. Какой же смысл строить тут что-то из себя? А то, что ты притащила сюда этого типа…
  – Отец! Ну хватит же! Прекрати…
  – И полбутылки как не бывало, – как бы между прочим заметил Перрен Джебер.
  Миссис Фрост, сидевшая теперь с плотно сжатыми губами, пристально посмотрела на него.
  Я наклонился к Дадли Фросту и гаркнул:
  – Что случилось? Где болит?
  Он вздрогнул и свирепо уставился на меня:
  – Где болит что?
  Я довольно ухмыльнулся:
  – Да нет, ничего. Просто хотел узнать, как у вас со слухом. Думаю, он прорежется, как только я уйду. Но будет все-таки лучше, если вы позволите мне сейчас задать несколько дурацких вопросов и кратко, но по возможности искренне ответите на них.
  – Мы уже ответили на них! Ответили на все дурацкие вопросы, какие только можно придумать. Уже целый день этим занимаемся. И все из-за того, что это ничтожество Макнейр…
  – Хорошо. Что он был ничтожество, я уже записал. А вот вы обмолвились насчет самоубийства. Что могло подтолкнуть его к этому?
  – Откуда мне знать, черт побери!
  – Значит, вот так сразу объяснить не можете?
  – А я и не хочу ничего объяснять. Этот тип был не в себе, я всегда говорил. Я говорил это еще больше двадцати лет назад в Париже, когда он развешивал на проволоке яйца, раскрашивал их и называл все это мирозданием!
  Елена больше не могла сдерживать себя:
  – Дядя Бойд никогда…
  Она сидела справа от меня. Я наклонился и легонько коснулся ее рукава:
  – Бросьте. На каждый чих не наздравствуешься. – Затем я повернулся к Перрену Джеберу: – Вы первым заговорили о самоубийстве. Как вы думаете, почему он это сделал?
  Джебер пожал плечами:
  – Не знаю. У него было очень плохо с нервами.
  – Ага. И голова у него болела. А вы, миссис Фрост, не знаете?
  Она одарила меня взглядом, который нелегко было выдержать.
  – Ваш вопрос звучит несколько провокационно, вы не находите? Если вы имеете в виду, знаю ли я, что конкретно могло подтолкнуть Бойдена к самоубийству, то нет, не знаю.
  – А вы считаете, это было самоубийство?
  Она нахмурилась:
  – Не знаю, что и подумать. Я очень близко знала его и полностью исключить самоубийство не могу. К тому же представить, что кто-то… что кто-то убил его, просто невозможно.
  Я сделал было глубокий вздох, но, решив, что не стоит подражать Вульфу, тут же подавил его и медленно обвел всех взглядом.
  – Всем, конечно, известно, что Макнейр скончался у Ниро Вульфа в кабинете. Мы с Вульфом присутствовали при этом и, естественно, знаем, что именно он говорил перед смертью и как умер. Не берусь судить, насколько точны выводы полицейских, но на умозаключения мистера Вульфа я привык полагаться. А он уже кое-что уяснил для себя в этом деле. Ему абсолютно ясно, что Макнейр не убивал себя. Самоубийство исключено. Так что не надейтесь, эта версия не пройдет. Предлагайте другие.
  Перрен Джебер потушил в пепельнице окурок.
  – Что касается меня, – начал он, – то я вообще не считаю себя обязанным что-либо предлагать. Я и эту-то версию выдвинул исключительно по доброте душевной. А почему, кстати, вы исключаете самоубийство?
  Не успел я и глазом моргнуть, как миссис Фрост негромко заметила:
  – Я приняла вас в моем доме потому, мистер Гудвин, что вас пригласила моя дочь. Но вам не кажется, что вы ведете себя вызывающе? У меня нет никаких версий.
  – Не обращай на него внимания, Калида, – пробурчал Дадли Фрост. – Как будто его нет. Лично я отказываюсь с ним разговаривать.
  Он потянулся за виски.
  – Если на то пошло, – заметил я, глядя миссис Фрост прямо в глаза, – то я могу вести себя еще более вызывающе и тем не менее сохраню надежду попасть в рай. Почему бы мне, например, не высказать свое отношение к вашему лицемерному замечанию о том, что вы приняли меня в своем доме? Во-первых, этот дом не ваш – он принадлежит Елене, если, конечно, она вам его не подарила…
  Мисс Фрост тихонько ахнула, а миссис Фрост в изумлении уставилась на меня, но я не растерялся:
  – Я просто хочу, чтобы вы поняли, с кем имеете дело. Полицейские и те не так глупы, как вы, вероятно, считаете. Пора наконец посмотреть правде в глаза. Бойдена Макнейра прикончили, и Елена Фрост посчитала своим долгом выяснить, кто это сделал. У нее хватило ума обратиться именно к тому, кто действительно может помочь. И, слава богу, у нее хватает средств, чтобы заплатить за это. И вот она – ваша дочь, племянница, двоюродная сестра и почти невеста – привозит меня сюда. Я прекрасно понимаю, что вы не собираетесь выкладывать мне всю подноготную. И вы это знаете. Но почему я должен выслушивать какой-то детский лепет: у Макнейра болела голова, и он отправился к Ниро Вульфу, чтобы там свести счеты с жизнью? У вас даже не хватает смелости сказать прямо: мы отказываемся говорить на эту тему, ибо во что бы то ни стало хотим остаться в стороне. Но давайте попробуем разобраться. Может быть, вы все-таки имеете к этому делу некоторое отношение? – Я нацелил карандаш прямо на тонкий нос Перрена Джебера. – Начнем с вас. Знаете ли вы, что Дадли Фрост мог бы сказать нам, где шкатулка?
  Я внимательно смотрел на Джебера, но краем глаза наблюдал за миссис Фрост, которая сидела слева от него. Джебер попался на мою хитрость. Он резко повернулся к Дадли Фросту и снова уставился на меня. Миссис Фрост вздрогнула, глянула на Джебера и замерла. Дадли прямо-таки зарычал:
  – Что? Какая еще шкатулка? Эта идиотская штука из его завещания? Вы, видно, тоже спятили, черт побери! Да как вы смеете….
  – Спокойно. – Я мягко улыбнулся. – Я всего лишь сказал, что вы могли бы. Да, именно та штука, которую Макнейр завещал Вульфу. Она у вас?
  Фрост повернулся к сыну и прорычал:
  – Я отказываюсь с ним разговаривать!
  – Как хотите. Но вообще-то я на вашей стороне. И вот что я вам скажу. Вы прекрасно знаете, что окружной прокурор вправе заставить вас дать отчет о состоянии наследства вашего брата. А об ордере на обыск вы когда-нибудь слышали? Надеюсь, что, когда полицейские поехали сегодня с таким ордером к вам домой искать шкатулку, горничная открыла им дверь. Она вам не звонила? Думаю, что поиски шкатулки позволили им увидеть много интересного. Хотя, может быть, они туда еще не приехали, а только едут. И не ругайте горничную – что она могла сделать?
  Дадли Фрост вскочил:
  – Они не смеют! Это же уму непостижимо!
  – Согласен. Я и не говорю, что они уже это сделали, просто в случае расследования убийства у полиции особые права.
  Дадли Фрост устремился к выходу.
  – Пошли, Лу. Еще посмотрим, черт побери!
  – Но, отец, я не…
  – Сказано тебе, пошли! Или ты не сын мне? – У двери он обернулся: – Спасибо за угощение, Калида. Если что, звони. Лу, пошли же, черт тебя побери! А ты, милая Елена, дурочка. Я давно это тебе говорил. Лу!
  Луэллин что-то вполголоса сказал сестре, кивнул тетке и, делая вид, что не замечает Джебера, поспешил вслед за отцом на защиту своей крепости. Из прихожей донеслись раздраженные голоса, хлопнула дверь.
  Миссис Фрост встала и, глядя на дочь сверху вниз, укоризненно произнесла:
  – Елена, ужасно, что это произошло именно сейчас, ведь скоро ты станешь совсем взрослой и начнешь жить своей жизнью. Я знаю твое отношение к Бойду, для меня он тоже много значил. Сейчас ты настроена против меня, но со временем все это забудется. Я всегда советовала тебе относиться к нему сдержаннее. Тебе же добра желала – ведь молодым нужны сверстники. Милый ты мой ребенок… – Она наклонилась и, коснувшись плеча дочери, продолжала: – Сейчас ты похожа на своего отца, ты поддалась эмоциям и ни о чем не можешь судить здраво. Конечно, я не согласна с Перреном, иронизирующим насчет твоей мести. Но ты же знаешь, Перрен обожает насмешничать, это его манера, как он говорит – ироничное отношение к действительности. Я понимаю, почему ты захотела нанять этого сыщика. У тебя благородное и щедрое сердце. – Она по-прежнему не повышала голоса, но теперь в нем появились жесткие, металлические нотки. – Я твоя мать и не верю, что ты на самом деле хочешь видеть здесь человека, утверждающего, будто я отказываюсь обсуждать эту тему, так как хочу остаться в стороне. Извини, я сегодня резко говорила с тобой по телефону, просто нервы были на пределе. Здесь сидели полицейские, ты куда-то пропала, мы все волновались. Неужели ты не понимаешь? Оскорбления и угрозы в адрес твоей семьи никому не помогут. Надеюсь, за двадцать один год ты поняла, что можешь положиться на меня. И хотелось бы верить, что это взаимно…
  Елена встала. Ее лицо побледнело, губы дрогнули, я даже забеспокоился и хотел вмешаться, но решил до поры придержать язык. Она стояла очень прямо, опустив руки со сжатыми кулаками, и у нее еще хватало сил не отводить взгляда от миссис Фрост – именно это и остановило меня. Джебер шагнул было к ней, но тоже приостановился.
  – Мама, ты можешь на меня положиться, – прошептала она. – Но и дядя Бойд мог. Что здесь такого? Что? – Она посмотрела на меня и сказала как-то по-детски: – Не обижайте мою мать, мистер Гудвин.
  Потом круто повернулась и выбежала из комнаты, оставив нас втроем.
  Я отметил, что она скрылась за дверью справа, а не за той, что вела в прихожую.
  Перрен Джебер пожал плечами и задумчиво потер пальцами свой тонкий нос. Миссис Фрост, прикусив губу, посмотрела на него, потом на дверь, за которой скрылась ее дочь.
  – Надеюсь, она не отказалась от моих услуг, – заметил я непринужденно. – Во всяком случае, таково мое мнение. А вы как думаете?
  Джебер слабо улыбнулся:
  – Вам не пора?
  – Может быть. – Я не торопился закрывать блокнот. – Хочу, чтобы вы все-таки поняли: мы не в бирюльки играем. Для нас это хлеб насущный, а не развлечение. И вряд ли вам удастся отговорить мисс Фрост. Пойдемте к ней в спальню, или куда она там направилась, и спросим, уволен я или нет. – Я посмотрел на миссис Фрост. – Или давайте поговорим здесь. Кстати, ведь эту красную шкатулку действительно могут найти у Дадли Фроста. Что тогда?
  – Идиотизм какой-то, – ответила она.
  – Пожалуй. – Я кивнул. – Пока мы квиты. Но учтите, если вы меня выставите, то стоит Вульфу попросить, и инспектор Кремер тут же пришлет со мной своего человека, а с полицией вам ссориться не с руки – они люди, склонные к подозрениям. Пока же они никого конкретно не подозревают, просто считают, что вы чего-то недоговариваете, ибо люди вашего круга не любят, когда их фамилии появляются где-либо, кроме колонки светской хроники. Например, полиция убеждена, что вы знаете, где шкатулка. Вам, конечно, известно, что по завещанию Макнейра она принадлежит Ниро Вульфу. И нам бы очень хотелось заполучить ее, просто ради любопытства.
  Вежливо выслушав меня, Джебер повернулся к миссис Фрост и улыбнулся:
  – Видишь, Калида, мистер Гудвин на самом деле думает, что мы что-то знаем. И полиция тоже. Поэтому единственный способ отделаться от них – удовлетворить их любопытство. Почему бы не сказать им что-нибудь? – Он очертил в воздухе круг. – Давай говорить все подряд.
  Она смотрела на него с явным неодобрением.
  – Мне кажется, шутки здесь неуместны, а твоя ирония в особенности.
  Джебер поднял брови:
  – Я и не думал шутить. Им нужны факты о Бойде, что ж, попробуем помочь. – Он взглянул на меня: – Вы умеете стенографировать? Прекрасно, тогда пишите. Макнейр был заядлый любитель устриц, коньяку предпочитал кальвадос. Его жена умерла при родах, потому что ему страшно хотелось стать художником и из-за бедности он не мог обеспечить ей надлежащий уход. Ты что-то сказала, Калида? Ему же нужны факты! Однажды Эдвин Фрост купил у Макнейра его картину за две тысячи франков – тогда это было четыреста долларов, – а на следующий день отдал ее цветочнице за фиалку. Не за букет – за один цветок. Дочь свою Макнейр назвал Гленной, потому что это имя означает «долина», а она выбралась, так сказать, из долины смерти, когда ее мать умерла во время родов. Типично кальвинистское развлечение – придумывать подобные имена. А миссис Фрост была с ним давно знакома и однажды спасла его от нищеты и отчаяния. Однако когда Макнейр стал знаменитым модельером, за все ее покупки он неизменно назначал предельно высокие цены. И ни разу…
  – Перрен! Немедленно прекрати!
  – Калида, дорогая, ведь я только начал. Расскажем мистеру Гудвину все, и пусть он оставит нас в покое. Жаль, что мы не можем вручить ему красную шкатулку. Бойду надо было предупредить нас об этом. Но, как я понимаю, больше всего нашего гостя интересует не жизнь Бойда, а его смерть. Могу помочь и в этом. Раз уж я так много знаю о жизни Бойда. Так вот, когда вчера вечером я узнал о его смерти, мне вспомнилась строчка из Норбуазена. Помните, когда Дениза, умирая, восклицает: «Au moins, je meurs ardemment!» А не мог ли Бойд произнести те же самые слова, как ты думаешь, Калида? Конечно, у Денизы эта фраза относилась к ней самой, тогда как у Бойда она означала бы, что…
  – Перрен! – Это была уже не просьба, а приказ. Выражение лица миссис Фрост и тон ее голоса заставили его замолчать. Она пристально смотрела на Джебера. – Болтун и идиот! Тебе бы все паясничать. Только идиот может шутить со смертью…
  Джебер отвесил ей легкий поклон и спросил:
  – А если со своей собственной, Калида?
  – Не знаю. Я родом из Шотландии, как и Бойд. И, как все шотландцы, серьезно отношусь к этим вещам. – Она повернулась ко мне: – Вы говорите, это дом моей дочери, поэтому я не выгоняю вас, а прошу уйти. Не забывайте, моя дочь еще несовершеннолетняя, и, кроме того, мы ничем не можем вам помочь. Мне нечего добавить к тому, что я уже рассказала полицейским. Если же вам по душе комедия, которую ломает тут мистер Джебер, то могу оставить вас вдвоем.
  – Нет. – Я покачал головой и засунул блокнот в карман. – Я от нее не в восторге. И вообще, у меня сейчас встреча в центре, дело там чертовски сложное. Кстати, мистер Вульф, возможно, позвонит вам и пригласит к себе, чтобы перекинуться парой слов. Вы вечером не заняты?
  – Со стороны мистера Вульфа было просто низко воспользоваться возбужденным состоянием моей дочери, – холодно проговорила она. – И я не желаю с ним встречаться. А если он сам приедет сюда…
  – Ну, это пусть вас не беспокоит. – Я усмехнулся. – В этом месяце он свое уже отъездил, даже с перебором. А с вами мы, думаю, еще увидимся. – Я направился было к двери, но задержался. – Кстати, я посоветовал бы вам не уговаривать Елену отказываться от наших услуг. Это лишь породит подозрения у мистера Вульфа, а с ним тоже шутки плохи. Лично мне его тогда не обуздать.
  Было совершенно ясно, что и это ее не проймет, и я ушел. В прихожей я попытался открыть не то зеркало, затем нашел-таки шкаф и забрал пальто и шляпу. Судя по всему, провожать меня никто не собирался, поэтому я сам открыл дверь и направился к лифту.
  Возвращаться пришлось на такси, потому что сюда я приехал с нашей клиенткой и ее братцем, не желая в тот момент оставлять их без присмотра. Домой я попал только в начале седьмого. Первым делом зашел на кухню, где реквизировал стакан молока, понюхал томящийся на плите гуляш, заметив между прочим, что на парную телятину он явно не тянет. В ответ Фриц замахнулся было шумовкой, но мне удалось ускользнуть.
  Вульф сидел за столом с книгой Лоуренса «Семь столпов мудрости», которую читал уже в третий раз. То, что он не в духе, я понял сразу, как только увидел поднос со стаканом, но без бутылки. Время от времени, когда он перекрывал свою норму, Вульф пускался на детскую хитрость – сразу же выкидывал пустую бутылку в мусорную корзину. Причем если мне случалось оказаться в этот момент в кабинете, то он выжидал, когда я отвернусь. Такого рода вещи порождали у меня сомнения относительно его психического состояния. А эта хитрость была тем более глупа, что он никогда не жульничал с пробками и каждую честно убирал в ящик стола. В этом сомневаться не приходилось – я проверял не единожды.
  Перекрыв свою норму и глядя на очередную пробку, Вульф всякий раз отпускал какое-нибудь уничижительное замечание насчет несовершенства статистики, но утаивать пробки никогда не пытался.
  Я бросил блокнот на стол, сел и принялся за молоко. Пытаться оторвать его от книги было бессмысленно. Некоторое время спустя он нашарил тонкую эбонитовую пластинку, служившую ему закладкой, аккуратно вложил ее между страниц, закрыл книгу и, привычным жестом надавив кнопку, позвонил Фрицу, требуя пива. Лишь после этого он откинулся в кресле и наконец соизволил заметить мою персону.
  – Ну, как провел вечерок, Арчи?
  Я хмыкнул:
  – Ничего себе, попил чайку. Кое-что посущественнее перепало лишь Дадли Фросту, но он делиться со мной не пожелал, и я отправил его домой. А еще удалось узнать, что только идиоты шутят со смертью. Что вы на это скажете?
  Вульф поморщился:
  – Расскажи подробнее.
  Я прочитал ему свои записи, по памяти восстанавливая пробелы. Однако особой нужды напрягать мозги не было, ибо я усовершенствовал свою скоропись до таких сокращений, что, пожалуй, мог бы записать весь текст Конституции Соединенных Штатов на обороте старого конверта, где ей, похоже, самое место. Тем временем Вульф получил свое пиво, судьба которого была теперь предрешена. Он слушал меня как обычно, удобно откинувшись и закрыв глаза, отвлекаясь лишь для очередного глотка.
  Я бросил блокнот на край стола, повернулся в кресле, выдвинул нижний ящик стола и положил на него ноги.
  – Вот такой урожай. Чем мне теперь заняться?
  – Займись французским. У тебя чудовищное произношение. Но к этому мы еще вернемся. Зачем ты спугнул мистера Фроста разговорами об ордере на обыск? Или тут какой-то тонкий замысел, который я не в силах понять?
  – Да нет, это я просто так сказал. Спросил его о шкатулке, чтобы как-то разговорить остальных, а по ходу дела попытался выяснить, нет ли у него дома чего-нибудь такого, что он хотел бы спрятать от чужих глаз. Да и какой толк в этом Дадли Фросте? Я просто отделался от него.
  – Хм. А я уж собирался поздравить тебя с гроссмейстерским ходом. Ну, например, выключить его из игры в расчете на какую-то фразу, взгляд, жест, маловероятные в его присутствии. А ведь именно так все и произошло. Поэтому все-таки прими мои поздравления. Что же касается самого мистера Фроста, то, видишь ли, в каждом доме найдется что-то не предназначенное для посторонних глаз. Более того, одна из функций дома в том и заключается, чтобы хранить там такие вещи. Значит, говоришь, шкатулки у них нет и они даже представления не имеют, где она?
  – Так мне показалось. Нужно было видеть, как они уставились друг на друга, когда я намекнул, что шкатулка у Фроста. Безусловно, они уверены: в шкатулке что-то очень важное для них. Проще всего предположить, что шкатулки у них нет и они не знают, где она, иначе с чего бы им так беспокоиться? А что касается Фроста, то бог его знает. Он на каждое слово взрывается, пойди пойми, в чем тут дело. Мне, во всяком случае, понять не дано.
  – Тебе? Ты меня поражаешь. Но удивительнее другое: что миссис Фрост не нашла предлога увести куда-нибудь дочь, как только вы вошли. Эта женщина, похоже, вообще лишена нервов. Даже простое любопытство…
  – Ничего простого у этой дамы быть не может. – Я покачал головой. – Хребет у нее стальной, а в аорте стоит такой регулятор, что кровь поступает только туда, куда нужно. И вдобавок еще потрясающая система охлаждения головного мозга. Поэтому, чтобы доказать виновность этой дамы, надо как минимум застать ее на месте преступления, а лучше еще и сфотографировать для верности.
  – Вот как? – Вульф наклонился подлить пива в стакан. – Тогда нам надо искать другого преступника, а это лишние хлопоты. – Он подождал, пока осядет пена. – Возьми-ка лучше свой блокнот и посмотри записи с того самого момента, когда мистер Джебер начал ломать комедию, цитируя Норбуазена. Прочти это место полностью.
  – Хотите еще раз посмеяться над моим французским?
  – Да нет. Видит бог, тут не до смеха. Попытайся вспомнить эту фразу как можно точнее. Мне надо знать наверняка. Я читал Норбуазена сто лет назад, а книг его у меня нет.
  Я прочитал абзац, начиная со слов «Калида, дорогая…». Французское предложение я взял с разбега и одолел одним махом, уж не знаю, насколько смешно оно прозвучало. Надо учесть, что за всю жизнь я взял всего три урока французского – один в 1930 году у Фрица да два у девушки, с которой познакомился, когда мы занимались фальшивомонетчиками.
  – Прочесть еще раз?
  – Спасибо, хватит. – Вульф задумался и стал, как обычно, вытягивать губы трубочкой. – А миссис Фрост называет это болтовней! Было бы очень полезно понаблюдать за ней в тот момент. Да, в язвительности Джеберу не откажешь – надо же, французской цитатой объяснить, кто убил Макнейра! Может быть, он солгал, рассчитывая толкнуть нас на ложный путь? А может, сказал правду, потому что сам начал бояться? Или просто высказал предположение, желая блеснуть проницательностью? Я думаю, скорее второе. Более того, я уверен, что он сказал правду. Это совпадает с моими подозрениями. Допустим, убийца нам теперь известен, ну а дальше что? Нам нельзя сидеть сложа руки. Если шкатулка попадет к Кремеру и он решит действовать без нас, то, скорее всего, упустит нить, и тогда нам этот клубок не размотать. – Вульф допил пиво, поставил стакан и вытер губы. – Арчи, нам позарез нужна эта чертова шкатулка.
  – Сейчас пойду принесу. Но прежде всего уважьте мое любопытство, когда именно Джебер сказал, кто убил Макнейра? Или вы просто упражнялись в красноречии?
  – Разумеется нет. А разве неясно? Ох, я и забыл, что ты не знаешь французского. «Ardemment» значит «пылко». А вся цитата переводится так: «Пусть умираю я, но пылкой смертью».
  – Серьезно? – Я поднял брови. – Да не может быть!
  – Может. И, таким образом… ох, я опять забыл. Ведь ты и латыни не знаешь?
  – Не в совершенстве. И с китайским у меня тоже не очень. – Я присвистнул и небрежно заметил: – Так, может, стоит передать это дельце в Хайнемановский институт иностранных языков? А доказательства в этой цитате тоже есть или придется еще самим покопаться?
  Очевидно, я переборщил. Вульф плотно сжал губы и неласково посмотрел на меня. Откинувшись в кресле, он проговорил:
  – В один прекрасный день, Арчи, я буду вынужден… Хотя нет. Мне не под силу переделать этот мир, а значит, придется терпеть все, что в нем есть, включая тебя. – Он тяжко вздохнул. – Бог с ней, с латынью. Для твоего сведения: сегодня я звонил в Лондон мистеру Хичкоку, поэтому не удивляйся, когда придет счет. Я попросил послать человека в Шотландию поговорить с сестрой мистера Макнейра, а также дать поручение агенту Хичкока в Испании посмотреть кое-какие документы в Картахене. Это обойдется нам в несколько сот долларов. От Сола Пензера пока ничего нет. Нам позарез нужна эта шкатулка. Кто и почему убил мистера Макнейра, было мне ясно еще до того, как мистер Джебер решил намекнуть об этом тебе. Вообще, он мало чем помог нам, да и не собирался, наверно. Ведь то, что известно, далеко не всегда доказуемо. М-да. Приходится сидеть и ждать у моря погоды, когда все трудности вроде бы уже позади. Будь добр, перепечатай на машинке слова мистера Джебера, вдруг пригодятся.
  Он взял книгу, нашел нужную страницу и сразу отключился.
  Вульф читал до самого обеда, но даже «Семь столпов мудрости» не помешали ему живо откликнуться на приглашение к столу. За обедом он великодушно разъяснил мне главную предпосылку столь блистательного успеха Лоуренса в объединении аравийских племен для великого восстания. Дело, оказывается, было в том, что отношение Лоуренса к женщине полностью совпадало с традиционной точкой зрения арабов. У всякого мужчины определяющим фактором, если речь идет о его деятельности в качестве социального существа, является его отношение к женщине. Поэтому арабы и признали Лоуренса своим. Все остальное было делом его проницательного ума и природного таланта лидера. Романтика арабы не поняли бы, пуританина просто не пожелали бы слушать, сентименталиста осмеяли бы, но высокомерного прагматика Лоуренса с его напускной смиренностью и скрытым огромным самомнением они приняли с распростертыми объятиями.
  Гуляш и на этот раз удался Фрицу на славу.
  Когда мы допили кофе и перебрались в кабинет, шел уже десятый час. Вульф снова принялся за книгу, а я засел за стол с каталогом цветов. Я рассчитал, что через часок, проведенный в мирной семейной атмосфере, когда обед немного уляжется, будет самое время попробовать взять у Вульфа небольшой урок латыни и выяснить наконец, действительно ли Джебер сказал что-то важное или Вульф, что тоже вполне возможно, просто издевался надо мной. Однако не успел я обдумать свой первый ход, как спокойствие было нарушено телефонным звонком.
  Я взял трубку:
  – Контора Ниро Вульфа.
  – Арчи? Это Фред. Я из Брюстера. Дай-ка мистера Вульфа.
  Я повернулся к шефу:
  – Фред звонит из Брюстера. Пятнадцать центов минута.
  Вульф, как всегда, аккуратно вложил в книгу закладку и только потом поднял трубку. Я раскрыл блокнот.
  – Мистер Вульф? Фред Даркин. Сол послал меня в деревню позвонить вам. Никакой шкатулки мы не нашли, но без сюрпризов не обошлось. Мы закончили с домом, облазили там каждый дюйм и начали искать в саду. Для этого сейчас самое мерзкое время: все тает, грязища страшная. Когда стемнело, мы зажгли фонари и стали копать дальше, но тут смотрим: по дороге едет машина. Сол приказал выключить фонари. Дорога там грунтовая, да еще узкая, в общем, не разгонишься. Машина, значит, въехала во двор и остановилась… Наша-то в гараже стоит. Ну, в общем, вылезает из машины какой-то тип. Мы тихо сидим в кустах. Он к окну, посветил фонариком и давай его открывать. Тут мы с Орри отсекли его от машины, а Сол подходит к нему и спрашивает, почему он через дверь не идет. Тот спокойно так отвечает, что ключи, мол, забыл, а потом говорит, что не ожидал тут кого-нибудь застать, и пошел себе. Ну, Сол остановил его, говорит: надо бы в дом зайти, пропустить по рюмочке да побеседовать. А этот тип засмеялся: мол, ради бога! Прошли они в дом, мы с Орри – следом, включили свет, расселись. Типа этого зовут Джебер, да, Дже-бер, высокий такой, худой, нос тонкий, брюнет…
  – Я его знаю. Что он говорил?
  – Да ничего особенного. Говорил, что был другом Макнейра, что в доме остались какие-то вещи, вот он и решил забрать их. Он совсем не испуган, хотя, конечно, волнуется. И все время улыбается.
  – Знаю. Где он сейчас?
  – Как «где»? Там и сидит. Сол и Орри его сторожат. Сол-то меня и послал спросить вас, что с ним делать.
  – Отпустить. А что еще с ним делать? Или, если проголодались, сварите из него суп. Из этой птахи Сол ничего не выудит. Да и на каком основании его задерживать?
  – Как на каком? Я еще не кончил, слушайте дальше. Поговорили мы с этим Джебером минут десять – пятнадцать, и тут снаружи опять шум. Я пошел посмотреть, в чем дело. Вижу, около ворот остановились две машины, из них вылезают несколько человек и бегут во двор прямо на меня, пистолеты вытащили, слава богу, стрелять не начали. А я смотрю: на них полицейская форма. Кричу Солу, чтобы он запер дверь и приготовился к обороне. Тут меня окружили. И знаете, кто это был? Лейтенант Роуклифф, этот остолоп из отдела убийств, с тремя своими ищейками, и еще два полицейских да какой-то коротышка-очкарик. Сказал, что он заместитель прокурора округа Патнэм. Представляете мое состояние?
  – Да уж. Они стреляли в тебя?
  – А то! Но я пули поймал и запустил обратно в них. Так вот, мне кажется, что приехали они искать эту шкатулку. Ну, дальше они подошли к двери и хотели пройти внутрь. Сол оставил Орри сторожить окно. Естественно, первым делом Сол потребовал ордер на обыск, а ордера-то у них не было. Так они постояли, попрепирались, потом заявили, что сейчас войдут в дом и арестуют Сола за нарушение границ частного владения. Он показал им через стекло бумагу с вашей подписью, они посветили фонариком, прочитали и опять стали препираться. А Сол велел мне ехать в деревню и позвонить вам. Но тут Роуклифф пригрозил, что не выпустит меня, пока не обыщет, – может, я шкатулку хочу унести. Я сказал, что пусть только попробует – шкуру с него спущу и сушить повешу. Но машину-то нашу я вывести не мог, потому что во дворе стояла Джеберова колымага, а две полицейские вообще все ворота загородили. Пришлось объявить перемирие, и Роуклифф привез меня в Брюстер на своей машине. Тут всего около трех миль. Его люди остались на веранде. Я звоню из кафе, а Роуклифф сейчас из аптеки звонит в управление. У меня возникла идея: что, если взять его машину – и обратно, а он пусть тут кукует?!
  – А что, потрясающая идея. Он знает, что в доме Джебер?
  – Нет. Если Джебер боится полиции, то он не пикнет. Ну, так что нам делать? Вытолкать его? Легавых в дом пустить? Выйти-то мы не можем. Остается только сидеть и смотреть, как этот Джебер улыбается, но там холод жуткий и печки нет. А вокруг дебри непролазные и дикие звери бродят.
  – Погоди секунду. – Я повернулся к Вульфу: – А что, если мне прогуляться?
  Он аж передернулся. Прикинул, наверно, что между Тридцать Пятой улицей и Брюстером никак не меньше тысячи рытвин, десятки тысяч машин, масса других опасностей. И кивнул.
  – Возвращайся назад, – сказал я в трубку. – Джебера держите, этих в дом не пускайте. Я еду.
  Глава тринадцатая
  Когда я добрался до гаража на Десятой авеню и вывел свой родстер, было без четверти десять. В одиннадцать тридцать я проехал Брюстер и повернул налево. Час двадцать восемь минут не такой уж плохой результат, если учесть крутые повороты на Пайнс-Бридж-роуд и никудышную дорогу между Маскутом и Кротон-Фоллз.
  Я проехал еще чуть больше мили и снова повернул налево – уже на грунтовку, узкую, как мировоззрение фанатика. Колеса попали в глубокую колею, выбраться из которой я даже не пытался. Свет фар выхватывал из темноты лишь голые ветки деревьев и кустов, торчавших с обеих сторон у самой дороги. Я вынужден был признать, что треп Фреда насчет дебрей имел под собой некоторые основания. Время от времени попадались дома, но повсюду было темно и абсолютно тихо. Я трясся так долго и сделал столько крутых поворотов, что начал сомневаться, правильно ли еду. Наконец впереди забрезжил свет, я миновал последний поворот и оказался на месте.
  Дома, пока я собирался, Вульф высказал несколько соображений, а по дороге я и сам пораскинул мозгами и в итоге пришел к выводу, что в общем-то ничего страшного не произошло. Только о Джеберовой экспедиции лучше пока никому не знать. Что касается шкатулки, то пусть теперь перевернут хоть весь дом – у Сола был почти целый день, и то он ничего не нашел. Но с Джебером стоило повозиться, не говоря уже о том, что и наша репутация тоже не последнее дело.
  Наконец я остановился около двух машин на обочине и заорал, открыв окошко:
  – Эй, кто там, подвиньте тарантас! Ворота закрыли, а мне въехать надо!
  В ответ с веранды донесся хриплый голос:
  – А ты еще кто такой?
  – Император Хайле Селассие. Ладно, сам подвину. Угодит в канаву – пеняйте на себя.
  Я вылез из своей машины и забрался в полицейский автомобиль с опущенным верхом. Послышались шаги, и в полутьме я разглядел, как двое спустились с веранды и двинулись прямиком в мою сторону. Они перелезли через низкую ограду, и я увидел, что за первым типом в форме шел не кто иной, как мой старый знакомый лейтенант Роуклифф. Тот, что в форме, был настроен решительно:
  – Давай вылазь! Только попробуй машину тронуть! Ну!
  – Баранки гну. Усек? Меня зовут Арчи Гудвин, я представляю мистера Ниро Вульфа, и здесь я распоряжаюсь. Если какая-то машина мешает человеку въехать в собственные ворота, то он имеет полное право отодвинуть ее, что я сейчас и сделаю. А будете мешать, пеняйте на себя, я и так зол как черт и шутить с вами не собираюсь.
  – Хорошо, вылезай, мы сами откатим, – проворчал Роуклифф и повернулся к типу в форме: – Давай уж. Спорить еще с ним.
  Полицейский открыл дверцу:
  – Вылезай.
  – Подвинешь?
  – А почему не подвинуть-то? Вылезай.
  Я пересел в свою машину. Полицейский вырулил на дорогу и остановился поодаль. Мои фары светили прямо на него. Я въехал во двор и остановился перед другой машиной, которая была мне знакома – на ней Джебер вчера приезжал к Вульфу. Я вылез и направился к веранде. Там сидела целая команда. У кого-то хватило наглости направить луч фонаря прямо мне в лицо. Роуклифф с полицейским подошли и остановились у крыльца.
  – Кто тут у вас за главного? – сурово спросил я. – Ясно, Роуклифф, не вы – мы ведь за чертой города. Так какое вы имеете право вторгаться в частное владение?
  Они переглянулись. Полицейский шагнул ко мне:
  – А у тебя какое?
  – Сам прекрасно знаешь. Бумагу видели? Она подписана распорядителем наследства, в которое входит и этот дом. У меня в кармане лежит еще одна. Так кто тут главный? Кто отвечает за все это безобразие?
  В углу веранды шевельнулась какая-то тень, раздался негромкий голос:
  – Я-то имею право здесь находиться. Верно, Арчи?
  Я всмотрелся в полутьму.
  – Это ты, Фред? Привет. Ты чего здесь мерзнешь?
  Он подошел ко мне и тихо сказал:
  – Мы решили пока не открывать дверь – вдруг эта банда заметит…
  – Что они заметят? – хмыкнул я в ответ и громко добавил: – Так, значит, главного у вас тут нет? Фред, крикни Сола.
  – Я беру ответственность на себя! – Передо мной возник какой-то тип в очках. – Я заместитель прокурора этого округа! Мы имеем право… – визгливо начал он.
  Я посмотрел на него сверху вниз:
  – У вас есть полное право отправиться домой и лечь спать. А имеется ли у вас ордер, повестка, любая бумага, хоть папиросная?
  – У нас не было времени…
  – Тогда заткнитесь. – Я повернулся к Роуклиффу и полицейскому: – Вы считаете, я слишком суров? Отнюдь. Я возмущен, и у меня есть на то причины. Являетесь среди ночи в частный дом с обыском, не имея никаких доказательств, что в нем есть кто-то или что-то, связанное с преступлением. Вам нужна красная шкатулка? Она принадлежит Ниро Вульфу, и если она действительно находится в доме, то я ее заберу и уйду. И не советую даже пытаться играть со мной в салки: у меня очень неплохая реакция. – Я обошел их, поднялся на веранду и постучал в дверь. – Фред, иди сюда. Сол!
  Изнутри донесся голос Сола:
  – Привет, Арчи! Все в порядке?
  – А то! Открой дверь. Фред, приготовься.
  Тут вся банда полицейских вскочила и осторожно подалась к нам. Я услышал, как повернулся в замке ключ, потом дверь приоткрылась, и на пол легла полоса света. У порога стоял Сол, за ним Орри. Мы с Фредом проскользнули внутрь. Повернувшись к компании разгильдяев на веранде, я заявил:
  – Приказываю вам покинуть помещение! Всем! Другими словами, катитесь отсюда. Делайте что хотите, но имейте в виду: вы находитесь здесь незаконно. На всякий случай так и запишем. Нам вообще не нравится, что вы ходите тут, вон как наследили на веранде, но если сунетесь в дом – это будет уже слишком. Пошли, ребята.
  Сол закрыл дверь и запер замок. Я огляделся. Зная хозяина этой берлоги, я ожидал увидеть изысканный интерьер, но все было довольно просто. Симпатичные большие кресла, мягкие стулья и массивный деревянный стол, в широком камине уютно потрескивали дрова. Я повернулся к Фреду:
  – Вот трепло! Печки у них нет!
  Он ухмыльнулся, потирая руки перед огнем.
  – Это чтобы мистер Вульф не думал, что мы тут отдыхаем.
  – Ему-то что? Он вообще противник всяких неудобств, даже для вас. – Я еще раз осмотрелся и негромко спросил Сола: – А где добыча?
  Он кивнул на дверь:
  – В другой комнате. Там света нет.
  – Шкатулку не нашли?
  – Никаких следов. Обшарили каждый дюйм.
  Ну, раз уж сам Пензер искал, так оно и есть, подумал я.
  – А другая дверь тут имеется?
  – Сзади есть. Мы ее хорошенько подперли.
  – Ладно. Вы с Фредом оставайтесь тут, а Орри пойдет со мной.
  Мы вошли в соседнюю комнату и закрыли за собой дверь. Там было темно, но сквозь смутно проступавшие во мраке прямоугольники двух окон сочился слабый свет, и спустя некоторое время я разглядел сидящего человека.
  – Пой, – сказал я Орри.
  – Вот еще – петь на пустой желудок! – возмутился тот.
  – Все равно пой. Если кто решит подслушать под окном, так чтобы хоть уши не зря напрягали. Спой «Давай, щенок».
  – Не могу я петь в темноте.
  – Пой, кому говорю!
  Орри откашлялся и начал. Голос у него оказался довольно приличный. Я подошел вплотную к человеку на стуле и, наклонившись прямо к его уху, сказал:
  – Я Арчи Гудвин. Вы меня знаете.
  – Конечно, – спокойно ответил Джебер. – Вы не любите сцен.
  – Правильно. Поэтому я здесь, хотя мне уже давно пора спать. А вы как здесь оказались?
  – Приехал забрать свой зонтик, который забыл здесь прошлой осенью.
  – Ах, ну да, конечно! Нашли зонтик?
  – Нет. Наверно, его кто-то забрал.
  – Плохо дело. А теперь слушайте меня внимательно. Там, на веранде, сидит целая команда: местная полиция, сыщики из Нью-Йорка и окружной прокурор до кучи. Им тоже будете про зонтик рассказывать?
  Плечи его недоуменно поднялись.
  – Ну, если им будет интересно… Вряд ли они знают, куда он делся.
  – Вот как. Завидую вам, никаких проблем. Птичка божия не знает… В таком случае зачем вы сидите здесь в темноте? Орри, давай чуть погромче.
  Джебер снова пожал плечами:
  – Ваш коллега – невысокий такой, с большим носом – попросил меня зайти. Он очень любезно со мной разговаривал, когда я пытался открыть окно – ключа-то у меня нет.
  – И вы решили в ответ столь же вежливо разговаривать с ним? Чертовски мило с вашей стороны. Тогда я пущу сюда полицию и вежливо скажу, что вас застали при попытке залезть в дом. Устраивает?
  – Мне абсолютно все равно. – В темноте я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбается. – Серьезно. Я не собирался залезать в дом. Просто попытался открыть окно.
  Я выпрямился в полном отчаянии. Он не давал мне никакой зацепки, никакого козыря, и даже если это было сплошное вранье, чувствовалось: у него, без сомнения, и дальше хватит наглости упорствовать. Орри замолк, но я приказал ему продолжать. Условия для переговоров были совершенно негодные. Я снова нагнулся к Джеберу:
  – Послушайте. Мы вас раскусили. Ниро Вульф все знает, но мы хотим дать вам шанс. Уже полночь. А что, если сделаем так: я пускаю сюда полицейских и разрешаю им искать шкатулку, пока не надоест. Насколько мне известно, они ее здесь не найдут. Вы мой человек. Зовут вас Джерри. Мы оставляем здесь наших людей, а сами садимся в мою машину и возвращаемся в Нью-Йорк. Вы можете переночевать у Вульфа – у нас найдется свободная комната. А главное, прямо с утра можно переговорить с Вульфом. На мой взгляд, прекрасная идея.
  Он покачал головой:
  – Я живу в Чезборо. Спасибо за приглашение, но я предпочитаю спать в собственной постели.
  – Так вы поедете?
  – Ночевать к мистеру Вульфу? Нет.
  – Вы осознаете свое положение? Вы же достаточно умный человек и должны понимать, что вам еще придется как-то объяснить безумную идею проехаться за шестьдесят миль только затем, чтобы влезть в окно за зонтиком. Я знаю полицию и знаю Вульфа, уверен, что в этой ситуации вам лучше поговорить с ним. Не хочу давить на вас, ваша самоуверенность мне симпатична, но, видит бог, я не намерен стоять здесь всю ночь. Минут через пять терпение мое иссякнет.
  Джебер снова пожал плечами:
  – Не выношу полиции. Если я правильно понял, вы не скажете им, кто я?
  – Нет.
  – Прекрасно. Я готов.
  – А к Вульфу поедем?
  – Ладно.
  – Вот и отлично. О машине не беспокойтесь, Сол о ней позаботится. Вас зовут Джерри. Держите себя попроще, понахальней, берите пример с меня. Хватит, Орри, завянь. Пойдем, Джерри.
  Мы вошли в комнату с камином. Я коротко объяснил Солу и Фреду план действий. Сол возражал против того, чтобы пускать полицейских в дом, и я не стал спорить. Утром ребята возобновят поиски, а пока им надо было вздремнуть. Мы договорились никого в дом не пускать, а любые попытки провести раскопки в саду решительно пресекать. Утром Фред поедет в деревню купить продуктов и позвонит в контору.
  Подойдя к окну, я увидел, что полицейская команда по-прежнему толчется у крыльца. По моему знаку Сол отпер дверь, и мы с Джебером вышли на веранду. Сол, Фред и Орри прикрывали нас с тыла. Мы подошли к краю веранды.
  – Лейтенант Роуклифф! Вы здесь? Мы с Джерри Мартином возвращаемся в город. Я оставляю тут трех человек, и они очень просили передать, чтобы им никто не мешал. Им надо поспать, да и вам, кстати, тоже. Исключительно из хорошего к вам отношения скажу, что ни у Джерри, ни у меня шкатулки с собой нет, и вам нечего расстраиваться. Ладно, Сол, запирай дверь и оставь кого-нибудь сторожить.
  Дверь закрылась, на веранде вновь стало темно. Я сделал несколько шагов.
  – Пойдем, Джерри. Если кто полезет, разрешаю тебе воткнуть в него булавку.
  Не успела закрыться дверь, как кто-то вконец обнаглел и направил луч фонаря в лицо моему спутнику. Я взял Джебера за локоть и потащил было за собой, но вся компашка пришла в движение, и раздался хриплый голос:
  – Погодите-ка!
  Прямо перед Джебером стоял огромный детина и светил ему в лицо.
  – Лейтенант, взгляните-ка на этого Джерри, – произнес он. – Вот так Джерри! Этот тип был в квартире Фростов, когда мы утром ездили туда с инспектором. Его фамилия Джебер, он приятель миссис Фрост.
  Я хмыкнул в ответ:
  – Я вас, мистер, не знаю, но у вас, верно, косоглазие. А может, это свежий воздух влияет? Пойдем, Джерри.
  Но не тут-то было. Роуклифф со своей командой перекрыл нам путь.
  – Не торопись, Гудвин, – с издевкой сказал он. – Ты же Билла Норсрапа прекрасно знаешь. Билл, а ты уверен?
  – Абсолютно. Это Джебер.
  – Отлично. Посвети-ка на него еще раз. Ну так как, мистер Джебер? Зачем это вы обманываете мистера Гудвина и говорите, что вас зовут Джерри Мартин?
  Я молчал. Раз не повезло, что тут поделаешь? Но Джеберу надо было отдать должное: светят прямо в лицо, банда горилл так и наседает, а он знай себе улыбается, будто его спрашивают, с чем чай подать – с молоком или с лимоном.
  – Я и не пытался обманывать мистера Гудвина. Он меня прекрасно знает.
  – Ах, знает! Тогда о Джерри Мартине придется спросить у самого мистера Гудвина. Но вы-то что здесь делаете? Они вас что, нашли тут вместо шкатулки?
  – Нашли? – В голосе Джебера чувствовалось раздражение. – Конечно нет. Они меня сами сюда привезли. Попросили показать, где Макнейр мог спрятать шкатулку. Но ее тут нет. Потом приехали вы, потом мистер Гудвин. Он посчитал за лучшее не говорить, что я помогал им, вот и предложил мне стать Джерри Мартином. Я согласился.
  Роуклифф хмыкнул:
  – Но сегодня утром вы не сочли нужным сказать что-нибудь инспектору Кремеру, когда он интересовался вашим мнением относительно возможного местонахождения шкатулки. Или я ошибаюсь?
  И на этот раз Джебер не растерялся. Потом толково ответил еще на несколько вопросов. Но я уже особо не прислушивался – мои мысли были заняты другим. Я обдумывал варианты действий. Меня останавливало то, что Джебер был слишком уж хитер. Конечно, он полагал, что я его не выдам, так как он еще был нужен Вульфу. Но я засомневался: а стоит ли игра свеч? Не то чтобы меня мучила совесть – ради благого дела я без всяких колебаний втер бы очки всему полицейскому управлению с комиссаром Хомбертом во главе, – но похоже было, что Вульфу все равно не удастся вытянуть что-либо из Джебера. И мы только дадим Кремеру очередной повод для бешенства. Я понимал, что здорово рискую: если Макнейра убил Джебер, в управлении вполне могут выбить из него признание, и тогда наш гонорар накроется. Но, в отличие от Вульфа, я не знал, виновен ли Джебер. Раздумывая над ситуацией, я вполуха слушал, как Джебер заливает Роуклиффу – у него это здорово получалось. В итоге он повернул дело так, что мы могли бы спокойно сесть в машину и укатить. У нас даже не сняли отпечатки пальцев.
  – Утром из дома никуда не уходите, – напутствовал его Роуклифф. – Инспектор, возможно, захочет поговорить с вами. В крайнем случае, если куда пойдете, сообщите, где вас найти. – Он повернулся ко мне и донельзя кислым тоном сказал: – А вас, Гудвин, хлебом не корми, дай только кого-нибудь надуть. Готов побиться об заклад, когда вокруг никого нет, вы сами себя обманываете. Инспектор еще даст вам знать, чт́о он думает обо всем этом. Уж не хочу говорить, чт́о я сам по этому поводу думаю.
  Я усмехнулся:
  – Могу вам сказать еще кое-что. Стою я тут и слушаю, как Джебер вешает вам лапшу на уши и тает от собственного остроумия. Думаю, его так просто не возьмешь. Придется везти в управление, пусть там переночует.
  – С какой стати? Вы с ним закончили свои дела?
  – И не начинали. Послушайте меня. Около девяти вечера он приехал сюда, решил, что никого нет – свет был погашен, – и попытался через окно залезть в дом. Когда Сол Пензер поинтересовался, что ему тут надо, Джебер ответил, что прошлой осенью забыл зонтик и приехал забрать его. Может, он у вас в бюро находок лежит, вот вместе и поезжайте, поищите хорошенько. Вещественное доказательство вам не помешает.
  – Неплохо, – хмыкнул Роуклифф. – Давно придумали?
  – И не пытался ничего придумывать. Иногда факты бывают почище вымысла. Нельзя же всегда и всех подозревать в обмане, лейтенант. Могу позвать ребят, спросите их сами – они все трое были тут. Мне кажется, если за зонтиком лезут в окно, на такой зонтик стоит взглянуть.
  – Так-так. Но вы называли этого типа Джерри и пытались увезти его. Куда? А что, если и вам, Гудвин, поискать с нами зонтик?
  Это было выше моих сил. И так Джебер настроение испортил.
  – Черт знает что, – сказал я. – Может, вы еще начнете таскать в управление малышню, которая не там в мяч играет? А я, между прочим, мечтал собственноручно доставить его к вам и получить за это медаль. Или вообще посадить его прямо здесь на метро до Бруклина, где вы, если не ошибаюсь, живете. Вы получили его, лейтенант? Получили. Я еще и рассказал кое-что. А вам все не так, черт побери. Ладно, мне спать пора.
  Я решительным шагом двинулся к воротам, бесцеремонно расталкивая полицейских. Залез в машину, выехал на дорогу, едва не задев крыло полицейского автомобиля, и снова покатил по колдобинам.
  Я был настолько раздражен, что добрался до Тридцать Пятой улицы на две минуты быстрее прежнего. Дома было темно и тихо. Никакой записки Вульф не оставил. Я налил на кухне стакан молока и пошел наверх. На стене моей комнаты светилась красная лампочка. Это означало, что Вульф включил у себя сигнализацию: если кто-нибудь сунется в окно или подойдет к его двери ближе чем на три метра, сирена взвоет так, что даже я проснусь.
  В девятнадцать минут третьего я наконец улегся.
  Глава четырнадцатая
  Я повернулся к Вульфу:
  – Да, забыл вам сказать. Может быть, это важно. Коллинджер, адвокат Макнейра, сказал, что похороны пройдут в соответствии с последней волей покойного. Сегодня в девять вечера – служба в Белфордской часовне на Семьдесят Третьей улице, а завтра тело кремируют и прах перевезут в Шотландию. Коллинджер полагает, что душеприказчик, вероятно, примет участие в отпевании. Возьмем седан?
  – Глупо, – пробурчал Вульф. – Ты совершенно невыносим. Вполне можешь сходить вместо меня. – Он поежился. – Все в черном и белом. Тоскливое и тихое поклонение страху смерти. Там будет его убийца. Прошу, не угнетай меня. – И он снова погрузился в атлас, раскрытый на большой карте Аравийского полуострова.
  Был полдень пятницы. Я спал меньше шести часов, так как поднялся в восемь, чтобы успеть позавтракать и уже в девять явиться с докладом к Вульфу в оранжерею. Прямо с порога он спросил, достал ли я шкатулку, а потом слушал, уже сидя спиной ко мне и разглядывая цветочную рассаду. К информации о Джебере он не проявил особого интереса, но мне, как обычно, было трудно понять, притворяется он или нет. Когда я напомнил, что в десять часов придет Коллинджер обсудить завещание и наследство, и спросил, не будет ли каких поручений, он в ответ лишь покачал головой, даже не дав себе труда повернуться ко мне. Я спустился в кухню и съел еще пару оладий, чтобы не заснуть. Фриц снова благоволил ко мне, окончательно простив мою бестактность, когда в среду я за шкирку вытащил Вульфа из очередного загула.
  Около полдесятого из Брюстера позвонил Фред Даркин. Вскоре после моего отъезда из Гленнэнна непрошеные гости тоже убрались восвояси, и наша троица провела ночь спокойно. Но не успели они закончить свой холостяцкий завтрак, как сыщики и полицейские явились снова, на сей раз вооружившись кучей бумаг. Я попросил Фреда передать Солу, чтобы тот держал ухо востро и не сводил глаз с мебели и прочего движимого имущества.
  В десять пришел наш адвокат – Генри X. Барбер, а вскоре появился и Коллинджер. Я сидел, слушал всю эту муть о заверенных копиях завещания, законах о наследстве и тому подобном, потом сходил наверх к Вульфу, подписал какие-то бумаги, что-то перепечатал. Когда в одиннадцать Вульф спустился, адвокаты уже ушли. Он поправил в вазе орхидеи, распорядился насчет пива, попробовал, как пишет ручка, просмотрел утреннюю почту, продиктовал письмо, затем направился к книжным полкам, взял атлас и вновь погрузился в него. Я никак не могу понять, какой толк может быть от изучения атласа, разве что мы займемся когда-нибудь международным делом и тогда в любой стране будем чувствовать себя как дома.
  Я принялся переписывать новые данные в картотеку растений, а примерно без четверти час раздался стук в дверь, и Фриц принес телеграмму. Я прочитал:
  
  ШОТЛАНДИЯ ОТРИЦАТЕЛЬНО НУГАНТ ГАММА
  КАРТАХЕНА ОТРИЦАТЕЛЬНО УНИЧТОЖЕНО БЕСПОРЯДКИ ДАНУМ ГАММА ХИЧКОК
  
  Я вытащил шифровальный блокнот, кое-что уточнил и записал текст. Вульф по-прежнему пребывал на Аравийском полуострове. Я кашлянул, стараясь воспроизвести львиный рык. Он нехотя поднял глаза.
  – Если отсутствие новостей – хорошая новость, то тут вам подарочек от Хичкока. Он пишет, что в Шотландии результатов пока никаких, потому что объект отказывается давать какую-либо информацию. В Картахене пока тоже ничего: многие документы уничтожены во время беспорядков два года назад. От себя могу добавить, что Шотландия и Картахена, во всяком случае в одном, преуспели больше, чем Тридцать Пятая улица: они передают «ГАММА», что означает «работа продолжается».
  Вульф хмыкнул. Минут через десять он наконец закрыл атлас.
  – Арчи, мне очень нужна эта шкатулка.
  – Слушаюсь, сэр.
  – Да, Арчи, очень. Вчера вечером, когда ты уехал, я снова – по ночному тарифу – звонил мистеру Хичкоку в Лондон. Я узнал, что сестра Макнейра живет в старой семейной усадьбе в небольшой деревушке близ Кэмфирта. Я подумал, что он, может быть, спрятал шкатулку именно там, когда ездил в Европу. Я попросил Хичкока поискать ее в усадьбе, но, судя по телеграмме, сестра не разрешает. Давненько такого дела не было, все наперекосяк. Все вроде бы просто – и никаких доказательств! Если шкатулка не отыщется, придется посылать Сола в Шотландию и Испанию. Неужели нужно исколесить полмира, чтобы найти подтверждение мотива убийства, которое произошло у нас на глазах? Вчера я два часа обдумывал ситуацию и должен констатировать: против нас – невероятное сочетание находчивости и везения. Но даже в этом случае грош нам цена, если придется покупать билеты на пароход через Атлантику.
  – Пожалуй, – ухмыльнулся я. Раз он нервничает, значит, есть надежда. – А может, здесь как раз помогут самые примитивные методы? Ну, например, кто-нибудь из парней Кремера выяснит, откуда взялся цианистый калий.
  – Скажешь тоже! – Вульф раздраженно махнул рукой. – Кремер даже не знает, кто убийца. А что касается яда, то, скорей всего, его купили много лет назад, возможно даже за границей. Так что к везению и находчивости добавь еще и давний расчет.
  – Понятно. Вы говорите, что знаете, кто убийца. Это действительно так?
  – Арчи, – сказал Вульф укоризненно, – ты же знаешь, я не любитель мистификаций. Но я не буду возлагать на тебя такое непосильное бремя. Ты же не умеешь хранить тайны. Конечно, я знаю, кто убийца. Ну и что? Мое положение ничем не лучше положения Кремера. Кстати, он звонил вчера, буквально через несколько минут после твоего отъезда. Высказал недовольство тем, что мы не сообщили ему о Гленнэнне и он случайно узнал о нем, разбирая бумаги Макнейра. Кроме того, бурно негодовал из-за отказа Сола пустить в дом полицейских. Надеюсь, что после твоего подарка в лице мистера Джебера он немного остынет.
  Я кивнул:
  – Но, вероятно, я окажусь в глупом положении, если Кремеру удастся выжать из Джебера что-нибудь ценное.
  – Не волнуйся, Арчи. Джебер и под пытками вряд ли выпустит из рук соломинку, в которую вцепился, пытаясь спасти свою жизнь. А привозить его сюда действительно не было никакого толку: он точно рассчитал, чт́о ему выгодно, а чт́о нет. Да, Фриц? Что, суфле уже готово? Конечно подавай. И немедленно!
  Опершись руками о край стола, Вульф отодвинул кресло и встал. Мы поспели к суфле как раз вовремя.
  Однако от обеда меня один раз все-таки оторвали – позвонила Елена Фрост. Обычно Вульф категорически запрещал во время еды подходить к телефону, но исключения иногда допускались. Например, когда клиентом была женщина. Я отправился в кабинет и взял трубку без особой радости, ибо все утро ждал, что она позвонит и сообщит об отказе от наших услуг. Сидит там одна с мамашей, мало ли что.
  Но Елена лишь поинтересовалась, чт́о с Перреном Джебером. Ее мать утром звонила в Чезборо и узнала, что Джебер дома не ночевал. Обеспокоенная миссис Фрост несколько часов просидела на телефоне, пока наконец не выяснила в полиции, что Джебер задержан и находится в управлении, но поговорить с ним ей не разрешили. Инспектор Кремер сообщил, что задержали Джебера на основании информации мистера Гудвина из конторы Ниро Вульфа. И Елена интересовалась, правда ли это.
  – Мы поймали его, когда он пытался залезть в окно в Гленнэнне, – ответил я, – а полиция теперь хочет выяснить, чт́о он там забыл. Вопрос вполне естественный. Он либо ответит на него, и тогда его отпустят быстро, либо не ответит, и ему придется посидеть. Но ничего страшного.
  – А они не будут… – В голосе ее звучала тревога. – Мне действительно многое в нем не нравится, но он старый друг матери и мой тоже. Как вы думаете, они ему ничего не сделают? Не понимаю, зачем ему понадобилось лезть в окно, он ведь никогда не был в Гленнэнне. Вы же знаете, они с дядей Бойдом не ладили. Просто не понимаю. Но ведь только за то, что он попытался открыть окно, они же не станут…
  – Всякое бывает. Могут его немного потрепать. Но несильно.
  – Это ужасно! – Голос ее дрожал. – Мне всегда казалось, что я ничего не боюсь. А теперь… Но я все равно хочу, чтобы вы с мистером Вульфом продолжали расследование. Только я хотела бы попросить вас… Перрен действительно наш старый друг… Вы не могли бы съездить и просто узнать, как он там? Ведь полиция очень любезна с вами.
  – Что за вопрос! – Я скорчил гримасу трубке. – В управление? Да ради бога! С превеликим удовольствием. Сейчас я быстренько дообедаю, и одна нога здесь, другая там. Как приеду, сразу позвоню.
  – Огромное вам спасибо. Если меня не будет дома, передайте матери. Я хочу пойти купить цветов.
  – Хорошо. Обязательно позвоню.
  Я вернулся и рассказал о звонке Вульфу. Он был раздражен – как всегда, когда дела отрывали его от еды. Я не спеша доел второе и дождался кофе, ибо знал: если начну торопиться, это повредит пищеварению Вульфа. Он не особо страдал, если в обеденный час я оказывался в городе и жевал на ходу что придется, но раз уж я сел за стол, то обязан был есть как полагается. Кроме того, я и сам не собирался давиться ради дела, которое явно не сулило удовольствия.
  В начале третьего я отправился в гараж, и там меня поджидала еще одна неприятность: мой родстер после вчерашней поездки приводил в порядок кто-то явно безрукий.
  Добравшись до центра, я поставил машину перед полицейским управлением и вошел внутрь. Выйдя из лифта, с независимым видом проследовал по длинному коридору и небрежно открыл дверь в приемную Кремера.
  – Доложи инспектору, – сказал я парню за столом. – Гудвин из конторы Ниро Вульфа.
  Однако пришлось подождать минут десять, пока парень кивком не пригласил меня в кабинет. Я лелеял надежду, что Кремера нет на месте и разговаривать придется с Бэрком. Дело тут не в моей врожденной робости, просто я знал: всем будет лучше, если Кремер успеет немного остыть. Однако он собственной персоной сидел за столом. Но, к моему удивлению, не набросился на меня и не вцепился зубами мне в ухо.
  – А, это ты, – пробурчал он. – Значит, сам пришел. Легок на помине. Бэрк говорил сегодня, что тебе надо бы обратиться к Смоки. Это тот хромой коротышка, что натирает у нас внизу медные перила. Мог бы заодно и тебя отшлифовать.
  – Пожалуй, я присяду.
  – Валяй. В мое кресло не хочешь?
  – Благодарю покорно.
  – Ну а чего же ты хочешь?
  Я сел и печально покачал головой:
  – Будь я проклят, инспектор, никак вам не угодишь. Мы с ног сбились, ищем эту шкатулку, а вы всё недовольны. Поймали опасного типа, который пытался незаконно проникнуть в дом, отдали его вам – опять недовольны. Ну а если мы распутаем это дело и преподнесем вам разгадку на блюдечке, что тогда? Обвините нас в соучастии, что ли? Помните, в деле с резиновой лентой?..
  – Помню. И высоко ценю прежние заслуги. Но сейчас я занят. Чего тебе надо?
  – Ну что ж… – Откинув голову, я смотрел на него как бы сверху вниз. – Я представляю душеприказчика мистера Макнейра и приехал пригласить Перрена Джебера принять участие в отпевании усопшего сегодня в девять часов вечера в Белфордской часовне. Не могли бы вы сказать мне, где он сейчас?
  Кремер глянул на меня с отвращением. Тяжко вздохнул, вытащил из кармана сигару и, раскурив ее, неожиданно спросил:
  – Что у вас есть на Джебера?
  – Ничего. Он даже не нарушал правил дорожного движения.
  – Просто хочешь поговорить с ним? А что Вульфу от него надо?
  – Ничего. Честное слово. Вульф говорит, что Джебер цепляется за соломинку, спасая свою жизнь, или что-то в этом роде. Он даже не позвал Джебера к себе.
  – Тогда что тебе надо от него, черт побери?
  – Ничего особенного. Просто я обещал выяснить, как он тут и что его ждет. Поэтому я очень прошу вас помочь.
  – Может быть, я и поверю. Хочешь взглянуть на него?
  – Да не особенно. Хотя и не откажусь.
  – Ладно. – Он нажал кнопку. – Кстати, даже хорошо, что ты пришел. Дело это ясное для газетчиков и совершенно темное для меня. Если думаешь, что Джебер знает что-то важное, тебе и карты в руки. Попробуй. С ним работают с семи утра. Целых восемь часов! И даже разозлить его не смогли.
  В дверях меня поджидал широкоплечий сержант.
  – Это мистер Гудвин, – сказал ему Кремер. – Проводите его в пятый кабинет и скажите Стэрджесу, что он может помочь им, если захочет. – Кремер повернулся ко мне: – Зайди сюда перед уходом. Мне надо спросить тебя кое о чем.
  – Хорошо. Я пока придумаю, что ответить.
  Вслед за сержантом я вышел в коридор и направился к лифту. Миновав первый этаж, мы очутились в длинном мрачном коридоре, где, повернув за угол, остановились перед дверью. Вероятно, на ней была табличка с цифрой «5», но в полутьме я ничего не смог разглядеть. Сержант открыл дверь и пропустил меня внутрь. Сидевший у входа тип вытирал платком потную шею. Сержант негромко сказал ему несколько слов и вышел.
  Помещение было небольшое и почти пустое. Вдоль стены стояло несколько простых деревянных стульев. Еще один, побольше и с подлокотниками, – посреди комнаты. На нем и сидел Перрен Джебер. Прямо в лицо ему светила большая лампа с отражателем. Рядом стоял коротко подстриженный жилистый человек без пиджака, в одной рубашке, с крохотными острыми ушами. Тип, с которым говорил сержант, и Джебер тоже сидели без пиджаков. Я подошел поближе к свету, и Джебер узнал меня.
  – А, Гудвин! – произнес он незнакомым хриплым голосом и попытался привстать.
  Но жилистый тип тут же смачно вмазал ему левой рукой по шее, а затем правой – в ухо. Джебер рухнул на стул.
  – Сиди спокойно, сколько можно говорить! – недовольно проворчал легавый.
  Другой, не убирая платка, встал и подошел ко мне:
  – Гудвин? Меня зовут Стэрджес. Ты у кого в отделе, у Баззи?
  Я покачал головой:
  – Частное агентство. Мы занимаемся этим делом и хотели бы знать, чт́о тут происходит.
  – Частное? Ну, раз инспектор вас прислал… Хотите поработать?
  – Не сейчас. Вы продолжайте, джентльмены, а я послушаю, глядишь, какая-нибудь идея у меня и возникнет.
  Я подошел к Джеберу и хорошенько рассмотрел его. Лицо у него порядком побагровело и покрылось пятнами, но явных следов побоев заметно не было. Он сидел без галстука, рубашка на плече порвана, на лбу испарина. Глаза налились кровью, может, из-за сильного света, а может, от ударов по лицу. Я спросил:
  – Когда вы назвали мое имя, вы хотели мне что-то сказать?
  Он покачал головой и издал нечленораздельный звук. Я повернулся к Стэрджесу:
  – Что он вам может сказать, если и говорить-то толком не в состоянии? Хоть бы воды ему дали.
  – Сможет, если захочет, – хмыкнул Стэрджес. – Воды ему уже давали пару часов назад, когда он вырубился. Все у него в норме, только вот упрямый очень. Не хотите попробовать?
  – Пожалуй, попозже.
  Я сел на стул у стены. Стэрджес стоял, в задумчивости потирая шею. Жилистый тип наклонился к Джеберу и спросил оскорбленным тоном:
  – За что она платила вам деньги?
  Никакого ответа.
  – За что она платила вам деньги?
  То же самое.
  – За что она платила вам деньги?
  Джебер чуть заметно покачал головой. Легавый яростно заревел:
  – Не сметь качать головой! Ясно? За что она платила вам деньги?
  Джебер не шевельнулся. Легавый вмазал ему еще пару раз. От удара голова Джебера моталась из стороны в сторону.
  – За что она платила вам деньги?
  Так продолжалось с четверть часа, и я уже начал задумываться, надеются ли они сами на какой-либо результат. Мне даже стало жаль этих туповатых ребят, им явно не хватало мозгов понять, что так они просто вгоняют человека в спячку и через три-четыре часа возиться с ним будет уже бессмысленно. Конечно, наутро Джебер придет в себя, но бесконечно продолжать в том же духе они не смогут, хоть он и бесправный иностранец. Это если посмотреть с чисто практической точки зрения. Этическая сторона дела меня, как правило, не касается, но должен признаться, что и я не лишен некоторых предрассудков. Я порой могу применить силу, если человек того заслуживает, но предпочитаю делать это на его территории и уж во всяком случае один на один.
  Судя по всему, бравые полицейские уже отбросили всякие мелкие вопросы, которыми донимали Джебера целое утро, и сосредоточились на главном. Потратив с полчаса на выяснение, за что она платила ему деньги, жилистый тип неожиданно спросил Джебера, что тот делал прошлой ночью в Гленнэнне. Бедняга что-то пробормотал в ответ и получил мощную оплеуху. В следующий раз он вообще ничего не ответил и снова получил по уху. Фантазия у этого специалиста была, по-видимому, на уровне гориллы, никакого разнообразия, монотонность ритма, вообще ничего, кроме пары лап, которые у него, вероятно, прямо-таки чесались. Он долбил еще с полчаса про Гленнэнн, а я сидел, курил и маялся от отвращения. Наконец этот тип подошел к напарнику и устало произнес:
  – Займись, пока я в сортир схожу.
  Стэрджес спросил, не хочу ли я попробовать, но я поблагодарил и снова отказался. Вообще-то я уже собирался уходить, но подумал, что надо воспользоваться случаем и пополнить свое представление о здешних методах работы. Стэрджес сунул платок в карман брюк, подошел к Джеберу и заорал:
  – За что она платила вам деньги?
  Я стиснул зубы и с трудом удержался, чтобы не запустить в этого идиота стулом. Но тут увидел кое-что новенькое. Стэрджес предпочитал оплеухам тычки. Он прикладывал лапу к Джеберову уху и несколько раз резко толкал его, затем повторял то же самое с другой стороны. А время от времени клал пятерню ему на лицо и так же резко толкал, завершая всю процедуру легкой пощечиной.
  Вернулся жилистый. Уселся рядом со мной и принялся рассказывать, какую гадость он ел накануне. Я уже было решил, что с меня достаточно, и сделал последнюю затяжку, но открылась дверь, и появился тот самый сержант, что привел меня. Он подошел поближе и взглянул на Джебера, как повар смотрит на чайник – не закипел ли. Стэрджес снова вытащил платок и стал вытирать пот. Сержант повернулся к нему:
  – Приказ инспектора. Приведите этого Джебера в порядок, отведите к северному входу и там подождите. Инспектор сказал, чтобы духу его тут через пять минут не было. Какая-нибудь кружка есть?
  Стэрджес подошел к полке, открыл дверцу и вытащил белую эмалированную кружку. Сержант плеснул в нее из бутылки и спрятал бутылку обратно в карман.
  – Пусть выпьет. Как он, ничего?
  Стэрджес ответил, что вполне. Сержант повернулся ко мне:
  – Вы не подниметесь к инспектору, мистер Гудвин? А то у меня еще одно дело внизу.
  Он вышел в коридор, и я молча последовал за ним. У меня не возникло желания обменяться с кем-нибудь из них телефонами.
  Я поднялся на лифте. В приемной Кремера снова пришлось ждать. Судя по всему, у него там собралась веселенькая компания. Сначала из кабинета вышли три детектива, потом капитан полиции в форме и, наконец, худощавый седой тип, в котором я узнал заместителя комиссара Элловэя. Когда меня впустили в кабинет, Кремер сидел за столом с кислым видом и жевал потухшую сигару.
  – Присядь, сынок. Ну что, не удалось показать, как надо работать, а? У нас тоже ничего не вышло. Один мой очень неплохой сотрудник, просто умница, сегодня утром бился с Джебером четыре часа, но все без толку. Пришлось отбросить эти церемонии и попробовать нечто иное.
  – Вот именно, – я ухмыльнулся, – эти парни действительно пробуют нечто иное. Точно подмечено. А теперь вы его отпускаете?
  – Да, – нахмурился Кремер. – Адвокат начинает поднимать шум. Думаю, его наняла миссис Фрост. Только что получено постановление об освобождении, а, на мой взгляд, из-за Джебера нет смысла затевать драку. Да и вряд ли нам удалось бы задержать его надолго. Французский консул тоже влез в это дело. Джебер-то – гражданин Франции. Естественно, мы установим за ним слежку, но что толку? Попробуй вытяни что-нибудь из такого человека, тут какой-то особый способ нужен. Не раскалывать его надо, а надрезать, как клен надрезают, и по капле, словно сок, выцеживать правду.
  Я кивнул:
  – Точно, только так и можно. Оно и лучше, чем… – Я пожал плечами. – Ну да ладно. От ваших ребят в Гленнэнне есть что-нибудь?
  – Нет. – Кремер сцепил пальцы за головой и откинулся на спинку кресла. Пожевав сигару, он мрачно взглянул на меня: – Знаешь, сынок, неприятно говорить тебе это, но душой кривить не стану. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были неприятности, но нам, наверно, следует подержать денек в пятой комнате тебя, а не этого Джебера.
  – Меня? – Я изумленно мотнул головой. – Ушам своим не верю. И это после всего, что я для вас сделал?
  – Брось свои шутки. Не до того мне. Устал чертовски! Я знаю, как работает Вульф. Не говорю, что могу так же, но знаю, как он это делает. Да, он действительно пока не ошибался, но ведь яйцо достаточно разбить один раз. Я не исключаю, что именно в этом деле Вульф завязнет. Он ведь работает на Фростов.
  – Он работает на одного из Фростов.
  – Пусть так, но это тоже странно. Сначала он говорил, что его нанял Лу, а потом – эта девчонка. Что-то я не припомню, чтобы он так лихо менял клиентов. Может, дело в том, что деньги принадлежат дочке, но ими уже двадцать лет распоряжается папаша этого Лу? А от Дадли Фроста так просто ничего не добьешься. Мы ему прямо заявили, что расследуем убийство и хотим проверить, как обстоят дела с этим наследством, вдруг там какая-то зацепка. Просили помочь. А он послал нас куда подальше. Фрисби из окружной прокуратуры попытался устроить все через суд, но, видно, зацепиться не за что. С чего это вдруг Вульф бросил Лу и решил оказывать услуги девочке?
  – Он не бросил. Это, если можно так выразиться, сделка по принуждению.
  – Вот как? Интересно, кто же это смог заставить Ниро Вульфа пойти против своего желания?! Я, кстати, обратил внимание, что это случилось сразу после убийства Макнейра. Ну хорошо, пусть Вульф раздобыл какую-то информацию. Но откуда? Думаю, из той самой шкатулки. Видишь, я не хитрю, просто излагаю свое мнение. А вся эта затея с Гленнэнном только для отвода глаз. И твои фокусы с Джебером – то же самое. Предупреждаю тебя и Вульфа тоже: не думайте, что я такой идиот и не смогу в конце концов выяснить, что там было, в этой красной шкатулке.
  Я печально покачал головой:
  – Инспектор, вы аж взмокли. Видит бог, с вас ручьем льет. Если вы решили прекратить поиски шкатулки, дайте нам знать, мы тогда сами попробуем.
  – Я ничего не решил. Просто веду дело по всем направлениям. Я не говорю, что Вульф покрывает убийцу. Он, может, и запутался, но на такую глупость не пойдет. Не сомневаюсь, он утаивает важную для меня информацию. Почему – не знаю. Лично мне нечего скрывать, я вообще в этом деле ни черта не понимаю. Но я твердо уверен, что разгадка – в семействе Фростов. Больше мы никого не нашли, никаких связей Макнейра, которые могли бы дать зацепку. От его сестры в Шотландии ничего нет. В его бумагах – тоже. Из Парижа – глухо. И по яду ни одной зацепки. Единственное, о чем я узнал точно от одного типа, это о давнем скандале из-за того, что Эдвин Фрост лишил жену наследства. Ему не понравилась ее дружба с неким французом, и, угрожая разводом, он заставил жену подписать отказ от права на часть наследства. Джебер как раз француз, но Макнейр-то нет! Похоже, мы остались в дураках, а? Помнишь, чт́о я говорил во вторник у Вульфа в конторе? Но ведь Вульф не дурак, и он не будет пытаться скрыть то, что рано или поздно все равно откроется. Ты можешь передать ему кое-что?
  – Ради бога. Записать?
  – Не обязательно. Передай ему, что этот Джебер до окончания дела будет под постоянным наблюдением. И еще. Если шкатулка так и не найдется, то в эту среду один из моих лучших людей отправится на «Нормандии» во Францию. И скажи ему, что кое-что я уже узнал. Ну, например, что за последние пять лет из наследства вашей клиентки этому Джеберу было выплачено шестьдесят тысяч долларов. А уж сколько ему до этого перепало, одному богу известно.
  – Шестьдесят кусков? – Я поднял брови от изумления. – Из наследства Елены Фрост?
  – Именно. Я вижу, что для вас это новость.
  – Еще бы! Надо же, такая уйма денег – и с концами. А как она ему их выдавала, пятицентовиками?
  – Зря смеешься. Так вот, передай Вульфу: пять лет назад Джебер открыл в Нью-Йорке счет в банке и с тех пор каждый месяц переводит туда тысячу долларов. А подписаны чеки Калидой Фрост. Порядки в банках вы знаете и можете представить себе, чего мне стоило все это раскопать.
  – Да уж вам-то! Не прибедняйтесь. Вы же не последний человек в полиции. Хотелось бы только обратить внимание на тот факт, что Калида Фрост не является нашим клиентом.
  – Мать, дочь – какая разница? Формально содержание идет, конечно, дочери, но половина-то, думаю, достается матери.
  – Разница все-таки есть. Взять хотя бы юную особу из Род-Айленда, что в прошлом году убила свою мать. Одна жива, другая – нет. Чувствуете разницу? А за что миссис Фрост платила Джеберу?
  Кремер пристально посмотрел на меня:
  – Вернешься домой, спроси Вульфа.
  – Да будет вам, инспектор, право слово. Беда в том, что вы видите Вульфа не так уж часто – только когда он уже посыпал арену опилками и готов щелкнуть хлыстом. А видели бы вы его, как я, каждый день, тогда бы поняли, что он многих вещей не знает. Трех как минимум, а то и четырех.
  Кремер еще крепче сжал сигару в зубах.
  – Я считаю, он знает, где шкатулка. Вполне возможно, он ее уже нашел. Кроме того, я думаю, что, исходя из интересов клиента, не говоря уже о его собственных, он скрывает факты, связанные с расследованием убийства. Знаешь, чего он хочет? Он хочет дождаться седьмого мая, когда Елена Фрост станет совершеннолетней, и тогда все открыть. Как прикажешь мне к этому относиться? И как отнесется к этому окружная прокуратура?
  Прикрыв рот ладонью, я зевнул:
  – Прошу прощения, я спал сегодня всего шесть часов. Клянусь, я не знаю, как убедить вас. И вообще, почему бы вам самому не поговорить с Вульфом?
  – А какой смысл? Я все знаю наперед. Ну объясню я, почему считаю его лжецом. А он скажет, что я абсолютно прав, и будет сидеть с закрытыми глазами до тех пор, пока не захочет пива. Завел бы пивоварню, что ли… Между прочим, некоторые гении перед смертью завещают свой мозг ученым. А Вульф пусть завещает им желудок.
  – Ну что ж. – Я встал. – Раз вы столь раздражены, что ставите ему в укор даже желание время от времени утолять жажду, то я, конечно, не могу рассчитывать, что вы захотите прислушаться к голосу рассудка. Но еще раз повторяю: вы глубоко заблуждаетесь. Вульф сам говорит, что, если бы у него была шкатулка, он бы уже закончил это дело.
  – А я не верю. Так ему и передай.
  – Обязательно. С наилучшими пожеланиями?
  – Иди к черту.
  Однако к черту я не пошел, а остановил лифт на первом этаже и направился к выходу. На стоянке отыскал свою машину и вырулил на Сентер-стрит.
  Кремер, конечно, шут гороховый, но сейчас мне было совсем не до веселья. Я видел, что его дурацкие подозрения не сулят нам ничего хорошего. Ему просто не дано понять, что Вульф и я – люди пусть и не святые, но честные и порядочные. И если бы Макнейр на самом деле отдал нам шкатулку или хотя бы сказал, где она, мы бы этого не скрывали, а заявили, что, мол, ее содержимое не для чужих глаз, к тому же не имеет никакого отношения к убийствам и показывать мы никому и ничего не намерены. Даже я это понимал, хотя я и не инспектор и вряд ли когда им стану.
  Домой я добрался только в начале седьмого. Там меня ожидал сюрприз. Вульф сидел в кабинете, откинувшись в кресле и сцепив пальцы на животе. А на «троне олуха царя небесного» восседал Сол Пензер со стаканом, в котором плескались остатки коктейля. Мы поздоровались, и Сол продолжал:
  – …Первую жеребьевку проводят по вторникам, за три дня до скачек. Из игры выбывают те, чей номер не выпадает на конкретную лошадь. На следующий день, по средам, устраивают еще одну жеребьевку…
  Сол излагал правила игры на тотализаторе. А я уселся за свой стол и отыскал в книжке телефон Фростов. Елена оказалась дома, и я рассказал ей, что видел Джебера, что его порядком измучили всякими вопросами, но в конце концов отпустили.
  Она ответила, что уже обо всем знает – Джебер сам позвонил, а мать поехала к нему в Чезборо. Потом Елена начала рассыпаться в благодарностях, но я посоветовал поберечь такие слова для более серьезного случая. Покончив с этой проблемой, я снова стал слушать Сола. Судя по всему, его познания в бегах выходили за рамки чистой теории. Так что вскоре Вульф счел информацию достаточной и кивком остановил Сола. Повернувшись ко мне, шеф заметил:
  – Солу нужно двадцать долларов. А в ящике только десять.
  Я кивнул:
  – Утром схожу в банк.
  Потом вытащил бумажник. У Вульфа никогда не было при себе денег. Я дал Пензеру четыре пятерки, он их аккуратно сложил и спрятал в карман.
  Вульф поднял указательный палец и обратился к Солу:
  – Ты, конечно, понимаешь, что никто не должен тебя видеть?
  – Конечно, сэр.
  Пензер направился к двери.
  Я сделал запись в книге расходов и посмотрел на Вульфа:
  – Сол едет обратно в Гленнэнн?
  – Нет. – Вульф вздохнул. – Он объяснил мне механизм ирландского тотализатора. Если бы пчелы вели так свои дела, то ни в одном улье не хватило бы меда на зиму.
  – Но некоторые пчелы купались бы в нем.
  – Вероятно. В Гленнэнне они заглянули под каждую плитку на дорожке и вообще перевернули все вверх дном – ничего. Кремер нашел шкатулку?
  – Нет. Он утверждает, что она у нас.
  – У нас? И что, собирается закрыть дело?
  – Нет. Он думает послать человека в Европу. Может, им вместе с Солом поехать?
  – Сол не поедет туда. Во всяком случае, сейчас. Я предложил ему другой маршрут. Как только ты уехал, позвонил Фред, и я вызвал их сюда. В Гленнэнне остались только полицейские. Фред и Орри пока свободны. А что касается Сола… Я тебя понял. Ты шутил, а я воспринял это серьезно. Вместо того чтобы искать шкатулку по всему свету, надо сначала прикинуть, где она, а уж тогда посылать за ней. Вот Сол и поехал.
  Я мрачно спросил:
  – Теперь вы шутите? Или вам кто-нибудь сказал, где она?
  – Здесь никого не было.
  – А кто тогда звонил?
  – Никто.
  – Все ясно. А я уж подумал, что вы всерьез. Погодите, от кого-нибудь было письмо или там телеграмма?
  – Ни от кого.
  – И вы послали Сола за шкатулкой?
  – Послал.
  – А когда он вернется?
  – Трудно сказать. Может быть, завтра, нет, скорее, послезавтра.
  – Так-так. Забавно. А я-то поверил. Хотя чего еще от вас ждать? Но шкатулка нам сейчас ни к чему. Кремер тогда окончательно решит, что она у нас уже давно, а мы ему просто морочили голову. И руки нам больше не подаст. Он и так недоволен, что мы ему подсунули Джебера. Они его затащили к себе в подвал, орали, кулаки в ход пускали, и все зря. Кстати, вы вот не признаёте насилия, а стоило бы посмотреть – увлекательное зрелище. В полиции, правда, утверждают, что подобным образом удается еще и узнать что-то, но лично я сильно сомневаюсь. Не говоря уже о том, что с любителем этих методов любая приличная свинья из одного корыта хлебать побрезгует. Да, кстати, Кремер от щедрот подкинул мне кое-что: за последние пять лет Калида Фрост заплатила Джеберу шестьдесят тысяч. По тысчонке в месяц. За что, Джебер им так и не сказал. Не знаю, спрашивали ли они ее саму. Это как-то согласуется с вашими предположениями?
  – Вполне. – Вульф кивнул. – Только я не знал точной суммы.
  – Ах, вы не знали точной суммы! То есть хотите сказать, что вообще-то знали об этих деньгах?
  – Нет, я просто предполагал. Естественно, она ему платит. Надо же ему на что-то жить. Во всяком случае, сам он наверняка так считает. А как они это узнали? Вышибли из него?
  – Нет, выяснили в банке.
  – Понятно. Следственная необходимость. Этот Кремер, по-моему, в наличии собственного носа не будет уверен, пока в зеркало не посмотрит.
  – Сдаюсь. – Я сжал губы и покачал головой. – Вы просто гений. Без вас никуда. – Потом я встал и поправил брюки. – Нам теперь остается только поставить в передней электрический стул и самим казнить преступников. Пойду скажу Фрицу, что буду обедать на кухне – в полдевятого мне надо вместо вас идти в церковь на отпевание.
  – Очень жаль. – Он был абсолютно серьезен. – А тебе обязательно туда идти?
  – Да, стоит, я думаю, сходить. А то некрасиво получается. Нельзя же всем сидеть и бить баклуши.
  Глава пятнадцатая
  Вечером на Семьдесят Третьей улице припарковаться нелегко. После долгих поисков мне наконец удалось втиснуться где-то за полквартала от Белфордской часовни. Номер стоявшей рядом машины показался мне знакомым, и действительно, приглядевшись, я узнал кабриолет Джебера. Машина сверкала как новенькая – ее явно хорошенько помыли после экспедиции в непролазные дебри округа Патнэм. Нужно отдать должное Джеберу: всего за три часа он вполне оправился от выпавших на его долю испытаний и к выезду в свет сумел все привести в надлежащий вид.
  Я вошел в часовню и оказался в квадратном помещении с мраморными стенами. Меня встретил поклоном мужчина средних лет в черном, казавшийся навечно погруженным в аристократическую печаль. Легким движением руки он указал на дверь справа и проговорил:
  – Добрый вечер, сэр. В часовню сюда. Или…
  – Или что?
  Он мягко кашлянул:
  – У покойного не было семьи, поэтому самые близкие друзья собираются в отдельной комнате.
  – Понятно. Я представляю душеприказчика покойного. Даже не знаю, как быть. А что вы посоветуете?
  – В этом случае, сэр, я полагаю, вам следует пройти к ним.
  – Хорошо. Куда?
  – Сюда, пожалуйста. – Он повернулся налево, открыл дверь и легким поклоном пригласил внутрь.
  Я шагнул на мягкий толстый ковер. Комната с удобными диванами и креслами была освещена приглушенным светом, в ней царил запах, напоминавший аромат дорогой парикмахерской. В углу в кресле расположилась Елена Фрост, бледная, сосредоточенная и красивая, в темно-сером платье и небольшой темной шляпке. Рядом, словно охраняя ее, стоял Луэллин. Перрен Джебер сидел на диване у правой стены, еще две женщины – в креслах напротив. Одну я узнал – она была в салоне Макнейра во время нашего эксперимента с конфетами. Луэллин что-то негромко говорил Елене. Костюм Джебера выглядел гораздо лучше, нежели его лицо с опухшими веками, что было вполне понятно.
  Я сел и стал размышлять над замечанием Вульфа о тоскливом и тихом поклонении страху смерти. Открылась дверь, и появился Дадли Фрост. Я сидел ближе всех ко входу. Увидев меня, он сделал вид, будто мы незнакомы, а с дамами поздоровался так громко, что они вздрогнули. Затем, холодно кивнув Джеберу, направился к сыну и племяннице.
  – Я даже раньше времени, провалиться мне на этом месте! Такое со мной не часто бывает! Елена, крошка, а куда твоя мамаша запропастилась? Три раза звонил – без толку! В итоге я, как назло, забыл цветы! Когда вспомнил, было уже поздно отправлять их с посыльным, решил привезти сам.
  – Хорошо, отец, все в порядке. Цветов хватит…
  Было по-прежнему тоскливо, но уже отнюдь не тихо. Интересно, подумал я, как они справляются с ним, когда в День перемирия35 наступает минута молчания? И придумал уже три возможных варианта, но снова открылась дверь, и вошла миссис Фрост. Дадли Фрост так же громогласно приветствовал и ее. Она была бледна, хоть и не так, как Елена. Из-под черного манто виднелось темное вечернее платье, на голове – маленькая шляпка из черного атласа. Чуть заметно кивнув Дадли и энергично – Джеберу, она направилась к дочери.
  Я сидел и наблюдал.
  Неожиданно в комнате появился еще один человек. Он так тихо вошел, что я сначала даже не заметил его. Этот аристократ был поплотнее того, что у входа, но имел столь же печальный вид. Он сделал несколько шагов и поклонился:
  – Пройдемте, господа.
  Я пропустил всех вперед и вышел последним. Луэллин, вероятно, посчитал, что должен взять Елену под руку, но она явно придерживалась иного мнения. Я последовал за ними, изо всех сил стараясь соответствовать торжественности момента.
  Свет и в часовне был приглушенным. Наш проводник что-то прошептал миссис Фрост, в ответ она покачала головой и направилась к скамьям. Там сидели уже сорок или пятьдесят человек. Прямо перед нами на возвышении стоял черный гроб с хромированными ручками, весь усыпанный цветами. Спустя пару минут в дальнем конце помещения открылась дверь и вошел один тип. Он встал около гроба и внимательно осмотрел собравшихся. Потом, выждав для солидности некоторое время, начал речь.
  На мой взгляд, держался он неплохо. Но мне это действо наскучило задолго до того, как подошло к концу. Для утешения моей души вполне хватило бы и капли елея. И если вдруг мне суждено отправиться на небо без всего этого, то лично я не против – я и так окажусь там, где положено. Разумеется, я высказываю исключительно свою точку зрения, и если вы любитель подобных обрядов, то Бог вам в помощь.
  Я сидел с самого краю, что позволило мне благополучно улизнуть сразу же после заключительной тирады.
  За оказанную мне честь побыть вместе с ближайшими друзьями покойного я предложил аристократу у входа четвертак, принять который, как я понял, его обязывало положение. На улице выяснилось, что какой-то олух умудрился воткнуть свой драндулет в трех дюймах от заднего бампера моей машины, и мне пришлось изрядно попотеть, чтобы выбраться и при этом не ободрать крыло Джеберова кабриолета. Я вырулил на улицу, идущую с западной стороны Центрального парка, и направился домой.
  Когда приехал, было уже почти пол-одиннадцатого. Вульф сидел в кабинете с закрытыми глазами и гримасой отвращения на лице. Он слушал по радио передачу «Жемчужины мудрости». Фриц раскладывал пасьянс на кухне за маленьким столиком, где я обычно завтракаю. Тапочки он снял и поставил ноги на нижнюю перекладину стоящего рядом стула.
  Я достал из холодильника бутылку молока и налил себе стакан. Фриц спросил:
  – Как прошло? Похороны удались?
  – Как тебе не стыдно, – ответил я укоризненно. – Вас, французов, так и тянет уколоть побольнее.
  – Я не француз! Я швейцарец.
  – Так я тебе и поверил. Я видел – ты читаешь французские газеты.
  Отхлебнув из стакана, я отправился в кабинет, устроился в своем кресле и посмотрел на Вульфа. Выражение его лица стало совсем ужасным. Я дал ему еще немного помучиться, но вскоре, сжалившись, выключил радио и снова принялся наблюдать за шефом, потягивая молоко. Гримаса отвращения на его лице постепенно исчезла, веки задрожали и чуть-чуть приоткрылись. Глубокий вздох всколыхнул его тушу.
  – Что ж, вы вполне заслужили такую муку, – произнес я. – Ведь здесь не больше дюжины шагов. Неужели вам было трудно выключить этот бред? От кресла до приемника пять шагов, столько же – обратно. Итого десять. Если уж вам и это не под силу, купили бы, что ли, дистанционное управление.
  – Нет, Арчи, – невозмутимо ответил Вульф. – Ты прекрасно знаешь, что, когда надо, я на многое способен, в том числе и радио выключить, тем более что мне не помешает лишний раз пройтись. Просто эта идиотская программа укрепляет нервы. Послушаешь – и несколько дней спокойно терпишь человеческую глупость. Например, даже беседа с тобой мне начинает доставлять интеллектуальное и эстетическое удовольствие. – Он поморщился. – Представляешь, что они сказали о культурных запросах? Высший класс! – Вульф опять поморщился. – Фу, во рту совершенно пересохло. – И потянулся к кнопке.
  Но пиво он получил не скоро.
  Не успел Вульф нажать кнопку, как раздался звонок в дверь, и Фрицу пришлось сначала пойти открывать. Время было уже позднее – почти одиннадцать, мы никого не ждали, и я занервничал. Со мной так бывает, когда мы занимаемся делом, от которого можно ждать чего угодно. Вообще-то, зная Вульфа, я не исключал возможности стать просто объектом его забав. У меня даже возникла мысль, что в комнату сейчас войдет Сол Пензер с красной шкатулкой в руках. Но из прихожей донесся голос, принадлежавший явно не Солу. Дверь распахнулась, Фриц посторонился, пропуская гостя, и в комнате появилась Елена Фрост. Одного взгляда на нее мне было достаточно. Я выскочил из-за стола и подхватил Елену под руку. Казалось, она вот-вот лишится чувств.
  Но все обошлось. Она просто подошла к столу Вульфа.
  – Добрый вечер, мисс Фрост, прошу вас садиться, – сказал шеф. – Арчи, помоги.
  Я снова взял ее под руку, пододвинул кресло, и мисс Фрост в изнеможении села.
  – Случилось нечто ужасное. Я не хотела ехать домой и… приехала сюда. Мне страшно. Мне давно было не по себе, но сейчас я просто боюсь. Перрен… умер. Только что, на Семьдесят Третьей улице. Он умер прямо на тротуаре.
  – Так-так, – проговорил Вульф. – Успокойтесь, мисс Фрост. Арчи, налей коньяку.
  Глава шестнадцатая
  Мисс Фрост покачала головой:
  – Не надо. Я просто не смогу его проглотить. – Голос ее дрожал. – Я же говорю, мне страшно!
  – Вот как? – Вульф выпрямился и широко раскрыл глаза. – Если вы сейчас же не возьмете себя в руки, у вас начнется истерика. Может быть, нашатырного спирта? Или хотите прилечь? Вы в состоянии рассказать, чт́о случилось?
  – Да. – Она осторожно помассировала виски и лоб. – Я сейчас все расскажу.
  – Вот и прекрасно. Вы сказали, что мистер Джебер умер на тротуаре Семьдесят Третьей улицы. А отчего он умер?
  – Не знаю. – Она выпрямилась, сцепив пальцы на коленях. – Он садился в свою машину, но вдруг побежал к нам и упал. Потом Лу сказал мне, что он умер…
  – Погодите секунду, ради бога. Давайте по порядку. Это случилось после того, как вы все вышли из часовни? Ваша мать, дядя, двоюродный брат и мистер Джебер – вы вышли вместе?
  Она кивнула:
  – Да. Перрен предложил отвезти нас с мамой домой, но я хотела пройтись пешком, а дядя сказал, что ему нужно поговорить с мамой, и они собирались взять такси. Мы шли по тротуару и думали, как…
  – В какую сторону вы шли? К машине Джебера? – спросил я.
  – Да. Но я еще не знала, где он ее поставил. Перрен пошел вперед. А Лу вышел на мостовую, чтобы поймать такси. Мы с дядей совершенно случайно смотрели в сторону машины Джебера, и я увидела, как тот открыл дверцу, забрался внутрь, а потом выскочил оттуда, замер на секунду и с криком побежал к нам. Но где-то на полпути упал и стал кататься по земле… Он хотел…
  Вульф успокаивающе поднял руку:
  – Без эмоций, мисс Фрост. Один раз вы это уже пережили, и достаточно. Просто постарайтесь рассказать все как можно точнее. Значит, он упал и стал кататься по земле. Кто бросился ему на помощь? Вы или ваша мать?
  – Нет. Мама держала меня за руку. Побежал дядя и еще какой-то прохожий. А я крикнула Лу, и он тоже побежал. Мама попросила, чтобы я оставалась на месте, а сама пошла к ним. Потом стали собираться какие-то люди. Через некоторое время ко мне подошел Лу и сказал, что Перрен, кажется, умер. Еще он сказал, чтобы я садилась в такси, которое он остановил, и ехала домой. И когда машина тронулась, я решила, что мне лучше поехать к вам. Я думала, может быть…
  – Понятно. – Вульф откинулся на спинку кресла. – Значит, вы не знаете, почему умер мистер Джебер?
  – Нет. По-моему, никто не понял этого.
  – А в часовне он ничего не ел? Может быть, пил?
  Она вздрогнула.
  – Нет. Точно нет.
  – Впрочем, это не имеет значения. – Вульф вздохнул. – Все равно потом выяснится. Вы говорите, что мистер Джебер отпрянул от машины и закричал. Что он кричал?
  – Имя… Он звал мою мать.
  Бровь Вульфа поползла вверх.
  – Как я понимаю, он кричал пылко. Простите, что позволяю себе такое неуместное замечание. Мистер Джебер понял бы меня. Значит, он крикнул: «Калида». Несколько раз?
  – Да. А какое это имеет значение?
  – Не знаю. Я просто размышляю вслух. Судя по вашим словам, мистер Джебер скончался то ли от инсульта, то ли от сердечного приступа, то ли вообще от приступа мизантропии. Но вы ведь, кажется, говорили, что вам стало страшно. Отчего?
  Она пристально посмотрела на Вульфа, хотела что-то сказать, но промолчала. Потом все-таки начала:
  – Поэтому… Вот это… – Снова замолчала и наконец сказала: – Я же говорила вам. Мне давно было страшно…
  – Вот как? – Вульф снова успокаивающе поднял руку. – Не мучайте себя. Я понимаю ваше состояние. Вы хотите сказать, что уже давно чувствовали что-то зловещее в отношениях между вашими родственниками? А после смерти мистера Макнейра это чувство стало особенно острым. Не потому ли… Простите, мисс Фрост, если я причиняю вам боль своими вопросами. Поверьте, я бы не стал терзать вас, если бы в этом не было необходимости, но, к сожалению, иначе нельзя. Это единственное, что от вас требуется, – отвечать на вопросы. Вы хотели выйти замуж за мистера Джебера?
  – Нет, у меня и в мыслях такого не было.
  – А он вам нравился?
  – Нет, я же говорила вам.
  – Хорошо. Теперь, когда вы немного успокоились, прошу вас, постарайтесь быть объективной. Я тоже считаю, что мистер Джебер был малопривлекательным человеком, и скажу честно: совсем не сожалею о том, что его больше нет. Более того, не боясь показаться циником, замечу, что смерть Джебера несколько облегчает нашу с вами задачу. И тем не менее за это убийство преступник тоже должен ответить. К сожалению, мисс Фрост, я пока не готов рассказать вам все, и потому будет лучше не говорить ничего. Ограничусь одним советом. У вас, конечно, есть подруги, ну, например, мисс Митчелл. Поезжайте к ней и переночуйте там. Никому ничего не говорите. Мистер Гудвин отвезет вас. А завтра…
  – Нет, – она отрицательно покачала головой. – Я не хочу. Что вы сказали… насчет того, что Перрена убили? Его действительно убили?
  – Действительно. Он умер пылкой смертью. Простите, что я снова произношу загадочную и даже нелепую фразу. Но она мне нравится. Если что-то поймете, тем лучше для вас: будет меньше неожиданностей потом. Переночевать я советую у подруги. И не потому, что вам грозит опасность. Вам ничего не грозит. Более того, теперь уже никому ничего не грозит. Ну разве что я представляю собой опасность кое для кого. Имейте в виду: если поедете домой, поспать вам не удастся. Полиция будет копаться во всем; возможно, они уже терзают вашу семью, и, по-моему, гораздо разумнее избежать нудных расспросов. А завтра утром я сообщу вам все подробности.
  Мисс Фрост снова покачала головой.
  – Нет, – решительно ответила она. – Я поеду домой, не хочу бросать своих. Я приехала к вам, просто чтобы… кроме того, и мама, и Лу, и дядя… нет. Я поеду домой. Но скажите мне, мистер Вульф, ну пожалуйста…
  – Сейчас не могу. Но ждать осталось недолго, обещаю вам. А пока…
  Зазвонил телефон. Я взял трубку. И на меня сразу обрушился поток слов. Какой-то идиот, не представившись, громогласно требовал немедленно соединить его с Вульфом. Я что-то ответил, и он попросил подождать. Через полминуты я услышал другой голос, который узнал сразу.
  – Гудвин? Это инспектор Кремер. Может, Вульф мне и не понадобится. Чертовски не хочется беспокоить его. Елена Фрост у вас?
  – Кто? Елена Фрост?
  – Ты что, глухой?
  – А что ей у нас делать? Вы думаете, мы теперь еще и по ночам работаем? Погодите-ка, я вас сразу не узнал. Кажется, Вульф хочет что-то спросить… – Я прикрыл рукой трубку и повернулся к Вульфу: – Инспектор Кремер интересуется, нет ли здесь мисс Фрост.
  Вульф едва заметно пожал плечами. Елена встрепенулась.
  – Конечно, скажите ему, что я здесь.
  – Вы слушаете? У мистера Вульфа нет вопросов, – сказал я в трубку, – а что касается мисс Елены Фрост, я вот только сейчас заметил: она действительно здесь.
  – Ах так! Значит, она у вас? Тебе-то я как-нибудь голову отверну. А мисс Фрост пусть немедленно едет сюда, то есть домой. Хотя погоди. Может посидеть у вас, я пришлю за ней.
  – Не утруждайте себя. Я привезу ее.
  – Когда?
  – Прямо сейчас. Немедленно. Одна нога здесь, другая там. – Я положил трубку и повернулся к мисс Фрост: – Инспектор у вас дома. И думаю, он там не один. Вы поедете? Или сказать ему, что я близорук и обознался?
  Елена поднялась и застыла в нерешительности.
  – Спасибо, – произнесла она. – Если вы действительно не можете мне ничего…
  – Прошу прощения, мисс Фрост, – ответил Вульф, – но пока нет. Может быть, завтра. Я позвоню вам. И не сердитесь на мистера Кремера. Он желает вам только добра. Спокойной ночи.
  Я встал и вместе с Еленой вышел из кабинета.
  Машину я оставил в гараже, поэтому мисс Фрост пришлось подождать меня у подъезда. Когда мы свернули на Десятую авеню, я сказал:
  – Мне кажется, вы еще не пришли в себя. Постарайтесь расслабиться.
  Она поблагодарила, но сидела все так же напряженно и до самой Шестьдесят Пятой улицы не произнесла ни слова. Я думал о предстоящей мне веселой ночке. С той самой минуты, когда она примчалась к нам с этим известием, я все время упрекал себя, что так безответственно поспешил смыться с Семьдесят Третьей улицы. Ведь машина Джебера стояла рядом с моей, а умер он буквально через пять минут после того, как я уехал. Это ж надо, как не повезло!
  Веселой ночки между тем не получилось. Мое пребывание в квартире Фростов в качестве провожатого Елены оказалось коротким и малоприятным. Она дала мне свой ключ, я отпер дверь, но на пороге стоял полицейский, а в кресле среди зеркал сидел еще один. И в комнату нас не пустили.
  – Постойте-ка оба.
  Полицейский исчез в гостиной. Тут же появился Кремер. Вид у него был озабоченный и неласковый.
  – Добрый вечер, мисс Фрост. Будьте добры, пойдемте со мной.
  – Мама здесь? А Лу?
  – Все здесь. Спасибо, Гудвин, премного обязан. Приятных сновидений.
  – Я не хочу спать. Лучше побуду пока здесь. Надеюсь, не помешаю?
  – Не помешаешь, если пойдешь себе подобру-поздорову. Могу помочь.
  По его тону было ясно, что спорить бесполезно. Я промолчал и попрощался с Еленой:
  – Спокойной ночи, мисс Фрост. – Потом я повернулся к полицейскому: – А ну, приятель, открой-ка мне.
  Он не шевельнулся. Тогда я широко распахнул дверь и вышел. И закрыть ее ему все-таки пришлось.
  Глава семнадцатая
  На следующее утро, в субботу, не было никаких признаков того, что работа занимает хоть какую-то часть мыслей Вульфа. Уже к восьми я привел себя в порядок в ожидании поручений от шефа, но с тем же успехом я мог бы дрыхнуть свои законные пятьсот десять минут. Телефон молчал. Фриц, как обычно, отнес Вульфу в спальню поднос с апельсиновым соком, печеньем и шоколадом. Никаких указаний о чем-то более существенном, нежели разбор утренней почты и помощь Фрицу по хозяйству, по-прежнему не было.
  В девять часов по урчанию лифта я понял, что Вульф, как обычно, поднимается в оранжерею. Я сидел на кухне за маленьким столиком и отдавал должное тостам и яичнице из четырех яиц, зажаренной на медленном огне под крышкой, одновременно поглощая газетные сообщения о сенсационной смерти Перрена Джебера. Из них я узнал кое-что новое для себя. Оказывается, забираясь в машину, он задел головой маленькое блюдце с ядом, которое было прикреплено пластырем к матерчатой крыше над сиденьем. Отрава вылилась прямо на него, причем б́ольшая часть попала на шею. Что это был за яд, газеты не сообщали. Я решил выпить вторую чашку кофе, а потом поискать в шкафу справочник по токсикологии. Вряд ли найдется много ядов, которые, попав на кожу, могут дать моментальный результат.
  В начале десятого позвонил Сол Пензер. Он попросил Вульфа, и я переключил его на телефон в оранжерее. К моему неудовольствию, Вульф потребовал, чтобы я положил трубку. Я не особо удивился и, вытянув ноги, принялся разглядывать свои ботинки и мечтать, как в один прекрасный день войду в кабинет с убийцей в чемодане и Ниро Вульфу дорого обойдется разрешение заглянуть внутрь.
  Вскоре позвонил Кремер. Его я тоже соединил с Вульфом и на этот раз слушал разговор по своему телефону и даже записывал в блокнот. Но все оказалось пустой тратой времени. Голос Кремера был усталым и недовольным – три хороших коктейля и крепкий сон ему бы явно не помешали. Смысл же его ворчания сводился к тому, что у окружного прокурора дым стоит коромыслом и вот-вот будут предприняты самые решительные действия. В ответ Вульф полным сочувствия тоном выразил надежду, что своими необдуманными действиями прокуратура не сведет на нет всех достижений Кремера по этому делу. В ответ инспектор послал Вульфа куда подальше. Содержательно поговорили…
  Я вытащил справочник по токсикологии. Со стороны я, наверно, мог показаться усердным исследователем, с головой погруженным в науку, но на самом деле я напоминал, скорее, тигра в клетке. Мне так сильно хотелось найти хоть какую-нибудь зацепку, что даже под ложечкой заныло. Ведь на этом деле я уже два раза садился в галошу: сначала не смог увезти Джебера из Гленнэнна и потом ухитрился смыться с Семьдесят Третьей улицы за три минуты до того, как он отдал там концы.
  Именно поэтому я был настроен не особо гостеприимно, когда около десяти Фриц принес визитную карточку Мэтьюса Р. Фрисби. Я попросил проводить гостя в кабинет. Об этом Фрисби, помощнике окружного прокурора, я когда-то слышал, но знаком с ним не был. Теперь я понял, что немного потерял. Он был в тщательно отглаженном костюме, весь напомаженный и прилизанный – ну, вылитый манекен из галантерейной лавки. Весь его вид говорил о том, что жить с такой самоуверенностью довольно тяжело.
  Он заявил, что хочет видеть Ниро Вульфа. Я ответил, что Ниро Вульф, как обычно, занят до одиннадцати часов. Тогда он сказал, что прибыл по делу важному и не терпящему отлагательства, и потребовал немедленной встречи с Вульфом.
  Я ласково улыбнулся:
  – Погодите минутку.
  Неторопливо поднявшись по трем маршам в оранжерею, я застал Вульфа погруженным в эксперимент по выведению гибридов нетрадиционными методами опыления. Легким кивком он дал понять, что заметил меня.
  – Внизу вас ждет один из любителей самых решительных действий, – сообщил я. – По имени Фрисби. Это он занимался делом Клары Фокс – помните, о краже? А теперь хочет, чтобы вы тут же все бросили и немедленно спустились к нему.
  Вульф ничего не ответил. С полминуты я подождал, а потом вежливо осведомился:
  – Сказать ему, что вы внезапно оглохли?
  Вульф фыркнул. Не поворачиваясь ко мне, он проворчал:
  – А ты, я вижу, обрадовался. Надо же, сам помощник окружного прокурора, да еще именно Фрисби! Не спорь. Тебе только дай повод помучить меня. Можешь считать, тебе это удалось. А теперь иди.
  – Что-нибудь передать ему?
  – Ничего. Иди.
  Спустившись вниз, я подумал, что Фрисби, может быть, хочет немного побыть один, поэтому заглянул на кухню перекинуться парой слов с Фрицем о предстоящем обеде и прочих интересных вещах. Когда же я вернулся в кабинет, Фрисби сидел с хмурым выражением лица, положив локти на ручки кресла и аккуратно соединив кончики пальцев.
  – Ах да, мистер Фрисби, вы ведь хотели лично поговорить с мистером Вульфом? Может быть, вам пока дать книгу или свежую газету? Вульф примет вас в одиннадцать.
  Фрисби разъединил пальцы.
  – Он дома? Я вас правильно понял? – требовательно спросил он.
  – Конечно. Он никогда никуда не выходит.
  – Однако я не собираюсь ждать целый час. Я наслышан о его привычках. Но мириться с этим не намерен.
  Я пожал плечами:
  – Как вам угодно. Так не хотите просмотреть газету, пока вы с этим еще миритесь?
  Он встал:
  – Ну, знаете! Это невыносимо. Вульф вечно мешает нам работать. Мистер Скиннер послал меня сюда, чтобы…
  – Вполне разумно с его стороны. Сам он едва ли захочет прийти снова, учитывая, что в прошлый раз…
  – Скиннер послал меня сюда, и я отнюдь не намерен сидеть до одиннадцати. Благодаря излишней мягкости, с которой отдельные сотрудники относятся к Вульфу, он, очевидно, полагает, что ему закон не писан. Но никому не позволено игнорировать законы, слышите, никому! – Его крахмальный воротничок, казалось, стал еще жестче. – Бойден Макнейр убит три дня назад именно в этом кабинете, и есть все основания полагать, что Вульф знает гораздо больше, чем говорит. Его следовало немедленно доставить к окружному прокурору, но его даже толком не допросили! Теперь убит еще один человек, и мы считаем, что Вульф скрывал информацию, с помощью которой можно было предотвратить убийство. Я вообще сделал большое одолжение, приехав сюда сам, поэтому хочу видеть его немедленно. Слышите, не-мед-лен-но!
  Я кивнул:
  – Да, я все понял, но зачем же так распаляться? Давайте порассуждаем. Если я скажу, что вам все-таки придется подождать до одиннадцати, что тогда?
  Фрисби с ненавистью посмотрел на меня.
  – Я не намерен ждать. Я поеду в управление и вызову его повесткой! Я добьюсь, чтобы у него отобрали лицензию! Он думает, его дружок Морли поможет ему? Нет, эти темные делишки у него не…
  Тут я ему разок вмазал.
  Наверное, не стоило этого делать, но уж больно мне тошно было и без него. Конечно, удар получился несильный, не удар, а так, легкая оплеуха, но он все-таки покачнулся. Потом отступил назад, затрясся весь, сжал кулаки, но сдачи дать не решился.
  – Что кулаки-то без толку сжимать? Только попробуйте поднять руку – получите еще раз.
  От ярости он даже стал заикаться:
  – В-вы еще пожале-ете об этом! В-вы…
  – Заткнитесь и убирайтесь, пока я окончательно не вышел из себя. Лицензию отберут, говорите? Да у вас просто мания величия! Получили место и выпендриваетесь. Невелика шишка! Я-то знаю, почему Скиннер послал именно вас: просто решил выставить на посмешище, а вы и не поняли. Если еще хоть раз скажете, что Ниро Вульф проворачивает темные делишки, врежу вам при свидетелях. А сейчас – вон!
  Вообще-то я считаю, что поступил правильно, а с учетом всех обстоятельств – тем более. Но полного удовлетворения я не испытал. Фрисби просто повернулся и вышел. Услышав, как за ним закрылась входная дверь, я уселся за стол, зевнул, почесал голову и опрокинул мусорную корзину. Конечно, то, что я вмазал ему, да еще и сказал пару ласковых, доставило мне некоторое удовольствие, но, с другой стороны, я начал чувствовать себя борцом за справедливость. А этого я очень не люблю: мне сразу становится не по себе и хочется что-нибудь сломать.
  Я поставил корзину на место и аккуратно собрал весь мусор. Потом взял было каталог цветов, поставил его обратно, пошел в переднюю, выглянул в окно и вернулся в кабинет. Позвонили с рынка, я переключил селектор на телефон Фрица и снова откинулся в кресле со справочником по токсикологии.
  Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, я все еще безуспешно пытался найти название яда, которым отравили Джебера.
  Вульф прошествовал к столу, уселся, совершил свои обычные манипуляции с ручкой, почтой, вазой с орхидеями и наконец нажал сакраментальную кнопку, выражая свою просьбу двумя короткими звонками. Появился Фриц с пивом на подносе. Вульф открыл бутылку, налил, выпил, вытер губы. Затем уселся поудобнее и вздохнул. Он отдыхал после напряженной работы с орхидеями.
  – Тут Фрисби плохо себя вел, и я случайно задел его по щеке, – доложил я. – Он собирается отобрать у вас лицензию и засыпать повестками, а может быть, даже бросить в бочку со щелочью.
  – Как? – Вульф открыл глаза и посмотрел в мою сторону. – Интересно, он собирался отобрать у меня лицензию до того, как ты его стукнул, или после?
  – До. После он в основном молчал.
  Вульф покачал головой:
  – Я рассчитывал на твое благоразумие, Арчи, но порой мне кажется, это все равно что уповать на благоразумие природной стихии. А по-другому никак нельзя было?
  – Но я его даже не ударил! Это был просто жест, ну, скажем, крайнего раздражения. У меня сегодня настроение мерзкое.
  – Вижу. И не виню тебя. Все это дело с самого начала было нудным и малоприятным. Теперь еще Сол куда-то пропал. А нам предстоит работенка. Боюсь, финал будет еще менее приятным, чем начало. Надо только постараться сделать все как можно приличнее и покончить с этим раз и навсегда…
  Раздался звонок в дверь.
  – А вот и Сол.
  Но это был не Сол. Теперь к нам пожаловал инспектор Кремер.
  Он вошел, тяжело ступая. Было видно, что пора ему на капитальный ремонт: мешки под глазами, седые волосы всклокочены, да и выправка уже совсем не та.
  – Доброе утро, сэр, – приветствовал его Вульф. – Присаживайтесь. Пива хотите?
  Кремер сел на «трон олуха царя небесного», тяжко вздохнул, вынул из кармана сигару, посмотрел на нее и снова убрал. Еще раз глубоко вздохнув, он сообщил:
  – Раз уж курить не хочется, значит, дело совсем дрянь. – Он посмотрел на меня: – Что ты там сделал с Фрисби?
  – Не помню.
  – Ну, он-то помнит. Думаю, тебе конец. Не исключаю, что он пришьет тебе государственную измену.
  – Да ну! – Я ухмыльнулся. – Значит, это была государственная измена. И что же меня ждет? Виселица?
  Кремер пожал плечами:
  – Не знаю, и не желаю знать. Твоя судьба волнует меня меньше всего. Бог мой, почему же курить не хочется?
  Он снова вытащил сигару, внимательно осмотрел ее, но на этот раз убирать не стал. Про меня он уже забыл.
  – Прошу прощения, мистер Вульф, я, кажется, не сказал, что не хочу пива. Вы, наверное, думаете, что я пришел сюда скандалить?
  – А разве нет? – мягко осведомился Вульф.
  – Нет. Я пришел поговорить с вами серьезно. Могу я задать несколько вопросов и получить на них честные ответы?
  – Попробуйте. Например?
  – Если мы проведем у вас обыск, найдем красную шкатулку?
  – Нет.
  – Вы когда-нибудь видели ее или хотя бы знаете, где она?
  – Нет, и еще раз нет.
  – Говорил ли вам Макнейр перед смертью что-нибудь такое, что могло бы дать зацепку относительно мотивов убийств?
  – Вы знаете все, что говорил Макнейр в этом кабинете. Ведь Арчи читал вам свои записи.
  – Это я помню. Но, может быть, вам что-то стало известно о мотивах преступления из других источников?
  – Бог мой, – Вульф всплеснул руками, – какой нелепый вопрос! Конечно стало известно. Я ведь занимаюсь этим делом уже четыре дня.
  – От кого?
  – От вас, например.
  Кремер опешил. Он машинально сунул сигару в рот и крепко сжал зубы. Потом сказал:
  – Беда в том, что вы ни на секунду не даете забыть о своем уме. А я о нем и так помню, черт побери. Думаете, я когда-нибудь хожу вот так к Дэлу Причарду или к Сэнди Молу? Так что и когда я вам говорил?
  Вульф покачал головой:
  – Нет, мистер Кремер. Как говорят дети, уже теплее. Но я пока ничего вам не скажу. Давайте по очереди – мне ведь тоже хотелось бы кое-что узнать. В газетах вечно пишут ерунду. Что это за приспособление, из которого на Джебера вылился яд?
  Кремер хмыкнул:
  – Вы действительно хотите знать?
  – Да, было бы любопытно. Заодно и время скоротаем.
  – Ну что ж, скоротаем так скоротаем. – Инспектор вынул изо рта сигару и, с удивлением обнаружив, что она не зажжена, достал спички и задымил. – Все очень просто. Взяли кусок обыкновенной клейкой ленты в дюйм шириной и в десять длиной. Края прилепили к матерчатому верху машины прямо над сиденьем водителя, а в середину, провисающую, как гамак, поставили обыкновенную маленькую плошку из дешевого магазина. Туда и налили грамм пятьдесят нитробензола, его еще называют искусственным маслом горького миндаля, потому что запах такой же. А сверху – немного воды, чтобы не давала ему испаряться и приглушала резкий запах. Садясь в машину, вы, естественно, смотрите на сиденье и на пол и вряд ли заметите что-нибудь вверху, особенно если уже стемнело. А потом вы головой непременно заденете плошку. И даже если не заденете, она все равно свалится на первом же ухабе или повороте. Ну и, конечно, все выливается на вас. Как вам такое изобретение?
  Вульф кивнул:
  – Весьма остроумно. А главное, действительно просто, надежно и дешево. Если есть яд в запасе, то всех расходов будет на пятнадцать центов: лента, плошка и немного воды. Я сразу подумал о нитробензоле. Самый подходящий вариант.
  Кремер откликнулся с энтузиазмом профессионального отравителя:
  – Самый что ни на есть подходящий! В прошлом году рабочий на лакокрасочной фабрике пролил те же пятьдесят грамм на штаны и через час отдал богу душу. Кстати, мой человек, который сидел у Джебера на хвосте, дотронулся до него, ему и попало немного на руки, да еще надышался. Теперь вот в больнице: лицо синее, губы и ногти лиловые. Врачи говорят, выберется. И Лу Фросту тоже досталось немного, но, кажется, без последствий. А Джебер, похоже, почувствовал, что на него льется, или запах ощутил. В общем, повернул голову, и вся эта дрянь ему вылилась прямо на лицо. Может быть, даже в глаза попало несколько капель. Видели бы вы его через час!
  – И слава богу, что не видел. – Вульф налил себе пива. – Ему бы от этого лучше не стало, и мне, смею заверить, тоже.
  Он опустошил стакан и принялся рыться в карманах. Я вытащил из ящика свежий платок и передал ему. Откинувшись в кресле, Вульф сочувственно посмотрел на инспектора:
  – Надеюсь, мистер Кремер, следствие продвигается успешно?
  – Все иронизируете? – Кремер выпустил облако дыма. – Скоро придет моя очередь спрашивать. А пока можете порадоваться чужой беде. В среду вы посоветовали мне заняться семьей Фростов. Вы, конечно, правы, это мог сделать любой из них. Если замешан кто-то из молодых, то наверняка они действовали сообща, потому что в церковь приехали вместе, и времени на все было у них в обрез – ведь они пришли в церковь почти сразу после Джебера. А на это дело нужно минимум две минуты – я проверял. У каждого, ясное дело, алиби, но не такое, чтобы хоть с кого-то можно было полностью снять подозрение.
  Инспектор сделал глубокую затяжку.
  – Конечно, не исключено, что есть свидетели, которые видели, как кто-то крутился возле машины. Но ведь убийца мог залезть внутрь, закрыть дверь и спокойно заниматься своим делом, не привлекая внимания. Да и темно уже было. Поэтому пока никого найти не удалось. В бардачке обнаружены две пустые склянки – самые обычные пятидесятиграммовые пузырьки, без каких-либо наклеек. Отпечатков пальцев нет ни на них, ни на плошке. А выяснять, кто и когда эти пузырьки купил, все равно что искать иголку в стоге сена. И вообще, должен согласиться с вами: тот, кто занимается такими делами, следов не оставляет. Боюсь, что мы так никого и не найдем.
  Инспектор выпустил еще одно облако дыма.
  – Хоть в лепешку разобьемся. Тут все обстоятельства против нас. Я теперь долго в машину не сяду, не заглянув под крышу. Надо искать мотивы убийства. Я помню, вы говорили, что все дело в красной шкатулке. Но куда же она могла запропаститься? А без нее даже не знаю, как быть. Пока ведь нет абсолютно ничего ни на Фростов, ни на кого-либо еще. Предположим, Дадли Фрост растранжирил все наследство. Какой ему толк убивать Макнейра или Джебера? Что касается Лу и девицы, тут даже намека на какой-нибудь мотив нет. Остается миссис Фрост, которая, как мы знаем, много лет платила Джеберу деньги. Она утверждает, что это старый долг, но Джебер-то мертв, и выяснить, что к чему, теперь невозможно. Вероятно, все эти годы он шантажировал миссис Фрост. Но чем? И почему ей понадобилось убивать сейчас? И при чем тут Макнейр? Сначала-то убили Макнейра!
  Кремер стряхнул пепел в пепельницу, снова откинулся в кресле и раздраженно хмыкнул:
  – Придется вам разбираться. Я еще во вторник сказал, что ничего не понимаю. И с тех пор не продвинулся ни на шаг. Только прибавилось еще два трупа. Думаю, это дело по вашей части. Я в таких вещах не мастак. Час назад я был в прокуратуре, они вас там в кандалы готовы заковать, но и я сказал Фрисби пару ласковых. Конечно, характер у вас ужасный, а гениальности ровно вполовину меньше, чем думаете. Но все равно вы на голову выше любого в своем деле со времен Цезаря и до наших дней. Знаете, почему вчера я тут шумел, а сегодня разговариваю по-хорошему? Потому что Джебера убили, а вы от своей клиентки не отказались. Брось вы это дело сегодня утром, я бы сам с удовольствием заковал вас в кандалы. Но теперь я вам верю. И что шкатулки у вас нет, тоже…
  Помешал Фриц. Он постучал в дверь кабинета, важно вошел и, остановившись в двух шагах от Вульфа, почтительно поклонился:
  – К вам мистер Морган.
  Вульф кивнул, и складки у него на щеках немного разгладились. Такого я давно не видел.
  – Ладно, Фриц, – проговорил он, – от мистера Кремера у нас секретов нет. Пригласите его.
  – Слушаюсь, сэр.
  Фриц вышел, и появился Сол Пензер. Я внимательно оглядел его. Вид у Сола был несколько удрученный, но не скажу, что расстроенный. Под мышкой он держал сверток размером с коробку для сигар, завернутый в плотную темную бумагу. Сол подошел к столу Вульфа. Тот вопросительно поднял брови:
  – Ну как?
  – Отлично, сэр, – кивнул Сол.
  – Все в порядке?
  – Да, сэр. Все, как вы просили. Я задержался, потому что…
  – Ничего страшного. Арчи, будь добр, положи сверток в сейф. Хорошо, Сол, пока все. Приходи в два часа.
  Я взял пакет и засунул его в сейф. В свертке было что-то твердое на ощупь, но довольно легкое.
  Сол ушел. Вульф откинулся в кресле и прикрыл глаза.
  – Итак, – пробормотал он и глубоко вздохнул, – мистер Кремер, я же говорил, что мы неплохо скоротаем время. Так и вышло. – Он посмотрел на часы. – А теперь – о делах. Уже первый час, а в час у нас ланч. Не могли бы вы к двум привезти сюда всех Фростов? Тогда я при вас поставлю в этом деле точку. Думаю, за час мы управимся.
  Кремер потер подбородок. В руке у него была сигара, и пепел упал прямо на брюки, но он этого не заметил, так как не отрываясь смотрел на Вульфа. И наконец выдавил:
  – За час?
  Вульф кивнул:
  – Может быть, чуть больше, хотя вряд ли.
  Кремер не сводил с него глаз.
  – А что в свертке, который Гудвин убрал в сейф?
  – То, что принадлежит мне. – Вульф погрозил ему пальцем: – Право же, не стоит кипятиться. Я приглашаю вас присутствовать при раскрытии тайны убийств Молли Лок, а также Макнейра и Джебера. Сейчас я не намерен ничего обсуждать и кричать на себя не позволю. Не забывайте, что вместо вас я мог бы пригласить кого угодно – газетчиков или, например, мистера Морли из прокуратуры. Сэр, удача сама идет к вам в руки, а вы недовольны. Значит, в два часа все Фросты должны быть здесь. Договорились?
  Кремер поднялся.
  – Будь я проклят. – Он посмотрел на сейф. – Ну, скажите, это шкатулка?
  – В два часа.
  – Ладно. Но имейте в виду: иногда вы заходите слишком далеко. Видит бог, если ее у вас не будет…
  – Будет. В два часа.
  Инспектор снова посмотрел на сейф, покачал головой, сунул сигару в рот и ушел.
  Глава восемнадцатая
  Все семейство Фростов в полном составе прибыло одновременно – в самом начале третьего. Его сопровождали инспектор Кремер и Пэрли Стеббинс, сотрудник отдела по расследованию убийств. Пэрли приехал с Еленой и ее матерью в темно-синем лимузине, принадлежащем, полагаю, богатой наследнице, а Фростов-мужчин привез Кремер в служебном автомобиле. Ланч у нас уже кончился, и, увидев из окна подъехавшие машины, я спустился встретить гостей. Мне было велено провести их прямо в кабинет.
  Я волновался, точно конгрессмен в день выборов. Разумеется, Вульф в общих чертах рассказал мне о предстоящей программе. Он мастер разыгрывать всякие спектакли. К тому же человек без нервов. А благодаря прирожденному честолюбию, похоже, он просто не понимает, что значит бояться провала. Но я-то сделан из другого теста, и мне, честно говоря, было не по себе. Еще перед завтраком Вульф сообщил, что нам предстоит нечто неприятное и даже опасное, хотя сказано это было скорее для форса, просто чтобы я знал: готовится грандиозное представление.
  Я впустил гостей, помог им раздеться и провел в кабинет. Вульф, сидя в кресле, встречал каждого входящего кивком. Расставляя стулья и кресла, я заранее продумал, как рассаживать гостей: Елену – поближе к шефу, с другой стороны от нее – Кремер, за ним – Луэллин. Дядюшку Дадли я поместил около себя, чтобы в случае чего заткнуть ему фонтан, а миссис Фрост устроил по другую сторону, в глубоком кожаном кресле возле глобуса. Все Фросты выглядели далеко не празднично. У Луэллина глаза были навыкате, словно он страдал базедовой болезнью, а лицо сделалось землистого цвета – очевидно, от давешнего нитробензола. Миссис Фрост держалась, как всегда, прямо, однако была бледна, и черное платье лишь подчеркивало эту бледность. Елена в темно-коричневом костюме и такой же шляпке, как только села, сразу сплела пальцы, видимо желая унять дрожь, и выжидательно глядела на Вульфа. Дадли Фрост непрерывно ерзал на стуле и ворочал шеей.
  – Мистер Кремер, – негромко попросил Вульф, – не мог бы ваш помощник посидеть на кухне?
  – Зачем? – проговорил инспектор. – Он не кусается.
  Вульф покачал головой:
  – Он нам не понадобится. На кухне ему будет удобнее.
  Кремер хотел было возразить, но, пожав плечами, приказал:
  – Идите на кухню, Стеббинс. Я позову, когда понадобитесь.
  Кинув на меня сердитый взгляд, Пэрли вышел. Вульф подождал, пока за ним закроется дверь, и, оглядев присутствующих, начал:
  – Итак, вас пригласил сюда мистер Кремер, но и я благодарю всех за визит. Ваше присутствие здесь весьма желательно, хотя ничего особенного от вас не потребуется…
  Дадли Фрост взвился:
  – Мы приехали, потому что нас заставили! И вы это прекрасно знаете! Что нам оставалось делать?
  – Мистер Фрост, прошу вас…
  – Нечего нас просить! Вы верно заметили, что от нас ничего не потребуется, вы ничего и не услышите, да-да! Мы вообще отказываемся отвечать на вопросы, пока не пригласят нашего адвоката. Я уже сказал инспектору Кремеру: лично от меня ни единого слова не добьетесь! Ни полслова!
  Вульф погрозил ему пальцем:
  – Мистер Фрост, если вы действительно будете молчать, обещаю: от вас потребуется только слушать. Я не жду никаких слов – предпочту говорить сам. И мне есть что сказать. Кстати, Арчи, пора бы открыть сейф.
  Это был знак к началу первого действия той пьесы, где у меня была не последняя роль. Но все следовало делать строго по тексту. Я подошел к сейфу, достал предмет, принесенный Солом, и положил перед Вульфом. Бумагу я снял еще утром, и сейчас на столе стояла потертая, поцарапанная шкатулка из выцветшей красной кожи примерно в десять дюймов длиной, два высотой и четыре шириной. На одной ее стороне блестели позолоченные петли, на другой вделана была тоже позолоченная узорная пластинка с отверстием для ключа. Едва глянув на шкатулку, Вульф отодвинул ее, а я сел и открыл блокнот.
  Гости зашевелились, заерзали, но никто не проронил ни слова. Елена по-прежнему не сводила глаз с Вульфа. А Кремер, сосредоточенный и настороженный как никогда, пристально смотрел на шкатулку, словно она могла убежать.
  Вульф заговорил неожиданно резко:
  – Арчи, можешь не записывать. Говорить буду в основном я. А я не забываю того, что говорю. Достань, пожалуйста, револьвер и держи его наготове. В случае необходимости пускай в ход не задумываясь. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь напустил сюда паров нитробензола… Не смейте, мистер Фрост! Я что говорю?! Вам мало трех трупов? Оставайтесь на своем месте!
  Дадли Фрост притих на своем стуле – отчасти, наверное, из-за кольта, который я уже держал в руке. Оружие всегда производит впечатление. Кремер чуть отодвинул кресло и еще сильнее нахмурился.
  – Все это похоже на мелодраму, – продолжал Вульф. – Впрочем, любое убийство – своего рода мелодрама. Ибо смерть – это, конечно, трагедия, но есть еще причины, вызывающие ее. – Он откинулся в кресле и устремил взгляд из-под полуопущенных век на Елену: – Мисс Фрост, я обращаюсь прежде всего к вам, отчасти в силу профессионального честолюбия. Я хочу доказать, что пригласить хорошего детектива – это не то же самое, что нанять людей, которые в поисках какой-нибудь шкатулки перевернут все половицы в доме или перепашут цветочные клумбы. Основные факты мне стали известны до того, как я увидел красную шкатулку и ознакомился с ее содержимым. Теперь я знаю, кто и почему отравил мистера Макнейра. Предупреждаю: для вас это будет ударом, но тут уж ничего не поделаешь. – Он вздохнул. – Прежде всего, вы мисс Макнейр, а не мисс Фрост. Ваше настоящее имя – Гленна Макнейр, и родились вы второго апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года.
  Краем глаза я заметил, что Елена застыла в кресле, Лу вскочил, а Дадли раскрыл рот. Однако больше всех меня интересовала миссис Фрост. Лицо ее стало еще бледнее, но она и бровью не повела. Очевидно, появление шкатулки уже подготовило ее ко всему. Не обращая внимания на реакцию мужчин, она спокойно заметила:
  – Мистер Вульф, полагаю, что мой деверь прав. Пусть этим вздором займутся адвокаты.
  – Мадам, а я полагаю иначе, – в тон ей ответил Вульф. – У адвокатов еще будет достаточно времени. Вас же попрошу дослушать этот вздор.
  – Значит, дядя Бойд на самом деле мой отец? – ровным, безжизненным голосом сказала Елена Фрост. – То есть… был отцом? Как же так? Я ничего не понимаю.
  Луэллин стоял рядом, положив руку ей на плечо и глядя на миссис Фрост. Дадли бормотал что-то невразумительное.
  – Пожалуйста, сядьте, мистер Фрост, – продолжал Вульф. – Да, мисс Макнейр, он был вашим отцом. Миссис Фрост думает, что я узнал об этом после того, как нашли шкатулку. Она ошибается. Моя догадка полностью подтвердилась еще утром в четверг, когда вы сказали, что в случае вашей смерти – если она случится до достижения вами двадцати одного года – состояние Эдвина Фроста перейдет к его брату и племяннику. Когда я сопоставил этот факт с некоторыми другими, картина получилась вполне ясная! Впервые меня натолкнула на эту мысль странная привычка Макнейра дарить вам бриллианты. Почему именно бриллианты – сам он их не очень любил – и почему именно вам? Не потому ли, что вы родились второго апреля и тогда ваш камень – алмаз?
  – Боже ты мой! – пробормотал Луэллин. – Я ведь как-то говорил Макнейру…
  – Не перебивайте меня, мистер Фрост. Есть и еще одно соображение. Во время нашей последней беседы в среду мистер Макнейр сказал, что жена его умерла, но он не сказал, что умерла его дочь. «Я потерял дочь» – вот как он выразился. Конечно, «потерял» – вполне обычный эвфемизм для случая, когда не хотят впрямую говорить о смерти, однако почему он не употребил его по отношению к жене? Про родителей он сказал «умерли», дважды повторил, что жена умерла, однако о дочери сказал «потерял». Это не похоже на случайность.
  Я видел, как шевелятся губы у Гленны Макнейр. Наконец она выдавила:
  – Но как могло случиться… что он потерял меня?
  – Я понимаю вас, мисс Макнейр. Минутку терпения. Есть и другие косвенные доказательства, которые я почерпнул из ваших слов. Помните, например, вы рассказали мне свой сон про апельсин? Очень может быть, что этот повторяющийся сон есть выражение подсознательной памяти. В общем, я и без шкатулки догадался, кто вы на самом деле, а также кто и зачем убил мистера Макнейра и мистера Джебера. Однако было бы нехорошо тешить свое самолюбие за ваш счет. Вы ведь хотите знать, как мистер Макнейр потерял вас? Все очень просто. Изложу лишь самое главное… Миссис Фрост! Немедленно сядьте на место!
  Уж не знаю, может быть, Вульф и числил мой револьвер по разряду театрального реквизита, но сам я вовсе не считал его бутафорией. Миссис Фрост вскочила, держа в руках черную сумочку. Я, правда, не думал, что она притащила с собой какое-нибудь хитрое устройство, плюющееся ядом, так как, случись обыск, ей бы несдобровать, и все же береженого Бог бережет. Я решил вмешаться:
  – Миссис Фрост! Отдайте мне вашу сумочку или бросьте ее на пол. Иначе я возьму вас на мушку.
  Она даже взглядом меня не удостоила, а возмущенно обратилась к Вульфу:
  – Я прошу оградить меня от оскорблений! – В ее глазах плясали злые огоньки. – Я ухожу. Пойдем, Елена!
  С этими словами она пошла к двери. Я рванулся следом. Но Кремер преградил нам путь.
  – Минуточку, миссис Фрост, – сказал он и обратился к Вульфу: – Я хотел бы все-таки знать, на что вы намекаете.
  – Мистер Кремер, – отозвался Вульф, – я всегда знаю, чт́о говорю. Возьмите у миссис Фрост сумочку. А то век жалеть будете. И пусть она сядет на свое место.
  Что мне нравится в нашем полицейском инспекторе, когда надо, он умеет не церемониться. Кремер решительно взял миссис Фрост за плечо.
  – А ну-ка, дайте сюда! – приказал он. – Посидите пока без нее. Все претензии после. – И, не дождавшись, сам выхватил сумку.
  Замечу, что в такой ответственный момент миссис Фрост не позвала на помощь своих мужчин; видно, это было не в ее характере. И даже не испугалась, а, посмотрев на инспектора в упор, сказала:
  – Вы хотите применить силу?
  – М-м, – промычал Кремер, пожав плечами. – Просто я прошу вас посидеть здесь, пока мы не закончим.
  Миссис Фрост прошла на свое место и села. Гленна Макнейр мельком глянула на нее и снова повернулась к Вульфу. Мужчины старались не смотреть друг на друга.
  – Такие выходки никому не помогут, а вам меньше всего, миссис Фрост, – язвительно сказал Вульф. – Вам теперь уже вообще никто не поможет… Мисс Макнейр, вы хотели знать, как ваш отец потерял вас? В тысяча девятьсот шестнадцатом году миссис Фрост с годовалой дочерью Еленой отправилась на восточное побережье Испании. Там через год ее дочь умерла. По условиям завещания, оставленного покойным супругом, все состояние должно было перейти к Дадли и Луэллину. Но это, как вы понимаете, совершенно не устраивало миссис Фрост, и у нее родился дерзкий план. Время было военное; суматоха, царившая в Европе, сделала этот план вполне осуществимым. У ее старого знакомого Бойдена Макнейра была маленькая дочь, почти ровесница Елены; жена Макнейра умерла, деньги все вышли, и даже не предвиделось возможности заработать на жизнь. Миссис Фрост предложила купить у него дочь, аргументируя тем, что девочке у нее будет лучше. Сейчас в Картахене расследуют обстоятельства подделки выданного в семнадцатом году свидетельства о смерти. А план мисс Фрост был очевиден: сделать так, чтобы Гленну Макнейр считали умершей, а Елену Фрост живой. Сразу после этого миссис Фрост увезла вас, уже как Елену, в Египет. Вероятность, что там встретится кто-нибудь из знакомых, была ничтожной. Потом война кончилась. Дальше оставаться в Египте было опасно, и миссис Фрост отправилась на Дальний Восток. И даже через девять лет она не решилась ехать с вами в Европу. Вас, мисс Макнейр, привезли в Америку.
  Вульф чуть-чуть повернулся в кресле и направил взгляд на новую мишень:
  – Миссис Фрост, вежливость, полагаю, требует, чтобы теперь я обратился непосредственно к вам. Выполнение вашего плана было связано с двумя неизбежными трудностями – о них я и хотел сказать. Первую с самого начала создавал ваш юный друг Перрен Джебер. Он был в курсе сделки, а может, и принимал в ней участие, поэтому вам пришлось заплатить ему за молчание. Из предосторожности вы даже взяли его в Египет. И пока Джебер получал от вас деньги, он не представлял серьезной опасности, так как умел держать язык за зубами.
  Затем, десять лет спустя, возникла вторая трудность. Бойден Макнейр, добившись в Лондоне успеха и поправив свое материальное положение, переехал в Нью-Йорк. Ему хотелось быть поближе к дочери, которую он потерял. Вас же его присутствие не радовало. Макнейр строго придерживался соглашения, заключенного в семнадцатом году, ибо человек он был необыкновенно щепетильный, но раздражал вас всякими мелкими требованиями. В конце концов даже настоял на своем праве стать близким другом собственной дочери. Предполагаю, именно во время поездки в Европу вы и приобрели яды, которые при необходимости уже готовы были использовать.
  На всякий случай Вульф строго погрозил пальцем, но миссис Фрост сидела неподвижно, не пряча глаз, и только губы ее были сжаты плотнее, чем обычно.
  – Необходимость, конечно же, вскоре возникла, – продолжал Вульф. – На вас давили с двух сторон. Джеберу взбрело в голову жениться на богатой наследнице до ее совершеннолетия, и он стал настаивать, чтобы вы помогли ему в этом. Но что еще печальнее, Макнейра начали одолевать противоречивые чувства. Он не сказал мне, чего именно требовал, но я догадываюсь, и, думаю, моя догадка верна. Он решил выкупить свою дочь. А почему бы и нет? В Нью-Йорке его дела пошли еще лучше, чем в Лондоне. Он стал богатым человеком. Разумеется, его по-прежнему связывало соглашение семнадцатого года, но, думается, он сумел убедить себя, что превыше всего – родительские чувства. Бесспорно, сыграло свою роль и его возмущение цинизмом Джебера. Почему-то он думал, что вы одобряете поведение Перрена.
  Я знаю, что вы были против этого брака. Не для того вы изобретательно, изворотливо и целеустремленно боролись долгие двадцать лет, чтобы упустить крупное состояние. Мистер Джебер желал заполучить Гленну в жены, мистер Макнейр требовал вернуть ему дочь, и оба чуть ли не каждый день угрожали разоблачением. Удивительно даже, как у вас хватило выдержки.
  Нетрудно понять, почему первым вы решили устранить Макнейра. Начни вы с Джебера, Макнейр бы сразу все понял, несмотря на любые меры предосторожности, и что-нибудь предпринял бы. Вы приготовили коробку «Королевского набора», положив яд в ореховые конфеты с миндалем, который он любил. Но вместо Макнейра умерла, как известно, Молли Лок. Однако он понял, кому предназначались конфеты. Здесь я позволю себе еще одну догадку. Будучи человеком сентиментальным, Макнейр хотел восстановить отцовство именно второго апреля, то есть в день рождения дочери. Но, хорошо зная вас, он опасался, что вы разделаетесь с ним раньше, поэтому и предусмотрел некоторые вещи в своем завещании, а некоторые собирался сообщить мне лично. Увы, наша беседа была прервана, отравленные таблетки аспирина сделали свое дело. Причем в тот самый момент, когда он намеревался… Мисс Макнейр, прошу вас…
  Думаю, Гленна даже не услышала его. Она встала и повернулась к женщине с прямой спиной и властным ртом, которую столько лет называла матерью. Кремер был уже подле нее, с другой стороны подскочил Лу Фрост и взял ее за локоть. Резким движением она сбросила его руку. Потом задрожала, сделала три шага вперед и, не сводя глаз с миссис Фрост, сказала, задыхаясь:
  – Значит, он мой отец. И вы убили его… Убили моего отца! – Она задрожала сильнее. – Вы… Вы – убийца!..
  – Сколько это может продолжаться? – бормотал Луэллин. – Господи, да зачем она вам здесь? – обратился он к Вульфу. – Я отвезу ее домой…
  Но Вульф был неумолим.
  – Нет у нее дома! Разве что в Шотландии. Мисс Макнейр, успокойтесь, прошу вас. Мы же с вами заняты очень важным делом. Давайте закончим его. Ради вашего отца, пожалуйста!
  Она опять задрожала и медленно пошла к своему креслу.
  – Хорошо. Но пусть меня никто не трогает! А разве мы еще не закончили? – Она посмотрела на Вульфа.
  – Не совсем, но конец уже близок. – Он направил указательный палец в сторону миссис Фрост: – Вам предстоит еще кое-что услышать, мадам. Избавившись от Макнейра, вы, очевидно, подумали, что теперь ваши тревоги позади. Непростительная, недостойная вас ошибка! Джебер, естественно, понял, что к чему, и тут же начал шантажировать вас, в общем довольно безрассудно, но такая уж была у него натура. В сущности, он ведь намекнул Гудвину, что Макнейра убили вы. Думаю, он считал, что Гудвин не знает французского и к тому же вряд ли сообразит, что ваше имя происходит от латинского слова calida, означающего «пылкая». Джебер хотел подразнить вас и поплатился за это жизнью. Вы так перепугались, что отравили его на следующий же день. Кстати, я еще не поздравил вас с изобретением нового остроумного способа убийства, однако смею заверить…
  – Позвольте! – заговорила миссис Фрост, и это было очень неожиданно. Сидела она совершенно спокойно, вздернув подбородок и глядя Вульфу в глаза. – Я не обязана выслушивать вашу… в общем, все это. – Она перевела взгляд на Кремера: – Вы полицейский инспектор. Вы понимаете, чт́о говорит этот человек? Мне что, предъявляется какое-то обвинение?
  – Судя по всему, оно будет предъявлено, – сухо ответил Кремер. – Думаю, вам придется остаться здесь, пока я не ознакомлюсь с некоторыми уликами. Вместе с тем советую не говорить ничего, что может быть использовано против вас.
  – Я вообще не собираюсь ничего говорить… – Голос ее вдруг зазвенел. Она прикусила нижнюю губу и через мгновение продолжила нормальным тоном: – Какой вздор! Более того, я… – Она снова умолкла и повернулась к Вульфу: – Если у вас есть какие-то документы, касающиеся моей дочери, то заявляю: это подделка. Я хочу посмотреть их, ведь я имею право.
  Глаза у Вульфа сощурились и превратились в совсем узкие щелочки.
  – Вы, кажется, настаивали на адвокате? У юристов есть определенная процедура, связанная с просьбами такого рода. Но я не уверен, что ее обязательно соблюдать в нашем случае. – Он положил руку на шкатулку. – Не вижу причины, почему бы не…
  Кремер бросился к столу, полный решимости:
  – Ну, это уж чересчур! Дайте мне шкатулку. Я сам посмотрю.
  Именно Кремера я опасался больше всего. Не вмешайся я, Вульф, быть может, и сам бы справился, но у меня нервы были на пределе. И уж не знаю, чт́о случилось бы, завладей Кремер шкатулкой, но одно я знал точно: у меня он ее ни в жизнь не отберет. И подскочил к столу раньше Кремера. Он негромко чертыхнулся и уставился на меня злыми глазами. Я молча выдержал его взгляд.
  – Шкатулка принадлежит мне, – резко заявил Вульф. – И я не вижу причины, почему бы не дать миссис Фрост заглянуть в нее. Незачем откладывать. Арчи, дай ей шкатулку. Она не заперта.
  Я подошел к миссис Фрост и отдал ей шкатулку. Садиться не стал. И Кремер не садился. Но я все-таки стоял гораздо ближе к миссис Фрост, чем он. Под пристальными взглядами присутствующих она положила шкатулку на колени и слегка приподняла крышку – так, чтобы никто не видел, чт́о там внутри. Движения ее были неторопливы, и я, как ни всматривался, не смог увидеть, чтобы пальцы ее дрожали. Я вообще не заметил никаких признаков волнения. Она глянула внутрь, потом сунула туда руку, опустила крышку и, прикусив губу, подняла глаза на Вульфа.
  Тот слегка подался вперед:
  – Я вас не разыгрываю. В шкатулке все настоящее. И вы не хуже меня знаете: то, что я сказал, чистая правда. Как бы ни повернулось дело, вы уже никогда не получите деньги Эдвина Фроста. Это ясно как божий день. Так же, как и то, что ваш обман будет раскрыт с помощью сестры мистера Макнейра и сведений из Картахены. Наследство, естественно, перейдет к вашему племяннику и вашему деверю. Что же касается обвинения в убийстве трех человек, тут у меня, честно говоря, полной уверенности нет. Впереди длительный и, несомненно, тяжелый процесс. Против вас масса улик, но они носят, в общем, косвенный характер. Кроме того, вы чрезвычайно привлекательная женщина и наверняка сумеете улыбнуться судье и присяжным или зарыдать в подходящий момент, чтобы вызвать их сочувствие. Да и приодеться, безусловно, сумеете… Арчи!
  Все произошло в мгновение ока. Левой рукой миссис Фрост придерживала крышку шкатулки, а правой – нет, не шарила внутри, а что-то делала там. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь это видел, кроме меня. Никогда не забуду, как умело она сохраняла спокойствие на лице. Лишь чуть-чуть приоткрытые губы выдавали ее последнюю, отчаянную попытку осуществить задуманное. Она вдруг быстро выдернула руку с зажатым в ней пузырьком, запрокинула голову и что-то проглотила.
  С криком «Стеббинс! Стеббинс!» Кремер кинулся к миссис Фрост. Я не мешал ему. Ведь он уже опоздал.
  Восклицание Кремера лично я расцениваю как доказательство того, что он по праву занимает должность полицейского инспектора, ибо является прирожденным исполнителем. Под этим почетным званием я подразумеваю человека, который, столкнувшись с непредвиденной, сложной ситуацией, незамедлительно зовет на помощь.
  Глава девятнадцатая
  – Мне бы хотелось зафиксировать это все в форме письменного заявления, – сказал инспектор Кремер, жуя сигару. – С чем мне только не приходилось сталкиваться, но такой чертовщины ни разу не видывал. Неужели у вас не оставалось другого выхода?
  Было пять минут седьмого. Вульф только что спустился из оранжереи. Фросты и Гленна Макнейр давно уехали. Калиду Фрост тоже увезли. Суматоха прекратилась. Только на улице еще болтались репортеры, и Фриц закрыл дверь на цепочку. Оба окна уже два часа были распахнуты настежь, но в кабинете все еще стоял горьковатый запах синильной кислоты, и казалось, что он никогда не выветрится.
  – Не оставалось, сэр, – мотнул головой Вульф, наливая себе пива. – А что касается письменного заявления, так я предпочитаю ничего не писать. Если угодно, отказываюсь это делать. Ваше поведение было возмутительно, больше того, неразумно. Я оскорблен до глубины души.
  Он отхлебнул пива. Кремер что-то проворчал.
  – Одному богу известно, – продолжал Вульф, – куда Макнейр запрятал эту проклятую шкатулку. Не исключено, что ее и вообще уже нет. А доказывать виновность миссис Фрост без шкатулки – дело в лучшем случае чрезвычайно сложное и хлопотное, в худшем – просто невозможное. Ей и так слишком долго все сходило с рук, могла и на этот раз выкрутиться. Поэтому я попросил Сола заказать у мастера шкатулку из красной кожи, но такую, чтобы она выглядела не новой. Девяносто девять против одного, что никто из Фростов не видел шкатулку Макнейра, и, значит, подделку не заметили бы. С другой стороны, я имел основания считать, что появление шкатулки подействует на миссис Фрост вполне определенным образом.
  – Я же знаю, вы человек предусмотрительный. – Кремер опять пожевал сигару. – Могли бы и меня предупредить! Втянули, можно сказать, в авантюру. Ну ладно, затея-то неплохая, согласен, но дело в другом: вы же незаконно приобрели синильную кислоту, положили в шкатулку и вручили миссис Фрост. За такие штуки по головке не погладят, будь вы хоть кто угодно. Причем сделано это было в моем присутствии. Я даже боюсь такое в протоколе писать. Полицейский инспектор, а боюсь!
  – Как вам угодно, сэр. – Плечи Вульфа едва заметно приподнялись и тут же опустились. – Роковой исход нашей беседы – трагическая случайность. К сожалению, я не сумел этому помешать и сам был поражен, когда она… м-м… злоупотребила моим доверием. Я специально положил настоящий яд, она ведь могла случайно отвернуть крышку пузырька и по запаху догадаться… Короче, яд тоже предназначался для чисто психологического воздействия.
  – Черта с два! Он воздействовал так, как вы и задумали. Вы что, меня за ребенка принимаете?
  – Нет, не совсем. Но вы сказали о каком-то письменном заявлении, и мне это не нравится. Вы же прекрасно знаете, что никакого заявления я не напишу. – Вульф по привычке погрозил ему пальцем. – В сущности, вы неблагодарны, сэр! Вы хотели, чтобы преступление было раскрыто, а преступник понес наказание. Все так и произошло. Чего же вам еще? Какое все-таки завистливое чудовище – закон! А вы его представитель. Вот почему вас не устраивает быстрое и справедливое разрешение любого конфликта. Раз у вас власть, вам непременно надо, чтобы частный конфликт перерос в затяжную кровопролитную войну. Чтобы жертва корчилась в ваших руках, как червяк на крючке, и не десять минут, а десять месяцев. Какая гадость! Не люблю законы. Один великий мыслитель сказал, что закон – это упрямый осел.
  – Что вы мне законом в глаза тычете? Не я законы пишу. Я всего лишь полицейский и потому спрашиваю: где вы купили синильную кислоту?
  – Вот как? – Глаза у Вульфа сузились. – Вас это в самом деле интересует?
  Вид у Кремера был жалкий, но он не отступил:
  – Да.
  – Прекрасно, сэр. Я, разумеется, отлично знаю, что продажа этого вещества запрещена. Бог мой, опять мы упираемся в закон! Так вот, меня снабдил ядом один химик, мой добрый друг. Если вы настолько мелочны, что попытаетесь установить его личность и возбудить дело, заявляю: я покину Америку и перееду жить в Египет, где у меня есть дом. А если это случится, тогда каждое десятое убийство, совершаемое в Нью-Йорке, останется нераскрытым и вы будете жалеть о своем поступке до конца дней.
  Кремер вытащил изо рта сигару, укоризненно покачал головой и наконец сказал:
  – Ладно, не буду я мелочиться. Нужен мне ваш приятель, как… Через десяток лет все равно на пенсию. Меня другое беспокоит. Что будет делать нью-йоркская полиция годков этак через сто, когда вы помрете? Туго ребятам придется. Ладно, не злитесь, – добавил он быстро. – Короля от валета уж как-нибудь отличу. Хочу еще вот о чем попросить. У нас в управлении есть комната, где мы всякие диковинные штуки собираем: самострелы там, ножички разные, веревки… ну, которые по делам проходили. Как вы смотрите, если мы к нашей коллекции добавим эту шкатулку? Вам она больше не нужна, а мне пригодится.
  – Этого я не знаю. – Вульф налил себе пива. – Надо у мистера Гудвина спросить. Шкатулку-то я ему подарил.
  – Ну как, Гудвин, – повернулся ко мне Кремер, – по рукам?
  – Не-ет! – ухмыльнулся я. – Сожалею, инспектор, самому нужна. Мне почтовые марки держать не в чем.
  Я до сих пор держу марки в этой шкатулке. Но и Кремер внакладе не остался, пополнив свою коллекцию. Примерно через неделю в родовом имении Макнейров в Шотландии нашли настоящую красную кожаную шкатулку. Она была спрятана в дымоходе. Содержимого ее хватило бы на три процесса, но к тому времени Калиду Фрост уже похоронили.
  Глава двадцатая
  Вульф недовольно переводил взгляд с младшего Фроста на его отца:
  – И где же она?
  Было это в понедельник, после полудня. Фросты позвонили еще утром и напросились в гости. Лу сидел на «троне олуха царя небесного», слева пристроился его отец, а рядом, конечно, стоял столик с парой стаканов и бутылкой «Старого Коркорана». Вульф только что прикончил вторую бутылку пива и блаженствовал в своем кресле. Я вытащил блокнот.
  – Она сейчас в Гленнэнне, – сказал Лу, слегка покраснев. – Говорит, позвонила вам в субботу вечером, и вы разрешили ей туда поехать. Не хочет никого видеть. Со мной вообще не стала разговаривать. Я понимаю, последние дни ей пришлось туго. Но не может же она сидеть там одна! Мы хотим, чтобы вы туда съездили и поговорили с ней. За два часа обернетесь.
  – Мистер Фрост, – погрозил пальцем Вульф, – напрасно стараетесь. Чтобы я поехал куда-то на два часа? Даже думать об этом – непростительная дерзость с вашей стороны. Просить же меня о таком просто беспардонная наглость. Видно, вы повредились в уме после того мошенничества с идиотским письмом от цветоводов. Лично я понимаю мисс Макнейр. В конце концов, пусть сама придет к мысли, что не все Фросты заслуживают смертной казни. Когда же вам удастся поговорить с ней серьезно, можете использовать два новых аргумента. Во-первых, вы ей теперь не ортокузен, а во-вторых, скоро, как говорится, будете стоить больше миллиона. Спросите у своего отца. Он подтвердит.
  Дадли Фрост поставил стакан с виски, осторожно сделал маленький глоток воды – вероятно, он полагал, что лишние десять капель смертельно опасны для его организма, – и откашлялся.
  – Эта женщина, – сказал он, – моя невестка – упокой ее душу, Господи, – двадцать лет мне досаждала… Теперь уж, слава богу, все закончилось. Честно говоря, глупая была особа. Могла ведь догадаться, что, если бы я сам управлял имуществом брата, от него бы мало что осталось. Да я и не пытался. Еще в восемнадцатом передал все дела поверенному, Кэбот его зовут. Терпеть не могу этого адвокатишку – лысый такой, кожа да кости, по воскресеньям мячи в гольф гоняет. Вам встречаться с ним не доводилось? У него еще бородавка на шее. На прошлой неделе он передал мне отчет. Так вот, состояние брата выросло на двадцать два процента. Похоже, что мой отпрыск получит свой миллион, а я – свой. Посмотрим, на сколько мне его хватит, есть у меня кое-какие идеи. Да-а… О чем это я хотел поговорить с вами? За тем, собственно, и приехал. Мне кажется, что самое правильное, если гонорар вам будет выплачен из моего миллиона. Если б не вы, мне бы не видать его как своих ушей. Конечно, формальности потребуют времени, но я готов сейчас же выписать чек.
  – Мистер Фрост, мой клиент – мисс Макнейр, – заявил Вульф.
  Но Дадли Фрост уже разошелся.
  – Чепуха! – гремел он. – Чушь собачья! Сначала я думал, что платить должен Лу. У меня-то самого ничего нет, так я считал. А Елена, то есть… А, пусть будет Елена! Она ведь ничего не получит, если нет…
  – Мистер Фрост, не спорьте. Макнейр оставил сестре распоряжения относительно наследства. Нет никаких сомнений…
  – Кто, Макнейр? С какой стати ей брать деньги у этого болвана? Только потому, что он ей отец? Может быть. Но лично у меня есть сомнения насчет его отцовства. Ладно, пусть даже так, сколько ей там достанется? А тут миллион светит, если она выйдет за Лу. Я очень на это надеюсь, потому что чертовски привязался к девчушке. И вообще, зачем трогать их капитал? Денежки им еще понадобятся, а мне… Я вряд ли долго протяну, поэтому платить или не платить – какая разница? Тем более что десять тысяч – это так, ерунда, если, конечно, вы не запросите втридорога в свете новых обстоятельств. Заявляю, сэр, я не желаю слушать дурацких разговоров об Елене. То есть о том, что она ваш клиент. Не желаю, и все! Извольте, пожалуйста, представить счет – надеюсь, не на фантастическую сумму, – и он будет оплачен. И никаких разговоров! Нет, вы только подумайте, какая же все-таки чертовски удачная мысль – передать управление состоянием этому бездельнику Кэботу!..
  Я захлопнул блокнот и кинул его на стол. Потом, подперев голову, закрыл глаза и попытался расслабиться. Действительно, забавное выдалось дельце: клиентов мы меняли как перчатки.
  СЛИШКОМ МНОГО ПОВАРОВ
  Глава первая
  Я медленно шел по платформе Пенсильванского вокзала. Только что мне пришлось перетащить по жаре пирамиду Хеопса на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. После такого требовалось прийти в себя. Я остановился, вытер со лба пот, закурил и не торопясь продолжал прогулку. Не успел я сделать и трех затяжек, как в окно, мимо которого я проходил, постучали. Я наклонился и поймал полный отчаяния взгляд Вульфа, которого мне еле-еле удалось разместить в спальном купе. Что есть мочи он заорал в открытое окно:
  – Арчи! Черт бы тебя побрал! Иди сюда. Поезд сейчас тронется, а билеты у тебя!
  – Вы же сказали: там слишком тесно, чтобы курить! – завопил я в ответ. – Еще только тридцать две минуты десятого! И вообще, я раздумал ехать!
  Я побрел дальше. Билеты, как же! Не это его беспокоит. Он трясется от страха, потому что один в поезде, а поезд ведь может поехать. Он ненавидит движущиеся предметы и обожает доказывать, что в девяти случаях из десяти место, куда человек едет, ничуть не лучше того, откуда он уехал. Потому я и не стал спорить, когда, собираясь в поездку на четыре дня, он взял с собой три саквояжа, два чемодана и два пальто. На вокзал пришлось приехать за двадцать минут до отхода.
  Фриц Бреннер провожал нас со слезами на глазах, а Теодор Хорстман, когда мы уже сели в наш седан, выбежал на улицу, чтобы задать еще несколько дюжин вопросов об орхидеях. И даже у Сола Пензера, когда он привез нас на вокзал и начал прощаться с Вульфом, задрожал голос. Можно было подумать, что нас запускают в космос проверить, все ли звезды на месте.
  И вот, как раз когда я занес ногу над щелью между поездом и платформой, мне на глаза попалась одна звездочка. Она проследовала совсем близко и обдала меня ароматом, который хотя и вышел из парфюмерного флакона, но показался мне вполне естественным. Таким же естественным казался цвет ее лица, хотя и допускаю, что он тоже плод парфюмерного искусства. Вся она была тонкой ручной работы. В коричневой накидке и коричневой широкополой шляпе, она шагала под руку с высоким грузным мужчиной. Входя в вагон, она опередила своего спутника, и они заняли соседнее купе. Мурлыча под нос: «Все, что у меня было, это мое сердце, а теперь и оно пропало», я с притворным равнодушием пожал плечами и вскочил в вагон, когда просигналили отправление.
  Вульф сидел на широком диване у окна и держался за поручень обеими руками. Тем не менее, когда поезд тронулся, его качнуло взад и вперед. Уголком глаза я заметил бешенство на его лице, но решил не обращать внимания и, вытащив из чемодана журнал, уселся в углу.
  Все еще не расцепляя рук, он проорал в мою сторону:
  – Мы прибудем в Канауа-Спа завтра в одиннадцать двадцать пять! Четырнадцать часов! В Питтсбурге наш вагон прицепят к другому составу! В случае поломки нам придется ждать дневного поезда! Если что-то случится с нашим локомотивом…
  Я холодно прервал его:
  – Я не глухой, сэр. Вы можете плакаться сколько угодно, этим вы утруждаете только собственные легкие. Но я решительно возражаю против любых упреков, неважно, выражаются они в словах или в вашем тоне. Можно подумать, это я виноват в неудобствах. – Я специально приготовил прошлой ночью эту фразу, знал, что она понадобится. – Это путешествие – ваша идея. Вы сами хотели поехать или, скажем так, оказаться в Канауа-Спа. Шесть месяцев назад пообещали Вукчичу, что прибудете шестого апреля. Теперь вы жалеете об этом. Я тоже. Что же касается локомотива, то в таких составах используют самые новые и лучшие модели, и даже ребенку ясно…
  Мы выехали из тоннеля и продолжали набирать скорость. Вульф прокричал:
  – Локомотив состоит из двух тысяч трехсот девяти подвижных частей!
  Я отложил журнал и ободряюще улыбнулся ему. Он патологически боится механизмов. Нельзя позволять ему думать об этом, а то нам обоим будет хуже. Надо поскорее на что-то его переключить. Но прежде чем мне удалось найти приятную тему, произошло кое-что свидетельствующее, что, как бы Вульф ни бесновался, пока я курил на платформе, он не до конца потерял присутствие духа. Дверь приоткрылась, пропуская проводника с тремя бутылками пива на подносе. Он откупорил бутылку, перелил ее содержимое в стакан, поставил оставшиеся две на столик, положил открывалку, получил от меня плату и удалился.
  Поезд на повороте слегка качнуло, и лицо Вульфа исказила ярость. Затем поезд пошел плавно, Вульф взял стакан, отхлебнул раз, другой, третий и поставил его пустым на столик. Слизнув с губ пену, он тщательно вытер рот платком и принялся оглядываться по сторонам уже без малейших признаков истерики.
  – Прекрасно. Не забыть бы сказать Теодору, чтобы следил за температурой в оранжерее.
  – Закажите разговор из Филадельфии.
  – Спасибо. Я страдаю, и ты это знаешь. Не затруднит ли это вас, мистер Гудвин, если я попрошу достать из чемодана мою книгу?
  Я взял чемодан и выудил ее.
  В течение получаса мы мирно катили по ночному Джерси. Все три бутылки опустели, Вульф склонился над книгой и, судя по тому что он переворачивал страницы, углубился в чтение. Я просматривал статью о сопоставлении улик в «Криминологическом журнале», но сопоставление улик не слишком меня занимало. Мой мозг трудился над проблемой, как уложить Ниро Вульфа спать.
  Разумеется, дома он раздевался сам, и я не служил у него лакеем – всего лишь секретарем, телохранителем, детективом и козлом отпущения. Однако факт есть факт: скоро полночь, а он сидит в костюме, и необходимо изобрести способ, как его раздеть, чтобы при этом не перевернулся поезд. И дело не только в его неповоротливости, просто у него нет практического навыка, позволяющего сохранять равновесие в движущемся транспорте. О том, чтобы стащить с него брюки, когда он сидит, не может быть и речи: в нем от двухсот пятидесяти до пятисот фунтов. Насколько я знаю, его никогда не взвешивали, и об истинном его весе можно только гадать. Я напряженно обдумывал эту задачу и уже решил исходить из условного веса триста десять фунтов, как к нам постучали. Я крикнул, что дверь не заперта.
  Вошел Марко Вукчич. Из его телефонного разговора с Вульфом около недели назад я узнал, что он едет тем же поездом. Последний раз мы виделись у нас за ужином в начале марта. Это был один из двух человек, не считая служащих, кого Вульф звал по имени. Вукчич прикрыл за собой дверь и встал посреди купе, как лев на задних лапах, – не толстый, но огромный, с непокорной гривой волос.
  – Марко! – заорал Вульф. – Разве у тебя нет спального места? Какого черта ты прыгаешь в кишках этого чудовища?!
  Вукчич улыбнулся, показав мощные белые зубы:
  – Ниро, проклятый старый отшельник! Я не сижу, подобно тебе, как улитка в своей раковине. Но так или иначе, ты в поезде – вот это победа! Я нашел тебя и еще одного коллегу, которого не видел пять лет. Он едет в следующем вагоне. Я предложил ему встретиться с тобой. Он будет рад, если ты придешь к нему в купе.
  Вульф сжал губы:
  – Это просто смешно. Я не акробат. И не собираюсь вставать с места, пока эта штука не остановится.
  – Каким же образом тогда… – расхохотался Вукчич и поглядел на груду багажа. – Но похоже, у тебя есть все необходимое. Да я и не предполагал, что ты пойдешь. Я лучше приведу его сюда, если можно. Об этом я и пришел спросить.
  – Сейчас?
  – Сейчас.
  Вульф покачал головой:
  – Прошу тебя, Марко. Посмотри на меня. Я не в состоянии поддерживать светский разговор.
  – Ненадолго, только поздороваться.
  – Нет. Думаю, что не смогу. Ты отдаешь себе отчет в том, что, если эта штуковина натолкнется на какое-нибудь препятствие, мы полетим вперед со скоростью восемьдесят миль в час? Разве это обстановка для приятного времяпрепровождения? – Он снова сжал губы и лишь слегка пошевелил ими, чтобы произнести: – Завтра!
  Вукчич, который, почти так же как Вульф, привык добиваться своего, попробовал настаивать, но это ни к чему не привело. Он попытался взять Вульфа уговорами – и это не подействовало. Я зевал.
  Наконец Вукчич решил плюнуть на свою затею:
  – Ну ладно, завтра. Если поезд не потерпит крушение и мы останемся в живых. Я скажу Бере́ну, что ты лег спать.
  – Берену? – Вульф выпрямился и даже ослабил свою мертвую хватку. – Это Жером Берен?
  – Он самый. Он – один из пятнадцати.
  – Приведи его. – Вульф прикрыл глаза. – Обязательно. Я хочу его видеть. Почему, черт побери, ты сразу не сказал, что это Берен?
  Вукчич махнул рукой и вышел. Минуты через три он вернулся и придержал дверь для своего спутника. Вернее, спутников оказалось двое, и наиболее интересный, с моей точки зрения, вошел первым. Она сняла свою накидку, но осталась в шляпе, и от нее шел тот же свежий и пьянящий запах, что и на платформе. Я разглядел, что она молода, как любовная грёза, и глаза у нее темно-карие. Ее губы говорили о том, что она сдержанна, но любит посмеяться. Вульф окинул ее удивленным взглядом и переключил внимание на высокого грузного мужчину позади нее.
  Вукчич представил собравшихся: мистер Ниро Вульф, мистер Гудвин, мистер Жером Берен, его дочь мисс Констанца Берен.
  Поклонившись, я предоставил им продолжать знакомство, а сам занялся устройством сидений в нужном мне порядке. В результате три толстяка разместились на диване, любовная грёза – на стуле, а я – рядом с нею на чемодане. Она одарила меня дружеской улыбкой и отвернулась. Уголком глаза я заметил, как скривился Вульф, когда Вукчич вынул сигару, а Берен набил старую трубку и скрылся в облаках дыма. Узнав, что он отец грёзы, я начал испытывать к нему самые дружеские чувства. У него были черные с проседью волосы, борода, в которой седины встречалось еще больше, и глубокие блестящие черные глаза.
  – Это мой первый приезд в Америку, – говорил он Вульфу. – Я только сейчас прочувствовал ее прелесть. В поезде чистота. Никакого мусора! А движение плавное, как полет чайки. Замечательно!
  Вульфа передернуло, но Берен этого не заметил. Он гнул свое. Словами «первый приезд в Америку» он немного испугал меня. Я наклонился к своей грёзе и шепотом спросил:
  – Вы говорите по-английски?
  Она улыбнулась:
  – О да. Вполне. Мы прожили три года в Лондоне.
  – О'кей, – кивнул я и занял положение, в котором было всего удобнее на нее смотреть.
  Я размышлял о том, как мудро поступил, не надев супружеского ярма на шею ни в одну из прежних попыток. Иначе сейчас мне пришлось бы скрежетать зубами. Стало быть, нужно держаться, пока зубы у меня еще достаточно крепкие. И вообще, смотреть никому не запрещено.
  В это время отец ее говорил:
  – Как я понял со слов Вукчича, вы собираетесь в гости к Сервану. Значит, последний вечер будет вашим. Впервые Америка удостоилась такой чести. В тысяча девятьсот тридцать втором году в Париже нас приветствовал премьер-министр, а председателем был еще живой Арман Флёри. А в двадцать седьмом – Ферид Халдах, тогда еще не профессионал. Вукчич говорит, что вы блюститель порядка. Это правда?
  Вульф кивнул:
  – Да, но не совсем. Я не полицейский, а частный детектив. Заманиваю преступников в ловушку и ищу улики, чтобы арестовать их. И делаю это за плату.
  – Невероятно! Такая грязная работа!
  Вульф попытался пожать плечами, но помешал толчок поезда. Его грозный взгляд предназначался не Берену, а поезду.
  – Возможно. Каждый выбирает дело, которое способен делать без отвращения. Фабрикант детских колясок запутывается в паутине монополий и превращает рабочих в орудие для достижения своих корыстных целей. Безголовые политиканы стреляют друг в друга, и их мозги сгнивают прежде, чем им успевают поставить памятники. Мусорщику приходится копаться в пищевых отходах, а сенатору – в свидетельствах о коррупции высокопоставленных чиновников. И как знать, что́ грязнее? Разница только в том, что мусорщик получает меньше, вот и все. А я не пачкаю рук задаром, я назначаю высокую плату.
  Берен проглотил все это.
  – Но вы ведь не собираетесь делать для нас доклад о пищевых отходах, не так ли? – усмехнулся он.
  – Нет. Мистер Серван попросил меня выступить на тему, как он ее определил, «Contributions Américaines à la Haute Cuisine»36.
  – Ба! – фыркнул Берен. – Но здесь не о чем говорить!
  Вульф поднял брови:
  – Не о чем, сэр?
  – Не о чем. Мне говорили, что во многих американских семьях хорошо готовят. Я сам не пробовал. Я слыхал о тушеной солонине с овощами, кукурузных лепешках, похлебке из моллюсков и молочном соусе. Это наверняка вкусно, но это для всех. И конечно, не представляет интереса для поваров экстра-класса. – Он снова фыркнул. – Все эти блюда имеют такое же отношение к кулинарному искусству, как сентиментальные любовные песенки – к Бетховену или Вагнеру.
  – Действительно. – Вульф ткнул в него пальцем. – Пробовали вы тушенную в масле черепаху или суп из цыплят с вишневым ликером?
  – Нет.
  – А бифштекс в два дюйма толщиной, приготовленный на дубовой доске, из которого под ножом сочится горячий красноватый сок? Он подается с петрушкой, тонкими кусочками лайма и картофельным пюре, которое тает во рту. Можно еще украсить блюдо толстыми ломтиками слегка обжаренных свежих грибов.
  – Нет.
  – А рубцы по-креольски из Нового Орлеана? А миссурийский окорок из графства Бун, запеченный с уксусом, патокой, вустерским соусом, сладким сидром и зеленью? А цыплят маренго? Или курицу в яичном соусе с изюмом, луком, миндалем, хересом и мексиканскими колбасками? А опоссума по-теннессийски? А омара Ньюбург? А филадельфийский черепаховый суп? И так вижу, что нет. – Вульф снова ткнул в него пальцем. – Не спорю, для кулинара Франция – рай. Но он хорошо сделает, если будет интересоваться любой кухней. Мне доводилось есть рубец по-кански у Фарамона в Париже. Он превосходен, но не лучше, чем рубец по-креольски, который не нужно проталкивать в горло с помощью вина…
  В течение секунды мне казалось, что Берен собирается плюнуть ему в лицо. Предоставив им самим разбираться, я наклонился к Констанце:
  – Я вижу, ваш отец – хороший повар.
  Темные глаза удивленно посмотрели на меня из-под поднятых бровей.
  – Он шеф-повар отеля «Корридона» в Сан-Ремо. Разве вы этого не знали?
  Я кивнул:
  – Да, я видел список «Les quinze maîtres»37. Вчера в «Таймc». Только теперь вспомнил. А вы сами умеете готовить?
  – Нет. Ненавижу это занятие. Единственное, что я умею, это варить хороший кофе. – Ее взгляд спустился к моему галстуку, на мне был темно-коричневый в горошек, который очень шел к рубашке в зеленую полоску. – Я не расслышала вашего имени, когда мистер Вукчич знакомил нас. Вы тоже детектив?
  – Меня зовут Арчи Гудвин. Арчибальд означает «святой и добрый», но мое имя не Арчибальд. Никогда не слышал, как француженка произносит «Арчи». Пожалуйста, попробуйте.
  – Я не француженка. – Она нахмурилась. Кожа у нее была такая гладкая, что морщинки напоминали неровности на поверхности нового теннисного мяча. – Я каталонка. Уверена, что смогу выговорить «Арчи». Арчиарчиарчи. Ну как?
  – Изумительно.
  – Так вы детектив?
  – Конечно. – Я достал бумажник, порылся в нем и вытащил рыболовную лицензию, полученную в Мэне прошлым летом. – Глядите. Видите мое имя?
  Она стала читать, с сомнением покачала головой и вернула лицензию мне.
  Я был так поглощен болтовней с прекрасной каталонкой, что перестал вслушиваться в общий разговор. Внезапно Вукчич вскочил и пригласил мисс Берен в салон-вагон. Выяснилось, что Вульф выразил желание поговорить с ее отцом наедине. Я внимательно посмотрел на босса, стараясь понять, что за игру он затеял. Он слегка постукивал пальцем по колену – знак далеко идущих планов.
  Когда Констанца встала, я тоже поднялся.
  – Вы позволите? – Я поклонился. И, обращаясь к Вульфу, произнес: – Если я вам понадоблюсь, пришлите в салон проводника. Мы с мисс Берен еще не все обсудили.
  – С мисс Берен? – Вульф подозрительно посмотрел на меня. – Любую информацию она сможет получить у Марко. А нам, я полагаю, понадобится твой блокнот. Садись.
  И Вукчич увел ее. Я снова сел на стул. Мне очень хотелось попросить расчет, но движущийся поезд – самое неподходящее для этого место на земле.
  Берен снова набил трубку. Вульф заговорил вкрадчивым голосом. Чувствовалось, что он прощупывает место для лобовой атаки.
  – Для начала я хотел бы рассказать вам об одном уроке, который получил двадцать пять лет назад. Надеюсь, рассказ вам не наскучит.
  Берен согласно кивнул. Вульф продолжал:
  – Это было перед войной, в Фигерасе.
  Берен поправил трубку:
  – Ха! Вот как?
  – Да. Я тогда еще только начинал и приехал в Испанию с секретным поручением от правительства Австрии. След одного человека привел меня в Фигерас. И однажды вечером, часов в десять, я, не успев поужинать, зашел в маленькое кафе на площади и спросил чего-нибудь поесть. Хозяйка ответила, что у них почти ничего нет, и принесла мне домашнего вина, хлеба и блюдо колбасок. – Вульф наклонился вперед. – Сэр, даже Лукуллу не доводилось пробовать таких колбасок. Ни один знаменитый повар мира не мог приготовить таких. Я спросил у женщины, где она раздобыла эти колбаски. Она сказала, что их приготовил ее сын. Я просил разрешения встретиться с ним, но его не было дома. Я спросил, как его зовут. «Жером Берен», – ответила она. Я съел еще три блюда колбасок и договорился, что приду наутро, чтобы увидеться с ее сыном. Но часом позже мой подопечный сбежал в Порт-Вендрес, где сел на корабль до Алжира. Мне пришлось следовать за ним. Погоня довела меня до самого Каира, а потом другие дела помешали мне еще раз приехать в Испанию до войны. – Вульф откинулся на спинку и глубоко вздохнул. – До сих пор, закрыв глаза, я вспоминаю вкус этих колбасок.
  Берен кивнул, но продолжал хмуриться.
  – Занятная история, мистер Вульф. Очень лестно, благодарю вас. Но конечно, колбаски минюи́…
  – Тогда они не назывались колбасками минюи. Это были просто домашние колбаски в маленьком испанском городке. В годы юности, не имея большого опыта, при весьма странных обстоятельствах я все-таки попробовал эти колбаски – произведение высокого кулинарного искусства. Хорошо помню: когда я ел первую, мне показалось, что это просто случайное совпадение в беспорядке смешанных ингредиентов. Но остальные имели тот же вкус – содержимое всех трех порций. Это было гениально. Я тотчас же распознал это. Я не из тех, кто едет из Ниццы или Монте-Карло в отель «Корридона» в Сан-Ремо только потому, что Жером Берен знаменит, а колбаски минюи – его шедевр. Я выражаю свое восхищение сразу, не дожидаясь всеобщего признания.
  Берен все еще хмурился.
  – Кроме колбасок минюи я готовлю и другие блюда.
  – Конечно. Вы же повар экстра-класса. – Вульф ткнул в него пальцем. – Я вижу, что чем-то огорчил вас. Вероятно, я допустил бестактность. Дело в том, что все это было предисловием к просьбе. Я не собираюсь доискиваться причин, почему вы двадцать лет отказываетесь открыть рецепт этих колбасок: шеф-повару есть о чем подумать. Я знаю, что был сделан ряд попыток воспроизвести их – и все неудачные.
  Берен нахмурился еще больше.
  – Неудачные?! – прорычал он. – Да это было просто оскорбление! Преступление!
  – Именно так. Согласен. Я вижу, что разумно держать рецепт в секрете, чтобы предотвратить появление тех бездарных подделок, которые станут стряпать в кухнях ресторанов мира, если вы опубликуете его. Существует несколько великих поваров, чуть больше хороших и несметное множество плохих. У меня работает хороший – мистер Фриц Бреннер. Он не знает, что такое вдохновение, но достаточно компетентен и наделен тонким вкусом. Он абсолютно честен, я тоже. Умоляю вас – это та самая просьба, к которой я вел все время, – умоляю открыть мне рецепт колбасок минюи.
  – Великий боже!
  Берен чуть не выронил трубку. Подхватив ее, он изумленно воззрился на Вульфа. Затем расхохотался. Поднял вверх руки и махал ими, хохоча, как будто никогда в жизни не слыхал ничего более смешного и хотел посмеяться всласть. Наконец перестал и уставился на Вульфа с презрением.
  – Дать его вам?! – допытывался он отвратительным тоном. Особенно противно было слышать такое от отца Констанцы.
  – Да, сэр, – спокойно ответил Вульф, – мне. Я оправдаю ваше доверие. Я не сообщу рецепт никому. Его не будет знать никто, кроме меня и мистера Гудвина. Моя цель не распространение, а смакование. У меня…
  – Великий боже! Поразительно! И вы действительно думаете…
  – Нет. Я ничего не думаю. Просто прошу. Вы захотите, конечно, испытать меня, я пройду испытания. Я ни разу не нарушил данного слова. Кроме того, я готов заплатить три тысячи долларов. Недавно я получил порядочный гонорар.
  – Ха! Мне предлагали пятьсот тысяч франков!
  – С коммерческими целями. А это лишь просьба частного лица. Колбаски будут готовить только в моем доме, а ингредиенты станет покупать мистер Гудвин, который пользуется моим абсолютным доверием. Должен кое в чем вам признаться. С двадцать восьмого по тридцатый год, когда вы еще служили в Лондоне, мой человек приходил в ресторан, заказывал ваши колбаски и пересылал мне. Я пытался понять, из чего они состоят, приглашал опытных кулинаров, поваров и химиков. И все зря. Разумеется, дело не столько в ингредиентах, сколько в способе приготовления.
  – Это был Ласцио? – ворчливо спросил Берен.
  – Ласцио?
  – Филип Ласцио. – Он произнес это имя как ругательство. – Вы сказали, что консультировались с поварами…
  – О! Нет, не Ласцио. С ним я не знаком. Я сделал это признание, чтобы показать, что был достаточно честолюбив, пытаясь разгадать секрет самостоятельно. Но я прошу вас заключить со мной соглашение не для того, чтобы предать вас. Призна́юсь еще кое в чем. Я согласился на это чудовищное путешествие не только потому, что приглашение сделало мне честь. Главной моей целью было увидеть вас. Все, что нужно мне в жизни, это читать книги, решать сложные задачи и есть любимые блюда. – Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. – Пять тысяч! Ненавижу торговаться.
  – Нет, – отрезал Берен. – Вукчич знал об этом? Он для этого привел меня сюда?
  – Сэр! Прошу вас. Я говорил о доверии. Это конфиденциальное предложение. Я начал с просьбы и снова повторяю ее. Не окажете ли вы мне любезность?
  – Нет.
  – Ни при каких условиях?
  – Нет.
  Глубокий вздох всколыхнул брюхо Вульфа. Он покачал головой:
  – Я осел. Нельзя было заводить этот разговор в поезде. Я сам не свой. – Он протянул руку и позвонил. – Хотите пива?
  – Нет! – гавкнул Берен. – То есть да. Я хочу пива.
  – Прекрасно.
  Вульф откинулся на спинку и закрыл глаза. Берен снова зажег свою трубку. Поезд качнуло на повороте, свет мигнул. Вульф судорожно вцепился в подлокотники. Вошел проводник и, получив заказ, скоро вернулся с бутылками и стаканами. Пока они пили пиво, я в своем блокноте рисовал натюрморт с колбасками.
  – Спасибо, сэр, что принимаете мое угощение, – сказал Вульф. – Ничто не мешает нам стать друзьями. Я сделал ложный шаг. Еще до того, как я изложил свою просьбу, что-то рассердило вас в истории, которая должна была вам польстить. В чем же заключалась моя ошибка?
  Берен облизнул губы, поставил стакан на стол. Рука его инстинктивно потянулась туда, где должен был находиться уголок фартука. Не обнаружив его, Берен вынул носовой платок. Потом он наклонился к Вульфу и произнес, постукивая пальцем по его колену:
  – Вы живете не в той стране.
  Вульф поднял брови:
  – Да? Подождите, пока отведаете черепаху по-мэрилендски. Или, осмелюсь сказать, пирог с устрицами à la Ниро Вульф в исполнении Фрица Бреннера. По сравнению с американскими европейские устрицы просто капли протоплазмы.
  – Я говорю не об устрицах. Вы живете в стране, которая терпит присутствие Филипа Ласцио.
  – Я вправду с ним не знаком.
  – Он готовит свои помои в отеле «Черчилль» в вашем Нью-Йорке! Вы должны знать это.
  – Я слышал о нем, конечно, раз он равного класса с вами.
  – Равного со мной? Тьфу! – Руки Берена одним быстрым круговым движением выкинули воображаемого Филипа Ласцио в окно. – Ничего похожего!
  – Прошу прощения. – Вульф склонил голову набок. – Он, как и вы, один из «Les quinze maîtres». Вы считаете, что он этого не достоин?
  Берен снова забарабанил по колену Вульфа. Было смешно наблюдать, как Вульф, который не переносит чужих прикосновений, терпит это во имя колбасок.
  – Более всего Ласцио достоин быть разрезанным на мелкие части и скормленным свиньям, – процедил Берен сквозь зубы. – Но нет, это сделает несъедобной ветчину. Просто разрубить на куски! – Он уставился на дырку в полу. – И закопать. Говорю вам, я знаю Ласцио много лет. Может, он турок? Никто не знает. Никто не знает его подлинного имени. В тысяча девятьсот двадцатом году он украл секрет роньон о монтань38 y моего друга Селоты из Таррагоны и объявил рецепт своим. Селота поклялся убить его. Ласцио присвоил еще множество рецептов. В двадцать седьмом, несмотря на мой яростный протест, он был избран в «Les quinze maîtres». А его жена – видели вы ее? Это Дина, дочь Доменико Росси из «Эмпайр-кафе» в Лондоне. Я носил ее на руках в детстве! – Он снова шлепнул Вульфа по колену. – Вы, без сомнения, знаете, что ваш друг Вукчич женился на ней, а Ласцио отбил у него жену. Вукчич, разумеется, убьет его, но почему он ждет так долго? – Берен потряс сжатыми кулаками. – Это собака, это змея, которая пресмыкается в грязи! Вы знаете Леона Блана, нашего любимого и великого Леона? Знаете, что он теперь прозябает в заведении без всякой репутации под названием «Уиллоу-клуб» в городишке Бостон? А раньше в течение многих лет ваш отель «Черчилль» славился своей кухней, где шефом был он. Ласцио украл у него это место, украл путем клеветы, лжи, придирок! Дорогой старый Леон убьет его! Определенно. Этого требует справедливость.
  Вульф пробормотал:
  – Ласцио уже трижды мертв. Не поджидают ли его и другие смерти?
  Берен откинулся на спинку и, успокаиваясь, пробурчал:
  – Поджидают. Я сам убью его!
  – Так он и у вас крал?
  – Он крал у всех. Раз Бог создал его таким, пусть Бог его и защищает. – Берен выпрямился. – Я прибыл в Нью-Йорк вчера на борту «Рекса». В тот же вечер, движимый неуемной ненавистью, я отправился с дочерью поужинать в отель «Черчилль». Мы выбрали так называемый Курортный зал. И у кого он украл идею?! Все официанты одеты в ливреи ресторанов известнейших курортных отелей мира: «Шеперда» в Каире, «Континенталя» в Биаррице, «Дель Монте» в вашей Калифорнии, Канауа-Спа, куда везет нас этот поезд, и других. Мы сели за стол – и кого я увидел? Официанта с помоями Ласцио в ливрее моей собственной «Корридоны»! Представляете? Я собирался броситься на него и спросить, где он ее взял. Мне хотелось сорвать с него ливрею вот этими руками! – Он яростно размахивал ими перед носом Вульфа. – Но дочь удержала меня. Она сказала, что я не должен позорить ее. А мой собственный позор? Он не в счет?
  Вульф с сочувствием покачал головой и потянулся за пивом. Берен продолжал:
  – Счастье, что его стол был далеко от нас. Я повернулся к нему спиной. Но подождите. Послушайте дальше. Как вы думаете, что́ я увидел в списке горячих блюд? Ну, что?
  – Надеюсь, не колбаски минюи?
  – Именно так! В списке горячих блюд под номером четыре! Конечно, для меня это не было полной неожиданностью. Я знал, что уже несколько лет Ласцио набивает кишки бог знает чем и называет это колбасками минюи. Но увидеть это название здесь, в меню, четвертым по счету! Все эти разноцветные ливреи заплясали у меня перед глазами. Если бы в этот момент появился Ласцио, я убил бы его собственными руками. Но его не было. Я заказал официанту две порции. Когда я делал заказ, голос мой дрожал. Их подали на фарфоровых тарелках – боже правый! И похожи они были даже не знаю на что. На этот раз я решительно пресек возражения дочери. Взяв в каждую руку по тарелке, я поднялся со стула и со спокойной решимостью вывалил все это на середину ковра! Что тут началось! Примчался официант. Я взял дочь за руку и ушел. Нас остановил метрдотель. Но я заставил его замолчать. Я сказал ему значительным тоном: «Я Жером Берен из отеля „Корридона“ в Сан-Ремо! Приведите сюда Филипа Ласцио и покажите ему, что́ я сделал. Только держите меня, чтобы я не вцепился ему в горло». Я еще кое-что сказал. Это было лишнее. Затем я отвел дочь к Рустерману, где нас встретил Вукчич и успокоил блюдом своего гуляша и бутылочкой «шато-латур» урожая двадцать девятого года.
  – Это успокоит и тигра, – согласился Вульф.
  – Так и было. Я хорошо спал. Но на следующее утро – вчера – знаете что произошло? Ко мне в гостиницу пришел человек с запиской от Филипа Ласцио. Тот приглашал меня на обед! Можете вы поверить в такое бесстыдство? Но и это еще не все. Человеком, принесшим записку, был Альберто Мальфи!
  – Да? Я и его должен знать?
  – Не теперь. Теперь-то он не Альберто, а Альберт, Альберт Мальфи, а прежде был корсиканец, который разделывал овощи в крохотном кафе в Аяччо. Я откопал его там, привез в Париж – я работал тогда в «Провансале», – учил его и сделал из него хорошего повара. Теперь он главный помощник Ласцио в отеле «Черчилль». Ласцио сманил его у меня в Лондоне в тридцатом году. Сманил моего лучшего ученика и насмеялся надо мной! И эта нахальная жаба присылает его ко мне с приглашением на обед! Альберто появляется передо мной в визитке, кланяется и, как будто ничего не случилось, подает эту записку на безукоризненном английском языке.
  – Как я понимаю, вы не пошли.
  – Тьфу! Я что, буду есть отраву? Я пинками выставил Альберто за дверь. – Берена передернуло. – Вовек не забуду: однажды, в двадцать шестом году, когда я болел и не мог работать, – он поднял указательный палец, – я чуть было не доверил Альберто рецепт колбасок минюи. Великий боже! Если бы я это сделал! Он готовил бы их теперь для Ласцио! Ужас!
  Вульф согласился. Он уже прикончил вторую бутылку и завел учтивейшую речь, полную понимания и сочувствия.
  Я слушал с истинной болью. Он обязан был понять, что все его старания напрасны, ему никогда не удастся получить то, чего он добивается. Я негодовал, глядя, как он унижается, стараясь заслужить расположение этого колбасника с бешеными глазами. Кроме того, поезд навевал на меня сон, и я просто не мог удержать глаза открытыми. Я встал.
  Вульф посмотрел на меня:
  – Да, Арчи?
  – Салон-вагон, – изрек я решительно, открыл дверь и вышел.
  Было уже больше одиннадцати, и половина стульев в салоне пустовала. Двое молодых парней, каждый из которых мог бы позировать для рекламы шампуней, пили хайбол. Вукчич и мисс Берен томились над пустыми стаканами. Разговор у них не клеился. Рядом с нею сидел голубоглазый атлет с квадратной челюстью в неброском сером костюме. Из тех, о ком лет через десять скажут, что он сам себя сделал. Я подошел к своим. Атлет посмотрел на меня поверх книги, явно собираясь освободить мне место.
  Но Вукчич опередил его:
  – Садитесь на мое место, Гудвин. Я уверен, мисс Берен не станет возражать. Я почти не спал прошлой ночью.
  Он попрощался и ушел. Я расположился и поманил официанта. Выяснилось, что мисс Берен страшно нравится американское имбирное пиво. Себе я заказал стакан молока. Наши требования были удовлетворены, и мы потягивали напитки.
  Констанца обратила ко мне свои карие глаза. Они казались еще темнее, чем прежде, и я понял, что вопрос, который она собирается задать, не был бы задан при свете дня. С дрожью в голосе девушка произнесла:
  – Вы действительно детектив, правда? Мистер Вукчич как раз говорил мне, что ужинает каждый месяц у мистера Вульфа и вы живете там. Он говорил, что вы очень храбрый и трижды спасли мистеру Вульфу жизнь.
  Она покачала головой и продолжала буравить меня глазами.
  – Вукчич очень мало знает о работе детектива, – мягко возразил я.
  – О нет! – прожурчал ее голосок. – Я не так молода, чтобы быть законченной дурочкой. Я окончила школу три года назад.
  – Прекрасно, – махнул я рукой, – забудем об этом. В какую же школу ходят девушки?
  – Я окончила школу при монастыре. В Тулузе.
  – Вы не похожи ни на одну из знакомых мне монашек.
  Она прикончила пиво и расхохоталась:
  – Никакая я не монашка. Я нисколько не религиозна. Матушка Цецилия всегда говорила нам, девушкам, что самая чистая и приятная жизнь – это служение людям. Но я обдумала это и решила, что предпочитаю жить в свое удовольствие как можно дольше, а уж когда стану толстой или больной или обзаведусь большой семьей, тогда начну служить людям. Или вы думаете иначе?
  Я с сомнением покачал головой:
  – Не знаю. Я весьма силен в служении. А вы уже жили в свое удовольствие?
  Она кивнула:
  – Иногда. Мама умерла, когда я была совсем юной, а папа установил для меня множество всяких правил. Я видела, как ведут себя американские девушки, когда приезжают в Сан-Ремо, и решила вести себя так же, но обнаружила, что не знаю, как это делается. И все равно, когда я плавала на яхте лорда Джерли вокруг мыса без сопровождающих, папа сказал, что не следует этого делать.
  – А Джерли был на борту?
  – Да, но он ничего не делал. Заснул и упал за борт, а мне пришлось три раза менять курс, чтобы вытащить его. Вам нравятся англичане?
  Я поднял бровь:
  – Ну… Думаю, что англичанин мог бы понравиться мне при определенных обстоятельствах. Ну, если бы, например, нас выбросило на необитаемый остров и мне нечего было есть, а он поймал бы кролика. А если там нет кроликов – дикого кабана или на худой конец моржа. А вам нравятся американцы?
  – Не знаю! – рассмеялась она. – С тех пор как выросла, я встречалась лишь с некоторыми в Сан-Ремо, и мне казалось, что они забавно говорят и стараются все делать первоклассно. Я имею в виду мужчин. Мне нравился один пожилой американец с больным желудком, который жил в «Карлтоне». Папа готовил для него специальные блюда. Уезжая, этот человек сделал мне красивые подарки. Мне кажется, большинство из тех, с кем мы встречались в Нью-Йорке, имеют приятную наружность. Вчера в гостинице я видела одного очень красивого. У него нос напоминает ваш, а волосы чуть светлее. Я не могу сказать, нравятся ли мне люди, пока хорошо не узнаю их.
  Она продолжала говорить, но я отвлекся, занявшись сложным исследованием. Когда она кончила пить пиво, я отвел взгляд от ее лица, чтобы рассмотреть другие детали. Она закинула ногу на ногу, как делают американские девушки, не особенно беспокоясь о юбке. Вид от ступни хорошей формы до правильно вылепленного колена удовлетворял самым высоким требованиям. Чем дальше, тем лучше.
  Но вот беда: я обнаружил, что атлет с квадратной челюстью смотрит в книгу лишь одним глазом, другой же устремлен на тот же интересный предмет, который изучал я. Моя внутренняя реакция на это была асоциальной. Нет бы обрадоваться, что у меня есть товарищ, который разделяет со мной удовольствие, так я ощутил бесконтрольное желание сделать сразу две вещи: свирепо взглянуть на атлета и попросить мисс Берен одернуть юбку.
  С трудом собравшись с мыслями, я попытался рассуждать логически. Лишь одно может оправдать мое возмущение и желание помешать тому, чтобы он смотрел на эту ногу. Эта нога принадлежит мне. Следовательно, или я считаю ее частью своего тела, или желаю владеть ею. Первое абсурдно: эта нога не часть моего тела. Второе опасно: учитывая ситуацию, есть лишь один этичный способ получить эту ногу.
  Она все продолжала говорить. Я залпом выпил остатки молока, что вообще-то не в моих привычках, дождался паузы и повернулся к ней, снова рискуя утонуть в темно-карих глазах.
  – Именно так, – сказал я. – Чтобы узнать людей, нужно время. Как можно рассуждать о человеке, пока не познакомишься с ним? Возьмите, например, любовь с первого взгляда. Она смешна. Помню, как я впервые встретил свою жену. Я сшиб ее велосипедом на Лонг-Айленде. Удар был не очень сильный, но я поднял ее и отвез домой. И пока она не потребовала с меня двадцать тысяч долларов за причиненные телесные повреждения, я вовсе не сходил с ума от того, что вы называете любовью. А потом случилось неизбежное, и пошли дети: Кларенс и Мертон, Изабел и Мелинда, Патриция и…
  – Мне казалось, мистер Вукчич говорил, что вы не женаты.
  Я замахал рукой:
  – Я не так уж близок с Вукчичем. И никогда не говорю о семейных делах. Знаете ли вы, что в Японии упомянуть в разговоре о жене считается столь же неприличным, как спросить, не болит ли у собеседника живот? Это все равно что сказать ему, что он начинает лысеть или что у него грязные носки.
  – Так, значит, вы женаты?
  – Конечно женат. И очень счастлив в браке.
  – А как зовут остальных детей?
  – Ну, кажется, главных я назвал. Остальные еще совсем карапузы.
  Я продолжал болтать с нею со смешанным чувством печали и облегчения, как у человека, которого оттащили от края пропасти, куда он собирался шагнуть. Но тут возникло странное обстоятельство. Не спорю и охотно допускаю, что это была всего лишь случайность.
  Болтая со мной, она вытянула правую руку со стаканом пива на подлокотнике кресла как раз туда, где сидел голубоглазый атлет. Я не видел, как стакан начал наклоняться, готов поклясться, что она смотрела на меня. Когда я наконец обратил на это внимание, светло-коричневая жидкость уже лилась на серые брюки атлета.
  Я выхватил у нее стакан, она обернулась и ахнула, атлет покраснел и полез за платком. Ничего не берусь утверждать, но уж очень странное совпадение, когда девушка, узнав, что один мужчина женат, через пять минут случайно обливает имбирным пивом другого.
  – Ой, я надеюсь, это отойдет? Si gauche!39 Мне так жаль! Я не думала… я не видела…
  Атлет:
  – Все в порядке… правда, правда же в порядке – это отойдет…
  И так далее. Я смаковал эту сцену. Наконец он окончательно перешел на китайский, но собрался с мыслями и обратился ко мне на родном языке:
  – Ничего страшного, уверяю вас, сэр. Правда. Разрешите представиться: Толмен, Барри Толмен, прокурор округа Мерлин, Западная Вирджиния.
  Значит, он стервятник и политикан. Опыт прежних встреч с прокурорами не побуждал меня с любовью хранить их фотографии, но я не видел причин быть грубым. Я представился, представил его Констанце и предложил в возмещение ущерба угостить выпивкой.
  Себе я заказал еще молока и, потягивая его, наблюдал за развитием знакомства. Я только изредка вставлял отдельные замечания, чтобы не создалось впечатления, будто я злюсь. Когда мой стакан наполовину опустел, Барри Толмен сказал:
  – Я слышал – сам того не желая, уж простите, – я слышал, что вы упомянули Сан-Ремо. Я никогда там не бывал. В тридцатом году я был в Ницце, а в тридцать первом – в Монте-Карло. Кто-то, не помню кто, сказал мне, что я обязательно должен увидеть Сан-Ремо, потому что это самое красивое место на Ривьере, но я не поехал. Теперь… ну… теперь я верю этому.
  – О, вы должны были поехать! – В ее голосе снова ощущалась дрожь, и я счастлив был это слышать. – Холмы, виноградники, море!
  – Да, конечно. Я очень люблю природу. А вы, мистер Гудвин? Любите?
  Тут последовал толчок и лязг тормозов. Поезд миновал стрелку.
  – Любите вы природу? – закончил Толмен.
  – Разумеется, – кивнул я и сделал глоток.
  – Как жаль, что сейчас ночь, – посетовала Констанца, – я могла бы смотреть в окно на Америку. Мы ведь проезжаем Скалистые горы?
  Толмен не засмеялся. Не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, как он смотрит в ее темно-карие глаза. Он объяснил, что Скалистые горы находятся за полторы тысячи миль отсюда, но местность, по которой мы едем, тоже красива. Он рассказал, что трижды ездил в Европу, но не нашел там ничего, кроме исторических памятников, что могло бы сравниться с Соединенными Штатами. Как раз там, где он живет, в Западной Вирджинии, горы ничуть не хуже, чем в Швейцарии. Он нигде ничего не видел красивее своей родной долины, особенно того места, где стоит знаменитый курорт Канауа-Спа. Это его родина.
  – Но я как раз туда еду! – воскликнула Констанца. – Конечно же! В Канауа-Спа!
  – Я… Я так и думал. – Его щеки порозовели. – То есть три вагона из этого поезда идут туда, и я подумал… Я подумал, что, возможно, встречу вас там. Хотя, конечно, я не веду там светскую жизнь…
  – И мы встретились в поезде. Я, конечно, пробуду там недолго. Но раз вы говорите, что там красивее, чем в Европе, я не могу дождаться, когда увижу Канауа-Спа. Но предупреждаю: я люблю Сан-Ремо и море. Вы, конечно, ездили в Европу с женой и детьми?
  – О нет! – Он был ошеломлен. – Конечно нет! Разве я выгляжу таким старым, чтобы иметь жену и детей?
  Щеголь проклятый, подумал я, этого ты мог бы не говорить. Мой стакан был пуст. Я поднялся.
  – Извините, друзья, пойду проверю, не вывалился ли из поезда мой босс. Я скоро вернусь, мисс Берен, и провожу вас к отцу. Вряд ли вы уже приобрели привычку вести себя как американские девушки.
  Никто из них не заплакал, видя, что я ухожу.
  В ближайшем вагоне я столкнулся с несущимся по проходу Жеромом Береном. Он остановился, я вынужден был сделать то же.
  – Моя дочь! – прорычал он. – Вукчич оставил ее!
  – С ней все в порядке, – ответил я. – Она беседует с моим приятелем, которого я ей представил. Мистер Вульф в порядке?
  – В порядке? Не знаю. Я только что расстался с ним.
  Он бросился вперед, и я пошел своей дорогой.
  Вульф был в купе один. Сидел на диване, вцепившись руками в подлокотник, глаза широко открыты – воплощенное отчаяние.
  – Жизнь прекрасна! – радостно сказал я. – Мы будем резвиться на зеленой травке, а вокруг нас будут порхать бабочки.
  Он сказал:
  – Заткнись!
  Не мог же он сидеть так всю ночь. Пришлось решиться на подвиг. Я позвонил, чтобы проводник приготовил постель. Потом подошел к Вульфу – но нет. Помню, в старинном романе, который как-то попал мне в руки, было подробно описано, как очаровательная молодая девушка вошла в спальню и прелестными пальчиками прикоснулась к застежке платья. «А теперь, – говорилось там, – мы должны покинуть ее. Мы с вами, дорогой читатель, должны проявить деликатность. Нельзя подсматривать девичьи тайны. Ночь распростерла свои опахала, поступим так же, читатель!»
  Что ж, я согласен.
  Глава вторая
  – Не думаю, что выслеживать мальчишку, который швыряется камнями, подходящая работа для детектива, – сказал я. – Особенно если он, как вы, знает себе цену.
  Гершом Оделл сплюнул сквозь зубы на огромный папоротник, росший в десяти футах от места, где мы с ним расположились на травке.
  – Все так. Но я ведь говорил вам. Важные птицы платят от пятнадцати до пятидесяти долларов в день, чтобы жить в этом караван-сарае и писать письма на фирменной бумаге Канауа-Спа. И им не нравится, когда во время верховой прогулки ниггеры швыряют в них камнями. Я не говорил «мальчишка», я сказал «ниггер». Подозревают, что это тот самый, кого месяц назад уволили из гаража.
  Теплое солнце светило сквозь кроны деревьев. Я зевнул. Чтобы скрыть скуку, спросил:
  – Вы говорите, это случилось здесь?
  – Вон там, – показал он. – По другую сторону тропинки. Оба раза попали в старого Крайслера, ну знаете, авторучки «Крайслер», у него еще дочь замужем за послом.
  Ниже по тропинке послышались голоса. Затем стук копыт стал отчетливее, на тропинке появились две благородные, красивые лошади, и два всадника проехали от нас так близко, что не составляло труда дотянуться до них рыболовной удочкой. Один был фатоватый парень в щегольской куртке, его сопровождала дама, достаточно толстая и старая, чтобы начать служить людям.
  – Это миссис Джеймс Фрэнк Осборн. Из балтиморских Осборнов, что занимаются судостроением и сталью. С ней Дейл Чэтвин, удачливый игрок в бридж. Видите, как он дергает свою лошадь? Ни черта не умеет ездить.
  – Да? Я и не заметил. Вы близко знакомы со здешним обществом.
  – Приходится при такой работе. – Он снова плюнул в папоротник, поскреб затылок и сунул в рот стебелек травы. – В девяти случаях из десяти я угадываю, кто передо мной, еще до того, как мне скажут. Но бывают и исключения. Например, ваша компания. Черт их знает, кто они такие. Наверное, повара, которых пригласил наш шеф. Смешно. Что ж, теперь Канауа-Спа – кулинарная школа на дому, что ли?
  Я покачал головой:
  – Это не моя компания, мистер.
  – Но вы с ними.
  – Я с Ниро Вульфом.
  – А он с ними.
  – Не сейчас. Сейчас он заснул в шестидесятом номере. Думаю, во вторник мне придется усыпить его хлороформом, чтобы погрузить в обратный поезд. – Я подставил лицо солнцу. – На свете бывает кое-что похуже поваров.
  – Это точно, – согласился он. – А откуда они все взялись?
  Я нашарил в кармане сложенную вырезку из «Таймс», вытащил и, пробежав ее глазами, протянул список Оделлу:
  Les quinze maîtres
  Жером Берен, «Корридона», Сан-Ремо
  Леон Блан, «Уиллоу-клуб», Бостон
  Рэмси Кейт, отель «Гастингс», Калькутта
  Филип Ласцио, отель «Черчилль», Нью-Йорк
  Доменико Росси, кафе «Эмпайр», Лондон
  Пьер Мондор, «Мондор», Париж
  Марко Вукчич, «Рустерман», Нью-Йорк
  Сергей Валенко, «Шато-Монкальм», Квебек
  Лоренс Койн, «Рэттэн», Сан-Франциско
  Луи Серван, курорт Канауа-Спа, Западная Вирджиния
  Ферид Халдах, Европейское кафе, Стамбул
  Анри Тассон, отель «Шеперд», Каир
  
  Умерли:
  
  Арман Флёри, «Флёри», Париж
  Паскуале Донофрио, «Эльдорадо», Мадрид
  Жак Балэн, отель «Эмералд», Дублин
  Оделл пробежал заметку по диагонали и принялся изучать имена и адреса.
  – Ну и компания! – усмехнулся он. – Прямо сборная по футболу. Как они умудрились попасть в прессу? А что значит заголовок: «Лесс квинзи» чего-то там?
  – А, это по-французски. – Я произнес как следует. – Это значит «Пятнадцать лучших мастеров». Эти ребятки очень знамениты. Один, например, готовит колбаски, из-за которых дерутся на дуэли. Вы должны как-нибудь подойти к нему, отрекомендоваться детективом и попросить рецепт, он будет рад. Каждые пять лет они собираются у самого старого из них, поэтому на этот раз приехали в Канауа-Спа. Каждый может привезти с собой одного гостя – так написано в заметке. Ниро Вульф – гость Сервана, а Вукчич пригласил меня, чтобы я мог поехать с Вульфом. Здесь их только десять. Трое умерли, а Халдах и Тассон не смогли приехать. Все прочие будут стряпать, есть, пить и лгать друг другу. В программе также речь Ниро Вульфа и избрание трех новых членов. Ах да, одного из них собираются убить.
  – Забавно. – Оделл снова сплюнул. – Кого же?
  – Филипа Ласцио из отеля «Черчилль», Нью-Йорк. В заметке говорится: он зарабатывает шестьдесят тысяч монет ежегодно.
  – Чего только не бывает! И кто же собирается его кокнуть?
  – Они встанут в очередь. Можно организовать тотализатор. И мой совет вам: приглядывайте за его комнатой. Знаете, сколько времени это потом занимает? О господи, глаза бы мои не смотрели. Всего несколько капель имбирного пива!
  На тропинку выехали всадник и всадница. Они смотрели друг на друга и смеялись, показывая все зубы. Когда пыль за ними улеглась, я спросил Оделла:
  – Что это за счастливая парочка?
  Он усмехнулся:
  – Барри Толмен, прокурор нашего округа. Собирается в один прекрасный день стать президентом. А девица приехала с вашей компанией, разве не так? Между прочим, ничего крошка. А что это за шутка про имбирное пиво?
  – Так, ничего особенного, – махнул я рукой. – Цитата из Чосера. Вот в них можно бросать камни сколько угодно. Ничего меньше лавины они не заметят. Кстати, а что это за шутка с бросанием камней?
  – Никакой шутки. Я так работаю.
  – Вы называете это работой? Я тоже детектив. Во-первых, неужели вы полагаете, что кто-то вздумает начать бомбардировку, когда мы с вами тут сидим? Эта тропинка тянется на шесть миль. Почему бы нам не выбрать другое место? Во-вторых, вы говорили, что негр, которого вытурили из гаража, якобы делает это, чтобы насолить прежним хозяевам. Но, если так, зачем ему оба раза выбирать мишенью этого фабриканта авторучек? Не может такого быть. Вы не всё рассказываете. Мне до этого нет дела, просто хочется показать, что голова варит и по выходным.
  Он посмотрел на меня одним глазом, затем обоими и наконец рассмеялся:
  – А ты, кажется, ничего малый.
  – Это точно, – с чувством подтвердил я.
  Он все смеялся:
  – Честное слово, лучше бы я тебе не рассказывал. Ты бы лучше понял, что к чему, если б знал Крайслера. Но дело не только в нем. Я никак не поспеваю. Шестнадцать часов в день! Мне дали тут помощничка. Ты бы его видел: он чей-то там племянник. Я должен дежурить с восхода до темноты. А тут еще этот Крайслер, он прямо исходит желчью. Зол на меня за то, что я поймал его шофера, когда тот воровал бензин в гараже. А ниггер помогал мне, за это Крайслер и заставил его выгнать. Он и за моим скальпом охотится. Но я кое-что придумал. Видишь тот выступ? – Оделл показал пальцем. – Нет, чуть ниже, рядом с теми пихтами. Вот оттуда я и швырял в него камнями. Попал оба раза.
  – Ясно. И здорово поранил его?
  – Еще мало. Но плечо я ему расшиб как следует. А если возникнут подозрения, у меня прекрасное алиби. В любой момент я могу сказать, что иду искать того, кто швыряет камни, и уйти в лес на час или два. Иногда я позволяю им видеть меня с дорожки, и тогда они уверены, что находятся под моей защитой.
  – Хорошая мысль. Но ты уже все из нее выжал. Рано или поздно тебе придется или поймать кого-нибудь, или бросить это занятие. Или швырнуть еще несколько камней.
  Он снова рассмеялся:
  – Может, ты думаешь, это был плохой бросок, когда я расшиб ему плечо? Видишь, как далеко выступ? Не знаю, буду ли я еще заниматься этим, но, уж если буду, знаю, кого выбрать. Я тебе ее показывал. – Он взглянул на часы. – Господи помилуй! Уже почти пять! Мне давно пора возвращаться!
  Он умчался. Я никуда не спешил и лениво побрел по тропинке. Как я уже обнаружил, куда бы вы ни шли в Канауа-Спа, вы гуляете по саду. Не знаю, кто подметает и вытирает пыль с деревьев в этих лесах, которые занимают более тысячи акров, но, безусловно, это образцовая домохозяйка. По соседству с главным зданием отеля разбросаны корпуса. Там в основном газоны и цветы. В тридцати ярдах от центрального входа – три фонтана в классическом стиле. В этих курятниках, которые называют корпусами, плюнуть негде, но зато есть своя кухня. Два из них, «Покахонтас» и «Апшур», находятся в ста ярдах один от другого и соединены тропинкой, петляющей между клумбами. Их и предоставили пятнадцати, точнее, десяти поварам. Наш номер шестьдесят, мой и Вульфа, находится в «Апшуре».
  Я беспечно шел вперед. Там есть на что посмотреть, если вас это интересует. Гроздья ярко-розовых цветов на кустах, которые Оделл назвал горным лавром, петляющий ручеек с перекинутыми через него то здесь, то там крошечными мостиками, какие-то деревья, птицы, вечнозеленые растения и тому подобное. Я ничего не имею против. И правда, в таком месте что-нибудь обязательно должно расти, но, честно говоря, все это не вдохновляет. Никакого сравнения, скажем, с Центральным стадионом в Нью-Йорке.
  Ближе к главному зданию, особенно там, где расположены корпуса, более людно. Полно народу ездит в машинах, верхом, реже идут пешком. Большинство из тех, кто ходит пешком, – негры в форме Канауа-Спа: черные бриджи и ярко-зеленые куртки с большими черными пуговицами. На боковых аллеях еще можно увидеть, как они улыбаются, но в основном они выглядят так, словно заняты делом государственной важности.
  Я пришел в «Апшур» в шестом часу. Номер шестидесятый находился в правом крыле. Я осторожно отворил входную дверь и вошел на цыпочках, чтобы не разбудить дитя, но, ступив с еще большими предосторожностями в следующую комнату, обнаружил, что она пуста. Все три окна, которые я оставил приоткрытыми, были заперты. Внушительная вмятина посреди кровати не оставляла никаких сомнений относительно того, кто лежал в ней. Одеяло, которое я, уходя, с любовью расправил на нем, оказалось сбито в ногах. Я посмотрел в прихожей: его шляпы не было. Я прошел в ванную и вымыл руки. Мне было неспокойно. За десять лет я привык находить Ниро Вульфа, как статую Свободы, там, где оставил. Все это было весьма огорчительно, не говоря уже об унижении, порождаемом мыслью, что он порхает, словно колибри, и лижет сапоги какого-то паршивого колбасника.
  Я ополоснулся, сменил рубашку и уже намеревался пойти в главное здание, как сообразил, что Фриц и Теодор убьют меня, если я не привезу шефа назад в целости и сохранности. Поэтому я направился прямиком в корпус «Покахонтас».
  Там было куда шикарнее, чем в «Апшуре». На нижнем этаже – четыре общие комнаты приличного размера. Еще подходя к двери, я услышал шум. Повара недурно проводили время. Я уже встречался с ними за обедом, который приготовили и накрыли здесь же, в корпусе. Причем пятеро из них приготовили по блюду. Съесть все не составляло большого труда, особенно если вспомнить, что вот уже десять лет мой постоянный рацион составляли яства, приготовленные Фрицем Бреннером под руководством Ниро Вульфа.
  Я позволил одной зеленой куртке открыть передо мною дверь, доверил другой шляпу и начал поиски моей заблудшей пташки. В правой гостиной, сплошь темное дерево и цветные коврики – «Покахонтас» был оформлен в индейском стиле, – под радио танцевали три пары. Роковая брюнетка примерно моих лет с высоким белым лбом и продолговатыми сонными глазами висела на шее у Сергея Валенко, пятидесятилетнего блондина со шрамом под ухом. Это была Дина Ласцио, дочь Доменико Росси, некогда супруга Марко Вукчича, уведенная, как выразился Берен, у него Филипом Ласцио. Низенькая женщина средних лет с утиной фигурой, маленькими черными глазками и пушком на верхней губе звалась Мари Мондор. Ей составлял компанию супруг, такой же пухлый, пучеглазый и круглолицый, по имени Пьер Мондор. Она не говорила по-английски. Да и зачем это ей? Третью пару составляли Рэмси Кейт, маленький шотландец по меньшей мере шестидесяти лет, и черноглазая особа, которой, если доверять моим скромным знаниям о китаянках, было никак не больше тридцати пяти. За обедом она выглядела очень утонченной и таинственной, совсем как гейша на рекламном фото. Я знаю, что гейши – японки, но все равно. Словом, это была Лио Койн, четвертая жена Лоренса Койна. Ура Койну, который уже разменял восьмой десяток и сед как лунь!
  Я заглянул в левую гостиную, поменьше. Пожива оказалась скудной. В дальнем углу на диване спал Лоренс Койн, а Леон Блан перед зеркалом пытался определить, не пора ли ему бриться. Я пересек помещение и вошел в столовую. Это была большая захламленная комната. Кроме длинного стола и стульев там стояло два сервировочных столика, буфет, забитый всякой дребеденью, и две большие ширмы. В столовую вели четыре двери: та, в которую я вошел, двойные двери, открывающиеся в большую гостиную, стеклянная, ведущая на террасу, и еще кухонная.
  Там тоже был народ. Марко Вукчич с сигарой в зубах сидел возле длинного стола и, качая головой, читал телеграмму. Жером Берен, державший в руке винный бокал, разговаривал с благообразным старцем, седоусым и морщинистым. Это был Луи Серван, старейший из поваров и наш хозяин в Канауа-Спа. Возле распахнутой стеклянной двери на террасу на стуле, слишком маленьком для него, сидел Ниро Вульф. Ему пришлось неудобно откинуться назад, чтобы через щелочку едва открытых глаз видеть лицо стоящего перед ним Филипа Ласцио, коренастого, почти без седин и с гладкой кожей, какого-то скользкого на вид. Справа от Вульфа стоял поднос со стаканом и парой пивных бутылок. Слева, почти у него на коленях, с чем-то вроде тарелки в руках сидела Лизетт Путти. Лизетт, довольно хорошенькая, уже успела завести друзей, несмотря на сомнительность своего положения. Ее привез из Калькутты Рэмси Кейт и представил как свою племянницу. После завтрака, рассказывал мне Вукчич, Мари Мондор шипела, что Лизетт – кокотка и Кейт подобрал ее в Марселе. Но в конце концов, сказал тот же Вукчич, нет ничего невероятного в том, что человек по фамилии Кейт имеет племянницу по фамилии Путти. А даже если это и не так, Кейт аккуратно оплачивает счета. И вообще, это никого не касается.
  Когда я подошел, Ласцио как раз закончил обращенную к Вульфу фразу. Лизетт затараторила по-французски о том, что лежало на ее тарелке. Это напоминало толстые коричневые крекеры. Тут из кухни донесся вопль. Все повернулись и увидели разъяренного Доменико Росси с дымящимся блюдом в одной руке и длинной ложкой в другой.
  – Оно свернулось! – вопил он.
  Пробежав через комнату, Росси начал тыкать блюдом в нос Ласцио.
  – Погляди на эту болотную жижу! Что я тебе говорил?! Да смотри же ты, господи! Ты должен мне сто франков. Черт бы тебя побрал, зять называется! Невежда, который не знает даже азов!
  Ласцио спокойно пожал плечами:
  – А вы согрели молоко?
  – Я? Я что, по-твоему, ничего не соображаю?
  – Тогда, возможно, яйца несвежие.
  – Луи! – Росси повернулся на триста шестьдесят градусов и ткнул ложкой в направлении Сервана. – Вы слышите? Он говорит, у вас несвежие яйца!
  Серван рассмеялся:
  – О чем спор? Вы ведь сделали, как он говорил, и выиграли сто франков!
  – Но все испорчено! Глядите, грязь! – Росси сплюнул. – Эти проклятые современные идеи! Уксус есть уксус!
  – Я заплачу, – спокойно произнес Ласцио, – а завтра покажу, как нужно это готовить.
  Он подошел к двери в большую гостиную, открыл ее, и в столовую ворвались звуки радио. Росси метался у стола, показывая мешанину Сервану и Берену. Вукчич спрятал телеграмму в карман. Лизетт заметила наконец мое присутствие, протянула мне тарелку и что-то проговорила.
  Я улыбнулся и ответил такой же тарабарщиной:
  – Джек Спрэтт не мог есть котлет, а его жена не ела пшена…
  – Арчи! – Вульф открыл глаза. – Мисс Путти говорит, что мистер Кейт готовил вафли из продуктов, специально привезенных из Индии.
  – Вы пробовали их?
  – Да.
  – Ну и как, вкусно?
  – Нет.
  – Переведите ей, пожалуйста, что я никогда не ем перед ужином.
  Я прошелся по столовой и остановился около Филипа Ласцио. Он смотрел на танцующие пары, но видел явно только одну. Мамаша и папаша Мондоры старательно выделывали фигуры, на Рэмси Кейта с гейшей стоило посмотреть, но для Ласцио они интереса не представляли. Зато Дина Ласцио и Сергей Валенко, казалось, так и не расцепляли рук с тех пор, как я проходил мимо. Однако вскоре они переменили позу. Ласцио ничего не сказал, не сделал никакого жеста, но сумел-таки завладеть их вниманием. Пара резко остановилась. Дина прошептала что-то своему партнеру и направилась к мужу. Я отступил на пару шагов, чтобы не смущать их, но они не обратили на меня никакого внимания.
  – Хочешь потанцевать, милый? – спросила Дина супруга.
  – Ты знаешь, что не хочу. И вы не танцевали.
  – Но что же… – Она засмеялась. – Это называется танцевать, не так ли?
  – Возможно. Но вы не танцевали. – Он улыбнулся. Можно и так сказать, но его улыбка была из тех, что способны испортить самое радужное настроение.
  К супругам подошел Валенко, посмотрел на их лица и вдруг расхохотался.
  – А, Ласцио! – Он весьма фамильярно похлопал коллегу по спине. – Приятель! – Поклон Дине. – Спасибо, мадам. – И он с достоинством удалился.
  – Филип, дорогой, – заметила Дина мужу, – если ты не хочешь, чтобы я танцевала с твоими коллегами, мог бы сказать об этом. Для меня это не самое большое удовольствие.
  Посчитав, что здесь не нуждаются в моей помощи, я вернулся в столовую, сел и просидел около получаса, наблюдая за этим зверинцем. Из малой гостиной вышел Лоренс Койн, он тер глаза и пытался расчесать пальцами седые бакенбарды. Оглядевшись вокруг, он позвал: «Лио!» таким громовым басом, что стекла в окнах задребезжали. Китаянка мелкими шажками вышла из соседней комнаты, принесла Койну стул и пристроилась у него на коленях. Вошел Леон Блан, немедленно ввязался в спор между Береном и Росси и внезапно скрылся вместе с ними в кухне. Около шести часов вихрем влетела Констанца. Она переоделась. Оглядевшись, бросила в пространство приветствие, на которое никто не обратил особого внимания. Затем, заметив меня и Вукчича, подошла и спросила, где ее отец. Я сказал, что он в кухне защищает честь лимонного сока. При свете дня темно-карие глаза ее были еще опаснее, чем я думал.
  – Видел вас на лошади пару часов назад, – заметил я. – Выпьете имбирного пива?
  – Спасибо, нет. – Она улыбнулась мне, как навязчивому дядюшке. – С вашей стороны было очень любезно сказать отцу, что мистер Толмен – ваш друг.
  – Забудьте об этом. Я заметил, что вы молоды и несчастны, и подумал, что могу подставить плечо. Все потихоньку образуется.
  – Образуется?
  – Не имеет значения, – помахал я рукой. – Пока вы счастливы.
  – Конечно, я счастлива. Я полюбила Америку. Пожалуй, все же выпью немного пива. Не беспокойтесь, я сама.
  Она обошла стол и потянулась к звонку.
  Не думаю, что Вукчич, хотя он и сидел рядом со мной, слышал хоть слово. Он не сводил глаз с бывшей жены, которая разговаривала с Ласцио и Вульфом. Я уже обратил на это внимание за завтраком. А еще заметил, что Леон Блан явно избегает Ласцио, который, по словам Берена, украл у него должность в отеле «Черчилль». Сам Берен все время смотрел на Ласцио, но так, чтобы тот не заметил. Создавалась какая-то особая атмосфера: шипение мамаши Мондор по адресу Лизетт Путти, и общая товарищеская зависть, и бесконечные споры о салате и уксусе, и дружно опущенные книзу большие пальцы, когда дело касалось Ласцио, и какой-то сладострастный туман вокруг Дины Ласцио. Мне всегда казалось, что роковые женщины, которые лишают тебя воли одним томным взмахом ресниц, опасны лишь для простаков. Но теперь я убедился, что если Дина Ласцио застанет тебя одного и примется за работу, а на дворе дождь, то потребуется изрядное чувство юмора, чтобы посмеяться над этим. Она ушла далеко вперед от проливания имбирного пива на брюки прокуроров.
  Я наблюдал этот спектакль и ждал, когда Вульф начнет шевелиться. Чуть позже шести он поднялся, и я последовал за ним на террасу, а затем по тропинке, ведущей к «Апшуру». Он передвигался чрезвычайно медленно, компенсируя свои невыразимые страдания в поезде.
  В шестидесятом номере побывала горничная: постель убрана, одеяло водворено на место. Я прошел к себе и через некоторое время вернулся к Вульфу.
  Я застал его у окна на стуле почти достаточного размера. Он откинулся на спинку, глаза его закрыты, пальцы едва сходятся на животе. От его фигуры веяло патетикой. Ни тебе Фрица, ни атласа посмотреть, ни за орхидеей поухаживать, ни пивных пробок посчитать! Я пожалел, что ужин будет неофициальным, потому что трое приглашенных поваров принимают участие в его приготовлении. Обычно процесс переодевания к ужину настолько выводит босса из себя, что он не способен думать о чем-либо другом. Сегодня это пошло бы ему на пользу. Пока я обдумывал все это, он испустил вздох, полный такой неизъяснимой тоски, что, боясь разрыдаться, я вынужден был заговорить:
  – Насколько я понял, Берен собирается приготовить завтра к обеду колбаски минюи.
  Никакого ответа.
  – А что, если нам вернуться домой на самолете? – предложил я. – Здесь есть аэродром. Закажем билеты по телефону. До Нью-Йорка меньше четырех часов лету, и стоит это всего шестьдесят монет.
  Никаких эмоций.
  – Вчера в Огайо произошла железнодорожная катастрофа. Товарный поезд сошел с рельсов. Убило сотню поросят.
  Он открыл глаза и попытался сесть прямо, но рука соскользнула с подлокотника, и он вернулся в прежнее положение.
  – Ты уволен, – объявил он. – Решение вступит в силу, как только мы приедем в Нью-Йорк. Я так думаю. Обсудим все, когда вернемся домой.
  Он понемногу возвращался к жизни.
  – Это вполне меня устроит, – улыбнулся я ему. – Я собираюсь жениться. На дочке Берена. Что вы о ней скажете?
  – Тьфу!
  – Продолжайте, не стесняйтесь. Вы, я вижу, думаете, что десять лет в вашем обществе разрушили все мои чувства, что я уже не могу быть предметом любви.
  – Тьфу!
  – Отлично. Это пришло ко мне вчера вечером в салон-вагоне. Вряд ли вы понимаете, что это за лакомый кусочек. У вас, похоже, полный иммунитет. Я, конечно, еще не говорил с ней. Не могу же я просить ее выйти замуж за… ну, скажем, детектива. Но если я найду другую работу и докажу, что достоин своей избранницы…
  – Арчи, – угрожающе прорычал он, сидя совершенно прямо, – ты лжешь! Посмотри мне в глаза.
  Я уставился на него со всей невинностью, на какую был способен. Но тут я увидел, что его веки начинают опускаться, и понял, что делать нечего. Мне оставалось только усмехнуться.
  – Будь ты проклят, – изрек он с явным облегчением. – Да ты представляешь себе, что такое женитьба? Девяносто процентов мужчин после тридцати женаты, и посмотри на них! Разве ты не понимаешь, что, если у тебя есть жена, она будет тебе готовить? А ты знаешь, что все женщины считают, будто пища должна просто насыщать? Видел ты когда-нибудь женщину, которая могла бы… Что это?
  В дверь стучали уже во второй раз. В первый раз стук был совсем тихим, и я решил оставить его без внимания, чтобы не прерывать Вульфа. Теперь я поднялся и пошел открывать. Я редко удивляюсь, но тут был поражен. На пороге стояла Дина Ласцио. Ее глаза показались мне еще длиннее, но вовсе не были томными.
  – Можно войти? – тихим голосом спросила она. – Мне нужно видеть мистера Вульфа.
  Я отступил, впуская ее, и закрыл дверь.
  – Сюда, пожалуйста, – указал я, и она прошла вперед.
  Единственное, что я прочел на лице Вульфа, это что он ее узнал. Мой босс кивнул в знак приветствия:
  – Я польщен, мадам. Извините, что не встаю, я позволяю себе такую невежливость. Стул, Арчи!
  Она нервно огляделась:
  – Могу я поговорить с вами наедине, мистер Вульф?
  – Боюсь, нет. Мистер Гудвин – мой доверенный помощник.
  – Но я… – Она все еще стояла. – Мне тяжело говорить даже вам…
  – Ну, мадам, если это так уж тяжело… – Конец фразы повис в воздухе.
  Она сглотнула, снова посмотрела на меня и сделала шаг к нему:
  – Так будет еще тяжелее… Я должна сказать кому-нибудь. Я много слышала о вас, конечно в былые дни, от Марко… и я должна сказать кому-нибудь, а, кроме вас, некому. Кто-то пытается отравить моего мужа.
  – Вот как? – Глаза Вульфа сузились. – Садитесь. Прошу вас. Сидя легче говорить, не так ли, миссис Ласцио?
  Глава третья
  Роковая женщина опустилась на принесенный мною стул. С напускной небрежностью я оперся о спинку кровати. Похоже, наклевывается что-то способное разогнать скуку и оправдать предчувствия, заставившие меня сунуть в чемодан пистолет и пару блокнотов.
  – Конечно… – начала она. – Я знаю, вы старый друг Марко. Вы, наверно, думаете, что я предала его… Но я полагаюсь на ваше чувство справедливости, вашу гуманность…
  – Слабые доводы, мадам. – Вульф был резок. – Мало у кого хватает мудрости, чтобы быть справедливым, или свободного времени, чтобы быть гуманным. Почему вы заговорили о Марко? Вы полагаете, это он пытается отравить мистера Ласцио?
  – О нет! – Ее рука взметнулась и вновь опустилась на подлокотник. – Просто мне жаль, если вы предубеждены против меня и моего мужа. Я ведь решила, что нужно кому-нибудь сказать, а здесь, кроме вас, некому.
  – А вашему мужу вы сообщили, что его пытаются отравить?
  Она покачала головой, и ее губы чуть дрогнули:
  – Это он сказал мне. Сегодня. Вы знаете, что некоторые из поваров готовили блюда к обеду. Филип делал салат и еще сказал, что приготовит особый соус, который сам изобрел. Все знали, что за час до подачи на стол он смешивает сахар с лимонным соком и сметаной и пробует не меньше ложки. У него все было приготовлено в кухне на столе: лимоны, банка сметаны, сахар. В полдень он начал смешивать. По привычке попробовал на язык сахар, который показался ему непривычно твердым и недостаточно сладким. Он высыпал сахар в стакан с водой, но некоторые крупинки не растаяли даже после перемешивания. Он влил в стакан коньяк, и тот не смешался с водой. Если бы муж сделал соус и попробовал полную ложку, он бы умер. В сахаре был мышьяк.
  Вульф усмехнулся:
  – Или мука.
  – Муж сказал, что мышьяк. Он не почувствовал вкуса муки.
  Вульф пожал плечами:
  – Это легко установить при помощи куска медной проволоки и небольшого количества соляной кислоты. Вы, как видно, не прихватили с собой сахарницы. Где она?
  – Наверно, в кухне.
  – И сейчас этот сахар используют для приготовления нашего ужина? – Глаза Вульфа широко открылись. – Вы что-то говорили здесь о гуманности…
  – Нет. Филип высыпал ту смесь, теперь там чистый сахар.
  – Так. – Глаза Вульфа снова полузакрылись. – Замечательно. Значит, он уверен, что там был мышьяк? И не сообщил этого Сервану? И никому, кроме вас, не сказал? Даже не сохранил тот сахар как улику? Просто замечательно.
  – Да, мой муж – замечательный человек. – На ее лицо упал луч солнца, и она чуть отодвинулась. – Он сказал, что не хочет огорчать своего друга Луи Сервана. И запретил мне говорить об этом. Он сильный и очень самолюбивый человек. Такой у него характер. Муж считает, что достаточно силен, умен и опытен, чтобы не позволять никому судить о своих делах. – Она подалась вперед. – Я пришла к вам, мистер Вульф! Я боюсь!
  – Чего вы от меня хотите? Чтобы я выяснил, кто подмешал в сахар мышьяк?
  – Да, – кивнула она. – Нет. Думаю, это вам не удастся, да и сахар уже выбросили. Я хочу, чтобы вы защитили моего мужа.
  – Дорогая мадам, – произнес Вульф с усмешкой, – если тот, кто решил убить вашего мужа, не полный идиот, ваш муж будет убит. Нет ничего проще, чем отправить человека на тот свет. Трудности возникают, когда надо замести следы. Боюсь, мне нечего предложить вам. Очень трудно спасти жизнь человеку против его воли. Вам известно, кто мог отравить сахар?
  – Нет. Конечно, есть кое-что…
  – А вашему мужу это известно?
  – Нет. Конечно, вы можете…
  – Марко? Могу я спросить об этом Марко?
  – Нет! Только не Марко! Вы обещали…
  – Ничего я не обещал. Ничего подобного. Сожалею, миссис Ласцио, если показался вам грубым, но ничего не поделаешь: терпеть не могу, когда из меня делают идиота. Если вы боитесь отравления, вам нужен дегустатор, а это не по моей части. Если опасаетесь физического насилия, тут нужен телохранитель – этим я тоже не занимаюсь. Прежде чем ваш муж сядет в машину, каждая гайка в ней должна быть тщательно проверена. Когда он идет по улице, кто-то должен следить за окнами и крышами домов, а прохожих держать на расстоянии. В случае если он решит пойти в театр…
  Роковая женщина поднялась:
  – Вы превращаете все в шутку. Мне очень жаль.
  – Это вы начали шутить…
  Но она не стала дожидаться конца фразы. Я поднялся, чтобы открыть дверь, но она оказалась перед нею раньше меня и ухватилась за ручку. А раз она решила действовать самостоятельно, я дал ей возможность самой преодолеть и наружную дверь. Проследив за тем, как дама скрывается за ней, я вернулся к Вульфу, нацепив на лицо осуждающую мину, которая, однако, пропала даром, ибо глаза его были закрыты. Я обратился к его большой круглой физиономии:
  – Хорошенький способ общаться с дамой, которая пришла к вам с таким простым предложением. От нас всего-то и требовалось пойти на реку и плавать возле сточной трубы, покуда не почувствуем вкуса мышьяка.
  – Мышьяк не имеет вкуса.
  – О'кей. – Я сел. – По-вашему, она собирается сама отравить его и заранее выстраивает себе защиту? Или, может, взвинчена и тычется носом повсюду, не зная, как защитить своего муженька? А может, Ласцио рассказывает сказки, чтобы набить себе цену? Видели бы вы, как он смотрел на нее, когда она танцевала с Валенко. Думаю, вы наблюдали, как взирал на нее Вукчич. Как мотылек, который попал в стакан и потому не может пробиться к горящей лампе. А вдруг действительно существует смышленый малый, который готов был всех нас отправить на тот свет, подсыпав в сахарницу мышьяк? Кстати, ужин через десять минут. Вам стоит причесаться и заправить рубашку. Да, вы знаете, что за пять монет в день можно нанять себе здесь лакея? Клянусь, я как-нибудь попробую. Если начну следить за собой, как полагается, сразу стану другим человеком. – Мне пришлось остановиться, чтобы зевнуть. Свежий воздух брал свое.
  Вульф молчал. Затем наконец заговорил:
  – Арчи, ты слышал о приготовлениях к сегодняшнему вечеру?
  – Нет. Готовится что-нибудь особенное?
  – Да. Заключено нечто вроде пари. После ужина будет проведено испытание. Поджарят голубей, а мистер Ласцио – он сам вызвался – приготовит весенний соус. Этот соус помимо соли содержит девять разных специй: кайенский перец, сельдерей, шалот, шнитт-лук, кервель, эстрагон, черный перец горошком, тимьян и петрушку. Он приготовит девять порций, в каждой из которых будет недоставать какой-нибудь одной специи. Блюда поставят в столовой. Сбор назначен в гостиной. Участники должны заходить по очереди, чтобы не переговариваться между собой, пробовать кусочек голубя под соусом и записывать, в каком блюде какой специи не хватает. Мистер Серван, насколько я знаю, поклялся угадать на восемьдесят процентов.
  – Отлично. – Я снова зевнул. – Я берусь определить, в каком блюде не хватает голубя.
  – Ты не участвуешь. Только «Les quinze maîtres» и я сам. Это будет интересный и поучительный эксперимент. Главное – различить шнитт-лук и шалот. Думаю, справлюсь. Я за ужином выпью вина и, конечно, не буду есть сладкого. Кстати, мне пришла мысль о возможной связи между всем этим и странным рассказом миссис Ласцио. Ведь Ласцио будет готовить соус. Я не из паникеров, но приехал повидаться с талантливыми людьми, а не наблюдать, как кого-то прикончат.
  – Вы приехали узнать, как готовить колбаски минюи. Но не будем об этом. И какая тут может быть связь? Убить-то собираются Ласцио. Значит, дегустаторы в безопасности. Думаю, вам лучше пойти последним. Если вы заболеете в этой глуши, у меня наступят веселенькие денечки.
  Он закрыл глаза. Через некоторое время открыл их снова.
  – Мне не нравятся рассказы о мышьяке, подсыпанном в еду. Который час?
  Проклятый лентяй! Не может достать из кармана часы! Я ответил на его вопрос, он вздохнул и принялся приводить себя в порядок.
  Ужин в корпусе «Покахонтас» был весьма изысканным в том, что касалось еды, но не всего прочего. Суп, приготовленный Серваном, с виду напоминал консоме, но вкус имел ни на что не похожий. Автор превзошел самого себя, и было приятно видеть, как его благородное лицо краснеет от удовольствия, когда он слышит замечания присутствующих. Леон Блан приготовил рыбу – шестидюймовых гольцов, по четыре на порцию, под светло-коричневым соусом с каперсами, чей острый вкус нельзя было приписать соку лимона или какому-либо из знакомых мне видов уксуса. Блан довольно усмехался, когда его спрашивали про соус, и говорил, что еще не успел придумать ему название. Все, за исключением Лизетт Путти и меня, съели гольцов целиком вместе с головой и костями. Даже Констанца Берен, которая сидела от меня справа. Увидев, как я выплевываю кости, она засмеялась и сказала, что гурмана из меня не получится. Я ответил, что не могу есть рыбье лицо в память о золотых рыбках, которые были у меня в детстве. Глядя, как она перемалывает кости своими прелестными зубками, я с удовольствием отметил, что начинаю обуздывать ревность, охватившую меня утром.
  Я не сразу разобрался, из чего приготовлено следующее блюдо – знаменитый деликатес Пьера Мондора. Чтобы понять, как его следует есть, мне пришлось посмотреть на остальных. Констанца сказала, что ее отец тоже хорошо готовит это кушанье, основными ингредиентами которого являются костный мозг, толченые крекеры, белое вино и куриные грудки. Приканчивая вторую порцию, я через стол поймал взгляд Вульфа и подмигнул ему, но он проигнорировал это. Ему явно казалось, что мы в храме и слушаем самого апостола Петра. Все были поглощены этим блюдом, когда супруги Мондор без всякого предупреждения затеяли громкую ссору, которая кончилась тем, что он бегом кинулся на кухню, а кипящая от возмущения мадам преследовала его по пятам. Потом выяснилось, что она услышала, как Мондор спросил Лизетт Путти, нравится ли ей его стряпня. Для француженки мадам что-то уж слишком нравственна.
  В качестве жаркого подали молодую утку à la мистер Ричардс, приготовленную Марко Вукчичем. Это одно из любимых блюд Вульфа, и мне не раз доводилось пробовать его в исполнении дуэта Фриц Бреннер – Ниро Вульф. Кроме того, желудок мой был к этому времени уже до такой степени набит, что я не смог бы судить, чье исполнение лучше. Однако остальные хватили по хорошему глотку Бургундского (с большой буквы!) и выглядели так, словно только слегка заморили червячка. Я заметил, правда, что некоторые дамы, например Лио, китайская жена Лоренса Койна, и Дина Ласцио, только ковыряли в тарелке. Вскоре с птичками было почти покончено. Мне показалось, что Вукчич немного перебрал и именно поэтому вспыхнул, когда Филип Ласцио пустился в рассуждения о более удачных, на его взгляд, начинках для фарширования уток, а затем перешел к сравнению клиентуры отеля «Черчилль» и «Рустермана», нелестному для последнего заведения. Я был приглашен Вукчичем, и вообще он мне нравился, так что, когда он запустил в глаз Ласцио куском хлеба, мне стало даже неловко. Остальные же восприняли это происшествие как досадную задержку. Серван успокоил сидевшего рядом Ласцио, и, когда официанты убрали хлеб с пола, а Вукчич выпил Бургундского, все дружно принялись доедать.
  Салат, который готовил Доменико Росси, ожидали с некоторым волнением. Во-первых, когда его должны были подавать, Филип Ласцио отлучился в кухню. Росси выразил возмущение по этому поводу. Серван объяснил, что Ласцио должен следить за приготовлением весеннего соуса. Но Росси не переставал отпускать замечания в адрес зятьев-перестарков. Затем он обратил внимание, что Пьер Мондор не ест, и поинтересовался, не обнаружил ли тот червяков в латуке. Мондор дружелюбно, но твердо ответил ему, что специи, которыми заправлен салат, в особенности уксус, никак не сочетаются с вином, а он желал бы допить свое Бургундское.
  – Нет там никакого уксуса, – мрачно сказал Росси. – Я не варвар.
  – Я еще не пробовал. Всего лишь понюхал салат и отставил его.
  – Говорю вам: там нет уксуса! В салате все смешано в том виде, в каком сотворено Богом. Листья горчицы, кресс-салата и латука. Луковый соус с солью. Хлебные корочки, натертые чесноком! В Италии мы едим его из салатницы, запивая кьянти, и благодарим за это Господа!
  Мондор пожал плечами:
  – Во Франции мы этого не делаем. А Франция, мой дорогой Росси, задает тон в таких вещах. В каком еще языке…
  – Ха! – Росси вскочил на ноги. – Задает тон, потому что мы научили вас. В шестнадцатом веке вы пришли, попробовали нашу кухню и скопировали ее. Вы умеете читать? Историю гастрономии знаете? Знаете, что каждое мало-мальски съедобное блюдо происходит из Италии?
  Думаю, именно так и начинаются войны. Но в данном случае пыл быстро иссяк. Соседи по столу шикнули на Мондора, Росси принялся за свой салат, и мы обрели мир.
  Кофе подали в двух гостиных. В двух – потому что Лоренс Койн прилег на диван в маленькой гостиной, а возле него сели Кейт и Леон Блан. После еды я всегда чувствую себя удобнее на ногах, поэтому я принялся прохаживаться. В большой гостиной Вульф, Вукчич, Берен и Мондор, сбившись в кучу, обсуждали утку. Мамаша Мондор притащила свое вязанье и уселась к свету. Лио Койн сидела в кресле, поджав ноги, и слушала Сергея Валенко. Лизетт Путти наливала кофе Сервану, а Росси хмурился на индейское одеяло, покрывавшее диван, как будто подозревал, что его соткали во Франции.
  Дины Ласцио не было видно, и я гадал, отправилась ли она куда-нибудь подмешивать яд или просто удалилась в свою комнату, находившуюся в левом крыле корпуса «Покахонтас», за пищевой содой. А может, она на кухне помогает мужу? И я быстро направился туда. В столовой шли приготовления к эксперименту: стулья были отодвинуты к стене, подсобные столики загорожены ширмами, а стол накрыт свежей белой скатертью. Я прошел мимо группы официантов. Дины в кухне не было. Полдюжины поваров в белых фартуках не обратили на меня никакого внимания, так как за последние двенадцать часов привыкли, что в кухне толпятся все кому не лень. Ласцио, тоже в белом фартуке, был полностью поглощен помешиванием и подливанием чего-то в большую миску. Возле него ожидали распоряжений двое подручных. Учитывая полный ужин в моем желудке, кухонные запахи не доставили мне удовольствия, и я повернул обратно. Уже подали ликеры. Я налил себе коньяка, уселся и начал наблюдать за происходящим.
  Мне пришла вдруг мысль, что и Констанца отсутствует. Через некоторое время она появилась, обежала глазами комнату и села рядом со мной, демонстративно закинув ногу на ногу. Я наклонился, чтобы получше рассмотреть ее лицо:
  – Вы плакали?
  Она кивнула:
  – Конечно плакала! Сегодня в отеле танцы, мистер Толмен пригласил меня, а отец не отпускает! Несмотря на то что мы в Америке! Я плакала у себя в комнате. – Она закинула ногу еще чуть выше. – Отец не любит, когда я так сижу, и именно поэтому я так и делаю.
  Я понимающе улыбнулся:
  – Ножная ревность. Встречается у родителей.
  – Что?
  – Ничего особенного. Вы можете сесть и поудобнее. Он на вас не смотрит. Могу я предложить вам коньяка?
  Мы приятно провели час, едва замечая, что́ происходит за пределами нашего маленького мирка. Вошла Дина Ласцио, налила себе ликера и, перекинувшись парой слов с мамашей Мондор, села на низкую скамеечку возле радиоприемника. Потягивая ликер, она крутила ручку настройки, но так ничего и не поймала.
  Через пару минут Вукчич с решительным видом пересек помещение, взял стул и уселся около нее. Он говорил, она добродушно улыбалась ему, а я думал, сумеет ли он оценить эту улыбку. Из малой гостиной пришли Койн, Кейт и Блан. Около десяти появился гость – мистер Клей Эшли собственной персоной, управляющий Канауа-Спа. Ему было около пятидесяти, но в волосах ни малейшей седины. Он пожаловал, чтобы произнести речь. Решил сообщить, что курорт Канауа-Спа чувствует себя глубоко польщенным, что ему оказали честь своим визитом наиболее выдающиеся из живущих ныне представителей великого искусства. Он надеется, что пребывание здесь доставит нам удовольствие, и так далее. Серван обратился к Ниро Вульфу как почетному гостю с просьбой выступить в ответ.
  И вот Вульф был принужден подняться с кресла, хотя и не собирался никуда идти. Он сделал ряд лестных замечаний и поблагодарил мистера Эшли, даже не упомянув о путешествии в поезде и колбасках. Мистер Эшли, перезнакомившись со всеми, удалился.
  Затем с небольшой речью выступил Луи Серван. Он объявил, что к дегустации все готово, и объяснил, как она будет проходить. На стол поставят девять тарелок с жареными голубями под весенним соусом. В каждой будет не хватать какой-нибудь одной специи. Участники должны сами отрезать по кусочку голубя, пробовать соус без птицы не разрешается. Из каждой тарелки можно пробовать только раз. На столах будет стоять вода, чтобы полоскать рот. Тарелки пронумерованы. Каждому участнику выдадут лист бумаги, на котором напечатаны названия всех девяти специй, и против каждого названия он должен указать номер тарелки, в которой этой специи недостает. Ласцио, который готовил соус, будет все время находиться в столовой. Участники, уже прошедшие испытание, не должны обсуждать его с теми, кто еще готовится пройти. Чтобы избежать споров, участники должны дегустировать блюда в следующем порядке. Серван прочел список: Мондор, Койн, Кейт, Блан, Серван, Берен, Вукчич, Валенко, Росси, Вульф.
  Тут же произошла небольшая заминка. Когда раздали листки с названиями специй, Леон Блан покачал головой. Он обратился к Сервану умоляюще, но твердо:
  – Нет, Луи, извините меня. Я старался, чтобы мои отношения с Филипом Ласцио не причиняли никому беспокойства, но ни при каких обстоятельствах не возьму в рот ничего приготовленного им. Он… все вы знаете… но я лучше не буду говорить…
  Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Тишину нарушило рычание Жерома Берена, который уже получил свой листок.
  – Тем хуже для него, – произнес Рэмси Кейт. – Милый старый Леон. Мы все знаем – но какого черта? Пьер, вы первый? Уповаю на Господа, что вы всё перепутаете. Луи, все готово?
  Мамаша Мондор подняла старушечье лицо к мужу и пробормотала что-то по-французски. Я спросил у Констанцы, и она перевела: супруга грозила, что, если муж сделает хоть одну ошибку в таком простом испытании, ему не будет прощения ни от Бога, ни от нее. Мондор нетерпеливо, но ободряюще похлопал ее по плечу, быстро направился к двери в столовую и закрыл ее за собой. Через десять, максимум пятнадцать, минут он появился снова.
  Кейт, который вместе с Серваном затеял это пари, подошел к нему и спросил:
  – Ну как?
  Мондор значительно нахмурился:
  – Было условие не обсуждать. Могу лишь одно сказать: я предупреждал Ласцио относительно соли, а он пренебрег этим. Но и в этом случае было бы в высшей степени удивительно, если я сделал ошибку.
  Кейт бегом пересек комнату.
  – Лизетт, дражайшая моя племянница! Дай всем им валерьянки! Добейся, чтобы они приняли! Соблазни их!
  Серван, улыбаясь, окликнул Койна:
  – Ваша очередь, Лоренс.
  Старикашка отправился. Ясно было, что все это затянется надолго. Констанцу позвал отец. Я подумал, не потанцевать ли мне с роковой женщиной, и побрел туда, где Дина Ласцио все еще сидела с Вукчичем возле приемника, однако потерпел неудачу. Она сказала, что у нее болит голова. Это лишь укрепило мои намерения, я стал подыскивать себе другую партнершу, но ничего подходящего не обнаружил. Китаянка Лио вышла из комнаты. Лизетт восприняла слова Кейта буквально и расхаживала с подносом валерьянки. Мамашу Мондор я пригласить не решился, опасаясь ревности Пьера. Что же касается Констанцы – ну, тут я вспомнил о детишках, оставленных дома, да еще представил ее глаза вблизи, и как моя рука обнимает ее, и еще этот необыкновенный аромат, заставляющий встать как можно ближе, чтобы лучше ощущать его. Нет, все это больше подходит моему другу Толмену. Я кинул еще один неодобрительный взгляд на Вукчича, который сидел как приклеенный возле Дины Ласцио, вышел и оккупировал большое кресло, которое раньше занимала Лио Койн.
  Я совершенно уверен, что не спал, потому что все время различал вокруг себя голоса, но глаза мои были закрыты. Я блаженствовал, и меня раздражали собственные мысли о том, как они после этих гор уток и всего прочего сумеют проглотить еще по девять кусков жареного голубя. Громкая музыка разбудила меня, я имею в виду – заставила открыть глаза. Дина Ласцио крутила ручку настройки, а Вукчич стоял рядом и ждал. Она выпрямилась, подала ему руку, и они пошли танцевать. Через минуту танцевали еще две пары: Кейт с Лизетт Путти и Луи Серван с Констанцей.
  Я огляделся. Жерома Берена нигде не было, значит, настала его очередь пробовать соус. Я скрыл зевок, потянулся, не вытягивая рук, и направился в угол, где беседовали Ниро Вульф, Пьер Мондор и Лоренс Койн. Там был свободный стул, и я сел на него.
  Вскоре Берен вышел из столовой и направился прямо к нам. Я увидел, как Серван, не прерывая танца, сделал Вукчичу знак, что он следующий. Вукчич кивнул, но явно не торопился выходить из клинча с Диной Ласцио. Берен хмурился.
  – Ну как, Жером? – спросил его Кейт. – Мы оба уже были там. В номере три не хватает шалота. Нет?
  – Мистер Вульф еще не пробовал, – запротестовал Мондор. – Он идет последним.
  – Я не помню номеров, – прорычал Берен. – Листок я уже сдал Луи. Великий боже, это, доложу вам, была задача: собака Ласцио так и зыркал на меня. – Он встряхнулся. – Но я плевал на него. Я игнорировал его.
  Они разговорились. Я слушал вполуха, поскольку наслаждался сценой, которая разворачивалась перед нами. Серван дважды окликнул Вукчича, пытаясь напомнить, что его очередь идти пробовать, но безрезультатно. Я видел, как Дина улыбалась Вукчичу, и отметил, что мамаша Мондор тоже наблюдает за происходящим, явно теряя интерес к вязанью. Наконец Серван оставил Констанцу, поклонился ей и подошел к другой паре. Вежливость и достоинство не позволяли ему разнять этих двоих, поэтому он стал путаться под ногами, так что они вынуждены были остановиться.
  – Пожалуйста, – сказал Серван. – Лучше соблюдать очередность. Если вы не возражаете.
  Вукчич сразу потух, не захотел быть грубым с Серваном. Он кивком откинул назад свою гриву и рассмеялся:
  – Думаю, я не буду участвовать. Присоединюсь к протесту Леона Блана. – Из-за музыки он вынужден был говорить громко.
  – Мой дорогой Вукчич, – мягко возразил Серван, – мы же цивилизованные люди, не так ли? Это ребячество.
  Вукчич пожал плечами. Затем обернулся к своей партнерше по танцу:
  – Я должен сделать это, Дина?
  Она подняла глаза, и губы ее шевельнулись, но голос прозвучал слишком тихо, чтобы я мог разобрать. Он снова пожал плечами, затем повернулся и направился в столовую.
  Дина посмотрела ему вслед, затем вернулась на свое место возле приемника, а Серван продолжал танцевать с Констанцей. Через некоторое время, в одиннадцать тридцать, программа сменилась, начали передавать рекламу жевательной резинки, и Дина выключила радио.
  – Поискать другую станцию? – спросила она.
  Но всем уже наскучили танцы. В нашем углу Вульф откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами, а Койн рассказывал Берену о Калифорнийском заливе. Тут вошла его китаянка, ткнула ему в лицо указательным пальцем правой руки и потребовала палец поцеловать, так как она прищемила его дверью.
  Койн послушно поцеловал.
  – А я думал, ты гуляешь и любуешься ночью.
  – Я и гуляла. Но дверь поймала меня. Посмотри! Болит.
  Он снова поцеловал палец.
  – Моя маленькая бедняжка! – Новые поцелуи. – Мой азиатский цветочек! Беги, мы разговариваем, оставь нас.
  Она, пританцовывая, удалилась.
  Вукчич вышел из столовой и прямиком направился к Дине Ласцио. Серван предупредил Валенко, что тот следующий.
  – Вот мой листок, – сказал Сервану Вукчич. – Я попробовал из каждой тарелки по разу. Ведь таковы правила? А Ласцио там нет.
  Серван поднял брови:
  – Его там нет? Где же он?
  Вукчич пожал плечами:
  – Я не искал его. Может, в кухне?
  Серван окликнул Кейта:
  – Рэмси! Филип покинул свой пост! Остались только Валенко, Росси и Вульф. Что же делать?
  Кейт ответил, что вполне доверяет им, и Валенко вошел. Немного погодя он вышел, и наступила очередь Росси. Росси ни с кем не цапался вот уже три часа, и я навострил уши, ожидая услышать сквозь закрытую дверь, если Ласцио возвратился, парочку теплых слов в адрес зятьев. Но в вестибюле стоял такой гвалт, что я все равно ничего бы не расслышал. Выходя, Росси объявил, что только дурак может насыпать столько соли в весенний соус, но никто не обратил на него внимания. Ниро Вульф, последний, с трудом вытащил себя из кресла. Его, как почетного гостя, проводил к дверям Луи Серван. Я был несказанно счастлив, что наконец-то на горизонте забрезжила возможность лечь спать.
  Через десять минут дверь отворилась, и Вульф спросил с порога:
  – Мистер Серван, так как я последний, не будете ли вы возражать, если я пройду испытание вместе с мистером Гудвином?
  Серван заверил, что не возражает, и Вульф подозвал меня. Я был уже на ногах, ибо понял: что-то случилось. Вульф знал, что может проводить со мной любые эксперименты, но только не гастрономические. Я пересек гостиную и вошел за ним в столовую. Он плотно закрыл дверь. На столе располагались девять блюд с картонными номерками, кувшин с водой, стаканы, тарелки, вилки и прочая ерунда.
  – Рад помочь вам, – сказал я, смеясь. – На котором вы застряли?
  Он обошел стол:
  – Иди сюда.
  Он прошел дальше вправо, к большой ширме с изображением корпуса «Покахонтас». Позади ширмы он остановился и пальцем указал на пол.
  – Посмотри на это безобразие.
  Я отшатнулся в изумлении. Все эти разговоры об убийстве я пропускал мимо ушей, приписывая их слишком буйной фантазии, но что бы я ни думал о рассказе роковой женщины, а к виду крови оказался не готов. А кровь была; правда, ее вытекло немного, потому что нож все еще торчал в левой части спины Филипа Ласцио, вогнанный по самую рукоятку. Убитый лежал ничком, вытянув ноги, так что, если бы не нож, сошел бы за спящего. Я наклонился над ним и чуть повернул его голову, чтобы посмотреть в глаза. Затем встал и взглянул на Вульфа.
  – Приятный праздник! – произнес он с горечью. – Я говорил тебе, Арчи… ну да ладно. Он мертв?
  – Мертв, как жареная колбаска.
  – Ясно, Арчи. Мы никогда не препятствовали отправлению правосудия. Так это называют юристы. Вот им и карты в руки. Не наше это дело. Во всяком случае, теперь. Что ты помнишь о том, как мы ехали сюда?
  – Кажется, только то, что мы ехали поездом.
  Он кивнул:
  – Позови мистера Сервана.
  Глава четвертая
  В три часа утра я сидел за столом в малой гостиной корпуса «Покахонтас». Напротив меня расположился мой друг Барри Толмен. За его спиной маячил косоглазый головорез с крепкими челюстями, одетый в синий саржевый костюм, пристежной белый воротничок, ярко-розовую рубашку и алый галстук. Имя его и род занятий секрета не составляли. Это был Сэм Петтигрю, шериф округа Мерлин. Двух других я не знал. Один с блокнотом, какими пользуются стенографисты, примостился на краешке стола. Второй, состоящий на службе в полиции штата Западная Вирджиния, торчал на стуле у стены. Дверь в столовую была открыта, и оттуда доносился запах магниевых фотовспышек, гул голосов полицейских экспертов, снимавших отпечатки пальцев, и тому подобное.
  Голубоглазый атлет пытался скрыть раздражение:
  – Я все знаю, Эшли. Вы управляющий курортом Канауа-Спа, а я прокурор этого округа. Чего вы от меня хотите? Чтобы я сделал вид, будто он сам упал на нож и это несчастный случай? Вопреки вашим обвинениям я не добиваюсь театральных эффектов.
  – Ладно, Барри. Забудьте. – Клей Эшли, стоящий рядом со мной, медленно покачал головой. – К черту все это! Я знаю, вы не можете замять дело. Но ради бога, кончайте быстрее и увозите их отсюда. Да-да, я знаю, вы это сделаете, как только можно будет. Извините, если что не так сказал… Пойду попытаюсь уснуть. Буду нужен – звоните.
  Он удалился. Кто-то вышел из столовой что-то спросить у Петтигрю. Толмен встряхнулся, потер глаза и посмотрел на меня.
  – Я вызвал вас снова, мистер Гудвин, чтобы спросить, не вспомните ли вы еще что-нибудь в добавление к рассказанному раньше?
  Я покачал головой:
  – Вы собрали весь урожай.
  – Вы не припомнили ничего из того, что происходило в гостиной? Ни одной особенности поведения, ни одного важного разговора?
  Я отвечал отрицательно.
  – А в течение дня?
  – Ничего. Ни днем, ни ночью.
  – Что вам сказал Вульф, когда тайно вызвал вас и показал тело Ласцио за ширмой?
  – Он вызвал меня не тайно, а в присутствии всех.
  – Но он позвал вас одного. Почему?
  Я пожал плечами:
  – Вам лучше спросить его.
  – Что он сказал?
  – Я уже говорил вам. Он попросил меня проверить, мертв ли Ласцио. Я сказал, что мертв, и он велел позвать мистера Сервана.
  – Это все, что он сказал?
  – Кажется, он сделал какое-то замечание насчет приятного праздника. Иногда он бывает ироничен.
  – И кажется, весьма хладнокровен. У него были причины не любить Ласцио?
  Я сильнее упер ногу в перекладину стула. Вульф не простит мне, если неосторожным ответом я обрушу на наши головы эту неразбериху. Я знал, зачем Вульф позвал в кухню меня одного и поинтересовался моими недавними воспоминаниями. Ему пришло в голову, что его, как важного свидетеля, не выпустят из штата да еще заставят выступать в суде, а это противоречило представлениям босса о приятной жизни. Я не питал никакого уважения к простаку, который позволил себя поймать при помощи ловко пролитого имбирного пива, а кроме того, в отличие от Вульфа, ничего не имел против Западной Вирджинии. Поэтому я ответил:
  – Конечно нет. Он никогда прежде не встречал Ласцио.
  – А в течение дня не произошло ничего такого, что заставило бы его, скажем так, обеспокоиться насчет благополучия Ласцио?
  – Насколько я знаю, нет.
  – Вы или Вульф знали о предыдущем покушении на жизнь Ласцио?
  – Насчет него ничего не скажу. Спросите его сами. Я – нет.
  Мой приятель Толмен принес дружбу в жертву долгу. Он оперся локтем о стол, ткнул в меня пальцем и сказал тошнотворным тоном:
  – Вы лжете.
  Как я заметил, косоглазый шериф, которому не нравилось выступать на вторых ролях, бросил на Толмена сердитый взгляд. Вообще атмосфера в комнате была нездоровой.
  Я изобразил удивление:
  – Лгу? Я?
  – Да, вы. О чем беседовала с вами и Вульфом миссис Ласцио, когда заходила к вам в номер сегодня днем?
  Надеюсь, кадык у меня не дернулся, но мысленно я судорожно сглотнул. Неважно, как он это выяснил и сколько знал. У меня не было выбора.
  – Она рассказала нам, что ее муж обнаружил в сахарнице мышьяк, – сказал я, – и высыпал его канализацию. Ей хотелось, чтобы Вульф защитил Ласцио. Она еще сказала, что супруг запретил ей говорить кому-либо о покушении.
  – Что еще?
  – Это все.
  – Вот видите, а вы только что утверждали, будто ничего не знаете о предыдущем покушении на жизнь Ласцио, не так ли?
  – Так.
  – Ну? – изрек он все тем же тоном.
  Я улыбнулся ему:
  – Послушайте, мистер Толмен, я вовсе не пытался провести вас, даже если бы и знал, как это сделать. Примите кое-что в расчет. Во-первых, я не хотел вас оскорбить. Вы еще молодой человек, впервые избраны окружным прокурором, а Ниро Вульф распутал преступлений больше, чем все, о которых вам доводилось слышать. Вы знаете это, и вы знаете его репутацию. Даже если бы Вульф или я располагали сведениями, способными навести вас на след, – а мы ими не располагаем, – вы только потеряли бы время, выжимая из нас информацию, потому что мы стреляные воробьи. Я не хвастаю, просто констатирую факты. Возьмем, например, первое покушение на Ласцио. Я настаиваю на том, что ничего не знаю. Мне известно одно: по словам миссис Ласцио, ее муж обнаружил в сахарнице какое-то подмешанное к сахару вещество. Откуда он знал, что это мышьяк? Ласцио не отравили, он был заколот. В моей практике…
  – Меня не интересует ваша практика. – Тон все тот же. – Я спрашиваю вас, не вспомнили ли вы чего-нибудь имеющего значение в связи с убийством. Вспомнили?
  – Я уже сказал вам, что миссис Ласцио…
  – Да-да, миссис Ласцио. Оставим пока это. Еще что-нибудь?
  – Ничего.
  – Уверены?
  – Вполне.
  – Приведите сюда Оделла, – приказал Толмен полицейскому.
  Меня наконец осенило. Так вот оно что! Ну и друзей же я себе приобрел с тех пор, как приехал в штат, именуемый Ручкой Кастрюли. Это шутливое прозвище мне сообщил мой новый приятель, детектив при отеле Гершом Оделл. Мои мозги опять едва не подавились услышанным, и я не был уверен, что сумел проглотить неприятное известие. Я как раз переваривал его, когда в сопровождении копа вошел мой дружок Оделл. Я обратил к нему взгляд, от встречи с которым он уклонился. Он встал так близко ко мне, что я мог бы облобызать его, не вставая с места.
  – Оделл, что говорил вам этот человек вчера днем? – спросил его Толмен.
  Отельный детектив не смотрел в мою сторону.
  – Он сказал мне, что Филипа Ласцио кто-то убьет, – начал он хрипло. – А когда я спросил кто, ответил, что все встанут в очередь.
  – А еще что?
  – Это все.
  Толмен повернулся ко мне, но я отвел удар. Я ткнул Оделла под ребро так, что он подпрыгнул.
  – А, вот оно что! – рассмеялся я. – Теперь вспомнил! Это когда мы с вами сидели над той тропинкой и бросали вниз камни, а вы мне показали вашу скалу, точно! Вы, конечно, не говорили мистеру Толмену всего, о чем мы беседовали, поэтому он думает… Вы передали ему, как я вам рассказывал обо всех этих итальянских и польских поварах, что они готовы от зависти поубивать один другого? И что Ласцио зарабатывает больше всех, шестьдесят тысяч в год, поэтому на него они набросятся на первого, да еще в очередь выстроятся. А потом вы мне показали ту скалу и объяснили, как вам удается выбираться из отеля в такое время дня. – Я повернулся к Толмену. – Мы разговорились как приятели, только и всего! Хотите искать здесь какой-то скрытый смысл – на здоровье! Если бы я рассказал вам, что́ Оделл говорил о той скале… – Я снова засмеялся и ткнул приятеля под ребро.
  Толмен хмурился, но уже не из-за меня.
  – В чем дело, Оделл? Вы не так рассказывали.
  Я не мог не перевести игру на Оделла. Он старательно делал вид, будто разговором совсем не заинтересован. Воплощенная высшая справедливость, он все еще не смотрел на меня, а уставился прямо в глаза Толмену:
  – Кажется, мой язык не мелет сам по себе. Кажется, он говорит, что ничего особенного и не было. Но я ясно запомнил имя Филипа Ласцио: любой детектив ухватится за разговор об убийстве…
  Косоглазый громила неожиданно произнес тягучим мягким голосом:
  – Вы что-то очень уклончиво говорите, Оделл, вам что-то слишком много кажется.
  – Говорил он вам, что Ласцио собираются убить, или не говорил?! – требовательно спросил Толмен.
  – Ну… он это сказал, да. То есть что они все завистливые, а Ласцио получает шестьдесят тысяч. Точно, он это сказал. А больше вроде ничего.
  – Так что же, Гудвин? Почему это вы выбрали Ласцио?
  Я поднял руки увещевающим жестом:
  – Я его не выбирал. Случайно упомянул, потому что он обскакал всех остальных – и по деньгам, и по всему остальному. Я тут прочел заметку – хотите взглянуть?
  – Мы теряем время, – протянул шериф. – Убирайтесь к дьяволу, Оделл.
  Мой приятель повернулся и вышел, так и не удостоив меня взглядом.
  – Приведите сюда Вульфа, – приказал Толмен полицейскому.
  Я сидел спокойно. Несколько закавык едва не сбили меня с толку, но в целом я остался вполне доволен собой. Интересно, что сказал бы инспектор Кремер из нью-йоркской уголовной полиции, узнай он, как Ниро Вульф позволяет провинциальным ищейкам тягать себя на допрос в половине третьего ночи из боязни поссориться с местным прокурором. Босс не ложился так поздно с тех самых пор, когда Клара Фокс ночевала в нашем доме40. Я подумал, что могу оказать посильную помощь, и принес из коридора большое кресло.
  Вскоре возвратился полицейский с моим боссом. Толмен спросил у копа, кто еще остался.
  – Вукшиш – или как его там? – и Берен с дочерью. Ее пытались отправить спать, но она не пошла. Рвется сюда.
  Толмен жевал губу. Я наблюдал за ним одним глазом, а другим смотрел, как Ниро Вульф устраивается в принесенном мною кресле.
  – Отправьте их спать, – проговорил наконец Толмен. – Мы можем сделать перерыв до утра. Согласны, Петтигрю?
  – Конечно.
  Полицейский ушел. Толмен потер глаза, снова пожевал губу, затем откинулся на спинку стула и посмотрел на Вульфа. Тот выглядел невозмутимым, но его палец слегка постукивал по подлокотнику кресла, подсказывая мне, какое пламя бушует у него в груди.
  – Уже почти четыре, мистер Толмен, – произнес он, как бы делясь информацией.
  – Спасибо, что напомнили, – сварливо ответил Толмен. – Мы долго вас не задержим. Я снова послал за вами, потому что выяснилась пара новых фактов.
  Я обнаружил, что и Толмен, и шериф не выпускают меня из поля зрения. Готов поклясться, они следили, чтобы я не подал Вульфу каких-нибудь знаков. Я придал своему лицу сонное выражение, что было не слишком трудно.
  – Думаю, что больше, – возразил Вульф. – Например, я полагаю, что миссис Ласцио поведала вам историю, которую рассказала мне вчера днем. Не так ли?
  – Что за история?
  – Не притворяйтесь, мистер Толмен. – Вульф перестал постукивать пальцем и наставил его на прокурора. – Не надо играть со мной в прятки. Она просидела здесь с вами больше получаса. Я знал, что она все расскажет, потому и не стал упоминать об этом. Я хотел, чтобы вы услышали всю историю непосредственно от нее.
  – Откуда вы знали?
  – Простое умозаключение. – Вульф говорил мягко и необидно. – В конце концов, она действующее лицо этой трагедии, а я лишь сторонний наблюдатель.
  – Действующее лицо? – нахмурился Толмен. – Вы имеете в виду, что она сама приложила руку к убийству? Вы раньше этого не говорили.
  – Я и теперь этого не говорю. Я сказал только, что убит ее муж, а она если не была предупреждена, то, по крайней мере, предчувствовала это. Вы знаете больше меня, вы задавали ей вопросы. Она, по-видимому, рассказала вам, что вчера днем в кухне ее муж обнаружил в сахарнице мышьяк, который предназначался ему, и что без ведома и согласия мужа она пришла ко мне с просьбой защитить его, а я отказался.
  – Почему вы отказались?
  – По причине своей некомпетентности в таком деле. Как я объяснил ей, я не дегустатор пищи и не телохранитель. – Голос Вульфа слегка дрожал. Видно было, что он кипит. – Могу я дать совет, мистер Толмен? Не тратьте на меня свою энергию. Я не имею ни малейшего представления, кто убил мистера Ласцио и почему. Возможно, вы слышали обо мне. Если так, у вас могло создаться впечатление, что я способен решать запутанные задачи, чего не скажешь, глядя на меня. Но этим делом я не занимаюсь, оно меня совершенно не интересует. Я ничего о нем не знаю и могу дать вам не больше информации, чем какой-нибудь марсианин. Я трояким образом замешан в деле. Во-первых, так случилось, что я оказался здесь. Во-вторых, я обнаружил тело мистера Ласцио. Как я уже говорил вам, мне стало любопытно, не следит ли он тайком за тем, что происходит в столовой, и я заглянул за ширму. В-третьих, миссис Ласцио рассказала мне, что кто-то собирается отравить ее мужа, и попросила предотвратить это. Вот и все. Если в вашем расследовании есть для всего этого место, приобщите факты к делу. Примите, джентльмены, мои наилучшие пожелания.
  Толмен, в сущности еще совсем мальчишка, обернулся к шерифу, который тер пальцем подбородок. Петтигрю посмотрел на него, затем обратился к Вульфу:
  – Послушайте, мистер, вы, кажется, неправильно нас поняли. Мы не собираемся причинять вам неприятности. Мы не причисляем вас к этой компании, которая если и знает что-нибудь, то постарается скрыть это от нас. Вы сказали, что мы, возможно, о вас слышали. Так оно и есть. Слышали. В конце концов, вы провели в этой компании целый день и со всеми разговаривали. Понимаете? Не знаю, как Толмен, а я считаю, что делу не повредит, если мы вам расскажем, что́ нам удалось выяснить, а вы скажете свое мнение. Раз вы говорите, что у вас нет в этом деле интереса. Так, Барри?
  – Вы только потеряете время, – возразил Вульф. – Я не волшебник. Мои успехи – плод напряженного труда. Это дело не мое. Я над ним не работаю.
  Я скрыл усмешку.
  – Чем скорее это дело прояснится, – вставил Толмен, – тем будет лучше для всех. И вы понимаете это. Если шериф…
  – Хорошо, – сухо согласился Вульф. – Завтра.
  – Завтра уже наступило. Бог знает, как долго вы будете спать утром, но я-то не буду. Я хочу вам задать один частный вопрос. Вы сказали, что хорошо знаете здесь только одного человека – Вукчича. Миссис Ласцио говорила мне, что была за ним замужем, а несколько лет назад развелась и вышла за Ласцио. Вы можете мне сообщить, как это переживал Вукчич?
  – Нет. Миссис Ласцио, кажется, охотно дает информацию…
  – Ну, это ведь ее мужа убили. Почему? Вы что-то имеете против нее? Это уже второй камень в ее огород.
  – Естественно, я кое-что против нее имею. Я не люблю, когда женщины просят меня защитить их мужей. Просить о спасении через посредство женщины ниже достоинства мужчины.
  Вульф, естественно, не был влюблен. Надеюсь, до Толмена это дошло.
  – Я задал вам этот вопрос, – пояснил он, – потому что Вукчич – один из двоих, кто имел наилучшую возможность убить Ласцио. Большинство явно вне подозрений, в частности в соответствии с вашими собственными показаниями. – Он заглянул в одну из бумаг на столе. – Согласно нашей информации, миссис Ласцио, миссис Мондор, Лизетт Путти и Гудвин все время находились в гостиной. Серван подтвердил, что, когда вошел в столовую пробовать соус, Ласцио был там, живой и невредимый. До Сервана в столовой побывали Мондор, Койн и Кейт, больше никто из них гостиную не покидал. Это доказано. Следующими были Берен и Вукчич. Берен утверждает, что, когда он уходил из столовой, Ласцио был еще там. А Вукчич говорит, что через восемь – десять минут, в момент его появления, Ласцио там не было, но ничего особенного Вукчич не заметил. Последние трое – Валенко, Росси и вы – тоже вне подозрений, но тут все не столь очевидно, потому что Ласцио, возможно, вышел на террасу или в туалет и возвратился после ухода Вукчича. Повара говорят, что в кухне он не появлялся.
  Толмен снова заглянул в бумагу.
  – Отсюда двумя наиболее вероятными подозреваемыми являются Берен и Вукчич, а тремя возможными – Валенко, Росси и вы. Кроме того, кто-нибудь мог легко войти в столовую с террасы. Шторы были опущены, стеклянные двери закрыты, но не заперты. И этим могли воспользоваться трое: Леон Блан, отказавшийся участвовать в конкурсе из-за вражды с Ласцио и ушедший к себе; миссис Койн, которая гуляла больше часа, в частности в промежутке между уходом Вукчича из столовой и приходом туда Берена, и, наконец, мисс Берен. Блан клянется, что не выходил из своей комнаты. Миссис Койн говорит, что все время бродила по саду, на террасу не заходила, а вошла через главный вход и сразу направилась в гостиную. Что же касается мисс Берен, то она пришла в вестибюль из своей комнаты еще до начала конкурса и больше не выходила – я упомянул о ее отсутствии, только чтобы дополнить список.
  Ах ты, хладнокровный негодяй, подумал я. Она плакала о тебе в своей комнате, потому и отсутствовала, а ты включаешь ее в список подозреваемых!
  – Вы были там, мистер Вульф. Все правильно, не так ли?
  Вульф утвердительно хмыкнул.
  – Что же касается мотивов, – подвел черту Толмен, – они есть у многих. Например, у Вукчича Ласцио увел жену. А непосредственно перед тем, как войти в столовую, Вукчич разговаривал с миссис Ласцио, танцевал с ней, смотрел на нее во все глаза.
  – Вам это сказала женщина, – резко проговорил Вульф.
  – О господи, – протянул шериф, – вас, кажется, возмущают наши скромные открытия. Я думал, вы сказали, что не интересуетесь этим делом.
  – Вукчич – мой друг. Меня интересует он, но не убийство, к которому он не имеет никакого отношения.
  – Может, и не имеет. – Толмен был явно доволен, что спровоцировал этот взрыв эмоций. – Так или иначе, беседа с мадам Мондор впервые позволила мне на деле применить знание французского. Дальше идет Берен. Я узнал об этом не от миссис Мондор, а от него самого. Он заявляет, что Ласцио давно уже следовало убить, что он сам с удовольствием сделал бы это и что употребит все усилия, чтобы спасти убийцу.
  – Похоже на него, – пробормотал Вульф.
  – Похоже, согласен. Похоже и на маленького француза Леона Блана, только в другом смысле. Этот не отрицает, что ненавидел Ласцио, лишившего его должности в отеле «Черчилль», но говорит, что вообще не способен на убийство. По его утверждению, он не тешится сознанием того, что Ласцио мертв, ибо смерть не врачует, а ампутирует. Это его собственные слова. Он спокоен и не выказывает агрессивности, побуждающей ударить человека в сердце ножом, но он далеко не дурак и, возможно, кое о чем умалчивает.
  Есть два вероятных мотива и один возможный, – продолжал Толмен. – Еще четыре возможных я затрагивать не буду. Если Росси или Валенко и питали какие-то чувства, побудившие их пойти на убийство, мне они пока неизвестны. Что до миссис Койн, то она никогда прежде не видела Ласцио. И мне не удалось выяснить, говорила ли она с ним хоть раз. Так что пока у нас есть Берен, Вукчич и Блан. Любой из них мог сделать это, и, я думаю, один из них сделал. А что думаете вы?
  Вульф покачал головой:
  – Благодарю бога, что это не моя проблема и я не обязан о ней думать.
  – Так вы предполагаете, – вставил Петтигрю своим вкрадчивым голосом, – что есть причины подозревать вашего друга Вукчича, и поэтому предпочитаете не думать?
  – Причины? Конечно. Незначительные. От души надеюсь, что, если Вукчич сделал это, он не оставил следов, которые позволят вам до него добраться. Никаких фактических данных, касающихся этого, у меня нет, а если б и были, я не стал бы их обнародовать.
  Толмен кивнул:
  – Позиция честная, но не конструктивная. Нужно ли указывать вам, что если вы любите вашего друга Вукчича и уверены в его невиновности, то самый верный способ обелить его – выяснить, кто убийца. Вы были на месте преступления, всех видели и слышали все, что говорилось. Мне думается, при таких обстоятельствах человек вашей репутации и способностей должен был бы предложить нам помощь. Если вы этого не сделаете, это умножит подозрения против вашего друга Вукчича, не так ли?
  – Не знаю. Ваши подозрения – ваше дело, я не могу на это влиять. Черт бы вас побрал, уже четыре часа утра! – Вульф вздохнул, сжал губы и наконец пробормотал: – Ладно, я согласен уделить вам десять минут. Расскажите, что́ вы нашли. Нож? Отпечатки пальцев? Что-то еще?
  – Ничего. На столе лежало два ножа, чтобы разделывать голубя. Убийство совершено одним из них. Вы сами видели, что никаких следов борьбы не осталось. Нигде ничего. Никаких отпечатков, имеющих значение. Те, что присутствовали на рукоятке ножа, смазаны. Металлические дверные ручки имеют шершавую поверхность. Эксперты все еще работают над ними, но вряд ли это даст результаты.
  – Вы упустили некоторые возможности, – хмыкнул Вульф. – Повара и официанты?
  – Их всех опрашивал шериф, он знает, как обращаться с неграми. Никто из них не заходил в столовую, они ничего не видели и не слышали. Ласцио сказал им, что позвонит, если ему что-нибудь понадобится.
  – Кто-нибудь мог пройти из большой гостиной в малую, а оттуда в столовую и убить его. Вам нужно безоговорочно установить, кто находился в большом вестибюле, особенно в промежуток между выходом из столовой Берена и тем, когда туда зашел Вукчич. Это составляет, как вы говорите, около восьми – десяти минут.
  – Я уже сделал это. Конечно, я всех быстро опросил.
  – Тогда опросите снова. А как вам такая возможность: кто-то спрятался за ширмой и напал оттуда, когда подвернулся удобный случай?
  – Ну да? Кто?
  – Не представляю, – нахмурился Вульф. – Могу также сказать вам, мистер Толмен, что весьма скептически отношусь к вашему выбору двух главных подозреваемых. Способен принять его только с большими оговорками. Что же до мистера Блана, то тут своего мнения я не имею. Как вы указали, он, без всякого сомнения, мог выйти из своей комнаты через коридор левого крыла, обогнуть здание, войти в столовую с террасы, выполнить свое намерение и вернуться тем же путем. В таком случае его, вероятно, должна была заметить миссис Койн, которая в это время гуляла.
  Толмен покачал головой:
  – Она говорит, что не видела. Миссис Койн гуляла перед корпусом и сбоку от него и никого не видела, кроме негра в форме. Она остановила его и осведомилась, что за птица поет. Мы нашли служителя – он шел в корпус «Минго».
  – Так. Что же до Берена и Вукчича, то я на вашем месте пока держал бы их на заметке. Или по крайней мере… У меня предложение: возьмите у мистера Сервана листки с отчетами о дегустации.
  – Они у меня.
  – Отлично. Сравните отчеты с перечнем правильных ответов, который, разумеется, тоже получили от мистера Сервана.
  – У него не было этого перечня. Он лежал в кармане у Ласцио.
  – Хорошо. Сравните результаты и узнайте, насколько каждый ошибся.
  Шериф Петтигрю кашлянул.
  – Вы называете это помощью? – сухо спросил Толмен.
  – Называю. Я уже… Да, кстати! – Вульф слегка выпрямился. – Этот перечень, что был в кармане у Ласцио, при вас? Не возражаете, если я взгляну на него?
  Толмен, донельзя удивленный, порылся в бумагах, достал одну, вручил ее мне, а я уже передал листок Вульфу. Тот наморщил лоб и воскликнул: «Господи помилуй!» – снова просмотрел бумагу и обратился ко мне, потрясая ею:
  – Арчи, Койн был прав. В третьем номере не хватает шалота.
  – Комедия окончена? – съязвил Толмен. – Премного благодарен за такую помощь!
  Я улыбнулся ему:
  – К черту комедию. Он теперь неделю спать не будет, потому что неправильно угадал.
  – Я не угадывал, – поправил меня Вульф. – Я сделал вывод, и сделал его неверно. – Он передал мне листок. – Извините, мистер Толмен. Это удар для меня. В самом деле. Теперь я еще больше сомневаюсь относительно Берена и Вукчича. Я знаю мистера Вукчича всю жизнь. Я могу представить себе, что при некоторых чрезвычайных обстоятельствах он способен заколоть человека, но уверен, что, поступив так, он не оставит нож в спине жертвы. Не могу сказать, что столь же хорошо знаю мистера Берена. Однако я видел его и слышал, как он говорил меньше чем через минуту после появления из столовой. Я бы заметил, если бы он хоть чем-то напоминал человека, только что совершившего вероломное убийство. Прошло не больше нескольких минут после того, как он якобы всадил нож в спину мистера Ласцио. И чтобы я да не обнаружил ни малейших признаков в его позе, движениях рук, взгляде, голосе?.. Ни за что не поверю.
  – А сравнение перечней ответов?
  – Я и веду к этому. Как я понимаю, мистер Серван объяснил вам суть эксперимента. В каждой порции соуса недоставало одной специи. Нам разрешалось попробовать по кусочку от каждой, но не более того! Для правильного суждения требовались большая сосредоточенность и обостренный вкус. Это не проще, чем уловить одну фальшивую ноту виолончели в симфонии, исполненной целым оркестром. Так вот, сравните списки. Если вы увидите, что Вукчич и Берен дали правильные ответы, хотя бы семь-восемь из девяти, они полностью исключаются. Даже при шести. Ни один человек, собирающийся убить или только что убивший, не способен настолько контролировать свою нервную систему. Уверяю вас, что это не комедия.
  – Хорошо, – кивнул Толмен. – Я сравню перечни.
  – Лучше сделать это сейчас.
  – Я и собираюсь. Еще есть предложения?
  – Нет. – Вульф оторвал руки от подлокотников, подтянул ноги, поднатужился и встал. – Еще раз, джентльмены, примите мое уважение и наилучшие пожелания.
  – Как я понял, вы живете в «Апшуре», – уточнил шериф. – Вы, конечно, понимаете, что имеете право ходить здесь куда угодно.
  – Спасибо, сэр, – с горечью поблагодарил Вульф. – Пошли, Арчи.
  Шагать по узкой дорожке мы могли только друг за другом. Шли мы уже не в темноте, а при бледном свете зари, и вокруг пело столько птиц, что не заметить этого было нельзя.
  В холле горел свет. Там сидели двое полицейских. Вульф прошел мимо, не удостоив их взглядом.
  Я проследовал за ним в его комнату, чтобы проверить, все ли там в порядке. Кровать была застелена, цветной ковер и шторы делали комнату радостной и уютной – если и не на сорок долларов в день, то уж на двадцать. Но Вульф хмурился, словно попал в свинарник.
  – Помочь вам переодеться? – осведомился я.
  – Нет.
  – Не принести ли кувшин воды из ванной?
  – Я еще могу ходить. Спокойной ночи.
  – Спокойной ночи, босс.
  Я вышел. В дверях меня остановил его голос:
  – Арчи, об этом мистере Ласцио многие плохо отзывались. Как ты думаешь, не мог он нарочно внести ошибки в список, чтобы насолить своим коллегам… и мне?
  – Ни в коем случае. Профессиональная этика, знаете ли. Жаль, конечно, что вы сделали так много ошибок…
  – Две! Шалот и чабрец! Оставь меня! Уходи!
  В эту ночь он, без сомнения, уснул счастливым детективом.
  Глава пятая
  На следующее утро, в среду, я чувствовал себя слегка обалдевшим и не удовлетворенным жизнью, но в определенном смысле совсем как дома. Моя нервная система страдает, когда я слишком поздно ложусь или меня без необходимости будят. Сейчас мне пришлось столкнуться и с тем и с другим. Не обращая внимания на табличку: «Не беспокоить!», проклятый тупица коридорный вытащил меня из постели в девять часов, чтобы спросить, не нужны ли нам купальные полотенца или какие-нибудь другие мелкие услуги. Я попросил его прийти, когда взойдет солнце.
  В одиннадцать тридцать меня разбудил телефон: мой друг Барри Толмен желал поговорить с Вульфом. Я объяснил, что появление Вульфа на свет божий произойдет только по собственной инициативе этого последнего, и попросил барышню на коммутаторе ни с кем больше не соединять.
  Но через час телефон снова зазвонил. Это был Толмен, и ему приспичило поговорить с Вульфом. Я сказал, что без ордера на арест ничем не могу помочь, пока Вульф сам не начнет подавать признаки жизни. К этому времени я уже разгулялся и вспомнил, что кроме сна существуют другие человеческие надобности. Я принял ванну, побрился, оделся и позвонил в ресторан, чтобы принесли чего-нибудь на завтрак, потому что при сложившихся обстоятельствах никак не мог пойти туда сам. Я уже приканчивал третью чашку кофе, когда услышал, что Вульф зовет меня визгливым голосом. Он здесь определенно становился невменяемым. Дома, в Нью-Йорке, за десять лет я слышал его визг не более трех раз.
  Он продиктовал мне, что́ заказать на завтрак, и снабдил инструкциями, получив которые я почувствовал себя как дома. Инструкции сводились к его желанию в течение дня поддерживать связь с внешним миром единственно через меня. Дела исключались полностью. Дверь полагалось держать на замке. Всем посетителям, кроме Марко Вукчича, отвечать, что Вульф невероятно занят, чем – не важно. Телефонные переговоры полностью возлагались на меня – он не знает ничего такого, что было бы неизвестно мне. (Последнее польстило моему самолюбию. Впервые он это признал.) Если мне понадобится свежий воздух сверх того, что поступает через открытое окно, – глупо, но возможно, – я должен, уходя, вывесить на дверь табличку: «Не беспокоить!», а ключ унести с собой.
  Я позвонил и заказал все имеющиеся утренние газеты и, передав часть Вульфу, с оставшимися удобно устроился на диване. В нью-йоркских, питтсбургских и вашингтонских изданиях я не нашел упоминаний об убийстве Ласцио, а в «Чарлстон джорнэл», издаваемом за шестьдесят миль отсюда, обнаружил броские заголовки и небольшую заметку.
  Однако день еще не кончился, а вопреки предосторожностям Вульфа действительность вторглась в его мирное уединение. Первая и самая крупная неприятность случилась, когда Вульф еще не разделался с газетами.
  Около двух часов раздался шум у входной двери. Я приоткрыл ее на несколько дюймов и оказался лицом к лицу с двумя джентльменами, явно не местными и прежде не попадавшимися мне на глаза. Один был ниже меня ростом и чуть старше, смуглый, жилистый и крепкий, в светлом твидовом пиджаке. Другой, среднего роста и средних лет, был пострижен много выше висков, и его серые глаза имели такое выражение, будто никто уже больше в этом мире не сможет его раздражить – так он раздражен от рождения.
  Впрочем, он вполне вежливо спросил, мистера ли Вульфа это номер, объяснил, что его зовут мистер Лиггет, а его спутника – мистер Мальфи, и сказал, что хочет видеть мистера Вульфа. Я объяснил, что Вульф невероятно занят. Тогда он торопливо вытащил из кармана конверт и вручил его мне. Я извинился, что вынужден держать их в холле, и вернулся в номер.
  – Две особи мужского пола, – объявил я. – Один как ваниль, другой как корица. Хотят вас видеть.
  Глаза Вульфа не отрывались от газеты.
  – Если бы один из них был мистер Вукчич, думаю, ты бы его узнал.
  – Не Вукчич, нет, но вы ничего не говорили о письмах, а они вручили мне одно.
  – Прочти.
  Я распечатал письмо – оно было на простой бумаге – и прочел вслух:
  
  Нью-Йорк
  7апреля 1937 года
  
  Дорогой мистер Вульф,
  это письмо передаст Вам мой друг Рэймонд Лиггет, управляющий и совладелец отеля «Черчилль». Он хотел просить у Вас совета и помощи и обратился за рекомендацией ко мне.
  Надеюсь, Вы хорошо проводите время. Не ешьте слишком много и не забудьте приехать в Нью-Йорк, чтобы сделать нашу жизнь более приятной.
  Ваш Берк Уильямсон
  
  – Ты сказал: седьмое апреля? – усмехнулся Вульф. – Это сегодня.
  – Да, они летели на крыльях. Раньше это была лишь стилистическая фигура, а теперь – реальность. Мы их впустим?
  – Пропади все пропадом! – Вульф уронил бумажку. – Вежливость – личное дело каждого, но простые приличия – это долг. Помнишь, мистер Уильямсон оказал нам услугу, позволив устроить засаду в его поместье?41 – Он тяжело вздохнул. – Веди их.
  Я ввел посетителей в комнату, громко объявил имена и предложил присесть. Вульф обратился к ним с приветствием, повторив обычные извинения за то, что не встает, затем еще раз внимательно посмотрел на маленького.
  – Правильно ли я расслышал вашу фамилию, сэр? Мальфи? Может быть, Альберт Мальфи?
  – Верно. Вот уж не думал, что вы знаете мое имя.
  – А раньше вас звали Альберто, – кивнул Вульф. – В поезде по дороге сюда я встретил мистера Берена, и он рассказал мне о вас. Отрекомендовал как превосходного знатока своего дела и даже художника.
  – О, так вы ехали вместе с Береном? – вставил Лиггет.
  – Да, – поморщился Вульф, – мы разделили это кошмарное путешествие. Мистер Уильямсон пишет, что вы хотели меня о чем-то просить.
  – Да. Вы, конечно, понимаете, из-за чего мы приехали. Ласцио. Это просто ужасно. Вы ведь были там, не так ли? Ведь это вы нашли тело?
  – Да, я. Вы не теряли времени, мистер Лиггет.
  – Обычно я встаю поздно, но сегодня утром Мальфи позвонил мне еще до восьми. Репортеры добивались меня и раньше, но их, конечно, не впустили. Зная, что Уильямсон – ваш друг, я послал к нему за рекомендательным письмом и заказал места на самолет в Нью-Арке. Мальфи настоял, чтобы мы отправились немедленно. Боюсь, вам придется присматривать за ним, когда выяснится, кто это сделал. – Лиггет тонко улыбнулся. – Он корсиканец, и, хотя Ласцио не состоял с ним в родстве, Альберт ему очень предан. Не так ли, Мальфи?
  – Да, – возбужденно ответил коротышка, – Филип Ласцио был тяжелый человек, но великий. Впрочем, конечно, мистер Лиггет просто шутит. Весь мир думает, будто корсиканцы любят резать людей. Это неправильно и дурно.
  – Так вы хотели просить меня о чем-то, мистер Лиггет? – нетерпеливо осведомился Вульф. – Вы сказали – одно из моих дел. У меня нет дел.
  – Надеюсь, будут. Во-первых, докопаться, кто убил Ласцио. Судя по газетам, шерифу Западной Вирджинии это не по плечу. Похоже, тот, кто сделал это, обладал таким тонким нюхом, что ему впору пробовать весенний соус. Я не поддерживал с Ласцио такой тесной дружбы, как, например, Мальфи. Но, в конце концов, он был шеф-поваром в моем отеле, и у него нет близких, кроме жены. В общем, это мой долг. Чертовски трусливый убийца, ножом в спину! Он должен быть пойман, и, я полагаю, что сделаете это вы. За этим я приехал. Зная ваши… э… причуды, я заручился письмом Уильямсона.
  – Плохо, – вздохнул Вульф. – Я имею в виду, плохо, что вы решили приехать. Могли бы позвонить из Нью-Йорка.
  – Я спросил на этот счет мнение Уильямсона, и он сказал, что, если я действительно хочу воспользоваться вашими услугами, мне лучше поехать.
  – В самом деле? Не понимаю, почему Уильямсон так преувеличивает трудности. Мои услуги продаются. Но в данном случае я, конечно, вынужден отказаться, почему и сожалею о том, что вы проделали такой путь.
  – Почему отказаться?
  – Ввиду условий.
  – Условий? – Раздражение в голосе Лиггета стало более заметным. – Я еще не ставил никаких условий.
  – Вы тут ни при чем. Географическое положение. Возьмись я за это дело, мне потребовалось бы тут задержаться на день, неделю, а то и целых две. А я собираюсь завтра вечером сесть в нью-йоркский поезд. – Вульф содрогнулся.
  – Уильямсон предупреждал меня. – Лиггет сжал губы. – Но, прости господи, это ваша работа! Это ваша…
  – Я попросил бы вас, сэр! Я не стану слушать. Если я был груб, что же… Каждый вправе обидеть того, кто сам на это напрашивается. Я не буду рассматривать никакие предложения, способные задержать меня в этой проклятой дыре дольше завтрашнего вечера. Но вы сказали – дела. Вы хотите обсудить еще что-нибудь?
  – Хотел.
  Похоже, Лиггет предпочел бы использовать в качестве средства убеждения револьвер. Он сел и некоторое время смотрел на Вульфа. Затем наконец заговорил:
  – Главное, ради чего я приехал, заключается в другом. Ласцио умер, обстоятельства его смерти ужасны, и как человек я глубоко переживаю это. Но вдобавок я еще и бизнесмен, а «Черчилль» остался без шеф-повара. Вы знаете, какая у нас репутация, ее надо поддерживать. Я хочу заполучить Жерома Берена.
  Брови Вульфа взлетели:
  – Одобряю ваш выбор.
  – Еще бы! Есть повара не хуже, но они вне игры. Мондор не оставит свой парижский ресторан. Серван и Тассон слишком стары. Я бы не возражал против Леона Блана, но он тоже не молод. Вукчич связан с Рустерманом и так далее. Я случайно узнал, что Берен в прошлом году получил из нашей страны пять предложений и все их отверг. А мне хочется заполучить его. Во всяком случае, он единственный доступный из всех, кого бы я хотел. Если у меня не выйдет, придется отдать должность Мальфи. – Он обернулся к своему спутнику: – Ведь так мы уговаривались, Альберт? Когда вы получили предложение из Чикаго, мы договорились, что, если вы останетесь у нас и должность шефа освободится, мы сначала попробуем пригласить Берена, а если уж он откажется, то место займете вы. Правильно?
  – Так я понял, – подтвердил Мальфи.
  – Все это очень интересно, – пробурчал Вульф, – но вы говорили о деле…
  – Да. Я хочу, чтобы вы познакомили меня с Береном. Он один из семи лучших поваров мира, но совершенно неуправляем. В прошлую субботу он ничтоже сумняшеся вывалил два блюда с колбасками посреди ковра в одном из моих ресторанных залов. Уильямсон говорит, что вы обладаете потрясающими способностями вести переговоры. Кроме того, вы здесь почетный гость, и Берен будет слушать вас с уважением. Не сомневаюсь, что вы сумеете уломать его. Я хочу предложить ему сорок тысяч, но, скажу честно, не остановлюсь и перед шестьюдесятью плюс комиссионные вам.
  Вульф сделал отрицательный жест:
  – Прошу вас, мистер Лиггет. Это не пойдет. Совершенно исключено.
  – Вы хотите сказать, что не станете этого делать?
  – Я хочу сказать, что не возьмусь убеждать в чем-либо мистера Берена. Уж скорей попробую убедить жирафу.
  – И вы даже не попытаетесь?
  – Нет. И вообще, вы выбрали самый неподходящий момент за последние двадцать лет, чтобы прийти ко мне. Ваши предложения меня раздражают, а не заинтересовывают. Мне нет никакого дела, кто будет у вас шефом. И, хотя мне нравится зарабатывать деньги, я вполне в состоянии подождать с этим, пока не вернусь к себе домой. Здесь есть люди, которые лучше меня способны свести вас с мистером Береном. Мистер Серван и мистер Койн, например, его старые друзья.
  – Они сами повара. Нет, они меня не устраивают. Вы единственный, кто мог бы это сделать.
  Однако его настырность не имела успеха. Когда он пробовал настаивать, Вульф попросту начинал грубить, и вскоре Лиггет сообразил, что поставил не на ту лошадь. Он вскочил со стула и без всяких церемоний показал Вульфу спину. Мальфи поплелся вслед, а я проводил их, чтобы не забыть запереть дверь.
  Когда я вернулся в комнату, Вульф уже снова закрылся газетой. У меня появилось желание поразмяться, поэтому я сказал:
  – А знаете, веровенс, это неплохая идея…
  Неизвестное слово, конечно, зацепило его. Газета опустилась до уровня носа.
  – Что это за чертовщина? Ты это сам придумал?
  – Нет. Я это вычитал в «Чарлстон джорнэл». Веровенсами называют индейских вождей в Мериленде и Вирджинии. И пока мы находимся в этой части страны, я буду называть вас так. Как я уже говорил, веровенс, это может оказаться недурно – открыть контору по найму поваров и официантов. Я полагаю, вы понимаете, какое выгодное предложение отклонили. Лиггет действует с размахом. Подозреваю, что ему хватило бы и половины его ума. Могли ли вы, например, представить, что он явился к вам с целью косвенно дать понять этому Альберто, что, если тот вздумает наплести что-нибудь о Берене, это будет иметь печальные последствия? Это вызывает множество мыслей, которые в конце концов решат проблему безработицы. Если открывается вакансия и вы хотите ее занять, то сначала убиваете всех остальных претендентов и…
  Газета вновь закрыла лицо босса. Я понял, что вел себя достаточно несносно.
  – Пойду искупаюсь в ручье, – сообщил я. – А может, направлюсь в отель и обесчещу там парочку девственниц. Увидимся позже.
  Я взял шляпу, повесил на дверь табличку: «Не беспокоить!» и побрел прочь. В холле встречались только лакеи, ни одного полицейского. Бдительность явно была ослаблена. Я повернул к главному зданию – просто посмотреть, что́ там происходит, и вскоре пожалел об этом, потому что если бы сначала не пошел туда, то увидел бы все представление, разыгранное моим другом Толменом. А так я попал под занавес. Тем не менее при входе и в вестибюле меня развлек вид величественной старой дамы, которая ступала столь тяжело, что ноги не несли ее прочь. Еще кое-что отвлекло мое внимание.
  Около половины четвертого я решил пройтись до корпуса «Покахонтас» и поблагодарить нашего хозяина Вукчича за чудесную поездку. Вдруг небритый парень с переброшенным через плечо галстуком выскочил из-за куста и схватил меня за локоть.
  – Эй, ты и есть Арчи Гудвин, человек Ниро Вульфа? Послушай, братишка…
  Я встряхнул его:
  – Проклятие, только людей пугаете! Я проведу пресс-конференцию завтра утром в своем кабинете. Я ничего не знаю, а если бы знал и сказал тебе, то мой веровенс убил бы меня. Знаешь, что такое веровенс?
  Он послал меня к черту и спрятался за другим кустом.
  Сцена в «Покахонтас» была разделена надвое. Главное действие шло в центральном холле. Лакей, открывший мне дверь, испуганно смотрел вправо. Дверь в большую гостиную была закрыта. Прислонившись спиной к правой стене и скрестив на груди руки, стояла Констанца Берен. Ее подбородок был высоко поднят, а темно-вишневые глаза гневно глядели на стоящих рядом мужчин. Это были двое полицейских в форме и дюжий молодчик в штатском с каким-то значком на лацкане. И хотя в ту минуту они не касались ее, сцена выглядела так, что это казалось возможным. Она ничем не показала, что увидела меня. Дверь в малую гостиную была открыта, оттуда доносились голоса. Когда я шел к этой двери, один из полицейских резко окликнул меня, но, так как он был слишком занят, я не обратил на это внимания и продолжал путь.
  В малой гостиной тоже толпился народ. Там были косоглазый шериф и Толмен. Между двумя полицейскими стоял Жером Берен. На его запястьях блестели наручники. Я подивился, как это при таких обстоятельствах Берен не крушит мебель, но он только озирался по сторонам и тяжело дышал.
  – …Мы знаем, что вы иностранный гость, – говорил ему Толмен. – Но в этой стране человек, обвиняющийся в убийстве, не может оставаться на свободе. Ваши друзья, безусловно, позаботятся об адвокате. Я также обязан предупредить, что все сказанное вами может быть обращено против вас. Поэтому советую вам ничего не говорить, пока не увидитесь с адвокатом. Ребята, отведите его к машине шерифа по боковой дорожке.
  Но им не удалось уйти. Из холла донеслись вопли, и в гостиную, подобно торнадо, влетела Констанца Берен. Полицейские едва поспевали за ней. Один попытался схватить ее за руку, но проще было остановить лавину. Я думал, что она постарается добраться до Толмена, но она остановилась перед его столом, полоснула взглядом полицейских и заорала на него:
  – Идиоты! Дураки и свиньи! Он мой отец! И он будет убивать человека ударом в спину?! – Она грохнула кулаком по столу. – Отпустите его! Слышите, кретины, отпустите его!
  Полицейский изловчился наконец и поймал ее руку. Берен зарычал и сделал шаг вперед, но его крепко держали. Толмену явно хотелось сбежать. Констанца вырвалась от полицейского, но тут Берен сказал ей что-то тихо и спокойно по-итальянски. Она подошла к нему, он попытался обнять ее, но не смог из-за браслетов и поцеловал дочь в макушку. Она повернулась и десять секунд спокойно стояла, вперив в Толмена взгляд, от которого ему пуще прежнего захотелось сбежать. Затем Констанца отвернулась и вышла из комнаты.
  Толмен потерял дар речи. По крайней мере, он молчал. Шериф Петтигрю наконец встряхнулся и сказал: «Пошли, ребята».
  Не дожидаясь их ухода, я отправился восвояси. В главном холле Констанцы не было. Я остановился там на минуту, соображая, стоит ли поискать в большой гостиной кого-нибудь, кто мне хоть что-то объяснит. Нет, сделал я вывод, сначала следует обдумать то, что мне уже известно. Я вышел и поспешил обратно в «Апшур».
  Вульф к тому времени уже покончил с газетами, аккуратно сложил их и сидел с книгой в кресле, которое, несмотря на свои внушительные размеры, было все же ему маловато. Когда я вошел, он даже не поднял головы. Это означало, что в данный момент факт моего существования всецело мое личное дело. Я не стал с этим спорить, приземлился на диван и развернул газету, но читать не стал. Минут через пять, когда Вульф перевернул уже две страницы, я заговорил:
  – Кстати, было чертовски умно с вашей стороны отказаться от предложения Лиггета. Я имею в виду второе. Согласись вы, впутались бы в историю. Теперь одно удовольствие уговаривать Берена стать шефом, хотя бы и киоска с газированной водой.
  Ни босс, ни книга не пошевелились, но Вульф соблаговолил заговорить:
  – Полагаю, Мальфи зарезал Берена. Тем лучше.
  – Нет. Не зарезал и не зарежет, потому что не сумеет до него добраться. Берен предстанет перед судом, закованный в кандалы. Мой приятель Толмен засадил его. Фемида взяла в руки свой меч.
  – Тьфу! Если ты считаешь своей обязанностью развлекать меня сказками, имей хоть каплю воображения!
  – Толмен арестовал мистера Берена, – терпеливо повторил я, – по подозрению в убийстве мистера Ласцио и посадил его в тюрьму. Я это видел своими глазами.
  Книга начала опускаться.
  – Арчи, если это шутка…
  – Нет, сэр. Чистая правда.
  – Он предъявил обвинение Берену?
  – Да, сэр.
  – Господи, да почему? Он дурак!
  – То же самое утверждает мисс Берен. Она сказала: «Свинья и дурак».
  Книга еще держалась в воздухе, затем опустилась окончательно. Потом на короткое время поднялась до уровня глаз и была отложена наконец на журнальный столик. Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Пальцы его сплелись на животе, и я увидел, как он вытянул губы трубочкой, потом втянул их, снова вытянул, снова втянул. Это удивило меня: с какой стати он так разволновался?
  Через некоторое время он проговорил, не раскрывая глаз:
  – Теперь ты понимаешь, Арчи, почему я колебался, браться ли за дело, которое может помешать нашему отъезду в Нью-Йорк?
  – Вы можете называть это колебанием. Есть и более сильные слова.
  – Да. С другой стороны, я буду еще большим дураком, чем мистер Толмен, если упущу такую возможность. Получается, что единственный способ извлечь из всего этого выгоду, это выяснить, кто убил мистера Ласцио. Вопрос, сумеем ли мы проделать это за оставшийся тридцать один час? А точнее, двадцать восемь, потому что завтра за ужином я должен прочесть доклад о вкладе Америки в поварское искусство. Так сможем мы с этим управиться за двадцать восемь часов?
  – Конечно сможем, – небрежно махнул я рукой. – Господи, я разработаю план, вы уточните детали…
  – Да. Они, конечно, могут отказаться от идеи завтрашнего ужина, но вряд ли, потому что только раз в пять лет… Наш первый шаг…
  – Извините.
  Я уронил газету и выпрямился. Мне было приятно: наконец начинается нечто способное положить конец этой спячке.
  – Почему бы вам не увидеться с Лиггетом и не принять его предложение? Раз мы все равно будем этим заниматься, почему бы не обеспечить себе гонорар?
  – Нет. Если я свяжусь с ним и не закончу к завтрашнему вечеру… нет. Свобода – достойная альтернатива гонорару. Мы будем действовать. Первый шаг ясен. Приведи сюда сейчас же мистера Толмена.
  Это на него похоже. Когда-нибудь он потребует, чтобы я привел к нему Сенат и Палату представителей. Я сказал ему:
  – Толмен злится, что вы не подошли к телефону сегодня утром. Кроме того, он уверен, что свое дело сделал, и подробности его не интересуют. И еще я сомневаюсь…
  – Арчи! Ты сказал, что разработаешь план. Пожалуйста, разработай план, как завлечь сюда Толмена.
  Я отправился за шляпой.
  Глава шестая
  Я ринулся прямо в «Покахонтас», надеясь застать там Толмена, и придумывал по дороге, как заставить его прийти, но опоздал. Служитель в дверях сказал мне, что окружной прокурор сел в машину и отправился по шоссе на запад. Я развернулся и ударился в галоп. Если бы он решил задержаться у главного здания отеля, мне удалось бы его там нагнать. Я влетел в вестибюль. На глаза мне попадались пальмы, кресла, зеленые ливреи слуг, а также дамы и господа в самых разнообразных одеяниях – от костюмов для верховой езды до цветных тряпок, вызывающих в памяти цыганский табор. Я уже готов был навести справки у портье, как услышал за спиной мрачный голос:
  – Хэлло, таракашка!
  Я повернулся на каблуках:
  – Привет, крысенок. Даже не крысенок. Не знаю, как это и назвать. Оно живет под землей и ест корни сорняков.
  Гершом Оделл покачал головой:
  – Не я. Не по адресу. Все, что ты мне рассказал, ну, что Ласцио хотят пристукнуть, я поведал ночному портье так просто, для разговора. Ну а когда все это стряслось и они меня вызвали, что я мог поделать? Но ты сказал им о камнях, неужели у тебя не хватило мозгов сообразить, что у проклятого шерифа возникнет подозрение?
  – Я сыщик, у меня вообще нет мозгов. У шерифа хватает других забот. – Я махнул рукой. – Забудь об этом. Мне нужен Толмен. Он здесь?
  Оделл кивнул:
  – В кабинете управляющего с Эшли. Там еще несколько человек и тип из Нью-Йорка по фамилии Лиггет. Кстати, вспомнил, зачем ты мне понадобился. Ты воображаешь себя таким ловким, что я с наслаждением отдубасил бы тебя, но оставим это. Ты должен оказать мне услугу.
  – Допустим. Лучшая защита – это нападение.
  – О'кей, Так вот, о чем я хотел попросить. Я сыт по горло теперешней работенкой. Служба здесь в общем-то приличная, но меня от нее тошнит. Сегодня, когда прилетел Рэймонд Лиггет, он прежде всего спросил, где Ниро Вульф, и тут же отправился к нему, даже не поздоровавшись с Эшли. Я подумал, что Вульф для него кое-что значит. Потом мне пришло в голову, что лучшего места для частного сыщика, чем отель «Черчилль», не найти по всей стране. – Глаза Оделла заблестели. – Слушай, вот это была бы работа для такого честного парня, как я! Так вот, пока Лиггет здесь, не мог бы ты замолвить за меня словечко Вульфу, а он сказал бы Лиггету и устроил мне встречу с ним…
  Черт подери, подумал я, а мы ведь и вправду превращаемся в контору по найму. Ненавижу разочаровывать людей, поэтому я участливо говорил с Оделлом, не вдаваясь в подробности отношений Вульфа с Лиггетом и не спуская глаз с закрытой двери кабинета управляющего. Я выразил радость по поводу того, что он не собирается гнить в глуши, что у него здоровое честолюбие, и так далее. Это была очень приятная беседа, но я тут же прервал ее, когда заметил, что дверь кабинета отворилась и мой друг Барри Толмен появился на пороге. Дружески хлопнув Оделла по плечу, я вложил, однако, в это ровно столько энергии, чтобы он вживе представил, как легко ему было бы отдубасить меня. Я быстро миновал все пальмы и преградил Толмену дорогу как раз возле выхода.
  Он выглядел озабоченным, его голубые глаза беспокойно бегали. Он узнал меня:
  – А, это вы. Что вам нужно? Я спешу!
  – Я тоже, – ответил я. – Не собираюсь извиняться перед вами за то, что Вульф не подошел утром к телефону. Если вы хоть что-нибудь знаете о Ниро Вульфе, то вам ясно, как он эксцентричен. Не нам с вами его перевоспитывать. Когда мы ехали в поезде, мне понравилось ваше лицо, такое прямое и бесхитростное. Позже я видел, как вы арестовали Берена по обвинению в убийстве – вы, верно, не заметили меня, – а затем пошел и рассказал об этом Вульфу. Сейчас я вас случайно встретил и думаю, вам следует знать, что́ он делал, услышав мой рассказ. Он потирал нос.
  – Ну и что? – насупился Толмен. – Ведь не мой же нос он потирал, я-то при чем?
  – Ни при чем. Но если бы вы знали Вульфа так же хорошо, как я… Он трет нос, только когда кто-то с размаху садится в лужу. Поступайте, как вам нравится. Вы молоды, следовательно, худшие ошибки у вас еще впереди. Я чисто по-дружески, когда увидел вас, подумал, что смогу уговорить Вульфа побеседовать с вами, если вы сейчас пойдете со мной. Во всяком случае, попытаюсь. – Я сделал шаг к двери. – Но раз вы спешите…
  Он продолжал хмуриться, но мне приятно было видеть, что он не стал терять время. Он взглянул в мои честные глаза и, резко сказав: «Пошли!», направился к выходу. Я последовал за ним, ликуя, как бойскаут.
  Когда мы пришли в «Апшур», я должен был продолжать представление, но мне не хотелось оставлять его в людном холле, поэтому я привел его в номер и оставил в своей комнате, плотно прикрыв дверь. Затем я отправился к Вульфу, не забывая закрывать двери, уселся на диван и одарил толстого сукина сына широкой улыбкой.
  – Ну? – спросил он. – Разыскал его?
  – Конечно разыскал. И привел с собой. – Я решил опустить подробности. – Сейчас я зашел, чтобы попытаться уговорить вас дать ему аудиенцию. Это должно занять около десяти минут. Возможно, он даже выскользнет в коридор, чтобы подслушать у двери. – Я повысил голос: – А как же справедливость? Как же общество? Как же права человека?..
  Вульфу пришлось слушать, другого выхода у него не было. Я обильно уснащал свою речь громкими словами. Когда мне показалось, что прошло достаточно времени, я закрыл клапан, отправился в свою комнату и с победоносным видом провел Толмена к Вульфу. Прокурор выглядел таким озабоченным, что на секунду мне показалось, он промахнется мимо стула. Нет, попал.
  – Как я понял, вы считаете, будто я сел в лужу? – поинтересовался он.
  – Не совсем так, мистер Толмен. – Вульф покачал головой. – Я не могу составить компетентное мнение, пока мне не известны факты, которыми вы руководствуетесь. Проще говоря, я боюсь, что вы торопите события.
  – Я так не считаю. – Толмен выставил вперед подбородок. – Я звонил в Чарлстон, и там согласились со мной. Не то чтобы я сваливал ответственность – я за все отвечаю. Кстати, к шести я должен быть в Чарлстоне на совещании, а до него шестьдесят миль. Я не болван. Я взял Берена в тиски. – Он показал это на пальцах. – Если у вас есть еще какие-то сведения, я с большой благодарностью получил бы их утром по телефону и с не меньшей благодарностью приму сейчас. Не говоря уже о гражданском долге.
  – У меня нет информации, которая доказала бы невиновность мистера Берена, – мягко сказал Вульф. – Мистер Гудвин привел вас сюда по собственной инициативе. Я уже высказал вам свое мнение вчера ночью. Если бы я знал, на чем основываетесь вы, словом ваш секрет, это, возможно, помогло бы. Как вы понимаете, у меня нет клиента. Я никого не представляю.
  – У меня нет никаких секретов. Но достаточно оснований, чтобы задержать Берена. Он не раз грозился убить Ласцио, это слышали полдюжины людей. По моим предположениям, он рассчитал, что убийцы обычно не объявляют во всеуслышание о своих намерениях, но явно переиграл. Сегодня утром я еще раз всех тщательно допросил, особенно Берена и Вукчича. И Вукчича исключил. Я собрал разнообразные показания. Но не отрицаю, что самый убедительный довод я получил, воспользовавшись вашей идеей. Я сравнил их ответы с теми, что нашел в кармане Ласцио. Никто, кроме Берена, не сделал больше двух ошибок. – Он вынул из кармана бумажки и выбрал одну. – Ответы пятерых, включая Вукчича, полностью соответствуют контрольным. Четверо, и вы в том числе, сделали по две ошибки, причем одинаковые. – Он сунул бумажки обратно в карман и наклонился к Вульфу. – Берен угадал только дважды! Семь ошибок!
  Вульф медленно закрыл глаза. Несколько минут спустя он проговорил:
  – Абсурд. Чепуха.
  – Именно, – подчеркнуто согласился Толмен. – Просто невероятно, что в тесте, где все дали девяносто процентов правильных ответов, Берен набрал лишь двадцать два. Это может иметь лишь два объяснения: или он был выбит из колеи убийством, которое только что совершил либо собирался совершить, или он как раз убивал и на пробу у него не осталось времени. Отвечал он наугад. Я считаю это абсолютно убедительным и уверен, что суд посчитает так же. И я хочу сказать, что чрезвычайно благодарен вам за эту идею. Это было чертовски умно, и придумали это вы.
  – Благодарю. А у Берена вы не попросили объяснений?
  – Попросил. Он изобразил изумление. Объяснить ничего не смог.
  – Вы сказали – абсолютно убедительно. Это слишком сильно. Возможны другие варианты. Ответы Берена могли подменить.
  – Это тот самый листок, который он собственноручно отдал Сервану. Там есть его подпись. Серван все время держал его при себе. Вы подозреваете Сервана?
  – Я никого не подозреваю. Блюда и карточки могли быть переставлены.
  – Только не карточки. Берен сам сказал, что они шли по порядку, когда он пробовал. А что до блюд, то кто же сделал это и кто опять переставил их, когда Берен вышел?
  После продолжительного молчания Вульф уверенно произнес:
  – Действительно чушь.
  – Конечно. – Толмен еще больше наклонился вперед. – Слушайте, Вульф, я всего лишь окружной прокурор, мне надо делать карьеру, и я знаю, что такое успешное расследование подобного сенсационного дела. Но вы ошибаетесь, если думаете, что мне доставляет удовольствие арестовывать Берена. Вовсе нет. Я… – Он запнулся. – Я… ну в общем удовольствия мне это не доставляет. По некоторым причинам это был самый тяжелый выбор в моей жизни. Но разрешите задать вам вопрос. Рассмотрим ряд бесспорных фактов. Во-первых, Берен сделал семь ошибок в перечне, который сам заполнил и подписал. Во-вторых, когда он пробовал блюда, они и карточки с номерами стояли в том же порядке, что и при дегустации блюд другими поварами. В-третьих, не обнаружено ничего, что заставляло бы сомневаться в этом. Предположим, в-четвертых, что вы приняли присягу как окружной прокурор. Так ответьте: арестовали бы вы Берена и постарались ли бы добиться его осуждения?
  – Я бы отказался от дела.
  – Почему? – Толмен взмахнул руками.
  – Потому что я видел лицо мистера Берена и разговаривал с ним через минуту после того, как он вышел из столовой.
  – Вы-то, может, и видели, а я нет. Если бы мы поменялись местами, приняли бы вы мои слова о лице и голосе Берена как свидетельство?
  – Нет.
  – А вообще чьи-нибудь?
  – Нет.
  – Знаете вы что-нибудь, что могло бы объяснить семь ошибок Берена?
  – Нет.
  – Прекрасно.
  Толмен откинулся на спинку стула. Он осуждающе посмотрел на меня, что было несправедливо, и снова перевел взгляд на Вульфа. Челюсти Толмена судорожно двигались, он заметил это и плотно сжал губы.
  – Честно сказать, – наконец заговорил он, – я надеялся, что у вас что-то есть. Со слов Гудвина я понял, что вы мне что-то объясните. Вы говорите, что на моем месте отказались бы от дела. Так какого же дьявола…
  Мне не пришлось дослушать его фразу из-за нового покушения на попытки Вульфа провести весь день в покое. У входной двери сильно и настойчиво постучали. Ожидая вновь увидеть господ из Нью-Йорка, я открыл дверь. На пороге стояло трио совсем иного сорта: Луи Серван, Вукчич и Констанца Берен.
  Вукчич был краток:
  – Мы хотим видеть мистера Вульфа.
  Я пригласил их войти.
  – Вы не возражаете подождать здесь? – Я указал на свою комнату. – Он сейчас занят с мистером Барри Толменом.
  Констанца отшатнулась и ударилась о стену. У нее было такое лицо, будто я сказал, что у меня карманы полны пауков, лягушек и ядовитых змей. Она сделала движение к выходу, но Вукчич схватил ее за руку, а я сказал:
  – Останьтесь. Что мог поделать мистер Вульф, если симпатичный молодой человек настоял на том, чтобы прийти и поплакать у него на плече?
  Отворилась дверь комнаты Вульфа, появился Толмен. В прихожей было темновато, и ему понадобилось не меньше секунды, чтобы уяснить обстановку. Он уставился на Констанцу и сделался пепельно-серым. Трижды он пытался заговорить, но слова замирали на полдороге. Однако не похоже было, что его состояние доставило ей удовлетворение. Она просто не заметила его, но посмотрела на меня и сказала, что, наверное, может теперь увидеть мистера Вульфа. Вукчич взял ее под локоть, а Толмен в изумлении уступил им дорогу. Я остался, чтобы проводить его, что и сделал после того, как он обменялся парой слов с Серваном.
  Прибытие новых лиц не обрадовало, но и не огорчило Вульфа. Он принял мисс Берен без энтузиазма, но с какой-то подчеркнутой вежливостью, извинился перед Вукчичем и Серваном за то, что целый день не показывался в корпусе «Покахонтас». «При таких печальных обстоятельствах этого и не требуется», – заверил его Серван. Вукчич сел, запустил пятерню в свою гриву и прорычал что-то о невезучести поваров. Вульф осведомился, не отменяются ли дальнейшие мероприятия. Серван покачал головой. Нет, сказал он, они будут продолжать, даже если у него случится инфаркт. Он годами ждал того момента, когда, являясь одним из пятнадцати, удостоится чести принять у себя остальных. Это пик его карьеры, услада старости. Произошло невероятное несчастье, но тем не менее они будут продолжать. Сегодня вечером он как хозяин раздаст всем свою статью «Тайны вкуса», на подготовку которой потратил два года. Завтра в полдень предстоит избрание новых членов, теперь, увы, уже четырех. А во вторник вечером все будут слушать доклад мистера Вульфа «Вклад Америки в поварское искусство». Какая катастрофа, какое покушение на дружбу и братство!
  – Такой настрой, мистер Серван, – сказал Вульф, – весьма вредит пищеварению. Раз о спокойствии не может быть и речи, то не лучше ли начать активные действия? Против того, кто виновен во всем?
  Брови Сервана поползли кверху:
  – Вы имеете в виду Берена?
  – Силы небесные, нет! Я сказал, против того, кто виновен. У меня и в мыслях нет, что виновен Берен.
  – О! – вырвалось у Констанцы.
  Она подскочила на стуле и бросила на Вульфа такой взгляд, что мне показалось, будто она кинется ему на шею или в крайнем случае обольет его брюки пивом. Однако она осталась сидеть.
  – Они ведут себя так, словно у них есть доказательства, – проворчал Вукчич. – Эти самые семь ошибок. Каким образом, черт подери, так получилось?
  – Не имею представления. Послушай, Марко, неужели ты думаешь, что это Берен?
  – Нет. Я так не думаю. – Пятерня Вукчича снова прошлась по волосам. – Это какая-то чертовщина. Какое-то время они подозревали меня. Раз я танцевал с Диной, подумали они, кровь у меня кипела. И ты, Ниро, этого не поймешь. У нее внутри огонь, который уже раз спалил меня и спалит, без всякого сомнения, снова, стоит ей подойти поближе. Я это чувствую и не стану противиться. – Он пожал плечами и вдруг разъярился: – Но чтобы пырнуть этого пса в спину – я не оказал бы ему такой чести! Оттаскать его как следует за нос – вот и все, что я сделал бы с таким подонком! Послушай, Ниро. – Вукчич обхватил голову руками. – Я привел мисс Берен и мистера Сервана поговорить с тобой. Если бы мы увидели, что ты считаешь Берена виновным, не знаю, чего бы мы наговорили, но, к счастью, ты так не считаешь. Мы все тут обсуждали это дело, и каждый внес деньги для защиты Берена, раз уж он здесь, в чужой стране. А я, конечно, сказал им, что лучший способ его защитить – это нанять тебя.
  – Пожалуйста, – с чувством вступил Серван, – пожалуйста, мистер Вульф, поймите, что нами двигала крайняя необходимость. Вы здесь гость, мой гость, и это непростительно, что мы осмеливаемся просить вас…
  – Но должен тебе сказать, – Вукчич перехватил инициативу, – они не поскупились после того, как я объяснил им твои привычки относительно гонораров.
  Констанца выпрямилась на краешке стула и вставила свою реплику:
  – У меня есть одиннадцать тысяч франков, но, чтобы их получить, нужно время: они в банке в Ницце…
  – Оставьте это! – Вульф вынужден был почти орать. Он ткнул пальцем в Сервана. – Действительно, сэр, Марко правильно вас проинформировал о моих аппетитах. Все это так, мне нужно много денег, и мои клиенты, как правило, раскошеливаются. Но он мог бы сказать вам, что я, кроме того, еще и неизлечимый романтик. Взаимоотношения хозяина и гостя для меня святы. Гость – это драгоценность в шкатулке хозяина. Хозяин – король в своей гостиной и кухне и не должен снисходить до менее значительной роли. Поэтому мы не будем обсуждать…
  – К черту слова! – нетерпеливо вскричал Вукчич. – Ты хочешь сказать, Ниро, что ничего не станешь делать для Берена?
  – Нет. Я хочу сказать, что мы не будем говорить о гонораре. Конечно, я что-нибудь для Берена сделаю. Я решил еще до вашего прихода, но не стану брать за это деньги со своих хозяев. Времени терять нельзя, поэтому я хочу остаться один и все обдумать. – Его взгляд остановился на Констанце. – Мисс Берен, вы, мне кажется, убеждены, что ваш отец не убивал мистера Ласцио. Почему?
  Ее глаза округлились:
  – Но… вы тоже убеждены. Вы так сказали. Мой отец не стал бы этого делать.
  – Не ссылайтесь на меня. Говоря языком закона, а именно с ним мы имеем дело, какие у вас есть доказательства?
  – Ну… только… это абсурд! Каждый…
  – Ясно. Доказательств у вас нет. Есть ли у вас какие-нибудь наблюдения или соображения относительно того, кто убил мистера Ласцио?
  – Нет! И мне все равно! Просто каждый должен знать…
  – Прошу вас, мисс Берен. Я предупредил, что перед нами стоит нелегкая задача, а времени мало. Я предлагаю вам сейчас, когда вы выйдете отсюда, отправиться к себе в комнату, отбросить эмоции и сосредоточиться на том, что вы видели или слышали с того момента, как приехали в Канауа-Спа. Сделайте это с величайшей скрупулезностью. Запишите все, что вспомните, любые пустяки. Помните: это работа, и притом единственная, которую вы можете исполнить, чтобы хоть чем-нибудь помочь отцу. – Его взгляд снова переместился. – Мистер Серван, во-первых, ответьте на тот же вопрос, что был задан мисс Берен. Докажите невиновность Берена или назовите виновного. Ну, как?
  Серван медленно покачал головой.
  – Плохо. Должен предупредить вас, сэр, что, возможно, единственный способ оправдать Берена – это найти настоящего убийцу и уличить его. Мы не можем исключить подозрения. В конце концов, Ласцио мертв. Если у вас есть хоть какие-нибудь соображения, способные направить следствие в другое русло, и вы держите их при себе, то тем самым оказываете Берену плохую услугу.
  Глава поваров снова покачал головой:
  – Я не знаю ничего, что могло бы кого-нибудь уличить.
  – Хорошо. Теперь о перечне ответов Берена. Он сам вручил перечень вам?
  – Да. Сразу же, как вышел из столовой.
  – Под ним стояла его подпись?
  – Да. Я просматривал каждый листок с ответами, прежде чем положить в карман, чтобы не возникло сомнений в авторстве.
  – Насколько вы убеждены, что никто не мог подменить список Берена после того, как он был отдан вам, и до того, как вы передали его мистеру Толмену?
  – Полностью. Абсолютно. Листки с ответами все время были во внутреннем кармане моего пиджака. Я, конечно, никому их не показывал.
  Вульф вздохнул и повернулся к Вукчичу:
  – Ты, Марко. Что ты знаешь?
  – Ровно ничего.
  – Ты пригласил миссис Ласцио танцевать?
  – Я… Ну и что с того?
  Вульф пробормотал, глядя на него:
  – В настоящий момент, Марко, я не имею ни малейшего представления, как буду искать то, что нужно найти. Я должен задавать любые вопросы, даже граничащие с оскорблением. Так приглашал ты миссис Ласцио танцевать или это она пригласила тебя?
  Вукчич наморщил лоб и сел. Наконец он проворчал:
  – Кажется, это она предложила. Но мог бы и я.
  – Ты просил ее включить радио?
  – Нет.
  – Значит, радио и танцы была ее идея?
  – К черту это! – Вукчич зло уставился на старого друга. – Клянусь, Ниро, я не вижу…
  – Конечно не видишь. И я тоже. Иногда просто диву даешься, с какого конца распутывается клубок. Говорят, есть два верных способа потерять друга: одолжить ему денег и задавать вопросы о его отношениях с женщиной. Я не хочу терять твоей дружбы. Нет, Марко, прошу тебя. Я не имел в виду ничего оскорбительного. А теперь, если вы не возражаете… Мисс Берен?.. Мистер Серван? Я должен раскинуть мозгами.
  Они поднялись. Серван деликатно попробовал снова заговорить о гонораре, но Вульф остановил его. Констанца подошла к Вульфу, взяла его за руку и посмотрела с выражением, которое если и не было невинным, то явно должно было таким казаться. Я вышел с ними в прихожую, чтобы открыть дверь.
  Возвратившись, я сел и стал наблюдать, как Вульф раскидывает мозгами. Он сидел в любимой позе, без сомнения так же удобно, как в собственном кресле. Глаза его были закрыты. Если бы не едва заметные движения губ, могло бы показаться, что он спит. Я попробовал пораскинуть мозгами на свой лад, но, вероятно, мои возможности ограниченны. Мне казалось, что это все-таки Берен, но я допустил бы и Вукчича или Блана, если бы стали настаивать. Насколько я мог судить, остальные полностью исключались. Оставалась еще одна возможность: Ласцио выходил из столовой на время, пока Вукчич пробовал соус, затем вернулся. А Валенко и Росси приняли его за подушечку для булавок. Но смысла в этом я не видел. Я целый вечер был в большой гостиной и попытался вспомнить, не видел ли, как кто-нибудь входил в малую гостиную, или, по крайней мере, готов ли поклясться, что туда никто не входил. После получасового напряжения мозгов мне все еще казалось, что виновен Берен, и я подумал, что Вульф не отказался бы и от двух гонораров, если бы счел возможным их заработать.
  Вульф зашевелился. Он открыл рот, но не глаза:
  – Арчи. Те двое цветных, что дежурили вчера в главном холле корпуса «Покахонтас». Выясни, где они.
  Я прошел к телефону в свою комнату, решив, что быстрее всего будет спросить моего приятеля Оделла. Меньше чем через десять минут я вернулся с докладом:
  – Они снова на дежурстве с шести. Те же самые. Их зовут…
  – Все, спасибо. Имена мне не нужны. – Вульф потянулся вперед и посмотрел на меня. – Наш противник сам себя поймает в ловушку. Он уверен в своей неуязвимости и считает, что в его крепости нет лазеек. Но есть одна щель, и мы посмотрим, не удастся ли нам эту щель расширить. – Он вздохнул. – Поразительные укрепления он воздвиг. Я вижу лишь одну брешь. Если мы не достигнем успеха… – Он пожал плечами и с горечью продолжил: – Как тебе известно, сегодня мы переодеваемся к ужину. Мне нужно быть в корпусе как можно скорее. То, что обещает язык, должно выполнять тело.
  Он начал готовиться к подъему со стула.
  Глава седьмая
  Без двадцати семь мы входили в «Покахонтас». Вульф прекрасно выглядел в черном костюме и белой рубашке, а что касается меня, то я вполне мог бы служить украшением витрины магазина мужской моды.
  Естественно, меня разбирало любопытство, с чего это Вульф так заинтересовался зелеными куртками, но оно так и не было удовлетворено. В главном холле, как только мы освободились от шляп, он указал мне на гостиную, а сам остался позади. Я заметил, что Оделл не ошибся: двое цветных были те же самые, что и вчера вечером.
  До ужина оставалось еще больше часа. В большой гостиной сидела мамаша Мондор с вязаньем, а на диване болтали Валенко, Кейт и Лизетт Путти. Я поздоровался, подошел к мамаше Мондор и попробовал спросить, как будет «вязать» по-французски. Но она так возбудилась, что чуть не полезла в драку, и я предпочел убраться.
  Из холла вышел Вульф, и с одного взгляда я понял, что он не пропустил ту щель, о которой говорил. Босс одарил присутствующих приветствиями, задал пару вопросов, получил ответ, что Луи Серван в кухне присматривает за приготовлениями к ужину. Затем подошел ко мне и коротко, почти шепотом дал важное поручение. И хватило же у него наглости, подумалось мне, дождаться, пока я надену свой лучший костюм, а потом послать меня вкалывать до седьмого пота, и это при том, что никакие деньги нам не светят! Однако я решил не тратить времени на препирательства и отправился за шляпой.
  Я пересек лужайку, вышел на центральную аллею и направился к главному зданию. А по дороге решил: чем заводить новые знакомства, лучше еще разок использовать Оделла. И тут же – какая удача! – наткнулся на него в коридоре между лифтами. Он выжидательно посмотрел на меня:
  – Ты говорил с Вульфом? Видел он Лиггета?
  – Нет еще. Дай нам время. Не беспокойся, старина. А вот мне сейчас кое-что срочно понадобилось. Мне нужны чернила, лучше свежие, пятьдесят или шестьдесят листов гладкой белой бумаги, лучше глянцевой, и увеличительное стекло.
  – Господи Иисусе, – уставился он на меня, – на кого ты работаешь? На Эдгара Гувера?42
  – Нет. Успокойся. У нас званый ужин. Может, и Лиггет будет там. Сделаешь, а?
  Оделл велел мне подождать и исчез за углом. Через пять минут он вернулся со всем, что я просил.
  – Мне пришлось поставить чернила и бумагу в счет, – сказал он мне. – Лупа моя собственная, не забудь вернуть и пользуйся аккуратно.
  Я ответил, что постараюсь. Поблагодарил и ушел. На обратном пути я двинулся по аллее, которая вела мимо «Апшура». В нашем номере взял из ванной флакон талька и запихнул его в карман, захватил также ручку и блокнот. Потом разыскал свежий номер «Криминологического журнала» и открыл на статье, где давалась новая классификация отпечатков пальцев. Я вырезал нужную страницу, завернул ее в бумагу и пошел в «Покахонтас». Всю дорогу меня занимала мысль, что за щель Вульф собирается расширить с помощью такого набора инструментов.
  Никакого света босс на это не пролил. Он явно торопился, потому что, хотя все путешествие заняло у меня не более пятнадцати минут, я нашел его уже в самом большом кресле маленькой гостиной, том самом, которым Толмен забаррикадировался от бешеной атаки Констанцы Берен. Против него за столом с видом человека, которому чувство юмора помогает примириться с судьбой, сидел Сергей Валенко.
  Вульф закончил обращенную к нему фразу, затем повернулся ко мне:
  – Все здесь, Арчи? Хорошо. Чернила и бумагу положи на стол, пожалуйста. Я объяснил мистеру Сервану, что если возьмусь за расследование, то буду вынужден задать каждому ряд вопросов и снять отпечатки пальцев. Первым он послал к нам мистера Валенко. Откатай все десять пальцев, пожалуйста.
  Вот это да! Ниро Вульф собирает отпечатки пальцев после того, как полицейские перерыли всю столовую и ее снова открыли для публики! Я знал на сто процентов, что это блеф, но еще не разгадал, куда он клонит, поэтому уже в который раз вынужден был следовать во мраке за светом его задних фар, не зная дороги.
  Я снял пальчики Валенко на два листа бумаги, пометил их, и Вульф, рассыпаясь в благодарностях, выпроводил его.
  – Что это еще за бюро идентификации? – спросил я, когда мы остались одни.
  – Потом, Арчи. Посыпь тальком отпечатки мистера Валенко.
  Я уставился на него:
  – Во имя Господа, зачем? Не нужно никакого талька…
  – Так все будет выглядеть более профессионально и таинственно. Сделай это. Дай мне страницу из журнала. Так. Сойдет. Мы используем верхнюю половину. Отрежь ее и храни в кармане. Положи увеличительное стекло на стол. А, мадам Мондор? Asseyez-vous, s'il vous plaît43.
  Она не расставалась со своим вязаньем. Вульф задал ей несколько вопросов, которые я даже не попросил перевести, затем вверил ее моим заботам, и я снял отпечатки. Никогда в жизни не чувствовал себя большим дураком, чем когда присыпал их тальком.
  Третьей посетительницей была Лизетт Путти, за ней последовали Кейт, Блан, Росси, Мондор… Вульф каждому задавал вопросы, но всякому, кто знает его так, как я, сразу стало бы ясно, что он просто разыгрывает комедию. Во всяком случае, никакой щели она не расширяла.
  Затем вошла китаянка, жена Лоренса Койна. К ужину она оделась в красный шелк, волосы ее украшала веточка горного лавра. Эта экзотическая пташка как будто вспорхнула с рекламы кругосветного путешествия. Я сразу сообразил, что за ней-то мы и охотились, потому что Вульф вдруг приказал мне взять блокнот, чего не делал, когда разговаривал с остальными. Но задал он ей те же самые вопросы, а затем я снял ее отпечатки. Когда я подавал ей мой вконец испорченный платок, чтобы она вытерла пальцы, Вульф вдруг откинулся на спинку кресла:
  – Да, кстати, миссис Койн, мистер Толмен говорит, что, гуляя вчера вечером, вы не видели никого, кроме служителя на аллее. Вы спросили у лакея, что за птица поет, и он сказал вам, что это козодой. Вы когда-нибудь раньше слышали козодоя?
  Она не проявила никакого воодушевления:
  – Нет, в Калифорнии они не водятся.
  – Так я и понял. Как мне сказали, вы вышли гулять до того, как началась дегустация, и вернулись в гостиную вскоре после того, как мистер Вукчич вошел в столовую. Это верно?
  – Я вышла до того, как они начали. Я не знаю, кто был в столовой, когда я вернулась.
  – Я знаю. Это был мистер Вукчич. – Его голос звучал так беспечно, что сразу стало ясно: она влипла. – А еще вы говорили мистеру Толмену, что гуляли все то время, пока вас не было. Это тоже верно?
  Она кивнула.
  – А разве вы не зашли в свою комнату, прежде чем идти гулять?
  – Нет, было не холодно, и шаль мне не понадобилась.
  – Хорошо. Я спрашиваю для проформы. Но может быть, вы вошли в коридор левого крыла через террасу и проследовали в свою комнату таким путем?
  – Нет. – Она говорила спокойно, даже скучливо. – Я все время была на улице.
  – Так вы совсем не заходили к себе?
  – Нет.
  – И вообще никуда?
  – Только выходила на улицу. Мой муж скажет вам, я люблю гулять ночью.
  Вульф скорчил гримасу.
  – А когда вы возвращались, то прошли через главный холл прямо в большую гостиную?
  – Да, и вы были там. Я увидела вас рядом с моим мужем.
  – Так. Миссис Койн, вы меня весьма озадачили. Возможно, вы легко разрешите мое недоумение. Если все, что вы мне рассказали, верно, – а это соответствует и сведениям мистера Толмена, – какой же дверью вы прищемили себе палец?
  Она встретила вопрос невозмутимо. Даже глазом не моргнула. Может, ее глаза чуть-чуть и сузились, но я этого не заметил. Но все же она потеряла темп. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем она выговорила:
  – А, вы имеете в виду мой палец? – Она потупилась и снова подняла взгляд. – Я попросила мужа поцеловать его.
  – Я слышал это, – согласился Вульф. – Так какой дверью вы прищемили палец?
  Она уже приготовилась:
  – Большой входной дверью. Вы знаете, как тяжело ее открывать…
  – Нет, миссис Койн, – резко перебил ее Вульф. – Так дело не пойдет. У швейцара и портье взяты показания. Они запомнили, как вы выходили и как входили, – их спрашивал мистер Толмен. Оба утверждают, что швейцар открыл вам дверь и закрыл ее за вами и пальца вы не прищемили. Это не могла быть и дверь, ведущая из холла в гостиную, потому что я сам видел, как вы миновали ее. Так какая же?
  Она не расставалась со своей невозмутимостью.
  – Швейцар лжет, – спокойно объявила миссис Койн, – потому что был невнимателен и причинил мне боль.
  – Не думаю.
  – Я знаю. Он лжет. – Китаянка молча поднялась. – Я должна поговорить с мужем.
  Она быстро направилась к двери.
  – Арчи! – скомандовал Вульф.
  Я вскочил и заступил ей дорогу. Она не противилась, только остановилась и посмотрела на меня в упор.
  – Вернитесь и сядьте, – велел Вульф. – Вы, я вижу, решительный человек, но и мне решительности не занимать. Мистер Гудвин удержит вас одной рукой. Вы можете кричать, сюда придут люди, но они уйдут, а мы не двинемся с места. Сядьте, прошу вас.
  Она села.
  – Зачем мне кричать? Просто я должна сказать мужу…
  – …Что швейцар солгал. Но он не лгал. Так или иначе, зря я вас мучить не буду. Арчи, дай мне фотографии отпечатков, которые обнаружил в столовой.
  Черт тебя побери, подумал я, когда-нибудь ты нажмешь на кнопку, желая востребовать мою смекалку, а она окажется на отдыхе. Вот тогда ты научишься предупреждать меня о своих планах заранее. К счастью, теперь я знал, что́ делать. У меня в кармане лежала вырезка из журнала. Я передал ее Вульфу. Затем придвинул к нему отпечатки, взятые только что у Лио Койн. Он долго разглядывал их сквозь увеличительное стекло, сравнивал и кивал, то и дело отпуская подходящие к случаю междометия.
  Наконец он заговорил:
  – Три очень похожих. Это пойдет. А левый указательный палец совершенно идентичен. Арчи, посмотри. Что ты скажешь?
  Я взял фотографию и лупу и разыграл свою роль. В журнале были сняты «пальчики» огромного детины, механика по профессии, и мне казалось, что я никогда не видел менее похожих отпечатков. Но я честно ломал комедию и даже вслух пересчитал завитки и петли.
  – Да, сэр, – убежденно сказал я, отдавая все Вульфу, – конечно, те же самые. Любому видно.
  Вульф вежливо, почти нежно обратился к миссис Койн:
  – Вот видите, мадам. Я вам все объясню. Все, конечно, знают про отпечатки пальцев, но некоторые новейшие методы их обнаружения известны далеко не всем. Мистер Гудвин по профессии эксперт-криминалист. Он обследовал дверь, ведущую с террасы в столовую, и другие места, нашел эти отпечатки, которые местная полиция не сумела обнаружить, и сфотографировал. Это дало нам доказательство, что во вторник вечером вы прищемили палец именно той самой дверью, как я и подозревал. Лично мне ваши объяснения не нужны. Объясняться вы будете с полицией, когда я передам им эти фотографии и добавлю при этом, что вы утверждаете, будто прищемили палец большой входной дверью. Да, кстати, не советую ждать вежливости от полиции. В конце концов, вы солгали мистеру Толмену, а это им не понравится. Будет лучше, если вы, как только он спросит о вашей ночной прогулке, честно признаетесь, что заходили в столовую через террасу.
  Не припомню никого, кто умел бы сохранять такое деревянное лицо. Можно было поклясться, что если она о чем-то и думает, то разве о том, где потеряла носовой платок. Наконец она отверзла уста:
  – Я не входила в столовую.
  Вульф пожал плечами:
  – Скажите это полиции. Вы солгали мистеру Толмену, теперь лжете нам – ваша ложь записана у мистера Гудвина в блокнот – да еще пытаетесь возвести напраслину на швейцара, и в довершение всего эти отпечатки…
  Она протянула руку:
  – Дайте сюда. Я хочу посмотреть на них.
  – Их покажет вам полиция – если сочтет нужным. Прошу прощения, миссис Койн, но это важная улика, и я должен быть уверен, что передам ее властям в целости и сохранности.
  Китаянка было нахмурилась, но моментально привела лицо в порядок. Помолчав, она сказала:
  – Да, я заходила в коридор левого крыла. С малой террасы я прошла в свою комнату и прищемила палец дверью ванной. Потом, когда мистера Ласцио нашли убитым, я испугалась и решила не говорить, что заходила в дом.
  Вульф кивнул.
  – Что ж, можно попробовать и так, – пробормотал он. – Если считаете, что стоит, пробуйте. Вы, конечно, понимаете, что следы ваших пальцев остались на двери в столовую и это все равно придется объяснить. Вы в тупике, вам нужно выкрутиться. – Он повернулся ко мне и сухо сказал: – Арчи, поди и позвони из вестибюля в полицию. Скажи, чтобы сейчас же приехали.
  Я неторопливо поднялся и уже приготовился спрятать блокнот и ручку, но это оказалось преждевременным. На ее лице появились признаки жизни. Она взглянула на меня, затем на Вульфа и протянула к нему обе руки.
  – Мистер Вульф, – взмолилась она, – пожалуйста! Я не сделала ничего плохого, я вообще ничего не делала! Пожалуйста, только не полиция!
  – Ничего плохого, мадам? – Тон Вульфа был сух. – Вы лжете властям, которые расследуют убийство, лжете мне и называете это «ничего плохого»? Арчи, иди!
  – Нет! – Она вскочила. – Говорю вам, я ничего не сделала!
  – Вы входили в столовую в те самые минуты, может быть секунды, когда убили Ласцио. Вы убили его?
  – Нет! Я ничего не сделала! Я не входила в столовую!
  – Ваши отпечатки остались на двери. Что же вы там делали?
  Она глядела на него во все глаза, а я занес ногу, чтобы идти разыскивать полицейских, о которых и думать забыл. Сцену она решила закончить тем, что села и спокойно сказала Вульфу:
  – Я должна вам все рассказать, не так ли?
  – Мне или полиции.
  – Но если я расскажу вам… вы ведь все равно расскажете полиции?
  – Возможно. А может, нет. Это зависит от многого. Рано или поздно вам все равно придется сказать правду.
  – Так я и думала. – Она сложила руки с плотно сжатыми пальцами на своем красном платье. – Понимаете, я боюсь. Полиция не любит китайцев, а я китаянка, но дело даже не в этом. Я боюсь человека, которого видела в столовой, потому что он наверняка убил мистера Ласцио.
  – Кто же это был? – тихо спросил Вульф.
  – Не знаю. Но если он узнает, что я рассказала о нем, что я видела его и рассказала… но ведь я все равно рассказываю. Видите ли, мистер Вульф, я родилась и воспитывалась в Сан-Франциско, но я китаянка, а к нам никогда не относятся как к американцам. Но все же… то, что я сказала мистеру Толмену, правда. Я все время гуляла. Я люблю гулять по ночам. Я сидела на траве между деревьями и слушала козодоя, потом пересекла центральную аллею с фонтаном. Затем я вернулась – не со стороны левого крыла, а с другой – и заглянула в окно гостиной. А в столовой ничего не было видно, потому что на стеклянных дверях были плотно задернуты шторы. Я подумала, что было бы забавно посмотреть, как эти мужчины пробуют соусы, – это казалось мне очень глупым. Я вернулась на террасу, чтобы найти щелочку, через которую смогу подсматривать. Но шторы были так плотно задернуты, что я щелки не нашла. Тут я услышала шум, как будто в столовой что-то упало, расслышать что-то более определенное мешала музыка, доносившаяся из гостиной. Не знаю, сколько я там простояла, но послышался новый шум. Я подумала, что если кто-то из них сошел с ума и швыряет на пол блюда, то это очень забавно, и решила чуть-чуть приоткрыть дверь и посмотреть. Я знала, что за музыкой никто меня не услышит. И приоткрыла дверь. Я не увидела даже стола, потому что возле ширмы боком ко мне стоял мужчина. Он прижимал палец к губам – ну, как мы делаем, когда призываем кого-то молчать. Потом я увидела, на кого он смотрел. Дверь в буфетную была приоткрыта всего на несколько дюймов, и там виднелось лицо одного из негров. Он смотрел на человека возле ширмы. Человек у ширмы начал поворачиваться в мою сторону, я в спешке закрыла дверь, мой палец соскользнул. Чтобы не упасть, я ухватилась за дверь другой рукой и прищемила палец. Я подумала, как глупо выйдет, если меня поймают за подглядыванием, поэтому отбежала за кусты, постояла там немного и направилась к главному входу. А потом вы увидели, как я входила в гостиную.
  – Кто это был? – строго спросил Вульф.
  Она покачала головой:
  – Не знаю.
  – Нет, миссис Койн, не начинайте сначала. Вы видели его лицо.
  – Я видела только краешек. Этого, конечно, хватило, чтобы заметить, что это негр.
  Вульф моргнул, я тоже.
  – Негр? – уточнил он. – Вы имеете в виду одного из служащих?
  – Да. В ливрее. Как все официанты.
  – Это был один из официантов этого корпуса?
  – Нет, уверена, что нет. Он был чернее, чем они, и… Нет, я совершенно уверена. Я его никогда не видела.
  – Чернее, чем они, и еще что? Что вы собирались сказать?
  – То, что это не мог быть ни один из здешних официантов, потому что он пришел снаружи и ушел тем же путем. Я сказала, что бежала через кусты. Я простояла там всего несколько секунд, потом дверь отворилась, он вышел и обогнул дом. Конечно, из-за кустов мне было плохо видно, но я думаю, что это был именно он.
  – Вы разглядели его ливрею?
  – Да, немного. Когда он открыл дверь, свет падал на него сзади. А потом стало темно.
  – Он бежал?
  – Нет. Шел.
  Вульф нахмурился:
  – А тот, что смотрел на него из буфетной, – он был в ливрее или в кухонной куртке?
  – Не знаю. Дверь была приоткрыта совсем немного. И я увидела только его глаза. Его я тоже не смогла бы узнать.
  – А мистера Ласцио вы видели?
  – Нет.
  – А еще кого-нибудь?
  – Нет. Все, что я видела, я вам рассказала. От начала и до конца. Потом, позже, мистер Серван сказал нам, что мистера Ласцио убили. Тогда я сразу поняла, что за шум слышала. Я слышала, как он упал, и видела человека, который убил его. Я поняла это. Но я боялась говорить, когда мне задавали вопросы, и… вообще. – Она подняла свои маленькие ручки к груди и снова уронила их. – Конечно, мне было жаль, когда арестовали мистера Берена. Я ведь знала, что он не виноват. Я собиралась подождать, пока не окажусь дома, в Сан-Франциско, а потом сказать мужу и, если он посоветует, написать сюда обо всем.
  – А пока… – пожал плечами Вульф. – Вы кому-нибудь что-нибудь говорили?
  – Никому.
  – И не говорите. – Вульф выпрямился. – В сущности, миссис Койн, действуя в своих эгоистических интересах, вы, должен признать, поступили мудро. За исключением того, что попросили мужа поцеловать ваш палец в моем присутствии. Ваша тайна была в безопасности, а значит, вы тоже. Убийца, вероятно, знает, что его видели через дверь, но не знает, кто именно, так как дверь была открыта всего на несколько дюймов. Если бы он узнал, что это были вы, то настиг бы вас и в Сан-Франциско. В высшей степени полезно не делать ничего, что смогло бы натолкнуть его на эту мысль. Никому ничего не говорите. Если кто-нибудь полюбопытствует, почему вы задержались здесь гораздо дольше других, ответьте ему – или ей, – что обычаи вашего народа запрещают вам давать отпечатки пальцев и мне пришлось вас терпеливо убеждать. Я сделаю все, чтобы полиция больше не допрашивала вас, а то могут возникнуть подозрения. А кстати…
  – Вы ничего не скажете полиции?
  – Я не говорил, что не скажу. Вы должны довериться мне. Я хотел спросить, выпытывал ли у вас кто-нибудь – кроме полиции и меня – подробности вашей ночной прогулки? Кто-нибудь из гостей?
  – Нет.
  – Вы уверены? Никаких случайных вопросов?
  – Нет, не помню… – Брови ее поползли вверх над раскосыми глазами. – Мой муж, разумеется…
  Стук в дверь прервал ее. Вульф сделал мне знак открыть. Это был Луи Серван. Я впустил его. Он поклонился мне и извиняющимся тоном сказал Вульфу:
  – Не хотел беспокоить вас, но ужин… Уже пять минут девятого.
  – А! – Вульф поднялся. – Я ждал этого шесть месяцев. Спасибо, миссис Койн. Арчи, проводи даму. Могу я перекинуться с вами парой слов, мистер Серван? Я постараюсь, чтобы это заняло как можно меньше времени.
  Глава восьмая
  В этот вечер ужин давал старейшина «Les quinze maîtres». По традиции такая трапеза всегда приходилась на второй вечер их съездов. К ней с особой тщательностью готовилось все, вплоть до кухонной утвари. И в этой ритуальной торжественности все чувствовали какую-то неловкость. Разговор за столом перескакивал с пятого на десятое, и, когда Доменико Росси громко сделал какое-то замечание по-французски, засмеялись лишь трое или четверо, да и те внезапно смолкли и только молча переглядывались.
  К моему удивлению, Констанца Берен вышла к столу. Но она не присоединилась ко мне, как накануне вечером, а села на другом конце стола между Луи Серваном и неизвестным мне забавным типом с буйными усами. Леон Блан, мой сосед справа, сказал, что это французский посол. Были и другие новые гости, среди них – коллеги моего приятеля Оделла, Рэймонд Лиггет из отеля «Черчилль», Клей Эшли, управляющий Канауа-Спа, и Альберт Мальфи. Черные глазки последнего бегали по лицам сидящих, и, встречая взгляд кого-нибудь из маэстро, он расплывался в ослепительной улыбке.
  Леон Блан сказал, указывая на него вилкой:
  – Видите парнишку Мальфи? Он надеется завтра быть избранным в «Les quinze maîtres». Ба! У него нет творческой жилки и никакого воображения! Он учился у Берена, вот и вся заслуга.
  Он взмахнул вилкой, как бы подписывая отставку, а затем с ее помощью набил рот муссом из селедочной икры.
  Роковая женщина, ныне роковая вдова, отсутствовала, но все остальные, кроме Берена, конечно, были налицо. На Росси убийство зятя почти не произвело впечатления: он был в боевом настроении и полон язвительности. Мондор не обращал на него внимания. Вукчич был мрачен и ел нехотя. Пока подавали закуски, Леон Блан сказал мне:
  – Эта маленькая Берен – молодец. Видите, как она держится? Серван посадил ее между собой и послом в знак солидарности с Береном. Она храбро защищает своего отца. – Он вздохнул. – Вы слышали, что́ я сказал мистеру Вульфу, когда он меня допрашивал? Следовало ожидать, что с Филипом Ласцио случится нечто подобное, он был настигнут собственными грехами. Бесчестье у него в крови. Будь он жив, я мог бы убить его сам, но я не убивал. Я повар, а не мясник. – Он проглотил большой кусок тушеной зайчатины и снова вздохнул. – Посмотрите на Луи. Для него это все имеет огромное значение. Рагу из зайца – само совершенство, разве что он немного перебрал с пряными травами из букета гарни. Возможно, все дело в том, что заяц совсем молодой и мясо у него очень нежное по вкусу. Луи достоин того, чтобы этот ужин был веселым и мы отдали должное его кухне, а вы только посмотрите на нас. – И он снова принялся за зайца.
  Кульминация для меня наступила, когда подали кофе и ликеры. Луи Серван поднялся, чтобы произнести речь «О тайнах вкуса», над которой трудился в течение двух лет. Я чувствовал внутри себя приятное тепло и сытость, потягивал коньяк, от которого хотелось жмуриться, и приготовился, что меня чему-нибудь научат. Он начал: «Mesdames et messieurs, mes confrères des Quinze maîtres. Il y a plus que cent ans un homme fameux, Brillât-Savarin le grand…»44 И пошло-поехало.
  Я был поражен в самое сердце. Будь мне известно заранее о языковых амбициях предводителя кулинаров, я бы придумал себе какое-нибудь поручение. Но просто так встать и уйти я не мог. Ну ладно, бутылка коньяку еще полна на две трети, и главная задача – постараться не заснуть. С этой целью я принялся наблюдать за движением губ оратора.
  Я имел основания полагать, что речь удалась. Все полтора часа раздавались возгласы одобрения и аплодисменты, а Росси даже крикнул: «Браво!», после чего Рэмси Кейт разразился каскадом шуточек и Сервану пришлось подождать, пока Лизетт Путти не утихомирит его. Только раз возникла неловкость, когда Серван, закончив фразу, молча обвел всех взглядом и две крупные слезы скатились у него по щекам. Раздался невнятный шепот, Леон Блан позади меня захлюпал носом, я два раза кашлянул и вновь принялся за коньяк. Когда речь была окончена, все повскакивали с мест, сгрудились вокруг Сервана, пожимая ему руки, а некоторые даже целовали его.
  Группками они выходили в гостиную. Я огляделся в поисках Констанцы Берен, но, похоже, она уже израсходовала все мужество, отпущенное ей на сегодняшний вечер, и решила исчезнуть. Я повернулся на голос, раздавшийся за моей спиной:
  – Простите, вы мистер Гудвин? Ваше имя назвал мне мистер Росси. Я видел вас сегодня днем с мистером Вульфом…
  Я все понял. Это был Альберт Мальфи, лишенный воображения специалист по закускам. Он выдавил из себя несколько замечаний об ужине и речи Сервана, а затем перешел к делу:
  – Как я понял, мистер Вульф передумал. Его убедили расследовать это… ну, убийство. Я полагаю, это потому, что мистера Берена арестовали?
  – Нет, не думаю. Это потому, что он здесь гость. Гость – драгоценный камень в шкатулке хозяина.
  – Конечно. Без сомнения. – Взгляд корсиканца на секунду метнулся в сторону, потом снова остановился на мне. – Полагаю, я должен кое-что сообщить мистеру Вульфу.
  – Он там. – Я кивком указал туда, где Вульф беседовал с тремя кулинарами. – Идите и скажите ему.
  – Не хочется прерывать его. Он почетный гость «Les quinze maîtres». – В голосе Мальфи звучало благоговение. – Я подумал, что лучше попросить вас… не удастся ли мне увидеть его утром? Может быть, это и не важно. Сегодня мы, я и мистер Лиггет, говорили с миссис Ласцио, и я сказал ей об этом…
  – Да? – Я посмотрел на него. – Вы друг миссис Ласцио?
  – Нет. Подобные женщины не имеют друзей – только рабов. Мы с ней знакомы, конечно. Я сказал ей об этом Селоте, и они с мистером Лиггетом решили, что мистер Вульф должен знать. Это было до того, как арестовали Берена, когда еще думали, что кто-то мог зайти в столовую с террасы и убить Ласцио. Но если мистер Вульф заинтересован в оправдании Берена, он, конечно, должен знать. – Мальфи улыбнулся мне. – Вы хмуритесь, мистер Гудвин? Думаете, что если Берена не оправдают, это послужит к моей выгоде, и удивляетесь, почему я так бескорыстен? Я не бескорыстен. Место шефа в отеле «Черчилль» было бы вершиной моей карьеры. Но Жером Берен оценил мои способности, когда я прозябал в маленькой забегаловке в Аяччо, вывел меня в люди, учил меня. И я не хочу купить себе славу ценой его несчастья. И еще. Я его хорошо знаю, он никогда не убил бы Ласцио таким образом – ударом в спину. Поэтому я решил, что должен рассказать мистеру Вульфу о Селоте. Миссис Ласцио и мистер Лиггет думают так же. Мистер Лиггет говорит, что нет смысла сообщать полиции, потому что там удовольствовались Береном.
  Его слова заставили меня задуматься. Где я слышал имя Селота? Внезапно меня осенило.
  – Ага, – сказал я, – вы имеете в виду Селоту из Таррагоны. Ласцио что-то у него украл в двадцатом году.
  Мальфи выглядел удивленным.
  – Вы знаете о Селоте?
  – О, немного. Несколько фактов. Так в чем там дело? Или вы действительно предпочитаете подождать с этим до утра?
  – Не обязательно. Селота в Нью-Йорке.
  – Ну, он прекрасно дополнит компанию, – усмехнулся я. – Быть в Нью-Йорке не преступление. Там полно людей, которые не убивали Ласцио. Вот если бы он был в Канауа-Спа, тогда другое дело.
  – Но он, возможно, здесь.
  – Он не может быть в двух местах сразу. Этому не поверит даже суд.
  – Но он мог приехать. Не знаю, что́ вам известно о Селоте, но он ненавидел Ласцио больше, чем… – Мальфи пожал плечами. – Он страшно ненавидел его. Берен рассказывал мне. А около месяца назад Селота появился в Нью-Йорке, просил взять его на службу. Я не смог помочь, потому что от него ничего не осталось, алкоголь разрушил его. И еще я вспомнил, что́ говорил мне Берен, и испугался, что Селота ищет работу в отеле «Черчилль», чтобы добраться до Ласцио. Я слышал, что Вукчич определил Селоту к Рустерману на приготовление супов, но Селота продержался всего неделю. – Он снова пожал плечами. – Вот и все. Я рассказал об этом миссис Ласцио и мистеру Лиггету, а они решили, что я должен выложить все Вульфу. Больше я ничего про Селоту не знаю.
  – Хорошо, очень признателен. Я передам Вульфу. Вы еще будете здесь утром?
  Он сказал, что будет. Потом снова начал обстреливать комнату глазами и устремился прочь – вероятно, пробивать себе успех на выборах. Я постоял немного, приискивая местечко, где бы вздремнуть в тишине, но вдруг увидел подзывающий меня палец Вульфа. Босс объявил, что пора уходить.
  Это меня вполне устраивало. Я отправился в холл за нашими шляпами и, зевая, дожидался, пока он закончит церемонию прощания. Наконец он освободился. Мы уже выходили, как вдруг он остановился и сказал:
  – Кстати, Арчи, дай этим людям по доллару. Поощрение за хорошую память.
  Я наделил две зеленые куртки деньгами.
  В номере мы зажгли свет и закрыли окна, чтобы ночной ветер не тревожил зябкого Вульфа, пока он раздевается. Я встал посреди комнаты, потянулся и наконец-то смог насладиться зевком, который не надо прятать.
  – Забавные вещи происходят со мной, – произнес я. – Стоит мне однажды лечь спать поздно, как, например, вчера, в четыре, и я сам не свой, пока не наверстаю упущенное. Боюсь, вы решите торчать здесь и тянуть резину и все это продлится до полуночи…
  Я замолчал, потому что шеф совершал подозрительные действия. Он даже не расстегнул пиджак. Напротив, он уселся, не раздеваясь, в кресло и, похоже, собирался провести там некоторое время. Я спросил его:
  – Вы что, собираетесь заставить свои мозги работать в такую поздноту? Вам не кажется, что для одного вечера вы сделали достаточно?
  – Да, – угрюмо проговорил он. – Но есть еще дела. Я договорился с мистером Серваном, что все повара и официанты корпуса «Покахонтас» придут к нам, как только освободятся. Они будут здесь через четверть часа.
  – О господи! – Я сел. – С каких это пор мы работаем в ночную смену?
  – С тех пор, как обнаружили Ласцио с ножом в спине. – Его голос звучал еще мрачнее. – У нас очень мало времени. Может быть, недостаточно, если помнить рассказ миссис Койн.
  – И эти вороны прилетят всей стаей? Их по крайней мере дюжина.
  – Если под воронами ты подразумеваешь людей с черной кожей, то да.
  – Я подразумеваю африканцев. – Я снова остановился. – Послушайте, босс. Вы сбились с пути, честно вам говорю. Африканцы, вороны, или как там еще, не скажут вам ничего, чего они не сказали бы косоглазому шерифу, когда он их допрашивал. Или вы надеетесь, что я пущу в ход выбивалку для ковров? Единственное, что можно сделать, это пригласить сюда завтра пораньше Толмена и шерифа, дать им послушать рассказ миссис Койн, и пусть делают что хотят.
  Вульф хмыкнул:
  – Они придут в восемь. Услышат ее рассказ и поверят ему, а может, и нет. В конце концов, она китаянка. Они будут допрашивать ее и, даже если поверят, не освободят Берена, потому что это не объясняет ошибок, которые он наделал. В полдень они начнут заниматься неграми. Бог знает, что́ они сделают и сколько это займет времени, но все говорит за то, что ко вторнику, когда наш поезд отбывает в Нью-Йорк, они еще ничего не добьются.
  – Они умнее, чем вы себе представляете. Предупреждаю вас, вот увидите. Вы-то сами верите сказке миссис Койн?
  – Конечно, это же очевидно.
  – Не расскажете ли мне, как вам удалось выяснить, что она прищемила палец дверью столовой?
  – Я этого не выяснил. Я знал, что она сказала Толмену, будто вышла в сад, все время была там и вернулась прямо в гостиную. Но я знал и то, что она прищемила палец. Когда она мне сказала, что ее палец придавило дверью главного входа, – сущая неправда, как я знал, – мне стало ясно: она что-то скрывает. И я постарался извлечь пользу из спектакля, который мы подготовили.
  – Он был подготовлен мной. – Я сел. – Как-нибудь вы попытаетесь выманить деревья из коры. Не поведаете ли мне, зачем кому-то из негров понадобилось убивать Ласцио?
  – Думаю, его наняли. – Вульф поморщился. – Не люблю убийц, хотя и зарабатываю на них. Но особенно терпеть не могу тех, кто покупает нужную ему смерть. Тот, кто убивает сам, пачкает в крови свои руки. А тот, кто платит за убийство… тьфу! Это более чем отвратительно – это бесчестно. Я уверен, что негра наняли. Естественно, для нас это досадное недоразумение.
  – Все не так страшно. – Я махнул рукой. – Они скоро придут сюда. Я построю их в шеренгу. Вы прочтете им небольшую лекцию о гражданском праве и о том, что убивать за деньги некрасиво, даже если плата внесена вперед. Затем вы попросите того, кто пырнул Ласцио ножом, поднять руку. И его рука тут же взметнется вверх. А вам останется только спросить у него, кто платил ему и сколько.
  – Хватит, Арчи. – Шеф вздохнул. – Поразительно, какие чудеса долготерпения я проявляю, слушая тебя… Но они здесь. Впусти их.
  Это был тот случай, когда Вульф сделал преждевременные выводы, в чем так часто обвинял меня. Потому что когда я, миновав прихожую, открыл входную дверь, за ней стояли вовсе не негры, а Дина Ласцио. Я уставился на нее, подавляя удивление. Она взглянула на меня своими длинными сонными глазами и сказала:
  – Мне очень неудобно беспокоить вас так поздно, но… могу ли я видеть мистера Вульфа?
  Я попросил ее подождать и вернулся в комнату.
  – Никаких чернокожих мужчин. Женщина. Миссис Филип Ласцио желает вас видеть.
  – Что? Она?
  – Да, сэр. В черном плаще и без шляпы.
  – Черт бы ее побрал! – поморщился Вульф. – Приведи ее сюда.
  Глава девятая
  Я наблюдал и слушал, не в силах побороть скептического отношения к происходящему. Кончиками пальцев Вульф потирал щеку, а это означало, что он раздражен, но не пропускает ни звука. Дина Ласцио сидела перед ним, повесив плащ на спинку стула. Ее гладкая шея сверкала поверх простого черного платья без воротника, все тело было расслаблено, полузакрытые глаза сумрачны.
  – Обойдемся без извинений, мадам, – буркнул Вульф. – Просто рассказывайте. Я жду посетителей и ограничен во времени.
  – Я хочу говорить о Марко, – сказала она.
  – Хорошо. Так что с ним?
  – Вы так резки. – Она улыбнулась, и улыбка застыла в уголках ее губ. – Вы должны знать, что от женщины нельзя ожидать подобной прямоты в разговоре. Мы не идем прямой дорогой, а плутаем окольными тропами. И вы это знаете. Я просто поражаюсь, откуда вы столько знаете о женщинах вроде меня.
  – Не могу сказать. А вы что, особый тип?
  Она кивнула:
  – Думаю, да. Да, я это знаю. Не то чтобы я к этому стремилась, но… – Тут последовал едва заметный жест. – Это сделало мою жизнь увлекательной, но не слишком спокойной. Это кончится… Не знаю, чем это кончится… Сейчас я беспокоюсь за Марко. Он уверен, что вы подозреваете его в убийстве моего мужа.
  Вульф перестал тереть щеку.
  – Чепуха, – отрубил он.
  – Нет, не чепуха. Он так думает.
  – Почему? Это вы ему сказали?
  – Нет. И я отрицаю… – Она замолчала.
  Наклонившись вперед, голова чуть набок, губы полуоткрыты, она смотрела на него. Я наблюдал за ней с удовольствием. Уверен, она не лгала, когда говорила, что не пытается быть женщиной особого типа, да ей и не требовалось пытаться. Что-то в ней – не только в лице – заставляло сразу взять определенный курс. Скептицизм не оставлял меня, но было нетрудно представить, что в один прекрасный момент его окажется недостаточно.
  С тихим вздохом она спросила:
  – Мистер Вульф, почему вы всегда стараетесь меня уколоть? Что вы имеете против меня? Вчера, когда я рассказывала вам о мышьяке, и сейчас, когда я говорю с вами о Марко… – Она откинулась назад. – Марко когда-то упоминал, что вы не любите женщин.
  Вульф покачал головой:
  – Могу только сказать: снова чепуха. Я не беру на себя такую дерзость. Не любить женщин? Они непостижимые создания, умеющие добиться своего. Из соображений удобства я поддерживаю видимость невосприимчивости к ним, которую выработал в себе несколько лет назад под давлением необходимости. Признаться, я испытываю к вам известное предубеждение. Марко Вукчич – мой друг, вы были замужем за ним и бросили его. Вы мне не нравитесь.
  – Это было так давно! – Она сжала руки. Потом передернула плечами. – Так или иначе, сейчас я здесь ради Марко.
  – Хотите сказать, что это он послал вас?
  – Нет. Но я пришла ради него. Известно, что вы взялись снять с Берена обвинение в убийстве моего мужа. Как можно это сделать, если не обвинить Марко? Берен говорит, что оставил Филипа в столовой живым и здоровым. Марко утверждает, что, когда он вошел, Филипа там не было. И потом, сегодня вы спрашивали Марко, приглашал ли он меня танцевать и просил ли включить радио. Лишь одна причина могла вызвать такой вопрос: вы подозреваете, что он рассчитывал громкой музыкой заглушить шум, чтобы в гостиной не услышали того, как он… того, что произойдет в столовой.
  – Значит, Марко рассказал вам, что я спрашивал про радио.
  – Да. – Она ослепительно улыбнулась. – Он решил, что я должна знать. Знаете, он простил мне то, чего не прощаете вы…
  Остальное я не услышал из-за стука в дверь. Я вышел в прихожую, закрыв за собой дверь в комнату Вульфа, и отпер наружную. Увиденное привело меня в ужас, хотя я и был предупрежден. Четверо или пятеро были зеленые куртки, которые пару часов назад прислуживали за ужином, остальные – повара и их помощники в обычной одежде. Светлый мулат средних лет, у которого не хватало мочки уха, служил старшим официантом в «Покахонтас». Я чувствовал к нему симпатию, ведь именно он поставил передо мной на стол тот чудесный коньяк. Я пригласил их войти и отступил в сторону, чтобы меня не затоптали. Затем пригласил их всех в мою комнату.
  – Вам придется подождать здесь, ребята. У мистера Вульфа посетитель. Садитесь куда придется. Можно на кровать, это моя, и, похоже, мне не придется сегодня ею воспользоваться. Если ляжете спать, всхрапните за меня хоть пару раз.
  Я оставил их и пошел посмотреть, как Вульф управляется с женщиной, которая ему не симпатична. Ни тот, ни другая не удостоили меня и взглядом.
  – Я знаю кое-что кроме того, что сказала вам вчера, – говорила она. – Я знаю, что есть и другие кроме Берена и Марко. Как вы говорите, кто-то мог войти в столовую с террасы. Ведь над этим вы думаете, не так ли?
  – Такая возможность есть. Но вернемся немного назад, миссис Ласцио. Я правильно понял, что Марко рассказал вам, как я спрашивал его про радио? И он боится, что я подозреваю, будто он включил радио, чтобы ему было проще и удобнее убить вашего мужа?
  – Ну… – Она колебалась. – Не совсем так. Марко не выказал страха. Но по тому, как он рассказывал мне об этом, было ясно, что такая мысль у него есть. И я решила пойти к вам, чтобы выяснить, действительно ли вы подозреваете его.
  – Вы пришли защитить его? Или удостовериться, что со свойственной мне бестактностью я не отмел сразу же вывод, который напрашивается из весьма своевременного включения радио?
  – Ни то ни другое. – Она улыбнулась. – Вам не удастся рассердить меня, мистер Вульф. Что, разве вы делали и другие выводы? И много их?
  Вульф нетерпеливо покачал головой:
  – Вам плохо это удается, мадам. Не стоит и пытаться. Я имею в виду ваши попытки изобразить беззаботность. Я не прочь поупражняться в остроумии, когда на это есть время, но сейчас уже полночь, а в соседней комнате меня ждут люди. Давайте внесем ясность. Я признался в антипатии к вам. Я знал Марко Вукчича до и после того, как он женился на вас. Я видел, как он изменился. Почему я недоволен, что вы вдруг вновь избрали его объектом своих усилий? Да потому, что вы оставляете позади себя разрушения. Приучать человека к наркотикам неблагородно, но сделать это, а потом вдруг выкрасть у него весь запас – просто чудовищно. Закон природы таков, что мужчина должен физически и духовно питать женщину, а женщина – мужчину. Вы же ничего и никому не можете дать. Флюиды, идущие от вас – от ваших глаз, губ, нежной кожи, фигуры и движений, – тлетворны, губительны. Я прощаю вам: вы живая женщина с мощными инстинктами и завидными аппетитами, вы увидели Марко и захотели его. Вы отравили его вашими испарениями – сделали так, что они стали единственным, чем он хотел дышать, – а потом, повинуясь капризу, лишили его этой ядовитой атмосферы и оставили задыхаться.
  Она и бровью не повела:
  – Ведь я говорила вам, что принадлежу к особому типу женщин…
  – Позвольте. Я пока не кончил. Когда еще мне представится возможность высказать вам все… Я ошибся, назвав это капризом, – это был холодный расчет. Вы ушли к Ласцио, человеку вдвое старше вас, потому что то был шаг вверх. Не в эмоциональном, а в материальном отношении. Вероятно, вы также обнаружили, что у Марко слишком твердый характер. Одному дьяволу известно, почему вы не шагнули еще выше, ведь Нью-Йорк предоставляет широкие возможности, а Ласцио был, с вашей точки зрения, всего лишь хорошо оплачиваемым поваром. Но, конечно, вы были молоды – сколько вам сейчас?
  Она снова улыбнулась.
  Он пожал плечами.
  – Я полагаю также, что дело еще и в недостатке ума. Вы не слишком умны. По сути дела, вы не совсем нормальны в том смысле, что психически ненормальный человек плохо приспособлен к естественной и здоровой среде обитания здоровых людей. Ведь естественные побуждения человека включают в себя способность сопереживания, стремление обуздать свой эгоизм и хищнические инстинкты. Вот почему я назвал вас ненормальной. – Он сел прямо и нацелил на нее палец. – А теперь слушайте. У меня нет времени препираться с вами. Я не подозреваю Марко в убийстве вашего мужа, хотя и допускаю, что он, возможно, прикончил Ласцио. Я сделал все возможные выводы, вытекающие из факта включения радио в самую подходящую минуту, и продолжаю взвешивать их, но пока не пришел к окончательному заключению. Что еще вы хотите знать?
  – Все, что вы сказали… – Ее рука поднялась и снова опустилась на ручку кресла. – Все это обо мне вам рассказал Марко?
  – Марко пять лет не упоминал вашего имени. Что еще вы хотите знать?
  Она смутилась. Я видел, как опускается и поднимается ее грудь, но тихих вздохов не услышал.
  – Ничего хорошего не выйдет, раз я ненормальная. Но, думаю, я должна спросить вас, говорил ли вам Мальфи о Селоте?
  – Нет. Кто это?
  – Он сказал мне, – вмешался я. Оба воззрились на меня, а я продолжал: – Не успел доложить. Мальфи рассказал мне в гостиной после ужина, что когда-то давно Ласцио что-то там украл у парня по имени Селота. Селота поклялся убить его, а около месяца назад появился в Нью-Йорке и пришел к Мальфи проситься на работу. Мальфи не взял его, но Вукчич устроил Селоту к Рустерману, где тот проработал всего неделю, а потом исчез. Мальфи сказал, что говорил об этом с мистером Лиггетом и миссис Ласцио, а они посоветовали поделиться этим с вами.
  – Спасибо. Что-нибудь еще, мадам?
  Она выпрямилась и глянула на него из-под ресниц. Ее веки были опущены так низко, что я не разобрал выражения глаз и сомневаюсь, что это удалось Вульфу. Затем, не говоря ни слова, она выкинула такую штуку! Медленно, точно выдержав паузу, поднялась со стула, подошла к Вульфу и слегка похлопала его по плечу. Он дернулся и повернул свою толстую шею, чтобы посмотреть на нее. Но она отступила, сохраняя улыбку в уголках губ, и потянулась за плащом. Я поспешил подать его, надеясь на такое же похлопывание, но она не поверила в мою искренность. Она попрощалась с Вульфом ни тепло, ни холодно, просто сказала: «Спокойной ночи» – и направилась к выходу. Я проводил ее.
  – Ну, как вы себя чувствуете? – спросил я Вульфа, вернувшись. – Что это было? Она пометила вас на убой? Или напустила порчу? – Я внимательно осмотрел его плечо. – А может, именно так окутывают ядовитыми испарениями? Что до этого Селоты, я как раз собирался о нем рассказать, когда она прервала нас. Обратили внимание: Мальфи говорит, что это она посоветовала ему рассказать вам о Селоте. Похоже, Мальфи и Лиггет приходили к ней днем, чтобы утешить.
  Вульф кивнул:
  – Но, как видишь, она безутешна. Приведи сюда этих людей.
  Глава десятая
  С моей точки зрения, дело выглядело безнадежным, Я готов был поставить десять против одного, что безграничное самомнение Вульфа обойдется нам в львиную долю ночного сна, а в итоге записать в актив будет нечего. Затея казалась мне идиотской, и я мог бы пойти еще дальше, сказав, что Вульф демонстрирует опасную неспособность приноровиться к естественной и здоровой среде обитания детективов. Вы только представьте себе: Лио Койн смутно видела человека в зеленой куртке, который стоял возле ширмы, прижав палец к губам, причем опознать его она не берется. А еще ей привиделось лицо другого слуги, точнее, его глаза – и этого она опознать тоже не может, – он смотрел в столовую через дверь буфетной. Все слуги накануне сказали шерифу, что ничего не видели и не слышали. Безнадежный случай. Добро бы еще они приходили по одному, но добиться толку от такой толпы – благодарю покорно, я бы на это не рассчитывал.
  Проблема места была решена, когда им позволили сесть на пол. Всего их было четырнадцать. Вульф, прибегнув к своему излюбленному тону – «побеседуем как мужчина с мужчиной», – принес извинения. Затем он захотел узнать их имена и убедиться, что запомнил все. На это ушло еще десять минут. Мне было любопытно, с чего он начнет, но, оказывается, еще не все приготовления завершены: он спросил, чего бы они хотели выпить.
  Они сказали, что ничего не хотят. Чепуха, заявил он, может, нам придется сидеть всю ночь. Это, похоже, не особенно пришлось им по душе. Дело кончилось тем, что я был послан заказать по телефону пиво, бурбон, имбирный эль, содовую, стаканы, лимон, мяту и лед. Все это означало, что Вульф настроен весьма решительно. Когда я присоединился к собранию, он говорил, обращаясь к низенькому толстяку, одетому не в зеленую куртку:
  – Я рад возможности выразить вам свое восхищение, мистер Кребтри. Мистер Серван сказал мне, что мусс из икры готовили вы. Любой кулинар мог бы гордиться им. Я заметил, что мистер Мондор попросил добавки. В Европе нет такой икры.
  Толстяк молча кивал. Все они держались скованно. Многие избегали смотреть на Вульфа. Босс сел лицом к ним, обвел всех глазами. Наконец, глубоко вздохнув, он начал:
  – Видите ли, джентльмены, у меня очень скромный опыт общения с людьми вашего цвета кожи. Такое заявление может показаться вам бестактным, но не является таковым. Ясно, что с разными людьми следует говорить по-разному. Широко распространено мнение, будто в этой части страны между белыми и черными существуют совершенно определенные отношения. Это, вне всякого сомнения, верно в целом, но, как подсказывает вам собственный опыт, допускает огромное число вариантов. Например, здесь, в Канауа-Спа, вы хотите попросить об услуге и обращаетесь к мистеру Эшли, управляющему, или к мистеру Сервану. Мистер Эшли – грубый, раздражительный, очень тщеславный человек, и он буржуа. Мистер Серван вежлив, благороден, чувствителен, и он художник. Ясно, что манера общения с мистером Эшли будет иная, нежели с мистером Серваном.
  Но еще важнее индивидуальных особенностей расовые и национальные отличия. Вот что я имел в виду, когда говорил, что у меня мало опыта общения с чернокожими людьми. Я подразумеваю чернокожих американцев. Много лет назад я вел некоторые дела с жителями Египта, Аравии и Алжира, но это, конечно, совсем другое. Вы, джентльмены, американцы, гораздо более американцы, чем я, так как я родился не здесь. Для вас же эта страна родная. Это вы и ваши соотечественники – и белые, и черные – позволили мне жить здесь, и, думаю, вы разрешите сказать, как я благодарен вам.
  Кто-то что-то пробормотал. Вульф продолжал, не обращая на это внимания:
  – Я попросил мистера Сервана, чтобы вы пришли сюда сегодня, так как мне надо задать вам несколько вопросов. Единственное, чего я добиваюсь, это получить нужную мне информацию. Буду вполне откровенен: если бы я думал, что могу получить ее давлением и угрозами, не колебался бы ни минуты. Конечно, я ни в коем случае не употребил бы насилие. Одно из моих романтических убеждений состоит в том, что применять насилие ниже достоинства человека, и полученное при помощи насилия обходится нам дороже, чем оно стоит. Повторяю: если бы я считал, что угрозами или уловками достигну цели, то не стал бы колебаться. Я же, напротив, уверен, что это ни к чему не приведет, и потому нахожусь в затруднении. Белые американцы говорили мне, что добиться чего-либо от черных можно только угрозами, насилием или обманом. Во-первых, я сомневаюсь, что это правда, но даже если и так, здесь не тот случай. Я не знаю, чем угрожать вам, не могу придумать никакой уловки и принципиально не прибегаю к насилию. – Вульф протянул к ним руки. – Мне нужна информация. Что будем делать?
  Кто-то хихикнул, остальные посмотрели на него – и высокий с широкими скулами, прислонившийся к стене, очень темный; и толстяк, которому Вульф сделал комплимент по поводу мусса из икры, имевший вид сержанта на построении; и тот молодой, высокий; и мускулистый с плоским носом и в зеленой куртке, которого я заприметил в корпусе, потому что он ни разу не раскрыл рта, чтобы ответить на какой-нибудь вопрос. Старший официант с отрезанной мочкой сказал тихим шелковым голосом:
  – Вы нас спросите, и мы ответим. Мистер Серван сказал, что мы должны поступить так.
  Вульф кивнул:
  – Думаю, что это единственный путь, мистер Моултон. И простейший. Но боюсь, что мы столкнемся с трудностями.
  – Да, сэр. С какими трудности?
  – Вы нас спросите, а мы вам скажем, – вклинился вдруг грубый голос.
  Вульф посмотрел в ту сторону.
  – Надеюсь, что так. Позвольте сделать замечание. Удивительно, что эти слова произнес человек по имени Гиацинт Браун. Никто этого не ожидал. А что касается трудностей… Арчи, принеси напитки. Может быть, кто-нибудь поможет мистеру Гудвину?
  Это заняло еще минут десять, а то и больше. Четверо или пятеро по знаку старшего официанта принялись помогать мне. Вульфу дали пива. Я забыл включить в заказ молоко, пришлось сделать себе коктейль с бурбоном. Мускулистый парень с плоским носом пил имбирное пиво, остальные предпочли что покрепче. Рассевшись на полу и потягивая напитки, они обменивались негромкими замечаниями, но, когда Вульф поставил на стол опустевший стакан, в комнате воцарилось гробовое молчание.
  – Что же касается трудностей, лучше всего пояснить на примере. Вы знаете, конечно, что мы занимаемся убийством мистера Ласцио. Вы сказали шерифу, что ничего не знаете, но мне нужно уточнить некоторые детали. А кроме того, вы, возможно, вспомните что-нибудь ускользнувшее из вашей памяти, когда вы говорили с шерифом. Я начну с вас, мистер Моултон. Во вторник вечером вы были и кухне?
  – Да, сэр. Весь вечер. После того как гости покончат с соусом, нужно было подать омлет.
  – Я знаю. Оставим это. Вы помогали накрывать на стол для дегустации?
  – Да, сэр, – старший официант был подчеркнуто вежлив, – мы помогали мистеру Ласцио втроем. Лично я расставлял тарелки на сервировочном столике. Когда все было готово, мистер Ласцио позвал меня, чтобы обновить лед в воде. А потом я все время был в кухне. Все мы были.
  – В кухне или в буфетной?
  – В кухне. В буфетной нечего было делать. Одни готовили омлет, другие убирали, третьи доедали остатки утки. Мистер Серван разрешил нам.
  – Конечно. Утка была выше всяких похвал.
  – Да, сэр. Все эти джентльмены готовят как никто другой! Они действительно мастера.
  – Они лучшие в мире. Они величайшие из ныне живущих мастеров самого тонкого и восхитительного искусства. – Вульф вздохнул, откупорил пиво, налил, мечтательно посмотрел на пену и вдруг резко спросил: – Значит, вы ничего не видели и не слышали?
  – Нет, сэр.
  – В последний раз вы видели мистера Ласцио, когда пришли положить лед в воду?
  – Да, сэр.
  – Как я понял, там было два ножа, чтобы резать голубей. Один стальной с серебряной ручкой, другой большой кухонный. Они оба лежали на столе, когда вы вошли со льдом?
  Зеленая куртка помедлила не дольше секунды:
  – Да, сэр, мне кажется, они были там. Я осмотрел стол и убедился, что все в порядке. Я отвечал за это и сразу заметил бы, если бы один из ножей исчез. Я даже проверил метки на блюдах.
  – Вы имеете в виду карточки с номерами?
  – Нет, сэр, пометки на блюдах мелом, чтобы не перепутали в кухне.
  – Я их не видел.
  – Правильно, сэр, они были очень маленькие, сделанные на самом краю. Когда я ставил блюда, я повернул их так, чтобы пометки оказались со стороны мистера Ласцио.
  – Блюда стояли в правильном порядке, когда вы клали в воду лед?
  – Да, сэр.
  – Кто-нибудь пробовал соус, пока вы были там?
  – Да, сэр. Мистер Кейт.
  – И мистер Ласцио был жив.
  – Да, сэр, вполне жив. Он отругал меня, что я кладу слишком много льда. Сказал, что можно переохладить нёбо.
  – Так оно и есть. Не говоря уже о желудке. Не думаю, чтобы вы, когда были там, заглядывали за ширму.
  – Нет, сэр. Мы поставили их, когда убирали после ужина.
  – А потом вы не заходили в столовую, когда было найдено тело мистера Ласцио?
  – Нет, сэр.
  – Вы уверены?
  – Конечно уверен. Я помню, что́ делаю.
  – Полагаю, должны помнить. – Вульф нахмурился, схватил стакан с пивом и заглотнул содержимое.
  Предоставленный себе старший официант отхлебнул хайбола, но я заметил, что он глаз не сводит с Вульфа. Вульф поставил стакан.
  – Спасибо, мистер Моултон. – Он остановил взгляд на сидевшем слева от Моултона негре среднего роста с сединой в курчавых волосах и морщинами на лице. – Теперь вы, мистер Грант. Вы повар?
  – Да, сэр. – Голос негра прозвучал хрипло, он откашлялся и повторил: – Да, сэр. Я готовлю птицу в главном здании, но здесь я помогал Кребби. Самых лучших из нас мистер Серван прислал сюда, чтобы произвести впечатление.
  – Кто такой Кребби?
  – Он имеет в виду меня. – Это сказал низенький толстяк с видом сержанта.
  – А, мистер Кребтри! Значит, вы помогали готовить мусс из икры?
  – Да, сэр, – сказал мистер Грант. – Кребби руководил, а я выполнял поручения.
  – Ясно. Примите мои поздравления. Во вторник вечером вы были в кухне?
  – Да, сэр. Я могу сказать коротко, мистер. Я был в кухне и ни разу из нее не выходил. Этого достаточно?
  – Вроде бы. Вы не входили ни в столовую, ни в буфетную?
  – Нет, сэр. Я уже говорил, что оставался в кухне.
  – Значит, оставались. Никаких претензий, мистер Грант. Мне только надо было убедиться. – Взгляд Вульфа перешел дальше. – Мистер Уиппл. Я вас знаю, конечно. Вы талантливый и высококвалифицированный официант. Вы предупреждали мои желания за ужином. Вы кажетесь слишком молодым для такого профессионализма. Сколько вам лет?
  Мускулистый парень с плоским носом посмотрел прямо в лицо Вульфу:
  – Двадцать один.
  Моултон строго глянул на него:
  – Добавляй «сэр», – затем обратился к Вульфу: – Пол учился в колледже,
  – Ясно. Какой колледж, мистер Уиппл?
  – Гарвард… сэр.
  Вульф поднял палец:
  – Если вам неприятно говорить «сэр», отбросьте это. Вынужденная вежливость хуже, чем никакой. Вы были в общеобразовательном колледже?
  – Я интересовался антропологией.
  – Так. Я был знаком с Францем Боасом45, и он подарил мне книгу с автографом. Как я помню, вы работали во вторник вечером. Вы прислуживали за ужином.
  – Да, сэр. Я помогал в столовой и после ужина, убирал и готовил все к дегустации.
  – В вашем голосе чувствуется неодобрение.
  – Да, сэр. Если вы спрашиваете мое мнение, то это глупо и недостойно солидных людей тратить свое и чужое время…
  – Заткнись, Пол! – Это был Моултон.
  – Вы молоды, мистер Уиппл, – сказал Вульф. – Кроме того, у каждого свои ценности, и, если вы хотите, чтобы я уважал ваши, вы должны уважать мои. И еще напомню вам слова Пола Лоренса Данбара: «Лучшее, что может сделать опоссум, это насытить пустой желудок»46.
  Студент колледжа посмотрел на него с удивлением:
  – Вы знаете Данбара?
  – Конечно. Я не варвар. Но вернемся к вечеру вторника. Когда вы закончили помогать в столовой, вы вернулись в кухню?
  – Да, сэр.
  – И уходили оттуда…
  – Совсем не уходил. До тех пор, пока мы не узнали о случившемся.
  – Вы все время были в кухне?
  – Да, сэр.
  – Спасибо. – Взгляд Вульфа снова заскользил по лицам. – Мистер Дэггет…
  Повторилось то же самое. Я придвинул стул поближе к стене, допил свой коктейль и закрыл глаза.
  Голоса, вопросы и ответы достигали моих ушей только как шум. Я не услышал ничего существенного, да и вряд ли что-нибудь важное было сказано. Конечно, заявление Вульфа, что он не станет пользоваться уловками, потому что не может их придумать, звучало не более правдоподобно, чем если бы жираф утверждал, будто не может сорвать ветку, потому что у него короткая шея. Но мне казалось, что если он считает этот бег на месте хорошей идеей, то чем скорее он спустится с гор Западной Вирджинии на уровень моря, тем лучше.
  Вопросы и ответы шли своим чередом. Вульф никого не пропустил и обращался к каждому в отдельности. Он ухитрился даже выяснить, что Гиацинта Брауна бросила жена, оставив у него на руках трех поросят. Пару раз я открывал глаза, чтобы выяснить, до кого он уже добрался, и снова закрывал их. Мои часы показывали четверть второго, когда сквозь открытое окно послышалось пение петуха.
  – Арчи, пива, пожалуйста, – послышался вдруг голос.
  Я замешкался, вставая, и Моултон опередил меня. Я снова сел. Вульф предложил всем наполнить стаканы, и большинство последовало его совету. Затем, выпив и вытерев губы, он обвел глазами всю компанию, пока они не замолчали в ожидании, что́ он скажет.
  Тогда иным, сухим тоном он сказал:
  – Джентльмены, я обещал, что покажу на конкретном примере трудности, о которых говорил. Сейчас мы столкнулись с ними. Мне было предложено спрашивать вас о том, что мне надо узнать. Я это сделал. Вы слышали все, что было сказано. Поразительно, но многие из вас знают, что кто-то сказал явную и бесспорную неправду.
  Полная тишина. Вульф дал им собраться с мыслями и продолжил:
  – Без сомнения, вам, как и всем, известно, что во вторник вечером между тем, как мистер Берен вышел из столовой и мистер Вукчич вошел туда, был промежуток в восемь или десять минут. Вам известно также, что мистер Берен говорит, что оставил мистера Ласцио в столовой живым и здоровым, а мистер Вукчич утверждает, что, когда он вошел в столовую, мистера Ласцио там не было. Конечно, мистер Вукчич не заглядывал за ширму. В этот промежуток длиною восемь или десять минут некто открыл дверь с террасы в столовую, заглянул внутрь и увидел двоих чернокожих мужчин. Один, в ливрее, стоял возле ширмы, приложив палец к губам, другой на несколько дюймов открыл дверь буфетной и подглядывал сквозь нее за тем другим, стоявшим у ширмы. Я не имею представления, кто прижимал к губам палец. Другой, без сомнения, был один из вас. Он солгал мне.
  Снова молчание. Оно было прервано громким хрюканьем все из того же угла. На сей раз за ним последовали слова: «Скажи им, босс!» Полдюжины черных голов дернулись в ту сторону. Кребтри с отвращением сказал:
  – Ты проклятый спившийся дурак, Бони, – и извинился перед Вульфом: – Этот малый просто дурацкий шут. Да, сэр. А что касается ваших слов, то нам всем жаль, если у вас создалось впечатление, будто кто-то из нас лжет вам. Вас плохо информировали.
  – Нет, не могу с вами согласиться. Я располагаю достоверной информацией.
  – Могу я спросить, кто заглянул в дверь и увидел все это? – осведомился Моултон своим шелковым голосом.
  – Нет. Я сказал вам, что́ видели, и я знаю: так и было. – Глаза Вульфа хлестнули по лицам. – Оставьте попытки оспорить мою информацию. Те, кто ничего не знает, все равно ни при чем. Те, кто знает, знают и то, что сведения я получил от очевидца. В противном случае откуда бы я, например, знал, что человек у ширмы прижимал палец к губам? Нет, джентльмены, ситуация проста: я знаю, что по крайней мере один из вас солгал, и он знает, что я это знаю. Неужели нельзя разрешить простую ситуацию простым способом и покончить с ней? Давайте попробуем. Мистер Моултон, это вы выглядывали из двери, соединяющей столовую и буфетную?
  Старший официант медленно покачал головой:
  – Нет, сэр.
  – Мистер Грант, вы?
  – Нет, сэр.
  – Мистер Уиппл, вы?
  – Нет, сэр.
  Он пошел по порядку и набрал четырнадцать отрицательных ответов из четырнадцати возможных. Исчерпав список, он налил в стакан пиво и насупился на пену. Все молчали, никто не двигался. Наконец, так и не выпив свое пиво, Вульф откинулся на спинку и покорно вздохнул. Почти шепотом он сделал резюме:
  – Я боялся, что мы пробудем здесь бо́льшую часть ночи. Эти свои опасения я высказал вам. Я также говорил, что не собираюсь прибегать к угрозам. Но ваше единодушное отрицание превратило простую ситуацию в сложную. Это следует разъяснить.
  Во-первых, повторяю, вы упорствуете в отрицании. В таком случае единственное, что я могу сделать, это обратиться к властям и позволить им допросить человека, который заглянул в столовую с террасы. Они, как и я, убедятся в достоверности информации и примутся за вас, джентльмены. Они будут убеждены, что один из вас видел человека у ширмы. Я не берусь гадать, что именно они предпримут, но положение создастся такое, что я поневоле выйду из игры.
  Вульф снова вздохнул и оглядел присутствующих.
  – Теперь представим, что интересующий меня человек, кто бы он ни был, оставит запирательство и скажет мне правду. Что произойдет? Опять-таки рано или поздно вам придется столкнуться с местными властями, но совсем при других обстоятельствах. А теперь я обращаюсь к одному из вас, и вы, в отличие от меня, знаете к кому. Не вижу, какой вред может произойти, если я скажу мистеру Толмену и шерифу, что вы пришли ко мне по моей просьбе и добровольно дали показания. Лицо, от которого я получил информацию, не будет замешано во всем этом, но вы можете быть уверены, что в случае необходимости я представлю это лицо полиции. Конечно, им не понравится, что при первоначальном допросе вы утаили такие важные факты, но, полагаю, я сумею это уладить. Никто из остальных не будет замешан.
  А теперь, – Вульф снова внимательно оглядел сидящих, – теперь мы подходим к самой трудной части. Кто бы вы ни были, я понимаю, почему вы молчите, и сочувствую вам. Вы заглянули в дверь, – без сомнения, потому, что услышали шум, – и увидели человека вашего цвета кожи, стоящего возле ширмы, а меньше чем через сорок минут, узнав, что мистер Ласцио убит, поняли, что это сделал он. По крайней мере, сильно подозревали это. Вы увидели, что это чернокожий, и, вероятно, узнали его, потому что он был в ливрее Канауа-Спа, а следовательно, являлся служащим курорта, и он стоял лицом к вам. Это ставит перед нами новые трудности.
  Если это близкий вам человек, думаю, вы будете и дальше отрицать всё, что бы вам ни говорили я или шериф. В этом случае ваши коллеги разделят с вами множество неприятностей, и помочь этому нельзя. Но если он не близок вам и вы не желаете указать на него только потому, что он ваш сослуживец, или, еще вероятнее, потому, что он вашего цвета кожи, мне бы хотелось сделать ряд замечаний. Во-первых, насчет сослуживца. Это чепуха. Века тому назад было доказано, что убить человека очень легко и, следовательно, люди должны защищать друг друга. Но если я защищаю вас, вы должны защитить меня, нравлюсь я вам или нет. Если вы не выполняете своей роли, то нарушаете соглашение и становитесь, таким образом, вне закона.
  Но убийца был, как и вы, чернокожий. Согласен, это делает ситуацию щекотливой. Соглашения человеческого общества касаются не только убийств, но и тысячи других вещей. Совершенно очевидно, что в Америке, не говоря о других странах, белые лишили черных некоторых преимуществ этого соглашения. Можно еще сказать, что это лишение преимуществ распространяется в некоторых случаях даже до убийства. Например, в некоторых частях нашей страны белый может убить черного если не совершенно безнаказанно, то, по крайней мере, имея большие шансы избежать положенной законом кары. Это плохо. Это прискорбно, и я не виню чернокожих за то, что они считают это несправедливым. Но когда вы сталкиваетесь с фактом, а не с теорией, что вы можете предложить, чтобы изменить это?
  Я говорю это вам, тому, кто видел человека у ширмы. Если вы покрываете его потому, что он дорог вам или по любой другой личной причине, мне нечего сказать, ибо я не люблю бесполезных разговоров, и вам придется выдержать поединок с шерифом. Но если вы покрываете его потому, что он черный, можно сказать многое. Вы этим только упрочиваете ту несправедливость, против которой сами с полным на то основанием выступаете. Идеальное соглашение между людьми предполагает, что различия расы, цвета кожи или религии не должны приниматься в расчет. Любой придающий значение этим различиям выступает, таким образом, против идеала, а вы поддерживаете их. Если в деле об убийстве вы руководствуетесь цветом лица убийцы, не важно, белый он, черный или ярко-розовый…
  – Вы не правы! – Это резкое восклицание вырвалось у мускулистого паренька с плоским носом, студента колледжа.
  Я вздрогнул, кто-то вскочил, все поглядели на него.
  – Я думаю, что смогу доказать свои тезисы, мистер Уиппл, – возразил Вульф. – Если вы позволите мне закончить…
  – Я не имею в виду ваши тезисы. У вас может быть своя логика. Я говорю о фактах, которыми вы оперируете. Об одном из них.
  Вульф поднял брови:
  – О каком же?
  – Цвет лица убийцы. – Студент смотрел ему прямо в глаза. – Он не был черным. Я видел его. Это был белый.
  Глава одиннадцатая
  В ту же минуту раздался громкий треск, словно что-то обрушилось на пол. Оказалось, что Бони, усыпленный монологом Вульфа, проснулся от резкого заявления Уиппла, дернулся, потерял равновесие и бухнулся вверх тормашками. Кребтри помог ему подняться. Возникла общая сумятица.
  – Вы видели человека у ширмы, мистер Уиппл? – тихо спросил Вульф.
  – Да.
  – Когда?
  – Когда он стоял там. Это я приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
  – Ясно. И вы говорите, что он был белый?
  – Нет. – Уиппл вперил взгляд в Вульфа, даже не оглянулся на шум. – Я не говорил, что он был белый, я сказал, что это белый человек. Когда я увидел его, он как раз был черным, потому что зачернил лицо.
  – Почему вы так решили?
  – Потому, что видел его. Вы думаете, я не в состоянии отличить жженую пробку от настоящего черного цвета кожи? Я сам чернокожий. Но это еще не все. Как вы сказали, он прижимал палец к губам, и его рука была другой. И тут не требовалось быть черным, чтобы понять, что к чему. Он был в черных перчатках.
  – Почему вы пошли в буфетную и заглянули в дверь?
  – Я услышал в столовой шум. Гранту понадобился для омлета красный перец, банка была пуста, и я пошел к буфету, что стоит в холле, за новой банкой. Там я услышал шум. В кухне царила суета, там ничего не слышали. Я влез на приступку и искал перец, а когда нашел, чуть приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что́ случилось,
  – Вы входили в столовую?
  – Нет.
  Вульф медленно покачал пальцем:
  – Позвольте высказать предположение, мистер Уиппл: правда обычно хороша, ложь порою великолепна, но смесь того и другого всегда отвратительна.
  – Я говорю только правду.
  – А раньше не говорили. Почему – если убийца белый?
  – Потому, что я зарекся вмешиваться в дела вашей расы. Если бы он был черный, я бы сказал. Черным нет нужды позорить свой цвет кожи, это преимущество они оставляют белым. Видите, чего стоит ваша логика!
  – Но дорогой сэр! Это ничуть не умаляет достоинств моей логики, а только показывает, что вы согласны со мной. Когда-нибудь мы это обсудим. Значит, вы скрыли сей факт, считая, что это дело белых и что вы повредите себе, раскрыв его?
  – Сильно поврежу. Вы северянин…
  – Я человек или хотя бы стараюсь им быть. Вы изучаете меня как антрополог. Вы хотите стать ученым. Дайте мне обоснованный ответ: почему вы уверены, что это был белый?
  Уиппл задумался.
  – Я не уверен, – сознался он через минуту. – Жженая пробка даст такой же эффект и на светло-коричневой коже, и даже на очень темной. И конечно, любой может надеть темные перчатки. Но я уверен, что тот человек зачернил лицо жженой пробкой или чем-то еще и на нем были перчатки, и мне непонятно, зачем все это чернокожему. Потому я и решил, что это белый, хотя, конечно, уверен быть не могу.
  – Ваши рассуждения представляются мне убедительными. Что он делал, когда вы увидели его?
  – Стоял у ширмы, озираясь по сторонам. Он заметил меня случайно: услышать меня он не мог. Эта дверь открывается бесшумно, да я и приоткрыл ее всего на два-три дюйма, а из гостиной доносился звук радио, даже через закрытую дверь.
  – Он был одет в ливрею Канауа-Спа?
  – Да.
  – А его волосы?
  – Голову прикрывала форменная кепка. Затылка его я не видел.
  – Опишите его: рост, вес…
  – Он был среднего телосложения. Рост, наверное, пять футов восемь-девять дюймов, вес порядка ста пятидесяти или ста шестидесяти фунтов. Я особенно не присматривался. Я сразу увидел, что лицо у него зачернено, а когда он поднес палец к губам, я решил, что кто-то из гостей задумал розыгрыш, а шум, донесшийся до меня, был вызван тем, что он передвигал ширму. Я закрыл дверь и ушел, он в это время повернулся.
  – К столу?
  – Скорее, к двери на террасу.
  Вульф вытянул губы:
  – Так вы думали, что это гость готовит розыгрыш. Если бы вы задумались, кто именно, на кого бы вы указали?
  – Не знаю.
  – Попытайтесь, мистер Уиппл, мне нужны только общие приметы. Голова вытянутая или круглая?
  – Вы попросили назвать его. Я не могу этого сделать. Он зачернил лицо и надвинул кепку пониже. Мне кажется, у него светлые глаза. Лицо не длинное и не круглое, овальное. Я видел его всего одну секунду.
  – А у вас не возникло убеждение, будто вы видели его раньше?
  Студент покачал головой:
  – Убеждение у меня возникло только одно: я не желаю вмешиваться в шутки белых. Тем более в историю с убийством.
  Пивная пена в стакане Вульфа осела. Босс поднял стакан, нахмурился, поднес его ко рту и, сделав пять глотков, поставил на стол пустым.
  – Хорошо. – Он снова уставился на Уиппла. – Вы должны простить меня, сэр, если я напомню, что вытянул всю эту историю из вас помимо вашей воли. Думаю, вы не сгустили красок, но и не разбавили. Вернувшись в кухню, вы кому-нибудь рассказали об увиденном?
  – Нет, сэр.
  – Такое необычное происшествие – чужой в ливрее Канауа-Спа, да еще загримированный и в перчатках – вы не сочли достойным упоминания?
  – Нет, сэр.
  – Ты проклятый дурак, Пол! – Это встрял раздраженный Кребтри. – Думаешь, мы глупее тебя? – Он повернулся к Вульфу: – Мальчишка ужасно тщеславен. У него доброе сердце, но никто этого не видит, зато голова работает туго. Нет, сэр, вернувшись в кухню, он все рассказал нам. Мы все слышали это. А о подробностях спросите Моултона.
  Старший официант с отрезанным ухом дернулся в его сторону:
  – Что ты болтаешь, Кребби?
  Тот спокойно встретил его взгляд:
  – То, что слышал. Пол все рассказал, так ведь?
  Моултон кивнул. Он смотрел на Кребтри еще несколько секунд, пожал плечами и заговорил своим обволакивающим голосом, обращаясь к Вульфу:
  – Все так. Я как раз собирался сказать вам, когда Пол кончил. Я тоже видел того человека.
  – Человека у ширмы?
  – Да, сэр.
  – Каким образом?
  – Мне показалось, что Пол слишком долго ищет перец, и я пошел за ним в буфетную. Когда я вошел, он как раз закрывал дверь. Он показал пальцем на дверь и сказал, что там кто-то есть. Я не понял, что́ он имеет в виду. Конечно, я знал, что там мистер Ласцио, и приоткрыл дверь, чтобы посмотреть. Я увидел спину того человека – он шел к двери на террасу. Я не видел его лица, но заметил темные перчатки и, конечно, ливрею. Я закрыл дверь и спросил Пола, кто это был. Он ответил, что не знает, но думает, что кто-то из гостей устраивает розыгрыш. Я отослал Пола с перцем в кухню и снова приоткрыл дверь, но того человека уже не было. Тогда я открыл дверь пошире, чтобы спросить мистера Ласцио, не нужно ли ему чего-нибудь. Возле стола его не было. Я вошел, но его не было нигде. Это показалось мне странным, потому что я знал, как должна проходить дегустация, но не могу сказать, что очень удивился.
  – Почему?
  – Ну, сэр… позвольте мне сказать, что все гости вели себя очень своеобразно с самого начала.
  – Хорошо, позволяю вам это.
  – Да, сэр. И я решил, что мистер Ласцио вышел в гостиную или еще куда-нибудь.
  – Вы не заглядывали за ширму?
  – Нет, сэр. Я не видел причин для беспокойства.
  – В столовой никого не было?
  – Нет, сэр, я никого не видел.
  – И что же вы сделали, вернулись в кухню?
  – Да, сэр. Я не мог себе представить…
  – Не вздумай на этом прерваться. – Это снова встрял толстяк. – Мистер Вульф – человек добросердечный, но мы помним в точности все, что ты рассказал нам тогда.
  – Правда, Кребби?
  – Ты знаешь, что правда.
  Моултон снова пожал плечами:
  – Да, я как раз хотел сказать. Прежде чем вернуться в кухню, я осмотрел стол, ведь я за него отвечаю.
  – Стол, где стояли блюда?
  – Да, сэр.
  – Одного ножа недоставало?
  – Этого я не знаю. Думаю, я бы заметил, а может, и нет, потому что я не поднимал крышки с блюд, где лежали голуби, а нож мог быть под крышкой. Кто-то набезобразничал с блюдами. Они все были перепутаны.
  – Сколько?
  – Все, кроме двух. Номера восемь и девять стояли правильно, а все остальные вперемешку.
  – Вы можете подтвердить это под присягой, мистер Моултон?
  – Да, похоже, придется.
  – Вы можете?
  – Да, сэр, могу.
  – Ну а когда вы заметили путаницу, вы расставили блюда в правильном порядке?
  – Да, сэр. Конечно, это не мое дело, я знаю. Но если мистер Серван согласится выслушать меня, я сделал это ради него. Я не хотел, чтобы он проиграл пари. Я слышал, как он заключил пари с мистером Кейтом, что все участвующие в дегустации угадают на восемьдесят процентов, и когда я увидел, что все перепутано, то решил, что кто-то пакостит ему. Поэтому я все поставил на место и быстро убрался.
  – Вряд ли вы помните, как именно они были перепутаны. Например, где стоял номер первый?
  – Нет, сэр, не могу сказать.
  – Не важно. – Вульф вздохнул. – Спасибо вам, мистер Моултон, и вам, мистер Уиппл. Уже поздно. Боюсь, спать нам придется мало, потому что надо связаться с мистером Толменом и шерифом как можно раньше. Полагаю, вы все живете здесь?
  Они ответили утвердительно.
  – Отлично. Я буду посылать за вами. Не думаю, что вы потеряете работу, мистер Моултон. Я постараюсь повлиять на здешнее руководство. Благодарю всех, джентльмены, за долготерпение. Ваши шляпы, вероятно, в комнате мистера Гудвина?
  Они помогли мне ополоснуть бутылки и стаканы, с чем мы благодаря их навыкам справились довольно быстро. Не помогал только студент, он решил перекинуться еще парой слов с Вульфом. Наконец шляпы и кепки были разобраны, и я проводил их. Браун поддерживал под руку Бони, который все еще что-то бормотал.
  Свет зари проникал в комнату Вульфа даже сквозь тяжелые гардины. Это была уже вторая заря, которую я встречал на ногах. Я начал уже подумывать, не присоединиться ли мне к секте солнцепоклонников. Казалось, на мои веки налип засохший цемент. Но Вульф и не думал расставаться со своим креслом.
  – Поздравляю, – сказал я. – Чтобы стать совой, вам недостает только крыльев. Попросить, чтобы нас разбудили в двенадцать? Тогда до ужина у вас еще будет целых восемь часов.
  Он скорчил рожу:
  – В какую тюрьму они посадили Берена?
  – Думаю, в Куинби, тюрьму штата.
  – Далеко она?
  – О, около двадцати миль!
  – Мистер Толмен там живет?
  – Не знаю. Контора его должна быть там, раз он государственный обвинитель.
  – Выясни, пожалуйста, и соедини меня с ним. Надо, чтобы он приехал сюда вместе с шерифом к восьми. Скажи ему… Нет. Когда дозвонишься, дай трубку мне.
  – Сейчас?
  – Сейчас.
  Я воздел руки к небу:
  – Сейчас половина пятого утра! Заставлять человека…
  – Арчи, пожалуйста. Ты уже учил меня обращению с цветными. Теперь станешь учить обращению с белыми?
  Я пошел звонить.
  Глава двенадцатая
  Косоглазый шериф Петтигрю покачал головой:
  – Спасибо, я постою. Завяз в грязи, вытаскивая машину, так что выпачкаю весь стул.
  Мой приятель Барри Толмен явно нуждался в бритье, но грязным не был и потому не колеблясь занял стул. Было восемь часов девять минут утра, четверг. Я чувствовал себя совершенно разбитым, потому что в пять утра разделся и лег как последний дурак, попросив разбудить меня в семь тридцать. Этот двухчасовой сон начисто лишал веры в добро. Вульф завтракал, сидя в большом кресле, облаченный в желтый халат, чисто выбритый и причесанный. У него пять желтых халатов. С собой мы взяли один, из тонкой шерсти, с коричневыми отворотами и таким же поясом. На шее Вульфа красовался галстук.
  – Как я уже сказал вам по телефону, – начал Толмен, – в половине десятого я должен быть в суде. Если необходимо, мой помощник может отложить слушание дела, но мне бы этого не хотелось. Нельзя ли поторопиться?
  Вульф размачивал рогалик в шоколаде. Покончив с этим, он сказал:
  – В большей степени это зависит от вас, сэр. Я никак не мог приехать в Куинби по причинам, которые скоро вам станут ясны. Я сделаю все как можно быстрее. Я еще не ложился.
  – Вы сказали, у вас есть информация…
  – Да. Но обстоятельства требуют вступления. Я полагаю, вы арестовали мистера Берена, так как были убеждены, что он виноват. Вы вовсе не выбирали его козлом отпущения. Если бы возникли серьезные сомнения в его виновности…
  – Конечно, – нетерпеливо перебил Толмен, – я говорил вам…
  – Да, говорили. Теперь давайте кое-что вообразим. Предположим, что был нанят адвокат, представляющий интересы Берена, и меня попросили найти доказательства в защиту обвиняемого. Предположим дальше, что я нашел доказательства, причем такие, которые заставят немедленно оправдать его, как только будут изложены в суде. Предположим, вы потребуете, чтобы я представил их сейчас. Но правда или нет, что по закону вы не можете настаивать на этом? Что эти доказательства – наша собственность до тех пор, пока нам не представится случай воспользоваться ими?
  Толмен нахмурился:
  – Правда, конечно. Но, черт побери, я говорил вам, что если улики против Берена будут опровергнуты…
  – Знаю. Я могу сейчас представить объяснение, которое полностью очистит его. Но я сделаю это лишь на определенных условиях.
  – Каких?
  Вульф глотнул шоколаду и вытер губы.
  – Они не особенно обременительны. Во-первых, если объяснение вызовет сильное сомнение в виновности Берена, он должен быть немедленно освобожден.
  – Кто будет решать, насколько сильно сомнение?
  – Вы.
  – Хорошо, согласен. Это может быть сделано за пять минут.
  – Отлично. Во-вторых, вы скажете мистеру Берену, что это я отыскал доказательство, которое позволило его освободить, я один отвечаю за данное доказательство и только Богу ведомо, что́ могло бы случиться с Береном, если бы я не сделал этого.
  Толмен, не переставая хмуриться, раскрыл рот, но шериф опередил его:
  – Подожди, Барри. Придержи лошадей. – Он покосился на Вульфа. – Если у вас действительно есть это доказательство, рано или поздно оно выплывет наружу. Мы здесь, в Западной Вирджинии, так медлительны…
  – Мистер Петтигрю, прошу вас. Я не хлопочу о славе, она меня не интересует. Говорите журналистам что хотите, но мистер Берен должен знать совершенно точно, что это сделал я, и сказать ему обязан мистер Толмен.
  – Ну, Сэм? – спросил Толмен.
  – Ни черта не понимаю, – пожал плечами шериф.
  – Хорошо, – сказал Толмен Вульфу, – я согласен.
  – Прекрасно! – Вульф поставил чашку. – В-третьих, в двенадцать сорок я уезжаю в Нью-Йорк, и ни при каких обстоятельствах – даже если возникнет подозрение, что я убил мистера Ласцио или являюсь соучастником убийства, – меня не задержат.
  – Хоть к черту в ад, – отозвался Петтигрю со здоровым юмором.
  – Нет, не в ад, – вздохнул Вульф, – в Нью-Йорк.
  Толмен запротестовал:
  – А если вы потребуетесь как свидетель?
  – Не потребуюсь, поверьте мне на слово. Я же собираюсь поверить вам на слово. Даю вам слово, что в течение тридцати минут вы услышите все существенное, что я знаю об этом происшествии. Я хочу быть уверен, что меня не будут задерживать, если вдруг покажется, что я могу пригодиться. Уверяю вас, что не понадоблюсь ни при каких обстоятельствах, напротив, буду лишь помехой. Итак, сэр?
  Толмен явно колебался.
  – Принято на веру. Я согласен, – произнес он наконец.
  Вообразите, с каким облегчением вздыхает канарейка, томившаяся в клетке, когда ее выпускают на волю, и вы получите представление о том вздохе, который вырвался у Вульфа.
  – Теперь, сэр, четвертое условие. Выдвигать его у меня меньше оснований, но, думаю, оно может быть выполнено. Доказательство, которое я собираюсь вам представить, получено мною от двух людей. Я сумел получить его, используя методы, доказавшие свою эффективность. Вас может возмутить тот факт, что эти люди не представили его вам, хотя имели такую возможность. Тут я ничем не могу помочь. Я не в силах повлиять на ваши чувства, но волен попросить вас, и я обещал это. Я хочу, чтобы вы дали слово, что этих людей не будут травить, запугивать, оскорблять, а также не лишат свободы и не станут преследовать как-нибудь иначе. Это продиктовано тем соображением, что они только свидетели и ни в малейшей степени не разделяют вины в преступлении.
  – Черт, мистер, мы и не думаем оскорблять людей!
  – Не запугивать, не травить, не оскорблять, не лишать свободы, никаких преследований. Допрашивать, конечно, можно сколько угодно.
  Толмен покачал головой:
  – Они свидетели. Они могут уехать из штата. И наверняка уедут. Вы вот уже собрались.
  – Вы можете взять с них подписку о невыезде.
  – До суда.
  Вульф поднял палец:
  – Но не до суда над Береном.
  – Я не имею в виду Берена. Если ваши доказательства так бесспорны, как вы говорите. Но можете быть совершенно уверены, что суд все-таки состоится.
  – Я искренне надеюсь на это. – Вульф отломил кусок рогалика и намазал его маслом. – Ну, так как, сэр? Раз уж вы хотите довести дело до суда… Я многого не прошу, только уважительного обращения с моими свидетелями. В противном случае вам придется докапываться до них самому, а чем дольше вы продержите за решеткой мистера Берена, тем глупее будете выглядеть в итоге.
  – Хорошо, – кивнул голубоглазый атлет. – Согласен.
  – С выдвинутыми мною условиями?
  – Да.
  – Значит, со вступлением покончено. Арчи, приведи их.
  С трудом подавив зевок, я поднялся и пошел в свою комнату. Когда я уходил, они как раз приводили себя в порядок. Вульф подготовил утренний спектакль, пока я спал. Теперь я застал актеров облаченными в ливреи. Пол Уиппл был бодр и глядел вызывающе, а Моултону явно хотелось спать, и он нервничал. Я объявил, что им пора на сцену, и пропустил вперед.
  Вульф попросил меня принести стулья, и Моултон бросился мне помогать. Толмен взирал на нас с изумлением.
  – Будь я проклят! – воскликнул Петтигрю. – Да это же пара ниггеров! – Он повернулся к Вульфу с явной обидой: – Послушайте, я допрашивал всех этих ребят, и если они…
  – Это мои свидетели, которых мистер Толмен хочет представить суду, – отрезал Вульф. – Я говорил, что вы, возможно, будете возмущены. Но держите свое возмущение при себе. – Он обернулся к студенту: – Мистер Уиппл, думаю, сначала мы выслушаем вас. Расскажите этим джентльменам то, что вы поведали мне ночью.
  Петтигрю выступил вперед, в глазах его сквозило бешенство:
  – Мы в Западной Вирджинии не величаем ниггеров мистерами и не нуждаемся, чтобы кто-то нам указывал…
  – Заткнись, Сэм! – резко оборвал его Толмен. – Мы теряем время. Вас зовут Уиппл? Чем вы занимаетесь?
  – Я официант, сэр, – спокойно ответил парень. – Во вторник после обеда мистер Серван назначил меня на дежурство в «Покахонтас»…
  В результате Толмен все-таки опоздал в суд, потому что уехал из Канауа-Спа уже после половины десятого. Чтобы выслушать рассказ обоих, понадобилось всего четверть часа, но они никак не хотели заканчивать. Толмен все задавал вопросы, а Петтигрю все встревал с замечаниями, что он-де знает, как учился Уиппл и какая наука тому нужна на самом деле. Толмен все время одергивал шерифа и провел что-то вроде настоящего перекрестного допроса. Два или три раза я даже заметил, что Вульф, лениво заканчивающий завтрак, одобрительно кивал, признавая хорошую работу Толмена. Уиппл держался спокойно, но я видел, как трудно было ему не реагировать на выходки Петтигрю. Моултон же начал нервно и сбивчиво, но потом успокоился. Да ему и надо было только отвечать на вопросы Толмена, так как шериф сосредоточился на Уиппле.
  Наконец любопытство Толмена было удовлетворено. Он вопросительно посмотрел на Вульфа, перевел взгляд на шерифа и осуждающе взглянул на Моултона.
  – Где ваши кепки, ребята? – осведомился Петтигрю. – Нам придется забрать вас в Куинби.
  – Нет, – твердо сказал Вульф. – Помните уговор. Они останутся здесь и займутся своими делами. Я уже переговорил с мистером Серваном.
  – Мне наплевать, хоть бы вы договорились с самим Эшли! Они посидят за решеткой, пока дело не будет кончено.
  Взгляд Вульфа переместился:
  – Мистер Толмен?
  – Ну… мы же договаривались, что их задержим.
  – Да, но потому, что вы полагали, будто эти люди могут покинуть сферу вашей юрисдикции. У них здесь работа, зачем же им уезжать? У мистера Моултона жена и дети, мистер Уиппл учится в университете. – Он посмотрел на шерифа: – Ваше мнение, будто вы умеете обращаться с цветными, а я нет, полная чепуха. Во вторник вечером вы как официальное лицо допрашивали этих людей и ничего не смогли узнать. У вас даже не возникло подозрений. Я побеседовал с ними сегодня ночью и открыл важнейшую для расследования информацию. Уверен, у вас хватит ума понять, как вы дискредитировали себя. Вы хотите, чтобы все узнали об этом? Пф! – Он повернулся к паре в зеленых куртках: – Идите к себе и принимайтесь за работу. Вы понимаете, конечно, что ваши показания потребуются мистеру Толмену, поэтому держитесь в поле его зрения. Ступайте.
  Пол Уиппл тут же направился к двери. Моултон, поколебавшись минуту, последовал его примеру, а я пошел запереть за ними наружную дверь.
  Когда я вернулся, Петтигрю стоял посреди комнаты и произносил длинную тираду, касавшуюся племенных обычаев и личных черт дикарей. Толмен выглядывал из-за его плеча, засунув руки в карманы и наблюдая за Вульфом, который сосредоточенно собирал по тарелке крошки. Никто не обращал на беснующегося шерифа внимания.
  – Итак, сэр? – Вульф поднял глаза.
  Толмен кивнул:
  – Да, вы, кажется, победили. Похоже, они говорят правду. Они, конечно, могут нагородить что угодно, но на сей раз, похоже, все правда. – Его голубые глаза слегка сузились. – Надо еще кое-что обсудить. Как я понимаю, вас наняли, чтобы вызволить Берена, и еще я слышал, что вам предложили большие комиссионные, чтобы уговорить Берена занять должность Ласцио. Я узнал это от Клея Эшли, а он – от своего приятеля Лиггета из отеля «Черчилль». Естественно, возникает вопрос, до каких пределов вы могли дойти, отыскивая свидетельства невиновности Берена.
  – Вы выразились слишком деликатно. – Уголки губ Вульфа чуть поднялись. – Вы имеете в виду фабрикацию доказательств. Уверяю вас, я не настолько глуп, чтобы кого-либо подкупить и заставить беззастенчиво лгать. Кроме того, мне пришлось бы подкупить не двоих человек, а четырнадцать. Они дали показания прошедшей ночью в присутствии всех поваров и официантов, дежуривших в корпусе «Покахонтас». Можете допросить их всех. Нет, сэр, эти показания достоверны. Да вы и сами знаете это, вы хорошо допросили их. А теперь, раз вы так торопились попасть назад в Куинби к началу выступления в суде…
  – Да, знаю. – Толмен не шевелился. – С этим убийством просто какая-то путаница. Если ниггеры говорят правду, – а мне кажется, что так оно и есть, – вы понимаете, что́ это значит? Помимо всего прочего это означает, что все присутствовавшие вне подозрений, кроме этого Блана, который говорит, что был в своей комнате. А он приезжий, и каким образом мог он раздобыть форму Канауа-Спа? Если исключить и его, то останется только весь белый свет.
  – Да, это сложная задача, – пробормотал Вульф. – Благодарение Богу, что не мне решать ее. Но как же наш уговор – я свою часть выполнил, не так ли? Я ведь сумел заронить в вас сильные сомнения в виновности мистера Берена?
  Шериф фыркнул.
  – Да, – коротко сказал Толмен. – Тем фактом, что блюда были переставлены, – несомненно. Но кто, черт побери, переставил их?!
  – Не могу сказать. Возможно, убийца, а возможно, сам мистер Ласцио, чтобы выставить Берена дураком. – Вульф пожал плечами. – Это ваша работа. Вы освободите Берена сегодня утром?
  – Что еще я могу сделать? Я не вправе больше задерживать его.
  – Прекрасно. Теперь, если не возражаете, раз вы спешите, а я еще не спал…
  – Да…
  Толмен не трогался с места. Он так и сидел, засунув руки в карманы и описывая небольшие круги носками ботинок.
  – Чертовская путаница, – помолчав немного, объявил он. – Кроме Блана, просто не за кого зацепиться. Описание этого черного подходит к кому угодно. Возможно, конечно, что это все-таки был негр, который нацепил черные перчатки и вымазался, чтобы сбить нас со следа. Но кому из них понадобилось убивать Ласцио?
  Он снова умолк. Наконец прокурор резко выпрямился.
  – Послушайте, я не жалею, что вам удалось вытащить Берена, хотя теперь образовалась эта путаница. И я выполню условия, на которые согласился, и не стану мешать вашему отъезду. Но раз уж вы раскопали эти доказательства, что еще вам удалось выудить? Признаю, что вы в этой истории с Береном сделали из меня мартышку, не говоря уже о сидящем здесь шерифе. Может, сделаете еще что-нибудь в этом роде? Что вы еще знаете?
  – Абсолютно ничего.
  – А хоть какая-нибудь идея, кто мог быть в столовой, у вас есть?
  – Никакой.
  – Вы думаете, это француз? Блан?
  – Не знаю. Сомневаюсь.
  – А китаянка, что гуляла по саду, – думаете, она замешана?
  – Нет.
  – А то, что радио включили именно в то время, это, по-вашему, важно?
  – Безусловно. Оно заглушило звук падения Ласцио и его крик, если он кричал.
  – Но радио включили специально?
  – Не знаю.
  Толмен нахмурился:
  – Когда я подозревал Берена, то думал, что радио включили в силу чистого совпадения или убийца воспользовался тем, что оно уже работало. Теперь вопрос снова открыт. – Он наклонился к Вульфу. – Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня. Я не считаю себя дураком, но у меня мало опыта, а вы не только старше и опытнее, но и слывете лучшим в своем деле. Я не привык звать на помощь, даже когда нуждаюсь в этом. Мне кажется, что теперь надо хорошенько побеседовать с Бланом, и я бы хотел, чтобы вы присутствовали. А еще лучше проведите допрос сами, а я посижу и послушаю. Согласны?
  – Нет, сэр.
  Это застало Толмена врасплох.
  – Нет. Я не стану даже обсуждать это. Черт возьми, я приехал сюда отдохнуть! – Вульф скорчил гримасу. – В понедельник я провел ночь в поезде и не спал. Во вторник вы держали меня до четырех утра. Прошлой ночью у меня тоже не было времени спать, потому что пришлось выручать мистера Берена. Сегодня вечером мне предстоит сделать важный доклад перед уважаемыми людьми по вопросу, в котором они большие специалисты. Мне надо освежиться сном, и вот моя постель. А что касается беседы с мистером Бланом, то напоминаю: вы обещали освободить мистера Берена сразу же, как я представлю доказательства.
  Его вид и голос не оставляли никакой надежды. Шериф начал говорить что-то, но меня отвлек стук в дверь. Я пошел в прихожую, говоря себе, что, если кто-то попытается отложить наше освежение сном еще на какое-то время, я задушу его и оставлю лежать под дверью.
  Возможно, именно такая участь постигла бы Вукчича, но я не мог бороться с женщиной, а его сопровождала Констанца Берен. Я распахнул дверь. Вукчич начал извиняться, но она не пожелала затруднять себя этим и двинулась вперед.
  Я догнал ее и удержал за руку:
  – Подождите минуту! У нас гости. Здесь ваш приятель Барри Толмен.
  – Кто? – она повернулась ко мне.
  – Вы слышали. Толмен.
  Она развернулась и ворвалась в комнату Вульфа. Вукчич пожал плечами и последовал за ней. Я вошел следом, думая, что если понадобится метла и совок для мусора, то я смогу принести их позже.
  Толмен вскочил на ноги и воззрился на нее. Две секунды он был белым как мел, затем лицо его приняло красивый красноватый оттенок, и наконец прокурор заговорил:
  – Мисс Берен! Слава богу…
  Ледяная волна презрения окатила его. Он так и застыл с раскрытым ртом. Заморозив окружного прокурора, Констанца бросила другой опустошительный взгляд на Ниро Вульфа:
  – А вы говорили, что поможете нам! Вы сказали, что заставите их освободить моего отца! – Только самый последний червяк был достоин такого презрения. – И это вы предложили им проверить листки – ну те, с ответами! Вы, наверное, думали, что никто не узнает…
  – Моя дорогая мисс Берен!..
  – А теперь все знают! Это вы нашли улику против него! Такую улику! А еще притворялись передо мной, мистером Вукчичем и мистером Серваном…
  Я поймал взгляд Вульфа и увидел, что его губы шевелятся, хотя и не мог разобрать слов. Сделав шаг вперед, я схватил ее за руку и повернул к себе:
  – Послушайте! Дайте же возможность…
  Она вырывалась, но я крепко держал.
  – Она истеричка. Выведи ее отсюда, – резко распорядился Вульф.
  – Я не истеричка, – спокойно ответила Констанца.
  – Нет, истеричка. Все женщины истеричны. Их спокойствие – это только пауза между двумя истериками. Я хочу вам кое-что сказать. Будете слушать?
  Она стояла и смотрела на него. Он кивнул:
  – Благодарю вас. Я объяснюсь исключительно потому, что хочу сохранить дружелюбные отношения с вашим отцом. Когда я предложил сравнить ответы участников с контрольным списком, у меня и в мыслях не было, что это обернется против вашего отца. Наоборот, я считал, что это очистит его от подозрений. К сожалению, получилось иначе, и потребовалось устранить недоразумение, которое я невольно вызвал. Единственным способом сделать это было найти свидетельство, которое подтвердило бы невиновность Берена. Я нашел его. Ваш отец будет освобожден в течение часа.
  Констанца в изумлении уставилась на него. С нею произошли те же метаморфозы, что незадолго до этого с Толменом: сначала она стала совершенно белой, потом краска постепенно залила ее щеки.
  – Но… но… я не верю. Я только что была там… и они даже не разрешили мне увидеть его…
  – Вам больше не нужно туда ездить. Вы встретитесь с отцом здесь сегодня. Я обещал снять с него это нелепое обвинение вам, мистеру Сервану и мистеру Вукчичу и сделал это. Мистеру Толмену предъявлены доказательства. Или вы не понимаете, что́ я говорю?
  Она явно начинала понимать, ибо вид ее совершенно изменился. Глаза округлились, от уголков губ к носу протянулись косые складочки, щеки покраснели, а подбородок задергался. Она собиралась разреветься, и, похоже, это было к лучшему. Примерно полминуты ей казалось, что она сможет удержаться, а затем, поняв, что это невозможно, она повернулась и выбежала из комнаты. Это словно вернуло к жизни обмершего Толмена. Не тратя времени на прощания, он ринулся к двери, которую Констанца оставила открытой, и исчез.
  Мы с Вукчичем переглянулись. Вульф вздохнул. Шериф зашевелился.
  – Вы, конечно, ловкач, – заявил он Вульфу, – и все такое, но, будь я Барри Толмен, вы бы не уехали отсюда ни двенадцатичасовым, ни каким другим поездом, пока все окончательно не прояснится.
  Вульф кивнул.
  – Всего хорошего, сэр, – произнес он.
  Шериф вышел и с такой силой хлопнул дверью, что я подскочил на стуле.
  – Мои нервы, словно рыбка, трепыхающаяся на крючке, – заключил я, придя в себя.
  Вульф посмотрел на Вукчича.
  – Ну, Марко? – осведомился он. – Думаю, теперь мы можем наконец поздороваться. Ты за этим пришел?
  – Нет. – Вукчич запустил пальцы в волосы. – Я считал своим долгом быть рядом с дочкой Берена и, когда она решила ехать в Куинби – городок, где находится тюрьма, – отвез ее. А там ей не дали повидаться с отцом. Если бы я знал, что ты уже нашел доказательства, которые оправдывают его… – Он встряхнулся. – А кстати, что это за доказательства? Если не секрет.
  – Не знаю, секрет это или нет. Мне они больше не принадлежат. Я передал все властям, теперь им решать, надо ли обнародовать представленные мной сведения. Я тебе одно скажу, и это не секрет: я сегодня не ложился.
  – Совсем?
  – Совсем.
  Вукчич усмехнулся:
  – Ты не выглядишь особенно усталым. – Его пальцы снова оказались в волосах. – Послушай, Ниро. Я хочу тебя кое о чем спросить. Дина приходила к тебе сегодня вечером. Так ведь?
  – Да.
  – Чего она хотела? Если, конечно, ты мне можешь сказать.
  – Суди сам. Она сказала, что принадлежит к особому типу женщин. Ей кажется, что ты думаешь, будто я подозреваю тебя в убийстве Ласцио. – Вульф скорчил гримасу. – И она похлопала меня по плечу.
  – Она просто дура, – рассердился Вукчич.
  – Полагаю, что так. Но очень опасная дура. Хотя, конечно, полынья опасна только для любителей кататься на коньках. Это не мое дело, Марко, но ты сам воспитал в ней это.
  – Знаю. Какого дьявола она решила, что я думаю, будто ты меня подозреваешь?
  – Ты ей этого не говорил?
  – Нет. А она утверждает, что говорил?
  Вульф покачал головой:
  – Прямо – нет. Однако она сказала, что ты поведал ей о моих вопросах по поводу радио и танцев.
  Вукчич кивнул с мрачным видом. После долгого молчания он сознался:
  – Да, у нас был разговор. Даже два. Она, без всякого сомнения, опасна. Ей каким-то образом удается… ты должен понимать, она была моей женой пять лет. Вчера я снова близко ощутил ее, она оказалась в моих объятиях. Это не уловки, я знаю все ее уловки, это просто была она. Ты не сможешь этого понять, Ниро, даже почувствовать. На тебя это не произведет никакого действия, потому что ты воздвиг вокруг себя баррикаду. Как ты говоришь, полынья опасна только для любителей коньков. К черту все! Что интересного в жизни, если бояться…
  – Марко! – сварливо прервал его Вульф. – Я всегда говорил, что у тебя есть дурная манера. Когда споришь с собой, держи это при себе. Не делай вид, будто убеждаешь меня, и прекрати взывать ко мне. Ты прекрасно знаешь, что интересного в жизни. В ней интересны человеческие существа, среди которых принято благородно и разумно контролировать те потребности, которые роднят нас с собаками. Человек не грызет кости и не лает на заднем дворе от заката до рассвета. Он ест хорошо приготовленную пишу, если может ее получить, в разумных количествах и проявляет свой пыл в разумных пределах.
  Вукчич встал. Нахмурившись, он пробурчал своему старинному другу:
  – А я, значит, лаю, да?
  – Да. И сам это знаешь.
  – Ладно. Мне жаль. Ужасно жаль. – Он повернулся на каблуках и очистил помещение.
  Я встал и подошел к окну поправить штору, которая сбилась от бесконечного хлопанья дверьми. В густом кусте прямо передо мною распевала птица. Я понаблюдал за нею. Затем вернулся и поместился напротив Вульфа. Глаза его были закрыты, и я с интересом смотрел, как его тушу колышут глубокие вздохи.
  – Во всяком случае, – зевнув, сказал я, – благодарение Богу, все наконец ушли. Уже около десяти, и вам бы неплохо вздремнуть, не говоря уже обо мне.
  Он открыл глаза:
  – Арчи, я привязан к Марко Вукчичу. Я ловил с ним стрекоз в горах. Ты понимаешь, что этот дурак дает возможность той дуре еще раз сделать его дураком?
  Я снова зевнул:
  – Прислушайтесь к своим словам. Если бы такую фразу произнес я, вы выгнали бы меня из комнаты. Вы в неважной форме. Говорю вам: нам обоим надо поспать. Разве не этого вы хотели, когда сказали Толмену, что выходите из игры?
  – Конечно. Мистер Берен оправдан. Нам больше нечего делать. Мы уедем сегодня же.
  – О’кей. Теперь, ради бога, давайте ляжем спать.
  Он закрыл глаза и снова вздохнул. Кажется, он намеревался еще немного побеспокоиться о Вукчиче. Тут я ему ничем не мог помочь. Я встал и пошел к двери, собираясь не только вывесить табличку: «Не беспокоить», но и дать соответствующие инструкции зеленым курткам в холле.
  Я уже взялся за ручку двери, когда его голос остановил меня:
  – Арчи, ты спал дольше, чем я. Я хочу сказать, мы так и не вынули из чемодана текст моей речи. Мне надо ее повторить не меньше двух раз. Ты не знаешь, в каком она чемодане? Достань ее, пожалуйста.
  Если бы мы были в Нью-Йорке, я бы тут же оставил службу.
  Глава тринадцатая
  В десять часов я, отчаянно зевая, сидел на стуле у окна и держал в руках отпечатанную на машинке речь, мое собственное рукоделие. Мы добрались уже до девятой страницы.
  Вульф, опираясь на четыре подушки, сидел передо мной на постели, открывая взору приблизительно пол-акра желтой шелковой пижамы. На ночном столике возле кровати красовались две бутылки из-под пива и пустой стакан. Он нахмурился на мои носки и продолжал:
  – «…Но неописуемый аромат нежнейшей ветчины из Джорджии, которая качеством, по моему мнению, значительно превосходит европейскую, достигается не за счет способов копчения. Правильное вскармливание и внимательный уход, конечно, очень важны, но с ними в Ченстохове и Вестфалии можно встретиться даже чаще, чем в Джорджии. У поляков и вестфальцев есть хорошие свиньи, умение и знания, но кое-чего у них нет, а именно: арахиса».
  Он остановился, чтобы прочистить нос. Я переменил позу.
  – «Из свиньи, – продолжал он, – рацион которой на пятьдесят – семьдесят процентов состоит из земляного ореха, получается ветчина невероятно тонкого вкуса и отменной сочности, которая, если ее правильно приготовить и хранить, оставит позади любую другую в мире. Я привел этот пример, чтобы показать один из путей, которым Америка вносит свою лепту в мировую кулинарию, и как еще одно доказательство того, что вклад американцев в почетный список изысканных блюд основан на том, что произрастает здесь и не нуждается в обработке. Краснокожие ели индеек и картофель еще до прихода белых, но вскормленных земляными орехами свиней они не ели. Эта незабываемая ветчина не дар природы, это плод творческой фантазии, упорства экспериментаторов и проницательности знатоков. Похожие результаты достигаются при кормлении цыплят голубикой, которую вводят в их рацион…»
  – Минутку. Не цыплят, а домашней птицы.
  – Цыплята и есть домашняя птица.
  – Вы просили останавливать вас…
  – Но не спорить со мной.
  – Спор затеяли вы, а не я.
  Он помахал рукой:
  – Продолжим. «…Которую вводят в их рацион на первой неделе жизни. Аромат четырехмесячного петушка, который с раннего возраста в большом количестве потреблял голубику, когда он приготовлен с грибами, эстрагоном и белым вином, не просто своеобразен, но уникален! Или возьмите другое американское блюдо – кукурузную запеканку с курятиной, луком и яйцом. Это, без сомнения, высокая кухня. Этот пример даже удачнее, чем с ветчиной, поскольку в Европе не растет арахис, которым можно было бы откармливать свиней. Но там есть цыплята». Цыплята. Арчи?
  – Домашняя птица.
  – Не важно. «Но там есть цыплята и голубика, однако никому на протяжении веков не пришло в голову воспользоваться этим и порадовать нас результатами. Другой пример изобретательности…»
  – Эй, подождите! Вы пропустили целый абзац: «Вы можете возразить…»
  – Прекрасно. Не мог бы ты посидеть спокойно? Под тобой все время скрипит стул… «Вы можете возразить, что все это не относится к собственно кулинарии, но при ближайшем рассмотрении вы, полагаю, обнаружите тут прямую связь…»
  Я встал. Мои руки и ноги онемели, и я просто не мог сидеть спокойно. Не спуская глаз с машинописного текста, я подошел к столу и с наслаждением осушил стакан воды. Вульф монотонно гудел. Я решил больше не садиться и встал посередине комнаты, напрягая и расслабляя мышцы ног, чтобы разогнать кровь.
  Трудно сказать, что́ насторожило меня. Я не мог ничего видеть, потому что смотрел в текст, а до открытого окна было не менее десяти футов. Вряд ли я что-нибудь услышал. Однако нечто заставило меня резко повернуть голову. Но даже тогда я засек лишь движение в кустах за окном. И уж совсем непонятно, какая сила заставила меня швырнуть пачку листков прямо в окно. В ту же минуту в окне показался ствол ружья, заклубился дым, запахло порохом и голос Вульфа произнес:
  – Посмотри-ка, Арчи!
  Я посмотрел и обнаружил, что по его щеке течет струйка крови. Секунду я не мог двинуться с места. Мне хотелось выпрыгнуть в окно, поймать сукина сына и по-свойски проучить его. Вульф не был мертв, он сидел в той же позе. Но крови натекло много. Я подскочил к кровати.
  Он разжал губы, чтобы спросить:
  – Где рана? Череп? Мозг?
  – Черт, нет! – Я был занят осмотром, и от наступившего облегчения у меня сел голос. – Откуда бы взяться мозгу? Уберите руки и сидите смирно. Подождите, я сейчас принесу полотенце. – Я слетал в ванную и, обмотав одним полотенцем его шею, другим стал промокать кровь. – Челюсть, кажется, не затронута, пуля попала в мягкие ткани. Чувствуете слабость?
  – Нет. Принеси мне зеркало.
  – Подождите, пока я…
  – Принеси мне зеркало!
  – О господи! Держите полотенце.
  Я снова метнулся в ванную, вручил ему зеркало и направился к телефону. Девичий голос ласково пожелал мне доброго утра.
  – Да, доброе утро. Разве это не телефон врача?.. Нет, погодите, я не хочу говорить с ним, пошлите его сейчас же сюда, в человека стреляли, номер шестидесятый в «Апшуре»… Я сказал: стреляли, пришлите врача, Оделла и полицейского, если он есть поблизости, и еще бутылку бренди. Поняли? Всего хорошего, вы чудо!
  Я вернулся к Вульфу. Всякий раз, когда мне хочется посмеяться, я вспоминаю, как он выглядел в ту минуту. Одной рукой босс придерживал на шее полотенце, в другой держал зеркало, в которое смотрел с непередаваемым отвращением. Я заметил, что губы его плотно сжаты, чтобы кровь не попала в рот, взял носовой платок и снова начал ее промокать.
  Он чуть дернул плечом.
  – Кровь затекла мне за воротник. – Он подвигал нижней челюстью. – Когда я делаю так, то ничего не чувствую. – Он положил зеркало на кровать. – Ты не можешь остановить это проклятое кровотечение? Послушай, не нажимай так сильно. Что это там, на полу?
  – Ваша речь. Думаю, в ней дырка от пули, а так все в порядке. Вам нужно лечь. Не спорьте, черт побери! Подождите, я уберу эти подушки.
  Я заставил его принять горизонтальное положение, подложил ему под голову пару небольших подушек, затем намочил полотенце и поместил ему на голову. Он закрыл глаза. Я успел сменить полотенце два раза, прежде чем раздался громкий стук.
  Явился толстенький лысый доктор, в очках, с чемоданчиком, и сестра. Не успел я проводить их к больному, как еще кто-то пожаловал из холла. Это был Клей Эшли, управляющий Канауа-Спа. Он напустился на меня:
  – Ктоэтосделалкогдаэтослучилосьгдеонктоэто?
  Я попросил его заткнуться и вернулся к врачу и сестре. Лысый док был совсем не шляпа. Сестра поставила чемоданчик на стул, а док склонился над Вульфом, не задавая мне никаких вопросов. Вульф попробовал повернуться, но врач приказал ему лежать смирно.
  – Черт побери, должен же я видеть ваше лицо! – запротестовал Вульф.
  – Зачем? Чтобы убедиться, что я врач? Все в порядке. Лежите спокойно.
  – Что это за чертовщина? – послышался голос Клея Эшли где-то возле моего локтя. – Вы говорите, в него стреляли? Что произошло?
  – Тихо там, пока я не разберусь, что́ с ним, – даже не обернувшись, властно распорядился док.
  В дверь снова настойчиво постучали. Я пошел открывать, и Эшли последовал за мной. Это был мой приятель Оделл с парочкой полицейских. За ними маячила зеленая куртка из главного холла.
  – Убирайся отсюда и держи рот на замке, – велел Эшли зеленой куртке.
  – Я только хотел сказать вам, сэр, что слышал выстрел и двое гостей послали узнать…
  – Скажи им, что ничего не знаешь. Скажи, что ружье случайно выпалило. Понятно?
  – Да, сэр.
  Я проводил всю четверку в свою комнату. Игнорируя Эшли, которого Вульф относил к буржуа, я обратился к полицейским:
  – Ниро Вульф сидел в кровати и повторял речь, которую должен произнести сегодня вечером. Я стоял в четырех ярдах от открытого окна и смотрел в текст, чтобы поправлять его. Что-то за окном привлекло мое внимание. Не знаю, движение или звук. Я взглянул за окно, но сумел уловить только легкое движение ветки. Я швырнул в направлении окна рукопись и в ту же секунду увидел ствол ружья. Вульф окликнул меня, со щеки его капала кровь. Я подошел, чтобы осмотреть рану. Потом позвонил и вытирал кровь, пока не пришел врач, а это было за минуту до вас.
  Один из полицейских вытащил блокнот:
  – Ваше имя?
  – Арчи Гудвин.
  Он записал.
  – Вы заметили в кустах кого-нибудь?
  – Нет. Позвольте сказать, что прошло не больше десяти минут с момента выстрела. Я сообщил все, что знаю. Если вы оставите вопросы на потом, сможете пойти по горячему следу.
  – Я хочу видеть Вульфа.
  – Чтобы спросить, не я ли стрелял в него? Я не стрелял. Но мне известно, кто это сделал. Тот же самый человек, который во вторник зарезал Ласцио. Не знаю, как его зовут, но это тот же парень. Вы двое хотите поймать этого молодчика? Так идите по следу, пока он не остыл.
  – Почему вы решили, что это сделал тот же, кто убил Ласцио?
  – Да потому, что Вульф стал копать слишком глубоко, и убийце это не понравилось. Вообще-то, найдется немало людей, которые предпочли бы видеть Ниро Вульфа мертвым, хотя и не в этих краях.
  – Вульф в сознании?
  – Безусловно. Сюда, пожалуйста.
  – Пошли, Билл.
  Они двинулись в комнату, за ними – Эшли и я, а Оделл позади. На столе в комнате Вульфа были разложены бинты и прочие медицинские принадлежности, работал электрический стерилизатор. Вульф лежал на правом боку спиной к нам, и врач что-то делал с его лицом.
  – Ну как, док?
  – Кто тут еще? – Доктор повернул голову. – А, это вы, ребята. Сквозная рана щеки. Я зашиваю ее.
  – Кто это? – осведомился Вульф.
  – Молчите. Полиция штата.
  – Арчи? Ты где, Арчи?
  – Здесь, босс. – Я шагнул вперед. – Ребята хотят узнать, не я ли стрелял в вас.
  – С них станется. Идиоты. Убери их отсюда. Убери всех, кроме врача. Я не гожусь для приема гостей.
  – Мы хотели узнать, мистер Вульф… – начал полицейский.
  – Мне нечего сказать, кроме того, что кто-то выстрелил в меня через окно. Разве мистер Гудвин не сказал вам этого? Вы полагаете, что можете поймать стрелявшего? Попробуйте.
  – Это не разговор, – взвился Клей Эшли. – Вся эта чертовщина началась с того, что я позволил собраться здесь людям, которые не входят в мою клиентуру. Совсем не входят. Мне кажется…
  – Я знаю, кто это. – Вульф начал поворачивать голову, но врач мягко остановил его. – Это мистер Эшли. Его клиентура! Тьфу! Выстави его отсюда. Выстави их всех. Ты слышишь меня, Арчи?
  – Хватит! – решительно сказал доктор. – Когда вы говорите, рана начинает кровоточить.
  Я повернулся к полицейским:
  – Идите, ребята. Стрелок уже далеко, вам ничто не угрожает. Вы тоже, – обратился я к Эшли. – Мое почтение вашей клиентуре. Проваливайте!
  Я проводил их до главного холла. Там Оделл и Эшли оказались впереди, и я дернул за рукав одного из полицейских. Тот остановился. Второй, увидев это, тоже притормозил.
  – Послушайте, – произнес я примирительно. – Мое предложение пуститься в погоню не понравилось вам. Попробую еще разок. Тип, что зарезал Ласцио и стрелял в Вульфа, даром времени не теряет. Ему может прийти фантазия еще поупражняться в стрельбе. Стоит чудесная погода, и Вульф не захочет закрывать окна или задергивать шторы. И черт меня побери, если я стану сидеть и караулить, не шевельнется ли ветка. Мы приехали к вам живые и хотим целыми унести отсюда ноги сегодня в двенадцать сорок. Как насчет того, чтобы поставить пост под нашими окнами? Там есть чудесная скамейка.
  – Весьма признательны за совет. – В голосе первого слышался сарказм. – Не послать ли в Чарлстон за полковником, чтобы вы могли дать ему указания?
  Я махнул рукой:
  – Я очень расстроен. Я не спал, в моего босса стреляли, и пуля лишь чудом не попала в мозг. – Я старался говорить как можно вежливее. – Было бы очень неплохо, если бы за нашими окнами понаблюдали. Вы сделаете это?
  – Да. Я позвоню и вызову кого надо. – Он уставился на меня. – Вы ничего больше не видели, а?
  Я сказал, что нет, и они ушли.
  В комнате Вульфа разыгрывался спектакль оказания помощи пострадавшему. Наблюдая, я стоял в ногах кровати, и вдруг мой взгляд упал на странички речи, все еще лежавшие на полу. Я поднял их и внимательно осмотрел. Так и есть, пуля прошла насквозь и погнула скрепку, которой были соединены листы. Я разгладил бумагу, положил рукопись на секретер и вернулся на свой пост в ногах кровати.
  Врач работал неторопливо, но тщательно и квалифицированно. Он начал зашивать рану, и Вульф, лежащий с закрытыми глазами, шепотом сообщил мне, что отказался от обезболивания. Его рука, вытянутая вдоль одеяла, сжималась в кулак каждый раз, когда игла протыкала кожу. Он мычал. После нескольких стежков он спросил доктора: «Мое мычание не мешает вам?» – «Нет», – сказал доктор, и мычание стало громче. Когда с наложением шва было покончено, доктор приступил к перевязке и сказал мне, что рана, хотя и поверхностная, довольно болезненна, а потому пациенту нужен покой. Он сделал перевязку с таким расчетом, чтобы бинты не понадобилось менять до приезда в Нью-Йорк. Пациент настаивает на том, что вечером все-таки произнесет речь, но, если в результате такого напряжения лицевых мышц потечет кровь, следует вызвать врача. Лучше всего раненому оставаться в постели до ужина.
  Он кончил. Сестра помогла ему собрать все причиндалы, включая окровавленные полотенца. Она предложила Вульфу помочь переменить испачканную пижамную куртку, но он отказался. Я достал чековую книжку, однако доктор сказал, что поставит услуги в счет, обошел вокруг кровати, заглянул в лицо Вульфу и сделал последние предостережения.
  Я проводил их до самого холла и сообщил зеленой куртке, что в шестидесятом номере никаких посетителей не принимают. Пациент лежал на правом боку, закрыв глаза.
  Я снял трубку:
  – Алло, коммутатор? Слушайте. Врач предписал мистеру Вульфу полный покой. Нельзя ли сделать так, чтобы телефон не звонил? Я не знаю…
  – Арчи! Отставить это, – донеслось из комнаты.
  – Подождите минутку, – сказал я в трубку. – В чем дело, сэр?
  Вульф, не шевелясь, проговорил:
  – Отмени свое распоряжение насчет телефона.
  – Но вы…
  – Отмени.
  Я попросил коммутатор восстановить статус-кво, повесил трубку и подошел к страдальцу.
  – Прошу прощения. Я не желаю встревать в ваши личные дела. Если вы хотите, чтобы телефон трезвонил…
  – Я этого не хочу. – Он открыл глаза. – Но мы ничего не сможем сделать, оставшись без связи. Ты, кажется, сказал, что пуля продырявила мою речь? Дай посмотреть, пожалуйста.
  Он говорил таким тоном, что я не стал спорить, взял с бюро рукопись и передал ему. Он перелистал ее и, обнаружив ущерб, нанесенный пулей, нахмурился еще сильнее.
  – Надеюсь, ты сможешь прочитать это, – изрек он, отдавая рукопись. – Зачем ты ее бросил?
  – Затем, что держал ее в руках. Если бы она не приняла на себя удар, вы могли бы получить серьезную рану. Или же, что я тоже допускаю, пуля вообще могла не коснуться вас. Все зависело от его меткости.
  – Полагаю, этот человек – болван. Я ведь уже умыл руки. У него был великолепный шанс избежать разоблачения. Но теперь мы его поймаем.
  – О! Без сомнения.
  – Конечно. Я очень терпелив. Но, Бог свидетель, я не собираюсь делаться покорной мишенью. Пока меня перевязывали, я обдумал детали. У нас мало времени. Дай мне зеркало. Воображаю, на кого я похож.
  – Вас чудесно декорировали.
  Я передал ему зеркало. Он принялся внимательно изучать свое отражение.
  – Что до этой птицы, я за то, чтобы поймать ее, но как посмотришь на вас, да и доктор сказал…
  – Тут уж ничем не поможешь. Закрой окна и задерни шторы.
  – Будет темно. Я просил полицейского установить пост под окном.
  – Делай, как я сказал, пожалуйста. У меня нет доверия к полиции. Кроме того, я буду все время смотреть в окно и не хочу, чтобы мой мыслительный процесс прерывался. Нет, до самого низа, будет полно света. Так лучше. И другое окно. Хорошо. Теперь принеси мне белье, чистую рубашку и халат.
  – Вам нужно лежать.
  – Ерунда. Когда лежишь, к голове приливает больше крови, чем когда сидишь. Если к нам придут, я все равно буду выглядеть ужасно из-за этой чертовой повязки, но хоть не придется извиняться за неглиже. Принеси белье.
  Пока он проделывал со своей тушей различные манипуляции, переведя ее сначала в сидячее положение, а потом поставив вертикально, я собирал нужные предметы. Паузы он отмечал громким сопением. Сняв окровавленную пижаму, Вульф с неодобрением осмотрел ее. Я принес влажное и сухое полотенца. Пока мы занимались его туалетом, он давал мне инструкции:
  – Все, что мы способны сделать, это перебирать возможные варианты, пока не наткнемся на однозначный факт. Ненавижу такую работу, но сейчас у нас нет другого выхода. Ты знаешь, как зачернить кожу жженой пробкой? Ну, у тебя будет возможность попробовать. Раздобудь пробку, ливрею служителей Канауа-Спа среднего размера. Не забудь о кепке. Но прежде всего закажи Нью-Йорк. Нет, не эти носки, дай черные – возможно, я буду неважно себя чувствовать и не смогу сменить их перед ужином. Нам нужно еще выбрать время дочитать речь. Надеюсь, ты знаешь на память номера Сола Пензера и инспектора Кремера. Да, но, если мы будем говорить с ними, не нужно, чтобы дежурный на коммутаторе узнал об этом. Надо как-то этого избежать.
  Глава четырнадцатая
  Мой приятель Оделл стоял в вестибюле, держа в руках огромный пальмовый лист. Он бросил на меня недоверчивый взгляд, которого я не заслужил.
  – Не собираюсь обсуждать роковой день, – сказал я, – и еще менее собираюсь соваться не в свое дело. Говорю прямо: мне надо только удостовериться, действительно ли частные телефонные разговоры остаются частными. Это не подозрение, а предосторожность. А ты говоришь, что должен спросить дозволения у управляющего. Да какой ты, черт возьми, штатный детектив, если не распоряжаешься в собственном хозяйстве? Ступай со мной. Не понравится мое поведение – начнешь швыряться камнями. И вообще, в этом вашем Канауа-Спа гостям приходится нелегко. Если не зашибут камнем, то зацепят пулей. А?
  Даже не стараясь скрыть недоверия, он зашевелился.
  – О'кей. В следующий раз, когда мне придет в голову пошутить, я придумаю что-нибудь из жизни ирландских выпивох. Пошли.
  Мы миновали вестибюль, спустились на лифте и двинулись по узкому боковому коридору. По его сторонам шли двери с дымчатым стеклом. Оделл открыл одну из них. За ней скрывалась небольшая комната, где не было ничего, кроме протянувшегося на всю длину помещения, футов этак на пятнадцать, коммутатора и сидевших перед ним в креслах, спиной к двери, шести телефонисток. Оделл подошел к той, что сидела с краю, пошептался с ней и показал мне пальцем на третью в ряду. Сзади шея девушки казалась немного костлявой, но, когда она обернулась, я оценил по достоинству нежную белую кожу и многообещающие голубые глаза. Оделл что-то сказал голубоглазой, она кивнула.
  – Я придумал новый способ звонить по телефону, – обратился я к ней. – Мистер Вульф из шестидесятого хочет поговорить в Нью-Йорком, а я постою и посмотрю, как вы будете его соединять.
  – Из шестидесятого? Это тот, в которого стреляли?
  – Точно.
  – А вы сказали мне, что я чудо.
  – Точно. Вообще-то я пришел это проверить. Если сразу же соедините…
  – Извините.
  Она повернулась к коммутатору, произнесла несколько слов, послушала и что-то куда-то воткнула. Когда она закончила, я сказал ей:
  – Нью-Йорк, Либерти два-три-три-ноль-шесть. Соедините прямо с шестидесятым.
  Она усмехнулась:
  – Личное руководство телефонными переговорами, а?
  – Именно. Давно я так не веселился.
  Она занялась делом. Тут я заметил, что Оделл вытащил блокнот и карандаш и что-то усердно записывает. Я выворачивал шею как мог, чтобы заглянуть в его каракули, затем любезно обратился к нему:
  – Мне нравится, когда люди знают свое дело, как ты. Чтобы избавить тебя от необходимости напрягать слух, сообщаю – следующий звонок будет по номеру: Спринг семь-три-один-ноль-ноль, Нью-Йорк, Главное полицейское управление.
  – Весьма благодарен. Что это он, взывает о помощи, получив легкую царапину на физиономии?
  Я что-то промямлил, так как наблюдал за работой телефонистки. Коммутатор был старого образца, и понять, подслушивает она или нет, не составляло особого труда. Девушка нажимала какие-то кнопки, вставляла и выдергивала штекеры. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я услышал ее голос:
  – Мистер Вульф? Нью-Йорк на проводе. Говорите, пожалуйста. – Она одарила меня улыбкой: – Вы предполагали, что я кому-нибудь об этом расскажу? Не мистеру ли Оделлу?
  Я улыбнулся в ответ:
  – Не забивайте свою головку такой чепухой. «Будь умницей, дорогое дитя…
  – …И станешь носить бриллианты». Знаю. А вы слышали вот это… Извините.
  Оделл никак не хотел уйти. Он ждал добрых четверть часа, пока Вульф говорил с Солом Пензером, и еще столько же, пока босс беседовал с инспектором Кремером. Когда с этим было покончено, я счел своим долгом спросить, что предпочитает телефонистка – бриллианты или рубины? Она ответила, что больше всего хотела бы получить новую Библию, а то старая совсем истрепалась – так усердно она читает Священное Писание. Я сделал вид, будто собираюсь погладить ее по волосам, но она быстро наклонила голову, а Оделл дернул меня за рукав.
  Я простился с ним в вестибюле, рассыпаясь в благодарностях, и заверил, что мы не забыли о его притязаниях на место детектива в отеле «Черчилль» и что мистер Вульф при первой же возможности замолвит за него словечко мистеру Лиггету.
  Минуту спустя такая возможность представилась мне самому, но я был слишком занят. Спеша выполнить следующее поручение, я шел мимо конюшни, возле которой стояли несколько лошадей и грумы в зеленых куртках. Мне нравится смотреть на лошадей с расстояния десяти футов, и я замедлил ход. Тут-то я и заметил Лиггета, одетого в костюм для верховой езды, явно взятый напрокат. Он спрыгивал с крупного жеребца. Я притормозил, надеясь увидеть еще кое-кого из гостей, но мне не повезло. Не то чтобы я имел что-нибудь против гостей, но человек, который платит двадцать монет в день за номер, всегда или слишком лоснится, или выглядит так, словно родился с больным животом. Уверен, будь я лошадью…
  Но меня ожидали дела. Вульф сидел в комнате один уже больше получаса, и хотя я строжайше запретил коридорному впускать к нему кого бы то ни было и запер дверь, но все равно ощущал беспокойство. Так что я помчался в «Покахонтас». У входа мне повстречались Лизетт Путти и Валенко с теннисными ракетками. На веранде сидела с вязаньем мамаша Мондор. Перед самым входом в машине курили полицейский и какой-то уродец в штатском. Обе гостиные были пусты, зато в кухне толпился народ: повара, поварята, официанты, наши кулинары. Все они метались и были страшно возбуждены.
  Шли приготовления к обеду, не говоря уже об ужине, который должен был состоять из блюд чисто американского происхождения, дабы иллюстрировать отдельные положения речи Вульфа. Все это, конечно, стряпалось под руководством Луи Сервана, который то и дело возникал откуда-то в белом колпаке и фартуке, смотрел, нюхал, пробовал и давал указания. Я позволил себе ухмылку в адрес Альберто Мальфи, который, тоже при колпаке и фартуке, бегал по пятам за Серваном. Счастливо миновав столкновения с Доменико Росси, я приблизился к председателю. Благородное лицо Сервана нахмурилось, когда он увидел меня:
  – А, мистер Гудвин! Я только что узнал об этом ужасном происшествии с мистером Вульфом. Мистер Эшли позвонил из отеля. Мой гость, наш почетный гость… это кошмар! Я навещу его, как только смогу уйти отсюда. Это не очень серьезно? Он сможет быть с нами?
  Я приободрил его. Тут подошли еще двое-трое. Я принял соболезнования в адрес босса и убедил их подождать с визитами несколько часов. Затем я сказал Сервану, что ненавижу отрывать от дела занятого человека, но мне необходимо сказать ему несколько слов, и мы отправились в маленькую гостиную. Вскоре он вызвал Моултона, старшего официанта, и дал ему инструкции.
  Когда Моултон ушел, Серван, немного поколебавшись, сказал мне:
  – Я все же хотел бы видеть мистера Вульфа. Мистер Эшли говорит, что двое моих официантов рассказали ему какую-то ужасную историю. Мне понятно их нежелание… но я не могу… мой друг Ласцио погиб здесь, в моей столовой. – Он провел рукой по лбу. – Ничто не предвещало подобных событий. Мне за семьдесят, мистер Гудвин, но за всю мою жизнь это самое ужасное происшествие… Я должен вернуться в кухню. Кребтри – хороший человек, но чуть легкомыслен, и я не до конца доверяю ему.
  – Забудьте все это. – Я потрепал его по руке. – То есть забудьте об убийстве. Пусть об этом теперь беспокоится Ниро Вульф. Вы выбрали сегодня утром четверых новых членов?
  – Да.
  – И что Мальфи? Прошел он?
  – Мальфи? В «Les quinze maîtres»? Боже упаси, нет!
  – О'кей. Мне просто было интересно. Идите в кухню и наслаждайтесь. Я все передам Вульфу.
  Он кивнул и исчез. Прошло уже больше часа с тех пор, как я покинул «Апшур», и я со всех ног бросился туда.
  После улицы комната Вульфа показалась мне мрачной. Здесь побывала горничная, постель была застелена, и все лежало на своих местах. Вульф сидел в большом кресле у окна и хмуро взирал на последнюю страницу своей речи. Еще в прихожей я начал напевать, чтобы он понял, что все хорошо, а теперь подошел проверить повязку. Она была в порядке. Следов свежего кровотечения не было.
  – Все устроилось, – отрапортовал я. – Серван посвятил в детали Моултона. Все шлют наилучшие пожелания и жаждут вас видеть. Серван собирается прислать нам подносы с обедом. Жаль, что вы тут закупорены. Погода чудесная. Наш клиент пользуется этим и уехал кататься верхом.
  – У нас нет клиента.
  – Я говорю о мистере Лиггете. Я все еще считаю, что если уж он предложил вам деньги за работу детектива, то следует доставить ему это удовольствие. Не говоря уже о том, чтобы сосватать ему Берена. Вы говорили с Солом и с Кремером?
  – Разве ты не был у коммутатора?
  – Да, но я не слышал, с кем вы говорили.
  – Я говорил с ними. – Он вздохнул. – Такие вещи ранят. Что готовят на обед?
  – Бог мой, я и не знаю. Там их толпится пятеро или шестеро. Конечно, ранят, а вы не хотите получить за это ни цента. – Я сел и откинул голову на спинку стула, так как устал держать ее прямо. – Но это не все. Это делает вас еще капризнее, чем обычно, это да… бессонница. Я знаю, что вы смеетесь над так называемой рутиной, но мне случалось видеть, каких результатов вы иногда добиваетесь с ее помощью. Не мешало бы выяснить, где были некоторые люди сегодня в четверть одиннадцатого. Если, скажем, вы обнаружите, что Леон Блан в это время варил в кухне суп, он, ясно, не мог сидеть в кустах и выстрелить в вас. Я объясняю, как это делается.
  – Спасибо тебе.
  – Спасибо мне и продолжаем капризничать, так?
  – Я не капризничаю, просто я умный. Сколько можно тебе повторять: поиск отрицательных свидетельств – последнее, что остается тому, кто не может найти положительных. Собирать и проверять алиби ужасно скучно и почти всегда бесполезно. Нет. Добудь настоящую улику, а если увидишь, что она входит в противоречие с алиби, сокруши алиби. Во всяком случае, я мало интересуюсь тем, кто в меня стрелял. Я хочу поймать того, кто зарезал Ласцио.
  Я уставился на него:
  – Что за загадки? Вы сами сказали, что это один и тот же человек.
  – Конечно. Но раз именно убийство Ласцио заставило его стрелять в меня, то убийство мы и должны расследовать. Пока мы не можем доказать, что этот человек убил Ласцио, какие мотивы для выстрела в меня мы ему предъявим? А если ты не можешь доказать мотив, то на черта нужно знать, где он был в четверть одиннадцатого? Единственное, что может нам пригодиться, это прямое доказательство того, что он совершил убийство.
  – Ну ладно, – обреченно махнул я рукой. – Все. Вы, конечно же, раздобудете это доказательство.
  – У меня оно есть. Сейчас его проверяют.
  – Что или кто?
  Он принялся трясти головой, затем выдохся и перестал.
  – Его проверяют. Я не считаю это доказательство решающим, далеко нет. Надо ждать результатов проверки. Оно так незначительно, что я подготовил это представление с мистером Бланом, ведь у нас мало времени, и не следует пренебрегать ни одной возможностью. И потом, это вполне возможно, хотя вряд ли у него есть ружье… Там кто-то стучит.
  Из «представления с мистером Бланом» вышла полная ерунда. Никаких результатов оно не дало – только помешало мне поспать перед обедом. Меня это не удивило, думаю, Вульфа тоже, он просто перебирал все варианты.
  Первыми прибыли Моултон и Пол Уиппл с нужными приспособлениями. Я отвел их к Вульфу, чтобы он им все объяснил, а потом запер в своей комнате. Через несколько минут появился Леон Блан.
  Кулинар и гурман имели приятную беседу. Блан был огорчен ранением Вульфа и долго распространялся на эту тему. Затем перешли к делу. Блан сказал, что пришел по просьбе Сервана и ответит на любые вопросы мистера Вульфа. Он отвечал очень старательно даже на вопросы, касающиеся степени его знакомства с миссис Ласцио. Блан подчеркнул, что очень хорошо знал ее, когда она была миссис Вукчич, а он служил шеф-поваром в отеле «Черчилль». Но последние пять лет, с тех пор как уехал в Бостон, он видел ее всего два-три раза, и между ними не было никакой тесной дружбы. Затем Вульф перешел к вечеру вторника, точнее, к тому времени, которое Блан провел в своем номере в «Покахонтас», пока остальные дегустировали весенний соус. Я не все хорошо слышал, поскольку был в ванной и экспериментировал там со жженой пробкой на тыльной стороне руки. Серван прислал спиртовку и столько пробок, что хватило бы для целого менестрель-шоу47.
  Когда Вульф предложил устроить маскарад, Блан воспротивился, но не очень решительно. Я распахнул дверь ванной и пригласил его. Там мы с ним развлеклись. Он разделся до нижнего белья, я сначала натер его кремом, а потом принялся орудовать пробкой. Вот уж не думал, что у меня хорошо получится, я не гример, в конце концов, но, честное слово, я мастерски его перекрасил. Больше всего хлопот нам доставили корни волос и уши. Да еще он жаловался, что я попал ему в глаз. Но он сам виноват: слишком сильно моргал. Он надел ливрею и фуражку. Ей-богу, это была недурная работа. Вот только Моултону не удалось раздобыть черные перчатки, пришлось воспользоваться темно-коричневыми.
  Я привел его к Вульфу для одобрения, позвонил в «Покахонтас» миссис Койн и сказал ей, что все готово. Она пришла через пять минут. Я вышел в коридор, объяснил суть дела и сказал, что она не должна открывать рот, если хочет, чтобы Вульф помог ей выпутаться из передряги. Оставив ее в прихожей, я побежал к Блану. Когда я заканчивал красить его, он пришел в раздражение, но сейчас Вульф умиротворил его. Я поставил Блана возле кровати на нужном расстоянии, надвинул фуражку пониже, заставил прижать палец к губам. Затем подошел к двери и приоткрыл ее ровно на шесть дюймов.
  Через десять секунд я позволил Блану переменить позу и, выведя Лио Койн в коридор, спросил ее:
  – Ну?
  Она покачала головой:
  – Нет. Это был другой.
  – Почему вы так решили?
  – У него слишком большие уши. Это не он.
  – Вы могли бы подтвердить это под присягой?
  – Но вы… – Ее глаза сузились. – Вы сказали, мне не придется…
  – Конечно. Но насколько вы уверены?
  – Совершенно уверена. Этот человек стройнее.
  – О'кей. Весьма благодарен. Возможно, мистер Вульф захочет поговорить с вами позже.
  Остальные сказали то же. Я показывал Блана дважды: Полу Уипплу с лица и Моултону со спины. Уиппл был готов подтвердить под присягой, что человек, которого он видел в столовой, и этот – разные люди. А Моултон присягнуть не рискнул бы, раз видел только спину, но полагал, что это другой человек. Я отослал их в «Покахонтас».
  Затем пришлось помочь Блану отмыться. Это было куда сложнее, чем красить. Я даже не уверен, что он когда-нибудь отмоет свои уши добела. Убедив всех, что он не убийца, Блан сделался очень мил. Ранение Вульфа и жженая пробка Блана извели в тот день весь запас полотенец в Канауа-Спа.
  – Я согласился на все это, потому что Луи Серван попросил меня, – сказал Блан Вульфу. – Я знаю, что убийц полагается наказывать. Если бы я был убийцей, то меня следовало бы наказать. Это страшное испытание для нас, мистер Вульф, страшное. Я не убивал Филипа Ласцио, но, если бы мне стоило только шевельнуть пальцем, чтобы возвратить его к жизни, знаете, что бы я сделал? Я бы сделал так. – С этими словами он засунул обе руки в карманы как можно глубже.
  Затем Блан повернулся, чтобы уйти, но его задержали. Затеянная нами программа заставила снять эмбарго с посетителей, и первый уже настойчиво стучал в дверь.
  Это был мой приятель Барри Толмен.
  – Как мистер Вульф?
  – Изрядно потрепан, но не побежден. Заходите.
  Он вошел и открыл было рот, но вдруг увидел, кто стоит позади него.
  – О, вы здесь, мистер Блан?
  – Да. По просьбе мистера Сервана…
  – Мы проводили следственный эксперимент, – вставил Вульф. – Не думаю, что вам стоит терять время с мистером Бланом. Как считаешь, Арчи? Мистер Блан убил мистера Ласцио?
  Я покачал головой:
  – Нет, сэр. Три мимо.
  Толмен посмотрел на меня, на Вульфа, на Блана.
  – Ну раз так… Тем не менее вы мне можете понадобиться. Вы будете в корпусе «Покахонтас»?
  Без особого восторга Блан ответил «да», выразил надежду, что к ужину Вульфу станет лучше, и ушел. Проводив его, я вернулся в комнату. Толмен сидел склонив голову набок, чтобы лучше видеть повязку Вульфа, а тот говорил:
  – Опасно? Только не для меня, нет, сэр. Доктор сказал, что рана поверхностная. Но, уверяю вас, это грозит большой опасностью человеку, который стрелял. Взгляните сюда. – Он показал поврежденную рукопись. – Пуля проделала это, прежде чем поразить меня. Мистер Гудвин спас мне жизнь, бросив рукопись в окно. Так он сам говорит. Мне хочется верить в это. Где мистер Берен?
  – Здесь. В корпусе «Покахонтас»… со своей дочерью. Я сам привез его. Мне позвонили в Куинби с сообщением, что в вас стреляли. Как думаете, это тот же, кто зарезал Ласцио?
  – Кто же еще?
  – Но за что он вас? Вы же делом больше не занимаетесь.
  – Он этого не знал. – Вульф поерзал в кресле, вздрогнул и горько добавил: – Но теперь я не могу им не заниматься.
  – Меня это устраивает. Я не хочу сказать, будто рад тому, что в вас стреляли… Вот вы занялись Бланом. Почему вы считаете, что это не он?
  Вульф начал объяснять, но тут меня отвлекло прибытие обеда. Луи Серван превзошел самого себя: три огромных подноса несли три официанта, а четвертый негр открывал им двери и регулировал движение. Я проголодался, и от аппетитных запахов у меня потекли слюнки. Регулировщик – сам Моултон, – поклонившись Вульфу, мгновенно накрыл стол невесть откуда появившейся скатертью.
  – Извините, пожалуйста, – сказал Вульф Толмену.
  Испустив радостное мычание, он поднялся с кресла, пересек комнату и подошел к подносам. Подняв крышку, он низко наклонился и принюхался. Затем посмотрел на Моултона:
  – Пирожки?
  – Да, сэр. Приготовил мистер Валенко.
  – Знаю. – Он поочередно снимал крышки, наклонялся, нюхал и удовлетворенно кивал. – Артишоки баригуль?48
  – Кажется, сэр, мистер Мондор называет это дригант. Что-то вроде этого.
  – Неважно. Оставьте все, пожалуйста. Мы сами накроем на стол, если вы не возражаете.
  – Но мистер Серван сказал мне…
  – Мне так больше нравится. Оставьте все на подносах.
  – Я оставлю человека…
  – Нет. Прошу вас. У меня разговор. Все свободны.
  Они ушли. Стало ясно, что, если мы собираемся есть, потрудиться придется мне. Я призвал свои истощенные мышцы к последнему усилию.
  – Как будем есть? Как приличные люди или прямо руками?
  Он думал целую вечность, потом тяжело вздохнул:
  – Позвони в ресторан и узнай меню обеда.
  Я уставился на него:
  – Вы не спятили?
  – Арчи, – в голосе его звучало бешенство, – можешь себе представить, в каком я состоянии? Это пирожки Валенко и артишоки Мондора. Но откуда, черт побери, я знаю, кто еще был в кухне? Эти подносы предназначались нам, и все знали это. Предназначались мне. Я все еще надеюсь уехать сегодня домой. Звони в ресторан и унеси отсюда эти подносы, чтобы до меня не доносился запах. Поставь их в своей комнате.
  – Но, ради бога, – вмешался Толмен, – если вы действительно думаете… мы можем послать всю эту еду на анализ…
  – Я не хочу посылать ее на анализ, я хочу ее съесть. Но не могу. Не собираюсь. Может, тут все в порядке, но взгляните на меня. Я затерроризирован, я пользуюсь услугами полиции! Что нам даст анализ? Говорю вам, сэр… Арчи?
  У двери опять стучали. Запах еды на подносах привел меня в паршивое настроение, и я таил надежду встретить инспектора из Департамента здравоохранения, который засвидетельствовал бы, что еда безвредна. Но это был всего лишь лакей из холла. В руках он держал телеграмму, адресованную Ниро Вульфу.
  Я вскрыл конверт и передал телеграмму адресату. «Так», – пробормотал он. В его голосе зазвучали новые нотки, и я подозрительно посмотрел на него. Он передал телеграмму мне:
  – Прочти это мистеру Толмену.
  НИРО ВУЛЬФУ КАНАУА-СПА
  НИКАКИХ БУМАГ ТЧК КРЕМЕР УЧАСТВУЕТ ТЧК
  ВЕДУ РАССЛЕДОВАНИЕ ТЧК
  ПОЗВОНЮ МЕСТА НАЗНАЧЕНИЯ ТЧК ПЕНЗЕР.
  – Так-то лучше, – тихо заключил Вульф. – Гораздо лучше. Мы даже можем съесть эти пирожки, но… нет. Звони в ресторан, Арчи. Мистер Толмен, думаю, вы пообедаете с нами?
  Глава пятнадцатая
  Жером Берен потрясал кулаками так, что стул под ним ходил ходуном.
  – Великий боже! Грязный пес!.. – Он внезапно остановился и требовательно спросил: – Вы говорите, это не Блан? Не Вукчич? Не мой старый друг Селота?
  – Ни один из них, я полагаю, – заявил Вульф.
  – Тогда я повторяю: грязный пес! – Берен наклонился вперед и похлопал Вульфа по колену. – Я прямо говорю вам, не надо быть псом, чтобы прикончить Ласцио. Это может сделать каждый, буквально каждый. Так, между делом. Конечно, это не слишком красиво – пырнуть человека столовым ножом в спину, но, когда спешишь, часто не обращаешь внимания на красоту. Нет, за убийство Ласцио я никого не назову псом. Но стрелять через окно в вас – почетного гостя «Les quinze maîtres»! И только потому, что вы встали на сторону справедливости! Потому, что у вас хватило здравого смысла понять, что я не мог сделать семь ошибок при дегустации этого проклятого соуса! А теперь я расскажу вам… вы не поверите, когда я расскажу, чем меня там кормили, в этой тюрьме!
  Он принялся рассказывать. Это было ужасно.
  Вообще-то они с дочерью пришли поблагодарить Вульфа. Было уже около четырех, Толмен распорядился поставить возле кустов усиленный пост, так что мы распахнули окна и раздвинули шторы. Солнечный свет заливал комнату. Обед из ресторана, хотя ему было далеко до пирожков Валенко, вполне выполнил свое предназначение. Даже Вульф, как ни трудно ему было жевать, съел его с аппетитом. Надежду вздремнуть я уже оставил – случай так и не представился. Толмен пробыл почти до конца обеда, а когда нам удалось его спровадить, явились Росси, Мондор и Койн выразить свое сочувствие Вульфу. За ними последовали остальные. Даже Луи Серван выкроил несколько минут, хотя я так и не понял, как ему удалось уйти из кухни. Да еще около трех позвонили из Нью-Йорка. Вульф взял трубку сам. С его стороны разговор состоял преимущественно из мычания; я сумел только понять, что говорил он с Кремером. Однако мне стало ясно, что плохих новостей он не получил, так как потом потирал нос и выглядел вполне довольным.
  Констанца Берен вот уже двадцать минут ерзала на краешке стула, безуспешно пытаясь вставить слово. Наконец ее отец сделал паузу.
  – Мистер Вульф, я… я ужасно вела себя утром, – произнесла она.
  Он перевел взгляд на нее.
  – Верно, мисс Берен. Я давно заметил, что чем красивее женщина, особенно молодая, тем легче она позволяет себе неконтролируемые припадки. Вы всё осознали, а это уже кое-что. Скажите, когда вы чувствуете, что у вас наступает такое состояние, вы уже ничего не можете с этим поделать? Никогда не пробовали?
  Она рассмеялась:
  – Это был не припадок. У меня не бывает припадков. Я паниковала и сходила с ума, потому что моего отца посадили в тюрьму за убийство, а я хорошо знала, что он не убивал. А они думали, что у них есть доказательства, и мне сказали, что это доказательство дали им вы… Как могла я рассуждать? И все это в чужих краях, где я никогда не бывала… Америка – ужасная страна.
  – Здесь есть люди, которые не согласятся с вами.
  – Наверное… Я думаю, дело не только в стране… Может быть, люди, которые здесь живут… О, извините, я не имею в виду вас или мистера Гудвина… Я уверена, что вы очень доброжелательный человек и, конечно, мистер Гудвин тоже, ведь у него жена и столько детей.
  – Правда-правда. – Вульф с видом сообщника посмотрел на меня. – Как дети, Арчи? Хорошо, надеюсь?
  – Превосходно, спасибо. – Я махнул рукой. – Черт бы побрал эту мелюзгу, все перевернули вверх дном. Не могу дождаться, когда попаду домой.
  Берен вынул изо рта трубку и одобрительно кивнул мне:
  – Когда маленькие, это прекрасно. Моя дочь… – Он пожал плечами. – Она, конечно, очень хорошая, но сводит меня с ума! – Он нагнулся с явным намерением снова похлопать Вульфа по колену. – Поговорим о возвращении. Мне сказали, что эти собаки могут держать нас всех здесь, сколько им заблагорассудится. Это правда? Только потому, что этот Ласцио получил нож в спину? Мы с дочерью хотели сегодня вечером уехать в Нью-Йорк, а оттуда в Канаду. Меня выпустили из тюрьмы, но я не свободен. Это так?
  – Боюсь, что так. Вы хотели ехать поездом в полночь?
  – Хотел. А теперь они говорят, что никто отсюда не уедет, пока они не найдут убийцу этой собаки! Если мы будем дожидаться толку от этого дурня Толмена и того, другого, с обрубленным ухом…
  Он сунул трубку в рот и выпустил облако дыма.
  – Нам не придется их дожидаться, – Вульф вздохнул. – Слава богу. Я думаю, сэр, вам следовало бы упаковать чемоданы, и если у вас заказаны билеты на поезд, не отказывайтесь от них. К счастью, вам не придется ждать, пока мистер Толмен докопается до истины. Если…
  – Меня могли и не выпустить. Я знаю. Я мог бы получить вот это. – Он ребром ладони показал, как ему оттяпали бы голову. – Я, конечно, сидел бы в тюрьме и голодал бы. Мы, каталонцы, умеем принять смерть, когда она приходит, но, великий боже, человек, который способен поглощать эту пищу, не человек и даже не животное! Я знаю, чем обязан вам, я буду благословлять вас за каждым куском, который мне доведется положить в рот. Мы обсуждали это с Серваном. Я сказал ему, что в долгу перед вами, но не в моих обычаях оставаться в долгу. Я сказал Сервану, что должен отблагодарить вас, он наш хозяин, и он деликатный человек. Он сказал, что вы не возьмете денег. Он сказал, что вам предлагали, а вы отказались. Я понимаю и уважаю ваши чувства, раз вы здесь почетный гость…
  Новый стук в дверь вынудил меня оставить Вульфа расхлебывать кашу, которую он сам и заварил. Я знал, что в один прекрасный день он доиграется, и, пока шел к двери, на лице моем играла усмешка, допускаю, что весьма злорадная. Я представлял, как он чувствует себя в роли драгоценности в шкатулке гостеприимства.
  Пришел Вукчич. Он сослужил Вульфу хорошую службу, ворвавшись в разговор и сразу уведя его в сторону от таких вульгарных вещей, как деньги или возмещение услуг. Вукчич был в странном настроении: смущен, мрачен. Он явно нервничал и говорил на отвлеченные темы. Через несколько минут Берен с дочерью ушли. Тогда Вукчич встал перед Вульфом, скрестил руки на груди и заявил, что, несмотря на утреннюю резкость Вульфа, счел своим долгом прийти и высказать сочувствие.
  – В меня стреляли шесть часов назад, – отрезал Вульф. – Я мог умереть.
  – Да брось, Ниро! Конечно нет. Они сказали, что затронута только щека, да я и сам вижу.
  – Я потерял целую кварту крови. Арчи? Ты сказал, что кварту?
  Я ничего такого не говорил, но я всегда лоялен к работодателю.
  – Да, сэр. По меньшей мере. Скорее, даже две. Я, конечно, не измерял, но она текла рекой, как Ниагарский водопад, как…
  – Достаточно. Спасибо.
  Вукчич все еще хмурился. Его грива падала ему на глаза, но он так и не поднял руки, чтобы откинуть волосы.
  – Мне жаль, – прорычал он. – Если бы он убил тебя… – Пауза. – Послушай, Ниро. Кто это был?
  – Не знаю. Пока не знаю.
  – А ты выясняешь?
  – Да.
  – Это был убийца Ласцио?
  – Да. К черту все это! Когда я говорю, люблю двигать головой, а теперь не могу. – Вульф бережно приложил кончики пальцев к своей повязке, пощупал ее и дал руке упасть. – Я кое-что скажу тебе, Марко. Та чепуха, что произошла между нами, – мы не сможем забыть ее, и это бесполезно обсуждать. Я могу сказать только, что она скоро рассеется.
  – Черта с два. Каким образом?
  – Естественным. Во всяком случае, я на это надеюсь. А сейчас нам нечего сказать друг другу. Ты как наркоман… нет, я не то хотел сказать. Ты видишь, что мы не можем разговаривать. Аu revoir, Марко.
  – О господи, я и не отрицаю, что похож на наркомана!
  – Знаю. Ты понимаешь, на что идешь, но поступить иначе не можешь. Спасибо, что зашел.
  Вукчич наконец расцепил руки. Он медленно провел по волосам три раза, затем, не говоря ни слова, повернулся и вышел.
  Вульф долго сидел с закрытыми глазами. Потом глубоко вздохнул и попросил меня взять его рукопись для последней репетиции.
  Теперь нас прерывали только телефонные звонки. Звонили Толмен, Клей Эшли и Луи Серван.
  Следующий посетитель появился только в шесть. Я открыл дверь и, обнаружив, что это Рэймонд Лиггет, тут же изобразил радушную улыбку. Пахло гонораром, а среди прочих моих огорчений мне больно было видеть, как Вульф напрягает мозги, тратит деньги на междугородные переговоры и выпивку для четырнадцати человек, не спит две ночи, получает рану, постоянно находится в опасности, и все это никак не отражается на его банковском счете. Другой причиной была забота о месте для моего приятеля Оделла. Не то чтобы я считал себя обязанным. Просто, занимаясь детективной работой в Нью-Йорке, никогда не знаешь, где пригодится дружеская физиономия. Иметь своим протеже детектива из отеля «Черчилль» может оказаться полезным.
  Так или иначе, пахло деньгами. Первое, о чем заговорил Лиггет после того, как уселся и выразил сожаление по поводу порчи физиономии Вульфа, это не надумал ли Вульф уговорить Берена занять место шеф-повара в «Черчилле». Собственно, за этим гость и явился.
  – Мне странно, что вы все еще этого хотите, – пробормотал Вульф. – Человек, которого обвиняли в убийстве! А как же общественное мнение?
  Лиггет жестом отмел возражение:
  – А почему бы и нет? Люди питаются не общественным мнением. А вы сами знаете, какой у Берена престиж. Честно говоря, престиж интересует меня даже больше, чем его стряпня. У меня прекрасный кухонный штат.
  – Значит, люди едят престиж. – Вульф нежно погладил свой живот. – Вряд ли мне стоит беспокоиться.
  Лиггет тонко усмехнулся. В его серых глазах сквозило почти такое же раздражение, как в среду утром, а может, и большее. Он пожал плечами:
  – Да, но им так нравится. Я помню, что вчера утром вы мне отказали, но вы не собирались и расследовать убийство Ласцио. А теперь, как я понимаю, переменили планы. Эшли говорит, вы предприняли что-то исключительное, но я так и не понял, что именно.
  – Благодарю вас. – Вульф наклонил голову на одну восьмую дюйма.
  – Это Эшли говорит. Кроме того, вы нашли что-то такое, что помогло освободить Берена. Берен это знает, и вы, следовательно, имеете прекрасную возможность передать ему мое приглашение или даже попросить его. Я объяснял вам вчера, что мне необходимо заполучить его. Я могу прибавить, конфиденциально…
  – Я не хочу быть вашим конфидентом, мистер Лиггет.
  Лиггет нетерпеливо прервал:
  – Это не великий секрет. За Береном вот уже два года охотится наш конкурент, Брэнтинг из «Александера». Я знаю, что у Берена назначена с ним встреча завтра в Нью-Йорке. Это главная причина, почему я примчался сюда. Мне нужно договориться с Береном раньше, чем он увидится с Брэнтингом.
  – А вскоре после вашего приезда его забрали в тюрьму. Такая неудача! Но теперь его выпустили, и он сейчас, скорее всего, в корпусе «Покахонтас». Почему, черт возьми, вы не пойдете и не поговорите с ним сами?
  – Я уже объяснил вам вчера. Я не уверен, что уговорю его. – Лиггет подался вперед. – Слушайте, сейчас идеальная ситуация. Вы вытащили его из тюрьмы, он очень импульсивен, он чувствует благодарность. Вы уговорите его в два счета. Беда в том, что я не знаю, сколько Брэнтинг предложил ему или собирается предложить. Но я все равно дам больше. Вчера я сказал, что готов платить ему сорок тысяч, не пожалею и шестидесяти. Но время поджимает, и я предлагаю семьдесят. Для начала предложите ему пятьдесят…
  – Я еще не дал согласия что-либо ему предлагать.
  – Предложите ему пятьдесят тысяч долларов в год. Это намного больше, чем он получает в Сан-Ремо, хотя там он, возможно, участвует в прибыли. В любом случае Нью-Йорк – это кое-что. А если вы уговорите его, я заплачу вам десять тысяч долларов.
  Вульф поднял брови:
  – Он что, настолько вам необходим?
  – Я готов взять его. Мои директора обсудили этот вопрос, и я должен заполучить его. Я, конечно, не владелец «Черчилля», хотя у меня много акций. Вы можете все устроить еще до ужина. Я хотел повидать вас раньше, когда Берена только что привезли, но из-за несчастного случая…
  – Никакого несчастного случая. Случай тут ни при чем. – Вульф пощупал повязку. – Вот это при чем.
  – Правда. Разумеется. Так вы сейчас поговорите с Береном?
  – Нет.
  – Вечером?
  – Нет.
  Лиггет вскочил:
  – Вы что, рехнулись? Шанс заработать десять тысяч, – он стукнул пальцем о палец, – только за это! Почему нет?
  – Вербовка шеф-поваров не входит в мои обязанности. Я детектив. И привязан к своей профессии.
  – Я и не прошу вас менять профессию. Все, что от вас требуется, это один дружеский разговор. Вы можете сказать ему, что он будет полным хозяином на кухне, никто из администрации не станет вмешиваться в дела ресторана, ему ни перед кем не придется отчитываться.
  Вульф поднял палец:
  – Мистер Лиггет, прошу вас. Это пустая трата времени. Я не стану зазывать мистера Берена на работу в отель «Черчилль».
  Молчание. Я с трудом сдержал зевоту. Странно, что Лиггет не забился в истерике. Его поведение допускало такую возможность. Однако он сидел тихо, ни один мускул не дрогнул на лице, и смотрел на Вульфа. Вульф, такой же неподвижный, тоже смотрел на него из-под полуприкрытых век.
  Молчание продолжалось с минуту. Затем Лиггет сказал тихо:
  – Я дам вам за Берена двадцать тысяч.
  – Это меня не интересует.
  – Я… я дойду до тридцати. Я дам их вам наличными завтра утром.
  Вульф немного помолчал, не сводя с него глаз.
  – Нет. Это вам невыгодно. Мистер Берен, конечно, мастер, но он не единственный на свете. Оглянитесь вокруг. Ваши претензии просто ребячество. Вам дали плохой совет, порекомендовав обратиться ко мне. Вы, вероятно, обладаете каким-то здравым смыслом, и, если бы руководствовались только своими интересами и полагались только на свой ум, вы бы никогда не пошли на это. Вас прислали сюда, мистер Лиггет. Я это знаю. Это было ошибкой, очевидной для того, кто вас сюда прислал. Вы можете пойти и рассказать о своей неудаче, но, если вам снова понадобится совет, советуйтесь лучше с самим собой.
  – Не понимаю, о чем вы. Я делаю вам прямое предложение.
  Вульф пожал плечами:
  – Если я говорю непонятно, то со мной нельзя иметь дело. Стало быть, доложите о неудаче самому себе.
  – Я никому ничего не собираюсь докладывать. – Тон Лиггета стал резким. – Я пришел к вам потому, что мне это казалось целесообразным. Чтобы избежать неприятностей. Я могу сделать то, что хочу, без вашей помощи.
  – Так сделайте.
  – Но я пытаюсь избежать неприятностей. Я заплачу вам пятьдесят тысяч.
  Вульф медленно, с трудом покачал головой:
  – Вам придется доложить о неудаче, мистер Лиггет. Если правда, что, как сказал один циник, любой человек имеет свою цену, мою вам не осилить.
  Зазвонил телефон. Когда человек закипает, я всегда предпочитаю держать его в поле зрения, поэтому я обогнул стул Лиггета, чтобы не очутиться к нему спиной. Голубоглазая красотка сообщила, что вызывает Нью-Йорк. Услышав хриплый голос Кремера, я передал трубку Вульфу:
  – Вас мистер Пурди, сэр.
  С горестным мычанием он сделал усилие, чтобы подняться с кресла.
  – Это конфиденциальный разговор, мистер Лиггет, – сказал он, глядя на нашего посетителя. – И поскольку наше объяснение закончено… вы не возражаете?..
  Лиггет все понял. Не сказав ни слова, без тени колебания он встал и удалился. Когда дверь за ним закрылась, я повернул в замке ключ.
  Вульф говорил с Кремером больше десяти минут. Я сидел и слушал, но так и не смог понять всего. Однако мне стало ясно, что он уже давно водит меня за нос и с этим пора кончать.
  Едва Вульф повесил трубку и опустился в кресло, как раздался новый звонок. На сей раз красотка сказала мне, что звонят из Чарлстона. Сквозь треск и щелчки я услышал голос, знакомый, как мотив модной песенки.
  – Хелло. Мистер Вульф?
  – Нет, малыш, это председатель Верховного суда.
  – О, Арчи! Как вы там?
  – Чудесно! Отлично отдыхаем! Подожди, даю мистера Вульфа. – Я передал ему трубку. – Сол Пензер из Чарлстона.
  Новый десятиминутный разговор прибавил кое-что к моему представлению о разработанном Вульфом плане. Надо сказать, что в деталях он показался мне невероятным. Кончив говорить, Вульф поместился в кресло, осторожно откинул голову и сцепил пальцы на животе.
  – Который час? – осведомился он.
  Я взглянул на часы:
  – Четверть седьмого.
  Он хмыкнул:
  – Чуть больше часа до ужина. Напомни мне, чтобы я сунул текст речи в карман, когда пойдем туда. Ты можешь запомнить кое-что, не записывая?
  – Конечно. Сколько угодно.
  – Все это важно. Во-первых, я должен поговорить с Толменом. Надеюсь, он будет в отеле, как условились. Затем надо дозвониться до мистера Сервана. Боюсь, это будет нелегко. Кажется, приглашать гостей, когда собираешься уезжать, не полагается. Но мы нарушим традицию. Пока я буду звонить, ты приготовишь все, что нужно, упакуешь чемоданы и организуешь их доставку к поезду. Ближе к двенадцати нам будет некогда. Надо еще оплатить счет. Ты, кажется, говорил, что захватил пистолет? Хорошо. Надеюсь, он не понадобится, но держи его при себе. И еще, черт подери, пошли за парикмахером, я не могу сам побриться. Потом приведешь мистера Толмена и займешься багажом. Я все объясню, пока будем одеваться.
  Глава шестнадцатая
  Итак, традиция была нарушена, и, пока Луи Серван не появился на пороге большой гостиной, чтобы пригласить нас в столовую, мне пришлось выслушать на этот счет несколько нелестных высказываний. Однако по большей части ворчанье, пока гости маленькими группками потягивали шерри и вермут, относилось к другому предмету: было объявлено, что никто не имеет права покидать Западную Вирджинию до особого разрешения властей. Доменико Росси изощрялся в красноречии на этот счет достаточно громко, чтобы слышал Барри Толмен. Последний был явно взволнован, но обворожителен. Рэмси Кейт положился на судьбу, а Жером Берен каждую минуту восклицал: «Великий боже!» Все это выглядело чудовищно, но они не были столь глупы, чтобы утратить от этого аппетит. Подрастерявший свою самоуверенность Альберт Мальфи ухаживал за мамашей Мондор с таким рвением, словно считал это важным шагом к успеху на следующих выборах. Рэймонд Лиггет о чем-то тихо беседовал с Марко Вукчичем на кушетке.
  Барри Толмен попытался взять быка за рога. Когда появилась Констанца Берен, он с деловым видом заговорил с нею. Но она так явно его игнорировала, что мне показалось, будто его и в самом деле нет в гостиной.
  Уже пора было переходить в столовую, когда вошла Дина Ласцио. Шум тотчас смолк. Ее отец, Росси, поспешил к ней, следом Вукчич, а за ним и все остальные подошли высказать вдове свои соболезнования. Впрочем, на безутешную вдовицу Дина походила не больше, чем я на буддийского монаха. Но нельзя же требовать, чтобы женщина, отправляясь с мужем на отдых, брала с собой на всякий случай траурное платье. Я не слишком упрекал ее и за присутствие на этом празднике жизни, поскольку знал, что Ниро Вульф специально просил Сервана уговорить ее прийти.
  За столом я снова оказался рядом с Констанцей. Это было сносно. Вульф сидел справа от Сервана. Вукчич оказался через стол от Дины Ласцио, а Лиггет и Мальфи – рядышком, напротив меня. Берен сидел напротив Вульфа, слева от Сервана, а это весьма почетно для типа, которого только что выпустили из тюрьмы. Рядом с ним восседал Клей Эшли, который безуспешно старался казаться приветливым. Остальные разместились кто где, перемежаемые редкими вкраплениями женщин. На тарелочке перед каждым прибором лежало каллиграфически выведенное меню:
  LES QUINZE MAITRES
  Канауа-Спа, Западная Вирджиния
  Четверг. 8 апреля 1937 года
  УЖИН ПО-АМЕРИКАНСКИ
  
  Устрицы, запеченные в раковинах
  Черепаховый суп по-мэрилендски
  «Битое» печенье
  Жареная молодая индейка
  Рисовые крокеты в айвовом желе
  Лимская фасоль в сливках
  Авокадо Тодхантер
  Сладкие булочки к чаю (салли-ланн)
  Ананасовый шербет
  Бисквит
  Висконсинский творожный сыр
  Черный кофе
  Официанты под командованием Моултона приносили и расставляли блюда. Луи Серван с молчаливым достоинством обозревал происходящее. Уже при первой перемене поднялось волнение, ибо устрицы оказались такими свежими и жирными и так пахли, что казалось, их кормили арахисом и голубикой из рук. Поедание устриц сопровождалось целым ритуалом. Официанты, поставив перед каждым по огромной миске с целой дюжиной устриц, выстроились вдоль ширмы, той самой, за которой сорок восемь часов назад обнаружили тело Филипа Ласцио. Дверь буфетной отворилась, пропустив чернокожего повара в накрахмаленном белом колпаке и фартуке. Он сделал несколько шагов вперед и так смутился, что, казалось, готов был ринуться назад, но Луи Серван встал, показал на него, потом на стол и объявил:
  – Разрешите представить вам мистера Гиацинта Брауна, шеф-повара Канауа-Спа по рыбным блюдам. Устрицы, которые мы собираемся есть, приготовлены им. Вам решать, достойны ли они чести быть поданными «Les quinze maîtres». Мистер Браун просил меня сказать вам, что благодарит за оказанное ему доверие. Так, Браун?
  – Да, сэр.
  Раздался взрыв аплодисментов. Браун смутился еще сильнее, поклонился и вышел. Кулинары отсалютовали вилками. Слышался одобрительный шепот.
  – Превосходно, – проговорил Пьер Мондор со спокойным достоинством. – Запекали в горячей духовке?
  Серван кивнул, вилки опустились, все принялись за дело.
  Когда подали черепаховый суп, церемония повторилась. На сей раз приветствия были обращены к Кребтри. Отведав суп, все ощутили прилив восторга и потребовали, чтобы Кребтри вернулся. Многие встали из-за стола, чтобы пожать ему руку. Он совсем не смущался и явно был польщен.
  Еще двоих представляли, когда подали индейку. Один был Грант, седой, с морщинистым лицом, а другого, высокого, я не знал, так как на нашей вечеринке в среду его не было. Никогда я не пробовал лучшей индейки, но предыдущие блюда были столь обильны, что меня хватило лишь на одну порцию. Эти же ребята – пятнадцать маэстро – ели так, как женщина укладывает чемодан: неважно, сколько в него влезает, лишь бы все впихнуть. Отчасти в этом им помогал кларет, при помощи которого они проталкивали еду. За столом становилось все веселее, и старик Серван расточал счастливые улыбки.
  Без всякого сомнения, это был первоклассный ужин. Я медленно потягивал вино. Голова чуть-чуть кружилась, и, если бы сейчас понадобилось снова спасать жизнь Вульфа, я не смог бы блеснуть быстротой реакции.
  Никакой натянутости не чувствовалось, всем было легко, в столовой витал приятный запах кофе и коньяка. Наконец, в начале одиннадцатого, Вульф поднялся, чтобы произнести речь. Однако, честно говоря, больше похож он был на истца, который дает в суде показания о причиненных ему телесных повреждениях. Но такие мелочи его не волновали. Мы все повернули свои стулья, чтобы оказаться лицом к нему, уселись поудобнее и погрузились в молчание.
  Негромко, как на лекции, он начал:
  – Мистер Серван, леди, досточтимые кулинары и уважаемые гости! Я ощущаю себя в несколько глупом положении. Вследствие различных причин вам, во всяком случае некоторым из вас, могло показаться забавным мое намерение говорить о вкладе, который внесла Америка в la haute cuisine49. Я думал, мне придется призвать на помощь все свое красноречие, чтобы доказать вам, что этот вклад реален и достоин обсуждения. Но когда я принимал приглашение – весьма польстившее мне – выступить с этой речью, я и представить себе не мог, насколько ненужными окажутся все эти ухищрения в тот момент, когда мне доведется обратиться к вам с речью. Говорить о еде очень приятно, но бесконечно приятнее есть ее, что мы и проделали. Один человек как-то уверял меня, что самое тонкое из наслаждений – закрыть глаза и представлять себе прекрасных женщин. Я обратил его внимание на то, что еще лучше открыть глаза и смотреть на них. «Нет», – возразил он мне, потому что воображаемые женщины всегда оказывались куда красивее тех, что попадались ему на глаза. Я могу сколько угодно долго расхваливать вам блюда американской кухни, но это не пересилит впечатления от устриц, черепахового супа и индейки, которые недавно были там, – он широким жестом обвел стол, – а теперь здесь. – И он деликатно указал их нынешнее местонахождение.
  Все зааплодировали. «Bien dit!»50 – закричал Мондор. Серван сиял.
  Это было вступление. Вульф перешел собственно к речи. Первые десять минут я ощущал беспокойство. Ничто на свете не доставит мне такого удовольствия, как вид Ниро Вульфа, севшего в лужу, но только не в присутствии посторонних. Когда настанет этот счастливый миг (до сих пор мне не везло), это должно быть представление, даваемое персонально для Арчи Гудвина, и ни для кого больше. Вот я и опасался, как бы из-за тягот путешествия и бессонницы он не позабыл речь. Но уже через десять минут стало ясно, что волноваться не о чем. Я глотнул коньяку и расслабился.
  Когда он добрался до середины, появилась новая причина для беспокойства. Я взглянул на часы: было уже поздно. До Чарлстона всего шестьдесят миль. Толмен говорил, что дорога хорошая и их можно покрыть за полтора часа. Но, зная, какая сложная нам еще предстоит программа, я стал всерьез опасаться, что домой мы сегодня не уедем. Кроме того, если что-то случилось с Солом, весь наш план летит к черту. Так что я снова испытал большое облегчение, когда лакей из холла тихо вошел в столовую и подал мне условный знак. Я выбрался из-за стола, стараясь двигаться как можно тише, и на цыпочках вышел.
  В маленькой гостиной я обнаружил невысокого носатого субъекта, чью физиономию не мешало бы поскоблить бритвой. Его неизменная поношенная коричневая шляпа лежала у него на коленях. Он встал и протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал.
  – Хелло, дорогуша. Вот уж не думал, что ты когда-нибудь покажешься мне таким симпатичным. Повернись, каков ты сзади?
  – Как мистер Вульф? – осведомился Сол.
  – Ничего. Он там толкает речь, которую мы с ним разучили.
  – Ты уверен, что с ним все в порядке?
  – А почему должно быть иначе? А, ты про это. – Я махнул рукой. – Это ерунда. Он считает себя героем. Молю Бога, чтобы в следующий раз подстрелили меня, тогда он перестанет пыжиться. Раздобыл что-нибудь?
  Сол кивнул:
  – Все, что требовалось.
  – Тебе надо что-нибудь ему сказать, прежде чем он начнет игру?
  – Нет, не думаю. Я достал все, что он просил. Заставил попрыгать всю чарлстонскую полицию.
  – Могу себе представить. Это мой друг Толмен все устроил. А еще я завел приятеля по фамилии Оделл. Он швыряет в людей камнями – напомни мне когда-нибудь, чтобы я рассказал тебе. Тут веселое местечко. Теперь подожди здесь, пока тебя не позовут, а мне лучше вернуться. Ты ел что-нибудь?
  Он ответил, что его желудок сам следит за этим, и я оставил его. Я вернулся на свое место рядом с Констанцей и, когда Вульф сделал паузу, достал из кармана носовой платок и вытер губы. Вульф искоса взглянул на меня в знак того, что условный сигнал принял. Он вещал теперь о продаже на рынках Нового Орлеана сассафрасового порошка, которым приправляют суп гумбо, а стало быть, добрался до четырнадцатой страницы. Даже Доменико Росси внимательно слушал, несмотря на специальное подчеркивание того факта, что основные центры кулинарии в Америке – Луизиана, Южная Каролина и Новая Англия – не испытали никакого итальянского влияния.
  Вульф закончил. Даже я, зная, какая нам еще предстоит программа и как у нас мало времени, думал, что он все же сделает из вежливости паузу, чтобы хотя бы Луи Серван мог высказать какие-нибудь замечания. Но они даже не поняли, что речь закончена. Вульф огляделся – скользнул взглядом по лицам – и продолжил:
  – Надеюсь, что не очень наскучу вам, если продолжу говорить уже на другую тему. Я рассчитываю на ваше терпение, ибо то, что я собираюсь сказать, будет сказано как в моих, так и в ваших интересах. Свои мысли о кулинарии я изложил. Теперь поговорим об убийстве. Убийстве Филипа Ласцио.
  Возникло движение, послышался шепот. Лизетт Путти пискнула. Луи Серван поднял руку:
  – Позвольте. Я хотел бы сказать, что мистер Вульф делает это по нашей с ним договоренности. Грустно завершать так ужин «Les quinze maîtres», но этого, увы, не избежать. Мы не можем даже… так или иначе, делать нечего…
  Рэмси Кейт негостеприимно проворчал, разглядывая Толмена, Мальфи, Лиггета и Эшли:
  – Так вот почему эти люди…
  – Да, поэтому. – Тон Вульфа был резок. – Очень прошу вас всех не винить меня за то, что я вынужден внести печальную ноту. Виноват в этом человек, убивший Ласцио, создавший мрачную атмосферу подозрительности вокруг ни в чем не повинных людей и нарушивший мой и ваш отдых. Следовательно, не только я имею особые причины, – тут он потрогал свою повязку, – для ненависти к этому человеку, но мы все. Кроме того, перед ужином я слышал, как многие из вас жаловались, что должны оставаться здесь вплоть до особого разрешения властей. Вряд ли власти отпустят вас на все четыре стороны, пока имеют основания подозревать, что один из вас – убийца. Поэтому я и рассчитываю на ваше терпение. Вы не можете уехать, пока не будет обнаружен виновный. Именно это я сейчас и собираюсь сделать. Я намерен изобличить убийцу и доказать его вину, не выходя из этой комнаты.
  Лизетт Путти снова пискнула и прикрыла ладошкой рот. Никто не проронил ни звука. Некоторые озирались по сторонам, но большинство внимательно смотрело на Вульфа.
  – Во-первых, – продолжал он, – я должен, полагаю, рассказать вам, что́ произошло здесь, в этой комнате, во вторник вечером. Потом мы сможем перейти к вопросу, кто это сделал. Все было в порядке, пока соус пробовали Мондор, Койн, Кейт и Серван. Стоило Сервану выйти, как Ласцио подошел к столу и поменял местами все блюда с соусом, кроме двух. Без сомнения, он не оставил бы и их, если бы не заметил, что Берен уже открывает дверь. Это была злая шутка с целью дискредитировать Берена, а возможно, и Вукчича. Вероятно, после ухода Берена Ласцио хотел снова расставить блюда в нужном порядке, но не успел, так как был убит. Пока Берен находился в столовой, в гостиной включили радио. Это был заранее условленный сигнал для человека, который ждал, спрятавшись в кустах рядом с окном гостиной.
  – Подождите! – раздался негромкий возглас Дины Ласцио.
  Все повернулись к ней. Было что-то необычное во всем ее облике. Может быть, глаза казались более длинными и сонными, чем всегда. Она обращалась к Вульфу:
  – Должны мы прервать вас, если вы говорите неправду?
  – Полагаю, нет, мадам. С вашего разрешения. Если вы будете оспаривать каждое мое заявление, мы ни к чему не придем. Почему бы вам не подождать, пока я закончу? Если я лгу, вы сможете опротестовать меня по всем пунктам.
  – Радио включила я. Все это знают. Вы говорите, это условный сигнал…
  – Да, говорю. Прошу вас, не будем превращать наш разговор в перебранку. Я говорю об убийстве и предъявляю серьезные обвинения. Дайте мне закончить, высказать все и потом возражайте, если можете. Тогда или я буду дискредитирован, или кто-то другой из сидящих здесь будет… мистер Толмен, вы в Западной Вирджинии вешаете убийц?
  Толмен кивнул, не сводя глаз с лица Вульфа.
  – Значит, кто-то умрет в петле. Как я уже сказал, человек прятался там, – он указал на дверь на террасу, – в кустах, неподалеку от открытых окон гостиной, так что, когда радио предупредило его, он мог видеть, как Берен вернулся в гостиную. В тот же миг он вошел на террасу и проник в столовую через эту дверь. Стоявший у стола Ласцио удивился, увидев служащего в ливрее, – а убийца надел форму служащих Канауа-Cпa и зачернил себе лицо жженой пробкой. Он подошел вплотную и дал Ласцио узнать себя, потому что Ласцио его хорошо знал. «Ты что, – сказал человек с улыбкой, – не узнаешь меня? Я мистер Уайт». Будем пока называть его так, ибо он и на самом деле был белым51. «Я нарядился в этот костюм, чтобы сыграть с ними шутку, ха-ха… Это будет очень забавно, ха-ха, Ласцио, дружище. Иди за ширму, а я встану возле стола…»
  Конечно, никто, кроме Ласцио, не слышал этих слов. Слова могли быть другими, но, какими бы они ни были, цель была достигнута: Ласцио ушел за ширму, а Уайт, взяв со стола нож, ударил его в спину и попал в сердце. Смерть наступила мгновенно, не было ни борьбы, ни крика, достаточно громкого, чтобы его можно было услышать в гостиной или в буфетной. Видя, что нож сделал свое дело, мистер Уайт оставил его в спине жертвы и уже выходил из-за ширмы, когда уголком глаза заметил, что дверь в буфетную – вот эта – приоткрыта на дюйм и человек, цветной, смотрит на него в щель. Не знаю, продумал ли он заранее, что́ следует сделать в таком случае, или просто проявил удивительное хладнокровие, но он спокойно остался стоять на месте, глядя прямо в глаза входившему, и приложил палец к губам. Простой и превосходный жест. Он мог и не знать – скорее всего, не знал, – что в тот самый момент дверь, ведущая на террасу, позади него, тоже приоткрыта и оттуда на него смотрит женщина. Но его маскарад сработал и в том и в другом случае. Чернокожий принял его за гостя, затеявшего забавный розыгрыш, а потому не забеспокоился и не вмешался. А женщина подумала, что это кто-то из служащих, и тоже оставила все как есть. Прежде чем уйти из столовой, мистер Уайт попался на глаза еще одному человеку – старшему официанту Моултону, но тот видел только его спину. Могу назвать всех поименно. Первым в дверь заглянул Пол Уиппл, один из здешних официантов, который, кстати сказать, изучает в Гарварде антропологию. Женщиной, увидавшей Уайта через дверь на террасу, была миссис Лио Койн.
  Койн подпрыгнул и впился глазами в жену. Она жалобно посмотрела на Вульфа:
  – Но вы же обещали мне…
  – Я ничего вам не обещал. Мне очень жаль, миссис Койн, но гораздо лучше не оставлять в тайне ничего.
  – Слыхали? Ничего не обещал! – возмущенно проворчал Койн.
  – Прошу вас. – Вульф поднял руку. – Поверьте, сэр, у вас и вашей жены нет причин для беспокойства. Мы все должны быть благодарны ей. Если бы она не прищемила палец дверью и не попросила бы вас поцеловать его в моем присутствии, очень возможно, что мистер Берен закончил бы жизнь в петле вместо того, кто ее заслужил. Но я не стану вдаваться в это.
  Вот что произошло здесь во вторник вечером. Сейчас я внесу ясность в вопрос с радио. Может показаться, что его включили, подав условный сигнал, когда Берен пробовал соус, с целью бросить на него подозрение. Но это не так. Возможно, цель бросить на кого-нибудь подозрение вообще не стояла, но если стояла, то подозрение должно было пасть на Марко Вукчича. Было решено включить радио за несколько минут до того, как Вукчич войдет в столовую, независимо от того, кто в данный момент пробует соус. То, что там был Берен, чистая случайность, как случайность и то, что Ласцио переставил блюда, желая подшутить над Береном. И еще сильнее петлю случайно оказавшуюся на шее Берена затянул Моултон, который вновь поставил блюда в правильном порядке, прежде чем вошел Вукчич. Я пока не говорил вам об этом. Так или иначе, сигнал был подан за несколько минут до предполагаемого появления в столовой Вукчича, поскольку Вукчич – единственный, кого миссис Ласцио могла задержать ровно настолько, сколько требовалось мистеру Уайту, чтобы выполнить свою задачу. Как мы все знаем, она удерживала Вукчича, повиснув у него на шее и танцуя с ним.
  – Ложь! Вы знаете, что это ложь!
  – Дина! Заткнись! – Это крикнул Доменико Росси, во все глаза глядя на дочь.
  Вукчич следил за ней остановившимся взглядом. Остальные посматривали и отводили глаза.
  – Но он лжет…
  – Я сказал: заткнись! – Доменико Росси говорил спокойно, отчего впечатление только усиливалось. – Если он сочиняет небылицы, пусть выложит их все.
  – Спасибо, сэр. – Вульф склонил голову на полдюйма. – Теперь, я думаю, нам нужно выяснить, кто же такой мистер Уайт. Вы можете заметить, что ужасный риск, которому он подвергал себя в этой комнате во вторник вечером, был не столь уж и ужасен. До того как убийца всадил нож в спину Ласцио, он не рисковал вообще: просто ряженый. А если его увидят после – как и случилось, – так что с того, что он зачернил себе лицо? Все видевшие его тогда не раз сталкивались с ним позднее, снявшим ливрею и смывшим краску, и никто не заподозрил его. Он был уверен, что его не заподозрят. Для этого у него имелся ряд оснований, но главное, во вторник вечером его не было в Канауа-Спа. Он находился в Нью-Йорке.
  – Великий боже! – завопил Берен. – Если его здесь не было…
  – Я подразумеваю, что его не должно было быть. Всегда считается, что человек там, где должен быть, пока не возникнет подозрение, что он где-то еще. Мистер Уайт считал, что такое подозрение ни за что не возникнет. Но он перестарался. Он сам, беседуя со мной, заставил меня насторожиться.
  Как вам известно, у меня обширный опыт в такого рода делах. Это моя профессия. Я говорил во вторник вечером мистеру Толмену, что уверен в невиновности мистера Берена, но умолчал о главной причине, которая заставляла меня так думать, ибо это было не мое дело и мне не хотелось вмешиваться. Причина эта заключалась в моей уверенности, что миссис Ласцио, включив радио, подала сигнал убийце. Многое можно отнести на счет случая, но нельзя поверить, будто миссис Ласцио висела на шее у Вукчича, оттягивая его приход в столовую, по стечению обстоятельств. Особенно если видеть их, как видел я. Здесь она допустила ошибку. Элементарная сообразительность могла бы подсказать ей, что, раз я был там, следовало играть искуснее.
  Когда Берена арестовали, я, как вы знаете, вмешался, но, когда он был освобожден, снова утратил интерес к убийству. Тем не менее была сделана еще одна совершенно идиотская, просто невероятная ошибка. Мистер Уайт решил, что я слишком многое узнал, и, даже не потрудившись выяснить, продолжаю ли я расследование, затаился, как змея, в кустах под окном моей комнаты и выстрелил в меня. Мне кажется, я знаю, каким образом он подобрался к «Апшуру». Мой помощник мистер Гудвин спустя час видел, как он слезал с лошади. Тропинка для верховой езды проходит в пятидесяти футах от стены «Апшура». Он легко мог спешиться, привязать лошадь и пробраться в кустах к моему окну, а после выстрела снова сесть на лошадь и никем не замеченным вернуться на тропинку. Так или иначе, он эту ошибку совершил и, вместо того чтобы вывести меня из игры, втянул меня в нее. Дело снова стало меня касаться.
  Я считал, как уже говорил, что убийца действовал в сговоре с миссис Ласцио. Я отмел предположение, что план был целиком разработан ею, а его только наняли, так как в этом случае его маскарад не имел бы смысла. Кроме того, трудно представить себе, чтобы наемный убийца, не знакомый с Ласцио, сумел войти в столовую, взять со стола нож и убить Ласцио без малейшего крика и борьбы. Вчера, когда арестовали Берена и я пытался найти улики в его защиту, мне попалась тонкая нить. Я увидел, как миссис Койн попросила своего мужа поцеловать палец, который она прищемила дверью. И сегодня, когда я взялся поймать убийцу, у меня тоже есть нить, почти такая же тонкая. Вот в чем она заключается. Вчера около двух часов мистер Мальфи и мистер Лиггет прибыли в Канауа-Спа беспосадочным рейсом из Нью-Йорка. Они пришли прямо ко мне в комнату, не переговорив ни с кем, кроме слуг, и имели со мной разговор. В ходе этого разговора Лиггет сказал – полагаю, что передаю дословно: «Похоже, тот, кто сделал это, обладал таким тонким нюхом, что ему впору пробовать весенний соус». Вы помните, сэр?
  – Господи помилуй! – фыркнул Лиггет. – Проклятый идиот, вы что, собираетесь меня впутать в эту историю?
  – Боюсь, что так. Но, может быть, вы предпочли бы оклеветать миссис Ласцио? Вы вспоминаете эти слова, сэр?
  – Нет. И вы тоже.
  Вульф пожал плечами:
  – Сейчас это уже неважно. Эта деталь была необходимо, пока за нее цеплялась моя ниточка. Мне казалось маловероятным, чтобы название соуса, который мы пробовали, фигурировало в первом коротком отчете нью-йоркских газет. Я позвонил в Нью-Йорк своему человеку, а также полицейскому инспектору Кремеру. Мои просьбы к мистеру Кремеру были весьма разнообразны. Например, проверить всех пассажиров, которые во вторник вылетели из Нью-Йорка и сошли с самолета в любом ближайшем населенном пункте, откуда можно к девяти часам добраться до Канауа-Спа. Я поставил срок девять часов, потому что, как только во вторник мы вышли в гостиную после ужина, миссис Ласцио исчезла и не показывалась больше часа. Если моя теория была верна, это время понадобилось ей для свидания с сообщником. Я также попросил мистера Кремера выяснить, какую жизнь вела миссис Ласцио в Нью-Йорке, ее друзей, ее связи… Нет, мадам. Прошу вас! У вас будет возможность высказаться. Потому что к этому времени я мог подозревать только Лиггета. Среди сидящих здесь есть человек, с которым не все до конца было ясно. Я хочу публично поблагодарить мистера Блана за долготерпение и добродушие, проявленные им в ходе эксперимента, который помог очистить его от подозрений. Без сомнения, ему это показалось забавным.
  Сегодня в час дня я получил телеграмму, где говорилось, что название соуса не упоминалось ни в одной из утренних нью-йоркских газет за вторник. Если Лиггет вылетел в десять утра, нигде не останавливался и ни с кем не виделся до встречи со мной, откуда он узнал название соуса? Значит, с кем-то он все-таки говорил. Он говорил с миссис Ласцио во вторник около половины десятого вечера где-нибудь поблизости от нас, и они сделали приготовления, результатом которых явилось убийство Ласцио.
  Мне все это не очень нравилось, потому что со своего места я не мог видеть рук Лиггета – он сидел за столом напротив. Не видел я и его глаз, так как он смотрел на Вульфа. В поле моего зрения были лишь краешек губ да вздувшаяся на шее жила. Ему не видна была Дина Ласцио, но я хорошо видел, как она закусила нижнюю губу. Только это одно и выдавало, что она чувствует себя совсем не так беззаботно, как тогда, когда хлопала Вульфа по плечу.
  Вульф снова заговорил:
  – В три часа мне позвонил инспектор Кремер. Кроме всего прочего он сказал мне, что работающий на меня Сол Пензер, согласно полученным инструкциям, вылетел в Чарлстон. Затем – я считаю нужным упомянуть об этом – около шести часов была допущена еще одна глупая ошибка. Чтобы отдать справедливость мистеру Лиггету, скажу, что вряд ли это была его идея, подозреваю, что она пришла на ум миссис Ласцио, которая уговорила его попробовать. Он явился ко мне и предложил пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы я убедил мистера Берена занять должность шеф-повара в отеле «Черчилль».
  Лизетт Путти снова пискнула. Жером Берен взбеленился:
  – В этом воровском притоне? В этой выгребной яме? Да я скорее соглашусь поджарить яичницу на собственных ногтях!
  – Именно так. Я отверг предложение. Лиггет сделал глупость, так как я не настолько самоуверен, чтобы опираться только на признания преступника. А предложение этой фантастической суммы было, конечно, признанием вины. Он будет отрицать это, он может даже отрицать, что приходил ко мне с предложением. Это неважно. Я получил другие, более важные доказательства: мне снова позвонил инспектор Кремер. Времени мало, и я не стану утомлять вас всеми деталями, но среди прочего он поведал мне, что, по слухам, мистера Лиггета и миссис Ласцио в течение двух лет связывает взаимная склонность. Он навел справки еще по одному пункту, о котором я просил его. Когда мы ехали сюда в поезде, мистер Берен рассказал мне, как зашел в Курортный зал ресторана отеля «Черчилль», где все официанты одеты в ливреи модных курортов, в том числе и Канауа-Спа. Люди инспектора Кремера выяснили, что около года назад мистер Лиггет заказал дубликат здешней ливреи для себя и был в ней на благотворительном костюмированном балу. Без сомнения, тот факт, что у него имелась ливрея, подсказал ему тактику, которой он воспользовался. И вот, как видите, у меня сложилась недурная картина: мистер Лиггет знал название соуса раньше, чем мог узнать; у него была связь с миссис Ласцио; в его гардеробе висела ливрея служащего Канауа-Спа. Существуют и другие доказательства: например, во вторник днем он ушел из отеля якобы поиграть в гольф и не появился ни в одном из клубов, где собираются игроки. Но мы можем все это опустить. Мистер Толмен будет иметь возможность собрать все факты, когда арестует Лиггета. Теперь лучше перейдем к Солу Пензеру – я не упомянул, что он звонил мне из Чарлстона сразу же после инспектора Кремера. Пригласите его, пожалуйста, он в малой гостиной.
  Моултон поднялся и вышел.
  – Самая умная ложь из того, что вы сказали, – начал Лиггет спокойно, – это что я пытался подкупить вас. И самая опасная, потому что в ней есть крупица правды. Я действительно заходил к вам и просил, чтобы вы свели меня с Береном. И я думаю, ваш человек первый подтвердит это.
  – Прошу вас, мистер Лиггет. – Вульф поднял ладонь. – На вашем месте я не стал бы импровизировать. Вам следовало все обдумать заранее. Здравствуй, Сол. Рад тебя видеть.
  – Спасибо, сэр. Я тоже.
  Сол Пензер встал возле моего стула. На нем был его вечный серый костюм, брюки давно не глажены, в руке он держал старую коричневую шляпу. Он взглянул на Вульфа, потом заскользил взглядом по лицам, и я знал, что все физиономии в эти мгновения оказались навсегда занесенными в его портретную галерею.
  – Поговори с мистером Лиггетом, – произнес Вульф.
  – Хорошо, сэр. – Глаза Сола сконцентрировались на мишени. – Как поживаете, мистер Лиггет?
  Лиггет даже не повернулся:
  – Ба, это просто комедия!
  Вульф пожал плечами:
  – У нас мало времени, Сол. Сосредоточься на главном. Во вторник днем мистер Лиггет играл в гольф?
  – Нет, сэр. – Сол откашлялся. – Во вторник в тринадцать пятьдесят пять он сел на самолет внутренней авиалинии в Ньюарке. Я сегодня летел тем же самолетом с той же стюардессой и показал ей фотографию Лиггета. Он сошел с самолета в восемнадцать часов восемнадцать минут в Чарлстоне, как и я сегодня. Около половины седьмого он появился в гараже Литла на Марлин-стрит и нанял машину, «студебеккер» тридцать шестого года выпуска, оставив задаток двести долларов в двадцатидолларовых бумажках. На той же машине я приехал сюда сегодня: она стоит у подъезда. Я несколько раз справлялся, но так и не узнал, где он останавливался на обратном пути, чтобы смыть черную краску с лица. Я спешил, потому что вы мне велели приехать до одиннадцати. Он снова появился в гараже в четверть второго ночи и был вынужден заплатить десять долларов за помятое крыло. Из гаража он ушел пешком и на Лорел-стрит взял такси, номер «си» три-четыре-два-восемь, водитель Эл Биссел, до аэропорта. Там он сел на ночной рейс, который доставил его в Ньюарк в пять тридцать четыре утра в среду. Дальнейшее мне не известно, но он точно отправился в Нью-Йорк, так как без нескольких минут восемь был в своей квартире и ответил на телефонный звонок Альберта Мальфи. В половине девятого он позвонил в Ньюаркский аэропорт и заказал билеты на самолет для себя и Мальфи, а в девять пятьдесят два…
  – Достаточно, Сол. С этого момента он действовал открыто. Ты говоришь, что приехал на той же машине, которую Лиггет нанимал во вторник?
  – Да, сэр.
  – Хорошо. Это вполне убедительно. И у тебя были фотографии Лиггета, чтобы показывать всем этим людям: стюардессе, служителю в гараже, шоферу такси?
  – Да, сэр. Из гаража он ушел белым.
  – Без сомнения, он останавливался по дороге и переменил внешность. Это не так уж трудно. Сегодня мы зачернили лицо одному человеку у меня в комнате. Отмываться труднее. Не думаю, чтобы шофер или служитель гаража заметили следы краски?
  – Нет, сэр. Я узнавал.
  – Так я и думал. Конечно, они не стали разглядывать его уши. Ты ничего не сказал о багаже.
  – У него был чемодан среднего размера из темно-коричневой воловьей кожи с латунными застежками и без ремней.
  – Все время?
  – Да, сэр. И когда приехал, и когда уехал.
  – Хорошо. Я думаю, достаточно. Садись на этот стул к стене.
  Вульф оглядел присутствующих. Он сумел удержать их внимание во время речи о стряпне, но сейчас это удавалось ему еще лучше. Можно было услышать, как пролетает муха.
  – Теперь мы чего-то достигли, – объявил он. – Вы понимаете, почему я сказал, что такие детали, как упоминание Лиггета о весеннем соусе, не имеют большого значения. Ясно, что к такому ужасному преступлению, как убийство, он отнесся невероятно легкомысленно. Но мы должны помнить две вещи. Первое: он полагал, что его отсутствие в Канауа-Спа никто не поставит под сомнение. И второе: он не вполне осознавал происходящее. Он был опоен. Опоен из той чаши, что наполнила для него миссис Ласцио. Что касается Лиггета, с этим кончено. Полагаю, мистеру Толмену остается лишь арестовать и допросить его да подготовить обвинительное заключение. Хотите что-нибудь добавить, мистер Лиггет? Я бы не советовал.
  – Я ничего не хочу добавить. – Голос Лиггета звучал как всегда. – Кроме того, если Толмен проглотит это и начнет действовать по вашей схеме, то ему придется так же плохо, как и вам. – Подбородок Лиггета выдвинулся вперед. – Я знаю вас, Вульф. Слыхал о вас. Бог знает почему вы вцепились в меня, но я хочу это знать, прежде чем покончу с вами.
  Вульф с сожалением наклонил голову.
  – Ваша реакция естественна. Но я уже покончил с вами, сэр. Я опрокинул вас. Ваша самая большая ошибка – тот выстрел в меня, как раз когда я полностью устранился от дела. Поглядите. – Он сунул руку в карман, выудил оттуда рукопись и развернул ее. – Вот куда попала ваша пуля, прежде чем поразить меня. В мою речь. Мистер Толмен, в вашем штате в состав суда, разбирающего убийство, могут входить женщины?
  – Нет. Только мужчины.
  – В самом деле? – Вульф направил свой взгляд на миссис Ласцио. Он не смотрел на нее с тех пор, как занялся Лиггетом. – Вам повезло, мадам. Трудно будет склонить двенадцать мужчин к смертному приговору для вас. – Он снова обратился к Толмену: – Готовы ли вы обвинить Лиггета в убийстве Ласцио?
  – Да. – Голос Толмена прозвучал твердо.
  – Итак, сэр? Вы же ничуть не колебались с Береном.
  Толмен встал. Ему пришлось сделать только четыре шага. Он положил руку на плечо Лиггета и громко сказал:
  – Вы арестованы, Рэймонд Лиггет. Формальное обвинение в убийстве будет готово завтра утром. – Он повернулся и резко сказал Моултону: – Шериф перед входом. Скажи ему, чтобы вошел.
  Лиггет чуть не свернул шею, пытаясь взглянуть в глаза Толмену:
  – Это сокрушит вас, молодой человек.
  Вульф жестом остановил Моултона и воззвал к Толмену:
  – Пусть шериф немного подождет. Не возражаете? Мне он не нравится. – Он снова посмотрел на миссис Ласцио. – Кроме того, мадам, нужно еще решить с вами. Что касается Лиггета, то… вы понимаете. – Он махнул рукой в сторону Толмена, державшего Лиггета за плечо. – Теперь о вас. Вы еще не арестованы. Вам есть что сказать?
  Роковая женщина имела бледный вид. Полагаю, она была достаточно изощрена в наложении грима, так что в обычное время только специалист мог бы определить, сколько краски на ее лице, но грим этот явно не был рассчитан на такие потрясения. Все лицо ее пошло пятнами. Искусанная нижняя губа отличалась по цвету от верхней. Миссис Ласцио сгорбилась. Тонким голосом, совсем не похожим на ее обычный грудной тембр, она сказала:
  – Нет… только… только это ложь. Ложь!
  – Вы имеете в виду, ложь то, что я говорил о Лиггете? И что говорил Сол Пензер? Предупреждаю, мадам, то, что доказано, не ложь. Вы говорите – ложь? Что именно?
  – Это все ложь… обо мне.
  – А о Лиггете?
  – Я… я не знаю.
  – В самом деле? О вас? Вы ведь включили радио, не так ли?
  Она молча кивнула.
  – Не так ли?! – Вульф говорил резко.
  – Да.
  – А также, случайно или намеренно, задержали Вукчича и танцевали с ним, пока убивали вашего мужа?
  – Да.
  – А также отсутствовали целый час во вторник после ужина?
  – Да.
  – А также, раз уж ваш муж мертв, вышли бы замуж за Лиггета, если бы не та досадная случайность, что он тоже скоро умрет?
  – Я… – Ее губы задрожали. – Нет! Вы не можете так говорить… нет!
  – Прошу вас, миссис Ласцио! Поберегите нервы. Они вам понадобятся. – Голос Вульфа внезапно стал мягким. – У меня нет желания задеть вас. Я прекрасно знаю, что в отношении вас факты допускают два совершенно различных толкования. Одно примерно следующее: вас с мистером Лиггетом тянуло друг к другу. По крайней мере, его тянуло к вам, а вас – к его богатству и положению в обществе. Но ваш муж был из тех, кто цепко держится за свою собственность, и это стало препятствием. Наконец наступило время, когда тяга стала так сильна, а сопротивление настолько упорно, что вы с Лиггетом решились на отчаянный шаг. Оказалось, что встреча пятнадцати кулинаров предоставляет прекрасную возможность для устранения вашего мужа, поскольку там будут трое из тех, кто ненавидит его, – достаточно козлов отпущения. Итак, Лиггет прилетел в Чарлстон, приехал сюда на машине и где-то встретился с вами, как было заранее условлено, во вторник в половине десятого вечера. Только тогда все приготовления были разработаны в деталях, так как Лиггет не мог знать о пари между Серваном и Кейтом и о дегустации весеннего соуса, придуманной, чтобы разрешить спор. Лиггет засел в кустах. Вы вернулись в гостиную, в нужное время включили радио и задержали Вукчича, танцуя с ним, чтобы дать Лиггету возможность войти в столовую и убить вашего мужа. Черт побери, мадам, перестаньте так смотреть на меня! Как я сказал, это одно истолкование ваших действий.
  – Но это не так. Это ложь! Я не…
  – Позвольте. Не отрицайте слишком много. Допускаю, что в этом есть элемент неправды, так как возможно и другое истолкование. Но примите во внимание. – Вульф нацелил на нее палец. – Доказано, что Лиггет приехал сюда и кто-то рассказал ему о дегустации соуса, что он точно знал момент, когда может, особенно не рискуя, войти в столовую, и был уверен, что Вукчич не войдет и не помешает ему. В противном случае его действия бессмысленны. Поэтому я говорю: не отрицайте слишком много. Если вы попытаетесь настаивать, что не встречались с Лиггетом, что ни о чем не сговаривались с ним, что лишь по случайному совпадению включили радио и удерживали Вукчича в роковые мгновения, тогда я опасаюсь за вас. Даже двенадцать присяжных-мужчин, глядя на вас, вряд ли сумеют это проглотить. Я уверен, что вы, грубо говоря, будете осуждены за убийство. Но я не сказал, что вы убийца. – Тон Вульфа стал почти нежным. – С тех пор как убийство было совершено, вы пытались, по крайней мере молчанием, защитить Лиггета, но сердце женщины… – Он пожал плечами. – Ни одно жюри присяжных не осудит вас за это. И ни одно жюри не осудит вас вообще, вы будете совершенно вне опасности, если удастся доказать, что уговор, который вы заключили с Лиггетом, когда встретились с ним во вторник вечером, был с вашей стороны вполне невинным. Примем это как гипотезу. Предположим, вы считали, что Лиггет затевает не более чем обычную шутку. Для шутки требуется, чтобы он мог провести несколько минут наедине с Ласцио до того, как войдет Вукчич. Это, разумеется, все объяснит: и то, что вы включили радио, и то, что задержали Вукчича, – все объяснит, не делая вас виновной. Поймите, миссис Ласцио, я предлагаю вам не путь отступления. Я только говорю, что, не имея возможности отрицать случившееся, вы способны дать всему объяснение, которое вас спасет. Все попытки спасти Лиггета будут чистым донкихотством. Вы не сможете этого сделать. А раз существует такое объяснение, я не советовал бы с ним тянуть… пока не стало слишком поздно.
  Для Лиггета это оказалось слишком. Медленно, словно его шею зажали огромными клещами, он поворачивал голову, пока не оказался лицом к лицу с Диной Ласцио. Она не смотрела на него. Снова закусив губу, она зачарованно глядела на Вульфа. Это длилось целых полминуты, а потом, слава богу, она улыбнулась. Улыбка вышла жалкой, а затем я увидел, что ее взгляд переместился на Лиггета. Стало быть, улыбка должна была изображать вежливое извинение.
  Тихим голосом, но без всякой дрожи она проговорила:
  – Прости меня, Рэй. О, прости меня, но…
  Она колебалась. Лиггет не отрывал от нее глаз.
  Она перевела взгляд на Вульфа и твердо сказала:
  – Вы правы. Конечно, вы правы, и я ничего не могу сделать. Когда я встретилась с ним в тот день после ужина, как мы договорились…
  – Дина! Дина, ради бога…
  Толмен, голубоглазый атлет, рывком усадил Лиггета обратно. Роковая женщина продолжала:
  – Он сказал мне, что́ собирается делать, я поверила ему, я думала, это шутка. Потом он утверждал, что Филип напал на него, пытался ударить…
  – Вы знаете, что́ делаете, мадам, – резко произнес Вульф. – Вы помогаете послать человека на смерть!
  – Я знаю. Я ничем не могу помочь! Вправе ли я и дальше лгать ради него? Он убил моего мужа. Когда мы встретились и он сказал мне, что́ задумал…
  – Вы, проклятый ублюдок! – взорвался Лиггет.
  Он вырвался из рук Толмена, перескочил через вытянутые ноги Мондора и опрокинул на пол Блана вместе со стулом, пытаясь добраться до Вульфа. Я устремился вперед, но Берен уже держал его обеими руками. Лиггет извивался и вопил как безумный.
  Дина Ласцио, конечно, не стала говорить в таком шуме. Она потерянно смотрела по сторонам своими сонными глазами.
  Глава семнадцатая
  – Она теперь уцепится за это, – убежденно сказал Жером Берен. – Сделает все, что позволит ей избежать наказания.
  Наш поезд плыл, как чайка, через Нью-Джерси солнечным утром в пятницу и находился уже западнее Филадельфии. Через шестьдесят минут мы будем проезжать туннель под Гудзоном. Я снова был прижат к стене спального пульмановского вагона, Констанца сидела на стуле, а Вульф и Берен занимали места у окна. Между ними стояло пиво. Вульф выглядел весьма неважно, так как, разумеется, не рискнул бы побриться в поезде, даже если бы на нем не было повязки. Но он знал, что через час поезд остановится, и на лице его розовела заря надежды.
  – Вы так не думаете? – спросил Берен.
  Вульф пожал плечами:
  – Не знаю, да мне и все равно. Требовалось пригвоздить Лиггета, доказав его присутствие в Канауа-Спа во вторник вечером. Миссис Ласцио была единственным человеком, который мог нам в этом помочь. Как вы говорите, она, несомненно, виновна не меньше Лиггета, а может, и больше, в зависимости от того, как смотреть на вещи. Я даже думаю, что мистер Толмен попытается обвинить вдову в убийстве. Он арестовал ее вчера, как важную свидетельницу, и не выпустит до завершения дела Лиггета, а может привлечь и как пособницу.
  Сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет. Что бы он ни сделал, осудить ее не удастся. Она принадлежит к особому типу женщин, как сама мне сказала. Даже если Лиггет ожесточится против нее и во всем признается, лишь бы потянуть ее за собой, трудно будет убедить дюжину мужчин, будто казнь – это лучшее, что можно сделать с такой женщиной. Интересно, понимает ли это мистер Толмен?
  Берен, набивавший трубку, нахмурился при этих словах. Вульф одной рукой наполнил стакан пивом, так как другая была занята: он крепко сжимал подлокотник кресла.
  Констанца улыбнулась мне:
  – Я стараюсь не слушать их. Говорят о том, как убивают людей. – Она деликатно поморщилась.
  – Сдается мне, вы слишком часто улыбаетесь, – проворчал я. – При таких-то обстоятельствах.
  Ее брови взлетели над темными глазами.
  – Каких обстоятельствах?
  Я только помахал рукой. Берен наконец зажег свою трубку и снова заговорил:
  – Это все повлияло на мой желудок. Бедный Росси, видели вы его? Бедняга. Когда Дина Росси была маленькой девочкой, я много раз сажал ее на вот это колено. Она была спокойной, очень хитрой, но хорошей девочкой. Конечно, все убийцы были когда-то маленькими детьми, это всегда кажется удивительным. – Он попыхивал трубкой, и вскоре все помещение заволок дым. – Кстати, вы знаете, что и Вукчич едет этим же поездом?
  – Нет.
  Берен кивнул:
  – Прискакал в последнюю минуту. Я видел его: он мчался, как лев, которого кусают блохи. Он не попадался мне на глаза сегодня утром – пришлось побывать в разных местах. Ваш человек, конечно, сказал вам, что я заходил около восьми?
  Вульф скорчил гримасу:
  – Я был не одет.
  – Так он мне и сказал. И я пришел снова. Мне было неудобно. Я всегда чувствую себя неудобно, когда оказываюсь в долгу. Я хотел выяснить, сколько вам должен, и заплатить. Там, в Канауа-Спа, вы были гостем и не хотели говорить об этом, но теперь вы можете. Вы вытащили меня из скверной истории, возможно, спасли мне жизнь, и сделали это по просьбе моей дочери, оказали мне профессиональную помощь. Это ставит меня в положение должника, и я хочу заплатить. Насколько я понимаю, ваши ставки довольно высоки. Сколько вы берете за день работы?
  – А вы?
  – Что? – Берен воззрился на него в изумлении. – Великий боже, я не работаю поденно! Я художник, а не чистильщик картофеля.
  – И я тоже. – Вульф поднял палец. – Послушайте, сэр. Допустим как предположение, что я спас вам жизнь. Если так, то я готов посчитать это жестом дружеской симпатии и не взять за это никакой платы. Примете вы такой жест?
  – Нет. Я в долгу перед вами. Моя дочь обратилась к вам. Нельзя было ожидать, что я, Жером Берен, приму такую милость.
  – Хорошо… – вздохнул Вульф. – Если не хотите принять это как дружеское одолжение, воля ваша. В таком случае единственное, что мне остается, это представить вам счет. Это очень просто. Если и можно как-нибудь оценить профессиональные услуги, которые я вам оказал, то цена должна быть очень высокой – соразмерно исключительности услуги. Итак… раз уж вы настаиваете… вы должны мне рецепт колбасок минюи.
  – Что? – Берен уставился на него. – Ба! Это смешно!
  – Почему? Вы спросили, что́ должны. Я ответил.
  – Черт знает что! – прошипел Берен. Он так размахивал своей трубкой, что во все стороны полетели искры. – Рецепт бесценен. А вы просите… Великий боже, я отказался от полумиллиона франков! А вы имеете бесстыдство, имеете наглость…
  – Я бы попросил вас, – оборвал его Вульф. – Не стоит поднимать шум. Вы назначаете цену на свой рецепт. Это ваше право. Я назначаю цену на свои услуги. Это мое право. Вы отказались от полумиллиона франков. Если бы вы прислали мне чек на полмиллиона долларов – и вообще на любую сумму, я бы порвал его. Я спас вам жизнь или избавил от неприятных переживаний – называйте как хотите. Вы спросили, что должны мне, и я сказал, что вы должны мне этот рецепт, и я не приму ничего другого. Заплатите вы или нет, решайте сами. Мне доставит невероятное удовольствие, если я смогу у себя дома – думаю, не реже двух раз в месяц – есть колбаски минюи. Но известное удовлетворение я получу и вспоминая – гораздо чаще, чем дважды в месяц, – что Жером Берен мне должен и отказывается платить.
  – Ба! – фыркнул Берен. – Это надувательство!
  – Ни в коей мере. Я не прибегаю к принуждению и не собираюсь преследовать вас по суду. Я только сожалею, что потратил свои способности, провел бессонную ночь, подставил себя под пули и не приобрел ни дружбы, ни доверия, не получил причитающуюся мне плату. Я считаю своим долгом заверить вас, что не открою рецепта никому, – гарантирую! Колбаски будут готовиться только в моем доме и подаваться только на мой стол. Я хотел бы лишь сохранить право потчевать ими своих гостей и, конечно, мистера Гудвина, который живет со мной и ест то же, что и я.
  – Ваш повар, – пробормотал Берен, не сводя с него глаз.
  – Он не будет знать рецепт. Я сам провожу в кухне немало времени.
  Берен молча глядел на него.
  – Его нельзя записывать! – наконец прорычал он. – Его никогда не записывали.
  – Я не собираюсь его записывать. У меня хорошая память.
  Берен, не глядя, сунул трубку в рот и выпустил клуб дыма. Затем еще немного посмотрел на Вульфа. После долгого молчания он испустил душераздирающий вздох и покосился на меня и Констанцу.
  – Я не могу рассказать рецепт при них, – грубо обрубил он.
  – Одна из них – ваша дочь.
  – К черту! Они должны выйти.
  Я встал и вопросительно посмотрел на Констанцу: «Пойдем?» Поезд дернуло, и Вульф вцепился в подлокотник второй рукой. Теперь уже совсем глупо было бы попасть в аварию.
  Констанца поднялась, погладила отца по голове и вышла в дверь, которую я придержал для нее.
  Я уже думал, что наши каникулы благополучно завершились, однако впереди ожидало еще одно развлечение. Так как оставалось около часа езды, я пригласил Констанцу в салон-вагон выпить. С этой целью она проследовала за мною через три качающихся и подпрыгивающих вагона. В салоне было лишь восемь – десять завсегдатаев, в основном скрывшихся за утренними газетами, и полно свободных мест. Она выбрала имбирное пиво, напомнив мне о старых временах, а я заказал хайбол, чтобы отметить еще один изобретенный Вульфом способ получать гонорар. Мы успели сделать лишь по паре глотков, как вдруг я заметил, что пассажир, сидевший напротив, поднялся, отложил газету, подошел к нам и встал прямо перед Констанцей, глядя на нее сверху вниз.
  – Вы не могли поступить так со мной, не могли! – проговорил он. – Я не заслужил этого. – Его голос звучал настойчиво. – Вы должны были видеть… должны были понять…
  Констанца обратилась ко мне:
  – Вот уж не думала, что папа когда-нибудь даст кому-либо этот рецепт. Однажды в Сан-Ремо я слышала, как он говорил одному англичанину, очень высокопоставленному…
  Подошедший сделал шаг, чтобы оказаться между нами, и невежливо прервал ее:
  – Привет, Гудвин. Могу я спросить вас?
  – Привет, Толмен. – Я улыбнулся ему. – Что за ерунда? У вас в тюрьме двое свеженьких заключенных, а вы здесь…
  – Мне надо в Нью-Йорк. Собирать улики. Это слишком важно… Послушайте, я хочу спросить вас, имеет ли мисс Берен право так обращаться со мной? Выскажите беспристрастное мнение. Она не желает говорить со мной. Разве я не обязан был поступить так, как поступил? Разве я мог сделать по-другому?
  – Конечно. Вы могли уйти в отставку. Но тогда, разумеется, вы остались бы без работы и бог знает, когда смогли бы жениться. Это была настоящая проблема, я понимаю. Но я не стал бы волноваться. Несколько минут назад я удивлялся, почему это мисс Берен все время улыбается. Теперь я понимаю: она знала, что вы в поезде.
  – Мистер Гудвин! Это неправда! Но если она не желает даже говорить со мной…
  Я махнул рукой:
  – Она будет говорить с вами. Вы просто не знаете, как взяться за дело. Ее собственный метод, как я имел возможность убедиться, дает хорошие результаты. Наблюдайте за мной, и в следующий раз вы сможете это сделать сами.
  Я поднял свой стакан и выплеснул половину хайбола ей на юбку, как раз на круглое колено.
  Она вскрикнула и дернулась. Толмен полез за носовым платком. Я встал, пожелал им приятно провести время, подобрал оброненную им газету и сел на его место.
  ГДЕ ЦЕЗАРЬ КРОВЬЮ ИСТЕКАЛ
  Глава первая
  Этот солнечный сентябрьский день оказался полон неожиданностей.
  Первая из них произошла, когда я, мгновенно сообразив, что машина не перевернулась вверх тормашками, а все стекла целы, выключил зажигание и обернулся.
  Я не ожидал, конечно, увидеть его на полу, потому что он всегда пристегивался ремнями, но был уверен, что мне предстоит выдержать его взгляд, преисполненный дикой ярости. Однако я увидел, что он совершенно спокойно сидит на своем месте и его круглое лицо выражает лишь облегчение, я бы даже сказал, умиротворенность. Я застыл от изумления.
  – Слава богу, – прошептал он.
  – Что? – вырвалось у меня.
  – Я сказал: «Слава богу».
  Вульф отстегнул ремни и погрозил мне пальцем.
  – Это все-таки произошло. Ты ведь знаешь мое недоверие к автомобилям. Я глубоко убежден, что они только делают вид, будто слушаются руля, но рано или поздно начинают капризничать. Так оно и вышло. Но мы уцелели. Слава богу, что на этот раз каприз оказался не смертельным.
  – Какой там к черту каприз! Вы хоть понимаете, что́ произошло?
  – Конечно. Я же сказал – каприз. Отправляйся!
  – В каком смысле «отправляйся»?
  – Я имею в виду – поехали дальше. Заводи эту чертову машину.
  Я открыл дверцу и выбрался наружу – посмотреть, что́ стряслось. Полюбовавшись зрелищем, которое предстало передо мной, я распахнул заднюю дверцу и доложил:
  – Ничего себе каприз! Пожалуй, надо записать этот случай. Впервые за девять лет, что я вожу ваши машины, мне пришлось остановиться не по собственному желанию. Вчера колесо было в полном порядке. Должно быть, оно напоролось на стекло – в гараже, где я оставил его прошлой ночью, или по дороге, хотя последнее маловероятно. Во всяком случае, мы ехали со скоростью пятьдесят пять миль, когда лопнула шина. Седан съехал с дороги, и все было бы нормально, не окажись тут это проклятое дерево. А теперь вот бампер погнут, капот помят, радиатор течет…
  – Сколько тебе понадобится времени на ремонт?
  – Нисколько. Легче восстановить Помпею.
  – Кто же отремонтирует машину?
  – Механики в гараже.
  – Но ведь мы не в гараже.
  Вульф закрыл глаза. Спустя несколько мгновений он приоткрыл их и спросил со вздохом:
  – Где мы?
  – В двухстах тридцати семи милях к северо-востоку от Таймс-сквер. В восемнадцати милях к юго-западу от Кроуфилда, где ежегодно проходит Североатлантическая ярмарка, которая открывается во второй понедельник сентября и продолжается…
  – Перестань паясничать, Арчи. – Он посмотрел на меня с упреком. – Что мы теперь будем делать?
  Признаться, я был растроган. Сам Ниро Вульф спрашивал меня, что нам делать!
  – Не знаю, как вы, – сказал я ему, – но я собираюсь покончить жизнь самоубийством. На днях я вычитал в газете, что японцы всегда так поступают, когда подводят своего императора. А чем я хуже какого-нибудь японца? У них это называется сэппуку. Не харакири, как вы могли бы подумать, – так они крайне редко говорят, – а именно сэппуку.
  – Что же нам теперь делать? – терпеливо повторил он.
  – Остановим попутную машину и попросим подвезти. Желательно до Кроуфилда, где для нас оставлен номер в отеле.
  – Ты поведешь ее?
  – Кого?
  – Машину, которую мы остановим.
  – Я не уверен, что ее владелец доверит мне свою машину, увидев, что́ сталось с нашей.
  Вульф поджал губы.
  – Я не поеду с чужим водителем.
  – Тогда я отправлюсь в Кроуфилд один, возьму напрокат машину и вернусь за вами.
  – Нет. Это займет два часа.
  Я пожал плечами.
  – Выше по дороге, примерно в миле отсюда, стоит дом. Мы проезжали мимо него. Могу прогуляться туда и позвонить в Кроуфилд, чтобы за нами приехали.
  – А я останусь наедине с этим покалеченным чудовищем?
  – Совершенно верно.
  Он отрицательно покачал головой.
  – Вы не согласны?
  – Нет.
  Я отошел в сторонку, чтобы окинуть взглядом окрестности. День стоял прекрасный, и окружающие нас холмы и ложбины уютно дремали на солнце. С тех пор как седан съехал с дороги и врезался в дерево, по ней еще не прошла ни одна машина. Впереди, ярдах в ста, шоссе сворачивало и исчезало за деревьями. Дом, который мы проехали, виден не был. Вдоль дороги тянулся белый дощатый забор, а позади него лежало зеленое пастбище. За пастбищем, между деревьями, виднелась крыша какого-то здания. Никакой дороги туда не просматривалось, и я решил, что она должна находиться впереди, за поворотом.
  Вульф поинтересовался, какого черта я стою, и мне пришлось вернуться к машине.
  – Гаража нигде не видать, – известил я, – но вон там, среди деревьев, стоит дом. По дороге до него не меньше мили, но, если пойти напрямик через пастбище, можно выгадать ярдов шестьсот. Коли вас так пугает общество машины, остаться возле нее могу я – у меня есть оружие. А вы пойдете и позвоните. Ближе домов нет.
  Вдали послышался собачий лай.
  Вульф взглянул на меня.
  – Там же собака!
  – Вы угадали, сэр.
  – Возможно, она из этого дома. Я не расположен сражаться со спущенным с цепи псом. Мы отправимся вдвоем. Только через забор я не полезу.
  – Вам и не придется. Там есть ворота.
  Он тяжело вздохнул и нагнулся к корзинам, одна из которых стояла на полу, а другая – на сиденье машины. В них были горшки с орхидеями. Цветы от каприза машины не пострадали. Затем Вульф начал вылезать из автомобиля, а я посторонился, освобождая для него пространство, которого ему требовалось довольно много. Выбравшись на волю, Вульф потянулся, вскинув к небу, словно клинок, свою трость яблоневого дерева, хмуро обвел взглядом окрестности и вслед за мной направился к воротам.
  Мы были уже на пастбище и я закрывал за собой ворота, когда со стороны дома до меня донеслись крики. Я обернулся и увидел какого-то типа, сидевшего верхом на заборе. Он орал, чтобы мы уходили. На таком расстоянии я не мог с уверенностью судить, что́ у него в руках – дробовик или винтовка. Он еще не целился в нас, но уже, по меньшей мере, грозил, потрясая оружием. Пока я закрывал ворота, Вульф успел уйти вперед. Я подбежал и схватил его за рукав.
  – Стойте! Если там сумасшедший дом, а перед нами один из его обитателей, то он может принять нас за сурков или диких индеек и…
  Вульф возмущенно фыркнул:
  – Это просто какой-то болван. Мы же находимся на коровьем выгоне.
  Будучи истинным детективом, он поспешил представить вещественные доказательства, для чего ткнул тростью в направлении коричневой кучи у наших ног. Затем обозрел сидевший на заборе источник угроз, громко велел ему замолчать и двинулся дальше. Я последовал за Вульфом. Парень продолжал вопить, но мы упорно продвигались вперед. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше, потому что дробовик, который я разглядел-таки в руках у психа, вполне мог попортить нам шкуры.
  Посреди пастбища возвышался довольно крупный валун, и мы находились уже поблизости от него, когда произошла еще одна неожиданность.
  Мое внимание было полностью поглощено психом с дробовиком, который торчал на своем насесте и орал все громче, как вдруг я почувствовал, что пальцы Ниро Вульфа сжали мой локоть, и тут же прозвучала его команда:
  – Стой! Не шевелись!
  Я замер на месте. Вульф, не поворачиваясь в мою сторону, сквозь зубы произнес:
  – Стой абсолютно неподвижно. Медленно, очень медленно поверни голову направо.
  Я решил было, что Вульф тоже спятил, но тем не менее поступил, как мне было приказано. Тут-то меня и ждал сюрприз. Справа, футах в двухстах, я увидел громадного быка – раньше я ни за что не поверил бы, что быки могут достигать таких колоссальных размеров. Красно-рыжий, с белыми пятнами и большим белым треугольником на морде, бык неторопливо и уверенно приближался к нам, время от времени потряхивая головой, то ли потому, что нервничал, то ли оттого, что пытался прогнать назойливых мух. Внезапно он остановился и, вытянув шею, принялся нас разглядывать.
  Сзади послышался приглушенный голос Вульфа:
  – Хоть бы тот болван перестал орать. Тебе что-нибудь известно о повадках этих животных? Ты видел бой быков?
  Я пошевелил губами ровно настолько, чтобы прошелестеть:
  – Нет, сэр.
  – Стой спокойно, – пробормотал Вульф. – Ты шевельнул пальцем, и у быка тут же напряглась шея. Ты быстро бегаешь?
  – Думаю, до забора добежать успею. Но вам это вряд ли удастся.
  – Сам знаю. Лет двадцать назад я занимался спортом… Он уже роет землю копытами. И голова опущена. Если он на нас ринется… И еще эти идиотские вопли. Потихоньку отходи назад. Смотри прямо на него. Он последует за тобой. Когда он бросится на тебя – поворачивайся и беги к забору.
  Я так и не успел выполнить эти наставления. Ни я, ни Вульф не двигались с места, поэтому, наверное, быка раздразнил наш недруг на заборе. Может быть, он даже спрыгнул на землю. Как бы то ни было, бык напряг шею и перешел к активным действиям. Даже если целью нападения был выбран тот псих, нам от этого легче не стало, поскольку мы находились как раз на линии атаки.
  Бык надвигался на нас, как таран. Возможно, стой мы спокойно, он бы проскочил футах в трех правее, но стоять спокойно, когда на тебя несется разъяренное чудовище, выше человеческих сил. Вспоминая об этом теперь, я предпочитаю думать, что, задав стрекача, решил тем самым отвлечь внимание быка от Ниро Вульфа, но, сказать по правде, тогда я об этом и не помышлял. Я слышал позади себя топот копыт и готов поклясться, что ощущал спиной горячее дыхание. В то же время я уловил впереди какой-то шум и смутно различил красное пятно над оградой – там, где надеялся через нее перемахнуть. Вот и забор. Даже не пытаясь притормозить, я с ходу взлетел на него, но, когда мое тело уже готово было грациозно перелететь на другую сторону, одна рука вдруг сорвалась, и я плашмя повалился на землю. Я сел, тяжело отдуваясь, и услышал прямо на собой голос:
  – Изумительно! Какое счастье, что я не упустила такое зрелище!
  Я поднял глаза и увидел двух девушек. Одна была в белом платье и красном жакете, другая – в желтой кофточке и брюках.
  – Прикажете повторить? – прорычал я.
  Тот идиот с дробовиком бежал ко мне вприпрыжку, что-то несвязно выкрикивая. Я велел ему заткнуться, с трудом поднялся, захромал к забору – приземляясь, я сильно ушиб колено – и заглянул через него. Бык прогуливался ярдах в ста от меня, время от времени мотая головой. А посреди пастбища возвышался величественный монумент. Это был Ниро Вульф, со скрещенными на груди руками, стоявший на большом валуне. Я впервые видел его в такой позе и не мог отвести глаз, настолько торжественно и волнующе все это выглядело.
  – Все в порядке, босс? – крикнул я.
  – Скажи этому парню с ружьем, – отозвался Вульф, – чтобы загнал быка в стойло! И передай, что я еще с ним поговорю, когда выберусь отсюда!
  Я оглянулся. Парень меньше всего на свете напоминал ковбоя. Он выглядел жалким и испуганным. Даже лицо его, со свернутым набок носом, казалось каким-то потрепанным. Тем не менее он напустился на меня:
  – Откуда вы взялись? Почему не повернули обратно, когда я вам кричал? Какого черта…
  – Попридержи язык, красавец. Мы представимся потом. Ты можешь загнать быка в стойло?
  – Нет. И я хочу сказать…
  – А кто может?
  – Никто. Все на ярмарке. Через час, наверное, вернутся. И я хочу сказать…
  – Потом скажешь. Ты хочешь, чтобы он целый час простоял на том валуне со скрещенными на груди руками?
  – Он может сесть, в конце концов. Только пусть сию минуту уберется оттуда! Я охраняю быка.
  – От кого? Уж не от меня ли?
  – От кого угодно. Слушайте, если вы думаете, что это смешно…
  Я повернулся к нему спиной и закричал Ниро Вульфу:
  – Он охраняет быка! Требует, чтобы вы немедленно оттуда убрались! Он не может загнать быка, а те, кто могут, будут здесь через час.
  – Арчи! – прогремел Вульф. – Когда я…
  – Да нет же, ей-богу, я говорю правду! Мне этот бык нравится не больше, чем вам.
  Воцарилось молчание. Затем с валуна послышалось:
  – Значит, только через час?
  – Так он говорит.
  – Тогда тебе придется это сделать самому! Ты меня слышишь?
  – Да.
  – Вот и прекрасно. Лезь обратно и отвлекай быка. Прогуливайся перед забором. Там, кажется, была какая-то женщина в красном?
  Я оглянулся по сторонам.
  – Видимо, она уже ушла.
  – Разыщи ее и одолжи эту красную штуку. Когда бык кинется на тебя, прыгай через забор. Повтори так несколько раз, продвигаясь на тот конец пастбища. Задержи его там, пока я не выберусь отсюда. Только пусть ему все время кажется, что он вот-вот до тебя доберется.
  – Ладно.
  – Что?
  – Я сказал: «Ладно!»
  – Хорошо. Приступай. Будь осторожен, не упади. Трава скользкая.
  Когда я спрашивал девушку, не повторить ли для нее мой трюк, то подумал, что остроумно пошутил, но теперь… Ее нигде не было видно. Вторая, та, что в брючках, сидела на заборе. Я уже открыл рот, чтобы навести справки, как ответ прибыл сам, причем с другой стороны. Откуда-то из-за деревьев вынырнула машина с откидным верхом и остановилась перед воротами. Из машины высунулась девушка в красном и крикнула мне:
  – Идите сюда и откройте ворота!
  Я, прихрамывая, направился к ней, но парень с ружьем опередил меня, прыгая, словно гибрид козла и кенгуру. Когда я догнал его, он стоял возле машины, размахивая дробовиком, и декламировал законы про быков и про ворота.
  Девушка убеждала его:
  – Не упрямься, Дейв. Не оставлять же его там! – Она повернулась ко мне: – Откройте ворота и, если хотите, залезайте в машину. Дейв закроет их за нами.
  Но Дейв завизжал как полоумный:
  – Оставьте ворота в покое! Клянусь богом, я буду стрелять! Мистер Пратт приказал стрелять, если кто-нибудь полезет на пастбище!
  – Чушь, – сказала девушка. – Ты уже нарушил его приказание. Почему ты не стрелял раньше? И теперь почему не стреляешь? Стреляй, сбей его с валуна. Посмотрим, как ты это сделаешь. Ну как, хотите спасти своего приятеля или нет? – обратилась она ко мне.
  Я поспешил отодвинуть засов и распахнул ворота. Бык сразу развернулся в нашу сторону, наклонив голову набок. Дейв изрыгал угрозы и размахивал ружьем, но мы не обращали на него внимания. Когда машина въехала на пастбище, я быстро забрался в нее, а девушка приказала Дейву закрыть ворота. Бык уже принял угрожающую позу и начал рыть копытами землю. Куски дерна так и летели ему под брюхо.
  Тут я сказал:
  – Подождите-ка, вы думаете, из этого что-нибудь выйдет?
  – Не знаю. Попробуем. Или вы боитесь?
  – Боюсь. Снимите эту красную штуку.
  – Ну, это уж предрассудки!
  – А я суеверный. Снимите.
  Я помог девушке снять жакет и положил его на сиденье между нами. Затем я полез под пиджак и вынул из кобуры пистолет.
  Девушка посмотрела на меня:
  – Вы что, сыщик? Не валяйте дурака. Или вы надеетесь остановить быка с помощью этой штуки?
  – Попытаюсь.
  – На вашем месте я не стала бы этого делать. Если, конечно, вы не готовы выложить сорок пять тысяч.
  – Что выложить?
  – Сорок пять тысяч долларов. Это не простой бык. Это Гикори Цезарь Гринден. Так что спрячьте ваш пистолет.
  Я глядел на нее несколько мгновений, а потом произнес:
  – Уезжайте-ка вы лучше отсюда. А я последую инструкции и заманю быка в дальний конец пастбища.
  – Нет. – Она нажала на газ. – Мне тоже хочется острых ощущений!
  Нас трясло и болтало из стороны в сторону.
  – С какой скоростью мне лучше ехать? Никогда еще никому не спасала жизнь. Кажется, для начала я выбрала довольно странный объект.
  Бык изображал из себя коня-качалку. Он взбрыкивал задними ногами и при этом опускал голову, а потом вставал на дыбы. При этом он пристально наблюдал за нами. Когда мы проезжали ярдах в тридцати от него, девушка восхитилась:
  – Взгляните только, какой потрясающий бык!
  В это время машина ухнула в какую-то яму, так что я чуть не вылетел наружу.
  – Смотрите, куда едете, – рявкнул я, не отрывая взгляда от быка.
  Он вполне мог подцепить машину на рога и понести ее с той же легкостью и грацией, с какой индианки носят на голове кувшин. Мы подкатили к валуну. Девушка притормозила и произнесла нараспев:
  – Такси вызывали?
  Я выскочил из машины и открыл Вульфу дверцу. Я не посмел поддержать босса под локоть, так как по выражению его лица понял: это было бы равносильно попытке поджечь бочку с порохом. Он уже стоял на нижнем уступе валуна на одном уровне с подножкой автомобиля.
  – Доктор Ливингстон, я полагаю? – спросила девушка.
  Губы Вульфа чуть заметно дрогнули.
  – А вы – мисс Стэнли? Очень рад познакомиться. Меня зовут Ниро Вульф.
  Ее глаза расширились от изумления:
  – Боже всемогущий! Тот самый Ниро Вульф?
  – Не знаю… Я – тот, который указан в Манхэттенском телефонном справочнике.
  – Выходит, я и впрямь выбрала для начала довольно необычную личность. Садитесь скорей!
  С ворчанием взгромоздившись на сиденье, он изрек:
  – Машину очень трясет. Я не люблю тряски.
  Она рассмеялась:
  – Постараюсь ехать поаккуратней. Все же, я думаю, это лучше, чем трястись на рогах у быка.
  Я заметил, что у нее довольно сильные пальцы. И теперь, когда она сняла жакет, было видно, как играют мышцы ее обнаженных рук, когда она крутит баранку, объезжая ухабы и рытвины. Я посмотрел на быка. Ему уже надоело фордыбачить, и вся его поза выражала величайшее презрение. Он выглядел даже более могучим, чем раньше. Девушка тем временем говорила Вульфу:
  – Стэнли – это, конечно, хорошо, но меня зовут Кэролайн Пратт. О, извините, не заметила эту яму. Конечно, я не так знаменита, как вы, но два года была чемпионкой столицы по гольфу. Здесь вообще собрались сплошные чемпионы. Вы – чемпион среди детективов, Гикори Цезарь Гринден – среди быков, я – чемпионка по гольфу…
  Так вот почему у нее сильные руки, подумал я. Дейв тем временем открыл ворота и едва не прихлопнул нас, когда мы выезжали. Кэролайн промчалась под развесистым дубом, нижние ветви которого чуть не сбросили меня с сиденья, и остановилась перед большим новым зданием. Дейв вприпрыжку мчался за нами с дробовиком. Я выпрыгнул из машины на дорожку, посыпанную гравием. Чемпионка по гольфу осведомилась у Вульфа, не нужно ли его куда-нибудь подвезти, но он уже открыл дверцу и вытаскивал свою тушу из машины, а посему не удостоил девушку ответом. Тут к нему подскочил Дейв и начал что-то громко спрашивать, но Вульф грозно взглянул на него:
  – Известно ли вам, что вы подлежите судебному преследованию за попытку преднамеренного убийства? Я имею в виду не ружье, а то, что вы спрыгнули с забора и раздразнили быка, из-за чего он и напал на нас!
  Вульф обогнул машину, подошел к своей спасительнице и раскланялся.
  – Благодарю вас, мисс Пратт, за вашу находчивость.
  – О, не стоит. Мне это доставило удовольствие.
  Он поморщился.
  – Это ваш бык?
  – Нет, он принадлежит моему дяде, Томасу Пратту. Это его дом. Он скоро приедет. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезной? Может быть, вы желаете пива?
  – Благодарю. Я думал, что мне уж никогда не придется пить пиво. Мы ведь попали в аварию. Мистер Гудвин не смог справиться с машиной… Прошу прощения, мисс Пратт, я забыл представить вам мистера Гудвина.
  Она вежливо подала мне руку.
  – Так вот, мистер Гудвин не смог справиться с машиной, – повторил Вульф, – и мы врезались в дерево. Потом он божился, что во всем виновата лопнувшая шина. Он же уговорил меня в нарушение закона пересечь ваше пастбище. Хорошо еще, что я первым заметил быка. Мистер Гудвин проявил полное незнание повадок этих животных…
  Еще на подъезде к валуну я по физиономии Вульфа понял, что он поведет себя как мальчишка, но не думал, что это произойдет на людях, и теперь бесцеремонно вмешался:
  – Можно мне воспользоваться телефоном?
  – О, вы перебили мистера Вульфа, – упрекнула меня Кэролайн. – Если он хочет объяснить…
  – Я провожу вас к телефону, – послышался голос позади меня.
  Я обернулся и увидел девушку в желтом. Она была на голову ниже меня. Красивые светлые волосы, насмешливые синие глаза. И она улыбалась уголками рта.
  – Пойдемте, Эскамильо, – позвала она.
  – Премного благодарен, – ответил я, устремляясь за ней.
  – Кстати, меня зовут Лили Роуэн, – поведала она по дороге.
  – Чудесное имя, – я широко осклабился. – А меня – Эскамильо Гудвин.
  Глава вторая
  – Который час? – донесся из открытой двери голос Ниро Вульфа.
  Сверившись с часами, лежащими на стеклянной полочке, я вышел из ванной, придерживая рукав рубашки, чтобы не запачкать его еще не высохшим йодом.
  – Три двадцать шесть. Надеюсь, пиво вас немного подбодрит. А то, как видно, радость жизни в вас угасает. Если уж вам даже не по силам достать часы из собственного кармана.
  – Какая там радость жизни, – простонал он, – когда наша машина разбита вдребезги, а мои орхидеи в ней задыхаются…
  – Они не задыхаются. Я не до конца поднял стекла.
  Я посмотрел, высох ли йод, и опустил рукав.
  – А действительно, почему бы вам не радоваться жизни? Капот всмятку, а мы целы. Бык до нас не добрался. Мы познакомились с чудесными людьми, которые приютили нас, дали прекрасную комнату с ванной, угостили холодным пивом, а меня персонально – йодом. Если же вы считаете, что у меня был шанс убедить парней из кроуфилдского гаража приехать за нами и машиной в самый разгар ярмарки, то попробуйте поговорить с ними сами. Они и вас сочтут за сумасшедшего. Вот-вот вернется мистер Пратт и отвезет нас в Кроуфилд вместе с багажом и цветами. Я звонил в отель, и мне обещали придержать наш номер до десяти часов вечера. Большего и ожидать нельзя. Там сейчас целые толпы народа из-за места в гостинице готовы вцепиться друг другу в глотки.
  Застегнув рукав, я потянулся за пиджаком.
  – Как пиво?
  – Пиво хорошее. – Вульф нахмурился и пробормотал: – Толпы народа… – Он осмотрелся по сторонам. – Какая приятная комната… Просторная, светлая. Пожалуй, нужно сделать такие окна в моей комнате у нас дома. Когда, ты говорил, пришлют за нашей машиной?
  – Завтра днем, – терпеливо повторил я.
  – Завтра так завтра, – вздохнул он. – Раньше мне казалось, что я не люблю новые дома, но здесь очень приятно. Конечно, это заслуга архитектора. Знаешь, откуда взялись деньги на постройку дома? Мисс Пратт мне рассказала. Ее дядя – владелец нескольких сотен небольших ресторанчиков в Нью-Йорке. Он их называет праттериями. Видел их когда-нибудь?
  – Естественно. – Я задрал штанину, разглядывая ушибленное колено. – Иногда в них обедаю.
  – Да? И как еда?
  Я пожал плечами.
  В дверь постучали, и вошел какой-то тип с грязным лицом, в испачканных брюках и белоснежной накрахмаленной куртке. Он пробормотал, что приехал мистер Пратт и мы можем спуститься к нему, когда пожелаем. Вульф пообещал, что мы скоро явимся, и тип ушел.
  – Видимо, мистер Пратт вдовец, – заметил я.
  – Нет, – ответил Вульф, сделав попытку подняться. – Он никогда не был женат. Так сказала мисс Пратт. Ты не думаешь причесаться?
  Нам пришлось пройти через весь дом, чтобы разыскать хозяев. Сперва мы попали в столовую, оттуда в гостиную, потом еще в одну комнату с роялем и, наконец, наткнулись на них на террасе, укрытой от солнца навесом. Обе девушки сидели в дальнем углу с каким-то молодым человеком, потягивая коктейли. Ближе к нам, за столом, двое мужчин оживленно разговаривали, тыча пальцами в какие-то бумаги. Один из них, молодой и прилизанный, походил на маклера. У другого, довольно пожилого, были темные, седеющие волосы, узкий лоб и квадратная челюсть. Подойдя к ним, Вульф остановился. Пожилой мужчина нахмурился и произнес:
  – А, это вы!
  – Мистер Пратт? – Вульф слегка поклонился. – Я – Ниро Вульф.
  Молодой человек встал. Пожилой по-прежнему хмурился.
  – Знаю. Племянница мне говорила. Я, конечно, слышал о вас, но, будь вы хоть президент Соединенных Штатов, все равно не имели права находиться на моем пастбище после того, как вам велели его покинуть. Что вам там понадобилось?
  – Ничего.
  – Зачем же вы туда забрались?
  Вульф поджал губы, а затем спросил:
  – Ваша племянница рассказала вам, что́ с нами произошло?
  – Да.
  – Вы считаете, она вам солгала?
  – Почему? Конечно нет.
  – Значит, вы думаете, что солгал я?
  – Нет, – растерялся Пратт.
  Вульф пожал плечами:
  – Тогда мне остается только поблагодарить вас за оказанное гостеприимство – за телефон, пристанище, напитки. Особенно мне понравилось пиво. Ваша племянница любезно предложила отвезти нас в Кроуфилд… Вы позволите?
  – Не возражаю. – Пратт все еще хмурился. Затем скрестил руки на груди и объявил: – Нет, мистер Вульф, я ни в коем случае не считаю, что вы солгали. Тем не менее хотелось бы кое-что выяснить. Сами понимаете, вы детектив, и вас могли нанять… Они способны на все. Меня уже замучили до смерти. Сегодня я ездил с племянником в Кроуфилд на ярмарку, так меня буквально выкурили оттуда. Пришлось уехать, чтобы от них избавиться. Я спрашиваю вас: вы пошли через пастбище в поисках быка?
  – Опомнитесь, сэр! – вознегодовал Вульф.
  – Вы приехали сюда из-за быка?
  – Нет! Я приехал выставить свои орхидеи на ярмарке.
  – Значит, вы выбрали мое пастбище случайно?
  – Мы его не выбирали. Все дело в геометрии, и только. Через пастбище пролегает кратчайший путь к дому. Так нам казалось, – горестно добавил Вульф.
  Пратт кивнул. Он посмотрел на часы, встал и повернулся к молодому человеку, складывавшему бумаги в портфель:
  – Ладно, Пейви, поезжай шестичасовым поездом. Передай Джеймсону, чтобы ни в коем случае не спускал цену ниже двадцати восьми долларов. С прошлого года аппетит у людей не ухудшился. Только запомни: никаких пирогов…
  Он еще говорил что-то о ценах на блюда, о каких-то новых контрактах в Бруклине, а напоследок крикнул Пейви, уже вдогонку, почем следует закупать салат. Затем наш хозяин вдруг спросил Вульфа, не хочет ли тот выпить чего-нибудь покрепче. Вульф ответил, что предпочитает пиво, но мистер Гудвин, без сомнения, не откажется. Пратт что было мочи заорал: «Берт!» На его крик откуда-то вынырнул грязнолицый и принял заказы. Когда мы расселись, трио из угла террасы присоединилось к нам со своими бокалами.
  – Ты позволишь? – обратилась мисс Пратт к дяде. – Джимми мечтает познакомиться с нашими гостями. Мистер Вульф, мистер Гудвин, а это мой брат Джим.
  Я учтиво привстал и понял, что Вульф затеял какую-то отчаянную игру. Вместо того чтобы, по обыкновению, извиниться, что не отрывает свою многопудовую тушу от стула, он поднялся во весь рост. Затем мы все сели, а блондинка Лили раскинулась в кресле-качалке с таким расчетом, чтобы мне лучше были видны ее ножки.
  – Я, конечно, слышал о вас, – сказал Пратт Вульфу. – Мой друг, Пит Хатчинсон, рассказывал, как несколько лет назад вы отказались помочь ему в деле о разводе.
  – Я стараюсь не браться за семейные дела, – кивнул Вульф.
  – Поступай, как тебе нравится, – вот мой девиз, – изрек Пратт, отхлебнув глоток из бокала. – Это ваш бизнес, и вы вправе действовать по собственному разумению. Насколько мне известно, вы любите вкусно поесть. Мой бизнес как раз питание, а точнее, массовое питание. На прошлой неделе мы ежедневно продавали в Нью-Йорке в среднем сорок три тысячи обедов. Я вот к чему клоню: сколько раз вы обедали в моих праттериях?
  – Я?.. – Вульф задержал дыхание, наливая себе пива. – Ни разу.
  – Ни разу?
  – Я всегда обедаю дома.
  – Вот как… – Пратт не мог отвести взгляд от Вульфа. – Конечно, иногда можно и дома неплохо поесть. Но лучше все же… Мое имя прогремело, когда я пригласил в праттерию и накормил пятьдесят представителей высшего света. Видели бы вы, как они восхищались. Своего успеха я достиг благодаря качеству, а кроме того, рекламе. – Он поднял два пальца.
  – Всепобеждающее сочетание, – пробормотал Вульф.
  Мне захотелось лягнуть его под столом. Что это он вздумал лизать пятки всякой деревенщине? Но он не остановился даже на этом.
  – Ваша племянница немного рассказала мне о вашей феноменальной карьере.
  – В самом деле? – Пратт взглянул на нее: – У тебя пустой бокал, Кэролайн. – Он повернул голову и громко позвал Берта. Затем вновь обратился к Вульфу: – Что ж, она неплохо разбирается в моих делах. Два года работала у меня. Она увлеклась гольфом, у нее неплохо получалось, и я решил, что племянница-чемпионка послужит мне неплохой рекламой. Так оно и вышло. На поле для гольфа она принесла мне куда больше пользы, чем у меня в конторе. Ее братцу до нее далеко. Единственный мой племянник, а ни на что не годится. Верно, Джимми?
  Юноша улыбнулся:
  – Совершенно верно.
  – Сам-то ты, конечно, думаешь иначе. Я продолжаю тратиться на тебя только потому, что твои родители умерли, когда ты был еще ребенком. Это, пожалуй, моя единственная слабость. А стоит мне подумать, что после моей смерти все перейдет тебе и твоей сестре – больше ведь некому, – и я начинаю мечтать о бессмертии. Ведь если представить, как вы распорядитесь моими деньгами… Позвольте спросить, мистер Вульф, вам нравится мой дом?
  – Очень нравится.
  Джимми фыркнул.
  Не обращая на него внимания, Пратт косо поглядел на Вульфа:
  – В самом деле? Его выстроил мой племянник. Дом закончен только в прошлом году. Я-то сам здешний, родился на этом самом месте, в старой хибарке. И как только это удалось Джимми…
  Он продолжал разглагольствовать, а Вульф пока что откупорил еще одну бутылку пива. Да и я не терял времени даром, так как, слава богу, пил не виски из праттерии. Устроившись так, чтобы было удобнее поглядывать на блондинку, я расправлялся со вторым коктейлем и вовсе перестал обращать внимание на Пратта, занятый размышлениями о том, что ценнее в девушках: привлекательная внешность или умение спасти человека от бычьих рогов.
  Но течение моих мыслей было самым бесцеремонным образом прервано. Из-за дома появились четыре человека и протопали на террасу. Вспомнив слова нашего хозяина о том, что его преследовали на ярмарке, и заметив недоброе выражение на лицах пришельцев, я машинально сунул руку за пистолетом, но вовремя спохватился и сделал вид, что просто хотел почесаться.
  Пратт вскочил и, наморщив узкий лоб, яростно уставился на вновь прибывших. Один из них, приземистый и жилистый, с острым носом и пронзительными глазками, выступил вперед.
  – Ну, мистер Пратт, надеюсь, наше последнее предложение удовлетворит вас?
  – Я уже говорил, что нынешнее положение меня вполне устраивает.
  – А нас – нет. Позвольте объяснить, что мы…
  – Вы зря теряете время, мистер Беннет. Я повторяю…
  – Позвольте сказать мне! – перебил внушительный мужчина в отличном сером спортивном костюме и автомобильных перчатках – это в теплую-то погоду. – Вы Пратт? Лу Беннет втянул меня в это дело. Я тороплюсь в Кроуфилд, а оттуда в Нью-Йорк. Меня зовут Каллен.
  – Дэниел Каллен, – услужливо добавил Беннет.
  – О! – благоговейно произнес Пратт. – Это честь для меня, мистер Каллен. В моем скромном доме… Садитесь, пожалуйста. Выпьете что-нибудь? Джимми, принеси гостям стулья. Познакомьтесь с моей племянницей, мистер Каллен…
  Он начал представлять всех друг другу. Оказалось, что Лу Беннет был секретарем Национальной лиги по разведению скота гернсейской породы. Долговязого мужчину с жидкими волосами и усталым лицом звали Монт Макмиллан. Дэниел Каллен нуждался в рекомендациях не больше, чем, скажем, Джон Пирпонт Морган52. Четвертый гость, выглядевший еще более усталым, чем Макмиллан, оказался председателем совета Североатлантической ярмарки, по имени Сидни Дарт.
  Берта отправили за выпивкой. Лили Роуэн подвинулась, и освободившееся возле нее место моментально оккупировал Джимми Пратт. Было очевидно, что гости не вызывают у девушки симпатии.
  Лу Беннет вновь заговорил:
  – Мистер Каллен торопится. Мистер Пратт, я уверен, вы оцените то, что он, как и мы все, пытается сделать для вас. Вы не потеряете ни единого цента. Все будет в полном…
  – Да это же просто произвол! – взорвался Каллен, воззрившись на Пратта. – Это можно пресечь в судебном порядке! Какого черта…
  – Извините меня, – поспешно вставил Беннет, – но мы уже обсуждали этот вопрос с мистером Праттом. Он не разделяет нашей точки зрения. Слава богу, что вы пришли к нам на помощь. – Он повернулся к Пратту: – Дело в том, что мистер Каллен великодушно согласился купить у вас Гикори Цезаря Гриндена.
  Пратт кашлянул, помолчал немного и спросил:
  – А что он будет с ним делать?
  Беннет казался шокированным:
  – Он же владеет едва ли не лучшим в стране стадом гернсейской породы.
  Каллен сердито взглянул на Пратта:
  – Поймите, Пратт, мне ваш бык не нужен. У моего лучшего производителя, Махуа Таланта Мастерсона, сорок три чистопородные телки. Еще три моих производителя сейчас проходят испытания. Я покупаю Цезаря исключительно в интересах нашего животноводства и Гернсейской лиги!
  – Мистеру Каллену действительно не нужен ваш бык, – подхватил Беннет. – Он поступает очень благородно, но не согласен выложить за быка ту же сумму, которую вы уплатили Макмиллану. Я, конечно, понимаю, что бык теперь ваш, но согласитесь: сорок пять тысяч долларов – сумма несуразная. Даже Голдуотер Гранде был продан за тридцать три тысячи, а Цезарю далеко до Гранде. Гранде – отец ста двадцати семи племенных телок и пятнадцати бычков. Так что наши условия таковы: мистер Каллен платит вам тридцать три тысячи долларов, а Макмиллан возвращает двенадцать тысяч из суммы, которую вы ему заплатили. Таким образом, вы получаете все ваши деньги назад. Мистер Каллен тут же выпишет вам чек и сегодня же вечером пришлет за Цезарем людей и фургон. Если бык не потерял формы, то мистер Каллен выставит его в четверг на ярмарке. Надеюсь, животное здорово. Насколько мне известно, вы держите его на выгоне?
  Пратт повернулся к Макмиллану:
  – Вы меня уверяли, что полностью удовлетворены сделкой и не станете способствовать попыткам ее расторгнуть!
  – Да, это так, – робко отозвался Макмиллан. – Но они меня убедили. К тому же ведь я старый гернсеец, мистер Пратт…
  – Как вы смеете? – возмутился Каллен. – Вас следует исключить из Гернсейской лиги! Вам нет прощения! Вы прекрасно знали, что́ станет с быком, если вы его продадите!
  – Вам легко говорить, мистер Каллен, – устало кивнул Макмиллан. – Ваше состояние измеряется миллионами. У меня же из-за кризиса осталось только мое стадо. А тут еще сибирская язва… И что в итоге? Четыре теленка, шесть коров, один бычок и Цезарь. Как мог я содержать Цезаря? Мне даже не на что купить овса. Я не знал никого, кто бы дал за него приличную цену, и разослал телеграммы крупнейшим скотоводам. И что я получил в ответ? Все знали, в каком бедственном положении я нахожусь, но никто не предложил мне больше девяти тысяч. Девять тысяч за Гикори Цезаря Гриндена! А тут ко мне пришел мистер Пратт. Он откровенно сказал, для чего ему нужен Цезарь. Это было невероятно. Чтобы избавиться от него, я заломил неслыханную цену – сорок пять тысяч!
  Макмиллан приподнял бокал, посмотрел на него и поставил на место.
  – Мистер Пратт тут же выписал чек… А ведь вы, мистер Каллен, не предложили мне и девяти тысяч. Насколько я помню, ваша цена была семь с половиной…
  Каллен пожал плечами:
  – Мне он был ни к чему. Теперь же вы все равно получите тридцать три тысячи. Точнее, оставите их себе из денег, уплаченных Праттом. Можете еще считать, что вам повезло. С моей стороны это чистая благотворительность. Я беседовал по телефону со своим управляющим и не уверен, нужна ли мне в стаде линия Цезаря. У нас всегда были быки лучше Цезаря и всегда будут…
  – Вот уж нет! – Голос Макмиллана задрожал от ярости. – Вы просто дилетант! Кто вы такой, чтобы высказываться о быках? Да что там о быках – о самой завалящей корове? Оставьте в покое Гикори Цезаря Гриндена! Цезарь был лучшим из племенных быков! Элита! Да, я сказал «был», так как он мне больше не принадлежит. Но он еще и не ваш, мистер Каллен. Он внук самого Берли Великого. Его потомство насчитывало пятьдесят одну чистопородную телку и девять бычков. Я глаз не сомкнул в ту ночь, когда Цезарь появился на свет. Вот эти пальцы он сосал, когда ему было несколько часов от роду. – Он вытянул перед собой дрожащие руки. – Он получил девять главных призов на выставках, в последний раз – в прошлом году в Индианаполисе. Двенадцать его дочерей дают больше тринадцати тысяч фунтов молока и больше семисот фунтов масла каждая. А вы смеете утверждать, что он не нужен для вашего стада! Надеюсь, Цезарь вам не достанется, черт побери! Во всяком случае, я пальцем не шевельну, чтобы вам помочь! – Он повернулся к Беннету: – Мне самому пригодятся эти двенадцать тысяч, Лу. Я не желаю участвовать в вашей игре.
  Что тогда началось! Беннет, Дарт и Каллен обрушились на Макмиллана. Понять, в чем тут дело, я затруднялся. Ясно было одно: он обманул их. И пошло-поехало: на карту поставлен престиж Гернсейской лиги и всего американского животноводства, случившееся подорвет авторитет ярмарки, у Макмиллана останутся тридцать три тысячи долларов и все такое прочее. Макмиллан упрямо отмалчивался, хотя чувствовалось, как это для него мучительно.
  Внезапно всех заставил замолчать громкий окрик Пратта:
  – Оставьте его в покое! Он здесь ни при чем. Я не возьму никаких отступных. Мне нужен только бык, он мой, у меня в сейфе хранится купчая. Вот и все.
  Они уставились на него.
  – Но это невозможно, – залопотал Беннет. – Послушайте, я же объяснил…
  – Я не отступлюсь от своих слов. – Пратт упрямо выдвинул челюсть. – Я заплатил хорошую цену за этого быка и удовлетворен сделкой. Уже идут приготовления к приему гостей…
  – Но после того, что…
  Беннет вскочил, яростно размахивая руками, и я решил, что мне все-таки придется достать пистолет.
  – Вы не смеете так поступить! – вопил он. – И вы этого не сделаете! Вы сумасшедший, если считаете, что это вам удастся. Я сделаю все, чтобы вам помешать! В Кроуфилде меня ждут двенадцать членов совета лиги, и вы увидите, что́ будет, когда я расскажу им о вашем решении!
  Остальные тоже поднялись на ноги.
  – Вы просто отвратительный маньяк, Пратт, – громко изрек Дэниел Каллен и повернулся к выходу. – Беннет, Дарт, пошли. Мне нужно успеть на поезд.
  Он вышел. Беннет и Дарт послушно последовали за ним.
  После некоторого молчания морщины на лбу Пратта разгладились, и он взглянул на Макмиллана.
  – Знаете, Макмиллан, – сказал он, – мне не нравится этот Беннет. И то, что он говорил, тоже не нравится. Он способен даже пробраться на пастбище. А я не слишком полагаюсь на человека, охраняющего быка. Я признаю, конечно, что не могу чего-то еще требовать от вас за мои сорок пять тысяч долларов, но если вы не возражаете…
  – Конечно. – Макмиллан встал, неуклюжий и долговязый. – Пойду взгляну. Я и так собирался это сделать.
  – Вы сможете побыть там?
  – Конечно.
  Скотовод ушел.
  Мы остались сидеть. Племянник с племянницей казались встревоженными, Лили Роуэн зевала, а Пратт хмурился. Ниро Вульф подавил вздох и допил пиво.
  – Одно беспокойство, – пробормотал Пратт.
  Вульф кивнул:
  – Подумать только, из-за какого-то быка. Ведь не хотите же вы зажарить его и съесть!
  А Пратт возразил:
  – Именно так я и собираюсь поступить. В этом-то все и дело.
  Глава третья
  Так вот где собака зарыта! Молодежь и глазом не моргнула, но я вытаращился на нашего хозяина в немом изумлении. И по тому, как дернулась вверх голова Ниро Вульфа, мне стало понятно, что и он по-настоящему удивлен. Он выдал свое удивление еще и тем, что повторил вопрос, а такое случалось с ним крайне редко:
  – Вы хотите съесть этого быка, мистер Пратт?
  Пратт кивнул:
  – Да. Может быть, вы заметили яму, которую роют в роще? Там быка изжарят на вертеле. Пир состоится через три дня, в четверг. Племянница с племянником и мисс Роуэн приехали сюда специально для этого. Я пригласил около сотни гостей, в основном из Нью-Йорка. Быка забьют завтра. Пришлось вызвать мясника из Олбани. Местные ни за что бы на это не пошли.
  – Потрясающе! – Вульф по-прежнему держал голову высоко поднятой. – Значит, каждая порция обойдется вам примерно в четыреста пятьдесят долларов?
  – Если так рассуждать, это и впрямь выглядит ужасно.
  Пратт потянулся за бокалом, увидел, что он пуст, и кликнул Берта.
  – Но подумайте, что́ можно получить за сорок пять тысяч, если потратить их на газетную рекламу? Для радио такие деньги вообще ничто. А из этого быка на вертеле я извлеку максимум выгоды. Вы разбираетесь в психологии?
  – Я? – Вульф кашлянул и твердо ответил: – Нет.
  – А следовало бы. Вот послушайте. Представляете, какой разразится бум, когда станет известно, что знаменитого быка, чемпиона породы, забили, чтобы устроить барбекю для сборища эпикурейцев? И кто это сделал? Том Пратт, владелец знаменитых праттерий! Еще многие месяцы посетители моих заведений, поедая ростбиф, будут подсознательно чувствовать, что пережевывают кусочек Гикори Цезаря Гриндена! Вот что я имел в виду, говоря о психологии.
  – Вы упомянули эпикурейцев…
  – Я пригласил по большей части влиятельных друзей. Ну и, конечно, прессу. Но будет и несколько эпикурейцев. – Пратт неожиданно вскочил на ноги. – Кстати, вы ведь тоже ценитель изысканной пищи. Как долго вы пробудете в Кроуфилде? Может быть, составите нам компанию? В четверг, в час дня.
  – Благодарю вас. Я не уверен, что чемпионские достоинства Цезаря распространяются и на вкус, но это звучит весьма заманчиво.
  – Еще бы! Сегодня вечером я собираюсь звонить в свое нью-йоркское агентство. Могу я сказать, что вы будете у нас? Для прессы.
  – Конечно. Присуждение премий орхидеям состоится в среду днем. Возможно, после этого я уеду. Но сказать вы можете. Простите, а вы не испытываете угрызений совести оттого, что умерщвляете быка таких благородных кровей?
  – С какой стати? Они упирают на то, что Цезарь дал большое чистокровное потомство. В нашей стране около сорока тысяч племенных коров гернсейской породы. И только пятьдесят одна из них ведет свое происхождение от Цезаря. А если послушать эту банду из Кроуфилда, то можно подумать, что я намереваюсь вырезать все гернсейское стадо. Я уже получил около сорока телеграмм, в которых мне угрожают расправой. Это все Беннет! Он натравливает на меня скотоводов.
  – Видимо, это весьма важно для них.
  – Конечно. Но и я могу сказать то же самое про себя. Хотите еще выпить, мистер Гудвин? А вы, мисс Роуэн? Эй, Берт! Берт!
  Грязнолицый, надо отдать ему справедливость, исполнял свои обязанности довольно проворно. Три коктейля превышали мою обычную норму, но после столкновения с деревом и корриды на пастбище я решил, что лишний бокал мне не повредит. Разговоры о чемпионе-быке мне наскучили, я придвинулся к чемпионке-племяннице и принялся завоевывать ее расположение. Уголком глаза я заметил, что блондинка искоса поглядывает на меня, и, улучив момент, улыбнулся ей.
  Я мог бы действовать и поактивнее, но впереди меня ожидали отнюдь не розовые перспективы. Мне предстояло до наступления сумерек доставить Вульфа, багаж и орхидеи в Кроуфилд, в номер гостиницы, распаковать вещи, обеспечить Вульфа едой, которую он мог бы проглотить, не подавившись, выслушать назидания по поводу моего неумения водить машину и рекомендацию не наезжать на встречные деревья, согласиться со всем этим и, возможно, еще час-другой сидеть и прислушиваться к его вздохам.
  Я уже раскрыл рот, чтобы напомнить племяннице, что пора везти нас в Кроуфилд, как вдруг услышал, что Пратт пригласил моего босса остаться на ужин и Вульф дал согласие. Я злобно посмотрел на него, надеясь, что еда окажется отвратительной, так как знал: если мы прибудем в Кроуфилд после наступления темноты, устроиться в гостинице будет затруднительно, и тогда никаких человеческих сил не хватит, чтобы сладить с Вульфом.
  Он уловил мой взгляд и закрыл глаза. Я же притворился, что не замечаю его, и сосредоточил все внимание на племяннице. Она была довольно милая и сообразительная особа, но слишком сильная, на мой взгляд. По-моему, девушка должна быть девушкой, а спортсменка – спортсменкой, хотя, конечно, возможны и промежуточные варианты. В ответ на приглашение Кэролайн я сказал, что с удовольствием сыграл бы с ней в теннис сет-другой, если бы не повредил руку и колено во время упражнений на заборе, что, впрочем, было неправдой.
  В этот момент у входа на террасу появилась еще одна группа людей во главе с исключительно симпатичной особой лет двадцати двух, в полосатом костюмчике с пояском, с непокрытой головой, желтовато-коричневыми глазами и мягким чувственным ртом. За ней шел высокий стройный молодой человек не намного моложе меня, в коричневых брюках и пуловере. Замыкал шествие некий тип, которому следовало бы находиться в другом месте, а именно на территории, ограниченной Сорок второй улицей с юга, Девяносто шестой – с севера, Лексингтон-авеню и Бродвеем – с востока и запада. Там такие типы смотрятся, но в этой провинции их роскошные костюмы, модные рубашки и кричащие галстуки просто режут глаз.
  Появление троицы вызвало довольно неожиданный эффект. У нашего хозяина удивленно отвисла челюсть. Джимми покраснел и встал. Кэролайн что-то пробормотала. Лили Роуэн нахмурила брови. Подойдя к столу, уставленному пустыми бокалами, неизвестная мне девушка обвела присутствующих взглядом и сказала:
  – Нам, наверное, следовало предварительно позвонить?
  Ее успокоили. Раздались приветствия. Субъект в модном костюме был здесь впервые – его пришлось представлять. Он носил фамилию Бронсон. Девушку звали Нэнси Осгуд, а стройный парень оказался ее братом Клайдом. В очередной раз кликнули Берта. Мисс Осгуд принялась уверять, что они не хотели нам мешать, заскочили по пути с ярмарки, буквально на одну минутку… Клайд Осгуд, на шее которого болтался бинокль, ироническим тоном обратился к Пратту:
  – Монт Макмиллан прогнал нас с пастбища. Мы хотели взглянуть на вашего быка.
  Пратт с безучастным видом кивнул, но я заметил, что жилы на его висках вздулись.
  – Чертов Цезарь доставляет массу хлопот. – Он посмотрел на Нэнси Осгуд, потом перевел взгляд на ее брата. – Молодцы, что решили навестить нас. Приятный сюрприз. Я видел сегодня вашего отца в Кроуфилде.
  – Да, он говорил мне.
  Клайд замолчал, затем сделал несколько шагов и остановился прямо перед сидящей в кресле-качалке Лили Роуэн.
  – Как поживаешь? – спросил он.
  – Прекрасно. – Она запрокинула голову назад, чтобы лучше его видеть. – А у тебя все в порядке?
  – Да, вполне.
  – Очень рада. – Лили зевнула.
  Этот диалог, видимо, как-то повлиял на Джимми Пратта. Он еще больше зарделся, хотя смотрел все время на Нэнси Осгуд, которая беседовала с Кэролайн. Кэролайн настаивала, что гости обязательно должны остаться и выпить что-нибудь. Мистер Бронсон присел, напустив на себя усталый вид. Клайд внезапно повернулся спиной к Лили и подошел к Пратту.
  – Можно вас на минутку?
  – Да, мой мальчик?
  – Мы зашли с сестрой, чтобы повидать вас.
  – Что ж, очень приятно. Теперь, когда я выстроил этот дом, мы ведь снова соседи, не так ли?
  Клайд нахмурился.
  – Соседи? – переспросил он. – Да, пожалуй. Формально, во всяком случае. Я хотел поговорить с вами насчет быка. Я знаю, зачем вам понадобилось все это… Вы просто хотите унизить моего отца. Отстань от меня, Нэнси. Я знаю, что́ делаю.
  Сестра вцепилась ему в плечо:
  – Клайд, нельзя же так…
  – Оставь меня в покое! – Он стряхнул ее руку. – Вы хотите сделать из отца посмешище, зарезав быка, которому любой отцовский и в подметки не годится. В одном могу вас поздравить: вы выбрали для этой цели лучший экземпляр. Гикори Цезарь Гринден… Представляю, какая будет сенсация. Я это говорю, потому что немного разбираюсь в скоте. Во всяком случае, когда-то разбирался. Когда Цезарь еще никому не был известен, я хотел, чтобы отец его купил. И вы думаете, что вам удастся прикончить его?
  – Конечно. Только с чего ты взял, будто я хочу обидеть твоего отца? Чушь какая-то… Я это делаю исключительно для рекламы.
  – Черта с два! Я вас раскусил. Вы ведете нечестную игру против моего отца. Отстань, сестра!
  – Ты ошибаешься, мой мальчик, – терпеливо произнес Пратт. – Я на это не способен. Послушай, что́ я тебе скажу. Насколько мне известно, лучший бык твоего отца уже довольно стар. Так вот, если бы твой отец пришел ко мне, когда я купил Цезаря, я бы просто подарил ему быка. Ей-богу, подарил бы.
  – Так я вам и поверил! – Клайд кипел от негодования. – Сегодня весь Кроуфилд только об этом и говорит. Конечно, мой отец, как член Гернсейской лиги, тоже в курсе дела. Он предвидел, что у Беннета и Каллена ничего не выйдет. Зная вас с детства, он был уверен, что вы от своего не отступитесь. Моей сестре взбрело в голову приехать сюда и попытаться вас уговорить, и я согласился. По дороге мы встретили Беннета, Каллена и Дарта. Они рассказали нам, что́ здесь произошло. Тем не менее мы приехали, хотя я не могу понять зачем. А теперь я хочу заключить с вами пари. Вы когда-нибудь заключаете пари?
  – Ну, вообще-то я этим не увлекаюсь, – пожал плечами Пратт, – но иногда не против дружеского пари.
  – Что вы скажете насчет дружеского пари со мной? Скажем, на десять тысяч долларов?
  – По какому поводу?
  – Бьюсь об заклад на десять тысяч долларов, что вам не удастся зарезать Гикори Цезаря Гриндена.
  – Клайд! – воскликнула Нэнси.
  Вульф прикрыл глаза. Послышались оживленные возгласы, даже Лили Роуэн казалась заинтересованной.
  – А что может мне помешать? – спокойно спросил Пратт.
  Клайд поднял обе руки ладонями вверх.
  – Принимаете пари или нет?
  – Десять тысяч долларов, что я не зарежу Гикори Цезаря Гриндена?
  – Да.
  – За какой срок?
  – Скажем, в течение недели.
  – Хочу предупредить, что я советовался с юристом. Нет такого закона, который мог бы воспрепятствовать мне это сделать, каким бы чемпионом породы Цезарь ни был.
  Клайд молча пожал плечами. Его лицо приняло выражение, которое я частенько наблюдал у игроков в покер.
  – Что ж… – Пратт скрестил руки на груди. – Это становится интересным. Ну, тогда по рукам. Подпишем чеки?
  Клайд вспыхнул.
  – Банк не оплатит мой чек. Вы это прекрасно знаете. Но если я проиграю, то заплачу́…
  – Ты предлагаешь джентльменское пари? Мне?
  – Можете это так называть. Джентльменское пари.
  – Мой мальчик, я польщен твоим доверием, но не могу согласиться на такие условия, когда речь идет о десяти тысячах долларов. Боюсь, что не стану заключать пари, пока не узнаю, насколько ты платежеспособен.
  Клайд рванулся из своего кресла. Мои ноги мгновенно подобрались для прыжка, но Нэнси Осгуд удержала брата. Она попыталась увести его, лопоча что-то насчет того, что им нужно спешить, но он вырвался, оттолкнул ее и свирепо уставился на Пратта, стиснув зубы.
  – Как вы смеете сомневаться в слове Осгуда? Ладно, в таком случае я выиграю у вас эту сумму, раз деньги для вас самое главное! Будет ли достаточно, если мой отец позвонит вам и подтвердит мою платежеспособность?
  – Так ты действительно хочешь держать пари?
  – Да.
  – На десять тысяч долларов? В присутствии этих свидетелей?
  – Да.
  – Ладно, согласен. Если отец даст гарантию, тогда по рукам.
  Клайд повернулся и вышел, ни с кем не попрощавшись. Бронсон отставил свой бокал и последовал за приятелем. Нэнси, хоть она и была очень встревожена, задержалась, чтобы немного сгладить впечатление от невоспитанности своих спутников.
  – Тут попахивает чем-то скверным, – задумчиво произнесла Лили Роуэн. Она указала мне на место рядом с собой, где сидел раньше Джимми Пратт. – Сядьте сюда, Эскамильо, и поведайте мне, что́ произойдет дальше.
  Я встал, со свойственной мне грацией подошел к ней, сел, завладел ее левой рукой и внимательно уставился на ладонь.
  – Значит, так, – начал я. – Вы будете счастливы, но однажды, путешествуя под водой, натолкнетесь на лысого мужчину, сидящего среди водорослей. Вы подумаете, что это водяной царь, но он заговорит с вами по-русски. Вам покажется, что вы поняли, о чем он говорит, но через некоторое время вы, к своему великому ужасу, поймете, что ошиблись. Дайте-ка мне другую руку для сравнения.
  Тем временем Джимми Пратт страстно убеждал в чем-то своего дядю:
  – Вы позволили ему разговаривать с вами в таком тоне?! Мне хотелось ударить его! И я бы его ударил…
  – Ладно, Джимми, – примирительно проговорил Пратт. – Ты бы не посмел поднять руку на Осгуда. Успокойся, мой мальчик. Кстати, если ты так агрессивно настроен, не согласишься ли помочь нам постеречь быка? Боюсь, нам придется не спускать с него глаз этой ночью.
  – Вообще-то, дядя… – замялся Джимми. – Дело в том… Я уже говорил, что не одобряю этого. Такой бык… Как-никак чемпион…
  – Значит, ты не хочешь там подежурить?
  – Я бы не хотел в этом участвовать, дядя Том.
  – Ну, ладно. Надеюсь, что мы и сами справимся. Как вы считаете, мистер Вульф, имею я право съесть собственного быка?
  Вульф пустился в пространные философские рассуждения о писаных и неписаных законах, духовной ответственности и бычьей генеалогии. Он говорил возвышенно и страстно, и вскоре всем присутствующим уже казалось странным, что они могли волноваться из-за таких пустяков, как ссора Пратта с Осгудом, или барбекю из Цезаря, или пари на десять тысяч долларов.
  Закончив свой монолог, Вульф обратился ко мне с предложением: поскольку мы приняли любезное приглашение мистера Пратта отужинать с ним, нам не мешало бы переодеться, для чего следовало достать из машины багаж. Джимми предложил было свои услуги, но Кэролайн сказала, что это должна сделать она, так как ей предстояло отвезти нас в Кроуфилд.
  Я последовал за ней к машине. Увидев поодаль, под деревьями, кучу земли, на которой лежали кирки и лопаты, я остановился. Я заметил ее еще тогда, когда нас везли к дому, но не знал, для чего она предназначена.
  – Там яма, где будут жарить быка? – осведомился я.
  Кэролайн кивнула.
  – Ужасно, конечно, но я не могу придумать подходящей отговорки, чтобы отказаться от дядиного приглашения участвовать в этом пиршестве. Залезайте в машину.
  Когда мы выехали на дорогу, я спросил:
  – Не мое это дело, но зачем все это понадобилось? Действительно для рекламы или чтобы утереть нос Осгуду-старшему?
  – Не знаю… Мне надо подумать.
  Я замолчал. Минуту спустя мы достигли места аварии. Кэролайн развернула свою машину перед останками нашей. Я выбрался наружу. Деревья и телеграфные столбы, озаренные последними лучами заходящего солнца, отбрасывали длинные тени на зеленый ковер пастбища. На другом конце выгона я увидел Монта Макмиллана, который внимательно смотрел в нашу сторону. Возле валуна величественной поступью прогуливался бык, выглядевший еще крупнее, чем прежде. Теперь, когда мне не грозила опасность, Цезарь казался красавцем.
  Перетащив два чемодана, два саквояжа, опрыскиватель и корзины с цветами, я снова запер машину, в последний раз взглянул на быка, которого скоро должны были зажарить и подать на стол порциями по четыреста пятьдесят долларов каждая, и занял свое место рядом с мисс Пратт. Я по-прежнему молчал, ожидая, пока она заговорит, и наконец дождался.
  – Я хочу сказать вам, о чем думала.
  Я вежливо кивнул.
  – Я думала о Лили Роуэн.
  – Она зовет меня Эскамильо. Рассказала, что вы собираетесь завтра на ярмарку, и предложила пообедать с ней.
  – И что вы ответили?
  – Сказал, что не могу, так как не умею вести себя за столом. А на самом деле я просто не люблю кормить других за свой счет.
  Кэролайн фыркнула:
  – Она не собиралась кормиться за ваш счет. Она бы сама заплатила. Лили очень богата. Но она вампир. Она очень опасна.
  – Вы имеете в виду, что она впивается людям в горло и пьет их кровь?
  – Я имею в виду то, что сказала. Раньше разговоры об опасных женщинах я считала романтическими бреднями. Но Лили Роуэн действительно опасная женщина. Затрудняюсь даже сказать, скольких мужчин она погубила бы, если бы не ее лень. Я знаю троих, которых она свела с ума. Вы видели Клайда Осгуда. Он, конечно, не Адонис, но по-своему довольно красив. Ему двадцать шесть лет, как и мне. Многие поколения Осгудов владели этой землей, да и сейчас у них несколько тысяч акров. После окончания колледжа Клайд обосновался здесь и вел дела своего отца, который занимался политикой. Говорят, Клайд неплохо справлялся. Но два года назад он познакомился в Нью-Йорке с Лили Роуэн, и она вскружила ему голову. Она не впилась ему в горло, а просто проглотила его со всеми потрохами. А прошлой весной выплюнула. Это звучит не слишком красиво, но разве можно красиво описать поведение жабы? Клайд с тех пор не возвращался сюда. Он слонялся по Нью-Йорку, пытаясь увидеть ее или заставить себя не искать с ней встреч. Не знаю, зачем он оказался здесь. Возможно, узнал, что она приехала.
  – Вы думали об этом? – спросил я.
  – Нет, это только ключ к пониманию остального. – Она оценивающе посмотрела на меня. – Вы ведь детектив?
  – Да, это моя работа.
  – И вы… можете хранить тайну?
  – Конечно, если это тайна.
  – Так вот, Лили Роуэн пытается завлечь моего брата.
  – Ну и что? – Я удивленно приподнял брови.
  – Я не хочу, чтобы она его окрутила. Он пока еще не поддается, но… Я надеялась, что у него хватит здравого смысла, однако, видимо, ошиблась. К тому же я думала, что он влюблен в Нэнси Осгуд. А месяц назад Лили Роуэн начала завлекать его в свои сети. И Джимми… Даже Джимми наверняка не устоит перед ней. Черт бы ее побрал! И как это у нее получается?
  – Не знаю. Но могу спросить.
  – Я не шучу. Она же погубит его!
  – Я и не воспринял это как шутку. Просто вы задали глупый вопрос. К тому же ее пребывание здесь… Зачем вы ее пригласили?
  – Я думала, что если он увидит ее здесь, в провинции, то одумается. Но ошиблась…
  Я поежился.
  – Хоть я и хороший детектив, но расследовать здесь нечего. Это как раз один из тех случаев, которые мой босс относит к категории семейных. Помочь тут можно, либо отправив вашего братца в Австралию за шнурками для ботинок, либо перерезав Лили горло.
  – Это я могла бы и сама – перерезать ей горло. Но, быть может, есть другой выход? Про это я и думала. Она кое-что про вас сказала, пока вы были наверху. Это и натолкнуло меня на одну мысль…
  – Что же она сказала?
  – Не могу повторить.
  – Что-нибудь личное?
  – Весьма.
  – А что именно?
  – Говорю же, что не могу повторить. Но это и еще то, что она попросила вас пообедать с ней… Я думаю, вы смогли бы отвлечь ее от Джимми. Если, конечно, позволите ей играть активную роль, как она привыкла. Что-то в вас ее привлекло. Я поняла это с того момента, как она назвала вас Эскамильо.
  – Продолжайте.
  – Это все. Разве только… Я не прошу вас об одолжении. Пусть это будет деловое соглашение. Пришлите мне счет, и я его оплачу. Только если он окажется слишком велик, мне придется выплачивать деньги по частям.
  – Понятно. Я притворюсь невинным сосунком, позволю ей погубить меня и затем пришлю вам счет.
  – Уверяю вас, это не шутка. Все, что угодно, но только не шутка. Могу я рассчитывать на вашу помощь?
  Выпятив губу, я испытующе посмотрел на нее:
  – Послушайте, я все-таки считаю, что это шутка. Допустим, она действительно погубит его. Мне кажется, если он попадет в ад, то непременно оттуда выберется. Ни один мужчина еще не оказывался в аду из-за женщины, если сам того не желал. Вы хотите меня нанять, чтобы избавить вашего братца от Лили. Но я не могу взяться за дело самостоятельно, ведь я работаю на Ниро Вульфа. Учитывая ваше беспокойство, я готов пойти вам навстречу. Я пообедаю с ней завтра при условии, что вы оплатите счет. Вам это обойдется доллара в два, а я обязуюсь рассказать все в мельчайших подробностях.
  – И все-таки это не шутка, – отрывисто бросила она. – Два доллара вы получите, когда мы вернемся домой. – И она повернула ключ зажигания.
  Конечно, не мешало бы отдохнуть часок перед ужином, но я, по-видимому, не заслужил такого счастья. Выгрузив корзины с орхидеями, я перенес их в ванную, затем втащил наверх чемоданы и, наконец, сходил за саквояжами.
  Войдя в отведенные нам комнаты и услышав доносящийся из ванной шум, я поставил саквояжи на пол и отправился выяснять, в чем дело. Оказалось, Вульф, подняв крышки корзин, смотрит, не требуют ли цветы немедленной поливки. Я сказал, что, на мой взгляд, они чувствуют себя превосходно, с чем Вульф согласился. Затем я высказал еще одно соображение: поскольку наши рубашки и галстуки, наряду с прочими принадлежностями, находятся в чемоданах, саквояжи распаковывать ни к чему, хотя я их и принес.
  Не удостоив меня взглядом, он проронил:
  – По-моему, лучше распаковать все вещи.
  – Все? – изумился я.
  – Да.
  – Вы хотите сказать, чтобы я все вынул?
  – Да.
  – Чтобы после ужина запихнуть все обратно?
  – Нет. Мы остаемся ночевать здесь.
  Я хотел было отпустить язвительное замечание, так как, будучи натурой методичной, люблю, чтобы все шло по плану, но сообразил, что нам выгоднее остаться здесь, чем ехать в Кроуфилд, который кишит охотниками завладеть нашим номером в гостинице. С другой стороны, я сознавал, насколько неправильно было бы потакать самолюбию Вульфа, соглашаясь с ним, а потому молча вернулся в спальню и начал колдовать над чемоданами. Вскоре Вульф пришел в комнату, снял пиджак и жилет, бросил их на одну из кроватей и принялся расстегивать рубашку.
  – Как вам удалось добиться, чтобы мистер Пратт пригласил нас? Использовали свое обаяние? – вкрадчиво спросил я.
  – Я его не вынуждал. К тому же мы не гости. Мистер Пратт был счастлив принять мое деловое предложение.
  – О! – Я круто повернулся к нему, держа в руках охапку носков и носовых платков. – Ваше предложение.
  – Да. Буду с тобой до конца откровенен, Арчи. Ведь я мог бы сказать, что предложение исходило не от меня. Учитывая его затруднительное положение, вполне естественно было отплатить ему за гостеприимство. Он сразу же согласился и предложил нам условия работы, которые показались мне подходящими.
  – Понимаю, – сказал я, по-прежнему не выпуская из рук предметы одежды Вульфа. – Что же это за работа, хотелось бы мне знать?
  – Не слишком прибыльная, но и не трудная – вести наблюдение.
  – Так я и думал.
  Открыв ящик комода, я сунул туда носки и платки. Я стоял и наблюдал, как Вульф вылезает из рубашки, которая, протестуя, трещит по всем швам.
  – Я заподозрил это, когда вы велели распаковать чемоданы. Что ж, хоть какое-то разнообразие. Патрулировать пастбище. Быть телохранителем быка. Вы прекрасно выспитесь сегодня. Ведь вам ни с кем не придется делить эту чудесную комнату.
  – Не дерзи, Арчи. Конечно, это будет скучно для такого непоседливого человека, как ты…
  – Скучно? – Я замахал рукой. – Что вы! Скучать одному в ночи, поверяя свои тайны звездам? Вы меня плохо знаете. Я буду задыхаться от счастья, сознавая, что мое бдение позволит вам наслаждаться сном в этой прекрасной постели… И еще рассвет! Мистер Вульф, я обожаю встречать рассветы!
  – Ты не увидишь рассвета.
  – Черта с два! Разве что меня пристрелит Клайд. Или бык подцепит на рога.
  – Ни то, ни другое. Я уже обо всем договорился с мистером Праттом и мистером Макмилланом. Тот человек, по имени Дейв, будет сторожить, пока мы ужинаем. В восемь тридцать ты его сменишь, а в час тебя сменит мистер Макмиллан. Ты и дома часто ложишься в такое время. Только не шуми, когда придешь. Я не привык, чтобы меня будили.
  – Ладно.
  Я снова полез в чемодан и достал Вульфу свежую рубашку.
  – Но будь я проклят, если потерплю рядом с собой дробовик этого Дейва. Я улажу это с Макмилланом. Кстати, я тоже подрядился на одну работенку. Не очень прибыльную. Я получу два доллара в качестве гонорара, но их поглотят расходы. Клиент – мисс Кэролайн Пратт.
  – Не дури, – пробормотал Вульф.
  – Истинная правда. Она заплатила мне два доллара, чтобы я спас ее брата от участи, которая страшнее смерти. До чего все-таки здорово быть детективом! Половину ночи нянчить быка, чтобы на следующий день пасть жертвой блондинки. Гляньте, здесь оторвана пуговица – придется послать телеграмму Фрицу.
  Глава четвертая
  Поверить звездам свои тайны мне не удалось. Еще до захода солнца начали сгущаться тучи, и к половине девятого наступила кромешная тьма. Вооружившись фонариком и основательно набив желудок вкусной пищей – конечно, уступающей яствам Фрица Бреннера, но во много раз лучше стряпни из праттерий, – я покинул общество, когда все еще потягивали кофе, и отправился на дежурство. Миновав огород, я заметил Дейва. Он сидел на перевернутом бочонке и судорожно сжимал в руках дробовик.
  – Все в порядке, – объявил я, выключая фонарик, чтобы не расходовать батарейки. – Ты, должно быть, уже предвкушаешь ужин?
  – Нет, – ответил он. – Я не ем так поздно. Я поел мяса с картошкой в шесть часов. Зато я плотно завтракаю.
  – Очень интересно. А где бык?
  – Последние полчаса я его не видел. Но он был вон там, за большим деревом. И почему они не хотят его привязать? Ума не приложу.
  – Пратт объяснил, что в первую ночь быка привязали, но он так ревел, что не давал никому спать.
  Дейв хмыкнул:
  – Ну и пусть бы себе ревел.
  Решив поискать быка – все лучше, чем торчать на одном месте, – я пошел вдоль забора к воротам, через которые мы въехали, когда спасали Вульфа. Да, ночка и впрямь выдалась темная. Пройдя ярдов тридцать, я посветил на пастбище, но быка не обнаружил. Я увидел его, когда миновал ворота. Он не лежал на траве, как ему, по моему мнению, подобало, а стоял, уставившись на луч фонарика. Он был огромный, как слон. Я крикнул ему: «Все в порядке, дружище. Это я, Арчи, не волнуйся!» – и с этими словами повернулся и отправился обратно.
  Я считал, что скорее Цезарь начнет давать молоко, чем его похитят! Тем не менее, раз уж мне выпало дежурить до часу ночи, я решил проявлять бдительность на случай, если какой-нибудь болван все-таки решится сунуться на выпас. Умыкнуть быка можно было только через ворота, причем для этой цели лучше подходили боковые. Туда я и побрел, придерживаясь рукой за забор. Конечно, куда проще было бы пройти напрямик через пастбище. В такой темноте Цезарю вряд ли снова захочется поиграть со мной в пятнашки, но все же…
  За огородом, ярдах в двухстах, виднелись освещенные окна дома. Дойдя до угла забора, я повернул налево и не успел глазом моргнуть, как очутился в зарослях шиповника. Десять минут спустя я уже проходил мимо нашей машины, по-прежнему уютно уткнувшейся в дерево. Вот наконец и ворота. Я оседлал забор и посветил на пастбище, но свет фонарика не достал до быка. И я его выключил.
  Если долго живешь в деревне, то знаешь все ночные звуки. Мне же все было внове – каждый звук вызывал естественное любопытство. Сверчки и кузнечики в счет не идут, но когда что-то шуршит в траве, интересно узнать, что это такое. Что-то зашуршало на дереве, за дорогой. Зашумела листва, затем все замерло и вновь зашумело. Может быть, сова, решил я, или какой-то безобидный зверек. Луч фонарика его все равно не достанет.
  Так я просидел с полчаса, когда услышал другой звук, на этот раз со стороны машины. Как будто нечто тяжелое ударилось обо что-то. Я посветил фонариком, сначала ничего не увидел, но потом разглядел за машиной белое пятно. Я хотел было крикнуть, но сдержался, погасил фонарик, спрыгнул с забора и отскочил в сторону. Могло статься, что Гернсейская лига подослала парочку отчаянных парней или сам Клайд Осгуд оказался отчаянным. Я осторожно приблизился к машине, обошел ее сзади и ухватил кого-то за плечо.
  Обладатель плеча взвизгнул, дернулся и возмущенно вскрикнул:
  – Эй! Больно ведь!
  Я включил фонарик, разжал пальцы и отступил.
  – Ради бога, – сердито сказал я, – только не говорите мне, что вас обуревают нежные чувства к Цезарю.
  Закутанная в темный платок поверх светлого платья, в котором она была за ужином, Лили Роуэн встала, потирая плечо.
  – Если бы я не натолкнулась на крыло вашей машины, – заявила она, – вы бы и не догадались, что я здесь, и напугались бы до смерти.
  – Замечательно. И зачем вам это?
  – Черт побери, вы мне вывихнули плечо.
  – Я вообще зверь. Как вы сюда попали?
  – Пешком. Вышла прогуляться. Я не ожидала, что так темно, думала, глаза привыкнут. У меня зрение как у кошки, но такого мрака я не припомню. Это ваше лицо? Стойте спокойно.
  Она дотронулась до моей щеки. Сперва я решил, что она царапнет, но прикосновение оказалось нежным. Когда же я почувствовал, что ее пальцы начинают ласкать мое лицо, то отшатнулся:
  – Не надо! Я боюсь щекотки.
  Она расхохоталась:
  – Я хотела удостовериться, что это ваше лицо. Вы будете завтра обедать со мной?
  – Да.
  – В самом деле? – В ее голосе звучало удивление.
  – Конечно. Точнее, вы можете пообедать со мной. Вы мне представляетесь довольно занятной особой. Почему бы не потратить на вас немного времени? Как на игрушку, которую можно выкинуть, когда натешишься. Ни для чего иного женщины мне не нужны. Все мои помыслы сосредоточены на карьере. Моя мечта – стать полисменом.
  – Боже! Значит, мы должны быть благодарны, что вы уделяете нам хоть какое-то внимание? Давайте посидим немного в машине.
  – Она заперта, а ключа у меня нет. К тому же я могу заснуть, а это мне не полагается – я охраняю быка. Поэтому вам лучше уйти. Я обещал держать ухо востро.
  – Чушь!
  Она обогнула крыло машины, задев меня, и села на боковую подножку.
  – Идите сюда и дайте мне сигарету. Клайд Осгуд потерял голову и поэтому свалял дурака. Что может случиться с быком, если здесь всего двое ворот и одни находятся возле дома, а вторые охраняете вы? К тому же сейчас вы ничем не можете способствовать своей карьере. Идите же сюда и поиграйте с одной из ваших игрушек.
  Я посветил в направлении ворот, выключил фонарик и подсел к ней.
  – Не так близко, – произнесла она совершенно другим тоном. – Я боюсь щекотки.
  – Во всем этом был, конечно, элемент неожиданности, – признал я, доставая сигареты. – Однако должен предупредить, что такие выходки меня раздражают. Ничего нового для меня вы не придумаете. К тому же вы немного не рассчитали. Подобная игра в кошки-мышки оправдана только тогда, когда вы уверены, что рыбка уже клюнула, а вам еще далеко…
  Я прервал свои рассуждения, потому что она вскочила и зашагала прочь.
  – Обед отменяется, – крикнул я ей вдогонку, – а что-то другое вы вряд ли сможете предложить.
  Она вернулась, вновь уселась на подножку в футе от меня и провела кончиками пальцев по моему рукаву.
  – Дайте мне сигарету, Эскамильо.
  Я чиркнул спичкой, и она прикурила.
  – Спасибо. Ну что ж, давайте знакомиться? Расскажите мне о себе.
  – Что именно?
  – Ну… расскажите о своей первой женщине.
  – С удовольствием. Я плыл вверх по Амазонке на каноэ. Я был один, так как всю провизию шутки ради скормил крокодилам, а нанятые мной туземцы сбежали в джунгли. В течение двух месяцев я питался только рыбой, но однажды огромный тарпон оборвал мою снасть, и я остался без пропитания. Я умирал от голода, но упорно двигался вверх по реке, пока на пятый день не наткнулся на маленький островок. На берегу его стояла женщина восьми футов ростом. Это была амазонка. Я причалил к берегу, она подхватила меня на руки и отнесла в свою хижину, уверяя, что мне недостает только женской ласки. Ничего съедобного на острове не оказалось. Поэтому я избрал единственный выход и к заходу солнца уже варил амазонку в огромном котле, куда она обычно выжимала масло из лимонов. Она оказалась потрясающе вкусной. Насколько я помню, это и была моя первая женщина. Конечно, с тех пор…
  Лили прервала меня и попросила рассказать о чем-нибудь другом. Мы выкурили еще по сигарете, и, возможно, мое дежурство так и закончилось бы, если бы вдруг с пастбища не донесся звук глухого удара, едва слышный из-за стрекота сверчков и кузнечиков. Это меня не очень обеспокоило, но я вспомнил, что ближайшие ко мне ворота не единственные, и решил выяснить, в чем дело. Лили запротестовала, уверяя, что это нелепо, но все-таки пошла со мной.
  Она уцепилась за мою руку, – по ее словам, чтобы не упасть. Я забыл о зарослях шиповника, и Лили запуталась в них, так что мне пришлось извлекать ее оттуда. Завернув за угол, мы очутились в огороде, рядом с домом. Я сказал, что теперь она может уйти, но она заявила, что ей нравится мое общество. Цезаря я так и не обнаружил. Видимо, он предпочитал другой конец пастбища.
  Мы приблизились ко вторым воротам, но быка по-прежнему нигде не было видно. Я остановился, прислушиваясь, и до меня донесся какой-то шорох, словно что-то волокли по земле. Я поспешил вперед, время от времени посвечивая на пастбище. Лили чуть приотстала. Признаться, шорох встревожил меня, поэтому я почувствовал огромное облегчение, когда увидел быка ярдах в десяти от забора. Потом мне показалось, что он стоит на голове. Во всяком случае, так это выглядело при тусклом свете фонарика.
  Я припустил трусцой. Когда я остановился в очередной раз и включил фонарик, то увидел, что бык катает что-то рогами по земле. И вдруг я разглядел такое, что мои пальцы, державшие фонарик, онемели. Позади я услышал испуганный возглас Лили, а затем ее хриплый шепот:
  – Это… это… Господи, да отгоните же быка!
  Мне подумалось, что жертва, может быть, еще жива и надо действовать быстро и решительно. Я переложил фонарик в левую руку, достал пистолет и начал медленно приближаться к быку. Опасаясь, что он кинется на свет, я вытянул в сторону руку с фонариком и светил быку прямо в морду. Бык не тронулся с места. Когда я находился в десяти футах от него, он поднял голову и заморгал. Я несколько раз выстрелил в воздух. Бык взбрыкнул и ускакал прочь, сотрясая землю.
  Я мигом подбежал к тому, что лежало на земле, и посветил фонариком. Одного взгляда было достаточно. Черта с два он жив, подумал я и принялся освещать пастбище, высматривая быка, но тут же понял, что это глупо, и вернулся к забору. Лили была на грани истерики. Она забросала меня вопросами.
  – Это Клайд Осгуд, – ответил я. – Мертвый. Убирайтесь отсюда или замолчите, а то… – Я услышал крики со стороны дома и что есть мочи завопил: – Сюда! Сюда!
  Показались огоньки фонариков. Через минуту на месте происшествия было уже четверо: Пратт, Джимми, Кэролайн и Макмиллан. Мне не пришлось ничего объяснять. Фонари были у каждого, а остальное лежало перед глазами. Кэролайн, взглянув, отвернулась и больше не оборачивалась. Пратт привалился к забору, не в силах отвести взгляд. Джимми влез было на забор, но тут же спрыгнул назад.
  – Вынесите его оттуда, – сдавленным голосом произнес Пратт. – Надо вынести его… Где Берт? Куда подевался этот чертов Берт?
  Макмиллан спросил:
  – В кого вы стреляли? В Цезаря? Где он?
  – Не знаю, – ответил я.
  Появился Берт с сильным электрическим фонарем. Из темноты вынырнул Дейв с дробовиком в руках. Возвратившийся откуда-то Макмиллан сказал, что бык на другом конце пастбища и что его нужно привязать, но куда-то пропала веревка. Не видел ли ее кто-нибудь? Мы ответили, что не видели. Дейв вызвался принести веревку, и Макмиллан привязал быка. Я вдруг услышал свое имя и с изумлением увидел Вульфа.
  – Где твой фонарик? – спросил он. – Дай его мне.
  – Как вы попали сюда?
  – Гулял, услышал выстрелы и встревожился, не случилось ли чего с тобой. Когда я подходил, мистер Макмиллан, привязывавший быка, рассказал мне, что́ произошло. Вернее, что́ было обнаружено. Кстати, мне вновь придется тебя предупредить, чтобы ты сдерживал свои профессиональные инстинкты. Не хватало только оказаться замешанным в этом деле!
  – При чем тут профессиональные инстинкты?
  – О! У тебя шок. Когда он пройдет, постарайся сообразить. – Он протянул руку. – Дай сюда фонарик.
  Я отдал ему фонарик, и он пошел вдоль забора. Тут Макмиллан позвал меня на подмогу. Соскочив на непослушных ногах на пастбище, я заставил себя вернуться к месту происшествия. Дейв притащил брезент, и Джимми с Макмилланом растянули его на земле.
  – Не надо его… Может быть, еще не поздно… Вы уверены, что он мертв? – произнес Пратт дрожащим голосом.
  – У вас есть глаза? – спросил Макмиллан, расправляя брезент. – Посмотрите сами. Помогите, Гудвин. Положим его на брезент и возьмемся все вместе.
  Мы понесли брезент – все, кроме Дейва, который поспешил вперед, чтобы открыть ворота. Когда мы шли мимо привязанного быка, он повернул голову и проводил нас взглядом. За воротами мы опустили брезент, переменили руки и понесли дальше. Взойдя на террасу, мы остановились в нерешительности, но тут появилась Кэролайн и провела нас в комнату за гостиной, где она накрыла простынями стоявший в углу диван. Мы опустили тело на диван, но брезент открывать не стали. Потом мы стояли вокруг, не глядя друг на друга.
  Нарушил молчание Дейв:
  – Никогда не видел ничего подобного. Господи, никогда такого не видел…
  – Замолчи, – приказал ему Пратт. Он выглядел совсем разбитым. – Надо позвонить… Надо сообщить Осгудам. И доктору тоже. Обязательно надо вызвать доктора…
  Джимми взял его под руку:
  – Крепитесь, дядюшка. Вы не виноваты… Какого черта его понесло на пастбище? Выпейте чего-нибудь. Я сам позвоню.
  Берт выскочил из комнаты, как только услышал слово «выпейте». Кэролайн вновь исчезла. Остальные топтались на месте. Я оставил их и пошел наверх.
  В нашей комнате Ниро Вульф, уютно устроившись в кресле, при свете настольной лампы читал одну из книг, которые мы захватили с собой. Узнав мою походку, он не поднял головы, когда я вошел, – прямо как у себя дома. Я прошел в ванную, вымыл холодной водой руки и лицо, вернулся в комнату и сел.
  Вульф оторвался от чтения:
  – Ты не собираешься спать? Тебе бы следовало лечь. Расслабься, я скоро закончу. Уже одиннадцать часов.
  – Знаю. Скоро явится доктор и захочет меня видеть. Я ведь был главным очевидцем.
  Вульф кашлянул и снова углубился в книгу. Задумавшись, я сидел на краешке стула. Не знаю, сколько это продолжалось, но, когда Вульф снова заговорил, я обнаружил, что, уставившись в пол, скребу ладонь левой руки пальцами правой.
  – Арчи, меня это раздражает.
  – Привыкнете со временем, – грубо отозвался я.
  Он дочитал до конца абзаца, закрыл книгу и вздохнул:
  – Что, нервы не выдержали? Конечно, у тебя был шок. Но ведь тебе и прежде доводилось сталкиваться с такими вещами.
  – Нет, дело не в нервах. Продолжайте читать. Сейчас у меня просто паршивое настроение, но к утру все пройдет. Вы что-то говорили о профессиональных инстинктах. Есть же у меня профессиональная гордость – пусть немного, но есть. Должен был я следить за быком или нет? В этом ведь заключалась моя работа. А я сидел у дороги и покуривал, в то время как бык убивал человека.
  – Ты охранял быка, а не человека. Бык цел и невредим.
  – Благодарю покорно. Не было еще случая, чтобы вы дали мне важное поручение, а я с ним не справился. Если Арчи Гудвину поручили следить, чтобы на пастбище ничего не произошло, то ничего и не должно было произойти. А вы говорите, что бык цел и невредим и что он всего-навсего убил человека…
  – Ты считаешь, что должен был это предотвратить?
  – Да. Я был обязан не допустить этого.
  – Когда наконец ты научишься точности? – вздохнул он. – Ты говоришь, будто я сказал тебе, что бык убил человека. Я этого не говорил. Если бы я так сказал, то погрешил бы против истины. Мистер Осгуд, безусловно, убит, но не быком.
  Я вытаращился на него:
  – Вы с ума сошли! Я видел это собственными глазами!
  – Расскажи, что́ ты видел. Я не слышал от тебя никаких подробностей. Однако, бьюсь об заклад, ты не видел, как бык подцепил живого Осгуда на рога. Не так ли?
  – Не видел. Когда я туда добрался, бык катал Осгуда по земле. Я не знал, жив ли еще Осгуд, поэтому перелез через забор и пошел к быку. Когда я был в десяти футах…
  Вульф нахмурился:
  – Ты подвергал себя ненужной опасности. Осгуд был уже мертв.
  – Тогда я этого не знал. Я выстрелил в воздух, бык убежал, а я пошел посмотреть. Собственно, и вглядываться особенно не пришлось. А теперь у вас хватает хладнокровия утверждать, что бык его не убивал. Вы что, хотите состряпать из этого криминальный случай, потому что мы временно остались не у дел?
  – Нет. Я хочу, чтобы ты прекратил скрести себе ладонь и дал мне дочитать главу. Я же объясняю тебе, что смерть мистера Осгуда не была результатом твоей халатности. Это произошло бы, где бы ты ни находился. Я могу назвать тысячу твоих промахов, но случившееся сегодня к ним не относится. Это вообще не промах. Ты должен был следить за тем, чтобы быка не увели из загона. У тебя не было причин подозревать, что кто-нибудь попытается причинить быку вред. Ведь задача противной стороны как раз и заключалась в том, чтобы сохранить ему жизнь. Я надеюсь, что ты не будешь больше… – Он умолк, услышав шаги в коридоре.
  Раздался стук в дверь, и вошел Берт.
  – Вас просят спуститься вниз. Приехал мистер Осгуд.
  Я ответил, что сейчас приду. Когда Берт вышел, Вульф сказал:
  – Можешь ограничиться существом дела. То, что ты чесал себе ладонь, а я пытался это прекратить, касается только нас.
  Я ответил, что думаю точно так же, и оставил его наедине с книгой.
  Глава пятая
  Внизу у лестницы меня поджидал Пратт. Он стоял, засунув руки в карманы и крепко стиснув зубы. Молча кивнув, он проводил меня в гостиную. Там, кусая губы, сидел какой-то человек. Не успели мы войти, как он рявкнул:
  – Это вы Гудвин?
  На его лице так и было написано, что он из тех, кто обожает командовать. Я сдержался и спокойно ответил:
  – Да. Арчи Гудвин.
  – Это вы стреляли и отогнали быка?
  – Да, доктор.
  – Я не доктор! Я Фредерик Осгуд. Моего сына убили. Моего единственного сына.
  – Извините, я подумал, что вы доктор.
  – Доктор едет из Кроуфилда. Мистер Осгуд живет по соседству и приехал раньше, – сказал Пратт.
  Он стоял в сторонке и глядел на нас, по-прежнему держа руки в карманах.
  – Расскажите, как все было. Я хочу знать, – потребовал Осгуд.
  – Хорошо, сэр.
  Я рассказал ему все вплоть до того момента, когда к месту действия подоспели другие. В конце я сказал, что остальные подробности он может узнать у мистера Пратта.
  – Пратт вас не касается. Так вы говорите, что, когда мой сын залез в загон, вас там не было.
  – Именно так я и говорю.
  – Вы нью-йоркский детектив?
  – Частный, – кивнул я.
  – Служите у Ниро Вульфа и приехали сюда вместе с ним?
  – Совершенно верно. Мистер Вульф сейчас наверху.
  – Чем вы тут с Вульфом занимаетесь?
  Не меняя тона, я ответил:
  – Если хотите получить по зубам, то лучше встаньте.
  – Какого черта…
  Я предостерегающе поднял руку:
  – Полегче. Я знаю, у вас только что погиб сын, и готов сделать на это скидку, но вы ведете себя нагло. И вообще, что с вами? Истерика?
  Он закусил губу, а через мгновение заговорил более сдержанно:
  – Нет, не истерика. Я хочу решить, стоит ли вызывать шерифа и полицию. Я не могу понять, что́ случилось. Я не верю, что все произошло так, как вы говорите.
  Я посмотрел ему в глаза.
  – Очень жаль. Потому что мой рассказ может подтвердить свидетель, который все время находился рядом со мной. Одна… э-э-э… молодая особа.
  – Где она? Как ее зовут?
  – Лили Роуэн.
  Он в изумлении уставился на меня, потом на Пратта и снова на меня. Он даже перестал кусать губы.
  – Она здесь?
  – Да. И вот что еще я могу вам рассказать: неподалеку отсюда с нашей машиной произошла авария, и мы с мистером Вульфом пришли в этот дом, чтобы позвонить по телефону. Мы никого здесь не знали, в том числе и Лили Роуэн. После ужина она отправилась прогуляться и наткнулась на меня. Она была со мной, когда я обнаружил быка и отогнал его. Если вы вызовете полицию и полиция решит удостоить меня своим вниманием, то только зря потеряете время. Я вам рассказал все, что видел и делал.
  Пальцы Осгуда впились в колени, как когти.
  – Мой сын был вместе с этой Лили Роуэн?
  – Пока она была со мной – нет. Мы встретились около половины десятого. Вашего сына я не видел с тех пор, как он ушел отсюда днем. Видела ли его мисс Роуэн, не знаю. Спросите ее.
  – Я бы охотнее свернул ей шею! Что вы знаете о пари, которое мой сын заключил с Праттом?
  – Я же вам все рассказал, Осгуд. Ради бога, успокойтесь хоть немного, – громко запротестовал Пратт.
  – Я хочу услышать, что́ скажет он. Вы знаете условия пари?
  – Конечно. Как и все другие, включая вашу дочь. – Я сочувственно взглянул на него. – Примите мой совет, сэр. У вас это скверно получается, очень скверно. Вы мне напоминаете плохого следователя, который пытается уличить карманника. Я видел многих людей, выбитых из седла внезапной смертью близких. Вам можно только посочувствовать, но если вы хотите разрабатывать какую-то версию, то лучше поручите это профессионалам. У вас есть подозрения?
  – Да.
  – Какие?
  – Не знаю. Но я не понимаю, что́ произошло. Я не верю, что мой сын ни с того ни с сего полез в загон. Пратт утверждает, что он хотел увести быка. Это идиотское предположение. Мой сын не идиот. И не новичок в обращении со скотом. Разве мог он подойти к быку, если тот не на привязи? Или стоять на месте, когда бык бросился на него, и ждать, пока его не поднимут на рога?
  – Вы же слышали, что́ сказал Макмиллан! – снова запротестовал Пратт. – Он мог поскользнуться, упасть, а бык был слишком близко…
  – Я этому не верю. Зачем ему понадобилось туда идти?
  – Чтобы выиграть пари.
  Осгуд вскочил с места. Он был широкоплеч и чуть повыше Пратта, но с брюшком. Он наступал на Пратта, сжав кулаки, и цедил сквозь зубы:
  – Дрянь ты этакая, я же тебя предупреждал, чтобы ты…
  Я встал между ними, чувствуя себя более уверенно, чем при столкновении с быком. Лицом я стоял к Осгуду.
  – Еще немного – и врачу придется лечить вас обоих. Если Пратт думает, что ваш сын пытался выиграть пари, то это его личное дело. Вы хотели узнать его мнение и узнали. А теперь прекратите! Иначе мы пошлем за шерифом и посмотрим, что́ он скажет. Потом все это попадет в газеты вместе с мнением Дейва, Лили Роуэн и всех остальных. Дело завертится, вмешается публика. А потом какой-нибудь смышленый репортер из Нью-Йорка напечатает интервью с быком…
  – Извините, мистер Пратт, я никак не мог приехать раньше.
  Мы обернулись. Вошедший – невысокий коренастый мужчина, у которого, казалось, не было шеи, – держал в руке черный докторский саквояж.
  – Меня не было, когда позвонили… О, мистер Осгуд, это ужасно. Ужасно. Ужасно.
  Я последовал за ними в соседнюю комнату, где стояли рояль и диван. Врач быстро подошел к дивану и поставил саквояж на стул. Осгуд встал у окна, спиной к нам. Когда отвернули брезент, врач громко вскрикнул: «Бог мой!» Осгуд невольно обернулся, но тут же принял прежнюю позу.
  Через полчаса я поднялся наверх и доложил обо всем Вульфу, который успел облачиться в желтую пижаму и чистил зубы в ванной:
  – Доктор Сэкетт засвидетельствовал смерть от несчастного случая вследствие раны, нанесенной быком. Фредерик Осгуд подозревает, что дело нечисто. По той же причине, что и вы, или нет, не знаю. Ведь вы мне своих подозрений не разъясняли. Мне никто не поручал выведывать у него…
  Вульф прополоскал рот.
  – Я просил тебя сообщить только факты.
  – Все не так просто. Осгуд не хочет верить, что все случилось так, как представляется очевидным. Его главный довод: Клайд был слишком опытен, чтобы попасть быку на рога, и не имел никаких причин лезть в загон. Осгуд заявил это доктору Сэкетту и всем остальным. Однако Сэкетт списал его слова на шоковое состояние, и не без повода. Тогда Осгуд, даже не спрашивая разрешения позвонить, вызвал шерифа и полицию.
  – В самом деле?
  Вульф повесил полотенце на крючок.
  – Напомни мне завтра отправить телеграмму Теодору. На одной из орхидей я обнаружил мучнистого червеца.
  Глава шестая
  Во вторник в одиннадцать утра я пил молоко из бутылки, которую купил в павильончике – в одном из сотен павильончиков, окружавших огромное круглое здание главного выставочного зала кроуфилдской ярмарки, – и наблюдал, как Ниро Вульф любезничает с конкурентом. Чувствовал я себя усталым. Блюстители закона прибыли в дом Пратта около полуночи, и мне удалось лечь спать только в третьем часу, а утром Вульф поднял меня в седьмом часу.
  За завтраком с нами были Пратт и Кэролайн. Лили Роуэн и Джимми отсутствовали. Пратт, выглядевший так, будто не ложился вообще, сообщил, что Макмиллан взялся сторожить быка до утра и теперь отсыпается наверху. Джимми поехал в Кроуфилд, чтобы отправить телеграммы об отмене назначенного приема. Складывалось впечатление, что Гикори Цезаря Гриндена все-таки не изжарят в назначенный день. Однако его судьба оставалась неясной. Было ясно одно: в четверг быка не съедят.
  Шериф и полицейские обнаружили в загоне около того места, где погиб Клайд Осгуд, веревку с крюком на конце, которая использовалась для того, чтобы перелезать через забор, и признали быка виновным в смерти молодого человека. Это не убедило Фредерика Осгуда, но вполне удовлетворило полицию, и подозрения Осгуда были отвергнуты, как туманные, неподтвержденные и надуманные.
  Укладывая наверху наши вещи, я спросил у Вульфа, удовлетворен ли он сам. В ответ босс пробормотал:
  – Я же сказал тебе вчера вечером, что Осгуда убил не бык. К этому убеждению привела меня моя дьявольская любознательность. Но я не желаю забивать голову второстепенными деталями, так что обсуждать их мы не будем.
  – Вы могли бы просто упомянуть, кто это сделал…
  – Прошу тебя, Арчи, хватит об этом!
  Я вздохнул и продолжал укладывать чемоданы. Мы собирались переехать в гостиницу. Контракт на охрану быка был расторгнут, и хотя Пратт из вежливости просил нас остаться, обстановка в доме этому не благоприятствовала. Мне пришлось паковать багаж и таскать его в машину, опрыскивать и грузить орхидеи, ехать в Кроуфилд с Кэролайн в качестве шофера, выдерживать бой за комнатушку в гостинице, доставлять Вульфа и корзины на выставку, искать для них место, вытаскивать орхидеи из корзин, да так, чтобы не повредить их… В этих хлопотах прошло все утро.
  Итак, в одиннадцать часов я пил молоко, пытаясь восстановить растраченные силы. Орхидеи были опрысканы, приведены в полный порядок и красовались на выделенных нам стендах.
  Вышеупомянутый конкурент, Чарльз Э. Шэнкс, с которым любезничал Вульф, представлял собой низенькую толстую личность с маленькими черными пронзительными глазками и двумя подбородками, одетую в грязный, неглаженый шерстяной костюм. Потягивая молоко, я наблюдал за ним, что было весьма поучительно.
  Шэнкс знал, что Вульф нарушил традицию и лично отправился в Кроуфилд с гибридными орхидеями-альбиносами только ради того, чтобы завоевать приз и обогнать Шэнкса, который получил награду за выведенный им гибрид. Знал он и то, что Вульф мечтает выставить его на посмешище, ибо он уклонился от участия в нью-йоркской выставке и дважды отказался обменяться с Вульфом альбиносами. Достаточно было одного-единственного взгляда на гибриды Шэнкса, чтобы убедиться: всеобщее осмеяние ему гарантировано. Более того, все это не составляло загадки для Вульфа. Однако, слушая их милую болтовню, можно было подумать, что со лба у обоих струится не пот, а избыток братской любви. Зная мстительность Вульфа, побудившую его затеять эту поездку, я предвидел, что послушать их разговор будет весьма поучительно.
  Из-за трагедии, случившейся в загоне, мне пришлось испытать несколько мелких неприятностей. Во время сражения за номер в гостинице ко мне подкатил молодой человек с горящими глазами, большими ушами и блокнотом. Схватив меня за лацканы, он потребовал как можно более красочного описания смертоубийства, и не только для местной газеты, но и для агентства Ассошиэйтед Пресс. Я сообщил ему кое-какие подробности в обмен на помощь в получении номера. Интерес к делу проявили и несколько других охотников за новостями, прибывших в город для освещения ярмарки.
  А когда я помогал Вульфу расставлять орхидеи, ко мне подошел высокий и тощий человек в клетчатом костюме с нацепленной на лицо улыбкой, которую я узнал бы даже в Сиаме, – улыбкой человека, занимающего выборный пост и ожидающего переизбрания. Оглядевшись кругом и убедившись, что за нами никто не подглядывает, он представился как помощник окружного прокурора и, стерев с лица улыбку, горестным тоном, более уместным для бесед о смерти избирателя, почти шепотом поведал, что хотел бы выслушать мой рассказ о трагическом происшествии во владениях мистера Пратта.
  Чувствуя, что это начинает меня раздражать, я, вместо того чтобы понизить голос, повысил его.
  – Окружной прокурор, говорите? Хочет предъявить быку обвинения в убийстве?
  Это смутило его, однако ему надо было показать, что он оценил мое остроумие, не уронив при этом собственного достоинства. Но мой возглас привлек внимание посторонних, и кое-кто из них уже остановился неподалеку от нас. Выпутался он довольно ловко.
  – Нет-нет, – сказал он, – никакого обвинения в убийстве, ничего подобного. Однако желательно дополнить доклады шерифа и полиции сведениями из первых рук, чтобы избежать жалоб на небрежность следствия.
  Я быстро и без всяких прикрас нарисовал ему всю картину, а он задал несколько довольно разумных вопросов. Когда помощник прокурора ушел, я оповестил об этом Вульфа, но на уме у шефа были только орхидеи и Чарльз Э. Шэнкс, и он к моему сообщению интереса не проявил. Немного погодя появился Шэнкс, вот тогда я и отправился за молоком.
  Меня мучила этическая проблема, которая не могла быть решена до часу дня. После всего, что произошло у Пратта, я не знал, захочет ли Лили Роуэн отобедать со мной, а если не захочет, то как быть с двумя долларами, выданными мне Кэролайн? В конце концов я решил, что если и не смогу отработать свой гонорар, то не по своей вине.
  На мое счастье, Вульф договорился пообедать с Шэнксом. Я все равно не стал бы с ними обедать – был сыт по горло разговорами о хранении пыльцы, питательных растворах и противогрибковых средствах, так что незадолго до часа вышел из главного выставочного павильона и направился к закусочной под навесом, которую обслуживали дамы из методистской церкви.
  Довольно неподходящее место, подумал я, для того, чтобы пасть жертвой коварной блондинки, но ведь она сама заверила меня, что там готовят лучшую еду на всей ярмарке, а Кэролайн подтвердила это во время нашей утренней поездки в Кроуфилд.
  Стоял ясный день, и толпы народа поднимали тучи пыли. Ярмарка бурлила: игорные павильончики бойко делали свое дело, не говоря уже о продавцах флажков, воздушных шаров, хот-догов, прохладительных напитков и воздушной кукурузы, заклинателях змей, владельцах рулетки и тиров, лоточниках с двухцветными авторучками и мадам Шасте, которая была готова предсказать ваше будущее всего за каких-то десять центов.
  Я прошел мимо помоста, на котором стояла улыбающаяся девушка в лифчике из чистого золота и мохнатой юбке длиной в целых одиннадцать дюймов, а мужчина в черном котелке охрипшим голосом объявлял, что через восемь минут в их шатре будет продемонстрирован таинственный и мистический танец Дингарулы. Человек пятьдесят толпились вокруг помоста, глазея на девицу. Лица мужского пола всем своим видом показывали, что не прочь приобщиться к мистике, женщины же глядели с презрением и никакого интереса не проявляли. Я не спеша отправился дальше.
  По мере того как я продвигался по главному проходу, ведущему к трибунам, толпа становилась все гуще. Я споткнулся о мальчугана, пытавшегося проскользнуть у меня между ног и догнать свою мамашу, наступил на ногу довольно симпатичной дородной коровнице и стойко выдержал ее грозный взгляд, потом еле увернулся от игрушечного зонтика, который пыталась воткнуть мне в ребра маленькая девочка. Наконец, пробившись сквозь толчею и миновав баптистскую закусочную с высокомерием светского человека, который знает, что к чему, я добрался до палатки, где размещалась столовая методистов.
  Хотите – верьте, хотите – нет, но она уже сидела за дальним столиком около полотняной стены. Скрывая удивление, я с важным видом направился к ней по посыпанному опилками полу. На ней был светло-коричневый трикотажный костюмчик, синий шарф и маленькая синяя шляпка. Среди упитанных сельских жителей она выглядела как антилопа в стаде гернсейских коров. Я сел напротив и высказал ей это сравнение. Она зевнула и заявила, что, насколько представляет себе антилопьи ноги, это не самый лучший комплимент. Еще до того, как я смог придумать достойный ответ, нас прервала методистка в белом фартуке, которая желала знать, что́ мы будем есть.
  – Два куриных фрикасе с клецками, – заказала Лили.
  – Подождите, – запротестовал я, – здесь написано, что у них есть говядина, запеченная в горшочках, и еще…
  – Нет. – Лили была непреклонна. – Фрикасе с клецками здесь готовит миссис Миллер. Муж четыре раза бросал ее из-за скверного характера и четыре раза возвращался из-за ее кулинарных способностей. Это рассказал мне Джимми Пратт.
  Официантка отправилась выполнять заказ. Лили улыбнулась и заметила:
  – Я пришла сюда главным образом ради того, чтобы посмотреть, как вы удивитесь. А вы вовсе не удивились и начали сравнивать мои ноги с антилопьими.
  Я пожал плечами:
  – Придирайтесь, придирайтесь. Признаюсь, мне приятно, что вы пришли. Иначе как бы я узнал об этом фрикасе? А вот о ногах вы зря. Ваши ножки необычайно хороши, и мы оба это знаем. Ноги даны женщине для того, чтобы на них ходить или чтобы ими любовались, но не обсуждали их, особенно в методистской твердыне. Вы, кстати, католичка? Знаете, в чем разница между католиком и рекой, текущей в гору?
  Она не знала – я рассказал, и мы разговорились. Принесли фрикасе, и первый же кусок заставил меня задуматься, насколько же мерзок характер миссис Миллер, если муж пытался ее покинуть. Мне пришла в голову одна мысль, и когда через несколько минут я заметил, как в палатку вошли Вульф и Чарльз Э. Шэнкс и устроились за столиком в стороне от нас, я извинился, подошел к ним и порекомендовал заказать фрикасе. Вульф с серьезным видом кивнул.
  Лили спросила, когда я уезжаю в Нью-Йорк. Я ответил, что мы уедем либо в среду вечером, либо в четверг утром – в зависимости от того, когда судьи конкурса орхидей огласят свое решение.
  – Само собой, мы встретимся в Нью-Йорке, – заявила она.
  – Да? – Я подобрал остатки риса. – А зачем?
  – Просто так. Но я уверена, что мы увидимся. Если бы я вас не заинтересовала, вы не вели бы себя так грубо. А я заинтересовалась вами еще до того, как увидела ваше лицо. Это было, когда вы шли через загон. У вас такая походка. Ну, я не знаю…
  – Вы хотите сказать – своеобразная? Может быть, вы заметили, что и через забор я перелез весьма своеобразно, когда бежал от быка? Кстати о быках: как я понимаю, пир отменяется?
  – Да. – Она содрогнулась. – Конечно. Когда я ехала сюда, у загона толпились зеваки. Там, где стояла ваша машина… где мы встретились вчера вечером. Они бы залезли в загон и расползлись повсюду, если бы там не дежурил полицейский. Я не могу тут больше оставаться. Сегодня же уеду домой.
  – А бык еще в загоне?
  – Да, в дальнем конце. Где Макмиллан привязал его. – Лили поежилась. – Я никогда не видела такого, как вчера… Чуть сознание не потеряла. Зачем они задают все эти вопросы? Почему хотят знать, была ли я с вами? Какое это имеет отношение к тому, что бык забодал Клайда?
  – Так полагается при расследовании несчастного случая. У свидетелей берут показания. Кстати, вы не сможете уехать сегодня, если они захотят начать дознание. Они вас спрашивали, видели ли вы Клайда после ужина, когда пошли гулять и встретили меня?
  – Да. Но я его не видела. Почему это их интересует?
  – Не знаю. – Я положил в кофе сахар. – Может быть, подозревают, что вы лишили его всякой надежды и он полез в загон, желая покончить жизнь самоубийством. Романтические бредни, такое бывает… Еще они интересовались, не явился ли Клайд в дом к Пратту, чтобы повидать вас, верно?
  – Интересовались… – Она посмотрела на меня. – Этого я тоже не понимаю. Почему они решили, что он пришел повидаться со мной?
  – Возможно, им это подсказал отец Клайда. Вчера вечером, узнав, что вы здесь, он чуть не взорвался. У меня создалось впечатление, что когда-то вы виделись ему в кошмарах. Я-то понимаю, что это нелепо – при вашей внешности и всем прочем. Однако мне показалось, что он относится к вам не лучшим образом.
  – Он просто зануда. – Она безразлично пожала плечами. – И не имеет права судачить обо мне. Во всяком случае, с вами. – Ее взгляд скользнул по мне. – И что же он заявил?
  – Ничего особенного. Сказал только, что хотел бы свернуть вам шею. Я так понял, что вы когда-то дружили с его сыном. Полагаю, он сообщил об этом полиции и шерифу. Вот почему они интересовались, не ради ли вас Клайд пришел в дом Пратта.
  – Нет, не ради меня. Вероятно, повидаться с Кэролайн.
  Это для меня было новостью. Но я скрыл удивление и лениво осведомился:
  – Разве между ними что-нибудь было?
  – Да. – Она вытащила пудреницу и принялась изучать в зеркальце свою наружность с целью ее усовершенствовать. – Кажется, они были помолвлены. Вы, конечно, не знаете отношений, которые существуют между Осгудами и Праттом. Осгуды – богачи. Они ведут свой род от генерала, участника Войны за независимость. Их родственники в Нью-Йорке презирают этого выскочку Пратта. По мне, все это ерунда. Моя мать была официанткой, а отец – иммигрант, который зарабатывал на жизнь прокладкой канализации.
  – По вам этого не скажешь. Пратт вчера говорил, что родился в старой хибаре, на месте которой теперь стоит его новый дом.
  – Да, его отец служил конюхом у отца Осгуда. Клайд рассказывал мне об этом. Молодой Пратт был помолвлен с фермерской дочерью, красавицей Марсией. Когда Фредерик Осгуд вернулся домой после колледжа, он отбил ее у Пратта. Марсия родила ему Клайда и Нэнси. Пратт уехал в Нью-Йорк, и вскоре у него завелись деньги. Он так и не женился и стал выискивать способ досадить Осгуду. Он купил здесь землю, начал строиться, и стало казаться, что ему это действительно удастся.
  – И тогда, – подхватил я, – Клайд, изучив историю фамильной вражды, пришел к выводу, что для примирения семей ему следует жениться на племяннице Пратта. Конечно, для подобных целей больше подходит дочь, но и племянница тоже годится.
  – Нет, эта идея пришла в голову не Клайду, а Нэнси, его сестре. – Лили захлопнула пудреницу. – Зиму она провела в Нью-Йорке, пропадала в лучших ночных клубах и повстречала Джимми и Кэролайн. Она решила познакомиться с ними поближе и, когда приехал Клайд, все устроила. Вскоре она по-настоящему подружилась с Джимми, а Клайд – с Кэролайн. Затем Клайд увлекся мной, и это, видимо, отразилось на отношениях между Нэнси и Джимми.
  – Вы были помолвлены с Клайдом?
  – Нет. – Она слегка улыбнулась и глубоко вздохнула. – Нет, Эскамильо. Я вряд ли выйду замуж. Ведь брак есть не что иное, как экономическое соглашение. Мне повезло, что я могу не принимать в этом участие.
  – Клайд вам нравился?
  – Одно время. – Она повела плечами. – Но вы же знаете, как бывает скучно, когда тот, кого вы считали восхитительным, оказывается занудой. К тому же он хотел, чтобы я вышла за него замуж. Не думайте, что я такая бессердечная, вовсе нет. Кэролайн больше подходила на роль его жены, что я ему и сказала. Я думала, что у них все образуется, даже надеялась на это. Вот почему я считаю, что вчера он приходил повидаться, скорее всего, не со мной, а с Кэролайн.
  – Может быть. Вы ее спрашивали?
  – Бог мой, нет, конечно! Чтобы я спрашивала Кэролайн о Клайде! Я бы не осмелилась даже имя его упомянуть при ней! Она меня ненавидит.
  – Но она же пригласила вас сюда.
  – Да, из хитрости. Ее брат Джимми подружился со мной. И она решила, что если он приглядится ко мне здесь, в деревне, то поймет, какая я легкомысленная и коварная.
  – Понятно. Значит, вы коварная?
  – Ужасно. – Она снова улыбнулась. – Потому что я откровенна и бесхитростна. Потому что я никогда не предлагаю того, чего не могу дать, и никогда не даю того, за что потом ожидаю платы. Я страшно коварна. Но я, наверное, зря упомянула о легкомыслии. Вряд ли Кэролайн считает меня легкомысленной.
  – Прошу прощения, мне на минуту нужно отойти, – прервал я ее и вышел из-за стола.
  Ведя беседу с Лили, я краем глаза следил за столиком Вульфа, чтобы увидеть, как ему понравится фрикасе. Очевидно, оно оказалось вполне удовлетворительным, раз Вульф заказал вторую порцию. А покинул я свою искусительницу, повинуясь знаку, который он подал. Около Вульфа стоял какой-то мужчина и что-то говорил. Когда Вульф посмотрел в мою сторону и поднял бровь, я понял, что нужен ему, извинился и поспешил к боссу. Когда я подошел, мужчина повернул голову, и я узнал Лy Беннета, секретаря Гернсейской лиги.
  – Арчи, я должен поблагодарить тебя за фрикасе. – Вульф положил на стол салфетку. – Оно великолепно. Только американские женщины, да и то немногие, умеют делать хорошие клецки. Ты знаком с мистером Беннетом?
  – Да, мы встречались.
  – Ты можешь без особых осложнений освободиться от… – Он указал большим пальцем в сторону моего столика.
  – Прямо сейчас?
  – Как можно скорее. Если ты не слишком увлечен беседой. Мистер Беннет разыскал меня по просьбе мистера Осгуда, который ждет нас в дирекции ярмарки.
  – Хоть я и увлечен, но все улажу.
  Я вернулся к своему столику, сообщил Лили, что нам придется расстаться, и попросил подать счет. Обед обошелся в один доллар шестьдесят центов. Оставив двадцать центов сверх счета на богоугодные дела, я с гордостью отметил, что на этом деле наша фирма получила двадцать центов чистого дохода.
  С явным разочарованием, но без заметного раздражения Лили сказала:
  – А я думала, что мы вместе проведем весь день. Посмотрим скачки, покатаемся на карусели, побросаем в цель мячи…
  – Нет! – твердо возразил я. – Не сейчас. Что бы ни готовило нам будущее, что бы ни случилось, днем я на работе. Запомните раз и навсегда, что я человек подневольный и могу развлекаться только в свободное время. Я работаю даже тогда, когда вы об этом меньше всего подозреваете. Во время нашего восхитительного обеда я тоже работал и зарабатывал деньги.
  – Наверное, когда вы говорили мне все эти очаровательные комплименты, главная половина вашего мозга трудилась над какой-нибудь сложной проблемой?
  – Вот именно.
  – Милый Эскамильо, дорогой Эскамильо, но ведь день когда-нибудь кончится, да? Что вы делаете вечером?
  – Это известно только Богу. Я работаю на Ниро Вульфа.
  Глава седьмая
  Комната, куда провел нас Беннет, представляла собой просторное помещение с высоким потолком и обитыми тесом стенами, в одной из которых было два запыленных окна. Единственную мебель составляли три больших грубых стола и десяток стульев. На одном из столов была навалена охапка выцветших флагов и стояла корзина с яблоками. Остальные столы пустовали. Из стульев были заняты только три. Сидней Дарт, председатель совета Североатлантической ярмарки, который помещался на одном из них, поднялся, когда мы вошли. Фредерик Осгуд сидел ссутулившись, с усталым и горьким, но решительным выражением лица. Нэнси Осгуд выглядела несчастнее всех.
  Беннет представил нас. Дарт пробормотал, что его ждут дела, и торопливо вышел. Вульф с безнадежным видом обвел глазами комнату и остановил взор на мне, безмолвно умоляя найти где-нибудь более подходящий для него стул. Но я безжалостно покачал головой: невозможно. Он поджал губы, вздохнул и уселся.
  – Если я могу быть чем-нибудь полезен, то останусь… – промолвил Беннет.
  Осгуд покачал головой:
  – Спасибо, Лу. Можешь идти.
  Беннет немного помедлил, всем своим видом показывая, что не прочь задержаться, и вышел. Когда дверь за ним закрылась, я пододвинул к себе стул и сел.
  Осгуд окинул Вульфа хмурым взглядом.
  – Значит, вы и есть Ниро Вульф? Я слышал, вы приехали в Кроуфилд выставлять орхидеи?
  – Кто вам это сказал? – обрезал его Вульф.
  Выражение лица Осгуда начало было меняться, но затем он снова нахмурился:
  – Разве это имеет значение?
  – Нет. Не имеет значения и то, зачем я приехал в Кроуфилд. Беннет сказал, что вы хотели проконсультироваться со мной, но, очевидно, не по поводу орхидей.
  Я сдержал улыбку, зная, что сейчас Вульф не только захватывает контроль над ситуацией, что необходимо и желательно, но заодно и вымещает свое негодование по поводу того, что за ним послали и он пришел.
  – Ваши орхидеи меня не интересуют. – Осгуд продолжал хмуриться. – А знать, почему вы здесь, мне важно. Может быть, вы друг Тома Пратта или работаете на него. Вы были вчера в его доме?
  – Почему это для вас важно? – спросил Вульф пока еще терпеливо. – Вы хотите со мной проконсультироваться или нет? Если хотите, но я решу, что чем-то обязан противной стороне, я вас извещу. Вы начали разговор грубо и оскорбительно. Я не обязан давать вам отчет о причинах моего присутствия в Кроуфилде или где-либо еще. Если вы нуждаетесь в моих услугах, то я перед вами.
  – Вы друг Тома Пратта?
  Вульф хрюкнул от раздражения, поднялся и шагнул к двери.
  – Пошли, Арчи.
  – Куда вы? – вскричал Осгуд. – Проклятье, имею же я право спросить…
  – Нет! – Вульф воззрился на него сверху вниз. – Вы не имеете права ни о чем меня спрашивать. Я профессиональный детектив, имеющий определенную репутацию. Когда я берусь за дело, то довожу его до конца. Если по какой-либо причине я не могу выполнить его добросовестно, то отказываюсь от него. Пошли, Арчи.
  Я неохотно поднялся с места. Мне не хотелось бросать это дело, которое могло оказаться весьма интересным. Кроме того, мне не давало покоя выражение лица Нэнси Осгуд. Как только Вульф собрался уходить, на нем отразилось облегчение, которое стало еще очевиднее, когда Вульф направился к двери. Подобные наблюдения всегда будоражили мой ум, поэтому я обрадовался последовавшей за сим капитуляции Осгуда.
  – Ладно, – проворчал он, – прошу извинения. Садитесь. Я, конечно, слышал о вас и о вашей чертовой независимости. Придется это проглотить. Вы мне нужны, ничего не поделаешь. Здешние идиоты… Во-первых, все они безмозглые, а во-вторых, трусы. Я хочу, чтобы вы расследовали смерть моего сына Клайда.
  Вульф, конечно, принял извинения и снова уселся. Лицо Нэнси вновь напряглось, и рука ее, лежавшая на коленях, сжалась в кулак.
  – Что именно вас интересует? – спросил Вульф.
  – Я хочу знать, как он был убит!
  – Его убил бык. Таково официальное заключение.
  – Я ему не верю. Мой сын знал, как обращаться со скотом. Что он делал в загоне ночью? То, что говорит Пратт, – будто Клайд забрался туда, чтобы увести быка, – просто абсурд. У Клайда наверняка хватило бы ума не дать себя забодать.
  – И все же бык его забодал. Если не бык, то кто убил его, каким образом и чем?
  – Не знаю. Вы специалист, и я хочу услышать ваше мнение.
  – Мнение специалиста стоит денег, мистер Осгуд, – вздохнул Вульф. – Особенно мое мнение. Я беру высокие гонорары. Сомневаюсь, смогу ли я взяться за расследование гибели вашего сына. Я собираюсь выехать в Нью-Йорк в четверг утром и не хотел бы здесь задерживаться. Я домосед, и когда покидаю свой дом, меня тянет обратно. За расследование я не возьмусь, а за гонорар в тысячу долларов могу сейчас же сообщить вам свое мнение.
  Осгуд уставился на него:
  – Тысячу долларов за то, что вы сейчас скажете?
  – Я сообщу вам о выводах, к которым пришел. Не знаю, стоят ли они таких денег.
  – Тогда какого черта вы их просите?
  – Папа, я же говорила тебе, – вмешалась Нэнси. – Это глупо… Это ужасно глупо.
  Вульф взглянул на нее, затем на ее отца и пожал плечами:
  – Такова моя цена, сэр.
  – За догадку?
  – О нет. За правду.
  – Правду? И вы готовы доказать ее?
  – Нет. Я предлагаю вам купить правду, а не ее доказательства.
  – Хорошо, я заплачу. Говорите.
  – Так вот. – Вульф поджал губы и полуприкрыл глаза. – Клайд Осгуд оказался в загоне не по собственной воле. Он был без сознания, хотя еще жив, когда его туда втащили. Бык не бодал его, следовательно, и не убивал. Клайд был убит. Вероятно, одним, возможно, двумя мужчинами. А возможно, женщиной или мужчиной и женщиной.
  Нэнси выпрямилась и словно окаменела. Осгуд уставился на Вульфа.
  – Это… это… – Он замолк и сжал зубы. – Вы утверждаете, что моего сына убили?
  – Да. Таково мое мнение.
  – Насколько это верно? Откуда вы это узнали? Черт побери, если вы валяете дурака…
  – Помилуйте, мистер Осгуд! Я не валяю дурака, я работаю. Заверяю вас, что мое мнение вполне компетентно. А стоит ли оно тех денег, которые вы за него платите, зависит от того, как вы им воспользуетесь.
  Осгуд поднялся, подошел к дочери и пристально посмотрел на нее.
  – Ты слышишь, Нэнси? – сказал он, как будто обвиняя ее в чем-то. – Ты слышишь, что́ он говорит? Я так и знал. Я говорил тебе! Его убили!
  Он обернулся к Вульфу, хотел что-то сказать, но молча опустился на место.
  Нэнси возмущенно спросила:
  – Почему вы так говорите? С чего вы взяли, что Клайда убили? Почему вы говорите, будто… будто вы знаете…
  – Потому что я пришел к такому мнению, мисс Осгуд.
  – Но как? Почему?
  – Успокойся, Нэнси. – Осгуд повернулся в Вульфу: – Хорошо, я услышал ваше мнение. Теперь я хочу знать, на чем оно основано.
  – На моих умозаключениях.
  – Из чего они вытекают?
  – Из фактов. – Вульф поднял палец. – Вы можете их узнать, если пожелаете. Но вы говорили о «здешних идиотах» и назвали их всех трусами. Вы имели в виду власти?
  – Да. Окружного прокурора и шерифа.
  – Вы считаете их трусами потому, что они не решились взяться за расследование смерти вашего сына?
  – Они не просто не решились, они отказались! Заявили, что мои подозрения надуманны и необоснованны. Правда, выразились другими словами, но имели в виду именно это. Они боятся не справиться.
  – Но у вас положение, власть, политическое влияние…
  – Нет. Особенно это касается окружного прокурора Уодделла. Я выступал против него на выборах. Его избрали в основном на деньги Тома Пратта. Но это же убийство! Вы сами говорите, что это убийство!
  – Они, возможно, убеждены в обратном. При данных обстоятельствах это вполне вероятно. Вы полагаете, они смогут замять убийство, чтобы избавить Пратта от неприятностей?
  – Я знаю только, что они не хотят меня слушать. Но я добьюсь, чтобы убийца моего сына был наказан. Вот почему я обратился к вам.
  – Так-так… – Вульф поерзал на стуле. – Дело в том, что вы не смогли сообщить им ничего существенного. Вы им говорили, что ваш сын не полез бы в загон – но он там оказался. Сказали, что у него хватало опыта, чтобы не позволить быку себя забодать, – но это лишь ваше утверждение, а никак не признанный факт. Вы просили меня расследовать убийство вашего сына, но я не могу взяться за дело, если одновременно этим не займется полиция. Нужно будет проделать большую работу, а у меня здесь, кроме мистера Гудвина, нет помощников. Кроме того, я не имею права допрашивать людей. Если я вообще возьмусь за дело, то прежде всего необходимо обеспечить участие в нем властей. Окружная прокуратура находится в Кроуфилде?
  – Да.
  – Прокурор сейчас там?
  – Да.
  – Тогда я предлагаю встретиться с ним. Я берусь убедить его начать расследование немедленно. Это, конечно, потребует дополнительного гонорара, но я не стану называть непомерную сумму. После этого мы вернемся к вашей просьбе о том, чтобы я лично взялся за расследование. Возможно, вы решите, что в этом нет необходимости, а возможно, я сам посчитаю это бесцельным. Ваша машина здесь? Вы доверите ее мистеру Гудвину? Мою он разбил.
  – Я сам вожу свою машину. Я или моя дочь. Ох, до чего мне не хочется ехать к этому ослу Уодделлу…
  – Боюсь, что это неизбежно. – Вульф поднял свою тушу со стула. – Некоторые меры должны быть приняты безотлагательно. И в этом может понадобиться помощь властей.
  Большой черный седан Осгудов вела Нэнси. Я сидел рядом с ней. Шоссе и улицы Кроуфилда были забиты машинами, направлявшимися на ярмарку или с ярмарки. Хотя Нэнси несколько импульсивно обращалась с рулем и судорожно нажимала на акселератор, в общем со своей задачей она справлялась неплохо. Один раз я обернулся и заметил, что Вульф цепко держится за ремень. Наконец мы подкатили к старому каменному зданию с вырезанными над входом буквами: «Кроуфилдский окружной суд».
  Осгуд вылез из машины.
  – Поезжай домой, Нэнси, побудь с матерью, – велел он. – Я позвоню, если выяснится что-нибудь новое.
  – Лучше, чтобы она осталась, – вмешался Вульф. – Возможно, мне потребуется переговорить с ней.
  – С моей дочерью? – Осгуд нахмурился. – Зачем? Ерунда!
  – Как вам угодно, сэр. – Вульф пожал плечами. – Скорее всего, я не захочу браться за это дело. К тому же для клиента вы чертовски воинственно настроены.
  – Но зачем вам может понадобиться разговор с моей дочерью?
  – Чтобы получить информацию. Позвольте дать вам один совет, мистер Осгуд: отправляйтесь вместе с вашей дочерью домой и забудьте о мести. Компетентное расследование убийства – процесс весьма неприятный. Боюсь, вам придется нелегко. Оставьте эту мысль. Чек на тысячу долларов вы можете послать мне по почте, когда вам будет удобно.
  – Я не отступлю.
  – Тогда приготовьтесь к вмешательству в вашу личную жизнь, к назойливым расспросам, оскорбительной гласности.
  – Все равно не отступлю!
  – В самом деле? – Вульф наклонился и заглянул в несчастное лицо девушки, сидящей за рулем: – Тогда, пожалуй, подождите нас здесь, мисс Осгуд.
  Глава восьмая
  При обычных обстоятельствах нескрываемая самоуверенность Вульфа не вызвала бы ничего, кроме отвращения, но в этот день мне было жаль босса. Его вынуждали нарушать самые нерушимые правила: ездить с незнакомыми водителями, пробираться сквозь толпу, являться по вызову вероятного клиента, посещать государственных чиновников и все время искать место, где он мог бы с удобством пристроить свою тушу.
  Комната в гостинице, которую удалось получить (оставленный нам номер уже заняли), оказалась маленькой, темной и душной. Единственное окошко выходило на строительную площадку, где беспрерывно грохотала бетономешалка. Стоило открыть окно, как в комнату влетали облака пыли. У наших стендов в выставочном павильоне негде было присесть. В закусочной у методистов стояли только складные стулья. В комнате, где мы разговаривали с Осгудом и где Вульф, видимо, ожидал найти что-нибудь сносное, стулья оказались лишь чуть-чуть лучше. Прокуратура оставалась последней слабой надеждой Вульфа.
  Когда мы вошли в кабинет, Вульф сразу заметил единственное кресло с подлокотниками, обтянутое вытертой черной кожей, и с невиданной прытью бросился к нему. Дождавшись, пока закончится обмен приветствиями, он рухнул в кресло.
  Окружной прокурор Картер Уодделл, невысокий пухленький человечек средних лет, довольно болтливый, не закрывал рта, выражая Осгуду свое сочувствие в связи с постигшей того утратой и заверяя, что прошлые выборы не оставили у него никаких враждебных чувств. Он говорил о любви к родному округу (две тысячи акров которого принадлежали Осгуду) и изъявил полнейшее желание продолжить утренний разговор, присовокупив, однако, что его мнение не изменилось. На это Осгуд заметил, что ничего не собирается обсуждать с ним, поскольку это будет пустой тратой времени, но мистер Ниро Вульф имеет кое-что сказать.
  – Разумеется, разумеется, – затараторил Уодделл. – Репутация мистера Вульфа хорошо известна. Нам, бедным провинциалам, есть чему у него поучиться. Не так ли, мистер Вульф?
  – Речь не об этом, мистер Уодделл, – изрек Вульф. – Сейчас я хочу сообщить вам кое-что об убийстве Клайда Осгуда.
  – Об убийстве? – выпучил глаза Уодделл. – Ничего не понимаю… Petitio principii53 не слишком хорошее начало для разговора, не так ли?
  – Согласен. – Вульф устроился в кресле поудобнее и вздохнул. – Когда я говорю об убийстве, это не аксиома, но утверждение, требующее доказательства. Вы когда-нибудь видели, как бык убивает или ранит человека рогами?
  – Нет, не могу этого утверждать.
  – Вы когда-нибудь видели быка, забодавшего человека, лошадь или любое другое животное? Сразу же после того, как это случилось?
  – Нет.
  – А я видел. На корридах. Убитые лошади, раненые люди… даже убитые… Видели вы это или нет, но легко можно представить, что́ происходит, когда бык вонзает рога в живое тело и подбрасывает жертву в воздух. Кровь жертвы обрызгивает морду быка. Несчастный истекает кровью. Так было и с Клайдом Осгудом. Его одежда окровавлена. Я слышал, что в полицейском протоколе говорится о луже запекшейся крови на том месте, где он был убит. Вчера вечером мой помощник мистер Гудвин видел, как бык рогами катал тело Клайда Осгуда по земле. Естественно было предположить, что именно бык явился причиной его смерти. Но не более чем через четверть часа после того, как быка привязали, я осмотрел его. Морда у быка белая, на ней виднелось лишь одно пятнышко крови, и только кончики рогов были в крови. Этот факт отмечен в полицейском протоколе?
  – Не знаю… Кажется, нет, – медленно произнес Уодделл.
  – Тогда я рекомендую немедленно осмотреть быка, если ему еще не вымыли морду. – Вульф поднял палец. – Я пришел сюда, мистер Уодделл, не для того, чтобы строить догадки. И я не собираюсь с вами спорить. Часто, рассматривая различные аспекты явления, мы встречаемся с подозрительными обстоятельствами, которые требуют изучения и вызывают споры, но высказанные мной соображения служат бесспорным доказательством того, что Клайд Осгуд погиб не от рогов быка. Вы говорили о моей репутации. Я готов поставить ее на карту.
  – Бог мой! – пробормотал Осгуд. – Бог мой, я же видел быка и даже не подумал…
  – Боюсь, что вчера вам было не до размышлений, – заметил Вульф. – Никто от вас этого и не ожидал. Но от полиции, тем более сельской…
  Прокурор, ничем не проявив обиды, согласился:
  – Вы говорите дело, я это признаю. Но я хотел бы знать мнение врача.
  – Если вы хотите проконсультироваться с врачом, поговорите с тем, который видел рану.
  – Вы говорите очень убежденно, мистер Вульф. Очень.
  Я заметил, что Уодделл старается не смотреть на Осгуда.
  – Еще одно, – произнес прокурор. – Эта рана… Если ее нанес не бык, то кто и чем? Каким орудием?
  – Орудие убийства валяется меньше чем в тридцати ярдах от забора. Или валялось. Вчера я его видел.
  Ага, подумал я, сейчас начнется фейерверк. Мы все уставились на Вульфа. Осгуд что-то воскликнул, а Уодделл надтреснутым голосом переспросил:
  – Что вы сказали?
  – Я сказал, что видел его.
  – Орудие убийства?
  – Да. Я одолжил у мистера Гудвина фонарик, поскольку слабо верил, что Клайд Осгуд мог позволить быку забодать себя. Днем он сам говорил, что разбирается в скоте. Позднее его отцу пришла в голову та же мысль, но мистер Пратт не пошел дальше этого. Я взял фонарик, осмотрел быка и сразу понял, что не бык убил Клайда Осгуда. Возникает вопрос: кто же?
  Вульф поерзал в кресле, которое все-таки было на восемь дюймов у́же, чем ему требовалось, и продолжил:
  – Весьма интересен вопрос, от чего зависит умение делать точные выводы: от природных способностей или от тренировки? Что касается меня, то, как бы ни одарила меня природа, я имел возможность на протяжении длительного времени развивать свои способности. Один из результатов этого, не всем и не всегда приятный, заключается в том, что иногда я способен обращать внимание на вещи, меня не касающиеся. Так случилось и прошлой ночью. Через тридцать секунд после осмотра морды быка я пришел к выводу относительно возможного орудия убийства. Догадываясь, где его искать, я нашел его и осмотрел. Мои догадки подтвердились. Тогда я направился к дому, поняв, как было совершено убийство.
  – Что это за орудие? Где оно?
  – Обычная кирка. Днем, когда мистер Гудвин разбил мою машину и на нас напал бык, мисс Пратт вывезла меня из загона на автомобиле. Мы проехали мимо ямы, в которой, как я потом узнал, должны были жарить быка. Вокруг ямы виднелись кучи свежей земли и валялись кирки и лопаты. Осмотрев морду быка, я подумал, что орудием убийства могла быть кирка. Я отправился с фонарем к яме, и это подтвердилось. Там лежали две кирки. Одна совершенно сухая, с присохшими комочками земли, а другая влажная. Даже сам металл снизу еще оставался влажным, а деревянная ручка – тем более. На металле не было земли. Должно быть, недавно кирку тщательно вымыли. Недалеко от ямы я обнаружил шланг для поливки, и, когда поднял его, оттуда потекла вода. Ощупав траву вокруг шланга, я убедился, что она мокрая. Я почти уверен, что смертельную рану нанесли киркой, а затем орудие убийства окатили водой из шланга, смыв с него кровь, и снова положили на кучу земли, где я и обнаружил кирку.
  – Вы утверждаете, что… – Фредерик Осгуд стиснул зубы. Костяшки его сжатых кулаков, лежавших на коленях, побелели. – Мой сын… убит… киркой?
  Уодделл встревожился и попытался перейти в наступление:
  – Но почему же вы вчера молчали, когда там были и шериф, и полицейские?
  – Вчера я не представлял ничьих интересов.
  – А интересы справедливости? Вы же гражданин! Вы знаете, какую ответственность несете за сокрытие улик?
  – Ерунда. Я не скрывал ни бычьей морды, ни кирки. А мои мыслительные процессы и выводы, которые из них вытекают, принадлежат только мне.
  – Вы говорите, что ручка у кирки оказалась мокрой, а на металле не было прилипшей грязи. А разве ее не могли вымыть по какой-нибудь другой причине? Вы расспрашивали об этом?
  – Я никого ни о чем не расспрашивал. В одиннадцать часов вечера ручка кирки была мокрой. Если вы считаете разумным искать человека, который, не имея оснований чего-то опасаться, ночью моет кирку, что ж, действуйте. Если же вам нужно подтверждение моей версии, поищите лучше следы крови на траве возле шланга и отправьте кирку на анализ. С дерева весьма трудно удалить кровь.
  – Не командуйте мной. – Окружной прокурор пронзительно взглянул на Осгуда и вновь обернулся к Вульфу. – Поймите меня правильно… И вы тоже, Осгуд. Я прокурор округа, я знаю свой долг и выполню его. Если было совершено преступление, то мы не закроем на него глаза, но я не собираюсь поднимать шумиху ради шумихи, и вы не можете ставить это мне в вину. Этого не одобрили бы мои избиратели, да и никому это не нужно. Есть кровь на морде быка или нет, узнаю я или не узнаю, почему ночью мыли кирку, все равно ваша версия кажется мне высосанной из пальца. Что же, убийца с киркой залез в загон – где, кстати, был бык, – потом туда же залез Клайд Осгуд и покорно ждал, пока убийца нанесет удар? Или другой вариант: Клайд находится в загоне, а преступник с киркой перелез туда следом за ним и убил его. Вы можете представить себе человека, на которого замахиваются киркой, а он спокойно ждет, пока его ударят?
  – Я же вам говорил, Вульф! Только послушайте этого идиота, – прорычал Осгуд. – Вот что, Картер Уодделл! Я вам кое-что скажу…
  – Прошу вас, джентльмены! – Вульф поднял руку. – Мы теряем время. – Он поглядел на прокурора и терпеливо промолвил: – У вас неверный подход к делу. Не нужно закрывать глаза на факты. Вы ведете себя как женщина, которая прикрывает пепельницей пятно на скатерти. Но ведь рано или поздно кто-нибудь все равно сдвинет пепельницу. Факты таковы, что кто-то убил Клайда Осгуда киркой. И ваша обязанность – установить это, выяснить, как все произошло, а не изобретать невероятные версии.
  – Я ничего не изобретаю, я только…
  – Прошу прощения. Вы считаете, что Клайд сам перелез через забор в загон и покорно стоял в темноте, ожидая, пока ему нанесут смертельный удар. Я признаю, что первое маловероятно, а второе почти невозможно. Это пришло мне в голову вчера вечером на месте преступления. И, как я сказал, к тому времени, когда я вернулся в дом, мне уже было ясно, как совершено преступление. Я не верю, что Клайд Осгуд сам перелез через забор. Сперва его, возможно, оглушили ударом по голове, затем отнесли к забору, подсунули под забор или перевалили через него и оттащили внутрь загона еще на десять – пятнадцать ярдов. Потом убийца с силой ударил его киркой, нанеся глубокую рану, которая очень похожа на те, что оставляют рога быка. Кровь, конечно, испачкала кирку, но не человека, который ее держал. Затем убийца снял с забора веревку с крюком и бросил ее около тела, создавая видимость того, что Клайд сам забрался в загон. Вымыв кирку водой из шланга, он отнес ее на место и ушел.
  – А бык? – возразил Уодделл. – Что же, бык дожидался, пока убийца уйдет, и лишь затем накинулся на тело?
  – Не могу сказать. Было темно. Бык мог напасть, а мог и не напасть. Предлагаю на выбор три варианта. Первый: убийца умеет обращаться с быком и, перед тем как отвязать животное, измазал его рога кровью. Второй: нанеся удар киркой, убийца подманил быка к телу, зная, что запах крови заставит быка, самое меньшее, прикоснуться к убитому. Третий: убийца действовал, когда бык находился на другой стороне загона, и вообще не пытался испачкать рога быка кровью, рассчитывая, что в суматохе и под влиянием других обстоятельств на это не обратят внимание. Его счастье, что мистер Гудвин подошел как раз тогда, когда бык удовлетворял свое любопытство. Но ему не повезло, что там оказался я.
  Уодделл сидел хмурый, поджав губы. Через мгновение он выпалил:
  – На ручке кирки должны быть отпечатки пальцев…
  Вульф покачал головой:
  – Убийца мог стереть отпечатки носовым платком или пучком травы. Вряд ли он идиот.
  Уодделл нахмурился еще сильнее.
  – Насчет того, что быка могли привязать к забору и вымазать рога кровью… Чтобы сделать это, надо знать норов быка. Мне кажется, проделать такое мог только Монт Макмиллан, ведь бык принадлежал ему. Может быть, вы сумеете объяснить нам, почему Монт Макмиллан хотел убить Клайда Осгуда?
  – Силы небесные, конечно нет! Существуют по меньшей мере еще две альтернативы. Возможно, Макмиллан и способен на убийство ради спасения быка, однако не спешите с выводами! Помните, что убийство не имело отношения к попыткам уберечь быка. Клайда оглушили не в загоне, а где-то еще.
  – Это только ваша догадка.
  – Таково мое мнение. Я очень осторожно его высказываю. Это мой хлеб насущный и главный источник самоуважения.
  Уодделл сидел поджав губы. Осгуд вдруг набросился на него:
  – Ну, что вы скажете теперь?
  Уодделл встал, отпихнув ногой стул, сунул руки в карманы и с минуту молча разглядывал Вульфа. Затем отступил назад и снова сел.
  – Черт побери, – сказал он с горечью. – Придется срочно этим заняться. Боже, какой кошмар! На земле Тома Пратта… Клайд Осгуд… Ваш сын, Фред. И вы знаете, с кем мне придется работать… Знаете, чего стоит Сэм Лейк. Я сейчас же поеду к Пратту.
  Он двинулся к телефону.
  – Видите, каковы перспективы? – заметил Осгуд.
  Вульф со вздохом кивнул:
  – Ситуация очень сложная, мистер Осгуд.
  – Да… И вот что я хочу сказать. Во-первых, приношу извинения за то, что грубо разговаривал с вами сегодня. Вы действительно заслужили свою репутацию. Не о всяком это можно сказать. Во-вторых, как видите, вам придется взяться за это дело. Вы не должны его оставить.
  Вульф покачал головой:
  – Я собираюсь выехать в Нью-Йорк в четверг утром. Послезавтра.
  – Боже мой! Но ведь это же ваша работа! Какая разница, где вы будете – здесь или в Нью-Йорке?
  – Разница огромная. В Нью-Йорке у меня свой дом, кабинет, повар, привычное окружение!
  – Вы хотите сказать… – Осгуд захлебнулся от негодования. – Вы хотите сказать, что у вас хватит бесстыдства отказать человеку в моем положении ради личного комфорта?
  – Хватит. – Вульф был невозмутим. – Я не несу ответственности за то положение, в котором вы оказались. Мистер Гудвин подтвердит вам – я терпеть не могу покидать свой дом, а тем более надолго. Кроме того, вы сочли бы мои претензии заслуживающими уважения, если бы видели, в каком шумном и вонючем гостиничном номере мне придется спать еще две ночи. И бог знает сколько еще, если я приму ваше предложение.
  – Тогда переезжайте ко мне. Мой дом всего в шестнадцати милях от города, и вы сможете пользоваться моей машиной, пока не починят вашу.
  – Не знаю… – Вульф с сомнением посмотрел на него. – Разумеется, если я возьмусь за это дело, мне немедленно потребуется большое количество информации от вас и вашей дочери. И ваш дом – самое подходящее место для того, чтобы ее получить…
  Я вскочил, щелкнул каблуками и отдал ему честь. Вульф уставился на меня. Он, конечно, знал, что я вижу его насквозь, Макиавелли был по сравнению с ним невинным пастушком. Не то чтобы я не одобрил его решение – ведь теперь я тоже мог рассчитывать на вполне приличную кровать, – но оно служило еще одним доказательством, что по-настоящему доверять Вульфу нельзя ни при каких обстоятельствах.
  Глава девятая
  Нэнси отвезла нас в гостиницу за багажом, а потом на ярмарку, где мы еще раз глянули на орхидеи и опрыскали их водой. Шэнкса там не было, и Вульф договорился с женщиной у стенда с георгинами, чтобы та присмотрела за нашими цветами.
  Утром по дороге в Кроуфилд Кэролайн Пратт показала нам поместье Осгудов. Оно находилось всего лишь в миле от дома Праттов. Амбары и другие хозяйственные постройки были хорошо видны с шоссе, но сам дом скрывался за деревьями. Когда мы подъехали, нашему взгляду предстало большое старинное белое здание с портиком.
  Тут произошла неожиданная встреча. Когда мы входили в дом, к нам приблизился запыленный и потный Бронсон, вытиравший лоб носовым платком. Он сменил костюм, рубашку и галстук, но выглядел так же нелепо, как и вчера, когда я впервые увидел его на террасе у Пратта. Осгуд небрежно кивнул ему, но, заметив, что гость собирается что-то сказать, остановился.
  Вчера, когда мое внимание занимали другие люди, я не особенно разглядывал Бронсона. Теперь же я отметил, что ему около тридцати лет, он высокого роста и хорошо сложен, с толстыми губами, тупым носом и острым взглядом серых глаз. Глаза его мне не понравились.
  – Надеюсь, вы не будете возражать, мистер Осгуд, – почтительно произнес Бронсон, – но я был там.
  – Где?
  – У Пратта. Прошел лугом. Знаю, что обидел вас, когда сегодня утром не согласился с вами по поводу… случившегося. Я хотел осмотреть все сам. Я видел Пратта-младшего и этого Макмиллана.
  – Чего вы хотели этим добиться?
  – Ничего, наверное… Извините, если снова обидел вас. Это не входило в мои намерения. Я был осмотрителен. Видимо, мне не следовало оставаться здесь. Надо было бы уехать сегодня утром, но когда это случилось… Клайда нет в живых, и я здесь единственный из его нью-йоркских друзей. Мне показалось…
  – Неважно, – грубо оборвал его Осгуд. – Оставайтесь, я же сказал…
  – Знаю, но, честно говоря, я чувствую себя неловко. Я сейчас же уеду, если вы…
  – Прошу прощения, – вмешался Вульф. – Лучше вам остаться, мистер Бронсон. Вы можете нам понадобиться.
  – О, если Ниро Вульф говорит, чтобы я остался… – Он развел руками. – Но я могу переехать в гостиницу.
  – Ерунда. – Осгуд нахмурился. – Вы же гость Клайда. Оставайтесь здесь. Но если вам захочется прогуляться по полям, там есть много других дорожек, кроме той, что ведет во владения Пратта.
  Он двинулся вперед, и мы последовали за ним.
  Несколькими минутами позже мы сидели в большой уютной комнате с окнами до пола и книжными шкафами вдоль стен. Нам прислуживала курносая девица, которая настолько же превосходила внешним видом праттовского Берта, насколько отставала от него в расторопности. Осгуд хмуро глядел на свой коктейль. Вульф потягивал пиво, которое, судя по выражению его лица, было слишком теплым, а я довольствовался чистой водой.
  – В своей работе я пользуюсь только собственным методом, – брюзжал Вульф. – Я отбрасываю все несущественное. Факты таковы, сэр, что вчера вечером в присутствии мистера Гудвина вы вели себя неподобающим образом по отношению к нему и мистеру Пратту. Вы были грубы, самонадеянны и безрассудны. Мне надо знать, было ли это вызвано эмоциональным потрясением, которое вы перенесли, уверенностью в том, что Пратт замешан в смерти вашего сына, или же таково ваше обычное поведение?
  – Конечно, я был потрясен, – отрывисто произнес Осгуд. – Наверное, я несколько самонадеян, если вы хотите это так назвать. Мне бы не хотелось думать, что я груб, но в сложившейся ситуации я не мог вести себя с Праттом иначе. Считайте, что я всегда так себя веду, и забудем об этом.
  – Откуда ваша неприязнь к Пратту?
  – Черт побери, это не имеет никакого отношения к делу! Старая история, которая никак не связана…
  – А не отвечает ли вам Пратт такой же неприязнью, способной толкнуть на убийство?
  – Нет. – Осгуд сделал нетерпеливый жест и поставил бокал на стол. – Нет.
  – Вы можете предположить другую причину, по которой Пратт мог бы желать смерти вашему сыну? Она должна быть правдоподобной.
  – Я не могу придумать ни правдоподобную, ни неправдоподобную причину. Пратт мстителен и хитер, и в юности с ним случались припадки буйства. Его отец служил конюхом у моего отца. В припадке ярости он был способен на все…
  – Не годится… – Вульф покачал головой. – Убийство задумано и осуществлено очень тщательно. Убийца был холоден и расчетлив.
  – Не знаю. Ничего не знаю.
  – Я задаю тот же вопрос в отношении Джимми Пратта.
  – Я с ним не знаком. Никогда его не видел.
  – Никогда не видели?
  – Ну… возможно, видел. Но знакомства с ним не водил.
  – А Клайд?
  – Кажется, они встречались в Нью-Йорке.
  – Вы не в курсе, имелись ли у Джимми Пратта причины желать смерти вашему сыну?
  – Нет.
  – Тот же вопрос в отношении Кэролайн Пратт.
  – Ответ такой же. Они встречались в Нью-Йорке, но знакомство было поверхностным.
  – Прошу прощения, шеф, – вмешался я. – Вы позволите мне сообщить кое-что новенькое?
  – Конечно. – Вульф взглянул на меня.
  – Клайд и Кэролайн Пратт были помолвлены, но дело разладилось.
  – Так-так… – пробормотал Вульф.
  Осгуд уставился на меня:
  – Кто вам сказал эту чушь?
  Я не обратил на него внимания и продолжал, обращаясь к Вульфу:
  – Информация точная. Они были помолвлены довольно давно. Только Клайд, очевидно, скрывал от отца, что попался на удочку к одной из Праттов, к тому же спортсменке. Потом Клайд встретил другую особу и перекинулся к ней, а его дружба с Кэролайн затрещала по всем швам. Этой особой была девушка, с которой я вчера познакомился, Лили Роуэн. Позднее, а именно прошлой весной, она изменила курс и дала Клайду отставку. С тех пор он болтался в Нью-Йорке, пытаясь возобновить с ней отношения. Можно предположить, что он приехал сюда, надеясь увидеть ее здесь, но это только предположение. У меня не было возможности…
  – Это недопустимо! – вскипел Осгуд. – Абсурдные сплетни! Если вы считаете…
  – Спросите, почему он готов свернуть шею Лили Роуэн.
  – Мистер Осгуд… – Вульф решил расставить все по местам. – Я предупреждал вас, что расследование убийства неизбежно связано с грубым вторжением в личную жизнь. Вы должны смириться с этим или же прервать наши отношения. Возможно, вам претят вульгарные выражения мистера Гудвина. Не могу вас винить за это, но и помочь тоже ничем не могу. Если же вам не нравятся факты, давайте прекратим дело. Но факты нам необходимы. Так что же насчет помолвки вашего сына с мисс Пратт?
  – Я впервые об этом слышу. Мой сын не говорил мне о помолвке, и дочь тоже, хотя она должна бы об этом знать. Она была дружна с Клайдом. Но я не могу в это поверить…
  – И напрасно. Мой помощник очень осторожно обращается с фактами. А что вам известно об увлечении Клайда мисс Роуэн?
  – Это… Вы понимаете, что все это абсолютно конфиденциально?
  – Сомневаюсь. Думаю, что в Нью-Йорке по меньшей мере сотня человек знает об этом больше, чем вы.
  – Я знаю только, что около года назад эта девица вскружила голову моему сыну. Он хотел жениться на ней. Она богата – вернее, у нее богатый отец. Она не желала выходить за Клайда замуж. Если бы эта девица вышла за него, она бы его погубила. Впрочем, она погубила его и так, во всяком случае начала губить. Клайд ей надоел, но она так глубоко запустила в него когти, что он не мог вырваться. Его невозможно было убедить вести себя как подобает мужчине. Он не хотел возвращаться домой и оставался в Нью-Йорке, потому что там была она. Он тратил уйму денег, и я перестал их ему посылать, но это не помогло. Не знаю, на что Клайд жил последние четыре месяца. Подозреваю, что, несмотря на мой запрет, ему помогала сестра. Я уменьшил и ее содержание. В мае я поехал в Нью-Йорк и унижался перед этой Роуэн, но без толку. Проклятая шлюха!
  – Не совсем точно. Шлюха брала бы деньги. Однако пока что я не вижу у мисс Роуэн мотива для убийства. Скорее мотив был у мисс Пратт… Клайд бросил ее ради другой. К тому же она физически сильно развита. Женщина способна очень долго таить обиду. Когда ваш сын вернулся из Нью-Йорка?
  – В воскресенье. Вместе с сестрой и своим приятелем Бронсоном.
  – Вы знали о его приезде?
  – Да, он позвонил из Нью-Йорка в субботу.
  – К этому времени мисс Роуэн уже была у Праттов?
  – Не знаю. О том, что она здесь, я узнал только вчера вечером от вашего помощника, когда был у Пратта.
  – Она уже была там, Арчи?
  – Понятия не имею, – покачал я головой.
  – Ну, неважно. Я только пытаюсь отделить несущественное и сомневаюсь, что это обстоятельство имеет значение. – Вульф снова обратился к Осгуду: – Чем ваш сын объяснил свой приезд после столь долгого отсутствия?
  – Он приехал… – Осгуд помедлил, затем сказал: – Они приехали на ярмарку.
  – А на самом деле?
  – Проклятье! – Осгуд сверкнул глазами.
  – Я понимаю, мистер Осгуд. Мы обычно стараемся не полоскать грязное белье на людях. Зачем приехал Клайд? Просить денег?
  – Откуда вы это узнали?
  – Ниоткуда. Люди часто нуждаются в деньгах, а вы перестали посылать их сыну. Он вообще просил денег или имел в виду определенную сумму?
  – Ему нужно было десять тысяч долларов.
  – Вот как… – Вульф слегка поднял брови. – А зачем?
  – Он отказался объяснить. Сказал только, что попадет в беду, если не получит денег. Ну ладно, раз уж я начал рассказывать… Он растратил кучу денег во время своей интрижки с этой женщиной. В мае я выяснил, что он увлекся карточной игрой. Это была одна из причин, почему я перестал посылать ему деньги. Когда он попросил десять тысяч, я подумал, что дело в карточном долге, но он это отрицал.
  – Вы дали ему деньги?
  – Нет. Отказался наотрез.
  – Он был настойчив?
  – Очень. Произошла сцена, чертовски неприятная. А теперь… – Осгуд стиснул зубы и уставился в пространство. – А теперь он умер. Боже милостивый! Если бы я знал, что эти десять тысяч как-нибудь связаны…
  – Пожалуйста, успокойтесь. Давайте работать. Я обращаю ваше внимание на совпадение, которое вы, возможно, уже заметили: вчера ваш сын заключил пари с Праттом именно на сумму в десять тысяч долларов. В связи с этим возникают кое-какие вопросы. Пратт отказался заключить с вашим сыном так называемое джентльменское пари, если вы за него не поручитесь. Насколько мне известно, он позвонил вам и вы гарантировали выплату в случае, если ваш сын проиграет. Это так?
  – Так.
  – М-да. – Вульф нахмурился, глядя на стоявшие перед ним две пустые бутылки. – Это несколько непоследовательно… Сначала вы отказываетесь дать десять тысяч, необходимые вашему сыну, чтобы избежать неприятностей, а затем с ходу соглашаетесь гарантировать точно такую же сумму в случае проигрыша пари.
  – Вовсе не с ходу.
  – У вас были особые причины полагать, что ваш сын выиграет пари?
  – Какие к черту причины? Я даже не знал, по какому поводу заключается пари.
  – Вы не знали? Ваш сын поспорил, что Пратт не зажарит Гикори Цезаря Гриндена на этой неделе.
  – Нет. Тогда не знал. Дочь рассказала мне уже потом. Когда Клайда не стало.
  – Разве Пратт не объяснил вам по телефону?
  – Я не дал ему возможности. Когда я услышал, что Клайд находился у Тома Пратта и побился с ним об заклад и что у Пратта хватает наглости спрашивать, поручусь ли я за своего сына… Неужели вы думаете, я буду дознаваться у этой скотины о подробностях? Я сказал ему, что немедленно выплачу любую сумму, которую мой сын может ему проспорить, будь это десять тысяч долларов или в десять раз больше, и повесил трубку.
  – Когда ваш сын вернулся домой, он не рассказал вам, в чем заключалось пари?
  – Нет. Произошла еще одна сцена. Раз уж вы… тогда знайте всё. Когда появился Клайд, я был вне себя от гнева и потребовал объяснений. Я вспылил, он тоже. Я обвинил его в предательстве. В том, что он заключил с Праттом фиктивное пари, вынуждая меня выплатить деньги, которые Пратт затем передаст ему. После этого он ушел. Как я уже сказал, я только потом выяснил, в чем состояло пари и как оно было заключено. Я сел в машину и поехал в Кроуфилд к одному своему старому другу. Я не хотел ужинать дома с дочерью, женой и Бронсоном, приятелем Клайда. Мое присутствие испортило бы весь ужин, обстановка и так была достаточно накаленной. Около десяти вечера я вернулся и застал жену в слезах, она рыдала у себя в комнате. Примерно через полчаса позвонил племянник Пратта, и я отправился туда. Вот куда мне пришлось пойти, чтобы увидеть моего мертвого сына…
  Осгуд умолк, и Вульф вздохнул:
  – Это очень плохо… То, что вас не было дома. Я надеялся узнать, когда, при каких обстоятельствах, куда и зачем ушел Клайд, а вы не можете мне это сообщить.
  – Нет, могу. Моя дочь и Бронсон мне рассказали…
  – Прошу прощения. Если вы не возражаете, я хотел бы услышать это от них самих. Который час, Арчи?
  – Десять минут шестого, – сказал я.
  – Спасибо. Вы понимаете, мистер Осгуд, что мы ищем иголку в стоге сена. Сотни людей в округе знают вашего сына. Один из них, а может быть, несколько могли достаточно сильно ненавидеть или бояться Клайда, чтобы желать его смерти. Несмотря на то что мой помощник держал загон под наблюдением, кто угодно сумел бы незаметно подобраться к дальнему концу выпаса. Ночь стояла темная. Но мы начнем расширять поле наших поисков только тогда, когда нас принудят к этому обстоятельства. Поэтому сначала давайте закончим с теми, кто был у Пратта в тот вечер. Что можно сказать о Макмиллане?
  – Я знаю Монта Макмиллана всю свою жизнь. Даже если бы он застал Клайда в тот момент, когда мальчишка пытался вытворить какую-нибудь идиотскую штуку с быком, бог мой, Монт не убил бы его. И вы сами говорите…
  – Я знаю. Клайда за этим не застали. – Вульф вздохнул. – Всех, кажется, перебрали. Пратт, Макмиллан, племянник, племянница, мисс Роуэн… И никаких намеков на возможные мотивы. Я полагаю, поскольку ваш дом расположен всего в миле от дома Пратта, можно сказать – по соседству, нам следует поговорить и о тех, кто находился здесь. Что вы можете сообщить о Бронсоне?
  – Ничего. Клайд приехал с ним и представил как своего друга.
  – Старого друга?
  – Не знаю.
  – Раньше вы никогда о нем не слышали?
  – Нет.
  – Как насчет людей, которые у вас работают? Кто-нибудь из них имел зуб на вашего сына?
  – Нет, абсолютно никто. В течение трех лет Клайд управлял фермой. Он был компетентен, его уважали и даже любили. Разве что… – Осгуд вдруг замолк, приоткрыв рот, а затем продолжил: – Бог мой, я только сейчас вспомнил… Но нет, это смешно.
  – Что именно?
  – Так… Один наш бывший работник. Два года назад у нас пал теленок от племенной коровы. Клайд обвинил этого человека и выгнал. С тех пор тот постоянно болтает, что был не виноват, и, как мне говорили, высказывает разные дикие угрозы. Когда об этом начинаешь думать… Теперь он служит на ферме у Пратта. Пратт нанял его прошлой весной. Зовут этого малого Дейв Смолли.
  – Он был там вчера вечером?
  – Возможно.
  – Конечно был, – вмешался я. – Вы же его помните. Это он противился тому, чтобы вы использовали валун в качестве зала ожидания.
  Вульф оглядел меня.
  – Ты имеешь в виду того идиота, который сидел на заборе и размахивал ружьем?
  – Угу. Это и есть Дейв Смолли.
  – Фу! – Вульф чуть не плюнул. – Он не подходит, мистер Осгуд. Вы же сами совершенно справедливо заметили, что убийца должен был отличаться умом и сообразительностью. Дейв не виновен.
  – Он много всего болтал.
  – Слава богу, мне не пришлось этого слышать. – Вульф поудобнее устроился в большом мягком кресле. – Продолжим. Перед разговором с вашей дочерью я хочу высказать несколько соображений. Во-первых, должен предупредить, что, несмотря на мои попытки убедить Уодделла в противном, официальная версия почти наверняка будет состоять в том, будто ваш сын сам залез в загон, намереваясь что-то сделать с быком. Они узнают, как Клайд побился об заклад с Праттом, что тот не зажарит Гикори Цезаря Гриндена на этой неделе, и станут утверждать, будто для выигрыша Клайду всего-то и требовалось задержать пиршество на пять дней, что он, возможно, и попытался сделать. Их заворожат слова «на этой неделе». Условия пари и в самом деле заключают в себе кое-что важное, но как раз этого они и не заметят.
  – Что же там важного? Это было чертовски глупое…
  – Нет. Тут я с вами не соглашусь. Отнюдь не глупое. В свое время я объясню вам важность этой формулировки. Во-вторых, мы должны уважительно относиться ко всему, что делает мистер Уодделл. Если он станет оскорблять вас, не поддавайтесь раздражительности и не позволяйте себе посылать его к черту. Нам могут понадобиться собранные им факты. Многие из них. Например, сведения о том, чем занимались все, кто был в доме Пратта, вчера вечером, между девятью и десятью тридцатью. Сам я этого не знаю, поскольку в девять часов почувствовал тягу к уединению и поднялся к себе в комнату почитать. Нам понадобится также медицинское заключение о времени смерти вашего сына. Можно предположить, что она произошла не ранее чем за пятнадцать минут до обнаружения тела мистером Гудвином, но заключение специалиста будет более точным. Нам необходимо знать, подтвердятся ли мои слова относительно следов крови на траве около шланга и на ручке кирки, и многое другое. В-третьих, я хотел бы повторить вопрос, ответа на который от вас не получил, а именно: почему вы ненавидите Пратта?
  – Я же сказал, что это никак не связано с делом!
  – В любом случае ответьте мне. Конечно, это бестактно с моей стороны, но мне самому придется решать, имеет это отношение к делу или нет.
  – Тут нет никакого секрета. – Осгуд пожал плечами. – Это известно здесь всем. Никакой ненависти к нему я не питаю – только презрение. Я вам рассказывал, что его отец был конюхом у моего отца. В юности Том был дик и буен, но не лишен честолюбия, если это можно так назвать. Он ухаживал за одной девушкой по соседству и вынудил ее дать согласие на брак. Когда я вернулся домой после колледжа, мы с ней встретились, влюбились друг в друга и поженились. Том уехал в Нью-Йорк и больше не появлялся. Очевидно, все это время он таил обиду, потому что лет восемь назад начал мне досаждать. Он разбогател и стал использовать свои деньги и всю свою изобретательность, чтобы уязвить меня или причинить мне неприятности. Затем, два года назад, он купил землю рядом с моей и построил дом, что еще больше осложнило ситуацию.
  – Вы пробовали отплатить ему?
  – Если я когда-нибудь попробую отплатить ему, то только хлыстом. Я предпочитаю не обращать на него внимания.
  – Хлыст очень уж недемократичное орудие. Вчера днем ваш сын обвинил Пратта в том, что тот хочет зажарить Цезаря с единственной целью – оскорбить вас. Клайд считал, что если зажарят и съедят быка, превосходящего по всем показателям вашего лучшего производителя, то это унизит вас и выставит на всеобщее осмеяние. Мне эта мысль показалась надуманной. Пратт утверждал, что устраивает барбекю из рекламных соображений.
  – Меня это не интересует. Какая разница?
  – Наверное, никакой. Но факт остается фактом: в нашем деле бык – центральная фигура, и было бы ошибкой об этом забыть. Конечно, стоит помнить и о Пратте. Вы отвергаете возможность, что давняя обида заставила его пойти на убийство?
  – Да. Он не сумасшедший… По крайней мере, я так думаю.
  – Хорошо. – Вульф вздохнул. – Пошлите, пожалуйста, за вашей дочерью.
  Осгуд нахмурился.
  – Она у матери. Вы настаиваете на разговоре с ней? Я знаю, что вы компетентны в таких вопросах, но, как мне кажется, расспросами нужно заниматься не здесь, а в доме Пратта.
  – Вы мне платите именно за компетентность. Следующей будет ваша дочь. У Пратта сейчас Уодделл, которому и подобает там быть как представителю властей. – Вульф поднял палец. – С вашего разрешения.
  Осгуд поднялся и, подойдя к столу, нажал кнопку звонка. Вернувшись на место, он тремя глотками проглотил свой коктейль, который к этому времени, видимо, стал таким же теплым, как и пиво Вульфа. Появилась курносая девица и получила указание пригласить мисс Нэнси.
  – Не понимаю, чего вы хотите добиться, Вульф, – заявил Осгуд. – Если считаете, что, поговорив со мной, вы исключили из числа подозреваемых всех находившихся у Пратта…
  – Ни в коей мере. Я никого не исключил. – Голос Вульфа звучал слегка раздраженно, и я сообразил, что настало время попросить у курносой девицы еще пива, и похолоднее. – Единственный способ окончательно исключить любого человека из числа подозреваемых в убийстве – это найти настоящего убийцу. Трудно ожидать, что вы поймете цель, которой я добиваюсь. В противном случае вы бы и сами с успехом вели расследование. Могу предложить вам попробовать силы на одной частной проблеме. Например, что, если мисс Роуэн – сообщница убийцы? Вчера вечером она и мистер Гудвин битый час просидели на подножке машины, которую мой помощник разбил о дерево. Не подстроена ли эта встреча специально, чтобы отвлечь его, пока совершалось преступление? Или, если вы предпочитаете другой тип задачи…
  Он скорчил гримасу, умолк и приготовился встать. Я тоже поднялся, а Осгуд направился к двери, навстречу своей дочери и женщине в темном платье, с высокой прической. Осгуд пытался уговорить женщину уйти, однако она подошла к нам. Пришлось ему нас представить:
  – Мистер Ниро Вульф, Марсия. Его помощник, мистер Гудвин. Моя жена. Послушай, дорогая, тебе нет смысла оставаться здесь. Это ничем не поможет…
  Пока Осгуд уговаривал жену, я с вежливым видом разглядывал ее. Кое-кто, возможно, счел бы еще красивой эту фермерскую дочку, которая, согласно одной из версий, несла ответственность за злосчастную затею Тома Пратта зажарить Гикори Цезаря Гриндена. Мне трудно определить, красива ли женщина, которой идет пятый десяток, из-за склонности сосредоточиваться на подробностях, теряющих привлекательность в этом возрасте. Да и вообще судить о ней сейчас было бы несправедливо: глаза покраснели и распухли от слез, все лицо в красных пятнах.
  – Фред, уверяю тебя, я не буду помехой, – убеждала она мужа. – Нэнси мне все рассказала. Ты прав, наверное… Ты всегда прав… Только не смотри на меня так. Ты совершенно прав, что хочешь все выяснить, но я не могу оставаться одна. Ты же знаешь, Клайд всегда говорил, что без меня у него никакое дело не ладится… – Губы ее задрожали. – И если вы будете говорить о нем с Нэнси, я хочу присутствовать.
  – Поверь, Марсия, в этом нет никакой необходимости. – Осгуд взял ее за руку. – Если бы ты…
  – Прошу прощения, – нахмурился Вульф и заговорил решительным тоном: – Выйдите, пожалуйста, оба. Я хочу поговорить с мисс Осгуд наедине. Не забывайте, сэр, что я работаю, и работаю на вас. Как бы мне ни хотелось посочувствовать вашему горю, я не могу позволить вам мешать моей работе. Я делаю все, что нужно.
  Осгуд пристально посмотрел на Вульфа и обернулся к жене:
  – Пойдем, Марсия.
  Я догнал его в дверях.
  – Извините, но было бы хорошо, если бы ему принесли еще пива. Бутылки три, и похолоднее.
  Глава десятая
  Нэнси села в освободившееся кресло с гораздо более неприступным видом, чем того требовала ситуация, особенно если учесть, что Вульфа нанял ее отец. Разумеется, она только что потеряла брата, и от нее не стоило ждать жизнерадостности, но эта скованность казалась неестественной и враждебной.
  Вульф смотрел на нее, откинувшись назад и полуопустив веки.
  – Я постараюсь быть как можно более кратким, мисс Осгуд, – начал он ласково. – Мне кажется, в отсутствие ваших родителей мы быстрее достигнем цели.
  Она кивнула. Вульф продолжал:
  – Я должен как можно подробнее проследить действия вашего брата после того, как он вчера покинул дом Пратта. Скажите, вы, Бронсон и он ушли вместе?
  – Да. – Голос ее был низким и уверенным.
  – Что вы делали после того, как ушли?
  – Прошли через лужайку к машине, сели в нее и поехали. Хотя нет, Клайд задержался, потому что его позвал Макмиллан. Клайд вылез и подошел к нему, они поговорили с минуту, затем Клайд вернулся, и мы поехали домой.
  – Вы слышали их разговор?
  – Нет.
  – Он не походил на ссору?
  – Не думаю.
  Вульф кивнул.
  – Макмиллан ушел за вами с террасы, объявив, что намерен посоветовать вашему брату не делать глупостей. Значит, он исполнил это намерение без шума.
  – Они просто поговорили, и всё.
  – Понятно. Вы вернулись домой, и Клайд имел разговор с отцом.
  – Разве?
  – Мисс Осгуд, ваша скрытность лишь задерживает нас. – Вульф поднял палец. – Ваш отец описал неприятную, как он ее назвал, сцену, которая произошла между ним и Клайдом. Она разыгралась сразу же после вашего приезда домой?
  – Да, папа ждал нас на крыльце.
  – Разъяренный телефонным звонком Пратта. Вы присутствовали при этой сцене?
  – Нет. Они ушли в библиотеку… сюда, в эту комнату. Я поднялась наверх, чтобы привести себя в порядок. Ведь мы пробыли в Кроуфилде почти целый день.
  – Когда вы снова увидели вашего брата?
  – За ужином.
  – Кто был за столом?
  – Мама, я, Бронсон и Клайд. Папа куда-то уехал.
  – В какое время закончился ужин?
  – Чуть позже восьми. Здесь, в деревне, мы ужинаем рано, а вчера тем более не засиживались, потому что было совсем невесело. Мама сердилась. Отец рассказал ей о пари, которое Клайд заключил с Монте-Крис… с Праттом, а Клайд сидел мрачный.
  – Вы назвали Пратта Монте-Кристо?
  – Оговорилась, простите.
  – Разумеется. Не тревожьтесь, вы никого не предаете. Ваш отец рассказал мне о мстительности Пратта. Вы назвали его Монте-Кристо?
  – Да, мы с Клайдом так его называли… – Ее губы дрогнули, но она сдержалась. – Когда мы придумали это прозвище, оно показалось нам смешным.
  – Вполне возможно. А теперь, пожалуйста, расскажите, что́ вы делали после ужина.
  – Я пошла с мамой в ее комнату, мы немного поговорили, а затем я отправилась к себе. Позже спустилась посидеть на веранде. Когда отец вернулся, я была еще там.
  – А Клайд?
  – Не знаю. Я не видела его после ужина.
  Ложь удавалась ей плохо, она не умела лгать. Вульф учил меня, что одно из самых важных условий для успешной лжи – расслабить голосовые связки и мышцы гортани. В противном случае приходится прилагать дополнительные усилия, чтобы протолкнуть ложь сквозь горло, а от этого человек говорит быстрее, повышая голос, и к щекам приливает кровь. У Нэнси Осгуд все эти признаки были налицо. Я взглянул на Вульфа, но он спокойно задал следующий вопрос:
  – Итак, вы не знаете, когда ваш брат вышел из дому?
  – Нет, – ответила она и повторила: – Нет.
  – Жаль. Разве он не сказал вам или вашей матери, что собирается к Пратту?
  – Насколько я знаю, он никому об этом не говорил.
  Нас прервал стук в дверь. Я встретил курносую девицу и взял у нее поднос с тремя бутылками пива. Потрогав одну из них и одобрив температуру, я отнес пиво Вульфу. Он открыл бутылку и предложил пива Нэнси. Та, поблагодарив, отказалась. Вульф выпил, поставил пустой стакан на стол и вытер губы платком.
  – Итак, мисс Осгуд, – сказал он изменившимся тоном, – у меня есть и другие вопросы к вам, но этот вопрос, возможно, самый существенный из всех. Когда ваш брат рассказал вам, каким образом он рассчитывает выиграть пари с Праттом?
  Она секунду смотрела на Вульфа, затем довольно естественным, как мне показалось, голосом ответила:
  – Он вообще мне этого не говорил. С чего вы взяли?
  – Это представляется мне весьма вероятным. Ваш отец утверждает, что вы с братом были очень дружны.
  – Да.
  – И брат ничего не рассказал вам о пари?
  – Ему незачем было рассказывать. Я же присутствовала при этом. А как он рассчитывал его выиграть, Клайд мне не сказал.
  – О чем вы говорили, возвращаясь домой от Пратта?
  – Ни о чем особенном.
  – Поразительно. Неужели вы не говорили о только что заключенном и таком необычном пари?
  – Нет. Бронсон был… От Пратта до нас всего минуты две езды.
  – Бронсон был – что?
  – Ничего. Он был с нами, вот и все.
  – Он старый друг вашего брата?
  – Он не… Нет, не старый друг.
  – Но все же, видимо, приятель, раз вы с братом пригласили его сюда?
  – Да, – отрезала Нэнси. Непреклонная особа.
  – Он и ваш приятель?
  – Нет. – Она слегка повысила голос. – Почему вы спрашиваете меня о Бронсоне?
  – Моя милая девочка, – Вульф пожевал губами, – вы должны изменить свое отношение к делу. Я всего лишь инструмент возмездия, к помощи которого решил прибегнуть ваш отец. В наши дни божества мщения носят пиджаки и брюки, пьют пиво и работают за деньги, но задачи их не изменились и должны быть исполнены без всякой жалости. Я намерен найти убийцу вашего брата. В эти поиски входит проверка всех доступных фактов. Я займусь мистером Бронсоном так же, как и всеми другими, кто имел несчастье находиться недалеко от места преступления. Возьмем, к примеру, мисс Пратт. Вы одобряли ее помолвку с вашим братом?
  Нэнси оцепенела, беззвучно открыла и закрыла рот.
  Вульф покачал головой.
  – Я не пытаюсь хитрить, привести вас в замешательство, загнать в угол. Мне вряд ли придется к этому прибегать – вы сделали себя слишком уязвимой. Чтобы вы это поняли, вот несколько вопросов, на которые я желал бы получить ответ. Почему, несмотря на все отвращение, которое внушает вам Бронсон, вы позволяете ему оставаться здесь в качестве гостя? Я знаю, что вы его не выносите. Вчера на террасе у Пратта он случайно задел вас, и вы отшатнулись от него как от зачумленного. Почему вы предпочитаете свалить все на быка? Я знаю это, потому что видел, какое облегчение отразилось на вашем лице, когда, рассерженный неучтивостью вашего отца, я хотел уйти. Почему вы сказали, что не видели брата после ужина? Я знаю, это ложь, потому что наблюдал за вами в тот момент. Видите, как вы себя разоблачили?
  Нэнси вскочила. Губы ее сжались еще сильнее, чем раньше. Она сделала шаг к двери и сказала:
  – Мой отец… Я спрошу, хочет ли он…
  – Ерунда, – оборвал ее Вульф, – пожалуйста, сядьте. Ваш отец хочет узнать, кто убил его сына. Этому сейчас подчинены все прочие соображения, включая достоинство и душевное спокойствие его дочери. Вы все равно ничего не добьетесь, скрывая факты. Вы должны дать удовлетворительные и полные ответы на мои вопросы. И для вас будет лучше, если вы ответите мне, здесь и сейчас.
  – Но вы не должны этого делать. – Нэнси нервно взмахнула рукой. У нее задрожал подбородок, однако она сдержалась. – Не должны…
  Она выглядела настоящей красавицей, попавшей в беду. Будь на месте Вульфа кто-нибудь другой, я уложил бы его одним выстрелом и умчался бы, перебросив ее через седло.
  – Теперь вы видите, как обстоит дело, – нетерпеливо начал Вульф. – Садитесь. Проклятье! Или вы хотите, чтобы я позвал вашего отца и мы вдвоем начали на вас кричать? Вам придется рассказать обо всем, потому что мы должны знать факты, неважно, пригодятся они нам или нет. Вы не сможете их скрыть. К примеру, вашу неприязнь к Бронсону. Мне будет достаточно взять телефонную трубку и позвонить в Нью-Йорк одному толковому и старательному человеку по имени Сол Пензер. Он разузнает все, что касается Бронсона, вас и вашего брата. Вы же видите, как глупо заставлять нас попусту тратить время и деньги. Итак, о Бронсоне. Кто он?
  – Если я расскажу вам о Бронсоне… – Она попыталась овладеть своим голосом. – Нет, я не могу. Я обещала Клайду…
  – Клайда нет в живых. Говорите, мисс Осгуд. Мы все равно узнаем, уверяю вас.
  – Да… Наверное… – Она выпрямилась, закрыла лицо ладонями и замерла.
  – Говорите, – резко приказал Вульф. – Кто такой Бронсон?
  Она медленно подняла голову.
  – Мошенник.
  – Профессиональный? Чем он занимается?
  – Не знаю. Я его не знаю. Я познакомилась с ним всего несколько дней назад. Знаю только, что Клайд… – Она умолкла, глядя на Вульфа и словно надеясь на какое-то чудо, которое избавит ее от пытки. – Ладно, – решилась она. – Я думала, у меня хватит мужества. Что это даст? Кому это поможет, если вы, или папа, или еще кто-нибудь будет знать, что его убил Бронсон?
  – Вы уверены?
  – Да.
  – Бронсон убил вашего брата?
  – Да.
  – Так-так. И вы это видели?
  – Нет.
  – Был ли у него повод для убийства?
  – Не знаю. Во всяком случае, дело не в деньгах. У Клайда их не было.
  Вульф откинулся назад и вздохнул.
  – Ну что ж, – пробормотал он, – нам придется это выяснить. А какие деньги Бронсон хотел получить и почему?
  – Те, которые ему задолжал Клайд.
  – В количестве, я полагаю, десяти тысяч долларов? Не спрашивайте, пожалуйста, откуда я знаю. И Бронсон настаивал на уплате?
  – Да. За этим он и приехал. Клайд надеялся получить эту сумму у отца. Он должен был уплатить на этой неделе или же… – Она замолкла, в отчаянии вскинула и опустила руки. – Я прошу вас, – взмолилась она, – пожалуйста… Я обещала Клайду никому про это не говорить.
  – Это обещание умерло вместе с ним. Поверьте мне, мисс Осгуд, если бы вы не были так потрясены и опечалены, то по-иному смотрели бы на вещи. Эти деньги Клайд одолжил у Бронсона?
  – Нет. Бронсон заплатил ему…
  – За что?
  Вульф терпеливо вытянул из нее всю историю, суть которой была коротка и не очень приятна. Клайд потратился на Лили Роуэн, затем последовали другие траты. Он лишился поддержки отца, брал деньги у сестры, одалживал у приятелей. Потом он решил поправить дела за карточным столом, но слишком поздно обнаружил, что фортуна повернулась к нему спиной.
  Когда он сидел по уши в долгах, некий Говард Бронсон помахал у него перед носом солидной пачкой купюр и выразил желание быть принятым в определенных кругах, включая два самых привилегированных карточных клуба в Нью-Йорке. Фамильные связи Клайда открывали ему доступ почти всюду. Клайду деньги требовались немедленно, и он согласился.
  Он рассчитался с долгами, а остаток спустил за карточным столом. Он во всем признался сестре, и ее ужас в сочетании с его запоздалым презрением к самому себе помогли Клайду осознать, что он взял на себя обязательство, которое не может выполнить ни один Осгуд. Он уведомил об этом Бронсона, пообещав возвратить десять тысяч долларов при первой возможности.
  Но тут Бронсон показал когти и потребовал выполнить обязательства или же немедленно вернуть деньги. Сложность состояла в том, что Клайд опрометчиво дал расписку, в которой говорилось и о том, что́ Бронсон должен получить в обмен, – мошенник грозил предать ее гласности. Дело принимало дурной оборот.
  Тогда Клайд решился использовать свой последний шанс – поехать в Кроуфилд и попросить денег у отца. Но Бронсон уже настолько не доверял ему, что настоял на том, чтобы поехать вместе с Клайдом. Отделаться от него было невозможно. Нэнси поехала тоже, чтобы помочь уговорить отца.
  Отец, однако, был непреклонен, и в понедельник стало похоже, что Клайду остается только во всем признаться отцу. Это было бы хуже худшего, но тут на террасе у Пратта фортуна снова повернулась к Клайду своим прелестным личиком, и ему удалось заключить пари.
  Вульф терпеливо вытянул из Нэнси все это вместе с различными мелкими подробностями и датами. Допив вторую бутылку пива, он сообщил, что, хотя эти сведения явно говорят о сомнительной репутации Бронсона, они совершенно не раскрывают возможного мотива убийства.
  – Знаю, – вымолвила Нэнси. – Я же говорила вам, что он убил не из-за денег, – их у Клайда и не было. Если бы были, он рассчитался бы с Бронсоном.
  – И все же вы утверждаете, что Клайда убил Бронсон?
  – Да.
  – Почему?
  – Потому что я видела, как Бронсон пошел вместе с Клайдом к ферме Пратта.
  – Вот как! Вчера вечером?
  – Да.
  – Расскажите.
  Она уже и так рассказала многое, а теперь стала выкладывать все, что осталось.
  – Было около девяти часов, может чуть позже, когда я ушла от мамы, чтобы разыскать Клайда и узнать, зачем он заключил это пари с Праттом. Я боялась, что он собирается сделать какую-нибудь глупость. Около теннисного корта я увидела Клайда, который разговаривал с Бронсоном, но, когда я подошла, они замолчали. Я сказала, что должна поговорить с ним, и мы отошли в сторонку, однако он ничего не захотел объяснить. Я убеждала, что почти наверняка смогу достать деньги через маму, напомнила его обещание не делать глупостей и добавила, что, если он сделает еще одну, это может плохо кончиться. Ну, и дальше в том же духе. Он возразил, что на этот раз я ошибаюсь, а он прав, что он не собирается делать никаких глупостей, что он открыл новую страницу в своей жизни и ведет себя разумно и практично и что я соглашусь с ним, когда все узнаю, но вдаваться в подробности не хотел. Я пыталась настаивать, но Клайд уперся.
  – У вас не создалось никакого представления о том, что он задумал?
  Нэнси покачала головой:
  – Ни малейшего. Он дал понять, что не помешает Пратту зарезать быка.
  – Вы помните это дословно?
  – Ну, он сказал: «Я не собираюсь никому причинять вреда, даже Монте-Кристо, разве что выиграю у него деньги. Я не буду мешать этому его дурацкому барбекю. Он ничего не поймет, пока все не кончится, если я все устрою, как хочу». Вот, кажется, и все.
  – Он что-нибудь говорил еще о барбекю, или о быке, или о ком-нибудь из тех, кто был у Пратта?
  – Нет, ничего.
  – Вы оставили его на улице?
  – Да. Я поспешила домой, переоделась в темный свитер и юбку и вышла из дома через дверь в западном крыле, потому что на веранде горел свет и я не хотела, чтобы меня видели. Я не знала, собирается ли Клайд куда-то идти или что-то делать, но хотела это выяснить. Поначалу я не могла его найти. Там, куда не падал свет с веранды, было совершенно темно. Я походила кругом, вглядываясь и вслушиваясь изо всех сил, но Клайда нигде не было. Все машины стояли в гараже, но даже если бы он взял машину или один из грузовиков, я бы наверняка услышала. Если он замышлял что-нибудь, то это могло произойти только у Пратта, поэтому я решила отправиться туда. Я прошла через рощу и вышла на луг. Это самый короткий путь. Затем я перешла через другое поле к лесополосе…
  – И все в темноте? – осведомился Вульф.
  – Конечно. Я знаю здесь каждый фут, я же здесь выросла. Я вполне могла найти дорогу и в темноте. Я прошла около половины пути вдоль лесополосы, когда увидела впереди свет фонарика. Тут я сделала ошибку. Я побежала, чтобы посмотреть, не Клайд ли это, и наделала шума. Луч фонарика посветил в мою сторону, раздался голос Клайда, и мне стало ясно, что прятаться нет смысла. Я отозвалась. Подошел Клайд. С ним был Бронсон. Он держал дубинку – просто обломок ствола тонкого дерева. Клайд был очень зол. Я потребовала рассказать мне, что́ он собирается делать, и это еще больше его разозлило. Он сказал… В общем, неважно, что́ он сказал. Он велел мне вернуться и лечь спать.
  – Так и не раскрыл своих планов?
  – Да. Он не хотел ничего говорить. Я пошла домой, как обещала. Если бы только я не послушала его! Если бы только…
  – Вряд ли это изменило бы что-нибудь. Не укоряйте себя. У вас и без того хватает огорчений, мисс Осгуд. Но вы еще не сказали, почему считаете, что вашего брата убил Бронсон.
  – Почему? Он вместе с ним пошел к Пратту. Он из тех людей, которые способны на любую подлость.
  – Ерунда. Вы не спали эту ночь и сейчас плохо соображаете. Когда вернулся Бронсон?
  – Не знаю. Я сидела на веранде, пока не приехал папа.
  – Тогда вот вам задание. Вас надо чем-нибудь занять. Выясните, не видел ли кто-нибудь из прислуги, когда вернулся Бронсон. Это может сэкономить нам время, – Вульф выпятил губы и снова поджал их. – Было бы логично, если бы Бронсона беспокоило, что вчера вечером вы видели его вместе с Клайдом, но его это не беспокоит. Вы не знаете почему?
  – Знаю. Он… он говорил со мной утром. Он сказал, что оставил Клайда одного в конце лесополосы, у ограды, где кончается наша земля, вернулся к дому и сел покурить у теннисного корта. Бронсон сказал, что мой отец ошибается и что Клайда убил бык. Он показал мне расписку Клайда и выразил надежду, что я не захочу допустить ее разглашения, чтобы не очернить памяти брата. Он добавил, что готов дать мне возможность вернуть ему деньги до того, как он пойдет к отцу, при одном условии: я забуду, что видела его с Клайдом, и тем самым избавлю от расспросов.
  – И даже когда последующие события заставили вас прийти к выводу, что убийца – Бронсон, вы все же решили молчать, чтобы не запятнать память брата?
  – Да. И жалею, что мне это не удалось. – Она подалась вперед к Вульфу, на ее щеках вспыхнул легкий румянец. – Вы вырвали у меня признание. Но больше всего Клайд хотел, чтобы об этом не узнал отец. Папе обязательно знать это? Зачем? Что это даст?
  – Вы можете отдать Бронсону десять тысяч? – усмехнулся Вульф.
  – Не сейчас. Но после утреннего разговора с Бронсоном я пыталась придумать, как это сделать… Разве Клайд не выиграл свое пари с Праттом? Ведь пикник теперь не состоится, правда? Разве Пратт не проиграл пари?
  – Моя милая девочка, – Вульф посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, – это великолепная мысль! Просто удивительная! Подумаем, что́ можно с ней сделать. Я недооценивал вас и приношу за это свои извинения. Вы заслуживаете того, чтобы считаться с вашими желаниями. Если будет возможно – а так и должно быть, – вы сдержите обещание, данное вашему брату. По просьбе вашего отца я взялся найти убийцу его сына и думаю, что это можно сделать так, чтобы он не узнал о сделке Клайда с Бронсоном. Отличная мысль – взять деньги у Пратта и отдать Бронсону. Она мне нравится. Выиграв пари, ваш брат хорошо отомстил фортуне за все свои прежние неудачи. Достойно всяческой похвалы, что вы решили уважить его память. Заверяю вас, что сделаю все возможное…
  Он замолчал и посмотрел на меня, потому что в этот момент в дверь постучали. Я поднялся и пошел к двери, но она открылась сама, и в комнату вошли два человека. Я остановился, вылупив глаза, потому что это были Том Пратт собственной персоной и Макмиллан. Сзади их нагнала горничная, которая возмущенно трещала, что мистера Осгуда здесь нет и что им следует подождать в холле.
  Затем события начали развиваться быстро и несколько путанно. Я заметил Говарда Бронсона, который стоял около одного из окон и заглядывал внутрь, и понял, что Вульф тоже его видит. В это время в коридоре раздался топот, и в библиотеку влетел Фредерик Осгуд с таким злобным выражением лица, что оно побивало все его прошлые рекорды. Не обращая ни на кого внимания, он направился к Пратту и остановился перед ним.
  – Вон отсюда!
  Макмиллан начал что-то говорить, но Осгуд обрушился на него:
  – Черт вас побери, Монт, это вы привели его сюда? Уведите его немедленно! Чтобы и ноги его не было в моем доме!
  – Секунду, Фред, – нетерпеливо начал Макмиллан. – Дайте мне сказать. Я не приводил его сюда, он сам пришел. Вы же видите, какие творятся дела, и Пратту это нравится не больше, чем вам или мне. Уодделл и Сэм Лейк с кучей помощников шерифа и полицейских прочесывают всю ферму Пратта, и мы надеемся, что они найдут все, что можно. По крайней мере, я надеюсь. Пратт может сказать за себя сам. Но нам надо с вами поговорить. Не только о Клайде, но и о том, что произошло час назад. – Макмиллан помедлил и в ответ на вопросительный взгляд Осгуда с трудом выговорил: – Цезарь пал. Мой Цезарь…
  – Мой, – огрызнулся Пратт.
  – Ладно, Пратт, ваш. – Макмиллан не смотрел на него. – Но он пал… Я вырастил его, и он был мой. А теперь он там, мертвый.
  Глава одиннадцатая
  На хмуром лице Осгуда отразилось недоумение, но он снова взорвался:
  – Плевать я хотел на вашего быка! Убирайтесь отсюда! Слышите?
  Но тут ему, так же как и всем остальным, пришлось обернуться на резкий возглас Вульфа:
  – Мистер Осгуд, прошу вас!
  Вульф выбрался из кресла и направился к нам. Хорошо зная босса, я мог догадаться, что он раздражен до предела. Так оно и было.
  – Успокойтесь, джентльмены. Мистер Пратт, надеюсь, вы не считаете себя оскорбленным тем, что после оказанного мне гостеприимства я предложил свои услуги мистеру Осгуду. Мистер Осгуд, это ваш дом, но как бы вас ни возмущало появление мистера Пратта, при сложившихся обстоятельствах вы должны сдерживаться. Заверяю вас, это необходимо. Мистер Пратт и мистер Макмиллан прибыли с важными новостями…
  – Грязный ублюдок! – проревел Осгуд, глядя на Пратта.
  – Зазнавшееся ничтожество!
  – Фу! Перестаньте! Вдруг вы оба правы? Мистер Макмиллан, прошу вас, что случилось с быком?
  – Он пал.
  – От чего?
  – Сибирская язва.
  – Понятно. Это, кажется, болезнь?
  – Нет… Это внезапная и ужасная смерть. Формально это, конечно, заболевание. Но такое скоротечное, что сражает стремительно, как укус змеи или удар молнии.
  Скотовод щелкнул пальцами.
  – Я что-то слышал об этом в детстве, – кивнул Вульф. – Но утром Цезарь был здоров? Когда вы заметили симптомы?
  – Сибирская язва нередко протекает бессимптомно. Вы приходите на пастбище и обнаруживаете, что все стадо пало. Такое произошло на моей ферме с год назад. То же случилось с Цезарем в пять часов дня. Один из помощников Сэма Лейка пошел в конец загона, где я привязал быка, и увидел, что животное издохло. Я был в Кроуфилде у Лу Беннета. Мне позвонили, я тут же примчался к Пратту, и мы решили приехать сюда.
  Сердитое выражение исчезло с лица Осгуда. Тогда я еще не знал, что этих двух слов – «сибирская язва» – вполне достаточно, чтобы встревожить любого скотовода. Да еще когда падеж произошел всего в миле от собственного стада. Вульф повернулся и деловито заявил:
  – Мистер Пратт, я хотел бы приобрести тушу быка. Сколько вы за нее возьмете?
  Я взглянул на босса. Уж не спятил ли он? Пратт тоже молча уставился на него.
  – Скотом, павшим от сибирской язвы, распоряжаются власти, – пояснил Осгуд.
  – Чего ради она вам понадобилась? – спросил Пратт.
  – Они уже там, – мрачно сообщил Макмиллан. – Отправились из Кроуфилда следом за нами… А зачем вам туша?
  Вульф вздохнул.
  – Уодделл, наверное, рассказывал вам, к какому выводу я пришел. Клайд Осгуд убит не быком. Мне нужна шкура. Присяжные любят наглядные доказательства. А чем занимаются там представители власти? Увозят тушу?
  – Нет, что вы! К ней и прикоснуться нельзя. Ее не закапывают, потому что бациллы сохраняются в земле годами. К ней даже близко нельзя подходить. Сейчас Цезаря обкладывают дровами, чтобы сжечь. – Макмиллан медленно покачал головой. – Он будет гореть всю ночь, мой Цезарь.
  – Но как он мог заразиться? Может быть, когда вы доставили его к мистеру Пратту в прошлую пятницу, он уже был болен?
  – Нет. Сибирская язва скоротечна. Но вот как он заразился? Мы и пришли обсудить это. – Макмиллан посмотрел на Осгуда, помедлил мгновение, а потом сказал: – Может быть, присядем, Фред? Я едва держусь на ногах.
  – Пройдем на веранду, – отрезал Осгуд.
  Я сдержал усмешку. Бог ты мой, он не мог позволить «ублюдку» находиться в стенах своего дома! Все направились на веранду, в том числе и Вульф. Я замыкал шествие, предварительно убедившись, что Нэнси встала с кресла, а Бронсона за окном больше не видно. Я напомнил Нэнси, что Вульф велел ей расспросить прислугу, и она кивнула.
  Когда я вышел на веранду, все уже расселись в плетеные кресла, и Макмиллан говорил, обращаясь к Осгуду:
  – Мы хотим разобраться в случившемся и поэтому пришли сюда с Праттом. Уодделл тоже скоро приедет. Когда Цезаря нашли мертвым, тут же появилась одна мысль, не важно у кого. Мы подумали, что было бы только справедливо сперва изложить ее вам. Если вас интересует, почему именно я пришел сюда, то скажу: все остальные боятся. Это обязанность Уодделла или Сэма Лейка, а не моя, им придется вести следствие, но они попросили меня сначала обсудить это с вами. Пратт предложил свои услуги. Однако мы знали, чем это может кончиться, а нам и так хватает всего. Поэтому пошел я, а он вместе со мной, и с самыми добрыми намерениями. Он сам скажет…
  – Дело в том, Фред… – начал Пратт.
  – Моя фамилия Осгуд, черт побери!
  – Ладно. Можете заткнуться со своей фамилией.
  Осгуд отвернулся и спросил Макмиллана:
  – Что вы хотите со мной обсудить, Монт?
  – Речь идет о Клайде, – начал Макмиллан. – Вам, конечно, это будет неприятно, но возьмите себя в руки. Дело в том, что Клайд был в загоне. Зачем? Уодделл, Сэм Лейк и капитан Бэрроу из полиции признают, что версия Ниро Вульфа правдоподобна. Но тогда главная загвоздка заключается в том, кто мог это сделать. Вот что их в основном озадачило.
  – Неудивительно, – пробормотал Вульф.
  – Вы утверждаете, что его забодал бык? – настаивал Осгуд.
  – Ничего я не утверждаю. – Макмиллан пожал своими сутулыми плечами. – Поймите меня правильно, Фред. Я же сказал: я пришел сюда потому, что все остальные, кроме Пратта, побоялись. Я ничего не утверждаю. Они говорят, что если Клайд сам залез в загон, то главная задача – узнать, зачем он это сделал. Только круглый идиот согласится, будто он полез туда за быком. Что он собирался с ним сделать? Быка в чемодан не спрячешь. Но когда Цезарь пал от сибирской язвы, капитан Бэрроу предложил версию, объясняющую, почему Клайд оказался в загоне. Как вы знаете, бациллы сибирской язвы могут попасть в организм тремя путями: через кожу, через органы дыхания или с пищей. Если вчера вечером Цезарю скормили что-нибудь зараженное…
  Я невольно подался вперед, готовый к действию. Фредерик Осгуд окаменел. Глаза его заблестели холодной яростью. Ледяным тоном он произнес:
  – Берегитесь, Монт! Берегитесь! Если вы хотите сказать, что мой сын умышленно заразил быка…
  – Ничего я не хочу сказать, – хрипло отозвался Макмиллан. – Я пришел сюда только как посредник, полагая, что вас должен предупредить друг. По мнению Уодделла и капитана Бэрроу, раз вы настаиваете на расследовании, то должны себя же и винить, если вам придутся не по душе результаты. Во всяком случае, эти двое появятся здесь с минуты на минуту и станут выяснять, как Клайд провел последние несколько дней и мог ли он иметь доступ к бациллам сибирской язвы.
  – Всякому, кто появится здесь с подобной идеей, – Осгуду пришлось сделать паузу, чтобы овладеть своим голосом, – я укажу на дверь. И вам тоже. Это… это бесчестно. – Он задрожал. – Бога ради…
  – Мистер Осгуд, – резко перебил Вульф, – я предупреждал вас! Я же говорил о вмешательстве в личную жизнь, о всяческих неприятностях и беспокойстве. Мистер Макмиллан совершенно прав, вы должны благодарить за все самого себя.
  – Но я не обязан терпеть…
  – Нет, обязаны! Вы обязаны терпеть все, начиная с глупостей и кончая недоброжелательством, хотя в последнем я и сомневаюсь. Я не знаю капитана Бэрроу, но вижу, как Уодделл простодушно попался на эту удочку. Просто поразительно, с каким легкомыслием подобные люди отказываются замечать самые главные факты – в данном случае тот факт, что Клайд убит не быком. Напоминаю вам: я говорил, что нам понадобится мистер Уодделл. Нам повезло, что он едет сюда и мы сможем получить нужную информацию. Вам придется смириться, потому что это необходимо. Они представляют власть… А вот, кажется, и они.
  Раздался хруст гравия, и к веранде подъехал автомобиль. Первым из него вылез с суровым и непоколебимым видом капитан полиции, а вслед за ним – окружной прокурор, пытавшийся выглядеть так же. Они поднялись по ступенькам и направились к нам.
  Я не присутствовал при разыгравшемся сражении. Вульф встал со своего кресла, и я, увидев в его руке носовой платок, последовал за боссом. Кивнув Уодделлу, Вульф прошел мимо него в дом, попросил меня подождать, а сам исчез в направлении библиотеки. Я стоял и гадал, что́ сорвало его с места.
  Через несколько минут он вернулся с недовольным видом и пробормотал:
  – События развиваются слишком быстро. Боюсь, мы попадем в глупое положение. Возможно, нас даже перехитрили. Я сейчас разговаривал по телефону с Беннетом, но не добился толку. Ты захватил с собой фотоаппарат?
  – Нет.
  – Отныне всегда вози его с собой. Возьми машину и поезжай к Пратту. У кого-нибудь там должен быть фотоаппарат: у племянника, или у племянницы, или у мисс Роуэн. Одолжи его и сфотографируй тушу со всех сторон. Сделай несколько снимков, чем больше, тем лучше. Поспеши, пока они не начали жечь быка.
  Я отправился исполнять поручение. Оно показалось мне нелепым. Направляясь к осгудовскому седану, я перебрал в голове различные теории, которые могли бы объяснить внезапную страсть Вульфа к фотографии, но не придумал ни одной более или менее связной. Если, например, он хотел просто иметь подтверждение того, что на морде быка не было крови, зачем ему понадобились снимки, сделанные со всех сторон? За те четыре минуты, которые мне потребовались, чтобы добраться до дома Пратта, я сочинил и другие версии, но ни одна из них меня не удовлетворила. У ворот меня остановил полицейский, которому я объяснил, что еду по поручению Уодделла.
  
  Я поставил машину перед гаражом и направился к дому, когда меня окликнули:
  – Эскамильо!
  Я повернулся и увидел Лили Роуэн, которая, опершись на локоть, лежала на раскладушке под кленом. Я поспешил к ней.
  – Привет, игрушка! Мне нужен фотоаппарат.
  – Милорд, – сказала она, – неужели я так хороша, что вам захотелось меня запечатлеть?
  – Нет. Дело серьезное и срочное. У вас есть аппарат?
  – Все ясно. Вы приехали от Осгуда. О, я знала, что вы были там. Эта желтоглазая Нэнси…
  – Стоп! Я же говорю, что дело серьезное. Мне нужно сфотографировать быка до того, как…
  – Какого быка?
  – Того самого.
  – Боже мой! Ну и странная у вас работа. Только того быка больше никто не сможет сфотографировать. Костер уже разожгли.
  – Проклятье!
  Я побежал. Она крикнула вдогонку: «Подождите, Эскамильо! Я с вами!» – но я не остановился. Промчавшись через лужайку, я почувствовал запах дыма и вскоре увидел, как он поднимается над березами в дальнем конце загона. Я замедлил бег и начал ругаться вслух.
  Там собралось довольно много народу – человек пятнадцать или двадцать помимо тех, кто занимался костром. Я присоединился к ним незамеченным. Один пролет забора сняли. Гикори Цезаря Гриндена завалили дровами, и сквозь языки пламени лишь изредка проглядывало то, что от него осталось. Даже на расстоянии обдавало адским жаром. Четверо или пятеро рабочих в рубашках с закатанными рукавами, обливаясь потом, подбрасывали в огонь поленья, кучей сваленные рядом. Сзади меня раздался голос:
  – Я так и думал, что вы окажетесь здесь.
  Я обернулся.
  – Привет, Дейв. А почему вы решили, что я буду здесь?
  – Да так. Вы похожи на человека, который обязательно оказывается там, где что-нибудь происходит. – Он подергал себя за нос. – Чтоб мне пусто было, если пахнет не ростбифом. Точь-в-точь. Если закрыть глаза, чувствуешь себя как на барбекю.
  – Что ж, это барбекю уже не состоится.
  – Точно.
  В молчании мы наблюдали за пламенем. Немного погодя он cнова обратился ко мне:
  – Знаете, когда на такое смотришь, волей-неволей задумаешься. Чтоб мне пусто было, если не так! Знаменитый чемпион был этот Цезарь, а жгут его без всякого почтения. Просто срам, верно?
  Я что-то сказал ему в ответ и ушел. Стоять там и ждать, пока у тебя поджарится физиономия, не имело никакого смысла.
  Неподалеку от ворот, через которые мы вчера проносили скорбный груз, сидела на траве Лили Роуэн. Мне захотелось шутливо заметить, что в этой позе она особенно женственна, но сейчас было не до шуток. Я находился на задании, но прибыл слишком поздно, а ведь фотографии быка потребовались Ниро Вульфу не для семейного альбома.
  – Помогите мне встать.
  Я взял Лили за руки, потянул, она встала и оказалась у меня в объятиях. Я поцеловал ее и отпустил.
  – Грубиян! – сказала она, сверкнув глазками.
  – Не рассчитывайте, что это станет прецедентом, – предупредил я. – Я сейчас возбужден, и в другой раз мне ничего такого может не захотеться. Я зол как черт и должен был хоть как-то выпустить пар. Можно позвонить по вашему телефону? Вернее, по праттовскому?
  – Попробуйте, – сказал она, взяв меня под руку, и мы направились к дому.
  На веранде сидела с книгой Кэролайн, которая выглядела еще хуже, чем утром. Джимми не было видно. Лили прошла со мной к телефону, стоявшему в гостиной, и села, глядя на меня, как и вчера, с легкой улыбкой. Я набрал номер Осгуда, мне ответила служанка, и я попросил Вульфа.
  – Да, Арчи?
  – Гром и молния! Костер уже пылает, там просто ад. Что мне делать?
  – Ничего. Возвращайся.
  – Совсем ничего?
  – Приезжай и будем вдвоем созерцать людскую глупость.
  Я повесил трубку и повернулся к Лили:
  – Послушайте, игрушка, зачем нам нужно, чтобы кто-нибудь узнал, что я хотел сфотографировать быка?
  – Совсем незачем. – Она улыбнулась и провела кончиками пальцев по моей руке от плеча до запястья. – Можете доверять мне, Эскамильо.
  Глава двенадцатая
  Часом позже, около восьми вечера, мы сидели в комнате, предоставленной Вульфу, и ели прямо с подносов, что Вульф позволял себе только во время завтрака. Однако он не сетовал на это. За едой Вульф никогда не говорил о делах, и мы были рады хоть на время избавиться от нашего клиента. Осгуд объяснил, что его жена сегодня не выйдет, дочь останется с ней, и поэтому, может быть, не стоит затевать ужин в столовой. Вульф вежливо согласился.
  Комната у него была просторная и удобная, одно из кресел вполне подходило для его туши, а кровать могла вместить даже двух таких, как он. Сначала я подумал, что тягостная атмосфера, царившая в доме, отразится и на кухне, но бараньи отбивные с фаршированными помидорами оказались на редкость вкусными. Салат был хуже, чем у Фрица, но все же вполне съедобен, зато пирог с тыквой заслуживал всяческих похвал.
  Столкновение Осгуда с Уодделлом и капитаном Бэрроу было, видимо, кратким, поскольку к моему возвращению все уже успокоились. Ждали, как я понял, меня. Капитан снимал отпечатки пальцев у всех, кто находился в доме Пратта в прошлый вечер. Поскольку у Вульфа отпечатки пальцев уже сняли, я тоже решил не отказываться. Сделав оттиски со всех десяти подушечек, капитан объявил, что теперь отправится к старшему скотнику, и по предложению Вульфа с ним пошли Осгуд и Макмиллан. Пратт отбыл к себе, а мы остались с окружным прокурором.
  Уодделл был рад сотрудничать, как заявил он сам, с представителем Фреда Осгуда. Более того, он уже ведет расследование и намерен продолжать его с полной беспристрастностью. Алиби не оказалось ни у кого, кроме Лили Роуэн и меня. Вчера после ужина все разошлись около девяти часов. Вульф поднялся к себе и углубился в чтение. Пратт пошел в кабинет рядом с гостиной, чтобы заняться деловыми бумагами. Берт показал Макмиллану его комнату наверху, и тот прилег поспать до часу ночи, когда надо было сменять меня на посту у загона. Он спал чутко и проснулся от моих выстрелов. Кэролайн немного побыла на веранде, а потом перешла в гостиную и сидела, листая журналы. Джимми находился на веранде вместе с сестрой, а когда та ушла, остался покурить. Он слышал голос Лили и мой, когда мы шли вдоль забора загона, но ничего больше. Берт до десяти часов помогал на кухне мыть посуду, затем слушал радио и больше ничего слышать не мог. Дейв Смолли – Уодделл знал, что Клайд Осгуд в свое время выгнал его, – расстался со мной без четверти девять, пошел в свою комнату при гараже, побрился и лег спать. «Побрился?» – с недоумением спросил Вульф и получил от Уодделла объяснение, что Дейв всегда бреется по вечерам, поскольку утром до завтрака он слишком голоден, а после завтрака просто нет времени.
  – Таким образом, – заключил Уодделл, – любой из этих людей мог совершить убийство.
  Правда, когда мы спросили, почему кто-нибудь из них мог бы желать смерти Клайда Осгуда, уверенности у прокурора поубавилось. Ни у одного человека не было ни малейшего повода для убийства, разве что у Дейва Смолли, но тот всегда был безобиден. Предположим, кто-то застал Клайда, когда тот подбирался к быку. Будь это Пратт, он бы просто приказал ему убраться. Джимми дал бы Клайду по физиономии. Макмиллан схватил бы его за шиворот и перебросил через забор. Дейв заорал бы, призывая на помощь. А если бы Гудвин, который сторожил быка…
  – Я же объяснил, – вежливо прервал эти рассуждения Вульф, – что убийство было задумано заранее. Вы осмотрели быка?
  – Да. И Сэм Лейк осматривал его, и полиция. У него было одно кровавое пятно на морде и немного крови запеклось на рогах.
  – А как насчет травы около шланга и рукоятки кирки?
  – Мы послали кирку в Олбани на исследование. В траве обнаружено несколько сгустков, похожих на кровь, их тоже послали на анализ. Результаты будут известны завтра.
  – Если подтвердится, что кровь человеческая, неужели вы по-прежнему будете утверждать, будто Клайд полез к быку с угощением, зараженным сибирской язвой, а бык, съев угощение, обиделся и забодал Клайда?
  – Если подтвердится, что кровь человеческая, это, конечно, подкрепит вашу версию. Я же сказал, что готов сотрудничать, но не принимаю вашего сарказма.
  – Фу! – пожал плечами Вульф. – Не думайте, что я не понимаю, в каком положении вы оказались. Вы уверены, что произошло убийство, но хотите убедить общественность в обратном на тот случай, если не сможете его раскрыть. Вы ни на шаг не продвинулись к раскрытию преступления, не видите для этого никаких возможностей и, если бы не я, прекратили бы все попытки и объявили о смерти Клайда Осгуда в результате несчастного случая.
  – Вы обвиняете меня в нежелании вести расследование? – завопил Уодделл, брызгая слюной. – Я прокурор этого округа…
  – Помолчите! Прекрасно зная, что Клайд Осгуд убит, вы позволили себе выдвинуть против него дурацкое обвинение в попытке заразить быка! – Вульф внезапно замолчал и вздохнул. – Увы, прошу прощения. Я лишил себя права попрекать вас даже этой глупостью. Я держал это дело в руках целиком, вот так, – он показал сжатый кулак, – а затем выпустил его…
  Пальцы Вульфа разжались.
  – Вы хотите сказать, что знаете, кто…
  – Я хочу сказать, что был ленив и полон самомнения. Можете это цитировать. Забудьте, что я обрушился на вас, это не относится к делу. Вы сделали все, что могли. И я тоже. В этом-то и загвоздка. Моих усилий сегодня оказалось недостаточно. Но все еще изменится. Можете оставить надежду на то, что смерть Клайда удастся списать на несчастный случай, мистер Уодделл. Вам этого не позволят.
  Вскоре возвратились Макмиллан и капитан Бэрроу. Все разошлись после того, как Вульф договорился с Макмилланом, чтобы тот зашел к нам в девять вечера.
  Во время еды Вульф не был расположен к беседе, и я не делал попыток развлекать его, поскольку он того не заслужил. Если он решил проявить великодушие и признать право Уодделла на существование, я ничего не имел против, но ему следовало держаться в рамках приличия. Он мог, конечно, признаться, что опростоволосился, его воля, но только не перед этим придурком из деревенской прокуратуры, а передо мной. На то и существуют доверенные помощники.
  Макмиллан оказался пунктуален. Ровно в девять, когда мы потягивали кофе, появилась горничная и объявила, что он ждет. Я сошел вниз и сказал ему, что будет куда спокойнее поговорить с Вульфом наверху. Макмиллан не возражал. На лестнице мы столкнулись с Нэнси, и он задержался, чтобы переброситься с ней парой слов. Ведь, как скотовод сообщил вчера, обоих молодых Осгудов он знал с детства.
  Вульф кивнул, и Макмиллан сел, отказавшись от предложенного кофе. Вульф вздохнул. Потягивая кофе, я наблюдал за ними поверх чашки.
  – У вас усталый вид, – заметил Вульф.
  – Наверное, старею, – кивнул скотовод. – Десятки раз, когда корова должна была отелиться, я проводил на ногах целую ночь, и ничего. На этот раз все, конечно, иначе…
  – Да. Полная противоположность. Смерть вместо рождения. Очень любезно с вашей стороны прийти ко мне: я не люблю поездок в темноте. Поскольку я расследую дело по поручению вашего друга Осгуда, могу ли я задать вам несколько вопросов?
  – Для этого я и пришел.
  – Вот и отлично. Тогда начнем. Вчера днем вы покинули дом Пратта, заявив о своем намерении сказать Клайду, чтобы он не делал глупостей. Мисс Осгуд сообщила мне, что вы отозвали Клайда и разговаривали с ним. О чем?
  – Только об этом. Я знаю, что Клайд склонен к безрассудству. Нет-нет, он вовсе не был плохим мальчиком, только, пожалуй, слегка безрассудным. И после того, что он сказал Пратту, я считал нужным его утихомирить. Я пытался перевести все в шутку и выразил надежду, что он не выкинет какой-нибудь глупости. Он ответил, что намерен лишь выиграть пари у Пратта. «Из этого ничего не выйдет, – сказал я. – Разумнее всего было бы разрешить мне договориться с Праттом и отменить пари». Клайд отказался, а когда я спросил, как же он намеревается выиграть, не ответил. Вот и все. Я ничего не мог вытянуть из него, и он ушел.
  – Даже не намекнув о своих намерениях?
  – Совершенно верно.
  Вульф усмехнулся:
  – Я надеялся, что вы сможете сообщить мне немного больше.
  – Я не могу рассказать больше того, что было.
  – Конечно. Но это, то есть почти ничего, я уже слышал от Уодделла, которому вы поведали то же самое. Он прокурор, а я представляю интересы вашего друга. Я рассчитывал на вашу готовность открыть мне то, что вы могли утаить от прокурора.
  – Повторите-ка, – нахмурился Макмиллан. – Мне кажется, вы хотите сказать, что я лгу.
  – Именно так. Погодите! – Вульф поднял руку. – Только не будьте ребенком и не считайте, что ложь всегда безнравственна. Виктор Гюго написал целую книгу, чтобы доказать, что она может быть благородной. У меня есть веские основания подозревать вас во лжи, и я хочу объяснить почему. Коротко говоря, потому, что Клайд не был идиотом. Полагаю, вы слышали от Уодделла о моей теории, что Клайд не сам залез в загон, а его туда внесли. Я по-прежнему придерживаюсь этой мысли, но не будем сейчас обсуждать, по своей ли воле он оказался возле загона. Из своего-то дома к Пратту он наверняка пришел по собственному желанию. Для чего?
  Он замолк, чтобы допить кофе. Макмиллан, хмурясь, наблюдал за ним. Вульф продолжал:
  – Рискну предположить, что он не просто прогуливался. У него была цель – сделать что-нибудь или повидаться с кем-нибудь. Дейва я исключаю. Мисс Роуэн была с Гудвином. Как сообщил мне Уодделл, все прочие, включая вас, заявили, что не имели никакого понятия о появлении Клайда. В это почти невозможно поверить, главным образом потому, что, как я уже сказал, Клайд не был идиотом. Если он отправился туда не на встречу с кем-то, придется предположить, что он собирался предпринять что-то против быка, а это противоречит здравому смыслу. Что он мог предпринять? Увести быка и спрятать его до конца недели? Заразить сибирской язвой? Пришить ему крылья и улететь на этом рогатом Пегасе на Луну? Последнее предположение не более невероятно, чем первые два.
  – Что вам угодно от меня? – сухо спросил Макмиллан.
  – Сейчас я к этому подойду.
  Вульф взглянул на меня и отодвинул поднос, а я поднялся и отставил его подальше в сторону.
  – Я пока говорю не об убийстве. До него я еще не дошел. Сперва я хочу выдвинуть правдоподобную гипотезу, объясняющую, почему Клайд пошел туда… Могу даже сказать так: я должен выдвинуть правдоподобную гипотезу, объясняющую, почему он был уверен в выигрыше. Он говорил вам, что собирается выиграть пари?
  – Да.
  – Но не хотел сказать, каким образом?
  – Нет.
  – Так вот, – Вульф поджал губы, – этому я не могу поверить. Не могу поверить потому, что выиграть пари он сумел бы только с вашей помощью.
  Макмиллан смотрел на Вульфа, насупив тяжелые брови.
  – Послушайте, – сказал он наконец, – не надо со мной так говорить. Не надо.
  – Надо, – заверил его Вульф. – Таков мой метод. Я строю предположения, но не хочу вас оскорблять. Я говорю только о том, на что мог рассчитывать Клайд. Прежде чем перейти к убийству, я должен понять, как он собирался выиграть это пари. Я тщательно взвесил все возможные варианты, которые могли прийти ему в голову. Один из них кажется мне логичным и практически выполнимым, хотя и трудным. Я сказал, что он вряд ли надеялся увести быка из загона и спрятать. Но почему он не мог привести вместо Цезаря другого быка?
  – Скажем, хорошего голштинца, – фыркнул скотовод.
  – Прошу вас отнестись к моему вопросу серьезно. Почему он не мог?
  – Потому что не мог.
  – Но почему же? На ярмарке, всего в семнадцати милях отсюда, не счесть быков гернсейской породы и фургонов для перевозки скота. Быки есть и гораздо ближе, хотя бы здесь, на ферме у его отца, откуда быка можно запросто отвести к Пратту. Разве не мог один из них, хоть и уступая чемпиону Цезарю по многим прекрасным качествам, о которых мне судить трудно, в достаточной степени походить на него размером и окраской, чтобы послужить заменой? Заменой всего на один день, поскольку мясник должен был приехать в среду? Кто бы заметил подмену?
  – Я, – буркнул Макмиллан.
  – Верно. Вы бы не спутали своего Цезаря ни с каким другим быком. Но все остальные очень легко обманулись бы. Во всяком случае, шансы на это были большие. Понятно, в какой именно момент этот замысел мог возникнуть у Клайда. Вчера днем он сидел на заборе загона и разглядывал Гикори Цезаря Гриндена в бинокль. Ему пришло в голову, что он видел похожего быка такой же масти – либо в стаде своего отца, либо на ярмарке, откуда только что приехал. Случайная мысль развилась в план. Когда его прогнали от загона, он прошел в дом и заключил пари с Праттом. Разговаривая с вами, он сделал вам предложение. – Вульф вздохнул. – По крайней мере, он мог сделать вам предложение. Скажем, предложил с вашего ведома заменить Цезаря другим быком и отвести чемпиона в осгудовский коровник с тем, чтобы вы всю среду караулили подмененного быка, не позволяя никому приближаться к загону. Когда подмененного быка зарежут, опасность разоблачения, конечно, минует. В четверг гости Пратта под фанфары рекламы съедят быка, а в воскресенье, когда истечет неделя, Клайд продемонстрирует Пратту неопровержимое доказательство того, что в жертву был принесен не Цезарь, и Клайд, следовательно, выиграет пари. Пратт, конечно, взорвался бы от ярости, но ему пришлось бы смириться и выложить десять тысяч во избежание огласки. Насмешки уничтожили бы его. Посетители его праттерий стали бы говорить: «Вы думаете, это и вправду говядина? А не кошатина ли?» Пратту пришлось бы раскошелиться и держать язык за зубами. Он даже не смог бы забрать Цезаря назад. Что бы он с ним делал? Клайд Осгуд получил бы десять тысяч, а Цезарь, согласно вашей договоренности, достался бы вам. Не знаю, как это можно было бы устроить, раз официально Цезарь числился бы мертвым, но, вероятно, какой-то выход имелся. Во всяком случае, вы могли бы пользоваться им как производителем.
  Вульф сплел пальцы на животе.
  – Это предложение Клайда лишь в самых общих чертах. Видимо, он разработал все в деталях, включая время и способ подмены быка. Самое подходящее время для этого наступало после часа ночи, когда загон должны были сторожить вы. Но вы могли не согласиться с предложением Клайда, поэтому возможно, подмену назначили на более ранний срок и она была совершена. Возможно, что Цезарь все еще цел и невредим, а от сибирской язвы пал бык, который его заменил. Я высказываю это лишь как гипотезу. Вы знаете больше меня. Но оставим это. Что вы думаете о самом замысле? Видите ли в нем какие-нибудь изъяны?
  Макмиллан с мрачной улыбкой разглядывал Вульфа.
  – Ну и фантазер же вы, – спокойно произнес он.
  – Не такой уж и фантазер, – Вульф прикрыл глаза. – Только не думайте, что я пытаюсь подстроить вам ловушку. Возможно, это и фантазия, но мое любимое оружие – откровенность. Войдите в мое положение. Я могу удовлетворительно объяснить уверенность Клайда в выигрыше пари, только если предположу, что он составил некий план вроде этого. В таком случае он должен был заручиться вашей помощью. Если он обратился к вам, вы либо согласились, либо отказались. В любом случае я хотел бы знать, что́ он сказал. Не думайте, что для вас оскорбительно предположение, будто вы могли что-то скрыть от Уодделла. Я бы сам с большой неохотой доверил ему любой, даже самый малый, щекотливый факт. Прошу вас сказать, предлагал ли вам Клайд что-нибудь и приняли вы его предложение или отклонили.
  С лица Макмиллана не сходила хмурая улыбка.
  – Вы действительно фантазер и пройдоха. А потом вы спросите, не я ли убил Клайда за то, что он меня оскорбил.
  – Я никогда не шучу, если речь идет об убийстве. Кроме того, до убийства я еще не добрался. Сначала мне надо понять, почему Клайд был уверен, что выиграет пари, и узнать, кого он хотел увидеть. Он предлагал вам что-нибудь?
  – Нет. – Макмиллан резко встал.
  – Вы уходите? – Вульф поднял брови.
  – Не вижу смысла оставаться. Я пришел из любезности к Фреду Осгуду.
  – И из любезности к нему не хотите сообщить ничего, что могло бы ему помочь. Ничего, что могло бы объяснить…
  – Нет. Ни черта я не могу объяснить. – Скотовод сделал несколько шагов к двери и обернулся. – И вы тоже не сможете впутать меня в неприятности.
  Он распахнул дверь и вышел. Вульф вздохнул и продолжал сидеть.
  Минуту я стоял и смотрел на него, пытаясь обнаружить на его физиономии хотя бы малейшие признаки ликования или триумфа, затем глубоко вздохнул и занялся подносами. Не зная, полагается ли горничной быть на посту в десять вечера, я взгромоздил их один на другой и отправился к черной лестнице. Задевая за стены и чуть не застревая на поворотах, потому что лестница оказалась очень узкой, я без потерь добрался до кухни и через буфетную и столовую прошел в гостиную. В библиотеке горел свет. Через открытую дверь я увидел Говарда Бронсона, читавшего газету. Больше никого не было видно, и я завершил свое кругосветное путешествие, вернувшись обратно по главной лестнице.
  Вульф все еще пребывал в неподвижности. Я сел, зевнул и объявил:
  – Теперь все ясно. Его убила Лили, думая, что, уничтожив свидетеля своего прошлого, сможет очиститься и стать достойной меня. Кэролайн убила его, чтобы отработать теннисный удар. Джимми убил его, чтобы покончить с прошлым Лили – на этот мотив у нас уже двое претендентов. Пратт убил его назло Осгуду. Макмиллан убил его, потому что бык, которого он привел на замену Цезаря, оказался дойной коровой. Дейв убил его…
  – К черту, Арчи, заткнись.
  – Я заткнулся навеки, сэр, и залью себе глотку цементом, как только вы объясните мне, когда и каким образом вы держали это дело в руках целиком, вот так. – Я сжал кулаки, но мой жест пропал даром, потому что Вульф так и не открыл глаза. Он явно был в дурном настроении, потому что мягко пробормотал:
  – Я действительно держал его так.
  – Что же с ним стало?
  – Оно сгорело в огне и улетучилось с дымом.
  – Снова бык, – я присвистнул. – Что ж, попытайтесь меня убедить… Кстати, почему бы вам не перестать рассказывать всем и каждому, что я разбил вашу машину о дерево? Чего вы хотите этим добиться? А если вернуться к нашему делу, то оно, видимо, теперь безнадежно. Эта деревенщина прокурор собирается в четверг утром услаждать себя видом того, как Ниро Вульф, поджав хвост, покатит на юг. Или мне стоит продолжить перечисление вариантов, пока один из них вам не приглянется? Дейв убил его, потому что два года назад, в тот день, когда его уволили, пропустил свой завтрак и с тех пор так и не возместил потерю. Бронсон убил его… между прочим, я только что видел Бронсона.
  – Бронсона?
  – Ага. Сидит в библиотеке и читает газеты, как у себя дома.
  – Приведи его. – Вульф пошевелился и едва приоткрыл глаза.
  – Сейчас?
  – Сейчас.
  Я двинулся в библиотеку. Но по пути мне пришла мысль сделать кое-какие приготовления на случай, если разговор затянется. Поэтому сначала я заглянул в кухню и похитил из холодильника кувшин гернсейского молока. С кувшином в руке я, напустив на себя важный вид, направился в библиотеку и сообщил Бронсону, что мистер Вульф выразил желание побеседовать с ним.
  Бронсон отложил газету и сказал, что начал уже опасаться, не собираются ли им пренебречь.
  – Ни в коем случае, – ответил я. – Сейчас он развеет ваши опасения.
  Глава тринадцатая
  Бронсон сел в кресло, которое до него занимал Макмиллан. Выглядел он по-прежнему самодовольным. Вульф сидел неподвижно, закрыв глаза, и, казалось, скорее спал, чем бодрствовал. Это могло провести Бронсона, но не меня. Я зевнул. Свет падал на Бронсона так, что его нос выглядел еще более тупым, как будто приплюснутый к лицу, а умные серые глазки казались еще меньше. Наконец он вежливо произнес:
  – Насколько я понимаю, вы желаете меня о чем-то спросить?
  – Да, – кивнул Вульф. – Многое ли вы услышали из нашего разговора с мисс Осгуд сегодня днем?
  – Не особенно. Вернее, даже мало. – Бронсон улыбнулся. – Вы задали этот вопрос, чтобы посмотреть, оскорблюсь ли я? Разрешите мне сделать вам предложение. Нам не нужно хитрить друг с другом. Я кое-что о вас слышал. Я знаю о ваших способностях, но и сам их не лишен. Почему бы нам не прийти к согласию, раз мы оба не дураки?
  – И впрямь. – Вульф поднял веки. – У вас действительно здравый ум. Тогда, слава богу, мы можем спокойно и без лишнего шума обсудить некоторые факты, которые сообщила мне мисс Осгуд. Например, что вы, как сказали бы мистер Осгуд и многие другие, мошенник.
  – Я не… – Бронсон махнул рукой. – Ладно. Называйте как хотите.
  – Я называю вас мошенником, чтобы уточнить наши позиции. Я – детектив, а вы – мошенник, и мне хочется посоветоваться с вами по поводу своей и вашей работы. Я рассчитываю, что вы поможете мне в расследовании убийства, а взамен готов высказать предложение относительно одного из ваших дел – того, которое привело вас сюда. Что касается убийства…
  – Может быть, сначала лучше поговорим о моем деле? Я всегда готов принять разумное предложение.
  – Как вам будет угодно! – Вульф выпятил и поджал губы. – У вас есть бумага, подписанная Клайдом Осгудом. Вы показывали ее мисс Осгуд сегодня утром.
  – Расписка в получении денег, которые я дал ему.
  – С указанием характера услуг, которых вы потребовали в обмен.
  – Да.
  – Оказание которых сделало бы мистера Осгуда-младшего подлецом в глазах его отца.
  – Верно.
  – Мне нужна эта расписка. – Вульф пошевелился. – Подождите! Я не оспариваю вашего права получить свои деньги. Но мне не нравятся ваши методы. Сегодня мисс Осгуд меня восхитила, и я хочу ей помочь. Я предлагаю вам передать расписку мистеру Гудвину. Она будет у него в полной сохранности. Максимум через десять дней я либо сам заплачу вам десять тысяч долларов, либо добьюсь, чтобы вам их заплатили, либо верну расписку. Я обещаю это без всяких условий. Отдайте расписку ему. – Вульф показал на меня большим пальцем.
  Бронсон медленно покачал головой:
  – Я же говорил о разумном предложении.
  – Не хотите отдавать?
  – Нет.
  – Я предлагаю вам полную гарантию. Я даю обещания редко, потому что готов выполнять их, говоря банально, ценою собственной жизни.
  – На что мне эти обещания? Ваши гарантии, может, и надежны, но расписка Осгуда надежнее. И она выдана мне. Чего ради я должен ее отдавать?
  Я вопросительно взглянул на Вульфа.
  – Не надо, Арчи. Забудем об этом, во всяком случае на время. Я надеюсь, мистер Бронсон, что ваша враждебность…
  – Никакой враждебности нет, – прервал его Бронсон. – Не поймите меня превратно. Сказано же вам: я не дурак, а чтобы сделать вас своим врагом, надо быть круглым идиотом. Я прекрасно понимаю, насколько уязвим, и знаю, что́ вы можете против меня предпринять. Если мы станем врагами, мне лучше сразу убраться из Нью-Йорка. Я приехал туда лишь два месяца назад, но, если вам вздумается раскопать мое прошлое, сделать это будет нетрудно. Тюрьма мне не грозит, однако вы способны отравить мое существование. И даже очень. Бог свидетель, я не хочу, чтобы вы меня преследовали. Поверьте, я не питаю к вам вражды. Стоит ли обижаться на меня за то, что я не желаю отдавать расписку? Во всем остальном я готов вам помочь.
  – Без хитростей, мистер Бронсон?
  – Да.
  – Отлично. Где вы родились?
  Бронсон опять покачал головой:
  – Я сказал, что готов помогать вам, а не удовлетворять ваше любопытство.
  – Вы же признали, что я могу проследить ваше прошлое, если постараюсь.
  – Тогда постарайтесь.
  – Ладно, задам еще более прямой вопрос. Вы когда-нибудь имели дело со скотом?
  Бронсон пристально посмотрел на Вульфа и коротко рассмеялся:
  – Бог мой, неужели мне придется взять назад свои слова о том, что вы не дурак? Намереваетесь впутать меня в убийство?
  – Вы когда-нибудь имели дело со скотом?
  – Никогда не имел к скоту ни малейшего отношения. Откуда берутся мясо и молоко, знаю только из книг.
  – Где дубинка, которая была у вас вчера вечером, когда вы шли с Клайдом Осгудом на ферму к Пратту?
  – Дубинка?
  – Да. Дубинка, обломок молодого деревца.
  – Ну… я не помню… Ах да. Вспомнил, конечно. Она была у сарая, мимо которого мы проходили, и я просто…
  – Где она?
  – Вы хотите сказать, где она сейчас? В конце концов…
  – Где вы ее оставили?
  – Ну… я не… Ах! Конечно. Когда мы дошли до ограды, Клайд пошел дальше, а я повернул назад. Он прихватил дубинку с собой.
  – Зачем?
  Бронсон пожал плечами. Он снова взял себя в руки.
  – Просто так, наверное. Вот вы ходите с тяжелой тростью. Зачем?
  – Не затем, чтобы бить себя до потери сознания. Клайд сам попросил дубинку? Вы ему ее предложили?
  – Не помню. Это произошло мимоходом. А что, разве его ударили этой дубинкой? Я думал, его убили киркой, согласно вашей…
  – Вы собирались помогать мне, сударь, а не болтать чушь. Мне нужна правда об этой дубинке.
  – Вы ее услышали.
  – Ерунда. Вы явно пришли в замешательство, когда я спросил о дубинке. – Вульф погрозил ему пальцем. – Берегитесь, если не хотите сделать меня своим врагом. Сейчас вам выпала самая благоприятная возможность рассказать правду – здесь, в сравнительно дружеском частном разговоре. Вы сами отнесли дубинку на ферму к Пратту?
  – Нет. Я не ходил туда.
  – Вы настаиваете на этом?
  – Да.
  – Я снова предупреждаю вас: берегитесь. Но если мы предположим на мгновение, что это правда, ответьте мне: зачем Клайд отправился к Пратту? Что он собирался там делать?
  – Не знаю.
  – Что он говорил о своих намерениях?
  – Ничего.
  Вульф закрыл глаза. Я заметил, что его указательный палец выводит кружки́ на ручке кресла, и понял, что от ярости он не способен произнести ни слова.
  – Я могу… – прервал паузу Бронсон.
  – Молчите! – Веки Вульфа вздрогнули, и он открыл глаза. – Вы делаете ошибку. Очень серьезную ошибку. Послушайте меня. Вы требовали немедленного возврата денег. Будучи не в силах собрать нужную сумму в Нью-Йорке, Клайд приехал просить денег у отца. Вы так спешили или же настолько не доверяли ему – или то и другое сразу, – что поехали вместе с ним. Вы не хотели отпускать его от себя. Осгуд-старший отказался дать сыну денег, поскольку Клайд не хотел говорить, зачем они ему. Вы были готовы рассказать отцу всё и получить свой долг у него. Тогда Клайд в отчаянии заключил пари. Даже в случае выигрыша он не сумел бы с вами рассчитаться до конца недели. А какие гарантии успеха мог предоставить? Только одно заставило бы вас ждать – убедительное объяснение того, как он собирается выиграть пари. И вы получили объяснение. Не пытайтесь этого отрицать. Я не такой простак. Вот и расскажите мне об этом.
  Бронсон помотал головой:
  – Я могу сказать только, что вы ошибаетесь. Он не говорил…
  – Чушь! Я не ошибаюсь. Я знаю, когда я прав. Берегитесь, молодой человек!
  – Я не могу рассказать о том, чего не знаю.
  – Говорил ли вам Клайд Осгуд, как он думает выиграть пари?
  – Нет.
  – Или что он намеревается делать на ферме Пратта? С кем хотел там встретиться?
  – Нет.
  – Не делал ли он каких-нибудь замечаний или намеков, которые позволили бы вам догадаться об этом?
  – Нет.
  – Вы допускаете очень большой промах.
  – Нет. Может быть, это поссорит меня с вами, но я ничего не могу поделать. Бога ради…
  – Молчите! Вы все-таки оказались дураком. – Вульф повернулся ко мне и приказал: – Арчи, забери у него расписку.
  Он мог бы предупреждать меня хотя бы взглядом, прежде чем отдавать подобные распоряжения. Но, когда я жалуюсь ему на это, он отвечает, что у меня прекрасная реакция и при моей находчивости никаких предупреждений не требуется. В ответ я обычно говорю, что мне нужна не лесть, а простое уважение.
  В данном случае это, однако, не играло роли. Бронсон был приблизительно моего роста, но в его силе я сомневался. Я протянул руку:
  – Прошу!
  Он покачал головой и не спеша поднялся, отпихнув стул ногой и не спуская с меня глаз.
  – Это глупо, – сказал он. – Чертовски глупо. Не берите меня на пушку.
  – Вам нужна расписка, мистер Вульф? – спросил я, не поворачивая головы.
  – Да.
  – Отлично… Что ж, приятель, мне придется взять ее.
  – Нет, – улыбнулся он. – Драться я не стану, хотя я не трус. Просто закричу. Появится Осгуд и наверняка захочет узнать, из-за чего загорелся весь сыр-бор.
  – Закричите?
  – Закричу.
  – Посмотрим. Если вы закричите, я сделаю из вас отбивную. Предупреждаю: только раскроете рот – и я не остановлюсь до тех пор, пока не приедет карета скорой помощи. А когда Осгуд прочтет расписку, он попросит меня начать все сначала, да еще заплатит за это. Стойте спокойно.
  Я протянул руку, и, черт побери, он попытался ударить меня коленом. Я мгновенно уклонился. Портить ему физиономию не было необходимости, но проучить стоило, и я хорошим хуком уложил его на пол.
  Когда Бронсон начал открывать глаза, я нагнулся над ним.
  – Не двигаться, – предупредил я. – Я не знаю, в каком кармане расписка. Отдайте ее по-хорошему.
  Он потянулся к нагрудному карману, но я сунул туда руку раньше и вытащил кожаный бумажник с платиновой, а может, оловянной монограммой. Он попытался выхватить его. Я оттолкнул его руку, велел ему подняться и сесть, а сам отошел на шаг, дабы изучить свой трофей.
  – Ого! – присвистнул я. – Сколько тут денег! Тысячи две, а то и больше. Можешь не дергаться, я у мерзавцев не ворую. Но я не вижу… Ага, вот. Потайной карманчик.
  Я развернул бумагу, пробежал ее глазами и передал Вульфу.
  – Остальное возвратить?
  Он кивнул, читая расписку. Я протянул бумажник Бронсону, который уже поднялся на ноги. Он выглядел слегка потрепанным, но спокойно встретил мой взгляд. Я вынужден был признать, что Бронсон не слабого десятка. Обычно тому, кто только что сбил тебя с ног, в глаза не смотрят.
  – Спрячь, Арчи, – сказал Вульф и протянул мне расписку.
  Я достал коричневый с золотым тиснением футляр, который Вульф подарил мне на день рождения, и спрятал туда сложенную бумажку.
  – Мистер Бронсон, – начал Вульф, – я намеревался задать вам и другие вопросы. В частности, осведомиться о причине, которая подвигла вас совершить поход на ферму Пратта сегодня утром. Но это бесполезно. Начинаю подозревать, что вы готовитесь совершить еще одну, более тяжкую ошибку. Что касается расписки, которую взял у вас мистер Гудвин, то я гарантирую: через десять дней вы получите назад либо ее, либо ваши деньги. Не пытайтесь хитрить. Я уже достаточно зол на вас. Спокойной ночи.
  – Я повторяю… Я же говорил…
  – Я не желаю вас слушать. Вы глупец. Спокойной ночи.
  Бронсон вышел.
  Вульф глубоко вздохнул. Я налил себе стакан молока и принялся пить, когда заметил, что Вульф присматривается ко мне. Через минуту он пробормотал:
  – Арчи, где ты взял молоко?
  – В холодильнике.
  – На кухне?
  – Да. Там пять или шесть бутылок. Принести?
  – Мог бы сделать это сразу и сэкономить время. – Он залез в карман, вытащил горсть пробок от пивных бутылок, пересчитал их, нахмурился и сказал: – Принеси две.
  Глава четырнадцатая
  На следующее утро, в десять часов, мы погрузились в осгудовский седан и поехали в Кроуфилд. За исключением Ниро Вульфа, все выглядели измотанными. О себе ничего сказать не могу, но Осгуд хмурился и огрызался. Бронсон надел тот же франтовской костюм, что и в понедельник. Челюсть у него распухла, он был угрюм и молчалив. Нэнси сидела за рулем бледная, с заплаканными глазами и машину вела рывками. Ей уже пришлось съездить в Кроуфилд, на вокзал, за двумя приехавшими родственниками. Похороны были назначены на четверг, и большинство родных намеревались приехать лишь завтра. Видимо, Вульф не спешил успокоить восхитившую его девушку, поскольку не велел мне сообщать ей о том, что расписка брата находится у нас.
  За время поездки никто не проронил ни слова, за исключением Осгуда и Нэнси, которые договорились встретиться позднее днем, по завершении всех дел. Сначала мы высадили Осгуда на главной улице перед заведением с пальмовыми и папоротниковыми ветками в витрине и маленькой вывеской «Похоронные принадлежности». Затем Нэнси остановилась у гостиницы. Бронсон покинул нас в атмосфере гнетущего молчания и всеобщего недружелюбия, которые всегда осложняют жизнь мошенника.
  «Теперь в гараж Томпсона?» – тихо спросила Нэнси и через три минуты высадила меня у гаража, а сама повезла Вульфа на ярмарку. Счет составил шестьдесят шесть долларов двадцать центов, что было совсем немало, даже если учесть буксировку. Торговаться, конечно, не имело смысла, поэтому я тщательно осмотрел машину, заправил ее бензином и маслом, расплатился и отправился по делам.
  Я должен был отыскать Лу Беннета, секретаря Гернсейской лиги. Я заехал в гостиницу, затем потерял двадцать минут, безуспешно пытаясь дозвониться ему, но все-таки выяснил, что он, вероятно, на ярмарке. Я отправился туда и, оставив машину на стоянке, устремился сквозь толпу, чтобы попробовать счастья в дирекции. Там я узнал, что сегодня какой-то особенный скотоводческий день, у Беннета забот по горло и он должен находиться в павильонах племенного скота на другом конце ярмарки. Я снова стал пробираться сквозь толпы мужчин, женщин и детей, сквозь воздушные шары, дудки, пищалки, кукурузные хлопья и всеобщее помешательство.
  Эту часть ярмарки я еще не видел. Здесь рядами стояли огромные павильоны, каждый длиной ярдов пятьдесят или больше. Людей попадалось немного. Я заглянул в первый павильон. Пахло коровами, что неудивительно, когда вокруг полно скота. Посередине павильона во всю длину шла пятифутовая перегородка, к которой с обеих сторон были привязаны быки, коровы и телята. Ни один из них не принадлежал, однако, к той породе, которая после знакомства с Гикори Цезарем Гринденом сделалась мне ближе всего. Вдоль длинного прохода слонялись несколько посетителей. Я пробрался туда, где невысокий парнишка в комбинезоне расчесывал гребнем спутавшийся кончик коровьего хвоста, и сказал ему, что ищу Лу Беннета из Гернсейской лиги.
  – Гернсейской? – Лицо его выразило презрение. – Не знаю. Тут только джерсейцы.
  – О! Прошу прощения. Но лично я предпочитаю гернсейскую породу. Здесь есть павильон, куда допускают и ее?
  – Конечно. За выводным кругом. Может быть, ваш человек там. С утра там судят айрширскую и швицкую породы, а очередь гернсейцев наступит в час дня.
  Я поблагодарил и, двинувшись в указанном направлении, вскоре оказался на большой площадке, разделенной натянутыми канатами на несколько прямоугольников. С внешней стороны канатов толпились несколько сот человек. Внутри мужчины и юноши держали за веревки черных с белыми поясами коров. Зрители пристально разглядывали скотину со всех сторон. Их сопровождали люди, вооруженные авторучками и картонными карточками. Один тип стоял на коленях и с таким интересом изучал вымя, словно на нем было написано, кому достанется главный приз. Беннета нигде не было видно.
  Я нашел его во втором от площадки павильоне, который был предоставлен гернсейской породе. Там наблюдались бурная деятельность и нервное возбуждение: коровам чистили шкуры, мыли копыта и морды, расчесывали хвосты. Беннет как метеор носился по всему павильону. Он не узнал меня, и мне пришлось остановить его чуть ли не силой. Я напомнил ему о нашем знакомстве и сообщил, что Ниро Вульф желает видеть его, где ему будет угодно, в главном цветоводческом павильоне или в любом другом месте, как можно скорее. Срочно.
  – Это отпадает, – свирепо объявил Беннет. – Я даже позавтракать не успел. Жюри начинает обсуждение в час.
  – Мистер Вульф пытается раскрыть убийство сына мистера Осгуда. Ему нужна от вас важная информация.
  – Я такой не располагаю.
  – Он хочет расспросить вас.
  – Я не могу сейчас с ним встретиться. Просто не могу. После часа дня, когда жюри приступит к работе… вы говорите, в главном павильоне? Я забегу к нему или дам ему знать.
  – После часа он будет в закусочной у методистов. Постарайтесь поскорее его найти.
  Он пообещал постараться.
  Пока я добрался до нашего стенда в главном выставочном павильоне, наступил полдень. В этот день призы присуждали не только скоту гернсейской породы, но и орхидеям. Вульф был в павильоне, опрыскивая и прихорашивая свои цветы. Опрыскиватель, великолепный, сделанный на заказ, вмещал два галлона жидкости, имел камеру сжатия и электрический моторчик, а весил при всем том не более одиннадцати фунтов. Когда я подошел к Вульфу, он вместе со своим заклятым врагом Шэнксом как раз восхищался опрыскивателем. Я сказал, что с машиной все в порядке, сообщил стоимость ремонта и передал разговор с Беннетом.
  – Тогда мне придется стоять здесь до часу дня, – скривил рот Вульф.
  – Вам полезно постоять.
  – И ждать, а уже среда. Я звонил Уодделлу. Дубинку так и не нашли. Быка полиция не фотографировала. Фу! Далеко им до инспектора Кремера с его педантизмом. Мисс Осгуд сообщила, что никто из слуг не видел, как возвратился Бронсон. Наш следующий шаг зависит от Беннета.
  – Он сказал, что у него нет никакой информации.
  – Есть. Только он сам этого не знает. Если бы ты рассказал ему побольше и объяснил…
  – Разве что силой. Он не успел даже позавтракать.
  Это, конечно, заставило Вульфа умолкнуть. Он хрюкнул и обернулся к Шэнксу.
  Я прислонился к краешку стола с георгинами и зевнул. Меня переполняло чувство неудовлетворенности. Я не смог выполнить то, за чем меня посылали, что случалось редко и всегда меня раздражало. Мне пришлось заплатить больше шестидесяти долларов из денег Вульфа. Ужинать и ночевать в этот день нам предстояло в доме, где готовились к похоронам. Вульф только что заявил, что в деле об убийстве, которое должны раскрыть, мы держим в руках одни разрозненные концы. Все это вместе выглядело совсем неутешительно. Вульф и Шэнкс без конца пережевывали взаимные старые обиды, не обращая внимания на посетителей, расхаживавших вдоль прохода, а я стоял, прислонившись к столу и не делая никаких попыток преодолеть уныние. Должно быть, я задремал и очнулся оттого, что почувствовал, как меня потянули за рукав.
  – Проснитесь, Эскамильо, и покажите мне орхидеи.
  Я открыл глаза.
  – Добрый день, мисс Роуэн. Проваливайте. Я ушел в себя.
  – Поцелуйте меня.
  Я наклонился и поцеловал ее в лоб.
  – Ну и неотесанный же вы тип!
  – Я вас сюда не приглашал.
  – Это ярмарка, – улыбнулась она. – Я заплатила за вход. Вы же экспонент. Так что давайте, экспонируйте. Покажите мне всё.
  – Вот именно, что экспонент. И вообще, я человек подневольный.
  Я взял ее за локоть и перевел через проход.
  – Мистер Вульф, мисс Роуэн просит показать ей орхидеи.
  Он поклонился:
  – Перед таким желанием я всегда капитулирую.
  Она посмотрела ему прямо в глаза:
  – Я хочу вам понравиться, мистер Вульф. Или хотя бы не вызывать у вас неприязни. Мы с мистером Гудвином, вероятно, станем друзьями. Вы мне подарите орхидею?
  – Я редко испытываю неприязнь к женщинам, а приязнь – вообще никогда, мисс Роуэн. Здесь у меня только альбиносы. Вы получите орхидею в пять часов, после присуждения призов. Куда мне ее послать?
  – Я сама за ней приеду.
  Все это кончилось тем, что она вместе с нами пошла в закусочную.
  У методистов народу было больше, чем вчера. Миссис Миллер, очевидно, работала без выходных, поскольку фрикасе с клецками оказалось таким же вкусным, как и в прошлый раз. Подумав, что, наверное, в последний раз посещаю это богоугодное заведение, я позволил себе по примеру Вульфа заказать две порции.
  Вульф, как всегда за хорошей едой, был настроен общительно и пребывал в приподнятом состоянии духа. Узнав, что Лили бывала в Египте, он рассказал ей о своей жизни в Каире. Они увлеклись болтовней, как пара верблюдов, наслаждающихся обществом друг друга посреди аравийской пустыни. Больше говорил он, но и она заставила его несколько раз рассмеяться. Я нашел, что она вовсе не банальная, а даже очень приятная собеседница.
  Когда я допил кофе и отставил чашку, Вульф заметил:
  – Беннета все еще нет. Уже половина второго. Далеко отсюда до животноводческих павильонов?
  Я ответил, что не очень.
  – Тогда выясни, пожалуйста, где он. Черт побери, я должен с ним увидеться. Если он не может прийти сейчас же, скажи ему, что я пробуду здесь до трех, а потом пойду к своим орхидеям.
  – Хорошо.
  Я поднялся. Лили тоже встала, заявив, что пришла на выставку с Праттом и Кэролайн и те уже, наверное, ищут ее. Мы вышли из закусочной, и я сообщил Лили, что сейчас нахожусь на службе и буду слишком энергично прокладывать себе дорогу в толпе, чтобы наслаждаться приятной компанией. Она объявила, что до сих пор в моем характере ей не удалось обнаружить никаких приятных черт и что в пять часов мы снова увидимся. Лили отбыла в направлении трибун, мой же путь лежал в другую сторону.
  На выводном кругу представление было в полном разгаре. Я не без удовольствия убедился, что гернсейцы пользуются гораздо более широкой популярностью, чем швицы или айрширцы. Народу кругом стояло не в пример больше, чем два часа назад. Беннет находился за загородкой вместе с судьями, секретарями, быками, коровами и сопровождавшими их лицами.
  Мое сердце на секунду остановилось при виде быка, который – я мог бы в этом поклясться! – был не кто иной, как Гикори Цезарь Гринден. Потом, впрочем, до меня дошло, что он немного светлее и белое пятно на его морде гораздо меньше.
  Я пробрался на другую сторону, как вдруг меня потянули за рукав. Я решил, что настигнут Лили Роуэн, но это оказался Дейв, приодетый, в рубашке с галстуком, костюме и блестящей соломенной шляпе.
  – Я же говорил, что вы всегда там, где происходит что-нибудь важное! Видели, как эти идиоты, чтоб им пусто было, ради этой Силвервилл отобрали первое место у Беллы Грасли? А ведь у нее же стать как у лани!
  – Не может быть! – посочувствовал я. – Ужасающая несправедливость. А вон и наш друг Монт Макмиллан.
  – Ага, я привез его утром. – Дейв покачал головой. – Бедный старина Монт, ему приходится начинать все сначала. Хочет купить здесь несколько коров, если цены будут подходящие. Нужно заводить новое стадо. Год назад никто бы и не подумал…
  Остальное я прослушал, поскольку полез под канат и бросился к Беннету, который на мгновение отстал от остальных, вытирая со лба пот. Он взглянул на меня, щурясь от яркого солнечного света, и извинился, что не смог прийти. Я принял извинения и вежливо попросил его немедленно отправиться в методистскую закусочную. Беннет ответил, что это просто невозможно, потому что сейчас судят племенной молодняк. К тому же ему все равно нечего сказать Ниро Вульфу.
  У меня на этот случай была уже подготовлена маленькая, но убедительная речь: «Вульф работает над убийством и утверждает, что не может действовать дальше, пока не увидится с вами. Кто вы, в конце концов, честный гражданин и друг Фреда Осгуда или же судебный пристав на коровьем трибунале?»
  Беннет ответил, что не принадлежит к близким друзьям Осгуда, но явится в закусочную через полчаса, не позже.
  Я снова пролез под канаты, но решил не уходить, а подождать Беннета. Несколько минут я наблюдал за работой судей, однако этому мешало скопление народа, и я стал прогуливаться перед павильонами. Здесь никого не было – все толпились у выводного круга, – так что, естественно, я сразу же заметил знакомую фигуру. Нэнси Осгуд. Она опасливо оглянулась, перед тем как войти в один из павильонов, если только у меня не разыгралась фантазия. Это было, конечно, не мое дело, но какой ты детектив, если интересуешься лишь собственными делами? Я подошел к павильону и проскользнул внутрь.
  Нэнси я не увидел. В павильоне было полно коров, на этот раз черно-белых. В дальнем конце болталось несколько посетителей. Я не спеша зашагал между двумя рядами коровьих хвостов. В середине павильона слева выгородили загончик, где не держали скот. Я увидел там только Нэнси Осгуд, Джимми Пратта и кучу соломы, из которой торчали вилы. Мне стоило пройти дальше, но меня заметили. Голос Джимми звучал угрюмо и неприветливо.
  – Ну, как дела?
  Я пожал плечами:
  – Неплохо. Надеюсь, у вас тоже.
  Я двинулся дальше, но Джимми еще более неприветливо промолвил:
  – Что же, подождите, посмотрите, послушайте. Чем больше увидите и услышите, тем больше донесете.
  – Не надо, Джимми! – Нэнси, очень расстроенная, повернулась ко мне. Глаза у нее были еще сильнее заплаканы, чем утром. – Вы следили за мной, мистер Гудвин? Зачем?
  Несколько посетителей, проявляя нездоровое любопытство, задержались около нас, и я вошел в загончик, чтобы не делать наш разговор всеобщим достоянием.
  – Да, – ответил я, – следил. Секунд сорок. Случайно заметил, как вы с заговорщическим видом входите в этот павильон, и из любопытства пошел за вами. – Я перевел взгляд на молодого Пратта: – Хорошо, что вы учитесь на архитектора, а не на дипломата. Вам не хватает обходительности. Если это тайное свидание и вы подозреваете, что я могу донести, меня лучше умаслить, а не раздражать.
  – Ну, в таком случае…
  Он полез в карман. Я не остановил его. Он вытащил небольшую пачку денег, из которой выдернул десятку, с неуверенной улыбкой сунул ее мне и спросил:
  – Этого хватит?
  – Премного благодарен. Необыкновенная щедрость с вашей стороны.
  Моим первым побуждением было сунуть деньги в карман к Нэнси – пусть купит на них чулки. Однако в этот момент к нашей троице присоединился долговязый парень в комбинезоне и с вилами. Едва взглянув на нас, он принялся перетаскивать солому. Я прервал его труды, сунув под нос праттовскую десятку.
  – Слушай, приятель. Я из дирекции. Мы там решили, что вам здесь приходится слишком много работать. Прими это как выражение нашей признательности.
  – Чего-чего? – вылупился он.
  – Не пытайся понять. Бери, раз дают. Перераспределение богатства. Как при коммунизме.
  – Чтоб мне пусто было! Вы, видать, с ума посходили. – Он взял бумажку и положил в карман. – Что ж, спасибо.
  – Не стоит благодарности, – отмахнулся я.
  Парень подцепил вилами чуть не четверть всей соломы и куда-то ее понес.
  – Вы же сказали – умаслить, разве не так? – с обидой произнес Джимми Пратт. – Откуда мне было знать, что вы станете строить из себя Робин Гуда? – Он повернулся к Нэнси: – Он все равно знает о Бронсоне и расписке Клайда. Что касается того, что твой отец может узнать о нашей встрече…
  Я очень обрадовался, когда он обернулся к Нэнси и позволил мне кое-что сделать. Признаться, у меня хватает самообладания, но все же я не деревянный. До сих пор удивляюсь, как это ничто в моем лице не дрогнуло, выдав меня с головой. После того как рабочий унес часть соломы, я кое-что заметил. Слегка двинув ногой, я дотронулся носком до открывшегося взгляду предмета, явно не имевшего ничего общего с соломой, и осторожно посмотрел вниз. Из-под вороха сухой травы выглядывал модный коричневый полуботинок, полоска коричневого же носка и край штанины.
  Как уже говорил, я обрадовался, когда Джимми повернулся к Нэнси, потому что сумел невзначай, одним движением ноги прикрыть ботинок соломой.
  Нэнси обратилась ко мне:
  – Наверное, мне не следовало этого делать, после того как мистер Вульф пообещал помощь. Но сегодня утром я встретилась с Джимми, и мы… мы поговорили. Я сказала ему о расписке и о том, что она все еще у Бронсона… Он хотел что-нибудь предпринять, но я сказала, что ничего не следует делать, не посоветовавшись сперва с мистером Вульфом. Мы решили встретиться здесь в два часа и все обсудить.
  Я незаметно подвинулся, чтобы приблизиться к рукоятке вил, торчащей из середины соломенной кучи. Не спуская вежливого и внимательного взгляда с Нэнси, я начал одной рукой лениво перебирать солому, которой так приятно касаться, и без особых усилий обнаружил место, где рукоятка переходила в вилы. Кончиками ногтей – они не оставляют отпечатков – я провел вдоль зубца и довольно скоро, всего через пару дюймов уперся во что-то твердое. Несколько секунд я аккуратно ощупывал то, что находилось под соломой, потом медленно убрал руку.
  – Зачем вы водите ее за нос? – вскричал Джимми. – Либо вы и ваш Вульф будете вести себя порядочно, как он обещал…
  – Водим за нос? – Я усмехнулся. – Ни в коей мере. Не знаю, как насчет порядочности, но мы с Вульфом всегда выполняем свои обещания. Только вы нам помешаете, если будете так опрометчиво вести себя на ярмарке. С Осгудом и без того достаточно возни. Ради бога, отложите воссоединение на день-другой. Вас же все знают, а вы стоите здесь вдвоем на виду. Если послушаетесь меня, гарантирую, что мы с Вульфом будем беспорочны, как ангелы, и мистер Осгуд никогда не увидит той бумаги.
  – Чего вы от нас хотите? – нахмурился Джимми.
  – Разойдитесь. Разлучитесь. Немедленно. Джимми пойдет в одну сторону, а мы с Нэнси – в другую.
  – Он прав, Джимми. Это было глупо, но ты настаивал…
  – Прекращайте. Пойдемте, мисс Осгуд. За последние три минуты человек десять останавливались поглазеть на нас.
  – Но я должен знать…
  – Проклятье, делайте, что говорят!
  – Прошу тебя, Джимми!
  Он взял девушку за руку, посмотрел ей в глаза и два раза произнес ее имя с таким видом, будто оставлял связанной на рельсах перед приближающимся поездом. Наконец он оторвался от нее. Мы с Нэнси вышли в проход и повернули направо, к той двери, через которую я вошел. Покинув павильон, я взял ее за локоть и начал отчитывать:
  – Вы вели себя сумасбродно. Чувства чувствами, но и мозги должны работать. Кинуться за помощью к Джимми Пратту, когда к вашим услугам Ниро Вульф! Ступайте отсюда. Кажется, вы где-то должны встретиться с отцом. Отправляйтесь туда, ждите его и думайте.
  – Но я не… Вы говорите так…
  – Забудьте. Пусть вас это не беспокоит. Мне надо заниматься делом.
  Я оставил ее в толпе и принялся пробивать себе дорогу локтями. Минут через пять я добрался до методистской закусочной. Вульф все еще сидел за столом и выглядел очень несчастным на складном стульчике. До сих пор ему, наверное, никогда не приходилось переваривать обед в такой обстановке.
  – Ну? Что Беннет? – взглянул он на меня.
  Я сел и сдержанно начал:
  – Мой доклад будет кратким, но малоприятным. Пункт первый: Беннет будет здесь минут через десять. Он так сказал. Пункт второй: в павильоне для скота я обнаружил Нэнси Осгуд и Джимми Пратта. Они обсуждали, как заполучить бумагу, которая лежит у меня в кармане. Пункт третий: в этом же павильоне, под кучей соломы, я обнаружил Бронсона с воткнутыми в сердце вилами. О последнем пункте, кроме меня, никто не знает. Или не знал, когда я уходил.
  Вульф слегка приоткрыл глаза и испустил тяжелый вздох:
  – Глупец. Я же говорил ему, что он глупец.
  Глава пятнадцатая
  – Угу. – Я кивнул. – Вы еще сказали, что, по вашему мнению, он намерен совершить пагубную ошибку. Мадам Шасте здесь, на ярмарке, называет это предсказанием будущего и берет за прогноз десять центов.
  Я выудил из кармана два пятака и сунул их Вульфу.
  – Падаю перед вами ниц. Как вам это удается?
  Он даже не взглянул на заслуженный гонорар.
  – Проклятье, – пробормотал он, – опять опоздали! Надо было вчера вечером позвонить Солу или Фреду, чтобы кто-нибудь из них приехал ночным поездом. Надо было следить за Бронсоном. Стоило его прижать хорошенько, и он выложил бы все, что нам нужно. Я сам не свой, Арчи. Как я могу быть самим собой, если мне без конца приходится носиться с места на место? И все из-за этого проходимца Шэнкса. Ну, что ж, – он снова вздохнул, – говоришь, никто об этом еще не знает?
  – Точно. Кроме того, кто это сделал. Я дожидался Беннета, увидел, как Нэнси вошла в павильон, и отправился за ней. Она встретилась с Джимми Праттом в стойле, где лежала куча соломы. Мне пришлось присоединиться к ним, и мы стали разговаривать. Явился скотник и унес часть соломы. При этом стал виден ботинок. Никто, кроме меня, его не заметил. Из соломы торчали вилы, я незаметно пошарил рукой в соломе и обнаружил, что вилы воткнуты прямо в грудь. В область сердца. Я выругал Ромео и Джульетту за неосторожность, разогнал их в разные стороны и поспешил сюда.
  – Значит, его обнаружат, как только снова придут за соломой?
  – Да. Возможно, это уже случилось, а возможно, не случится и до завтра.
  – Первое вероятнее. Ты ушел, чтобы избежать шума?
  – Чтобы известить вас. И сообщить про Беннета. И уберечь Нэнси от неприятностей, которые могли ее ожидать, если бы Осгуд увидел ее с Джимми Праттом, а полицейские – рядом с трупом.
  – Человек, который брал солому, видел вас?
  – Конечно. И многие другие. Может, мне вернуться назад и обнаружить тело?
  – Это не поможет. – Вульф покачал головой. – Никогда бы не подумал, что Бронсон окажется настолько глуп, чтобы предоставить убийце такую возможность. Конечно, они должны были где-то встретиться… Но сейчас важнее всего… О, слава богу! Добрый день, сэр!
  Рядом с нашим столиком появился запыхавшийся Лу Беннет, все еще в рубашке с закатанными рукавами, и отрывисто ответил на приветствие.
  – Вы хотели видеть меня? Худшего времени нельзя было выбрать.
  – Мистер Гудвин доложил мне об этом. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Присаживайтесь. Кофе?
  – Я лучше постою. Если уж я сяду… Что вам от меня надо?
  – Вы завтракали?
  – Нет.
  – Какое безрассудство! – Вульф покачал головой. – Я никогда не забываю о еде, даже если работаю над самыми трудными и запутанными делами. Пустой желудок разжижает кровь и размягчает мозг. Арчи, закажи порцию фрикасе. Ради бога, сэр, присаживайтесь.
  Мне кажется, на Беннета повлияла не столько речь Вульфа, сколько запах еды. Его ноздри дрогнули. Он помедлил, сдался и плюхнулся на стул. Я подозвал официантку и попросил принести фрикасе с двойной порцией клецок.
  – Вот так-то лучше, – успокоился Вульф. – Итак, меня нанял мистер Осгуд, чтобы расследовать убийство, и мне нужно кое-что узнать. Если вы решите, что мои вопросы не имеют отношения к делу или попросту глупы, то допустите ошибку. Мой единственный серьезный недостаток – лень. Я терплю при себе мистера Гудвина и даже плачу ему, чтобы он помогал мне ее преодолевать. Сорок восемь часов назад, в понедельник днем, на террасе у Пратта вы заявили ему, что вас ждет десяток членов лиги и, когда они узнают о результатах встречи, будут приняты серьезные меры. Вы заявили это с полной убежденностью. Какие меры имелись в виду?
  Беннет пристально посмотрел на него.
  – Не убийство, – коротко сказал он. – Какое это имеет…
  – Пожалуйста. – Вульф погрозил ему пальцем. – Вы же слышали, я не идиот. Вам задан простой и прямой вопрос. Разве нельзя дать на него такой же прямой ответ? Знаю, вы тогда были раздражены. Но какие меры имели в виду?
  – Никаких.
  – Вообще никаких?
  – Никаких конкретно. Я был страшно зол. Мы все находились во взвинченном состоянии. Он собирался устроить возмутительное…
  – Знаю. Приняв вашу точку зрения, это можно понять. Но разве вы не обсуждали, как предотвратить исполнение его намерения? Например, не предлагал ли кто-нибудь тайно заменить Гикори Цезаря Гриндена другим быком?
  Беннет открыл было рот, но не издал ни звука и с подозрением воззрился на Вульфа.
  – Нет, – отрезал он.
  – Жаль, – вздохнул Вульф. – Но вы не хотите понять, что я расследую убийство, а не сговор с целью обмана. Клецки нужно есть горячими. Лучше нам подождать, пока вы поедите.
  – Нет-нет. Я спешу.
  – Отлично. Я не спрашиваю, пытался ли кто-нибудь из вас подменить быка. Меня интересует, не выдвигалось ли такое предложение в пылу негодования. Я прежде всего хочу понять, осуществим ли подобный план.
  – Подмена быка? – Беннет проглотил кусок курицы. – Это же преступление. В юридическом смысле.
  – Конечно. Но, пожалуйста, подумайте над этим серьезно. Мог бы такой план увенчаться успехом?
  Беннет подумал, пережевывая хлеб.
  – Нет. Ведь загон сторожил Монт Макмиллан.
  – А если бы Макмиллана там не было? Или он вступил в сговор?
  – Тогда другое дело.
  – Можно ли было заменить Цезаря похожим быком, так чтобы подмена не обнаруживалась иначе как при осмотре вблизи теми, кто хорошо знал это животное?
  – Да.
  – Но ведь Цезарь являлся чемпионом породы. – Вульф, состроив гримасу, заерзал на стульчике. – Разве он не был уникален?
  – Да нет же! Хороших быков полно, да и чемпионов немало. И разница между ними иногда ничтожна. В прошлом году в Индианаполисе Цезарь набрал девяносто шесть баллов, а Портчестер Комптон – девяносто пять. Другое дело, конечно, потомство. Дочери и сыновья. У Цезаря была пятьдесят одна чистокровная дочь…
  – И девять чистопородных сыновей. Слышал. Но я все еще не удовлетворен. Если… Ну, предположим, Клайд Осгуд собирался заменить Цезаря другим быком. Мог ли обычный, сравнительно дешевый бык сойти на чемпиона?
  – Мог. С расстояния, скажем, ярдов в сто. Зависит от того, кто смотрит.
  – По какой системе быкам присуждаются очки?
  – Шкала, по которой мы судим, включает двадцать два показателя. – Беннет проглотил клецку. – Идеальный случай – сто баллов, но их, конечно, не набирает никто. Максимальное число баллов за общий вид и симметрию – десять. Голова – шесть, рога – один, шея – три, холка – три, заплечье – два, грудь – четыре, спина – восемь, крестец – шесть, ноздри – два, брюхо – десять и так далее. Самое большое количество баллов – двадцать – может быть присуждено за окрас. Шкура должна быть темно-желтой с оранжевым оттенком, особенно заметным на ушах, на копчике, вокруг глаз и носа, на мошонке и у основания рогов. Рога и копыта должны быть желтыми. Окрас шкуры тесно связан с цветом нутряного жира, молока и масла. Один этот показатель стоит двадцати баллов из ста, а определить его удается только при тщательном осмотре. Что касается цены, то здесь качество потомства перевешивает экстерьер. На прошлогодних аукционах, например, чистопородный бык шел в среднем не дороже чем за две тысячи долларов. Быки не племенные, но от чистопородных маток – по пятьсот тридцать три, обычные быки – в среднем по сто пятьдесят семь. А за Лэнгуотера Ревеллера в том же году запросили десять тысяч долларов.
  – Понятно. – Вульф кивнул. – Дело, как всегда, в тонкостях. Следующий пункт… Вы меня очень удивили тем, что сообщили вчера по телефону, когда я звонил вам от Осгудов. Можно было предположить, что каждого чистопородного теленка при рождении клеймят. Вы же сказали, что метят – клеймом на ухе – только полностью одноцветных телят, без белых пятен.
  – Правильно.
  – Значит, если Цезаря заменили другим быком, этого нельзя было обнаружить по отсутствию клейма?
  – Нет. Только по расположению пятен на шкуре. Если свериться его с зарисовкой в регистрационной карте.
  – Я помню, вы говорили. Как делаются эти зарисовки?
  – Их делает сам владелец. При рождении теленка или, по крайней мере, до достижения им шестимесячного возраста. На обратной стороне регистрационного формуляра изображены контуры быка или коровы. Владелец раскрашивает эти контуры, используя белый цвет, три оттенка желтовато-коричневого (светлый, темный и с красноватым нюансом), коричневый и бурый. Формуляры хранятся в нашей конторе в Фернборо. По ним можно опознать любого быка или корову в течение всей жизни. Копии зарисовок делаются и на регистрационном удостоверении. Если вы покупаете быка и хотите убедиться, что прибретаете того, кого хотели, достаточно сравнить его окрас с зарисовками на документах.
  – Значит, я вас правильно понял по телефону? Тогда это звучало немного странно.
  – Это всеми признанный метод, – жестко заявил Беннет. – С ним никогда не возникало затруднений.
  – Не возникало, и ладно. – Вульф вздохнул. – Еще один вопрос, пока вы пьете кофе. Возможно, вам придется подумать. Если принять гипотезу, что Клайд Осгуд действительно решил подменить Цезаря, то сколько быков в радиусе, скажем, пятидесяти миль годились для замены? Схожих с ним по сложению и окрасу. Помните только, что мы исключаем чемпионов, которые стоят тысячи долларов.
  – Но я же сказал: это исключено, – возразил Беннет. – Сколь бы велико ни было сходство, Монт Макмиллан все равно заметил бы подмену. Он бы отличил Гикори Цезаря Гриндена от любого быка на свете.
  – Я сказал, что это только гипотеза. Уважьте меня, и мы скоро кончим. Сколько таких быков в пятидесятимильной зоне?
  – Простой вопрос, нечего сказать. – Беннет медленно помешивал кофе и размышлял. – Один такой бык есть прямо здесь, в павильоне. Уиллоудейл Зодиак, трех лет. Он никогда не достигнет Цезарева класса, но внешне очень похож: общее расположение пятен, стать и все такое.
  – Вы уверены, что тот бык в павильоне действительно Уиллоудейл?
  Беннет на мгновение задумался, затем с облегчением вздохнул:
  – Да. Это, без сомнения, Уиллоудейл Зодиак. Судьи недавно осматривали его и нашли, что у него плохой окрас.
  Он отпил немного кофе.
  – Есть еще один бык у Холли, по кличке Ориноко. Он мог бы подойти. Разве что круп у него хиловат, но этого можно не заметить даже вблизи. Все зависит от того, с какой точки смотреть. У миссис Линвил, что живет неподалеку от Кроуфилда, имеется бык, который подошел бы даже больше, чем Ориноко. Но я не знаю, на ферме ли он сейчас. Она, кажется, собиралась везти его в Сиракьюс. Затем, конечно, был Гикори Букингем Пелл, сводный брат Цезаря, но он издох.
  – Когда?
  – Несколько месяцев назад. Сибирская язва. Испустил дух вместе с большей частью стада Макмиллана.
  – Да. Это обернулось для владельца катастрофой. Букингем тоже выбился в чемпионы?
  – Нет. И он, и Цезарь родились от великого старого Гикори Гэбриела. Но каким бы хорошим ни был производитель, нельзя рассчитывать, что ему каждый раз будет везти с потомством. На Букингема было приятно смотреть, но его подводил окрас, да и телки получились так себе. Его даже не выставляли после того, как в Джеймстауне он набрал всего шестьдесят восемь баллов.
  – В любом случае, он пал. А что можно сказать о стаде Осгуда?
  Беннет медленно покачал головой:
  – Едва ли. Есть там подающий надежды молодой производитель, Тислиф Люцифер. Его можно было бы принять во внимание, но он скорее коричневатый, чем желтовато-коричневый с красноватым оттенком. Однако его можно спутать с Цезарем, если нет причин для подозрений и если не помнить расположения пятен у Цезаря.
  – Сколько стоит Люцифер?
  – Трудно сказать. На аукционе все зависит…
  – Но по грубой оценке?
  – Долларов пятьсот – восемьсот.
  – Понятно. Всего лишь малая доля от сорока пяти тысяч.
  – Свет еще не знал быка, который стоил бы сорок пять тысяч! – фыркнул Беннет. – Макмиллан получил за Цезаря эту цену не как эквивалент стоимости животного. Это была взятка, которую Пратт предложил ему, чтобы втянуть в позорный и отвратительный рекламный трюк. Один-два члена лиги оправдывают Макмиллана. Дескать, он понес ужасные потери из-за сибирской язвы, впал в отчаянье, а тут ему предложили кучу денег. Но по мне, ничто в этом мире не извиняет подобного поступка. И большинство со мной согласны. Я бы скорей застрелился, чем позволил себе… Эй! Джордж, я здесь! Я уже иду. Что случилось?
  Отпихивая попадавшиеся на пути стулья, к нам подошел широкоплечий мужчина, которого я видел на выводном кругу.
  – Неужели и десять минут нельзя без меня обойтись? – воскликнул Беннет. – Что у вас стряслось?
  – Там собралась такая толпа, что мы не можем выводить скот. Наверное, целый миллион сбежался. В павильоне у голштинцев нашли под соломой убитого человека.
  – Боже мой! – Беннет подпрыгнул. – Кто же это?
  – Не знаю. Ничего нельзя понять. Вы бы видели, что́ там творится…
  Это было все, что я услышал, поскольку они уже двинулись к выходу. Официантка бросилась за Беннетом, но я перехватил ее и сказал, что заплачу за него.
  – Было бы естественным с моей стороны, – предложил я Вульфу, – отправиться туда и посмотреть, что к чему.
  Вульф покачал головой:
  – Уже четвертый час, нас ждут свои дела.
  Он поднялся, с ненавистью посмотрел на складной стул, и мы выбрались из закусочной. Снаружи сделалось значительно свободнее. Вместо того чтобы сновать в разные стороны, посетители выставки устремились к скотоводческим павильонам, возбужденные, как хищные птицы, которые завидели добычу.
  На выставке орхидей не было Чарльза Э. Шэнкса, зато мы повстречали Реймонда Плена, орхидеи которого не шли ни в какое сравнение с нашими. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей. Либо они не слышали об убийстве в голштинском павильоне, либо тут собрались оригиналы, которых цветы интересуют больше, чем трупы.
  Вульф обменялся любезностями с Пленом, и мы приступили к делу. Одна из наших восемнадцати орхидей стала проявлять признаки увядания, так что я поставил ее под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправили побеги и листья и удалили полдюжины цветов, которые начали вянуть.
  – В целом они выглядят довольно живо, – сообщил я Вульфу свое мнение.
  – Суховаты, – пробурчал он. – Хорошо хоть, что красный клещик еще не появился. О! Добрый день, мистер Шэнкс.
  В четыре часа пожаловало жюри в полном составе. Дальнейшее произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги оказались излишними. Вульф получил медаль и все три приза, а Шэнкса только похлопали по спине в утешение.
  Когда жюри удалилось и зрители разошлись, Вульф и Плен начали чесать языками. Я понял, что это будет продолжаться до бесконечности, и на меня навалилась скука. Я уселся на ящик, зевнул и стал вертеть так и сяк мысль, вызванную одним из вопросов к Беннету. Хотелось думать, что мои заключения неверны. В противном случае дела наши были плохи, и мы могли оставить все надежды получить гонорар от Осгуда.
  Я взглянул на часы: без десяти пять. В пять за орхидеей явится Лили Роуэн. Надо бы придумать колкость, которая разнесет ее на кусочки. Эту особу давно пора проучить. Называть человека Эскамильо, когда он не прочь повеселиться, еще куда ни шло. Однако делать это сразу после того, как он чуть не убился, перепрыгнув через забор в поисках спасения от быка…
  Я так и не успел ничего измыслить. Сперва раздумья мои прервал уход Реймонда Плена, который счел своим долгом попрощаться со мной. Вторая помеха оказалась куда более досадной: я увидел, что в мою сторону показывают пальцем. В проходе, шагах в десяти, стоял тот самый долговязый соломоворошитель в комбинезоне, которого я видел три часа назад, и тыкал в меня пальцем. Рядом с ним топтались капитан полиции Бэрроу и окружной прокурор Уодделл.
  – Взгляните-ка, кто к нам пожаловал, – вполголоса сказал я Вульфу.
  Видимо, парня в комбинезоне отпустили за ненадобностью, и он ушел. Остальные направились прямиком к жертве, то есть ко мне. Выглядели они довольно мрачно и лишь сухо кивнули в ответ на наши с Вульфом приветствия.
  Бэрроу обратился прямо ко мне:
  – Ступайте со мной.
  – Куда, простите? – осклабился я.
  – К шерифу. Я с удовольствием провожу вас.
  Он протянул ко мне свою лапу. Я скрестил на груди руки и отступил на шаг.
  – Не спешите. У меня есть пистолет и лицензия частного детектива. Пистолетом я владею на законных основаниях. Нам ведь не нужны осложнения, не так ли?
  Глава шестнадцатая
  – Даю вам слово, капитан, в моем присутствии он вас не застрелит, – любезно начал Вульф. – Он знает, что я не выношу кровопролития. Кстати говоря, это мой пистолет. Дай мне его, Арчи.
  Я вытащил пистолет и протянул Вульфу. Он поднес его к глазам и сказал:
  – «Уортингтон» тридцать восьмого калибра, номер такой-то. Если, капитан, вы настаиваете на том, чтобы забрать его, что совершенно противозаконно, как справедливо заметил мистер Гудвин, то напишите расписку, и вы его получите.
  Бэрроу кашлянул:
  – Не валяйте дурака. Оставьте себе этот паршивый пистолет. Идемте, Гудвин.
  Я покачал головой:
  – Я здесь нахожусь на законных основаниях. Чего вы от меня хотите? Если одолжения, то так и скажите. А если вы намерены меня арестовать, то предъявите подписанный ордер. Вы ведь должны знать законы. В противном случае не советую меня трогать.
  – Здесь хоть и провинция, но законы мы знаем, – ответил Уодделл. – Совершено убийство, и капитан Бэрроу намерен задать вам несколько вопросов.
  – Пожалуйста, пусть спрашивает. А если он желает побеседовать с глазу на глаз, то мог бы и попросить меня об этом. – Я повернулся к Бэрроу: – Я догадываюсь, чего вы хотите. Видел, как тот орангутанг показывал на меня пальцем. Сегодня днем он застал меня за беседой со знакомыми в загоне возле кучи соломы. До меня также дошли слухи, что под кучей соломы в загоне нашли труп с воткнутыми в него вилами. Видимо, это была та самая куча соломы – мне ведь всегда везет. А вам не терпится услышать, почему я был там, о чем говорил и чего ради продырявил вилами покойника. К тому же врач наверняка сказал, что бедолагу прикончили два часа и шесть минут назад. А значит, мне надо отчитаться в своих действиях с десяти утра до двух часов тридцати минут дня. Верно?
  – Да, – согласился Бэрроу. – Только нам гораздо интереснее, что́ в это время делал убитый. Когда вы видели его последний раз?
  – Попробуйте что-нибудь другое, – улыбнулся я. – Я уже много лет этим трюком не пользуюсь. Скажите сначала, кто убит.
  – Его звали Говард Бронсон, – не спуская с меня глаз, выпалил Бэрроу.
  – Черт побери! – Я скорчил удивленную физиономию. – Друг Клайда Осгуда?
  – Да. Когда вы видели его в последний раз?
  – В десять тридцать сегодня утром, когда он вылезал из осгудовской машины, возле отеля. Я был в машине вместе с мисс Осгуд и Ниро Вульфом.
  – Вы его хорошо знали?
  – До понедельника никогда с ним не встречался.
  – Между вами не было близости?
  – Никакой.
  – Какие-нибудь личные контакты?
  – Пожалуй… не было.
  – Что значит «пожалуй»?
  – Нет, ничего.
  – Может быть, денежные дела?
  – Никаких.
  – Как вы тогда сможете объяснить, что пустой бумажник, найденный в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?
  Болван успел мне невольно все выдать. Если бы этот вопрос он задал сразу, я бы разве что промямлил какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться.
  – Очень просто, – широко улыбнулся я. – Вчера вечером в доме Осгуда я нашел на веранде бумажник. Я заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, обнаружил, что это вещь Бронсона, и вернул бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.
  – О! У вас все заготовлено.
  – Что заготовлено? – невинно осведомился я. – Бумажник?
  – Объяснение.
  – Да, я всегда ношу с собой целую пачку. – Я поджал губы. – Пораскиньте мозгами. Если бы я убил этого парня или нашел его мертвым и залез к нему в бумажник, неужели оставил бы на нем свои отпечатки, все равно что подпись? Вы считаете меня таким олухом? Может быть, я вам немного помогу. Вы говорите, бумажник пуст. А вчера вечером, когда я вернул его владельцу, в нем лежало около двух тысяч долларов.
  Тут начал действовать гений Ниро Вульфа. Говоря так, я имею в виду не мгновенно придуманную хитрость – для этого требовалась лишь смекалка, – а гениальное предвидение, хотя сперва я не придал его действиям никакого значения. Видимо устав от разговора, в котором не принимал никакого участия, он засунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
  – Что ж, по вашему совету попытаюсь пораскинуть мозгами, – произнес Бэрроу. – Вы брали что-нибудь из бумажника?
  – Сегодня? Я его не видел. Всего-то раз нашел.
  – Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
  – Нет.
  – Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона?
  – Нет.
  – Вы согласны подвергнуться обыску?
  Мой мозг заработал как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять-шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Бэрроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подает мне знаки указательным пальцем правой руки, скрытой от посторонних взглядов краешком его пиджака. Молясь всем богам, чтобы истолковать знаки правильно, я учтиво сказал Бэрроу:
  – Извините, я колеблюсь. Пытаюсь решить, чем разозлю вас больше: отказом, вынуждающим перейти к решительным действиям, или согласием, которое все равно не позволит вам что-нибудь обнаружить. Но теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придется меня обезоруживать…
  Струя мыльной пены из опрыскивателя брызнула ему прямо в лицо.
  Он захлебнулся, взвизгнул и отскочил в сторону, ослепленный. Это был напряженный момент. Моя рука юркнула в нагрудный карман, вынырнула оттуда, и в мгновение ока я сунул кожаный футляр в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, шагнувшего к капитану с недоуменным восклицанием. Никаких других движений я не делал. Бэрроу схватил носовой платок и прижал его к глазам. Вульф предложил ему свой платок и произнес убитым голосом:
  – Тысяча извинений, капитан. Всему виной моя дурацкая неосторожность. Особого вреда, конечно, от этого не будет…
  – Заткните глотку, или я вам ее заткну!
  На ушах и подбородке Бэрроу еще поблескивали жемчужные капельки, но глаза он протер. Повернувшись, он грубо напустился на меня:
  – Подлые штучки! Куда ты это выбросил?
  – Что выбросил? Вы с ума сошли?
  – Это я-то сошел с ума?
  Он бросился к Уодделлу.
  – Что он делал, когда этот толстопузый залепил мне глаза?
  – Ничего, – ответил Уодделл. – Он стоял возле меня. Он даже не шелохнулся.
  – Заверяю вас, – вставил Вульф, – если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
  Бэрроу свирепо посмотрел на него.
  – Я ведь извинился, сэр.
  – Идите к черту. Как вы смотрите на то, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
  – Вы разгневаны, капитан, – покачал головой Вульф, – и я вас не виню, но ваши действия не оправданны. Арестовывать меня за то, что я случайно обрызгал вас, неразумно.
  Бэрроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
  – Говорите, он не двигался с места?
  – Гудвин? Нет.
  – Он ничего не передавал Вульфу?
  – Нет, конечно. Он стоял в десяти футах от него.
  – Может, что-нибудь бросил?
  – Нет.
  По обе стороны прохода собралось уже около дюжины зевак. Бэрроу воззвал к ним:
  – Кто-нибудь из вас видел, как этот человек достал что-нибудь из кармана и передал толстяку или бросил куда-нибудь? Я капитан полиции Бэрроу. Это для меня важно.
  Одни отрицательно качали головами, другие бормотали, что ничего не видели. Женщина с двойным подбородком громко объявила:
  – Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали – такого и в кино не увидишь. Но если бы он бросил что-нибудь, то я бы заметила. Я ничего не упускаю.
  Послышались смешки. Бэрроу оглянулся по сторонам, и мне даже стало его жалко. Я по-прежнему сохранял неподвижность. В радиусе шести футов от меня не нашлось бы такого места, куда я мог бы что-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшками с орхидеями, а позади находился стол с георгинами, но все это располагалось вне пределов досягаемости. Я замер, скрестив руки на груди.
  Бэрроу протер платком за ушами и под подбородком и объявил мне:
  – Поедете со мной в прокуратуру. Я собираюсь допросить вас по делу об убийстве Говарда Бронсона. Если вы по-прежнему придумываете, как меня посильнее разозлить, то через двадцать минут у меня будет ордер на арест…
  – Позвольте мне, – слащаво произнес Вульф. – Мы должны как-то загладить свою вину за этот печальный инцидент, капитан. Не следует настаивать на ордере, Арчи. С полицией нужно сотрудничать.
  – Как прикажете, босс.
  – Ступай. Здесь все равно слишком людно для конфиденциального разговора. Я присоединюсь к вам позже. Тем временем, мистер Уодделл, если вы сможете уделить мне несколько минут, я расскажу вам, что нового обнаружил вчера вечером в деле Клайда Осгуда. Я допрашивал мистера Бронсона около часа, и вам будет интересно узнать результаты.
  – Вообще-то я собирался пойти с капитаном Бэрроу…
  Вульф пожал плечами:
  – Теперь, когда Бронсон тоже убит, это представляется мне вдвойне интересным.
  – Как вы на это смотрите, капитан?
  – Делайте что хотите, – скривился Бэрроу. – Я сам управлюсь с Гудвином.
  Весь его тон говорил, что для этого ему не хватает лишь раскаленной кочерги и тисков.
  – Я скоро приду, – кивнул Уодделл.
  – Когда молодая леди придет за орхидеей, – сказал я Вульфу на прощание, – передайте ей, что я пошел прогуляться.
  Мы направились к выходу. Бэрроу держался чуть сзади, дюймах в десяти от моей правой руки. Сказывалась полицейская выучка. Нас ждала патрульная машина. Мне приказали сесть рядом с водителем, а Бэрроу взгромоздился на заднее сиденье. Он ни на секунду не отрывал от меня взгляда. Выходка Вульфа только укрепила его в подозрениях, что у меня была при себе вещь, от которой я хотел избавиться.
  Через пять минут мы подъехали к зданию прокуратуры. Теперь я попал в него не через главный вход, как вчера, когда мы нагрянули с Осгудом к Уодделлу, а через боковой. Темный холл пропах табаком и дезинфекцией. Шагавший впереди нас полисмен открыл дверь, и я переступил порог вслед за ним, а за мной ввалился Бэрроу. Мы оказались в большой, плохо освещенной комнате с обшарпанными столами и стульями, где находился лишь один джентльмен – лысый, краснолицый, в очках с золотой оправой.
  – Сейчас мы вас обыщем, – провозгласил Бэрроу.
  Я равнодушно кивнул и принял нужную позу. Я знал, в чем заключалась моя роль в этом спектакле, и понимал, что Вульф бросил меня на растерзание псам, чтобы остаться наедине с боковым карманом окружного прокурора. Поэтому я терпеливо перенес испытание, еще раз убедившись, что здешние стражи порядка прошли хорошую полицейскую школу. Они разве что не распороли мою одежду по швам. По окончании обыска я разложил все свои вещи по местам и уселся. Бэрроу стоял и глазел на меня. Я не мог понять, почему он не пойдет умыться, ведь мыльная пена успела уже въесться ему в кожу.
  – Зря вы отправились за мной в таком кровожадном настроении, – попенял я ему. – Мы с Ниро Вульфом уважаем закон.
  – Хватит об этом. Я бы отдал месячное жалованье, чтобы узнать, как вы это устроили. Когда-нибудь я узнаю.
  Он удостоверился, что полицейский за столом держит карандаш и блокнот наготове.
  – Мне надо выяснить еще кое-что. Вы по-прежнему утверждаете, что ничего не брали у Бронсона?
  – Да.
  – Вы подозревали, что он замешан в убийстве Клайда Осгуда?
  – Вы обращаетесь не по адресу. В нашей фирме подозревать может только мистер Вульф. Я всего лишь мальчик на побегушках.
  – Вы отказываетесь отвечать?
  – Нет, конечно. Если вы хотите знать, подозревал ли я Бронсона в убийстве, то ответ будет отрицательный. Нет никакого мотива.
  – Не могло ли что-то в его отношениях с Клайдом послужить мотивом?
  – Понятия не имею. Вы зря теряете время. Позавчера в два часа дня мы с Ниро Вульфом еще не знали о существовании Осгудов, Праттов и Бронсона. Осгуд поручил нам расследовать убийство его сына. Вот и все, что нас с ними связывает. Вы взялись за это дело одновременно с нами. Если вы зашли в тупик и вам нужна наша помощь, обращайтесь к Ниро Вульфу. Вы говорили, что собирались допросить меня по делу об убийстве Говарда Бронсона.
  – Я этим и занят.
  – Валяйте дальше.
  Он пододвинул ногой стул и уселся.
  – Вульф беседовал с Бронсоном вчера вечером. О чем они говорили?
  – Спросите мистера Вульфа.
  – Вы отказываетесь отвечать?
  – Сами понимаете. Я человек подневольный и не хочу потерять место.
  – Я тоже. Я ведь расследую убийство, Гудвин.
  – Как и я.
  – Вы этим занимались, когда сегодня днем зашли в тот загон?
  – Нет. Я ждал, пока освободится Лy Беннет. Заметил случайно, что в павильон вошла Нэнси Осгуд, и последовал за ней. Из чистого любопытства. Ну, и увидел, что она там беседует с Джимми Праттом. Зная, что ее старик страшно разозлился бы, узнай он об этом, я посоветовал им отложить разговор и сматываться, а потом вернулся в методистскую закусочную к своему боссу.
  – Как вы умудрились выбрать для беседы именно то место, где обнаружили тело Бронсона?
  – Я его не выбирал, просто эта парочка там стояла. Не знаю, почему они выбрали именно это место. Сдается мне, знай они, что́ лежит под кучей соломы, выбрали бы другое.
  – А вы знали, что́ находится под кучей соломы?
  – Угадайте.
  – Знали.
  – Нет.
  – Почему вы так старались побыстрее выгнать их оттуда?
  – Я бы не сказал, что очень уж старался. Мне показалось, что они выбрали для свидания чертовски неудачное место.
  – Но вы стремились устроить так, чтобы никто их не заметил.
  – Я? Никоим образом. Я просто считал, что так было бы лучше.
  – Почему же вы подкупили служителя?
  Вопрос мне не понравился.
  – Вы попали в самое уязвимое место, – ответил я, – потому что мое объяснение покажется вам бредовым, хотя это чистая правда. Иногда на меня находит игривое настроение, и в тот раз произошло именно это. Я вам все подробно расскажу.
  Так я и сделал, с мельчайшими подробностями выложив весь наш разговор вплоть до того момента, когда служитель покинул загон.
  – Вот как было дело, – закончил я. – А когда там обнаружили труп, этот паразит решил, что я хотел подкупить его десяткой. Да и вы тоже так подумали. Клянусь честью, сегодня вечером устрою засаду и отниму у него деньги.
  – Вывертываться вы умеете. – Бэрроу кашлянул. – Но как быть с отпечатками пальцев? Не думаю, чтобы такой человек, как Бронсон, разбрасывал по веранде свои бумажники с двумя тысячами. А теперь еще это. Понимаете, что́ вы болтаете?
  – Я же говорил, что вам это покажется бредом. Но поскольку у вас нет доказательств обратного, давайте исходить из того, что я в здравом уме. Неужели я такой идиот, что попытался бы десяткой заткнуть рот незнакомому парню, если бы речь шла об убийстве? Да, кстати, уж не заявил ли этот болван, что я просил его молчать?
  – Мы тут все болваны. Но попробуйте сказать болванам присяжным, что шутки ради разбрасываетесь десятидолларовыми купюрами.
  – Как это понимать? – возмутился я. – При чем здесь присяжные? Вы в своем уме?
  Капитан покосился на меня и потер шею.
  – Я без особого удовольствия выслушаю приговор, который вам вынесут присяжные, Гудвин. Я даже не питаю к вам и к вашему толстяку никакой злобы, несмотря на то что вы устроили вокруг дела Осгуда. Мне наплевать, сколько вы выжмете из Осгуда, но раз уж чаша наполнена, ее нужно испить. До самого дна. Понимаете?
  – Валяйте, пейте.
  – Я и собираюсь. И уж будьте уверены, что от моего внимания не ускользнет больше ни одна мелочь. Вы говорите, чтобы я задавал вопросы Вульфу? Я это сделаю, но пока что я спрашиваю вас. Вы будете отвечать или нет?
  – Господи, я уже охрип!
  – Ладно. У меня есть бумажник с вашими отпечатками. У меня десятка, которую вы всучили служителю. Вы скажете, наконец, что́ взяли у Бронсона?
  – Вы толкаете меня на ложные показания, капитан.
  – Что ж, я подтолкну вас и дальше. Сегодня утром, когда Бронсон в вестибюле отеля зашел в телефонную будку и заказал разговор с Нью-Йорком, там находился помощник шерифа, который подключился к параллельной линии. По его свидетельству, Бронсон рассказал своему собеседнику в Нью-Йорке, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку, но что он все равно добьется своего. Ну, что вы на это скажете?
  – Ого, – отозвался я, – вот это здорово! Теперь остается только, чтобы нью-йоркская полиция поймала того человека и пропустила его через кофемолку…
  – Благодарю за совет. Что это была за расписка и где она?
  Я покачал головой.
  – Видимо, помощник шерифа ослышался. Возможно, того звали Дудвин, или Голдстейн, или Ди Маджио…
  – Как бы мне хотелось врезать вам по физиономии! Боже, какой бифштекс я бы из вас сделал… – Бэрроу тяжело вздохнул. – Вы сознаетесь или нет?
  – Извините, мне сознаваться не в чем.
  Капитан повернулся к своему коллеге:
  – Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на арест Арчи Гудвина. И потарапливайся: нам предстоит развлечение.
  Я удивленно вскинул брови. Быстро он все обделал.
  – Каковы условия проживания? – спросил я.
  – Сносные. Правда, жилье немножко перенаселено из-за ярмарки. Но в любой момент, когда вы решитесь выложить все начистоту…
  Его человек вернулся с ордером. Я попросил разрешения взглянуть, и моя просьба была удовлетворена. Потом Бэрроу забрал ордер и предложил следовать за ним. В сопровождении полицейских я прошел по коридору к двери с надписью «Старший надзиратель». Комната за ней выглядела опрятнее, чем та, которую мы покинули. Тут даже на столе стояла ваза с цветами. За столом сидел заспанный надзиратель.
  – Важный свидетель по делу Бронсона, – объяснил ему Бэрроу. – Уже обыскан. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.
  Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:
  – Тебе следовало одеться похуже, приятель. Мы тут камердинеров не держим.
  Глава семнадцатая
  Тюрьма определенно являлась памятником старины. Она занимала целое крыло здания суда, и камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третьей от конца. Соседом по камере оказался длинноносый парень, который беспрестанно расчесывал густую копну волос. Тусклый свет, проникающий из маленького зарешеченного оконца под самым потолком, не делал отраднее довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с парнем приветствиями, после чего он продолжал причесываться.
  – Карты или кости есть? – спросил он.
  – Нет.
  – Отобрали? На ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.
  – Немудрено.
  Я сел на койку, покрытую грязным серым одеялом.
  – А ты работал на ярмарке?
  – До вчерашнего дня. Играл в наперсток. Есть хочешь?
  – Съел бы чего-нибудь.
  – Здесь кормят обычно в пять часов. Но если ты голоден и у тебя водятся деньжата…
  – Валяй.
  Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще два раза. Через минуту в коридоре послышались шаги и замерли перед нашей клеткой. Мой новый приятель, не особенно таясь, подозвал меня.
  Я встал. Это был не тот надзиратель, который привел меня сюда. Я вынул доллар и сказал, что мне нужны два сэндвича с ветчиной. Он посмотрел, покачал головой и объявил, что этого недостаточно. Я расстался еще с одним долларом и попросил включить в заказ вечерние газеты.
  К тому времени, когда он вернулся, я успел подружиться с соседом, которого звали Бэзил Грэм. Его знание окружных тюрем потрясало. Я разложил сэндвичи поверх газеты на койке. Когда был проглочен последний кусок, Бэзил сделал предложение, грозившее на корню погубить нашу зарождавшуюся дружбу, если бы я его принял.
  Приготовления Бэзила были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под одеяла три чайные ложки и горошину, затем осведомился, может ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них поместил горошину и дружелюбно посмотрел на меня.
  – Я просто показываю тебе, как это делается, – проговорил он. – Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда – рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты и победишь, но давай попробуем. Это нетрудно. Под какой ложкой горошина?
  Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом я проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.
  – Хватит, Бэзил, – покачал я головой. – Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же все деньги, что у меня есть, не мои. Но даже если бы они были моими, я все равно скряга.
  Он спрятал ложки и горошину, и наша дружба была спасена.
  В камере начало темнеть. Вскоре включили свет, но от этого веселее не сделалось. Газету, чьи заголовки кричали об убийстве на ярмарке, удавалось читать лишь вблизи дверной решетки, через которую в камеру проникал свет из коридора. Я отказался от этого занятия и посвятил себя Бэзилу. Он определенно был хорошим парнем. Его схватили в первый же день работы на ярмарке, и ему светил штраф в пятьдесят монет. Но, думается мне, человек, избравший ремесло наперсточника, философ в душе.
  В носу свербело от здешней густой атмосферы. В камере через коридор кто-то затянул песню пронзительным тенором. В ответ слышалось брюзжание, прерываемое скрипучими возгласами: «Не мешайте ему петь. Какого черта? Хорошо поет».
  – Придурки, – беззлобно заметил Бэзил.
  На моих часах было без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес:
  – Гудвин? К вам пришли.
  Он отступил в сторону, чтобы пропустить меня, запер дверь и указал направление по коридору.
  В комнате ожидали трое: деланно суровый Ниро Вульф, хмурый Фредерик Осгуд и встревоженный надзиратель. Я поздоровался.
  – Пойдем, Олли, подождем снаружи, – сказал Осгуд.
  Надзиратель пробормотал что-то насчет правил, но Осгуд вскипел, и они вышли.
  Вульф посмотрел на меня, поджав губы.
  – Ну? – осведомился он. – Где были твои мозги?
  – Какие к черту мозги? – отозвался я. – Отпечатки моих пальцев на бумажнике. Подкуп служителя. Это я вам когда-нибудь объясню, если не сгнию в темнице. Но вот самое главное. Полиция утверждает, будто сегодня утром Бронсон говорил кому-то по телефону, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку. Ха-ха-ха! Вам приходилось слышать такую чушь? И все же они не считают меня убийцей. Думают только, будто я что-то скрываю. Конечно, если бы я действительно забрал у Бронсона расписку и им бы удалось ее найти…
  – Раз ты ничего у него не забирал, они ничего и не могут найти, – покачал головой Вульф. – Да, кстати…
  Он полез в карман и достал мой кожаный футляр. Я внимательно осмотрел его, убедился, что там нет ничего лишнего, и сунул в карман.
  – Спасибо. Были какие-нибудь затруднения?
  – Нет. Все оказалось просто. После того как тебя увели, я пересказал мистеру Уодделлу свой разговор с Бронсоном. Вернее, то, что, по моему мнению, могло ему пригодиться. Потом я позвонил в прокуратуру, но ничего выяснить не сумел. В конце концов я дозвонился до мистера Осгуда, и ко мне пришла его дочь. Мистер Осгуд – трудный человек. Бог знает почему он подозревает, что это ты устроил встречу его дочери с племянником мистера Пратта. Будь осторожен, когда он придет. Он пообещал держать себя в руках, если я тебя обо всем расспрошу.
  – Прекрасно! Так вы пришли расспросить меня. А я-то гадал, зачем вы пожаловали.
  – Во-первых… – Он заколебался, что наблюдалось за ним весьма редко. – Во-первых, я тебе кое-что принес. Все это любезно приготовила экономка мистера Осгуда.
  Обернувшись, я увидел на столе огромный сверток в коричневой бумаге.
  – Напильники и веревочные лестницы? – предположил я.
  Он не ответил. Я развернул сверток и обнаружил подушку, два одеяла и простыни.
  – Ага, значит, так обстоит дело, – повернулся я к Вульфу. – Кажется, вы говорили что-то о мозгах?
  – Замолчи! – сердито буркнул он. – Никогда еще такого не было. Я звонил повсюду, но мистер Уодделл как в воду канул. Уверен, он от меня скрывается. А судья не может выпустить тебя под залог без санкции окружного прокурора. Фу! Залог за моего доверенного помощника! Ладно, дай мне только до него добраться. А пока придется нам немного подождать.
  – Нам! Вы будете ждать у Осгудов, а я – в этой вонючей камере, в компании мошенника! Клянусь, что спущу все ваши капиталы, играя в наперсток. Что касается столь любезно принесенных вами спальных принадлежностей, то верните их экономке. Одному богу известно, сколько мне придется здесь проторчать, а я не хочу с самого начала завоевать репутацию слабака. Проживу как-нибудь и так.
  – Ты говорил о деньгах. Это вторая причина моего прихода.
  – Знаю, что у вас при себе денег никогда нет. Сколько вам нужно?
  – Ну, долларов двадцать. Заверяю тебя, Арчи…
  – Ладно уж.
  Я протянул ему двадцатку.
  – Однажды меня посадили в тюрьму в Болгарии…
  Подойдя к двери, я открыл ее и завопил на весь коридор:
  – Эй, надзиратель! Я совершаю побег!
  Надзиратель вынырнул откуда-то и помчался ко мне, спотыкаясь от усердия. За ним с испуганной физиономией появился Осгуд. С другой стороны коридора галопом прискакал полицейский с револьвером в руке.
  – Первоапрельская шутка, – улыбнулся я. – Проводите меня в мою спальню. Я хочу спать. Меня сморил деревенский воздух.
  – Шут! – прогремел Осгуд.
  Надзиратель не мог скрыть облегчения. Весело пожелав Вульфу спокойной ночи, я отправился в камеру.
  Бэзил сидел на койке и причесывался. Он осведомился, из-за чего поднялась шумиха, и я сообщил, что колотился в припадке. Узнав от Бэзила, что свет выключают в девять часов, я начал готовить себе постель. Пяти газет хватало с избытком, чтобы застелить всю койку двойным слоем. Увидев, чем я занимаюсь, Бэзил даже причесываться перестал. Когда я закончил, он сказал, что газеты своим шуршанием не дадут заснуть ни мне, ни ему. Я ответил, что стоит мне лечь, я тут же засну без задних ног, на что он зловещим тоном отозвался, что в нашем положении это может оказаться не так просто. Тем не менее я завершил свой труд.
  Было уже около девяти часов, когда в замке снова повернулся ключ, дверь распахнулась и надзиратель сказал, что ко мне пришли.
  – Черт возьми, – усмехнулся Бэзил, – придется провести сюда телефон.
  Это не может быть Вульф, подумал я, пожалуй, только Уодделл и Бэрроу. На освобождение шансов нет. Подождут до утра.
  – Скажите, что я уже сплю.
  Даже при адском тюремном освещении я заметил, что надсмотрщик удивлен.
  – Разве вы не хотите ее видеть? – спросил он.
  – Ее?
  – Ну да, вашу сестру.
  – Черт бы меня побрал! Так это моя обожаемая сестричка!
  И я пошел на свидание по двум причинам. Во-первых, из любопытства. Конечно, это могла быть Нэнси или Кэролайн, но мне хотелось, чтобы «сестрой» оказалась Лили, и удостовериться в этом я мог, только увидев ее своими глазами. Во-вторых, я сознавал, что должен отблагодарить посетительницу, кто бы она ни была. В девять часов никаких посещений в тюрьме не разрешали, так что Лили, если это она, хорошо подмазала тюремщиков, а я терпеть не могу, когда деньги тратят попусту. Насколько я мог вспомнить, впервые кто-то заплатил за удовольствие видеть меня. Я даже растрогался.
  Это оказалась Лили. Старший надзиратель восседал за своим столом и на сей раз не ушел. Лили сидела на стуле в темном углу, и я подошел к ней.
  – Здравствуй, сестренка, – сказал я, присев рядом.
  – Знаешь, – начала она, – вчера я думала, что́ с тобой делать, но мне и в голову не приходило тебя запереть. Когда тебя выпустят, я, пожалуй, так и поступлю. Кстати, когда это будет?
  – Понятия не имею. Во всяком случае, Рождество я рассчитываю встретить дома. Как поживают мама, папа, Оскар, Вайолет, Артур?
  – Прекрасно. Здесь уютно?
  – Потрясающе.
  – У тебя есть какая-нибудь еда?
  – Сколько угодно. У нас здесь свой снабженец.
  – А деньги есть?
  – Конечно. Сколько тебе нужно?
  – Я тебя серьезно спрашиваю.
  Она открыла сумочку. Я протянул руку и закрыл ее.
  – Не надо. Джимми Пратт дал мне сегодня десять долларов, и я из-за них оказался в тюрьме. Деньги – зло.
  – Что я могу для тебя сделать, Эскамильо?
  – Ты принесла какое-нибудь постельное белье?
  – Нет, но я могу достать. Тебе нужно?
  – Нет, спасибо, я спросил просто из любопытства. У меня вполне достаточно газет. Но можно попросить об одном одолжении?
  – Я не усну, пока не выполню твою просьбу.
  – Ты еще не будешь спать в двенадцать часов?
  – Нет.
  – В полночь позвони в дом Осгудов и вызови Ниро Вульфа. Скажи, что ты миссис Тит Гудвин, только что прилетела из Кливленда и остановилась в кроуфилдском отеле. Скажи, что получила от своего сына Арчи телеграмму, в которой он сообщает, что сидит в тюрьме, несчастный, всеми покинутый и одинокий. Спроси его, какого черта он засадил меня в тюрьму. Скажи, что подашь на него в суд и хочешь с ним встретиться рано утром, что он должен как можно быстрее исправить свою ошибку и искупить вину. Обязательно скажи, что он должен искупить свою вину. – Я подумал немного. – Пожалуй, этого будет достаточно.
  – Я все поняла, – кивнула Лили. – В этом есть доля правды?
  – Нет, это я так, фантазирую.
  – В таком случае почему бы мне не вытащить его из постели этой ночью? Пусть явится ко мне в отель, хоть в полночь.
  – Ни в коем случае. Он убьет меня. Хватит того, что я сказал.
  – Ладно. Что-нибудь еще?
  – Нет.
  – Поцелуй меня.
  – Не могу – я еще не умывался. К тому же мне следует соблюдать осторожность. Однажды в метро я поцеловал девушку, и когда она пришла в себя, то оказалась на крыше Эмпайр-стейт-билдинг.
  – Боже всемогущий! А никто не попадал из-за тебя прямо в рай?
  – Рай такими просто кишит.
  – Когда тебя отсюда выпустят?
  – Не знаю. Спроси об этом Ниро Вульфа.
  – Хорошо. Теперь о том, зачем я пришла. Любой залог, который потребуется, я могу внести завтра утром. Как ты на это смотришь?
  – За меня могут много запросить.
  – Я же сказала – любой.
  – Ниро Вульф может приревновать. Я сойду с ума, если вы устроите торг из-за меня.
  Глава восемнадцатая
  В девять часов утра Бэзил сидел на койке и причесывался. Я тоже сидел на койке, все еще покрытой измятыми газетами, и чесался: сначала плечо, потом бедро, потом левую руку. Я чесался и напряженно морщил лоб, пытаясь вспомнить название книги о тюремных реформах, которая стояла на книжных полках у Вульфа. Мне было стыдно, что я ее не читал. В противном случае работа над придуманным мною проектом шла бы куда более успешно. Эта идея осенила меня, когда нас всех выгнали в коридор под предлогом так называемой зарядки.
  – Сколько уже с нами? – спросил Бэзил.
  Я ответил, что подписали четверо, а трое дали согласие. Оставив попытки вспомнить название книги, я вытащил из кармана записную книжку и пробежал глазами исписанные мною странички:
  
  Старшему надзирателю,
  окружному прокурору,
  главному прокурору штата,
  Законодательному собранию штата,
  губернатору
  
  Минимальные требования
  Союза заключенных Кроуфилдского округа
  
  1. Признание прав СЗКО.
  2. Разрешение принимать в свои ряды только членов профсоюза.
  3. Коллективные договоры по всем дискуссионным вопросам, кроме срока освобождения заключенных и их права на ношение предметов, которые могут быть использованы для нападения или побега.
  4. Запрещение локаутов.
  5. Еда. (Под едой подразумеваются питательные вещества, потребленные или поглощенные организмом и предназначенные для обеспечения его роста, функционирования и поддержания жизненных процессов. Ничего такого нам не дают.)
  6. Проведение водопровода во все камеры.
  7. Уничтожение всех животных мельче кроликов.
  8. Установка эмалированных параш с герметичными крышками во все камеры.
  9. Ежедневный осмотр постельных принадлежностей комитетом граждан, движимых заботой об общественном благе (в состав комитета должна входить одна женщина).
  10. Снабжение необходимым количеством комплектов шашек и домино.
  11. Приготовление супа без применения эссенции из медуз или других веществ, которые в нем сейчас содержатся.
  12. Назначение банного комитета с правом претворять в жизнь свои решения.
  
  Арчи Гудвин, президент
  Бэзил Грэм, вице-президент,
  секретарь и казначей
  
  Далее следовали еще четыре подписи.
  Я остался недоволен. Конечно, для начала это было неплохо, но в нашем коридоре размещалось более двадцати человек.
  – Нам нужно сегодня же набрать сто процентов голосов, Бэзил, – решительно заявил я. – Может быть, ты хороший вице-президент, секретарь и казначей, но совершенно никудышный агитатор. Ты еще никого не убедил.
  – Если на то пошло, – сказал он, отложив расческу в сторону, – то ты допустил три ошибки. Пункт девятый нужно сократить, убрав последнее требование. Они просто не допустят, чтобы женщина шаталась по камерам. Пункт двенадцатый вообще никуда не годится. Даже на свободе человеку не нравится, когда суют нос в его дела, в тюрьме же это чувство развито особенно. Но самое скверное, что ты предлагаешь за каждого завербованного в наш союз по десять центов. Ты согласен увеличить плату до двадцати пяти центов?
  – Ну что ж… – Я подсчитал в уме сумму. – Идет.
  – А в наперсток играть не хотел! Вот дела… – Он встал и подошел ко мне. – Дай-ка мне этот документ.
  Я вырвал из блокнота листок и протянул ему. Он подошел к двери и выстучал на решетке условный сигнал.
  Через минуту появился тощий надзиратель, и Бэзил принялся ему что-то нашептывать. Я встал и подошел поближе, чтобы послушать.
  – Предложение платить за каждого завербованного в союз десять центов изменяется, – говорил Бэзил. – Теперь платим по двадцать пять. Скажи всем, что в полдень истекает последний срок вступления в союз, после чего прием будет прекращен. Скажи, что наш лозунг – братство, всеобщее избирательное право и свобода. Скажи…
  – Всеобщее издевательное право?
  – Да нет… Ладно, скажи просто – братство и свобода. И если им по вкусу наши требования, то единственный путь добиться их выполнения – это вступление в СЗКО, который уже организован и функционирует. Если же они не согласятся вступить в союз, все останется по-прежнему. И не забудь: наш президент заплатит тебе по двадцать пять центов за каждого, кого удастся сагитировать.
  – Без трепа?
  – Спрашиваешь! Обожди секунду. Раз уж ты теперь являешься доверенным лицом, то имеешь право вступить в союз. Только ты не получишь двадцать пять центов. Это было бы неэтично. Верно я говорю, президент Гудвин?
  – Совершенно верно.
  – О’кей. Вперед, тощий! Помни, что полдень – последний срок.
  Бэзил сел на койку и достал расческу.
  – Значит, говоришь, что я никудышный агитатор? – саркастически осведомился он.
  – Пожалуй, как агитатор ты выше среднего, – признал я. – Но зато казначей так себе. Ты склонен превышать кредиты.
  Я до сих пор не знаю, сколько членов насчитывал СЗКО в пик своего расцвета. Утром тощий надзиратель завербовал четверых новых членов, и я заплатил причитавшийся ему доллар. К десяти часам в союз вступило еще четверо, и он получил второй доллар, но затем я выбыл из игры, так как за мной пришли и увели на очередное свидание. Бэзил предложил, чтобы я на всякий случай оставил ему деньги. Я сказал, что нужно доверять своему президенту, но тем не менее признал наличие смысла в его предложении и раскошелился.
  Капитан Бэрроу, по-прежнему невозмутимый, ждал меня у кабинета старшего надзирателя. Он сухо указал мне, куда идти, и провел в другое крыло, к той самой двери, в которую я входил во вторник днем в сопровождении Осгуда и Вульфа. Мы оказались во владениях окружного прокурора. Уодделл сидел за столом, прищурившись, что придавало его тучной фигуре еще более внушительный вид.
  Я подошел к столу и без особых церемоний обратился к Уодделлу:
  – Вас разыскивает Ниро Вульф.
  – Сядьте! – прорычал Бэрроу.
  Я сел и принялся демонстративно чесать бедро, потом плечо, бок и руку.
  – Ну так что? – спросил Уодделл. – Вы переменили свое мнение?
  – Да, – ответил я. – Переменил. Прежде я думал, что те, кто выступает с речами и пишет книги про тюремные реформы, не более как сентиментальные тупицы, теперь же…
  – Смените пластинку, – рявкнул Бэрроу. – И прекратите скрестись!
  – Советую вам быть серьезнее, – жестко сказал Уодделл. – У нас есть данные, что вы скрываете важные сведения по делу об убийстве. Они нам нужны. – Он стукнул кулаком по столу и нагнулся ко мне. – И мы их получим.
  – Извините. – Я улыбнулся. – Прошу прощения. Моя голова занята одной новой идеей, и я не могу больше ни о чем думать, даже об убийстве. – Я стер улыбку с лица и, указывая на прокурора пальцем, заговорил насколько возможно угрожающе: – Ваша голова тоже скоро будет очень занята. Не думайте, что вам удастся легко отделаться. СЗКО уже набирает силу. Как вам понравится, если вас вышвырнут отсюда?
  – Прекратите ломать комедию! Неужели вы думаете, что Осгуд управляет этим округом? И что такое СЗКО?
  Я знал, что он спросит, и внушительным тоном поведал:
  – Союз заключенных Кроуфилдского округа. Я его президент. К полудню в союз вступят сто процентов заключенных. Наши требования включают…
  Я замолчал и приготовился к отражению атаки, поскольку Бэрроу вскочил и сделал несколько шагов в мою сторону, а лицо его выдавало неодолимое желание меня ударить. Но он остановился и медленно произнес:
  – Не пугайтесь. Здесь я все равно не мог бы этого сделать. Но для подобных процедур есть помещение внизу, в подвале. Зарубите это себе на носу и бросьте валять дурака.
  – Если вы и впрямь настроены на серьезный лад, – пожал я плечами, – то я вам кое-что скажу. Если вы на этом настаиваете, конечно.
  – Вы скоро поймете, как серьезно мы настроены.
  – Хорошо. Во-первых, если вы надеетесь запугать меня подвалом, то слишком глупы и не заслуживаете того, чтобы вас потом оплакивали. Это противоречит здравому смыслу, обстоятельствам и моему собственному желанию. Во-вторых, насчет комедии. Вы сами начали ее ломать вчера днем. Вы не в ладах с логикой. Конечно, кое-кого заставят расколоться ваши угрозы. Но как вы думаете, долго ли я удержался бы в помощниках Ниро Вульфа, если бы давал слабину, как они? Взгляните на меня. Неужели вы не видите разницы? В-третьих, насчет сложившейся ситуации. Все настолько просто, что даже я это понимаю. Вы полагаете, будто мне известно что-то важное для вас, поскольку подозреваете меня в убийстве, а я утверждаю обратное. Что мне остается делать при таких обстоятельствах? Держать рот закрытым. Что можете сделать вы? Только арестовать меня, а потом освободить под залог с обязательством явиться по первому требованию. Если вернуться к вопросу о комедии, то вы это заслужили, так как сами вели себя как последние шуты. – Я поднял руки ладонями вверх. – Вы не устали от моей речи?
  Бэрроу посмотрел на Уодделла. Окружной прокурор произнес:
  – Мы не полагаем, что вам известны многие интересующие нас факты. Мы в этом уверены. Так что это не комедия. Мы ждем, пока вы нам все расскажете.
  – Мне нечего рассказывать.
  – Вы понимаете, какому риску подвергаетесь? Вы советовались с адвокатом?
  – Мне это не требуется. Вы же слышали, что́ я сказал.
  – Об освобождении под залог? Я воспротивлюсь этому. Если вашу просьбу все-таки удовлетворят, то залог будет настолько велик, что окажется вам не по карману.
  – Чепуха. Сумма роли не играет. Отец моей сестры – богатейший швейный магнат.
  – Ваш отец?
  – Я сказал, отец моей сестры. Родственные отношения в моей семье вас не касаются. Они слишком сложны для вашего понимания. Кстати, он еще и отец моей матери, поскольку, беседуя этой ночью по телефону, моя сестра была одновременно и моей матерью. Но он не мой отец, так как я никогда с ним не встречался.
  Бэрроу выгнул шею, испытующе глядя на меня.
  – Не знаю, – начал он сомневающимся тоном, – может быть, нам следует показать его доктору Сэкетту?..
  – Это обойдется нам в пять долларов, а он того не стоит, – возразил Уодделл. – Отведите его назад, в камеру. А если опять начнет валять дурака со своим СЗКО, прикажите Олли посадить его в одиночку.
  Тут дверь распахнулась и вошел Ниро Вульф. Он выглядел ухоженным и отдохнувшим, в чистой желтой рубашке с коричневым галстуком в полоску, но в нечищеных ботинках. Я сразу обратил внимание на все эти подробности и тут же начал яростно чесать ногу.
  Он остановился и спросил:
  – Что ты делаешь? Что случилось?
  – Ничего. Просто у меня зуд.
  – Посмотри на свой пиджак! На брюки! Ты что, спал в них?
  – А вы думаете, я спал в шелковой пижаме? Очень рад, что вы пришли, приятно вас видеть. Мы здесь очень мило болтали. Они меня как раз послали… вы знаете куда. Вы говорили с моей мамой? Она убита горем.
  – Чушь! – пробормотал он, поздоровался с остальными и обвел глазами комнату. Затем он шагнул к Бэрроу и вежливо сказал: – Извините, капитан, но вы сидите на единственном стуле, который способен меня выдержать. Надеюсь, вы согласитесь пересесть?
  Бэрроу открыл рот, затем закрыл его, встал и пересел на другое место. Вульф благодарно кивнул, уселся и устремил серьезный взгляд на окружного прокурора.
  – Вас трудно найти, сэр, – заметил он. – Вчера вечером я затратил на это несколько часов. Я даже подозреваю, что вы от меня скрывались.
  – Я был занят.
  – Вот как? Это к чему-нибудь привело?
  Бэрроу издал какой-то гортанный звук. Уодделл снова нагнулся вперед.
  – Послушайте, Вульф, – проговорил он нехорошим тоном. – Я пришел к заключению, что с вами мы только зря теряем время. Что я вынес для себя полезного из вашего рассказа о разговоре с Бронсоном? Ничего. Вы водили меня за нос. И вы еще говорите, что я от вас скрывался! Все, что я могу для вас сейчас сделать, это дать совет: или прикажите вашему человеку во всем признаться, или сделайте это сами.
  – Вы слишком возбуждены, – тяжело вздохнул Вульф. – Вчера капитан Бэрроу, сегодня – вы. Слишком уж вы впечатлительные люди.
  – Достаточно впечатлительные, чтобы понимать, когда нас водят за нос. Мне это не нравится. И вы ошибаетесь, если думаете, что покровительство Осгуда позволит вам делать что заблагорассудится. Может быть, раньше Осгуд и был хозяином в этом округе, но не теперь. Не исключено, что его ждут неприятности.
  – Понимаю, – умиротворяюще изрек Вульф. – Это, конечно, чепуха, но, судя по слухам, вы придерживаетесь версии, будто сына мистера Осгуда убил Бронсон и убийство Бронсона было актом мщения. Мистер Уодделл, это же детский лепет. Я даже отказываюсь вам что-либо объяснять, настолько нелепо это выглядит. Таким же ребячеством я считаю ваше заявление, будто я полагаюсь на положение и влияние мистера Осгуда, дабы защититься от нападок. Если я и буду иметь с вами дело…
  – Не утруждайтесь, – рявкнул Уодделл и вскочил на ноги. – Я бы с великим удовольствием запер и вас вместе с Гудвином. Убирайтесь вон! В следующий раз я буду слушать вас на суде. Отведите Гудвина назад, капитан.
  – О нет, – по-прежнему мягко произнес Вульф. – Только не это. Я не поленился прийти сюда только из-за мистера Гудвина. Выслушайте меня.
  – С какой еще стати?
  – Потому что я знаю, кто убил Клайда Осгуда и Говарда Бронсона, а вы – нет.
  Бэрроу выпрямился. Уодделл выпучил глаза. Я ухмыльнулся и пожалел, что со мной нет Бэзила – уж шеф-то угадал бы, под какой ложкой горошина.
  – Более того, – спокойно продолжал Ниро Вульф, – у вас крайне мало шансов это узнать и абсолютно никаких шансов найти этому доказательства. При данных обстоятельствах ваш долг – меня выслушать.
  – Вас выслушает судья, – выкрикнул Бэрроу.
  – Фу! Стыдитесь, капитан! Вы пытаетесь запугать меня тем же способом, что и мистера Гудвина? Я просто скажу судье, что пошутил. Если он окажется таким же идиотом и задержит меня, я уплачу залог, и что вы тогда будете делать? Вы беспомощны. Заверяю вас…
  – Это блеф! – взорвался Уодделл.
  – Ну что вы, сэр! Не забудьте о моей репутации, – поморщился Вульф. – Я слишком ее ценю.
  – Вы говорите, что знаете, кто убил Клайда Осгуда? И Бронсона?
  – Да.
  – Тогда, клянусь богом, я выслушаю вас. – Уодделл сел, поднял телефонную трубку и резко приказал: – Пришлите Филлипса.
  – Филлипса? – удивленно поднял брови Вульф.
  – Стенографиста.
  Вульф покачал головой:
  – О нет. Вы меня неправильно поняли. Я пришел за мистером Гудвином. Он мне нужен.
  – Он нам тоже нужен. Мы его подержим у себя. И я повторяю: если вы захотите внести залог, я буду решительно противиться.
  Дверь открылась, и появился прыщавый молодой человек. Уодделл кивнул ему, он уселся, открыл блокнот и приготовился писать.
  Не обращая внимания на это представление, Вульф сказал:
  – Ближе к делу. Мне нужен мистер Гудвин. Если бы вы не прятались от меня вечером, он бы мне уже помогал. Предлагаю вам два варианта. Первый: вы немедленно освобождаете мистера Гудвина, с его помощью я быстро получаю недостающие доказательства и доставляю их вам вместе с убийцей, живым или мертвым. Второй: вы отказываетесь выпустить мистера Гудвина. Без его помощи я с большим трудом соберу доказательства. Уверен, что газета «Кроуфилд дейли» с удовольствием сообщит своим читателям о том, что убийцу нашел я, и налогоплательщики поймут, что они зря платят жалованье блюстителям закона. Вам повезло, что вы задержали мистера Гудвина. В ином случае я не стал бы к вам обращаться. – Вульф вопросительно посмотрел на окружного прокурора: – Ваш выбор, сэр?
  – Я по-прежнему считаю, что это блеф, – заявил Уодделл.
  – Что ж… – Вульф пожал плечами.
  – Вы сказали, что знаете, кто убил Клайда Осгуда и Говарда Бронсона. Вы имеете в виду, что это сделал один и тот же человек?
  – Так дело не пойдет. Вы это узнаете лишь после того, как освободите моего помощника, причем только тогда, когда я сам решу проинформировать вас.
  – Через год-два?
  – Раньше. Скажем, в течение двадцати четырех часов.
  – И вы действительно знаете, кто убийца? И у вас есть доказательства?
  – На первый вопрос ответ – да. А доказательства у меня будут.
  – Какие?
  – Говорю вам, так не пойдет, – покачал головой Вульф. – Я не собираюсь играть в кошки-мышки.
  – У вас будут убедительные доказательства?
  – Неопровержимые.
  Уодделл откинулся на спинку стула и потянул себя за ухо. Наконец он обратился к стенографисту:
  – Дай мне свой блокнот и уходи.
  Тот повиновался. Уодделл помолчал еще с минуту, потом жалобно спросил Бэрроу:
  – Что делать, капитан?
  – Не знаю. – Бэрроу поджал губы.
  – Десяток ваших людей не смогли ничего откопать, а этот хитрец знает, кто убийца. Так он, во всяком случае, утверждает. – Уодделл вздернул подбородок и повернулся к Вульфу: – Когда вам удалось это узнать? Гудвин никак не мог вам помочь. Мы его взяли сразу после того, как было обнаружено тело Бронсона. Клянусь, если вы блефуете…
  – Я знал, кто убил Клайда Осгуда, еще в понедельник ночью. Знал с той минуты, как увидел морду быка, и знал мотив убийства. Так же обстояло дело и с Бронсоном – все было очевидно.
  – Вы знали все это, когда во вторник днем сидели в этом самом кресле и разговаривали со мной, окружным прокурором?
  – Да. Только тогда у меня не было доказательств. Точнее, они были, но их уничтожили. Теперь мне предстоит найти им замену.
  – Какие доказательства были уничтожены?
  – Об этом – в другой раз. Уже почти одиннадцать часов, и нам с мистером Гудвином пора идти. Надо работать. Кстати, я не хочу, чтобы нам докучали слежкой. Это бесполезно. К тому же если я увижу, что за нами следят, то сочту себя свободным от всех обязательств.
  – Вы даете мне честное слово, что не увильнете от своего обещания?
  – Только не честное слово. Мне не нравится это выражение. Слишком часто им пользовались нехорошие люди и запачкали его. Я даю вам слово Ниро Вульфа. Но я не могу болтать с вами целый день. Насколько я понимаю, моего помощника арестовали законным порядком, и я хочу, чтобы освободили его также законным порядком.
  Уодделл выпрямился и дернул себя за ухо. Он хмуро посмотрел на мрачное лицо Бэрроу и потянулся к телефонной трубке.
  – Фрэнк? Спроси судью Хатчинса, могу ли я заскочить к нему на минутку.
  Глава девятнадцатая
  – Может, мне сходить поискать его? – предложил я.
  – Нет. Мы подождем, – ответил Вульф.
  Мы сидели в комнате павильона, где находилась дирекция ярмарки, но не в той, где мы встречались во вторник с Осгудом. Маленькую комнатку загромоздили столы, заваленные бумагами, полки и стулья. Был полдень.
  Выйдя с Вульфом из здания суда, я поразился, увидев на стоянке наш седан. Вульф объяснил, что его доставил сюда один из осгудовских работников, и велел ехать на выставку.
  Сначала мы заглянули в главный выставочный павильон, осмотрели и опрыскали орхидеи. Вульф заплатил служителю, который вызвался ухаживать за ними до субботы и проследить за их упаковкой и отправкой после закрытия выставки. Затем мы двинулись в комнатушку, где, по словам Вульфа, должны были встретиться с Лу Беннетом, и принялись его ждать.
  – Если хотите знать мое мнение, – сказал я, – то нам лучше всего добраться до Нью-Йорка, а может быть, махнуть через границу в Вермонт и укрыться в какой-нибудь заброшенной шахте.
  – Прекрати.
  – Я изучал ваше лицо в течение десяти лет и беру на себя смелость утверждать, что никаких доказательств, которые вы обязались представить в течение двадцати четырех часов, не существует.
  – Я тоже.
  – И все же вы думаете их заполучить?
  – Да.
  Я уставился на него.
  – Пока доказательств нет, – продолжал он. – Быка сожгли. Не осталось ничего, что могло бы продемонстрировать мотив убийства Клайда. Что касается Бронсона, то и в этом случае шериф зашел в тупик. Никаких отпечатков пальцев, кроме твоих, на его бумажнике нет. Никто не помнит, когда Бронсон зашел в загон. Никто никого с ним не видел. И никаких мотивов. Из Нью-Йорка – мы прослеживали его телефонный звонок – тоже ничего нет, да и быть не может. Абсолютный вакуум. При данных обстоятельствах остается только… А! Доброе утро, сэр.
  Вошел секретарь Гернсейской лиги, прикрыл за собой дверь и приблизился к нам. Он выглядел как человек, которого оторвали от дел, но казался менее раздраженным, чем накануне. Он поздоровался и присел, явно не собираясь надолго задерживаться.
  – Спасибо, что пришли, – поблагодарил Вульф. – Мы понимаем, что вы заняты. Просто диву даешься, сколько разных занятий придумывают себе люди. Надеюсь, мистер Осгуд сказал по телефону, что я собираюсь обратиться к вам с просьбой от его имени? Буду краток. Сперва о деле. Картотека лиги хранится в вашей конторе в Фернборо, в ста десяти милях отсюда. Аэроплан мистера Стертеванта, который занимается частной перевозкой пассажиров, способен слетать туда и обратно за два часа. Так?
  Беннет выглядел удивленным.
  – Да…
  – У меня есть договоренность с мистером Стертевантом. Дело в том, сэр, что мне до трех часов дня необходимо иметь карточки с зарисовками окраса Гикори Цезаря Гриндена, Уиллоудейла Зодиака, Ориноко, Гикори Букингема Пелла и быка миссис Линвил, клички которого я не знаю. Мистер Стертевант готов вылететь в любой момент. Можете ли вы слетать с ним? Или это сделает мистер Гудвин, которому вы дадите записку?
  Беннет нахмурился и покачал головой:
  – Формуляры из нашей картотеки не выдаются. Это строгое правило. Мы не имеем права рисковать.
  – Понимаю. Я прошу вас полететь и привезти их. Вы будете сидеть рядом со мной, так что формуляры все время будут у вас перед глазами. Мне они понадобятся на полчаса, не больше.
  – Нет-нет, это невозможно, – замотал головой Беннет. – Да я и не могу уехать отсюда.
  – Но это личная просьба мистера Осгуда…
  – Ничем не могу помочь. И вообще, не вижу в этом смысла.
  Вульф откинулся назад.
  – Одним из показателей умственных способностей, – терпеливо начал он, – служит умение без особых усилий отойти от шаблона, когда того требуют чрезвычайные обстоятельства. Например, не принято выбегать на улицу в нижнем белье, однако мы нарушаем это правило во время пожара. Образно говоря, сейчас весь Кроуфилд объят огнем. Убивают людей. Пламя нужно погасить, а поджигателя поймать. Возможно, вы не усматриваете связи между этим пожаром и вашей картотекой, но я усматриваю. Можете в этом на меня положиться. Мне жизненно необходимо увидеть ваши формуляры с зарисовками окраса. Если вы не доставите их в виде одолжения мистеру Осгуду, то обязаны сделать это в интересах общества. Я должен их видеть.
  Это произвело на Беннета впечатление, однако он возразил:
  – Я же не говорил, что вы не можете их видеть. Можете. Кто угодно может. Но только в конторе лиги. Отправляйтесь туда сами.
  – Какая чушь! Взгляните на меня.
  – Не вижу ничего особенного. Аэроплан вас выдержит.
  – Нет. – Вульф содрогнулся. – Ни за что не выдержит. В этом вы тоже можете на меня положиться. Нелепо ожидать, что я полечу на самолете. Черт побери, сначала вы отказываетесь нарушить пустяковое правило, а потом у вас хватает легкомыслия предложить… Вы когда-нибудь летали на самолете?
  – Нет.
  – Тогда, прошу вас, попытайтесь хоть раз. Это незабываемое ощущение. Вам понравится. Мне говорили, что мистер Стертевант очень надежный и искусный пилот и что у него первоклассная машина.
  Это в конце концов и решило все споры – возможность бесплатно прокатиться на самолете. Через пять минут Беннет сдался. Он записал, что́ нужно Вульфу, сделал несколько телефонных звонков и был готов к полету. Вдвоем мы отправились на летное поле. Пошли пешком, благо оно располагалось рядом с ярмаркой, а Беннет хотел заглянуть по дороге в павильон гернсейского скота.
  Нас встретил Стертевант, симпатичный паренек в замасленном комбинезоне, который разогревал мотор маленького, выкрашенного в желтый цвет биплана. Беннет вскарабкался в кабину. Я на всякий случай отошел подальше, наблюдая, как самолет покатил по полосе, развернулся, стремглав промчался мимо меня и взмыл в воздух.
  Я подождал, пока он завернет на восток, а потом направился в методистскую закусочную, где условился встретиться с Вульфом. Я предвкушал, как запущу свои зубы в фрикасе, для которого в моем желудке оставалось достаточно места после казенного завтрака.
  Как оказалось, Вульф уже наметил для меня определенную программу действий. Несмотря на все разговоры о нарушении правил, собственное правило – никаких разговоров о делах во время еды – он соблюдал неукоснительно, так что мы не очень утруждали себя беседой. Когда же мы покончили с пирогом и нам подали кофе, Вульф уселся поудобнее и начал излагать свой план.
  Мне предстояло отправиться на машине к Осгудам, принять ванну и переодеться. Поскольку дом заполнили прибывшие на похороны родственники, следовало привлекать к себе как можно меньше внимания. И по возможности не попадаться на глаза Осгуду, по-прежнему подозревающему, что это я свел его дочку с родичем ненавистного Пратта. Затем я должен был собрать наши вещи, отнести их в машину, залить в ее утробу бензин, масло и прочее и доложить об исполнении Вульфу, который намеревался ожидать меня в той же комнате в павильоне дирекции ярмарки и куда не позднее трех часов рассчитывал прибыть Беннет.
  – Как упаковать вещи? – спросил я, потягивая кофе.
  – Мы поедем домой. Домой!
  – Остановки будут?
  – Заедем к мистеру Пратту. – Он глотнул кофе. – Кстати, чуть не забыл. Первое: у тебя есть с собой записная книжка или что-нибудь в этом духе?
  – Есть блокнот. Самый обычный.
  – Можно мне его взять? И твой карандаш тоже. Спасибо.
  Он засунул блокнот с карандашом в карман.
  – Второе: мне нужен умелый, надежный лгун.
  – К вашим услугам, сэр. – Я ударил себя в грудь.
  – Нет, не ты. Вернее, он мне нужен в дополнение к тебе.
  – Другой лгун, помимо меня? Обычный или особенный?
  – Обычный. Но наш выбор ограничен. Он должен быть из той троицы, что присутствовала в понедельник, когда я стоял на валуне.
  – Что ж, – в задумчивости я закусил губу, – ваш приятель Дейв вполне сгодится.
  – Нет. Это исключено. Только не Дейв.
  Вульф приоткрыл глаза.
  – А как насчет Лили Роуэн? Кажется, она дружески настроена. Особенно с тех пор, как посетила тебя в тюрьме.
  – Черт побери! Откуда вы знаете?
  – Догадался. У твоей телефонной матери был ее голос. Мы еще обсудим это по приезде домой. Раз ты предложил ей идею этого представления, то должен был с ней говорить. Заключенных не подзывают к телефону, значит, звонить тебе она не могла. Остается только одно: она тебя навещала. И раз вы так дружны, уверен, она тебе не откажет.
  – Я не люблю использовать свое обаяние в деловых целях.
  – Она пойдет на ложь?
  – Конечно, черт возьми! А почему нет?
  – Это очень важно. Можем мы на нее положиться?
  – Целиком и полностью.
  – Тогда договорись с ней, чтобы начиная с трех часов она ждала тебя у Пратта. – Он заказал еще кофе и заключил: – Уже второй час. Мистер Беннет скоро будет в Фернборо. У тебя остается мало времени.
  Я допил кофе и вышел.
  Дела пошли как по писаному, но прохлаждаться было некогда. Первым делом я позвонил в дом к Пратту. На счастье, Лили оказалась там, так что с ней я все уладил. Затем я полетел сломя голову к Осгуду и, войдя с черного хода, благополучно избежал встречи с папашей. Наверное, меня все равно бы не заметили: дом кишел людьми, как павильоны на ярмарке. Прибыло около сотни машин, поэтому мне пришлось припарковаться на значительном удалении от дома и, естественно, перетаскивать вещи самому.
  Панихида началась в два часа. Когда я уходил, из дома доносился голос священника, молившегося за упокой души Клайда Осгуда, который одновременно выиграл и проиграл пари.
  Без пяти три я оставил набитую багажом машину перед входом в павильон дирекции ярмарки. Стертевант не подвел. Вульф в одиночестве склонился над столом, на котором были аккуратно разложены полдюжины карточек с раскрашенными рисунками быков. Одна из них лежала прямо перед его носом, и Вульф то и дело поглядывал на нее, набрасывая что-то карандашом в моем блокноте. Он ушел с головой в работу, как художник, одержимый творческим порывом. Несколько минут я стоял, заглядывая ему через плечо, но высмотрел только, что карточка, из которой Вульф черпал свое вдохновение, имела надпись «Гикори Букингем Пелл», сдался и сел на стул.
  – Как случилось, что Беннет выпустил свое сокровище из-под контроля? – осведомился я. – Вы втерлись к нему в доверие или подкупили его?
  – Он пошел поесть. Ничего с его формулярами не случится. Сиди спокойно, не мешай мне и не чешись.
  – Я больше не чешусь.
  – Слава богу!
  Я сидел, перебирая в уме различные комбинации, которые могли бы объяснить его действия. К этому времени, благодаря кое-каким оброненным им намекам, я уже мог отчасти свести концы с концами, но почему Вульф так поглощен своими зарисовками, оставалось выше моего разумения. Мне казалась нелепой и даже дикой мысль, что, скопировав окрас одного из быков, Вульф найдет доказательства, которые позволят нам раскрыть двойное убийство, а значит, получить гонорар и выполнить обещание, данное Уодделлу. В конце концов я оставил тщетные усилия осмыслить происходящее и дал отдых мозгам.
  Ковыряя в зубах соломинкой, вошел Лy Беннет. Вульф незамедлительно сунул блокнот и карандаш в нагрудный карман, отодвинул стул и поднялся навстречу.
  – Благодарю вас, сэр. Примите свои формуляры в целости и сохранности. Берегите их как зеницу ока. Теперь они стали еще ценнее. И прошу: никому ни слова о том, что они побывали в моих руках. Без сомнения, мистер Осгуд отблагодарит вас. Пойдем, Арчи.
  Внизу, на стоянке, Вульф влез на сиденье рядом со мной, явно намереваясь что-то сказать. Когда машина тронулась с места, он заговорил:
  – Теперь послушай, Арчи. Успех зависит от того, как это будет исполнено. Сейчас я тебе все объясню…
  Глава двадцатая
  Я остановил машину перед праттовским гаражом, и мы вылезли. Вульф сразу направился к дому. На лужайке тренировалась Кэролайн. Не самое подходящее занятие для молодой особы, хотя бы и чемпионки, в день, когда хоронят ее бывшего нареченного. Однако при сложившихся обстоятельствах это можно было толковать по-разному. Когда я проходил мимо нее к условленному с Лили Роуэн месту встречи, Кэролайн поздоровалась со мной.
  Лили качалась в гамаке. Протянув руку, она окинула меня быстрым оценивающим взглядом.
  – Вы оказались не на высоте, – сказал я. – Вульф распознал ваш голос по телефону.
  – Не может быть!
  – Факт. Правда, вы вытащили его в полночь из постели, и на том спасибо. Могу теперь оказать вам ответную любезность, только я тороплюсь. Хотите получить урок детективной работы?
  – А кто учитель?
  – Я.
  – Просто мечтаю.
  – Отлично. Может быть, это станет началом вашей карьеры. Урок очень прост, но он требует умения владеть голосом и мимикой. Возможно, ваши услуги и не понадобятся, но на всякий случай приготовьтесь. Не исключено, что через час-другой я приду за вами или пришлю Берта…
  – Лучше сами.
  – Хорошо. Я отведу вас к Ниро Вульфу и еще одному человеку. Вульф кое-что спросит, а вы в ответ соврете. Ничего сложного, и никто вас не поймает на лжи. Но зато вы поможете уличить убийцу, так что, заверяю вас, все будет на полном серьезе. Этот человек действительно виновен. Существуй хоть один шанс из миллиона, что он не виновен…
  – Не беспокойтесь. – Уголок ее рта вздернулся. – Кто-нибудь составит мне компанию?
  – Да. Я и Вульф. Нам нужно только подтверждение.
  – Тогда это даже не ложь. Правда ведь относительна. Я вижу, вы побрились. Поцелуйте меня.
  – В качестве платы вперед?
  – Нет, только в виде аванса.
  Секунд тридцать спустя я выпрямился, кашлянул и сказал:
  – Если уж что-то делать, то как следует.
  Она улыбнулась и ничего не ответила.
  – Так вот, – продолжал я. – Хватит улыбаться и выслушайте меня.
  Мне не пришлось долго объяснять. Через четыре минуты я уже шел к дому.
  Вульф был на террасе вместе с Праттом, Джимми и Монтом Макмилланом. Джимми выглядел довольно уныло, и по его глазам я заключил, что накануне он слегка перебрал. Макмиллан сидел, устремив взор на Ниро Вульфа. Пратт неистовствовал. Он был взбешен не только тем, что сорвался его план рекламного пиршества. Он злился на Ниро Вульфа, про которого, вероятно, много чего наслушался от окружного прокурора Уодделла.
  Вульф, который, как я заметил, успел уже расправиться с бутылкой пива, встал.
  – Я не обижен вашей враждебностью, мистер Пратт, и надеюсь, что вы очень скоро поймете свое заблуждение. Может быть, вы даже поблагодарите меня, но я не прошу этого. Не хочу вас больше беспокоить. Мне только надо переговорить с мистером Макмилланом с глазу на глаз. Разговаривая с ним по телефону сегодня утром, я взял на себя смелость назначить ему встречу в вашем доме. Тому была особая причина. Не исключено, что нам потребуется присутствие мисс Роуэн.
  – Лили Роуэн? Какое, черт возьми, она имеет к этому отношение?
  – Посмотрим. Возможно, что и никакого. Во всяком случае, мистер Макмиллан согласился встретиться со мной здесь. Если мое присутствие вам неприятно, мы поищем другое место. Я думал, может быть, комната наверху…
  – Мне плевать на все это. Просто я привык высказывать все, что думаю.
  – Сделайте одолжение. Вы разрешите воспользоваться комнатой наверху?
  Пратт махнул рукой.
  – Нам нужно выпить. Берт! Эй, Берт!
  Джимми закрыл глаза и застонал.
  Мы отправились наверх. Макмиллан, по-прежнему не раскрывавший рта, шел следом за Вульфом, а я замыкал шествие. Когда мы начали подниматься по лестнице, я, глядя на вздымавшуюся надо мной широченную спину скотовода, достал из кобуры пистолет и переложил его в боковой карман, надеясь все же, что воспользоваться им не придется.
  Комната была в идеальном порядке. Через большие окна, которые так понравились Ниро Вульфу, ее освещали косые солнечные лучи. Я придвинул шефу огромное кресло. Появился Берт, такой же грязный, но столь же исполнительный во всем, что касалось пива и коктейлей. Когда все приготовления были закончены и Берт исчез, Макмиллан заговорил:
  – Вот уже второй раз я отрываюсь от дел, чтобы по просьбе Фреда Осгуда встретиться с вами. Это начинает мне надоедать. Я купил на ярмарке семь коров и быка, и мне надо доставить их на ферму.
  Вульф промолчал. Он откинулся на спинку кресла и сидел неподвижно, опустив руки на полированные подлокотники и разглядывая Макмиллана из-под опущенных век. Ничто не обнаруживало намерения заговорить или пошевелиться.
  Макмиллан не выдержал:
  – Черт побери, что здесь происходит? Это что, игра в гляделки?
  – Вся история мне совсем не нравится, – покачал головой Вульф. – Поверьте мне, сэр, мне это не доставляет никакого удовольствия. Я не хочу здесь задерживаться. Мы и так уже слишком задержались, слишком. – Он достал из кармана блокнот и протянул Макмиллану. – Посмотрите, пожалуйста, первые три странички. Только внимательно. Арчи, проследи, чтобы с блокнотом ничего не случилось.
  Пожав плечами, Макмиллан взял блокнот и принялся его разглядывать, низко опустив голову, так что видеть его лицо я не мог. Рассмотрев рисунки, он поднял голову.
  – Ну и в чем состоит розыгрыш? – спросил он.
  – Я бы не назвал это розыгрышем. – Голос Вульфа поднялся на октаву: – Вы узнаёте эти рисунки?
  – Впервые их вижу.
  – Верно. Я неправильно поставил вопрос. Вы узнаёте, с кого они сделаны?
  – Нет. Наброски не слишком высокого качества.
  – Все верно. Тем не менее я ожидал, что вы его узнаете. Это был ваш бык. Я сравнил эти зарисовки с регистрационными формулярами, которые предоставил мне мистер Беннет, и у меня не осталось сомнений, что моделью для них послужил Гикори Букингем Пелл. Ваш бык, павший от сибирской язвы месяц назад.
  – Разве?
  Макмиллан снова не торопясь взглянул на листки, потом перевел взгляд на Вульфа.
  – Возможно. Это интересно. Откуда у вас эти рисунки?
  – Вот об этом я и хотел поговорить. – Вульф сплел пальцы у себя на животе. – Я их сделал сам. Вы слышали о том, что здесь произошло в понедельник днем, перед вашим приездом? Мы с мистером Гудвином шли через загон, когда на нас напал бык. Мистер Гудвин улизнул благодаря своему проворству, а я влез на валун, стоящий посреди загона. Я стоял там минут пятнадцать, прежде чем меня спасла мисс Пратт. Я очень дорожу своим достоинством и чувствовал себя униженным. Бык прогуливался неподалеку, и я достал свой блокнот и сделал эти зарисовки. Конечно, это было ребячество, но я был удовлетворен. Таким образом я… ну, как бы использовал преимущество своего положения. Могу я забрать назад блокнот?
  Макмиллан не пошевелился. Я встал, забрал у него блокнот и сунул себе в карман. Казалось, он даже не заметил этого.
  – Вы, видимо, рехнулись, – произнес он наконец. – В загоне находился Цезарь. Гикори Цезарь Гринден.
  – Нет, сэр. В том-то и дело, что нет. В загоне был Гикори Букингем Пелл. Это доказывают сделанные мной в понедельник зарисовки. Я был в этом уверен задолго до того, как мистер Беннет предоставил в мое распоряжение картотеку лиги. Я заподозрил это в понедельник днем. В понедельник ночью я это твердо знал. Я не знал, что это Букингем, так как не слыхал о нем, но знал, что это не Цезарь.
  – Вы лжете! Кто сказал вам…
  – Никто мне ничего не говорил, – поморщился Вульф. Он расплел пальцы. – Позвольте мне сделать вам одно предложение, сэр. Дело чрезвычайно серьезное, и мы ничего не добьемся пустой болтовней. Вы понимаете, к чему я клоню. Я собираюсь доказать, что Клайд Осгуд и Говард Бронсон погибли от вашей руки. Вы не можете этого опровергнуть, пока я не изложу свои доводы, и сдержать меня своими оскорблениями вы тоже не сумеете. Давайте будем взаимно вежливы. Я не докажу вашей вины, если буду кричать «Убийца!», а вы ничего не докажете, если будете кричать «Лжец!» или изображать удивление. Вы прекрасно знали, зачем я вас пригласил.
  Взгляд Макмиллана оставался твердым. Как и его голос.
  – Вы попытаетесь это доказать?
  – Да. Я уже доказал, что Цезаря не было в загоне.
  – Этой мазней? Всякому ясно, что это дешевый трюк. Неужели кто-то поверит, что, стоя на валуне, вы рисовали быка?
  – Думаю, да. – Вульф взглянул на меня. – Арчи, позови мисс Роуэн.
  Я кубарем скатился с лестницы и помчался к гамаку, где ждала Лили. Она взяла меня под руку, что мне пришлось стерпеть в интересах дела, но я заставил ее бежать стремглав. Лили не сопротивлялась, и когда мы поднялись по лестнице, она немного запыхалась. По тому, как она поздоровалась сначала с Вульфом, а потом с Макмилланом, я понял, что она способная ученица.
  – Мисс Роуэн, – заговорил Вульф, – помните ли вы, как в понедельник днем бык загнал меня на валун в загоне?
  – Да, конечно, помню, – улыбнулась она.
  – Сколько времени я там простоял?
  – Ну… я бы сказала, минут пятнадцать. От десяти до двадцати.
  – Что делала в это время мисс Пратт?
  – Она побежала за машиной, потом подъехала к загону, потом спорила с Дейвом у ворот, потом поехали к вам.
  – Что делал Дейв?
  – Размахивал ружьем, спорил с Эска… с мистером Гудвином и с Кэролайн и прыгал как козел.
  – Что делали вы?
  – Смотрела. Главным образом на вас. Это было забавное зрелище – вы и бык.
  – Что делал я?
  – Вы забрались на валун и минуты две-три стояли скрестив руки на груди. Потом достали из кармана нечто вроде записной книжки и начали что-то писать или рисовать. Время от времени вы поглядывали на быка, как будто рисовали его. Едва ли вы это делали в такой ситуации, но выглядело все именно так.
  Вульф кивнул:
  – Я сомневаюсь, что вам когда-нибудь придется повторять это на суде, но если потребуется, вы сделаете это?
  – Конечно. А почему нет?
  – Под присягой?
  – Конечно. Правда, особого удовольствия мне это не доставит.
  – Но вы сделаете это?
  – Да.
  Вульф повернулся к скотоводу:
  – Вы хотите задать ей какие-нибудь вопросы?
  Макмиллан посмотрел на него и ничего не ответил. Я распахнул дверь.
  – Этого достаточно, мисс Роуэн, благодарю вас.
  За порогом она остановилась и сказала:
  – Отведите меня к гамаку.
  – Порезвитесь сами. Занятия окончены.
  Она скорчила мне рожицу и убежала, а я закрыл дверь и сел на свой стул.
  – Я по-прежнему утверждаю, что это трюк, – сказал Макмиллан. – Причем грязный трюк. Что у вас еще?
  – Это все! Жаль, – вздохнул Ниро Вульф. – Это все, сэр. Советую вам подумать, не достаточно ли этого. Предположим, вам предъявят обвинение в убийстве Клайда Осгуда и состоится суд. Мистер Гудвин покажет, что, пока я стоял на валуне, он видел, как я поглядываю на быка и что-то рисую в блокноте. Мисс Роуэн засвидетельствует то, что вы сейчас слышали. Я скажу, что рисовал быка, и присяжные сравнят мои рисунки с формулярами Цезаря и Букингема. Разве этого не достаточно, чтобы доказать, что в загоне был Букингем, а не Цезарь?
  Макмиллан не отрываясь смотрел на него.
  – Отвечу на ваше обвинение, что это трюк, – продолжал Вульф. – Предположим. Но вам ли об этом говорить? Я видел собственными глазами, что в загоне был Букингем. У меня была возможность рассмотреть его вблизи. К тому же я изучил формуляры с зарисовкой окраса. У Букингема на левом плече было белое пятно, а у Цезаря пятна не было. У быка, который гулял на пастбище, такое пятно имелось. Белая полоска на морде Букингема оканчивалась ниже глаз. У Цезаря она была короче, но немного выше. А я не только изучил морду быка в загоне днем, но и внимательно рассмотрел ее ночью при свете фонарика. Это был Букингем. Вы это знаете, и я это знаю, и присяжные узнают, когда я им продемонстрирую рисунки. А когда мистер Гудвин и мисс Роуэн дадут свои показания, истина будет окончательно установлена.
  – Что еще?
  – Все. Этого и так достаточно.
  Макмиллан резко поднялся на ноги. Я вскочил одновременно с ним и выхватил пистолет. Он увидел его и мрачно усмехнулся.
  – Валяй, сынок, останови меня, – проговорил он, медленно направляясь к двери. – Только бей наверняка.
  Я подскочил к двери и привалился к ней спиной.
  – Джентльмены! Прошу вас, мистер Макмиллан! – резко звучал голос Ниро Вульфа. – Вернитесь и примите этот удар судьбы.
  – А что, по-вашему, я делал весь последний месяц, как не принимал удары судьбы?
  – Знаю. Но вы еще боролись. Теперь сопротивление бесполезно. Вы не можете уйти отсюда: мистер Гудвин вас не выпустит. Успокойтесь и сядьте на место.
  Макмиллан медленно прошел назад, сел на стул и обхватил голову руками.
  – Вы спросили, что у меня есть еще, – продолжал Вульф. – Если вы имели в виду доказательства, то, повторяю, никаких других доказательств не потребуется. Если вы хотели, чтобы я подсластил вам горечь поражения, то пожалуйста. Вы все прекрасно продумали. Не случись здесь меня, вас бы никто никогда не заподозрил.
  Вульф снова сплел пальцы на животе. Я положил пистолет в карман и сел.
  – Как уже говорил, еще в понедельник я заподозрил, что в загоне другой бык, а не чемпион Цезарь. Когда Клайд предложил Пратту заключить пари, что тот не зарежет Цезаря, это дало мне повод для размышлений. Я призадумался. Каким образом Клайд намеревался выиграть пари? Выкрав быка и спрятав его? Невероятно: быка охраняли, да и где его спрятать? Заменить быка другим, менее ценным? Более вероятно, но все равно невыполнимо: быка охраняли, и к тому же подмена была бы раскрыта, тем более что там находились вы. Я взвесил другие возможности. Одна разгадка прямо напрашивалась: в загоне был не Цезарь, и Клайд заметил это. Он только что побывал возле загона, у него имелся бинокль, и он разбирался в скоте. Я решил, что разгадал эту маленькую тайну, и выбросил дело из головы, поскольку оно меня не касалось.
  Когда в понедельник ночью мы сбежались на выстрелы мистера Гудвина, это по-прежнему меня не касалось. Но загадка стала еще более хитрой и вызвала у меня профессиональный интерес. Я осмотрел быка, нашел орудие убийства, вернулся в комнату и удовлетворился тем, что перебрал все возможные варианты. Конечно, я это делал только для собственного удовольствия. Если в загоне был не Цезарь, то вы, безусловно, об этом знали и, следовательно, обманули Пратта. Каким способом и с какой целью? Цель – получить сорок пять тысяч долларов. Способ – продажа взамен Цезаря другого, менее ценного, но похожего быка. Но тогда где же Цезарь? Вы бы сильно рисковали, если бы оставили его у себя после того, как официально он был продан, зажарен и съеден. Вы не могли бы назвать его Цезарем. Что, если бы он попался кому-нибудь на глаза? Вы не могли открыто им владеть. Никто не мог. Цезарь был мертв.
  Вульф сделал паузу и спросил:
  – Цезаря уже не было в живых, когда вы получили сорок пять тысяч от Пратта?
  Макмиллан, обхватив голову руками, не шелохнулся и не издал ни звука.
  – Конечно, он был мертв, – продолжал Вульф. – Издох от сибирской язвы. Пратт говорил, что в первый раз предложил купить у вас Цезаря для своего дурацкого барбекю больше двух месяцев назад и вы с негодованием отказались. Затем началась эпидемия сибирской язвы, и ваше стадо почти все полегло. Однажды утром вы обнаружили, что Цезарь издох. Отчаяние подсказало вам гениальную идею. Букингем, похожий на Цезаря почти как две капли воды, но не стоивший и малой толики того, что стоил Цезарь, оставался жив и здоров. Вы объявили, что Букингем издох, и предложили Пратту купить Цезаря. Провести таким способом скотовода вам бы не удалось, но Пратту от этого мошенничества не было бы вреда: мясо зажаренного на вертеле Букингема не хуже мяса Цезаря.
  Неожиданно приехал Клайд, который разбирался в скоте, и обнаружил подмену. Вы это заподозрили, когда он предложил пари. Вы проводили его до машины и после разговора с ним укрепились в своих подозрениях. Вы уговорились встретиться с ним позднее и все обсудить. Вечером, когда все думали, что вы спите у себя наверху, вы незаметно покинули дом и встретились с Клайдом. Вы понимаете, что это только мои предположения. Клайд сообщил, что знает о подмене, и намерен о ней заявить, чтобы выиграть пари. Вам это грозило позором и разорением.
  Возможно, он предложил вам компромисс. Например, вы даете ему двадцать тысяч из денег, вырученных за быка, половину Клайд выплачивает Пратту за проигранное пари, а другую оставляет при себе – как и вашу тайну. Но вы оглушили Клайда и вознамерились обставить дело так, будто его забодал бык. Увидев бычьи рога в понедельник ночью, я заподозрил, что их испачкал кровью тот, кто совершил убийство. Вам следовало проделать это тщательнее, но вы торопились: надо было еще вымыть кирку и незамеченным пробраться в дом. Ведь вы не знали, когда будет обнаружено тело, через пять минут или через пять часов…
  Вульф приоткрыл глаза.
  – Я вам не надоел? Может быть, хватит?
  Ответа не было.
  – Ладно. В понедельник ночью я решил, что все обстоит именно таким образом, но меня это не касалось. Однако все изменилось, когда я принял предложение мистера Осгуда расследовать смерть Клайда. Тогда мне казалось, что я справлюсь с задачей за несколько часов. Всего-то и требовалось – найти два доказательства для подтверждения моей версии. Для этого следовало, во-первых, расспросить, не видел ли вас кто-нибудь из тех, кто был в ту ночь в праттовском доме. Если бы выяснилось, что вы не выходили из дома, например, если бы кто-то находился в вашем обществе и подтвердил ваше алиби, то мне пришлось бы искать другую разгадку. Во-вторых, надлежало установить, что за бык находился в загоне.
  Первое я предоставил мистеру Уодделлу, это входило в его обязанности, а я пока что пытался разузнать про Клайда у его отца и сестры. Второе доказательство я надеялся получить с помощью мистера Беннета сразу же после того, как узнаю о результатах расследования, проведенного окружным прокурором. До сих пор не могу простить себе эту идиотскую задержку. Не следовало откладывать этого ни на минуту. Ведь менее чем через три часа после того, как взялся за дело, я узнал от вас, что бык пал и должен быть немедленно сожжен. Я попытался кое-что сделать – позвонил мистеру Беннету и узнал, что быков гернсейской породы не клеймят. Мистер Гудвин поспешил на место происшествия, чтобы сфотографировать быка, но опоздал. Вы не теряли даром времени. Конечно, вы сами заразили его сибирской язвой. Может быть, скажете мне, как это сделали?
  Макмиллан не отвечал. Вульф пожал плечами.
  – Вы действовали умно и энергично. Пока все шло к тому, что лже-Цезаря забьют и зажарят, вам нечего было опасаться. Но после смерти Клайда, когда барбекю отложили, присутствие быка, живого или мертвого, представляло для вас смертельную угрозу. Не мешкая, вы начали действовать. Вы не просто убили быка, но сделали это так, чтобы туша подлежала немедленному сожжению.
  Я оказался в тупике. Вы меня провели. Когда от быка ничего не осталось, я лишился возможности доказать, какой у вас имелся мотив для убийства Клайда. Я не располагал даже подтверждениями собственной догадки, что бык не Цезарь. Вторник прошел впустую. Я беседовал с вами и пытался как-нибудь вас подловить, высказывая абсурдные предположения, но вы держались настороже. Вы упрекнули меня в том, что я вас подозреваю, и ушли.
  Я попытался разузнать что-нибудь от Бронсона, но и тут не преуспел. Такие люди непробиваемы, когда у их оппонентов нет фактов, а у меня никаких фактов не было. Правда, Бронсон натолкнул меня на кое-какие предположения. Клайд рассказал ему, как собирается выиграть пари. Следовательно, Бронсон знал, что вы убийца. Возможно, он даже следил за вами с Клайдом, притаившись в темноте, и шантажировал вас. Я все это предполагал, но, естественно, он ни в чем не признался, а я не мог ничего доказать.
  Вчера утром я встретился с мистером Беннетом. Я хотел выяснить все, что возможно, про отличительные признаки быков и выяснил очень много полезного, но ничего такого, что могло бы послужить доказательством. Затем я узнал о смерти Бронсона. Вообще-то это было естественно. Заподозрив, что он шантажирует вас, я обозвал его глупцом и оказался прав. В этом случае вы тоже действовали быстро и решительно. Люди, подобные вам, становятся очень опасными, когда им что-то угрожает. Они способны на самый отчаянный поступок и при этом не теряют присутствия духа. Я не побоялся остаться с вами в одной комнате, поскольку все знают, что мы здесь, но в другой ситуации я бы на это не отважился.
  Макмиллан поднял голову и нарушил наконец свое молчание.
  – Со мной покончено, – глухо сказал он.
  – Думаю, да, – кивнул Вульф. – Если даже присяжные сочтут, что улик недостаточно, чтобы осудить вас за убийство, вас осудят за мошенничество. Теперь насчет этих зарисовок. Три часа назад мне еще абсолютно не за что было уцепиться, чтобы доказать вашу виновность. Но как только я увидел формуляры Букингема и Цезаря, я ни секунды больше не сомневался, который из них был в загоне. Белое пятно на плече я видел собственными глазами, так же как и длинную полосу на морде. Я сделал зарисовки, чтобы придать убедительность моим доводам. Они будут использованы именно так, как я говорил, и показания мисс Роуэн и мистера Гудвина послужат довеском к моим собственным. Как я говорил, этого будет достаточно, чтобы осудить вас за мошенничество, если не за убийство. – Вульф вздохнул. – Вы убили Клайда Осгуда, чтобы вас не обвинили в мошенничестве. Теперь вам снова это угрожает. Как минимум.
  Макмиллан мотнул головой, как бы пытаясь что-то от себя отогнать. Это движение мне показалось знакомым, но я не мог вспомнить откуда. Вскоре он повторил его, и я вспомнил: именно так мотал головой бык в загоне… Макмиллан посмотрел на Вульфа и попросил:
  – Сделайте одолжение, позвольте мне на минуту спуститься к машине. Одному.
  – Вы не вернетесь.
  – Вернусь. Я буду здесь через пять минут.
  – Я обязан сделать вам это одолжение?
  – Нет. Но и я вам сделаю одно, в ответ. Я кое-что напишу и распишусь. Я напишу все, что вы захотите. Обещаю вам. Но я сделаю это, когда вернусь, не раньше. Вы спрашивали, как я убил Букингема. Я покажу вам, как я это сделал.
  – Выпусти его, Арчи, – сказал Вульф.
  Я не шелохнулся. Я знал, что его иногда охватывают романтические порывы, и думал, что, поразмыслив немного, он возьмет свои слова назад. Но несколько мгновений спустя он рявкнул на меня:
  – Ну?
  Я встал и открыл дверь. Макмиллан, тяжело шагая, вышел. Я повернулся к Вульфу и саркастически произнес:
  – Предсказание судьбы и чтение мыслей. Интересно будет объяснить…
  – Замолчи.
  Я распахнул дверь и, стоя на пороге, прислушивался в ожидании выстрела или звука заводящегося мотора. Но через пять минут послышались шаги Макмиллана. Он вошел в комнату, не удостоив меня взглядом, приблизился к Ниро Вульфу, вручил ему что-то и сел на место. Он запыхался, но старался не подавать виду.
  – Вот этим я убил Букингема. У меня нет карандаша и блокнота. Если вы разрешите воспользоваться вашим…
  Вульф разглядывал шприц, который держал двумя пальцами. Потом он посмотрел на Макмиллана.
  – Бациллы сибирской язвы?
  – Да. Пять кубиков. Я сам приготовил культуру из тканей сердца Цезаря в то утро, когда обнаружил его мертвым. Мне здорово досталось за то, что я его вскрыл. Я это сделал до того, как мне пришло в голову выдать Букингема за Цезаря. В то утро я плохо соображал, что делаю, но я думал использовать его для себя – яд из сердца Цезаря. Осторожней со шприцем. Правда, он пуст, но на конце иглы еще может быть какая-нибудь капля, хотя я только что вытер иглу.
  – Сибирская язва смертельна для человека?
  – Да. В данном случае смерть наступит минут через двадцать, потому что я впрыснул больше двух кубиков себе в вену. – Он дотронулся пальцем до левого предплечья. – Прямо в вену. Букингему хватило половины этой дозы. Лучше дайте мне побыстрее блокнот.
  Я вынул блокнот, выдрал три верхних листка с художествами Вульфа и протянул ему блокнот вместе со своей ручкой. Он попробовал, как пишет перо.
  – Может, сами продиктуете? – спросил он Вульфа.
  – Нет. Напишите своими словами. Только покороче.
  Я сидел и смотрел, как движется перо по бумаге. Видимо, он не умел быстро писать. В течение нескольких минут было слышно только слабое поскрипывание пера. Затем он спросил, не поднимая головы:
  – Как пишется слово «бессознательный»?
  Вульф продиктовал ему слово по слогам.
  Я посмотрел, как перо вновь заходило по бумаге. Пистолет оттягивал мне карман, и я переложил его в кобуру. Вульф сидел с закрытыми глазами.
  Глава двадцать первая
  Все это произошло два месяца назад.
  Вчера, когда я перепечатывал из блокнота продиктованный Вульфом отчет о деле Крэмптона, зазвонил телефон. Вульф, сидевший за столом в своем колоссальном кресле и почему-то не потягивавший пиво, поднял трубку. Секунду спустя он кашлянул и пробормотал:
  – Ей нужен Эскамильо.
  Я поднял параллельную трубку.
  – Привет, игрушка. Я занят.
  – Всегда вы заняты. – Она была настроена решительно. – Послушайте минутку. Я только что получила приглашение на свадьбу Нэнси и Джимми, которая состоится завтра. Знаю, что вы тоже приглашены. Мы пойдем вместе. Можете приехать.
  – Стойте! Остановитесь и переведите дух. Никаких свадеб! Свадьбы – это варварские пережитки варварского прошлого. Сомневаюсь, что пойду когда-нибудь даже на свою собственную.
  – Возможно. От вас всего можно ожидать, хотя за нитку искусственного жемчуга я бы сама вышла за вас замуж. Но эта свадьба должна быть забавной. Потом вы сможете выпить со мной коктейль и поужинать.
  – Мой пульс спокоен.
  – Поцелуете меня.
  – Все равно – спокоен.
  – Я не видела вас целую вечность.
  – Ладно. Я скажу вам, что́ собираюсь делать. Завтра вечером, в девять часов, я иду в «Стрэнд» посмотреть бильярдный матч Гринлифа с Болдуином. Можете прийти, если обещаете сидеть смирно.
  – Для меня что бильярд, что бейсбол – все одно. Но, так и быть, можете прийти ко мне поужинать.
  – Нет уж, я поем дома с боссом. Итак, встречаемся в вестибюле «Стрэнда» в восемь пятьдесят пять.
  – Боже мой, там столько людей…
  – Я сгораю от желания появиться с вами на людях.
  – Восемь пятьдесят пять завтра?
  – Точно.
  Я повесил трубку и вернулся к своей машинке. Раздался голос Вульфа:
  – Арчи!
  – Да, сэр?
  – Достань словарь и посмотри, что означает слово «кокетство».
  Я пропустил его слова мимо ушей и начал печатать шестнадцатый пункт отчета.
  ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП
  Глава первая
  В дверь позвонили. Я вышел в прихожую и, открыв дверь, увидел незнакомую девушку. Я поздоровался.
  – Пжалста, – сказала девушка, – мне бы повидать мистура Ниро Вульфа.
  Может, она произнесла не «пжалста», а «пажалуста» или «пажалста». Как бы то ни было, говор ее даже отдаленно не напоминал речь Среднего Запада или Новой Англии, не говоря уж о Парк-авеню и тем более Ист-Сайде. Само собой, такое явно не американское произношение несколько резало мне слух. Тем не менее я вежливо пригласил ее войти, провел в кабинет и, усадив в кресло, с трудом выудил из нее имя – пришлось спрашивать его по буквам.
  – До одиннадцати часов мистер Вульф занят, – сообщил я, попутно бросив взгляд на настенные часы над моим письменным столом. Часы показывали половину одиннадцатого. – Я – Арчи Гудвин, личный секретарь и помощник мистера Вульфа. Чтобы не терять времени даром, вы можете начать…
  Она покачала головой и заявила, что время у нее есть. Тогда я предложил ей полистать журнал или книгу, но она снова отказалась. Я оставил ее в покое и вернулся к прерванному занятию: до ее прихода я сидел за столом, приводя в порядок картотеку скрещивания орхидей, которую успел изрядно запустить. Минут пять спустя, уже приближаясь к концу, я услышал за спиной голос:
  – Впрочем, пожалуй, я и впрямь не откажусь от какой-нибудь книжки. Можно?
  Я указал посетительнице на книжные полки, предоставив ей выбирать книгу по своему вкусу, и вернулся к прерванному занятию. Когда минутой позже я снова поднял глаза, она – уже с книгой в руках – стояла около меня.
  – Мистур Вульф читает это? – спросила она. Ее тихий и низкий голос звучал бы вполне приятно, потрудись она выучить, как правильно произносить слова.
  Я взглянул на корешок и ответил, что в свое время Вульф эту книгу прочитал.
  – Но он это стадирует?
  – С какой стати? Он же гений, а гению вовсе не пристало что-либо штудировать.
  – Ему достаточно прочитать книгу один раз, чтобы все усвоить?
  – Совершенно верно.
  Девушка направилась к своему креслу, но вдруг обернулась:
  – Может, вы ее читаете?
  – Нет, – отрезал я.
  Она чуть заметно улыбнулась:
  – Что, история Балкан для вас слишком сложна?
  – Не знаю, никогда ею не занимался. Насколько мне известно, королей и королев там убивают как мух. А про убийства куда интереснее читать в газете.
  Улыбка мигом исчезла. Посетительница опустилась в кресло и, похоже, целиком погрузилась в чтение. Я закончил возиться с карточками, аккуратно сложил их в стопку и отчалил в оранжерею. Преодолев два марша покрытой ковровой дорожкой лестницы, я забрался на последний этаж, а оттуда вскарабкался по крутым ступенькам под самую крышу. Вся оранжерея, кроме питомника и каморки, в которой спал Хорстман, была застеклена. Прошагав через первые две комнаты между серебристыми стеллажами и бетонными скамьями с десятью тысячами цветочных горшков, в которых чего только не было, от нежной рассады до одонтоглоссумов и дендробиумов в полном цвету, я отыскал Ниро Вульфа в термальной. Уперев в бока большие пальцы и насупившись, он смотрел на Хорстмана, который, в свою очередь, хмуро и укоризненно взирал на огромный цветок целогины с белыми лепестками и оранжевой губой. Вульф бормотал:
  – Целых две недели коту под хвост. Ну по крайней мере двенадцать дней. Если все дело в стимуляции… Что тебе, Арчи?
  Я протянул Хорстману карточки:
  – Вот данные по мильтониям и лелиям. Даты прорастания у вас уже есть. Между прочим, внизу сидит некая чужестранка, желающая позаимствовать у вас книгу. Ей примерно двадцать два года, и у нее чудесные ножки. Лицо хотя и угрюмое, но вполне смазливое, глаза красивые и темные, но встревоженные. Да, еще у нее прекрасный голос, но говорит она прямо как Линн Фонтэнн в «Восторженном идиоте». Тютелька в тютельку. Зовут ее Карла Лофхен.
  Вульф взял у Хорстмана карточки, собираясь их просмотреть, но вдруг встрепенулся и бросил на меня острый взгляд.
  – Как ты сказал? – резко спросил он. – Карла?..
  – Лофхен. – Я произнес фамилию по буквам и ухмыльнулся. – Я вас понимаю, меня это тоже сразу поразило. Может, вы помните, что я читал «Возвращение аборигена»54. Похоже на название горы. Черная гора. Черногория. Монтенегро, что является венецианским вариантом названия «Монтенеро», гора Нерона, Ниро. А ведь именно так вас зовут. Возможно, это просто совпадение, но для такого опытного сыщика, как я, не составило труда…
  – Что ей нужно?
  – Говорит, что пришла побеседовать с вами, но, по-моему, просто хочет позаимствовать у вас книгу. Она достала с полки «Объединенную Югославию» Хендерсона и спросила, читаете ли вы ее, не стадируете ли, не читаю ли ее сейчас я и так далее. А теперь она сидит там внизу, уткнув в книгу свой хорошенький носик. Только вот глаза у нее слишком обеспокоенные. Меня так и подмывало сказать ей, что ваш банковский счет в полном порядке и вы вряд ли согласитесь взяться…
  Я запнулся. Вульф не слушал меня, притворившись, будто усиленно изучает принесенные мной карточки. Чистое ребячество. Ведь до одиннадцати оставалось всего ничего, каких-то три минуты, а ровно в этот час Вульф неукоснительно спускался из оранжереи в рабочий кабинет. Поэтому я неодобрительно фыркнул, отвернулся и устремился в обратный путь.
  Чужестранка по-прежнему читала, сидя в кресле, но уже не книгу, а журнал. Я поискал глазами книгу, желая водворить ее на место, но, оказывается, Карла Лофхен меня опередила. Томик стоял там же, где и раньше. Я мысленно похвалил девушку: в наши дни подобную аккуратность встретишь не часто. Я сказал ей, что Вульф вот-вот спустится.
  И действительно, не успел я расчистить письменный стол и водрузить на него пишущую машинку, как услышал клацанье двери личного лифта моего шефа, а мгновение спустя сам Вульф вошел в кабинет и грузно протопал прямо к своему рабочему столу. Не дойдя до него какого-нибудь шага, Вульф попридержал свой аллюр и соизволил заметить посетительницу, поприветствовав ее еле заметным кивком, – голова его нагнулась при этом от силы на один градус. После этого Вульф добрался наконец до своего кресла, взгромоздился на него, бросил взгляд на вазу с каттлеями, а затем на утреннюю почту, лежащую под пресс-папье у него на столе, надавил большим пальцем на звонок, чтобы Фриц принес пива, и, откинувшись в кресле поудобнее, вздохнул. Девушка тем временем закрыла журнал, лежавший у нее на коленях, и пристально разглядывала Вульфа сквозь длинные полуопущенные ресницы.
  Вульф отрывисто бросил:
  – Лофхен, говорите? Это не ваша фамилия. Таких фамилий нет.
  Ее ресницы чуть дрогнули.
  – Я сама ее выбрала, – ответила девушка, слегка улыбнувшись. – Так мне удобнее. Сами посудите, стоит ли раздражать американцев фамилией вроде Кральевич?
  – Так ваша фамилия Кральевич?
  – Нет.
  – Впрочем, это не имеет значения. – По какой-то непонятной для меня причине Вульф казался раздосадованным. – Вы пришли повидаться со мной?
  Мисс Лофхен негромко рассмеялась.
  – Вы говорите прямо как монтенегрец, – заявила она. – Или черногорец, если вам, как и всем американцам, больше нравится такое название. Правда, вы не очень похожи на жителя Черногории, ведь наши люди растут больше вверх, а не вширь, как вы. Зато, когда вы говорите, я чувствую себя как дома. Именно так черногорцы и обращаются к девушке. Это из-за того, чем вы питаетесь?
  Я отвернулся, пряча ухмылку.
  Вульф прогромыхал:
  – Чем я могу вам помочь, мисс Лофхен?
  – Ах да. – В ее глазах опять отразилась тревога. – Стоило мне вас увидеть, и я забыла все на свете. Я, конечно, наслышана о вас, только вы совсем не похожи на знаменитость. Вы больше похожи на… – Она замялась, потом сложила губки бантиком и продолжила: – Ну, все равно, просто вы очень известны и когда-то жили в Черногории. Как видите, я немало знаю о вас, hvala bogu. Так вот, я хочу нанять вас – из-за одной крупной неприятности.
  – К сожалению, я не…
  – Это вовсе не у меня неприятности, – быстро пояснила девушка. – Дело касается моей подруги, которая не так давно приехала в Америку. Ее зовут Нийя Тормик. – Длинные черные ресницы затрепетали. – Мы вместе работаем в школе Николы Милтана на Сорок восьмой улице. Может, знаете? Школа танцев и фехтования. Не слышали?
  – Мы встречались с Милтаном, – ворчливо ответил Вульф. – За столом у моего друга Марко Вукчича. Но боюсь, в настоящее время я слишком занят…
  Девушка даже бровью не повела.
  – Мы с Нийей хорошие фехтовальщицы, – затараторила она. – Фехтовать мы учились в Загребе, у самого Корсини, – на рапирах, саблях и шпагах. Ну, а уж танцы – это совсем просто. Ламбет-уок55 мы освоили минут за двадцать, а богачей обучаем ему уже за пять уроков, причем за вполне приличную плату. Правда, расплачиваются они с Николой Милтаном, а нам перепадают какие-то крохи. Поэтому сейчас, когда Нийя влипла в эту дурацкую историю, мы не можем себе позволить заплатить вам столько же, сколько отваливают некоторые другие. Хотя кое-что заплатим. И потом, мы ведь как-никак из Загреба. Так вот, Нийя попала в нешуточную передрягу, хотя ни в чем не виновата. Она ведь не воровка какая-нибудь, как думают эти дураки американцы. Но ее могут посадить в тюрьму, так что, пжалста, поторопитесь…
  Вульф скривился, всем своим видом показывая, как ему, при его стойком отвращении к работе, невыносимы подобные уговоры, да еще когда счет в банке исчисляется пятизначной цифрой. Пытаясь остановить движением руки поток слов посетительницы, он заговорил увещевающе:
  – К сожалению, я сейчас слишком занят…
  Карла Лофхен пропустила его слова мимо ушей.
  – Я пришла к вам вместо Нийи, потому что у нее сегодня очень важный урок, а нам с ней во что бы то ни стало надо сохранить эту работу. Но конечно, вам нужно встретиться с ней самой. Поэтому вы должны отправиться в школу Милтана. Он как раз назначил сегодня общую встречу, чтобы разобраться в случившемся. Ведь большей нелепицы и вообразить нельзя. Заподозрить Нийю в том, что она способна залезть к кому-то в карман и украсть бриллианты! Но мне даже подумать страшно, что все кончится так, как предрекает Милтан… Если бриллианты не возвратят… Впрочем, постойте, я же должна вам рассказать…
  Я разинул рот от изумления. Обычно, проведя два часа на ногах в оранжерее, Вульф спускается в одиннадцать утра в кабинет, устраивается в кресле за столом и, благосклонно прислушиваясь к моим мелким колкостям, воздает должное свежему пиву. Сдвинуть его с места в это время можно с таким же успехом, как десятитонный валун. И вдруг у меня на глазах он приподнялся… И встал! С неясным бормотанием, которое можно было принять как за извинения, так и за проклятия, не взглянув ни на посетительницу, ни на меня, он прошествовал вон из кабинета через дверь, ведущую в прихожую. Мы проводили его взглядом, после чего Карла Лофхен повернулась ко мне – я заметил, что глаза ее широко раскрыты.
  – Он что, заболел? – резко спросила она.
  Я покачал головой и пояснил:
  – Вульф чудаковат. Вполне типичная для него выходка, хотя со стороны может и впрямь показаться, что он нездоров. Впрочем, его недуг не имеет ничего общего с сотрясением мозга или, скажем, коклюшем. Однажды, когда в том кресле, где вы сейчас сидите, расположился один весьма уважаемый юрист… Что, Фриц?
  Дверь, которую захлопнул за собой Вульф, открылась снова, и на пороге возник Фриц Бреннер. Судя по его лицу, он был сбит с толку.
  – Пожалуйста, Арчи, загляни на минутку в кухню.
  Я поднялся и, извинившись, вышел. В кухне на большом, покрытом клеенкой столе лежали заготовленные к обеду продукты, однако Ниро Вульф торчал там, обуреваемый отнюдь не внезапно вспыхнувшим любопытством к приготовлению пищи. Он стоял за холодильником с самым решительным видом, описать который я не берусь.
  – Выпроводи ее! – проревел он, едва я переступил порог кухни.
  – О господи! – Честно говоря, я и сам слегка раскипятился. – Она ведь пообещала кое-что заплатить. От таких слов и аллигатор оттаял бы! Если вы по ее глазам прочли, что ее подруга Нийя и в самом деле стибрила те стекляшки, то могли бы, по крайней мере…
  – Арчи! – Настолько взбешенным я видел Вульфа едва ли не впервые. – Лишь единожды в жизни мне пришлось улепетывать со всех ног – между прочим, от дамы, причем именно из Черногории. Это случилось много лет назад, но до сих пор каждая клеточка в моем теле помнит этот кошмар, как наяву. Я просто не в состоянии описать, какие чувства охватили меня в ту минуту, когда эта черногорка нежным голосом проблеяла: «Hvala bogu». Выставь ее!
  – Но ведь она не…
  – Арчи!
  Я понял, что препираться с Вульфом нет смысла, хотя понятия не имел, в самом ли деле он настолько перетрусил или просто юродствует. Я плюнул на все и, вернувшись в кабинет, остановился перед девушкой.
  – Мистер Вульф очень сожалеет, но он не сможет помочь вашей подруге. Он слишком занят.
  Карла Лофхен слегка откинула голову и недоуменно уставилась на меня. Дыхание ее участилось, а рот приоткрылся.
  – Как не сможет?.. – пролепетала она. – Нет, он должен!
  Она вскочила, и я отступил на шаг под ее сверкающим взглядом.
  – Мы же из Черногории! Нийя… моя подруга… она… – Негодование просто душило ее.
  – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – бесцеремонно оборвал я. – Он не хочет браться за ваше дело. Иногда мне удается его переубедить, но всему бывает предел. Кстати, что означает «hvala bogu»?
  Она недоуменно воззрилась на меня:
  – Это значит «слава богу». Если я его не увижу, передайте ему…
  – Не стоило вам произносить эти слова. Когда черногорка говорит по-черногорски, он с ног до головы покрывается мурашками. Нечто вроде аллергии. Простите, мисс Лофхен, но у вас ничего не получится. Я его знаю от «А» до «У» как облупленного. «У» для него последняя буква алфавита. Она означает «упрямый как осел».
  – Но он… Мне необходимо повидаться с ним, скажите ему…
  Упорства девушке было не занимать. Битых пять минут я уговаривал ее уйти. Мне вовсе не улыбалось прослыть грубияном, ведь если не считать немыслимого произношения, резавшего мой тонкий слух, то ничего против черногорских барышень я не имел. Наконец я закрыл за ней дверь и, вернувшись в кухню, язвительно провозгласил:
  – Думаю, опасность почти миновала. Следуйте за мной, шаг в шаг, но если я вдруг заору благим матом, бегите так, словно за вами черти гонятся.
  Раздавшийся в ответ грозный рык напомнил мне, на какую опасную стезю я вступил, поэтому пару минут спустя, когда Вульф вернулся в кабинет и вновь воцарился в своем кресле, я ни слова не произнес в защиту собственной точки зрения. Вульф молча пил пиво и копался в стопке каталогов, а я проверял накладные от Хёна и делал еще кое-какую привычную работу. Чуть позже, когда Вульф попросил меня приоткрыть окно, я понял, что скандалист поостыл.
  
  Напрасно мы (или один из нас) думали, что на сегодня с Балканами покончено. После одиннадцати часов, когда мы с Вульфом сидим в кабинете, входную дверь посетителям обычно открывает Фриц. Примерно в половине первого он вошел в кабинет и, сделав положенные три шага, объявил о приходе некоего Шталя, не пожелавшего открыть цель своего визита, но назвавшегося агентом Федерального бюро расследований.
  Я тихонько присвистнул и уважительно произнес:
  – Ого!
  Вульф слегка приоткрыл глаза и кивнул – сигнал Фрицу впустить посетителя.
  Нам еще не приходилось в ходе своей деятельности сталкиваться с фэбээровцами, и, когда посетитель вошел, я из уважения развернулся лицом к нему на крутящемся стуле. Он был ничего себе, невысокий, широкоплечий, с умными живыми глазами. Пожалуй, только подбородок немного подкачал, да и ботинки не мешало бы начистить. Гость еще раз представился, пожал руку мне и Вульфу, вынул из кармана кожаный бумажник, небрежно открыл его и улыбнулся шефу сдержанно, но дружелюбно.
  – Вот, пожалуйста, мое удостоверение, – произнес он хорошо поставленным голосом. Он вообще отличался прекрасными манерами, словно благовоспитанный страховой агент.
  Вульф мельком взглянул на удостоверение, кивнул и указал на кресло.
  – Чем обязан, сэр?
  Казалось, вид у фэбээровца был извиняющийся.
  – Простите за беспокойство, мистер Вульф, но служба есть служба. Я хотел бы спросить, знакомы ли вы с недавно вошедшим в силу федеральным законом, согласно которому лица, представляющие интересы каких-либо зарубежных ведомств, должны регистрироваться в Госдепартаменте?
  – Да, знаком, хотя и поверхностно. Я знаю о нем из газет, прочитал не так давно.
  – Значит, вам известна его суть?
  – Да.
  – Вы зарегистрировались, как того требует этот закон?
  – Нет. Я же не агент зарубежного ведомства.
  Фэбээровец закинул ногу на ногу.
  – Закон распространяется на представителей любых иностранных фирм, частных лиц и организаций, а также зарубежных правительств.
  – Именно так я и понял.
  – Он применим как к приезжим, так и к гражданам США. Вы гражданин Соединенных Штатов?
  – Да. Я здесь родился56.
  – Вы состояли какое-то время на службе у австрийского правительства?
  – Да, очень короткое время, еще в юности. Но тогда я жил не здесь, а за границей. Впрочем, я довольно быстро ушел со службы.
  – И служили в черногорской армии?
  – Да, опять-таки в юности, но несколько позже. В те дни я свято верил, что всех жестоких и злых людей следует убивать, и даже умертвил нескольких сам. Тогда, в тысяча девятьсот шестнадцатом году, я, между прочим, чуть не умер от голода.
  Фэбээровец испуганно встрепенулся:
  – Извините, не понял.
  – Я сказал, что чуть не умер тогда от голода. В нашу страну вторглись австрийцы, и мы сражались против пулеметов голыми руками. В принципе я был ходячим мертвецом, ведь человек не может прокормиться одной сухой травой. Но я все-таки выжил. Поесть по-человечески мне довелось, только когда в войну вступили Соединенные Штаты и я отмахал пешком добрых шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. По окончании войны я вернулся на Балканы, лишился там еще одной иллюзии и окончательно отбыл в Америку.
  – Hvala bogu, – весело вставил я.
  Шталь ошарашенно вскинул голову:
  – Простите? Вы черногорец?
  – Не совсем. Я родом из Огайо. Огайец, так сказать, чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.
  Вульф не удостоил меня вниманием и продолжил:
  – Хотел бы сказать, мистер Шталь, что по природе своей не склонен позволять какому-либо индивидууму копаться в моем прошлом. Но вы не просто индивидуум. Вы представитель федерального правительства. В сущности, вы сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет, чтобы кое-что обо мне узнать. Я глубоко благодарен своей стране за любезные мне традиции, которые она до сих пор ухитрялась не растерять… Кстати, не хотите ли пропустить стаканчик американского пива?
  – Нет, благодарю вас.
  Вульф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул. Затем изрек:
  – Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос. Нет, я не представляю интересы какого-либо иностранного ведомства, компании, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне как профессиональному сыщику приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, который время от времени оказывает мне ту же услугу. В данный момент я ничего не расследую. И не работаю ни на мистера Хичкока, ни на кого-то другого.
  – Понятно. – Казалось, Шталь верит каждому его слову. – Что ж, вы объяснились вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних дел в Европе… Если можно спросить… Словом, вы знаете некоего князя Доневича?
  – Знал очень давно. По-моему, он сейчас при смерти. В Париже, кажется.
  – Я не его имею в виду. А разве нет другого князя Доневича?
  – Есть. Племянник старика Петера. Князь Стефан Доневич. Если не ошибаюсь, он живет в Загребе. Когда я там был в тысяча девятьсот шестнадцатом году, ему едва исполнилось шесть лет.
  – А в самое последнее время вам не доводилось общаться с ним?
  – Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
  – Вы не посылали ему денег – напрямую либо через какое-нибудь другое лицо, а может, организацию? Или, скажем, на дело, которое он представляет?
  – Нет, сэр.
  – Но ведь вы переводите деньги в Европу?
  – Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Это мои собственные средства, которые я зарабатываю своим трудом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести на английский, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.
  – Возможно. А как насчет вашей жены? Вы ведь были женаты?
  – Нет. Женат? Нет. Это было… – Вульф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. – Сэр, мне крайне неприятно, но вы приближаетесь к той опасной грани, за которой даже благодарный своей стране американец может послать вас к дьяволу.
  Я поспешил вставить:
  – Я бы, например, точно вас послал, хотя индейской крови во мне лишь одна шестьдесят четвертая.
  Фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.
  – Думаю, – добродушно сказал он, – вы не станете возражать против того, чтобы изложить нашу беседу в письменном виде и расписаться.
  – Если так нужно, пожалуйста.
  – Очень хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?
  – Совершенно верно.
  – Это все, что нас интересовало. Пока, во всяком случае. – Он поднялся. – Большое спасибо.
  – Не за что. До свидания, сэр.
  Я проводил Шталя и лично распахнул дверь перед «самой Америкой», дабы убедиться, что она непременно окажется за порогом. Вульф может сколько угодно миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда отдельные личности суют нос в мою жизнь, не говоря уж о целой нации в сто тридцать миллионов человек.
  Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел, закрыв глаза.
  – Вот видите, что́ получается, – упрекнул я его. – За последние три недели вы отказались от девяти дел. И все из-за того, что вам пару раз обломилось по жирному куску, в результате чего счет в банке непривычно распух. Я ведь еще не считаю эту бедненькую черногорку, подруга которой питает слабость к бриллиантам, вполне, на мой взгляд, естественную. Вы вообще отказались расследовать что-либо для кого-либо. И вот, пожалуйста! Америка стала вас подозревать. Ведь это так не по-американски – не делать деньги всякий раз, когда выпадает возможность. Вот она и напустила на вас фэбээровскую ищейку. И теперь, видит бог, вам придется заняться расследованием собственных делишек! Вам не нужно…
  – Заткнись, Арчи. – Вульф открыл глаза. – Ты вообще жалкий врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?
  На счастье Вульфа, прежде чем я сочинил реплику, которая сразила бы его наповал, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что Фриц разогрел остатки приготовленных вчера уток, а потому решил пока пощадить распоясавшегося бездельника, и стрелой помчался на кухню.
  Глава вторая
  Во время трапез Вульф, как правило, не только помалкивает о делах, но вообще выкидывает из головы все мало-мальски относящееся к работе. Однако в тот день, похоже, интерес к еде уступил место каким-то мыслям. Я, правда, хоть убейте, не понимал, над каким делом он ломает голову, если и дела-то никакого у нас нет и в помине. Вульф лихо расправился с утятиной, оставшейся после вчерашнего ужина с его другом Марко Вукчичем, с привычной ловкостью разрывая спинной хребет и вгрызаясь в сочную мякоть поблескивающими белоснежными зубами, однако выглядел он довольно рассеянным. В связи с этим обед несколько затянулся и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. Вперевалку, разумеется, шел Вульф, тогда как я вышагивал очень даже бодро.
  В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами орхидей или какими-либо иными забавами, Вульф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх необъятного вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство, правда, не впал – за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает губы, из чего заключил, что мозг его напряженно трудится.
  Неожиданно Вульф разлепил губы и заговорил:
  – Арчи, почему ты сказал, что эта девушка хотела позаимствовать книгу?
  Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням.
  Я небрежно махнул рукой:
  – Да это я так просто, поддразнить вас решил. Пустое.
  – Нет. По твоим словам, она спрашивала, не читаю ли я эту книгу.
  – Да, сэр.
  – И не штудирую ли ее.
  – Почти. Да, сэр.
  – И не читаешь ли ее ты.
  – Да, сэр.
  Он чуть приоткрыл глаза:
  – Ты догадался, что она таким образом старалась выяснить, не вздумается ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?
  – Нет, сэр. Мне было не до того. Я сидел за столом, а она стояла рядом, такая изящная и соблазнительная, что я с головой погрузился в созерцание ее форм.
  – Это рефлекс, за который отвечает не головной мозг, а спинной. Значит, ее заинтересовала «Объединенная Югославия» Хендерсона?
  – Да, сэр.
  – А где была эта книга, когда ты вернулся в кабинет?
  – На полке, на своем обычном месте. Мисс Лофхен сама ее туда поставила. Для черногор…
  – Пожалуйста, достань книгу.
  Я пересек комнату и, сняв с полки том, протянул его Вульфу. Тот заботливо протер переплет ладонью – он всегда так поступает с книгами, – затем, не открывая, повернул том лицевой стороной к себе, крепко сжал и, подержав так некоторое время, резко отпустил. Открыв после этого книгу примерно в середине, он извлек из нее сложенный и засунутый между страницами листок бумаги, развернул и принялся читать. Я сел и крепко закусил губу, от души желая, чтобы это помогло мне удержать слова, которые так и рвались наружу. Признаться, задача оказалась не из легких.
  – Так оно и есть, – самодовольно произнес Вульф. – Прочитать тебе, что́ здесь написано?
  – Сделайте одолжение, сэр.
  Вульф кивнул и понес такую тарабарщину, что у меня волосы встали дыбом. Зная, что он только того и ждет, чтобы его прервали мольбами о пощаде, я набрался терпения и снова прикусил губу, а когда он наконец остановился, хмыкнул:
  – Все это прекрасно, но почему она прямо не призналась мне в любви? Зачем было изливать чувства на бумаге, да еще и прятать признание в книжке? Особенно меня пленили последние слова о том, какой я умный и привлекательный…
  – И уж тем более ей не стоило писать такое по сербско-хорватски. Тебе знаком этот язык, Арчи?
  – Нет.
  – Тогда, пожалуй, я переведу тебе, что́ здесь написано. Документ датирован двадцатым августа тысяча девятьсот тридцать восьмого года, а написан в Загребе, на бумаге с фамильным гербом Доневичей. В нем говорится примерно следующее: «Предъявитель сего, моя жена, княгиня Владанка Доневич, сим уполномочена безоговорочно действовать и высказываться от моего имени, удостоверять своей подписью, которая следует ниже моей собственной, мои имя, честь и достоинство во всех финансовых и политических делах, имеющих отношение ко мне и ко всей династии Доневичей, и прежде всего – в поставках боснийского леса и размещении некоторых кредитов через нью-йоркскую банковскую компанию „Барретт и Дерусси“. От своего имени и от имени всех заинтересованных лиц я ручаюсь за ее преданность делу и добропорядочность».
  Вульф сложил документ и накрыл его ладонью.
  – Подписано Стефаном Доневичем и Владанкой Доневич. Подписи нотариально заверены.
  Не спуская с него глаз, я сказал:
  – Очень интересно. Он даже не пожалел двадцати центов на нотариуса. Меня вот что волнует. Откуда вы знали, что в книге спрятан этот документ?
  – Я ровным счетом ничего не знал. Но то, что она у тебя выспрашивала…
  – А, конечно. Ее расспросы разожгли ваше любопытство. Не заливайте! Что же, по-вашему, эта девица – балканская княгиня?
  – Не знаю. Стефан женился всего три года назад. Кстати, о свадьбе его я узнал из этой самой книги. И хватит допекать меня, Арчи. Я уже сыт по горло твоим зубоскальством. Мне и так не нравится вся эта история.
  – Чем же именно она вам не нравится?
  – Ничем. Терпеть не могу международные интриги: ничего грязнее в мире нет. Я весьма поверхностно представляю себе ту кутерьму, которая сейчас творится на Балканах, но даже поверхностному наблюдателю видно, как разъедают страну личинки коррупции. Регент, правящий Югославией, лицемерно ищет дружеского расположения отдельных народов. Сам он из рода Карагеоргиевичей. Князя Стефана, ставшего после смерти старого Петера главой клана Доневичей, тоже используют определенные иностранные круги, а он прибегает к их помощи для достижения своих честолюбивых замыслов. И вот полюбуйся! – Вульф хлопнул по бумаге ладонью. – Что они протащили в Америку! Если только эта бумажка поможет с ними разделаться, я так и поступлю!
  Вульф запыхтел и в сердцах сплюнул – за все годы, что я прожил с ним под одной крышей, мне лишь раз довелось видеть подобную выходку с его стороны.
  – Тьфу, пропасть! Поставки боснийского леса от Доневича! С той самой минуты, как я увидел эту девицу и услышал ее голос, сразу понял, что рядом поселился дьявол. Чтоб им всем провалиться и гореть в геенне огненной! Пересечь океан, ступить на американский берег, заявиться сюда, в мой кабинет, да еще опоганить мою книгу этой мерзостью…
  – Успокойтесь, – попытался я урезонить не на шутку разбушевавшегося Вульфа. – Вздохните глубоко три раза. В конце концов, откуда вы знаете, что именно она сунула сюда эту бумажку? С тех пор как вы в последний раз брали эту книгу с полки, здесь перебывало столько народа, что кто-то запросто мог…
  – Кто? Когда?
  – Господи, да откуда я знаю? Вукчич, например. Он ведь тоже черногорец…
  – Пф! Вздор!
  Я махнул рукой:
  – Ну хорошо, пусть это происки нашей черногорки, пусть даже она и есть та самая зловредная балканская княгиня, дальше-то что? По-вашему, она связалась здесь со всяким сбродом и теперь мистер Шталь заявится к нам с ордером на обыск, найдет эту бумажку, закует вас в кандалы и заточит в темницу? Или она провокатор? Подсадная утка? А может, вы полагаете, что она стянула у настоящей княгини эту писульку и привезла ее сюда, чтобы выгодно загнать?..
  – Арчи.
  – Да, сэр.
  – Возьми конверт, напечатай на нем: «Мисс Карле Лофхен, школа Николы Милтана» – адрес уточни в телефонном справочнике. Положи в конверт эту бумагу и немедленно отправь по почте. Я не желаю, чтобы она здесь оставалась. Мне это ни к чему. Я, конечно, пересылаю кое-какие деньги этим отчаянным сорвиголовам-черногорцам. Уж мне-то хорошо известно, каково это – храбриться на пустой желудок. Но в конце концов, это их головная боль, а не моя. Это первое… Что там, Фриц?
  В кабинет вошел Фриц Бреннер и, отчеканив положенные три шага, доложил:
  – Сэр, вас хочет видеть некая молодая особа, мисс Карла Лофхен.
  Я поперхнулся. Вульф прищурился.
  Фриц выжидательно застыл. Ему пришлось простоять так добрых две минуты. Вульф все это время сидел неподвижный как скала, сложив бантиком губы, лоб его изрезали хмурые складки. Наконец он выдавил из себя:
  – Где она?
  – В гостиной, сэр. Я ведь считаю…
  – Закрой дверь и подойди сюда.
  Фриц повиновался. Вульф тем временем повернулся ко мне:
  – Напечатай на конверте адрес Сола Пензера и наклей марку.
  Я достал пишущую машинку и выполнил указание. Наклеивая на уголок конверта марку, я бросил:
  – Заказным или срочным?
  – Ни тем ни другим. Еще одно достоинство Америки – почту у нас доставляют быстро и не вскрывают. Дай-ка мне конверт.
  Он сунул в него сложенный документ, лизнул клеевую полоску и запечатал конверт.
  – Фриц, отправляйся к почтовому ящику на углу и брось письмо – сразу же, не мешкай.
  – Молодая особа…
  – Мы ею займемся.
  Фриц удалился. Вульф дождался, пока хлопнула парадная дверь, после чего обратился ко мне:
  – Не забудь позвонить Солу и предупредить о письме. Пусть бережет его как зеницу ока. – Он подтолкнул ко мне «Объединенную Югославию»: – Убери книгу, а потом приведи сюда эту девицу.
  Я поставил книгу на место и отправился в гостиную звать посетительницу:
  – Проходите, пожалуйста. Простите, что заставили вас ждать.
  Пропуская ее вперед, я успел отдать должное фигуре, изящной поступи и горделивой посадке головы. Теперь я смотрел на нее уже другими глазами, как на возможную княгиню. Впрочем, самым ярким моим впечатлением так и осталось ее «пжалста». Однако, по здравом размышлении, припомнив виденные прежде фотографии всяких принцесс, юных и зрелых, я засомневался в княжеском происхождении посетительницы и готов был допустить, что документ она попросту стянула у его законной обладательницы.
  Мисс Лофхен села в кресло, поблагодарила меня, и я вернулся за свой стол. Меня так и подмывало предупредить ее, чтобы она не вворачивала словечек вроде «hvala bogu», но потом я решил, что Вульф сейчас не в том настроении, чтобы обращать внимание на подобные пустяки. Он возвышался в кресле, поедая ее глазами.
  – Мисс Лофхен, – сухо начал Вульф, – сегодня утром я передал через мистера Гудвина, что не смогу помочь вам, вернее, вашей подруге.
  Она кивнула:
  – Я поняла. Вы меня ужасно разочаровали. Ведь мы из Югославии, а вы тоже там жили, насколько нам известно. В этой стране мы чужие, и на чью-либо помощь нам рассчитывать не приходится. – Она подняла ресницы и посмотрела на Вульфа в упор темными глазами. – Я рассказала обо всем Нийе, своей подруге, и она тоже страшно огорчилась. Ведь неприятности, о которых идет речь, не шутка. Мы обсудили всё и решили, что только вы способны вызволить нас из беды.
  – Нет, – отрезал Вульф. – Я не могу взяться за это дело. Но позвольте спросить…
  – О, пжалста! – перебила она. – Вы должны сразу же взяться за дело. В пять часов они уже соберутся, чтобы решать, что́ делать, а тот человек ведь не просто круглый болван – такие, как он, вечно чинят всем неприятности. Послушайте, случилось страшное недоразумение. Кроме как к вам, нам не к кому обратиться. В общем, мы всё обсудили, и я поняла, что остается только назвать вам главную причину, по которой вы должны непременно нам помочь. Нийя согласилась… да и что ей оставалось? Дело в том, что моя подруга Нийя Тормик… Словом, она – ваша дочь.
  Вульф вытаращил глаза – таким я его еще никогда не видел. Поскольку зрелище было не из приятных, я поспешил перевести изумленный взгляд на девушку.
  – Моя дочь? – взорвался Вульф. – Что за околесицу вы несете!
  – Я утверждаю, что Нийя – ваша дочь.
  – Моя дочь… – Вульф лишился дара речи. Наконец голос у него прорезался снова: – Вы же говорите, что ее фамилия – Тормик.
  – Да, в Америке ее зовут Нийя Тормик, так же как меня – Карла Лофхен.
  Вульф, выпрямившись, пожирал ее глазами. Девушка стойко выдержала его взгляд. Так они и сверлили друг друга взглядами.
  – Вздор, не верю! – наконец выпалил Вульф. – Моя дочь бесследно исчезла. У меня нет дочери.
  – Вы не видели ее с тех пор, как ей исполнилось три года. Верно?
  – Да.
  – А стоило бы повидать. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда. Она очень хорошенькая. – Карла открыла сумочку и порылась в ней. – Я подозревала, что вы мне не поверите, поэтому прихватила с собой один документ. Мне его дала Нийя.
  Она протянула ему какую-то бумажку:
  – Вы сами вписали сюда свое имя…
  Она продолжала что-то говорить, пока Вульф хмуро изучал бумагу, держа ее под углом к окну, чтобы лучше падал свет. Медленно и внимательно он прочитал документ – и стиснул челюсти. Не спуская с него глаз, я слушал, что́ говорит мисс Лофхен. Непредсказуемы все-таки эти черногорки: сперва прячут бумажки в книги, потом извлекают на свет божий свидетельства о рождении. Похоже было, что мы уже по уши увязли в их делах.
  Вульф дочитал бумагу до конца, осторожно сложил ее и упрятал в карман.
  Мисс Лофхен решительно протянула руку:
  – Нет-нет, отдайте документ мне. Я должна вернуть его Нийе. Или вы сделаете это сами?
  Вульф посмотрел на нее и пробормотал:
  – Пока это еще ничего не доказывает. Да, документ подлинный, и там стоит моя подпись. Он и впрямь принадлежал моей дочери. Или принадлежит ей, если она жива. Но, кто может знать, вдруг документ украден?
  – С какой стати? – Карла пожала плечами. – Ваши подозрения переходят все разумные границы. Документ украли, провезли через океан сюда, и зачем? Чтобы здесь, в Америке, как-то надавить на вас? Помилуйте, вы, конечно, личность замечательная, но уж не настолько. Нет, документ вовсе не украден. Меня послала к вам та самая девушка, о которой в нем идет речь. Она сама попросила, чтобы я предъявила его вам и рассказала, в чем дело. Поймите же, она попала в беду! – Карла гневно сверкнула глазами. – Неужели у вас каменное сердце? Или вы не понимаете, что впервые увидите свою взрослую дочь уже только в тюрьме?
  – Не знаю. Думаю, сердце у меня не каменное. Но я и не простофиля. Когда много лет назад я вернулся в Югославию, чтобы найти ту девочку, я так и не сумел ее разыскать. Поэтому мне сейчас трудно судить. Не знаю.
  – Но зато ваша Америка ее отлично узнает! Дочь Ниро Вульфа в тюрьме за воровство! Но только она не воровка! Она ничего не украла! – Карла вскочила и, опершись о стол обеими руками, наклонилась к Вульфу: – Пф!
  Она снова уселась в кресло и опять сверкнула глазами – на этот раз в мою сторону, видимо, чтобы я усвоил: поблажек не будет никому. Я подмигнул ей, возможно нарушив тем самым этикет. Ведь если гипотеза о ее княжеском происхождении была верна, то я мог в самом лучшем случае рассчитывать на роль холопа.
  Вульф глубоко вздохнул. Повисла тишина. Я слышал даже их дыхание. Наконец он пробормотал:
  – Нелепость какая-то. Абсурд. Чушь собачья. Может, вы и научились каким-то трюкам, только в жизни есть фокусы почище. Я многих засадил за решетку, хотя и немало кого уберег от тюрьмы. И вот извольте! Арчи, возьми блокнот. Мисс Лофхен, пожалуйста, расскажите мистеру Гудвину подробнее о той беде, в которую попала ваша подруга.
  С этими словами Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
  Она принялась рассказывать, а я записывал. Дело было темное, и мы могли здорово погореть на доверии к неведомо чьей дочери. Обе девушки преподавали в школе-студии танцев и фехтования Николы Милтана, расположенной на Восточной Сорок восьмой улице. Клиентура у школы была сплошь привилегированная, и цены за уроки соответственные. На работу девушек устроил Дональд Барретт, сын Джона П. Барретта из банкирской фирмы «Барретт и Дерусси».
  Уроки танцев проводились в отдельных комнатах. Фехтовальные залы располагались этажом выше. Их было три – один большой и два поменьше. При них имелись две раздевалки, мужская и женская, с запирающимися шкафчиками, где клиенты переодевались в спортивные костюмы.
  В школе брал уроки фехтования некто Нэт Дрисколл – Карла произнесла его имя как «Наот», – богатый толстяк средних лет. Вчера днем он заявил Николе Милтану, что после урока фехтования, который ему давала Карла Лофхен, он увидел в мужской раздевалке около раскрытого шкафчика другую преподавательницу фехтования, Нийю Тормик, которая якобы вешала на место его, Дрисколла, пиджак. По его словам, Нийя затем закрыла дверцу шкафчика и вышла из раздевалки в коридор. Он поспешил проверить свои вещи и убедился, что золотой портсигар и бумажник в целости и сохранности, в тех же карманах, где он их оставил. Лишь одевшись, он вспомнил о бриллиантах, которые тоже лежали в кармане, в коробочке из-под пилюль. Коробочка исчезла вместе с камешками. Он тщательно обшарил все карманы, но тщетно, и потребовал, чтобы пропажу немедленно вернули.
  Мисс Тормик, которую вызвал Никола Милтан, твердила, что знать ничего не знает ни о каких бриллиантах, и начисто отрицала, что вообще открывала шкафчик мистера Дрисколла или хоть пальцем прикасалась к его одежде. Она заявила, что обвинение возмутительно, неслыханно и насквозь лживо. Она вообще не заходила в раздевалку. Но даже и зайди она туда по какой-либо причине, ни за что на свете не стала бы шарить в шкафчиках клиентов. А если бы и вздумала копаться в одежде, то уж только не в одежде мистера Дрисколла. У нее в голове не укладывается, с какой стати она могла интересоваться содержимым его карманов. Негодованию мисс Тормик, вполне справедливому, не было границ.
  Нийю обыскали – это проделала Жанна Милтан, супруга Николы Милтана. К этому времени Милтан допросил всех, кто находился на другом этаже, – как служащих, так и клиентов, – и пропажу разыскивали повсюду. Дрисколл утверждал, что Нийя Тормик стояла боком к нему, когда он увидел ее возле своего шкафчика, и что на ней был фехтовальный костюм. Обе девушки – и Нийя, и Карла – категорически потребовали, чтобы их снова обыскали, прежде чем они отправятся домой.
  Милтан чуть не обезумел от такого удара по репутации заведения. Он отчаянно сопротивлялся требованию Дрисколла вызвать полицию и преуспел в этом. Сегодня утром он битых два часа чуть ли не на коленях умолял Нийю сознаться в содеянном и рассказать, где находятся бриллианты и что она с ними сделала, но ответом ему было лишь надменное и презрительное молчание, чего единственно и заслуживали его гнусные предположения.
  В отчаянной попытке выпутаться, не прибегая к помощи полиции, и избежать огласки Милтан назначил сегодня на пять часов в своем кабинете встречу всем, кто находился вчера в его школе. В присутствии Нийи он сказал своей жене, что намерен обратиться за помощью к Ниро Вульфу. Нийя же, зная, что Ниро Вульф – ее отец, тут же решила, что прославленный сыщик должен защищать ее интересы. Но Нийя по вполне понятным причинам вовсе не собиралась раскрывать отцу свое происхождение, поэтому наказала Карле, которая сразу же отправилась к Вульфу, ничего пока не разглашать.
  Вот и все, что мне удалось узнать. Мисс Лофхен, взглянув на свои часики и отметив, что уже без пяти четыре, потребовала, чтобы Вульф как можно скорее отправился вместе с ней.
  Не шевельнув даже пальцем Вульф, по-прежнему сидевший с закрытыми глазами, пробурчал:
  – Почему же мистер Дрисколл не поймал мисс Тормик с поличным, когда увидел свой пиджак у нее в руках?
  – Он был абсолютно голый. Он шел из душа.
  – Неужели он настолько толст и безобразен, что предпочитает лишиться бриллиантов, только бы не попасться кому-то на глаза нагишом?
  – По его словам, он очень стеснительный. Он сказал, что буквально онемел от удивления, а Нийя действовала быстро и почти сразу вышла из раздевалки. К тому же бумажник и портсигар оказались на месте, а о бриллиантах он поначалу забыл – вспомнил, только одевшись. А вообще-то он, разумеется, с вами по габаритам не сравнится.
  – Да уж, это как пить дать. У шкафчиков ключи есть?
  – Да, но обращаются с ними донельзя халатно. Ключи вечно валяются где попало. Тут сам черт ногу сломит.
  – Вы утверждаете, что мисс Тормик не брала бриллиантов?
  – Конечно нет. Она их никогда не взяла бы.
  – Может, она взяла что-то другое из карманов мистера Дрисколла? Что-нибудь, о чем он и думать забыл. Письма, документы, хотя бы просто леденцы?
  – Нет. Она ничего не брала.
  – Но в раздевалку она заходила?
  – Зачем ей было туда заходить?
  – Я не знаю. Так заходила или нет?
  – Нет.
  – Просто фантастика. – Казалось, Вульф вот-вот откроет глаза. – Вам давно известно, что мисс Тормик – моя дочь?
  – Я всегда это знала. Мы с ней… подруги, и очень близкие. Я знала о вас… о вашем… Словом, я была о вас наслышана.
  – Скорее, вы были наслышаны о моих политических пристрастиях. – Неожиданно тон Вульфа посуровел. – Ха! Романтические девушки, которых так и распирает от стремления к подвигам в духе прошлых веков! Ну-ну! Что же, значит, предателям еще перепадают крошки со стола Доневичей?
  – Мы… – Ее подбородок дернулся, а в глазах полыхнуло пламя. – На их стороне честь и право! И они добьются признания!
  – Скорее, в один прекрасный день они добьются некролога. Глупцы, слепые эгоисты! Вы тоже из рода Доневичей?
  – Нет.
  Ее грудь бурно вздымалась, по-моему от праведного гнева.
  – Тогда как вас зовут?
  – Карла Лофхен.
  – А на родине?
  – Сейчас я не на родине. – Она нетерпеливо отмахнулась: – Что все это значит? С какой стати вы меня пытаете? Я же говорю о Нийе. Вы что, не понимаете? О вашей дочери! Неужели вам до такой степени все безразлично, что вы готовы сидеть сложа руки и насмехаться? Я же говорю вам, надо срочно что-то предпринять, иначе ею займется полиция!
  Вульф выпрямился. Я уже удивлялся, как это он не встал раньше. Часы на стене показывали две минуты пятого, а ничто на свете – ни пожар, ни наводнение, ни убийство – не могло поколебать привычный распорядок Вульфа: с четырех до шести часов он всегда священнодействовал в оранжерее. Я был потрясен. Даже посмотрев на часы, мой шеф продолжал сидеть в кресле.
  Тут Вульф быстро произнес:
  – Арчи, пожалуйста, проводи мисс Лофхен в гостиную и возвращайся за указаниями.
  – Но ведь… – бессвязно залепетала Карла, – это совсем не…
  – Прошу вас, – резко перебил Вульф. – Раз уж я берусь за дело, предоставьте его мне. Не теряйте времени и идите с мистером Гудвином.
  Я вышел, а она послушно последовала за мной. Я усадил ее в гостиной и, выходя оттуда, плотно затворил за собой дверь. Закрыл я и вторую дверь, вернувшись в кабинет.
  – Я опаздываю, – сказал Вульф. – Сейчас уже ничего не успеть. О мистере Дрисколле и всех прочих я судить не могу, пока ты сам не побываешь на месте и не расскажешь, как обстоит дело. А мне, прежде чем пойти наверх, придется позвонить в Лондон мистеру Хичкоку. Дай-ка книжечку с его личным телефоном.
  Я достал из сейфа записную книжку и протянул ее Вульфу.
  – Спасибо. Отправляйся с мисс Лофхен на назначенную встречу. Поговори с мисс Тормик. Из документа следует, что она имеет право носить мою фамилию. А раз так, то я категорически отвергаю даже самую возможность, что она украла бриллианты из пиджака того человека. Исходи из этой предпосылки.
  – Мисс Лофхен говорит, что документ нужно вернуть.
  – Пока он останется у меня. Пусть на сей счет иллюзий не питает. Ничего не упускай и никем не пренебрегай. Сам Никола Милтан тоже родом из Югославии. Точнее, из южной части Сербии, бывшей Македонии. Присмотрись к мисс Тормик и побеседуй с ней. Первое, что тебя должно интересовать, это история с бриллиантами. Второе – та бумага, которую мисс Лофхен спрятала в мою книгу. Если ты не сумеешь разобраться с бриллиантами и мистер Дрисколл будет настаивать на том, чтобы привлечь к делу полицию, тогда привези его сюда, ко мне.
  – О, не сомневайтесь. В каком виде прикажете его доставить? Целиком или по кусочкам?
  – Как хочешь, но привези. Ты изрядно поднаторел в таких играх.
  – Премного благодарен. Но на самом деле, по-моему, вам лучше дать мне расчет. Со следующей минуты я увольняюсь.
  – Откуда увольняешься?
  – Отсюда. От вас.
  – Вздор!
  – Нет, босс, чистая правда. Вы наплели фэбээровцу, что никогда не были женаты. А у вас, оказывается, есть взрослая дочь. Ну и… – Я пожал плечами. – Я, конечно, не девица-жеманница, но есть же пределы распутству…
  – Хватит чушь городить. Отправляйся с ней на встречу. Бедная девочка была сиротой, и я ее удочерил.
  Я недоверчиво покивал:
  – Ничего себе дельце, и, что особенно приятно, все ясно как божий день. Как вы думаете, что́ сказала бы моя мать…
  Тут я заметил, что его лицо застыло, и понял, что приблизился вплотную к той черте, за которую лучше не переступать. Поэтому я небрежным тоном спросил:
  – Это все?
  – Да.
  Я надел пальто и шляпу в прихожей, помог одеться иноземной княгине, и мы, выйдя на улицу, уселись в родстер, который я оставил у тротуара. Набирая скорость по пути к Парк-авеню, я про себя отметил, что, видно, Вульф решил до последнего защищать честь семьи, коль скоро собрался просадить двадцать зеленых на телефонный звонок в Лондон. Я, правда, никак не мог взять в толк, чем такой звонок ему поможет.
  Глава третья
  Поначалу сборище у Николы Милтана, назначенное на пять часов, до боли напоминало какую-то нелепую забаву взрослых людей. Бриллианты! Кто взял бриллианты? Происходящее было глупо и смешно до слез. Но чуть позже я уже и сам понял, что не все тут так просто.
  Дом, куда меня привела мисс Лофхен, внутри оказался приятнее, чем снаружи. Не броский и не кичливый, да и внутреннее убранство не оставляло впечатления, будто все вокруг принарядили исключительно для того, чтобы поразить посетителей. Вышагивая следом за Карлой, которая повсюду высматривала свою подругу Нийю, я имел прекрасную возможность поглазеть по сторонам и, естественно, будучи истым сыщиком, не преминул воспользоваться ею.
  На первом этаже старинного четырехэтажного особняка располагались приемная, главная контора и несколько кабинетов поменьше. Этажом выше тянулся длинный коридор с серым ковром на полу, а двери из коридора вели в комнаты для занятий танцами. Еще выше размещалось фехтовальное отделение с двумя залами, не очень просторными, из которых один был побольше, а другой – поменьше, а также душевые и раздевалки. Последний этаж занимали помещения Милтана и его жены. Впрочем, их комнаты мне не показали.
  Нийю удалось обнаружить в женской раздевалке. Карла вызвала ее оттуда в коридор, представила нас друг другу, и мы обменялись рукопожатием. Нийя Тормик спросила:
  – Вы можете, мистер Гудвин, хоть как-то помочь мне в этой кошмарной истории? Вам удастся пресечь ужасную ложь этого человека? Правда? Вы обязательно должны это сделать! Я так надеялась, что Ниро Вульф… мой отец…
  Говорила она, словно мурлыча, но все же ее произношение было лучше, чем у Карлы. Слава богу, она ничем не напоминала Ниро Вульфа. В противном случае ее пришлось бы выставлять в балагане. Впрочем, неудивительно – хе-хе! – он же ее только удочерил. Она была черноглазой, как Карла, примерно того же роста, ну может на дюйм повыше, но линии ее подбородка, да и всего лица, выглядели более правильными. И все в ней – ее манера говорить, поза и взгляд – словно бы притягивало и в то же время держало на расстоянии.
  Поскольку я довольно долго общался с ее отцом, то, наверно, уделил девушке при первом беглом осмотре куда больше внимания, чем любой другой особе женского пола. С первого взгляда у меня сложилось мнение, что она умна и привлекательна, но с окончательным приговором я решил повременить, пока не узнаю ее получше.
  Она заметила, что я рассматриваю ее одеяние: зеленую хламиду, перехваченную спереди поясом; выглядывающую из-под нее белую парусиновую блузку, рейтузы, белые гетры и гимнастические туфли.
  – Я как раз давала урок, – сказала она. – По просьбе Милтана. Он не хочет скандала. Да и никто не хочет, кроме этого дуралея Дрисколла. Надо же, какой лгун! У меня на родине знали бы, что́ с ним делать. Карла сказала, что ему… что отец уже знает про меня, да и вы, наверное, тоже. Только я не хочу лишней огласки. А почему отец сам не приехал?
  – Ниро Вульф? О, это тяжелый случай. Почти клинический. Он вообще никогда не вылезает из дома, кто бы его ни просил.
  – Но я все-таки его приемная дочь.
  – Да, я понял. Но, заметьте, вы в Нью-Йорке уже несколько месяцев, а найти адрес вашего папочки в телефонном справочнике совсем не трудно.
  – Но он же меня бросил. Меня всю жизнь учили его ненавидеть. Мне совершенно не хотелось…
  – Пока вы не попали в беду. Кажется, вам было три года, когда вы с ним расстались. Впрочем, это не столь важно. Меня послали сюда, чтобы спасти вас от тюрьмы, и время не терпит. Надеюсь, вы понимаете, что мне необходимо знать правду. Что вы делали с пиджаком Дрисколла?
  Ее подбородок дернулся, а глаза испепелили меня на месте.
  – Ничего. Я вообще к нему не прикасалась.
  – А зачем вы заходили в мужскую раздевалку?
  – Я туда не заходила.
  – Здесь, в школе, есть какая-нибудь девушка, похожая на вас?
  – Нет. Очень похожей нет.
  – То есть перепутать вас с кем-нибудь Дрисколл не мог?
  – Нет.
  – Что вы делали вчера в то время, когда Дрисколл, по его словам, заметил вас в раздевалке около своего пиджака?
  – Я давала урок мистеру Ладлоу.
  – Урок фехтования?
  – Да, на шпагах.
  – В большом зале?
  – Нет, в маленьком, что в конце коридора.
  – Кто такой мистер Ладлоу?
  – Клиент, который берет у нас в школе уроки фехтования на шпагах.
  – Вы уверены, что давали ему урок именно в то время, когда Дрисколл якобы видел, как вы обшаривали его пиджак?
  – Уверена. Мистер Дрисколл пришел к Милтану без двадцати пять. Он сказал, что одевался почти пятнадцать минут. Я начала урок с мистером Ладлоу в четыре часа, и когда Милтан прислал за мной, мы с ним еще занимались.
  – И вы ни разу за весь урок не отлучались из зала?
  – Ни разу.
  Карла Лофхен перебила:
  – Но, Нийя! Ты что, забыла? Ведь Белинда Рид заявила, что примерно в половине пятого видела тебя в коридоре.
  – Она лжет, – спокойно возразила Нийя.
  – Но и тот, кто был с ней, тоже тебя видел!
  – Он тоже лжет.
  Боже милостивый, подумал я, какое счастье, что здесь нет Вульфа и он избавлен от этого зрелища. Представляю, каково ему было бы наблюдать, как его дочь делает из себя посмешище! Пока все говорило за то, что воссоединение вульфовской семьи произойдет уже только за решеткой.
  – Ну а Ладлоу? – отрывисто бросил я. – Он что, тоже лжет?
  Она заколебалась, нахмурив брови, но, прежде чем нашлась, что́ ответить, послышался мужской голос. Его обладатель возник откуда-то со стороны лестницы. Он был примерно моих лет и такого же сложения, с располагающим взглядом светлых глаз, в сером костюме из дорогой ткани, который сидел на нем так, словно был сшит у хорошего портного.
  – А я вас искал. – Мужчина подошел к нам и приветливо улыбнулся. – Милтан ждет вас у себя в кабинете. Все по тому же смехотворному делу.
  – Мистер Ладлоу, это мистер Гудвин, – представила Карла Лофхен.
  Мы обменялись рукопожатием. Встретившись с Ладлоу взглядом, я невольно проникся к нему симпатией – не потому, что в его глазах читалась искренность или дружелюбие, а потому, что в них светился живой ум.
  – Вы тот самый Ладлоу? – на всякий случай уточнил я.
  – Совершенно верно. Перси Ладлоу.
  – Это с вами мисс Тормик занималась фехтованием вчера во второй половине дня?
  – Да, со мной.
  – Тогда вас-то мне и надо. Скажите, она безотлучно оставалась с вами с четырех часов до половины пятого?
  Он приподнял брови и улыбнулся:
  – Одну минутку. Пока мне известно только одно: вас зовут Арчи Гудвин.
  – Я представляю интересы мисс Тормик. Она наняла Ниро Вульфа, а я его доверенный помощник.
  Перси Ладлоу взглянул на Нийю, которая утвердительно кивнула.
  – Вот как! Она наняла самого Ниро Вульфа? Это как раз то, что нужно. Я слышал, вчера мисс Тормик заявила, что во время всего урока неотлучно находилась со мной.
  – Да. А вы что на это скажете?
  Он снова приподнял брови:
  – Во всяком случае, я бы не сказал, что мисс Тормик вводит вас в заблуждение. Да и с какой стати? Пойдемте лучше в кабинет Милтана. Дрисколл еще не пришел, но должен появиться буквально с минуты на минуту…
  – Так она и в самом деле была все время с вами? – настойчиво спросил я. – Или нет? Если да, то все обвинения Дрисколла в ее адрес теряют силу?
  – Ну, разумеется, – закивал Ладлоу, – я это прекрасно понимаю. Но, к сожалению, еще двое людей заявили, что видели ее в коридоре. – Он вытянул руку. – Вон там, менее чем в десяти футах от входа в раздевалку. И Дрисколл, конечно, тоже это утверждает.
  Ладлоу шагнул в сторону, но я преградил ему путь:
  – Послушайте, мистер Ладлоу, если вы пообещаете, что будете стоять на своем…
  – Дорогой мой, как я могу вам такое пообещать? Дело ведь непростое. Куча народу уже знает об обвинении, выдвинутом против мисс Тормик. И в любом случае мы должны услышать показания других свидетелей. Словом, так или иначе, но вам придется повозиться.
  Они дружно направились к лестнице. Поскольку загородить дорогу троим сразу я был не в состоянии, мне пришлось последовать за ними. Меня самого ошеломила абсурдность происходящего. Карла казалась встревоженной, но Ладлоу выглядел любезно-уклончивым. Что же до Нийи, то ее поведение могло объясняться либо абсолютной уверенностью в собственной невиновности, либо ослиным упрямством, а может, и тем и другим сразу. Рядом с ней шел свидетель, которого следовало умаслить – хотя бы ради того, чтобы обеспечить себе достойное алиби, но Нийя даже не потрудилась попросить его об этом. Пока я плелся следом за ними вниз по лестнице, а потом и в кабинет Милтана, то все старался придумать, как бы выманить отсюда Дрисколла и затащить к нам на Тридцать пятую улицу, так как, похоже, другого пути не оставалось.
  Просторный кабинет Милтана размещался на первом этаже, в глубине дома. Пол был застелен широким красным ковром, на котором стояли несколько столов с расставленными вокруг них стульями. На стенах красовались многочисленные фотоснимки танцоров и фехтовальщиков и просто каких-то людей с колющим оружием, а одна большая фотография изображала Милтана в неизвестной мне форме на фоне развешанных там и сям кинжалов и шпаг.
  О том, что на фотографии запечатлен сам владелец школы, я догадался, когда Карла Лофхен, проведя меня через весь кабинет, представила Милтану и его жене. Он оказался невысоким и худощавым брюнетом, не сказать бы – просто коротышкой, с карими глазами и тараканьими черными усищами, торчащими в разные стороны. Выглядел он обеспокоенным и, едва мы пожали друг другу руки, куда-то исчез.
  А вот его жена, несмотря на нью-йоркские шмотки и модную прическу, точно сошла с цветного фото из журнала «Нейшнл джиографик» за подписью: «Крестьянка из Гуигнцжибррзи ведет медведя в церковь». При этом она была весьма привлекательна – если вам нравятся женщины такого типа, – с живыми проницательными глазами.
  Я остановился возле стеклянного шкафчика, сплошь заставленного разными антикварными вещицами и фехтовальными трофеями. Например, там лежала длинная тонкая штуковина необычного вида с тупым концом, но не рапира, ибо надпись на карточке гласила: «С этой эспадой57 Никола Милтан в 1931 году выиграл в Париже международный чемпионат». Я огляделся, ища глазами Милтана.
  Никола стоял в противоположном конце кабинета, болтая с широкоплечим здоровяком лет тридцати, ростом в шесть футов, с немного вдавленным носом. Вид здоровяк имел рассеянный. Я пригляделся к нему повнимательнее. Ведь если паче чаяния бриллианты Дрисколла стянула все же не дочка Вульфа, столь давно им утраченная, то, скорее всего, их прибрал к рукам кто-то из присутствующих.
  До меня донесся голос Карлы Лофхен:
  – Послушайте… вы же ничего не делаете.
  Я пожал плечами:
  – А что я могу сделать? Тем более сейчас. И чего ждет Милтан?
  – Мистер Дрисколл еще не пришел.
  – А он точно придет?
  – Конечно. Он согласился до разговора с нами потерпеть и не обращаться в полицию.
  – А кто этот малый, с которым разговаривает Милтан?
  Карла посмотрела в ту сторону:
  – Его зовут Гилл. Он берет уроки танцев. Это он был вчера вместе с Белиндой Рид, когда они увидели в коридоре Нийю. Вернее, так они сказали.
  – А Белинда Рид – это которая?
  – Вон там, возле кресла. Красивая блондинка с янтарными волосами, которая разговаривает с молодым человеком.
  – Замечательная парочка. Куколка и фанфарон. Кажется, я видел его в каком-то фильме. Кто он такой?
  – Это Дональд Барретт.
  – Ага, тот самый сын Джона П. Барретта из фирмы «Барретт и Дерусси», который устроил вас сюда работать – вас и Нийю?
  – Да.
  – А те девицы?
  – Ну… те три, что в углу, и та, что примостилась на краю стола, преподают танцы. Ту, что разговаривает с миссис Милтан, зовут Зорка.
  Я изогнул бровь:
  – Зорка?
  – Да, очень известный кутюрье. Платья от нее идут долларов за четыреста. Это больше двадцати тысяч динаров.
  – Чем-то она напоминает мне висящую у нас дома картинку из Библии, на которой некая дама отрезает Самсону волосы. Запамятовал, как ее звали, но точно не Зорка. А бриллиантами она в своем салоне не приторговывает?
  – Не знаю.
  – Впрочем, те бриллианты она уж точно не стала бы продавать. А кто вон тот неандерталец без подбородка… нет, подождите. Милтан собирается что-то сказать.
  Чемпион по фехтованию на эспадах, сопровождаемый Перси Ладлоу, вышел на середину комнаты, пытаясь привлечь к себе взоры собравшихся. Ему это не очень удалось, и он несколько раз громко хлопнул в ладоши, обращая на себя внимание тех, кто еще не пожирал его глазами. Две девицы все равно продолжали разговаривать, и жена Милтана зашикала на них.
  – Господа, прошу внимания. – Голос у Милтана был такой же встревоженный, как и весь его вид. – Леди и джентльмены, как видите, мистера Дрисколла еще нет. Очень неприятно заставлять вас ждать, но он должен быть здесь с минуты на минуту. А пока несколько слов хочет сказать мистер Ладлоу.
  Перси Ладлоу окинул собравшихся неподражаемо надменным взглядом.
  – Господа, – безмятежным тоном заговорил он, – лично я, право, не понимаю, почему мы должны непременно дожидаться Дрисколла. Он ведь заварил всю эту кашу, пусть сам ее и расхлебывает. Я хочу, чтобы вы выслушали мою версию происшедшего, ведь вам известно о том, какое нелепое обвинение выдвинул Дрисколл против мисс Тормик. Чтобы вам легче было меня понять, обратите внимание на мой костюм. Вчера я был одет точно так же. Не замечаете ли вы в этом костюме чего-нибудь особенного?
  – Разумеется, – раздался голос, произнесший «р» так раскатисто, что воздух завибрировал, словно крылышки мотылька. – Я заметила.
  Ладлоу улыбнулся:
  – Что же вы заметили, мадам Зорка?
  – Я заметила, что ваш костюм сшит из точно такой же ткани, как тот, что был вчера на мистере Дрисколле.
  Разом откликнулись еще два женских голоса:
  – Да, точно! И я заметила!
  Ладлоу кивнул:
  – Похоже, нам с Дрисколлом пришелся по душе один и тот же портной. – Судя по голосу, его ужасно удручало такое совпадение вкусов. – Материал одинаковый. Удивляюсь, что вчера ни один из вас не обратил на это внимания. Может, кто-то и говорил об этом, но не при мне. Именно из-за этого совпадения Дрисколл и решил, что мисс Тормик роется в его карманах, когда увидел, как она подошла к моему шкафчику, чтобы достать из пиджака сигареты. Ведь наши с ним шкафчики расположены рядом.
  Последовал шквал восклицаний. Все разом посмотрели на Нийю Тормик, потом снова на Ладлоу. Я почувствовал, как пальцы Карлы Лофхен впились в мой локоть, но мне было не до того. Я старался ничего не упустить и быть готовым ко всему.
  Ладлоу тем же легкомысленным тоном продолжал:
  – Вчера, когда Дрисколл неожиданно предъявил мисс Тормик свое немыслимое обвинение, она, естественно, была ошарашена и, сбитая с толку его наскоком, почему-то принялась отрицать, что заходила в раздевалку. Когда я услышал об этом, то сам немного опешил. Начни я тогда опровергать ее слова, впечатление сложилось бы самое неблагоприятное. Поэтому, чуть поколебавшись, я поддержал ее утверждение, будто она ни на минуту не отлучалась из фехтовального зала в конце коридора, где проходили наши занятия. Но дальнейший ход событий ясно показал, что из этой затеи ничего не выйдет. Дрисколл стоял на своем: он видел возле шкафчика мисс Тормик. Мисс Рид и мистер Гилл заявили, что примерно в половине пятого заметили ее в коридоре возле двери в раздевалку. Стало ясно, что следует сказать правду. Так вот, друзья мои, правда заключается в том, что во время нашего вчерашнего занятия у моих щитков оторвался ремешок, его пришлось заменить, и нам захотелось выкурить по сигарете. Но оказалось, что с собой мы их не захватили. И вот, пока я возился с ремешком, мисс Тормик взяла у меня ключ от моего шкафчика и отправилась в раздевалку, чтобы принести сигареты.
  Я отвел глаза от Ладлоу и впился взглядом в лицо Нийи, но оно было непроницаемо. Ни тревоги, ни досады, ни удовлетворения. Я бы сказал, что она выглядела даже более озадаченной, чем остальные. Но с чего бы? И я решил, что ошибся. Собравшиеся возбужденно гудели, но гул прекратился, как только Милтан, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил:
  – Понятно. Значит, она все же была в раздевалке.
  Ладлоу небрежно кивнул:
  – Конечно была. Только рылась она в моих карманах, а вовсе не в карманах Дрисколла. В этом нет никакого сомнения. Она возвратилась в фехтовальный зал с моими сигаретами и зажигалкой. Мы несколько раз затянулись, а потом продолжили занятия и фехтовали до той самой минуты, когда к нам пришли и сказали, что Милтан хочет видеть мисс Тормик…
  Ладлоу умолк, но его уже не слушали. Дверь открылась, и в кабинет вошли двое. Первый был седоволосый, исполненный достоинства мужчина с приятным лицом, а из-за его спины выглядывал толстяк лет пятидесяти, безбровый и пухлогубый. Милтан шагнул им навстречу:
  – Мы вас ждем, мистер Дрисколл…
  – Прошу прощения, – с запинкой промямлил толстяк, воровато озираясь. – Извините… э-э… позвольте представить мистера Томпсона, моего адвоката… мистер Милтан…
  Пожав протянутую ему руку, седовласый без оговорок и вступлений сразу взял быка за рога:
  – Я адвокат мистера Дрисколла. Я счел за лучшее прийти сюда самому. Дело весьма деликатное и щекотливое… Да, чрезвычайно щекотливое… Не будете ли вы так любезны представить меня мисс Тормик? Если позволите…
  Милтан исполнил его просьбу. Казалось, он совершенно сбит с толку. Адвокат учтиво поклонился и вежливо поблагодарил. Нийя стояла молча. Адвокат повернулся к Милтану:
  – Эти люди… наверное, те самые, кого мистер Дрисколл… перед кем он обвинил мисс Тормик…
  Милтан утвердительно кивнул:
  – Мы ждали его, чтобы…
  – Я знаю. Мы немного опоздали. Мой клиент решительно не хотел идти сюда. Мне с трудом удалось ему втолковать, что его присутствие совершенно необходимо. Мисс Тормик, то, что я хочу сказать, прежде всего относится к вам. Но и остальным следует меня выслушать непременно, ради справедливости. Итак, прежде всего – факты. Когда вчера утром мистер Дрисколл вышел из дома, у него в кармане, в коробочке из-под пилюль, находились бриллианты, которые он намеревался отнести к ювелиру и вправить в браслет. Из конторы он позвонил ювелиру и обо всем договорился. Так вот, эту коробочку с бриллиантами у мистера Дрисколла взяла его секретарша, которая должна была условиться о том, когда доставить их ювелиру. Бриллианты и сейчас находятся у нее. Со стороны мистера Дрисколла это крайне прискорбно и непростительно, но позже, находясь здесь, он совершенно забыл, хотя и непреднамеренно, что его секретарша…
  Залп восклицаний, посыпавшихся со всех сторон, прервал речь адвоката. Он виновато улыбнулся Нийе, но та ему не ответила. Дрисколл вынул из кармана носовой платок и промокнул то место, где обычно растут брови, старательно избегая взглядов, направленных на него со всех сторон. Милтан прошипел:
  – Вы хотите сказать, что это неслыханное… это вопиющее…
  – Пожалуйста! – Адвокат поднял руку. – Позвольте мне закончить. Провал памяти, случившийся у мистера Дрисколла, ничем нельзя оправдать. Но он был искренне убежден, что видел в руках у Нийи Тормик свой пиджак…
  – Это был мой пиджак, – бросил Ладлоу. – Он в точности такой же, как и у мистера Дрисколла. Посмотрите и убедитесь, он и сейчас на мне.
  – Понятно. Ну что ж, тем лучше. Это все объясняет. Ваш пиджак находился в том же шкафчике?
  – Нет, в соседнем, – строгим тоном поправил Ладлоу. – Но мистеру Дрисколлу следовало бы знать, что прежде чем бросаться столь убийственными обвинениями…
  – Конечно следовало, – с готовностью согласился адвокат. – Его не оправдывает даже то, что оба пиджака похожи как две капли воды. Вот почему я настаивал, чтобы мистер Дрисколл все-таки сам пришел сюда и извинился перед мисс Тормик в присутствии всех вас. Понятно, что ему не очень хотелось это делать. Он чувствует себя в высшей степени смущенным и униженным. – Адвокат взглянул на своего клиента: – Итак, мистер Дрисколл?
  Дрисколл, сжав в руках носовой платок, посмотрел в лицо Нийе Тормик.
  – Я прошу у вас прощения, – пробормотал он. – Мне, право, жаль… – Неожиданно он сорвался на крик: – Конечно, мне очень жаль, черт побери!
  Вокруг захихикали.
  – Еще бы не жаль, – свирепо сказал Никола Милтан. – Да вы могли погубить нас обоих: и мисс Тормик, и меня вместе с ней.
  – Я знаю, – сокрушенно промямлил Дрисколл. – Я же сказал, что мне очень жаль, и я прошу прощения у вас и у мисс Тормик.
  Адвокат вставил мягко и добродушно:
  – Я надеюсь, мисс Тормик… Смеем ли мы надеяться на ваше прощение? Э-э… может, вы согласитесь дать нам расписку, что не имеете претензий к мистеру Дрисколлу? – Он вытащил из кармана конверт. – Видите ли, я подумал, что и вам в равной степени пригодилось бы письменное извинение мистера Дрисколла в дополнение к сделанному им сейчас устно. Вот я и захватил его с собой, – он достал из конверта лист бумаги, – а заодно и вашу расписку. Там буквально одна-две фразы, просто описание случившегося. Уверен, вы не откажетесь, в свою очередь, подписать такую бумагу…
  – Минутку, – встрял я. – Интересы мисс Тормик здесь представляю я.
  Законник разом насторожился и нахохлился.
  – Кто вы, сэр? – резко спросил он. – Адвокат?
  – Нет-нет, я не адвокат, но разговариваю по-английски и представляю интересы мисс Тормик. К тому же мы с вами не в суде. Так вот, она ничего подписывать не станет.
  – Но, дорогой мой сэр, отчего же? Это же совсем не официально…
  – В том-то и дело. Слишком неофициально. А что, если Милтан использует случившийся скандал как предлог, хотя ее вины тут нет, и она лишится работы? Или вдруг дело это, которое и выеденного яйца не стоит, получит из-за вашей бумажонки ненужную огласку? Нет-нет, никаких расписок!
  – Что до меня, – вставил Милтан, – то я вовсе не собираюсь увольнять мисс Тормик. Тем не менее я полностью согласен с тем, что ничего подписывать ей не нужно. Я и так вполне убежден, что у нее нет желания чинить неприятности мистеру Дрисколлу.
  С этими словами он выжидательно посмотрел на Нийю.
  Та наконец-то раскрыла рот:
  – Ни малейшего. – Говорила она на редкость безжизненно, как будто ей не грозила опасность попасть за воровство в каталажку. Девушка казалась такой безучастной, словно ее мысли витали где-то далеко. – Я никому не причиню зла.
  Адвокат сверлил ее взглядом.
  – Но, мисс Тормик, в таком случае вы не станете возражать против того, чтобы подписать…
  – Черт возьми, оставьте ее в покое! – перебил адвоката его собственный клиент. Тут же Дрисколл, буравя юриста взором, добавил: – Пропади пропадом все адвокаты! Если бы у меня поначалу не сдали нервы, я бы лучше пришел сюда один! – Он перевел взгляд на Милтана. – Но ведь я извинился! Я же сказал, мне очень жаль! Чертовски жаль! Мне здесь так нравится. Столько лет я толстел и толстел. Стал жирный как бочка, черт побери! Я смеялся над всякими упражнениями, школами здоровья и дурацкими играми, когда здоровенные верзилы, под стать небоскребам, бросаются мячиком и скачут верхом на лошадях. А тут я сам впервые в жизни начал заниматься до седьмого пота! Фехтовальщик я, наверное, негодный, но фехтование мне нравится! Мне наплевать, подпишет мисс Тормик бумагу или нет. Я хочу одного: чтобы мы с Милтаном остались добрыми друзьями! – Он повернулся к Карле: – Мисс Лофхен! Я и вас хочу считать своим другом! Я знаю, мисс Тормик – ваша подруга, а я веду себя как последний болван. Да я и есть последний болван. Ответьте, вы согласны фехтовать со мной? Я хочу сказать – прямо сейчас!
  Кто-то тихонько прыснул. Послышались смешки. Адвокат величественно молчал. Карла ответила:
  – Я работаю у мистера Милтана, сэр, и делаю то, что он мне велит.
  Милтан дипломатично заметил, что, само собой разумеется, мистера Дрисколла не выгонят из школы, где тот наконец обрел увлечение по душе. Я потихоньку растворился на заднем плане.
  К Нийе с тонкой улыбкой на устах приблизился неандерталец без подбородка – имени его я не расслышал, – светловолосый малый с тонкими губами, агрессивным носом, осанкой и поступью бывалого вояки. Все время, что длилось разбирательство, он или стоял, или, чеканя шаг, ходил по комнате туда-сюда. Видимо, он сказал Нийе что-то приятное, а за ним то же самое повторил Дональд Барретт.
  Затем к девушке, пройдя через весь кабинет, приблизилась миссис Милтан и дружески похлопала ее по плечу, а потом подошел и Перси Ладлоу. С минуту они о чем-то поговорили, после чего Нийя, оставив его, направилась в мою сторону.
  Я ухмыльнулся:
  – Что ж, превосходное представление. Надеюсь, вы ничего не имели против моего вмешательства? Ниро Вульф не разрешает клиентам ничего подписывать, разве что чек на оплату его услуг.
  – Да, конечно. Я подошла попрощаться. У меня сейчас урок фехтования с мистером Ладлоу. Спасибо, что пришли.
  – У вас глаза блестят.
  – У меня? Они всегда блестят.
  – Что передать от вас отцу?
  – Сейчас, думаю, ничего.
  – Вообще-то вам не мешало бы забежать к нему поздороваться.
  – Забегу как-нибудь. Ну, au revoir58.
  – Счастливо.
  Развернувшись, она угодила прямо в лапы адвоката, который велеречиво извинился перед ней, а затем обратился ко мне:
  – Можно узнать, как вас зовут, сэр?
  Я назвался. Он повторил вслед за мной:
  – Арчи Гудвин. Спасибо. Позвольте спросить, в качестве кого вы представляете мисс Тормик?
  Я разозлился.
  – Слушайте, – ответил я ему, – даже у адвоката есть право на жизнь, согласен, но я свято уверен: когда он откинет копыта, в его гроб не полезет ни один уважающий себя червь. Знаете почему? Потому что его тут же заставят подписать какую-нибудь идиотскую бумажку. Если вы не заполучите подписи мисс Тормик на своей бумажонке, с вами случится припадок. Дайте-ка ее мне.
  В ответ он извлек из конверта, который по-прежнему сжимал в руке, документ и протянул мне. С первого взгляда стало ясно, что «одна-две фразы» на деле обернулись пятью абзацами, под завязку напичканными юридическими терминами. Я вынул ручку и над пунктирной линией внизу страницы вывел быстрым росчерком: «Королева Виктория».
  – Вот, – сказал я, сунул ему бумажку и отошел прочь, пока он не успел опомниться. Напыщенные люди вообще туго соображают.
  Кабинет почти опустел. Жена Милтана стояла возле письменного стола и разговаривала с Белиндой Рид. Карла Лофхен и остальные исчезли. Наверное, девушка отправилась развлекать богатого толстяка, упражняясь с ним на рапирах. Или на эспадах. Доставая с вешалки свои пальто и шляпу, да и потом, блуждая по коридорам и выходя из здания, я размышлял о том, что Дрисколл, должно быть, вознамерился стать классным дуэлянтом.
  Мои часы показывали без четверти шесть. Вульф еще наверняка торчал в оранжерее, и хотя он терпеть не мог, когда его беспокоили во время возни с орхидеями, я счел, что мой звонок к работе не относится: дело-то семейное как-никак. Я заглянул в ближайшую аптеку, уединился в телефонной будке и набрал наш домашний номер.
  – Алло, мистур Вульф? Говорит мистур Гудвин.
  – Ну?
  – Ну, я звоню вам из аптеки, расположенной на углу Сорок восьмой улицы и Лексингтон-авеню. Все в порядке. Фарс растянулся на целых три акта. Поначалу она, то бишь ваша дочурка, скорее скучала, чем волновалась. Потом один парень по имени Перси заявил, что она рылась в его пиджаке, а вовсе не в пиджаке Дрисколла. Причем искала не бриллианты, а сигареты. Судя по выражению ее лица, для нее такой оборот событий оказался неожиданным. В третьем акте появился сам Дрисколл с вытянутой физиономией и письменными извинениями. Оказывается, в его пиджаке бриллиантов не было и в помине. И ничего у него не украли. Он просто слегка ошибся. С кем не бывает? Он чертовски сожалеет. Так что я еду домой. Могу еще добавить, что на вас она ни капельки не похожа, зато очень хорошенькая…
  – Ты уверен, что все до конца прояснилось?
  – Абсолютно. Все обожают друг дружку. Я бы, впрочем, не сказал, что мне все ясно.
  – Я дал тебе два задания. Как насчет второго?
  – Никакого просвета. Даже проблеска не видно. Полная безнадега. Народу там было как сельдей в бочке, а потом, когда разборка закончилась, обе балканки уже отправились давать уроки фехтования.
  – А кто такой этот Перси?
  – Перси Ладлоу. Примерно мой ровесник и вообще во многом напоминает меня: учтивый, одаренный, с броской внешностью…
  – Ты сказал, что моя… что она как будто скучала. Ты хочешь сказать: она круглая дура?
  – Вовсе нет. Я сказал только то, что сказал. Она совсем не проста, это верно, но дурой ее не назовешь.
  Тишина. Ни слова в ответ. Молчание так затянулось, что я в конце концов не выдержал:
  – Алло, масса Вульф, вы еще живы?
  – Да. Привези ее сюда. Я хочу ее видеть.
  – Я так и знал. Все верно. Чего еще ожидать? Совершенно естественное желание, которое делает вам честь. Именно поэтому я, между прочим, вам и звоню. Как раз собрался рассказать, как в ответ на мой вопрос, не передать ли вам что, она ответила отказом. Я сказал, что ей не мешает забежать поздороваться с вами. Она пообещала, что когда-нибудь так и сделает, но пока вынуждена отказаться, поскольку спешит скрестить шпаги с Перси…
  – Подожди, пока она освободится, и привези ее сюда.
  – Вы это всерьез?
  – Да.
  – Может, на руках ее принести, или…
  Вульф повесил трубку. Невежа.
  Я зашел в бар с фонтаном, взял стакан грейпфрутового сока и, потягивая его, принялся ломать голову над тем, как доставить девицу к Вульфу, не прибегая к насилию. Так и не придумав подходящего способа, я снова поплелся к ристалищу на Сорок восьмой улице.
  В кабинете были только Никола Милтан и его жена. Когда я вошел, мне показалось, что хозяйка направлялась к двери, но, увидев, как я снимаю пальто и шляпу и пристраиваю их на вешалку, передумала. Я объяснил, что хотел бы повидать мисс Тормик, когда та освободится. Милтан предложил мне сесть в кресло неподалеку от его письменного стола, а миссис Милтан открыла дверцу большого стеклянного шкафа и принялась переставлять трофеи с места на место, хотя особой нужды в том не было.
  – Я знаком с Ниро Вульфом, – вежливо сказал мне Милтан.
  – Понятно, – кивнул я.
  – Поразительный человек. Блистательный.
  – Пожалуй, я знаю одного малого, который с вами полностью согласен.
  – Только одного?
  – По меньшей мере. Его зовут Ниро Вульф.
  – Ах вот оно что! Шутка. – Он вежливо посмеялся. – Но я убежден, что найдется еще немало людей, которые разделяют мое мнение. Правда, Жанна?
  Его жена издала иностранное восклицание, выражающее то ли удивление, то ли испуг.
  – Col de mort, – сказала она, обращаясь к мужу. – Его нет на месте. Ты его куда-нибудь переложил?
  – Нет. Я его не трогал. Он лежал здесь… я уверен…
  Милтан вскочил и подбежал к шкафу. Я встал и нехотя последовал за ним. Они вместе уставились на пустое место. Милтан вытянул шею, потом нагнулся, разглядывая все полки по очереди.
  – Нет, – сказала его супруга, – там тоже нет. Он куда-то исчез. Больше ничего не пропало. Я давным-давно хотела навесить на дверцу замок…
  – Но, дорогая. – Милтан, казалось, оправдывался. – Совершенно непонятно, с какой стати кому-то понадобилось брать col de mort. Это просто диковинная, редкая вещица, но никакой особенной ценности она не представляет.
  – А что это за col de mort такой? – полюбопытствовал я.
  – Да ничего особенного, маленькая такая вещица.
  – Какого рода?
  – Ну как вам сказать, просто маленькая штучка… Вот, посмотрите.
  Милтан сунул руку внутрь шкафа и ткнул пальцем в лежавшую на полке эспаду, указывая на ее лезвие.
  – Видите? У нее тупой конец.
  – Вижу.
  – Ну вот, как-то раз, много лет назад, в Париже один человек решил убить другого. Для этого он смастерил маленькую и очень острую штучку, которую можно было насаживать на конец эспады.
  Он достал из шкафа оружие и качнул в руке.
  – И вот, надев на эспаду такую насадку, он делает выпад…
  Милтан изобразил, как делается выпад, направив клинок в воображаемую жертву возле меня, и проделал это так неожиданно и быстро, что я невольно отпрянул в сторону, чуть не споткнувшись о собственную ногу и испытывая страстное желание поскорее признать Милтана победителем. Затем он так же быстро вернулся в исходное положение.
  – Ну вот.
  Он улыбнулся и положил шпагу на место.
  – Теоретически такой удар способен поразить сердце, но в тот раз теорию применили на практике. Эту штучку мне в виде сувенира подарил один полицейский, мой друг. В газетах же вещицу окрестили col de mort. Шея… нет, не шея. Ворот. Воротник смерти. Потому что он надевается на кончик шпаги, словно воротник. Забавно было заполучить такую вещицу, – закончил Милтан.
  – А теперь вот она исчезла, – коротко повторила его жена.
  – Я все же надеюсь, что нет, – нахмурился Милтан. – С чего бы ей исчезать? И так здесь довольно было разговоров о краже. Найдется. Поспрашиваем всех.
  – Надеюсь, вы ее найдете, – сказал я. – Все это довольно странно. Кстати о расспросах: вы не против, если я поболтаю с кем-нибудь из тех, кто прибирает в фехтовальных залах?
  – Но зачем… для чего?
  – Да просто чтобы немного поболтать. А кто, кстати, там убирает?
  – Консьерж. Но я не могу понять, зачем вам…
  Его жена, указав на меня взглядом, прервала его.
  – Думаю, – невозмутимо заявила она, – он хочет выяснить, остались ли сигаретные окурки и пепел в том зале, где фехтовали мисс Тормик и мистер Ладлоу.
  Я восхищенно хмыкнул, потом, глядя на нее, произнес:
  – Если позволите, миссис Милтан, то я бы сказал, что мог сразу догадаться, какая вы большая умница.
  Она промолчала, не сводя с меня глаз.
  – Что касается меня, – объявил Милтан, – то я не понимаю, зачем вам взбрело в голову разузнавать насчет сигаретных окурков. И уж совсем ума не приложу, как об этом догадалась моя жена. Сам-то я соображаю туговато.
  – Ну, это извинительно для человека, столь мастерски владеющего клинком. Так могу я повидать консьержа?
  – Нет, – резко ответила Жанна Милтан.
  – Почему?
  – Не вижу в этом никакой необходимости. Не знаю, что́ у вас на уме, но я заметила, как вы не спускали глаз с мисс Тормик, – хотя все полагали, что вы пришли сюда как ее друг. Если вы хотите узнать, в самом ли деле они курили с мистером Ладлоу, спросите об этом у нее самой.
  – Непременно спрошу. Я и сам собирался так поступить. Но чем я могу ей повредить, если потолкую с консьержем?
  – Не знаю. Может, и не повредите. Но вчерашний инцидент, на мой взгляд, исчерпан. И без того он наделал немало неприятностей, да и потом еще может нам повредить. Дело крайне деликатное, а уж в таком месте, как у нас… Одним махом можно все испортить. Даже если вы и впрямь не помышляете навредить мисс Тормик и нам, я все равно предупрежу консьержа, чтобы не отвечал на ваши вопросы, коли уж вам удастся до него добраться. Я говорю с вами прямо. Зайти в оружейную, чтобы осмотреть щитки и проверить, действительно ли на каком-то из них перетерся ремешок, вам тоже не позволят.
  – Почему вы решили, что я захочу это сделать?
  – Потому что вы не похожи на дурака. А коль скоро вас заинтересовали окурки, то я не сомневаюсь, что вы доберетесь и до порванного ремешка. Я вашего брата знаю, вы народ любопытный.
  Я пожал плечами:
  – Ну хорошо. Во всяком случае, слово вы подобрали абсолютно точное. Я и в самом деле довольно любопытный. Со временем, знаете ли, и у сыщиков развиваются дурные привычки. Но если вы наслышаны о репутации Ниро Вульфа, то вам должно быть известно, что неприятности он доставляет только тем, кто сам на них нарывается.
  Секунду-другую она не спускала с меня глаз, затем отвела взгляд, закрыла стеклянную дверцу шкафа и снова повернулась ко мне со словами:
  – Сегодня утром мой муж сказал, что хочет обратиться к мистеру Вульфу с просьбой расследовать пропажу бриллиантов мистера Дрисколла. Мисс Тормик, которая при этом присутствовала, тут же заявила, что уже наняла Ниро Вульфа вести дело в ее интересах. Почти сразу после этого ее подруга, мисс Лофхен, попросила разрешения отлучиться по какому-то делу. Любопытство присуще не только сыщикам. Я порой тоже излишне любопытна. Если меня спрашивают…
  Она запнулась на полуслове, открыв рот и застыв на месте. Милтан крутанулся на пятках и повернулся лицом к двери, ведущей в коридор. Я последовал их примеру. До нас долетел такой вопль, что, находись мы где-нибудь в джунглях, перепугались бы насмерть.
  Когда донесся второй вопль, мы сломя голову бросились к двери. Милтан опередил нас и, выскочив в коридор, кинулся к лестнице – мы с его женой побежали за ним. Криков больше не было, но наверху поднялась настоящая суматоха, слышались шаги и возгласы множества людей, а на втором этаже нас задержала целая толпа клиентов и служащих, повыскакивавших из разных комнат в коридор. Милтан несся по ступенькам под стать кенгуру; я бы нипочем за ним не угнался.
  Когда мы примчались на третий этаж, нам пришлось остановиться. Мы наткнулись на трясущегося негра, которого держал за руки неандерталец без подбородка. Нэт Дрисколл, в рубашке, но без брюк, подпрыгивал на месте. Обе балканки в фехтовальных костюмах прижались спинами к стене. Зорка, в одном корсете, стояла напротив них, то и дело вскрикивая. Прежде чем мы с Милтаном смогли протиснуться вперед, меня оттеснили в сторону и рядом возникла Жанна Милтан.
  – Что случилось? – воскликнула она таким голосом, что усмирила бы и бурю. – Артур! В чем дело?
  Негр перестал трястись и, выкатив на нее глаза, что-то пролепетал, но слов я не разобрал. Но она, видимо, все расслышала, поскольку рванула вперед, как скаковая лошадь. Я поспешил за ней. Она направилась к последней двери в самом конце коридора. Дверь была раскрыта, и Жанна Милтан влетела в нее не останавливаясь, и вдруг, увидев, что́ лежит на полу, замерла как вкопанная. Я в три прыжка очутился рядом. На полу лежал Перси Ладлоу. На боку. Он опрокинулся бы на спину, если бы не упиравшийся в пол клинок шпаги, которая пронзила его тело насквозь.
  Глава четвертая
  Жанна Милтан сказала что-то на непонятном мне языке и застыла на месте, глядя вниз с окаменевшим лицом. Сзади до меня донесся испуганный возглас Милтана и какие-то другие звуки. Повернувшись, я увидел, что сбежавшиеся люди сгрудились в дверном проеме.
  – Выйдите отсюда! – приказал я. – Все до единого.
  Я наклонился над телом, чтобы быстро осмотреть его, затем выпрямился и обратился к Жанне Милтан:
  – Он мертв.
  – Сама вижу, – раздраженно отозвалась она.
  От дверей раздался чей-то визг, и я рявкнул в ответ:
  – Тихо! – Затем я снова повернулся к миссис Милтан: – Кто-то должен остаться здесь. И конечно, следует немедленно вызвать полицию. Из здания не выходить никому.
  Она кивнула:
  – Позвоните в полицию сами. Из кабинета. А ты, Никола, останься здесь. Я спущусь в коридор…
  Она направилась было к выходу, но я задержал ее:
  – Нет, так не пойдет. Лучше вы сами позвоните в полицию. Вы здесь хозяйка, да и труп вы увидели раньше меня. А я уж встану у входной двери. Милтан, никого сюда не пускайте.
  Он побледнел и промямлил:
  – Col de mort…
  – Здесь его нет. Кончик шпаги обнажен, и он тупой.
  – Этого не может быть. Затупленная шпага не проткнула бы тело насквозь.
  – Ничем не могу помочь. Никакой насадки на шпаге нет.
  Жанна Милтан зашагала к двери, я последовал за ней. Собравшиеся расступились перед нами. Карла Лофхен хотела мне что-то сказать, но я только помотал головой. Неандерталец вцепился в мой локоть, однако я ловко вывернулся и был таков. С нижнего этажа поднимался кто-то еще, и Нэт Дрисколл бросился бежать вдоль коридора – рубашка развевалась на нем, словно парус. У лестницы я обернулся и прокричал:
  – В зал никому не входить! Там на полу лежит труп Ладлоу. И чтоб никто не выходил из здания!
  Дональд Барретт двинулся в мою сторону, а по пятам за ним следовал неандерталец.
  – Слушайте, приятели, если бы вы загнали всю ораву вниз в кабинет, это бы здорово облегчило дело.
  Пропустив мимо ушей лавиной обрушившиеся вопросы, я сбежал вниз по ступенькам, за мной поспешила миссис Милтан. Достигнув первого этажа, она скрылась в кабинете, а я подошел к выходу в вестибюль. Меня так и подмывало выскочить на улицу, чтобы добраться до ближайшего телефона и без помех позвонить Ниро Вульфу, но я решил, что такой ход был бы не самым удачным. Еще неизвестно, удалось ли бы мне потом вернуться, а если бы и удалось, то обстоятельства уже могли значительно измениться. Честно сторожить выход сейчас было лучше всего.
  С того места, где я стоял, мне было видно, как разные личности вразброд спускаются по лестнице. Почти все шли молча, подавленные. Только две преподавательницы танцев тараторили без умолку.
  Белинда Рид, куколка в шелковом платье с иголочки, вместо того чтобы идти в кабинет Милтана, подошла ко мне и заговорщически сообщила, что у нее назначено очень важное свидание, которое ни в коем случае нельзя сорвать. Я ответил, что у меня тоже свидание, так что мы с ней в одной упряжке.
  Тут ко мне приблизился Дональд Барретт, до этого маячивший где-то в стороне, и сказал:
  – Послушайте, я знаю, что по уши вляпался в эту свистопляску. История эта дурно попахивает, но что я могу поделать, раз оказался тут. Но мисс Рид… в конце-то концов… вы что, фараон?
  – Нет.
  – Тогда, приятель, развернитесь-ка ко мне и давайте потолкуем о погоде, а тем временем мисс Рид выскользнет отсюда и помчится на свое свидание…
  – А вы не успеете и глазом моргнуть, как вдогонку ей ринется целая свора ищеек, которые в два счета разнюхают, куда она подевалась, и силой водворят обратно. Нет уж, приятель, не делайте глупостей. Вам когда-нибудь приходилось сталкиваться с убийством? Нет, наверное. Так вот, исчезнуть с места преступления – самое худшее, что вы можете сделать. Полиция от этого звереет. Послушайтесь моего совета и… одну минутку, мисс Тормик.
  В трех шагах от меня остановились обе балканки. Взгляды, которыми в мгновение ока обменялись все четверо, явно что-то значили для них, но никак не для меня. Белинда Рид сказала:
  – Пошли, Дон.
  И они зашагали по направлению к кабинету. Я обвел глазами обеих иноземных красоток. Карла набросила поверх фехтовального костюма какой-то длинный балахон с пуговицами. На Нийе была прежняя зеленая хламида, так же аккуратно запахнутая, а одна рука девушки пряталась в складках.
  – Для разговоров нет времени, – резко бросил я. – Возможно, вы обе влипли. Не знаю. Но я хочу задать вам прямой вопрос, и от того, дадите ли вы честный ответ, зависит, быть может, ваша жизнь.
  Я перехватил взгляд Нийи:
  – Я вас спрашиваю. Это вы его убили?
  – Нет.
  – Повторите еще раз. Не вы?
  – Нет, не я.
  Я перевел взгляд на Карлу:
  – Тогда вы?
  – Нет. Но я должна вам сказать…
  – Увы, сейчас нет времени для разговоров. Пропади все пропадом. Но в любом случае вы можете… все, поздно, они уже здесь! Брысь отсюда! Быстрее, черт побери!
  Они бросились по коридору к кабинету и скрылись из виду, прежде чем фараоны пересекли вестибюль и подошли к входной двери. Легавых было двое. Я открыл перед ними стеклянную дверь и, пропустив их, закрыл ее снова.
  – Привет. Вы из участка?
  – Нет. Мы патрульные. А ты кто такой?
  – Арчи Гудвин, частный сыщик из конторы Ниро Вульфа. Здесь оказался по чистой случайности. Вход вот охраняю. Я подожду здесь, пока не приедут из участка. – Я махнул рукой в сторону кабинета. – Там в конторе миссис Милтан и все остальные, а труп лежит двумя этажами выше.
  – А ты, похоже, шустрый малый. Тогда покарауль еще немного, ладно? Пошли, Билл.
  Они затопали в глубь здания. Я остался на своем посту, щелкая пальцами. Пару минут спустя один из полицейских снова притащился в коридор и зашагал вверх по лестнице. Еще пару минут спустя в вестибюле показались новоприбывшие, три парня в штатском, но одного взгляда на них было достаточно, чтобы сообразить: они просто ищейки из участка, а не сыщики из уголовной полиции. Я коротко ввел их в курс дела. Один из них сменил меня у дверей, другой направился вверх по лестнице, а третий зашагал в кабинет, велев мне следовать за ним.
  В кабинете сидел один из патрульных и, не раскрывая рта, переписывал в блокнот фамилии всех собравшихся. Парень из участка перекинулся с ним парой слов и уединился с миссис Милтан.
  Я бочком отошел в сторону и постарался понезаметнее усесться рядом с вешалкой, борясь с искушением пролезть к черногорским барышням и шепнуть им пару слов в качестве доброго совета, прежде чем нагрянет уголовная полиция и начнется настоящая потеха. Я решил не будить мыслительный процесс даже в полицейских из участка.
  Клиенты и служащие расположились в кабинете кто где: одни сидели, другие стояли, но никто не разговаривал, если не считать случайных восклицаний. Я обвел взглядом лица собравшихся, не ожидая в общем-то заметить ничего особенно интересного или значительного, и вдруг увидел прямо перед носом нечто, оказавшееся разом и интересным и значительным.
  На вешалке, на прежнем месте, висело мое пальто. Оно было так близко от меня, что я касался его локтем. Однако заметил я не это, а клапан левого кармана, который завернулся внутрь. Сам же карман оттопыривался, как будто в нем что-то лежало. Но лежать там ничего не должно было. Я, конечно, не одеваюсь у портных, каким заказывал свои костюмы Перси Ладлоу, но с самого рождения привык к опрятности и уж, разумеется, не разгуливаю в пальто, у которого клапан засунут внутрь кармана, не говоря уж о том, что я точно помнил: карман был пуст.
  Моя рука непроизвольно дернулась к карману, чтобы пощупать, что́ в нем лежит, но я вовремя спохватился и сдержал свой порыв. Я посмотрел по сторонам. Насколько я мог заметить, за мной вроде никто не наблюдал, ни явно, ни тайно. Правда, времени на углубленный анализ у меня не было, ведь уголовная полиция могла нагрянуть с минуты на минуту, а то и раньше, а как только они появятся, вопрос о свободном самоопределении стоять уже не будет.
  Я подошел к вешалке, снял с нее пальто и шляпу и направился к выходу из кабинета, даже успел сделать целых три шага, прежде чем меня остановил громкий рык:
  – Эй, вы куда?
  Я оглянулся и, поймав свирепый и подозрительный взгляд копа, отчеканил в ответ:
  – Администрация не отвечает за оставленные пальто и шляпы, и я решил унести отсюда свои вещи. Сюда сейчас сбежится куча народу, так что лучше уж я уберу их в запирающийся шкафчик.
  С этими словами я добрался до двери и на всех парах вылетел из кабинета. Был один шанс из трех, что коп оставит миссис Милтан и бросится за мной следом. На мое счастье, он этого не сделал.
  В коридоре я даже не взглянул влево, в сторону выхода. Там на страже стоял цепной пес, и я знал, что хотя бы пытаться пройти мимо него, прикинувшись шлангом, дело гиблое. Вместо этого я сразу повернул направо, где в пяти шагах заприметил узенькую дверцу.
  Открыв ее, я увидел ведущую вниз деревянную лестницу без ковра. Сразу за дверью был выключатель, но я не стал им щелкать, а поскорее плотно притворил за собой дверь – тут же вокруг стало темно, хоть выколи глаз. Освещая себе путь тонким фонариком, я осторожно, но не теряя ни секунды, спустился по лестнице до самого низа.
  Я посветил вокруг и увидел, что нахожусь в просторном помещении с низким потолком. Вокруг рядами высились штабеля коробок, а посередине на полу громоздились наполненные чем-то ящики. Я обогнул их и двинулся вглубь, туда, где виднелись тусклые прямоугольники двух окон, отстоявшие друг от друга на несколько футов.
  Мне следовало быть осмотрительней, ибо я остановился как громом пораженный и еле перевел дух, когда направленный вниз луч моего фонарика осветил нечто высовывающееся из-за груды коробок. Нечто такое, чего я не ожидал увидеть. Это был носок чьей-то туфли, и по тому, как он торчал, становилось ясно, что в туфлю вдета нога, на которой стоит ее обладатель.
  Я направил луч фонаря прямо на туфлю, затем через несколько секунд выдохнул, посветил вверх и сунул правую руку в карман пальто, после чего достал ее оттуда. Затем я громко – но не очень – произнес:
  – Не двигайтесь. Мой револьвер нацелен прямо на вас, а нервы у меня на пределе. Если у вас в руках ничего нет, вытяните их перед собой. А то…
  Из-за коробок послышалось что-то среднее между стоном и визгом. Я опустил правую руку и, в сердцах выругавшись, шагнул вперед и осветил его целиком – он распластался на груде коробок.
  – Ради всего святого, – воскликнул я, ибо меня довели до белого каления. – Какого черта вы так трясетесь?
  Он простонал:
  – Я видеть его. – Его глаза и сейчас были выпучены. – Говорить вам, я же видеть его.
  – Ну и я тоже видеть его. Слушайте, Артур, у меня нет времени, чтобы спорить тут с вами о глупейших суевериях. Что вы собираетесь делать дальше? Так и будете стоять здесь и стонать?
  – Я не хочу идти назад наверх… вы не станете… вы не тронете меня, говорю вам…
  – Хорошо.
  Я положил фонарик на коробку, сунул пистолет в кобуру и надел пальто и шляпу, после чего снова взял фонарик.
  – Я иду назад тем же путем, чтобы убедиться, что никто не ускользнул. Для вас самое лучшее оставаться на том же месте.
  – Я хотел сказать, что… я… не знаю, – охая, проговорил Артур.
  – Ладно. Ключ от подвала у вас есть?
  – Они сделать здесь засов, больше ничего.
  – А что снаружи – двор, обнесенный высоким забором?
  – Да, сэр.
  – Какая-нибудь калитка в заборе есть?
  Над нами, как раз там, где расположен кабинет Милтана, послышался топот десятков ног в тяжелых ботинках. Заявилась ватага из уголовной полиции. Я даже определил стук ботинок двенадцатого размера, принадлежащих инспектору Кремеру.
  Когда я двинулся вперед, удача мне немного улыбнулась: луч моего фонарика выхватил из темноты небольшую раздвижную лестницу, приставленную к полкам. Я направился к ней, а чтобы отвлечь внимание Артура, велел ему вопить во все горло, призывая на помощь, если он услышит, что кто-то спускается по лестнице в подвал. После этого мне удалось отыскать в глубине подвала дверь, ведущую наружу. Отодвинув засов, я вылез на свободу, таща за собой лестницу.
  Двор был большой, примерно ярдов тридцать на сорок, залитый бетоном. Вокруг него высился массивный дощатый забор фута на два выше моего роста. В здании, которое я только что покинул, светилось множество окон.
  Я рысью перебежал через двор, приставил лестницу к забору, залез по ней наверх и заглянул в примыкавший двор. Он оказался почти таким же большим и весь был загроможден непонятными предметами. Впрочем, один объект показался мне знакомым: какой-то грузный детина, в белом фартуке и поварском колпаке, выполнял что-то вроде дыхательных упражнений, судя по позе и пыхтению. В десяти футах за ним из открытой двери лился яркий свет.
  Я ухватился за верхушку лестницы и взгромоздился на забор, раскачиваясь из стороны в сторону. Детина повернул голову на шум, но я не стал дожидаться, когда он заверещит от испуга, и требовательно произнес:
  – Вы тут кошку не видели?
  – Какую еще кошку?
  – Кошку моей жены. Такая пушистая рыжая тварь. Она сбежала, выпрыгнула из окна и вскарабкалась на этот забор. Если вы…
  Тут я потерял равновесие и свалился с забора во двор прямо на бетонное покрытие. Поднимаясь после падения, я, как того и требовали обстоятельства, ругался самыми последними словами.
  – Только бы найти ее. Своими руками придушу эту мерзкую зверюгу. Если вы все время стояли здесь, вы не могли ее не заметить.
  – Но я ее не видел.
  – Не могли вы ее не видеть. Ну да ладно. Не видели так не видели. Только она точно прибежала именно сюда. Наверно, почуяла, как из ресторана едой пахнет…
  Рассуждая, я шел прямо к ресторанной двери. Детина затопал было следом, но особо не спешил, так что я беспрепятственно проник внутрь и оказался в большом и шумном помещении, наполненном запахами готовившейся пищи. Работа здесь кипела не переставая. Не останавливаясь, я прокричал, стараясь перекрыть шум:
  – Сюда кошка не забегала?
  Все уставились на меня как на полоумного, а некоторые замотали головами. Какой-то тип, в форме официанта, с нагруженным подносом, направился к вращающимся дверям. Я, следуя за ним по пятам, вышел вон.
  Пройдя через коридор, мы миновали еще один турникет и очутились в ресторанном зале. В глазах зарябило от пурпурной и желтой кожи, поблескивающего хрома, сверкающих белых столов и снующих в ожидании вечерних посетителей официантов.
  Один из них преградил мне путь, но я отмахнулся: «Да я кошку свою ловлю» – и пошел дальше. В фойе на меня изумленно взглянул мальчишка-швейцар, а гардеробщица непроизвольно шагнула в мою сторону, но я снова повторил: «Кошку ищу» – и продолжил свой путь. Не останавливаясь, я миновал две двери и оказался на тротуаре.
  Как и следовало ожидать, я вышел на Сорок девятую улицу. Я уже собрался завернуть за угол и махнуть на Сорок восьмую улицу, чтобы сесть там в свой родстер, но потом сообразил, что припарковал его всего в нескольких ярдах от входа в школу Милтана, и в итоге счел за лучшее разориться на такси.
  Проголосовав и прыгнув на сиденье подвернувшейся машины, я благоразумно воздержался от того, чтобы исследовать содержимое кармана моего пальто, пока мы тряслись по Парк-авеню. Рассудил, что если копы доберутся до таксиста, у него могут спросить, не заметил ли он чего любопытного в зеркальце заднего вида. Так что я сидел не шевелясь, предоставив таксисту без особых впечатлений дотрясти меня до Тридцать пятой улицы и дальше – до особняка Вульфа.
  Пройдя через прихожую, я бросил шляпу на вешалку, но пальто снимать не стал. Ниро Вульф возвышался за своим столом в кабинете, а перед ним на столе стоял металлический ящичек, обычно хранившийся в сейфе. Ключ от этого ящичка был только у Вульфа, и босс никогда не открывал его в моем присутствии. Я думал, там лежат какие-то бумаги слишком личного свойства, не предназначенные даже для моих глаз, хотя с таким же успехом в ящичке могли храниться женские локоны или тайные шифры японской армии. Вульф что-то сунул в ящичек, захлопнул крышку и сурово воззрился на меня.
  – Что тебе? – бросил он.
  Я покачал головой:
  – Ничего не вышло. Я бы, конечно, привез ее к вам, хотя для этого пришлось бы мобилизовать все свое неотразимое обаяние, но обстоятельства оказались сильнее меня…
  – Обстоятельства, которые вынудили тебя бросить ее там?
  – Ну, не совсем вынудили, сэр. Может, вы помните, по телефону я упомянул одного малого по имени Перси Ладлоу. Это тот самый, который засвидетельствовал, что просил вашу дочь достать сигареты из кармана его пиджака. Так вот, его убили.
  Вульф ожег меня злобным взглядом:
  – У меня нет настроения терпеть твое фиглярство.
  – У меня тоже. Посмотрите, как я извозил пальто – с забора свалился, между прочим…
  – Не заговаривай мне зубы, – прорычал Вульф.
  – Да, сэр. Так вот, в две минуты седьмого мисс Лофхен и мисс Тормик давали уроки фехтования наверху, в зале. На том же этаже еще куча народу занималась разными делами. Судя по всему, мисс Тормик фехтовала с Перси Ладлоу. Я находился внизу, в кабинете Милтана, вместе с ним и его женой. Услышав крики, мы бросились наверх. На третьем этаже люди в панике сбились в кучу-малу. В фехтовальном зале в самом конце коридора мы нашли лежащего на полу Перси Ладлоу. Шпага пронзила его спереди насквозь, так что сзади торчал ее конец, примерно восемь дюймов. Милтан остался сторожить тело, а его жена спустилась в кабинет и начала звонить в полицию, я же пошел караулить выход из здания. Первыми прибыли двое патрульных, затем – три парня из участка, а примерно в шесть двадцать четыре пожаловали и уголовщики.
  – Ну?
  – Это все.
  – Все?!
  Вульф, казалось, потерял дар речи, чего раньше мне видеть не доводилось.
  – Ты… – Он чуть не брызгал слюной. – Ты был там, на месте, и удрал оттуда…
  – Погодите минутку. Я удрал не просто так. Один полицейский из участка сменил меня у входа, а другой велел идти вместе с ним в кабинет, где уже собрались все остальные. Я случайно оказался рядом с вешалкой, на которой висело мое пальто, и вдруг заметил, что карман у него подозрительно оттопыривается, словно в нем что-то лежит. Когда я вешал пальто, в карманах гулял ветер. Может, конечно, кто-то просто перепутал мое пальто с корзиной для мусора. С другой стороны, в кабинете находился убийца, и мисс Тормик, возможно, как раз фехтовала с жертвой, а я там представлял ее интересы. Конечно, уголовная полиция нас по головке не погладила бы, особенно если бы при повальном обыске, который они провели, в моем кармане нашлась бы отнюдь не использованная бумага. Вот и пришлось мне спуститься в подвал и удрать через черный ход. Потом, перелезая через забор, я свалился и испачкался. Едва не отловил сбежавшую от жены кошку. Зато потом поймал такси и дал деру.
  – Ну и что же оказалось у тебя в кармане?
  – Не знаю.
  Я снял пальто и расстелил его на столе Вульфа.
  – Мне пришло в голову, что забавнее будет взглянуть на это вместе с вами. На ощупь мне показалось, что это кусок брезента.
  Я оттянул карман пошире и заглянул в него.
  – Да, так и есть, там брезент.
  Я засунул в карман пальцы и вытащил сверток наружу. Это оказался плотно свернутый кусок брезента. Когда я развернул его, то увидел, что внутри покоится большая рукавица с уплотненной тыльной частью. Когда я ткнул в рукавицу пальцем, из нее на стол выскользнул маленький металлический наконечник.
  – Лучше не трогать, – предложил я и наклонился, чтобы хорошенько его рассмотреть.
  Он был примерно в четверть дюйма толщиной, с одного конца на нем виднелись три зубца, а к другому концу он суживался и образовывал отточенное острие. Я выпрямился и уверенно сказал:
  – Угу, так я и думал.
  – Что это за дьявольщина?
  – Господи, неужели не ясно? Разуйте глаза! Это же тот самый col de mort, который все ищут.
  – Арчи, чтоб тебе провалиться, ты…
  – Да ладно, ладно.
  Я рассказал Вульфу об исчезновении из стеклянного шкафа Милтана этой диковинной вещицы и заодно поведал ее историю. Вульф слушал, сжав губы. Когда я закончил, он резко сказал:
  – Так ты полагаешь, этой штукой воспользовались…
  – Я совершенно уверен, черт возьми, что именно так оно и было. У шпаги, которой закололи Ладлоу, тупой конец. Милтан сказал, что сама шпага ни за что не проткнула бы тело Ладлоу насквозь. Значит, эту штуку потом сняли с конца шпаги. Очень похоже, что снимается она легко. Сомневаюсь, нужно ли мне еще показывать вам пятна на рукавице в том самом месте, где наконечник был в нее завернут.
  – Спасибо, я и сам вижу.
  – И еще вы сами видите, что рукавичка женская. Она кажется большой только потому, что так сшита, а на самом деле она не настолько велика, чтобы…
  – Это я тоже сам вижу.
  – Ну, тогда вы должны понимать, что если бы я там остался и подобное приспособленьице нашли у меня в кармане, или попытайся я его спрятать…
  Я умолк, так как Вульф закрыл глаза и принялся шевелить губами. Так продолжалось недолго, может секунд тридцать, после чего он потянулся к кнопке у себя на столе и надавил на нее. Появившийся Фриц был точно в таком же поварском колпаке и фартуке, что и разиня во дворе ресторана, который не заметил кошку моей жены.
  – Выключи свет в коридоре и не открывай дверь, если будут звонить, – приказал Вульф Фрицу.
  – Слушаю, сэр.
  – Если зазвонит телефон, возьми трубку на кухне. Арчи дома нет, и ты не знаешь, где он и когда вернется. Я занят и не хочу, чтобы меня беспокоили. В гостиной и столовой опусти гардины, но сначала ответь, есть ли у нас целый каравай итальянского хлеба.
  – Да, сэр.
  – Принеси его сюда, а заодно прихвати маленький ножичек и вощеную бумагу.
  Я вышел вслед за Фрицем, чтобы повесить пальто в прихожей и задвинуть засов на двери. Когда я вернулся, мне пришлось включить свет, и в тот же миг вошел и Фриц, неся на подносе то, что требовал Вульф.
  Вульф велел ему встать рядом и, вооружившись ножом, острым как бритва – у Фрица все ножи такие, – взрезал каравай. Наметив в середине каравая кружок диаметром четыре дюйма, он аккуратно извлек мякиш до самой нижней корки, но оставив саму корку нетронутой. Затем кончиками пальцев взял col de mort, положил его на тыльную сторону рукавицы, плотно свернул ее и, завернув в вощеную бумагу, запихнул в отверстие, проделанное в каравае. Оставшееся пространство он заполнил кусками бумаги и еще один лист расправил сверху. Пальцы его проделали это так быстро и проворно, что вся операция заняла едва ли больше трех минут.
  – Приготовь сейчас же шоколадную глазурь, – велел Вульф Фрицу, – и хорошенько облей ею каравай. Потом убери его в холодильник, а остатки хлеба уничтожь.
  – Слушаю, сэр.
  Фриц безропотно взял поднос и удалился.
  – Браво! – язвительно воскликнул я. – Преклоняюсь перед вашей смекалкой. Моей бы хватило только на то, чтобы швырнуть эту штуковину в ящик бюро. Конечно, упрятать орудие убийства в хлебе, замаскированном под торт, куда заманчивее и живописнее, но зато какой ужасный расход шоколада! Кстати говоря, кто, по-вашему, явится сюда выискивать эту штуковину? Думаете, я приволок бы ее сюда, если бы допускал, что кто-то может заподозрить, какую вещицу я уношу с собой?
  – Понятия не имею. Но ведь кто-то точно знает, что она у тебя и ты ее унес. Тот, кто сунул тебе в карман сверток. Кто мог это сделать?
  – Да кто угодно. В кабинете собрались все. А я торчал на посту возле входной двери.
  – Когда ты снял с вешалки пальто и собрался уходить, ты посмотрел на окружающих?
  – Нет. Не до того было. В кабинете торчали два фараона, а мне требовалось смыться да еще унести с собой это.
  – Ты сказал, что, судя по всему, мисс Тормик фехтовала с мистером Ладлоу. Почему «судя по всему»? Разве это точно не известно?
  – Кому-то, может, и известно, но только не мне. Я сидел внизу в кабинете с мистером и миссис Милтан, когда консьерж обнаружил тело и поднял дикий крик. Позже у меня уже не было возможности поговорить ни с мисс Тормик, ни с кем-нибудь еще.
  Зазвонил телефон. Я не стал брать трубку, прислушался, и вскоре до нас долетел слабый голос ответившего по телефону Фрица.
  Вульф откинулся в кресле и вздохнул.
  – Ладно, – пробормотал он. – Расскажи-ка мне все по порядку. С той минуты, как ты пришел туда, и вплоть до самого ухода. Ничего не упускай.
  Я так и сделал.
  Глава пятая
  Без пятнадцати десять мы наконец встали из-за стола, вернулись в кабинет, включили там свет, сели и стали ждать. Случилось уже немало. Три раза звонили в дверь, но ее никто не открыл, а телефон трезвонил еще чаще.
  Покончив с салатом, я оставил Вульфа расправляться с пирогом, начиненным зелеными помидорами, а сам прошагал в неосвещенную гостиную и, осторожно выглянув из-за оконных занавесок, посмотрел на улицу. На тротуаре, засунув руки в карманы, мерзли два угрюмых типа в штатском. Я показал им язык и, вернувшись на кухню, снял трубку телефона.
  Джонни Кимса и Орри Кетера дома не оказалось, но я попросил передать им, чтобы они нам перезвонили. До Фреда Даркина и Сола Пензера мне удалось дозвониться, и я их предупредил, чтобы они ждали приказаний от Вульфа, а заодно рассказал Солу о письме, которое он получит завтра с утренней почтой.
  Фриц, отвечавший на телефонные звонки, записал номер одного из абонентов. Я почти не сомневался, что это был номер школы Милтана, но на всякий случай проверил его по справочнику, после чего велел Фрицу перезвонить туда и оставить сообщение, что мистер Вульф и мистер Гудвин уже вернулись и пока находятся дома. Сделав все это, я возвратился в столовую, чтобы составить Вульфу компанию за чашечкой кофе.
  В кабинете, куда мы вернулись после ужина, ждать нам пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как задребезжал дверной звонок и мне пришлось идти в прихожую. Открывая дверь, я готовился в худшем случае узреть пару сержантов, поэтому был немало удивлен, увидев до боли знакомую личность в фетровой шляпе набекрень, со свирепым взглядом и неизменной незажженной сигарой, свешивающейся из уголка крупного, жестко очерченного рта.
  – Ба, кого мы видим! – провозгласил я, посторонившись и давая ему войти. – Чем обязаны столь высокому посещению?
  – Поди к черту, – прорычал, входя, инспектор Кремер.
  Я закрыл входную дверь, помог инспектору избавиться от пальто и шляпы и зашагал следом за ним в кабинет.
  Вульф протянул вошедшему руку и дружески приветствовал его, сказав, что уже несколько месяцев был лишен такого удовольствия.
  – Да уж, удовольствие больше некуда.
  Кремер уселся, вынул изо рта сигару, бросил на меня хмурый взгляд, вернул сигару на прежнее место и, поудобнее закусив ее зубами, зарычал снова:
  – Где тебя носило, Гудвин? – И тут же, не дав мне раскрыть рта, добавил: – Впрочем, шут с тобой. Знай я, где ты пропадал, ты бы мне ответил, а раз я этого не знаю, то черта с два ты мне что-нибудь расскажешь. – Он переместил сигару из одного угла рта в другой и, наклонившись ко мне, продолжил: – Ты самый отъявленный мерзавец из всех, кого я только знаю. Раз двадцать ты путался у меня под ногами, когда я был занят и мне было не до тебя. А теперь вот я приезжаю по вызову на место убийства, а мне сообщают, что важнейший свидетель преспокойно надел пальто и шляпу и удрал! И кто бы, вы думали, этот свидетель? Да Арчи Гудвин, собственной персоной! Единственный раз, когда требовалось, чтобы ты остался на месте и дождался меня, ты взял и смылся. Я уже говорил тебе, что готов за пять центов упечь тебя за решетку. Теперь могу сделать это задаром!
  – Вы нашли Артура? – поинтересовался я.
  – Не твое собачье дело, кого мы нашли. С какой стати ты удрал оттуда?
  Я изобразил самую дружескую ухмылку:
  – Просто мне так захотелось. Слушайте, инспектор, вы отлично знаете, что это праздный разговор. Я удрал, чтобы не потерять работу. Мистер Вульф отправил меня туда с поручением и велел возвращаться, как только поручение будет выполнено. Я его уже выполнил, а мистер Вульф, как вам известно, не слушает никаких оправданий. Кстати, там осталась моя машина, я припарковал ее на Сорок восьмой улице…
  – Не валяй дурака. Почему ты смотался?
  – Я же вам толкую. Останься я там хоть до полуночи, проку было бы с гулькин нос. Куча народу может порассказать об убийстве куда больше меня, а один, по крайней мере, – еще больше всех остальных. – Я позволил себе возмущенно повысить голос. – Я что, и без того мало вас выручил? Кто караулил у входа, когда явились патрульные, а потом парни из участка… – Тут я осекся.
  Кремер зловеще кивнул:
  – Так-так. Дошло наконец, да? Извилины, что ли, работали туговато? А я вот уже давно докумекал. Итак, Гудвин, выкладывай, что́ у вас там произошло после того, как приехали из участка, но прежде чем ты снял с вешалки свое пальто.
  – Да ничего.
  – Ты от меня так не отделаешься. Я печенкой чую: что-то случилось. И хочу знать, что именно.
  – Ничего не случилось, уверяю вас. Разве что, когда полицейский сменил меня у входа, я понял, что помощи от меня уже никакой. А вы сами знаете, на кого становится похож мистер Вульф, если я вляпываюсь в какую-то никак не связанную со службой историю.
  Кремер не спускал с меня глаз. Затем он развалился поудобнее в большом кожаном кресле, посмотрел на Вульфа и медленно помотал головой из стороны в сторону.
  – Как же я устал! – обиженно протянул он. – Почти всю прошлую ночь из-за дела Эрлена провел на ногах, спать лег только в восемь утра, а теперь навалилось еще одно дело. К тому же выясняется, что вы были замешаны в него еще до того, как все случилось. Можете сами догадаться, каким легким и простым оно мне теперь кажется.
  – Могу вас заверить, – сочувственно отозвался Вульф, – что то поручение, которое я дал мистеру Гудвину, никоим образом не могло ни предотвратить, ни спровоцировать убийство Ладлоу. Мы даже представить себе не могли, что случится нечто подобное.
  – Да знаю я все про ваше поручение. Дурацкая история с бриллиантами Дрисколла. К чертям собачьим! Сами посудите. После того как Гудвин спустился вниз с миссис Милтан, он шесть или семь минут торчал у входа, дожидаясь, пока приедут патрульные. Они приехали, но снова бросили его одного ждать появления людей из участка. Гудвин с самого начала знал, чем оборачивается расследование убийства для тех, кто оказался на месте преступления, когда группа приступает к работе. Если он и вправду просто хотел явиться к вам с докладом, то единственное, что ему требовалось, это выйти, сесть в машину и укатить. Вместо этого он ждет, чтобы приехали из участка, потом, когда один из приехавших сменяет его у входа, идет в кабинет, осматривается и вдруг как ошпаренный хватает свое пальто и шляпу, крадется в подвал, угрожает пистолетом цветному консьержу…
  – Никто ему не угрожал.
  – Заткнись! Приказывает консьержу не двигаться с места, выбирается вместе с раздвижной лестницей на задний двор, карабкается на забор, несет какую-то чушь про кошку своей жены, старательно грохается с забора в соседний двор, улепетывает через кухню и ресторанный зал на Сорок девятую улицу, прыгает в такси и велит водителю ехать быстрее. А теперь еще имеет наглость уверять меня, будто в промежутке между приездом людей из участка и той минутой, как он потянулся за пальто, ровным счетом ничего не случилось! Я спрашиваю, на что все это похоже?
  – На замедленный мозговой процесс, вот на что. Впрочем, я уже привык к этому, к сожалению.
  – Это похоже на дурдом. Но Гудвин пока не сошел с ума.
  – Безусловно. Не совсем еще. Пивка не хотите?
  – Нет, благодарю.
  Вульф нажал на кнопку, откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев на верхней точке своего необъятного пуза.
  – Давайте выясним все до конца, мистер Кремер, – миролюбиво заметил он. – Вы были очень заняты, и вам необходимо поспать. Что до вопроса, который вы подняли, – насчет случившегося в упомянутый вами отрезок времени, – то Арчи говорит, что не хотел торчать там до полуночи из-за нескончаемой тягомотины, которую затеяли ваши люди. Я считаю, что виной всему и впрямь замедленная работа мозга. Вот посудите: ведь если и в самом деле произошло нечто значительное, то совершенно очевидно, что мы не собираемся вас в это посвящать, по крайней мере сейчас, так что нет смысла останавливаться на данном вопросе. Далее, если вы спросите, почему мы не пожелали ни с кем общаться до половины десятого, я отвечу, что не хотел, чтобы нас прерывали, пока я не выслушаю полный отчет мистера Гудвина об этой истории. К тому же я терпеть не могу, когда меня беспокоят во время ужина. И потом, к вашим услугам множество людей, которые там присутствовали, и вы все равно не узнали бы от Арчи ничего такого, что вам не сказали бы другие.
  Вошел Фриц с подносом. Вульф откупорил бутылочку и налил себе пива.
  – Что еще? Наверно, вас интересует, зачем я послал туда Арчи? Сегодня во второй половине дня к нам пришла девушка по имени Карла Лофхен. Раньше мы никогда ее не видели. Она хотела нанять меня в интересах своей подруги Нийи Тормик, которую обвинили в воровстве. Дело разъяснилось само собой после заявления мистера Дрисколла, который оказался забывчивым ослом. Дальше вы, несомненно, спросите, почему же мистер Гудвин не вернулся домой сразу после того, как все выяснилось и он покинул школу Милтана. Так вот, он не вернулся потому, что позвонил мне, а я приказал ему задержаться. Вы знаете, что когда я берусь за дело, то хочу, чтобы мне заплатили. Как ни стараюсь я обуздывать свою жадность, все равно люблю получать гонорары даже тогда, когда помощь клиенту ограничивается с моей стороны одним желанием, а не серьезным умственным вкладом. Вот я и послал его снова повидаться с мисс Тормик. Ее-то он и дожидался в кабинете Милтана, когда до них долетел крик консьержа.
  Кремер медленно тер подбородок, всем своим видом выражая упрямое несогласие. Он молча смотрел, как Вульф осушил стакан пива и вытер губы, а потом повернулся ко мне:
  – Слушай, Гудвин, ты же не чокнутый. В один прекрасный день, когда буду посвободнее, я непременно расскажу тебе, кто ты есть, обещаю, – но только не сумасшедший. Давай на минутку представим, что ты мне рассказываешь одну маленькую историю.
  – Да я вам и длинную бы рассказал. Когда мы услышали вопли, я находился в кабинете с мистером и миссис Милтан…
  – Нет-нет. Осади назад. Начни со своего прихода. Мне нужны подробности.
  Я исполнил его желание и изложил все в своем лучшем стиле.
  По тону Вульфа я понял, что сегодня у нас в программе стремление снабдить полицию малозначимыми сведениями, так что постарался не упустить ни одной несущественной детали. И не ударил в грязь лицом. Одной из мелочей, о которых я умолчал, был мой короткий разговор с двумя балканками, произошедший, пока я караулил выход из здания. Когда я закончил, Кремер задал мне несколько вопросов, ответить на которые труда не составило, после чего снова ехидно проехался по поводу интересующего его отрезка времени. К своим прежним объяснениям я присовокупил лишь одно: у меня живот подвело, проголодался страшно, вот и сбежал перехватить кусочек.
  С минуту Кремер сидел и, насупившись, жевал сигару, а потом обратился к Вульфу.
  – Не верю, – решительно заявил он.
  – Вот как? Чему именно вы не верите, мистер Кремер?
  – Не верю, что Гудвин рехнулся. Ни на йоту не верю, что он сбежал таким идиотским способом только потому, что стосковался по дому и проголодался. Не верю, что он снова вернулся в школу лишь для того, чтобы стрясти гонорар с мисс Тормик. Не верю, что все может быть чисто и гладко, раз дело касается вас. И еще не верю, будто вас совершенно не интересует это убийство.
  – Я вовсе не сказал, что убийство меня не интересует.
  – А! Не сказали? Значит, оно вас интересует?
  Вульф скривился:
  – Да. Если угодно. Когда Арчи караулил у дверей, мисс Тормик приблизилась к нему и попросила его – точнее, меня – действовать и дальше в ее интересах. Он согласился. Итак, я взялся за дело, а доход, который оно мне обещает… – Вульф пожал плечами. – Все равно, меня уже наняли. Из-за того-то Арчи и решил, что следует немедленно пообщаться со мной наедине. Вам известно, мистер Кремер, когда представляется подходящий случай, я умею быть искренним…
  Инспектор вонзил зубы в сигару и взбешенно процедил:
  – Так я и знал!
  Брови Вульфа в ответ поднялись на миллиметр.
  – Что вы знали?..
  – Да всё. Как только узнал, что Гудвин был там и удрал ловить несуществующую кошку… И так все указывало, что дело запутанное, а тут еще и это! Так, значит, у вас есть клиент! И конечно, это девица, которая фехтовала с убитым в том зале в конце коридора! Не иначе!
  Левой рукой он вызволил сигару изо рта, а правой, сжатой в кулак, шарахнул по столу.
  – Да поймите же, Вульф! Я пришел к вам, чтобы предложить сотрудничество, невзирая на то что Гудвин нагло смотался оттуда! И что получил в ответ? Вы пытаетесь внушить мне, что за какие-то несчастные десять секунд подручный успел втянуть вас в расследование убийства! Чушь!
  Кремер снова стукнул по столу.
  – Я знаю, на что вы способны. Знаю лучше, чем кто-либо. И вот я, как последний дурак, пришел к вам с надеждой на серьезный разговор. И что же? Вы мне заявляете, что работаете на клиента! Как это у вас получается? Всегда возникает невесть откуда какой-то чертов клиент. Само собой, с этой минуты я перестаю верить каждому слову…
  Мне удалось наконец взмахом руки остановить его рев. Зазвонил телефон, а я ничего не слышал. Спрашивали Кремера. Ворча, он встал и подошел к моему столу, чтобы взять трубку. Я посторонился. Несколько минут инспектор молча слушал, а потом ему, должно быть, сказали что-то неприятное, раз он нарушил закон, запрещающий сквернословить по телефону. Кремер дал несколько указаний, опустил трубку на рычаг и произнес спокойно, но крайне ядовито:
  – Так, все еще чудеснее.
  Вернувшись на свое место, он с минуту сидел молча и покусывал губу.
  – Просто замечательно, – повторил он. – Восхитительный случай, только раскрывай. Больше мне тут делать нечего.
  – В самом деле, – пробормотал Вульф.
  – Именно, – сплюнул Кремер. – В дело ввязались три федерала. Ну и что с того, что расследование убийств, совершенных на Манхэттене, прерогатива уголовной полиции, которую я как будто возглавляю? Что я такое по сравнению с фэбээровцами? Пошли я их к черту, комиссар скажет: ах, как же так, надо же сотрудничать. К тому же в этом деле еще две неприятные стороны. Во-первых, убийство сразу приобретает совершенно другую окраску, о которой мы даже и не подозревали, – на редкость ободряющая новость. Во-вторых, кто бы теперь ни распутал дело, неважно – как и когда, все лавры достанутся федералам. Вечно так.
  – Ну-ну, инспектор, – запротестовал я. – Бюро призвано защищать американцев, и вряд ли мы сильно погрешим против истины, если скажем, что фэбээровец – это сама Америка…
  – Заткнись. Хотел бы я, чтобы ты сам угодил служить в бюро и они услали тебя на Аляску. Учти, я могу тебя арестовать.
  – Я бы крайне удивился, если бы было наоборот. А что, появился закон, запрещающий невинным людям терять голову при виде свежей крови и удирать домой на такси?
  – Где ты там углядел кровь?
  – Нигде. Это я так, для красного словца ввернул.
  – Метафора, – буркнул Вульф.
  – Издеваетесь. Ладно. – Кремер воззрился на Вульфа: – Значит, вы работаете на клиента?
  Вульф состроил гримасу:
  – Что делать, в порядке эксперимента, раз Арчи ей пообещал. Я говорю «в порядке эксперимента», так как мне еще не довелось с ней познакомиться. Когда я увижу ее и побеседую с ней, то сразу пойму, виновна она или нет.
  – Значит, вы допускаете, что она может быть виновна?
  – Конечно может. – Вульф поднял палец. – Мистер Кремер, хотите, я выскажу одно соображение? Раз вы настаиваете на сотрудничестве. Стоит ли вам расспрашивать меня, если вы заведомо не верите ни одному моему слову и если я не знаю никого из тех людей и не интересуюсь тем, что там происходит?
  – Это вы так говорите.
  – Верно, сэр, я. Зато мне стоило бы расспросить вас. Это, безусловно, помогло бы мне, а в конечном счете – и вам тоже.
  – Великолепная мысль. Просто восхитительная.
  – Именно.
  Кремер положил на поднос изжеванную сигару, достал еще одну и сунул ее в рот.
  – Ну, валяйте.
  – Спасибо. Во-первых, конечно, о том, что удалось установить. Кто-нибудь арестован?
  – Нет.
  – Подходящий мотив нашли?
  – Нет. Никакого, даже самого отдаленного.
  – Понятно. А из обычной рутины – отпечатков пальцев, фотографий, свидетелей – ничего не выплыло?
  – Нет. Одна-две вещи могут представлять некоторый интерес, но найти их мы не смогли. Вы что-нибудь смыслите в фехтовании?
  Вульф покачал головой:
  – Ровным счетом ничего.
  – В общем, та штука, которой его закололи, называется шпага. У ее клинка треугольное сечение и нет режущего края, а кончик такой тупой, что если им ткнуть в человека, клинок просто сломается – он очень сильно гнется. Во время фехтования на шпагу надевают маленькую стальную насадку с тремя выпуклыми точками. Эти точки просто обозначают на куртке противника место укола. Благодаря толстой насадке шпага не может проколоть ни щитков, которые надевают фехтовальщики, ни маску, защищающую лицо.
  – На нем же не было никакой маски, – вставил я.
  – Знаю, – кивнул Кремер, – а из этого следует, что в момент убийства он не фехтовал. Милтан сказал, что никто и никогда не фехтует, не надев маски. Та, которую надевал во время занятий Ладлоу, валялась на скамье у стены. На шпаге, пронзившей его, насадки не было. Из тела торчал затупленный конец клинка. Но такой тупой шпагой проткнуть человека невозможно. Однако в кабинете Милтана в стеклянном шкафу хранилась одна штучка – она исчезла, миссис Милтан обнаружила это как раз тогда, когда в кабинете находился Гудвин. Она назвала эту штучку «калдимор». Вы говорите по-французски и можете произнести название лучше меня.
  – Да. Это col de mort.
  – Правильно. Взять его из шкафа мог кто угодно. Миллион к одному, что его-то и надели на шпагу, которой закололи Ладлоу. На расстоянии нескольких футов, да еще когда шпагой орудуют, Ладлоу ни за что не отличил бы наконечник от обычной насадки на шпагу. Но и «калдимора» на шпаге не было. Значит, его сняли потом. Мы обыскали двадцать человек буквально до нитки. Но «калдимор» словно в воду канул. Из здания вышел только один человек – Гудвин, которого вы видите перед собой. Как вы думаете, не мог он прихватить с собой эту штучку в виде сувенира?
  Вульф слегка улыбнулся:
  – Маловероятно. Может, ее просто выбросили в окно?
  – Может быть. Мои люди и сейчас еще продолжают ее искать в кромешной тьме с помощью фонариков. Заодно они ищут другую исчезнувшую вещицу. Мисс Тормик утверждает, что из шкафа в раздевалке пропала рукавица, одна из дамских фехтовальных перчаток. Мисс Лофхен и некая дама, называющая себя Зорка, так не думают. Миссис Милтан не хочет себя компрометировать. Похоже, никто точно не знает, сколько было этих рукавиц.
  – А где та насадка, которую надо было снять со шпаги, прежде чем надеть на нее col de mort?
  – Они все на месте. В ящичках, в фехтовальных залах.
  – Если шпагу брали без перчатки, то с эфеса можно снять отпечатки пальцев.
  – Нет. Он плотно обмотан бечевкой или чем-то другим вроде этого, чтобы рука не соскальзывала.
  – Понятно. – Кажется, Вульф говорил сочувственно. – Итак, пропали две вещи, которые могли бы помочь в расследовании. Я обещаю вам, мистер Кремер, если Арчи в самом деле прихватил с собой эти игрушки, то я позабочусь, чтобы вам их передали сразу же, как только мы с ними покончим. Теперь дальше. Сколько людей находилось в здании, когда был обнаружен труп?
  – Если считать всех, то двадцать шесть.
  – Скольких вы уже исключили из числа подозреваемых?
  – Почти всех – на подозрении осталось восемь или девять человек.
  – А именно?
  – Во-первых и прежде всего, та девушка, которая с ним фехтовала. Ваша клиентка.
  – Ничего иного я и не ожидал. Если после того, как я с ней повидаюсь, она останется моей клиенткой, я сам ею займусь. А кого вы еще подозреваете?
  – Мистера и миссис Милтан. Девушку, которая приходила к вам, Карлу Лофхен. Это уже четверо. Мисс Лофхен до этого фехтовала с Дрисколлом, но они уже закончили и ушли в раздевалки, так что ей ничего не стоило потом незаметно прокрасться в зал и совершить убийство. Дрисколл тоже под подозрением. Сомнительно, но не исключено. Далее – мадам Зорка. Она была в большом зале на этом же этаже вместе с молодым человеком по имени Тед Гилл. Он заявил, что вообще не умеет фехтовать и учился у нее самым азам.
  – Это тот самый, – заметил я, – который вчера вместе с Белиндой Рид видел нашу клиентку на пути в раздевалку. Правда, шла она туда вовсе не затем, чтобы стянуть бриллианты Дрисколла.
  – Правильно. Дальше у нас по списку идет сама эта девица Рид и молодой Барретт. Они бродили по всему этажу – трудно установить, где они находились в момент убийства. Конечно, если это Дональд Барретт, можете сами им заняться. Еще некто по имени Рудольф Фабер.
  – Неандерталец без подбородка.
  – Он самый. Кстати, это из-за него там никого не арестовали. Скольких уже насчитали?
  – Десятерых.
  – Значит, десять. И ни одного приличного мотива на всю эту чертову компанию! Я бы не…
  Зазвонил телефон. Я взял трубку и почти сразу передал ее Кремеру.
  – Это вас. Ваш босс.
  – Кто?
  – Полицейский комиссар, кто же еще.
  Кремер поднялся, покорно произнес: «Ох, дьявольщина», понуро проплелся к телефону и взял трубку.
  Глава шестая
  Этот телефонный разговор распадался на две части. Сначала говорил в основном Кремер – почтительно, но твердо, – докладывая о сложившейся ситуации, сетуя на то, что недостаток данных не дает двигаться вперед. В течение же второй части, гораздо более короткой, Кремер молча слушал, и, похоже, приятного в этом было мало, судя по модуляциям его мычания и выражению лица. Наконец, повесив трубку, он вернулся в красное кожаное кресло. Усевшись, он сердито воззрился на нас.
  Вульф спросил:
  – Вы сокрушаетесь из-за того, что не можете найти подходящий мотив?
  – Что? – Кремер взглянул на Вульфа. – А, да. Я бы отдал свой выходной за то, что уже известно вам.
  – Ну, на это вам одного выходного не хватит. Я как-никак читаю немало книг.
  – Плевал я на ваши книги! Убежден, вы знаете об этом деле такое, о чем я понятия не имею. Я понял это, едва только услышал про Гудвина. Хотя лицезреть вашу физиономию то еще удовольствие, мне все-таки любопытно, что́ на ней отразится, когда я передам вам слова комиссара: десять минут назад ему позвонил британский генеральный консул. Так вот, сей джентльмен заявил, что потрясен внезапной насильственной смертью британского подданного Перси Ладлоу и надеется, что мы не пожалеем никаких усилий, и так далее.
  Вульф покачал головой:
  – Боюсь, моя физиономия вам вряд ли поможет. Могу ответить одно: похоже, у британского генерального консула завидные источники информации. Сейчас половина одиннадцатого вечера. Убийство произошло всего четыре часа назад.
  – Ничего замечательного в этом нет. Он услышал об убийстве по радио, в выпуске новостей.
  – А в выпуск новостей эти сведения просочились от вас или ваших людей?
  – Разумеется.
  – Стало быть, вы тогда уже выяснили, что Ладлоу – британский подданный?
  – Нет. Никто о нем вообще ничего толком не знает. Мои люди сейчас этим занимаются.
  – Тогда осведомленность консула становится особенно интригующей. Едва услышав по радио, что на Сорок восьмой улице в школе танцев и фехтования убит некий Перси Ладлоу, консул сразу сообразил, что убитый – британский подданный. Более того, он даже не стал дожидаться утра, чтобы послать стандартный запрос в полицию, а тут же лично позвонил комиссару. Стало быть, либо сам мистер Ладлоу был довольно значительной личностью, либо он был замешан в важных делах. Вполне вероятно, что у консула можно разузнать какие-то подробности.
  – Премного благодарен. Комиссар встречается с ним в одиннадцать. А пока как насчет вас? Почему бы вам самому не поделиться со мной некоторыми подробностями?
  – Я ничего не знаю. Про существование мистера Ладлоу впервые услышал сегодня около шести вечера.
  – Это вы уже говорили. Ладно, к чертям собачьим вас с вашей клиенткой! Я не гнушаюсь никакими расследованиями. Это моя работа, и я стараюсь ее выполнять. Но я терпеть не могу, когда к делу примешиваются всякие иностранные штучки-дрючки. К примеру, две девицы, которые еле говорят по-английски. Нравится им прыгать со шпагами, так и прыгали бы у себя на родине. Или взять Милтана. Кажется, он родом из Франции? А его жена? А Зорка? Или малый по имени Рудольф Фабер, ходячая карикатура на офицера-пруссака времен мировой войны? А теперь туда сбежались фэбээровцы и всюду суют свой нос. И в довершение моих неприятностей генеральный консул сообщает, что и убитый вовсе не простой, честный американец…
  – Из доброй старой Ирландии, – вставил я.
  – Заткнись. Вы понимаете, что́ я хочу сказать. Мне все равно, кто от кого произошел, от итальяшек, индейцев, япошек, евреев или каких-нибудь эскимосов, негров или голландских колонистов, лишь бы был гражданином Америки. Мне дайте чисто американское убийство, в котором был бы американский мотив и фигурировало бы американское оружие. Вот это дело, тут мы потягаемся. Но всякие выкрутасы проклятых чужаков, все эти шпаги, «калдиморы» и консулы, только и знающие, что звонить насчет своих драгоценных подданных, – это выше моих сил. Впрочем, и сам я хорош, раз имел глупость притащиться к вам. Надо бы арестовать вас, поморозить до рассвета в кутузке – глядишь, запели бы по-другому.
  Казалось, он вот-вот встанет с кресла. Вульф поднял руку:
  – Прошу вас, мистер Кремер, не порите горячку – ведь труп едва успел остыть! Не объясните мне, почему, как вы выразились, именно из-за мистера Фабера ваши люди никого не арестовали? Если я вас правильно понял, конечно.
  – А вы знаете Фабера?
  – Я уже сказал, что все эти люди мне совершенно незнакомы. Я лгу лишь в тех случаях, когда мне это выгодно, причем так, чтобы ложь нельзя было изобличить.
  – Ладно, так и быть. Я бы арестовал вашу клиентку – почти уверен, что арестовал бы, – если бы не Фабер.
  – Значит, я перед ним в долгу.
  – Именно так. Если бы не отсутствие мотива, который, впрочем, еще всплывет, то все указывало бы на мисс Тормик. Она призналась, что фехтовала с мистером Ладлоу в том зале. Судя по всему, больше туда никто не входил, хотя, конечно, кто-то мог проскользнуть незамеченным. Мисс Тормик заявила, что, когда она вышла из комнаты, Ладлоу сказал, что еще останется и потренируется с манекеном. Манекен – это такая штука, прикрепленная к стене, с механической рукой, к которой цепляют шпагу. Она сказала, что пошла в раздевалку, оставив щитки, перчатки и маску, а потом…
  – А куда она дела свою шпагу?
  – Говорит, что оставила в фехтовальном зале. Там на стойке больше дюжины шпаг. Одна из них, с надетой насадкой, валялась неподалеку от тела Ладлоу – предположительно та, которой фехтовал он сам. На Ладлоу не было маски, но, разумеется, она могла и соскочить после убийства. Я не вижу причин, зачем было ее снимать, если только убийца не хотел создать видимость того, что Ладлоу прикончили не во время фехтования. Как, впрочем, не вижу и причин снимать «калдимор», разве что кому-то захотелось поиграть в прятки. Но вернемся к Фаберу. Он находился внизу, в танцевальной комнате вместе с Зоркой, пока она не ушла с Тедом Гиллом, чтобы показать тому, как нужно держать шпагу. После этого Фабер поднялся наверх и переоделся в фехтовальный костюм, намереваясь позаниматься фехтованием с Карлой Лофхен, когда та закончит урок с Дрисколлом. Он околачивался в коридоре на третьем этаже, когда мисс Тормик вышла из комнаты в конце коридора, причем Ладлоу он тоже видел – тот открыл ей дверь, когда она выходила. Ладлоу окликнул Фабера и спросил, не хочет ли тот скрестить с ним шпаги, но Фабер отказался. По его словам, Ладлоу сказал, что пока, дескать, набьет руку, разминаясь с манекеном, и вернулся в комнату, закрыв за собой дверь, а Фабер и мисс Тормик направились в нишу в другом конце коридора, сели и выкурили по сигарете. Они оставались там до тех пор, пока консьерж не вошел в комнату, думая, что там никого нет и можно взяться за уборку, но увидел тело и выбежал, вопя во все горло. Они бросились туда, чтобы взглянуть, в чем дело, а тут подоспели и все остальные.
  Вульф, сидевший с закрытыми глазами, чуть приоткрыл их, до едва заметных щелочек.
  – Понятно, – пробурчал он. – Что ж, всего этого явно недостаточно, чтобы ее арестовать. Даже учитывая, что она моя клиентка. С того места, где они сидели, виден весь коридор?
  – Нет, ниша расположена за углом.
  – Сколько времени они там просидели до того, как поднялась суматоха?
  – Минут пятнадцать – двадцать.
  – Кто-нибудь их видел?
  – Да. Дональд Барретт. Он искал мисс Тормик, чтобы пригласить ее отужинать с ним. Он подошел к двери женской раздевалки, и мисс Лофхен сказала ему, что мисс Тормик там нет. Потом он разыскал их в нише и оставался с ними минут пять, прежде чем поднялся гвалт.
  – Он не искал ее в зале в конце коридора?
  – Нет. Мисс Лофхен сказала ему, что мисс Тормик заходила в раздевалку и оставила щитки, перчатки и маску, и он решил, что она уже не фехтует.
  Немного помолчав, Вульф вздохнул и сказал раздраженно, но негромко:
  – Откровенно говоря, я не понимаю, какого дьявола вы ополчились на мою клиентку. На мой взгляд, она символ чистоты и невинности.
  – Да, агнец божий. – Кремер резко встал. – Но… есть в этом деле и еще кое-что. Насколько нам известно, именно она находилась с убитым в той комнате, причем делала выпады обнаженной шпагой. К тому же алиби, которое обеспечивает ей Фабер, из того разряда, что выглядят на девяносто девять процентов правдой и все-таки оказываются фальшивкой. Достаточно выкинуть из его рассказа то место, где он утверждает, будто видел Ладлоу и говорил с ним, когда мисс Тормик уходила из комнаты, и алиби рассыпается в пух и прах. Я не утверждаю, что мне известна причина, по которой Фабер…
  Тут вошел Фриц и прервал его. Остановившись у двери, он дождался кивка Вульфа, затем приблизился к его столу и протянул поднос с карточкой. Вульф взял карточку, взглянул на нее и поднял брови.
  Он велел Фрицу подождать и задумчиво посмотрел на стоявшего Кремера.
  – Вот видите, – сказал он, – мне ничего не стоило бы попросить посетителя подождать в гостиной, раз вы все равно нас покидаете, и вы ушли бы не солоно хлебавши. Но я в самом деле готов сотрудничать, когда это в моих силах. Одного из перечисленных вами клиентов Милтана отпустили. Или разрешили ему уйти, чтобы проследить за ним, – по-моему, таков ваш обычный прием.
  – Кого именно отпустили?
  Вульф снова бросил взгляд на карточку:
  – Мистера Рудольфа Фабера.
  – Ничего себе! – Кремер вытаращился на Вульфа и добрых секунд семь не спускал с него глаз. – Чертовски неподходящее сейчас время, чтобы заявиться без предупреждения к абсолютно незнакомому человеку.
  – Совершенно верно. Пожалуйста, Фриц, приведи его.
  Кремер повернулся лицом к двери. Я мысленно засчитал неандертальцу очко. Может, подбородок его и подкачал, но нервы явно были в полном порядке. Любой другой на его месте при виде инспектора Кремера оцепенел бы от ужаса или, по крайней мере, от удивления, а он не только не отпрянул, но даже не побледнел. Лишь приостановился, едва не щелкнув каблуками, поднял бровь и двинулся дальше.
  Кремер что-то проворчал в его адрес, затем пожелал Вульфу и мне спокойной ночи и нехотя затопал к двери. Я поднялся, чтобы поприветствовать пришедшего, предоставив Фрицу проводить инспектора.
  Вульф срепя сердце пожал Фаберу руку, после чего предложил сесть в кресло, еще не остывшее после Кремера. Фабер поблагодарил и, прищурившись, воззрился на Вульфа, а затем повернулся ко мне и требовательно спросил:
  – Как это вам удалось выбраться оттуда? Подкупили фараона?
  Мне достаточно было одного взгляда на него, чтобы уразуметь: задавать вопросы в таком тоне – его обычная манера. Он, казалось, считал само собой разумеющимся, что собеседник тотчас вытянется в струнку и отрапортует. Я такого не люблю и никому не позволяю так со мной разговаривать.
  Я ответил:
  – Отправьте мне письмо с нарочным, а я скажу секретарше моего референта, чтобы разобралась в этом вопросе.
  Лоб неандертальца избороздили морщины недовольства.
  – Слушайте, приятель…
  – Ни за что на свете! Какой я вам приятель? Я сам себе голова, и мы находимся в Соединенных Штатах Америки. Я служащий Ниро Вульфа, его телохранитель, делопроизводитель и наймит, но в любую минуту могу уволиться. Я принадлежу себе, и никому больше. Не знаю, в какой части света обитаете вы, но…
  – Хватит, Арчи. – Вульф произнес это, даже не потрудившись посмотреть на меня. Его глаза были прикованы к посетителю. – Похоже, мистер Фабер, вы не понравились мистеру Гудвину. Не обращайте на него внимания. Чем я могу вам помочь?
  – Прежде всего, – ответил Фабер на своем безукоризненном английском, – вы могли бы дать указание своему подчиненному, чтобы он отвечал на вопросы, которые ему задают.
  – Да, наверное, мог бы. Когда-нибудь я попробую это сделать. Чем могу еще служить?
  – В вашей стране, мистер Вульф, не знают, что такое дисциплина.
  – Ну, я бы так не сказал. Просто здесь она проявляется в разных формах. Что хорошо волку, для оленя – смерть. Мы подчиняемся дорожной полиции и требованиям гигиены, но некоторые свободы нам очень даже по душе. Впрочем, уверен, вы пришли не для того, чтобы призвать к порядку мистера Гудвина. Даже и не пытайтесь, вам это быстро надоест. Лучше выбросьте это из головы. Так что же еще?..
  – Я хочу убедиться, удовлетворяет ли меня ваша позиция и намерения в отношении мисс Нийи Тормик.
  – Ну что ж, – масляным голосом произнес Вульф, стараясь держать себя в руках. – А что именно требует удовлетворения? Ваше любопытство?
  – Нет. Мои интересы. При определенных обстоятельствах я мог бы подготовиться и объяснить свой интерес, и вы сочли бы выгодным для себя пойти мне навстречу. Я, конечно, наслышан о вашей репутации – и о методах тоже. Ваши услуги стоят дорого. Вы обожаете деньги.
  – Да, я люблю деньги и трачу их немало. Не хотите ли вы сказать, мистер Фабер, что я мог бы тратить и ваши деньги?
  – Вполне возможно, если я вам заплачу.
  – Совершенно справедливо. А каким образом я мог бы их заработать?
  – Не знаю. Дело безотлагательное и требует осторожности и благоразумия. Я видел здесь полицейского инспектора. Вы можете убедить меня, что не состоите на связи с полицией?
  – Трудно сказать. Мне же неизвестно, насколько сложно вас убедить. Например, я могу дать слово, но откуда вам знать, чего оно стоит. А прежде чем искать трудностей на свою голову в попытках сдержать обещание, я бы сам хотел кое в чем убедиться. Например, узнать вашу собственную позицию и намерения. Ограничиваются ли ваши личные интересы только мисс Тормик или они немного шире? И совпадают ли ваши интересы с ее собственными? По крайней мере, не вступают ли они в противоречие? Полагаю, нет, или вы не стали бы подтверждать ее алиби, когда ей угрожало обвинение в убийстве. Что это за интересы?
  Рудольф Фабер посмотрел на меня, еще больше сжал и без того тонкие губы и сказал Вульфу:
  – Отошлите его из комнаты.
  Я собрался было ехидно ухмыльнуться, зная, какой прием встречает подобное предложение, от кого бы оно ни исходило, но ухмылка замерзла на моем лице, когда я с превеликим удивлением услышал, как Вульф преспокойно произнес:
  – Разумеется, сэр. Арчи, выйди, пожалуйста.
  Я был так поражен и взбешен одновременно, что встал, собираясь уйти, без единого слова. Кажется, меня даже шатало от злости. Я уже почти добрался до двери, когда меня остановил донесшийся сзади голос Вульфа:
  – Кстати, мы обещали позвонить мистеру Грину. Ты можешь воспользоваться телефоном в комнате мистера Бреннера.
  Вот оно что! Я мог бы и сам догадаться.
  – Хорошо, сэр, – ответил я и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь и сделал три шага в сторону кухни.
  Там, где я остановился, на левой стене, отделяющей от кабинета прихожую, висело порыжевшее от времени резное деревянное панно, состоящее из трех секций. Две боковые секции крепились на петлях к средней. Я потянул на себя правую часть, немного нагнулся – поскольку панно висело на уровне глаз Вульфа – и заглянул в смотровой глазок, скрытый со стороны кабинета картиной с двумя отверстиями, закамуфлированными сеточкой. Я видел их обоих, Фабера в профиль, а Вульфа целиком – я имею в виду лицо. Я слышал также и их голоса, немного натянутые. Было ясно, что они продолжали пикировку, совершенно бессмысленную, и я отправился на кухню. На кухне Фриц, сидевший в носках, читал газету, а рядом на другом стуле лежали его тапочки – на случай, если его вызовут. Фриц поднял глаза и кивнул.
  – Молока не хочешь, Арчи?
  – Нет. Говори потише. Там отверстие не прикрыто. Вульф что-то замышляет.
  – А! – глаза Фрица замерцали. Ему нравилась конспирация и всякие зловещие штучки. – Подходяшее дельце?
  – Дьявольское. Прямо вторая мировая война. Она началась сегодня на Сорок восьмой улице. Лучше не разговаривай.
  Я уселся на краешек стола на пару минут, судя по моим часам, после чего снял трубку внутреннего телефона и позвонил в кабинет. Ответил мне Вульф.
  – Это мистер Гудвин. Мистер Грин говорит, что хочет потолковать с вами.
  – Я занят.
  – Я ему так и сказал. Он ответил: какого, мол, черта?
  – Ты можешь изложить ему всю программу не хуже меня. А те отчеты, которые мы вчера получили…
  – Я и это ему сказал. Он говорит, что хочет выслушать все от вас лично. Подключаю его к вашей линии.
  – Нет-нет, не надо. Пропади он пропадом. Ты же знаешь, я не один, и разговор у меня конфиденциальный. Попроси его не вешать трубку. Ну и зануда! Ладно, я подойду и поговорю с другого телефона.
  – Хорошо.
  Я повесил трубку и на цыпочках вернулся к резному панно на стене. В эту минуту из кабинета вышел Вульф, закрыв за собой дверь. Он поспешно приблизился ко мне и прошептал:
  – Молодец, быстро сообразил.
  И тут же приник к отверстию. Я едва не опоздал. Рудольф Фабер оказался малый не промах.
  Вульф и двух секунд не смотрел еще в глазок, как вдруг резко дернул рукой и махнул. Топать мне не полагалось, поэтому я сделал три быстрых шага в сторону кабинета, по возможности стараясь ступать помягче, распахнул дверь и, не останавливаясь, влетел в кабинет.
  Фабер резко замер на полпути – он стоял в противоположной стороне от своего кресла, спиной к книжным полкам, но в руках у него ничего не было. Он только пару раз моргнул, но в остальном его лицо оставалось бесстрастным, если не считать врожденного выражения чванливого упрямства. Мельком взглянув на него, я прошествовал к своему столу, уселся, достал из ящика стопку бумаг и принялся просматривать их, будто выискивая что-то.
  Он не произнес ни слова, я – тоже. Я просмотрел бумаги и взялся за другую стопку, готовый продолжать в том же духе, но этого не потребовалось. Я дошел до половины второй пачки, когда из двери, ведущей в прихожую, послышался какой-то шум, и дверь почти сразу открылась. Я глянул туда и перенес новое потрясение. В дверях стоял Ниро Вульф, в пальто, шарфе, шляпе и перчатках, с тростью в руках. Я так и уставился на него.
  – Прошу прощения, – обратился он к Фаберу, – я должен отлучиться по делу. Если вы хотите продолжить, приходите завтра между одиннадцатью и часом или от двух до четырех, либо же от шести до восьми. Это мои приемные часы. Арчи, выведи седан. С вашего позволения, мистер Фабер. Фриц! Фриц, проводи, пожалуйста, мистера Фабера…
  На сей раз Фабер все же щелкнул каблуками. Не смог, должно быть, бедняга, сдержать огорчения. Он вышел, так и не ответив на вопрос, продолжат ли они свои переговоры завтра или нет.
  Когда Фриц вернулся в кабинет, Вульф сказал:
  – Возьми все это, пожалуйста, – и вручил ему трость, шляпу, перчатки, шарф и пальто. – И принеси две бутылочки пива.
  Услышав это, я запихал бумаги обратно в ящик стола и отправился на кухню за стаканом молока. Когда я вернулся в кабинет, Вульф снова сидел за своим столом, откинувшись и закрыв глаза. Усевшись, я потягивал молоко до тех пор, пока появление пива не заставило Вульфа выпрямиться. Тогда я произнес:
  – Вы все-таки точно гений. Он ведь уже протянул лапу к «Объединенной Югославии».
  Вульф кивнул:
  – Даже почти дотронулся до нее, когда ты вошел.
  – Удачная догадка.
  – Никакая не догадка, а опыт. Он ведь явно тянул время. Ничего не сказал, да и не собирался ничего говорить. Но хотел, чтобы ты вышел из комнаты. Почему?
  – Все правильно. Очень хорошо. Но вот как он собирался выставить из комнаты вас?
  – Не знаю. – Вульф опустошил стакан. – Мне, слава богу, незачем вникать в его мысли. Я же вышел, чего же еще?
  – Ну да. Ладно. Итак, или одна из балканок послала его сюда за документом, или он держит в руках мисс Тормик, потому что создал ей алиби на момент убийства, или он… Дьявол и преисподняя! – Я хлопнул себя по бедру. – Понял! Он князь Доневич!
  – Не паясничай. Я не настроен шутить на эту тему.
  – Догадался уже. – Я отхлебнул молока. – Все равно, что дальше? Беремся мы за дело или нет? Если да, то как вы это себе представляете?
  – Не знаю. Мне все это не по нутру. И документ тот мне не нравится, да и та штука, которая лежит в холодильнике, замаскированная под торт. Может, и не стоило бы нам искать того, кто воспользовался ею, чтобы убить Ладлоу, но переложить это дело на плечи мистера Кремера мы тоже не можем. И в том и в другом случае приятного для нас мало. А ответственность лежит на мне. Я же удочерил ту девушку.
  – Вы ведь даже не знаете, она ли это.
  – Это я намерен выяснить. Я посылал тебя за ней, но ты ее не привел.
  – Ну, знаете! – Я вытаращил на него глаза. – Как прикажете вас понимать? Мне что, следовало сунуть ее в чемодан и взять с собой, когда я удирал через подвал, падал с забора и выкидывал разные коленца? Нет. Вы просто ко мне цепляетесь – в этом деле вы собаку съели. Может, хотите, чтобы я сейчас сгонял за ней и доставил сюда?
  – Да.
  Я раскрыл рот:
  – Как, прямо сейчас?
  – Да.
  Я посмотрел на него. Он меня не разыгрывал. Он в самом деле хотел сказать то, что сказал. Без дураков. Именно в эту минуту я и принял историческое решение никогда, ни при каких обстоятельствах никого не удочерять. Не говоря ни слова, я покончил с молоком, поднялся и через минуту вышел бы, если бы не зазвонил телефон.
  Я сел и взял трубку:
  – Контора Ниро Вульфа. Арчи Гудвин слушает.
  – А, мистур Гюдвинн? Иэтта гаварыт мадам Зоррка.
  – Да-да.
  Я сделал Вульфу знак, чтобы он взял трубку параллельного аппарата.
  – Мы с вами сегудня видеться.
  – Да.
  – Поиэтому я и звонить. Надо зе, сто случилось, иэтта просто узасно!
  – Вы правы. Совершенно ужасно.
  – Да. А полисюя, они столько меня расспрасивать! Я им всье рассказать, кроме одного. Я нээ сказала, сто видела, как миис Тормик сунула вам в карман…
  – Вы им не сказали?
  – Нет. Я думала, иэтта нэ мое дело, и я не хочу никаких неприятностэй. Но я очень волновать. Теперь я думаю – ведь иэтта уби – й – й – йство, и мой долг… Я долзна все зе сказать полиции, а то я не усновать. Иэтта святая долга.
  – Конечно, я понимаю. Ваш святой долг.
  – Да. Но ессе я подумать, сто будет справедливо, если сначала я рассказу вам, а потом полиции. Вот я вам и говорить. А сейчас позвоняю в полицию.
  – Подождите минутку, пожалуйста. Чтобы я вас правильно понял. Вы намереваетесь сейчас позвонить в полицию?
  – Да.
  – Точнее, что вы собираетесь им сказать?
  – Сто я видела, как миис Тормик сто-то сунуть в карман вассего пальта, которое висели на весалке, – так, стобы этого никто не заметить. А потом оссень быстро вы забирать с весалки пальто и усли.
  – Теперь слушайте, что́ я скажу. – Я деланно рассмеялся. – Вы, конечно, все верно заметили. А где вы сейчас?
  – Мне позволять ютти домой. Я в своей квартире на Семьдесят восемь улица Восточна, дом пятьсот сорук два.
  – Тогда вот что. Я захвачу мисс Тормик, и мы заскочим к вам. Если вы считаете, что мы убийцы, хотя это совсем не так…
  – О, я нискюлько не страшаюсь. Просто я беспокойся.
  – Не беспокойтесь. Мы будем у вас меньше чем через час. Вы уверены, что дождетесь нас?
  – Конесьно.
  – Полиция ведь может и подождать.
  – Но не дольше, миистур Гюдвинн.
  – Договорились. Заметано.
  Я положил трубку и встал.
  – Ну вот, – сказал я, готовый накостылять себе по шее. – Приехали. Что я еще мог сказать?
  – Ничего, – пробурчал Вульф. – Теперь помолчи.
  Он закрыл глаза, и губы его начали втягиваться и выпячиваться. Так продолжалось минут десять. Я сел и попытался придумать, можно ли не похищать и не убивать Зорку, но мозги упорно не желали работать – я был слишком разозлен. Наконец Вульф спокойно сказал:
  – Соедини меня с мистером Кремером.
  Это потребовало изрядных усилий, так как остолопы, которых Кремер оставил в школе Милтана, битых десять минут совещались между собой, прежде чем признались мне, что инспектора там нет. Со второй попытки я дозвонился в кабинет Кремера в полицейском участке, где его и застал, – центр расследования, похоже, переместился сюда. Вульф взял трубку:
  – Мистер Кремер? У меня появились кое-какие соображения по делу Ладлоу… Нет, это сложновато. Я думаю, будет лучше, если кто-то из ваших людей как можно скорее доставит сюда, в мой кабинет, мадам Зорку и мисс Тормик… Нет, я всемерно готов сотрудничать с вами, но, на мой взгляд, это наиболее подходящий вариант… Нет, я еще не распутал убийство, но есть кое-какие сдвиги, которые, уверен, должны вас заинтересовать. Вы знаете, что на меня в подобных случаях можно положиться… Сами приедете? Прекрасно.
  Он повесил трубку и потер нос указательным пальцем. Я выпалил:
  – Кто бы там ни пришел за Зоркой, она все выболтает, прежде чем они сюда доберутся…
  – Оставь меня одного, Арчи. Достань ту проклятую штуковину из этого идиотского торта и засунь снова в свой карман, где она и была.
  Отчаявшись что-либо понять, я сдался. И слепо подчинился. В конце концов, дисциплина превыше всего.
  Глава седьмая
  Нийя Тормик прибыла на сборище первой. Была уже почти полночь, когда в дверь позвонили, и я пошел открывать, избавив Фрица от необходимости влезать в тапочки и радуясь случаю хоть немного размяться.
  – Привет, – произнес я с вежливым удивлением, ибо на пороге стояли трое, причем сплошь знакомые мне лица.
  За спиной Нийи Тормик я разглядел Карлу Лофхен, а в арьергарде высился сержант Пэрли Стеббинс. Мы с Пэрли много и часто цапались, зато раз или два становились друзьями не разлей вода. Пока я помогал им разоблачаться, он произнес:
  – Вторая девица сама увязалась за первой, а я в одиночку не смог от нее отделаться. Впрочем, если она помешает, то вдвоем с тобой мы уж с ней как-нибудь управимся.
  – Безусловно, – согласился я, – но лучше предоставим это Кремеру. Он обещал быть с минуты на минуту. А пока ступай на кухню – дорогу ты знаешь. Фриц угостит тебя сэндвичем с поросячьей вырезкой и зеленым луком.
  Пэрли встрепенулся, в глазах его появился голодный блеск.
  – Наверно, мне все-таки не следует выпускать ее из виду…
  – Ба! Ба! Мой дорогой приятель, здесь как-никак собрание, и уж без нас с мистером Вульфом оно никак не обойдется. Так как насчет сочной свининки и дымящегося черного кофе?
  Пэрли зашагал на кухню, а я повел обеих девушек, оставшихся на моем попечении, в кабинет.
  Я думал, что, оказавшись лицом к лицу сразу с двумя черногорскими барышнями, Вульф поднимет бунт, однако он чинно встал и приветствовал их, как подобает мужчине. Кресла я уже расставил. В первый раз я видел Нийю не в фехтовальном одеянии. В темно-коричневом костюме и темных лаковых полусапожках она выглядела очень ладненькой, без какого-либо иностранного налета. Впрочем, одежда не главное, что меня интересует в женщине. Ее глаза выделялись на лице, как две черносливины в тарелке сметаны, но на щеках играл румянец, может из-за холодрыги на улице.
  Нийя посмотрела прямо на Вульфа и сказала:
  – Значит, вы и есть Ниро Вульф.
  Вульф едва заметно кивнул. Подавшись вперед, он положил локти на стол и сплел пальцы. Поскольку мне много раз приходилось видеть, как он рассматривает людей, я не сомневался, что на моих глазах разыгрывается редкое представление.
  – Вы отрядили полицейского, чтобы привести меня сюда, – продолжала Нийя. – Не понимаю зачем.
  – Его отрядил не я, а инспектор Кремер.
  – Да, но с вашей подачи. – Она слегка мотнула головой. Сегодня днем я уже отметил этот ее характерный жест. – А может, вы даже сами предложили так сделать.
  – Совершенно верно, мисс Тормик. Именно я устроил эту встречу. Тут выплыло одно обстоятельство, которое вынудило меня к немедленным действиям, чтобы уберечь от ареста мистера Гудвина. Все-таки он мой доверенный помощник, и мне не очень-то улыбается вытаскивать его из-за решетки. Может, конечно, то, что я узнал, на самом деле ложь – мы это выясним. Я подумал, что лучше провести дознание в присутствии инспектора Кремера, а кроме того, хотел посмотреть, как вы поведете себя, когда на вас будут давить.
  – Я выдержу.
  – Вот и отлично.
  Она улыбнулась ему. Выражение «не тронь меня» проступало на лице Нийи, когда она сжимала губы, но стоило ей улыбнуться, и на нем читалось нечто вроде «подойди ко мне».
  – Вы уже сказали ему, что я его приемная дочь? – спросила Нийя.
  Вульф нахмурился и повернулся ко мне:
  – Тот, кто ее привел, сейчас на кухне?
  – Да, сэр. Это Стеббинс. Вы ведь знаете сержанта Стеббинса.
  Вульф кивнул:
  – Все равно, мисс Тормик, лучше обсудим это потом. Я не говорил полиции, что вы моя дочь. Сейчас желательно, чтобы меня не подозревали в предвзятом отношении. Тем более столь интимного свойства. Вы согласны?
  – Я должна подумать…
  Она заколебалась. Улыбка сбежала с ее лица.
  – Конечно, я сделаю все, что вы скажете, но… – Девушка снова улыбнулась. – Я бы хотела получить назад мою бумагу. Теперь-то я знаю, что значит быть дочерью Ниро Вульфа. Я поняла это, когда, оказавшись в беде, послала документ вам. Конечно, я не видела вас с трехлетнего возраста, и вы не можете ожидать от меня взрыва дочерних чувств – например, чтобы я бросилась вам на шею и расцеловала в обе щеки…
  – О нет, нет, – поспешно согласился Вульф. – Тут и говорить нечего… речь идет о моей ответственности, только и всего. Ведь я был в здравом уме и твердой памяти, когда брал ее на себя. А что касается документа, подтверждающего факт удочерения, то я бы предпочел, если вы не против…
  Его прервал звонок в дверь.
  – Но вот, кажется, и мистер Кремер, – произнес Вульф. – Или мадам Зорка.
  – Зорка! – удивленно воскликнула Карла.
  Однако в кабинет вошел Кремер, сопровождаемый Фрицем. Он деловито осмотрелся, коротко поздоровался со всеми и, обнаружив, что кресло, в котором привык сидеть, занято Нийей Тормик, уселся в другое – слева от Карлы Лофхен.
  – Ну и где же ваша Зорка? – бросил он.
  – Пока не пришла, – ответил я.
  – А Стеббинс?
  – Закусывает на кухне.
  Кремер что-то промычал и воззрился на Карлу.
  – Я, кажется, приказал Стеббинсу привести сюда Нийю Тормик.
  – А я вот пришла вместе с ней, – отозвалась Карла непререкаемым тоном, всем своим видом показывая, что твердо намерена остаться.
  – Да я уж вижу. Итак, мистер Вульф?
  – Ждем мадам Зорку. А пока, может, вы расскажете, что́ узнал комиссар от генерального консула?
  Кремер метнул в него недовольный взгляд.
  – Да бросьте, – раздраженно изрек Вульф, – не доводите осторожность до абсурда. Если Ладлоу убила одна из этих девушек, будьте уверены, она прекрасно осведомлена, кто он такой. Напротив, узнав, что вы тоже в курсе дела, они могут испугаться и признаются в содеянном. Если же они не повинны в смерти Ладлоу, то я не вижу беды в том, что они узнают, кем он был при жизни.
  – Все равно, наверно, об этом напишут в завтрашних газетах, – проворчал Кремер. – Эти пронырливые репортеры вечно лезут куда не надо. Хорошо, будь по-вашему. Ладлоу был британским секретным агентом.
  – Вот как. А что он делал в школе фехтования? Работал или развлекался?
  – Консул ничего не знает. Ладлоу связывался напрямую с Лондоном. Они пытаются узнать у англичан что-нибудь стоящее. Там сейчас пять часов утра. Я ведь и раньше вам говорил, что все это похоже на…
  Тут инспектор замолчал, чтобы дать мне возможность ответить на телефонный звонок. Оказалось, что звонили ему, и я посторонился, чтобы он мог взять трубку.
  Слушая, что ему говорили, Кремер не удержался от сквернословия. Ясно, что речь шла не о каких-то там мелких неприятностях, ибо у Кремера были весьма старомодные соображения о недопустимости ругани в присутствии дам и он обычно непоколебимо придерживался своих строгих принципов, если только они не мешали работе. Наконец он бросил трубку, уселся в кресло и испустил вздох, от которого закачалась люстра.
  – Зачем вам вообще понадобилось вызывать сюда Зорку? – резко спросил он, посмотрев на Вульфа. – Признавайтесь!
  Вульф покачал головой:
  – Подождите, пока она придет. Это она звонила? Разве она сюда не собирается?
  – Еще как собирается! – рявкнул Кремер. – Она смылась!
  – Смылась?
  – Сбежала! Дала деру! Отвалила! И вы знали, что она так поступит! Вы заставили меня послать за ней человека! Чтоб вам провалиться, Вульф, я уже двадцать раз говорил, что в один прекрасный день…
  – Прошу вас, мистер Кремер. – Вульф поморщился, будто разжевал лимон. – Оставьте это, сэр. Я в такие игры не играю – давно вышел из этого возраста. Я понятия не имел, что мадам Зорка собирается сбежать. Она позвонила нам… В котором часу, Арчи?
  Я сверился со своими записями и ответил:
  – В одиннадцать часов двадцать одну минуту.
  – Спасибо. Она позвонила и кое-что нам сообщила. Арчи сказал ей, что захватит мисс Тормик и приедет вместе с ней домой к мадам Зорке. После этого мы немного обсудили ее слова и пришли к выводу, что будет лучше, если мы разберемся с ней в вашем присутствии. Как вам известно, я никогда не выхожу из дома по делам, поэтому мы и обратились к вам с просьбой доставить их обеих сюда. Очень странно, что мадам Зорка ушла из дома, ведь она сама нам позвонила и пообещала, что дождется приезда Арчи и мисс Тормик.
  – Еще как странно. Тем более что она прихватила с собой чемодан и дорожную сумку.
  Вульф поднял брови:
  – Но, я полагаю, вы успели организовать за ней слежку?
  – Нет! С какой стати? Или вы думаете, что в моем распоряжении миллион человек, которых я отправляю следить за всеми и каждым, замешанным в дело об убийстве? Чушь собачья! Я послал человека, чтобы он привез ее сюда. Ее дома не оказалось. Внизу консьерж сказал, что она ушла с чемоданом и сумкой минут за десять до прихода моего человека.
  – Что-нибудь выяснилось?
  – Выясняют.
  – Пф! – Вульф оглядел всех нас. – Ну ладно, все остальные уже собрались. Самое лучшее, что мы можем сделать в создавшихся обстоятельствах, это начать без нее.
  – Валяйте, – хмуро сказал Кремер.
  Вульф откинулся и полуприкрыл глаза – мисс Тормик, наверное, и не сознавала, что он следит за ней, как ястреб.
  – Итак, мадам Зорка позвонила нам в одиннадцать часов двадцать одну минуту. Она заявила, что вскоре после обнаружения трупа Ладлоу, когда все находились в кабинете Милтана, она заметила, как мисс Тормик что-то засовывает в карман пальто мистера Гудвина, которое висело на вешалке. Полиции она об этом не сказала, но ее мучила совесть, так как убийство, по ее мнению, было просто ужасным. Поэтому она решила позвонить мистеру Гудвину и предупредить его, что собирается известить полицию…
  – Что вы сунули Гудвину в карман? – пролаял Кремер, повернувшись к Нийе.
  Но та не сводила глаз с Вульфа и не обратила на Кремера никакого внимания.
  Вульф властно провозгласил:
  – Подождите минутку. Эту встречу организовал я, поэтому позвольте мне ее проводить. Арчи сказал мадам Зорке, что разыщет мисс Тормик и встретится с ней. Но конечно, он сделал это не сразу. Первым делом он отправился в прихожую, чтобы исследовать содержимое своих карманов. В одном из них он и в самом деле нашел незнакомый сверток. Доставать его Арчи не стал. Он оставил его в кармане, и мы тут же решили позвонить вам с просьбой доставить сюда мисс Тормик и мадам Зорку. Пока это все. Арчи, принеси сюда пальто.
  Я вышел в прихожую, снял с крючка свое пальто, принес его в кабинет и разложил на столе Вульфа так, чтобы злополучный карман оказался сверху.
  – Пожалуйста, мистер Кремер, – сказал Вульф, – наверное, будет лучше, если вы осмотрите содержимое первым.
  Обращаясь к инспектору, Вульф даже не смотрел на него, но зато не спускал глаз с Нийи. Кремер потянулся к пальто, сунул руку в карман и извлек из него содержимое. Я вертелся возле самого его локтя, старательно сгорая от любопытства. Кремер недоуменно посмотрел на брезентовый сверток, оказавшийся у него в руке, затем положил его на стол и развернул. Пятна на рукавице теперь приобрели цвет потемневшего красного дерева. Когда нашим глазам представилась маленькая металлическая штучка, я позволил себе изумленно воскликнуть.
  – Так я и подозревал, – произнес Вульф. – Мистер Кремер, это ведь именно те самые две вещицы, которые вы не нашли, не правда ли?
  Окинув меня свирепым взором, Кремер процедил сквозь зубы:
  – Так вот почему ты дал стрекача…
  Я посмотрел на него сурово и холодно:
  – Как не стыдно! Вы же слышали, что́ сказал мистер Вульф…
  Кремер повернулся к Нийе.
  – Вы! – процедил он сквозь зубы. Затем схватил перчатку и сунул ей чуть ли не под нос вместе с col de mort, уютно лежавшим в его ладони. – Вы подложили эти штуковины Гудвину в карман?
  Она кивнула:
  – Да, я.
  У Кремера, явно не ожидавшего такого ответа, отвалилась челюсть. Он ошалело вытаращился на девушку, да и я, признаться, тоже. Нийя же держалась молодцом. Правда, в ее позе угадывалась некоторая напряженность и руки были плотно прижаты к коленкам, но девушка вовсе не казалась перепуганной. Кремер собрался что-то сказать, но захлопнул рот, подбежал к двери и, распахнув ее, заорал:
  – Стеббинс! Сюда!
  Пэрли рысью ворвался в кабинет, его большое лицо казалось одновременно испуганным и смущенным, так как бедняга пытался на бегу жевать и глотать. Кремер направился к своему креслу, на ходу пробурчав:
  – Сядь и достань блокнот.
  – Минутку, – вставил Вульф. – Вы собираетесь предъявить обвинение мисс Тормик?
  – Нет, – ответил Кремер. – Я ее допрашиваю. А вы против? Если да, то я могу забрать ее с собой в участок.
  – Вовсе нет. Лучше делайте это здесь, где нас четверо, а вас двое.
  – Мне плевать, будь вас хоть сотня. – Кремер показал находки сержанту и продолжал: – Запишите, что я предъявил ей эту брезентовую рукавицу и стальную штуковину и спросил, она ли положила их в карман пальто Гудвина, и она ответила утвердительно. – Он повернулся лицом к Нийе Тормик: – Далее. Вы заявляете, что подложили две эти вещи в карман пальто Гудвина, когда оно висело на вешалке в кабинете Милтана, вскоре после того как было обнаружено тело Ладлоу. Верно?
  – Да.
  – Это вы убили Перси Ладлоу?
  Она ответила чистым, ясным голосом:
  – Вы уже спрашивали меня об этом, и я ответила «нет».
  – Дайте ей объяснить… – выпалила Карла Лофхен.
  – Замолчите, пожалуйста! Так вы по-прежнему это отрицаете?
  – Да.
  – Это вы сняли со шпаги стальной наконечник, после того как клинок пронзил грудь Ладлоу?
  – Нет.
  – Вы сняли его со шпаги, надев на руку перчатку, а затем, обнаружив, что на перчатке остались следы крови, решили отделаться от того и другого?
  – Нет. Я никогда…
  – Когда вы взяли насадку из стеклянного шкафчика в кабинете Милтана?
  – Я ее оттуда не брала.
  – Разве не вы сами положили эти две вещи Гудвину в карман?
  – Я.
  – Значит, они были у вас, не так ли?
  – Да.
  – Откуда вы из взяли?
  – Я нашла их в кармане своего халата – зеленого халата, который надеваю поверх фехтовального костюма.
  – То есть как – нашла?
  – А что такое? Разве «нашла» – неприличное слово?
  – Нет, что вы, просто превосходное. Прелестное. Как, когда и где вы нашли эти вещи?
  – Минутку, мистер Кремер, – деловито произнес Вульф. – Мисс Тормик в нашей стране впервые. Поэтому советую ей ничего не отвечать, пока я не раздобуду для нее адвоката, либо мы сделаем небольшой перерыв и я сам скажу ей пару слов.
  – Что вы собираетесь ей говорить?
  – Вы это тоже услышите. – Вульф поднял палец. – Мисс Тормик, вряд ли вас обвинят в убийстве, пока не опровергнуто алиби, которое обеспечил вам мистер Фабер. В этом смысле вам опасаться нечего. Однако вас могут задержать, как важную свидетельницу, чтобы вы никуда не сбежали, и выпустить под расписку о невыезде, чтобы вы были под рукой, когда понадобитесь. Вас сейчас попросили дать обстоятельные показания о том, каким образом у вас оказалось орудие, использованное для совершения убийства. Все, что вы скажете, будет стенографироваться. Если вы согласитесь отвечать, ваши слова будут запротоколированы как официальные показания, так что лучше вам говорить одну правду. Если вы откажетесь отвечать, вас могут арестовать, как важную свидетельницу. Решайте сами. Я понятно объяснил?
  – Да, – она улыбнулась ему. – По-моему, я все поняла. Говорить неправду мне незачем. Я как раз и собираюсь рассказать о случившемся со всей откровенностью. – Она подняла глаза на Кремера. – Все произошло в кабинете Милтана, где мы сидели в ожидании полиции. Я сунула руку в карман и почувствовала, что в нем что-то лежит. Сверток был большой, даже очень. Я начала было его вытаскивать, чтобы посмотреть, что это такое, но почти сразу поняла, что это фехтовальная перчатка. Я попыталась решить, как быть дальше. Я отлично знала, что у меня в кармане ей неоткуда взяться, – я хочу сказать, что я ее туда не клала. В первую минуту я очень испугалась, но заставила себя подумать. Мистера Ладлоу убили в фехтовальном зале, где с ним занималась я, и вот теперь у меня в кармане откуда ни возьмись появилась фехтовальная перчатка, и если нас обыщут… – Она повернула ладонь. – Я оглянулась, чтобы найти, куда бы ее спрятать, и мне на глаза попалось пальто мистера Гудвина. Я знала, что это его пальто, – все остальные оставили верхнюю одежду в своих шкафчиках наверху – и вспомнила, что он пришел, чтобы выручить меня из беды. Поэтому я подошла к вешалке и, улучив момент, когда, казалось, никто на меня не смотрел, вынула сверток из своего кармана и сунула в его карман.
  – Премного вам обязан…
  – Заткнись, Гудвин! Мисс Тормик, вы хорошо понимаете, какую историю пытаетесь мне скормить?
  – Я… Кажется, да.
  – Вы хотите, чтобы я поверил, будто у вас в кармане находился довольно объемистый сверток, а вы ничего не заметили.
  – Вполне естественно, – вставил я. – Я ведь тоже ничего не заметил.
  – Тебя не спрашивают! Сиди и молчи в тряпочку. Так что же, мисс Тормик?
  Она покачала головой:
  – Не знаю. Разумеется, я очень волновалась. Халат, который я надеваю, очень свободный, карманы в нем большие. Вы же его на мне видели.
  – Видел, видел. Итак, вы признаёте, что утаили важную улику, связанную с преступлением?
  – Это… очень дурно, да?
  – Дьявольщина! Нет, что вы. Все просто замечательно. А вы знаете, кто подложил вам в карман тот сверток?
  – Нет.
  – Ну конечно. И когда – тоже не знаете?
  – Нет. – Нийя нахмурилась. – Я уже думала об этом. Халат я оставила на скамье в раздевалке, когда отправилась фехтовать в зал, расположенный в конце коридора. Позже, оставив в зале мистера Ладлоу и встретив в коридоре мистера Фабера, я забежала в раздевалку, чтобы сбросить там щитки, перчатки и маску и накинуть халат. А потом мы вместе с мистером Фабером немного посидели вдвоем. Кто бы ни подложил мне в карман этот сверток, не думаю, что он сделал это прежде, чем я облачилась в халат. Иначе я заметила бы, что в нем что-то лежит. Когда консьерж поднял крик, мы все сбежались туда и поднялась страшная толчея… Вот тут-то, наверное… Словом, только так я могу объяснить, почему у меня в кармане…
  – И вы понятия ни о чем не имели, да?
  – Я ничего не знала до тех пор, пока в кабинете Милтана не почувствовала, что в моем кармане что-то лежит.
  – И вы испугались. Хотя на самом деле вы тут были совершенно ни при чем.
  – Да. Я была не виновата. Я вообще не виновата.
  – Ну разумеется. Но, хотя вы были совершенно не виноваты, вы все же не рассказали об этом полиции, и не собирались рассказывать, и умолчали бы об этом, если бы мадам Зорка не сообщила, что засекла вас! – Кремер прогавкал последние слова прямо в лицо Нийе, приблизив к ней свою физиономию дюймов на тридцать.
  – Я… – Нийя сглотнула. – Думаю, я призналась бы. Но просто тогда, обдумав все это, я решила, что мистер Гудвин, найдя у себя в кармане сверток, непременно передаст его вам, а для вас, мне казалось, не будет иметь значения, побывал он в моем кармане или нет.
  – Ну, так вы неправильно подумали, – процедил Кремер. – Не такой человек мистер Гудвин, чтобы своевременно передавать улики полиции. Мистер Гудвин вместо этого перелез через забор и бросился домой к папочке показать, что́ он нашел, а папочка сказал…
  – Вздор! – резко оборвал Кремера Вульф. – Давайте-ка разберемся. Вы слышали, что́ я вам сказал. Повторять все заново здесь ни к чему. Допустим, ваши нелепые и надуманные предположения справедливы. Допустим, Арчи заметил, что у него в кармане лежит незнакомый предмет, решил сбежать и скрыл от вас этот предмет. Пораскиньте мозгами, инспектор, вы все равно не сможете доказать свои догадки, верно? Так какого же дьявола вы тянете кота за хвост? Не говоря уж о том, что сразу после звонка мадам Зорки мы обыскали карманы пальто Арчи и незамедлительно связались с вами.
  – У вас не было другого выхода!
  Вульф скривился:
  – Пф! Умный человек найдет выход из любого положения. Как бы то ни было, мы позвонили вам сразу. А ведь могли бы и не связываться с вами, а начать разбираться сами, без вас. В этом случае обе вещи, которые вы искали, так и остались бы у нас. Ведь мадам Зорка сбежала, испугавшись приезда Арчи и мисс Тормик, так что угроза разоблачения с ее стороны отпала бы сама собой. Выходит, это нам вы обязаны тем, что два исчезнувших с места преступления предмета оказались у вас в руках. И только нам вы обязаны тем, что знаете о крайне подозрительном обстоятельстве, а именно о том, что мадам Зорка исчезла – с чемоданом и сумкой. Вы узнали также и о способе, которым преступник избавился от перчатки и col de mort. А как узнали? Исключительно благодаря столь редкой и бесстрашной откровенности моей клиентки.
  Кремер неотрывно смотрел сверху вниз на Вульфа и, насколько я мог судить по его багровой физиономии, отнюдь не питал к нему благодарности.
  – Ага! – произнес он в ответ на последние слова Вульфа. – Стало быть, она ваша клиентка, верно?
  – Я вам уже это сказал.
  – Вы говорили неопределенно. Вы сказали, что решите, когда встретитесь с ней.
  – Ну так я с ней уже встретился.
  – Отлично. Так она ваша клиентка или нет?
  – Да, она моя клиентка.
  Кремер поколебался, потом медленно повернулся и посмотрел сверху вниз на Нийю – испытующе, но без особой враждебности. Я подавил ухмылку. Мне было понятно, что́ его гложет. Кремер отлично сознавал, что не пришло еще то время, когда он сможет безбоязненно навесить обвинение в убийстве на клиента Ниро Вульфа, будь то мужчина, женщина или ребенок. Наверняка его так и подмывало оставить Нийю Тормик в покое и подыскать себе новую жертву. Он даже, почти сам того не сознавая, удостоил Карлу Лофхен быстрым подозрительным взглядом искоса, но затем снова принялся разглядывать Нийю, а мгновение спустя повернулся к Вульфу и сказал:
  – Фабер подтвердил ее алиби. Ну что ж, ладно. Не вам говорить, что такое алиби прикрывает сразу двоих. Что, если Фабер почему-то полагает, будто она нуждается в алиби, и решает обеспечить его? А она тоже думает, что алиби ей необходимо, а потому с готовностью принимает и подтверждает сказанное им? Принимает, возможно даже не сознавая того, что, выгораживая ее, Фабер на самом деле хлопочет об алиби для себя самого?
  Вульф кивнул:
  – Старый трюк, но срабатывает безотказно. Конечно, это вполне возможно. Не хотите пива?
  – Нет.
  – А вы, мисс Тормик, мисс Лофхен?
  Выслушав их отказы, он нажал на кнопку, затем продолжил:
  – Грязное дело, мистер Кремер. Придется мне выяснять, кто убил мистера Ладлоу, если только вы не сделаете это раньше меня. Само собой, вы ничего не добьетесь, если будете травить мою клиентку. Посмотрите на нее. Когда вы уйдете, я с ней немного побеседую и посоветую, чтобы пока она по-прежнему держалась алиби, которое ей предоставил Фабер, даже если он его сфабриковал. Не спорю, это алиби выгораживает и Фабера, но ее оно тоже защищает. Если вы вдруг всерьез заподозрите Фабера, особенно если обнаружите подходящий мотив, дайте мне знать, и мы вернемся к этому алиби.
  – Вы же сами подозреваете, что она водит вас за нос!
  – Не совсем. Солгать может кто угодно. По крайней мере, любой скорее молча согласится с ложью, чем решит предстать перед судом по обвинению в убийстве. Кстати об этом самом мистере Фабере. Вы глубоко заблуждаетесь, подозревая, будто я с ним хоть немного знаком. До сегодняшнего дня я никогда его не видел и ничего о нем не слышал. Может, он тоже тайный агент?
  Кремер смерил его взглядом:
  – Откуда вы можете это знать, если совершенно с ним не знакомы?
  – Я и не знаю. Просто предположил. Если бы знал, не спрашивал бы. Он ведь не британец?
  – Нет.
  – По нему и видно. С таким же успехом он мог бы носить нарукавную повязку со свастикой. Он не понравился ни Арчи, ни мне. Жаль, что алиби моей клиентки построено на его показаниях. Я бы предпочел доказать ее невиновность, не опираясь на них. Как вам кажется, смерть Ладлоу не напоминает охоту германского орла на британского льва?
  – Ничего мне не кажется. Просто один человек убил другого.
  – Ну хорошо, пусть так. – Вульф взглянул на часы. – Уже первый час ночи, а я еще должен поговорить с мисс Тормик. Кто-нибудь еще хочет ее о чем-либо спросить?
  – Она иностранка. Я хочу взять у нее подписку о невыезде.
  – Да не сбежит она. По крайней мере, сегодня ночью. А насчет подписки можно договориться и завтра, если вы так настаиваете.
  Кремер что-то промычал.
  – Она слишком важный свидетель. У нее в руках находилось орудие убийства. Пусть придет завтра в управление к лейтенанту Роуклиффу.
  Вульф насупился:
  – Лейтенант Роуклифф – это тот самый невежа, что явился сюда как-то с ордером на обыск и перерыл весь мой дом?
  – Он самый. Вы его не забыли, правда?
  – И не забуду до гробовой доски. Так же как и вы не… Войдите… Что там, Фриц?
  Не сумев преодолеть заставленное креслами пространство, Фриц заговорил с Вульфом через голову Нийи Тормик. Он держался официально, как всегда вел себя в присутствии женщин, но не потому, что был так воспитан, а просто-напросто из страха. Дело в том, что когда порог нашего дома переступает женщина – возраст и наружность значения не имеют, – Фриц так и ждет несчастья и пребывает не в своей тарелке, пока непрошеная гостья не убирается восвояси.
  – К вам посетитель, сэр, – сказал Фриц. – Мистер Шталь. Он уже был у вас сегодня.
  Вульф велел впустить визитера.
  Глава восьмая
  На федеральном агенте был тот же костюм, что и днем, и держался Шталь так же безупречно. Единственная перемена состояла в том, что он удосужился вычистить ботинки. Кремер покосился на него, что-то промычал и слегка оперся о краешек моего стола.
  Фэбээровец извинился своим хорошо поставленным голосом:
  – О. мистер Вульф, я не знал, что вы заняты… Я не хотел вторгаться…
  – Да, я буду занят еще какое-то время. Вы хотели поговорить со мной с глазу на глаз?
  Казалось, Шталь озадачен. Он нахмурился и обвел собравшихся быстрым взглядом.
  – Может, и нет, – протянул он. – Дело всего лишь… в том самом законе, согласно которому сотрудники или агенты иностранных субъектов или ведомств должны своевременно регистрироваться.
  – Мы же, кажется, всё выяснили?
  – Ну… необходимо удостовериться, что вы поняли все требования этого положения.
  – Мне кажется, я их отлично понял.
  – Возможно. Параграф пятый гласит: «Любое лицо, которое умышленно нарушает любое положение данного акта, или дает ложные показания по данному акту, или уклоняется от дачи оных, подлежит наказанию в виде штрафа размером до тысячи долларов, или лишения свободы сроком до двух лет, или и того и другого».
  – Ну да, все ясно.
  – Возможно. Другой параграф акта определяет агента иностранного ведомства как любое частное лицо, компаньона, объединение или корпорацию, которые действуют или работают в качестве представителя иностранного субъекта, а иностранный субъект определяется как правительство иностранной державы, лицо, постоянно проживающее за границей, или любое иностранное деловое сообщество, компания, объединение, корпорация или политическая организация.
  – Повторите, пожалуйста.
  Фэбээровец исполнил просьбу Вульфа. Тот в ответ покачал головой:
  – Не знаю. Не думаю, что должен регистрироваться в соответствии с этим положением. Я работаю сейчас только на молодую женщину по имени Нийя Тормик. Она иностранка. Где тут деловое сообщество, компания, объединение, корпорация или политическая организация? И моя клиентка в данное время постоянно за границей не проживает.
  – Где она?
  – Перед вами.
  Фэбээровец посмотрел на Нийю, внимательно ее изучая, затем перевел пристальный взгляд на Вульфа и, наконец, медленно покачав головой, он объявил:
  – Ничего не могу сказать. Мне еще не встречались подобные случаи. Я должен посоветоваться с генеральным прокурором. Позже я сообщу вам его мнение.
  Он с достоинством поклонился, повернулся и вышел из кабинета.
  Я хихикнул.
  Кремер поднял руки, словно собираясь всплеснуть ими, и тоже направился к двери. На полпути он остановился и провозгласил:
  – Я все слышал и не верю ни единому слову. Даже запиши я его слова на пластинку и проигрывай их себе каждый день, все равно не поверю. Однако я верю в силы правопорядка. Пошли, Стеббинс. Прихвати с собой перчатку и ту штуку тоже. Мисс, завтра в восемь тридцать утра к вам на квартиру придет наш сотрудник, чтобы проводить вас в полицейское управление. Вы будете дома?
  Нийя подтвердила, что будет, и Кремер вместе с сержантом, следующим за ним по пятам, покинул кабинет.
  Вульф налил себе пива и выпил. Я скрыл зевок. Нийя Тормик спросила, наморщив лоб:
  – Может, с моей стороны было глупо все признать? Но могла ли я поступить по-другому?
  Вульф вытер губы, откинулся в кресле и посмотрел на нее:
  – Так или иначе, вы поступили правильно. Надеюсь, вы сказали правду?
  – Да.
  – А история, рассказанная Фабером, которую вы подтвердили и которая обеспечивает алиби вам обоим, тоже правда?
  – Да.
  – Вы, наверное, понимаете, что, не будь у вас этого алиби, вас сейчас могли арестовать и предъявить обвинение в убийстве?
  – Понимаю.
  – Вы знали, что Ладлоу – британский агент?
  – Да.
  – А то, что Фабер – германский агент?
  – Тоже знала.
  – А вы с мисс Лофхен тоже агенты?
  – Нет.
  – Вам известно, кто убил Ладлоу?
  – Нет.
  – А какие-нибудь предположения на этот счет у вас имеются?
  – Нет.
  Вульф метнул взгляд в сторону Карлы:
  – Мисс Лофхен, это вы убили Ладлоу?
  – Нет, сэр.
  – А кто это мог сделать, по-вашему?
  – Даже не представляю, сэр.
  Вульф вздохнул.
  – Теперь вот что. Поговорим об остальных. Я имею в виду мистера и миссис Милтан, Дрисколла, Гилла, Барретта, мисс Рид, мадам Зорку. Известно ли вам что-нибудь об их отношениях с Ладлоу, деловых или личных?
  Нийя подняла глаза на Карлу и снова перевела взгляд на Вульфа. Затем открыла рот, снова закрыла и только потом произнесла:
  – Не знаю, насколько тесно они могли быть связаны. Они все знали друг друга. Мы сами не так давно работаем на Милтана.
  – С Ладлоу и Фабером вы познакомились в его школе?
  – Да.
  – Как вы узнали, что они иностранные агенты?
  – Ну как… они мне сами сказали.
  – Вот как. Просто взяли и сказали?
  – Они… ну, просто сказали, и всё. – Нийя улыбнулась Вульфу. – При определенных условиях… я хочу сказать, мужчина может кое-чем поделиться с девушкой, если обстановка тому благоприятствует.
  – Вы были настолько близки с мистером Ладлоу? И с мистером Фабером?
  – О нет, нет. – Ее подбородок чуть вздернулся. – Вовсе не так близки.
  – Еще они вам признались… ну да ладно. Итак, вы утверждаете, что не являетесь правительственным агентом. Может, вы политический представитель? Вы приехали сюда с политической миссией?
  – Нет.
  – А вы, мисс Лофхен?
  – Нет, сэр.
  – Вы обе лжете.
  Они так и уставились на него. Нийя вздернула подбородок. Глаза Карлы сузились, хотя и не настолько, чтобы не видеть, что́ творится вокруг.
  – Мисс Лофхен, – резко проговорил Вульф, – для интриганки вы на редкость неуклюжи. С тех пор как вы вошли в мой кабинет, ваш взгляд уже дважды обращался к книжной полке, к тому самому месту, где стоит «Объединенная Югославия». Я знаю, что вы спрятали туда одну бумагу. Я сам ее оттуда вытащил и переложил в другое место.
  Нийя по-прежнему не спускала глаз с Вульфа, но и только. Зато Карла, побледнев, подскочила и бессвязно залепетала:
  – Но я… Я только хотела…
  – Знаю. – Вульф остановил ее движением руки. – Вы только хотели оставить ее в книге на некоторое время для пущей сохранности. Там, куда я ее перепрятал, она даже в большей безопасности. Я упоминаю об этом только потому…
  – Где она?
  Глаза Нийи Тормик уподобились двум шпагам, пронзающим Вульфа насквозь, а голос разил словно кинжал. Она вскочила и оказалась возле его стола с тем же неуловимым проворством, с каким Милтан продемонстрировал мне выпад своего чемпионского клинка.
  – Где она?
  Тут чертовка повернулась, потому что Карла подбежала к ней и схватила за локоть. Нийя тряхнула рукой, пытаясь высвободиться, но подруга только крепче ухватила ее локоть и отрывисто проговорила:
  – Нийя! Нийя, сядь на место! Нийя, ты же знаешь…
  Неистовая девица в ответ разразилась потоком слов, для передачи которых, попытайся я что-то записать, в английском алфавите не отыскалось бы подходящих букв. Вторая черногорка не осталась в долгу, но ее речь звучала не столь эмоционально – Карла вполне владела собой.
  – Я, между прочим, понимаю по сербско-хорватски, – заметил Вульф.
  – О! – воскликнули балканки в один голос.
  Вульф кивнул:
  – Мне довелось пожить в Югославии. В свое время я немного поработал на австрийское правительство. Был тогда слишком зелен и не понимал, что этого не стоит делать. В тысяча девятьсот двадцать первом году я все еще находился в вашей стране и удочерил там девочку…
  – Я хочу, чтобы вы вернули мне эту бумагу.
  – Знаю, мисс Лофхен. Но я даже обсуждать ничего не собираюсь и предоставлю вам самим разбираться со своими делами, пока вы, детки, не сядете на свои места и не станете вести себя прилично. Чтобы больше никаких прыжков и кошачьего визга! Я этого не выношу. Да и, кроме того, стенания вам не помогут. Сядьте!
  Девушки повиновались.
  – Вот так-то лучше. Я упомянул о том документе, только чтобы показать, как догадался, что вы лжете, говоря, будто не выполняете в этой стране политической миссии. А кстати, полиции вы, наверно, тоже солгали? Ну конечно, как же иначе. Теперь, раз уж речь зашла о том документе, мисс Лофхен, расскажите, как он попал к вам.
  – Я… – Карла перебирала складки юбки. – Просто попал, и все.
  – Где и каким образом? Это ваш документ?
  – Я его украла.
  – Нет! – резко оборвала ее Нийя. – Это я украла его!
  Вульф пожал плечами:
  – Поделите эту сомнительную честь пополам. У кого вы его украли?
  – У особы, которой он принадлежал.
  – У княгини Владанки Доневич?
  – Не скажу.
  – Хорошо. Это все же лучше попыток меня обмануть. Княгиня сейчас тоже в Нью-Йорке?
  – Я ничего не расскажу вам об этом документе.
  – Берегитесь. Вы рискуете жизнью. Единственное, что защищает вас от обвинения в убийстве, это неподтвержденное алиби, представленное Фабером. Вы хотите, чтобы я уберег вас от этой опасности?
  – Да.
  Какое-то мгновение казалось, что Нийя вот-вот улыбнется, но этого не случилось.
  – Да, хочу, – повторила она.
  – Вы готовы заплатить мне обычный гонорар, который я требую в таких случаях? Несколько тысяч долларов?
  – О боже, нет. – Она взглянула на Карлу и снова на него. – Но… я попробую.
  – Посылая ко мне мисс Лофхен, вы рассчитывали, что я не откажу в помощи своей приемной дочери?
  Она кивнула:
  – Я полагалась на ваши чувства…
  – Моя жировая прослойка надежно защищает их от внешних воздействий. Мне пару раз слишком сильно досталось из-за сантиментов, и я выработал такую вот защиту. Останься я, как раньше, тощим и прытким, давным-давно уже протянул бы ноги. Знаете, а у меня ведь нет никаких доказательств, что вы моя дочь. Мисс Лофхен, которую вы подослали, передала мне свидетельство об удочерении, подписанное мной. Этот документ вы тоже украли?
  Карла издала негодующее восклицание. Нийя снова вскочила, глаза ее сверкали.
  – Если вы можете так думать, то дальше нет смысла…
  – Я вовсе так не думаю. Просто мне ничего толком не известно. И я же попросил вас больше не вскакивать с места. Пожалуйста, сядьте, мисс Тормик. Спасибо. Я всегда был романтичен до идиотизма. Да и сейчас таким остаюсь, только научился держать в узде свои порывы. В двадцать пять лет мне казалась романтичной миссия секретного агента австрийского правительства. Мое возмужание и обретение жизненного опыта прервала мировая война. Это не самый лучший способ узнать жизнь. Война выдерживает вас в крепком рассоле слез страха и отвращения. Пф! После войны я еще оставался тощим и прытким. В Черногории я принял на себя ответственность за трехлетнюю сироту, обязался доставлять ей средства к существованию, заботиться о ее физическом здоровье и нравственном воспитании. Я удочерил ее. Кое-какие другие поступки окончательно избавили меня от юношеской восторженности, но это уже с вами не связано. Когда я впервые увидел ту девочку, она напоминала живой скелетик… Из-за других моих дел мне пришлось покинуть Черногорию. Девочку я оставил, как полагал, в хороших руках и вернулся в Америку. – Вульф откинулся в кресле и чуть прищурился. – А дальше, пожалуйста, продолжайте вы.
  – Вы оставили меня в Загребе с Перо Бровником и его женой, – сказала Нийя.
  – Верно. Как вас тогда звали?
  – Анна. Мне было восемь лет, когда их арестовали и расстреляли, как бунтовщиков. Я не очень хорошо это помню, но знаю обо всем досконально.
  – Понятно, – мрачно отозвался Вульф. – И те три года, что я продолжал посылать деньги в Загреб, их кто-то попросту прикарманивал, прикрываясь именем Бровника. У меня зародились подозрения, и я решил в этом разобраться – хотя тогда уже был далеко не тощим, – но ничего выяснить мне не удалось. Я так и не сумел разыскать ту девочку. Только угодил в тюрьму, откуда меня вызволил американский консул, и в течение десяти часов должен был покинуть страну. – Вульф скривился. – С тех пор я больше не был в Европе, да и в тюрьме тоже. Где же вы скрывались?
  – Мне тогда было одиннадцать лет.
  – Да. Но все же – где вы были?
  Прежде чем ответить, она некоторое время пристально разглядывала его.
  – Я не могу вам этого сказать.
  – Либо вы мне всё расскажете, либо уходите отсюда и больше не возвращайтесь. А украденная вами бумага, которую ваша подруга спрятала в моей книге, останется у меня. Только не поднимайте снова кошачий визг.
  – Расскажи ему, Нийя, – велела Карла.
  – Но, Карла, тогда он узнает…
  – Расскажи, я говорю!
  – И расскажите правду, – посоветовал Вульф. – Я все равно ее узнаю, стоит только мне отправить телеграмму в Европу.
  Нийя сказала:
  – Когда Бровников арестовали, меня отправили в интернат. Год спустя меня забрала оттуда некая миссис Кэмпбелл.
  – Кто это?
  – Англичанка, секретарь князя Петера Доневича.
  – Что ей от вас было нужно?
  – Она посетила наш интернат, и я ей как будто понравилась. Тогда я уже не была скелетиком. Она хотела удочерить меня, но не могла этого сделать, из-за вас.
  – Почему она не связалась со мной?
  – Из-за… князя Доневича. Из-за тех друзей, которые имелись у вас в Югославии, вроде Бровников. Доневичи знали, что вы можете доставить неприятности, а неприятности со стороны американца им не очень-то улыбались.
  – Разумеется. Им вряд ли удалось бы вызвать в страну американца и потом расстрелять его. Значит, она просто украла деньги, которые я посылал в течение трех лет.
  – Об этом я ничего не знаю.
  – А сейчас она где?
  – Умерла четыре года назад.
  – Где вы были после этого?
  – Там же, где и раньше.
  – У Доневичей?
  – В их доме.
  – Молодой князь Стефан тоже там жил?
  – Да, и он, и его сестры.
  – А жена?
  – Потом – да, конечно. Когда они поженились два года назад.
  – С вами обращались как с членом семьи?
  – Нет.
  Она поколебалась, но снова настойчиво повторила:
  – Нет, не как с членом семьи.
  Вульф повернулся к Карле и резко спросил:
  – Вы жена Стефана, княгиня Владанка?
  Девушка, хлопнув ресницами, широко раскрыла глаза:
  – Я? Boga ti! Нет!
  – Но ведь бумага, что вы сунули в мою книгу, была у вас.
  – Я же говорю, что украла ту бумагу, – прервала Нийя. – Я не всегда лгу.
  – Где вы ее украли – в Загребе или в Нью-Йорке?
  Она покачала головой:
  – Об этой бумаге я ничего не могу вам рассказывать. Ни за что, чем бы вы мне ни грозили.
  Вульф хрюкнул.
  – Секретная политическая миссия. Знаю, как же! Скорее умру, но не скажу. Я сам играл в эти глупые грязные игры. Но коль скоро вы жили в одном доме с княгиней Владанкой, то должны очень хорошо ее знать. Вы с ней подруги?
  – Подруги? – На лбу Нийи собрались складки. – Нет.
  – Какая она из себя?
  – Умная, красивая, эгоистичная и вероломная.
  – Вот как. Но я спрашиваю про внешность.
  – Ну… она высокая. Руки у нее гибкие, словно две змеи. Лицо вот такое. – Нийя изобразила овал. – Глаза черные, как у меня. Даже, пожалуй, чернее.
  – Она сейчас в Загребе?
  – Когда я уезжала, была там. Говорили, что она должна поехать в Париж повидаться со старым князем Петером, а потом в Америку.
  – Вы лжете.
  Она посмотрела прямо на него:
  – Иногда лгать необходимо. Есть такое, о чем я не могу вам рассказать. Не имею права.
  – Ха! Только через мой труп, верно? Ваши уста запечатаны накрепко каким-то тайным обетом, но вам-то что с того? Когда вы думаете завершить свою политическую миссию?
  Нийя Тормик посмотрела на него, затем на Карлу, снова на него и ничего не ответила.
  – Да будет вам, решайтесь! – нетерпеливо поторопил Вульф. – Я спросил о сущем пустяке. Когда? В обозримом будущем?
  – Да, наверное, – наконец призналась она. – Возможно, даже… завтра.
  – Сейчас уже далеко за полночь. Вы имеете в виду – сегодня?
  – Да. Но необходимо, чтобы та бумага была у меня. Вы не имеете никакого права держать ее у себя. Когда этот слабоумный Дрисколл поднял шум из-за своих идиотских бриллиантов, которые якобы украли, я подумала, что полиция приедет и запросто может всех обыскать. И комнату, где я живу, тоже. Я и вспомнила о вас, о том американце, который удочерил меня, когда я была ребенком. Уезжая из Загреба, свидетельство об удочерении я взяла с собой. Его мне отдала перед смертью миссис Кэмпбелл. Вот мы с Карлой и решили, что у вас бумага будет в большей безопасности, чем в любом другом месте. Мы обсудили, как оставить ее у вас, чтобы потом забрать без особых проблем. Вы отказались мне помочь, и ей пришлось вернуться к вам и сообщить, кто я на самом деле. – Она замолчала и улыбнулась ему, но была так встревожена, что улыбка получилась озабоченной. – Я должна получить назад ту бумагу! Должна!
  – Посмотрим. Вы сами признались, что украли ее. Итак, вы рассчитываете сегодня завершить свою миссию.
  – Да.
  – Вы, конечно, понимаете, что, пока дело об убийстве не раскрыто, полиция не выпустит вас из Нью-Йорка.
  – Но я… Вы же сами сказали, что мое алиби…
  – Ваше алиби ничего не решает. Только не делайте глупостей. Если миссия ваша завершится, не вздумайте ускользнуть на каком-нибудь корабле, переодевшись русалкой. Кто такая мадам Зорка?
  Обе девушки изумленно уставились на него.
  – Ну? – резко потребовал Вульф. – Вы ведь ее знаете, верно?
  Карла рассмеялась – на первый взгляд, совершенно естественно, словно ее просто что-то позабавило.
  Нийя проговорила:
  – Да почему… она вообще никто. Простая портниха.
  – Я так и понял. А почему она называется именем дочери короля Черногории Никиты?
  – Но королева Зорка умерла…
  – Я знаю. Откуда у простой портнихи такое имя?
  Карла снова засмеялась:
  – Может, вычитала в какой-нибудь книге.
  – Но кто она?
  Нийя пожала плечиками и развела руками:
  – Мы ничего о ней не знаем.
  С минуту Вульф разглядывал черногорок, затем вздохнул:
  – Ну хорошо. Уже поздно. Вам давно пора спать. Тем более что завтра вставать придется рано, чтобы отправиться к мистеру Роуклиффу. Свои улыбки приберегите для него. С ним это сработает. Когда освободитесь, приходите сюда часам к одиннадцати, и я отдам вам вашу бумагу.
  – Но мне она нужна сейчас!
  – Сейчас вы ее не получите. Ее здесь нет. Я буду…
  Нийя подскочила:
  – Что вы с ней… Где она?
  – Прекратите визжать. Она в безопасности. Завтра в одиннадцать я вам ее отдам. Сядьте. Впрочем, нет, не трудитесь. Вы все равно уходите. И не делайте глупостей. А вам, мисс Лофхен, я бы посоветовал не замышлять ничего более серьезного, чем еда и сон. Я говорю так из-за бездарного представления, которое вы здесь разыграли, чтобы спрятать бумагу в моей книге. Это надо же: расспрашивать мистера Гудвина, читал ли я ту книгу, не штудирую ли ее, не читаю ли сейчас. Невероятно!
  Карла вспыхнула:
  – Я думала… Я нечаянно…
  – Боже милостивый! Нечаянно? Да я и сейчас еще подозреваю, что в ваши расчеты входило, чтобы мы нашли эту бумагу. Только вот не пойму, зачем вам это понадобилось. Ладно, спокойной ночи. Кстати, мисс Тормик, насчет того, что вы стали моей клиенткой. Свидетельство об удочерении я верну вам утром вместе с другим документом. Похоже, оно в самом деле принадлежит вам. Но, как человек осторожный и недоверчивый, я хотел бы все прояснить, чтобы не возникло недоразумений. Вы остаетесь моей клиенткой ровно до тех пор, пока считается установленным фактом, что передо мной та самая девочка, чьи обтянутые кожей ребрышки мне довелось увидеть в тысяча девятьсот двадцать первом году. Сейчас я вас защищаю, но если выяснится, что вы меня обманывали, стану вашим врагом. Я не люблю, когда меня дурачат.
  – Сомневаюсь, что смогла бы одурачить вас, даже если бы захотела. – Она встретила его взгляд и неожиданно улыбнулась. – Если хотите, можете пощупать мои ребрышки, но вот посмотреть на них…
  – О нет. Не стоит, благодарю вас. Спокойной ночи. Спокойной ночи, мисс Лофхен.
  Я проводил их, помог одеться, а когда они вышли на улицу, закрыл дверь на засов. Затем вернулся в кабинет, остановился у стола Вульфа и, посмотрев сверху вниз на него, неподвижного, закрывшего глаза, позволил себе всласть потянуться и зевнуть.
  – Hvala bogu, – провозгласил я. – Я, конечно, обожаю черногорских девушек, но не пора ли в постельку? С ними все в порядке. Я предложил их проводить, но они отказались. Несмотря на это, мне придется смотаться на Сорок восьмую улицу и пригнать треклятый родстер. А случай весьма своеобразный. Я спинным мозгом чувствую, какой романтический конец может получиться у этой истории. У меня сложилось внутреннее убеждение, что с наступлением полнолуния я в этом самом кабинете официально попрошу у вас руки вашей дочери. Для вас это будет не так уж плохо, господарь. Только вам придется помочь мне отучить ее от вранья.
  – Заткнись.
  – Так мне ехать за родстером?
  – Пожалуй, да.
  Вульф содрогнулся. Выйти из дома, да в такое-то время!
  – Во сколько придет Сол?
  – В девять утра.
  – Позвони ему и попроси принести тот конверт.
  – Хорошо, сэр. Вы в самом деле намерены вернуть ей бумагу?
  – Да. Я хочу посмотреть, что́ она с ней будет делать. Фред и Орри тоже будут здесь в девять утра?
  – Да, сэр. За кем вы хотите установить слежку?
  – Слежка, может, и не понадобится. Хотя кто знает – возможно, за ней стоит присмотреть, для ее же собственной безопасности. Эту бумагу жаждет заполучить мистер Фабер.
  – И не только жаждет заполучить, но даже знает, где она лежит. – Я зевнул. – А поскольку положила ее сюда Карла, значит ли это, что она сама ему сказала, где искать бумагу? Или он узнал об этом от члена вашей семьи?
  – У меня нет семьи.
  – Вообще-то считается, что дочь – это член семьи. А в данном случае едва ли будет преувеличением сказать, что дочь – это и есть семья. – Я постарался говорить веско и торжественно. – Когда я на ней женюсь, думаю, мне неизбежно придется называть вас папой.
  – Арчи, клянусь всеми святыми…
  – И я стану вашим наследником, когда вы преставитесь. Мне достанется ваша страховка. Мы устроим турниры по гольфу между отцом и сыном. А немного позже вы будете нянчить младенца. Нет, нескольких младенцев. А когда придет время разводиться… да что еще за дьявол!
  В дверь позвонили.
  Глава девятая
  В четверть второго ночи, когда у меня голова грозила того и гляди оторваться от нескончаемых зевков, да еще предстояло куда-то тащиться за родстером, какой-то идиот трезвонил в дверь.
  Я поплелся в прихожую и, отодвинув засов, открыл дверь на пять дюймов – ровно на столько позволяла это сделать накинутая цепочка. За дверью маячила незнакомая мужская фигура.
  – Чего вам?
  – Я хочу видеть Ниро Вульфа.
  – Простите, кто вы?
  – Откройте дверь!
  Тон, надо признать, был чересчур повелительный.
  Я поцокал языком:
  – Приемные часы давно закончились, приятель. Не хотите называть свое собственное имя, так придумайте другое. Только позвучнее, а то время, сами понимаете, не самое располагающее.
  – Меня зовут Дональд Барретт.
  – О, вот как! Тогда ладно. Погодите здесь немного, я сейчас вернусь.
  Я пошел в кабинет и доложил о посетителе Вульфу. Тот открыл глаза, нахмурился, что-то пробурчал и кивнул. Я вернулся в прихожую, впустил полуночника, поработал лакеем и отвел его в кабинет. В ярком свете он выглядел весьма привлекательным и встревоженным, с чуть помятым белым галстуком и растрепанной шевелюрой. Он, прищурившись, взглянул на Вульфа и повторил, что его зовут Дональд Барретт.
  – Я уже понял. Садитесь.
  – Спасибо. – Он присел на краешек кресла с таким видом, точно приготовился тотчас встать с него. – Очень дурной запашок у этого дела.
  Брови Вульфа слегка поднялись:
  – У какого дела?
  – Да у того, что случилось у Милтана в школе. Вы же знаете – убийство Ладлоу.
  – Знаю. Кажется, вы тоже там были.
  – Был, пропади все пропадом. Да вам и так все известно от этого малого, которого вы туда послали.
  – Простите, – сказал Вульф. – Я думал, вы уже знакомы. Мистер Барретт, это мой помощник, мистер Гудвин.
  – Да, знакомы. Даже перекинулись парой слов. Он сторожил дверь, а я попросил его выпустить одну молодую особу, которая опаздывала на важное свидание, но он отказал.
  Вульф кивнул:
  – Мисс Рид, кажется.
  – Надо же, он вам и это рассказал?
  – Мистер Гудвин от меня ничего не утаивает.
  – Вообще-то я так и думал. Естественно. Он уперся как баран и не хотел выпускать мисс Рид. Сказал, будто самое худшее, что она может сделать, это сбежать и заставить фараонов ее разыскивать. А сам каким-то образом удрал, не побоявшись увлечь за собой свору ищеек!
  – Знаю. Что поделать, с ним такое случается. – Вульф говорил сочувственно. – Вы для этого хотели меня видеть? Чтобы пожурить за несносное поведение мистера Гудвина?
  Барретт подозрительно посмотрел на него, но Вульф был сама учтивость.
  – Нет, – наконец ответил посетитель, – просто к слову пришлось. А зачем он уперся как баран? К чему было держать там мисс Рид? Я вполне мог ответить за нас обоих. Но я пришел к вам по другой… по другому поводу. Этот малый, которого вы туда послали, – он должен был представлять мисс Тормик, верно?
  – Какой малый?
  – Да ваш помощник, черт побери! – Он мотнул головой в мою сторону. – Гудвин.
  – Понятно. Я не тупица, мистер Барретт, но предпочитаю называть людей по именам. Так удобнее. Да, мистер Гудвин пришел туда, чтобы помочь мисс Тормик.
  – Это он так сказал.
  – Но ведь и она с этим согласилась, разве не так?
  – Само собой. Здесь все в порядке. Но тогда речь шла о бриллиантах этого болвана Дрисколла. Так я хочу знать, вы по-прежнему ее представляете? Я имею в виду сейчас – в деле об убийстве.
  – Вы спрашиваете просто как любопытствующий друг?
  – Ну а как же, конечно как друг. Но отнюдь не из праздного любопытства.
  – Что ж, да, я представляю мисс Тормик. А что движет вами, если не любопытство?
  – Ну, просто… – Он заколебался, поднял руку, чтобы пригладить растрепанные волосы, заерзал в кресле и прокашлялся. – Если честно, меня немного интересует мисс Тормик, и я терпеть не могу… вы понимаете? В этом деле все жутко подозрительно! Я познакомился с ней всего несколько месяцев назад и устроил ее и мисс Лофхен на работу в школу Милтана. Стало быть, я несу за нее некоторую ответственность. Она в Нью-Йорке чужая, и я хотел бы убедиться, что у нее есть толковый и знающий советник. Конечно, если вы ее представляете…
  – Представляю.
  – Лучшего и желать нельзя.
  – Спасибо.
  – Вы уж точно…
  Он снова пригладил волосы и прокашлялся. Ясно было, что его мучают какие-то затруднения.
  – Вы уж точно понимаете, как важно, чтобы она не запуталась в этом деле. Например, ходят слухи, будто она что-то такое сунула в карман пальто этого малого… Гудвина. Если только это дойдет до полиции, поднимется страшный шум. Хотя я совершенно не верю, что она могла такое сделать. Да и кто-нибудь другой тоже. – Он повернулся ко мне: – Вы должны знать, правда ли это. Вы нашли что-нибудь в кармане пальто?
  – Конечно. – Я ухмыльнулся. – Бриллианты Дрисколла.
  – Да нет, черт побери…
  – Позвольте, – резко перебил Вульф. – Если мы владеем секретами, которые, по нашему мнению, следует хранить в интересах мисс Тормик, то, естественно, не станем их открывать. Ни полиции, ни кому бы то ни было еще. Включая и вас, сэр. Если вы пришли за сведениями такого рода, то останетесь ни с чем.
  – Я друг мисс Тормик.
  – В таком случае вы должны порадоваться, что у нее благоразумные советчики.
  – Что ж, отлично. Разумеется. Но порой ваша братия не прочь снюхаться с полицией. Понимаете? И будет очень плохо, если до фараонов дойдет, будто она сунула что-то в карман Гудвину. Эти шпики вывернут ее наизнанку. Уже и так достаточно плохо, что она фехтовала тогда с Ладлоу, а эта история ее совсем доконает. Я хочу увериться, что вы хорошо понимаете…
  – Мы всё прекрасно понимаем, мистер Барретт. Мы не привыкли миндальничать, но долгий опыт научил нас многому. К примеру, никогда не делиться важными сведениями с врагом, разве что в обмен на нечто более ценное.
  Вульф успокаивающе мурлыкал, и мне становилось все интереснее, когда же он изготовится и выпустит когти. Он продолжил:
  – Кстати, вы сейчас не встретили мисс Тормик по дороге сюда?
  – Нет. А что? Разве она была здесь?
  – Да, мы с ней немного побеседовали. С ней и ее подругой, мисс Лофхен. Они ушли незадолго до вашего прихода, поэтому я и поинтересовался, не встретились ли вы.
  – Нет.
  – У вас была возможность подробнее обсудить с ней происшедшее?
  – Ни малейшей. Мужчин они допрашивали первыми, а в восемь вечера велели мне катиться на все четыре стороны. Она оставалась там. Я не знаю, сколько еще они ее продержали.
  – Вот как. Раз вы такой хороший друг мисс Тормик, что даже потрудились прийти сюда, не совсем понятно, почему вы ушли оттуда и оставили ее одну.
  – Я не мог и близко к ней подойти. Весь дом кишел легавыми – по одному на каждого находящегося в здании. Как бы то ни было, это мое дело. Я хочу сказать, вас это не касается. Понятно?
  – Конечно, прошу прощения. Вы совершенно правы.
  И тут Вульф выпустил когти. Как обычно, голос его при этом ничуть не изменился, он только вывел указательным пальцем на полированном подлокотнике кресла красного дерева маленький кружок.
  – Но, я думаю, вы согласитесь, что меня напрямую касается кое-что другое. Куда вы дели мадам Зорку?
  Глава десятая
  Признаться, я ожидал от Дональда Барретта большего. Он повел себя как самая заурядная посредственность, застигнутая врасплох вопросом, ответ на который не должна бы знать, но знает. У бедняги отвисла челюсть, вылупились глаза и сперло дыхание. Если бы не последнее, все еще можно было бы списать на обычное изумление. Впрочем, оправился он довольно быстро. Воззрился на Вульфа, приподнял брови и громко спросил:
  – Куда я дел – кого?
  – Мадам Зорку.
  Барретт потряс головой:
  – Если это шутка, то, пожалуйста, поясните. Я вас не понимаю.
  – Хорошо, поясню, – терпеливо пообещал Вульф. – Сегодня вечером мадам Зорка позвонила мне и сказала, что видела, как мисс Тормик подложила что-то в карман мистеру Гудвину. Она также известила, что немедленно сообщит об этом в полицию.
  – Не может быть, черт побери!
  – Прошу вас, не перебивайте. Мы только зря потратим время. Мистер Гудвин уговорил мадам Зорку не обращаться в полицию, а подождать, пока он вместе с мисс Тормик приедет к ней домой, чтобы все обсудить. Когда некоторое время спустя мистер Гудвин и мисс Тормик приехали, в квартире никого не оказалось. Консьерж припомнил, что мадам Зорка поспешно уехала четверть часа назад, прихватив с собой сумку и чемодан. Тогда мистер Гудвин привез мисс Тормик вместе с мисс Лофхен сюда, ко мне.
  – Послушайте, это же…
  – Прошу вас! Я побеседовал с обеими молодыми особами, и они уехали. И тут появляетесь вы. По вашим словам, вам известны три факта. Первый: кто-то утверждает, что видел, как мисс Тормик подложила какой-то предмет в карман Гудвину. Второй: эти сведения еще не переданы в полицию. Третий: мне тоже все это уже известно. Я допускаю, что вы могли узнать первое и второе, но никак не третье. Выяснить, что я уже в курсе случившегося, вам удалось бы лишь одним-единственным путем: поговорив с мадам Зоркой сразу после того, как она позвонила мне.
  Барретт встал – должно быть, решил, что засиделся.
  – Чепуха, – фыркнул он. – Если вы это называете дедукцией…
  Вульф потряс головой, а в его голосе зазвенел металл:
  – Я не потерплю таких речей, сэр. И не собираюсь битый час доказывать очевидное. Мадам Зорка передала вам то, что рассказала мне. Не смейте отпираться, а то выведете меня из себя.
  – Ах, какой ужас! – съязвил Барретт. – Ну и что, если Зорка и впрямь рассказала мне? Что из того, если именно поэтому я и пришел к вам? Что в этом плохого?
  – Вы признаетесь?
  – А что тут плохого?
  – Признаетесь?
  – Да!
  – Она вам позвонила?
  – Да.
  – И вы, как друг мисс Тормик, поняли, что мадам Зорку следует каким-то образом изолировать, чтобы она не обратилась в полицию. И вам это удалось. Потом вы сообразили, что в полицию могу обратиться и я, и поспешили сюда, дабы избавиться от новой угрозы. Где находится мадам Зорка, мистер Барретт?
  – Не знаю. Пока я не узнал от вас, что она уехала с чемоданом и сумкой, думал, будто она у себя дома. Теперь послушайте, что́ я вам скажу. Мне не нравится, как вы ведете дело, и я собираюсь заявить об этом мисс Тормик. Ей все равно нужен хороший адвокат, и у меня уже есть такой на примете. Если она откажется от ваших услуг, сколько вы возьмете за обязательство не информировать полицию об этих дурацких выдумках, будто мисс Тормик что-то подложила Гудвину?
  Я вскочил и шагнул к нему, сжав кулаки, но Вульф строгим жестом остановил меня:
  – Нет, Арчи. Позволь я сам…
  – Извините, – заупрямился я. – Ведь не только вы имеете право выйти из себя. Хорошо, предлагаю сделку. Я собирался сначала врезать ему, а потом сообщить, что́ о нем думаю, но так уж и быть – сначала сообщу. – Я приблизился вплотную к Барретту и тихим голосом произнес: – Слушайте, вы! Учтите, я с трудом сдерживаюсь. Только что вы намекнули, будто в нашей конторе занимаются доносами. Можете предъявить доказательства? Отвечайте по-мужски, независимо от того, мужчина вы или нет. Предупреждаю: я взбешен до крайности. Итак, у вас есть доказательства?
  – Я… Я не имел в виду…
  – Есть или нет?
  – Нет.
  – Я требую извинений.
  – Я извиняюсь.
  – Вы говорите таким тоном, словно уступаете мне. Я бы предпочел, чтобы вы отказались извиняться. Итак?
  – Я прошу у вас прощения. Мне очень жаль.
  – Слизняк паршивый, – бросил я и вернулся за свой стол.
  – Ты должен научиться держать себя в руках, Арчи, – попенял мне Вульф. – Насилие, пусть даже и вынужденное, не лучшее средство. – Он погрозил пальцем Барретту: – Учтите, я вовсе не противник оправданного насилия. Так вот, для меня не имеет значения, чем руководствовалась мадам Зорка, передав вам наш с ней разговор. Главное, что она вам его передала. Мне также неважно, как вам удалось убедить ее уехать. Совершенно очевидно, что вы ее где-то спрятали или, по меньшей мере знаете, где она скрывается, поскольку именно вы…
  Барретт быстро двинулся к двери. Я рванулся следом, и тут Вульф рявкнул:
  – Эй, вы, вернитесь! Если не хотите, чтобы вскрылась афера с боснийским лесом и югославскими кредитами…
  Что ж, должен признать, доводы Вульфа возымели куда большее действие, чем мои. Если от столкновения со мной Барретт едва не наложил в штаны, то после слов Вульфа ему и вовсе небо с овчинку показалось. Он замер у двери ни жив ни мертв, в лице ни кровинки, потом медленно, точно мумия, повернулся и посмотрел на Вульфа. Я возвратился на место, сел на свой стул и залюбовался на происходящее.
  Барретт облизал пересохшие губы – раз, потом другой. Затем он неуверенно шагнул вперед, остановился перед углом стола Вульфа и проскрипел, как плохо смазанная дверная петля:
  – Что вы сказали? Вы хоть знаете, о чем говорите?
  – Разумеется. Это обычная уголовщина, бандитизм. Если предпочитаете эвфемизм, международная финансовая афера. В данном случае ее прокрутила известная компания «Барретт и Дерусси».
  – И… что вы имеете в виду?
  Вульф покачал головой:
  – Я не стану вдаваться в подробности, мистер Барретт. Тем более что вам они известны лучше, чем мне. Я имею в виду точную сумму кредита, полученного вашей компанией, а также характер ваших договоренностей с бандой Доневича. Назовите это шантажом, я не стану спорить, но мне просто нужно знать, где скрывается мадам Зорка. Уверен, вы хотите сохранить в тайне свою югославскую комбинацию и организуете мне встречу с мадам Зоркой.
  Барретт ошеломленно пялился на него. Влево и наискосок от его уха, над накрахмаленным белым воротничком, на шее вздулась и пульсировала жила. Наконец он собрался с духом и проверещал:
  – На кого вы работаете?
  – На мисс Тормик.
  – Я спрашиваю: на кого вы работаете? На Рим?
  – Я расследую дело об убийстве. Мой клиент – Нийя Тормик. Меня интересует одно…
  – Ладно, хватит вам. Или вы меня за идиота держите? – Международный финансист оперся всей пятерней о стол Вульфа. – Послушайте. Я прекрасно понимаю, что, на кого бы вы ни работали, предупреждаете вы меня не случайно. Если вы обуздаете своего головореза, то я готов обсудить с вами условия… Разумеется, после того, как проконсультируюсь с партнерами.
  – Пф! – брезгливо отмахнулся Вульф. – Мне следовало предвидеть, что вы истолкуете меня превратно. Как теперь, черт побери, убедить вас, что меня волнует только благополучие моей клиентки?
  – Не знаю. На вашем месте я бы даже не пытался. – Барретт уже не скрипел, а говорил таким голосом, словно не праздновал труса пару минут назад. – Не знаю, много ли вам известно, но надеюсь, вы отдаете себе отчет, в какую игру ввязались. Не мне вам говорить, насколько это опасно для любого, кто в нее сунется.
  – Я говорил только о шантаже.
  – Хорошо, пусть шантаж. Что вам нужно и какова ваша цена?
  На сей раз я смолчал. Пусть нахамит вволю, а там я расплачусь с ним разом за все. Вульф откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул.
  – Сядьте, пожалуйста, сэр.
  – Мне и так удобно.
  – Тогда отойдите немного назад, пожалуйста. Мне неудобно сидеть запрокинув голову. Теперь послушайте. Прежде всего, выкиньте из головы, будто я представляю чьи-то посторонние интересы в ваших балканских делах. Я ни на кого не работаю. Вы, конечно, спросите, откуда я узнал… А какая вам разница? Важно, что я знаю. Следующее: вы должны понять и поверить, что я не претендую на свою долю добычи. Таким людям, как вы, это покажется непостижимым и невероятным, но это так. Мне нужно только одно. Я хочу, чтобы вы проводили мистера Гудвина к мадам Зорке, а мистер Гудвин доставит ее сюда. Вот и все. Если вы откажетесь, я немедленно отсылаю по трем адресам всю имеющуюся у меня информацию о том, как вы ограбили югославский народ. Вы представляете, какую шумиху это вызовет? И не усложняйте дело, приписывая мне лишнее корыстолюбие и алчность сверх тех, коими я обладаю. Вы страдаете профессиональной деформацией личности. Когда на международного финансиста нападает вооруженный грабитель, финансист тут же отдает ему не только деньги и драгоценности, но и рубашку с брюками. Почему? Просто ему невдомек, что даже алчность уличного громилы имеет свой предел. Прошу вас, поймите и зарубите на носу: мне нужна только мадам Зорка. И все. Больше вам ничего не грозит с моей стороны, если, конечно, не окажется, что это вы убили Перси Ладлоу. – Вульф перевел взгляд на меня: – Арчи, мистер Барретт проводит тебя к мадам Зорке. Привези ее сюда.
  – А вдруг она сбежала из города?
  – Сомневаюсь. Не думаю, что она далеко. Возьми родстер и поезжай за ней. Но не отпускай мистера Барретта.
  – Как раз с Барреттом я предпочел бы не связываться.
  – Понимаю. Придется тебе потерпеть. Хотя… – Он повернулся к Барретту: – Где она? Далеко отсюда?
  Финансист явно пребывал в нерешительности. Наконец он разлепил губы и пробормотал:
  – Если вы кому-то проболтаетесь, черт возьми…
  – Я уже объяснил вам, что́ мне нужно, – резко оборвал Вульф. – Больше повторять не буду. Где она?
  – Она… Я думаю… Недалеко.
  – В Нью-Йорке?
  – Думаю, да.
  – Хорошо. И не пытайтесь перехитрить мистера Гудвина. Он крут на расправу.
  – Я вернусь сюда вместе с ними. Я хотел поговорить…
  – Нет. Не сегодня. Возможно, завтра. Не впускай его в дом, Арчи.
  – О'кей. – Я вскочил на ноги. – Давайте поживее, а то моя кровать приревнует меня к кушетке, решив, что у нас с ней роман.
  Барретту уходить явно не хотелось. Он боялся покинуть Вульфа, которому оставалось только протянуть руку к телефону – и тайные аферы с боснийским лесом выплывут наружу. Но я решительно вытолкал незадачливого афериста сначала в прихожую, а оттуда – на улицу, в свежую ноябрьскую ночь.
  Я думал, что на улице Барретта дожидается роллс-ройс или хотя бы кадиллак, но обманулся, и нам пришлось пешком тащиться на Восьмую авеню, где мы удачно перехватили припозднившееся такси. Я проследил, чтобы Барретт сел в машину, залез следом, и Барретт приказал водителю:
  – Таймс-сквер.
  Когда машина покатила, я неодобрительно покосился на Барретта:
  – Только не говорите, что оставили ее стоять на тротуаре.
  Барретт, не обращая внимания на мой выпад, повернулся ко мне и вдруг доверительно зашептал:
  – Послушайте, Гудвин, мне нужна ваша помощь. Я попал в дурацкое положение. Убеждать Вульфа, что я не знаю, где находится Зорка, было бесполезно. Он бы все равно не поверил мне. Но беда в том, что я и в самом деле не знаю.
  – Плохо.
  – Конечно. Чертовски гнусно. Если вы вернетесь и доложите, что я не привез вас к ней, потому что не знал, где ее найти, Вульф ведь наверняка выполнит свою угрозу.
  – Да, это как пить дать.
  – Значит, так не пойдет. Но мы можем сделать вот что. Давайте куда-нибудь заскочим и пропустим по стаканчику. Потом, например через полчаса, вы вернетесь и скажете, что мы заехали по определенному адресу – придумайте сами какой-нибудь подходящий, – рассчитывая застать там Зорку, но ее там не оказалось. Можете описать, как я удивился и расстроился, распишите яркими красками.
  – Запросто. В таких делах я собаку съел. Но вы…
  – Минутку. – Такси свернуло на Сорок вторую улицу, и Барретт покачнулся, но потом выпрямился. – Я знаю, что вам влетит на орехи, если вы вернетесь без нее, но ведь вы не виноваты: я и впрямь не знаю, где она. Я понимаю, вы не обязаны помогать мне просто так, задарма. С какой стати, верно? Как насчет пятидесяти долларов?
  Еще никогда меня не пытались подкупить столь жалким образом.
  Я презрительно фыркнул:
  – Ну и жмот же вы, приятель! Пятьдесят зеленых, когда на карту поставлена судьба международной аферы? Нет, гоните хотя бы сотню.
  – Где остановить-то? – спросил таксист.
  Барретт велел ему притормозить у тротуара и не выключать счетчик. Потом вытянул ногу, залез в брючный карман и извлек тощую пачку банкнот.
  – Не знаю, есть ли у меня столько с собой, – пожаловался он и, щурясь в полумраке, начал отсчитывать деньги.
  Озираясь по сторонам, я заметил закутанную в шаль старуху, которая направлялась к нам с коробкой жевательной резинки. Прекрасно, даже не придется вылезать из такси, подумал я.
  – Есть, – сказал Барретт.
  – Отлично. Давайте сюда. Мне легче соображать, когда башли уже в кармане.
  Барретт молча передал мне деньги. Я, не пересчитывая, сунул их через окошечко приблизившейся старухе со словами:
  – Держи, бабуля, за две жвачки, сдачи не надо.
  Старушенция всучила мне два пакетика жвачки, взяла деньги, посмотрела на них, потом испуганно уставилась на меня, но в следующую секунду быстро засеменила прочь, потешно перебирая непослушными ногами.
  Я протянул одну жвачку Барретту:
  – Держите. Как раз по одной на брата.
  Вместо того чтобы принять угощение, он процедил:
  – Чертов кретин!
  Я покачал головой:
  – Ничего подобного. Что-то многовато вы делаете промашек, приятель. Кстати, моя выходка отнюдь не оригинальна. Как-то раз я уже проделал такую штуку в Кроуфорде, когда меня пытались подкупить в коровьем стойле. Только вместо старухи я облагодетельствовал долговязого парня с вилами и в комбинезоне59.
  Я сунул пластинку жвачки в рот.
  – Может, спать расхочется. Ладно, хватит валять дурака. Мистер Вульф ждет. Ведите меня к Зорке.
  – Подлый обманщик!
  – Опять вы за свое. Где она?
  – Не знаю.
  – Хорошо. – Я наклонился к водителю. – Едем на Сорок восьмую улицу к востоку от Лексингтон-авеню.
  Таксист кивнул и включил зажигание.
  – Это еще с какой стати? – встрепенулся Барретт. – Зачем вам Милтан?
  – Я оставил там свою машину. Сяду в нее, поеду домой и передам мистеру Вульфу грустные новости. Придется заодно помочь ему с телефонными звонками и прочей суетой. Он ведь никогда не откладывает на завтра то, что я могу сделать сегодня.
  – Вы хотите сказать, что, выманив у меня деньги и отдав их этой старой карге…
  – Я хочу сказать вот что: либо вы прекратите извиваться и выкручиваться, как червяк, и отведете меня к Зорке, либо я возвращаюсь к Ниро Вульфу – тогда пеняйте на себя. Мне уже давно пора спать. Вы твердите, что не знаете, где искать Зорку. Мой босс считает, что вы врете. У меня своего мнения нет. Мой мозг девственно чист, но зато я слепо повинуюсь указаниям. Ведите меня к Зорке или примиритесь с доносом в полицию.
  Такси пересекло Шестую авеню и понеслось вдоль Брайант-парка к Пятой. Возле библиотеки Барретт подал голос:
  – Притормозите у тротуара, но счетчик не выключайте.
  Когда такси остановилось, я сказал:
  – Надеюсь, у вас хватит денег, чтобы расплатиться.
  Барретт ожег меня злобным взглядом и, чуть помолчав, произнес:
  – Послушайте, я не могу проводить вас к ней. Просто не имею права. Давайте сделаем вот что: вы подождете здесь, а я возьму другое такси и вернусь сюда вместе с ней минут через двадцать.
  Я молча уставился на него.
  – Не отвечаю потому, – сказал наконец я, – что у меня от вашей наглости язык отнялся. Боже всемогущий!
  – А в чем дело? Даю вам честное слово…
  – Готов назвать десяток мест, куда можно засунуть ваше честное слово. Хватит валять дурака!
  Он решил немного поиграть в гляделки. Я выждал минуту, но потом мне надоело.
  – Считаю до двадцати девяти, – объявил я. – По единице за каждый год прожитой жизни и еще по единице, чтобы вырасти и жениться. После этого…
  – Подождите. – Он решил сменить пластинку, и в его голосе появились умоляющие нотки. – Дело в том, что у меня есть очень личная причина не вести вас к ней. Поверьте, я вовсе не собираюсь вас обманывать. Вы же сами видите, в какое безвыходное положение я попал. Может, договоримся так: я звоню ей в вашем присутствии из телефона-автомата, и мы назначаем встречу…
  Я решительно потряс головой:
  – Нет! Тысячу раз нет. И прекратите изворачиваться. Кто знает, может, у вас с ней разработан тайный шифр на случай неожиданности. Еще раз повторяю: я только выполняю распоряжения шефа. Хватит болтать – ведите меня к ней.
  Пальцы Барретта сжались в кулаки.
  – А ведь я могу открыть дверцу и убежать, – вызывающе сказал он.
  – Попробуйте. Я вас даже останавливать не буду. Позвоню Вульфу и поеду домой.
  – Черт побери, но если вы услышите, как я звоню…
  – Заткнитесь! Вы меня уже утомили.
  Барретт свирепо посмотрел на меня, потом махнул рукой и назвал таксисту адрес на Мэдисон-авеню, буквально в десяти кварталах от того места, где мы находились. Водитель кивнул, и такси тронулось с места.
  Денег, чтобы расплатиться за проезд, Барретту хватило. Фасад дома, перед которым мы остановились, явно знавал лучшие времена. На первом этаже располагался дешевый магазинчик, света внутри, естественно, не было. Барретт вынул из кармана ключ и отпер дверь, за которой открывался узкий и темный коридор. Пройдя до конца коридора, Барретт отомкнул еще одну дверь, и мы оказались в крохотном лифте допотопной конструкции. Лифт вознес нас на пятый этаж, и нам еще пришлось вскарабкаться вверх по лестнице. Дом пока не разваливался, но и похвастать ему было явно нечем. Барретт пересек маленький коридор и открыл уже третьим ключом широкую массивную дверь. Я шагнул за ним, он прикрыл дверь, повернулся и зычно воззвал:
  – Э-гей!
  Ему тут же ответили:
  – Я здесь, зайчик!
  В прихожей было жарко и пахло духами. Я последовал примеру Барретта и снял пальто, но потом, когда он, посмотрев исподлобья, сказал: «Подождите здесь», не послушался. Я прошел прямо за ним и очутился в просторной, ярко освещенной гостиной, полной ароматов, пушистых ковров, диванов с подушками и прочего в том же духе. И еще я увидел двух дам: одна сидела на диване, а вторая раскинулась в шезлонге.
  Зорка в небрежно наброшенном красном халате замахала было руками, но, увидев меня, замерла на месте. А Белинда Рид, сидевшая в чем мать родила, выкрикнула:
  – Как там мой зайчик…
  Тут она ойкнула и поспешно потянулась к бледно-голубому пеньюару, который свешивался со спинки дивана.
  Глава одиннадцатая
  – Я же просил вас подождать в прихожей, – зарычал на меня Барретт.
  – Не имеет значения, – заверил я. – Когда думаю о деле, я не обращаю внимания на…
  – Ой, это же наш сыщик! – восторженно воскликнула Белинда Рид, святая невинность. – Выпьете с нами?
  Сама она потягивала коктейль, а туалетный столик рядом с диваном был весь заставлен бутылками. Зорка тоже приложилась к стакану. Приподнявшись на локте, она таращилась на меня и смущенно улыбалась. Говорить, судя по всему, не намеревалась.
  – Замолчи, Бел, – сердито оборвал Барретт. – Он пришел за Зоркой. Вам не стыдно сидеть в таком виде? – вскинулся он и повернулся ко мне: – Объясните ей сами.
  – Нетшего объясняй тут, – обиженно процедила Зорка.
  – Выпейте с нами, – не унималась Белинда. – Я еще никогда не выпивала вместе с сыщиком, да еще с таким хорошеньким. – Она похлопала по дивану рядом с собой и целомудренно натянула пеньюар на обнажившееся колено. – Садитесь сюда.
  – Белинда, не дури, – прорычал Барретт.
  – Она хочет, чтобы ты приревновал, Дональд, – хихикнула Зорка. – Ты зе заставил ее ревновать к этой Тормик.
  – Ладно, – отмахнулась Белинда. – Выпейте со мной! Как вас зовут?
  – Зовите меня Арчи, – великодушно разрешил я.
  Потом, сообразив, что не мешало бы подкрепить силы, я потянулся за бутылкой и стаканом. В последний миг обернулся к Барретту и спросил:
  – Извините, если хозяин вы…
  – Это квартира мисс Рид, – сухо ответил он. – Но вы вторглись сюда…
  – Пожалуйста, выпейте, Арчи, – взмолилась Белинда.
  – Спасибо, – улыбнулся я и, до краев наполнив стакан, залпом осушил его. После чего посоветовал Барретту: – Вам тоже не помешает промочить горло, старина. Вы перенапряглись. – Я обратился к Зорке: – А дело вот в чем. После того как вы позвонили в контору Ниро Вульфа и сказали мне…
  – Сто? После чего?
  Я придвинулся к ней поближе, чтобы ей было легче сосредоточиться.
  – После того как вы позвонили и сказали мне, что видели, как мисс Тормик подложила что-то в карман моего пальто…
  – Ничего подобного! Я? Я вам позвонила? – Она махнула рукой, держащей бокал, в сторону Белинды, расплескав добрую половину содержимого на ковер, и обиженно попросила: – Бел, не давай ему больсе пить! Он говорит, сто я ему звонила!
  – Может быть, так оно и есть, дорогая? Ты ведь часто звонишь мужчинам. И я тебя не виню, что ты звонила ему. Он красавчик.
  – Но я ему вовсе не звонила!
  – Ну и зря. – Белинда пылко посмотрела на меня. – Выпей со мной, Перси.
  – Я не Перси. Меня зовут Арчи. Перси – это тот, кого убили.
  – Ох! – Белинда нахмурилась. – Да, это правда. Мы же поэтому и устроили попойку, чтобы попытаться забыть об этом. Бр-р-р! – Она содрогнулась. – Подумать только: я назвала тебя Перси! Тебя! Ну и ну. А тебе не кажется, что это забавно, зайчик?
  – Нет, – огрызнулся Барретт. – Этот субъект…
  – Нет, это, безусловно, забавно! Тем более что имя Арчи мне нравится. С какой стати я назвала его Перси? – Белинда снова вздрогнула. – Просто ужасно! Привратник вопит. Перси лежит на полу, вокруг шныряет полиция… – Она приумолкла и посмотрела на меня, раскрыв рот. – Господи, я же совсем забыла! Ах ты, сукин сын! Ведь это ты меня не выпускал! Подлый мерзавец!
  Барретт похлопал меня по плечу:
  – Понимаете, вы ворвались сюда без…
  – Да, понимаю, – отрезал я и повернулся к Зорке, на губах которой блуждала бессмысленная улыбка. Я бы отдал целый час своего драгоценного сна, чтобы узнать, сколько коктейлей она успела вылакать. – Насчет вашего звонка, – произнес я. – Возможно, я просто прихвастнул. У меня есть слабость – хвастаться, будто женщины обрывают мне телефон. А с Дональдом Барреттом я пришел сюда, просто чтобы ему помочь. Мне все равно требовалось попасть на Сорок восьмую улицу, чтобы забрать свою машину. Барретт сказал, что просил вас приехать сюда и переночевать у мисс Рид. Но после беседы со мной он согласился, что нужды в этом нет, и вы можете возвращаться домой. Вот я и зашел с ним, чтобы отвезти вас домой. Не правда ли, Барретт?
  – Я вовсе не соглашался…
  – Не правда ли? – повторил я уже более настойчиво.
  – Э-э… Да.
  – То-то же. Так что можете набросить на себя пальто – одеваться вам ни к чему, – а я прихвачу вашу сумку и чемодан…
  – Зачем? – спросила она.
  – Дома вам понадобятся ваши вещи.
  – Я не поеду домой.
  – Господи, ведь уже почти рассвело…
  – Я не поеду домой. Белинда, разве я еду домой?
  – Нет, конечно. Если бы и ехала, то уж не с ним. Он мне не нравится. Ты слышала, как я вспомнила, что он мне, оказывается, совсем не нравится?
  Я опять наполнил стакан и отхлебнул. Потом присел на краешек шезлонга возле голых ног Зорки, чтобы обмозговать положение. Сложностей возникло немало, а главная заключалась в том, что я не знал, насколько она назюзюкалась. Если и вправду лыка не вяжет, толку от нее Вульфу не будет никакого.
  Но нельзя было сбрасывать со счетов мою репутацию. Каких только поручений я не получал за годы работы на Вульфа и сотни раз ухитрялся раздобыть для него что угодно – от катушки ниток до уолл-стритского брокера. Справлялся с любым заданием практически без осечек. Поэтому хорошо представлял, какой прием ждет меня дома, если я вернусь без Зорки.
  Еще одним доводом послужила ее дурацкая улыбка, которая меня страшно бесила.
  Я встал и заявил Барретту тоном, не допускающим возражений:
  – Вам решать, братец. Вы ее сюда завлекли, вам и вытаскивать.
  – А что я могу с ней сделать? – взвизгнул Барретт. – На руках вынести, что ли?
  – Не сметь ко мне прикасаться, – недобрым голосом просипела Зорка. – Руки оторву!
  – Да, не трогайте ее! – подхватила Белинда. – Особенно ты, красавчик!
  – Я вас к ней привел, – сказал Барретт. – О большем мы не договаривались. Эй, что вы делаете?
  Не обращая на него внимания, я обогнул диван и подошел к узкому длинному столику, на котором стоял красный телефон. Барретт закусил губу и следил, как я набираю номер. Белинда науськивала его:
  – Врежь ему, зайчик! Размажь по стенке. Нечего ему звонить. Вообще пусть ничего не трогает…
  – Ниро Вульф слушает, – прогудел мне в ухо голос.
  – Алло, это Управление полиции? – громко спросил я. – Мне нужен инспектор Кремер, начальник отдела по расследованию убийств.
  – Понятно, – сказал Вульф. – Действуй дальше сам.
  Барретт перегнулся через диван и страстно жестикулировал. Я отмахнулся от него и продолжал:
  – Алло, убойный отдел? Мне нужен инспектор Кремер. Ах вот как? А кто это говорит? Сержант Финкл? Да, мне так и показалось. Арчи Гудвин из конторы Ниро Вульфа. Хочу поделиться свежими новостями об убийстве Ладлоу…
  Рука Барретта взметнулась, как змея, вырвала трубку из моей ладони и придавила к рычажкам телефонного аппарата.
  – Не будьте идиотом, – посоветовал я. – Даже если я не сверну вам шею…
  – Что вы хотели ему сказать?
  – Где им искать женщину, которая показала, что видела, как мисс Тормик что-то подложила в карман моего пальто, а теперь это отрицает.
  – Вы с ума сошли! Вы же представляете интересы мисс Тормик. Вы должны ее защищать.
  – Я знаю. Но в конечном счете оказывается, что лучшая защита – говорить правду.
  – Чушь собачья! Вы понимаете, что они могут проследить, с какого номера звонили?
  Я пожал плечами:
  – Наверное. Если так, они перезвонят сюда сами. А если им что-то не понравится, кого-нибудь пришлют, и вам придется их впустить. Ну и, конечно, если они застанут здесь меня и Зорку…
  Барретт стиснул зубы:
  – Ах, чертов предатель…
  Я снова пожал плечами.
  – Мне уже до смерти обрыдло слушать про вашу Тормик! – встряла мисс Рид. – Насколько я понимаю, Арчи…
  – Заткнись! – резко оборвал ее Барретт. – Сама ведь знаешь… – Он вдруг прикусил язык и повернулся к Зорке: – Тебе придется сматываться, да поживее! Вставай, быстро!
  – Но ведь ты обещал… – взвыла Зорка.
  – Мало ли что я обещал. Этот обманщик…
  Барретт схватил ее за плечо и рывком поднял на ноги. Нужно отдать ему должное: в критической ситуации он не растерялся.
  – Где твое пальто? Где туфли и чулки? Впрочем, черт с ними, с чулками! Где туфли?
  Он рванулся к двери и выскочил из гостиной. Я вышел в противоположную сторону, в прихожую, нацепил шляпу и надел пальто. Потом распахнул дверцы встроенного шкафа, думая помочь Зорке, и остолбенел. Каких только шкур, прежде украшавших пушное зверье, там не было! Решив, что сойдет первая попавшаяся, я потянулся к ближайшей, но кто-то сзади схватил меня за локоть и прогнусавил прямо в ухо:
  – Так дело не пойдет. Оставь мою норку в покое! И вообще, мотай отсюда!
  Разгневанная Белинда, пеньюар которой распахнулся, явив моему нескромному взору все женские прелести, оттолкнула меня и выхватила из моих рук норковую шубку. Затем, повесив ее на место, она вручила мне другую, точно такую же. Я отнес норку в гостиную, где Барретт, придерживая шатавшуюся Зорку, одновременно пытался завязать пояс ее красного халатика. Мы натянули на Зорку норковую шубу, застегнули до самого верха и, поддерживая с двух сторон, препроводили модельершу в прихожую. Мисс Рид стояла там, распахнув настежь входную дверь. Когда мы протискивались мимо, Барретт сказал Белинде:
  – Мне придется проводить их вниз. Если зазвонит телефон, не снимай трубку. Я сейчас вернусь.
  На ступеньках Зорка споткнулась, но мы ее удержали и в лифт затолкали уже без приключений. Барретт нажал на кнопку, и кабина поползла вниз. Проведя нас по темному коридору, Барретт отомкнул входную дверь.
  – Если хотите, чтобы я помог…
  – Нет, благодарю покорно. Если перезвонят из полиции, советую вам…
  – Иди к черту!
  Дверь захлопнулась, и я остался на тротуаре один со своей добычей. Она повисла у меня на руке, время от времени вскрикивая что-то вроде «гоп-ля!». Я ободряюще потрепал ее по руке и повел по направлению к вокзалу Гранд-Сентрал. Мы не проковыляли и полквартала, как откуда-то вынырнуло такси, и я успел остановить его. Затолкать Зорку в машину оказалось уже только вопросом силы, а не ловкости. Она обмякла на сиденье, вынуждая меня поддерживать ее, когда такси подпрыгивало, попадая в ямы, или круто заворачивало в сторону Лексингтон-авеню. Теперь Зорка бормотала нечто напоминающее «тип-топ».
  Родстер стоял на том же месте, где я его оставил, словно верный пес, дожидающийся загулявшего хозяина. Таксист оказался понятливым и ловким, и с его помощью я сумел запихнуть Зорку в мою машину без особых усилий. Правда, в последний миг она вдруг стала отбиваться и дрыгать ногами, но я проявил твердость и, решительно усадив ее на заднее сиденье, захлопнул дверцу. Затем расплатился с таксистом, добавив скромные чаевые, а в ответ кроме благодарности удостоился дружеского совета:
  – Когда будешь ее вытаскивать, подталкивай сзади. Тогда она не сможет тебя укусить, да и до лица когтями не доберется.
  – О'кей. Спасибо большое.
  Я забрался на место водителя, запустил мотор, и мы покатили. Когда я завернул за угол, Зорка явственно произнесла: «Грибблзук абгрындл!»
  Я отозвался сочувственным «hvala bogu» и, должно быть, попал в точку, потому что Зорка привалилась к спинке сиденья и затихла. Еще пару раз я раскрывал рот, чтобы напомнить ей, куда мы едем, но ответом меня не удостоили. Впрочем, посмотрев на нее в зеркало заднего вида, я понял, что ответа едва ли дождусь. Улицы были почти пустынны, так что до Тридцать пятой я добрался быстро и без помех.
  Остановившись перед нашим домом, я потрогал Зорку за плечо и назвал по имени. Она не ответила, сидя с закрытыми глазами. Я встряхнул ее и отпустил – Зорка безжизненно свалилась в угол, обмякнув, словно тряпичная кукла. Ущипнул за ляжку – она даже не поморщилась. Я снова потряс Зорку, уже куда сильнее, но ее голова только беспомощно моталась из стороны в сторону. «Дьявольщина! – выругался я. – Нам всего-то десять ярдов осталось до посадки».
  Я выбрался из машины, выволок Зорку наружу, подставил плечо и взвалил ее на себя. Она повисла на мне мертвым грузом, как куль с овсом, только потяжелее. Фунтов сто двадцать, прикинул я. Покачиваясь, я вскарабкался на крыльцо, проковылял к двери и позвонил три раза – два коротких звонка и один длинный. Минуту спустя дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка, и сонный голос Фрица спросил:
  – Это ты, Арчи?
  – Нет, Микки-Маус! Открывай.
  Дверь распахнулась, и я ввалился в прихожую. Разглядев мою ношу, Фриц отшатнулся со словами:
  – Grand Dieu!60 Она мертва?
  – Nein61, даже не больна. Запри дверь.
  Дверь в кабинет стояла нараспашку, и я вошел бочком, стараясь, чтобы Зорка не ударилась головой о косяк. Вульф сидел за столом, читая книгу. Увидев меня с грузом, он поморщился, захлопнул книгу, загнув уголок страницы, выпрямился и недовольно потряс головой. Бросив взгляд на кушетку, я убедился, что она по-прежнему завалена картами, которые Вульф расстелил на ней три дня назад, распорядившись, чтобы их никто не трогал. Тогда я аккуратно опустил Зорку посреди ковра, с хрустом выпрямился, расправил позвоночник, ткнул указующим перстом в бесформенную груду на ковре и величественно провозгласил:
  – Мадам Зорка, сэр.
  Вульф сложил руки на необъятном пузе.
  – Что с ней случилось?
  – С ней-то? Ничего.
  – Ты ее ударил?
  – Нет.
  – Не будь ослом. Ты не стал бы приносить на спине женщину и класть ее прямо на ковер, если бы с ней ничего не случилось. Она без сознания?
  – Не думаю. Насколько я понимаю, разыгрывает из себя мертвецки пьяную. Но мне кажется, что она притворяется. Я разыскал ее в любовном гнездышке, свитом в мансарде на Мэдисон-авеню. Барретт гнездышко обустроил, а Белинда Рид платит ему за это любовью. Такие дела. Зорка гостила у Белинды. Кстати, Зорка категорически отрицает, что звонила сюда, и отказывалась ехать. Пришлось позвонить Кремеру, чтобы надавить на них, и это подействовало. Держу пари, она внимательно слушает, что́ мы говорим. Как бы она не спеклась тут в своей шубейке.
  Я нагнулся, расстегнул норковую шубку и распахнул ее. Вульф встал из-за стола, протопал к Зорке и остановился, хмуро разглядывая ее.
  – Она без чулок.
  – Вы правы.
  – А что это на ней такое? Платье?
  – О нет. Скорее, халат для расслабухи.
  – Считаешь, она притворяется?
  – Уверен.
  – Что ж… – Он повернулся и крикнул: – Фриц!
  Фриц не заставил себя долго ждать.
  – Принеси дюжину кубиков льда, – приказал Вульф.
  Я склонился над пациенткой и пощупал ее пульс, потом приподнял верхнее веко, вгляделся в радужку и возвестил, что все нормально – опыт можно проводить. Вульф посмотрел на меня и сурово кивнул. Фриц принес чашку с кубиками, и Вульф велел отдать чашку мне. Я взял один кубик и положил Зорке на щеку, но он соскользнул вниз. Я подобрал его и аккуратно положил в ямку у основания шеи, где ему лежалось вполне уютно. Потом я осторожно, но твердо приподнял ее руку, положил еще один кусочек льда в подмышечную впадину, опустил руку и крепко прижал.
  Реакция последовала столь бурная и неожиданная, что я опрокинул чашку, рассыпав остальные кубики по ковру. Зорка вскочила, едва не сбив меня с ног, да и Вульф еле успел отпрянуть, не то и его могла бы постичь та же участь. Зорка судорожно дернулась, и злополучный кубик вывалился из-под халата на пол. Она ошалело огляделась по сторонам, высмотрела кресло и плюхнулась в него.
  – Что… что… – забормотала она.
  – Вы неверно вжились в образ, – сказал я. – Нужно было спросить: «Где я?»
  Модельерша глухо застонала и обхватила руками голову. Вульф, подождав, пока Фриц соберет все кубики, вернулся к своему креслу и грузно сел. С минуту понаблюдав за Зоркой, он не выдержал и обратился ко мне.
  – И что я, по-твоему, должен с ней делать? – брюзгливо спросил он.
  – Понятия не имею. Вы же хотели ее лицезреть.
  – Но не в таком виде.
  – Отошлите ее домой, – посоветовал я. И тут же спохватился: – Только в такси.
  – Мы не можем отослать ее домой. Эту даму разыскивает полиция, и у ее двери наверняка выставлена охрана. Не говоря уж о том, что я должен поговорить с ней первым.
  – Пожалуйста, говорите.
  – Я должен задать ей несколько вопросов. Она в здравом уме?
  – Пожалуй, да. Но сомневаюсь, чтобы она вам вразумительно ответила – со льдом или без оного.
  Он посмотрел на нее в упор:
  – Мадам Зорка, я Ниро Вульф. Хотелось бы кое-что обсудить с вами. Когда вы были в Югославии в последний раз?
  Не отнимая ладоней от лица, она помотала головой, издала стон и пробормотала что-то еще более неразборчивое, чем «грибблзук абгрындл».
  – Послушайте, мадам, – терпеливо продолжил Вульф. – Я вам сочувствую, но вопрос у меня очень простой. – И тут он выпалил пару фраз на непонятном языке, которые, возможно, имели какой-то смысл для Зорки, но никак не для меня.
  Но Зорка даже ухом не повела.
  – Вы не понимаете по сербско-хорватски? – спросил Вульф.
  – Нет, – буркнула она. – Этот я не понимай.
  Вульф бился с ней целый час. Стоило толстяку что-то забрать себе в голову, и его упорство не уступало весу. Я исписал почти весь блокнот, но на сотне страничек не набралось бы и строчки полезных сведений. Например, Вульфу так и не удалось выяснить, была ли мадам хоть раз в Югославии; откуда у нее такое странное имя, Зорка; где она появилась на свет и появилась ли вообще.
  Более или менее достоверным представлялось одно: как-то раз Зорка провела по меньшей мере одну ночь в каком-то парижском отеле. И еще: в тот же самый год с помощью иностранного капитала ей удалось открыть мастерскую в Нью-Йорке, на втором этаже отеля «Черчилль».
  А также несколько мелочей: сербско-хорватский не ее родной язык; ни с Нийей Тормик, ни с Карлой Лофхен она не дружила; с Перси Ладлоу была знакома лишь шапочно; уроки фехтования брала, чтобы не полнеть. Вот и все.
  Вульфу, правда, удалось вытянуть из нее признание, что она звонила к нам в контору, но торжествовать не пришлось: она не могла вспомнить ни слова из разговора! Ни единого слова!
  В двадцать минут пятого Вульф со вздохом поднялся с кресла и сказал мне:
  – Уложи ее спать в южной комнате, над моей спальней, и запри на ключ.
  Зорка тоже встала, оперлась рукой о край его письменного стола и провозгласила:
  – Я хочу домой.
  – Дома вас ждет полиция. Как уже было сказано, я сообщил им о вашем телефонном звонке. Они увезут вас в участок и будут куда настойчивее, чем я. Итак?
  – Хорошо, – простонала она.
  – Спокойной ночи, мадам. Спокойной ночи, Арчи.
  Вульф, тяжело ступая, протопал в прихожую к лифту. Тащить Зорку наверх я не собирался, поэтому взбежал по лестнице, зашел в лифт, на котором вознесся Вульф, спустился в прихожую и отвез гостью в южную комнату.
  Полусонный и недовольный Фриц проверил, застлана ли постель, развесил полотенца, разложил туалетные принадлежности и поставил в вазочку наши фирменные орхидеи – каттлеи из вазы со стола Вульфа. Пусть Зорка не захватила с собой ночную рубашку, тапочки и зубную щетку, но зато могла вдоволь понаслаждаться орхидеями. Фриц отвернул одеяло, и я усадил Зорку на край кровати.
  – Бедненькая, – покачал головой Фриц.
  – Угу, – буркнул я. Потом спросил Зорку: – Может, вам помочь – с шубкой или чем-нибудь еще?
  Она помотала головой.
  – Окно открыть?
  Тот же ответ. Мы оставили ее в покое и вышли. Я запер дверь снаружи и положил ключ в карман. Когда я наконец улегся в собственную постель, было уже без десяти пять и в окно уныло скребся тусклый ноябрьский рассвет.
  В восемь утра, умытый и одетый, но невыспавшийся и злой, я потащил Зорке поднос с кофейником. Когда на мой третий и самый громкий стук никто не отозвался, я отомкнул дверь и вошел. Зорки и след простыл. Постель в том же виде, в каком ее оставил Фриц. Окно с левой стороны, выходящее к пожарной лестнице, поднято до самого верха.
  Глава двенадцатая
  Я спустился на этаж ниже, постучал в дверь спальни Вульфа и вошел. Он восседал в постели, подложив под спину три подушки, готовый наброситься на поднос с завтраком, который покоился на холме, покрытом черной шелковой простыней. Апельсиновый сок, яйца au beurre noir62, два подрумяненных ломтя окорока, мелко нарезанная жареная картошка, горячие кексы с черникой и солидная емкость с горячим какао – неплохое начало дня, да?
  Увидев меня, Вульф рявкнул:
  – Я еще не поел!
  – Я тоже, – грустно признался я. – И на душе у меня скребут кошки, поэтому давайте будем терпимее. Я только что относил нашей гостье кофе…
  – Как она?
  – Не знаю.
  – Она спит?
  – Не знаю.
  – Какого дьявола…
  – Я хотел вам сказать, но вы перебили. Как всегда. Прошу больше не перебивать. Она исчезла. Спать даже не ложилась. Вылезла из окна, спустилась по пожарной лестнице и, судя по всему, выбралась на Тридцать четвертую улицу проходными дворами, которыми и мы с вами иногда пользуемся. Поскольку она спускалась по пожарной лестнице, то должна была миновать ваше окно, – я указал в ту сторону, – да еще почти на рассвете.
  – Я спал.
  – Так я и подумал. Хотя лелеял надежду, что присутствие в доме женщины, возможно даже убийцы, не даст вам сомкнуть глаз и вы бдительно…
  – Замолчи.
  Вульф отпил немного апельсинового сока, с полминуты хмуро таращился на меня, потом отпил еще.
  – Позвони мистеру Кремеру. Расскажи все без утайки.
  – Включая путешествие в любовное гнездышко?
  Вульф поморщился:
  – Не пользуйся такими выражениями, когда я еще не успел позавтракать. Расскажешь ему все про мадам Зорку, мисс Рид и мистера Барретта, опустив мою угрозу в его адрес.
  – По поводу боснийских лесов?
  – Эту тему вообще не затрагивай. Если ему потребуется запись моей беседы с мадам Зоркой, ублажи его – пусть потешится. У него достаточно сил, чтобы выяснить подноготную этих людей и разыскать мадам Зорку. Если он захочет меня видеть, пусть придет в одиннадцать.
  – Но в одиннадцать явится ваша дочь.
  – Тогда перенеси визит мистера Кремера на двенадцать, если он пожелает. – Вульф допил сок. – Позвони на радио «Севен сиз» и спроси, нет ли для меня чего. Если нет – пусть свяжутся со мной, как только что-то получат. И организуй мне на девять часов телефонный разговор с мистером Хичкоком в Лондоне.
  – Напечатать вам…
  – Нет. Кто внизу?
  – Пока никого. Но придут с минуты на минуту.
  – Когда появится Сол, положи конверт в сейф. Я поговорю с Солом, как только закончу разговаривать с мистером Хичкоком. Сол пусть поднимется первым, потом Фред, а последним Орри. Ты уже позавтракал?
  – Вы же сами знаете, что нет, черт возьми.
  – Ах да. Иди поешь.
  Я спустился в кухню, позвонил на радио и заказал разговор с Лондоном на девять часов. Потом позавтракал, одновременно читая «Таймс» – статью, посвященную убийству Ладлоу. Тупица репортер переврал мою фамилию. Да и вообще для газеты, тираж которой начинают печатать в полночь, они дали устаревшие сведения. В частности, сообщили, что полиция до сих пор разыскивает меня.
  Как и предсказал Кремер, газетчики уже откопали, что Ладлоу был британским агентом, но ни про Черногорию, ни про боснийские леса или балканских княгинь в газете не было ни слова. На второй полосе «Таймс» поместила подборку фотографий и небольшую заметку про убийство в Париже, совершенное когда-то с помощью col de mort.
  Когда прибыли Сол, Фред и Орри, я отправил их ждать в гостиную, чтобы не мешали мне работать. После второй чашки кофе и всего, что ей сопутствовало, я почувствовал себя гораздо лучше. А к тому времени, как мне удалось дозвониться до инспектора Кремера и поведать ему нашу душераздирающую историю, я уже вообще весело насвистывал.
  Поскольку выспаться этой ночью Кремеру удалось не больше, чем мне, выслушал он меня не слишком дружелюбно. Инспектор просто рассвирепел, когда узнал, что целых два часа Зорка была у нас в руках, а мы ему даже не позвонили. И уж совсем не выбирал выражений, услышав, что Зорка улизнула еще до завтрака.
  Я, как мог, попытался подсластить пилюлю, напомнив, сколько свежатинки скормил ему совершенно задарма. И тем не менее Кремер продолжал кипеть как чайник. У него самого никаких новостей для меня вроде бы не было. Или он не хотел со мной делиться. Но в двенадцать он обещал заскочить, если сумеет, заметив, что было бы неплохо, если бы я отпечатал отчеты о встречах с Зоркой и Барреттом, а также о поездке на Мэдисон-авеню. Что ж, очень мило с его стороны.
  Впрочем, случилось так, что много печатать мне не пришлось. Разговор с Хичкоком в Лондоне состоялся, как и было намечено, в девять утра. Я его не слушал. Затем я отправил Сола наверх, в оранжерею, как велел Вульф, а перед тем взял конверт и упрятал его в сейф.
  Судя по всему, Солу досталось задание не из простых, так как спустился он только через четверть часа и спокойно попросил пятьдесят долларов на расходы. Я присвистнул и спросил, кого он собирается подкупить, Сол ответил – окружного прокурора.
  Вульф перезвонил из оранжереи и велел пока попридержать Фреда внизу, а наверх послать Орри. С Орри особых забот не было, поскольку он вернулся, не успев выйти, прошагал ко мне и потребовал:
  – Выдай мне три тысячи долларов трешками63.
  – С удовольствием. Мне некогда валять дурака, Орри. Говори, сколько тебе надо.
  – Нисколько, дорогуша.
  – Нисколько?
  – Да, представь себе. И прошу не докучать мне расспросами. Я проведу весь день в публичной библиотеке. Будь готов…
  Орри увернулся от блокнота, которым я в него швырнул, и, приплясывая, выбрался из кабинета. Я вставил в машинку лист бумаги и принялся печатать отчет для Кремера. Поскольку работа меня не слишком занимала, мысли мои витали где-то в стороне.
  Я не добрался еще до трети первой страницы, как вдруг сообразил, какая бы вышла потеха, если бы мне удалось разыскать Зорку, не вставая из-за стола. Я подтянул к себе телефон и набрал номер. Ждать пришлось довольно долго, прежде чем я услышал протяжное «аллоуаллоалло!».
  Я заговорил уверенно, но ласково:
  – Алло, Белинда?
  – Да. Кто это?
  – Угадай.
  – Я не в состоянии играть в угадайку.
  – Это Арчи. Красавчик сыщик. Хочу предупредить…
  – Где ты раздобыл этот номер? Он не внесен в справочник.
  – Знаю. Как по-твоему, я умею читать? Вот и прочитал на твоем аппарате, когда звонил с него. Хочу сказать следующее. Во-первых, я считаю, что ты прелесть, поэтому непременно приду, если позовешь почитать тебе вслух. Во-вторых, я забыл поблагодарить за выпивку. И в-третьих, хочу предупредить насчет Зорки. За ней охотится около тысячи фараонов. Если ее обнаружат в твоем гнездышке, у тебя могут быть…
  – Что ты плетешь? С какой стати ее здесь обнаружат, если ты сам увез ее?
  – Но ведь она вернулась.
  – Ничего подобного. Где она?
  – Примерно в пять утра вышла в твою сторону.
  – У меня ее нет.
  – Занятно. Как думаешь, что с ней могло случиться?
  – Представления не имею.
  Разговор с громким щелчком оборвался. Ну и ладно. Похоже, Зорка и в самом деле не возвращалась на Мэдисон-авеню. Я напечатал еще три строчки, но тут в дверь позвонили, и я побрел открывать. На пороге стоял Рудольф Фабер.
  Я согласен, что дом принадлежит Ниро Вульфу, а учтивость прежде всего, но тем не менее пальто свое Фабер повесил сам. Так уж я возлюбил этого субъекта. Я пропустил его в кабинет первым, лишь бы не поворачиваться к нему спиной, и неандерталец уселся в кресло, не дожидаясь приглашения. Еще в прихожей я предупредил, что до одиннадцати мистер Вульф не принимает, но, сев за стол, тем не менее позвонил боссу в оранжерею.
  Когда недовольный голос Вульфа ворвался в мое ухо, я известил:
  – Пришел мистер Рудольф Фабер.
  – Вот как? Что ему надо?
  – Увидеться с вами. Говорит, что подождет.
  – Сомневаюсь, что смогу поговорить с ним до обеда.
  – Я ему так и сказал.
  – Так. Одну минуту. – Молчание. – Поднимайся сюда. А еще лучше – позвони мистеру Грину. Прежде чем уйти, предложи мистеру Фаберу хорошую книгу для чтения и понаблюдай, что́ случится.
  – По-настоящему хорошую книгу? Без шуток?
  – Лучшую, какую только найдешь.
  Я повесил трубку и развернулся на стуле лицом к гостю.
  – Я нужен мистеру Вульфу наверху. Он попросил дать вам хорошую книгу, чтобы вы без меня не скучали.
  Я подошел к книжным полкам, снял «Объединенную Югославию» и протянул Фаберу.
  – Думаю, что вы от нее не оторветесь, тем более…
  Фабер встал, швырнул книгу на пол и зашагал к двери. Я в три прыжка преградил ему путь и грозно проревел:
  – Поднимите!
  Я, конечно, понимал, что это ребячество, но уж больно у меня руки чесались вмазать ему по холеной надменной физиономии, да и просто поучить хорошим манерам такого наглеца не мешало бы. Кстати, я оставил ему лазейку для отступления, повторив, чтобы он поднял книгу, но он продолжал переть на меня, как носорог, словно рассчитывал, что я растаю и обернусь морской пеной.
  Я спокойно предупредил:
  – Смотрите, он уже летит, – и резко выбросил вперед правый кулак.
  В подбородок я метить не стал по двум причинам: во-первых, оный у Фабера отсутствовал, а во-вторых, мне не улыбалось оплачивать его больничные счета. Так что удар пришелся в левую скулу.
  Дверь, ведущая из кабинета в гостиную, чуть приоткрылась, и в щель просунулась голова Фреда Даркина.
  – Эй, помочь не надо?
  – Зайди, Фред. Как он тебе?
  Фред подошел поближе и склонился над распростертым на ковре Фабером.
  – Черт побери! Сколько же раз ты ему врезал?
  – Один.
  – Дьявольщина! И ты носишь фамилию Гудвин? Мне и раньше порой казалось… Твоя мать никогда не жила в Ирландии?
  – Катись к чертям. Лучше отойди и не мешай – видишь, человек приходит в себя.
  Фабер поднимался по частям. Сначала оперся на руки, потом встал на четвереньки и, наконец, с трудом выпрямился во весь рост. Медленно повернулся и одарил меня таким взглядом, что я не выдержал и посмотрел в сторону. Вот уж не ожидал увидеть подобное выражение в глазах человека, которого только что отправил в нокаут.
  Разумеется, первым моим порывом было потребовать от него, чтобы он поднял книгу, но я сдержался. Более того, когда Фабер двинулся к двери, я даже отступил на шаг, освобождая ему дорогу, и попросил Фреда проводить его. Затем подобрал книгу, поставил ее на место, потер ушибленные костяшки пальцев, несколько раз сжал и разжал кулак, позвонил наверх Вульфу и отрапортовал. В ответ услышал только хрюканье.
  Размяв пальцы до рабочего состояния, я снова уселся за машинку, но день, похоже, складывался неудачно для кремеровского отчета. Мало того что все во мне сопротивлялось необходимости переводить чистую белую бумагу на занятное чтиво для полицейских, так меня еще без конца прерывали телефонные звонки.
  Позвонил Милтан, чемпион-фехтовальщик. Хотел знать, как обстоят дела, но порадовать его мне было нечем. Какой-то приезжий из Сент-Луиса мечтал поболтать с Вульфом по поводу орхидей – провинциал удостоился аудиенции на следующий день. Орри Кетер, а немного позже и Сол Пензер спешили сделать доклад Вульфу – в обоих случаях мне было велено не слушать разговор по параллельному аппарату.
  Время шло уже к одиннадцати, когда позвонил японский император. Так, во всяком случае, была обставлена церемония звонка. Сначала женский голос попросил к телефону мистера Вульфа, я осведомился, кто его спрашивает, и женщина ответила, что мистер Барретт. Я предложил передать трубку мистеру Барретту, а она попросила меня подождать. Я подождал. Наконец мужской голос заявил, что хочет говорить с мистером Вульфом. Я поинтересовался, не мистер Барретт ли это. Нет, ответили мне и потребовали позвать к телефону Вульфа. Я попытался выяснить, кто хочет говорить с Вульфом, и услышал, что мистер Барретт. Тогда я снова предложил передать трубку мистеру Барретту, и меня снова попросили подождать. Так вот мы и развлекались. Наконец, когда начался уже третий раунд переговоров, я различил в трубке нечто более определенное – расслабленный вкрадчивый голос:
  – Барретт у телефона. Мистер Вульф?
  – Дональд Барретт?
  – Нет-нет, Джон П. Барретт.
  – А, отец Дональда. Из фирмы «Барретт и Дерусси»?
  – Да, мистер Вульф, вы…
  – Минуточку. С вами говорит Арчи Гудвин, доверенный помощник мистера Вульфа.
  – Я думал, меня соединили с мистером Вульфом.
  – Нет. Я всех переспорил. Мистер Вульф занят до одиннадцати часов, но я могу передать ему послание.
  – Э-э… – Молчание. – Что ж, передайте следующее: я хотел бы, чтобы мистер Вульф как можно скорее перезвонил мне в контору.
  – Нет, сэр, не выйдет. Он никогда не звонит по телефону.
  – Но у меня очень важное дело. Даже срочное. Хорошо бы, чтобы мистер Вульф…
  – Нет, сэр, это бесполезно. Мистер Вульф занимается делами только у себя в конторе. Он и улицу не перейдет, даже если ему посулят весь золотой запас Америки.
  – Но это просто нелепо!
  – Да, сэр. Я всегда так говорил. Но обсуждать это бесполезно. Случай клинический.
  Секунд десять трубка выразительно молчала. Потом прозвучало:
  – Где находится ваша контора?
  – Дом пятьсот шесть по Западной Тридцать пятой улице.
  – Мистер Вульф проводит там весь день?
  – И ночь тоже. Контора расположена в его собственном доме.
  – Что ж… я еще подумаю. Спасибо.
  Вульф спустился из оранжереи несколько минут спустя, просмотрел почту, проверил, заправлена ли авторучка, позвонил Фрицу, чтобы нес пиво, и пробежал глазами три страницы отчета, которые я успел отстучать. Лишь тогда я поведал ему о переговорах с Барреттом. Вульф внимательно выслушал и поблагодарил меня небрежным кивком.
  Решив расшевелить лентяя, я заметил, что, раз уж он из чувства семейного долга позволил втянуть себя в дело и сорит деньгами направо и налево, было бы глупо и недальновидно не заиметь в придачу к мисс Тормик еще одного клиента, тем более такого, как Джон П. Барретт, коему явно не терпится поучаствовать в общей потехе. Я также поведал, как первая барреттовская сотня уже прошла через мои руки – так стоит ли останавливаться на достигнутом? Впрочем, пробить дырку в его броне мне помешало появление клиентки. Фриц возвестил о том, что пришла мисс Тормик, и ввел ее в кабинет.
  На ходу поздоровавшись с Вульфом и не замечая меня, Нийя прошагала к столу босса и решительно потребовала:
  – Где бумага? Вы ее получили?
  – Да, она у меня, – ответил Вульф. – Сядьте, пожалуйста.
  – Я… Мне нужна бумага!
  – Арчи, отдай ей документ.
  Я подошел к сейфу, открыл его и вынул конверт, адресованный Солу Пензеру. Достав оттуда бумагу, я протянул ее Нийе, а конверт выбросил в корзинку для мусора. Нийя развернула листок и пробежала его глазами.
  Вульф протянул руку:
  – Дайте мне посмотреть.
  Мисс Тормик даже ухом не повела. Вульф нахмурился и повторил просьбу, уже настойчивее. Нийя неохотно отдала ему бумагу, но не спускала с нее глаз. Вульф быстро пробежал ее глазами, свернул вчетверо и спросил:
  – Где мисс Лофхен?
  – В фехтовальной школе. Сказала, что едет туда.
  – Но ведь сегодня не может быть занятий.
  – Не знаю. Так она мне сказала.
  – Вы видели ее утром?
  – Естественно. Мы живем вместе в маленькой квартирке на Тридцать восьмой улице. – Нийя потянулась за листком: – Отдайте мне…
  – Подождите. Не знаю, почему я решил, что вы приедете ко мне вместе с мисс Лофхен. Глупо, конечно, но я сам виноват. Тем не менее именно она оставила здесь документ, так что вернуть его я могу только ей. Если она…
  – Я сама ей передам.
  – Нет. Не получится. Арчи, возьми документ. Поезжай вместе с мисс Тормик к Милтану и отдай бумагу мисс Лофхен. Так мне будет спокойнее.
  – Но это же дикость! – возмутилась клиентка. – Какая разница, кому отдавать бумагу – мне или Карле?
  – Возможно, никакой. Но так будет удобнее. И правильнее. – Вульф отдал мне бумагу и хмуро воззрился на приемную дочь. – Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что́ делаете. Надеюсь также, вы понимаете, что́ происходит. Я, например, не понимаю. Мистер Фабер уже дважды приходил сюда, чтобы завладеть этой бумагой.
  – Вот как? – Нийя поджала губы. – Приходил к вам?
  – Да. Второй раз – чуть больше часа назад. Причем мистер Гудвин, выйдя из себя, больно стукнул его по лицу. Так что вы, девушки, должны понимать, чем грозит вам…
  – Мы понимаем.
  – Очень хорошо. И вы по-прежнему рассчитываете закончить свое… дело… сегодня?
  – Да.
  – Когда и где?
  Мисс Тормик покачала головой. Вульф пожал плечами.
  – Вы встречались сегодня утром с мистером Кремером? – поинтересовался он.
  – Встречалась, но не с мистером Кремером. Какой-то шпик отвез меня в полицейское управление, и там со мной говорили двое. Оттуда я поехала прямиком к вам.
  – Вы рассказали о том, что нашли эти штуки в своем кармане и про все остальное?
  – Да.
  – Они не задавали вопросов о ваших политических убеждениях?
  – Нет, конечно. С какой стати? Ведь они ничего об этом не знают.
  – За вами следили, когда вы вышли из полицейского управления?
  – Я… – Нийя прикусила язык. Немного помолчав, она добавила: – Не знаю. Не думаю. Если вы настаиваете… У меня нет времени. Я все равно должна повидаться с Карлой, но если он собирается…
  Вульф кивнул:
  – Ладно. Пф! Арчи, отдай бумагу мисс Лофхен в присутствии мисс Тормик.
  Я предложил:
  – Фред в гостиной. Он мог бы…
  – Нет. Сам.
  – Но через полчаса придет Кремер.
  – Я знаю. Возвращайся как можно скорее.
  Я проводил Нийю к выходу. Родстер стоял напротив крыльца, где я его и оставил. Мы забрались в машину, я запустил двигатель, с минуту разогревал его, потом включил передачу, и мы поехали.
  Нийя сидела с отчужденным видом. Не знаю, что́ было у нее на уме, но ко мне ее мысли определенно отношения не имели. Смирившись с этим прискорбным фактом, я не открывал рта за все время непродолжительного путешествия до Сорок восьмой улицы.
  На другой стороне улицы напротив заведения Милтана собралась небольшая толпа, а перед входом расхаживал полицейский. Пока мы шли к входным дверям, фараон придирчиво осмотрел нас, но останавливать не стал. Ни в вестибюле, ни в приемной не было ни души, но из кабинета Милтана доносились приглушенные голоса. Мы заглянули туда и увидели, что за столом в кресле сидит Жанна Милтан, а по другую сторону стола расположились двое сыщиков с блокнотами. Муж Жанны с потерянным видом и несчастной физиономией мерил шагами комнату, время от времени сокрушенно покачивая головой. Увидев нас, один из сыщиков задрал голову и рявкнул:
  – Чего вам?
  – Все в порядке, – приветливо отозвался я. – Мы по личному делу.
  Нийя остановила Милтана и спросила:
  – Мисс Лофхен наверху?
  – Никого наверху нет, – простонал Милтан. – Здесь совсем пусто. Мы разорены. Мистер Гудвин, вы можете мне сказать…
  – Прошу прощения, но мне нечего вам сказать. А утром мисс Лофхен была здесь?
  – Да, она заходила, но сейчас ее нет.
  – А давно она ушла?
  – Господи, откуда мне знать? Может, полчаса назад. – Милтан хлопнул себя по лбу и посмотрел на Нийю. – Она просила вам что-то передать, если вы придете…
  Раздался голос Жанны Милтан:
  – Она уехала домой, мисс Тормик.
  – Да, верно, – согласился Милтан. – Именно это она и просила передать. Что едет домой. И больше ничего. Она уехала домой.
  – А что вы от нее хотели? – спросил сыщик.
  – Подсказать фаворита на предстоящих скачках, – ухмыльнулся я. – Идемте, мисс Тормик.
  Мы вышли на тротуар. Я спросил:
  – Значит, говорите, на Тридцать восьмой улице? Западной или Восточной?
  Нийя нежно улыбнулась:
  – Право, это такая глупость. Зачем вам ехать со мной? Неужели вы думаете, что я не отдам ей бумагу?
  – Что вы, конечно нет, – заверил я. Какой, скажите, смысл был мне препираться с будущей женой? – Я бы с радостью отдал вам эту бумажку, но мне все равно нужно ехать в том направлении. К тому же, если я ослушаюсь Вульфа, он меня уволит. Какой у вас адрес?
  – Дом четыреста четыре, Восточная Тридцать восьмая улица.
  – Это займет всего лишь… Извините, я сейчас. – На глаза мне попалось кое-что занятное. – Залезайте в машину, а я сейчас вернусь.
  Я зашагал к такси, которое стояло футах в двадцати позади нашего родстера. Несколько секунд назад я заметил, как пассажир такси резко пригнулся, чтобы скрыться с моих глаз. Когда я всунул голову внутрь, таксист сказал:
  – Занято.
  – Вижу, – ответил я и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть Фреда Даркина, съежившегося на сиденье. Стало быть, Вульф приставил «хвоста» к собственной клиентке. – Просто хотел сберечь ваши нервы и время. Четыреста четыре, Восточная Тридцать восьмая улица.
  Я вернулся к родстеру, залез на водительское сиденье, запустил мотор и сказал Нийе, что обменялся парой любезностей с закадычным дружком, русским графом, который разъезжает в такси для поправки здоровья. Нийя промолчала. Вся в папочку. Должно быть, погрузилась с головой в балканскую историю или, по меньшей мере, в ту ее часть, в которую сейчас влипла. В отместку всю дорогу я был нем как рыба.
  Прямо напротив дома 404 оставалось свободное место, где я и приткнул машину. Домик оказался довольно старым, одним из тех, которые превращали в многоквартирные, отгораживая лестницу и возводя поперечные перегородки. Крыльцо из восьми ступенек, вестибюль с почтовыми ящиками и кнопками звонков и дверь в узкий коридор.
  Нийе даже не пришлось доставать ключ, потому что дверь была приоткрыта. Я пропустил девушку вперед. Мы поднялись по темной лестнице на третий этаж, Нийя остановилась перед ближайшей к лестнице дверью и попробовала нащупать в сумочке ключ. Потом, должно быть, решила, что проще попытать счастья по-другому, и позвонила – звонок был громкий, я слышал, как он дребезжал внутри квартиры. Однако открывать никто не спешил, и Нийя, позвонив еще пару раз, в сердцах процедила:
  – Он же сказал, что она поехала домой.
  – Угу. Ключ-то у вас есть?
  Она снова порылась в сумочке и на этот раз отыскала ключ. Отомкнула дверь, зашла, сделала четыре шага и остановилась как вкопанная. Я заглянул через ее плечо и увидел, что́ ее испугало: на полу в неестественной позе распростерлось тело человека, которого пару часов назад я угостил ударом кулака.
  Прежде чем я успел ей помешать, Нийя вздернула голову и завопила что было мочи:
  – Карла!
  Глава тринадцатая
  – Вы не могли бы заткнуться? – раздраженно попросил я.
  Нийя даже ухом не повела. Я обошел вокруг и заглянул ей в лицо. Похоже, сотрясать стены громогласным визгом она уже не собиралась, так что я оставил ее и присел на корточки перед трупом. Одного взгляда оказалось вполне достаточно. Пораскинув мозгами, я встал, посмотрел на Нийю, грудь которой судорожно вздымалась, и сказал:
  – Самое неприятное, что у меня в кармане лежит ваша бумажка.
  Нийя подняла голову и еле слышно прошелестела, едва шевеля губами:
  – Отдайте ее мне.
  – Непременно. Блестящая мысль.
  Я обогнул стол, подошел к окну, выходящему на Тридцать восьмую улицу, приподнял раму, выглянул наружу и увидел как раз то, на что и рассчитывал. Я повернулся к девушке и спросил:
  – У вас нервы крепкие?
  – Да.
  – Тогда подойдите сюда.
  Она подошла, быстро и бестрепетно. Я попросил, чтобы она выглянула из окна и посмотрела вниз.
  – Видите бело-серое такси возле тротуара посередине квартала?
  – Да.
  – Подойдите к нему и спросите Фреда Даркина. Скажите ему, что он мне срочно нужен здесь, но ничего не объясняйте, чтобы таксист не услышал. Приведите Даркина сюда. Я буду следить за вами из окна на тот случай, если вам вдруг захочется сделать ноги…
  – Не захочется.
  – Хорошо. Только, пожалуйста, побыстрее. И знайте: вы славная и смелая девушка.
  Нийя отправилась выполнять поручение. Несколько секунд спустя она уже вышла на улицу, сбежала с крыльца, быстро прошагала к такси, открыла дверцу, что-то сказала и повернула обратно уже вместе с Фредом. Не будучи знатоком повадок черногорских барышень, оказавшихся в трудном положении, я оставался на посту у окна до тех пор, пока Фред с Нийей не вошли в комнату. При виде того, что лежало на полу, Фред остолбенел.
  – Вот дьявольщина… – пробормотал он и испуганно посмотрел на меня.
  – Нет, – покачал головой я. – На сей раз я не виновен. Никто больше не испортит физиономию этому бедолаге.
  Я вынул из кармана бумагу.
  – Вот кое-что поважнее. Поскольку труп обнаружил я, то уйти никак не могу, а после кое-каких вчерашних событий меня могут обыскать с ног до головы. Возьми эту… Эй, стой, бесовка!
  Нийя, сделав молниеносный фехтовальный выпад, ловко выхватила бумагу у меня из руки и тут же отпрянула, прижимая к груди добычу.
  – О, черт! – покачал я головой. – Вы и гремучей змее сто очков вперед дадите. Но поступили глупо. Вам ведь тоже придется оставаться здесь – уж я об этом позабочусь. Когда нагрянут полицейские, они обыщут здесь все, в том числе и нас, причем нас – особенно тщательно. Бумажка эта им нужна как воздух. Отдайте ее Фреду. Хорошо?
  Нийя судорожно дышала.
  – Не упрямьтесь, черт возьми! Только Фред может вынести ее отсюда. Отдайте!
  Фред протянул руку:
  – Давайте же.
  – А что он с ней сделает?
  – Будет ее холить и лелеять, хранить как зеницу ока.
  Нийя не шелохнулась. Я шагнул вперед, вырвал бумажку и отдал ее Фреду.
  – Ступай вниз, – велел я. – Отошли прочь такси, садись в мой родстер, поезжай к Вульфу и отдай бумагу ему, если он один. Если у него кто-то есть, пусть Фриц вызовет Вульфа на кухню – передашь бумажку там.
  – Сказать ему…
  – Я сам ему позвоню. Если тебя будут допрашивать, расскажешь только про то, что здесь видел, а про бумагу не упоминай. В контору я тебя посылаю потому, что полицейские наверняка вцепятся в меня мертвой хваткой и продержат бог знает сколько, а в мое отсутствие ты будешь нужен Вульфу. Договорились?
  – О'кей.
  Фред повернулся, чтобы идти.
  – Погоди. Задержись на минутку.
  Я принялся шарить по комнате. Заглянул за диван и даже под него, проверил стенной шкаф и уже прикоснулся к ручке двери, ведущей в спальню, когда Фред прорычал:
  – Эй, ты не забыл про отпечатки?
  – Черт с ними, с отпечатками. Имею же я право поискать убийцу.
  Я продолжил свое занятие и не успокоился до тех пор, пока не проверил все места, где мог затаиться преступник. Много времени у меня это не заняло, поскольку в квартирке была одна ванная, кухня и две спаленки. Я вышел в переднюю и сказал Фреду:
  – Все, можешь топать.
  Фред поспешно отчалил. Я посмотрел на Нийю:
  – Вы уже дрожите. Присядьте лучше.
  Нийя помотала головой:
  – Со мной все в порядке, но я… я… Карла… Где она?
  – Представления не имею.
  Я подошел к столу, на котором стоял телефонный аппарат, и снял трубку.
  – Но подождите… пожалуйста! Почему нам нельзя просто уйти? Уйти и поискать Карлу?
  – О, замечательно! – Я начал накручивать диск. – У вас порой случаются настоящие озарения. Как вчера, например, когда вы засунули ту штуку мне в карман. Просто запереть дверь и уйти, да? Когда эти ребята, которые берут интервью у Милтана, знают, что мы поехали сюда? Да еще таксист…
  – Ниро Вульф слушает, – пробурчала трубка.
  Я понизил голос до шепота:
  – Привет, босс. Просьба соблюдать осторожность.
  – Согласен.
  – Кремер там?
  – Да.
  – Отвечайте одними междометиями, чтобы можно было наврать, будто звонили из Армии спасения. Так вот, мы ездили к Милтану и узнали, что Карла там была, но уехала домой. Тогда мы отправились туда, в дом четыреста четыре по Восточной Тридцать восьмой улице. Адрес запомнили?
  – Да.
  – Старый дом, без лифта, третий этаж. Нийя отперла дверь своим ключом. На полу лежит Рудольф Фабер без малейших признаков жизни. В пиджаке слева на груди зияет дырка. Рубашка залита кровью. Оружие не обнаружено. Карла тоже отсутствует. Звоню прямо с места преступления, Нийя стоит рядом со мной…
  – Одну минуту. Я дал слово, что…
  – Тут все в порядке. Фред следил за нами, я послал за ним Нийю, и сейчас бумага уже у него, а он едет к вам. Установить, что он побывал здесь, легче легкого – нас это тоже касается. Кто-то все второпях перерыл. Ящики выдвинуты, на полу разбросаны вещи и так далее. Телефон здесь такой: Хэммонд три-четыре-пять-ноль-пять. Мне продолжать?
  – Нет.
  – Что теперь? Повесить трубку, чтобы вы пустили в ход свой гениальный мозг, и перезвонить снова через три минуты?
  – Нет. Оставайтесь там вместе с мисс Тормик. Здесь у меня мистер Кремер, и я ему все передам. Не вешай трубку.
  Я услышал его голос, а потом до меня донеслись громкие звуки. Должно быть, Кремер кувыркался от злости. В следующую секунду мне в ухо проорали:
  – Гудвин!
  – Да, сэр, слушаю вас.
  – Оставайся на месте! Понял?
  – Да, сэр.
  Вот и все, если не считать щелчка брошенной трубки. Я дал отбой, прошагал к Нийе, взял ее за локоть, увлек к креслу и усадил.
  – Они набегут минут через пять. Или даже быстрее. На сей раз первым подоспеет сам инспектор Кремер. И теперь вы уже точно втянуты в дело об убийстве. Здесь, в собственной передней. Что вы собираетесь рассказать Кремеру?
  Нийя подняла голову и посмотрела на меня в упор. Она не моргала, но подбородок мелко дрожал. Девушка пожала плечами:
  – А что я могу рассказать?
  – Вот уж не знаю.
  – Ничего.
  – Этого мало. При данных обстоятельствах. Его ухлопала ваша подруга Карла?
  – Не знаю.
  – Или вы сами?
  – Вы же знаете, что нет!
  – Не знаю. Много у вас здесь секретных шифров, компрометирующих бумаг про боснийские леса, концессии и плутни «Барретт и Дерусси»?
  – Нет, здесь ничего нет. Я очень осторожна.
  – Да, безусловно. Зарубите себе на носу: если вы станете отпираться и утверждать, что никогда в глаза не видели Фабера и не представляете, с какой стати его пришили именно здесь, вам придется туго. Если будете говорить правду – другое дело, но если решите лгать, вам нужно быть поизобретательнее. Беда еще в том, что убивший Фабера лишил вас алиби в убийстве Ладлоу. Я не пытаюсь вас запугать, но хочу, чтобы вы…
  Зазвонил телефон, я подошел и снял трубку.
  – Телефон Хэммонд три…
  – Арчи, мистер Кремер приедет с минуты на минуту.
  – Ах, какой кошмар!
  – Как мисс Тормик?
  – Замечательно. Уверяет, что у нее память отшибло.
  – Шок?
  – Нет, просто ничего не знает.
  – Когда ее будут допрашивать о том, где она была после десяти утра – в это время Фабер ушел от нас еще живым, – пусть скажет, что согласна отвечать только в присутствии своего адвоката. При данных обстоятельствах эта мера вполне оправданна.
  – Я ей передам.
  – Непременно. Я договорюсь с мистером Паркером, чтобы он представлял ее. А что она говорит про мисс Лофхен?
  – Тоже без понятия. Войдя и увидев, кто валяется на полу, она первым делом завопила: «Карла!»
  – Понимаю. Что ж, очень скверно. Кстати, куда ты дел последние записи о размножении гибридов онцидиума? Я хотел бы кое-что уточнить.
  – Боже всемогущий! – Я всплеснул руками. – Ваша приемная дочь тут сходит с ума от ужаса, мои руки обагрены кровью Фабера, а вы несете какую-то чепуху о всяких дурацких орхидеях… Почему бы вам вместо этого не поупражнять свои гениальные мозги?
  – Я не могу работать, когда мне не хватает пищи для размышлений. Постарайся вернуться как можно скорее. Куда ты подевал эти записи?
  Я рассказал. Он поблагодарил и положил трубку. Я взглянул на Нийю, которая сидела сжав губы и сцепив пальцы, и мрачно заметил:
  – Ну и субъекта вы себе выбрали в приемные отцы. Знаете, чем он развлекается? Изучает, как размножаются орхидеи, которые он высадил год назад! Кстати, он велел вам отвечать на любые вопросы полицейских по поводу того, где вы сегодня шастали начиная с десяти утра. На все прочие отвечать отказывайтесь, пока не посоветуетесь с адвокатом. Он предоставит вам своего.
  – Адвоката – мне?
  – Да.
  Вдали за открытым окном послышался вой полицейской сирены.
  Глава четырнадцатая
  В пять минут третьего Вульф допил последнюю каплю послеобеденного кофе, отставил чашечку в сторону и издал два четких и совершенно различных звука. Первый, блаженный вздох, относился к ближайшему прошлому, а именно к чудесному часу, проведенному за обеденным столом. Второй, душераздирающий стон, – к столь же близкому и неминуемому будущему, которое воплощала собой рассевшаяся в красном кожаном кресле личность. Инспектор Кремер собственной персоной пожаловал ровно в два часа и с тех пор терпеливо дожидался в кабинете.
  Мы с Вульфом вошли в кабинет и расселись по своим местам. Конец незажженной сигары во рту Кремера описал восьмерку.
  – Сожалею, что вы из-за меня так скомкали свой обед, – съязвил он.
  Вульф рыгнул. Инспектор Кремер излил накопившийся яд на меня:
  – Не придумал чего-нибудь новенького по поводу того, зачем вам с мисс Тормик понадобилось ехать к ней домой?
  Я помотал головой:
  – Нет, сэр. Как я вам уже говорил, мы поехали туда, чтобы увидеться с мисс Лофхен.
  – На кой она вам потребовалась?
  – Я собирался привезти ее сюда, к мистеру Вульфу. Обговорить кое-какие дела.
  – И что, ее разбил паралич?
  – Оставьте, мистер Кремер, – поморщился Вульф. – Сами же понимаете, это ребячество. Потрясание кулаками не лучший аргумент в спорах. Не думаете же вы, что вам удастся вырвать у мистера Гудвина признание, если у них с мисс Тормик и впрямь было какое-то важное дело?
  Кремер отрешенно жевал сигару, потирая кончики пальцев. Наконец он сказал:
  – Я вот сидел тут и думал…
  Вульф сочувственно кивнул:
  – Да, здесь хорошо думается. Уличный шум почти не мешает.
  Молчание. Кремер изрек:
  – Я отнюдь не дурак…
  Вульф снова кивнул:
  – Всем нам порой так кажется. Это все яд самомнения. Но страшного ничего нет – нужно только всегда держать под рукой противоядие.
  – Я вовсе не тщеславен, черт побери! – взорвался Кремер и вынул сигару изо рта. – А к дуракам себя не отношу по той причине, что прекрасно понимаю: только здесь, в вашей конторе, я могу получить хоть какую-то наводку.
  – Могу лишь повторить, что здесь и в самом деле хорошо думается.
  – Да. Только я не об этом толкую. Я говорю о вас. Вокруг этого дела создали завесу тайны. Почему – не знаю, но вам-то это известно, как пить дать. Я, конечно, не рассчитываю, что вы мне выложите всю подноготную, но намекать вам и прежде случалось, и я не вижу причин, почему бы вам не намекнуть и сейчас. Не удивлюсь, если вам уже известно, кто убил Ладлоу и Фабера.
  – Вы ошибаетесь. Я этого не знаю.
  – Но вы наверняка знаете что-то такое, чего не знаю я. Возьмем, к примеру, вашу клиентку. Почему эта девушка стала вашей клиенткой? Разве она способна заплатить сумасшедший гонорар, к которому вы привыкли? Ясное дело, нет. Тогда кто вам заплатит? Это-то вы знаете? Естественно, да. Вы беретесь за дело только тогда, когда это вам выгодно. Даром у вас и песка в пустыне не допросишься. Почему, кстати, Даркин торчал там в такси? Гудвин сам признаёт, что позвал его в квартиру, а потом отослал сюда в машине. В вашей машине. Держу пари, что Даркин прихватил с собой и Лофхен.
  – Вздор. Фред приехал сюда один и по дороге никуда не заезжал.
  – Это вы говорите.
  – Можете спросить Фрица, который открыл дверь.
  – Чушь собачья! Какой смысл расспрашивать людей, которые работают на вас? Ничего, мы найдем Лофхен. Да и Зорка никуда от нас не денется, будьте уверены.
  – Так вы еще не напали на их след?
  – Нет еще. Но нападем. За Лофхен следил наш человек, но он пока не докладывал, так что нам неизвестно, где она. И еще: Зорка была здесь у вас…
  – Она была пьяна.
  – Но не настолько, чтобы не суметь смыться по пожарной лестнице. Если верить вам. – Кремер ткнул в направлении Вульфа сигарой. – Вы отдаете себе отчет, что на сей раз мне ничего не стоит пришить вам обвинение в укрывательстве улик?
  – Сомневаюсь. Впрочем, можете попытаться.
  – Я бы попытался, но не могу. И причина весьма серьезная. И комиссар, и окружной прокурор всячески пытаются замять эту историю.
  Брови Вульфа взметнулись вверх.
  – В самом деле?
  – Да. Я говорил, что все это дело покрыто мраком. Терпеть не могу такую мерзость. Я полицейский. Мне платят за то, чтобы, посмотрев на труп, я решил, убийство это или нет, и если да – отыскал преступника и доказал его вину. Вот за что мне платят. В девяноста девяти случаях из ста руководство мне помогает, но время от времени политики или иные влиятельные особы вмешиваются и пытаются связать мне руки. Я не люблю и не потерплю, чтобы мне вставляли палки в колеса. – Кремер всунул сигару в рот и опустил тяжелые кулаки на подлокотники кресла. – Никогда не потерплю.
  – И вам пытаются помешать именно сейчас?
  – Да. Британский консул позвонил комиссару, чтобы выразить озабоченность по поводу убийства британского подданного и так далее. Вчера в одиннадцать вечера они с комиссаром встречались, а сразу после встречи консул связался с Лондоном. Утром я спросил комиссара, в чем дело, но тот ответил, что консул ничем нам помочь не в состоянии, однако надеется на то, что правосудие восторжествует. Хотя шансов на это не больше, чем на знойную зиму. Затем, немного позже, во время разговора с окружным прокурором я предложил, чтобы он связался с британским посольством в Вашингтоне, но прокурор напрочь отказался, заявив, что, по его глубокому убеждению, расследование в этом направлении никуда не приведет. Довел меня до того, что я сам едва не позвонил в Вашингтон!
  – А почему, кстати говоря, нет?
  – Потому что я слишком стар, чтобы искать другую работу. Зато буквально через пять минут после прибытия на Тридцать восьмую улицу я позвонил генеральному консулу Германии и спросил его прямо в лоб про Фабера. И представляете, у консула хватило наглости заявить мне, что он понятия не имеет, чем занимался в Нью-Йорке Фабер! Хотя еще накануне, когда речь шла об убийстве Ладлоу, ручался за Фабера головой! Тогда я позвонил в Вашингтон, в посольство Германии, но там мне тоже дали от ворот поворот. Какого черта эти страны засылают к нам типов, о деятельности которых и упомянуть-то стыдно? Даже после их смерти.
  Вульф потряс головой. Кремер некоторое время молча пялился на него, потом вдруг произнес:
  – Я отправил телеграмму в Югославию, в Загреб.
  – Вот как? – безмятежно поинтересовался Вульф.
  – Да. Это город, откуда приехали те две девицы. Так, во всяком случае, значится в их паспортах. По словам этой парочки, в Америку они отправились, потому что это страна неограниченных возможностей. Им задали вопрос: почему они тогда прибыли не как беженцы, а по гостевым визам? Они ответили, что хотели сначала удостовериться, такова ли на самом деле Америка, как ее описывают.
  – Осторожничают, – буркнул Вульф. – В телеграмме вы, конечно, запрашиваете, не уличены ли они в какой-нибудь подрывной деятельности против Британской империи. Сомневаюсь, чтобы вам удалось чего-нибудь добиться. Если они работают на югославское правительство, вам ничего не ответят. Если на какое-то другое… Загреб – столица Хорватии, а тамошние власти вряд ли захотят вам помочь. Могу я спросить, почему вы так заинтересовались девушками?
  – Не ими одними. Я навожу справки обо всех. Но чему вы удивляетесь? Ведь одна из них исчезла. Да и Фабера как-никак закололи в их квартире. Тормик по-прежнему ваша клиентка?
  – Да.
  – Если она ни в чем не виновата, вы зря запрещаете ей давать показания.
  – Я так не считаю.
  – А я считаю. – Кремер отбросил сигару и откинулся на спинку кресла. – Откровенно говоря, я ее вовсе не подозреваю. Главным образом по двум причинам. Во-первых, она ваша клиентка. Это само по себе немало. Во-вторых, убийство Фабера разрушает ее алиби в убийстве Ладлоу. Не настолько же она глупа. В четверть десятого утра ее выпустили из управления, но приставили к ней «хвоста». Она села в такси. На Кэнал-стрит внезапно выскочила и скрылась в подземке. Мой сыщик подрастерялся и в толчее не поспел за ней, а тут как раз и поезд подошел. Вопрос в том, что она делала до десяти минут двенадцатого, когда пришла к вам?
  – А что она говорит?
  – По ее словам, она назвала таксисту ваш адрес, но по дороге сообразила, что вполне успеет добраться на метро до Милтана, чтобы поговорить с мисс Лофхен. В метро же она поняла, что время поджимает, вылезла на станции «Гранд-Сентрал», позвонила оттуда мисс Лофхен, села в другое такси и поехала к вам.
  – Она позвонила мисс Лофхен? К Милтану?
  – Да. Мы проверили. Милтан сам снял трубку, узнал голос мисс Тормик и позвал мисс Лофхен. Примерно без четверти одиннадцать.
  – А о чем, по ее словам, мисс Тормик говорила с мисс Лофхен?
  – Она заявила, что это не мое дело.
  Вульф вздохнул:
  – Попробуйте это опровергнуть.
  – Да, я и сам понимаю. Поэтому и говорю, что вовсе не подозреваю ее в убийстве.
  – А кого подозреваете? Мисс Лофхен?
  – Откуда мне знать, черт возьми? – Кремер выпрямился и снова сжал кулаки. – Разве я не признался, что ни черта в этом деле не понимаю? Ни уха ни рыла. Я даже не представляю, кто мог находиться в квартире девушек с десяти утра, когда Фабер ушел от вас, до того времени, когда Гудвин с мисс Тормик нашли его там зарезанным. У нас нет ни одного свидетеля. Мы продолжаем расспрашивать жильцов этого и окрестных домов, но пока тщетно. Сами знаете, как это тяжело. – Он стукнул кулаком по подлокотнику. – А если мы и найдем свидетеля, что это даст? Пусть бы даже я сам стоял на тротуаре и видел, как она вошла в дом вместе с Фабером, а потом вышла без него. Что из этого? Если встанет вопрос, она ли убила Фабера или Ладлоу, что я отвечу? А? Когда дело выносится на суд присяжных, принято представлять не только доказательства, уличающие преступника, но и причину убийства. Побудительный мотив. Так уж заведено. Сейчас же я нахожусь в таком положении, что с равным успехом могу обвинить в содеянном Гудвина, заявив, что он зарезал Фабера складным ножом.
  – Я не ношу складного ножа, – возразил я. – Только перочинный ножичек.
  – Не слишком ли вы узко мыслите? – спросил Вульф. – Может быть, стоит…
  – Я вообще никак не мыслю. Здесь и мыслить-то нечего. Мы проверяем всех и каждого. В том числе тех, кто вчера вечером был у Милтана. Юный Гилл торчал у себя в конторе. Один исключается. Милтан с женой находились у себя. Трое исключаются. Остается шестеро. Дрисколл в половине одиннадцатого отправился прогуляться и вернулся в контору в одиннадцать тридцать. Дональд Барретт уверяет, что сидел в офисе, но опрос свидетелей еще не окончен, так что о его алиби говорить преждевременно. Лофхен, Тормик и Зорка. Двое из них исчезли. Белинда Рид вышла из своей квартиры в начале одиннадцатого и еще не вернулась.
  – А орудие убийства?
  – До сих пор не найдено. Колотая рана слева, нанесенная острым предметом, достаточно длинным, чтобы проткнуть сердце. Судя по количеству вытекшей крови, орудие убийства вынули из раны не сразу, а несколько минут спустя. Однако еще раньше его сильно ударили по левому глазу каким-то тяжелым, твердым и тупым предметом. Маловероятно, чтобы такие следы остались от падения, да и в любом случае внешний вид повреждения позволяет утверждать, что оно было причинено раньше. Следовательно, была драка, а раз так… В чем дело?
  Я сжал пальцы правой ладони в кулак и выразительно покрутил им перед носом Кремера.
  – Тяжелый, твердый и тупой предмет, – пояснил я.
  – А? Что?
  – Да, сэр. Это я, Арчи, и мой маленький кулачок. Фабер повел себя здесь настолько нагло, что мне пришлось ему разок врезать, чтобы научить изящным манерам. Вам я это говорю только потому, что вы можете откопать какого-нибудь свидетеля, который видел Фабера после того, как он покидал наш дом, а я не хочу, чтобы и меня обвиняли в утаивании сведений от полиции.
  Кремер набычился, подбородок его уперся в грудь. Ну ни дать ни взять Джек Демпси64, готовый обрушиться на противника. Потом медленно, очень медленно Кремер поднес к носу кончик указательного пальца и принялся тереть нос снизу вверх и обратно, не спуская с меня прищуренных глаз. Прошла, должно быть, минута, прежде чем он произнес:
  – Нет, ты бы его не заколол.
  – Да, сэр, – живо откликнулся я. – Это не мой стиль.
  – Заткнись. Могло быть и иначе. Например, вы с Тормик, придя туда, застали в квартире Фабера, который шарил по ящикам. Ты бросился на него и врезал по глазу. А Тормик потеряла голову и заколола его ножом. Ты вызвал Даркина и отдал ему нож, чтобы замести следы. Потом позвонил мне.
  – Звучит весьма правдоподобно, – признал я, – но вы упираетесь в прежнее препятствие. Где мотив? С какой стати Тормик вздумалось всадить в него нож? Более того, когда я врезал Фаберу по физиономии, Фред Даркин был здесь, в конторе. – Я помотал головой. – Нет, эта версия не выдерживает критики. Сам я скорее склоняюсь к…
  Меня прервал телефонный звонок. Попросили Кремера. Я встал и освободил ему место за своим столом. Чего мы только не наслушались за те десять минут, что инспектор разговаривал, от односложных восклицаний до подробнейшего инструктажа. Потом Кремер возвратился на свое место.
  Усевшись в красное кресло, он спокойно посмотрел на меня и сказал:
  – Знаешь, сынок, у тебя есть пара приличных качеств. С одной стороны, ты мне даже нравишься. Правда, с другой – я бы мог стоять столбом, наблюдая, как с тебя сдирают шкуру, и при этом не пролил бы ни единой слезинки. По части наглости тебе вообще нет равных, за исключением разве что самого Вульфа. Так вот, ваша Тормик сейчас сидит в полицейском управлении вместе с адвокатом, которого вы к ней приставили, и отказывается отвечать на вопросы. Меня так и подмывает испробовать на ней старый как мир трюк. Пожалуй, позвоню Роуклиффу: пусть передаст ей, что ты во всем признался, вы застали Фабера в ее квартире и ты сбил его с ног ударом кулака.
  – Валяйте, – согласился я. – Занятно будет посмотреть, что́ у вас получится. Что же касается моей наглости, то ее никогда не хватало и не хватит, чтобы сделать самый ничтожный шаг на пути к электрическому стулу.
  – Вчера днем ты удрал с места преступления, унеся с собой орудие убийства.
  – Я же не нарочно. И не удрал, а степенно ушел. К тому же я понятия не имел, что этот «калдимор» лежит у меня в кармане.
  Кремер развалился в кресле, вздохнул и снова принялся тереть нос.
  Открылась дверь из прихожей. Вошел Фриц, приблизился к столу Вульфа и произнес:
  – Мистер Кетер, сэр.
  Вульф приподнял голову:
  – Пусть войдет.
  По неуловимым оттенкам в голосе босса я понял, что Орри мог раздобыть нечто важное, однако при первом же взгляде на физиономию этого последнего понял, что ничего не вышло. Вульф, судя по всему, пришел к такому же выводу, поскольку не спросил, а констатировал:
  – Безрезультатно.
  Орри стоял в пальто, теребя шляпу и переминаясь с ноги на ногу.
  – Да, сэр.
  Вульф поморщился:
  – Но ты нашел… то, что я тебе сказал?
  – Да, сэр. И даже больше. Там еще упоминалось… я видел фамилию… во многих статьях и заголовках, но и только. Конечно, я не мог прочитать…
  – Это нам не поможет. Фотографии?
  – Нет, сэр. Я просмотрел все в библиотеке, а также побывал в других местах. В редакции «Таймс» меня поначалу обнадежили, но потом выяснилось, что и у них этого нет. Сейчас я еду в консульство и решил сам заскочить по дороге, чтобы не звонить…
  – Консульство отменяется. Я звонил им – это безнадежно. Ни мне, ни мистеру Кремеру консульства оказались не по зубам. Ты был на Второй авеню?
  – Нет, оставил напоследок.
  – Попробуй. Может, там получится. Не исключено, что по распоряжению мистера Кремера за каждым, кто покидает мой дом, будет установлена слежка. Можешь смело стряхнуть «хвоста», если заметишь. Я не хочу, чтобы наша бравая полиция вмешивалась в мое расследование. Пока, по крайней мере.
  Орри ухмыльнулся:
  – С удовольствием.
  И вышел вон.
  – Чушь собачья! – фыркнул Кремер.
  – Вам не впервой прибегать к такому способу, – мягко заметил Вульф. – К тому же это раздражает меня меньше, чем ваша привычная нахрапистость. Слава богу, вы от нее отказались. Вы уже закончили развлекаться с Арчи?
  – Развлекаться? О господи!
  – А как же иначе? Не могли же вы на полном серьезе пороть такую чушь? Пива хотите?
  – Нет, спасибо. Впрочем, да. Пить хочется.
  – Очень хорошо. – Вульф нажал на кнопку. – Если я вас верно понял, вы организовали слежку за мисс Лофхен?
  – Да. Приставил к ней двоих сотрудников. Один из них сообщил в половине одиннадцатого, что она вышла из дома и поехала к Милтану, но с тех пор мы от них ничего не слышали. Они должны докладывать через каждые два часа, если это не мешает слежке.
  – Понимаю. Очень хорошо, когда под рукой такая уйма полезных людей.
  – Да. Если бы они к тому же хоть на что-то годились. Этим делом занимается уже больше ста человек. Допрашивают свидетелей на Тридцать восьмой улице. Ищут орудие убийства. Копаются в биографиях подозреваемых. Разыскивают Лофхен и Зорку. Проверяют алиби. При этом я в любую минуту ожидаю приказа прекратить расследование. Возьмут и прикроют всю лавочку. – Инспектор стиснул зубы. – Пока же этого не случится, я буду действовать. В конце концов, налогоплательщики не для того содержат полицию, чтобы убийца уходил от правосудия. Вот почему я сижу здесь и точу с вами лясы. Только здесь у меня есть хоть какой-то шанс получить зацепку, в которой мне отказывают эти паршивые консулы и послы… Премного благодарен.
  Он взял стакан с пивом, которое налил ему Вульф, отпил, облизнулся и еще раз отпил. Потом откинулся на спинку, не выпуская из рук наполовину опустевший стакан.
  – Позвольте задать вам вопрос. Если бы вам предоставили возможность выбирать, кого из жителей Нью-Йорка или его окрестностей допросить в связи с этим убийством, на ком бы вы остановили выбор?
  – Слава богу, тут думать не приходится, – ответил Вульф. – На мадам Зорке, разумеется.
  Зазвонил телефон. Опять попросили Кремера. На сей раз разговор получился коротким, и красная физиономия инспектора, когда он занял свое место в кресле, выглядела довольной.
  – Что ж, – ухмыльнулся он, – начало положено. Зорка оказалась легка на помине. Ее нашли и вскоре, по моей просьбе, доставят сюда.
  – Вот как, – произнес Ниро Вульф, наполняя стакан. – И где ее отыскали?
  – В «Бриссендене». Зарегистрировалась под вымышленным именем. А пришла в отель в пять утра.
  – Надеюсь, – пробормотал Вульф, – на ней было хоть что-нибудь, кроме той красной штуки, в которой она приехала ночью к нам.
  – А? Что вы сказали?
  – Ничего. Разговаривал сам с собой. Что, Фриц?
  Фриц вошел в кабинет, держа в руке подносик. Вульф жестом попросил его приблизиться к столу, взял с подносика визитную карточку, прочитал и нахмурился.
  – Черт побери, – процедил он. – Где он?
  – В прихожей, сэр.
  – Отведи его в гостиную, закрой дверь и возвращайся.
  Когда Фриц покинул кабинет, Вульф обратился к инспектору:
  – Полагаю, других дел у вас на сегодня нет?
  – Вы правы, – многозначительно подтвердил Кремер. – Однако я уже раз десять повторял вам, что мне здесь нравится. Если же я уйду, назад вы меня можете и не пустить, пока я не предъявлю ордер на обыск.
  – Ладно. Тогда боюсь, что вам придется… Послушай, Фриц! Отвези мистера Кремера на лифте в оранжерею и попроси Теодора показать ему орхидеи. – Он улыбнулся инспектору. – Давненько вы не бывали в моей оранжерее. Там есть на что посмотреть.
  – С превеликим удовольствием, – возвестил Кремер и последовал за Фрицем в прихожую.
  Вульф протянул мне визитку, и я прочитал вслух:
  – Джон П. Барретт.
  Послышалось лязганье поднимающегося лифта. Вульф сказал:
  – Приведи его.
  Глава пятнадцатая
  Внешность отца «зайчика» полностью соответствовала тому голосу, который я слышал по телефону. Большинство людей назвали бы его внешность респектабельной, по мне же такой тип – «мечта камердинера». На вид около пятидесяти, благообразный и гладко выбритый, с серыми проницательными глазами, схватывающими все с первого взгляда, Джон П. Барретт был облачен в неброскую одежду стоимостью долларов этак в четыреста восемьдесят пять. Он неторопливо и с достоинством поздоровался с Вульфом за руку, словно никуда, ну совсем никуда не спешил.
  – Приятная тут у вас обитель, – заметил Барретт, присаживаясь. – И от реки недалеко.
  Вульф кивнул:
  – Да уж и припомнить трудно, когда я купил этот дом, но о переезде даже не помышляю. Прошу меня простить, мистер Барретт, но я довольно ограничен во времени. Мне удалось принять вас вне очереди. Другой посетитель пока любезно согласился совершить экскурсию по моей оранжерее. Мистер Кремер из уголовной полиции.
  – Кремер?
  – Да. Глава отдела по расследованию убийств и иных тяжких преступлений.
  – Понимаю, – безмятежно произнес Барретт, хотя в глазах промелькнула тревога. – Меня привели сюда несколько фраз, оброненных вами вчера вечером в беседе с моим сыном. Я имею в виду боснийские леса, кредиты, полученные моей компанией, и банду Доневича. Так, кажется, вы изволили выразиться – банда…
  – Да-да, помню, – отмахнулся Вульф. – А что, разве я допустил какую-то неточность?
  – Нет, все точно. Могу я закурить?
  Получив разрешение, Барретт извлек сигарету из портсигара, бегло оценив который, я тут же повысил суммарную стоимость барреттовского прикида до восьмисот зеленых, закурил и поблагодарил меня за пепельницу.
  – Мой сын, – произнес он, скрывая раздражение, – еще слишком неопытен. В юности нам свойственно сортировать людей по категориям – это единственный способ избежать безнадежной путаницы, – но для этого нужна сноровка. А вот мой сын, похоже, еще слабоват. Одних он незаслуженно превозносит, других недооценивает. Возможно, я сам в этом виноват – уж слишком я ему помогал. Воистину отцовская любовь способна обернуться катастрофой. – Барретт стряхнул пепел с сигареты и спросил: – Чего вы добиваетесь, мистер Вульф?
  Это прозвучало резковато, но отнюдь не сварливо.
  – Сейчас – ничего, – ответил Вульф, покачав головой. – Мне нужно было только встретиться с мадам Зоркой, и ваш сын оказал мне любезность, устроив эту встречу.
  – Да, он мне рассказывал. Но ведь это не все?
  – В данную минуту – все. На самом деле.
  – Что ж, – Барретт улыбнулся, – насколько я понимаю, будучи частным сыщиком, вы беретесь за любую работу, которая сулит вам доход, соразмерный вашим способностям.
  – Да, сэр, вы правы. В определенных границах, которые я устанавливаю сам. Я стараюсь не бороться с собственными прихотями: они мне крайне дороги.
  – Разумеется. – Барретт сочувственно рассмеялся. – Кому, как не нам самим, лелеять собственные прихоти? – Он снова стряхнул пепел с кончика сигареты. – Мой сын также рассказал мне, что в данное время вы защищаете интересы одной молодой особы, мисс Тормик, с которой он дружит. Или, по меньшей мере, поддерживает добрые отношения. Вы представляете ее в связи с убийством этого Ладлоу?
  – Совершенно верно, – согласился Вульф. – Хотя изначально я подрядился снять с нее обвинение в краже бриллиантов у некоего Дрисколла. Затем убили мистера Ладлоу, и мисс Тормик снова потребовались мои услуги, поскольку в силу обстоятельств она оказалась замешана в этом деле.
  – Так это мисс Тормик предоставила вам сведения, которыми вы воспользовались, чтобы оказать нажим на моего сына? Вы ведь на него надавили, да?
  – Разумеется. Я его шантажировал.
  – Да. Под угрозой раскрыть определенные сведения. Вы получили их от мисс Тормик?
  – Уважаемый сэр, – погрозил ему пальцем Вульф, – неужто вы настолько наивны или глупы, что рассчитываете таким образом выяснить, насколько далеко заходит моя осведомленность?
  Барретт улыбнулся:
  – Мало ли – вдруг повезет. Тем более что я не вижу причин, зачем вам скрытничать. Или вы защищаете интересы еще кого-нибудь помимо мисс Тормик?
  – Да. Свои собственные. Всегда и во всем.
  – Вполне понятно. Но чьи еще? Думаю, вы не ошибетесь, если ответите мне на этот вопрос. Чьи еще? Может быть, мадам Зорки?
  Вульф насупился:
  – Я крайне неохотно делюсь с кем-либо сведениями. Так же как вы, например, неохотно расстаетесь с деньгами. Вы банкир, и ваш бизнес заключается в том, чтобы продавать деньги. Я, будучи сыщиком, торгую информацией. Однако не хочу показаться нелюбезным, а потому отвечу. Так вот, в связи с делом, которое мы обсуждаем, я не представляю ничьих интересов, кроме интересов мисс Тормик.
  – И, как всегда, своих собственных.
  – Разумеется.
  – Хорошо. – Барретт притушил сигарету. – Это облегчает мою задачу. Только, пожалуйста, не считайте меня глупцом. Я навел справки и выяснил, что репутация у вас воистину завидная – вам можно доверять. В связи с тем, чем занимается моя компания, я хотел бы сделать вам одно предложение. Речь идет о том, что вы… э-э… упомянули моему сыну. Мы нуждаемся в ваших услугах. Это вовсе не обременительно и, безусловно, не заставит вас бороться с собственными предрассудками.
  Барретт достал из кармана изящный кожаный бумажник.
  – Сейчас я выпишу вам чек в качестве аванса. Десять тысяч вас устроит?
  Что ж, подумал я, теперь понятно, от кого наш «зайчик» унаследовал зуд к взяткодательству. Я ухмыльнулся и посмотрел на Вульфа. Уголок его рта чуть искривился, выдавая мучительную внутреннюю борьбу. Бессчетное число раз ему приходилось оказываться в подобном положении, и муки его всегда были соразмерны количеству нулей в предлагаемой сумме. Десяти тысяч хватило бы, чтобы специалист класса Рэя Борчерса целый год лазил по Центральной Америке в поисках редких орхидей и, возможно, даже наткнулся бы на новый вид. На них удалось бы купить пять тысяч коробок пива или шестьсот фунтов икры…
  После мучительного раздумья Вульф отважно выдохнул, быть может чуть громче, чем диктовалось ситуацией:
  – Нет!
  – Нет?
  – Нет.
  – Даже если я заверю, что это не потребует ничего такого, что ущемило бы ваши интересы? Тем более что вы могли бы считать себя свободным от любых обязательств и при желании в любой миг возвратить эти десять тысяч…
  Губы Вульфа чуть дернулись. Я отвернулся. Но голос Вульфа тут же возвестил, что его обладатель все-таки справился с искушением:
  – Нет, сэр. Вернув такую сумму, я заработаю несварение желудка на целую неделю. Если вообще найду в себе силы для такого поступка, в чем положительно сомневаюсь. Нет, сэр. Выбросьте это из головы. Я не приму от вас аванса.
  – Это… окончательное решение?
  – Окончательное и бесповоротное.
  Широкий лоб Барретта прорезала вертикальная складка, но ни один другой мускул на лице его не дрогнул. Он медленно спрятал бумажник в карман, после чего смерил Вульфа самым пристальным взглядом, на какой только был способен.
  – Что ж, вы не оставляете мне выхода, – произнес он тоном, в котором не сохранилось и тени любезности. – Придется сделать определенные выводы.
  – Если вы так считаете – пожалуйста.
  – Но, признаться, я озадачен. Со мной это не часто случается, поверьте. Я не настолько простодушен, чтобы принять на веру ваши слова. Тем более что у вас нет иных серьезных причин отклонить мое предложение. Мой сын считает, что вы работаете либо на Лондон, либо на Рим. Однако против этого свидетельствуют два факта. Во-первых, у меня нет сведений о том, что вы вступали в подобные контакты. А во-вторых, будь это правдой, вы бы не стали вчера откровенничать. Именно поэтому, кстати, мы и решили, что вы приглашаете нас к сотрудничеству.
  – Прошу простить, если случайно ввел вас в заблуждение, – пробормотал Вульф.
  – Значит, вы наотрез отказываетесь признаться, кого представляете?
  – Кроме мисс Тормик, у меня сейчас нет ни одного клиента.
  – И вы отказываетесь сотрудничать с нами?
  Вульф помотал головой, без особого рвения, но твердо. Джон П. Барретт встал. Он старался этого не показывать, но чувствовалось, что наш посетитель сильно раздосадован.
  – Надеюсь, – голос его слегка сорвался, – что в своих собственных интересах вы не встанете случайно на моем пути. Мы знаем своих противников и умеем с ними бороться. Если вы ввязались в игру по собственному почину и рассчитываете поживиться…
  – Вздор! – оборвал его Вульф. – Я сыщик и занимаюсь своим собственным делом. Я не намерен становиться на чьем-либо пути – ни по собственной воле, ни по воле случая. Вот что я вам скажу. Возможно, заканчивая расследование, я приду к выводу, что наши интересы пересекаются. Если так случится, я извещу вас заранее.
  И тут с треском рассыпалась еще одна иллюзия. Вот уж никогда бы не подумал, что человек барреттовской наружности и воспитания, да еще облаченный в такой костюмчик, способен на дурные поступки или речи. Впрочем, сказал он всего лишь:
  – Не вздумайте, мистер Вульф! Не советую становиться мне поперек дороги.
  Тут наш гость круто повернулся, чтобы уйти.
  По счастью, я услышал шаги Фрица в прихожей и, сделав Вульфу знак, призывающий задержать Барретта, выскочил из кабинета в прихожую, прикрыв за собой дверь, в тот самый миг, как Барретт обернулся в ответ на какое-то замечание Вульфа.
  Фриц как раз открыл входную дверь, в которую сэндвичем протискивались полицейский шпик, Зорка и еще один сыщик. Не теряя времени на извинения, я бесцеремонно затолкал их всех в гостиную, прикрыл дверь, поспешил к кабинету и едва не сшиб дверью Барретта, который еле успел отпрянуть.
  – Прошу прощения, сэр, я сделал это случайно.
  Барретт пригвоздил меня к месту испепеляющим взглядом и выбрался в прихожую. Я проследил за тем, как Фриц помог ему одеться и выпустил на улицу, после чего сообщил Вульфу о новых визитерах и осведомился, не считает ли он, что Кремер уже вволю налюбовался на орхидеи. Вульф велел позвонить наверх Хорстману – пусть проводит Кремера до лифта. Сделав это, я заглянул в гостиную, чтобы позвать Зорку. Оба шпика тут же двинулись за ней, но я предложил им задержаться, пояснив, что веду Зорку к инспектору Кремеру.
  – Мы поможем тебе, приятель, – заявили они хором, словно сиамские близнецы, не отходя ни на шаг.
  При виде нашего квартета, гурьбой ввалившегося в кабинет, Вульф нахмурился. А минуту спустя нас стало уже полдюжины: Кремер и еще четверо дюжих молодцев против модельерши. Один из сыщиков извлек из кармана блокнот, а я расположился за своим столом с записной книжкой наготове. Вульф откинулся на спинку кресла, сцепив руки в наивысшей точке своего необъятного пищеприемника и глядя на Зорку из-под прикрытых век. Кремер тоже хмуро разглядывал ее.
  Я вспомнил, как звали девицу из Библии, которую напоминала мне Зорка, – Далила. Правда, сейчас выглядела она неважно, растрепанная, с припухшими глазами, испуганная и задерганная, во всяком случае отнюдь не беззаботная. И, памятуя слова Вульфа, я с удовлетворением убедился, что она удосужилась поменять красную хламиду на приличный шерстяной костюм, да еще нацепить чулки и туфли. Впрочем, первым делом Вульф все равно пристал к одежде. Не мог, зануда, простить того, как ловко его провели с пожарной лестницей.
  – Откуда у вас эта одежда? – прорычал он.
  Зорка взглянула на свою юбку так, словно впервые ее увидела.
  – Одезда… – недоуменно произнесла она.
  – Я имею в виду то, что на вас надето. Когда сегодня ночью… сегодня утром вы покинули наш дом, на вас была одна только красная штуковина. Под шубкой. Те же вещи, что мы сейчас видим, находились в чемодане и сумке, которые вы отвезли на квартиру мисс Рид. Это так?
  – Этта ви говорить.
  – А разве я не прав? Кто привез их вам в отель «Бриссенден»? Мистер Барретт?
  Зорка передернула плечами.
  Кремер рявкнул:
  – Мы ведь это докажем! И не только это! После того как вы вышли из отеля, за вами все время следили.
  – Ой, неправду ви говорить. – Зорка закусила нижнюю губу, потом продолжила: – Во-перьвих, если ви знать, где я была, ви бы не ждать так долго, чтобы схватить меня и привести сюда. В-других, я вовсе не виходить из этта отеля, а этти человеки сами ворвались…
  – Это вам не поможет! Теперь, послушайте…
  – Не надо, мистер Кремер, прошу вас. – Вульф раскрыл глаза. – Вспомните свои собственные слова: много ли толку было бы, если бы даже вы сами стояли на тротуаре и видели, как она вошла в дом с ним, а вышла одна. Какой смысл пытаться припереть ее к стенке, если у вас не хватает доказательств?
  – А у вас хватает? – вскинулся инспектор.
  – Не знаю. Как раз собираюсь это выяснить.
  Кремер достал сигару и воткнул ее в рот.
  – Валяйте.
  Вульф прокашлялся и пристально посмотрел на Зорку.
  – Мадам Зорка… Кстати, вас и в самом деле так зовут?
  – Конечно, как же еще?
  – Я сам знаю, что это имя значится на ваших фирменных бланках и оно же фигурирует в телефонном справочнике. Вас назвали так при рождении?
  – Меня так звать.
  – А дальше?
  Она небрежно отмахнулась:
  – Просто Зорка.
  – Послушайте, уважаемая. Вчера ночью вы были пьяны или, по меньшей мере, притворялись пьяной. Сейчас вы не пьяны, хотя выглядите крайне неопрятно. Вы намерены раскрыть нам свое полное имя или нет?
  – Я… – Зорка замялась, потом вдруг решительно отрезала: – Нет. Я не могу.
  – Почему?
  – Потому что мне… Этта будет опасным.
  – Опасным для кого? Для вас?
  – Нет, не для меня… Для других человеки. – Она глубоко вздохнула. – Я ведь беженка. Я бежала.
  – Откуда?
  Зорка помотала головой.
  – Перестаньте ломаться, – резко приказал Вульф. – Не называйте точного места, если боитесь. Пусть не деревню, не город, но страну-то назвать можете? Германия? Россия? Италия? Югославия?
  – Хорошо. Столько можно. Югославия.
  – Понятно. Хорватия? Сербия? Черногория?
  – Я сказала – Югославия.
  – Да, но… Очень хорошо. – Вульф пожал плечами. – Когда вы бежали оттуда?
  – Около один год назад.
  – И прибыли прямо в Америку? В Нью-Йорк?
  – Сперва в Париж. Париж немного время, потом Нью-Йорк.
  – У вас с собой было много денег?
  – О нет. – Зорка даже развела руками, чтобы отмести такое дурацкое предположение. – Нет деньги. Ни у один беженец нет деньги.
  – Насколько я понимаю, то дело, которое вы открыли в Нью-Йорке, требует весьма существенных капиталовложений, особенно поначалу.
  Зорка почти развеселилась.
  – Я так и знать, что вы захотеть спросить. Друг был очень добрый к меня.
  – Вашего друга зовут Дональд Барретт?
  С минуту Зорка молчала, не сводя глаз с Вульфа, потом ответила:
  – Да, этта глупо. Чего я стесняться? Тем более что этта знать несколько человеки и вам можно спросить они и узнать. Да, добрый друг, кто дать мне деньги, этта мистур Барретт. Он, как ви выражаться, теневой компаньон.
  – Значит, он ваш заимодавец? – уточнил Вульф.
  – Зайцедавец? – недоуменно переспросила Зорка.
  – Человек, который дал вам взаймы, – терпеливо объяснил Вульф. – А вы, стало быть, его должница.
  – Одолжница? – Зорка нахмурилась. – Ах да, одолжница. Да, я очень должать ему.
  Вульф кивнул:
  – Сочувствую, мадам. Сам терпеть не могу ходить в должниках. Хотя некоторые относятся к этому совершенно спокойно. Кстати, люди, оставшиеся в Югославии, – те, которым может грозить опасность, если вы откроете свое полное имя, – они ваши родственники?
  – Да, некоторые. Некоторые родственники.
  – Вы еврейка?
  – О нет. Я из очень старая югославская фамилия.
  – В самом деле? Из знати?
  – Ну… – Зорка явно замялась.
  – Понимаю. Не буду настаивать. Эта пресловутая опасность, которая грозит вашим родственникам, – она как-то связана с родом ваших занятий здесь, в Нью-Йорке?
  – Но у меня нет род занятий, кроме мой биззис.
  – Тогда я не совсем понимаю, в связи с чем вашим родным может грозить опасность.
  – Это есть… Это будет навлечь подозрения.
  – Подозрения? На кого?
  Зорка замотала головой.
  – Хватит, – пророкотал Кремер. – Мы и сами видим, что она ненормальная. Я вам сразу хотел сказать, что у нее не все дома. Когда мы утром обыскали ее квартиру…
  Зорка резко вскинула голову и негодующе завопила:
  – Вы посметь залезть в мою квартиру!
  – Да, мадам, – преспокойно ответил Кремер. – И еще в ваш дом моделей. Любой человек, устраивающий представление вроде вашей ночной выходки, должен быть готов к подобному вниманию со стороны полиции. Еще скажите спасибо, что оказались не у нас в управлении. Не то уже давно названивали бы своему доброхоту-дружку, чтобы внес за вас залог. Кстати, туда-то мы и двинемся, когда закончим разговор. – Кремер повернулся к Вульфу: – И дома, и на работе ни единый предмет, ни одна мелочь не проливают свет на ее прошлое дальше чем на год, когда она впервые появилась в Нью-Йорке. Вот почему я сказал, что с ней не все в порядке.
  – Вы нашли ее паспорт?
  – Нет. И это тоже странно…
  – Где ваш паспорт, мадам?
  Зорка подняла глаза на Вульфа и дважды провела языком по губам.
  – Я в этта страна легально, – объявила она.
  – Значит, у вас есть паспорт. Где он?
  Впервые в ее глазах появилось загнанное выражение.
  – Я объяснить. Официальное лицо…
  – А я что, лицо неофициальное? – мрачно спросил Кремер.
  Зорка всплеснула руками:
  – Я потерять он.
  – Кажется, уже горячо, – сказал Вульф. – Теперь по поводу этой ночи. Почему вы позвонили сюда и сказали, что видели, как мисс Тормик подложила что-то в карман мистеру Гудвину?
  – Потому что я сама видеть этта.
  – Почему в таком случае вы не сообщили в полицию?
  – Я просто не хотела делать неприятности. – Зорка подалась вперед. – Послушайте сюда. Все случилось именно так, как я вам говорить. Я хотела не делать неприятности. Потом я думать, что убийство – этта такой ужас и у меня нет права молчать. Тогда я звонить вам и говорить, что полиция я тоже потом говорить. Потом я вспомнила, что мистур Барретт есть друг мисс Тормик и надо сказать ему тоже, и я потом звонить ему тоже. Он, конечно, знает, насколько я беженка, насколько я убегать, но я не должна подвергать людей в опасность…
  – Кстати, где вы познакомились с мистером Барреттом?
  – Я познакомилась с ним в Париже.
  – Продолжайте.
  – Он сказал: ах, какой ужас, полиция меня так много допросить, они должны будут все про меня узнать, и мне и много другие люди этта будет так опасно, и почему бы мне лучше не поехать к мисс Рид, и я собрала вещи…
  В дверь постучали, и в кабинет вошел Фриц. Приблизившись на несколько шагов и стоя за спиной одного из полицейских, он произнес:
  – Мистер Пензер, сэр.
  – Скажи, что у меня здесь мадам Зорка и мистер Кремер.
  – Я уже сказал, сэр. Он настаивает на том, что должен поговорить с вами.
  – Пусть войдет.
  Кремер проревел:
  – Значит, Дональд Барретт велел вам дать стрекача…
  – Одну минутку, – попросил Вульф. – Похоже, к нам подоспело подкрепление.
  Никто из увидевших Сола Пензера впервые даже не заподозрил бы, что он может послужить подкреплением в чем бы то ни было. Роковое заблуждение. Не счесть людей, которые недооценили Сола и жестоко поплатились за такое легкомыслие. Свою старую коричневую кепку и пальто Сол оставил в прихожей, и теперь, когда он стоял в проеме дверей, схватывая миллионы мелочей одним цепким взглядом, все в нем казалось незначительным и не стоящим внимания, кроме огромного носа.
  – Есть доказательства, Сол? – спросил Вульф.
  – Да, сэр.
  – Убедительные?
  – Да, сэр.
  – Приятно слышать. Выкладывай.
  – Я хотел принести сюда ее свидетельство о рождении, но потом решил, что могут быть неприятности, поэтому захватил копию…
  Сол отступил на шаг, потому что Зорка внезапно вскочила и набросилась на него, вереща не своим голосом:
  – Как вы посметь! Вы не имеете…
  Один из шпиков повис у нее на локте, а Кремер прогрохотал:
  – Сядьте на место!
  – Но он… Если он…
  – Сядьте, я сказал!
  Зорка попятилась, споткнулась о ногу второго сыщика, пошатнулась, но упала прямо в кресло. Ее плечи безвольно поникли, и она сидела обмякнув, словно тряпичная кукла.
  Сол сказал:
  – Нужды в тех расходах, на которые вы мне выделили деньги, сэр, не возникло, но я потратил три доллара девяносто центов на телефонный звонок. Мне показалось, что это вполне оправданно.
  – Не сомневаюсь. Продолжай.
  Сол для верности отступил еще на один шаг.
  – Сначала я наведался в квартиру мадам Зорки. Там производили обыск четверо полицейских, а служанка сидела в спальне и плакала. Я заранее решил, что́ сделаю, если найду то, за чем пришел, поэтому… – Он примолк, глядя на Кремера и сыщиков.
  – Продолжай, не обращай на них внимания, – велел Вульф. – Если они и узнают секрет твоего успеха, в следующий раз придумаешь что-нибудь другое.
  – Спасибо, сэр. Словом, я заглянул на минутку – завязать знакомство и постараться, чтобы служанка меня запомнила в лицо. Потом я отправился в дом моделей мадам Зорки на Пятьдесят четвертой улице. Там тоже кишмя кишели полицейские, к тому же это место не показалось мне многообещающим, так что я решил отложить его напоследок. Мне удалось навести справки о троих друзьях и знакомых мадам, и я потратил на них целых четыре часа, включая перерыв на обед, но ничего не добился. В четверть третьего я вернулся в квартиру. Внизу я узнал, что двое полицейских еще оставались там, так что я дождался их ухода, а в два тридцать пять поднялся. Служанка, которая запомнила меня с утра, решила, что я из их компании, хотя я вовсе не представлялся полицейским. Я просто вошел и начал искать…
  Кремер не выдержал:
  – Черт подери, вы выдали себя за…
  – Что вы, инспектор! – потрясенно воскликнул Сол. – Как вы могли такое подумать? Просто я понял, что служанка приняла меня за полицейского, и спорить не стал. В противном случае она не позволила бы мне произвести в доме обыск. Более того, все попытки доказать ей, что я не из полиции, не имели бы успеха. Если же вы по-прежнему считаете, что я поступил неподобающим образом, то хочу в порядке подхалимажа поздравить вас: ваши ребята проделали изумительную работу. Все осталось точь-в-точь в таком же виде, как и прежде, как будто никто ни к чему даже не прикасался. А ведь они прочесали буквально каждый дюйм. Именно поэтому я и не стал искать в очевидных местах, а исходил из предпосылки, что существует какой-то хитроумный тайник. В итоге тайник оказался не таким уж и хитроумным – всего лишь двойное дно в шляпной коробке. Там я и нашел ее свидетельство о рождении, несколько писем и еще кое-какие мелочи. Я сделал копию со свидетельства, а все остальное оставил на прежнем месте. Потом я позвонил из автомата ее матери в город Оттамуа, штат Айова, чтобы проверить…
  – Как, вы позвонили моей матери? – выпалила Зорка.
  – Да, мадам, позвонил. С ней все в порядке, не волнуйтесь – я ее даже не напугал. Выяснив из вашего свидетельства о рождении, что вас зовут Пэнси Жопп, и прочитав письмо…
  – Что ты сказал? – переспросил Вульф. – Как ее зовут?
  – Пэнси Жопп, сэр. – Сол выудил из кармана бумажку. – П-э-н-с-и Ж-о-п-п. Ее отца зовут Уильям О. Жопп. Он держит продуктовую лавку. Пэнси родилась в Оттамуа девятого апреля тысяча девятьсот…
  – Дай мне бумажку.
  Сол отдал листок Вульфу. Вульф пробежал его глазами, потом перевел взгляд на женщину, которая сидела ни жива ни мертва, и промычал (именно промычал – впервые за несколько лет):
  – К чему-у-у?
  – Что – к чему-у-у? – в тон ему огрызнулась лже-Зорка.
  – Весь этот идиотский вздор? Дурацкая комедия?
  Она одарила его таким взглядом, словно мечтала всадить в него нож:
  – А какая участь, по-вашему, ожидала бы кутюрье с Пятой авеню, если бы вдруг выяснилось, что ее подлинное имя – Пэнси Жопп? – Она от негодования сорвалась на визг. – Что бы, по-вашему, случилось?
  Вульф, вне себя от злости, погрозил ей рукой.
  – Отвечайте! – проревел он. – Вас и в самом деле зовут Пэнси Жопп?
  – Да.
  – И вы родились в Оттамуа, штат Айова?
  – Да.
  – Когда вы оттуда уехали?
  – Я… Я ездила в Денвер…
  – Я спрашиваю не про Денвер! Когда вы переехали оттуда?
  – Два года назад… почти два года. Папа дал мне денег на поездку в Париж, я устроилась там на работу, освоила профессию модельера… Потом познакомилась с Дональдом Барреттом, и он предложил…
  – Откуда вы взяли имя Зорка?
  – Где-то вычитала.
  – Вы хоть раз были в Югославии?
  – Нет.
  – А еще где-нибудь в Европе, помимо Парижа?
  – Нет.
  – А вчера вы сказали правду – почему вы позвонили сюда, а потом сбежали к мисс Рид?
  – Да. Господи, как глупо, какая я дура… – Она судорожно сглотнула. – Меня мучила совесть из-за того, что случилось убийство. Если бы я не позвонила, ничего бы сейчас не… – Она в отчаянии заломила руки. – Как бы это… Можно ли сейчас…
  Ее подбородок предательски задрожал.
  – Мисс Жопп! – рявкнул Вульф. – Не смейте! Арчи, убери ее отсюда! Выставь ее прочь!
  – С префеликий удофольстфий, мистур Вульф, – бодро откликнулся я.
  Глава шестнадцатая
  Вульф бросил взгляд на настенные часы и произнес:
  – Уже без десяти четыре. Скоро мне придется вас покинуть – меня ждут цветы.
  В кабинете снова царили мир и спокойствие. Шпики отбыли, уведя с собой мисс Жопп. В управлении ее поджидал лейтенант Роуклифф, которому предварительно позвонили.
  – И все-таки она может оказаться подсадной уткой, – сказал Кремер. – Мы тоже наводили справки среди ее коллег и знакомых. Кто говорил, что она турчанка, кто называл ее венгеркой, еврейкой российского происхождения, даже наполовину японкой. Думаю, нам не помешает все перепроверить как следует.
  Вульф потряс головой.
  – Оттамуа, штат Айова, – скривился он.
  – Да, пожалуй, вы правы, – признал инспектор. – Однако это означает, что вы тоже шли по ложному следу?
  – Нет, – покачал головой Вульф. – Просто теперь…
  – Теперь вы остались с носом, верно? – гоготнул Кремер и, не дождавшись ответа, задумчиво посмотрел на Вульфа, потом сказал: – Что до меня, я не отказываюсь от своей игры и по-прежнему рассчитываю на вас. Если вы сейчас подниметесь в оранжерею, я составлю вам компанию. Если пойдете на кухню готовить соус для салата, я…
  – Соус для салата готовят не на кухне. Его смешивают прямо на обеденном столе и тут же употребляют в пищу.
  – Пусть так. Неважно – зачем бы вы ни отправились на кухню, я пойду с вами. Теперь уже совсем очевидно, что вам известно, где собака зарыта, а мне – нет. Возьмем даже тот факт, что Дональд Барретт посоветовал Зорке Жопп спрятаться, чтобы мы до нее не добрались. Я бы успел состариться, прежде чем выжал из него сведения о ее местонахождении, когда и комиссар полиции и окружной прокурор дружно решили поиграть в молчанку. Разве я не прав? Вы же даже не стали тратить время на Дональда – его папаша, Джон П. Барретт, самолично соизволил прийти к вам, прямо сюда в контору. Кому-нибудь такое скажешь – не поверят.
  Вульф посмотрел на меня:
  – Арчи! Выясни у Теодора: неужто он не понял, что, когда я посылаю гостя в оранжерею, тот должен любоваться орхидеями, а не…
  – Не стоит, – хмыкнул Кремер. – Я не спускался и не подсматривал. Роуклифф сказал мне по телефону, что получил донесение: Джон П. Барретт вошел к вам в дом в два часа пятьдесят пять минут.
  – Вы установили слежку за мистером Барреттом?
  – Нет.
  – Понятно. Вы обложили наш дом сотней ищеек.
  – Не сотней. Но я уже говорил и готов повторить, что в настоящее время ваш особняк и впрямь интересует меня куда больше, чем любой другой дом во всем Манхэттене. Если вы захотите меня выдворить, вам придется вызвать полицию. Кстати, Роуклифф сказал мне еще кое-что: им удалось найти Белинду Рид. Она сейчас на концерте в театре Линкольна. Она нужна нам здесь?
  – Мне – нет.
  – Тогда и мне не нужна. Ребята сами о ней позаботятся. Если она сумеет представить веские доказательства своей невиновности… Это меня?
  Я кивнул и встал со стула, чтобы Кремер мог ответить на очередной звонок. На сей раз он разговаривал совсем мало. Пару раз поддакнул, произнес несколько ничего не значащих фраз, положил трубку и вернулся на место. Не успел я сесть на свой стул, как зазвонил внутренний телефон. Пока я подтягивал к себе аппарат и снимал трубку, Вульф полюбопытствовал, нет ли чего новенького, а Кремер ответил, что нет, ничего примечательного он не узнал. Я поднес трубку к уху и услышал голос Фреда Даркина:
  – Арчи? Поднимайся сюда.
  – Черт побери, Фриц, я занят! – раздраженно пролаял я. Потом, чуть подождав, прибавил: – Ну ладно, ладно, не злись, сейчас зайду.
  Я встал, неспешно вышел в прихожую, плотно закрыл за собой дверь, повернул к лестнице, бесшумно взлетел по ступенькам и вошел в спальню Вульфа. Фред Даркин сидел на стуле возле кровати, куда я и усадил его два часа назад.
  Увидев меня, Фред заворчал:
  – Ну и работка, черт побери…
  – Не жалуйся, браток. От каждого – по способностям. Кто там – Лофхен?
  Фред кивнул:
  – Я не стал тебе звонить, когда мы получили донесение про Зорку, потому что он сказал привести ее сюда, но сейчас…
  – Где Лофхен?
  – Ее «хвост» позвонил в управление. – Фред заглянул в блокнот. – Утром они проследили ее до милтановского заведения. Оттуда она вышла в десять пятьдесят три и вернулась в дом четыреста четыре по Восточной Тридцать четвертой улице…
  – Черт побери! Кто-нибудь с ней был?
  – Нет, она приехала одна. Пробыла наверху всего десять минут. В одиннадцать пятнадцать спустилась, пошла пешком на Вторую авеню и села в такси. Такси высадило ее напротив Мейдстоун-билдинг на Сорок второй улице. Преследователи чуть поотстали, и она успела войти в лифт, двери которого закрылись прямо перед их носом. Лифтер не сказал им, на каком этаже она вышла, хотя, как мы с тобой знаем, это ничего бы им не дало. Она могла спуститься или подняться пешком по лестнице на любой другой этаж. Лифты в вестибюле Мейдстоун-билдинг находятся в четырех разных местах, так что агенты боялись отлучиться к телефону, но только что мимо проходил полицейский, они остановили его и попросили передать это донесение. Они уверены, что пока она здания не покинула, но просят подмогу, потому что близится час пик.
  – Это все?
  – Самое существенное.
  Я скорчил гримасу:
  – А Кремер, мерзавец, уверяет, что ничего примечательного не узнал! Вульф сейчас должен увести его в оранжерею. Когда услышишь, что лифт поднимается, спускайся в кабинет и оставайся там. Отвечай на все звонки. Если кто-нибудь пожалует, извести Вульфа по внутреннему телефону. Изложи в письменном виде все, что рассказал мне, добавь, что я поехал в Мейдстоун-билдинг, и отошли отчет Вульфу через Фрица. Если я позвоню, а в кабинете будут посторонние, используй код. Понял?
  – Да. Но только почему бы мне самому не поехать…
  – Нет, малыш, это работа для профессионала.
  Я оставил его сидеть с разинутой пастью. Спустившись по лестнице и стараясь не топать, как носорог, я прокрался на кухню и сказал Фрицу:
  – Ступай в кабинет и скажи Вульфу, что гуся так и не доставили и ты отослал меня за ним на рынок. Скажи, что я бешено сопротивлялся, и пожалуйся на слова, которыми я тебя обозвал. Все это – ради инспектора Кремера. Остальное добавит Фред. Усек?
  – Да, – прошептал Фриц.
  В прихожей я прихватил пальто со шляпой и вышел на улицу. Сотни ищеек я не заметил, но на тротуаре невдалеке от нашего крыльца торчал какой-то сыщик, а на противоположной стороне улицы со скучающим видом прогуливался другой филер, и в пятидесяти ярдах к востоку стояло такси. Не говоря уже о машине Кремера, рыло которой почти уткнулось в хвост моему родстеру. Я забрался в родстер, запустил мотор, крикнул шоферу Кремера: «Следуйте за мной на место преступления!» – и покатил вперед. Далеко ехать мне не пришлось – свернув за угол, я оставил позади пару кварталов по Десятой авеню, остановился у тротуара, выключил зажигание, выбрался из машины и поймал первое же проезжавшее мимо такси. Выждав с минуту, не покажется ли с Тридцать пятой улицы машина Кремера или такси, и убедившись, что мое приглашение не возымело действия, я велел таксисту везти меня на перекресток Сорок второй улицы и Лексингтон-авеню.
  Когда я вошел в отделанный мрамором вестибюль пятидесятиэтажного Мейдстоун-билдинг, мне стало не по себе. Ведь приехал я сюда только потому, что получил жесткий наказ от Вульфа: если Фред хоть что-то разнюхает о Карле Лофхен, я должен немедленно спешить к ней. Вот я и поспешил. А не по себе мне стало, потому что я очутился в громадном лабиринте-вестибюле с четырьмя лифтами, бесчисленными коридорами и лестницами и (почти наверняка) дополнительными выходами из цокольного этажа. Можно было побиться об заклад, что жертва уже давно улизнула. Если же и нет, шансов отыскать ее у меня имелось примерно столько же, как найти иголку в стоге сена. Впрочем, к полицейским, судя по всему, подоспело солидное подкрепление – мой наметанный глаз при самом беглом осмотре сразу засек троих шпиков. Словом, мне стало ясно, что вестибюль для меня не подходит. Даже если она вдруг спустится на лифте и выпрыгнет прямо ко мне в объятия, в таком окружении мне ничего не светит.
  В такси по пути сюда я, правда, наметил один план и сейчас решил претворить его в жизнь. Указатель размещавшихся в здании компаний был разбит на две части: на левой стороне вестибюля от «А» до «Л», а на правой – от «М» до «Я». Сначала я пробежал глазами левую половину, надеясь отыскать хоть какой-то полезный намек. Ничего не добившись, я переместился в правую часть, где вскоре наткнулся на название «„Уилер и Дрисколл“, 3259». Понимая, что это, скорее всего, простое совпадение, я тем не менее продефилировал к окошку справочной и сказал сидевшему за стеклом парню:
  – Я ищу одного знакомого, но не знаю, в какой фирме он работает. Нэт Дрисколл. Или Натаниэль Дрисколл.
  Парень со скучающим видом раскрыл справочник, ткнулся в него скучающим взглядом и скучным голосом изрек:
  – Дрисколл Натаниэль, комната тридцать два пятьдесят девять, тридцать второй этаж, лифт…
  Я не дослушал. Сердце радостно заколотилось. Как я люблю, когда предчувствие меня не обманывает!
  Я вышел из лифта на тридцать втором этаже и прошагал не менее полумили по коридорам, трижды завернув за угол, прежде чем оказался перед дверью в комнату номер 3259, на которой было начертано:
  УИЛЕР И ДРИСКОЛЛ,
  импортеры и брокеры
  Я толкнул дверь, вошел в приемную и очутился в царстве роскоши и процветания, судя по коврам, мебели и секретарше. Последняя, казалось, попала в секретарское кресло только потому, что ей до смерти приелось кататься на яхтах или резаться в Монте-Карло в рулетку. Судорожно сглотнув, я выдавил:
  – Моя фамилия Гудвин, я хотел бы поговорить с мистером Натаниэлем Дрисколлом.
  – Он вам назначил встречу?
  – Нет, я просто проходил мимо и решил заскочить. Вы слышали про историю с бриллиантами? Которые, как он думал, у него украли?
  – О да. – Уголок ее рта дернулся. – Еще бы.
  – Передайте ему, что меня прислала мисс Тормик. Я представляю интересы мисс Тормик.
  – Мне очень жаль, но мистера Дрисколла сейчас нет.
  – Он уехал домой?
  – Нет, он вообще сегодня не приходил.
  С одной стороны, мое предчувствие не только не умерло, но, напротив, лягалось и понукало меня, словно с цепи сорвалось, с другой – уж больно неуклюже врала эта красотка. Я не стал спорить, вытащил блокнот и написал на верхнем листке:
  
  Если не хотите, чтобы пару минут спустя сюда ворвалась свора полицейских, которые разыскивают Вашу учительницу фехтования, то давайте немного потолкуем. И ради бога, проследите, чтобы она не спускалась в вестибюль.
  А. Г.
  
  Я ухмыльнулся прекрасному лживому церберу в знак того, что не обиделся (тут я, кстати, душой не покривил).
  – Могу я попросить у вас конверт?
  Секретарша молча протянула мне конверт, я вложил в него листок бумаги, облизнул клеевую полосу на отвороте и заклеил.
  – Вот, – сказал я. – Будьте паинькой, передайте его мистеру Дрисколлу и не пререкайтесь. Разве я похож на человека, который пришел бы с ним повидаться, не будучи уверен, что он на месте?
  Ни слова не говоря, очаровательная стражница нажала на кнопку. Слева открылась дверь, вошел мальчишка-посыльный, и она отдала ему конверт, поручив положить его на стол мистера Дрисколла.
  – Отдай конверт самому мистеру Дрисколлу, – уточнил я.
  Потом, как только посыльный исчез, я прошагал к входной двери, приоткрыл ее, вышел в коридор и остановился так, чтобы было удобнее обозревать весь коридор. Мимо проходили какие-то люди, но признаков поспешного бегства не наблюдалось. Лишь минуты три спустя футах в пятидесяти левее меня из-за двери высунулась верхняя часть головы, включая лоб и пару испуганных глаз. Я решительно выкрикнул:
  – Ну-ка назад!
  Голова дернулась, исчезла и больше не показывалась. Меня окликнула секретарша. Я повернулся и увидел, что мальчонка-посыльный стоит, придерживая открытую дверь.
  – Сюда, пожалуйста, сэр, – сказал он.
  Я проследовал за ним по внутреннему коридору мимо трех дверей до четвертой и последней, которую он вежливо открыл, пропуская меня вперед. Войдя, я очутился в комнате, которая раз в пять превышала приемную по размерам и раз в шесть – по роскоши. В углу комнаты за огромным элегантным столом восседал Нэт Дрисколл.
  – Если вы украдкой выпроводили ее отсюда, пока я пробирался по коридору, она неминуемо попадет в лапы фараонов, – сказал я, надвигаясь.
  – М-м, – проблеял Дрисколл, вцепившись руками в край стола так, что костяшки пальцев побелели.
  Выглядел он растерянным и перепуганным, как будто увидел привидение.
  Я огляделся по сторонам.
  – Где она?
  – Бмя-а, – только и выдавил Дрисколл.
  Из кабинета открывались только две двери. Я подошел и толкнул ближайшую – за ней оказались только выложенные кафелем стены, умывальник и унитаз. Я прошествовал к другой двери и решительно распахнул ее. За дверью обнаружилась небольшая каморка, уставленная стеллажами и картотечными ящиками. Секретарша, сидевшая за письменным столом, бросила на меня испуганный взгляд. Он, однако, не шел ни в какое сравнение с тем взглядом, каким наградила меня съежившаяся в стоявшем в углу кресле и дрожавшая как осиновый лист Карла Лофхен.
  Она ничего не сказала, а просто таращилась на меня. Кто-то сзади стиснул мой локоть. Я обернулся и, в свою очередь, изумленно вылупился на Натаниэля Дрисколла. Вот уж никогда бы не подумал, что у него хватит сил так сдавить локоть. Я вырвался, Дрисколл ввалился за мной в комнатку, и я притворил дверь.
  – И что вы замыслили? – накинулся я на него. – Хотели продержать ее здесь, пока не закончатся похороны?
  Тихим напряженным голосом, не спуская с меня глаз, Карла спросила:
  – Где Нийя?
  – С ней все в порядке. Пока, во всяком случае. А вот за вами следили и теперь знают, что вы здесь…
  – Следили?
  – Да вот, представьте себе. За вами неотступно следовал «хвост». Вернее, целых два. Сейчас копы заполонили вестибюль, перекрывая все лифты и выходы.
  Дрисколл плюхнулся в кресло и глухо застонал. Голубоглазая секретарша деловито осведомилась:
  – А вы – Арчи Гудвин из конторы Ниро Вульфа?
  – Он самый. Рад познакомиться. – Я посмотрел Карле в глаза: – Это вы убили Рудольфа Фабера?
  – Нет.
  Дрожь пробежала по телу Карлы, но девушка уняла ее и снова сидела напряженная и прямая как палка.
  – Вы имеете в виду Ладлоу? – проблеял Дрисколл. – Перси Ладлоу?
  – Разве? Вы заблуждаетесь. В котором часу Дрисколл пришел сегодня на работу? – требовательным тоном спросил я у секретарши.
  – Спросите его сами, – ледяным голосом ответила она.
  – Я спрашиваю вас. И вообще, дамы и господа, зарубите себе на носу: пусть я вам не самый близкий и преданный друг, но просто ангел по сравнению с теми парнями, что поджидают вас внизу. И кстати, отнюдь не для того, чтобы взять у вас автограф. В противном случае я прихватил бы их сюда с собой. Впрочем, это не поздно исправить в любую минуту. Итак, в котором часу Дрисколл пришел сегодня на работу?
  – Примерно в половине двенадцатого.
  – А до этого он сегодня здесь не появлялся?
  – Нет.
  – А в котором часу он выходил?
  – Он вообще не выходил. Обед ему принесли сюда – из-за мисс Лофхен.
  – А она пришла в одиннадцать двадцать?
  – Да. – Секретарша не оттаяла ни на градус. – А откуда вы знаете? Как вы вообще узнали, что она здесь?
  – Интуиция, – ухмыльнулся я. – Я – гений интуиции. – Я повернулся к Дрисколлу: – Значит, вы не убивали Фабера?
  Бедняга начал заикаться. Совсем как Роуклифф.
  – В-вы… Вы имеете в виду Л-ладлоу…
  – Я имею в виду Рудольфа Фабера. Сегодня незадолго до полудня его нашли мертвым на полу квартиры, которую снимают Нийя Тормик и Карла Лофхен. Его закололи каким-то колющим оружием. Мы с мисс Тормик приехали туда в поисках мисс Лофхен, но нашли его труп.
  Похоже, секретаршу наконец прошибло. Глаза Дрисколла расширились, а нижняя челюсть отвисла. Я набросился на Карлу:
  – Он был там, когда вы туда приехали. Либо живой, либо мертвый, или сначала живой, а потом мертвый.
  – Я не уби… Я там не была…
  – Да бросьте вы. Что мы с вами тут – в прятки играем? За вами следили. Вы поднялись в подъезд в пять минут двенадцатого, а вышли в четверть двенадцатого. Фабер был там.
  Карла снова содрогнулась:
  – Я его не убивала.
  – Вы его видели?
  Она помотала головой и несколько раз судорожно сглотнула:
  – Я не… Я ничего не скажу. Я уезжаю, вообще уезжаю из Америки. – Она заломила руки. – Пжалста! Помогите мне! Мистер Дрисколл поможет мне. И вы должны…
  Дрисколл, похоже, начал приходить в себя. Во всяком случае, он спросил уже вполне приличным тоном:
  – Вы говорите, что Фабера убили в ее квартире? Закололи?
  – Да.
  – И она была там примерно в то же время?
  – Она вышла из своего дома за тридцать минут до того, как был найден труп Фабера.
  – Господь всемогущий!
  Дрисколл ошалело уставился на Карлу Лофхен. Секретарша тоже пожирала ее глазами.
  Я нарушил молчание:
  – Она говорит, что не убивала его. Не знаю, так ли это. Для меня главное, что Ниро Вульф хочет поговорить с ней, прежде чем ее схватит полиция. Что вы собирались делать – помочь ей скрыться?
  Дрисколл кивнул. Потом потряс головой:
  – Не знаю. Господи, она ведь… ни словом не обмолвилась о Фабере. Она сказала… – Он всплеснул руками. – Черт побери, она умоляла меня! Поклялась, что не имеет ни малейшего отношения к… тому, что случилось с Ладлоу. И зачем она так? Она мне очень помогла с фехтованием… Самое большое удовольствие в моей жизни… Она прекрасный учитель и очаровательная женщина! Я был бы счастлив иметь такую сестру – я ей так и сказал! Или дочку. Дочку даже лучше! Она пришла сюда и взмолилась, чтобы я ее спас, и я согласился помочь ей, даже не посоветовавшись со своим юристом! И я ни о чем не жалею! Пусть даже ее квартира была бы битком набита трупами, я никогда не поверю, что эта женщина может быть убийцей!
  – Насколько я понимаю, – вставила секретарша, – никому не возбраняется помогать другим лицам, если эти лица не совершили преступления. Это вполне законно.
  – Плевать мне на закон! – взорвался Дрисколл. – При чем тут закон?
  – О'кей. – Я предупредительно поднял руку ладонью вверх. – Не надо так орать. Дело в том…
  – Я хочу, чтобы вы поняли…
  – Успокойтесь. Я все понимаю. Вы настоящий герой. Только хватит об этом. Вот как обстоят дела. Вам не удастся отправить ее в кругосветный круиз. Во-первых, ее отсюда не выпустят, а во-вторых, я сам не позволю вам это сделать. Ниро Вульф хочет ее видеть, а он всегда добивается своего. В противном случае он озвереет и выгонит меня под зад коленом. Не знаю, кто она на самом деле – замечательная женщина или убийца, но одно я знаю твердо: следующим пунктом повестки дня для нее идет встреча с Ниро Вульфом. И я отвечаю за эту встречу головой.
  – А что, – ехидно вмешалась голубоглазая секретарша, – вы сумеете устроить так, что ее отсюда выпустят?
  – Разумеется, – мрачно согласился я. – Могу я воспользоваться вашим телефоном?
  Она молча подвинула ко мне аппарат, я снял трубку и попросил цербершу из приемной соединить меня с определенным номером. Несколько секунд спустя мне ответили.
  – Алло! – сказал я. – Отель «Александр»? Позовите, пожалуйста, Эрни Флинта, детектива.
  Пару минут спустя Флинт взял трубку.
  – Алло, Эрни? Арчи Гудвин… Да, верно… Как дела? Все замечательно, спасибо. Учусь на сыщика… Ни за что на свете! Послушай, я тут на задании, и мне нужна твоя помощь. Отправь посыльного в униформе в Мейдстоун-билдинг, комната тридцать два пятьдесят девять… Погоди минутку. Он должен быть небольшого роста, примерно пять футов три дюйма, и худощав. И обязательно в кепке – не забудь! Желательно смуглолицый, брюнет с темными глазами… Вот и отлично. Пусть захватит с собой сверток, в котором будет его собственная одежда, включая шляпу… Совершенно верно. Нет, недолго. Он вернется в течение часа, но вам придется пока выдать ему другой комплект униформы… Нет, что ты! Самое обычное задание. Мне нужно просто выручить приятеля. Потом расскажу. Только не мешкай, Эрни, прошу тебя.
  Я повесил трубку, выудил из кармана расходные деньги, отстегнул десятку и протянул секретарше:
  – Сбегайте в ближайший магазин и купите черные полуботинки на низком каблуке – ее размера. Такие, какие носят посыльные. Только побыстрее.
  Секретарша метнула взгляд на ноги Карлы.
  – Пятый?
  Карла кивнула. Дрисколл сказал секретарше:
  – Верните ему деньги.
  Он достал бумажник и вынул из него двадцатидолларовую бумажку.
  – Вот, купите что-нибудь получше.
  Голубоглазая стервочка взяла двадцатку, возвратила мне десятку и отчалила. Приветливости ей, конечно, не хватало, но смекалкой Бог не обидел.
  – Я никуда не пойду, – заявила вдруг Карла.
  – Вот как? – удивился я. – Не пойдете?
  – Нет.
  – Предпочитаете поехать в ближайшее управление полиции и пообщаться с тамошними кавалерами?
  – Я… Нет, я хочу уехать. Я должна уехать. Мистер Дрисколл пообещал, что поможет мне.
  – Угу. К сожалению, ему проворства не хватило. Несмотря на все ваши уроки. Впрочем, вас бы все равно внизу арестовали. Вы хоть понимаете, в каком положении сейчас очутились?
  – Понимаю, – еле слышно прошелестела Карла. – Я влипла в ужасную историю. Господи, вы даже не представляете, в какую ужасную!
  – Ошибаетесь. Очень даже представляю. Стал бы я в противном случае так рисковать, чтобы вызволить вас из этой передряги и отвезти к Ниро Вульфу!
  – Ничего путного он от меня не добьется. Я и разговаривать с ним не стану. Ни с ним и ни с кем иным.
  Дрисколл встал, подошел к ней и остановился, глядя ей в глаза.
  – Послушайте, мисс Лофхен, – сказал он, – мне кажется, что вы ведете себя неблагоразумно. Я вполне понимаю ваше нежелание говорить с полицейскими, но Ниро Вульф – совсем другое дело. Насколько я наслышан, это очень разумный и…
  Дрисколл продолжал нести какой-то вздор, когда позвонила секретарша и возвестила, что посыльный ожидает в приемной.
  Я отослал Дрисколла с Карлой в кабинет и попросил, чтобы посыльного направили ко мне. Что ж, подумал я, увидев вошедшего малого, Эрни угадал – как раз то, что нужно, разве что на дюйм повыше. Парнишка улыбался во весь рот в предвкушении хорошего розыгрыша. Пока он переодевался, я всучил ему пару долларов и напутствовал:
  – Посидите еще немного здесь. Из окна открывается прекрасный вид. Минут двадцать, не больше. Потом зайдет голубоглазая девушка и скажет, что вы свободны. Когда вернетесь в отель, вам выдадут другую униформу. Два доллара – за труды, и вот еще пятерка, чтобы легче было держать язык за зубами. О'кей?
  Юноша радостно согласился. Я оставил ему пятерку, забрал униформу, кепку и оберточную бумагу, вышел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
  Карла сидела на краешке кресла, а секретарша, стоя перед ней на коленях, помогала натянуть полуботинки, в то время как Дрисколл, засунув руки в карманы, с мрачным видом наблюдал за их манипуляциями. Наконец Карла встала, потопала ногами и объявила, что туфли ей в самый раз. Я вручил ей униформу и обратился к Дрисколлу:
  – Отвернитесь.
  Дрисколл зарделся и пролепетал:
  – Я… Я могу выйти…
  – О, я и забыл, какой вы скромник. Как хотите. А я вот отвернусь.
  Дрисколл отошел к окну и уставился наружу. Я подозрительно покосился на него. На улице уже смеркалось, и окно в ярко освещенной комнате служило преотличным зеркалом. Впрочем, возможно, я был к нему несправедлив. Я расстелил оберточную бумагу на столе и, дождавшись, когда секретарша передаст мне одежду Карлы, в том числе пальто и шляпку, аккуратно завернул их и перевязал бечевкой.
  – Кажется, под мышками немного жмет, – заметила секретарша.
  Я оглянулся:
  – Немудрено. Иначе и быть не могло. Ничего, сойдет. Пройдитесь до двери и назад.
  Карла прошлась. Я нахмурился:
  – Бедра ни к черту. То есть я хочу сказать, они замечательные, но… вы меня понимаете. Наденьте кепку. Придется подколоть волосы повыше. Над левым ухом торчит еще прядь. Вот, так уже лучше. Думаю, мы их обставим. Как считаете?
  – Надеюсь, – холодно произнесла голубоглазая бестия. – Вы же разработали столь блестящий план.
  – Ничего не выйдет, – заныл Дрисколл. – Я бы ее даже издали узнал.
  – Да, вас бы нам ни за что не провести, – ядовито согласился я. – По вестибюлю шастают сотни людей. С какой стати им обращать внимание на мальчишку-посыльного? В любом случае другого выхода у нас нет. – Я засунул сверток под мышку и повернулся к Карле: – На этом этаже опасаться вам некого. Вниз мы спустимся вместе, в одном лифте. Вы выйдете в вестибюле первая. Двигайте прямо к выходу на Лексингтон-авеню и ступайте наружу, не оглядываясь и не глазея по сторонам. Я буду следовать за вами по пятам. Поверните направо и шагайте до Сорок второй улицы. Перейдите на другую сторону. Между Сорок третьей и Сорок второй улицами стоят такси. Садитесь в любую машину и велите отвезти вас на перекресток Тридцать седьмой улицы и Десятой авеню…
  Секретарша вставила:
  – Вы же будете с ней…
  – Я поеду следом за ней в другом такси. Возможно, кто-то из шпиков в вестибюле узнает меня и решит полюбопытствовать, какого черта я тут слоняюсь. Мне вовсе не улыбается, чтобы меня засекли в одной машине с посыльным, особенно если у посыльного такие крутые бедра. Итак, пересечение Тридцать седьмой улицы с Десятой авеню. Поняли?
  Карла кивнула.
  – О'кей. Ждите в такси, пока я не подойду. Если попробуете отмочить какой-нибудь трюк, вам крышка. Вас сейчас ищет в Нью-Йорке каждый полицейский. Понятно?
  – Да, но я хочу… Я должна…
  – Сейчас уже неважно, чего вы хотите, как шепнула птичка тому парню, который выпал из самолета. Подождете меня, не вылезая из такси?
  – Да.
  – Договорились. Пока, ребята. Через десять минут, не раньше, отправьте парнишку назад. А с вами, Дрисколл, мы скоро сразимся на шпагах.
  Прощаясь с Карлой за руку, Дрисколл, казалось, готов был вот-вот расплакаться. От секретарши веяло прежним арктическим холодом, но голос ее, когда она пожелала Карле счастливого пути, звучал чуть-чуть хрипловато.
  Мы отчалили. Глядя, как Карла идет впереди меня по коридору, я невольно поежился: уж больно нелепо она смотрелась. Впрочем, я судил не по тому, что видел, а по тому, что знал. Другие пассажиры в лифте удостоили ее мимолетным взглядом, но не более того. Выйдя из лифта, Карла решительно зашагала через вестибюль к выходу на Лексингтон-авеню, и мне уже казалось, что все обойдется, когда сзади послышался голос:
  – Эй, Гудвин! Арчи!
  Глава семнадцатая
  Я вздрогнул как ошпаренный, замер и обернулся – на меня горой надвигался сержант Пэрли Стеббинс. Больше всего я опасался за Карлу, но на сей раз девчонка повела себя молодцом. Она, безусловно, слышала, как меня окликнули, но не завизжала и не упала в обморок, а продолжала свой путь как ни в чем не бывало. Я следил за ней уголком глаза, пока приветствовал Пэрли как самого близкого и закадычного друга:
  – Ну надо же! Кого я вижу! Вот так сюрприз!
  – Сюрприз, говоришь? – прорычал Пэрли. – А какого черта ты тут ошиваешься?
  Я воровато огляделся по сторонам, как бы желая убедиться, что нас никто не подслушивает, потом приблизил рот к его внушительному розовому уху и прошептал:
  – Не твое собачье дело!
  – Надо же, какое совпадение, – процедил Стеббинс.
  – Что ты имеешь в виду?
  – Что мы встретились именно в этом здании.
  Я пошлепал его по груди:
  – А вот это и в самом деле забавно.
  – Что забавно?
  – Ты говоришь, что это совпадение. То-то и забавно, потому что я сам как раз собирался сказать про совпадение. Не возражаешь, если скажу? Так вот: надо же, какое совпадение!
  – Иди к дьяволу!
  – Только вместе с тобой, дружище. Кстати, а чего тебе здесь понадобилось? – Я снова огляделся по сторонам. – Тебе и твоим дружкам?
  – Пошел отсюда!
  – Успешная облава?
  – А что у тебя в этом свертке?
  – Револьверы, цианид, ятаганы, наркотики, украденные драгоценности и бутылка свеженькой крови. Хочешь посмотреть?
  – Вали отсюда!
  Я вежливо пожал плечами и отвалил. Ну что ж, это препятствие мы преодолели. Сейчас главную опасность представляла сама Карла, которая вбила себе в голову, что должна покинуть Америку, и могла в самом деле попытаться осуществить это намерение. Или нет. Как бы то ни было, увидев перед входом пустое такси, я не стал в него запрыгивать. Я невозмутимо протопал до угла, заглянул в аптеку «Биггерс» и остановился перед витриной.
  Поскольку у аптеки был второй выход, на Сорок третью улицу, любой «хвост», который бдительный Стеббинс мог отрядить за мной, должен был либо ворваться следом, либо поспешить за угол, чтобы оттуда без помех приглядывать за обоими выходами. Не заметив признаков погони, я неспешно вышел на Сорок третью улицу, пересек ее, зашел в здание вокзала Гранд-Сентрал, постоял в курительной комнате, чтобы лишний раз удостовериться, что за мной не следят, вышел на Мэдисон-авеню, вскочил в такси и сидел в нем, затаив дыхание и жутко нервничая до тех самых пор, пока такси не подкатило к месту встречи и я не убедился, что Карла ждет.
  Отпустив такси, я подошел к ее машине, открыл дверцу, пригласил девушку выйти, расплатился с водителем, дождался, пока такси скроется за углом, и лишь тогда повел Карлу к стоявшему неподалеку родстеру. Она не противилась и не задавала никаких вопросов. Усадив ее на пассажирское сиденье, я всучил ей сверток с одеждой.
  Мне понадобилось всего три минуты, чтобы пересечь Девятую авеню, проехать до Тридцать четвертой улицы и остановиться посередине квартала. Сумерки уже спустились, так что я предусмотрительно заглушил мотор, не доехав до уличного фонаря. После этого я повернулся к Карле.
  – Перед домом Вульфа роятся фараоны, – сказал я. – Придется нам пробраться с черного хода. Идите за мной и не раскрывайте рта, пока не войдем в дом. Только не отставайте ни на шаг.
  – Я должна знать… – Ее голос задрожал, и она замолчала. Потом взяла себя в руки и продолжила: – Я должна знать хотя бы одно: Нийя там?
  – Не знаю. Когда я уходил, ее не было.
  – А где она?
  – В полицейском управлении. Но не под арестом. Ее пытались допросить, но она отказывалась отвечать. Возможно, ее привели к Вульфу, но, может быть, и нет. Не знаю. А вот инспектор Кремер сейчас должен быть здесь, у Вульфа.
  – Вы же сказали, что мне предстоит поговорить только с самим Вульфом…
  – Я сказал, что Вульф хочет первым поговорить с вами. Идемте.
  Я вылез из машины, открыл правую дверцу и помог Карле выбраться. Мы вошли в темный проход между гаражом и складом и прокрались по нему до двери в деревянном заборе. Этим путем и сбежала Зорка, только ей было достаточно повернуть изнутри ручку замка-защелки, а вот мне пришлось воспользоваться ключом. Я провел девушку через дворик и вверх по ступенькам на невысокое крыльцо, отомкнул дверь и вошел на кухню. Там никого не было, кроме Фрица.
  Фриц уставился на меня:
  – Арчи, почему ты не постучал?
  – Извини, забыл. Все в порядке. Последи здесь за мисс Лофхен минуты четыре, пока я вернусь.
  – Мисс Лофхен? – недоуменно переспросил Фриц и лишь тогда заметил за моей спиной Карлу.
  – Да. Лучше бы спрятать ее в кладовой.
  Я оставил сверток на стуле, вышел тем же путем, которым пришел, сел в родстер, обогнул два угла, лихо подкатил к нашему дому и остановился напротив парадного крыльца. К полицейскому автомобилю присоединился его близнец, а такси стояло на том же месте, чуть поодаль. Поднимаясь по ступенькам, я заметил шпика, который, водрузив ступню на подножку полицейского драндулета, переговаривался с водителем Кремера. Я слишком спешил, чтобы их приветствовать, поэтому быстро отомкнул дверь, влетел в прихожую, избавился от пальто со шляпой и прошагал в кабинет.
  – Ой! – невольно вырвалось у меня. – Приветик!
  Вот откуда взялась еще одна полицейская машина. В углу со скучающим видом подпирал стену незнакомый филер, а в одном из желтых кресел сидела Нийя Тормик – ей, судя по всему, скучать не приходилось. Она метнула в меня такой взгляд, что я с трудом подавил в себе порыв броситься ничком на пол и накрыть голову руками. Впрочем, в глазах Нийи я прочел еще вопрос, но подавать виду не стал и обратился к Фреду Даркину, который сидел за моим столом:
  – Слезь с моего стула, громила, и помоги мне.
  Фред сполз со стула и неуклюже протопал ко мне. Я вывел его в прихожую и закрыл за нами дверь.
  – Вульф с Кремером наверху?
  – Да.
  – А в гостиной кто-нибудь есть?
  – Нет.
  – Тогда постой здесь и подержи дверную ручку на тот случай, если ищейке Кремера вдруг вздумается поразмять ноги.
  Фред послушно зажал дверную ручку своей огромной лапой, а я отправился на кухню. Фриц отставил в сторону кастрюлю, в которой что-то кипело, подошел вплотную ко мне и зашептал:
  – Она в кладовой.
  Я толкнул дверцу и чуть не напоролся на Карлу, которая скрючилась на табурете посреди кладовой с объемистым свертком на коленях. Я взял сверток и велел Карле идти за мной и не поднимать шума. В прихожей Фред по-прежнему нес вахту перед дверью в кабинет, и я подмигнул ему, когда мы крались мимо. Вверх на один лестничный марш, шесть шагов по коридору, и вот мы уже одни в комнате. Я закрыл за Карлой дверь, щелкнул выключателем, положил сверток на стол и задвинул шторы на окне.
  – Hvala bogu, – произнес я. – Это комната мистера Вульфа. Не выходите из нее. Если откроете окно, по всему дому затрезвонят колокола. Сейчас пять тридцать пять, а в начале седьмого он придет. Можете пока переодеться. Та дверь ведет в ванную. О’кей?
  Карла молча смотрела на меня, и я понял, что она из последних сил старается не расплакаться, а потому не в состоянии даже кивнуть. Я не стал упорствовать, вышел и громко крикнул с лестничной площадки:
  – Все в порядке, Фред, возвращайся, но не вздумай занять снова мое место!
  Я поднялся по лестнице еще на два этажа и очутился перед узкой дверью, за которой находилась наша оранжерея. Вульфа я отыскал в самом конце, в питомнике. Они с Теодором, согнувшись в три погибели перед скамейкой с рассадой, разглядывали в лупу ростки, а Кремер с сигарой в зубах сидел на табурете спиной к стене.
  Я протиснулся к свободному краю скамьи и уселся, болтая ногами. Несколько минут спустя Вульф вышел из оцепенения, неодобрительно потряс головой, явно недовольный увиденным, вздохнул и обратился ко мне:
  – Тебе удалось добыть гуся?
  – Да, сэр.
  – Хорошо.
  Он снова склонился с лупой к зеленым побегам, а я продолжал болтать ногами. Вскоре зазвонил телефон. Теодор подошел к столу, снял трубку и подозвал Кремера. Инспектор встал, поднес трубку к уху, минуты три-четыре слушал, изредка прерывая невидимого собеседника отрывистыми замечаниями, потом положил трубку и сел на место. Я чувствовал на себе его злобный взгляд, но был слишком увлечен разглядыванием своих туфель девятого размера, чтобы отвлекаться на подобные пустяки.
  Наконец Кремер не выдержал и заговорил (я сразу понял, каких трудов ему стоило сдерживаться, чтобы говорить таким спокойным тоном):
  – Эй, Гудвин! – Голос едва уловимо вибрировал. – С каких это пор рынок переехал в Мейдстоун-билдинг?
  – О, – дружелюбно отозвался я, – должно быть, звонил мой приятель, сержант Стеббинс? Классная дедукция, да?
  – Замечательная.
  Кремер швырнул недожеванную сигару в корзинку для мусора, промахнулся, встал, подошел к стене, подобрал сигару, снова бросил в корзинку и вернулся к своему табурету.
  – Не надейся, что тебе удастся вывести меня из себя. Я в такие игры больше не играю. Так вот, через десять минут после твоего ухода я сказал Вульфу, что, согласно донесению агентов, следивших за Карлой Лофхен, она вошла в Мейдстоун-билдинг и находится там. Повторяю, это случилось после твоего ухода. Поэтому я ограничусь простым вопросом: почему тебя понесло в Мейдстоун-билдинг?
  Я ухмыльнулся:
  – Вот первый ответ, который пришел мне на ум. В полдень мне кое-кто позвонил, а нам удалось проследить, что звонили из телефона-автомата, который находится в этом здании. Устраивает?
  – Нет.
  Я пожал плечами:
  – Тогда обращайтесь к мистеру Вульфу.
  Вульф, поглощенный своим занятием, даже ухом не повел. Кремер сказал:
  – И все равно тебе меня не разозлить. Я торчу в вашем доме по двум причинам. Во-первых, надеюсь, что Вульфу известно нечто такое, чего не знаю я. Во-вторых, на моей памяти Вульф еще никогда не таскал каштаны из огня для убийцы и, хочется верить, не станет этого делать и теперь. Если моя первая посылка неверна, значит, мне не повезло. Если неверна вторая – не повезло вам. Обоим. Вот и все. Так что можете подавиться своим номером с Мейдстоун-билдинг. На тот случай, если вы еще не в курсе, вот вам кое-что жареное: сегодня в одиннадцать утра Карла Лофхен побывала в своей квартире на Тридцать восьмой улице и вышла оттуда десять минут спустя. Можете теперь представить, насколько она мне нужна. Если окажется, что Гудвин помог ей удрать…
  – Этот человек рехнулся! – испуганно воскликнул я.
  – Заткнись. Я все сказал.
  Я восхищенно разглядывал свои лодыжки. Без пяти шесть Вульф убрал лупу в ящик стола, дал наставления Теодору, как ухаживать за всходами, и возвестил, что пора спускаться. Не будучи убежден в возможностях лифта, я предоставил его Вульфу, а сам направился к лестнице, сопровождаемый по пятам бдительным Кремером. Спустившись на два этажа, мы увидели, что лифт остановился и из него выходит Вульф.
  – Я зайду в свою комнату, чтобы привести себя в порядок, – известил Вульф. – Арчи, загляни, пожалуйста, ко мне. Сейчас мы спустимся в кабинет, мистер Кремер. Мисс Тормик все еще там.
  Кремер явно заколебался, кинув на Вульфа подозрительный взгляд, но затем решился и загромыхал вниз по лестнице. Мы подождали, пока не хлопнет дверь кабинета, после чего зашли в комнату Вульфа. Карла, переодевшаяся в свое платье, сидела понурившись у стены на высоком стуле с прямой спинкой. Аккуратно сложенная униформа посыльного лежала на столе.
  Вульф остановился прямо перед ней и произнес:
  – Здравствуйте, мисс Лофхен.
  Карла вздернула голову, посмотрела на него и снова повесила нос, не ответив. Вульф, словно не замечая, продолжил:
  – Времени у меня нет, потому что меня уже ждут внизу. Мистер Гудвин сказал мне, что раздобыл «гуся». Оказывается, он привез «гусыню». Убили вы мистера Ладлоу и мистера Фабера или нет, все равно вели себя по-идиотски. Это свойственно многим людям, попадающим в переплет, но вам от этого не легче. Не знаю, где и как вас разыскал мистер Гудвин, но вы, должно быть, действовали крайне глупо, коль скоро он сумел вас найти. Хотя ему мало равных по части сыска. Может, вы считаете, что я с вами излишне резок? Это лишь потому, что я не сочувствую людям, которые сперва обращаются ко мне за помощью, а потом кормят одними небылицами. Пока вы останетесь в этой комнате. Я постараюсь вернуться как можно скорее и буду задавать вам вопросы.
  Карла снова подняла голову и покачала ею из стороны в сторону:
  – Я не стану отвечать ни на какие вопросы. Я уже это решила. Я ничего не скажу. Ни вам, ни кому другому.
  – Вот как?
  – Да. Что бы ни случилось. Если я наберу в рот воды, что со мной сделают? Что они смогут доказать, если я буду нема как рыба? Если вы надеетесь, что у меня не хватит силы воли, то заблуждаетесь.
  – Возможно. Пожалуйста, молчите, я не возражаю. Это будет даже лучше того, что вы делали до сих пор. – Вульф повернулся, чтобы идти. – В любом случае я вернусь или пришлю за вами. Пойдем, Арчи. – Уже взявшись за ручку двери, он повернулся и спросил: – Вы не голодны? Может быть, накормить вас?
  – Нет, спасибо.
  С тем мы и ушли.
  Вместе с поджидавшим в кабинете квартетом нас стало шестеро. Сыщик по-прежнему скучал. Громила Даркин опять восседал на моем стуле, несмотря на строгий запрет, однако при моем появлении пересел. Кремер стоял перед огромным глобусом и рассеянно вертел его. Глаза Нийи устремились к вошедшему Вульфу и не отрывались от него, пока он усаживался в кресло и тянулся к кнопке звонка. Только тогда я понял, насколько Вульф взбешен: он даже не поинтересовался у присутствующих, не желает ли кто-нибудь выпить вместе с ним пива.
  Не спуская с него горящих глаз, Нийя Тормик сказала:
  – Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз… Мне нужно вас кое о чем попросить.
  Вульф кивнул:
  – Я знаю. Придется подождать. Вам не удалось выполнить свое задание – в этом дело?
  – Я… – Она примолкла и провела языком по губам. – Вы же обещали.
  – Нет, мисс Тормик, я ничего не обещал. Я знаю, что у вас выдался трудный день. Однако вы вряд ли забыли, с какой целью искали мисс Лофхен вместе с мистером Гудвином. И вы ее не нашли.
  – Она уехала.
  – Откуда вы знаете?
  – Этот… Инспектор Кремер только что сказал мне, что полиция не может найти ее.
  – А куда она могла уехать?
  – Представления не имею.
  Вульф откупорил бутылочку пива и наполнил стакан.
  – В любом случае, – провозгласил он, – с этим придется подождать. Как и со всем остальным, черт побери! – Он залпом осушил стакан. – Мистер Кремер, вы околачиваетесь здесь с двух часов дня. Вы проявили завидное терпение и сдержанность, в частности касательно пребывания Арчи в Мейдстоун-билдинг. Разумеется, я знаю почему. Вы рассчитываете здесь чем-нибудь поживиться. Скажу откровенно: того, что вам нужно, здесь нет. Не думаю, что вам улыбается провести ночь в моем доме…
  Я не слышал, к каким ухищрениям прибегнул Вульф, пытаясь избавиться от назойливого инспектора, потому что в дверь позвонили и я пошел открывать. Обычно с шести до восьми я и так исполняю эту обязанность, поскольку Фриц в это время ковыряется с ужином. Сегодня же, памятуя о «гусыне», оставленной в комнате Вульфа, я особенно интересовался нежданными гостями.
  Правда, на крыльце вместо вражеских орд стоял всего лишь один юнец в щеголеватой униформе рассыльного. Когда я открыл дверь, юнец предъявил небольшой плоский пакет и сказал, что должен вручить его Ниро Вульфу, и никому другому. Пришлось провести его в кабинет.
  Посыльный промаршировал к столу Вульфа, словно выпускник Уэст-Пойнтской военной академии, остановился, щелкнул каблуками и вежливо осведомился:
  – Мистер Ниро Вульф?
  – Да, сэр.
  – Я с радио «Севен сиз». Подпишите здесь, пожалуйста. Это счет, сэр. Двадцать шесть долларов, пожалуйста.
  Вульф, потянувшись за ручкой, велел мне заплатить. Я повиновался. Юнец поблагодарил, расшаркался, откланялся и был таков. Я навесил на дверь цепочку и возвратился в кабинет.
  Вульф вскрывал пакет, а Кремер вздымался над ним, следя за его манипуляциями. Поразительно невоспитанный субъект! Вульф сказал:
  – Вы меня нервируете, мистер Кремер. Сядьте.
  – Мне вполне удобно.
  – А мне – нет. Сядьте в кресло.
  Кремер недовольно фыркнул, попятился к креслу, которое я услужливо подставил, и нехотя в него опустился. Вульф заглянул в пакет, не показывая нам содержимого. Он довольно хрюкнул, сложил его вдвое и протянул мне.
  – Убери в сейф, Арчи.
  Я упрятал пакет, запер сейф, покрутил рукоятку и сел на свой стул.
  Вульф испустил душераздирающий вздох и пробормотал:
  – Вот наконец мы и дождались того, что нам так недоставало, мистер Кремер.
  – Удача? – прорычал инспектор.
  – Да, – кивнул Вульф. – Минуту назад я сказал, что нужного вам здесь нет. Теперь положение изменилось. Оно здесь.
  Глава восемнадцатая
  Кремер медленно и осторожно, словно проверяя, не сидит ли в гнезде на птичьих яйцах, поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и потер нос кончиком указательного пальца. Вульф, в свою очередь, откинулся на спинку кресла. Он закрыл глаза и принялся поочередно втягивать и выпячивать губы. Наступившую тишину нарушил сыщик, который громко закашлялся, и я бросил на него укоризненный взгляд.
  – Мне все равно, – миролюбиво промолвил Кремер. – Мне спешить некуда.
  По-видимому, все поверили ему на слово, поскольку молчание затянулось минуты на три, после чего Вульф, не открывая глаз, проговорил:
  – Что касается двух причин, по которым вы находитесь здесь, мистер Кремер, то первая из них вполне уважительна. Вряд ли вам удалось бы самому раздобыть то, что есть у меня. Более того, учитывая отношение к вашему расследованию вышестоящих лиц, я сомневаюсь, что вы сумели бы этим воспользоваться, даже если бы вам и посчастливилось это раздобыть.
  – Спорить не стану, – великодушно согласился инспектор. – Я говорил то же самое.
  – Знаю. Вы ведете себя тактично и ненавязчиво. Вашими бы устами да мед пить. Пф! Вот что мы сделаем. Вы получите то, что вам нужно, если позволите мне завершить это расследование так, как я считаю нужным, без малейшего вмешательства с вашей стороны.
  – Что ж, – произнес Кремер, прищурившись, потом посмотрел на Вульфа, и совершенно напрасно, так как глаза Вульфа были по-прежнему закрыты. – Ваше предложение звучит несколько туманно. Я имею в виду согласие отдать то, что мне нужно. А кто может решить, что именно мне нужно?
  – Вздор. Я знаю, что́ говорю. Вам нужно знать, кто убийца и каким мотивом он руководствовался. Я готов представить вам все доказательства.
  – У вас есть улики?
  – Предостаточно. Причем некоторые из них вам ни за что не удалось бы заполучить без моей помощи.
  – И все они находятся сейчас в сейфе?
  – О нет, то, что там есть, вы и сами способны раздобыть в двадцать четыре часа. Хотя я лично затратил двадцать пять. Нет, мне придется разворошить осиное гнездо, чтобы собрать все необходимые доказательства.
  Кремер еще с минуту пожирал Вульфа глазами, потом сказал:
  – Валяйте.
  – И я завершу дело, как считаю нужным, без всякого вмешательства с вашей стороны?
  – Да. Выкладывайте.
  Вульф раскрыл глаза.
  – Арчи, – сказал он. – Свяжись по телефону с мистером Барреттом.
  – С «зайчиком» или с папочкой?
  – С мистером Барреттом-старшим.
  – Вы не должны… – выпалила Нийя Тормик, но осеклась.
  Барретта-старшего мне удалось разыскать только с третьей попытки. Отец семейства проводил время в клубе «Чертополох». Нийя тем временем пыталась доказать Вульфу, что делать этого не следует, но, когда Вульф снял трубку, замолчала.
  – Мистер Барретт? – произнес Вульф. – Говорит Ниро Вульф. Я звоню, чтобы выполнить данное вам обещание. Я обещал предупредить вас заранее, если наши с вами интересы пересекутся. Боюсь, что не смогу дать вам много времени. Я вынужден приступить к активным действиям уже сейчас. Нет-нет, пожалуйста, не надо, тем более что это ничего не изменит. У себя в кабинете. Да. Хорошо, я на это согласен. Нет! Если ваш сын там, то вам лучше привезти его с собой. Да. Ждем вас через пятнадцать минут.
  Он отодвинул телефонный аппарат, встал и двинулся по направлению к двери. Нийя Тормик вскочила и вцепилась в его рукав.
  – Куда… Я пойду с вами!..
  – Нет, мисс Тормик. Я сейчас вернусь. Арчи!
  Я встал и шагнул к ней, но Нийя уже сама отпустила его рукав, и Вульф вышел в прихожую. Не зная, в каком качестве она у нас пребывает и что может выкинуть, я на всякий случай преградил ей путь, встав перед дверью со скрещенными на груди руками. Нийя не стала возвращаться к своему креслу, а осталась стоять в прежней позе, глядя на меня, а может быть, на дверь – не стану себе льстить. Так мы стояли минуты три-четыре, пока легкий толчок в спину не возвестил мне о том, что Вульф пытается открыть дверь из прихожей, и я посторонился, пропуская его в кабинет. Он вручил мне конверт, на котором его рукой было начертано: «Для Нийи Тормик», и прошел к письменному столу.
  Вульф воззрился на Кремера и ткнул большим пальцем в сторону сыщика, по-прежнему торчавшего в углу.
  – Как зовут этого человека?
  – Этого? Чарли Хис.
  – Прикажите ему выполнить мои распоряжения.
  Кремер крутанул шею:
  – Эй, Хис! Делайте, что вам скажут.
  – Благодарю, – наклонил голову Вульф. – У вас есть машина, мистер Хис?
  – Да, сэр.
  – Очень хорошо. Возьмите у мистера Гудвина конверт и положите себе в карман. Нет, во внутренний карман. Захватите с собой мисс Тормик и поезжайте…
  – Нет! – Нийя подскочила к нему, как кошка. – Я не хочу… Я никуда с ним не поеду…
  – Хватит! – рявкнул Вульф. – Вы поедете. Не мешайте мне поступать так, как я считаю нужным. У вас есть с собой наличные?
  – Но я не хочу…
  – Придется! Сколько у вас с собой денег, черт побери?
  – У меня… Немного.
  – Сколько?
  – Несколько долларов.
  – Арчи, выдай мисс Тормик сто долларов.
  Я достал расходные деньги, отсчитал пять двадцаток, после чего оставшаяся стопка сделалась совсем худосочной, и вручил их мисс Тормик.
  Вульф сказал сыщику:
  – Поезжайте на угол Пятой авеню и Тридцать пятой улицы, высадите там мисс Тормик, отдайте ей конверт и немедленно возвращайтесь сюда. Ни на минуту не задерживайтесь там и не смотрите, куда она пойдет. Вы также не должны вступать в контакт ни с одним человеком, куда бы тот ни направлялся.
  Я не выдержал:
  – Пошлите с ним Фреда. Или меня.
  – Вы считаете это необходимым, мистер Кремер? – хмуро осведомился Вульф.
  – Нет, – хмыкнул тот. – Не такой уж я простофиля. Выполняйте распоряжения, Хис.
  – Слушаюсь, сэр. Я высаживаю ее на перекрестке Пятой авеню и Тридцать пятой улицы, отдаю конверт, разворачиваюсь и гоню сюда.
  Вульф кивнул:
  – Вы ничего не перепутаете?
  – Нет, сэр.
  – Хорошо. – Он повернулся. – Au revoir, мисс Тормик.
  – Ах так! – взвизгнула она. – Вы считаете, что вам это сойдет с рук?
  – Скажем, я надеюсь на такой исход. Это было бы вполне оправданно.
  – Вы… Вы просто жирный болван!
  – Да, особой худобой я не отличаюсь, вы правы. Ну и, разумеется, все мы немного болваны. Жаль, что вы не увидите, чем закончится эта история. Пусть победа и маленькая, но зато – моя.
  – Победа?
  – Да.
  Нийя скривила губы, повернулась и стремительно зашагала к двери. Я подскочил и распахнул дверь прямо перед ее носом. Нийя вдруг остановилась, крикнула Вульфу: «Тиига мии борние руза» – так, во всяком случае, мне послышалось – и вылетела в прихожую, разъяренная фурия, сопровождаемая по пятам Чарли Хисом.
  Я выпустил их в промозглую ноябрьскую тьму и постоял на крыльце, чтобы проследить за отбытием. Насколько я мог видеть при тусклом уличном освещении, Хис не пытался подавать тайных сигналов никому из своих коллег, да и за полицейским автомобилем, когда они отъехали, никто не последовал.
  Я уже повернулся, чтобы возвратиться в дом, когда к тротуару напротив нашего крыльца подкатил черный лимузин. Из машины выскочил шофер и услужливо распахнул дверцу, да еще и приложил пальцы к козырьку в ответ на слова, произнесенные одним из двоих вылезших пассажиров. Я вошел в прихожую, развернулся на сто восемьдесят градусов и поприветствовал представителей двух поколений Барреттов. Потом попросил их минутку подождать, заглянул в кабинет и объявил Вульфу:
  – Отец и сын.
  – Пусть заходят.
  Я пригласил посетителей в кабинет. Джон П., не успевший даже переодеться, занял кресло, в котором до него сидела Нийя. Лицо его казалось вытянутым и напряженным, а во взгляде, которым он наградил сначала Кремера, а потом Вульфа, не было и тени дружелюбия. Я придвинул Дональду другое кресло. Барретт-отпрыск выглядел настолько злобным и кровожадным, что я с трудом сдержал искушение бросить ему кусок сырого мяса. Никто, похоже, не горел желанием обменяться рукопожатием с кем-то из присутствующих, как принято в лучших домах.
  Вульф распорядился:
  – Фред, подожди в гостиной.
  Фред послушно вышел.
  – Арчи, возьми блокнот.
  Я взял блокнот.
  – А вы и есть инспектор Кремер из полиции? – спросил Джон П.
  – Да, сэр, – кивнул Кремер. – Из отдела тяжких преступлений.
  Джон П. повернулся к Вульфу:
  – Это просто нелепо! Дикость какая-то! У нас конфиденциальный деловой разговор, а вы велите своему человеку взять блокнот.
  Вульф поуютнее устроился в своем необъятном кресле и сцепил пальцы.
  – Нет, – произнес он. – Это вовсе не нелепо. Присутствие здесь мистера Кремера совершенно уместно, поскольку вам сейчас придется предпринять самые серьезные усилия, чтобы спасти своего сына от осуждения за преднамеренное убийство.
  Кремер дернул головой. Дональд разинул рот и побледнел, отчего сразу сделался куда менее кровожадным. При взгляде же на Джона П. можно было подумать, что Вульф обронил ничего не значащую реплику о погоде.
  – А вот это уже и впрямь не нелепо, – заявил Джон П. – Это куда опаснее. Для вас. За такие слова придется отвечать.
  – Вы совершенно правы, мистер Барретт, – возвысил голос Вульф. – Именно к этому я и собираюсь сейчас приступить. Через час меня ждет ужин, и я не хотел бы тратить время на пустую болтовню. Все карты у меня в руках, так что миндальничать мне незачем. Ваша сделка с бандой Доневича потерпела крах. Примите это как факт. Зарубите себе на носу. Теперь я скажу вам…
  – Я хочу переговорить с вами с глазу на глаз. – Джон П. встал. – Уберите отсюда этих людей или отведите меня…
  – Нет, – жестко оборвал Вульф. – Сядьте.
  – Зачем? Сами же сказали, что сделка потерпела крах. Так или нет, обсуждать это я не собираюсь. Нам с вами вообще говорить не о чем. Пойдем, Дональд.
  Он шагнул к двери. Слова Вульфа вонзились ему в спину:
  – Через час будет подписан ордер на арест вашего сына по обвинению в предумышленном убийстве! Тогда говорить со мной будет уже поздно.
  Дональд тоже вскочил и двинулся за главой семейства. Однако сам глава внезапно остановился, круто развернулся, прошагал к Кремеру и звенящим от праведного гнева голосом провозгласил:
  – Вы важное должностное лицо. В вашем присутствии меня шантажируют, мне угрожают. Вы знаете, кто я такой? Да или нет?
  Тут, по-моему, старина Джон П. допустил промашку, хоть Кремер и не имел ни малейшего понятия о том, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Впрочем, следует воздать ему должное, инспектор не стушевался.
  – Да, – спокойно ответил он. – Я знаю, кто вы такой. А сейчас сядьте и сделайте, как говорит Вульф. Он владеет этим особняком и оранжереей, в которой произрастает миллион долларов в виде бесценной коллекции орхидей. Вам повезло: я здесь и смогу выступить свидетелем в том случае, если вы вздумаете подать на него в суд за клевету.
  Вульф раздраженно фыркнул:
  – Можете уходить, сэр, я вас не задерживаю. Но потом пеняйте на себя. Вы ломаетесь, как школьница, на девичью честь которой кто-то посягнул. Неужто вам не понятно, что я не стал бы такое заявлять без серьезных оснований? Или вы принимаете меня за недоумка?
  – Блефует он! – выпалил вдруг Дональд.
  Отец бросил на него уничтожающий взгляд и кивком велел сесть в кресло. Дональд покорно сел. Джон П. последовал его примеру и обратился к Вульфу:
  – Выкладывайте.
  – То-то же, – сухо сказал Вульф и снова переплел пальцы. – Постараюсь быть как можно более кратким, поскольку вы уже и так в курсе дела, а мистеру Кремеру можно обрисовать все в самых общих чертах. – Вульф возвел глаза на Кремера и добавил: – Для начала готов назвать имя убийцы. Я обещал вам это. Ее имя – княгиня Владанка Доневич.
  – Не знаю такой, – буркнул Кремер.
  – Нет, знаете. К этому мы вернемся позже. Она из Загреба – столицы Хорватии, входящей в состав Югославии. Жена молодого князя Стефана. Они, в отличие от большинства хорватов, сочувствуют фашистам. Однако объединяет ее с остальными хорватами ненависть к официальному Белграду. В Белграде, кстати, сейчас выбирают, кому покориться: Германии с Италией или Франции с Англией. Поэтому хорваты для немцев как кость в горле. С помощью банды Доневича Германия пытается подкупить хорватов, засылая в Загреб агентов. Другие страны между тем…
  – Какое мне дело до ваших хорватов? – вскинулся Кремер. – Я нью-йоркский полицейский…
  – Я знаю, но дело в том, что большинство мировых денег сосредоточено в Нью-Йорке или контролируется отсюда. Вот почему в Нью-Йорк стекаются люди со всего мира с подобными вот штучками.
  Вульф полез во внутренний карман, достал какую-то бумагу и протянул ее инспектору Кремеру.
  – Можете оставить ее себе. Это улика. Прочитать вам ее, правда, сейчас не удастся. Бумага подписана князем Стефаном Доневичем и наделяет его супругу, княгиню, особыми полномочиями от его имени…
  Губы Джона П. искривились.
  – Откуда она у вас?
  – Это не имеет значения, мистер Барретт. Сейчас, по меньшей мере. – Вульф снова посмотрел на Кремера: – Полномочия эти, в частности, включают право на концессию боснийского леса, а также кредитование через компанию международных банкиров «Барретт и Дерусси». В Нью-Йорк княгиня прибыла инкогнито, под вымышленным именем, и принялась вести переговоры. Более того, она даже прикинулась иммигранткой и устроилась на работу в школу фехтования. Не думаю, что многим известно, кто она такая на самом деле. Но трое людей были, безусловно, посвящены в ее тайну: отец и сын Барретты, а также некий Рудольф Фабер, который участвовал в переговорах как тайный агент нацистской Германии. Дело в том, инспектор, что компания «Барретт и Дерусси» оказывает финансовую поддержку режиму Гитлера.
  Дональд взорвался:
  – Мы просто пытались…
  Он перехватил ледяной взгляд отца и умолк.
  Вульф кивнул:
  – Я знаю. Деньги и порядочность несовместимы… Но британский агент Ладлоу, на свою беду, раскрыл их замысел. Он даже угрожал княгине, что проинформирует американское правительство и сорвет их сделку. И она ничтоже сумняшеся убила Ладлоу. Сама, своими руками. С ней, правда, из Загреба приехала другая молодая женщина, ее подруга, тоже под вымышленным именем, но она тут ни при чем. Вы все поняли, мистер Кремер?
  – Продолжайте, – пробормотал Кремер.
  – Осталось уже немного. Рудольф Фабер знал обо всех делишках княгини и пытался ее шантажировать. Вплоть до вчерашнего вечера княгиня была у него в руках и Фабер диктовал ей свои условия – думаю, весьма жесткие, поскольку Фабер был не из тех людей, которых легко уломать. Он вынудил ее признаться, где находится эта бумага, и пытался во что бы то ни стало заполучить документ. Бумага эта и впрямь бесценна. Думаю, мистер Барретт, вам тоже ее недоставало, чтобы приложить к подписанному вами соглашению?
  Джон П. не ответил. Вульф пожал плечами:
  – Итак, она убила Фабера. Договорилась встретиться с ним у себя на квартире и там заколола его. Не знаю, как она собиралась выпутаться из этой гнусной истории. Возможно, рассчитывала на свой титул или на то, что наше правительство не захочет осложнять отношения с Югославией. Но меня-то она за кого приняла? Неужели я похож на тупицу? Я бы не удивился, вздумай она и меня заколоть. А как вы с ней общались, мистер Барретт? Она не производила на вас странного впечатления?
  Джон П. не сводил глаз с Вульфа.
  – Я по-прежнему жду, когда вы скажете хоть что-то путное, – произнес он.
  – Я уже почти все сказал.
  – Ха! Это всего лишь голословные обвинения, без малейших доказательств.
  – Я могу предъявить ту самую бумагу.
  – Вы ее украли.
  – Ничего подобного. А даже если бы и украл – что из того? Бумага – важнейшая улика.
  – Но недостаточная, если учесть, что случились два убийства.
  – Вы правы, – кивнул Вульф и погрозил ему пальцем. – Не заблуждайтесь на мой счет, мистер Барретт. Я вовсе не блефую. Я уже упоминал ордер на арест вашего сына. Вы, должно быть, поняли, что его арестуют как соучастника обоих убийств. Он, совершенно очевидно, знал о том, что княгиня убила Ладлоу. Вы, по всей вероятности, тоже об этом знали, но доказательств у меня нет. А вот ваш сын пытался обмануть закон, и это могут подтвердить три свидетеля: Белинда Рид, мадам Зорка и мистер Гудвин, мой помощник.
  – Это было только…
  – Тихо, сынок, – оборвал отпрыска Барретт-старший, по-прежнему не спуская глаз с лица Вульфа. – Что у вас еще?
  – Ничем сногсшибательным я больше не располагаю, – признался Вульф. – Важно другое: присутствующий здесь инспектор Кремер не слишком жалует убийц. В этом деле ему чинили самые серьезные препятствия, но мне, к счастью, удалось пробить для него брешь в этой стене. В противном случае, боюсь, правосудию не удалось бы восторжествовать. Бумага теперь у него в руках, так что арест княгини – вопрос времени. Мистер Кремер уже располагает достаточными уликами, чтобы арестовать вашего сына, как важного свидетеля. Предъявив эту бумагу, инспектор получит ордер, дающий право доступа ко всем вашим документам и деловой переписке. Если вы попытаетесь выгородить убийцу…
  Мне пришлось выйти в прихожую, чтобы открыть дверь. Стоявший на пороге Чарли Хис потребовал, чтобы я провел его прямиком в кабинет к инспектору Кремеру.
  – Инспектор занят, – сказал я. – Подождите здесь.
  Я провел его в гостиную и усадил рядом с Фредом Даркином. Вернувшись в кабинет, я сообщил Кремеру о приходе Хиса, но в ответ удостоился только мрачного взгляда. Вульф же вообще не взглянул в мою сторону.
  – Вы сами во всем виноваты, – сказал Кремер Вульфу. – Мало того, что вы ее отпустили, – вы еще и снабдили ее деньгами на дорогу.
  – Ничего подобного, – возразил Вульф. – Арчи, достань из сейфа пакет и отдай его мистеру Кремеру.
  Я повиновался. Кремер зашуршал бумагой.
  – Это фотография княгини Владанки Доневич, которую мне прислали из Лондона. Если бы она была у меня утром…
  Кремер вскочил, брызжа слюной:
  – Что за идиотизм, черт побери! Это же… Это же мисс Тормик!
  – Успокойтесь, пожалуйста. – Вульф предостерегающе поднял руку. – Да, это мисс Тормик. Мы договорились…
  – И она… Черт побери, мой человек сам отвез ее и отпустил на все четыре стороны… Все из-за вас!
  – А что мне оставалось делать? Она сидела здесь в моем кабинете, уверенная, что, являясь моей клиенткой, находится под моей защитой. Мы с вами не уговаривались, что я поймаю для вас убийцу. Я согласился только изобличить убийцу и предъявить вам убедительный мотив. Если хотите моего совета…
  Но Кремеру явно было не до советов. Он так рванулся к телефону, что едва не сшиб меня со стула. Отец с сыном сидели затаив дыхание. Вульф взглянул на часы и тяжело вздохнул. Кремер дозвонился куда хотел и громко рявкал в трубку, отдавая срочные указания. Я положил фото княгини на стол Вульфу, а оберточную бумагу выбросил в корзину для мусора.
  Закончив, Кремер выпрямился и напустился на Вульфа:
  – Если мы ее не поймаем, вам не сносить…
  – Мы заключили с вами сделку, – отрезал Вульф.
  – Какую, к черту, сделку! – Кремер двинулся к двери, но на полпути остановился и повернулся к Барреттам: – Вы мне понадобитесь. Если попробуете под меня подкопаться, от вас только мокрое место останется.
  С этими словами Кремер снова развернулся и протопал в прихожую. Пока он натягивал пальто и шляпу, я вызвал из гостиной Хиса – всегда приятно очищать дом от полицейских вне зависимости от чина, возраста и знаков различия. Услужливо распахнув перед ними дверь, я вышел на крыльцо и еще немного постоял, наблюдая, как Кремер созывает своих сыщиков и раздает им указания. Наконец инспектор забрался в свою машину, которая подала назад, чтобы объехать барреттовский лимузин, и тут же рванула вперед. Однако в следующий миг остановилась, и зычный голос выкрикнул:
  – Эй, Гудвин, подойди сюда!
  Я сбежал по ступенькам и просеменил к полицейскому автомобилю. Кремер высунулся из окна и сказал:
  – Мне нужна эта фотография! Понял?
  – Разумеется. Тем более, что нам она больше ни к чему, – ухмыльнулся я и отступил, глядя, как машина Кремера набирает скорость.
  Увы, я слишком долго стоял и глядел ей вслед. То, что случилось мгновением позже, произошло так быстро, что предотвратить это я в любом случае не успел бы, хотя помешать, наверно, сумел бы. Женщина выскочила из лимузина Барретта, как чертик из табакерки, взлетела на крыльцо и ворвалась в прихожую через дверь, которую я так легкомысленно оставил распахнутой настежь.
  Стряхнув оцепенение, я устремился вдогонку, тремя прыжками преодолел лестницу и припустил за фурией, в руке которой блеснуло лезвие. Я был еще в прихожей, когда она уже набросилась на беззащитного Вульфа, беспомощно громоздившегося в своем кресле. Я был без оружия, поэтому мог только вопить во всю глотку, тщетно пытаясь опередить быструю как молния злодейку.
  Я до сих пор не в состоянии понять, как это удалось Вульфу, хотя он битых сто раз пытался мне втолковать. По его словам, произошло следующее. Услышав снаружи шум, он сразу насторожился (что уже невозможно), а потом, увидев влетевшую женщину, размахивающую кинжалом, схватил в каждую руку по бутылке пива и наотмашь ударил… Не глядя куда. Не знаю, куда он попал, но что-то сломало ее правое запястье, а еще что-то проломило череп.
  Когда я достиг их, Вульф с обалделым видом сидел в кресле, сжимая пивные бутылки, а незадачливая покусительница валялась на полу, судорожно подергивая ногами. Я оглядел Вульфа, ища страшную рану, но не нашел. Из гостиной влетел Фред Даркин. Из кухни примчался Фриц. Отец и сын Барретты стояли посреди кабинета – в лице ни кровинки. Хотя на первый взгляд с Вульфом ничего не случилось, голос мой, когда я задал вопрос, показался мне странным:
  – Она вас ранила?
  – Нет! – проревел Вульф.
  Он пытался подняться, но не мог, потому что распростертое на полу тело не позволяло ему отодвинуть кресло.
  Тогда я встал на четвереньки и склонился над ней. Ноги уже больше не дергались. Пульс тоже не прощупывался. И тут сзади послышался голос:
  – Извините, что я так вошел, мистер Вульф, но входная дверь была открыта. Я хотел только сказать, что генеральный прокурор готов вынести решение…
  Я обернулся и увидел физиономию фэбээровца Шталя, вежливую, но решительную, и тогда уже присел на пятках и покатился от хохота.
  Глава девятнадцатая
  Вульф устало произнес:
  – Фриц сказал мне, что еда на вашем подносе так и осталась нетронутой. Должны же вы хоть что-то поесть, черт побери!
  Карла покачала головой:
  – Я не могу. Извините меня. Я просто не в состоянии.
  Я привел ее сверху на первый этаж, в кабинет. Стрелки настенных часов показывали уже двадцать минут двенадцатого. Кресла были расставлены по местам.
  Вульф со вздохом сказал:
  – Уже почти полночь. Мистер Гудвин беспрерывно зевает. Вы вольны идти куда захотите. Либо, если вы в настроении говорить правду, могу задать вам еще пару-тройку вопросов.
  – Я уже согласна сказать правду.
  – Жаль, что вы только сейчас пришли к такому решению, – посетовал Вульф. Его мясистые плечи поднялись и опустились на одну шестнадцатую дюйма. – Я бы спросил, сознаете ли вы, что эта женщина – маньяк.
  – Но она вовсе не была… – Карла умолкла, прокашлялась и снова заговорила: – Я даже не подозревала…
  Ее рука взлетела и бессильно рухнула на колено.
  – А вы и в самом деле дружили с ней?
  – Нет… Нет, конечно. Дело совсем не в том. Когда умерла миссис Кэмпбелл, я осталась на попечении семьи Доневичей. Потом Нийя вышла замуж за князя Стефана и очень быстро прибрала к рукам все его дела. Со мной она обращалась, как того и следовало ожидать, ведь я не была членом семьи Доневичей. Но враждебных чувств я к ней вовсе не питала. Разве что немного побаивалась – как и все остальные, включая самого князя Стефана. Когда она решила, что поедет в Америку, то выбрала меня в качестве сопровождающей, и я согласилась. Мне тогда показалось, что она сделала это из-за вас – подумала, что это может ей пригодиться. Должно быть, именно поэтому она попросила, чтобы я захватила с собой бумагу об удочерении…
  – Да. Прошу прощения. Достань эту бумагу, Арчи.
  Я открыл сейф, вынул из него нужный документ и отдал Вульфу. Вульф развернул бумагу, пробежал ее глазами, снова свернул и протянул Карле. Девушка кинула на нее испуганный взгляд, словно опасалась, что бумажка может укусить, потом шагнула вперед и взяла.
  – Мне и самой хотелось приехать в Америку, – продолжила она. – Все-таки приключение. Я… Я, конечно, знала, с какой целью едет она. Она посвящала меня во все тайны. Я сознавала, что это очень опасно, но мне и в голову не приходило, что она способна лишить человека жизни. Когда убили Ладлоу, я заподозрила, что это может быть ее рук дело, но доказательств у меня не было. Потом же, когда я вернулась в квартиру и увидела на полу мертвого Фабера, то все уже поняла. Я жутко перепугалась и совсем потеряла голову. Не могла же я пойти в полицию и выдать ее… Но и лгать, изворачиваться я тоже была уже не в состоянии. Вот почему я попыталась скрыться… Но я вела себя ужасно глупо, и потом, я совсем не знаю вашу страну… – Она умолкла и беспомощно всплеснула руками.
  Вульф проворчал:
  – Хорошо, когда люди сами понимают, что ведут себя глупо.
  Карла промолчала.
  Тогда Вульф спросил:
  – Что вы собираетесь делать теперь?
  – Я… – Она покачала головой. – Не знаю.
  – Что ж, по закону вы моя дочь. Это накладывает на меня определенную ответственность.
  Ее подбородок вздернулся вверх.
  – Я ни о чем не прошу!
  – Пф! Я и сам знаю. Можно подумать, что прежде вы ни от кого не зависели. Вы собираетесь вернуться в Югославию?
  – Нет.
  – В самом деле?
  – Да.
  – А что вы намереваетесь делать – остаться в Америке?
  – Да.
  – И по-прежнему помогать банде Доневича?
  В глазах девушки сверкнула молния.
  – Нет! Ни за что!
  – Где вы собираетесь сегодня ночевать – в квартире на Тридцать восьмой улице?
  Карла содрогнулась.
  – Я… – Она замялась. – Не знаю. Вряд ли я найду в себе силы. Я не смогу туда вернуться. Нет, я подыщу другое жилье. У меня есть немного денег. – Она встала. – Я могу сейчас уйти…
  – Вздор! Вы попадете под машину или провалитесь в открытый люк. Вы ничего не ели, и ваш мозг плохо функционирует. Фриц принесет вам ужин.
  – Нет, что вы, я вовсе не хочу навязывать…
  – Вы должны выспаться, а утром как следует позавтракать. Сейчас вы все равно не в состоянии принять сколько-нибудь разумное решение. Обсудим ваши планы завтра. Если вы решите остаться в Америке и не порвете эту бумажку, вас будут звать Карлой Вульф. В таком случае… Арчи, какого дьявола ты ухмыляешься? Бабуин! Отведи мисс… Отведи мою… э-э… дочь наверх, в южную комнату! И предупреди, чтобы она ненароком не ввалилась в мою комнату, если вдруг вздумает спуститься по пожарной лестнице.
  Я встал.
  – Пойдемте со мной, мисс Карла Вульф.
  Десять минут спустя я вернулся в кабинет. Я знал, что Вульф еще там, поскольку не слышал шума лифта. Вульф сидел за столом в окружении свежей батареи пивных бутылочек.
  Я потянулся, едва не проткнув потолок, и сладко зевнул.
  – Что ж, – благодушно промолвил я, – чертовски выгодное дельце вы провернули. Потратили сотни четыре долларов, не считая затрат драгоценного серого вещества, но зато приобрели ответственность за весьма изящную форму собственности.
  Вульф отставил в сторону опустевший стакан, но отвечать на мой выпад не стал.
  – И еще кое-что, – не унимался я. – Мне хотелось бы выяснить это раз и навсегда. Я, конечно, виноват, что оставил дверь нараспашку, когда вышел провожать Кремера, но больше винить меня не в чем. Эта бесовка за пять минут до того, как мы вышли на улицу, подвалила к шоферу Барретта и заявила, что босс велел подождать его в машине, и этот дуралей послушно открыл дверцу лимузина и впустил ее. Двое сыщиков внимательно наблюдали за этой сценкой, но ни один даже рта не раскрыл. Потом они уверяли, что не сумели ее опознать в сумерках. Она выскочила из машины и ворвалась в дом, когда я еще не успел даже к крыльцу подбежать. Так что перехватить ее я был уже не в силах.
  Вульф пожал плечами.
  – Как видишь, я справился и без тебя, – невозмутимо пробурчал он.
  Я сжал зубы, проглотил оскорбление и постарался как можно слаще и протяжнее зевнуть. Получилось довольно изящно, с подвыванием.
  – Ладно, – сонным голосом произнес я. – Будь по-вашему. У меня еще несколько маленьких вопросиков. Что, например, было в конверте, который вы вручили сыщику с наставлением отдать ей?
  – Ничего. Одна лишь фраза, удостоверяющая, что она не мой клиент и никогда им не была.
  – А что она вам сказала, когда выходила? Это прозвучало как «Тиига мии борние руза» или что-то в этом роде.
  – Это на ее родном языке.
  – Угу, я так и подумал, но просто чуть-чуть подзабыл его. А что это значит?
  – «Только через мой труп».
  – Вот как? Что ж, она сдержала слово. И еще кое-что. Я теперь понимаю, почему она воспользовалась бумагой Карлы и представилась вашей дочерью. Ей это было выгодно. Но вот почему Ладлоу заявил, будто она пошла в раздевалку принести ему сигареты? Британский агент и балканская княгиня! Почему он…
  – Она ходила в раздевалку, чтобы выкрасть кое-что у него из кармана. Скорее всего, ту самую бумагу, с которой прислала на следующий день свою компаньонку, чтобы та спрятала ее в надежном месте. Эту бумагу прежде похитил у нее сам Ладлоу. И он просто дал ей понять, что знает, с какой целью она залезла в раздевалку.
  Вульф вздохнул, отодвинул кресло и с усилием приподнял свою тушу.
  – Я пошел спать, – возвестил он и потопал к двери в прихожую.
  У самой двери он обернулся:
  – Кстати, напомни мне завтра, чтобы я попросил Кремера вернуть ту сотню долларов. Пора уже мне отучиться от своих идиотских романтических выходок.
  – Вы имеете в виду вот эту сотню? – Я потрепал себя по карману. – Она уже давно здесь. Это было самое первое, что пришло мне на ум. Hvala bogu.
  ЗАВЕЩАНИЕ
  Глава первая
  Я опустил на стол справочник «Кто есть кто в Америке» за 1938–1939 годы, потому что держать его в руках в такой жаркий день становилось тяжеловато.
  – Их посеяли через равные промежутки времени, – констатировал я вслух. – Если они не приврали, подавая данные о себе, то Эйприл тридцать шесть, Мэй – сорок один, а Джун – сорок шесть. То есть рождалось по дочке каждые пять лет. Очевидно, родители начали с середины календаря и двигались оттуда к началу. И вероятно, Джун они назвали так потому, что родилась она в июне65. Год же тогда стоял тысяча восемьсот девяносто третий. Затем мы видим попытки использовать воображение. Почему-то мне кажется, что постаралась мамочка. Вторая девочка появилась в феврале, однако ей дали имя Мэй…
  Ниро Вульф с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла, ничем не выдавая, что слышит меня. Тем не менее я продолжал. В этот знойный июльский день, несмотря на шикарный обед, поданный Фрицем, жизнь меня не радовала. Отпуск закончился. Новости из Европы были таковы, что хотелось понатыкать вдоль побережья через каждые десять ярдов столбики с табличками: «Частный берег. Акулам и государственным деятелям доступ запрещен». На моих руках красовались бинты, прикрывая те места, где канадский гнус искусал меня до крови.
  Хуже всего было то, что Ниро Вульф ударился в фантастические траты, остаток на банковском счете достиг небывалого минимума, а наш сыскной бизнес дышал на ладан. И единственно из чувства противоречия, вместо того чтобы разделить со мной тревоги о состоянии дел, Вульф на этот раз занял позицию непротивления естественному ходу жизни. Чем довел меня до белого каления. Может, он действительно был настолько эксцентричен, что не видел беды в попытках трудоустроиться через Управление общественных работ. А вот ваш покорный слуга придерживался того мнения, что ни одно федеральное агентство не обеспечит Вульфа работой, которая позволит ему платить мне.
  И потому я продолжал зудеть:
  – Все зависит от того, что́ их гложет. Наверняка что-то весьма болезненное. Иначе они не стали бы в полном составе просить вас о встрече. После смерти их брата Ноэла66 у них не должно быть проблем с финансами. Ноэл здесь тоже упомянут. – Я хмуро кивнул на справочник. – Ему было сорок девять, то есть он опережал старшую из сестер, Джун, на три года. Ноэл был правой рукой Каллена в адвокатской фирме «Дэниэл Каллен и компания». Всего добился сам, начав работать там в тысяча девятьсот восьмом году курьером за двенадцать баксов в неделю. Об этом писала позавчера «Таймс» в некрологе. Вы читали?
  Вульф не шелохнулся. Я скорчил гримасу и продолжил:
  – До их прихода остается еще минут двадцать, поэтому так и быть, поделюсь с вами плодами своих изысканий. В журнальной статье, которую я раскопал, куда больше информации, чем в «Кто есть кто». Там приводится масса интересных и красочных подробностей. Например, та, что Мэй носит хлопчатобумажные чулки с тех пор, как японцы бомбили Шанхай67. Или что ее мамочка была потрясающей женщиной, поскольку произвела на свет четырех уникальных детей. Лично я никогда не понимал, почему в подобных случаях умаляется вклад отца. Впрочем, сейчас у нас нет времени обсуждать это. Как-никак мы встречаемся не с отцом, а с его уникальными детьми.
  Я перевернул страницу журнала.
  – Подытожим, что́ нам известно о Ноэле, который скончался в этот вторник. Похоже, на его рабочем столе в калленовском офисе на Уолл-стрит был установлен ряд кнопок – по одной для каждой страны Европы и Азии, не говоря уже о Южной Америке. Стоило ему нажать на кнопку, как очередное правительство тут же подавало в отставку, не забыв осведомиться у Ноэла, кого бы он хотел видеть на их месте. Нельзя не согласиться с тем, что это уникально.
  Старшая дочь, Джун, родилась, как я уже говорил, в июне девяносто третьего года. В возрасте двадцати лет она написала эпатажную, сильно нашумевшую книгу под названием «Скачки без седла», а годом позже еще одну – «Приключения кота». Затем вышла замуж за блестящего нью-йоркского адвоката по имени Джон Чарльз Данн, который в настоящий момент занимает пост государственного секретаря Соединенных Штатов Америки. На прошлой неделе он послал в Японию очень убедительное письмо. Журнал утверждает, что своей стремительной карьерой Данн во многом обязан необыкновенной жене. И тут снова мамочка постаралась. Джун и сама мамочка двоих детей – сына Эндрю, двадцати четырех лет, и дочери Сары, которой двадцать два.
  Я переменил позу, закинув ноги повыше.
  – Два других чудо-ребенка по-прежнему носят фамилию Хоторн. Мэй Хоторн никогда не была замужем. В ее мозгу столько извилин, что она может подпасть под действие антимонопольного законодательства. К двадцати шести годам Мэй произвела революцию в коллоидной химии – не знаю, в чем проявился переворот, но он как-то связан с пузырьками и каплями. С тридцать третьего года она является ректором Варни-колледжа и за эти шесть лет увеличила фонды своего учебного заведения на двенадцать миллионов баксов, переключившись с коллоидного на колоссальное. Итак, мы видим, что ее интеллект уникален.
  Я был неточен, говоря, что две другие сестры по-прежнему носят девичью фамилию. В случае с Эйприл мне нужно было сказать «опять» вместо «по-прежнему». Когда в двадцать седьмом году она штурмом брала Лондон, то среди поверженных к ее стопам аристократов выбрала герцога Лозано. Четыре других герцога, множество графов и баронов, а также два мыльных короля покончили жизнь самоубийством. Но увы. Три года спустя, покоряя Париж, она развелась с Лозано и вновь стала Эйприл Хоторн – как в частной, так и в публичной жизни. Она единственная из ныне здравствующих и почивших актрис сыграла и шекспировскую Джульетту, и ибсеновскую Нору. В настоящее время она штурмует Нью-Йорк – в восьмой раз. Могу подтвердить это лично, поскольку месяц назад заплатил невероятную сумму в пять долларов пятьдесят центов за билет на «Яичницу». Если помните, я и вас уговаривал посмотреть этот спектакль. Раз уж Эйприл Хоторн стала признанной королевой американской сцены, вы просто обязаны ее увидеть.
  Вульф даже бровью не повел. Никак мне было не расшевелить его.
  – Разумеется, – с сарказмом проговорил я, – это просто возмутительно, что уникальные девицы Хоторн не проявили ни капли уважения к вашему праву на частную жизнь и намерены заявиться сюда прежде, чем вы переварите обед. Неважно, что у них за проблемы. Неважно, что братец Ноэл, возможно, оставил каждой по миллиону и они хотят отвалить вам половину наследства, дабы приставить хвост к своему банкиру. Все равно им следовало соблюдать правила элементарной вежливости. Когда Джун позвонила утром, я сказал ей…
  – Арчи! – Вульф открыл глаза. – Я понимаю: ты называешь незнакомую тебе миссис Данн по имени, полагая, будто меня это раздражает. Да, меня это раздражает. Не делай так. Заткнись.
  – Я сказал миссис Данн, что с их стороны это недопустимое посягательство на ваше неотъемлемое право сидеть в тишине и наблюдать, как наш банковский счет тает в сгущающихся сумерках медленного, но неотвратимого помутнения ваших интеллектуальных способностей и коллапса инстинкта самосохранения…
  – Арчи! – Вульф стукнул кулаком по столу.
  Пора было отступать, но от этого унизительного маневра я был спасен появлением Фрица Бреннера в проеме распахнувшейся двери. Фриц сиял, и я мог догадаться почему. Вероятно, посетители, о приходе которых он собирался возвестить, показались ему весьма многообещающими в плане денег клиентами. В старом доме на Тридцать пятой улице рядом с Гудзоном, где жил Ниро Вульф, не водилось секретов, кроме профессиональных. Я, будучи его секретарем, охранником и главным помощником, по долгу службы не мог не знать, что наши финансы оскудели до крайности. Фриц Бреннер, кулинар и джентльмен, и Теодор Хорстман, хранитель знаменитой коллекции орхидей, которую Ниро Вульф разводил в оранжерее на крыше, знали об этом не хуже меня. И если Фриц сиял, то, стало быть, сама наружность троицы, о прибытии которой он объявлял, предвещала крупный гонорар, какого мы не видели уже много недель. Он с шиком представил гостей. Вульф без всякого энтузиазма попросил провести их в кабинет. Я снял ноги со стола.
  Хотя уникальные сестры Хоторн не слишком походили друг на друга, я, рассаживая и незаметно разглядывая их, убедился, что все они дочери одной потрясающей женщины. Эйприл я уже видел на сцене. Теперь, при ближайшем рассмотрении, я готов был признать, что она могла бы взять штурмом и кабинет Ниро Вульфа, появись у нее такое желание. Она выглядела страстной, капризной, прекрасной и сногсшибательной. Когда она поблагодарила меня за придвинутый стул, я решил, что женюсь на ней, как только накоплю достаточно денег на новые ботинки.
  Мэй, гигант мысли и ректор колледжа, удивила меня. Она казалась очень милой. Позже, узнав, как решительно она поджимает губы и сколь непререкаем бывает ее тон при необходимости, я кардинально пересмотрел свою оценку. Но тогда она выглядела просто милой, безобидной и довольно моложавой. Джун, для вас – миссис Данн, куда более худая, чем младшие сестры, если не сказать – костлявая, начинала седеть; в ее темных глазах горело беспокойство человека, который никогда не был и не будет удовлетворен. Общей чертой в их внешности я бы назвал, пожалуй, лоб – широкий, довольно высокий, с выраженными височными впадинами и крепкими надбровными дугами.
  Церемонию представления взяла на себя Джун; сначала она назвала себя и сестер, а затем пару мужчин, которые сопровождали дам. Этих двоих звали Штауффер и Прескотт.
  Штауфферу было около сорока, то есть лет на пять больше, чем мне, и он бы выглядел недурно, если бы меньше пыжился. Он явно стремился чему-то соответствовать.
  Второй, Прескотт, приближался к пятидесяти, роста был ниже среднего, с округлым брюшком, которое предполагало, что шнурки на ботинках его обладатель завязывает с определенным трудом. Конечно, со сферическим великолепием Вульфа это брюшко не шло ни в какое сравнение. Я вспомнил, что видел портрет Прескотта в газете, где объявлялось о его избрании на какой-то пост в ассоциации адвокатов. Значит, это был Гленн Прескотт из юридической фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэвис». Одет он был в рубашку и галстук от «Метцгер» и костюм, который стоил полторы сотни баксов; в петлице его пиджака красовался цветок.
  Из-за этого цветка в самом начале беседы произошла небольшая заминка. Я уже давно перестал гадать, что́ стоит за подобными выходками Вульфа: желание лишний раз продемонстрировать свою эксцентричность, подлинный интерес или стремление выиграть время, чтобы оценить собеседников. Так или иначе, но не успели все рассесться по местам, как Вульф направил взгляд на Прескотта и вежливо спросил:
  – Это центаурея?
  – Прошу прощения? – Прескотт не сразу сообразил, о чем речь. – А, вы имеете в виду цветок у меня в петлице. Не знаю. Я просто выбираю у флориста что-нибудь подходящее по цвету.
  – Вы носите цветок в петлице, не зная, как он называется?
  – Конечно. А что в этом странного?
  Вульф пожал плечами:
  – Никогда раньше не видел центаурею такого оттенка.
  – Это не центаурея, – нетерпеливо вмешалась миссис Данн. – У центауреи цианус лепестки гораздо плотнее…
  – Я не имел в виду центаурею цианус, мадам. – В голосе Вульфа слышалось раздражение. – Скорее, это центаурея лейкофилла.
  – Хм. Никогда не слышала о такой. В любом случае это никакая не центаурея лейко-что-то-там. Это диантус супербус68.
  Эйприл рассмеялась. Мэй ответила ей улыбкой, какую Эйнштейн адресовал бы котенку. Джун метнула один взгляд в сторону младшей сестры, и Эйприл прекратила смеяться и произнесла своим знаменитым переливчатым голосом:
  – Ты победила, Джун. Это диантус супербус. Я не имею ничего против того, что ты всегда права, честное слово. Но если что-то кажется мне забавным, я не могу не смеяться. Таков уж мой характер. И вправе ли я поинтересоваться: меня что, притащили сюда выслушивать твою лекцию по ботанике?
  – Тебя никто сюда силой не тащил, – возразила старшая из сестер. – Во всяком случае, я этого не делала.
  Мэй подняла руку, останавливая перепалку.
  – Прошу простить нас, мистер Вульф. Наши нервы на пределе. На самом деле мы хотели бы получить у вас консультацию по крайне важному делу. – Она посмотрела на меня и улыбнулась так мило, что я улыбнулся ей в ответ. Затем она опять обратилась к Вульфу: – И крайне конфиденциальному.
  – Все в порядке, – заверил ее Вульф. – Мистер Гудвин – мое второе «эго». Без него я ни на что не способен. А экскурс в ботанику – исключительно моя вина, я первым заговорил на эту тему. Изложите же мне свое крайне важное дело.
  Прескотт произнес с сомнением в голосе:
  – Может, мне объяснить?
  Эйприл взмахом руки загасила спичку, от которой прикуривала сигарету, и, щурясь от дыма, мотнула головой:
  – Да ни за что. Ни один мужчина не сможет ничего толково объяснить в присутствии нас троих.
  – Наверное, будет лучше, если Джун… – предложила Мэй.
  Миссис Данн без дальнейших проволочек заявила:
  – Речь идет о завещании нашего брата.
  Вульф нахмурился. Он ненавидел распри из-за завещаний и однажды даже заявил потенциальному клиенту, что не желает играть в перетягивание каната, если в роли оного выступают кишки мертвеца. Тем не менее сейчас он, не опускаясь до грубости, спросил:
  – Завещание вызывает какие-то сомнения?
  – Да. – Голос Джун был резок. – Но сначала я бы хотела сказать следующее. Вы – детектив. Нам детектив не нужен, но я настояла, чтобы мы обратились к вам. И не из-за вашей репутации, а, скорее, благодаря тому, что вы однажды сделали для моей подруги, миссис Луэллин Фрост. Тогда она еще была Гленной Макнейр69. Также я слышала, как высоко отзывается о вас мой муж. Насколько я понимаю, вы сотворили что-то невозможное для Госдепартамента.
  – Благодарю. Но, – напомнил Вульф, – вы говорите, что вам не нужен детектив.
  – Не нужен. Но мы очень нуждаемся в услугах деятельного, проницательного, сдержанного и не слишком щепетильного человека.
  – У нас это называется «дипломатия», – пояснила Эйприл, стряхивая пепел с сигареты.
  Ее замечание было проигнорировано. Вульф спросил:
  – Услуги какого рода вас интересуют?
  Я решил, что в лице Джун необходимо произвести кое-какие поправки. У нее были глаза ястреба, а вместо крючковатого клюва, им под стать, всего лишь прямой симпатичный носик. Я предпочитал смотреть на Эйприл. Но говорила Джун:
  – Боюсь, это услуги совершенно необычного свойства. Мой муж говорит, что нам поможет только чудо, но он всегда был слишком уж осторожен и консервативен. Как вам известно, три дня назад, во вторник, скончался наш брат. Похороны состоялись вчера после полудня. Мистер Прескотт – адвокат моего брата – собрал нас вечером, чтобы ознакомить с завещанием. Содержание этого документа шокировало нас – всех без исключения.
  Вульф издал звук, которым, я знал, он выражает свое отвращение. Однако люди, едва знакомые с моим боссом, могли принять это хмыканье за выражение сочувствия, например. Тем временем Вульф сухо произнес:
  – Такого шока удалось бы избежать, если бы налог на наследство составлял сто процентов.
  – Вероятно. А вас можно принять за большевика. Но дело не в размере ожидаемого наследства, все гораздо хуже…
  – Позвольте, – негромко перебила сестру Мэй. – В моем случае дело как раз в размере. Брат говорил мне, что оставит научному фонду нашего колледжа миллион долларов.
  – Я всего лишь хотела сказать, – нетерпеливо воскликнула Джун, – что мы не гиены. Ни одна из нас не рассчитывала на скорое наследство от Ноэла. Конечно, мы знали, что он богат, но ему было всего сорок девять лет, и на здоровье он не жаловался. – Она обернулась к Прескотту: – Думаю, Гленн, вы сможете точнее изложить мистеру Вульфу основные пункты завещания.
  Юрист откашлялся:
  – Должен напомнить вам вновь, Джун, что как только о завещании станет известно…
  – Мистер Вульф сохранит все в тайне, не так ли?
  Вульф кивнул:
  – Естественно.
  – Что ж. – Прескотт опять прочистил горло, потом посмотрел на Вульфа. – Мистер Хоторн оставил небольшие суммы слугам и сотрудникам своей фирмы, всего сто шестьдесят четыре тысячи долларов. По сто тысяч долларов каждому из двоих детей его сестры, миссис Джон Чарльз Данн, и аналогичную сумму научному фонду Варни-колледжа. Пятьсот тысяч своей жене, детей у него не было. И также он завещал яблоко своей сестре Джун, грушу – сестре Мэй и персик – сестре Эйприл. – Юрист явно испытывал неловкость. – Заверяю вас, что мистер Хоторн, который был не только моим клиентом, но и другом, никогда не слыл чудаком. В завещании имеется приписка о том, что его сестры ни в чем не нуждаются и он дарит им фрукты в знак уважения.
  – Вот как. К этому сводится все наследство усопшего? Примерно миллион долларов?
  – Нет. – Прескотт не знал, куда девать глаза. – После выплаты налогов остается еще около семи миллионов. Возможно, чуть меньше. Все это оставлено женщине по имени Наоми Карн.
  – La femme, – заметила Эйприл. Это не было ни насмешкой, ни издевкой, а просто констатацией факта.
  Вульф вздохнул.
  Прескотт сказал:
  – Завещание было составлено мною в соответствии с указаниями мистера Хоторна взамен написанного тремя годами ранее и датированного седьмым марта тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Хранилось оно в сейфе в моей фирме. Я останавливаюсь на этих деталях потому, что прошлым вечером миссис Данн и мисс Мэй Хоторн высказывались в том смысле, что мне следовало уведомить их об условиях завещания, как только оно было подписано. Как вам известно, мистер Вульф, это было бы…
  – Ерунда, – оборвала его Мэй. – Вы прекрасно понимаете, что мы были расстроены. Мы рты пооткрывали от изумления.
  – И до сих пор не можем прийти в себя. – Джун впилась глазами в лицо Вульфа. – Убедительно прошу вас понять, что мои сестры и я сама полностью удовлетворены теми фруктами, которые оставил нам брат. Дело не в них. Вы только подумайте, какой грянет скандал! Просто невероятный! Мы до сих пор поверить не можем. Мой брат завещал почти все свое состояние этой… этой…
  – Женщине, – подсказала Эйприл.
  – Очень хорошо. Женщине.
  – Это было его состояние, – заметил Вульф. – И он распорядился им по своему усмотрению.
  – Что вы этим хотите сказать? – потребовала разъяснений Мэй.
  – Только то, что, если вам не нравятся скандалы, поменьше об этом говорите и суетитесь. Тогда все скоро забудется.
  – Премного вам благодарны, – едко сказала Джун, – но нам нужно кое-что посущественнее. Во что выльется одна только публикация завещания в прессе, учитывая миллионные суммы, положение моего мужа и моих сестер… Бог мой! Разве вы не понимаете, что мы – знаменитые сестры Хоторн, нравится нам это или нет!
  – Конечно нравится, – заявила Эйприл. – Мы в восторге от этого.
  – Говори за себя, Эйп. – Джун не сводила глаз с Вульфа. – Вы отлично представляете, как все изобразят газеты. Тем не менее я считаю ваш совет правильным. Я согласна с тем, что разумнее всего было бы ничего не делать и не говорить. Пусть все идет своим чередом. Нас это не должно касаться. Но ничто не пойдет своим чередом! Поскольку случится кое-что ужасное… Дэйзи собирается опротестовать завещание!
  Лоб Вульфа наморщился.
  – Дэйзи?
  – Ох, простите. До чего я глупа… Как уже заметила моя сестра, наши нервы просто измочалены. Брата не стало так внезапно. Потом все эти церемонии, вчерашние похороны… А теперь еще и это. Дэйзи – жена нашего брата. Вернее, его вдова. Роль трагической фигуры ей не в новинку.
  Вульф кивнул:
  – Ах да, леди под вуалью.
  – Значит, вы знакомы с легендой.
  – Это не легенда, – объявила Мэй, – а нечто гораздо большее. Это факт.
  – Я всего лишь об этом наслышан, как и все, – сказал Вульф. – Лет шесть назад, если не ошибаюсь, Ноэл Хоторн развлекался стрельбой из лука. И однажды неудачно выпущенная им стрела оставила на лице его жены след, тянущийся ото лба до подбородка. Она была красавицей. С тех пор без вуали ее не видели.
  Эйприл зябко поежилась:
  – Это было ужасно. Я навещала ее в больнице, и мне до сих пор снятся кошмары. Прекраснее женщины я не встречала. За исключением одной девушки, торговавшей сигаретами в варшавском кафе.
  – Она не знает, что такое эмоции, – подхватила Мэй. – Как и я. Только у нее нет альтернатив. Ей вообще не следовало выходить замуж. Ни за нашего брата, ни за кого-то еще.
  Джун затрясла головой:
  – Вы обе ошибаетесь. Дэйзи слишком холодна, чтобы считаться по-настоящему красивой. И семена эмоций в ней имелись, просто они дожидались своего часа. И теперь, бог свидетель, проросли. Вчера вы все слышали в ее голосе мстительность, а это эмоция, верно? – Опять глаза Джун остановились на лице Вульфа. – Дэйзи неумолима. Она постарается, чтобы всех нас смешали с грязью. Полумиллиона долларов ей хватило бы с лихвой, но она рвется в драку. Вы понимаете, чем это грозит? Катастрофой! Поэтому ваш совет не обращать внимания на скандал и дать ему перегореть здесь не годится. Дэйзи ненавидит Хоторнов. Только подумать: моего мужа вызовут в суд как свидетеля! Нас всех заставят туда явиться.
  Снова заговорила Мэй, но в ее глазах и голосе больше не оставалось ничего милого:
  – Мы этого не допустим.
  – Мы хотим, – изрекла Эйприл, подбавив к переливам огня, – мы хотим, чтобы вы не допустили этого, мистер Вульф.
  – Мой муж очень уважает вас, – повторила Джун, словно это определяло все, включая погоду.
  – Благодарю вас. – Взгляд Вульфа обежал посетителей, всех по очереди, в том числе обоих мужчин. – Что я могу при таких обстоятельствах сделать? Стереть миссис Хоторн с лица земли?
  – Нет, – категорично отрезала Джун. – С ней вам ничего не сделать. Но не с той женщиной, Наоми Карн. Уговорите ее отказаться от большей части наследства. Хотя бы от половины. Если вам это удастся, остальное мы сделаем сами. По неизвестным нам причинам Дэйзи жаждет денег, хотя бог знает, на что они ей нужны. Задача может показаться вам трудной, но вряд ли совсем уж невыполнимой. Можете сказать мисс Карн, что если она не отдаст хотя бы половину завещанной суммы, то вынудит нас подать на нее в суд, и тогда может потерять гораздо больше, чем половину.
  – Любой может передать ей это, мадам. – Вульф обернулся к адвокату: – А как смотрит на ситуацию закон? Есть ли у миссис Хоторн шанс возбудить дело?
  – Ну… – Прескотт скривил губы. – Дело она сможет возбудить. Начнем с того, что прецедентное право…
  – Нет, пожалуйста, не надо подробностей. Ответьте одним словом: сможет ли миссис Хоторн добиться того, чтобы завещание признали незаконным?
  – Не знаю. Думаю, сможет. Учитывая то, какие формулировки использованы в документе, закон будет оценивать обстоятельства, а не только текст. – Прескотт опять замялся. – Вы ведь понимаете, сколь щекотливо мое положение. Есть риск, что мое поведение будет расценено как неэтичное с профессиональной точки зрения. Я сам составлял завещание для мистера Хоторна, причем он настаивал на том, чтобы текст не оставлял никаких шансов тому, кто пожелает оспорить его в суде. Трудно ожидать от меня рекомендаций, которые позволят поставить под сомнение выработанный мной самим документ. Скорее, мой долг – защищать его.
  С другой стороны, будучи не только адвокатом, но также другом семьи Хоторн и, если мне будет позволено так выразиться, мистера Данна, занимающего высокий государственный пост, я понимаю, что публичное обсуждение завещания нанесет им ущерб, который не поддается измерению. Крайне желательно избежать любой огласки. И ввиду позиции, которую, к сожалению, заняла миссис Хоторн…
  Прескотт умолк, пожевал губы, потом продолжил:
  – Так и быть, выскажусь начистоту, хотя это и будет в высшей степени непрофессионально. Завещание возмутительно. Я так и заявил Ноэлу Хоторну, когда мы работали над документом. Но он стоял на своем, и мне оставалось только следовать его указаниям. Даже не касаясь того, насколько ущемлены права миссис Хоторн, напомню, что мистер Хоторн обещал своей сестре оставить миллион долларов научному фонду Варни-колледжа, а фактически выделил лишь десять процентов означенной суммы. Это хуже, чем несправедливость. Это непорядочность, о чем я также сказал мистеру Хоторну. Но не нашел в нем понимания. Я придерживался и придерживаюсь того мнения, что он утратил присущее ему здравомыслие под влиянием знакомства с мисс Карн.
  – А я все равно в это не верю, – встряла Мэй, так и не вернувшаяся в образ милой женщины. – Готова спорить: если бы Ноэл решил не исполнять обещания, обязательно сказал бы мне об этом.
  – Моя дорогая мисс Хоторн. – Прескотт обернулся к ней с видом крайнего раздражения. – Вчера я счел за лучшее проигнорировать ваши намеки, поскольку понимал, что вас внезапно постигло огромное разочарование. – Его голос прерывался от возмущения. – Но вы и сегодня в присутствии посторонних даете понять, что условия завещания Ноэла не соответствуют его инструкциям… бог мой, он же умел читать, он не стал бы подписывать…
  – Глупости, – оборвала негодующего адвоката Мэй. – Просто случившееся никак не укладывается у меня в голове. И я скорее подвергну сомнению законы термодинамики, чем вашу честность. – Она вдруг ослепительно улыбнулась Прескотту и жалобно выругалась: – Черт побери. Все это так неприятно. Я бы предпочла оставить все как есть, не говоря ни слова, если бы не отвратительное упрямство Дэйзи, которое вынуждает нас действовать. Я настаиваю на том, что договоренность с мисс Карн должна включать пункт об увеличении до миллиона долларов доли, выделяемой из наследства научному фонду, так как именно о такой сумме брат говорил мне при жизни.
  – Н-да, – пробормотал Вульф.
  Прескотт кивнул ему, не разжимая губ, словно подтверждал: «Вот именно – н-да».
  Джун прикрикнула на сестру:
  – Ты только все усложняешь, Мэй. Так мы вообще ничего не добьемся. И потом, ты блефуешь, я тебя знаю. Ты не захочешь затевать свару. Сумеет мистер Вульф уговорить эту женщину – тем лучше. Я буду только рада, если твой фонд получит миллион. Но главное – Дэйзи. И ты сама это понимаешь. Мы все согласились…
  Она умолкла, потому что дверь в кабинет приоткрылась. Вошел Фриц и, приблизившись к Вульфу, протянул ему на подносе визитную карточку. Вульф взял визитку, глянул на нее и аккуратно подсунул под пресс-папье. Затем обратил взгляд на миссис Данн и сказал:
  – Тут написано: «Миссис Ноэл Хоторн».
  Все воззрились на него.
  – О господи! – выговорила Эйприл.
  Мэй сказала тихо, будто самой себе:
  – Надо было ее связать.
  Джун поднялась со своего места и требовательно спросила:
  – Где она? Я поговорю с ней.
  – Прошу вас. – Вульф опустил широкую ладонь на стол. – Она пришла ко мне. Я сам с ней поговорю…
  – Но это же смешно! – Джун продолжала стоять. – Она дала нам время до понедельника и обещала до тех пор ничего не предпринимать. На всякий случай я оставила с ней сына и дочь…
  – Где вы их с ней оставили?
  – В доме брата. У нее дома. Мы все провели там ночь… Нет, дом-то теперь тоже не ее. И это одна из причин, почему она себя так ведет. Дом вместе с остальным имуществом отойдет той женщине, а не ей… Но она обещала ничего не делать…
  – Пожалуйста, сядьте, миссис Данн. Мне все равно нужно с ней встретиться, прежде чем браться за ваше поручение. Пригласите миссис Хоторн, Фриц.
  – С ней две леди и джентльмен, сэр.
  – Пригласите всех.
  Глава вторая
  В кабинет вошли четверо, если не считать Фрица, исполняющего роль проводника. Ему пришлось принести из гостиной еще пару стульев.
  Я люблю разглядывать лица. Порой, признаюсь, мне хватает одного взгляда, но обычно в них есть черты, которые заслуживают более тщательного рассмотрения.
  Эндрю Данн был симпатичным рослым парнем и обладал сильным сходством с фотографиями отца, которые я видел в прессе. Его сестра Сара унаследовала от матери темные глаза бойцового петуха и лоб Хоторнов, но не рот и подбородок. Вторая девушка, цветущая блондинка, убедила бы самое строгое жюри в том, что Голливуд узурпировал не все анатомические прелести нашей великой нации. Позднее выяснилось, что ее зовут Селией Флит и что она является секретаршей Эйприл Хоторн.
  Да, я люблю разглядывать лица, и эти три заслуживали всяческого внимания, однако взгляд мой приковало к себе лицо, которого я видеть не мог. История гласила, что стрела Ноэла Хоторна, выпущенная по неосторожности, прочертила косую борозду на лице его жены от брови до подбородка. То, что осталось невредимо – в том числе один глаз, как говорили, – скрывала теперь вуаль, на которую я уставился. Просто не мог ничего с собой поделать. Пристегнутая к шляпке воздушная серая завеса опускалась до самой шеи, удерживаемая там лентой. Ни кусочка кожи на виду, за исключением ушей.
  Миссис Хоторн была среднего роста, с изящной, почти девичьей фигурой, но из-за вуали и того, что под ней скрывалось, красоты в ней не чувствовалось. Я сидел и глазел, готовый пожертвовать десятку тому, кто сдернет вуаль с ее лица, понимая при этом, что, едва увидев его, заплачу́ столько же, лишь бы вуаль вернули на место.
  Дэйзи Хоторн не села на стул, который я ей придвинул. Она стояла прямая как палка. У меня возникло ощущение, будто она ничего не видит, но, вероятно, я ошибался. После обмена приветствиями, вернувшись на свое место, я заметил, что у Эйприл, достающей новую сигарету, подрагивают пальцы. Мэй снова выглядела мило, но в ней чувствовалось напряжение, как и в голосе заговорившей Джун:
  – Моя дорогая Дэйзи, тебе не стоило приезжать сюда! Мы были абсолютно откровенны с тобой, когда сказали, что хотим проконсультироваться с мистером Ниро Вульфом. Ты дала нам время до понедельника. Какие у тебя могут быть основания для подозрений… Сара, что за баловство? Немедленно убери это!
  – Сейчас, мам. – Девушка говорила без всякого почтения. – Не двигайтесь, пожалуйста!
  Нас ослепила яркая вспышка. Послышались восклицания, и самое громкое и несдержанное исходило от Прескотта. Я же, вскочив со стула, почувствовал себя идиотом.
  С довольным видом Сара объявила:
  – Я хотела иметь портрет Ниро Вульфа за его рабочим столом. Прошу меня простить. Дай-ка мне ту штуковину, Энди.
  – Сама возьми, не развалишься. Вот дурочка, напугала всех.
  – Сара! Сядь!
  – Хорошо, мам. Я все.
  Мы перестали моргать. Я вернулся на свой стул.
  Вульф сухо осведомился:
  – Ваша дочь – профессиональный фотограф, миссис Данн?
  – Нет, она профессиональный дьяволенок. Все из-за проклятой саги о несравненных сестрах Хоторн. Она хочет быть не хуже. Воображает, что может…
  – Это не так! Я просто хотела сфотографировать…
  – Прошу вас! – Вульф сердито хмурился.
  Сара широко ему ухмыльнулась.
  Он перевел взгляд на серую вуаль:
  – Вы не хотите присесть, миссис Хоторн?
  – Нет, благодарю вас.
  От ее голоса у меня волосы встали дыбом, и захотелось сорвать вуаль самому. Он был неестественно высоким и напряженным, как будто исходил не изо рта, а откуда-то сбоку. Дэйзи повернула скрытое вуалью лицо к Джун:
  – Так ты считаешь, что мне не нужно было приезжать? Забавно. Разве не затем вы приставили ко мне Эндрю, Сару и секретаршу Эйприл, чтобы они не дали мне вам помешать?
  – Нет, – ответила Джун, – совсем не для этого. Ради бога, Дэйзи, будь же благоразумной. Мы всего лишь хотели…
  – У меня нет никакого желания быть благоразумной. Я не идиотка, Джун. Ноэл искалечил мне лицо, а не мозг. – Она неожиданно развернулась к младшей из сестер: – Кстати о лицах, Эйприл: твоя секретарша куда симпатичнее, чем ты. Конечно, она в два раза моложе. Очень смело с твоей стороны.
  Эйприл промолчала, не поднимая глаз.
  – Ты никогда не могла смотреть на меня. – Из-под вуали раздался жуткий смешок, затем Дэйзи опять повернулась к Джун: – Я пришла сюда не для того, чтобы помешать вам или кому-то еще. Я пришла, потому что не могу не испытывать подозрений. Причем с полным на то основанием. Ведь вы – Хоторны, знаменитые Хоторны. Ваш брат тоже был Хоторном. Сколько же раз он заверял меня, что я буду щедро обеспечена. Это его слово – «щедро». Я знала о том, что у него есть женщина. Он сам мне сказал. Тоже был откровенным, как вы. Каждый месяц давал мне деньги – много денег, больше, чем мне было нужно, больше, чем я могла потратить, – чтобы обмануть меня, развеять мои подозрения. А теперь я не владею даже собственным домом?
  – Боже мой, разве я не понимаю? – Джун вскинула руку и уронила ее. – Моя дорогая Дэйзи, разве я не понимаю? Почему же ты не веришь, что наше единственное желание, наша единственная цель…
  – Не верю, и все. Не верю ни одному слову Хоторнов. – Ток воздуха, исходивший изо рта вместе со словами, колыхал вуаль, но лента удерживала ее на месте. – Как не верю и вам, Гленн Прескотт. Я не доверяю вам, никому из вас. Я не поверила и тому, что вы собираетесь говорить с Ниро Вульфом, но, как вижу, это было правдой. – Она обратилась в сторону Вульфа: – Я слышала о вас. У меня есть знакомый, для которого вы кое-что сделали. Сегодня я специально позвонила этому человеку, чтобы расспросить о вас. Он сказал, что вам можно полностью довериться, но что в качестве противника вы безжалостны и опасны. Он сказал, что если я спрошу вас, на моей вы стороне или против меня, то вы не солжете. Вот я и приехала задать этот вопрос.
  – Присядьте, миссис Хоторн.
  – Нет. У меня всего один вопрос.
  – Тогда я отвечу на него. – Вульф говорил резко. – Я ни на чьей стороне. Пока. Я испытываю глубочайшее отвращение к ссорам из-за имущества покойников. Однако в настоящий момент мне очень нужны деньги. Иначе говоря, мне нужна работа. Если я возьмусь за работу, предлагаемую сестрами Хоторн, то мне придется убедить мисс Наоми Карн отказаться от значительной, как можно более крупной доли оставленного ей Ноэлом Хоторном наследства в вашу пользу. Вот что эти дамы просят меня сделать. Вы хотите, чтобы это осуществилось?
  – Да. Но в результате восстановления моих законных прав, а не в виде подачки от нее. Я бы предпочла заставить…
  – Вы предпочли бы вырвать деньги с боем. Однако есть шанс, что вы проиграете бой. И кроме того, у вас будет возможность повоевать, если мы не добьемся желаемого уговорами. Вы пришли ко мне, потому что не доверяете этим людям, я правильно понимаю?
  – Не доверяю. Мой муж был их братом. Гленн Прескотт – его друг и адвокат. Они пытались обмануть меня и лишить денег.
  – И вы подозреваете их в намерении интриговать против вас и дальше, уже с моей помощью?
  – Именно так.
  – Что ж, давайте покончим с этим. Я бы хотел, чтобы вы все-таки сели. – Вульф повернулся ко мне: – Арчи, запиши и потом отпечатай в одном экземпляре. «Настоящим удостоверяю, что во всех переговорах, проводимых мной в отношении завещания покойного Ноэла Хоторна, я буду рассматривать миссис Ноэл Хоторн в качестве одного из моих клиентов и добросовестно защищать ее интересы, а также уведомлю ее заранее о любых изменениях в моих обязательствах». Точка с запятой. «Тем самым подразумевается, что свою долю гонорара за оказанные мной услуги миссис Хоторн оплатит сама». Оставь место для подписи свидетеля.
  Развернувшись на стуле к пишущей машинке, я отпечатал записанный под диктовку текст и вручил Вульфу. Он прочитал его, подписал и вернул мне, после чего я расписался в качестве свидетеля, сложил листок и, засунув его в конверт, протянул Дэйзи Хоторн. Рука, принявшая конверт, была мертвенно-бледной, с длинными пальцами и синеватыми прожилками вен.
  Вульф вежливо осведомился:
  – Вас устроит такая формулировка, мадам?
  Не говоря ни слова, она вынула листок из конверта, развернула и прочитала, для чего ей пришлось склонить голову набок – очевидно, чтобы направить на документ неповрежденный левый глаз. Затем она сунула расписку в сумку и, развернувшись, двинулась к выходу. Я подскочил, чтобы открыть ей дверь, но молодой Данн опередил меня. Однако мы оба слишком поспешили. Дэйзи Хоторн внезапно направилась к Эйприл и встала перед ней на расстоянии вытянутой руки, не дальше. Однако, подняв левую руку, вдова потянулась не к Эйприл, а к вуали и взялась за ее нижний край.
  – Смотри, Эйприл! – приказала она. – Другим я не покажу, только тебе – в качестве одолжения, в память о…
  – Нет! – завопила Эйприл. – Остановите ее!
  Начался переполох. Все повскакивали с мест. Первой рядом с Эйприл оказалась Селия Флит. Когда она уставилась на вуаль, ее глаза сверкали, как ни у одной из знакомых мне блондинок.
  – Только попробуйте повторить, – прошипела она, – и я сорву с вас проклятую тряпку! Клянусь! Только попробуйте!
  К ее угрозам присоединился мужской голос:
  – Убирайтесь отсюда! Вон!
  Это был мистер Штауффер, который слишком сильно старался чему-то соответствовать. Сейчас, когда он оттеснил Селию Флит и загородил собой Эйприл, его лицо исказилось от негодования. Актриса съежилась в кресле и закрыла лицо руками. Из-под вуали раздался тот же жуткий смешок, что и раньше, и вдова Ноэла Хоторна продолжила путь к двери. И вновь до нее не дошла, притормозив напротив миссис Данн.
  – Больше не подсылай ко мне своих ублюдков, Джун. Я сдержу слово. Даю вам время до понедельника.
  И она вышла. В прихожей маячил Фриц, выскочивший на крик из кухни, и я с облегчением уступил ему право проводить Дэйзи Хоторн к выходу. Проклятая вуаль действовала мне на нервы.
  Когда я присоединился к собранию в кабинете, плечи Эйприл, одно из которых поглаживал мистер Штауффер, а другое – Селия Флит, сотрясали спазмы. Мэй и Джун наблюдали за этим молча. Прескотт утирал лицо носовым платком. Я предложил принести бренди или чего другого.
  – Спасибо, не надо. – Мэй одарила меня улыбкой. – Моя сестра вечно на грани срыва в той или иной степени. В противном случае она не могла бы стать хорошей актрисой, как я понимаю. Актрисам положено быть нервными. Раньше это приписывалось божественной искре вдохновения, но теперь считают, что дело в гландах.
  Эйприл отняла ладони от лица, бледного после пережитого потрясения, и выпалила:
  – Прекрати!
  – Да, – вступилась Джун. – Не стоит, Мэй. – Она взглянула на Вульфа: – Ну как, теперь вы понимаете, почему я назвала нашу невестку неумолимой?
  Вульф кивнул:
  – Понимаю. Как ни велика моя нужда в заработке, я не взялся бы ее переубеждать. Кстати о заработке: у меня довольно высокие представления о стоимости моих услуг.
  – Нам это известно. Ваш счет, если он не окажется совсем уж заоблачным, будет оплачен.
  – Хорошо. Арчи, возьми блокнот. Итак. Вам нужно заключить письменное соглашение с Наоми Карн. Половина завещанного ей, а по возможности и больше, переходит к Дэйзи Хоторн. В дополнение к завещанной вдове половине миллиона?
  – Не знаю… как получится.
  – И девятьсот тысяч долларов научному фонду Варни-колледжа?
  – Да, – с нажимом проговорила Мэй.
  – При условии, что с этим у вас не возникнет проблем, – вставила Джун. – Только не подумайте, будто сестра откажется от договоренности с Наоми, если там не будет пункта о фонде. Она блефует.
  Мэй тихо произнесла:
  – Ты, Джун, уже ошибалась, оценивая меня.
  – Может, и ошибалась раньше, но не в данном случае. Давайте подумаем, как перепрыгнуть через забор, когда доберемся до него. Согласны, мистер Вульф?
  – Очень хорошо. Если у нас получится договориться о перечислении денег фонду, это будет сделано. А что насчет вас и ваших сестер? Что вы хотите для себя?
  – Ничего. Мы получили свои фрукты.
  – Вот как. – Вульф глянул на Мэй: – Вы придерживаетесь того же мнения, мисс Хоторн?
  – Разумеется. Для себя мне ничего не нужно.
  Вульф посмотрел на младшую сестру:
  – А вы?
  – Что? – рассеянно переспросила Эйприл.
  – Я спрашиваю, претендуете ли вы на какую-то долю состояния вашего брата?
  – Боже упаси. Нет.
  – Конечно, нам бы не помешали деньги, – сказала Джун. – Эйприл живет не по средствам и потому по уши в долгах. Мэй сама стирает себе чулки. У нее за душой вообще ничего нет, потому что половину жалованья она отдает студенткам колледжа, которые без ее помощи не смогли бы оплачивать обучение. Что касается меня, то мне едва хватает средств на покупку продуктов. Частная практика мужа приносила неплохой доход, но жалованье госсекретаря весьма скудно.
  – Тогда мы могли бы уговорить мисс Карн…
  – Нет. Даже не пытайтесь. Если бы брат оставил нам что-то, мы были бы рады. Я бы даже сказала, мы все несколько удивлены, что он этого не сделал. Но нет – торговаться мы не будем. Деньги лично от него – да, но не от этой женщины.
  – Если я все же сумею договориться о какой-то сумме для вас, вы эти деньги возьмете?
  – Не надо. Не искушайте нас. Вы сами знаете, каково это. Вам ведь тоже не хватает на жизнь.
  – Посмотрим. А что насчет ваших детей?
  – Они получают по сотне тысяч каждый.
  – Эта часть завещания вас удовлетворяет?
  – Конечно. Господи, да они богаты.
  – Хотите ли вы получить от мисс Карн что-либо еще?
  – Нет.
  Вульф обратился к юристу:
  – Что скажете вы, мистер Прескотт? Есть ли у вас какие-то комментарии?
  Прескотт затряс головой:
  – Никаких. Я буду счастлив не иметь к этому завещанию никакого отношения. Хватит того, что я его составил.
  – Да, составили его вы. – Вульф нахмурился, потом перевел взгляд на Джун: – Значит, решено. Мы сделаем все, что будет в наших силах. А теперь поговорим о мисс Карн.
  – О мисс Карн?
  – Кто она, какая она, где она?
  – Мне мало что известно о ней. – Джун подняла глаза на адвоката: – Лучше вы расскажите, Гленн.
  – Что же… – Прескотт потер нос. – Это молодая женщина, которой нет еще тридцати. Я бы сказал…
  – Погодите! – Адвоката прервала Сара Данн, профессиональный дьяволенок. Она скользнула к столу Вульфа, держа что-то в руках. – Вот, мистер Вульф, взгляните. Я специально принесла этот снимок. Подумала, что вам он может понадобиться. Женщина, которая смеется, это она, а мужчина рядом с ней – мой дядя Ноэл. Можете пока оставить у себя, но потом, пожалуйста, верните.
  – Во имя всего святого, – воскликнула миссис Данн, – откуда у тебя это?
  – О, сфотографировала весной, когда случайно встретила дядю Ноэла на улице. Я сразу догадалась, кто его спутница. Они не видели, как я их снимаю. Получилось неплохо, поэтому я увеличила фрагмент.
  – Ты… ты знала… – Джун заикалась. – Как ты узнала об этой женщине?
  – Мама, не глупи! – сочувственно произнесла Сара. – Я же не глухая, и мне уже больше двадцати одного года. Ты была не старше меня, когда написала «Приключения кота».
  – Премного вам благодарен, мисс Данн. – Вульф положил фотографию под пресс-папье рядом с карточкой Дэйзи Хоторн. – Я непременно верну снимок. – Он снова посмотрел на адвоката: – Вы рассказывали нам о мисс Карн. Вы были с ней знакомы?
  – Не очень близко, – сказал Прескотт. – То есть… я был с ней знаком – в некотором роде – примерно шесть лет. Она работала стенографисткой в нашей конторе. В моем офисе.
  – Неужели? Она была вашей личной стенографисткой?
  – О нет. У нас их человек тридцать или около того. Наша фирма весьма крупная. Мисс Карн служила у нас стенографисткой года два, а потом стала секретарем нашего младшего партнера, мистера Дэвиса. Вот там, в офисе мистера Дэвиса, ее и увидел впервые мистер Хоторн. Вскоре после этого… – Прескотт умолк в смущении. – Наверное, эти детали сейчас несущественны. Я всего лишь желал пояснить, каким образом узнал мисс Карн. Она покинула нашу фирму около трех лет назад… гм… наверное, последовав совету мистера Хоторна…
  – Наверное?
  – Ну… – Прескотт пожал плечами. – Не наверное, а точно. Поскольку сам он не стремился держать свои отношения с ней в тайне, мне нет необходимости проявлять излишнюю осторожность.
  – Хоторны, – с милой улыбкой заметила Мэй, – слишком эгоистичны, чтобы скрытничать. Они ставят себя выше сплетен.
  – Трудно назвать скрытным человека, который разгуливает с любовницей по Пятой авеню, – согласился Вульф, глянув на снимок под пресс-папье.
  – Наверное, мне стоит предупредить, что поставленная перед вами задача весьма непроста, – сказал Прескотт.
  – Я так и думал. Мне надо уговорить человека отказаться от четырех миллионов долларов.
  – Безусловно, но я имел в виду нечто другое. – Прескотт с сомнением покачал головой. – Видит бог, я желаю вам успеха, но, судя по тому, что я слышал о мисс Карн… это будет исключительно сложное дело. Спросите Штауффера, он скажет вам, что́ думает по этому поводу. Мы потому и попросили его присоединиться к нам.
  – Штауффера?
  Из левого угла раздался голос:
  – Я Озрик Штауффер.
  Вульф посмотрел на симпатичное лицо, которое стремилось чему-то соответствовать.
  – Ага. И вы… – Вульф не договорил, предоставив собеседнику самому догадаться, что́ от него требуется.
  На старательном лице отразилось легкое недовольство.
  – Озрик Штауффер из фирмы «Дэниэл Каллен и компания». Мистер Хоторн руководил иностранным отделом, а я находился в его непосредственном подчинении. Также мы были довольно близки.
  Значит, его лицо пыталось соответствовать стандартам фирмы. А я было подумал, что оно изображает страсть. Меня сбило с толку то, что Штауффер постоянно держался поблизости от Эйприл Хоторн.
  Вульф поинтересовался:
  – Вы знакомы с мисс Карн?
  – Да, я встречался с ней. – Штауффер изъяснялся лаконично и точно. – Поясню замечание мистера Прескотта. Сегодня утром я ходил к мисс Карн поговорить о завещании. Об этом меня попросили мистер Прескотт и миссис Данн. Также я действовал – неофициально – как представитель фирмы, поскольку считаю, что судебное разбирательство в связи с завещанием для нас будет в высшей степени нежелательным.
  – Значит, вы виделись с мисс Карн этим утром?
  – Да.
  – Каков был результат вашего визита?
  – Нулевой. Никакого прогресса я не достиг. По роду деятельности мне случалось проводить трудные и щекотливые переговоры, и среди наших клиентов встречаются очень несговорчивые люди, но я никогда не сталкивался с более упрямым человеком, чем мисс Карн. Она придерживается той позиции, что было бы неприлично или даже непорядочно отказываться исполнить последнюю волю умершего человека в отношении того, как распорядиться его имуществом. И следовательно, она не вправе даже обсуждать это, и делать этого не будет. Я сказал ей, что в таком случае завещание может быть опротестовано в суде и она рискует потерять все. На это она ответила, что высокого мнения о нашей системе правосудия и с готовностью примет любое решение при условии, что суд будет высшей инстанции.
  – Вы предлагали ей конкретные условия?
  – Нет, никаких цифр. До этого мы не дошли. Она была… – Штауффер на мгновение замялся, подбирая слова. – Мисс Карн не была расположена говорить о завещании, что составляло цель моего визита. Она предпочла воспользоваться нашим поверхностным знакомством.
  – Вы хотите сказать, что она попыталась заняться с вами любовью?
  – Что вы, нет. – Штауффер покраснел, непроизвольно посмотрел на Эйприл Хоторн, и его щеки заполыхали еще ярче. – Нет, ничего подобного. Я хотел сказать, что она вела себя так, будто я нанес ей визит просто из дружбы. Она исключительно умна.
  – Вам показалось, что угроза возможного судебного разбирательства ее не напугала?
  – Уверен, что нет. Более невозмутимого человека я, пожалуй, не встречал.
  Вульф крякнул и, нахмурившись, повернулся к Джун:
  – Какой смысл был просить, чтобы я сбил вашу дичь оружием, из которого уже стреляли?
  – В этом-то все и дело, – заявила Джун. – Именно поэтому мы и обратились к вам. Если бы хватило простой угрозы, то и дело было бы простым. Но оно сложное, и мы знаем это. И потому готовы заплатить вам столько, сколько попросите, если у вас получится.
  – И потому также сказали неправду в самом начале разговора, – продолжила Мэй. – Моя сестра заявила, будто нам не нужен детектив, но это не так. Вам придется найти аргументы, которые позволят надавить на мисс Карн. Причем аргументы более веские, чем угроза оспорить завещание в суде.
  – Понятно. – Вульф поморщился. – Терпеть не могу споров по поводу наследства покойников. Они всегда такие некрасивые.
  – Пока нет, – возразила Джун. – Этот спор станет таким, если Дэйзи и та женщина доведут дело до суда, однако в нашем поведении ничего некрасивого нет. Что плохого в стремлении избежать отвратительного скандала, убедив женщину, что три или четыре миллиона долларов из состояния нашего брата – это все, что ей положено? Если ее алчность и упрямство делают процесс убеждения трудным и дорогостоящим…
  – И даже если наши намерения не слишком красивы, – перебила ее Мэй, – это все равно должно быть сделано. Ну что же, мистер Вульф, кажется, мы рассказали все, что вам нужно знать. Вы беретесь помочь?
  Взгляд Вульфа поднялся к настенным часам. Я ему сочувствовал. Он был не в восторге от дела, но отказаться не мог. Более того, он никогда не допускал, чтобы хоть что-то мешало ему проводить в оранжерее положенные четыре часа в день – с девяти до одиннадцати утром и с четырех до шести после обеда, а между тем на циферблате было без пяти минут четыре. Он посмотрел на меня, скривился в ответ на мою ухмылку и опять глянул на часы.
  Затем поднялся из кресла со всей быстротой, на которую был способен.
  – Я берусь, – объявил он ворчливым тоном. – А теперь, если позволите, у меня назначена встреча на четыре часа…
  – Знаю! – воскликнула Сара Данн. – Вы идете к своим орхидеям. Мне бы очень хотелось увидеть их…
  – В другой раз, мисс Данн. Сейчас я не в настроении. К кому мне обращаться с вопросами или результатами? К вам, миссис Данн? Или к мистеру Прескотту?
  – К кому пожелаете. Или к обоим.
  Джун тоже поднялась со своего места.
  – Тогда к обоим. Запиши имена и адреса, Арчи.
  Я так и сделал, занеся в блокнот домашние и рабочие координаты Прескотта, адрес резиденции Хоторнов на Шестьдесят седьмой улице, где они все жили в настоящее время, и, что не менее важно, адрес квартиры Наоми Карн на Парк-авеню. Посетители двинулись в прихожую, и я оставил их на попечении Фрица, успев заметить, что Штауффер услужливо пристроился сбоку от Эйприл Хоторн. Мэй последней покинула кабинет, так как задержалась, чтобы перемолвиться о чем-то с Вульфом, о чем – я не расслышал. Наконец входная дверь захлопнулась, и по пути на кухню в кабинет заглянул Фриц.
  – Уф! – выдохнул Вульф.
  – Да уж, – согласился я. – Но при всем том они не стервятники. Я решил жениться на Эйприл. А чуть погодя разведусь с ней и женюсь на ее секретарше-блондиночке…
  – Избавь меня. К черту все это! Ладно, у тебя есть два часа…
  – Конечно. – Я изобразил радость, которой не испытывал. – Давайте я сам скажу все за вас. Мне нужно привезти сюда мисс Карн к шести часам. Или на несколько минут раньше, чтобы вам не пришлось ждать.
  Он кивнул:
  – Скажем, без десяти шесть.
  Было слишком жарко, чтобы запустить в него чем-нибудь. Пришлось удовольствоваться кислой ухмылкой, после чего я выбрался на улицу, добрел до переулка, где был припаркован родстер, залез в него и отправился в путь.
  Глава третья
  По моим прикидкам, на своем веку – по работе и вне ее – я имел дело не менее чем с сотней куколок. И потому был практически уверен, что мой визит к Наоми Карн в пятом часу вечера просто добавит единицу к той цифре. Но я заблуждался.
  В дом на Парк-авеню неподалеку от Семьдесят четвертой улицы меня допустили после того, как я назвался посланником мистера Прескотта. Горничная провела меня по просторному шикарному холлу квартиры на двенадцатом этаже и впустила в прохладную комнату, где царил полумрак и мебель пряталась под стильными летними чехлами. Как только я приблизился к женщине, стоящей возле пианино, и всмотрелся в ее лицо, то сразу понял, как сильно я заблуждался.
  Она улыбнулась. Я бы не сказал, что она улыбнулась мне, нет. Она просто улыбнулась.
  – Мистер Гудвин? С поручением от мистера Прескотта?
  – Именно так, мисс Карн.
  – Пожалуй, не стоило вас впускать. Только я не люблю так поступать, считаю это снобизмом.
  – Почему вам не стоило меня впускать?
  – Потому что, если вас послал мистер Прескотт, то вы пришли запугивать меня. Не так ли?
  – Запугивать в связи с чем?
  – О, да перестаньте. – Она опять улыбнулась.
  Я подождал секунду, понял, что Наоми Карн не собирается ничего объяснять, и сказал:
  – На самом деле меня послал не Прескотт, а Ниро Вульф. Сестры Ноэла Хоторна наняли его, чтобы обсудить с вами завещание их брата.
  – Ниро Вульф? Тот детектив?
  – Он самый.
  – Как интересно! Когда же он намерен посетить меня?
  – Он никогда никого не посещает. Ему не нравятся передвижения. Вульф издал закон о том, что любая попытка вытащить его из дома является уголовным преступлением. По собственной воле дом он покидает только изредка, причем по работе – никогда. Он нанял меня для того, чтобы я мотался по городу и приглашал людей к нему.
  Ее брови взлетели кверху:
  – То есть вы приехали пригласить меня?
  – Точно. Но никакой спешки, не волнуйтесь. Сейчас всего половина пятого, а Вульф ожидает вас не раньше чем без десяти шесть.
  Она качнула головой:
  – Какая жалость! Было бы интересно поговорить с Ниро Вульфом.
  – Так поезжайте и поговорите.
  – Нет.
  Это было сказано твердо. Более того, ничего тверже этого «нет» я никогда еще не слыхал.
  Я посмотрел на нее внимательно. Ни единого намека на куколку. Наоми Карн была для меня чем-то новым. Не уродина и не красавица. Скорее темноволосая, чем блондинка, но и брюнеткой ее не назовешь. Ни одна из ее черт не дотягивала до разряда звездных, но почему-то черты эти не замечаешь, а видишь только ее саму. Должен признаться, что, обменявшись с ней несколькими фразами, я приуныл.
  За девять лет работы детективом я настолько очерствел, что считал откровенное разглядывание любого лица, которое только могла создать природа, не более чем частью своих обязанностей. Но то ли в глазах Наоми Карн, то ли где-то еще таилось нечто такое, что заставляло меня искать ее взгляд, чтобы, найдя, тут же смутиться и отвести глаза. Речь не о старом добром соблазне, этом придверном коврике с надписью «Добро пожаловать», которым пользуется мать-природа. На меня такие штучки не действуют уже давно. Да, в облике и манерах мисс Карн было что-то женственное, как и в соблазне: она не пряталась от мужчины, а открывалась, но дело было не только в этом. Еще в ней чувствовался дерзкий ум, бросающий дерзкий вызов. И я отвел глаза, разглядев его, а она это заметила, отчего мне стало совсем тошно.
  – По правде говоря, – выдавил я, – к вопросу подошли некомпетентно. Как я понимаю, тот парень Штауффер заявился к вам утром и сказал, что если вы не поделитесь с нами, то вдова Хоторна пойдет в суд.
  Она улыбнулась:
  – Да, Оззи пытался сказать что-то в этом духе.
  – Оззи? Ему подходит это имя.
  – Мне тоже так кажется. Рада, что вам понравилось.
  – Очень. Но Оззи обманывал вас. Проблема гораздо серьезнее, чем судебное разбирательство, и последствия могут быть куда более болезненными.
  – Неужели? Вы меня встревожили. Что же это?
  Я затряс головой:
  – Не могу вам рассказать. Но эта комната – самое прохладное место из всех, где я сегодня бывал. Вообще-то я мог бы дать вам пару отличных советов, будь у меня такое желание. А что это за штуки такие на четырех ногах? Стулья?
  Из ее губ выпорхнул легкий смешок.
  – Прошу вас, садитесь, мистер…
  – Гудвин. Арчи.
  – Присаживайтесь.
  Она стронулась с места. Если бы не задетое самолюбие, я наблюдал бы за движениями мисс Карн с истинным наслаждением. Не столь грациозная и ослепительная, как Эйприл Хоторн, она тем не менее была столь же легка и куда более открыта, без каких-либо фокусов и капризов. Она нажала на кнопку.
  – Что бы вы хотели выпить?
  – Не отказался бы от стакана молока, благодарю вас.
  Я выбрал стул в двух шагах от того, на котором сидела мисс Карн. Вошла горничная, и ей были даны указания принести стакан молока и бутылку минеральной воды. Мисс Карн отказалась от сигареты, предложенной мною. Когда я закурил, она заметила:
  – Знаете, вы встревожили меня. Ужасно встревожили. – Однако, судя по голосу, она забавлялась. – Молоко прибавит вам желания дать мне совет?
  – Я уже испытываю такое желание. – Я встретился с ней взглядом и не отвел глаз. – Мой совет вам таков: не встречайтесь с Ниро Вульфом. С моей стороны это предательство, разумеется, но я по природе своей вероломен. А кроме того, мне не нравится, как все они на вас ополчились. Я еще до встречи с вами так думал, но теперь… – Я взмахнул рукой.
  – Теперь вероломство сладостно.
  – Может быть.
  – Как это мило с вашей стороны! Почему же вы советуете мне не встречаться с Ниро Вульфом?
  – Потому что я знаю, какую ловушку он готовит. На самом деле вам нужно найти себе адвоката, хорошего адвоката, и пусть Вульф разговаривает с ним, а не с вами.
  Она наморщила нос:
  – Не люблю юристов. Слишком хорошо их знаю – проработала в адвокатской конторе три года.
  – Если завещание опротестуют в суде, вам придется нанять адвоката.
  – Ну да, наверное. Но вы сказали, мне угрожает нечто более существенное, чем суд, и Ниро Вульф готовит мне ловушку. Какую?
  Я ухмыльнулся и покачал головой. Вернулась горничная с подносами, и после того, как минеральная вода мисс Карн оказалась в стакане вместе с кубиками льда, я пригубил свое молоко. На мой вкус оно было холодновато, и я обхватил стакан ладонями, снова ухмыльнулся и сказал:
  – У вас тут необыкновенно уютно и прохладно. Я прекрасно себя здесь чувствую. А вы?
  – А я нет, – ответила она с неожиданной резкостью в голосе. – Мне плохо. Умер мой хороший друг – всего три дня назад. Мистер Ноэл Хоторн. Другой человек, которого я тоже считала своим другом, в некотором смысле, по крайней мере не врагом, повел себя гнусно. Мистер Гленн Прескотт. Он приходил сюда вчера вечером и сообщил мне об условиях завещания самым оскорбительным тоном. Теперь он открыто вступил в сговор против меня с родней мистера Хоторна и даже подослал ко мне Штауффера с угрозами. Он подослал и вас с вашим детским лепетом о ловушках и вероломстве. – Она фыркнула с презрением. – Молоко вам понравилось?
  – Спасибо, да. Простите, но дела ваши действительно из рук вон плохи. Не хотите ли обсудить это более подробно?
  – У меня нет никакого желания обсуждать это с вами. Единственная разумная вещь, которую вы сказали за все время, – это то, что дело повели неправильно. Ну надо же, послали ко мне Оззи с угрозами! Да я одним взглядом могу сделать его заикой! Между прочим, с вами мне это не удалось.
  – Не удалось, но вы были к этому близки. – Я опять широко ухмыльнулся. – И вы считаете, что еще двадцать минут – и у вас получится. Потому-то и предложили мне сесть. Может, вы и правы, но спешу вас заверить: я совсем не Оззи. А вообще я просто убиваю время. Мой босс просил привезти вас к нему на Тридцать пятую улицу без десяти шесть, но я бы не хотел, чтобы мы оказались там раньше десяти минут седьмого. Было бы неплохо преподнести ему урок: чего следует ожидать от людей, а чего нет. – Я бросил взгляд на запястье. – И все равно нам уже скоро трогаться с места. Мне пришлось оставить машину на Третьей авеню.
  – Я уже сказала, мистер Гудвин, что мне плохо. Как вижу, вы допили молоко.
  – Этого достаточно, спасибо. Так вы не намерены ехать?
  – Абсолютно.
  – Что вы собираетесь делать? Наберете в рот воды и будете сидеть здесь, пока вам не вручат повестку в суд?
  – Я не собираюсь бездействовать. – Ее тон вновь стал резким. – Говорю вам, мне не понравилось их поведение. От миссис Хоторн я не ожидаю ничего разумного, но разве не могла миссис Данн приехать ко мне или пригласить меня к себе, чтобы мы с ней все обговорили? Разве не могла она прямо сказать, что считает завещание несправедливым, и попросить меня подумать над тем, что́ можно с этим сделать? Или ей не снизойти до признания в том, что они с сестрами считают себя законными наследницами брата по праву родства?
  – Они так не считают. Речь совсем не об этом. Сыр-бор разгорелся из-за Дэйзи.
  – Не верю. Мне кажется, что все начал Гленн Прескотт, а сестры помогли ему сговориться с миссис Хоторн. Они думают, что на меня подействует только запугивание. Сначала послали сюда мямлю Штауффера. Потом наняли детектива, Ниро Вульфа, который специализируется на поимке убийц. Можно подумать, что я убийца. Ничего не выйдет. Может, у них и есть полное право рассчитывать на свою долю богатства Ноэла… мистера Хоторна, но получат они ее только после соответствующего решения суда.
  – Ладно, – закивал я. – Тут я с вами соглашусь. Целиком и полностью. Эти сестры – стая стервятников, Прескотт – двуличный крючкотвор, а Штауффер – жалкий Оззи. Но могу ли я задать вам один гипотетический вопрос?
  – Одним гипотетическим вопросом вы не заставите меня переменить мнение, мистер Гудвин.
  – Но я все равно его задам. Для нас обоих это станет отличным упражнением и позволит с пользой провести время. Давайте примем, чисто гипотетически, что Ниро Вульф – беспощадный, бесчестный и коварный человек. Вы досадите ему, отказавшись приехать и поговорить с ним, а он в отместку решит оспорить завещание не на том основании, что оно несправедливое, а на том, что оно поддельное, а он способен…
  – Так вот что это такое. – Глаза мисс Карн просвечивали меня насквозь. – Это и есть новая угроза, да? Она ничем не лучше первой, даже еще хуже. Разве не сам мистер Прескотт составил завещание? Разве не у него оно хранилось все это время?
  – Все так, в том-то и дело. Ведь вы считаете, что он в сговоре против вас, верно? А ведь это он составил завещание и хранил его. Так кто, как не он, сможет авторитетно подкрепить заявление Вульфа о том, что совершен подлог и завещание поддельное?
  – Нет. Он не сможет. Он же сам заверил подлинность завещания.
  – Для кого заверил? Для Вульфа и Хоторнов. То есть для тех самых людей, которые находятся с ним в сговоре.
  – Но… – Наоми Карн оборвала себя на полуслове. Ее глаза сузились, и она застыла без движения. Через несколько секунд она медленно произнесла: – Мистер Прескотт не сделал бы этого. В конце концов, он адвокат известной фирмы, его репутация безупречна…
  – С каждой минутой вы думаете о нем все лучше и лучше.
  – Неважно, как я думаю о нем. Но с другой стороны… Если бы он намеревался сделать мне подобную гадость, то ему достаточно было не огласить завещание. Он мог просто уничтожить его.
  – У него и в мыслях такого не было. Моя гипотеза состоит в том, что Вульфу приходит в голову блестящая идея и все ему подыгрывают. Но я с самого начала говорил, что это всего лишь гипотеза.
  – Да, говорили. – Она прищурилась. – Так это гипотеза? Или та ловушка, которую готовит мне Ниро Вульф?
  Я пожал плечами:
  – Вам лучше спросить его самого, мисс Карн. Мне известно только то, что он хочет побеседовать с вами. Его наняли, чтобы склонить вас к некоему соглашению. Я еще не встречал человека, который выиграл бы что-то от отказа побеседовать с Ниро Вульфом, когда тот просит об этом.
  Секунд десять она смотрела мимо меня, а затем внезапно поднялась и, не извинившись, вышла из комнаты. Я тоже встал, приблизился к двери и постоял возле нее, навострив уши в надежде услышать, как она говорит по телефону или что-то еще. Однако то ли квартира была слишком велика, то ли звукоизоляция слишком хороша, но мои расчеты не оправдались.
  Так прошло минут пятнадцать, и я уже собрался в ознакомительный тур по квартире, как вдруг раздались шаги. Я едва успел вернуться на середину комнаты, когда появилась мисс Карн. Она переоделась в платье из голубого льна с летящей накидкой того же цвета, а на голову пристроила что-то вроде шляпки. Тоном диктора она объявила:
  – Я еду не потому, что напугана. Впрочем, вас это не касается. Ваше дело – отвезти меня туда. Пойдемте.
  Не было никакого сомнения в том, что эта женщина схватывает все на лету и предпочитает брать быка за рога. Когда мы оказались на улице, я обнаружил, что шагать рядом с мисс Карн весьма приятно. На данном этапе развития событий она не могла относиться ко мне лучше, чем скворец к гадюке, но поскольку мы вместе шли по тротуару, она предпочла делать это как партнер, а не как противник. Большинство девушек, оказавшись с мужчиной на многолюдном тротуаре, либо висят на тебе, либо шарахаются из стороны в сторону, либо тянут назад, и я не знаю, что́ хуже.
  Мы не разговаривали, даже когда добрались до родстера, опустились на сиденья и нырнули в поток автомобилей. Меня это устраивало. Гамбит, с помощью которого я выманил мисс Карн, был импровизацией. Благодарностей от босса я не ожидал. Мне еще предстояло сообразить, каким образом донести до него чисто гипотетическую природу сделанных мной заявлений.
  Не то чтобы он стал возражать против того, что его назвали беспощадным, бесчестным и коварным. Но ему определенно не понравилось бы то, что я представил его простаком, которого водит за нос подчиненный.
  Я надеялся, что смогу оставить мисс Карн в гостиной и перемолвиться парой слов с Вульфом прежде, чем приглашу гостью в кабинет. Еще лучше было бы поговорить с боссом в оранжерее, но об этом речь уже не шла, так как прибыли мы в четверть седьмого, к каковому часу он уже спустился и ждал нас за своим столом.
  Ничего из моих планов не вышло. Три машины, припаркованные у обочины, предупредили меня о присутствии конкурентов. Я открыл дверь своим ключом и провел Наоми Карн в прихожую. Там мы и были застигнуты Фрицем Бреннером, явившимся, чтобы сопроводить нас к Вульфу.
  – Он не один? – спросил я.
  Фриц кивнул:
  – С ним леди и джентльмены, которые уже были у нас сегодня. Они вернулись. Приехали без трех минут шесть.
  – Не докладывай о нашем приходе. – Я обернулся к мисс Карн: – Досадное недоразумение, простите. Боюсь, вам придется подождать несколько минут. – Я двинулся в гостиную. – Здесь, конечно, не так прохладно, как в вашей квартире…
  Она тоже тронулась с места, да так быстро, что я безнадежно отстал. Наверное, мне следовало быть настороже, но откуда я мог знать, что она направится прямо к кабинету, шестым чувством вычислив нужную дверь, и сразу туда ворвется? Я бросился за ней, но, когда достиг порога, она уже стояла внутри, на виду у всех собравшихся. Мне оставалось только нажать на тормоза и предоставить событиям разворачиваться своим чередом.
  Они приехали все, в полном составе, за исключением вдовы под вуалью. Сестры Хоторн воззрились на нежданную гостью с удивлением, но молча, Сара Данн ахнула, а Озрик Штауффер и Гленн Прескотт не удержались от восклицаний. Мисс Карн не обратила на них ни малейшего внимания, прошествовала к столу и спокойно обратилась к Вульфу:
  – Вы Ниро Вульф? Я Наоми Карн. Мне сказали, что вы желаете обсудить со мной какой-то вопрос.
  Джун пробормотала себе под нос:
  – Боже праведный.
  Мэй вытянула шею, чтобы лучше видеть происходящее. Эйприл же громко расхохоталась и воскликнула:
  – Браво! Брависсимо!
  Губы Вульфа были плотно сжаты, и прежде чем он раскрыл рот, мисс Карн уже развернулась к Гленну Прескотту:
  – Это правда, что вы сговорились объявить завещание подложным? Отвечайте!
  Юрист так и ахнул:
  – Что? Сговорились? Подлог? Что за бред?
  – А что? Это был бы замечательный выход! – одобрила Эйприл.
  Хором заговорили обе старшие сестры, Штауффер пытался утихомирить младшую, а Прескотт и мисс Карн устроили настоящую перебранку, в которой ни слова не было сказано по существу. Наконец все перекрыл громогласный окрик Вульфа:
  – Достаточно! Леди и джентльмены! Тут кабинет, а не рыночная площадь. – В мою сторону полетел пылающий гневом взгляд. – Чтоб тебя, Арчи! – Затем он переключился на адвоката: – Мистер Прескотт, приношу свои извинения за то, что нанял на работу человека, чье необузданное воображение имеет склонность к таким клише, как зловещие заговоры и подложные завещания. Что же касается вас, мисс Карн, то вы, полагаю, сочли себя дерзкой и бесстрашной…
  – Амазонкой, не иначе! – вставила Мэй.
  Вульф проигнорировал это замечание.
  – …когда ворвались сюда как на пожар. Фи! Казалось бы, не так уж трудно придерживаться общепринятых норм поведения, даже когда борешься за состояние. И казалось бы, не так уж трудно девушке с такими умными глазами догадаться, что мистер Гудвин бессовестно морочит вам голову. Не отрицаю, у вас имеется причина для огорчения. Вы приехали сюда в расчете на частную беседу со мной, а застали здесь множество людей. В этом нет ни моей, ни их вины. Они не знали о том, что вы здесь будете, как и я не знал об их визите. Они приехали без предупреждения, чтобы рассказать о том, что миссис Ноэл Хоторн, выйдя из моего кабинета сегодня после обеда, тут же наняла адвоката и тот уже послал мистеру Прескотту официальное требование предоставить копию завещания. Как видите, вы не единственная… В чем дело, Фриц?
  В своей величественной манере Фриц замер на пороге кабинета, чтобы объявить имена вновь прибывших, но церемония была безнадежно испорчена, так как его толкнули в спину. Я с удивлением увидел, что толкнул его, пробираясь вперед, не кто иной, как наш старый друг инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Следом за ним показалось воплощение пессимизма – прокурор Скиннер, а замыкал колонну костлявый коротышка с усами и соломенной шляпой прошлогоднего фасона в руках. Фриц, восстановив равновесие и поняв, что объявлять ему нечего, отошел в сторону и мужественно попытался проглотить негодование.
  Вульф встретил гостей иронией:
  – Добрый день, джентльмены! Как видите, я занят. Не будете ли вы так любезны…
  – Все в порядке, мистер Вульф. – Обладатель хриплого баса, Скиннер, встал перед Кремером и оглядел присутствующих. – Миссис Джон Чарльз Данн? Я окружной прокурор Скиннер. Мисс Мэй Хоторн? Мисс Эйприл Хоторн? У меня для вас есть одна… неприятная новость. – В его тоне слышалось извинение. – Необходимо было найти вас немедленно…
  – Разрешите мне, сэр, – отчеканил Вульф. – Это недопустимо! Мы совещаемся по очень деликатному вопросу…
  – Приношу свои извинения, – сказал Скиннер. – Поверьте, мне очень жаль. У нас дело чрезвычайной важности, а иначе мы не стали бы вваливаться в ваш дом подобным образом. Мы желаем уточнить несколько деталей касательно смерти мистера Ноэла Хоторна в прошедший вторник. Это случилось в вашем загородном доме в Найэке, не так ли, миссис Данн?
  – Да. – Темные глаза Джун сверлили прокурора. – Что вы… Почему вам нужно что-то уточнять?
  – Потому что таков наш тяжелый долг. – Скиннер стойко выдержал ее взгляд. – В наше ведомство поступило доказательство того, что смерть вашего брата была не случайной. Доказательство того, что он был убит.
  Воцарилась мертвая тишина.
  Скиннер и Кремер вглядывались в лица, и я последовал их примеру. Эйприл сидела недалеко от меня, и я уловил, как она выдохнула два слога: «Бра-во», однако ее бледность и неподвижные глаза свидетельствовали о том, что сама она едва ли слышала себя.
  Глава четвертая
  Вульф тяжело вздохнул. Прескотт вскочил на ноги, раскрыл рот, захлопнул его и сел. Озрик Штауффер издал звук, означающий шокированное и негодующее недоверие, но оставшийся незамеченным.
  Джун, по-прежнему сверля взглядом Скиннера, проговорила:
  – Это невозможно. – И повторила, уже на более высокой ноте: – Это абсолютно невозможно!
  – Как бы я хотел, чтобы так и было, миссис Данн, – провозгласил окружной прокурор. – Искренне хотел бы. Вряд ли кто-либо лучше меня понимает, чем это обернется для вас, миссис Данн, вашего мужа и ваших сестер… Все тягостные аспекты этого… И потому я с таким нежеланием… едва смог себя заставить…
  – Это ложь. – Данное заявление сделала Мэй Хоторн, однако ее голос было не узнать. Он хлестал, словно кнут. – Давайте смотреть правде в глаза, мистер Скиннер. Избавьте нас от причитаний о своей искренности. Мы знаем, что такое политика, и прекрасно понимаем, что смерть нашего брата решили использовать для расправы с мужем сестры. Может, у вас это получится. Делайте, что считаете нужным, но избавьте нас от лицемерного нытья.
  Скиннер дождался, пока Мэй замолчит, и произнес с достоинством:
  – Вы ошибаетесь, мисс Хоторн. Уверяю вас, я искренне и глубоко…
  – Вы отрицаете, что уже два месяца ваша свора распространяет клевету о нашем зяте и его отношениях с нашим братом?
  – Да, я отрицаю это. Я не принадлежу ни к какой своре, если только вы не имеете в виду мою политическую партию. До меня доходили слухи, многие люди…
  – Вы отрицаете…
  – Не надо, Мэй, – сказала Джун, беря бразды правления в свои руки. – Какой смысл? – Она снова направила пронзительный взгляд на Скиннера: – Вы утверждали, будто у вас есть доказательство того, что мой брат был убит. Что это за доказательство?
  – Я вскоре расскажу вам о нем, миссис Данн, но, чтобы истолковать его как можно точнее, сначала нам необходимо получить от вас определенную информацию. Вот почему…
  – Могу ли я задать вопрос? – подал голос Гленн Прескотт.
  – Разумеется. – Скиннер кивнул собрату по профессии. – Я рад, что вижу здесь вас, Прескотт. Это ни в коем случае не намек на то, будто миссис Данн понадобится консультация адвоката. Просто я рад тому, что вы здесь.
  – Я тоже, – коротко заметил Прескотт. – Прежде всего, если имело место убийство, то совершено оно было в округе Рокленд, верно?
  – Да. – Скиннер резко обернулся, чтобы указать на костлявого коротышку, так и не выпустившего из рук соломенную шляпу. – Позвольте представить мистера Ригэна, прокурора округа Рокленд. Мистер Ригэн, вы, конечно же, наслышаны о Гленне Прескотте из фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэвис»?
  – Безусловно, – провозгласил мистер Ригэн. – Польщен знакомством.
  Прескотт кивнул:
  – Понятно.
  – Мистер Ригэн обратился ко мне за советом. Если вы желаете, чтобы беседу вел он…
  – В этом нет необходимости. Продолжайте. Только сначала еще один момент – не юридического характера, но тем не менее. Вы говорите, будто у вас имеются свидетельства того, что Ноэл Хоторн был убит в усадьбе Джона Чарльза Данна, когда находился там с визитом и когда там присутствовал сам хозяин. Разве не правильнее и не логичнее было бы прежде всего связаться с самим мистером Данном, вместо того чтобы трезвонить о своих подозрениях всему свету? Особенно учитывая его высокое положение в обществе? Почему же вы предпочли разыскать миссис Данн и выложить свои подозрения ей в присутствии группы посторонних лиц?
  Лицо окружного прокурора напряглось, и он сказал:
  – Мне не нравится ваш тон, Прескотт.
  – Мой тон тут ни при чем. Прошу ответить на мои вопросы.
  – Вопросы мне также не нравятся, однако я отвечу. Я целый час пытался разыскать мистера Данна. Как вам наверняка известно, сейчас он находится в Вашингтоне, на заседании сенатской комиссии. Мне не удалось с ним связаться. Тем временем выяснилось, что миссис Данн и ее сестры уехали на встречу с Ниро Вульфом. Никто ни о чем не трезвонил. Более того, я был бы счастлив, если бы о случившемся вообще никто не узнал. Да, я являюсь политическим оппонентом, причем убежденным оппонентом, госсекретаря Данна и администрации, которую он представляет. Но, богом клянусь, я не из тех, кто прибегает к грязным методам борьбы. И вы должны знать это, даже если мисс Мэй Хоторн не в курсе. Ваши инсинуации о том, будто я занялся миссис Данн, побоявшись напрямую апеллировать к самому Данну, необоснованны и оскорбительны. Ко мне обратился за советом мистер Ригэн и предъявил обнаруженные им улики. Чтобы интерпретировать их с максимальной точностью, нам требуется получить информацию от миссис Данн и, возможно, от кого-то еще. Я прошу, чтобы и она, и все остальные оказали мне содействие в выполнении моих обязанностей.
  Прескотт, ничуть не смущенный отповедью, спросил:
  – Что это за улики?
  – Я не стану об этом говорить, пока не получу недостающую информацию. Мне всего лишь нужны факты. Вы же не думаете, будто я собираюсь хитрить в вашем присутствии? – Скиннер обернулся к Вульфу: – Если вы желаете, чтобы мы покинули ваш кабинет, то…
  Вульф качнул головой:
  – Ваше дело более срочное, чем мое, сэр. Арчи, Фриц, еще стулья.
  Мы с Фрицем притащили из гостиной недостающую мебель. Наоми Карн отошла к книжным шкафам, слившись с тенью, но я все равно ее отыскал и поставил там для нее стул. Выглядела она, на мой взгляд, бледновато. Трое молодых людей подвинулись, уступая место представителям закона и правопорядка: Эндрю Данн встал поближе к матери, девушки отступили назад. Инспектор Кремер вышел в прихожую и через мгновение вернулся с моим давнишним знакомцем, сержантом Пэрли Стеббинсом. Сержант не соизволил ответить на мое приветствие, когда выхватывал предложенный мной стул, и устроился с блокнотом и карандашом на углу моего стола. Ну и я решил не извиняться, когда носок моего ботинка абсолютно случайно ударил его в голень.
  Прескотт обратился к Ниро Вульфу:
  – Ваш… – Большой палец адвоката указал в мою сторону. – Этот человек умеет стенографировать?
  – Да. Арчи, твой блокнот, пожалуйста.
  Я смерил Пэрли насмешливым взглядом и раскрыл свой блокнот как раз к тому моменту, когда Скиннер заговорил снова.
  – Все, что мне нужно, миссис Данн, это несколько фактов. Я постараюсь, чтобы мои расспросы не причиняли вам излишних страданий. Итак, во вторник, одиннадцатого июля, в вашем загородном доме в округе Рокленд собрались гости. Это верно?
  – Да. – Джун наклонилась к Прескотту: – Хочу, чтобы вы знали, Гленн: я склонна согласиться с Мэй в том, что все это очень похоже на политические интриги.
  – Я тоже.
  – Так следует ли мне отвечать на вопросы этого джентльмена?
  – Да, – мрачно ответил Прескотт. – Если вы откажетесь, будет только хуже. Я рядом, и если он… я вас остановлю. К тому же ведется протокол беседы.
  – Жаль, что нет Джона. Я позвоню ему…
  – Не думаю, что вы сможете до него дозвониться. Доверьтесь мне, Джун. И не забывайте, что здесь ваш сын. Он ведь тоже адвокат. Что посоветуете, Энди?
  Парень похлопал мать по плечу и сказал сиплым голосом, в который постарался вложить максимум уверенности:
  – Не бойся, мама. Если он станет ловчить…
  – Не стану, – сухо оборвал его Скиннер. – По какому поводу вы собирали гостей, миссис Данн?
  – Мы хотели отметить двадцатипятилетие нашей свадьбы. – Джун смотрела прокурору в глаза и говорила отчетливо и продуманно. – Поэтому приехал и брат, хотя уже некоторое время они с моим мужем старались не встречаться. Мы все знали, какие распускаются слухи о займе Аргентине, и старались вести себя осмотрительно…
  – Это лишнее, Джун, – вставил Прескотт. – На вашем месте я бы опустил подоплеку и придерживался бы голых фактов.
  – Да, прошу вас о том же, – согласился Скиннер. – Назовите, пожалуйста, всех, кто присутствовал.
  – Мой муж. Я. Наш сын Эндрю и дочь Сара… Нет, Сара приехала после того, как… она приехала позже, вместе с мистером Прескоттом. Еще там были мои сестры Мэй и Эйприл и мой брат с женой. И мистер Штауффер, Озрик Штауффер. Мы отмечали годовщину в семейном кругу, но мистер Штауффер приехал к моему брату по делу, и мы пригласили его присоединиться к нам. Это все.
  – Простите. Еще там была я.
  Джун обернулась на голос:
  – Ах да, верно, Селия, вы тоже у нас были. Прошу прощения. Мисс Селия Флит, секретарь моей сестры Эйприл.
  – Теперь все, миссис Данн?
  – Да.
  – Какая-нибудь прислуга находилась в доме?
  – Только семейная пара из деревни. Жена готовит для нас, а муж работает в саду. У нас небольшой участок, и живем мы скромно.
  – Их имена, если позволите?
  – Я знаю этих людей, – сказал мистер Ригэн.
  – Хорошо. Продолжим, миссис Данн. Как вам хорошо известно, на место события были вызваны доктор Джайгер, судебный медик округа, и местный шериф мистер Брайант. Они прибыли, задали необходимые вопросы и записали ответы. Я ознакомился с их протоколами. Там указано, что около четырех часов пополудни ваш брат взял дробовик и ушел на поля стрелять ворон. Это верно?
  – Нет. Он хотел подстрелить ястреба.
  – Но, как я понял, он застрелил двух ворон.
  – Может, и так, но его целью был ястреб. Он обсуждал это с моим мужем. За этим и отправился в поля.
  – Прекрасно. Подстрелил он тем не менее двух ворон. Выстрелы слышали в доме, не так ли?
  – Да.
  – И ваш брат не вернулся. Без четверти шесть ваш сын Эндрю и молодая женщина – вы, насколько я понял, мисс Флит, – вышли из леса и наткнулись на его тело. Выстрелом из ружья, которое лежало неподалеку, мистеру Хоторну снесло полголовы. Ваш сын остался там, а мисс Флит поспешила в дом, который находится в четырехстах ярдах по другую сторону леса, чтобы оповестить мистера Данна. Затем мистер Данн лично позвонил в Нью-Сити. Шериф Брайант с помощником прибыли на место событий в шесть тридцать пять, а несколькими минутами позднее подоспел доктор Джайгер. Они пришли к заключению, что либо Хоторн споткнулся о куст – тело лежало в зарослях кустарника, либо спусковой крючок дробовика зацепился за ветку, то есть оружие выстрелило случайно.
  – Они все согласились с этой версией, что и зафиксировано в официальных заключениях, – уточнил мистер Ригэн. – Этим бы все и закончилось, если бы не Лон Чемберс.
  – Кто такой этот Лон Чемберс? – спросил Прескотт.
  Скиннер пояснил ему:
  – Помощник шерифа. – Его взгляд скользнул через плечо Джун к ее сыну. – Вы Эндрю Данн, правильно?
  Юноша подтвердил это.
  – Тело Хоторна обнаружили именно вы – вы и мисс Флит?
  – Да, мы.
  – Вы сразу же решили, что он мертв?
  – Конечно. Это было очевидно.
  – Вы остались рядом с телом, послав мисс Флит в дом, чтобы сообщить о происшествии вашему отцу?
  – Она сама вызвалась. И вообще вела себя очень храбро. – Он отвечал с воинственным и презрительным видом, и те же чувства слышались в его тоне. – Я все это уже говорил шерифу и медэксперту, а они, как вы сами только что сказали, записали мои слова. Вы читали протоколы?
  – Читал. Вы отказываетесь рассказывать мне о том, что было, мистер Данн?
  – Нет. Спрашивайте.
  – Спасибо. Прежде чем мисс Флит пошла в дом, вы притрагивались к телу или к дробовику?
  – Нет. Она ушла почти сразу.
  Глаза Скиннера округлились.
  – А вы, мисс Флит, прикасались к телу или к дробовику перед тем, как уйти?
  Селия выдала свою нервозность тем, что ответила гораздо громче и эмоциональнее, чем требовалось:
  – Нет! Конечно нет!
  – После ухода мисс Флит вы, мистер Данн, прикасались к телу или к дробовику?
  – Нет.
  – Сколько времени вы находились в одиночестве?
  – Минут пятнадцать.
  – Кто пришел потом?
  – Сначала мой отец. Он уже связался с Нью-Сити. С ним был Штауффер. Затем Тайтус Эймс, тот человек, что работает у нас. И больше никого не было до прихода шерифа.
  – Вы никуда не отходили с момента обнаружения тела и вплоть до прибытия шерифа?
  – Никуда.
  – И не выпускали из поля зрения ни тело, ни дробовик?
  – Ружье я вообще не сразу заметил, его скрывали кусты. Я нашел его только после ухода мисс Флит, и то только потому, что искал. – Эндрю принял надменный вид. – Если вы пытаетесь установить, что к телу и оружию никто не прикасался до прибытия шерифа, то я могу и готов это подтвердить. Как юрист, я знаком с процедурой, применяемой в случаях насильственной смерти. Я работаю в фирме «Данвуди, Прескотт и Дэвис».
  – Понятно. Вы партнер фирмы?
  – Нет, разумеется. Я только в прошлом году был допущен к ведению юридической практики.
  – И вы можете подтвердить то, о чем заявили ранее?
  – Да. Как и мой отец и все остальные.
  Глаза прокурора снова округлились.
  – Мистер Штауффер? Вы прибыли на место событий вместе с мистером Данном-старшим? Вы подтверждаете…
  – Да, – буркнул Штауффер. – Ни к телу, ни к ружью никто не прикасался.
  – Значит, никаких вариантов, – подытожил помрачневший мистер Ригэн.
  Скиннер кивнул:
  – Похоже на то. – Он посмотрел на Прескотта, а потом на Джун. – Как видите, миссис Данн, я всего лишь хотел выяснить несколько фактов. А теперь позвольте объяснить сделанное мной в начале нашего разговора заявление. Помощник шерифа оказался человеком пытливым и недоверчивым. Его начальство склонялось к тому, чтобы признать происшедшее несчастным случаем и закрыть дело, но только не Чемберс. Благодаря его упорству были обнаружены следующие факты.
  Во-первых, и приклад, и дуло дробовика недавно протирали, однако не мягкой тканью, как принято, а чем-то жестким, что оставило множество крошечных царапин, отчетливо видимых под увеличительным стеклом. Во-вторых, на ружье не сохранилось множества разнообразных отпечатков пальцев Ноэла Хоторна, что было бы естественным после того, как он проходил с ружьем полчаса или даже час и дважды из него выстрелил.
  На оружии всего три группы отпечатков, и они все оставлены пальцами правой руки. Одна группа отпечатков – на прикладе, одна – на затворе, и еще одна – на стволе. Отпечатки необычны: четыре пальца, от указательного до мизинца, сжаты так плотно, что перекрывают друг друга, и нигде ни следа большого пальца. Группа отпечатков на стволе примечательна еще и тем, что как будто перевернута вверх тормашками: словно ствол сжали не обычным манером, а ухватились за него сверху – так, как если бы хотели использовать дробовик подобно дубине.
  – Что за бред! – презрительно фыркнул молодой Данн.
  Прескотт остановил его:
  – Пусть закончит, Энди.
  – Я постараюсь быть кратким, насколько это возможно, – пообещал Скиннер, – но прошу вас уяснить, что все происходящее – обычный и неизбежный ход событий, предусмотренный законом, а не моя прихоть или чьи-либо козни. Последнее, что нужно сказать об отпечатках пальцев: все они были оставлены после того, как дробовик протерли чем-то жестким.
  Несомненно, вам известно, миссис Данн, что дробовик принадлежит Тайтусу Эймсу, вашему наемному работнику. Эймс говорит, что протирает свое оружие исключительно специальной мягкой тряпочкой и что именно этой тряпочкой он протер дробовик во вторник днем перед тем, как одолжить его мистеру Хоторну по просьбе мистера Данна.
  – Значит, вы допрашивали Эймса, – заметил Прескотт.
  – Ну разумеется, – пожал плечами мистер Ригэн.
  Скиннер проигнорировал этот краткий диалог.
  – Помощник шерифа Чемберс установил вышеназванные факты, но, несмотря на это, не сумел убедить шерифа и окружного прокурора, а именно присутствующего здесь мистера Ригэна, в том, что заключение о несчастном случае вызывает сомнения. С моей точки зрения, это свидетельствует об их благородстве и нежелании провоцировать скандал в отношении столь выдающегося члена общества, как мистер Данн. Однако шериф не запретил своему помощнику продолжать расследование.
  В среду Чемберс привез дробовик в Нью-Йорк. В четверг, то есть вчера, полицейские эксперты установили, что под металлической накладкой на срезе приклада и на других частях оружия имеются частицы относительно свежей крови.
  Помимо этого вчера Чемберс обнаружил еще кое-что. Через лес на участке мистера и миссис Данн проложена тропа, которая в одном месте разветвляется. Одна ветвь уходит на север к трассе, а вторая поворачивает на восток в сторону дома. Под кустом рядом с этой тропой Чемберс нашел пучок луговой травы, который свернули и смяли, чтобы что-то протереть. Трава запачкалась.
  Вместе с мистером Ригэном Чемберс привез эту траву сегодня утром в Нью-Йорк. Четыре часа назад из нашей лаборатории сообщили, что трава запачкана смесью крови и масла, которым смазывали дробовик. Более того, выяснилось, что некоторые частицы, обнаруженные ранее на дробовике, являются пыльцой и волокнами того самого пучка травы.
  Мистер Ригэн утвердился в правоте своего помощника и обратился ко мне. Он честно признал, что ранее опасался действовать из-за высокого положения лиц, вовлеченных в дело. Что бы ни говорила мисс Мэй Хоторн, я согласился с заключением полиции Рокленда с большим нежеланием и с еще бо́льшим нежеланием вызвался ему помочь.
  – И в чем же состоит это заключение? – спросила Джун.
  – Оно очевидно и неизбежно, миссис Данн. Вашего брата убили. – Скиннер выдержал ее жгучий взгляд. – Если принять, как предполагалось вначале, что он погиб, случайно споткнувшись или зацепившись ружьем за ветку, то будет, мягко говоря, затруднительно объяснить расположение отпечатков пальцев. Огнестрельное оружие не держат в руках подобным образом. Ваш сын и мистер Штауффер только что подтвердили, что не трогали дробовик после обнаружения тела. Значит, версия о случайной смерти не дает логичных объяснений царапинам, крови и клочку травы. Те же самые неувязки возникнут при рассмотрении версии о самоубийстве, если ее выдвинут.
  Объяснить все эти факты можно, только предположив, что вашего брата убили. Убийца выстрелил в мистера Хоторна. Свои отпечатки пальцев на оружии он стер сорванной травой, по какой-то причине не пожелав использовать носовой платок, если таковой у него имелся. Затем он прижал к дробовику правую кисть вашего брата в нескольких местах, чтобы оставить отпечатки, и второпях неправильно приложил пальцы жертвы к дулу. Уходя из леса, он выбросил пучок травы в заросли. Если бы он сделал это, миновав развилку, мы бы знали, в каком направлении он шел – к шоссе или к вашему дому. Но и без того действовал он небрежно – в уверенности, что преступного умысла не заподозрят, либо по глупости, а может, в спешке, опасаясь чьего-то скорого появления.
  – Не верю, – сказала Эйприл Хоторн.
  Все посмотрели на актрису. От ее бледности не осталось и следа, в голос вернулись знаменитые переливы.
  – Ни капельки не верю.
  Скиннер повернулся к ней:
  – Чему именно вы не верите, мисс Хоторн? Фактам или их интерпретации?
  – Я просто не верю тому, что брата убили. Не верю, что с нами, Хоторнами, такое вообще могло случиться. Не верю, и все тут.
  – Я тоже, – энергично подхватил Озрик Штауффер.
  Окружной прокурор пожал плечами и обратил свое внимание на Джун:
  – А вы, миссис Данн? Я спрашиваю, потому что искренне желаю убедить вас в неизбежности всего происходящего. Я сожалею, но вынужден делать то, что делаю.
  Джун смотрела на него, ни слова не говоря, не подавая ни знака.
  – Ну что же, – произнес Скиннер, – я все-таки хочу, чтобы вы поняли… мне понадобится ваше сотрудничество… и вы должны признать, что подозрения ваших сестер, которые вы наверняка разделяете, безосновательны. Политические интриги и клевета тут ни при чем. Я позволю себе предположить, что вы доверяете Ниро Вульфу, раз обратились к нему за консультацией. Его репутация эксперта в преступлениях и уликах высока, как ничья другая. – Он развернулся: – Мистер Вульф, считаете ли вы, что смерть Ноэла Хоторна последовала в результате несчастного случая?
  Вульф покачал головой:
  – Я сторонний наблюдатель, мистер Скиннер. Мне довелось присутствовать при вашей беседе только потому, что это мой кабинет.
  – Но какое у вас складывается мнение на основе услышанного?
  – Гм… могу ли я принять ваши факты за истину?
  – Да. Они неопровержимы.
  – Тогда они уникальны. Однако если основываться именно на них, то тогда мистер Хоторн был убит.
  Скиннер снова повернулся к миссис Данн, но к этому моменту она уже поднялась на ноги.
  – Вы сможете найти нас в резиденции нашего брата, – сообщила она ему. – Всех нас. Я позвоню мужу оттуда. Вам тоже лучше пойти с нами, Гленн. Это значит… понятно, что́ это значит. Придется нам принять и этот удар. – Она пошла к двери. – Пойдем, Энди. Мэй… Эйприл, прихвати Селию…
  Ее остановил голос Вульфа:
  – Если позволите, один вопрос, миссис Данн. Вы хотите, чтобы я продолжил заниматься тем небольшим делом, которое мы обсуждали?
  – Полагаю… – первым заговорил Прескотт, но Джун не дала ему договорить:
  – Да. Хочу. Продолжайте. Дети, живее.
  Глава пятая
  Вульф сказал:
  – Подойдите ближе, мисс Карн, чтобы нам не пришлось кричать. Вот это красное кресло самое удобное.
  Наоми Карн, ничего не ответив, поднялась, дошла до красного кресла, только что покинутого Мэй Хоторн, и опустилась в него. Она была единственной, кто оставался кроме нас в кабинете. Сразу после ухода Хоторнов и Даннов с их свитой обе ветви закона и правопорядка тоже покинули нас. Инспектор Кремер, заметив молодую женщину, прячущуюся в темном углу, пожелал удовлетворить свое любопытство и задал вопрос Вульфу. Однако тот лишь отмахнулся, и пришлось полицейскому ни с чем поспешить вслед за коллегами.
  Вульф разглядывал ее из-под полуопущенных век. Наконец он проговорил:
  – Что же. Теперь вы оказались в трудной ситуации.
  Мисс Карн едва заметно приподняла брови:
  – Я? Вовсе нет.
  Она уже обрела естественный цвет лица, утраченный с полчаса назад, но былая самоуверенность, причинившая мне столько неудобств в начале нашего знакомства, к ней так и не вернулась.
  – О да, и давайте не будем хитрить. – Вульф погрозил ей пальцем. – Вы прекрасно знаете, что оказались в чертовски трудной ситуации. Эти полицейские направятся прямо к Хоторнам и станут задавать бесчисленные вопросы. В том числе о завещании мистера Хоторна. Даже если все это политический демарш, в чем я сомневаюсь, завещанием заинтересуются хотя бы для видимости. О таких вещах всегда спрашивают. Потом вопросы станут задавать вам. Полагаю, инспектор Кремер сам этим займется. Средства мистера Кремера не особо действенны в смысле проникновения в суть вещей, но доставляют массу неприятностей. – Он нажал на кнопку. – Хотите пива, мисс Карн?
  Она отрицательно мотнула головой.
  – Не представляю, на какой вопрос полиции я не смогла бы или не захотела ответить.
  – Готов с этим поспорить, мисс Карн. Есть тысячи вопросов, способных поставить в тупик даже меня, как и каждого представителя человеческой расы. Но я имел в виду не только это одно. Я намекал на то, что вы до полусмерти испугались, когда мистер Скиннер объявил, что Ноэла Хоторна убили. Дерзкий и уверенный ум, горевший в ваших глазах, потух в один миг. – Он щелкнул пальцами. – И я хочу спросить: почему вы здесь?
  – Я здесь потому, что вы послали за мной, и я не намерена…
  – Нет-нет. Эту страницу мы уже перевернули. А точнее, ее перевернул мистер Скиннер. Бомба, которую он сбросил на нас, открыла совершенно новую главу. Военные действия по поводу завещания приостановлены. Наступило перемирие. Возможно, временное, но полное. Все напрочь забыли о наследстве, пока я не спросил миссис Данн, хочет ли она продолжать борьбу за него. Забыли все, включая вас. Если бы, справившись с шоком после объявления мистера Скиннера, вы снова подумали о завещании, то на вашем лице вновь отразился бы боевой настрой, однако этого не случилось. До настоящего момента оно выражает только настороженность и беспокойство. Ваши мысли далеки от денег, мисс Карн. Вы думаете об убийстве, а я к нему не имею никакого отношения. Так почему же вы не встали и не ушли вместе со всеми? Почему остались?
  Мне показалось, что он перестарался, поскольку Наоми Карн ответила ему не словами, а действием: она молча встала с кресла и направилась к двери.
  Ни тон, ни темп речи Вульфа не изменился, когда он произнес вслед ее удаляющейся спине:
  – Когда ваши мысли вновь обратятся к деньгам, дайте мне знать, и тогда мы всё обсудим.
  Я не мог не поддаться раздражению. Конечно, бомба Скиннера сыграла свою роль, но все равно… Мне стольких трудов стоило привезти сюда мисс Карн, а Вульф взял и выставил ее, и все ради того, чтобы послушать собственные разглагольствования! Ну, во всяком случае, потворствовать этому я не собирался и потому не бросился открывать перед мисс Карн дверь. Но потом я увидел, что ее шаги замедлились, и, уже взявшись за дверную ручку и постояв пару секунд к нам спиной, Наоми Карн развернулась, промаршировала обратно к креслу и снова села.
  Направив взгляд на Вульфа, она произнесла:
  – Я осталась потому, что сидела там у стены и думала кое о чем.
  Он кивнул:
  – Вот именно. И к чему вы пришли в результате раздумий?
  – Я приняла одно решение и собиралась рассказать вам о нем, но не успела, так как вы, мистер Вульф, набросились на меня с заявлениями о том, будто дела мои плохи и я испугана до полусмерти. Я не испугана. – Она не сводила с Вульфа глаз, и ни в них, ни в ее голосе действительно не было ни намека на испуг. – Вам не нагнать на меня страха пустыми угрозами. Последний раз я испытывала панику, когда проглотила живую лягушку, и было мне тогда два года. Теперь я не поддалась бы панике, даже если бы сама убила мистера Хоторна.
  – Прекрасно. Мне нравится ваш задор. Какое решение вы приняли, мисс Карн?
  – Не знаю, хочу ли я вам рассказывать о нем. Я пока не уверена, что́ лучше: продолжать борьбу или согласиться на компромисс.
  – Значит, на самом деле к решению вы пока не пришли.
  – Пришла. И думаю… Я сделаю так, как решила. Только поверьте, что я приняла такое решение не из страха. На меня повлияло… повлияла эта новость. Положение мое ничуть не ухудшилось, но мне хватает ума понять: в любой момент все может осложниться, ведь против меня воюет вся банда Хоторнов. С их положением в обществе, с их влиянием, они на многое способны. В общем, пусть берут половину. Половину того, что по завещанию оставлено мне.
  – Угу. – Вульф закрыл глаза и посидел так несколько секунд, прежде чем приоткрыл их снова. – Значит, таково ваше решение.
  – Да.
  – И вы готовы его придерживаться.
  – Да.
  – Какая жалость!
  – Почему?
  – Сделай вы это предложение пораньше, хотя бы сегодня утром, когда к вам приходил мистер Штауффер, и его могли принять. Теперь, к несчастью, о нем и речи нет. Хотите услышать встречное предложение?
  – И что это за предложение?
  – Вы получаете сто тысяч долларов, а остальное отходит моим клиентам.
  Мисс Карн уменьшилась в размерах. Так это выглядело: она как будто сдулась, съежилась. Целых десять секунд я наблюдал за этим феноменом. Но, по-видимому, это просто сжимались пружины внутри нее, потому что внезапно она рассмеялась, и довольно весело. Потом она перестала смеяться и сказала:
  – Это очень забавно.
  – Нет, что вы, ничуть.
  – Да нет же, презабавно! – Она издала смешок – такой смешок-малыш, который вприпрыжку бежал за большим смехом. – Конечно же забавно, что Ниро Вульф может совершить столь грубую ошибку. Ну и промахнулись же вы! Может, вы настолько глупы, что думаете, будто это я убила Хоторна! Мне трудно было бы это сделать, так как во вторник после обеда я находилась в Нью-Йорке.
  – Я не глуп, мисс Карн, и вам советую не глупить.
  – Постараюсь. – Она поднялась с кресла и поправила голубую накидку из льна. – Чем вызвана такая щедрость – целых сто тысяч? Наверное, вы захотели, чтобы у меня были средства на хорошего адвоката, когда меня обвинят. Как мило с вашей стороны, вы просто душка. Где я смогу найти такси?
  – Вы уезжаете?
  – Да. Мне пора, хотя жаль покидать столь приятное общество.
  – Возможно, мне удастся уговорить клиентов удвоить сумму. Двести тысяч долларов. Вы сможете найти меня здесь в любое время. В нашем районе такси поймать нелегко. Мистер Гудвин отвезет вас домой. Арчи, пожалуйста, зайди на кухню и скажи Солу, что мы будем ужинать, когда ты вернешься.
  Я бросил на него удивленный взгляд. Значит, этот мошенник за время моего отсутствия предпринял какие-то шаги. Попросив наследницу подождать минутку, я оставил ее в прихожей, а сам заторопился на кухню. И точно, на том месте, где я обычно завтракаю, сидел Сол Пензер собственной персоной и играл на спички в карты с Фредом Даркином. Он поднял на меня свои серые глаза – самые зоркие глаза во всем мире.
  – Какое у тебя задание? – спросил я. – Следить за женщиной по фамилии Карн?
  – Да.
  – Она отправляется домой. Повезу ее я. Дом номер семьсот восемьдесят семь по Парк-авеню, квартира двенадцать. Возможно, она попросит высадить ее, не доезжая до места. Ты с машиной? Хорошо. Я не буду спешить. Поеду по Тридцать четвертой улице до Парк-авеню, а потом поверну к центру. Если окажешься рядом с ней, привяжи себя к мачте и считай до десяти. Ее второе имя – Далила.
  Я вернулся в холл и провел мисс Карн к родстеру. Она не делала попыток поддерживать светский разговор, пока я неторопливо ехал по Тридцать четвертой, дожидаясь, когда в зеркале заднего вида покажется двухместная машинка Сола. Нас разделяло всего три автомобиля.
  Я думал о том, как неожиданно все изменилось. Когда я вез эту женщину к Вульфу, рядом со мной восседало семь миллионов баксов, а на обратном пути от них осталась всего лишь жалкая сотня тысяч, ну максимум две. Неудивительно, что у нее не было настроения болтать, после такой-то дефляции.
  Она все же выдавила из себя «спасибо», когда я высадил ее на тротуаре перед домом. Сол завернул за ближайший угол в поисках места для парковки, а я изучал руль до тех пор, пока он не появился вновь, теперь на своих двоих. После этого я пришпорил своего коня и был таков.
  Домой я прибыл в половине девятого и был до глубины души тронут, когда узнал, что Вульф задержал ради меня ужин, который обычно у нас подавали в восемь. Фред Даркин, получающий доллар в час, все еще околачивался в доме, что меня удивило. Не в обычае Вульфа предпринимать дорогостоящие меры безопасности, когда в казне шаром покати.
  Если бы это был Сол Пензер или Орри Кетер, то их пригласили бы за стол вместе со мной и Вульфом, но поскольку это был Фред, ел он на кухне с Фрицем. Дело в том, что Фред добавляет в еду уксус, а за столом Вульфа это вещь непозволительная. Фред запятнал свою репутацию подобным проступком еще в тридцать втором году: попросил уксуса и подмешал его в коричневый соус, поданный к запеченному голубю. За столом не прозвучало ни слова, так как Вульф считает аморальным любое вмешательство в процесс поглощения и переваривания пищи, но на следующее утро он уволил Фреда и целый месяц не нанимал.
  После ужина мы перебрались в кабинет. Вульф устроился за столом с атласом. И я не удержался от ухмылки, когда увидел, что вместо небольшого путешествия куда-нибудь во Внешнюю Монголию он совершал экскурс в штат Нью-Йорк. Раскрыл карту и, насколько я мог судить по направлению его взгляда, освежал в памяти географию округа Рокленд. Только я выбрал книгу, чтобы заполнить ею час отдыха, как зазвонил телефон. Я добрался до своего рабочего инструмента и сказал в трубку:
  – Контора Ниро Вульфа.
  Услышав, как знакомый голос произносит мое имя, я сообщил Вульфу, что это Сол Пензер. Босс со вздохом отложил атлас и, сняв трубку с параллельного аппарата, буркнул нечто нечленораздельное, дававшее зеленый свет.
  – Девять пятьдесят шесть, сэр, – заговорил Сол. – Женщина вошла в многоквартирный дом, куда ее привез Арчи, в восемь четырнадцать. В девять двенадцать она снова вышла, доехала на такси до итальянского ресторана «Санторетти» в доме восемьсот тридцать три по Шестьдесят второй улице и вошла внутрь. Я тоже вошел, поел спагетти и поговорил по-итальянски с официантом. Она до сих пор там, сидит за столиком с мужчиной, ест курицу и грибы. У мужчины аппетита нет, в отличие от нее. Они говорят вполголоса. Я звоню из аптеки на северо-западном углу перекрестка Шестьдесят второй улицы и Второй авеню. Если после ресторана они разойдутся в разные стороны, за кем мне следовать?
  – Опиши мужчину.
  – От сорока до сорока пяти. Рост пять футов десять дюймов. Вес сто семьдесят фунтов. Пьет. Костюм хорошо пошит, из тонкой камвольной шерсти. Шляпа с мягкими полями, из легкого фетра. Брился вчера. Синяя рубашка, серый галстук-самовяз в синюю полоску. Челюсть квадратная, широкий рот и полные губы, длинный узкий нос, глаза припухли, карие, нервный тик, уши сидят…
  – Этого достаточно. Ты его не знаешь.
  – Нет, сэр. – Сол как будто извинялся за то, что докладывает о человеке, пока не занесенном в обширную и точную картотеку, которую он носил в голове.
  – К тебе немедленно присоединится Фред, – распорядился Вульф. – Он встанет напротив «Санторетти». Если объекты разойдутся, оставь ему мужчину. С женщиной могут быть сложности.
  – Да, сэр, я того же мнения.
  Вульф положил трубку и мотнул в мою сторону головой. Я пошел на кухню, где прервал Фреда посреди зевка, который вместил бы кварту уксуса. Описав ситуацию, я сказал, чтобы он постарался установить личность мужчины и ждал дальнейших указаний, после чего проводил неуклюжего толстяка до входной двери.
  На каменных ступенях я задержался, чтобы глотнуть жаркого июльского воздуха, и заметил, что в мою сторону мчится такси. Раздался визг тормозов, такси резко остановилось у обочины перед нашим домом, и оттуда вышла женщина. Она расплатилась с таксистом, пересекла тротуар, взошла по семи ступенькам и в свете, льющемся из раскрытой двери, мило мне улыбнулась.
  – Могу я видеть мистера Вульфа?
  Я гостеприимно кивнул и пригласил ее в прихожую, где попросил подождать одну минутку. В кабинете я объявил Вульфу, что у него просит аудиенции мисс Мэй Хоторн.
  Глава шестая
  Кабинет, освобожденный от лишних стульев, принял свой обычный вид. Как всегда, красное кресло стояло справа от стола Вульфа, развернутое так, чтобы сидящий в нем посетитель – в данном случае ректор Варни-колледжа – оказался лицом к Вульфу. У Мэй Хоторн был усталый вид, белки глаз испещрены красными прожилками, однако спину она держала прямо.
  Начал разговор Вульф:
  – Сегодняшняя новость, должно быть, стала для вашей семьи ударом.
  Она кивнула:
  – Нам нелегко. Особенно тяжко приходится Эйприл, поскольку она считает, будто должна над всем смеяться. Искусство строит жизни гримасы. Вы побеседовали с мисс Карн?
  – Недолго. Когда все разъехались, она задержалась.
  – Вам удалось прийти к соглашению?
  – Нет. Она предложила половину того, что ей завещано, но я отказался.
  – Слава богу. – На лице мисс Хоторн отразилось облегчение. – Зная вашу репутацию и познакомившись с вами лично, я опасалась, что вы загоните ее в угол и вынудите заключить сделку, которая нам теперь невыгодна. Вы ведь понимаете, что ситуация кардинально изменилась. По-моему, сейчас нам лучше вообще не иметь никаких дел с мисс Карн.
  – Вот как. Остальные с вами согласны?
  – Не знаю. Думаю, да. Суть в том, что мы желали как можно скорее достичь соглашения с мисс Карн, чтобы избежать скандала, который намеревалась устроить наша невестка. Теперь все это не имеет смысла. Расследование убийства покроет нас таким слоем сажи, что споров из-за наследства уже никто не заметит.
  Вульф поджал губы:
  – Это одна из возможных точек зрения на ситуацию. Полагаю, мистер Скиннер с коллегами уже навестили вас?
  – О да. Вдова брата впустила их. Но по совету мистера Прескотта мы все – кроме Дэйзи – отказались общаться с ними до тех пор, пока Джун не дозвонилась мужу в Вашингтон. Он сказал ей, чтобы мы всячески содействовали представителям закона и отвечали на все вопросы, имеющие отношение к делу. И тогда они взялись за нас…. Наверное, они вели себя деликатно и вежливо. В результате мы все оказались подозреваемыми в убийстве.
  – Все?
  – Почти все. Должно быть, для вас подобные кошмары – привычное дело. Однако я не детектив и не имею времени, чтобы читать криминальную хронику в прессе. Выходит, что мой брат умер – был застрелен – между половиной пятого и половиной шестого. Тайтус Эймс слышал третий выстрел незадолго до пяти часов. Ранее прозвучало еще два выстрела – соответственно числу убитых ворон. Моя старшая сестра в это время собирала в саду малину и виноградные листья для украшения стола. Я была в ванной, стирала чулки.
  Ага, подумал я, ее сестра не соврала. Она и вправду сама себя обстирывает!
  Мэй Хоторн продолжала:
  – Селия – мисс Флит – в своей комнате писала письма. Она отвечает на все, что шлют Эйприл всякие болваны. Миссис Эймс готовила ужин. Дэйзи, жена Ноэла, рвала на лугу рудбекию. Она называет этот цветок маргариткой. Джон – мой зять – рубил дрова. Те полицейские даже спросили меня со всей возможной вежливостью, слышала ли я звуки топора все время, пока стирала. Но я еще и голову мыла. Мистер Штауффер, которого я терпеть не могу, пошел на пруд искупаться. Тайтус Эймс доил коров. Энди поехал в Найэк за мороженым, но для алиби этого недостаточно, так как дорога в деревню проходит недалеко от того места, где все случилось, по другую сторону леса. Сара и мистер Прескотт были в Нью-Йорке, они приехали где-то в половине восьмого, часа через два после того, как нашли тело моего брата. Мистер Прескотт привез Сару в своей машине. Но я не думаю, что они избегут подозрений, ведь один из них мог прилететь раньше на аэроплане и улететь обратно, не так ли?
  Вульф с серьезным видом кивнул:
  – Или прыгнуть с планером с небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг – оттуда всего тридцать – сорок миль. Поскольку картина уже фантастическая, можем и такой вариант добавить.
  – Ничего фантастического не вижу, – возразила мисс Хоторн. – Только ужасные холодные факты. И полиция работает с ними. Кажется, они придерживаются версии, что моего брата убили из-за того, что он держал в руках карьеру Джона Данна и не собирался уступать. Они не в силах ничего сделать, то есть не могут никого пока обвинить в убийстве, но способны уничтожить Джона, и сделают это…
  Она сжала лоб руками и закрыла глаза.
  Вульф проговорил:
  – Немного бренди, Арчи.
  Я встал, чтобы принести поднос, но Мэй Хоторн затрясла головой и сказала:
  – Не надо.
  Я застыл в растерянности.
  Она повторила:
  – Не надо, правда. Спасибо. – Отняв руки от лица и выпрямившись, она посмотрела на Вульфа. – Прошу прощения. Я не собиралась… Все это я рассказала для того, чтобы объяснить, почему считаю, что вам следует прекратить переговоры с мисс Карн. Мы больше не боимся скандала и шумихи. Против нее лично я ничего не имею, но не понимаю, почему она должна получить то, что мой брат ей не оставлял. Я, конечно, не верю, что нелепая бумага, зачитанная нам мистером Прескоттом, выражает истинное волеизъявление моего брата. У Ноэла были свои недостатки, но он сказал мне, что завещает научному фонду Варни-колледжа миллион долларов, и ничто не убедит меня в том, что он этого не сделал.
  – Вы уже говорили это сегодня.
  – И готова повторить еще.
  – Значит, вы обвиняете мистера Прескотта в преступлении. Завещание составлено им, а он называет тот документ настоящим. Вы думаете, он поделит деньги с мисс Карн?
  – Боже праведный, нет. – Она удивленно вскинула брови.
  Вульф нахмурился:
  – Боюсь, способность рассуждать здраво на время покинула вас, мисс Хоторн. Что не удивительно, учитывая, сколько вам пришлось пережить в последнее время. Вы считаете, что можете верить… Извините, когда брат обещал вам, что оставит вашему фонду миллион?
  – Речь заходила об этом два или три раза. Прошлой зимой, то есть с год назад, он сообщил мне, что намерен оставить миллион вместо половины этой суммы. А летом сказал, что так и сделал.
  – Летом тридцать восьмого года?
  – Да.
  – Очень хорошо. Итак, вы считаете, что он не вводил вас в заблуждение. Что он сделал так, как сказал. Но завещание, которое мистер Прескотт называет настоящим, датировано седьмым марта тридцать восьмого года, тогда как уже после этой даты брат сообщил вам, что увеличил отписываемую фонду сумму до миллиона. Таким образом, вы обвиняете мистера Прескотта в подлоге.
  – Вовсе нет, – нетерпеливо ответила мисс Хоторн. – Если бы мои выводы строились на столь невероятном предположении, как это, я бы изменила мнение. Я знаю Гленна Прескотта. Это довольно ловкий и опытный адвокат с Уолл-стрит, от рождения гибкий в вопросах этики и морали, что абсолютно необходимо в его профессии. Но в нем нет ни грамма дерзости и воображения, без которых немыслимо воровство широкого масштаба. Скорее я напишу великую эпическую поэму, чем он украдет три миллиона, подделав завещание моего брата. Полагаю, вы это имели в виду, когда говорили о том, что он поделит деньги с мисс Карн.
  – В общем, да. Фальсификация того или иного рода, не обязательно подделка подписей. Вы видели документ?
  – Да.
  – Он весь умещается на одном листе?
  – Нет. На двух.
  – Отпечатан на машинке, разумеется?
  – Да.
  – На втором листе есть какие-либо ключевые пункты?
  Она сосредоточенно нахмурилась:
  – Я не… Подождите. Да, вспомнила. Почти все напечатано на первой странице. На второй тоже есть текст, но немного, а также подписи – моего брата и свидетелей.
  – Тогда, по всей вероятности, не было необходимости рисковать, подделывая подписи. Но если вы отвергаете мошенничество со стороны Прескотта, на каком основании вы делаете вывод…
  – Я как раз подошла к этому. За тем и приехала к вам. Мне кажется, все было примерно так. Ноэл действительно попросил Прескотта оформить завещание – в том виде, в котором нам его предъявили. Хранилось оно в сейфе конторы Прескотта. Но в то же время или чуть позже, возможно на следующий день, Ноэл составил другое завещание, где сам, ничего не говоря Прескотту, распределил свое имущество так, как того желал в действительности. Вопрос состоит в том, где это последнее, настоящее завещание? То, которое имеет законную силу?
  Вульф проворчал:
  – Сначала надо ответить на другой вопрос. Почему ваш брат попросил мистера Прескотта оформить завещание, которое намеревался сразу же заменить другим? Столько хлопот, и все впустую.
  Мэй покачала головой:
  – Не так уж и много. А мою теорию подтверждают слова самого Прескотта. Мы спрашивали у него вчера, знает ли мисс Карн о завещании, и он сказал, что да. Сообщил, что на следующий день после того, как оно было оформлено, мисс Карн видела завещание и читала его. Она приходила в офис Прескотта – об этом договаривался Ноэл, и Ноэл же велел адвокату показать мисс Карн завещание.
  – Понятно, – буркнул Вульф.
  – Это и есть ответ на ваш вопрос. – Слабый, почти незаметный глазу румянец появился на щеках ректора колледжа. – Я не делаю вид, будто знаю что-либо о сексе и о том, что он творит с людьми. Все остальное в мужчинах и женщинах мне вполне понятно, но секс… Должна признаться, он выше моего разумения. То ли он миновал меня, то ли я сама обошла его стороной. У меня есть колледж, мои достижения, моя карьера, у меня есть я. Только умом, но не сердцем могу я постичь, почему мой брат опустился до таких уловок. Он желал сдержать свое слово и выполнить обязательства перед семьей. Но ему нужно было удержать мисс Карн, а добиться этого он мог, только доказав, что в случае его смерти она получит свою… награду. Признаю, что я не способна уяснить, почему он нуждался именно в мисс Карн, и нуждался столь отчаянно. Но здесь я лишь могу отослать вас к тысячам экспертов, от Шекспира до Фэйт Болдуин70.
  Вульф кивнул:
  – Не будем спорить об этом. Вырисовывается неплохая теория. Вы сами ее придумали?
  – Идея была моя. Сестры ее поддержали. Мистер Прескотт слабо возражает, что Ноэл был выше такого надувательства. Однако мне кажется, что в душе он со мной согласен. Подозреваю, что о сексе он знает не больше моего. Он никогда не был женат.
  – Вы пришли сюда как представитель группы, которая наняла меня вести переговоры с мисс Карн?
  – Да. То есть сестры со мной заодно, но не Дэйзи. Она не способна рассуждать здраво. На самом деле они все сейчас в таком шоке из-за… из-за новых фактов, вскрывшихся в связи со смертью нашего брата, что о завещании и не думают. А я думаю. Брат погиб. Мы его похоронили. Он хотел, чтобы в случае его смерти мой колледж получил некую сумму. Я намерена проследить за тем, чтобы его намерения осуществились. С молчаливого согласия моих сестер я прошу вас приостановить переговоры с мисс Карн.
  – Я предложил ей удовлетвориться двумястами тысячами долларов, а остаток поделить между миссис Хоторн и всеми вами.
  Мэй вытаращила на него глаза:
  – Неужели она согласилась на это?
  – Нет. Но может согласиться завтра или чуть позднее. Она напугана.
  – Чего ей бояться?
  – Убийства. Расследование убийства – водоворот грязи, мисс Хоторн. Не могу не отметить, что вас оно не очень пугает.
  – Я крепкая. Все сестры Хоторн крепкие. Но, черт возьми, не хотите же вы сказать, что это мисс Карн убила Ноэла? – Она все еще таращилась на моего босса. – Мне такое даже в голову не приходило!
  – Я понятия не имею, кто убил вашего брата. Давайте сосредоточимся на завещании. Я всего лишь объяснял причину страха мисс Карн. Ваша теория представляется мне интересной. Я допускаю, что она вероятна и даже верна. Однако, если мисс Карн пойдет на уступки, я составлю соглашение и попрошу его подписать, что советую сделать и всем вам.
  – Она не согласится.
  – Я говорю о возможном развитии событий.
  – Обсудим это, когда оно станет реальностью. – Мэй Хоторн могла быть не менее резкой, чем сам Вульф. – Мне, наконец, нужно сказать еще одно, ради чего я сюда пришла и к чему так долго не могла подойти. Мы просим вас найти завещание нашего брата. Последнее, подлинное завещание. Если в нем что-то оставлено мисс Карн, мы не будем возражать.
  Вульф тряхнул головой:
  – Я боялся, что вы это скажете. Но я не ищейка, мадам. Я за это не возьмусь.
  Начались препирательства. Они длились четверть часа и ни к чему не привели. Вульф стоял на том, что с его стороны будет нелепо браться за подобную работу. У него нет доступа в различные здания, офисы, жилища, комнаты и укрытия, где Ноэл Хоторн мог бы хранить свое завещание. Получить право доступа у судебного исполнителя, распоряжающегося недвижимостью убитого, будет трудно, если вообще возможно. Да и потом, если завещание существует, его рано или поздно найдут люди, разбирающие бумаги покойного. Мэй возражала в том духе, что детективам положено искать пропавшее, а Вульф как раз и есть детектив.
  Закончилось дело ничьей. Как если бы человек пытался вытащить дуб из земли и наконец прекратил попытки, буркнув: «Но и ты меня тоже не можешь вытащить». Мисс Хоторн не бурчала, когда поднялась и вышла из кабинета. Она ни словом, ни взглядом не признавала, что потерпела неудачу. Я проводил ее в прихожую и не огорчился, когда она приняла мое предложение подвезти ее, ведь это означало возможность подышать свежим полночным воздухом. Она сняла шляпу, выдвинула подбородок, закрыла глаза и позволила ветру играть ее волосами, пока мы катили по Пятой авеню.
  Резиденция Хоторнов находилась на Шестьдесят седьмой улице, и я, подъезжая, оглядел ее с умеренным любопытством. Это было большое старинное здание из серого камня в четыре этажа, с железными решетками на окнах, всего в нескольких десятках футов к востоку от Пятой авеню. Мэй мило улыбнулась, когда благодарила меня, и пожелала доброй ночи.
  Вернувшись домой, я направился прямо на кухню и раздобыл себе стакан молока перед тем, как пройти в кабинет. Вульф только что прикончил вторую из двух бутылок пива. Я стоял, попивая молоко и одобрительно поглядывая на босса сверху вниз. Молоко было чуть холоднее, чем я люблю, и потому я прихлебывал его маленькими глоточками.
  – Хватит ухмыляться! – рявкнул Вульф.
  – Черт, какие ухмылки. – Я опустился на стул. – Я восхищаюсь вами. Сколько всего вам пришлось претерпеть ради того, чтобы Фред, Теодор и я не оказались на пособии по безработице! Ну, и как вам понравились легендарные сестры Хоторн?
  Он крякнул.
  – А что касается убийства, – заявил я, – то дело легче легкого. Это сделал Тайтус Эймс, потому что мечтает в женском платье посещать Варни-колледж и изучать естественные науки. Из чувства преданности будущей альма-матер он убил Ноэла, чтобы научный фонд получил обещанный миллион. И теперь Мэй в ярости, потому что миллион усох до одной десятой. И без зазрения совести она продала вам безумную сказочку о секретном завещании, спрятанном в дупле старого дерева, и тому подобном дерьме…
  – Ничего она мне не продала. Идите спать.
  – Вы считаете ее теорию о втором завещании вероятной?
  Он положил ладони на край столешницы, готовясь отодвинуться в кресле от стола, но я опередил его, поднявшись и выйдя из кабинета, за дверями которого продолжил движение и не останавливался, пока не поднялся двумя этажами выше и не оказался в своей комнате. Там, допив молоко, я разоблачился, побрил ноги, снял накладные ресницы и отдался сладким объятиям Морфея.
  В восемь утра меня встретило утро, предвещающее еще один жаркий день. Из окна в комнату затекал воздух, от одного глотка которого приходилось разевать рот, чтобы вдохнуть еще немного, хотя на самом деле хотелось вообще не дышать этой духотой. Поэтому я принял душ попрохладней и в качестве одежды на день выбрал костюм из легкого полотна «палм-бич».
  На кухне пыхтел Фриц, только что вернувшийся после доставки подноса с завтраком в комнату Вульфа на втором этаже. Разложив перед собой «Таймс», я занялся апельсиновым соком и сэндвичем с омлетом. В газете я не нашел свидетельств того, что Скиннер, Кремер и компания развязали большой мешок с новостями об убийстве Ноэла Хоторна; на это не было ни намека. По-видимому, они понимали, что перекресток впереди оживленный, и не желали рисковать. Я налил себе вторую чашку кофе, чтобы ознакомиться со спортивным разделом, но зазвонил телефон.
  Я принял звонок на кухне, с аппарата Фрица. Мне в ухо забубнил Фред Даркин – настойчивым встревоженным полушепотом, который сразу заставил меня предположить, что наш сыщик опять наступил кому-то на ногу и его арестовали.
  – Арчи?
  – Слушаю тебя.
  – Ты бы лучше приехал сюда поскорее.
  Так и знал, с тоской подумал я и уточнил:
  – В каком ты участке на этот раз?
  – Да нет же, послушай. Приезжай сюда. Дом девятьсот тринадцать по Одиннадцатой Западной, старое кирпичное здание. Я сижу здесь, а мне тут быть не следует. Нажми кнопку напротив фамилии Доусон и поднимись на второй этаж. Я тебя впущу.
  – Что за хрень…
  – Давай же, пошевеливайся.
  В трубке щелкнуло. Я произнес нечто выразительное. Фриц хохотнул, и я запустил в него булочкой, которую он поймал одной рукой и швырнул обратно, но промахнулся. Мне пришлось залпом допивать свой кофе, а он был горячим, как кипяток в аду. Передав Фрицу сообщение для Вульфа, я заскочил в кабинет за кобурой с пистолетом – на всякий случай, трусцой добрался до гаража на углу, прыгнул в родстер и помчался в центр города.
  Но обошлось без стрельбы. Припарковался я в сотне футов восточнее нужного дома на Одиннадцатой улице, поднялся по ступенькам в старомодный вестибюль, нажал кнопку рядом с табличкой «Эрл Доусон», толкнул дверь, когда раздался щелчок открывшегося замка, и преодолел два марша темной узкой лестницы. В конце площадки осторожно приоткрылась дверь, за которой маячила круглая физиономия Фреда. Я пересек площадку, распахнул дверь и, шагнув внутрь, притворил ее за собой.
  Фред зашептал:
  – Господи Иисусе, не знаю, что́ теперь делать.
  Я огляделся. Гостиная оказалась просторной, с мягким ковром на полированном полу и удобными креслами, остальная обстановка в том же духе. Хозяев видно не было.
  – Чудная у тебя квартирка, – заметил я. – Вот что могу тебе посоветовать в отношении стиля…
  – Заткнись, – прошипел Фред.
  Он двинулся в сторону второй комнаты и поманил меня согнутым пальцем:
  – Иди и посмотри.
  Я зашел туда вслед за ним. Эта комната была меньше первой, но с таким же мягким ковром. Также я отметил пару кресел, туалетный столик, комод и большую изящную кровать. Взгляд мой остановился на мужчине, который на ней возлежал. По описанию, которое дал Сол, я, несмотря на отсутствие некоторых деталей туалета, узнал в нем спутника Наоми Карн, с которым она ужинала прошлым вечером в «Санторетти». Синяя рубашка, серый галстук-самовяз и серый пиджак из камвольной шерсти были на мужчине, но ниже наблюдались только белые трусы, голые ноги и синие носки с подвязками. Человек дышал как гейзер, готовый извергнуть фонтан.
  Фред с гордым видом поведал мне:
  – Он застонал, когда я стягивал с него брюки, поэтому я не стал больше ничего трогать.
  Я кивнул:
  – Вид у него не самый достойный. Ты установил, как его зовут?
  – С этим какая-то неразбериха. Внизу указано, что тут проживает Эрл Доусон, и он сам назвал этот адрес как свой домашний, и даже ключи у него имелись от дверей. Но зовут его иначе. Это Юджин Дэвис, партнер юридической фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэвис», что находится в доме номер сорок на Бродвее.
  Глава седьмая
  Я уставился на Фреда. Комическая сторона дела отошла на задний план.
  – С чего ты взял? – спросил я.
  – Я обыскал его. Вот, сам посмотри на комоде.
  Я на цыпочках пересек комнату, чтобы изучить горку разнообразных предметов, среди которых имелись: водительские права на имя Юджина Дэвиса; членский билет адвокатской ассоциации округа Нью-Йорк на имя Юджина Дэвиса из фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэвис»; пропуск на Всемирную выставку 1939 года в Нью-Йорке, с фотографией все того же Дэвиса; страховое свидетельство на автомобиль; три письма, полученных Юджином Дэвисом по его рабочему адресу; две фотокарточки Наоми Карн, на одной из которых она снята в купальном костюме…
  Я сказал Фреду:
  – Пойди покарауль у входной двери, если кто появится – кричи. Я собираюсь покопаться здесь.
  Осмотр я произвел быстро, но тщательно. Дэвис лежал без чувств и всасывал воздух, словно медведь, которого чуть не придушили. Без внимания я не оставил ничего, охватив эту спальню, еще одну поменьше, ванную, кухню и большую гостиную вместе с гардеробной. Найди я там последнюю волю и завещание Ноэла Хоторна, датированное более поздним числом, чем седьмое марта 1938 года, вылетел бы прямо из окна, но ничего похожего на глаза мне не попалось. Как не попалось вообще ничего, что могло бы иметь отношение к завещанию или убийству – или к любому другому феномену, представляющему для меня интерес, если не считать еще восьми фотоснимков Наоми Карн различных форм и размеров, три из которых были надписаны: «Джину», а указанные ниже даты относились к 1935 и 1936 годам. Даже в холодильнике было пусто.
  Напоследок я еще раз посмотрел на члена адвокатской коллегии, забрал Фреда и вместе с ним вышел на улицу. Там мы погрузились в родстер, завернули за угол, выехав на Шестую авеню, где я притормозил в утренней тени зданий и потребовал объяснений:
  – Как все было?
  Фред запротестовал:
  – Мы должны остановиться там, откуда будет видно…
  – Он проваляется в отключке еще не один час. Расскажи все папочке.
  – Ну, я наблюдал за ним…
  – Твой объект и женщина вместе покинули «Санторетти»?
  – Угу. В одиннадцать. Они пошли на запад в сторону Лексингтон, я следовал за ними пешком, а Сол – в своей тачке. Он посадил ее в такси, и Сол поехал за ней. Этот парень постоял, глядя вслед такси до тех пор, пока оно не скрылось из виду, а потом как попер на юг, будто вдруг вспомнил, что забыл нечто важное во Флориде. Это жираф, а не человек. Я ноги чуть не до колен стер, пока бежал за ним. Проклятый дуралей перся на своих двоих до самой Восьмой улицы!
  – Мы устроим ему выволочку и скажем, чтобы больше так не делал. Как же ты страдал, бедненький! Все такие детали можешь опускать, а то у меня сердце разорвется от жалости.
  – Иди ты знаешь куда. Объект зашел в одно местечко на Восьмой улице, около Шестой авеню, это бар и ресторан под названием «Уэлмен». Я знаю парня, который там работает. Вот, я подождал немного снаружи, а потом тоже зашел и увидел, что за стойкой стоит как раз Сэм – ну, мой знакомый. Я купил себе выпить и покалякал с ним немного. Объект стоял неподалеку и наливался под завязку: посидит над стаканом минут десять, потом опрокинет его одним махом и велит повторить. Так продолжалось часа полтора, Сэм уже начал хмуриться, и я порасспросил его. Кстати, на напитки мне пришлось потратить два шестьдесят.
  – Даже не сомневаюсь. Придется подождать, пока Вульф лично не проверит твои расходы, сам я такое не пропущу.
  – Нет, ты послушай, Арчи…
  – Ладно, посмотрим. Заканчивай доклад старшему по званию.
  – Погоди, дай насмеяться. Ха. Сэм сказал, что объект – хороший клиент, иногда даже слишком хороший. Его зовут Доусон, и живет он неподалеку. За два года Сэму дюжину раз приходилось отправлять Доусона домой на такси. В общем, так мы и сидели полночи. Спустя какое-то время объект отошел от стойки, добрел до стола, сел и продолжил пить там. Наконец рухнул головой на стол. Мы с Сэмом попытались привести его в чувство, но он вырубился. Тогда я предложил отвезти его домой, и Сэм сказал, что это круто с моей стороны, и я тоже так думал, пока не потащил этого псевдо-Доусона по лестнице наверх. Должно быть, в нем не меньше двух сотен фунтов.
  – Сол говорит, что сто семьдесят.
  – Сол не таскал его на второй этаж. Сюда я приволок его в четверть шестого, снял с него ботинки и брюки, потом сел и стал думать. Главный вопрос был в том, как поднять тебя с постели в такой час. Я ведь знаю, какой ты бываешь до завтрака…
  – И поэтому ты поспал немного, а затем уже забил тревогу по телефону, словно…
  – И ничего я не спал. Я просто хотел, чтобы ты понял…
  – Ладно. Не трать слов попусту. Думаю, боссу следует возместить тебе расходы на выпивку. И добавлю, что твое знакомство с бесчисленными Сэмами в бесчисленных барах иногда бывает полезным. Я скоро вернусь.
  Я выскочил из машины, дошел до угла и завернул в аптеку, где отыскал телефон и набрал номер.
  – Это Арчи, Фриц. Переключи-ка меня на оранжерею.
  – Мистера Вульфа там нет.
  Я глянул на часы, которые показывали в тот момент пять минут после десяти часов утра.
  – О чем ты говоришь? Конечно же он там.
  – Нет, правда, Арчи. Мистер Вульф уехал.
  – Ты с ума сошел. Если он сам велел тебе так сказать… кого он вообще хочет одурачить? Звони в оранжерею.
  – Но, Арчи, говорю же тебе, его нет. Ему позвонили, он собрался и уехал. Только оставил тебе несколько сообщений. Подожди, я все записал. Во-первых, звонил с докладом Сол, и босс распорядился, чтобы его сменил Орри. Во-вторых, из-за твоего отсутствия ему пришлось взять такси. В-третьих, ты должен взять седан и прибыть в резиденцию покойного мистера Хоторна на Шестьдесят седьмой улице.
  – Это не розыгрыш, Фриц?
  – Богом клянусь, Арчи. Я и сам дар речи потерял.
  – Да уж.
  Я повесил трубку и отправился обратно к родстеру.
  – Началась новая эра, – сообщил я Фреду. – Земля развернулась и вращается теперь в другую сторону. Мистер Вульф покинул дом на такси в связи с рабочей необходимостью.
  – Что? Чушь.
  – Нет. Богом клянусь, как говорит Фриц. Он действительно уехал из дома. Так что ты можешь…
  – Но, Арчи, он же убьется или еще что-нибудь…
  – Да знаю я. Ты давай сейчас отправляйся домой и досмотри свои сны. Твой приятель Дэвис еще несколько часов не встанет с кровати. Если ты нам понадобишься, я тебя вызову.
  – Но если мистер Вульф…
  – Я присмотрю за ним.
  Фред выбрался из машины на тротуар, тряся головой с встревоженным видом. Я тронулся с места. Тревоги я не испытывал, но был слегка растерян, беря курс на север. Прибыв в гараж на Одиннадцатой авеню, я пересел из родстера в седан, выехал по кольцевой рампе на улицу и продолжил путь.
  Я пришел к выводу, что собственное нерушимое правило никогда не покидать дом по делу Вульф нарушил из-за плачевного состояния банковского счета. Я догадывался, что его это беспокоит, но и предположить не мог, что беспокойство босса достигло размеров безумия. Я был охвачен жалостью к нему, когда парковал седан на Шестьдесят седьмой улице и шагал к входу в каменную обитель Хоторнов.
  Вокруг дома не толпились зеваки, репортеры и фотографы не лезли в окна, из чего я заключил, что Скиннер и Кремер так и не выехали на тот сложный перекресток. Дворецкий, отворивший мне дверь, выглядел очень внушительно – родовитость буквально сочилась из него. Я сказал:
  – Доброе утро, Дживс71. Я лорд Гудвин. Если мистер Вульф добрался сюда в целости и сохранности, то он ожидает меня. Такой крупный толстяк. Он здесь?
  – Да, сэр. – Он позволил мне проскользнуть внутрь. – Вашу шляпу, сэр? Сюда, пожалуйста, сэр.
  Дворецкий пересек просторный вестибюль к двери и встал там, дожидаясь меня.
  – Я доложу мистеру Данну и мистеру Вульфу, что вы прибыли.
  Вразвалочку я подошел к нему и кивнул в знак согласия. Он удалился.
  Так вот почему Вульф метался по городу, словно воробей, строящий гнездо. Для наших целей было бы лучше, если бы мы имели дело с министром финансов, а не с госсекретарем, но жадничать некрасиво, я знаю.
  Отбросив корыстные мысли, я огляделся. Несмотря на грандиозные размеры и усилия хозяев обставить жилище сообразно элегантному дворецкому, я вряд ли поселился бы в подобной комнате, получив наследство от богатого дядюшки. Здесь было множество стульев, явно предназначенных не для того, чтобы на них сидели, а чтобы их фотографировали. Единственное, что мне понравилось, это мраморная статуя в углу. Она изображала женщину, которая тянется за банным полотенцем. По крайней мере, рука у нее была выставлена так, как будто она за чем-то тянулась. А за чем еще тянуться обнаженной даме, как не за полотенцем?
  Я подошел, чтобы насладиться статуей вблизи, но, стоя перед ней, почувствовал затылком чей-то взгляд, хотя не услышал ни звука. Развернувшись на каблуках, я увидел, кто стал причиной этого неуютного ощущения. В другом конце комнаты лицом ко мне стояла миссис Ноэл Хоторн. То есть она стояла бы так, будь у нее лицо. Одета она была в длинное серое платье, доходящее до лодыжек, и вуаль была того же серого цвета. Миссис Хоторн просто стояла и не двигалась.
  У меня определенно развилась аллергия на чертову вуаль. Что-то в ней действовало мне на нервы. Приличия требовали сказать: «Доброе утро, миссис Хоторн», – с присущей мне обходительностью, но я понимал, что выдавлю из себя только хрип или крик, и потому промолчал.
  Простояв так около часа (а на самом деле, полагаю, девять секунд), вдова повернулась и, неслышно ступая по толстому ковру, исчезла в складках портьер. Я зашагал через комнату с такой решительностью, как будто и впрямь собирался что-то сделать. Наверное, будь у меня наготове меч, я бы прорвался с ним сквозь занавес, как Гамлет в третьем акте. Но прежде чем я это сделал, меня остановил голос, раздавшийся за спиной:
  – Эй!
  Я развернулся в прыжке не хуже самого Гэри Купера, окруженного головорезами, увидел, кто это, и почувствовал себя идиотом.
  – А повежливее можно себя вести? – выпалил я свирепо.
  Ко мне приблизилась Сара Данн, профессиональный дьяволенок.
  – Я забыла, как вас зовут. Должно быть, вы пришли, чтобы присоединиться к Ниро Вульфу и моему отцу?
  – Да, если проживу достаточно долго.
  Она стояла в шаге от меня. У нее были такие же, как у матери, темные беспокойные глаза воинственной птицы.
  – Вы сделаете кое-что для меня? Скажите Ниро Вульфу, что я хочу увидеть его, пока он здесь. Чем раньше, тем лучше. Скажите ему это так, чтобы мой отец не слышал.
  – Попробую. Вы можете выиграть немного времени, если расскажете мне, по какому делу хотите его видеть.
  – Не знаю… – Она наморщила лоб. – Может быть, я так и сделаю. Я хочу рассказать ему кое-что…
  Она обернулась, заслышав чьи-то шаги. В двери показался дворецкий.
  – Да, Тернер?
  – Прошу прощения, мисс Данн. Ваш отец ожидает мистера Гудвина наверху.
  – Они могут подождать минутку, – сказал я. – Если вы хотите…
  Она мотнула головой:
  – Нет, это было бы… Просто передайте ему мои слова, хорошо?
  Я пообещал, что передам, и пошел вслед за дворецким. Выйдя снова в вестибюль, он двинулся наверх по широкой изогнутой лестнице. В коридоре на втором этаже миновал одну дверь справа и открыл вторую. Я вошел.
  Окинув взглядом новое для меня помещение, я увидел, что оно более соответствует моим представлениям о том, какой должна быть крыша над головой у человека с деньгами. Вдоль трех стен стояли книжные шкафы, между ними висели картины с изображениями собак и лошадей; широкий письменный стол, множество удобных кресел и радиоприемник дополняли меблировку.
  За столом никто не сидел. Ниро Вульф придавил к полу коричневое кожаное кресло, повернутое спинкой к окну. Миссис Джон Чарльз Данн пристроилась на краешке другого такого же кресла. Между ними стоял высокий мужчина с покатыми плечами, в рубашке, с измученными, глубоко посаженными глазами и волнистой гривой начинающих седеть волос. Его фотографии часто мелькали в газетах, так что я узнал бы его и в иной обстановке. К тому же он был известен своей привычкой при первой же возможности скидывать с себя пиджак и жилет.
  Вульф буркнул мне что-то в знак приветствия. Джун негромко представила меня своему мужу. Вульф затем сказал:
  – Присядь, Арчи. Я объяснил мистеру и миссис Данн твои функции. У Фреда опять проблемы?
  – Нет, сэр, я бы не назвал это проблемой. Следуя полученным от меня указаниям, он до пяти часов утра гулял по городу и выпивал в баре. Когда одному из клиентов бара потребовалось сопровождение для поездки домой, Фред услужливо предложил свою помощь. Я присоединился к нему в квартире того незадачливого клиента, прибыв туда к девяти утра. Адрес вам должен был передать Фриц. Клиент находился на кровати в коме, наступившей вследствие острой алкогольной интоксикации. Оглядев квартиру и убедившись, что все в порядке, я удалился. Затем позвонил домой и получил от Фрица ваше сообщение. Фред отправился домой спать.
  – Личность клиента?
  – Да, сэр?
  – Ну?
  Я пожал плечами. Значит, от члена правительства и его жены у нас секретов нет.
  – Юджин Дэвис из юридической фирмы «Данвуди, Прескотт и Дэвис».
  – А-а.
  Миссис Данн удивленно переспросила:
  – Джин Дэвис?
  – Вы знакомы с ним, мадам? – поинтересовался Вульф.
  – Немного. И уже давно не видела его. – Она обернулась к мужу: – Ты должен помнить его, Джон. Юджин Дэвис, партнер Гленна. Не думаю, что мы встречались с ним после того, как переехали в Вашингтон.
  Данн неуверенно кивнул:
  – Кажется, припоминаю. Парень с узким носом и слишком красными губами. Но он ведь никак не связан с этим – или как? Этот Юджин Дэвис?
  – Я не знаю, – ответил Вульф. – Во всяком случае, в настоящий момент он в пьяном ступоре, так что с ним можно подождать. Вы говорили, сэр, что…
  – Да. – Данн бросил на меня хмурый взгляд и затем перевел его на Вульфа. – Мне не нравится присутствие здесь этого человека, но мои желания теперь не имеют большого значения. – В его голосе звучала горечь.
  – Я бы так не сказал, – возразил Вульф. – Я уже объяснял вам роль мистера Гудвина. Без него я как ухо без барабанной перепонки. Продолжим. Вы сделали замечательное, полное драматизма заявление, которое доставило мне массу удовольствия, так как я неисправимый романтик. Вы сказали, что собираетесь отдать свою судьбу в мои руки.
  – Тут нет никакого драматизма. Это всего лишь констатация факта.
  – Факты я тоже люблю.
  – А я нет, – проворчал Данн. – Особенно такие факты. – Он повернулся и посмотрел на жену, потом вдруг резко подошел к ней и нагнулся, чтобы поцеловать в губы. – Джун, милая, – сказал он, – я даже толком не поздоровался с тобой. Моя дорогая Джун.
  Она притянула его к себе, чтобы он еще раз поцеловал ее, и что-то ему прошептала.
  Вульф обратился ко мне:
  – Мистер Данн только что прибыл из Вашингтона. Он позвонил мне из аэропорта.
  Данн выпрямился и снова подошел к Вульфу.
  – Вы слышали о том, что говорят обо мне и Ноэле Хоторне?
  Вульф кивнул:
  – Да, сэр, кое-что слышал. Раз в месяц я ужинаю с редактором «Газетт». Насколько я понял, в Госдепартаменте было принято решение предоставить Аргентине заем. Вскоре после обнародования этого решения выяснилось, что к тому моменту «Дэниэл Каллен и компания» в лице дочерних фирм уже получили контроль над рядом крупных промышленных предприятий в Аргентине. Возникли подозрения, что Ноэл Хоторн был заранее проинформирован о правительственном займе и его условиях. Предполагается, что источником этой секретной информации стал его зять, то есть вы. Другими словами, государственный секретарь обвиняется в мошенничестве.
  – Вы верите этому?
  – Я не могу иметь мнения по этому вопросу.
  – Это мерзкая ложь. Если вы ей верите, то не сможете сделать того, чего я от вас хочу.
  – У меня нет никаких оснований верить или не верить этим слухам. Я не пытаюсь отгородиться от реальности, зажмуривая глаза, но и глотать все, что мне суют под нос, я не стану. Как гражданин, я согласен с вашими методами и одобряю вашу политику. Будучи профессиональным детективом, я, взявшись за работу, выполняю ее. Какое дело вы хотите мне поручить?
  – Вы прекрасно справились с делом Уэцлера.
  – Благодарю вас, сэр. Так что за дело вы хотите поручить мне теперь?
  – Я хочу, чтобы вы узнали, кто убил Ноэла Хоторна.
  – Вот как. – Вульф исторг из себя тяжелый вздох.
  Я посмотрел на Джун и заметил, как туго сплелись пальцы ее рук, когда она смотрела на мужа. Данн, стоя перед Вульфом, нахмурился.
  – Моя карьера все равно загублена, – заявил он. – И карьера моей жены, поскольку мы работали с ней вместе. Скорее всего, в течение месяца мне придется подать в отставку. Когда-нибудь я выясню, каким образом фирма Каллена получила ту секретную информацию. Шурин уверял меня, что ничего не знал. Я сделаю это, несмотря на интриги, неясности и препятствия. Но прежде всего надо разобраться с убийством. – Данн сжал кулаки. – Клянусь, я не уйду из Вашингтона еще и с этим пятном на моей репутации!
  Вульф крякнул.
  – Мисс Мэй Хоторн, как мне кажется, убеждена, что ваши политические оппоненты намеренно используют смерть Хоторна в качестве рычага, чтобы изгнать вас из правительства. А вы что думаете?
  – Не знаю. Таких обвинений я пока не предъявляю. Но зато я точно знаю, что если убийство не будет раскрыто, то мне никогда не выбраться из этого болота – ни при жизни, ни после смерти. И не похоже, что полиции удастся найти убийцу. – Кулаки Данна снова сжались. – Этот скандал с Аргентиной так издергал мои нервы, что я все время на грани срыва. Я никому не доверяю. Никому. Люди, которые на заседаниях администрации сидят со мной за одним столом, готовы содрать с меня скальп при первой же возможности. Так могу ли я доверить свою жизнь – больше, чем жизнь! – какому-то жалкому окружному прокурору из Рокленда или этому подстрекателю Биллу Скиннеру? Ни за что! Во всем Вашингтоне нет никого, кому я мог бы довериться, кто мог бы помочь мне в такой ситуации. Тем более что люди вообще не стремятся помогать тому, кто уже в третий раз идет ко дну. Особенно если он занимает такой высокий пост, как я. Вы нужны мне, мистер Вульф. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Хоторна.
  – Ну… – Вульф шевельнулся в кресле. – Я уже взялся за дело, связанное…
  – Да, я в курсе. Но сначала еще кое-что. Мое жалованье составляет пятнадцать тысяч в год, и мне едва хватает этого на жизнь. Если я уйду в отставку и возобновлю частную практику…
  Вульф взмахом руки остановил его:
  – Если вы доверяете мне вашу судьбу, я могу доверить вам свой гонорар. Но я не способен смотреть в две разные стороны одновременно. По просьбе вашей жены, ее сестер и миссис Хоторн я обязался разобраться с завещанием. Они мои клиентки. Если я возьмусь и за ваше поручение, то пойду на риск оказаться перед болезненной необходимостью…
  Вульф не стал заканчивать фразу. Данн недовольным взглядом требовал продолжения. Немую сцену прервал стук в дверь, затем дверь распахнулась и возник дворецкий.
  – В чем дело? – спросил Данн.
  – К вам три джентльмена, сэр. Мистер Скиннер, мистер Кремер и мистер Хомберт.
  – Попросите их подождать. Скажите им… Проводите их в комнату с пианино. Я поговорю с ними там.
  Дворецкий поклонился и вышел. Джун, глядя на Вульфа, произнесла:
  – Вы хотите сказать, что брата мог убить кто-то из нас.
  – Вздор! – выпалил Данн.
  Джун покачала головой:
  – Да нет, Джон, не вздор. – Ее глаза вновь вернулись в Вульфу. – Если мы просим вас отыскать убийцу, то будем готовы услышать то, что вы сумеете выяснить. Но неужели вы на самом деле… Вы думаете, это один из нас?
  – Я еще не начал думать, – брюзгливо проговорил Вульф. – Я просто хочу, чтобы все было понятно. Мне это не по душе. Если в убийстве обвинят, допустим, мисс Мэй Хоторн, то я не желал бы оказаться причастным к этому. Детективом я работаю ради денег и рассчитываю кое-что заработать на деле с завещанием. Было бы разумно им ограничиться, но мое проклятое тщеславие не дает мне покоя. Сам Джон Чарльз Данн вручает мне свою судьбу. Что, черт возьми, остается делать такому честолюбивому человеку, как я? – Он хмуро воззрился на мистера Данна. – Предупреждаю вас, сэр, если я начну поиски убийцы, то, скорее всего, найду его. Или ее.
  – Рассчитываю на это.
  – И я тоже, – сказала Джун. – Все мы на это рассчитываем.
  – За исключением одного из вас, – мрачно уточнил Вульф. – В настоящее время я ничего об этом не знаю, но мистер Скиннер разрабатывает версию, что Хоторн погиб от руки кого-то из гостей, собравшихся в вашем загородном доме, и я вижу логику в его действиях. В любом случае начать я должен именно с них. С каждого по отдельности. Кто сейчас находится в здании?
  – Мои сестры, – сказала Джун, – дети, и мисс Флит, наверное…
  Я подхватил:
  – На первом этаже я видел миссис Хоторн или кого-то похожего на нее, под вуалью.
  – Этого достаточно на первое время, – сказал Вульф. – Вы готовы, мистер Данн? Думаю, мистер Скиннер переживет, если подождет еще несколько минут. Как я понимаю, вы рубили дрова. Мисс Мэй Хоторн говорит, что у нее спрашивали, слышала ли она удары вашего топора непрерывно с половины пятого до половины шестого.
  – Не слышала. – Данн говорил отрывистыми фразами. – Я не робот. Я сидел на бревне. Я был как на иголках. Мне не нравилось, что Ноэл Хоторн находится в нашем доме, пусть и по поводу годовщины.
  – Веселого праздника не получилось?
  – Нет.
  – Примерно в четыре часа вы с Ноэлом Хоторном обсуждали, как подстрелить ястреба.
  – Мы увидели, как ястреб летает над усадьбой, в той стороне, где лес. Эймс говорил мне, что днем ранее ястреб утащил цыпленка, и я рассказал об этом Ноэлу. Он захотел подстрелить птицу. Ему нравилось стрелять. Мне – нет. Я нашел Эймса и попросил одолжить Ноэлу его дробовик, после чего Ноэл отправился с оружием к лесу. Я пошел в другую сторону, вокруг сараев, и решил заняться дровами, чтобы выпустить пар.
  – Хоторн сам предложил поохотиться на ястреба? Или это была ваша идея, чтобы хоть на время избавиться от общества шурина?
  – Идея принадлежала ему. – Данн хмурился. – Послушайте-ка. Лучше поставить меня в конец вашего списка. О ваших выдающихся способностях мне известно, к авантюрам я не склонен. Я не рискнул бы приглашать вас, знаменитого детектива, из соображений маскировки, если бы был в чем-то виновен.
  – Я взялся за дело, мистер Данн, и буду вести его так, как считаю нужным. Кто-нибудь присутствовал при вашей беседе о ястребе?
  – Да, в этот момент мы пили чай на лугу. Большинство гостей там было.
  – Тогда я расспрошу их. Даже если бы вы что-то скрывали от меня, вряд ли мне удалось бы вытащить это из вас, вы прошли хорошую школу. Известно ли вам что-нибудь такое о том дне, что могло бы, по вашему мнению, помочь мне в расследовании?
  – Нет. Ничего не приходит на ум.
  – Вы подозреваете кого-то конкретного в убийстве Ноэла Хоторна?
  – Да. Я подозреваю его жену. Вдову.
  – Вот как. – Вульф поднял брови. – У вас есть для этого основания?
  – Все это пустые догадки, Джон, – укорила мужа Джун. – Бедная Дэйзи – злющая ведьма, но…
  – Я всего лишь ответил на вопрос, Джун, дорогая. Он спросил, подозреваю ли я кого-нибудь… Никаких оснований у меня нет, мистер Вульф. Она недобрый человек и ненавидела Ноэла. Вот и все.
  – Вы не почувствовали, чтобы от нее пахнуло пороховой гарью? Или еще чего-нибудь в этом роде?
  – Нет-нет. Ничего.
  – Что ж. – Вульф повернул голову. – Чем занимались вы, миссис Данн? Кажется, пошли собирать малину?
  – Да.
  – В какое время это было?
  – Вскоре после того, как Ноэл ушел с дробовиком, а Джон взялся за дрова. Мы допили чай и разошлись кто куда. А кто вам сказал, что я собирала малину?
  – Ваша сестра Мэй. Это была дикая малина?
  – Нет, в углу нашего огорода растет несколько кустов садового сорта.
  – Вы слышали выстрелы, которые убили ворон?
  – Да. И третий выстрел тоже, тот… последний. Он был слабее предыдущих, но я все равно услышала его. Конечно, я подумала, что брат все еще пытается достать ястреба. Я побаиваюсь оружия, и мне не нравится звук выстрелов, во что бы ни стреляли. Тот третий выстрел прозвучал немногим ранее пяти часов. Я закончила собирать малину и пошла в беседку нарвать виноградных листьев, а когда вернулась в дом, было десять минут шестого.
  – Как я понимаю, Тайтус Эймс подтверждает ваши показания относительно того… времени третьего выстрела.
  Джун кивнула:
  – Он в это время был в хлеву, доил коров.
  – Да. Удивительно, сколько разнообразных занятий нашлось в вашем загородном доме. Как вы считаете, миссис Данн, если бы я задал вам множество вопросов, была бы мне от этого какая-то польза?
  – Не знаю. Но я готова на них отвечать.
  – Известны ли вам какие-то факты, которые помогли бы мне?
  – Нет. Я много чего знаю о своем брате, о его характере и привычках, о его отношениях с нами и другими людьми, но не представляю, как все эти сведения помогут вам найти убийцу.
  – Нам все же придется обо всем этом поговорить, но не сейчас. Сначала мне надо увидеть остальных… Кстати, мистер Данн, я хочу послать своего человека в ваш загородный дом. Могу я получить от вас записку на имя Тайтуса Эймса, в которой бы вы попросили его оказывать моему представителю содействие, отвечать на его вопросы и разрешить ему все осмотреть? Имя этого человека Фред Даркин.
  – Я сама напишу, – вызвалась Джун. – И пришлю к вам… Кого мне к вам отправить в первую очередь, мистер Вульф?
  Настало время мне выполнить обещанное.
  – Вашу дочь, миссис Данн, если можно, – ответил я вместо Вульфа.
  – Мою дочь? – Она посмотрела на меня с недоумением. – Ее там не было. Она приехала уже после того, как…
  – Мы пригласим ее первой, – твердо сказал я.
  Она не стала больше возражать, поднялась и подошла к мужу. Вместе они вышли из комнаты: он – положив ей руку на плечи, а она – поглаживая его по спине.
  Когда дверь за ними закрылась, Вульф спросил:
  – Почему дочь?
  Просматривая ящики письменного стола в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы вести записи, я ответил ему:
  – Потому что она попросила об этом. Наверное, хочет выиграть приз и сфотографировать вас еще раз.
  Глава восьмая
  Сара Данн вприпрыжку вбежала в комнату, но ей пришлось сесть и подождать, пока мы не справились со своими делами. Сначала нужно было позвонить Солу Пензеру и сказать, чтобы он явился к нам как можно скорее, потом Фреду Даркину – с тем же указанием, как и Джонни Кимсу. Затем мы связались с Фрицем, чтобы сообщить, что не приедем домой к обеду. После чего через горничную передали дворецкому просьбу принести пива. И еще уделили несколько минут моему отчету, на этот раз с подробностями, об эпизоде с мистером Юджином Дэвисом. Покончив со всем этим, Вульф посидел, вытягивая губы трубочкой и втягивая их обратно, а потом откинулся на спинку кресла, вздохнул и обратился к первой жертве:
  – Вы сказали мистеру Гудвину, что хотели видеть меня, не так ли, мисс Данн?
  – Да, – сказала она. Потрясающе, как походила она на мать глазами, притом что рот и подбородок были совсем иными, чем у Хоторнов. – Я хочу рассказать вам кое-что.
  – Слушаю.
  – Ну… Должно быть, вы уже знаете, что в глазах моих родителей я ни на что не гожусь.
  – Это мы пока не обсуждали. Вы согласны с ними?
  – Еще не решила. Моя проблема в том, что я дочь одной из сестер Хоторн. Если бы у них было много дочерей, то все могло сложиться по-другому. Но дочь только одна, и это я. К десяти годам меня уже тошнило от этого. Я обзавелась комплексом неполноценности размером со стратосферу. Моя жизнь была невыносима. В колледже на меня смотрели так, словно ожидали, что у меня из ушей вот-вот посыплются солнца и звезды. В конце концов я взбунтовалась. Я сбежала из колледжа, и из дома тоже, нашла работу и на жизнь зарабатывала достаточно. Но поскольку я, как ни крути, одна из Хоторнов, мне пришлось искать недорогой способ вести себя эксцентрично и вызывающе. Меня хватило только на то, чтобы купить в комиссионном магазине фотокамеру и фотографировать людей, когда они этого не ожидают. Я до сих пор этим занимаюсь. Как это жалко! Видите ли, у меня совсем нет воображения. Я все время придумываю, что бы такого эффектного сделать, но все мои идеи или скучные, или невозможные, или просто глупые. Я до смешного не уверена в себе, правда. И мои бойкие излияния перед вами прямо сейчас просто блеф. Внутри я вся дрожу, как трусливый заяц.
  – У вас нет причин дрожать. – Вульф поставил на стол пивной бокал и вытер носовым платком губы. – Вы сказали, что убежали из дома?
  Она покивала:
  – Угу. Прошло уже больше года. Я сказала маме… ой, это неважно. В общем, я оборвала все отношения, понимаете? Я собиралась прорезать такой каньон, чтобы сестры Хоторн показались черепахами в канаве. Итак, я нашла работу за двадцать долларов в неделю – продавцом антикварного стекла в магазине на Мэдисон-авеню – и купила камеру. Неплохо, да? Что касается визитов домой, то тут я была тверда. Ни разу не ездила к ним, даже на выходные. Первый раз я чуть не дала слабину в этот понедельник, когда ко мне в магазин пришла мама и попросила приехать на серебряную годовщину их свадьбы. Я уже отказала ей раньше, в письме. На следующее утро, во вторник, в магазин заявился мистер Прескотт и тоже пытался убедить меня поехать к родителям. Я опять отказалась, но когда я закончила работу в шесть часов вечера и вышла на улицу, он ждал меня там в своей машине. А потом мы приехали туда и узнали, что… дядя Ноэл мертв.
  Вульф с бесконечным терпением проговорил:
  – Это очень прискорбно. Такое печальное событие, и как раз в ваш первый за год визит домой. Боюсь, тут я ничем не могу помочь. Вы этого хотели?
  – Нет.
  Она не сводила с лица Вульфа темных глаз. Они не приводили в замешательство, как глаза Наоми Карн, но горящая в них пронзительная неукротимость делала ее взгляд похожим на атаку.
  – Нет, – повторила она. – Я рассказала обо всем только потому, что вам необходимо это знать, если вы собираетесь помочь мне. Сегодня утром я планировала пойти к окружному прокурору Скиннеру, но потом еще раз все продумала и поняла, что без помощи мне не обойтись. Нужно сделать все так, чтобы убедить его – и всех остальных, – что это я рассказала дяде Ноэлу об аргентинском займе и я же застрелила его во вторник.
  Перо моей ручки споткнулось и забрызгало бумагу чернилами. Вульф рявкнул:
  – Что? Повторите еще раз.
  – Вы слышали, – спокойно сказала Сара. – Однажды вечером – думаю, это было в апреле, – я услышала, как мой отец беседует с аргентинским послом о займе. И я рассказала об этом дяде Ноэлу, рассчитывая получить от него деньги. Недавно дядя Ноэл пригрозил, что выдаст меня – расскажет моему отцу, как он узнал про заем, и поэтому я его убила.
  – Понятно. Теперь, когда вы убили дядю и его уста запечатаны навечно, почему вы вдруг признаетесь в этих преступлениях? Вас мучают угрызения совести?
  – Нет. Моя совесть меня не беспокоит. Я делаю это, чтобы спасти моего отца от позора. И мать тоже, потому что она разделит судьбу отца. Совершая эти преступления, я не подумала о последствиях.
  – А стоило бы, – серьезно заметил Вульф. – Вам и сейчас стоит хорошенько подумать о том, каковы будут последствия вашего признания. Вас расколют в две секунды. Достаточно одного вопроса: может ли ваша рука дотянуться с Мэдисон-авеню до округа Рокленд, чтобы нажать на курок дробовика? Как вы выразились чуть ранее? «Все мои идеи или скучные, или невозможные, или просто глупые». На этот раз вы использовали всю палитру. Придумайте что-нибудь получше. Великие псы и Цербер!
  – Но если вы поможете мне, у нас получится. Правда же, получится! Я могу сказать, что потихоньку ушла из магазина…
  – Уф! Мисс Данн, пожалуйста! Я выполняю поручение вашего отца. Не будете ли вы так любезны пригласить сюда мисс Эйприл Хоторн?
  Ему потребовалось десять минут, чтобы убедить девушку покинуть комнату, и в какой-то момент я уже был готов схватить ее на руки и вынести за дверь. Наконец она ушла.
  Вульф налил себе пива и буркнул:
  – Если они все такие…
  – Не думайте, будто так легко отделались от нее, – жизнерадостно заявил я. – Не забывайте: в доме находятся Скиннер и Кремер. Ставлю пять против десяти, что еще до конца дня она окажется в тюрьме и вам придется вытаскивать ее оттуда. Она же наша клиентка. Н-да, на этот раз нам досталась кучка сумасшедших.
  К концу дня, однако, я и сам был не прочь оказаться в тихой камере, где смог бы обо всем хорошенько подумать.
  Сменившая племянницу Эйприл, по-видимому, страдала от головной боли. Явилась она не одна, а с сопровождением, которое держалось подле нее, словно свита подле королевской особы, и состояло из Селии Флит и Штауффера. Селия выглядела невыспавшейся, а Озрик Штауффер, Оззи для Наоми Карн, побывал дома, судя по перемене в костюме. Не дожидаясь от нас приглашения, они уселись по обе стороны от актрисы.
  Первой заговорила Эйприл. Переливы в ее голосе звучали гораздо глуше, чем за день до этого.
  – Нет, я не в силах об этом говорить, просто не в силах. Я пришла только потому, что сестра настаивала. Говорить я не смогу: у меня горло перехватывает. Отчего я так реагирую? Другие люди болтают, что бы ни случилось. А у меня что-то с горлом…
  Селия Флит улыбнулась ей. Штауффер глазел на свою ненаглядную мисс Эйприл Хоторн с тошнотворным обожанием. Наверное, я тоже. Когда она вошла и прижала руки к вискам, как героиня драмы в конце второго акта, я решил было, что свадьбе не бывать. Но все оказалось не так просто. От Эйприл исходили флюиды, вынуждавшие забыть о том, что она профессионал, которому ничего не стоит заставить миллион человек заплатить в кассу пять пятьдесят за право понаблюдать, как он работает. Не будь я занят стенографированием беседы, отдал бы ради нее жизнь прямо на месте.
  – Вряд ли вам придется много говорить, – утешил Вульф. – Скорее всего, наша встреча окажется практически бесполезной. Просто мне нужно с чего-то начинать. Речь пойдет не о завещании, вы в курсе? Ваша сестра сообщила вам о том, что мистер Данн нанял меня для поисков убийцы Ноэла Хоторна?
  За младшую сестру Хоторн ответил Штауффер:
  – Да. – Он говорил, как и раньше, короткими четкими фразами. – Я надеюсь, что вы преуспеете в этом. Но нет никакого смысла мучить мисс Хоторн расспросами. Вчера вечером тот ужасный инспектор…
  – Знаю, – согласился Вульф. – Мистер Кремер чрезвычайно прямолинеен. Я определенно не желал бы никого мучить. Возможно, я вообще не попрошу мисс Эйприл что-либо говорить. Мисс Флит, вы во вторник после полудня писали письма?
  Селия кивнула:
  – Мисс Хоторн получает тысячи писем. Я стараюсь ответить на все. Когда мы допили чай, то есть где-то без четверти четыре, я ушла в альков в гостиной и находилась там одна примерно час, пока не пришел Энди… мистер Данн.
  – Пусть будет Энди, чтобы мы не перепутали его с другим мистером Данном, его отцом. Что вы делали после этого?
  – Энди предложил прогуляться. Мы гуляли… Мы пошли к лесу…
  Селия запнулась и в конце концов замолчала. Эйприл пояснила:
  – Они любят друг друга. Ситуацию усложняет семейный конфликт. Мы с Селией хотим, чтобы Энди пошел в артисты: он рожден для сцены. Джун с мужем хотят, чтобы он стал юристом, политиком и в конце концов – президентом страны. Наш брат хотел видеть его в своей компании. Ноэл мечтал о сыне, но с этим ему не повезло. За чаем мы опять заспорили об этом. Они идиоты. Энди – никудышный адвокат.
  – Некоторое время мы были в лесу, – сказала Селия. – Потом прошли его насквозь и вышли с другого края. Мы ничего не замечали, пока не наткнулись… Я чуть не упала, и Энди поймал меня…
  – Эти детали мне не нужны, – перебил ее Вульф. – Главное то, что в пять часов вы писали письма. – Он посмотрел на Эйприл: – А вы были наверху, легли поспать.
  – Да. Мистер Штауффер звал меня искупаться, но у меня не было настроения. И пруд грязный.
  – Поэтому вы пошли плавать в одиночестве. – Вульф перевел взгляд на Штауффера.
  – Да. Пруд в противоположной от леса стороне, у подножия холма.
  Вульф хмыкнул:
  – Готов поспорить, что полиция интересовалась местонахождением пруда. Не обижайтесь на них. Сейчас они, наверное, пробуют осторожно разузнать, какие возможности открываются для вас в фирме «Дэниэл Каллен и компания» в результате смерти Хоторна. Станете ли вы главой иностранного отдела? Не сделают ли вас партнером? Шикарные перспективы… О, я об этом не спрашиваю, но вот полиция наверняка.
  Штауффер напрягся:
  – Это в самом деле…
  – Не стоит, мистер Штауффер. А чего вы от них ждали? Они ведь ищут убийцу. Вам всем еще повезло. Я имею в виду ваше положение в обществе. Даже если бы Хоторна убили вы, то не услышали бы ни единого невежливого слова в свой адрес до тех пор, пока окружной прокурор не зачитает обвинение. Пока же можете проводить мисс Хоторн в ее комнату. С вами я тоже закончил, мисс Флит. Если мне понадобится… Войдите!
  Дверь открылась, являя нашим взорам дворецкого. Судя по его виду, он начинал подумывать о небольшом отпуске в родовом поместье.
  – Вас желают видеть двое мужчин, сэр, мистер Пензер и мистер Кимс.
  Вульф велел проводить их к нему.
  Глава девятая
  Я отложил ручку и с крайне недовольным видом уставился на Вульфа.
  – Черт побери, – заскулил я, прекрасно зная, что босс не выносит этого тона, – как жестко вы на них набросились. Вот что я называю «допрос с пристрастием». У меня нервов не хватает наблюдать за тем, как они мучаются и извиваются под вашими безжалостными выпадами. С ума сойти! Я уж и не помню, когда видел вас в такой форме…
  – Арчи! Заткнись!
  – Но какого черта вы стали разыгрывать из себя репортера светской хроники?
  – Ничего подобного. Я пытаюсь думать. Пытаюсь думать об этих людях и заодно хочу еще разок на них всех посмотреть. Слишком их много. Если один из них пробрался потихоньку через лес, попросил у Ноэла Хоторна ружье и снес ему голову, кто должен будет это доказать и как?.. Добрый день, Сол. Добрый день, Джонни. Входите. Садитесь… Я что, по-твоему, индеец какой-то, чтобы ехать в Рокленд и ползать там на четвереньках, обнюхивая следы? Или ты думаешь, что кто-нибудь из этого племени собирается нам что-то рассказать? – Он фыркнул. – Надо же, пытались заинтересовать меня семейными дрязгами из-за актерской карьеры Энди! Ба! – Он грозно потряс пальцем. – Оставь меня в покое, Арчи! Еще хоть раз заскулишь, и… Как, черт возьми, мне думать, если думать не о чем?
  Я поднял плечи и вскинул руки ладонями кверху:
  – Тогда можем отправляться домой. Посмотрим атлас.
  – Согласен с тобой.
  Он отвернулся от меня.
  – Орри тебя нашел, Сол?
  – Да, сэр. – Сол всегда вел себя так, будто не слышит наших с боссом препирательств. – Мисс Карн не появлялась, когда Орри сменил меня в девять двадцать. В девять двадцать пять я сделал проверочный телефонный звонок, она была в квартире.
  – Ты сказал Орри, чтобы он явился с отчетом сюда?
  – Да, сэр.
  – Тебе надо поспать.
  – До вечера я в норме.
  – Ты свободен, не так ли, Джонни?
  – Да, сэр, я свободен всегда, когда нужен вам.
  Он вечно вел себя как отличник-подлиза, предлагающий вытереть доску, чем ужасно меня раздражал. Джонни Кимс относился к тем парням, которые по утрам делают зарядку и покупают жевательную резинку в каждом торговом автомате, чтобы лишний раз полюбоваться на себя в зеркальной витрине. Я уже давно бы уволился, если бы не знал, что Джонни спит и видит, как бы занять мое место.
  – Запишите оба, – сказал Вульф. – «Данвуди, Прескотт и Дэвис», адвокатская контора на Нижнем Бродвее. Мистер Гленн Прескотт. Мистер Юджин Дэвис. Наоми Карн получила там должность стенографистки в тридцать четвертом году и через два года стала секретарем мистера Дэвиса. Спустя год или около того она уволилась, завязав личные отношения с мистером Ноэлом Хоторном. Разузнайте всё, что сможете. Сол будет старшим. Джонни, ты консультируйся с ним, как обычно. Особо прошу выяснить имя человека, который седьмого марта тридцать восьмого года выполнял конфиденциальное стенографирование для мистера Прескотта. Любые контакты с этим человеком должны осуществляться с максимальной осторожностью. Молодых женщин, конечно же, возьмет на себя Джонни… в чем дело, Арчи?
  – Ни в чем.
  Я всего лишь сдавленно хмыкнул. Наш бегемот пребывал в уверенности, будто стоит Джонни взглянуть на девчонку и улыбнуться, как она начинает таять, словно мороженое в жаркий день. Дело в том, что… Ах, да какая разница. Этот хлыщ готов жениться на дочери карманника ради денег.
  Они задали кое-какие вопросы, в основном Сол, и получили ответы. После их ухода Вульф погрузился в транс. Я посмотрел на него и не стал пытаться растормошить, потому что время приближалось к часу и я знал, чего он ждет.
  Вскоре ожидаемое прибыло. Дворецкий лично принес один поднос, а горничная в форме, со сломанным ногтем на правом указательном пальце следовала за ним со вторым. Я обратил внимание на этот сломанный ноготь, когда девица чуть не сунула палец в мое молоко. Она намеревалась остаться и накрыть нам на стол, но Вульф отослал ее прочь.
  Когда он приподнимал крышку с одного из блюд, на его лице боролись за лидерство радужная надежда и дурное предчувствие. Пар из-под крышки не повалил, и тогда босс так растерялся, что я чуть не зарыдал. Он склонился над блюдом и с недоверием уставился на его содержимое.
  – Шикарно, – прокомментировал я, довольно потирая ладони. – Студень, большая порция уолдорфского салата, а еще холодный чай с такими забавными сухариками…
  – Боже милосердный, – выговорил потрясенный Вульф.
  Из чисто эгоистических побуждений я спустился на первый этаж и вытребовал пару бараньих отбивных и кувшин кофе.
  Когда подносы опустели и мрачный, неудовлетворенный Вульф допивал остатки кофе, который, должен признать, действительно был недостаточно горяч, дверь открылась и вошел инспектор Кремер.
  – Здравствуйте, сэр, – отчеканил Вульф, – я занят.
  – Мне так и сказали.
  Кремер прошагал к стулу, уселся, достал сигару и сунул ее в рот, а потом снова вынул. Из-за жары его большая физиономия была краснее обычного.
  Он заметил небрежным тоном, словно от нечего делать:
  – Я слышал, теперь вы работаете на мистера Данна.
  Вульф оскорбительно хрюкнул.
  – У него был прескверный обед, – пояснил я.
  Кремер кивнул:
  – У меня тоже. В закусочной на углу. – Он оглядел Вульфа. – У вас лицо такое же, как мои мысли. Ненавижу эти чертовы великосветские разборки. Паршивые политики. Куда ни ступишь, везде знаки «стоп». У меня для вас сообщение от комиссара полиции.
  Вульф опять лишь крякнул.
  Кремер зажал сигару между зубами и сказал:
  – Может, слышали о таком? Комиссар полиции Хомберт. Он просит вас уяснить, что в этом деле недопустимо разглашение любой информации, пока он лично не даст добро. Также он говорит, что, как человек большого ума, вы наверняка сознаете, сколь необходимо сохранять сдержанность в подобных делах, и, разумеется, согласитесь сотрудничать со мной. В частности, если бы вы рассказали мне, что́ вчера делала в вашем кабинете эта шайка, мы бы назвали это сотрудничеством.
  – Спросите их самих, – предложил Вульф.
  – Спросил. Они весьма необычные люди. Некоторые почти столь же эксцентричны, как вы. За исключением, пожалуй, миссис Данн. Она самая здравомыслящая из них. Ну, и тот адвокат, Прескотт. Он рассказал мне о завещании. Они говорят, что приезжали попросить вас договориться с мисс Карн. С каких это пор вы стали арбитражной комиссией?
  Вульф буркнул:
  – Ближе к делу.
  – Непременно. Они именно с этой целью приходили к вам? Просить вас договориться с мисс Карн?
  – Да.
  – Но мисс Карн находилась там же, не так ли? Кстати, вы могли бы сказать мне, кто она такая, когда я вас об этом спросил. Но, должно быть, я слишком многого от вас жду. Так вот, у всех этих людей имеется язык и с ними был их адвокат. Так что же такого они хотели от вас, чего не могли сделать сами?
  Вульф пожал плечами:
  – Им сказали, что я деятельный, проницательный, сдержанный и не слишком щепетильный человек.
  – Ну, это и я мог бы им сказать.
  Кремер вынул сигару изо рта и осмотрел ее кончик.
  – Я пытаюсь понять, зачем им понадобились вы, когда у них и так уже есть хороший адвокат. Мне нравится, когда все выглядит правдоподобно. Что, если они заподозрили, что Хоторна убила мисс Карн, и захотели, чтобы вы собрали улики и обосновали их подозрения? Это была бы подходящая работа для детектива. Потом мисс Карн подписала бы соглашение о передаче сестрам всего наследства или какой-то его части. А вы решили бы, что улик недостаточно, чтобы обвинить ее в убийстве. И тогда все остались бы довольны. За исключением, может быть, Хоторна. Но он все равно мертв. Как вам нравится такой ход рассуждений?
  – Довольно неуклюже, – вынес вердикт Вульф. – Если бы они считали меня способным на компромисс с убийцей, то также сочли бы вероятным, что я сохраню улики и буду шантажировать их до самой смерти. Но еще важнее другое: они не знали, что Ноэла Хоторна убили. Вы видели, каким ударом стала для них эта новость.
  – Ну да, это я видел. Они удивились.
  – Еще как. – Вульф нахмурился. – То есть вы не поддерживаете теорию о том, что Хоторна убили в отместку за разрушенную карьеру мистера Данна, которой так сильно повредила история с аргентинским займом? Я полагал, у вас уже состряпано подобное обвинение.
  – Я не стряпуха, я коп. Может, кто-то способен использовать убийство, чтобы подсидеть противника, но не я. Моя задача – искать убийцу. По словам Данна, этим же занимаетесь и вы.
  – Угу.
  – Ладно. Давайте тогда найдем его или ее. Буду откровенным с вами. Мне нравится версия с мисс Карн. Только между нами, не обязательно говорить об этом Скиннеру. Она наследует семь миллионов долларов, а на свете перебили уйму людей за куда меньшие суммы. Она была близка с Хоторном и, конечно же, знала, куда он в тот день направляется и кто там будет. И наконец, она умеет водить машину.
  Итак, мисс Карн поехала туда, чтобы разделаться с Хоторном, вероятно прихватив оружие. Ее устраивало, что там будет еще дюжина людей, на которых по разным причинам могут пасть подозрения. Ей повезло: она увидела его с дороги, на краю леса, бродящим с дробовиком в руках. Она пересекла поле и поболтала с ним, подвела к такому месту, которое не видно с дороги, нашла предлог, чтобы взять у него ружье, и убила его. Ей даже не пришлось использовать собственное оружие. Потом она протерла дробовик травой, поставила пальцами Хоторна несколько отпечатков на приклад и ствол и уехала.
  Вульф проворчал:
  – У миллиона людей была возможность проделать все это.
  – Ага. Но хватило одного человека. Версия с мисс Карн меня весьма привлекает. Особенно после нашего с ней разговора сегодня утром. Конечно, я не столь проницателен, как вы, но при встрече с двуногой тигрицей могу понять, что это за зверь. Опасная штучка эта мисс Карн, скажу я вам. По глазам видно. Между прочим, поделюсь с вами совершенно бескорыстно: у нее нет алиби на вторник. Она думает, что есть, но такие алиби идут по паре за грош.
  Инспектор опустил подбородок и воздел руку с сигарой.
  – А теперь давайте допустим следующее. Энди Данн и та девица, Флит, а также сам Данн с этим их Штауффером были первыми, кто оказался рядом с телом. Предположим, они осмотрелись вокруг из чистого любопытства и один из них кое-что обнаружил. Пудреницу, пачку сигарет, носовой платок – что угодно. Может, они догадались, что этот предмет принадлежит мисс Карн, а может, и нет. В принципе Штауффер мог бы это понять. Он с ней знаком.
  Возможно, они решили выбросить находку, не желая, чтобы пошли слухи о связях Хоторна с дамами. А потом им пришлось проглотить прегорькую пилюлю – когда они узнали условия завещания. Вся куча денег, кроме жалкого полумиллиона, отходит мисс Карн! Тогда они выработали совместный план. И если хотите знать мое мнение, то Прескотт тоже с ними в сговоре.
  Но дело было слишком щекотливым, чтобы он один смог все провернуть. И они пришли к вам, показали ту пудреницу – или что там они нашли. Может, они уже знали, что вещица принадлежит мисс Карн, а может, поручили доказать это вам. Короче говоря, вы должны были найти способ прижать ее.
  И вот выясняется, что произошло убийство. Как это повлияло на них и на вас? Они не могут рассказать о своей находке полиции, даже если хотели бы. Ведь тогда им придется признать, что они скрывали информацию об убийстве. Более того, они не захотят рассказывать, даже если бы могли. Если мисс Карн будут судить и признают виновной, то имущество поделит суд. А если ее будут судить и оправдают, то она получит все, а они останутся ни с чем. Вам не кажется это логичным?
  Вульф кивнул.
  – Идеально, – провозгласил он. – Поздравляю вас. Не вижу ни одной лазейки во всей гипотезе. Вы сами выстроили ее, без чьей-либо помощи?
  – Сам. А за помощью пришел к вам. Вот я, и вот моя гипотеза. Я делаю вам предложение. Выкладывайте всё как было и заставьте их сделать то же самое. А я гарантирую всем заинтересованным лицам, что у них не будет проблем и что в прессе об этом сговоре не узнают. Я гарантирую, что Скиннер не будет шуметь. Понимаю, что сначала вам надо проконсультироваться с клиентами, и даю время до девяти часов утра.
  Вульф шелковым голосом произнес:
  – К сожалению, сэр, мы не сможем выполнить ваш заказ, так как этого товара у нас нет в наличии. Доброго дня, сэр. Арчи…
  – Минуточку. – Глаза Кремера превратились в щели. – На этот раз вы проиграете. На этот раз, хвала небесам, у меня больше материала. Я могу расколоть одного или двух человек из этой шайки и намерен сделать это. И тогда вы окажетесь сами знаете где. Я пришел к вам с разумным и справедливым предложением…
  – Вы сочли меня подлецом и простофилей, – рявкнул Вульф. – Хорошего дня, сэр.
  – Я дам вам время до…
  – Не надо мне ничего давать. Мне это не нужно.
  – Вы чертов упрямый глупец.
  Инспектор Кремер поднялся и вышел из комнаты. Вульф поморщился, когда дверь с грохотом захлопнулась.
  – Это забавно и в то же время грустно, – заметил я. – Чем чище наши мотивы, тем хуже нас оскорбляют. Вы помните тот случай, когда…
  – Хватит, Арчи. Приведи миссис Хоторн.
  Я застонал:
  – Не хочу ее видеть…
  – Я хочу. Живо.
  Пришлось повиноваться. В холле я встретил горничную, которая шла, чтобы забрать наши подносы. От нее я узнал, что апартаменты миссис Хоторн располагаются этажом выше. Я нашел лестницу, преодолел два марша и постучался в первую дверь справа. Полагаясь на уверения горничной, в третий раз я постучал уже изо всей силы, но по-прежнему безрезультатно. В таких случаях я обычно открываю дверь и захожу, но так как задание мне не нравилось, я передвинулся к следующей двери и постучался туда. Ничего. Тогда я пересек площадку и постучался в первую дверь слева от лестницы. Оттуда доносились голоса, и в ответ на мой стук наконец-то последовало приглашение войти. И я вошел.
  Мое появление прервало целую конференцию. Все замолчали и посмотрели на меня. Энди Данн и Селия Флит сидели бок о бок на диване, держась за руки. Рядом с ними сидела Мэй Хоторн в застиранном синем халате, с падающими на лицо волосами. Не хочется даже говорить, как она выглядела. Перед ними стоял Гленн Прескотт – свежий и элегантный, в белом льняном костюме, петлицу которого украшал желтый цветок, уже не диантус супербус, но на этом мои познания в ботанике заканчиваются. На стуле справа от него восседала Дэйзи Хоторн в том же сером наряде, в котором напугала меня утром.
  Я отвесил изящный поклон:
  – Прошу прощения, миссис Хоторн. Мистер Вульф хотел знать, не соизволите ли вы пройти в библиотеку.
  Прескотт нахмурился:
  – Я бы тоже поговорил с мистером Вульфом. Мистер Данн сказал, что поручил ему…
  – Да, сэр. Я передам ему, что вы здесь. В настоящий момент он хочет видеть миссис Хоторн. Вы не возражаете?
  Она поднялась и пошла к двери.
  – Хорошо, – сдался Прескотт. – Я буду здесь или внизу, в музыкальной комнате, с мистером Данном.
  Я открыл дверь для Дэйзи и пропустил ее вперед, мы спустились по лестнице и вошли в библиотеку. Вульф, приветствуя миссис Хоторн, по своему обычаю, извинился за то, что не поднялся при ее появлении. Она уселась на стул, недавно покинутый Кремером. Своим высоким голосом, несколько искаженным, но недостаточно, чтобы назвать это дефектом речи, она произнесла:
  – Не представляю, что́ вы ожидаете услышать от меня. Вы думаете, я могу вам что-то рассказать?
  – Нет, миссис Хоторн, я так не думаю, – вежливо ответил ей Вульф. – Сомневаюсь, что мне вообще хоть кто-нибудь что-нибудь скажет. Мне остается блуждать в потемках, выставив перед собой руки. Если вы вкратце опишете мне… – Он отвлекся с недовольной гримасой: – Войдите!
  Это был дворецкий.
  – К вам мужчина, сэр. Даркин.
  – Пожалуйста, проведите его ко мне прямо сейчас.
  Я рассчитывал, что прибытие Фреда отвлечет меня наконец от вуали. Прошло уже три часа с тех пор, как я позвонил ему и велел немедленно явиться на Шестьдесят седьмую улицу. Но, как оказалось, отвлечься мне было суждено иным способом.
  Только показавшись в дверях, Фред громко и торопливо заговорил:
  – Причина, по которой я опоздал, мистер Вульф… После того как Арчи позвонил мне, я решил, что прилягу на минутку и приведу в порядок мысли… После тяжелой ночи от меня все равно было бы мало толку, и теперь я…
  – Ты снова заснул, – грозно произнес Вульф.
  – Да, сэр. И моя жена могла бы меня разбудить, да не разбудила. Но зато теперь я снова как огурчик, в полной боевой готовности. Как я только что сказал Орри, могу гору свернуть…
  – Кто кому сказал?
  – Орри Кетеру. Я сказал ему, что могу…
  – Где ты видел Орри?
  – Тут на улице, на углу, только что. Я…
  – На каком углу?
  – Перед домом. Через дорогу. Я ему сказал…
  – Тихо. – Вульф перевел взгляд на меня: – Пойди и все выясни.
  Я метнулся в коридор, кубарем слетел с лестницы и выскочил на улицу, перешел дорогу и повернул налево. Орри был там, на дорожке между зданиями. Проходя мимо, я подал ему знак, а сам прошагал дальше и скрылся за углом. Через пару минут он ко мне присоединился.
  – Что за номера ты откалываешь? – накинулся я на Орри. – Болтаешь с Фредом при исполнении секретного задания?
  – С чего ты взял? – возмутился он. – Я не болтал, это Фред пристал ко мне. Я его шуганул.
  – А как ты здесь вообще оказался? Пришел на свидание с гувернанткой?
  – Нет, господин генерал! Слушай, бабуин ты безмозглый, сам, что ли, не догадываешься? Она здесь.
  – Где?
  – В доме, откуда ты вышел.
  – Будь я проклят. Давно она там?
  – Мы прибыли в два двадцать восемь. То есть двадцать семь минут назад.
  – Черт! Ладно, подожди.
  Я трусцой вернулся туда, откуда пришел, нажал на кнопку звонка и был впущен дворецким. В вестибюле я остановился, чтобы обдумать все. И он тоже встал рядом и смотрел на меня, пока я не отпустил его взмахом руки. Любой, кто знает Вульфа как я, мог догадаться: если пойти к нему и просто доложить, что Наоми Карн где-то в доме, он тут же спросит, где именно. И потому я снова призвал дворецкого и осведомился:
  – Вы не подскажете мне, где находится мисс Карн? Та леди, которая прибыла примерно с полчаса назад?
  – Да, сэр. Она в гостиной с миссис Хоторн.
  Мне это показалось странным. Рассудив, что услышать – это одно, а увидеть собственными глазами – совсем другое, я направился к широкой двери гостиной. И представившееся моим глазам оказалось не менее удивительным, чем услышанное. На одном из стульев сидела Наоми Карн, в том же наряде из голубого льна, в котором я возил ее к Вульфу днем ранее. А прямо напротив нее устроилась Дэйзи Хоторн. Они обе посмотрели на меня. По крайней мере, Наоми Карн посмотрела, а вдова повернулась ко мне вуалью.
  – Прошу прощения, – сказал я и пошел по коридору к лестнице.
  Рассказывать Вульфу было нечего, так как Дэйзи наверняка при нем доложили о посетительнице.
  Но, открыв дверь библиотеки и сделав шаг внутрь, я понял, что ошибался. Мне таки было о чем рассказать боссу. Он в этот момент что-то говорил Фреду, который мял в руках шляпу со смущенным видом, а перед столом молча сидела Дэйзи Хоторн.
  Глава десятая
  Очевидно, от моей всегдашней самоуверенности не осталось и следа. Должно быть, я вытаращился на вдову да так и застыл в дверях с разинутым ртом. В себя я пришел, только когда Вульф бросил мне:
  – Что это с тобой? Паралич разбил?
  Фред Даркин утверждает, что я хихикнул как дурачок. Ничего подобного. Сдержанным тоном я известил Вульфа:
  – Мистер Бреннер хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз. В коридоре.
  Он подозрительно прищурился на меня, затем с кряхтеньем поднял свою тушу, пересек комнату и вышел через дверь, которую я сначала открыл перед ним, а потом плотно закрыл.
  – Ну? – потребовал он объяснений.
  Я едва слышно сказал:
  – Рядом люди. Притворитесь, что мы о чем-то перешептываемся. Бла-бла-бла, шурум-бурум…
  Шаги, которые я услышал, принадлежали мистеру Джону Чарльзу Данну и его жене Джун. Они поднимались по ступеням и, оказавшись на одном этаже с нами, повернули в сторону коридора и увидели нас. Данн окликнул Вульфа:
  – Вы уже видели Прескотта, мистер Вульф? Он здесь и хочет поговорить с вами.
  Вульф отвечал, что с адвокатом еще не встречался, но намерен это сделать в ближайшее время. Данн кивнул, и вместе с женой они побрели по коридору к следующему маршу. Как только они скрылись из виду, я снова переключился на английский:
  – Внизу в гостиной сидит Наоми Карн. Но паралич у меня случился не из-за нее. Там с ней сейчас Дэйзи Хоторн, они разговаривают.
  Вульф рыкнул:
  – Какого черта ты меня сюда вытащил? Если думаешь, что сейчас удачное время для детского вздора…
  – Нет, сэр, так я не думаю. Отнюдь. Говорю вам, вдова под вуалью сидит в библиотеке, и она же внизу болтает с Наоми Карн. Я буквально минуту назад видел ее. Кто-то разыгрывает веселенькую шутку. Но где: здесь перед нами или там внизу перед Наоми?
  – Ты имеешь в виду, что кто-то нарядился…
  – Ну да, мысль именно такая. Эти сестрицы Хоторн – те еще фокусницы. Но кто из них кто?
  – Говоришь, в гостиной беседует с Наоми Карн?
  – Ага.
  – Ты их только что видел?
  – Ага.
  – С Орри говорил?
  – Ага. Карн привела его сюда в два двадцать восемь, дворецкий впустил ее в дом.
  Он помолчал, хмурясь и поджав губы, потом произнес:
  – Пусть Фред выйдет сюда.
  Я сбегал за Фредом. Вульф ему сказал:
  – Поезжай в Рокленд и уж постарайся не заснуть. Не потеряй письмо к мистеру Эймсу. Не ввязывайся в драки. Я буду или здесь, или дома.
  – Мистер Вульф, мне очень жаль, что я заснул. Я…
  – Мне тоже жаль. Поезжай.
  Фред ушел. Вульф воззрился на меня:
  – Итак. Нам нет смысла теряться в догадках. Я сяду туда же, где сидел раньше. Ты сядь за ней. Я попрошу тебя подать мне что-то. А ты, проходя мимо, поднимешь эту чертову вуаль.
  – Не хочу!
  – В общем я тебя понимаю. Пожалуйста, открой дверь.
  Это был один из тех случаев, когда я был готов уволиться, и останавливала меня только уверенность в том, что босс – исключительно из вредности – поставит на мое место Джонни Кимса. Я не слабак. Однажды я вырубил смазливую кубиночку, когда та явилась в нашу контору с кинжалом в носке, намереваясь приставить его острие к шее Ниро Вульфа, который уличил в контрабанде ее черноглазого дружка. Но пока я шел за Вульфом в библиотеку и усаживался, как он велел, за спиной у нашей версии Дэйзи Хоторн, отвращение комом стояло у меня в горле, грозя вырваться наружу.
  Тем не менее я сделал это. Вернее, попытался. Сначала Вульф задал женщине пару вопросов, заставив ее поговорить немного. Насколько я мог судить, ее голос – высокий, слегка искаженный, словно бы исходящий не изо рта – был тем самым, который мы слышали прошлым вечером в кабинете. Я решил, что передо мной сидит либо сама Дэйзи, либо лучший в мире звукоподражатель. При этом я не мог не вспомнить, что, хотя не всякий великий актер обязательно хороший имитатор, Эйприл Хоторн, по всеобщему признанию, была мастером имитации. Вульф попробовал другую хитрость – спросил у дамы, который час. Но, взглянув на свои наручные часы, она продемонстрировала тот же наклон головы, с которым вчера читала при нас документ.
  Вульф попросил меня подать ему записи предыдущих бесед, которые я вел. Поднявшись, я двинулся к нему. Когда я поравнялся со стулом, на котором сидела дама под вуалью, то сделал вид, будто споткнулся. Я стал падать на нее и вытянул руку, чтобы за что-нибудь схватиться. И схватился за нижний край вуали.
  Я знал, что вуаль подвязана и что потребуется дернуть как следует. И раз уж это нужно было сделать, я вознамерился сделать все правильно. Но был не готов к тому, что последовало. На меня обрушился ураган. Кошмарный визг взорвал мой мозг, и тридцать диких кошек всеми когтями одновременно вцепились в мое лицо, которое не было защищено ни вуалью, ни чем-то еще.
  Тем не менее я был упрям и собирался все вытерпеть и умереть в борьбе. Однако резкий окрик Вульфа вернул меня к реальности, и я нажал на тормоза. От дамы меня отделяло не менее десяти футов. И я так никогда и не понял, как ей удалось вцепиться в меня на таком расстоянии.
  – Идиот неуклюжий, – буркнул Вульф. – Проси прощения.
  – Да, сэр. – Я посмотрел на вуаль, которая, целая и невредимая, словно я к ней и не прикасался, скрывала лицо дамы. – Я споткнулся. Ужасно сожалею, миссис Хоторн.
  – Дверь, – сказал Вульф. – Этот крик, должно быть, переполошил весь дом.
  Пока я приближался к двери изнутри, с другой ее стороны нарастали звуки торопливых шагов. Выйдя из библиотеки, я увидел бледных и перепуганных Энди Данна с отцом, рысью бегущих по коридору навстречу мне. За их спинами мелькали белая блузка Селии Флит и линялый синий халат, в котором щеголяла Мэй Хоторн. Я пропел:
  – Все хорошо! Простите за шум! Я поскользнулся и упал, чем напугал миссис Хоторн! Извиняюсь!
  Они что-то стали говорить, но я захлопнул дверь у них перед носом. По-видимому, мое объяснение убедило их, что мы не пристукнули Дэйзи и ее вопль не был предсмертным, потому что в библиотеку вслед за мной никто не зашел. Я стал оглядываться в поисках зеркала. Мое лицо горело так, словно его присыпали порохом и поднесли к нему зажженную спичку.
  – Тебе стоит найти ванную комнату и смыть кровь, – сухо посоветовал мне Вульф. – А потом спустись, пожалуйста, в гостиную и принеси бумаги, которые ты там забыл. Проверь, те ли это записи, которые мне нужны.
  Я был слишком зол, чтобы говорить, и потому удалился не проронив ни слова. В ванной на первом этаже я изучил перед зеркалом понесенные потери. Моя чудесная гладкая кожа превратилась в месиво.
  – Производственный риск, – горько сказал я своему отражению. – К черту все это. Найду себе работу начальника.
  Я намочил полотенце и промокнул царапины. Щипало неимоверно.
  Конечно, Вульф имел в виду, что мне следует вернуться в гостиную и подставить другую щеку второй Дэйзи. Если босс думал, будто я собираюсь представлять нашу контору на очередной церемонии поднятия вуали, то он чудовищно заблуждался. Однако, по-моему, в такой церемонии не было необходимости.
  Я не верил, будто кто-нибудь, хотя бы и сама Эйприл Хоторн, смог бы сыграть роль тридцати разъяренных кошек с такой реалистичностью. Дама в библиотеке не изображала кошек, она была ими. Я пока не имел возможности пристально понаблюдать за второй женщиной под вуалью и не слышал, как она говорит. Скорее всего, несколько взглядов и краткий диалог решат загадку. Поэтому, сделав все, что можно сделать с помощью влажного полотенца, я спустился по лестнице и вошел в гостиную.
  Но опоздал. Наоми Карн все еще сидела там, на том же стуле, но в полном одиночестве. Я прошествовал к ней. Она подняла на меня взгляд, и я встретил его не колеблясь. Сейчас для меня, занятого другими мыслями, она была не опасней, чем заклинательница змей в цирке.
  Я сказал:
  – Мне нужно кое-что спросить у миссис Хоторн. Вы не знаете, куда она пошла?
  Мисс Карн качнула головой:
  – Она только сказала, что скоро вернется.
  – Давно ли она ушла?
  – Давно ли? Ну… минут десять назад.
  – Я спрашиваю об этом, потому что мистер Вульф будет ждать ее наверху, когда вы с ней закончите обсуждать свои дела. – Я смотрел на нее сверху вниз. – Я упомянул мистеру Вульфу, что вы здесь. И он сказал, что будет обидно, если вы сами договоритесь с этими людьми. Поскольку в таком случае мы лишимся гонорара.
  – Ваш гонорар меня не интересует.
  – Ну да, скорее всего, нет. Вас пригласила сюда миссис Хоторн? Или вы приехали по собственной инициативе?
  Этот вопрос она предпочла пропустить мимо ушей. Уголок ее рта пополз кверху.
  – Можете передать мистеру Вульфу, что его блеф не сработал. Я выяснила, что нелепое предложение о ста тысячах долларов не было согласовано с клиентами. Я смогу получить гораздо больше.
  – Отлично. В любом случае мы не заслуживаем гонорара. Я вообще не согласен с тарифом детективов. С какой стати вы должны печься о нашем благополучии? Извините, я на секундочку…
  Мне в голову пришла блестящая идея. Всего в трех шагах от того места, где я теперь стоял, висели портьеры, в которых исчезла утром Дэйзи. Они ниспадали вдоль стены тяжелыми красными складками от потолка до самого пола. На самом деле идея еще не до конца оформилась в моем мозгу. Вряд ли вдова вновь использовала замаскированный выход и стояла там, подслушивая. Но, как минимум, мне было любопытно, что́ скрывается за шторами.
  Я шагнул вперед и раздвинул их. Увиденное там заставило меня войти в укрытие, предоставив складкам портьер сомкнуться за моей спиной.
  В комнатке, вжавшись в стену, стоял Озрик Штауффер. Он приставил указательный палец к губам, призывая меня хранить молчание. Несмотря на полумрак, тот же призыв я разглядел и в его глазах.
  Я осмотрелся. Это было крохотное помещение с маленьким окошком в дальнем левом углу. По одну сторону тянулась барная стойка футов десять длиной, за ней высились полки с завидным ассортиментом стаканов и бутылок и висела картина: босоногие девушки собирают виноград. Ковер на полу завершал оформление буфетной. В правом от меня углу была дверь, в тот момент закрытая.
  Штауффер не шелохнулся. Угрозы он собой не представлял, поэтому я не видел оснований вмешиваться в то, как он проводит время. Я развернулся, нырнул в портьеры и через мгновение вновь предстал перед мисс Карн.
  – Могу я попросить вас об одолжении? – обратился к ней я. – Когда миссис Хоторн вернется, не могли бы вы закончить переговоры с ней как можно скорее? Мистер Вульф ждет ее. А может, пока ее нет, вы сами подниметесь и поговорите с ним? Он бы с удовольствием поболтал с вами.
  Она смотрела сквозь меня. Я пожал плечами:
  – Ну ладно, как хотите. Насколько я понимаю, сегодня утром вы имели счастье пообщаться с моим старым приятелем, инспектором Кремером. Он предупреждал Вульфа о том, что у вас нет алиби на вторник.
  Мисс Карн переменила позу.
  – Не старайтесь понапрасну, – сказала она. – Все равно не сумеете придумать ничего забавного.
  – Ой-ой-ой. – Я посмотрел ей прямо в глаза. – Позвольте сказать вам одну вещь. Я пока не пришел к окончательному выводу относительно того, вы убили Хоторна или нет. Если вы, то вам стоит заняться собственным завещанием, а не строить козни вокруг чужого. Но если же это были не вы, то лучшее, что вы можете сейчас сделать, это бегом подняться на второй этаж и доверчиво приклонить свою очаровательную головку на плечо Ниро Вульфу. Уж поверьте мне. Хлопки, раздающиеся повсюду, вовсе не фейерверк, который в худшем случае опалит вам ресницы. Кое-кто может сгореть синим пламенем, причем в самое ближайшее время.
  С этими словами я вышел в коридор, дав Наоми Карн возможность без помех поразмыслить над моими словами. Я прикинул, что если Дэйзи из гостиной была поддельной, то у нее имелась масса времени, чтобы сбросить маскарадный костюм, и по этой причине подглядывать в замочные скважины бессмысленно. То есть перед возвратом в штаб мне оставалось только галопом провести рекогносцировку.
  Результат был отрицательным. Светские условности вроде стука в дверь я отбросил, как неуместные при данных обстоятельствах. В трех оставшихся комнатах первого этажа никого не было. На втором этаже в кабинете через две двери от библиотеки я застал Данна и его жену, которые что-то обсуждали с Прескоттом – очевидно, свалившиеся на их головы проблемы. Апартаменты миссис Хоторн на третьем этаже пустовали. То, как я вошел туда и вышел обратно, видели Энди Данн и Селия Флит со скамьи на лестничной площадке. Судя по их лицам, я ничему не помешал. Они ничего не обсуждали, просто сидели рядышком – так, чтобы можно было касаться друг друга. В комнате по другую сторону лестничной площадки, где я недавно обнаружил библиотечный вариант Дэйзи Хоторн, на кровати лежала с закрытыми глазами Мэй Хоторн. Из-под полы видавшего виды халата торчали ее босые ноги.
  – Кто это? – спросила она, не открывая глаз.
  – Не обращайте внимания, – сказал я и закрыл дверь.
  Значит, неучтенными оставались только двое. Я нашел их обеих вместе в комнате в конце коридора. Эйприл растянулась на шезлонге, закинув руки за голову. Зеленое одеяние из тонкого шелка обтекало все выступающие части ее тела словно вторая кожа. Вуали на ней не было. Сара сидела на стуле рядом с актрисой, на коленях ее лежала раскрытая книга.
  Сара посмотрела на меня вопросительно. Голова Эйприл не двигалась, но она увидела меня, скосив глаза, и произнесла:
  – Вообще-то принято постучаться. Что, меня опять хочет видеть этот несносный человек?
  – Нет, я случайно заглянул сюда.
  – Слава богу. – Она испустила вздох облегчения. – Племянница читает мне «Вишневый сад». Конечно, я знаю его наизусть. Хотите послушать?
  Я поблагодарил, но отказался и ушел. Вспомнив, что в комнатах Дэйзи Хоторн имеется письменный стол, я вернулся туда, нашел в ящике бумагу, достал ручку и написал: «Дэйзи с первого этажа исчезла. Сказала Наоми, что скоро вернется, но так и не пришла. Наоми ждет ее, а тем временем неодобрительно отзывается о вас и не находит меня забавным. Штауффер прячется в засаде за шторами в десяти футах от нее, бог знает зачем. Произвел рекогносцировку. Все на месте. Сара читает „Вишневый сад“ (Чехов) тетушке Эйприл. Любая могла сделать это. Я подаю в отставку».
  Промокнув чернила, я спустился в библиотеку и вручил записку Вульфу со словами:
  – Сомневаюсь, то ли это, что нам нужно. Но больше я ничего в гостиной не оставлял.
  Пока он читал, я уселся – на этот раз у стола, как можно дальше от нашей версии вдовы. Только один раз я кинул взгляд на нее, сидящую без движения под своей ширмой, а потом старался смотреть в другую сторону.
  Вульф крякнул и вернул листок мне.
  – Это может подождать. Мы с миссис Хоторн обсуждали завещание. Она уверена, что этот документ выражает волю ее мужа и сознательное намерение лишить супругу законной доли его имущества. Двуличие мужа ее не удивляет. Однако она крайне возмущена тем фактом, что мистер Прескотт не проинформировал ее об условиях завещания ранее. И это несмотря на мои уверения, что, поступив так, адвокат грубо нарушил бы правила профессиональной этики. Пожалуйста, запиши все это. Я поинтересовался у миссис Хоторн, не договорилась ли она с мисс Карн напрямую. Не предпринимала ли попытки договориться. Она ответила, что этого не делала и делать не будет. Полагаю, я ничего не упустил, мадам?
  – Ничего.
  Вуаль склонилась вперед и вновь заняла вертикальное положение.
  Вульф взирал на нее из-под полуприкрытых век.
  – Что ж. Мистер Данн известил вас о том, что попросил меня расследовать гибель вашего мужа?
  – Нет, об этом мне сказала его жена. Моя золовка Джун.
  – Вы говорили с полицией?
  Вуаль снова качнулась вперед:
  – Вчера вечером. С окружным прокурором. С мистером Скиннером.
  – Вы готовы обсуждать со мной то, что случилось во вторник? Я хочу сказать, миссис Хоторн, что даю себе отчет в том, где нахожусь. Это ваш дом и ваша библиотека. Я признателен вам за позволение работать здесь. Обещаю, что покину ваше жилище, как только это будет возможно. Обед… Я постараюсь не злоупотреблять вашей любезностью так долго, чтобы потребовался еще один прием пищи в стенах этого дома. Но у меня все же есть к вам несколько вопросов.
  – Я не имею никаких возражений. Задавайте свои вопросы. Не думаю… сомневаюсь, что смогу хоть чем-то помочь вашему расследованию. Хотя почти наверняка знаю, кто убил моего мужа.
  – О, знаете?
  – Да. Это Эйприл.
  Имя Эйприл она произносила с особой интонацией. Любой, кто не знал, о ком идет речь, мог бы подумать, что миссис Хоторн говорит о помеси таракана и гремучей змеи.
  – Это ваше знание очень бы мне помогло, – отозвался Вульф, – если вы можете чем-то его подкрепить.
  – Могу. Эйприл по уши в долгах и ждала наследства. Она намеревается выйти замуж за Озрика Штауффера. Сейчас она делает вид, будто играет с ним. На самом деле у нее серьезные виды на него. Эйприл понимает, что ее красота не вечна и что он ей пригодится. Она уверена, что Штауффер станет партнером в «Дэниэл Каллен» вместо моего мужа. Она ненавидела Ноэла за то влияние, которое он имел на Энди. Ей хотелось, чтобы Энди женился на той глупой блондиночке Селии и стал актером. Она знала, что Ноэл почти ничего мне не отписал в завещании, и хотела, чтобы этот удар не миновал меня.
  Она смолкла. Вульф спросил:
  – Это все?
  – Да.
  – Но у вас концы с концами не сходятся, миссис Хоторн. Если Эйприл знала, что ваш муж почти ничего не оставляет вам по завещанию, то должна была также знать, что и ей ничего не достанется. Только персик.
  – Вовсе нет. Ноэл их одурачил. Рассказал Эйприл, как собирается обойтись со мной, но о том, как подшутит над ними, ничего не сказал.
  – У вас есть доказательства?
  – Они мне не нужны. – Напряжение в ее голосе стало явственнее. – Я знаю, что за человек был мой муж.
  – Обладаете ли вы каким-либо доказательством того, что Эйприл Хоторн застрелила брата?
  – Нет, не обладаю. Но она сделала это.
  – Я полагаю, вам известно, что она утверждает, будто спала в комнате на втором этаже, когда это случилось.
  – Да, знаю, – с презрением ответствовала вуаль. – Только она не спала там в это время.
  – Вы видели, как она покидает дом или углубляется в лес?
  – Нет.
  Вульф вздохнул:
  – А я так надеялся, что видели. Как я понимаю, вы сами собирали в поле рудбекию.
  – Я собирала маргаритки.
  – Хорошо, маргаритки. Карты местности я не изучал и потому не могу судить, видны ли с того поля, где вы были, дом или край леса. Вы мне не подскажете?
  – Дом почти не виден, его загораживают деревья. Кроме собственно леса у подножия холма там повсюду небольшие заросли. Они скрывали меня… то есть закрывали от меня дом и лес тоже. Я оговорилась, но этому есть причина. Я привыкла думать о том, что мне нужно скрываться от чужих глаз. – Длинный тонкий палец прикоснулся к краю вуали.
  – Конечно. Я бы не назвал это оговоркой. С того места, где вы находились, были слышны все три выстрела?
  – Не знаю, были они слышны или нет, но я ничего не слышала. Первый выстрел прозвучал, когда мы заканчивали пить чай на лугу. Мы поговорили о нем. Вскоре после этого я пошла за маргаритками. Больше никаких выстрелов я не слышала. Часто, оставаясь одна, я ухожу в себя. Мне кажется, вы это можете понять. Вероятно, выстрелы были слышны и на поле, только я не слышала их.
  – Понятно. – Вульф смежил веки. Через секунду он открыл глаза и направил их на вуаль. – На вашем месте, – сказал он, – я бы поостерегся делать заявления о том, что вам что-то известно, когда никаких доказательств у вас нет. Если это окажется в газетах, выглядеть вы будете скверно.
  – Скверно? – Жуткий смех сотряс тонкую ткань вуали. – Вы имеете в виду то, что я сказала про Эйприл?
  – Да. Если она совершила преступление, то заплатит за это. А пока…
  – Но она совершила! Я знаю точно! Улики у меня нет, зато она есть у кое-кого другого!
  – Вот как. У кого же?
  – Не знаю.
  – Где она?
  – Не знаю.
  – Что это за улика?
  – Бесполезно рассказывать вам о ней.
  – Позвольте мне самому об этом судить, – отрезал Вульф. – Мистеру Скиннеру вы говорили о ней?
  – Нет. Если бы я ему рассказала, тоже не было бы никакого толку. – Ее высокий голос взвился еще выше: – Они будут все отрицать! Как я докажу это? Но я слышала их и видела ту улику!
  – Возможно, мне удастся доказать это, миссис Хоторн. По крайней мере, я бы хотел попытаться. Что это за улика?
  – Василек. Энди нашел возле тела Ноэла василек! А у Эйприл за пояс был заткнут целый букет этих цветов, когда мы все пили чай на лужайке!
  Глава одиннадцатая
  Вульф закряхтел, поудобнее устраиваясь в кресле, но в остальном хранил молчание.
  Дэйзи заговорила снова. Только что ее голос от волнения срывался на визг, но теперь стал глухим.
  – Я не собиралась говорить вам этого, – изрекла она.
  – Почему? – спросил Вульф.
  – Потому что толку не будет. Я не могу этого доказать, а они будут все отрицать. Но если бы я оставила эту информацию при себе…
  – То могли бы использовать ее при случае – таков был план?
  – Да. А почему бы и нет? – Ее голос опять взвился в протесте. – Пусть бы они и знали, что доказательств у меня нет… А я, как дура, все вам выболтала.
  – Сделанного не воротишь. – Вульф говорил мягко, почти сочувственно. – Но в любом случае сомневаюсь, что вы смогли бы результативно использовать эту информацию. Этих людей трудно запугать. Вы говорите, что во время чаепития на лугу во вторник у Эйприл за поясом был букет васильков?
  – Да.
  – Может, расскажете мне все-таки поподробнее? Вдруг мы найдем способ доказать вашу версию.
  – Не найдем. Как это сделать? Цветы нарвал в саду Озрик Штауффер. Принес и вручил Эйприл. А она засунула их себе за пояс. На ней была зеленая блузка и желтые брюки. Мы обсуждали сочетание синих васильков с цветом ее одежды.
  – Мистер Штауффер не оставил себе ни одного василька?
  – О, я даже… – Она задумалась. – Нет, не оставил.
  – И никому другому не вручил?
  – Нет. Все цветы отдал Эйприл.
  – Она покинула собравшихся на лугу раньше вас? Или еще оставалась там, когда вы ушли?
  – Она оставалась там. Они все еще сидели за чаем, кроме Ноэла и Джона.
  Строча ручкой, я не мог удержаться от удовлетворенной улыбки. Наконец-то Вульф начал работать, собирая воедино все фрагменты, которые находил, методично и терпеливо. Двадцать минут он потратил на то, чтобы воссоздать полную картину чаепития, и еще десять обсуждал с Дэйзи, как она собирала в поле рудбекии, которые называла маргаритками и которые я вообще никак не называл, поскольку понятия не имел, о чем речь.
  В дом она вернулась с охапкой этих цветов по прошествии часа или даже более и начала расставлять их в вазы, когда в дверь влетела взволнованная Селия Флит в поисках Данна. Дэйзи незаметно пошла вслед за Селией и была достаточно близко, чтобы услышать, как та сообщает Данну о находке Энди в зарослях на краю леса.
  – Я не подслушивала специально, – заявила миссис Хоторн. Не из желания оправдаться, а просто точно передавая факты. – Подслушивать я стала позднее, когда Энди рассказывал им о васильке. Я даже видела цветок.
  Вульф уточнил:
  – Во сколько это было?
  – Уже ближе к ночи. Примерно в одиннадцать часов. Уже тогда… нет, не скажу, будто я уже догадывалась, что Ноэла убили. Но я знала о том, что происходило между ним и Джоном из-за того скандала с аргентинским займом. И в воздухе витало какое-то напряжение. Естественно, я испытывала любопытство и смутные подозрения.
  Поэтому, после того как шериф и медэксперт ушли, я хоть и отправилась в свою комнату, но ложиться на стала. Я заметила, что не все разошлись по своим комнатам, беззвучно спустилась вниз и вышла на улицу через заднюю дверь. Ночь была душной, все окна были распахнуты, и из столовой лился свет. Подойдя ближе, я смогла расслышать негромкий разговор, а потом и увидела их: Джона, Джун и Энди.
  Энди рассказывал родителям о том, что нашел василек, и достал цветок из кармана, чтобы показать им. Он сказал, что увидел василек на ветках шиповника в пятнадцати футах от тела Ноэла, снял с колючек и положил себе в карман. Мол, сначала он об этом не подумал. Но потом ему пришло в голову, что Эйприл могла наведаться туда. Хотела о чем-то поговорить с Ноэлом с глазу на глаз. И случайно обронила цветок из букета, который носила в тот день за поясом. Но конечно же, добавил Энди, на самом-то деле все было не так. Ведь Эйприл заявила, что после чая спала в своей комнате.
  Джон спокойно согласился с тем, что василек не мог быть из букета Эйприл, раз она там не появлялась. Тем не менее он похвалил Энди за то, что тот забрал цветок оттуда. Эта находка могла дать повод к множеству неприятных и ненужных расспросов.
  Они вели себя как ни в чем не бывало, но сами-то все понимали. Их интонации, то, как они переглядывались… Они знали. И я тоже. Поднимаясь по лестнице к себе в комнату, я уже не сомневалась, что Ноэла убила Эйприл.
  Вульф погрозил ей пальцем:
  – Ничего такого вы не знали, мадам.
  – Но я же вам говорю… Хотя на что я надеялась? Вы же на их стороне…
  – Чушь. Я ни на чьей стороне. Я ищу убийцу. Соглашусь с вами в том, что василек – это улика. Вероятно, очень важная улика. Но о чем она свидетельствует? О виновности Эйприл? Или о том, что кто-то хотел ее подставить и подбросил цветок из сада на кусты около тела? Возможно. Не очень убедительно, но тем не менее остроумно. Кстати, вы не знаете, что́ затем случилось с васильком?
  – Не знаю. Скорее всего, Джон его уничтожил. Я же сказала, что не могу ничего доказать. Но вы должны мне поверить – должны! Вы же подписали бумагу о том, что будете защищать мои интересы…
  – О, я вполне верю вам. Но мои обязательства перед вами, зафиксированные тем документом, ограничиваются переговорами относительно завещания. Пожалуйста, не забывайте об этом. Существует вероятность, пусть и малая, что вы сами убили своего мужа. Я считаю, что вам хватило бы изобретательности придумать историю с васильком.
  – Теперь вы говорите полную чушь.
  – Возможно. Но вам следует это понимать. Какой длины были стебли в букете, который Штауффер подарил Эйприл?
  Он вновь стал терпеливым и методичным. Слушая, как они пережевывают деталь за деталью, и автоматически записывая их диалог на нелинованную бумагу – лучшее, что мне удалось раздобыть в этом доме, – я думал о том, что пока все наши усилия ни к чему не привели. Единственная наша добыча – этот василек на ветках шиповника. Но на нем дела не построишь. Ведь там целый сад васильковых кустов, если, конечно, васильки растут на кустах. И разумеется, Дэйзи сама могла все это выдумать от нечего делать.
  Я без особого энтузиазма перебирал в голове варианты, когда зазвонил телефон. Я снял трубку. Это был Сол Пензер. К тому моменту, когда я выслушал его четкий и детальный рапорт, Вульф закончил с Дэйзи и она поднялась, чтобы уйти.
  Я проводил ее до двери и вернулся к столу.
  – Если хотите знать мое мнение, – заметил я, – то было бы гораздо лучше и выгоднее для нас, если бы мы занимались только завещанием, а убийство оставили бы полиции. Из всех…
  – Это был Сол?
  – Да, сэр.
  – Ну?
  – Он занимался лифтерами, чистильщиками обуви и прочими в том же роде. Джонни успел завязать отношения с пятью молодыми женщинами, прежде чем его вышвырнули из здания, но на сегодняшний вечер у него назначено свидание с дамой в ресторане. Вам этот ужин дорого обойдется. Дэвис женат и проживает со своей женой, по крайней мере формально. Когда Наоми Карн была его секретаршей, он закрутил с ней роман. Того рода, который выше разумения Мэй Хоторн. То есть лямур. Потом он впал в тоску и пристрастился к выпивке. Пока информация отрывочная. По Прескотту ничего интересного. Известно только, что он угощает всех дорогими сигарами, платит подчиненным хорошую зарплату и не лапает дамочек за колени. Сол нащупал несколько многообещающих направлений. Что касается конфиденциального стенографирования для Прескотта в марте тридцать восьмого года, то пока по нулям.
  Вульф поджал губы:
  – Терпеть не могу растрачивать таланты Сола на такие пустяки… – Он приподнял плечи. – Ничего не поделаешь. Сколько сейчас времени?
  – Пять минут шестого. Не желаете заняться раздвоением Дэйзи?
  – Не сейчас. Меня хочет видеть мистер Прескотт. Сначала пиво. Потом проверь, здесь ли еще мисс Карн и кто с ней. Потом мистер Прескотт.
  Я рысью спустился на первый этаж. В вестибюле никого не было видно, поэтому я открыл дверь, ведущую в глубь дома и заорал:
  – Тернер!
  Через мгновение появилась горничная и сказала, что дворецкий поднялся наверх. Я же сказал, что всего лишь хотел попросить отнести в библиотеку три бутылки пива для мистера Вульфа. Затем я направился в гостиную с намерением взглянуть на мисс Карн.
  Но не смог. Ее там не было. Единственным, кого я застал в комнате, был мужчина примерно моего телосложения. Он ходил из угла в угол, засунув кулаки в карманы брюк. Я остановился и с удивлением уставился на него. Он надел брюки, но я все равно его узнал.
  – Привет, – сказал я.
  Он перестал ходить туда-сюда и хмуро на меня взглянул. Прежде чем он вымолвил хоть слово, я все понял. И помог мне в этом не столько собственный опыт, сколько наблюдения. Ты пьешь всю ночь и вырубаешься. Тебя отвозят домой и бросают на кровать. Когда ты приходишь в себя, то понятия не имеешь, какой сегодня день. Или когда в твоей голове пустили линию метро. Или сколько человек было на твоих похоронах. Но чувствуешь, что срочно должен сделать нечто крайне важное. Ты натягиваешь штаны, суешь ноги в ботинки и с трудом выбираешься на улицу. Доползаешь до первого заведения, заказываешь скотч и вливаешь его в себя. При этом не менее четверти порции проливается мимо рта. Вторую порцию ты заглатываешь аккуратнее. Когда прибывает третья, руки у тебя уже почти не дрожат и ты не проливаешь ни капли. Ты все еще не в силах сообразить, какую дату показывает календарь, но уже ощущаешь себя готовым справиться с тем, с чем нужно справиться, и кидаешься в бой.
  – Кто вы? – спросил он таким голосом, что я испугался за его здоровье. – Мне нужен Гленн Прескотт.
  – Да, сэр, – ласково пропел я. – Конечно же, я понимаю. Не пройдете ли со мной вот в эту дверь?
  – Я не пойду ни в эту дверь, ни в какую другую. – Он широко расставил ноги, по-прежнему оттопыривая кулаками карманы брюк. – Пусть он сюда придет. Так и передайте ему…
  – Да, сэр, конечно, сэр. Но эта комната в некотором роде проходная. Сюда то и дело кто-нибудь заглядывает. И на этих стульях сидеть не очень-то удобно. Я буду рад привести мистера Прескотта куда бы вы ни сказали. Но я искренне считаю, что в библиотеке вам будет гораздо удобнее. – Я попятился к выходу. – Не желаете убедиться лично? Я вас провожу. Если вам не понравится, то сможете вернуться сюда.
  – Мне-то понравится. А вот ему не очень. – Он продолжал стоять. Затем неожиданно буркнул: – Не нужно провожать меня в библиотеку. Я знаю, где это. – И двинулся к двери так быстро, что чуть не сбил меня плечом.
  Я шел за ним по пятам, пока он поднимался по лестнице. Рассчитывал и дальше двигаться в таком же порядке, чтобы подтолкнуть его в нужном направлении, если он переоценил свое знакомство с расположением комнат. Однако он подошел прямо к двери библиотеки и распахнул ее резким движением. Я вошел вслед за ним, затворил дверь и объявил Вульфу:
  – Мистер Юджин Дэвис.
  Дэвис гневно оглядывался по сторонам.
  – Где Прескотт? – Его взгляд остановился на Вульфе. – А вы кто такой? – Потом на мне. – Что за шуточки? Вы не Тернер! Я послал Тернера за Прескоттом!
  – Все хорошо, – проворковал я. – Мы его сейчас разыщем для вас. Я не дворецкий, а детектив. Детективы лучше, чем дворецкие, ищут нужных людей. Это мистер Ниро Вульф.
  – Какой еще, к черту…
  Он вдруг запнулся. Можно было подумать, что кто-то сунул руку ему в череп и щелкнул там переключателем. Легкая судорога пробежала по его лицу. Плечи напряглись и затем снова расслабились. И когда он сфокусировал взгляд на Ниро Вульфе, глаза его больше не были мутными и воинственными. Они были внимательными, умными и настороженными.
  – О, – произнес он. Его голос изменился не меньше, чем глаза. – Вы Ниро Вульф.
  Вульф кивнул:
  – Да, это так.
  – Вы здесь, чтобы доказать, что Хоторна убили. Или не убили. Понятно. – Он повернулся ко мне: – Значит, Тернер привел ко мне вас, а не Прескотта. И наверняка сказал вам, что я пьян. Но я пришел сюда, чтобы поговорить с Прескоттом. Пойду найду его.
  Он сделал шаг к двери, но Вульф остановил его:
  – Одну минуту, мистер Доусон!
  Он замер и стоял так четыре секунды к нам спиной, потом медленно повернулся.
  – Меня зовут Дэвис, – сказал он, четко выговаривая каждую букву. – Юджин Дэвис.
  – Но только не на Одиннадцатой улице. Там вы Эрл Доусон. И откуда вам стало известно, что Ноэла Хоторна убили? Вам сообщил мистер Прескотт? Или вы узнали об этом от мисс Карн, когда ужинали с ней вместе вчера вечером?
  Дэвис неплохо себя контролировал. Догадываясь, что́ сейчас происходит в его желудке, я не мог не восхищаться его самообладанием. Он молча стоял и смотрел на Вульфа, покусывая нижнюю губу. Наконец он сделал несколько шагов к стулу – ровных и неторопливых, сел и спросил:
  – Чего вы хотите?
  – Я хочу поговорить с вами, мистер Дэвис.
  – О чем?
  – Обо всей этой эпопее с убийством и завещанием.
  – Я ничего не знаю ни о первом, ни о втором. Как вы узнали о том, что на Одиннадцатой улице я Эрл Доусон?
  – Прошлой ночью вы выпили лишнего. Человек, который работает на меня, отвез вас домой и снял с вас брюки. Другой человек, который на меня работает, – вот он, кстати, его зовут мистер Гудвин, мистер Арчи Гудвин, – приехал к вам утром и установил вашу личность с помощью вещей, обнаруженных в ваших карманах. Что касается ужина с мисс Карн, то за ней следили.
  – Ну разумеется. Должен был сам догадаться. Как глупо с моей стороны. Я сам удивляюсь тому, как глупо себя вел. Раньше за мной такого не водилось. Я бы хотел спросить: кому вы сообщили о том, что я – Доусон? Полиции?
  – Нет. Никому не сообщали. Мистер и миссис Данн знают, что вас нашли где-то в алкогольном забытьи. Но они не знают где и не знают, что вы были инкогнито.
  – Это действительно так?
  – Да, сэр. Я бы не колеблясь солгал вам, но сказанное – правда.
  – Поверю вам.
  Я заметил, что он впился ногтями правой руки в ладонь. Он заметил, что от меня это не укрылось, и сунул руку в карман пиджака.
  – Учитывая происходящее, – продолжил он, – с моей стороны наивно пытаться сохранить в тайне существование Доусона и квартиры. Но, как уже было сказано, в последнее время я склонен делать глупости. Я не хочу, чтобы об этом узнали, мистер Вульф. Я готов обсудить с вами все, что вы пожелаете, в разумных пределах.
  Вульф хмурился.
  – Обещания хранить эту информацию в секрете, сэр, я вам не дам ни явным образом, ни косвенным. Но я не раскрываю подробности чьей-либо частной жизни без необходимости.
  – Если это все, на что я могу рассчитывать, то спасибо и на этом. О чем вы хотите меня спросить?
  – Есть несколько моментов. Во-первых, где вы были во вторник с четырех до шести часов пополудни?
  Сразу ответа не последовало. Я видел, что в кармане, где прятался кулак Дэвиса, происходит шевеление. Чтобы разрядить обстановку, я предложил:
  – Что вы предпочтете, скотч или ржаное виски?
  Он посмотрел на меня и с сарказмом хмыкнул:
  – Все удовольствия ада. Если вы серьезно, то скотч. И не жадничайте.
  Я пообещал не жадничать, выскочил в коридор и скатился с лестницы. В засаде за портьерами, которую я обнаружил в гостиной, на полках позади барной стойки хранилось четыре разновидности виски. Я протянул руку через стойку, достал бутылку и стакан, налил, не скупясь, тройную порцию и вернулся с ней в библиотеку. Пальцы Дэвиса, как он ни старался, предательски дрожали, принимая от меня стакан. Ему хватило двух глотков. После этого он поставил стакан на стол абсолютно твердой рукой.
  Он посмотрел Вульфу в глаза:
  – Во вторник после обеда я был с мисс Карн с трех часов примерно до семи.
  – Где?
  – Мы катались на машине. Съездили в Коннектикут и вернулись обратно. Если полиция ее допрашивала, то она сказала им другое. Но я не с полицией говорю, а с вами. Если они будут допрашивать меня, я скажу им, где был, но буду утверждать, что находился в одиночестве.
  – Вы останавливались, чтобы где-нибудь перекусить или попить?
  – Нет. Подтвердить свои слова мне нечем.
  – Досадно. Не хотите ли пива?
  Дэвиса передернуло.
  – Нет!
  – У меня горло пересохло. – Вульф налил себе пива и отставил бутылку. – Видите ли, мистер Дэвис, у вас могут быть большие проблемы. Вряд ли полиция уже пронюхала о вас. Но, продолжая рыть, они рано или поздно до вас докопаются. Они узнают, что у вас с мисс Карн давний роман и что когда…
  – Это старая история. Случилась еще в тридцать пятом. Как вы узнали об этом?
  – На меня работают профессионалы. Но роман не закончился и по сей день.
  – Ничего подобного.
  – Вы были с мисс Карн во вторник. Вы были с ней вчера.
  – Мы друзья. И я юрист. Она консультировалась со мной.
  Вульф затряс головой:
  – Прошу вас не тратить время понапрасну. В вашем бумажнике лежит две ее фотографии. И еще восемь – в квартире мистера Доусона.
  Дэвис вспыхнул от гнева. Его челюсти сжались. Он метнул в меня взгляд, которого должен стыдиться, ведь я только что спас ему жизнь тройным скотчем.
  – Клянусь, – прошипел он, – если бы я не был связан по рукам и ногам…
  – То вы бы набросились на мистера Гудвина. Знаю. А еще я знаю, как не хочется вам признавать свою привязанность к мисс Карн в подобной беседе. Для вас сейчас жизненно необходимо сохранять ясность и скорость мышления. А это трудно, когда речь заходит о предмете, который заставляет ваше сердце учащенно биться. Я постараюсь быть как можно деликатнее. Но в любом случае нам нужно принять как факт, что вы страстно любите мисс Карн. Ноэл Хоторн увидел ее, захотел и получил. Естественно, вам это не понравилось. Не знаю, насколько сильно, но не понравилось наверняка. Предполагаю, что вы либо не прерывали своих отношений, либо возобновили их после перерыва. Как было дело?
  Дэвис не ответил. Вульф продолжал:
  – Я не думаю сейчас об убийстве. Я думаю о завещании. Где оно было написано? В конторе «Данвуди, Прескотт и Дэвис». Где хранилось? В сейфе все в той же конторе. Кому это завещание выгодно? В основном мисс Карн. Она знала об этом? Да, мистер Прескотт позволил ей прочитать завещание вскоре после того, как оно было составлено. Причем действовал по указанию мистера Хоторна. Вы знали об этом? Знали?
  – Нет, – коротко бросил Дэвис. – Меня это не касалось. Завещание составлял Прескотт.
  – Но у вас есть доступ к сейфу?
  – Я адвокат, а не ищейка, мистер Вульф.
  – Но разве нельзя предположить, что мисс Карн рассказала вам об этом? Вы ведь могли узнать о завещании и таким образом?
  – Может, и мог. Но она мне ничего не рассказывала. Я не знал ничего, абсолютно ничего об условиях завещания до прошлого вечера, когда мисс Карн поведала мне о них. А что, Прескотт сказал, что я был в курсе?
  – Нет-нет. Мне вообще никто ничего не сказал. Все ведут себя так же, как вы. Я просидел в этой проклятой комнате уже семь часов, а знаю ничуть не больше, чем когда входил в нее утром. Меня не удивляет, что каждый из вас что-то утаивает. Все в этом мире что-то скрывают. Но никогда еще мне не приходилось тратить столько времени, чтобы нащупать ниточку. Давайте займемся другим. Вы говорите, что являетесь другом мисс Карн и она консультируется с вами как с адвокатом. Это вы посоветовали ей приехать сюда сегодня днем, чтобы попробовать договориться с миссис Хоторн?
  – Нет. А почему вы спрашиваете?
  – Потому что она приехала сюда.
  – Она приехала сюда?
  – Да.
  – Откуда вам это известно? Вы ее видели?
  – Нет. Ее видел мистер Гудвин. Они обменялись парой фраз. Внизу, в гостиной. Я подумал, что, может быть…
  Он оборвал себя на полуслове, потому что дверь открылась. Открылась без стука. Просто распахнулась во всю ширь, и в библиотеку ворвался Гленн Прескотт.
  Глава двенадцатая
  Два адвоката уставились друг на друга. Прескотт, притормозивший на входе, опомнился первым и шагнул вперед.
  – Привет, Джин.
  Дэвис кивнул, но не произнес ни звука. Мне были хорошо видны оба юриста. Физиономия Дэвиса выражала недоверие и презрение, а в лице Прескотта помимо того же недоверия читалось то ли раздражение, то ли озабоченность.
  – Расслабьтесь! – процедил Дэвис. – Хватит строить из себя чертову Армию спасения! Я трезв. Эти люди так встряхнули меня, что от похмелья не осталось и следа. Им известно, что вчера вечером я был с мисс Карн и что я снимаю квартиру на Одиннадцатой улице под фамилией Доусон. Мне пришлось отвечать на вопросы. Пока ничего особенного не спросили. Только где я был во вторник после обеда и тому подобное.
  Прескотт сказал:
  – Вы идиот. Зачем вы приехали сюда? Вы могли остаться в стороне. А теперь мы не сумеем сохранить все в тайне. Через день, максимум через два эта история окажется в прессе. И если газеты будут упоминать в связи со скандалом ваше имя, что станет с репутацией «Данвуди, Прескотт и Дэвис»?
  – Ах-ах, наша дорогая фирма, – фыркнул Дэвис.
  – Да, Джин, наша дорогая фирма. Мы создали ее, но и она создала нас. Вы двигались на самый верх. У вас для этого имелось все. И по-прежнему имеется, я уверен в этом. Я неплохой адвокат и прилежный работник, но вы по-настоящему талантливы. Вы один из немногих, из тех, кто входит в историю. Вы и без меня прекрасно это знаете. А теперь вы даже не… Вы заявились сюда и вляпались в эту… О господи. – Он резко обернулся к Вульфу: – Теперь от вас зависят наши судьбы. Что вы собираетесь делать? Сообщить все полиции?
  Вульф покачал головой:
  – Нет, сэр. Я мог бы использовать эту информацию для обмена, но у полиции ничего интересного для меня нет. Присядьте, пожалуйста. Давайте всё обсудим. Я как раз спрашивал у мистера Дэвиса, не он ли посоветовал мисс Карн прибыть сюда для переговоров с миссис Хоторн.
  – Посоветовал ли он ей… – вытаращился Прескотт на Вульфа. – Почему вы спрашиваете его об этом?
  Дэвис опередил Вульфа с ответом:
  – Потому что она приехала сюда! Она была здесь! – Он вскочил на ноги и встал перед коллегой. – А теперь я спрошу вас! Это вы надоумили ее прийти сюда?
  – Вы с ума сошли, Дэвис. Ради бога, образумьтесь. Говорю же вам, сейчас не время…
  – Это вы привели ее сюда!
  – Безумец! Зачем мне…
  – Я все узнаю сам, – объявил Дэвис и выбежал из библиотеки.
  Мы все воззрились на распахнутую дверь, которую он не соизволил за собой закрыть. Затем Прескотт пробормотал:
  – Чертов идиот, – и тоже ушел.
  Я, поднимаясь со стула, спросил с надеждой:
  – Догнать их?
  – Нет, Арчи. – Вульф откинулся на спинку кресла и вздохнул. – Нет, спасибо. – Он прикрыл глаза. – Спасибо, не надо.
  – Пожалуйста, – вежливо ответил я и сел обратно, не затрудняя себя тем, чтобы закрыть дверь.
  Это была еще одна демонстрация моей несравненной выдержки. Внутри же у меня все кипело. Я знал, к чему идет дело. Я понимал, что́ означает эта его интонация. Это был первый симптом приближающегося транса. Если я не сумею растормошить его или если в течение часа не явится с повинной убийца, то он уйдет в себя. И это так же верно, как то, что ветчина любит яйца. Усугубляло ситуацию то, что мы находились не дома. Сиди мы сейчас в нашем кабинете, у меня был бы шанс стряхнуть с него оцепенение. Но здесь, на чужой территории, я не был так уверен в себе.
  Не знаю, сколько бы я еще просидел так, пытаясь выработать наилучшую линию поведения, сверх истекших десяти минут, если бы не услышал приближающиеся по коридору шаги. Я повернул голову и увидел, что это дворецкий.
  – Говорите, – равнодушно обронил я.
  – Да, сэр. Мистер Данн желал бы видеть мистера Вульфа в гостиной.
  – Подгоните мне подъемный кран. – Я взмахнул рукой, отпуская дворецкого. – Вы сделали свою часть работы. Я приволоку его туда, если смогу.
  Он ушел. Я подождал целую минуту, после чего спросил:
  – Вы слышали это?
  – Да.
  – Ну?
  Ответа не было. Я подождал еще минуту.
  – Послушайте. Вы же не дома. Вы приехали сюда по собственному желанию. Данн же не виноват, что дело превращается в прокисший винегрет. Если только не он сам убил Хоторна. Он пригласил вас, и вы приехали. Так что или давайте спустимся и узнаем, чего он хочет, или поедем домой и умрем там с голода.
  Вульф пошевелился, медленно открыл глаза и произнес непонятное мне слово на каком-то иностранном языке. Я никогда не просил босса перевести это слово, так как, судя по звучанию, оно было непечатным. Он поднялся с кресла и двинулся к двери. Я пошел за ним.
  Оказалось, что в гостиной проводится настоящая конференция. В число делегатов входили Джон Чарльз Данн, Гленн Прескотт, Озрик Штауффер, жилистый нахальный коротышка, которого я опознал как лейтенанта сыскной полиции Бронсона, и незнакомый мне человек, не менее шести футов ростом, в костюме-тройке, в котором ему было слишком жарко. Мистер Данн взял на себя труд представить всех друг другу, в результате чего выяснилось, что это мистер Ричи из компании «Космополитан траст», управляющей имуществом Ноэла Хоторна.
  Данн затем объяснил, почему нас с Вульфом вырвали из уединения в библиотеке. Полиция попросила разрешения изучить личные документы Хоторна, которые хранились в сейфе, встроенном в стену библиотеки. Управляющая компания такое разрешение дала при условии, что при осмотре будет присутствовать ее уполномоченный представитель. То есть мистер Ричи. Также сочли желательным присутствие адвоката Хоторна. То есть мистера Прескотта. Ну, и фирма Дэниэла Каллена настаивала на участии своего человека для защиты ее интересов. То есть мистера Штауффера.
  Бронсон, Штауффер, Прескотт и Ричи колонной поднялись на второй этаж, чтобы открыть сейф. Я подумал, что они наверняка найдут там еще одно завещание. Вот тогда нам придется хоть в лепешку разбиться, но раскрыть убийство, чтобы получить хоть какой-то гонорар.
  Джон Чарльз Данн поинтересовался у Вульфа, удалось ли нам достичь прогресса в расследовании. Вульф проворчал, что не удалось. В присутствии Данна я воздержался от попыток поддразнивать босса и, чтобы чем-то занять себя, решил кое-что предпринять.
  Я пересек комнату, подошел к портьерам и раздвинул их с намерением показать Вульфу буфетную, где нашел прячущегося Штауффера. Теперь там обнаружился кое-кто другой. Вульф, несомненно, этим заинтересовался бы, стой он рядом. Однако все случилось слишком быстро. Я и сам почти ничего не успел разглядеть.
  Должно быть, она услышала мои шаги или увидела, как я приближаюсь, в щель между шторами. Потому-то я заметил только спину в сером одеянии и затылок. В следующее мгновение она скрылась за дверью в дальнем правом углу.
  Я окликнул Вульфа и Данна:
  – Подойдите на минутку!
  – В чем дело?
  – Идите сюда, и я вам покажу.
  Они подошли ко мне. Я придерживал штору на весу.
  – Разумеется, это ее дом. И все равно подглядывать – дурная привычка. Сегодня утром, когда я был здесь один, миссис Хоторн неожиданно появилась из-за этих штор и столь же неожиданно исчезла. Упомянув в сегодняшней записке засаду за портьерами, я имел в виду именно это помещение. И только что вдова была здесь опять. Когда я раздвинул шторы, она ускользнула в ту дверь. Вряд ли это дает ответы на все вопросы, но мне показалось, вы захотите об этом узнать.
  – Вы видели, как она только что уходила отсюда?
  – Да, сэр. Должно быть, тренировалась, как считаете?
  – Не представляю. Как ты сам сказал, это ее дом. Поскольку никто не стал бы возражать против ее присутствия… Что случилось, мистер Данн?
  С Данном происходило что-то неладное. Он двигал челюстью, не говоря ни слова. Глаза его были выпучены, но взгляд блуждал, минуя нас с Вульфом. Наконец он промямлил нечто нечленораздельное и стал оглядываться, как будто ожидал что-то увидеть. Вульф опять спросил, в чем дело.
  – Это было здесь! – сказал Данн, указывая на стул, который занимала Дэйзи Хоторн, когда я застал ее в гостиной с Наоми Карн. – Мы сидели в этой комнате!
  – Кто? Когда?
  – Я! И еще два человека. Мы обсуждали тот заем Аргентине. Я приехал из Вашингтона, чтобы увидеться с этими людьми, и хотел, чтобы наша встреча осталась в тайне. Ноэл был в Европе. Я позвонил Дэйзи. Она сказала, что вечером ее не будет дома, но она велит Тернеру нас принять. Невероятно! Она ведь не знала, с кем я встречаюсь и по какому поводу! Боже мой!
  – Любитель подслушивать не нуждается в особых поводах, – сухо заметил Вульф.
  – Она спряталась здесь и все слышала! Наверняка! И рассказала Ноэлу… и он… – Данн внезапно оборвал фразу. Через мгновение он продолжил: – Нет, я ошибаюсь. Теперь я вспомнил. Дария – один из тех, с кем я тут встречался, – захотел узнать, что это за шторы. Я поднялся и заглянул сюда. Тут было пусто. Конечно, было темно, свет падал только из-за штор, но я отчетливо видел, что здесь никого нет.
  – Подождите, – сказал я. – Идея мне нравится. Давайте-ка поиграем с ней еще. Она могла войти через ту дверь уже после того, как вы заглянули сюда. Или еще лучше: она могла спрятаться за барной стойкой, когда услышала, что вы говорите о шторах.
  Вульф возразил:
  – Там недостаточно места.
  – Места там достаточно. – Я горой стоял за свою идею. – Не судите по себе. Черт, я и сам запросто бы спрятался. Смотрите, я покажу вам.
  Я шагнул к барной стойке.
  Но демонстрация не состоялась. Скользнув за стойку, я споткнулся обо что-то и чуть не упал. Я присмотрелся, и у меня по позвоночнику пробежала мышь. Чтобы разглядеть все в деталях, я нагнулся, но было слишком темно.
  – Там на стене есть выключатель, – сказал я. – Включите свет.
  Данн выполнил мою просьбу. Вульф, уловив мой тон, тут же потребовал информации:
  – Что там у тебя?
  Мне пришлось опереться коленом о нижнюю полку стеллажа, чтобы в тесном пространстве не упасть на свою находку. Осмотрев и ощупав что надо, я с трудом выбрался из-за стойки и сказал:
  – Это Наоми Карн. Мертвая. Задушена той голубой накидкой, которую носила наброшенной на плечи вчера и сегодня.
  Глава тринадцатая
  Вульф крякнул, поджал губы и свирепо уставился на меня, будто это я сделал. Джон Чарльз Данн проявил поразительное хладнокровие. Он не упал в обморок и не закричал. Его лицо выражало потрясение и ступор, что было естественно, но очень быстро он встряхнулся, подошел ко мне и заглянул под барную стойку. Через несколько секунд он посмотрел на меня:
  – Она мертва?
  – Да, сэр.
  – Вы уверены?
  – Да, сэр.
  Он положил ладонь на стойку, так как ему потребовалась опора. Потом сделал попытку снова тронуться с места, но не очень уверенно. Я двигался быстрее, а потому взял стул с внешней стороны портьер и подставил его госсекретарю. Он сел, сжал колени ладонями и произнес, глядя прямо перед собой:
  – Это конец всему.
  Вульф мрачно поправил его:
  – Или начало. Арчи, мне нужно две минуты. Через две минуты пойди и проинформируй лейтенанта Бронсона.
  Я одобрительно посмотрел на его широкую спину, исчезнувшую за шторами. Мне было невдомек, для чего ему потребовались эти две минуты, но обычные люди и не должны понимать, что́ задумал гений.
  Указанное время я отмерял с помощью секундной стрелки на моих наручных часах. Данн так и сидел, не говоря ни слова, сжимая колени и таращась в пустоту. Когда стрелка завершила второй оборот и, чтобы уж наверняка, еще пол-оборота, я сказал ему:
  – Вам лучше оставаться здесь. Постарайтесь дышать как можно глубже. Попробуйте сделать несколько хороших вдохов.
  В вестибюле никого не было видно, как и на лестнице, а также в коридоре на втором этаже. Я открыл дверь в библиотеку и зашел внутрь. От стола с разложенными на нем стопками бумаг на меня с удивлением обратились четыре пары глаз. Вообще-то мои обязанности в данном случае состояли в том, чтобы вызвать служителя правопорядка, проводить вниз по лестнице и кое-что ему показать. А дальше пусть события развиваются своим чередом. Однако мне было любопытно поглядеть, как изменятся одно-два лица, и потому я отчетливо произнес:
  – Мы кое-что обнаружили на первом этаже. В буфетной комнате за шторами в гостиной. Там на полу лежит Наоми Карн. Мертвая.
  Ничего определенного я не добился. Впрочем, так обычно и бывает. Штауффер молча разинул рот. Прескотт просто вздернул голову с видом человека, застигнутого врасплох. Мистер Ричи как будто рассердился. Лейтенант Бронсон рявкнул:
  – Мертвая? Кто такая Наоми Карн?
  – Женщина, – ответил я. – Та, которая унаследовала состояние Хоторна. Вокруг ее шеи кое-что намотано. Язык вывалился изо рта. Там сейчас мистер Данн. Никто не будет возражать, если вы вдруг захотите воспользоваться этим телефоном…
  Он бросил остальным:
  – Оставайтесь здесь и присмотрите за документами. – И мне, уже двигаясь к двери: – Идите со мной.
  Я потрусил следом – вниз по лестнице, через вестибюль и в гостиную. Там я обогнал полицейского, раздвинул перед ним шторы и подсказал:
  – За барной стойкой.
  Данн так и сидел на стуле, который я подал ему. Бронсон втиснулся в узкую щель позади стойки и наклонился. Довольно быстро он опять выпрямился и объявил:
  – Я поднимусь в библиотеку и позвоню оттуда. Буду очень признателен, мистер Данн, если вы посидите здесь до моего возвращения. – Потом он всмотрелся в мое лицо: – Вы Гудвин, человек Ниро Вульфа.
  – Верно.
  – Где Вульф?
  – По-моему, пошел куда-то вверх по лестнице. Перед этим он велел мне оповестить вас о происшествии.
  – Он был с вами, когда вы нашли тело?
  – Да.
  – Сколько прошло времени с тех пор?
  – Сколько времени? Э-э… минуты три-четыре.
  – Пожалуйста, постойте около входной двери, пока я буду наверху. Никто не должен покидать дом.
  – Конечно, буду рад.
  Вместе с ним я дошел до вестибюля.
  Учитывая размеры дома и количество находящихся в нем людей, а также ограничения и формальности, которые должны были вступить в силу минут через шесть, после прибытия первого наряда полиции в снабженной рацией патрульной машине, я бы не скоро узнал, как распорядился Ниро Вульф теми двумя минутами, о которых меня просил. Если бы только не моя привычка смотреть по сторонам. Но вероятно, в подсознании у меня уже зародились слабые подозрения. Иначе я вряд ли бы раскрыл входную дверь и шагнул на улицу, чтобы оглядеться, а значит, не заметил бы, что чего-то не хватает. Я вытянул шею, чтобы пересчитать припаркованные в квартале машины, и все понял. Седан исчез. Автомобиля не было там, где я его оставил. Вообще не было в поле моего зрения.
  Естественно, Вульф не сам сел за руль, хотя в теории и представлял, как водить. Он бы пришел в ужас от одной мысли об этом. Но поскольку Наоми Карн дом так и не покинула, то Орри Кетер должен был оставаться рядом, ожидая, когда появится его объект. Следовательно, Вульф знал, что в его распоряжении есть водитель.
  Я направил взгляд через дорогу, туда, где ранее нашел Орри. Его там не было. И это подкрепило мою догадку. Если бы Орри все еще стоял на посту, то не спускал бы глаз с дома, а значит, увидел бы меня и показался бы мне так или иначе.
  У меня не оставалось никаких сомнений.
  Точнее и не скажешь, горько заметил я сам себе и повторил собственные слова: обычные люди и не должны понимать, что́ задумал гений. Жаль только, что я не наподдал ботинком в его фундамент, когда он скрывался за шторами.
  Послышался вой сирены, из-за угла выскочила маленькая зеленая машина и с визгом затормозила у обочины. Из нее выбрались двое мужчин в форме и двинулись ко мне. Дверь я не захлопывал, и потому мне достаточно было распахнуть ее перед ними пошире.
  Так начались самые тягостные и бесплодные шесть часов, которые только выпадали на мою долю. К полуночи я был готов зубами выгрызать дыры в окнах. Из-за того, какие люди имели отношение к новой смерти – как минимум, ввиду одного только их пребывания в доме, если не более существенным образом, – в резиденции Хоторнов перебывали все официальные лица города и округа, начиная с комиссара полиции и окружного прокурора и кончая последним патрульным офицером. Куда ни повернешься, обязательно наступишь кому-нибудь на ногу.
  Что касается поисков чего-нибудь полезного для себя, то шансов у меня было не больше, чем у пуделя в стае гончих. На всем протяжении этого бесконечного вечера примерно каждые десять минут меня спрашивали, где Вульф. Одно это выводило из себя настолько, что мне приходилось сжимать челюсти, чтобы не обругать какого-нибудь высокопоставленного чиновника.
  Вскоре после прибытия первого полицейского экипажа лейтенант Бронсон вызвал меня в музыкальную комнату. Тот допрос был кратким и мало что дал. Бронсона интересовали только обстоятельства, при которых мы нашли тело. Я выложил их целиком и полностью. Я был бы не прочь приберечь для нашей фирмы знание о пристрастии Дэйзи Хоторн к подслушиванию. Такие факты иногда бывают полезны. Однако пришлось назвать причину, по которой я заглянул за стойку. Придумывать что-то было бы рискованно. До меня лейтенант допрашивал Данна, и тот, скорее всего, рассказал все как было. Поэтому я поступил так же.
  Покончив с вопросами, Бронсон отправил меня на второй этаж. Мне было предписано оставаться там до дальнейших указаний и все такое прочее. Первое и последнее, о чем он меня спросил: «Где Вульф?»
  Я заглянул в библиотеку и, не обнаружив там никого, кроме мистера Ричи из «Космополитан траст», сидевшего с обиженным и недовольным видом, и незнакомого мне копа, быстро захлопнул дверь. В коридоре показался озабоченный Прескотт. Увидел меня, подошел поближе, огляделся и спросил тихо:
  – Где Вульф?
  – Не знаю. Больше не спрашивайте меня об этом. Я не знаю.
  – Он, должно быть…
  – Я не знаю!
  – Говорите потише. Я не хочу впутывать в это дело Юджина Дэвиса. – Он смотрел на меня с мольбой. – Никто не видел его, кроме Вульфа, вас и меня. Уверен, если бы Вульф был здесь, я бы убедил его. Никто не должен знать, что Дэвис здесь был. Если вас спросят…
  – Никаких шансов. Вам не мешало бы собраться с мыслями. В дом его впустил дворецкий.
  – Но я скажу Тернеру, я уговорю его…
  – Нет, сэр. Есть примерно девять фактов, которые полиция не узнает от меня. Но этот не входит в их число. Послушайте моего совета: никогда не вступайте в заговор с дворецким.
  Он схватил меня за лацканы:
  – Да говорю же вам, как только они узнают о том, что Дэвис был здесь, сразу же пустятся за ним…
  – Ничем не могу помочь, мистер Прескотт. Мне очень жаль. Я не меньше других люблю скрывать сведения от полиции. Но в данном случае мы только навлечем на себя неприятности. Одно я вам могу обещать: им придется самим спросить меня о Дэвисе. Говорить о нем первым я не стану…
  На лестнице послышались чьи-то шаги, и я счел за лучшее замолчать. Это спускался с третьего этажа Энди Данн. Он увидел нас и сказал, что его отец хотел бы поговорить с Прескоттом в апартаментах миссис Хоторн. Прескотт бросил на меня взгляд, в котором смешались злость и мольба, а я в ответ покачал головой. Энди затем обратился ко мне:
  – Папа хотел и Ниро Вульфа увидеть. Где он?
  После моего ответа они ушли, а я поплелся в конец коридора, где уселся на скамью. Спустя какое-то время мне пришло в голову сходить вниз, посмотреть на вновь прибывающих. Однако меня прогнали прежде, чем я успел дойти до первого этажа. Пришлось ретироваться в библиотеку в поисках более удобного кресла. Именно там меня нашла горничная, явившаяся с бутербродами, молоком и имбирным элем, так что я смог подкрепиться.
  Следующей сценой, в которой я принял участие, стало появление полицейского, который сообщил, что мистер Данн предложил всем присутствующим отпечатать пальчики и все согласились. И вот теперь он пришел ко мне для выполнения данной процедуры.
  А я как раз только что потратил понапрасну кучу слов, пытаясь убедить стоящего на страже библиотеки копа, что в интересах дела, закона и порядка должен позвонить по телефону, и посему был в прескверном расположении духа. Я отказался, заявив, что отпечатки моих пальцев у полиции уже имеются, так как я являюсь лицензированным детективом.
  Он возразил, что знает об этом, но что было бы удобнее, если бы мои пальчики откатали вместе со всеми прочими.
  На это я отозвался в том духе, что было бы удобнее, если бы я пошел домой и лег в кровать, поскольку уже давно стемнело, а он пусть сидит здесь до умопомрачения. Допускаю, что вел себя грубовато, но они сами начали. Все, о чем я просил, это один звонок домой, чтобы справиться у Фрица, как дела.
  Я устал от библиотеки и снова выбрался в коридор. Там обосновалось трое представителей младшего поколения: Селия и Сара сидели на скамье, а Энди стоял перед ними. Они о чем-то шепотом переговаривались. Когда они заметили меня, шепот прекратился, но им нечего было сказать мне. Их детские секреты меня не волновали, и я пошел по лестнице на третий этаж.
  Третья дверь слева стояла настежь раскрытой, так что я не мог не заглянуть внутрь. На диване рядышком сидели Мэй и Джун. Я заметил, что Мэй сменила старый линялый халат на нечто более свежее – белое платье в розовую крапинку.
  В том конце коридора, который выходил на проезжую часть, было окно. Я постоял около него некоторое время, глядя на то, что творилось возле дома. Обе обочины были плотно уставлены машинами. Цепочка копов не давала ни пешеходному, ни транспортному потоку задерживаться, хотя именно для того сюда все и примчались. Да, радио – отличное изобретение для тех, кто любит свежатинку.
  Наблюдая за оживлением под окнами, я время от времени оборачивался на звук шагов за спиной. Однако они не возвещали ничего более интересного, чем появление на лестнице одного из таких же бедолаг, как я, запертых в доме, или копа, посланного с поручением с первого этажа.
  В двух случаях, впрочем, шаги звучали до тех пор, пока не замерли возле меня.
  Сначала это был Озрик Штауффер. Он осмотрел меня, потом решил, наверное, что именно со мной хотел поговорить, подошел практически вплотную и сказал:
  – Как я понимаю, Ниро Вульфа тут нет. Если вы…
  – Понятия не имею, где он, – твердо заявил я.
  – Данн мне так и сказал. Но если вы… на самом деле я искал вас еще до того… как меня позвали…
  Я бы не сказал, что в тот момент он старался чему-то соответствовать. Нет, он выглядел просто жалко. У него даже не получалось сдерживать дрожь, и голос его скрипел так, будто горло нуждалось в смазке.
  Я сказал:
  – Ну, вот он я. Только учтите: настроение у меня хуже некуда. Вы тоже не кажетесь особенно счастливым.
  – Да я… нет. Это ужасно… прямо здесь… когда мы все тут были.
  – Ага, точно. Все было бы не так плохо, если бы она была в доме одна.
  Я надеялся, что, задетый моим сарказмом, Штауффер уже не будет выглядеть таким жалким. Однако он был слишком занят своими печальными мыслями, чтобы распознать насмешку. В ответ он только придвинулся ко мне на десять дюймов ближе и заговорил еще тише:
  – Вы бы хотели заработать тысячу долларов?
  – Конечно. А вы разве нет?
  – В обмен на пустяк, – сказал он. – Практически ни за что. Я только что говорил со Скиннером, с окружным прокурором. Я не рассказал ему о том, что стоял за теми занавесками. Вы понимаете, о чем я… Когда вы заглянули в буфетную и увидели меня. Это было бы… Прозвучало бы чертовски глупо. – Он выдал наихудшую на моей памяти имитацию веселого смешка. – Это и было глупо. Глупейший поступок в моей жизни. Я дам вам… То есть когда они будут расспрашивать вас… Если вы забудете о том, что видели меня там, то заработаете тысячу долларов. Поможете мне избежать неловкого положения… У меня с собой столько нет, но вы можете поверить мне на слово…
  Штауффер иссяк. Я ухмыльнулся:
  – Не понимать англиски.
  – Но я же говорю вам…
  – Нет, дружище. Если вы не убивали ее, то переплатите мне. А если убили – вы скряга. Но может, вам станет легче, когда вы узнаете о моем правиле: ни при каких обстоятельствах не давать копу того, что может понадобиться мне самому. Есть несколько фактов, которые я намереваюсь приберечь для себя. По крайней мере, временно. Раз уж Вульф отошел от дел. И тот факт, что вы прячетесь в буфетных комнатах частных резиденций, как раз один из них.
  – Но… вы говорите – временно… Мне нужно знать…
  – Это все, что я могу сделать для вас. И не предлагайте мне больше свои гроши. Мама не велела мне брать деньги у незнакомцев.
  Разумеется, его это не могло удовлетворить. По-видимому, Штауффер хотел сколотить антиагрессорский блок, категорически не допускающий односторонние действия, и упрямо стоял на своем. Не знаю, как бы мне удалось избавиться от него, если бы в коридор не заглянул Джон Чарльз Данн. Он как раз искал Штауффера и забрал его с собой. Должно быть, хотел получить отчет о беседе со Скиннером.
  Второй раз мое прибежище у окна посетили вскоре после того, как я сходил в библиотеку за пепельницей. На этот раз меня не искали. По крайней мере, так выглядело. Сара, Селия и Энди появились на лестничной площадке на пути с верхнего этажа. Молодежь увидела меня, Сара сказала что-то двум своим спутникам, и завязался спор. Они перешептывались минуты две, после чего Энди с Селией вошли в ту открытую дверь, за которой я видел беседующих на диване Мэй и Джун, а Сара двинулась в мою сторону. Когда она приблизилась, я заметил:
  – Вас еще не арестовали, как вижу.
  – Конечно же нет. С чего бы это?
  – Есть у полицейских такая привычка. Если признаться им в достаточном количестве правонарушений, среди них найдется такое, от которого они не смогут вас отмежевать.
  – Вот только не надо умничать, ладно? – Она села на скамью у окна. – Это… все это… буквально подкосило меня. Я не могу стоять. Как будто хлебнула коктейль на пустой желудок. Наверное, когда пойду спать – если вообще пойду, – буду разбита до предела, но не смогу заснуть. Стану таращиться в темноту, чувствуя себя несчастной. Меня даже может вырвать. Но пока только ноги ослабли и мозг перевозбужден. У меня есть мозг.
  – У кузнечика тоже. – Я сел рядом с ней. – Вы напоминаете мне кузнечика.
  – Может, когда-нибудь это ваше мнение меня заинтересует, но не сейчас. Энди не соглашался со мной. И разумеется, Селия на его стороне. Боже, как они втюрились друг в друга! Энди говорит, что наша семья в опасности, в огромной опасности. А значит, мы должны держаться вместе и никому не доверять.
  – Ну а вы склонны довериться? И кому же? Мне?
  – Дело тут не в доверии. Я просто хотела рассказать вам, что́ случилось сегодня днем.
  – Должен предупредить, мисс Данн, что после того вашего признания с подозрением отнесусь ко всему, что вы скажете. Сомневаюсь даже, что стану тратить время и силы на проверку ваших слов.
  Она издала неподобающий леди звук.
  – Никто и не просит вас проверять мои слова. Только знайте: это случилось, и я намерена вам об этом рассказать. Я уже говорила папе. Однако он меня, кажется, вообще не услышал. Я сказала мистеру Прескотту, а он ответил: «Да, да» – и похлопал меня по плечу. Я сказала Энди и Селии и готова поклясться, что они считают, будто я все выдумала. Но с какой стати мне выдумывать, что у меня украли фотокамеру?
  – О. У вас украли камеру?
  – Да, и тот, кто это сделал, прихватил еще две катушки с пленкой. Видите ли, мы приехали в Нью-Йорк из загородного дома в среду. Папе нужно было возвращаться в Вашингтон. Но знаменитые сестры Хоторн решили, что всем остальным до похорон следует разбить лагерь в этом доме. Тетя Дэйзи не возражала. – Сара вздрогнула. – У вас мурашки не бегут по коже от ее вуали?
  Я сознался, что бегут.
  Она продолжала:
  – И у меня тоже. Когда мы приехали сюда в среду утром, я съездила к себе на Девятнадцатую улицу, где снимаю комнату, и привезла сумку одежды. В Рокленде у меня с собой вообще ничего не было. Ведь мистер Прескотт привез меня туда прямо из магазина. Потом, после похорон, он прочитал нам завещание, и начался весь этот кошмар. Поэтому мы оставались здесь и в четверг, и в пятницу, то есть вчера. Я спала вон в той комнате вместе с Селией. – Сара показала на вторую дверь слева от лестницы. – И сегодня после обеда обнаружила, что моей камеры нигде нет. Ее украли.
  – Или одолжили.
  – Нет. Я спросила у всех, включая слуг. Кроме того, в моей сумке рылись. Там все перевернуто. И две пленки тоже пропали.
  – Может, это сделал кто-то из прислуги? И потом не признался, когда вы стали расспрашивать. Мало кто, подобно вам, страдает комплексом признания вины. А может, тетя Дэйзи не только любительница подслушивать, но и клептоманка.
  – Откуда вы знаете, что она любит подслушивать?
  – Я видел ее в деле.
  – Правда? А я вот никогда не замечала. Энди говорит, что, если фотокамеру украли, это сделал кто-то из семьи. Стало быть, мне лучше помалкивать о пропаже.
  – Звучит разумно. Но если дело дойдет до голосования, то я отдам свой голос тетушке Дэйзи. А те две катушки с пленкой были… О, к нам гости.
  Это был коп, которого я не знал. Он изображал из себя строгого и важного служителя закона.
  – Арчи Гудвин? – спросил он, подойдя к нам. – Инспектор Кремер ожидает вас внизу.
  Глава четырнадцатая
  Сценой для моего персонального выхода была избрана музыкальная комната. С большого стола убрали журналы и книги, и за ним восседал окружной прокурор Скиннер – без пиджака, взъерошенный. Инспектор Кремер, в пиджаке и жилете, без которых я его никогда и не видел, устроился на скамейке перед пианино. С одного торца стола сидел усталый и раздраженный комиссар полиции Хомберт, а с другого – рядовой полицейский с блокнотом. Приготовленный для меня стул стоял как положено – так, чтобы все видели мое лицо и лучистый свет в моих глазах.
  Я сел и сказал:
  – Какая честь – видеть здесь вас троих.
  Кремер прикрикнул на меня:
  – Прекрати! Сейчас не время для твоих шуточек! И не увиливай! Нам нужны ответы, и ничего, кроме них!
  – Конечно, конечно, понимаю, – произнес я обиженным тоном. – Но я пришел сюда, ожидая, что меня допросит сержант. В лучшем случае – лейтенант. И когда увидел, что здесь собрались трое наиболее выдающихся…
  – Достаточно, Гудвин, – отрезал Скиннер. – Покажете нам свой номер как-нибудь в другой раз. Где Ниро Вульф?
  – Я не знаю. Уже миллион раз я…
  – Да, понимаю. Нам сказали, что в здании его нет. Он скрылся сразу после того, как вы нашли тело. И куда отправился?
  – Хоть убейте, не знаю.
  – Он сказал вам, куда направляется?
  – Нет, не сказал. Если вы хотите фактов, то это не ко мне. Если же вас интересуют мнения, то могу поделиться своим.
  – Давайте послушаем.
  – Я думаю, он поехал домой ужинать.
  – Ерунда. Здесь у него важное расследование, важные клиенты. Прямо под носом совершено убийство. И вы думаете, будто я поверю… Никто, даже Ниро Вульф, не может быть настолько эксцентричным…
  – Насчет эксцентричности ничего не скажу, но он был чертовски голоден. Сегодня ему подали дрянной обед. – Я сделал соответствующий жест. – Вам сказали, что дома Вульфа нет, но это же естественно. Он не хочет, чтобы его беспокоили. Ордер на обыск дал бы вам право взломать дверь. Но какую причину вы укажете в ордере? Если вы успели опросить здешних обитателей, то должны быть в курсе, что Вульф весь день провел в библиотеке на втором этаже. Сидел там с половины одиннадцатого утра до того момента, как мы обнаружили тело. И ни разу никуда не выходил. Зачем он вообще вам понадобился?
  Комиссар Хомберт пролаял:
  – Мы хотим спросить его, где и когда он виделся сегодня с Наоми Карн и что было между ними сказано.
  – Сегодня он ее не видел.
  – Мы хотим знать, какое соглашение Вульф заключил с ней от имени клиентов. Мы хотим видеть это соглашение.
  – Нет никакого соглашения. Ничего он не заключил.
  – Ни за что не поверю! – выпалил Кремер. – Если она ни на что не согласилась и ничего не подписала, то на момент ее смерти состояние Хоторна принадлежало ей. А значит, клиенты Вульфа остались с носом.
  – И значит, – продолжил я, – повезло тому, кто наследует мисс Карн. Вы об этом подумали?
  Хомберт зарычал. Кремер опешил. Скиннер потребовал информации:
  – И кто же это? Кто ее наследник?
  – Не имею ни малейшего представления. Но точно не я.
  – Вы ведете себя дерзко, мистер Гудвин.
  – Да, сэр. Мне не нравится, что меня заперли здесь, как скотину в загоне, на четыре часа. Вы могли вызвать меня первым, а не последним. Хотя я знаю, почему вы это сделали. – Я кивнул на кипу записей на столе перед ними. – Хотели швырнуть мне в лицо мое вранье. Ну что же, попробуйте.
  Но сначала они потратили целый час, изучая пустоту. Когда и где я впервые познакомился с Наоми Карн? То же о Вульфе. Что именно произошло и что было сказано, когда я приехал к ней домой, чтобы уломать на встречу с Вульфом? Потом первый визит Хоторнов и их свиты. Что сказала Эйприл? Что сказала Мэй? Что сказала Джун? Угрожал ли кто-нибудь кому-нибудь? Потом беседа с Наоми после того, как все остальные отбыли.
  Я старался вести себя покладисто, но, конечно же, кое-какие детали не мог доверить полицейскому блокноту. Например, то, как Наоми назвала Штауффера Оззи или как Дэйзи Хоторн сомневалась в честности наших клиентов. Обо всем этом я умолчал. Также я не счел необходимым упоминать об утреннем эпизоде с Дэвисом-Доусоном. Мои показания свелись к тому, что после звонка Данна, раздавшегося примерно в девять тридцать, Вульф отправился на Шестьдесят седьмую улицу и что я сам присоединился к нему часом позже.
  Затем я вытащил из кармана лист бумаги и вручил его Скиннеру.
  – Я подумал, что хронология событий упростит вашу задачу, – сказал я ему, – и потому напечатал вот это на машинке в библиотеке, пока ожидал чести предстать перед вами.
  Хомберт и Кремер поднялись, чтобы тоже взглянуть на составленное мной расписание, и встали за спиной окружного прокурора. Пока они переваривали прочитанное, я глянул на копию, которую оставил себе.
  
  10.45. Я присоединился к Вульфу и супругам Данн в библиотеке.
  11.10. Дворецкий доложил, что к Данну прибыли Скиннер, Кремер и Хомберт.
  11.30. Я позвонил Даркину, Пензеру и Кимсу. В библиотеку пришла Сара Данн.
  12.10. Сара Данн ушла. Пришли Эйприл, Селия и Штауффер.
  12.30. Эти трое ушли. Прибыли Пензер и Кимс и удалились, получив указания.
  13.10. Нам подали обед.
  14.15. Пришел Кремер.
  14.35. Кремер ушел. Пришла Дэйзи Х.
  14.40. Пришел Даркин.
  14.42. Я вышел на улицу и переговорил с Орри Кетером. По возвращении в дом обнаружил в гостиной Наоми Карн.
  14.50. Даркин ушел.
  15.10. Я спустился вниз и поговорил с Наоми Карн, потом вернулся в библиотеку.
  16.55. Позвонил Пензер.
  17.00. Дэйзи Х. ушла.
  17.05. Я пошел в гостиную, где не застал Наоми Карн, но обнаружил Юджина Дэвиса, которого привел в библиотеку.
  17.40. Пришел Прескотт.
  17.45. Дэвис и Прескотт ушли.
  17.55. Дворецкий позвал нас в гостиную к Данну. Мы с Вульфом пошли туда.
  18.05. Бронсон, Штауффер, Прескотт и Ричи пошли наверх, оставив Данна, Вульфа и меня в гостиной.
  18.11. Мы нашли тело.
  
  Все выглядело достоверно. Первый выход Дэйзи из-за штор, просьбу Сары переговорить с Вульфом, появление мнимой Дэйзи и ее исчезновение, сидение Штауффера в буфетной я опустил, так как о них полиция не могла узнать ни от кого другого.
  – Нам это очень поможет, – изрек Скиннер. – Большое вам спасибо.
  Ага, значит, прокурор сменил тактику и намеревался умаслить меня.
  – Теперь, пожалуйста, расскажите, что́ Вульф обсуждал с мистером и миссис Данн.
  Так начался второй час.
  У меня было предостаточно времени, чтобы привести мысли в порядок, так что допрос продолжался без особых трений. Даже оставив при себе признания Сары, историю Дэйзи о васильке и несколько других мелочей, я мог много чего поведать полиции и прокурору о событиях дня.
  Но конечно же, без пары-тройки стычек не обошлось. И самую серьезную из них вызвали слова Скиннера о том, что мне стоило бы передать полиции записи всех бесед Вульфа. Я возразил, что эти записи – собственность Вульфа и получить их можно только от него самого.
  Без боя они не сдались, потявкали какое-то время. Хомберт стал совсем уж неприятным. И все-таки записи остались лежать в моем кармане. После этого они немного успокоились и даже оказали мне честь, поинтересовавшись моим мнением по техническому вопросу.
  Полиция, сказали они, видела буфетную только при электрическом свете. Я же наблюдал это помещение при дневном свете, падающем из небольшого окна в углу. В то самое время, когда там находилась Дэйзи Хоторн.
  В беседе с полицией миссис Хоторн признала, что действительно была в комнатке за портьерами и что я видел, как она уходила. Она заявила, что предпочитает лишний раз не показываться людям на глаза в вуали и поэтому часто заходит в буфетную через заднюю часть дома, чтобы посмотреть на посетителей из-за штор. Точно так же она поступила сегодня, когда узнала, что Ричи и Бронсон прибыли для инспекции личного архива Хоторна. Пробыла она там всего несколько минут до того, как мое появление заставило ее удалиться. Она ничего не заметила на полу за барной стойкой.
  Вопрос, который мне задали, состоял в следующем: могла ли миссис Хоторн войти в буфетную и при этом не заметить тела? Я подтвердил, что могла, потому что сам, даже наклонившись к телу, едва сумел различить, что это такое, при слабом дневном свете.
  Они поспрашивали меня о том о сем еще немного. Затем Скиннер задал наконец вопрос, которого я ожидал с первой минуты нашей встречи. На самом деле я пару раз был готов уже сам поднять эту тему, но решил все же не лишать людей капли радости, которой и так недостает в их малоприятной работе. Подавив усмешку, я слушал, как Скиннер подбирался к сути дела.
  – Есть один момент, который вызывает у нас некоторое недоумение, – начал он небрежно. – Никто не слышал никакого шума. Даже слуги в заднем помещении на том же этаже. Также мы не обнаружили следов борьбы. Мисс Карн, по-видимому, при жизни была здоровой и довольно крепкой девушкой. Но почему-то она не позвала на помощь и не оказала преступнику сколько-нибудь заметного сопротивления.
  – Это и впрямь удивительно, – согласился я. – Мы в библиотеке тоже ничего не слышали.
  – Я как раз собирался спросить, не донеслось ли до вас криков.
  – Нет. Конечно, в случаях с удушением часто бывает, что сначала жертву обездвиживают ударом кулака или чем-то опаивают. Медэксперт сможет подробнее рассказать вам об этом. И кстати, я вспомнил кое-что, о чем забыл упомянуть. Пока Дэвис находился с нами, я предложил принести ему выпить. Судя по его виду, он в этом сильно нуждался. И я сбегал вниз в буфетную и налил ему примерно полпинты виски «Макнилс».
  Кремер бросил на меня недоверчивый взгляд и фыркнул:
  – Как же, сбегал он!
  Хомберт только фыркнул. Скиннер процедил:
  – Ваши шуточки, Гудвин, не доведут вас до добра, так и знайте.
  – Да что вы, какие шуточки, – запротестовал я. – Честно вам скажу, меня это тревожило. Я же видел фингал у нее на лбу. Такой остается только от хорошего удара. Если преступник вышел из-за штор, то, по всей вероятности, схватил первое, что попалось под руку. Одну из тех бутылок за стойкой. Если он так и сделал, то, конечно, стер свои отпечатки с бутылки, прежде чем поставить ее на место. Но на той бутылке виски «Макнилс» остались мои пальчики, свеженькие и красивые. Найдете ли вы их? Вот что меня жутко волновало. Вы могли проглядеть их, но могли и заметить. Так что в конце концов я решил ничего от вас не скрывать и выложить вам все до последней…
  – Заткнись и проваливай! – рявкнул Кремер. – Кто мне объяснит, почему каждый год в автомобильных авариях гибнет сорок тысяч человек, но только не ты? Уведите его, Грайер. – Это было сказано копу, который привел меня и во время беседы сидел на стуле у двери. – Поезжай домой. И если Ниро Вульф там, скажи ему… Ничего ему не говори. Я сам увижусь с ним. И с тобой тоже. Оставайся там, где я смогу тебя найти.
  – Отлично. – Я поднялся. – Доброй ночи, джентльмены, и удачи вам. Вы, наверное, представляете себе мои чувства. Подумать только, когда я тянулся к полке за виски, тело уже было там… Лежало на полу прямо подо мной… Думаю, что уже лежало… Ну ладно, ладно, ухожу. Извините, если чем-то досадил…
  Грайер проводил меня до входной двери и выпустил на свободу, передав приказ инспектора дежурившему там копу. Под настороженными взглядами двух других полицейских я прошел по тротуару, вдоль которого теснились патрульные машины, и на углу остановил такси. Пока мы двигались в центр, водителю очень хотелось обсудить убийство, но от меня он не дождался ничего, кроме односложного мычания.
  Я вставил ключ в замочную скважину, повернул его и нажал на ручку, но дверь, приоткрывшись на два дюйма, остановилась. Ее держала накинутая цепочка. Тогда я вдавил палец в кнопку звонка. Через секунду в коридоре послышались шаги и в щели появился глаз Фрица.
  – А, это ты, Арчи? – В его голосе слышалось облегчение. – Ты один?
  – Нет, со мной взвод автоматчиков. Открывай!
  Он так и сделал. Запереть дверь я предоставил ему. В кабинете было темно. Я отправился в кухню. Ее заливал яркий свет, пахло чем-то вкусным, как обычно, и на стуле лежала французская газета, которую читал Фриц. Он вернулся из прихожей, и я приступил к расспросам:
  – Во сколько Вульф приехал домой?
  – В шесть сорок. Осталось немного утки. Еще есть сырный пирог, если хочешь…
  – Нет, спасибо. Меня угостили чудесными сэндвичами.
  Я вытащил из холодильника кувшин и налил себе стакан молока.
  – Когда он лег?
  – Вскоре после одиннадцати. Сказал, что устал. Он поел со мной на кухне, чтобы не зажигать свет в столовой. Еще сказал, что его ищет полиция. Он в опасности, Арчи? Может быть, из-за того, что мы…
  – Конечно же, он в опасности. Прожорливость – это серьезный риск. Да нет, все в порядке. А это что за штука?
  Я подошел ближе, чтобы рассмотреть повнимательнее необычный для нашей кухни предмет – ветку длиной около фута, с дюжиной побегов, множеством темно-зеленых листьев и крошечных шипов, на вид довольно острых. Эта ветка стояла в вазе с водой на низком столике. Фриц сказал, что ничего о ветке не знает, принес ее Фред Даркин, а в воду поставил Вульф, заметив что-то насчет созревания семян.
  – А-а, – сказал я, – тогда, значит, это улика. Фред – мастер добывать улики. Во сколько он вчера явился с докладом?
  – Примерно в половине одиннадцатого. Вообще-то у него была целая сумка таких улик. И Сол приходил чуть раньше и тоже говорил с мистером Вульфом. А еще звонил Джонни. – Фриц глянул на блокнотик, который держал у телефона. – В десять сорок шесть… О, чуть не забыл, тебе записка… – Он вынул листок из-под блокнота и вручил мне.
  Я прочитал: «Арчи, меня нет дома. Н. В.». И швырнул листок в урну.
  – Ха-ха-ха, – сказал я и пошел к себе наверх спать.
  Утром, когда Фриц вернулся после доставки завтрака в спальню босса, я ожидал вызова для доклада, но для меня никаких сообщений не было. Ну ладно, подумал я, коли наш большой бизон желает делать вид, будто стоит обычное воскресное утро, я тоже могу поиграть в эту игру. И я устроился на кухне перед омлетом с анчоусами и утренней газетой, где делу Даннов, Хоторнов, Штауффера и Карн было посвящено три страницы текста и дюжина фотографий. Кто-то в округе Рокленд проговорился, и спекуляциям о неслучайности гибели Хоторна не было конца. Завтрак получился бесподобным.
  Последние опасения, что Вульф погрузился в транс, рассеялись вскоре после девяти часов, когда появились Орри Кетер и Фред Даркин. Выяснилось, что им велено прибыть немедленно и ожидать дальнейших распоряжений. Для меня это стало большим облегчением, но я по-прежнему не собирался первым принимать меры к тому, чтобы возобновить общение.
  Тем не менее первый шаг пришлось сделать мне, так как поступил звонок от инспектора Кремера. Я поговорил с ним, повесил трубку и позвонил в оранжерею (я знал, что босс там, так как слышал гудение его лифта). Он ответил. Я обратился к нему со всей официальностью:
  – Доброе утро, сэр. Только что звонил инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Он не спал всю ночь, хочет видеть вас и прибудет к нам в начале первого. Он работает над делом об убийстве. Существует две разновидности детективов, которые имеют дело с убийствами. Одни спешат прибыть на место преступления, другие спешат покинуть его. Инспектор Кремер относится к первой разновидности.
  – Я же написал тебе, что меня нет дома.
  – Вас не может не быть дома бесконечно. Есть ли указания для Орри и Фреда?
  – Нет. Пусть ждут.
  Связь прервалась.
  Часом позже, в положенное время, его лифт спустился и он вошел в кабинет. Я дождался, когда он прижмет кресло к полу своим весом, и затем высказался:
  – Как вижу, вы намерены делать вид, будто ничего не произошло. Да, длительным конфликтом ничего не достигнешь, соглашусь. Но одно я все же скажу: это была самая нелепая выходка за всю историю расследования преступлений. На этом все. А теперь что касается моего…
  – В моем поведении не было ничего нелепого. Я избрал самый разумный выход…
  – Вы не убедите меня в этом и за тысячу лет. Хотите услышать мой отчет?
  Он вздохнул, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Выглядел он свежим, как маргаритка, и беззастенчивым, как танцовщица в стриптиз-клубе.
  – Начинай.
  Я выдал ему полный отчет за вчерашний вечер, со всеми подробностями, по памяти, так как записей не делал. Доклад получился длинным. Босс вопросов не задавал и позволил мне закончить, ни разу не прервав меня. Когда мой рассказ подошел к концу, он выпрямился в кресле и позвонил, чтобы принесли пива.
  – Безнадежно, – вынес он свой вердикт. – Говоришь, тебя вызвали последним? Они допросили всех остальных?
  – Думаю, да, всех или почти всех. Первое вероятнее.
  – Безнадежно. Я имею в виду для нас. Упорством и настойчивостью полиция могла бы разорвать этот круг, но я сомневаюсь в этом. Слишком уж он прочный. Они все были в загородном доме, когда убили Хоторна. И они все были в резиденции на Шестьдесят седьмой улице, когда убили Наоми Карн. Их чересчур много. Я могу выяснить правду, если очень постараюсь. Но что мне с ней делать? Смогу ли я доказать ее? Как? Им правда не нужна. Не нужна даже Данну, хотя он думает обратное. И мне она тоже ни к чему, если я не смогу ее использовать. Особенно учитывая то, во сколько обойдется ее установление. Нужна она мне?
  – Нет, сэр. Но небольшой депозит в банке вам бы не помешал.
  – Это я понимаю. Но смерть мисс Карн сделала невозможным расследование по поводу завещания. Если же она сама оставила завещание… Безнадежно.
  – Тогда зачем внизу сидят Фред и Орри? Они ведь обходятся нам по восемь баксов в день. Для придания нашей конторе колорита?
  – Нет. Я не приму окончательного решения, пока не увижусь с инспектором Кремером. И с клиентами, которые наверняка появятся сегодня. Двое или трое из них, как мне кажется, захотят меня увидеть.
  – Еще как захотят, – согласился я. – Штауффер захочет подкупить вас. Дэйзи захочет продать вам очередную идею с васильком. И конечно, Сара захочет, чтобы вы отыскали ее фотокамеру. О, я забыл вам об этом сказать. Она жаловалась мне, что ее камеру украли.
  – Мисс Данн? Когда?
  – Вчера вечером. Как раз перед тем, как за мной послали. В смысле – тогда она мне рассказала. А сам факт пропажи она обнаружила вчера днем. Фотокамера была в комнате, которую ей выделили в резиденции Хоторна. Также исчезли две катушки пленки, лежавшие то ли у нее в сумке, то ли в чемодане. Она сказала, что всех расспросила, включая слуг, но ничего не выяснила.
  – Пленка уже была отснята?
  – Не знаю. Не успел уточнить, потому что наш разговор был прерван посыльным от Кремера.
  – Привези мне мисс Данн. Сейчас же.
  Я вытаращил глаза на Вульфа:
  – Она не предлагала награды за помощь.
  – Привези ее, пожалуйста! Это наш первый шанс подобрать то, что упало. Может, виновата всего лишь вороватая прислуга… Но пропавшая пленка подсказывает мне, что это не так. Кто-нибудь знает, что мисс Данн рассказала тебе об этом?
  – Да, Энди и Селия. Я не могу позвонить ей, потому что копы…
  – Я же не просил звонить ей! Я сказал: привези! Привези ее сюда!
  Глава пятнадцатая
  Сидя за рулем родстера, я сочинил две-три остроумные уловки, которые позволили бы вытащить профессионального дьяволенка из резиденции, не побеспокоив ни полицию, ни родственников. Однако к моменту прибытия на Шестьдесят седьмую улицу я решил, что прямой путь всегда самый короткий и эффективный.
  Полицейский, в чьи обязанности входило разгонять зевак, счел мое присутствие в доме излишним. Но я сумел проложить себе путь языком, добрался до двери, нажал на звонок и был допущен внутрь дворецким. Я спросил мистера Данна.
  Через несколько минут Данн присоединился ко мне в гостиной. Выглядел он так, словно не спал неделю и больше вообще не надеялся сомкнуть глаз. Я сказал ему, что Ниро Вульф уехал прошлым вечером из резиденции, дабы кое-что предпринять без помех со стороны полиции. Сейчас он дома и работает над данным ему поручением. Бедняга был настолько измучен свалившимися на него проблемами, что не смог задать ни единого толкового вопроса. Лепетал что-то маловразумительное. Мол, он не видит, чем Вульф может быть полезен в такой ситуации. Он очень надеется, что Вульф сумеет что-то сделать, но ведь уже ничего не исправишь. Есть ли у Вульфа какие-нибудь идеи…
  Никогда не думал, что мне доведется хлопать Джона Чарльза Данна по плечу, чтобы приободрить. Но довелось-таки, и я потратил двадцать минут, пытаясь убедить его, что Ниро Вульф разгонит облака и на небе вновь засияет солнце. Частично мои действия были вступлением к известию о том, что Ниро Вульф желает увидеться с дочерью госсекретаря Сарой. Однако, когда я наконец решился сказать об этом, Данн даже не полюбопытствовал, зачем она нам понадобилась. Он уже несколько месяцев испытывал стресс, а последние события его просто доконали. Он послал дворецкого за дочерью, и через несколько минут я уже усаживал ее в родстер.
  Но, достигнув дома Вульфа, я проехал мимо, не сбавляя скорости, ярдов восемьдесят или около того и только потом остановился у обочины. Сара Данн посмотрела на меня удивленно:
  – В чем дело? Ваш дом вон там, правильно?
  – Да, но сейчас перед ним стоит машина инспектора Кремера. А чего он не узнает, то его не заденет. Подождем здесь, пока он не уедет.
  – Эх, какая досада. А хотя – какого черта! Это было бы просто замечательно, все эти приключения, если бы не было бы так… если бы это случилось не с моей с-семьей…
  Я похлопал Сару по руке. У нее задрожала нижняя губа, а мне не хотелось, чтобы она плакала.
  – Все в порядке, сестренка. Как-нибудь я сделаю из вас настоящего детектива.
  Мои старания привели только к тому, что ее губа задрожала еще сильнее. И я оставил девушку в покое. Развернувшись на сиденье, я наблюдал за улицей через заднее стекло и минут через десять увидел, как из нашей двери вышел Кремер и стал спускаться по ступеням крыльца. Я завел машину, объехал квартал вокруг и, снова вернувшись на Тридцать пятую улицу, припарковался перед домом.
  Я лишь вполуха прислушивался к тому, как Вульф начинает беседу с Сарой Данн. Нет, я был не настолько туп, чтобы не усмотреть за кражей фотокамеры и пленки желания скрыть что-то связанное либо с завещанием, либо с убийством. Разумеется, такая возможность существовала. Но я не очень в нее верил по двум причинам. Во-первых, после сногсшибательных признаний Сары в предательстве интересов отца и убийстве дяди я хотел иметь весомые доказательства того, что факт кражи вообще имел место быть. В-вторых, Сара, при всей своей взбалмошности, была неглупой девушкой. Она должна была давать себе отчет в том, что поиски украденной камеры неизбежно приведут к кому-то из членов ее семьи или близких к ней персон. Только следующей зимой, пригласив Сару на шоу, я узнал, что с самого начала она думала, будто знает убийцу Ноэла Хоторна и Наоми Карн, и это был несимпатичный ей человек.
  По-видимому, Вульф серьезно отнесся к словам о краже. Его интересовала каждая мелочь. Он убедился, что Сара действительно оставила фотоаппарат в спальне, а катушки с пленкой – в чемодане. Также он хотел точно знать, как и когда она сообщила остальным о своей пропаже, что они ей сказали и как себя при этом вели. Она отвечала на все вопросы с готовностью и без видимых колебаний, пока дело не дошло до Озрика Штауффера. Тут она запнулась на секунду, а потом заявила, что ему ничего не сообщила. Вульф спросил почему. Она ответила, что не верит ни одному слову Штауффера и потому не видела смысла что-либо спрашивать у него.
  Имелись ли у нее доказательства, что Штауффер – обманщик?
  Нет, но ей не нравится его рот, да и глаза тоже, и она просто не доверяет ему.
  Брови Вульфа приподнялись:
  – Следует ли мне предположить, мисс Данн, что, по-вашему, фотокамеру украл мистер Штауффер?
  Она затрясла головой:
  – Я не жду от вас предположений. Мне всегда казалось, что детективы не предположения строят, а делают выводы.
  Вульф крякнул:
  – Делают, если могут. Так или иначе, то обстоятельство, что вам не нравятся глаза и губы мистера Штауффера, еще не доказывает его вины. – Он глянул на часы, которые показывали четверть второго. – До обеда мы успеем коснуться еще одного вопроса. Вы говорите, что две катушки пленки в вашем чемодане не были отсняты. Значит, если вор желал заполучить отснятую пленку, те ролики с пленкой он схватил наугад, не имея времени проверять пленку прямо в вашей спальне. И в результате у него оказалась только одна отснятая катушка – та, что находилась в фотоаппарате.
  Сара опять покачала головой:
  – Он вообще не получил ни одной отснятой пленки. В фотоаппарате пленки не было.
  Вульф нахмурился:
  – Вы сказали, что снимок, сделанный вами в этом кабинете в пятницу, занял последний свободный кадр и что эта пленка оставалась в камере, когда вы принесли ее в спальню.
  – Да, так я и сказала. Только вы не дали мне закончить. Я вынула катушку с пленкой в пятницу вечером и отнесла в ближайшее ателье, чтобы мне отпечатали снимки. И там же я купила те две новые катушки…
  – К черту! – отрезал Вульф. – Где они?
  – Где – что?
  – Фотографии!
  – Думаю, в ателье. – Она выудила из сумочки клочок бумаги. – Вот квитанция. Мне сказали, что снимки будут готовы на следующий вечер. То есть они были готовы уже вчера…
  – Могу я взять это? – Вульф протянул руку. – Спасибо. Арчи, позови Фреда и Орри.
  Я пошел в кухню, где парни ковыряли в зубах после сытной трапезы, и привел их в кабинет. Вульф передал квитанцию Орри и сказал ему:
  – Это квитанция фотоателье. Адрес там указан. Мисс Данн сдала пленку в пятницу вечером. Возьми родстер. Снимки и негативы нужны мне как можно скорее. По крайней мере, мне так кажется. Я буду знать наверняка, когда увижу их.
  – Да, сэр.
  Они ушли.
  Вульф поднялся и встал, хмуро взирая на Сару:
  – Вы не окажете мне любезность, мисс Данн? Я прошу вас снять шляпу. Я делаю вывод, что эта вещь является шляпой, поскольку она находится у вас на голове. Благодарю. В своей столовой я не приветствую ресторанные манеры.
  Крайне редко бывало, чтобы текущее расследование вынуждало Вульфа ускорять темп приема пищи, но в это воскресенье случилось именно так. В первые полчаса, пока поглощались дыня, котлеты и брокколи, он поддерживал обычный баланс жевания и разговора. Но когда мы приступили к салату, вернулись Фред и Орри. Фриц впустил их и оставил ждать в кабинете. Мне выпал шанс ухмыльнуться два раза кряду. Сначала Вульф нарушил свое правило не говорить о работе в столовой, когда попросил Фрица узнать, принес ли Орри то, за чем его послали. А потом соус для салата был приготовлен за шесть минут вместо обычных восьми. Очистка и нарезка персика тоже могли претендовать на рекорд, но я не засекал времени. И хотя я не могу сказать, что Вульф возвращался в кабинет энергичным шагом, ноги он точно не волочил.
  Взяв из рук Орри конверт, босс попросил его и Фреда подождать в передней, сел и высыпал снимки на стол.
  – Вам придется пояснить мне, – обратился он к мисс Данн, – что́ здесь снято.
  Я потянулся было к стулу, чтобы подать его Саре, но она отмахнулась от моей услуги и уселась на подлокотник кресла Вульфа, опершись на его плечо. Он поморщился, но вытерпел это. Я завершил группу, встав с другой стороны от босса. Фотоснимки были так малы – обычные для «Лейтакса» миниатюры, – что мне пришлось приблизиться, чтобы рассмотреть их.
  Числом тридцать шесть штук, это были в целом очень неплохие фотографии. При первом просмотре Вульф отбросил бо́льшую их часть. Все, что не имели видимой связи с Хоторнами или Даннами, живыми или мертвыми. В том числе девять или десять кадров, сделанных Сарой в понедельник на Всемирной выставке. Оставшиеся фотографии Вульф изучил с помощью лупы, расспрашивая о них Сару и помечая на обороте каждой из них место, дату и час, когда она была сделана. Наконец он положил обратно в конверт тридцать снимков и все негативы, отодвинул конверт в сторону и сосредоточился на тех шести фотокарточках, что остались лежать перед ним на столе.
  Сара устала балансировать на ручке кресла и вернулась на прежнее место у края стола. Я принес свою лупу и подключился к рассматриванию, беря снимки один за другим по мере того, как их откладывал Вульф перед тем, как приступить к следующим. Когда первый круг не принес мне никаких результатов, я начал процесс заново.
  Сара проинформировала нас, что снимок номер один был сделан около девяти часов утра в среду. На нем Мэй Хоторн демонстрирует ворону, которую днем ранее подстрелил Ноэл Хоторн и которую только что нашел на лугу Тайтус Эймс. Миссис Данн смотрела на мертвую птицу с любопытством, а Эйприл Хоторн – с отвращением. Сара щелкнула их, прежде чем они успели ее заметить, а потом услышала шаги на террасе, обернулась, увидела, что там стоит Дэйзи под вуалью, и сфотографировала ее тоже. Это был снимок номер два.
  Номер три был сделан вскоре после шести часов вечера во вторник, когда Сара вышла из магазина, где работала, и увидела, что у обочины в машине ее ждет Гленн Прескотт, чтобы отвезти за город.
  Номер четыре Сара сняла в тот же день, тремя часами ранее, когда отправилась на Парк-авеню доставлять вазу клиенту. Фотоаппарат она, как обычно, прихватила с собой. Пересекая тротуар, она заметила женщину, которую уже видела несколько месяцев назад, входящей в ресторан в компании дяди Ноэла. Во вторник же эта самая женщина направлялась к машине, где для нее уже распахнул дверцу мужчина, которого Сара также узнала, хотя не встречала последние несколько лет. Это был Юджин Дэвис, партнер в фирме Гленна Прескотта. Она сфотографировала женщину, когда та приближалась к машине.
  Номер пять был сделан в среду утром, незадолго до номера один. Сара отправилась в лес, чтобы посмотреть на то место, где дядя Ноэл встретился со своей смертью, и нашла там своего отца, брата и Озрика Штауффера. Все трое выразили протест, когда она запечатлела их там.
  Снимок номер шесть не нуждался в пояснениях автора, так как был сделан при нас, в кабинете Вульфа в пятницу.
  Моя лупа была ничуть не хуже лупы Вульфа, и потому я мог видеть ровно то же, что и босс, но после трех кругов изучения фотографий я сдался. Насколько я мог судить, отобранные Вульфом снимки доказывали только один факт: Сара ловко обращалась со «Лейтаксом». Я вернулся за свой стол и сел.
  Вульф тоже закончил осмотр и откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами. Я наблюдал за ним. Его губы двигались: выпячивались вперед толстой трубочкой, а потом вытягивались обратно в тонкую линию. Мне оставалось только гадать, действительно ли он нашел что-то или блефует. Если блефует, то только ради меня. Сара Данн не знала, что́ означают такие движения губ.
  Неожиданно она подала голос:
  – Ну? Вы пытаетесь делать выводы?
  Губы Вульфа замерли. Его веки приподнялись ровно настолько, чтобы он смог увидеть девушку сквозь образовавшиеся щелочки. Через пару секунд он медленно качнул головой.
  – Нет, – проговорил он. – С выводами закончено. Это было просто. Самое трудное здесь…
  – Но вы… – Она напряглась, вглядываясь в толстого детектива. – Вы же не хотите сказать… Эти снимки… не может быть…
  – Нет, не снимки. Один из них. Всего один. Глядя на него, я делаю несколько выводов. И среди них следующий: вас, скорее всего, убьют, если вы вернетесь в тот дом. А вы мне определенно еще понадобитесь, так что… Да, Фриц?
  Фриц, закрыв за собой дверь, прошел на середину кабинета и произнес:
  – К вам посетитель, сэр. Мистер Джон Чарльз Данн. С ним еще один джентльмен и три леди.
  Глава 16
  Одно мгновение длилась тишина, а потом Сара Данн взвилась со стула, подобная смерчу. Она была молодой и проворной, а потому могла бы представлять немалую угрозу, останься свободными ее руки, чтобы заняться моим лицом, и без того пострадавшим от Дэйзи днем ранее. Но она пыталась собрать фотографии и уже схватила в одну руку конверт с пленками и не заинтересовавшими Вульфа кадрами, а другой тянулась к тем шести, что он отобрал. Так что я остановил ее быстро и без особого ущерба для себя. Левой рукой обхватил обе ее руки и корпус выше пояса, правой закрыл ей рот и нос и прижал ее голову к своим ребрам. Она даже пинаться не могла, так как коленями я придавил ее ноги к столу.
  Вульф спросил:
  – Ты причиняешь ей боль?
  – Не особенно.
  Он поднялся, кряхтя, обошел вокруг стола и извлек из руки девушки конверт. Труда это для него не составило: ее хватка была ослаблена из-за силы, с которой я сжимал ее руки. Затем Вульф собрал те шесть фотографий, которые она не успела схватить, положил их в конверт, дошел до сейфа, сунул конверт внутрь и запер дверцу сейфа на ключ.
  Доковыляв обратно к креслу, он уселся и сказал с мрачным видом:
  – Мне не нравится выражение твоего лица, когда ты делаешь такие вещи. Отпусти ее.
  – Она может закричать.
  – Тогда подержи еще минуту. – Он направил взгляд на Сару Данн: – Вы сделали все, что было в ваших силах. Повернуть вспять ход событий невозможно. Я собираюсь покончить с этим делом как можно скорее. Никто из вашей семьи – я имею в виду ваших родителей и брата – не пострадает, как не пострадаете и вы. Но я не хочу, чтобы кто-то знал о фотографиях. Более того, вам не разрешается покидать этот дом. Попытка украсть пленку показывает, что убийца догадывается, какой промах он совершил. Он не знает, где сейчас фотографии. И я пока не хочу, чтобы он это узнал. Но он понимает, что все запечатленное вашей камерой видели вы. Он головотяп и задница, но это только усугубляет нависшую над вами опасность. Вы должны пообещать, что не уйдете отсюда. Иначе мне придется скормить полиции много фактов, которые она пока не готова переварить. И тогда ответственность за вашу смерть падет на нее, а не на меня… Теперь отпускай ее, Арчи.
  Сара Данн наполовину была Хоторн, и предсказать ее реакцию я не брался, поэтому отпустил руки и одновременно отступил от нее на два шага. Но меня она полностью проигнорировала. Выпрямившись и сделав пару глубоких вдохов, чтобы восстановить уровень кислорода в крови, она выпалила:
  – Вы сказали «он».
  Вульф покачал головой:
  – Вам придется подождать, мисс Данн. Дело требует большой осторожности. Считайте комплиментом то, что я не велел мистеру Гудвину заклеить вам рот скотчем и запереть вас наверху. Я верю вашим глазам. Вы не должны покидать этот дом и не должны никому ничего говорить о фотографиях…
  Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Джон Чарльз Данн. За ним по пятам следовали Мэй и Джун, а также Селия Флит и Озрик Штауффер. Ну, возможно, Данн не буквально ворвался, но вошел так быстро, что натолкнулся на стул. Вцепившись в его спинку, он остановился и заявил:
  – Я устал ждать. Мы все устали ждать.
  Сара взглянула на него, на его осунувшееся лицо и покрасневшие глаза и бросилась к нему с криком:
  – Папочка! Милый папочка!
  Она обвила шею отца руками и поцеловала его. По-видимому, такое поведение профессионального дьяволенка помогло разрядить обстановку. Данн положил руки на плечи дочери и едва сдерживал рыдания, судя по сдавленным горловым звукам. Селия Флит смотрела на них, кусая нижнюю губу. Штауффер взирал на сцену такими же красными глазами, как у Данна. Джун села, достала платочек и вытерла две слезинки, побежавшие по ее щекам. Мэй промаршировала к столу и сказала Вульфу едким презрительным тоном:
  – Я не хотела приходить сюда. На этом настояли сестра и ее муж. Что это было – трусость или предательство?
  – Ну же, мисс Хоторн… – попробовал увещевать ее Штауффер. – Таким способом мы ничего не добьемся…
  – Эйприл арестована, – выпалила Джун. – Ее арестовали!
  Я пытался помочь, насколько это было в моих силах, и подставлял под колени стулья. Их и вправду сильно подкосило.
  – Она не арестована, – сказал Данн и не глядя опустился на придвинутый мной стул. Он оставался юристом, даже оказавшись по самую шею в неприятностях. – Ее попросили прибыть в офис окружного прокурора, и она отправилась туда. Но, учитывая то, как теперь обстоят…
  – Перестаньте, Джон, – перебила его Мэй. – Прежде чем говорить что-то этому человеку, мы должны потребовать удовлетворительного объяснения…
  – Глупости, – гневно воскликнул Штауффер. – Будь все проклято, вы ведете себя так, будто мы можем выбирать…
  – Прошу вас, господа! – Вульф опустил ладонь на стол. – Прекратите нести вздор. Вы утратили способность мыслить. – Он обернулся к Мэй: – Вы, мисс Хоторн, очевидно, недовольны тем, что после обнаружения тела мисс Карн я отправился домой подумать, вместо того чтобы сидеть там с вами весь вечер, голодать и крутить пальцами. Отвечу на ваш вопрос: это не было ни трусостью, ни предательством. Это была сообразительность. В любом случае, я не должен отчитываться перед вами. Вы вместе с другими членами вашей семьи наняли меня, чтобы достичь соглашения с мисс Карн, но мисс Карн мертва. Мистер Данн нанял меня, чтобы расследовать смерть Ноэла Хоторна. – Он обратился к Данну: – В силе ли эта договоренность?
  – Да. Конечно. – В голосе Данна не звучало энтузиазма. – Но я не знаю, что́ вы сможете сделать… С Эйприл сейчас Прескотт…
  – Давайте проясним немного ситуацию, – предложил Вульф. – Эйприл ничего не грозит, если не считать испорченного настроения.
  Они все уставились на него. Мэй потребовала объяснений:
  – Откуда вам это известно?
  – Мне известно гораздо больше, – сообщил ей Вульф. – Но сейчас я говорю вам только это. Примите эту новость. Она хорошая. Далее. Мистер Данн, хочу предложить вам кое-что. Вчера мистер Гудвин видел мисс Карн в гостиной, когда она разговаривала там с Эйприл Хоторн, переодетой так, чтобы ее принимали за миссис Ноэл Хоторн.
  Данн кивнул:
  – Да, это была одна из причин…
  – Одна из причин вашего появления здесь. Конечно. Но вот в чем состоит мое предложение. Мистер Гудвин, повинуясь порыву, приоткрыл портьеры, скрывавшие буфетную, и увидел там мистера Штауффера. Прошлым вечером мистер Штауффер посулил Гудвину тысячу долларов за то, чтобы тот не сообщал об этом полиции. Гудвин отказался от денег, однако полиции ничего не сказал. Как и я не сказал об этом инспектору Кремеру во время его сегодняшнего визита ко мне. Но мы можем заключить с мистером Штауффером сделку. Поскольку он являлся заместителем Хоторна в иностранном отделе фирмы «Дэниэл Каллен и компания», то должен был знать правду о той утечке насчет аргентинского займа. Если все случилось так, как вы заподозрили, когда миссис Хоторн…
  – Вы сильно опоздали, – хмуро перебил его Штауффер.
  Брови Вульфа приподнялись.
  – Опоздал?
  – Да. Вы собираетесь предложить, чтобы Данн вынудил меня сказать правду о деле с аргентинским займом, пригрозив сообщить полиции, как я прятался за шторой, когда там была Наоми Карн? Так?
  – Я думал, что мы можем попробовать пойти таким путем.
  – Ну, так вы опоздали. Пока Хоторн был жив, я никак не мог рассказать Данну правду. Просто не мог. Но сегодня утром я все ему выложил. Мы вместе пошли с этим к миссис Хоторн и заставили ее подписать заявление. И это побудило вдову отомстить нам. Она отправилась в полицию с кучей лжи…
  – Мы не знаем, лгала она им или нет, – возразила Мэй. – Даже если она придерживалась правды, этого достаточно, чтобы усомниться в заявлении Вульфа, будто Эйприл вне опасности…
  – Давайте разбираться сразу по ходу дела, – вставил Вульф. – Итак, с вопросом об аргентинском займе вам все понятно, мистер Данн?
  – Меня теперь не обвинят в предательстве, – ответил мрачный Данн. – Однако я позволил этой женщине выставить меня дураком. И в любом случае из-за того, что случилось потом… все кончено…
  – Не совсем, – провозгласил Вульф. – Не кончено, пока я не завершу расследование. Если повезет, уже сегодня вы ляжете спать с легким сердцем. Самое позднее – завтра. Но вы можете помочь мне удалить последние препятствия… Прошу прощения…
  Его перебил телефонный звонок. Я поднес трубку своего аппарата к уху, но босс, должно быть, не на шутку перевозбудился, потому что потянулся к своему аппарату, не дожидаясь, пока я уточню имя звонящего и цель звонка.
  Я сказал:
  – Контора Ниро Вульфа…
  – Сол Пензер, Арчи. Три восемнадцать. Я докладываю из…
  Его остановил голос Вульфа:
  – Подожди минуту.
  Вульф уронил трубку на рычаг, встал с кресла, коротко распорядился:
  – Не записывай, Арчи, – и направился к двери.
  Фриц, до сих пор остававшийся в кабинете, ушел вместе с ним. Я подключился к параллельному аппарату на кухне, дождался, когда в трубке зазвучит голос Вульфа и ему ответит Сол, после чего дал отбой.
  Мэй Хоторн с негодованием заявила:
  – Он же просто шарлатан! Обещает нам спокойный сон! Говорю вам: нужно что-то делать! Сейчас с Эйприл у прокурора Прескотт! Может быть, юрист он неплохой, но с этим ему не справиться. Энди вообще еще ребенок. А этот Вульф – обычный пустозвон, и только. Нам крышка, черт возьми!
  Данн неуверенно попытался успокоить ее:
  – Он же сказал, что Эйприл ничего не грозит…
  – Блеф! – фыркнула Мэй. – Боже мой, если перед лицом катастрофы мы способны лишь сидеть здесь и слушать…
  – Замолчи, Мэй, – произнесла Джун негромко, но властно. – Хватит причитать. Ты же отлично понимаешь, что в таком деле мы можем надеяться только на Вульфа. Нам никто не смог предложить ничего, кроме сочувствия. Если нам крышка, значит, нам крышка. И перестань давить на Джона. Он был на грани срыва еще до того, как все это началось. – Взгляд Джун передвинулся с сестры на дочь, и ее голос изменился: – Сара, дорогая. Не хочется спрашивать, зачем ты сюда пришла, но мне нужно знать. Ведь за тобой послал сам мистер Вульф, кажется?
  – Да. – Сара уселась на стул рядом с отцом. – Он хотел спросить меня кое о чем. О пропаже моей фотокамеры. Помните, я говорила вам об этом вчера? И уже совсем вечером я рассказала мистеру Гудвину. Конечно, я мало что смогла сказать мистеру Вульфу кроме того, что камеры нет. Я же не знаю, кто ее взял.
  И они стали обсуждать исчезновение фотоаппарата. У них под носом произошло два убийства, семья утратила многомиллионное состояние, Данн вот-вот должен был лишиться высокого поста, Эйприл вызвали в прокуратуру в качестве подозреваемой – а они обсуждают камеру. И ладно бы еще они знали о ее роли в расследовании, но, насколько я мог судить, никто и не догадывался об этом. Разговор продолжался до тех пор, пока не вернулся Вульф.
  Он сел в свое кресло и обвел взглядом лица собравшихся.
  – А теперь, – бесцеремонно сказал он, – давайте подберем хвосты. Во-первых, что касается мести миссис Хоторн, последовавшей за тем, как вы загнали ее в угол с утечкой информации о займе. Полагаю, в полиции она рассказала о том, что Энди нашел зацепившийся за ветки куста василек, а Эйприл во вторник после обеда носила за поясом букет из васильков, преподнесенный ей мистером Штауффером.
  Последовала немая сцена, сменившаяся редкими восклицаниями. Штауффер вымолвил:
  – Как вам удалось…
  Вульф поднял указательный палец:
  – Позвольте мне продолжить. У меня нет цели произвести на вас впечатление. Эту историю я узнал вчера из первых рук, от самой миссис Хоторн. Она это рассказала полиции?
  – Да, – ответила Джун.
  – И конечно же, описала сцену, которую видела через окно во вторник вечером, когда Энди показывал василек вам и вашему мужу и рассказывал, где его нашел. Полагаю, полиция допрашивала вас об этом?
  – Да.
  – Вы признали, что все так и было?
  – Конечно нет. Это же неправда. Мы все отрицали.
  – Все трое?
  – Да.
  Вульф крякнул:
  – Плохо. Вы пожалеете об этом.
  – Почему мы будем об этом жалеть, ведь мы всего лишь…
  – Всего лишь сказали правду, миссис Данн? О нет. Вы солгали. Не держите меня за дурака. Да и мистер Кремер не настолько глуп. Миссис Хоторн не придумала эту историю. И вообще, вам следовало сразу мне об этом рассказать, раз уж вы наняли меня расследовать убийство. Так что теперь или говорите мне правду, или уходите из моего кабинета вместе с порученным мне делом. И это не поза с моей стороны. Крайне важно, быть может жизненно важно, чтобы вы, ваш муж и ваш сын сделали заявление о том, что василек был найден на месте преступления и что вы трое видели его. Итак?
  – Это ловушка, – тут же заявила Мэй.
  – Пф! – Вульф поморщился. – Нервный стресс превращает вас в тупицу. Я не устраиваю ловушки своим клиентам. – Он посмотрел на Джун: – Итак?
  Данн спросил:
  – У вас есть какие-либо основания утверждать, будто Эйприл ничего не угрожает?
  – Есть. Я не раскрываю их сейчас, но они у меня есть. Вам следует доверять мне, сэр, или отказаться от моих услуг.
  – Ладно. Энди нашел там василек и показал его моей жене и мне.
  – Во вторник вечером, как сказала миссис Хоторн?
  – Да?
  – Что вы сделали с ним?
  – Бросил в камин.
  – Вы подтверждаете слова мужа, миссис Данн?
  Джун поколебалась секунду-другую, после чего твердо сказала:
  – Да.
  – Хорошо. – Вульф нахмурился. – Вам предстоит объяснить полиции, почему вы солгали, но вы сами виноваты в этом. Вы наняли меня и должны были посоветоваться со мной. Следующий момент: выступление вашей сестры в роли миссис Хоторн. Мистер Гудвин видел, как она сидит в гостиной вместе с мисс Карн, а по возвращении в библиотеку узрел там еще одну миссис Хоторн, беседующую со мной. Он убедился, что в библиотеке находится настоящая миссис Хоторн, приподняв ее вуаль. Вы слышали крик. Мы заключили, что ее двойника в гостиной изображает Эйприл, талантливая актриса. Миссис Хоторн и это рассказала полиции?
  – Да, – ответила Джун.
  – Как она узнала об этом?
  – Ей сказал Тернер. Дворецкий. Я как раз была в вестибюле, когда явилась мисс Карн и сказала, что хочет видеть миссис Хоторн. Я попросила Тернера проводить мисс Карн в гостиную и предложила сама оповестить Дэйзи. Пока я поднималась наверх, мне в голову пришла идея. Дэйзи была занята беседой с вами. И я подумала, что мы могли бы раздобыть в ее комнатах платье и вуаль, чтобы Эйприл переоделась и поговорила с мисс Карн, узнала ее намерения. Эйприл я нашла в комнате Мэй, поделилась своей идеей, и они одобрили ее. Мистер Штауффер тоже был там, и он…
  – Нет, – вставил Штауффер. – То есть я хотел сказать, что я не одобрил эту идею. Более того, я был категорически против. Поэтому я спустился вниз, вошел в буфетную и стоял там за портьерами, чтобы защитить Эйприл в случае надобности. Там Гудвин и застал меня.
  – А Тернер? – спросил Вульф у Джун.
  – Вряд ли он заподозрил что-нибудь, когда увидел Эйприл, спускающуюся по лестнице. Она играла превосходно. Как всегда, впрочем. Но потом он узнал, что Дэйзи одновременно находилась и в гостиной, и в библиотеке. Увидел ее с мистером Вульфом, когда поднялся туда доложить о приходе одного из ваших людей. Сразу он не мог рассказать об этом хозяйке, поскольку не знал, которая из двух дам под вуалью настоящая миссис Хоторн, но позднее все доложил.
  – И теперь от миссис Хоторн об этом узнала и полиция.
  – Да.
  – И вас допрашивали.
  – Да.
  – И вы, я надеюсь, рассказали всё как было. Все, кроме мистера Штауффера.
  – Конечно нет. Мы всё отрицали.
  – Боже праведный. – Вульф вздохнул и поджал губы. – Вы отрицали всё от начала и до конца?
  – Да.
  – И Эйприл тоже?
  – Да.
  – Значит, все должны были решить, что лжет Тернер?
  – Нет. Мы сказали, что он, должно быть, ошибся.
  – Господи помилуй. – Вульф брезгливо скривил губы. – Они сказали… Это просто чудо, что вас до сих пор не посадили за решетку! Прескотт был с вами заодно?
  – Нет. Никто об этом не знал, кроме Эйприл, Мэй и меня – и мистера Штауффера. Даже мой муж ничего не подозревал до сегодняшнего утра. – Джун подняла руку в умоляющем жесте: – И я прошу вас, мистер Вульф, проявите понимание. Обычно я не веду себя так глупо. Мы все довольно рассудительные люди. Но случилось столько ужасного. Мы растеряны, беспомощны… Мы совершенно утратили способность соображать. Для меня и моего мужа это стало последней каплей после месяцев чудовищного стресса… вы должны понять…
  Она умолкла. Вульф проворчал:
  – Мое понимание никак вам не поможет. Его вы найдете у кого угодно. Я бы хотел знать, что́ сказала мисс Карн вашей сестре, играющей роль миссис Хоторн.
  – Она хотела миллион долларов.
  – Вы имеете в виду, что она предложила отдать вам все, кроме миллиона?
  – Да. Она сказала, что предложение, сделанное вами, смехотворно, но что миллион ее устроит. Эйприл ушла вскоре после того, как ее увидел мистер Гудвин. Понимала, что он наверняка вернется в библиотеку, где находилась настоящая Дэйзи. Она сказала мисс Карн, что сходит наверх, чтобы проконсультироваться с нами относительно предложения. На самом деле Эйприл отправилась прямо в апартаменты Дэйзи, чтобы снять ее платье и вуаль.
  – А вы, мистер Штауффер? Как долго вы прятались за портьерой?
  – Я ушел не сразу. Думал, что Эйприл может вернуться. Потом, когда в буфетную заглянул Гудвин и увидел меня, я понял, что она не придет. И через несколько секунд тоже удалился через заднюю дверь.
  – Мисс Карн оставалась сидеть на стуле, когда вы уходили?
  – Думаю, да. Я ее не видел.
  Взгляд Вульфа обежал лица.
  – У меня вопрос ко всем вам. Когда мистер Гудвин покинул гостиную после краткого диалога с мисс Карн, было десять минут четвертого. Кто-нибудь говорил о том, что видел ее после этого живой?
  Все покачали головами. Данн сказал:
  – Прескотт упоминал, что мисс Карн не было в гостиной, когда он вошел туда незадолго до пяти часов.
  – Кто привел Дэвиса в гостиную? Тернер?
  – Нет. Полиция разрешила мне прочитать показания Тернера. Дэвис вошел в гостиную один, а Тернер пошел наверх искать Прескотта.
  – Дэвис подтверждает это?
  – Он ничего не подтверждает. Полиция не может его найти. По крайней мере, сегодня в полдень его еще не нашли.
  – Вот как. – Веки Вульфа наполовину прикрыли глаза. – Вы знаете, где он?
  – Конечно нет. Откуда мне знать?
  – Понятия не имею. Я спрашиваю вас. Полагаю, Прескотт может быть в курсе. Дэвис выбежал вчера из библиотеки без четверти шесть. Прескотт последовал за ним буквально через несколько секунд. Что известно на этот счет?
  – Прескотт говорит, что добрался до вестибюля в тот момент, когда Дэвис открывал входную дверь, чтобы уйти. Гленн окликнул его, но Дэвис даже не обернулся. Тернер был там же. Его показания согласуются со словами Прескотта. Я и Штауффер были в гостиной с тем лейтенантом из полиции и мистером Ричи из «Космополитан траст». Я услышал, как Прескотт зовет Дэвиса, вышел в коридор и попросил его присоединиться к нам в гостиной. Через несколько минут мы послали Тернера позвать вас. – Голос Данна зазвучал увереннее, и в глазах наконец засветилась жизнь и даже ум. Он направил взгляд на Вульфа, что-то прикидывая про себя, и неожиданно спросил: – А что с Дэвисом?
  Вульф развел руками:
  – Пока ничего особенного. Просто любопытно. Тот факт, что его не могут найти…
  – Я не верю этому. – В голосе Данна послышалась строптивость. – Ваш человек говорил вам вчера что-то насчет Дэвиса – о том, что отыскал его где-то в пьяном ступоре. Если вы ждете, что я буду доверять вам, то дайте мне хотя бы намек…
  – Нет, не могу! – не дослушал его Вульф. – Какая вам польза от намеков? Я дам вам нечто гораздо более существенное, чем намек. Дам, как только смогу. Я сообщу, когда придет этот момент. Сейчас вам следует чего-нибудь поесть. – Он огляделся. – Всем вам. Поешьте чего-нибудь, снимите обувь и прилягте ненадолго.
  – Бог мой, – сказала Мэй Хоторн. – Если вы очковтиратель, то совершенно беззастенчивый. Сейчас четыре часа, и вы намерены отправиться к своим орхидеям.
  – Именно так, – согласился Вульф. – И еще привести в порядок мысли. – Он поднялся и посмотрел на Сару: – Не желаете подняться со мной в оранжерею, мисс Данн? Вы говорили, что вам это было бы интересно.
  Глава семнадцатая
  Когда прибыл инспектор Кремер, что случилось около шести часов вечера, я на кухне выжимал лимоны. После того как Вульф вместе с Сарой Данн поднялись наверх, минуло сто минут. И за это время произошло немало событий, примерно в следующем порядке.
  Посетители удалились почти в таком же подавленном состоянии, в каком прибыли, но предварительно уведомили нас, что съехали из резиденции Хоторна на Шестьдесят седьмой улице и перебрались в гостиницу. К этому их побудили откровения Дэйзи в полиции.
  Вульф позвонил с крыши и сделал несколько распоряжений.
  Во-первых, велел послать к нему Орри Кетера за инструкциями. Я выполнил это, и через несколько минут Орри спустился и покинул дом.
  Во-вторых, надо было послать Фреда Даркина на Одиннадцатую улицу, где Юджин Дэвис притворялся Эрлом Доусоном, с указанием найти Дэвиса и привезти в контору. Я передал все Фреду, и он отправился на задание.
  В-третьих, Вульф хотел, чтобы я соединил его по телефону с Рэймондом Плейном. Смысла в этом поручении я не усмотрел, как ни старался. Плейн являлся экспертом крупной цветочной компании. Для меня ничего не прояснилось, даже когда я дозвонился до Плейна, переключил его на Вульфа и прослушал их разговор со своего аппарата. Вульф просил Плейна приехать к нам как можно скорее.
  Нам отзвонились и Сол Пензер, и Джонни Кимс. В обоих случаях Вульф приказывал соединить их с оранжереей напрямую и не вести запись докладов. Очевидно, он не желал подвергать излишней нагрузке мою способность скрывать факты. Но мне не стало легче оттого, что я даже не догадывался, чего ради должен скрытничать.
  Не улучшил мое настроение и новый тур игры «Угадай, что не так на этой картинке». Вынув из сейфа шесть снимков, я отнес их к окну и изучил под лупой при свете солнца, но ничего нового не обнаружил. С тем же успехом я мог бы рассматривать открытки с видами Гранд-Каньона. Если на фотографиях что-то и было, я этого не видел, но не оставлял попытки разглядеть до самого прибытия Рэймонда Плейна.
  Когда я доложил о нем боссу, тот попросил, чтобы Фриц сопроводил гостя наверх вместе со снимками в конверте, лупой и веткой в вазе, которую Фред с мешком других улик привез из Рокленда. Я сразу повеселел, поняв, что Вульф близок к разгадке. Не стал бы он вызывать к нам эксперта-цветовода только ради того, чтобы досадить мне. Но сколько я ни ходил по кабинету, сколько ни концентрировался, ни одной, самой дикой версии выработать не сумел.
  Я по-прежнему блуждал в потемках, когда услышал, что сверху спускается лифт. Фриц, проводив гостя, заглянул в кабинет, чтобы отдать мне конверт со снимками, который я вернул в сейф, не пытаясь больше что-нибудь отыскать в них.
  Тем временем нам позвонили еще два раза. Сначала Джон Чарльз Данн из гостиничного номера поведал о том, что Эйприл доставлена из прокуратуры целой и невредимой, если не считать головной боли, и что с ней вернулся Энди Данн. Прескотт оставался с Эйприл на протяжении всего допроса, но потом уехал по своим делам, велев передать Данну, что свяжется с ним позднее.
  Второй звонок был от Фреда Даркина. Он доложил, что на сигналы дверного звонка под табличкой «Доусон» никто не ответил. В подъезд его впустил смотритель дома, после чего Фред поднялся на нужный этаж, но дверь квартиры была заперта, и сколько он ни молотил по ней кулаками и ногами, ему не открыли. Нам Фред звонил из аптеки за углом. Я приказал ему не вешать трубку, позвонил Вульфу по внутренней линии и потом передал Фреду распоряжение никуда от дома не уходить.
  Вскоре после этого, когда я, как уже говорил, выжимал из лимонов сок, прибыл Кремер. Фриц усадил его в кабинете. Я пришел туда же и предложил инспектору стакан прекрасного свежего лимонада. Он даже «нет» не соизволил сказать, только рыкнул в ответ и посмотрел на меня с такой ненавистью, как будто я наябедничал на него мэру города.
  Я поставил оба стакана на свой стол, сел и сказал Кремеру:
  – Погода стоит невыносимая. – И помешал лимонад ложечкой.
  – Иди к черту, – заметил он. – Я хочу видеть Вульфа.
  – Вот и славно. – Я сделал глоток. – Он спустится через несколько минут. Что бы вы ни сказали ему, моих чувств вы не раните. Я собираюсь уволиться. Он опять хитрит и скрытничает. Я сыт этим по горло. Представьте только, нам звонят дюжины людей, а мне даже не разрешается слушать, потому что я якобы не в силах управлять своим лицом. С ума сойти. Я здесь никто, раб какой-то. Жалкий лакей. Не найдется ли для меня местечка в полиции, а?
  – Заткнись.
  – Ладно, удивлю вас и заткнусь.
  Я так и сделал и стал пить лимонад. Когда первый стакан опустел и я принялся за второй, появился Вульф. Очевидно, Сару он оставил наверху в компании Теодора Хорстмана, поскольку пришел один. Он поприветствовал Кремера, уселся за стол, позвонил, чтобы принесли пива, и тяжело вздохнул.
  Глядя на инспектора из-под низко опущенных век, Вульф спросил:
  – Что-нибудь новое?
  – Нет. – Тон Кремера был нелюбезным. – Кое-что старое. – Он вытащил из кармана лист бумаги, развернул его, пробежался глазами по тексту и бросил через стол. – Взгляните на это.
  Вульф взял лист, кинул на него один взгляд и выпустил из рук, после чего снова развалился в кресле. Он издал негромкий звук, нечто среднее между бульканьем и смешком.
  – Тут стоит сегодняшняя дата, – заметил босс. – Я бы не назвал этот документ старым.
  – Ну да, – согласился Кремер. – Эта часть относительно свежая. Но что за ней стоит – все те же ваши штучки. Вам больше не на что рассчитывать. Сегодня утром я предложил вам выход, но вы не согласились. Что ж, теперь я делаю вам одолжение, приехав за вами лично. На этот раз вы переиграли самого себя. Даже если бы я захотел с вами тягаться, то не смог бы. Все, начиная от президента Соединенных Штатов и заканчивая президентом старшего класса в Варни-колледже, пытаются сунуть в это дело свой нос. Клянусь богом. Но я не извиняюсь. – Он дернул большим пальцем, указывая на лист бумаги на столе. – Это предложил Скиннер, но я не возражал. Я пятьдесят раз предупреждал вас, что однажды вы упадете, и это случилось. Что вы о себе возомнили? Рассчитываете на своих клиентов? Думаете, если они – люди с положением, властью и связями, то вытащат вас из любой…
  – Я не рассчитываю на клиентов. Это они рассчитывают на меня.
  – Ну, значит, на этот раз им не повезло. Я дал вам шанс сегодня утром. Шанс рассказать то, что вы узнали от миссис Хоторн про василек, найденный молодым Данном. Шанс рассказать о спектакле с вуалью, который Эйприл Хоторн разыграла перед мисс Карн. Чтобы доказать, что вам не выкрутиться, скажу одно: мы знаем, что Гудвин видел даму под вуалью сначала там, а через три секунды – с вами в библиотеке. Вот такие моменты мы и намереваемся обсуждать с вами в прокуратуре, этот и еще несколько. Собирайтесь, возьмите шляпу. Ради вас я приехал на машине, в которой не так трясет.
  Вульф посмотрел на него с умеренным недоверием и негромко произнес:
  – Чушь. Скажите, чего вы хотите.
  – Я уже говорил вам утром. И какой от этого был толк? – Кремер поднялся. – Поехали. Нас ждут у Скиннера.
  – Сегодня воскресенье, мистер Кремер.
  – Правильно. Сомневаюсь, что до завтрашнего дня вы сумеете оформить освобождение под залог. Мы подыщем вам койку пошире.
  – У вас такой нет. Это гротеск.
  – Еще какой. Пойдемте же. Мне скоро надоест быть вежливым.
  – Вы говорите серьезно, как мне кажется?
  – Абсолютно серьезно.
  – Тогда прошу о любезности. Мне нужно три-четыре минуты, чтобы продиктовать письмо. В вашем присутствии.
  Кремер подозрительно уставился на Вульфа:
  – Кому?
  – Вы все услышите.
  Кремер постоял мгновение в нерешительности, сел и буркнул:
  – Диктуйте.
  Вульф распорядился:
  – Арчи, блокнот.
  Я выдвинул ящик стола и вынул блокнот. Босс откинулся, закрыл глаза и заговорил своим обычным ровным голосом:
  – «Мистеру У. В. Оливеру, главному редактору „Газетт“. Уважаемый мистер Оливер, инспектор Фергус Кремер арестовал меня, как важного свидетеля по делу об убийствах Хоторна и Карн. Скорее всего, до завтрашнего утра я не сумею освободиться под залог, а потому желаю выставить инспектора и его начальство на всеобщее осмеяние и порицание. К счастью, это в моих силах. Вам известно, можно ли положиться на мое слово. Предлагаю Вам опубликовать указанные ниже факты в завтрашнем номере. Факты таковы. Мой арест был мотивирован профессиональной завистью и ущемленным самолюбием. Благодаря блестящей и остроумной интерпретации улик, я выяснил личность убийцы. В настоящий момент я не готов раскрыть ее полиции, так как расставил преступнику ловушку и опасаюсь, что из-за неуклюжих действий полицейских (при желании используйте более сильное выражение) она сработает преждевременно. Когда придет время (можно сказать, что скоро), представители „Газетт“ смогут арестовать убийцу и доставить в полицию вместе с доказательствами его вины. Я буду освобожден из-под ареста не позднее полудня понедельника. Если Вы примете приглашение отобедать у меня в половине второго, мы сможем обсудить детали. В частности, размер суммы, которую Ваша газета готова заплатить за эту операцию. С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш». Подпиши письмо моим именем и позаботься о том, чтобы письмо дошло до мистера Оливера не позднее десяти часов вечера.
  Вульф поднялся на ноги, сопровождая процесс обычным кряхтеньем.
  – Что ж, сэр. Я готов.
  Кремер не шевельнулся.
  – Оливер этого не получит, – прорычал он. – Гудвина я тоже забираю.
  Вульф пожал плечами:
  – Все отодвинется на двадцать четыре часа, но и только. Он опубликует письмо во вторник, а не в понедельник.
  – Не посмеет! И вы не посмеете отправить эту писанину. Вы знаете закон. Оливер даже притронуться к ней побоится. Это дело…
  – Ба! Каким бы ни был закон, вручив правосудию убийцу и улики, мы станем героями. Я готов ехать.
  – Вы потеряете лицензию.
  – «Газетт» заплатит мне столько, что я смогу отойти от дел.
  – Что из этого блеф?
  – Ничто. Я же даю мистеру Оливеру слово.
  Кремер зыркнул на меня. Я сочувственно улыбнулся в ответ. Он перевел взгляд на Вульфа, набычился, и вдруг кровь прилила ему к голове и шее, и инспектор взорвался. Вскинувшись, он стукнул кулаками по столу и заорал:
  – Сядьте! Проклятый носорог! Да сядьте же!
  Зазвонил телефон.
  Я повернулся на стуле, снял трубку, назвал себя и услышал голос Фреда Даркина – тихий, хриплый и встревоженный:
  – Арчи! Приезжай сюда немедленно! Я опять в этой квартире. И у меня на руках труп – или он скоро станет трупом.
  – Простите, – вежливо ответил я, – но у меня еще не было возможности переговорить об этом с мистером Вульфом. К сожалению, сейчас он не сможет подойти к телефону. У него посетитель из полиции. Подождите минуточку. – Я обратился к Вульфу, не отодвигая ото рта трубку, чтобы Фред тоже слышал, что́ я говорю: – Это тот торговец Доусон, что уже звонил сегодня. У него ящик венесуэльских сигар, и он хочет сотню баксов за дюжину. Ему предложили…
  – Сейчас я не смогу заняться этим.
  – Да, я понимаю…
  – Но ты поезжай. Скажи ему, что скоро будешь.
  Я сказал в трубку:
  – Мистер Доусон, мистер Вульф говорит, что купил бы сигары, если они в хорошем состоянии. Я приеду и взгляну на них. Можете ждать меня через пятнадцать минут.
  Повесив трубку, я вышел из кабинета. Мое представление было не безупречным. И если бы у Кремера возникли подозрения, то он бы запросто снял трубку и проследил звонок. Но по выражению лица инспектора я видел, что все его мысли заняты совсем другим.
  У обочины перед домом стояла машина Кремера, едва не упираясь носом в бампер родстера. Я радостно кивнул двум копам на переднем сиденье, прыгнул в родстер и покатил вперед. Вряд ли им было велено следить за мной, но на всякий случай я свернул на Тридцать четвертую улицу, постоял там пару минут и только после этого направился к центру.
  В этот час июльского воскресного дня улицы были почти пусты, а ехать мне предстояло чуть более мили. Припарковался я там же, где и днем раньше, к востоку от интересующего меня здания, дошагал до подъезда и нажал на кнопку под табличкой с именем Доусона. Раздался щелчок, я открыл дверь и взбежал на нужный этаж.
  Возле наполовину открытой двери в конце коридора я увидел сразу два признака того, что здесь имело место насилие. Первым были разломанные в щепу обшивка двери и часть косяка. Вторым – лицо Фреда Даркина. Левая половина его подбородка распухла, а на правом виске краснела ссадина.
  – А, – сказал я. – Так, значит, труп – это ты.
  – Смешно-то как, – парировал он с ирландским остроумием. – Посмотри на это.
  Я вошел в квартиру, где обнаружил новые свидетельства борьбы. Стол и стул были перевернуты, ковры смяты, а на полу лежал Гленн Прескотт. Его глаза были открыты и смотрели на нас. Лицо юриста пострадало гораздо больше, чем физиономия Фреда. Одежда выпачкана в крови, пятна которой алели на воротнике и полочках рубашки, на галстуке.
  – Он пришел в сознание, – сообщил Фред, – однако говорить отказывается. Я вытер кровь с его лица, но из носа течет свежая.
  Прескотт издал стон.
  – Я… буду говорить, – невнятно выговорил он. – Буду, если… смогу. Боюсь, у меня что-то повреждено… внутри. – Рукой он водил по своему животу. – Он ударил меня вот сюда.
  Я опустился рядом с ним на колени и проверил пульс. Потом стал осматривать и ощупывать его. Он морщился, охал и стонал, но я не выявил признаков агонии. Фред принес мне влажное полотенце, и я немного привел лицо адвоката в порядок.
  Поднявшись, я подытожил:
  – Не думаю, что с вами что-то серьезное, но наверняка сказать не могу. Он бил вас только кулаками, больше ничем?
  – Не знаю. Он сшиб меня с ног… я поднялся… и он сшиб меня снова…
  – Кто это был, Дэвис?
  – Я не собираюсь… – Он застонал.
  – Дэвис, кто же еще, – вставил Фред. – Должно быть, он пришел, пока я звонил вам из аптеки на углу. Я вернулся и продолжил следить за входом. Потом появился этот тип, надавил на кнопку и вошел. Чуть погодя я услышал шум. Пришел смотритель дома, он тоже что-то слышал. Меня он в дом впустил, но сам наверх не пошел. Сказал, что не желает впутываться в чужие неприятности. Я был уже почти на втором этаже, когда мне вмазали. Краем глаза я заметил его, но поздно. Кажется, я грохнулся головой об угол. Очнулся на нижней ступеньке, его уже не было. Я добрался до квартиры, выломал дверь и нашел на полу вот этого.
  Я оглянулся, увидел телефон, подошел к аппарату и набрал номер. Через минуту ответил Вульф.
  – Это Арчи, – сказал я. – Кремер все еще там?
  – Да.
  – Докладывать?
  – Да.
  – Я говорю из квартиры Доусона. Здесь на полу лежит Прескотт, слегка помятый. Его обработал Дэвис, после чего спустил с лестницы Фреда и пошел погулять. Фред рядом.
  – Прескотт сильно пострадал?
  – По-моему, нет.
  – Везите его сюда.
  – А как насчет Кремера? Его машина с двумя копами стоит напротив нашего крыльца.
  – С этим все в порядке. Мы теперь сотрудничаем.
  – О. Чудненько.
  Я повесил трубку и обернулся к Прескотту:
  – Инспектор Кремер сейчас в кабинете Ниро Вульфа и хотел бы видеть вас. Мы поставим вас на ноги и поможем спуститься.
  Он заныл:
  – Но я же пострадал… это может быть опасно…
  – Я так не думаю. Давайте посмотрим, сумеете ли вы встать. Ну-ка, Фред…
  Мы привели Прескотта в вертикальное положение, и вроде ничего в нем не сломалось. Стонал юрист так, будто на этом свете ему осталось жить всего ничего. Однако, после того как мы его подняли, я снова пощупал пульс, и он стучал ровно, как у меня. Тогда мы повели его к лестнице, не обращая больше внимания на стоны и жалобы.
  На первом этаже мы усадили адвоката на ступеньку, а я пошел за родстером и подогнал его к подъезду. Затем мы вывели Прескотта на улицу и загрузили в машину. Я прыгнул за руль и предложил Фреду устроиться на откидном сиденье. Тот, стоя на тротуаре, мотнул головой:
  – Я тебе не нужен, а у меня еще есть дело.
  – Ты же должен будешь отчитаться. Залезай.
  – Отчитаюсь потом. Мне нужно кое-что сделать.
  Я присмотрелся. Фред говорил твердо. Блеск в глазах подсказывал, что спорить с ним бесполезно.
  – Ну хорошо, – сдался я. – Есть один шанс на миллион, что ты найдешь его там. Если и вправду найдешь, не будь тюфяком. Помни, что в этой стране любой гражданин, который станет свидетелем правонарушения, будь то вооруженное нападение или побои, вправе произвести арест нарушителя. Может, побоев ты практически не видел, но зато прочувствовал в полной мере.
  – А не отвял бы ты, – ругнулся Фред и потопал прочь.
  Я убедился, что Прескотт не сползает с сиденья, и завел двигатель.
  На полпути к Тридцать пятой улице Прескотт положил ладонь мне на руку и пролепетал, что ему нужно в больницу. Я не стал разубеждать его, а просто продолжал вести машину. Перед домом Вульфа два служителя правопорядка из машины Кремера уже были наготове. Они помогли мне вытащить пассажира на тротуар, уделяя его стонам не больше внимания, чем я. Таким манером мы поднялись по ступеням крыльца и вошли внутрь.
  В прихожей нас встретили не только Вульф и Кремер, но и док Волмер, практиковавший на нашей улице. Командование взял на себя Вульф. Следуя его указаниям, врач и один из копов отправились наверх по лестнице, в то время как мы с Прескоттом поднялись на лифте. Я доставил юриста в гостевую спальню, где его уже ждали медик с полицейским, а сам отправился в кабинет.
  Вульф и Кремер выслушали мой доклад, хотя мне почти нечего было добавить к тому, что я уже говорил боссу по телефону. Вульф сохранял хладнокровие, но я видел по его глазам, что только присутствие посторонних останавливает его от нелестных комментариев в адрес Фреда Даркина.
  Как я понял, единственным, кого нам не хватало для полного счастья, был мистер Юджин Дэвис. Кремер позвонил в свой участок. Из тех приказов, которые он пролаял в трубку, стало ясно: Вульф поведал ему о том, что Дэвис в определенных местах известен как Доусон, и теперь каждый коп в городе занят поисками младшего партнера адвокатской фирмы, столь дорогой сердцу Прескотта.
  Не успел Кремер дать отбой, как нам в дверь позвонили – нажали на кнопку звонка и не отпускали. Я помчался в прихожую, где столкнулся с Фрицем, и сказал ему, что сам займусь этим. Широко распахнув дверь и взглянув на тех, кто стоял на крыльце, я отступил в сторону с приветственной ухмылкой на губах. Второй из копов Кремера взобрался на нижнюю ступеньку и замер там с тревожным и растерянным видом. Прямо напротив меня стоял Юджин-Эрл Дэвис-Доусон – осунувшийся, встрепанный, без шляпы. Сбоку от него, уткнув в ребра адвокату пистолет, маячил Фред Даркин.
  – Так-так-так, – одобрительно проговорил я.
  Фред, поглощенный тем, чтобы наилучшим образом выполнить свое дело, проигнорировал меня.
  – Двигайся, ты, большая обезьяна, – скомандовал он и сильнее вдавил дуло в тело Дэвиса, и тот двинулся вперед.
  Я закрыл дверь и пошел вслед за ними в кабинет. Фред гнал Дэвиса вплоть до самого стола Вульфа, затем опустил пистолет в карман и обратился к пленнику.
  – А теперь попробуй сбежать, – мрачно процедил он. – Или кинься на меня. Или еще что-нибудь. Все, о чем прошу…
  – Достаточно, Фред, – остановил его Вульф. – Где ты его нашел?
  – В баре на Восьмой улице. Там, где…
  – Понятно. Он вооружен?
  – Нет, сэр.
  – Хорошо. Садитесь, мистер Дэвис. Похоже, что…
  Дверь открылась, и вошел док Волмер. При виде собравшихся он замялся, но потом все же сказал Вульфу:
  – Вы меня простите, но мне нужно бежать. Пациенты ждут. С тем человеком наверху все нормально. У него несколько синяков, но и только. Правда, нервы сильно расстроены. Я рекомендую успокоительное.
  – Благодарю вас, доктор. Мы найдем для него успокоительное. Возвращайтесь к своим делам. – Вульф перевел взгляд на Дэвиса: – Речь идет о мистере Прескотте. Мы привезли его сюда. Это чудо, что вы его не убили, просто чудо. – Затем он посмотрел на инспектора: – Я считаю, что теперь мы можем приступать, мистер Кремер. Только нужно пригласить сюда мистера Данна. Или даже всех их. Вас не затруднит позвонить им в гостиницу?
  Глава восемнадцатая
  В гостевой спальне жаркий южный ветер раскачивал занавески на окнах. Коп натянул китель, вытер лицо и шею носовым платком и пригладил ладонями волосы. Гленн Прескотт сидел на стуле и стонал.
  – Да я не против того, чтобы поговорить с Вульфом, – протянул он обиженно. – Но почему он не может прийти сюда сам? Я не в состоянии даже нагнуться, чтобы надеть ботинки.
  Я уже достаточно утомился, вытаскивая Прескотта из кровати и натягивая на него одежду, и сил уговаривать его у меня больше не оставалось. Достав из комода обувной рожок, я подошел к адвокату, опустился перед ним на колени, обул, завязал шнурки и сказал:
  – Раз, два, три, встали! Ради бога, не хотите же вы, чтобы мы понесли вас на руках?
  Коп возмущенно подхватил:
  – Там ведь есть лифт. Чего еще вам надо?
  Прескотт сжал зубы, оттолкнулся от стула руками, чтобы подняться, и сделал шаг.
  Внизу, переступив порог кабинета, он остановился, явно удивленный многочисленностью собравшейся там компании. Помещение было переполнено, стулья пришлось собирать со всего этажа. Сара Данн спустилась из оранжереи и нашла место в углу возле книжных полок, рядом с Энди и Селией. Вульф сидел за своим столом. Дальний торец стола занимали Кремер, окружной прокурор Скиннер и зажатый ими с обеих сторон Юджин Дэвис. Эйприл, Джун и Мэй примостились между дверью и столом, то есть спиной к нам, когда мы вошли. Штауффер устроился подле Эйприл, по-прежнему готовый защищать ее. Джон Чарльз Данн при виде нас поднялся и подошел к Прескотту, вглядываясь в его лицо.
  – Гленн! Что с вами случилось? Боже мой, что…
  Прескотт неопределенно мотнул головой. Сомневаюсь, что он слышал или хотя бы видел Данна. Его глаза, один из которых почти полностью заплыл, смотрели мимо госсекретаря – прямо на Юджина Дэвиса. Адвокат так и остался стоять, а позади него – я. Коп занял позицию у двери.
  Скиннер рявкнул:
  – Ну?
  Вульф сказал:
  – Для мистера Прескотта приготовлен стул рядом с твоим местом, Арчи.
  Я тронул Прескотта за локоть, и он пересек кабинет и опустился на стул. Джонни Кимс освободил мое кресло и передвинулся назад, к Солу Пензеру. И ведь он прекрасно знал, что я терпеть не могу, когда в моем кресле сидят другие.
  Мэй Хоторн с сарказмом проговорила:
  – Вы умеете производить впечатление, мистер Вульф.
  Вульф направил на нее взгляд:
  – Кажется, вы не испытываете ко мне симпатии, мисс Хоторн? Я могу это понять. Вы реалист, а я романтик. Но то, что вы видите, сделано не ради эффекта. Мне точно понадобятся некоторые из вас, а возможно, и все вы. Это моя работа. Я разыскиваю убийцу, и он сейчас здесь. – Затем он посмотрел на окружного прокурора: – Возможно, возникнут сложности, мистер Скиннер. Я надеюсь, что вы будете придерживаться нашей договоренности.
  – Конечно, – нетерпеливо ответил Скиннер. – У меня есть язык, и в ближайшее время он не отвалится.
  – Да, сэр. Значит, все как договорились. – Взгляд Вульфа обежал лица собравшихся и остановился на наименее презентабельном из всех. – Мистер Прескотт, я понимаю, что сейчас любое усилие причиняет вам дискомфорт, поэтому постараюсь свести для вас к минимуму необходимость говорить. Являясь юристом, вы, разумеется, знаете, что не обязаны отвечать на вопросы. Но предупреждаю: я буду весьма упрям и нелицеприятен. Прежде всего, я прошу вас подтвердить несколько фактов, собранных мной. В марте тысяча девятьсот тридцать восьмого года вашим личным секретарем была молодая женщина по имени… Как ее звали, Сол?
  Сол ответил из заднего ряда:
  – Люсиль Адамс.
  – И когда она скончалась?
  – Два месяца назад, в мае, от туберкулеза, в своем доме по адресу…
  – Спасибо. Это верно, мистер Прескотт?
  – А что… Да, – промямлил Прескотт.
  – Значит, получив указания от Ноэла Хоторна, вы диктовали текст его завещания именно этой даме?
  – Я не помню. – Он заговорил более внятно: – Но наверное, да, ей.
  – Она же была вашим личным секретарем в то время. Следовательно, все конфиденциальные документы стенографировала для вас она?
  – Да.
  Раздался хриплый недовольный голос:
  – Если это шутка, то неудачная. – Голос принадлежал Юджину Дэвису. – Это что, официальное следствие? Я вижу здесь окружного прокурора. Вы сотрудник прокуратуры, мистер Вульф?
  – Нет, сэр. Я частный детектив… Вас представляет здесь адвокат, мистер Прескотт? Или, может быть, вы хотите воспользоваться юридической помощью?
  – Нет.
  – Вы желаете, чтобы мистер Дэвис вмешивался в наш разговор в качестве вашего адвоката?
  – Нет.
  – Тогда продолжим. Коснемся теперь правил, принятых в вашей фирме. Блокноты для стенографических записей, которыми пользуются секретари, пронумерованы. Когда один такой блокнот заканчивается и его содержимое расшифровано, то его уничтожают. Все верно?
  Прескотт с осторожностью переменил позу, но стонами этот процесс не сопровождался.
  – Да, – сказал он. – Ответ на ваш вопрос – да. Но теперь я сам бы хотел спросить вас кое о чем. Кто и на каком основании влезал во внутренние дела моей фирмы?
  – Я. – В тоне Вульфа зазвучали жесткие ноты. – А точнее, мои агенты, мистер Пензер и мистер Кимс, которые сидят сейчас позади вас. Заверяю вас, ничего противоправного они не совершили. Если же вы будете распалять свое негодование, то кровь прильет вам к голове и вы почувствуете себя еще хуже. Сейчас вам следует сохранять ясность мыслей, мистер Прескотт.
  – Ближе к делу, – буркнул окружной прокурор. – Мы пришли сюда не для того, чтобы лекции слушать.
  Вульф даже бровью не повел. Он по-прежнему обращался к Прескотту:
  – А теперь, сэр, если мистер Скиннер перестанет перебивать меня, я постараюсь быть кратким. Мне поручили расследовать три дела, одно за другим: о завещании Ноэла Хоторна, об убийстве Ноэла Хоторна и об убийстве Наоми Карн. Моя уверенность в том, что я успешно расследовал все три дела, либо оправданна, либо внушена чрезмерным тщеславием. Проверить это мы сможем с помощью ряда гипотез, которые я выдвинул на основании полученной информации. Если хотя бы одна из них неверна, значит, я ошибаюсь. Я хочу попросить вас – всех вас – выслушать эти гипотезы со всем возможным вниманием.
  Первое. Юджин Дэвис был безумно, отчаянно влюблен в Наоми Карн. Когда она бросила его ради Ноэла Хоторна, отчаяние и ревность переполнили его настолько, что он начал злоупотреблять алкоголем и, полагаю, совершать другие глупости. Так продолжалось почти три года. В течение этого времени она, вероятно, кидала ему какие-то крохи – не так ли, мистер Дэвис? С вашей помощью мы могли бы лучше разобраться в ее характере.
  Все взгляды направились на Дэвиса, но он не стал отвечать. Из плотно сжатых губ не вылетело ни звука, только мышцы горла перехватил спазм да на щеках задвигались желваки.
  Вульф пожал плечами.
  – Второе. Сам Дэвис прекрасно понимал характер мисс Карн. Он знал, что это амбициозная, жадная и не слишком разборчивая в средствах женщина и что ему не избавиться от страданий, которые у него вызывала ее близость с Ноэлом Хоторном, пока тот жив и богат. Также он знал условия завещания Хоторна, ибо оно хранилось в сейфе его фирмы, куда он имел доступ.
  Третье. Скорее всего, его план стал формироваться, когда умерла Люсиль Адамс. Изощренный ум находит возможность там, где никто другой ничего не приметит. Так или иначе, Дэвис выстроил эту схему и только ждал случая, чтобы осуществить ее. Он узнал о предполагаемой поездке Хоторна в Рокленд, намеченной на вторник после обеда, и договорился с мисс Карн о встрече на это время. Дэвис говорит, что они ездили в Коннектикут. Куда бы они ни ездили, он нашел время, чтобы отлучиться в Рокленд и вернуться обратно к мисс Карн. Думаю, у него был подготовлен план действий и оружие, но, увидев с дороги, как Ноэл Хоторн ходит по краю леса с дробовиком, он понял, что это подарок судьбы. И воспользовался им. Я почти не сомневаюсь в том, что мисс Карн не знала, где был Дэвис и что делал. В этом не было нужды, да Дэвис и не хотел, чтобы она что-то знала.
  Четвертое. Во вторник вечером…
  – Подождите-ка. – Юджин Дэвис решил, что настало время сказать что-нибудь. Он впился сощуренными глазами в лицо Вульфа. – Вы сейчас сказали, что это я убил Хоторна?
  – Ну, скажем, я намекаю на такую возможность, мистер Дэвис.
  – Тогда вы безмозглый идиот. И это абсолютно незаконно – обвинять…
  – Может, и так. А может, и нет. Вы юрист. Почему бы вам не дождаться, пока неправомочность моих действий не станет очевидной? Четвертое. Разумно предположить, что во вторник вечером Дэвис пришел в свою фирму и, достав из сейфа завещание Хоторна, заменил в нем первую страницу – напечатанную на такой же бумаге, даже на той же печатной машинке. При этом он так подогнал формулировки и объем текста, чтобы поддельная страница казалась единым целым с подлинной второй страницей, которая содержала все подписи. Вряд ли Дэвис стал бы подменять страницы, пока Хоторн был жив. Однако он мог заранее подготовить напечатанную страницу, так как это довольно трудоемкое дело.
  Пятое. Осмелюсь предположить, что в своем завещании Хоторн ничего не оставил мисс Карн. Нам остается только гадать, какие подарки он делал ей при жизни, но в завещании, скорее всего, ее имя вообще не упоминалось. Обычно так не делается. Но даже если Хоторн пошел против правил и завещал некую сумму мисс Карн, то сумма эта была относительно скромной. Дэвис желал привязать к себе мисс Карн так крепко, чтобы в дальнейшем ему не грозили ее новые увлечения миллионерами. Поэтому он сделал ей соблазнительное предложение: если она пообещает хранить ему верность, то он подменит первую страницу в завещании, и она унаследует семь миллионов долларов.
  – Завещание составлял Гленн Прескотт, – едко вставила Мэй Хоторн.
  Вульф кивнул:
  – Да. Но вот моя шестая гипотеза. Дэвис просчитал риски. Если где-то существовал дубликат завещания, то он узнал об этом и либо уничтожил его, либо подменил первую страницу и в нем. После этого осталось бы только три источника, из которых можно было бы узнать о настоящем содержании завещания. Блокнот стенографистки, который был уничтожен в соответствии с правилами фирмы, сама стенографистка, которая тоже была уничтожена – болезнью, и Гленн Прескотт, партнер Дэвиса, составивший завещание. Только тут был риск, и Дэвис пошел на него. Он был умен, отважен, отчаян и потому рискнул. Он знал Прескотта. Он знал, что больше всего Прескотт дорожит репутацией и процветанием их адвокатской фирмы. И его расчет был таков: Прескотт, достав завещание из сейфа и обнаружив подмену, придет в ужас. Он сразу догадается, что это сделал Дэвис. Но выдаст ли Прескотт младшего партнера?
  Дэвис процедил насмешливо:
  – Господи, да вы уже совсем потонули в своих фантазиях.
  – Я собираюсь нырнуть еще глубже, – невозмутимо ответствовал Вульф. – На вопрос о том, выдаст ли его Прескотт, Дэвис ответил отрицательно. Прескотт считает его редкостно одаренным адвокатом, одним из тех, чьи имена остаются в истории. Также Прескотт видел, что карьера Дэвиса рушится из-за его страстного увлечения мисс Карн. Теперь же, когда Хоторн мертв и жадность мисс Карн благодаря Дэвису утолена, Дэвис сможет воссоединиться со своей возлюбленной и снова стать самим собой, к вящей славе фирмы. С другой же стороны, если Прескотт расскажет о преступлении, если он раскроет факты, то престижу фирмы неизбежно будет нанесен сокрушительный удар независимо от того, докажут ли в дальнейшем вину Дэвиса или нет. Данвуди уже старик, от него осталось только имя. Сам Прескотт усерден, но не обладает талантом и знает это. Без Дэвиса и после скандала с завещанием фирма наверняка погибнет.
  Дэвис вычислил, как отреагирует Прескотт, и не ошибся. Не знаю, сколько времени длилась внутренняя борьба Прескотта, но в четверг он отвез завещание в резиденцию Хоторнов и зачитал его семье усопшего. После чего, разумеется, стал соучастником преступления. То есть со стороны Прескотта Дэвису ничего не угрожало. Но он столкнулся с другой опасностью. Где, как и когда эта опасность проявила себя, я не могу сказать, как и представить доказательства того, что Наоми Карн в конце концов догадалась: Ноэла Хоторна убил Дэвис. Она либо пригрозила разоблачить его, что маловероятно, либо выказала непреодолимое отвращение к близким отношениям с убийцей, и это кажется мне вполне возможным. В любом случае результатом стало то, что, войдя вчера в гостиную Хоторнов и увидев там мисс Карн, Дэвис ударил ее по голове, задушил и бросил под… Арчи!
  Я вскочил с кресла, однако моя помощь не потребовалась. Дэвис дернулся и привстал на ноги. Кремер вытянул руку, чтобы остановить его, но и это было излишним. Дэвис издал нечленораздельный звук, полный боли, и, ни слова не говоря, рухнул на сиденье, словно разом обессилев. Безвольно ссутулившись, он смотрел на Вульфа.
  Вульф же смотрел не на Дэвиса, а на его партнера по фирме, и продолжал:
  – Теперь, мистер Прескотт, все зависит от вас. У меня есть две-три улики, но прежде чем я предъявлю их, мне хотелось бы достичь с вами полного понимания. Ваша попытка спасти фирму от гибели провалилась. Убийца Хоторна и мисс Карн заплатит за свои преступления. Если вы хотите помочь нам в этом, то сейчас у вас есть шанс, причем последний. – Глаза Вульфа сдвинулись вправо: – Мистер Скиннер, я заявил, что у меня есть улики, и это так. Но мистер Прескотт мог бы помочь нам, если у него будет такое желание. Я предлагаю не привлекать его к ответственности за соучастие в мошенничестве, если он даст ценные показания, изобличающие убийцу.
  Скиннер недовольно изрек:
  – Это мне решать.
  – Разумеется.
  – Что ж. – Скиннер недоверчиво хмурился. – Это зависит от показаний. – Он тяжело уставился на Прескотта: – Я так скажу. Если вы поможете мне, то и я могу оказаться вам полезным. Если не поможете и при этом окажется, что вы причастны к мошенничеству, то помоги вам бог.
  Все посмотрели на адвоката. Да, на него стоило посмотреть. К ссадинам, синякам и отекам добавился нездоровый свекольный цвет лица, как будто всякое движение в кровяных сосудах головы застопорилось. На Дэвиса он не смотрел, даже к Скиннеру не мог обратить взгляд, поскольку прокурор сидел в той же стороне от него, что и Дэвис. Поэтому Прескотт воззрился на Вульфа одним более-менее нормальным глазом и другим заплывшим и пробормотал, запинаясь:
  – Что… что вы хотите услышать от меня?
  – Правду, сэр. О завещании, о…
  Дэвис выкрикнул:
  – Не будьте дураком, Гленн. Держите рот на замке.
  – О завещании, – повторил Вульф. – Дэвису конец в любом случае. Какую сумму Хоторн завещал мисс Карн?
  – Он… я не могу…
  – Говорите! – рявкнул Скиннер.
  Прескотт выжал из себя наконец:
  – Он ничего ей не завещал. Она не упоминалась в завещании.
  – Понятно. А своей жене?
  – Все, что оставалось. Там было… по миллиону каждой из сестер. Небольшие суммы прислуге и сотрудникам фирмы, племяннику и племяннице. Они не были изменены, остались как в подлиннике. Миллион научному фонду Варни-колледжа. Жене оставалось еще больше двух миллионов.
  – Хорошо… Арчи, запиши это и все, что последует далее. Мистер Прескотт, я мог бы засыпать вас вопросами, но я бы предпочел этого не делать. Лучше вы сами расскажите мне. Вы юрист, вы догадываетесь, что́ мне нужно знать. Так что вы можете сказать?
  Багровые волны то заливали лицо Прескотта, то отступали. Смотреть на него было страшно. Но голос неожиданно окреп.
  – Я могу вам сказать… Когда я увиделся с мисс Карн в четверг… Она призналась, что это сделал Дэвис и что она состоит с ним в сговоре. Она сказала мне, что…
  – Жалкий лжец!
  Это был Юджин Дэвис, вскочивший на ноги. Кремер тоже встал и схватил его за руку. И я сорвался с места, но опять не понадобился. Дэвис больше не делал никаких движений. Горящий взгляд его с презрением и ненавистью впился в Прескотта:
  – Вы хотите свалить всё на меня! Подлец! Я сожалею, что ударил вас! Сожалею, что прикасался к вам! Вы убили ее! Вы убили ее, а я ради старого Данвуди, ради фирмы разбил вам лицо, и только-то! Я бы хотел убить вас, признаюсь, но это мне не дано. Я всего лишь ударил вас. А вы попались в ловушку, которую расставил этот человек, и собираетесь свалить вину на меня! Вы трусливый лжец и дурак!
  Дэвис повернулся лицом к Вульфу.
  – Вы умны, – сказал он холодным и горьким тоном. – Чертовски умны. И конечно же, вы правы. Это сделал Прескотт. Вы хотели заставить меня открыться, и у вас это получилось. Шесть лет назад он возжелал Наоми, но она предпочла меня. Прескотт всегда хотел ее. Он хитер, он скрытен, и неутоленное желание все это время бродило в нем. Я знал, что он никогда не переставал хотеть ее, но не догадывался, насколько прогнила его сущность, пока она не рассказала мне в пятницу вечером о том, что он сделал с завещанием, и о его предложении ей. О предложении, которое она приняла. Она собиралась выйти за него замуж. Вы не ошиблись и в оценке ее характера. Да, она была амбициозной, жадной и неразборчивой в средствах, но она… что тут говорить, она мертва. Когда она узнала в пятницу, что Хоторна убили, то сразу поняла, что сделал это Прескотт. Сделал, чтобы заполучить ее. И она решила порвать с ним. Вот почему он убил ее – из-за этого и еще из страха, что, если ее прижмут, она заговорит.
  Кремер прорычал:
  – Сядьте.
  Скиннер сказал:
  – Постойте. – Он озадаченно хмурился, глядя на Вульфа. – Вы же сказали, что у вас есть улики, доказывающие вину Дэвиса.
  – Нет, сэр. Я сказал, что у меня есть улики. Арчи, достань-ка тот конверт из сейфа.
  Я пробрался между клиентами, добыл конверт и вернулся с ним к боссу. Вульф вытряхнул содержимое конверта на стол, выбрал один снимок и попросил передать его Прескотту. Я так и сделал, но мне пришлось самому вкладывать карточку ему в ладонь, так как его пальцы безвольно висели, не делая попытки сжаться. И он даже не взглянул на фотографию. Его здоровый глаз остекленел.
  – На этом снимке, – сказал Вульф, – Сара Данн сфотографировала вас, мистер Прескотт, в тот момент, когда вы ждали ее в машине перед магазином, где она работает. В вашей петлице цветок, и это роза сетигера, роза степная. Вид шиповника. Вы вспомнили об этом вчера и украли фотоаппарат, но было слишком поздно. Где в сердце Нью-Йорка вы раздобыли эту розу?
  Он сделал паузу, но Прескотт не отвечал, – очевидно, дар речи покинул его. Все, на что он был теперь способен, это стоять и пялиться в никуда, словно слабоумный.
  – Вы раздобыли ее не в Нью-Йорке, – неумолимо продолжал Вульф. – Ни у одного нью-йоркского флориста вы не найдете дикой розы. А когда вы покинули свою контору примерно в час пополудни во вторник, то, по свидетельству наблюдательной молодой женщины за стойкой приемной… как ее звали, Джонни?
  – Мэйбел Шэнкс, – сказал Джонни громче, чем требовалось. – Но она не молодая.
  – Тем не менее это женщина. Так что за цветок был в петлице мистера Прескотта, когда он уходил во вторник пообедать?
  – Василек.
  – Именно так… Если вы помните, мистер Прескотт, недалеко от места гибели Ноэла Хоторна Энди Данн нашел увядший василек, зацепившийся за ветки кустарника. У меня есть два доказательства того, что этот кустарник является шиповником. Во-первых, фотоснимок, сделанный Сарой Данн в среду утром. А во-вторых, ветка, которую привез из Рокленда мой агент и которая стоит в вазе в оранжерее. Могу предположить, что, приблизившись к Хоторну, вы постарались вести себя как можно непринужденнее, ожидая подходящего момента, чтобы совершить задуманное. Вот тогда-то, возможно посреди разговора, вы выкинули василек в кусты и заменили его на цветок шиповника. А может, это сделал Хоторн, заметив, что ваш василек увядает. Это даже кажется более вероятным. Чтобы поменять цветы, Хоторн выпустил дробовик из рук, позволив вам завладеть оружием. Потом, убив соперника, вы так спешили покинуть место преступления и вернуться в Нью-Йорк поскорее, чтобы обеспечить себе алиби приездом к мисс Данн, что позабыли о шиповнике. Он по-прежнему красовался у вас в петлице, когда вы прибыли к антикварному магазину и мисс Данн сфотографировала вас. Именно этот снимок стал…
  – Эй!
  Кремер в прыжке преодолел никак не меньше восьми футов, перескочив прямо через ноги Скиннера, и обеими руками схватил Прескотта за шею. Я никогда не видел ничего более жалкого и не желал бы увидеть еще раз. Несчастный болван вдруг затолкал снимок себе в рот и стал судорожно жевать бумагу распухшими челюстями и проталкивать ее в горло.
  – Оставьте его, – отрывисто произнес Вульф. – У меня есть пленка. Он ваш, мистер Скиннер. Прошу вас, уведите его поскорее.
  Я разделял чувства босса. Досыта наглядевшись на Прескотта, я обратил внимание на сестер Хоторн и их свиту. Можно было подумать, что у нас с Вульфом не детективная контора, а брачное агентство или даже кое-что менее благопристойное. У книжных полок сплелись воедино Энди и Селия. Эйприл позволила наконец Оззи заключить себя в крепкие мужские объятия. Джон Чарльз Данн склонился к Джун в поцелуе, а она притягивала его к себе.
  Мэй встретилась взглядом с Вульфом и требовательно спросила:
  – А как же завещание? Если он уничтожил первую страницу, как мы сможем установить…
  Ответом ей было красноречивое молчание.
  Ордер на арест Вульфа я до сих пор храню в ящике своего стола – в качестве сувенира.
  ГОРЬКИЙ КОНЕЦ
  Глава 1
  Старый каменный особняк на Западной Тридцать пятой улице Нью-Йорка, расположенный недалеко от Гудзона и служивший Ниро Вулфу одновременно жилищем и конторой, посетила беда; она заползла во все щели и поселилась в каждом углу, так что спастись от нее было негде.
  Фрица Бреннера свалил грипп.
  Случись заболеть Теодору Хорстману, нянчившему в оранжерее под крышей три тысячи орхидей, это еще можно было вынести, хотя хлопот и не оберешься.
  Подцепи заразу я, Арчи Гудвин, секретарь, телохранитель, извечная заноза и козел отпущения, Вулф побрюзжал бы и покапризничал немного больше обычного — и все. Фриц же был поваром, причем настолько выдающимся, что сам Марко Вукчич, владелец знаменитого ресторана «Рустерман», однажды предложил за него совершенно баснословную сумму, а в ответ услышал категорические «нет» как от Вулфа, так и от самого Фрица.
  В тот ноябрьский вторник Фриц не появлялся на кухне вот уже третий день кряду, и последствия грозили обернуться катастрофой. Я опущу некоторые душераздирающие подробности — например, отчаянную воскресную битву Вулфа с двумя утятами, закончившуюся его полным посрамлением, — и перейду сразу к главному.
  
  Итак, вторник, время обеденное. Мы с Вулфом сидим за столом. Я уписываю за обе щеки консервированные бобы, банку которых приобрел в деликатесной лавке. Мрачный как туча Вулф, широкая физиономия которого за последние дни непривычно вытянулась, угрюмо зачерпнул нечто ложкой из только что открытой маленькой стеклянной баночки, аккуратно нанес это нечто на ломоть хлеба, откусил и принялся жевать. В следующую секунду с пугающей неожиданностью как гром среди ясного неба раздался взрыв — словно разорвался десятидюймовый снаряд. Я со свойственным мне проворством выпустил сандвич и прикрыл лицо руками, но поздно. Комочки пищи и мелкие кусочки намазанного хлеба изрешетили меня, словно шрапнель.
  Я бросил на Вулфа испепеляющий взгляд. Потом взял салфетку и извлек из уголка глаза какую-то клейкую дрянь.
  — Если вы надеетесь, что вам это сойдет с рук, — заговорил я голосом, звенящим от справедливого гнева, — то вы жестоко…
  Завершить тираду мне не удалось. Багровый от злости Вулф вскочил на ноги и загромыхал по направлению к кухне. Я остался сидеть за столом. Закончив утираться и все это время прислушиваясь, как Вулф плюется и срыгивает в кухонную раковину, я взял злополучную баночку, заглянул внутрь, а потом принюхался. Внимательно изучил этикетку. Все четко и лаконично:
  
  ЛАКОМСТВА ОТ ТИНГЛИ
  — с 1891 г. —
  Лучший печеночный паштет № 3
  
  Я все еще принюхивался, когда появился Вулф, державший в руках поднос с тремя бутылочками пива, изрядным ломтем сыра и кругом салями.
  — Последнему, кто меня оплевал, — вскользь заметил я, — я всадил в брюхо три пули.
  — Пф! — холодно фыркнул Вулф.
  — Он хотя бы старался выразить свои чувства, — не унимался я, — тогда как вы только юродствуете, пытаясь доказать всему миру, что являетесь непревзойденным гурманом…
  — Замолчи, — буркнул Вулф. — Ты его пробовал?
  — Нет.
  — Попробуй. Он напичкан ядом.
  Я воззрился на Вулфа с подозрением. Десять к одному, что пройдоха водит меня за нос, но, с другой стороны, Нью-Йорк и вправду кишит личностями, которые спят и видят, как Вулф сыграет в ящик; некоторые из них уже пытались ускорить его кончину. Я взял ложку, поковырялся в банке, извлек кусочек паштета величиной с горошину и поместил в рот. В следующий миг я поспешно, но не теряя достоинства, сплюнул на салфетку, прошагал на кухню, тщательно прополоскал пылающую пасть, вернулся в столовую и принялся жевать соленый укроп. Когда пожар во рту унялся, я снова потянулся к банке и принюхался.
  — Забавно, — хмыкнул я.
  Вулф угрожающе рыкнул.
  — В том смысле, — поспешно исправился я, — что я ни черта не понимаю. — Как мог какой-то злоумышленник покуситься на вас? Я купил эту банку в «Брегеле», сам принес домой, собственноручно вскрыл и, готов поклясться, что крышка не была повреждена. А за вашу безобразную выходку я вас не виню, хотя и оказался на линии огня. Если Тингли раздобыл какие-то экзотические специи, чтобы попытаться с их помощью разжечь угасающий аппетит американцев…
  — Хватит, Арчи. — Вулф отставил пустой стакан в сторону. Мне еще никогда не приходилось слышать, чтобы он говорил столь угрожающим тоном. — Меня вовсе не удивляет, что ты не в состоянии по достоинству оценить это отвратительное происшествие. Я бы еще мог простить, если бы какой-нибудь загнанный в угол или мстительный враг попытался меня пристрелить, но такое я никому не спущу. — Он снова рыкнул. — Еда! Моя еда. Ты же знаешь, как я отношусь к пище. — Он погрозил банке пальцем, голос задрожал от гнева: — Тот, кто это сотворил, горько пожалеет о содеянном.
  Поскольку развивать эту мысль Вулф не стал, я сосредоточился на бобах с соленьями, запивая их молоком. Вулф расправился с сыром и покинул столовую, прихватив с собой последнюю уцелевшую бутылочку пива. Я не торопясь доел, вымыл на кухне посуду и вернулся в кабинет. Вулф угнездился в своем чудовищном кресле и сидел, откинувшись на спинку, с закрытыми глазами; судя по изгибу губ, пиво, водопадом низвергавшееся в его утробу, не смыло ни кусочка распиравшего его гнева. Не открывая глаз, Вулф буркнул:
  — Где банка?
  — Здесь. — Я услужливо поставил ее на его стол.
  — Позвони мистеру Уипплу в лабораторию.
  Я уселся за свой стол, отыскал в справочнике нужный номер и набрал его. Когда я сообщил, что Уиппла подозвали, Вулф выпрямился, потянулся к собственному аппарату и снял трубку.
  — Мистер Уиппл?.. Говорит Ниро Вулф. Добрый день, сэр. Вы можете прямо сейчас провести для меня один анализ?.. Не знаю. Речь идет о стеклянной банке, содержимое которой я, посчитав съедобным, имел глупость попробовать… Понятия не имею. Мистер Гудвин немедленно доставит ее к вам.
  Я был рад-радешенек под любым предлогом улизнуть хоть на час из этого притона уныния и тоски, но мне помешали. В дверь позвонили, и, в отсутствие выбывшего из строя Фрица, открывать пришлось мне.
  Когда я настежь распахнул дверь, глазам моим представилось нечто совершенно очаровательное. Пусть не сногсшибательное — я даже не скажу, что у меня перехватило дух или пробежали мурашки по коже, — но при первом же взгляде на это создание мне стало ясно, как глупо почитать весь мир обителью скорби только из-за того, что Фриц подхватил грипп. Ямочки на щеках и зеленовато-желтые глаза, примерно такого же оттенка, как стены в моей ванной наверху. Глаза казались встревоженными.
  — Привет, — жизнерадостно провозгласил я.
  — Мистер Ниро Вулф? — проворковал приятный голосок с провинциальным акцентом. — Меня зовут Эми Данкен.
  Я сразу понял, что дело безнадежно. Когда Вулф мечется между черной хандрой и звериной яростью, а наш банковский счет вознесся до небес, то одно лишь мое упоминание о приходе прелестного существа по имени Эми Данкен, которое хочет видеть его, неважно по какому делу, вызвало бы приступ неукротимой злобы. Я решил взять огонь на себя… Пригласив девушку войти, я сопроводил ее через прихожую, провел в кабинет и подвинул к ней кресло.
  — Мисс Данкен, Ниро Вулф, — строго произнес я и уселся. — Она хочет попросить вас о чем-то.
  Вулф, даже не покосившись в ее сторону, обжег меня свирепым взглядом.
  — Проклятье! — взорвался он. — Я занят. Я думаю. — Он обратился к гостье:
  — Мисс Данкен, вы стали жертвой вопиющей наглости моего слабоумного помощника. Как, впрочем, и я. Я принимаю только по записи.
  Девушка робко улыбнулась.
  — Мне, право, неловко. Но ведь я уже здесь, и это не займет много времени…
  — Нет! — Вулф снова метнул взгляд на меня. — Арчи, когда проводишь мисс Данкен, вернись сюда.
  Он совершенно распоясался. Поймите меня правильно: после тех испытаний, что выпали на мою долю за три последних дня, мои нервы тоже были на пределе; вот почему я решил, что маленький урок пойдет этому зарвавшемуся нахалу впрок. Я встал и твердо произнес:
  — Я поеду в лабораторию. Заодно подброшу мисс Данкен. — Я указал на банку. — Вы хотите, чтобы я подождал там?..
  Девушка неожиданно встрепенулась.
  — Откуда у вас это? — спросила она.
  Я изумленно воззрился на нее.
  — Вы имеете в виду банку?
  — Да. Откуда она у вас?
  — Купил. Шестьдесят пять центов выложил.
  — И вы везете ее в лабораторию? Почему? Вас смутил вкус? О, держу пари, что да! Горький, да?
  Я вылупился на нее, раскрыв рот. Вулф, прямой как пружина, глаза — узкие щелочки, рявкнул:
  — Почему вы об этом спросили?
  — Потому, — горделиво ответила Эми Данкен, — это я узнала этикетку. И вы отсылаете ее в лабораторию… Из-за этого я к вам и пришла! Надо же, именно у вас такая же баночка…
  Любой другой на месте Вулфа несомненно утратил бы дар речи, Вулф же в очередной раз продемонстрировал, что ошеломить его не так-то просто.
  — Вы хотите сказать, — проревел он, — что вам было известно об этом гнусном заговоре? И вы знали о том, что готовится неслыханное покушение на мой вкус и пищеварение?
  — Нет, что вы! Но я знаю, что там есть хинин.
  — Хинин! — рявкнул Вулф.
  Эми кивнула.
  — Да. — Она протянула ко мне руку. — Можно взглянуть?
  Я передал ей банку. Эми сняла крышку, прикоснулась к паштету кончиком мизинца, облизнула мизинец и принялась ждать результата. Ждать пришлось недолго.
  — Бр-рр! — поморщилась Эми и дважды сглотнула. — Жуткая горечь! Да, это точно он. — Она поставила банку на стол. — Как странно…
  — Вовсе не странно, — ворчливо сказал Вулф. — Лично я ничего странного в этом не нахожу. Вы говорите — в банке хинин. Вы сказали это, едва успев ее увидеть. Кто подложил его в банку?
  — Не знаю. Именно поэтому я и пришла к вам: просить, чтобы вы это выяснили. Видите ли, мой дядя… Вы позволите мне все рассказать?
  — Разумеется.
  Девушка заерзала, снимая пальто. Я помог ей избавиться от него и отложил пальто в сторону, чтобы Эми могла поудобнее устроиться в кресле. Она поблагодарила меня милой улыбкой, в которой не было и тени хинина, а я уселся за свой стол, достал блокнот и открыл чистую страничку.
  — Артур Тингли, — начала она, — это мой дядя. Брат моей мамы. Он владелец компании «Лакомства от Тингли». Он упрям, как дьяв… — Девушка осеклась и зарделась. — Словом, он жуткий упрямец. Он даже подозревает меня в истории с хинином на том лишь основании… Без малейших оснований!
  — Вы хотите сказать, — возмущенно спросил Вулф, — что этот негодяй, зная, что его проклятые лакомства напичканы хинином, продолжает торговать ими?
  — Нет, — покачала головой Эми. — Он вовсе не негодяй. Дело совсем в другом. Про хинин они узнали всего несколько недель назад. Посыпались жалобы, и со всей страны начали возвращать тысячи банок паштета. Дядя отдал их на анализ и выяснил, что во многих содержится хинин. Впрочем, испорчена лишь малая часть всей продукции — дело у дяди поставлено на широкую ногу. Он пытался провести расследование, и мисс Иейтс — она отвечает за производство — приняла все меры предосторожности, однако в некоторых последних партиях опять нашли хинин.
  — Где расположена фабрика?
  — Недалеко отсюда. На Западной Двадцать шестой улице, возле реки.
  — Вы там работаете?
  — Нет, но работала раньше, когда впервые приехала в Нью-Йорк. А потом… уволилась.
  — Вам известно, что дало расследование?
  — Ничего. Почти ничего. Мой дядя подозревает — он, по-моему, всех подозревает — даже своего сына Филипа, приемного сына. И меня! Ничего нелепее не придумаешь! Но больше всех он подозревает другого человека — вице-президента «П энд Б», «Провиженс энд Беверидж Корпорейшн». Компания «Лакомства от Тингли» известна с незапамятных времен — мой прадедушка основал ее семьдесят лет назад, — «П энд Б» пыталась ее выкупить, но дядя продавать отказался.
  Он считает, что конкуренты подкупили кого-то из персонала фабрики и будут теперь шантажировать его, вынуждая продать компанию. Дядя думает, что мистер… то виноват тот самый вице-президент, о котором я говорила.
  — Мистер?..
  — Мистер Клифф. Леонард Клифф.
  Голос ее едва заметно дрогнул, и я оторвал глаза от блокнота, чтобы посмотреть, что случилось.
  Вулф спросил:
  — Вы знакомы с мистером Клиффом?
  — О да, — она снова заерзала в кресле. — То есть я хочу сказать… Словом, я его секретарша.
  — Вот как? — Вулф закрыл глаза, потом наполовину приоткрыл их. — Значит, оставив работу у своего дяди, вы переметнулись во вражеский стан?
  Эми вспыхнула.
  — Нет, конечно! — с негодованием воскликнула она. — Вы говорите точь-в-точь, как мой дядя! Должна же я где-то работать! Я родилась и выросла в Небраске. Три года назад, когда умерла мама, я перебралась в Нью-Йорк и начала работать в конторе у своего дяди. Это продолжалось два года, а потом… работать стало неприятно, и мне даже трудно сказать, уволилась ли я сама или он меня уволил. Я нанялась в П энд Б» стенографисткой, а шесть недель назад получила повышение, и вот теперь я секретарша мистера Клиффа. Если вам интересно знать, по какой причине мне стало неприятно работать у дяди…
  — Неинтересно. Если это только не имеет отношения к хинину.
  — Не имеет. Совершенно никакого.
  — И тем не менее вас эта история достаточно взбудоражила, чтобы вы пришли ко мне. Почему?
  — Потому что мой дядя слишком… — Она умолкла, прикусив губу. — Вы не представляете, какой он. Он пишет письма моему отцу, сочиняя про меня какие-то дикие небылицы, так что мой отец в ответ уже грозится приехать в Нью-Йорк — жуткая глупость! Не подкладывала я никакого хинина в этот дурацкий паштет! Возможно, я и предубеждена, но я точно знаю, что никакие их расследования ни к чему не приведут, но остановит их только вмешательство профессионала. — Эми ослепила Вулфа улыбкой. — Но я, право, в смущении. Дело в том, что я небогата…
  — У вас есть кое-что лучше денег, — проворчал Вулф.
  — Что?
  — Везение. Вам повезло. То, ради чего вы ко мне пришли, я и сам собрался расследовать еще до того, как узнал о вашем существовании. Я уже сказал мистеру Гудвину, что мерзавец, который отравил мой паштет, горько раскается в содеянном. — Он поморщился. — Привкус остался до сих пор. Вы можете отвести мистера Гудвина на фабрику вашего дяди и представить его?
  — Я… — Она кинула взгляд на наручные часы и замялась. — Я боюсь, что опоздаю на работу. Я отпросилась всего на час…
  — Хорошо. Арчи, проводи мисс Данкен и возвращайся за указаниями.
  Глава 2
  На место военных действий я прибыл в три часа дня; банка, покоившаяся у меня в кармане, наполовину опустела — по дороге я заехал в лабораторию, где оставил часть горького лакомства на анализ.
  Мрачное трехэтажное кирпичное здание на Западной Двадцать шестой улице дышало стариной. В самой его середине был проделан вымощенный булыжником туннель для грузовиков. Рядом с ним три ступеньки вели к широкой двери, на которой красовались растрескавшиеся и выцветшие буквы:
  КОМПАНИЯ
  «ЛАКОМСТВА ОТ ТИНГЛИ»
  КОНТОРА
  
  Оставив свой «родстер» на стоянке, я выбрался на мостовую и восхищенно уставился на роскошный серый лимузин «кросби» с номерными знаками ГД88, стоявший перед входом. «Случись какая-нибудь революция, — подумал я, — его я экспроприирую первым». Я уже водрузил ступню на нижнюю из трех ступенек, когда входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышел мужчина. На первый взгляд, трудно было представить, чтобы кто-нибудь называл его дядей Артуром, — бульдожья челюсть, квадратный подбородок, тонкие губы, неприятный рот, — но, не желая упускать возможную добычу, я преградил ему путь и спросил:
  — Мистер Артур Тингли?
  — Нет, — резко бросил он и оттер меня плечом, удостоив колючим взглядом холодных глаз такого же серого оттенка, как поджидавший его лимузин.
  Я вовремя спохватился, что в кармане у меня лежит кусочек желтого мела, которым я сегодня утром помечал горшочки с орхидеями. Двумя прыжками обогнав невежу, я первым подскочил к машине, открытую дверцу которой уже услужливо придерживал шофер в ливрее, и быстро начертал крупный крест на сверкающей эмали.
  — Не вздумайте стереть, — строго предупредил я и, прежде чем любой из них попытался ответить словами или действием, повернулся, проскочил в дверь и был таков.
  Глава 3
  Признаться, давно мне не приходилось посещать столь убогих и обветшавших заведений. Из тускло освещенного вестибюля вверх вела полуразрушенная лестница. Я осторожно пробрался по скрипучим ступенькам на второй этаж и, услышав гул машин и еще какие-то непонятные звуки, распахнул расшатанную дверь и очутился в приемной. Из-за зарешеченного окошка на меня близоруко выглянул чей-то прадедушка, и я, пытаясь перекрыть громкое гудение, проорал, что хотел бы потолковать по делу с мистером Артуром Тингли. После продолжительного недоуменного молчания мне было сказано, что мистер Тингли занят и неизвестно когда освободится. Я выдрал из блокнота лист бумаги, написал на нем «Хинин — срочно!» — и просунул в окошечко. Похоже, я попал в самую точку. Несколько минут спустя ко мне вышел косоглазый молодой человек и провел меня через лабиринт перегородок и по коридору в какую-то комнату.
  За древним и готовым, кажется, рассыпаться в прах прямо у меня на глазах столом восседал незнакомый субъект, который разговаривал по телефону, а напротив на стуле сидела весьма пожилая женщина со статью и мимикой старшего сержанта. Поскольку телефонный разговор никак меня не касался, я стоял и внимательно прислушивался к каждому слову, но уловил только, что некий Филип должен появиться до пяти часов, иначе ему не сдобровать. Тем временем я разглядывал комнату, обставленную, судя по всему, еще подвыпившими индейцами после продажи Манхэттена.
  Возле двери, полуприкрытый драной занавеской, торчал видавший виды умывальник с мраморным верхом.
  У стены, напротив письменного стола, высился массивный допотопный сейф, а оставшееся место занимали Деревянный буфет и полки, заваленные многовековым барахлом.
  — Кто вы такой, черт побери?
  Я развернулся и приблизился к столу.
  — Человек по фамилии Гудвин. Арчи. Вопрос в том, хотите ли вы, чтобы «Газетт» поместила передовую про хинин в вашем паштете, или предпочтете сперва поговорить об этом?
  У грубияна отвисла челюсть.
  — «Газетт»?
  — Совершенно верно. Тираж, между прочим, больше миллиона.
  — Господь Всемогущий! — уныло и безжизненно выдавил он. Женщина злобно вытаращилась на меня.
  Меня разбирало сострадание. Возможно, Эми и не ошибалась, давая столь жесткую оценку человеческим качествам своего дядюшки, но сейчас он сидел передо мной жалкий и сломленный.
  Я сел, не дожидаясь приглашения, и жизнерадостно выпалил:
  — Мужайтесь, в «Газетт» еще ни о чем не пронюхали. Но непременно пронюхают, если вы заартачитесь.
  Я представляю Ниро Вулфа.
  — Ниро Вулфа, сыщика?
  — Совершенно верно. Он начал есть…
  Женщина фыркнула:
  — Так я и знала. Разве я не предупреждала тебя, Артур? Это шантаж. — Она угрожающе выпятила челюсть. — Кто вас нанял? «П энд Б»? «Консолидейтед Сирилз»?
  — Ни те ни другие. А вы — мисс Йейтс?
  — Да. Но вы можете…
  — Прошу прощения. — Я ухмыльнулся. — Рад с вами познакомиться. Я работаю на Ниро Вулфа. Он попытался съесть кусочек вашего паштета номер три — самыми плачевными, если не сказать трагическими, последствиями. Он крайне щепетилен в вопросах приема пищи. Он хочет лично побеседовать с тем, кто подложил в банку хинин.
  — Я тоже, — мрачно промолвил Тингли.
  — Вам известно, кто это сделал? Или нет?
  — Нет.
  — Но вы хотели бы узнать?
  — Еще бы, черт побери!
  — О'кей, тогда перед вами Гудвин, дары приносящий. Если бы вам захотелось нанять Вулфа, чтобы он расследовал эту историю, это влетело бы вам в целое состояние. Однако Вулф мстителен. Он спит и видит, как доберется до своего обидчика. Он прислал меня, чтобы я осмотрелся и навел справки.
  Тингли устало покачал головой. Потом перевел взгляд на мисс Йейтс. Она, в свою очередь, глазела на него.
  — Ты ему веришь? — спросил Тингли.
  — Нет, — жестко отрубила она. — Похоже, что…
  — Ничего подобного, — бесцеремонно перебил я. — Ничего «похожего», когда речь идет о Ниро Вулфе, быть не может. Это единственная причина, по которой я его еще терплю. Так что совсем не похоже, но тем не менее все обстоит именно так. А вы, ребята, меня смешите. Лучший в стране сыщик предлагает вам свои услуги задаром, а вы еще ерепенитесь. Даю зарок, что Вулф раздобудет этого хининщика хоть из-под земли. Если вы поможете, тем лучше. Если нет, то обойдемся и без вас, но начнем с маленькой рекламы — почему я и упомянул «Газетт» с ее миллионным тиражом.
  Тингли глухо застонал. Проницательные глаза мисс Йейтс буравили во мне дырки.
  — О чем вы хотели узнать? — спросила она.
  — Обо всем, что взбредет в голову. Предпочтительно начать с вас.
  — Я занята. Меня уже ждут в цехах. А у тебя, кажется, была назначена встреча, Артур?
  — Да. — Тингли отодвинул назад стул и поднялся. — Я должен… Мне нужно уехать. — Он сдернул с одного стенного крючка шляпу, а с соседнего снял пальто. — Вернусь к половине пятого. — Дядюшка Эми Данкен натянул пальто и повернулся ко мне.
  Шляпа торчала немного набекрень.
  — Если мисс Йейтс захочет разговаривать с вами, — сказал он, — вы можете от нее узнать ровно столько же, сколько и от меня. Меня вся эта заваруха совершенно выбила из колеи. Если здесь замешаны эти негодяи из «П энд Б»…
  Оборвав угрозу на полуслове, он метнулся к столу, запер нижний ящик, спрятал ключ в карман и двинулся к двери. На пороге остановился и посмотрел на мисс Йейтс.
  — Поступай, как сочтешь нужным, Гвен.
  Итак, старшего сержанта звали Гвендолин. Или Гвиневра. Нарекли ее так, скорее всего, после рождения, то есть лет шестьдесят назад. Она деловито и невозмутимо собирала на столе бумаги, которые оставил разбросанными Тингли, и подкладывала их под здоровенный металлический цилиндр с цифрой 2 на верхней грани; похоже, пресс-папье служила гиря от каких-то доколумбовских весов. Закончив прибирать стол, мисс Цербер выпрямилась и вперила в меня серьезный взгляд.
  — Я настаивала, чтобы он нанял сыщика, но Артур упорствовал. Нужно прекратить это безобразие. Ужасная история. Всю жизнь я проработала здесь… Двадцать лет управляла фабрикой, а теперь… — Она снова выпятила челюсть. — Пойдемте.
  Я последовал за ней. Мы вышли через боковую дверь, пересекли холл, вошли в другую дверь и оказались в святая святых «Лакомств от Тингли». Сотни две, а то и больше женщин и девушек в белых халатах трудились за столами, у всевозможных машин и чанов.
  Мисс Йейтс провела меня по проходу и остановилась около глубокого котла. Женщина примерно моих лет, следившая за содержимым котла, при виде нас повернулась к нам лицом.
  — Это мисс Мерфи, моя помощница, — небрежным тоном представила женщину мисс Йейтс. — Кэрри, познакомься с мистером Гудвином, сыщиком. Ответь на любые интересующие его вопросы, за исключением наших фирменных рецептов, и покажи все, на что ему захочется взглянуть.
  Она обратилась ко мне:
  — А я поговорю с вами позже, когда закончу готовить смеси.
  Мне показалось, что в глазах мисс Мерфи на мгновение отобразилось замешательство или даже страх, но буквально в следующий миг она уже спокойно произнесла:
  — Хорошо, мисс Йейтс…
  Глава 4
  Несмотря на катастрофу, вызванную болезнью Фрица, Вулф с мужеством, порожденным отчаянием, не отступал от заведенного распорядка. По утрам с девяти до одиннадцати и днем с четырех до шести он торчал в оранжерее. В этот день, когда Вулф в шесть часов спустился из оранжереи, я поджидал его в кабинете.
  Остановившись посередине комнаты, он огляделся по сторонам, хмуро уставился на меня и провозгласил:
  — По словам доктора Волмера, завтра утром Фриц встанет на ноги. Но не сегодня. Не к ужину. А где мистер Тингли?
  — Не знаю.
  — Я же сказал, чтобы ты привел его.
  Я совершенно не выношу, когда Вулф переходит на такой тон. Я так взбеленился, что готов был сам подсыпать ему хинин во все блюда. Я сказал:
  — Замечательно, что Фриц очухается к утру. Так дальше продолжаться не может. Тингли уже на грани нервного срыва. Он испарился почти сразу после моего прихода. Мисс Йейтс, которую зовут Гвендолин, управляющая фабрики, а также мисс Кэрри Мерфи, ее помощница, провели меня по цехам. Я только что закончил печатать подробный отчет, в котором нет ничего, кроме голых фактов. Тингли вернулся примерно в половине пятого, но, когда я попытался к нему пробиться, он был занят беседой с сыном, и мне показали на дверь. Я вернусь туда завтра, если к тому времени еще буду на вас работать. Тех, кто поддерживает мою отставку, прошу поднять руки.
  Я высоко воздел руку.
  — Пф! — фыркнул Вулф. — Человек торгует отравленными продуктами…
  — Хинин это не яд.
  — Человек торгует отравленными продуктами, а ты оставляешь его как ни в чем не бывало болтать с отпрыском. Я иду на кухню и попробую что-нибудь приготовить. Если хочешь, можем поужинать…
  — Нет, благодарю покорно. У меня свидание. Можете меня не ждать.
  Я прошагал в прихожую, облачился в пальто, нахлобучил шляпу и вышел на улицу. Дойдя до гаража на Десятой авеню, я вывел седан, предоставив «родстеру» передышку, доехал до ресторана «Пьетро» на Тридцать девятой улице и в один присест уплел целое блюдо спагетти и полбушеля салата. Настроение чуть-чуть поднялось. Когда я покинул ресторан, начался дождь, а вредный ноябрьский ветер пронизывал насквозь, поэтому я завернул за угол в кинотеатр, где крутили хронику. Правда, на душе у меня скребли кошки.
  Пусть оснований для столь наглого замечания у Вулфа имелось с гулькин нос — скажем, один процент, — его было достаточно, чтобы отравить мне настроение.
  Я посмотрел на часы. Без четверти восемь. Я вышел в вестибюль, вытащил из кармана записную книжку и нашел страничку, на которую в силу многолетней привычки заносил имена и адреса всех причастных к текущему расследованию. Тингли жил на Салливан-стрит, дом 691. Я решил, что звонить бессмысленно, — ведь моя задача заключалась в том, чтобы доставить его к Вулфу. Я выбрался под дождь, сел в седан и покатил к центру.
  Я остановился перед старым кирпичным особняком, выкрашенным в голубой цвет; должно быть, в нем жили еще дед и прадед Тингли. Темнокожая горничная сказала, что мистера Тингли еще нет, к ужину он не приходил и находится, скорее всего, у себя в конторе.
  Что ж, похоже, сегодня удача от меня отвернулась, впрочем, крюк был небольшой, поэтому, добравшись до Двадцать шестой улицы, я свернул на запад. Подкатив к самому входу на фабрику Тингли, я приободрился: в нескольких окнах наверху горел свет. Я перебежал под дождем, обнаружил, что входная дверь не заперта, и вошел.
  Холл тоже был освещен, и я шагнул к лестнице.
  Впрочем, поставив ногу на первую же ступеньку, я замер как вкопанный: подняв глаза, я увидел такое, отчего у меня отвалилась челюсть. Посреди лестницы лицом ко мне стояла Эми Данкен. С белым как мел лицом и остекленевшими глазами она обеими руками цеплялась за перила, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону.
  — Держитесь! — выкрикнул я, устремляясь наверх.
  Однако, прежде чем я успел до нее добраться, Эми упала. Выпустив из рук перила, она покатилась по ступенькам прямо ко мне. Я подхватил бесчувственное тело, стащил вниз и опустил на пол. Эми была без сознания, но, когда я взял ее запястье, пульс бился ровно.
  Обморок, предположил я, женские штучки; но уже пару секунд спустя, заметив над ее правым ухом здоровенную шишку, я передумал.
  Да, это совершенно меняло дело. Я выпрямился.
  Сомнения рассеялись: Эми кто-то оглушил.
  Я принялся осторожно подниматься по ступенькам, бдительно осматриваясь по сторонам в поисках злоумышленника. И в холле на верхнем этаже, и в приемной горел свет. Я громко подал голос, но мне никто не ответил. Дверь из приемной была открыта нараспашку, я вошел, преодолел уже знакомый лабиринт и прошагал по коридору до кабинета Тингли. Эта дверь тоже была распахнута настежь, внутри горел свет, но, на первый взгляд, в комнате не было ни души. Мне пришло в голову, что занавес, за которым прятался умывальник, — вполне подходящее место для засады, и я бочком пролез в кабинет, продвинулся вдоль стены, после чего вытянул шею и осторожно заглянул за занавес.
  На мгновение у меня перехватило дух, а по коже пробежал мороз. На полу за драной занавеской головой к умывальнику лежал Тингли, но если его голова как-то и соединялась с телом, то только со стороны спины, которую я не видел. Спереди сочленение с телом отсутствовало.
  Я сделал пару глубоких вдохов и сглотнул слюну, пытаясь привести помятые чувства в порядок.
  Кровь из перерезанного горла залила пол, стекая красными язычками в многочисленные трещины выщербленных и ссохшихся от времени половых досок; я осторожно обошел вокруг и приблизился к телу со стороны головы. Присев на корточки, я совершил два открытия: на затылке Тингли багровела окровавленная шишка, и он был мертв. Выпрямившись, я сделал еще несколько ценных наблюдений:
  1. В шестнадцати дюймах от стены рядом с умывальником лежало окровавленное полотенце.
  2. Еще одно полотенце со следами крови свешивалось с правого края умывальника.
  3. Между трупом и занавеской виднелся нож с длинным тонким лезвием и наборной черной рукояткой. Сегодня днем я видел, как девушки в цехах нарезали мясо такими же ножами.
  4. На полу между передними ножками умывальника стоял торчком металлический цилиндр с цифрой 2 на верхней плоскости — пресс-папье, которое я до этого видел на столе у Тингли.
  5. Немного дальше, возле самого края занавески, я заметил женскую сумочку из змеиной кожи. Ее мне уже тоже приходилось видеть — Эми Данкен приходила с ней к Вулфу.
  Аккуратно обходя ручейки крови, я добрался до сумочки, затолкал ее в карман и еще раз внимательно осмотрелся. Трогать я ничего не стал, но кто-то уже успел здесь покопаться. Один из выдвижных ящиков письменного стола находился на полу. Дверца огромного сейфа была распахнута. Вещи на полках были перерыты и разбросаны в беспорядке. Фетровая шляпа Тингли висела на крючке слева от стола, а вот пальто кучей громоздилось на полу.
  Я взглянул на часы. Стрелки показывали двадцать Две минуты девятого. Я, конечно, предпочел бы задержаться и провести более тщательный осмотр, но опасался, что Эми Данкен может прийти в себя и дать деру…
  Этого не случилось. Когда я спустился в нижний холл, Эми лежала на полу в прежней позе. Я снова пощупал ее пульс, застегнул пуговицы на пальто, убедился, что шляпка держится, и поднял девушку на руки.
  Толкнув ногой дверь, я осторожно выбрался наружу, спустился с крыльца, подошел к машине и с минуту постоял, не выпуская Эми из рук, в надежде, что холодный дождь приведет ее в чувство. В следующий миг едва не пришлось приводить в чувство меня самого.
  Кто-то хлестко ударил меня сзади по скуле.
  Колени у меня подогнулись — не от удара, а чтобы избавиться от Эми. Опустив ее на асфальт, я вскочил и тут же резво отпрянул в сторону, уклоняясь от нападения. Мой противник, не устояв на ногах, пошатнулся, и я, сделав ложный выпад левой, на который он попался, правой нанес ему сильный удар снизу под подбородок.
  Супостат рухнул как подкошенный и больше не шевелился. Я взбежал по ступенькам, закрыл дверь, вернулся к машине, отпер заднюю дверцу, затащил Эми внутрь, уложил на сиденье и тут же развернулся — мой неведомый противник ожил и принялся истошно голосить, призывая на помощь и одновременно требуя полицию. Судя по всему, в боевых искусствах он разбирался примерно так же, как я в нырянии за жемчугом, — я развернул его, заломил руки за спину и рявкнул в самое ухо:
  Еще один вопль, и вам конец! Будьте паинькой — и останетесь в живых.
  Убедившись, что оружия при нем нет, я ослабил хватку. Незнакомец послушно молчал, и я решил, что можно его выпустить. Я приказал:
  — Откройте дверцу…
  Я имел в виду переднюю дверцу, но он, прежде чем я успел ему помешать, устремился к задней, наполовину забрался внутрь и заблеял, как козел:
  — Эми! Господи, она… Эми…
  Я ухватил его за плечо, рывком выдернул наружу, словно морковку из грядки, и распахнул перед ним переднюю дверцу машины.
  — Она жива, — сказал я, — а вот вам я этого не обещаю. Залезайте и ложитесь на пол. Я везу ее к врачу, а вы едете со мной.
  Он повиновался. Я затолкал его между сиденьем и приборным щитком, переполз на сиденье водителя, захлопнул дверцу и запустил двигатель. Две минуты спустя мы уже катили по Тридцать пятой улице, а еще через две я лихо притормозил перед входом в особняк Вулфа. Незадачливого противника я выпустил подышать.
  — Порядок действий такой, — пояснил я. — Я ее понесу, а вы подниметесь передо мной. Если попробуете задать стрекача, я брошу ее на асфальт…
  Он кинул на меня грустный взгляд.
  — Не беспокойтесь, я не сбегу.
  — О'кей. Тогда приступаем.
  Он помог мне извлечь все еще не пришедшую в себя Эми из машины и хотел даже сам понести ее, но я велел ему подняться на крыльцо и позвонить в дверь.
  Дверь открыл Вулф, собственной персоной. Увидев незнакомца, он преградил ему путь своей колоссальной тушей, но, заметив за его спиной меня, отступил и позволил нам войти.
  Незнакомец проблеял:
  — Вы доктор…
  — Замолчите! оборвал я. Глядя на Вулфа, я лишний раз убедился, насколько заслуженна его репутация человека, которого невозможно застать врасплох. — Вы, должно быть, узнали мисс Данкен, — сказал я. — Ее ударили по голове. Позвоните, пожалуйста, доктору Волмеру. Я отнесу ее в Южную комнату.
  Я прошагал к лифту; незнакомец плелся за мной как побитая собака. В Южной комнате, что на третьем этаже, мы совместными усилиями уложили девушку на кровать и накрыли пледом.
  Неведомый заступник остался караулить возле постели и сидел там до самого прихода доктора Волмера.
  Пощупав пульс и приподняв веки бесчувственной Эми, док сказал, что до отпевания еще далеко, но наше присутствие пока не требуется. Я кивком пригласил недавнего противника выйти со мной. Тот послушался, но уже в холле сказал, что никуда не уйдет и останется дежурить под дверью, пока врач не приведет Эми в чувство.
  — Послушайте, — вздохнул я, — вы должны научиться смотреть фактам в глаза. Вы отлично знаете, что мне ничего не стоит сбросить вас с лестницы. Тогда на руках у доктора окажутся уже два пациента. Шагом марш!
  Он заскрипел зубами, но повиновался. Я спустился следом за ним и препроводил строптивца в кабинет.
  Вулф с невозмутимым видом громоздился за столом, но, увидев нас, принялся скрести подбородок — это означало, что внутри он весь кипит.
  — Садитесь, — сказал я незнакомцу. — Перед вами мистер Ниро Вулф. А вас как зовут?
  — Не ваше дело! — огрызнулся он! — Это самое возмутительное…
  Вы правы. Раз вы напали на меня сзади, то, должно быть, прятались в здании. Верно?
  — И это вас не касается!
  — Ошибаетесь, приятель. Но я попробую еще разок. Почему вы убили Артура Тингли?
  Он так и вылупился на меня.
  — Вы что, рехнулись?
  — Ни капельки. Остановите меня, если сочтете, что я где-то ошибаюсь. Я приехал в контору, чтобы доставить Тингли сюда, к мистеру Вулфу. Эми Данкен стояла на лестнице с затуманенным взором. Потом она упала, но я ее подхватил, уложил на пол, а сам отправился наверх, выяснить, что там творится. Тингли я нашел на полу в кабинете с перерезанной глоткой. Осмотревшись по сторонам, я спустился, взял Эми на руки, понес к машине и собирался уложить ее на сиденье, когда вы набросились на меня сзади. Вы должны были откуда-то выйти. Почему бы не из этого здания? Мне лично эта гипотеза кажется наиболее привлекательной.
  Незадачливый рыцарь, решив, что теперь не мешает и посидеть, рухнул в ближайшее кресло.
  — Вы говорите… — Он судорожно сглотнул. — Вы правду сказали?
  — Да, сэр.
  — Тингли… с перерезанной глоткой. Он мертв?
  — Мертвее не бывает. — Я повернулся к Вулфу. — Он прикинулся, что отбивает у меня Эми, — будто я ее похитил. Ради Эми он готов в лепешку расшибиться. Я привез его сюда, поскольку решил, что он может вам пригодиться.
  Вулф обжег меня свирепым взглядом.
  — С какой стати?
  — Как-никак, он там прятался. И вышел из того самого дома. Скорее всего, Тингли убил именно он…
  — И что из этого?
  — Ах, вот вы как настроены…
  — Да. Я не обязан огульно ловить всех убийц. Позвони в полицию. Скажи, что мисс Данкен и этот джентльмен находятся здесь, и их можно…
  — Нет! — истошно выкрикнул незнакомец.
  — Нет? — Вулф приоткрыл глаза. — А почему нет?
  — Потому что… Черт побери! И Эми… Вы не имеете права…
  — Попридержите лошадей, — прервал его я. — Я сам этим займусь. — Я посмотрел на Вулфа и гаденько ухмыльнулся. — О'кей, босс, я позову фараонов.
  Но мне просто показалось, что вам захочется сперва поболтать с этим парнем — ведь, скорее всего, он именно тот, кто убил Тингли и подсыпал хинин в ваш паштет.
  — Гр-рр, — извергнул Вулф. — Этот гнусный… — Он погрозил нашей жертве пальцем. — Это вы отравили мой печеночный паштет?
  — Нет.
  — Кто вы? Как вас зовут?
  — Клифф. Леонард Клифф.
  — Разумеется. Вы вице-президент «Провиженс энд Беверидж Корпорейшн». Мистер Тингли именно вас подозревал в порче его продуктов.
  — Я знаю. Но он ошибался. Так же, как ошибается ваш человек, утверждая, что я прятался в этом здании.
  Я туда вообще не заходил.
  — А где вы были?
  — Я ждал в туннеле. Рядом со входом в это здание проложен туннель. Там я и находился.
  — Что вы там делали?
  — Укрывался от дождя. Послушайте, — умоляюще произнес Клифф, — я совсем сбит с толку. Это ужасно! Я сам прекрасно понимаю, что раз Тингли убили, то нужно уведомить полицию, но только Бога ради не вызывайте ее сейчас! Пока мисс Данкен… Позвольте я отвезу ее в больницу! И позвоню адвокату…
  Вулф оборвал его:
  — Что вы делали в туннеле?
  Клифф замотал головой.
  Это не имеет никакого отношения…
  — Пф! Не будьте идиотом. Если вы испортили продукт мистера Тингли или перерезали ему горло, либо же повинны в обоих этих злодеяниях, то я советую вам немедленно убираться отсюда. Если нет, то рекомендую быстро и полно ответить на мои вопросы. И разумеется, искренне. Итак, сэр?.. Арчи, свяжись с управлением полиции. Я сам поговорю.
  Я набрал нужный номер, и Вулф поднял трубку.
  Алло, говорит Ниро Вулф. Запишите: Артур Тингли. Контора в его…
  — Стойте! — выпалил Клифф. — Я вам все расскажу…
  Он вскочил с кресла, но я преградил ему путь, встав между ним и столом Вулфа.
  Вулф продолжал:
  — …деловом здании на углу Двадцать шестой улицы и Десятой авеню. Он мертв. Убит… Позвольте мне закончить, пожалуйста. Мой помощник, Арчи Гудвин, был там и видел его. Мистеру Гудвину пришлось уехать по делу, но скоро он вернется… Нет, не знаю.
  Он отодвинул телефонный аппарат в сторону и посмотрел из-под полуприкрытых век на Клиффа.
  — Советую отвечать без лишних слов. Что вы делали в туннеле?
  Клифф сидел на краю кресла, прямой как доска.
  Глядя в глаза Вулфу, он ответил:
  — Я дожидался, пока выйдет мисс Данкен. Я следил за ней.
  — Следили? Так, чтобы она об этом не знала?
  — Да.
  — Почему?
  Клифф стиснул зубы. Потом выдавил:
  — Мы уговорились, что поужинаем вместе, но в шесть вечера она перезвонила и сказала, что не сможет.
  Причина, которую она привела, показалась мне неубедительной, и я… Черт побери, я взревновал! Я отправился на Гроув-стрит, где она живет, и расположился напротив ее дома. Когда она вышла из дому, начался дождь, и она села в такси. Мне посчастливилось остановить другое такси, и я убедил таксиста поехать следом за ними. Их машина притормозила прямо у здания компании Тингли, мисс Данкен расплатилась, дождалась, пока такси уехало, и вошла в дом. Я тоже отослал машину и затаился в темном туннеле. Я даже не мог представить, что понадобилось ей у Тингли.
  — В котором часу она туда приехала?
  — В начале восьмого. Когда она вышла из своего дома на Гроув-стрит, было без одной минуты семь.
  Когда я увидел, как подъехал и вошел в здание какой-то мужчина, а потом некоторое время спустя вышел оттуда, неся ее на руках, естественно, я накинулся на него.
  — Естественно, — сказал Вулф. — И вы не покидали туннель, пока мисс Данкен оставалась внутри?
  — Нет. За это время я видел, как заходили и потом выходили трое мужчин. Последним был Гудвин. До него я видел двоих.
  Вулф потряс головой.
  — Сомневаюсь, чтобы вам это помогло. Если вы придумаете постоянный поток визитеров, а потом окажется…
  — Я ничего не придумываю, черт вас побери! Я видел их!
  — Опишите всех.
  — Первый из них приехал в семь тридцать. У входа остановился крупный серый лимузин, водитель вылез и держал раскрытый зонтик над пассажиром, пока тот шел от машины к крыльцу. Пять минут спустя он вышел, бегом подбежал к лимузину и тут же отъехал.
  Я запомнил номер — ГД88.
  Я кашлянул. Клифф с Вулфом посмотрели на меня.
  — Ничего, — помотал головой я. — Продолжайте.
  — Второго я едва не пропустил, потому что он пришел пешком. Он был в плаще. В здание он вошел в семь сорок и провел там минут семь-восемь. Когда он вышел на улицу, мне удалось довольно хорошо рассмотреть его под уличным фонарем. Он ушел на восток.
  — Вы узнали кого-нибудь из этих людей?
  — Нет. Но по номеру машины…
  — Вы его знаете?
  — Нет, но могу высказать догадку. Судя по буквам ГД, я думаю, что машина принадлежит Гатри Джадду. Это легко проверить.
  — Гатри Джадду, банкиру?
  — Он называет себя банкиром, да. Хотя, по-моему, он просто удачливый организатор. Он основал компанию «Консолидейтед Сирилз». В последнее время пытался выкупить бизнес у Тингли. Это прожженный, знающий и… опасный делец.
  — Это он вошел в здание в семь тридцать?
  — Не знаю. Шофер загородил его от меня зонтиком.
  Вулф хмыкнул.
  — Что ж, очень предусмотрительно. Если бы вы заявили, что узнали его, а Джадд сумел бы опровергнуть…
  — Я говорю правду! — рявкнул Клифф. — Я рассказываю вам все точь-в-точь, как случилось! Неужели вы думаете, что я такой болван? — Он встал. — Я пойду наверх.
  — Могу я войти? — послышался голос из-за двери.
  Вулф кивнул, и в кабинет вошел доктор Волмер с чемоданчиком в руке. Он сразу заговорил:
  — С ней все будет в порядке. Ударили ее сильно, но все кости целы. Но потрясение она испытала серьезное. Ночь полного покоя, и тогда…
  — Она в сознании? — спросил Клифф.
  — О да. — Клифф устремился к двери, но доктор ухватил его за руку. — Подождите, пожалуйста… Успокойтесь.
  — Ходить ей можно? — поинтересовался Вулф.
  — Я бы не посоветовал. Во всяком случае, не сегодня.
  — Я хочу задать ей несколько вопросов.
  — Сейчас? Это так срочно?
  — Достаточно срочно. Полиция нагрянет с минуту на минуту.
  — Понимаю. Хорошо, но мне лучше подняться с вами. Имейте в виду, обращаться с ней следует бережно.
  Мы все повставали с мест. Вулф затопал к лифту, а остальные члены нашей компании устремились к лестнице. Мы поспели первыми. Эми, лежавшая на боку, открыла при нашем появлении глаза, которые без видимого интереса обозрели меня и дока, но широко раскрылись при виде Клиффа; она даже не сдержала восклицания.
  — Эми! — промычал Клифф. — Слава Богу! Эми…
  Волмер удержал его.
  — Ты… — слабо произнесла она. — Где… Как… Я не понимаю…
  — Возьмите ее за руку, — рассудительно предложил Волмер. — Можете ее держать, но не разговаривайте.
  Вошел Вулф, и Эми приподняла голову.
  — Ой, здравствуйте, — пропищала она.
  — Добрый вечер, мисс Данкен, — вежливо произнес он. — Вам очень больно?
  — Нет… Хотя… голова гудит.
  — Могу представить. Вы понимаете слова?
  — Да… Но я не понимаю…
  — Пожалуйста, выслушайте меня. Сегодня днем вы не говорили о том, что вечером собираетесь посетить своего дядю. Тем не менее в семь часов вы поехали к нему. Почему?
  Он позвонил… и попросил, чтобы я пришла.
  Вскоре после того, как я вернулась с работы.
  — Зачем? Он не сказал — зачем?
  — Он сказал, что это касается Фила. Моего кузена. — Эми попыталась повернуть голову, и с ее уст слетел стон. — Больше говорить он не захотел.
  — А потом, когда вы приехали? Что он сказал?
  — Он не… О-оо!
  Прошу вас, осторожней, — вмешался доктор Волмер.
  — Все в порядке, — промолвила Эми. — Никаких обмороков больше не будет. Но стоит мне закрыть глаза, и я это вижу. Дверь его кабинета была открыта, и внутри горел свет, но дяди там не было. То есть я хочу сказать… я его не увидела. И я вошла.
  — Продолжайте.
  — Это все, что я помню. Потом что-то случилось с моей головой. Как будто нечто тяжелое придавливало ее к полу. Я попыталась приподняться, и вот тут увидела его… — Эми поморщилась. — Моего дядю… в луже крови…
  — Постарайтесь не волноваться. А что случилось потом?
  — Ничего. Я больше ничего не помню.
  — Вы видели кого-нибудь, когда поднялись? Или чего-нибудь слышали?
  — Нет. Думаю, что нет… Я… я не уверена.
  — Прошу прощения, — вмешался я. — В дверь звонят. Если это блюстители порядка — попросить их предъявить ордер?
  — Нет. — Вулф кинул на меня хмурый взгляд. — Отведи их в кабинет… Постой. Доктор Волмер, если эта молодая особа не должна передвигаться, то, наверное, жестоко и бесчеловечно заставлять ее отвечать на их вопросы. Вы согласны?
  — Да.
  — Хорошо… Мисс Данкен, если сюда заглянет не в меру любопытный полицейский, закройте глаза и постанывайте. Сможете?
  — Да. Но…
  — Никаких но. Не переиграйте, но и не разговаривайте. — Он шагнул к двери. — Пойдемте, джентльмены.
  Когда мы спустились, я дождался, пока остальные зайдут в кабинет, и лишь тогда пошел открывать. Я не поверил своим глазам: передо мной стоял не какой-нибудь завалящий лейтенант, но сам инспектор Кремер — собственной персоной. Он грубо протиснулся мимо меня в прихожую, а за ним по пятам ввалились двое сыщиков. Вместо приветствия он только неучтиво обронил, что я якобы не слишком спешил открывать дверь, и протопал к кабинету. Мне пришлось запирать дверь, поэтому в кабинет я вошел последним.
  Кремера, похоже, мучил приступ подагры. Во всяком случае, увидев меня, он рявкнул, как ржавая гаубица:
  — Что ты делал на Двадцать шестой улице?
  Я возвел глаза на босса. Вулф пробормотал:
  У него дурное настроение, Арчи. Придется его ублажить.
  — Я вам покажу «ублажить»! В котором часу ты туда приехал?
  Я прикинулся задумчивым.
  — Так, сейчас посмотрим…
  — Прекрати фиглярничать! Ты отлично знаешь, что у тебя все всегда по минутам расписано.
  — Да, сэр, — смиренно произнес я. — Прибыл в восемь ноль восемь. Убыл в восемь двадцать четыре.
  — Ага, ты признаешь это!
  — Признаю? Да я горжусь этим! Потрясающе быстро сработано.
  — Угу. — Если бы взгляды могли убивать, я бы уже корчился на смертном одре. — А Вулф позвонил отсюда в пять минут десятого! И ты не видел телефона нафтоле у Тингли? Я тебя предупреждал, Гудвин, пеняй на себя. Теперь выкладывай! Живо!
  Не получив никаких сигналов от Вулфа, я выложил Кремеру все без утайки, включая сведения о своих действиях и передвижениях; умолчал я разве что о нескольких мелочах из бесед с Клиффом и Эми. Сколько я ни откровенничал, Кремер приветливее не становился.
  Когда я закончил, он процедил:
  — Стало быть, ты находился в одной комнате с трупом, в двух шагах от телефона, и не воспользовался им… Где эта женщина?
  — Наверху, в постели.
  — Ладно, проверим ее. Доил, останешься здесь с мистером Клиффом. Фостер, за мной… В чем дело?
  Доктор Волмер преградил им путь. Голос его прозвучал неумолимо:
  — Мисс Данкен не следует беспокоить. Говорю вам это как ее врач.
  — Надо думать, — Кремер смерил его взглядом. — Я все-таки взгляну на нее. Пойдем, Фостер.
  Доктор Волмер сам возглавил шествие, сопровождая стражей закона. Вулф тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Вскоре по лестнице загромыхали шаги, и в кабинет вошли Кремер с Волмером. Глаза Вулфа открылись.
  — Она притворяется, — с места в карьер заявил Кремер. — Это ясно как пить дать. Я вызову полицейского врача.
  — Доктор Волмер, — спокойно ответил Вулф, — весьма квалифицированный и опытный специалист.
  — Угу, я знаю. И ваш приятель. Я пошлю за полицейским специалистом. И прихвачу с собой Гудвина с Волмером.
  — А где ваш человек, который уходил с вами?
  — Наверху. Дежурит на стуле перед комнатой мисс Данкен. Он там и останется. И никому, кроме врача, не позволено входить туда.
  Туша Вулфа внезапно приняла вертикальное положение.
  — Это мой дом, мистер Кремер, — ледяным тоном произнес он, — и я не позволю вам использовать его, чтобы измываться над ни в чем не повинными и ранеными женщинами. Ваш человек не смеет там оставаться!
  — Попробуйте его вышвырнуть, — хмуро посоветовал Кремер. — В следующий раз, когда Гудвин обнаружит труп с отрезанной головой, возможно, он уведомит нас в тот же день… Эй вы, идите за мной…
  Глава 5
  На следующее утро гостей у нас уже не осталось, но зато мы приобрели клиента. Поскольку в полиции меня продержали до трех часов ночи, от недостатка сна я был настроен сварливо. Фриц уже суетился на кухне, но был еще слаб. Вулф, вне себя от злости, кипел, как огнедышащий вулкан, и брызгал желчью. Он слегка потешил свое самолюбие, отказавшись впустить в дом полицейского врача накануне вечером, но зато утром Кремер отыгрался сполна, заявившись уже в восемь с ордером на арест Эми Данкен как важного свидетеля.
  Девушку увезли, а Вулфу оставалось только скрежетать зубами в бессильной ярости. Вот почему, когда я вошел и сказал ему, громоздившемуся в постели с чашкой утреннего шоколада и пышащему злобой, что в полицейском участке Леонард Клифф уплатил мне задаток, став таким образом нашим клиентом, Вулф даже бровью не повел. К работе он приступил, ни на йоту не отойдя от выработанной годами привычки:
  — Мистер Гатри Джадд должен быть у меня к одиннадцати.
  Спустившись в кабинет, я сел за пишущую машинку и отстукал, как мне показалось, весьма изящную и остроумную визитную карточку:
  «Мистер Джадд!
  С уважением предлагаю Вашему вниманию расписание событий, имевших место вчера вечером в здании компании Тингли:
  7.05 — приходит Эми Данкен; ее бьют по голове.
  7.30 — приезжает Гатри Джадд.
  7.35 — уезжает Гатри Джадд.
  8.08 — прихожу я, застаю Тингли мертвым.
  Могу я обсудить это с Вами?
  В начале десятого я позвонил в его контору, но разговаривать со мной никто не пожелал — даже о погоде, которая, кстати, стояла замечательная, — поэтому мне пришлось запрыгнуть в «родстер» и поехать туда.
  После того как надменная регистраторша снизошла до того, чтобы кому-то позвонить, а хорек с прилизанными волосами убедился, что я не Аль Каноне, конверт у меня взяли. Потом я сидел и ждал, пока совершенно квадратный амбал, по виду бывший боксер-профессионал, не сопроводил меня по веренице коридоров и не ввел в комнату размерами с поле для гольфа. Пока я пересекал добрый гектар мягкого пушистого ковра, приближаясь к широченному письменному столу, на котором лежала одна лишь газета и за которым сидел уже знакомый мне человек, амбал держался чуть сзади и справа от меня. На лице сидящего застыло то высокомерно-колючее выражение, которое накануне и побудило меня намалевать жирный крест на его машине.
  Он держал мою карточку за уголок самыми кончиками пальцев, словно опасаясь подцепить от нее заразу.
  — Какая наглость, — процедил он тоном, выработанным, должно быть, с самого детства — если, конечно, оно у него было. — Я хотел только взглянуть на вас. Выведи его, Эйкен.
  Я ухмыльнулся.
  — Жаль, мелок свой дома оставил. Но вам деваться некуда. Не хотите поболтать со мной, придется держать ответ перед полицией…
  — Ха! Меня уже уведомили о нелепых и заведомо ложных показаниях, сделанных мистером Клиффом.
  Кроме того, они меня только что предупредили по телефону, что вы за птица. Если не перестанете меня беспокоить, я засажу вас в тюрьму. Эйкен, выведи его.
  Экс-молотобоец ухватил меня за рукав. Я решил, что на сей раз не стану размазывать его по ковру, и, величаво ступая, покинул негостеприимный кабинет.
  Вышибала сопровождал меня до самого лифта. Когда двери подъехавшего лифта распахнулись, я произнес отеческим тоном:
  — Держи, бой!
  И швырнул ему пятицентовик. Монетка стукнула его по носу, но прежде чем гигант мысли успел сообразить, как меня отблагодарить, двери захлопнулись, и я был таков.
  Второй раз за последние двадцать четыре часа я не сумел выполнить приказание, поэтому возвращался я мрачнее тучи, не замечая светофоров. Мне начинало казаться, что Джадду все сойдет с рук. Если столь высокопоставленное лицо заявляет, что Клифф либо неверно разглядел номер лимузина, либо попросту лжет, полиция бессильна. Могут разве что попытать счастья с шофером, но Джадд это наверняка предусмотрит.
  Обуреваемый столь мрачными мыслями, я свернул на запад по Двадцать шестой улице и покатил в сторону здания Тингли. Поехал я туда просто так, на авось — вдруг повезет и удастся подыскать Джадду замену. Увы, надежды не оправдались. Здание было безмолвным и пустым, словно вымерло, — неудивительно, учитывая случившееся.
  Я решил, что должен раздобыть хоть что-то вместо Джадда, и, сверившись с записной книжкой, добрался до Двадцать третьей улицы, свернул на восток и остановился перед старым кирпичным особняком. Вестибюль довольно чистенький, медные почтовые ящики надраены до блеска, включая и тот, на котором написана фамилия Йейтс. Я нажал на кнопку, услышал Щелчок, поднялся на один лестничный пролет и уже протянул палец к кнопке звонка, когда дверь распахнулась и передо мной возникла сама Гвендолин.
  — Ах, это вы, — сказала она.
  Лицо мне показалось умеренно осунувшимся, но вот глаза были настолько заплаканными, что от наружности старшего сержанта не осталось и следа.
  Я спросил, могу ли войти, она посторонилась, пропуская меня, а потом провела меня в просторную гостиную. Там сидела Кэрри Мерфи. Она выглядела так, словно только что ревела или побывала в драке, — по ирландкам трудно догадаться, что было на самом деле.
  — Да, видик у вас неважный, — посочувствовал я.
  Мисс Йейтс разлепила губы:
  — Мы почти не спали. В полиции нас продержали всю ночь, да и вообще, как тут уснешь… — Она подняла на меня глаза. — Это ведь вы его нашли, да?
  — Да, — согласился я.
  — А зачем вы туда приехали?
  — Хотел пригласить его заскочить в гости к Ниро Вулфу, побеседовать про хинин.
  — Понятно. Я как раз собиралась вам звонить. Я хочу поговорить с Эми Данкен. Вы не знаете, где она?
  Что ж, она сама напросилась.
  — Ночь она провела у нас, — ответил я, — под присмотром врача. Утром я уехал рано, поэтому за то, там ли она еще, голову на отсечение не дам, хотя думаю, что она не уехала.
  — В газете сказано, — вмешалась Кэрри Мерфи, — это ее собираются допрашивать в полиции. Означает ли это, что ее подозревают в убийстве дяди?
  — Разумеется.
  — Тогда…
  — Мы должны поговорить с ней, — закончила мисс Йейтс.
  — Что ж, поехали. У меня внизу машина.
  Глава 6
  Когда мы вошли, до одиннадцати оставалось еще несколько минут, следовательно, Вулф торчал в оранжерее, а в кабинете никого не было. Я рассадил посетительниц по креслам, а сам помчался наверх. Вулфа я застал в теплице, где он отмывал руки.
  — Орангутан по фамилии Джадд, — наябедничал я, — собирается засадить меня в тюрьму за то, что я ему надоедаю. Вы, наверное, его понимаете. Он из вашей излюбленной категории — смесь шелка с закаленной сталью, крутая личность. Он сказал полицейским, что Клифф наврал с три короба. Я прошвырнулся к Тингли, но никого не обнаружил. Зато, заехав к мисс Йейтс, я застал ее вместе с Кэрри Мерфи, и они в один голос заявили, что хотят поговорить с Эми Данкен; я сказал им, что она здесь, и привез их сюда.
  Я испарился, чтобы не выслушивать его ехидных замечаний по поводу моего провала с Джаддом. По пути я заскочил в свою комнату, чтобы припудрить нос, но, услышав лязганье лифта, помчался вниз.
  Во время церемонии представления Вулф вел себя вполне по-человечески. Потом, подав сигнал о том, что пора нести пиво, и дождавшись, пока Фриц водрузит поднос перед его носом, Вулф испустил умиротворенный вздох, откинулся назад и прищурился на Гвендолин.
  — Мистер Гудвин сказал мне, что вы хотели поговорить с мисс Данкен. Ее здесь нет. Полицейские пришли с ордером и увезли ее.
  — С ордером? — переспросила Кэрри Мерфи. — Вы хотите сказать, что ее арестовали?
  — Да. Как важного свидетеля. Ее забрали прямо отсюда. Я не люблю, когда в мой дом вторгаются с ордером на арест. Я попытаюсь договориться, чтобы ее освободили под залог. А вы — ее друзья?
  — Знакомые, — поправила мисс Йейтс. — Но не враги. Нам бы не хотелось, чтобы она понесла незаслуженное наказание.
  — Мне тоже. Я не думаю, чтобы она была замешана в эту историю с хинином. А вы как считаете?
  — Как и вы. А нам позволят встретиться с ней?
  — Сомневаюсь.
  — Дело в том, — выпалила Кэрри, — что мы не все сказали полиции! Мы не хотели, чтобы они узнали про хинин!
  Вулф пожал плечами.
  — Это нелепо. Они уже знают. И не только от мистера Гудвина, но и от мистера Клиффа. А о чем именно вы умолчали?
  — Мы… — Кэрри осеклась и взглянула на свою начальницу. Мисс Йейтс поджала губы и промолчала.
  Кэрри вновь обратилась к Вулфу:
  — Мы не знаем, насколько это важно. По газетным сообщениям судить трудно. Это мы и хотели узнать у Эми. Можно спросить у вас?
  — Попробуйте.
  — Эми… она ведь была там?
  — В здании компании Тингли вчера вечером? Да.
  — В котором часу она пришла?
  — В пять минут восьмого.
  — И что случилось?
  — Когда она вошла в кабинет, некто, прятавшийся за занавеской, ударил ее по голове тяжелым пресс-папье. Почти час она пробыла без сознания. Когда в восемь минут девятого приехал мистер Гудвин, она пыталась спуститься по лестнице, но снова лишилась чувств. Мистер Гудвин поспешил наверх, увидел, что мистер Тингли мертв, осмотрел место происшествия и привез мисс Данкен сюда. По ее словам, войдя в кабинет, дядю она не увидела; предполагается, что он уже был мертв.
  Кэрри потрясла головой.
  — Ничего подобного.
  Брови Вулфа взметнулись вверх.
  — Он не был мертв?
  — Нет. И Эми его не убивала.
  — Вот как? Вы там были?
  Нет, конечно. Но как она могла кого-нибудь убить, если была без сознания? Даже если бы очень захотела?
  — Возможно, вы правы. Но вы исходите из предпосылки, что она говорит правду. Полицейские не столь галантны. А что, если она лжет? Что, если ее ударили после того, как она убила своего дядю? Может быть, она его убила сразу, как пришла!
  — О нет! — торжествующе воскликнула Кэрри. — Это невозможно! Вот в чем дело-то! Мы точно знаем, что в восемь часов он был еще жив!
  Вулф уставился на нее, выпятив губы. Потом налил себе пива, выпил, утер носовым платком губы, откинулся на спинку кресла и снова вперил в нее взгляд.
  — Очень интересно, — пробормотал он. — Откуда вам это известно?
  — Он разговаривал по телефону.
  — В восемь часов?
  — Да.
  — С вами?
  — Нет, — перебила мисс Йейтс. — Со мной. Я была дома. Мисс Мерфи сидела рядом и все слышала.
  — Вы уверены, что с вами разговаривал именно мистер Тингли?
  — Еще бы. Я его всю жизнь знала.
  — О чем вы говорили?
  Гвендолин ответила:
  — О личном.
  Вулф помотал головой.
  — Так дело не пойдет, мадам. Полиция быстро собьет с вас спесь. Речь идет об убийстве. У меня, разумеется, таких полномочий нет, но раз уж мы с вами так далеко зашли…
  — Это касается хинина. Одна из девушек сообщила мне, что видела, как мисс Мерфи совершила подозрительный поступок. Вчера днем — незадолго до закрытия. Положила кусочек смеси в крохотную склянку и спрятала ее. Я попросила мисс Мерфи объяснить, в чем дело, но она отказалась. Ответила, что ей нечего сказать…
  — Я не могла…
  — Позволь я закончу, Кэрри. После ее ухода домой я зашла к мистеру Тингли и собиралась рассказать ему о случившемся, но ему явно было не до меня. Я никогда в жизни не видела его столь расстроенным. Только что у него побывал Филип, его приемный сын, так что, скорее всего, это связано именно с ним, но мистер Тингли ничего не сказал. Я ушла с работы в четверть седьмого и направилась домой, на Двадцать третью улицу.
  Я всегда хожу пешком; до моего дома всего семь минут ходьбы. Я сняла шляпу, пальто и калоши, поставила зонтик сохнуть в ванну, поела сардинки с сыром…
  Она примолкла и хмыкнула.
  — Это все из-за того, что меня всю ночь допрашивали в полиции. Я уже повторяю по заученному. Какое вам дело до того, что я ела? Примерно в половине восьмого пришла мисс Мерфи. По ее словам, она все обдумала и решила, что должна передо мной повиниться. От того, что она мне рассказала, я буквально взвилась на дыбы. В жизни не была так рассержена! Мистер Тингли подозревал, что хинин подкладываю я! Я!
  — Это не совсем так, мисс Йейтс, — попыталась возразить Кэрри. — Он только…
  — Ерунда! — отмахнулась Гвен. — Он ведь заставил тебя шпионить за мной, не так ли?
  — Но он…
  — А я говорю, что ты за мной шпионила! — Мисс Йейтс посмотрела на Вулфа. — С тех пор как у нас начались неприятности, мы следили за всеми работниками, не выпуская из виду никого — ни смесителей, ни разливщиков, — и отправляли мистеру Тингли все образцы, включая и тот, что делала Кэрри. А она, за моей спиной, шпионила за мной!
  — Я выполняла приказ, — запальчиво возразила Кэрри. — Что я могла сделать?
  — Ты — ничего. А он мог. Был бы он жив, я бы ни за что его не простила, но теперь…теперь я попытаюсь. Всю свою жизнь я отдала этой фабрике. Работала не покладая рук — и он это отлично знал. Знал, как я горжусь каждой баночкой, выходящей из этих стен, и все-таки приставил ко мне шпионку…
  — Итак, — прервал Вулф, — вы позвонили мистеру Тингли, чтобы задать ему нахлобучку.
  Гвен кивнула.
  — Почему вы считаете, что это было в восемь?
  — Потому что я посмотрела на часы. Сначала я позвонила ему домой, но, не застав там, перезвонила на работу.
  — Он подтвердил то, что сказала мисс Мерфи?
  — Да. Он во всем признался. Но даже не извинился. Сказал, что отвечает за наше дело, и никто, даже я, не может быть исключенным из числа подозреваемых. Заявил мне такое прямо в лицо!
  — Не совсем так…
  — Главное, что он так сказал! — Мисс Йейтс шмыгнула носом. — Я повесила трубку. Меня так и подмывало поехать туда и высказать все, что я о нем думаю, но я решила, что лучше подожду до утра. Потом, я жутко устала — это был страшный месяц. Кэрри еще сидела у меня, и я решила приготовить чай. Ее я винить не могла — она и в самом деле подчинялась приказу. Мы так и сидели и изливали друг другу душу до десяти часов, когда пришел полицейский.
  — И сказал про убийство?
  — Да.
  — Но вы умолчали о своем телефонном звонке?
  — Да, — подтвердила мисс Йейтс. — Я не хотела, чтобы они узнали про хинин.
  — Но теперь нам придется обо всем рассказать, — заявила Кэрри. Она примостилась на краю кресла, судорожно сцепив пальцы. — Раз они арестовали Эми. У нас ведь теперь нет другого выхода.
  Вулф поморщился.
  — Если и придется, то по иной причине, — ворчливо произнес он. — Тем более что это принесет мисс Данкен больше вреда, чем пользы. Впрочем, в полиции и так уверены, что она лжет. Поступайте, как сочтете нужным. Лично я ничего говорить им не собираюсь.
  Завязалось обсуждение. Вулф выпил еще пива. Я с трудом подавил зевок, думая о несправедливости бытия — кто бы мог подумать, что подысканная мною замена Гатри Джадду обернется нам боком. Ведь если Тингли был жив в восемь вечера, значит, Джадд никак не мог убить его между 7.30 и 7.35, да и незнакомец в плаще, навещавший его между 7.40 и 7.47, явно был ни при чем. Разумеется, любой из них мог вернуться и после восьми, но это было маловероятно — в 8.08 уже приехал я. Да и Клифф увидел бы их… Если он не вешал нам лапшу на уши. Он или Эми, или две эти лакомки от Тингли…
  Когда они наконец засобирались, оставив нас в полном неведении относительно своих намерений, я предложил подкинуть их на Двадцать третью улицу и получил согласие. Точнее говоря, согласилась Гвендолин; Кэрри сказала, что ей удобнее ехать на метро, и я высадил ее у станции подземки на Тридцать четвертой улице.
  Глава 7
  Вернувшись, я застал дома новых гостей. В кабинете сидели Леонард Клифф и Эми Данкен. Клиф выглядел совершенно убитым и растерянным. На Эми вообще было страшно смотреть. Мешки под глазами, лицо отекло. От ямочек на щеках, столь поразивших мое воображение, не осталось и следа. Вулф мрачно зыркнул на меня.
  Я сел за стол и бодро произнес:
  — Слава Богу! Все ведь могло быть куда хуже, верно? Им ведь ничего не стоило предъявить вам обвинение и упрятать в каталажку!
  — Мисс Данкен, — прорычал Вулф, — выпустили под залог. Похоже, заварилась каша. Мистер Кремер утверждает, что на рукоятке ножа обнаружены отпечатки ее пальцев.
  — Быть не может! — Я вскинул брови. — Неужели? А как насчет этой железяки? Пресс-папье.
  — Нет. Она вытерта.
  — Ха! Так я и думал. Нож вытереть она забыла, а вот эту штуковину, сначала треснув ею себя по маковке, тщательно вытерла…
  — Хватит, Арчи! Если ты снова фиглярничаешь…
  — Я вовсе не фиглярничаю. Я просто согласен с вашим утверждением, будто заварилась каша. — Я мужественно выдержал его испепеляющий взгляд. — Вы не хуже меня понимаете, в чем дело! Вы ведете дело спустя рукава! Ребенок допросил бы лучше этих женщин, чем вы! У меня есть ноги, и я использую их на все сто — кручусь как белка в колесе. У вас есть мозг — но где он? Почему вы не хотите им пошевелить? Вы злы на Тингли из-за того, что он позволил убить себя, прежде чем вы успели погрозить ему пальцем и велели впредь не подсыпать хинина в свой паштет. Вы злы на Кремера из-за того, что он наступил вам на больную мозоль. На меня вы злы за то, что я не привел Джадда. А теперь вы злитесь на мисс Данкен, которая, потеряв сознание, позволила кому-то нанести отпечатки ее пальцев на рукоятку ножа.
  Я повернулся к Эми:
  — Впредь вы не должны допускать, чтобы такое случалось. Это раздражает мистера Вулфа.
  Вулф закрыл глаза. Воцарилось долгое молчание.
  Кончик его указательного пальца вычерчивал маленькие круги на подлокотнике кресла. Наконец его туша приподнялась, и я с облегчением заметил, что взгляд его устремлен не на меня, а на Эми. Откинувшись назад, Вулф сцепил пальцы над своим необъятным пищеприемником.
  — Мисс Данкен, — сказал он, — похоже, нам все-таки придется вернуться к этому делу. Вы готовы ответить на мои вопросы?
  — О да, — заявила она. — На все, что… Словом, я готова. Я уже в порядке.
  — Не похоже. Я исхожу из предположения, что вы с мистером Клиффом говорите правду. Я изменю эту предпосылку только в случае необходимости. Полагаю, например, что, оставив службу у своего дяди и сделавшись секретарем мистера Клиффа, вы не вступили в сговор с неприятелем.
  — Дело в том, — вмешался Клифф, — что мы даже не подозревали о том, что мисс Данкен приходилась племянницей мистеру Тингли. Хотя знали, конечно, что она работала в его компании. Потому-то я и был так изумлен, увидев, куда она пошла вчера вечером. Я даже представить себе не мог, что ей там понадобилось.
  — Хорошо. Я вам верю. — Вулф снова обратился к Эми: — Что бы вы сказали, узнав от меня, что хинин подкладывала мисс Мерфи?
  — Что!.. — оторопело выдавила Эми. — О, я бы даже не знала, что сказать. Я бы спросила, откуда вы такое узнали. Нет, я не верю, что Кэрри способна на такое.
  — Не таила ли она зла на вашего дядю?
  — Да нет, я не сказала бы. Ничего особенного. Хотя и дружеских чувств никто к нему не питал.
  — А как насчет мисс Йейтс?
  — О, в ней я уверена. Она, правда, держит всех работниц в ежовых рукавицах, но на нее можно положиться.
  — Какие у вас с ней были отношения?
  — Вполне сносные. Нам не приходилось много общаться. Дядя использовал меня как стенографистку.
  — А в каких отношениях она состояла с Тингли?
  — В очень хороших. Она, впрочем, была на особом счету; без нее дядя никогда не добился бы успехов. Он унаследовал мисс Йейтс от моего дедушки вместе со всем бизнесом.
  Вулф проворчал:
  — Кстати, о наследстве. Вам что-нибудь известно о дядином завещании? Кому достанется компания?
  — Не знаю, но думаю, что моему кузену Филипу.
  — Его приемному сыну?
  — Да. — Чуть поколебавшись, Эми добавила, с ударением на втором слове: — Я думаю, что так случится. Дело ведь всегда переходит от отца к сыну. Хотя Филип, конечно… — Она осеклась.
  — Он активно участвует в деле?
  — Нет. Вот в том-то и дело. Он ни в чем не участвует, кроме, разве что…
  Она снова замолчала.
  — Кроме?.. — подсказал Вулф.
  — Я хотела сказать, что он любит только тратить деньги и прожигать жизнь. Хотя за последний год тратить ему было почти нечего. Дядя Артур уволил его. Вряд ли он, конечно, голодал. Мне кажется… Я почти уверена, что, когда дядя позвонил мне и попросил прийти в контору, это было как-то связано с Филипом.
  — Почему вы так думаете?
  — Потому что во всех предыдущих случаях, когда он за мной посылал, речь неизменно шла о Филипе.
  Он думал, что я… Словом, дядя Артур считал, что я могу на него повлиять.
  — Это так?
  — Возможно… в какой-то степени.
  — Когда это случилось в последний раз?
  — Почти год назад.
  — Чего именно хотел от вас ваш дядя?
  — Чтобы я… Чтобы я попыталась его остепенить.
  Образумить. Заинтересовать делом. Он знал, что Филип хочет… хотел на мне жениться. Разумеется, Филип на самом деле мне вовсе не кузен — ведь он приемный сын. Мы с ним вообще не родственники, но я не хотела выходить за него замуж. Я его не любила.
  — Но ваш дядя пытался уговорить вас вступить с ним в брак?
  — О нет. Он горой стоял против нашего бракосочетания… Мне это даже казалось странным. Но как бы то ни было, дядя Артур считал, что я пользуюсь достаточным влиянием на Филипа, чтобы попытаться его урезонить.
  — А сам Филип тоже оставил надежду жениться на вас?
  — Ну, он… Он уже отказался от своих попыток.
  Леонард Клифф нахмурился.
  — Послушай, — неожиданно выпалил он, — как он выглядит?
  — Филип?
  — Да.
  — Ну… он высокий. Высокий, широкий в плечах, лицо худое с запавшими глазами. Он грубый… Я хочу сказать, что у него грубоватый вид…
  Клифф шлепнул ладонью по подлокотнику кресла.
  — Это был он! Я видел его в управлении полиции сегодня утром. Это был он!
  — И что из того? — нетерпеливо спросил Вулф.
  — Да я из-за этого и пришел к вам! Это тот самый человек, которого я видел вчера вечером! Только тогда он был в плаще.
  — Вот как? — произнес Вулф. Тот, который пришел в семь сорок? После отъезда мистера Джадда.
  — Да!
  — Насколько вы в этом уверены?
  — Абсолютно уверен. Я сразу узнал его — еще в полиции. Я попытался выяснить, кто он, но меня выдворили. Но теперь, по описанию Эми, я узнал его…
  Вулф напустился на Эми:
  — Вам известно, где он живет?
  Эми помотала головой.
  — Нет. Но… я не верю… Не думаете же вы, что он…
  — Я еще не начал думать. Мне еще нужно добыть пищу для размышлений. — Вулф обратился ко мне: — Арчи, кого можно попросить, чтобы разыскали и привели сюда Филипа Тингли…
  Я, не дослушав, вскочил и зашагал к дверям.
  Это уже третий человек, за которым меня отправляли менее чем за двадцать четыре часа. Первого убили, прежде чем я успел до него добраться. Второй пригрозил, что упечет меня в тюрьму. Сами понимаете, насколько я был нацелен на третьего.
  Однако для начала требовалось еще узнать, где он живет. Адрес мне удалось раздобыть довольно просто: негритянка-горничная из дома Тингли оказалась разговорчивой особой. Я заехал в указанный дом на Двадцать девятой улице к востоку от Второй авеню, но Филипа не застал. Дом был сырой и захудалый — отсыревшая пятиэтажная коробка без лифта. Я несколько раз нажал на кнопку с табличкой «Филип Тингли», но ответного щелчка не дождался. Поскольку дверь была не заперта, я толкнул ее, вошел в мрачный и душный подъезд и поднялся по гнилым ступенькам на четвертый этаж. Минут десять побарабанив в дверь, я отказался от бесплодных усилий, сел на ступеньку и в течение почти двух последующих часов пытался не задохнуться.
  Глава 8
  До пяти часов трудно было даже придумать более пустое и бесполезное времяпрепровождение. Куда разумнее было бы отрядить на это занятие Фреда Даркина, к услугам которого время от времени прибегает Вулф, но на сей раз мне хотелось лично выполнить просьбу Вулфа и самому доставить ему Филипа. Устав ждать и проголодавшись, я заскочил в забегаловку на Второй авеню и расправился с тарелкой бобов и двумя стаканами молока, после чего попытал счастья снова.
  И опять безрезультатно. В половине пятого я еще раз вышел на улицу и сделал несколько звонков из ближайшего автомата; как оказалось, тоже бесполезных.
  Именно во время моей последней отлучки Филип Тингли и залетел в свое гнездышко. Возвращаясь на свой пост в пять часов, я от нечего делать нажал на кнопку звонка — и тут же услышал долгожданный щелчок. Я ворвался в подъезд и вихрем взлетел на четвертый этаж.
  Дверь в его квартиру была нараспашку, а сам Филип поджидал меня, стоя в проеме. Я с первого же взгляда убедился, что описание Эми точно соответствовало оригиналу, а вот сам он явно не ожидал увидеть перед собой именно меня.
  — Что вам нужно? — буркнул он.
  Я ухмыльнулся.
  — Мне нужны вы, приятель. Я уже битых пять часов околачиваюсь тут в ожидании.
  — Вы из полиции?
  — Нет. Моя фамилия Гудвин. Я…
  Надо же, этот болван попытался захлопнуть дверь перед моим носом. Я успел выставить ногу, а потом проскользнул внутрь.
  — Убирайся вон! — заорал он. — Вон отсюда!
  — О Господи, — вздохнул я, — вы же даже не спросили, зачем я здесь. Откуда вы знаете, что я не Санта-Клаус? — Я захлопнул за собой дверь пинком ноги. Торопиться было некуда, поскольку до шести Вулф все равно занят.
  — Давайте зайдем и потолкуем по душам…
  Глава 9
  Пожалуй, я утратил бдительность, но тем не менее выходка его была столь неожиданной, что полностью застала меня врасплох. Гибкие жилистые пальцы впились мне в шею, причем с такой силой, что я мигом смекнул — шутки в сторону. Я ухватил его за запястья, но тщетно — Филип впился в меня, как пиявка. Я резко пригнулся, дернулся и вырвался из захвата, однако не ожидавший такой прыти противник больно оцарапал мне щеку. Мне не по душе колотить таких слабаков, которые плохо представляют, как пускать в ход кулаки, но и я не люблю, когда меня царапают.
  Словом, я оттолкнул его левой рукой, а для пущей убедительности залепил увесистую оплеуху правой. Незадачливый кузен Эми пошатнулся, но, натолкнувшись на стену, устоял на ногах.
  — Прекрати! — приказал я. — Я не хочу…
  Он козлом скакнул вперед и лягнул меня! Мало того, что мне было больно говорить — балбес сдавил мое горло, как клещами, — но горела ссадина на щеке, а теперь еще и это! Словом, я ударил его еще разок, сильнее, чем намеревался. Бедняга сложился пополам, словно подрубленный. Потом упал. И больше не шевелился.
  Я склонился над останками, убедился, что Филип не притворяется, и решил пока осмотреть квартиру.
  Единственная причина столь нелюбезного приема заключалась, по моему мнению, в том, что в квартире находился кто-то, кому быть здесь не следовало. Однако оказалось, что я ошибся. Ни в спальне, ни в кухне, ни в ванной не было ни души. Я заглянул под кровать, обследовал стенной шкаф и вернулся еще раз взглянуть на негостеприимного хозяина. Он по-прежнему был в отключке.
  Учитывая его столь явное нежелание даже выслушать меня, я не надеялся, что мне удастся убедить его сопровождать меня к Вулфу, поэтому решил доставить его силой. Поскольку рост Филипа не позволял мне соорудить из него сверток в тесной, как спичечный коробок, прихожей, я отволок его в кухню. Стянул руки и ноги бельевой веревкой, обнаруженной в кухонном ящике, заклеил пасть пластырем из аптечки в ванной и с удовлетворением убедился, что, придя в себя, жертва сможет меня слушать, не будучи в состоянии ни укусить, ни лягнуть, ни поцарапать. Я накладывал третью полоску пластыря на его рот, когда раздался звонок.
  Я так и подскочил. Звонок прозвучал снова.
  Вот, значит, где собака зарыта. Филип ждал гостей.
  Я отыскал на стене кнопку, открывавшую дверь в подъезд, несколько раз нажал на нее, еще раз критически оглядел свою работу, закрыл кухонную дверь, вышел в прихожую и открыл входную дверь.
  На лестнице слышались звуки неуверенно приближающихся шагов. Еще прежде, чем увидел в проеме голову, я решил, что это женщина, и не ошибся. Выйдя на лестничную клетку, она нерешительно оглянулась и лишь потом заметила меня. Этого экземпляра в моей коллекции еще не было. Лет пятьдесят или больше, стройная, холеная, на плечах норковое манто.
  — Добрый вечер, — вежливо поздоровался я.
  Она спросила немного испуганно:
  — Вы… Вы Филип Тингли?
  Я кивнул.
  — Не узнаете?
  Похоже, я попал пальцем в небо.
  — А как я могла вас узнать? — резко спросила она.
  — Не знаю, — ухмыльнулся я. — Может, по моей статуе в Центральном парке. — Я попятился, пропуская ее. — Входите.
  Чуть помявшись, незнакомка повела плечами, словно готовясь дать мне отпор, если понадобится, и вошла. Я кивком указал ей на спальню-гостиную и запер дверь. Я, конечно, не имел ни малейшего понятия, в чем дело, но отважился на выстрел в темноте.
  Позвольте вашу шубку, — вежливо предложил я. — Это, разумеется, не такое кресло, к каким вы привыкли, но других у меня нет.
  Женщина брезгливо отшатнулась от меня и нервно обвела глазами комнату. Уселась она на самый краешек, потом устремила взор на меня. Я никогда не считал себя красавцем — мое главное обаяние заключается, скорее, в духовной сфере, — но, с другой стороны, я отнюдь не жаба, поэтому ее выражение меня оскорбило.
  — Похоже, — рискнул я, — что-то в моей наружности вам не по вкусу.
  Она презрительно фыркнула.
  — Я же сказала вам по телефону — я никогда не была сентиментальна.
  — Я тоже, — кивнул я.
  — Еще бы. — Доносись ее голос с крыши, он висел бы в виде сосульки. — С вашей-то наследственностью.
  Ни ваш отец, ни я сентиментальностью не страдали.
  Кстати, по словам моего брата, вы отъявленный мерзавец. Он также уверяет, что вы трус и обманщик, но в это, учитывая ваше происхождение, я не верю. Сказать по чести, я уверена, что брат ошибается. — Она говорила отрывисто, словно выплевывая слова. — Вот почему я пришла. Он думает, что вы согласитесь на его предложение, а я так не считаю. Я бы не согласилась, а в ваших жилах — наполовину моя кровь.
  Глава 10
  Я вертелся, как уж на сковороде, пытаясь придумать лучший план действий. Проще всего было, пожалуй, сыграть отъявленного мерзавца, к чему я и приступил, скорчив свирепую гримасу.
  — Значит, он считает меня трусом? — Я выдавил недобрый смешок. — И надеется, что я приму его предложение? Нет уж, дудки! Не на такого напал!
  — Сколько вы возьмете?
  — Я уже говорил! Я не уступлю ни цента!
  — Это глупо, — резко сказала она. — Вы тоже делаете ошибку. Глупо рассчитывать, что мой брат так легко расстанется с миллионом долларов.
  — Выложит как миленький. В противном случае я ему не завидую.
  — Нет. Он не согласится. — Женщина заерзала на кресле, и в какой-то миг мне даже показалось, что она сейчас упадет. — Все мужчины — глупцы, — с горечью произнесла она. — Я-то думала, что со своим трезвым умом сумею сама о себе позаботиться, но мужчины рассеяли мои надежды в пух и прах. Нет, я не отрицаю, что у вас есть определенное право, но требовать такую сумму… просто нелепо. Согласна: то, что предлагает мой брат, тоже смехотворно. Жаль, что у меня нет собственных средств. Но вы оба просто упрямые ослы. Он так и не научился соглашаться на компромиссы, да и вы, судя по всему, тоже. Но на сей раз вам придется пойти на взаимные уступки; вам деваться некуда.
  Отъявленный мерзавец гаденько ухмыльнулся и процедил:
  — Он дешевый упрямец и трепло. Для достижения компромисса нужно согласие обеих сторон. Как насчет него?
  Она открыла было рот, но тут же снова сомкнула губы.
  — Вот видите, — язвительно хмыкнул я. — Похоже, вы тоже сели в лужу. На что вы рассчитывали, заявившись ко мне с этой болтовней? Думали сбить цену, чтобы разницу положить в карман, да? Нет уж, фокус не удастся!
  — Но мне бы удалось тогда уговорить…
  — Нет! — Я встал. — Вы хотите уладить дельце полюбовно. Я тоже. И он, насколько мне известно. Что ж, давайте поедем к нему вместе. Вот там и скажете нам обоим насчет компромисса. Тогда и посмотрим, чья возьмет. Поехали.
  — Как, прямо сейчас? — испуганно встрепенулась она.
  — Да, прямо сейчас.
  Она упиралась. Она возражала. Но я был непреклонен как скала. Козыри были у меня в руках, и я умело пользовался ими. Когда я облачился в пальто, она продолжала сидеть, кусая губы. Потом решительно встала и зашагала к двери.
  Глава 11
  Когда мы спустились по лестнице и вышли на улицу, перед подъездом стояла только моя машина; дамочка, должно быть, прикатила на такси. Я сомневался, чтобы у Филипа Тингли был собственный автомобиль, поэтому, дойдя до угла, остановил такси. Женщина забилась в самый угол; я, решив оставаться Филипом до конца, демонстративно уселся в противоположный угол, успев услышать адрес: Семидесятые улицы чуть восточнее Пятой авеню. Во время езды все молчали, словно воды в рот набрали.
  Она позволила Филипу расплатиться с водителем, что, учитывая его стесненные обстоятельства, показалось мне верхом жмотства. Перед внушительной, разукрашенной орнаментами дверью она выжидательно остановилась, так что мне пришлось самому нажать на ручку и распахнуть дверь. Внутренняя дверь открылась уже сама, без моего вмешательства, и женщина прошла вперед. Я шел по пятам. Швейцар в ливрее закрыл дверь.
  Дамочка увяла и съежилась буквально у меня на глазах. В лице — ни кровинки. Чувствовалось, что она страшно напугана. Она спросила слугу:
  — Мистер Джадд наверху?
  — Да, мисс Джадд.
  Она провела меня в огромную комнату с камином, заставленную книгами и моими любимыми креслами. В одном из них сидел субъект, которого я терпеть не мог.
  Когда мы вошли, он повернул голову.
  — Гатри, — сдавленно начала мисс Джадд, — я подумала, что лучше…
  Увидев, как сверкнули его глаза, она прикусила язык. Такой залп уложил бы и носорога.
  Я шагнул вперед и спросил у Джадда:
  — Эйкен здесь?
  Джадд и ухом не повел. Он обратился к сестре, словно она была кучкой грязи:
  — Откуда взялся этот тип?
  — О, это долгая история, — вмешался я, — но я постараюсь не затягивать. Она зашла домой к Филипу Тингли, застала в квартире меня, и решила, что я это он. — Я небрежно махнул рукой. — Перепутала. С кем не бывает?
  — Она решила… — Джадд, казалось, лишился дара речи. Уже ради одного этого стоило проделать весь этот путь. Его сестра смотрела на меня, выпучив глаза.
  Джадд опомнился первым.
  — Пошла вон! — завопил он, брызжа слюной от бешенства. — Дура стоеросовая!
  Она понурилась и ушла как побитая собака, поджав хвост.
  Дождавшись, пока за ней закроется дверь, я произнес:
  — Мы с ней имели долгий разговор по душам. Занятное складывается положеньице. Теперь, пожалуй, я передам вам то приглашение, ради которого пришел к вам вчера, когда вы меня выставили. Мы с вами едем на Тридцать пятую улицу, чтобы вы могли побеседовать с Ниро Вулфом.
  — Я хочу поговорить с вами, — процедил он. — Сядьте.
  — Нет уж, увольте, я первый пригласил. К тому же вы мне не нравитесь. Если же станете вилять и упираться, то, клянусь честью, я отдам вас на съедение прессе и заложу самой бульварной газетенке. — Я указал на дверь. — Выход здесь…
  Глава 12
  Вулф сидел за столом. Я сел за собственный стол и открыл блокнот. Гатри Джадд расположился в красном кожаном кресле.
  Вулф осушил стакан пива, смачно утер губы и откинулся на спинку кресла.
  — Похоже, вы не понимаете, — заговорил он, — что уже не контролируете положение. От вас теперь зависит только одно: вы можете сэкономить нам немного времени, что, возможно, зачтется в вашу пользу. Никаких обещаний я давать не стану. Все, что нам нужно, мы вполне можем выяснить и без вас — мы или полиция. Полицейские, конечно, работают неуклюже и порой неосторожно, но, когда берут след, идут по нему до конца. Нам известно, что Филип Тингли — сын вашей сестры, и это самое главное. Именно это вы пытались утаить. Остальное нужно только, чтобы упростить дело. Кто, например, отец Филипа?
  Джадд, насупившись и стиснув зубы, молча смотрел на него исподлобья.
  — Кто отец Филипа? — терпеливо повторил Вулф.
  Джадд молчал.
  Вулф пожал плечами.
  — Как хотите. — Он повернулся ко мне. — Вызови инспектора Кремера. Он ему быстро развяжет язык… Вы что-то сказали, сэр?
  — Да! — рявкнул Джадд. — Черт бы вас побрал. Отец Филипа мертв. Его звали Томас Тингли. Он был отцом Артура. Понимаю. Следовательно, Артур приходился Филипу братом.
  — Сводным. — Судя по физиономии Джадд а, он предпочел бы, чтобы из его рта вылетали пули, а не слова. — Томас был женат, и у него было двое детей — сын и дочь. Сына звали Артур.
  — А его жена была еще жива, когда…
  — Да. Моя сестра поступила работать на фабрику Тингли в 1909 году. Мне тогда было двадцать пять, я еще делал первые шаги в жизни. Ей было девятнадцать. Артур был младше меня на год или два. Его отцу, Томасу, было под пятьдесят. В 1911 году сестра сказала, что ждет ребенка, и призналась мне, кто его отец. Я тогда уже начал неплохо зарабатывать и отослал ее в деревню. В сентябре того же года она родила мальчика. Сестра сразу возненавидела младенца. Она отказывалась даже смотреть на него. Мальчика поместили в детский дом, и мы оба о нем забыли. Я был тогда настолько занят своими делами, что, пожалуй, утратил всякую осторожность. Уже много лет спустя мне пришло в голову, что там могли остаться записи, которые лучше уничтожить, и я навел кое-какие справки.
  — Когда это было?
  — Только три года назад. Тогда я и узнал, что случилось. Томас Тингли умер в 1913 году, а его жена — год спустя. Его сын, Артур, в 1912 году женился, но его жена погибла в результате несчастного случая. А в 1915 году Артур законным образом усыновил четырехлетнего мальчика из того самого детского дома.
  — А откуда вам известно, что это тот самый мальчик?
  — Я беседовал с Артуром. Он знал, что мальчик доводится ему сводным братом. Его отец на смертном одре рассказал ему всю эту историю и завещал заботиться о мальчике… по секрету, ведь к тому времени еще была жива жена Томаса. Два года спустя, после того как погибла жена Артура, не оставив ему детей, он и решил усыновить Филипа.
  — Вы сказали, что наводили справки. А у Артура имелись эти бумаги?
  — Да, но он наотрез отказался расставаться с ними.
  Я пытался уговорить его. Предложил… баснословную сумму. Несусветную. Но он уперся рогом — ко мне он симпатий не питал, да и в мальчике, который рос неуправляемым разгильдяем, он разочаровался.
  Вулф спросил:
  — И вы решили добыть эти записи иными методами?
  — Нет, ничего подобного. Уголок рта Джадда дернулся. — Не пытайтесь вывести меня из себя. У вас ничего не выйдет. И к убийству я тоже не причастен.
  Я слишком хорошо знал Артура и не опасался с его стороны подвоха, тем более что он сам пошел мне навстречу. Он спрятал все бумаги в запертую коробку, которую поместил в свой сейф, завещав коробку со всем содержимым мне. Правда, он не сказал мне, где хранит эти бумаги. Я выяснил это позже.
  — Когда?
  — Два дня назад.
  Брови Вулфа взметнулись.
  — Два дня?
  — Да. В понедельник утром Филип пришел ко мне на работу. Я не видел его с младенческого возраста, но он удостоверил свою личность и прихватил с собой копии всех документов. Он потребовал миллион долларов. — Голос Джадда дрогнул. — Миллион!
  — А чем он угрожал — разоблачением в прессе?
  — О нет. Он действовал куда тоньше. По его словам, он пришел ко мне только потому, что его приемный отец не давал ему никаких денег, кроме вспомоществования, — он так и сказал, «вспомоществование», — да еще и оставил его без наследства, специально подчеркнув это в завещании. Артур, конечно, свалял дурака, показав ему завещание, — только разбередил рану. К тому же, прочитав в завещании про запертую коробку, завещанную мне, Филип заподозрил, что дело нечисто. Он ухитрился выкрасть коробку из сейфа, вскрыл ее — и вот вам результат. Он пригрозил, что подаст на нас с сестрой в суд за моральный ущерб, за то, что мы бросили его в младенческом возрасте, — это то же самое, что и разоблачение в прессе, но поданное похитрее. К тому же — он это отлично знал — мы не могли рисковать и не допустили бы скандала.
  — Тогда почему вы не заплатили ему? — спросил Вулф.
  — Потому что это возмутительно. Не можете же вы так просто выложить миллион долларов.
  — Я не могу, но вы — можете.
  — Нет, денег я не дал. Мне нужна была гарантия, что шантаж прекратится. Я должен был удостовериться, что получил все бумаги, и, поскольку узнать об этом мог только у Артура, договорился встретиться с ним в понедельник. Филипа я попросил дать мне отсрочку на один день. На следующее утро, то есть вчера, Артур позвонил мне и сказал, что коробка пропала, но отказался приехать ко мне; вот так и случилось, что мне пришлось самому ехать к нему.
  Я приподнял голову от блокнота и ухмыльнулся:
  — Да, тогда-то я вас и встретил. А потом вытащил из кармана мел…
  Грубиян продолжил, даже не чихнув в мою сторону:
  — Я пришел к нему в контору и рассказал про требования и угрозы Филипа. Артур пришел в ярость. Он был уверен, что заставит Филипа вернуть коробку, я же знал, что у него ничего не выйдет. Тогда я предложил… Я ничего не смог с ним поделать. Артур решил поступить по-своему. Мы решили, что днем он переговорит с Филипом, а на следующее утро, в среду — то есть сегодня, — мы встретимся втроем у него в кабинете и обсудим, как быть дальше. Я был вынужден согласиться…
  — Так не пойдет, — оборвал его Вулф. — Не смейте юлить.
  — Я вовсе не пытаюсь юлить. Говорю вам…
  — Вы врете, мистер Джадд. Так дело не пойдет. Ваша встреча была назначена на вечер во вторник, а вовсе не на сегодня. И вы отправились туда…
  Остальное я пропустил. В дверь позвонили, и я отправился открывать, потому что Фрицу пока не разрешалось уставать. Сквозь полупрозрачное стекло на меня смотрела до боли знакомая физиономия, увидев которую, я поспешил накинуть цепочку и лишь тогда приоткрыл дверь на целых шесть дюймов — больше цепочка не позволяла.
  — У нас все уже есть, — вызывающе выкрикнул я.
  — Пошел к черту! — услышал я в ответ. — Мне нужен Гатри Джадд. Я знаю, что он здесь.
  — Откуда?
  — От его домочадцев. Сними эту чертову цепочку, пока я…
  — А вдруг по пути сюда его сбила машина? Посидите на крыльце, пока я выясню.
  Я вернулся в кабинет и доложил Вулфу:
  — Инспектору Кремеру нужен Джадд. Узнал от домочадцев, что Джадд едет к нам.
  Джадд, мигом смекнув, куда ветер дует, засуетился:
  — Я должен заручиться вашим словом.
  — Вы его не получите, — отрезал Вулф. — Приведи мистера Кремера.
  Я просеменил в прихожую, снял цепочку, открыл дверь и впустил Кремера, который, не удостоив меня взглядом, прогромыхал в кабинет.
  Буркнув что-то в знак приветствия, Кремер обратился к Джадду:
  — Дело очень щекотливое. Весьма щекотливое. Если хотите, можете прийти…
  Джадд покосился в сторону Вулфа. Вулф кашлянул.
  Джадд произнес:
  — Сядьте, инспектор. Можете говорить.
  Но я вас предупреждаю, мистер Джадд, дело чрезвычайно конфиде…
  — Он вам ответил, — перебил Вулф. — Пожалуйста, будьте лаконичны.
  — Понимаю, — кивнул Кремер. — Так, значит, да?
  — Ну что ж, пожалуйста. — Он уселся в кресло, поставил перед собой кожаный саквояж, повозился с застежками и открыл. Потом выпрямился и кинул взгляд на Джадд а.
  — Примерно час назад в полицейское управление был доставлен с нарочным сверток, адресованный лично мне. — Кремер снова нагнулся, вынул из саквояжа какой-то предмет и показал Джадду. — Вот он. Могу я спросить, видели ли вы это прежде?
  — Нет, — ответил Джадд.
  Кремер перевел взгляд на Вулфа.
  — А вы, Вулф? Гудвин?
  Вулф молча тряхнул головой. Я же бойко выкрикнул:
  — Не виновен!
  Кремер пожал плечами.
  — Первое. Как видите, это металлическая коробка с замочком. На крышке чем-то острым, возможно, ножом, вырезаны буквы «ГД». Коробку с таким описанием и с буквами «ГД» упомянул в завещании Артур Тингли. Он завещал ее вам. Сегодня днем полицейский комиссар спросил у вас про нее, но вы ответили, что вам ничего не известно ни о коробке, ни о ее содержимом.
  Это так, мистер Джадд?
  — Да, — кивнул Джадд. — По словам Хомберта, коробка должна была находиться в сейфе, но когда его вскрыли, коробки внутри не оказалось.
  — Совершенно верно. Теперь второе. Коробка была взломана — у замочка сломана дужка. К нам она поступила уже в таком виде. И третье. Это уже касается ее содержимого. — Кремер пристально посмотрел на Джадда. — Вы по-прежнему хотите, чтобы я продолжал?
  — Да, выкладывайте.
  — Очень хорошо. — Кремер приподнял крышку. — Экспонат номер один — пинетки.
  Он показал их нам.
  — Экспонат номер два — отпечатанная справка о состоянии дел вашей банковской компании. От 30 июня 1930 года. Ваша фамилия обведена чернильным кружком, и такой же кружок сделан вокруг общей суммы в двести тридцать с лишним миллионов долларов.
  Кремер вернул папку в коробку и извлек следующий экспонат.
  — Третий номер — большой конверт. Он был запечатан, но теперь, как видите, взрезан. На конверте почерком Артура Тингли написано: «Конфиденциально.
  В случае моей смерти — вручить в запечатанном виде мистеру Гатри Джадду. Артур Тингли».
  Джадд протянул руку.
  — Значит, конверт принадлежит мне. — Голос его немного дрогнул. — А вы его вскрыли…
  — Нет, сэр, мы его не вскрывали. — Кремер не спешил расставаться с конвертом. — Он уже был вскрыт.
  Несомненно, он принадлежит вам, и со временем вы его, безусловно, получите. Однако пока конверт должен остаться у нас. Учитывая некоторые обстоятельства. В конверте содержится свидетельство о рождении, выданное на «младенца Филипа» 18 сентября 1911 года, четыре страницы из журнала детского дома Эллен Джеймс, посвященные условиям передачи в этот дом ребенка, рожденного Мартой Джадд, а также письменное заявление, датированное 9 июля 1936 года и подписанное Артуром Тингли. Кроме того, в конверте находится сертификат об усыновлении Артуром Тингли Филипа Тингли, датированный 15 мая 1915 года. Если хотите, можете изучить все эти документы сейчас, в моем присутствии…
  — Нет, — резко оборвал его Джадд. — Я требую, чтобы вы немедленно передали мне коробку вместе со всем содержимым.
  Кремер покачал головой.
  — В настоящее время, сэр…
  — Я подам виндикационный иск!
  — Сомневаюсь, что вам это удастся. Улика в деле об убийстве…
  Коробка не имеет ни малейшего отношения к убийству Тингли.
  — Надеюсь, что это так. — Тон Кремера показался мне вполне искренним. — Я простой полицейский, а вы — сами знаете кто. Окружной прокурор испугался связываться со столь высокопоставленным лицом и препоручил это дело мне. А я просто выполняю свою работу. У вас есть сестра по имени Марта. Обращалась ли она в детский дом Эллен Джеймс в 1911 году?
  — С вашей стороны было бы весьма разумно, — ледяным голосом произнес Джадд, — последовать примеру окружного прокурора. — Он ткнул пальцем в коробку. — Я требую, чтобы мне вернули этот предмет.
  — Да, я слышал. Кстати говоря, я тоже могу говорить таким тоном. Даже с вами. Попробуем иначе. По вашим словам, это не вы входили вчера в половине восьмого вечера в здание компании Тингли. Вы по-прежнему это утверждаете?
  — Да.
  — Мы забираем вашего шофера в полицейское управление.
  Джадд презрительно фыркнул.
  — А также Филипа Тингли. Словом, я бы на вашем месте был посговорчивей. Один из них наверняка запоет; не надейтесь, что вас выгородят. Если вы рассчитываете…
  Зазвонил телефон. Я снял трубку и выяснил, что сержант Фостер хочет поговорить с инспектором Кремером. Я передал трубку Кремеру, который в течение двух минут только слушал и поддакивал. Лишь в конце разговора он буркнул: «Приведите его сюда, к Ниро Вулфу» — и повесил трубку.
  — С вашего позволения, — кивнул он Вулфу.
  — Вы о чем? — резко спросил Вулф.
  — Мы хотим поболтать с Филипом Тингли. Его нашли у себя на кухне — связанного и с кляпом во рту…
  К Филипу Тингли я проникся уважением, которое сохраню до конца своих дней. Судите сами. В семь часов вечера два дюжих сыщика ввели его в кабинет Ниро Вулфа. Он обложен врагами со всех сторон. Челюсть распухла, голова наверняка гудит, ноги подкашиваются. Он прекрасно знает, что я неизмеримо сильнее и скор на расправу. И тем не менее, увидев меня — чтоб мне не сойти с этого места, если вру, — он тигром кидается на меня, целя в горло! Эх, с такой бы одержимостью только в бильярд играть!
  Сыщики вцепились в Филипа, повиснув у него на боках, как гончие на олене. Я уже был на ногах, но мое вмешательство не понадобилось.
  — Какого дьявола? — прорычал Кремер.
  — У нас личные счеты, — пояснил я. — Это я разукрасил ему физиономию, а потом связал. Впрочем, это не имеет отношения…
  Я снова вскочил. Угрем извернув свой тщедушный костяк, Филип выскользнул из цепких лап полицейских и скакнул вперед. Правда, не ко мне; азимут чуть сместился. Он метил на металлическую коробку, которую держал на коленях Кремер. Филипу удалось даже схватить ее, прежде чем на него навалились раздосадованные сыщики. Один из них вырвал из рук непоседы коробку, а второй навалился всей тяжестью и придавил его к полу. Я подоспел на помощь, и втроем мы, скрутив мятежника, затолкали его в кресло. Он тяжело дышал, как белый медведь в жаркую погоду, и метал на нас свирепые взгляды, но уже явно выдохся и присмирел.
  — Может, вызвать подмогу? — съехидничал Кремер. Потом покосился на меня. — Значит, говоришь, это ты его разукрасил? Что ж, послушаем, как ты оправдаешься.
  Я пустился было в объяснения, но меня снова прервал Филип. На сей раз словесно. Он только что впервые увидел Джадда.
  — Это вы! — завопил он. — Вы ее украли! Убили его и украли коробку! А подставили меня! Заставили ее сказать, что она приедет ко мне, а сами подослали этого головореза…
  — Полегче, приятель! — вмешался я. — Джадд никуда меня не подсылал и не подошлет. А она к вам приезжала, только вместо вас поговорила со мной.
  — Но у него коробка!
  — Замолчи, болван, — раздраженно бросил Джадд. — Сам лезешь в петлю…
  — Хватит! — рявкнул Кремер. — Если…
  — Не смейте мне указывать, инспектор…
  — Еще как смею. Не нравится — жалуйтесь адвокатам. Держите коробку, Фостер. — Кремер придирчиво посмотрел на Филипа. — Вы ее узнаете?
  — Еще бы! Она моя!
  — Это мы еще посмотрим. Когда и где вы ее видели?
  — Я ее увидел, когда…
  — Не будь ослом, — проронил Джадд, вступив в разговор, затем он встал. — Пойдем со мной. Я помогу тебе выпутаться. Но рот держи на замке.
  — Вы опоздали, мистер Джадд. — Наконец-то Вулф посчитал, что пора брать бразды правления в свои руки. — Или молчите или отправляйтесь домой.
  Вы проиграли.
  — Я никогда еще не проигрывал.
  — Пф! На сей раз проиграли. К тому же вы в моем доме. Если посмеете перебить меня, мистер Гудвин с радостью вышвырнет вас вон.
  Он обратился к Филипу:
  — Мистер Тингли, боюсь, что козырная карта не у вас. Коробка в руках полиции. Ее содержимое известно, так что давить на мистера Джадда вам больше нечем. К тому же вам самому грозит опасность. Мистер Джадд, столь настойчиво призывающий вас держать язык за зубами, сам тем не менее оказался весьма словоохотлив. Мы знаем, что вы приходили к нему в понедельник с определенными требованиями; знаем о копиях бумаг, которые вы ему показывали, о вашем вчерашнем разговоре с Артуром Тингли и о договоренности, согласно которой вы с мистером Джаддом должны были собраться вечером в его конторе…
  — Ах ты, предатель! — гаркнул Филип, злобно глядя на Джадда.
  Вулф возвысил голос:
  — Нам также известно, что вы там побывали. К зданию вы подошли под дождем, в плаще, вошли без двадцати минут восемь, а через семь минут вышли. Что вы там видели? И что делали?
  — Не отвечай ему, — приказал Джадд. — Он просто…
  — Уймитесь, — презрительно попросил Филип. Он уныло посмотрел на Вулфа.
  — Да, я заходил туда и поднялся в контору, и увидел его на полу — мертвого.
  — Что! — взорвался Кремер, но Вулф повелительно остановил его:
  — Я сам… Мистер Тингли, я прошу вас подумать.
  Возможно, мне известно больше, чем вы думаете. Вы зашли туда в семь сорок — верно?
  — Да, примерно.
  — И Тингли был мертв?
  — Да.
  — А если я представлю доказательства, что в восемь часов он был еще жив?
  — Это невозможно. Когда я пришел, он был мертв.
  — Вы видели Эми Данкен?
  — Да. Она лежала на полу, без сознания.
  — Вы видели там кого-нибудь еще?
  — Нет.
  — По пути из дома или домой заходили ли вы еще куда-нибудь?
  — Нет.
  — Вы находились в здании семь минут. Что вы делали?
  — Я… — Филип осекся и заерзал в кресле. — Я щупал Эми пульс. Я хотел вытащить ее оттуда, но не посмел — дышала она ровно, да и пульс был сильный.
  Тогда я… — Он снова умолк.
  — Да? И что тогда?
  — Я стал искать коробку. Сейф был открыт, но коробки в нем не оказалось. Я посмотрел в других местах, но услышал, как Эми шевельнулась — или мне это почудилось, и ушел. Я был уверен, что Джадд убил его и унес коробку с собой, поэтому не особенно рассчитывал ее отыскать. Вот и ушел.
  Вулф смотрел на него, словно не веря своим глазам.
  — Вы понимаете, что говорите? — спросил он. — У вас с мозгами все в порядке?
  — Да, не волнуйтесь.
  — Вздор! Вы сами раньше выкрали коробку, и она была у вас. Как вы могли в таком случае искать ее в сейфе Не было у меня коробки.
  — Бросьте! Или вы нас за дураков принимаете…
  — Я имел в виду, что в тот день коробки у меня уже не было. Он пришел ко мне, отыскал ее и унес с собой.
  — Кто? Когда?
  — Мой сводный брат. Артур Тингли. Вчера днем он побывал у меня дома — не знаю, как ему удалось проникнуть внутрь, — и забрал ее.
  Вот, значит, подумал я, куда спешил старина Тингли, когда я пришел расспрашивать его насчет хинина.
  — Откуда вы это знаете? — спросил Вулф.
  — Он сам мне сказал. Вчера днем коробка находилась у него в сейфе.
  — Вы хотите сказать, что вчера в пять часов дня коробка была в сейфе, который стоит у Тингли в кабинете?
  — Да.
  — А когда вы вернулись, два часа сорок минут спустя, она исчезла?
  — Да. Джадд умыкнул ее. Если этот мерзавец надеется, что ему это сойдет с рук…
  — Успокойтесь, пожалуйста, — недовольно процедил Вулф. И закрыл глаза.
  Мы почтительно замолчали. Губы Вулфа стали поочередно втягиваться и выпячиваться. Джадд открыл было рот, но Кремер шикнул на него. Инспектор не хуже меня знал, что означает поведение Вулфа.
  Когда глаза Вулфа открылись, они смотрели не на Джадда или Филипа, а на меня.
  — В котором часу, — спросил он, — вчера начался дождь?
  — В семь вечера, — сказал я.
  — Ровно в семь?
  — Может, чуть позже. Ненамного.
  — А до этого даже не моросил?
  — Нет.
  — Хорошо. — Он наставил палец на сержанта Фостера. — Отдайте мне коробку.
  Фостер повиновался.
  Вулф посмотрел на Филипа Тингли.
  — Когда вы выкрали ее из сейфа, ключа у вас не было. Вам пришлось ее взломать?
  — Нет, — покачал головой Филип. — Я ее не взламывал.
  — Но крышка покорежена, и дужки повреждены.
  — Я тут ни при чем. Я ее не ломал. Джадд, небось, постарался. Я отнес ее к слесарю и сказал, что потерял ключ, а он изготовил для меня отмычку.
  — Значит, вчера днем она была заперта.
  — Да.
  — Хорошо. — Вулф казался довольным. — Что ж, тогда мне все ясно. Давайте посмотрим. — Он крепко сжал коробку пальцами и энергично потряс ее. Судя по всему, он к чему-то прислушивался, но мы слышали только, как стучали пинетки о металлические стенки. Вулф с довольным видом кивнул. — Замечательно, — провозгласил он.
  — Чушь собачья, — буркнул Кремер.
  — Ничего подобного! В один прекрасный день, мистер Кремер… Впрочем, нет, никогда. Я бы хотел поговорить с вами и Арчи. Могут ваши люди препроводить этих джентльменов в гостиную?
  Когда звуконепроницаемая дверь отделила нас от Джадда с Филипом, Кремер с угрожающим видом надвинулся на Вулфа.
  — Послушайте… — начал он.
  — Нет, — отрезал Вулф. — Достаточно того, что я терплю ваше присутствие в своем доме. Надо же — ворваться ко мне с ордером на арест и увести моего гостя! Я хочу знать, что именно взяли ваши люди из конторы мистера Тингли.
  — Но если Джадд…
  — Нет. Если хотите, можете их забрать, но тогда я действую дальше в одиночку.
  — Вы знаете, кто убил Тингли?
  — Разумеется. Но мне кое-что нужно знать. Итак, что было взято из конторы мистера Тингли?
  Кремер испустил тяжкий вздох.
  — Черт бы вас побрал. Труп. Два окровавленных полотенца. Нож с гирей. Пять маленьких баночек с чем-то съедобным, которые нашли в ящике стола Тингли. Мы исследовали содержимое, но хинина не обнаружили. Нам сказали, что это обычные пробные образцы.
  — И все?
  — Да.
  — А других баночек с образцами вы не нашли?
  — Нет.
  — Значит, они остались там. Должны были остаться. Наверное… Арчи, отправляйся туда и разыщи их. Принеси их сюда. Мистер Кремер свяжется со своими людьми, которые там дежурят, и заручится их поддержкой.
  — Ха! выпалил Кремер. Держите карман шире.
  — Придется!
  — Что касается меня, — вступил в разговор я, — то я, конечно, маг и чародей по части поисков, но у меня получается лучше, когда я знаю, что именно ищу.
  — Пф! Чем я вчера плевался за обедом?
  — Ах, вот вы о чем? О'кей.
  Я испарился.
  Глава 13
  Езды мне до конторы Тингли было минуты три, но я решил, что Вулф потратит больше времени на уговоры Кремера, и заехал на такси за нашим «родстером"а Восточную Двадцать девятую улицу, а уже оттуда покатил на нем. Дверь на сей раз была заперта, и я уже собрался было забарабанить, когда изнутри послышались шаги. На пороге возник внушительного вида субъект.
  — Ты Гудвин? — спросил он, глядя на меня сверху вниз.
  — Я мистер Гудвин. Старая госпожа Кремер просила…
  — Угу. Я уже наслышан о твоих выходках. Заходи.
  Я зашел в обшарпанный вестибюль и взбежал вверх по ступенькам. В кабинете Тингли за столом убитого, заваленным газетами, восседал тонкогубый субчик с круглой физиономией.
  — Вы, ребята, должны мне помогать, — предупредил я.
  — Пожалуйста, — ухмыльнулся круглолицый. — Заодно поразомнемся. Но Боуэн здесь искал. Если вы думаете, что после Боуэна можно найти хоть самую завалящую пуговицу…
  — Я вам верю, старина, — осклабился я. — Боуэн в своем деле, конечно, дока, но ему недостает тонкости. По части возни с лупой и штангенциркулем его не переплюнуть, но он следует предписаниям там, где нужно пораскинуть мозгами. Например, если он осматривал этот стол, то можно поставить сто против одного, что он обшарил все до последнего дюйма, но вот в эту шляпу он наверняка не заглядывал. — Я указал на шляпу Тингли, которая все еще висела на крючке. — Ведь в инструкциях не сказано, как обыскивать шляпу, — ты просто берешь ее и заглядываешь внутрь.
  Гениально, развел руками тонкогубый. — Может, еще чему научите?
  — С удовольствием. — Я шагнул вперед. — Вы спросите: а с какой стати Тингли станет прятать что-либо в шляпу? Отвечу: это самое логичное место. Он собирается взять эту штуку домой, но хочет пока припрятать ее от не в меру любопытных приятелей, которые могут шарить по ящикам и другим очевидным местам. Он был человеком необычным. Как и я.
  Я протянул руку и сдернул шляпу с крючка.
  В шляпе лежала баночка!
  Что ж, я был с лихвой вознагражден за все проколы, которые допустил за последние годы. Ничего подобного никогда уже не повторится. Я настолько остолбенел, что едва не выронил баночку, подхватив ее в последнюю секунду, — баночка как баночка, ничем не отличавшаяся от остальных, в каких держали образцы. Полная на две трети и с этикеткой, на которой карандашом было написано: «11-14-И».
  — Вот видите, — сказал я, пытаясь скрыть торжество, — все дело только в мозгах.
  Сыщики вытаращились на меня, утратив дар речи от изумления. Я вытащил из кармана перочинный ножик, раскрыл баночку, ковырнул вязкую массу и поднес кончик лезвия к губам. Я чуть не подпрыгнул — столь восхитительным оказался вкус… в смысле горьким!
  Я сплюнул.
  — Вас, ребята, повысят за это в звании, — великодушно посулил я. — И жалованье прибавят. А заодно и месяц отпуска дадут.
  С этими словами я отчалил. Представляете? — Я даже не снимал пальто и шляпу…
  Глава 14
  Жаль, конечно, что ужин пришлось отложить в первый же день после выздоровления Фрица, но выхода не было. Пока мы дожидались прихода Кэрри Мерфи, я прогулялся на кухню, выпил стакан молока, а заодно попытался приободрить Фрица, напомнив ему, что переболевшие гриппом частенько утрачивают вкусовые ощущения.
  В половине восьмого Вулф сидел за столом, я занял место за своим столом, раскрыв записную книжку. Рядом со мной сидел Филип Тингли, за спиной которого расположился полицейский сыщик. Далее посетители были рассажены в следующем порядке: Кэрри Мерфи, мисс Йейтс, за которой также присматривал сыщик, Гатри Джадд и, наконец, инспектор Кремер. Выглядели все не слишком счастливыми, особенно Кэрри.
  Именно с нее начал Вулф, получив высочайшее дозволение Кремера на ведение собрания.
  — Времени у нас мало, — с места в карьер начал Вулф. Он имел в виду, что не хотел бы слишком затягивать с ужином.
  — Мисс Мерфи, заходили ли вы вчера вечером домой к мисс Йейтс, чтобы обсудить с ней кое-какие вопросы?
  Кэрри кивнула.
  — Она звонила при вас по телефону?
  — Да.
  — Кому она звонила и во сколько?
  — Мистеру Артуру Тингли. В восемь часов вечера.
  — Домой или на работу?
  — На работу. — Кэрри сглотнула. — Она сначала позвонила домой, но не застала, и тогда перезвонила в контору. Он был там.
  — Она разговаривала с ним?
  — Да.
  — А вы?
  — Нет.
  Вулф перевел взгляд на ее соседку.
  — Мисс Йейтс, верно ли то, что сказала нам мисс Мерфи?
  — Да, — твердо заявила Гвендолин.
  — Вы узнали голос Тингли?
  — Конечно. Я всю жизнь с ним общалась…
  — Разумеется. Спасибо. — Глаза Вулфа снова переместились. Мистер Филип Тингли, вчера днем ваш отец… ваш брат попросил вас прийти к нему в контору в половине восьмого вечера. Это так?
  — Да! — воинственно сказал Филип..
  — Вы приходили?
  — Да, но не в половине восьмого. Я опоздал на десять минут.
  — Вы видели его?
  — Он был уже мертв. Он лежал на полу за занавеской. Еще я увидел там Эми Данкен, которая без сознания лежала на полу; я пощупал ее пульс и…
  — Понятно. Вполне естественный человеческий порыв. — Вулф поморщился. — Вы уверены, что Артур Тингли был уже мертв?
  Филип хмыкнул.
  — Видели бы вы его…
  — Его горло было перерезано?
  — Да, и кровь растеклась по всему…
  — Спасибо, — сухо оборвал его Вулф. — Мистер Гатри Джадд.
  Глава 15
  Две пары глаз встретились на полпути.
  Вулф погрозил пальцем.
  — Итак, сэр, похоже, вам предстоит выступить третейским судьей. По словам мисс Йейтс, Тингли в восемь часов был жив, а Филип утверждает, что он был мертв уже в семь сорок. Мы бы хотели услышать от вас, в каком состоянии он пребывал в семь тридцать. Вы скажете нам?
  — Нет.
  — В таком случае вы — последний осел. Колесо уже завертелось. Есть еще вероятность сохранить это дело в тайне от прессы, если я сочту это нужным. Однако, в отличие от блюстителей закона, я вовсе не обязан хранить тайну лишь потому, что ее разглашение может повредить репутации высокопоставленных членов общества. Я только выполняю свою работу, а вы можете мне помочь. В противном случае…
  Вулф пожал плечами.
  Джадд шумно выдохнул через нос.
  — Итак? — нетерпеливо спросил Вулф.
  — Тингли был мертв, — отрывисто пролаял Джадд.
  — Стало быть, вы заходили в это здание и поднимались в его контору. В котором часу это было? В четверть восьмого?
  — Да. Мы с ним на столько и договорились. Он валялся на полу с перерезанным горлом. Рядом лежала молодая женщина, которую я никогда прежде не видел. Она была без чувств. Я не провел там и минуты.
  Вулф кивнул.
  — Я не полицейский и уж тем более не окружной прокурор, но мне кажется, что вероятность того, что вам придется давать в суде свидетельские показания, весьма невелика. И тем не менее, если вам пришлют судейское предписание явиться и дать под присягой свидетельские показания, готовы ли вы поклясться в истинности своих слов?
  — Да.
  — Хорошо. Вулф снова посмотрел на мисс Йейтс. — Вы по-прежнему уверены, что разговаривали именно с мистером Тингли?
  Гвендолин смело встретила его взгляд.
  — Да. — Голос ее звучал ровно и спокойно. — Я не утверждаю, что они врут. Я не знаю. Одно могу сказать: если кто-то подражал голосу Тингли, то я никогда в жизни не слышала ничего подобного.
  — То есть вы по-прежнему считаете, что разговаривали именно с ним?
  — Да.
  — Почему сегодня утром вы сказали мне, что, вернувшись вчера домой, поставили зонтик сохнуть в ванну?
  — Потому что…
  Она осеклась, но по ее лицу нетрудно было догадаться о том, что случилось. В ее мозгу прозвучал сигнал тревоги. Внутренний голос завопил: «Берегись!»
  — А что, — спросила она чуть дрогнувшим голосом, — разве я такое говорила? Я не помню.
  — А я помню, — провозгласил Вулф. — И напоминаю вам об этом только потому, что, по вашим словам, вы вернулись домой в четверть седьмого. Дождь начался в семь. Почему вы решили просушить зонтик в четверть седьмого?
  Мисс Йейтс презрительно фыркнула.
  — Мало ли, что вы помните! — ядовито произнесла она. — Ничего подобного я вовсе не говорила…
  — Хорошо. Не будем спорить. Есть всего два разумных объяснения. Первое: ваш зонтик вымок, но не под дождем. Второе: вы вернулись домой вовсе не в четверть седьмого, а значительно позже. Это объяснение кажется мне наиболее привлекательным, поскольку только оно укладывается в единственную конструктивную теорию смерти Артура Тингли. Если вы вернулись домой в четверть седьмого, как вы утверждаете, то вы никак не могли в десять минут восьмого находиться в конторе и ударить по голове мисс Данкен. Конечно, вы могли прийти домой, а потом снова вернуться в контору, но это мало повлияло бы на истинное положение дел.
  Мисс Йейтс улыбнулась. Зря: она уже не так хорошо владела лицом, и улыбка вышла скособоченной. В результате, вместо того чтобы казаться спокойной и уверенной, Гвендолин просто болезненно скривилась.
  — Моя теория уходит корнями в недалекое прошлое, — продолжал Вулф. — Как вы заметили сегодня утром, вы отдали этой фабрике всю свою жизнь и трудились на ней не покладая рук. Когда «Провиженс энд Беверидж Корпорейшн» предложила выкупить бизнес Тингли, вы встревожились, потому что были уверены: рано или поздно Тингли уступит. Старую фабрику прикроют, и вы окажетесь на улице. Этого вы, конечно, не стерпели. Тогда в вашем мозгу и созрела Мысль испортить продукт Тингли, чтобы Провиженс энд Беверидж Корпорейшн» отказалась от покупки. Вы выбрали то, что показалось вам меньшим из двух зол. Без сомнения, вы считали, что репутация фирмы со временем восстановится.
  Кэрри уставилась на своего босса в немом изумлении.
  — Вероятно, — признал Вулф, — ваш замысел мог увенчаться успехом. Ваша беда заключалась в излишней самоуверенности. Вы чувствовали себя настолько непогрешимой, настолько связанной с успехами компании, что вам и в голову не могло прийти, что проверить могут и вас. Лишь вчера днем вы узнали об этом, когда застигли мисс Мерфи с образцом вашей смеси.
  Времени на то, чтобы осмыслить случившееся, у вас не было — ведь образец уже попал в руки Тингли. Он задержал вас на фабрике до ухода Филипа и позвонил своей племяннице — об этом вы явно не знали, — после чего вызвал вас к себе в кабинет и обвинил в содеянном.
  — Это ложь! — хрипло выдавила мисс Йейтс. — Вы лжете! Он меня ни в чем не обвинял! Он…
  — Пф! Мало того, что он вас обвинил, он еще и сказал, что располагает уличающими вас доказательствами. Баночкой со смесью, которую вы только что приготовили. Думаю, что он вас уволил. Возможно, пригрозил, что сообщит в полицию. А вы, должно быть, умоляли его не делать этого, пощадить вас. И продолжали умолять, когда он, отвернувшись от вас, склонился над умывальником. Он не знал и так и не узнал, что вы взяли со стола тяжелое пресс-папье, которым и оглушили его. Потом вы взяли нож и довершили начатое. Вы стали обыскивать кабинет в поисках злополучной баночки, когда услышали шаги.
  Сдавленный звук донесся из горла Гвендолин.
  Разумеется, вы перепугались, продолжал Вулф. — Но шаги были легкие, и вы догадались, что идет женщина. Вы затаились за занавеской с гирей в руке. Когда женщина вошла в кабинет Тингли, вы ударили ее сзади. И вот тогда вас осенило: вы стерли с рукоятки ножа отпечатки своих пальцев и вложили нож в ее руку, после чего…
  Глава 16
  Возглас ужаса, вырвавшийся у Кэрри Мерфи, прервал его. Вулф продолжал, не сводя глаз с мисс Иейтс:
  Вы, разумеется, не собирались валить вину за убийство на мисс Данкен. Полицейские легко обнаружили бы, что мисс Данкен попросту подставлена настоящим убийцей. Однако вас навряд ли заподозрили бы — ведь все знали, что у вас с ней хорошие отношения. Но вас охватила паника, потому что время шло, а вы никак не могли найти баночку. Сейф был открыт, но баночки в нем не было. Однако на полочке стояла запертая металлическая коробка. Вы схватили и потрясли ее, и вам показалось по звуку, что баночка там, внутри.
  — Черт побери! — не сдержался Кремер.
  — Во всяком случае, — продолжил Вулф, — вы решили, что это баночка. Коробка была заперта. Искать, чем ее вскрыть, вам было некогда, к тому же, не найдя баночку ни в каком другом месте, вы были убеждены, что больше ей быть негде. И поспешно бежали, воспользовавшись черным ходом — ведь у парадного входа могла стоять машина, кто-то мог дожидаться мисс Данкен. Вы поспешили домой под дождем — тогда уже точно шел дождь — и едва успели поставить зонтик в ванну и переодеться, как пришла мисс Мерфи.
  — Нет! — выкрикнула Кэрри Мерфи.
  Вулф нахмурился.
  — Почему нет?
  — Потому что она… она…
  — Показалась вам спокойной и собранной? Должно быть, да. В организованности мисс Йейтс, конечно, не откажешь — недаром она столько лет управляла работой целой фабрики. — Вулф по-прежнему не отрывал взгляда от мисс Йейтс. — Во время разговора с мисс Мерфи у вас в голове созрела мысль. Вы решили повернуть беседу таким образом, чтобы ее логическим продолжением стал звонок Тингли, и вам это удалось. Вы позвонили ему домой, а потом, перезвонив в контору, разыграли представление, якобы разговариваете с ним. Замысел был хорош, а ваши последующие действия — просто великолепны. Полиции вы не сказали ни слова о разговоре с Тингли, да и мисс Мерфи, по вашей просьбе, не стала о нем упоминать; вы прекрасно понимали, что вас ждет, если мисс Данкен обретет сознание до восьми или в контору придет еще кто-нибудь. Вы, правда, решили, что в таком случае выпутаетесь, сказав, что пали жертвой чьей-то имитации; в противном же случае ваша версия осталась бы в силе, да и мисс Мерфи как свидетель вашего разговора с Тингли подтвердила бы ее.
  Кремер нетерпеливо хрюкнул и заерзал в кресле.
  — Я уже заканчиваю, — заметил Вулф. — В присутствии мисс Мерфи вы не могли открыть коробку. А потом приехали полицейские. Вам, должно быть, пришлось несладко. При первой же возможности вы взломали коробку, и я могу только догадываться, насколько велико было ваше разочарование, когда вы убедились, что баночки в ней нет. В коробке лежали только детские пинетки и конверт! Вы попали в переплет и от страха совершили глупую ошибку. Ясно, что вам не хотелось оставлять у себя коробку, что вы должны были от нее избавляться, но почему, черт возьми, вам взбрело в голову отправить ее инспектору Кремеру?
  Почему было просто не выбросить ее в реку? Думаю, что, прочитав содержимое конверта, вы решили, что полиция заподозрит в убийстве Филипа и Гатри Джадда. Тут вы. сами себя посадили в лужу. Вместо того чтобы навести подозрение на Филипа и Джадда, вы своим поступком отмели их — разве мог кто-то из них, будь они повинны в убийстве, отправить коробку в полицию? Очевидно, что это сделал кто-то иной.
  Гвендолин Йейтс сидела, словно воды в рот набрав.
  Она смотрела прямо перед собой и даже не пыталась жестикулировать или кричать о том, что Вулф лжет.
  Словом, держалась с достоинством.
  — Но сейчас вы, разумеется, собрались с мыслями, — продолжал Вулф, в голосе которого прозвучало уважение. — Вы уже поняли, что я не в состоянии доказать ничего из сказанного. Я не могу доказать, что именно сказал вам Тингли, как не в состоянии установить точное время вашего возвращения домой или то, что именно вы отправили коробку в полицию, мистеру Кремеру. Я даже не могу доказать, что в восемь вечера в кабинете Тингли не было никого, кто мог бы сымитировать его голос. Словом, я не могу доказать ничего. Кроме одного.
  Он отодвинул кресло назад, извлек что-то из ящика стола, встал, обогнул стол, подошел к Кэрри Мерфи и предъявил ей какой-то предмет.
  Пожалуйста, посмотрите внимательно, мисс Мерфи. Как вы видите, это баночка, заполненная на две трети. На маленькой белой этикетке карандашом выведено: «одиннадцать, тире, четырнадцать, тире, и краткое». Говорит ли это вам о чем-нибудь? Означает ли «и краткое» — Йейтс? Посмотрите…
  Но Кэрри не успела даже рта раскрыть, как мисс Йейтс, сидевшая в восьми футах от нее, молнией взметнулась с кресла и, стараясь выхватить из руки Вулфа баночку, едва не высадила ему глаз. Вулф попытался было схватить ее за руку, но промахнулся, однако ближайший к Гвендолин сыщик успел подскочить сзади и заломил ей руки за спину.
  Мисс Йейтс только заверещала, глядя прямо на Вулфа безумными глазами:
  — Где она была?
  Вулф рассказал…
  Мы сидели и уписывали потрясающий ужин, когда в дверь позвонили. Я пошел открывать.
  Вошедшей парочке явно требовалось чем-то взбодриться. Леонард Клифф выглядел как подвыпивший покойник, а Эми Данкен была бледна как смерть, одутловатая, с налитыми кровью глазами.
  — Мы должны поговорить с мистером Вулфом, — заявил Клифф. — Мы только что были у адвоката, и он сказал…
  — Его это не интересует, — отрезал я. — Он больше не занимается этим делом. Все. Конец. Баста.
  Эми ойкнула. Клифф схватил меня за руку.
  — Не может быть! Это невозможно! Где он?
  — Ужинает. Кстати говоря, я пытался до вас дозвониться. Есть кое-какие новости. Мисс Йейтс арестована: ее только что увели прямо отсюда. Мистер Вулф хотел бы, чтобы ее осудили за то, что она подсыпала ему хинин, а вот полицейские предпочитают, чтобы она понесла наказание за убийство. Она виновна и в том и в другом.
  — Что!
  — Что?
  — Угу, — небрежно махнул рукой я. — Я нашел улики. Дело закрыто. Больше ваши фотографии в газетах не появятся.
  — Вы хотите сказать, что она… они… это… мы…
  — Да, можно и так сказать. Словом, операция блестяще завершена. Вы теперь снова — простые сограждане.
  Они ошарашенно уставились на меня, потом переглянулись, а в следующий миг упали друг к другу в объятия. Учитывая состояние, в котором оба пребывали, это было им на пользу. Я стоял и терпеливо смотрел на них. Наконец, не выдержав, прокашлялся. Ни один из парочки даже ухом не повел.
  — Когда устанете вот так стоять, — сказал я, — имейте в виду, что в кабинете есть одно кресло, способное уместить вас обоих. Мы присоединимся к вам после ужина.
  Я вернулся помочь Вулфу расправиться с бекасом, зажаренным в бренди.
  ЧЕРНЫЕ ОРХИДЕИ
  Глава 1
  Понедельник — на выставке цветов. Вторник — на выставке цветов. Среда — на выставке цветов. И это я, Арчи Гудвин. Как же так?
  Я не отрицаю — цветы приятны, но миллион цветов вовсе не в миллион раз приятнее одного-единственного. Вот устрицы — вкусная штука, но кому же придет в голову съесть содержимое целого бочонка?
  Я не особенно возмущался, когда Ниро Вульф послал меня туда. Я отчасти ожидал этого. После шумихи, поднятой вокруг выставки воскресными газетами, было ясно, что кому-то из наших домашних придется пойти взглянуть на эти орхидеи. А раз Фрица Бреннера нельзя отделить от кухни так надолго, а самому Вульфу, как известно, больше всего подходит кличка Покоящееся Тело, вроде тех тел, о которых толкуют в учебниках физики, было похоже, что выбор падет на меня. Меня и выбрали.
  Когда Вульф в шесть часов спустился из оранжереи и вошел в контору, я отрапортовал:
  — Я видел их. Украсть образчик было невозможно.
  Он ухмыльнулся, опуская себя в кресло:
  — Я и не просил тебя об этом.
  — Никто и не говорит, что просили, просто вы ждали, что я сделаю это. Их три — они под стеклянным колпаком, и рядом прохаживается охранник.
  — Какого они цвета?
  — Они не черные.
  — Черные цветы никогда не бывают черными. Какого они цвета?
  — Ну, — я раздумывал, — представьте себе кусок угля. Не антрацит, а просто каменный уголь.
  — Но он черный.
  — Минутку. Полейте его темной патокой. Да, так будет похоже.
  — Тьфу. Ты не можешь точно определить этот цвет. И я не могу.
  — Что ж, пойду куплю кусок угля, и мы попробуем.
  — Нет. А лабеллии там есть?
  Я кивнул.
  — Да, патока поверх угля. Лабеллий много, не такая масса, как аурей, но почти столько же, сколько труффаутиан. Возле пестика орхидеи они слегка оранжевые.
  — Никаких следов увядания?
  — Нет.
  — Завтра отправляйся туда опять и посмотри, не вянут ли лепестки у самого основания. Ты знаешь обычные признаки. Я хочу знать, брали ли с них пыльцу.
  Вот так я оказался там снова во вторник после ленча. Тем же вечером, в шесть часов, прибавил несколько деталей к моему описанию и доложил, что признаков увядания нет.
  Я уселся за свой стол напротив Вульфа и постарался придать холодность взгляду.
  — Не будете ли вы так добры объяснить мне, — обратился я с любезной просьбой, — почему женщины, которые ходят на цветочные выставки, все на один манер — их ни с кем не спутаешь? По крайней мере на девяносто процентов. Особенно если смотреть на ноги. Это что — правило? А может, им всем никогда не дарили цветов, они потому и ходят — поглядеть? Или, может…
  — Заткнись. Не знаю. Иди завтра туда опять и отыскивай признаки увядания.
  Видя, как он мрачнеет с каждым часом, и все из-за трех дурацких орхидей, нельзя было не понять, что он уже дошел до ручки. И я снова отправился туда в среду, а попал домой не раньше семи.
  Входя в контору, я увидел, что он сидит за своим столом с двумя пустыми пивными бутылками на подносе и наливает в стакан из третьей.
  — Ты заблудился? — осведомился он.
  Я не стал обижаться, понимая, что внешний мир Вульф представляет себе довольно смутно. Пожалуй, он досиделся в своей берлоге до того, что и не поверил бы, что человек в состоянии преодолеть несколько кварталов без посторонней помощи. Я объяснил, что никаких признаков увядания не обнаружил.
  Сев за свой стол, я просмотрел почту, а потом поднял на него глаза и сказал:
  — Я подумываю о женитьбе.
  Его полуопущенные веки не шевельнулись, но я заметил, что взгляд его изменился.
  — Мы могли бы поговорить откровенно, — продолжал я. — Я прожил в этом доме больше десяти лет, составлял ваши письма, защищал вас от телесных повреждений, заботился, чтобы вы не спали постоянно, снашивал шины вашего автомобиля и собственные ботинки. Рано или поздно одно из моих поползновений жениться должно оказаться не просто шуткой. И откуда вам знать, как обстоит дело на этот раз?
  Он издал неопределенный звук и потянул к себе стакан.
  — О'кей, — сказал я. — Вы достаточно хороший психолог, чтобы знать, что означает, когда мужчине постоянно хочется говорить о какой-нибудь девушке. Предпочтительнее, конечно, с кем-то, кто проявляет внимание. Вы можете себе представить, что это значит, если я хочу говорить о ней даже с вами. Важнее всего, что сегодня я видел, как она мыла ноги.
  Он поставил стакан на место:
  — Значит, ты был в кино. Сегодня. Это было…
  — Нет, сэр, вовсе не в кино. Плоть, и кости, и кожа. Вы когда-нибудь были на выставке цветов?
  Вульф закрыл глаза и вздохнул.
  — Так или иначе, — продолжал я, — вы ведь, конечно, видели открытки с этих выставок и знаете, что миллионеры и крупные фирмы всегда придумывают что-нибудь эдакое. Вроде японского сада, или «сада камней», или пикардийских роз. В этом году «Ракер и Дилл» — они специализируются на семенах и рассаде — превзошли всех: устроили прямо-таки уголок природы. Кусты, опавшие листья, зеленая трава, полно полевых цветов, несколько деревьев с белыми цветами и полянка с прудом и камнями. Мужчина и девушка устраивают пикник. Они там весь день — с одиннадцати до половины седьмого и с восьми до десяти вечера. Сначала собирают цветы, потом завтракают. Сидят на траве и читают. А в четыре мужчина ложится, закрывает лицо газетой и начинает дремать. В это время девушка снимает чулки и туфли и опускает ноги в воду. Тут толпа просто рвет веревки. Лицо и фигура у нее прелестные, но ноги — прямо произведение искусства. Разумеется, она старается не замочить юбку, а вода быстро бежит по камням. Говоря как художник…
  Вульф хмыкнул:
  — Ха! Ты не смог бы нарисовать даже…
  — Я не сказал «рисуя как художник», я сказал «говоря как художник». Я знаю, о чем говорю. О слиянии линий в гармоничное сочетание. Это на меня действует. Я люблю изучать…
  — У нее длинноваты икры.
  Я посмотрел на него с удивлением. Он ткнул пальцем в газету на столе:
  — Вот ее снимок в «Пост». Ее зовут Энн Трейси. Она стенографистка у «Ракер и Дилл» в конторе. Ее любимое блюдо — ежевичный пирог с мороженым.
  — Она не стенографистка! — Я вскочил. — Она секретарь! Секретарь В. Дж. Дилла! — Я нашел страницу в «Пост». — У нее чертовски ответственная работа. Допускаю, что икры выглядят здесь чуть длинноватыми, но это просто плохое фото. Неверный ракурс. Во вчерашнем «Таймс» получше, и статья…
  — Видел. Читал.
  — Тогда вы должны представить, что я чувствую. Я снова сел. — Мужчины забавны, — сказал я философски. — Пока девушка с таким лицом и фигурой просто жила со своими папой и мамой и записывала, что диктует В. Дж. Дилл, похожий на лягушку, хотя он и президент Атлантического общества садоводов (он был там сегодня), — кто знал ее и замечал? Но посадите ее в людное место, заставьте снять туфли и чулки и опустить ноги в воду на третьем этаже «Гранд сентрал палас». И что получается? Билли Роуз приходит посмотреть на нее. Завсегдатаев киношек приходится выгонять силком. Фотографов — целый батальон. Льюис Хьюитт приглашает ее обедать.
  — Хьюитт? — Вульф открыл глаза. — Льюис Хьюитт?
  Я знал, что это имя испортит ему пиво. Льюис Хьюитт — тот самый миллионер, в чьем поместье на Лонг-Айленде вырастили черные орхидеи, породившие в Вульфе такие пароксизмы зависти, каких в его прежних ребячествах мне не приходилось наблюдать.
  — Ага, — весело сказал я, — сам Лью в пальто, которое стоит двести долларов, и в перчатках из кожи молодой газели, вскормленной медом и молоком, и с тростью, по сравнению с которой ваша лучшая «малакка» не более чем кусок рыболовной удочки. Я видел, как Энн выходила с ним меньше часа назад, перед тем как я уехал. К ее плечу была приколота черная орхидея! Вероятно, он сам ее срезал. Она — первая женщина, удостоившаяся чести носить черную орхидею. А всего лишь на прошлой неделе она своими прелестными пальчиками печатала на машинке. — Я улыбнулся: — Этому Лью надо было хоть чем-то превзойти остальных. Там ведь полно мужчин, которые не в состоянии отличить пестика от тычинки. У парня, что устраивает с нею пикник, фатоватая ухмылка. Его зовут Гарри Гулд, он садовник в компании Дилла. Еще видел небритого старикашку, который смотрит на нее, будто собирается молиться. Благообразный молодой человек с серьезным подбородком прогуливается, делая вид, что не смотрит на нее. Его зовут Фред Апдерграф, владелец «Оранжерей Апдерграфа, Эри, штат Пенсильвания». У них выставка неподалеку. И еще масса других, начиная с меня. Ваш приятель Лью собирается стать моим соперником. Вчера Энн случайно улыбнулась мне, и я вспыхнул с ног до головы. Намерения у меня честные и вполне определенные. Посмотрите на эту ее фотографию, а теперь взгляните сюда. — Я поставил ногу на край стола и задрал штанину до колена. — Представьте, что я сниму ботинок и носок, и присовокупите ваши познания в селекции. Какой бы мог получиться результат, если…
  — Тьфу, — произнес Вульф, — перестань пачкать стол. Завтра ты пойдешь туда снова и будешь искать признаки увядания, а здесь появишься ровно в шесть.
  Но он не выдержал. На следующий день за ленчем его любопытство наконец вылилось через край. Он отставил чашечку кофе с видом человека, готового во имя долга перенести все испытания, и сказал мне:
  — Приготовь машину, пожалуйста. Я еду сам, чтобы взглянуть на эти пресловутые цветы.
  Глава 2
  Таким образом в четверг я оказался на выставке цветов в четвертый раз. Народу было еще больше, чем в предыдущие дни, и тащить Ниро Вульфа на четвертый этаж, где размещались орхидеи, было все равно, что прокладывать слону дорогу через поле битвы. Пару раз нас останавливали знакомые, чтобы обменяться приветствиями. На третьем этаже Вульф пожелал осмотреть экспозицию Ракера и Дилла. Зрители вокруг веревок толпились в три ряда, Гарри и Энн читали. Когда кто-то из зевак сверкнул вспышкой, она и глазом не моргнула.
  — Взгляните на ее зубы, когда она улыбается, — сказал я, — взгляните на ее мягкие волосы.
  Она держалась увереннее, чем в прежние дни. Год такой жизни испортит ее.
  — Посмотрите на листья пионов, немного желтоватые и печальные, ибо она пробудет с ними еще только день.
  — Это не пионы. Это азалии и лауреллии, и они желтеют от болезни.
  — Называйте это болезнью, если хотите. Они печальны…
  Он двинулся вперед, и я чуть не сшиб с ног трех дам, пытаясь оказаться впереди, чтобы прокладывать дорогу.
  На четвертом этаже, не обращая внимания на другие орхидеи — хотя там были самые великолепные экземпляры из тех, какие мне приходилось видеть, — он сразу направился к стеклянному колпаку. Табличка гласила: «Неназванный гибрид Хьюитта. Существуют только три экземпляра». Они, безусловно, представляли собой нечто особенное, я не видел ничего подобного ни на одной выставке, не говоря уже о двадцати тысячах растений в оранжерее Вульфа. Я пристроился в стороне и начал наблюдать за лицом Вульфа. Он что-то бормотал себе под нос, потом застыл на расстоянии пяти дюймов от колпака. Его физиономия не выражала никаких эмоций, но мускул на шее подрагивал, выдавая, что все в нем кипит. За четверть часа он ни разу не шевельнулся, даже когда какая-то дама буквально грохнулась на него, пытаясь протиснуться к орхидеям. Хотя вообще-то он терпеть не может, когда к нему прикасаются. Потом он отошел, и я решил, что с него хватит.
  — Жарко здесь, — сказал он и начал стягивать пальто.
  Я помог ему.
  — А, мистер Вульф, вы пришли! — сказал чей-то голос. — Вот это комплимент! Что вы о них скажете?
  Это был Льюис Хьюитт. Вульф протянул ему руку. Шляпа и пальто на Хьюитте были новые, а трость в руке та же, что накануне, — золотисто-желтая «малакка» с красноватыми крапинками. Любой приказчик из магазина одежды оценил бы его костюм в 830 долларов, не меньше. Он был достаточно высокого роста, чтобы смотреть на Вульфа с демократической улыбкой под аристократическим носом.
  — Они интересные, — сказал Вульф.
  Интересные. Ха-ха!
  — Разве они не превосходны?! — возмутился Хьюитт. — Если выкрою время, я достану одну из-под колпака, чтобы вы могли рассмотреть получше, но теперь я иду наверх, на обсуждение роз, оно уже началось. Вы побудете еще? Буду признателен. Хелло, Вэйд, я уже бегу.
  Это был не кто иной, как В. Дж. Дилл собственной персоной, работодатель моей будущей жены. Во многом это был Хьюитт наоборот. Он смотрел на Вульфа снизу вверх, видавший виды коричневый костюм явно нуждался в утюжке, а его колючие серые глаза, казалось, не умели улыбаться.
  — Возможно, вы меня не помните, — говорил он Вульфу, — я был однажды у вас с Рэймондом Пленом.
  — Конечно, я вас помню, мистер Дилл.
  — Я только что видел Плена внизу, и он сказал мне, что вы здесь. Я собирался звонить вам сегодня. Хотел узнать, не окажете ли вы мне услугу.
  — Это зависит от того, какого рода услуга.
  — Сейчас поясню, отойдем в сторонку.
  Они отошли, и я последовал за ними.
  — Знаете ли вы что-нибудь о пожелтении Курума?
  — Слышал об этом, — Вульф нахмурился. — Читал в журнале. Неизлечимая болезнь вечнозеленых широколистных. Считают, что это грибок. Впервые обнаружен на азалиях Курума, которые Льюис Хьюитт вывез из Японии. Потом и вы вывезли такие же, и, думаю, Уотсон из Массачусетса тоже. Потом еще Апдерграф потерял целую плантацию, несколько акров растений, которые он называл родалиями.
  — Вы и впрямь в курсе дела.
  — Я просто помню то, что прочел.
  — Вы видели мой павильон внизу?
  — Взглянул, когда проходил. — Вульф скорчил гримасу. — Я пришел посмотреть на эти гибриды. У вас весьма красивый кипрский мох. Весьма красивый.
  — А видели азалии и лауреллии?
  — Да. Они выглядят больными.
  — Они действительно больны. Они погибают. Пожелтение Курума. На нижней стороне листьев типичные коричневые пятна. Кто-то, без сомнения, заразил их. Я бы очень хотел знать, кто. И я намерен выяснить это.
  Вульф, казалось, сочувствовал, да и на самом деле сочувствовал. Среди цветоводов гибель растений рождает солидарность.
  — Очень жаль, что ваша выставка испорчена, — сказал он. — Но почему вы предполагаете злой умысел?
  — Это именно так.
  — У вас есть доказательства?
  — Нет. За этим я к вам и обращаюсь.
  — Мой дорогой, вы, как ребенок, сердитесь на камень, о который споткнулись. Болезнь завелась на вашем участке. Где-то в почве рассадник спор.
  Дилл покачал головой.
  — Болезнь была на моем участке в Лонг-Айленде, а эти растения прибыли из Нью-Джерси. Почва не соприкасалась.
  — С этими спорами всякое бывает. Может, садовый инструмент оттуда или пара рукавиц…
  — Не верю. — По голосу Дилла чувствовалось, что переубедить его ничто не сможет. — Мы были так осторожны. Я уверен, что это сделано специально и с умыслом, они хотели погубить мою коллекцию. И я хочу знать, кто они. Я заплачу тысячу долларов, если вы мне поможете.
  Вульф ринулся к выходу — не физически, но в душе. Его лицо стало спокойным и мягким.
  — Я не уверен, что смогу взяться за ваше поручение, мистер Дилл.
  — Но почему? Вы же детектив, не так ли? Разве это не ваша работа?
  — Это моя работа.
  — И вот дело для детектива!
  — Нет.
  — Почему же?
  — Потому, что вы не станете пересекать страну, чтобы искупаться в Тихом океане. Усилия и плата непропорциональны. У вас, вы говорите, нет доказательств! Вы подозреваете кого-нибудь?
  — Нет, но я абсолютно убежден…
  Я вмешался, сказав Вульфу:
  — Мне нужно идти на обсуждение брюссельской капусты. — И оставил их.
  У меня действительно было одно дельце, но, главное, мне хотелось смыться. Хотя благодаря паре прибыльных дел в начале года наш бюджет был в порядке на несколько месяцев, мне всегда было противно слушать, как Вульф отказывается от предложений. И не хотелось давить на него перед этими гибридами Хьюитта. Чтобы миновать толкучку, я отворил дверь с табличкой «Вход воспрещен» и спустился на один пролет по лестнице. Эта часть была закрыта для публики. На нижнем этаже я прошел сквозь джунгли упаковочных ящиков, каких то труб и баллонов, деревьев и кустов, не попавших на выставку. Затем свернул направо в коридор. Он тянулся по всей длине здания, но я знал, что где-то посредине есть выход. Слева вдоль стены в беспорядке стояли кадки и горшки с цветами. Справа запертые двери с табличками вели прямо к экспозициям. Пробегая мимо таблички «Ракер и Дилл», я послал ей воздушный поцелуи.
  Наконец я вновь попал в основное помещение. Там стало еще теснее, чем полчаса назад, когда мы шли с Вульфом. Пробрался прямо к импровизированной сцене, обнесенной веревками. Эта часть выставки представляла собой громадный зал с островками экспозиций.
  Протиснувшись между двумя зеваками, ожидавшими начала представления, я расположился рядом с низеньким служителем. Он стоял возле веревок, хмурясь на всю эту зелень.
  — Хелло, Пит, — поздоровался я.
  Он кивнул.
  Я познакомился с Питом во вторник. Он мне не понравился. Очень даже не понравился. Тусклый взгляд и унылый нос придавали ему вид необщительного человека. Но он был гостеприимен и позволял мне чувствовать себя как дома.
  — Ваши пионы симпатично выглядят, — сказал я, чтобы что-то сказать.
  Слева от меня кто-то захихикал и сделал замечание, для моих ушей не предназначенное, но у меня хороший слух. Я строго посмотрел на хихикавших.
  — Да, мэм, пионы, — сказал я. — Вы знаете, что такое цимбидия миранда? Нет? Я знал их еще в ту пору, когда не дорос до коленок моего дедушки. А вы знаете, что это фаленопсис?
  — Нет, не знаю, но уверена, что вот это — рододендроны. Пионы! Пошли, Алиса!
  Я посмотрел, как они возмущенно удалялись, затем повернулся к Питу.
  — Простите, что выставил ваших посетительниц, но не их дело, если я предпочитаю называть их пионами. Что вы там разглядываете? Ищете признаки пожелтения Курума?
  Он дернул головой в мою сторону.
  — С чего вы взяли, что это пожелтение? — Он уставился на меня своими тусклыми глазами.
  — Просто так. К слову. Я слышал, как Дилл рассказывал, что его экспозиция заражена. Интересно, распространяется ли это? Вам незачем смотреть на меня так. Я этой штукой не болею.
  Его левый глаз закрылся, а правый продолжал смотреть.
  — Когда это Дилл говорил?
  — Да вот только что.
  — Так. Я подозревал. — Он выпрямился, насколько ему позволял рост, и стал оглядываться по сторонам.
  — Вы видели моего хозяина, мистера Апдерграфа?
  — Нет, я только что пришел.
  Пит ринулся с места, и я отправился следом. Но садовник свернул налево, а я пошел направо, миновал розарий и еще пару экспозиций и оказался у «Ракера и Дилла».
  Толпа все прибывала. Было только четверть четвертого. Раньше чем через сорок пять минут они не станут вопить и наседать на веревки. Тогда Гарри приляжет отдохнуть, а Энн снимет туфли и чулки и опустит в воду ноги, равных которым определенно еще никогда не демонстрировалось на выставке цветов. Я занял позицию позади двух не слишком высоких дам. Сейчас Гарри что-то мастерил, а Энн вязала. То, над чем она трудилась, вряд ли могло мне пригодиться, но я интересовался не продукцией.
  Она вязала, сидя на траве, будто на целые мили вокруг не было ни души, как актер Гарри и в подметки ей не годился. Он не смотрел на зрителей и уж конечно молчал, потому что задумана была пантомима, но движения и взгляды его выдавали, что он ни на минуту не мог забыть о публике.
  Разумеется, я ревновал, но он раздражал меня и без того. Он был примерно моих лет и мазал чем-то волосы, чтобы они блестели. И еще он кокетничал. Одной из причин, по которой я обратил внимание на Энн, был случай во вторник, во время завтрака он накрыл ладонью ее запястье, а она выдернула руку, что отнюдь не было приглашением попробовать еще разок. Время от времени он все же предпринимал попытки, но она не обращала на них внимания, хотя и не догадывалась, что делает это для меня, — ведь мне пока не удалось поговорить с нею. Правда, она разрешает Хьюитту водить себя обедать и дарить орхидеи, что не слишком-то приятно, но не думаю, чтобы она особенно интересовалась едой — с такими-то ногами!
  Вдруг Гарри вскочил и завопил: «Эй!» Это было первое слово, которое от него слышали.
  Все, включая меня, уставились на него, застыв от удивления.
  — Вы, Апдерграф! — вопил Гарри. — Убирайтесь оттуда!
  Это был тот самый приятный молодой человек с серьезным подбородком, хозяин Пита. Он стоял в углу у края экспозиции. Срезав за веревкой веточку пиона, а может, лауреллии, он держал ее кончиками ножниц.
  — Я об этом доложу! — не унимался Гарри.
  Толпа задвигалась, забурлив от негодования, секунду я думал, что увижу суд Линча в качестве бесплатного развлечения на этой небывалой выставке цветов, но дело кончилось тем, что две женщины и какой-то мужчина бросились вдогонку за Апдерграфом. Хотите верьте, хотите нет, но Энн даже ни разу не взглянула в ту сторону и не пропустила ни петли в своем вязании. Прирожденная актриса.
  На моих часах было двадцать пять минут четвертого. До великой сцены оставалось больше получаса. Я не мог оставлять Вульфа так долго одного и с великим сожалением потащился прочь. Возвращаясь прежней дорогой, я поискал глазами Пита, думая рассказать ему, как его хозяин был уличен в преступлении, но того нигде не было видно. Идя коридором, чтобы сократить путь, я заметил там особу, явно не относящуюся к регулярным посетительницам цветочных выставок. Она стояла возле двери с табличкой «Ракер и Дилл», симпатичная Маленькая штучка в сером пальто с маркой Четырнадцатой улицы на воротнике, в маленькой голубой шляпке и с зажатой под мышкой голубой кожаной сумочкой. Когда я приблизился, она взглянула на меня с сомнением.
  — Потерялись, сестренка? — поинтересовался я.
  — Нет. — Она доверительно улыбнулась. — Я жду одного человека.
  — Меня?
  — Вовсе нет.
  — Прекрасно. Еще неделю назад это было бы возможно, а теперь я уже несвободен.
  И я пошел дальше.
  Наверху я обнаружил Вульфа все еще в обществе Дилла. Без сомнения, вопрос о поисках злоумышленника, погубившего экспозицию Дилла, так или иначе затрагивался, поскольку они яростно спорили о дезинфекции торфа и стерильных посудинах для рассады. Я присел на свободный кусочек скамейки. Вскоре Дилл пошел прочь, а Вульф направился к стеклянному колпаку. Он вновь погрузился в созерцание. Через несколько минут подошел Льюис Хьюитт с перекинутым через руку пальто. Озираясь по сторонам, будто что-то искал, он осведомился у Вульфа:
  — Я не оставлял здесь трость?
  — Я не видел. Арчи?
  — Нет, сэр.
  — Черт побери, — досадовал Хьюитт, — я оставляю свои трости, но именно эту мне не хотелось бы потерять! Ну ладно. Хотите рассмотреть поближе одну из этих красоток?
  — Охотно. И даже без осмотра я с удовольствием купил бы одну.
  — Не сомневаюсь, — хихикнул Хьюитт. — Плен позавчера предложил мне десять тысяч за штучку. — Он вынул из кармана ключ и склонился над колпаком. — Боюсь, я выгляжу скрягой, но не могу решиться расстаться ни с одной.
  — Я не занимаюсь выращиванием цветов на продажу, — заметил Вульф. — Я любитель, как и вы.
  — Знаю, — согласился Хьюитт, приподнимая один из горшков так осторожно, словно он был сделан из сияния звезд и ангельского дыхания. — Но, мой дорогой, я просто не могу их от себя оторвать.
  От последовавшей сцены сжималось сердце. Вульф был так мил и любезен с ним, что я вынужден был отвернуться, чтобы подавить рыдания. Вульф ходил вокруг него, поддакивал, улыбался, и каждую минуту я ждал, что он предложит смахнуть пыль с туфель Хьюитта. Но что всего хуже, Вульф явно не собирался никуда трогаться. Хьюитт продолжал распространяться об опылении и тычинках, Вульф изображал восторг и, когда наконец Хьюитт предложил ему в подарок пару хазеллий, благодарил его так, словно еще в детстве молил о таком подарке Санта Клауса, хотя у нас в оранжерее было по крайней мере два десятка прекрасных кустов этих самых хазеллий.
  В половине четвертого я начал закипать. И дело не только в том, что я испытывал сильное желание дать ему хорошего пинка. Мне не терпелось отвести его в павильон Ракера и Дилла — надо же было, чтобы он признал свою ошибку относительно икр моей нареченной.
  Оставалось всего пятнадцать минут до конца великой сцены, когда Энн должна была брызнуть водой на лицо своего партнера и разбудить его. Это всегда вызывало одобрительный смех публики.
  Я несколько воодушевился, когда мы наконец тронулись. В обычной ситуации Вульф заставил бы меня тащить горшки с этими злополучными хазеллиями, но тут он предпочел нести их сам — по одному в каждой руке, чтобы показать Хьюитту, как высоко ценит его подарок. Великий подхалим.
  Но худшее было впереди.
  Спустившись по задней лестнице, я повел их коридором нижнего этажа и там на полу под дверью в павильон Ракера и Дилла увидел предмет, который сразу узнал. Я обернулся к Хьюитту.
  — Там ваша трость.
  Хьюитт посмотрел и страшно удивился:
  — Силы небесные, как она сюда попала?
  Вульф знаком приказал мне поднять ее! Я было хотел возмутиться, но мне не улыбалось устраивать сцену в присутствии Хьюитта, так что я остановился и поднял трость. К ручке была привязана зеленая веревка. Я оторвал ее, протянул трость Хьюитту, сдерживая поползновение как следует его треснуть. Он демократично поблагодарил меня и продолжал путь.
  — Занятно, — проговорил Хьюитт, — я, без сомнения, не оставлял ее здесь. Весьма странно.
  Миновав несколько дверей с табличками павильонов, я нажал ручку и открыл дверь без указателя.
  — Куда это ты? — осведомился Вульф.
  — Водная нимфа. Эпизод с бассейном. Я подумал, вы могли бы…
  — О, черт, сумасшедший дом.
  — На это и впрямь стоит посмотреть, — объявил Хьюитт. — Очаровательна, совершенно очаровательна. Я тоже пойду.
  Он направился в дверь, которую я придерживал, и Вульф последовал за ним, как старшина за полковником. Руки его были заняты горшками. Это выглядело бы комично, если бы меня не тошнило от такой сцены. Я пошел вперед, чтобы не видеть его.
  Публика облепила веревки в пять или шесть рядов. Но мы трое были достаточно высокого роста, и нас это не очень беспокоило. Энн рассеяно болтала ногами в воде. Гарри вытянулся на обычном месте, прикрыв лицо газетой. Зрители переговаривались. Энн брызнула водой на цветы, свисающие в бассейн, и капли заблестели на лепестках.
  — Очаровательна, — повторил Хьюитт.
  — Прелестна, — подтвердил Вульф. — Арчи, будь добр, возьми эти растения. Будь с ними очень осторожен.
  Притворяясь, будто не расслышал его, я подвинулся чуть вправо. Отчасти потому, что считал его заслуживающим некоторого пренебрежения, а отчасти потому, что хотел получше рассмотреть правую ногу Гарри. Его ступня была весьма неудобно вывернута для человека, объятого безмятежным послеобеденным сном, я вынужден был встать на цыпочки. «Одно из двух, — подумал я, — или ему жмет ботинок, или он занимается гимнастикой по системе йогов». В эту минуту Энн взглянула на часы, бросила лукавый взгляд на своего партнера и, зачерпнув воды, брызнула ему на рубашку.
  Но Гарри не принял игру. Предполагалось, что он вскочит в недоумении, но он даже не пошевельнулся. Энн глядела на него с изумлением. Кто-то крикнул: «Смочи-ка его еще разок!»
  У меня мелькнула мысль, что это, быть может, совсем не смешно, раз его нога так странно вывернута. Пробравшись вперед, я перелез через веревки.
  Я уже шел по траве, когда на меня закричали охранник и кто-то из зрителей. Когда я наклонился над Гарри, охранник схватил меня за руку:
  — Эй, вы!..
  — Заткнитесь. — Я отшвырнул его, приподнял газету, чтобы взглянуть на лицо Гарри, и сразу же опустил ее обратно. Я почувствовал запах, который сразу узнал.
  — Что это? В чем дело? — спросил меня кто-то.
  Так впервые я услышал голосок Энн. Но я не мог ни ответить, ни посмотреть на нее, потому что как раз в этот миг увидел кое-что за кустами среди камней, прямо напротив головы Гарри. Мне не был виден его затылок, поэтому я протянул руку и пощупал. Кончик моего пальца попал в аккуратную дырку. Вроде того, как если ткнуть пальцем в еще теплый яблочный пирог. Сидя на корточках, я вытер палец о траву и вдруг сообразил, что два белых пятна перед моими глазами — это белые ступни Энн. Я чуть было не испачкал их кровью.
  Глава 3
  Я выпрямился и велел Энн надеть чулки и туфли.
  — Боже… — начала она.
  — Делайте, как я сказал. — Я взял охранника за рукав и отвел его в сторонку. — Вызывайте полицию.
  По тому, как отвисла у него челюсть, я понял, что он слишком туп даже для такого дела. Я обернулся, чтобы позвать Хьюитта, но тут увидел Фреда Апдерграфа, который шел прямо к нам. Он не отрываясь смотрел на Энн, но, когда я обратился к нему с просьбой вызвать полицию, не проронив ни слова, повернулся и пошел. Рядом появилась физиономия Вульфа:
  — Какого дьявола ты тут делаешь?
  Я пропустил его вопрос мимо ушей и, повысив голос, обратился к присутствующим:
  — Леди и джентльмены! На сегодня все. На мистера Гулда совершено покушение. Будьте благоразумны и отправляйтесь смотреть цветы. А если у вас нездоровое любопытство, стойте, где стоите, — за веревками.
  На лицах посетителей появились смущенные улыбки. В них светилось нездоровое любопытство. Какой-то паренек с фотоаппаратом перелез через веревки, но тут в мозгу охранника наконец что-то щелкнуло, и он начал действовать. Мне было приятно, что Энн не проявила обывательской суетливости. Она, без сомнения, видела, от чего я оттирал пальцы, но сидела на траве спокойно.
  — Арчи! — позвал Вульф самым противным тоном.
  Я знал, что его гложет. Он хотел, чтобы я вытащил его отсюда и отвез домой, и знал, что разозлил меня, когда он снова позвал, я повернулся к нему спиной, чтобы приветствовать появившегося представителя закона. Толстый фараон без шеи протискивался через толпу. Я встретил его возле ног Гарри.
  — Что это с ним? — мрачно спросил полицейский.
  Я отодвинулся и дал ему пройти. Он приподнял газету и опустил на место.
  — Арчи! — выводил Вульф старую песню.
  Кое-кто из зрителей успел увидеть лицо Гарри, и толпа заволновалась. Веревки натянулись под ее натиском, и туда устремился охранник.
  — Черт возьми, он мертв! — сказал полицейский.
  — Как видите, — подтвердил я. — Могу я быть полезен?
  — Ступайте себе.
  Не хочу выдавать себя за пророка, но я уже кое-что скумекал.
  Я вовсе не желал, чтобы Вульф сорвал голос, поэтому выбрал такой путь, чтобы пройти мимо него и Хьюитта.
  — Держитесь, — пробормотал я, обращаясь к нему.
  — Будь ты проклят!
  — Я говорю вам: держитесь.
  Я добежал до телефона, разжился пятицентовиком, назвал номер 19-го отделения и, представившись, вызвал инспектора Кремера.
  — Что вам надо?
  — Мне? Ничего. Помогаю вам. Мы с Вульфом на выставке цветов.
  — Я занят!
  — О'кей. Сейчас вы будете заняты еще больше. Павильон Ракера и Дилла на третьем этаже. Убийство. Прострелена верхняя часть черепа. Лежит там на траве под охраной субъекта без шеи, которому вряд ли светит выбиться в инспектора. У меня все.
  — Погодите…
  — Не могу. Занят.
  Я выбрался из будки и пересек зал. Толпа, окружавшая место происшествия, успела удвоиться. Охранник с полицейским едва сдерживали натиск. Энн и Фреда Апдерграфа в поле зрения не было. Вульф и Хьюитт отступили к противоположной двери. С ними был и В. Дж. Дилл. Вульф бросал в мою сторону свирепые взгляды. Он по-прежнему надрывался с этими злополучными горшками и от злости не мог слова вымолвить. Хьюитт тем временем бубнил.
  — Я чувствую некоторую ответственность. Как почетный председатель комитета… Не люблю увиливать от ответственности, но что я могу сделать? Вы только посмотрите на них…
  — Этот полицейский — придурок, — сказал Дилл. — Он не желает пропустить меня в мой собственный павильон. Чуть мне плечо не сломал. — С гримасой на лице он подвигал плечом вверх и вниз. — Есть здесь врач?
  — Врач не поможет… Он умер…
  Они посмотрели на меня. Дилл перестал массировать плечо: «Умер? Умер!» Он бросился вперед и исчез в толпе.
  — Вы говорили, что на него совершено нападение. — Хьюитт с интересом разглядывал меня. — Как это он может быть мертв? Отчего бы он мог умереть?
  — Оттого, что перестал дышать.
  — Арчи, — сказал Вульф своим самым отвратительным тоном. — Прекрати. Вот уже час, как я прошу тебя взять эти растения. Бери их и отвези меня домой.
  — Да, сэр. — Я забрал горшки. — Но я пока не могу уехать. Я ищу.
  — Господи боже, — произнес Хьюитт, — какая катастрофа! Бедняга Дилл… Я должен, извините меня… — И он направился к центральной лестнице.
  В эту минуту я увидел то, что отчасти и предполагал увидеть. Она прошла с другой стороны и тут же исчезла в толпе. Перед глазами мелькнула лишь этикетка Четырнадцатой улицы на воротнике пальто. Поставив горшки на пол, я ринулся за ней. Могу представить выражения, слетевшие с языка Вульфа. Впрочем, меня не слишком беспокоили его страдания — так ему и надо после его идиотской комедии с Хьюиттом. Я оглянулся, чтобы посмотреть, как он пепелит меня взором: он был весь багровый. Держу пари, он сбросил не меньше десяти фунтов.
  Я обогнул какой-то выступ и бросился в противоположный конец павильона. Через минуту я увидел, как она протискивается в толпе, но не счел нужным особо осторожничать. Оказавшись у нее за спиной, я увидел, что голубую сумочку она по-прежнему держит под мышкой. Протянув руку, на которой все еще висело пальто Вульфа, и прикрывшись им, я нежно потянул за уголок. Сумочка подалась, а хозяйка была так увлечена, что и не заметила, как ее сумочка скрылась под попоной моего бегемота. Отступая, я поглядывал на нее и, мысленно аплодируя любителям цветов, выбрался на свободное место.
  Желанное одиночество я обрел за пятицентовик в мужском туалете на втором этаже. На сумочке была монограмма: «РЛ». Внутри, как обычно, носовой платок, пудреница, кошелек и прочая ерунда. На месте было и то, за чем я охотился: ее имя и адрес. Там был конверт, на котором значилось: «Мисс Роз Лэшер, Морроу-стрит, 326, Нью-Йорк», что совпадало с инициалами «РЛ» на сумке. Все это я тщательно переписал в блокнот. В письме от какой-то Эмми объяснялось, почему та не вернула два доллара. Следующая находка превысила все мои ожидания. Это была аккуратно вырезанная и сложенная газетная заметка с изображением Энн и Гарри. Я сложил все обратно в сумку и вернулся на третий этаж. Протиснувшись через толпу, что оказалось совсем не просто, я разыскал Роз Лэшер и положил руку ей на плечо. Она резко повернулась.
  — В чем дело? — Она полоснула меня взглядом.
  — О'кей, сестренка. Это я. Вот ваша сумочка.
  — Моя сумка?
  — Вы уронили ее, и я рисковал жизнью, чтобы вернуть ее вам. Она ведь ваша?
  — Разумеется, моя! — Она выхватила сумку у меня из рук.
  — Скажите «спасибо».
  Она пробормотала что-то невразумительное и перестала обращать на меня внимание. Я взглянул на происходящее. Народу прибавилось еще больше. Содержимое двух радиофицированных полицейских машин толклось за ограждением. Двое в форме наблюдали за врачом, который со стетоскопом в руках присел возле Гарри на корточки. В. Дж. Дилл, держа руки в карманах, стоял рядом с полицейским. Он нервничал. Похоже, что мхом на камнях никто и не думал интересоваться.
  Я выбрался из толпы и поискал глазами Вульфа, его нигде не было. Он исчез. Горшки стояли на полу, а он исчез.
  «Чертов бегемот! — подумал я. — Он заблудится. Его похитят гангстеры. Он рухнет в какую-нибудь яму. Он простудится».
  Спустившись обратно в мужскую уборную, я принялся выкрикивать его имя перед кабинками. И там его не было. Я спустился к главному выходу и добежал до нашей машины. Она была пуста, пошел снег. «Наш крошка Ниро! — в отчаянии думал я. — Он на улице в такой вечер и без пальто! Старый толстый дурак. Он у меня дождется!»
  Был уже шестой час.
  Я остановился и попробовал рассуждать логически: «Он взял такси? Вряд ли. Он терпеть не может такси. Какое желание всего сильнее жгло его, когда я его бросил? Это просто: застрелить меня, сесть где-нибудь и выпить пива. Застрелить меня он не мог, потому что я смылся. Где же он мог отыскать стул?»
  Я заплатил еще четыре монеты, чтобы попасть обратно на выставку, поднялся на один пролет и направился к двери с надписью: «Контора». Вокруг стоял народ. Какой-то тип ухватил меня за рукав, когда я взялся за ручку двери. Это был тот самый седой мужчина, что смотрел вчера на Энн, словно возносил молитвы. Теперь он был взволнован, и его пальцы, сжимавшие мой рукав, дрожали.
  — Я прошу вас, — сказал он, — если вы туда идете, не смогли бы вы передать это мисс Энн Трейси?
  — Разве она здесь?
  — Да, она вошла. Я видел.
  Я взял сложенный листок бумаги и, пообещав передать, открыл дверь в приемную, где сидела женщина с усталым лицом. Я ненавязчиво улыбнулся ей, развернул записку и прочел: «Дорогая дочь! Надеюсь, не случилось ничего серьезного. Если могу чем-нибудь помочь, сообщи. Твой отец». Написано было карандашом на дешевой бумаге. Я сложил записку, подумав, что прежде всего надо будет купить моему тестю новую шляпу.
  — Вам что-нибудь угодно? — весьма скептически поинтересовалась женщина за столом.
  Я сказал, что у меня записка для мисс Энн Трейси. Она открыла было рот, но передумала и кивком указала на соседнюю дверь. Первым, кого я там обнаружил, был Ниро Вульф. Стул под ним почти соответствовал размеру седалища. На подносе стояли четыре пивные бутылки, в руке он держал стакан. Логика непобедима. Напротив Вульфа сидела Энн, а рядом за столом — Льюис Хьюитт. За другим столом быстро писал какой-то незнакомый тип. Еще один стул стоял у окна с Фредом Апдерграфом.
  Вульф видел, как я вошел, но продолжал беседовать с Энн, не глядя на меня:
  — …По причине нервов, да. Однако прежде всего это зависит от содержания кислорода в крови. Самый замечательный пример самообладания я наблюдал в Албании в 1915 году. Его продемонстрировал осел. Я имею в виду четвероногого осла, который…
  Я встал прямо перед ним.
  — Простите, — произнес я ледяным тоном. — Это вам, мисс Трейси. — И протянул записку.
  Она посмотрела сначала на меня, потом на записку. Развернула и прочла.
  — О, — произнесла Энн. Она посмотрела по сторонам. — Где же он?
  — Там, в коридоре.
  — Но я… — ее брови подскочили. — Не передадите ли вы ему… нет… Я сама пойду.
  Она встала и направилась к выходу. Я шагнул, чтобы открыть дверь, и, увидев, что у Хьюитта такое же намерение, опередил его у самой цели. Однако в тот же миг в дверь влетели сразу двое, едва не сбив Энн с ног. Я опять оказался проворнее и поддержал ее под локоть.
  — Виноват, — буркнул вошедший. Он быстро осмотрел комнату и уперся взглядом в Энн. — Это вы Энн Трейси?
  — Это мисс Энн Трейси, — сказал Хьюитт, — и именно так к ней следует обращаться.
  Энн сделала попытку выйти. Мужчина протянул руку, чтобы задержать ее:
  — Куда вы идете?
  — Мне надо увидеться с отцом.
  — Где он?
  Фред Апдерграф ринулся вперед и двинул его в бок.
  — Эй, держитесь повежливее! — зарычал он. — Какое вам дело…
  — Позвольте мне, — вмешался я. — Это инспектор Кремер. — Я указал на другого в дверном проеме: — Сержант Перли Стеббинс.
  — Даже если так, — в голосе Хьюитта звучало недовольство, — вряд ли обязательно удерживать мисс Трейси силой. Она хочет всего лишь поговорить с отцом. Я Льюис Хьюитт, инспектор, могу я просить вас…
  — Где ваш отец?
  — Он за дверью, — ответил за нее я.
  — Иди с ней, Перли. Ладно, мисс Трейси. Прошу вас, возвращайтесь поскорее.
  Перли пошел, наступая ей на пятки. Тем временем ввалился В. Дж. Дилл. Он сжал губы еще плотнее обычного. Не глядя ни на кого, он пересек комнату и уселся у противоположной стены.
  — Привет, Вульф, — сказал Кремер.
  — Как поживаете, инспектор? — С недовольным хрюканьем Вульф поднялся и двинулся к выходу. — Пошли, Арчи. Мы будем только мешать.
  — Нет, — значительно сказал Кремер.
  — Нет? — переспросил Вульф. — Что — нет?
  — Гудвин не помешает. Наоборот. По крайней мере пока я не закончу с ним.
  — Он собирался отвезти меня домой.
  — А теперь он не собирается.
  — Могу я спросить, что все это значит? — Хьюитт все еще был недоволен. — Преследование мисс Трейси… Такое странное обращение…
  — Без сомнения, можете, мистер Хьюитт. Присаживайтесь. — Кремер раскачивался на стуле. — Все садитесь. Сейчас мы… А, мисс Трейси, вы нашли отца? Перли, притащи стул для мисс Трейси. Садитесь, Гудвин.
  — Нет, спасибо. Я нервничаю.
  — Это вы-то?! — прорычал Кремер. — В день, когда вы разнервничаетесь, я побреюсь ножом для масла. Откуда вы узнали, что у того бедняги прострелена верхняя часть черепа, когда говорили со мной по телефону?
  Некоторые из сидящих зашевелились, а Энн нет. Она только вскинула голову, и ноздри ее раздулись — и все. Я восхищался ею все больше.
  — Прострелена! — ахнул Хьюитт.
  А Фред Апдерграф спросил:
  — Это вы о ком?
  — О Гарри Гулде, — сказал я им. И подмигнул Кремеру. — Как видите, я не стал болтать. Приберег это для вас.
  — Откуда вы узнали?
  — О господи! — произнес Хьюитт. Он наполовину привстал, но плюхнулся обратно.
  — Тут не о чем разговаривать, — сказал я. — Я посмотрел ему в лицо и увидел, что он мертв. Пахло порохом. Я увидел дыру у него на лбу, и кровь была разбрызгана повсюду. Он лежал так, что мне не было видно его затылка, но я пощупал и попал в рану пальцем. Кстати, не вздумайте строить версию на том, что на траве возле его колен кровь. Это я вытер руку.
  Энн судорожно сглотнула.
  — Черт тебя побери! — сердито пробурчал Вульф. — Уж я-то мог знать.
  — Почему вы подошли к нему? — строго спросил Кремер. — Вы перелезли через веревки и побежали к нему. Почему вы это сделали?
  — Потому, что он не пошевелился, когда мисс Трейси брызнула на него водой, и еще потому, что я уже прежде заметил, что его нога была неестественно вывернута.
  — А почему вы это заметили?
  — О! — воскликнул я. — Вот тут вы меня поймали. Сдаюсь. Попался-таки в ловушку. Правда, почему кто-то что-то замечает?
  — Особенно такой нервный человек, как вы, — сказал он не без сарказма. — Что вы тут делали? Зачем вы пришли на выставку?
  — Я привез мистера Вульфа.
  — Он приехал по делу?
  — Вы отлично знаете, что нет. Он никогда и никуда по делам не ездит. Он приехал посмотреть цветы.
  — Почему вы оказались именно в этом павильоне?
  — По той же причине, что и все остальные. Посмотреть, как мисс Трейси болтает ногами в бассейне.
  — Вы знали раньше мисс Трейси или Гулда?
  — Нет.
  — А вы, Вульф?
  — Нет, — ответил он.
  Кремер решил подвести черту:
  — Значит, вы почувствовали запах пороха и увидели у него на голове рану. Ну и каким же образом, вы полагаете, его застрелили? Лежа в кустах и целясь между камнями?
  — Побойтесь бога, инспектор! — усмехнулся я. — Если вы не будете осторожны, вы снова поймаете меня. Тогда мне трудно было рассуждать, но теперь прошло больше часа, и я, естественно, кое о чем успел подумать. Так вот. Каждый день в определенное время Гулд ложился отдыхать. Голова его каждый раз находилась в одном и том же положении…
  — Откуда вы знаете?
  — Мистер Вульф посылал меня сюда несколько раз посмотреть на орхидеи. Щель между камнями была всего в восьми-девяти дюймах от головы Гулда. Пристройте ружье, зарядите, прицельтесь как следует и прикройте мхом. Камни и мох приглушают звук выстрела так, что в большом шумном зале его не услышат. А если и услышат, что из того? Привяжите к спусковому крючку веревку. Она должна быть зеленой, чтоб не видно было в траве. Остается в нужное время — что-нибудь между четырьмя и половиной пятого — дернуть за веревку.
  — Как дернуть? Откуда?
  — Это легко можно устроить, — успокоил я его. — Достаточно спрятаться в кустах, а потом выскользнуть через заднюю дверь в коридор. А лучше, если веревка достаточно длинная, пропустить ее под дверью. Тогда можно дергать из коридора — еще безопаснее. А если хотите совсем без риска, привяжите ее к дверной ручке, тогда ее дернет первый же, кто войдет в дверь. А то можно бросить конец веревки в бассейн, разуться и зацепить ее, болтая ногами по воде. Кто заподозрит?
  — Ложь! — вырвалось у Фреда Апдерграфа. Он повернулся ко мне. Его челюсти были сжаты так плотно, словно гусеницы съели лучшие его пионы.
  — Чепуха! — На сей раз это был В. Дж. Дилл, до сих пор не подававший голоса.
  — Мне представляется!.. — с негодованием начал Льюис Хьюитт.
  — Фу, — сказал я. — Тоже мне рыцари. Я не позволил бы тронуть и волоска на ее голове.
  — Неужто вы думаете, что инспектор в это поверит? Я могу представить себе ход его мыслей.
  — Вполне можете! — прорычал Кремер. — Точно так же, как и я — ваших. — Его глаза сузились. — Мы обсудим это позже, когда я закончу с мисс Трейси. Ружье действительно было спрятано в скалах и прикрыто мхом. К спусковому крючку действительно была привязана веревка, и она на самом деле была зеленая, так что вы весьма догадливы.
  — Какой длины веревка?
  — Вполне достаточной. Что вы еще знаете?
  Я покачал головой.
  — Если вы не различаете догадки и умозаключения, построенные на…
  — Что вы еще знаете?
  — Сейчас ничего.
  — Посмотрим. — Кремер огляделся. — Найдется ли здесь комната, где я мог бы побеседовать с мисс Трейси?
  Человек, писавший за столом, встал.
  — Разумеется, инспектор. Сюда, пожалуйста.
  — Кто это?
  — Я Джим Хоули, сотрудник выставки. Думаю, там никого нет. Сейчас взгляну.
  Тут, однако, произошла заминка. Дверь отворилась, и вошла целая делегация из четырех человек. Впереди всех — сыщик, что приехал в машине, следом дама, за ней мой приятель Пит с ничего не выражающим взглядом, замыкал шествие полицейский в форме. На даме было серое пальто, под мышкой она держала голубую кожаную сумку. Но я не стал с нею заговаривать, считая лишним обнаруживать наше старое знакомство.
  Глава 4
  Кремер переключился на вошедших.
  — Раскопали что-нибудь, Мерфи? — осведомился он.
  — Да, сэр. — Сыщик стоял, распрямив плечи. Он явно гордился своей военной выправкой. — Примерно в половине пятого видели, как эта женщина открывала дверь из коридора в павильон Ракера и Дилла.
  — Кто видел?
  — Я, — вступил в разговор Пит.
  — Ваше имя?
  — Пит Аранго. Я работаю в оранжерее Апдерграфа. Вот он, мой хозяин, мистер Апдерграф. Я пошел в коридор, что за павильоном, чтобы взять печенья, и…
  — Чтобы взять что?
  — Печенье. Я всегда ем печенье. В моей служебной комнате в коридоре.
  — О'кей. Вы едите печенье. И что же вы увидели?
  — Увидел, как она открыла ту дверь. В павильон Ракера и Дилла. Потом, когда все это случилось, я вспомнил и сказал полицейскому.
  — Она вошла туда?
  Пит покачал головой:
  — Она увидела меня и захлопнула дверь.
  — Она что-нибудь сказала?
  — Нет, а что ей было говорить?
  — А вы?
  — Нет, я прошел к себе в комнату и взял печенье. А она, верно, ушла, потому что, когда я шел назад, ее уже не было. После того как я вернулся на выставку и увидел, что происходит…
  Кремер повернулся к молодой женщине:
  — Как вас зовут?
  — Не ваше дело! — отрезала она.
  — Так, сэр, — вставил полицейский, — она не желает сотрудничать.
  — Что это вы хотите сказать? — Она казалась возмущенной, но, на мой взгляд, не испуганной. — Правда, я открыла дверь из коридора и заглянула туда. Я попала туда по ошибке и искала выход. И зачем это я должна называть свое имя? Чтобы оно попало в газеты?
  — А почему вы не вышли тем же путем, что вошли?
  — Потому, что я пришла с противоположной стороны и подумала… Эй, привет!
  Все посмотрели в ту же сторону, и этот след привел к Фреду Апдерграфу. Фред покраснел и заливался краской все больше, пока она глядела на него в упор.
  — Ну, — сказал он. Похоже, ему представлялось, будто он сказал нечто существенное.
  — Это были вы, — сказала она. — Стояли там и заглядывали в дверь, когда услышали мои шаги.
  — Конечно, — опомнился Фред. — Конечно, это был я.
  — Дверь к Ракеру и Диллу? — жестко спросил Кремер.
  — Да.
  — Вы тоже искали выход?
  — Нет.
  — А что же вы там искали?
  — Я… — Фред поперхнулся. Он был до того красен, что прямо светился, но вдруг ему явно полегчало. Неизвестно, какая мысль пришла ему в голову и так взбодрила его, но он стал говорить громко, словно хотел, чтобы никто, упаси бог, не пропустил его слова мимо ушей. — Я смотрел на мисс Трейси. Я занимался этим всю неделю. Я — Фред Апдерграф и представляю здесь коллекцию. Я смотрел на мисс Трейси. — Его слова звучали, как гимн.
  Однако на Кремера это не произвело ни малейшего впечатления.
  — Мы поговорим позже, мистер Апдерграф.
  Он повернулся к сержанту:
  — Перли, оставайся здесь с мистером Апдерграфом, Гудвином, этой молодой дамой и Питом. Мерфи, пошли со мной и мисс Трейси. Остальные, если хотят, могут идти.
  — Минуту. — Хьюитт сделал шаг вперед. — Я Льюис Хьюитт.
  — Я уже понял, — заверил его Кремер.
  — Я отвечаю за происходящее в качестве почетного председателя комитета. Ничуть не желая вмешиваться в ваши служебные обязанности, все же считаю, что мисс Трейси, которая еще очень молода, должна быть ограждена от беспокойства.
  — Позвольте мне, Хьюитт. — В. Дж. Дилл встал и вышел вперед. Он обратился к Кремеру: — Я наниматель мисс Трейси. И, полагаю, должен, оберегать ее. Если не возражаете, я пойду с вами.
  Я глядел на Энн, зная по опыту, что легче всего произвести впечатление на женщину, когда она потрясена. Я не мог налюбоваться на то, как хорошо она держится. После четырех дней на публике в качестве звезды выставки цветов, после появления ее снимков в газетах и обеда с Льюисом Хьюиттом, а затем после целого ушата грязи, который готов был на нее вылиться, особенно когда я объяснил, как можно ногой потянуть за веревку, — за все это время она не сделала ничего, что могло бы поколебать мое уважение к ней. Но сейчас она отнюдь не привела меня в восторг. Она вполне могла бы сказать что-нибудь подходящее в том смысле, что, зная свою невиновность, она не нуждается в протекции помешанного на орхидеях миллионера. Однако она невозмутимо смотрела на В. Дж. Дилла, не открывая рта. Я стал подумывать, что либо я не сумел проникнуть в тайные глубины ее души, либо ум ее весьма ограничен. Не поймите меня превратно, я не терял веры окончательно. Даже в этой невозмутимости лицо ее было прекрасно. А за умственной пищей можно в конце концов сходить в библиотеку.
  Кремер заверил Хьюитта и Дилла, что нет никакой надобности защищать Энн, и уже направился с ней и Мерфи к двери, как произошла новая заминка.
  — Мистер Кремер! На минуточку! — Это был голос Вульфа.
  Я подавил улыбку. Разумеется, он будет просить или требовать (смотря что сочтет более действенным), чтобы мне разрешили отвезти его домой. Я надеялся, что Кремер согласится. Тогда мы очутимся в нашем «седане», он начнет бесноваться, а когда кончит, я воткну ему под ребро припасенный кинжал и уж буду его там поворачивать. Такая возможность представляется мне не каждый день.
  Кремер резко повернулся:
  — Что вам еще?
  — Я бы хотел, — сказал Вульф, — закончить наш с мистером Хьюиттом спор об орхидеях.
  — Ну и на здоровье.
  — Но не здесь. Где-нибудь на нейтральной почве. Мы могли бы отыскать свободную комнату.
  — Пожалуйста. Я же сказал, что все остальные свободны.
  — Мистер Гудвин должен присутствовать, чтобы делать записи. Он придет, как только понадобится вам. Вы ведь не можете законно задерживать его без соответствующих документов.
  Кремер раздраженно фыркнул:
  — Ради бога, обсуждайте свои орхидеи. Мне нужно только, чтобы Гудвин появился, когда он мне понадобится.
  Он пересек комнату, и дверь за всеми тремя закрылась. Я смотрел на Вульфа. Перли Стеббинс тоже уставился на него с подозрением. Но мы не произвели на него никакого впечатления. Вульф о чем-то беседовал вполголоса с Льюисом Хьюиттом. Тот, нахмурившись, кивнул без энтузиазма и направился и выходу. Вульф последовал за ним.
  — Пошли, Арчи! — скомандовал он.
  Перли попытался меня задержать:
  — Куда это вы?
  — Там, в конце коридора, есть комната, — ответил Хьюитт.
  Перли это определенно не понравилось. Он даже не улыбнулся, когда я, проходя в дверь, в шутку ткнул его пальцем под ребро.
  Комната, куда мы пришли, оказалась совсем небольшой, с одним окном. В ней только и было, что два маленьких столика да несколько деревянных стульев. Нас ввела туда женщина с печальным лицом. Она включила свет и удалилась. Вульф с сомнением взглянул на хрупкий стул и перевел взгляд на меня, но я сделал вид, будто не заметил, потому что вовсе не собирался хлопотать, устраивая ему сиденье поудобней. Он поджал губы и сел, стараясь, чтобы стул пришелся по центру зада.
  — Присаживайтесь, мистер Хьюитт, — пригласил он. Хьюитт продолжал стоять.
  — Что за дурацкий спектакль? — Он посмотрел на меня, потом на Вульфа. — О чем это столь секретном вы можете мне сообщить?
  — Есть о чем, — сухо произнес Вульф, — уверяю вас.
  — Об орхидеях? Это едва ли сейчас повод…
  — В сторону орхидеи. Об убийстве. Я знаю, кто застрелил этого человека.
  Хьюитт вытаращил глаза:
  — Знаете, кто его застрелил?
  — Да.
  — Но, мой дорогой мистер Вульф, — Хьюитт чувствовал себя неуютно, но был заинтригован, — вряд ли следует обсуждать это со мной. Вам надо обратиться к полиции.
  — Я предпочитаю сначала переговорить с вами. И предлагаю говорить как можно тише. Весьма вероятно, что полицейский подслушивает у двери.
  — Боже, как мелодраматично!
  — Прошу вас, мистер Хьюитт, мелодрама тут ни при чем. Впрочем, пока это только предположения. Я хочу продемонстрировать вам новую точку зрения на смерть Гарри Гулда. Итак, выстрел произвел мой помощник мистер Гудвин — пожалуйста, позвольте мне кончить. Прежде всего установим факты. Так, Арчи?
  Я сел. Мой кинжал, так тщательно припрятанный! Этот толстый дурень обезоружил меня. Я только сказал с досадой:
  — Ну а если я вас опровергну?
  — Не станешь. Во всяком случае не сможешь. Я видел, как ты отрывал от нее веревку. Должен заметить, однако, что свой спектакль ты разыграл удовлетворительно. Со всех точек зрения. Я прозевал только одну деталь — дернул ли ты, когда ее поднимал?
  — Что за чертовщина здесь происходит?! — невежливо завопил Хьюитт. — Вы что, в самом деле?..
  — Я прошу вас, мистер Хьюитт. Не кричите так. Я обрисовал ситуацию предельно кратко.
  — Да, дернул, — ответил я. — Мне пришлось сделать небольшой рывок. Тогда я не обратил внимания, потому что был зол, как черт.
  Вульф кивнул:
  — Я знал, что ты злишься. Я опишу все мистеру Кремеру так: Льюис Хьюитт сказал, что потерял трость. Чуть позже в коридоре на третьем этаже мы обнаружили эту трость на полу. Ее ручка была просунута под дверь в павильон Ракера и Дилла. Это было в двадцать минут пятого. Мистер Гудвин поднял трость, сделав при этом рывок. Он называет его слабым, но он весьма силен физически и был к тому же расстроен в тот момент. К рукояти трости был привязан кусок зеленой веревки, который Гудвин выбросил, прежде чем передать трость хозяину.
  — Я не заметил никакой веревки, — вмешался Хьюитт.
  — Весьма возможно, — допустил Вульф. — Люди, которым богатство достается в наследство, не дают себе труда замечать что-либо. Ее видел мистер Гудвин, ее видел я, а он почувствовал рывок. В тот момент, несомненно, и произошел выстрел, а веревка оборвалась. Так я и доложу мистеру Кремеру, ибо таковы факты.
  — Но я говорю вам, что не видел никакой веревки!
  — Но мы-то видели. Кстати, понизьте голос, мистер Хьюитт. Мистер Гудвин держал ее в руках. Надеюсь, вы не думаете, что мы все это выдумали?
  — Да нет. — Хьюитт взглянул на дверь, на меня, потом снова на Вульфа. — Нет, я не подозреваю вас. Но это непостижимо. — Он вдруг замер. — Что это?
  — Веревка, — сказал Вульф.
  Этот сукин сын вытащил ее из кармана пиджака. Я взял ее в руки. Это была та самая веревка.
  — Черт побери, — сказал я и сел. Хьюитт тоже. Очевидно, он размышлял, что бы ему предпринять.
  — Вы, мистер Дилл, и мистер Гудвин, — начал Вульф, — оставили меня там. Оставили меня стоять одного. Арчи бросил горшки с хазеллиями на полу — кстати, у меня есть и получше, много лучше, я сам растил их. В какой-то момент я стал рассуждать, что, учитывая ситуацию, весьма примечательно. Не могу утверждать, что предвидел абсолютно все, но кое-какие соображения заставили меня отправиться в коридор, найти там этот кусок веревки и забрать его с собой. Это, вне всякого сомнения, та самая веревка, что была привязана к вашей трости. Сравнив ее с веревкой, привязанной к ружью, мистер Кремер легко превратит наши догадки в уверенность. Точнее, он сможет сделать это, если я передам ему веревку. Вы полагаете, я так и должен поступить?
  — О господи, — пробормотал Хьюитт, — моя трость. Боже, да вы отдаете себе отчет? Это же моя трость!
  — Совершенно верно, — согласился Вульф. — Не говорите так громко. Я отдаю себе отчет. Мысль использовать вашу трость скорее всего пришла преступнику случайно. Он увидел ее там, где вы ее потеряли, и, вероятно, счел весьма удобным привязать к ней веревку и оставить лежать под дверью, пока первый, кто пойдет по коридору, не подберет ее. Если бы никого не оказалось, он сделал бы это сам. Представляю, как эта история будет выглядеть в газетах! Не думаю, чтобы вас официально заподозрили в соучастии, но публика, по крайней мере часть ее, не так вдумчива, как мистер Кремер.
  — О господи, — пробормотал Хьюитт. Он сжимал и разжимал пальцы. — Это ужасно.
  — Ну, я бы не сказал «ужасно». Неприятно.
  — Нет, ужасно. Для меня, Хьюитта.
  — Ну разве что для Хьюитта, — решил быть покладистым Вульф. — Тем больше у вас причин заинтересоваться моим предложением. Я хочу эти орхидеи. Все три.
  Ситуация изменилась, и это сразу же отразилось на физиономии Хьюитта. Прежде угроза висела лишь над его спокойствием и репутацией, ну в крайнем случае над его свободой и жизнью. Теперь же она затронула нечто большее — его собственность. И это легло тяжелым камнем на его сердце. Он попытался пробуравить Вульфа взглядом.
  — Ясно, — прошипел он. — Вот как обстоит дело. Короче говоря, шантаж. Ну нет, на это я не пойду.
  Вульф пожал плечами:
  — Не желаете?
  — Нет.
  — Прекрасно. Я не получу орхидей, зато буду избавлен от беспокойства. Арчи, позови мистера Кремера. Передай ему, что по важному делу. Я не желаю сидеть на этом проклятом стуле ни одной лишней минуты.
  Я поднялся и не торопясь направился к двери. Я знал, что произойдет, потому что Хьюитт молчал. Это было соревнование, у кого крепче нервы.
  — Шантаж, — произнес Хьюитт сквозь зубы.
  — Иди, Арчи.
  Я взялся за ручку двери.
  — Подождите! — не выдержал Хьюитт.
  Я повернулся, но дверную ручку не выпускал.
  — Одну, — предложил Хьюитт. — Выбирайте любую.
  Я вернулся и сел. Вульф вздохнул и покачал головой.
  — Все три. Я не стану торговаться. Я собираюсь их честно заработать. Можете называть это шантажом, если вам нравится. Но войдите в мое положение. Возможно, что как раз доказательство, которое я скрываю, для мистера Кремера стало бы решающим. И я вовсе не собираюсь становиться укрывателем убийцы. Если я помешаю розыску, то должен буду найти убийцу сам и, больше того, отыскать другое доказательство, уличающее его. Если мне это не удастся, я вынужден буду во всем признаться Кремеру, а это вызовет взрыв. Кроме того, мне придется вернуть вам растения. Следовательно, я не имею права потерпеть неудачу.
  — Две, — сказал Хьюитт. — Две, и они будут доставлены вам, когда вы выполните принятое обязательство.
  — Нет, — возразил Вульф. — Все три, и я возьму их с собой сейчас. Я не могу положиться на вас. Ведь если окажется, что убили вы, вас придется арестовать, и я уже не получу их.
  — Вы же не хотите ска… — Глаза Хьюитта сделались квадратными. — Как вы смеете предполагать?!
  — Ничуть. Я ничего не предполагаю. Просто взвешиваю обстоятельства. И был бы дураком, если бы этого не делал. — Вульф ухватился за край стола и с облегчением отодрал себя от хлипкого сиденья. — Я еду домой. Там хотя бы есть пригодные для сидения стулья. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы я мог взять их с собой.
  Последний козырь я, правда, еще сберег, хотя кинжалом, который припас для Вульфа, он поразил Хьюитта. Возможность пустить его в игру появилась у меня, когда мы вернулись в прежнюю комнату. Там Вульф пригласил всех присутствующих завтра на ленч. Во всяком случае Дилла и Апдерграфа. Я это слышал своими ушами. Вероятно, он собирался весь вечер размышлять над этим случаем, чтобы во время ленча объявить результаты. Хьюитт отказался от моего предложения помочь ему спустить вниз орхидеи. Мне показалось, что я перестал ему нравиться.
  Покончив с церемонией приглашения, Вульф преспокойно без стука отворил дверь, за которой были Кремер и Энн, и скрылся в той комнате.
  Я подошел к Перли Стеббинсу, восседавшему возле выхода, и дружески приветствовал его. Он всегда чувствовал себя неуютно со мной или с Вульфом, а наше одновременное присутствие и вовсе выбило его из колеи. Скользнув по мне взглядом, он испустил глубокий вздох.
  — Гляди-ка, Перли, — обратился я к нему сердечно. — Тут есть кого взять на заметку. Вон ту даму.
  Она сидела в дальнем углу, все еще держа на коленях пальто, и с голубой сумочкой под мышкой.
  — Она китайская шпионка. Это точно. И я — тоже. Мы засланы сюда Ху Флунг Дунгом. Если не веришь, послушай наш зашифрованный разговор.
  — Ступай к черту, — предложил мне Перли.
  — Не веришь? Ну так увидишь сам. — Я продефилировал через комнату и остановился перед нею, но так, чтобы Перли не мог видеть ее лица. — Привет, добрый старый друг, — сказал я не слишком громко.
  — У вас нервы разгулялись, — заметила она. — Успокойтесь.
  — Нервы? У меня?
  — Успокойтесь. «Добрый старый друг!» Я никогда не видела вас прежде.
  — Ага! — Я улыбнулся ей. — Никогда в жизни. Если я скажу им, что видел вас тогда в коридоре около половины четвертого, они мне поверят. Не думайте, что нет. А вам придется начинать сначала сказку про то, как вы в половине четвертого забрели в коридор по ошибке и искали выход. А теперь понизьте голос и следите за своим лицом.
  Ее пальцы под пальто судорожно сжались:
  — Чего вам от меня надо?
  — Я хочу узнать вас получше. Через минуту я должен уехать, чтобы отвезти домой моего хозяина, но скоро вернусь для маленького разговора с инспектором. Затем я отправлюсь в кино на Большом центральном проспекте, а вы будете ждать меня там в последнем ряду. Идет?
  — Да.
  — Без обмана?
  — Да.
  — Это лучше для вас. Если придете, то я соглашусь, что вы никогда не видели меня раньше. Когда выйдете отсюда, за вами могут следить. Постарайтесь не спугнуть их. Мы примем меры, когда будем выходить из кино. Все понятно?
  — Да.
  — Годится. Положитесь на меня, и вы будете прикалывать к платью черные орхидеи.
  Я направился было обратно к Перли, чтобы рассеять подозрения, если они у него возникли, но тут отворилась дверь, вплыл Вульф, и Кремер объявил с порога:
  — Перли! Гудвин отвезет мистера Вульфа домой и вернется через полчаса.
  — Пошли, Арчи! — скомандовал Вульф.
  Мы подождали в дверях, пока не появился Льюис Хьюитт с орхидеями в вытянутых руках. Передача их обошлась без особых церемоний, и мы ушли.
  Глава 5
  Мы добрались до места, где я припарковал наш «седан» Вульф водворился на заднее сиденье — это, между прочим, довольно серьезная операция, — и я установил ящик с горшками у него в ногах. Через десять минут мы остановились у нашего серого особняка на Тридцать пятой улице, вблизи реки. Вздох, который испустил Вульф, когда поместил свои габариты в изготовленное по специальному заказу кресло, мог бы составить рекорд по глубине и продолжительности.
  — Тебе лучше сейчас же вернуться, — сказал он. — Мне очень жаль, но я дал обещание мистеру Кремеру. Теодор позаботится о растениях. Если сможешь, приезжай к обеду. У нас будут фаршированные колбаски. — Он просто источал мед.
  — Я не давал Кремеру никакого обещания, — возразил я.
  — Ну! — Он ткнул в мою сторону пальцем. — Арчи! Пожалуйста, без выкрутасов.
  — Посмотрим. Мне нужно освежиться.
  Я спустился в кухню и умял две пачки крекеров с молоком, болтая с Фрицем и вдыхая запах колбасок, которые тот начинял фаршем. Есть крекеры и нюхать Фрицевы колбаски — все равно что обнимать за талию провинциальную девчонку, глядя, как на экране нагнетает страсти кинозвезда. Я попросил Фрица оставить мне немножко, если задержусь, и уехал.
  Когда я входил в контору выставки, было семь пятнадцать. Пришло еще человек десять, в основном мне не знакомых. В. Дж. Дилл и Льюис Хьюитт сидели на прежних местах. Апдерграфа и Энн не было видно. Исчезла и девица, которой я назначил свидание. Тут как раз из внутренней комнаты вышел Пит Аранго, и Перли сделал мне знак заходить. Кремер сидел там в обществе Мерфи и еще какого-то незнакомого сыщика. Мерфи стенографировал. Его потухшая сигара была изжевана до половины, и вид у него был отнюдь не праздничный.
  — Ну а теперь, — сказал я, усаживаясь, с широкой улыбкой, — чем могу вам помочь?
  — Идите служить в цирк, — предложил мне Кремер. — О господи, вы станете паясничать и на собственных похоронах. Какого черта вы рыскали здесь целую неделю?
  Получив полную порцию «что?» «почему?» и «когда?», я дал Мерфи возможность заполнить моими ответами четыре страницы блокнота. Я мечтал об одном: поскорее освободиться и бежать на свидание, но мы все топтались вокруг да около. Вдруг отворилась дверь, и на пороге появился низенький сыщик с приплюснутым носом.
  Кремер заорал на него:
  — Какого черта ты вернулся?!
  Рот недомерка открылся и захлопнулся. Ему явно не хотелось выкладывать то, из-за чего он явился. Со второй попытки, однако, ему это удалось.
  — Я потерял ее.
  Кремер, казалось, утратил дар речи.
  — Я тут не виноват, — начал недомерок. — Клянусь, что это так, инспектор. Проклятое метро. Остановился радиальный поезд, она отошла, как будто ждет экспресса, а в последнюю минуту как вскочит в вагон…
  — Ладно, — сказал Кремер, — придержи язык. Меня интересует вот что: ее имя и адрес.
  Мерфи полистал блокнот:
  — Руби Лоусон. Сэлливан-стрит, 114.
  Сыщик недомерок вынул свою записную книжку и сделал пометки.
  — Не думаю, что она это нарочно, — сказал он. — По-моему, она просто передумала в последнюю минуту.
  — Ты думаешь? Ты сказал, что ты — думаешь?
  — Да, инспектор, я…
  — Убирайся! Возьми себе напарником Дорси, отправляйтесь по этому адресу и разыщите ее. Задерживать не надо. Просто следите. И, ради бога, не думайте. Сама мысль, что вы думаете, мне отвратительна.
  Мыслитель убрался. Мне, понятно, тоже не терпелось уйти, а потому я уселся поудобнее, положил ногу на ногу и начал:
  — Знаете, когда я слежу за кем-то и он спускается в метро, я обычно…
  — Можете идти, — отрезал Кремер. — Ступайте. Если вы, избави боже, понадобитесь, я знаю, где вас искать.
  — Но я думал…
  — Сказано, идите!
  Я лениво поднялся, неторопливо двинулся к выходу и, проходя через другую комнату, по-дружески перекинулся парой слов с Перли. Но, оказавшись на лестнице, прибавил шагу. Было сто против одного, что она меня надует, но я все равно помчался к кинотеатру, опустил монету и вошел. В последнем ряду ее не было, и я не стал тратить время, осматривая другие ряды. Раз она назвала Кремеру вымышленные адрес и имя, да еще так ловко, что оно совпадало с монограммой «РЛ» у нее на сумке, можно было предположить, что она не станет дожидаться, пока трава вырастет у нее под ногами. В коридоре под лампой я быстро проглядел свою записную книжку, взвесил возможности метро, но, так и не сумев пересилить отвращение к нему, помчался к Сорок шестой улице, где оставил машину.
  Недоверие к метро чуть не сыграло со мной злую шутку, потому что центр в этот час совершенно забит. Но ближе к окраинам я мог ехать в свое удовольствие.
  Фасад дома номер 326 по Морроу-стрит в южном конце Гринич-Виллидж не красили, судя по всему, уже много лет. Над входом в подъезд висели две лампы в черной металлической оправе. Горела только одна. Я остановил машину напротив и взбежал по ступенькам. В вестибюле — привычная шеренга почтовых ящиков и звонков. Под одним висела карточка с надписью: «Лэшер». Все сошлось. Но вот что было занятно: на той же карточке, повыше «Лэшер», была напечатана еще одна фамилия — Гулд. Я, наклонившись, разглядывал ее, как вдруг отворилась внутренняя дверь. На пороге стояла она.
  Стало ясно, что моя неприязнь к метро действительно могла меня крупно подвести. В руках у девицы была дорожная сумка. Чемодан, чтобы не мешал открывать дверь, она поставила на пол.
  — Разрешите мне, — сказал я, потянувшись к чемодану, — на вид он тяжелый.
  Она бросила на меня взгляд, полный ненависти, пнула чемодан ногой и, усевшись на него, разревелась. Она рыдала, не закрывая лицо руками.
  Я немного подождал.
  — Послушайте, — сказал я наконец, — вы загораживаете дорогу — может быть, кто захочет войти или выйти. Давайте возьмем эти вещи.
  — Вы негодяй, — с плачем вырвалось у нее, — мерзавец!
  — Нет, — мягко возразил я. — Нет, сестричка. Вы надули меня. Я был уязвлен. — Я поднял сумку, которую она уронила. — Пошли.
  — Он мертв, — сказала она, не заботясь о таких пустяках, как слезы, — он мертв, не так ли? Есть у кого-нибудь сердце? Я еще должна сидеть тут и изображать… — Она остановилась, закусив губу, потом вскочила и набросилась на меня.
  — Кто вы такой, собственно говоря? Откуда вы меня знаете? Как вы попали сюда так быстро? Вы ищейка, вот вы кто, грязная ищейка!
  — Нет. — Я взял ее за руку. — Если вы имеете в виду официальную службу, то нет. Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у Ниро Вульфа. Моя машина у дверей, и сейчас я отвезу вас к Вульфу для небольшого разговора. Его сердце — одно из самых больших в мире, оно помещается в тонне жира.
  Она не удержалась и улыбнулась. Потом снова начала плакать, и во время этого потопа я взял чемодан и сумку, вывел ее на улицу и усадил в машину. Она проплакала всю дорогу до Тридцать пятой улицы, и мне пришлось одолжить ей носовой платок.
  Сгибаясь под тяжестью багажа, я вынужден был позвонить, чтобы Фриц открыл нам. Он помог ей снять пальто так же почтительно, как фамильный швейцар помогает герцогине Виндзорской. Это одна из привычек Фрица, ибо для него каждое создание в юбке — истинная леди.
  — Мистер Вульф обедает, — объявил он.
  — Еще бы ему не обедать. Проводи мисс Лэшер в контору.
  Я отнес багаж в столовую, поставил его у стены и подошел к столу. Вульф сидел там, и воздух вокруг него был напоен блаженством. Он перевел взгляд с меня на чемодан:
  — В чем дело? Это не твой чемодан.
  — Нет, сэр, — согласился я. — Он принадлежит особе по имени Роз Лэшер, которую я привез и которая может помочь вам не упустить эти орхидеи. Я подожду с ней в конторе?
  — Ты голоден? Приведи ее сюда. У нас хватит.
  Я сходил за Роз. Она перестала плакать, но вид у нее был пренесчастный.
  — Мисс Лэшер, — обратился я к ней, — это Ниро Вульф. Он никогда не говорит о делах за столом, поэтому мы сначала поедим, а потом все обсудим, — и предложил ей стул.
  — Я не хочу есть, — сказала она слабым голосом. — Я просто не могу есть.
  Она за милую душу съела семь колбасок, и они ничуть не помешали ее горю. Колбаски Фрица могли бы сделать гурманом даже Махатму Ганди.
  Глава 6
  — А теперь, — задал вопрос Вульф, — объясни мне, зачем здесь мисс Лэшер?
  Покончив с обедом, мы расположились в конторе. Вульф восседал у себя за столом, скрестив пальцы на усыпальнице колбасок, которую в данный момент представляло собой его брюхо. Глаза его были полузакрыты. Я сидел за своим столом, а Роз — в красном кожаном кресле напротив Вульфа. Судя по выражению ее лица, обед нас не сблизил.
  Я быстро и полно изложил подробности.
  — Так-так, — Вульф приподнял голову на одну шестнадцатую дюйма, — удовлетворительно, Арчи. — Голова его снова повернулась. — Мисс Лэшер, у вас, вероятно много чего накопилось. Говорите, прошу вас.
  — О чем говорить? — спросила она угрюмо.
  — Начните с конца. Где вы там прятались в коридоре с половины четвертого до половины пятого, кого и что видели?
  — Я не пряталась. Я вышла и вошла снова, и тогда уже увидела, как этот тип открыл дверь. Потом я ушла…
  — Нет. Так дело не пойдет. Вы хотели перехватить мистера Гулда, когда он выйдет. И вы спрятались. Полиции наверняка не понравится, что вы солгали им да еще продиктовали фальшивое имя и фальшивый адрес, а затем сбежали. Я могу не ставить их в известность, но при условии, что вы скажете мне правду.
  — Я вовсе не сбежала. Просто я собиралась навестить подругу.
  Выкурить ее из норы — вот это была работа! Она выворачивалась целых десять минут, не обращая ровно никакого внимания на то, что говорил ей Вульф. В результате мне пришлось перетащить багаж в контору и вскрыть его, выудив ключи у нее из сумочки. На мгновение мне показалось, что сейчас она кинется на меня с кулаками, но она передумала и сидела неподвижно, только буравила меня глазами.
  Я перебирал вещи вдумчиво и методично. Когда я кончил, в чемодане остались дамские принадлежности, в основном интимного свойства, а на столе Вульфа высилась куча отнюдь не дамских. Рубашки, галстуки, три фотографии Гарри Гулда, пачка писем, перевязанная бечевкой, верхнее из которых было адресовано самой Роз, и большой заклеенный конверт. Я вскрыл его и вынул содержимое. Там было всего два предмета, но ни один из них не заставил радостно подпрыгнуть мое сердце. Первый оказался счетом из «Гаража Нельсона, Саламанка, штат Нью-Йорк». Судя по характеру ремонта, машина имела крупный разговор с телеграфным столбом. Кроме того, там лежали вырезки из «Журнала садовода», которые я опознал по бумаге и набору. Сверху лежала статья Льюиса Хьюитта «Пожелтение Курума в Америке». Я поднял брови и передал ее Вульфу. Тут я заметил, что поначалу пропустил кое-что написанное карандашом на обороте счета. Всмотревшись, я прочел имя: «Пит Аранго». Красивый мелкий почерк был совсем не похож на тот, каким заполняли лицевую сторону. Еще один образчик той же каллиграфии красовался на конверте, адресованном Роз Лэшер. Не колеблясь, я развязал бечевку и обнаружил, что письмо было подписано Гарри.
  Я передал его Вульфу. Тот внимательно просмотрел письмо.
  — Вот это заинтересует полицию! — Он удовлетворенно хмыкнул и перевел взгляд на Роз. — Это заинтересует их даже больше, чем ваш рассказ.
  — Нет! — закричала она. Ее голос звенел. — Вы не станете, ради бога, вы не должны!..
  — Где вы прятались в коридоре?
  Вот тут ее и прорвало. Да, она там пряталась с того самого момента, когда я ее увидел, до того, как, приоткрыв дверь, она заглянула в павильон. Она пряталась за упаковочными ящиками у задней стены. Поднявшаяся суматоха ее встревожила, и она выскользнула из коридора в главный зал, где стала протискиваться через толпу. Тут я и вернул ей сумочку, которую она как-то обронила.
  Что или кого она видела, пока пряталась? Ничего. Несколько человек проходили мимо. Она никого не запомнила, кроме Фреда Апдерграфа.
  Это была явная ложь. Она никак не могла не видеть меня с Вульфом и Хьюиттом, когда мы шли и подняли трость. Трость лежала как раз под дверью, за которой она следила. Не могла она не видеть и того, кто оставил трость. Он ведь остановился, чтобы привязать веревку, к тому же еще надо было приоткрыть дверь.
  На мой взгляд, Вульф оказался в дурацком положении. Он и не думал упомянуть о трости. Неужели он ждал, что она сама о ней невзначай сболтнет, а заодно и о том, кто ее оставил?
  Ясно, он ждал. Но она этого не сделала и снова замолчала. Никогда еще, по-моему, Вульф не тратил столько сил, чтобы остаться на том же месте. В конце концов он сделал вид, будто набирает номер Кремера, но даже это ни к чему не привело. Тогда он позвонил Фрицу и попросил пива.
  В эту минуту зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал знакомый голос:
  — Арчи? Это Сол Пензер. Могу я поговорить с мистером Вульфом?
  Вульф взял трубку у себя на столе, и я узнал, что, пока меня не было, он связался с Солом и послал его на выставку. Выслушав отчет, Вульф велел Солу все бросить и приехать сюда. Повесив трубку, он откинулся на стуле и принялся бесцеремонно разглядывать Роз.
  — Это звонил человек, — сказал он, — которого я посылал собирать информацию о мистере Гулде. Я бы предпочел, однако, получить ее от вас. Могу позволить вам до завтра покопаться в памяти относительно виденного в коридоре, но о нем вы расскажете мне теперь. Впереди у нас вся ночь. Как давно вы его знали?
  — Около двух лет, — угрюмо сказала она.
  — Вы его жена… то есть его вдова?
  Она вспыхнула, и губы ее дрогнули.
  — Нет. Он говорил, что он не из тех, кто женится. Так он говорил.
  — Но он жил на Морроу-стрит вместе с вами?
  — Нет. Он только приходил туда. У него была комната в одном из желтых домов Дилла на Лонг-Айленде. Никто никогда не знал о Морроу-стрит. — Она подалась вперед, сверкая глазами, чем немало удивила меня. — И никто не должен знать, слышите?! Никто, пока я жива!
  — У вас есть родственники на Лонг-Айленде? Кто-нибудь из ваших живет там?
  — Не ваше дело!
  — Возможно, что и не мое, — согласился Вульф. — Не хотелось бы мне, чтобы оно было моим. Когда и где вы познакомились с мистером Гулдом?
  Она плотно закрыла рот.
  — Ну, давайте, — жестко сказал Вульф. — Не раздражайте меня без нужды. В следующий раз, когда я попрошу мистера Гудвина соединить меня с инспектором, это будет взаправду.
  Она сглотнула.
  — Я работала в магазине в Ричдейле, и он… в общем мы познакомились там. Это было почти два года назад, он работал тогда у Хьюитта.
  — Вы имеете в виду Льюиса Хьюитта?
  — Да.
  — Ясно. Чем он там занимался?
  — Он был садовником. Иногда выполнял обязанности шофера. Потом его уволили. Он всегда говорил, что ушел сам, но его уволили.
  — Когда это случилось?
  — Уже больше года. Позапрошлой зимой, вот когда. Он был прекрасный садовник и скоро получил место у Дилла. Это примерно в двух милях по другую сторону от Ричдейла. Переехал туда жить.
  — И вы жили там вместе с ним?
  — Я? — Она смотрела с изумлением и обидой. — Конечно, нет. Я жила дома!
  — Прошу прощения. Сколько времени вы живете в квартире на Морроу-стрит?
  Она снова замолчала.
  — Ну же, мисс Лэшер. Я ведь могу узнать и у консьержки.
  — Послушайте, — сказала она, — в Гарри Гулде не было ничего хорошего. Никогда. Я всегда знала это. Но беда в том, что если раз начнешь, то уже не можешь остановиться, даже если знаешь, что он не подарок. Что-то в нем было. Он всегда говорил, что он не из тех, кто женится, но, когда он как-то привез меня на Морроу-стрит — это было в прошлом июне — и сказал, что снял квартиру, было похоже, что ему захотелось иметь дом и, может быть, пожениться когда-нибудь потом. Поэтому я уволилась и переселилась туда. С тех пор я там и живу. Около девяти месяцев. Сначала что-то меня тревожило, а потом это прошло. Денег было не слишком много, но хватало. Позже я снова начала волноваться из-за денег. Не знаю, откуда он брал их.
  Она выпустила пары, и машина понеслась. Вульф сидел и слушал.
  — Он приехал как-то вечером — обычно бывал четыре или пять вечеров в неделю — это было в декабре, незадолго до рождества. И у него было больше тысячи долларов. Он не позволил мне пересчитать их — может, там было даже две или три тысячи. Купил мне часы, и все было прекрасно, но эти деньги беспокоили меня. Потом он изменился и стал приходить реже. А с месяц назад сказал, что собирается жениться…
  — Не на вас? — спросил Вульф.
  — О! Нет, — быстро отозвалась она. — На мне? Нет, как вы могли бы догадаться. Но он не сказал, кто она. И у него по-прежнему появлялись деньги. Он мне их больше не показывал, но я несколько раз заглядывала ночью в его карманы. У него была чековая книжка больше чем на три тысячи и множество счетов. Вчера я увидела в газете его фотографию с той девушкой. Он мне ничего не говорил об этом, буквально ни слова. И не приходил на Морроу-стрит уже целую неделю. Вот почему я сегодня пошла посмотреть на них. Когда я увидела их вместе, мне захотелось его убить. Я просто говорю вам — мне захотелось его убить.
  — Но вы этого не сделали, — пробормотал Вульф.
  Все мускулы на ее лице задвигались:
  — Я хотела!
  — Но ведь не сделали?
  — Нет, — призналась она.
  — Ну а кто-то сделал, — сказал Вульф шелковым голосом. — Его убили. И вы, естественно, должны сочувствовать нашим стараниям найти убийцу. Вы, естественно, собираетесь помочь нам.
  — Не собираюсь!
  — Но, моя дорогая мисс Лэшер…
  — Я совсем не «ваша дорогая мисс Лэшер». — Она перегнулась через подлокотник. — Я знаю, кто я. Я идиотка, вот кто. Но не совсем уж недоразвитая — ясно? Кто убил, не знаю. Может, вы, а может, этот десятицентовый Кларк Гейбл, что сидит тут и воображает себя страшно ловким. Кто бы это ни был, я не знаю и не собираюсь узнавать. Меня интересует только одно: мои родные ничего не должны знать обо всем этом. Если они узнают, им останется только похоронить меня.
  Она выпрямилась.
  — Это дело моей чести, — сказала она. — Семейная честь.
  Она так и заявила, прямо как в кино. Я был почти уверен, что это из какого-то фильма, учитывая ее дешевую реплику насчет десятицентового Кларка Гейбла. Вряд ли кто может сказать, что я похож на киноактера, но уж если так, то скорее на Гарри Купера, чем на Кларка Гейбла.
  Да, так она и заявила, и, похоже, искренне, потому что, сколько Вульф ни бился, ему ничего больше не удалось из нее вытянуть. Она не знала, ни за что Гарри уволили от Хьюитта, ни откуда взялось его внезапное богатство, ни зачем он так аккуратно сохранил счет из гаража, ни почему интересовался пожелтением Курума (о таком она вообще никогда не слышала). В довершение всего она так и не пожелала вспомнить, кого еще видела в коридоре. Вульф все нажимал, вид у нее был усталый.
  Около одиннадцати пришлось сделать перерыв, потому что пришел Сол Пензер. Я впустил его и провел в контору. Быстро взглянув острыми серыми глазами, Сол отправил портрет Роз в свою мысленную картинную галерею. Он встал у стены в своем поношенном коричневом костюме — Сол никогда не носит пальто — и с коричневой кепкой в руке. Его можно было принять за скромного ветерана, хотя Сол владел двумя домами в Бруклине и слыл лучшей ищейкой на всем западном побережье.
  — Мисс Роз Лэшер — мистер Сол Пензер, — представил их Вульф. — Арчи, дай мне атлас.
  Я пожал плечами. Одним из его любимых способов коротать время было разглядывание атласа — но в такой компании? Бормоча: «Мне нет до этого дела», я передал ему атлас и уселся на место. Он совершал свое мысленное путешествие. Вскоре он отложил атлас и обратился к Роз.
  — Мистер Гулд бывал когда-нибудь в Саламанке, штат Нью-Йорк?
  Она ответила, что не знает…
  — Письма, Арчи! — скомандовал Вульф.
  Я взял пачку писем, передал ему половину, а половину начал просматривать сам. Уже почти дошел до конца, когда Вульф удовлетворенно засопел:
  — Вот открытка, которую он послал вам из Саламанки 14 декабря 1940 года. Тут изображена публичная библиотека. Он пишет «Вернусь завтра или послезавтра. Люблю и целую. Гарри».
  — Теперь я припоминаю, что он был там, — мрачно согласилась Роз.
  — Арчи, дай Солу сто долларов. — Вульф вручил Солу открытку и счет из гаража. — Отправляйся в Саламанку. Самолетом до Буффало, а там наймешь машину. Ты знаешь, как выглядел Гарри Гулд?
  — Да, сэр.
  — Никому никакой информации — ну, не мне тебя учить. Поезжай туда и разузнай все, что сможешь. Как приедешь, позвони.
  — Хорошо, сэр. Могу я, если понадобиться, заплатить за сведения?
  — Без сомнения, — скорчил гримасу Вульф. — Я хочу получить все, что только возможно. Дай ему двести, Арчи.
  Я отсчитал из сейфа десять двадцаток, Сол спрятал их в карман и ушел, как всегда не задавая глупых вопросов.
  Позвонив, чтобы принесли пива, Вульф продолжал разговор. Десять минут он пытался заставить ее вспомнить, зачем Гарри ездил в Саламанку. Потом вернулся к прежним вопросам, но не прямо, а со своими обычными шуточками. Он обсуждал с ней кулинарные рецепты, расспрашивал о способностях Гарри как садовника, о его зарплате, об отношениях с Хьюиттом и Диллом, о привычках записывать всю эту дребедень и отнюдь не дрожал от возбуждения. Я знал, что таким образом Вульф постепенно накопит множество фактов, которые она выболтает, не подозревая об этом. Но среди них не будет тех, которые нам всего нужнее, а именно, кого она видела в коридоре. В теперешнем положении мы не могли передать ее полиции, даже если бы хотели, из опасности, что Кремер своими методами заставит ее говорить. А если он узнает об эпизоде с тростью, то может все испортить. Да мне и не хотелось отдавать ее на растерзание, несмотря на ее плоскую остроту о Кларке Гейбле.
  Было слегка за полночь, когда в дверь снова позвонили. Я пошел открывать и был неприятно удивлен. На пороге стоял Джонни Кимс. Я никогда не обижал ребят, которых мы нанимали для работы по делу, и никогда в сущности не обижал Джонни, но он пытался нанести мне удар из-за угла, лелея мечту попасть на мое место. Так что при виде его я не испытал желания запрыгать от восторга. Однако потом и вправду чуть не запрыгал, когда разглядел, кого он привел.
  За его спиной стояла Энн Трейси. А за нею — Фред Апдерграф.
  — Приветствую вас, — стараясь сдерживать чувства, произнес я, когда они вошли. А этот тупица сказал: — Сюда, мисс Трейси, — и направился с нею в контору.
  Я преградил ему дорогу.
  — Когда-нибудь, — строго сказал я, — ты прищемишь себе нос. Подожди в прихожей.
  Он улыбнулся своей противной улыбкой. Я запер входную дверь и поднялся к Вульфу.
  — Я и не знал, что вы тут вызвали целую армию, пока меня не было. Гости: парень, который хочет занять мое место (и я ему его уступлю когда угодно), моя будущая супруга и обаятельный молодой человек с серьезным подбородком.
  — А-а, — протянул Вульф. — Это похоже на Джонни. Он должен был позвонить. — Откинувшись на спинку, он хмыкнул. Потом посмотрел на Роз и пожевал губами. — Приведи их сюда.
  — Но… — начала Роз, вставая.
  — Все будет в порядке, — успокоил он ее.
  Я вовсе не был уверен, что все будет в порядке, но это был Вульф, и ему, а не мне, понадобились черные орхидеи, поэтому я повиновался и ввел посетителей. Джонни, джентльмен до мозга костей, пропустил Энн и Фреда вперед. Она остановилась посреди комнаты.
  — Как поживаете? — вежливо осведомился Вульф. — Простите, что я не встаю, я вообще редко это делаю. Разрешите познакомить вас. Мисс Роз Лэшер — мисс Энн Трейси. Кстати, мисс Лэшер только что сказала мне, что вы собирались выйти замуж за мистера Гулда.
  — Это неправда, — возразила Энн.
  Она ужасно выглядела. Ни разу за весь день — ни когда Кремер объявил об убийстве, ни когда он допрашивал ее — она не обнаруживала таких признаков усталости. Может, это была реакция на слова Вульфа.
  — Выйти замуж за Гарри Гулда? — повторила она. — Это неправда.
  Ее голос слегка дрожал. И еще в нем звучало что-то похожее на презрение.
  Роз поднялась с кресла. Ее била дрожь. «Ну вот. Все в порядке, — подумал я. — Вульф этого хотел, и сейчас он получит все в лучшем виде. Она выцарапает Энн глаза». На всякий случай я сделал шаг вперед. Но Роз не пошевелилась. Она даже сделала тщетную попытку проследить за своим голосом.
  — Еще бы это было правдой! — закричала она, и уж в ее-то голосе, без сомнения, звучало презрение. — Гарри и в голову не пришло бы родниться с вашей семьей! Он никогда не женился бы на дочери вора!
  Энн молча смотрела на нее.
  Роз совсем разошлась:
  — Не задирай нос! Почему твой отец не в тюрьме, где ему положено быть? А ты показываешь свои ноги, как десятицентовая шлюха…
  — Арчи! — резко сказал Вульф. — Отведи ее наверх.
  Роз, казалось, даже не слышала его. Я взял ее под руку, в другую руку взял чемодан и развернул ее к двери. Мысль о том, что ее Гарри, который не из тех, кто женится, хотел жениться на другой, прочно засела в ее голове, и она продолжала сыпать любезностями, даже не сознавая, что я уже вытащил ее из комнаты. Она замолчала только перед лестницей и уставилась на меня.
  — Вверх два пролета! — скомандовал я. — Или я знаю, как отволочь вас, чтобы вы при этом не смогли кусаться. — Я все еще держал ее за руку. — Идем, сестричка.
  Она пошла. Я привел ее в свободную комнату на том же этаже, где моя, включил свет и поставил чемодан на стул.
  — Десятицентовая ванная — здесь. Десятицентовая кровать — там. Вы ни в чем не будете нуждаться.
  Она уселась на кровать и захныкала. Я спустился в кухню к Фрицу.
  — В южной комнате гостит леди. У нее есть своя ночная рубашка, а ты проследи за полотенцами и цветами в ее комнате, пожалуйста, а то я занят.
  Глава 7
  Эту ночь Энн провела в моей кровати. Вот как это произошло. Когда я вернулся в контору, она сидела за моим столом, закрыв лицо ладонями. Любимая шутка Джонни — усадить кого-нибудь на мой стул. Он перестал делать попытки усесться на него сам после одного случая примерно два года назад, когда я застукал его за моим столом листавшим мой блокнот и вышел из терпения.
  Фред Апдерграф сидел на стуле у стены, а Джонни стоял возле стола Вульфа. Вероятно, Вульф сделал ему несколько нелестных замечаний, поскольку вид у него был слегка взъерошенный.
  — Да, сэр, — произнес он обиженным тоном, — но семья Трейси живет в стесненных обстоятельствах, у них нет телефона, и я решил, что лучше…
  — Ты был у Трейси дома? Где это?
  — В Ричдейле, на Лонг-Айленде, сэр. Мне было поручено разузнать об Энн Трейси. Я выяснил, что она живет в Ричдейле, где находятся оранжереи и контора Дилла. Она у него работает.
  — Это мне известно. Короче.
  — Хорошо, сэр. Я отправился в Ричдейл и навел справки. Контактировал с одной молодой женщиной — вы знаете, что я всегда произвожу впечатление на молодых женщин.
  — «Контактировать» — такого слова нет. Я сказал, короче.
  — Хорошо, сэр. В прошлый раз вы велели мне посмотреть словарь. Там это слово есть.
  — Под этой крышей такого слова нет.
  — Хорошо, сэр. Я узнал, что отец мисс Трейси много лет работал у Дилла — примерно до прошлого года. Он был помощником управляющего в оранжерее вечнозеленых растений. Дилл уволил его, когда обнаружил, что тот надувает его на отправках.
  — «Надувает на отправках»?
  — Да, сэр. Например, он должен был отправить сотню рододендронов в Джерси, но отправил две сотни, а за лишнее взял с получателя половинную цену и положил себе в карман. Сумма превысила десять тысяч долларов.
  Энн приподняла голову и сделала протестующий жест.
  — Мисс Трейси говорит, там было только шесть тысяч, — объяснил Джонни. — Я рассказываю то, что смог узнать. Все служащие были взбудоражены, но дело решили не предавать огласке, поэтому Трейси не арестовали. Говорят, он украл деньги, чтобы сделать сыну глазную операцию. Трейси не мог больше получить работу. Его дочь работает секретарем Дилла. Она получает пятьдесят долларов в неделю, и у нее вычитают двадцать в счет отцовской кражи, так мне сказали. Она отказалась уточнить эти цифры.
  Вульф посмотрел на Энн.
  — Это не имеет значения, не так ли? — проговорила Энн, глядя на меня.
  — Полагаю, что нет, — сказал Вульф. — Но если это не так, уточните.
  — Это не так. Я получаю двадцать и плачу десять.
  — Господи, — возмутился я, — вам нужно вступить в союз.
  Это во мне заговорило подсознательное. В глубине души я имел в виду, что ей нужен союз со мной. Потому я сухо добавил:
  — Я имею в виду профессиональный союз. Двадцать монет в неделю!
  Джонни был явно смущен. У него весьма консервативные взгляды.
  — Это, разумеется, дало мне повод. Я пошел к мисс Трейси домой и конфиденциально разъяснил ей положение, в которое она угодила. Объяснил ей, что в связи с расследованием убийства полиция непременно узнает о преступлении ее отца, что они с Диллом покрывают преступника и что существует только один человек, который поможет ей выпутаться, потому что он накоротке с высшими полицейскими чинами, и этот человек — мистер Ниро Вульф. Было около одиннадцати. Поездов из Ричдейла уже не было, и мы взяли такси.
  Джонни кинул на меня победный взгляд.
  — Ричдейл далеко? — спросил Вульф.
  — Отсюда? Двадцать пять миль.
  — Сколько ты заплатил за такси?
  — Восемь долларов сорок центов, включая чаевые.
  — Не ставь их в счет. Заплатишь сам.
  — Но, сэр… Арчи всегда привозит сюда людей…
  — Заплатишь сам. Ты еще не Арчи, благодарю господа. Одного Арчи с меня вполне достаточно. Я отправил тебя за фактами, а не за мисс Трейси. И уж конечно не поручал тебе запугивать ее пустыми угрозами и плести о моих коротких отношениях с полицией. Иди на кухню. Нет. Отправляйся домой.
  — Но, сэр…
  — Иди домой. И, ради бога, перестань изображать Арчи. У тебя это никогда не получится. Иди.
  Джонни удалился.
  Вульф спросил, не хотят ли гости пива. Оба отказались. Тогда он налил стакан себе, отпил немного и откинулся назад.
  — Но… — начала Энн. Слова застревали у нее в горле. Она откашлялась и предприняла новую попытку. — Вы сказали, что его угрозы пусты. Значит, моего отца не арестуют?
  — Не могу сказать, мисс Трейси. Действия полиции предугадать невозможно. Однако это весьма маловероятно. — Взгляд Вульфа переместился на Фреда. — А вы, мистер Апдерграф? Каким образом мистер Кимс заставил приехать сюда вас?
  — Он не заставлял меня. — Фред встал. — Я приехал сам.
  — Случайное совпадение?
  Фред двинулся вперед и положил руку на спинку моего стула, на котором все еще сидела Энн:
  — Я защищаю мисс Трейси.
  — Да? От кого же?
  — От всех, — кратко ответил он.
  Он говорил слишком громко и старался делать это серьезнее обычного. И чем серьезнее он пытался казаться, тем моложе выглядел. В этот момент его можно было бы принять за младшего брата Энн, и я не имел против этого никаких возражений.
  — Это не простая задача, — серьезно сказал Вульф. — Вы ее друг?
  — Я больше чем друг! — заявил Фред. Вдруг он сильно покраснел. — Я хочу сказать… Она позволила мне проводить ее домой.
  — Вы были у нее, когда приехал мистер Кимс?
  — Да, мы только что пришли. Я настоял, чтобы поехать вместе с ними. Я не мог себе представить, что он работает у вас. Мой отец говорил мне о вас. Он встречался как-то с вами — вы, возможно, не помните.
  Вульф кивнул:
  — Да, это было на выставке в Атланте. Как он поживает?
  — О, не очень хорошо. — К Фреду вернулся нормальный цвет лица. — Он оставил дела, когда мы потеряли плантацию родалий. Он потратил на них всю жизнь, и, конечно, это был огромный финансовый ущерб. Думаю вы знаете об этом.
  — Да, читал. Пожелтение Курума. — Вульф говорил доброжелательно. — А кстати, кто-то говорил мне — я забыл кто, — будто ваш отец был убежден, что эту плантацию заразил Льюис Хьюитт. Или он подозревал Уотсона, а может, Дилла?
  — Он подозревал всех. — Фред казался смущенным. — Всех. Но он вряд ли сознает, что говорит: это так потрясло его. Он вырастил больше тридцати видов и хотел весной начать их продажу. Удар был сильнее, чем папа мог вынести.
  Вульф подтверждающе хмыкнул:
  — Создается впечатление, словно вы оба до сих пор не можете об этом забыть. Мистер Гудвин рассказывал мне, что сегодня днем вы ворвались в павильон Ракера и Дилла и удалились, взяв больную веточку. В качестве сувенира?
  — Я… — заколебался Фред. — Я знаю, это было глупо. Конечно, я не могу забыть — ведь это чуть не разорило нас. Я хотел обследовать эту веточку, чтобы узнать, не проникло ли пожелтение на выставку.
  — А затем выяснить, как оно туда проникло?
  — Я мог бы попробовать.
  — Вы никогда не пытались проследить, как шло заражение на ваших плантациях?
  — Нет. Два года мы не брали ни одного растения из садоводств, где это пожелтение встречалось. Только Хьюитт подарил нам несколько падубов, но они были выращены далеко от его зараженных плантаций, и все равно мы не сажали их ближе чем за милю от родалий. — Фред сделал нетерпеливый жест. — Но это все в прошлом. Вот что я хочу сказать: я не думал, что вы можете сыграть такую шутку с мисс Трейси. Сейчас я отвезу ее домой.
  Выражение его глаз напомнило мне старшие классы школы. Так мы смотрели, когда девочка позволяла нам взять ее за руку. Я с гордостью взглянул на Энн. Девушка, способная довести Льюиса Хьюитта до того, что он пригласил ее обедать и подарил черную орхидею, сумевшая заставить юного цветовода так смотреть на нее, — такая девушка кое-чего стоит.
  Но в эту минуту она выглядела отнюдь не так уж ошеломляюще. Она была совершенно выбита из колеи.
  — Я должна быть в десять утра в конторе окружного прокурора, — сказала она Вульфу. — Я обещала, что приду. Сказала, что отвечу на все вопросы о том, что произошло сегодня. Но теперь, теперь я боюсь, что они станут спрашивать меня об отце. Что я должна им отвечать? Должна ли я допустить… — Она замолкла, потому что губы ее задрожали, и она прикусила их.
  — Вам нужен адвокат, — заявил Фред. — Я достану вам. Не знаю только, в Нью-Йорке ли он.
  — Я возьму это на себя, — сказал Вульф. — Сядьте, мистер Апдерграф. — Его взгляд переместился на Энн. — Здесь найдется для вас кровать, мисс Трейси, и вам лучше воспользоваться ею. Вы выглядите утомленной. Сомневаюсь, что полиция спросит вас об отце. А если спросят, не отвечайте. Отошлите их к мистеру Диллу. Скорее они заинтересуются вашим намерением выйти замуж за Гарри Гулда.
  — Но у меня не было такого намерения!
  — Во всяком случае он думал, что есть.
  — Но он не мог! Он прекрасно знал, что он мне не нравится! И он… — Она остановилась.
  — Что он?
  — Я не могу сказать. Он же умер.
  — Он делал вам предложение?
  — Да.
  — А вы отказали?
  — Да.
  — Но все-таки вы согласились участвовать вместе с ним в представлении на выставке?
  — Я не знала, что он будет в нем участвовать. Мистер Дилл попросил меня об этом около двух месяцев назад. Должен был участвовать один молодой человек из конторы. А потом мистер Дилл сказал, что вместо него будет Гарри Гулд. Мне он не нравился, но я не хотела отказываться — ведь мистер Дилл был так добр к моему отцу, не дал арестовать его и разрешил мне платить по частям.
  — Называйте это добротой, если вам нравится! — взорвался Фред. — Бог мой, ведь ваш отец двадцать лет на него работал!
  Вульф не обратил внимания на этот возглас.
  — Мистер Гулд преследовал вас? Чтобы вы вышли за него?
  — Нет, не преследовал. Я… — Энн снова прикусила губу. — Просто он мне не нравился.
  — Вы давно знали его?
  — Не очень. Я работаю в конторе, а он — в оранжерее. Я познакомилась с ним, не помню, кажется, около трех месяцев назад.
  — А ваш отец знал его?
  Она покачала головой.
  — Не думаю, чтобы они встречались. Папа был… он ушел до того, как Гарри нанялся. Гарри раньше работал в оранжерее Хьюитта по другую сторону Ричдейла.
  — Понятно. Не знаете, почему он ушел оттуда?
  — Нет, я тогда не была с ним знакома.
  — Есть у вас какие-нибудь предположения, кто бы мог убить его?
  — Нет, — ответила она.
  Я поднял бровь. Она ответила слишком быстро и слишком уверенно. Этого было довольно, чтобы поставить десять против одного, что она солгала. Вот это — плохо. До сих пор она говорила искренне, и вот без всякого предупреждения в молоко плюхнулась муха. Я взглянул на Фреда — он, разумеется, ничего не заметил, а Вульф, конечно, сразу зацепил. Его глаза почти закрылись.
  И он занялся ею. Он говорил с ней вежливо и дружелюбно, но атаковал со всех сторон. И во второй раз за эту ночь молодая особа женского пола оставила его с носом. После часа тяжелой работы он не смог даже выяснить, что именно она скрывает: подозрения, факт или умозаключение, сделанное при каких-то обстоятельствах. Однако у нее хватило ума сообразить, что Вульф пытается что-то вытянуть из нее.
  В половине второго Фред Апдерграф взглянул на часы и объявил, что уже поздно и он должен отвезти мисс Трейси домой.
  Вульф покачал головой:
  — Она измучена, до дома двадцать пять миль, и уже нет поезда. Она может переночевать здесь. Я хочу поговорить с ней утром, прежде чем она пойдет к окружному прокурору. Арчи, посмотри, пожалуйста, в порядке ли северная комната.
  Он имел в виду мою комнату и мою постель. Энн было запротестовала, но не очень настойчиво, так что я взял Фрица и пошел с ним наверх, чтобы сменить белье и полотенца. Выбирая для нее пижаму — бежевую с коричневыми полосками, — я подумал, что события разворачиваются довольно быстро, если учесть, что прошло меньше полусуток с тех пор, как я впервые с ней заговорил.
  Фриц отнес вниз мое белье, подушку и одеяло, а я поднялся в оранжерею, срезал три черные орхидеи и поставил их на ночной столик. Хьюитт подарил ей только одну. На обратном пути я остановился перед дверью южной комнаты и прислушался. Тишина. Потрогав ручку и убедившись, что дверь заперта изнутри, я негромко постучал.
  — Кто там? — раздался голос Роз.
  — Кларк Гейбл, — отозвался я. — Спокойной ночи, Руби.
  В нижнем холе я встретил Энн, выходившую в сопровождении Фрица из конторы. Я подумал было, что будет любезнее, если я провожу ее наверх сам. Но, решив, что в собственной комнате могу слишком расчувствоваться, я пожелал ей спокойной ночи и прошел к Вульфу. Он сидел один. Глаза его были закрыты, голова опущена. Видимо, Фред наконец убрался. Я начал собирать диванные подушки и готовить себе постель.
  — Обе! — прорычал Вульф.
  — Кто?
  — Женщины. Эти коровы.
  — Только не Энн. Она скорее похожа на газель.
  — Да ну тебя!
  — Похожа на лебедя. — Я натягивал наволочку на подушку. — Я поставил возле ее кровати три черные орхидеи — по одной с каждого куста.
  — Я же сказал Теодору, чтобы он поставил их в дезинфекционную камеру.
  — Он и поставил. Там я их и нашел. — Я расправил одеяло. — Мы должны получить от них как можно больше удовольствия, прежде чем вернем Хьюитту.
  — Они не будут возвращены.
  — Я полагаю — будут. — Я повесил свой пиджак на спинку стула и начал расшнуровывать ботинки. — Мне очень жаль. Две девушки спят наверху, и, если бы вы могли узнать то, что знают они, или, возможно, каждая из них, вам удалось бы обстряпать дело. Роз, без сомнения, видела, как убийца подстроил ловушку. Не знаю, что видела или слышала Энн, но что-то непременно есть. Это просто позор. При всем вашем старании… — Я снял брюки. — При всем вашем необычайном даровании… — продолжал я, расстегивая рубашку, — вашей способности проникать в тайны, вашем блестящем таланте вести допрос…
  Он встал и вышел, не произнеся ни слова. Я послал ему вслед пожелание спокойной ночи, но так и не дождался ответа. Тогда, заперев входную дверь, я улегся спать.
  И преуспел в этом. В набитом людьми доме мне надо было проснуться рано. Но когда что-то пробилось сквозь сон к моему мозгу — это был телефонный звонок — и я поглядел на часы, было уже больше восьми. Звонил Сол Пензер из Саламанки. Я соединил его с Вульфом, и тот сказал, что записывать не нужно — вежливая форма приказа повесить трубку.
  Спустившись к Фрицу в кухню, я узнал, что Вульф, Энн и Роз уже получили свои подносы с завтраком. Я поспешно умылся, оделся и вернулся за утренней половинкой грейпфрута, яичницей, с ветчиной и кофе и уже приканчивал вторую чашку, когда в дверь позвонили. Фриц был наверху, так что открывать пошел я и сквозь стеклянную панель увидел инспектора Кремера собственной персоной.
  Ситуация была весьма деликатной. Роз может спуститься в любую минуту, и, если она выберет ту, когда Кремер будет в холле, больше мы ее не увидим. Но любая задержка в прихожей вызовет у Кремера подозрение. И я распахнул дверь.
  — Да здравствуют закон и порядок! — сказал я сердечно. — Входите.
  — А ну вас к черту! — приветствовал он меня.
  Это было невежливо, и я предоставил ему самому повесить пальто и шляпу. Покончив с этим, он повернулся ко мне и задал вопрос:
  — Где она?
  Глава 8
  Я улыбнулся со всей любезностью, на какую только был способен.
  — Повремените минуточку, — сказал я. — Еще часа нет, как я встал, у меня мозги еще не проснулись. Во-первых, откуда мне было знать, что она замужем? Во-вторых…
  Он засопел и двинулся вперед. Я тоже, стремясь его обойти. Маневр завершился тем, что я встал перед лестницей, и, чтобы двигаться дальше, ему пришлось бы пройти сквозь меня.
  — Я направляюсь наверх, к Вульфу, — сказал он. — По утрам, я знаю, он сидит среди своих горшков и отказывается спуститься раньше одиннадцати. Ну, так я поднимусь. Отойдите. — Он снова двинулся и снова наткнулся на меня.
  — Это чертовски глупо, — заметил я. — Куда, вы думаете, вы попали? Это дом Ниро Вульфа и его контора, где он принимает посетителей. Его подоходный налог за прошлый год составил 11 420 долларов и 83 цента, и вчера он их уплатил. Помните, что произошло, когда Перли обвинил меня во вторжении к официальному лицу при исполнении им служебных обязанностей?
  Он повернулся на каблуках и протопал в контору. Я стоял между ним и дверью, пока он не сел. Затем, зная, что могу двигаться по крайней мере вдвое быстрее его, я прошел к своему столу.
  — А теперь, — вежливо спросил я, — кто вас интересует?
  Он злобно посмотрел на меня.
  — Прошлой ночью, — сказал он, — один из ребят Вульфа увез Энн Трейси из ее дома в Ричдейле. Сотрудник, наблюдавший за домом, опознал его и начал слежку. Ваш человек скоро ушел, потом ушел мальчишка Апдерграф, а она до сих пор не выходила. Так где она?
  Понятно. Значит, наша малютка Роз пока в безопасности. Я набрал в легкие побольше воздуха и изобразил смущение.
  — Я понял вас, инспектор, — согласился я. — Мисс Трейси наверху, в моей кровати. Она провела там ночь.
  Он покраснел. Он ужасно стыдлив.
  — Ну, знаете, Гудвин!
  — Нет, нет, нет, — поспешно сказал я. — Что это взбрело вам в голову? Я-то спал здесь, на диване. И вряд ли мисс Трейси все еще там. Она наверняка уже встала и оделась. Она обещала быть у окружного прокурора в десять, а сейчас уже половина.
  — Значит, вы не отрицаете, что она здесь?
  — Отрицаю? Я горжусь этим!
  — Где она? Наверху с Вульфом?
  — Понятия не имею. Я поздно встал и только что кончил завтракать.
  — Выясните. Скажите ей, что ее беседа с прокурором не состоится. Я должен видеть ее, как только закончу с вами.
  Я набрал номер оранжереи. Через минуту до меня донесся голос Вульфа:
  — Арчи? Уже поздно. Соедини меня с мистером Хьюиттом…
  — А ну его, — сказал я, — он приносит несчастье. Тут сидит инспектор Кремер. Вчера Джонни выследили, и мисс Трейси не должна идти к окружному прокурору, потому что Кремер желает ее видеть, как только закончит со мной. Мне кажется, он чем-то огорчен.
  — Он знает, кто ночевал в южной комнате?
  — Думаю, нет. Уверен в этом.
  — Хорошо. Я подумаю. Мисс Трейси здесь, со мной. Она может спуститься вниз. Соедини меня с мистером Хьюиттом.
  — Прямо при нем?
  — Конечно.
  Несколько озадаченный, я сказал Кремеру.
  — Мисс Трейси наверху, помогает Вульфу ухаживать за орхидеями. Она к вашим услугам, когда вы захотите. А сейчас прошу прощения.
  Я разыскал телефон Хьюитта и вскоре через двух секретарей соединил его с Вульфом. Затем откинулся на спинку стула, вытянул ноги и закрыл глаза:
  — О'кей, инспектор, теперь я свободен. О чем будем говорить?
  — Об убийстве.
  — Прекрасно. О каком-нибудь конкретном убийстве?
  Кремер вынул из кармана сигару, сунул ее в рот и тут же вытащил обратно. Видно было, что он всеми силами старается сдержаться.
  — Я это вам припомню, — сказал он, — эту наглую ложь. Вы, видите ли, никого и ничего не знаете. Но, — он снова сунул в рот сигару, — вы рыскали там всю неделю. Каждый день. Там происходит убийство, и вы тут как тут. Вы и ваш Ниро Вульф.
  Я сочувственно кивнул:
  — Не отрицаю, это выглядит зловеще. Но, как я уже сказал вам, Вульф посылал меня туда смотреть на орхидеи.
  — На выставке Ракера и Дилла не было орхидей.
  — Да, но там была — в общем вы знаете, что там было. Вы видели ее. А я в конце концов всего лишь мужчина.
  — Паясничаете? Превосходно! Вчера около двадцати минут пятого вас, Вульфа и Хьюитта молодой Апдерграф видел в коридоре за выставкой Ракера и Дилла. Интересно, чем вы там занимались?
  — Ну, — заколебался я, — если я стану говорить вам, что дергал за веревку, при помощи которой был убит Гарри Гулд, вы ведь не поверите мне?
  — Нет.
  — Ну тогда не буду. Мы просто шли из одного места в другое.
  — Вчера вы не сказали, что были в коридоре в это время.
  — Виноват. Совсем забыл.
  — Возможно. Что вы говорили вчера Руби Лоусон?
  — Руби? — удивился я. — А, этой. Это когда я сказал Перли, что она китайская шпионка? Я пытался назначить ей свидание. Понимаете, когда смотришь на мисс Трейси, в душе поднимается столько чувств…
  — Не сомневаюсь. Вам удалось назначить свидание?
  — Да.
  — Когда?
  — Никогда. Она не сдержала слово.
  — Очень плохо. Что было в записке, которую отец мисс Трейси передал вам для нее?
  — Нет, инспектор, — сказал я с упреком, — записка была адресована не мне, и я ее не читал.
  — Вы встречались раньше с ее отцом?
  — Никогда со времен сотворения мира.
  — Вам не показалось странным, что он передал дочери такую важную записку с первым встречным?
  — Не особенно. Он видел, как я входил в контору. Люди обычно доверяют мне. Им внушает доверие мое лицо, и особенно мои глаза.
  — Ясно. Разговор Вульфа с Хьюиттом действительно был так важен, что его нельзя было отложить, несмотря на убийство? — Кремер жевал сигару.
  — Да, сэр, — ответил я.
  — Настолько важен, что вам необходимо было вести записи?
  — Да, сэр.
  — Я бы хотел взглянуть на них.
  Я с сожалением покачал головой:
  — Извините, это конфиденциально. Спросите у Вульфа.
  — Спрошу. Так вы не покажете записи?
  — Конечно нет.
  — Прекрасно. Почему прошлой ночью Вульф посылал в Ричдейл человека за Энн Трейси?
  — Увольте. Это происходило без меня.
  — Но вы были дома, когда она приехала?
  — Да.
  — Ну?
  Я улыбнулся ему:
  — Когда я в детстве жил в Огайо и кто-нибудь говорил «Ну!», мы отвечали: «Баранки гну». Разве не остроумно?
  — Остроумно. Льюис Хьюитт просил Вульфа устроить, чтобы он мог внести Диллу сумму, украденную отцом мисс Трейси?
  Я уставился на него.
  — Вот это мысль! — с восхищением сказал я. — Все сходится. Хьюитт приглашал ее обедать…
  Дверь отворилась, и появился Фриц.
  — Молодой человек, — кратко объявил он.
  — Кто? — спросил я. — Не обращай внимания на инспектора: он все знает заранее.
  Но Фриц не успел ответить, потому что молодой человек вошел следом. Это был Фред Апдерграф. Он остановился посреди комнаты, увидел Кремера, произнес: «О!» — и вопросил:
  — Где мисс Трейси?
  Я неодобрительно посмотрел на него.
  — Так себя не ведут, — сказал я ему. — Инспектор Кремер допрашивает меня. Поэтому идите в приемную и ждите своей очереди.
  — Нет. — Кремер встал. — Приведите сюда мисс Трейси, и я с нею пройду в приемную. Я хочу видеть ее прежде, чем буду разговаривать с Вульфом. А потом мы все вместе поедем к окружному прокурору.
  — Черта с два! — заметил я.
  — Черта с два? Пошлите за ней.
  Я послал Фрица. Вскоре послышался шум лифта, которым Фриц решил воспользоваться из-за дамы. Когда Энн появилась на пороге, Фред посмотрел на нее, как слепой смотрит на солнце. Надеюсь, мне удавалось меньше афишировать свои чувства. Энн выдавила из себя подобие улыбки. При взгляде на ее лицо с красными от бессонницы глазами и опущенными уголками губ не верилось, что еще недавно на выставке она привлекала внимание зрителей больше, чем несколько миллионов самых изысканных цветов.
  Кремер увел ее в приемную и плотно закрыл за собой звуконепроницаемую дверь. Я занялся утренней почтой. Фред ходил взад и вперед не останавливаясь, разглядывая корешки книг на полках, потом наконец уселся и зажег сигарету.
  — Я мешаю? — спросил он.
  — Ничуть, — заверил я.
  — Если мешаю, я могу подождать за дверью. Я только немного устал. Я здесь с восьми часов.
  Я отложил почту и с изумлением уставился на него.
  — Бог мой! — Я был потрясен. — Вы победили. Можете получить ее.
  — Получить ее? — вспыхнул он. — О чем вы говорите? Да кто вы такой?
  — Братец, — ответил я, — не знаю, кто я, но точно знаю, на что я не способен. Я не способен, как тот парень, переплывать Геллеспонт, чтобы взглянуть на свою милую. Я не принадлежу к этому типу.
  Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос Вульфа:
  — Арчи, поднимись сюда.
  — Сейчас, — сказал я, вставая. Потом спросил Фреда. — Чего бы вы хотели: виски или горячего кофе?
  — Кофе, если не трудно.
  — Отлично. Идите за мной.
  Я поручил его заботам Фрица, а сам поднялся в оранжерею. День был солнечный, и только несколько штор было опущено. Сквозь чистые стекла оранжерею заливало светом, и игра цветов радовала глаз. Теодор Хорстман осматривал бутыли перед поливкой. Я открыл дверь в другое помещение и принюхался. У меня хорошее обоняние, и я сразу узнал запах. Обнаружив, что Вульф на своем огромном троне еще подает признаки жизни, я рванул окно. Оно было плотно закрыто.
  — В чем дело? — сварливо спросил Вульф.
  — Пахнет газом.
  — Знаю. Теодор окуривал те растения и слишком рано открыл дверь. Здесь газа недостаточно, чтобы причинить вред.
  — Может быть, — пробормотал я, — но не стал бы танцевать на крыше Эмпайр Стейт Билдинг в ветреный день.
  Дверь в дезинфекционную камеру была приоткрыта, и я заглянул туда. Насколько я смог разглядеть в полутьме, там было пусто. Запах внутри был не сильнее, чем снаружи. Я вернулся к Вульфу.
  — Как мистер Кремер? — спросил он. — Нервничает?
  Я подозрительно поглядел на него. То, что он задал этот вопрос, его тон и выражение лица — любого из этих признаков было бы достаточно, а уж все три делали его состояние настолько очевидным, что оставалось только спросить, как он дошел до такой жизни.
  Я задал ему встречный вопрос.
  — Кого из них вы добили — Роз или Энн?
  — Никого, — сказал он благодушно. — Я целый час разговаривал с мисс Лэшер, пока ты спал, а потом побеседовал с мисс Трейси. Обе продолжают хранить свои секреты. Когда мистер Хьюитт…
  — Чему вы радуетесь?
  — Я не радуюсь. — Он наклонил голову набок и потер нос. — Я задумал небольшой эксперимент.
  — Ах, вот как! Прелестно! До того, как Кремер потащит нас всех к окружному прокурору, или после?
  Вульф хихикнул:
  — У него такое намерение? Тогда «до». Мисс Трейси с ним?
  — Да. Юный Апдерграф на кухне. Но собирается жениться на Энн. Ваш эксперимент не втянет его в историю с убийством?
  — Я полагал, что к мисс Трейси сватаешься ты.
  — С этим покончено. Если я женюсь на ней, он будет торчать под окнами. Это нервировало бы меня. Он уже начал.
  — Ну, это избавит нас от хлопот посылать за ним. Задержи его. Когда придет мистер Хьюитт, немедленно пришли его ко мне. Спускайся вниз и соедини меня с мистером Диллом. По дороге удостоверься, что мисс Лэшер не собирается выйти из своей комнаты и закатить истерику. Меня нет ни для кого, кроме мистера Дилла и мистера Хьюитта. Мне надо обдумать детали. Кстати, никому не говори о газе.
  Его самодовольный вид был просто непереносим. Но это еще не самое худшее. Насколько я успел узнать, такое расположение его духа означает опасность для всех, кто имеет к данному делу хоть малейшее отношение. Когда он бывал в таком состоянии, только господь бог мог предвидеть, что произойдет.
  По лестнице я спускался, сложив пальцы в кукиш, чтобы отвести опасность.
  Глава 9
  Прошло около часа. Примерно в одиннадцать сорок пять, когда я сидел в конторе один, дверь из приемной отворилась, и появилась Энн в обществе Кремера. Она выглядела совершенно разбитой, да и Кремер не сиял. Я сделал вывод, что великой дружбы между ними не возникло.
  — Где Апдерграф? — спросил Кремер.
  — Наверху.
  — Я хочу видеть Вульфа.
  Я позвонил по внутреннему телефону, имел короткий разговор с Вульфом и передал инспектору:
  — Он говорит, можете подняться. Там у него Хьюитт и Дилл.
  — Я бы предпочел повидать его здесь.
  Это раздражало меня, и я с нетерпением ждал, когда же начнется эксперимент Вульфа.
  — Боже мой, — сказал я, — да вы просто рехнулись. Войдя, вы настаивали на том, чтобы подняться, да так, что едва не схватились со мной врукопашную. А теперь вам подавай другое. Если вы желаете, чтобы он спустился, поднимитесь и приведите его.
  Он повернулся:
  — Пойдемте, мисс Трейси, прошу вас.
  Она колебалась. Потому я сказал ей:
  — Фред Апдерграф наверху. Пойдемте все вместе.
  Я показывал дорогу, они шли за мной. Я предпочел воспользоваться лифтом, так как иначе пришлось бы пройти в десяти футах от южной комнаты, а Роз могла воспользоваться моментом и захныкать.
  Поднимаясь, я пытался представить себе, что происходит наверху. Мне рисовалась такая картина: один из цветоводов привязан к стулу, а остальные подносят горящие спички к его босым пяткам. Однако мы не застали ничего подобного. Миновав четыре помещения и двенадцать тысяч орхидей, мы вошли в пересадочную. Там Теодор мыл ершиком горшки.
  — Доброе утро, мистер Кремер, — раздался голос Вульфа.
  Теодор так орудовал ершиком, что вокруг летели брызги. Мы прошли в дезинфекционную.
  Тут на низких обтрепанных скамьях сидели Фред и Дилл, а Вульф с каким-то прутом в руке показывал Хьюитту вмонтированное в стену устройство. Он напоминал юного пастушка и говорил с детским пылом:
  — …Мы можем установить их здесь, закрыть дверь и привести систему в действие посредством клапана в пересадочной, которую я вам показывал, а сами заняться своими делами. Дважды в год мы обрабатываем всю оранжерею и всегда используем этот газ. Это много лучше всех старых способов. Вы должны попробовать.
  Хьюитт кивнул:
  — Пожалуй, я так и сделаю. Я было собирался, но мне сказали, что он очень опасен.
  Вульф пожал плечами:
  — Чем бы вы ни пользовались, все опасно. Нельзя уничтожить вредителей безопасными средствами. А о цене и говорить не стоит, даже если установить вмонтированную систему, что я настоятельно вам советую.
  — Прошу извинить меня, — начал саркастически Кремер.
  Вульф обернулся:
  — Да, вы ведь хотели говорить со мной. — Он присел на упаковочный ящик, лишь частично уместившись на нем, и жеманно улыбнулся инспектору — так, как способен жеманиться только слон. — Итак, сэр?
  Кремер покачал головой.
  — Мне нужны вы, Гудвин и мисс Трейси. Мне и окружному прокурору. Мы едем к нему.
  — Не думаю, чтобы именно это вы имели в виду, мистер Кремер.
  — Какого черта, отчего же?
  — Вы знаете, что я редко выхожу из дома. Вы знаете также, что граждане не обязаны следовать капризам окружного прокурора и бросать все дела по вашему зову. У вас что, повестка суда?
  — Нет.
  — Ну, так если у вас есть вопросы, задавайте их. Я к вашим услугам.
  — Я ведь могу получить повестку. И окружной прокурор посодействует мне.
  — Без сомнения, если захотите, — огорченно сказал Вульф. — Вы никак не можете усвоить одно. Вам не удастся вывести меня из себя. Это никому не удается, кроме мистера Гудвина. Какого дьявола вы меня сердите?! Вдобавок совершенно напрасно, потому что я собираюсь помочь вам. Хотите, я окажу вам услугу?
  Если лучше всех присутствующих Вульфа знал я, то Кремер был вторым. Из года в год он принимался время от времени бушевать — уж такие у него методы, — но всегда прекрасно знал, когда нужно остановиться. Вот и теперь, пнув ногой упаковочный ящик, он сел и заговорил совершенно спокойно:
  — О, я был бы вам необычайно признателен.
  — Вот и прекрасно. Арчи, приведи сюда мисс Лэшер.
  По пути я подумал, что он отдает ее на растерзание. Это было неприятно. Она мне не особенно нравилась, но тут вставал вопрос чести. Это не похоже на Вульфа. Это вообще на нас не похоже.
  Роз смотрела в окно и обкусывала ногти. Когда она увидела меня, разразилась буря: она не может больше этого выносить! Она должна выбраться отсюда! Она воспользуется телефоном!
  — О'кей, — сказал я. — Поднимитесь наверх и скажите Вульфу «до свидания».
  — Но куда я пойду?
  — Обсудите это с Вульфом.
  Уходя, я оставил дверь в дезинфекционную прикрытой, поэтому она увидела все сборище, только очутившись перед ним. Я крепко держал ее за руку на случай, если ей вздумается выцарапать Вульфу глаза — в качестве сувенира на память. Но реакция ее была совсем обратной. Увидев Кремера, она словно окаменела. Постояв минуты три, она повернулась ко мне:
  — Проклятый ублюдок!
  Они все уставились на нее. Особенно Кремер. Наконец он заговорил, но не с ней, а с Вульфом:
  — Это и вправду услуга. Где вы ее взяли?
  — Садитесь, мисс Лэшер, — пригласил Вульф.
  — Вы вполне можете присесть, — заверил я ее. — Здесь собрались друзья.
  Бледная, со сжатыми губами, она плюхнулась на скамью.
  — Я предупредил вас сегодня утром, — начал Вульф, — если вы не скажете, что видели в коридоре, я буду вынужден передать вас полиции.
  Она не ответила. Похоже было, что она вообще не собиралась говорить.
  — Так ваша фамилия Лэшер, — зарычал Кремер, — вы могли бы…
  — Я думаю, — вставил Вульф, — что могу сэкономить вам время. Детали выясните позднее. Ее зовут Роз Лэшер. Вчера на выставке цветов она увидела мисс Трейси и мистера Гулда в павильоне Ракера и Дилла. Ей захотелось обсудить с мисс Трейси очень важный вопрос, и она…
  — Со мной? — вырвалось у Энн. Она выглядела обиженной. — Нам нечего с ней обсуждать.
  — Прошу вас, мисс Трейси, — сказал Вульф не допускающим возражений тоном. — Лучше, если меня не будут прерывать. Итак, чтобы перехватить мисс Трейси, когда она будет выходить, мисс Лэшер пробралась в коридор и спряталась там за упаковочными ящиками напротив двери в павильон Ракера и Дилла. Это было в половине четвертого или около того. Она пряталась там до половины пятого и наблюдала за дверью. Поэтому она должна была видеть все, что там происходило в течение того часа.
  Было тихо. Только шуршал ершик, которым Теодор мыл горшки, и плескалась вода. Вульф попросил меня закрыть дверь. Я закрыл и вернулся на свое место рядом с В. Дж. Диллом.
  — О'кей, — сухо сказал Кремер, — детали потом. И что же она видела?
  — Она предпочитает не говорить. Теперь-то вы нам скажете, мисс Лэшер?
  Роз только повела глазами.
  — Рано или поздно скажете, — заявил Вульф. — Мистер Кремер позаботится об этом. Он умеет убеждать. А сейчас я расскажу, что вы видели, по крайней мере часть этого. Вы видели человека, который подошел к двери с тростью в руках. Он был осторожен, оглядывался и спешил. Вы видели также, как он открыл дверь и снова закрыл ее, потом наклонился и сделал что-то руками, а когда он ушел, то оставил трость на полу рукоятью в щели под дверью. Вы видели все это, не так ли?
  Роз даже не смотрела на него.
  — Прекрасно. Я не знаю, когда это произошло. Уверен, что между четырьмя и двадцатью минутами пятого. Может, около четырех. Следующий эпизод мне доподлинно известен. Двадцать минут пятого в коридоре появились трое мужчин. Они увидели трость и заговорили о ней. Один поднял ее, снял с рукояти зеленую веревку и вручил трость одному из своих спутников. Не уверен, заметили ли вы веревку. Конечно, вы не знали, что она только часть более длинной веревки, привязанной к спусковому крючку ружья, и что мужчина, подняв трость, дернул спуск, и ружье выстрелило в Гарри Гулда. Вы не знали тогда, кто эти люди, а теперь знаете. Мистер Гудвин поднял трость и передал ее мистеру Хьюитту. Третьим был я сам. — Он вручил обрывок веревки Кремеру.
  Я был ошеломлен. Обычно в такие минуты я слежу за выражением лиц и непроизвольно вырывающимися возгласами, но на сей раз он меня сразил. Он был вроде в своем уме — со всем высокомерием Ниро Вульфа, плюющего на всех вокруг, — однако либо он был с приветом, либо я отказывался что-то понимать. Он не только выложил на стол все карты, но и объяснил, как собирается их проигрывать. В любом случае это означало, что плакали его орхидеи.
  Я посмотрел на Хьюитта, ожидая, что тот будет отчасти удивлен, отчасти расстроен. Так оно и было. Хьюитт был бледен и старался скрыть волнение. Он не отрываясь смотрел на Вульфа и облизывал губы «Ага, — подумал я, — вот оно что. Но если так, боже мой…»
  Кремер разглядывал веревку. Дилл тоже попросил посмотреть и протянул руку. Кремер дал, но не спускал с нее глаз.
  — Конечно, — продолжал Вульф, — вопрос не в том, кто поднял трость, а в том, кто ее туда положил. Мисс Лэшер, которая видела, как это было проделано, могла бы сказать нам, но предпочитает хранить молчание. Она утверждает, что ничего не видела. Следовательно, нужно найти ответ косвенным путем. Имеются несколько фактов, которые могут нам помочь, — однако здесь не слишком удобно. Может быть, перейдем вниз?
  — Нет, — сказал Хьюитт. — Продолжайте и заканчивайте.
  — Продолжайте, — сказал Кремер. Он забрал веревку у Дилла и сунул ее в карман.
  — Я постараюсь быть кратким, — пообещал Вульф. — У Гарри Гулда был наниматель. Однажды Гулд нашел в одной из его машин счет из гаража, возможно, он завалился за сиденье, и о нем забыли — не знаю. Так или иначе, он нашел его и сохранил. Быть может, он подозревал, что его наниматель совершил прогулку с дамой, поскольку счет был из Саламанки, а это довольно далеко от Лонг-Айленда. Человек, склонный к шантажу, не пропустит такую улику. Ясно, таким образом, почему он оставил ее у себя. Менее ясно, почему его наниматель был столь неосторожен, чтобы обронить счет в машине. — Вульф повернулся и быстро взглянул на Хьюитта. — Это было просто упущение, мистер Хьюитт?
  Но Хьюитт не прореагировал на его слова. Он уже не был бледен и перестал облизывать губы.
  — Кончайте ваш рассказ, мистер Вульф. Вы втянули меня — ну, да все равно. Кончайте рассказ.
  — Я предпочитаю называть ваше имя вместо безличного «его наниматель». Так будет точнее.
  — Конечно, соблюдайте точность. Но я предупреждаю: на том лишь основании, что я признал эту трость своей.
  — Спасибо. Принимаю предупреждение. Итак, я буду говорить «Хьюитт». Пришло время, когда подозрения Гарри Гулда по поводу счета стали более определенными. Опять не могу сказать, почему, но полагаю, что он узнал о гибели в Пенсильвании самой ценной плантации широколистных вечнозеленых, принадлежащей Апдерграфу. Она погибла от пожелтения Курума. Он знал также, что Хьюитт необычайно гордится своими собственными широколистными вечнозелеными и что в порыве цветоводческой ревности он способен на крайности. Будучи сам садовником, Гулд знал, как легко заразить плантацию. Так или иначе, но его подозрения настолько утвердились, что заставили его поехать в Саламанку, расположенную на севере западе штата Нью-Йорк и совсем недалеко от Пенсильвании, и повидать владельца гаража. Это было в декабре. Там Гулд узнал, что Хьюитт приезжал три месяца назад. Его машина попала в аварию, и спутником его была не женщина, а мужчина. Владелец гаража описал этого человека. Гулд поехал в Пенсильванию и нашел его среди служащих Апдерграфа. Его звали Пит Аранго.
  Фред Апдерграф вскочил в крайнем возбуждении. Вульф сделал успокаивающий жест.
  — Прошу вас, мистер Апдерграф, не задерживайте нас. — Он вернулся к рассказу. — Мистер Хьюитт, я не стараюсь запугать вас. Большая часть этих подробностей — не более чем предположения, но суть событий, вне сомнения, вскоре будет установлена. Прошлой ночью я послал в Саламанку моего человека, чтобы выяснить, почему Гулд так аккуратно записал имя Пита Аранго на обороте счета из гаража, и я уже знаю, что Аранго служит у Апдерграфа. Мой человек звонил утром, он обещал быть здесь около часа дня и привезти с собой владельца гаража. Он и укажет нам, кто приезжал с Питом Аранго. Как вы думаете, вы вспомните его?
  — Я… — Хьюитт судорожно сглотнул. — Продолжайте.
  Вульф утвердительно кивнул:
  — Полагаю, что вспомните. Не удивлюсь, если Гулд даже получил письменное признание Пита Аранго в том, что вы наняли его, чтобы заразить плантацию родалий. Он пригрозил ему рассказать обо всем Апдерграфу. Во всяком случае он располагал чем-то, что позволяло ему давить на вас. Вы заплатили ему около пяти тысяч долларов. Он вернул вам признание? Полагаю, что так. А затем — могу я высказать предположение?
  — Мне кажется, — тихо сказал Хьюитт, — вы уже высказали сегодня слишком много предположений.
  — Ну, еще одно. Гулд увидел Пита Аранго на выставке, и искушение оказалось слишком велико. Он угрозами добился у Пита нового признания и снова предъявил его вам к оплате. Сколько он требовал на этот раз? Десять тысяч? Двадцать? А может, им овладела мания величия, и он притязал на шестизначную цифру? Так или иначе, но вы решили, что дальше это продолжаться не может. До тех пор, пока у Пита Аранго будут чернила и бумага, вы на крючке. И вы… Кстати, мистер Апдерграф, ведь он до сих пор у вас, Пит Аранго? Мы вызовем его, когда прибудет владелец гаража.
  — Вы правы, можно его вызвать, — мрачно сказал Фред.
  — Ну и прекрасно. — Вульф снова повернулся к Хьюитту. Он сделал паузу, и тишина была не из легких. Он нарочно растягивал свой рассказ. — Я полагаю, — сказал он наконец, — вы знакомы с законами классической драмы? Герольды трубят трижды…
  Он поднял прут, который все время держал в руках, и три раза ударил по полу.
  Хьюитт взирал на него с иронической улыбкой.
  — Итак, — продолжал Вульф, — вы были приперты к стене и действовали быстро и решительно. И умело, о чем можно судить по тому, что мистер Кремер долго не мог обнаружить ружье, а никто не делает этого лучше, чем он. Как почетный председатель комитета вы имели доступ во все закоулки выставки в любое время. Думаю, вы предпочли утренние часы, до того, как пустят посетителей. Я не пытаюсь догадаться, что вами руководило, когда вы выбрали для этого свою собственную трость.
  Дверь отворилась. На пороге стоял Теодор Хорстман.
  — Мистера Хьюитта просят к телефону, — раздраженно сказал он. Теодор терпеть не мог, когда его отрывали от дела. — Пит Аранго или что-то в этом роде.
  Хьюитт встал. Кремер открыл было рот, но Вульф резко остановил его:
  — Подождите! Мистер Хьюитт, вы останетесь здесь. Арчи… нет, он может узнать твой голос. Ваш тоже, мистер Кремер. Мистер Дилл, ваш голос подойдет, если только вы слегка понизите его. Задержите его, пусть говорит как можно дольше.
  Хьюитт сказал: «Это меня просят» — и двинулся к двери. Я встал у него на пути. Дилл поднялся с места. Вид у него был нерешительный.
  — Не уверен, смогу ли я…
  — Конечно, сможете, — заверил его Вульф. — Идите же. Телефон там, в пересадочной. Теодор, проводи его, вернись сюда и закрой дверь.
  Теодор повиновался. Когда Дилл скрылся, Теодор закрыл дверь и встал около нее, с отвращением глядя на нас. Хьюитт вернулся на место и закрыл лицо руками. Энн повернулась, чтобы рассмотреть его. При этом она оказалась лицом к лицу с Фредом, и я только тут заметил, что он держит ее за руку.
  — Пока мы ждем, — предложил Вульф, — я могу закончить свои рассуждения по поводу трости. Возможно, мистер Хьюитт решил воспользоваться ею, чтобы отвести от себя подозрение. Так, мистер Хьюитт? Но в таком случае зачем опасаться, что это станет известно? И на это могу ответить. Вы недооценили мою проницательность. Вы подумали, что у меня вызовет подозрение, если богатый человек, оберегающий свою репутацию даже от тени скандала, не будет протестовать против разглашения факта, что его трость использовали для убийства. И правда, такие дела всегда оборачиваются неприятными хлопотами. Но в данном случае это было вашей ошибкой. — Вульф с сожалением покачал головой. — Однако у меня нет желания мучить вас. Теодор, попробуй дверь.
  — Могу и не пробовать, — отозвался Теодор, стоя спиной к двери. — Я слышал, как щелкнул замок.
  Я встал. Не то чтоб я полагал, будто могу что-то предпринять, но сидеть я тоже не мог. Кремер остался сидеть, пристально глядя на Вульфа.
  — Попробуй еще, — спокойно предложил Вульф.
  Теодор нажал на ручку:
  — Заперто.
  — Действительно, — произнес Вульф со странным оттенком в голосе, — мисс Лэшер, а вы что об этом думаете? — Его взгляд по очереди задержался на каждом из присутствующих. — Я обращаюсь к мисс Лэшер, ибо она знает, что все это время я вам лгал. Она прекрасно знает, что трость в коридоре мистер Хьюитт оставить не мог, потому что видела, как это сделал Дилл. Мистер Хьюитт, позвольте мне поздравить вас — вы прекрасно справились со своей ролью. Не пытайтесь выломать дверь, мистер Кремер, она обита железом.
  Кремер налегал на дверь плечом. Он даже побагровел от натуги.
  — Бог мой, я должен был догадаться! — Он метнулся через комнату и схватил тяжелый ящик.
  — Арчи! — резко позвал Вульф.
  Еще ни разу за все мои многочисленные и разнообразные столкновения с Кремером мне не удавалось толком одержать над ним верх. Теперь наконец случай представился. Я обернулся вокруг него наподобие целлофана и провел прием. Секунд пять он сопротивлялся.
  Вдруг Фред Апдерграф вскочил и судорожно втянул воздух.
  — Газ! О боже!
  — Прекратите! — скомандовал Вульф. — Я знаю, что делаю! Для паники нет никаких оснований. Мистер Кремер, вот вам объяснения, почему вы не должны открывать дверь. Если Арчи отпустит вас, будете вы слушать? Нет? Арчи, держи его. Так вот. Мы с вами находимся в дезинфекционной камере, где для уничтожения вредителей применяется газ, вдыхая который человек в две минуты умирает от удушья. Газ проведен из соседней пересадочной, там же и клапан. Сегодня я перекрыл трубу, поэтому, если мистер Дилл пустил газ в том помещении, он уже мертв или сейчас умрет. Если бы вы пробили в двери дыру, я не мог бы ручаться за последствия. Может, вы успели бы выскочить, а может, и нет.
  — Чертов надутый болван! — беспомощно выругался Кремер. Первый и единственный раз на моей памяти он не стеснялся присутствия дам.
  Я выпустил его. Он встряхнулся и залаял на Вульфа:
  — Вы что, так и собираетесь сидеть здесь?! Неужели нельзя было вызвать кого-нибудь?!
  — Сейчас попробую, — примирительно сказал Вульф. Он постучал в пол своим прутом пять раз с равными интервалами.
  А Льюис Хьюитт, хотите верьте, хотите нет, с гордостью прошептал Теодору:
  — В колледже я занимался в театральной студии.
  Глава 10
  — Ну, вот. Я куплю вам в награду шоколадную медаль, — с отвращением сказал Кремер.
  Прошло пять часов. В половине седьмого вечера мы сидели в конторе: я на своем обычном месте, Кремер — в красном кожаном кресле, а Вульф высился над своим столом, скрестив руки на животе. Вокруг его глаз, почти полностью открытых, была легкая краснота.
  Кремер сварливо продолжал:
  — Дилл, конечно, был убийцей. Теперь он мертв, и это вы убили его. Вы заманили его в пересадочную ложным вызовом к телефону. Он вздумал запереть дверь в комнату, где сидели мы, и пустил газ. Почему же он просто не сбежал? Откуда вы знали, что он не сделает этого?
  — Тьфу, — лениво произнес Вульф. Он пожал плечами. — Сбежать, не подождав несколько минут, чтобы удостовериться, что газ сделал свое дело? И оставить дверь запертой, а клапан открытым? Дилл был глуп, но не настолько же. Обождав немного, он закрыл бы клапан, убедился бы, что с нами покончено, и спокойно вышел бы, оставив дверь закрытой, но не запертой, словно произошел несчастный случай. Он, возможно, даже оставил бы клапан чуть-чуть приоткрытым. — Вульф снова пожал плечами. — Нет. Это совершенно исключено. Дилл ни за что бы не удрал, не проведав нас.
  — Вы были в этом уверены?
  — Да, был.
  — И вы сознательно допустили это?
  — Да.
  — Следовательно, вы убили его.
  — Мой дорогой сэр, — Вульф нравоучительно поднял палец, — я ничего не имею против того, чтобы вы делились со мной своими переживаниями, но как частное лицо. Если же вы говорите официально, то напрасно. Я вполне могу предстать даже перед судом. Не отрицаю, что я перекрыл трубу, по которой идет газ, чтобы он выходил в ту комнату. Не отрицаю также, что убедил мистера Хьюитта разыграть этот спектакль, взывая к его чувству справедливости. Я нащупал его слабое место: он всегда мечтал стать актером. Он даже позволил мне упомянуть о его трости. Вся эта басня о его преступлении была, конечно, абсолютной правдой, но относилась целиком к Диллу. Я предупредил и Теодора, чтобы он сыграл свою роль. Он работает у меня и подчиняется моим распоряжениям. Не стану также отрицать, что велел Фрицу сидеть в комнате под оранжереей, и мои три удара в пол были сигналом, чтобы он позвонил по телефону, а пять ударов позже — сигналом подняться наверх и включить вентиляцию. Не отрицаю и того, что сознательно дал этот сигнал лишь по истечении трех минут с момента, когда выяснилось, что дверь заперта. Больше того, я заранее включил мизерное количество газа, чтобы нос мистера Дилла привык к нему и он не сразу почувствовал запах, когда откроет клапан. Такие приготовления были сделаны мною, чтобы Дилл погиб сам, если бы захотел открыть клапан и убить всех нас. Все эти доводы я могу изложить суду, — Вульф перевел дух. — Остается фактом, что Дилл открыл клапан с намерением умертвить восемь человек, включая вас, инспектор. Ни один суд не поставит мне это в вину. Так же как никто не поставит мне в вину ваше оскорбленное достоинство.
  — К черту мое достоинство! — прорычал Кремер. — Почему бы вам не послать штату Нью-Йорк уведомление о казни законченного убийцы, состоявшейся в вашей оранжерее?
  Вульф хихикнул:
  — Надо попробовать. Хочу сказать вам откровенно, мистер Кремер. Существует несколько причин, почему было невыгодно, чтобы Дилл предстал перед судом. Первое: было бы весьма трудно уличить его. Второе: всплыла бы история с тростью мистера Хьюитта, а я как раз был нанят, чтобы это предотвратить. Третье: процесс мог бы скомпрометировать Арчи — ведь это он дернул веревку и застрелил человека. Четвертое: мисс Лэшер покончила бы с собой. Она не особенно умна, но горда, как дьявол. Она вбила себе в голову, что ее рассказ о виденном в коридоре, где она пряталась, непременно приведет к огласке ее отношений с Гарри Гулдом, и семья ее будет обесчещена.
  — Они так или иначе всплыли бы.
  — Конечно, раз за дело взялись вы. Когда Арчи ввел ее в оранжерею, где были вы, она почувствовала себя конченным человеком. Это имело свою выгоду: Дилл сознавал, как она близка к тому, чтобы сломаться, и это, вкупе с перспективой встречи с владельцем гаража, сломало его самого. Ситуация была рискованной. В любую минуту, пока я говорил, мисс Лэшер могла выпалить, что убийца — Дилл, а не Хьюитт, и все испортить.
  — А трость действительно принадлежит Хьюитту?
  — Да. И это, как я уже говорил, не для огласки.
  — Где же Дилл раздобыл ее?
  — Понятия не имею. Хьюитт, вероятно, оставил ее где-то, она попалась на глаза Диллу, и он решил ею воспользоваться. Кстати, не подлежит огласке и причастность к делу мисс Лэшер. Помните, вы обещали. Я обязан ей всем ходом расследования. Если бы среди прочих вещей Гулда она не сберегла счет из гаража, я оказался бы в тупике.
  — И еще одно, — вставил я. — Если вы вынесете на всеобщее обсуждение маленькую неприятность, которая произошла с отцом мисс Трейси, это не даст вам прибавки к жалованью.
  — Ничто не может дать мне прибавки к жалованью, — с чувством сказал Кремер. — А что касается отца мисс Трейси… — Он махнул рукой.
  Вульф удивленно посмотрел на меня.
  — Я думал, ты уже не собираешься на ней жениться.
  — Нет. Но я испытываю сентиментальные чувства к воспоминаниям. Боже мой! Как же ей надоест Фред! Кстати, раз уж вы подводите итоги, в чем же заключалась страшная тайна Энн?
  — Не такая уж страшная. — Вульф покосился на часы и, убедившись, что до обеда еще далеко, скорчил недовольную гримасу. — Мисс Трейси сегодня подтвердила мои предположения. Гулд был влюблен в нее и абсолютно лишен порядочности. Он пригрозил, что, если она ему откажет, он вынудит мистера Дилла арестовать ее отца. Кроме того, он упоминал о крупных суммах, и, естественно, когда Гулда убили, мисс Трейси заподозрила, что в этом замешан Дилл, но по понятным причинам, опасаясь за отца, не захотела обнаруживать свои подозрения. — Вульф снова скрестил руки. — Удивительно еще, что Гулд прожил так долго при его характере. Он не постеснялся объявить мисс Лэшер, что собирается жениться на другой. Это было и глупо, и жестоко. Он дал понять мисс Трейси, что шантажирует Дилла. Это была грубая оплошность. Я полагаю даже, что это он заразил павильон Ракера и Дилла пожелтением Курума — без сомнения, чтобы усилить давление на его хозяина. Это было глупо и вызывающе. Разумеется, и Дилл был не менее глуп, пытаясь нанять меня для расследования причин этой болезни. Вероятно, подготовка убийства вывела его из равновесия, ведь бравада не в его характере. Быть может, у него была бредовая идея, что мое участие в этом расследовании отведет от него подозрения в другом. Он не годился для такого обдуманного и хладнокровного убийства: слишком слабы нервы.
  — Зато у вас крепкие, — сказал Кремер, вставая. — Мне пора бежать. Одно только я не до конца понял. Вы говорили, что Дилл ездил в Пенсильванию, чтобы заразить какие-то кусты. Вы заметили тогда, что ревность цветоводов друг к другу часто доводит их до крайности. Неужели Диллом двигало это?
  Вульф покачал головой.
  — Я говорил о мистере Хьюитте. Дилл хотел только расправиться с конкурентом и увеличить свои доходы. Появись те родалии на рынке, его собственные акции сильно упали бы. — Вульф вдруг выпрямился и заговорил другим тоном. — Как вам известно, я работал на клиента. И принял плату вперед. Мне хотелось бы показать ее вам. Арчи, принеси их, пожалуйста.
  Я устал от всей этой кутерьмы и Вульфова «маленького эксперимента», но он сказал «пожалуйста». Поэтому я поднялся в оранжерею, принес их и расставил все три на столе Вульфа.
  Он встал и в восхищении склонился над ними.
  — Они абсолютно уникальны, — произнес он благоговейно. — Ни единого пятнышка! Несравненные!
  — Да, довольно приятны, — вежливо сказал Кремер, направляясь к выходу. — Но мрачноваты. Никакого цвета, мне больше нравятся герани.
  С ПРИСКОРБИЕМ ИЗВЕЩАЕМ
  Встреча с Бесс Хадлстон была не первой.
  Как-то раз вечером, года два назад, она позвонила и сказала, что ей надо поговорить с Ниро Вульфом, а когда Вульф взял трубку, кротким голосом попросила его приехать к ней на Ривердейл для деловой встречи. Естественно, он осадил ее. Во-первых, если он и выбирался когда-либо из дома, то только к старому другу или хорошему повару, а во-вторых, то, что кто-то может этого не знать, было серьезным уколом для его тщеславия.
  Не прошло и часа, как она сама появилась в его офисе – комнате, которую он использовал в качестве кабинета в своем старом доме на Западной Тридцать пятой улице возле набережной, – за чем последовали пренеприятнейшие пятнадцать минут.
  Я никогда не видел шефа взбешенным до такой степени. Хотя лично мне предложение показалось заманчивым. Она пообещала ему две тысячи долларов, если он придет на праздник, который она устраивала для миссис Какой-то, и будет сыщиком в игре в убийство. Она также предложила пятьсот долларов мне, если я приду с Вульфом и буду работать на подхвате. Видели бы вы, как он оскорбился! Можно было подумать, что он Наполеон, а она попросила его развернуть войско оловянных солдатиков в детской.
  Когда она ушла, я осудил его позицию. В конце концов, она была почти так же знаменита, как он, – самая удачливая в Нью-Йорке устроительница праздников для представителей высшего общества. Сочетание талантов таких двух мастеров своего дела оставило бы о себе долгую память, не говоря уже о том, сколько радости доставили бы мне пять сотен зеленых. Но он только надулся.
  Описанные события имели место два года назад. И вот жарким августовским утром (особенно жарким в силу отсутствия в нашем доме кондиционера, так как Вульф не доверял технике) она вновь позвонила и попросила его безотлагательно приехать к ней на Ривердейл.
  Вульф дал мне знак отделаться от назойливой клиентки и повесил трубку. Немного позже, когда он удалился в кухню, чтобы проконсультироваться с Фрицем относительно какой-то проблемы, возникшей у них в связи с приготовлением ленча, я отыскал в справочнике номер ее телефона и перезвонил.
  Прошел почти месяц с тех пор, как мы покончили с делом Нойхема, в доме было скучно, как в склепе, так что даже выслеживание мальчонки из прачечной, заподозренного в краже бутылки шипучки, стало бы для меня желанным развлечением. Поэтому я перезвонил Бесс Хадлстон и сказал, что если она обдумывает возможность визита к нам на Западную Тридцать пятую улицу, то я хотел бы напомнить, что Вульф занят наверху со своими орхидеями утром с девяти до одиннадцати и с четырех до шести после полудня, но в любое другое время он будет рад видеть ее.
  Однако должен признаться, что Вульф не особенно обрадовался, когда в три часа того же дня я привел ее к нему в кабинет. Он даже не извинился, что не поднялся из своего кресла поздороваться с ней, хотя, надо заметить, ни один здравомыслящий человек, взглянув на его габариты, не стал бы ожидать от него подобной прыти.
  – Так это вы предлагали мне однажды деньги, приглашая меня на роль клоуна? – проворчал он недовольно.
  Бесс Хадлстон уселась в пододвинутое мной красное кожаное кресло, достала из большой зеленой сумки носовой платок и вытерла им лоб и шею. Она принадлежала к числу тех людей, которые мало похожи на свои фотографии в газетах, потому что самым примечательным в ее внешности были глаза, и эти глаза, стоило в них взглянуть, заставляли вас забыть обо всем остальном. Они были черными, искрящимися и производили впечатление, будто она смотрит на вас даже тогда, когда на самом деле этого быть не могло. Глаза делали ее моложе своего возраста – вероятно, сорока семи или сорока восьми лет.
  – Боже, как здесь жарко, – произнесла она. – Странно, что вы почти не потеете. Я очень тороплюсь, так как должна еще увидеться с мэром по поводу сценария шествия, устройство которого он хочет мне поручить, и поэтому не имею возможности пускаться с вами в пререкания, но ваше заявление, будто я собиралась покуситься на вашу честь, – совершеннейшая глупость. Да, глупость! С вами в роли сыщика получился бы чудесный праздник. А так мне пришлось раздобыть полицейского инспектора, но он только и делал, что хрюкал. Вот так! – И она хрюкнула.
  – Если вы пришли, мадам, для того, чтобы…
  – Нет, не для того. На этот раз вы мне нужны не для праздника. К сожалению. Дело в том, что кто-то пытается меня погубить.
  – Погубить вас? В каком смысле? Физически, в финансовых делах…
  – Просто погубить. Вам известно, чем я занимаюсь. Я организую праздники для…
  – Я в курсе, – оборвал ее Вульф.
  – Тем лучше. Мои клиенты – люди влиятельные и богатые. По крайней мере они себя таковыми считают, и, не вдаваясь в детали, скажу, что для меня важно поддерживать с ними хорошие отношения. Поэтому вы можете себе представить, какой бывает эффект, когда… Подождите, я вам сейчас покажу…
  Она открыла сумочку и принялась в ней рыться, словно терьер. На пол упал листок плотной бумаги, и я было поднялся, чтобы вернуть его ей, но она лишь скользнула по нему взглядом и произнесла:
  – Не беспокойтесь, в мусорное ведро.
  Распорядившись им, как было указано, я вернулся на свое место.
  Наконец Бесс протянула Вульфу конверт.
  – Взгляните, что вы об этом думаете? – сказала она.
  Вульф осмотрел конверт с обеих сторон, вынул из него листок бумаги, прочитал и передал мне.
  – Это конфиденциально, – встрепенулась Бесс Хадлстон.
  – Мистер Гудвин нам не помешает, – сухо произнес Вульф.
  Я обследовал предложенные экспонаты. Конверт с маркой и почтовым штемпелем был разрезан по краю. Адрес написан на пишущей машинке: «Миссис Джервис Хоррокс, 902, Восточная Семьдесят четвертая улица, Нью-Йорк». На листке бумаги имелась надпись, также машинописная: «Что побудило доктора Брейди неправильно выписать лекарство для вашей дочери? Невежество? А может, что-то еще? Спросите Бесс Хадлстон. Если захочет, она расскажет вам, как рассказала мне». Подпись отсутствовала.
  Я вернул листок и конверт Вульфу. Бесс Хадлстон вновь отерла лоб и шею носовым платком.
  – Это письмо не единственное, – произнесла она, глядя на Вульфа глазами, которые, как мне казалось, смотрели на меня. – Было и другое, но, к сожалению, у меня его нет. Это, как видите, было отправлено во вторник, двенадцатого августа, то есть шесть дней назад. А то, другое, днем раньше. Оно тоже было отпечатано на машинке. Я его видела. Его послали одному очень богатому и известному человеку, и в нем содержалось дословно следующее: «Где и с кем ваша жена бывает по вечерам? Ответ окажется для вас крайне неожиданным. За более подробной информацией рекомендую обратиться к Бесс Хадлстон». Тот человек показал мне письмо. Его жена – одна из моих самых близких подруг.
  – Позвольте. – Вульф направил на нее указательный палец. – Вы пришли, чтобы совещаться со мной или чтобы нанять меня?
  – Я нанимаю вас, – ответила она. – Нанимаю, чтобы вы выяснили, кто распространяет подобные вещи.
  – Дело довольно сложное, никаких гарантий. Пожалуй, приняться за него меня может заставить только алчность.
  – Ну конечно! – нетерпеливо воскликнула Бесс Хадлстон. – Я и сама умею заламывать цены. И сейчас я готова к тому, что буду выжата как лимон. В противном случае что со мной станет, если все это не прекратится как можно скорее?
  – Замечательно. Арчи, блокнот!
  Я достал блокнот и принялся за дело. Пока она выкладывала мне факты, Вульф позвонил, чтобы принесли пива, и теперь сидел, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Впрочем, когда она рассказывала мне о бумаге и пишущей машинке, один глаз он все-таки приоткрыл. Дело в том, что бумага и конверты обоих анонимных писем, сообщила она, были точно такими же, какие использовались для деловой переписки девушкой по имени Джанет Николс, которая работала у нее ассистенткой по организации праздников, причем и письма, и конверты были отпечатаны на машинке, принадлежавшей ей самой, Бесс Хадлстон. Машинка эта находилась в ведении другой девушки, Мариэллы Тиммс, работавшей у нее секретаршей. Конечно, при сравнении Бесс Хадлстон микроскопом не пользовалась, но для неискушенного взгляда шрифт машинки и писем казался совершенно одинаковым. Обе девушки жили в ее доме на Ривердейл, и большая коробка с бумагой, конвертами и прочими канцелярскими принадлежностями хранилась в комнате Джанет Николс.
  Следовательно, если это не одна из девушек… А может быть, это действительно одна из девушек? «Факты, Арчи!» – проворчал Вульф. Слуги? Нет, их не стоит принимать во внимание, сказала Бесс. Ни один слуга у нее долго не задерживался, а значит, ни один не мог успеть проникнуться к ней достаточной ненавистью. Услышав эту фразу, я понимающе кивнул, так как читал в газетах и журнальных статьях об аллигаторах, медведях и других беспокойных обитателях ее дома. Жил ли в доме кто-нибудь еще? Да, племянник, Лоренс Хадлстон, также получавший жалованье как ассистент, но, согласно мнению тетушки Бесс, никоим образом не попадавший под подозрение.
  Больше никого? Нет, больше никого.
  Лица, достаточно близкие к дому, чтобы иметь доступ к пишущей машинке и канцелярским принадлежностям Джанет Николс? Конечно! Такую возможность имели многие.
  Вульф непочтительно хмыкнул. На всякий случай я спросил, как насчет достоверности содержавшейся в анонимках информации. Как насчет неверно назначенного лекарства и вечеров в сомнительном обществе? Черные глаза Бесс Хадлстон впились в меня. Нет, об этих вещах ей ничего не известно. И вообще, какое это имеет отношение к делу? Какой-то негодяй пытается погубить ее доброе имя, распространяя о ней неприглядные слухи, а ее, видите ли, спрашивают, правда ли то, что в них говорится. Какая наглость! Хорошо, сказал я, давайте забудем о миссис Толстый Кошелек и о том, где она проводит свои вечера. Пусть на бейсболе. Но ответьте хотя бы, есть ли у миссис Джервис Хоррокс дочь, была ли она больна и лечил ли ее доктор Брейди? Да, нервно ответила Бесс, у миссис Хоррокс была дочь. Она умерла всего месяц назад, и доктор Брейди наблюдал ее во время болезни. От чего она умерла? От столбняка. Как она им заразилась? Расцарапав руку о гвоздь в конюшне школы верховой езды.
  – От столбняка не бывает неправильных лекарств… – проворчал Вульф.
  – Да, это было ужасно, но к делу не имеет никакого отношения, – перебила Бесс Хадлстон. – Ой, я, кажется, опаздываю на встречу с мэром! Понимаете, все предельно просто. Кто-то захотел меня погубить и избрал для этого такой мерзкий и грязный способ, как клевета. Это необходимо прекратить, и если ваши умственные способности соответствуют вашим гонорарам, вы сумеете это сделать. Кроме того, я готова назвать вам имя человека, который этим занимается.
  Глаза Вульфа широко раскрылись.
  – Как?! Вы знаете, кто это?
  – Знаю. Во всяком случае, думаю, что знаю.
  – Тогда какого черта, мадам, вы меня беспокоите?!
  – Потому что не могу этого доказать. А сама она все отрицает.
  – Похоже, – Вульф бросил в нее испепеляющий взгляд, – вы менее разумны, чем кажетесь, раз додумались обвинять человека, не имея доказательств.
  – Разве я сказала, что кого-то обвиняла? Ничего подобного. Я просто поговорила по очереди со всеми: с ней, с Мариэллой, со своим племянником, с доктором Брейди и с братом. Я задавала им вопросы, я сопоставляла. И наконец поняла, что не смогу сама с этим справиться. Поэтому я и пришла к вам.
  – Методом исключения, преступница – мисс Николс?
  – Да.
  Вульф нахмурился.
  – Но у вас нет доказательств. Что же у вас есть?
  – У меня есть… ощущение.
  – Основанное на чем?
  – Я знаю ее.
  – Знаете… – по-прежнему хмурясь, повторил Вульф. Губы его выпячивались и снова втягивались. – Вы ясновидящая? Прорицательница? Какие специфические проявления ее характера вы заметили? Она что, способна вытаскивать стулья из-под людей?
  – Не кипятитесь, – осадила его Бесс Хадлстон, хмурясь в ответ. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Просто я достаточно изучила ее. Ее глаза, ее голос, ее поведение…
  – Понимаю. Мягко выражаясь, вы невзлюбили ее. Она должна быть либо невероятно глупа, либо чрезвычайно умна, чтобы использовать для анонимных писем канцелярские принадлежности, за которые сама же отвечает. Вы подумали об этом?
  – Конечно. Она умна.
  – И даже зная, что она сделала, вы продолжаете держать ее у себя на работе, в своем доме?
  – Естественно. Думаете, если бы я ее уволила, это ее остановило бы?
  – Нет. Но вы говорите, что она виновна, потому что вы ее знаете. Это означает, что вы знали ее неделю назад, месяц назад, год назад, знали, что она была человеком, способным на такого рода вещи. Тогда почему вы не избавились от нее раньше?
  – Потому что я… – Бесс Хадлстон заколебалась. – А какое это имеет значение?
  – Для меня – огромное, мадам. Вы наняли меня, чтобы выявить источник анонимных писем. Сейчас как раз я этим и занимаюсь. Я исследую вероятность того, что вы посылали их сами.
  Ее глаза сверкнули.
  – Сама? Но ведь это бессмыслица!
  – Тогда отвечайте, – невозмутимо повторил Вульф, – почему, зная о дурных наклонностях мисс Николс, вы ее не выгнали?
  – Потому что она была мне нужна. Она лучшая помощница из всех, какие у меня работали. Ее идеи просто великолепны… Возьмите хотя бы Ушастого Карлика и Праздник Великанов… Это все она придумала. Скажу по секрету, некоторые из моих самых удачных затей…
  – Понятно. Как давно она работает у вас?
  – Три года.
  – Ее жалованье соответствует ее заслугам?
  – Да. Раньше не соответствовало, но теперь я плачу сполна. Десять тысяч в год.
  – Тогда зачем ей губить вас? У нее не все дома? Или вы все же дали ей повод?
  – У нее есть… вернее, она думает, что у нее есть повод для обиды.
  – Какой?
  – Дело в том, что… – Бесс Хадлстон помотала головой. – Впрочем, неважно. Это личное. Это никак вам не поможет. Мне нужно лишь, чтобы вы отыскали источник анонимных писем и представили доказательства. Счет я оплачу.
  – Иными словами, вы заплатите мне за то, что я докажу виновность мисс Николс?
  – Вовсе нет. Любого, кто в этом повинен.
  – Независимо от того, кто это?
  – Конечно.
  – Хотя лично вы уверены, что это мисс Николс?
  – Нет, не уверена. Я только сказала, что чувствую это. – Бесс Хадлстон встала, взяла сумочку со стола Вульфа и поправила прическу. – Ну, мне пора. Вы сможете прийти ко мне сегодня вечером?
  – Нет. Мистер…
  – А когда вы сможете прийти?
  – Никогда! К вам придет мистер Гудвин… – Вульф оборвал себя. – Хотя нет. Раз уж вы обсуждали происшествие со своими домочадцами, я хотел бы их увидеть. Сперва девушек. Пришлите их сюда. Я освобожусь в шесть. Вы навязали мне отвратительное дельце, и мне не терпится с ним поскорее покончить.
  – Боже мой, – умиленно проговорила она, – с вами можно было бы устроить замечательную вечеринку! Если бы ее удалось продать Кроутерсам, я смогла бы получить четыре тысячи… Только, похоже, если письма не прекратятся, скоро этих вечеринок будет не так уж много. Я позвоню девушкам.
  – Вот телефон, – сказал я.
  Она набрала номер, дала инструкции той, которую назвала Мариэллой, и поспешно удалилась.
  Когда, проводив посетительницу до двери, я вернулся в кабинет, кресло Вульфа оказалось пустым. В этом не было ничего тревожного, так как стрелки часов показывали без одной минуты четыре и, следовательно, ему пора было подняться наверх к своим орхидеям. Но тут я остолбенел, увидев своего шефа согнувшимся, сложившимся почти вдвое, с рукой, запущенной в корзину для мусора.
  Он распрямился.
  – Вы не ушиблись? – заботливо осведомился я.
  Проигнорировав вопрос, Вульф придвинулся ближе к окну, чтобы рассмотреть предмет, который держал между большим и указательным пальцем. Я подошел, и он передал ею мне. Это была фотокарточка девушки (на мой вкус – ничего особенного), вырезанная в форме шестигранника, размером с пятидесятицентовую монету.
  – Хотите поместить ее в свой альбом? – спросил я.
  Это Вульф тоже проигнорировал.
  – На свете нет ничего, – сказал он, глядя на меня так свирепо, словно это я занимался рассылкой анонимок, – ничего столь же неистребимого, как человеческое достоинство. Эта особа делает деньги, придумывая, как дуракам лучше убить время. Ими она платит мне, чтобы я рылся в ее грязном белье. Половина моего гонорара уходит на налоги, используемые для производства бомб, которые убивают людей. И все же у меня есть достоинство! Пусть спросят Фрица, моего повара. Пусть спросят Теодора, моего садовника. Пусть спросят тебя, моего…
  – Премьер-министра.
  – Нет.
  – Правую руку.
  – Нет.
  – Товарища.
  – Нет!
  – Соучастника, лакея, военного секретаря, наймита, друга…
  Он был на пути к лифту. Я бросил фотокарточку к себе на стол и отправился на кухню выпить стакан молока.
  
  – Вы опоздали, – укоризненно сказал я девушкам, пропуская их в кабинет. – Мистер Вульф ждал вас к шести часам, в это время он спускается из оранжереи. А сейчас уже почти половина седьмого. Теперь он удалился на кухню и занялся операциями с солониной.
  Они сели, и я принялся их рассматривать.
  – Вы имеете в виду, что он ест солонину? – спросила Мариэлла Тиммс.
  – Нет. Это будет позже. Он ее готовит.
  – Во всем виновата я, – сказала Джанет Николс. – Я вернулась только к пяти и была в одежде для верховой езды, поэтому мне пришлось переодеваться. Извините.
  Она не слишком походила на прекрасную амазонку. Не то чтобы она была плохо сложена, нет. У нее было довольно красивое маленькое тело. Но ее бледное лицо скорее наводило на мысль о подземке, нежели о верховой прогулке. Не скрою, но так или иначе я ожидал чего-то неординарного, ведь Бесс Хадлстон подозревала, что эта девушка была автором анонимных писем и, кроме того, она придумала Ушастого Карлика и Праздник Великанов. Я был сильно разочарован. Она выглядела как школьная учительница… Точнее сказать, как заурядная школьная учительница без будущего.
  Вид Мариэллы Тиммс, напротив, нисколько не разочаровал меня. Она меня бесила. Ее волосы начинались далеко над изгибами бровей, что делало брови еще выше и шире, чем они были, и придавало всему лицу вид возвышенный и одухотворенный. Но ее глаза были страшно застенчивы, и это ей ужасно не шло. Если у вас вид возвышенный и одухотворенный, вам нет нужды чего-то стесняться, если, конечно, в ваших мыслях не содержится ничего постыдного. Кроме того, у нее был сильный южный акцент. «Саланина»… Поверьте, я не брежу по ночам баталиями Гражданской войны, и, уж во всяком случае, моя сторона победила, но эти южные красотки… Их акцент звучит как намеренный вызов. Это задевает. Да, и еще раз да, я родился и вырос на Севере!
  – Пойду посмотрю, не удастся ли его вызволить, – сказал я и двинулся через холл на кухню. Надежда заполучить Вульфа, чтобы он пришел и занялся делом, еще теплилась, покуда он не успел погрузить руки в мясо. Фрикасе, вернее, то, что должно было им стать, лежало в блюде на столе, а Фриц и Вульф стояли по обе стороны и что-то обсуждали. При моем появлении они посмотрели на меня так, словно я ввалился на заседание Кабинета министров в Белом доме.
  – Они здесь, – объявил я. – Джанет и Мариэлла.
  Взглянув на лицо Вульфа в тот момент, можно было ставить сто против одного, что сейчас он прикажет мне передать девушкам, чтобы они приходили завтра. Он уже открыл рот, но в этот момент за моей спиной распахнулась дверь, и через кухню проплыло:
  – A-а, так это здесь готовят фрикасе из солонины!
  Воспроизвести акцент я больше не пытаюсь.
  Вслед за голосом мимо меня продефилировала его обладательница. Она подошла прямо к Вульфу и наклонилась, чтобы взглянуть на блюдо с мясом.
  – Извините, – произнесла она так, как я все равно не смогу передать на бумаге, – но фрикасе из солонины – это мой конек. Тут ничего нет, кроме мяса, да?
  – Как видите, – буркнул Вульф.
  – Оно нарезано слишком мелко.
  Вульф окинул ее хмурым взглядом. Я чувствовал, что его раздирают противоречивые чувства. Присутствие особы женского пола на кухне было кощунством. Женщина, критикующая его или Фрица кулинарное искусство, была оскорбительница вдвойне. Но солонина являлась одной из самых сложных проблем в жизни Вульфа, доселе так и не разрешенной. Как смягчить соленый привкус, сохранив ее уникальный букет; как уничтожить ее сухость, не сделав раскисшей, – теории и эксперименты длились годами. Он насупился, но не указал Мариэлле на дверь.
  – Это мисс Тиммс, – представил я. – Мистер Вульф. Мистер Бреннер. А мисс Николс находится сейчас в…
  – Нарезано слишком мелко – в каком смысле? – свирепо спросил Вульф. – Это не нежное свежее мясо, которое может потерять сок…
  – Пожалуйста, успокойтесь. – Ладонь Мариэллы легла на его руку. – Оно еще не погублено, просто было бы лучше нарезать его чуть покрупнее. Но на такое количество мяса, пожалуй, многовато картофеля. К тому же, если у вас нет требухи, вам не удастся…
  – Требухи?! – проревел Вульф.
  Мариэлла кивнула.
  – Да, да, свежей свиной требухи. В этом-то весь секрет. Слегка обжаренной в оливковом масле, с луковым соком…
  – Силы небесные! – Вульф стоял, уставившись на Фрица. – Ничего подобного я прежде не слышал. Это никогда не приходило мне в голову. Фриц, а?
  Фриц задумчиво наморщил лоб.
  – Не исключено, что в этом что-то есть, – согласился он. – Можно попробовать. В качестве эксперимента.
  – Позвольте, я вам помогу, – сказала Мариэлла. – Здесь требуется некоторая сноровка…
  Так случилось, что мое первое и довольно близкое знакомство с Джанет состоялось в тот же день. Я решил, что для поездки на рынок за требухой было бы неплохо взять с собой компанию, и так как Мариэлла прилипла к Вульфу, а он, во всяком случае на время эксперимента, – к ней, я прихватил Джанет. Когда мы вернулись домой, я окончательно утвердился в мысли, что она невиновна. Хотя, впрочем, с самого начала я не был склонен считать ее в чем-либо виновной, поскольку не мог поверить, что кто-то, не являющийся очевидным монстром, способен на авантюру с рассылкой анонимных писем. Признаюсь также, что она не поразила меня живостью ума и была рассеянна в разговоре, что, однако, при данных обстоятельствах было неудивительно, ибо она, по всей вероятности, знала, чем обязана своим приглашением к Вульфу.
  Я вручил засевшим на кухне виртуозам по изготовлению солонины требуху и поспешил вернуться в кабинет, где оставил Джанет. На обратном пути с рынка я рассказывал ей о гибридизации орхидей и теперь подошел к столу, чтобы взять пачку садоводческих фотографий, которые собирался показать ей, как вдруг заметил, что со стола что-то исчезло. Поэтому, предоставив ей разглядывать карточки, я вернулся на кухню к Вульфу и спросил, был ли кто-нибудь в кабинете в мое отсутствие. Он стоял возле Мариэллы, наблюдая за ее манипуляциями на разделочной доске, и я услышал в ответ лишь рычание.
  – Никто из вас не покидал кухню? – не отступался я.
  – Нет, – произнес он коротко. – А что?
  – Кто-то умыкнул мой леденец, – ответил я и, оставив его с друзьями по песочнице, вернулся в кабинет.
  Джанет сидела, разложив на коленях карточки и внимательно их разглядывая. Я встал перед ней и дружелюбно осведомился:
  – Что вы с ней сделали?
  Она подняла глаза. В таком ракурсе, с поднятым вверх лицом, она казалась почти симпатичной.
  – Что я сделала… с чем?
  – С карточкой, которую взяли с моего стола. Это единственный имеющийся у меня ваш портрет. Куда вы ее дели?
  – Я не… – Она осеклась. – Я не брала! – наконец произнесла она с вызовом.
  Я сел и укоризненно покачал головой.
  – Выслушайте меня внимательно, – сказал я. – Не стоит лгать. Мы ведь друзья. Мы плечом к плечу преследовали дикую кабанью требуху. Снимок – моя собственность, и он мне нужен. Может быть, он случайно соскользнул в вашу сумочку? Взгляните.
  – Его там нет. – С новой ноткой гнева в голосе и с новым приливом краски к щекам она сделалась еще лучше. Левой рукой она прижимала лежавшую на стуле сумочку.
  – Позвольте, я проверю. – Я направился к ней.
  – Нет! – воскликнула она. – Его там нет! – Она положила ладонь на живот. – Он здесь.
  На мгновение я замер, решив, что она его проглотила. Затем вернулся в кресло и сказал:
  – Ладно. В любом случае вам придется его вернуть. Есть три варианта, выбирайте. Или вы достанете его сами, или это сделаю я, или я позову Мариэллу и буду держать вас, пока она будет вас обыскивать. Первое кажется мне наиболее приемлемым для леди. Я отвернусь.
  – Пожалуйста, не надо. – Она еще крепче прижала ладонь к животу. – Ну, пожалуйста. Это моя фотокарточка.
  – На этой фотокарточке действительно изображены вы, но отсюда не следует, что она непременно принадлежит вам.
  – Ее вам дала мисс Хадлстон.
  Я не видел причины отрицать очевидное.
  – Да, ее дала мне она.
  – И она сказала вам… она… она думает, что это я рассылала эти ужасные письма! Я знаю, она в этом уверена!
  – Это, – твердо ответил я, – уже другое дело, и им занимается мой шеф. Меня же интересует только фотокарточка. Возможно, она действительно примечательна лишь тем, что на ней изображена девушка, которая придумала Ушастого Карлика и Праздник Великанов. В таком случае, если я попрошу мистера Вульфа, он, скорее всего, ее вам отдаст. Я даже допускаю, что мисс Хадлстон могла эту фотографию украсть, – почем знать? Она не сказала, откуда ее взяла. Но в данный момент вы стащили ее с моего письменного стола, и я хочу, чтобы вы ее вернули. Вы можете сделать себе другую, а я – нет. Итак, мне позвать Мариэллу? – Я повернул голову и сделал вид, что готов завопить.
  – Нет! – воскликнула она, встала со стула и, повернувшись ко мне спиной, принялась проделывать странные телодвижения.
  Когда она протянула мне фотографию, я сунул ее под пресс-папье на столе Вульфа и стал помогать Джанет подбирать с пола карточки растений.
  – Посмотрите, что вы наделали, – сказал я. – Вы все перепутали. Чтобы привести их в порядок, придется изрядно повозиться…
  На какое-то мгновение мне показалось, что она сейчас зальется слезами, но этого не произошло. Мы провели час не так чтобы весело, но довольно мирно. Я избегал заговаривать о письмах, потому что не знал, какую линию расследования собирается избрать Вульф.
  Когда же он наконец принялся за дело, выяснилось, что линии попросту нет. Успешно расправившись с фрикасе и гарниром, мы собрались в кабинете. Уже минуло девять. С фрикасе все оказалось в порядке, оно вышло на славу. Вульф уничтожил три порции и, разговаривая с Мариэллой, чем занимался большую часть трапезы, был не только снисходителен, но и выказывал определенное уважение. Вначале, правда, произошел один неприятный эпизод, когда Джанет не захотела положить себе фрикасе и Фрицу было велено нарезать для нее ветчины.
  – Ты не ешь, потому что это готовила я, – обиженно произнесла Мариэлла.
  Джанет запротестовала, уверяя, что просто не любит солонину.
  Позже, в кабинете, стало ясно, что секретарша и ассистентка по организации праздников не питали друг к другу особо нежных чувств. Нет, они не обвиняли друг друга в написании злонамеренных писем. Открытой враждебности не было, но несколько взглядов, которые я приметил, отрываясь от записной книжки, и интонации, с которыми они обращались друг к другу, свидетельствовали, что достаточно поднести спичку – и произойдет взрыв. Вульфу, насколько я мог судить, не удалось выяснить ничего, кроме набора несущественных фактов. Обе девушки вели себя, мягко говоря, не болтливо. По их словам, Бесс Хадлстон была вполне удовлетворительной патронессой. Они признавали, что ее прославленная эксцентричность временами усложняла сотрудникам жизнь, но увольнение им не грозило. Джанет работала у нее три года, Мариэлла – два, и обе девушки не имели ни малейшего представления о том, кто бы мог рассылать эти страшные письма. О врагах Бесс Хадлстон им ничего не было известно. Да, конечно, ее выходки задевали некоторых за живое, и за последние месяцы к канцелярским принадлежностям Джанет имели доступ многие люди, но чтобы кто-то мог посметь, чтобы кто-то мог решиться…
  Да, они знали Элен, дочь миссис Джервис Хоррокс, она была близкой подругой Мариэллы. Ее смерть была страшным потрясением. И они достаточно хорошо знали доктора Алана Брейди. Он преуспевал, был приятен в общении и имел прекрасную репутацию. Он частенько совершал верховые прогулки вместе с одной из них или с Бесс Хадлстон. Школа верховой езды? Нет, Бесс Хадлстон держала лошадей в конюшне у себя на Ривердейл, и доктор Брейди нередко заглядывал к ним по пути из Медицинского центра. Это всего в десяти минутах езды.
  Нет, Бесс Хадлстон никогда не была замужем. Существовал еще ее брат, Дэниел кажется, химик, человек совершенно не светский, который показывался в доме раз в неделю к обеду. Еще Ларри, ее племянник, молодой повеса, живший у своей тетушки и получавший деньги неизвестно за что. И больше вроде бы никаких других родственников или близких друзей, если, конечно, не принимать во внимание, что у Бесс Хадлстон были сотни знакомых обоих полов и всех возрастов…
  Это тянулось почти два часа.
  Проводив девушек к машине – я заметил, что за руль села Мариэлла, – я вернулся в кабинет и стал свидетелем того, как Вульф залпом выпил стакан пива и налил себе новый.
  – Фотография обвиняемой, если она вам нужна, там, под пресс-папье, – сказал я. – Девушке очень хотелось заполучить ее обратно. Пока меня не было, она даже стащила ее и спрятала в место, пожалуй слишком пикантное, чтобы упоминать его в вашем присутствии. Мне удалось вернуть фотографию, каким образом – неважно. Я ожидал, что она попросит ее у вас, но этого почему-то не произошло. Кстати, если вы предполагаете, что сможете распутать дело, занимаясь…
  – К черту дело! Дернуло меня за него взяться. – Вульф с сожалением вздохнул, определенно из-за пива, которое только что проглотил. – Завтра отправляйся туда и осмотрись. Думаю, во всем повинны слуги. Проверь пишущую машинку. Далее: племянник. Поговори с ним и реши, есть ли надобность мне с ним встречаться; если да – привези его. И доставь сюда доктора Брейди. Лучше всего после ленча.
  – Будет исполнено, – отозвался я.
  – Около двух, – уточнил он. – А теперь, пожалуйста, возьми блокнот. Я продиктую письмо. Отправь его сегодня же вечером, заказным. «Профессору Мартингейлу из Гарвардского университета. Дорогой Джозеф! Я сделал замечательное открытие или, вернее, проведал о таковом. Ты наверняка помнишь состоявшуюся между нами прошлой зимой дискуссию относительно возможности использования свиной требухи в связи с…»
  С того самого происшествия в феврале 1935 года, собираясь куда-нибудь по делам, я всякий раз задаюсь вопросом: брать ли пистолет? Я это делаю редко, но, окажись он у меня под рукой в тот вторник, ему бы нашлось применение. Клянусь, я пристрелил бы эту гнусную тварь, этого орангутана, или меня зовут не Арчи!
  В прежние времена, чтобы добраться от Тридцать пятой улицы до Ривердейл, приходилось тратить добрых три четверти часа, но теперь, когда есть Восточная магистраль и мост Генри Гудзона, это можно сделать всего за двадцать минут. Бывать у Бесс Хадлстон дома мне раньше не доводилось, но я ничуть не удивился при виде окружавшей ее владения хитроумной ограды, так как благодаря прессе имел некоторое представление о ее жилище. Я оставил машину на обочине дороги и, миновав калитку, направился через лужайку к дому. Участок был обильно засажен деревьями и кустарником, поодаль виднелся овальный плавательный бассейн.
  В двадцати шагах от дома я внезапно остановился. Откуда здесь взялся орангутан – ума не приложу, но он стоял на тропинке прямо передо мной, большой и черный, и скалил зубы в дурацкой улыбке, если, конечно, это так можно назвать. Я переминался с ноги на ногу и смотрел на него. Он не двигался. Мысленно помянув недобрым словом его предков, я шагнул вперед, но стоило мне приблизиться, как он издал какой-то непонятный звук, и я снова остановился. Черт с тобой, подумал я, если это твоя личная тропинка, так бы сразу и сказал.
  Заметив с противоположной стороны бассейна еще один проход, я двинулся туда. При этом я двигался бочком – мне очень хотелось посмотреть, что же он предпримет. Вскоре это выяснилось: он припустил за мной на всех четырех. И так получилось, что, глядя на него и пятясь назад, я зацепился ногой за нечто, похожее на бревно и лежавшее у края бассейна, и, растянувшись на земле, едва не угодил в воду. Когда я снова принял вертикальное положение, бревно уже медленно ползло в мою сторону. Это был один из аллигаторов Бесс Хадлстон.
  Орангутан сел на траву и начал смеяться. Конечно, звук, который он издавал, едва ли можно было назвать смехом, но, судя по выражению его морды, он был в восторге. Вот тут бы я его и пристрелил. Обогнув бассейн, я выбрался на дорожку и уже в который раз направился к дому, но он снова был там, легок на помине, в десяти метрах от меня, преграждая путь, со своими кретинскими ужимками. Я остановился.
  – Он хочет поиграть в пятнашки, – послышался мужской голос.
  До того момента я был слишком занят, чтобы заметить появившегося в дальнем конце террасы человека. Оглянувшись, я заметил, что он приблизительно одного возраста со мной, одет в зеленую рубашку и кирпичного цвета брюки и смотрит на меня несколько свысока.
  – Он хочет поиграть в пятнашки, – повторил он.
  – А я – нет, – ответил я.
  – Если вы его рассердите, он вас укусит. Идите по траве к дому, а когда он попытается до вас дотронуться, увернитесь. Сделайте так три раза, затем дайте ему возможность вас осалить и скажите «Мистер» восхищенным голосом. Вот и все. Мистер – это его имя.
  – Мне проще развернуться и поехать домой.
  – Я не стал бы этого делать. Он возмутится.
  – Но ведь он может и схлопотать от меня.
  – Может. Хотя сомневаюсь. Если вы сделаете ему больно и вас поймают, моя тетя… Вы ведь, насколько я понимаю, Арчи Гудвин? Меня зовут Ларри Хадлстон. Я не рассылал этих писем и не знаю, кто бы мог заниматься подобными вещами. Тетя спустится позже. Она сейчас наверху, ругается с братцем Дэниелом. Я не могу пригласить вас в дом, пока вас не пропустит Мистер.
  – Вы хотите сказать, что каждый, кто сюда приходит, обязан поиграть в пятнашки с этим бандитом? Неужели орангутан…
  – Мистер не орангутан. Он шимпанзе. Он редко заигрывает с незнакомыми. Вы, должно быть, понравились ему.
  Пришлось покориться. Я зашагал по траве, был остановлен, трижды увернулся, сказал «Мистер» так восхищенно, как только сумел, и, наконец, был пропущен. Мистер довольно взвизгнул, промчался галопом к дереву и повис на ветке. Осмотрев тыльную сторону ладони, я обнаружил на ней кровь.
  – Он вас укусил? – поинтересовался племянник.
  – Нет. Должно быть, я поранился, когда упал.
  – A-а, вы споткнулись о Моисея. Сейчас принесу йод.
  Я сказал, что не стоит беспокоиться из-за пустяка, но он провел меня через террасу в дом, где в просторной гостиной с большими окнами и камином стояло множество кресел, диванов и пуфиков, достаточных для проведения вечеринки средних размеров. Когда Ларри открыл дверцу висевшего возле камина шкафчика, взгляду открылась батарея расположенных в полном боевом порядке медикаментов: перекись, бинт, йод, пластырь и всевозможные мази.
  Я смочил ранку йодом и, чтобы не молчать, сказал:
  – Удобное место для аптечки. Все всегда под рукой.
  Он кивнул.
  – Это из-за Мистера. Сильно он не кусается, но оцарапать может. Потом есть еще Лого и Лулу. Они тоже любят повозиться.
  – Лого и Лулу?
  – Медвежата.
  – Ах, медвежата… Понимаю. – Я опасливо оглянулся по сторонам и, поставив бутылочку обратно на полку, закрыл дверцу. – А где они сейчас?
  – Дрыхнут где-нибудь. Они всегда спят после обеда. Вы увидите их позже. Может, выйдем на террасу? Вы что предпочитаете: виски, водку, бурбон?..
  Терраса оказалась весьма приятной. Она находилась на теневой стороне и была выложена большими каменными плитами неправильной формы, промежутки между которыми заполняли полоски плотного дерна. Мы провели там больше часа, но вся польза, которую мне за это время удалось извлечь, – это три хайбола. Ларри не пришелся мне по душе. Он говорил как актер; из его нагрудного кармана торчал зеленый, под цвет рубашки платок; меньше чем за шестьдесят минут он успел трижды упомянуть Светский календарь; и, наконец, его часы имели шестигранную форму, хотя приличные часы могут быть только круглыми. Что касается невзыскательной болтовни, он показался мне довольно остроумным, но, должен признаться, в компании он выглядел бы достаточно блекло. Секретами он не разбрасывался. Тема анонимных писем вызвала у него взрыв негодования. Еще я узнал, что он умеет пользоваться пишущей машинкой, что Мариэлла отправилась в центр города с какими-то поручениями, а Джанет с доктором Брейди на верховой прогулке. К доктору Брейди он, похоже, относился несколько неуважительно, хотя я так и не смог понять, почему именно.
  Когда пробило пять, а тетя так и не появилась, он пошел разузнать и, вернувшись через минуту, сказал, что я могу подняться наверх. Он проводил меня по лестнице, показал нужную дверь и исчез. Я переступил через порог и очутился в кабинете. Там никого не было. Повсюду царил беспорядок. В кресле горой лежали телефонные книги. Листки промокательной бумаги на столе использовались, очевидно, еще со времен подписания Декларации независимости. Пишущая машинка пылилась без чехла. Я стоял и невесело глядел по сторонам, когда наконец в комнату вбежала Бесс Хадлстон, за которой трусил тощий субъект. Его глаза были такими же черными, как у нее, но в остальном он казался усохшим и выцветшим.
  – Извините. Здравствуйте. Мой брат. Мистер Голдвин, – произнесла она, прошмыгнув мимо меня.
  – Гудвин, – твердо поправил я и пожал руку, протянутую ее братом.
  Я с удивлением обнаружил, что у него крепкое рукопожатие. Тем временем Бесс Хадлстон уже села за стол и выдвинула ящик. Она достала чековую книжку, взяла ручку, выписала чек, развела несусветную грязь при попытке промокнуть чернила и протянула чек брату. Он скользнул по нему взглядом и сказал:
  – Нет.
  – Да, – отрезала она.
  – Послушай, Бесс, но ведь это не…
  – Придется потерпеть, Дэн. По крайней мере, эту неделю. Ничего не поделаешь. Я тебе тысячу раз говорила, что…
  Она замолчала, посмотрела на меня и перевела взгляд на брата.
  – Ладно, – сдался Дэниел, сунул чек в карман и опустился в кресло, задумчиво качая головой.
  – Итак, – Бесс повернулась ко мне, – что у вас?
  – Похвастать пока нечем, – ответил я. – На письме и конверте уйма отпечатков пальцев, но поскольку вы их показывали брату, племяннику, девушкам и доктору Брейди, я полагаю, все они к ним прикасались, верно?
  – Да.
  Я пожал плечами.
  – Еще Мариэлла научила мистера Вульфа готовить фрикасе из солонины. Весь фокус заключался в требухе. Помимо этого, никаких новостей. Кстати, Джанет знает, что вы ее подозреваете. И ей очень хотелось заполучить фотографию.
  – Какую фотографию?
  – Тот самый ее снимок, который я по вашему распоряжению отправил в мусорное ведро. Он случайно попался ей на глаза. Вы не возражаете, если она его получит?
  – Конечно нет.
  – Вы ничего не можете добавить по этому поводу? Вдруг существует какая-то связь…
  – Нет, карточка не имеет к делу ни малейшего отношения. Она вам никак не поможет.
  – Мистер Вульф приглашал доктора Брейди заглянуть к нему сегодня около двух, но доктор ответил, что слишком занят.
  Бесс Хадлстон подошла к окну, выглянула и вернулась обратно к столу.
  – Однако он не слишком занят, чтобы кататься на одной из моих лошадей, – заметила она едко. – Они с Джанет должны скоро вернуться. Я, кажется, слышала шум в конюшне.
  – Он зайдет в дом?
  – Зайдет. Чтобы выпить коктейль.
  – Ясно. Мистер Вульф просил передать, что существует некоторая вероятность того, что отпечатки удастся найти на втором письме. На том самом, которое получил ваш богатый знакомый.
  – Оно недосягаемо.
  – Вы не могли бы попросить его на время?
  – Нет.
  – Ваш знакомый передал его в полицию?
  – Господи, как вам такое пришло в голову!
  – О’кей. Я уже поиграл в пятнашки с Мистером и переговорил с вашим племянником. Теперь я хотел бы посмотреть, где хранятся канцелярские принадлежности Джанет, и взять образец шрифта пишущей машинки. Это она?
  – Да. Но сперва давайте зайдем в комнату Джанет. Я провожу вас.
  Я пошел за ней. Комната оказалась на том же этаже в противоположном конце коридора – приятное маленькое жилище, уютное и аккуратное. Но канцелярские принадлежности меня разочаровали. Они находились не в коробке. Они лежали в выдвижном ящике стола, который не запирался и имел ручку в виде тонкого металлического кольца – на нем едва ли могли оставаться отпечатки, – так что любой желающий имел возможность спокойно открыть его и взять бумагу или конверты абсолютно без всякого риска. Бесс Хадлстон ушла, предоставив мне изучать обстановку, и, осмотревшись там, где осматривать было в общем-то нечего, я вернулся в кабинет. Дэниел по-прежнему сидел в кресле, в той самой позе, в какой мы его покинули. Заправив в пишущую машинку взятый из ящика Джанет листок, я отстучал несколько пробных строк и уже собрался сунуть его в карман, когда Дэниел произнес:
  – Вы сыщик.
  Я кивнул.
  – По крайней мере, считаюсь таковым.
  – Вы ищете того, кто распространял эти анонимки?
  – Да. – Я щелкнул пальцами. – Что-то вроде.
  – Каждый, кто занимается подобными мерзостями, заслуживает быть погруженным до подбородка в десятипроцентный раствор плавиковой кислоты.
  – Это что, неприятно?
  Дэниел передернулся.
  – Крайне. Я задержался, потому что решил, что вы, возможно, захотите задать мне какие-нибудь вопросы.
  – Очень признателен. Какие вопросы?
  – В том-то и беда. – Он негромко вздохнул. – Мне нечего вам рассказать. Видит бог, я был бы рад. Но у меня нет даже подозрений. Могу предложить лишь комментарий. Непредвзятый. Вернее, два комментария. Прошу довести их до сведения мистера Вульфа.
  – Непременно. – Я сделал заинтересованное лицо. – Итак, комментарий номер один?
  Дэниел окинул меня взглядом и поджал губы.
  – Только что в разговоре с сестрой вы упомянули пятерых человек: ее племянника Ларри – моего тоже, мисс Николс, мисс Тиммс, доктора Брейди и меня. Хочу заметить, что удар, направленный против Бесс, заденет четверых из этих пяти. Я как брат питаю к ней давнюю и глубокую привязанность. Девушки состоят у нее на службе, за что получают хорошее жалованье. Ларри она тоже платит приличные деньги. Откровенно говоря (я его дядя и имею право судить) – слишком приличные. Не будь Бесс, он смог бы зарабатывать себе на жизнь, разве что разгружая баржи с углем за четыре доллара в сутки. Во всяком случае, я не знаю другого занятия, которое не перенапрягало бы его умственные способности сверх предела. Как видите, благополучие Ларри целиком зависит от благополучия его тети. Таким образом, мы четверо можем быть безболезненно вычеркнуты из списка подозреваемых.
  – Допустим, – согласился я. – Остается один.
  – Один?
  – Совершенно верно. Доктор Брейди. Я перечислил пять человек. Исключив четверых, вы тем самым указали прямо на него.
  – Нет-нет, я совсем не это имел в виду. – Лицо Дэниела сделалось печальным. – Я довольно плохо знаю доктора Брейди. Впрочем, так получается, что мой второй комментарий касается непосредственно его. Повторяю, это всего лишь комментарий. Вы читали письмо, полученное миссис Хоррокс? Если да, то вы, вероятно, заметили, что оно никоим образом не угрожало репутации доктора Брейди. Оно было столь откровенно абсурдным, что просто не могло ему повредить. В самом деле, дочь миссис Хоррокс умерла от столбняка. Но от столбняка не существует неправильного лекарства, равно как не существует и правильного, когда токсин уже достиг нервных центров. Антитоксин может защитить организм, но не вылечит уже начавшуюся болезнь. Поэтому содержащийся в письме выпад против доктора Брейди, по сути, таковым не является.
  – Интересно, – произнес я. – Вы сами врач?
  – Нет, сэр. Я химик-исследователь. Но в любом медицинском учебнике…
  – Конечно. Я загляну туда. Но какие могут быть у доктора Брейди причины строить козни вашей сестре?
  – Насколько мне известно, никаких.
  – Следовательно, он вне подозрения. Поскольку все остальные также исключены из списка подозреваемых, то получается, что анонимные письма ваша сестра рассылала сама.
  – Бесе?
  Я кивнул.
  – Больше некому.
  Это вывело его из равновесия. Он просто вскипел. Как я смею шутить на такую серьезную тему! Я срочно изобразил учтивость, чтобы успокоить его. Но он оставался мрачнее тучи. Провозившись с ним безо всякого результата еще десять минут, я решил, что пора двигаться дальше, и мы пошли на террасу, откуда доносились оживленные голоса.
  Если открывшееся моему взору зрелище было образцом тех милых семейных вечеринок, которые устраивала Бесс Хадлстон, то, пусть даже мой приход застал их немного врасплох, я снимаю шляпу. Хозяйка дома полулежала на широких качелях. Легкое, развевавшееся от ветра платье открывало для обозрения ноги в красных домашних туфлях. Лично я терпеть не могу, когда обувь надевают на босу ногу, и дело вовсе не в том, кому эти ноги принадлежат. Возле нее на земле, привалившись к качелям, сидели два средних размеров черных медвежонка, которые лизали леденцы на палочке и время от времени порыкивали друг на друга. Мариэлла Тиммс пристроилась на подлокотнике кресла, в котором развалился Ларри Хадлстон, при этом рука девушки небрежно покоилась на его плече. Джанет Николс в костюме для верховой езды сидела в соседнем кресле. Разгоряченное лицо и румяные щеки, обычно так портящие внешность людей, делали ее определенно красивее. По другую сторону качелей, также в костюме для верховой езды, стоял сухощавый тип со скуластым лицом.
  Бесс Хадлстон познакомила нас – меня и доктора Брейди, но едва я сделал шаг, чтобы пожать протянутую им руку, как оба медвежонка устремились в моем направлении, словно я был лакомством их мечты. Подпрыгнув, я отскочил на несколько метров в сторону, и они по инерции пронеслись мимо, но когда я обернулся, готовый отразить их следующую атаку, сзади на меня ринулся еще один большой темный объект, и прыгать пришлось уже наугад. С двух кресел раздался смех, с качелей – голос Бесс Хадлстон:
  – Погоня была не за вами, мистер Голдвин. Просто медвежата учуяли приближение Мистера, а они его боятся. Он их дразнит.
  И впрямь, медвежат как ветром сдуло. Орангутан попытался запрыгнуть на качели и свалился на землю.
  – Моя фамилия Гуленвангель, – рассвирепев, сказал я.
  – Не сердитесь на нее, мистер Гудвин, – с усмешкой произнес доктор Брейди, пожимая мне руку. – Это поза. Бесс делает вид, что не способна запомнить ни одной фамилии, которой нет в Светском календаре. Поскольку снобизм клиентов – залог ее процветания…
  – Лучше на себя посмотрите, – фыркнула Бесс Хадлстон. – Выскочкой были, выскочкой и остались. И давайте не будем в который раз… Мистер, дрянь такая, не смей щекотать меня!
  Мистер и ухом не повел. Он уже снял с нее туфли и теперь принялся щекотать подошву ее правой ноги. Бесс взвизгнула и отпихнула его. Тогда он принялся за другую ногу и вновь заработал пинок, чего ему, видимо, оказалось достаточно, ибо он оставил хозяйку в покое и двинулся прочь. Но следующая проделка получилась у него явно случайно. Как раз в этот момент к качелям приближался слуга с подносом, полным бутылок и стаканов, и Мистер со всего размаха налетел на него. Слуга вскрикнул, потерял равновесие, и все принесенное им хозяйство загремело на пол, и хотя доктор Брейди успел поймать одну бутылку, а я на лету подхватил другую, остальное разбилось вдребезги о каменные плиты. Мистер описал в воздухе дугу и, приземлившись в кресло, сидел теперь там и хихикал. Слугу трясло.
  – Только умоляю, Хаскелл, не покидайте нас сейчас, когда на ужин вот-вот явятся гости, – сказала Бесс Хадлстон. – Лучше идите в свою комнату, выпейте чего-нибудь, прилягте и успокойтесь. Мы все уберем.
  – Меня зовут Хоскинс, – произнес он гулким голосом словно из бочки.
  – В самом деле? Да, конечно. Ну, ступайте, ступайте.
  Слуга удалился, и мы принялись за уборку. Сообразив, что нужно делать, Мистер немедленно приковылял к нам на подмогу и, следует отдать ему должное, оказался самым проворным собирателем осколков, какого я когда-либо видел. Джанет ушла за орудиями труда и скоро вернулась с двумя вениками, однако подметать ими было практически невозможно, так как мешали находившиеся в промежутках между плитами полоски дерна. Ларри отправился за новой партией спиртного, а проблема изъятия осколков из травы вскоре разрешилась благодаря Мариэлле, которая догадалась притащить пылесос. Доктор Брейди отнес мусор в помойное ведро, и наконец мы все вновь спокойно расположились на террасе с бокалами в руках – все, включая Мистера. Правда, его напиток был безалкогольным, в противном случае я бы не рискнул остаться. Наблюдать, что учудит эта тварь, когда в ее голове начнет циркулировать парочка «мартини», я бы предпочел с самолета.
  – Сегодня какой-то странный день – все бьется, – произнесла Бесс Хадлстон, пригубив содержимое своего стакана. – Утром кто-то разбил в моей ванной флакон с ароматической солью, да так и оставил. Осколки валялись повсюду.
  – Может, Мистер? – предположила Мариэлла.
  – Не думаю. Он туда никогда не заходит. А прислугу я допрашивать не решилась.
  Все же, видимо, в доме Бесс Хадлстон попросту не имели представления о том, что значит провести полчаса за размеренной светской беседой. Был Мистер пьян или трезв, следующий инцидент произошел не по его вине. Правда, и до этого атмосфера не была сердечной, ибо, к моему удивлению, участники разговора практически не пытались скрывать свои чувства по отношению друг к другу. Я плохо разбираюсь в нюансах человеческого поведения, но не нужно было родиться Ниро Вульфом, чтобы заметить, что Мариэлла строит глазки Ларри Хадлстону, что от этого зрелища у доктора Брейди начинают подергиваться мышцы лица, что Джанет смущенно отводит взгляд и притворяется, будто не видит происходящего, и что Дэниел рассеянно пьет рюмку за рюмкой, будучи, очевидно, чем-то сильно озабочен. Бесс Хадлстон напрягла слух, чтобы узнать, о чем я разговариваю с доктором Брейди, но я всего лишь уговаривал его прийти к Вульфу. Нет, сегодня вечером он никак не может. Возможно, завтра.
  Это случилось, когда Бесс сказала, что, пожалуй, ей стоит пойти посмотреть, ожидается ли вообще какой-нибудь ужин и остался ли в доме хоть один человек, способный подать на стол. Она села, благополучно надела одну туфлю, сунула ногу во вторую, но вдруг вскрикнула и выдернула ногу обратно.
  – Ой! Там, кажется, осколок! – воскликнула она. – Я порезала палец!
  Мистер подбежал к качелям, и мы столпились вокруг. Доктор Брейди взялся за дело. Оказалось, ничего страшного не произошло. Просто неглубокая ранка около сантиметра длиной на подушечке большого пальца. Но, заметив кровь, Мистер принялся жалобно выть, и заставить его замолчать было уже невозможно. Дэниел принес из гостиной медикаменты, и доктор Брейди, щедро обработав ранку йодом, прикрыл ее кусочком марли и аккуратно закрепил повязку пластырем.
  – Все в порядке, Мистер, – ободряюще произнесла Бесс. – Ты тут совсем не… Эй!
  Утащив под шумок бутылочку с йодом, Мистер откупорил ее и теперь осторожно, капля за каплей, выливал содержимое на одну из полосок дерна. Он не пожелал вернуть йод ни доктору Брейди, ни Мариэлле и отдал лишь после настоятельного требования в руки своей хозяйке.
  Шел седьмой час, и поскольку меня не пригласили остаться на ужин, а зоологии на сегодняшний день было предостаточно, я поспешил откланяться. Выведя машину на шоссе и вновь оказавшись среди себе подобных, я с наслаждением вдыхал запах бензина и пыли.
  Когда я вошел в кабинет, Вульф, делавший пометки на недавно приобретенной большой карте Европы, сказал, что заслушает мой отчет позже. Поэтому, сравнив добытый мной образец шрифта пишущей машинки Бесс Хадлстон с письмом миссис Хоррокс и убедившись, что они абсолютно идентичны, я поднялся к себе, чтобы принять душ и переодеться. После ужина, когда я снова оказался в кабинете Вульфа, он затребовал от меня самое подробное изложение событий. Это означало, что он так и не сдвинулся с мертвой точки и не составил о деле определенного мнения. Я ответил, что лучше подам отчет в письменной форме, так как при устном пересказе он меня постоянно сбивает, делая гримасы, а это нервирует. Но он лишь откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и скомандовал начинать.
  Когда я закончил, была уже почти полночь. Все из-за его дурацких вопросов. Когда речь идет о подробном отчете, ему ничего не стоит вдруг спросить: «А в какой лапе обезьяна держала пузырек с йодом – в правой или в левой?» Будь он транспортабельным объектом и занимайся разъездами самостоятельно, мне бы не пришлось столько сотрясать воздух, хотя в конечном счете за это он мне и платил. В том числе.
  Шеф встал, потянулся, и я зевнул.
  – Ну? – задиристо осведомился я. – Дело в шляпе? Злодей разоблачен, улики найдены?
  – Я хочу спать, – сказал Вульф и двинулся прочь из комнаты. В дверях он остановился. – Разумеется, ты, как всегда, допустил массу ошибок, но единственной действительно серьезной, вероятно, была та, что ты не стал выяснять относительно разбитого в ванной мисс Хадлстон флакона.
  – Ха! – отозвался я. – И это все, что вы можете сказать? Между прочим, флакон был не с анонимными письмами, а с солью для ванны.
  – Здесь налицо нелепость. Неправдоподобие. Разбить флакон и просто уйти, оставив осколки на полу? Так не поступают.
  – Вы не знаете этого орангутана.
  – Он не орангутан, а шимпанзе. Да, он мог это сделать. Поэтому ты и должен был провести расследование. Если животное невиновно, тогда тут что-то нечисто. Крайне подозрительно. Если доктор Брейди сумеет явиться завтра до девяти часов, я приму его прежде, чем поднимусь в оранжерею. Спокойной ночи.
  Все это произошло во вторник, девятнадцатого августа. В пятницу, двадцать второго, Бесс Хадлстон заболела столбняком. В понедельник, двадцать пятого, она умерла. Вульф всегда утверждал, что все в нашей жизни зависит от погоды. Стоит отметить, что если бы в период с девятнадцатого по двадцать шестое в окрестностях Ривердейл прошел сильный дождь, то ни доказать факт убийства, ни тем более разоблачить преступника оказалось бы невозможным. Не могу сказать, что Вульф сделал какое-то великое открытие… Впрочем, ладно.
  В среду, двадцатого августа, к Вульфу приходил доктор Брейди, а на следующий день заглянули Дэниел и Ларри. Из этих встреч удалось выяснить единственное: ни один из мужчин не отзывался о другом положительно. Тем временем, согласно инструкции Вульфа, я опутывал любовными щупальцами Джанет, завлекая ее в свои смертельные объятия. Эта работа была мне не слишком в тягость. В среду я пригласил ее на бейсбол и очень удивился, обнаружив, что она оказалась способна отличить биту от ловушки, а в пятницу вечером мы отправились в «Крышу фламинго», где выяснилось, что она умеет танцевать почти так же хорошо, как Лили Роуэн. Правда, она была не из тех, кто прижимается к партнеру всем телом, и держалась несколько скованно, но двигалась в такт и не путалась в фигурах. В субботу я представил Вульфу следующий отчет:
  1. Если Джанет действительно имела зуб на Бесс Хадлстон, то для установления причин этого требуется кто-то более проницательный, нежели я.
  2. Никаких существенных отклонений я у нее не заметил, разве что она предпочитала городу жизнь в деревне.
  3. Она совершенно не подозревает, кто мог рассылать анонимные письма, а также у кого для этого могли быть достаточные мотивы.
  – Теперь попробуй пообщаться с мисс Тиммс, – сказал Вульф.
  Так как я знал от Джанет, что девушки собрались съездить на уик-энд в Саратогу, то не пытался назначить Мариэлле свидание ни в субботу, ни в воскресенье. Утро понедельника, по моим представлениям, мало подходит для начала романа, поэтому я дождался обеда и лишь потом позвонил Мариэлле, которая сообщила мне скорбную весть. Я поднялся в оранжерею, где Вульф в одной нижней рубашке – зрелище не для слабонервных – обрезал макушки с предназначенных для разведения растений.
  – Бесс Хадлстон умерла, – сказал я.
  – Оставь меня в покое, – произнес он брюзгливо. – Я делаю все, что могу. Скоро кто-нибудь получит очередное письмо, и тогда…
  – Нет, сэр. Писем больше не будет. Я констатировал факт. В пятницу вечером у мисс Хадлстон появились первые признаки болезни – очевидно, столбнячные бациллы попали в организм через ранку на большом пальце ноги. Около часа назад она умерла. Я разговаривал с Мариэллой, ее голос дрожал от горя.
  – Столбняк? – Вульф мрачно уставился на меня.
  – Да, сэр.
  – Мы упустили гонорар в пять тысяч долларов.
  – Мы не упустили бы его, если бы вы соблаговолили вовремя пошевелить пальцем, вместо того чтобы…
  – Я был бессилен, и ты это знаешь. Я ждал следующего письма. Отложи дело в архив. Я рад, что от него избавился.
  Я не разделял его настроения. Просматривая в кабинете материалы дела, состоявшие из письма миссис Хоррокс, фотокарточки Джанет, двух представленных мной отчетов и нескольких надиктованных Вульфом примечаний, я чувствовал себя так, словно покидал бейсбольный матч при ничейном счете. Но, видимо, так уж вышло, и изводить Вульфа было бессмысленно. Я позвонил Джанет, спросил, не могу ли оказаться чем-нибудь полезен, и она ответила слабым уставшим голосом, что нет.
  Согласно объявлению, появившемуся в «Таймс» на следующее утро, траурная церемония должна была состояться в среду после обеда в Белфордской мемориальной капелле на Семьдесят третьей улице. Там соберутся родные и знакомые Бесс Хадлстон – большая толпа, даже несмотря на август. С прискорбием извещаем…
  Я решил пойти. Насколько я себя знаю, вовсе не для того, чтобы полюбопытствовать или еще раз взглянуть на Джанет. Ходить на траурные церемонии глазеть на девушек – не в моих правилах, даже если эти девушки неплохо танцуют. Назовите это предчувствием. Нет, я не увидел там ничего криминального. Я увидел непостижимое.
  Я проследовал мимо гроба в веренице людей, потому что, заметив это издалека, отказался верить глазам. И лишь подойдя вплотную, убедился, что все действительно так. Восемь черных орхидей. Восемь черных орхидей, которые не могли больше взяться ниоткуда на свете, и карточка с инициалами: «Н. В.»
  Когда я вернулся домой и в шесть часов Вульф спустился из оранжереи, я не стал заводить с ним разговор на эту тему. Я решил, что пока не стоит. Требовалось поразмыслить.
  Вечером того же дня в дверь позвонили, и, отправившись открывать, я обнаружил, что на крыльце стоит не кто иной, как мой давний коллега инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Изобразив на лице неописуемый восторг, я поздоровался и проводил его в кабинет, где Вульф расставлял на карте Европы очередные пометки. Они обменялись приветствиями, после чего Кремер уселся в красное кожаное кресло, достал носовой платок, отер им выступавшие на лице капельки пота, сунул в рот сигару и впился в нее зубами.
  – У вас появились седые волосы, инспектор, – заметил я. – Очевидно, организму не хватает физических упражнений. Такой интеллектуальный работник, как вы, обязательно должен…
  – Ей-богу, Вульф, не понимаю, почему вы его до сих пор держите. – Кремер кивнул на меня.
  – Однажды он спас мне жизнь, – проворчал Вульф.
  – Однажды! – возмутился я. – Да я ежедневно…
  – Помолчи, Арчи. Чем могу быть вам полезен, инспектор?
  – Тем, что расскажете, какое поручение выполняли для Бесс Хадлстон.
  – Вот как? – Брови Вульфа приподнялись. – А почему это интересует вас, сотрудника отдела по расследованию убийств?
  – Потому что все управление уже просто воет от одного назойливого типа – ее братца. Он утверждает, что Хадлстон была убита.
  – В самом деле?
  – Да.
  – И он располагает уликами?
  – Отнюдь.
  – Тогда зачем морочить мне голову? И себе заодно?
  – Затем, что от него не так-то просто отделаться. Он уже ходил к комиссару. И хотя у него нет никаких доказательств, все-таки есть один аргумент. Изложить?
  Вульф откинулся на спинку кресла и вздохнул:
  – Да, пожалуйста.
  – Итак, он принялся за нас в прошлую субботу, четыре дня назад. Столбняком она заболела днем раньше. Полагаю, мне нет необходимости рассказывать о том, как она поранила ногу, поскольку Гудвин при этом присутствовал и…
  – Да, я в курсе.
  – Так я и думал. Дэниел утверждает, что столбнячная палочка не могла попасть в организм его сестры через этот порез. Осколок стекла, завалившийся в ее туфлю, когда поднос со стаканами ударился об землю, был совершенно чистым. Туфли – новыми. А босиком она не разгуливала. Он говорит, что в такой ситуации просто непостижимо, как бацилла могла проникнуть в кровь, да еще в количестве, вызывающем такой скорый и тяжелый приступ. В субботу я отправил туда человека, но доктор не позволил ему повидать больную…
  – Доктор Брейди?
  – Совершенно верно. Однако братец не оставил нас в покое, а после смерти сестры даже удвоил активность, поэтому вчера утром я послал туда двоих ребят, чтобы во всем разобраться. Скажите, Гудвин, как выглядел осколок? Тот самый, который оказался в ее туфле и стал причиной трагедии?
  – Я не сомневался, что истинная цель вашего прихода – повидаться со мной, – произнес я, потупясь. – Это был осколок толстого голубого стакана. Их разбилось несколько.
  Кремер кивнул.
  – Все сходится. Мы отослали туфли в лабораторию, но никаких столбнячных палочек на них обнаружить не удалось. Конечно, существовали другие возможности: скажем, инфекция проникла через йод или марлю. Поэтому заодно мы отправили в лабораторию все медикаменты из аптечки, но марля оказалась стерильной, а йод – самым обыкновенным антисептиком, и никакие микробы, естественно, в нем существовать не могли. В подобной ситуа…
  – Последующие перевязки, – пробормотал Вульф.
  – Исключено. Когда доктора Брейди вызвали к заболевшей в пятницу вечером, повязка, наложенная им во вторник, была нетронутой.
  – Постойте-ка. Знаю! Честное слово, знаю! – вмешался я. – Орангутан. Он щекотал ей ногу и мог занести…
  Кремер помотал головой.
  – Мы проверили. Один из опрошенных, племянник, высказал такое предположение. Лично мне оно показалось притянутым за уши. Но версия есть версия. Доктор Брейди…
  – Прошу прощения, – перебил Вульф. – Вы беседовали со всеми. Неужели мисс Хадлстон ничего не сказала им перед смертью? Хоть одному?
  – Практически ничего. Вам известно, что делает с человеком столбняк?
  – В общих чертах.
  – Отвратительное зрелище. Он действует как стрихнин, только еще хуже, потому что не отпускает ни на минуту и мучения длятся дольше. Когда в пятницу вечером туда приехал Брейди, ее лицевые мышцы уже были скованы судорогой. Чтобы облегчить страдания, он ввел ей авертин и продолжал делать инъекции до самого конца. Мой человек побывал там в субботу вечером, к тому времени больную уже совсем скрутило. В воскресенье она объяснила сквозь зубы, что хочет со всеми попрощаться. Брейди подводил их к ней по одному. Я собрал показания. Ничего существенного из того, что можно было бы ожидать. Всего несколько слов каждому. Дэниел порывался сказать сестре, что причина ее смерти – не трагическая случайность, что это убийство, но сиделка и доктор Брейди увели его.
  – А у нее самой такого подозрения не возникло?
  – Кто знает? Вы же понимаете, в каком она была состоянии. – Кремер переместил сигару в противоположный угол рта. – Брейди говорит, что одна пятидесятитысячная грамма токсина смертельна для человека. В той или иной степени бациллы и споры столбняка присутствуют всюду, но особенно много их вблизи лошадей. Конюшни буквально кишат ими. Я спросил Брейди, не мог ли он сам случайно занести столбнячную палочку в рану, ведь незадолго до этого он катался верхом, но он ответил, что, вернувшись, сразу же вымыл руки, и мисс Николс подтвердила его слова. Он согласен с Дэниелом, что наличие на осколке, туфле, пальце мисс Хадлстон или лапе животного столбнячной палочки в количестве, достаточном, чтобы вызвать такой сильный приступ болезни, представляется маловероятным, но, как он выразился, столь же маловероятным кажется, что человек, переходя улицу на зеленый сигнал светофора, может попасть под машину. Тем не менее случается и такое. Он очень сожалеет, что не вернулся во вторник или в среду сделать ей укол антитоксина, но нисколько не чувствует себя виноватым, потому что на его месте такое не пришло бы в голову ни одному врачу. Когда Брейди приехал в пятницу, яд уже достиг нервных центров, и вводить антитоксин было слишком поздно. На всякий случай он это сделал. Мы попросили специалиста прокомментировать действия доктора Брейди, и он признал их совершенно правильными.
  – Мне не нравится аналогия, – произнес Вульф. – Человек, переходящий улицу, имеет величайший шанс угодить под машину. Именно поэтому я никогда этого не делаю. Впрочем, компетентность доктора Брейди мое замечание не оспаривает. Я вынужден повторить свой вопрос, мистер Кремер. Зачем вы морочите мне голову? И зачем вы морочите ее себе?
  – Для выяснения этого я сюда и явился.
  – Вы ошиблись адресом. Обратитесь к содержимому своей черепной коробки.
  – О, с ним все в порядке, – заверил Кремер. – Видите ли, я готов допустить, что произошел обыкновенный несчастный случай. Но этот чертов братец не желает оставить нас в покое! И существует громадная вероятность того, что, прежде чем я с ним разберусь, он заработает от меня в ухо. Поэтому я решил первым делом переговорить с вами. Если в сердце одного из домочадцев Бесс Хадлстон зрело преступное намерение, вы должны об этом знать. Не можете не знать. Ведь она наняла вас. Мелкими пакостями вы не интересуетесь, следовательно, подвернулось что-то покрупнее. Поэтому я хочу выяснить, в чем заключалась ваша задача.
  – А разве вам не сообщили об этом во время допроса? – спросил Вульф.
  – Нет.
  – Никто?
  – Нет.
  – Тогда откуда вам известно, что мисс Хадлстон вообще была моим клиентом?
  – Дэниел случайно упомянул о визите Гудвина, и это натолкнуло меня на мысль. К сожалению, он, видимо, не знает, в чем заключалась ваша миссия.
  – Я тоже.
  Кремер вытащил сигару изо рта и возбужденно произнес:
  – Послушайте, но ведь это никак не может вам повредить! Хоть раз оставьте ненужные запирательства. Мне необходимо заполнить пробел. Я лишь хочу выяснить…
  – Минутку! – оборвал его Вульф. – Вы сказали, что готовы отнести смерть за счет несчастного случая. У вас нет ни единой опровергающей это улики. Мисс Хадлстон наняла меня для проведения сугубо конфиденциального расследования, и ее смерть не освобождает меня от обязательства молчать. Она лишь освобождает от необходимости предпринимать дальнейшие действия. А для вызова меня в суд основания отсутствуют. Хотите пива?
  – Нет, – буркнул Кремер и мрачно посмотрел вокруг. – Эта игра в благородство вам на руку. Но ответьте хотя бы на элементарный вопрос: вы считаете, что Хадлстон была убита?
  – Нет.
  – Следовательно, вы считаете, что в ее смерти повинно роковое стечение обстоятельств?
  – Нет.
  – Тогда что же вы, черт возьми, думаете об этом?!
  – Ничего. Меня абсолютно не интересует данное дело. Женщина умерла – все женщины рано или поздно умирают. Мир праху ее, и прощай, мой гонорар. Почему вы не спросите: стал бы я, находясь на вашем месте и располагая той информацией, которой располагаю о деле сейчас, утверждать, что обстоятельства смерти Бесс Хадлстон требуют дальнейшего расследования?
  – Хорошо, я спрашиваю.
  – Отвечаю: нет! Потому что вы не обнаружили ни одного подозрительного обстоятельства. Хотите пива?
  – Да, пожалуй.
  Он осушил бутылку и, так и не выяснив ничего нового, покинул нас.
  Проводив его до двери и вернувшись в кабинет, я заметил:
  – Похоже, с годами старая ищейка набирается опыта. Конечно! Ведь он имеет возможность наблюдать мои методы. На сей раз он переворошил там все почти так же хорошо, как это сделал бы я.
  Вульф отодвинул поднос, чтобы освободить место для карты.
  – Не могу не согласиться с тобой. Да, почти так же хорошо. Но и у него не хватило ума выяснить, что произошло тем утром в ванной мисс Хадлстон. Он упустил прекраснейшую возможность вытащить на свет преступление, если, конечно, таковое имело место. Ведь за последние семь дней дождя не было? То-то же, не было.
  Я уставился на Вульфа.
  – Ни слова больше! Сколько попыток на отгадывание?
  Но он не обратил внимания на мой вопрос и занялся картой. Это был один из тех многочисленных случаев, когда я с наслаждением столкнул бы его с крыши небоскреба, если бы, конечно, существовал способ его туда заманить. Впрочем, не исключалось, что он решил просто подразнить меня. Но я в этом сомневался. Я достаточно изучил его интонации.
  Ночь прошла ужасно.
  Вместо того чтобы заснуть через тридцать секунд, я тридцать минут ломал голову над тем, что же он все-таки имел в виду, а потом дважды просыпался от кошмара.
  В первый раз мне приснилось, что сквозь крышу на меня льется дождь и что каждая капля представляет собой огромную бациллу столбняка, а во второй – что я оказался в пустыне, где уже сто лет не было дождя.
  На следующее утро, когда в девять часов Вульф поднялся в оранжерею, меня охватило упрямство. Я видел за столом и в который раз секунда за секундой прокручивал в мозгу тот последний свой визит на Ривердейл.
  И вдруг – эврика!
  Все стало на свои места.
  Оставалась одна деталь.
  Чтобы уточнить ее, я позвонил жившему через дом от нас доктору Воллмеру и выяснил, что смертоносный столбняк обладает одной особенностью: он может существовать в виде токсина, в виде бацилл и в виде спор. Попадая в организм, бациллы или споры вырабатывают токсин, который и делает свое черное дело, причем путешествуя по телу не с кровью, а по нервным стволам. Бациллы и споры анаэробны, но могут жить на поверхности почвы многие годы.
  Что же дальше? Забыть обо всем, как это сделал Вульф? В отличие от него, мне это не удавалось. К тому же, добыв результат, я преподал бы ему хороший урок.
  Стрелки часов показывали почти одиннадцать, и так как я хотел уйти из дома прежде, чем Вульф спустится из оранжереи, то позвонил ему наверх предупредить, что отправляюсь по делам, и зашагал к гаражу на Десятой авеню, где взял машину. По дороге я остановился у магазина скобяных изделий на Сорок второй улице и купил большой кухонный нож, узкую садовую лопатку и четыре бумажных пакета. Затем, отыскав на углу телефонную будку, набрал номер Бесс Хадлстон.
  Ответила Мариэлла, и я спросил мисс Николс. Когда через минуту Джанет взяла трубку, я сказал, что звоню узнать ее новый адрес, так как, по моим предположениям, она должна скоро куда-нибудь переехать.
  – Это вы… Какая приятная неожиданность, – проговорила Джанет. – А я уж подумала, что, покончив с обязанностями сыщика, вы совершенно забыли…
  – Не притворяйтесь. Чтобы девушка, которая так прекрасно танцует, восприняла телефонный звонок как неожиданность! Впрочем, сейчас вам, видимо, не до танцев.
  – Это точно.
  – Так вы скоро переезжаете?
  – Пока неизвестно. Мы помогаем мистеру Хадлстону приводить в порядок дела.
  – Вы пришлете мне свой новый адрес?
  – Конечно, раз вам этого хочется.
  – Как вы посмотрите, если я подъеду на Ривердейл? Просто чтобы сказать «привет».
  – Когда? Сейчас?
  – Именно. Я смогу быть у вас через двадцать минут. Ужасно хочется повидаться.
  – Но… – Пауза. – Хорошо, приезжайте. Если, конечно, это вас не затруднит.
  Я ответил, что меня это нисколько не затруднит, повесил трубку и помчался в сторону Сорок шестой улицы, где находился выезд на Западную магистраль.
  Признаюсь, я выбрал не самое удачное время. Появись я на Ривердейл между половиной первого и часом, я застал бы обитателей дома за трапезой и, сказав, что уже пообедал, смог бы отправиться дожидаться Джанет на террасу, что мне, собственно, и требовалось. Конечно, такое поведение выглядело бы несколько странным, но выбирать не приходилось. В действительности же получилось так, что, оставив машину у калитки, я, с ножом в одном брючном кармане, садовой лопаткой в другом и свернутыми бумажными пакетиками в боковом кармане пиджака, пересек лужайку и наткнулся на Ларри, который стоял возле бассейна и угрюмо смотрел на воду. Заслышав шаги, он перевел хмурый взгляд на меня.
  – Привет, – произнес я как можно дружелюбнее. – Что, высматриваете аллигаторов?
  – С ними пришлось расстаться.
  – И с Мистером? И с медвежатами тоже?
  – Тоже. Какого черта вы здесь делаете?
  Следовало бы его как-то утешить, ободрить, но право же, он вел себя слишком вызывающе. Этот тон, этот взгляд… Поэтому я ответил:
  – Я пришел поиграть в пятнашки с Мистером, – и направился к дому, но как раз в этот момент на тропинке показалась Джанет.
  Она выглядела симпатичнее, чем запомнилась мне по последней встрече, вернее, не столько симпатичнее, сколько интереснее. Кажется, у нее были иначе уложены волосы. Она сказала мне: «Привет», позволила пожать руку и обратилась к Ларри:
  – Мариэлла просит тебя помочь ей разобраться со счетами от Корлисса. Некоторые из них относятся к тому времени, когда она еще здесь не работала, а моей памяти она, похоже, не доверяет.
  Ларри кивнул и, переместившись на несколько шагов, оказался напротив меня.
  – Чего вы хотите? – спросил он.
  – Ничего особенного, – ответил я. – Свободы слова, свободы вероисповедания, свободы…
  – Если речь о счете, отправьте его по почте. И больше трех процентов получить не надейтесь.
  Я подавил вспышку возмущения и помотал головой.
  – Счета у меня нет. Я пришел повидать мисс Николс.
  – Ах, вот как! Вы пришли, чтобы вынюхивать…
  Джанет коснулась его руки.
  – Ларри, пожалуйста, не надо. Мистер Гудвин позвонил и попросил разрешения встретиться со мной. Не надо, хорошо?
  Я предпочел бы вмазать ему. Меня раздражало, что она держит ладонь на его руке и смотрит на него снизу вверх этим своим особенным взглядом, но, когда он развернулся и зашагал к дому, я взял себя в руки и позволил ему уйти.
  – Какая муха его укусила? – спросил я Джанет.
  – Вы ведь сыщик. А если учесть, что его тетя умерла совсем недавно… Ужасно, это было ужасно…
  – Понимаю. Только его состояние едва ли можно назвать скорбью. А что это еще за шуточка насчет трех процентов?
  – Ларри… – Она замялась. – Впрочем, видит бог, тут нет никакого секрета. Финансовые дела мисс Хадлстон были сильно запущены. Все думали, что она богата, но на самом деле она спускала деньги почти так же быстро, как зарабатывала.
  – И даже быстрее, если судить по тому, что кредиторам предполагается выплачивать лишь три процента. – Я двинулся в сторону террасы, и она пошла следом за мной. – В таком случае брату и племяннику сильно не повезло. Я извинюсь перед Ларри. У него действительно есть повод для скорби.
  – Нехорошо так говорить! – запротестовала она.
  – Тогда беру свои слова обратно, – ретировался я. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще.
  Я прикинул, что лучше всего было бы сесть на террасе, а потом под каким-нибудь предлогом отослать ее на несколько минут – большего мне не требовалось, – но жаркие лучи полуденного солнца падали почти вертикально, и Джанет, не замедляя шага, прошла в дом. Она предложила мне опуститься возле нее на диван, но, памятуя об инструментах в карманах брюк, я предпочел расположиться напротив, в кресле. Началась беседа.
  Конечно, проще всего было честно рассказать ей о цели своего визита, а потом пойти и сделать то, что требовалось; если я так не поступил, то вовсе не потому, что подозревал ее в сочинении анонимных писем, причастности к убийству или в чем-либо еще. Мне просто не хотелось травмировать Джанет признанием, что на Ривердейл меня привело вовсе не желание ее повидать. Никто не знал, как будут дальше развиваться события, поэтому терять союзника не следовало. И я трещал без умолку. Наконец, решив, что пора приниматься за дело, я уже начал подыскивать ей поручение – по возможности наверху, что наверняка задержало бы ее минут на пять, – как вдруг в изумлении уставился в окно.
  На террасе с газетным свертком под мышкой, длинным ножом в одной руке и садовой лопаткой в другой появился Дэниел Хадлстон!
  Я приподнялся с кресла, чтобы лучше видеть.
  – Что там? – спросила Джанет и тоже встала.
  Я шикнул на нее и произнес в самое ухо:
  – Первая заповедь сыщика: не производить ни малейшего шума.
  Братец Дэниел остановился посреди террасы возле качелей, опустился на колени и, положив возле себя сверток и лопатку, воткнул нож в полоску дерна между плитами. Он не таился, не оглядывался через плечо, но работал быстро. Вынув при помощи лопатки из промежутка между плитами полоску дерна длиной примерно пятнадцать сантиметров и толщиной около семи, он завернул ее в газету, затем извлек вторую, справа от первой, и еще одну – слева, после чего также завернул их в газету каждую по отдельности.
  – Интересно, что он такое задумал? – прошептала Джанет.
  Я сжал ее руку.
  У Дэниела дело близилось к концу. Развернув принесенный сверток, он достал три полоски дерна точно такой же формы и размера, как те, которые только что выкопал, вставил их в ямку между плитами, утрамбовал ногой и, взяв под мышку сверток с тремя только что вырытыми полосками, торопливо куда-то направился.
  Я взял пальцы Джанет в свои руки и пристально посмотрел ей в глаза.
  – Знаешь, крошка, единственный мой недостаток – это любопытство, – сказал я. – В остальных отношениях я безупречен. Помни это и не опоздай к обеду.
  Она попыталась что-то возразить моей спине, но был уже на пути к двери. Я осторожно выбрался из дома, проскользнул через террасу и, оказавшись возле живой изгороди, раздвинул ветви кустарника. Дэниел был шагах в сорока, однако он шел совсем не к калитке, где была припаркована моя машина, а куда-то вправо. Я решил, что дам ему еще двадцать шагов форы, а затем перелезу через кустарник, и правильно сделал, потому что внезапно надо мной раздался чей-то голос:
  – Эй, дядя Дэн! Куда это вы направились?
  Дэниел замер на месте и обернулся.
  Я изо всех сил выкрутил шею и сквозь листья различил торчащую из окна верхнего этажа голову Ларри, а рядом – голову Мариэллы.
  – Вы нам нужны! – прокричал Ларри.
  – Увидимся позже! – бросил в ответ Дэниел.
  – Но ведь пора обедать! – напомнила Мариэлла.
  – Увидимся позже! – Дэниел развернулся и зашагал прочь.
  – Какой-то он странный, – произнесла Мариэлла.
  – По-моему, он ку-ку, – констатировал Ларри.
  Головы скрылись. Опасаясь, что они по-прежнему могут смотреть в окно, я прокрался, прижимаясь к стене, до угла дома, описал большой крюк вокруг зарослей чего-то вечнозеленого и только затем двинулся в том же направлении, что и Дэниел. Но Дэниела уже не было видно. Эта половина участка была для меня незнакома, и не успел я сообразить, что происходит, как с треском впечатался в стоявший посреди зеленых дебрей забор. Пробивать сквозь него дорогу показалось мне занятием слишком шумным, поэтому я отступил назад и, двинувшись вдоль края зарослей, довольно скоро набрел на тропинку. Никаких признаков Дэниела.
  Тропинка привела меня на небольшой холмик, забравшись на который по аккуратным земляным ступенькам я наконец увидел того, кого искал. В тридцати метрах прямо по курсу в заборе имелась калитка, и он как раз закрывал ее, очевидно намереваясь пересечь лежавшую за ней усаженную низенькими деревьями лужайку. Сверток по-прежнему был у него под мышкой.
  В действительности этот сверток интересовал меня куда больше, чем сам Дэниел. А что, если он бросит его в канализацию? При этой мысли я прибавил ходу и значительно сократил дистанцию между нами по сравнению с той, какую использую, занимаясь обычной слежкой.
  Добравшись до края лужайки, преследуемый остановился, и я нырнул за дерево. Он стоял на обочине асфальтированной дороги. Судя по потоку проносившихся мимо машин, это была одна из главных транспортных магистралей. Вскоре мое предположение подтвердилось; напротив Дэниела остановился двухэтажный рейсовый автобус. Преследуемый сел в него и был таков.
  Я бросился за автобусом. На углу я притормозил. Это была Марбл-авеню. Автобус отъехал уже слишком далеко, чтобы можно было различить его номер, и ни в том ни в другом направлении на улице не было видно ни одного такси. Я шагнул на проезжую часть, повелительно подняв руку, и преградил дорогу первому попавшемуся автомобилю. К несчастью, в нем оказались две женщины, каких обычно использует Хелен Хокинсон для показа своих моделей. Но времени капризничать и выбирать не было. Я прыгнул на заднее сиденье, махнул у них перед носом лицензией детектива и коротко бросил:
  – Полиция. Нужно догнать едущий впереди автобус.
  Женщина, сидевшая за рулем, по-детски взвизгнула. Ее подруга сказала:
  – Вы не похожи на полицейского. Вылезайте немедленно. Иначе мы отвезем вас в участок.
  – Как вам угодно, мадам. Но пока мы будем сидеть и разговаривать, самый опасный гангстер Нью-Йорка уйдет от преследования. Он в автобусе.
  – О! Он станет стрелять в нас?
  – Не станет. Он не вооружен.
  – Тогда почему же он опасен?!
  – О боже! – Я потянулся к дверной ручке. – Лучше я остановлю машину с мужчиной за рулем.
  В этот момент автомобиль тронулся с места.
  – Еще чего, – обиженно произнесла первая женщина. – Я вожу машину ничуть не хуже любого мужчины.
  Это оказалось правдой. Уже через квартал стрелка спидометра добралась до пятидесяти, и вскоре мы поравнялись с каким-то автобусом. Когда он остановился у перекрестка, я попросил водительницу подъехать поближе, что она и сделала. Прикрыв ладонью лицо, я стал рассматривать пассажиров. Дэниел был там!
  – Я веду за ним слежку, – объяснил я леди. – По имеющимся данным, он сейчас направляется на встречу с одним продажным политиком. Как только попадется свободное такси, можете меня высадить, хоть это и нежелательно, потому что такси возбудит его подозрение, в то время как машина с двумя такими приятными и элегантно одетыми женщинами – нет.
  Хозяйка машины сурово посмотрела на меня.
  – В таком случае это наш долг, – объявила она.
  И она тащилась за этим автобусом добрых три четверти часа через весь Ривердейл-драйв, затем до Бродвея и дальше, в центр. Чтобы сделать поездку веселее, я развлекал их байками про гангстеров, похитителей и прочую нечисть. Когда мы достигли Сорок второй улицы, а Дэниел все еще сидел в автобусе, я с отвращением подумал, что он, по всей видимости, направляется в полицейское управление. Я принялся выискивать способ предотвратить это, так замечтался, что чуть не проморгал, когда он выпрыгнул на тротуар на Тридцать четвертой улице. Расплатившись с леди при помощи «спасибо» и сердечной улыбки, я вылез из машины и стал продираться сквозь плотную полуденную толпу шатающихся по магазинам. На какое-то время я потерял его, но вскоре заметил шагающим по Тридцать четвертой улице.
  На Восьмой авеню он повернул от центра. Я следовал в двадцати метрах позади.
  На Тридцать пятой улице он вновь повернул на запад.
  И тут у меня в мозгу зародилась догадка. Естественно! Так вот куда он направляется, прямехонько, словно пуля! Когда, по-прежнему бодро шагая, он пересек Девятую авеню, сомнения рассеялись окончательно. Я сократил дистанцию. Он начал вглядываться в номера домов, то останавливаясь, то продолжая путь. Э, парень, от меня еще никто не уходил – это говорю тебе я, Арчи Гудвин! У меня мертвая хватка. Я шел по следу этого типа через весь город, словно бульдог. Через весь Нью-Йорк – до самых дверей Ниро Вульфа.
  Когда до дома осталось два квартала, я принялся лихорадочно думать.
  Однако все три пришедших мне в голову варианта, как сделать так, чтобы Вульф ни о чем не догадался, я отверг. Каждый из них был по-своему хорош, но ни один не был хорош в достаточной степени. Да и вообще, Вульфа не проведешь, как ни выкручивайся. Поэтому, обогнав Дэниела на последних метрах пути, я взбежал на крыльцо, отпер дверь своим ключом и, пригласив его войти, проводил в кабинет.
  Вульф хмуро взглянул на нас из-за стола.
  – Как поживаете, мистер Хадлстон? Арчи, где тебя носило?
  – Зная, сколь неумолимо приближается время обеда, буду краток, – произнес я. – Но сперва взгляните вот на это. – Я вытащил из карманов и разложил на столе нож, лопатку и бумажные пакеты.
  На лице Дэниела появилось изумленное выражение.
  – Что это за ерунда? – спросил Вульф.
  – Это не ерунда, – отозвался я. – Это инструменты. Минувшей ночью дождя по-прежнему не было. Поэтому я решил съездить на Ривердейл и взять в том месте, куда орангутан пролил йод, кусочек дерна для экспертизы. Очевидно, та же идея пришла в голову мистеру Хадлстону. И он опередил меня. Дерн у него в газете. Опасаясь, что он может выбросить сверток в реку, я проследил за ним, и он привел меня сюда. Я рассказал это, потому что предпочитаю выглядеть скорее нелепым, нежели тупым. Теперь можете смеяться.
  Вульф не смеялся. Он смотрел на Дэниела.
  – Мистер Хадлстон, в вашем свертке действительно то, что сказал Арчи?
  – Да, – ответил Дэниел. – Я хочу…
  – Почему вы пришли с этим ко мне? Химик не я, а вы.
  – Я хочу, чтобы все было сделано официально.
  – Обратитесь в полицию.
  – Ни за что! – Вид и тон Дэниела свидетельствовали о его решимости. – Там меня считают обыкновенным докучливым чудаком. Допускаю, что так оно и есть. Но произведи я экспертизу сам, без чьего-либо присутствия, и они…
  – А зачем? Не производите. У вас ведь есть коллеги, друзья?
  – Я не хотел бы им доверяться.
  – А вы уверены, что принесли именно тот кусок дерна, на который попал йод?
  – Совершенно. Об этом свидетельствовали пятна на краю плиты. Для сравнения я взял еще две пробы по обе стороны от первой.
  – Разумно. Кто подкинул вам эту мысль?
  – Никто. Она пришла мне в голову сегодня утром, и я немедленно…
  – Ах, так? Мои поздравления. Обратитесь в лабораторию Фишера. Вы слыхали о ней?
  – Конечно. – Дэниел залился краской. – Но так случилось, что сейчас у меня совершенно нет при себе денег. А там дорого.
  – Откройте кредит. Под залог состояния вашей сестры. Вы ведь ее ближайший родственник?
  – Никакого состояния не существует. Оставшиеся после Бесс долговые обязательства значительно превышают стоимость имущества.
  Вульф озабоченно поерзал.
  – С вашей стороны очень непредусмотрительно не захватить наличных. Не может же у вас их совсем не быть, черт возьми! Видите ли, сэр, дело вашей сестры меня нисколько не интересует. Оно меня не касается. А время обеденное. Следовало бы с вами распрощаться, но вы, похоже, способны шевелить мозгами, а это явление нынче столь редкое, что его надлежит поощрить. Арчи, позвони в лабораторию Фишера, спроси мистера Вейнбаха. Скажи, пусть примет от мистера Хадлстона срочный заказ, а счет отошлет мне. Я готов принять от вас вексель, сэр.
  Дэниел замялся.
  – У меня привычка… Я оплачиваю векселя с большим запозданием…
  – С этим векселем такого не произойдет. Я позабочусь. Что такое аргирол?
  – Аргирол? Ну… это соединение серебра с белком.
  – Он оставляет пятна, похожие на пятна от йода, В нем могут жить столбнячные палочки?
  Дэниел задумался.
  – Полагаю, что могут. Он значительно слабее…
  Вульф нетерпеливо помотал головой.
  – Скажите мистеру Вейнбаху, чтобы проверил его наличие в дерне. – Он поднялся. – А теперь мне пора обедать.
  Разделавшись с телефонным звонком и выпроводив Дэниела с его свертком за порог, я присоединился к Вульфу в столовой. Поскольку во время еды всякие разговоры о делах считаются недопустимыми, я дождался, пока мы вернулись в кабинет, и сказал:
  – Между прочим, Джанет видела, как он выкапывал дерн, а Мариэлла и племянник…
  – Напрасно стараешься. Меня это не интересует. – Он указал пальцем на нож и садовую лопатку, которые по-прежнему лежали на столе. – Где ты это взял?
  – Купил.
  – Пожалуйста, убери их куда-нибудь. И не вздумай включить в графу «деловые расходы».
  – Тогда я отнесу их в свою комнату.
  – Ради бога. На здоровье. А теперь возьми блокнот. Я продиктую письмо мистеру Хоэну.
  Тоном он давал понять: дела Хадлстонов больше не существует. Не существует для стен этого кабинета, для него, для меня.
  Нет сомнений, что так бы оно и было, если бы не его тщеславие. Впрочем, возможно, тщеславие тут ни при чем, и он позволил братцу Дэниелу вновь нарушить свой покой, только чтобы напомнить, что не советует затягивать с оплатой векселя. Так или иначе, но когда некоторое время спустя, около семи, Дэниел опять появился у нас на крыльце, Фрицу было велено проводить его в кабинет. С первого же взгляда – по глазам, по выпяченной челюсти – я понял: у Дэниела есть новости. Он подошел строевым шагом к столу Вульфа и объявил:
  – Моя сестра была убита.
  Затем достал из кармана конверт, суетясь, дрожащими пальцами вынул из него и развернул листок бумаги. Покачнувшись, он ухватился за край стола, поискал глазами кресло и сел.
  – Кажется, я немного ослаб от волнения, – виновато произнес он. – Вдобавок я сегодня позавтракал одним яблоком и с тех пор ничего не ел.
  Если на свете существовала фраза, способная удержать Вульфа от совета обратиться в полицию и просьбы выставить назойливого посетителя вон, то Дэниел произнес ее. В этом доме никогда не указывали на дверь человеку с пустым желудком. Вульф насупился, взглянул на Дэниела – не с симпатией, с негодованием, – нажал кнопку и, когда на пороге появился Фриц, спросил:
  – Как долго еще ждать суп?
  – Он почти готов, сэр. Грибы на подходе.
  – Принеси кастрюльку супа, хлебцы, брынзу и горячий чай.
  Дэниел пытался протестовать, но Вульф не пожелал даже слушать. Он издал глубокий вздох, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Человек, который за последние двадцать четыре часа не съел ничего, кроме яблока, был для него слишком тяжелым зрелищем.
  Когда Фриц принес поднос, я уже поставил перед Дэниелом небольшой столик. Он жадно вцепился зубами в хлебец, зачерпнул ложкой суп, подул на него и отправил в рот.
  Я взял вынутый им из конверта листок бумаги и принялся читать. Это было заключение из лаборатории Фишера. Проглотив несколько ложек супа, Дэниел заговорил:
  – Я так и знал. Я не сомневался. Ничего иного просто не…
  – Ешьте! – сурово приказал Вульф.
  – Спасибо, спасибо. Очень вкусно. Вы оказались правы насчет аргирола. Прекрасная догадка. Чистейший аргирол! – Кусок брынзы исчез у него во рту. – Йода нет и в помине. Зато миллионы, сотни миллионов столбнячных палочек! Вейнбах сказал, что в жизни не видел ничего подобного. И все это на одном куске дерна. Два другие абсолютно чистые. Ни аргирола, ни палочек. Вейнбах считает…
  В дверь позвонили, но, поскольку никаких нежелательных посетителей не предвиделось, я остался на своем месте, предоставив Фрицу пойти открывать. Выяснилось, однако, что вторжение относилось к числу тех, которые Вульф ненавидел больше всего. Страховой агент или домашняя хозяйка, желающая выследить мужа, – просто комар, от которого достаточно отмахнуться (отмахиваться, понятно, приходилось мне), но на этот раз все оказалось серьезнее. Из холла донесся негодующий голос Фрица, затем дверь распахнулась, и в кабинет огромными шагами вошел инспектор Кремер. Его взгляд тут же уперся в меня, и этот взгляд был испепеляющим. Затем, увидев затаившегося в кресле Дэниела, он издал победное сопение и, широко расставив ноги, проскрежетал:
  – Пойдемте-ка со мной! Да, да, вы! – И далее вашему покорному слуге: – И ты тоже, приятель!
  Я изобразил улыбку.
  – Если бы у вас, инспектор, нашлось время заглянуть в интереснейший документ, именуемый Конституцией Соединенных…
  – Замолчи, Арчи, – вмешался Вульф. – Мистер Кремер, скажите на милость, что стряслось?
  – Ничего. Абсолютно! – ответил тот едко. – Стряслось? У меня? Черта с два! – Я впервые видел его раздраженным до такой степени. – Послушайте, вы! – Он шагнул к столу Вульфа и стукнул по нему коротким толстым пальцем, издав такой звук, словно ударил молотком. – Что вы сказали мне вчера вечером, сидя за этим самым столом? В чем вы уверяли меня?
  На лице Вульфа появилась гримаса отвращения.
  – Ваш тон и ваше поведение, мистер Кремер…
  – Так вот, напомню, если забыли: вы заявили, что смерть Бесс Хадлстон вас совершенно не интересует! Что вы ничего о ней не знаете! И не ведете никаких расследований! – Кремер продолжал долбить пальцем по столу. – А сегодня утром одному из моих людей пришла в голову мысль. Знаете, случается у нас такое время от времени. И я отправил на Ривердейл полицейского. Но когда молодой Хадлстон показал ему то место, куда обезьяна пролила йод, и он собрался взять на исследование кусочек дерна, выяснилось, что дерн там уже кем-то выкопан! Выкопан и аккуратно заменен другим куском такой же формы. Отличалась только трава. Мой человек стал расспрашивать, и ему сказали, что это дело рук Дэниела Хадлстона, который забрал дерн и куда-то ушел, а вместе с ним ушел Гудвин, также побывавший сегодня утром на Ривердейл.
  – Не вместе, – поправил я. – А следом за ним.
  Кремер проигнорировал мои слова.
  – Мы отправились за Хадлстоном, но не смогли его отыскать. Тогда я решил повидать вас. Вернее, вас и Гудвина. Прихожу – и что же я вижу? Хадлстона! Хадлстона, который сидит и как ни в чем не бывало уплетает за обе щеки. Итак: изъятие вещественного доказательства с места происшествия, уничтожение улики…
  – Ерунда, – бесстрастно произнес Вульф. – Прекратите кричать. Если вам угодно знать цель прихода мистера Хадлстона…
  – Знать – да, но только не от вас! А от него самого! И от Гудвина! Причем по отдельности! Я забираю их с собой.
  – Нет, – отрезал Вульф. – Только не из моего кабинета.
  Здесь-то и была зарыта собака. Двадцать минут назад пустой желудок Дэниела оказался единственным, что помешало Вульфу отправить его в полицию. Он отправил бы заодно и меня, без всякого ущерба для собственного аппетита. Но тут было дело иное. Уводить человека силой из этого дома, при наличии у полицейского ордера на арест или без такового, иначе как с его, Вульфа, благословения, являлось недопустимым посягательством на достоинство, честь и моральные принципы великого детектива. Поэтому, как и следовало ожидать, он реагировал взрывом, граничившим с буйством. Он выпрямился.
  – Садитесь, мистер Кремер, – сказал он.
  – Ни за что! – Кремер был настроен решительно. – На сей раз вам не удастся провести меня при помощи ваших дурацких…
  – Арчи, покажи мистеру Кремеру заключение из лаборатории Фишера.
  Я сунул бумажку Кремеру под нос. Его первым импульсом было отшвырнуть ее прочь, но ни один полицейский, пусть даже он инспектор, еще ни разу не отказался взглянуть на письменный документ. Поэтому он схватил ее и хмуро уставился на строчки. Дэниел что-то забормотал, но Вульф шикнул на него, и тот, покончив с брынзой и последним хлебцем, опустил сахар в чай и принялся его размешивать.
  – И что? – рявкнул Кремер. – Откуда я знаю…
  – Иногда я сомневаюсь, знаете ли вы вообще что-нибудь, – сухо произнес Вульф. – Повторяю: я никогда не интересовался и не интересуюсь обстоятельствами смерти Бесс Хадлстон, хотя и вы, и Арчи, и мистер Хадлстон продолжаете докучать мне по этому поводу. У меня нет клиента. Мой клиент умер. Вас взбесило, что вы обнаружили здесь обедающего мистера Хадлстона? Но если он голоден, ему что, черт возьми, нельзя поесть? Когда сегодня в час дня он появился в моем кабинете с дерном под мышкой, я посоветовал ему обратиться в полицию. Он ответил, что там с ним не хотят иметь дела. Почему он вернулся сюда, получив заключение лаборатории, я не знаю. Я только знаю, что он был голоден. Если вас сердит отсутствие гарантий, что исследованный в лаборатории кусок дерна – действительно тот самый, на который обезьяна пролила часть жидкости из бутылочки, предположительно содержавшей йод, то тут я ничем не могу вам помочь. Почему вы не вырыли его сами, когда мистер Хадлстон обратился к вам впервые пять дней назад? Ведь это же было очевидно!
  – Тогда я еще не знал, что шимпанзе…
  – А должны были знать. При тщательном опросе свидетелей такая деталь не могла ускользнуть. Надо либо расследовать дело тщательно, либо не расследовать вообще. Кстати, заключение можете забрать. Сохраните его. Счет из лаборатории Фишера получите позже. Арчи, пометь это себе в блокноте. Итак, бутылочка, о которой идет речь, содержала не йод. В ней был аргирол и целые полчища бацилл столбняка. Подобный трюк требует незаурядного ума. Я никогда не слышал о более коварном, но вместе с тем более простом и эффективном способе убийства. Полагаю, сэр, вы арестуете виновного. Теперь это достаточно просто, ибо круг подозреваемых сузился до пяти человек – тех пятерых, которые, не считая Арчи, находились на террасе, когда…
  – Постойте, постойте, – запротестовал Дэниел. – Вы ошибаетесь. Ведь бутылочку могли поставить туда в любое время.
  Вульф покачал головой.
  – Нет. Только в тот день. Чисто логически нетрудно доказать, что, появись она в шкафчике на длительный срок, ею мог бы воспользоваться любой. Но в этом нет необходимости. Еще в четыре часа того дня бутылочка содержала обыкновенный йод.
  Кремер нахмурился.
  – Откуда вам это известно? – спросил Дэниел.
  – Именно в это время йодом пользовался еще один человек – Арчи. Он споткнулся об аллигатора и расцарапал руку.
  – Боже, – проговорил Кремер и опустился на стул.
  Дэниел вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул. Он перевел взгляд на Вульфа. У него отвисла челюсть, лицо сделалось серым.
  – Но этого н-не может б-быть… – произнес он, заикаясь.
  – Не может быть что?
  – Не может быть… Неважно. – Дэниел слабо потряс головой, словно отгоняя неприятную мысль. Внезапно его охватило возбуждение: – Я не могу в это поверить! Чтобы кто-то из них!.. Одна из девушек, Ларри или доктор Брейди?..
  – Или вы, сэр, – сухо добавил Вульф. – Ведь вы тоже там были. А что касается ваших стараний навести полицию на след, то вы можете оказаться коварнее, нежели кажетесь. Оставьте эмоции. Успокойтесь. В противном случае ваш пищеварительный тракт не справится с супом и брынзой. Итак, мистер Кремер, теперь дело за вами. Убийство было совершено экспромтом. Но не под воздействием минутного порыва – наоборот. Оно было тщательно подготовлено: пузырек с йодом опорожнен, промыт и наполнен аргиролом с армией столбнячных палочек.
  Вульф пожевал губами.
  – Отвратительно. Такой замысел, не говоря уж о его исполнении, мог прийти в голову только крайне непривлекательному субъекту. И этот замысел был осуществлен. Думаю, убийца предполагал подстроить ситуацию, требующую использования йода. Есть даже основания считать, что определенные шаги в этом плане им были предприняты, однако происшествие на террасе породило возможность слишком благоприятную, чтобы ею не воспользоваться. С точки зрения техники преступление было исполнено и сокрыто великолепно. Убийце требовалось сделать лишь две вещи: подложить осколок в туфлю мисс Хадлстон, что не составляло особого труда, так как в тот момент все были заняты собиранием разбитых стаканов, и подменить стоявшую в шкафчике бутылочку йода на поддельную. Без всякого риска. Если бы мисс Хадлстон вытряхнула осколок из туфли, Прежде чем ее надеть, если бы она по какой-то причине не порезалась, бутылочки можно было легко поменять обратно. Существует, правда, одно «но»: бутылочка в шкафчике могла иметь другую этикетку…
  – Этикетки на бутылочках с йодом были одинаковыми, – прогромыхал Кремер.
  – На всех?
  – Да. В доме было семь бутылочек йода, считая ту, что в кухне, и все они имели одинаковый размер, форму и этикетки.
  – Их закупали оптом, – пояснил я. – По причине Мистера и медвежат.
  – Да-а, тут вы постарались, мистер Кремер, – произнес Вульф. – Ишь ты. Семь. Не восемь, а семь! И конечно, вы отослали их все на экспертизу, и в них оказался самый обыкновенный йод.
  – Верно. Кстати, мне непонятна ваша ирония. Итак, с одним «но» мы разобрались. Однако есть и другое: чтобы подменить бутылочку с йодом, убийце требовалось покинуть террасу и войти в дом после того, как был уронен поднос, но еще до того, как мисс Хадлстон порезала ногу.
  Вульф покачал головой.
  – Ваше «но» ничего не проясняет. В названный промежуток времени в доме побывали все. Мисс Николс ходила за веником и совком. Племянник – за новой партией спиртного. Мисс Тиммс – за пылесосом. А доктор Брейди выносил мусор.
  Кремер раздраженно уставился на него.
  – И он еще говорит, что ничего не знает! Что ему ничего не известно!
  – Все, кроме меня, – уточнил Дэниел. – Я не покидал террасу в этот промежуток.
  – Верно, – согласился Вульф. – Но на вашем месте я бы этим не хвастался. Вы ходили за йодом. Это вы принесли доктору Брейди ту бутылочку, содержимым которой он обработал рану мисс Хадлстон. У вас снова отвисла челюсть. Вы переходите от ярости к изумлению с завидной быстротой. Откровенно говоря, я не склонен подозревать вас в убийстве сестры. Но если вы это сделали, то ваши актерские способности выше всяких похвал. Оставайтесь ужинать, и к концу трапезы я смогу дать относительно вас окончательное заключение. Куропатки в маринаде. En escabeche. – Его глаза сверкнули. – Они ждут нас. – Вульф отодвинул кресло и встал. – Итак, мистер Кремер, похоже, что круг подозреваемых сузился до четырех человек. Это упрощает вашу задачу. А теперь, надеюсь, вы извините меня…
  – Угу, – промычал Кремер. – С удовольствием. – Он тоже поднялся. – Но вам придется наслаждаться куропатками в одиночестве. Я забираю Хадлстона и Гудвина с собой. Пойдемте.
  – Но я же расчистил для вас дебри! – обиделся Вульф. – Если вы хотите повидать Хадлстона и Гудвина непременно сегодня вечером, они могли бы заглянуть в управление, скажем, к десяти часам.
  – Нет. Они пойдут сейчас.
  Вульф выпятил подбородок. Его рот открылся и снова закрылся. Зрелище было занятное, в особенности для меня, знающего, как тяжело, почти невозможно, вывести его из себя. Не доставлял мне удовольствия лишь тот, кто это делал. Поэтому я произнес:
  – Лично я остаюсь есть куропаток. Что касается десяти часов, то я могу зайти в управление, а могу и не зайти, в зависимости от…
  – Ну и черт с вами! – прогрохотал Кремер. – С вами я разберусь позже. Пойдемте, мистер Хадлстон.
  Вульф сделал шаг вперед. Его голос дрожал от ярости:
  – Мистер Хадлстон – мой гость!
  – Что ж, погостили – и хватит. Пойдемте, мистер Хадлстон.
  Вульф повернулся к Дэниелу.
  – Мистер Хадлстон! Я пригласил вас к своему столу. Вы не имеете никаких обязательств, юридических или моральных, следовать за этим человеком, как он того требует. Он петушится, рассчитывая взять вас на испуг. После ужина мистер Гудвин…
  Но Дэниел твердо сказал:
  – Пожалуй, я все-таки пойду с ним, мистер Вульф. Я потратил столько времени, уговаривая их приняться за дело, что теперь…
  Куропатки получились отменные, и я съел почти столько же, сколько Вульф. В остальном ужин был одним из скучнейших на моей памяти. Вульф не проронил ни слова до самого кофе.
  Я описал предыдущую сцену во всех подробностях, потому что, не случись ее, сомневаюсь, что убийца Бесс Хадлстон был бы когда-либо найден. Возможно, кто-нибудь из команды Кремера и смог бы докопаться до сути, но добыть достаточные для ареста доказательства – ни в жизнь. Что касается Вульфа, то, оставшись без клиента и, следовательно, не имея никаких обязательств, он уже забросил это дело и забросил бы окончательно, если бы Кремер не похитил у него сотрапезника прямо из-под носа, чем взбесил до такой степени, что в тот вечер шефу дважды пришлось принимать лекарство.
  Дважды. Первый раз – вскоре после ужина, когда он отправил меня за ним наверх в свою комнату. Второй – поздно ночью, когда я вернулся наконец домой от инспектора Кремера. Я тихонько проскользнул по двум лестничным пролетам в свою комнату и уже начал раздеваться, когда на столе зажужжал внутренний телефон, и, сняв трубку и получив указания, я пошел к Вульфу. В его комнате было темно, кровать пуста, поэтому я проследовал в ванную, где застал его отмеряющим вторую дозу лекарства с выражением лица, способным обратить в бегство короля ринга Джо Льюиса. Вульф, облаченный в десять метров желтого шелка, именовавшихся пижамой, – это было зрелище!
  – Ну? – спросил он.
  – Ничего особенного. Как обычно. Вопросы и подпись под показаниями.
  – Он мне за это заплатит. – Физиономия Вульфа напоминала сейчас морду разъяренной горгульи. Затем он поставил бутылочку обратно в шкафчик. – Я не принимал эту гадость с весны, с того самого эксперимента с угрями. Он дорого мне заплатит. Рано утром отправляйся на Ривердейл. Расспроси конюха и…
  – Сомневаюсь, что таковой там остался. Лошади распроданы. Кредиторам выплачивают по три процента.
  – Найди его. Хоть из-под земли. Мне нужно знать, брал ли кто-либо в последнее время из конюшни какой-либо материал – все равно какой. В идеале это небольшой бумажный пакетик с конским навозом. Расспроси как следует. Будет отмалчиваться – привези сюда. А также… Остался там кто-нибудь из слуг?
  Я кивнул.
  – Старший лакей. Вероятно, он околачивается на Ривердейл в надежде получить причитающееся ему жалованье.
  – Разузнай у него насчет бутылочки, которую мисс Хадлстон обнаружила разбитой в своей ванной. Все, что только известно. Если в то время в доме был еще кто-то из слуг, расспроси их. Главное – детали…
  – А остальных? Мариэллу, Джанет, Ларри – их тоже расспросить?
  – Нет. Только слуг. Прежде чем возвращаться, позвони. Перед уходом оставь на моем столе номера телефонов Ривердейл, мистера Хадлстона, доктора Брейди. Вроде все. Он мне заплатит за это. Спокойной ночи.
  Так мы вновь принялись за расследование. У нас не было ни клиента, ни задатка, ни гонорара, зато появилось дело, а это, во всяком случае, лучше, чем отсиживать с утра до вечера копчик и слушать радио.
  Я ограничился шестью часами сна и уже к восьми был на Ривердейл. Я не стал спрашивать разрешения приехать, так как все равно нужно было забрать машину, оставленную накануне на обочине перед калиткой. Встретивший меня у дверей Хоскинс сообщил, что конюх от них ушел, но у Мариэллы, возможно, сохранился его адрес. Лично я предпочел бы беседовать на эту тему с Джанет или даже с Ларри, но Хоскинс сказал, что они оба любители поспать по утрам, а Мариэлла уже встала и приступила к завтраку, поэтому пришлось узнавать адрес у нее. По счастью, это не оказался Бакирус, штат Огайо, а всего лишь Бруклин. Можете говорить о Бруклине все что угодно, однако у него есть одно крупное преимущество: он рядом.
  Моя задача оказалась простейшей, в особенности после того, как я нашел адрес, а по адресу – конюха. Его звали Тим Лавери, и, когда он не улыбался, шрам на щеке придавал его лицу злодейское выражение. Я заговорил с ним осторожно, делая вид, что интересуюсь чем-то совершенно иным, но вскоре понял, что юлить нет необходимости, и задал вопрос в лоб.
  – Конечно, – ответил он. – Около месяца назад, может чуть больше, док Брейди приносил пустую коробку из-под леденцов, чтобы набрать навоза. Я помог. Он сказал, что это нужно для опыта. Его пациентка умерла от столбняка… черт, имя запамятовал…
  Я притворился, что не нахожу в его рассказе ничего особенного.
  – Откуда он брал навоз? Из стойла?
  – Нет, из кучи. По его просьбе мне пришлось разворошить ее до основания.
  – С ним был кто-нибудь? Например, одна из девушек?
  Тим помотал головой.
  – Он был один. Они покатались верхом, ушли в дом, и уже после этого Брейди вернулся и сказал, что ему нужно.
  – Вы помните, какой был день? Число?
  Последняя неделя июля – вот самое точное, что он смог вспомнить. Я записал подробности, удостоверился, что в случае необходимости его можно будет найти, после чего попрощался и, выйдя на улицу, позвонил Вульфу из первой же телефонной будки. Сняв трубку в оранжерее и, следовательно, находясь в состоянии совершенно отрешенном, он не выразил буйного восторга по поводу моих открытий, чего, впрочем, не произошло бы ни при каких обстоятельствах, и сообщил, что вторая половина моего задания остается в силе.
  Когда в начале десятого я вновь очутился перед особняком Хадлстона, удача все еще сопутствовала мне. Вместо того чтобы остановиться у главных ворот, я проехал дальше и через несколько метров затормозил перед небольшой калиткой, дорожка от которой вела к заднему крыльцу дома. Хоскинс сидел на кухне и разговаривал с подавленного вида женщиной в одежде горничной. Мой приход они восприняли сдержанно, но не враждебно. Хоскинс даже предложил выпить чашку кофе, и я согласился. Опасаясь, как бы нам не помешали, я провел беглую инвентаризацию и выяснил, что Ларри и Мариэлла куда-то ушли, Дэниел в то утро еще не появлялся, никаких полицейских в доме не было, а Джанет только что потребовала завтрак в постель. Горизонт был чист, но чувство, что делегация из ведомства Кремера может показаться в любую минуту, не отпускало, поэтому я, не теряя времени, перешел к делу.
  Хоскинс и горничная отлично помнили интересовавший меня эпизод. Во вторник, вскоре после ленча, Хоскинс был вызван наверх, в комнату мисс Хадлстон, где ему предложили заглянуть в ванную. Осколки валялись повсюду: на полу, в раковине, в самой ванне. Стекло было даже на высокой полочке, где прежде хранился большой флакон с ароматической солью. Мисс Хадлстон его не разбивала. Хоскинс его не разбивал. Горничная, будучи допрошенной, также заявила, что ничего не разбивала, после чего они с Хоскинсом принялись за ликвидацию беспорядка. Я спросил, как насчет орангутана. Возможно, ответили они; эта тварь была способна на что угодно, однако Мистеру запрещалось подниматься наверх, он этого почти никогда не делал, и в тот день никто его в доме не видел.
  Я записал их рассказ как можно подробнее и даже спросил, нельзя ли взглянуть на осколки флакона, который, по их словам, был из толстого кремово-желтого стекла, но осколки уже давно перекочевали в помойку. Я попросил Хоскинса показать мне ванную мисс Хадлстон. Когда мы стали подниматься по лестнице, навстречу нам попалась служанка, что-то пробормотавшая о подносе с завтраком для мисс Николс.
  Комната Бесс Хадлстон больше походила на музей, нежели на спальню: все стены покрыты окантованными фотографиями с автографами и подписями, каждый дюйм пространства захламлен всякой ерундой – от женского манекена в эскимосском костюме до груды китайских фонариков. Но меня интересовала только ванная. Она была размалевана всеми мыслимыми цветами на манер камуфляжной окраски времен мировой войны. Голова у меня закружилась, поэтому я не смог провести обследование надлежащим образом, но основные детали, например расположение полочки, на которой стоял злополучный флакон с солью, все же заметил. Теперь на его месте красовалась почти полная новая бутылка, и я уже потянулся, чтобы получше ее рассмотреть, как вдруг отдернул руку, отошел к двери и прислушался. Хоскинс стоял посреди комнаты в настороженной, нерешительной позе спиной ко мне.
  – Кто кричал? – спросил я.
  – В том конце холла… – ответил он, не оборачиваясь. – Там только мисс Николс…
  В крике не было ничего душераздирающего; откровенно говоря, я его едва расслышал, но крик есть крик.
  Я обогнул Хоскинса и, выйдя из комнаты, решительно пересек холл.
  – Последняя дверь направо, – произнес он мне вслед.
  Я знал это, так как бывал у Джанет прежде. Дверь оказалась открыта. Я повернул ручку и вошел. В комнате никого не было, в глубине через распахнутую дверь виднелся угол ванной.
  Я сделал несколько шагов, но тут послышался голос служанки:
  – Кто там?
  – Арчи Гудвин. Что произошло?
  Она возникла на пороге, лицо ее было взволнованно.
  – Вам нельзя сюда! Мисс Николс не одета!
  – О’кей. – Понимая деликатность ситуации, я остановился. – Но я слышал крик. Джанет, вам нужна помощь?
  – Нет, – почти беззвучно ответила невидимая неодетая Джанет. – Спасибо, все в порядке! – Голос не только был слабым, он дрожал.
  – Что случилось? – спросил я.
  – Ничего страшного, – сказала служанка. – Небольшая ранка. Она порезала руку осколком стекла.
  – Она – что?! – Я сделал большие глаза. Не дожидаясь повторного ответа, я отодвинул служанку и вошел в ванную.
  Джанет, неодетая в полном смысле этого слова и совершенно мокрая, сидела на табурете. Не обращая внимания на протесты и стряхнув с себя сделавшуюся вдруг красной, словно свекла, служанку, чья девичья скромность была глубоко травмирована бесцеремонностью моих действий, я снял с крючка полотенце и протянул его Джанет.
  – Возьмите. Это защитит устои цивилизации.
  Я обследовал ее руку. Порез приблизительно трех сантиметров длиной между запястьем и локтем выглядел из-за смеси крови и йода куда хуже, чем был на самом деле. Он, конечно, не стоил того, чтобы лишаться чувств, но, глядя на Джанет, можно было подумать, что она вот-вот хлопнется в обморок. Я взял у нее бутылочку с йодом и заткнул пробкой.
  – Я вовсе не кричала, – сказала Джанет, придерживая край полотенца у самого подбородка. – Честное слово, я никогда не кричу. Просто мне стало не по себе. Порезаться осколком – всего через несколько дней после смерти мисс Хадлстон… Я не кричала, когда порезалась. Не такая уж я глупенькая. Я закричала, когда увидела на щетке осколок. Это показалось мне так…
  – Вот он, – сказала служанка.
  Я положил осколок на ладонь. Это был кусочек кремово-желтого стекла с неровными краями, размером чуть больше монеты.
  – Он похож на осколок бутылки, разбитой в комнате мисс Хадлстон. Вы о ней спрашивали, – сказала служанка.
  – Я оставлю его себе на память, – произнес я, опуская осколок в карман, где уже лежал пузырек с йодом, и подобрал с пола щетку для мытья. – Итак, вы сели в ванну, намылились, стали тереть себя щеткой, порезались и, обнаружив запутавшийся в щетине осколок, закричали. Верно?
  Джанет кивнула:
  – Понимаю, кричать было глупо…
  – Я как раз убирала в комнате, – вмешалась служанка. – Вбежала и…
  – С этим позже, – перебил я. – Лучше принесите марлю и бинт.
  – Они там, в шкафчике, – сказала Джанет.
  Я аккуратно обработал ей руку, подложив побольше марли, потому что ранка все еще кровоточила. А вот в лице девушки крови явно не хватало. Оно по-прежнему было бледным и испуганным, хотя она и пыталась улыбаться, благодаря меня за помощь.
  Я легонько похлопал ее по красивому круглому плечу.
  – Не за что, детка. Я подожду внизу. Одевайтесь. Полотенце вам очень идет, но, думаю, разумнее всего нам сейчас отправиться к доктору и сделать укол антитоксина. Я отвезу. Когда будете готовы…
  – Антитоксина? – Она глотнула воздуха.
  – Конечно. – Я снова похлопал ее по плечу. – Элементарная мера предосторожности.
  Узнав от меня, что ничего страшного не произошло и надо лишь дать мне кусок бумаги, чтобы завернуть щетку, маячивший все это время в коридоре Хоскинс вздохнул с облегчением. Оставшись один, я вытащил из кармана бутылочку с йодом, откупорил, понюхал. Все что угодно, только не йод. Я вставил пробку обратно, плотно и старательно заткнул ею горлышко, после чего, вымыв руки, отыскал телефон и позвонил Вульфу.
  К телефону подошел он сам. И я старательно выложил новости.
  – Забери ее оттуда! – сказал он тревожно, когда я закончил.
  – Да, сэр. У меня…
  – Немедленно, будь все проклято! Мог бы и не звонить. Если мистер Кремер заявится…
  – Позвольте, – возразил я. – Она же голая. А белой лошади у меня нет, да и волос у нее, пожалуй, маловато. Как только она оденется, мы уедем. Я хотел предложить вам позвонить доктору Воллмеру, чтобы он подготовил дозу антитоксина. Мы будем у него приблизительно через полчаса. Или мне позвонить отсюда самому?
  – Нет. Я позвоню. Поезжайте как можно скорее.
  – Слушаюсь.
  Я поднялся и, подойдя к двери Джанет, крикнул, что буду ждать ее у боковой калитки. Затем спустился, развернул машину и подогнал к условленному месту. Я уже раздумывал, как действовать, если в поле зрения покажется полицейский автомобиль, но тут на дорожке, слегка покачиваясь на высоких шпильках, появилась она, не сказать чтобы элегантная, но в плаще, застегнутом на все пуговицы. Я помог ей забраться в машину и рванул с места так, что из-под колес полетел гравий.
  Настроения разговаривать у нее, видимо, не было. Я рассказал, что док Воллмер наш давний друг, что его дом находится в том же квартале, где живет Ниро Вульф, поэтому я везу ее к нему. Несколько пристрелочных вопросов из серии, каким образом осколок мог оказаться на щетке для мытья, результата не дали. Похоже, она не имела на этот счет никаких соображений. Что ей сейчас действительно требовалось, так это ухватиться за надежную мужскую руку, но я вел машину. Бедняжка перепугалась до беспамятства.
  Мне не пришлось давать объяснения доктору Воллмеру, так как Вульф уже переговорил с ним по телефону, и мы пробыли там не более двадцати минут. Он тщательно промыл рану, обработал своим собственным йодом, сделал Джанет укол в руку антитоксина, после чего отвел меня в соседнюю комнату и попросил дать ту бутылочку, которую я прихватил в ванной мисс Николс. Я дал. Он откупорил ее, понюхал, отлил часть содержимого в стеклянную пробирку, снова, еще туже, заткнул пробкой и вернул мне.
  – За девушку можете не беспокоиться, – произнес он. – Что за дьявольский трюк! Передайте мистеру Вульфу, что я позвоню при первой же возможности.
  Мы с Джанет спустились и сели в машину. До дома Вульфа оставалось не более ста метров, но я обнаружил, что не могу проехать последние десять из них, так как перед нашим фасадом стоят два автомобиля. Джанет даже не спросила, почему я везу ее к Вульфу. Очевидно, она предоставила мне действовать на свое усмотрение. Я ободряюще улыбнулся, отпер дверь и пригласил ее в дом.
  Не зная, кем могут оказаться посетители, которым принадлежат припаркованные возле крыльца машины, я не повел Джанет сразу в кабинет, а проводил в гостиную. Но один из них находился именно там – сидел, развалясь в кресле. При виде его у Джанет вырвался удивленный возглас. Это был Ларри Хадлстон. Мы поздоровались, я предложил Джанет сесть и, решив, что лучше не пользоваться дверью, которая ведет из гостиной прямо в кабинет, двинулся через холл. Вульфа в кабинете не оказалось, зато там были еще двое посетителей: доктор Брейди и Дэниел Хадлстон, которые, судя по напряженным позам, явно не коротали время за беспечной болтовней.
  Ого, подумал я, кажется, наклевывается вечеринка. И пошел в кухню. Вульф был там.
  Он стоял возле длинного стола, наблюдая, как Фриц натирает смесью пряностей телячью печенку, а рядом с ним, ближе, чем какая-либо женщина или девушка приемлемого возраста, держась за его локоть, стояла Мариэлла. Такого на моей памяти еще не бывало.
  Вульф скользнул по мне взглядом.
  – Уже вернулся, Арчи? – Он наклонился, посмотрел на печенку, выпрямился и вздохнул всей своей богатырской грудью. – А где мисс Николс?
  – В гостиной. Док Воллмер взял образец жидкости из бутылочки и обещал позвонить, как только сможет.
  – Отлично. На самую холодную полку, Фриц. За временем следи сам. И предоставь входную дверь Арчи. Арчи, мы заняты, и нас ни для кого нет. Без исключений. Пойдемте, мисс Тиммс.
  Мариэлла не смогла держать его под руку, когда они покидали кухню. Дверной проем оказался узок для двоих.
  – Я жду уже больше получаса, – недовольно проговорил доктор Брейди. – Сколько это еще продлится? К часу мне нужно быть в офисе.
  Я сидел за своим письменным столом, а он рядом, на стуле с высокой спинкой. По одну сторону от него, в вертящемся кресле, где я любил читать, расположилась Мариэлла, по другую – Ларри. Затем Дэниел Хадлстон. И наконец, замыкала полукруг Джанет в красном кожаном кресле, ссутулившаяся и, казалось, наполовину отсутствующая. Впрочем, никто из них не чувствовал себя в своей тарелке, даже Мариэлла, которая украдкой поглядывала то на Вульфа, то на собравшихся, покусывала губы и периодически покашливала.
  Полузакрытые глаза Вульфа остановились на Брейди.
  – Боюсь, что вам придется немного опоздать к своим пациентам, доктор. Очень сожалею…
  – Что это за спектакль? По телефону вы сказали…
  – Позвольте, – резко перебил Вульф. – Все, что я сказал, я сказал исключительно с целью заполучить вас сюда. С тех пор ситуация изменилась. Каждому из присутствующих я сообщил, что считаю факт убийства Бесс Хадлстон доказанным и неоспоримым. Теперь я продвинулся несколько дальше. Я знаю, кто ее убил.
  Они все уставились на него. Мариэлла, широко раскрыв глаза, машинальными движениями разглаживала складки на платье. Джанет вцепилась в подлокотники кресла и, казалось, перестала дышать. Дэниел наклонился вперед, выпятив подбородок, словно полузащитник, ожидающий свистка. В горле у Брейди забулькало. Единственным, кто произнес что-то членораздельное, оказался Ларри.
  – Черта с два! – сказал он грубо.
  Вульф наклонил голову.
  – Знаю. Это первое изменение в ситуации. И второе: кто-то предпринял попытку убить мисс Николс… Спокойствие! Оснований для тревоги уже нет. Попытка провалилась.
  – Когда? Что за попытка? – спросил Брейди.
  – Убить Джанет? – недоверчиво воскликнула Мариэлла.
  Вульф нахмурился.
  – Мы потеряем меньше времени, если вы не будете перебивать. Я постараюсь быть краток, насколько возможно. Уверяю вас, у меня нет желания растягивать эту непривлекательную процедуру. Тем более что мне самому неприятно присутствие здесь одной крайне отталкивающей личности. Назовем этого человека Икс. Как вам известно, Икс сперва попытался навредить мисс Хадлстон, рассылая анонимные письма.
  – Ничего подобного! – возмутился Ларри. – Откуда нам знать, что анонимные письма рассылал один из нас? И откуда это знать вам?
  – Давайте договоримся так, мистер Хадлстон. – Вульф ткнул в его сторону пальцем. – Я излагаю версию. Можете ничего не принимать на веру. В конце будет приговор, и ваше право – согласиться с ним или нет. Итак, Икс рассылал анонимные письма. Кстати, если я буду дальше говорить «он», то это вовсе не означает, что Икс – мужчина. Он либо остался не удовлетворен результатом, либо что-то случилось – значения не имеет. Так или иначе, Икс решился на нечто более серьезное и кардинальное. Убийство. Техника его выполнения была, вне всякого сомнения, подсказана недавней смертью от столбняка мисс Хоррокс. Небольшое количество добытого в конюшне органического материала, будучи растворенным в воде, дало необходимую эмульсию. Ее профильтровали, смешали с аргиролом и наполнили ею бутылочку с этикеткой «йод», которой, в свою очередь, заменили аналогичную бутылочку в ванной мисс Хадлстон. Однако…
  – В ванной? – В голосе Мариэллы вновь слышалось недоверие.
  – Именно, мисс Тиммс. Однако Икс был не из тех, кто станет сидеть сложа руки, дожидаясь, пока мисс Хадлстон ненароком порежется. Он решил поторопить события, разбив в ее ванной флакон ароматической соли и поместив один из осколков в щетину щетки для мытья. Замечательно просто. Будто осколок случайно туда попал. Если бы мисс Хадлстон заметила его и вынула – ничего страшного, попытку можно повторить. Если нет, тогда она порезалась бы, а порезавшись, наверняка воспользовалась бы пузырьком йода…
  – Черт возьми! – взревел Ларри. – Неужели вы и впрямь…
  – А почему нет? – оборвал его Вульф. – Арчи, будь добр…
  Я вынул осколок из кармана, передал Вульфу, и он продемонстрировал его собравшимся, держа между большим и указательным пальцами.
  – Вот он. Тот самый осколок.
  Они вытянули шеи. А Брейди – так даже привстал со своего стула, пробормотав:
  – Ради всего святого, но как…
  – Сядьте, доктор. Как я его заполучил? Что ж, до этого мы еще доберемся. Итак, я поведал о приготовлениях. Но вмещался случай, и все упростилось. Как раз в тот день на террасе разбился поднос со стаканами, и осколков было хоть отбавляй. Икс блестяще сымпровизировал. Помогая собирать осколки, он незаметно подложил один из них в туфлю мисс Хадлстон, после чего, отправившись в дом по какому-то поручению, что пришлось сделать всем вам в связи с этой маленькой катастрофой, сбегая наверх, извлек из щетки осколок и прихватил бутылочку поддельного йода. Затем поставил ее в висевший в гостиной шкафчик, подменив ею хранившуюся там бутылочку настоящего йода. Для подвижного человека тридцати секунд, самое большее минуты, для этого было достаточно. – Вульф вздохнул. – Как вам известно, затея удалась. Мисс Хадлстон сунула ногу в туфлю, порезалась, ее брат принес йод, доктор Брейди обработал им рану, после чего она заболела столбняком и умерла. – Его взгляд остановился на Брейди. – Между прочим, доктор, сам собой напрашивается вопрос. Как могло получиться, что вы не заметили отсутствия характерного для йода запаха? Это интересно.
  Брейди помрачнел.
  – Коли на то пошло, – сказал он едко, – то требуется еще доказать, что бутылочка содержала не йод и, следовательно…
  – Глупости. Я же объяснил по телефону. Кусок дерна, на который шимпанзе пролил находившуюся в бутылочке жидкость, был подвергнут анализу. Аргирол, йода нет и в помине, зато есть полчища бацилл столбняка. Заключение в полиции. Уверяю вас всех, что сколь ни неприятным вам может показаться дознание, которое я сейчас провожу, оно было бы неизмеримо неприятнее, если бы его проводила полиция. Выбирайте…
  Звонок в дверь заставил меня отлучиться. Не желая пропустить кульминационные события, я помчался открывать; однако, прежде чем отпереть замок, принял необходимые при существующих обстоятельствах меры предосторожности: отодвинул занавеску и выглянул на улицу. И правильно сделал. Никогда прежде я не видел на нашем крыльце такого количества официальных лиц одновременно. Инспектор Кремер, лейтенант Роуклифф и сержант Стеббинс! Я приблизился к двери, щелкнул замком, повернул ручку и сказал в образовавшуюся щель:
  – Они здесь больше не живут.
  – Послушай, ты, выскочка, – невежливо произнес Кремер. – А ну-ка немедленно открой дверь!
  – Не могу. Петлю заело.
  – Открывай, говорю! Мы знаем, что они здесь!
  – Врите больше! Знаете, да не все. Кое-чего не хватает… Что? Нет? Нет ордера? Какая жалость, судья-то сейчас на обеде…
  – Черт возьми, неужели ты думаешь…
  – Упаси боже. Думает мистер Вульф. Мое дело – грубые физические усилия. Например, такие…
  Я захлопнул дверь, убедился, что замок защелкнулся, после чего сходил на кухню, где, встав на стул, отвинтил молоточек звонка. Затем взял засов, запер на него заднюю дверь, попросил Фрица ничего не трогать и вернулся в кабинет. Вульф умолк и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул и, направляясь к своему стулу, пояснил:
  – Три разъяренных мужа. Очевидно, они вернутся с необходимыми документами.
  – Кто конкретно?
  – Кремер, Роуклифф и Стеббинс.
  – Ха. – На лице Вульфа появилось удовлетворенное выражение. – Отключи звонок.
  – Сделано.
  – Запри заднюю дверь.
  – Тоже сделано.
  – Прекрасно. – Он обвел взглядом присутствующих. – Инспектор, лейтенант и сержант полиции взяли здание в осаду. Поскольку они занимаются расследованием убийства, а все замешанные в деле лица находятся здесь, и им это известно, запертые двери моего дома доведут их до белого каления. Я позволю им войти, но только тогда, когда сочту нужным. Не раньше. Если кто-либо желает уйти сейчас, мистер Гудвин выпустит его на улицу. Итак, есть желающие?
  Никто не двигался, не говорил, не дышал. Вульф кивнул.
  – В твое отсутствие, Арчи, доктор Брейди заявил, что при наличии на террасе ветерка изменение характерного для йода запаха могло легко остаться незамеченным. Верно, доктор?
  – Да, – коротко ответил Брейди.
  – Очень хорошо. Я совершенно с вами согласен. – Вульф окинул взглядом собравшихся. – Таким образом, импровизация нашего Икса увенчалась успехом. Позднее он, конечно, забрал из шкафчика бутылочку поддельного йода и поставил обычную. С его точки зрения, все прошло гладко. И это действительно могло оказаться идеальным убийством, не подлежащим расследованию, если бы шимпанзе не пролил часть содержимого бутылочки на траву. Я не знаю, почему Икс оставил данную деталь без внимания; времени было достаточно, несколько дней и ночей. Возможно, он не заметил этой шалости обезьяны или же не осознал таящейся в ней опасности. Впрочем, он любил рисковать. Не избавился же он, к примеру, от бутылочки поддельного йода и извлеченного из щетки мисс Хадлстон осколка, когда в них минула нужда. Он…
  – Откуда вы знаете? – поинтересовался Ларри.
  – Это просто. Он не мог не сохранить их, потому что воспользовался ими еще раз. Вчера бутылочка поддельного йода появилась в шкафчике ванной мисс Николс. А осколок оказался в ее щетке для мытья.
  Я наблюдал, вернее, старался наблюдать за всеми сразу, но, очевидно, убийца был для меня слишком крепким орешком. Тот, для кого эта весть не явилась неожиданностью, сыграл роль так хорошо, что я не продвинулся ни на шаг в своих умозаключениях. Вульф тоже разглядывал собравшихся – неподвижно, полузакрыв веки и опустив подбородок на узел галстука.
  – И, – продолжал он, – трюк сработал. Сегодня утром мисс Николс, начав мыться, порезала руку, достала из шкафчика йод и обработала им рану…
  – Боже мой! – Брейди вскочил со своего места. – Но ей же необходимо…
  Вульф остановил его взмахом ладони.
  – Успокойтесь, доктор. Ей сделали укол антитоксина.
  – Кто?
  – Квалифицированный специалист. Сядьте, пожалуйста. Спасибо. В настоящий момент мисс Николс не нуждается в ваших услугах, но я хотел бы воспользоваться вашими профессиональными знаниями. Во-первых… Арчи, щетка у тебя?
  Она лежала в моем столе, все еще завернутая в принесенную Хоскинсом бумагу. Я развернул ее и протянул Вульфу. Но он лишь спросил меня:
  – Ты ведь умеешь обращаться со щеткой для мытья, не так ли? Покажи, как ты ею манипулируешь. На своей руке.
  Давно привыкнув ко всевозможным странностям со стороны шефа, я повиновался. Начав с запястья, я энергичными взмахами повел щетку к плечу.
  – Достаточно, спасибо. Несомненно, все вы, если, конечно, пользуетесь щетками для мытья, обращаетесь с ними аналогичным образом, то есть перемещаете не круговыми и не поперечными движениями, а вдоль руки, вверх – вниз. Кстати, и порез на руке мисс Николс, как мне описал его мистер Гудвин, расположен вдоль, приблизительно между запястьем и локтем. Это верно, мисс Николс?
  Джанет кивнула, кашлянула и негромко сказала:
  – Да.
  Вульф повернулся к Брейди.
  – Теперь вопрос к вам, сэр. Нам потребуются ваши профессиональные знания. Почему мисс Николс повредила руку порезом длиной целых три сантиметра? Почему она не отдернула щетку сразу, как только почувствовала, что ранит себя?
  – Почему? – Брейди уставился на Вульфа. – Но это же очевидно. Просто она сперва ничего не почувствовала.
  – В самом деле?
  – Конечно. Не знаю, чего вы желаете добиться, но, натирая руку щеткой, она едва ли могла почувствовать в щетине острие осколка. Более того, очевидно, только увидев кровь, она поняла, что порезалась.
  – Да-а… – Вульф выглядел разочарованным. – Вы в этом уверены? Вы готовы присягнуть?
  – Готов. Не раздумывая.
  – Как и любой другой врач на вашем месте?
  – Конечно.
  – Придется принять ваши слова к сведению. Факты – штука упрямая. Что ж, я закончил. Теперь настал черед говорить вам. Каждому из вас. Я понимаю, что давать показания вот так, всем сразу, – несколько непривычно, но на то, чтобы обставить эту процедуру надлежащим образом и допросить вас поодиночке, требуется слишком много времени. – Он откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев на животе. – Начнем с вас, мисс Тиммс. Пожалуйста, говорите.
  Но Мариэлла молчала. Она смотрела Вульфу в глаза, не произнося ни слова.
  – Итак, мисс Тиммс?
  – Я не знаю… – Она кашлянула, чтобы голос не был хрипловатым. – Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.
  – Глупости! – рявкнул Вульф. – Отлично знаете. Вы умная женщина. Вы прожили в доме Бесс Хадлстон два года. Разве могло случиться так, что страх, неприязнь или любое другое чувство, возникнув в сердце одного из окружавших вас людей, достигли такой степени, что толкнули его на убийство, а вы ничего не заметили? Ни за что не поверю. Я хочу, чтобы вы сами рассказали сейчас то, что мне удалось бы вытянуть из вас, продержав здесь весь вечер и обстреливая вопросами.
  Мариэлла покачала головой.
  – Из человека нельзя вытянуть то, чего он не знает.
  – Вы не будете говорить?
  – Как я могу, если мне нечего вам сказать… – Вид у Мариэллы был определенно несчастным.
  Взгляд Вульфа оставил ее.
  – Мисс Николс?
  Джанет тряхнула головой.
  – Мисс Николс, я не люблю повторяться. Сказанное в адрес мисс Тиммс относится и к вам.
  – Я понимаю. – Она сглотнула и тихо продолжила: – Но я ничего не могу вам сообщить. Честное слово, ничего.
  – Даже после того, что кто-то покушался на вас? Вы хотите сказать, что не имеете представления, кто пытался убить вас сегодня утром?
  – Нет… не имею. И это испугало меня больше всего. Я не знаю, кто мог…
  Вульф фыркнул и повернулся к Ларри:
  – Мистер Хадлстон?
  – Ни черта я не знаю, – отозвался тот.
  – Ясно. Доктор Брейди?
  – Мне кажется, вы оборвали свой рассказ, не дойдя до конца, – холодно произнес Брейди. – Ведь вы заявили, что знаете, кто убил Бесс Хадлстон. И если…
  – Я предпочитаю действовать так, как считаю нужным, доктор. Вы ничего не можете мне сообщить?
  – Нет.
  – Ничего, имеющего пусть даже отдаленное отношение к какому-либо аспекту расследуемого дела?
  – Нет.
  Взгляд Вульфа переместился на Дэниела.
  – Мистер Хадлстон, вы уже беседовали со мной и с полицией. Вам есть что добавить?
  – Пожалуй, нет, – медленно проговорил Дэниел. Сейчас он казался еще несчастнее, чем прежде. – Я согласен с доктором Брейди, что если вы действительно…
  – Так я и думал, – проворчал Вульф, обведя взглядом собравшихся. – Предупреждаю вас всех, что полиция в любом случае выжмет из вас информацию, и для большинства это будет печальный опыт. Там не станут проводить различия между существенным и несущественным. К примеру, там придадут значение тому факту, что мисс Тиммс пыталась пленить мистера Хадлстона своими чарами…
  – Неправда! – возмущенно воскликнула Мариэлла. – Что бы ни говорили…
  – Нет, пытались. Во всяком случае, еще во вторник. Вы сидели на подлокотнике его кресла и строили ему глазки.
  – Не строила. И ничего я не пыталась…
  – Вы любите его? Жаждете его? Восхищаетесь им?
  – Конечно нет!
  – Тогда подозрительность полицейских удвоится. Они решат, что вы стремились завладеть его сердцем из-за денег его тети. Кстати, раз уж речь зашла о деньгах, присутствующие не могли не знать, что брат мисс Хадлстон периодически получал от нее финансовую поддержку и был недоволен количеством отпускаемых средств. Однако вы отказались сообщить мне…
  – Я не был недоволен! – вмешался Дэниел. Его щеки пылали, голос поднялся до крика. – Вы не имеете права распространять подобные инсинуации…
  – Это не инсинуации, – сухо сказал Вульф. – Я просто показываю, за какого рода детали полицейские ухватятся в первую очередь. Они вполне способны предположить, что вы шантажировали свою сестру…
  – Шантажировал! – взвизгнул Дэниел. – Она просто оплачивала мои исследования…
  – Исследования? – с усмешкой вставил племянник. – Исследования! Эликсир жизни! Снимите шляпы, господа…
  Дэниел вскочил на ноги, и на какую-то секунду мне показалось, что он собирается изувечить Ларри, но оказалось, что он поднялся, чтобы произнести речь.
  – Это гнусная ложь! – сказал он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. – Цели моих исследований и используемые мною методы носят чисто научный характер. Эликсир жизни – романтическое и неверное название. Правильный научный термин – «католикон». Моя сестра, будучи женщиной с воображением и интуицией, смогла оценить значимость моих идей и на протяжении ряда лет щедро финансировала…
  – Католикон! – Вульф уставился на него с недоверием. – А я-то решил, что вы способны работать мозгами!
  – Уверяю вас, сэр…
  – И не пытайтесь. Сядьте. Меня не интересует, на что вы транжирили деньги своей сестры, но все вы отлично знаете, что существует ряд чрезвычайно интересных обстоятельств, и с вашей стороны просто глупо скрывать их. – Он погрозил Брейди пальцем.
  – Вам, доктор, должно быть стыдно за себя. Бессмысленно утаивать факты, которым рано или поздно суждено выйти на свет. Вы заявили, что не можете сказать ничего, имеющего пусть даже отдаленное отношение к какому-либо аспекту расследуемого дела. А как насчет коробочки, которую вы наполнили в конюшне органическими отходами с целью последующего выделения из них спор столбняка?
  Дэниел издал непонятный звук и повернулся, чтобы пронзить Брейди испепеляющим взглядом. Брейди оказался застигнутым врасплох, однако не настолько, насколько этого можно было ожидать. Он поднял глаза на Вульфа и негромко произнес:
  – Каюсь, мне следовало вам об этом сказать.
  – И это все, что вы можете заявить в свое оправдание? Почему вы не поставили в известность полицию, как только они взялись за расследование?
  – Потому что я думал, что расследовать нечего. Я оставался при своем мнении вплоть до сегодняшнего утра, пока вы мне не позвонили. Я не видел смысла…
  – Что вы сделали с содержимым коробочки?
  – Отнес в свою лабораторию, где я и еще двое моих коллег провели с ним ряд опытов. Нам требовалось разрешить спор. Затем мы все уничтожили. Полностью.
  – И кто-нибудь из присутствующих знал об этом?
  – Я… – Брейди нахмурился. – Да, помнится, обсуждали данную тему. Я рассказывал, сколь опасен может быть в подобной ситуации даже самый ничтожный порез.
  – Только не мне, – мрачно произнес Дэниел. – Если бы я знал, что вы…
  Они уставились друг на друга. Дэниел еще что-то пробормотал и сел.
  Зазвонил телефон, я дотянулся и снял трубку. Звонил доктор Воллмер. Я передал трубку Вульфу. Закончив разговор, шеф обратился к собравшимся:
  – Жидкость, которой мисс Николс сегодня утром обработала рану, содержала достаточно спор столбняка, чтобы уничтожить население целого города. – Его взгляд остановился на Брейди. – Можете себе представить, доктор, как полиция расценит этот эпизод, в особенности учитывая, что вы его утаили. Вашим неприятностям не будет конца. В таких случаях сокрытие информации никогда не следует осуществлять без консультации со специалистом. Кстати, как долго вы знали мисс Хадлстон?
  – Несколько лет. Но это было шапочное знакомство.
  – А близко?
  – Я не могу сказать, что был с ней близко знаком. Просто пару месяцев назад я завел привычку появляться на Ривердейл довольно часто.
  – Чем это было вызвано? Вы полюбили ее?
  – Кого?
  – Мисс Хадлстон.
  – Конечно нет! – Брейди был не только поражен, но и задет. – Она годилась мне в матери.
  – Тогда почему вы вдруг зачастили туда?
  – Но… нужно же человеку где-то бывать.
  Вульф тряхнул головой.
  – Только не там, куда его ничто не влечет. Может, это была скаредность? Прижимистость? Страсть к бесплатным верховым прогулкам? Не думаю; у вас, вероятно, вполне приличные доходы. Простое удобство? Нет, это вам было не по пути, солидный крюк. Лично я склоняюсь к другой догадке. Используя общепринятый эвфемизм, это любовь. Вы полюбили мисс Хадлстон?
  – Нет.
  – Тогда какова же причина? Уверяю вас, доктор, я веду себя куда более тактично, нежели это станет делать полиция. Итак, что это было?
  На лице Брейди появилось странное выражение. Вернее, целая гамма чувств. Сперва протест, затем неуверенность, затем смущение и, наконец – была не была! – решимость. Все это время он неотрывно смотрел на Вульфа.
  – Я влюбился в мисс Тиммс. Безумно, – произнес он внезапно громче, чем все предыдущие фразы.
  – О-о! – возбужденно воскликнула Мариэлла. – Но вы же никогда…
  – Попрошу не перебивать, – сказал Вульф с раздражением. – Вы уведомили мисс Тиммс о своем душевном состоянии?
  – Нет. – Брейди держался молодцом. – Я боялся. Она… Я не… Она была такой легкомысленной…
  – Неправда! – воскликнула Мариэлла. – Вы отлично знаете…
  – Позвольте! – властно оборвал Вульф. Его взгляд жал собравшихся и вернулся к Брейди. – Выходит, вы все, кроме одного, знали о том, что доктор Брейди взял из конюшни коробочку органических отходов, и, однако, утаили от меня этот факт. Случай безнадежный. Что ж, возьмем другой эпизод, более конкретный. В тот день, когда мисс Хадлстон обратилась ко мне за помощью, она упомянула, что подозревает мисс Николс в рассылке анонимных писем, так как считает, что та затаила на нее обиду. Я спрашиваю всех, включая вас, мисс Николс: в чем заключалась эта обида?
  Никто не сказал ни слова.
  – Хорошо. Я повторю вопрос индивидуально. Мисс Николс?
  Джанет потрясла головой. Ее голос был едва слышен:
  – Ни в чем. Обиды не было.
  – Мистер Хадлстон?
  – Не имею понятия, – быстро ответил Дэниел.
  – Мисс Тиммс?
  – Я не знаю, – произнесла Мариэлла, и по тому, как взгляд Вульфа на мгновение задержался на ее лице, я понял: он уверен, что она солгала.
  – Доктор Брейди?
  – Знал бы, так сказал бы. Но не знаю.
  – Мистер Хадлстон?
  Ларри приготовился заранее, натянув улыбку, перекосившую уголок его рта.
  – Я уже заявлял, что мне ни черта не известно, – сказал он хрипло. – Какие еще могут быть вопросы?
  – Конечно. Простите, не согласились бы вы на минутку дать мне свои часы?
  Ларри уставился на него, вытаращив глаза.
  – Тот шестигранный механизм, что на вашем запястье, – пояснил Вульф. – Можно мне на него взглянуть?
  На лице Ларри отразилась целая гамма чувств, как незадолго до этого на лице Брейди. Он явно был озадачен, потом решил взбунтоваться, затем самодовольно хмыкнул и проворчал:
  – Зачем вам понадобились мои часы?
  – Я хочу взглянуть на них. Сделайте мне маленькое одолжение. До сих пор вы не слишком стремились помочь.
  Ларри снова скривил губы в усмешке, расстегнул ремешок, поднялся и передал часы через стол Вульфу, который тут же накрыл их своей лапищей и коротко бросил:
  – Арчи, папку с делом Хадлстон.
  Я покинул свое место, отпер дверцу шкафа, вынул из него папку и протянул ему. Вульф взял ее, раскрыл и произнес:
  – Останься здесь. Арчи. В качестве бастиона и свидетеля. Двое свидетелей даже будет лучше. Доктор Брейди, не могли бы вы встать рядом с мистером Гудвином и следить за моими действиями? Благодарю вас.
  Взгляд Вульфа устремился в пространство между Брейди и мной и остановился на Ларри.
  – Вы очень глупый молодой человек, мистер Хадлстон. Неискушенный до крайности. Вы держались так уверенно и самодовольно, потому что думали, будто я надеюсь найти в футляре ваших часов фотографию мисс Николс и буду чрезвычайно огорчен, не обнаружив ее там. Вы ошиблись. Арчи, доктор, смотрите, пожалуйста, внимательно. Вот задняя крышка часов. А вот фотография мисс Николс, обрезанная в форме шестигранника такого же размера. Окончательно соответствие можно установить, если открыть корпус часов, но я не стану этого делать. Его откроют позже, дабы сравнить под микроскопом с фотографией и доказать, что он ее действительно содержал… Арчи!
  Бастион выстоял. Своим отвратительным поведением Ларри уже давно напрашивался на затрещину, однако избежал ее и на этот раз, когда, разинув рот, попытался нырнуть между Брейди и мной, чтобы выхватить у Вульфа часы. Я лишь преградил ему путь и, отшвырнув обратно в кресло, снова встал наготове.
  – А теперь, – невозмутимо продолжал Вульф, – я помещу часы и фотографию для сохранности в отдельные конверты. Вот так. Если у вас, мистер Хадлстон, вызывает недоумение, как ко мне попала эта фотография, отвечу: ее оставила здесь ваша тетя. Я думаю, сейчас для вас самое время немного помочь следствию. Начнем с вопроса, ответ на который я могу проверить. Когда Бесс Хадлстон забрала у вас фотографию?
  Ларри собрался презрительно усмехнуться, но это у него не получилось. Он не смог придать лицу нужного выражения.
  – Что ж, тогда, вероятно, пора впускать полицейских, – сказал Вульф. – Думаю, они разберутся с вами быстрее, чем…
  – Жирный ублюдок! – Голос Ларри сорвался на визг.
  Вульф поморщился.
  – Попробуем еще раз, сэр. Вам все равно придется ответить на эти вопросы, если не мне, то кому-нибудь менее жирному, но более настойчивому. Или вы предпочитаете, чтобы сведения выкачивали из слуг, из ваших друзей и знакомых? Дело и так приняло неприглядный оборот, а это его только ухудшит. Когда Бесс Хадлстон забрала у вас фотографию?
  Челюсть Ларри задвигалась, но он по-прежнему молчал. Вульф подождал десять секунд, затем решительно сказал:
  – Арчи, впускай.
  Я сделал шаг в сторону двери, но, прежде чем сделал второй, Ларри заговорил:
  – Черт вас всех подери! Вы же прекрасно знаете, когда она ее забрала! В тот же день, когда приходила сюда!
  Вульф кивнул.
  – Так-то лучше. Это было не впервые, когда она выразила неудовольствие по поводу ваших отношений с мисс Николс?
  – Нет.
  – Она руководствовалась какими-то моральными соображениями?
  – Черта с два! Просто она не хотела, чтобы мы поженились. Она приказала мне расторгнуть помолвку. Мы держали помолвку в тайне, но она что-то заподозрила, допросила Джанет, а когда та ей все рассказала, заставила меня ее расторгнуть.
  – Чем, естественно, привела вас в ярость. – Голос Вульфа был мягким, почти бархатным. – Вы воспылали жаждой мести…
  – Ну нет! – Ларри подался вперед. Он с трудом контролировал свои слова. – Выкиньте эту идейку из головы, и немедленно! Вам ничего не удастся на меня повесить. Я никогда по-настоящему не хотел жениться на Джанет. Я даже не собирался! Это может подтвердить мой друг!
  – В самом деле? – Глаза Вульфа были почти закрыты. – У такого человека, как вы, есть друзья? Предположим. Но ведь после того, как тетя заставила вас расторгнуть помолвку, фотография по-прежнему оставалась в часах?
  – Да. Иначе было нельзя. Понимаете, мне приходилось общаться с Джанет, это представляло известные трудности – мы все жили в одном доме. Я боялся ее. Вы ее не знаете. Однажды я нарочно открыл часы в присутствии тети, чтобы она забрала у меня эту чертову фотографию. Джанет, похоже, считала, будто фотография для меня что-то значит, и я решил: если ей станет известно, что ее у меня больше нет…
  – Вы знали, что мисс Николс рассылает анонимные письма?
  – Нет, не знал. Догадывался, но не знал.
  – А вы ничего не заподозрили, когда ваша тетя вдруг…
  – Прекратите! Прекратите сейчас же!
  Это сказала Джанет.
  Нет, она не повысила голос. В этом не было необходимости. Одной интонации хватило бы, чтобы вокруг все замерло. Такое ожидаешь услышать из старой заброшенной могилы, если, конечно, ты из тех, кому такие ожидания свойственны. Она сидела неподвижно, шевелились лишь губы. В ее взгляде, устремленном на Вульфа, читалась такая мука, что я отвел глаза. Очевидно, тот же эффект этот взгляд произвел и на остальных, ибо они последовали моему примеру. Мы уставились на Вульфа.
  – Ха, – сказал он негромко. – Похоже, для вас это оказалось чересчур, мисс Николс?
  Она глядела на него, не отвечая. Он продолжал:
  – Как я и ожидал, вы сдались. Еще бы. Все вдребезги. Предлагаю самый простой путь: я диктую признание, вы его подписываете. Затем я отсылаю его своему приятелю, редактору «Газетт», и сегодня же вечером оно будет на первой полосе. Он также с удовольствием получил бы исключительное право на публикацию вашей фотографии. Снимок может сделать мистер Гудвин. Вам понравится.
  Ого, подумал я, кажется, он собирается не только утереть Кремеру нос, но и наградить его отменным синяком! Дэниел что-то забормотал, Брейди подхватил, но Вульф сделал им обоим знак замолчать.
  – Дабы польстить вам, мисс Николс, – продолжал он, – хочу отметить, что ваша виновность отнюдь не была очевидна. К окончательному выводу я пришел лишь сегодня утром, после того как мистер Гудвин позвонил мне с Ривердейл, хотя, конечно, еще девять дней назад, во время визита сюда мистера Хадлстона, заметил его шестигранные часы и заподозрил, что в них могла храниться ваша фотография. Однако сегодняшний спектакль был верхом идиотизма. Вероятно, вчера вы просто оцепенели от ужаса, когда увидели, что мистер Дэниел Хадлстон выкапывает дерн, и, поняв, какими могут оказаться последствия, решили инсценировать покушение на себя. Надеюсь, теперь понятно, к чему я клонил, когда некоторое время назад спрашивал доктора Брейди, почему вы не отдернули щетку сразу, как только почувствовали, что осколок ранит вам руку, и он, как ожидалось, ответил, что вы этого попросту не заметили?
  Она молчала.
  – В том-то и дело, – продолжал Вульф, – что вы отдернули щетку, не проведя ею по руке и трех сантиметров, именно потому, что знали: в щетине находится осколок и он вас режет. Знали, так как сами его туда поместили. В противном случае порез оказался бы значительно длиннее, приблизительно в половину руки. Вы видели, как мистер Гудвин манипулировал щеткой. Так ею пользуются все. И уж конечно, никто не перемещает ее на три сантиметра и тут же останавливается. Но даже без этого ваша инсценировка чьей-то попытки убить вас была неправдоподобной. После всего случившегося каждый знал, что, даже обработав рану поддельным йодом, вы наверняка сделаете затем укол антитоксина, чем обречете преступный замысел на полнейшее фиаско. Да и сами вы, инсценируя покушение, были уверены, что доза антитоксина избавит вас от возможной опасности. Вы действительно…
  – Прекратите! – произнесла Джанет все тем же голосом.
  Я не мог смотреть на нее.
  И это было ошибкой. Потому что безо всякого предупреждения она вдруг превратилась в молнию. Все произошло так быстро и неожиданно, что, когда она схватила осколок со стола Вульфа, я еще сидел на своем стуле, а когда поднялся, она уже неслась на Ларри, нацелив ему в лицо зажатый в пальцах осколок. Остальные тоже пришли в движение, однако никто не смог это сделать достаточно быстро, даже сам Ларри. Наконец Дэниелу удалось обхватить Джанет, прижав ее правое запястье к туловищу, а я вцепился в другую руку, но на щеке Ларри уже виднелась красная полоска, начинавшаяся под глазом и спускавшаяся почти до самого подбородка.
  Все, за исключением Джанет, стали издавать звуки, причем некоторые из них были словами.
  – Замолчите! – рявкнул Вульф. – Арчи, если ты уже кончил дремать…
  – Идите к черту, – ответил я. – Не все же такие гении, как вы. – Я чуть сильнее сдавил запястье Джанет. – Брось бяку, детка.
  Она уронила осколок на пол и стояла теперь неподвижно, наблюдая. Брейди обследовал щеку Ларри.
  – Рана поверхностная, – констатировал он, разворачивая носовой платок. – Вот, приложите-ка.
  – О боже, – простонал Ларри, – неужели останется шрам…
  – Это была неправда, – произнесла Джанет. – Ты солгал!
  – Что? – Ларри уставился на нее.
  – Она имеет в виду, – пояснил Вульф, – что вы солгали, сказав, будто никогда не хотели и не собирались на ней жениться. Я согласен с мисс Николс, что атмосфера здесь и без того была достаточно мерзкой. Вы питали ее страсть, ее надежды. Она обожала вас, одному богу известно, за что. Когда ваша тетя встала у нее на пути, она ударила. Чтобы взять реванш? Да. Чтобы предостеречь: «Отдай его мне, или я тебя уничтожу»? Вероятно. Или чтобы погубить ее, а потом спасти вас из-под обломков? Возможно. Или все вместе, мисс Николс?
  Джанет стояла к нему спиной, смотрела на Ларри и не отвечала. Я был начеку.
  – Однако, – продолжал Вульф, – ваша тетя предпочла обратиться ко мне, и это ее напугало. Более того, побывав тем же вечером здесь и обнаружив у меня фотографию, которую вы обычно носили в часах, она не только испугалась, но и пришла в ярость. Будучи девушкой очень сентиментальной…
  – Бог мой! – вырвалось у Брейди. – Сентиментальной!
  По телу Джанет прошла дрожь. Я взял ее за руку и подвел к красному кожаному креслу, в которое она упала точно подкошенная.
  – Арчи, блокнот! – рявкнул Вульф. – Хотя нет… сперва фотоаппарат!
  – У меня нет больше сил это терпеть! – закричала Мариэлла, вскакивая. Она потянулась, чтобы за что-нибудь ухватиться, и так было угодно судьбе, чтобы это оказалась рука Брейди. – Я не могу!
  Вульф нахмурился.
  – Доктор, отведите ее в оранжерею, пусть посмотрит орхидеи. Три пролета вверх. Да прихватите с собой этого раненого и хорошенько заштопайте. Фриц принесет все необходимое. Йод советую сначала понюхать.
  В шесть часов вечера я сидел за своим столом. В кабинете царили тишина и покой. Вульф все обстряпал блестяще. Кремер вломился, словно лев, с отрядом полицейских и ордером, а удалился, как ягненок, с ворохом показаний, признанием, убийцей и апоплексией. Но, даже учитывая эти заслуги и ту любовь, какую я питаю к инспектору Кремеру, услышав звук спускающегося из оранжереи лифта, в котором ехал Вульф, я решил притвориться слишком увлеченным своей писаниной и не поднимать головы, будто я его не замечаю. Решение предложить Мариэлле остаться он мотивировал тем, что при сложившихся обстоятельствах ей нет никакой возможности вернуться на Ривердейл, а больше ей податься некуда. Фу!
  Однако мне так и не удалось сразить его своим ледяным презрением, ибо, выйдя из лифта, они направились прямиком на кухню. Я остался верен письменному столу. Время шло, я злился, работа не клеилась. Около семи в дверь позвонили, и, пойдя открывать, я обнаружил на крыльце доктора Брейди. Он сказал, что приглашен, и я проводил его на кухню.
  Там было тепло, светло и витали аппетитные запахи. Фриц нарезал ломтиками спелый ананас. Вульф сидел на стуле возле окна, дегустируя содержимое дымящейся кастрюльки. Мариэлла, скрестив ножки, пристроилась на краешке длинного стола и потягивала ментоловый джулеп. Она приветственно помахала Брейди кончиками пальцев. Он замер как вкопанный и теперь, мигая, смотрел на нее, на Вульфа, на Фрица и вновь на нее.
  – Что ж, – наконец выдавил он, – я рад, что у вас у всех такое праздничное настроение. В теперешней ситуации…
  – Глупости, – оборвал Вульф. – Тут нет ничего праздничного. Мы готовим пищу. А мисс Тиммс нашла занятие получше. Вам что, необходимы истерики? У нас состоялась дискуссия относительно приготовления подового хлеба, и вот сейчас в духовке две партии: замешенная на двух яйцах – и на трех; на молоке комнатной температуры – и на кипящем. Мисс Тиммс протягивает вам джулеп, возьмите. Арчи, джулеп?
  Брейди взял у Мариэллы джулеп, осторожно поставил на стол, обвил ее руками и крепко обнял. Она не вырывалась и не царапалась. Вульф, притворившись, что ничего не замечает, мирно снимал очередную пробу с кастрюльки. Фриц нарезал ананас.
  – Кажется, мне надо взда-ах-нуть, – судорожно произнесла Мариэлла.
  – Джулеп, Арчи? – любезно спросил Вульф.
  Я не ответил, развернулся и вышел в прихожую. Отыскав шляпу, я хлопнул дверью с наружной стороны и зашагал к находившемуся на углу заведению Сэма, где взгромоздился на табурет возле стойки. Вероятно, я что-то бормотал, потому что Сэм спросил:
  – Подовый хлеб? Что это за чертовщина – подовый хлеб?
  – Молчи, пока с тобой не заговорят, – сказал я ему. – Дай-ка мне бутерброд с ветчиной и стакан токсина. Если нет токсина, сойдет молоко. Старое доброе орангутанье молоко. Мне довелось играть в пятнашки с обнаженной убийцей. Знаешь, как распознать убийцу, если встретишь? Надо замочить ее на ночь в йоде, затем слить через марлю, добавить фунт свиной требухи… Ржаную водку и никаких маринадов! Кажется, мне надо взда-ах-нуть…
  О некоторых вещах я шефу никогда не напоминал и не собираюсь. Однако на их счет у меня есть десяток собственных теорий. Вот несколько:
  1. Он знал, что я пойду на похороны, и послал букетик орхидей, просто чтобы меня подразнить.
  2. Объяснение в его прошлом. Когда он был молодым и стройным, а Бесс Хадлстон была ему под стать, они могли… м-м… водить знакомство. Относительно того, что она его не узнала, – я сомневаюсь, что его узнала бы теперь и родная мать.
  3. Он оплачивал долг. В первый же день по какой-то детали, по оброненному кем-то слову он понял, что ее попытаются убить, но был слишком ленив или увлечен приготовлением фрикасе из солонины, чтобы этому воспрепятствовать. Затем, когда она умерла, он осознал, что в долгу перед ней, и послал – что бы вы думали? Несколько чахлых орхидей? Нет, сэр. Черные орхидеи. Это были первые в истории человечества черные орхидеи, которые украсили чей-либо гроб. Долг погашен. Уплачен сполна. Получите расписку.
  4. Лично я склоняюсь к номеру три.
  5. Но тайна остается тайной, и когда Вульф временами ловит на себе мой взгляд, он прекрасно понимает, о чем я думаю.
  СМЕРТЬ ТАМ ЕЩЕ НЕ ПОБЫВАЛА
  Глава первая
  Наш самолет спланировал вниз, и в двадцать минут второго его шасси коснулись бетонки, расположенной параллельно реке Потомак. Дело было в промозглый понедельник, в самом начале марта.
  Я не имел ни малейшего представления о том, что мне предстоит дальше. Меня могли оставить в Вашингтоне или с тем же успехом вновь посадить в самолет и отправить в Детройт или даже в Африку. Именно поэтому я счел за лучшее оставить свой багаж в камере хранения, а сам покинул аэропорт и поймал такси. Затем на протяжении двадцати минут я наблюдал за тем, как водитель продирается по улицам столицы, наводненным двумя миллионами государственных служащих: в военной форме и в штатском, на машинах и пешком. После того как я переступил порог здания и предъявил документы, мне пришлось прождать еще двадцать минут. Наконец меня провели по лабиринту коридоров в просторную комнату с большущим столом.
  Так впервые в жизни я предстал перед начальником разведки сухопутных войск США. Он был в форме, грузный, с двумя подбородками, маленькие глазки смотрели на собеседника очень внимательно. Я бы с огромным удовольствием пожал этому человеку руку, но он лишь велел мне сесть, глянул на листок, лежавший поверх внушительных размеров горы бумаг, после чего сухо и бесстрастно сообщил мне, что меня зовут Арчи Гудвин.
  Я неопределенно кивнул. Насколько я понимал, мне только что сообщили военную тайну.
  – Что, черт возьми, происходит с Ниро Вульфом? – ядовито осведомился начальник разведки.
  – Не понимаю, о чем вы, сэр. Он что, заболел?
  – Вы проработали на него целых десять лет. Были его главным помощником, занимались вместе детективной работой. Это так?
  – Да, сэр. Совершенно верно. Однако за все это время мне так и не удалось выяснить, что же такое с ним происходит. Впрочем, если хотите, я могу поделиться с вами парой версий…
  – Должен признать, майор Гудвин, что вы весьма недурно расхлебали ту кашу в Джорджии.
  – Благодарю вас, сэр. Так вот, возвращаясь к Ниро Вульфу…
  – Да, я хочу прояснить обстановку. – Он отодвинул бумаги в сторону. – Именно поэтому я и послал за вами. Ниро Вульф что, сумасшедший?
  – В числе прочих я рассматривал и такую версию тоже, – тщательно подбирая слова, отозвался я и положил ногу на ногу, но, вспомнив о своей нынешней должности, тут же сел прямо. – Не буду отрицать, что Ниро Вульф – выдающийся человек, но он способен довести любого до белого каления. Слово «помощник» не совсем правильно описывает мою работу. Мне приходилось быть одновременно и ускорителем, и тормозом. Кстати, осмелюсь заметить, что мое прежнее жалование в три раза превышало нынешний оклад. Разумеется, если бы мне присвоили звание полковника…
  – Вам давно дали майора?
  – Три дня назад.
  Начальник разведки выругался. Лаконично, но с большим чувством.
  – Именно так, сэр, – согласился я.
  В ответ он коротко кивнул в знак того, что вопрос закрыт, и продолжил разговор о деле:
  – Нам нужен Ниро Вульф. Пусть даже и без официального зачисления в штат. Не знаю, так ли он хорош, как о нем все говорят…
  – Ему нет равных, – отозвался я. – Не люблю это признавать, но от правды никуда не денешься.
  – Превосходно. Честно говоря, я тоже слышал о нем именно такие отзывы. Так вот, Ниро Вульф нам нужен, и мы пытались его заполучить. К нему наведывались и капитан Кросс, и полковник Райдер, но сам он отказался приехать к генералу Файфу. У меня на столе лежит рапорт о том…
  – К Вульфу нужен особый подход, – осклабился я. – Пригласи его хоть император Китая, он бы все равно к нему не поехал. Сильно сомневаюсь, что он вообще хоть раз выходил из дому с тех пор, как я уехал – а ведь уже минуло два месяца. Самое ценное, что есть у Вульфа, – это его мозги. Хотите, чтобы он на вас работал, – значит, придется все доставлять ему прямо на дом: свидетелей, улики…
  Начальник разведки нетерпеливо покачал головой:
  – Именно это мы и пытались проделать. Не сработало. Полковник Райдер приехал к Вульфу и предложил поработать над одним крайне важным делом, а он отказался наотрез. Судя по нашим данным, Ниро Вульф не фашист и не пацифист. Так что с ним такое?
  – Да ничего особенного. Он действительно не фашист и не пацифист. Возможно, Вульф просто был в плохом настроении. У него вообще дурной норов, а сейчас он вдобавок горюет из-за того, что меня нет рядом. Однако главная проблема заключается в том, что люди, которых вы посылали к Вульфу, не знают, как правильно с ним разговаривать.
  – А вы, получается, знаете?
  – Так точно, сэр.
  – Тогда езжайте и поговорите с ним. Мы предлагаем ему постоянную занятость. Вульф нам нужен немедленно, чрезвычайно срочно – в связи с делом, подробности которого ему изложил полковник Райдер. Пока никто даже толком не знает, с какой стороны взяться за эту задачку. Итак, сколько вам нужно времени?
  – Сложно сказать. Все зависит от обстоятельств. – Я встал: пятки вместе, носки врозь. – Может, час, может, день, может, неделя, а может, полмесяца. Мне придется, как и прежде, жить у него в доме. Лучше всего уговоры на Вульфа действуют поздним вечером.
  – Превосходно. Как доберетесь до Нью-Йорка, позвоните полковнику Райдеру на Губернаторский остров. Ему же станете докладывать о своих успехах. Когда мистер Вульф будет готов его принять, также свяжетесь с ним. – Мой собеседник встал, протянул мне руку, и я ее пожал. – Не тратьте понапрасну ни минуты.
  Меня проводили вниз, где в одной из комнат выдали билет на трехчасовой рейс до Нью-Йорка, а такси спешно доставило меня в аэропорт: времени у меня оставалось ровно на то, чтобы сдать багаж и добежать до самолета.
  Глава вторая
  Все места в самолете были заняты, пустовало лишь одно – в носовой части у самого прохода. Я кивнул соседу, сидевшему возле иллюминатора. Моим попутчиком оказался очкарик с измученным лицом. Запихнув пальто и шляпу на багажную полку, я опустился в кресло. Минуту спустя самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу, понесся вперед, трясясь всем корпусом, и наконец поднялся в воздух. В тот самый момент, когда я отстегнул ремень безопасности, на подлокотник моего кресла опустилась изящная женская рука. Остановившаяся передо мной блондинка наклонилась и обратилась к моему соседу-очкарику:
  – Извините, не могли бы вы поменяться со мной местами? Пожалуйста, очень вас прошу.
  Поскольку я не хотел затевать разборки при всех, мне не оставалось ничего, кроме как смириться с происходящим и выкарабкаться из своего кресла, чтобы пропустить соседа. Очкарик удалился, девушка опустилась на его место, а затем сел и я – как раз вовремя, потому что самолет накренился, совершая поворот.
  – Эскамильо72, милый, прошу тебя, не надо меня целовать на людях! Боже всемогущий, до чего же ты красив в этой форме!
  – А я и не собирался тебя целовать, – холодно отозвался я. – Ни на людях, ни наедине.
  Ее голубые глаза были чуть прикрыты, а уголок рта слегка приподнят. С объективной точки зрения никаких претензий к внешности девушки быть не могло, однако беда в том, что в тогдашнем настроении я просто не мог воспринимать Лили Роуэн объективно. Я уже однажды рассказывал, как свел с ней знакомство за городом. Дело было возле забора, огораживавшего пастбище. История началась с того, что во время прогулки по пастбищу я повстречался с быком, и к тому моменту, когда я добежал до забора, меня уже мало заботили как внешний вид, так и сохранение собственного достоинства. Так или иначе, мне удалось перебраться через забор. Свалившись с него, я кубарем прокатился ярдов десять, и в тот самый момент, когда с трудом поднимался на ноги, девушка в желтой рубашке и брючках с ехидным видом захлопала в ладоши и с манерной медлительностью произнесла: «Превосходно, Эскамильо! Давай-ка еще разок!»
  Это была Лили. Ну, мы познакомились, а дальше… В общем, закрутилось… То да сё… Одно за другим… Но сейчас…
  Лили сжала мою руку и произнесла:
  – Эскамильо, милый…
  Я посмотрел ей прямо в лицо и сказал:
  – Слушай, я мог бы сейчас встать и попросить кого-нибудь из пассажиров поменяться со мной местами. Я этого не делаю только по одной причине: я в форме, а служба в армии обязывает вести себя с достоинством в общественных местах. Я прекрасно знаю, на что ты способна. Пожалуйста, сиди тихо. Я собираюсь читать газету.
  С этими словами я развернул «Таймс». Лили расхохоталась своим особенным грудным смехом, который я некогда находил весьма привлекательным, после чего поудобнее устроилась в кресле так, чтобы ее рука касалась моей.
  – Порой я начинаю жалеть, что тогда, три года назад, ты все-таки убежал от быка. Знаешь, когда я в тот день смотрела, как ты карабкаешься через забор, я даже и подумать не могла, что до такого докачусь. Ты не отвечал на мои письма и телеграммы. Я отправилась в Вашингтон, чтобы разузнать, где ты находишься, и потом поехать туда, где бы ты ни находился. И вот она я, прямо перед тобой. Я, гордая Лили Роуэн собственной персоной! Эскамильо, посмотри на меня!
  – Я читаю.
  – Боже всемогущий, как же тебе идет форма. Ты в ней такой суровый, такой мужественный. Разве тебя не удивляет, что мне удалось разузнать, каким рейсом ты летишь, и сесть на самолет раньше тебя? Правда, я умница?
  Я промолчал.
  – Отвечай, когда тебя спрашивают, – произнесла Лили. На этот раз в ее голосе послышалась резкость.
  Как я уже упоминал, эта женщина была способна на все что угодно.
  – Да, – отозвался я, – ты умница.
  – Спасибо. Кстати, у меня хватило ума догадаться, отчего ты на меня так взбеленился. Я сказала тебе, что отказ Ирландии предоставить союзникам морские и военно-воздушные базы – фальшивка. Мой отец приехал в Штаты из Ирландии и сколотил на строительстве канализации целых восемь миллионов долларов. Да, я ирландка, и ты это прекрасно знаешь, и вот теперь ты дуешься на меня из-за того, что я тебе соврала. И еще мне кажется, ты считаешь, будто устал от меня. Я тебе надоела. Ну, что скажешь?
  – Малыш, я теперь служу в армии, – промолвил я, не отрывая глаз от газеты.
  – Ну да, служишь, и что с того? Я отправила тебе сорок телеграмм, предлагала немедленно приехать, быть рядом и читать тебе вслух. Было дело или нет? Затем я подумала, что с тобой могло что-то стрястись: вдруг ты заболел или еще чего случилось. И поэтому я целых три раза ездила к Ниро Вульфу: а что, если ты прислал ему хоть какую-то весточку? Кстати, что, черт возьми, с ним происходит? Вульф отказывается меня принимать. И это притом, что я ему нравлюсь.
  – Ты ему не нравишься. Он вообще женоненавистник.
  – Зато ему нравится, что я интересуюсь его орхидеями. Кроме того, я написала Вульфу, что у меня для него есть дело и что я оплачу его услуги из своего кармана. Но он не пожелал поговорить со мной даже по телефону.
  – Что за дело? – поднял я взгляд на Лили.
  – Ага, интересно? – Уголок ее рта пополз вверх.
  – Иди к черту.
  – Будет тебе, Эскамильо. Неужели я для тебя совсем ничего не значу?
  – Угадала.
  – Еще как значу. Мне нравится, как ты мгновенно принимаешь стойку, когда чуешь интересную работу. Речь идет о моей подруге… ну, может быть, не совсем подруге, а просто знакомой, девушке по имени Энн Амори. Я за нее очень переживаю.
  – Что-то не бросается в глаза, как ты переживаешь за девушку по имени Энн Амори. Насколько я тебя знаю, ты способна переживать только за саму себя.
  – Узнаю Арчи, – погладила меня Лили по руке. – Ну да, мне нужен был повод повидаться с Ниро Вульфом, а Энн действительно попала в беду. Ей был очень нужен совет. Она кое-что кое о ком узнала и хотела понять, что ей теперь с этим делать.
  – Так что она конкретно узнала и о ком именно?
  – Я не в курсе. Энн мне не сказала. Когда-то ее отец работал на моего отца, а когда он умер, я стала ей помогать. Сейчас Энн работает в Национальной лиге по разведению птиц и получает тридцать долларов в неделю. – Лили передернула плечами. – Господи боже, только подумать – тридцать долларов в неделю! Да даже если бы и в день – на такие деньги все равно не проживешь. Так вот, в один прекрасный день Энн приехала ко мне и попросила посоветовать ей хорошего адвоката; кстати сказать, была она при этом очень расстроена. Что именно у нее стряслось, она мне говорить не стала, сказала только, что узнала кое о ком нечто совершенно ужасное. Насколько я понимаю, по нескольким случайно оброненным фразам, речь шла о ее женихе. Вот я и решила, что Ниро Вульф будет ей куда полезнее любого адвоката.
  – И он тебя не принял?
  – Нет.
  – Энн упоминала какие-нибудь имена?
  – Нет.
  – Где она живет?
  – В центре, недалеко от тебя: Барнум-стрит, триста шестнадцать.
  – А кто ее жених?
  – Да не знаю я. – Лили погладила меня по руке. – Слушай, мужественный вояка, скажи-ка лучше, где мы с тобой сегодня поужинаем? Может, у меня?
  – Теперь я служу в армии и в данный момент нахожусь при исполнении, – покачал я головой. – Кроме того, твои слова о базах в Ирландии – диверсия чистой воды. И вообще мне кажется, что ты работаешь на ирландскую разведку. Вынужден признать, что ты совершенно неотразима, однако мне нельзя забывать о собственной чести. Еще давно, помнишь, в палатке, в которой располагалась методистская церковь, я предупредил тебя, что мой духовный мир…
  Лили перебила меня, я – ее, и пошло-поехало. Так мы провели целый час, пока самолет наконец не сел в аэропорту Ла Гуардия. Сами понимаете, бросить ее прямо там я не мог и предложил взять такси на двоих. Вместе мы добрались до Манхэттена и там, возле «Рица», где Лили жила и где, как я знал, она не станет устраивать мне скандалы, я вместе с багажом перебрался в другое такси, велев водителю ехать к Вульфу на Западную Тридцать пятую улицу.
  Несмотря на встречу с Лили, настроение у меня было хорошим. Проехав по центру города и свернув на запад, я с удивлением поймал себя на странном ощущении: казалось, что я отсутствовал куда больше чем два месяца. С радостью узнавания я смотрел на дома и магазины, словно был их владельцем, хотя раньше даже не удостаивал их взглядом. Я предпочел не извещать о своем возвращении телеграммой, решив сделать домашним сюрприз. До чего же мне хотелось снова увидеть их всех: Теодора, ухаживающего в оранжерее за орхидеями; Фрица, хлопочущего на кухне вокруг кастрюль; Ниро Вульфа, сидящего в кабинете за столом и хмуро разглядывающего атлас или, ворча, почитывающего книгу. Нет, пожалуй, Ниро Вульфа в кабинете я не застану. До шести вечера он торчит в оранжерее вместе с Теодором, так что, когда я приеду, они будут именно там. Ничего, зайду на кухню, поздороваюсь с Фрицем, а потом проскользну к себе в комнату и буду ждать, когда шум лифта известит, что Ниро Вульф спускается к себе в кабинет.
  Глава третья
  Оказавшись дома, я испытал самое сильное потрясение в своей жизни.
  Я отпер дверь собственным ключом, который по-прежнему оставался у меня на брелке, оставил вещи в холле, после чего зашел в кабинет и замер, не в силах поверить собственным глазам. На столе Вульфа громоздились кучи нераспечатанных писем. Я подошел поближе и увидел, что его стол, как, собственно, и мой, покрыт чуть ли не десятилетним слоем пыли. Я повернулся к двери и почувствовал, что в горле у меня появился комок. Кто-то умер: либо Фриц, либо Вульф – вопрос только, кто из них двоих. Я кинулся на кухню. Представшее передо мной зрелище свидетельствовало о том, что ни одного из них не было в живых. Иного объяснения у меня не имелось. Ряды горшков, кастрюль, сковородок и баночек со специями также были покрыты слоем пыли.
  Мне стало страшно. Я рывком открыл дверцу шкафа. Внутри ни черта не было, если не считать тарелки с апельсинами и шести коробок с черносливом. Я заглянул в холодильник, и увиденное меня окончательно добило. Я обнаружил лишь четыре пучка салата, четыре помидора и тарелку с яблочным пюре. Пулей вылетев с кухни, я кинулся вверх по лестнице.
  Две комнаты – одна Вульфа и другая, свободная, – располагались на втором этаже. Они пустовали, но мебель была на месте и выглядела как обычно. Ту же самую картину я обнаружил в комнатах этажом выше, одна из которых принадлежала мне. Я поднялся выше, в оранжерею. В четырех помещениях я не увидел ничего особенного, лишь сотни орхидей, многие из которых цвели. В секции с рассадой я наконец натолкнулся на признаки человеческой жизни. Говоря конкретнее, я увидел там Теодора Хорстмана. Он сидел за столом на табурете и корпел над журналом учетных записей, ведение которого прежде входило в круг моих обязанностей.
  – Где Вульф? Где Фриц? Что, черт возьми, здесь происходит?
  Теодор дописал слово, промокнул чернила, повернулся ко мне на стуле и проскрипел:
  – А, это ты, Арчи. Привет. Их сейчас нет. Они отправились делать упражнения. Это у них называется тренировками. Такие вот дела.
  – С ними все в порядке? Они живы?
  – Ну конечно живы. Я же говорю, они на тренировке.
  – Кого тренируют?
  – Друг друга. Или, если точнее, сами себя. Оба собрались вступить в армию – хотят сражаться. А я здесь останусь: буду за сторожа, пригляжу за домом. Мистер Вульф собирался избавиться от орхидей, но я его отговорил, пообещал, что сам о них позабочусь. Теперь мистера Вульфа орхидеи не интересуют, он поднимается сюда только для того, чтобы хорошенько пропотеть. Ему нужно постоянно потеть, чтобы сбросить лишний вес. Кроме того, ему надо развивать выносливость. Вот поэтому они с Фрицем каждый день отправляются за реку и занимаются там ходьбой. На следующей неделе они вроде как собрались переходить на бег. Мистер Вульф сел на диету и перестал пить пиво. На прошлой неделе он простыл, но сейчас уже поправился. Теперь он не покупает ни хлеба, ни сливок, ни масла, ни сахара. Он вообще много чего перестал покупать. И мяса тоже не ест.
  – Где они тренируются?
  – Прямо за рекой. Мистер Вульф выбил у властей разрешение тренироваться прямо на пирсе, потому что на улице его дразнили мальчишки. Тренировки у них с семи до девяти утром и с четырех до шести вечером. Мистер Вульф на редкость упорен. Все остальное время он ходит вверх-вниз по лестнице и потеет. Он не особенно разговорчив, но я слышал, как он обмолвился Фрицу, что если каждый из двух миллионов американцев убьет по десять немцев…
  Мне до смерти надоел скрипучий голос Теодора. Оставив его в оранжерее, я спустился назад в кабинет, взял тряпку, протер свой стол и кресло, сел, закинув повыше ноги, и, нахмурившись, уставился на груды писем, громоздившиеся на столе Вульфа.
  Господи боже, приехал домой, называется. Когда я уезжал и бросал Ниро Вульфа, мог бы догадаться, что с ним может приключиться нечто подобное. И вот теперь положение хорошо если просто ужасное, а не совсем уж безнадежное. Он, видите ли, надумал сражаться с немцами. Жирный олух. Самодовольный толстобрюхий дурак. И я еще сказал генералу, что знаю, как с ним правильно общаться. И что теперь прикажете делать?
  Без десяти шесть я услышал, как хлопнула входная дверь. Из холла донеслись звуки шагов, и мгновение спустя на пороге возник Ниро Вульф. За его спиной маячил Фриц.
  – А ты что здесь делаешь? – пророкотал мой бывший босс.
  Пока жив, буду помнить эту картину. Я потерял дар речи. Вульф вроде бы не стал меньше ростом, однако словно бы сдулся. Брюки на нем были прежние, старые из голубой саржи. А вот ботинки – грубые, армейские – я на нем видел впервые. Свитер на Вульфе был мой, темно-бордовый, который я купил однажды, собираясь идти в поход с палаткой. Хотя теперь габариты Вульфа выглядели чуть скромнее, чем прежде, свитер на нем был растянут до такой степени, что сквозь дырочки проглядывала желтая рубашка.
  – Заходите, заходите! – Сам не знаю, как у меня это сорвалось с языка.
  – Я на некоторое время решил отойти от дел, – объявил Вульф, после чего они с Фрицем повернулись и отправились на кухню.
  Некоторое время я молча сидел и, нахмурившись, кривил губы, прислушиваясь к звукам, доносившимся с кухни. Наконец я встал и шаркающей ленивой походкой побрел вслед за Вульфом и Фрицем. Насколько можно было судить, запустению подвергся не только кабинет, но еще и столовая. Они с Фрицем сидели за маленьким столиком у окна и жевали чернослив. На столике также красовалась миска с листьями салата и помидорами. Похоже, этим и должен был ограничиться обед: ни мяса, ни нормального гарнира нигде не было видно. Я прислонился к длинному столу, кинул взгляд на трапезничавших и выдавил улыбку.
  – Решили устроить эксперимент? – любезно поинтересовался я.
  Сплюнув сливовую косточку в ложку, Вульф отправил ее в тарелку. Всем своим видом он пытался продемонстрировать, что не обращает на меня внимания, однако взгляда не отводил.
  – Давно тебе дали майора? – сурово осведомился он.
  – Три дня назад. – Я все никак не мог поверить своим глазам. – Меня повысили исключительно благодаря моим изысканным манерам за столом. Теодор сказал, что вы собираетесь податься на службу в армию. Позвольте полюбопытствовать, в каком именно качестве?
  Вульф отправил в рот еще одну сливу. Сплюнув косточку, он удостоил меня ответом:
  – В качестве солдата.
  – Хотите сказать, вот так сразу – вперед шагом марш? И где собираетесь служить? В десанте? Коммандос? Может, вы будете водить джип?
  – Довольно, Арчи, – резко произнес он и, сурово на меня посмотрев, отложил ложку. – Пойду убивать немцев. Мало их я уложил в восемнадцатом году. Не знаю, зачем ты сюда явился, полагаю, тебе дали отпуск перед отправкой за океан… Мне жаль, что ты ко мне зашел. Я прекрасно осведомлен о своих физических недостатках, над устранением которых мне надо работать. Я знаю о них куда лучше тебя и не стану терпеть твоих ехидных замечаний. Мне жаль, что ты ко мне зашел, поскольку мне пришлось внести значительные изменения в привычный распорядок жизни, и с тобой мое нынешнее существование станет еще более невыносимым. В любом случае поздравляю тебя с повышением. Если ты хочешь остаться на ужин…
  – Нет, спасибо, – вежливо ответил я, – сегодня у меня ужин совмещен со свиданием. Впрочем, если не возражаете, я заночую у себя в комнате. Постараюсь вам не досаждать…
  – Мы с Фрицем отправляемся спать ровно в девять.
  – Ладно, сниму обувь в прихожей, чтобы не топать. Премного благодарен, что закололи тельца в честь возвращения блудного сына. Прошу меня извинить за то, что вытер пыль со своего стола и кресла: мне не хотелось испачкать форму. Мне действительно дали отпуск на две недели.
  – Надеюсь, Арчи, ты поймешь…
  Я не стал его дальше слушать. Если бы я задержался там на секунду дольше, то просто не сдержался бы и сорвался.
  Глава четвертая
  Зайдя на углу в ресторанчик «У Сэма», я первым делом направился к телефонной будке. Оттуда я позвонил на Губернаторский остров полковнику Райдеру и сообщил, что приступил к выполнению задания, после чего сел за стол, заказав тушеное мясо и два стакана молока.
  Я ел и одновременно размышлял над сложившимся положением. Оно представлялось мне не просто сложным, а безвыходным. Причины катастрофы были яснее ясного: Вульф просто-напросто решил на некоторое время отключить свой мозг. Не стоило надеяться, что он в ближайшее время решит вновь его задействовать и подумать, ведь это, с его точки зрения, являлось рутинной работой, а вот сидеть на диете, заниматься каждый день ходьбой на свежем воздухе, готовиться к отправке на фронт, чтобы убивать немцев, – это же совсем другое дело, это же геройство! Вульф слишком далеко зашел, так что, учитывая его ослиное упрямство, его теперь уже не заставишь свернуть с намеченного пути. Гиблое дело. Поломав голову над задачкой, я был уже готов отправиться на Губернаторский остров, однако не стал делать этого по двум причинам. Во-первых, я заверил генерала, что знаю, как правильно общаться с Вульфом, а во-вторых, у меня создалось впечатление, что если я не остановлю своего бывшего босса, то он в конечном итоге непременно себя угробит. Боже, как же я хотел, чтобы у Вульфа сейчас работала хотя бы одна клеточка мозга. Увы, все мои надежды были тщетными.
  Может, мне стоит обратиться к кому-нибудь за помощью? Например, к Марко Вукчичу, или Раймонду Плену, или Льюису Хьюиту, или даже к инспектору Кремеру. Нет, толку от этого не будет никакого. Поскольку Вульф отказывался думать, любое обращение со стороны окажет противоположное действие, и он заупрямится еще больше. Спасти положение можно, лишь применив один-единственный фокус: нужно каким-то образом заставить Вульфа снова задействовать мозг. По своему опыту я уже знал, сколь тяжелая это задача, даже когда босс пребывает в своем обычном состоянии, а ведь сейчас положение было куда хуже. Кроме того, у меня были связаны руки. Я отсутствовал целых два месяца и потому понятия не имел, кто наведывался или пытался наведаться к нам в кабинет. Быть может, какие-нибудь головоломные преступления, совершенные в недавнем прошлом, и смогли бы привлечь внимание Вульфа, однако вся беда в том, что я был на этот счет совершенно не в курсе.
  Наконец мне в голову пришла одна идейка. Расплатившись за ужин, я зашел в телефонную будку и позвонил инспектору Кремеру.
  – Я думал, ты в армии, – сказал мне он.
  Я ответил, что тоже так думал, после чего спросил:
  – Нет ли у вас сейчас какого-нибудь занятного дельца? Убийство, там, или ограбление вполне подойдет. Может, человек пропал и его надо найти?
  Увы, все впустую. Либо у инспектора на тот момент действительно не имелось интересных дел, либо он не хотел мне о них говорить. Я вышел на улицу и застыл на тротуаре, хмуро разглядывая таксиста, сидевшего в припаркованной рядом машине. Стояла холодная, чертовски холодная для середины марта погода, в воздухе порхали снежинки, а теплого пальто у меня не было. И тут мне в голову пришла одна мысль. Надежда, конечно, слабая, но ведь делать мне все равно нечего. Я сел в такси и велел шоферу доставить меня к дому 316 на Барнум-стрит. По сути дела, это даже надеждой толком назвать было нельзя: так, попытка что-то нащупать в кромешном мраке.
  Внешне здание выглядело совершенно обычно: увидев его в первый раз, я и предположить не мог, какой паноптикум обнаружу внутри. Передо мной был совершенно заурядный четырехэтажный кирпичный дом, когда-то такие особняки принадлежали одной семье. Потом, примерно в те времена, когда я появился на свет, подобного рода здания начали переделывать в многоквартирные дома, а в бывших вестибюлях и прихожих теперь красовались почтовые ящики и кнопки звонков. На табличке под одним из звонков значилось «Перл О. Чак», а чуть ниже буквами поменьше было выбито «Амори». Я нажал на кнопку, дождался щелчка замка, открыл дверь и направился через холл. Неожиданно где-то в конце помещения распахнулась одна из дверей, и на пороге возникла старуха. Если не считать пышной шевелюры, весу в ней было никак не больше двадцати фунтов. Спутанные пряди седых волос напоминали кружево, служившее обрамлением пронзительных черных глаз, которые, казалось, способны были видеть тебя насквозь. Мне даже в голову не пришло усомниться, хорошее ли у нее зрение. Я направился прямо к старухе, которая издали прогавкала:
  – Чего надо?
  – Мне бы хотелось повидаться… – начал я, выдавив из себя улыбку.
  Договорить мне не дали.
  – Это она тебя подослала! Она, знаю! И не отнекивайся! Я всегда ее подозревала. Она любит иногда так фокусничать. Выходит и звонит в звонок. Думает, я не соображу, что это она. Намекает, мол, это я убила ее мать. Я-то знаю, чего ей надо! Если она мне это в глаза скажет, хотя бы раз, только один-единственный раз, я ее в тюрьму засажу! Так ей и передай! Давай, иди наверх и передай! Живо!
  Старуха подалась назад, собираясь закрыть дверь, но я уже поставил ногу на порог:
  – Одну секундочку, сударыня. Я непременно схожу наверх и передам ей все, что вы попросите. Только скажите, о ком именно вы говорите? О мисс Амори? Энн Амори?
  – Энн? Ты о моей внучке? – В меня впились черные глаза, смотревшие сквозь белое кружево седых волос. – Ясное дело, я говорю вовсе не о ней. Нечего из меня дуру делать…
  – Ну что вы, миссис Чак, поверьте, вы меня неправильно поняли. Я всего-навсего хочу повидаться с вашей внучкой, и более ничего. Мне бы хотелось поговорить с Энн. А позвольте узнать…
  – Врешь ты все! – отрезала старуха и захлопнула дверь.
  Я бы вполне мог этому воспрепятствовать, не убрав с порога ногу, однако решил, что в данных обстоятельствах подобная линия поведения будет не совсем верной. Кроме того, откуда-то с верхних этажей донесся шум. Сразу же после того, как старуха хлопнула дверью, я услышал звук шагов. Кто-то спускался вниз. В тот самый момент, когда я подошел к лестнице, на одной из последних ступенек уже стоял молодой человек. Судя по его виду, он собирался что-то сказать, но, увидев на мне форму, удивился до крайности:
  – Ух ты, пехота? А я-то ожидал…
  Он замолчал и принялся меня разглядывать. Одет парень был небрежно, и будь освещение поярче, вполне могло выясниться, что его наряд нуждается в стирке, однако в целом незнакомец выглядел неплохо и вполне органично смотрелся бы на групповой фотографии футбольной команды.
  – Я сейчас в увольнении, – пояснил я. – А кого вы надеялись увидеть? Матроса?
  Он рассмеялся:
  – Просто-напросто я не ожидал увидеть пехотного офицера. Где угодно, но только не здесь. Я услышал, как вы спрашиваете о мисс Амори, и очень удивился. Я и не подозревал, что среди ее знакомых есть хоть один пехотный офицер.
  – А вы с ней знакомы?
  – Конечно, знаком. Я же здесь живу. Двумя пролетами выше. Меня зовут Леон Фюрей. – Он протянул мне руку.
  – Арчи Гудвин. – Мы обменялись рукопожатием. – Вы случайно не в курсе, мисс Амори дома?
  – Она наверху, на крыше. – Леон повел меня по лестнице вверх. – А вы часом не тот самый Арчи Гудвин, который работает у Ниро Вульфа?
  – Работал когда-то, до армии. А что мисс Амори делает на…
  – Кто там, Леон? Веди его сюда, – донесся голос откуда-то сверху.
  Голос был с хрипотцой, из той когорты голосов, которые слышишь и никак не можешь понять, мужчина это говорит или женщина. Молодой человек резко вскинул подбородок, чтобы кинуть взгляд вверх, после чего повернулся ко мне и улыбнулся. Вполне вероятно, он считал эту улыбку располагающей или даже чарующей. Девять из десяти посетительниц женского клуба непременно проголосовали бы за него. Подавшись ко мне, Леон тихо проговорил:
  – Надеюсь, вы в курсе, что находитесь в дурдоме? Мой вам совет: бегите отсюда. Я передам мисс Амори…
  – Леон, – снова раздался сверху голос, – веди его сюда!
  – Мне бы хотелось повидать мисс Амори прямо сейчас, – отозвался я и начал было огибать Леона, но он мужественно пожал плечами и начал подниматься по лестнице.
  Я последовал за ним. Одним лестничным пролетом выше мы увидели обладательницу голоса, стоявшую на пороге квартиры. Она была одета в коричневое шерстяное платье, судя по виду, еще помнившее инаугурацию Уильяма Мак-Кинли73, так что вопрос о том, мужчину я вижу или женщину, был решен. При этом, несмотря на платье, свидетельствовавшее о том, что передо мной представительница слабого пола, дама была столь крепко сбита, что вполне могла играть с Леоном в одной футбольной команде. Кроме того, выправкой она куда больше походила на солдата, нежели я.
  – Это еще кто? – сурово спросила она, когда мы приблизились к ней. – Я вас не знаю. Зайдите.
  Леон заговорил с дамой, называя ее «мисс Лидс». Он сообщил ей, что меня зовут Арчи Гудвин, что я бывший помощник знаменитого Ниро Вульфа, а теперь служу в чине майора в армии США. Услышала ли она все это, я не знаю: повернувшись к нам спиной, дамочка энергично шла по квартире, ни на мгновение не усомнившись в том, что мы неотступно следуем за ней. Так оно на самом деле и было. Мы оказались в большой комнате, загроможденной мебелью, по всей вероятности помнившей времена детства все того же Уильяма Мак-Кинли. Я сел, поскольку именно этого от меня не терпящим возражений голосом потребовала хозяйка, и окинул взглядом помещение, больше напоминавшее музей. Завершающим штрихом явился стол с мраморной столешницей в центре комнаты. На нем не было ничего, кроме дохлого ястреба, безжизненно раскинувшего крылья. Нет, я говорю вовсе не о чучеле – это был просто дохлый ястреб, и точка. Заметив мое изумление, дама кивнула в сторону Леона, пояснив:
  – Он специально убивает их для меня.
  – Вы таксидермист, мисс Лидс? – вежливо поинтересовался я.
  – Да нет, просто она любит голубей, – тоном учителя произнес Леон. Он устроился на табурете для рояля, сиденье которого было обито бархатом. – На Манхэттене обитают семьдесят тысяч голубей и около девяноста ястребов, которые убивают голубей. И ястребов становится все больше. Они живут в карнизах домов. Я убиваю их для мисс Лидс. Вот этого я добыл…
  – Это не ваше дело, – резко бросила мне мисс Лидс. – Я слышала, как вы говорили с мисс Чак, и потому знаю, что вы ищете Энн Амори. Я хочу, чтобы вы сразу поняли: ни о каком расследовании смерти моей матери не может быть и речи. Я этого не желаю. В этом нет необходимости. Миссис Чак ненормальная. Злая, сумасшедшая старуха. Она всем рассказывает, что, мол, я думаю, будто это она убила мою мать. Однако на самом деле это не так. Я вообще не считаю, что мою мать убили. Она просто умерла от старости. Я уже подробно объяснила, что в расследовании нет необходимости, и хочу, чтобы вы поняли…
  – Мистер Гудвин не из полиции, мисс Лидс, – перебил ее Леон, – он пехотный офицер.
  – А какая разница? – с суровым видом спросила она. – Что армия, что полиция – по мне так все едино, одна холера. – Она строго на меня посмотрела и заключила: – Вы меня хорошо поняли, молодой человек? Хватит уже: так мэру и передайте. Я владею этим домом и еще девятью другими домами в этом квартале, я плачу налоги, так что перестаньте меня донимать. Моя покойная мать, между прочим, тысячу раз писала – и мэру, и в газеты, – все просила принять меры, объясняла, что ястребам в городе не место. Но они и пальцем не пошевелили. А почему, позвольте узнать? Ну, чего же вы молчите? Я желаю знать, что конкретно делается властями!
  По-хорошему, мне следовало улыбнуться даме, но у меня не получилось, поэтому я просто посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
  – Мисс Лидс, вы, судя по всему, предпочитаете факты? Так вот вам три факта. Во-первых, я понятия не имею ни о каких ястребах. Во-вторых, я никогда раньше не слышал о вашей матери. В-третьих, я пришел сюда, чтобы повидаться с Энн Амори, а, по словам Леона, она в данный момент находится на крыше. – Я встал. – Если мне вдруг наверху попадутся ястребы, я поймаю их живьем и сверну им шеи. И я непременно передам мэру ваши слова.
  Я вышел в холл и направился к лестнице.
  Глава пятая
  Оба холла, расположенные одним и двумя этажами выше, освещали одинокие лампочки без абажуров, которые торчали прямо из патронов, вделанных в стену. Когда же я открыл дверь на лестницу, ведущую на крышу, переступил порог и затворил ее за собой, то оказался в кромешной тьме. Осторожно нащупывая ногами деревянные ступеньки, я поднялся наверх, нашарил задвижку на двери, распахнул ее и оказался на крыше. Я заморгал: ветер тут же швырнул мне в лицо целую пригоршню снежинок. Осмотревшись и не обнаружив никого, хотя бы отдаленно похожего на Энн Амори, я двинулся налево, к какой-то пристройке. Сквозь щели в оконных ставнях лился свет. Подойдя поближе, я разглядел на строении надпись:
  ГОЛУБЯТНЯ РОЯ ДУГЛАСА
  ПОЧТОВЫЕ ГОЛУБИ
  НЕ ВХОДИТЬ!
  Поскольку надпись гласила «Не входить!», моим первым порывом было немедленно нарушить запрет. Однако я сдержался и постучал. Изнутри донесся мужской голос, поинтересовавшийся, кто именно пришел, и в ответ я крикнул, что мне хотелось бы повидать мисс Амори. Дверь тут же распахнулась настежь.
  Похоже, дом 316 населяли жильцы, которые чрезвычайно поспешно делали выводы, не удосуживаясь предоставить собеседнику хотя бы малейший шанс открыть рот. Молодой человек, пропустивший меня в голубятню и прикрывший за мной дверь, не дав мне возможности даже представиться, тут же затараторил: дескать, в ближайшие месяца четыре мне рассчитывать совершенно не на что. Он, мол, готов и даже рад помочь родной стране одержать победу в войне, однако уже отослал целых сорок голубей, так что теперь нужно оставить хотя бы некоторое количество птиц на развод, – и почему, спрашивается, в армии не понимают таких элементарных вещей.
  Пока молодой человек говорил, я осматривался по сторонам. Кругом громоздились коробки и мешки. Полки были битком забиты какими-то непонятными предметами. На противоположном конце помещения я увидел дверь с табличкой «Не открывать». На столе стояла проволочная клетка с голубем, а на стуле возле стола сидела девушка. Она смотрела на меня широко раскрытыми карими глазами. Что касается молодого человека, то телосложением он, безусловно, уступал Леону Фюрею. Да и подбородок у него был не такой волевой, но в целом паренек тоже был вполне ничего. Я оборвал его на полуслове:
  – Зря тратишь силы, братец. Я сюда пришел не за голубями. Меня зовут Арчи Гудвин, и у меня дело к мисс Амори. – Я протянул ему руку. – Так вы и есть Рой Дуглас? – Мы скрепили знакомство рукопожатием. – А тут у вас миленько. Только прохладно. А вы, значит, мисс Амори?
  – Я вас впервые вижу, – отозвалась девушка голосом, который мне сразу понравился. – Мы вроде как не знакомы.
  – Еще как знакомы, правда заочно, – заверил я ее. – Впрочем, это не так уж и важно, поскольку в данном случае я лишь играю роль мальчика на посылках. Лили Роуэн хочет, чтобы вы с ней сегодня вечером встретились и поужинали. Именно за этим она меня к вам и прислала.
  – Лили Роуэн? – Карие глаза девушки озадаченно уставились на меня. – Но зачем… почему она отправила ко мне именно вас?
  – Хороший вопрос, – небрежно произнес я. – Поскольку вы знаете Лили, мне понятно ваше удивление. Вполне вероятно, вы ожидали, что она пришлет за вами бригадного генерала. Увы, в тот момент поблизости были одни только майоры.
  Энн рассмеялась, и звук ее смеха мне тоже пришелся по вкусу. Затем она посмотрела на голубя в клетке, на Роя, а потом – снова на меня.
  – Я даже не знаю, – неуверенно протянула девушка, – я вообще-то уже поужинала. Но если Лили хочет меня видеть… – Энн встала. – Пожалуй, мне лучше… – Похоже, она приняла решение. – Но я вполне могу добраться сама, к чему вам лишние хлопоты… Вам совершенно необязательно меня…
  Надо было во что бы то ни стало увести ее из голубятни. Было совершенно очевидно, что наша беседа совершенно не воодушевляет ни Роя, ни голубя в клетке. После недолгих уговоров Энн все-таки согласилась поехать со мной. Рой проводил нас с фонариком до четвертого этажа, после чего отправился обратно к своим птицам. Затем мне пришлось подождать в холле на первом этаже, пока Энн разговаривала со своей бабушкой и надевала пальто. На все про все у нее ушло меньше пяти минут, и это мне тоже очень понравилось. Когда мы оказались на улице, девушка не взяла меня под руку и не пыталась идти со мной нога в ногу. Благодаря этому она еще больше выросла в моих глазах. На углу мы поймали такси.
  Следующее испытание, ожидавшее Энн, было чуть труднее. Когда мы свернули на Пятую авеню, я сказал:
  – Теперь я могу говорить начистоту. Суть дела в следующем. Мне хотелось кое-что обсудить с вами с глазу на глаз. Беседа в присутствии Роя и голубя была совершенно исключена. Разговор в вашей квартире также представлялся мне невозможным, поскольку я уже успел познакомиться с вашей бабушкой. Если бы я предложил вам поехать куда-нибудь со мной, вы бы непременно отказались. Вот мне и пришлось выдумать, что Лили Роуэн якобы приглашает вас на ужин. Итак, чем же мы с вами займемся?
  – Хотите сказать… Но откуда вы узнали… – Девушка уставилась на меня широко раскрытыми глазами.
  – Секундочку. Вопрос был риторическим. Полагаю, вам доводилось слышать о частном детективе Ниро Вульфе. Я некогда работал у него, но два месяца назад уволился и ушел в армию. Сегодня Лили Роуэн сказала мне, что вы просили ее порекомендовать вам адвоката и она пыталась устроить вам встречу с Ниро Вульфом, но тот был занят. Думаю, я могу вам помочь. Сразу хочу предупредить: у мистера Вульфа масса дел и совершенно нет свободного времени, поэтому, если бы вы могли изложить суть дела мне…
  – Вот оно что, – промолвила Энн и посмотрела на меня. Немного помолчала, а потом покачала головой. – Я вам ничего не скажу… я не могу…
  – Это еще почему? Вы же, я так понимаю, в беде. Так?
  – Да, это так.
  – Мало того, вы собирались выложить все адвокату, которого хотели найти через Лили?
  – Да.
  – Ну что ж, Ниро Вульф один стоит десяти адвокатов. Причем десяти самых лучших адвокатов.
  – Но вы же не Ниро Вульф. Вы всего-навсего привлекательный молодой человек в военной форме. – Она снова покачала головой. – Нет, я ничего не смогу вам рассказать.
  – Ты малость заблуждаешься, сестренка. – Я решил отбросить церемонное «вы» и перешел на «ты». – Да, я и впрямь очень привлекательный мужчина, но этим дело не ограничивается. Впрочем, ладно. В нашем распоряжении весь вечер. Знаешь, что я тебе предложу? Поскольку мы оба уже поужинали, давай поедем куда-нибудь потанцевать. Между танцами я докажу тебе, насколько умен, попытаюсь заслужить твое доверие, а заодно попробую напоить, чтобы у тебя развязался язык. Соглашайся, ты в любом случае ничего не теряешь!
  – И куда же мы поедем танцевать? – рассмеявшись, спросила она.
  – Да куда угодно. Давай хоть в клуб «Фламинго».
  И я отдал водителю соответствующие распоряжения.
  Оказалось, что Энн весьма неплохо танцует. Тем не менее мне так и не удалось добиться от нее желаемого. В зале было достаточно много желающих поужинать, однако я внаглую занял столик в углу, зарезервированный для какого-то дебютанта, собравшегося сегодня выступать. Когда появился владелец столика в сопровождении своей спутницы, я так на него посмотрел, что он счел за лучшее побыстрее раствориться в толпе. Мы с Энн отлично поладили. Врать не буду: вечер мы провели очень душевно, но не будем забывать – я отправился с девушкой в клуб не развлекаться, а по делу, и с этой точки зрения я напрасно потратил время.
  Нельзя сказать, что я совершенно ничего не узнал. Например, я выяснил, что голубь в клетке на самом деле был голубкой по имени Диана, обладательницей девяти дипломов и матерью четырех победителей гонки на пятьсот миль. Я узнал также, что Рой Дуглас выложил за эту голубку девяносто долларов и что три дня назад во время тренировочного полета порыв ветра швырнул бедную птичку о печную трубу и теперь она нуждается в покое и уходе. Кроме того, девушка поведала мне о застарелой вражде между матерью мисс Лидс и ее собственной бабушкой, небезызвестной мне миссис Чак. Корни конфликта уходили еще в XIX век. Свара началась вот из-за чего: миссис Чак постоянно подкармливала белок, а миссис Лидс – голубей, причем занимались они этим в парке Вашингтон-сквер. Обе отправлялись туда вскоре после рассвета, проводили там несколько часов, после чего шли по своим делам и возвращались обратно в парк ближе к вечеру. Миссис Чак проводила там больше времени, чем миссис Лидс, нередко задерживаясь до наступления темноты, поскольку белки отправляются спать позже голубей. Таким образом, каждый вечер мисс Чак торжествовала победу, наслаждаясь тем, что ее соперница вынуждена отправляться домой раньше нее. Настоящая война между женщинами вспыхнула 9 декабря 1905 года, когда миссис Чак обвинила мать мисс Лидс в том, что она отравила белок, и требовала, чтобы полиция приняла меры. Эта дата не была и не будет забыта.
  Кроме того, я также узнал, что мать мисс Лидс умерла три месяца назад – 9 декабря. Миссис Чак поспешила рассказать всем соседям, что дата смерти не случайна: это Божья кара, расплата за старое преступление. Сплетни дошли до полиции, и стражи закона, не поднимая лишнего шума, провели расследование, но так ничего толком и не выяснили. Судя по поведению Энн, мне показалось, что за этой историей что-то кроется, и постепенно это ощущение переросло в уверенность, однако дальше мне продвинуться не удалось. Более того, она ни словом не обмолвилась о своем женихе, даже не упомянула, что таковой вообще существует. Похоже, моя спутница по-прежнему считала, что я просто хорош собой и этим дело ограничивается.
  Вдруг, совершенно неожиданно, ближе к полуночи я себя кое на чем поймал: когда мы танцевали, мое внимание привлек запах ее волос. Более того, я вдыхал его специально, наслаждаясь им. Меня это так потрясло, что я налетел на парочку, танцевавшую справа от нас, чуть не сбив обоих с ног. Подумать только! Я нахожусь при исполнении, работаю, негодую из-за того, что девушка ничего не хочет мне рассказывать, и одновременно с этим ловлю запах ее волос, пытаясь вдохнуть их аромат! Да что, черт возьми, происходит? Я увел Энн с танцплощадки, усадил за столик и попросил счет.
  – Что, нам уже пора? – спросила она.
  – Слушай, – ответил я, глядя ей прямо в широко распахнутые глаза, – кажется, ты морочишь мне голову. Вполне допускаю, что ты тот же самый трюк проделала с Лили Роуэн, или же все дело в ней, и это она мне зубы заговаривала. Давай определимся: у тебя неприятности или нет? Отвечай честно.
  – Честно? Да, Арчи, у меня неприятности.
  – И в чем конкретно они заключаются? В зацепке на колготках?
  – Да нет же. Я и правда попала в беду. По-настоящему.
  – Но при этом ты ничего не хочешь мне рассказать.
  – Я не могу, – покачала она головой. – Честно, не могу. То есть, вернее, не хочу. Пойми меня правильно: ты очень хороший, но то, что я узнала, просто ужасно. Это касается другого человека.
  – А то, что ты узнала, имеет какое-то отношение к смерти матери мисс Лидс?
  – Это… – Она запнулась. – Да, имеет. Но больше я тебе ничего не скажу. Если ты и дальше будешь проявлять настойчивость…
  Официант принес сдачу, и я сгреб ее, оставив кое-что на чай. А затем вновь обратился к Энн:
  – Знаешь, что я тебе скажу? Я, как ты выразилась, проявляю настойчивость, потому что поймал себя на том, что ловлю запах твоих волос. Дело этим не ограничивается. Последние полчаса я воспринимал наш танец совсем иначе, чем вначале. Наверное, ты это заметила?
  – Да… давно уже.
  – Прекрасно. А вот я это заметил только что. Не буду отрицать: возможно, в будущем нас ждет роман. Не исключено, что ты разобьешь мне сердце и погубишь меня. Случиться может все что угодно. Но пока все в порядке, я хочу спросить: во сколько ты заканчиваешь работу?
  – Я ухожу из офиса в пять, – улыбнулась она.
  – И куда ты направляешься? Домой?
  – Обычно я прихожу домой чуть раньше половины шестого. Затем я принимаю ванну и начинаю готовить ужин. Бабушка в это время года, как правило, возвращается из парка около семи, и к этому моменту еда уже готова. Иногда с нами ужинают Рой или Леон.
  – Слушай, а ты можешь завтра поужинать пораньше и в семь часов приехать домой к Ниро Вульфу? Тогда ты расскажешь все ему. Подчеркиваю: ему – не мне. Ну, что скажешь?
  Она нахмурилась и задумчиво уставилась на меня. Рука Энн лежала на застеленном скатертью столе, и я накрыл ее своей ладонью.
  – Слушай, сестренка, вполне возможно, что тебе угрожает нечто ужасное. Я не хочу, чтобы у тебя создалось впечатление…
  Я замолчал, потому что понял по выражению лица Энн, что к нашему столику кто-то подошел. Я поднял взгляд и увидел миловидный носик Лили Роуэн и ее глаза, устремленные на меня.
  – Ух ты, привет… – Я попытался ей улыбнуться.
  – Так вот на какой ты службе! При исполнении он, – проговорила она таким тоном, словно собиралась полоснуть меня ножом по горлу. – Ах ты, поганец!
  Думаю, Лили собиралась отвесить мне пощечину. В любом случае мне было ясно – вне зависимости от того, что она сейчас сделает, ей наплевать на последствия, и потому вопрос сейчас стоял так: кто из нас двоих окажется быстрее. Буквально в полсекунды я вскочил, одновременно жестом дав Энн понять, чтобы она следовала моему примеру. Энн прекрасно справилась: она была быстра, как молния. Прежде чем Лили Роуэн успела закатить скандал, мы уже забрали из гардероба мою фуражку и выскочили на улицу.
  Оказавшись в такси, уносившем нас прочь от клуба «Фламинго», я погладил Энн по руке.
  – Молодчина. Похоже, Лили была чем-то расстроена.
  – Она приревновала, – усмехнулась Энн. – Господи боже, она приревновала тебя ко мне!
  К тому моменту, когда я высадил ее перед домом 316 на Барнум-стрит, мы уже успели договориться, что на следующий день в семь часов она приедет к Ниро Вульфу. Несмотря на это, когда я поехал обратно на Западную Тридцать пятую улицу, мое настроение никак нельзя было назвать приподнятым. Само собой разумеется, оно не стало лучше, когда я в своей комнате обнаружил записку, пришпиленную к подушке булавкой. Вот что там говорилось.
  
  Дорогой Арчи!
  Мисс Роуэн звонила четыре раза. Когда я сказал, что тебя нет дома, она обозвала меня лжецом. Извини, но в доме нет ни бекона, ни ветчины, ни блинной муки – вообще ничего в этом роде.
  Фриц
  Глава шестая
  Я спал, как всегда, крепко, однако, похоже, нервы мои были ни к черту, поскольку стоило мне открыть глаза и увидеть, что часы показывают без десяти семь утра, как дрему тут же как рукой сняло. Я бы согласился дважды отказаться от повышения и еще долго просидеть в майорах ради возможности спуститься на первый этаж и насладиться незабываемым зрелищем. Мне до смерти хотелось увидеть, как Вульф с Фрицем отправляются на тренировку, но я понимал, что это лишь помешает осуществить задуманный мною план, и потому остался в своей комнате. Я ограничился тем, что приоткрыл свою дверь. В семь утра шум внизу стих и хлопнула уличная дверь. Услышав это, я кинулся к окну, высунулся наружу и увидел сладкую парочку. Они направлялись к реке. Вульф с непокрытой головой, одетый в старые синие штаны из саржи, мой темно-бордовый свитер и армейские ботинки, переставлял ноги шагом, который, по всей вероятности, считал быстрым, при этом изо всех сил размахивая руками. Черт подери, ну и жалкое это было зрелище!
  Не буду врать, тем пасмурным мартовским утром начатая накануне операция под кодовым названием «Энн Амори» представлялась мне совершенно безнадежным предприятием. Однако никаких других вариантов у меня не было, так что я приступил к претворению имеющегося плана в жизнь. В ресторанчике «У Сэма» я съел на завтрак оладьи и яичницу с ветчиной, запил все это стаканом апельсинового сока и двумя кружками кофе, после чего вернулся домой и провел около часа, вооружившись печатной машинкой и телефоном, разгребая дела личного характера, которые накопились за время моего отсутствия. Я как раз заканчивал, когда в самом начале десятого вернулись мои коммандос. Изначально я собирался не обращать на них никакого внимания и потому, когда из прихожей донеслись звуки шагов, даже не стал оборачиваться. Однако обернуться все-таки пришлось. Вульф остановился у открытой двери в кабинет и прогудел:
  – Доброе утро, Арчи. Дни я теперь провожу наверху. Надеюсь, тебе хорошо спалось?
  Хорошо ли мне спалось? Это был дежурный вопрос, который Вульф задавал мне тысячи раз. Слыша этот вопрос, я всегда начинал тосковать по дому. Врать не буду, я смягчился, сменил гнев на милость и повернулся в кресле лицом к Вульфу. Увидев его, я сразу снова посуровел.
  – Хорошо, спасибо, – холодно ответил я. – Вы устроили у меня в ящиках комода жуткий кавардак. Наверное, это случилось, когда вы искали там мой свитер, который сейчас на вас. А теперь, пожалуйста, выслушайте меня внимательно. В данный момент я обращаюсь к вам от лица армии США. В одном деле вам нет равных, и это дело связано с борьбой против вражеской шпионской сети, развернутой в нашей стране. Военной разведке требуются мозги, которые у вас когда-то были и которыми вы порой пользовались. В связи с вышеизложенным верховный главнокомандующий, министр обороны и весь генеральный штаб нижайше просят вас перестать ломать комедию и снова задействовать свое серое вещество. Вы ошибаетесь, если полагаете, что своим неожиданным появлением на передовой укокошите кучу немцев, которые умрут со смеху, глядя на вас. У бошей нет чувства юмора.
  Я думал, что от моих слов Вульф взбеленится настолько, что переступит порог кабинета, что уже будет определенным прогрессом, однако он продолжал стоять на пороге и хмуро смотреть на меня.
  – Ты же сказал, что сейчас в отпуске, – прорычал он.
  – Да ничего подобного! Стыдитесь и судите сами, в сколь скорбном положении сейчас находятся ваши умственные способности. Я тысячи раз слышал, как вы в этой самой комнате устраивали людям выволочку за неточные формулировки. Я сказал, что мне действительно дали отпуск на две недели. Но я вовсе не говорил, что я сейчас нахожусь в отпуске. Кроме того, я не упоминал…
  Вульф возмущенно фыркнул, развернулся и направился к лестнице. Я никогда прежде не видел, чтобы босс поднимался по лестнице пешком, и вот теперь стал свидетелем этого незабываемого зрелища. Между прочим, установка лифта обошлась Вульфу в семь тысяч долларов.
  Я взял фуражку, вышел из дома и принялся за работу.
  Я пытался пробудить в себе энтузиазм и сделал все от меня зависящее, однако, несмотря на это, так и не сумел добыть ничего интересного, такого, что было бы способно привести Вульфа в чувство. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с такой проблемой. Сейчас бедняга помешался на войне и мечтал о подвигах на фронте, поэтому было бесполезно пытаться сыграть на его скаредности. В том состоянии, в которое мой бывший босс себя сам загнал, у него оставалось лишь одно уязвимое место, по которому можно было нанести удар: я говорю о его тщеславии.
  От знакомых в Главном полицейском управлении я узнал, что расследование смерти миссис Лидс проводилось силами местных копов, а потому и направился в участок. Сержант, которого я начал расспрашивать, даже за делом поленился сходить. А чего время зря тратить? Врач поставил диагноз: тромбоз коронарных артерий, вполне естественная причина смерти, учитывая, что умершей шел восемьдесят восьмой год, – чего вы хотите. Ну а слухи, циркулировавшие среди соседей, – дескать, миссис Чак, призывавшей Господа покарать миссис Лидс, надоело ждать и потому она взяла дело в свои руки – чистейший вздор.
  Около полудня я заехал в дом 316 по Барнум-стрит, где столкнулся с Леоном Фюреем, который, судя по всему, только что встал, поскольку еще был в пижаме. Он пояснил, что спит допоздна, поскольку, как правило, на ястребов охотится по ночам. Кроме того, я выяснил, что охота на этих хищных птиц является его единственным источником дохода, что в армию Леона не взяли из-за хлипкого здоровья, а также что Рой Дуглас живет аккурат над ним этажом выше, как раз под самой крышей. Он сообщил мне и некоторые другие детали, но, увы, ни одна из них не могла помочь в моем деле.
  Роя мне удалось отыскать на крыше, в голубятне. Он не захотел меня впускать и вообще к разговорам явно склонен не был. Объяснил, что занят разработкой новой тактики голубиных гонок. Суть вкратце заключалась в следующем: самца следовало разлучить с самочкой и некоторое время держать отдельно. Предполагалось, что в результате в день состязаний истосковавшийся в разлуке голубь будет изо всех сил спешить к своей возлюбленной, развивая небывалую скорость. Я раскритиковал подобную тактику, назвав ее аморальной, однако моя точка зрения Роя не заинтересовала. Оставив его наедине с голубями, я спустился вниз и начал обход соседей.
  На протяжении последующих трех часов я собирал местные сплетни. Всем им была грош цена в базарный день. Мало того что полезной информации в этих сплетнях не оказалось ни капли, так вдобавок я еще не услышал ровным счетом ничего действительно интересного. Я спросил о причине смерти миссис Лидс у четырнадцати человек. Результаты оказались следующими.
  Четверо сказали, что ее убила миссис Чак.
  Один сказал, что старушку прикончила родная дочь, мисс Лидс.
  Шестеро сказали, что она скончалась от старости.
  Трое сказали, что она померла от собственной скаредности.
  Итак, мнения разделились, абсолютного большинства не наблюдалось. Результат моих усилий был нулевым. Я отправился домой и добрался туда около пяти. Мне требовалось все хорошенько обдумать и решить, стоит ли вообще устраивать встречу Энн и Вульфа. В тот самый момент, когда я стоял посреди кабинета, погрузившись в мрачные мысли, и с хмурым видом разглядывал пыль на столе Вульфа, раздался звонок в дверь. Я подошел к ней, отдернул занавеску и кинул взгляд сквозь одностороннюю стеклянную панель. На крыльце стоял Рой Дуглас. Сердце мое екнуло. Неужели дело сдвинется с мертвой точки? Я открыл дверь и предложил ему зайти.
  Рой выглядел смущенным, словно хотел что-то сказать, но никак не мог сформулировать. Я отвел его в кабинет и предложил гостю кресло, предварительно стерев с него пыль. Рой сел, несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, и наконец произнес:
  – Мне кажется, что сегодня, когда вы заходили ко мне в голубятню, я повел себя некрасиво. Я часто бываю невежливым, когда работаю с птицами. Понимаете, если рядом чужак, они это чувствуют и нервничают.
  – Я тоже не люблю, когда меня отрывают от работы, – понимающе кивнул я. – Кстати, совсем забыл спросить, как поживает Диана.
  – Ах, Диана… Ей гораздо лучше. Она скоро поправится. – Рой, прищурившись, посмотрел на меня. – Насколько я понимаю, о Диане вы узнали от мисс Амори?
  – Да, она рассказала мне немало интересного.
  Рой поерзал в кресле и прочистил горло:
  – Вы ведь весь вечер провели с ней, так?
  – Да, я от нее ни на шаг не отходил.
  – Я видел вас, когда вы вернулись. Когда привезли Энн домой, я видел вас из окна.
  – Неужели? Интересно. Было уже достаточно поздно.
  – Да, поздно. Но я… Поймите меня правильно, я беспокоился за Энн. Я и сейчас за нее беспокоюсь. Мне кажется, она угодила в какую-то беду. Я подумал, быть может, именно из-за этого она и поехала на встречу с Лили Роуэн.
  – Так спросите ее сами.
  – Энн отказывается со мной об этом разговаривать. Однако, судя по ее поведению, я практически уверен, что она попала в какую-то переделку. Я не знаком с мисс Роуэн и потому не могу обратиться с расспросами к ней, но зато я знаком с вами, мы же с вами вчера общались… Я подумал, что если вчера вечером вы были с Энн и мисс Роуэн, а сегодня днем приехали ко мне… я подумал, что вы хотите мне что-то рассказать. Поймите, у меня есть право это знать, потому что мы с Энн помолвлены…
  – Вы помолвлены? – Мои брови от удивления поползли вверх. – Вы помолвлены с мисс Амори?
  – Да.
  – Поздравляю.
  – Благодарю вас. – Он снова, прищурившись, посмотрел на меня. – Так вот, мистер Гудвин, мне стало интересно, зачем вы ко мне приезжали. Может, вы хотели что-то рассказать мне об Энн, спросить что-то, и поэтому я подумал… Одним словом, если вам известно, что именно стряслось, пожалуйста, расскажите мне все начистоту.
  Откровенно говоря, мне показалось, что, за исключением того обстоятельства, что теперь я раскрыл тайну личности жениха Энн (или, если уж быть точным, эта тайна раскрылась сама собой), толку от визита Роя не будет никакого. Однако, коль скоро он все равно уже сидел передо мной, я решил попытаться выяснить, не скрывает ли этот парень что-нибудь, а потому продолжил с ним дружеский разговор. Я ответил, что, к величайшему сожалению, не только не могу сказать, что за беда приключилась с Энн, но даже не в курсе, приключилась ли с ней какая-либо беда вообще. Затем я тихой сапой перевел разговор на обитателей дома 316 и тут же огреб по полной программе. Рой немедленно завел речь о голубях, и заткнуть его было совершенно невозможно.
  Я узнал много интересного. Рой, по его же собственному выражению, пристрастился к голубям еще мальчишкой. Покойная миссис Лидс построила специально для него голубятню и всячески его поддерживала, а теперь ее сменила мисс Лидс. Голуби Роя завоевали в общей сложности сто шестнадцать дипломов в гонках молодых птиц и шестьдесят три диплома в старшей возрастной категории. Однажды его голубка по кличке Селянка Сьюзи выиграла в Дейтоне национальные гонки, в которых принимали участие три тысячи восемьсот шестьдесят четыре птицы из пятисот двенадцати голубятен. В результате катастрофы в Трентоне, приключившейся в прошлом году во время гонок на триста миль, Дуглас потерял четырнадцать птиц. Лучшие почтовые голуби в мире, с его точки зрения, были те, что принадлежали к дикинсоновской ветви породы сион-стассартс, например Диана.
  Я никак не мог заставить собеседника свернуть с голубиной темы. Когда стрелки часов на стене стали неумолимо приближаться к шести, я начал подумывать, что мне придется взять Роя на руки и вынести вон: в начале седьмого должен был вернуться с тренировки Вульф, а я не хотел, чтобы он застал у нас Роя. Однако проблема разрешилась сама собой. Без пяти шесть раздался звонок в дверь. Рой тут же встал, сказал, что ему пора, и двинулся за мной в сторону прихожей. Я отодвинул шторку и выглянул на улицу. На крыльце я увидел Лили Роуэн, и, что самое главное, она увидела меня.
  Я вставил в гнездо цепочку, позволявшую открыть дверь всего на четыре дюйма, щелкнул замком и проговорил сквозь образовавшуюся щель:
  – Ты что, не слышала: был сигнал воздушной тревоги! Немедленно возвращайся домой и спрячься под кроватью. А я в это время…
  Лили почти до локтя просунула руку в щель и прошипела:
  – Да заткнись ты уже, наконец, и впусти меня поскорей.
  – Нет уж, красавица, я…
  – Впусти, тебе говорят! Или предпочитаешь, чтобы я заорала? Вот славно будет, когда все соседи узнают!
  – Узнают о чем?
  – Об убийстве!
  – Хочешь сказать, что намечается убийство? Когда-нибудь…
  – Арчи! Да ты дурак набитый! Говорю же тебе: Энн Амори убили! Если ты не…
  Стоявший рядом со мной Рой ахнул. Я оттолкнул его в сторону, снял цепочку, впустил Лили, закрыл дверь и, вцепившись мертвой хваткой ей в плечи, хорошенько тряхнул.
  – Выкладывай, – велел я. – Если ты тут комедию ломать вздумала…
  – Перестань! Мне больно! – дернулась она и вдруг замолчала. – Впрочем… если тебе нравится причинять мне боль, валяй. Тряси меня дальше. Не стесняйся.
  – Родная, успокойся и выкладывай, что случилось.
  – А я, по-твоему, что делаю? В общем, так. Я поехала в гости к Энн. Звоню-звоню в домофон – она не открывает; тогда я позвонила соседке, и та впустила меня в подъезд. Дверь в квартиру Энн была слегка приоткрыта, я разок постучала, а потом зашла. Я решила, что она дома, потому что, когда разговаривала с ней по телефону, она сказала, что к половине шестого всяко доберется домой с работы, а я к ней пришла уже без четверти шесть. Да, Энн действительно была дома. Сидела на полу, прислонившись к креслу, вокруг шеи шарф… глаза навыкате, язык вывалился… Она была мертва. Когда я увидела, что Энн мертва, я…
  Рой Дуглас, не дослушав ее, кинулся прочь. Он распахнул дверь и сбежал вниз по ступенькам так быстро, что у меня не было ни малейшего шанса его остановить.
  – Черт подери! – Я отпустил Лили и посмотрел на свои наручные часы: 18.02. Даже если я немедленно выставлю ее вон, весьма вероятно, что Вульф все равно успеет меня застать дома. Везет как утопленнику.
  – Знаешь, Арчи, скажу тебе как на духу, ничего более ужасного я… – тараторила Лили.
  – Заткнись. – Я втолкнул ее в гостиную, зашел туда сам и закрыл за собой дверь. – Слушай меня внимательно, крошка. Будешь делать, что велю, а не то я с тебя шкуру спущу. Сядь и сиди тихо, как мышка. Сейчас придет Ниро Вульф, а я не хочу, чтобы он узнал, что ты здесь. Нет, сядь куда-нибудь подальше от окна. А теперь я хочу задать тебе один вопрос. Это ты ее убила?
  – Нет.
  – Смотри мне в глаза. Еще раз спрашиваю: это ты ее убила?
  – Нет, тебе говорят.
  – Ладно.
  – Слушай, Арчи…
  – Заткнись!
  Я сел на краешек кресла, положил сжатые в кулаки руки на колени и уставился на стену. В отличие от Вульфа, я не могу думать с закрытыми глазами. Где-то за три минуты я набросал в голове схему дальнейших действий. План вполне мог сработать, если бы не этот чертов Дуглас. Все зависело от него. Я посмотрел на Лили.
  – Говори потише, так чтобы я услышал, как открывается дверь. Лучше всего перейди на шепот. Ты часто бывала у Энн дома?
  – Всего-навсего один раз, да и то очень давно. Ты мне сейчас жутко нравишься, Арчи. Ты такой…
  – Прибереги комплименты до Рождества. В чью квартиру ты позвонила?
  – Не знаю. В одну из тех, что наверху…
  – Кто-нибудь видел, как ты заходила в дом или выходила из него?
  – Когда я заходила… Не знаю. Думаю, меня никто не видел. Нет, точно никто не видел. Я еще осмотрелась по сторонам и глянула на лестницу.
  – Кто-нибудь из жильцов тебя знает? Ну, кроме Энн.
  – Только миссис Чак. Это бабушка Энн.
  – А кто-нибудь?.. Погоди.
  Я услышал, как дверь на улицу открылась. Затем она закрылась, и до меня донесся голос Вульфа, а потом и голос Фрица, что-то ему отвечавшего. Звуки шагов в прихожей, хлопок двери, ведущей на кухню, – и все стихло. Я жестом поманил Лили к себе и прошептал ей на ухо:
  – Уходим быстро и без лишнего шума. Поняла?
  Мы на цыпочках пробрались к входной двери. Я беззвучно открыл ее. Лили выскользнула на крыльцо первой. Я проследовал за ней и запер дверь, едва слышно щелкнув замком. Мы спустились по ступенькам на тротуар и двинулись на восток. Лили приходилось бежать, чтобы поспевать за мной. Когда мы дошли до проспекта и свернули за угол, я затащил ее в первый же подъезд и строго спросил:
  – Значит, так, еще раз спрашиваю: когда ты зашла в квартиру Энн, тебя кто-нибудь видел? Кто-нибудь был рядом?
  – Рядом? Нет. Но, Арчи…
  – Помолчи. Я думаю. Ты девушка приметная. Итак, кто-нибудь видел, как ты заходила в дом или выходила из него?
  – Вряд ли. По крайней мере, сама я уж точно никого не заметила.
  – Ладно. На этом мы пока расстанемся. План действий такой. Тебе надо уехать из города. Остановишься где-нибудь поблизости, например на Лонг-Айленде или в Уэстчестере. В «Рице» оставишь мне записку с адресом, но больше никому ни слова! Я…
  – Как уехать? Что, прямо сейчас?
  – Прямо сейчас. Нельзя медлить ни секунды. Соберешь вещи и уедешь. У тебя есть час.
  – Да пошел ты к черту! – Она вцепилась в меня обеими руками. – Ты окончательно рехнулся! Ты мне сейчас позарез нужен! Я ведь кинулась за помощью к тебе! Значит, так. Я сейчас собираюсь выпить – пропущу пару бокальчиков, а ты пойдешь со мной. Чего ты, интересно, о себе возомнил? Думаешь, я…
  Я попытался надавить на Лили – без толку. Она уперлась и ни в какую не желала играть по моим правилам, причем именно в тот момент, когда счет шел на минуты.
  – Слушай, ангелочек, – промолвил я, – я должен заняться делом, а тебе придется мне в этом помочь. На объяснения времени нет. Делай, что тебе говорю, и тогда, обещаю, выходные мы проведем вместе. Будем делать все, что захочешь, за исключением катания на лодке в Центральном парке.
  – Какие выходные? Эти?
  – Да.
  – Честное слово? Ты обещаешь?
  – Да, черт побери!
  – Тогда пойдем на мюзикл «Джентльмены предпочитают блондинок». Поцелуй меня на прощанье.
  Я чмокнул ее и рванул к припаркованному рядом такси. Забравшись в машину, я велел шоферу отвезти меня на перекресток Барнум-стрит и Кристофер-стрит. Часы показывали четверть седьмого. У Роя была фора в тринадцать минут.
  Глава седьмая
  Рой Дуглас вызывал у меня серьезное беспокойство, поскольку из-за него весь мой план мог полететь коту под хвост. Однако когда я, выпрыгнув из такси на перекрестке, примчался к дому 316, то обнаружил, что там все выглядит как обычно. Я воспрянул духом, авось дело и выгорит: шансы на это маленько выросли и теперь составляли двадцать к одному. Однако, если меня кто-то обошел (не обязательно Рой) и уже вызвал полицию, врача или просто поднял на уши соседей, а также если бабушка Энн вернулась домой раньше или же случилось еще что-нибудь непредвиденное, на моем плане можно было поставить крест.
  Я надеялся, что входная дверь будет открыта, хотя и понимал, что вероятность этого крайне мала. Как я и предполагал, она оказалась заперта. Решив не испытывать судьбу, я нажал на кнопку квартиры миссис Чак, и секунд через пять щелкнул замок входной двери. Я не знал, хорошо это или плохо, а времени на размышления у меня совсем не было. Я ринулся в квартиру и на пороге обнаружил Роя с перекошенным лицом. Парень был бледным, словно мертвец, и весь дрожал. Не дав Дугласу произнести ни слова, я затолкал его в квартиру и закрыл дверь, не дотрагиваясь до нее подушечками пальцев. Судя по виду Роя, он был на грани истерики. Я выволок его из маленькой прихожей, затащил в комнату и рывком усадил на стул.
  – Энн мертва, – сиплым голосом произнес он. – Не могу… не могу на нее смотреть.
  – Тихо, – скомандовал я. – Ты меня понял? Тихо, тебе говорят. Я в таких делах разбираюсь куда лучше тебя.
  Я приступил к осмотру. Явного беспорядка и следов борьбы в квартире вроде как не наблюдалось. Не стану винить Роя за то, что он не мог смотреть на Энн. Смерть до неузнаваемости обезобразила ее. Глаза выпучены, язык вывалился изо рта – все, как и говорила Лили. Энн сидела на полу, прислонившись к обитому креслу, а ее шея была перехвачена синим шерстяным шарфом, завязанным узлом под левым ухом. Я подошел поближе и склонился над ней. Еще десять секунд у меня ушло на то, чтобы удостовериться в смерти Энн. Передо мной действительно был труп, но тепло жизни еще не успело оставить тело.
  Я вернулся к Рою. Он сидел на стуле, понурившись, низко опустив голову. Я сильно сомневался в том, что сейчас у него хватит сил и воли вздернуть подбородок и посмотреть на меня, а потому присел сам, чтобы наши лица были на одном уровне.
  – Слушай, Рой, – мягко проговорил я, – мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ты давно сюда пришел?
  – Не знаю, – пробормотал он, не глядя на меня. – Честно, не знаю. Я сразу бросился сюда.
  – Как ты попал внутрь?
  – В дом? У меня же ключи…
  – Не в дом. В квартиру.
  – Дверь была открыта.
  – Нараспашку?
  – Не помню… Нет, не нараспашку. Так, слегка приоткрыта…
  – Ты кого-нибудь видел? Тебя кто-нибудь видел?
  – Нет, я никого не видел.
  – Ты никому не звонил по телефону? Врача не вызывал? Или полицию?
  – Врача? – Рой искоса на меня посмотрел. – Зачем? Она же мертва, так?
  – Так. Ты вызвал полицию?
  – Я? Нет… я… – Он неуверенно покачал головой.
  – Ладно. Сиди здесь и никуда не уходи. – Я встал и огляделся. Сквозь приоткрытую дверь увидел угол кровати. Я прошел в спальню, присел на стульчик у туалетного столика и, достав из внутреннего кармана записную книжку и карандаш, написал:
  
  Дорогая Энн!
  К сожалению, планы изменились. К Ниро Вульфу в семь приезжать не надо. Вместо этого я сам заеду за тобой около половины шестого.
  Арчи
  
  Вырвав листок, я сложил его и слегка смял. Затем, наклонившись к зеркалу, чтобы лучше видеть, выдернул из своей шевелюры небольшой клок, обмотал волосы вокруг пальца и бросил их на туалетный столик. Вернувшись в гостиную, я присел на корточки возле тела, сунул записку Энн за пазуху, а волосы – под шарф, обмотанный вокруг ее горла, с правой стороны, под челюсть. Шарф столь туго опутывал ее шею, что для воплощения задуманного мне потребовалось приложить определенные усилия. Погладив девушку по плечу, я прошептал ей на ухо: «Не волнуйся, Энн, мы отыщем того мерзавца или ту мерзавку, кто сотворил это с тобой». Затем я выпрямился и начал оставлять в комнате отпечатки пальцев, решив, что в трех местах будет вполне достаточно: на подлокотнике кресла, на краю стола и на обложке лежавшего на столе журнала. Часы показывали 18.37. Если миссис Чак сегодня взбредет в голову уйти из парка пораньше, то она может объявиться здесь в любую минуту. Пока все шло гладко, и потому было бы настоящим преступлением загубить столь хитроумный план на завершающем этапе.
  – Ты как? Идти можешь? – подошел я к Рою.
  – Идти? – Он уже перестал дрожать. – А куда мне идти? Нам надо…
  – Послушай, – сказал я, – Энн больше нет. Ее кто-то убил. И мы хотим узнать, кто это сделал. Правильно?
  – Да. – Он осклабился, словно собака, скалящая зубы во сне. – Мне очень хочется это узнать.
  – Тогда пошли со мной. – Я взял его за руку. – Надо идти.
  – Но мы же не можем… оставить ее так…
  – Ей уже все равно не помочь. Мы позвоним в полицию, но из другого места. Говорю же, я в таких делах разбираюсь. Давай, пошли отсюда.
  Я потянул Дугласа за руку, он встал, и я повел его к двери. Здесь я решил отпечатков не оставлять и потому, достав платок, тщательно протер им дверные ручки с обеих сторон. В холле никого не было. Стояла гробовая тишина. Подталкивая Роя, я заставил его выйти наружу. Мы дошли до перекрестка и свернули на Кристофер-стрит. Надо признаться, мое сердце билось как ненормальное. Все говорило о том, что задуманный мною план должен сработать. Осталось решить только одну задачу: на сутки избавиться от Роя.
  Я отвез его в бар на Седьмой авеню, усадил за стол, заказал две двойные порции виски, сказал, что вернусь через минуту, после чего кинулся к телефону и набрал номер:
  – Лили? Это я. Вещи собрала?
  – Да, черт тебя побери. Но…
  – Говорить буду я. Нет времени объяснять. Значит, так, пока я снова тебе не позвоню, никуда не уезжай. Поняла?
  – Подожди, Арчи, а ты был у Энн?
  – Извини, я занят. Жди моего звонка, а пока сиди дома.
  Я вернулся за столик. Рой некоторое время крутил в руках стакан. Увидев, как он опорожнил его залпом, чтобы унять вновь начавшуюся дрожь, я подался вперед и проговорил:
  – Слушай меня внимательно, Рой. Ты, разумеется, не обязан мне доверять. Но ты знаешь, кто я такой, и ты знаешь, кто такой Ниро Вульф. Этого вполне достаточно. Мы обязательно выясним, кто убил Энн, и ты нам в этом поможешь. Ты ведь хочешь нам помочь, да?
  Рой нахмурился. Его щеки начали розоветь: сказывалось действие алкоголя.
  – Но полиция… – начал он.
  – Да, разумеется, полиция. Как только миссис Чак вернется домой, полиция приступит к официальному расследованию. Я сам позвоню полицейским и буду работать с ними рука об руку. Но у меня есть кое-какая зацепка, о которой я им сказать пока не рискну. Ты знаешь Лили Роуэн? Я имею в виду, в лицо?
  – Нет. Никогда ее не видел.
  – Думаю, она постарается улизнуть. Я практически в этом уверен. Лили живет в «Рице». Туда мы сейчас и направимся. Если она выйдет с багажом, я тебе ее покажу, и ты сядешь ей на хвост. Не выпускай эту женщину из виду, куда бы она ни отправилась. Ты готов на такое пойти?
  У Роя горели щеки. По всей видимости, пить этот парень не умел.
  – Но я никогда не занимался слежкой, – пробормотал он, – и не знаю, как это делается.
  – Для слежки нужны только мозги, а они у тебя есть. – Я достал бумажник, извлек оттуда пять двадцатидолларовых купюр и протянул деньги ему. – Я бы и сам за ней проследил, но у меня есть и другие дела. Кстати, хочу тебе сказать еще одну важную вещь: на связь со мной выйдешь в четверг, после девяти утра, раньше – ни в коем случае. Позвонишь по телефону, вне зависимости от того, где будешь находиться. О деле говори либо с Ниро Вульфом, либо со мной, но больше ни с кем. – Я допил виски. – Ты справишься, Рой. Сейчас я еще кое-кому позвоню, а потом мы пойдем. Ну что, ты готов выполнить мое задание?
  – Я сделаю все, что в моих силах, – кивнул он.
  – Вот и молодец. Я вернусь через минуту.
  Я снова сходил к телефону и набрал все тот же номер.
  – Лили, солнышко, это снова я. Слушай внимательно. Минут через двадцать, а то и раньше я буду на Мэдисон-авеню у входа в «Риц». Вместе с Роем Дугласом: это тот самый парень, который был сегодня со мной в доме Ниро Вульфа, когда ты туда приехала. Я тебя ему покажу, и он сядет тебе на хвост. Дуглас станет за тобой следить. Я хочу, чтобы он как минимум на сутки убрался из города, а другого способа у меня нет. Когда возьмешь такси до вокзала…
  – Но я не собираюсь на вокзал. Я поеду в Гринвич на машине, остановлюсь там в «Уортингтоне»…
  – Нет, тебе надо непременно поехать на поезде. Только так наш договор насчет выходных остается в силе. Когда будешь покупать билет на Центральном вокзале, позаботься о том, чтобы Рой услышал, куда именно ты едешь, и убедись в том, что соглядатай сел в поезд. Ни в коем случае не бери купе. Дуглас тоже поедет в Гринвич и поселится в «Уортингтоне». Следи за ним, но очень осторожно. Помни: он не должен догадаться, что ты его вычислила. Веди себя прилично, не расстраивай парня. Никаких прогулок верхом. Мы будем возле «Рица» через двадцать минут. Постарайся выйти побыстрее: я очень занят…
  – Погоди минуточку! Арчи, ты спятил! Скажи, ты был в квартире у Энн?
  – Естественно, нет. Слушай, мне и правда некогда…
  – В таком случае откуда взялся Рой Дуглас?
  – Я перехватил его еще до того, как он зашел в дом. Нет времени объяснять. До встречи в субботу. Если получится, увидимся раньше.
  Вернувшись к столику, я обнаружил, что этот кретин заказал себе еще выпивку. Я подозвал официанта и попросил счет.
  – Ничего не выйдет, – вдруг изрек Рой. – Я совсем забыл о своих птицах. Мне надо о них заботиться.
  Еще одна проблема, словно мне их и без того мало. Я затолкал Роя в такси и по дороге до «Рица» каким-то чудом убедил его, что в самое ближайшее время свяжусь с мисс Лидс и попрошу ее позаботиться о голубях. Теперь главная беда заключалась в том, что Рой был изрядно пьян, а прибавьте сюда еще и пережитый им шок – словом, я начинал испытывать сильные сомнения в способности Дугласа соображать. По этой причине я несколько раз, очень медленно повторил все инструкции и убедился в том, что парень помнит, в каком именно кармане у него лежат сто баксов.
  К тому моменту, когда мы добрались до «Рица», Рой более или менее пришел в себя. Все прошло как по маслу. Лили мы прождали минут десять, и вышла она всего-навсего с тремя чемоданами. Для нее это фактически означало путешествовать налегке. Пока Лили ждала, когда шофер откроет ей дверцу такси, я увидел, что она краешком глаза заметила меня. Я усадил Роя в другое такси и пожал ему руку, сказав, что очень на него надеюсь, а шоферу велел сесть на хвост впереди идущего такси и ни в коем случае не упускать его из виду. Затем я выпрямился и некоторое время смотрел им вслед.
  Я глянул на часы: без четверти восемь. Я зашел в «Риц» и от имени Роя Дугласа отправил мисс Лидс телеграмму с просьбой позаботиться о голубях. Теперь по-хорошему следовало как можно быстрее вернуться домой на Тридцать пятую улицу, поскольку я не знал, когда именно полиция найдет на теле Энн мою записку: сразу же или же несколько часов спустя, когда патологоанатомы приступят к вскрытию. Более того, мне в любом случае нужно было быть дома: вдруг кто-нибудь придет или позвонит. Однако прежде всего мне требовалось покончить с одним срочным делом. Рой Дуглас как-никак был женихом Энн, и, несмотря на то, что, с моей точки зрения, он проявил невероятное хладнокровие, беспокоясь о голубях, в то время как тело его удавленной возлюбленной еще толком не успело остыть, мне очень хотелось кое-что проверить, чтобы не остаться в дураках. В связи с этим я отправился на поиски телефонного справочника и телефона.
  На все про все у меня ушло почти сорок пять минут. Сперва я набрал номер Национальной лиги по разведению птиц в надежде, что кто-нибудь из сотрудников задержался на работе, но, увы, там никого не оказалось. Пришлось попотеть. Я позвонил в «Таймс» и в «Газетт», и наконец какая-то добрая душа в «Геральд трибьюн» дала мне телефонный номер и адрес президента Национальной лиги по разведению птиц. Когда я позвонил ему, выяснилось, что он уехал в командировку в Цинциннати, но его жена сообщила мне телефон и адрес его секретарши, проживавшей в Бруклине. Мне удалось до нее дозвониться, однако, черт побери, что за невезение: как оказалось, именно сегодня всю вторую половину дня секретарши не было на рабочем месте. С меня семь потов сошло, пока я уговорил ее дать мне телефон еще одной женщины из Национальной лиги, которая сегодня с утра до вечера торчала в офисе. Когда я позвонил ей, мне наконец-то улыбнулась удача: женщина явно скучала, и потому мне не пришлось, словно клещами, вытягивать из нее информацию. Моя собеседница достаточно охотно все рассказала сама: Энн Амори сидит за соседним столом, и они сегодня ушли с работы вместе, это было в самом начале шестого. Ну что ж, мои усилия не пропали даром – игра стоила свеч. Рой приехал к Вульфу без пяти пять, то есть в то время, когда Энн еще сидела на работе. Я вздохнул с облегчением. Крайне неприятно было бы узнать, что я собственноручно спровадил из города убийцу, дав ему в придачу сотню баксов на дорогу.
  Я взял такси до дому, купив по пути пару бутербродов и бутылку молока. Выйдя из машины, я убедился, что мне все еще сопутствует удача. Дома было тихо: все уже улеглись спать. Комнаты были погружены во тьму. Я бы предпочел расправиться с бутербродами и молоком на кухне, однако мне бы не хотелось, чтобы звонок в дверь нежданного посетителя перебудил домочадцев, и потому я, не включая свет, пробрался на кухню, взял стакан и вышел на крыльцо. Затворив дверь, я присел на верхнюю ступеньку и приступил к ужину. Пока все шло как по маслу.
  Бутерброды оказались превосходными. Шло время, я начал мерзнуть. Мне не хотелось ни топтаться на крыльце, ни ходить по тротуару: Фриц спал в подвале, а насколько крепким был его сон после тренировок, я не знал. Я встал со ступеньки и принялся махать руками, чтобы кровь быстрее побежала по жилам. Затем я снова сел и глянул на часы: без двадцати одиннадцать. Сколько же можно ждать. Казалось, прошла целая вечность. Я снова глянул на часы. Без пяти одиннадцать. Раньше я боялся, что полицейские, обнаружив мою записку на теле Энн, доберутся до дома Вульфа раньше меня, а теперь, напротив, начал опасаться, что чертовы патологоанатомы отложат вскрытие до утра и потому мне придется проторчать на крыльце всю ночь. Я снова встал, поскольку замерз.
  Наконец ближе к полуночи на улице показалась полицейская машина. Притормозив, она остановилась прямо напротив крыльца, и из нее вылез человек. Я сразу узнал его, узнал прежде, чем подошвы его ботинок коснулись тротуара. Это был сержант Стеббинс из убойного отдела. Он прошелся по тротуару, поднялся по ступенькам крыльца и замер, увидев меня.
  – Привет, Пэрли! Время позднее, а ты, я смотрю, еще не спишь?
  – Ты кто? – резко спросил он, но, присмотревшись, сменил тон. – Черт меня подери, Арчи! Не узнал тебя в форме. Ты когда вернулся?
  – Вчера днем. Как борьба с преступным миром?
  – Движется помаленьку. Давай зайдем в дом, присядем и немного потолкуем.
  – Извини, но никак не получится. И говори потише. Все уже спят. Я просто вышел подышать свежим воздухом. Слушай, я очень рад тебя видеть.
  – Ага, я тоже. Мне надо задать тебе пару вопросов.
  – Валяй, задавай.
  – Ладно. Вопрос первый: когда ты в последний раз видел Энн Амори?
  – Черт, – с сожалением вздохнул я, – ну зачем ты так? Взял и задал именно тот вопрос, на который я не собираюсь сегодня отвечать. Сегодня я принципиально отказываюсь отвечать на вопросы о девушках по имени Энн.
  – Что за вздор, – прорычал сержант.
  Знакомый рык, который мне время от времени приходилось от него слышать на протяжении вот уже десяти лет.
  – Думаешь, я приехал шутки с тобой шутить? – угрожающим тоном продолжил Стеббинс. – Ты вообще в курсе, что ее нет в живых? Что она была убита?
  – Я-то тут при чем, Пэрли?
  – И он еще спрашивает! Ее убили, понимаешь? Ты прекрасно понимаешь, что тебе придется нам все рассказать.
  – С какой это стати? – осклабился я.
  – А с такой, что ты у нас проходишь по делу как главный свидетель. Пока как свидетель. Так что давай отвечай, а не то продолжим разговор в участке. Кстати, не исключено, что мне все равно придется доставить тебя туда.
  – Хочешь сказать, что собираешься арестовать меня как ключевого свидетеля?
  – Именно это я и хочу сказать.
  – Валяй. Надо же, меня никогда раньше не арестовывали в Нью-Йорке, и вдруг такое! И главное, кто меня арестует? Сам Пэрли Стеббинс! Давай, арестовывай.
  Сержант зарычал. Он явно терял терпение.
  – Черт тебя подери, Арчи, хватит валять дурака. Ну чего ты так себя ведешь? Из-за того, что на тебе форма? Ты ведь теперь у нас офицер, так?
  – Ага. Майор Гудвин. Кстати, ты мне не откозырял.
  – Слушай, ради бога…
  – Нет, так не пойдет. Нет, и точка! Я ни слова не скажу об Энн Амори.
  – Ладно, – кивнул Стеббинс, – я всегда подозревал, что ты псих. Ты арестован. Иди в машину.
  Я подчинился.
  Прежде чем я мог позволить себе расслабиться и позволить событиям идти своим чередом, мне осталось обстряпать одно маленькое дельце. Когда меня доставили на Сентер-стрит, я напомнил о своем праве на один телефонный звонок. Я выдернул из постели знакомого адвоката и попросил его кое-что передать Биллу Пратту, работавшему в «Курьере». Без четверти четыре утра, после трех часов, проведенных в обществе инспектора Кремера, двух лейтенантов, нескольких сержантов и прочей шелупони, после трех часов, на протяжении которых я так и не сказал ни слова, ни полслова о жизни и смерти Энн Амори, меня заперли в камере новой городской тюрьмы, чье внутреннее убранство значительно уступало убранству внешнему.
  Глава восьмая
  В ту среду мне пришлось потратить два доллара на то, чтобы уговорить охранников тайком принести мне в камеру газету, но оно того стоило. Я сидел на краю койки и с восхищением взирал на заголовок, украшавший первую страницу утреннего выпуска «Курьера»:
  В ХОДЕ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВА ЗАДЕРЖАН МАЙОР СУХОПУТНЫХ ВОЙСК.
  БЫВШИЙ ПОМОЩНИК НИРО ВУЛЬФА ЗА РЕШЕТКОЙ.
  Дела складывались не просто хорошо: нет, черт возьми, они шли превосходно! «Майор сухопутных войск», да еще «бывший помощник Ниро Вульфа» – это вам не хухры-мухры. На следующей странице, чтобы добавить масла в огонь, были размещены наши с Вульфом фотографии. Статья тоже оказалась хороша, Билл Пратт не подвел. Отличные новости пробудили во мне зверский аппетит, и я потратил еще два доллара, чтобы уговорить охранников принести мне праздничный завтрак: успех следовало должным образом отметить. Покончив с едой, я растянулся на койке, решив вздремнуть: две последние ночи я толком не спал и хотел наверстать упущенное.
  Меня разбудил лязг дверного замка. Заморгав, я уставился на охранника, который жестом велел мне выйти из камеры. Я встал, встряхнулся, с наслаждением зевнул и отправился вслед за ним. Мы подошли к лифту, спустились вниз, покинули тюремную секцию и, пройдя по лабиринту коридоров, оказались в кабинете. Здесь мне уже доводилось бывать. Тут все было знакомо: все та же обстановка, те же привычные лица, и лишь один элемент поражал своей новизной. Инспектор Кремер сидел за столом, сержант Стеббинс стоял рядом (на случай, если понадобится помощь, не требующая умственных усилий), а еще за одним столиком, поменьше, сидел мужчина с блокнотом. Хотите знать, что был за новый элемент в обстановке, который меня так потряс? Мужчина, разместившийся рядом с Кремером, был не кто иной, как Ниро Вульф собственной персоной. Когда я увидел, что на нем больше нет тренировочного костюма, мне пришлось поджать губы, чтобы сдержать довольную улыбку. Ниро Вульф был одет в полосатый темно-синий пиджак и брюки и желтую рубаху с темно-синим галстуком. Поскольку мой бывший босс похудел, костюм сидел на нем неважно, но это меня в данный момент не волновало.
  Вульф посмотрел на меня и не сказал ни слова. Но он все же посмотрел! Уже добрый знак.
  – Сядь, – велел мне Кремер.
  Я сел, положил ногу на ногу и напустил на себя угрюмый вид.
  Вульф оторвал от меня взгляд и резко произнес:
  – Мистер Кремер, извольте вкратце повторить то, что вы мне сказали.
  – Он все и так прекрасно знает, – прорычал Кремер и стиснул лежавшие на столе руки в кулаки. – Вчера, приблизительно в девятнадцать десять, миссис Чак, вернувшись в свою квартиру, расположенную в доме триста шестнадцать по Барнум-стрит, обнаружила труп своей внучки, Энн Амори. Мисс Амори лежала на полу. Жертва преступления была удавлена шарфом, который все еще находился у нее на шее. Патрульная машина приехала в девятнадцать двадцать одну, следственная группа прибыла в девятнадцать двадцать семь, судмедэксперт – в девятнадцать сорок две. Было установлено, что смерть девушки наступила не ранее трех и не позднее одного часа до момента обнаружения трупа. Тело было доставлено…
  Вульф поднял руку.
  – Давайте пройдемся только по основным фактам. Тем, что касаются непосредственно мистера Гудвина.
  – Все эти факты ему тоже прекрасно известны. На теле девушки, под платьем, была обнаружена записка, которую я вам показал. Почерк мистера Гудвина, подписана именем Арчи. Листок бумаги был вырван из записной книжки, которую мы обнаружили у Гудвина. Мы ее изъяли. В квартире потерпевшей были также обнаружены три группы свежих отпечатков пальцев, принадлежащих Гудвину. Кроме того, под шарфом, опутывавшим шею задушенной девушки, найден клок волос. Мы сравнили их с образцами волос Гудвина – совпадение полное. Установлено, что в понедельник вечером мистер Гудвин приезжал по этому адресу и устроил там миссис Чак скандал. Затем он повез Энн Амори в клуб «Фламинго», откуда поспешно с нею ушел, после того как некая женщина, чью фамилию я пока называть не буду, поскольку это не имеет отношения к делу, устроила ему сцену. Вчера Гудвин снова побывал в доме триста шестнадцать по Барнум-стрит, где пытался навести справки о человеке по имени Леон Фюрей. Насколько нам известно, Гудвин провел там почти весь день, расспрашивая соседей. Мы сейчас разбираемся, что именно его интересовало. Соседи его опознали. Более того, у нас имеются два свидетеля, утверждающие, что вчера, приблизительно от восемнадцати тридцати до девятнадцати ноль-ноль, они видели Гудвина на Барнум-стрит, неподалеку от дома триста шестнадцать. Он был в компании Роя Дугласа, проживающего…
  – Достаточно, – оборвал инспектора Вульф и перевел на меня взгляд. – Арчи, немедленно объяснись.
  – После того как мы ознакомили Гудвина с имеющимися показаниями и уликами, он отказался с нами разговаривать, – прогремел Кремер. – Он охотно дал себя обыскать, зная, что у него в кармане лежит записная книжка. Он также позволил нам взять образцы волос для анализа. Однако при этом он наотрез отказывается говорить. Мало того, – Кремер грохнул кулаком по столу, – теперь сюда еще приехали вы, мистер Вульф! Вы впервые за все эти годы удосужились почтить нас визитом, и ради чего? Вы явились сюда и начали угрожать, что разгоните все полицейское управление!
  – Я всего лишь… – начал Вульф.
  – Секундочку! – проревел Кремер. – Вы уже целых пятнадцать лет треплете мне нервы и вешаете лапшу на уши. Гудвин – не пятнадцать, поменьше, но тоже, по меньшей мере, лет десять. И вот теперь он сидит передо мной: полюбуйтесь на него. Обратите внимание, его еще никто не обвиняет в убийстве. Он пока задержан как ключевой свидетель. Мистер Гудвин любит пошутить, но хорошо смеется тот, кто смеется последним! А у нас, между прочим, имеется против него вещественное доказательство! Именно такие мелочи преступники всегда упускают из виду. Убийца просто не обратил внимания на то, что девушка в пылу борьбы вырвала у него клок волос, а потом, когда он стал ее душить, попыталась ослабить шарф, стягивавшийся на ее горле. В результате его волосы и оказались под шарфом убитой. Мистер Вульф, вот вы человек умный, умнее вас я вообще никого не встречал. Вы сможете предложить какую-нибудь другую, столь же убедительную версию, объясняющую, каким образом волосы Гудвина оказались под шарфом жертвы? Нет? Вот именно поэтому мы и не удовлетворим просьбу выпустить Гудвина под залог.
  Кремер извлек из кармана сигару, поднес ее ко рту и впился в нее зубами.
  – Все в порядке, босс, – сказал я Вульфу и попытался изобразить мужественную улыбку. – Не думаю, что у них получится меня посадить. Нет, куда им. Я уже связался с адвокатом, сегодня мы с ним встретимся, и он меня отсюда вытащит. А вы езжайте себе домой и не переживайте за меня. Я не хочу, чтобы вы прерывали свои тренировки.
  Вульф безмолвно шевелил губами. От гнева он потерял дар речи. Наконец он глубоко вздохнул и заговорил:
  – Арчи, ты меня перехитрил. У меня нет никаких рычагов воздействия на тебя. Я не могу тебя уволить, поскольку ты у меня уже не работаешь. – Он перевел взгляд на инспектора. – Мистер Кремер, вы осел. Оставьте меня с мистером Гудвином наедине. Дайте нам час, и вы получите все нужные вам сведения.
  – С вами? Наедине? – насмешливо проворчал Кремер. – Может быть, я и осел, но не до такой степени.
  Вульф поморщился. Он сдерживал себя из последних сил.
  – Ничего не поделаешь, – мужественно заявил я. – Не буду отрицать: я попал в переделку, и дела мои плохи. Ничего, с толковым адвокатом я, возможно, и выкручусь. Когда за мной приехали вчера ночью, мне очень хотелось пойти наверх и разбудить вас. Но я сжал зубы и сдержался. Я знал, что вы не пожелаете…
  – По всей видимости, Арчи, – с мрачным видом заявил Вульф, – ты успел позабыть о том, насколько хорошо я тебя знаю. Довольно уже попусту болтать. Я готов выслушать твои условия.
  На мгновение Вульфу удалось меня смутить.
  – Что? – запнулся я. – Мои условия?
  – Да. Я желаю знать, на каких условиях ты предоставишь мне сведения, необходимые для того, чтобы расхлебать кашу, которую ты заварил. Неужели ты не понимаешь? Когда Фриц принес газету и я увидел заголовок…
  – Да, сэр, я все понимаю. Что же касается условий, то их выдвигаю не я, а наша доблестная армия. Я в ней служу и в данный момент лишь исполняю свой долг. Мы просим вашей помощи…
  – Вы ее получите. Я потому и готовлюсь…
  – Да, готовитесь. Я разве спорю? Готовитесь окончательно исхудать, поехать на фронт и там погибнуть. Мы же, в свою очередь, просим вас дозволить полковнику Райдеру встретиться с вами, причем сделать это как можно раньше. Мы просим вас вновь включить мозги, вернуться к работе и отдать мне обратно свитер, который вы уже безнадежно растянули.
  – Будь ты неладен…
  – Что, черт возьми, происходит? – рявкнул Кремер.
  – Тише, – оборвал его Вульф.
  Он скрестил руки, закрыл глаза, после чего безмолвно задвигал губами. Мы с Кремером уже неоднократно при различных обстоятельствах видели Вульфа, погруженного в подобное состояние. На этот раз он находился в нем достаточно долго. Наконец он глубоко вздохнул, открыл глаза и тихо сказал мне:
  – Хорошо, Арчи, а теперь выкладывай все начистоту.
  – То есть я могу позвонить полковнику Райдеру и сказать, чтобы он зашел к вам завтра в одиннадцать? – осклабился я.
  – Откуда мне знать, когда я теперь освобожусь? Задал ты мне работенку.
  – Но вы готовы встретиться с полковником после того, как закончите с этим делом?
  – Да.
  – Ладно, – повернулся я к Кремеру. – Велите Стеббинсу позвонить Фрицу и передать, чтобы он проветрил кабинет и протер там пыль, а затем приготовил ужин к восьми. Пусть все будет как обычно, а по средам у нас… жареная индейка, ну и несколько видов гарнира к ней. И пусть купит пива, три ящика.
  Пэрли возмущенно заворчал, но Кремер кивком приказал ему выполнить мое распоряжение, и сержант вышел из кабинета.
  – Кроме того, – довольным голосом сказал я Кремеру, – прежде чем я раскрою рот, верните мне документы. У меня…
  – Притормози, – проскрежетал инспектор. – Теперь твой черед идти на уступки. Если твой рассказ придется мне по душе…
  – Это вряд ли. – Я с сомнением покачал головой. – Боюсь, мой рассказ вам совершенно не понравится. Кроме убийства, вам нечего на меня повесить. Итак, у вас есть выбор. Вариант первый: вы можете отправить меня за решетку на десять лет… Ну, может, не на десять, но на пять уж точно, и получить от этого моральное удовлетворение. Вариант второй: вы можете выслушать мой рассказ. И то и другое вместе невозможно. А теперь представим, что произойдет, если вы отправите меня обратно в камеру, а Вульф поедет домой без меня. Как вы думаете, сколько времени вам потребуется, чтобы выяснить, каким образом мои волосы оказались под шарфом? Ну и так далее. Если же вы хотите услышать мой рассказ, я желаю для начала получить назад свои документы. Да и еще убедительно прошу вас держать себя в руках, поскольку, должен признать, что я в порыве энтузиазма…
  – В порыве чего?
  – Энтузиазма. Рвения.
  – Ага. Ясно.
  – Да, так вот, я признаю, что в порыве энтузиазма позволил себе определенные вольности, которые вы можете счесть весьма оскорбительными.
  – Да хватит уже болтать. Чего конкретно ты хочешь?
  – Вдохнуть воздух свободы. Не вздумайте вешать на меня убийство. И я не стану давать вам никаких письменных показаний. Только устные.
  – Пошел к черту.
  – Как хотите. – Я пожал плечами. – В конечном итоге вам все равно не удастся меня посадить за убийство. Я знаю кое-что такое, что неизвестно полиции. Вам потребуется три тысячи лет, чтобы узнать, откуда взялся клок моих волос за шарфом, не говоря уже о…
  – Заткнись.
  Я послушно замолчал. Кремер вперился в меня полыхающим взглядом, который я спокойно выдержал. Я был непреклонен. Тем временем Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула.
  – Ладно, – проговорил инспектор, – убийство на тебя я вешать не буду. Начинай.
  Я встал:
  – Вы позволите мне позвонить?
  Кремер резким движением придвинул ко мне телефон, и я набрал номер Лили Роуэн в Гринвиче. Поскольку она сразу сняла трубку, я пришел к заключению, что красотка сидела в номере гостиницы, а не водила Роя за собой по округе. Она была в дурном расположении духа и начала ко мне цепляться, но я тут же оборвал ее, заверив, что мы обстоятельно поговорим при встрече, которая состоится прямо сегодня, если она сядет на ближайший поезд до Нью-Йорка и прямо с вокзала приедет к Вульфу. Затем я соединился с Роем Дугласом и услышал в трубке его дрожащий голос. Рой тут же принялся взахлеб рассказывать мне, что пишут про него в газетах: дескать, жених убитой пустился в бега и полиция объявила его в розыск. Однако я быстро его успокоил и велел сделать то же самое, что и Лили: немедленно вернуться в Нью-Йорк и сразу приехать к Вульфу. Повесив трубку, я поймал на себе подозрительный взгляд Кремера. Потянувшись к телефону, инспектор сорвал трубку и прорычал в нее:
  – Отправьте четырех человек к дому Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице. Через пару часов, а может, и раньше там объявятся Лили Роуэн и Рой Дуглас. Если они захотят зайти внутрь, пусть заходят. За особняком следить в оба глаза. Если они не пойдут в дом, сядете им на хвост. – Повесив трубку, инспектор повернулся ко мне и, ткнув в меня сигарой, поинтересовался: – Что, держал их наготове? Обоих? Но кое в чем ты ошибся, дружок. Ни с какой Лили Роуэн ты сегодня у Вульфа не встретишься, потому что тебя там не будет. А теперь слушаем.
  – Рассказывай, Арчи, – чуть слышно произнес Вульф.
  Глава девятая
  Ну, я им все и рассказал. Уж чего-чего, а излагать события, свидетелем которых мне довелось стать, я умею. И Вульф, и Кремер прекрасно знали об этом моем таланте и потому слушали не перебивая. По сути дела, задача передо мной стояла не слишком сложная – взять и выложить все, что знаю, словно сумку раскрыть и вывалить наружу ее содержимое. Я не видел причин что-либо утаивать от Кремера и потому говорил так, словно был с Вульфом наедине. Я выложил все, за исключением одной детали. Скромность не позволила признаться, что Лили Роуэн преследует меня, поскольку мечтает читать мне вслух, что она не представляет себе в жизни иного счастья и все такое. Я просто сказал, что мы чисто случайно столкнулись с ней в самолете, когда я летел в Нью-Йорк. Узнав от Лили, что ее подруга Энн Амори попала в какую-то беду, я решил воспользоваться этой оказией, чтобы привести Ниро Вульфа в чувство. Естественно, мне пришлось рассказать и о цели своей командировки в Нью-Йорк, иначе я просто не смог бы объяснить, зачем подкинул записку, оставил в квартире отпечатки пальцев и сунул клок волос под шарф. Впрочем, Вульф и так уже обо всем догадался, раз спросил меня об условиях.
  – И вот, – закончил я, глядя прямо на Вульфа, – я перед вами. Я опозорил военную форму. Миллионы людей по всей Америке сейчас, прочитав газетный заголовок «Бывший помощник Ниро Вульфа за решеткой», просто давятся от смеха. Даже если Кремер поверит в эту историю, у него все равно останется клок моих волос. Если он мне не поверит, возможно, я закончу свою жизнь на электрическом стуле. И все это, между прочим, из-за вас! Если бы вы…
  Кремер с кислым видом смотрел на меня, жуя уже третью по счету сигару и потирая затылок.
  – У меня и так уже болела голова, – перебил он меня, – а сейчас она просто раскалывается. Мой сын сейчас в Австралии. Он служит в ВВС, на бомбардировщике.
  – Я в курсе, – вежливо отозвался я. – И как, вы получали от него в последнее время весточки?
  – Пошел к черту. Дьявол тебя забери, Гудвин, я столько лет мечтал тебя проучить! И вот мне наконец подвернулся такой роскошный шанс. Пять лет меня вполне устроят. Однако я обещал не вешать на тебя убийство, а мое слово железное. Если бы я его тебе не дал, будь уверен, ты бы мигом загремел за решетку. Но ты носишь военную форму, совсем как мой сын, а я придаю таким вещам большое значение, куда большее, чем, по всей видимости, ты. Кстати, скорее всего тебя будет судить военный трибунал. Примерно час назад сюда наведывался полковник Райдер. Он желал тебя видеть, но я отправил его восвояси.
  – Ничего страшного, – успокаивающим голосом отозвался я. – Как только мистер Вульф отыщет убийцу, все опять будет прекрасно.
  – Да что ты говоришь! Мистер Вульф отыщет убийцу? Как мило с его стороны.
  – Арчи, – к Вульфу наконец вернулся дар речи, – ты признаешь, что устроил весь этот цирк только ради того, чтобы на меня надавить? Чтобы вынудить меня дать согласие сотрудничать с военной разведкой?
  – Не вынудить, а побудить. Но в целом вы совершенно правы, сэр.
  Вульф с мрачным видом кивнул:
  – Что ж, об этом мы с тобой поговорим позже. Всему свое время. Такие вещи я предпочитаю обсуждать с глазу на глаз. Сперва разберемся с этим убийством. Что из того, что ты рассказал мистеру Кремеру, правда?
  – Все.
  – Сейчас ты говоришь со мной.
  – Я в курсе.
  – Ты много утаил?
  – Ничего. В этом вся суть.
  – Я тебе не верю. Ты два раза запнулся.
  – Да ладно, босс, вы просто слегка сдали, вот вам всякое и чудится. – Я покачал головой и осклабился. – Вот к чему приводят длительные перерывы в работе. Впрочем, кое-что я и впрямь утаил. Я действительно хотел, чтобы вы снова занялись делом, потому что армия нуждается в вашей помощи. Однако мною руководил и еще один мотив. Он появился, когда я увидел на полу тело Энн Амори. Она была славной девушкой. Порядочной. Я танцевал с ней. Она пришлась мне по душе. Если бы вы знали, какой она была в понедельник вечером… а потом я увидел ее там на полу. И мне захотелось, чтобы человек, который сотворил с ней такое, поскорее бы отправился на тот свет по приговору суда. Это и было второй причиной, в силу которой я решил заставить вас вернуться к работе. Меня не оставляет мысль, что смерть Энн отчасти на моей совести. Возможно, именно мое появление в этом доме на Барнум-стрит разворошило осиное гнездо. Быть может, если бы я туда не совался, она бы осталась жива.
  – Чепуха, – раздраженно проговорил Вульф. – Это гриб может вырасти за ночь, а убийство планируется куда как дольше. Ну, что скажете, мистер Кремер? Хотите еще что-нибудь спросить?
  – Ладно, допустим, я верю Гудвину, – проворчал Кремер. – Но в этом случае он угробил мою рабочую версию. Теперь мне придется вычеркнуть из списка подозреваемых фаворита.
  – Вы о Рое Дугласе? – Я изумленно поднял брови. – Неужели вы думали, что убийца он?
  – Представь себе. – Кремер швырнул в мусорное ведро изжеванную сигару, которую так и не закурил. – А что я должен был подумать, узнав, что этот парень пустился в бега? Однако, если ты говоришь правду, Дуглас не имеет отношения к убийству. Три свидетеля показали, что девушка ушла с работы в начале шестого. Раньше семнадцати двадцати, а то и семнадцати двадцати пяти она просто не могла вернуться домой. Мисс Роуэн обнаружила ее мертвой примерно без четверти шесть. Таким образом, мисс Амори убили именно в этот двадцатиминутный промежуток. Даже если допустить, что ее убили где-то в другом месте, после того как она ушла с работы, а в квартиру занесли уже труп, это ничего не изменит. Дуглас вне подозрений. По твоим словам, он добрался до дома Вульфа без пяти пять и все время, вплоть до прибытия мисс Роуэн, находился вместе с тобой.
  – Я же говорил, что специально узнавал, во сколько Энн ушла с работы, – кивнул я. – Думаете, я настолько глуп, что могу посадить убийцу на поезд и дать ему сто баксов на дорогу? Это уже слишком! Ну и кто у нас остался в списке подозреваемых? Как насчет Леона Фюрея?
  – С четырех часов резался в бильярд в кабачке «У Мартина» и ел бутерброды. Играл и ел. Вернулся домой едва ли не в полночь.
  – Алиби железное?
  – На первый взгляд да. Но теперь придется перепроверять. Мы-то думали, что убийца – Дуглас, за ним и охотились. Теперь вся работа насмарку, все надо переделывать заново. Думаю, даже родную бабку жертвы нельзя скидывать со счетов. Два свидетеля показали, что видели, как она заходила в дом в десять минут восьмого, но ведь старуха могла вернуться и раньше, а потом снова уйти. Есть еще и мисс Лидс. С половины седьмого и до семи она была на встрече с агентом по недвижимости: они обсуждали текущие дела, счета, стоимость ренты. Теперь все это тоже придется проверить. Мы исключили из списка подозреваемых еще четырех человек, которые в момент убийства находились в доме, поскольку они вроде бы не имеют и никогда не имели к Энн Амори никакого отношения. Однако надо будет заняться и ими тоже. Вот черт. – Кремер, сверкнув глазами, посмотрел на меня. – Каждый раз, когда я с тобой сталкиваюсь, у меня начинаются неприятности и прибавляется хлопот.
  Он снял телефонную трубку и принялся раздавать указания. Поднялась суета. За весьма короткий промежуток времени в кабинете успело побывать несколько десятков полицейских. Каждому из них Кремер дал задание. Я не особо следил за происходящим. Несмотря на то что Вульф дал согласие встретиться с полковником Райдером и не стал возражать против моего распоряжения Фрицу приготовить сегодня на ужин жареную индейку, я все еще не был уверен в том, что босс окончательно и бесповоротно решил вернуться к прежней жизни. Он был непредсказуем, словно Лили Роуэн, и я лихорадочно соображал, что же мне еще сделать такого, чтобы он точно с головой ушел в работу. Внешний вид Вульфа вызывал у меня беспокойство. Он держал голову прямо, а глаза его были широко раскрыты. Я понятия не имел, что это означает, потому что он раньше никогда так не выглядел. Ясное дело, требовалось немедленно вернуть Вульфа домой, усадить за стол в кабинете, поставить перед ним пиво и дать почувствовать ароматы, тянущиеся с кухни.
  Я как раз размышлял над тем, как бы все это изложить Кремеру, когда инспектор вдруг избавил меня от лишних хлопот. Он отодвинул телефон в сторону и резко сказал, обращаясь к Вульфу:
  – Думаю, вы уже догадались, к чему клонится дело?
  – Насколько я понимаю, – сухо отозвался тот, – оно клонится к задержанию мисс Роуэн.
  Кремер без всякого энтузиазма кивнул.
  – Верно. Чтобы это понять, не нужно быть семи пядей во лбу. Нам необходимо проверить всех и каждого, но пока главной подозреваемой становится именно она. А ведь отец Лили Роуэн был одним из моих лучших друзей. Это благодаря ему я попал в полицию. Это он когда-то давно, когда еще работал в мэрии, несколько раз вытаскивал меня из неприятных ситуаций. Я помню Лили с младенчества, она еще говорить тогда толком не умела. Я не буду ее покрывать, но и отдавать ее на съедение нашим волкодавам тоже не намерен. Я желаю, чтобы вы поговорили с ней там, у себя дома. А сам я при этом хочу сидеть в гостиной, там, где она меня не сможет увидеть.
  – Я тоже знаю мисс Роуэн, – нахмурился Вульф, – я дарил ей орхидеи. В последнее время она меня изрядно донимала. Да, дело нам предстоит малоприятное. – Он кинул на меня взгляд, от которого, по идее, мне полагалось съежиться. А затем с отвращением посмотрел на Кремера и тяжело вздохнул. – Ладно, договорились. При условии, что Арчи поедет со мной и останется дома. Этот идиотский фарс…
  В кабинет вошел незнакомый мне полицейский, дождавшись кивка Кремера, приблизился к инспектору и доложил:
  – Пришла миссис Чак. Она хочет с вами поговорить. С ней мисс Лидс. Куда мне их направить? К лейтенанту Роуклиффу?
  – Нет, – ответил Кремер, глянув на часы, – веди обеих сюда.
  Глава десятая
  Миссис Чак и мисс Лидс еще в момент нашего знакомства показались мне дамами весьма необычными, и это притом, что я общался с каждой из них по отдельности. Вместе же они представляли собой потрясающее зрелище. Когда эта парочка вошла в кабинет, я едва сумел удержаться от смеха. Мисс Лидс при ее габаритах запросто могла нести свою спутницу под мышкой. Однако при виде черных глаз миссис Чак сразу становилось ясно, что если кто-нибудь попробует с ней проделать нечто подобное, то разница в возрасте, росте и весе ее совершенно не остановит и она сметет все на своем пути. Там, где мисс Лидс делала один шаг, миссис Чак приходилось делать два, но, несмотря на это, именно миссис Чак возглавляла маленькую процессию. Одеты посетительницы были так, словно только что вылезли из двуколки, сидя в которой наблюдали за парадом солдат, возвращающихся с Американо-испанской войны 1898 года. После того как Пэрли их усадил, Кремер вежливо поинтересовался:
  – Итак, дамы, вы что-то хотите сказать?
  – Еще как хотим, – каркнула миссис Чак. – Я желаю знать, когда вы схватите Роя Дугласа. Хочу посмотреть ему в глаза. Это он убил мою внучку.
  – Да вы рехнулись, уважаемая, – хриплым, но твердым голосом произнесла мисс Лидс. – Как сошли с ума полвека назад, так в себя и не пришли. Я дозволила вам жить в моем доме…
  – Я не потерплю…
  Тут они обе заговорили хором.
  – Дамочки! – рявкнул Кремер. Они тут же замолчали, словно инспектор выключил звук. – Давайте сделаем так, – продолжил он, – вы, мисс Лидс, подождете за дверью, а я сначала выслушаю миссис Чак…
  – Ни за что, – отрезала мисс Лидс, – я тоже желаю послушать, что она вам скажет.
  – Тогда, сделайте одолжение, не перебивайте ее. Я вам еще предоставлю возможность…
  – Она меня боится, – заявила миссис Чак, – давно уже боится, с того самого дня, когда девятого декабря тысяча девятьсот пятого года я узнала, что ее мать отравила белок в парке Вашингтон-сквер. За такое в тюрьму сажают. Теперь моя внучка мертва, а все потому, что я сама согрешила и мне нечего ждать милости от Бога. Я с радостью готова понести кару. Я уже старая, зажилась, пора и умирать. Я заслуживаю смерти. Когда в прошлом году девятого декабря померла Кора Лидс, я сказала себе в гордыне: «Вот она, десница Божья». Я была рада ее смерти. Потом, когда я узнала, что Кору Лидс убил Рой Дуглас, я не пожелала в это поверить. Как можно отринуть десницу Божью…
  – Кто такая Кора Лидс? – настойчиво спросил Кремер.
  – Ее мать. – Миссис Чак ткнула прямым, как стрела, костлявым пальчиком в мисс Лидс. – Я отказалась…
  – Откуда вы узнали, что ее убил Рой Дуглас?
  – Энн рассказала. Моя внучка. Она говорила мне, откуда ей это стало известно, только я уже успела позабыть. Вот теперь со вчерашнего вечера пытаюсь это вспомнить. Ничего, со временем обязательно вспомню. Кора Лидс была прикована к постели. Она слегла еще в сентябре, после того как неудачно сломала ногу. Рой положил подушку ей на лицо и стал душить… Кора пыталась сопротивляться, начала отбиваться, вот сердце у нее и не выдержало. Думаю, Энн видела, как он ее душит… Это я сейчас догадки строю, а нет бы тогда внимательно послушать. Понимаете, я не хотела держать рассказ внучки в памяти, поскольку мне было куда приятнее думать, что девятого декабря Кору покарала десница Божья. Вот я и забыла, что мне Энн рассказала. У стариков вечно такое с памятью творится. Вот прошлой ночью я и пыталась все вспомнить. Решила, как только вспомню – так тут же приду к вам. А потом подумала, чего напрасно ждать, лучше поторопиться.
  – Она сумасшедшая, – низким, почти мужским голосом пробасила мисс Лидс. – Говорю вам, она рехнулась еще в…
  Кремер жестом оборвал ее, не отрывая при этом взгляда от миссис Чак.
  – Однако, – пророкотал он, – вы сказали, что вашу внучку убил Рой Дуглас. Вы помните, откуда вам это стало известно?
  – Ну конечно, – возмущенно отозвалась старуха. – Рой убил мою внученьку, потому что ее боялся. Она же знала, что он прикончил Кору Лидс. Вот злодей и опасался, что она кому-нибудь это расскажет. Чем вам не повод?
  – Спорить не буду, повод весьма серьезный, – кивнул Кремер, – но я вас спрашивал о другом. У вас есть доказательства вины Дугласа? Какие-нибудь улики? Может быть, вы его видели на месте преступления?
  – Видела? Его? Да как же я могла его видеть, если меня дома не было? Когда я вернулась домой, Энни уже была мертва. Мне восемьдесят девять лет! – вдруг пронзительно закричала миссис Чак. – Я прихожу домой и вижу, что моя внучка убита! Я все тщательно обдумала. Когда я отправилась спать, то уже знала, что это он убил ее! Я хочу, чтобы вы немедленно его схватили! Я хочу посмотреть ему в глаза!
  – Посмотрите, – заверил ее Кремер. – Успокойтесь, миссис Чак. Вы помните, почему Рой Дуглас убил Кору Лидс?
  – Разумеется. Он не хотел расставаться со своей голубятней. Она собиралась ее снести.
  – А мне казалось, что покойная миссис Лидс построила голубятню специально для него. – Я не смог удержаться от комментария.
  – Так оно и было. Вбухала в голубятню не одну тысячу долларов. Но потом, после того как Кора повредила ногу и не могла больше ходить в парк, она возненавидела Дугласа. Она вообще возненавидела весь свет. Передала мне, чтобы я собирала вещи и выметалась из дома, в котором прожила больше сорока лет. И Леону тоже велела убираться вон, а еще заявила, что больше не будет ему платить за убитых ястребов. Раньше она выкладывала парню по двадцать долларов за каждого убитого ястреба. А еще Кора вдруг заявила Рою Дугласу, что голуби принадлежат не ему, а ей; дескать, она снесет голубятню, а сам Рой может отправляться на все четыре стороны. Затем она запретила родной дочери ходить в парк кормить голубей, а потом, когда узнала, что та тайком продолжает платить Леону за убитых ястребов, и вообще оставила ее без гроша. Вот как она себя стала вести после того, как повредила ногу и лишилась возможности ходить в парк. Нет ничего удивительного в том, что, когда Коры не стало, я решила, что это десница Божья: не забывайте, что померла она не когда-нибудь, а аккурат девятого декабря. Боже, прости меня, как же я заблуждалась. И ведь я знала, знала, что это Рой Дуглас ее убил, мне же Энн все рассказала… Боже, прости меня….
  – Мисс Лидс, насколько я понимаю из того, что вы успели сказать, вы не согласны с миссис Чак. Это так? – прочистив горло, поинтересовался Кремер.
  – Да, это так. Не согласна, – решительно произнесла мисс Лидс. – Миссис Чак сумасшедшая. Это все ее рук дело.
  – Что вы имеете в виду? Хотите сказать, что миссис Чак все придумала?
  – Нет, я хочу сказать, что это она сама во всем виновата. Это она убила мою мать и свою родную внучку. Впрочем, сомневаюсь, что старуха отдает себе в этом отчет. Ни один человек в здравом уме даже пальцем бы Энн не тронул. Такая славная была девчушка. Ее все очень любили.
  – Прошу прощения, – снова вмешался я, – но в понедельник вы сказали мне, что вашу мать никто не убивал и что она умерла от старости.
  – А вы сказали, – парировала мисс Лидс, бросив на меня уничтожающий взгляд, – что пришли просто повидаться с Энн, и вот теперь сидите здесь. А я ведь говорила: что армия, что полиция – все едино, одна холера. Сидите здесь вместе и ничего не делаете. За последние шестьдесят лет вы и пальцем не пошевелили, чтобы прогнать из города ястребов. Ну, допустим, сказала бы я вам, что мою мать убила сумасшедшая старуха. Толку-то! Вы бы все равно с места не сдвинулись. Откуда мне было знать, что она собирается убить Энн. Я пришла сюда с ней только потому, что…
  – Мадам! – произнес Вульф таким тоном, что мисс Лидс тут же замолчала. – Если вы сами в здравом уме, ответьте на несколько простых вопросов. Ваша мать действительно собиралась выселить миссис Чак из квартиры?
  – Да, но она имела на это полное право! Дом принадлежал ей и…
  – Она действительно перестала платить Леону Фюрею за убитых ястребов и велела ему убираться вон из дома?
  – Да, после того как мама повредила ногу…
  – Она говорила Рою Дугласу о своих планах снести голубятню?
  – Да, ей было невыносимо…
  – Она действительно оставила вас без денег и запретила ходить в парк?
  – Да, но я не…
  – В таком случае, сударыня, вы ставите миссис Чак неверный диагноз. Эта дама, несмотря на свой весьма почтенный возраст, прекрасно, во всех подробностях, изложила нам события, что свидетельствует о ее ясном уме. Я бы вам не советовал…
  На столе у инспектора зазвенел телефон, и Кремер снял трубку. Он выслушал собеседника, велел тому подождать и, повернувшись к Вульфу, произнес:
  – Я с ними закончил. А вы?
  Вульф кивнул, и Кремер скомандовал в трубку:
  – Зайди, проводи дам и затем доставь его ко мне.
  Выставить посетительниц из кабинета оказалось не такой простой задачей. Кремеру даже пришлось встать из-за стола, чтобы спровадить их за дверь. К тому моменту, когда он снова сел, дежурный уже доставил в кабинет следующего фигуранта.
  Глава одиннадцатая
  Сегодня Леон Фюрей был не похож на себя. Вернее, если быть точным, он не был похож на того Леона, с которым я виделся прежде. Он вошел в кабинет, осмотрелся и, когда ему предложили сесть, плюхнулся на стул. Я не заметил ни малейшего следа былой веселости и самодовольства. На этот раз ничто не говорило о том, что он сегодня до полудня ходил в пижаме. Лично я вообще сомневался в том, что он сегодня надевал пижаму. Одежда мистера Фюрея выглядела так, словно он спал прямо в ней, не раздеваясь. Картину довершали мешки под налитыми кровью глазами и двухдневная щетина. На мой взгляд, он вполне вписывался в образ убийцы, задушившего Энн Амори. Загвоздка заключалась в том, что у него было железное алиби.
  – Хотите что-то сказать? – спросил Кремер.
  – Да, хочу. – Леон говорил слишком громко для человека, бывшего вне подозрений. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Я желаю знать, зачем вы посылаете своих людей следить за мной. Я подробно, буквально по минутам, расписал вам, что делал в тот вечер, а потом вы еще и проверили мои слова. Так по какому праву вы обращаетесь со мной, как с уголовником? Следите за мной, проверяете мою карточку призывника, выясняете, где я давным-давно бывал и чем в то время занимался. Зачем все это?
  – Стандартная процедура при расследовании убийства, – коротко ответил Кремер. – Да, на это уходит много времени. Если вы чем-то недовольны или считаете себя пострадавшим, обратитесь к адвокату. Но я не пойму, чем конкретно вам мешают наши действия?
  – Не в этом дело. – Леон не собирался сбавлять тон. – Я уже доказал, что не имею к убийству никакого отношения, и вам это чертовски хорошо известно. У вас нет ни малейшего права копать под меня, словно я замешан в этом преступлении. Каждый человек имеет право зарабатывать на жизнь, как он считает нужным. Может, вы и не одобряете того, что я убиваю ястребов, но мисс Лидс платит мне за это деньги. Это наши с ней дела, и они вас совершенно не касаются!
  – Так вот вы о чем, – проворчал Кремер.
  – Да, именно об этом. Вы тратите попусту время, обзванивая всех подряд в штате Нью-Йорк, и тем самым швыряете на ветер деньги налогоплательщиков. Ну да, вы выяснили, что фермеры снабжают меня ястребами, которых им удалось подстрелить, а я им плачу по пять баксов за птицу – и что теперь? Неужели это преступление? Если мисс Лидс готова выкладывать по двадцатке за каждого дохлого ястреба, я имею право на этом немного подзаработать, или это сейчас уголовно наказуемое деяние? Она счастлива, так? От ястребов один вред. Они охотятся на голубей и на кур. Кому я делаю плохо? И государство довольно, и фермеры, и мисс Лидс, и я тоже. Все довольны и рады!
  – Так чего же вы возмущаетесь?
  – Я возмущаюсь, потому что боюсь! Боюсь, что вы расскажете об этом мисс Лидс, и тогда – конец всему, на деле смело можно ставить крест. Сейчас она считает, что ястребов убиваю я сам, причем убиваю их в городе; если это делает ее счастливой, так и на здоровье – вам-то до нее какое дело? Или, скажем, до меня? Может, вы думаете, что я перегибаю палку и выжимаю из нее все соки? Так ничего подобного! В среднем я приношу мисс Лидс по три-четыре птицы в неделю, а мог бы в два-три раза больше, если бы…
  – Довольно, – с отвращением произнес Кремер. – Убирайтесь прочь отсюда. Я не желаю… Погодите… Вы придумали этот бизнес с дохлыми ястребами достаточно давно, так?
  – Ну… как давно… Я бы не сказал, что…
  – Сколько времени вы уже морочите ей голову?
  – Честно говоря, затрудняюсь ответить, – замялся Леон.
  – Где-то, наверное, с год?
  – Ну да, конечно, год – это уж точно. По меньшей мере.
  – А сколько вам платила ее мать, покойная миссис Лидс? Столько же, сколько и дочь? Двадцать долларов за ястреба?
  – Да, именно столько. Это она установила сумму вознаграждения, а не я.
  – А что случилось после того, как миссис Лидс повредила ногу и слегла? Она отказалась вам платить? И сама вам не платила, и дочери запретила это делать, так? А еще она велела вам съехать с квартиры, верно?
  – Ах, вот вы о чем. – Леон презрительно поморщился.
  – Может быть, все это случилось потому, что миссис Лидс узнала правду? Она узнала, что ястребов убиваете не вы, а фермеры, которые и продают вам дохлых птиц?
  – Нет, все было не так. После того как миссис Лидс слегла, она сама уже не могла наслаждаться жизнью, а потому решила превратить в ад жизнь всех тех, кого знала. Каким образом она могла проведать о моей маленькой хитрости, если была прикована к постели?
  – Именно об этом я вас и спрашиваю.
  – А я вам уже ответил. – Леон подался вперед. – Я хочу знать, что вы собираетесь делать. Вы будете молчать или погубите меня, рассказав все мисс Лидс? У вас нет ни малейшего права…
  – Увести, – устало бросил Кремер. – Стеббинс, выведи его вон!
  Сержант Стеббинс кинулся выполнять приказ.
  Оставшись в кабинете втроем, мы переглянулись. Я зевнул. Вульф ссутулился. Он уже начал забывать о необходимой солдату выправке. Кремер извлек сигару, придирчиво осмотрел ее и сунул обратно в карман.
  – Как мило с их стороны, – деловым тоном заметил Вульф. – Являются к вам сами и выкладывают такое…
  – Это точно, – Кремер принялся массировать затылок, – они нам очень помогли. У нас есть отчет о смерти миссис Лидс, составленный местным полицейским, но толку от него никакого, разве что подтереться. Допустим, у каждого из жильцов имелся мотив от нее избавиться. Ну и что это нам дает? Каким образом эта информация сможет помочь нам установить и поймать убийцу Энн Амори? У каждого из фигурантов этого дела есть алиби. А что прикажете делать с показаниями миссис Чак? Ее внучка говорила, что Рой Дуглас – убийца, а откуда той это стало известно, она, видите ли, не помнит. Превосходно, просто превосходно. Кроме того, передо мной сидит Гудвин, который утверждает, что Дуглас в момент убийства находился вместе с ним. – Инспектор мрачно на меня посмотрел. – Слушай, сынок, я знаю, тебе и раньше доводилось водить меня за нос, и ты в курсе, что мне это известно. Клянусь богом, если ты сейчас покрываешь Дугласа, я тебе не завидую! Я не посмотрю, кто ты там, майор или даже бригадный генерал, я…
  – Я вас не обманываю, инспектор, – твердо сказал я. – И нечего перекладывать с больной головы на здоровую. Подумать только, начальник убойного отдела полиции Нью-Йорка и великий, непревзойденный Ниро Вульф вместо того, чтобы расследовать преступление, только и могут, что сидеть и гадать, правду я говорю или вру. Так вот, господа, официально заявляю: я говорю чистую правду. Запомнили? Теперь займитесь делом. Дугласа можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Прошлым вечером я засел за телефон и сам все проверил, сделав вашу работу. О Дугласе можно забыть. У Леона Фюрея железное алиби? Тогда вычеркиваем и его. С моей точки зрения, из списка подозреваемых также можно исключить мисс Лидс и миссис Чак. Я не верю, что кто-то из них причастен к убийству. Таким образом, в числе подозреваемых у нас остается все остальное население Нью-Йорка, численность которого, по разным оценкам, колеблется от семи до восьми миллионов человек…
  – И среди них, – прорычал Кремер, – Лили Роуэн.
  – Совершенно верно, – кивнул я. – Не буду врать, если ее поджарят на электрическом стуле, я не стану открывать бутылку молока, чтобы это праздновать. С другой стороны, никаких скидок убийце Энн с моей стороны не будет. Если вы подозреваете Лили Роуэн, то вам не о чем беспокоиться. Возможность совершить убийство у нее была, время тоже совпадает. Лили сама призналась, что была на месте преступления, она же упомянула об орудии убийства – шарфе. Думаю, вы знаете, что он принадлежал Энн. Установите мотив преступления, и дело в шляпе.
  – А с мотивом и вовсе нет никаких проблем, – не сводя с меня взгляда, отозвался Кремер. – Вспомним, что произошло в понедельник вечером в клубе «Фламинго». От толпы тамошних посетителей добиться внятных показаний достаточно сложно, однако у меня создается впечатление, что Лили Роуэн была готова разорвать тебя на мелкие кусочки. Именно поэтому ты и сбежал и утащил с собой Энн Амори. Отчего мисс Роуэн взбеленилась? Может, оттого что приревновала тебя к Энн Амори? Может, она приревновала тебя настолько, что на следующий день поехала к сопернице выяснять отношения и, потеряв голову, задушила ее? Ну же, отвечай.
  – Вы мне льстите, инспектор, – покачал я головой. – Я не в состоянии распалить столь жаркое пламя страсти. Женщинам нравится мой ум, да. Пожалуй, я могу вдохновить их на чтение хороших книг, однако, думаю, мне не под силу вдохновить на убийство даже заправскую злодейку. О клубе «Фламинго» можете забыть. То, что случилось там между мной и Лили, даже размолвкой назвать нельзя. Вы утверждаете, будто знаете Лили Роуэн. Я же вам говорил: это она рассказала мне про то, что Энн Амори попала в беду. А рассердилась Лили на меня потому, что я занялся расследованием самостоятельно, без ее участия. Так что ищите другой мотив. Я не хочу сказать, что…
  Зазвонил телефон. Кремер снял трубку, минуту слушал доклад подчиненного, отдал распоряжения, после чего повесил трубку и встал.
  – Они на месте, – объявил он. – Оба. Поехали. – Инспектор посмотрел на нас довольно мрачно. – Займитесь ею, Вульф. Я не желаю видеть Лили Роуэн, пока в том не будет нужды.
  Глава двенадцатая
  Проблема заключалась в том, что все это было мне очень и очень не по душе.
  Дом благодаря моим стараниям вновь приобрел первозданный вид. Фриц прибрал в кабинете и вытер пыль. Вульф снова восседал за своим столом, устроившись в кресле, сделанном специально для него на заказ. Перед ним стояла бутылка пива. Из кухни доносился едва слышный шум: там трудился Фриц. Меньше чем за двое суток я вернул все на круги своя. Однако насладиться победой я не мог. Во-первых, из-за Энн Амори. Я ведь отправился к ней, мечтая, что вытащу ее из передряги, а заодно и привлеку к этому делу Вульфа. Ну вот, вытащил. Больше бедняжка уже точно никогда ни в какую передрягу не попадет.
  Во-вторых, мне не давали покоя мысли о Лили Роуэн. Какие бы чувства я к ней на сегодняшний день ни испытывал, в любом случае не было ничего веселого в том, что благодаря мне Лили светит смертный приговор и прогулка летним вечером по коридору, ведущему в комнату со стулом, на который люди садятся в первый и последний раз в своей жизни. С другой стороны, если Лили действительно совершила это убийство – и неважно, потому ли, что у нее что-то перемкнуло в голове, или же по какой-либо другой причине, – она вполне заслужила смертный приговор. Разумеется, я хотел, чтобы справедливость восторжествовала, но… Одним словом, чувства меня одолевали самые противоречивые, в силу чего я не мог до конца насладиться своей победой при виде прибранного кабинета и Вульфа, вновь восседающего на своем рабочем месте.
  Я ошибся, предположив, что мой бывший босс станет допрашивать посетителей по отдельности. Он пригласил в кабинет сразу их обоих. Я, вооружившись блокнотом, сел за свой стол. Рой Дуглас устроился справа от меня, лицом к Вульфу, тогда как Лили обосновалась в красном кожаном кресле рядом со столом знаменитого сыщика. Дверь в гостиную была открыта. Там, так чтобы их было нельзя увидеть из кабинета, расположились Кремер со Стеббинсом. Ни Лили, ни Рой не знали, что в гостиной у нас сидят полицейские. Честно говоря, поведение Лили и выражение ее лица внушали мне подозрения. Меня настораживало то, как она разговаривала со мной и с Вульфом. Уголок ее рта слегка кривился. Совсем чуть-чуть, едва заметно – у меня ушел год на то, чтобы понять: подобное происходит с Лили, когда она крупно блефует, играя против четырех пик с шестеркой треф на руках. Даже впоследствии, когда я уже знал об этой ее особенности, мне приходилось проявлять крайнюю осторожность, чтобы не остаться с носом.
  Вульф был чрезвычайно сердит: ни разу в жизни его таким не видел. Однако я его хорошо понимал: шла война нервов, война с Лили, которая кого угодно из себя выведет. Сначала Вульф беседовал с Дугласом: он расспрашивал Роя о голубятне и птицах, о том, как он познакомился с мисс Лидс и ее матерью, об отношениях с миссис Чак, Энн и Леоном Фюреем; о том, как часто наш гость бывал у мисс Амори и ее бабушки, сколько времени арендовал квартиру в доме 316 по Барнум-стрит, где проживал до этого, насколько хорошо был знаком с Лили Роуэн – ну и так далее, водил его вокруг да около. Шло время, и я аккуратно записывал в блокнот тонны ненужной информации. Выяснилось, что ни Леон, ни Рой не платили за квартиру. В день смерти миссис Лидс Рой был на крыше, возился с голубями и узнал о случившемся от Леона, когда спустился вниз после захода солнца. Ежегодное содержание голубятни обходилось примерно в четыре тысячи долларов, сюда входили также расходы на приобретение новых птиц. Половину этой суммы покрывали призовые деньги, выигранные на различных соревнованиях, остальное вносила мисс Лидс, а ранее – ее мать. Рой признал, что миссис Лидс хотела снести голубятню, но она постоянно запугивала всех, включая родную дочь, и никто не воспринимал ее угрозы всерьез. Рой заявил, что не был знаком с Лили Роуэн, хотя и помнит, как Энн упоминала о ней. Нет, ничего такого особенного Энн о Лили не говорила.
  Нет, мисс Амори не рассказывала ему о переделке, в которую она попала, однако Рой догадывался, что ее что-то сильно беспокоит. Его любопытство подстегнуло мое появление в понедельник, когда я заявил, что Лили приглашает Энн поужинать вместе. Когда я на следующий день пришел поговорить с ним, Рой заинтересовался еще больше, – поскольку они с Энн были помолвлены, он считал себя вправе узнать, что именно происходит, – и потому приехал ко мне, чтобы поговорить по душам. Рой настаивал, что это было единственной причиной его визита. Он понятия не имел о том, что Энн угрожает непосредственная опасность. Он и представить не мог, что кто-то желал ей смерти, и не имеет ни малейшего представления о том, кто убийца и что именно заставило его пойти на преступление. При этом Рой выразил уверенность в том, что ни один из жильцов дома 316 убийцей быть не может: все они души не чаяли в Энн, даже прожженный циник Леон Фюрей.
  В двадцать минут шестого Лили Роуэн посоветовала Рою:
  – Говорите потише, а лучше вообще перейдите на шепот. А то еще, не дай бог, разбудите мистера Вульфа.
  Я был склонен с ней согласиться. Скрестив руки, Вульф уютно устроился в кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза. В душу мне закралось подозрение, что он уснул. Бедняга целый месяц не брал в рот ни капли спиртного, а тут прикончил целых две бутылки пива, да еще сидя при этом в единственном во всем мире кресле, которое считал по-настоящему удобным. Безумие минувших недель, когда ему регулярно дважды в день приходилось выходить из дома и отправляться на тренировку, осталось в прошлом.
  Однако, услышав замечание Лили, мой бывший босс глубоко вздохнул и приоткрыл глаза.
  – Шутить изволите, мисс Роуэн? Напрасно. Сейчас не время и не место, – проговорил он, едва шевеля губами. – Особенно это касается вас. Вы, между прочим, подозреваетесь в убийстве. Так что держите свое остроумие при себе.
  – Ха! – сказала Лили. Нет, она не рассмеялась, а просто сказала «Ха!».
  – Уверяю вас, мадам, сейчас не самое подходящее время для ваших «ха». Вы у полиции на подозрении. А всем известно, как копы умеют трепать людям нервы. Вам будут задавать вопросы о ваших друзьях и врагах. Следователи примутся копаться в вашем прошлом. Делать эту работу они станут плохо, не особо вдаваясь в детали, и потому от этого вам будет только хуже. А копать они будут очень глубоко, ведь давным-давно отец мисс Амори работал на вашего отца, и в полиции наверняка выдвинут версию о том, что причина, в силу которой вы убили мисс Амори, кроется в далеком прошлом. – Вульф едва заметно, всего на четверть дюйма, приподнял плечи, после чего снова ссутулился. – Все это будет для вас крайне неприятно. И потому я настоятельно рекомендую: давайте проясним все, что только можно, прямо сейчас.
  Лили снова чуть скривила уголки губ.
  – Я считаю, что вам с Арчи должно быть стыдно, – заявила она. – Я-то думала, что вы мои друзья, а вы тут пытаетесь доказать, что я убийца. А я никого не убивала. – Она повернулась ко мне. – Арчи, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Арчи, я правда никого не убивала.
  Вульф погрозил ей пальцем.
  – Вчера вечером вы были дома у мисс Амори. Вы пришли к ней где-то между семнадцатью сорока и семнадцатью сорока пятью и увидели, что дверь в квартиру открыта. Вы зашли и обнаружили, что она лежит мертвая на полу. Я все правильно изложил?
  Лили смерила его изучающим взглядом. На ее лбу проступили морщинки.
  – Пожалуй, – медленно произнесла она, – я не стану об этом говорить. Разумеется, я готова обсудить с вами случившееся, обсудить как с другом, но сейчас вы ведете себя совсем иначе.
  – Я лишь повторил то, что вы рассказали мистеру Гудвину.
  – Тогда зачем заново к этому возвращаться?
  Глаза Вульфа широко распахнулись. Он явно терял терпение.
  – Я исхожу из предположения, что вы либо убили мисс Амори, либо этого не делали. На мой взгляд, это вполне логично, – раздраженно произнес он. – Если вы ее убили, ведите себя как хотите – дело ваше. Но если вы ни при чем, то сейчас ведете себя глупо, поскольку таким образом лишь усиливаете подозрения. Вы что, не хотите помочь нам найти преступника?
  – Хочу, и еще как, просто горю желанием. Но позвольте заметить, мистер Вульф, что вы и сами странно себя ведете. Заставляете меня сидеть здесь часами и слушать, как вы терзаете этого Роя Дугласа, – возмутилась Лили. – Рядом с домом наверняка дежурят полицейские. Я не удивлюсь, если они спрятались где-нибудь внутри особняка. Когда вы наконец-то соизволили начать со мной разговор, первым делом огорошили меня новостью: оказывается, я теперь подозреваемая в убийстве. А Арчи сидит и как ни в чем не бывало все записывает. – Она повернулась ко мне: – Слышишь, дрянь? Вот как ты решил меня отблагодарить за то, что я тебя послушалась. Я сделала все, как ты приказал, и что получила в результате?! До этого я никогда в жизни не слушалась чужих приказов, и ты это прекрасно знаешь! – Лили повернулась обратно к Вульфу: – Теперь, что касается Энн Амори… Если Арчи рассказал вам то, что я ему, значит, вы знаете то же, что и я. Долгие годы я ее не видела и ничего о ней не слышала, и вот пару недель назад Энн явилась ко мне, сказала, что попала в беду, и попросила порекомендовать хорошего адвоката. Я могу лишь еще раз повторить то, что уже рассказала Арчи.
  – Ну так сделайте это, – пробормотал Вульф.
  – Не стану! Пусть он сам вам все расскажет. – Лили закипала на глазах. Она снова повернулась ко мне. – Эй, ты, секретарша-стенографистка! Совесть тебя не мучает, нет? Ну надо же, велел мне приехать сюда, обещал все объяснить и вот какую пакость на самом деле устроил! А ведь раньше, до того как мы с тобой познакомились, я была вполне разумной здравомыслящей девушкой! Вот что ты со мной сотворил. Я сломя голову несусь в Вашингтон, чтобы выяснить, где мой дорогой Арчи, потому что он не считает нужным отвечать на мои телеграммы. Ставлю всех на уши, добиваясь того, чтобы мою фотографию разместили на обложке журнала «Лайф», и все ради чего?! Ради того, чтобы узнать, что ты летишь в Нью-Йорк! Ради того, чтобы достать билет на тот же рейс! Мало того, я тебе все рассказываю, абсолютно все, только потому, что надеюсь смягчить твое сердце. Как бы не так: ты занят, тебе не до меня, я телефон оборвала – раз пятьдесят тебе звонила и с горя пошла в клуб выпить, а там опаньки – ты! Танцуешь, веселишься! И ведь после всего, что я от тебя натерпелась, я по первому твоему свистку пакую вещи, сажусь на поезд…
  – Мисс Роуэн! – властно произнес Вульф. – Довольно уже! Остановитесь!
  Она откинулась в кресле и удовлетворенно произнесла:
  – Ну вот, теперь мне гораздо легче. Хотелось выговориться при свидетелях. Как гора с плеч свалилась. А теперь, если вы велите Арчи сводить меня куда-нибудь и угостить коктейлем…
  – Прошу вас, – резко сказал Вульф, – давайте не будем начинать заново. Я понимаю ваше недовольство присутствием полицейских, однако в этом нет моей вины. И не только в этом. Я вообще не виноват в произошедшем. Мисс Роуэн, я отказываюсь от своего изначального намерения расспросить вас о мисс Амори. Вместо этого мне бы хотелось задать вам парочку вопросов о мистере Гудвине. Насколько я понимаю, он раздражает вас столь же сильно, сколь и меня. Вы сказали, что в поисках Гудвина отправились в Вашингтон, с превеликим трудом достали билет на тот же рейс, которым он должен был лететь, и поставили его обо всем этом в известность. Я вас правильно понял?
  – Да.
  – И это случилось в понедельник? Позавчера?
  – Да.
  – Вот как, – поджал губы Вульф. – А он мне сказал, что встретил вас случайно. Я и не думал, что наш Арчи подвержен приступам скромности.
  – Вам совершенно не о чем беспокоиться, – с ехидством в голосе отозвалась Лили. – Само слово «скромность» ему в принципе незнакомо. Он просто не счел нужным об этом упомянуть. Чего тут хвастаться? Вот если бы за ним бегали китайские принцессы…
  – Дело в том, что это натолкнуло меня на одну мысль, – кивнул Вульф. – Вы сказали, что мистер Гудвин не отвечал на ваши телеграммы… Так вот, позвольте спросить, мисс Роуэн, по какой причине вы недавно столь упорно пытались связаться со мной? Правильно ли я понимаю, что ваша настойчивость объяснялась вовсе не жаждой помочь мисс Амори, но желанием выяснить, где находится мистер Гудвин? Если вы соизволите ответить…
  – Отвечаю: да, вы совершенно правы.
  – Ясно. В этот понедельник вечером без конца трезвонил телефон. Значит, это были вы. А вчера, во вторник? Это опять вы звонили?
  – Да. Вы также можете….
  – Прошу вас, помолчите. Принимая во внимание ваш темперамент, я и так достаточно хорошо представляю, сколь сильное разочарование вы пережили. Сейчас меня посетила одна догадка… Всего лишь догадка, но ее следует проверить. Мистер Кремер! – повысил голос Вульф. – Будьте любезны, зайдите к нам!
  К тому моменту, когда мы все повернули головы, инспектор уже стоял в дверях.
  – Так я и знала, – протянула Лили. – Черт подери, я так и знала, что в доме полиция. Но я и думать не могла, что здесь затаился именно ты, – обратилась она к инспектору. – Как считаешь, что бы подумал сейчас папа?
  – Насколько мне известно, вы знакомы с мисс Роуэн, – произнес Вульф. – У меня есть работенка для сержанта Стеббинса и патрульных, которые дежурят у крыльца. – Он помолчал. – Нет, пожалуй, будет лучше, если сержант останется здесь. Патрульные у дверей – ребята толковые?
  – Так себе, – громыхнул Кремер, – середнячки. А что…
  – Ничего, для моего задания должны сгодиться. Отправьте их в «Риц». Пусть допросят служанку мисс Роуэн, лифтера, коридорных, швейцара, телефонисток – одним словом, всех. Нам нужно выяснить, по возможности с точностью до минуты, в какое время во вторник вечером мисс Роуэн вышла из отеля. Пусть ваши люди особенно тщательно расспросят, не видел ли кто ее около шести вечера… Вы что-то хотите сказать, мисс Роуэн?
  – Нет, – отозвалась Лили, недоверчиво таращась на Вульфа.
  – Вот и славно. Разумеется, я прекрасно понимаю, что вы могли выйти из отеля в любое время. Однако нам нужно выяснить и кое-что другое. Нам надо узнать, звонил ли кто-нибудь мисс Амори на работу во вторник днем или ближе к вечеру. Мы узнаем, пытался ли кто-нибудь проникнуть в дом триста шестнадцать по Барнум-стрит, позвонив в квартиру одного из жильцов между половиной шестого и без четверти шесть. Мы выясним…
  – Господи боже, – ахнула Лили. – Значит, вы все-таки догадались!
  – Догадался, – тихим эхом ответил ей Вульф, сверкнув глазами. – Ну, коли так, может быть, вы все-таки избавите нас от лишних хлопот? В котором часу вы вышли из дома во вторник?
  – Ближе к шести. Где-то без четверти шесть. Знаете, если бы я была такой же умной, как вы…
  – Благодарю за комплимент. И вы направились прямо сюда?
  – Да.
  Хмыкнув, Вульф повернул голову:
  – Сержант? Подойдите сюда. Вот он, ваш клиент. Рой Дуглас. Можете его арестовать за убийство Энн Амори.
  Все присутствующие разом обернулись в сторону Роя. Сам Дуглас не сдвинулся с места. Он словно окоченел. Застыв, он разинул рот и изумленно уставился на Вульфа.
  – Погоди, Стеббинс, – прорычал Кремер.
  Инспектор подошел к Рою и, не сводя с него глаз, обратился к моему бывшему боссу:
  – Мистер Вульф, мы не можем предъявить человеку обвинение в убийстве без всяких на то оснований, исключительно потому, что вам так хочется. Надеюсь, вы объяснитесь?
  – Любезный сэр, – раздраженно промолвил Вульф, – а что вам, собственно, непонятно? Дело-то ясное. Мисс Роуэн только что сказала, что вышла из дома во вторник без четверти шесть и направилась прямиком сюда. Таким образом, ее вообще не было на Барнум-стрит. Она придумала историю о том, что обнаружила мисс Амори мертвой – задушенной шарфом, – чтобы повидаться с Арчи. Разумеется, с ее стороны это было совершенно безответственно, но у женщин своя логика…
  – Да пошли вы к черту, – немедленно среагировала Лили. – Я соврала только для того, чтобы Арчи меня впустил в дом. Я понятия не имела, что там есть кто-то еще. Я хотела, чтобы он меня сводил куда-нибудь выпить, а он воспринял все это так близко к сердцу, сделал из мухи слона…
  – Это как же мисс Роуэн не было на Барнум-стрит? – заупрямился не желавший сдаваться инспектор. – Она подробно описала Гудвину положение тела, шарф на шее убитой…
  – Я никого не убивал! – проскулил Рой. Он попытался встать, но Кремер ему не позволил, положив руку на плечо. – Говорят же вам, я не убивал Энн! Я не…
  – Я не собираюсь терпеть этот балаган, – мрачно заметил Вульф.
  Дуглас снова попытался встать, и Кремер насильно усадил его обратно на стул. Роя начала колотить дрожь.
  – Черт подери, – продолжил инспектор, – каким образом мисс Роуэн смогла в таких подробностях описать место преступления, если она там… – Внезапно Кремер запнулся. – Разрази меня гром! – ахнул он, догадавшись.
  – Ну да, – нетерпеливо подтвердил Вульф. – В этом-то все и дело. Мисс Роуэн описала место и способ совершения преступления, а мистер Дуглас услышал это описание. И поначалу страшно обрадовался. Все, конец страхам, что мисс Амори его разоблачит и всем расскажет, что это он убил миссис Лидс. С другой стороны, он был потрясен и озадачен, поскольку не имел ни малейшего представления о том, кто именно оказал ему столь своевременную услугу.
  – Не убивал, – всхлипнул Рой, – не убивал я ее…
  – Заткнись! – рявкнул на него Кремер.
  – И вот, – продолжил Вульф, – Дуглас сломя голову кидается домой. И представьте его удивление, когда он обнаруживает, что мисс Амори не совсем мертва. Вернее, она совсем не мертва, а как раз наоборот – жива и пребывает в добром здравии. Разочарование было столь сильным, что он потерял разум. Ему в голову пришел план, ничего более глупого за всю историю преступного мира я и не припомню. Он задушил мисс Амори шарфом, а тело прислонил к креслу – все в точности так, как описала мисс Роуэн. Более того, у него самого теперь имелось железобетонное алиби. Понятия не имею, в какой именно момент Дуглас осознал, сколь идиотский поступок совершил. Впрочем, сделанного не вернешь. Кроме того, Арчи приехал так быстро, что преступник просто не успел продумать дальнейшие действия.
  – Я не… – Рой весь трясся. Он пытался стряхнуть руку Кремера, но тщетно. Да еще вдобавок на другое плечо преступника опустилась рука Стеббинса. Сержант достал наручники.
  – Разумеется, план преступника вместо того, чтобы стать его спасением, обрек его на провал, – поморщившись, продолжил Вульф. – Поскольку мы можем доказать, что мисс Амори ушла с работы около пяти, а мисс Роуэн выехала из дома без четверти шесть и спустя десять минут была уже здесь, мисс Роуэн просто физически не могла увидеть того, что она, по ее словам, увидела в квартире подруги. Стало быть, весь рассказ является плодом ее воображения. Мисс Роуэн сама поведает нам об этом: ей придется дать свидетельские показания. Итак, поскольку место происшествия выглядело именно так, как она описала, нам остается сделать лишь один-единственный из всех возможных выводов: преступление было воссоздано тем, кто слышал его описание. Вот, собственно, и все: методом исключения мы приходим к выводу, что убийца Рой Дуглас.
  Я раскрыл рот, но обнаружил, что у меня пропал голос. Прочистив горло, я возразил:
  – Вообще-то я тоже слышал рассказ Лили.
  Вульф насмешливо фыркнул.
  – Арчи, у тебя много недостатков, но тебя никак не назовешь ни жестоким душителем, ни глупцом. – Он покачал головой и, кивнув на Роя, обратился к Кремеру: – Уберите эту падаль из моего дома.
  Глава тринадцатая
  Час спустя, примерно в половине седьмого, мы с Вульфом в одиночестве сидели в кабинете. Устроившись за своим столом, Вульф внимательно изучал атлас, раскрытый на карте Австралии. Время от времени он вскидывал голову и принюхивался. На кухне жарилась индейка. Я взялся за телефон и уже в третий раз попытался дозвониться до полковника Райдера на Губернаторский остров. Его опять не было на месте, но он должен был вернуться с минуты на минуту.
  – Знаете, я хочу вам кое-что сказать, – обратился я к Вульфу. – Вы совершенно напрасно обозвали Энн Амори сентиментальной дурой за то, что она не обратилась в полицию сразу же, как только узнала, что это Рой убил миссис Лидс. Я, в отличие от вас, был знаком с Энн. Я сильно сомневаюсь, что она наверняка знала, что он убийца. То есть я хочу сказать, Энн могла и не быть свидетельницей преступления. Я думаю, она увидела нечто, заронившее в ее душу серьезные подозрения. Она рассказала об этом миссис Чак, и бабушка убедила внучку, что та заблуждается.
  – Дура, – буркнул Вульф.
  – Нет, – настойчиво произнес я. – Энн была чертовски славной девушкой. Говорят же вам, я, в отличие от вас, был с ней знаком. Так вот, миссис Чак убедила внучку в том, что она заблуждается насчет смерти миссис Лидс, но убедила не окончательно. Энн терзали сомнения, и ее можно было понять: ведь ей предстояло выйти за Роя замуж. Бьюсь об заклад, девушка выложила жениху все напрямую, в глаза, это весьма на нее похоже. Вполне естественно, Рой все отрицал, но окончательно убедить ее тоже не смог. И тогда он испугался: а вдруг Энн кому-нибудь случайно проболтается. Возможно, и даже весьма вероятно, что он стал себя странно вести, и это только усилило ее подозрения. Понятное дело, Энн знала, что у Роя имелся очень серьезный мотив. Голубятня с этими чертовыми птицами – вот то единственное, что он на самом деле любил. Теперь представьте, миссис Лидс собирается лишить парня смысла жизни, а самого его выставить вон. Однако Энн все-таки сомневалась в том, что убийца Рой. Согласитесь, бедняжка оказалась в сложном положении. Махнуть на все рукой она не могла, идти в полицию с доносом на жениха не хотела. Решив посоветоваться со специалистом, она обратилась к Лили Роуэн с просьбой порекомендовать ей толкового адвоката. Энн старалась действовать так, как считала наиболее правильным. Она даже мне ничего не рассказала. Однако мое появление и расспросы сильно всполошили Роя. Он-то понимал, что вам Энн выложит все. И она наверняка бы выложила, если бы только смогла добиться этой встречи.
  – Дура, – снова буркнул Вульф.
  Ну, слава богу, мой бывший босс наконец-то снова стал самим собой. Я тоже потихоньку приходил в себя. Признаться, Вульф меня несколько раздражал, но теперь я был человек военный, служивый, да еще находился сейчас при исполнении, а значит, мне следовало подавлять эмоции. Я взялся за телефон и снова набрал номер. На этот раз полковник оказался на месте. Стоило ему услышать мою фамилию, как он тут же начал что-то тараторить, но я его сразу же оборвал.
  – Полковник Райдер, – сухо произнес я, – завтра утром, ровно в одиннадцать, вам назначена встреча с мистером Ниро Вульфом, а потому соблаговолите прибыть к этому времени к нему в кабинет. Если вы соизволите приехать на полчаса раньше, то есть в половине одиннадцатого, я с удовольствием предоставлю вам исчерпывающие объяснения, а также изложу причины, в силу которых мое имя, к величайшему сожалению, появилось на страницах газет. Также я объясню вам, почему мне нужно получить увольнительную на выходные, начиная с полудня субботы. Я дал слово, поклявшись честью офицера.
  Я повесил трубку, и одновременно с этим Вульф снова вскинул голову, чтобы принюхаться к чарующим ароматам, доносившимся с кухни. У меня же голова была занята совсем другим. Мне надо было сделать одну запись в книге расходов, но я никак не мог сообразить, как именно это сформулировать. «Отправка убийцы в загородную поездку – 100 долларов»? Нет, подобная запись вряд ли будет уместной. Конечно же, я нашел выход из положения, но какой, не скажу: это военная тайна.
  
  Перевод Н. Вуля
  СМЕРТЕЛЬНАЯ ЛОВУШКА
  Глава 1
  Выходя из своего дома на Западной Тридцать пятой улице, Ниро Вулф, который шёл передо мной, так внезапно остановился, что я чуть не ткнулся ему в спину. Он обернулся и, с неприязнью глядя на мой портфель, спросил:
  — Ты взял эту штуку?
  — Какую штуку? — прикинулся я непонимающим.
  — Ты прекрасно знаешь, о чём я спрашиваю. Эту проклятую гранату. Я не желаю, чтобы у меня в доме находился адский механизм. Ты взял её с собой?
  Я решил стоять на своём.
  — Мой непосредственный начальник полковник Райдер, — по-военному чеканя слова, произнёс я, — сказал, что за мужество и преданность службе, проявленные при раскрытии преступления, я могу оставить её у себя в качестве сувенира.
  — Но не у меня в доме! Я не возражаю против наличия в нашем бизнесе пистолета и револьвера, однако такая штуковина нам не нужна. Если запал случайно сдвинется с места, то взрывом снесёт крышу с дома, не говоря уже о шуме на всю округу. Надеюсь, ты понял, что дискуссии на эту тему нет места. Забери её, пожалуйста.
  Прежде я мог бы возразить ему, сказав, что моя комната на третьем этаже — это мой замок, сданный мне в аренду как часть жалованья за то, что я в качестве помощника и секретаря терплю его общество, но сейчас об этом не могло быть и речи, поскольку я находился на службе у Конгресса, который тратит десять миллиардов долларов в месяц на содержание армии. Поэтому я пожал плечами, давая понять, что лишь потакаю его прихоти, и зная, как его раздражает, когда ему приходится стоя пребывать в ожидании, не спеша направился к лестнице и, одолев два пролёта, поднялся к себе в комнату. Бледно-розовая граната, семь дюймов длиной и три в диаметре, лежала на комоде, где я её оставил, и выглядела совсем не такой грозной, какой была в действительности. Протянув руку, чтобы взять её, я бросил взгляд на запал и, только убедившись, что он на месте, положил её в портфель, снова не спеша двинулся вниз по лестнице и, не обратив внимания на язвительное замечание, которое Вулф не преминул сделать, двинулся вслед за ним к стоявшему у тротуара автомобилю.
  Единственное, чего Вулф потребовал от военного ведомства и незамедлительно получил столько, сколько нужно, был бензин. И совсем не потому, что он старался что-либо урвать от страны, участвующей в войне. На самом деле он пожертвовал многим во имя победы. Во-первых, большей частью своих доходов частного детектива, во-вторых, ежедневным пребыванием среди орхидей в оранжерее и, в-третьих, правилом избегать излишних передвижений, особенно вне дома. И наконец, в-четвёртых, едой. Я тщательно следил за этим в поисках повода подшутить над ним, но в ответ встречал лишь безучастный взгляд. Они с Фрицем творили чудеса, не выходя за пределы выдаваемых населению продовольственных купонов, и это в Нью-Йорке, где процветал чёрный рынок!
  Истратив на поездку не более полугаллона бесценного бензина, даже принимая во внимание остановки и рывки из-за огромного скопления машин, я помог Вулфу выбраться на тротуар возле дома № 17 по Данкен-стрит, отыскал место для парковки и вошёл в вестибюль, где шеф меня ждал.
  Выйдя из лифта на десятом этаже, Вулф рассердился в очередной раз. Будучи в форме, я лишь ответил на приветствие стоявшего на часах капрала, но Вулфа, хотя он побывал там уже не менее двадцати раз и запомнить его не составляло труда, поскольку он всегда был в штатском, капрал остановил — нью-йоркская штаб-квартира военной разведки была очень придирчивой по отношению к посетителям в цивильном. После того как капрал дал зелёный свет, мы двинулись по длинному коридору с закрытыми по обе стороны дверями, одна из которых, между прочим, вела в мой кабинет, и очутились в приёмной заместителя главы военной разведки.
  За письменным столом сидела девица-сержант, печатавшая что-то двумя пальцами.
  Я поздоровался.
  — Доброе утро, майор, — отозвалась сержант. — Сейчас доложу, что вы прибыли.
  Вулф не сводил с неё глаз.
  — Это что за чудеса? — удивился он.
  — Женская вспомогательная служба, — объяснил я. — У нас тут кое-какие перемены с тех пор, как вы приезжали сюда в последний раз. Для украшения помещений.
  Стиснув губы, он продолжал смотреть на сержанта. В этом не было ничего личного. Просто его раздражало присутствие женщины в форме, да ещё в воинском чине.
  — Всё в порядке, — попытался успокоить его я. — Мы не поведаем ей самых важных из наших секретов. Например, что один капитан носит корсет.
  Она положила телефонную трубку.
  — Полковник Райдер просит вас войти, сэр.
  — Вы не отдали мне честь, — сурово попрекнул её я.
  Будь у неё чувство юмора, она бы встала и отсалютовала мне, но за те десять дней, которые она провела на службе, я ни разу не заметил за ней этого качества. Однако я вовсе не собирался отказываться от дальнейших попыток. Я решил, что она намеренно дразнит меня.
  — Прошу прощения, майор Гудвин, — сказала она. — Я соблюдаю устав.
  — Ладно, — отмахнулся я. — Это мистер Ниро Вулф. А это сержант армии Соединённых Штатов Дороти Брюс.
  Оба наклонили голову. Подойдя к двери в противоположном конце приёмной, я отворил её, пропуская Вулфа, затем вошёл сам и закрыл дверь за собой.
  Это был просторный угловой кабинет с окнами на обе стороны. Вдоль двух других стен стояли металлические, запирающиеся на ключ шкафчики для документов высотой в две трети стены. Ещё одна дверь вела прямо в коридор, минуя приёмную.
  Присутствующие в кабинете люди были настроены крайне серьёзно, хотя и бодро, как болельщики бейсбольной команды, выполнившей славную подачу. Увидев, что атмосфера не требует соблюдения правил военного этикета, я не поднёс руки к виску. С двумя полковниками и лейтенантом мы уже были знакомы и, хотя ни разу не видели человека в штатском, знали, кто он такой. Каждый законопослушный гражданин города Нью-Йорка узнал бы в нём Джона Белла Шетука. Он оказался ниже ростом и, быть может, чуть полнее, чем я его себе представлял, но, когда он встал, чтобы протянуть нам руку, сомневаться, что это он, уже не приходилось. Правда, мы были жителями Нью-Йорка, но любой депутат всегда должен учитывать, что вы можете переехать в его штат и стать его избирателем.
  — Встреча с Ниро Вулфом — это событие, — заявил он голосом, который звучал несколько ниже, чем его наградил господь. Мне уже доводилось встречаться с подобным явлением. С тех пор, как Уинстон Черчилль произнёс свою знаменитую речь на заседании Конгресса, половина конгрессменов в Вашингтоне старалась ему подражать.
  Вулф обошёлся с ним достаточно вежливо и затем обратился к Райдеру:
  — До сих пор, полковник, у меня не было возможности выразить вам соболезнования в связи с гибелью вашего сына. Единственного, насколько мне известно.
  Райдер стиснул челюсти. Прошла уже неделя, как об этом стало известно.
  — Да, — подтвердил он — Благодарю вас.
  — Ему довелось убить немца?
  — Он сбил четыре немецких самолёта. Наверное, их пилоты погибли. Надеюсь, что это так.
  — Не сомневаюсь, — буркнул Вулф. — Не могу говорить о нём, ибо не был с ним знаком. Зато я знаю вас. Мне нечем нас утешить. Чувствую, что вы не пали духом. — Он оглядел пустые стулья, с сожалением убедился, что все они одного размера, направился к ближайшему и устроился на нём. Половина его зада как всегда в таких случаях, повисла в воздухе. — Где это случилось?
  — В Сицилии, — ответил Райдер.
  — Он был отличным малым. Самым лучшим во всей Америке, — влез в разговор Джон Белл Шетук. — Я гордился им и горжусь по сей день. Я был его крёстным.
  Райдер закрыл глаза, открыл, снял трубку телефона, стоявшего на столе, и сказал:
  — Генерала Файфа, пожалуйста. — Помолчал, потом снова сказал: — Мистер Вулф здесь, генерал. Мы все собрались. Подняться к вам? Очень хорошо, сэр. Всё понятно. — Райдер положил трубку. — Он сам идёт сюда.
  Вулф поморщился, и я понял почему. Ему было известно, что в кабинете генерала есть большой стул, даже два. Я подошёл к Райдеру, положил портфель на стол, расстегнул его и вынул гранату.
  — Полковник, — обратился я к Райдеру, — пока мы ждём, разрешите вернуть вам эту вещь. Куда её положить?
  — Я сказал, что вы можете оставить её себе, — нахмурился Райдер.
  — Я помню, но мне негде её хранить, кроме как у себя в комнате, в доме мистера Вулфа, а этого допустить нельзя. Вчера вечером я застал его за тем, что он её рассматривал. Боюсь, он невзначай может устроить взрыв.
  Все поглядели на Вулфа.
  — Вы знаете майора Гудвин, не так ли? — разозлился он. — Я бы ни за что не дотронулся до этой штуки! Но и хранить её у себя в доме не желаю.
  — Вот мне и пришлось принести её обратно, — пожаловался я.
  Райдер взял гранату в руки, осмотрел запал, убедился, что он на месте, и вдруг вскочил и выпрямился, потому что дверь отворилась и до нас донёсся по-военному чёткий голос сержанта Дороти Брюс:
  — Генерал Файф!
  Когда генерал вошёл, она, закрыв за ним дверь, удалилась в приёмную. К тому времени, разумеется, мы все уже были на ногах. Генерал в свою очередь поприветствовал нас, пожал руку Джону Беллу Шетуку и обратился к Райдеру:
  — Откуда у вас, чёрт побери, эта штуковина?
  Райдер поднял руку.
  — Майор Гудвин только что вернул её, сэр.
  — Это одна из тех Х-14?
  — Так точно, сэр. Как вам известно, он их отыскал. Я разрешил ему оставить одну из них в качестве сувенира.
  — Вот как? Разве я давал на это добро?
  — Никак нет, сэр.
  Райдер открыл ящик в своём столе, положил туда гранату и снова его закрыл. Генерал Файф придвинул к себе стул, повернул его спинкой вперёд и, оседлав, обхватил спинку руками. По-видимому, он приобрёл эту привычку, увидев фотографию Эйзенхауэра, сидящего таким образом. Ну и пусть, решил я. Он был единственным профессиональным военным среди нас всех. Полковник Райдер до войны был адвокатом и практиковал в Кливленде. Полковник Тинэм, который выглядел сложенным из кубиков, с приклеенными наугад коричневыми усиками, лоббировал интересы какого-то банка в Нью-Йорке. Лейтенант Лоусон только две недели назад приехал из Вашингтона и в своём нынешнем качестве оставался для меня загадкой. Это был Кеннет Лоусон-младший. Лоусон-старший, миллионер и владелец пищевой корпорации, верно служил своей родине в час тяжёлых испытаний, урезав собственное жалованье на сто тысяч долларов в месяц. Ещё я слышал, что Лоусон-младший на второй день появления на службе безуспешно принялся ухаживать за сержантом Брюс.
  Единственный пустой стул стоял возле стальных шкафов, и на нём лежал небольшой чемодан из свиной кожи. Стараясь не шуметь и не привлекать чужого внимания, как и подобает майору в данных обстоятельствах, я поставил чемодан на пол и сел на этот стул.
  — К какому же выводу вы пришли? — поинтересовался генерал Файф — Где люди? Где пресса? Где фотографы?
  Лейтенант Лоусон попытался было усмехнуться, но, поймав взгляд полковника Райдера, придал своему лицу сосредоточенное выражение. Полковник Тинэм кончиком мизинца провёл по своим усикам, что было привычным для него жестом, означавшим полное спокойствие.
  — Мы пока не пришли к какому-либо выводу, сэр, — ответил Райдер. — Ничего ещё не обсудили. Вулф только что появился. Что касается остальных вопросов…
  — Сейчас речь идёт не об этом, — отрезал Файф и обратился к Джону Беллу Шетуку: — Увадаемый слуга народа, так где же народ? Ни микрофонов, ни кинокамер! Откуда же людям знать, что происходит?
  Шетук, не моргнув глазом, постарался ответить ударом на удар.
  — Послушайте, — начал он, и в голосе у него чувствовался упрёк, — мы не такие уж разгильдяи, как вам представляется. Мы стараемся выполнять свой долг. Порой мне кажется, что нам следовало бы взять армию под контроль на срок, скажем, в месяц…
  — Сохрани господь!
  — … а генералы и адмиралы на то же время могли бы взять под контроль Капитолий. Что послужит всем нам хорошим уроком. Уверяю вас, я вполне осознаю строгую секретность этого дела. Я ни словом не обмолвился о нём даже с членами моего комитета. Я счёл необходимым сначала посоветоваться с вами, и именно этим я сейчас и занимаюсь.
  Взгляд Файфа по-прежнему оставался суровым.
  — Вы получили письмо?
  — Да, — кивнул Шетук. — Без подписи, напечатанное на машинке. Вполне возможно, что его написал какой-то сумасшедший, но я счёл разумным показать это письмо вам.
  — Разрешите взглянуть.
  — Письмо у меня, — вмешался полковник Райдер. Из-под пресс-папье на своём столе он вынул листок бумаги и, встав, хотел передать его своему начальнику. Но Файф, похлопав себя по карманам, заявил:
  — Забыл взять очки. Прочитайте его вслух.
  Райдер начал:
  — «Дорогой сэр, обращаюсь к вам, потому что, насколько мне известно, именно вашему комитету поручено расследовать дела такого рода. Как вы знаете, во время войны армии доверяются секреты различных промышленных процессов. Эта практика, вероятно, оправдана обстоятельствами, но ни в коем случае не должна быть использована во вред обществу. Отдельные секреты, ещё не запатентованные или не охраняемые авторским правом, становятся достоянием тех, кто намеревается участвовать в послевоенном состязании тех же отраслей промышленности. Таким образом многомиллионные ценности изымаются у их полноправных владельцев.
  Доказательств этому отыскать трудно, ибо нет возможности обнаружить злоумышленников до тех пор, пока украденная ими идея не воплотится в жизнь по окончании войны. Улик я представить не могу, но честное и энергичное расследование, я надеюсь, сумеет их обнаружить. Точкой отсчёта, полагаю, может служить смерть капитана Альберта Кросса из службы военной разведки. Считается, что он позавчера случайно или намеренно выбросился с двенадцатого этажа «Баском-отеля» в Нью-Йорке. Так ли? Какое расследование повлёк за собой факт его смерти со стороны начальства? Что ему стало известно? Начните с этого.
  Тишина. Мёртвая тишина.
  Полковник Тинэм откашлялся.
  — Отлично составленное письмо, — сказал он, словно учитель, который хвалит ученика за хорошее сочинение.
  — Разрешите взглянуть, — подал голос Ниро Вулф.
  Райдер вручил ему письмо, и я подошёл, чтобы заглянуть через плечо Вулфа. То же самое сделали Тинэм с Лоусоном. Вулф намеренно держал письмо так, чтобы нам всем было видно. Напечатанное на обычном листке почтовой бумаги с интервалом в одну строку, оно располагалось в середине страницы. Никаких ошибок и помарок. Привычно я отметил две особенности шрифта: буква «с» находилась чуть ниже строки, а «э» — чуть правее, чем следовало. Например, в слове «этого» оно задевало букву «т». Я ещё приглядывался к листку, когда Тинэм и Лоусон уже завершили чтение и вернулись на свои места. Вулф протянул мне письмо с тем, чтобы я отдал его Райдеру.
  — Какая-то ерунда, — заметил, садясь, Лоусон. — Мог бы, наверное, кое-что рассказать, но, помимо упрёков в наш адрес, предпочитает отмалчиваться.
  — Значит, по-вашему, лейтенант, нам следует не обращать на письмо внимания? — ядовито усмехнулся Файф.
  — Сэр?
  — Я спрашиваю, ваш приговор окончателен и обжалованию не подлежит? Или нам всё-таки стоит продолжить разговор?
  Лоусон покраснел:
  — Извините, сэр. Я просто высказал своё мнение…
  — Держите его при себе. А пока смотрите и слушайте.
  — Так точно, сэр.
  — Если мне будет позволено… — начал полковник Тинэм.
  — Да?
  — Письмо примечательно тем, что написано человеком категоричным и образованным, который к тому же бегло печатает. Либо оно было продиктовано машинистке, хотя это весьма сомнительно. Поля справа удивительно ровные. И отбивка в две строки между абзацами…
  Вулф что-то промычал, и Файф обратился к нему:
  — Хотите что-либо сказать, сэр?
  — Нет, — ответил Вулф. — Хорошо бы иметь стул пошире. Я предлагаю, если дискуссия так и будет развиваться на уровне детского сада, всем расположиться на полу.
  — Недурная идея. Может, так и придётся сделать. — Файф повернулся к Шетуку. — Когда вы получили это письмо?
  — В субботу утром вместе с остальной почтой, — ответил Шетук. — Разумеется, в обычном конверте, адрес напечатан на машинке, с указанием: «Лично». Штамп свидетельствует, что оно отправлено из почтового отделения в Нью-Йорке, в 19.30 в пятницу. Сначала я решил обратиться с ним в ФБР, но позвонил Хэролду… то есть полковнику Райдеру. Мне всё равно нужно было приехать в Нью-Йорк сегодня, выступить за ужином в Ассоциации промышленников, и мы пришли к выводу, что лучше показать письмо вам.
  — Вы не обращались к генералу Карпентеру?
  — Нет, — улыбнулся Шетук. — После того, как он месяца два назад давал показания на заседании у нас в комитете, я предпочитаю с ним не встречаться.
  — Мы у него в подчинении.
  — Я знаю, но он не курирует этот сектор в данный момент… — Шетук вдруг засомневался: — Или курирует?
  — Нет, — покачал головой Файф. — Он варит кашу в Вашингтоне. Или поджаривает кого-нибудь. Либо делает и то и другое. Итак, вы обратились к нам, чтобы дать этому письму ход, верно?
  — Не знаю, — помолчав, ответил Шетук. Он смотрел генералу в глаза. — Оно пришло ко мне как к председателю комитета Конгресса. Я явился сюда, чтобы обсудить это письмо с вами.
  — Знаете… — замялся Файф. И продолжал, тщательно подбирая слова: — Вам, разумеется, известно, что я могу только подтвердить, что вопрос действительно идёт о государственной безопасности, а, значит, не подлежит обсуждению.
  — Понятно, — согласился Шетук. — У вас имеется полное право так заявить. — Слова «полное право» он подчеркнул.
  — Позвольте мне высказать собственную точку зрения, не подлежащую обсуждению, — недобро смотрел на него Файф. — В письме нет ничего, свидетельствующего о том, что его автор располагает какой-либо полезной информацией. Человек, умеющий мыслить, не может не признать, что в нашей военной промышленности, где заняты тысячи людей, пересекаются самые разные интересы и задействованы миллиарды долларов, случается многое. В том числе, вполне возможно, и такое, на что намекает автор письма. Одна из обязанностей военной разведки состоит в том, чтобы предотвратить подобные инциденты.
  — Разумеется, — согласился Шетук. — Я понимаю, что это письмо является для вас громом среди ясного неба.
  — Благодарю. — В голосе Файфа не было и намёка на благодарность. — Вы заметили ту штуку розового цвета, которую Райдер убрал к себе в стол? Заметили. Это граната нового типа, новая не только по конструкции, но и по начинке. Кто-то пожелал ознакомиться с ней и прихватил несколько образцов. Не вражеские агенты — по крайней мере, мы так не думаем. Этим делом занимался погибший на прошлой неделе капитан Кросс. Как, впрочем, и присутствующие здесь. Вот почему мы собрались сегодня. Никто на свете, кроме нас, не знал, чем занимается капитан Кросс. Он напал на след, не знаем, каким образом, потому что начиная с понедельника мы не получали от него сведений и уже не получим. Майор Гудвин тщательно изучил записную книжку капитана Кросса, но не обнаружил в ней ничего, представляющего для нас интерес, и нашёл ящик с гранатами в камере хранения автовокзала, где Кросс их оставил. Я рассказываю вам об этом, потому что в вашем письме упоминается Кросс, а также есть намёк на то, что, если автор письма и захочет сообщить нам что-либо существенное, мы не можем быть уверены, сумеет ли он снова выйти на связь.
  — Боже мой, генерал, — запротестовал Шетук, — я прекрасно знаю, что вы родились не вчера. Обычно я тут же выбрасываю анонимные письма, которые получаю. Но, получив это, решил, что вам обязательно следует о нём знать именно по причине смерти Кросса. Расследование было проведено?
  — Да. Силами полиции.
  — А вами? — не отступал Шетук. — Я понимаю, что это непростой вопрос, но задаю его, так сказать, неофициально. По-моему, расследование, предпринятое полицией, не будет эффективным, если им не сообщить, чем именно занимался Кросс, и не назвать имена тех, кто… знал об этом. Думаю, вы не решитесь это сделать?
  — Мы сотрудничаем с полицией, но не до такой степени, — отозвался Файф, снова тщательно подбирая слова. — Что же касается того, простой это вопрос или нет, то могу вам ответить, что в расследовании нет никакой секретности, поскольку в газетах было написано, что Ниро Вулф в качестве консультанта участвует в наших проектах. Вы считаете Вулфа недостаточно компетентным?
  — Я политик, — улыбнулся Шетук. — Поэтому считаться с моим мнением вам вовсе необязательно.
  — Вулф также ведёт расследование по делу о смерти Кросса. Для нас. Если вам станет известно, кто автор письма, скажите ему. Это его обрадует.
  — И меня тоже, — заявил Шетук. — Вы не будете возражать, если я задам мистеру Вулфу пару вопросов?
  — Ни в коем случае. Если, разумеется, он захочет вам ответить. Приказать ему я не могу. Он не в армии.
  Вулф что-то проворчал. Он проявлял давно знакомые мне признаки нетерпения, раздражения, неудобства и настойчивого желания вернуться домой, где стулья были сделаны на заказ, а пиво держали на льду.
  — Мистер Шетук, — брюзгливо начал он, — возможно, я сумею удовлетворить ваше любопытство ещё до того, как услышу вопросы. Независимо от того, будут ли они заданы просто из любопытства или из горящего в вашей душе чувства патриотизма. Капитана Кросса убили. Вы это хотели услышать?
  Тишина. Никто не издал ни звука. Генерал Файф и полковник Райдер смотрели друг на друга. Полковник Тинэм снова погладил усы. Лейтенант Лоусон хмуро уставился на Вулфа. Шетук взглядом обежал всех присутствующих.
  — О, господи! — проронил лейтенант Лоусон.
  Глава 2
  Вулф делал вид, что ничего необычного не происходит. Однако он был способен обмануть любого  из присутствующих, кроме меня. Я же знал его слишком хорошо. Они, наверное, даже не подозревали, что его полузакрытые веками глаза не упустили ни единого движения со стороны собеседников.
  — Боюсь, — сухо продолжал он, — что ничем не могу помочь вам, мистер Шетук. Не будет ни фанфар, ни аплодисментов в вашу честь. Я раскрыл тайну смерти капитана в вашем присутствии, потому что возможности доказать это не существует и, быть может, не появится и в будущем. Ни единого доказательства. Любой человек, никем не замеченный, мог подняться на лифте в номер, занимаемый капитаном Кроссом на двенадцатом этаже. Гора полицейского расследования сработала, но не родила и мыши. Окно было распахнуто, и его нашли на тротуаре мёртвым. Вот и всё.
  — В таком случае, чёрт побери, — подал голос лейтенант, — почему вы утверждаете, что его убили?
  — Потому. Он мог случайно выпасть из окна с таким же успехом, с каким я смогу баллотироваться в Конгресс. Он не выпрыгнул и не выполз. В восемь часов вечера он позвонил полковнику Райдеру и сказал, что явится в офис утром и сам обо всём доложит, что он не спал уже две ночи и ему следует отдохнуть. Своей невесте в Бостоне он телеграфировал, что увидится с ней в субботу. И потом покончил с собой? Глупости.
  — Вот как? — Генерал снова обхватил руками спинку стула. — А я-то надеялся… что вы разузнали нечто существенное.
  — Разузнал, — поднял палец Вулф. — Разузнал, что его убили. Разумеется, у него на теле не нашлось никаких улик, как, впрочем, и в номере. Полиция тщательным образом всё осмотрела, но ничего не нашла. Оттолкнуться следует от чего-то другого. Если причиной убийства было нечто личное, что-то из его прошлого как человека, а не как офицера, возможно, мы отыщем это в процессе дальнейшего расследования. То есть если вы считаете, что нам стоит продолжать наши действия по мере развития событий и с теми же действующими лицами.
  Файф не отрывал взгляда от стола полковника Райдера.
  — Я задал вопрос, генерал, — буркнул Вулф.
  Файф резко повернул голову.
  — Продолжать? Разумеется.
  — Я понял, что мне не о чем вас расспрашивать, мистер Вулф, — удовлетворённо отозвался Шетук.
  — Позвольте мне высказать замечание, — обратился к генералу полковник Тинэм.
  — Прошу, — откликнулся Файф.
  — Насчёт тех же лиц, как выразился мистер Вулф. Дело это сложное и запутанное, насколько нам известно, если, разумеется, от нас ничего не скрывают. И судя по тому, что случилось с Кроссом, если мистер Вулф прав, — в некотором роде опасное. Его нельзя доверить детскому саду, как изволил выразиться мистер Вулф, и если он такого мнения о нас… в частности, обо мне…
  — Обиделись? — спросил Файф. — Считайте, что приказ исходит от меня.
  — Я стараюсь объяснить вам сложившуюся ситуацию, полковник, — заявил Вулф, — а вовсе не унизить вас.
  — Я вовсе не обиделся. — В голосе Тинэма слышалось волнение, которого я раньше не замечал. — Мне бы хотелось остаться в комиссии. Я просто желаю удостовериться, как следует понимать слова мистера Вулфа о «тех же лицах».
  — Я хотел получить ответ. — Вулф пристально смотрел на Тинэма. — И я получил его.
  — Тем не менее, — вмешался Лоусон, обращаясь к генералу Файфу, — в вопросе полковника Тинэма есть резон. Например, сэр, вы упомянули только что, что приказы исходят от вас. Оказывается, нет. По крайней мере, в течение последних двух недель моего пребывания здесь. Они поступают либо от полковника Райдера, либо от Ниро Вулфа, что нас весьма смущает. Что же касается самого Вулфа, то согласно тону, которым он с нами разговаривает, ему положено иметь четыре звезды на погонах, а не щеголять в цивильном костюме.
  — Боже мой! — скривился Файф. — И вы туда же. Обиделись на тон, которым Вулф с вами разговаривает! Он прав. Наша комиссия, чёрт бы её побрал, действительно похожа на детский сад! Но если я отправлю вас обратно в Вашингтон или отошлю в действующую армию, то получу кого-нибудь ещё хуже. Он обратился к Вулфу: — Что насчёт вас и Райдера? С ним вы тоже расходитесь во мнениях?
  — Нет, насколько мне известно, — терпеливо отозвался Вулф.
  Файф повернулся к Райдеру:
  — А вы как думаете, полковник?
  — Тоже нет, сэр, — не ответил, а отмахнулся Райдер, словно этот вопрос был для него неинтересным и не имеющим значения. — Мистер Вулф принимает активное участие в наших делах и очень нам помогает. Только неумный человек может неправильно истолковать его поведение. Но вынужден признать… Обстоятельства… Вам должно быть известно, что нашу комиссию ждут перемены. Убедительно прошу разрешения для поездки в Вашингтон, чтобы увидеться с генералом Карпентером. Сегодня.
  В третий раз воцарилась тишина. Поскольку все остальные тоже не были кадровыми военными, мы не сразу уловили значение просьбы, выраженной в такой манере. Нас поразило лицо генерала Файфа. Оно словно застыло. Мне ни разу не приходилось видеть генерала обескураженным, но сейчас он явно ощущал себя в дураках и не сводил глаз с Райдера.
  — Возможно, сэр, — сказал Райдер, в свою очередь, не отводя глаз, — мне следовало бы добавить, что дело это не личного характера. Я хочу обсудить с генералом Карпентером вопрос, касающийся армии. И уже заказал билет на пятичасовой самолет.
  Снова молчание. На скулах у Файфа набухли желваки.
  — Странно вы себя ведёте, полковник, — холодно произнёс он, не повышая голоса. — Могу объяснить это только вашим незнанием уставных правил. Подобные просьбы излагаются обычно наедине… У меня есть к вам неофициальное предложение. Если угодно, можем обсудить вашу просьбу с глазу на глаз. Сейчас. Или после обеда, когда вы её как следует обдумаете.
  — Прошу меня простить, — Райдер ничуть не обрадовался, и голос его звучал твёрдо, — но это ничего не изменит, сэр. Я знаю, что делаю.
  — Надеюсь.
  — Я тоже, сэр. Значит, вы не возражаете?
  — Нет. — Лицо Файфа отвердело ещё больше и, казалось, никогда не смягчится, но он прежде всего был офицером и джентльменом, да ещё в присутствии свидетелей. Справедливость требует отметить, что он сумел сдержаться. Файф встал, отпустил Тинэма и Лоусона, пригласил Джона Белла Шетука пообедать с ним и, когда Шетук согласился, обратился к Вулфу с предложением присоединиться к ним, но Вулф отказался, объяснив, что ему предстоит кое с кем встретиться, что было абсолютной ложью. Он ненавидел рестораны и заявил как-то раз, что там, где обычно обедает генерал Файф, в плов вместо карри добавляют серу. Файф и Шетук вышли вместе, не сказав ни слова Райдеру.
  Вулф подошёл к столу полковника и, нахмурившись, ждал, когда тот поднимет глаза. Наконец Райдер не выдержал.
  — Я считаю, — произнёс Вулф, поймав его взгляд, — что вы — человек бесхарактерный. На своём мнении я не настаиваю.
  — Оставьте его для некролога, — отозвался Райдер.
  — Я так и сделаю. Вы плохо соображаете. Ваш сын погиб. Капитана Кросса, одного из ваших подчинённых, убили. Вы не в состоянии принимать взвешенные решения. Если у вас есть приятель из людей умных, проконсультируйтесь с ним. Или с адвокатом, а то и просто со мной.
  — С вами? — спросил Райдер. — Это было бы очень хорошо. Просто замечательно.
  Вулф чуть заметно пожал плечами и, сказав: «Пошли, Арчи», направился к двери. Я поставил чемодан обратно на стул, с которого его в своё время снял, и последовал за шефом. Когда мы проходили приёмную, сержант Брюс подняла взгляд, но Вулф не обратил на неё внимания. Я, задержавшись у её стола, заметил:
  — Мне что-то попало в глаз.
  — Плохо дело, — отозвалась она и встала. — В левый или в правый?
  — Сейчас соображу.
  «Господи, — подумал я, — где она была все годы, чтобы клюнуть на такой банальный трюк?» Я наклонился, чтобы всмотреться в её глаза, которые были в десяти дюймах от меня, а она всмотрелась в мои.
  — Я вижу, — сказала она.
  — Да? Что же это?
  — Я. В обоих глазах. И вытащить меня нельзя.
  Даже не улыбнувшись, она села и снова принялась печатать. Я явно её недооценил.
  — Ладно, — произнёс я, сдаваясь. — Очко в вашу пользу.
  Побежав за Вулфом, я настиг его возле лифта. Я собирался задать ему кучу самых разных вопросов в надежде получить ответ хотя бы на некоторые, но случая так и не представилось. Он с мрачным видом уселся на заднее сиденье автомобиля, и, разумеется, мне было не до разговора.
  Как только мы вошли в дом, он тотчас отправился на кухню, чтобы помочь Фрицу с обедом. Они разрабатывали какое-то новое блюдо, в которое входили куриный жир и баклажаны. За обедом у нас категорически запрещалось говорить о делах, поэтому мне пришлось слушать его объяснения, почему игра в шахматы недоступна рядовым генералам. Затем из-за того, что Вулфу не удалось с утра побывать в оранжерее, он отправился туда, а я знал, что и там не место затевать разговор. Я спросил его, не стоит ли мне вернуться на Данкен-стрит, на что он ответил отрицательно, заявив, что я ему, может, ещё понадоблюсь, а поскольку мне было приказано потрафлять всем его прихотям, я отправился в наш офис на первом этаже, кое-чем там позанимался и послушал последние известия по радио.
  В 15.25 зазвонил телефон. Говорил генерал Файф. Начальственным тоном он приказал мне доставить к нему Ниро Вулфа в четыре часа. Я ответил, что вряд ли это получится. Он велел мне выполнять распоряжение и положил трубку.
  Тогда я позвонил ему:
  — Прошу вас, сэр, решите, нужен он вам или нет. Почтительно напоминаю, что на свете нет такой силы, за исключением лично вас или по крайней мере полковника, которая заставила бы его взять трубку и выслушать, что вам угодно.
  — Чёрт бы его побрал! Соедините меня с ним.
  Я позвонил в оранжерею. Вулф велел мне слушать их беседу, что я и сделал. Ничего нового Файф не сообщил, потребовав только неотложного разговора с Вулфом, на котором будут присутствовать, кроме меня, Тинэм и Лоусон. Вулф согласился приехать. Когда он через десять минут спустился сверху, я, направляясь к машине, заметил:
  — По-моему, вам следует обратить внимание на тот факт, что нынче утром было сказано нечто такое, что заставило Райдера решиться на поездку в Вашингтон к Карпентеру. Хотя чемодан у него уже был приготовлен заранее.
  — Я заметил. Будь прокляты эти немцы! Не трогай с места рывком. Мне это действует на нервы.
  Мы очутились в вестибюле дома № 17 по Данкен-стрит в 15.55, то есть на пять минут раньше, чем нам приказали. Рассеянно, по привычке я назвал лифтёру десятый этаж, где мы и вышли и где я понял, что ошибся. Офис Файфа располагался на одиннадцатом. Вулфу пришлось снова объясняться с часовым.
  — Я ошибся, — сказал я. — Мы находимся на…
  Мне так и не довелось окончить фразы. Произошло это сравнительно бесшумно, во всяком случае, без грохота, но определённый пинок в спину я получил. Может, даже не пинок, просто дрогнуло здание. Потом с этим согласились все. Я, правда, сомневаюсь. Может, так отреагировал воздух. Тем не менее весь мой организм на секунду замер, и, судя по выражению лица часового, его организм тоже. Что касается Вулфа, то он устремился к двери, ведущей в коридор, на ходу бросив мне:
  — Это та штука! Говорил же я тебе!
  Одним прыжком опередив его, я отворил дверь, прикрыв её, когда мы очутились в коридоре. Из-за дверей выглядывали и выходили служащие, по большей части в форме. Некоторые устремились в конец коридора, даже побежали. Сверху доносились голоса, и навстречу нам поплыла завеса из дыма или пыли, а может, того и другого вместе, принеся запах гари. Мы очутились внутри её, а затем свернули направо.
  Тут творилось чёрт знает что. Мне это напомнило расплывчатый снимок в газете с подписью: «Наши войска берут огневую точку противника в сицилийской деревне». Куски штукатурки, дверь, висящая на одной петле, почти целиком рухнувшая стена и военные, взирающие на всё это. В проёме двери или того, что от неё осталось, стоял полковник Тинэм. Когда какие-то двое попытались пройти мимо него в то, что было офисом Райдера, полковник Тинэм, загородив им дорогу, рявкнул: «Стоять! Вернуться за угол!» Они попятились, но лишь шагов на пять, где столкнулись с Вулфом и со мной. Остальные оказались позади и вокруг нас.
  В этой суматохе раздался чей-то голос:
  — Генерал Файф!
  Толпа расступилась, и появился генерал Файф. При виде его Тинэм сделал шаг вперёд, а из-за его спины вынырнул лейтенант Лоусон. Они оба отсалютовали генералу, что в другой ситуации могло показаться нелепым, но в тот момент вовсе так не выглядело. Генерал в ответ тоже отдал честь и спросил:
  — Кто там?
  — Полковник Райдер, сэр, — ответил Лоусон.
  — Погиб?
  — Да. Его разнесло на куски.
  — Кого-нибудь ранило?
  — Насколько нам известно, нет, сэр.
  — Я сам посмотрю. Тинэм, освободите коридор от людей. Пусть все разойдутся по своим местам. Не выпускать никого из здания.
  — Эта проклятая пыль! И запах! — шепнул мне на ухо Ниро Вулф. — Пойдём, Арчи!
  В первый и последний раз мне довелось видеть, как охотно он двинулся вверх по лестнице. Не зная, какие распоряжения будут отданы стоявшему у лифта капралу, он, по-видимому, решил действовать на свой страх и риск. Никто нас не остановил, потому что подъём на одиннадцатый этаж не считался выходом из помещения. Он прошёл через приёмную прямо в офис генерала Файфа — я следовал за ним, — направился к большому кожаному креслу, которое стояло спинкой к окну, сел, устроился поудобнее и распорядился:
  — Позвони туда, — не знаю, как это место называется, — и скажи, чтобы мне принесли пива.
  Глава 3
  Наш старый друг и враг инспектор Кремер из уголовной полиции, передвинув во рту сигару, ещё раз пробежал глазами листок бумаги, который держал в руках. Текст был напечатан мною под диктовку генерала Файфа.
  «Полковник армии США Хэролд Райдер был убит в четыре часа дня, когда в его офисе на Данкен-стрит, 17 взорвалась граната. Точными сведениями о том, как это произошло, мы не располагаем. Граната была нового типа, огромной взрывной силы и находилась при полковнике Райдере по долгу службы. Полковник Райдер был откомандирован в Нью-Йорк в отделение военной разведки, возглавляемое бригадным генералом Мортимером Файфом».
  — Это нам пока ни о чём не говорит, — прорычал Кремер.
  Вулф сидел в том же кожаном кресле, с бутылками из-под пива на подоконнике за спиной. Файф устроился у себя за столом. Мне пришлось пересечь кабинет, чтобы вручить Кремеру эту бумагу, а потом, расслабившись, опуститься на один из стульев, стоявших вдоль стены.
  — Можете уточнить детали, какие вам покажутся нужными, — без особого восторга предложил Файф. Он утратил былую уверенность.
  — Каким образом? — Кремер вынул сигару изо рта и взмахнул ею. — Вы служите в армии, я — в полиции. Нью-Йорк платит мне за расследование внезапной или подозрительной кончины своего гражданина. Для расследования нужны факты. Такие, например, как: откуда взялась эта граната и как она попала в ящик стола погибшего? Могла ли она взорваться случайно? Можете ли вы показать мне точно такую же? Контрразведка наверняка откажет. То, чего я не знаю, меня не касается. Но раз уж полицию поставили в известность, я хотел бы знать все детали.
  — Я дам вашим людям допуск в наше помещение и разрешу осмотреть всё, что они захотят.
  — Очень любезно с вашей стороны. — Кремер явно разозлился. — Это здание не принадлежит Нью-Йорку, хотя и стоит на моём участке, а это значит, что я целиком буду зависеть от вашей доброй воли. — Он помахал листком бумаги. — Послушайте, генерал, вам не хуже меня известно, как это делается. Если взрыву ничто не предшествовало, я бы взялся за его расследование без звука. Но у Райдера служил капитан Кросс — факт номер один, — который тоже был убит. И как раз в том здании, именно когда случился взрыв, присутствовал Ниро Вулф, который сейчас сидит передо мной. Я знаю Вулфа около двадцати лет, и вот что я вам скажу: покажите мне труп человека, погибшего при самых безобидных обстоятельствах, со свидетельством, подписанным врачом, практикующим в Нью-Йорке, в том числе военным, а рядом Ниро Вулфа, проявившего хоть малейший интерес к событию, и я тотчас прикажу целому взводу полицейских приступить к работе.
  — Глупости! — приоткрыл глаза Вулф. — Разве я когда-нибудь мешал вам, мистер Кремер?
  — Что? — вытаращил на него глаза Кремер. — Вы ничем другим никогда и не занимались!
  — Чепуха! Во всяком случае, сейчас я вам не мешаю. И мы только теряем время. Вы хорошо знаете, что не сможете копаться в армейских делах, особенно в делах армейской разведки, — вздохнул Вулф. — Сделаю вам одолжение. Надеюсь, что ниже этажом не так уж всё и разрушено. Пойду туда и посмотрю. Я полагаю, что вам не по силам разобраться в подобной ситуации. Завтра я позвоню и изложу своё мнение. Вас это устраивает?
  — А тем временем? — спросил Кремер.
  — Тем временем заберите отсюда своих людей и сидите у себя. Напоминаю вам о моём мнении относительно капитана Кросса.
  Кремер снова сунул сигару в рот, прикусил её, положил листок бумаги в карман и, откинувшись на спинку кресла, заложил большие пальцы обеих рук в проймы жилета, намекая, что уже и так потратил массу времени даром.
  — Позвоните мне сегодня, — свирепо глядя на Вулфа, прорычал он.
  — Нет, — стоял на своём Вулф. — Завтра.
  Кремер ещё секунды три не спускал с него взгляда, потом встал и обратился к генералу Файфу:
  — У меня нет никаких предубеждений к армии. Армия есть армия. Без армии мы не могли бы поддерживать свою безопасность. Но мне пришлось бы очень по душе, если бы ваших людей выкурили из здания, расположенного на моём участке, погрузили на корабль и отправили на фронт. — Он повернулся и вышел.
  Вулф снова вздохнул.
  — Винить его нельзя, — поджав губы, констатировал Файф.
  — Да, — согласился Вулф. — Мистер Кремер хочет одним прыжком ухватить зло за горло, но обычно у него в руках остаётся только кончик хвоста.
  — Что? — прищурился Файф. — Пожалуй, да. — Он вытащил из кармана носовой платок, вытер им лоб, лицо и шею, но тотчас же снова вспотел. Глянув на меня, он обратился к Вулфу: — Я хотел бы поговорить с вами наедине о Райдере.
  — Без майора Гудвина я разговаривать не буду, — отрезал Вулф. — Я пользуюсь его памятью. В течение многих лет его присутствие меня раздражает, заставляя работать клетки моего мозга. Что насчёт Райдера? Не был ли это несчастный случай?
  — Вполне возможно. А вы как думаете?
  — Я об этом пока не размышлял. Не знаю, с чего начать. Могло ли это быть несчастным случаем? Например, если он вынул гранату из ящика и уронил её на пол?
  — Нет, — твёрдо ответил Файф. — Об этом не может быть и речи. Тем не менее граната, когда взорвалась, была у него на столе, потому что крышку стола разнесло вдребезги сверху вниз. Кроме того, запал сам по себе не действует. Его надо поднять.
  — Значит, несчастный случай отпадает, — констатировал Вулф. — Остаётся самоубийство и… Между прочим, что насчёт этой женщины в его приёмной? Женщины в военной форме? Где была она?
  — Уходила обедать.
  — Вот как? — поднял брови Вулф. — В четыре часа?
  — Так она доложила Тинэму. Он разговаривал с ней, когда она вернулась. Она ждёт у меня в приёмной. Я послал за ней.
  — Пусть войдёт. Можно мне…
  — Разумеется. — Файф взял трубку телефона и отдал распоряжение.
  Через секунду дверь отворилась, и в кабинет вошла сержант Брюс. Сделав три шага, она одним взглядом охватила нас троих, встала по стойке «смирно» и отсалютовала. У неё был невозмутимо торжественный вид. Файф подозвал её к столу.
  — Это Ниро Вулф, — сказал он ей. — Он задаст вам несколько вопросов, на которые вы должны ответить так, как ответили бы мне.
  — Слушаюсь, сэр.
  — Садитесь, — предложил Вулф. — Арчи, подвинь стул. Извините меня, генерал, если я нарушаю устав, заставляя майора обслуживать сержанта, но я не в силах смотреть на женщину, как на солдата. — Он обратился к ней: — Мисс Брюс, так ваша фамилия?
  — Да, сэр. Дороти Брюс.
  — Вы уходили обедать, когда взорвалась граната?
  — Да, сэр, — так же чётко и спокойно ответила она, как в тот раз, когда сказала, что видит себя в моих глазах.
  — Вы обычно обедаете так поздно? В четыре?
  — Нет, сэр. Разрешите объяснить?
  — Пожалуйста. И не надо всякий раз прибавлять слово «сэр». Я не фельдмаршал в штатском. Слушаю вас.
  — Да, сэр. Извините, это получилось машинально. Время обеда у меня ненормировано. По просьбе полковника Райдера, то есть по его приказу, я обычно обедаю, когда обедает он, с тем чтобы быть в приёмной, если он у себя в кабинете. Сегодня он, по-моему, не обедал, по крайней мере не проходил через приёмную, как делал обычно, чтобы я об этом знала. Когда он позвонил мне без четверти четыре, чтобы дать очередные распоряжения, он спросил, обедала ли я, сказав, что совершенно забыл об этом, и велел сейчас же пойти. Я пошла в аптеку, что на углу, где взяла сандвич и кофе, и вернулась в двадцать минут пятого.
  Вулф не спускал с неё полузакрытых глаз.
  — В аптеку, что на углу, — терпеливо повторил он. — И не слышали взрыва, не видели толпы любопытствующих?
  — Нет, сэр. Аптека находится на углу следующего квартала, за Митчелл-стрит.
  — Вы утверждаете, что полковник Райдер не уходил обедать? Был ли он у себя в кабинете до без четверти четыре?
  — Думаю, да. Я сказала, что он не проходил через приёмную. Конечно, он мог выйти и через другую дверь, которая ведёт непосредственно в коридор, и через неё же вернуться. Он часто пользовался той дверью.
  — Та дверь запирается на замок?
  — Обычно да, сэр. — Она помолчала. — Следует ли мне продолжить объяснение?
  — Нам нужна информация, мисс Брюс. Если у вас таковая имеется, нам бы хотелось её услышать.
  — Только насчёт той двери. У полковника Райдера был ключ от неё. Но дважды мне довелось видеть, как он, выходя из неё и, по-видимому, намереваясь тотчас вернуться, нажимал кнопку, которая не давала замку захлопнуться, чтобы не возиться с ключом. Если вам нужны подобные подробности…
  — Нужны. Есть ли ещё?
  — Нет, сэр, — покачала она головой. — Я упомянула об этом только потому, что вы спросили, запирается ли эта дверь.
  — Есть ли у вас представление, почему произошёл взрыв?
  Она захлопала ресницами.
  — Я решила… Насколько я поняла, взорвалась граната, которая была в столе у полковника Райдера.
  — Откуда вам известно о гранате? — немедленно вмешался Файф.
  Она повернулась к нему:
  — Об этом говорят все, сэр. Если это секрет, то сейчас он известен каждому из сотрудников.
  — Разумеется, нет! — разозлился Вулф. — С вашего разрешения, генерал, я продолжу. Мисс Брюс, есть ли у вас соображения о том, почему граната взорвалась?
  — Конечно, нет. То есть нет, сэр.
  — Можно было остановиться и на «конечно, нет», — пробормотал Вулф. — Значит, вам ничего не известно про эту гранату?
  — Нет, сэр.
  — А какие поручения дал вам полковник Райдер, когда позвонил без четверти четыре?
  — Самые обычные, сэр. Сказал, что уходит, и велел мне подписать письма. А также добавил, что, поскольку его не будет и завтра, то следует отменить все назначенные им встречи.
  — И это всё?
  — Да, сэр.
  — Он вам доверял?
  — Не могу знать. Я работаю здесь менее двух недель и до этого никогда не видела полковника Райдера. Думаю, он присматривался, насколько я компетентна. Я приехала из Вашингтона лишь десять дней назад.
  — А чем вы занимались в Вашингтоне?
  — Я была секретарем у одного из помощников генерала Карпентера. У подполковника Адамса.
  Вулф хмыкнул и закрыл глаза. Сержант Брюс пребывала в ожидании. Файф, поджав губы так, что они превратились в одну сплошную горизонтальную линию, явно еле сдерживался. Он не привык играть роль безмолвного слушателя, когда кто-то другой задаёт вопросы, и, вероятно, ещё не забыл тот случай, когда Вулф сделал из него дурака в присутствии трёх лейтенантов и одного рядового, которым было поручено следить за весьма почётным гостем из Мексики. Вулф хмыкнул снова, что, по моему разумению, означало явное недовольство, но чем, я понятия не имел. На мой взгляд, сержант Брюс вела себя вполне уважительно, не смущаясь отвечала на вопросы и к тому же была весьма миловидной. Затем он открыл глаза и, положив локти на ручки кресла, переместил свой центр тяжести, чем сразу объяснил мне своё неудовольствие. Он был недоволен тем, что ему предстояло встать.
  — На данный момент это всё, мисс Брюс, — прогремел он. — Надеюсь, вы никуда не уезжаете? Как вам известно, генерал, я обещал мистеру Кремеру, что взгляну на руины, оставшиеся от кабинета полковника Райдера. Пойдём, Арчи. — Он двинулся к выходу, но его остановил генерал Файф:
  — Одну минуту, пожалуйста. Можете идти, сержант.
  Она встала, секунду помедлила, затем обратилась к генералу:
  — Можно мне задать вопрос, сэр?
  — Да. В чём дело?
  — Мне ничего не разрешили забрать из приёмной, сэр, а у меня там остались личные вещи. Я уезжала на уик-энд и вернулась в офис утром прямо с вокзала. Полковник Райдер дал мне пропуск, но сейчас он, наверное, не действителен.
  — Ладно, заберите ваши вещи. — Файфу, очевидно, всё это надоело. — Я позвоню полковнику Тинэму. Между прочим… — Он прищурился, глядя на неё. — У вас теперь нет ни офиса, ни работы. Временно. Вы выглядите человеком интеллигентным и способным. Верно?
  — Так точно, сэр.
  — Ладно, посмотрим. Завтра утром явитесь ко мне в приёмную. Если у вас здесь есть кое-какие вещи, заберите их сейчас, потому что нынче вечером ваш офис очистят. Скажите полковнику Тинэму… Нет, я сам ему скажу. Вы свободны.
  Она отсалютовала, повернулась и вышла строевым шагом, как и подобает солдату.
  Файф подождал, пока за ней закроется дверь, и обратился к Вулфу:
  — Вы о чём-то упомянули. Ещё до прихода сержанта.
  — Это не имеет значения, — отмахнулся Вулф. Он не любил разговаривать стоя. — Несчастный случай исключается. Самоубийство? Возможно. Убийство? По-видимому, любой мог войти в отсутствие Райдера в кабинет незамеченным, раз у полковника была привычка оставлять выходящую в коридор дверь незапертой.
  — Войти? И что сделать?
  — Что заблагорассудится. Вынуть из стола гранату и забрать её. Позже, кода мисс Брюс ушла на обед, войти в приёмную, открыть дверь в кабинет Райдера, выдернуть запал, бросить гранату прямо в Райдера и выскочить в коридор. Из чего следует весьма интересная деталь: лишь шесть человек знали о существовании гранаты в столе — Тинэм, Лоусон, Шетук, вы, Гудвин и я. Двое последних, как вы понимаете, исключаются. Что же касается остальных, то мне о них пока ничего не известно. Возьмём, например, вас. Вы были у себя всю вторую половину дня?
  — Недурной приём — начать с высшего по званию, — мрачно усмехнулся Файф. — Да, я был здесь, но боюсь, доказательств этому нет. Шетук вернулся со мной после обеда и ушёл в два тридцать. Затем я полчаса работал со стенографисткой, но на дальнейшие часы алиби у меня нет.
  — Раз такое дело, — хмыкнул Вулф, — не стоит об этом и говорить. Пойду посмотрю, что там внизу.
  Он двинулся к выходу, и я последовал за ним. Закрывая за собой дверь, что я сделал осторожно, поскольку это была генеральская дверь, я услышал, как Файф по телефону разыскивает полковника Тинэма.
  На десятом этаже, где произошли события, нас остановили. У двери полковника Райдера, которая когда-то вела в коридор, стоял вооружённый до зубов капрал. Тот факт, что он и без оружия весил больше двухсот фунтов, показался нам устрашающим, когда он заявил, что вход запрещён всем, включая нас. Вулф велел мне привести Файфа, но только я собрался выполнить его приказ, как появился полковник Тинэм. Он сказал капралу, что по приказу генерала Файфа нас следует пропустить, и сам первым вошёл в кабинет, от которого остались одни развалины. Вулф спросил, не вынесли ли чего-либо из кабинета, на что Тинэм ответил отрицательно, хотя полиция там уже побывала и тщательно всё осмотрела.
  В этой угловой комнате ещё было светло и веял свежий ветерок, поскольку в окнах отсутствовали стёкла. Пока мы осматривали комнату, осторожно ступая среди кусков штукатурки, кое-что вызвало наше любопытство. Когда произошёл взрыв, стена, выходящая в коридор, полностью развалилась, а вот на той, что отделяла кабинет от приёмной, осталась всего пара трещин. Дверь, ведущая в приёмную, была открыта настежь и лишь чуть покосилась. Два стула разнесло в щепки, четыре других были разбиты и поцарапаны, а вот кресло Райдера у стола осталось нетронутым. Крышка стола пострадала целиком, словно кто-то уронил на неё предмет весом в две тонны, а потом изрешетил пулями. На ней да и на полу были следы крови то размером лишь с каплю, то — позади письменного стола — со сковородку. Останки чемодана и его содержимое валялись по всей комнате вплоть до двери в приёмную, причём чемодан был так изуродован и продырявлен, что на секунду я даже не понял, с чем имею дело. Повсюду лежали кусочки металла размером от игольного ушка до ногтя большого пальца. С одной стороны они были розовые, а с другой — чёрные. С десяток им подобных мог впиться в любого, кто в момент взрыва находился в комнате. Я положил два таких кусочка себе в карман, рассчитывая пополнить ими свою коллекцию в ящике комода.
  Я приобрел ещё один сувенир. Мне показался знакомым обрывок бумаги, прилипший к чемодану. Вулф и Тинэм были у другой стены. Я нагнулся, схватил обрывок, сразу понял, что это часть анонимного письма, адресованного Шетуку, с чтения которого началась наша утренняя конференция, и спрятал его в нагрудный карман.
  Под предводительством Тинэма мы по-прежнему разглядывали полуразрушенный кабинет, обмениваясь комментариями, когда я услышал, что в приёмной кто-то появился. Я направился туда. Там стояла сержант Брюс, хмуро разглядывая теннисную ракетку, которую держала в руках.
  — Испорчена? — поинтересовался я.
  — Нет, сэр.
  Да, подумал я, это бесконечное «сэр» ещё хуже, чем солдатская форма. Она положила ракетку в картонную коробку, что стояла у двери, и села за стол. В комнате было полно пыли, многие предметы оказались не на месте, но никаких разрушений я не заметил.
  — Могу я вам помочь?
  — Нет, сэр. Спасибо.
  В один прекрасный день, угрюмо сказал я про себя, дела будут обстоять так, что независимо от того, заслуживаешь ты этого или нет, слово «сэр» исчезнет из твоего лексикона, как…
  — Арчи! — раздался рёв из соседней комнаты.
  — Вольно, — распорядился я и вернулся в кабинет Райдера.
  Вулф и Тинэм находились в том конце кабинета, где стоял капрал.
  — Отвези меня домой, — распорядился Вулф.
  Раз он решил ехать домой, значит, больше тут делать нечего. По лицу Тинэма я понял, что он либо хочет ещё кое о чём спросить, либо не получил ответа на вопросы, которые уже задал, но Вулф лишь велел ему передать генералу Файфу, что утром он с ним свяжется.
  На тротуаре собрались люди, а на другой стороне улицы — целая толпа. Стёкла, вылетевшие из рам на десятом этаже два часа назад, были уже убраны. Пока мы пробирались туда, где был запаркован наш автомобиль, я услышал, как какой-то мужчина объяснял девушке, что взорвалась огромная бомба, в результате чего погибло восемьдесят человек и два генерала. Чему тут удивляться? Тем более что во время поездки домой, когда мы ехали по Варик-стрит, Вулф отдал приказ, куда больше меня изумивший. «Давай немного быстрее, Арчи», — распорядился Вулф. Это меня просто сразило. Как я уже говорил, он никогда не разговаривал во время езды на машине, и его просьба увеличить скорость была равнозначна просьбе рядового произвести его в кавалеры ордена Святого Патрика. Тем не менее его приказ я выполнил.
  Он пробормотал что-то ещё, возможно, «спасибо», как только мы остановились возле нашего дома, но затем, когда я, открыв дверцу, собрался вылезти, Вулф сказал:
  — Не выходи. Тебе придётся съездить ещё кое-куда.
  — Вот как?
  — Да. Обратно на Данкен-стрит. Генерал Файф заметил, что обломки будут убраны сегодня же вечером. Они могут начать прямо сейчас, а мне нужен чемодан. Возьми его и привези сюда. Только чемодан. Его содержимое мне не требуется. В том виде, в каком он пребывает. Не складывай его и ничего не трогай.
  Я повернулся, чтобы посмотреть на него. Он открыл дверцу и уже вылезал из автомобиля.
  — Вы имеете в виду чемодан Райдера? — спросил я.
  — Да. Это важно. И ещё важнее то, чтобы никто не заметил, когда ты его возьмёшь. Особенно лейтенант Лоусон, полковник Тинэм, генерал Файф и мисс Брюс. Впрочем, и все остальные.
  Я всегда стараюсь сдержаться, но на этот раз не сумел:
  — Как я могу незаметно вынести чемодан у них из-под носа? Может, вы удовольствуетесь луной? Буду рад доставить её вам. Вы понимаете…
  — Разумеется, понимаю. Это трудное задание. И сомневаюсь, что найдётся кто-нибудь другой в армии или вне её, кому я мог бы его поручить.
  Ему на самом деле был нужен этот чемодан, раз он старался меня уговорить.
  — Вздор! — сказал я, вылез из машины и направился к крыльцу.
  — Куда ты идёшь? — рассердился он.
  — Взять что-нибудь, куда можно будет положить останки этого чемодана, — бросил я на ходу. — Или вы полагаете, что мне следует повесить его себе на шею?
  Через три минуты я снова очутился на Данкен-стрит, только заднее сиденье было занято не Вулфом, а большим чемоданом, который я раздобыл в стенном шкафу в его комнате. У меня тоже был такой же, но я не собирался рисковать своей собственностью, как и военной карьерой. Жаль, что я мало изучал устав военного трибунала. Однако по пути на Данкен-стрит я об этом не думал. Я решал, как мне поступить. На часах было 18.30, и даже если бы мне удалось миновать караульною службу, я понятия не имел, кого могу там встретить в это время дня. В голове у меня вертелись три с половиной различных плана, но, подъехав к зданию, где располагалась разведка, я понял, что не сумею разрешить свои сомнения, пока не окажусь на месте происшествия и, весьма возможно, в стане врага.
  На десятом этаже я отсалютовал отдавшему мне честь капралу и, сделав вид, что несу в левой руке тяжёлый чемодан, поинтересовался, придав собственной физиономии выражение озабоченности, не видел ли он, как ушёл лейтенант Лоусон.
  — Да, сэр. Он отбыл минут двадцать назад.
  — Чёрт побери! А полковник Тинэм?
  — Нет, сэр. По-моему, он у себя в офисе.
  — Генерал Файф спускался сюда?
  — В течение последнего часа нет, сэр. Скорее всего, он наверху.
  Я быстро прошёл по коридору. Вроде никого. До двери в мой собственный кабинет я обычно делал двадцать шагов, но сейчас преодолел это расстояние в четырнадцать. У себя я передохнул и положил чемодан на стол. Мне стало казаться, что любые трудности преодолимы. Например, иду к бывшему кабинету полковника Райдера и говорю капралу, что Ниро Вулф послал меня кое-что рассмотреть поближе. Вхожу и разглядываю крышку стола Райдера с помощью небольшой лупы. Затем фыркаю от неудовольствия и велю капралу пойти и спросить у майора Гудмена, офис которого находится на одиннадцатом этаже, не одолжит ли он мне свою большую лупу. Капрал уходит, я хватаю останки чемодана, ныряю в коридор, потом в свой кабинет и прячу их в чемодан Вулфа. Рискую я всего лишь в течение пяти секунд, пока нахожусь в коридоре. Всё остальное сделать нетрудно. Я продумал эту ситуацию ещё раз, стараясь свести риск к минимуму, и пришёл к выводу, что так и следует поступить.
  Я достал из стола лупу, сунул её в карман, вышел в коридор и направился за угол — туда, где стоял охранник. Убедившись, что на часах стоит тот же самый капрал, а рядом никого нет, я сказал ему то, что собирался, беспрепятственно проник в полуразрушенный кабинет и принялся рассматривать с помощью лупы крышку стола. Но делал это без особого интереса, потому что, пока приближался к столу, убедился, что чемодана Райдера в кабинете нет.
  Глава 4
  Я продолжал делать вид, что рассматриваю крышку стола, приговаривая про себя: «Чёрт, чёрт, поиграл и отдай! Чёрт, чёрт, поиграл и отдай!» Поскольку ничего более полезного мне в эту минуту в голову не приходило, я решился как следует обыскать комнату. Насколько я мог понять, всё в ней было как прежде, исчез только чемодан.
  Я направился к капралу.
  — Кто-нибудь заходил сюда после того, как ушли полковник Тинэм и мы с Вулфом?
  — Нет, сэр. А, да! Полковник Тинэм вскоре вернулся. И с ним был генерал Файф.
  — Вот как? — осторожно удивился я. — Значит, они забрали этот стул?
  — Стул?
  — Да, один из тех, который Вулф велел мне как следует осмотреть… А его вроде нет… Пойду взгляну ещё раз.
  — Никто не выносил отсюда стула, сэр. Не может этого быть.
  — Вы уверены? Ни генерал Файф, ни полковник Тинэм?
  — Уверен, сэр. Никто.
  — Будь я Ниро Вулфом, которым, к сожалению, не являюсь, я бы посоветовал вам не утверждать того, чего вы можете не знать. Вы заявляете, что никто из кабинета ничего не выносил. Но я заметил, что вы стоите лицом к коридору и спиной к кабинету. В окнах нет стёкол. Откуда вам знать? Сюда вполне мог проникнуть диверсант из парашютно-десантных войск и забрать то, что ему нужно.
  С полсекунды он выглядел крайне удивлённым, но в следующие полсекунды я прочёл в его глазах то, что он мог бы мне сказать, не будь я майором, а он всего лишь капралом.
  — Да, сэр, — произнёс он.
  — Ладно, — снисходительно отозвался я. — Может, я ошибся в счете. Недоглядел. После шести я часто ошибаюсь.
  Я прошёл по коридору в собственный кабинет, уселся на стол и принялся рассуждать логически. Капрал, если только он не был слепым и не врал, явно говорил правду. Производимыми в уме математическими расчётами у нас занимался Ниро Вулф, я же был способен только на сложение и вычитание. Поэтому, придвинув к себе телефон, я позвонил капитану Фостеру, который сидел в кадрах, и попросил у него домашний адрес сержанта Дороти Брюс.
  Он отнёсся к моей просьбе несколько легкомысленно, но я подчеркнул, что действую официально, и сразу получил ответ. Я опасался, что она живёт в Бронксе или Бруклине, ибо в намерении поехать к ней я исходил не из фактов или догадки, а только из логики, и сразу почувствовал облегчение, когда Фостер сказал, что она живёт на Западной Одиннадцатой улице — как раз по дороге домой. Взяв чемодан Вулфа, который оказался ненужным, я спустился на лифте, сел в машину и поехал в северном направлении.
  Дом, в котором обитала сержант Дороти, был единственным современным строением среди старинных особняков. Оставив чемодан в машине, я вошёл, по-военному прошагал мимо швейцара, свернул наугад налево, увидел лифт и коротко сказал лифтёрше: «Брюс». По-видимому, я производил впечатление человека, которому не задают вопросов. Она вошла вслед за мною в лифт, подняла меня на седьмой этаж, распахнула дверь и пропела: «Семьсот три». Я отыскал квартиру, которая оказалась второй справа, и нажал кнопку звонка. Не сразу, но дверь отворилась, правда, всего лишь на несколько дюймов. Тем не менее я успел сунуть в щель ногу.
  — О! — удивилась она, я бы сказал, не очень приветливо. — Майор Гудвин?
  — Он самый, — бодро подтвердил я. — У вас хорошая память на лица. Меня опять беспокоит глаз.
  — Очень жаль, сэр, — любезно отозвалась она, не двигаясь с места. — Как я уже вам сказала, боюсь, ничем не могу помочь.
  — Конечно, при таком освещении ничем. Какая уютная у вас квартирка! Это ваши собственные вещи или вы сняли её меблированной? Некоторые, должно быть, ваши. Они так на вас похожи.
  — Спасибо, сэр. Это просто прикосновения женской руки.
  — Да. Никогда не видел более привлекательной двери. Сержант Брюс, я пришёл поговорить с вами. Пойдем на компромисс. Вы откроете дверь, а я открою, зачем явился.
  Она издала смешок, но дверь распахнула, сказав: «Входите, майор», и снова заперла её у меня за спиной. Прихожая была размером c чемодан. Взмахом руки Дороти пригласила меня в комнату, которая вовсе не была похожа на неё, равно как и на кого-нибудь другого. С ежемесячной оплатой, или по более дешёвой цене, если платите за несколько месяцев вперёд. Два окна. Кушетка и три стула. Дверь в крохотную кухню и дверь в спальню. Всё это я рассмотрел с первого взгляда.
  Когда повернулся к ней, она улыбалась. Улыбка у неё была очень женственной, и в любое другое время я мог бы счесть эту улыбку хорошим знаком, но что-то всё же стояло между нами, если я правильно сообразил.
  — Помните ту коробку, — дружелюбно обратился я к ней, — в которую вы складывали в приёмной свои вещи? Мне нужна точно такая же. Если вы уже её разобрали, я был бы рад купить её у вас.
  Она была умной. Очень умной. Улыбка исчезла, губы чуть раздвинулись, глаза расширились — именно такой должна была быть реакция в ответ на мою глупость.
  — Я могу продать вам другую по оптовой цене, — снова улыбнулась она, овладев собой.
  — Вы допустили ошибку, — покачал я головой, — забыв добавить слово «сэр». Нет, дело не в том. Я не успокоюсь, пока не увижу ту самую коробку. Либо вы сами вынесете её мне, либо я обыщу квартиру. Пожалуйста, избавьте себя, и меня кстати, от обыска.
  — Это официальный приказ, сэр? Вы пришли сюда в качестве старшего по званию или… обычного человека?
  — В любом качестве, которое вам больше по душе. Думайте, как хотите, но мне нужна та коробка.
  Она направилась в спальню. Для этого ей пришлось обойти меня, что она и сделала. Когда она исчезла в спальне, я решил, что она вполне способна улететь, как ведьма на метле, а потому на цыпочках подкрался к двери в спальню, чтобы не упускать её из виду. Но она либо услышала мои шаги, либо была подозрительной по натуре, потому что обернулась и увидела меня. Она вернулась и взялась за ручку двери, явно намереваясь её захлопнуть перед моим носом.
  — Подождите вон там, — суровым тоном приказала она мне. — Я принесу коробку.
  Мне её слова не пришлись по душе, не говоря уж о том, что меня заставили ждать. Она наверняка направлялась к стенному шкафу в дальнем конце спальни. Я обогнал её, обошёл кровать, приблизился к шкафу и открыл его. Признаюсь, я был крайне удивлён и даже отступил на пару шагов, когда навстречу мне из шкафа шагнул лейтенант Кеннет Лоусон. Он вышел и встал напротив, даже не поприветствовав меня.
  — Вот оно, оказывается, как! — изумился я, употребив одно из выражений, любимых Ниро Вулфом, и был крайне раздражён, когда поймал себя на этом, потому что, когда я гляжу в зеркало, я предпочитаю видеть там самого себя, а не Вулфа.
  Лоусон, как я уже упомянул, был рослым, сильным и красивым мужчиной. Ситуация была довольно сложной, поскольку мне ни в коем случае не хотелось присоединиться к Кроссу и Райдеру, пребывающим на том свете, однако я всё же нырнул в настежь распахнутый шкаф. Поиски не заняли много времени. Картонка, обвязанная верёвкой, стояла прямо передо мной. Я вытащил её, сорвал верёвку, раскрыл коробку и сразу увидел обгоревшие куски свиной кожи. Как в бейсболе: удар, пробежка и очередное очко.
  Я закрыл картонку и снова обвязал её верёвкой. Помимо многих фактов, мне неизвестных в ту минуту, я понятия не имел, оказался ли Лоусон в шкафу из чисто личных соображений или участвовал в краже останков чемодана, поэтому положение складывалось крайне щекотливое во многих отношениях.
  — Я слышал, — ничуть не проявляя волнения, сказал Лоусон, — как Брюс спросила у вас, майор, явились ли вы сюда с официальным визитом. Ответ на этот вопрос мог бы прояснить некоторые детали.
  Он одержал победу. Ведь Вулф велел мне разыскать чемодан так, чтобы об этом не стало известно Файфу, а я был в подчинении у генерала. Я совершил очередную глупость. Доложит ли Лоусон об этом Файфу? Был ли Лоусон убийцей или мошенником либо и тем и другим сразу? Были ли Лоусон и сержант Брюс… Какой смысл имело стоять там и задавать себе вопросы, на которые у меня не было ответа, в то время как они не сводили с меня глаз?
  — Дамы и господа, — заговорил я, — насколько вам известно, мне было поручено помогать Ниро Вулфу в заданиях, которые он выполняет для армии. Сейчас я обязан доложить ему о встрече с вами и принести эту коробку. По рангу вы ниже меня — разница между мной и генералом Эйзенхауэром состоит только в том, что он здесь отсутствует, — но не будем забывать, что мы в то же время простые смертные. Если, когда я буду уходить, вы попытаетесь мне помешать или даже нанести удар стулом, я не обращусь к начальству. Я просто постараюсь расправиться с вами самостоятельно.
  Лоусон приподнял уголок губ.
  — Я вовсе не собирался этого делать, — холодно отозвался он, — но теперь не уверен, как поступлю.
  — Решай, брат, — сказал я и повернулся к сержанту Брюс. — Итак, я предлагаю, не приказываю, а предлагаю, чтобы вы считали мой приход дружеским визитом. Не хотите ли сопровождать коробку и меня в дом Вулфа? Я оставил машину у вашего подъезда. Поездка может пойти вам на пользу.
  Брось она взгляд на Лоусона, это разрешило бы по крайней мере часть моих сомнений, но она лишь, вскинув голову, посмотрела на меня.
  — По-моему, — заявила она, — мне следует предупредить вас, что вам, майор, вероятно, придётся пожалеть о своём поступке.
  — Я уже жалею. Мне это всё вовсе не по душе. Вы едете со мной?
  — Обязательно, — отозвалась она. — Коробка и её содержимое принадлежат мне. — Она подошла к Лоусону и положила руку ему на плечо, — Кен, милый, ни о чём не беспокойся. Боюсь только… Не знаю, сколько времени на это потребуется. Я позвоню тебе позже. А ты, пожалуйста, позвони моей сестре в Вашингтон, причём немедленно.
  — Я мог бы, — прорычал он, — выжать его и повесить сушиться, как половую тряпку!
  — Не сомневаюсь. — Она похлопала его по плечу. — Веди себя достойно. Есть несколько способов… вылечить простуду. Позвонишь мне, Кен?
  — Конечно.
  — Удостоверься, когда уйдёшь, запер ли ты дверь. Пошли, майор.
  Лоусон и глазом не моргнул, когда я прошествовал мимо него с коробкой в руке, приготовив другую руку на тот случай, если он всё-таки решит продемонстрировать свои силу и отвагу. Но либо сержант Брюс была главной и он действовал по её указке, либо он спешил остаться в одиночестве и поразмышлять. Я, как джентльмен, пропустил её вперед. Она прошла в прихожую, остановившись только для того, чтобы снять с вешалки свою пилотку. С таким видом, будто сопровождающий её мужчина доставляет ей истинное удовольствие, выполняя мелкие поручения, она позволила мне закрыть за нами дверь и вызвать лифт.
  На улице я поставил коробку на заднее сиденье, сержанта посадил рядом с собой, обошёл машину, сел за руль, и мы тронулись в путь. Мы оба молчали. По-видимому, нам не о чем было говорить. Но когда я остановился перед светофором на Двадцать третьей улице, она вдруг сказала:
  — Можете сделать мне небольшое одолжение?
  — Вряд ли. А что нужно? Позвонить вашей сестре в Вашингтон?
  Она не то фыркнула, не то булькнула. Три часа назад её смешок мне очень понравился бы.
  — Нет, — ответила она, — не столь сложное. Просто остановиться на минуту там, где можно. Я хочу кое-что у вас спросить.
  Загорелся зелёный свет, и мы тронулись. В следующем квартале я увидел свободное место у тротуара, подъехал к нему, остановился и выключил мотор.
  — О'кей. Спрашивайте, что хотите.
  — Надеюсь, ваш глаз вас не беспокоит?
  Она говорила таким тоном, каким сержант не обращается к майору. Исчезли понятие о рангах и субординационные барьеры. И в то же время я осознал, что она вовсе не собирается совратить меня прямо здесь, на Шестой авеню, запруженной машинами, но намекает на то, что мы способны на естественное и здравое взаимопонимание.
  — Нет, не беспокоит, — ответил я. — Это всё?
  — К сожалению, нет. — Она повернулась ко мне лицом, я тоже повернулся к ней. — Хорошо, если бы наши отношения свелись только к обмену легкомысленными фразами. Не сочтите за банальность моё признание в том, что я наслышана о вашем уме, хотя и себя считаю неглупой. Будь я дурой, я могла бы попытаться вскружить вам голову прямо здесь, по дороге к Ниро Вулфу, но я достаточно хорошо соображаю, что с вами этот номер не пройдёт.
  — Хотя вы неплохо умеете управлять своими губами и глазами, — усмехнулся я. — Особенно голосом. Чем вы и воспользовались, попросив меня остановиться.
  Она кивнула.
  — Скажите, Ниро Вулфу важна эта коробка, чтобы посмотреть, не захватила ли я чего-либо, мне не принадлежащего?
  — Нет. — Я не мог понять, к чему она клонит. — Это его вовсе не интересует. Ему нужен чемодан полковника Райдера. По-видимому, и вам тоже. Придётся тянуть жребий, кому чемодан достанется. Всё?
  — О, господи! — нахмурилась она. — В каком же трудном положении мы оказались! Но ему неизвестно, что вы везёте чемодан… что вы его нашли.
  — Конечно, известно.
  — Нет, не известно. У вас не было возможности сообщить ему об этом.
  — Но он знает, что раз послал меня, то чемодан уже в пути или скоро прибудет.
  — А вы никогда не промахиваетесь, не так ли? — Она покачала головой. Её тон свидетельствовал о том, что по выполнении задания она не возражала бы немного развлечься. — Нет, он не может быть уверен. Откуда ему знать, взяла ли я чемодан домой или куда-то перепрятала? Как мне и следовало поступить, видя, что вы крутитесь рядом. — Она положила руку мне на плечо, вроде бы машинально, словно там ей место и было. И дружески мне улыбнулась. — Думаю, вы бы удивились, если бы я предложила вам десять тысяч долларов за эту коробку… И её содержимое… С условием, что вы про неё забудете. Идёт?
  — Я был бы ошеломлён, — заморгал я.
  — Но вскорости пришли бы в себя. Что вы на это скажете?
  — Чёрт возьми! — Я погладил её по руке, которая так и лежала у меня на плече, — Это зависит от того, насколько серьёзно ваше предложение. Если это всего лишь светская болтовня, то я придумал бы, как с вами поторговаться, включил бы зажигание и тронулся бы с места. Если же вы не шутите, мне придётся как следует подумать…
  — Разумеется, при мне нет такой пачки денег, — улыбнулась она.
  — Конечно, нет. А потому забудем об этом.
  Я взялся за ключ, но её рука легла на мою.
  — Подождите. Уж очень вы импульсивны. Я всерьёз предлагаю вам деньги. Десять тысяч.
  — Наличными?
  — Да.
  — Когда и где?
  — Думаю, — не сразу ответила она, — я сумею их получить через двадцать четыре часа. Может, и раньше. Завтра днём.
  — А что делать с коробкой?
  — Отвезём её в банк, который открыт круглосуточно. И оставим там при условии, что получать придём вдвоём. Давайте пожмём друг другу руки в знак доверия.
  Я любовался ею, что явно звучало и в моём голосе:
  — Не вас ли я видел однажды, ходящей по высоко натянутой проволоке? Может, это была ваша сестра? Вы очень похожи. Неужто вы и впрямь решили, что я клюну на вашу приманку? Такое бывает, но крайне редко. Ниро Вулф об этом тотчас бы узнал — от него ничего не утаишь — и обязательно сообщил моей бедной старенькой мамочке. Если бы не мама, я бы ни за что не устоял перед вашим предложением. Я давным-давно пообещал ей, что продам себя ни в коем случае не меньше чем за миллион. Наша ферма заложена ровно за миллион.
  Я включил зажигание и, отъехав от тротуара, влился в поток машин. Она не предприняла новой попытки поймать меня на крючок, а если и хотела сделать попытку, то я об этом ничего не знаю. Что её так напугало? — старался догадаться я и наконец решил, что чемодан. Вулф сказал, что это очень важно, а красивое невинное создание только что предложило за чемодан десять тысяч долларов, в то время как красная цена ему была двадцать центов. Меня, конечно, раздражала разница в девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов и восемьдесят центов, а если я раздражен, то имею привычку ехать с большей скоростью, нежели обычно, потому через минуту мы очутились у дома Вулфа на Тридцать пятой улице.
  До ужина оставалось полчаса, а потому я рассчитывал застать Вулфа в кухне, где он наблюдал за экспериментами Фрица, но он оказался у себя в офисе — целиком погруженным в карту России, где шли бои. Когда мы появились, он даже не посмотрел на нас.
  — Вот, значит, где работает Ниро Вулф, — сказала мисс Брюс и оглядела кожаные кресла, большой глобус, полки с книгами, старомодный тяжеленный диван и вазочку с орхидеей в цвету. Я снял верёвку с картонной коробки, открыл её, осторожно, но уверенно вытащил останки чемодана и положил их на кресло, потому что на столе была разложена карта. В коробке имелись и другие предметы, среди них какие-то бумаги, но я отнёс коробку к стене, не дотрагиваясь до них.
  — А, значит, ты его разыскал, — констатировал Вулф, наконец-то оторвавшись от карты. — Отлично. Но, похоже, кое-кто при этом присутствовал. Мисс Брюс приехала с тобой, чтобы помочь нести коробку?
  — Нет. Она приехала, потому что не могла перенести, что коробку у неё забирают. Я отравился за чемоданом на Данкен-стрит, но там его не нашёл. Капрал сказал, что из кабинета Райдера никто ничего не выносил. Значит, никто ничего не брал, но куски чемодана исчезли. Я сообразил, что в их исчезновении виновна сержант Брюс. Я видел в приёмной, как она складывала какие-то вещи, а поскольку чемодан был на полу в двух шагах от двери в приёмную и часовой стоял, повернувшись к ней спиной, то добраться до останков чемодана ей было легче, чем кому-либо другому. Узнав её адрес, я поехал к ней на квартиру — две комнаты, кухонька и ванная — и обнаружил там на полке стенного шкафа в спальне коробку. В шкафу оказался также лейтенант Лоусон. Живой и невредимый.
  — Чёрт бы его побрал! — Вулф откинулся на спинку кресла и полузакрыл глаза. — Присядьте, пожалуйста, мисс Брюс. Нет, вот сюда, если не возражаете.
  Красивое невинное создание уселось.
  Я продолжил:
  — Не знаю, пребывал ли там Лоусон в качестве ухажёра или просто помог донести коробку. В беседе мне не удалось это выяснить. Но сержант Брюс обратилась к нему со словами: «Кен, милый». Поэтому я оставил его там и привёз сержанта и коробку. По дороге сюда сержант предложила мне завтра днём заплатить десять тысяч долларов за коробку и её содержимое, о чём я постарался тут же забыть. Полагаю, что она заплатит и больше, если вы на неё надавите, но мне не хотелось торговаться в то время, как её рука лежала у меня на плече. Если вы с ней не договоритесь, я не дам и цента за ваши старания.
  — Предложение касалось коробки и её содержимого? Что там ещё внутри? — спросил Вулф.
  — Я не смотрел.
  — Посмотри.
  Я взял коробку, выудил оттуда бумаги и прочую дребедень, разложив их у себя на столе. Добыча оказалась невелика: теннисная ракетка, пустая дамская сумочка, пара чулок, листовка под названием «Сумеем ли мы разделаться с Германией?», баночка с кремом и прочий хлам. Среди бумаг тоже не оказалось ничего такого, от чего у меня участился бы пульс: экземпляр военного устава, четыре журнала и с десяток почтовых открыток. Я перелистал устав, и оттуда выпал сложенный вчетверо листок, который я подобрал и развернул. На нём было напечатано следующее:
  
  Озёрный остров Иннисфри
  Встану да и поеду в Иннисфри.
  Там хижину себе с плетнём сооружу погожим днём;
  Вскопаю грядки для фасоли и улей пчёлам подарю,
  Под их жужжанье буду жить без страха и без боли.
  
  — Наверное, это имеет какое-то значение, — сказал я Вулфу. — Где находится Иннисфри?
  — Что? — сердито покосился на меня Вулф.
  — Она сочиняет стихи. — Я положил листок ему на стол, а сам встал у него за спиной, чтобы читать дальше. — Она едет в Иннисфри, строит там хижину, разводит огород и пчёл. Может, дальше найдутся какие-нибудь сведения. — Я снова принялся за чтение: –
  
  Спокойно буду жить в плену у тишины,
  Рассветной тишины тумана и сумеречной —
                                     с пением сверчков.
  Там полуночные сверкают звезды,
  И полдень алый зной мне посылает без обмана,
  А ветер — шелест птичьих слов.
  Встану да и поеду в Иннисфри,
  Где днём и ночью омывает скалы чистейшая озёрная вода.
  Дорога тяжкая, и всё ж желанье не пропало.
  Душа сказала мне — оковы отвори.
  И серость мостовой озёрной гладью стала. 74
  
  — Она — немецкий агент влияния, — провозгласил я. — Это пропаганда против войны. Призыв к миру. И вы заметили…
  — Пф! — перебил меня Вулф. — Эти стихи были написаны пятьдесят лет назад Йетсом. — Он ткнул пальцем в кучу ерунды на моём столе. — Ничего существенного нет?
  Но я заметил нечто такое, на что он, по-видимому, не обратил внимания.
  — Тем не менее, — возразил я, — это мне кое о чём напоминает. — Повернувшись спиной к сержанту Брюс, чтобы ей не было видно, я вынул из кармана обрывок бумаги, найденный мною среди мусора в кабинете Райдера и оказавшийся анонимным письмом, которое получил Шетук, развернул его и положил на стол перед Вулфом. — Это уж никак не было написано Йетсом — по крайней мере, я так думаю. — И указал на сходство деталей на обоих листках: буква «с» была чуть ниже остальных, «э» наклонилась чуть вправо и кое-что ещё. — Разумеется, это можно считать всего лишь интересным совпадением, но не обратить внимания нельзя.
  — Да, это заслуживает интереса, — неохотно согласился Вулф. Ему не понравилось, что я заметил это первым. Он достал из ящика лупу и принялся поочередно разглядывать оба текста.
  Пожав плечами, я уселся за собственный стол. Если он считает, что Брюс слишком глупа, чтобы понять значение сходства обоих листков… Но через минуту я понял, что он делает это намеренно. Он отложил лупу и одобрительно кивнул мне.
  — Молодец, Арчи. Несомненно, это напечатано на одной и той же машинке.
  — Премного вам обязан. — Я понял намёк и приступил ко второму раунду: — Если у вас есть намерение заняться поисками, то лучше всего начать с портативного «Ундервуда», которую я видел у неё в квартире.
  — Превосходная идея, — кивнул он. — Чем и объясняется та немалая сумма, которую она тебе предложила. Что же её интересует больше: чемодан или листок со стихами?
  — Или ни то ни другое? — подала голос сержант Брюс.
  Мы оба посмотрели на неё. Она ничуть не выглядела взволнованной. Наоборот, даже слегка довольной.
  — Ни то, ни другое? — переспросил Вулф.
  — Ни то, ни другое, — подтвердила она. — Прежде всего меня интересовали вы. Предложение, сделанное майору Гудвину, было всего лишь небольшим экспериментом, проверкой его лояльности к вам. Он ради шутки назвал сумму в миллион, но вам хорошо известно, что миллион долларов составляет лишь малую толику денег, которые вложены или будут вложены в этот проект. И, разумеется, услуги, которые вы можете нам оказать, будут оплачены также частью общей суммы. А, возможно, и двумя частями.
  Глава 5
  Однажды вечером лет десять назад к нам в офис явился малый по фамилии Хэллоуэлл с закрывающейся на «молнию» парусиновой самкой, набитой ста пятьдесятью тысячами долларов в пятидесяти и стодолларовых купюрах, но то был пустяк по сравнению с нынешней суммой. А поскольку сделка происходила втайне, нам не грозил и подоходный налог. За миллион долларов можно купить четыре миллиона бутылок лучшего пива.
  Вулф, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла и пребывал в таком положении, втягивая и вытягивая губы трубочкой. Я с подчёркнутым равнодушием уставился на Брюс, размышляя над здравостью её суждения о том, что Вулф стоит в сто раз больше, чем я
  — Не думаю, — заявило это красивое невинное создание вполне уверенным тоном, — что вы будете тратить время на стереотипные действия. Догадка, высказанная майором Гудвином, оказалась верной: я перепечатала это стихотворение на своей портативной машинке, потому что оно мне понравилось. И полагаю… Не скажете ли мне, с чем вы его сравнивали?
  — С письмом, полученным мистером Шетуком, — не открывая глаз, пробурчал Вулф.
  — Да, — кивнула она — Оно было напечатано на той же машинке. И ещё больше тридцати таких же писем, адресованных людям, занимающим видные должности. Как вы уже, несомненно, заметили, дело это чрезвычайно запутанно. Оно разрастается вверх и вширь. В действительности оно не заслуживает вашего внимания, мистер Вулф, и растраты вашего таланта на такие мелочи, как письмо мистеру Шетуку и чемодан полковника Райдера. Мы уже давно ожидаем подходящей минуты, чтобы поговорить с вами, а сейчас вы вынудили нас пойти на это своими поисками чемодана. Мы сознаем, что договориться с вами довольно трудно. Необходимы обоюдные гарантии. Обязательства такого рода исключают пересмотр решения с обеих сторон. Мы готовы к обсуждению, когда вам будет угодно.
  Глаза Вулфа превратились в щёлочки.
  — Мне нравится, что вы назвали чемодан мелочью, мисс Брюс. Но если это всего лишь ваш каприз… Думаю, мне бесполезно расспрашивать вас о нём или о письме.
  — Пустая трата времени, — отозвалась она.
  — Возможно, — не стал спорить он. — Но чемодан сейчас у меня, а вы признались, что именно он заставил вас раскрыть карты. Что же касается вашего намерения воспользоваться моими услугами, то здесь возникают почти непреодолимые трудности. К примеру, вы называете себя «мы», что мне не совсем понятно. Я мог бы обсудить этот вопрос только с вашими боссами, но каким образом они предстанут передо мной, рискуя тем, что, как только мне станет известно, кто они, я их предам?
  Она покачала головой, хмуро глядя на него.
  — Вы не понимаете, мистер Вулф. Боссы, как вы их величаете, совершенно не боятся оказаться преданными. Как я уже сказала, предложение поступит сверху. Но даже в этом случае мы обязаны действовать благоразумно, если не хотим…
  Её перебил телефонный звонок. Я снял трубку и получил извещение, что звонят из Вашингтона мистеру Ниро Вулфу. Я спросил, кто именно, и мне сказали, что с ним будет говорить генерал Карпентер. Я попросил не вешать трубки, написал у себя в блокноте: «ген. Карп.» и встал, чтобы показать написанное Вулфу.
  Взглянув, он повернул блокнот написанным вниз и учтиво обратился к мисс Брюс:
  — Мистер Гудвин проводит вас наверх и покажет вам наши орхидеи.
  — Если это лейтенант Лоусон… — начала она.
  — Пошли, — сказал ей я. — Возможно, вам удастся выпытать это у меня.
  В оранжерее стояла жара. Я сразу вспотел и раскраснелся от подъёма по лестнице. Появился Хорстман, и я объяснил, что показываю нашей гостье цветы. Я сказал ей, что в соседней комнате, где растения ещё в горшках, куда прохладней, но она ответила, что ей хочется посмотреть на орхидеи в цвету. Я предпочёл ломать язык и называть орхидеи по-латыни, нежели думать о том, чтобы свернуть ей шею. Правда, я не постеснялся заявить, что сам куда с большим бы удовольствием провёл бы время в той комнате, где прохладней, но не могу оставить её одну, потому что она украдёт несколько орхидей. Она бросила на меня понимающий взгляд и издала уже знакомый мне звук, похожий не то на смешок, не то на бульканье, как будто ей действительно понравилась моя острота.
  Мы были уже в третьем помещении, где прорастали семена, когда я услышал телефонный звонок и поспешил снять трубку.
  — Слушаю, — сказал я.
  — Вели мисс Брюс спуститься ко мне, — распорядился Вулф.
  — Вы хотите, чтобы я её привел?
  — Нет. Ты, как армейский офицер, дал клятву хранить военные тайны. Я человек штатский. А проблема может оказаться несколько деликатной. Лучше я поговорю с ней наедине.
  Значит, ему не хотелось, чтобы я о чём-то знал. Значит, мне не разрешалось входить в кабинет. Я передал Брюс приглашение Вулфа, проводил её до лестницы, и она спустилась к нему. Сам я направился к себе в комнату и, решив, что торговаться они не станут, разделся и влез под душ. Обычно в душе я люблю приводить в порядок свои мысли, но, поскольку в данном случае мне предстояло занять место на галёрке, я не стал ни о чём раздумывать, а просто полюбовался своей мускулатурой и шерстью на груди. Я уже шнуровал ботинки, когда позвонил Фриц с сообщением, что ужин готов.
  Спустившись вниз, я застал Вулфа в прихожей у двери в столовую. Он подождал, пока я подошёл, а затем мы вместе сели за стол.
  — Гостей не будет? — осведомился я. — А куда девался наш новоиспечённый босс?
  — Мисс Брюс ушла, — коротко ответил он.
  Вошёл Фриц с подносом, на котором стоял глиняный горшок. Когда он снял с него крышку, пошёл пар, и в комнате очень вкусно запахло. Вулф принюхался, откинулся на спинку стула и снова потянул носом.
  — Говяжий желудок по-креольски, — объявил он, — без солонины и свиных ножек. Интересно, понравится ли тебе. — Он сунул в горшок ложку.
  Мы начали ужин поздно, поэтому был уже десятый час, когда мы, покончив с кофе, вернулись в офис. Те вещи, что оставались разбросанными на моём столе, исчезли, вместе с ними исчезла и коробка. Не было и карты России. Чемодан по-прежнему лежал на стуле. Получив от Вулфа указание спрятать его куда-нибудь, я положил его в стенной шкаф, поскольку в сейф он не влезал. Вулф устроился в своём кресле, откинувшись на спинку и соединив пальцы рук. Книга «Тайный агент» Джона Роя Карлсона, которую он читал, лежала на его столе закрытой. Я уселся на своё обычное место
  — Не хотелось бы портить кому-либо удовольствие, — сказал я, — да ещё высказывать личное мнение, но не могу отделаться от мысли, что если Лоусон человек честный и доложит начальству, что я побывал у сержанта Брюс на квартире и забрал коробку, то неприятностей не оберёшься.
  — Ты застал его в стенном шкафу, — вздохнул Вулф.
  — Ну и что?
  — Вряд ли он совершит поступок, способный вовлечь мисс Брюс в беду.
  — Да? А что, если ему приказано следить и за ней? За Райдером, а то и за самим Файфом? А может, Тинэмом? Вам известно, как работает контрразведка. Кто бы за тобой ни стоял, всегда поглядывай назад.
  — Глупости, Арчи! — покачал головой Вулф. — Ты уже знаком с мисс Брюс. Лейтенант Лоусон водит её за нос? Чепуха!
  — По-моему, — продолжал возражать я, — она не могла не объяснить вам, какую роль во всём этом играет лейтенант Лоусон. Естественно, и вы не могли обойти вниманием тот факт, что Лоусон-старший занимает в армии одну из ключевых позиций.
  — Не приставай ко мне, Арчи, — снова вздохнув, нахмурился Вулф. — Я вынужден сидеть здесь и работать, чёрт бы побрал, а тебе отлично известно, что я не люблю работать после ужина! Ты армейский офицер, у тебя есть свои обязанности, и тебе совершенно незачем влезать в это дело. Допустим, полковника Райдера убили и я намерен разыскать убийцу. Видишь, в каком положении ты оказываешься? Что, если кто-нибудь из твоего начальства задаст тебе вопрос на эту тему? Или прикажет доложить о том, что происходит? Что же касается мисс Брюс, то я собираюсь прибегнуть к её помощи. Как, впрочем, и к помощи лейтенанта Лоусона. Да и к твоей тоже. А сейчас оставь меня в покое. Почитай книгу. Посмотри картинки. Сходи в кино.
  Слова Вулфа о том, что он собирается работать, означали, что он будет сидеть с закрытыми глазами и раза три в час издавать вздох, а если у него появятся какие-нибудь идеи, то он будет держать их при себе, поэтому я решил испариться. Всё равно следовало выйти и поставить машину в гараж. Я вышел, загнал машину и решил пройтись. При соблюдении светомаскировки, которую ввели в Нью-Йорке, поздний вечер был вовсе не таким, как прежде, но поскольку я не был настроен на поиск приключений, то это не имело значения. В районе Пятидесятых улиц я пришёл к выводу, что мне следует ещё раз попытаться отправиться в действующую армию. Здесь, в Америке, в форме майора я чувствовал себя вполне сносно, равно как и в штатском, когда работал на Ниро Вулфа, но попытка совместить эти две обязанности могла привести меня к потере права голосовать, а в этом случае я уже никогда не смогу баллотироваться в президенты.
  Когда в двенадцатом часу я вернулся домой на Тридцать пятую улицу, я не обратил внимания на такси, из которого кто-то вылезал, пока не заметил, что этот пассажир пересёк тротуар и поднялся на крыльцо, на которое должен был подняться и я. К тому времени, когда я его догнал, он уже нажал кнопку звонка. Он услышал мои шаги, обернулся, и я узнал в нём Джона Белла Шетука.
  — Позвольте мне, — сказал я, протискиваясь между ним и дверью. Я вставил ключ в замок и повернул его.
  — О! — удивился он, разглядывая меня в темноте. — Майор Гудвин! Я иду к мистеру Вулфу.
  — Он знает об этом?
  — Да. Я ему звонил.
  — Ладно. — Я впустил его и запер дверь. — Я скажу ему, что вы пришли.
  — Арчи, введи его! — раздался рёв Вулфа из офиса.
  — Идите на голос, — посоветовал я Шетуку, что он и сделал. Я вошёл вслед за ним и сел за свой стол.
  — Быстро вы доехали, сэр! — прогрохотал Вулф. — Присаживайтесь. Это кресло самое удобное.
  Шетук в смокинге, со сдвинутой чуть в сторону бабочкой и пятном кетчупа на рубашке выглядел немного рассерженным. Он открыл было рот, посмотрел на меня, закрыл рот, бросил взгляд на Вулфа и снова открыл рот.
  — Генерал Файф позвонил мне насчёт Райдера. Я был на ужине, где произносил речь. Как только я освободился, я позвонил вам. — Он снова посмотрел на меня. — Прошу извинить меня, майор Гудвин, но будет лучше…
  Когда я садился к себе за стол, я был готов к тому, что Вулф меня выгонит, и хотел высказаться по этому поводу, но Шетук меня опередил. Он не просто предложил мне выйти, но высказал это пожелание, не спросив разрешения Вулфа, что тот считал неприемлемым в принципе.
  — Майор Гудвин, — объяснил ему Вулф, — назначен сюда, чтобы помогать мне в решении конфиденциальных вопросов, связанных с армией. А что, вы собираетесь поведать мне нечто такое, о чём армия знать не должна?
  — Разумеется, нет, — ощетинился Шетук. — Мне неизвестно ничего такого, чего не знает армия.
  — Вот как? — поднял брови Вулф. — Господи боже, а у меня, например, имеются сотни мыслей, о которых не только армии, но и другим штатским знать совершенно необязательно! Не можете же вы быть чистым, как стёклышко, мистер Шетук. Вы хотели поведать мне что-то о полковнике Райдере?
  — Не поведать вам, а спросить у вас. Файф сказал мне, что вы занимаетесь расследованием этого дела и завтра ему доложите. Вам стало известно что-то конкретное?
  — Кое-какие факты представляются мне несомненными. Вы помните ту гранату, которую майор Гудвин утром передал полковнику Райдеру, а тот положил её к себе в стол? Она взорвалась и убила полковника Райдера. Должно быть, он вытащил её из ящика, потому что есть свидетельства того, что она в момент взрыва находилась на крышке стола. По всему кабинету разбросаны осколки от неё.
  Я передаю то, что сказал Вулф, ибо запомнил его слова. Ещё кое-что я увидел. Позади Вулфа и чуть справа от него — точнее, от меня, поскольку я сидел почти напротив, — на стене висела написанная маслом по стеклу картина, изображающая памятник Вашингтону. Картина эта служила маскировкой; позади неё в панели находился специально сделанный «глазок», сквозь который из алькова в прихожей можно было видеть практически всё, что происходило в офисе. По правде говоря, картина висела не на самой стене, а на одной из прибитых к стене полок, на которых стояли разные мелочи, в том числе сувениры, доставшиеся нам в расследовании некоторых дел.
  Внимание моё привлёк предмет на четвёртой полке сверху, которого раньше там не было и присутствие которого, мягко выражаясь, меня удивило, ибо это был сувенир того дела, которое расследовалось именно сейчас и оставалось ещё далёким от завершения. Там стояла та самая граната, которая взорвалась и убила Райдера, та самая, что раньше лежала у меня на комоде.
  Я, разумеется, не мог не удивиться, увидев её, но сразу сообразил, что это, наверное, другая граната, хотя и точно такая же, какую Вулф приказал мне убрать из дома. Я был уверен, что когда я уходил из дома два часа назад, никакой гранаты на полке не было.
  Я таращил на неё глаза секунды две, не больше, ибо знал, что таращить глаза на чужую собственность невежливо. По-видимому, ни Вулф, ни Шетук и не подозревали о моём удивлении, потому что продолжали разговаривать. Я прислушался.
  — Каким образом и почему она взорвалась? — интересовался депутат. — Вы пришли к какому-либо выводу?
  — Нет, — коротко ответил Вулф. — В прессе это будет названо несчастным случаем без всяких предположений о том, как это произошло. Генерал Файф утверждает, что запал сам собой не поднимается, но и знатоки, бывает, ошибаются. Конечно, если говорить о самоубийстве, то в таком случае какие-либо технические трудности отсутствуют. Райдер мог просто взять гранату в руку и вытащить запал. Но для этого необходимо намерение умереть. Было ли оно у него? Возможно, вам об этом известно. Вы были крёстным его сына. Вы обращались к нему по имени. Он хотел умереть?
  Лицо Шетука передёрнулось. Спустя секунду он сглотнул. Но речь у него осталась твёрдой и чёткой.
  — Если да, то мне об этом ничего не известно. Единственное, что могло его огорчить, — это гибель сына. Но крепкий мужчина со здоровой психикой способен преодолеть своё горе, а Хэролд Райдер, хотя я редко встречался с ним в последнее время, был здоров физически и умственно.
  — В таком случае остаётся единственная версия — его убили. Поскольку была задействована граната, значит, её вынули из ящика. Скорее всего, это сделал один из тех, кто видел, как утром полковник Райдер положил её туда. Нас было шестеро, что делает расследование весьма щекотливым.
  — Пожалуй, — мрачно подтвердил Шетук. — Именно по этой причине я и явился сюда. Итак гранату вынули из ящика, и что потом?
  — Не знаю. Здесь счёт идёт на минуты: вошёл и вышел. Человек открыл дверь, оттянул запал и швырнул гранату. — С секунду Вулф с любопытством всматривался в Шетука. — Насколько я понимаю, мистер Шетук, наша беседа останется между нами?
  — Конечно. Разве я не понимаю?
  — Тогда могу предположить, что была задействована и седьмая фигура. Мисс Брюс. Секретарь полковника Райдера.
  — Вы имеете в виду секретаршу, что сидит у него в приёмной?
  — Да. Я не готов изложить подробностей, но, похоже, полковник Райдер получил определённую информацию и написал или собирался написать рапорт, в результате чего её ждала бы катастрофа.
  — Мне это не по душе, — нахмурился Шетук.
  — В самом деле?
  — Я хочу сказать, что мне не… — Шетук замолчал. И стал ещё более мрачным. — Я имею в виду вот что, — заговорил он более решительным и суровым тоном. — Поскольку дело это, как я подозреваю, явно конфиденциального характера, подробности, касающиеся смерти капитана Кросса, намеренно скрываются, и настоящего расследования так и не было проведено. Поэтому мне очень понравилось, когда я узнал, что за дело взялись вы. Разумеется, вы можете спросить, почему мне не понравилось, когда вас привлекли и к расследованию гибели полковника Райдера? Наоборот, я очень этим доволен. Но вы можете быть введены в заблуждение. При всём вашем таланте вас могут повести по ложному следу. Вот почему мне не по душе участие в деле этой девицы. Я её не знаю, ничего о ней не слышал, но чувствую, что здесь что-то не так.
  — Не исключено, — согласился Вулф. — Располагаете ли вы какими-либо свидетельствами в этом отношении?
  — Нет.
  — А что насчёт нас шестерых? Исключим здесь присутствующих. Остаётся трое. Можете ли вы сказать мне что-либо о них?
  — Нет.
  — В таком случае боюсь, что сегодня мы никуда не продвинемся. — Вулф взглянул на часы, положил руки на край стола, отодвинулся вместе с креслом и встал. — Уже полночь. Могу заверить вас, сэр, что со мной шутки плохи. Я вполне в состоянии их различить и ответить адекватно. — Он встал. — К завтрашнему утру я, вероятно, буду располагать более конкретными сведениями. Скажем, к двенадцати дня. Сможете ли вы быть здесь в двенадцать? Если я приду к какому-либо выводу, мне не хотелось бы обсуждать это по телефону.
  — Думаю, сумею, — ответил, тоже встав, Шетук. — Приду обязательно. У меня заказан билет на самолёт в Вашингтон на три часа.
  — Хорошо. Значит, до завтра.
  Я проводил нашего гостя до двери, запер её, задвинув и щеколду, и вернулся в офис. Я думал, что Вулф уже отправился к себе в спальню. Оказалось, ничего подобного. Он опять сидел в своём кресле и, судя по выражению лица, о чём-то напряжённо думал.
  — Значит, решили использовать и Шетука? — раздражённо спросил я. — Он главное действующее лицо?
  — Помолчи, Арчи.
  — Слушаюсь, сэр. Или он начальник мисс Брюс, и вы решили прекратить расследование?
  Ответа не последовало.
  Я подошёл к полке, взял гранату, подбросил её в воздух и поймал. Он вздрогнул.
  — Эта штука, — сказал я, — принадлежит армии. Как, впрочем, и я, о чём вы мне постоянно напоминаете. Я не спрашиваю, откуда она взялась, раз вы требуете, чтобы я молчал. Но я отнесу её к себе в комнату и утром верну на Данкен-стрит.
  — Чёрт бы тебя побрал! Дай её мне.
  — Нет, сэр. Я вам уже сказал. Если я дал клятву верности отечеству, как вы выражаетесь, утром первым делом отнесу гранату генералу Файфу и скажу ему…
  — Заткнись!
  Я стоял, со злостью глядя на него. Он с такой же злостью смотрел на меня, будто я совершил нечто такое, чего он был не в силах вынести, но ничего не стал объяснять.
  — Арчи, — наконец начал он, — я подчиняюсь обстоятельствам. Что обязан делать и ты. Но кое-что я тебе скажу. Например, насчёт чемодана. Его металлическая рама оказалась выгнутой по всему периметру. Как может взрыв снаружи, на каком бы расстоянии он ни произошел, выгнуть раму? Значит, граната в момент взрыва была в чемодане. Многочисленные дыры и разрывы, причинённые осколками, это подтверждают. Они не вогнуты, а выгнуты.
  Я положил гранату ему на стол.
  — Следовательно, — продолжал он, — полковник Райдер был убит. Граната, лёжа в чемодане, сама по себе взорваться не могла. Исключается и самоубийство. Райдер не был идиотом. Чтобы убить себя, он не стал бы вытаскивать гранату из ящика и класть её в чемодан, чтобы, когда ему заблагорассудится, сунуть руку в чемодан через закрытую крышку и дёрнуть за запал. Только так он должен был поступить, потому что рама крышки тоже выгнута. Нет, это не самоубийство. Это ловушка. — Он взял гранату со стола и показал на толстый конец запала. — Видишь эту выемку? Я кладу гранату в чемодан, привязываю к одному концу запала верёвку — сойдёт даже узкая ленточка, оторванная от носового платка, — почти закрываю крышку, оставив себе достаточно места для завершения работы, присоединяю другой конец верёвки к подкладке крышки, скорее всего канцелярской скрепкой, взятой со стола, и закрываю крышку. На всё это требуется две, от силы три минуты. Когда бы и где бы полковник Райдер ни открыл чемодан, его ждала смерть. Поскольку крышка была закрыта, когда взорвалась граната, значит, он, не заметив верёвки, сделал попытку небрежно открыть чемодан, чтобы что-то туда бросить и тотчас захлопнуть. Разумеется, даже если бы он и заметил, ничего бы не изменилось.
  Я внимательно его слушал. Когда он умолк, я кивнул.
  — Ясно, — согласился я. — Но вот чего я не понимаю: сержант Брюс взяла остатки чемодана, чтобы…
  — Нет, — коротко ответил он и убрал гранату в ящик своего стола. — Вот и всё.
  — Вы так и не объяснили мне… — фыркнул я.
  — На сегодня хватит. — Он встал. — Приходи ко мне в комнату в восемь утра, когда Фриц принесёт завтрак. Захвати свой блокнот. У меня будут для тебя кое-какие поручения. Завтра нам предстоит трудный день. Мы поставим ловушку, несколько более изобретательную, нежели та, что была поставлена на Райдера.
  Глава 6
  В 10.55 на следующее утро я сидел на краю своего стола в нашем офисе, разглядывая сцену и реквизит. Всё это, следуя указаниям Вулфа, приготовил я сам, но зачем и для чего, понятия не имел.
  Вулф оказался прав в одном отношении. Для меня, во всяком случае, день этот был насыщен работой. После раннего завтрака я зашёл к нему в комнату, где мне было сказано, что я должен делать. Не зачем и для чего, а просто что. Затем я отправился на Данкен-стрит, где мне пришлось спешить, потому что генерал Файф появился у себя в офисе почти в десять. Переговорив с ним, я вернулся домой и приготовил весь реквизит, что вовсе не требовало тщательной и длительной подготовки, ибо состоял тот из трёх вещей: одна — на моём столе и две — на столе у Вулфа, в том числе большой конверт, который прибыл с утренней почтой. На нём был напечатан на машинке адрес Ниро Вулфа и ещё одна строка внизу: «Вскрыть в шесть вечера во вторник 10 августа, если от меня не поступит дальнейших указаний».
  В левом верхнем углу был адрес отправителя:
  Полковник Хэролд Райдер,
  633 Кэнделвуд-стрит,
  Нью-Йорк.
  Взяв конверт в руки, я определил, что в нём находится несколько страниц и что его ещё не вскрывали. Лежал он на столе у Вулфа чуть правее середины, под пресс-папье, а роль пресс-папье выполняла граната, точно такая же, какой был убит Райдер.
  В адресе, напечатанном на машинке, буква «э» была чуть ниже строки, а «с» немного правее, чем следовало. Значит, печатали на той же самой машинке, на которой были напечатаны любимое стихотворение сержанта Брюс и анонимное письмо, полученное Шетуком.
  На моём столе лежал мой собственный рыжей кожи чемодан, которым я пользовался для краткосрочных отъездов из Нью-Йорка. Мне было велено положить в него что-нибудь — рубашки, несколько книг, что угодно, лишь бы он лежал на столе.
  По всей вероятности, это и была ловушка: конверт, граната и чемодан. Я не имел ни малейшего представления, кто должен был в неё попасть, каким образом, когда и почему. Если исходить из дальнейших указаний, которые я получил, это была весьма беспомощная попытка кого-либо заарканить. Я немного разрядился, произнеся вслух несколько слов, которых мог бы набраться в солдатских бараках, доведись мне там жить, оставил место действия и, поднявшись на три пролёта лестницы, встретил Вулфа в оранжерее, где он приводил в порядок торфяной мох.
  — Полный порядок, — доложил я.
  — Все предметы в офисе? — поинтересовался он, не отрываясь от своего занятия.
  — Да.
  — Ты попросил их прийти вовремя?
  — Да. Лоусона в четверть двенадцатого, Тинэма в половине двенадцатого, Файфа без пятнадцати двенадцать. Брюс и Шетука вы пригласили сами.
  — Фриц? Панель?
  — Я уже сказал, что всё в полном порядке, — ледяным тоном отозвался я. — Но вот для чего это, одному богу известно.
  — Успокойся, Арчи, — пробормотал Вулф, раздвигая мох, — я сам нервничаю. Дело это щекотливое. Если все пойдёт не так, как я полагаю, боюсь, убийцу мы так и не поймаем. Кстати, соедини меня с Кремером.
  Когда я выполнил это распоряжение, воспользовавшись телефоном в оранжерее, Вулф устроил целое представление:
  — Доброе утро, сэр. Насчёт того, что случилось на Данкен-стрит. Я обещал вам сообщить своё мнение утром. Это было преднамеренное убийство. Пока я не в силах ничего добавить, но события могут иметь продолжение в самое ближайшее время. Нет, сэр, таким образом вы не поступите. Это глупо. Каким образом, разве я вам ничего не объяснил? Если вы явитесь сюда без моего разрешения, вас просто не впустят. Надеюсь, что сумею позвонить вам во второй половине дня и сообщить, кто убийца и откуда его забрать. Конечно, нет! Нет, сэр!
  Он положил трубку и, издав своё вечное «пф!», снова занялся мхом.
  — Ух как Кремер разозлится, если ваша ловушка не сработает, — заметил я.
  Он пожал плечами.
  — А теперь пора браться за дело. Сколько сейчас времени?
  — Восемь минут двенадцатого.
  — Отправляйся в альков. Лейтенант Лоусон может явиться раньше назначенного.
  Я вышел из оранжереи.
  Не могу припомнить, когда я в последний раз чувствовал себя таким дураком. Никаких сложностей. Мне предстояло стоять в алькове у той панели, на которой был «глазок», позволяющий видеть весь офис. По прибытии очередного посетителя Фриц должен был сказать, что Вулф спустится через десять минут, проводить визитёра в офис и выйти, плотно прикрыв за собой дверь. Я же обязан был следить за действиями посетителя, пока он будет пребывать в одиночестве. Если он будет сидеть, не двигаясь с места, всё в порядке. Ему не возбраняется даже прикоснуться к чему-нибудь, рассмотреть и снова положить. Но если он предпримет нечто более радикальное, я обязан позвонить Вулфу из кухни и доложить о происшедшем. А пока мне следовало наблюдать и молчать.
  За пять минут до прихода очередного посетителя Фрицу предписывалось войти в офис, сказать тому, кто там находится, что Вулф ждёт его в оранжерее, и проводить его туда, освободив место для следующего визитёра. Если кто-нибудь придёт раньше назначенного времени, Фрицу следовало отвести его в гостиную, пока не освободится офис.
  Схема Вулфа сработала без сучка без задоринки. Лоусон пришёл в 11.13. Тинэм явился в 11.32. Файф — в 11.50. Шетук — в 12.08. Сержант Брюс — в 12.23. Фриц действовал безукоризненно вплоть до того момента, о котором я сейчас собираюсь поведать.
  Как я уже сказал, я никогда не чувствовал себя глупее, нежели в течение того часа, когда мне предстояло стоять у стены и, не отрываясь, следить за посетителями. Если принять, что один из них убийца, как, чёрт побери, по мнению Вулфа, этот человек будет действовать? Схватит конверт и постарается убежать? Взорвёт себя с помощью гранаты? Снова положит гранату в чемодан? Что касается меня, то я был уверен, что убийца не совершит ничего подобного, будь у него даже куриные мозги.
  Если убийца и был среди тех, кто к нам явился, то ничего из перечисленного мною он не сделал.
  Когда Лоусон, прибывший первым, остался в кабинете один, он постоял, огляделся, подошёл к письменному столу, склонив голову набок, посмотрел на конверт и гранату, сел и не двигался с места, пока за ним не явился Фриц.
  Тинэм оказался более любопытным. Он моментально отреагировал на то, что лежало на столе. Когда Фриц вышел, затворив за собой дверь, Тинэм, обернувшись, посмотрел на дверь, двинулся было к ней, но передумал, подошёл к столу, взял в руки сначала гранату, затем конверт и внимательно их рассмотрел, то и дело поглядывая на дверь. Если он и размышлял, как ему поступить, то решения явно не последовало, потому что, когда он в третий раз разглядывал конверт, дверь открылась и вошёл Фриц. Тинэм в ту же секунду бросил конверт на стол. Как только Фриц его увёл, я зашёл в офис, разложил вещи на столе так, как они лежали прежде, и вернулся на свой пост.
  С Файфом у меня приключилась полная неудача. Он совершенно не обратил внимания на то, что лежало на столе.
  Шетук был единственным, кто, как мне показалось, углядел всё, в том числе и чемодан. Он ничего не трогал, просто рассматривал. Он подошёл к столу Вулфа и уставился на конверт и гранату. Затем приблизился к моему столу и начал созерцать то, что лежало на нём. Внимательно осмотревшись, он снова окинул взглядом оба стола, но ничего не тронул.
  Я с нетерпением ждал последнего гостя, хотя он мне ничуть не нравился, а именно сержанта Брюс. От неё можно было ожидать всего, начиная с того, что она вытянет запал гранаты и метнёт её в окно, и заканчивая тем, что она откроет чемодан и вытащит одну из моих рубашек. Признаю, её поведение оказалось для меня сюрпризом. Не пробыв в кабинете в одиночестве и двадцати секунд, она подошла к столу, взяла гранату и конверт и, не посмотрев на них, положила в ящик стола Вулфа, закрыла ящик и в тот же момент выскочила из кабинета. Реши я задержать её, мне пришлось бы совершить гигантский прыжок. Я услышал, как она пробежала через прихожую и как захлопнулась за нею парадная дверь. Я выбрался из алькова и убедился, что сержант исчезла. Попросту говоря, удрала.
  В эту минуту, признаюсь, я был совершенно ошарашен. Я прошёл в офис, позвонил в оранжерею и доложил Вулфу о том, что произошло. После чего, следуя инструкциям, отправился на кухню. Мне полагалось пойти в офис только после того, как они все спустятся вниз. Почему? Понятия не имею. Они же явно не спешили. Я успел съесть два банана и выпить стакан молока прежде, чем услышал жалобный скрип лифта. Потом из прихожей донеслись голоса. Я подождал, пока они все не проследовали в офис и расселись. Только тогда вошёл я.
  Мне не показалось, пока я пробирался к своему столу, что в офисе царит веселье. Я был бы рад поприветствовав своё начальство, но оно явно было не в духе для этого. Никто из них не был в наручниках или без погон, из чего следовало, что ловушка, расставленная Вулфом, не сработала. На ближайшем ко мне стуле расположился Шетук, за ним сидел Тинэм. Файф восседал в большом кресле, которое обычно стояло у стола Вулфа. Справа от него и чуть позади устроился Лоусон.
  Вулф глубоко вздохнул.
  — Теперь, — с удовлетворением произнёс он, — можем приступить к делу. Ещё раз благодарю вас, джентльмены, за ваше долготерпение. Надеюсь, вы согласитесь со мной, когда я вам всё объясню, что оно того стоило. Только таким путём я сумел выяснить, убил ли Райдера один из вас или мисс Брюс.
  — Убил? — хмуро посмотрел на него Файф. — Гудвин сказал, что вы не…
  — Извините, генерал, — перебил его Вулф, — но мы потеряем целый день, если вы засыплете меня вопросами. Майор Гудвин сказал вам, полковнику Тинэму и лейтенанту Лоусону, что мне хотелось бы поговорить с каждым из вас у себя в офисе, что я ещё не решил, каким образом был убит полковник Райдер, что мисс Брюс, как мне стало известно, узнала содержание подготовленного Райдером рапорта, который означал, что её ждёт беда, и, наконец, что сегодня я получил от полковника Райдера письмо, которое хочу вскрыть в вашем присутствии.
  — Но вы только что заявили…
  — Прошу вас, генерал. — Вулф обежал взглядом присутствующих. — Могу вам сообщить, что я произвёл эксперимент. Я пригласил сюда каждого из вас с интервалом в пятнадцать минут с тем, чтобы вы побывали в офисе в одиночестве. На столе, чего вы не могли не заметить, лежал конверт, адресованный мне, с обратным адресом полковника Райдера и надписью: «Вскрыть в шесть часов вечера во вторник 10 августа, если от меня не поступит дальнейших указаний». Этот конверт был подделкой, я сам его придумал и вчера вечером отправил по почте.
  — Я так и думал, — сухо заметил полковник Тинэм. — Он был отправлен в одиннадцать вечера. Райдер погиб семью часами раньше.
  — Что не имеет значения, — резко произнёс Вулф. — Это можно было бы объяснить десятком причин. На конверт я поставил гранату, точно такую же, какой был убит полковник Райдер. Вчера вечером я попросил генерала Карпентера прислать мне её с нарочным, что он и сделал. Эксперимент состоял в том, чтобы оставить в одиночестве каждого из вас на десять минут и посмотреть, как вы прореагируете на эти предметы на столе. После вашего ухода из офиса здесь появлялся Фриц, чтобы посмотреть, не заинтересовались ли вы конвертом. Конечно, это может показаться несколько неуважительным. Но примите во внимание ход мыслей убийцы. Способен ли был он находиться здесь один на один с таким конвертом и ничего не предпринять? Не сделать ни единой попытки узнать, что в конверте? Абсолютно невозможно!
  — Я, например, даже не заметил вашего конверта, — окрысился Файф. — И сейчас не замечаю. — Вулф для него был лишь ценным сотрудником, не более того. — И у вас хватило наглости включить меня в ваш список!
  — Мне это представляется детской забавой, — холодно заметил Тинэм.
  — Но она сработала, полковник, — поднял палец Вулф. — Недаром генерал сказал, что не видит конверта. Его нет на столе.
  Они разом вытаращили глаза. Затем по мере того, как до них доходил смысл произнесённых Вулфом слов, они стали переглядываться. Любопытство, беспокойство, недоверие метались в их глазах.
  — О чём вы, чёрт побери, говорите? — рявкнул Файф. — На что намекаете?
  — Ни на что, — спокойно ответил Вулф. — Я просто довожу это до вашего сведения. Мне известно, что вы, джентльмены, раздражены, но всё равно позвольте мне закончить. Как я уже сказал, Фриц появлялся в офисе сразу после того, как каждый из вас пробыл здесь десять минут. И все вы прошли этот тест безупречно. Лоусон, Тинэм, Файф, Шетук. Но был ещё один человек. Последней должна была прийти мисс Брюс. Ей тоже надлежало пробыть здесь десять минут. Однако, джентльмены, она пробыла в офисе всего семь минут! Сквозь замочную скважину из кухни хорошо просматривается прихожая. Спустя семь минут Фриц увидел, что мисс Брюс вышла из приёмной и направилась к парадной двери. Он вошёл в офис и обнаружил, что исчезли конверт и граната. Зачем она взяла гранату, я не понимаю. Может, только для того, чтобы швырнуть её через окно в меня.
  Они единодушно бросили взгляд на окно, что сделал и я, раз это требовалось.
  — Мне нужен телефон, — вскочил с места Файф.
  Вулф покачал головой:
  — Сначала немного поговорим, генерал. Во-первых, мы не можем позволить себе затевать вражду с полицией. Во-вторых, полиция уже занимается мисс Брюс. Я попросил инспектора Кремера прислать к моему дому несколько полицейских, чтобы они проследили за вами, в том числе и за мисс Брюс, которая вышла из дома около часа. В-третьих, генерал Карпентер звонил из Вашингтона вчера вечером и дал мне особые инструкции. Как я уже сказал, он переслал мне гранату. И при ней письменные инструкции. Поэтому если вы не возражаете выслушать меня до конца…
  Файф сел на место,
  — Я не утверждаю, — продолжал Вулф, — что полковника Райдера убила мисс Брюс. Она производит впечатление находчивой и решительной женщины, но у нас нет достаточных улик, чтобы обвинить её в убийстве. Почему она пробыла здесь семь минут вместо того, чтобы, увидев конверт, схватить его и убежать, я не знаю. Будучи достаточно хладнокровной, она вполне могла бы вскрыть его и посмотреть, что в нём, но читать там было нечего, потому что в нём находились чистые листы бумаги. Так или иначе, мы можем теперь заняться ею, и, независимо от того, входит ли убийство в совершённые ею деяния, ей придётся так или иначе нести ответственность. — Вулф нахмурился. — Признаюсь, мне очень не по душе, что у неё в руках граната. Я этого не предусмотрел. Если её загонят в угол и она решится на очередное убийство… — Он пожал плечами. — Арчи, позвони мистеру Кремеру и скажи ему, чтобы он предупредил своих людей… Но сначала ответь, где это письмо от генерала Карпентера? Оно у тебя?
  Я собрался было открыть рот и ответить, как тут же сообразил, к чему клонит Вулф. Это была ловушка.
  — Не думаю, — отозвался я. — По-моему, оно у вас. Сейчас проверю. — Я открыл верхний ящик своего стола. Я готов был отдать своё месячное жалованье, чтобы увидеть в эту минуту их лица, но знал, что этим занят Вулф, а потому сделал вид, что ищу. Я задвинул ящик и открыл второй. — Здесь тоже нет. — И вытащил третий, а потом задвинул его.
  Вулф откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.
  — Поищи у меня, — брюзгливо распорядился он.
  Я обошёл наших гостей и принялся за его ящики. Один в середине, три слева и четыре справа. Я собрался было предложить покопаться в нашей картотеке, но Вулф меня опередил:
  — Чёрт бы побрал! Я вспомнил! Я положил его обратно в чемодан. Посмотри там.
  Я вернулся к своему столу и только взялся за замки, как услышал окрик Вулфа:
  — В чём дело, мистер Шетук?
  — Ни в чём, — отозвался Шетук не своим голосом.
  Я обернулся, чтобы посмотреть на него. Он вцепился в ручки кресла, нижняя челюсть у него дрожала, а в глазах, насколько мне было видно, таился одновременно и страх, и вызов.
  — Это выброс адреналина, — сказал ему Вулф. — Контролировать его невозможно. Будь вы человеком храбрым, а не трусом, в чём не приходится сомневаться, вас бы не охватил такой страх. — Он нагнулся, выдвинул ящик, и у него в руках появилась граната. — Вот она, специально, чтобы успокоить вас. Мисс Брюс не оставила ловушки в одном из ящиков или в чемодане, как это сделали вы с чемоданом полковника Райдера. — Он положил гранату на стол.
  — Господи боже, — только и сумел произнести Файф.
  Лоусон встал и вытянулся по стойке «смирно».
  Тинэм, до сих пор не спускавший глаз с Вулфа, теперь перевёл взгляд на Шетука и разгладил свои усы.
  Шетук молчал, не двигаясь с места. Он всё ещё не пришёл в себя и ждал, когда этот момент наступит. Может, он и вправду не был храбрецом, но нервы у него были в порядке.
  Вулф поднялся с кресла.
  — Генерал, — обратился он к Файфу, — боюсь, вас это дело не касается. Мистер Шетук не служит в армии, поэтому им займутся гражданские власти. Я отвезу его туда, где ему придётся заговорить, а это значит, что нам с ним предстоит небольшая поездка в моём автомобиле. Нас отвезёт майор Гудвин. Если вам, джентльмены, угодно что-нибудь выпить, Фриц к вашим услугам. — Он обратился к Шетуку: — Можете послать меня к чёрту, можете позвонить своим адвокатам и воспользоваться их услугами. В данный момент можете делать всё, что вам угодно. Но я настоятельно советую вам, если вы меня знаете, а из ваших вчерашних слов я понял, что вы обо мне наслышаны, принять моё предложение прежде всего обговорить всё со мной.
  Глава 7
  — В Вэн-Кортланд-парк, — приказал мне расположившийся на заднем сиденье Вулф.
  Если я когда-нибудь напишу книгу под названием «Мои интересные поездки», то эта будет первой по списку.
  Я был за рулём и нарушал воинский устав, расстегнув на три пуговицы китель, чтобы в случае нужды быстро и легко выхватить из кобуры пистолет. Это была моя собственная инициатива. Джон Белл Шетук сидел рядом со мной на переднем сиденье. На заднем в одиночестве восседал Вулф, выглядевший ещё более комично, чем всегда, ибо он не мог держаться за ремень, потому что в руках у него была граната. То ли он захватил её для самозащиты, то ли дли того, чтобы не оставлять в доме. Но держал он её крепко. И зачем в Вэн-Кортланд-парк? Он даже близко там не бывал.
  По Сорок седьмой улице я направился к Вестсайдскому шоссе.
  — Вы разумно поступили, мистер Шетук, беспрекословно приняв предложение поехать с нами, — прогрохотал Вулф.
  — Я вообще человек разумный, — сказал Шетук. По-видимому, он справился с собой, потому что раздражения в его голосе не слышалось. Он повернулся к Вулфу: — Что вы задумали, я не понимаю. Обвинить меня в убийстве Хэролда Райдера было абсолютной глупостью, не может быть, чтобы вы говорили всерьёз. Но вы сказали так в присутствии четырёх свидетелей. Я согласился поехать с вами, чтобы избавиться от них и дать вам возможность объясниться. Но подобное объяснение должно звучать весьма убедительно.
  — Постараюсь, — отозвался Вулф. Мы пересекли Сорок вторую улицу. — Арчи, поезжай медленнее.
  — Есть, сэр.
  — Постараюсь говорить по существу, — начал Вулф. — Если у вас что-либо вызовет протест, так и скажите. Прежде всего, хочу признаться, что то, что я наговорил вам и всем прочим, — ложь.
  — Но только мне вы в этом признались, — заметил Шетук. — Чем объясняется подобный факт? Чем он может быть оправдан? Продолжаю вас слушать.
  — Я выделю… — Вулф крякнул, потому что машина налетела на какой-то камень, — …всего лишь немногое из того, что наговорил. Я сразу понял, каким образом был убит полковник Райдер. С первого же взгляда на то, что осталось от его чемодана. Между прочим, у себя в офисе я приберёг письменное изложение происшедшего. Я не получал никакого письма от генерала Карпентера, но у нас был разговор по телефону. Он приезжает сегодня в Нью-Йорк и вечером ужинает у меня. Почти всё, что касается мисс Брюс, было мною выдумано. Её никто ни в чём не подозревает. Полковник Райдер не писал против неё никакого рапорта. Я не обращался в полицию с просьбой о том, чтобы за ней следили, когда она уйдёт из моего дома. Дело в том, что мисс Брюс — личный помощник генерала Карпентера и пользуется его полным доверием. Вчера вечером он сказал мне, что она одна стоит двух мужчин из числа его сотрудников. Я, правда, в этом сомневаюсь, но она поступила очень разумно, прихватив чемодан. Увидев его на расстоянии нескольких футов от двери приёмной, она сообразила, что его останки имеют большое значение.
  — Какое, чёрт побери, значение могут они иметь?! — не сдержался Шетук.
  — Перестаньте, — остановил его Вулф. — Не стоит притворяться невинным младенцем. Мисс Брюс также смекнула, что чемодан нужно забрать и показать генералу Карпентеру. Он послал её в Нью-Йорк, получив сведения о том, что кто-то из лиц, причастных к разведке, занимается перепродажей промышленных секретов. Именно она послала вам то анонимное письмо — правда, вас оно не испугало. Ни у кого в отношении вас не было ни малейшего подозрения. Такое же письмо было отправлено тридцати адресатам — тем, кто занимает ключевые позиции в органах законодательной власти и администрации. Наобум. В том числе и полковнику Райдеру. Доказательств против него не было никаких, но его взяли под наблюдение, и поэтому к нему из Вашингтона в качестве секретарши прислали мисс Брюс. По-видимому, он заподозрил что-то неладное, из-за чего и решил поехать к генералу Карпентеру и объясниться. Кроме того…
  — Господи боже! — перебил Вулфа Шетук. — Какой ужас! Какой позор! Если вы хотите выдвинуть против меня какие-то обвинения, я могу о себе позаботиться и обязательно это сделаю. Но Хэролд умер. И распространять клевету о покойнике…
  — Перестаньте, — оборвал его Вулф. — Я начинаю думать, что вы не только трус, но и дурак. Пытаетесь произвести на меня впечатление своей болтовнёй. Вы отлично знаете, для чего, не сопротивляясь, сели в машину и поехали со мной: желая выяснить, что и сколько мне известно. Позвольте мне продолжать и говорите только тогда, когда захотите произнести нечто существенное. На чём я остановился? Ах да, на мисс Брюс. Хватит о ней. Могу сообщить вам, что лейтенант Лоусон тоже откомандирован в Нью-Йорк по приказу генерала Карпентера в качестве помощника мисс Брюс. Со своими обязанностями он справляется неплохо. Я не стал бы излагать вам каких-либо военных тайн, которые вы могли бы передать тем, кому об этом знать не следует если бы не был уверен, что, пожалуй, меньше чем через час вас уже не будет в живых.
  Шетук молчал, не сводя глаз с Вулфа.
  Мы катили по Вестсайдскому шоссе. Я сам был настолько ошарашен, что, если бы вовремя не опомнился, обязательно ударился бы колесом о кромку тротуара.
  — Вы что, спятили? — наконец опомнился Шетук.
  — Нет, сэр, — ответил Вулф. — Я, правда, выдал вероятное за действительное, но порой приходится действовать именно так.
  — Меня не будет в живых? Через час? — рассмеялся Шетук и вовсе не загробным голосом продолжал: — Это нечто невероятное. Вы, наверное, собираетесь пригрозить разнести меня на куски этой гранатой, если я не подпишу признания, которого вы от меня потребуете? Немыслимая наглость!
  — Не совсем так. Что касается гранаты, то да, я взял её с собой для того, чтобы вы с её помощью совершили акт самоубийства.
  — Клянусь господом, вы спятили!
  — Не кричите на меня, — спокойно отозвался Вулф. — Лучше приведите в порядок свои мысли и попытайтесь сохранить самообладание. Арчи, куда ты едешь?
  — Съезжаю с шоссе к въезду в парк. А потом куда?
  — В глубь парка. Туда, где нет людей.
  — Есть, сэр. — Мы покатили вниз.
  — Закричали вы потому, — продолжал Вулф, обращаясь к Шетуку, — что первый проблеск того, о чём я говорю, наконец-то дошёл до вас. Вы поняли, что вам предстоит бороться за собственную жизнь. У себя в офисе я сыграл с вами злую шутку. Вы видели гранату на столе. Я сказал, что мисс Брюс, решив, будто я угрожаю её безопасности, провела в офисе семь минут, ушла, и граната исчезла. В эту минуту вы не могли не вспомнить, что сделали накануне с точно такой же гранатой. Когда майор Гудвин принялся выдвигать ящики — в них могла оказаться именно такая ловушка, какой воспользовались вы, — вы потеряли над собой контроль. Когда же я велел ему открыть чемодан… Жаль, что в эту минуту вы не могли себя видеть. Это было куда более красноречиво, чем если бы вы с криком вскочили с места и убежали. Арчи, чёрт побери, ты что, не видел ухаба? Вам, конечно, хотелось узнать, насколько я осведомлён. Насколько осведомлён генерал Карпентер. Не собираюсь вам сообщать. Вы сели в машину с намерением потягаться со мной в умственных способностях. Забудьте об этом. Будь мы в равном положении, ещё можно было бы гадать, кто и сколько набрал бы очков, но сейчас я на свободе и в безопасности, вы же человек, обречённый на смерть. Вас загнали в угол, и деваться вам некуда.
  — Я позволил вам говорить, — заявил Шетук. — Вы же несёте явную чушь.
  Мы въехали в Вэн-Кортланд-парк.
  Вулф не обратил внимания на слова Шетука.
  — Проходимец — не обязательно дурак, — продолжал Вулф. — Как вам известно, мистер Шетук, в общественной жизни на столь же высоких постах, как ваш, попадаются люди продажные, бесчестные, предающие то доверие, какое им было оказано, и тем не менее встречающие смерть в собственной постели, окружённые всеобщим уважением и сожалеющие лишь о том, что им не суждено прочитать на следующий день некрологи, восторженно повествующие об их достоинствах. Вы могли бы оказаться в их числе. Благодаря доброй репутации, приобретённой вами за услуги, оказанные людям богатым и влиятельным с помощью мошеннических операций, которыми вы руководили и защищали от нападок, вы могли бы даже достичь предела ваших амбиций. Но вам не повезло. Вы встретились со мной. Я обладаю двумя чертами. Во-первых, хитроумием, которым воспользовался сегодня, в результате чего вы оказались здесь со мной. Во-вторых, упрямством. Я решил, что простейшим выходом из сложившегося положения будет ваша смерть. И рассчитываю, что вы согласитесь со мной. Если же нет, если вы попытаетесь со мной бороться и будете хвататься за жизнь, вас ждёт печальный конец. Достаточных улик, чтобы возложить на вас вину в убийстве полковника Райдера, нет. Может, никогда и не появится, но и существующих хватит для того, чтобы обвинить вас и привлечь к ответственности. Сделать это я постараюсь непременно. Если вас оправдают, я начну розыски и не остановлюсь, пока не отыщу их. Ведь был убит ещё и капитан Кросс. Найдутся и следы сомнительных сделок, свидетельствующих о вашей торговле промышленными секретами, доверенными армии, чтобы помочь ей одержать победу в войне. Теперь, когда я знаю, кто вы и где искать, то много ли мне потребуется времени, чтобы найти документы, свидетельствующие о совершении вами тяжких преступлений, и подать на вас в суд, который признает вас виновным? Неделя? Месяц? Год? Что скажут ваши коллеги, когда убедятся, что вас вот-вот пронзит молния? Полковник Райдер уже никогда не сумеет вас изобличить, об этом вы позаботились, но есть другие. Что насчёт них, мистер Шетук? Можете ли вы полагаться на них и дальше, как вы полагались на вашего старого приятеля Райдера, когда мы доберёмся до них и они будут готовы заговорить? Всех ведь не убьёшь, как вам известно.
  Шетук отвёл взгляд, хотя по-прежнему сидел вполоборота к Вулфу, и я краем глаза видел, что он смотрит мимо меня в окно автомобиля.
  — Остановись, Арчи, — распорядился Вулф.
  Я свернул на траву и выключил мотор. Мы оказались на одной из глухих дорог в верхней части парка, где в будни нельзя было встретить ни души. Слева располагалась уходившая вниз роща, а справа — поляна со стоявшими по отдельности деревьями, которые тихо шелестели листвой. Не хватало только стада коров, чтобы подумать, будто мы оказались где-то в глубине Вермонта.
  — Это тупик? — спросил Вулф.
  — Нет, — ответил я. — Дорога ведёт вверх, где пересекается с северным шоссе, уходящим на восток.
  — Тогда вылезь, пожалуйста.
  Я так и сделал. Вулф протянул мне гранату.
  — Возьми эту штуку. — Он показал мне направо от дороги на большое дерево. — Положи её вон там возле ствола.
  — Просто положить на землю?
  — Да.
  Я выполнил указание. Прошёл добрых сто ярдов по поляне и назад, прикидывая, чья возьмёт. Вернувшись, я прислушался. По тону Вулфа — а он говорил твёрдо, сухо, уверенно — можно было понять, чему суждено случиться. Я не верил собственным ушам, нет, такого не может быть! Теперь, когда я не сидел за рулём и мог видеть лицо Шетука, я понял, что он ещё не оправился от того неожиданного удара, который был нанесён ему у нас в офисе. Он был нокаутирован, и Вулф отсчитывал секунды.
  Когда я очутился возле машины, Вулф говорил:
  — Если так, вы ошибаетесь. Я буду вести против вас кампанию, как, впрочем, и генерал Карпентер. У вас нет ни единого шанса на спасение. Если вас не приговорят к смерти избиратели штата Нью-Йорк, всё равно с вами будет покончено. Как минимум вас ждёт позор, ваша карьера рухнет. Не хочу притворяться, что привёз вас сюда, делая вам одолжение. Мы предпочли бы свершить над вами суд, но мы работаем для нашей страны, а наша страна находится в состоянии войны. Предать этот скандал [огласке — Прим. lenok555] означает нанести ей серьёзный удар. И если можно, его следует избежать. Я говорю это вовсе не для того, чтобы убедить вас, ибо знаю, что это бесполезно. Я просто объясняю, зачем я вас сюда привёз.
  Я открыл дверцу со стороны Шетука, прислонился к ней, чтобы она не закрылась, и сказал Вулфу:
  — Там рядом с деревом лежит плоский камень. На него я и поставил гранату.
  Шетук взглянул на меня, будто хотел что-то сказать, но не решился. Не сводя с меня глаз, он облизал губы, потом ещё раз.
  — Вылезайте, мистер Шетук, — суровым тоном распорядился Вулф. — Тут идти недалеко, не дальше, чем по коридору до офиса полковника Райдера и обратно. Тридцать-сорок секунд, и всё. Мы подождём здесь. Газеты объявят, что произошёл несчастный случай, я вам обещаю. Некрологи получатся отменные, в них будет всё то, на что только может надеяться любой политический деятель.
  — Вы не можете рассчитывать, что я… — У него упал голос, но через минуту он снова заговорил: — Вы не можете рассчитывать, что я… — Он попытался сглотнуть, но ничего не получилось.
  — Помоги ему вылезти, Арчи.
  Я потянул его за локоть, и он подчинился. Нога у него подвернулась, но я его поддержал и помог сделать первые шаги по траве.
  — Всё будет в порядке, — сказал Вулф. — Садись и поехали.
  Я влез в машину, захлопнул дверцу и сел за руль.
  — Если вы передумаете, мистер Шетук, — через открытое окно сказал Вулф, — вернитесь на дорогу, и мы отвезём вас в город, но борьба будет продолжаться. Я не советую вам этого делать, однако вы вправе не прислушаться к моему совету. Вы трус, мистер Шетук. У меня большой опыт, но я ещё ни разу не сталкивался с таким малодушным убийством, как случай с полковником Райдером. Задумайтесь над этим и, идя по поляне, убеждайте себя: «Я трус. Я трус и убийца». Это поможет вам дойти до конца. Вам нужно нечто такое, что поможет преодолеть эти сто ярдов, и, поскольку у вас отсутствует отвага, пусть этим будет ваша внутренняя потребность оправдать себя. И помните: если вы вернётесь, вас буду ждать я.
  Вулф умолк, потому что Шетук пошёл. Он шагал медленно, спустился в небольшую впадину, где был сток для воды, потом снова поднялся. Потом он пошёл быстрее, явно направляясь прямо к дереву. На полпути он за что-то зацепился и чуть не упал, но выпрямился и ускорил шаг.
  — Включи мотор, — приказал мне Вулф. — Поезжай вперёд, но медленно.
  Я решил, что это ошибка. Шетук обязательно услышит шум мотора, и неизвестно, как он поступит в этом случае. Но я сделал то, что мне было велено, стараясь действовать как можно тише. Я вывел машину обратно на дорогу, и мы поползли наверх, миновав сначала сто ярдов, потом двести.
  — Остановись, — сказал Вулф.
  Я переключил скорость в нейтральное положение, потянул ручной тормоз, — мотор продолжал работать, — повернулся и посмотрел на луг. На секунду я разглядел опустившегося на колени Джона Белла Шетука и затем…
  До нас донёсся только звук, причём вовсе не такой громкий, как я ожидал. Взвихрилось облако пыли. Но в ту же минуту, может, секунды через три-четыре, послышался мягкий шелест: это осколки падали на траву — так падают первые капли летнего дождя, который потом переходит в ливень.
  — Поезжай, — коротко приказал Вулф. — Найди телефон-автомат. Я обязан доложить обо всём, что произошло, инспектору Кремеру.
  Глава 8
  На ужин у нас были устрицы, лягушачьи лапки, жареная утка, кукуруза в початках, салат из зелени, пирог с черникой, сыр и кофе. Я сидел напротив Вулфа. Справа от меня находился генерал Карпентер, а слева — сержант Брюс. Очевидно, Вулфу было известно о том, что Карпентер приведёт и её, потому что стол был накрыт на четверых ещё до их прихода, но мне он об этом ничего не сказал. Она ела, как и полагается сержанту, если не по манерам, то, во всяком случае, по количеству. Да и все остальные тоже.
  В офисе после ужина мы с ней закурили по сигарете. Карпентер, положив ногу на ногу, уселся в красном кожаном кресле, в котором накануне вечером сидел Джон Белл Шетук, набил табаком трубку, раскурил её и принялся выпускать клубы дыма, что Вулф, удобно расположившись на своём троне за столом, воспринял как настоящий мужчина. Он ненавидел трубки, но на его лице было ясно написано, по крайней мере это понял я, что сейчас война и нельзя уклоняться от трудностей.
  — И всё-таки, — заметил Карпентер, — я не понимаю, почему Шетук, выражаясь по-военному, так безропотно подставил под удар свои фланги?
  — Видите ли, — удовлетворённо промурлыкал Вулф, — он понятия не имел, что поступает таким образом. Во-первых, он недооценил меня. Во-вторых, переоценил себя. Это профессиональное заболевание тех, кто занимает место в стане людей влиятельных. В-третьих, полученное им анонимное письмо привело его в смятение. Мысль разослать эти письма людям случайным оказалась почти гениальной.
  Карпентер кивнул.
  — Это придумала Дороти. Мисс Брюс.
  «Ха! — подумал я про себя. — „Дороти“. „Кен, милый“. Что-то это звучит чересчур фамильярно».
  — Да, в умении соображать ей не откажешь, — снизошёл Вулф. — Тем не менее она допустила колоссальный промах, о котором вам, наверное, не доложила, решив подвергнуть испытанию нашу с майором Гудвином честность. Она предложила мне миллион долларов. Но поскольку ей порой приходят в голову блестящие мысли, обязательно пользуйтесь её услугами, хотя, считаю я, вам не следует забывать, что порой она способна и на глупость, ибо та ловушка, которую она приготовила для нас, оказалась самой очевидной из когда-либо придуманных женщиной.
  — Для вас да, — улыбнулся Карпентер. — Но поступить таким образом посоветовал ей я. Я велел ей, как только подвернётся случай, подвергнуть вас испытанию. При такой сумме и процентах с неё я бы даже за себя не поручился. И хотя я был наслышан о вашем таланте…
  — Бросьте, — махнул рукой Вулф. — Вам следовало бы проявить больше изобретательности, проверяя нашу лояльность. Что же касается Шетука, то, скорее всего, ему стало известно, что Райдер вот-вот раскается, и он был вынужден так поступить.
  — Райдера я до сих пор не понимаю. Я был бы готов поклясться, что он человек не менее честный, чем другие, а он оказался таким безнравственным.
  — Необязательно, — возразил Вулф. — Вполне возможно, просто слабым. Не знаю, в чём дело. Они были старые друзья, а кто, как не близкий приятель, так хорошо знает ту тайну, ту угрозу, которые делают человека беспомощным? Но Райдеру одновременно были нанесены два удара, перед которыми угроза, в чём бы она ни состояла, утратила силу. Погиб в бою единственный и горячо любимый им сын, и был убит один из его подчинённых, капитан Кросс. Первый удар заставил его переоценить все его ценности, а второй — убийство никак не входило в их договор. Он решил поехать к вам и во всём признаться, о чём сообщил Шетуку не в беседе один на один, потому что не хотел обсуждать своё решение или спорить, а в присутствии других, публично. Вот в чём было дело.
  — Да, в тяжёлое положение он попал, — пробормотал Карпентер.
  — Совершенно верно. Да и Шетук оказался не в лучшем. Ему тоже пришёл конец. После этого у него не осталось выбора, да и обстоятельства сложились так, что поступить таким образом было хотя и тягостно, но и нетрудно. Когда он возвратился после обеда с генералом Файфом, ему потребовалось всего на три-четыре минуты остаться одному в кабинете Райдера, что оказалось делом вовсе не сложным. Затем он, по-видимому, отправился на какую-то встречу. У людей, занимающих такой пост, всегда полно встреч. Перед ужином вы спросили у меня, он ли убил и капитана Кросса. Думаю, что да. Если вы хотите включить это в свой рапорт, выясните, был ли Шетук в Нью-Йорке в прошлую среду вечером и чем он занимался. — Вулф пожал плечами. — Так или иначе, он умер.
  Карпентер кивнул. Он не сводил с Вулфа взгляда, который я часто видел в глазах людей, сидевших в этом кресле и смотревших на Вулфа. Это напомнило мне то, что провинциалы обычно говорят про Нью-Йорк: город им нравится, но жить там не по карману. Что касается меня, то я живу в Нью-Йорке.
  — Что навело вас на мысль о нём? — спросил Карпентер.
  — Я уже вам сказал. Его реакция, проявившаяся здесь, когда майор Гудвин выдвигал ящики и собрался открыть чемодан. До этой минуты я ни о чём не знал. Преступником мог оказаться Файф, Тинэм и даже Лоусон. Между прочим, — посмотрел на часы Вулф, — они должны прибыть сюда через двадцать минут. Я расскажу им про мисс Брюс, объясню, что я просто использовал её, раз вы не хотите, чтобы они знали, чем она занимается на самом деле. Но о Шетуке вам придётся им поведать самому. Я обещал ему, что его смерть будет интерпретирована как несчастный случай, о чём я и сообщил в полицию, хотя инспектору Кремеру известна правда. Он знает всё — мы с ним контактируем уже много лет. То, что произошло сегодня здесь, сказал я Шетуку, останется тайной для непосвящённых.
  — Так мы и поступим, — согласился Карпентер. — С тем пониманием, что это не помешает будущим операциям. Мы никогда не сможем заполучить тех, кто был замешан в этом деле, но по крайней мере, их остановим. Интересно… Мы могли бы переломить Шетуку хребет, попади он нам в руки.
  — Пф! — Вулф не был настроен противоречить. — Будь он человеком твёрдым, умей он бороться и защищаться, мы бы никогда не сумели до него добраться. Обвинить его в убийстве? Ерунда. Что же касается всего прочего, то за его спиной встали бы такие батальоны людей богатых, правоведов и политиков, что он мог бы, если бы захотел, помахать нам на прощание рукой. — Вулф вздохнул. — Но меня он вывел из себя. Он решился бросить мне вызов. Он явился сюда вчера вечером и предупредил, что никому не позволит шутить над собой! Зная себя, я понял, что никогда не смогу от него отделаться, а позволить себе такое я не могу. Как вам известно, денег за оказание помощи государству я не беру, и у меня остаётся не так уж много времени для частной практики в качестве детектива. Я просто не мог позволить себе потратить следующие три года, а то и пять или десять, уделяя внимание мистеру Шетуку.
  Карпентер, пыхтя трубкой, не сводил глаз с Вулфа. После шести затяжек он окончательно убедился, что трубка погасла, и полез в карман за спичками.
  Я воспользовался представившейся мне возможностью.
  — Майор Гудвин просит разрешения, — сказал я, — обратиться к генералу Карпентеру.
  — Из вас никогда не получится солдата, — нахмурился Карпентер. — Вы чересчур нахальны. Что вам угодно?
  — У меня есть предложение, сэр. Насколько я понял, генералу Файфу и полковнику Тинэму суждено остаться в неведении об истинной роли сержанта Брюс. По-моему, они будут крайне удивлены её присутствием и, возможно, заподозрят, что она не просто сержант из женской вспомогательной службы. Я только что шёпотом спросил её, любит ли она танцевать, на что она ответила утвердительно. Поэтому я почтительно предлагаю…
  — Идите, идите, убирайтесь оба!.. Это недурная мысль, не так ли, Дороти?
  — Поэтому я и сказала ему, что люблю танцевать, — кивнула она.
  В ту же минуту мы испарились. Но после того, как, выйдя из дома и добравшись до угла, мы остановили такси и она села в машину, я, стоя у дверцы, сказал:
  — Начнём сначала. Шофёр может довезти вас до Одиннадцатой улицы или доставить нас в северную часть города. Вы любите танцевать или нет?
  — Да, — ответила она.
  — Значит, ваш ответ боссу, что вы сказали мне, будто любите танцевать, только по той причине, что это послужит на благо страны и поможет одержать победу в войне, был ложью?
  — Да.
  — Превосходно. Теперь относительно фамильярностей, вроде «Кен, милый» и «Дороти» у босса. Вы сидели у них на коленях ещё ребёнком или это недавно сформированная привычка?
  Она не то хихикнула, не то у неё что-то булькнуло в горле.
  — Это, — объяснила она, — от избытка дружеского расположения. Кроме того, в их присутствии я ощущаю себя защищённой. То же чувство у меня вызывают и другие мужчины, кто мне по душе. Но вообще-то все они жутко тупые.
  Я усмехнулся.
  — Через пятьдесят лет я напомню вам эти слова, и вы заявите, что никогда их не произносили. Мне, признаться, на это наплевать, но мои коллеги-мужчины, а их миллиард, рассчитывают на меня. — Я сел в машину. — «Фламинго-клуб», — сказал я водителю.
  ТРЕБУЕТСЯ МУЖЧИНА
  Глава 1
  Он пришёл к нам в тот самый день, когда его жизнь оборвала пуля.
  Бен Дженсен, политик и публицист, был в моём представлении круглым дураком. Чего стоила нашумевшая история с какими-то военными тайнами, которые ему чуть было не продал капитан Питер Рут… Я даже грешным делом заподозрил, что Дженсен пошёл бы на то, чтобы купить их у него, имей он хоть какое-то понятие о том, как пустить эти секреты в дело и не вляпаться. Дженсен вовремя спохватился и быстренько переметнулся, согласившись, как пай-мальчик, сотрудничать с Ниро Вулфом. Всё это случилось пару месяцев назад.
  И вот теперь, в один прекрасный вторник, Дженсен позвонил рано утром и заявил, что желает видеть Вулфа. Я ответил, что Вулф, как обычно, до одиннадцати занят своими орхидеями, и Дженсен, чуть помявшись, согласился прийти ровно в одиннадцать. Когда он прибыл на пять минут раньше назначенного времени, я проводил его в кабинет и предложил сесть в красное кожаное кресло, в котором, на мой взгляд, его долговязая фигура разместилась бы вполне удобно. Дженсен, усевшись, обратился ко мне:
  — Кажется, я вас помню. Вы ведь майор Гудвин?
  — Он самый.
  — А что же вы не в форме?
  — А я как раз подумал, что вам давно не мешало бы подстричься, — ответил я. — В ваши годы, да с такой сединой вы смотрелись бы куда солиднее с короткой стрижкой. Более внушительно, что ли. Ну как, продолжим в том же духе?
  Тут в прихожей клацнул личный лифт Вулфа, а через мгновение и сам Вулф вошёл в кабинет. Поздоровавшись с посетителем, он прошествовал к рабочему столу и уселся всей своей многопудовой тушей — двести шестьдесят с чем-то фунтов чистого веса! — в собственное кресло, единственное в своём роде, рассчитанное на подобные перегрузки.
  Бен Дженсен заговорил первый:
  — Я хотел показать вам кое-что. Сегодня утром получил по почте.
  С этими словами он извлёк из кармана пиджака конверт и, чуть приподнявшись, протянул его Вулфу.
  Бросив беглый взгляд на конверт, Вулф вытащил из него маленький листок бумаги, пробежал его глазами и передал мне вместе с конвертом. Конверт был адресован Бену Дженсену, адрес выведен чернилами аккуратными печатными буквами. Листок бумаги был откуда-то вырезан ножницами или острым ножом, и надпись на нём, оттиснутая крупным чёрным шрифтом, гласила:
  «ВАША СМЕРТЬ УЖЕ БЛИЗКА, И Я ЕЁ УВИЖУ!»
  Вулф буркнул:
  — Ну и что, сэр?
  — Могу дать бесплатную консультацию, — вставил я, — откуда это взялось.
  Дженсен огрызнулся:
  — Вы хотите сказать, что знаете, кто это послал?
  — О, нет. За такую услугу я содрал бы с вас гонорар. Листок вырезан из рекламы фильма под названием «Встреча на рассвете». Его называют фильмом века. На прошлой неделе я сам наткнулся на эту рекламу в «Америкэн мэгэзин» — хотя, надо полагать, её можно встретить в любом журнале. Вот если бы вы нашли…
  Вулф цыкнул на меня и снова забурчал, обращаясь к Дженсену:
  — Так чего вы хотите, сэр?
  — Что мне теперь делать? — резко спросил Дженсен.
  — Понятия не имею. У вас есть хоть какие-то предположения, кто это прислал?
  — Ни малейшего, — убитым голосом произнёс Дженсен. — Чёрт возьми, мне всё это не нравится. Разве бывают настолько идиотские анонимные шуточки? Вы только посмотрите! Никаких недомолвок, всё чётко и ясно, как божий день. Похоже, кто-то хочет попытаться меня убить. Только я ума не приложу, кто, зачем, когда и как собирается это сделать. Я прекрасно понимаю: искать, кто отправил мне вырезку, — дело гиблое. Но я хочу заручиться хоть какой-нибудь защитой и готов щедро заплатить за неё.
  Я скрыл ладонью зевок. Бесполезно — ни расследования, ни гонорара, сплошная скука. За все годы, что я прожил в доме Ниро Вулфа на Западной Тридцать пятой улице, работая кусакой-оводом, погонялой и мальчиком на побегушках, короче говоря — помощником по сыску, я раз пятьдесят, не меньше, слышал, как Вулф говорил в подобных случаях напуганным людям любого возраста и общественного положения, что, мол, если кто-то всерьёз решил покуситься на их жизнь и запасётся при этом терпением, то помешать ему вряд ли удастся. Только изредка, когда текущий счёт в банке стремительно катился к нулю, он соглашался предоставить в качестве телохранителя Кэтера, или Даркина, или Пензера, или Кимза — по двойной ставке. Но сейчас все они были на фронте — германском или японском, да и будь они здесь, всё равно — мы только что получили от одного клиента чек на сумму с четырьмя нулями.
  Дженсен, естественно, расстроился, но Вулф только продолжал бубнить, что, может, ему повезёт, если он обратится в полицию, и что мы с удовольствием представим ему список самых надёжных сыскных агентств, которые обеспечат ему телохранителя на все случаи жизни и всего за шестьдесят «зелёных» в сутки. Дженсен отвечал, что ему этого и даром не надо, ему нужно лишь одно — мозги Вулфа. В ответ Вулф скорчил кислую мину и решительно покачал головой. Тогда Дженсен поинтересовался, как насчёт Гудвина? Вулф изрёк, что майор Гудвин в данное время состоит на службе в армии Соединённых Штатов.
  — Да он даже не в военной форме, — проворчал Дженсен.
  Вулф терпеливо пояснил:
  — Видите ли, офицерам военной разведки особого назначения предоставляются некоторые привилегии. У майора Гудвина специальное задание — помогать в расследовании дел, которые поручает мне армия. За что, кстати, мне не платят ни гроша. Так что, как видите, у меня сейчас крайне мало времени для занятия частным сыском. А вам, мистер Дженсен, просто следует какое-то время быть поосмотрительнее и соблюдать все меры предосторожности. Ну вот, например, когда вы заклеиваете конверт, не стоит его облизывать. Нет ничего проще, чем удалить с конверта слой клея и нанести вместо него какой-нибудь состав со смертельным ядом. Или, скажем, входя куда-нибудь, дверь следует открывать широко и резко распахнуть. Ну и тому подобное.
  — Боже мой! — простонал Дженсен.
  — Да, именно так, — кивнул Вулф. — Кстати, учтите, угрожающий вам малый сам связал себя по рукам и ногам, если только он не отъявленный врун. Помните, он предупреждает, что увидит вашу смерть? Это заведомо ограничивает его возможные действия и поступки. Он — или она — обязательно должен находиться там, где всё и произойдёт. Так что мой вам совет: постоянная осторожность и бдительность. Шевелите получше собственными мозгами и не надейтесь заполучить мои. И не паникуйте. Арчи, сколько раз за последние десять лет со мной грозились покончить?
  Я поджал губы:
  — Ну, раза двадцать два, пожалуй.
  — Пф! — Вулф бросил на меня хмурый взгляд. — Да не меньше ста раз. А я, мистер Дженсен, как видите, и по сей день жив-здоров.
  Дженсен спрятал вырезку вместе с конвертом и отбыл восвояси, так ничего и не добившись, кроме совета резко распахивать двери и не облизывать конверты. Провожая его к выходу, я даже посочувствовал ему и, прощаясь, не счёл за труд напомнить, что, если он надумает-таки обратиться в сыскное агентство, то лучшее — «Корнуэлл и Майер».
  Вернувшись в кабинет, я остановился перед столом Вулфа и изобразил бравого солдата, то есть молодцевато расправил плечи, выпятил грудь и щёлкнул каблуками, собираясь выложить ему новость, которая должна была бы его отменно порадовать. При этом для наибольшего эффекта, как я рассудил, мне оказалась бы весьма кстати отличная военная выправка.
  — В четверг в девять утра у меня в Вашингтоне встреча с генералом Карпентером, — выпалил я на одном дыхании.
  В ответ брови Вульфа поднялись на миллиметр.
  — В самом деле?
  — Да, сэр. Я сам об этом просил. Я просто рвусь за океан, чтобы увидеть хоть одного немца. Если особого риска не будет, я постараюсь какого-нибудь из них отловить, умыкнуть и потолковать по душам. Я замыслил одну убийственную реплику, и мне не терпится испытать её на немцах.
  — Что за чушь, — безмятежно проронил Вулф. — Тебе уже три раза отказали в отправке за океан.
  — Как же, помню. — Я изо всех сил старался стоять во фрунт. — Да только я же имел дело с одними полковниками, а чего от них ещё ожидать — все они старые пни. А вот Карпентер — он меня поймёт, вот увидите. Вы, конечно, великий сыщик, а также величайший и лучший в Нью-Йорке орхидееман и орхидеевод, чемпион по потреблению пищи и пива и вообще гений. А я уже лет сто на вас работаю — во всяком случае, порядочно, — так я всю войну просижу здесь, в вашем доме. Так что я из кожи вон вылезу, лишь бы повидать генерала Карпентера. Сами понимаете, он будет вам звонить, а потому я взываю к вашему патриотизму, или честолюбию, или к каким-то другим лучшим чувствам — если они у вас есть, — ну и, разумеется, к вашей антипатии к немцам. А если вы наябедничаете Карпентеру, что не можете без меня обойтись, я подмешаю в ваше любимое крабовое филе кусочки хряща, а в пиво насыплю сахар.
  Вулф открыл глаза и уставился на меня, лишившись дара речи от жуткой перспективы отведать пиво с сахаром. Я же сел и любезным светским тоном добавил:
  — Дженсену я сказал, что лучшее агентство — «Корнуэлл и Майер».
  Вулф проворчал:
  — Он только зря потратит деньги. Я сомневаюсь, что опасность настолько велика. Если кто-то замышляет убийство, он не будет тратить силы на то, чтобы вырезать рекламу какого-то фильма.
  Это было во вторник. На следующее утро, в среду, газеты вышли с жирными заголовками на первых полосах об убийстве Бена Дженсена. Утром, как обычно завтракая на кухне вместе с Фрицем, я как раз штудировал заметку в «Таймс» об этом происшествии и успел дочитать до середины, когда в дверь позвонили. Я пошёл открывать и увидел на крыльце нашего старого приятеля инспектора Кремера из уголовной полиции Манхэттена.
  Глава 2
  — Я же вам сказал — нет. Не заинтересован, не замешан и не желаю ничего знать, — заявил Ниро Вулф.
  Я невольно залюбовался — Вулф огромной глыбой восседал в кровати, со всех сторон обложенный подушками, а на одеяле покоился поднос с завтраком. Как всегда, ровно в восемь утра Фриц приносил завтрак в его спальню на втором этаже. Стрелки на часах сейчас показывали восемь пятнадцать, а потому в ненасытной утробе великого сыщика уже исчезли персики, сливки, изрядная часть здоровенного ломтя бекона и две трети яичницы, не говоря уж о кофе и конфитюре. Хотя чёрное шёлковое одеяло было откинуто, приходилось приглядываться, чтобы уловить границу между ядовито-жёлтой перкалевой простынёй и пижамой такого же замечательного цвета. Всего нескольким людям, не считая нас с Фрицем, доводилось когда-либо лицезреть Вулфа в подобном виде. На этот раз такой чести удостоился инспектор Кремер, который прекрасно знал, что с девяти до одиннадцати часов Вулф торчит в оранжерее с орхидеями.
  — За последние двенадцать лет, — прорычал Кремер, который почти всегда начинал разговор в подобном тоне, — вы… кажется… соврали мне десять миллионов раз.
  Кремер вовсе не заикался, а просто жевал незажжённую сигару. Как и всегда, когда ему случалось работать всю ночь напролёт, он казался брюзгливым и обиженным, но выглядел безукоризненно, если не считать пробора, который явно сбился с пути и заблудился.
  Вулфа трудно было вывести из себя во время завтрака, а потому он пропустил мимо ушей этот выпад и принялся за тост с конфитюром, запивая его кофе.
  — Он же приходил к вам вчера утром, всего за двенадцать часов до того, как его убили! — продолжал Кремер. — Вы не можете это отрицать.
  — Конечно. Я, кстати, уже говорил вам, что ему было нужно, — вежливо ответил Вулф. — Получив по почте конверт с угрожающим посланием, мистер Дженсен пришёл сюда и заявил, что ему нужны мои мозги. Я отказался, и он ушёл восвояси. Вот и всё.
  — Почему же вы отказались? Что он вам такого сделал?
  — Да ничего. — Вулф подлил себе кофе. — Просто я не занимаюсь такими делами. Когда кого-то хотят убить и посылают при этом анонимки с угрозами, то дело либо выеденного яйца не стоит, либо опасность настолько реальна и неотвратима, что предпринимать что-либо совершенно безнадёжно. Из прошлого мистера Дженсена мне приходит на память только случай с капитаном Питером Рутом, который пытался в политических целях продать Дженсену какой-то военный секрет. Дженсен обратился ко мне, мы раздобыли необходимые улики, и капитан предстал перед трибуналом. Мистер Дженсен тогда весьма лестно отозвался о моих методах и способностях, поэтому-то, я полагаю, он и обратился ко мне, когда помощь потребовалась ему самому.
  — Не думал ли он, что угроза исходит от кого-то, кто связан с капитаном Рутом?
  — Нет. Он не упоминал о Руте. Он сказал, что даже не догадывается, кто вознамерился его убить.
  Кремер хмыкнул.
  — То же самое он заявил и Тиму Корнуэллу. Тот, кстати, считает, что вы потому и не ввязались в это дело, что знали или подозревали: здесь пахнет жареным. Сами понимаете, как огорчён Корнуэлл, ведь он потерял своего лучшего сотрудника.
  — Конечно, понимаю, — кротко отозвался Вулф. — Если он и в самом деле был лучший…
  — Так сказал Корнуэлл, — отрезал Кремер, — и сотрудник этот мёртв. Его имя Дойл, он двадцать лет занимался частным сыском. Отличный послужной список. Судя по тому, как всё вышло, вины Дойла в случившемся нет. Дженсен пришёл к Корнуэллу и Майеру вчера около полудня, и Корнуэлл приставил к нему Дойла в качестве телохранителя. Мы выяснили, как они провели время, но ничего особенного не узнали. Вечером Дойл сопровождал его в клуб, что в центре города. Оттуда они ушли в одиннадцать двадцать и, похоже, сразу отправились к Дженсену домой — или на автобусе, или на метро. Жил он в многоквартирном доме на Семьдесят третьей улице неподалёку от Мэдисон-авеню. А в одиннадцать сорок пять обоих нашли мёртвыми на тротуаре около подъезда дома Дженсена. И тот и другой убиты выстрелами в сердце из пистолета тридцать восьмого калибра, причём в Дойла стреляли сзади, а в Дженсена — спереди. Пули извлекли. Никаких следов порохового ожога. Вообще ничего.
  Вулф поставил чашку из-под кофе на поднос. В мою сторону он даже не посмотрел, но всем своим видом показывал, что, раз уж я здесь, не мешало бы мне отнести поднос на кухню. Выслушав мистера Кремера, он едко пробурчал:
  — Да, лучший агент мистера Корнуэлла!
  — Бросьте язвить, — ощетинился Кремер, — его же убили выстрелом в спину! Там в десяти шагах есть подворотня, где мог спрятаться стрелявший. Или стрелять могли из проезжающего автомобиля, или с другой стороны улицы, хотя тогда стрелявший должен был быть суперснайпером — обе пули положил точнёхонько в самый моторчик. Мы не нашли ни единого человека, кто слышал бы выстрелы. Консьерж торчал внизу, в цоколе, возился с бойлером; он заявил в своё оправдание, что у них, как и везде, людей не хватает. Лифтёр как раз поднимался в лифте на десятый этаж, сопровождая жильца. Обнаружили трупы две женщины, которые возвращались из кино. Стрелять должны были никак не позже чем за минуту до их появления, но они как раз тогда и вышли из автобуса, что останавливается на углу Мэдисон-авеню.
  Вулф выбрался из постели — впечатляющее зрелище, скажу я вам, — и посмотрел на часы, которые стояли на столике возле кровати. Было восемь тридцать пять.
  — Знаю, знаю, — прорычал Кремер, — вы непременно должны одеться и спешить наверх, к своим дурацким орхидеям. Тот жилец, что поднимался в лифте, оказался известным врачом, и он знал Дженсена лишь понаслышке. Две женщины, которые обнаружили убитых, — манекенщицы с Седьмой авеню — вообще о Дженсене никогда не слыхали. Лифтёр работает в доме уже больше двадцати лет. Нареканий на него никаких. Дженсен славился щедрыми чаевыми, и обслуга его любила. Консьерж, толстый болван, работает там всего две недели, и то из-за постоянной нехватки мужчин. Жильцов он не знает даже по именам. В числе оставшихся подозреваемых — всё население Нью-Йорка плюс ежедневные приезжающие и уезжающие. Вот почему я к вам пришёл. Ради бога, расскажите, что вам известно. Вы же сами видите, насколько это необходимо.
  Гора в жёлтой пижаме чуть колыхнулась.
  — Мистер Кремер, я снова повторяю: я не заинтересован, не замешан и не желаю ничего знать. — С этими словами Вулф решительно затопал в ванную.
  Пару минут спустя я распахнул перед мистером Кремером входную дверь внизу. Прежде чем уйти, он повернулся ко мне — из угла рта у него чуть не на три четверти свешивалась сигара — и прогромыхал:
  — Кстати, Гудвин, насчёт этого чёрного шёлкового одеяла… Из него выйдет замечательный саван для Вулфа! Не забудь известить меня, когда твой патрон откинет копыта, я брошу все дела и примчусь, чтобы собственноручно закрыть ему глаза.
  Я холодно воззрился на него:
  — Врём ли мы вам с три короба или правду говорим — вы только знай себе бранитесь. Куда идут деньги наших бедных налогоплательщиков, ума не приложу!
  Вернувшись в кабинет, я занялся утренней почтой, которая скопилась на моём столе из-за прихода раннего посетителя. Я принялся вскрывать всё подряд. Как всегда, проспекты, каталоги, приглашения, просьбы о совете (без вложенного чека) и тому подобная дребедень, вполне вписывающаяся в обычный довоенный набор. Я добрался уже почти до дна кипы, так и не наткнувшись ни на что более или менее занятное, когда разрезал очередной конверт. Тут-то оно и было.
  Я вытаращился, как громом поражённый. Потом поднял конверт и уставился на него. Вообще-то я не склонен разговаривать сам с собой, но тут неожиданно для себя выпалил: «О господи!» Бросив оставшуюся почту, я пулей вылетел из кабинета и взлетел по лестнице в оранжерею на крыше дома. Я прошёл через три первые помещения, мимо всего великолепия — от рядов горшочков с рассадой до роскошных гибридов каттлеи, усыпанных цветами, и наконец обнаружил Вулфа в термальной комнате, где он вместе с заботливой нянькой орхидей Теодором Хорстманом исследовал только что принесённую корзину с торфяным мхом.
  — Что ещё? — рявкнул Вулф, напоминая мне, что, когда он возится наверху со своими ненаглядными орхидеями, прерывать его можно только на свой страх и риск.
  — Наверное, — небрежно начал я, — не стоило мне вас беспокоить. Но я тут кое-что нашёл в кипе почты, и, кажется, это должно вас позабавить.
  С этими словами я выложил на скамейку перед его носом конверт и листок бумаги. На конверте печатными буквами были выведены чернилами его имя и адрес, а клочок бумаги был вырезан откуда-то то ли ножницами, то ли острым ножом, и на нём было крупным шрифтом напечатано:
  «ВАША СМЕРТЬ УЖЕ БЛИЗКА, И Я ЕЁ УВИЖУ!»
  — Разумеется, это просто какое-то совпадение, — заметил я, ухмыляясь.
  Глава 3
  Я думал, он пробурчит что-нибудь вроде: «Именно так», — но Вулф промолчал. Мгновение он, не притрагиваясь, разглядывал принесённые мной экспонаты, потом бросил на меня острый взгляд, в котором явно читалось подозрение, что я сам всё это подстроил. Помолчав, он бестрепетно изрёк:
  — Я просмотрю почту в одиннадцать, как всегда.
  Что ж, величия ему не занимать. Спасовав перед таким неподражаемым хладнокровием, я молча забрал конверт и вырезку, безропотно вернулся в контору и погрузился в обычные домашние дела — писал письма, заносил на карточки характеристики орхидей и занимался другими достойными мужчины поручениями. Вулф не обманул. Ровно в одиннадцать он спустился в кабинет и, усевшись в необъятное кресло за письменным столом, занялся привычным делом — стал просматривать отложенную мной почту, подписывать счета, проверять расходы и, поглядывая на настольный календарь, диктовать письма и распоряжения. Наконец он позвонил Фрицу, чтобы тот принёс пива, и только тогда, оросив свои внутренности, откинулся на спинку кресла и, полуприкрыв глаза, соизволил заметить:
  — Арчи, что может быть проще, чем вырезать эту штуку из журнала, купить конверт, наклеить на него марку, написать печатными буквами мой адрес и отправить? Разве не так?
  Я хмыкнул и покачал головой:
  — Подобные шуточки не в моём стиле. Да и зачем мне это, посудите сами? Вы же знаете, я не стану лишний раз напрягаться без серьёзной причины. Кроме того, стал бы я приводить вас в ярость и озлоблять именно теперь, когда генерал Карпентер вот-вот позвонит и поинтересуется, что вы обо мне думаете?
  — Тебе теперь придётся отложить поездку в Вашингтон.
  Я постарался, чтобы на моей честной и простодушной физиономии отразилось нескрываемое удивление.
  — Нет, я никак не могу. У меня же встреча не с кем-нибудь, а с генерал-лейтенантом. Да и вообще, с какой стати? — Я ткнул перстом в направлении лежащей перед ним на столе вырезки из журнала. — Не из-за этой же пустяковины? Вы сами сказали, что паниковать тут не из-за чего. Я уже и сам сомневаюсь, есть ли основания для тревоги. Ведь если кто-то замышляет убийство, то вряд ли будет тратить силы на то, чтобы кромсать на куски рекламу какого-то…
  — Так ты всё же собираешься в Вашингтон?
  — Да, сэр. Я же сказал — у меня там свидание. Разве что позвонить Карпентеру и сказать ему, что у вас расшатались нервы из-за анони…
  — Когда ты уезжаешь?
  — Я взял билет на шестичасовой поезд, но могу поехать позже.
  — Отлично. Значит, у нас в запасе ещё целый день. Возьми блокнот.
  Вулф наклонился, плеснул себе пива, отхлебнул и снова откинулся на спинку кресла.
  — У меня есть маленькая реплика по поводу твоего зубоскальства. Когда вчера мистер Дженсен был у нас и показал нам все эти штуки, мы не имели ни малейшего понятия о личности отправителя анонимного послания. Кто знает, может, это была просто трусливая попытка испортить мистеру Дженсену аппетит. Однако мы уже больше не пребываем в полном мраке. Ведь этот человек не только хладнокровно убил мистера Дженсена, причём проделал это столь же хитроумно, сколь и решительно, но и застрелил мистера Дойла, никакого отношения к мистеру Дженсену не имевшего и появления которого никак нельзя было предвидеть. Так что теперь мы можем констатировать: мы имеем дело с безжалостной личностью, которая быстро принимает решения, столь же стремительно действует и, возможно, одержима навязчивой идеей.
  — Согласен, сэр. Было бы хорошо, если бы вы залегли в постель и не вылезали бы оттуда, разрешив входить к вам только Фрицу, пока я не вернусь из Вашингтона. Клянусь, я всё понимаю и буду держать язык за зубами, хотя с вами у меня это и не всегда получается. Так или иначе вам не мешает отдохнуть. И не вздумайте облизывать конверты.
  — Пф! — Вулф погрозил мне пальцем. — Тебе легко говорить, не ты получил эту пакость. С тобой, видно, расправиться пока не собираются.
  — Вы правы, сэр.
  — Этот человек крайне опасен, и шутки с ним плохи.
  — Не спорю.
  — Отлично. — Вулф закрыл глаза. — Записывай, что сочтёшь нужным. Вполне возможно, что это дело так или иначе связано с капитаном Питером Рутом. Во всяком случае, он — единственное звено, которое связывало меня с мистером Дженсеном. Так что в первую очередь разузнай, где находится сейчас капитан Рут.
  — Он был приговорён военным трибуналом к трём годам тюрьмы.
  — Я знаю. Вот и выясни, там ли он ещё. Кроме того, узнай, что слышно о его невесте, той самой молодой женщине, которая подняла вокруг дела капитана Рута страшный шум и обозвала меня дворнягой-ищейкой. Кстати говоря, эти термины противоречат друг другу — крайне нелепое сочетание. Эту женщину зовут Джейн Гир. — Вулф на мгновение приоткрыл глаза. — У тебя богатый опыт общения с симпатичными молодыми женщинами, так что постарайся без промедления связаться с ней. Ты не встречался с ней в последнее время?
  — Нет, — ответил я, — но я просто горю желанием исправить сейчас эту ошибку. Только вот сомневаюсь…
  — Значит, так и поступи. Я хочу её видеть. Прости, что я тебя перебиваю, но тебе ведь надо ещё успеть на поезд. Сообщи также мистеру Кремеру, какой оборот приняла эта история, и попроси его поднять дело капитана Рута — его связи, близких. За исключением мисс Гир, которая, кстати, вполне может жаждать мести за его позор; ею я займусь сам. Если капитан Рут в тюрьме, договорись с генералом Файфом, чтобы его привезли сюда. Я хочу с ним побеседовать. Где та вырезка, которую вчера получил мистер Дженсен? Поговори на сей счёт с мистером Кремером и мистером Корнуэллом. Вполне может оказаться, что мы получили не такую же, а именно ту самую.
  Я замотал головой:
  — Нет, сэр. Эта отрезана вверху справа ближе к тексту.
  — Я и сам заметил, только проверить всё равно не мешает. Проверь надёжность дверных замков и засовов, а также — исправен ли гонг в твоей комнате. Пусть Фриц сегодня спит у тебя. С ним и с Теодором я ещё поговорю. Чтобы всё выполнить, тебе достаточно будет несколько раз позвонить по телефону. Кроме мисс Гир, конечно, но тут уж решай сам. Мистеру Кремеру пока ничего о ней не говори, я хочу сначала встретиться с ней сам. Когда ты возвращаешься из Вашингтона?
  — Я хочу успеть на обратный поезд в полдень — встреча назначена на девять утра. Значит, около пяти я буду здесь. — И я пылко добавил: — Если Карпентер положительно решит вопрос о моей отправке за океан, я постараюсь повременить с отъездом, пока не отыщется этот рекламорезатель. Я бы не хотел…
  — Я думаю, тебе незачем особенно суетиться. Или менять свои планы. В конце концов, именно правительство платит тебе жалованье.
  Вулф говорил ледяным тоном, сухо и резко, буравя меня взглядом, словно вознамерился просверлить им сразу все мои жизненно важные органы.
  — Пожалуйста, соедини меня с генералом Файфом, — добавил он, не меняя интонации. — Возьмёмся за капитана Рута.
  Намеченная программа покатилась как по маслу — за исключением разве что Джейн Гир. Если бы не она, я бы преспокойно уехал, как собирался, шестичасовым поездом и не потерял нескольких часов. Файф перезвонил через полчаса, поведав, что в настоящее время капитан Рут отбывает срок за государственный счёт в тюрьме на юге Мэриленда, и добавил, что его без промедления доставят в Нью-Йорк для беседы с Вулфом, — это, похоже, опровергало известное высказывание, что демократия всегда неблагодарна. Корнуэлл сообщил, что и вырезку, и конверт, которые получил Дженсен, он передал инспектору Кремеру, что тот и подтвердил, добавив, что обе вещи и сейчас у него. Кремер, как мне показалось по телефону, был страшно занят и поэтому затягивать нашу беседу не стал. Почему — я понял несколько позже, когда сразу после обеда он заявился к нам.
  Усевшись в красное кожаное кресло, он прищурился и вперился в Вулфа, после чего хрипло и грубо гоготнул и ядовито процедил:
  — Заинтересован, замешан и желаю знать — так?
  Само собой, Вулф ответил встречной колкостью, но минуты через три жаркой словесной перепалки они поостыли и перешли к делу. Кремер привёз вырезку, которую получил Дженсен, и они с Вулфом, сравнив её с той, что прислали нам, пришли к выводу, что оба кусочка бумаги вырезаны из двух экземпляров одного и того же номера журнала — на редкость важная информация, за которую я не дал бы и пяти центов. Мы выложили без утайки всё, что знали про дело капитана Рута, умолчав лишь про Джейн Гир. Кремер пообещал разузнать всё, что касается прошлого Рута и его связей. Что же до официального расследования убийства Дженсена, то в числе подозреваемых по-прежнему оставалось всё население огромного Нью-Йорка, так что полицейские могли резвиться вволю. Когда после пространных разглагольствований Кремера стало ясно, что следственная группа не сдвинулась с места ни на шаг, Вулф не преминул съязвить по этому поводу, Кремер ответил встречным уколом, и в результате обсуждение закончилось такой же перебранкой, с какой и началось.
  С Джейн Гир мне не очень повезло. В рекламном агентстве, где она работала и куда я позвонил около полудня, мне сообщили, что сейчас она находится где-то на Лонг-Айленде, проникаясь достоинствами какой-то продукции их клиента, чтобы составить рекламу. Когда наконец часа в четыре я до неё добрался, Джейн Гир, сочтя пять моих звонков в течение дня неоспоримым подтверждением пробуждения моих низменных инстинктов, повела себя весьма вызывающе. Она и не подумает отправиться к Ниро Вулфу, пока я сам не заеду за ней и заодно не угощу коктейлем.
  Вот почему случилось так, что в начале шестого мы встретились за коктейлем в баре «Кейлико» в отеле «Черчилль».
  Хотя позади у неё был полный рабочий день, Джейн Гир выглядела такой бодренькой и свеженькой, словно весь день только и делала, что отсыпалась да нежилась в ванной.
  На той стадии развития событий я не предполагал, что подобное творение руки божьей может быть виновно в тщательно обдуманном и хладнокровном убийстве. Я вообще живо интересуюсь человеческой природой, и мне не составило труда за короткое время нашего знакомства обнаружить, что Джейн Гир способна на сильные чувства, в чём бы они ни проявлялись, и не склонна ограничивать выражение этих чувств мелкими шалостями вроде постреливания глазками. Мне не доводилось, правда, наблюдать, чтобы она пыталась выцарапать кому-нибудь глаза или вцеплялась в волосы, но я знал её всего два месяца, а способностей ей было не занимать. Тем не менее я чувствовал, что убийство Дженсена — Дойла, один из которых вообще был ни при чём, совершенно не вязалось с её натурой; и я знал, что она уже пересмотрела своё отношение к заварухе с капитаном Рутом, с тех пор как обозвала Вулфа дворнягой-ищейкой.
  Она стрельнула в меня карими глазками. Заметьте, я не говорил, что Джейн Гир никогда этого не делает, я сказал лишь, что она не ограничивается подобными шалостями. Вдруг она сказала:
  — Ну-ка, дайте взглянуть на ваш правый указательный палец.
  Я исполнил её просьбу, а Джейн Гир, нежно погладив кончик моего пальца, проворковала:
  — Я просто проверяю, не набили ли вы мозоль. Вы же пять раз набирали мой номер, да ещё меньше чем за пять часов. Может, вам нужно выиграть какое-то пари? Или вы грезите мной во сне и наяву?
  Она наклонилась, чтобы дотянуться губами до соломинки, вставленной в бокал с коктейлем. Прядь волос упала, закрывая её глаз и щёку, и я тем же указательным пальцем подцепил отбившийся локон и водрузил на место.
  — Простите мне эту вольность, но мне хотелось бы, чтобы ваше очаровательное личико от меня ничто не загораживало. Мало ли, вы вдруг побледнеете или закатите глаза…
  — Уж не от вашей ли близости?
  — Нет, в таких случаях симптомы обычно другие — это я учитываю. Сомнительно к тому же, чтобы я успел оказать на вас должное магическое воздействие, поскольку жутко зол, опаздывая по вашей милости на поезд.
  — Но ведь на этот раз вы сами позвонили мне!
  — Ладно, ладно. — Я отпил из бокала. — По телефону вы сказали, что вам по-прежнему не нравится Ниро Вулф, а потому вас совершенно не тянет встретиться с ним. И ещё добавили, что если и придёте, то только в том случае, если вам объяснят, зачем это понадобилось. Так вот, я и решил это объяснить. Вулф хочет спросить вас, каким способом вы собираетесь его прикончить — собственноручно или с помощью того же головореза, которого вы наняли, чтобы расправиться с Дженсеном и Дойлом. Вулф, видите ли, хочет заранее знать, чего ему от вас ожидать.
  — Помилуйте. Вам не мешало бы посадить свой юмор ни диету. Тяжеловат он у вас стал.
  Я покачал головой:
  — Сами понимаете, я не прочь поиграть с вами в кошки-мышки, но не хочу опоздать на последний поезд. И позабавить вас я тоже не пытаюсь, тем более что мне сейчас не до шуток. Мне поручили передать вам следующее. Вулфу сейчас угрожают точно таким же образом, как угрожали Дженсену. Кроме того, предполагается, что с Дженсеном расправились в отместку за капитана Рута. Когда капитана Рута арестовали и упрятали в каталажку, вы не стеснялись в выражениях, да и вообще вели себя так, что сейчас возникло очень большое желание выяснить, чем вы в последнее время занимались. Именно это и интересует Вулфа. Если вы спросите, отчего я сам не начал танцевать от печки и не попытался выяснить, где вы были прошлой ночью с одиннадцати до двенадцати, то я отвечу: я знаю, что это бесполезно, поскольку нанятые вами головорезы…
  — Довольно, — прервала она меня. — Что за чушь вы несёте? Мне кажется, я сплю.
  — Зато у меня сна ни в одном глазу.
  — Всё, что вы говорите, просто досужие бредни.
  — Возможно. Большей частью.
  — Неужели Ниро Вулф в самом деле думает, что я замешана в этой истории?
  — Я этого не утверждаю. Насколько мне известно, он просто хочет с вами потолковать.
  Она сверкнула глазами и продолжала, повысив голос:
  — Вообще от этого дела дурно попахивает. Кстати, как насчёт полиции? Вы уже, наверно, договорились, что из квартиры Вулфа я попаду прямиком в полицейский участок? В таком случае, не составит ли вам труда позвонить с утра моему боссу и известить его, где я нахожусь? Не мне вам говорить, как вешать лапшу на уши…
  — Послушайте, о прекрасная и разгневанная тигрица. — Как ни странно, она дала мне возможность вклиниться в её речь, что оказалось приятной неожиданностью. — Вспомните, я хоть раз пытался нанести вам удар в спину? Если да, то пристрелите меня на месте. Я только объяснил вам истинное положение вещей. Полицейским про вас ровным счётом ничего не говорили, хотя они к нам и обращались. Насколько я могу судить, вы тут вообще ни при чём, невинны, как только что вылупившийся цыплёнок, хотя по внешним признакам вы мало его напоминаете.
  — Спасибо, — ответила она, но металл в её голосе прозвенел ещё резче.
  — Не стоит благодарности. Но полиция тоже занялась делом Рута, так что сыщики могут выйти на вас и без наших подсказок. И в этом случае вам совсем не повредит, если к тому времени, как они до вас доберутся, Вулф придёт к твёрдому убеждению, что вы и впрямь невинны как дитя.
  — Каким это образом? — презрительно фыркнула она. — Он поинтересуется, не поручали ли мне когда-нибудь совершить убийство, я с улыбкой отвечу «нет», а он извинится и подарит мне орхидею?
  — Не совсем так. Он же гений. Он задаст вам вопрос типа: «Насаживаете ли вы сами наживку на крючок, когда удите рыбу?», а вы даже сами не заметите, как себя выдадите.
  — Что ж, звучит заманчиво. — Внезапно её взгляд переместился, а губы едва заметно дрогнули — ей в голову явно пришла какая-то мысль. — Интересно… — протянула Джейн.
  — Скажите, что именно вас заинтересовало, и я постараюсь составить вам компанию.
  — Извольте. — Её взгляд потемнел. — Может быть, то, что мне пришло в голову, и есть то главное, ради чего вы так распинаетесь передо мной? Вы же крутите шашни с тысячами девушек и женщин — кстати, вы ещё не обзавелись записной книжкой с отрывными талонами, где указано время на встречи с ними? И тем не менее вы уделяете мне одной столько драгоценного времени? Не для того ли, чтобы подставить меня под это идиотское обвинение? Одному небу известно, как ваши истинные намерения, но мне наплевать, как…
  — Оставьте, — поморщился я, — не то я сам себя начну подозревать. Чёрт побери, обладая таким волшебным зеркальцем, вы должны не хуже меня знать, почему я уделяю вам столько драгоценного времени. Да, я проверял на опыте собственную восприимчивость к разным формам, цветам, прикосновениям, духам и так далее и глубоко благодарен вам за помощь в научном эксперименте. Но то, что вы вообразили, будто опыт, который мы вместе с вами ставим, является частью подготовки для ложного обвинения в убийстве — это, право же, жестокий удар по моему интеллекту и вообще оскорбление в лучших чувствах.
  — Ха-ха. — Джейн встала, взгляд и тон её не потеплели ни на градус. — Ну что ж, так и быть, я готова встретиться с вашим шефом. Всегда мечтала о том, чтобы познакомиться с самим Ниро Вулфом. Мне пойти к нему самой или, может, вы меня отвезёте?
  Я её отвез. Заплатив по счёту, мы вышли из отеля и сели в такси.
  За то короткое время, что мы катили по городу, Джейн Гир немного успокоилась и взяла себя в руки. Помимо всего прочего, она сказала:
  — Питер Рут обманул меня. Я думала, он невиновен и из него делают козла отпущения. Вот я и вела себя соответственно, а как же иначе? Но теперь я выкинула его из головы — это вы должны понять, если вы, конечно, не двуличный питекантроп. Убийство Дженсена, о котором сегодня кричат все газеты, для меня — чушь собачья. У меня есть приличная работа. Я по горло сыта историей с очаровательным, неотразимым Питером и не соглашусь выйти замуж даже за помесь Уинстона Черчилля и Виктора-Эммануила. Я даже за вас не вышла бы. Зачем? У меня и так есть будущее. Я намереваюсь стать первой женщиной вице-президентом крупнейшего в стране рекламного агентства. Если же моё имя будет фигурировать в качестве подозреваемой в деле об убийстве, мне этого поста мне не видать как своих ушей, по крайней мере ещё очень долго. Афера с Питером Рутом мне и так здорово подпортила репутацию, а уж последняя история может и вовсе меня доконать.
  — Только не разговаривайте в таком тоне с Ниро Вулфом, — посоветовал я. — У него несколько специфическое отношение к женщинам-руководителям, не говоря уж об отношении к женщинам вообще.
  — С Ниро Вулфом я как-нибудь справлюсь.
  — Браво! До сих пор этого ещё никому не удавалось.
  Но насладиться тем, как Джейн Гир укрощает Ниро Вулфа, мне не пришлось, поскольку ей так и не довелось попасть к нему.
  Вход нам преградила дверная цепочка, и мне пришлось звонить Фрицу, чтобы он открыл. Едва я надавил на кнопку, как на крыльцо к нам взбежал какой-то армейский офицерик, словно сошедший с плаката «Бравый красавец-солдат, который одержит победу в войне». Он и в самом деле был очень хорош собой — я сразу это заметил. Казалось, он был целиком поглощён своими мыслями, но это не помешало ему бросить быстрый взгляд на Джейн, что, впрочем, было неудивительно, как и то, что и она ответила ему таким же взглядом.
  Тут дверь распахнулась, и на пороге появился Фриц.
  — Спасибо, — сказал я ему. — Мистер Вулф в кабинете?
  — Нет, он у себя в спальне.
  — Понятно. Я сам тут справлюсь.
  Фриц ушёл. Я загородил вход и обратился к красавцу военному:
  — Что вам угодно, майор? Здесь живёт Ниро Вулф.
  — Я знаю. — Певучий баритон как нельзя лучше подходил к его внешности. — Я пришёл повидать его. Меня зовут Эмиль Дженсен. Я сын Бена Дженсена, которого убили прошлой ночью.
  — Вот как. — Сходства между ними почти не было, но я не стал задумываться о причинах. Чудачка-природа способна на любые капризы. — У мистера Вулфа сейчас назначена деловая встреча. Вам не помешает, если я сумею изложить ему цель вашего визита.
  — Я хотел с ним… посоветоваться. Если вы не против, я лучше сам рассказал бы ему, в чём дело.
  Он виновато улыбнулся, чтобы сгладить неловкость. Должно быть, парень служил в подразделении по идеологической обработке противника.
  — Понятно. Заходите.
  Я посторонился, пропуская Джейн в прихожую, а майор последовал за девушкой. Задвинув засов, я проводил их в кабинет и, пригласив присесть, подошёл к своему рабочему столу, снял трубку и позвонил наверх Вулфу.
  — Да? — прогудел мне в ухо голос Вулфа.
  — Арчи. Мисс Гир здесь. Кроме того, только что пожаловал майор Эмиль Дженсен, сын Бена Дженсена. Он предпочитает лично изложить вам то, о чём собирается посоветоваться.
  — Передай им обоим мои сожаления. Я занят и не могу встретиться с ними.
  — Вы заняты? И сколь долго?
  — Неопределённо. Никаких деловых встреч всю эту неделю.
  — Но вы, наверное, помните…
  — Арчи! Передай им мои слова.
  Трубка замолчала.
  Я передал. Посетители не слишком обрадовались. Одному богу известно, какую сцену закатила бы Джейн, если бы её не сдерживало присутствие постороннего — при нём же она ограничилась тем, что отчихвостила нас с Вулфом на все корки. Дженсен не возмущался, но зато заупрямился как бык. Во время пространных и бесплодных препирательств я заметил, что они с Джейн всё чаще и чаще поглядывают друг на друга, что, как я рассудил, было вполне естественно, ведь они точили зуб на одного и того же обидчика. Я подумал, что сумею выпроводить их побыстрее, если сменю пластинку, и выразительно произнёс:
  — Мисс Гир, это майор Дженсен.
  Он встал, учтиво поклонился, как человек, привыкший к галантности, и произнёс:
  — Очень рад. Похоже, наше дело безнадёжно, по крайней мере, сегодня. Я пойду поймаю такси. Может быть, вы позволите подвезти вас?
  Итак, я их выпроводил. Когда они спускались с крыльца, он ненавязчиво изогнул руку, и Джейн уцепила его пальчиками за локоть. Одно это уже свидетельствовало о том, как стремительно прогрессировали их отношения, — ведь Джейн не похожа на тех девушек, которые чуть не с пелёнок цепляются за кого попало.
  Ну ладно, ладно, в конце концов, он тоже майор. Я равнодушно пожал плечами и закрыл дверь. Потом прошагал к лестнице, преодолел два пролёта, постучал в дверь комнаты Вулфа и получил разрешение войти.
  Вулф стоял в дверях в ванную лицом ко мне, весь в мыльной пене, и держал в руках допотопную бритву. Увидев меня, он рыкнул:
  — Который час?
  — Шесть тридцать.
  — А когда следующий поезд?
  — В семь. Но ведь по всему видно, чёрь возьми, что работы здесь непочатый край. Я вполне могу отложить поездку на недельку-другую.
  — Нет. Ты слишком поглощён этими мыслями. Поезжай на ближайшем поезде.
  — У меня хватит извилин и для других мыслей…
  — Нет.
  Я попробовал забросить другую наживку:
  — Мои побуждения сугубо эгоистичны. Если завтра, когда я буду точить лясы у Карпентера, в утренних выпусках сообщат, что вас убили или хотя бы ранили, Карпентер обвинит во всём меня, и у меня не останется никаких шансов. Поэтому…
  — Проклятье! — рявкнул Вулф. — Ты опоздаешь на поезд! Я не собираюсь дать себя убить! Иди отсюда!
  Я слинял и поднялся в свою комнату, где переоделся в форму и побросал кое-что из вещей в саквояж. Да, ребята, высоко же он держит наше знамя! Мой герой.
  Я вскочил в поезд за две минуты до отхода.
  Глава 4
  Когда кончится война, я постараюсь пробиться в конгрессмены и провести через Сенат закон о генералах. Моя задумка сводится к тому, что генералов следует сначала хорошенько намазать гуталином и надраить, а лишь потом расстрелять. Впрочем, в то незабываемое утро, если бы мне дали волю, я вряд ли стал бы тратить время на гуталин для генерала Карпентера.
  Так как я был всего лишь майор, то вынужден был сидеть перед Карпентером и тупо повторять: «Дасэр, дасэр, дасэр», — пока он объяснял, что потому только удостоил меня свиданием, что полагал, будто я хочу обсудить с ним нечто важное, и что я должен оставаться там, где я есть, что вопрос о моей отправке за океан давным-давно решён и мне не мешало бы уже перестать дёргаться по этому поводу.
  Я так никогда и не узнал, звонил ему Вулф или нет. Сам Карпентер Вулфу точно не звонил. Он даже не похлопал меня по плечу с напутствием: «Будьте доблестным воином». Он вообще нёс какую-то чушь. Например, заявил, что коль скоро уж я всё равно в Вашингтоне, то не мешало бы мне провести с персоналом нечто вроде семинара по технике расследования каких-нибудь уголовных дел, раскрытых или незаконченных, неважно. Отдав это идиотское поручение, он велел мне немедленно явиться к полковнику Дикки.
  Не думаю, что я произвёл хорошее впечатление, особенно принимая во внимание, чем была занята тогда моя голова. Меня продержали в Пентагоне, так и не решив, что со мной делать, весь четверг и почти всю пятницу. Мне пришлось позвонить Вулфу и сообщить, что я задерживаюсь. Можно было, конечно, обрисовать ситуацию, сложившуюся на Тридцать пятой улице, и получить разрешение уехать, но мне не хотелось давать сборищу форменных фуражек возможность позубоскалить в том духе, что, мол, Ниро Вулфу его гениальных мозгов не хватает даже на то, чтобы уберечься от опасности в собственном доме, если рядом нет няньки Гудвина, который бы присмотрел за ним. Кроме того, можно было не сомневаться, что Карпентер не только из вежливости, но и проявляя искреннюю заботу о безопасности моего шефа, перезвонит ему, и тогда можно лишь догадываться, насколько тёплую встречу уготовил бы мне Вулф по возвращении.
  Словом, меня так и подмывало прыгнуть в самолёт, когда в четверг вечером я увидел в «Стар» то рекламное объявление. Весь день я был слишком загружен, потом ужинал со всей шайкой-лейкой, и потому никакой возможности просмотреть нью-йоркские газеты у меня не было. А вот поздно вечером, когда я наконец остался в гостиничном номере один, это объявление сразу бросилось мне в глаза. Оно было набрано в рамке и расположено на газетной полосе таким образом, чтобы со всех сторон оставалось много свободного места.
  «ТРЕБУЕТСЯ МУЖЧИНА
  весом 260—270 фунтов, рост около 5 футов 11 дюймов, 45—55 лет, европеоидной наружности, талия не больше 48 дюймов, способный вести активный образ жизни. На временной основе. Работа связана с риском. Оклад 100 долларов в день. К письму приложить фото.
  Я пробежал глазами объявление раза четыре, потом ещё пару минут недоверчиво пялился на него, после чего сорвался с места и бросился звонить в Нью-Йорк. Дело было около полуночи, но Вулф никогда не ложился рано. Однако, когда трубку сняли, я услышал не его, а Фрица Бреннера:
  — Резиденция мистера Ниро Вулфа.
  Фриц служил у Вулфа даже дольше, чем я, и у него были собственные соображения о том, как отвечать по телефону. Например, если он брал трубку днём, между девятью и пятью часами, то отвечал: «Контора Ниро Вулфа». В любое другое время он говорил, как сейчас ответил мне.
  — Привет, Фриц. Это Арчи, из Вашингтона. Где мистер Вулф?
  — Уже в постели. У него выдался тяжёлый день. И вечер тоже.
  — А что он делал?
  — Долго говорил по телефону, и ещё к нему несколько раз приходили. Мистер Кремер, например. А также стенографист.
  — Вот оно что. И печатал стенографист, конечно, на моей пишущей машинке. А ты не знаешь, не заглядывал ли Вулф в сегодняшний выпуск «Стар»?
  — «Стар»? — Фриц замялся. — Нет, насколько мне известно, он её никогда не читает. Дома только мой экземпляр, он лежит на кухне.
  — Возьми его и прочти объявление на одиннадцатой полосе в нижнем правом углу, маленькое такое, в рамочке. Я подожду.
  Я сел и стал ждать. Фриц вернулся к телефону довольно быстро.
  — Я прочёл. — Голос у него был озадаченный. — Это ты нас разыгрываешь и потому звонишь из Вашингтона?
  — Вовсе нет. Мне сейчас вообще не до шуток. Меня опять не посылают за океан. Ты ни о ком не подумал, когда читал объявление?
  — Мне сразу пришло в голову, что это точное описание мистера Вулфа.
  — Значит, мозги у нас устроены одинаково. Если это писали, не имея в виду Ниро Вулфа, то я вырежу это объявление и съем целиком, без масла и соли. Утром первым делом покажи газету мистеру Вулфу. Ему, конечно, не понравится, что ты передашь ему моё мнение. Но он и сам придёт к тому же выводу. Как вообще дела?
  — Всё в порядке.
  — Замки, гонг и всё прочее?
  — Да. Хотя без тебя…
  — Надеюсь, завтра я вернусь. Скорее всего, ближе к вечеру.
  Готовясь отойти ко сну, я пытался сообразить, каким образом, замысли я прикончить Ниро Вулфа, я бы извлёк пользу из помощника, нанятого временно за сто «зелёных» в день и удивительно похожего на Вулфа по физическим параметрам. Я придумал две возможные схемы, но ни одна меня не удовлетворила, а третья, пришедшая в голову перед самым сном, настолько меня ужаснула, что я отключился и уснул сном младенца.
  Утром я отправился в Пентагон и снова увяз в бесполезных словопрениях. По правде говоря, я был нужен местным генералам, как собаке пятая нога, да и сам я даже из вежливости не притворялся, что в них нуждаюсь. Но тягомотина продолжалась. К трём часам пополудни все держались со мной так, словно я был местным завсегдатаем. Меня начала сверлить мысль, что я попал в ловушку и назад пути нет. Пентагон меня сцапал и никогда уже не выпустит. Я сам сунулся ему в пасть, а теперь, когда он меня заглотал, я постепенно начну растворяться в желудочном соке…
  В пять часов я собрался с духом и обратился к полковнику:
  — Послушайте. Не кажется ли вам, сэр, что я уже сделал всё, что было в моих силах? Не будет ли мне целесообразнее вернуться в Нью-Йорк?
  — Ну что ж, — он с глубокомысленным видом задрал вверх подбородок, — я спрошу майора Забрески. Он, конечно, должен будет посоветоваться с полковником Шоном. Надо всё хорошенько обдумать. А когда вы приехали?
  — Вчера утром.
  — И с кем вы встретились по прибытии?
  — С генералом Карпентером.
  — Проклятье. — Он явно встревожился. — Тогда решение должен принять он, а он сейчас повязан по рукам и ногам. Я научу вас, как лучше действовать.
  Он выполнил своё обещание. Я его внимательно слушал, но пересказать весь этот бред не в состоянии. Я был обречён — других слов и не подберёшь. Я пропал безвозвратно. Канул в Лету. Набравшись мужества, я ответил, что дело не горит, можно потерпеть и до утра. Лучше я сам поговорю с майором Забрески, добавил я и, улучив удобную минутку, пока полковник глубокомысленно ковырял в носу, ухитрился сбежать. Выскочив в коридор, я спустился на первый этаж и, пустив в ход все свои способности, сумел выбраться из здания на свежий воздух. Благодаря чутью, многолетней тренировке ума и логическому мышлению мне удалось сразу сесть на нужный автобус. В отеле мне хватило пяти минут, чтобы побросать вещи в саквояж и оплатить счёт, после чего я доехал с попутчиком в такси до аэропорта и взял билет в Нью-Йорк. С едой можно было потерпеть.
  Впрочем, терпеть не пришлось, потому что мест не оказалось ни на рейс в 6.30, ни в 7.30, поэтому, имея в запасе время и вняв настойчивым требованиям желудка, я попробовал четыре разных сандвича и нашёл их вполне съедобными. В конце концов мне удалось с боем прорваться на рейс в 8.30, и, когда через час с четвертью самолёт приземлился в аэропорту Ла Гардиа, я наконец почувствовал себя спасённым. В толчее огромного города этой чёртовой камарилье до меня не добраться. Я даже был готов поставить десять к одному, что к утру все в Пентагоне напрочь позабудут о моём существовании.
  Подъехав к дому Вулфа на Тридцать пятой улице, я не стал доставать свой ключ, зная, что дверь заперта на задвижку и всё равно надо звать кого-нибудь, чтобы мне открыли. Как обычно, я трижды коротко позвонил. Вскоре послышались шаги, штору отодвинули, и сквозь одностороннее стекло на меня пристально посмотрел Фриц. (Я-то это знал, хоть и не видел, сами понимаете.) Убедившись, что всё в порядке, он впустил меня и радостно поприветствовал, расплывшись в улыбке. Я заметил, что Вулф ещё сидит в кабинете — дверь была открыта, и оттуда пробивался свет. Я проскользнул через прихожую и влетел в кабинет.
  — Вот и беглец… — начал я и осёкся. В кресле Вулфа, в том самом кресле, садиться в которое он никогда никому не разрешал ни при каких обстоятельствах, высилась туша, по форме вполне человекообразная, но… Проще сказать, в кресле восседал чудовищных размеров толстяк, но — не Ниро Вулф. Я никогда раньше его и в глаза не видел.
  Глава 5
  Фриц, задержавшийся у входной двери, чтобы задвинуть засов, подошёл ко мне сзади, что-то объясняя. Незнакомец, оккупировавший кресло Вулфа, не двигался и не проронил ни слова — сидел и искоса поглядывал на меня. С этаким хитрым видом. Я с трудом пришёл в себя и услышал голос Фрица, повторявший, что мистер Вулф у себя в комнате наверху.
  Субъект в кресле сипло проквакал:
  — Я полагаю, вы — Гудвин. Арчи. Удачная была поездка?
  Я продолжал молча пялиться на него, то жалея, что не остался в Пентагоне, то переживая, что не приехал раньше. Толстяк между тем продолжал:
  — Фриц, принесите мне ещё виски с содовой.
  — Да, сэр, — послушно ответил Фриц.
  — Так хорошо вы съездили, Арчи? — повторил этот хам, обращаясь ко мне.
  Я не выдержал. Я повернулся и, пройдя через прихожую, поднялся наверх и подошёл к двери в комнату Вулфа. Постучавшись и возвестив, что это я, Арчи, я услышал голос Вулфа, который разрешил мне войти. Я открыл дверь.
  Вулф восседал в своём кресле номер два и читал книгу. Одет он был как обычно, и ничто в его наружности не указывало на то, что он спятил.
  Я не собирался доставлять ему удовольствие созерцать мою растерянную физиономию, хотя этот наглец определённо намеревался сидеть передо мной, самодовольно ухмыляясь и наслаждаясь произведённым впечатлением.
  — Я приехал, — небрежно доложил я ему. — Если вы уже спите, разговоры можно отложить до завтра.
  — Я не сплю, как видишь. — Вулф закрыл книгу, заложив страницу пальцем. — Ты едешь в Европу?
  — Вы прекрасно знаете, чёрт возьми, что никуда я не еду! — взорвался я и сел. — Обсудим это как-нибудь потом, когда я уволюсь из армии. Я счастлив, что вы до сих пор целы и невредимы, а дом стоит на месте! Кстати, в Вашингтоне было очень интересно. Все ходят строевым шагом.
  — Не сомневаюсь. Ты заглядывал в кабинет?
  — Да. Значит, вы сами поместили объявление в «Стар». Как вы расплачиваетесь с этим типом, наличными и ежедневно? Не забываете об отчислениях на подоходный налог и социальное страхование? Кстати, войдя в кабинет, я уселся за свой стол и начал отчитываться о поездке. Я был абсолютно убеждён, что передо мной — вы. Тот же искромётный ум, неподражаемые манеры и прочее. Я обманывался до тех пор, пока он не велел Фрицу принести виски с содовой — тут только он себя выдал, ведь вы виски на дух не выносите. Это, Ватсон, элементарная дедукция. Вообще всё это мне напоминает то время, когда из Югославии вдруг объявилась ваша дочь и перевернула здесь всё вверх дном. А теперь вот — ваш близнец. Учтите, получая по сотне в день, за год он загребёт тридцать шесть тысяч пятьсот…
  — Заткнись, Арчи.
  — Слушаюсь, сэр. Может, мне спуститься и поболтать с ним?
  Вулф отложил книгу и заёрзал в кресле, что-то мыча. Утвердившись поудобнее, он заметил:
  — Если тебя интересует, кто он такой, то у себя в столе ты найдёшь лист бумаги со всеми нужными сведениями. Его зовут Г. Г. Хаккет, он архитектор на пенсии, без особого достатка, но с манерами дикой свиньи, вдобавок — совершенно непревзойдённый простофиля. Из всех, ответивших на моё объявление, я выбрал его, потому что по внешности и габаритам он как нельзя лучше отвечал моим требованиям, и ещё потому, что он оказался достаточным ослом, чтобы согласиться рисковать жизнью за сотню долларов в день.
  — Если он не перестанет называть меня Арчи, риск резко возрастёт…
  Вулф ткнул в меня пальцем:
  — Прекрати! Ты думаешь, мне очень нравится, что он расселся там в моём кресле? Но я терплю — ведь не сегодня-завтра его могут убить. Я предупредил его об этом. Сегодня днём он ездил на такси к мистеру Дитсону посмотреть на орхидеи и, совершенно не таясь, привёз пару растений. Завтра днём ты опять его где-нибудь повозишь, а потом вечером — ещё разок. На улице в моём пальто и шляпе, с моей тростью его вид кого хочешь обманет, кроме разве что тебя.
  Я решил внести и свой посильный вклад в эту затею и предложил с каменной физиономией:
  — Я знаю одну молодую дамочку, актрису, которая может его так загримировать, что…
  — Арчи, — резко оборвал Вулф, — неужели ты думаешь, что я нахожу эту идиотскую игру забавной?
  — Нет, сэр, я так не думаю. Но почему бы вам просто не посидеть дома и никуда не выходить? Вы ведь и так всегда тут торчите. Однажды мне случилось наблюдать, как вы целый месяц не высовывали носа из дома. Будьте просто осторожнее с посетителями. Пока…
  — Пока что?
  — Пока не поймали этого малого, который убил Дженсена.
  — Ба! — Вулф метнул в меня свирепый взгляд. — Кто же его поймает, скажи на милость? Мистер Кремер? Как, по-твоему, чем он сейчас занимается? Ты думаешь, они там баклуши бьют? Пф! Майор Дженсен, сын мистера Дженсена, вернувшись пять дней назад из Европы, узнал, что, пока его не было, отец подал на развод с его матерью. Они с отцом крупно повздорили, что в таких случаях не редкость. И теперь мистер Кремер с похвальным упорством отрядил сотню человек выискивать улики против майора Дженсена, чтобы предъявить ему обвинение в убийстве отца! В жизни не встречал более нелепого ослиного бреда! С какой стати майору Дженсену понадобилось бы убивать меня или даже просто мне угрожать?
  — Ну и дела. — Я поднял брови. — Но всё-таки отбрасывать эту версию пока не стоит, по-моему. Может, рассчитав, что все отнесутся к этому так же, как вы, майор и послал вам такую же бумажку, какую отправил своему отцу?
  Вулф покачал головой:
  — Нет, этого не может быть, если только он не круглый дурак. Он не мог не догадаться, что недостаточно просто послать мне эту писульку, ему придётся как-то подкрепить свою угрозу; но он же не убил меня, и я сомневаюсь, что он намеревается это сделать. Генерал Файф по моей просьбе просмотрел его послужной список. Мистер Кремер зря тратит время, силы своих людей и деньги налогоплательщиков Нью-Йорка. У меня же связаны руки. Люди, с которыми я работал и которым полностью доверяю, ушли на войну. Ты дёргаешься и только и мечтаешь о том, как бы от меня сбежать. А я прикован к этой комнате, целиком предоставленный самому себе, в то время как мстительный и кровожадный маньяк только и поджидает удобного случая, чтобы расправиться со мной. У меня нет ни малейшего представления, кто бы это мог быть, мне даже не дали понюхать след.
  Вулф, конечно, немного утрировал. Но я отлично знал, что, когда на него находит столь романтическое настроение, лучше не язвить и не подтрунивать над ним. Тем более я бы не присягнул, что он так уж преувеличивает серьёзность положения. Поэтому я ограничился тем, что спросил:
  — А что слышно о капитане Питере Руте? Его уже привозили?
  — Да. Сегодня я с ним беседовал. Он сидит в тюрьме уже больше месяца и уверяет, что убийство Дженсена не имеет к нему ни малейшего отношения. По его словам, с мисс Гир он не общался уже больше шести недель. Его мать работает учительницей в Данфорте, штат Огайо; мистер Кремер проверил — это и в самом деле так. Его отец раньше держал в Данфорте бензоколонку, но десять лет назад он бросил жену и сына и, говорят, работает сейчас в Оклахоме на военном заводе. И жена, и сын предпочитают о нём не распространяться. Братьев и сестёр у капитана Рута нет. По его словам, никто на свете и пальцем бы не пошевельнул, чтобы отомстить за него, не говоря уж о столь крайних мерах, как двойное убийство.
  — Может быть, так оно и есть.
  — Вздор. Меня с мистером Дженсеном вообще ничего не связывало. Я попросил генерала Файфа оставить пока капитана Рута в Нью-Йорке, а тюремное начальство последить за ним.
  — Когда вы вбиваете что-то себе в голову…
  — Я никогда ничего не вбиваю в голову. Тем более в том смысле, что ты имеешь в виду. Я только отвечаю на брошенный вызов. Сейчас я действую единственно возможным способом. Тот человек, который застрелил мистера Дженсена и мистера Дойла, отчаянно смел, вплоть до безрассудства. Возможно, он поддастся соблазну и попытается реализовать свой замысел. Я отдаю себе отчёт в том, что если ты будешь повсюду возить и сопровождать мистера Хаккета, то и тебя могут убить. Это подразумевалось, когда я нанимал тебя и соответственно тебе платил. Сейчас ты на государственном жалованье. Может быть, у мистера Кремера найдётся человек, который похож на тебя и способен тебя подменить. Надо только, чтобы человек этот был смелый, бдительный и находчивый — ведь во всей затее вообще не будет ни малейшего смысла, если и после покушения на мистера Хаккета мы вновь останемся с пустыми руками. Подумай до утра, а тогда скажешь, что ты решил.
  Удивительно, как у меня только язык не отнялся. Конечно, за то время, что я был с Вулфом, он издевался надо мной миллион раз, как и я над ним, но сейчас он явно хватил через край — у меня даже не нашлось слов, чтобы квалифицировать эту гнусную выходку. После того как я получил в Вашингтоне от ворот поворот, что отнюдь не добавило мне настроения, теперь я настолько разозлился, что был готов растерзать Вулфа на месте, но сдержался и понял, что лучше уйти с гордо поднятой головой. Однако было выше моих сил оставить Вулфа лежать в постели и упиваться собственным благородством, а потому я, сделав усилие над собой, оскалился в ухмылке.
  — Отлично, — заявил я, — я обдумаю ваши слова. Конечно, у Кремера хороших парней хоть отбавляй. Утром сообщу вам, что я решил. И, конечно, не забуду проверить на ночь, исправен ли ваш гонг.
  С этими словами я повернулся и ушёл к себе. Звонок был проведён в мою комнату и укреплён под кроватью. У нас было заведено, что, ложась спать, я щёлкал рычажком выключателя, и тогда, стоило какому-нибудь незваному гостю попасть в холл и приблизиться к комнате Вулфа ближе чем на десять футов, гонг начинал истерично трезвонить. Заведено это было несколько лет назад, после одного памятного случая, когда Вулф схлопотал удар ножом. С тех пор, правда, сигнал гонга мне приходилось слышать лишь в тех случаях, когда мы сами проверяли, не испортился ли он. Я лично считал, что звонок нам впредь никогда не потребуется, но тем не менее каждый раз исправно подключал его: вдруг Вулфу в одну прекрасную ночь взбредёт в голову выйти в холл, а сигнал не сработает — тогда ведь неприятностей не оберёшься.
  Но сегодня, когда в доме присутствовал посторонний, я даже порадовался, что сигнализация существует. Фриц сообщил мне, что Г. Г. Хаккет спит в южной комнате, на том же этаже, что и я, и после краткого знакомства и беглого взгляда на него меня не слишком бы удивило, если бы он прокрался ночью в комнату Вулфа и попытался его убить, а потом сжечь тело в печи — в надежде, что мы с Фрицем примем его за Вулфа и не заметим подмены. Когда меня называют «Арчи» женщины и девушки соответствующей наружности, я не против, даже наоборот. С остальными собратьями по разуму я более разборчив. Что же касается Хаккета, то подобный субъект удостоился бы чести называть меня по имени не раньше чем через семь лет знакомства, однако я не собирался знаться с ним и семи недель.
  Утром все завтракали по отдельности — Вулф у себя, Хаккет в столовой, а я на кухне с Фрицем. Потом я провёл час с Вулфом в оранжерее, занимаясь делами, которые обычно выполнял в кабинете, и обсуждая текущие вопросы. Вулф поинтересовался, что я решил по поводу шофёра из уголовной полиции, которого он предложил нанять для Хаккета.
  Я рассудительно ответил:
  — Я как нельзя более тщательно обдумал ваши слова со всех позиций. Безусловно, Кремера не затруднит предоставить в наше распоряжение человека, который даст мне сто очков вперёд по части храбрости, ума, честности, реакции и особенно — нравственности. Но вот беда: где ему раздобыть такого же красавца, как я? Нигде в мире такого больше не сыщешь. Так что придётся мне взяться за дело самому.
  — Я не хотел тебя обидеть, — произнёс Вулф, пристально глядя на меня. — Я намеревался…
  — Да ладно. Вы просто перенапряглись. Жизнь мистера Хаккета в опасности, а вас это нервирует.
  Мы обсудили разные мелочи. Джейн Гир домогалась встречи. Теперь я, конечно, понял, отчего в среду вечером Вулф отказался увидеться с ней. Когда он послал меня за ней, ему пришла в голову мысль нанять двойника, а потому он не мог допустить, чтобы Джейн увидела настоящего Ниро Вулфа — после этого она вряд ли обманулась бы настолько, чтобы попытаться прикончить подставного Ниро Вулфа. Это указывало на то, что шеф взялся за Джейн Гир всерьёз, но я не стал утруждаться и не сказал, что, по моему мнению, кого-кого, а её можно смело вычеркнуть из числа подозреваемых, поскольку Вулф только бы хрюкнул в ответ. Несколько раз она звонила, настаивая на встрече с Вулфом, а в пятницу утром даже пришла и минут пять препиралась с Фрицем через трёхдюймовую щель — ровно на столько позволяла приоткрыть дверь накинутая цепочка. Вулф явно что-то задумал. Я получил от него указание позвонить ей и пригласить к нам на шесть часов вечера, а когда она явится, отвести её к Хаккету. Вулф пообещал, что лично поднатаскает Хаккета для предстоящей встречи.
  Я состроил недоверчивую физиономию, а Вулф заявил:
  — Ей представится отличная возможность убить мистера Хаккета.
  Я фыркнул:
  — В то время как я буду рядом, чтобы сказать ей, когда можно прекратить огонь.
  — Я согласен, что это маловероятно. Зато она убедится, что мистер Хаккет — это я.
  — Что всё же не укоротит его жизнь и не продлит вашу.
  — Наверное. Но я смогу её видеть и слышать. Я буду наблюдать через отверстие в стене.
  Вот, значит, что он задумал. Вулф расположится в нише, которая находится в коридоре, ведущем из прихожей в кухню, и будет подглядывать в кабинет через квадратное окошечко в стене. Окошечко со стороны кабинета было замаскировано картиной с изображением водопада, прозрачного, если смотреть через него в кабинет. Вулф только и ждал предлога, чтобы прибегнуть к этому способу, ведь окошечко уже не раз служило нам верой и правдой.
  — Это другое дело, — сказал я. — Когда вы её услышите и увидите, то сразу поймёте, что у неё даже не золотое, а платиновое сердце.
  Майор Дженсен позвонил лишь один раз, и ему сказали, что Вулф занят; похоже, он был не столь настойчив, как Джейн. Кремеру он сказал, что приходил к Вулфу в среду, потому что во вторник отец показал ему полученную по почте угрозу, добавив, что собирается проконсультироваться у Вулфа; вот он и собрался прибегнуть к помощи знаменитого сыщика, чтобы убийца был пойман и получил по заслугам. Я предложил Вулфу переговорить с майором Дженсеном самому, а не подставлять ему Хаккета, но Вулф отказался, что лишний раз подтвердило, в каком состоянии он пребывает. В любом другом случае от меня никаких предложений и не потребовалось бы, ибо майор, безусловно, был готов раскошелиться на круглую сумму.
  Когда я спустился в кабинет, Хаккет сидел в кресле Вулфа и, шумно чавкая и обильно осыпая стол крошками, грыз печенье. Поскольку доброго утра я пожелал ему ещё раньше, то, не тратя времени на разговоры, попросту перестал его замечать. Набрав номер на телефоне у себя на столе, я позвонил Джейн Гир в контору.
  — Арчи, — назвался я, когда Джейн сняла трубку.
  — Какой Арчи? — фыркнула она в ответ.
  — Да бросьте вы. Мы же не натравили на вас полицию, верно? Давайте немного посудачим.
  — Я сейчас повешу трубку.
  — Я тоже. Только сперва уделите мне одну секундочку. Вас хочет видеть Ниро Вулф.
  — Что вы говорите? Ха-ха. А что случилось — рак на горе свистнул?
  — Честное индейское, он исправился. Я показал ему ваш локон. Дал понюхать. И вдобавок предъявил фотографию Эльзы Максвелл, сказав, что это вы и есть. На этот раз он уже не допустит, чтобы я вас домогался.
  — И я не допущу.
  — Вот и отлично. Тогда приходите сюда к шести часам, он вас примет. Устраивает? Сегодня, в шесть вечера.
  Она ответила, что устраивает. Я сделал ещё пару звонков и приступил к привычным обязанностям, но вскоре заметил, что всё крепче и крепче стискиваю челюсти из-за раздражающего чавканья. Наконец моё терпение лопнуло, и я обратился к рассевшемуся в кресле Хаккету:
  — Что это у вас за печенье?
  — Имбирные крекеры.
  Очевидно, сиплое карканье всегда заменяло ему нормальный голос.
  — Я и не знал, что у нас такое есть.
  — Его у вас и нет. Я спрашивал Фрица, но он, кажется, понятия не имеет об имбирных крекерах. Я сам сходил на Девятую авеню и купил их.
  — Когда? Сегодня утром?
  — Да, совсем недавно.
  Я повернулся к телефону, позвонил в оранжерею, подозвал Вулфа и сказал ему:
  — Мистер Хаккет сидит в вашем кресле и уписывает имбирные крекеры. Совсем недавно он прогулялся на Девятую авеню, где и купил их. Если он так свободно шастает домой и из дома, то что мы поимеем за свою сотню «зелёных»?
  Вулф ответил, как и ожидалось. Я повесил трубку, повернулся к Хаккету и передал приказ. Он не должен покидать дом, за исключением тех случаев, когда получает соответствующие указания от Вулфа или от меня. На Хаккета это, казалось, не произвело особого впечатления, но он добродушно кивнул:
  — Ладно, раз так, пусть будет по-вашему. Но у всякой сделки есть две стороны. Мне должны платить каждый день и вперёд, а я сегодня ещё ничего не получил. Сто «зелёных» чистоганом.
  Вулф уже просветил меня на сей счёт, так что спорить я не стал и раскошелился. Я извлёк из бумажника пять двадцатидолларовых бумажек.
  — Должен заметить, — прокомментировал Хаккет, аккуратно складывая банкноты и засовывая их в кармашек на поясе, — что это весьма щедрая плата за ничтожные усилия. Я понимаю, что мне удалось сорвать хороший куш. — Он наклонился ко мне и добавил: — Хотя скажу вам по секрету, Арчи, я не думаю, что случится что-то серьёзное. Я по натуре сангвиник.
  — Я тоже, — ответил я, затем выдвинул один из ящиков стола, средний справа — я держу в нём оружие, — вынул наплечную кобуру и нацепил её, после чего достал свой револьвер — два других принадлежали Вулфу. В револьвере оказалось всего три патрона, и я полез в коробочку с патронами, поспешив заполнить пустовавшие в барабане гнёзда.
  Засунув револьвер в кобуру, я как бы невзначай взглянул на Хаккета и увидел, что он переменился в лице. Губы были крепко сжаты, глаза казались испуганными, и смотрел он настороженно и сосредоточенно.
  — Прежде мне не приходилось играть в такие игры, — произнёс он слегка дрогнувшим голосом. — С этим мистером Вулфом шутки плохи, а вы — его человек. Я пошёл на это место, сознавая, что меня могут перепутать с мистером Вулфом и убить, но ведь я должен поверить ему на слово, что дело именно в этом и от меня ничего не утаили. Если же всё ещё сложнее и вы сами собираетесь меня убить, то я хочу решительно заявить, что это несправедливо.
  Я сочувственно ухмыльнулся, думая, как исправить свою ошибку — не стоило мне, конечно, надевать при нём своё боевое снаряжение. При виде револьвера, настоящего револьвера и настоящих патронов бедняга перепугался до смерти. А вдруг он теперь сбежит от нас и нам придётся снова давать объявление в газету и искать ему замену — о господи, а я только что вручил ему сто долларов!
  — Послушайте, — искренне заговорил я, — вы же пару минут назад сами выразили уверенность в том, что ничего серьёзного не случится. Возможно, вы правы. Я склонен с вами согласиться. Но в том случае, если кто-то и в самом деле что-то замышляет, я должен быть во всеоружии, — тут я дотронулся рукой до кобуры, где лежал револьвер, — по двум причинам: во-первых, чтобы вам не причинили вреда, а во-вторых, чтобы пристрелить того, кому вздумается на вас покуситься.
  Хаккета мои слова, похоже, удовлетворили, потому что взгляд его стал менее напряжённым, но снова за имбирным печеньем толстяк не потянулся. Хотя бы этого я добился. Я объяснил ему будничным тоном, который, как я подумал, должен был его успокоить, что в одиннадцать тридцать он должен подняться в комнату Вулфа и получить указания насчёт дальнейших действий, включая нашу очередную дневную вылазку.
  По правде говоря, когда во второй половине дня я привёз его домой — было почти полшестого, — я, чтобы не восхищаться им, вынужден был то и дело припоминать имбирное печенье и то, что он продолжал с упорством идиота называть меня Арчи. Во время нашей продолжительной вылазки мы посетили универмаг «Брукс Бразерс», ресторан «Рустерман», гостиницу «Черчилль», музей искусств «Метрополитен», Ботанический сад и ещё три-четыре места. Хаккет сидел в машине на заднем сиденье, где обычно располагался Вулф, и я видел в зеркальце, что он, удобно развалившись, поглядывает по сторонам куда более безмятежно, чем Вулф, когда тому случалось ездить на автомобиле. Вулф терпеть не мог езды, боялся столкновений и был твёрдо уверен, что все остальные машины выбираются на улицы только для того, чтобы врезаться в нас.
  Во время одной из остановок, когда Хаккет вылез из машины и перешёл улицу, он держался идеально. Не торопился, не оглядывался, не дёргался и не волновался — шёл себе и шёл. В пальто и шляпе Вулфа, с его тростью в руках он мог бы провести даже меня. Тут уж я обязан отдать ему должное, несмотря на то что вся эта затея казалась мне совершенно нелепой и безрассудной. Ночью всё могло бы быть иначе, но сейчас, при дневном свете, когда ничто не указывало на то, что за нами следят, я чувствовал себя совершенно по-идиотски, лишним и бесполезным, но тем не менее бдительно поглядывал по сторонам, не выпуская из руки револьвера.
  Ничего не случилось. Ничегошеньки. Вернувшись домой, я оставил Хаккета в кабинете и отправился на кухню, где за большим столом расселся Вулф, попивая пиво и наблюдая за тем, как Фриц готовит томатный сок. Его ежедневные привычки были, естественно, бесцеремонно скомканы.
  Я доложил:
  — Его пытались подстрелить из гаубицы с крыши Эмпайр-Стейт-Билдинг, но промахнулись. Кроме того, он ушиб левый локоть после столкновения с вращающейся дверью «Рустермана», но в остальном не пострадал.
  Вулф хрюкнул.
  — Как он держался?
  — Вполне прилично.
  Вулф снова хрюкнул.
  — Скорее всего они попробуют что-то предпринять, когда стемнеет. Повторяю — сегодня утром я тебя уже наставлял, — ты будешь сам вести беседу с мисс Гир, но только не слишком увлекайся. И следи за мистером Хаккетом — стоит ему хоть раз сфальшивить, и пиши пропало. Я его проинструктировал самым тщательным образом, но он способен сморозить любую глупость. Позаботься о том, чтобы я её хорошо слышал. Посади её как можно ближе к углу моего стола — тогда я смогу следить за её лицом. Вид из этого отверстия довольно ограниченный, сам знаешь.
  — Будет исполнено, сэр.
  Тем не менее на деле мне не удалось последовать указаниям Вулфа. Было почти шесть часов. В дверь позвонили, и я отправился в прихожую открывать, по пути бросив взгляд в кабинет, чтобы убедиться, что Хаккет на месте. Открыв дверь, я обнаружил, что мисс Гир не из тех, кто разгуливает в одиночестве по улицам большого города. Рядом с ней стоял майор Эмиль Дженсен.
  Глава 6
  Дверь я уже отомкнул. Было бы неучтиво тут же захлопнуть её и оставить их стоять на крыльце, пока бы я бы сообразил, как выкрутиться. Что мне оставалось делать? Я решил потянуть время.
  — Какая удача! — радостно воскликнул я. — Сразу две рыбки на один крючок!
  Дженсен поздоровался, а Джейн сказала:
  — Майор Дженсен надумал ко мне присоединиться в самый последний миг. Мы с ним встретились за коктейлем.
  Она смерила меня недоуменным взглядом — и правда, я стоял, загораживая вход, и не двигался с места.
  — Вы позволите войти?
  Конечно, я мог бы сказать Дженсену, что кресло у нас в кабинете только одно, а потому шёл бы он лучше прогуляться. Но в том случае, если бы кто-то из этой парочки догадался, что Хаккет — не Ниро Вулф, я бы предпочёл иметь дело скорее с Дженсеном, нежели с Джейн Гир. С другой стороны, Хаккета подготовили к разговору именно с ней, а присутствие нового лица могло повернуть беседу совершенно неожиданно. Как бы то ни было, я не мог вести игру дальше, не посоветовавшись с главнокомандующим. Поэтому я решил загнать парочку в гостиную и попросить пару минут подождать, а самому тем временем проконсультироваться с Вулфом.
  — Разумеется, заходите, — сердечно пригласил я, посторонившись. Они вошли, я захлопнул за ними входную дверь и распахнул дверь в гостиную. — Сюда, пожалуйста, — заворковал я. — Присаживайтесь. Я отлучусь на минутку, с вашего позволения…
  Я уже шагнул в прихожую и только тут заметил одну пренеприятнейшую подробность: дверь из гостиной в кабинет была открыта! Тут я, конечно, оплошал. Но ведь я не ожидал никаких осложнений. Если они сделают хоть несколько шагов — а этого никак не избежать, — то неминуемо заметят сидящего в кабинете Хаккета. Ну и что, собственно? Ведь он, чёрт побери, именно для того там и сидит. Рассудив так, я потрусил дальше через прихожую к алькову. Увидев, что Вулф уже готовится занять позицию у окошечка, я прошептал:
  — Она явилась с эскортом. С ней майор Дженсен. Я пока усадил их в гостиной. Дверь в кабинет открыта. Итак?
  — Проклятье! — прошипел Вулф, метнув на меня сердитый взгляд. — Возвращайся в комнату через кабинет, закрой дверь и скажи майору Дженсену, чтобы он подождал, потому что я хочу поговорить с мисс Гир с глазу на глаз. Проведи её в кабинет через прихожую, и когда…
  Тут прогремел выстрел. По крайней мере звук, донёсшийся до нас, очень напоминал выстрел, причём стреляли явно не снаружи. Даже стены содрогнулись. И порохом запахло столь явственно, словно палил я сам. Я вскочил и в три прыжка очутился у двери в кабинет. Хаккет сидел в прежней позе и, кажется, онемел от ужаса. Я бросился в гостиную. Дженсен и Джейн повскакали с мест и недоуменно пялились друг на друга. Казалось, оба тоже от испуга потеряли дар речи. В руках у них ничего не было, если не считать сумочки Джейн. Я даже мог бы подумать, что это штучки Хаккета, который переусердствовал с имбирным печеньем, если бы не запах, который я слишком хорошо знал.
  — В чём дело? — накинулся я на Дженсена.
  — У вас надо спросить, — парировал он, переведя взгляд на меня. — Что за дьявольщина?
  — Вы не стреляли?
  — Нет. А вы?
  Я повернулся к Джейн:
  — А вы?
  — Вы… вы, верно, спятили, — ответила она, запинаясь и стараясь унять дрожь. — С какой стати мне стрелять?
  — Дайте-ка я взгляну на вашу пушку, — потребовал Дженсен.
  Я опустил взор и был немало удивлён, увидев у себя в руке револьвер. Должно быть, машинально выхватил его из кобуры по дороге.
  — Он здесь ни при чём, — ответил я Дженсену и сунул ему дуло под самый нос. — Видите?
  Майор принюхался.
  — Да, вы правы. — Он потрогал ствол, убедился, что тот холодный, и покачал головой.
  — Но выстрелили где-то в доме, — сказал я. — Чувствуете, какой запах?
  — Ещё бы.
  — Отлично. Давайте обсудим всё это с мистером Вулфом. — Я указал револьвером на дверь.
  Джейн что-то затараторила, но я не обратил на неё внимания. Она просто несла какую-то чушь, негодуя по поводу того, что кто-то пытается кого-то околпачить и тому подобное. Ей не очень-то хотелось идти в кабинет, но, когда туда направился Дженсен, она последовала за ним. Я замыкал шествие.
  — Это мистер Ниро Вулф, — объявил я. — Присаживайтесь.
  Я мог только надеяться, что действую правильно, ибо настоящий Вулф как будто ниоткуда не появился. Я лихорадочно размышлял, как с ними поступить, пока я разыскиваю револьвер, а по возможности — и пулю. Джейн всё ещё продолжала что-то лепетать, но резкий голос Дженсена остановил её:
  — Посмотрите, у Вулфа на голове кровь!
  Я вгляделся в Хаккета. Тот, наклонившись вперёд, привстал за столом, опираясь на него одной рукой, и смотрел на нас, переводя глаза с одного на другого. Кто хотел, мог прочитать в его лице изумление, испуг или гнев. Казалось, он не услышал, что произнёс Дженсен. Я же только после слов Дженсена заметил за левым ухом Хаккета маленькую струйку крови, медленно стекающую по шее.
  Я набрал в лёгкие побольше воздуха и завопил:
  — Фриц!
  Фриц явился на мой зов мгновенно — должно быть, Вулф велел ему на всякий случай поджидать в прихожей. Я пригласил его войти и вручил ему свой револьвер.
  — Если любой из них полезет за носовым платком в карман — стреляй!
  — Это опасные инструкции, — резко выпалил Дженсен, — вдруг он…
  — За него вы не беспокойтесь.
  — Я согласен, чтобы вы меня обыскали.
  С этими словами Дженсен вздёрнул руки вверх.
  — Вот так-то лучше.
  Я подошёл к нему и обыскал всего от шеи до лодыжек. Затем, предложив ему сесть в кресло, я повернулся к Джейн. Она ожгла меня испепеляющим взглядом и шарахнулась в сторону, словно увидела мышь или змею.
  — Дело ваше, — сказал я ей, — можете отказаться от обыска. Но учтите: если из-за какого-нибудь неудачного жеста Фриц продырявит вам животик, на меня не сетуйте.
  Она метнула на меня ещё более выразительный взгляд, но подчинилась. Я обыскал и её, правда, не столь тщательно, как Дженсена, затем заглянул в её сумочку; не найдя ничего, я вернул сумочку Джейн и подошёл к Хаккету, чтобы выяснить, что с ним стряслось. Хаккет, благодарение Богу, не выл и не стонал, хотя на выражение его физиономии стоило посмотреть. После того как Дженсен возвестил всем про кровь, Хаккет начал судорожно ощупывать голову и теперь с отвисшей челюстью уставился на окровавленные пальцы.
  — Это что, у меня на голове, да? — прохрипел он.
  Надо сказать, то жалкое зрелище, которое он собой представлял, мало способствовало росту популярности Ниро Вулфа в массах. Мельком взглянув на него, я отчеканил:
  — Нет, сэр. Это всего лишь поверхностная царапина в верхней части уха. — Я вытер кровь своим носовым платком. — Пожалуй, вам лучше пойти в ванную и воспользоваться полотенцем.
  — Но я не… ранен?
  Я готов был прикончить его на месте. Однако я сдержался и, напомнив Фрицу, по-прежнему стоящему с моим револьвером, чтобы посетители не вздумали двигаться, повёл Хаккета в ванную в дальнем конце коридора, прикрыв за нами дверь. Показав изрядно струхнувшему толстяку в зеркало его ухо, я смазал ранку йодом, заклеил пластырем и велел ему, чтобы он оставался здесь, пока не успокоится, а потом возвращался назад, но ни в коем случае не встревал в беседу. Он обещал, но я в ту минуту не дал бы за него и мокрой сигареты.
  Не успел я войти в кабинет, как Джейн заверещала:
  — А его вы обыскали?
  Я пропустил её выпад мимо ушей и, обойдя стол Вулфа, принялся разглядывать спинку кресла. Подголовник кресла был обит коричневой кожей. Напротив того самого места, где должно было располагаться левое ухо Хаккета, когда он сидел, в восьми дюймах сверху и примерно в футе слева в коже зияло отверстие. Заглянув с обратной стороны, я удостоверился, что оно сквозное. Осмотрев стену за креслом, я заметил ещё одну дырку, пробитую в штукатурке. Я достал отвёртку и молоток из нижнего ящика моего стола и принялся обивать вокруг штукатурку, пока не наткнулся на что-то твёрдое. Тогда я продолжил работу ножом. Наконец мои старания увенчались успехом, и я зажал то, что выковырял из стенки, между большим и указательным пальцем. Как раз в этот миг из ванной вернулся Хаккет, похоже, несколько овладевший собой.
  — Вот пуля, — назидательно сообщил я. — Тридцать восьмого калибра. Она пролетела, задев ухо мистера Вулфа, через спинку кресла и испортила стену. Теперь на штукатурке будет нашлёпка, как бельмо на глазу.
  Джейн скривилась. Дженсен, усевшись, вперился в меня прищуренными глазами. Хаккет сказал — видимо, считая, что он ни во что не встревает:
  — Я их ещё разок обыщу.
  Я отвёл от него глаза, чтобы не метать молнии, и сдержанно произнёс:
  — Не стоит, сэр. Всё в порядке, я проверил. Но я полагаю…
  — Может быть, — вставил Дженсен, — Вулф сам в себя выстрелил.
  — Да, как же, — потряс я головой. — Мистер Вулф с удовольствием позволит вам удостовериться, что у него на лице нет следов от пороха.
  — Так он их смыл в ванной, — ядовито процедила Джейн.
  — Их не смоешь. — Я снова обратился к Дженсену: — Если хотите, я вам дам лупу. Можете заодно исследовать и кожаную обивку.
  Провалиться мне на месте, но он принял мои слова всерьёз. Кивнул, встал, и мне пришлось отдать ему лупу из стола Вулфа. Сначала Дженсен изучал кресло — тот участок, что непосредственно примыкал к пулевому отверстию, а потом добрался и до Хаккета, принявшись рассматривать его лицо и ухо. Хаккет стоял спокойно, поджав губы и глядя куда-то поверх головы майора. Наконец Дженсен вернул мне лупу и уселся на прежнее место.
  — Ну как, — спросил я, — стрелял в себя мистер Вулф?
  — Нет, — признал Дженсен. — Если только он не обернул чем-нибудь револьвер.
  — Ну, конечно, — съязвил я, — он завернул его в подушку и, держа на расстоянии вытянутой руки, нацелил себе в ухо и спустил курок. Вы бы не попытались сами повторить этот подвиг? Да ещё так, чтобы пуля просвистела в дюйме от виска?
  Дженсен не отрывал от меня глаз.
  — Я всего лишь предельно объективен, — заявил он. — Пусть с некоторыми натяжками. Я не спорю, моё предположение выглядит весьма маловероятным.
  — Насколько я могу судить о случившемся… — начал было Хаккет, но я, не ожидая от него ничего путного, перебил:
  — Простите, сэр. Пуля, конечно, это уже кое-что, но найти пистолет было бы ещё лучше. Давайте тоже будем предельно объективны. Может быть, нам удастся найти пистолет в гостиной.
  Я направился к двери, уцепив Хаккета за локоть, чтобы толстяк вышел со мной вместе, и бросил на ходу Фрицу:
  — Проследи, чтобы они не двигались с мест.
  — Но я хотел бы присутствовать… — запротестовал Дженсен, поднимаясь.
  — Чёрта с два. — Я повернулся к нему и повысил голос: — Посидите пока, братишка. Я и так стараюсь держать себя в руках и не грубить. В чьём доме свищут пули, может, в вашем? Клянусь богом, если вы ослушаетесь, Фриц продырявит вам колено.
  Он что-то возразил, и Джейн тоже пыталась настаивать, но я проигнорировал их и, пропустив вперёд Хаккета, вышел в гостиную, плотно закрыв за собой звуконепроницаемую дверь. Хаккет принялся было возбуждённо тараторить, но я велел ему заткнуться. Он не унимался. Тогда я сказал, чтобы он выкладывал, но только побыстрее.
  — Просто невероятно, — заявил он, поймав мой взгляд и выбирая слова, — чтобы кто-то из них выстрелил в меня отсюда, через открытую дверь, а я ничего не заметил.
  — Вы мне уже это сказали, в ванной. А ещё вы сказали, что не помните, открыты или закрыты были ваши глаза, и если открыты, то куда вы смотрели, когда раздался выстрел. — Я вплотную наклонился к его физиономии. — А теперь слушайте. Если вы вообразили, что это я или Вулф стреляли в вас, я вам живо прочищу мозги, которые, судя по всему, весьма в этом нуждаются. Один простой факт: пуля, задевшая ваше ухо и пробившая спинку кресла, неминуемо должна была прилететь спереди, а спереди лететь ей было больше неоткуда, как через эту дверь из гостиной. Она не могла прилететь ни из прихожей, ни ещё откуда-нибудь, потому что ещё не изобрели пистолетов, стреляющих по кривой траектории. Кто виноват, что вы смотрели непонятно куда или вообще зажмурились, а может, временно ослепли. Сейчас от вас требуется лишь одно — сядьте в это кресло у стены, не двигайтесь и помалкивайте в тряпочку.
  Он что-то проворчал, но подчинился. Я осмотрелся. Если допустить, что стреляли из гостиной, то теоретически пистолет или остался здесь, или его кому-то передали, или выбросили. Передать его не могли, ведь я очутился здесь не позже чем через пять секунд после выстрела, когда Джейн Гир с Дженсеном уже пялились друг на друга. Выбросили? Тоже вряд ли — окна были закрыты, шторы на них опущены. Таким образом, оставалось только первое предположение, и я взялся за поиски.
  Было очевидно, что далеко его спрятать не могли, ибо пяти секунд явно маловато, чтобы поддеть половицу или просверлить отверстие в ножке стола. Поэтому я сосредоточился на менее изощрённых местах, заглядывая под мебель и за занавески. Можно было ожидать, что я не сомневался в успехе, меня не оставляло странное ощущение, что, как бы я ни старался, пистолет мне не найти, — не знаю, откуда оно появилось. Впрочем, предчувствие не оправдалось: когда я добрался до большой вазы на столе между окнами и заглянул внутрь, я различил что-то белое; сунув туда руку, нащупал револьвер. Я подцепил его за спусковой крючок и извлёк на свет божий. Судя по запаху пороховой гари, из оружия недавно стреляли, хотя, разумеется, оно уже успело остыть. Это был допотопный «гранвиль» тридцать восьмого калибра, грозивший того и гляди развалиться от ржавчины. Белый предмет, который я заметил в вазе, оказался обычным мужским носовым платком, через прореху в котором торчала рукоятка револьвера. Осторожно, чтобы не оставить отпечатков, я выдвинул барабан. Так и есть — пять патронов на месте, а шестого не хватает.
  Хаккет подскочил ко мне, пытаясь что-то сказать. Я был краток:
  — Да, это тот самый револьвер, из которого стреляли, и он не принадлежит ни мне, ни Вулфу. Может, он ваш? Нет? Отлично. Ладно, не нервничайте. Сейчас мы вернёмся туда, и запомните, работёнка предстоит только для моих мозгов, но не для ваших ни в коей мере. Не пытайтесь мне как-либо помочь. Проверьте себя, как долго вы способны не раскрывать рта. Просто напустите на себя важный вид, как будто вы уже давно обо всём догадались, и если всё закончится нормально, то получите лишнюю сотню долларов. Идёт?
  Будь я проклят, если он не ответил на это:
  — Две сотни. Ведь в меня стреляли. Ещё дюйм, и я бы отправился к праотцам.
  Я ответил, чтобы насчёт второй сотни он договаривался лично с Вулфом и, открыв дверь в кабинет, пропустил лже-Вулфа вперёд. Он обошёл Джейн Гир и уселся в то самое кресло, в котором только что избежал смерти. Я развернул свой стул, сел лицом к собравшимся и приготовился к бою.
  — Ну, и что вы там нашли? — резко спросил Дженсен.
  — Вот, — с наигранной бодростью ответил я, — старый револьвер, «гранвиль» тридцать восьмого калибра, тот самый, из которого не так давно палили. — Я осторожно положил его на свой стол. — Фриц, можешь вернуть мне мою пушку.
  Он повиновался.
  — Спасибо. Эту древность, завёрнутую в носовой платок, я обнаружил в вазе на столе в гостиной. В барабане осталось пять патронов и одна стреляная гильза. Револьвер этот чужой. Я его никогда прежде не видел. Теперь, похоже, всё начинает становиться на свои места.
  Тут Джейн взорвалась. Сперва она назвала меня предателем. Потом заявила, что желает видеть адвоката и намерена отправиться за ним сию же минуту. Затем принялась ругать Хаккета на чём свет стоит, и весьма изобретательно. Она сказала, что более подлой ловушки история ещё не знала.
  — Теперь мне ясно, чёрт побери, — добавила она, обращаясь к Хаккету, — каким образом вы состряпали ложное обвинение против Питера Рута. И я позволила этому подлецу Гудвину вешать мне лапшу на уши! — Она вскочила с кресла, вся полыхая от гнева — зрелище было изумительное. — Но на этот раз у вас ничего не выйдет! Немыслимые мерзавцы!
  Надо сказать, что Хаккет с самого начала пытался ей что-то возразить, всё повышая и повышая голос, но слышно его стало, только когда она приумолкла, чтобы перевести дух.
  — …этого не потерплю! Вы явились сюда и хотели меня убить! И даже чуть не убили! А теперь ещё порете чушь о каком-то Питере Руте, о котором я в жизни не слыхал!
  Он с таким чувством это произнёс! Или он забыл, что изображает Ниро Вулфа, или, наоборот, в волнении решил, что он и есть Ниро Вулф. Он продолжал:
  — Послушайте, дорогуша! Я не потерплю…
  Она повернулась и направилась к двери. Я уже был на ногах и рванулся за ней, но на полпути прирос к полу: дверной проём целиком заполнила огромная глыба, загородив Джейн путь. Джейн резко остановилась и, вытаращив глаза, попятилась. Глыба вдвинулась в контору и прогудела:
  — Добрый день. Я Ниро Вулф.
  Глава 7
  Впечатление было потрясающее. Все словно онемели. Вулф решительно двинулся вперёд, а Джейн снова попятилась, не глядя по сторонам, и чуть не споткнулась о ногу Дженсена. Остановившись у угла письменного стола, Вулф поманил пальцем Хаккета:
  — Будьте добры, сэр, пересядьте в другое кресло.
  Хаккет, ни слова не говоря, бочком подвинулся к красному кожаному креслу. Вулф, наклонившись, полюбовался на дыру в спинке своего кресла, потом перевёл взгляд на отверстие в штукатурке дюймов до четырёх в диаметре, которое я проковырял, доставая пулю. Удовлетворившись осмотром, он хрюкнул и грузно уселся.
  — Всё это становится похожим на фарс, — подал голос Дженсен.
  — Я ухожу, — бросила Джейн и быстро направилась к двери. Я это предвидел и, сделав два шага, крепко схватил её за руку. Вздумай она сопротивляться, я не остановился бы и перед тем, чтобы слегка выкрутить строптивице руку. Дженсен вскочил, стиснув кулаки. Интересно, как им удалось всего за каких-то сорок восемь часов дойти до таких отношений, что Дженсен так и трясся от ярости, глядя, как другой мужчина прикасается к его Джейн. Подойди он поближе, он рисковал бы тоже получить ссадину на ухе, благо на тот случай, если бы пришлось его успокоить, в свободной руке я держал увесистый револьвер.
  — Прекратите! — хлёстко прогремел голос Вулфа, и мы застыли, как статуи. — Мисс Гир, вы можете уйти, если хотите, но только после того, как я скажу пару слов. Прошу вас, мистер Дженсен, сядьте. Мистер Гудвин вооружён, и он, как видите, сейчас явно не в лучшем настроении, так что вы рискуете. Арчи, сядь за стол, но револьвер не убирай и будь наготове. Один из них и есть убийца.
  — Ложь! — задыхаясь, выкрикнул Дженсен. — И кто вы такой, чёрт возьми?
  — Я, кажется, представился, сэр. А тот джентльмен временно состоит у меня на службе. Когда моей жизни начали угрожать, я его нанял в качестве подставного лица. Знай я наперёд, что мне грозит всего-навсего царапина на ухе, я бы мог сэкономить деньги и избежать серьёзнейших неудобств.
  — Жирный трус! — фыркнула Джейн.
  Вулф покачал головой:
  — Нет, мисс Гир. Разница невелика, но я готов объяснить, в чём она состоит. Не быть трусом — заслуга небольшая, но я не трус. Назовите это самомнением или, если угодно, честолюбием. Я невыносимо самонадеян. Я был убеждён, что тот, кто убил мистера Дженсена, достаточно дерзок, умел и умён, чтобы суметь до меня добраться. В случае моей гибели я сомневаюсь, чтобы убийцу поймали. Если бы вместо меня убили другого, а я остался в живых, я бы довёл дело до конца. Так что это — оправданная самонадеянность, а не трусость. — Он резко повернулся ко мне: — Арчи, соедини меня с инспектором Кремером.
  Всех вдруг словно прорвало, и со всей страстью. Краешком глаза я следил за ними, пока набирал номер. Вулф же прервал их:
  — Позвольте! Готов предложить вам выбор: я или полиция. Один из вас, конечно, затеет представление; другому я советую остаться и смириться с некоторым беспокойством и неудобствами. — Он взглянул на Хаккета. — Если хотите избавиться от этого гама, можете уединиться наверху в своей комнате…
  — Я лучше останусь, — заявил Хаккет. — Мне и самому небезразлично, ведь меня как-никак чуть не убили.
  — Кремер на проводе, — сообщил я Вулфу.
  Тот поднял трубку.
  — Добрый день, сэр… Нет. Нет, у меня к вам только одна просьба. Пришлите сейчас ко мне человека, я дам ему револьвер и пулю. Во-первых, исследуйте отпечатки пальцев на револьвере и представьте мне заключение. Во-вторых, по возможности выясните, что это за револьвер и откуда он взялся. В-третьих, выстрелите из него и сравните пулю с той, которую я вам пришлю, и с теми, которыми убили мистера Дженсена и мистера Дойла. О результатах сообщите мне. Всё… Нет. Проклятье, нет! Если вы сами придёте, то получите свёрток у дверей, а в дом вас не пустят. Я занят.
  Когда он повесил трубку, я сказал:
  — Номер с револьвера спилен.
  — Значит, узнать про него ничего нельзя.
  — Да, сэр. Носовой платок тоже отдать Кремеру?
  — Покажи-ка мне его.
  Я протянул ему найденный револьвер — приклад его по-прежнему торчал из прорехи в платке. Вулф насупился, заметив, что на платке нет ни метки прачечной, ни каких-либо других ярлычков, а стало быть, его могли купить по меньшей мере в тысяче магазинов одного лишь Нью-Йорка, не говоря уже про остальные части страны.
  — Нет, платок оставь, — велел Вулф.
  Дженсен повысил голос:
  — Что за дьявол, откуда это здесь?
  Вулф закрыл глаза. Он явно оценивал про себя тон, голос и выражение лица Дженсена, пытаясь определить, была ли его реплика проявлением невинного любопытства или притворством. В таких случаях он всегда смеживал веки. Через мгновение его глаза приоткрылись.
  — Если кто-то только что выстрелил из пистолета, но не успел вымыть руки, то пороховые следы на них могут служить неопровержимым доказательством его вины. Вам, наверное, это известно — по крайней мере тому из вас, кто стрелял. Носовой платок, конечно, послужил для того, чтобы защитить руки от пороха, зато на нём можно будет разглядеть в микроскоп мельчайшие частицы пороха. То, что носовой платок мужской, ни о чём не говорит. У майора Дженсена, естественно, должны быть мужские носовые платки, а если бы платком в данном случае воспользовалась мисс Гир, само собой разумеется, она бы предпочла не женский, хотя бы потому, что он недостаточно велик.
  — Вы попросили меня задержаться, пока вы что-то будете говорить, — процедила Джейн. Она с Дженсеном снова расселись по креслам. — Пока вы не сказали ровным счётом ничего. Кстати, а где были вы, когда раздался выстрел?
  — Пф! — Вулф вздохнул. — Фриц, осторожно заверни пистолет и пулю в папиросную бумагу и, когда придёт посланец от мистера Кремера, отдай их ему. Только сперва принеси мне пива. Может быть, кто-нибудь из вас желает пива?
  Никто не жаждал.
  — Очень хорошо. Итак, мисс Гир, подозревать в каком-нибудь хитроумном фокусе-покусе одного из обитателей дома — глупо и нелепо. В момент выстрела я стоял возле кухни и разговаривал с мистером Гудвином. После этого я был в таком месте, из которого видна часть этой комнаты и слышны все голоса в ней.
  Он перевёл взгляд на Дженсена, потом снова посмотрел на Джейн.
  — Похоже, один из вас вот-вот совершит ошибку. Я бы хотел предотвратить её, насколько это возможно. Я ещё не спрашивал, где находились и что делали вы сами в момент выстрела, и, прежде чем я это сделаю, хочу предупредить, что имеющихся данных вполне достаточно, чтобы доказать, что стреляли из гостиной через открытую дверь. Мистер Хаккет не смог произвести подобный выстрел; и вы, мистер Дженсен, лично в этом убедились. Мистер Бреннер находился в кухне, а я был с мистером Гудвином. Я предупреждаю вас — одного из вас, — что всего перечисленного более чем достаточно для доказательства вины в судебном процессе об убийстве. Таким образом, что же получается, если вы утверждаете, что в момент выстрела были вместе, находясь в непосредственной близости и глядя друг на друга? Для того, кто стрелял, это поистине благодеяние, для другого подобное утверждение гибельно; ведь, если правду установить не удастся, встанет вопрос о соучастии. Вы давно знаете друг друга?
  Вулф отлично это знал; я ему говорил. Зато парочка, похоже, всё забыла, ибо ни один из них не ответил.
  — Итак? — резко повторил Вулф. — Мисс Гир, давно ли вы знакомы с майором Дженсеном? Я надеюсь, это не тайна?
  Джейн закусила нижнюю губу. Потом сказала:
  — Я познакомилась с ним позавчера. Здесь.
  — Понятно. Это так, мистер Дженсен?
  — Да.
  Вулф поднял брови:
  — Явно недостаточный срок, чтобы завязать отношения, которые могут объяснить подобное самопожертвование. Если только это не любовь с первого взгляда, способная толкнуть вас на соучастие в столь тяжко преступлении. Надеюсь, вы понимаете, мисс Гир, всё, что от вас требуется, — только правда. Где вы находились и что делали в момент выстрела?
  — Я стояла около пианино, положила на него сумочку и открывала её.
  — Куда вы стояли лицом?
  — К окну.
  — Вы смотрели на мистера Дженсена?
  — В то мгновение — нет.
  — Спасибо. — Вулф перевёл взгляд. — Мистер Дженсен?
  — Я повторяю, — сказал Дженсен, — всё это дьявольский фарс.
  — Даже если так, сэр, то вы в числе его участников. И чем вы рискуете, сообщив мне, где вы…
  — Я стоял в проёме двери, выходящей в прихожую, недоумевая, куда мог запропаститься Гудвин. В ту минуту я не смотрел на мисс Гир. Но я расцениваю всё как…
  — Как вы всё расцениваете, мне безразлично. Да и вам, по-моему, тоже. — Вулф отхлебнул пиво, которое принёс Фриц. — Подведём некоторые итоги. — Он оглядел их обоих. — Мисс Гир, если вы хотите пойти к адвокату, то это ваше право. Однако было бы крайне неразумно позволить вам обоим покинуть мой дом и вести себя так, как вам заблагорассудится. И я, разумеется, этого не допущу, тем более что пуля предназначалась мне. С другой стороны, до тех пор, пока я не получу сообщение от мистера Кремера, у меня связаны руки. Так что придётся какое-то время подождать. Вы можете…
  Джейн встала:
  — Я ухожу.
  — Одну минуту. Вы можете, на ваше усмотрение, скоротать время в обществе мистера Гудвина. В противном случае я могу позвонить мистеру Кремеру, обрисовать ему ситуацию, и тогда он приставит к вам полицейского. Что вы предпочитаете?
  Джейн медленно двинулась к двери — не шагнула, а двинулась, словно её тянули к двери без какого-то участия с её стороны. Не вставая с кресла, я окликнул её:
  — Послушайте, крошка, я и за пять центов не стану в вас стрелять, потому что и так запросто вас поймаю, прежде чем вы успеете выскочить за дверь; только предупреждаю: на сей раз я скручу вас так, что вы уже не вырветесь.
  Она резко бросила:
  — Предатель!
  Дженсен не обращал на нас никакого внимания. Его глаза были прикованы к Вулфу. Он спросил, причём без малейшего намёка на язвительность:
  — А что предпочитаете вы сами?
  Очевидно, он решил продемонстрировать нам образец выдержки. Вулф тоже пристально взглянул на него и сухо произнёс:
  — На мой взгляд, вам лучше остаться здесь. Вы, наверное, знаете, что мистер Кремер расположен к вам не самым дружеским образом, да и рука у него несколько тяжёлая. Я не хочу сказать, что Кремер долго будет оставаться в неведении, но сейчас речь идёт о том, где вы хотите дожидаться сообщения о револьвере и пулях — здесь или в полиции. Ожидание может занять несколько часов. Я полагаю, здесь вам было бы удобнее. — Вулф взглянул на настенные часы, стрелки которых показывали двадцать минут седьмого. — Вам, конечно, предложат поесть.
  — Я бы хотел позвонить, — произнёс Дженсен.
  — Нет, сэр, — покачал головой Вулф. — Так звонить мне мистеру Кремеру?
  — Не надо.
  — Хорошо. Это разумно. Мисс Гир?
  Джейн промолчала. Вулф терпеливо ждал ровно четыре секунды.
  — Мне звонить в полицию, мисс Гир?
  Она отрицательно качнула головой, так же, как перед этим шла к двери, — словно делала это не сама, а подчинялась чьей-то воле.
  Вулф тяжело вздохнул:
  — Арчи, проводи их в гостиную и оставайся там, пока я за тобой не пришлю. Фриц ответит на звонки. Боюсь, ждать будет скучно и утомительно, но тут уж ничего не поделаешь.
  Глава 8
  Утомительно — не то слово, чтобы описать подобное двухчасовое ожидание.
  Поначалу меня развлекало то, что Джейн и Дженсен не проявляли ни малейшего желания сидеть на софе рядышком, держась за руки. Одному богу известно, где Вулф отыскал эту софу с бархатными подушками; когда я впервые появился у него в доме, она уже там была. Джейн и Дженсен по очереди сидели на софе после безостановочного вышагивания по комнате, но так ни разу и не присели вместе. Ядовитые реплики Вулфа сделали своё чёрное дело. Было интересно следить за развитием событий. Тот из парочки, который не стрелял, подозревал другого; а другой, видя это, очевидно, думал, что, попытайся он — или она — заговорить сердечным тоном: «Черт побери, дорогая (или дорогой), мы же не можем быть убийцами, не так ли?» — может запросто разоблачить себя, ведь другой подумает: «Если я его (её) подозреваю, то почему он (она) не подозревает меня?»
  Естественно, я бдительно наблюдал за ними, пытаясь уловить хоть какой-то знак, указывающий, кто из них есть кто. Я склонялся то к одному мнению, то к другому, но так и не пришёл к определённому выводу.
  В семь тридцать нас пригласили в столовую, но они оба отказались. Фриц принёс нам ужин в комнату на подносах. Я быстро расправился с порцией запечённого поросячьего филе, салатом, заправленным соусом, который придумал лично Вулф, с ломтем дыни, пирогом с голубикой и кофе. Дженсен от меня не отставал, а вот Джейн даже не посмотрела на еду.
  Я бы не стал держать пари, кто из них убийца, даже поставив на кон порванные шнурки от ботинок. Всё, что я мог сделать, чтобы решить головоломку, это завязать глаза и поиграть в жмурки — кого первым поймаю, тот и есть убийца. Я сдался ещё прежде, чем начал. Вулф употребил слова «дерзкий и отважный», но это было мягко сказано. Он — или она — приехал сюда уже с заряженным и завёрнутым в носовой платок револьвером, засунув его в карман или сумочку. Конечно, злоумышленник собирался воспользоваться оружием лишь в том случае, если представится возможность, ибо не мог же он заранее предвидеть, какой оборот примут события. Я ещё никогда не встречал никого, способного столь молниеносно реагировать на обстоятельства и принимать решения. Преступник заходит в гостиную. Видит через открытую дверь Вулфа (как он полагает), сидящего за столом. Кладёт руку на пистолет, завёрнутый в платок. Ждёт. Улучив миг, когда Вулф прикрывает глаза или отворачивается, а другой человек, что находится рядом в гостиной, смотрит в прихожую или, стоя у пианино, повернулся спиной, хладнокровно прицеливается и стреляет. После чего, пока его спутник недоуменно озирается по сторонам, ловко прячет пистолет в вазу.
  Попробуй выведи их на чистую воду. Если не установить, кому принадлежит револьвер, или не докопаться до подлинного мотива убийства, как добиться, чтобы присяжные вынесли обвинительный приговор? Не говоря уже о том, что обвинять-то нужно было не за неудавшееся покушение на Хаккета, а за убийство Дженсена и Дойла.
  За два часа я обращался к Джейн всего три раза, и не слишком многословно. А именно:
  1. «Не хотите чего-нибудь выпить?»
  2. «Из этой комнаты тоже есть дверь в ванную, вон там. Дверь из ванной в кабинет сейчас заперта».
  3. «Прошу прощения». — Это когда я не сдержался и зевнул.
  Она не только ни разу не ответила, но даже не удостоила меня взглядом.
  Дженсен вёл себя не лучше. Не припомню, случалось ли мне прежде проводить два часа в столь скучной компании.
  Вот почему, когда около девяти зазвенел звонок входной двери, я даже обрадовался — хоть какой-то просвет в этом унылом ожидании. Так как дверь из гостиной в прихожую тоже была звуконепроницаемой, то за исключением звонка я расслышал лишь слабый звук шагов и ещё более слабые и неразборчивые голоса. Но минуты через три дверь открылась и вошёл Фриц. Закрыв за собой дверь, он негромко сказал:
  — Арчи, мистер Вулф зовёт тебя в кабинет. Пришли инспектор Кремер и сержант Стеббинс. Мне велено оставаться здесь.
  С этими словами он протянул руку за пистолетом. Я отдал ему оружие и вышел.
  Если обстановка в гостиной не располагала к общению, то в кабинете она просто угнетала. Одного взгляда на Вулфа, который вычерчивал на своём столе круги безымянным пальцем, было достаточно, чтобы заметить, что он в совершенном бешенстве. Сержант Стеббинс вытянулся у стены, всем своим видом показывая, что он при исполнении. Физиономия инспектора Кремера была под стать обивке красного кожаного кресла, в котором он расположился. Никто не потрудился взглянуть на меня, когда я вошёл.
  Вулф рявкнул:
  — Блокнот!
  Я подошёл к столу и, достав карандаш и блокнот, сел.
  — Вот что случается, когда дверь открываю не я, — изрёк я назидательным тоном. — Я бы ни за что не впустил…
  — Пф! — Вулф подтолкнул мне через стол лист бумаги. — Посмотри.
  Взяв бумагу, я пробежал её глазами. Это был ордер на обыск.
  Помещение… принадлежащее и занимаемое упомянутым Ниро Вулфом… расположенное…
  Ого! Странно, что Кремер ещё жив. Или Вулф. Кремер прорычал, с трудом сдерживаясь:
  — Я постараюсь забыть, Вулф, что вы сейчас наговорили. Тем более что это совершенно несправедливо. Чёрт побери, я миллион раз терпел вашу наглость! Теперь о револьвере. Пуля, выпущенная из него, в точности соответствует пуле, которую вы мне прислали, и тем двум, которыми убили Дженсена и Дойла. Вот этот револьвер — вы мне сами его прислали. Хорошо. Значит, у вас есть клиент, а своих клиентов вы всегда прячете так, чтобы я до них не добрался. Я был бы последним дураком, если бы снова начал вас умолять. Я уже делал это раньше.
  Вулф снова принялся чертить пальцем круги, рокоча:
  — Я повторяю, сэр, что, принимая своё жалованье, вы обманываете налогоплательщиков Нью-Йорка, и вообще позорите нашу достойную профессию…
  Кремер побагровел ещё больше, так что его круглое лицо приняло свекольный оттенок.
  — Раз так, ничего забывать я уже не стану. Приступим к обыску дома.
  Он привстал с кресла.
  — Если вы это сделаете, то вам никогда не поймать убийцу мистера Дженсена и мистера Дойла, — произнёс Вулф.
  Кремер снова плюхнулся в кресло.
  — Не поймать?!
  — Нет, сэр.
  — Не вы ли мне помешаете?
  — Пф! — Вулф всем своим видом изобразил отвращение. — Глядишь, ещё немного, и вы предупредите меня, что ставить палки в колеса правосудию — преступление. Я не говорил, что убийцу не поймают, а сказал, что вам его не поймать. Потому что я уже его поймал.
  Сержант Стеббинс хрюкнул, но этого никто, кроме меня, не заметил. Я ухмыльнулся ему в ответ.
  Кремер выдавил:
  — Не может быть!
  — Может, сэр. И ваш отчёт об идентичности револьвера и пуль ставит все точки над «i». Но признаюсь, дело немного сложнее, чем я думал, и я вас официально предупреждаю: вы не в состоянии довести его до конца. Я же — могу. — Вулф подтолкнул ордер через стол. — Порвите эту штуку.
  Кремер медленно покачал головой:
  — Поймите, Вулф, я вас знаю как облупленного. Боже мой, мне ли вас не знать! Но прежде чем произвести обыск, я бы хотел поговорить с вами.
  — Нет, сэр, — произнёс Вулф. — Я не подчинюсь насилию. Я бы даже предпочёл иметь дело с окружным прокурором Скиннером. Порвите ордер или приступайте к обыску.
  Вулф нанёс удар ниже пояса. Кремер считал, что Скиннер — отрыжка нашей чрезмерно демократической системы. Кремер посмотрел на ордер, на Вулфа, на меня и снова на ордер, после чего взял его и порвал. Подобрав обрывки, я выбросил их в корзину для мусора.
  Вулф не выглядел довольным — слишком уж его обидели, чтобы ожидать проявления чувств. Но бормотать он перестал и произнёс уже вполне внятно:
  — Проклятье. В следующий раз не тратьте столько времени — своего и моего тоже. Вам не удалось выяснить, кому принадлежит этот револьвер?
  — Нет. Номер спилен. Изготовлен в десятых годах. Ни одного мало-мальски приличного отпечатка обнаружить мы не смогли. Ровным счётом ничего, кроме размазанных пятен.
  — Разумеется, — кивнул Вулф. — Держать оружие через платок куда удобнее, чем вытирать его потом или действовать в перчатках. — Он бросил взгляд на Стеббинса: — Присядьте, пожалуйста, сэр, а то вы меня нервируете. — И снова обратился к Кремеру: — Убийца находится в моём доме.
  — Я так и подозревал. Он — ваш клиент?
  Вулф пропустил его слова мимо ушей. Откинувшись в кресле с привычным хрюканьем и сплетя пальцы на Гринвичском меридиане необъятного экватора своего пуза, он был готов забыть об ордере на обыск и приступить к обсуждению дела. Я подмигнул Стеббинсу, но сержант сделал вид, что не заметил. Он тоже открыл блокнот, но пока ничего не записал.
  — Основное затруднение, — промурлыкал Вулф, — заключается в следующем. В моей гостиной находятся мужчина и женщина. Подозревая, что один из них убийца, как узнать — кто именно?
  Кремер насупился:
  — Вы говорили вовсе не о подозрениях. Вы заявили, что поймали убийцу.
  — Да, я поймал его. Его или её, они оба там под стражей. Видимо, мне придётся рассказать вам, что здесь произошло, чтобы вы могли бросить в бой свою армию, в противном случае мы будем бесконечно топтаться на месте. Итак, когда я получил по почте угрожающее письмо, я нанял человека, наружностью достаточно похожего на меня, чтобы появляться вместо меня на улице и жить в этом доме, сам же заперся в своей комнате. Ничего не произошло…
  — Не заинтересован, не замешан и не желаю…
  — Не перебивайте меня! — свирепо рыкнул Вулф. — Я же рассказываю вам о случившемся.
  И он рассказал. И хотя я весьма высокого мнения о своих журналистских способностях вообще и о заметках, в которых я излагал события последних дней, в частности, всё же как беспристрастный слушатель я вынужден признать, что перещеголять Вулфа не смог бы. Он говорил сжато, но ничего не упустил. Стеббинс от усердия чуть не откусил кончик языка, старательно занося его рассказ в записную книжку. Я же не удосужился записать и строчки.
  Вулф закончил.
  Кремер хмурился.
  Вулф снова промурлыкал:
  — Вот в чём закавыка, сэр. Сомневаюсь, что нам по плечу справиться с ней самим. Вам придётся подключить к делу своих людей, чтобы выяснить то, о чём я вас просил. Я готов давать любые консультации.
  — Хотел бы я знать, — прорычал Кремер, сверля взглядом Вулфа, как всегда, когда его ставили в тупик, — сколько здесь правды, а сколько — вашей обычной отсебятины!
  — Всё, что я рассказал, — чистая правда. Вы сами знаете, у меня в этом деле лишь один интерес. У меня даже клиента нет.
  — Возможно, возможно. — Кремер выпрямился с видом человека, готового к действиям. — Ладно, посмотрим, что из этого выйдет. Прежде всего я бы хотел задать им пару вопросов.
  — Я так и подумал. — Вулф терпеть не мог сидеть и слушать, как кто-то задает вопросы, особенно в его кабинете. — Кстати, с мисс Гир вам придётся попотеть. Она требует адвоката. Вам будет ещё сложнее из-за вашего официального статуса. С кого вы начнёте?
  Кремер поднялся.
  — Я бы хотел осмотреть гостиную, прежде чем буду говорить с ними. Хочу поглядеть, что там есть. И взглянуть на эту вазу.
  Я был поражён — Вулф тоже поднялся. Вулф, который без необходимости и пальцем не пошевелил бы! Более того, шагнув к двери в гостиную, я заметил, что и шеф направляется туда же. Конечно, он терпеть не мог слушать, как другие задают вопросы, но, видно, в данных обстоятельствах он ещё больше не мог перенести, если бы не услышал этого. Стеббинс поплёлся за ними, а я замкнул шествие.
  Джейн сидела на стульчике у пианино, Дженсен — на софе. Он поднялся, едва мы вошли. Фриц, стоя у окна, держал револьвер, который тут же дёрнулся вверх, едва Дженсен встал.
  — Мисс Гир, позвольте представить вам инспектора Кремера, — сказал Вулф. Она не шевельнулась и не издала ни звука. — Я полагаю, вы знакомы с инспектором, мистер Дженсен, — продолжал Вулф.
  — Да, конечно, — просипел Дженсен и прокашлялся. — Значит, обещание не звать полицию тоже было частью фарса, — с горечью добавил он.
  — Такого обещания я не давал. Я сказал вам, что мистер Кремер не может долго оставаться в неведении. В меня — то есть в мистера Хаккета — стреляли из пистолета, который был найден вот в этой вазе, — Вулф указал пальцем. — Из этого же пистолета убили вашего отца и мистера Дойла. Таким образом, поле нашей деятельности весьма сужается.
  — Я настаиваю на своём праве обратиться к адвокату, — проговорила Джейн. Я с трудом узнал её голос, настолько он изменился.
  — Одну минуту, — ответил Кремер тоном, который, должно быть, считал успокаивающим. — Мы к этому вернёмся, но сперва я должен осмотреть комнату.
  Кремер с помощью сержанта Стеббинса принялся перетряхивать всё подряд, замеряя углы и расстояния и отмечая расположение вещей в гостиной. Кажется, полицейские пытались выяснить, из какой части комнаты можно было выстрелить таким образом, чтобы пуля, пролетев через открытую дверь в кабинет, прошила насквозь спинку кресла Вулфа и расколола штукатурку.
  Они старательно занимались своим делом, когда Вулф вдруг повернулся к Фрицу и спросил:
  — А куда делась ещё одна подушка?
  Фриц опешил:
  — Какая подушка?
  — Раньше на софе было шесть бархатных подушек, а теперь их осталось пять. Ты убрал одну?
  — Нет, сэр. — Фриц вперился взглядом в софу, пересчитывая подушки. — Да, верно. И лежат они теперь по-другому, чтобы занимать столько же места, как и раньше, когда их было шесть. Ничего не понимаю. Ещё вчера они все были на месте — я сам их чистил.
  — Ты уверен?
  — Абсолютно, сэр.
  — Поищи, куда она могла запропаститься. Арчи, помоги ему. Я хочу знать, в этой ли комнате подушка.
  Право, казалось несколько странным заниматься поисками подушки в такую напряжённую минуту, но, поскольку делать мне всё равно было нечего, я решил угодить Вулфу и повиновался. Кремер и Стеббинс продолжали пыхтеть, определяя траекторию полёта пули, а мы с Фрицем разыскивали пропавшую подушку. Дженсен следил за всеми, а Вулф — только за мной и Фрицем. Джейн делала вид, что происходящее её не касается.
  Наконец я сказал Вулфу:
  — Её здесь нет.
  — Я и сам вижу, — проворчал он.
  Я посмотрел на него внимательно — на его лице было то выражение, которое мне было слишком хорошо знакомо. Нет, не возбуждение, хотя во мне самом это выражение неизменно вызывало возбуждение. Вулф набычился, словно он опасался хоть чуть-чуть пошевелить головой, чтобы не взболтать в ней мозги; глаза были полузакрыты и не видели решительно ничего вокруг, а губы слегка шевелились, то выпячиваясь, то замирая. Я так и уставился на него, поскольку должно было случиться нечто более значительное, чем пропажа диванной подушки, чтобы у Вулфа стало такое лицо.
  Внезапно он словно очнулся.
  — Мистер Кремер! Прошу вас, оставьте здесь сержанта Стеббинса вместе с мисс Гир и мистером Дженсеном. Если хотите, можете тоже остаться или идёмте с нами. Фриц, Арчи — пошли!
  Он грузно затопал в кабинет. Кремер, который прекрасно разбирался в интонациях Вулфа, уступая разве что мне, отдал приказ Стеббинсу и последовал за нами. До нас долетел голос Джейн:
  — Возмутительно! Я требую…
  Я закрыл дверь. Вулф уселся в своё кресло и только тогда заговорил:
  — Я хочу выяснить, не кроется ли ключ к разгадке в диванной подушке. Переройте весь дом от подвала до крыши, но только не заходите в южную комнату — там отдыхает мистер Хаккет. Начните отсюда.
  — Какого чёрта, что всё это значит? — пролаял Кремер.
  — Я вам всё объясню, когда сам разберусь до конца. Я собираюсь сидеть здесь и работать и прошу меня не беспокоить. Возможно, это займёт десять минут, а возможно, и десять часов. Оставайтесь здесь или уходите, только оставьте меня в покое.
  Он откинулся на спинку и закрыл глаза, его губы снова зашевелились. Кремер до предела погрузился в красное кресло, закинул ногу на ногу и, вынув сигару, вонзил в неё зубы.
  Обыскать кабинет было не так-то просто, не то что гостиную. Во-первых, он был значительно просторнее, а кроме того, в нём было полно тайников, где можно было спрятать подушку, — бесчисленные ящички, шкафчики, книжные полки, стеллажи для газет и журналов, бюро, секретеры. Потолок здесь был высокий, и, чтобы добраться до верхних полок, приходилось взбираться по лестнице. Исключить нельзя было ничего, так как полки были глубокие, и работёнка мне не улыбалась — сперва нужно было вынуть оттуда все книги, а потом поставить обратно. Фриц взялся за дело с обычной неторопливой методичностью, да и я не слишком суетился, зато усиленно ломал голову, пытаясь сообразить, почему исчезновение диванной подушки, словно внезапно ворвавшаяся комета, поломало всю выстроенную перед этим логическую систему доказательств. Я то и дело поглядывал на Вулфа, всякий раз убеждаясь, что он по-прежнему погружён в работу мысли, закрыв глаза и втягивая и выпячивая губы.
  Прошло полчаса или около того, когда я услышал знакомое хрюканье. Обернувшись, я чуть не свалился с лестницы: Вулф сам, лично встал со своего места и принялся что-то делать. Он взял корзину для мусора, которая стояла у дальнего угла его письменного стола, повернул её к свету и усердно рылся в ней, покачивая головой. Потом поставил её на место и принялся выдвигать ящики своего стола, один за другим, исследуя их содержимое. Первые два сверху, похоже, его не заинтересовали. Он дёрнул следующий, самый глубокий, и заглянул в него, потом наклонился, чтобы рассмотреть получше, и, наконец, засунув внутрь руку, пошуровал в нём, после чего удовлетворенно хрюкнул, задвинул ящик, выпрямился и объявил:
  — Я её нашел.
  В его голосе слышалось откровенное самодовольство. Мы все вытаращили глаза.
  Вулф взглянул на меня:
  — Арчи, слезь с этого сооружения, да смотри не упади. Проверь, не стреляли ли из одного из моих пистолетов.
  Я спустился и, подойдя к своему столу, выдвинул ящик с оружием. Первый револьвер, который я достал, был нетронут. Я взял другой, понюхал его и взглянул на обойму.
  — Вы правы, сэр. В барабане было шесть патронов, а теперь их пять. Точь-в-точь как с подушками. Гильза на месте.
  — Ха! Проклятый осёл! Скажи, пусть мисс Гир и мистер Дженсен зайдут сюда, если им по-прежнему интересно знать, что здесь произошло, а если не хотят, пусть отправляются на все четыре стороны. Они нам больше не нужны. А сам поднимись вместе с сержантом Стеббинсом наверх и доставь сюда мистера Хаккета. Кстати, будь осторожен и хорошенько его обыщи. Он — очень опасный человек, хотя и непревзойдённый идиот.
  Глава 9
  Позвонить в этот вечер генералу Файфу — вернее, как потом выяснилось, полковнику Воссу, который дежурил в районном штабе, — у меня возможности не было: я был по уши занят нашими делами. Во-первых, о Джейн и Дженсене. Когда я, тщательно подбирая слова, коротко передал им послание Вулфа, они только растерянно моргали, ничего не говоря, что было вполне понятно. Потом обоих словно прорвало. Я заставил их утихнуть двумя простыми замечаниями.
  — Вы пришли к Вулфу, чтобы помочь ему разыскать убийцу вашего отца, — напомнил я Дженсену. — Вулф сделал это сам, без вашей помощи, можно сказать, не вставая с места. Ради всего святого, чего же вам ещё надо? — Я повернулся к Джейн: — Вы же хотели избежать ненужной огласки, чтобы она не помешала вам стать вице-президентом фирмы. Вулф пошёл вам навстречу. Я тоже внёс посильный вклад в ваше благосостояние — познакомил вас с бравым майором. Вам бы следовало прыгать от радости.
  Естественно, они возжаждали выслушать Вулфа, причём выражали своё желание, стоя в позах, говоривших сами за себя. Они стояли лицом друг к другу, правая рука Дженсена покоилась на левом плече Джейн, а Джейн держалась левой рукой, только пальцами, за правый локоть Дженсена. Я предоставил им самим искать дорогу в кабинет и, позвав Пэрли Стеббинса, отправился наверх, в южную комнату.
  Минут десять спустя мы приволокли наш груз в кабинет. Хотя мистер Хаккет весьма убедительно продемонстрировал своё нежелание находить общий язык, тем не менее с того мгновения, как я начал обыскивать его карманы, всего шесть минут из десяти мы посвятили тому, чтобы довести до его сознания: в жизни случаются невзгоды и похлеще, чем необходимость спуститься по лестнице. Оставшиеся четыре минуты я сидел на экс-Вулфе верхом, проверяя, не оставил ли он мне на коленях синяков и не растянул ли я запястья. Тем временем Пэрли в ванной смывал с шеи кровь и заклеивал ссадину пластырем. Я бы не сказал, что Хаккет ограничился тем, что царапался и пинался, — нет, он ни в чём себе не отказывал. Так что нам с Пэрли пришлось немного ограничить его в свободе движений.
  Мы притащили его в кабинет целого и невредимого, если не считать нескольких синяков, и усадили в кресло. Пэрли встал сзади, хотя явно порывался находиться рядом, так что я отошёл к своему столу. Джейн и Дженсен сидели рядышком на стульях около большого глобуса. Кремер оставался на том же месте, что и раньше.
  — Он сопротивлялся, — сказал я.
  Надо сказать, я ни разу ещё не видел, чтобы Вулф так пожирал кого-нибудь глазами. Он разглядывал Хаккета как нечто из ряда вон выходящее.
  — Пэрли говорит, что он его уже видел, — наябедничал я.
  Пэрли, как положено, обратился к своему начальнику:
  — Честное слово, инспектор, я его уже где-то видел, только не помню где.
  Вулф кивнул:
  — Конечно, форма придаёт несколько иной вид. Я думаю, вам приходилось видеть его, когда он был в форме.
  — В форме? — нахмурился Пэрли. — Военной?
  Вулф покачал головой:
  — В среду утром мистер Кремер сказал мне, что во время убийства мистера Дженсена и мистера Дойла в доме дежурил привратник — толстый болван, нанятый всего две недели назад и не знающий жильцов по именам, и этот привратник заявил, что в момент убийства находился в подвале, в котельной, где нагревается вода. Позвоните и выясните, работает ли он там ещё.
  — Нет, — прорычал Кремер, — он уволился в среду днём, потому что ему, видите ли, не нравится работать там, где убивают людей! Я сам его не видел. С ним говорили только мои люди.
  — Вот как? — Пэрли внимательно смотрел на Хаккета. — Чёрт побери, это он и есть! А я-то думал, у него мозгов не хватает, чтобы сообразить, с какого конца брать лопату.
  — Перед вами — поразительное сочетание дурака и гения, — провозгласил Вулф. — Он приехал в Нью-Йорк только для того, чтобы убить мистера Дженсена и меня. Кстати, вы, кажется, немного ошеломлены, мистер Хаккет? Вы хорошо слышите, что я говорю?
  У Хаккета даже веки не дрогнули; он промолчал.
  — Думаю, слышите, — продолжал Вулф. — Вас это должно заинтересовать. Я попросил военную разведку проследить, как ведёт себя в тюрьме Мэриленда капитан Питер Рут. Несколько минут назад я получил по телефону ответ. Капитан Рут лгал, говоря, что не общается с отцом и годами не виделся с ним. Среди его вещей обнаружили несколько писем от отца, датированных двумя последними месяцами, из которых явствует, что отец капитана Рута, Томас Рут, весьма гордится своим отпрыском. У него это превратилось в пунктик. — Вулф ткнул пальцем в сторону Хаккета. — Кажется, вы можете ответить, так это или нет. Верно?
  — Всего один день, — хрипло прокаркал Хаккет. Руки его подёргивались. — Всего один, — снова повторил он.
  — Я знаю, — кивнул Вулф, — всего один день, и вы бы меня прикончили, направив все подозрения на мисс Гир или мистера Дженсена или на обоих сразу, благодаря тому трюку, который вам удалось сегодня выкинуть. Потом вы бы снова исчезли, возможно, с тем же объяснением, что не любите находиться там, где убивают людей.
  Дженсен перебил:
  — Вы ещё не рассказали, каким образом он провернул этот фокус.
  — Сейчас, мистер Дженсен. — Вулф уселся в кресле поудобнее. — Но сначала о том, что произошло вечером во вторник. — Он не сводил глаз с Хаккета. — Это был шедевр в своём роде. К счастью для меня, вы решили первым убить мистера Дженсена и, поскольку во всех домах сейчас острая нужда в рабочих, без труда устроились привратником в тот дом, где проживал мистер Дженсен. Вам оставалось лишь дождаться подходящего случая, когда рядом не окажется прохожих и других свидетелей. Такой случай представился на следующий день после того, как вы послали по почте свою угрозу. Ситуация была идеальной, если не считать того, что мистера Дженсена сопровождал нанятый им телохранитель. Когда они подошли к дому, само собой, у них не возникло и тени подозрения по отношению к консьержу в форме. Возможно, мистер Дженсен поздоровался и заговорил с вами. Момент был слишком хорош, чтобы упустить его, — вокруг никого, а лифтёр уехал наверх на лифте вместе с пассажиром. Чтобы заглушить звук выстрела, вы завернули револьвер в тряпку. Сначала вы застрелили в спину мистера Дойла, а когда мистер Дженсен обернулся на звук выстрела, убили и его, после чего поспешили вниз в котельную разогревать бойлер. Думаю, что первой в топку полетела та самая тряпка, которой вы обернули револьвер. — Вулф перевёл глаза на Кремера: — Что-нибудь не стыкуется?
  — Нет, звучит довольно правдоподобно, — признал Кремер.
  — Хорошо. Ведь именно за эти убийства должны осудить мистера Хаккета — вернее, мистера Рута. Не отправишь же его на электрический стул за то, что он слегка поцарапал себе левое ухо. — Вулф взглянул на меня. — Арчи, у него в карманах не было каких-нибудь инструментов?
  — Только ножичек — мечта бойскаута, — ответил я. — Два лезвия, ножницы, шило, пилочка для ногтей…
  — Пусть полиция определит, на чём остались следы крови. Это как раз из тех дел, в которых мистеру Кремеру нет равных.
  — Перестаньте паясничать, — прорычал Кремер. — Пока вы рассказали только про вторник. Пойдём дальше. Что случилось сегодня?
  Вулф тяжело вздохнул:
  — Вы, как всегда, торопитесь, пропуская самое интересное: как мистер Хаккет ответил на моё объявление в газете. То ли он оказался необычайно проницательным, догадавшись, что данные, приведённые в объявлении, — точное описание меня, и решил воспользоваться такой удачей, чтобы подобраться ко мне? Или же он просто был на мели и решил таким образом подзаработать? Я склоняюсь ко второму, хотя, признаться, меня разбирает любопытство. Мистер Рут, вы не внесёте для меня ясность в этот вопрос?
  Похоже, мистер Рут не собирался этого делать, по крайней мере сегодня.
  — Ладно. Принуждать вас я всё равно не могу. Так или иначе, вы ответили на объявление, получили от меня приглашение, пришли в восторг, а потом вдвойне обрадовались, когда я вас нанял. — Вулф обвёл взглядом всех нас, сидящих перед ним. — Можете смеяться или даже издеваться надо мной, но я платил сто долларов в день, предоставил жильё, стол и своё кресло человеку, который спал и видел, как бы убить меня. Я готов снести любые ваши насмешки, поскольку, несмотря на совершенно безнадёжный для меня расклад, я всё-таки выжил и останусь в живых, чего не скажешь о нём.
  Никто не пытался ни язвить, ни насмешничать, только Дженсен вставил:
  — Вы так и не объяснили, как ему удался этот трюк.
  Вулф снова кивнул:
  — Я как раз перехожу к этому. Естественно, с первой же минуты, попав сюда, мистер Рут принялся строить разные планы, отвергая одни и обдумывая новые; без сомнения, он наслаждался положением, в котором очутился. Бесспорно, решение обернуть револьвер носовым платком, чтобы на руке не осталось следов пороха, было одной из частей его дьявольского замысла, но он и представить себе не мог, какую прекрасную службу ему это сослужит. Он знал, что в шесть часов сегодня у меня назначено свидание с мисс Гир, а ему предстоит подменить меня. После обеда, когда он был здесь один, он взял с софы одну подушку, завернул в неё револьвер и прострелил спинку моего кресла, чтобы пуля попала в стену, разбив штукатурку. Потом он запихнул подушку в дальний конец правого нижнего ящика моего стола, заметив, что, судя по содержимому ящика, пользуются им редко. Револьвер он положил себе в карман, а кресло поставил так, чтобы спинка его закрывала отверстие в стене. Дыру в кожаной обивке скрыть было нельзя, но мистер Рут пошёл на риск, надеясь, что её не заметят. Когда он сам сидел в кресле, то закрывал отверстие в спинке головой.
  — Если бы заметили дыру, то могли бы и пулю найти, — проворчал Кремер.
  — Я уже сказал, что он непревзойдённый дурак, — ответил Вулф. — Но даже если и так, он знал, что вместе с Арчи после обеда выйдет из дома, а я останусь в своей комнате. Я как-то проговорился при нём, что не сяду в своё кресло до тех пор, пока он мне его окончательно не освободит. В шесть часов пришла мисс Гир, которую, как неожиданно оказалось, сопровождал мистер Дженсен. Ему было хорошо их видно из кабинета, благо дверь в гостиную была открыта. Извилины мистера Рута мгновенно сработали, и он приступил к действиям. Достал из стола Арчи один из револьверов, вернулся в кресло, выстрелил в подушку, бросил револьвер в ящик и задвинул его.
  Вулф снова вздохнул.
  — Ворвавшись в кабинет, Арчи увидел, что мистер Рут сидит на прежнем месте, и поспешил в гостиную. У мистера Рута появилась возможность сделать две вещи: вернуть револьвер на место в ящик стола Арчи и поработать одним из лезвий или, скорее всего, шилом, чтобы поцарапать себе ухо. Это, конечно, сыграло ему на руку, но ещё больше ему повезло, когда Арчи проводил его в ванную и оставил там одного. Он бы нашёл и другую возможность, но эта была просто идеальной. Он прошёл из ванной в гостиную, положил в вазу свой револьвер, завёрнутый в носовой платок, вернулся в ванную, а уж затем присоединился к остальным в кабинете.
  — Господи Иисусе! — недоверчиво воскликнул Пэрли. — Да этот малый сиганул бы с крыши Эмпайр-Стейт-Билдинг, чтобы поймать за хвост самолёт!
  — Запросто, — согласился Вулф. — Я назвал его дураком; однако всё теперь не казалось бы настолько нелепым, не заметь я отсутствия одной из диванных подушек. Мой стол плотно пригнан к полу, и пулю, пущенную в нижний ящик, никто бы не заметил, если бы только не выдвинули ящик до конца, а кто и с какой стати стал бы это делать? Было маловероятно, что Арчи обнаружит, что из одного из револьверов в его столе стреляли, да если бы он это и заметил — что с того? Мистеру Руту было хорошо известно, как обращаться с револьвером, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Он бы улучил удобную минуту, чтобы расправиться со мной — сегодня вечером или ночью, а то и завтра утром, — и при этом все подозревали бы мисс Гир и мистера Дженсена, а потом исчез бы.
  Кремер медленно качнул головой:
  — Возражений у меня нет. Я вам верю. Но вы должны признать, большую часть из того, что вы рассказали, доказать вы не в силах.
  — Конечно, нет. И вы тоже. Я вам уже сказал: мистера Рута следует судить за убийство мистера Дженсена и мистера Дойла, а не за его художества в моём доме. Кстати, я был бы не прочь, если бы вы его забрали отсюда поскорее. Я на него уже достаточно насмотрелся.
  — Не могу вас за это винить, — ухмыльнулся Кремер, что случалось весьма редко. — Пойдёмте, мистер Рут.
  
  * * *
  Проводив их до крыльца и посмотрев, как Кремер вместе с Пэрли ведут Хаккета-Рута вниз по ступенькам к поджидавшей возле тротуара полицейской машине, я закрыл дверь и, не удосужившись задвинуть засов, вернулся в кабинет. Джейн и Дженсен стояли рядом перед столом Вулфа, только что не держась за руки и сияя улыбками.
  — …более того, — говорил Дженсен, — это было блестяще.
  — Я до сих пор не могу поверить, — вторила ему Джейн. — Просто замечательно.
  — Дело как дело, ничего особенного, — буркнул Вулф, как будто имел хоть какое-то представление о скромности.
  Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я сел и зевнул. Дженсен, казалось, колебался, затем сказал:
  — Я должен заплатить вам. В среду я пришёл сюда, чтобы нанять вас расследовать убийство моего отца. Потом, когда полицейские вбили себе в голову бредовые мысли о том, что я могу быть замешан в этом деле, мне ещё больше захотелось прибегнуть к вашим услугам, но повидаться с вами мне не удалось — теперь я понимаю, почему. Формально о плате речь не идёт, но морально я чувствую себя в долгу перед вами и потому с огромным удовлетворением оплатил бы вашу работу. Сейчас у меня чековой книжки с собой нет, но я готов прислать чек по почте — скажем, на пять тысяч долларов?
  Вулф покачал головой:
  — Я принимаю плату от клиентов, только когда это заранее оговорено. Если вы пришлёте мне чек, я вам его верну. Если вы не можете без этого спокойно спать, пошлите чек в Национальный военный фонд.
  Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица. Вулф мог позволить себе отказаться. Как-никак его годовой доход достиг того уровня, что из следующих пяти тысяч после уплаты налога ему осталась бы примерно пятая часть. А что до щедрости Дженсена, то ясное дело — если мальчишки в присутствии девчонок лазают по деревьям и ходят на голове, то почему бы в более зрелом возрасте им не размахивать чековыми книжками? Джейн смотрела на него так, как когда-то в Огайо на меня пялилась одна пятиклассница, когда я подтянулся четырнадцать раз на перекладине.
  Итак, они уладили дело, порешив, что проявят обоюдное благородство, и парочка двинулась к выходу. Не желая, чтобы меня сочли грубияном, я пошёл открыть им входную дверь. Проходя мимо, Джейн наконец заметила меня и, остановившись, с чувством протянула мне руку:
  — Я беру свои слова назад, Арчи. Вы не предатель. Пожмём друг другу руки. Верно, Эмиль?
  — Конечно, — сердечным баритоном отозвался Дженсен.
  — Ах, — проворковал я, глядя на них повлажневшими глазами, — это самый счастливый день в моей жизни. Как бы он не сделал меня предателем в другом роде.
  Мы распрощались, и я запер дверь.
  Вернувшись в кабинет, я застал Вулфа в любимом кресле, которое, правда, немного пострадало от пули; впрочем, маленькую дырочку можно было легко залатать. Перед Вулфом на подносе стояли три бутылки пива, а сам он откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники. Глаза прищурены — ни дать ни взять праздный отдыхающий.
  Увидев меня, он буркнул:
  — Арчи, не забудь мне завтра напомнить, чтобы я позвонил мистеру Вискарди насчёт эстрагона.
  — Слушаю, сэр.
  Я сел за стол.
  — Если позволите, сэр, у меня есть к вам одно предложение.
  — Какое?
  — Это только предложение. Давайте поместим объявление о том, что нам требуется тигр-людоед, весящий двести шестьдесят фунтов и способный вести активный образ жизни. Держать его можно будет за большим шифоньером, а при вашем появлении он будет прыгать вам на спину.
  Вулф даже ухом не повёл. Он настолько наслаждался вновь обретённым креслом, что вряд ли расслышал мои слова.
  ВМЕСТО УЛИКИ
  Глава 1
  У меня какое-то предубеждение против имени Юджин. Бесполезно спрашивать, почему — я уже признался, это просто предубеждение. Возможно, когда я был малышом и жил в Огайо, некий Юджин отнял у меня конфету, но, даже если это и так, то я уже давно позабыл об этом. В общем-то, это просто одна из черт моего характера — ну не люблю я людей по имени Юджин.
  Поэтому, и только поэтому, я столь неприязненно отнёсся к мистеру и миссис Юджин Р. Пур, когда они позвонили утром в самый обычный октябрьский вторник — ведь до того дня ни я, ни Ниро Вулф не имели о них ни малейшего представления.
  О встрече договорились по телефону, поэтому я был предубеждён против Юджина ещё до того, как его увидел. Его внешность не изменила моего отношения к нему. Он был ещё недостаточно стар, чтобы не помнить, что подарила ему жена на сорокалетие, но и не настолько молод, дабы надеяться на подобный подарок. Его лицо казалось вырубленным из дерева, и сделано это было безо всяких излишеств. Серый в ёлочку костюм мог быть куплен в любом из универсальных магазинов от Сан-Диего до Бангора. По правде говоря, единственной особенностью этого человека было то, что его звали Юджин.
  В связи с этим я и разглядывал клиента с вежливым любопытством — благо он только что сказал Ниро Вулфу, что его партнёр по бизнесу Конрой Блейни собирается его убить.
  Я сидел за своим столом в кабинете Ниро Вулфа. Мы находились в нашем доме на Западной Тридцать пятой улице. Вулф также расположился за своим столом в кресле специальной конструкции, рассчитанном на то, чтобы выдержать его исполинскую тушу в четверть тонны весом. Юджин Р. Пур уселся в красное кожаное кресло недалеко от стола Вулфа. Справа от него находился маленький столик, поставленный специально для удобства клиентов, собирающихся выписать чек. Миссис Пур устроилась между своим мужем и мной.
  Здесь я должен сказать, что не испытывал предубеждения по отношению к миссис Пур. Во-первых, у меня не было никаких причин считать, что её звали Юджин. Во-вторых, было несколько причин полагать, что её сорокалетие не наступит раньше моего. Кроме того, выглядела миссис Пур просто прекрасно. Она относилась к тому типу людей, которые озаряют комнату одним лишь своим присутствием.
  Итак, Вулф нахмурился. Он покачал головой, двигая её на целых полдюйма вправо и влево, что означало у него яростное отрицание.
  — Нет, сэр! — выразительно сказал он. — Пожалуй, около двухсот человек — как мужчин, так и женщин — сидели в этом кресле, мистер Пур, и пытались воспользоваться моими услугами, чтобы предотвратить угрожающее им убийство.
  Он перевёл взгляд на меня:
  — Сколько, Арчи?
  Чтобы сделать ему приятное, я сказал:
  — Двести девять человек.
  — И я когда-нибудь брался за эту работу?
  — Нет, сэр. Никогда.
  Вулф указал пальцем на Юджина:
  — За два миллиона долларов в год вы можете чрезвычайно затруднить работу вашим убийцам. Примерно во столько обходится охрана президента или короля, но даже тогда… Разумеется, если вы забросите все свои дела, то можете отделаться значительно дешевле — скажем, тысяч сорок в год. Пещера в горах, которую вы никогда не будете покидать, плюс шесть охранников, которым доверяете, штат для обслуживания…
  Юджин пытался что-то вставить. Наконец ему это удалось:
  — Я и не рассчитываю, что вы сможете предотвратить покушение на мою жизнь. Я пришёл не за этим.
  — Тогда что же вам от меня нужно?
  — Чтобы убийство не осталось безнаказанным. — Юджин прочистил горло. — Это я и пытался втолковать вам с самого начала. Я понимаю, что вы не можете предотвратить его. Думаю, никто не сможет… Рано или поздно… Блейни чертовски умён. — Его голос наполнился горечью. — Слишком умён для меня… Да… Желал бы я, чтобы он никогда не повстречался на моём пути. Разумеется, я понимаю: человек, твёрдо решивший убить кого-то, сможет это сделать. Но Кон Блейни настолько умён, что суть проблемы не в том — убьёт он меня или нет, а ухитрится ли он остаться при этом безнаказанным. Боюсь, что да. Этого-то я и не хочу допустить.
  Миссис Пур всхлипнула, и он приостановился. Затем, словно в ответ на какую-то её фразу, покачал головой, вынул из жилетного кармана сигару, снял с неё обёртку, осмотрел сначала один конец, затем второй — как бы решая, какой из них для чего. Из другого кармана Юджин достал маленькие ножницы, обрезал один из концов и наконец прикурил. Едва он это проделал, как сигара выскользнула у него изо рта и, прокатившись по ноге, упала на ковер. Юджин поднял её и впился в неё зубами.
  «Пожалуй, — подумал я, — не настолько уж ты свыкся с мыслью, что тебя могут убить».
  — Я пришёл, — обратился Пур к Вулфу, — рассказать вам всё это, снабдить вас фактами и заплатить пять тысяч долларов, — и всё ради того, чтобы Блейни не сумел избежать наказания. — Зажатая между зубами сигара мешала Юджину говорить, и он вынул её изо рта. — Если Блейни убьёт меня, то я хочу, чтобы кому-нибудь была известна истинная причина моей смерти.
  Вулф полуприкрыл глаза:
  — Но зачем же платить мне пять тысяч долларов авансом? Что, разве никто не знает об этом? Например, ваша жена?
  — Я думал об этом, — кивнул Юджин. — Я рассмотрел различные варианты. А что, если он убьёт и её? Я не имею ни малейшего представления, как и когда Блейни собирается осуществить свои намерения. Да и кому ещё, кроме жены, я могу полностью доверять? Я не желаю рисковать. Разумеется, я думал и о полиции, но мой личный печальный опыт… Пара ограблений моего магазина… Нет, я даже не уверен, что они вспомнят о моём визите, если убийство произойдёт через год или два. — Он засунул в рот сигару, дважды затянулся и снова вытащил её. — А в чём дело? Вам не нужны пять тысяч долларов?
  — Я не получу этих пяти тысяч, — резко ответил Вулф. — Сейчас у нас октябрь, и моё финансовое положение на данный момент таково, что после уплаты всех налогов мне достанется лишь около десяти процентов с любых дополнительных сумм. Из ваших пяти тысяч мне достанется максимум долларов пятьсот… — Вулф приостановился и открыл глаза. — И если этот мистер Блейни действительно настолько умён, то изобличать его в убийстве за пятьсот долларов… Можно поинтересоваться, мадам, — обратился Вулф к миссис Пур, — чему вы так радуетесь?
  Вулф не переносил радостных женщин.
  Миссис Пур наградила его милой улыбкой.
  — Дело в том, — приятным голосом произнесла она, — что я нуждаюсь в помощи, и полагаю, вы мне поможете. Я не одобряю всего этого и была против нашего визита сюда.
  — Разумеется, вы хотели, чтобы ваш муж обратился в Атлантическое детективное агентство?
  — О нет. Если уж иметь дело с какими-либо детективами, то, естественно, только с Ниро Вулфом. Но… Может быть, я попробую объяснить?
  Вулф бросил взгляд на настенные часы. Три сорок. Через двадцать минут он направится в оранжерею на крыше, чтобы предаться своему любимому занятию. Вулф не только самый известный гурман Нью-Йорка, но ещё и величайший специалист по части орхидей.
  — У вас восемнадцать минут, — коротко ответил он.
  — Тогда я воспользуюсь ими, — решительно сказал Юджин.
  Но жена улыбкой заставила его замолчать.
  — Нам не потребуется столько времени. — Она повернулась к Вулфу: — Мой муж и мистер Блейни были партнёрами на протяжении десяти лет. Им принадлежит фирма «Блейни и Пур», изготовливающая эти новинки — да вы знаете, — что-то подобное спичкам, которые не зажигаются, стульям с резиновыми ножками, напиткам, по вкусу напоминающим мыло…
  — Боже милосердный… — в ужасе пробормотал Вулф.
  Она пропустила это мимо ушей.
  — Их фирма была крупнейшей в своей области. Мистер Блейни был «генератором идей» и занимался вопросами производства — в этом ему нет равных, а мой муж отвечал за сбыт и тому подобные вещи. Но мистер Блейни слишком тщеславен, и теперь, когда фирма процветает, он решил, что нужда в моём муже отпала. Он предложил Юджину выйти из дела, забрав свой первоначальный пай — двадцать тысяч долларов — в качестве компенсации за свою долю. Разумеется, сейчас эта доля стоит намного больше, чем двадцать тысяч, — по крайней мере раз в десять больше, — да мой муж и не собирается так поступать. Однако мистер Блейни не только тщеславен, но и самоуверен. И не позволит, чтобы кто-либо стоял у него на пути. Споры всё продолжались, и вот теперь Юджин уверен, что мистер Блейни готов на всё, лишь бы избавиться от него.
  — Даже на убийство. С этим-то вы и не согласны?
  — О нет. Я уверена, что мистер Блейни не остановится ни перед чем.
  — Он угрожал?
  — Это не в его стиле, — покачала головой миссис Пур. — Блейни не угрожает, он действует.
  — Тогда почему вы не хотели, чтобы ваш муж обратился ко мне?
  — Юджин слишком упрям. — Она улыбнулась мужу, давая понять, что не хотела его обидеть, и снова повернулась к Вулфу. — В соглашении, которое они подписали в самом начале своего сотрудничества, оговорен один пункт: в случае смерти одного из партнёров, второй унаследует всё. Поэтому-то, как считает мой муж, мистер Блейни и убьёт его. В этом я с ним абсолютно согласна. Но Юджин хочет лишь того, чтобы мистеру Блейни убийство не сошло с рук, — вот до чего он упрям. Я же хочу, чтобы мой муж остался жив.
  — Ну, Марта, — вставил мистер Пур, — я пришёл сюда, чтобы…
  Значит, её зовут Марта. Марта… Против этого имени у меня не было никаких предубеждений.
  Миссис Пур продолжала.
  — Так он всегда, — пожаловалась она Вулфу. — Юджин уверен, что мистер Блейни решил убить его, если не сможет добиться своего другим путём. В этом я с ним тоже согласна. Да вы и сами считаете, что если человек твёрдо решил кого-то убить, то ничто не сможет остановить его. Разве не так? У моего мужа есть двести тысяч долларов, которые он не вложил в дело, причём примерно половина из них — в ценных бумагах. Он может получить ещё двадцать тысяч от мистера Блейни за свою долю фирмы и…
  — Она стоит в двадцать раз больше, — грубо оборвал её Юджин, впервые выказав свои настоящие чувства.
  — Только не для мертвеца, — парировала Марта и продолжила: — Располагая подобной суммой, мы могли бы жить более чем прилично. И счастливо. Я надеюсь, что мой муж любит меня — я надеюсь, — и знаю, как сильно люблю его сама. Поэтому-то и пришла вместе с ним: я полагала, что, может быть, вы поможете мне убедить Юджина. Я без раздумий поддержала бы его, будь хоть какой-то шанс на успех… Но нельзя же быть таким упрямым… Мой муж обречён на поражение. Так разве есть в этом смысл? Я спрашиваю вас, мистер Вулф, — вы человек умный и проницательный, — что бы вы сделали на месте моего мужа?
  — Это вопрос? — пробормотал Вулф.
  — Да.
  — Э… Если всё обстоит действительно так, как вы описали, то я бы убил мистера Блейни.
  — Глупость какая-то, — пожала она плечами. — Вы, разумеется, шутите, а сейчас не время для шуток.
  — Да. И я не задумываясь убил бы его, — ответил Вулфу Пур, — но только если бы знал, что смогу избежать наказания. Вам, полагаю, это удалось бы. Мне — нет.
  — И думаю, — вежливо сказал Вулф, — вам не удастся нанять меня для этого дельца. — Он взглянул на часы. — Я бы не советовал вам обсуждать замышляемое убийство даже со своей женой. Нераскрытое убийство — всегда дело рук одного человека… Итак, вы слышали совет жены, сэр. Собираетесь ли вы последовать ему?
  — Нет, — упрямо повторил Юджин.
  — Убить мистера Блейни?
  — Нет.
  — А заплатить мне пять тысяч долларов?
  — Да.
  Миссис Пур, быстро превратившаяся для меня просто в Марту, пыталась что-то вставить, но безрезультатно — и поважнее персонам не удавалось ничего добиться, когда подходило время орхидей. Вулф попросту проигнорировал все её попытки и продолжил, обращаясь к мистеру Пуру:
  — В общем-то, я бы не советовал вам делать это. Но условия будут такими… Арчи, возьми тетрадь. Напиши расписку следующего содержания: «Получено пять тысяч долларов от Юджина Р. Пура. В случае его смерти в течение ближайшего года я обязуюсь передать полиции имеющуюся у меня информацию и предпринять те действия, которые сочту необходимыми». Дальше подпись и всё, как обычно. Пусть мистер Пур расскажет тебе обо всех деталях.
  С этими словами Вулф отодвинул своё кресло и начал вставать.
  Глаза Юджина наполнились слезами. Но слёзы эти были вызваны не переполнявшими его чувствами, а дымом второй сигары. Похоже, во время беседы вся нервозность Пура перешла на сигару. Он дважды ронял её, и, казалось, дым постоянно попадал ему не в то горло, заставляя его беспрерывно кашлять. Но говорить он всё же мог.
  — Так не пойдёт, — возразил Юджин. — Вы даже не определили — какие именно действия. А кроме того, вы должны признать…
  — Я и не советую вам нанимать меня. — Вулф поднялся на ноги. — Но мои условия, сэр, таковы. Это всё, что я могу вам обещать. Решайте. — С этими словами он двинулся в сторону двери.
  Но Юджин ещё не всё сказал. Он полез в карман и вытащил оттуда пачку денег.
  — Чуть было не забыл, — проблеял он, разглаживая бумажки. — Я принёс их наличными. Вы говорили о налогах, изымающих у вас до девяноста процентов поступлений, так вот: если вы возьмёте наличность, то…
  Его остановил взгляд Вулфа.
  — Пф! — сказал Вулф. — Мистер Пур, я не святой, но я не воришка. При определённых обстоятельствах я могу пойти на обман какого-то отдельного мужчины, женщины и даже ребёнка. Но вы предлагаете мне обмануть все сто сорок миллионов моих сограждан…
  Он вышел, и через мгновение мы услышали, как открылась и захлопнулась дверь лифта.
  Я вырвал чистый листок из своей записной книжки и повернулся к Юджину с Мартой.
  — Напоминаю, — сказал я, — что меня зовут Арчи Гудвин. Кроме всего прочего, я — помощник Ниро Вулфа, то есть один из тех, кто выполняет здесь всю работу на протяжении добрых пятнадцати лет. А ещё, мистер Пур, я преклоняюсь перед вашей женой.
  — Что? — Он снова едва не выронил сигару.
  — Преклоняюсь перед вашей женой. Преклоняюсь перед её советами. Она поняла одно из самых важных правил: какой бы ни была жизнь, всё же на этом свете она радостнее, чем на том. С двумястами тысячами долларов…
  — Хватит советов, — не дал мне договорить Пур. — Я уже всё решил.
  — Отлично. — Я приготовился записывать. — Начнём с формальностей. Ваш адрес?…
  Мы проваландались с этим почти час.
  Когда в шесть Вулф спустился из оранжереи в кабинет, я продолжал перепечатывать свои записи. Он поудобнее устроился в любимом кресле, позвонил Фрицу, чтобы тот принёс пиво, и спросил:
  — Ты взял у него деньги?
  Я улыбнулся. Старые штучки. Всего неделя, как я вновь облачился в гражданское, а Вулф уже обращается со мной, словно с обычным наёмником. Обращается, будто я никогда не был армейским полковником. (Пусть я и не был полковником, но какого чёрта — я всё же дослужился до майора!)
  — Деньги? Если я отвечу «да», то вы заявите, что Пур оскорбил вас и вы отказываетесь играть в эти игры. Если же я скажу, что не взял, то вы заявите, будто я лишил вас гонорара. Так что бы вы предпочли?
  Вулф отмахнулся от моего вопроса:
  — Продолжай печатать. Мне нравится слушать, как ты печатаешь, ибо хоть в это время ты молчишь.
  Чтобы порадовать его, я продолжил своё занятие, что оказалось как нельзя кстати, поскольку вся эта информация потребовалась нам очень скоро. Я как раз заканчивал, когда в восемь часов вошёл Фриц и пригласил нас к ужину.
  В девять сорок мы вернулись в кабинет, и едва я успел высказать Вулфу своё желание сходить в кино на последний сеанс, как зазвонил телефон. Это был наш старый знакомый — инспектор Кремер, которого я не слышал целую вечность. Он попросил к телефону Вулфа. Тот взял трубку параллельного аппарата, а я, желая получить всю информацию из первых рук, не стал опускать свою.
  — Вулф?.. Кремер. У меня есть бумага, обнаруженная в кармане трупа, — расписка на 5 тысяч долларов. На ней стоит ваша подпись и сегодняшнее число. Там говорится, что в случае смерти этого человека вы должны передать какую-то информацию. Итак, он мёртв. Я не прошу вас приехать сюда, потому что знаю — это бесполезно. Сам же я слишком занят, чтобы подъехать к вам домой. Поэтому давайте по телефону. Так что там за информация?
  — Отчего он умер?
  — От взрыва. Вы просто дай…
  — Его жена тоже погибла?
  — Нет, с ней всё в порядке. Она просто не в себе, понимаете? Так передайте же…
  — Я ничего не знаю. Вся информация у мистера Гудвина… Арчи?
  — Для этого потребуется много времени, инспектор, — заговорил я. — А у меня всё уже отпечатано. Я лучше подскачу к вам.
  — Отлично. В квартиру мистера Пура на Восемьдесят четвёртой стрит. Дом номер…
  — Мне известен адрес. Успокойтесь, сейчас выезжаю.
  Глава 2
  Вскоре я был на месте. Всё, что осталось от Юджина Пура и что я в действительности узнал, — это рубашка, галстук и серый в ёлочку костюм. Лица я, разумеется, не опознал. Да и не пытался, честно говоря. Хоть я и видел за свою жизнь много трупов, но всё же не понимаю, какой смысл в продолжительном разглядывании лица, которое и лицом-то уже нельзя назвать.
  Я повернулся к вертевшемуся около меня сержанту Пэрли Стеббинсу, внимательно наблюдавшему, чтобы я, не дай Бог, не тронул чего-либо.
  — Так ты говоришь, это наделала сигара?
  — Да, — кивнул Пэрли. — Так утверждает его жена. Он прикурил сигару, и та взорвалась.
  — Хмм… Что-то не верится… Хотя, если она так говорит… Да, ведь они изготовляли эти штучки. И вот результат.
  Я огляделся. Комната была заполнена народом. Здесь были все — от дактилоскопистов до инспекторов. По крайней мере, один инспектор был точно — сам Кремер, устроившийся за столом и читавший привезённые мной бумаги. Большинство присутствующих я знал хотя бы в лицо, но одна девушка была мне не знакома. Она сидела на стуле в дальнем углу комнаты и отвечала на вопросы следователя из группы по расследованию убийств. Его звали Роуклифф. По привычке в любых обстоятельствах обращать внимание на детали я отметил некоторые из её особенностей — молодость, стройную фигуру и, что мне особенно понравилось, небольшие ямочки на щеках.
  — Кто это? Свидетельница, сестра жены — кто? — спросил я у Пэрли.
  — Чёрт её знает, — покачал он головой. — Она позвонила в дверь практически сразу после нашего появления.
  Я кивнул в ответ. Когда я приблизился, Роуклифф и девушка одновременно подняли головы и вопросительно посмотрели на меня.
  — Извиняюсь, — сказал я девушке. — Когда здесь всё закончится, не позвоните ли вы Ниро Вулфу? — Я протянул ей карточку. Вблизи ямочки были ещё привлекательнее. — Мистер Вулф собирается раскрыть это убийство.
  Роуклифф ответил в своём стиле:
  — Исчезни и не подходи, пока мы не закончим. — Он всегда огрызается.
  В общем-то, он понимал, что не может ничего со мной поделать — ведь меня вызвал его начальник. Поэтому я пропустил его замечание мимо ушей и продолжил:
  — Если этот тип вдруг отберёт у вас карточку, то номер можно найти в телефонном справочнике, на имя Ниро Вулф. — С этими словами я оставил их и, уворачиваясь от суетящихся фотографов, двинулся в сторону Кремера.
  Поскольку тот не поднял головы при моём приближении, мне пришлось обратиться к его макушке:
  — Где миссис Пур?
  — В спальне, — буркнул он.
  — Я хотел бы увидеть её.
  — Чёрта с два. — Он прихлопнул по привезённым мною бумагам. — Садись.
  — Мне необходимо видеть нашего клиента, — повторил я, усевшись.
  — Значит, у вас с Вулфом есть клиент?
  — Разумеется. Разве вы не видели расписку?
  — Видел. Пусть бедняга очухается… Не трогать!
  Я всего лишь потянулся к стоявшей на столе закрытой коробке с сигарами.
  — Чем больше, тем лучше, — осклабился я. — Я имею в виду отпечатки пальцев. Но если заряженная сигара была из этой коробки, то вы обязаны удовлетворить моё любопытство. Утром у нас мистер Пур выкурил две точно такие же сигары.
  Кремер подумал, достал перочинный ножик, откинул крышку и приподнял бумажную обёртку. Это была стандартная коробка на двадцать пять сигар, и двадцать четыре из них всё ещё оставались на своих местах. Отсутствовала всего одна. Я ещё раз взглянул на них и кивнул.
  — Те же самые, «Альта Виста». Не будь Фриц таким чистюлей, парочка подобных обёрток всё ещё могла бы валяться у нас в пепельницах.
  Я снова посмотрел на стройные ряды сигар в коробке.
  — Полагаете, они все заряжены?
  — Не знаю. На это ответит экспертиза. — Кремер прикрыл крышку. — Чёртовы убийцы, — пробарабанил он пальцами по столу. — Эти бумаги очень кстати. Жена убитого намекнула нам, и я сразу же послал за Блейни… А как выглядел Пур сегодня днём? Испуганным, нервным?
  — Скорее упрямым. И всё для себя решившим.
  — А его жена?
  — Такой же упрямой. Она хотела, чтобы Юджин вышел из дела. Миссис Пур полагала, что они смогут прожить на доходы с четверти миллиона.
  На протяжении следующих двадцати минут мы установили рекорд — разговаривали без единого выпада в адрес собеседника. Правда, так долго это продолжалось только из-за того, что Кремера постоянно отвлекали подчинённые. Последним к нему обратился Роуклифф:
  — Хотите переговорить с этой женщиной, инспектор?
  — Что там с ней?
  — Её зовут Элен Вардис. Вот уже четыре года она работает в фирме «Блейни и Пур». В начале нашей беседы она проявила признаки истерии, но потом успокоилась. Сперва мисс Вардис сказала, что зашла сюда случайно. Потом поняла, что это может означать, и заявила, будто пришла по просьбе мистера Пура и просила нас не сообщать об этом Блейни — из опасения потерять работу.
  — А зачем её вызывал Пур?
  — Она не объяснила. Это-то я и пытаюсь выяснить.
  — Продолжай.
  У двери произошло какое-то замешательство, и в гостиную вошёл следователь муниципалитета, державший за руку молодого человека с бешеным взглядом. Они оба одновременно говорили — по крайней мере издавали какие-то звуки. Было трудно определить, кто же кого втащил внутрь.
  — Блейн! — заорал Кремер. — Что за чертовщина? Кто это?
  Юноша дико озирался по сторонам, выкрикивая:
  — Я имею право!.. А, вот где ты!
  — Да, — ответила Элен. — И что из этого?
  Похоже, молодой человек понял, что обстановка не располагает к дальнейшему выяснению отношений, и медленно обвёл глазами комнату. Его взгляд не задержался ни на чём, даже на трупе. По окончании осмотра его глаза стали более осмысленными. Мне окончательно стало ясно, что юноша пришёл в себя, когда он, выбрав наиболее интеллигентное лицо в комнате, обратился ко мне:
  — Вы здесь главный?
  — Нет, — ответил я. — Вот он. Инспектор Кремер.
  Юноша подошёл к Кремеру и выпалил, глядя ему прямо в глаза:
  — Меня зовут Джо Гролл. Я работаю мастером на фабрике компании «Блейни и Пур». Когда сегодня вечером Элен Вардис вышла из дому, я последовал за ней. Мне хотелось узнать, куда она направляется. Элен пришла сюда. Здесь было очень много полицейских, и я решил выяснить, в чём тут дело. Наконец мне сказали, что Пур убит… А где Блейни? Конрой Блейни, его партнёр?
  — Понимаю, — неприязненно пробурчал Кремер. — Блейни скоро будет. Но зачем вы последовали за…
  — Это неправда!
  Элен Вардис выскочила из своего угла и присоединилась к нашей группе.
  — Что неправда? — ещё более неприязненно спросил Кремер.
  — То, что Джо шёл за мной! Зачем ему понадобилось следить за мной? Он пришёл, чтобы… чтобы… — осеклась она.
  — Угу, — ободряюще сказал Кремер. — Так зачем же?
  — Не знаю! Зато я знаю, кто убил мистера Пура! Марта Дэвис!
  — Прекрасно. Кто она такая?
  — Элен говорит о миссис Пур, — опять объяснил Джо Гролл. — Дэвис — её девичья фамилия. Она работала у нас на фабрике, прежде чем выйти замуж за мистера Пура. Элен хочет сказать, что миссис Пур убила своего мужа. Но она так говорит просто из ревности. Она чокнулась.
  — Совершенно верно, — раздался спокойный голос.
  Это была Марта, вышедшая из двери в дальнем углу комнаты и направляющаяся к нам. Она была бледна и передвигалась с некоторой неуверенностью, но голос всё же не подвёл её. Марта повернулась к Элен:
  — Когда ты успокоишься, то будешь стыдиться своих слов. Ты не имеешь никакого права говорить подобное. Обвинять меня в убийстве мужа! Но почему?
  Весьма вероятно, Элен и объяснила бы нам почему, но в этот момент в комнату в сопровождении полицейского вошёл ещё один человек. Кремер махнул рукой, чтобы они вышли.
  Но этого незнакомца было не так-то просто выставить за дверь. Он направился к нам, поняв, что старший здесь Кремер, и обратился прямо к нему:
  — Я Конрой Блейни. Где Юджин Пур?
  Тщедушный, лысый, с писклявым голосом и носом-кнопкой, Блейни не производил впечатления агрессивного или самоуверенного человека.
  Но несмотря на это, его неожиданное появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Марта Пур развернулась и вышла из комнаты. А лица Элен Вардис и Джо Гролла стали мертвенно-бледными. Стало ясно, что теперь они будут молчать.
  — Боже! — проговорил Блейни, увидев тело своего компаньона. — Боже! Кто это сделал?
  Глава 3
  Когда в одиннадцать утра на следующий день Вулф вошёл в кабинет после своего обычного двухчасового торчания в оранжерее, я отчитался о событиях вчерашней ночи. Он выслушал меня, как обычно, откинувшись в кресле, прикрыв глаза и не подавая никаких признаков жизни. Наконец я перешёл к информации, полученной мною от миссис Пур. Где-то в районе полуночи я сумел убедить Кремера, что имею право поговорить со своим клиентом.
  — Мистер и миссис Пур вчера приезжали к нам на своей машине. Около пяти, прямо от нас, они отправились в Мэдисон-Сквер-Гарден. Там супруги просмотрели программу вчерашнего родео — чтобы Юджин смог объяснить компаньону своё отсутствие. Потом поехали в Вестчестер. Там у Конроя Блейни домик, где он проводит все вечера и выходные, придумывая различные новые трюки. У них была договоренность встретиться с ним там и обсудить кое-какие дела. Это миссис Пур заставила мужа поехать, полагая, что всё-таки они смогут договориться. Сам Пур не хотел этого, и на полпути он окончательно заартачился. Поэтому они заехали объясниться в таверну Монти возле Скарсдейла. Сам Юджин решил не ездить. Марта оставила его в таверне и поехала к Блейни одна. Встреча была назначена на шесть пятнадцать. Она приехала точно… Вы не спите?
  Вулф проворчал, что нет.
  — Блейни не было на месте, — продолжил я. — Он живёт один, и двери были заперты. Марта подождала какое-то время, пока не почувствовала, что замёрзла. Без десяти семь она вернулась к мужу. Они поужинали. Затем вернулись в город, поставили машину в гараж и пошли домой. После обеда Пур не курил, потому что у Монти не было его любимого сорта. Он уже несколько лет курил исключительно «Альта Висту», сигар по десять — пятнадцать в день. Поэтому, придя домой, Пур сразу распечатал новую коробку. Марта была в это время в ванной и не видела, как он сделал это. Она услышала звук взрыва — не очень громкий, — выбежала и увидела мужа. Марта позвонила вниз, и лифтёр с привратником тут же поднялись к ним домой. Они позвонили в больницу, затем в полицию… Вы ещё не заснули?
  Вулф опять пробурчал, что нет.
  — Ладно. Так вот, когда я вернулся в гостиную, то все уже ушли, прихватив с собой останки Пура. Правда, они оставили на ночь в квартире одного из своих полицейских и ещё одного внизу. А когда я добрался домой, вы уже вовсю храпели.
  Вулф давно перестал отрицать, что храпит. Он промолчал. Я занялся записями о работе фабрики Блейни и Пура. Прошёл полдень, а Вулф всё ещё не сделал никакой видимой попытки отработать пять тысяч долларов. Наконец он вздохнул, почти полностью открыл глаза и произнёс:
  — Ты сказал, лицо было неузнаваемо?
  — Да, сэр. В точности, как я описал его.
  — Из-за чего-то, запрятанного в сигаре? Невероятно. Позвони Кремеру. Скажи, что это очень важно — абсолютно точно опознать труп. Кроме того, мне нужна фотография мистера Пура.
  — Ради всего святого, — вытаращился я. — О чём вы говорите? Что, Марта не знает собственного мужа? Ведь она пришла с ним домой. Нет, серьёзно? Старая штучка со страховым полисом? Да вы просто свихнулись. Я не собираюсь звонить Кремеру только лишь для того, чтобы он вволю посмеялся надо мной.
  — Оставь меня одного. Успокойся. И позвони Кремеру.
  За обедом Вулф вдруг стал говорить о политике. В этом не было ничего странного, так как мы никогда не обсуждали дела за столом. Но когда в кабинете он погрузился в изучение политической карты мира, я не выдержал.
  — У-воль-ня-юсь, — сказал я, поднимаясь на ноги.
  — Чепуха, — не поднимая глаз, пробурчал Вулф. — Делай своё дело.
  — Нет уж, сэр. Иду собирать вещи. Если вы слишком ленивы, чтобы пошевелить пальцем, ну что же, для меня это не новость. Но ведь вы можете послать меня в библиоте…
  — Хватит, — оборвал Вулф. — Я обещал передать информацию полиции и сделал это. Также я обещал предпринять те шаги, которые сочту необходимыми. Это я тоже сделал.
  — Вы хотите сказать, что с этим делом уже всё ясно?
  — Разумеется, нет. Я ещё даже не начинал, так как и начать-то не с чего. Кремер должен справиться с делом сам. По крайней мере, я надеюсь на это. А если ты устал, сходи в кино.
  Я поднялся к себе в комнату и попытался читать, заранее зная, что это бесполезно до тех пор, пока убийство не будет раскрыто. Поэтому я опять спустился в кабинет и стал перебирать бумаги. Но и это никак не подействовало на Вулфа. В четыре, когда он, как обычно, поднялся в оранжерею, я вышел на улицу купить газет, но в них не нашёл ничего интересного.
  В шесть часов Вулф спустился вниз. Всё было по-старому. Чтобы не запустить в него стулом, я вышел прогуляться и вернулся лишь к ужину. После ужина сходил в кино и в начале двенадцатого вернулся домой. Вулф потягивал пиво и развлекался чтением журналов. Я не выдержал и отправился к себе в спальню, даже не пожелав ему спокойной ночи.
  На следующее утро Вулф продолжал играть в молчанку, пока в девять часов не отправился в свою чёртову оранжерею.
  Я остался читать газеты.
  В одиннадцать Вулф спустился в кабинет.
  — Послушайте, — сказал я. — Вы же специалист по убийствам. Понимаю, убийство Пура тяготит вас потому, что мы уже получили гонорар. Так что будем делать? Взгляните на заголовки, — продолжил я, разворачивая газету у него на столе. — Обнаруженное тело мужчины найдено в заброшенном фруктовом саду в четырёх милях от Уайт-Плейнса. Голова расплющена, словно блин, явно машиной. Для такого великого детектива, как вы, в этом деле есть масса интересного. Мало ли кто это? Мужчина был убит по меньшей мере тридцать шесть часов назад, то есть достаточно давно, как вы и любите…
  Через минуту-другую Вулф бы у меня брызгал слюной от ярости, но, к сожалению, в это время раздался звонок в дверь.
  — Так что подумайте, — сказал я, выходя в прихожую. Там я по обыкновению отогнул угол занавески и посмотрел, кто же это к нам пожаловал. После чего вернулся в кабинет.
  — Всего лишь Кремер. К чёрту его. Поскольку он занимается делом Пура, а вас оно не интересует…
  — Арчи, давай его сюда, чёрт тебя возьми!
  Снова прозвенел звонок. Я пошёл и впустил Кремера. Он был, как всегда, чем-то озабочен. Я кивнул в сторону кабинета.
  Когда я присоединился к ним, Кремер уже сидел в красном кресле и беседовал с Вулфом.
  — Я заскочил к вам по дороге. На мой взгляд, было бы бесчестным поступить по-другому — ведь вы снабдили меня информацией… Думаю, я вскоре арестую вашего клиента по обвинению в предумышленном убийстве.
  Я устроился поудобнее.
  Глава 4
  — Чепуха, — буркнул Вулф. Он откинулся в кресле и скрестил руки на животе. — Вздор. Вам не удастся арестовать моего клиента ни по какому обвинению. Мой клиент мёртв. Да, кстати, это так? Труп опознан?
  — Разумеется, — кивнул Кремер. — А как же иначе? Парикмахер, дантист и наш врач — они профессионалы. А вы полагаете, это было убийство ради страховки?
  — Я вообще не полагаю. Никогда… Значит, вы не сможете арестовать моего клиента.
  — Гудвин сказал, что вашим клиентом является миссис Пур.
  — Мистер Гудвин слишком импульсивен. Вы ведь читали расписку? Итак, судя по вашим словам, вы собираетесь обвинить миссис Пур?
  — Думаю, что да.
  — Разумеется.
  — Не надо, не надо, — ощерился Кремер. — Что, разве я не заехал к вам специально, чтобы сообщить об этом?
  — Тогда продолжайте.
  — Ладно. — Кремер пожевал губами, думая, с чего начать. — Сначала я закончу ответ на ваш вопрос по поводу опознания. Нет ни малейшего сомнения, что это был мистер Пур. Дело не только в самом трупе — другие вещи тоже подтверждают это. Лифтёр, посетители таверны — его там знали… Так зачем вам нужна его фотография?
  — Она у вас с собой?
  — Нет. Очевидно, их вообще не было. Да я и не очень-то интересовался этим после того, как дантист и парикмахер мистера Пура опознали труп. Хотя, честно говоря, одной из причин моего визита к вам является желание узнать — почему вы сомневаетесь в личности покойного?
  — Не важно, — покачал головой Вулф. — Если вы собираетесь арестовать миссис Пур… Да, вы говорили…
  — Угу. Разумеется, Гудвин рассказал вам о коробке с сигарами.
  — Кое-что.
  — Так вот, Пур за два дня выкуривал целую коробку. Двадцать пять сигар. Он покупал сразу по десять коробок в лавке на Варик-стрит, недалеко от фабрики. У него на квартире осталось ещё четыре нетронутых коробки, и с ними всё в порядке. Та же, которую он распечатал, вернувшись во вторник вечером домой, — другое дело, в ней заряжены все оставшиеся двадцать четыре сигары. Любая из них убила бы Пура через две секунды после того, как он прикурил её.
  — В это трудно поверить, — проворчал Вулф. — Внутри простой сигары…
  — Да. Я тоже так считал. Фирма «Блейни и Пур» несколько лет изготовляла сигары-шутки, но они безопасны. Всё, что они делают, — это «пшик», который заставляет вас подпрыгнуть от неожиданности. В этих же двадцати четырёх сигарах далеко не безопасная штучка — мгновенный запал размером со спичечную головку и небольшая взрывная капсула, изобретённая достаточно давно, но всё ещё секретная. Даже эта информация строго конфиденциальна: такие капсулы изготовляются «Бек продактс корпорейшн», и сейчас их люди совместно с ФБР готовы на всё, лишь бы выяснить, каким образом эти капсулы оказались в руках убийцы… Всё, что я сейчас сказал, — не для печати.
  — Я не издатель.
  — Отлично.
  — Разумеется, — заметил Вулф, — люди из табачной компании «Альта Виста» отрицают свою причастность?
  — Конечно. Мы позволили им провести анализ пяти штук из оставшихся двадцати четырёх — после того, как изъяли из них капсулы и взрыватели, — и они утверждают, что сам табак их производства, а обёртки — нет. Они говорят, что тот, кто распечатал эти обёртки, вынул внутренности и заменил их, был настоящим специалистом. В общем-то, это было ясно и без них.
  — Дальше. В фирме «Блейни и Пур» работают шесть человек, специализировавшихся на изготовлении сигар-сюрпризов. Четверо из них замешаны в этом деле. Элен Вардис — одна из их наиболее квалифицированных работников. Джо Гролл — фабричный мастер и может сделать что угодно. Блейни — настоящий профессионал. Он-то и показал остальным, как это делать. И ещё миссис Пур. Она проработала в фирме четыре года — когда была ещё просто Мартой Дэвис, а два года назад вышла замуж за Пура.
  — Шесть человек, специализировавшихся на изготовлении шуточных сигар, — поёжился Вулф. — А не могло это убийство быть их коллективным творчеством? Вы что, не можете обвинить всех шестерых сразу?
  — Я не воспринимаю шутки, когда речь идёт об убийстве, — угрюмо сказал Кремер. — Хотя хотел бы. Это мой недостаток. А вот по поводу доставки заряженных сигар Пуру домой вопрос остаётся открытым. Он всегда приносил купленные коробки на работу, и сигары хранились там иногда по два-три дня, пока он не забирал их домой. То есть заменить их заряженной коробкой мог кто угодно… Теперь относительно миссис Пур… Как вам это нравится? Всё, что у нас есть, — это коробка с сигарами. Прекрасно. Но под сигарами мы нашли два человеческих волоса — один длиной в пять, а другой — в шесть с половиной дюймов. Мы сравнили их с волосами различных людей. Эти два волоска принадлежат миссис Пур! Поэтому думаю, что смогу предъявить ей обвинение в убийстве мужа.
  — Я бы на вашем месте так не поступил, — прикрыв глаза, сказал Вулф. — Нет, сэр. И сейчас объясню почему. — Вулф пошевелился и с трудом поднялся на ноги. — Итак, вы доставили её на судебное разбирательство. Волоски фигурируют в качестве улики. Я буду защитником. И вот моя речь.
  Вулф уставился на меня и начал:
  — Дамы и господа, я обращаюсь к вашему разуму. Процесс превращения этих сигар в смертоносные бомбы был описан как вершина человеческого ума и хитрости. Ведь малейшая неточность в укладке сигар или во внешнем виде коробки сразу привлекла бы внимание заядлого курильщика. Поэтому вы можете себе представить, с какой тщательностью осматривалась каждая сигара, прежде чем все они были уложены в коробку. И если вы уже представили себе человека, сделавшего это, то как же мог он допустить подобную беспечность — оставить два волоса со своей головы в этой коробке с сигарами? Дамы и господа, я обращаюсь к вашему разуму! Я считаю, что эти два волоса, фигурирующие в деле в качестве улики виновности Марты Пур в убийстве своего мужа, на самом деле свидетельствуют, что Марта Пур не убивала его! И кого вы обвините, когда они признают её невиновной? — поинтересовался Вулф, вновь плюхаясь в кресло.
  — Значит, она всё-таки ваш клиент, — выдавил из себя Кремер.
  — Нет, сэр. Мне заплатил мистер Пур. Вы сказали, что приехали сюда, так как хотели быть до конца правдивым? Чушь. Вы приехали ко мне, потому что у вас были опасения. И они появились у вас, инспектор, ибо вы не простофиля. Суд, разумеется, захочет узнать, каким же образом попали в коробку эти волосы. Похоже, это безнадёжное дело. На мой взгляд, капсулы подают большие надежды. Попробуйте найти хотя бы малейшую связь между кем-нибудь из «Бек продактс корпорейшн» и одним из подозреваемых. В этом, правда, помочь вам я не смогу, так как сейчас у меня нет связей в министерстве обороны. И вообще, вам не удастся обвинить никого, в том числе и миссис Пур, без объяснения, как к этому человеку попали капсулы. Да, кстати, что там с мотивом? Может, миссис Пур надоел запах табака?
  — Нет. Просто Пур был ходячим бумажником, а она любит деньги. Миссис Пур получит всё его состояние плюс сто тысяч долларов страховки. Или же, по словам Элен Вардис, ей был нужен Джо Гролл и теперь они смогут пожениться.
  — Есть доказательства?
  — Да нет, просто сплетни. — Кремер выглядел расстроенным. — Они тянутся к тем временам, когда миссис Пур ещё работала на фабрике.
  — Позвольте мне вернуться к гипотетическому судебному разбирательству, мистер Кремер, — нахмурил брови Вулф. — Как вам известно, я никогда не выхожу из дому. Мне отвратительна сама мысль покинуть его, пойти в зал судебных заседаний и часами сидеть там на этих деревянных досках, которые они считают стульями. Но если не будет никакого другого выхода, то и мистер Гудвин, и я, мы оба пойдём туда и засвидетельствуем, как мистер Пур сидел в этой самой комнате и рассказывал нам о своём подозрении, что мистер Конрой Блейни собирается убить его. Вы знаете судей и понимаете, какое это произведёт на них впечатление. Представьте себе ещё раз, что я — адвокат и…
  «Спаси нас, Господи, — подумал я. — Он опять собирается произносить речь».
  Но, к счастью, в этот момент раздался звонок в дверь, и я получил возможность ретироваться. Выглянув из-за занавески, я тут же выскользнул наружу и захлопнул за собой дверь.
  — Привет, — сказал я. — Поболтаем немного?
  — Это ещё зачем? — пискнул в ответ Конрой Блейни.
  Я дружески улыбнулся:
  — Инспектор Кремер сейчас как раз разговаривает с мистером Вулфом, и я подумал, что, может быть, с вас хватит его общества на некоторое время? Или же вы следили за ним?
  — За инспектором Кремером?
  — Да. Так следили?
  — Разумеется, нет. Я хочу повидаться с Ниро Вулфом.
  — Отлично, следуйте за мной. Но не раскрывайте рта.
  — Я хочу немедленно повидать Ниро Вулфа.
  — Вы будете делать, что вам говорят, или нет? Может, вы хотите встретиться с Кремером?
  — Ладно, пошли.
  Вставляя ключ в замочную скважину, я думал, что является ли Блейни убийцей или нет, я всё же с удовольствием съездил бы ему по физиономии. Разумеется, будь он в моей весовой категории. Но мои указания он исполнил. Я провёл Блейни в гостиную, усадил на стул и вернулся в кабинет.
  — Ничего срочного, — сказал я. — Какой-то коммивояжёр.
  Через несколько минут Кремер поднялся. Памятуя о его подозрительности и зная, насколько все полицейские любят заглядывать в закрытые комнаты, я проводил его к выходу, выпустил, а затем вернулся и объяснил Вулфу, кто к нам пожаловал.
  — Что ему нужно? — нахмурился Вулф.
  — Думаю, он пришёл исповедоваться. Но предупреждаю: этот пискля будет действовать вам на нервы.
  — Ладно, давай его сюда…
  Глава 5
  Я ждал небольшого шоу, и я его получил. Только, к сожалению, оно было коротким. Блейни начал с того, что отказался усесться в красное кожаное кресло, выбрав одно из соседних, что раздражающе подействовало на нас с Вулфом.
  — По дороге сюда, — не успев даже усесться, начал он, — я размышлял. Это судьба свела нас с вами, Вулф. Вы — непревзойдённый специалист в вашей области, я — в своей. Нам было предопределено встретиться.
  Вулф сумел пробормотать всего лишь:
  — Святые небеса! — настолько для него это было неожиданно.
  — Я знал, что у нас много общего, — с удовлетворением кивнул Блейни. — Это и моё любимое выражение. Я постоянно употребляю его. «Святые небеса!». Но вы, наверное, интересуетесь целью моего визита? Меня, будь я на вашем месте, это интересовало бы. Так вот: я пришёл сюда не потому, что беспокоюсь за себя. Моей безопасности ничего не угрожает. Но во вторник вечером в квартире Пура я услышал, как один полицейский говорил другому, что, мол, миссис Пур является клиентом мистера Вулфа и что в таком случае она может быть спокойна. Так как если Ниро Вулф решил, что убийцей является Блейни, то тому не остаётся ничего другого, как побрить себе ноги для лучшего контакта с клеммами электрического стула. Понимаю, это может быть и просто болтовнёй, но всё же я решил, что вам вовсе ни к чему выставлять себя в смешном свете. Думаю, вы не могли безосновательно прийти к какому-либо заключению. Это было бы ненаучно. А и вы, и я — учёные. Что же, перечислите ваши доводы, и я докажу их несостоятельность. Начинайте.
  — Арчи, — повернулся ко мне Вулф. — Вышвырни его отсюда.
  Но я был слишком зачарован этой беседой, чтобы пошевелиться.
  — По правде говоря, — продолжал Блейни, — у вас не может быть доказательств. То, что Юджин боялся меня, ничего не доказывает. Он был трусом от рождения. Я описал ему некоторые методы, с помощью которых могу безнаказанно убить человека. Но это было сделано только ради того, чтобы показать Пуру, что его владение половиной дела — лишь результат моей терпимости и ничего более. То есть моё предложение двадцати тысяч долларов должно было быть расценено им как жест доброй воли. Я никогда не опущусь до убийства. Ни одного человека я не ставлю так высоко.
  Он добился чуда. Я собственными глазами увидел, как Вулф выскочил из своего кабинета. Чудо! Я не раз видел, как отсюда вылетали многие, очень многие. Но он сам? Когда дверь лифта открылась и захлопнулась, стало ясно, что Вулф даже не рискнул остаться на этом этаже.
  — Не обращайте внимания, — сказал я Блейни. — Он очень эксцентричен.
  — Так же, как и я, — ответил он.
  — Таковы гении, — кивнул я в ответ.
  — Он что, — нахмурился Блейни, — действительно думает, что это я убил Юджина Пура?
  — Да, теперь да.
  — Почему теперь?
  — Плюньте на это, — махнул я рукой. — Я тоже эксцентричен.
  Зазвонил внутренний телефон, и я развернулся, чтобы поднять трубку. Это звонил Вулф из своей комнаты.
  — Арчи, он уехал?
  — Нет, сэр.
  — Выпроводи его, да побыстрее. А потом позвони Солу и попроси его приехать.
  — Да, сэр.
  Вулф повесил трубку. Что же, значит, он действительно взведён до упора. Частный детектив Сол Пензер был лучшим представителем своей профессии к западу от Нантакета (не считая меня, разумеется). Он получал по двадцать монет в день плюс расходы.
  Выпроводить Блейни было не так-то просто: мне пришлось почти выносить его.
  Глава 6
  Удача отвернулась от нас — Сола Пензера не было на месте. С тех пор как он занялся частной практикой, застать его стало очень сложно. В конце концов мне удалось выяснить, что Сол находится по делам где-то в районе Лонг-Айленда, и я попросил, чтобы он по возвращении перезвонил мне. Что Сол и сделал где-то около трёх часов, сказав, что сможет быть у нас вскоре после шести.
  Для Вулфа в его нынешнем состоянии духа деньги не играли никакой роли, так как он запросто потратил доллар восемьдесят центов на телефонный разговор с Вашингтоном. Он быстро нашёл генерала Карпентера, под чьим началом я дослужился до майора и которому Вулф помог в своё время в разрешении некоторых проблем. Вулф попросил его об одолжении в виде рекомендательного письма, открывшего бы двери «Бек продактс корпорейшн».
  Но этого показалось мало. Без десяти четыре он сказал:
  — Арчи, определи, нужно ли мне поговорить с этим Джо Гроллом.
  — Каким образом, сэр? По кофейной гуще? Или же мне обратиться к какой-нибудь гада…
  — Обратись и узнай.
  Поэтому сразу после того, как Вулф отправился в оранжерею, я позвонил в правление компании «Блейни и Пур» и поговорил с Джо Гроллом. Никакого давления не потребовалось. Джо сказал, что будет рад увидеться с кем угодно, где угодно и когда угодно, но только после работы. Он заканчивал в половине шестого. Мы договорились встретиться на углу Варик-стрит и Адамс-авеню.
  Кроме хорошего виски, отличительной особенностью этого заведения были ещё кабинки с доходящими до потолка перегородками, что давало хоть какую-то иллюзию уединения. Усевшись в одной из этих кабин, я с удивлением обнаружил, что Джо Гролла вполне можно было назвать красавчиком. Разве что вот уши немного подкачали, но в целом он был на уровне.
  Когда официант принёс наши бокалы, я заговорил:
  — Как я уже сообщил по телефону, мне хотелось бы обсудить с вами это убийство. Вы, наверное, слышали о Ниро Вулфе. Во вторник после ленча мистер Пур с женой приехали к нам и сообщили, что Конрой Блейни намеревался разорвать партнёрство самым простым способом — убив Пура.
  — Я знаю, — кивнул он.
  — Да? От полицейских?
  — Нет. Мне вчера об этом сказала Марта. Миссис Пур. Она попросила меня прийти и помочь ей с организацией похорон. — Джо махнул рукой. — Боже, похороны одного штатского создают больше проблем, чем похороны целой роты на войне.
  — Разумеется, — кивнул я. — Розничная торговля всегда обременительней оптовой. — Я отхлебнул из стакана. — Я не согласен с версией, что Пура убила Элен Вардис. А вы?
  — Что? — вытаращился он. — О чём вы говорите? О какой версии?
  — Ну, что Элен Вардис готова на всё ради Блейни, хотя чёрт его знает почему. И что она изготовила эти сигары, а потом во вторник…
  — Ради Бога, — спокойно сказал Джо. И вдруг неожиданно добавил сорвавшимся голосом: — Кто это придумал? Роуклифф? Ниро Вулф? Или вы?
  Он был на грани истерики. Похоже, я нажал не на ту клавишу. А может быть, как раз и на ту. Но в любом случае мне не хотелось, чтобы Джо злился на меня.
  — Не я, — уверил я его. — И не волнуйтесь вы так.
  Он засмеялся. Смех был горьким, но не истеричным.
  — Всё верно, — сказал Джо. — Мне надо помнить об этом: «Не волноваться». Все кругом так заботливы. Они надевают на тебя военную форму и обучают всему тому, что, на их взгляд, должен знать молодой человек. А затем везут за океан прямо в пекло. Бомбы, пули, мины, огнемёты… И твои друзья умирают у тебя на руках. А после двух лет этого ада они привозят тебя домой и говорят: «Самое главное — не волноваться».
  Джо допил остатки из своего стакана и отставил его в сторону.
  — Я спокоен, — сказал он. — Итак, я вернулся домой и пошёл на работу. «Не волноваться». И вот что оказалось. Девушка по имени Марта Дэвис, которая, как я считал, будет меня ждать, вышла замуж за босса. И ведь никто не написал мне об этом! Это не её вина, она никогда ничего мне не обещала, даже писать, но я так ждал этой встречи… О, разумеется, я повидался с ней — она попросила меня о помощи. Марта думала, что её мужа собираются убить, и, хорошо зная Блейни, я ни минуты не сомневался в этом. Мы несколько раз встречались в городе — ей надо было обговорить со мной всё до конца, а кроме того, хотелось, чтобы я следил за Блейни. Но почему я вам всё это рассказываю? Ведь вы же не были в армии…
  — Был, — ответил я. — Но признаюсь, что у меня на руках никто не умирал. И я выполнял приказ.
  — Так же как и я, братишка. А остальные? Ну, в общем-то, я пережил это — может, потому, что Марта выглядела старше, чем я её помнил, кто знает? И кроме того, была ещё и другая девушка, которая до моего призыва в армию была обычным гадким утёнком, но теперь она выросла. Я не рассказываю вам ничего такого, что было бы известно полицейским. Эта девушка — Элен Вардис. Вы её видели.
  — Да, и она показалась мне не в себе.
  — Не в себе? — засмеялся Джо Гролл, но тут же остановился. — Да, она была не в себе… Я влюбился в неё так… Угу, спасибо…
  Последнее относилось к официанту, наполнившему наши стаканы.
  — Хорошее виски… Так вот, она… Я просто не могу понять, что в этом Пуре такого притягательного, да ещё в его возрасте? Похоже, этого я не пойму никогда. Сначала Марта, теперь Элен. Я как-то видел их вместе в ресторане. В другой раз в его машине. Однажды я проследил за ней прямо от конторы. Они встретились на Четырнадцатой улице, взяли там такси, и я потерял их. Разумеется, я потребовал у неё объяснений. Но Элен ответила, чтобы я проваливал ко всем чертям.
  Джо допил второй стакан.
  — «Не волнуйся»… Вчера это мне сказали полицейские, сегодня вы. «Не волнуйся»… Так кто же этот тип, считающий, что Элен Вардис помогла Блейни? Вы?
  — Я не полицейский, — покачал я головой. — Просто я слышал это краем уха и решил узнать ваше мнение. Когда расследуется убийство, можно услышать массу всего.
  — Зачем же вы это слушали?
  — А почему бы и нет? Я ведь слушаю вас.
  — Вы чертовски ловкий парень. — На сей раз его смех звучал естественней. — Вы ничего не выпытываете, а… Пойдёте со мной, чтобы кое в чём помочь?
  — Да, только если вы скажете — куда и зачем.
  — Подождите минутку. Мне надо позвонить.
  Джо слез с сиденья и вышел из кабинки. Я прикурил сигарету и задумался, окончательно ли его надломили эти два года ужаса.
  Джо вернулся через пять минут.
  — Блейни у себя в Вестчестере, — объявил он, едва усевшись на место. — Я звонил, чтобы задать ему несколько вопросов по поводу игрушки, которую мы сейчас запускаем в производство. Но это так, для отвода глаз, а на самом деле — чтобы убедиться, что он дома.
  — Отлично. Теперь нам это известно. Мы что, поедем туда?
  — Нет. — Джо взглянул на свой стакан. — Мне казалось, что я уже допил его… А, вы наполнили его снова. Спасибо, — отхлебнул он. — Как бы то ни было, эта мысль об Элен — просто глупость. Если бы у полицейских было хоть чуточку мозгов, им было бы совершенно ясно, что это сделали либо Марта Пур, либо Блейни. Марта говорит, что в шесть пятнадцать во вторник вечером она заезжала к Блейни побеседовать — как они и договорились. И что она пробыла там до без десяти семь, так как в доме никого не было. А Блейни утверждает, что всё это время был дома — пока ему не позвонили из полиции и не сообщили, что Пур убит. Значит, один из них врёт. Убийца. То есть Блейни.
  — Почему? Потому что Марта не врёт?
  — Не надо умничать, — нахмурился Джо. — Какого чёрта ей понадобилось убивать мужа? Они женаты всего два года, и у Марты было абсолютно всё. В общем, это Блейни. Ему известно о моём отношении к нему, поэтому меня вскоре вышвырнут с работы. Ну и ладно. А сейчас я собираюсь пойти посмотреть, что можно найти на фабрике. Из-за этих самых сигар полицейские хотели обыскать всю фабрику и контору. Блейни разрешил. Но при этом не рассказал об абдиториях, а сами они их не обнаружили.
  — Как вы это произнесли?
  — Абдитории. Блейни сказал, что это научное название тайников. Ими напичкана вся контора. У меня не было случая заглянуть в них с вечера того самого дня, но сейчас, зная, что Блейни в Вестчестере, я хочу попытаться сделать это. Идёте со мной?
  — У вас есть ключи?
  — Ключи? Я же мастер.
  — Отлично. Тогда допивайте ваше виски.
  Он так и поступил. Я расплатился по счёту, мы оделись и вышли на улицу.
  Когда мы уже подошли к моей машине, я попросил его подождать, вернулся к стоянке такси, распахнул дверь одной из машин, просунул голову внутрь и сказал:
  — В этом нет смысла, Элен. Вылезай, и поехали с нами.
  — Э… Послушайте, мистер, — угрожающе начал шофёр. — Вы бы лучше вылезли отсюда!
  — Всем отдыхать! — мягко улыбнулся я. — Вылезти я не могу, поскольку ещё не влез. Я всего лишь заглянул внутрь. — Затем я обернулся к Элен и сказал: — Это просто ребячество. Ты не знаешь даже основ слежки, а твой шофёр и того хуже. Если ты всё же настаиваешь на слежке за Джо, то что же, отлично. Мы усадим его в такси, а ты поедешь со мной, и я покажу тебе, как это делается.
  — Вот именно, — опять вставил шофер. — Покажете ей, как что делается?
  — Пожалуйста, вот тебе и пример, — сказал я. — Видишь теперь, насколько он умён?
  — А уж вы-то, конечно, гений?
  — Об этом ты узнаешь позднее. Но в любом случае умнее тебя — счётчик-то всё ещё тикает. Расплатись и вылезай.
  Элен зашевелилась, я отступил в сторону и придержал для неё дверь. На тротуаре она обернулась:
  — Похоже, вы отвечаете за всё, так что и расплачивайтесь сами.
  Сюрприз был неприятным, но я не задумался ни на минуту. Во-первых, мне нравилось, как она себя держала, а во-вторых — всё равно все расходы будут покрыты из пяти тысяч. Поэтому-то я так легко и расстался с двумя долларами. Затем провёл Элен к моему седану, открыл переднюю дверь и сказал Джо Гроллу:
  — Подвиньтесь немного. Здесь хватит места и для троих.
  Я захлопнул дверь и завёл мотор. По дороге ни один из них не проронил ни звука.
  — Будь я на вашем месте, — сказал я, — то объединился бы и назвал это «Лигой Взаимной Слежки Большого Нью-Йорка». Честно говоря, не понимаю, как вы ещё определяете кто за кем следит. Разумеется, если одного из вас обвинят в убийстве, этому будет положен конец. Поэтому сейчас у вас есть прекрасный повод пожениться — ибо жена не может давать показаний против мужа и наоборот.
  — Дело в том, Элен, — я объехал человека, толкавшего перед собой тележку с грузом, — что мы направляемся в контору фирмы «Блейни и Пур» и собираемся порыться в тамошних абдиториях. Полагаем, в них может оказаться что-нибудь интересное.
  — Что именно?
  — Ещё не знаем. Возможно, приблизительная смета расходов убийства Пура. Или синька схемы сигары. Честно говоря, я бы согласился даже на грубый набросок.
  — Вы ведёте себя, словно клоун, — фыркнула она.
  — Отлично. Общеизвестно, что у клоунов самые большие и добрые сердца, не считая матерей и трёх персонажей Диккенса.
  В этот момент мы приехали.
  Глава 7
  Найти контору было совсем не сложно. Она располагалась на первом этаже этого же здания. Часть фабрики, по словам Джо, находилась в глубине двора, а остальные помещения были расположены на втором этаже. Едва мы вошли и Джо включил свет, как Элен с пренебрежительным видом уселась за один из столов. Но всё равно, лишь только начались поиски, я заметил, что она внимательно наблюдает за нами.
  Джо сбросил на стул плащ и шляпу, достал из ящика отвёртку и подошёл к пишущей машинке, стоявшей перед Элен. С помощью отвёртки он отсоединил валик, отвинтил у него один торец и, держа валик вертикально, встряхнул его пару раз. Из отверстия высыпалось несколько игральных костей. Затем он повернул валик отверстием к свету, посмотрел в него, положил кости на место и вновь установил валик на машинку.
  За свою жизнь я не видел более быстрых и ловких пальцев. Даже если бы я знал об этом тайнике, всё равно мне потребовалось бы не менее десяти минут, чтобы открыть его. Джо хватило и трёх.
  — Кости с сюрпризом?
  — Да, один из видов нашей продукции, — ответил Джо, подойдя к двери в другом конце комнаты. Он открыл её, снял с петель, положил на стол и отклеил какую-то полоску от нижнего края. Из двери выкатилось более сотни карандашей.
  — Тоже какие-нибудь трюки?
  — Когда нажимаешь, разносится запах, — ответил он.
  Между тем Джо продолжал своё путешествие по тайникам, которые были практически везде — в настольных лампах, ножках стульев, пепельницах, а один даже в основании настольного календаря.
  Когда Джо открыл этот тайник, из него выскочили какие-то штучки.
  — А вот это что-то новенькое, — пробормотал он. Обойдя стол, Джо подошёл к Элен и спросил: — Не знаешь, что это?
  Она посмотрела и отрицательно покачала головой:
  — Ни малейшего представления.
  — Позвольте мне. — Я подошёл, и Элен протянула мне находку.
  Едва я увидел её, как внутри меня всё перевернулось, но внешне я попытался сохранить спокойствие. Это была длинная узкая металлическая капсула — около трёх дюймов длиной и не более восьми десятых дюйма в диаметре, совершенно гладкая, безо всяких швов — за исключением одного конца, откуда высовывалась средней толщины тёмно-коричневая нить длиной с указательный палец.
  — Где вы это нашли? — спросил я.
  — Да вы же сами видели. — Голос Джо звучал несколько взволнованно. — В календаре на столе у Блейни. А вот ещё три. Всего, значит, четыре.
  Я взял оставшиеся капсулы и сравнил их с первой. Они были абсолютно одинаковыми. Я посмотрел на Элен. Она выглядела заинтересованной. Я перевёл взгляд на Джо. Он казался ещё более заинтересованным.
  — Полагаю, — сказал я, — как раз такая штучка была в той сигаре, которую так и не докурил ваш босс. А что вы думаете по этому поводу?
  — Ну это мы сейчас выясним. Дайте-ка мне одну, — сказал Джо с нехорошим блеском в глазах.
  — Нет, — покачал я головой и посмотрел на часы. — Без четверти десять. Мистер Вулф ужинает. Вообще-то вам следует отнести находки в полицию, но их очень заинтересует, почему вы не сказали о тайниках раньше. Прервать ужин мистера Вулфа мы не можем, поэтому предлагаю поужинать со мной где-нибудь в городе — скромно, но питательно. А потом мы втроём отвезём эти игрушки Вулфу. Вместе с календарём, разумеется.
  — Это вы и сами сможете сделать, — сказать Джо. — А я, пожалуй, пойду домой.
  — Я тоже, — добавила Элен.
  — Ничего подобного. Вы опять начнёте следить друг за другом и снова запутаете дело. Если я один отвезу Вулфу эти капсулы, он придёт в ярость и сообщит о вас полиции. Так что, может быть, вы предпочтёте последовать за мной?
  — Я не сяду с ним за один стол, — гадким голосом произнесла Элен.
  — А если бы ты и уселась, я не стал бы есть. — Джо попытался сказать это таким же тоном, но не сумел.
  Я отвез их в «Галлахер», где они не только сидели за одним столом, но и ели мясо из общего блюда. Когда мы добрались до нашего дома на Тридцать пятой улице, было уже начало одиннадцатого.
  Глава 8
  Вулф сидел за столом. Перед ним на подносе стояла одна пустая и две полные бутылки — его вечернее пиво. Я, как обычно, расположился за своим столом и на словах изложил Вулфу свой отчёт. Вулф рассматривал выдвижное дно настольного календаря.
  Затем он отставил его в сторону и взял в руки металлическую капсулу, тщательно осмотрел её и тоже отложил.
  — Мистер Гролл, — повернулся Вулф к Джо.
  — Да, сэр?
  — Будь вы хоть чуточку поумнее, то поняли бы, что, передай я эти штучки полиции, они там решат, что вы лгун. И, разумеется, спросят, а почему вы не осмотрели тайники один, без свидетелей? И с чего вы вообще решили, что их стоит осматривать? Разве это похоже на мистера Блейни — после тщательной подготовки к убийству оставить капсулы у себя на столе? В тайнике, секрет которого известен ещё дюжине посторонних? У них будут и другие вопросы, но достаточно и этих, чтобы вы поняли, что полиция решит, будто вы сами подложили эти капсулы в тайник… Так где же вы их взяли?
  — Не знаю, насколько я умен, — спокойно ответил Джо Гролл, — но всё произошло именно так, как рассказал мистер Гудвин. Я ждал момента, когда мог быть уверен, что Блейни у себя в Вестчестере, а так как в этот момент рядом со мной оказался мистер Гудвин, то предложил ему составить мне компанию. Что же касается самого Блейни — то он маньяк. Он может сделать что угодно. Вы просто не знаете его.
  — Так уж и не знаю, — проворчал Вулф. — Знаю… Эти тайники — их давно соорудили?
  — Часть — несколько лет назад. Некоторые — совсем недавно.
  — А этот? — Вулф постучал пальцем по календарю.
  — Ну… — прикинул Джо, — лет пять назад, ещё до того, как я ушёл в армию… Послушайте, мистер Вулф, вы, наверное, забыли, что, увидев эти штучки сегодня вечером, я не имел ни малейшего представления, что это. Да и сейчас тоже. Вы, похоже, думаете, что они идентичны зарядам в сигарах, и я вам верю, но сам уверен в этом не до конца.
  — Так же как и я.
  — Так какого чёрта? Может, они наполнены «Шанелью № 5» или чистым воздухом.
  — К этому-то мы и подходим, — кивнул Вулф. — Если я покажу капсулы мистеру Кремеру, то он просто отберёт их у меня, а заодно вас арестует. Вы же ещё можете мне понадобиться. Нам надо самим во всём разобраться.
  Он нажал кнопку. Вошёл Фриц.
  — Помнишь тот металлический кофейник? — обратился к нему Вулф. — Ну тот, который какой-то псих прислал нам, а мы оказались настолько глупы, что взяли да и проверили его?
  — Да, сэр.
  — Ты его выбросил?
  — Нет, сэр. Валяется в подвале.
  — Принеси его, пожалуйста.
  Фриц вышел. Вулф взял капсулу, посмотрел на неё и повернулся ко мне:
  — Арчи, принеси-ка мне клочок газеты, банку оливкового масла и кусок верёвки.
  Вообще-то я предпочёл бы пойти куда-нибудь погулять, но здесь была дама, которой, возможно, потребуется моя помощь, поэтому я выполнил его просьбу.
  Когда я вернулся, Фриц с кофейником уже был тут как тут. Все мужчины сгрудились вокруг стола Вулфа и внимательно следили за приготовлениями. Элен оставалась на месте.
  Вулф отрезал от газеты полоску размером два на восемь дюймов, окунул её в масло, разгладил, а затем скатал в длинный и тонкий промасленный фитиль. Затем с небольшим нахлёстом приложил этот фитиль к головке капсулы и связал их. После чего открыл крышку кофейника.
  — Нет, — воспротивился Джо Гролл. — Кофейник может остановить взрыв. Да и вообще, зачем нужны эти стеклянные внутренности?
  Вулф, Фриц и я смотрели, как он вынул из кофейника все внутренности и опустил капсулу в носик. Вулф одобрительно кивнул и откинулся в кресле. Наружу высовывалось всего около двух дюймов фитиля.
  — Поставьте кофейник на пол, — указал Вулф. — Вон туда.
  Джо двинулся вперёд, вытаскивая на ходу спички. Я загородил ему дорогу.
  — Минутку. Дай-ка сюда. — Я взял у него кофейник. — Всем выйти в прихожую, фитиль подожгу я.
  Фриц и Элен вышли, Джо просто отступил назад, а Вулф даже не пошевелился.
  — Я видел лицо Пура, — сказал я Вулфу, — а вы нет. Выходите.
  — Чепуха. Вот эта маленькая штучка?
  — Тогда я накрою кофейник одеялом.
  — Нет. Я хочу всё видеть.
  — И я тоже, — добавил Джо. — Какого чёрта? Спорим, что это пустышка!
  — Надеюсь, Элен сможет оказать первую помощь, — пожал я плечами.
  Потом поставил кофейник в пяти шагах от стола Вулфа, зажёг спичку, поднёс её к фитилю и отступил. Один дюйм фитиля прогорел за три секунды.
  — Встретимся в госпитале, — радостно сказал я и вышел в прихожую, оставив дверь чуть-чуть приоткрытой.
  Прошло, наверное, секунд десять, прежде чем донёсся звук взрыва. Он был не очень громким. За ним последовал ещё один. Элен схватила меня за руку, но мне было не до того. Я вырвался, распахнул дверь и вошёл в комнату. Джо с удивлённым лицом всё ещё стоял в углу. А Вулф повернулся в кресле, разглядывая отметину на стене у себя за спиной.
  — Крышка кофейника, — проговорил он. — Она пролетела совсем рядом.
  — Угу. — Я двинулся вперёд, намереваясь определить направление её полета. — В дюйме от уха. — Я наклонился и поднял деформировавшуюся крышку. — Она бы разнесла вашу голову вдребезги.
  Фриц и Элен вошли в комнату.
  — Горячий, — сказал Джо, держа в руке кофейник. — Взгляните, как его разворотило. И всего-навсего какая-то капсула. Это тебе не динамит и не тол. Интересно, что там было? — Он принюхался. — Вы чувствуете какой-нибудь запах? Я — нет.
  — Это уж слишком, — произнёс Вулф. Я с удивлением посмотрел на него. Вместо благодарности за спасение он готов был лопнуть от злости. — Эта штука чуть было не попала мне в голову. Если мистер Пур и мешал кому-то, то я-то тут при чём?
  — Ради Бога! — сказал я. — Это же нелогично, никто вас не хотел убить. Разве я не говорил вам «выйдите»?
  — Ладно. — Вулф поднялся на ноги. — Я иду спать… Спокойной ночи, мисс Вардис, — поклонился Вулф Элен. — Спокойной ночи, сэр, — сказал он Джо. — Арчи, — обернулся он ко мне. — Убери оставшиеся капсулы в сейф.
  С этими словами Вулф вышел за дверь.
  — Вот это человек! — восхитился Джо. — Он даже глазом не моргнул, когда эта штука взорвалась и крышка пролетела у него прямо над ухом.
  — Да, — ответил я. — На него иногда находит. Вот сейчас, например. Вместо того, чтобы вытряхнуть из вас всё, что вы знаете, он даже не сказал, как вам поступить. Сообщать ли в полицию? В этой ситуации я бы посоветовал не сообщать… Пошли. Здесь трудно поймать такси, а мне всё равно надо отогнать машину в гараж. Я высажу вас где-нибудь по дороге.
  Когда я вернулся домой, то сделал небольшое открытие. По привычке проверять перед сном нашу наличность я открыл сейф и обнаружил отсутствие двухсот долларов, а в нашем журнале запись, сделанную рукой Вулфа: «Двести долларов Солу Пензеру — аванс на расходы».
  Значит, Сол уже действует…
  Глава 9
  В пятницу утром, не зная чем заняться, я разгадал тайну убийства Пура. Всё сошлось. Единственное, что мне было нужно, — это улики, которые можно было бы предъявить суду. Возможно, их-то и ищет сейчас Сол Пензер. Я не собираюсь описывать здесь всю цепь моих рассуждений, потому что: во-первых — это заняло бы не меньше трёх страниц, а во-вторых — они были ошибочными.
  Итак, к девяти часам, когда мне уже была известна разгадка преступления, Вулф позвал меня к себе в комнату и очень подробно объяснил, что я должен проделать. Поэтому-то я и оказался на Двадцатой улице.
  Я бы предпочёл иметь дело с кем-нибудь из мелких сошек, но инспектор Кремер был на месте и приказал провести меня к нему. Едва я вошёл, как он развернул кресло в мою сторону, скрестил на груди руки и сказал:
  — А… Один из двух лжецов! Что вы там сейчас поделываете?
  — Почему бы вам не назвать Вулфа лжецом прямо в глаза? — осклабился я. — Ладно, пользуйтесь возможностью, пока я рядом. — С этими словами я достал из кармана куртки две капсулы и спросил: — Эти штучки вам случайно не пригодятся?
  Кремер взял их и тщательно осмотрел. Потом положил их в свой стол, опять скрестил руки и посмотрел на меня «полицейским» взглядом.
  — Прекрасно, — спокойно произнёс он. — Продолжайте. Разумеется, они прибыли по почте в письме, адресованном Вулфу. А надпись на конверте была сделана с помощью букв, вырезанных из журнала.
  — Нет, сэр, совсем не так. Сегодня я провёл ночь у одной женщины с роскошной шевелюрой. И когда я перебирал её волосы, то обнаружил там кое-что. Вот это.
  Кремер был примерным семьянином с очень пуританскими взглядами. Видя, что заставил его залиться краской, я продолжил:
  — Было это так… — и пересказал ему всю историю.
  По ходу моего рассказа у него возникали вопросы, на которые я отвечал, как мог. Но главный вопрос Кремер приберёг напоследок.
  — Хорошо, — сказал он. — Давай будем считать, что я тебе поверил. Даже если и так, как у тебя с арифметикой, Гудвин? Сколько будет два плюс один?
  — Отлично. Два плюс один и плюс ещё один будет четыре.
  — Да? Откуда это «плюс ещё один»?
  — Значит, вы умеете складывать цифры, — заключил я. — Мистер Вулф полагал, что нет. Мы тоже умеем. Было найдено четыре капсулы. Две из них у вас в ящике. Одна, как я уже говорил, была использована для эксперимента и чуть не убила Вулфа. А ещё одну он сохранил на День Независимости.
  — Не верю. Она мне нужна.
  — Ну что же, попробуйте получить её. — С этими словами я поднялся на ноги.
  — Я всё равно достану эту капсулу!
  Когда я вернулся домой, в прихожей меня встретил Фриц и сказал, что у нас гостья. Войдя в кабинет, я увидел, что он имел в виду Марту Пур.
  — Мистер Вулф будет занят до одиннадцати часов, — сказал я ей, усевшись за стол. И добавил, взглянув на часы: — То есть освободится через сорок минут.
  — Знаю, — кивнула она. — Я подожду.
  Марта выглядела хуже, чем во вторник. Любой бы мог сказать, что у неё какие-то проблемы. Но что именно — банкротство или тяжёлая утрата — этого нельзя было определить ни по выражению её лица, ни по одежде. Так и тянуло дружески обнять её и спросить: «Может, я могу чем-то помочь?»
  Я вышел на кухню и справился у Фрица, сообщил ли тот Вулфу об этом визите. Он ответил, что нет. Я прошёл в кабинет и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею.
  — Я вернулся, — сказал я Вулфу. — Я лично вручил их Кремеру, и он заявил, что достанет и оставшуюся. А внизу вас ждёт миссис Пур.
  — Смути-ка её. Пошли её домой.
  — Но она…
  — Нет. Я знаю этот тип людей. Я разобрался в ней. Эта женщина хочет узнать, что я сделал, чтобы отработать деньги. Пусть она отправляется домой и ещё раз прочтёт расписку.
  На том конце повесили трубку. Я повернулся в кресле и посмотрел на Марту:
  — Мистер Вулф сказал, чтобы вы отправлялись домой и ещё раз перечитали расписку.
  — Что?
  — Он решил, что вы пришли жаловаться, будто он не отрабатывает деньги, которые заплатил ваш муж, а Вулфу противна сама мысль о необходимости отрабатывать деньги. Натура… — пожал я плечами.
  — Но… Это не смешно, не так ли?
  — Разумеется. — Я едва удержался, чтобы не потрепать её по плечу. — Если он спустится сюда и увидит вас, то просто развернётся и выйдет. Поэтому, если хотите передать ему что-то, скажите мне, а я уже скажу ему. Меня он выслушает хотя бы потому, что у него есть только два варианта: выслушать меня или же выгнать. Выгнать меня он не может, поскольку в таком случае сам он не раскроет больше ни одного дела и в конце концов умрёт с голоду.
  — Я не думаю… — Марта запнулась и поднялась на ноги. Она подошла к двери, затем обернулась и договорила: — Я не думаю, что подобное убийство — прекрасный повод для шуток.
  — Я не шучу, — сказал я. — Таковы факты. Так что ему передать?
  — Просто хотела поговорить. Ни он, ни вы не приходили переговорить со мной. — Марта попыталась улыбнуться, но губы её задрожали. — Вы даже не позвонили мне. Я не знаю, что происходит. Полиция расспрашивала меня о двух моих волосках, обнаруженных в этой коробке с сигарами, и я предположила, что они рассказали об этом мистеру Вулфу. А я даже не знаю, ни что он думает об этом, ни что он сказал полицейским.
  — Всё очень просто, — улыбнулся я. — Он произнёс речь перед судом, убедительно показав, что эти волосы в коробке служат доказательством вашей невиновности в убийстве. — Я подошёл к ней и по-братски взял за руку. — Послушайте, похороны ведь сегодня?
  — Да.
  — Так вот, поезжайте на похороны, а всё остальное оставьте мне. Если произойдёт что-нибудь, о чём вам надо будет знать, то я сообщу. Договорились?
  Она сказала:
  — Спасибо, мистер Гудвин, — повернулась и вышла из комнаты…
  В одиннадцать Вулф спустился вниз и погрузился в разглядывание каталогов. Так продолжалось до обеда. В два тридцать, насытившись телячьей отбивной и салатом, он вернулся в кабинет и возобновил своё занятие. Но вскоре его прервали. Зазвонил дверной звонок, и, выйдя наружу, я увидел Сола Пензера.
  Я ввёл Сола в кабинет, где его встретил Вулф.
  — Послушай, Арчи, — сказал он. — Сходи помоги Теодору в оранжерее.
  Я пошёл и старался, как мог. Беседа с Солом, похоже, была очень насыщенной, так как прошло не менее часа, прежде чем зазвонил внутренний телефон. Теодор снял трубку и сказал, что меня ждут внизу.
  Когда я спустился, Сол уже ушёл. У меня была припасена едкая фраза, с которой я собирался начать разговор, но потом я решил приберечь её для другого случая. Вулф сидел за столом, откинувшись назад и прикрыв глаза.
  Минут через десять — двенадцать после моего появления он наконец посмотрел в мою сторону:
  — Арчи, вчера ты показал мне статью о трупе какого-то мужчины, найденном во фруктовом саду недалеко от Уайт-Плейнса, но я так и не заглянул в неё. Расскажи об этом.
  — Да, сэр. Этим утром было продолжение.
  — Они опознали труп?
  — Нет, сэр. Голова была полностью размозжена.
  — Принеси газеты.
  Я повиновался. Мы храним газеты в течение трёх недель. Я раскрыл её на нужной странице и протянул Вулфу. Он читал газету очень необычно, держа её полностью развёрнутой на вытянутых руках. Я даже не пытался переучить его читать прессу более приличным способом, так как это было единственным физическим упражнением, которым Вулф утруждал себя. Он прочитал газету за четверг, а потом и за пятницу.
  — Арчи, — сказал он. — Позвони прокурору округа Вестчестер. Как там его зовут? Фрейзер?
  — Да.
  Я занялся телефоном. Без особого труда я дозвонился до конторы прокурора, но там они стали пичкать меня обычными россказнями о том, что мистер Фрейзер находится на совещании, и мне пришлось надавить на них. Наконец я услышал в трубке его голос.
  — Здравствуйте, мистер Фрейзер. — Вулф отобрал у меня трубку. — Это Вулф. У меня есть для вас информация. Вы опознали труп с раздробленной головой, найденный в среду вечером в саду?
  — Нет, — грубо ответил Фрейзер. — А…
  — Подождите… Записывайте: Артур Хауэлл, дом 914 то Западной Семьдесят восьмой улице, Нью-Йорк. Работал на «Бек продактс корпорейшн» в городе Басстон, штат Нью-Джерси. Контора у них на Восточной Сорок второй улице в Нью-Йорке. Его дантист Льюис Марли, дом 699 по Парк-авеню, Нью-Йорк… Это должно вам помочь. Попытайтесь. А взамен я бы попросил вас сообщить мне сразу, как опознают труп. Вы всё записали?
  — Да, но откуда?..
  — Нет, сэр. Пока всё. До опознания я вам ничего больше не скажу.
  С довольной ухмылкой Вулф повесил трубку, со значением откашлялся и опять взялся за каталог.
  — Вот оно что, — сказал я. — Неизвестный по имени Артур Хауэлл. Значит, после похищения капсул, изготовления сигар и доставки их Пурам домой его замучили угрызения совести и он направился в этот фруктовый сад. Там он разделся, улёгся на землю и с помощью дистанционного управления наехал на себя машиной…
  — Арчи, замолчи. Мы в любую минуту готовы перейти к активным действиям, но наша задача значительно упростится, если тело опознают. Поэтому есть смысл немного подождать. — Вулф взглянул на часы и, увидев, что они показывают без семи четыре, отложил в сторону свой каталог. — Хотя мы можем начать подготовку прямо сейчас. Достань из сейфа капсулу.
  «На этот раз она может и попасть, — подумал я, — но я-то уж точно в это время выйду прогуляться на улицу».
  Но оказалось, что вместо повторения опыта с кофейником Вулф собирался проделать нечто новенькое. Когда я вынул капсулу из сейфа и принёс ему, он достал из стола рулон скотча и небольшую фотографию мужчины, наклеенную на серый картон. Я взял её в руки и внимательно осмотрел. Без сомнения, это был Юджин Р. Пур.
  — Боже! — воскликнул я. — Неудивительно, что у вас хорошее настроение. Даже если Сол и заплатил за неё двести долларов…
  — Арчи, помоги мне… Подержи эту штуку.
  Эта штука была капсулой, которую я прижал в углу картонки, в то время как Вулф оторвал кусок клейкой ленты и закрепил её там. Затем он поднял фотографию и взмахнул ею, желая убедиться, что капсула надёжно закреплена.
  — Положи всё в сейф. В конверте, — сказал он и пошёл к лифту.
  В шесть Вулф спустился в кабинет, позвонил Фрицу, чтобы тот принёс пиво, и опять занялся каталогами. В восемь Фриц позвал нас ужинать. В девять тридцать мы вернулись в кабинет. Без четверти десять позвонил окружной прокурор Фрейзер. Труп опознали. Это было тело Артура Хауэлла. Помощник прокурора и пара следователей направляются к нам на Тридцать пятую улицу, чтобы спросить Вулфа, как он догадался, и попросить его сообщить все известные ему детали, включая и адрес убийцы.
  Вулф повесил трубку и откинулся в кресле.
  — Арчи, — сказал он, вздохнув, — тебе надо повидаться с миссис Пур.
  — Возможно, она уже спит, — возразил я. — Сегодня были похороны.
  — Всё равно. С тобой поедет Сол.
  — Сол?
  — Да. Он у меня в спальне. Вчера ему не довелось поспать. Возьми с собой фотографию. И давай поскорее, пока не приехали эти законники из Вестчестера. Мне совсем не хочется их видеть… Скажи Фрицу, чтобы он запер за тобой дверь… Позвони Солу, и пусть он сразу спускается вниз. Я дам вам последние указания…
  Глава 10
  Квартира Пуров выглядела иначе, чем три дня назад. Не только из-за отсутствия толпы чиновников, полицейских и лежавшего на полу покойника. Мебель тоже была переставлена. Кресло, в котором Пур закурил свою последнюю сигару, отсутствовало. Стол, за которым сидел Кремер, был передвинут в другой конец комнаты. Радиоприёмник тоже поменял своё местоположение.
  Марта Пур села на кушетку. Я занял место на стуле напротив. На ней было нечто среднее между халатом и платьем.
  — Я здесь по приказу, — сказал я. — Сегодня утром я пообещал сообщить вам, если произойдёт что-нибудь важное. Но сейчас я здесь как посланец Ниро Вулфа. Я просто хочу, чтобы вы уяснили это. Во-первых, мне следует передать вам этот конверт и попросить вас взглянуть на его содержимое.
  Она взяла конверт, уверенно вскрыла его и достала фотографию.
  — Украшение может напоминать Дали, — продолжил я, — но это была идея Ниро Вулфа. Я не имею права обсуждать эту штучку — так же как и фотографию, — за исключением одного момента: она весьма похожа на вашего мужа. Я видел его всего один раз, у нас в кабинете, но запомнил очень хорошо. В среду мы могли бы выгодно продать эту карточку в газеты, но, разумеется, в среду у нас её ещё не было.
  Марта положила снимок на кушетку и посмотрела мне прямо в глаза.
  — Где вы её достали? — хрипло спросила она.
  — Недозволенный вопрос, — покачал я головой. — Во-первых, как я уже говорил, у меня есть приказ… Во-вторых, я должен проинформировать вас, что человек по имени Сол Пензер стоит на лестничной площадке у лифта. Сол не вышел фигурой, но он только что отдохнул и готов ко всяким неожиданностям… В-третьих, был опознан труп с размозжённой головой, найденный во фруктовых садах не далее чем в десяти минутах езды как от дома Блейни, так и от таверны Монти. Это Артур Хауэлл, сотрудник «Бек продактс корпорейшн».
  Марта не пошевелилась, даже не моргнула.
  — Я не понимаю, зачем вы мне всё это рассказываете, — словно издалека произнесла она. — Артур Хауэлл? Вы сказали — Артур Хауэлл?
  — Да, именно так. Хауэлл, Артур. Голова расплющена, как блин, но для дантиста всё-таки нашлась работа. А говорю я вам об этом просто исполняя приказ. — Я взглянул на часы. — В-четвёртых, сейчас десять двадцать, а в десять сорок пять я должен вернуться в контору или позвонить туда. Если я не сделаю ни того, ни другого, Ниро Вулф позвонит инспектору Кремеру, и сюда приедет полиция. Не так много, как во вторник, потому что эксперты не потребуются, но всё же достаточно.
  Я остановился, всё ещё глядя ей в глаза.
  — Итак, что мы имеем? — продолжил я. — Фотографию с капсулой, Сола на лестнице, Хауэлла, полицейских без четверти одиннадцать… Вроде всё.
  Марта поднялась на ноги, и я подумал, что сейчас она бросится на меня.
  — Арчи Гудвин, — вместо этого просто сказала она. — Вы думаете, я ужасная, да? Что я испорчена вся насквозь, ведь так?
  — Я не думаю, мадам. Я всего лишь посыльный.
  — А вы очень опытны, — сказала Марта, откинув голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Вы знаете женщин. Я почувствовала это ещё вчера, когда вы взяли меня за руку. И вы понимаете, что я создана для такого мужчины. Одного и навсегда. Но я не находила его до тех пор, пока не стало слишком поздно. До тех пор, пока вчера вы не взяли меня за руку. Теперь я ваша. Навсегда. Мы можем убежать. Сейчас, вместе, и вам не надо ничего обещать. Только когда вы поймёте, что я вам нужна, лишь тогда…
  Она подняла руку и едва-едва коснулась моей щеки.
  Я дёрнулся и сделал шаг назад.
  — Послушайте, — сказал я сорвавшимся голосом, который тут же и поправил. — Вы чертовски хороши, бесспорно, но, как вы сами сказали, уже слишком поздно. А кроме того, через семь минут Ниро Вулф позвонит в полицию, так что у вас есть время причесаться. Ведь вас будут фотографировать.
  Марта размахнулась и ударила меня по лицу. Я даже не пошевелился.
  — Ненавижу мужчин, — сквозь зубы процедила она. — Боже, как я ненавижу мужчин! — С этими словами она развернулась и прошла в ванную.
  Я уселся на край кушетки и глубоко вздохнул. Я предполагал, что именно сейчас должно было произойти, но когда это случилось и раздался звук, уже слышанный мною в кабинете Вулфа, я всё-таки непроизвольно дёрнулся. Я поднялся на ноги и заглянул в ванную.
  Меньше чем через минуту я подошёл к входной двери и подозвал Сола Пензера.
  — Всё кончено. Она засунула капсулу в рот и подожгла запал. Поезжай домой и доложи Вулфу. В полицию я позвоню сам.
  — Может, мне лучше остаться…
  — Поезжай. Я в полном порядке.
  Глава 11
  На следующий день, в субботу, к нам приехал Кремер. Он захватил с собой не только сержанта Стеббинса, но ещё и Элен Вардис, Джо Гролла и Конроя Блейни. Блейни мы не впустили. Ему вход в наш дом был заказан навсегда. Всех остальных мы пригласили и рассадили в кабинете. Разумеется, Кремеру досталось красное кожаное кресло. На протяжении получаса они с Вулфом яростно препирались.
  — Ну так арестуйте меня, — наконец сказал Вулф. — Получите ордер и арестуйте. Правда, обвинение будет оч-чень трудно сформулировать, — продолжал он. — Я не скрывал улик, не препятствовал действиям полиции, не прятал виновного. Я полагал, миссис Пур, припёртая этими неопровержимыми уликами, явится к нам с повинной.
  — Враки, — грубо сказал Кремер. — Вы говорите, что не мешали мне и не скрывали улики. А фотография Артура Хауэлла? Это была единственная стоящая улика. Если бы вы передали её мне…
  — Ерунда. У вас была уже его фотография. Представители «Бек продактс корпорейшн» ещё в четверг передали вам фотографию их пропавшего служащего. Так они заявили Солу Пензеру, вручая копию для меня. Что, разве две одинаковые фотографии Хауэлла лучше, чем одна?
  — Ладно. — Кремер проиграл и понял это. — Но ведь я не знал, что во вторник Хауэлл посетил вас вместе с миссис Пур, выдавая себя за её мужа. Одетый в такой же костюм, что и Пур в тот день. Только вы и Гудвин знали это.
  — Я знал, а мистер Гудвин — нет. Он думал, что это фотография Юджина Пура.
  — Извините, но когда вы, джентльмены, закончите препираться, мне хотелось бы задать один вопрос, — вставил я, глядя на Вулфа. — Вы сказали, что поняли, будто наш Пур — не настоящий. Когда и как это произошло?
  Разумеется, Вулф состроил скучающую физиономию. Он всегда так поступает, желая показать, насколько он умнее других.
  — В среду вечером, — начал он, — ты сказал мне, что мистер Пур выкуривал от десяти до пятнадцати сигар в день. В четверг это подтвердил и инспектор Кремер. А тот человек, что навестил нас во вторник, не знал даже, как правильно держать сигару, не говоря уж о том, как её курить.
  — Он нервничал.
  — Если и так, то не выказывал этого. Ты же сам видел его. И когда я узнал, что мистер Пур постоянно курил сигары, единственным вопросом было: кто же исполнил его роль у нас в кабинете? От миссис Пур нам стало известно, что фотографий её мужа мы не получим. Это же сказал и инспектор Кремер. Их нет. А ведь сейчас у всех есть свои фотографии. Но миссис Пур продумала почти всё. Она специально приехала к нам, чтобы во всеуслышание заявить, будто Конрой Блейни собирается убить её мужа. Умно. Она не пошла в полицию — вдруг там кто-нибудь случайно знал её мужа? Тоже умно. Но выбирать меня в качестве жертвы своих штучек — идиотизм.
  — Она просто ненавидела мужчин, — вставил я.
  — Да, у миссис Пур было невысокое мнение о мужской половине рода человеческого, — кивнул Вулф. — Для того чтобы получить миллион долларов — страховка, деньги мужа и его пай в компании вместе с паем мистера Блейни, который она получила бы после его казни, — миссис Пур была готова пойти на тройное убийство. Двоих — непосредственно, а третьего — косвенно. Да и в общем-то, если бы не этот промах — визит ко мне, — она смогла бы преуспеть.
  — Ну уж нет, — ответил Кремер. — Слишком много было наворочено. Глупо.
  — Отнюдь, сэр, — покачал головой Вулф. — Совсем не глупо. Взгляните: миссис Пур ничего не придумывала сама, она просто использовала открывающиеся возможности. И однажды у неё оказалось всё: напряжённые отношения между партнёрами, знакомство с Артуром Хауэллом, который мог достать взрывные капсулы, помещающиеся в сигаре, и был к тому же похож на её мужа. Не совпадало лишь лицо, но об этом она позаботилась.
  — Десяток ваших людей, мистер Кремер, — продолжил Вулф, — занимаясь этим делом неделю-другую, смогли бы, наверное, обнаружить её связь с мистером Хауэллом… Хауэлл… Ему-то она наверняка не говорила о своей ненависти к мужчинам. И сумела убедить помочь в убийстве мужа. Очевидно, у неё был дар убеждения.
  — Да, — вставил я. — Как здорово она здесь перед нами убеждала лже-Пура бросить всё и уехать из города туда, где он сможет спокойно растить розы, а она — готовить еду и стирать ему носки.
  — Я тоже считаю, что миссис Пур была очень умна и изобретательна. Кстати, мистер Гролл, она могла положить эти четыре капсулы в календарь?
  — Да, — ответил Джо. — Мы с Элен уже обсудили это. Во вторник Марта приезжала к нам на работу за мужем, собираясь ехать на родео. Да и вообще, у неё были ключи, и она могла проделать это когда угодно.
  — Хорошо задумано, — одобрительно кивнул Вулф. — А те два волоска в коробке! Она была готова ко всему. Нет, это было сделано не для вас, мистер Кремер, а для суда, если бы дело дошло до него. Миссис Пур понимала, в каком свете это может быть представлено хорошим адвокатом… Хотите пива?
  — Нет, — грубо ответил Кремер. — Ещё один вопрос. Во вторник здесь был не Пур?
  — Нет, сэр. Артур Хауэлл.
  — А где же был Пур?
  — На родео. — Вулф дважды нажал на кнопку звонка, что означало «принести пиво». — И в этом миссис Пур была права. Взгляните на её расписание на вторник. Она приехала в контору… Во сколько, мистер Гролл?
  — Около полудня, — ответила Элен. — Они поехали перекусить, а затем на родео.
  — Спасибо. То есть всё, что от неё требовалось, — это найти причину отказаться от представления и чтобы Пур поехал на родео в одиночестве. Выбор места был превосходным — Мэдисон-Сквер-Гарден, огромные толпы… Затем миссис Пур встретилась с Артуром Хауэллом, одетым так же, как и её муж, и они поехали сюда. Она была на своей машине. Незадолго до пяти они уехали от нас. Где-то по дороге, очевидно на Сорок второй улице, Хауэлл вышел и поехал на Гранд-Сентрал, чтобы поездом добраться до Уайт-Плейнса. Женщина, которая может убедить мужчину помочь ей в убийстве мужа, без сомнения, может убедить его поехать на поезде в Уайт-Плейнс.
  Фриц принёс пиво, и Вулф наполнил свой стакан.
  — Здесь она направилась на Пятидесятую улицу, где встретила возвращающегося после родео мужа, и они поехали в Вестчестер, заранее договорившись с мистером Блейни. По дороге миссис Пур отговорила мужа от этой встречи, оставила его в таверне Монти, поехала на вокзал Уайт-Плейнса и встретила там Артура Хауэлла. Затем отвезла Хауэлла в заранее выбранное уединённое местечко, убила, раздела и проехалась по нему машиной, желая до неузнаваемости изуродовать его лицо.
  Элен Вардис издала какой-то сдавленный звук. Этим не преминул воспользоваться Джо Гролл и обнял её.
  — Миссис Пур, — продолжал Вулф, — не могла сохранить ему жизнь. Иначе у неё самой никогда не было бы покоя. А вдруг мистер Гудвин или я повстречаем Хауэлла на улице? Думаю, это приходило в голову и самому Хауэллу, но, очевидно, в Марте Пур было нечто такое, что заставило его забыть об этой мысли. Мне известны подобные случаи… Поскольку всё было так хорошо спланировано, полагаю, Марта завернула голову Хауэлла в его же пальто, чтобы не оставить следов на колёсах. Что она сделала с одеждой потом — неинтересно, по крайней мере мне.
  Он сделал пару глотков.
  — Затем миссис Пур поехала к дому Конроя Блейни, дабы убедиться, что он один. Это давало возможность заявить потом, будто его не было дома. И опять она постаралась предусмотреть всё. Если бы полиция всё же сумела опознать труп Артура Хауэлла, работавшего на «Бек продактс корпорейшн» и имевшего доступ к капсулам, то отсутствие мистера Блейни дома в момент убийства Хауэлла было бы очень подозрительно.
  Он допил своё пиво.
  — Затем она вернулась в таверну Монти, сказала Пуру, что мистера Блейни не было дома, поужинала, вернулась с мужем в Нью-Йорк, где и угостила его прекрасной сигарой. Всё прошло превосходно. Сейчас это звучит гораздо сложнее и запутаннее, чем было на самом деле. Ну а такая деталь, как отсутствие в доме фотографий её мужа, была, очевидно, предусмотрена ещё раньше.
  — А эта ваша расписка? — спросил Кремер.
  — Что? Ах, расписка… Никаких трудностей у Марты Пур это не вызвало. Артур Хауэлл отдал ей расписку, и она просто положила её в карман мужу. Наверное, это было первое, что она сделала после взрыва капсулы.
  — И как бы то ни было, вы получили пять тысяч долларов.
  — Да, сэр. Получил.
  — Но ведь не Пур заплатил их вам. Вы же его никогда не видели. И он вас не нанимал. Если вы хотите сказать, что вам заплатила Марта Пур, то неужели вы взяли деньги у убийцы?
  Это была одна из наиболее слабых попыток Кремера хоть как-то уколоть Вулфа, совсем не на уровне.
  — Пф! — Вулф отпил пиво. — Мистер Пур заплатил мне эти деньги или кто другой — я их честно отработал.
  И вот попробуйте после этого понять его логику. Я — пас.
  УМОЛКНУВШИЙ ОРАТОР
  1
  Ниро Вульф сидел с закрытыми глазами в своем огромном кресле за письменным столом.
  — Интересно… — пробормотал он. — Члены Национальной ассоциации промышленников, которые присутствовали на приеме, представляют капитал, оцениваемый в тридцать миллиардов долларов…
  Я запер в сейф чековую книжку, зевнул и вернулся к своему столу.
  — Очень интересно, сэр, — согласился я. — Но не менее интересно, что доисторические строители могильных курганов оставили в штате Огайо больше следов своей деятельности, чем где бы то ни было. В дни моей юности…
  — Заткнись! — рявкнул Вульф.
  Я смолчал. Во-первых, дело шло к полуночи и меня клонило в сон, а во-вторых, его замечание, быть может, имело отношение к нашему предыдущему разговору, чего нельзя сказать о моей тираде. Мы обсуждали наши финансовые тяготы, изыскивали возможности уплаты налогов и решали прочие денежные вопросы, среди которых не самой маловажной была проблема выплаты жалованья мне.
  Когда я зевнул в третий раз, Вульф вдруг сказал весьма решительно:
  — Арчи, возьми блокнот.
  В одну минуту сна как не бывало. Когда он продиктовал мне свои распоряжения и я отправился к себе наверх, полученные на завтра задания так завладели моими мыслями, что я вертелся в постели не меньше тридцати секунд, прежде чем меня сморил сон.
  2
  Разговор наш происходил в среду самого теплого марта за все время существования Нью-Йорка. В четверг погода не изменилась, и я даже не надел пальто, выйдя из нашего особняка на Западной Тридцать пятой улице и направляясь в гараж за машиной. Я был подготовлен к любым случайностям. В бумажнике у меня имелся запас визитных карточек, которые гласили:
  АРЧИ ГУДВИН
  сотрудник Ниро Вульфа
  Западная 35-я улица,
  тел.: Проктор 5–5000
  В боковом кармане пиджака, помимо обычного содержимого, лежал документ, сфабрикованный мною на пишущей машинке. В нем говорилось. «Разрешение от инспектора Л.Т. Кремера на обследование комнаты в отеле „Уолдорф“ получено. О результатах сообщу по телефону». Сбоку над текстом были нацарапаны чернилами — тоже моя работа, достойная восхищения, инициалы Л.Т.К.
  Управление нью-йоркской полиции находится на Двадцатой улице, меньше чем в миле от нас, и в половине десятого я уже сидел перед шикарным старинным письменным столом, владелец которого, восседая во вращающемся кресле, хмуро разглядывал какие-то бумаги. У него было круглое красное лицо, маленькие серые глазки, плотно прижатые к черепу уши. Он перенес на меня угрюмый взгляд и проворчал:
  — Я чертовски занят. — Глаза его уставились на три дюйма ниже моего подбородка. — Что это ты расфрантился? Или думаешь, что уже Пасха?
  — Я не знаю такого закона, который запрещал бы человеку купить себе новую рубашку и галстук, — решительно отпарировал я. — А может быть, как и полагается детективу, я маскируюсь? Конечно, вы заняты, и я не намерен отнимать у вас время. Хочу просить вас об одолжении. Не для себя, так как совершенно уверен, что окажись я в горящем доме, вы бы немедленно приказали плеснуть в пламя бензину. Я обращаюсь к вам от имени Ниро Вульфа. Он просит вас разрешить мне осмотреть комнату в отеле «Уолдорф», где в прошлый вторник был убит Ченни Бун, и сделать там несколько снимков.
  Тут уж инспектор Кремер воззрился на меня, а не на мой новый галстук.
  — Боже милосердный! — произнес он наконец с горьким негодованием. — Мало мне и без того неприятностей с этим делом! Не хватало только Ниро Вульфа, и вот он, тут как тут! — Он задвигал челюстью, раздраженно глядя на меня. — Кто ваш клиент?
  Я покачал головой.
  — Не знаю ни о каком клиенте. Насколько я понимаю, дело просто в научной любознательности Ниро Вульфа. Он интересуется преступлениями, которые…
  — Ты слышал мой вопрос? Кто ваш клиент?
  — Разрежьте меня на куски, сэр, — подобострастно отозвался я, — выньте сердце и пошлите на исследование в лабораторию, и вы увидите — на нем начертано, что я ничего не…
  — Хватит! — Кремер снова уткнулся в бумаги.
  Я поднялся с места.
  — Я знаю, инспектор, что вы заняты. Но мистер Вульф будет весьма признателен, если вы разрешите осмотреть…
  — Чушь! — не поднимая головы, бросил он. — Вы не нуждаетесь ни в каком разрешении для осмотра комнаты и прекрасно эти знаете! Мы проделали там все, что требовалось, а помещение это является частным владением. Впервые слышу, чтобы вы добивались официального разрешения властей. Будь у меня время, я попытался бы узнать, что за этим скрывается, но я слишком занят. Убирайся вон!
  — Боже мой! — обескураженно произнес я, направляясь к двери. — Подозрительность. Вечно одна подозрительность!.. Что за человек?!
  3
  По внешнему виду и манерам Джонни Дарст был чрезвычайно далек от того образа, какой вы могли бы составить о сыщике, служащем в гостинице. Его скорее можно было принять за вице-президента какого-нибудь треста или за стюарда из гольф-клуба. Мы находились в небольшой комнате. Он молча глядел на меня, а я рассматривал обстановку, состоявшую из маленького столика, зеркала и нескольких стульев.
  — Скажите, а что вы ищете? — вежливо поинтересовался он.
  — Ничего определенного, — сказал я. — Я работаю у Ниро Вульфа, точно так же, как вы работаете у хозяев «Уолдорфа». Он послал меня сюда, и вот я здесь. Ковры поменяли?
  Он кивнул.
  — Сами понимаете — кровь… Кое-что забрала полиция.
  — Судя по газетным сведениям, здесь четыре такие комнаты, по две с каждой стороны сцены?
  Он опять кивнул.
  — Используются в качестве артистических уборных. Конечно, Ченни Бун отнюдь не был артистом, но он хотел подготовиться к выступлению, и его провели сюда, чтобы никто не мешал. Банкетный зал отеля «Уолдорф» лучше других оборудован…
  — Бесспорно! — охотно согласился я. — Хозяева должны платить вам надбавку к жалованью за рекламу. Что ж, весьма признателен.
  — Узнали, что было нужно?
  — Да, пожалуй.
  — Могу показать вам место, откуда он должен был произнести речь.
  — Спасибо, в следующий раз.
  Он спустился вместе со мной в лифте и проводил до выхода. На прощание он все же, как бы невзначай, спросил:
  — А на кого работает Вульф?
  — Наивный вопрос, — ответил я. — Он работает во-первых, во-вторых и всегда — на Вульфа.
  4
  Без четверти одиннадцать я оставил машину на стоянке у Фоли-сквер и вошел в здание, где располагались различные правительственные учреждения.
  Я встретил там с десяток сотрудников ФБР, с которыми Вульф и я были знакомы во время войны, когда он выполнял государственные задания, а я служил в военной разведке. Мы с Вульфом решили, что Джордж Спиро, будучи процента на три болтливее, чем остальные, окажется для нас полезным человеком, поэтому именно ему я послал свою визитную карточку. Не прошло и мгновения, как аккуратненькая деловая девица провела меня в аккуратненький деловой кабинет, где меня встретило аккуратненькое деловое лицо — Джордж Спиро из ФБР. Мы церемонно приветствовали друг друга, и затем, придав своему голосу сердечность, он спросил:
  — Ну-с, майор, чем мы можем быть вам полезны?
  — Окажите мне две любезности, — сказал я. — Во-первых, перестаньте величать меня майором. Я уже давно сбросил форму и, кроме того, страдаю комплексом неполноценности, так как должен был бы носить звание полковника. Во-вторых, у меня просьба от Ниро Вульфа, своего рода конфиденциальная просьба. Конечно, он мог бы просто позвонить шефу, но не хотел беспокоить его по таким пустякам. Речь идет об убийстве Буна. Нам сказали, что в расследование вмешалось ФБР, а, как известно, обычно вы не интересуетесь такими делами. Мистер Вульф хотел бы узнать, может быть, Федеральному бюро нежелательно, чтобы частный детектив проявлял интерес к этому делу.
  Спиро все еще пытался играть роль доброжелательного чиновника, но выучка оказалась сильнее его. Он принялся барабанить по столу пальцами, но тут же прекратил и поспешно убрал руку. Сотрудники ФБР не барабанят пальцами по столу.
  — Дело Буна? — Наморщил он лоб, словно не зная, о чем идет речь.
  — Совершенно верно, дело Ченни Буна.
  — Да, да, припоминаю… Скажите, пожалуйста, а почему им интересуется мистер Вульф?
  Он наскакивал на меня со всех сторон. Полчаса спустя я ушел с тем, с чем и ожидал уйти, — ни с чем. Надежда на то, что он на три процента более болтлив, чем другие, не оправдалась.
  5
  Последнее задание оказалось самым трудным. Главным образом потому, что я столкнулся с совершенно незнакомыми мне людьми. Я не знал ни единого человека, связанного с Национальной ассоциацией промышленников, и был вынужден начать с нуля. Как только я поднялся в штаб-квартиру ассоциации на тридцатом этаже здания, расположенного на Сорок первой улице, вся обстановка сразу же произвела на меня дурное впечатление. Приемная была слишком велика, слишком много денег было потрачено на ковры, обои, мебель, а девица за конторкой, хотя и являлась не столь уж плохим экземпляром с изобразительной точки зрения, безусловно, была подсоединена к морозильной камере. Уж так холодна, что я не видел ни малейшего шанса разморозить ее. Я умею быстро сближаться с лицами слабого пола в возрасте от двадцати до тридцати и более лет, при определенном стандарте в очертаниях и окраске, но с этим экземпляром найти общий язык было невозможно. Я понял это с первого взгляда и поэтому, протянув ей свою визитную карточку, сказал, что желаю видеть Хетти Гардинг.
  Это оказалось так трудно, словно Хетти Гардинг была богиней-хранительницей храма, а не помощником президента Ассоциации промышленников по связям с общественностью. Наконец, я был пропущен к ней. Просторный кабинет, богатые ковры, комфортабельная мебель. Имелись достоинства и у нее лично. Ей было где-то между двадцатью шестью и сорока восемью годами, рост высокий, хорошо сложена, одета со вкусом, скептический уверенный взгляд.
  — Мне доставляет истинное удовольствие видеть самого Арчи Гудвина, явившегося от самого Ниро Вульфа, — заявила она, крепко пожимая мне руку. — Поверьте, истинное удовольствие. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Я имею в виду, что вы явились от Ниро Вульфа.
  — По прямой, мисс Гардинг. Как пчела летит с цветка.
  — Да? А не на цветок? — рассмеялась она.
  В ответ рассмеялся и я.
  — Так действительно будет ближе к истине. Признаюсь, что я прилетел сюда заполучить бочку нектара. Для Ниро Вульфа. Ему может понадобиться список членов Ассоциации промышленников, которые присутствовали на приеме в отеле «Уолдорф» во вторник вечером. Копия предварительного списка у него имеется, но ему необходимо знать, кто из этого списка не явился на прием, а кто явился сверх списка.
  Она молчала. На лице у нее появилось выражение озабоченности.
  — Почему бы нам не сесть? — вовсе не по-приятельски предложила она и направилась к креслам, стоявшим у окна. Но я сделал вид, что не заметил этого, и подошел к одному из стульев для посетителей перед ее письменным столом, так что ей пришлось занять свое рабочее место. Моя записка, адресованная Ниро Вульфу, которую я завизировал инициалами инспектора Кремера, покоилась у меня в боковом кармане пиджака, и ей предстояло случайно выпасть на пол кабинета мисс Гардинг. При том, что нас разделял стол, это была несложная операция.
  — Интересно, для чего мистеру Вульфу понадобился список? — спросила она.
  — Если честно, я могу ответить на ваш вопрос только ложью. — Я улыбнулся. — Список необходим ему, чтобы попросить присутствующих на приеме об автографе.
  — Я буду так же честна с вами, мистер Гудвин. — Улыбнулась она в ответ. — Вы, конечно, понимаете, что случившееся несчастье в высшей степени неприятно для нашей ассоциации. Только представьте себе — наш гость, основной оратор на вечере, директор Бюро регулирования цен, убит перед началом приема. Я оказалась в чертовски неловком положении… Ведь в течение последних десяти лет отдел по связям с общественностью, которым я руковожу, считался лучшим, — что я не желаю вменять в заслугу только себе, — и все мои усилия могут пойти насмарку из-за того, что произошло там в течение десяти секунд. Поэтому не…
  — Почему вы думаете, что в течение десяти секунд?
  Она удивленно заморгала.
  — Но ведь… должно быть… так, как все произошло…
  — Не доказано, — беспечно сказал я. — Его четыре раза ударили гаечным ключом по голове. Конечно, это можно было проделать и за десять секунд, но предположите, что убийца ударил его в первый раз, Бун потерял сознание, убийца, передохнул, снова ударил его, опять перевел дух, ударил в третий раз…
  — Что это вы?! — оборвала она меня.
  — Просто демонстрирую, как может проходить расследование убийства. Если бы вы заявили полиции, что преступление совершено в течение десяти секунд, вам бы несдобровать. А у меня это в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Во всяком случае, я этим не интересуюсь. Я пришел по поручению мистера Вульфа, и мы были бы вам чрезвычайно признательны за список, о котором я говорил.
  Я приготовился выслушать что-нибудь вроде речи, но опешил при виде того, как она закрыла лицо руками, и, ей-богу, даже подумал, что она вот-вот заплачет от отчаяния по безвременной кончине руководимого ею отдела по связям с общественностью. Это был самый подходящий момент, чтобы бросить записку на ковер, что я и проделал. Мисс Гардинг сидела с закрытым лицом так долго, что я успел бы раскидать по полу целую кипу бумажек. Наконец она отняла руки от лица.
  — Извините, — сказала она, — но я не спала две ночи и совершенно разбита. Я вынуждена просить вас уйти. Через десять минут у мистера Эрскина должно начаться еще одно совещание по поводу убийства Буна, и мне надо подготовиться. К тому же вы отлично понимаете, что я не смогу дать список без ведома и согласия свыше. Кроме того, у мистера Вульфа, как я уже слышала, тесные связи с полицией. Почему бы вам не затребовать список у них? И, наконец, скажите мне, я искренне надеюсь, что вы это сделаете, — кто поручил мистеру Вульфу взяться за дело Буна?
  Я покачал головой и поднялся.
  — Я нахожусь точно в таком же положении, как вы, мисс Гардинг. Я не могу ничего сделать, даже ответить на простой вопрос без санкции свыше. Может быть, мы придем к соглашению? Я спрошу мистера Вульфа, можно ли мне ответить на ваш вопрос, а вы спросите мистера Эрскина, можно ли дать мне список. Желаю успеха вашему совещанию.
  Мы пожали друг другу руки, и я не мешкая прошагал по коврам к двери, чтобы она не успела обнаружить на полу записку и вернуть ее мне.
  В это время дня движение на улицах такое, что я едва тащился. Остановив машину у старого каменного особняка на Западной Тридцать пятой улице, принадлежащего Ниро Вульфу и являющегося моим домом вот уже в течение десяти лет, я поднялся на крыльцо и попытался отпереть ключом дверь, но она оказалась на засове, и мне пришлось позвонить. Отпер мне Фриц Бреннер, повар и домоуправитель. Проинформировав его, что шансы на получение в субботу жалованья у нас есть, я направился через прихожую в кабинет.
  Вульф восседал за своим столом, читая книгу. Только здесь он чувствовал себя удобно. В доме были и другие кресла, сделанные по специальному заказу, с учетом габаритов шефа и с гарантией выдержать нагрузку до четверти тонны. Одно из них стояло в его спальне, второе — на кухне, третье — в столовой, четвертое — в оранжерее, где выращивались орхидеи, и пятое — в кабинете, за его рабочим столом, рядом с огромным глобусом, диаметром почти в три фута, и книжными полками. Именно в этом кресле Вульф проводил большую часть суток.
  Как обычно, он даже не поднял глаз, когда я вошел. И как обычно, я не обратил на это ни малейшего внимания.
  — Крючки наживлены, — громко сказал я. — Возможно, в этот самый момент по радио передают, что Ниро Вульф, величайший из всех ныне здравствующих частных детективов (когда ему хочется работать, что происходит довольно редко), занялся делом Буна. Включить?
  Он дочитал до точки и отложил книгу в сторону.
  — Нет, сейчас пора ленча, — сказал он и взглянул на меня. — Наверное, тебя видно всего насквозь. Звонил инспектор Кремер. Звонил Травис из ФБР. Звонил Родде из отеля «Уолдорф». Боюсь, что один из них пожалует сюда, поэтому я и велел Фрицу запереть дверь на засов.
  Вот и все, что он произнес в этот момент или, вернее, в течение ближайшего часа, так как появившийся Фриц объявил, что кушать подано. Обед в этот день состоял из свиного филе на кукурузных лепешках с острым томатным соусом, сыра и — венец творения Фрица — кукурузных блинов с медом. Фриц готовил их мастерски. Не успевал один из нас прикончить, скажем, одиннадцатый блин, как немедленно, прямо со сковороды, появлялся двенадцатый.
  6
  Я назвал это — Операция «Платежная ведомость». Согласен, что такое название дано несколько преждевременно. Помимо жалованья Фрицу Бреннеру, Чарли — уборщику, Теодору Хорстману — цветоводу, который ухаживал за орхидеями, и мне, предстояли и другие расходы, слишком многочисленные, чтобы их перечислять. Однако, исходя из правила называть вещи своими именами, я и назвал это — Операция «Платежная ведомость».
  Утром в пятницу мы наконец поймали рыбку, за которой охотились. В четверг вечером произошли два непредвиденных визита. Первым явился инспектор Кремер, вторым — Джордж Спиро из ФБР. Вульф распорядился не принимать их, и они ушли не солоно хлебавши. Я был настолько уверен, что рано или поздно рыбка заглотнет нашу наживку, что всю вторую половину четверга посвятил составлению отчета об убийстве Буна, как оно представлялось мне по газетным сообщениям и из беседы, которую я имел в среду с сержантом Пэрли Стеббинсом. Перечитав свое творение, я решил не приводить его здесь целиком, а ограничиться лишь изложением основных моментов.
  Ченни Бун, директор правительственного Бюро регулирования цен, был приглашен выступать с речью на приеме, устраиваемом Национальной ассоциацией промышленников в банкетном зале отеля «Уолдорф». Он прибыл туда без десяти семь, когда приглашенные на прием еще толклись вокруг коктейлей. Его провели в комнату для почетных гостей. Как обычно, она кишела людьми, которые вовсе не должны были там находиться. Выпив коктейль и будучи представлен ряду лиц, и выслушав кучу комплиментов, Бун попросил указать ему укромное местечко, где он мог бы просмотреть текст своего выступления. Буна отвели в комнату рядом со сценой. Его жена осталась в гостиной. Вместе с Буном, на случае если ему что-нибудь понадобится, отправилась его племянница Нина Бун, но он почти немедленно отослал ее и остался один.
  Вскоре после этого приехала Фиби Гантер, личный секретарь Буна. Она привезла с собой два консервных ножа, два разводных ключа, две мужские рубашки, две авторучки и детскую коляску — эти вещи должны были фигурировать в качестве экспонатов, иллюстрирующих отдельные положения речи Буна. Мисс Гантер оставалась с Буном не больше двух минут. Вручив ему экспонаты, она отправилась в гостиную выпить коктейль, объяснив, что Бун выразил желание остаться в одиночестве.
  В семь тридцать собравшиеся в гостиной были приглашены в зал, и тысяча четыреста человек начали усаживаться за столы, а официанты уже готовы были ринуться в бой. Около семи сорока пяти появился мистер Элджер Кэйтс, руководитель аналитико-статистического отдела Бюро регулирования цен. Он привез последние данные, которые Бун должен был использовать в своем выступлении, и стал его искать. Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Ассоциации промышленников, велел официанту проводить его к Буну. Официант провел Кэйтса до двери комнаты, в которой находился Бун.
  Элджер Кэйтс и обнаружил тело. Бун лежал на полу, голова его была размозжена разводным ключом, валявшимся рядом. То, что в первую очередь сделал Кэйтс, расценивалось газетами одинаково. Правда, одни ограничивались намеками, другие прямо называли вещи своими именами, а именно, что ни один сотрудник Бюро регулирования цен ни в чем ни доверял членам Ассоциации промышленников, считая их готовыми на все, вплоть до убийства. Во всяком случае, вместо того, чтобы вернуться в зал и сообщить о случившемся, Кэйтс нашел за сценой телефон, позвонил управляющему отелем и велел немедленно вызвать полицию.
  Такова вкратце картина, которую я нарисовал в своем отчете.
  7
  В пятницу случилась первая поклевка. Так как каждое утро с девяти до одиннадцати Вульф проводит в оранжерее, я был в кабинете один, когда раздался звонок. Последовала обычная для мира секретарей рутина.
  — Мисс Гардинг просит к телефону мистера Вульфа.
  Если я начну излагать весь мой разговор сперва с замороженной секретаршей, а затем с мисс Гардинг, это займет не меньше двух страниц. Короче говоря, я сумел втолковать мисс Гардинг, что, когда Вульф занимается своими орхидеями, он недоступен. Она поинтересовалась, когда мистер Вульф освободится и сможет приехать к мистеру Эрскину, и я объяснил, что мой шеф редко покидает дом, тем более по делам.
  — Мне это известно! — отрезала она. По-видимому, она провела без сна еще одну ночь. — Но ведь его вызывает мистер Эрскин!
  Я понял, что рыбка на крючке, и сделал подсечку.
  — Для вас он мистер Эрскин, а для мистера Вульфа никто. Мистер Вульф не любит работать.
  Меня попросили не вешать трубку, и я терпеливо ждал. Это продолжалось минут десять, наконец, снова послышался ее голос:
  — Мистер Гудвин?
  — Постаревший и ставший более мудрым, но все еще он.
  — Мистер Эрскин приедет в контору мистера Вульфа сегодня в половине пятого.
  Я начал раздражаться.
  — Послушайте, связи с общественностью, почему бы вам не упростить дело, дав мне возможность переговорить с мистером Эрскином? Если он приедет в половине пятого, ему придется ждать целых полтора часа. Я же говорил вам: мистер Вульф занимается орхидеями с девяти до одиннадцати и с четырех до шести, и ничто, повторяю, ничто не может изменить этот распорядок дня.
  — Просто смехотворно!
  — Не спорю. Однако это так.
  — Подождите у телефона.
  Мне так и не удалось поговорить с мистером Эрскином: слишком велика честь для меня. Однако, преодолев уйму препятствий, мы достигли соглашения. Когда Вульф в одиннадцать часов спустился в кабинет, я объявил:
  — Мистер Фрэнк Томас Эрскин, президент Национальной ассоциации промышленников, вместе с сопровождающими его лицами соизволит прибыть сюда в десять минут четвертого.
  8
  Ровно в три часа десять минут раздался звонок, и я пошел открывать дверь, заметив по дороге Вульфу:
  — Это люди того сорта, которых вы часто велите прогонять. Сдерживайте себя. Не забывайте про наши финансовые дела, про Фрица, Теодора, Чарли и меня.
  Он даже не рыкнул в ответ.
  Улов превзошел все ожидания. В делегации, состоявшей из четырех человек, был не один Эрскин, а целых два — отец и сын. Отцу было лет под шестьдесят, но он не произвел на меня внушительного впечатления. Высокого роста, костлявый и узкоплечий, в дурно сидящем темно-синем костюме, приобретенном в магазине готового платья. И хотя зубы у него были свои, разговаривал он так, словно ему мешала вставная челюсть производства третьесортного зубного техника. Он представил всех: сперва себя, потом остальных. Сына его звали Эдуард Фрэнк, но к нему обращались запросто — Эд. Двое других, представленных в качестве членов исполнительного комитета ассоциации, были мистер Бреслоу и мистер Уинтерхоф. Бреслоу выглядел так, словно родился покрасневшим от гнева и умрет, когда настанет час, в том же раздраженном состоянии. А Уинтерхоф, если бы это и принижало достоинства члена исполнительного комитета Ассоциации промышленников, мог бы подрабатывать, позируя для рекламы виски в качестве изысканного джентльмена старой формации. Он даже носил небольшие, аккуратно подстриженные седые усики.
  Что касается сына, примерно моего возраста, я оставляю за собой право высказать свое мнение о нем позже, так как он был явно с похмелья и страдал от головной боли. Его костюм стоил по крайней мере в три раза дороже костюма отца.
  Я рассадил их, предоставив Эрскину-старшему красное кожаное кресло перед столом Вульфа и поставив рядом маленький столик, чтобы на нем можно было развернуть чековую книжку и выписать чек.
  — Возможно, это пустая трата времени, мистер Вульф, — заговорил Эрскин-отец, — но по телефону мы не смогли получить удовлетворительной информации. Кто-нибудь поручал вам заняться расследованием известного вам дела?
  Вульф приподнял брови на одну шестую дюйма.
  — Какого дела, мистер Эрскин?
  — Ну… Вы понимаете… Смерть Ченни Буна…
  Вульф задумался.
  — Позвольте мне сформулировать свой ответ следующим образом. Я никому не давал согласия на что бы то ни было и не связан никакими обязательствами.
  — В случае убийства существует только одно обязательство, — злобно прошипел Бреслоу, — добиться торжества правосудия.
  — О боже, — громко вздохнул Эрскин-сын.
  — Если хотите, можете уйти, я все сделаю сам! — с раздражением произнес Эрскин-старший и повернулся к Вульфу. — Какое мнение создалось у вас в связи с этим происшествием?
  — Мнения экспертов стоят денег.
  — Мы вам заплатим.
  — Разумную сумму, естественно, — вставил Уинтерхоф.
  — Мнение не стоило бы ни цента, — сказал Вульф, — если бы за ним не стоял эксперт, а я еще не решил для себя, браться ли мне за это дело или нет. Я не люблю работать.
  — Кто обращался к вам? — Эрскин-старший во что бы то ни стало хотел это узнать.
  — Неблагоразумно спрашивать меня об этом, сэр, — Вульф погрозил ему пальцем. — Я был бы болтуном, если бы ответил на ваш вопрос. Вы явились сюда с целью нанять меня?
  — Видите ли… — Эрскин-старший задумался. — Это обсуждалось нами как возможный вариант.
  — Вами как частными лицами или как представителями Национальной ассоциации промышленников?
  — Это обсуждалось как дело, в котором заинтересована ассоциация.
  Вульф покачал головой.
  — Решительно не советую вам нанимать меня. Вы рискуете впустую потратить деньги.
  — Почему? Разве вы не являетесь квалифицированным специалистом по…
  — Я лучший из всех. Но картина достаточно очевидна. Вас беспокоит лишь репутация и положение ассоциации. Общественное мнение уже вынесло свой приговор. Известно, что ваша ассоциация была настроена чрезвычайно враждебно по отношению к Бюро регулирования цен, и в частности к мистеру Буну и проводимой им политике. Девять человек из десяти уверены в том, что они знают, кто убил мистера Буна: Национальная ассоциация промышленников.
  — Но ведь это абсурд!
  — Конечно, — согласился Вульф. — Однако общественное мнение есть общественное мнение. Национальная ассоциация промышленников осуждена, и приговор вынесен. Единственный способ исправить положение заключается в том, чтобы отыскать истинного убийцу и предать его суду. А вдруг убийца окажется членом вашей ассоциации? Правда, в этом случае недоброжелательство общества перекинется на непосредственного убийцу и если не целиком, то в значительной степени отвлечет внимание от Ассоциации промышленников.
  Наши посетители переглянулись. Уинтерхоф мрачно кивнул, а Бреслоу крепко сжал губы, чтобы не взорваться. Эд Эрскин посмотрел на Вульфа так, словно тот был причиной его головной боли.
  — Вы говорите, что общественное мнение осудило Ассоциацию промышленников, — заговорил Эрскин-отец. — Если бы только оно! Но того же мнения придерживаются полиция и ФБР! Они действуют прямо как гестапо. Члены такой старой и почтенной организации, как наша ассоциация, казалось бы, должны иметь некоторые привилегии. Ничего подобного! Знаете ли вы, что делает полиция? Связалась чуть ли не со всеми городами Соединенных Штатов! Требует от иногородних членов ассоциации, присутствовавших на приеме, прислать письменные показания!
  — М-да… — вежливо пробурчал Вульф. — Но я надеюсь, что полицейские органы на местах снабдят их бумагой и чернилами.
  — Что?! — вскинулся Эрскин-старший.
  — Какое, черт побери, это имеет отношение к делу?! — пожелал узнать его сын.
  Вульф оставил взрывы их благородного негодования без ответа.
  — Вероятность того, что полиция найдет убийцу, весьма проблематична. Правда, не изучив внимательно всех обстоятельств дела, я не могу высказать свое мнение как эксперт, но повторяю: мне кажется сомнительным, что полиция отыщет убийцу. Прошло уже трое суток. Вот почему я не рекомендую вам нанимать меня. Следует признать, однако, что в какую бы сумму это ни обошлось вашей ассоциации, обнаружение убийцы стоит любых денег, даже если выяснится, что убийца — один из вас, джентльмены. Если бы меня принудили вести это дело, я бы взялся за него с неохотой. Сожалею, что вам пришлось зря потратить время на посещение моего дома. Арчи!
  Подразумевалось, что я должен явить хорошие манеры и проводить их до дверей. Я встал. Они продолжали сидеть, обмениваясь взглядами.
  — Я бы пошел дальше, Фрэнк, — произнес Уинтерхоф, обращаясь к Эрскину-старшему.
  — А что нам еще остается? — вопросил Бреслоу.
  — О боже, лучше бы он оставался в живых, — пробурчал Эд.
  Я сел.
  — Мы деловые люди, мистер Вульф, — сказал Эрскин-старший. — Понимаем, что вы не можете дать нам гарантии. Но если мы уговорим вас взяться за это дело, сколько вы с нас потребуете?
  Не меньше десяти минут ушло у них на то, чтобы уговорить Вульфа, и все они явно почувствовали облегчение, даже Эд, когда тот наконец снизошел к их мольбам. Основным и самым убедительным доводом стали слова Бреслоу о том, что первейший долг каждого помочь правосудию покарать преступника. Была достигнута договоренность об авансе в десять тысяч долларов. Вопрос об окончательном гонораре остался открытым. Они были загнаны в угол. Под диктовку Вульфа я настучал на машинке договор, и Эрскин-старший подписал его.
  — Итак, — сказал он, возвращая мне авторучку, — я думаю, будет лучше, если мы расскажем вам все, что знаем о деле.
  — Только не сейчас, — покачал головой Вульф. — Я должен систематизировать свои мысли по поводу этой запутанной истории. Лучше, если вы вернетесь сюда вечером, ну, скажем, в девять часов.
  Они хором запротестовали. Уинтерхоф заявил, что у него деловое свидание, которое он не может отменить.
  — Как вам будет угодно, сэр. Если ваше свидание более важно, чем это дело… Но мы должны приступить к работе без промедления. — Вульф обернулся ко мне. — Арчи, блокнот. Телеграмма: «Прошу принять участие совещании поводу убийства мистера Буна девять часов вечера пятницу двадцать девятого марта у Ниро Вульфа» Поставь мою подпись. Немедленно разошли телеграммы инспектору Кремеру, мистеру Спиро, мистеру Кэйтсу, мисс Гантер, миссис Бун, мисс Нине Бун, возможно, и еще кому-нибудь, позже решим… Готовы ли вы присутствовать, джентльмены?
  — Мне думается, — горестно произнес Эрскин-старший, — что вы совершаете ошибку. Основной принцип…
  — Расследование веду я, — оборвал его Вульф тоном, какой члены Ассоциации промышленников позволяют себе только по отношению к людям, чьи фамилии никогда не встречаются на бланках фирм в качестве фамилий владельцев и директоров.
  Телеграммы были срочные, я сел за машинку, а так как Вульф не любит лишний раз подниматься с кресла, он вызвал Фрица, чтобы тот проводил гостей. Напечатав текст телеграммы (куда проще и быстрее было бы связаться со всеми этими людьми по телефону, но у Вульфа свое мнение на этот счет), я позвонил Лону Коэну в редакцию «Газетт» и узнал у него нужные мне адреса. Ему было известно все. Миссис Бун и ее племянница, приехавшие из Вашингтона, жили в отеле «Уолдорф», Элджер Кэйтс остановился у своих приятелей на Одиннадцатой улице, а Фиби Гантер — на Пятьдесят пятой улице. Пока я записывал адреса, Вульф сидел с закрытыми глазами.
  — Осмелюсь предположить, — заметил я, — что нам остается всего-навсего обычный сбор улик. У Эда Эрскина на руках мозоли. Может ли это вам пригодиться?
  — Убирайся к черту. — Вульф вздохнул. — А я-то хотел сегодня дочитать книгу…
  Он позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива.
  Я был вынужден признать, что Вульф заслужил мое восхищение. Не своим обращением с богатым клиентом — это обычное дело, особенно во время безденежья. Не тем, что заполучил работодателя, — я и сам бы мог додуматься до этого. Не тем, что вынудил промышленников умолять его взяться за ведение дела, — это избитый прием. Не наитием с телеграммой — восхищаться наитием Вульфа то же самое, что восхищаться снегом на Северном полюсе или зеленой листвой в тропических лесах. Нет. Я восхищался рациональностью его мышления. Итак, он захотел познакомиться со всеми этими людьми. Что бы вы сделали в подобном случае? Надели бы шляпу и отправились туда, где находится интересующий вас человек. Но что, если вам претит сама идея выйти на улицу? Вы бы приносили этого человека к себе. Но были бы вы уверены, что он придет? Вот тут и проявилась рациональность мышления Вульфа. Возьмите, к примеру, инспектора Кремера. Почему он, инспектор уголовной полиции, обязательно должен прийти? Да потому, что он не знает, чего ради Вульф занялся этим делом и насколько глубоко зарылся в него! Именно поэтому Кремер не мог позволить себе остаться в стороне. То же самое и все остальные.
  Ровно в четыре Вульф сделал последний глоток пива и на лифте вознесся в оранжерею. Я принялся наводить порядок в кабинете, а потом уселся за свой рабочий стол с пачкой газетных вырезок — проверить, не упустил ли я чего-нибудь существенного в отчете по делу Буна. Я был углублен в работу, когда раздался звонок. Открыв дверь, я увидел перед собой типичного агента по продаже пылесосов в рассрочку. Во всяком случае, внешне он выглядел именно так. У него был дружелюбный, ничем не потревоженный взгляд, открытая улыбка. Правда, такой костюм, как у него, я мог бы купить только после смерти богатого дядюшки.
  — Привет! — радостно воскликнул он. — Бьюсь об заклад, что вы Арчи Гудвин. Это вы приходили вчера к мисс Гардинг? Она рассказала мне о вас. Или вы не Арчи Гудвин?
  — Арчи Гудвин, — подтвердил я. Это был пожалуй самый простой способ заставить его умолкнуть.
  — Так я и думал. — Он казался вполне удовлетворенным. — Позвольте войти? Я хотел бы повидать мистера Вульфа. Я Дон О'Нил, но, конечно, для вас это пустой звук. Я президент корпорации «О'Нил и Уордер» и член этого забытого богом собрание древностей под названием Национальная ассоциация промышленников. Я был председателем банкетной комиссии в «Уолдорфе». Поверьте, никогда не забуду того вечера! Председатель комиссии, и вдруг…
  Первой моей мыслью было то, что я довольно сносно прожил больше тридцати лет, не будучи знакомым с Доном О'Нилом, и не видел причин, почему бы мне не продолжать жить по-прежнему. Но в то же время я не мог допустить, чтобы мои личные симпатии или антипатии влияли на выполнение служебных обязанностей. Потому я провел его в кабинет и усадил в кресло, после чего сказал, что ему придется подождать полчаса, пока освободится Вульф. На его лице мелькнуло раздражение, но, тут же поняв, что так не продашь ни одного пылесоса, он сказал, что с удовольствием подождет.
  Он был в восторге от нашей обстановки и принялся бродить по кабинету, разглядывая все вокруг. Книги — что за библиотека! Большой глобус — чудо, он всегда мечтал о таком, но никак не собрался приобрести, а теперь обязательно…
  Вошел Вульф, увидел его и бросил на меня недовольный взгляд. Действительно, я должен предупреждать его о посетителях, чтобы он не появлялся в кабинете не подготовленным к встрече, но ставлю десять против одного что, если бы я доложил ему о приходе О'Нила, он отказался бы его принять и велел пригласить на вечер вместе со всей компанией, а я вовсе не видел необходимости в еще одной трехчасовой передышке для мозгов Вульфа. Шеф так надулся на меня, что сделал вид, будто не признает рукопожатий. Он лишь наклонил голову, самую малость, так, что, будь на ней кувшин с водой не пролилось бы ни капли, потом сел, хмуро поглядывая на посетителя, и коротко спросил:
  — Итак, сэр?
  О'Нила это не встревожило.
  — Я восторгаюсь вашим кабинетом, — сказал он.
  — Благодарю вас. Но, смею думать, вы явились сюда не ради этого.
  — О, нет, нет, конечно, нет. Будучи председателем банкетной комиссии, я помимо своей воли оказался в гуще событий — я имею в виду убийство этого Буна… Не скажу, что я замешан в нем, это слишком сильное слово, лучше сказать, имею касательство. Действительно, я имею к нему касательство.
  — А разве кто-нибудь говорит, что вы замешаны?
  — Говорит?! — О'Нил выразил крайнее удивление. — Это не то слово. Полиция считает, что все, кто связан с Ассоциацией промышленников, замешаны в убийстве. Вот почему я утверждаю, что линия поведения исполнительного комитета — в корне неправильна. Не поймите меня превратно, мистер Вульф… — Он умолк, бросив на меня дружелюбный взгляд, словно был уверен в моей поддержке, затем продолжал: — Я являюсь одним из самых прогрессивных членов ассоциации, но идею сотрудничать с полицией, как это делают они, и тратить деньги на частное расследование считаю вздорной. Мы должны заявить полиции, и заявить недвусмысленно: да, было совершено убийство, и, как добрые граждане, мы надеемся, что убийца будет изобличен, но мы не имеем к этому никакого касательства.
  — И еще заявить, чтобы они больше не приставали к вам.
  — Верно. Совершенно верно. — О'Нил был счастлив найти родственную душу. — Я как раз находился в конторе ассоциации, когда они вернулись и сказали, что наняли вас. Я хочу внести ясность, потому что не люблю действовать за чьей-либо спиной. Я не могу с этим согласиться. У нас начался спор, и я заявил, что иду повидаться с вами.
  — Превосходно. Хотите уговорить меня отказаться от этого дела?
  — О нет. Я понимаю, что это безнадежно. Разве не так?
  О'Нил улыбнулся мне, словно желая сказать: «Ну и тонкая штучка твой босс!» но, не встретив сочувствия, снова повернулся к Вульфу.
  — Я рад, что вы так верны своему делу. Скажу откровенно, меня привело сюда чувство ответственности. Как председателя банкетной комиссии. Я видел копию письма, которое вам оставил Фрэнк Эрскин, но не знаю подробностей вашей беседы. Однако десять тысяч долларов задатка?! За простое расследование сумма невообразимая! На своих предприятиях я нанимаю детективов — ну, понимаете, возникают разные взаимоотношения с рабочими, — и меня, вполне естественно, заинтересовало: действительно ли это простое расследование или нет? Я прямо спросил Эрскина — нанял ли он вас для того, чтобы оградить членов нашей ассоциации, ну, как бы это сказать… отвлечь внимание в другую сторону что ли, и он ответил отрицательно. Но я знаю Фрэнка Эрскина. Его ответ меня не удовлетворил. Так я ему и сказал. К несчастью, у меня есть совесть и сильно развито чувство ответственности. Поэтому я и пришел спросить вас…
  Вульф скривил губы, но от смеха или негодования не могу сказать. Его реакция на оскорбление зависит исключительно от того, как он себя чувствует в данный момент. Когда на него нападает лень, он и бровью не поведет, даже если кто-нибудь скажет, что он специализируется на бракоразводных делах.
  — Я тоже отвечу вам отрицательно, мистер О'Нил. Но боюсь, что это вам не поможет. Предположите, что мистер Эрскин и я — мы оба лжем? Не вижу, что вы тут можете поделать, разве отправиться в полицию и обвинить нас в том, что мы препятствуем правосудию. Но ведь вы и полицию не жалуете. Да, вы и впрямь попали впросак. Сегодня к девяти часам вечера мы пригласили сюда несколько человек, чтобы обсудить это дело. Почему бы и вам не прийти?
  — Я приду. Обязательно приду. Я так и заявил Эрскину.
  — Вот и хорошо. Не буду больше вас задерживать. Арчи…
  Это было вовсе не так просто. О'Нил еще не собирался уходить. Чувство ответственности удерживало его. В конце концов я все же выпроводил его, не прибегая к силе. Заперев за ним дверь, я вернулся в кабинет.
  — Как вы думаете, зачем он сюда явился? — Конечно, я понимаю, это он убил Буна, но зачем он тратил и свое время, и наше…
  — Это ты его впустил, — кисло отозвался Вульф, — и не предупредил меня. Ты, кажется, забыл, что…
  — Ладно, ладно, — весело перебил я. — Все это помогает изучению человеческого характера. Я же и выставил его, не так ли? А теперь нам нужно подготовиться к приему гостей. Их будет человек двенадцать, да нас двое…
  Я занялся проблемой кресел. Расставив их в художественном беспорядке, я прислонился к стене и хмуро оглядел наш кабинет. Хотя он был довольно просторный, теперь в нем стало тесно.
  — М-да, наша контора нуждается в прикосновении женской руки, — заметил я.
  — Еще чего! — прорычал Вульф.
  9
  В четверть одиннадцатого Вульф, полуприкрыв глаза, откинулся в кресле. Совещание длилось уже более часа.
  Их было тринадцать человек. Благодаря моей предусмотрительности в отношении мест для сидения, все обошлось без драки. Контингент промышленников расположился в дальней от моего стола половине кабинета, ближе к двери, выходящей в вестибюль, причем Эрскин занимал красное кожаное кресло. Их было шесть человек — четверо, составлявшие дневную делегацию, включая Уинтерхофа, который должен был находиться на важном деловом свидании, Хетти Гардинг и Дон О'Нил.
  Ближе ко мне располагались представители Бюро регулирования цен. Этих было четверо: миссис Бун, вдова; Нина Бун, племянница; Элджер Кэйтс и незваный Соломон Декстер. Ему было около пятидесяти, скорее меньше, чем больше, и он казался кем-то средним между государственным деятелем и лесорубом. До смерти Буна он был его заместителем, а ныне уже сутки исполнял обязанности директора бюро. Он пришел, как заявил Вульфу, по долгу службы.
  Между двумя враждебными армиями находились нейтралы, или арбитры: Спиро из ФБР, инспектор Кремер и сержант Пэрли Стеббинс. Я редко видел Кремера таким взбешенным, каким он был к четверти одиннадцатого. Он давно уже сообразил, что Вульф начал свое расследование с пустого места и организовал это сборище исключительно для того, чтобы собрать информацию.
  Произошла всего одна безуспешная попытка нарушить мои планы, — в отношении того, как рассадить гостей. Миссис Бун с племянницей приехали раньше девяти, и так как я не могу пожаловаться на зрение, то тут же усадил племянницу в кресло рядом с моим столом. Когда, несколько позже, явился Эд Эрскин, я посадил его в той половине комнаты, которая была оккупирована представителями ассоциации. Мне пришлось несколько раз выйти, чтобы встретить гостей, и, вернувшись в очередной раз в кабинет, я заметил, что Эд бесцеремонно перебрался на мой стул и беседует с племянницей.
  — Эта половина комнаты предназначена для Капулетти, — сказал я, приблизившись. — Пожалуйста, сядьте на свое место.
  Он повернул голову и вздел в мою сторону подбородок. Его мутный взгляд не сулил ничего хорошего. Справедливости ради скажу, что он не был пьян, но ему и не грозила опасность превратиться в мумию от отсутствия влаги в организме.
  — В чем дело? — вопросил он.
  — Это мое рабочее место, — отрезал я, — я здесь работаю. Давайте не устраивать дискуссий.
  Он пожал плечами и пересел.
  — С кем только не приходилось сталкиваться в офисе детективного агентства, — вежливо обратился я к мисс Нине Бун.
  — Да, да, сочувствую вам, — отозвалась она.
  Не слишком глубокомысленное замечание, однако я улыбнулся ей, желая показать, как ценю ее внимание.
  С самого начала, как только Вульф заявил, что он нанят Ассоциацией промышленников, представители Бюро регулирования цен стали поглядывать на него подозрительно и враждебно. Конечно, те, кто читает газеты и слушает радио, в том числе и я, знали, что ассоциация ненавидела Ченни Буна и все, за что он ратовал. Она с радостью вышвырнула бы его на съедение волкам, а сотрудники Бюро цен, со своей стороны, с удовольствием провели бы испытание атомной бомбы над зданием Национальной ассоциации промышленников. Но до этого вечера я не представлял, насколько были накалены их отношения. К давней вражде примешивались два новых фактора. Первый — убийство Ченни Буна, да к тому же на приеме, устроенном ассоциацией, и второй — надежда, что кто-нибудь из неприятельского стана может оказаться на электрическом стуле.
  К четверти одиннадцатого были затронуты многие вопросы. Следует заметить, что позиция бюро состояла в том, что якобы все присутствовавшие в гостиной в тот вечер знали, будто Бун находился в комнате за сценой, в то время как промышленники утверждали, что об этом знало не более четырех-пяти человек, не считая присутствовавших там сотрудников бюро. Установить истинное положение вещей было практически невозможно.
  Никто не слышал шума из комнаты, где произошло убийство, и не видел, чтобы кто-нибудь входил туда или выходил, за исключением тех, чье посещение было известно и обосновано.
  Никого нельзя было исключить из списка возможных убийц по причине возраста, комплекции или пола. Молодой атлет, конечно, размахнется разводным ключом сильнее и быстрее, чем, скажем, старуха, но они оба могут нанести смертельный удар. Тем более что Буна ударили сзади, и первый же удар мог оглушить его или даже убить. К тому же никаких следов борьбы не было обнаружено. Так же как отпечатков пальцев и других улик.
  Джордж Спиро включился в дискуссию и в ответ на саркастическое замечание Эрскина-старшего заявил, что хотя расследование убийств не входит в функции ФБР, но тут особый случай: Бун был убит при исполнении служебных обязанностей, находясь на правительственной службе.
  Непонятно, кто мог убить Буна, разве что он сам себя убил, потому что абсолютно у всех было алиби. Говоря «абсолютно у всех», я имею виду не только присутствовавших в кабинете Вульфа, но всю тысячу человек, находившихся в отеле «Уолдорф» на приеме. Убийство было совершено в течение получаса, между семью пятнадцатью, когда Фиби Гантер оставила Буну детскую коляску с экспонатами, среди которых были и два разводных ключа, и семью сорока пятью, когда Элджер Кэйтс обнаружил тело. Полиция тщательно проверила — алиби было у всех. Но закавыка заключалась в том, что промышленники доказывали алиби промышленников, а представители бюро — членов бюро. Странно, что никто из Ассоциации промышленников не подтверждал алиби сотрудников бюро, и наоборот. Взять, к примеру, миссис Бун: ни один из членов ассоциации не мог утверждать, покидала ли она гостиную между 7.15 и 7.45. Сотрудники бюро в свою очередь ничего не могли сказать о Фрэнке Томасе Эрскине.
  Не было также никаких причин для того, чтобы воспрепятствовать Буну произнести его речь. Она была типично буновской, весьма умеренной, не содержавшей никаких выпадов или угроз в чей-либо адрес, судя по предварительному тексту, розданному представителям печати, в ней не упоминалась ни одна фамилия, и дополнения, внесенные Буном в последний момент, тоже не содержали ничего такого, что могло бы указать на возможного убийцу.
  Новое обстоятельство, о котором ничего не сообщалось в прессе, выплыло совершенно случайно благодаря миссис Бун.
  Из всех приглашенных к нам не явилась только Фиби Гантер, личная секретарша Буна. Ее имя, конечно, неоднократно упоминалось в течение заседания, но именно миссис Бун открыла нам новое обстоятельство. У меня создалось впечатление, что она проделала это умышленно. До того момента она ничем не привлекала внимания, эта зрелая пышная матрона в летах с пуговкой вместо носа.
  Вульф вернулся к вопросу о прибытии Ченни Буна в отель «Уолдорф», и Кремер, который к тому времени кипел от негодования и готов был испариться, саркастически произнес:
  — Я пришлю вам экземпляр моих заметок. Пока что Гудвин может записать следующее: Бун с супругой, Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кэйтс должны были выехать из Вашингтона поездом, отходящим в час дня, но Буна задержало какое-то срочное совещание, и вместе со всеми он выехать не смог. Прибыв в Нью-Йорк, миссис Бун отправилась в отель «Уолдорф», где был заказан номер, а Нина Бун, Фиби Гантер и Элджер Кэйтс поехали в нью-йоркское отделение Бюро регулирования цен. Бун прилетев самолетом на аэродром Ла-Гардия в пять минут седьмого и сразу же отправился в отель. Там к этому времени кроме его жены была и племянница; они втроем спустились в банкетный зал, и их проводили в гостиную. В руках у Буна был небольшой кожаный чемоданчик.
  Вот тут то и выяснилось новое обстоятельство.
  — Тот самый чемоданчик, — неожиданно вставила миссис Бун, — который мисс Гантер, по ее словам, забыла на подоконнике.
  Я удивленно взглянул на миссис Бун. Это было первым свидетельством раскола в рядах сторонников бюро, и оно звучало зловеще из-за тона, каким она произнесла «по ее словам». И тут началось!
  — Прошу вас, господа! — призвал к порядку Вульф. — Какой чемоданчик?
  — Небольшой кожаный чемоданчик, — пришел на помощь Кремер. — Вроде тех, что носят врачи. В нем были валики для диктофона. Это мне рассказала мисс Гантер. Когда она прикатила в комнату к Буну коляску с экспонатами, он сказал ей, что совещание в Вашингтоне закончилось раньше, чем он предполагал, поэтому до самолета он заехал в контору и в течение часа работал с диктофоном. Валики с записями он привез в Нью-Йорк в том самом чемоданчике и попросил секретаршу перепечатать их. Она взяла чемоданчик с собой в гостиную и забыла на подоконнике. Вот и все.
  — Это она так говорит, — упрямо повторила миссис Бун.
  — А вы видели у нее в руках чемоданчик, когда она выходила из гостиной? — спросила Хетти Гардинг.
  Взоры присутствующих обратились к вдове. Она оглядела всех. Одного слова было достаточно: либо она изменница, либо нет. Она недолго размышляла: встретив взгляд Хетти Гардинг, Бун отчетливо произнесла:
  — Нет.
  Все вздохнули. Вульф повернулся к Кремеру.
  — Что было надиктовано на валиках? Письма? Распоряжения? Что именно?
  — Мисс Гантер не знает. Бун ей ничего не сказал. В Вашингтоне тоже никто не знает.
  — А о чем шла речь на том совещании, которое закончилось раньше, чем предполагал Бун?
  Кремер пожал плечами.
  — С кем совещание?
  Кремер и этого не знал.
  — Мы пытались узнать в Вашингтоне, — сказал Джордж Спиро, — но безуспешно. Мы также не знаем, где провел Бун время между часом и тремя дня. Единственная догадка: с ним пожелал встретиться глава вашингтонского отделения Ассоциации промышленников, чтобы обсудить предстоящую речь Буна, однако он отрицает это.
  — Опять, черт возьми! — взорвался Бреслоу. — Опять ассоциация! Это глупо с вашей стороны, Спиро, не забывайте, на чьи деньги содержатся сотрудники ФБР! На деньги налогоплательщиков!
  И они стали щедро поливать друг друга грязью. Вульфу опять пришлось вмешаться.
  — Вам не нравится, что ваша ассоциация упоминается так часто, но тут уже ничего не поделаешь, сэр, — обратился он к Бреслоу. — При расследовании убийства подвергаются сомнению все, у кого имелись мотивы для совершения преступления. Вы слышали, как инспектор Кремер в начале нашей беседы говорил, что тщательное расследование показало отсутствие у убитого личных врагов. Однако вы не станете отрицать, что у мистера Буна в связи с его служебным положением были враги, и в подавляющем большинстве это члены Ассоциации промышленников.
  — Позвольте задать один вопрос, — спросил Уинтерхоф. — Мистер Вульф, разве убийца всегда должен быть врагом убитого?
  — Ответьте сами, — отозвался Вульф. — Очевидно, вы для этого и задали вопрос.
  — Нет, не всегда, — сказал Уинтерхоф. — Для иллюстрации своей мысли приведу такой пример. Вы не можете утверждать, что присутствующий здесь мистер Декстер был врагом мистера Буна, напротив, они были друзьями. Но если мистер Декстер был обуреваем стремлением занять пост директора Бюро регулирования цен, а он теперь его занял, почему бы ему не принять кое-какие меры, чтобы директорское кресло было свободным? Так же очевидно, что для того, чтобы замести следы, он мог умышленно бросить тень на членов организации, которую смертельно ненавидит.
  Соломон Декстер улыбнулся ему далеко не по-братски.
  — Вы, кажется, хотите, быть привлеченным к суду за клевету, мистер Уинтерхоф?
  — Что вы! Я ведь привел этот пример для иллюстрации своей мысли.
  — Во избежание повторения подобных примеров извольте узнать, что в тот вечер я находился в Вашингтоне.
  — Мистер Уинтерхоф просто высказал свое предположение, — твердо и спокойно сказал Фрэнк Эрскин.
  — Одно из многих, — подхватил Бреслоу. — Можно упомянуть и другие. Они общеизвестны, почему же не сказать о них? Вот, например, уже давно поговаривают об отношениях мистера Буна с его секретаршей и о том, потребует миссис Бун развода или нет. Можно задуматься и о довольно резонной, с точки зрения мисс Гантер, мечте, чтобы мистер Бун развелся с женой, хочет того мистер Бун или нет. Что скажете на это, инспектор? Разве не закономерно интересоваться подобными вопросами?
  Элджер Кэйтс вскочил с места и дрожащим голосом воскликнул:
  — Я протестую против подобных инсинуаций! Это непорядочно!
  Его лицо побелело от негодования. Я и подумать не мог, что он способен на такое. Это он, заведующий аналитико-статистическим отделом Бюро регулирования цен, привез в отель «Уолдорф» последние данные, которые могли понадобиться Буну для его речи, и обнаружил тело. Если бы я увидел его в метро и меня попросили угадать его профессию, я, не задумываясь, сказал бы «бухгалтер», настолько типична была его внешность. Но то, как пылко он встал на защиту чести своего учреждения, не могло не вызвать моей симпатий. Я улыбнулся ему.
  Судя по реакции, вызванной его словами, можно было подумать, что промышленники больше всего боятся и ненавидят аналитико-статистический отдел Бюро регулирования цен. Начался галдеж, и они чуть не набросились с кулаками на Кэйтса. Я не мог разобрать ни слова в поднявшемся гаме, кроме возгласа Дона О'Нила:
  — Не вмешивайтесь не в свое дело, Кэйтс! Сядьте и заткнитесь!
  Повелительный тон О'Нила показался мне довольно странным, ведь Кэйтс состоял на службе не у него. Следом за О'Нилом, изогнувшись в своем кресле, чтобы видеть Кэйтса, Эрскин-старший язвительно заметил:
  — Раз вы не считаете президента Ассоциации промышленников заслуживающим доверия и не сообщаете ему о случившемся несчастье, вряд ли вам пристало говорить о порядочности!
  Так вот почему они набросились на него! За то, что он сообщил об убийстве Буна в первую очередь управляющему отелем, а не им. Да, пожалуй, ему не следовало так раздражать их.
  — Надеюсь, мистер Кэйтс, — продолжал Эрскин, — вам известно, что такие чувства, как ревность, мстительность или зависть, зачастую приводят к насилию, и поэтому вполне естественно говорить о них, коль скоро совершено убийство. Естественно, возникает и такой, например, вопрос… Правда ли, что вы намерены жениться на племяннице мистера Буна? И, может быть, поэтому, зная его отрицательное отношение, хотели предотвратить…
  — Вы лжец! — вскричала Нина Бун.
  — Скажу только, что спрашивать меня об этом непорядочно! — дрожащим фальцетом произнес Кэйтс. — Если бы такой вопрос мне задали в полиции, я бы ответил, что частично это соответствует действительности, а частично нет. По меньшей мере двести наших сотрудников были бы счастливы видеть мисс Бун своей женой. К тому же я ничего не знаю о том, как отнесся бы мистер Бун к замужеству своей племянницы. — Кэйтс повернулся, избирая себе новую мишень. — Я хотел бы спросить мистера Вульфа, который получает жалованье от промышленников, не приглашены ли мы сюда на судилище инквизиции, типичное для этой организации?
  — А я, — заговорил Соломон Декстер голосом, похожим на гудок паровоза в туннеле, — хотел бы проинформировать мистера Вульфа о том, что он далеко не единственный детектив, состоящий на службе этой ассоциации. Вот уже почти год ответственные сотрудники нашего бюро находятся под наблюдением сыщиков. За ними следят самым бесстыдным образом, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь пятнышко в образе их жизни. Не знаю, принимает ли мистер Вульф в этом участие, но…
  Промышленники зашумели. Если бы я своевременно не рассадил их, обе армии, возможно, сошлись бы в рукопашном бою. Вульф казался раздраженным, но не сделал попытки прекратить начавшийся гвалт, может быть, опасаясь, что это потребует больше энергии, чем он хотел израсходовать. Но тут встал с места инспектор Кремер и поднял руку, восстановив тем самым относительную тишину.
  — Перед тем как уйти, я хотел бы сказать три вещи, — пробасил он. — Первое. Мистер Декстер, могу вас заверить, что Вульф не имеет ничего общего со слежкой за вашими людьми, потому что подобная работа оплачивается весьма низко. Второе. Мистер Эрскин и вы, джентльмены. Полиция хорошо осведомлена, что ревность и все такое прочее зачастую является причиной убийства, и мы не забываем об этом. Третье. Мистер Кэйтс, я знаю Вульфа почти двадцать лет и могу объяснить вам, почему он пригласил всех вас сюда. Просто-напросто потому, что хотел как можно скорее, не выходя из дому и без затрат на бензин, узнать обстоятельства интересующего всех нас дела. Не могу ничего сказать про вас, но я — глупый сосунок, что явился сюда. — Он обернулся. — Пошли, Стеббинс. Вы идете, Спиро?
  Конечно, совещание на этом закончилось. Представители Бюро цен были уже сыты им по горло, но промышленники, во всяком случае большинство из них, готовы были остаться и продолжать бой. Тут уж Вульф воспользовался своим правом вето. Когда все поднялись, Эд Эрскин вновь приблизился к Нине, но, как мне показалось издали, она тут же отшила его. Несмотря на то, что я служил у Ниро, который был нанят враждебной ей Ассоциацией промышленников, мне посчастливилось больше. Когда я сказал, что в этой части города достать такси очень трудно, и предложил отвезти ее и миссис Бун на нашей машине, она ответила:
  — Спасибо, но нас обещал захватить мистер Декстер.
  Просто, откровенно и дружелюбно.
  Однако после того, как все ушли, и мы с Вульфом остались одни, выяснилось, что мне все равно не удалось бы проводить ее, даже если бы она согласилась. Я заметил Вульфу:
  — Жаль, что Кремер сорвал совещание. Продержи мы их здесь подольше, скажем, недели две или три, мы бы могли кое-что разузнать. Очень жаль.
  — Вовсе не жаль, — раздраженно отозвался он.
  — Да? — изумился я и сел. — Стало быть, наше совещание имело головокружительный успех? Кто, по вашему, был самым интересным из наших посетителей?
  — Мисс Гантер, — ответил он, к моему удивлению.
  — Почему?
  — Потому что она не пришла. У тебя есть ее адрес?
  — Конечно. Я же посылал ей телеграмму…
  — Отправляйся и привези ее.
  Я посмотрел на него, на часы и снова на него.
  — Но уже двадцать минут двенадцатого!
  Он кивнул.
  — Улицы менее опасны по ночам, меньше движения.
  — Не буду спорить. — Я поднялся. — Ассоциация промышленников платит жалованье вам, а вы мне. Ничего не поделаешь.
  10
  Не в моих правилах делать комплименты молодым женщинам в первые пять минут знакомства, и если сейчас я нарушил это правило, то исключительно потому, что слова сами слетели с моих уст. Когда она открыла мне дверь, а я снял шляпу и вошел, свет падал на ее прическу сзади, и у меня с языка сорвалось:
  — Золотой петушок!
  — Да, — сказала она. — Я пользуюсь именно этой краской для волос.
  Уже в первые десять секунд я увидел, что ее фотографии в газетах несравнимы с оригиналом. Пристроив на вешалку пальто и шляпу, я последовал за ней в гостиную. Не поворачивая головы, она вдруг произнесла:
  — Вы уже знакомы с мистером Кэйтсом.
  Я решил, что она сказала это так же непроизвольно, как и я, когда делал свое замечание, но тут же увидел Кэйтса, сидевшего в кресле в затемненном углу комнаты.
  — Привет, — сказал я.
  — Добрый вечер, — просвиристел он, поднимаясь.
  — Садитесь. — Фиби Гантер носком поправила загнувшийся угол ковра. — Мистер Кэйтс приехал рассказать мне о вашем совещании. Что вы предпочитаете? Виски? Водку? Джин? Кока-колу?
  — Благодарю. — Я с трудом приходил в себя.
  Она села на кушетку.
  — Вы пришли посмотреть цвет моих волос или по какому-либо другому поводу?
  — Извините, если я помешал вам…
  — Ничего, ничего, не так ли, Эл?
  — Нет, вовсе не ничего, — решительно отозвался Элджер Кэйтс, — если вы действительно хотите знать мое мнение. Не доверяйте ему. Он состоит на службе у промышленников.
  — Вы говорили мне об этом. — Мисс Гантер поудобнее устроилась на кушетке. — Но раз ему нельзя доверять, нам остается быть чуть-чуть умнее его, чтобы узнать у него больше, чем он хочет выяснить у нас. — Она посмотрела на меня, и мне показалось, что она улыбается, но я тут же сообразил, что никаких заключений делать нельзя, так подвижно было ее лицо, особенно рот. Итак, она посмотрела на меня, возможно, с улыбкой. — У меня есть своя теория относительно мистера Кэйтса. Он мыслит категориями, которые были в ходу задолго до его рождения. По-видимому, любит читать старомодные романы, а мне кажется, что руководителю аналитико-статистического отдела вообще не следует читать романы. Надеюсь, вы не будете оспаривать это?
  — Я не дискутирую с людьми, которые мне не доверяют, — вежливо отпарировал я, — но, думается, вы не правы.
  — Не права? В отношении чего?
  — В отношении того, что вы умнее меня. В возрасте двенадцати лет я уже был чемпионом Зейнсвилла, штат Огайо, по правописанию.
  — Как пишется слово «самоуверенность»?
  — Детская задача. — Я взглянул на нее. — Не думаю, что вы считаете, будто поимка преступников это такая работа, которой следует стыдиться.
  Я умолк, потому что она, возможно, рассмеялась надо мной, и теперь только смотрел на нее. Это было глупо, потому что именно лицезрение ее внешности мешало моему мыслительному процессу.
  — Сдаюсь, — сказал я. — Вы смутили мой покой. Первый раунд за вами. Начинаем второй раунд. Может быть, мистер Кэйтс искренне считает, что нам нельзя доверять, но он в корне не прав. Ниро Вульф ловок и хитер, я признаю это, но как можно подумать, что ради денег он согласится покрыть убийцу?! Это полный идиотизм! Вспомните и скажите, был ли хоть один случай, чтобы из-за денег он отказался от поисков преступника? Предлагаю вам выбор: если вы считаете или знаете, что Буна убил кто-нибудь из сотрудников вашего бюро, и не хотите, чтобы это было раскрыто, немедленно выставите меня и держитесь как можно дальше от Вульфа. Если же думаете, что убийство совершено кем-либо из Ассоциации промышленников, и хотите помочь найти убийцу одевайтесь и поехали к Вульфу. — Я повернулся к Кэйтсу. — Если же вы убили Буна и из чувства порядочности предпочитаете молчать, советую вам поехать с нами и чистосердечно во всем признаться.
  — Слышите? Я вам говорил! — торжествующе воскликнул Кэйтс, обращаясь к мисс Гантер.
  — Не глупите, — досадливо сказала она. — Я вам все объясню. Поняв, что я умнее его, мистер Гудвин решил отыграться на вас. Знаете, вам лучше уйти. Предоставьте все мне. Увидимся завтра в конторе.
  — Нет! — решительно затряс головой Кэйтс. — Он замучает вас. Я не могу позволить, чтобы…
  Он говорил долго, но мне вовсе незачем излагать его речь, так как мисс Гантер поднялась с кушетки, подошла к вешалке и сняла его пальто и шляпу. Мне показалось, что в некотором отношении она никак не подходила к должности личного секретаря. Секретарша всегда должна ходить взад и вперед, приносить и уносить бумаги, вводить и провожать посетителей, но, если она постоянно вводит посетителей в искушение, заставляет их следить за тем, как она двигается, о какой продуктивной работе может идти речь?!
  Кэйтс, конечно, сдался. Две минуты спустя дверь за ним захлопнулась, и мисс Гантер заняла свое место на кушетке. Я пытался собраться с мыслями, и, когда она, возможно, улыбнулась и предложила, чтобы я продолжил обучать ее таблице умножения, я поднялся и попросил разрешения воспользоваться телефоном.
  Сев спиной к мисс Гантер, я набрал номер. Так как Вульф не терпит трезвона, он незамедлительно поднял трубку.
  — Это вы, шеф? Говорит Арчи. Я здесь, у мисс Гантер, и мне думается, что ваша затея привезти ее к нам — не из самых удачных. Во-первых, она чертовски умна, но дело не в этом. Она принадлежит к категории тех женщин, о которых я мечтаю последние десять лет, помните, я вам рассказывал? Не скажу, что она красива, это дело вкуса, но отмечу, что она соответствует моему идеалу. Именно поэтому лучше, если я поговорю с ней здесь. Ложитесь спать. Утром я вам обо всем доложу.
  Я обернулся к кушетке, но не увидел мисс Гантер. Она стояла перед зеркалом в прихожей в темно-синем пальто с лисьим воротником, пристраивая на голову какое-то темно-синее сооружение.
  — Пошли! — небрежно сказала она.
  — Куда!
  — Не валяйте дурака. — Она отвернулась от зеркала. — Вы же лезли из кожи вон, чтобы уговорить меня поехать к Ниро Вульфу, и вам это удалось. Второй раунд ваш. Когда-нибудь мы сыграем партию-другую в бридж. А пока что я еду к Вульфу, и нам придется отложить бридж до лучших времен. Я очень рада, что вы не считаете меня красивой. Ничто так не раздражает женщину, как слова о том, что она красива.
  Пока я надевал пальто, она открыла дверь. По пути к лифту я пытался объясниться: «Я не сказал, что вы некрасивы, я сказал…»
  — Я слышала, что вы сказали. Вы расстроили меня. Это больно слышать даже от незнакомца, который к тому же может оказаться врагом. Я тщеславна, в этом мое несчастье. Я считаю себя красавицей.
  Мне хотелось бы что-нибудь сказать, но я заметил, как у нее дернулся уголок рта, возможно, в усмешке, и промолчал. Из всей этой истории пока ясным было одно: она чертовски хороша.
  По дороге на Тридцать пятую улицу мисс Гантер поддерживала со мной светскую беседу, словно я не состоял на службе у промышленников. Войдя в дом, мы нашли кабинет пустым. Я оставил гостью и отправился на поиски Вульфа. Он был на кухне и обсуждал с Фрицем меню на завтра. Я сел на стул, думая о мисс Гантер и ожидая, пока Вульф и Фриц закончат свое дело. Наконец Вульф заметил мое присутствие.
  — Она здесь?
  — Конечно. Поправьте галстук и причешитесь.
  11
  В четверть третьего ночи Вульф взглянул на стенные часы и со вздохом сказал:
  — Что ж, мисс Гантер, готов выполнить свою часть договора. Я обещал ответить на ваши вопросы после того, как вы ответите на мои. Спрашивайте…
  Мне некогда было любоваться ею: по распоряжению Вульфа я вел стенографическую запись беседы и уже исчеркал пятьдесят четыре страницы. Вульф пребывал в настроении, которое я называю «загляни-под-каждый-камень», и некоторые записи не имели никакого касательства к убийству Буна. Правда, кое-что могло оказаться полезным. Главным образом, ее рассказ о том, что она делала в прошлый вторник. Она ничего не знала о совещании, которое задержало Буна в Вашингтоне, и это удивляло её — обычно она была в курсе всех его дел. В Нью-Йорке вместе с Элджером Кэйтсом и Ниной Бун она отправилась в Отделение Бюро регулирования цен. Кэйтс пошел в аналитико-статистический отдел, а они с Ниной принялись помогать сотрудникам бюро отбирать на складе товары, необходимые для иллюстрации предстоящей речи Буна. Там был огромный ассортимент всего, начиная от зубочисток и кончая пишущими машинками, и только к шести часам они управились с работой, отобрав два консервных ножа, два разводных ключа, две рубашки, две авторучки и детскую коляску. Ей помогли вынести все это на улицу, уложили в такси, и она поехала в отель «Уолдорф». Нина отправилась туда раньше. Там мисс Гантер узнала, что Бун готовится к выступлению в одной из комнат за сценой, и представитель Ассоциации промышленников генерал Эрскин проводил ее туда.
  — Генерал Эрскин? — переспросил ее Вульф.
  — Да. Эд Эрскин, сын президента ассоциации.
  Я фыркнул.
  — Он бригадный генерал, — объяснила она. — Один из самых молодых генералов в авиации.
  — Вы с ним знакомы?
  — Нет, но видела его однажды или дважды. Я его терпеть не могу. — На этот раз я не сомневался — она не улыбалась. — Я ненавижу всех, кто связан с Ассоциацией промышленников.
  — Понятно. Продолжайте.
  Эд Эрскин прикатил коляску к двери и распрощался. Фиби Гантер пробыла у Буна не больше двух или трех минут. Полиция потратила много часов из-за этих двух или трех минут, последних минут жизни Буна. Вульф израсходовал на них две странички моего блокнота. Бун был сосредоточен и хмур больше обычного — ничего удивительного в данной ситуации. Он вытащил из коляски рубашки, разводные ключи и все прочее, разложил на столе, просмотрел сопроводительные документы, напомнил мисс Гантер, чтобы во время его выступления она сверялась по напечатанному тексту и отмечала все отклонения, если он их сделает. Затем он отдал ей чемоданчик с валиками и попросил оставить его одного. Она вернулась в гостиную, выпив два коктейля подряд, вместе со всеми последовала о банкетный зал, отыскала стол № 8, зарезервированный для представителей Бюро регулирования цен, и села. Тут она вдруг вспомнила, что забыла чемоданчик на подоконнике в гостиной. Она никому не сказала об этом, не желая признаваться в своей оплошности, и, извинившись перед сидевшей рядом миссис Бун, хотела было выйти из-за стола, но Фрэнк Томас Эрскин объявил в микрофон:
  — Леди и джентльмены, с глубоким прискорбием вынужден сообщить вам известие, по причине которого никому не разрешается покинуть зал…
  Лишь спустя час ей удалось попасть в гостиную, но чемоданчика там не оказалось.
  Бун говорил ей, что в чемоданчике находятся надиктованные им валики. Вот и все, что ей было известно. Ничего нет странного в том, что он не рассказал ей содержания валиков — она и так бы узнала. Для текущей работы мистер Бун пользовался услугами нескольких стенографисток, но самые важные письма и распоряжения, которые могли содержать конфиденциальные сведения, он записывал на диктофон и давал перепечатывать только ей. Всего было двенадцать таких чемоданчиков с десятью валиками в каждом, и они постоянно путешествовали между мистером Буном и ею. Чемоданчики были пронумерованы. Пропал номер четвертый. Диктофон, которым пользовался Бун, — фирмы «Стенофон».
  Мисс Гантер признала, что совершила ошибку. До среды она никому не говорила о пропаже, пока полиция не спросила, что лежало в чемоданчике, с которым она пришла в гостиную. Конечно, какая-нибудь крыса из Ассоциации промышленников донесла об этом полиции. Она объяснила свое молчание тем, что ей было стыдно признаться в халатности, заметив, однако, что молчание не принесло никакого вреда, так как содержимое чемоданчика не могло иметь связи с убийством.
  — Четыре человека утверждают, что чемоданчик был у вас, когда вы из гостиной направились в зал, — прошептал Вульф.
  Слова Вульфа не произвели на Фиби Гантер никакого впечатления. Она пила виски, разбавленное водой, и курила сигарету.
  — Кому вы верите — мне или им? Меня нисколько не удивит, если не четыре, а сорок человек из ассоциации заявят, что подглядывали в замочную скважину и видели, как я убила мистера Буна.
  — Но миссис Бун не имеет отношения к ассоциации.
  Фиби пожала плечами.
  — Мистер Кэйтс рассказал мне: она недолюбливает меня. Ей была ненавистна мысль, что ее муж зависит от меня. Обратите внимание — она не утверждает, что видела у меня чемоданчик, когда я выходила из гостиной.
  — А в чем мистер Бун зависел от вас?
  — Я была исполнительницей его распоряжений.
  — Понимаю, — тихо сказал Вульф. — Но что он получал от вас взамен? Покорность? Лояльность? Дружбу? Счастье? Удовлетворение страстей?
  — О боже! — лицо ее исказила гримаса. — Можно подумать, что эти вопросы задает жена какого-нибудь конгрессмена… Мистер Бун видел во мне квалифицированного работника. — Она всплеснула руками. — Неужели вы тоже читаете старомодные романы… Что ж, если вы желаете знать, находилась ли я в интимной связи с мистером Буном, отвечу: нет. Во-первых, у него не было времени для флирта, — так же, впрочем, как и у меня, во-вторых, он был не в моем вкусе. Правда, я поклонялась ему.
  — Да?
  — Да, — ответила она с ударением. — Он имел дурной характер, был толст, вечно обсыпан перхотью и доводил меня чуть ли не до сумасшествия своими попытками соблюдать режим. Но это был самый честный, самый хороший человек из всех, кого я только знала. И он боролся с грязной шайкой свиней и мошенников. Да, я поклонялась ему, но что касается других чувств…
  Казалось, с вопросом о чувствах было покончено. Заполняя страницу за страницей в своем блокноте, я спросил себя, насколько я верю ее словам, и когда понял, что стрелка моей веры достигла цифры «90» и все продолжала ползти вверх, — дисквалифицировал себя за пристрастность.
  У Фиби сложилось определенное мнение относительно убийства. Она не сомневалась, что Буна убил кто-то из членов Ассоциации промышленников, причем в одиночку. Он мог быть из тех, кому мешала деятельность Буна как руководителя Бюро регулирования цен или чьи интересы он ущемил. Преступника не заботило, в какое положение он поставит ассоциацию. Поэтому Фиби Гантер соглашалась с Вульфом, что промышленники заинтересованы в поимке убийц.
  — Не означает ли это, — спросил Вульф, — что вы лично и ваше Бюро цен предпочли бы, чтобы убийца не был обнаружен?
  — Как вам сказать… — пожала она плечами. — Однако, вопреки логике, я хочу, чтобы его поймали.
  — Понятно, вы же так высоко ценили мистера Буна… Но, в таком случае, почему вы не пришли вчера вечером?
  То ли у нее был заранее заготовлен ответ, то ли ей не надо было его придумывать, но она тут же сказала:
  — Не хотелось. Я очень устала и не знала, кого могу встретить у вас. Я уже ответила на тысячи вопросов в полиции и в ФБР и хотела отдохнуть.
  — Однако с мистером Гудвином вы все же приехали…
  — Конечно. Любая усталая женщина отправилась бы с мистером Гудвином куда угодно, потому что с ним ей не пришлось бы ни о чем думать. — Даже не взглянув в мою сторону, она продолжала: — Однако я не собираюсь провести здесь всю ночь, а время уже позднее. Не пришел ли мой черед задавать вопросы?
  Именно в это время Вульф взглянул на часы и со вздохом сказал: «Спрашивайте».
  Она переменила позу, пригубила бокал, эффектно откинула голову на спинку кресла и спросила безразличным тоном:
  — Кто договаривался с вами от имени Ассоциации промышленников, на что вы дали согласие и сколько они посулили вам за труды?
  Вульф растерялся и не мигая уставился на нее:
  — О нет, мисс Гантер, так дело не пойдет!
  — Почему? Мы ведь договорились!
  Вульф понял, что попался в ловушку.
  — Ладно, ничего не попишешь… Ко мне приехали мистер Эрскин с сыном, мистер Бреслоу и мистер Уинтерхоф. Затем появился мистер О'Нил. Они наговорили с три короба, но главное наняли меня провести расследование. Я дал согласие попытаться найти убийцу. Во что…
  — Кто бы он ни был?
  — Да. Не перебивайте. Во что им обойдется мое содействие, покажет будущее. Мой гонорар будет прямо пропорционален расходам.
  — Не пытались ли они навязать вам мысль, что убийца не принадлежит к их ассоциации?
  — Нет.
  — Не создалось ли у вас впечатления, что они подозревают какое-либо определенное лицо?
  — Нет.
  — Не считаете ли вы, что убийцей является один из них?
  — Нет!
  — Все нет и нет! Вы ведете нечестную игру! — возмутилась она.
  — Я отвечаю на ваши вопросы и не сказал ни слова неправды. Сомневаюсь, что вы были так же честны в отношении меня.
  — В чем же я вас обманула?
  — Пока не знаю, но узнаю. Продолжайте.
  — Простите, — вмешался я, — но еще не было прецедента, чтобы вас допрашивал человек, подозреваемый в убийстве. Следует ли мне все это записывать?
  Он даже не посмотрел в мою сторону.
  — Продолжайте, мисс Гантер. Мистер Гудвин не мог упустить случая, чтобы не назвать вас подозреваемой в убийстве.
  Она тоже игнорировала меня.
  — Не считаете ли вы, — спросила она, — что использование в качестве орудия убийства разводного ключа свидетельствует о непреднамеренности убийства? Ведь никто не знал, что там окажется ключ.
  — Нет, не считаю.
  — Почему?
  — Потому что убийца мог явиться вооруженным, но, увидев разводной ключ, решил воспользоваться им.
  — И все же, могло ли убийство быть непреднамеренным?
  — Да.
  — Не создалось ли у вас впечатления, что кто-нибудь из Ассоциации промышленников знает, кто взял чемоданчик?
  — Нет.
  — Или где он сейчас находится?
  — Нет.
  — Подозреваете ли вы кого-нибудь?
  — Нет.
  — Почему вы послали мистера Гудвина за мной? Почему именно за мной, а не за кем-либо другим?
  — Потому что вы не ответили на мое приглашение, и я хотел узнать, почему.
  Она замолчала, осушила бокал до дна и пригладила волосы.
  — Все это чушь, — подчеркнуто произнесла она. — Я могу неделю подряд задавать вам вопросы, но откуда мне знать, говорите ли вы правду? Вы утверждаете, например, что вам неизвестно, что стряслось с чемоданчиком и где он находится, а он, возможно, спрятан в этой самой комнате, может быть, даже в вашем письменном столе. — Она посмотрела на бокал, увидела, что он пуст, и поставила на столик.
  Вульф кивнул.
  — Я находился в таком же невыгодном положении, когда расспрашивал вас.
  — Но мне незачем вам врать!
  — Пф! У людей всегда есть причина что-нибудь скрывать. Продолжайте.
  — Не стоит, — она поднялась и оправила юбку. — Это бесполезно. Лучше поеду домой и лягу спать. Посмотрите на меня. Похожа на измотанную каргу?
  Это снова обескуражило Вульфа. Его отношение к женщинам таково, что они редко спрашивали его, как они выглядят.
  — Нет, — буркнул он.
  — Опять нет, — улыбнулась она. — А я измотана до предела. Но обычно чем больше я устаю, тем меньше это заметно. Во вторник я пережила самое большое потрясение в жизни, и с тех пор ни разу еще не заснула по-настоящему. — Она обернулась ко мне: — Скажите, пожалуйста, где легче всего поймать такси?
  — Я вас отвезу, — сказал я. — Мне все равно нужно поставить машину в гараж.
  Она пожелала Вульфу спокойной ночи, мы оделись, вышли и сели в машину. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза.
  — Итак, вы имели успех у Ниро Вульфа, — заметил я.
  Она промолчала.
  В конце Сороковых улиц нас задержал светофор.
  — Кажется, у меня сейчас начнется истерика, — сказала она. — Не пугайтесь.
  Я посмотрел на нее. В жизни не видел человека, столь далекого от истерики. Когда я остановил машину перед ее домом, она выпорхнула на тротуар — я не успел даже пошевелиться — и протянула мне руку.
  — Спокойной ночи. Или это является нарушением ваших правил пожать руку человеку, подозреваемому в убийстве?
  Она скрылась в подъезде.
  Когда я поставил машину в гараж и вернулся домой, то зашел в кабинет, чтобы проверить, хорошо ли заперт сейф. На моем столе лежала нацарапанная рукой Вульфа записка:
  «Арчи, впредь не встречайся с мисс Гантер без моего указания. Умная женщина всегда опасна. Мне не нравится все это дело, и завтра я решу, не отказаться ли от него и от аванса. Утром вызови Пензера и Гора.
  Противоречивость записки свидетельствовала о том, в какой растерянности пребывал шеф. Ставка Пензера составляла тридцать долларов в день, а Гора — двадцать, не говоря уж о неизбежных текущих расходах. То, что Вульф пошел на такие издержки, уже само говорило о том, что задаток он не вернет. Просто он хотел, чтобы я посочувствовал ему.
  12
  Каким сложным оказалось это дело, я понял еще яснее на следующее утро, когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи и принялся инструктировать Пензера и Гора.
  Тем, кто только видел, но не знал Сола Пензера, он мог показаться невзрачным, дурно выбритым, маленьким носатым человечком. Для тех, кто его знал, — для Вульфа и для меня, например, — внешность Сола ничего не значила. Он был одним из лучших детективов в Нью-Йорке и, хотя работы у него хватало, никогда не отказывал Вульфу в помощи. В это утро он сидел в кресле, держа на коленях видавшую виды кепку, ничего не записывал, так как всегда полагался на свою память, и слушал Вульфа. Шеф обрисовал в общих чертах положение дел и велел Солу провести в отеле «Уолдорф» столько часов или дней, сколько понадобится, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему и не упуская из виду никого и ничего.
  Билл Гор был мощного телосложения, крепко сбитый парень. Он получил задание отправиться в Ассоциацию промышленников и собрать кое-какие сведения. Вульф предварительно созвонился с Эрскином и заручился его содействием.
  — Неужели дела обстоят так плохо? — спросил я, когда они ушли.
  — Почему плохо? — нахмурился Вульф.
  — Вы прекрасно знаете, почему! Пятьдесят долларов в день на объедки! Что в этом гениального?
  — А что может поделать гений в этой людской сутолоке?! Больше тысячи человек, у которых имеются мотивы для убийства и возможность его совершить… Черт меня дернул поддаться на твои уговоры!
  — Нет уж, сэр! Даже не пытайтесь! — твердо сказал я. — Когда я прочитал вашу записку, я сразу понял, что вы захотите взвалить всю вину на меня. Признаюсь, не думал, что дело так безнадежно, пока не услышал, как вы приказывали Солу и Биллу лазать по всем дырам, которые полиция уже давно обшарила. Если вы не хотите признаться в том, что побиты, вы еще можете выкрутиться. Я выпишу чек на десять тысяч долларов, а вы продиктуете мне письмо, в котором сообщите промышленникам, что в связи с заболеванием коклюшем или, лучше, свинкой вы…
  — Заткнись! — рассердился он. — Как я могу вернуть деньги, которые не получал?
  — Вы их получили. Чек пришел с утренней почтой, и я внес всю сумму на депозит.
  — Боже мой, они в банке?
  — Да, сэр.
  Он яростно надавил на звонок, чтобы Фриц принес ему пива. Никогда раньше мне не доводилось видеть его в состоянии, столь близком к панике.
  Во избежание недоразумений мы получаем газеты в двух экземплярах, и, положив перед Вульфом его порцию, я сел за стол со своей. Сперва я принялся за «Газетт» и на первой же полосе увидел заголовки, сулившие интересные новости. Миссис Бун снова порадовала нас.
  Кажется, я еще не упоминал о бумажнике Буна. Это потому, что его пропажа не могла иметь к убийству никакого отношения. Денег в нем Бун не носил, он держал их в портмоне, в заднем кармане брюк. В бумажнике были только его водительские права и фотография жены в подвенечном наряде.
  Новость, о которой сообщала «Газетт», заключалась в том, что сегодня утром миссис Бун получила по почте конверт, в котором находились водительские права мистера Буна и ее фотокарточка.
  — Интересно, — нарочито громко произнес Вульф, желая привлечь мое внимание.
  — Если бы мисс Гантер не связала меня по рукам и ногам, я бы съездил к миссис Бун за этим конвертом, — как бы между прочим заметил я.
  — Его уже исследуют со всех сторон в лаборатории Кремера, — буркнул Вульф, и мы снова уткнулись в газеты.
  До самого вечера не произошло никаких событий. После ужина, когда мы вернулись в кабинет — это было незадолго до девяти часов, — принесли телеграмму. Я вскрыл ее и протянул Вульфу. Прочитав, он вернул телеграмму мне. Там говорилось:
  «Ниро Вульфу, Западная Тридцать пятая улица. Обстоятельства делают невозможной дальнейшую слежку за О'Нилом. Однако это необходимо хотя никаких гарантий нельзя дать.
  Я вопросительно воззрился на Вульфа.
  — Может быть, ты будешь любезен рассказать, что еще предпринял без моего ведома? — устало произнес он.
  Я усмехнулся.
  — Это вы расскажите мне, по какой ставке вы наняли Бреслоу.
  — Стало быть, ты не в курсе?
  — Нет. А вы?
  — Свяжись с Бреслоу по телефону.
  Это оказалось не так просто. В конце концов я вновь обратился к Лону Коэну в редакцию «Газетт» и через три минуты соединил Вульфа с Бреслоу, а сам взял параллельную трубку.
  Даже по телефонному разговору можно было предположить, какое раздраженное лицо у Бреслоу и как его всего распирает от гнева.
  — Да. Вульф? Удалось что-нибудь разузнать? Да? Да?
  — Я хочу задать вам вопрос…
  — Да? Что за вопрос? Да?
  — Дайте же мне говорить! Скажите, когда будете готовы выслушать меня.
  — Я готов. Черт возьми, в чем дело? Какой вопрос?
  — Я хочу спросить о телеграмме, которую вы мне послали…
  — Телеграмма? Какая телеграмма?! Я не посылал никакой телеграммы!
  — Так я и знал. Произошла ошибка. Неправильно указана подпись. Я ждал телеграмму от человека по имени Брестоу. Извините, что потревожил вас. До свидания.
  Бреслоу пытался продлить агонию, но Вульф повесил трубку.
  — Итак, — заметил я, — он не посылал телеграммы… Но кто же? И почему она подписана его фамилией?
  Вульф посмотрел на стенные часы. Было начало десятого.
  — Узнай, дома ли О'Нил. Только спроси. Разговаривать с ним буду я.
  Вульф на минуту задумался.
  — Нет. Пожалуй, оставим его в покое на ночь. Примешься за него с утра, когда он выйдет из дому.
  13
  Наружное наблюдение, да еще в одиночку, в условиях Нью-Йорка может окончиться чем угодно, в зависимости от обстоятельств. У вас могут высохнуть мозги и невыносимо заболеть мышцы от напряженной десятичасовой слежки, во время которой вы прибегаете ко всем известным уловкам и ухищрениям и изобретаете новые, лишь бы не потерять из виду объект, и вдруг в одну секунду вы упускаете его из-за какой-нибудь мелочи, которую никто никогда не мог бы предусмотреть. Можно потерять его и в первые пять минут, особенно если он подозревает, что за ним следят. Зайдет в какую-нибудь контору или гостиницу и проведет там весь день — плевать ему на то, что вы треплете себе нервы.
  Тут ничего нельзя загадывать заранее, но я ожидал, что проведу день впустую, тем более, что было воскресенье. Вскоре после восьми утра я уже сидел в такси на Парк-авеню в районе Семидесятых улиц, в полусотне шагов от парадной двери дома, где проживал О'Нил. Я готов был побиться об заклад, что останусь на том же месте и шесть часов спустя, и двенадцать, хотя и допускал слабую возможность, что в одиннадцать утра мы отправимся в церковь, а в два — обедать в какой-нибудь ресторан. Я даже не мог себе позволить удовольствия почитать воскресные выпуски газет, потому что не спускал глаз с подъезда. Шофер такси, мой старый приятель Герб Аронсон, не мог быть мне полезен, так как никогда не видел О'Нила. Время тянулось медленно, мы болтали о том о сем, и Герб почитывал мне вслух статейки из «Таймс».
  В десять часов мы решили заключить пари. Надо было написать на бумажке время, когда наш объект высунет нос из своего убежища, и тот, кто больше ошибется, заплатит другому по центу за каждую проигранную минуту. Герб уже протягивал мне клочок газеты, чтобы я написал на нем свое время, как вдруг на тротуаре возник Дон О'Нил.
  — Отложим, — сказал я. — Вот он.
  Что бы ни предпринял сейчас О'Нил, все ставило нас в затруднительное положение, потому что привратник уже обратил на нас внимание, даже пытался подозвать Герба для какого-то пассажира. О'Нил бросил в нашу сторону взгляд, и я забился в угол, чтобы он меня не заметил. Потом он что-то сказал привратнику, и тот в ответ покачал головой. Хуже этого ничего не могло быть, разве что О'Нил направился бы к нам и увидел меня.
  — Паршиво, — заметил Герб. — Он ждет такси и нам придется последовать за ним, а когда он вернется, привратник скажет, что за ним следят.
  — Что же прикажешь делать? — озлился я. — Переодеться цветочницей и торговать на углу фиалками? В следующий раз ты сам разработаешь операцию. Кто знает, может быть, мы еще схватим его по обвинению в убийстве? Хотя мне лично кажется, что вся идея слежки за ним — пустая идея. Заводи! Он садится в такси!
  Мы двинулись следом.
  — Чушь какая-то, — проворчал Герб. — С тем же успехом мы можем подъехать к нему и спросить, куда он держит путь.
  — Помалкивай, — оборвал его я. — У него нет причин думать, что за ним следят, если только его кто-нибудь не спугнул, вот тогда наше дело швах. Держись поближе, чтобы не отстать на светофорах.
  Герб хорошо знал свое дело. Движение в воскресное утро было небольшое, и вскоре вслед за О'Нилом мы выехали на Сорок шестую улицу. Там О'Нил свернул влево. Через квартал, на Лексингтон-авеню, он снова свернул и остановился перед Гранд-Сентрал. Герб тоже затормозил. Нас разделяли две машины. Выходя, я подмигнул Гербу: «Ну, что я тебе говорил? Он хочет бежать! Увидимся на суде». Как только О'Нил рассчитался с таксистом и направился в здание вокзала, я последовал за ним. Я все еще не верил, что эта затея к чему-нибудь приведет. С большей приятностью я провел бы воскресенье у друзей в Гринич-виллидж за покером и виски. Тем временем О'Нил, ничего не подозревая, шагал по длинному коридору, затем пересек главный вестибюль с уверенностью человека, имеющего определенную цель. Наконец он свернул, но не к выходу на платформу, а к лестнице, ведущей наверх, в почтовое отделение. Я убавил шаг, не выпуская О'Нила из виду. Он подошел к окошку, протянул квитанцию и минуту спустя получил посылку.
  Хотя я находился в метрах двадцати от О'Нила, посылка сразу насторожила меня. Это был небольшой квадратный кожаный чемоданчик. Он взял его и направился к выходу. Теперь я опасался не столько быть обнаруженным, сколько потерять О'Нила. Я буквально наступал ему на пятки. Он вдруг остановился, сунул свою ношу под пальто, прижал поплотнее рукой и застегнулся на все пуговицы. Потом, вместо того, чтобы вернуться к подъезду, выходящему на Лексингтон-авеню, он пошел к выходу на Сорок вторую улицу и, выйдя, направился к отелю «Амбассадор», где обычно стояли такси. Меня он не видел. Вскоре подошло такси, он сел и хотел было захлопнуть дверцу, но я решил, что дело так дальше не пойдет. Конечно, было бы не худо узнать адрес, который он дал шоферу, но я понимал, что если из-за какой-нибудь случайности потеряю из вида кожаный чемоданчик, то мне придется искать другую работу. Я подбежал и придержал дверцу.
  — Мистер О'Нил, привет! В центр? Не подвезете?
  Не дожидаясь приглашения, я уселся рядом с ним и, желая быть хоть сколько-нибудь полезным, захлопнул дверцу.
  О'Нил явно забеспокоился.
  — Гудвин? Откуда вы взялись? Я не… Я еду в противоположном направлении.
  — Неважно, — весело сказал я. — Я просто хотел задать вам несколько вопросов относительно чемоданчика, который вы прячете под пальто. — И добавил, уже шоферу: — Езжайте. На Восьмой улице повернете налево.
  — Решайте, в конце концов, куда вам нужно! — Шофер раздраженно обернулся и воззрился на меня. — Это не ваша машина. Что вообще тут происходит? Ограбление?
  — Все в порядке, — успокоил его О'Нил. — Это мой приятель. Езжайте.
  Машина тронулась. Мы молчали. О'Нил нагнулся к шоферу и сказал:
  — На Пятой авеню сверните направо. — Тот недовольно передернул плечами, но промолчал и, когда мы выехали на Пятую авеню, свернул вправо.
  — Ладно, — сказал я, — как вам будет угодно. Но я думал сэкономить время и поехать прямо к Ниро Вульфу. Он проявляет большой интерес к этому чемоданчику. Конечно, спорить в такси не стоит, тем более, что мы не приглянулись шоферу.
  О'Нил снова наклонился к водителю и дал свой домашний адрес. Поразмыслив в течение трех кварталов, я решил голосовать против. Из оружия при мне был только перочинный ножик. Наблюдая за домом О'Нила с восьми утра, я догадался, что у него не собирается заседание исполнительного комитета Национальной ассоциации промышленников, но если они там, и особенно, если там генерал Эрскин, то от меня потребуются слишком большие усилия, чтобы уйти оттуда с чемоданчиком. Поэтому, понизив голос, я обратился к О'Нилу:
  — Если шофер сознательный гражданин и из нашего разговора поймет, что тут дело связано с убийством, он остановится возле первого же полисмена. Может быть, вы этого хотите, вмешательства полиции? Тогда вам будет полезно узнать, что идея отправиться к вам домой мне не по душе, поэтому, если вы будете настаивать, мне придется показать привратнику свое удостоверение и попросить его позвонить в девятнадцатый полицейский участок на Сто тридцать пятой улице. Представляете, как переполошится ваш дом? Так почему бы нам не посидеть на скамеечке в парке? Погреемся на солнышке и обговорим все без свидетелей. Я понимаю, что выражает ваш взгляд, но учтите: я на двадцать лет моложе вас и каждое утро делаю зарядку.
  Он насупился и буркнул шоферу:
  — Остановитесь.
  Хотя я сомневался, что у него было оружие, но, не желая, чтобы он шарил по карманам, сам рассчитался за такси. Когда машина отъехала, мы перешли через дорогу в Центральный парк и уселись на скамье. Левой рукой он придерживал под пальто чемоданчик.
  — Если вы позволите мне осмотреть его снаружи и внутри, это упростит дело, — сказал я.
  — Послушайте, Гудвин, — он тщательно подбирал слова. — Я не буду высказывать негодования по поводу того, что вы следили за мной, и все такое прочее. Я только хочу объяснить вам, как чемоданчик — совершенно законным путем, учтите, — оказался у меня. Я не имею ни малейшего представления, что там находится, однако…
  — Давайте посмотрим, — перебил я.
  — Нет! — категорически отрезал он. — Насколько вам известно, чемоданчик принадлежит мне…
  — Вот как?!
  — Именно так. И я вправе осмотреть его сам, без посторонних. Я говорю не о юридическом, а о моральном праве. Вы предложили обратиться в полицию, с точки зрения закона, правда, возможно, на вашей стороне. Но ведь вы сами предложили отправиться к Ниро Вульфу! Вы считаете, что полиция отнесется к этому благосклонно?
  — Зато благосклонно отнесется Вульф.
  — Не сомневаюсь, — О'Нил продолжал настойчиво гнуть свою линию. — Вот видите, ни вы, ни я не желаем вмешательства полиции. Наши интересы совпадают. Давайте взглянем на дело с вашей точки зрения. Вы хотите приехать к своему шефу и сказать. «Вы послали меня выполнить то-то и то-то, я все сделал, вот вам результаты», — и передать ему чемоданчик. Вот чего вы хотите. Так?
  — Совершенно точно. Поехали.
  — Поедем, обязательно поедем, заверяю вас, Гудвин. — Он говорил так проникновенно, что я чуть не прослезился. — Но какое значение имеет — когда мы поедем? Сейчас или через четыре часа? Никакого? Я никогда в жизни не нарушал слова. Я — бизнесмен, а весь американский бизнес зиждется на честности, абсолютной честности! Мое предложение: я отправляюсь в свою контору, а вы в три часа приедете за мной, или мы встретимся, где вам будет угодно, и отвезем чемоданчик Ниро Вульфу.
  — Я не…
  — Не перебивайте. Несмотря на бесспорность моих моральных прав, я готов отблагодарить вас, если вы окажете мне услугу. В три часа, когда мы встретимся, я вручу вам тысячу долларов наличными. Гарантирую, что Вульф ничего не узнает об этом. Будь у меня с собой деньги, я дал бы вам эту тысячу сейчас же. Я никогда в жизни не нарушал обещаний.
  Я взглянул на часы и сказал. «Десять тысяч».
  Он не удивился, только опечалился.
  — О такой сумме не может быть и речи, — сказал он грустно. — Тысяча — предел.
  Я ухмыльнулся.
  — Интересно, до какой суммы я мог бы догнать, но уже без десяти одиннадцать, и через десять минут мистер Вульф спустится в кабинет. Я не люблю заставлять его ждать. К несчастью, сегодня воскресенье, а по воскресеньям я не беру взяток. Так что забудьте об этом. Выбирайте: либо я и вы с чемоданчиком под полой немедленно едем к мистеру Вульфу, либо вы отдадите мне чемоданчик, а сами отправитесь погулять. В ином случае я подзываю полисмена, который ходит по той стороне, и прошу позвонить в участок, чего, признаюсь, я желаю меньше всего, но вы слишком упорно настаиваете на своих моральных правах. До сих пор я не спешил, но, так как мистер Вульф скоро спустится в кабинет, даю вам две минуты на размышление.
  Он сделал еще одну попытку.
  — Четыре часа! Всего четыре часа отсрочки! Я согласен на пять тысяч, поедем со мной, я вам их тут же вручу…
  — Нет. Забудьте об этом. Ведь сегодня воскресенье. Пошли. Дайте-ка сюда чемоданчик.
  — Я не выпущу его из рук!
  — Как вам будет угодно. — Я встал, вышел на тротуар и стал ждать такси, не спуская глаз с О'Нила.
  14
  Десять полых черных валиков, примерно в три дюйма диаметром и шесть дюймов длиной, стояли двумя ровными рядами на письменном столе Вульфа. Рядом лежал чемоданчик из добротной толстой кожи, слегка поцарапанный и потертый. Сверху на крышке была оттиснута большая цифра «4», — а на внутренней стороне приклеена карточка — «Бюро регулирования цен, канцелярия Ченни Буна, директора».
  Я сидел за своим столом, Вульф — за своим. Дон О'Нил, засунув руки в карманы брюк, нервно шагал из угла в угол. Прием проходил далеко не в дружественной обстановке. Я уже сделал Вульфу обстоятельный доклад, не забыв, конечно, упомянуть о предложении О'Нила одарить меня пятью тысячами долларов. Вульф был настолько самоуверен, что рассматривал любую попытку подкупить меня как личное оскорбление, — то есть оскорбляют его, а не меня! Я часто задумывался, кого бы он порицал, если бы я взял взятку, — себя или меня?
  Пока что мой шеф безоговорочно отверг домогательства высокого гостя единолично и раньше всех прослушать валики, и когда О'Нил понял, что его притязания тщетны, на его лице появилось такое выражение, что я, для вящего спокойствия, обыскал его. Оружия у него не оказалось, но это отнюдь не разрядило обстановку. Возникла проблема, как же прослушать эти валики. Завтра, в рабочий день, это было бы проще простого, но в воскресенье… И тут пришел на помощь О'Нил. Глава компании «Стенофон» являлся членом Ассоциации промышленников, и О'Нил был с ним знаком. Он позвонил к нему домой и, не раскрывая никаких подробностей, просил о содействии. Последовало распоряжение управляющему конторой взять из демонстрационного зала диктофон и привезти к Вульфу. Именно его мы сидели и ждали, вернее сидели Вульф и я, а наш гость без устали метался по комнате.
  — Мистер О'Нил, — раскрыл глаза Вульф. — Ваше метание взад и вперед чрезвычайно нас раздражает.
  — Я отсюда не уйду, — не останавливаясь, заявил О'Нил.
  — Может быть, связать его? — предложил я.
  Отмахнувшись от меня, Вульф снова обратился к О'Нилу:
  — Возможно, нам придется ждать еще час-другой. Что вы имели в виду, говоря, что эта вещь попала к вам законным путем? Объясните.
  — Объясню, когда сочту нужным.
  — Пф! Я до сих пор не считал вас глупцом!
  — Убирайтесь к черту!
  Вульф не терпел такого обращения.
  — Значит, вы действительно глупец! — резко сказал он. — У вас только две возможности: либо прибегнуть к силе, либо обратиться в полицию. Первое безнадежно — мистер Гудвин может сунуть вас в мешок и забросить на полку. А иметь дело с полицией у вас определенно нет желания, хотя мне непонятно, почему. Ведь вы говорите, чемоданчик попал к вам законным путем. Так вот, когда привезут диктофон и мы научимся им пользоваться, мистер Гудвин выставит вас на улицу, и мы одни прослушаем эти валики. Что вы на это скажете?
  О'Нил резко остановился, вынул руки из карманов и взглянул на Вульфа.
  — Вы этого не сделаете!
  — Я — нет. Это сделает мистер Гудвин.
  — Будьте вы прокляты! Что вы от меня хотите?
  — Узнать, где вы раздобыли чемоданчик.
  — Ладно, расскажу. Вчера вечером…
  — Простите. Арчи, блокнот. Продолжайте.
  — Вчера вечером, около половины девятого, мне позвонила женщина и назвалась Дороти Ангер, секретаршей-стенографисткой нью-йоркского отделения Бюро регулирования цен. Она сказала, что совершила ошибку — в пакет, адресованный мне, вложила то, что следовало отправить другому адресату. Вспомнила она об этом, лишь вернувшись домой, и боится, что ее уволят. Она попросила меня, когда я получу пакет, вернуть его ей и дала свой адрес. Я поинтересовался, что в нем содержится, и она ответила, что квитанция на получение посылки. Я обещал исполнить ее просьбу.
  — Вы, конечно, позвонили ей? — подхватил Вульф.
  — Нет. У нее дома нет телефона. Сегодня утром я получил пакет, и в нем…
  — Но ведь сегодня воскресенье, — заметил Вульф.
  — Знаю, будь оно проклято! Пакет пришел срочной почтой. В нем находились циркуляры относительно лимитов на цены и то, о чем она говорила, — квитанция. Если бы не воскресенье, я позвонил бы в Бюро регулирования цен. — О'Нил махнул рукой. — А впрочем, какая разница, что я хотел сделать! Что я сделал, вы знаете. И вообще, вы знаете, об этом больше, чем я. Ведь это вы все подстроили!
  — Вы так думаете? — приподнял бровь Вульф.
  — Не думаю, а уверен! — выкрикнул О'Нил. — Иначе Гудвин не оказался бы там! Какую глупость я совершил, явившись к вам в пятницу! Вы, значит, решили найти себе жертву среди членов ассоциации, и ваш выбор пал на меня! Не удивительно, что вы считаете меня глупцом!
  Он пронзил Вульфа взглядом, прошел к красному кожаному креслу и, усевшись, сказал совершенно другим тоном, спокойно и сдержанно:
  — Но вы увидите, что я не так уж глуп!
  — Это заявление ничем не подтверждается, — насупившись, отозвался Вульф. — Скажите, при вас ли пакет, который вы получили?
  — Нет.
  — А где он? Дома?
  — Да.
  — Позвоните, пусть кто-нибудь привезет его сюда.
  — Ни за что! Я отдам его на экспертизу, но только не вам.
  — Тогда вы тем более не узнаете, что записано на валиках, — нахохлился Вульф.
  На этот раз О'Нил не пытался спорить. Он воспользовался телефоном на моем столе и распорядился найти на полке пакет и доставить его к Ниро Вульфу. Я подивился. Я готов был поставить пять против одного, что такого пакета вообще не существует и природе и его не окажется на полке, потому что прислуга по ошибке вымела бумажки.
  Когда О'Нил сел на место, Вульф сказал:
  — Вас ждут большие трудности, если вы хотите убедить кого-нибудь в том, что все это было подстроено мной или мистером Гудвином. Если вы в этом уверены — почему же не желаете обратиться в полицию? Ведь мистер Гудвин хотел это сделать?
  — Ничего он не хотел. — О'Нил продолжал сохранять спокойствие. — Он только пугал меня.
  — А почему вы испугались?
  — Вам чертовски хорошо известно, почему! Потому что я хотел знать, что записано на валиках!
  — Так… И вы даже готовы были уплатить пять тысяч. Стоит ли это такой суммы?
  — Я должен отвечать?
  — Вовсе нет.
  Сдерживаясь, чтобы не послать Вульфа подальше, О'Нил сказал:
  — А я отвечу! Потому что у меня, так же как и у вас, есть причины подозревать, что Бун записал на валиках нечто, могущее иметь отношение к убийству!
  Вульф укоризненно покачал головой:
  — Вы сами себе противоречите. Позавчера, сидя в этом самом кабинете, вы говорили, что Ассоциации промышленников незачем вмешиваться в это дело и что вас лично оно не интересует. И вы же пытались подкупить мистера Гудвина, чтобы прослушать валики без свидетелей. Вы хотели обставить всех нас — полицию, ФБР, меня…
  — Да, хотел, если вы называете это «обставить»! Я не верил вам раньше, а теперь…
  Я мог бы подробно изложить все, что говорилось, это записано у меня в блокноте, но овчинка не стоит выделки. Мне так надоело переливание из пустого в порожнее, что я как ребенок обрадовался, когда раздался звонок в дверь.
  О'Нил вскочил с кресла и следом за мной бросился в переднюю. На крыльце стояла средних лет женщина. О'Нил взял у нее пакет.
  Вернувшись в кабинет, он протянул Вульфу пакет, который мы принялись разглядывать со всех сторон. Это был фирменный пакет нью-йоркского отделения Бюро регулирования цен. Адрес и фамилия О'Нила напечатаны на пишущей машинке. В правом углу наклеена одна трехцентовая марка, а чуть левее еще пять. Печатными буквами синим карандашом наверху написано: «Срочной почтой». В пакете лежал циркуляр бюро от 27 марта — длинный список изделий из цветных металлов с указанием предельных цен на них.
  Вульф вернул пакет О'Нилу, и тот сунул его в карман.
  — Почтовые служащие с каждым годом становятся все более небрежными, — заметил я. — Марка в углу проштемпелевана, а остальные нет.
  — Как? — О'Нил вытащил пакет и осмотрел его. — Ну и что?
  — Ничего, — успокоил его Вульф. — Просто мистер Гудвин любит похвастать своей наблюдательностью.
  Я обиделся на Вульфа за его манеру делать мне замечания в присутствии посторонних и только было раскрыл рот, чтобы выразить возмущение, как снова раздался звонок. О'Нил опять последовал за мной, словно проходил испытательный срок в должности привратника.
  Пришел человек из фирмы «Стенофон». О'Нил рассыпался перед ним в благодарностях, извинился, что нарушил его воскресный отдых и так далее и тому подобное, а я помог внести в дом аппарат. Он был не так уж тяжел, потому что О'Нил объяснил по телефону, что нам нужен не весь диктофон, а только та часть, которая воспроизводит звук. Человек, доставивший аппарат, за пять минут проинструктировал нас, как им пользоваться, и откланялся.
  Проводив гостя, я вернулся в кабинет. Вульф бросил на меня многозначительный взгляд и сказал:
  — А теперь, Арчи, подай мистеру О'Нилу пальто и шляпу. Он хочет уйти.
  О'Нил рассмеялся или, во всяком случае, сделал попытку рассмеяться.
  Желая испытать его, я сделал к нему два быстрых шага. Он отскочил.
  — Так вот оно что! — хрипло сказал он. — Захотели перехитрить Дона О'Нила?! Не советую!
  — Пф, — Вульф погрозил ему пальцем. — Разве я обещал, что разрешу вам прослушать валики? Было бы неэтично позволить официальному лицу из Ассоциации промышленников слушать конфиденциальные записи директора Бюро регулирования цен, даже после его смерти. Итак, сэр? Вы предпочитаете удалиться сами или…
  — Я не уйду отсюда!
  — Арчи!
  Я направился к О'Нилу. На этот раз он не сдвинулся с места. Судя по выражению его лица, он был готов на все. Я ласково сказал:
  — Пойдемте, пойдемте с Арчи… Вы весите не меньше ста восьмидесяти фунтов, мне будет тяжело нести вас на руках.
  Он провел удар правой, целясь мне в челюсть, или по крайней мере пытался это проделать, но был слишком медлителен. Я стал заходить к нему сзади, что бы он оказался между мной и дверью, но он развернулся и лягнул меня по колену. Не скажу, что мне было больно, но я терпеть не могу, когда меня пинают ногами. Я слегка стукнул его левой чуть пониже уха, и он отлетел к книжным полкам. Я счел, что теперь он все понял, но он снова набросился на меня, и мне пришлось воспользоваться правой. О'Нил повалился на пол.
  Я попросил Вульфа позвонить Фрицу, чтобы тот отпер дверь, и, увидев Фрица в прихожей, подхватил моего поверженного противника за лодыжки и выволок на крыльцо. Фриц вынес ему пальто и шляпу и запер дверь.
  — Он член исполнительного комитета Ассоциации промышленников или только председатель банкетной комиссии? Никак не могу вспомнить, — спросил я, вернувшись в кабинет.
  — Не люблю драк, — брезгливо сказал Вульф. — Я не велел тебе его бить.
  — Он первый пытался ударить меня. Даже ударил. В следующий раз сами расправляйтесь со своими посетителями.
  Вульф вздрогнул при одной мысли об этом.
  — А ну-ка, заведи машину.
  15
  Прослушивание десяти валиков заняло у нас больше часа, не считая перерыва на ленч.
  Я поставил первый валик, как рекомендовал наш инструктор, но не прошло и нескольких секунд, как Вульф попросил уменьшить скорость. Мне приходилось слышать выступления Ченни Буна по радио и телевидению, и все же я с трудом узнал его голос. На диктофоне он звучал значительно выше, хотя произношение было более отчетливое.
  Письмо оказалось длинным, не меньше чем на три страницы через один интервал, и заняло весь первый валик. Заправляя второй валик, я заметил:
  — Вам не кажется, что Бун отправлял свои послания на реактивных ракетах и ждал, что ответы прибудут к нему верхом на молнии?
  Вульф кивнул и мрачно посмотрел на перекидной календарь.
  — Да, тут что-то не так… Бун не мог продиктовать это двадцать шестого марта, в день, когда был убит. Если его письмо адресовано всем управляющим, то это включает и Западное побережье. Ответы он требует к двадцать восьмому марта. Даже, если бы авиапочта работала сверхисправно, на всю эту переписку потребовалось бы минимум пять дней. Следовательно, это письмо продиктовано им не позднее двадцать третьего марта, а то и раньше… Будь оно проклято! Я-то надеялся… — Вульф сжал губы и хмуро поглядел на чемоданчик. — Та женщина сказала, что Бун дал ей чемоданчик номер четыре?
  — Вы имеете в виду мисс Гантер?
  — А кого же еще, черт побери, я могу иметь в виду?!
  — Я и подумал, что вы имеете в виду мисс Фиби Гантер. Если так, то да. Она сообщила, что всего чемоданчиков двенадцать и что Бун дал ей тот, на крышке которого оттиснута цифра четыре, сказав при этом, что в нем лежат валики, надиктованные им в вашингтонской конторе перед отлетом в Нью-Йорк… Мы так разочарованы, что не будем слушать дальше? Или все же продолжим?
  — Продолжай.
  Мы прослушали все валики. Ничего интересного в них не было, хотя некоторые действительно содержат сведения, не подлежащие огласке. Впрочем, я не дал бы за них и десяти центов. В этих валиках тоже имелись доказательства, что они были надиктованы до двадцать шестого марта.
  Я не мог осуждать Вульфа за то, что он пал духом.
  Как же все-таки оказалось, что в чемоданчике номер 4 лежат валики, надиктованные задолго до двадцать шестого марта? Самое простое объяснение — что Бун, торопясь на самолет, по ошибке захватил не тот чемоданчик. Но главное, пожалуй, заключалось в другом: могло ли вообще содержание валиков, надиктованных Буном двадцать шестого марта, пролить свет на его смерть?
  Вульф откинулся в кресле.
  — Я был ослом, согласившись взяться за это дело, — сказал он. — У меня не хватает места для орхидей рода «каттлея». Я мог бы продать эти пятьсот экземпляров и выручить двенадцать тысяч долларов. — Он помолчал. — Запиши все, что есть на валиках, отнеси чемоданчик мистеру Кремеру и расскажи, как мы его заполучили.
  — Рассказать ему все?
  — Да. Но перед уходом напечатай еще кое-что. Возьми блокнот. Это письмо отправишь всем, кто был у нас в пятницу вечером. Записывай. — Он сморщил лоб, подыскивая подходящие слова, и принялся диктовать: — «Любезно приняв мое приглашение, вы в пятницу вечером явились свидетелем того, что заявление мисс Гантер о забытом ей в гостиной банкетного зала отеля „Уолдорф“ чемоданчике вызвало определенное недоверие. Абзац. В связи с этим сообщу вам об имевшем сегодня место событии. Абзац. Мистеру Дону О'Нилу была прислана по почте квитанция на получение в почтовом отделении Гранд-Сентрал посылки, которая оказалась вышеупомянутым чемоданчиком под номером „4“. Однако большинство валиков, находящихся в нем, были надиктованы мистером Буном до двадцать шестого марта. Извещаю вас об этом ради восстановления справедливости в отношении мисс Гантер».
  — Все? — спросил я.
  — Да.
  — Кремер придет в ярость.
  — Бесспорно. Первым делом отправь письма, затем отнеси чемоданчик и привези сюда мисс Гантер.
  — Гантер? Фиби Гантер?!
  — Да. Ты что, оглох?
  — Это опасно. Не рискуете ли вы, возлагая на меня такое поручение?
  — Рискую, но мне нужно ее повидать.
  — Что ж, за последствия будете отвечать вы.
  16
  Я позвонил на квартиру Фиби Гантер, но никто не ответил. Выведя из гаража машину, я в первую очередь поехал на Восьмую авеню на почту отправить письма, а потом на Двадцатую улицу.
  На десятой минуте разговора с Кремером я услышал:
  — Очень интересно, будь я проклят!
  Это с полной очевидностью свидетельствовало, что Кремер по горло увяз в болоте. Будь он поблизости от сухого берега, он принялся бы козырять передо мной своими прерогативами и проклинать нас с Вульфом за задержку улики на девять часов четырнадцать минут, угрожать и предупреждать. Но сейчас был даже такой момент, когда мне показалось, что он вот-вот поблагодарит меня. Совершенно очевидно — он был в отчаянии.
  Я ушел от Кремера, храня один экземпляр записи в кармане, потому что он был предназначен не для него. Если я должен привезти Фиби Гантер к Вульфу, сделать это было нужно до того, как в нее вцепится Кремер. Хотя вполне естественно, что сперва он захочет узнать, что записано на валиках, — тогда мне давалась некоторая отсрочка. Но если… Короче говоря, я постарался как можно скорее оказаться на Пятьдесят пятой улице.
  Привратник позвонил наверх; опять удивленно воззрился на меня и сказал, что меня просят подняться. Фиби открыла мне дверь и пригласила войти. Положив пальто и шляпу на стул, я последовал за ней в комнату, и там, в темном углу опять сидел Элджер Кэйтс, как в прошлый раз.
  Не отрицаю, зачастую я бываю слишком прямолинеен, но буду возражать, если кто-нибудь сочтет меня грубым. Однако, вновь застав здесь Кэйтса, я уставился на него и спросил:
  — Вы что, живете здесь?
  Он посмотрел на меня в упор и сказал:
  — Если это вас интересует, то да, живу.
  — Садитесь, мистер Гудвин, — возможно, улыбнулась Фиби, усаживаясь на кушетку. — Я вам все объясню. Мистер Кэйтс живет здесь, когда бывает в Нью-Йорке. Это квартира его жены. Она не выносит Вашингтон и сейчас обитает во Флориде. Я не могла достать номер в гостинице, мистер Кэйтс уступил мне квартиру, а сам перебрался к друзьям. Этого достаточно для вашего оправдания?
  Я, естественно, почувствовал себя дураком.
  — Что ж, выясню у вашего домовладельца, — попытался я отшутиться. — Пока что я тороплюсь, правда, все зависит от того, торопится ли инспектор Кремер. Я звонил вам час назад, но никто не отвечал.
  Она потянулась за сигаретами.
  — Должна ли я оправдываться перед вами и в этом? Я выходила поесть.
  — Вам от Кремера не звонили?
  — Нет. — Она нахмурилась. — Я ему нужна? Зачем?
  — Я только что отвез ему чемоданчик с валиками, который вы оставили на подоконнике в отеле «Уолдорф».
  Не допускаю, что в моем голосе прозвучала угроза, но Элджер Кэйтс резко вскочил, словно я замахнулся на Фиби разводным ключом, и тут же опустился на место. Она не шелохнулась, только задержала сигарету на полпути ко рту.
  — Чемоданчик? С валиками?
  — Вот именно.
  — И вы… А что на них?
  — О, это долгая история…
  — Где вы его нашли?
  — Другая долгая история. Мы еще к этому вернемся, а пока что нужно спешить. Кремер каждую минуту может прислать за вами или даже приехать сам, если только не начнет прослушивать валики. Так или иначе, мистер Вульф хочет побеседовать с вами до Кремера, и я…
  — А вам известно, что там записано?
  Кэйтс покинул свой темный угол и приблизился к кушетке в полной готовности отразить врага. Я даже не смотрел на него.
  — Конечно, известно. Так же как и мистеру Вульфу. Мы прослушали их все до единого. Интересно, но бесполезно. Они надиктованы не во вторник, а значительно раньше.
  — Но это невозможно!
  — Однако это так…
  Раздался звонок. Я понял, кто это звонит, и выругался про себя.
  — Вы кого-нибудь ждете? — спросил я шепотом.
  Она покрутила головой. Я тут же сообразил, что если уж человек прошел мимо привратника, то он осведомлен о моем присутствии. И все же — попытка не пытка, — я приложил палец к губам, и мы затаили дыхание. Правда, выражение лица Кэйтса явно говорило: «Я делаю это не ради вас, мистер!» Немая сцена продолжалась секунд двадцать, затем из-за двери послышался хорошо знакомый мне голос Пэрли Стеббинса:
  — Хватит валять дурака, Гудвин!
  Я отпер дверь. Оттолкнув меня, Пэрли прошел в комнату и, сняв фуражку, принялся изображать из себя джентльмена.
  — Здравствуйте, мисс Гантер. Здравствуйте, мистер Кэйтс. Мисс Гантер, инспектор Кремер будет чрезвычайно признателен, если вы соблаговолите приехать к нему в управление. Он хотел бы показать вам кое-что… У него находятся известные вам валики…
  — Ты сразу взял быка за рога, Пэрли, — заметил я.
  — Ах, ты все еще здесь! А я думал, ты уже ушел.
  Я обернулся к Фиби.
  — Вам, конечно, известно, мисс Гантер, что вы вольны в своих действиях. Некоторые думают, что, если служащий муниципалитета приходит за ними, они обязаны подчиниться. Это заблуждение. У него должно быть для этого специальное предписание, которого нет у сержанта Стеббинса.
  — Это правда? — спросила она меня.
  — Да. Истинная правда.
  — Знаете, — сказала она, — вы умеете влиять на меня. Хотя я почти ничего не знаю про вас — только то, что ваш шеф нанят Ассоциацией промышленников, — я все же доверила бы вам сумку, если бы мне пришлось поправить подвязку. Прошу вас, ответьте за меня. Ехать ли мне к мистеру Вульфу или отправиться с сержантом Стеббинсом?
  И тут я совершил ошибку. Дело не в том, что я сожалею о совершенной ошибке, — на жизненном пути нельзя не ошибаться. Плохо, и я признаю это, что я совершил ее исходя не из пользы дела, а исключительно ради Фиби Гантер. Я был бы безмерно счастлив проводить ее к моей машине под ворчание бредущего следом Пэрли. Но я знал, что, если поеду с Фиби Гантер к нам, Пэрли все равно дождется, когда она освободится и отвезет ее в уголовную полицию, где Фиби, возможно, продержат всю ночь. Я совершил ошибку, потому что решил, что мисс Гантер нуждается в отдыхе. Она сама говорила, что чем больше устает, тем лучше выглядит, поэтому мне было ясно, что она вконец измотана.
  Итак, я сказал:
  — Глубоко ценю ваше доверие. Но лучше вы держите вашу сумочку, а мне доверьте подвязку. А пока что, хотя мне горестно признаться в этом, я советую принять предложение мистера Кремера. Мы еще увидимся.
  Двадцать минут спустя я вошел в кабинет и доложил Вульфу:
  — Пэрли Стеббинс явился за мисс Гантер до того, как я успел увезти ее, и он понравился ей больше. Она находится сейчас на Двадцатой улице.
  Итак, я не только совершил ошибку, но и соврал шефу.
  17
  В понедельник за весь день не произошло ничего примечательного.
  С утра Вульф первым делом доказал, чего мы добились, — вернее, чего не добились, — вызвав к себе в комнату Сола Пензера и Билла Гора для приватной беседы.
  «Куча» данных, собранных до сего времени Солом и Биллом, нисколько не утолила голода. Охапки слов, напечатанных на машинке и размноженных на мимеографе, которые Билл Гор приволок из Ассоциации промышленников, могли представить кое-какой интерес для журналов типа «Тайм» или «Лайф», но не для нас. Никто лучше Сола не мог бы справиться с заданием, связанным с пребыванием в отеле «Уолдорф», и все же он не обнаружил там ровно ничего.
  Неожиданной проблемой дня стал телефон. Я не мог никуда дозвониться, так как наш телефон был все время занят. Нам звонили беспрерывно. Все же мне удавалось иногда прорваться. Спозаранок я, конечно, принялся звонить мисс Гантер домой и в Бюро цен, но это оказалось совершенно бесполезным делом. По-видимому, в бюро все, от телефонисток до управляющего, знали, что Ниро Вульф нанят Ассоциацией промышленников, и действовали соответственно с этим, укрывая от меня мисс Гантер. Когда же я сделал попытку поговорить с Дороти Ангер, стенографисткой, которая звонила Дону О'Нилу в субботу вечером, оказалось, что никто даже не слышал о такой!
  Итак, я ничего не добился по телефону. Не лучше было и со звонками к нам. Кроме обычных приставаний репортеров, которые хотели услышать все новости непременно из уст самого Ниро Вульфа, были и всякие осложнения с клиентами по поводу писем, разосланных Вульфом.
  Даже семейство Эрскинов разделилось. Фрэнк Томас Эрскин, отец, хотел заполучить полный текст записей на валиках. Отказ не возмутил его, а крайне изумил. Все казалось ему предельно ясным. Вульф нанят ассоциацией и поэтому вся информация, которую он добывал, являлась собственностью ассоциации. Он настаивал на своих правах, пока не понял, что это бесполезно, и мирно распрощался с Вульфом.
  Его сын Эд был более краток. Если все хотели разговаривать только с Вульфом, а не со мной, то ему это было безразлично. Он сказал, что вполне удовлетворится разговором со мной и хочет задать всего один вопрос: можно ли верить О'Нилу, что он получил квитанцию на посылку в пакете, доставленном ему почтой. Я ответил, что это нам известно со слов самого О'Нила, который показал нам пакет, но что этим занимается полиция и лучше всего обратиться туда.
  — Весьма обязан, — сказал он и повесил трубку.
  День прошел, наступили сумерки и я зажег свет. Перед обедом я еще раз попробовал дозвониться на Пятьдесят пятую улицу, но Фиби Гантер не было дома. После обеда, вернувшись в кабинет, я растянулся на диване, размышляя, как бы вызвать у Вульфа порыв к деятельности, и тут раздался звонок. Я направился в прихожую и распахнул дверь, даже не потрудившись посмотреть, кто пожаловал к нам. Я был рад любому посетителю, даже если бы пришел Бреслоу для дружеской беседы.
  В прихожую вошли двое. Я попросил их снять пальто, подошел к двери кабинета и объявил:
  — Инспектор Кремер и мистер Соломон Декстер.
  Вульф вздохнул и буркнул:
  — Проси.
  18
  Соломон Декстер страдал недержанием речи. Вульф же органически не терпит людей, которые не умеют молчать. Он нахмурился, когда Декстер, даже не поздоровавшись, выпалил.
  — Ничего не понимаю! Я справлялся о вас в ФБР и у армейских властей, и всюду вас аттестуют как человека честного и порядочного! Как же вы могли связаться с грязной шайкой лжецов и головорезов?! Чем это объяснить?
  — У вас расстроены нервы, — сказал Вульф.
  — При чем тут мои нервы! — не унимался Декстер. — Самое черное злодеяние в истории страны, за которым стоит гнусная банда, и любой, любой человек, который связывает себя с нею, недостоин…
  — Не кричите на меня! — перебил Вульф. — И успокойтесь. Допускаю, что ваше раздражение оправданно, но мистер Кремер не должен был приводить вас сюда, пока вы не остыли. Мистер Кремер, чего он хочет от меня?
  — Он подозревает, что этот фокус с валиками устроили вы, чтобы создать впечатление, будто они находились в Бюро цен, которое хочет свалить вину на промышленников, — проворчал в ответ Кремер.
  — Пф! И вы разделяете его подозрение?
  — Нет. Вы бы сумели лучше воспользоваться этим.
  Вульф снова перевел взгляд на Декстера.
  — Если вы спросите, подтасовал ли я это дело с валиками, я отвечу вам отрицательно. Еще будут вопросы?
  — Среди служащих бюро ни в Нью-Йорке, ни в Вашингтоне нет никакой Дороти Ангер! — заявил Декстер.
  — Боже мой! — с раздражением произнес Вульф. — Конечно, нет!
  — Что же это значит?
  — А то, что такой особы и не может существовать. Тот, кто проделал фокус с квитанцией на посылку, был ли это сам О'Нил или кто другой должен был выдумать Дороти Ангер.
  — Вам виднее! — яростно крикнул Декстер.
  — Мистер Декстер, — твердо сказал Вульф, — если вы собираетесь вести себя подобным образом, уходите. Вы обвиняете меня в том, что я связал себя определенными обязательствами отыскать убийцу…
  — Как далеко продвинулись вы в ваших розысках? — вмешался Кремер, пытаясь разрядить обстановку.
  — Дальше вас, иначе вы не сидели бы здесь!
  — В прошлый вечер я просто не понял, почему вы не ткнули пальцем в убийцу, чтобы я арестовал его, — саркастически заметил Кремер.
  — А я понял, — сказал Вульф. — Был момент, когда мне показалось это возможным. Один из присутствующих сказал нечто весьма примечательное, но вы помешали мне…
  — Что же он сказал? И кто именно?
  Вульф покачал головой.
  — Я сам до сих пор размышляю над этим… Вы сорвали наше собрание, — с упреком продолжал Вульф. — Если бы вы не вели себя как капризный ребенок, я мог бы кое-чего достичь…
  — Признаю — виноват. Я готов на все, чтобы искупить свою вину. Хотите, я прямо сейчас соберу их всех?
  — Отличная мысль! — Вульф выпрямился в кресле, его обуял энтузиазм. — Отличная! Прошу вас. Воспользуйтесь телефоном мистера Гудвина.
  — Боже мой! — удивленно воззрился на него Кремер. — Вы принимаете мои слова всерьез?
  — Конечно, — кивнул Вульф. — Вы бы не пришли сюда, если бы не были в отчаянном положении. Вы бы не были в отчаянном положении, если бы могли придумать, какие еще вопросы и кому следует задать. Вот зачем вы явились сюда. Вызовите всех этих людей и посмотрим, чем я смогу быть вам полезен.
  — Что этот человек воображает о себе?! — обернулся к инспектору Декстер.
  Кремер не отвечал. Через несколько секунд он поднялся и с тем же хмурым выражением лица подошел к моему столу. Я уже набирал номер. Он взял трубку.
  — Дежурный? Инспектор Кремер. Позовите лейтенанта Роуклиффа. Джордж? Слушайте меня внимательно. Возьмите список лиц, собиравшихся у Вульфа в пятницу вечером, свяжитесь с ними по телефону и попросите немедленно приехать к Вульфу, Знаю, знаю, но вы им скажите… Да, обязательно и Фиби Гантер… Минутку… — Он обернулся к Вульфу: — Кого-нибудь еще? — Вульф покачал головой, и Кремер продолжал в трубку: — Все. Сейчас же пришлите сюда Стеббинса. Разыщите, где бы они ни были. Добейтесь, чтобы приехали. Если нужно, пошлите за ними людей. Да, я знаю. Конечно, они поднимут шум, но мне-то какая разница, если я рискую своим местом? В общем, не теряйте времени.
  Кремер вернулся в красное кожаное кресло, достал сигару и вонзил в нее зубы.
  — Никогда не думал, что дойду до такого…
  — Откровенно говоря, — пробормотал Вульф, — я был удивлен вашим приходом. С тем, чем мы с мистером Гудвином снабдили вас вчера, я думал, вы далеко продвинулись в ваших поисках.
  — Далеко!.. — Кремер яростно жевал сигару.
  — Извините, — сказал Декстер, вставая. — Мне нужно позвонить…
  — Если желаете, чтобы вас никто не слышал, наверху есть телефон, — предложил я.
  — Нет уж, благодарствую, — он довольно невежливо взглянул на меня. — Я предпочитаю автомат. — Он направился к двери, бросив, что скоро вернется.
  — Сейчас мы еще дальше от цели, чем раньше, — сказал Кремер. — Сплошные белые пятна… Какие детали вас интересуют?
  Вульф хмыкнул:
  — Фотокарточка и водительские права, полученные миссис Бун по почте, конверт. Хотите пива?
  — Да. Отпечатки пальцев и все такое прочее отсутствуют. Отправлено в пятницу, в восемь часов вечера, с Центрального почтамта. Отправитель не установлен.
  — Что стало известно о валиках?
  — Они были надиктованы Буном девятнадцатого марта и перепечатаны мисс Гантер двадцатого. Копии находятся в Вашингтоне, это проверено. Мисс Гантер допускает, что Бун, уходя из конторы, мог захватить не тот чемоданчик. Но если так, то валики, которые он надиктовал во вторник, должны были остаться в его кабинете, а их нет. Никаких следов! Возможно и другое… Мы просили всех, причастных к этому делу, не покидать город, но в четверг Бюро регулирования цен попросило разрешения для мисс Гантер отправиться по срочному делу в Вашингтон, и мы дали ей разрешение. Она вернулась в тот же день самолетом. У нее с собой был чемодан.
  Вульф вздрогнул. Одна мысль о том, что кто-то может добровольно летать на самолетах, ужасала его. Он бросил быстрый взгляд на Кремера.
  — Вижу, что вы ничего не пропустили. Мисс Гантер ездила в Вашингтон одна?
  — Туда одна. Обратно вернулась с Декстером и еще двумя сотрудниками бюро.
  — Она не была в затруднении, объясняя эту поездку?
  — Эта женщина никогда не бывает в затруднении.
  Вульф кивнул:
  — Арчи, конечно, согласен с вами.
  Это свидетельствовало о том, что мы помирились. Иначе он сказал бы «мистер Гудвин».
  Фриц принес пиво и разлил по бокалам.
  — Надеюсь, вы беседовали с О'Нилом? — спросил Вульф.
  — Беседовал?! — Кремер всплеснул руками. — Беседовал ли я с этим болтуном?!
  — Да, поговорить он любит. Арчи рассказывал вам, какой интерес он проявил к содержанию валиков?
  — Он до сих пор проявляет, — Кремер отпил пива. — Чудак, он рассчитывал, что сможет оставить этот пакет у себя. Хотел нанять частного детектива, только не вас, чтобы подвергнуть его лабораторному анализу. — Кремер сделал еще глоток. — Вот как обстоит дело. Казалось бы, можно ли мечтать о лучшей улике, чем эта? Фирменный пакет Бюро регулирования цен, срочная доставка, одна марка погашена, остальные нет, напечатанный на машинке адрес… Нужно ли рассказывать вам, что мы только не проделали, включая проверку тысячи пишущих машинок?!
  — Пожалуй, нет.
  — Это заняло бы всю ночь. Проклятая почта заявляет, что ничем не может нам помочь: у них трудятся новенькие неопытные работницы, и штемпелюют они марки или нет проверить невозможно. — Кремер налил себе еще бокал. — Вы знаете, что из-за этого дела я могу потерять место?
  — Ерунда, — махнул рукой Вульф.
  — Ну, нет, — возразил Кремер. — Конечно, все инспектора говорят каждый вечер своим женам, что наутро могут стать постовыми полицейскими. Но на этот раз я действительно ни в чем не уверен… С точки зрения руководства уголовной полиции, атомная бомба просто фейерверк по сравнению с этим делом. У начальника нью-йоркской полиции началась пляска святого Витта. Окружной прокурор пытается сделать вид, что его черед наступит, только когда придет время отбирать присяжных. Мэра города по ночам мучают кошмары, и он считает, что, если бы не существовало уголовной полиции, не было бы и убийств. Короче говоря, во всем виноват я один… А как прикажете мне быть? С одной стороны, я не должен пятнать доброе имя видных граждан, даже тех, которые уклоняются от уплаты налогов, а с другой — нельзя забывать про общественное мнение, которое требует, чтобы убийца Ченни Буна не остался безнаказанным. Уже прошло шесть дней после убийства, а я все еще сижу здесь и плачусь вам в жилетку… — Он залпом осушил бокал, поставил его и вытер рот рукой. — Таково положение. Можете втоптать меня в грязь, если сочтете необходимым… Я чертовски хорошо знаю, что ни один из ваших прежних клиентов не подозревался в убийстве, но в данном случае…
  — Мой клиент не отдельная личность, а ассоциация, — перебил Вульф. — Ассоциация не может быть убийцей.
  — Возможно. А вот, кажется, и она…
  Прозвенел звонок. Я пошел открывать дверь. Передо мной стояла часть нашего клиента в лице Хетти Гардинг. Она была взволнована. Не успев переступить порог, она схватила меня за руку.
  — Что случилось? Нашли…
  Я погладил ее по плечу.
  — Нет, нет, успокойтесь. Просто мы решили созывать наши совещания дважды в неделю.
  Я провел ее в кабинет и попросил помочь с расстановкой кресел.
  Клиенты пошли один за другим. Большинство гостей отвечало на мое приветствие, как и полагается членам человеческого общества. Только Дон О'Нил смотрел сквозь меня, и весь его вид явно говорил, что, если я хоть пальцем дотронусь до его пальто, придется отправлять его в химчистку, поэтому я позволил ему самому снять пальто и повесить на вешалку. Элджер Кэйтс держал себя не лучше. Зато Нина Бун, которая пришла последней, улыбнулась мне. Не желая остаться в долгу, я проследил за тем, чтобы она заняла то же место, что и в прошлый раз, — рядом со мной.
  Было уже без двадцати одиннадцать, прошел ровно час и десять минут с того момента, когда Кремер позвонил по телефону Роуклиффу и распорядился собрать людей. Я встал, оглядел наших гостей и обернулся к Вульфу:
  — Как в прошлый раз, нет только мисс Гантер. По-видимому, она не любит собраний.
  В комнате царила мертвая тишина.
  Кремер подошел к моему столу, позвонил по телефону, потом сказал Вульфу:
  — Час назад мои люди разговаривали с мисс Гантер. Она была дома и обещала немедленно приехать.
  — Мы не можем больше ждать, — пожал плечами Вульф. — Начинайте.
  Кремер прокашлялся и начал:
  — Леди и джентльмены! Позвольте объяснить, почему мы собрали вас здесь и что вообще происходит. Надеюсь, вы читаете газеты. Согласно газетам, по крайней мере некоторым из них, это дело не по плечу полиции из-за того, что в нем замешаны влиятельные люди, и поэтому расследование ведется спустя рукава. Думаю, что все вы, без исключения, знаете, насколько это не соответствует истине. Я понимаю, многие из вас полагают, что вам зря докучают в связи с делом, к которому вы непричастны. Прошу не винить за доставленное беспокойство, связанное с приглашением сюда, ни полицию, ни кого другого, кроме убийцы Ченни Буна, который, возможно, находится сейчас за тысячи миль отсюда…
  — Для чего вы созвали нас? — зарычал Бреслоу. — Мы это уже слышали!
  — Знаю. — Кремер пытался сдержать раздражение. — Вы приглашены не для того, чтобы слушать меня. Сейчас я передам слово мистеру Вульфу, но сперва хочу кое-что сказать. Первое. Вы получили приглашение явиться сюда от имени полиции, однако приглашение это неофициальное. Я беру на себя всю ответственность. Второе. Некоторые из вас могут счесть это приглашение неправомерным вообще, исходя из того, что мистер Вульф нанят Ассоциацией промышленников. На это я скажу, что каждый из вас волен в любой момент покинуть этот дом.
  Никто не двинулся с места. Кремер выждал секунд десять, посмотрел на Вульфа и сел.
  Вульф глубоко вздохнул и тихо заговорил:
  — Беспокойство, причиненное вам, о котором упомянул мистер Кремер, требует краткого комментария. Прошу вашего внимания, господа. Только подобное самопожертвование со стороны отдельного лица или группы лиц может служить…
  Я никогда не прерываю Вульфа, так как по многолетнему опыту знаю — уж если он начинает говорить, значит, наконец-то по-настоящему включился в работу. Вот и сейчас он наверняка принял какое-то решение, коль скоро собрал эту компанию на ночь глядя. И все же мне пришлось прервать его. Дверь в прихожую тихонько приотворилась, и я увидел Фрица, который делал мне знаки, чтобы я вышел. Вид у него был встревоженный. Единственная мысль, возникшая у меня, была: уж если Фриц вызывает меня, когда Вульф произносит речь, — значит в доме начался пожар. Я встал и вдоль стены, бочком, пробрался к двери. Выйдя в прихожую, я спросил Фрица:
  — Тебя что, укусил кто-нибудь?
  — Там… там… — Он замолчал и прикусил губу. Больше двадцати лет Вульф учит Фрица умению владеть собой. — Пойдем, я тебе покажу…
  Я последовал за ним в кухню, решив, что произошло какое-нибудь бедствие по линии кулинарии, которое Фриц был не в силах пережить в одиночестве. Но он прошел к двери, ведущей на черный ход. Дверь открывалась на крохотную площадку, отгороженную с другой стороны двустворчатой решеткой, за которой пять ступенек вели наверх, на тротуар. Именно туда, в темноту, шагнул Фриц.
  — Вот… — сказал он. — Я вышел проверить запоры…
  На цементной площадке, прижимая решетчатые створки так, что их нельзя было открыть, что-то темнело. Я присел на корточки. Хотя ближайший уличный фонарь находился по другую сторону крыльца, шагах в тридцати отсюда, света было достаточно, чтобы увидеть, что там лежало…
  Оттолкнув Фрица, я бросился обратно в дом.
  В кухне я взял электрический фонарик и через парадную дверь выбежал на крыльцо, спустился на тротуар и затем на пять ступенек вниз. Оказавшись по другую сторону решетки, около лежащего там тела, я наклонился и зажег фонарь. Рядом со мной склонился Фриц.
  — Дай, я… — голос его дрожал. — Дай, я посвечу…
  — Заткнись, черт возьми! — грубо оборвал я его. — Оставайся здесь!
  Я метнулся в кухню к телефону и набрал номер доктора Волмера, который жил с нами по соседству.
  — Доктор? Это Арчи Гудвин. Вы еще не спите? Идите к нам, да поскорее. У наших дверей лежит женщина, кажется, она мертва. Я сообщу в полицию, так что вы не особенно прикасайтесь к телу…
  Я перевел дух, вытащил из кармана записную книжку и написал:
  У нашего крыльца лежит убитая Фиби Гантер. Удар по голове. Позвонил Волмеру.
  Вырвав листок, я прошел в кабинет. Меня не было минут шесть, и Вульф все еще продолжал монолог под пристальным взором тринадцати пар глаз. Я протиснулся к столу и положил перед ним записку. Он взглянул на нее раз, другой, вскинул на меня глаза и, не меняя ни позы, ни тона, сказал:
  — Мистер Кремер, и вы, мистер Стеббинс, будьте любезны выйти в прихожую. Мистер Гудвин должен вам кое-что сообщить…
  Кремер и Стеббинс поднялись с места. Когда мы выходили из кабинета, до нас донеслись слова Вульфа:
  — Проблема, которая возникает перед нами, состоит в том…
  19
  Рядом с убитой был найден кусок водопроводной трубы длиной в шестнадцать дюймов. Фиби Гантер ударили по голове четыре раза. Доктор Волмер констатировал, что смерть наступила мгновенно. На лице у нее были ссадины и царапины, полученные во время падения, губы разбиты — по-видимому, от удара о перила.
  Я был вымотан до предела, и поэтому Вульф работал сообща с Кремером, что само по себе представляло уникальное явление. Картина рисовалась им следующим образом: Фиби стала подниматься по ступенькам, убийца пришел вместе с ней или настиг ее возле крыльца (возможно, на крыльце), нанес удар и сбросил вниз. Потом он последовал за своей жертвой и ударил еще три раза, оттащил тело к решетке, где его нельзя было заметить сверху, после чего удалился. Однако не исключалась возможность, что он вернулся на крыльцо, позвонил, и я впустил его в дом и помог снять пальто…
  Значит, я находился совсем рядом, когда это произошло, и, если бы ненароком выглянул в тот момент на улицу, все могло быть иначе… Но подумать только, возможно, я даже приветствовал убийцу через несколько секунд после того, как он раскроил ей череп… Я пытался восстановить в памяти лица всех пришедших к нам не было ли в них чего-нибудь подозрительного? Но нет, я не мог припомнить ничего особенного ни в лицах, ни в поведении.
  Меня, конечно, попросили составить список, указать, в какой очередности они приходили и хотя бы приблизительный интервал между их появлением. Сами понимаете, я не встречал их с хронометром в руках, но все же готов удостоверить, что мои данные были довольно точны. Во-первых, все приходили поодиночке. Во-вторых, самый короткий интервал между ними был не меньше трех-четырех минут. В общем, список этот ничего не значил. По теории вероятности, не было никакой разницы между Хетти Гардинг, пришедшей первой, и Ниной Бун, которая пришла последней.
  Все наши посетители были допрошены, каждый в отдельности, но не исключалась вероятность, повторных допросов, которые могли продлиться всю ночь. Так как всех их уже неоднократно допрашивали в связи с убийством Буна, следователям на этот раз приходилось туго. О чем спрашивать? О том, что произошло на крыльце? Все они пришли между 9.50 и 10.40 вечера, и в течение этого же времени приехала Фиби Гантер и была убита. Спросить их, что ли: «Вы сразу позвонили, как только поднялись на крыльцо, или сперва убили Фиби Гантер?» Ответ был один — они не видели Фиби, позвонили и были встречены мистером Гудвином. О чем еще спрашивать? Ну, можно поинтересоваться приехали ли они на машине, на такси или шли пешком от остановки автобуса или от станции метрополитена, ну а дальше?
  Чистая работа, думал я, сидя у окна в своей комнате. Очень чистая, будь он проклят, подлый убийца!
  Я уже говорил, рабочая версия была такова, что, совершив убийство, преступник вошел в дом, но следует сказать и о других возможностях. Об одной из них упомянул представитель Ассоциации промышленников Уинтерхоф. Во время допроса он показал: он (Уинтерхоф, изысканный джентльмен с рекламной картинки) неодобрительно относится к загрязнению улиц, в частности, не терпит, когда на тротуар швыряют окурки, и сам никогда этого не делает.
  Его жена с дочерьми взяла на этот вечер машину. Поэтому, направившись к Вульфу и не найдя такси, он сел в автобус и доехал до остановки «35-я улица», откуда шел пешком. Примерно в восьмидесяти футах от дома Вульфа он остановился, ища, куда бы бросить окурок, и увидел стоящую в подворотне урну. Он подошел к ней, загасил и бросил окурок в урну и, выйдя на тротуар, вдруг увидел человека, сбежавшего с какого-то крыльца и поспешно направившегося в сторону реки. Подойдя к нашему дому, Уинтерхоф подумал, что человек, возможно, сбежал с нашего крыльца, но не придал этому значения и позвонил. Он заметил лишь, что человек одет в темное пальто и не слишком высок, но и не маленький.
  И его слова подтвердились. Из невероятного числа сыщиков, наводнивших наш дом, двое были посланы проверить правдивость слов Уинтерхофа. Через полчаса они вернулись и доложили, что действительно в подворотне одного из ближайших домов стоит урна. Поверх валявшегося в ней мусора они обнаружили загашенный окурок и даже принесли его с собой. Тот же сорт сигарет, который курил Уинтерхоф.
  Стало быть, Уинтерхоф не лгал. К сожалению, версию насчет человека, пробежавшего мимо него в сторону реки, проверить было нельзя. С тех пор прошло уже более двух часов, того и след простыл.
  Не знаю, что ценного извлекли из этого Вульф и Кремер. Я вообще ничего не соображал с того момента как осветил фонариком лицо Фиби.
  Кто-то предложил прибегнуть к помощи микроскопа, и Кремер тут же ухватился за это. Он приказал немедленно собрать всех в столовой и в сопровождении Пэрли Стеббинса и меня направился туда. Стоя перед собравшимися, он сказал:
  — Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Кусок трубы…
  — Это неслыханно! — взорвался Бреслоу. — Мы уже ответили на все вопросы! Мы позволили себя обыскать! Мы рассказали все, что нам известно! Мы…
  Кремер громко приказал Пэрли:
  — Встань рядом с ним и, если он не замолчит, заткни ему глотку!
  Пэрли двинулся вперед. Бреслоу умолк.
  — Мне по горло хватит сегодня оскорбленных самолюбий! — заорал Кремер. Я редко видел его таким разъяренным. — В течение шести дней я был вынужден обращаться с вами нежно, как с грудными младенцами, — вы же такие важные персоны! Отныне будет по-другому! Теперь я знаю, что один из вас убийца. Не ошибусь, если скажу, что тот, кто убил эту женщину, является и убийцей Буна. Я…
  — Простите, инспектор, — гневно перебил Франк Томас Эрскин, — но вы сделали заявление, о котором в скором времени пожалеете. Может быть, вы забыли о пробежавшем мимо мистера Уинтерхофа человеке?
  — Ничего я не забыл! И не стращайте меня! Продолжаю. Только сперва замечу, что начальник полиции поручил вести следствие мне и одобрил мое решение задержать всех вас. Поэтому чем чаще вы будете перебивать меня, тем дольше останетесь здесь. Ваши семьи оповещены, где вы находитесь. — Кремер обвел всех взглядом и продолжал: — Кусок трубы, которым убита мисс Гантер, был обследован на предмет обнаружения отпечатков пальцев. Это ни к чему не привело. Поверхность слишком шероховата, к тому же труба старая, ржавая, краска от нее отваливается. Убийца должен был крепко держать трубу, и почти наверняка у него на руке остались частицы ржавчины или краски. Я имею в виду не то, что можно различить невооруженным глазом, а мельчайшие частички, которые не сотрешь с кожи и не отряхнешь с одежды. Поэтому исследование будет произведено с помощью микроскопа. Я не хотел везти всех вас в лабораторию и поэтому распорядился доставить микроскоп сюда. Я обращаюсь к вам с просьбой разрешить обследовать ваши руки, перчатки и носовые платки…
  — Но я уже вымыла руки, инспектор! — заявила миссис Бун. — Я помогала на кухне готовить сэндвичи, и, конечно…
  — Очень жаль, — проворчал Кремер, — но тем не менее мы попытаемся. Даже после мытья могут остаться мелкие частицы. О вашем отношении к моей просьбе сообщите сержанту Стеббинсу. Я занят.
  Он круто повернулся и вышел.
  Именно в этот момент я почувствовал, что мне нужно немножко успокоиться. Я заглянул в кабинет и сообщил Вульфу, что если я ему понадоблюсь, то буду у себя в комнате.
  Микроскоп доставили во втором часу ночи. Я сбежал вниз.
  20
  Для осмотра рук выбрали мою комнату. Одновременно в ней находилось пять человек: два эксперта, детектив — он вводил и выводил людей, — очередной из подозреваемых и я.
  Сам я торчал тут отчасти потому, что не мог оставить без присмотра комнату, а главным образом потому, что никак не мог понять, как я, встречая всех этих людей у двери, сразу не опознал убийцу Фиби. Мне хотелось снова взглянуть на каждого из них. Меня не покидало ощущение о чем, разумеется, я не говорил Вульфу, что сразу опознаю убийцу, стоит мне взглянуть ему в лицо. Не спорю, это было бы новое слово в технике раскрытия преступлений, но именно так я думал. И сейчас, сидя на краю постели, я пристально всматривался в лица, в то время как эксперты с таким же вниманием разглядывали руки.
  Первая — Нина Бун, бледная, усталая, неспокойная.
  Второй — Дон О'Нил, с налитыми кровью глазами, протестующий, нетерпеливый и в то же время с интересом наблюдающий за происходящим.
  Третья — Хетти Гардинг, раскисшая, взволнованная, со взглядом, совершенно лишенным того высокомерия, с каким она разговаривала со мной четыре дня назад, когда я навестил ее на службе.
  Четвертый — Уинтерхоф, представительный, крайне обеспокоенный и, наверное, потому обливающийся потом.
  Пятый — Эрскин-старший, напряженный и преисполненный решимости.
  Шестой — Элджер Кэйтс, с ввалившимися глазами, угрюмый, готовый вот-вот разрыдаться.
  Седьмая — миссис Бун, самая подавленная из всех, совершенно растерянная, но пытающаяся держать себя в руках.
  Восьмой — Соломон Декстер, опухший, с набрякшими веками, спокойный и с весьма решительным выражением лица.
  Девятый — Бреслоу, с плотно сжатым от злости ртом и с глазами взбесившейся свиньи; единственный, кто выдержал мой взгляд и продолжал смотреть на меня, а не на свою руку, когда эксперты изучали ее при сильном свете специальной лампы.
  Десятый — Эд Эрскин, насмешливый, скептический, совершенно протрезвевший и чувствующий себя как кот на солнышке…
  Я не услышал от экспертов — как и они от меня — ни одного радостного восклицания, которое свидетельствовало бы о важном открытии. Они перебрасывались с каждым из проверяемых короткими фразами, инструктировали их, иногда обменивались замечаниями, и все. Им так и не понадобились всякие там коробочки, пинцеты и прочие инструменты, которые они все время держали под рукой.
  — Ну и что? — спросил я, как только они закончили с последним, Эдом Эрскином.
  — А то, что о результатах мы доложим инспектору, — ответил один из экспертов.
  — Боже милосердный! — с завистью воскликнул я. — Как это, наверное, интересно — служить в полиции и быть приобщенным к ее секретам! Послушайте, для чего, как вы думаете, Кремер разрешил мне присутствовать при вашем занятии? Чтобы сидеть и созерцать потолок?
  — Надо полагать, — заметил другой эксперт, — что инспектор проинформирует вас о результатах нашей работы. Филиппс, пойди к инспектору и доложи.
  Я пошел в кабинет вместе с Филиппсом. Вульф сидел за столом. Тут же мы застали начальника нью-йоркской полиции, окружного прокурора и двух чиновников ФБР, которые внимательно слушали Кремера. При виде Филиппса он умолк и сердито спросил:
  — Ну?
  — Господин инспектор, результаты микроскопического обследования рук оказались отрицательными.
  — Блестящее достижение, ничего не скажешь! Передайте Стеббинсу, пусть возьмет у всех подозреваемых носовые платки и перчатки и пришлет вам. И дамские сумочки тоже. И пусть не забудет пометить, что кому принадлежит. Постойте! Из карманов пальто… Хотя нет, не так… Пусть он пришлет вам все пальто, шляпы и прочее, а вы тщательно осмотрите вещи, особенно карманы. И постарайтесь ничего не перепутать.
  — Слушаюсь, сэр. — Филиппс вышел из кабинета.
  Кремер тем временем продолжил разговор с начальником полиции.
  — Мы не можем больше находиться в квартире, где временно останавливалась мисс Гантер, — сказал он. — Я не вправе взять на себя также ответственность, да и не располагаю лишними людьми. Квартира принадлежит Кэйтсу. Три опытных детектива обыскивали ее в течение трех с половиной часов и ничего не нашли. Я готов продержать их там всю ночь или пока мы не закончим здесь свои дела и не освободим Кэйтса, но и только. Задерживать дольше Кэйтса и оставлять своих людей у него на квартире я могу лишь в том случае, если получу распоряжение от вас, — он взглянул на начальника полиции, — или от вас, — он перевел взгляд на прокурора.
  — Я бы не советовал этого делать, — вмешался Травис, один из чиновников ФБР.
  — В конце концов, не такой уж это принципиальный вопрос, его можно решить в зависимости от обстоятельств, — напыщенно заметил прокурор.
  Зазвонил телефон. Вашингтон вызывал Трависа. Он подошел к моему столу, где стоял аппарат, и в наступившем молчании поднял трубку. Травис говорил мало, больше слушал своего собеседника. Закончив разговор, он повернулся к нам:
  — Мне только что сообщили нечто такое, что имеет прямое отношение к нашей беседе. Во время обыска в вашингтонской квартире мисс Гантер в коробке для шляп обнаружено девять валиков к диктофону «Стенофон».
  — Черт возьми! — воскликнул Вульф. — Девять? — Он был так раздражен и рассержен, словно ему подали телячью котлету с прокисшим гарниром. Все удивленно уставились на него.
  — Да, девять, — сухо подтвердил Травис, недовольный тем, что Вульф помешал ему остаться в центре внимания. — Детективов неотступно сопровождал один из служащих Бюро регулирования цен, сейчас все они в канцелярии бюро прослушивают записи. — Он холодно взглянул на Вульфа. — Почему вы недовольны, что найдено девять валиков?
  — Для вас, очевидно, это ничего не значит, — заносчиво ответил Вульф, — а для меня, что девять, что ни одного. Мне нужно десять.
  — Какая жалость — их всего лишь девять! — язвительно сказал Травис и, обращаясь к остальным, добавил: — Мне обещали тотчас позвонить из Вашингтона, если выяснятся еще какие-нибудь важные подробности.
  — В таком случае никто вам больше не позвонит, можете не сомневаться, — бросил Вульф и снова закрыл глаза, предоставляя другим до хрипоты обсуждать сообщение из Вашингтона.
  Конечно, Вульф держался вызывающе, но его можно было понять. Мало того, что убийство произошло у него под носом, в его дом битком набились незваные гости, и он ничего не мог поделать. Это полностью противоречило его принципам и совершенно выбивало его из колеи. Понимая его состояние и полагая, что ему просто необходимо быть в курсе текущих событий, я решил пойти на кухню и принести ему пива. Легко представить, в каком отвратительном настроении пребывал Вульф, если даже не вспомнил, что ему до сих пор не подали пива!
  Когда я вернулся, в кабинете все оставалось по старому. Я обнес присутствующих пивом, распрощавшись при этом с тремя бутылками, а остальные три поставил перед Вульфом. Болтовне в кабинете не видно было конца. Травису снова звонили из Вашингтона, но я не увидел выражения торжества у него на лице, когда он закончил разговор. Там, в Вашингтоне, сотрудники ФБР прослушивали девять валиков, однако ничего такого, что помогло бы напасть на след убийцы, на них не оказалось.
  — Таким образом, — вызывающе заявил Травис, давая понять, что у нас нет ни малейших оснований утверждать, будто дело не продвинулось ни на шаг, — теперь уже нет сомнений, что мисс Гантер лгала, так как валики с записями все время находились у нее.
  — И только девять, — с нескрываемым раздражением проворчал Вульф.
  Это явилось единственным его вкладом в долгую и бесплодную дискуссию о валиках.
  Часы показывали пять минут четвертого в ночь на вторник, когда в кабинет вошел Филиппс. В правой руке он держал серое пальто, а в левой шелковый шарф в коричневую полоску. Уже один вид Филиппса говорил, что даже экспертам не чужды эмоции.
  — Я могу докладывать, господин инспектор? — спросил он, бросив взгляд на Вульфа и на меня.
  — Докладывайте! — нетерпеливо приказа Кремер. — Что у вас?
  — Шарф, который вы видите, находился в правом кармане вот этого пальто. На шарфе обнаружены частицы того самого вещества, что покрывает орудие преступления. Таков наш вывод, а дальнейшие лабораторные исследования…
  — Иначе и быть не могло! — Кремер с удовлетворением потер руки. — Продолжайте исследования. Кстати, вы уверены в правильности выводов, могу я сейчас же начинать действовать?
  — Да, сэр, уверены.
  — Чье это пальто?
  — Судя по ярлыку, Элджера Кэйтса.
  — Да, да, — подтвердил я. — Это пальто Кэйтса.
  21
  Даже при наличии такой неотразимой улики, как шарф в кармане, требуется немалое искусство, чтобы заставить подозреваемого признаться.
  Готовый затянуться спор прервал Травис из ФБР.
  — Я нахожусь тут, так сказать, в частном порядке, — начал он, — и в присутствии столь авторитетных представителей местных властей просто не решаюсь выступить с предложением…
  — Что у вас? — резко спросил прокурор.
  — Я предложил бы поручить дело Кэйтса мистеру Вульфу. Мне доводилось видеть, как он действует, и не стыжусь признать, что мне до него далеко.
  — Не возражаю, — сразу согласился Кремер.
  Остальные двое взглянули друг на друга и промолчали.
  — Вот и хорошо, — поспешно сказал Кремер. — Значит, решено… Вульф, что вы предлагаете?
  Вульф слегка приоткрыл глаза.
  — Как зовут этого человека? — поинтересовался он.
  — Этого? Ах, да! Познакомьтесь: мистер Филиппс — мистер Вульф.
  — Мистер Филиппс, передайте пальто мистеру Гудвину, а ты, Арчи, положи его на кушетку под подушки. Шарф дайте мне.
  Филиппс без колебаний вручил мне пальто, но с шарфом помедлил и вопросительно взглянул на Кремера.
  — Это очень важная улика, сэр, и если стряхнуть обнаруженные на нем частицы…
  — Вы что, считаете меня идиотом? — вспылил Вульф.
  — Отдайте, отдайте шарф, Филиппс! — торопливо сказал Кремер.
  — Благодарю. А теперь, мистер Кремер, прошу привести Кэйтса.
  Пока Кэйтс усаживался в указанное Кремером кресло, лицом к Вульфу, мы все не спускали с него глаз, но я бы не сказал, что наши взгляды смущали его.
  — Мистер Кэйтс, — начал Вульф, — сейчас я правда, лишь на короткий срок выступаю в качестве официального лица, так как находящиеся тут представители власти поручили мне поговорить с вами. Надеюсь, вы понимаете, что вас-то никто не обязывает терпеть мои вопросы. Вот если бы вы попытались сейчас без разрешения уйти отсюда, вас бы немедленно задержали как очень важного свидетеля и отправили в положенное место, но принуждать вас к нежелательному разговору боже упаси! Что вы на это скажете? Начнем нашу беседу?
  — Я слушаю.
  — Вы согласны. А почему?
  — Потому что, если я откажусь, сейчас же последует вывод, будто я чего-то боюсь и, следовательно, пытаюсь что-то скрыть.
  — Резонно. Кажется, мы понимаем друг друга. — Вульф сказал это с таким видом, словно Кэйтс уже сделал важное признание. Он неторопливо вынул из-под стола руку с шарфом, положил шарф перед собой и задумчиво уставился на него, как бы размышляя, с чего начать. Я видел Кэйтса только в профиль и потому не могу сказать, бросил ли он на шарф хотя бы мимолетный взгляд, но что он не вздрогнул и не побледнел, могу утверждать определенно.
  — Дважды, когда мистер Гудвин посетил дом на Пятьдесят пятой улице, чтобы повидать мисс Гантер, он заставал там вас. Вы что, были ее близким другом?
  — Ну, слово «близкий» едва ли подходит. Однако последние шесть месяцев, занимаясь конфиденциальной работой непосредственно под руководством мистера Буна, я, естественно, часто встречался с мисс Гантер.
  — Она по приезде остановилась у вас?
  — Ваши люди уже разговаривали со мной на эту тему раз двенадцать, — повернулся Кэйтс к Кремеру.
  — Ничего, ничего, сынок, — ответил инспектор. — Это будет тринадцатый раз, только и всего.
  — Сейчас очень трудно, а то просто невозможно получить номер в гостинице, — снова обратился Кэйтс к Вульфу. — Конечно, используя свое положение и связи, мисс Гантер могла бы снять номер, но, во-первых, это означало бы нарушение инструкций, которых обязаны придерживаться работники Бюро регулирования цен, а во-вторых, мисс Гантер из принципиальных соображений не прибегала к таким методам. Один из моих приятелей разрешил мне воспользоваться его квартирой, а мисс Гантер я предложил остановиться у меня, тем более, что жена в это время отсутствовала.
  — А вообще-то мисс Гантер бывала у вас?
  — Нет.
  — Вы говорили, что часто с ней встречались в течение последних шести месяцев. Какое у вас сложилось мнение о ней?
  — Хорошее.
  — Она вам нравилась?
  — Да… Как коллега.
  — Она со вкусом одевалась?
  — Никогда не обращал внимания… Хотя нет… — У Кэйтса перехватило дыхание, но он справился с собой. — Я должен ответить иначе, если вы считаете подобные вопросы существенными и хотите получить исчерпывающие ответы. Мисс Гантер обладала исключительно интересной внешностью и очень красивой фигурой. Я считал, что для женщины, занимающей такое положение, она одевалась очень хорошо, чтобы не сказать больше.
  «Если бы Фиби могла слышать его! — подумал я. — Она бы обязательно сказала, что он разговаривает, как персонаж старомодного романа…»
  — Следовательно, — продолжал Вульф, — вы должны были замечать, что именно она надевала. Скажите, когда вы последний раз видели на ней вот этот шарф?
  Кэйтс наклонился и некоторое время рассматривал шарф.
  — Я вообще не помню, чтобы когда-нибудь видел его, — ответил он наконец. — Да, совершенно верно: я никогда не видел на ней этого шарфа.
  — Странно, — нахмурился Вульф. — Для нас это важно, мистер Кэйтс. Вы не ошибаетесь?
  — Позвольте, я взгляну еще раз. — Кэйтс протянул руку за шарфом.
  — Нет, нет! — остановил его Вульф. — Он будет фигурировать в суде по делу об убийстве как вещественное доказательство и требует осторожного обращения. — Не позволяя брать шарф в руки, Вульф дал возможность Кэйтсу рассмотреть его поближе.
  Через некоторое время Кэйтс откинулся на спинку стула и покачал головой:
  — Я никогда не видел этого шарфа ни на мисс Гантер, ни на ком другом.
  — Жаль, очень жаль, — сказал Вульф. — Но не исключено, что вы видели его при недостаточно ярком свете и потому сейчас не можете узнать. Например, вечером на моем крыльце. Нет, нет, это не категорическое утверждение, а всего лишь предположение. Дело в том, что на шарфе обнаружены частицы краски и ржавчины с трубы, которой была убита мисс Гантер. Преступник обернул им конец трубы, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Шарф обнаружен в кармане вашего пальто.
  — Чьего пальто? — часто мигая, переспросил Кэйтс.
  — Вашего. Арчи, покажи-ка.
  Я взял пальто за воротник и подошел к Кэйтсу.
  — Пальто ваше, не так ли? — спросил Вульф.
  Кэйтс долго смотрел на пальто, потом вскочил и закричал:
  — Мистер Декстер! Мистер Декстер! Сюда!
  — Перестаньте! — Кремер схватил его за руку. — Перестаньте орать! Зачем вам нужен Декстер?
  — Позовите сюда мистера Декстера! Если хотите, чтоб я замолчал, позовите мистера Декстера! — Голос Кэйтса дрожал. — Я так и знал, что тут произойдет нечто подобное! Я же говорил Фиби, что с Вульфом связываться не следует! Я говорил ей, что сегодня сюда лучше не приходить!.. Я же…
  — Когда это вы успели сказать ей, чтобы она не приходила сюда? — набросился на него Кремер. — Ну? Когда?
  Кэйтс промолчал и, видимо, только теперь сообразив, что Кремер держит его за руку, крикнул:
  — Пустите!
  Кремер выпустил его руку. Кэйтс отошел, сел на стул у стены и крепко сжал губы, всем своим видом показывая, что не желает больше иметь с нами дела.
  — Я присутствовал, когда его допрашивал Роуклифф, если вас это интересует, — обратился я к Кремеру. — На такой же вопрос он ответил, что был у своего приятеля на Одиннадцатой улице, куда ему позвонила мисс Гантер. Она сказала, что ей только что предложили приехать к Вульфу, и ей хочется знать, не получил ли он такого же предложения. Кэйтс ответил утвердительно, но заявил, что не поедет, и пытался ее отговорить, а когда она сказала, что все-таки поедет, он решил последовать ее примеру… Я знаю, дел у вас по горло, но все же советую читать отчеты своих подчиненных.
  Далее я обратился ко всем присутствующим.
  — Если хотите знать мое мнение, причем совершенно бесплатно, — шарф не принадлежит мисс Гантер. Он абсолютно не в ее стиле, она никогда не стала бы носить подобную вещь. Но он не принадлежит и Кэйтсу. Вы только взгляните на него: серый костюм, серое пальто. Я всегда видел его только в сером. Жаль, Кэйтс не хочет разговаривать с нами, а то вы могли бы кое о чем спросить у него.
  Кремер подошел к двери в гостиную, приоткрыл ее и крикнул:
  — Стеббинс!
  Пэрли в мгновение ока вырос на пороге.
  — Проводите Кэйтса в столовую и начинайте по одному вводить сюда остальных. Как только мы будем заканчивать с очередным, отправляйте его тоже в столовую.
  Стеббинс увел Кэйтса, чему тот вовсе не противился. Почти сразу же другой детектив ввел миссис Бун. Кремер даже не предложил ей сесть встретил в центре комнаты, показал шарф, попросил внимательно, но не дотрагиваясь, осмотреть и сказать, видела ли она его раньше. Миссис Бун ответила, что не видела, и на этом разговор с ней закончился. После ее ухода ввели Фрэнка Томаса Эрскина, и сцена повторилась с тем же результатом. Когда в кабинете еще четырежды прозвучало «нет», наступила очередь Уинтерхофа.
  — Мистер Уинтерхоф, взгляните, пожалуйста, на этот… — заговорил было Кремер, но Уинтерхоф тут же перебил инспектора.
  — Где вы его взяли? — спросил он, протягивая руку к шарфу. Это же мой шарф!
  — Ваш?! — Кремер даже попятился от неожиданности. — Сегодня вечером он был на вас или вы принесли его в кармане пальто?
  — Ни то, ни другое. У меня украли его еще на прошлой неделе.
  — Где?
  — Вот здесь же, когда я приходил сюда в пятницу вечером.
  — Сюда, к Вульфу?
  — Да.
  — Кому вы жаловались на пропажу?
  — Никому не жаловался, а пропажу обнаружил только у себя дома. Если…
  — И вы никому не сказали?
  — Здесь нет. Я не знал, когда был здесь, что шарф исчез. А дома… Дома я сказал, наверное, жене… Да, да, определенно припоминаю: жене я говорил о пропаже. Но у меня…
  — И вы не позвонили сюда на следующий день, чтобы справиться, не найдена ли ваша вещь?
  — Нет, не звонил. Зачем? У меня еще штук двадцать шарфов. Я настаиваю…
  — Настаивайте сколько угодно, — холодно оборвал его Кремер. — Но так как шарф принадлежит вам, считаю необходимым сообщить следующее: мы располагаем важными доказательствами, что именно вашим шарфом был обмотан отрезок трубы, которым была убита мисс Гантер.
  Лицо Уинтерхофа покрылось обильным потом, он от изумления выпучил глаза.
  — Какие доказательства? — наконец спросил он, собравшись с силами.
  — На шарфе обнаружены микроскопические частицы краски и ржавчины с трубы, причем в довольно значительном количестве.
  — Где вы его нашли?
  — В кармане пальто.
  — Чьего?
  — А вот это не ваше дело, — отрезал Кремер. — Я бы хотел попросить вас никому ничего не говорить, но, к сожалению, это бесполезно… Отведите его в столовую, — приказал он детективу, который привел Уинтерхофа. — И скажите Стеббинсу, пусть никого больше не присылает.
  22
  Наступило долгое молчание. Я взглянул на большие настенные часы — они показывали без двух минут четыре. Все, кто был в кабинете, казалось в высшей степени обескураженными…
  — И все же этот Уинтерхоф лжец, будь он проклят! — заговорил начальник полиции. — Не видел он никакого человека, который якобы сбежал с крыльца этого дома. Выдумка!
  — Черт побери, ну и что? — взорвался прокурор. — Мы не лжеца ищем, а убийцу!
  — А я хочу спать, — угрюмо заявил Вульф. — Сейчас уже четыре часа, и вы зашли в тупик.
  — Да что вы говорите! — саркастически воскликнул Кремер. — Мы зашли в тупик… А вы?
  — А я нет, мистер Кремер. Совсем нет. Но сейчас я устал, и меня одолевает сон.
  — А ведь нам придется отпустить всех опрошенных, — заметил начальник полиции.
  — Несомненно, сэр, — кивнул Кремер. — Арчи, ведите всех сюда.
  Вот в каком состоянии находился Кремер! Направляясь выполнять его распоряжение, я пытался вспомнить, когда еще за время нашего знакомства он называл меня по имени, но вспомнить не мог…
  Доставленные мною гости расселись.
  — Мы отпускаем вас по домам, — начал Кремер. — Но перед вашим уходом я хочу обрисовать обстановку. Обследование рук ничего не выявило. Однако при изучении шарфа, обнаруженного в кармане одного пальто, на нем найдена ржавчина и краска от трубы, с помощью которой совершено убийство. Нет сомнений, что убийца использовал шарф, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Поэтому…
  — Чье это пальто? — прервал Бреслоу.
  — Не буду говорить, чье пальто и чей шарф, и, по-моему, их владельцу тоже надо держать язык за зубами: если газетчики что-нибудь пронюхают…
  — Ну уж нет! — вскинулся Элджер Кэйтс. — И вас, и Ниро Вульфа, и Национальную ассоциацию промышленников это, конечно, устроило бы, но мне вы рот и заткнете! Пальто мое, а шарф я никогда и в глаза не видел. Возможно…
  — Кэйтс, довольно! — прикрикнул на него Соломон Декстер.
  — Таким образом, — как ни в чем не бывало продолжал Кремер, — шарф обнаружен в пальто мистера Кэйтса, но он утверждает, что раньше никогда его не видел. Это…
  — Шарф мой, — сказал Уинтерхоф. — Он был украден у меня здесь в пятницу вечером, и с тех пор я его не видел. Поскольку вы позволили Кэйтсу недостойный выпад в адрес Ассоциации промышленников, я…
  — Хватит! — стукнул кулаком по столу Кремер. — Можете ссориться в другом месте. Я же хочу повторить то, что уже говорил тут несколько часов назад: один из вас убил мисс Гантер. Теперь это бесспорный факт. Мы могли бы сейчас задержать вас, но что толку? Люди вы богатые и тут же добьетесь освобождения под залог. Именно поэтому я вынужден вас отпустить, в том числе и пока не известного мне убийцу. Но мы его все равно найдем. Не исключено, что нам потребуется навестить вас или вызвать в любое время суток. Без нашего разрешения вы не имеете права уезжать из города ни на час. По всей вероятности, мы будем держать вас под наблюдением, и тут вам не помогут никакие протесты.
  Кремер обвел взглядом присутствующих и добавил:
  — Сейчас полицейские машины развезут вас по домам, а пока выслушайте на прощание еще несколько слов. Я прекрасно понимаю, что все это крайне неприятно, но ничего не поделаешь, придется потерпеть, пока мы не найдем убийцу. Если кто-нибудь располагает ценными для следствия сведениями, худшее, что он — или она — может придумать, — это утаить их от нас. Я настоятельно рекомендую этому человеку задержаться и передать сведения нам. Кроме меня, тут находятся и начальник полиции, и прокурор, и вы можете переговорить с любым из нас.
  Никто из присутствующих не ухватился за любезное предложение Кремера, и вскоре все разъехались.
  — Будут указания на утро, сэр? — спросил я Вульфа.
  — Да, будут! — рявкнул он. — Оставить меня в покое…
  23
  Начиная с этой ночи мне стало казаться, что меня не посвящают в ход расследования. Позже, правда, выяснилось, что это не совсем так, однако кое-какие основания для сомнений у меня были.
  Во вторник утром Вульф заявил, что теперь я должен буду передавать ему пакеты от Баскома, не вскрывая их. Дил Баском был руководителем детективного агентства.
  — Его отчеты? Значит, расследование расширяется?
  — Да, — поморщившись, ответил Вульф. — Уже работают двадцать человек. Может, хоть один из них что-нибудь раздобудет.
  — Не перебраться ли мне на жительство куда-нибудь в гостиницу? — спросил я. — Чтобы ненароком не услышать что-либо такое, чего мне не положено слышать.
  Вульф не потрудился ответить. Когда это возможно, он старается не нервничать перед едой.
  Несколько позже выяснилось, что, по мнению Вульфа, я еще могу на что-то сгодиться. В шесть вечера он появился в кабинете, позвонил, чтобы ему принесли пива, посидел молча минут пятнадцать и вдруг изрек:
  — Арчи!
  Его обращение застало меня как раз в тот момент, когда я открыл рот, собираясь зевнуть.
  — А-а-а, — протянул я.
  — Ты уже порядочно работаешь у меня, — хмурясь, заявил Вульф.
  — Ага. Прикажете подать заявление об уходе по собственному желанию?
  — Я изучил тебя, вероятно, значительно лучше, чем ты думаешь, — пропуская мои слова мимо ушей, продолжал Вульф. — Ты наделен острой наблюдательностью, не дурак, не трус, тебя невозможно подбить на измену, поскольку ты слишком высокого мнения о собственной персоне.
  — Я просто душка! Вы должны прибавить мне жалованье: цены на все растут, и…
  — У тебя тут и еда, и крыша над головой, но по молодости и тщеславию ты тратишь кучу денег на наряды. — Он погрозил мне пальцем. — Впрочем, обо всем этом мы поговорим в следующий раз. А сейчас я хочу сказать другое. Я имею в виду одно из твоих качеств, которого не понимаю, но которое тебе безусловно присуще. Это твое качество почему-то заставляет молодых женщин охотно проводить время в твоем обществе.
  — Так я же употребляю одеколон «Холостяк на вечер»! — Я с подозрением взглянул на Вульфа. — Послушайте, вы явно к чему-то клоните! Может, хватит? Говорите прямо.
  — Прямо так прямо. Скажи, сумеешь ты быстренько улестить мисс Бун?
  Я ошалело уставился на Вульфа.
  — Ай-яй-яй! — приходя в себя, с укоризной воскликнул я. — Вот уж не ожидал, что вы способны держать в голове такие постыдные замыслы! Улестить мисс Бун! Каково, а? Нет уж если вы допускаете подобные мысли, — улещайте ее сами.
  — О чем ты? — ледяным тоном осведомился Вульф. — Я же говорю о необходимости заручиться ее доверием, чтобы облегчить нам дальнейшее расследование.
  — Но это еще хуже! — вскипел я. — Давайте попробуем смягчить формулировки. Вы хотите, чтобы я втерся в доверие к мисс Бун и добился от нее признания, что она отправила на тот свет дядюшку и мисс Гантер? Нет уж, благодарствую!
  — Чушь! Тебе прекрасно известно, чего я хочу.
  — На всякий случай все же разъясните.
  — Мне нужны следующие сведения — поддерживала ли она личный, деловой или какой-нибудь другой контакт с кем-либо из Ассоциации промышленников особенно с теми, кто был здесь вчера вечером. То же самое в отношении ее тетки, миссис Бун. Необходимо установить, насколько были близки между собой мисс Бун и мисс Гантер, что они думали друг о друге, часто ли встречались на прошлой неделе. Для начала достаточно. Если обстановка позволит, можешь перейти к конкретному делу. Кстати, почему бы не позвонить ей сейчас же?
  — Ну, ничего плохого в этом пока не вижу, если не разбираться, что вы имеете в виду под «конкретным делом», поскольку данное выражение допускает самое широкое толкование… Между прочим, вы действительно думаете, что преступник — один из этих фруктов из Ассоциации промышленников?
  — А почему бы и нет?
  — Но это же слишком очевидно! Каждый из этих типов должен понимать, что подозрение падет прежде всего на кого-то из них.
  — Чепуха! Ничто само по себе не очевидно. Очевидность — дело сугубо субъективное. Очевидности всегда можно избежать, противопоставляя ей тонкость ума… Ты знаешь номер телефона мисс Бун?
  Я набрал коммутатор гостиницы «Уолдорф» и попросил соединить меня с мисс Бун. Ответил мужской голос. Я назвал себя и попросил к телефону мисс Бун. Мне показалось, что она медлила больше, чем следовало бы.
  — Нина Бун слушает. Вы Арчи Гудвин? Я не ошибаюсь?
  — Так точно. Спасибо, что ответили на мой звонок.
  — Что вы, пожалуйста! Вы хотели что-нибудь…
  — Разумеется. Но речь пойдет не обо мне. Я звоню вам вовсе не потому, что чего-то хочу, или хотел, или мог бы хотеть. Я звоню по поручению одного человека, который действительно чего-то хочет, но он, но моему глубокому убеждению, самый натуральный псих. Вы понимаете мое положение? Сам-то я не решился бы позвонить вам, назвать себя, сказать, что я сию минуту взял из банка некоторую сумму и хочу спросить, как вы относитесь к предложению пообедать вдвоем в бразильском ресторанчике на Пятьдесят второй улице. А если я не могу на это решиться, то какое значение имеет для вас, чего я хочу?.. Я не отрываю вас от какого-нибудь важного занятия?
  — Нет… У меня есть несколько свободных минут. Так что же нужно вашему «одному человеку»?
  — Всему свой черед. А пока скажу: здравствуйте, говорит Арчи Гудвин, и в данную минуту он, по поручению Национальной ассоциации промышленников, сует свой нос во всякие разные дела. Мне бы хотелось истратить часть полученных от ассоциации денег и пообедать с вами вдвоем в бразильском ресторане на Пятьдесят второй улице, причем заранее ставлю в известность, что это будет деловая встреча с человеком, которому нельзя доверять… Ваши свободные минуты уже истекли?
  — А вы, кажется, действительно опасный человек… Послушайте, а может, таинственный Некто того и хочет, чтобы вы, с помощью вашего игривого тона, уговорили меня пообедать с вами?
  — Что вы! Затею с обедом придумал я сам, как только снова услышал ваш голос, пусть и по телефону. Что же касается моего Некто… Ну, вы же должны понимать, что в процессе этого расследования мне приходится общаться с различными людьми, а не только с Ниро Вульфом, который… ну, в общем, таков уж он есть. Так вот, я вынужден общаться и кое с кем из полиции, и из ФБР, и из прокуратуры. Что бы вы, например, сказали, если бы узнали, что один из них поручил мне позвонить вам и спросить, где Эд Эрскин?
  — Эд Эрскин? — поразилась мисс Бун. — Вам поручили спросить у меня, где Эд Эрскин?
  — Да, да.
  — Я бы сказала, что человек, давший вам такое поручение, ненормальный.
  — И я так думаю. Значит, с этим вопросом покончено. Но, прежде чем мы подведем черту под нашим разговором, вы, быть может, ответите на мое предложение относительно бразильского ресторана? Как вы обычно отказываете? В резкой форме или прибегаете к дипломатическим формулировкам?
  — Вообще, я человек резкий.
  — В таком случае, чуточку подождите, дайте собраться с силами… Ну вот. Начинайте!
  — Как бы вы ни хитрили, я не могу встретиться с вами — сегодня я обедаю с теткой у нее в номере.
  — Тогда, может, поужинаем позже? Или позавтракаем? Что вы скажете о ленче завтра в час?
  — А что собой представляет этот бразильский ресторан? — спросила мисс Бун.
  — Вполне приличное заведение с хорошей кухней.
  — Но ведь… как только я пойду куда-нибудь…
  — Понимаю, понимаю. Сделаем так: выходите из гостиницы на Сорок девятую улицу, я буду ждать вас там в темно-синей машине, начиная с двенадцати пятидесяти. Я не опоздаю ни на минуту за это могу ручаться, а вот за все последующее…
  — Возможно, немного опоздаю я.
  — Не сомневаюсь. Это свойственно всем нормальным женщинам, а вас я считаю совершенно нормальной. И, пожалуйста, не вздумайте лет этак через пять — десять сказать мне, будто я утверждал, что вы показались мне… ну, так себе, обычной. Я не говорил «обычная», я сказал «нормальная». Итак, до завтра.
  Отодвигая от себя телефон, я подумал, что в глазах у меня, наверное, еще не погас огонек самодовольства, и поэтому, не поворачиваясь к Вульфу, сделал вид, что рассматриваю какие-то бумаги. Однако он тут же довольно громко пробормотал:
  — А все равно сегодня вечером было бы лучше!
  По-прежнему не поворачиваясь к нему, я сосчитал про себя до десяти и только тогда спокойно и внятно ответил:
  — Дорогой сэр! Попытайтесь-ка сами уговорить эту женщину встретить вас, скажем, в каком-нибудь фешенебельном ателье, чтоб примерить самый шикарный туалет.
  До меня донеслось нечто похожее на смех. Я гордо прошествовал к себе в комнату и до ужина приводил ее в порядок — работы хватило.
  После ужина я вдруг почувствовал такую смертельную усталость и мне так захотелось спать, что, когда раздался звонок в дверь, я испытал огромный соблазн сделать вид, будто никакого звонка не слышу. Меня так и подмывало повернуть специальный выключатель и отсоединить звонок. Но я не сделал этого, а вышел в переднюю и распахнул дверь.
  24
  — Добрый вечер! — поздоровался со мной какой-то тип, стоявший на крыльце. — Мне хотелось бы повидать мистера Вульфа.
  Я раньше не встречал этого человека. Он был лет пятидесяти, среднего роста и телосложения, с тонкими прямыми губами и с глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Я было подумал, что это один из людей Баскома, однако одежда посетителя исключала подобное предположение. Его пальто и костюм из дорогого материала явно вышли из рук первоклассного портного.
  — Сейчас узнаю. Ваше имя?
  — Джон Смит.
  — По какому делу вы хотели бы его видеть, мистер… мистер Джоунс?
  — По частному и очень срочному.
  — А нельзя ли поконкретнее?
  — Можно, но только с ним лично.
  — Превосходно. Присядьте и почитайте какой-нибудь журнал.
  Я оставил его на крыльце, захлопнул дверь у него перед носом и пошел в кабинет к Вульфу.
  — Посетитель назвался первым пришедшим на ум именем: «Джон Смит». Выглядит как банкир, который если и одолжит вам какую-нибудь мелочь, то потребует в залог пригоршню бриллиантов. Я оставил его на крыльце, но не думайте, что он обиделся, у таких людей отсутствуют обычные человеческие чувства. И, пожалуйста, не поручайте мне узнать, что ему надо, сил моих на это не хватит.
  — Приведи его.
  Я так и сделал. Посетитель мне не нравился, тем более что помешал нам вовремя лечь спать, но все же я предложил ему кресло, обитое красной кожей, сидя в нем, он оказывался лицом к нам обоим. Выпрямившись как палка, он положил руки на колени, сплел пальцы и взглянул на Вульфа.
  — Я назвался Джоном Смитом потому, что подлинная фамилия не имеет значения, — начал он. — В данном случае я выступаю в роли мальчика на побегушках… Наш разговор должен носить конфиденциальный характер, поэтому хотелось бы остаться с вами с глазу на глаз.
  Вульф отрицательно покачал головой.
  — Мистер Гудвин мой доверенный помощник. Его уши — мои уши. Я вас слушаю.
  — Ни в коем случае! — решительно заявил Смит. — Я обязан переговорить с вами наедине.
  — Видите вон ту картину на стене? — спросил Вульф, показывая на изображение памятника Вашингтону. — В действительности это часть панели с замаскированным отверстием в ней. Если я удалю мистера Гудвина отсюда, он пройдет в специальное помещение за этой стеной и все равно будет слышать и видеть вас. Правда, там ему придется стоять. Так зачем же причинять моему помощнику такое неудобство, если он может слушать нас сидя?
  Все с тем же бесстрастным видом Смит поднялся.
  — В таком случае, нам придется перейти туда, где нет подобных приспособлений.
  — Никуда мы с вами не пойдем. Арчи, подай мистеру Смиту пальто и шляпу.
  Я встал и был уже на полпути к вешалке, когда Смит снова сел. Я вернулся на свое место.
  — Да, сэр? — обратился к нему Вульф.
  — Есть кое-кто, — начал Смит прежним высокомерным тоном, поскольку другим, видимо, никогда не говорил, — виновный в убийстве Буна и Гантер.
  — Кое-кто?
  Смит почесал нос, опустил руку и вновь сплел пальцы.
  — Разумеется, смерть — всегда трагедия, — продолжал он. — И с этим ничего не поделаешь. Но смерть этих двоих поставила в тяжелое положение многих членов нашей организации и навлекла на них совершенно незаслуженное негодование. Все мы знаем, что у нас в стране есть люди, пытающиеся разрушить фундамент, на котором держится наше общество. Само существование демократической системы, становым хребтом которой являются наши граждане, проникнутые самыми высокими идеалами, и наши выдающиеся бизнесмены, благодаря которым живет и процветает эта система, находится ныне в крайней опасности. Первопричина ее — то событие, а теперь уже два события, которые подрывные элементы либо сами подготовили и осуществили, либо воспользовались ими для своих преступных целей. Убийства как таковые не угрожают, разумеется, общественному благополучию, но в данном…
  — Извините, — прервал его Вульф. — Я и сам мастак на подобную демагогию. Насколько я понимаю, вы имеете в виду недовольство Национальной ассоциацией промышленников, широко распространившееся в стране из-за этих убийств?
  — Да. Одно дело вообще совершить убийство и совершенно другое, когда оно наносит огромный ущерб…
  — Одну минуту. Об этом вы уже говорили. Валяйте дальше, но сначала скажите: вы представляете Национальную ассоциацию промышленников?
  — Я представляю, если хотите, великих людей — подлинных столпов нашего государства, я представляю жизненные интересы американского народа. Я…
  — Хорошо, хорошо! Дальше.
  Смит снова сплел пальцы — на этот раз у него возникла необходимость почесать подбородок, затем продолжил:
  — Возникшее положение совершенно нетерпимо, оно, повторяю, создаст благоприятные условия для деятельности самых опасных элементов, пропаганды их теорий. Любое вознаграждение за ликвидацию нынешнего положения — немедленную ликвидацию! — не показалось бы чрезмерным. Родина будет благодарна тому, кто возьмется за это. Он заслужит великое спасибо своих сограждан.
  — Иначе говоря, — высказал предположение Вульф, — такому человеку хорошо заплатят.
  — Ему обязательно хорошо заплатят.
  — Жаль, что я уже занят. Очень люблю, когда мне платят.
  — Так в чем дело? Наши интересы совпадают.
  — А знаете, мистер Смит, — нахмурился Вульф, — мне понравилось, как вы начали беседу. Короткой фразой вы сказали сразу все, за исключением кое-каких деталей. Кто вы и откуда?
  — Странный вопрос! — воскликнул Смит. — Вы не настолько беспомощны, чтоб при желании не выяснить, кто я, если, разумеется, найдете нужным тратить на это время. Я не один. Есть еще семь уважаемых, весьма уважаемых мужчин и женщин, с которыми сегодня после ужина я буду играть в бридж.
  Смит снова сплел пальцы, но не нашел, что почесать, и достал из внутреннего кармана довольно объемистый сверток.
  — Вы правильно заметили, — кивнул он, — я не упомянул о некоторых деталях. Вы получите гонорар в триста тысяч долларов. Вот треть этой суммы.
  Вульф слегка поднял бровь.
  — Вы пришли сюда, мистер Смит, будучи убеждены, что имеете дело с мерзавцем. А раз так, не кажется ли вам, что вы поступили несколько необдуманно, захватив с собой такую крупную сумму денег? Я уже говорил, что мистер Гудвин — мой доверенный помощник. А вдруг он отнимет у вас деньги, а вас самого вышвырнет вон?
  Впервые выражение лица Смита несколько изменилось, но, в общем-то, он не встревожился.
  — Никому и в голову не приходило считать вас мерзавцем, — ровным голосом сказал он. — Мы хорошо знаем и вашу деятельность, и ваш характер. Вам предоставляется возможность оказать услугу…
  — Довольно! Все это мы уже слышали.
  — Как угодно. Дело вот в чем: существуют определенные причины, по которым вам предлагают такой крупный гонорар. Во-первых, все знают, что вы обычно берете большое вознаграждение за услуги. Во-вторых, растущее негодование общественности против уполномочивших меня лиц прямо или косвенно принесет им убытки в сотни миллионов долларов, по сравнению с чем триста тысяч сущий пустяк. В-третьих, вам предстоят расходы, и, возможно, крупные. В-четвертых, мы понимаем, что выполнение нашего поручения связано с немалыми трудностями, и, говоря откровенно, мы не знаем никого, кроме вас, кто способен с ними справиться. Повторяю, никто не считает вас мерзавцем. Ваше утверждение беспочвенно.
  — Значит, я неправильно истолковал фразу, которую вы произнесли в начале нашей беседы. — Вульф уставился на Смита. — Разве вы не сказали: «Есть кое-кто, виновный в убийстве Буна и Гантер»?
  — Да, сказал.
  — Кто же это?
  — Пожалуй, я выразился не совсем точно. Видимо, следовало сказать: мы намерены предложить кое-кого.
  — Кого же?
  — Либо Соломона Декстера, либо Элджера Кэйтса. Мы предпочли бы Декстера, но сойдет и Кэйтс. Мы поможем вам получить кое-какие улики, но какие именно уточним позже, когда вы разработаете план дальнейшего расследования. Мы еще обсудим с вами этот вопрос. Кстати, выплату остальных двухсот тысяч мы не ставим в зависимость от вынесения обвинительного приговора, мы понимаем, что это от вас не зависит. Вторую треть вы получите, как только огласят обвинительный акт, а последнюю — в день начала процесса. Мы считаем, что будет вполне достаточно того эффекта, который вызовет оглашение обвинительного акта.
  — Вы адвокат, мистер Смит?
  — Да.
  — Вы бы не согласились уплатить за Декстера несколько больше, чем за Кэйтса? Как-никак, Декстер — исполняющий обязанности директора Бюро регулирования цен, для вас куда важнее убрать в первую очередь его.
  — Нет, нет! Мы и так не поскупились на гонорар. — Смит постучал пальцем по свертку. — Не будем торговаться. Думаю, никто и никогда не платил столько.
  — Что вы! — воскликнул Вульф. — А известный скандал с многомиллионными взятками в нашем сенате в двадцать четвертом году? Да я на память могу назвать восемь, десять, двенадцать примеров! Крез Лидийский преподнес своему полководцу десять тонн золота. Ришелье уплатил одному из шпионов сто тысяч ливров — около двух миллионов долларов по нынешним временам… Так что, мистер Смит, не обманывайте ни себя, ни других. Вы просто скряга, если иметь в виду действительную стоимость того, что вы хотите получить от меня.
  Речь Вульфа не произвела на Смита никакого впечатления.
  — Да, но всю сумму вы получаете чистоганом, из рук в руки! — возразил он. — Вам не надо платить ни налогов, ни разных сборов.
  — Правильно, — кивнул Вульф. — Вообще-то, строго говоря, я не могу назвать вас скупым. И торговаться тоже не люблю. Однако, — он тяжело вздохнул, — однако должен вам сказать, что существует одно непреодолимое препятствие.
  — Какое еще препятствие?
  — Да ваш выбор лиц, которых предстоит обвинить… Прежде всего слишком уж бросается в глаза, кому выгодно, чтобы один из них оказался виновным. Но не это главное. Главное в том, что ни у того, ни у другого нет мотива. Для всякого убийства нужен какой-то мотив, а для двух убийств — тем более. Применительно к мистеру Декстеру и мистеру Кэйтсу его невозможно найти, я и пытаться не буду.
  — Но я же говорил, мы поможем вам получить некоторые доказательства.
  — Не имеет значения. Отсутствие мотива исключает вину Декстера или Кэйтса, и тут не помогут никакие «доказательства», которые к тому же могут быть только косвенными. Но какими бы они ни были, они неизбежно вызовут сомнение, как только станет известен их источник, тем более, что обвинение будет представлено одному из руководителей Бюро регулирования цен. Таким образом, на изложенных вами условиях это предложение для меня не приемлемо.
  Смит спокойно отнесся к отказу Вульфа. Немного помолчав, он снова заговорил.
  — Но есть другой вариант, против него вам нечего будет возразить. Я говорю о кандидатуре Дона О'Нила.
  — М-м-м… — промычал Вульф.
  — У него можно найти мотив — он же из Национальной ассоциации промышленников, а общественное мнение уже настроено против нее, хотя и напрасно. Конечно, кандидатура О'Нила не так нас устраивает, как Декстера или Кэйтса, но что поделаешь. По меньшей мере, общественное негодование переключится с организации на одного человека.
  — М-м-м…
  — А это придаст доказательствам особую убедительность. Разве так уж трудно, например, получить показания человека или даже нескольких человек, которые видели, как у вас в холле О'Нил прятал шарф в карман пальто Кэйтса? Насколько мне известно, тот же ваш доверенный помощник Гудвин был там все время и…
  — Не годится! — резко прервал его Вульф.
  — Ну, если Гудвин не захочет дать таких показаний, у нас есть возможность получить их от других. Но к этой теме мы еще вернемся, если вы примете наше предложение. Вы согласны с кандидатурой О'Нила?
  — Видите ли… — Вульф откинулся на спинку кресла и сложил кончики пальцев на животе. — Сейчас я отвечу, мистер Смит. Пожалуй, лучше всего это делать в форме сообщения, предназначенного для мистера Эрскина. Передайте мистеру Эрскину…
  — Я не представляю Эрскина. Я вообще не называл никаких фамилий.
  — Разве? А мне послышалось, вы упоминали О'Нила, и Декстера, и Кэйтса. Так вот, все дело в том, что полиция может с минуты на минуту найти десятый валик, и тогда, учитывая содержание сделанной на нем записи, все мы окажемся в дураках.
  — Но если у нас будет…
  — Прошу вас, сэр! Я не мешал вам говорить, не мешайте и вы мне. Если увидите где-нибудь мистера Эрскина, передайте, что я весьма ему признателен: теперь я знаю, какой гонорар могу с него запрашивать, не рискуя шокировать его. Передайте, что я не менее признателен и за его старания оградить этот гонорар от посягательства налоговых органов, хотя подобное мошенничество совершенно меня не привлекает. Передайте, что я полностью учитываю, насколько важна каждая минута: мне известно, как обострила возмущение общественности смерть мисс Гантер; я читал редакционную статью в сегодняшнем номере «Уолл-стрит джорнел»; я слышал сегодня выступление радиокомментатора; я знаю, что происходит. — Вульф прищурился. — Но, главным образом, не забудьте сказать ему, что попытки купить всех и вся лишь усугубляют его вину. Кем бы я ни был в его глазах, счет за услуги я все равно ему пришлю и все равно заставлю заплатить. Я думаю, он либо убийца, либо простофиля, либо и то и другое вместе. Слава богу, он не мой клиент! Что же касается вас… Нет, на вас я и времени тратить не хочу… И вы называете себя адвокатом, служителем закона!.. Арчи, пальто ему!
  Смит поднялся, но, прежде чем уйти, тем же ровным тоном спросил:
  — Мне хотелось бы знать, могу ли я рассчитывать, что эта беседа останется между нами? Точнее, чего мне следует ожидать?
  — Какое значение для вас лично имеет мой ответ? — крикнул Вульф. — Я даже фамилии вашей не знаю. Я поступлю так, как найду нужным.
  — Если вы думаете… — заговорил было Смит, но не закончил, опасаясь, очевидно, выдать свое истинное настроение, чего он не мог позволить себе ни при каких обстоятельствах. Он молча вышел и молча спустился с крыльца, даже не пожелав мне спокойной ночи.
  Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел и ждал заказанное пиво.
  — Сегодняшняя история напомнила мне о картине, — сказал я, — которая висела у нас дома в столовой. На ней были изображены мужчина и женщина, мчащиеся в санях и швыряющие младенца стае волков, которая их настигает. Возможно, это не совсем точно в отношении Декстера или Кэйтса, но прямо касается О'Нила. Он же был председателем банкетной комиссии! В детстве я часто размышлял над этой картиной. С одной стороны, жестоко, разумеется, бросать ребенка на растерзание волкам, но с другой — если не принести эту жертву, они сожрут и младенца, и путников, и лошадей. Конечно, из саней могли бы выскочить мужчина или женщина. Помню, я тогда представлял, как целую женщину и ребенка и бросают прямо в гущу волков. Правда, в то время мне было всего восемь лет, и теперь я уже не считаю себя связанным тогдашним решением… А что думаете вы об этих мерзавцах?
  — Они в панике, — ответил Вульф, поднимаясь. — Положение у них отчаянное… Спокойной ночи, Арчи. — Уже с порога, не оборачиваясь, он пробурчал: — Такое же, как и у меня, собственно говоря.
  25
  В среду утром я получал лишь мелкие поручения. По распоряжению Вульфа я позвонил, например, в фирму «Стенофон» и договорился, что они дадут нам напрокат диктофон с громкоговорителем вроде того, какой управляющий прислал в воскресенье.
  Честно говоря, я не понимал, зачем нам диктофон, если нечего прослушивать. Как бы то ни было, мы получили аппарат, и я засунул его в угол.
  Еще одно поручение, которое я удостоился получить, состояло в том, чтобы позвонить Фрэнку Томасу Эрскину. Я поставил его в известность, что расходы наши быстро растут и что мы при первой же возможности хотели бы получить от него чек еще на двадцать тысяч долларов. Эрскин воспринял это заявление как нечто само собой разумеющееся и тут же попросил меня условиться об их встрече с Вульфом в одиннадцать часов, что я и сделал.
  Самое интересное произошло в одиннадцать часов. Когда точно в это время у нас появились оба Эрскина, Уинтерхоф и Хетти Гардинг, с ними оказался О'Нил! Таким образом, следовало думать, что эти фрукты не собирались продолжить разговор, начатый «Джоном Смитом».
  Эрскин привез с собой чек, компания пробыла у нас больше часа, причем я так и не понял, зачем они, собственно, пожаловали, разве что продемонстрировать, как они расстроены. Никто, в том числе и сам Вульф, и словом не обмолвился о визите «Джона Смита». Примерно полчаса они потратили на попытки получить от Вульфа какой-то отчет о ходе расследования, что, естественно, оказалось пустой тратой времени, а в течение другого получаса выколачивали у него нечто вроде прогноза о сроках раскрытия преступления и поимки преступника. Эрскин категорически заявил, что каждый новый день задержки наносит непоправимый вред Соединенным Штатам Америки и всему американскому народу.
  — Папа, ты так трогательно говоришь, что меня вот-вот слеза прошибет! — заметил Эрскин-младший.
  — Заткнись! — рявкнул папа.
  Все они тут же, не стесняясь нас, перессорились. Глядя на них, я вспомнил предложение «Смита» подыскать человека, который готов был показать, что он видел, как подсовывали шарф в пальто Кэйтса; такое «показание», подумал я, даст любой из них против любого из своей компании — может, только Эрскины не пойдут друг против друга, и то сомнительно. В какой-то мере оправдало этот визит лишь сделанное кем-то из них упоминание, что завтра, то есть в четверг, в двухстах вечерних и утренних газетах, издающихся более чем в ста городах, появится громадное, на всю страницу, объявление с предложением ста тысяч долларов тому, кто своими показаниями поможет арестовать убийцу Ченни Буна и Фиби Гантер…
  — Полагаю, общественность оценит наши усилия, как вы думаете? — без особой надежды спросил Эрскин.
  Я не слышал, что ответил Вульф и чем закончилась беседа, так как покинул кабинет, чтоб привести себя в порядок. У меня едва оставалось время, чтобы подъехать к гостинице «Уолдорф» ровно в двенадцать пятьдесят. Может же случиться, хотя бы в миллион лет раз, что женщина не опоздает, а явится раньше.
  26
  Нина Бун пришла в четырнадцать минут второго, и, поскольку это было еще по-божески, я воздержался от каких-либо замечаний.
  — Вряд ли здесь кто-нибудь узнает меня, — заметила Нина, после того, как мы сделали заказ. — Тут никто не пялит глаза. Наверное, обыкновенные люди, те, на кого не обращают внимания, думают, что это лестно — быть знаменитостью, которую всюду замечают и на которую показывают друг другу в ресторанах и других общественных местах. Раньше я и сама так думала, а сейчас просто не переношу этого. Возможно, сказывается отсутствие привычки. Вот если бы моя фотография появилась в газетах потому, что я, скажем, кинозвезда или совершила что-то особенное, тогда я не чувствовала бы себя так неловко.
  «Ага! — подумал я. — Да тебе хочется излить душу! Что ж, говори, говори, послушаем…»
  — И все же, — заметил я, — на вас, несомненно, посматривали и раньше, до всех этих событий. Вы вовсе не уродина.
  — Да? — сказала она, с трудом сдерживая улыбку удовлетворения. — Вы ничего не можете утверждать, я сейчас очень подурнела.
  Я сделал вид, что внимательно ее рассматриваю.
  — Сейчас, конечно, не вполне подходящий момент, чтобы составить правильное представление о вашей внешности. Глаза опухли, рот несколько вялый — оттого, наверное, что вы кусаете губы. И все же в вас еще есть много такого, на что приятно взглянуть: очень милый овал лица, красивый лоб и виски, прелестные волосы… Увидев вас на улице со спины, один из трех мужчин обязательно ускорит шаги, чтобы взглянуть на вас сбоку или спереди.
  — Только один? А остальные двое?
  — Боже! Вам мало одного из трех?! Ну, хорошо, вот я, например, не только бы ускорил шаги, но прямо-таки полетел на крыльях — настолько мне нравятся ваши волосы.
  — В следующий раз я сяду к вам спиной… Знаете, я все время порываюсь спросить, кто поручил вам узнать у меня, где находится Эд Эрскин?
  — Пожалуйста, не спешите. У меня железное правило: встретился с девушкой — первые четверть часа говори только о ее внешности. Дело в том, что ненароком я могу сказать что-нибудь приятное, а уж тогда беседа пойдет как по маслу. И еще я считаю, что проявил бы невоспитанность, если бы начал обрабатывать вас за едой. Мне поручено выудить у вас абсолютно все, что вы знаете, и я, конечно, постараюсь выполнить поручение, но только после того, как нам подадут кофе. Если я чего-нибудь стою, вы придете к тому времени в отличное настроение.
  — Мне и самой не нравится мое настроение, — попыталась она улыбнуться, — и я с удовольствием бы посмотрела на ваши усилия изменить его. Однако я обещала тете вернуться в гостиницу к двум тридцати и, кстати, привезти с собой вас. Вы согласны?
  — Встретиться с миссис Бун? — удивился я. — Она хочет видеть меня?
  — Да. Всего на четверть часа, чтобы… чтобы поговорить о ее внешности.
  — Но для девицы в возрасте свыше пятидесяти лет пятнадцать минут много, достаточно и пяти.
  — Ей еще нет пятидесяти! Только сорок три.
  — Все равно хватит и пяти минут. Однако, если у вас осталось так мало времени лишь до половины третьего, я боюсь, что не дождусь момента, когда вы подобреете. И все же попытка не пытка, пусть только нас обслужат… У вас в бокале еще остался коктейль.
  Официант поставил перед нами по тарелке дымящихся креветок, приготовленных с сыром и каким-то острым соусом, и по чашке салата с майонезом. Мисс Бун, хотя, казалось бы настроение у нее было совсем не подходящее, тут же начала есть.
  — Мне нравится, — заявила она. — Что ж, начинайте выуживать.
  — Моя техника несколько необычна, — сказал я, проглотив креветку. — Сейчас не только ведется тщательное наблюдение за всеми вами, но, и выясняется прошлое каждого из десяти… Вам нравятся креветки?
  — Очень.
  — Вот и прекрасно. Придется нам почаще бывать здесь… Так вот, человек сто — нет, даже больше — проверяют прошлое всех вас, пытаются установить, например, не встречалась ли потихоньку миссис Бун с Фрэнком Томасом Эрскином где-нибудь на углу в Атлантик-Сити, не изнываете ли вы с Бреслоу от нетерпения, ожидая, пока его жена согласится дать ему развод… Все это требует и времени, и денег, поэтому-то я и применяю другую технику. Я предпочитаю обратиться за разъяснениями прямо к вам. Ну, как вы?
  — А что я? Изнываю ли?
  — Да. От нетерпения поскорее стать женой Бреслоу.
  — Чепуха! Я изнываю от нетерпения поскорее расправиться с этими вкусными креветками.
  — Понимаете, все, включая Ниро Вульфа, зашли в тупик и будут до скончания века топтаться на месте, если не нападут на какую-нибудь путеводную нить. С вами я решил встретиться потому, что у вас, возможно, есть какие-нибудь новые данные, о важности которых вы и не подозреваете. Я исходил из вполне закономерной предпосылки, что вы хотите помочь следствию обнаружить убийцу и покарать его. В противном случае…
  — Ну конечно, конечно!
  — Тогда я попробую задавать прямые вопросы и посмотрю, что у вас получится. Итак, кого из этих птиц в Национальной ассоциации промышленников вы знали лично?
  — Никого.
  — Никого из шести?
  — Да.
  — А как относительно служащих ассоциации вообще? Ведь на том обеде их было тысячи полторы.
  — Нелепый вопрос!
  — Так отвечайте побыстрее — и все. Вы знали кого-нибудь из них?
  — Нескольких, возможно, да… Точнее, сыновей и дочерей. Год назад я окончила колледж Смита и во время и после учебы часто бывала в их обществе. Впрочем, если бы я припомнила каждую встречу и каждое сказанное тогда слово, вряд ли вы извлекли бы из этого что-нибудь интересное для себя.
  — По-вашему, бесполезно вас расспрашивать?
  — Совершенно верно. — Она взглянула на часы. — Да и времени не остается.
  — Хорошо, мы еще вернемся к этому вопросу. А что вы можете сказать о своей тетушке? О ее встрече с Эрскином? Она действительно встречалась с ним?
  — Спросите у нее сами, — с плохо скрываемой усмешкой ответила Нина. — Возможно, на эту тему она и хотела поговорить с вами. Со своей стороны могу сказать только: тетя Луэлла всегда сохраняла верность дяде и жила исключительно для него и его интересами.
  Я укоризненно покачал головой.
  — Вы меня не поняли. Ну, например, могло произойти такое: днем во вторник Бун узнал в Вашингтоне нечто касающееся Уинтерхофа и решил воспользоваться этим в своих интересах. Вернувшись в гостиницу, он поделился своими замыслами с женой — кстати, вы тоже могли присутствовать. Возможно, миссис Бун была знакома с Уинтерхофом и позже, на приеме, беседуя с ним, после нескольких рюмок вина проговорилась о том, что слышала от мужа, а потом поделилась с вами. Вот что я имел в виду, спрашивая о новых данных. Я придумал этот пример и могу придумать сколько угодно других, но мы хотим установить, что же произошло в действительности. Поэтому-то меня так интересует круг знакомых вашей тетушки. Это дурно?
  — Нет, но вы лучше обратитесь к ней самой. Я могу говорить только о себе.
  — Какое благородство! Вам «отлично» за поведение!
  — Но чего вы хотите от меня?! Может, вы хотите, чтоб я сказала, что видела, как тетушка пряталась в укромном уголке с Уинтерхофом или с кем-нибудь еще из этих обезьян? Так вот, ничего такого я не видела… А если бы и видела…
  — А если бы видели, сказали бы?
  — Ни за что! Хотя она надоела мне так, что дальше некуда.
  — Вы не любите ее?
  — Терпеть не могу, не одобряю того, что она делает, и вообще отношусь к ней, как к нелепому пережитку прошлого. Но это мое личное дело.
  — Вы не согласны с предположением Бреслоу, что миссис Бун убила своего мужа, приревновав его к Фиби Гантер?
  — Конечно, нет. А кто согласен?
  — Не знаю. — Разделавшись с креветками, я занялся салатом. — Я вот тоже не согласен. Но мысль о том, что миссис Бун ревновала мужа к Фиби Гантер, заслуживает внимания.
  — Вы не ошиблись, тетка ревновала к ней мужа. Но в Бюро регулирования цен работает несколько тысяч женщин и девушек, и тетка ревновала дядю к каждой из них.
  — Вот как?! Вы хотите сказать, что мисс Гантер была самой обычной девушкой, как все? А может, представляла нечто особенное?
  — Конечно, представляла, — подтвердила мисс Бун, бросая на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. — Она представляла собой нечто весьма и весьма особенное.
  — Возможно, с ней произошло кое-что банальное — ну, к примеру, что она оказалась в интересном положении?
  — Боже мой! Не слишком ли вы любопытны?
  — Это не ответ. Так была она в положении?
  — Нет. И повторяю: с таким же успехом тетушка могла бы ревновать мужа к кому-нибудь другому. Ее предположение, что дядя был волокитой и бабником, — вздор.
  — Вы хорошо знали мисс Гантер?
  — В общем-то хорошо, но не скажу, что мы были близкими приятельницами.
  — Она нравилась вам?
  — Как вам сказать… Пожалуй, я даже восхищалась ею и завидовала. Мне хотелось работать на ее месте, но я понимала, что это невозможно, прежде всего потому, что я молода, хотя она была не намного старше меня. Около года она работала на периферии и прекрасно себя зарекомендовала, а потом ее перевели в центральный аппарат, где она вскоре стала незаменимым человеком. Обычно новый директор, вступая в должность, начинал с различных перемещений. Дядя же не только оставил Фиби на прежнем месте, но и повысил ей жалованье. Если бы она была мужчиной и лет на десять старше, ее обязательно назначили бы директором после… после смерти дяди.
  — Сколько ей было лет?
  — Двадцать семь.
  — Вы знали ее до того, как поступили на службу в Бюро регулирования цен?
  — Нет, но мы познакомились в первый же день. Дядя попросил ее присматривать за мной.
  — И она присматривала?
  — В какой-то мере. Когда располагала временем. Она ведь занимала довольно важное положение, ей не приходилось сидеть сложа руки. К тому же она питала фанатическую преданность своему учреждению, ее прямо лихорадило от этой преданности.
  — Вон что! — От удивления я не успел поднести ко рту вилку с салатом, и она застыла в воздухе. — Настолько серьезная это была «болезнь»?
  — Очень серьезная.
  — В чем же проявлялись ее симптомы?
  — Видите ли, у разных людей они проявляются по-разному, в зависимости от характера и темперамента. Простейшая форма такого «заболевания» выражается в твердом убеждении, что Бюро регулирования цен всегда и во всем право. Если этот патриот — боец по натуре, он пылает смертельной ненавистью к Национальной ассоциации промышленников, если добрячок — преисполнен апостольского рвения сеять в массах добро, просвещать всех и вся.
  — Вас тоже не минула эта «болезнь»?
  — Тоже. Правда, не в такой острой форме. У меня она была вызвана личными причинами — я была очень привязана к дяде. — У мисс Бун дрогнул подбородок, но она быстро справилась с волнением. — Я не помню своего отца, мне его заменил дядя Ченни. Я любила его как отца.
  — Ну, а как эта «лихорадка» протекала у Фиби? Какие симптомы вы заметили у нее?
  — Все, какие я называла. Она была настоящим бойцом. Мне не известно, насколько руководители ассоциации осведомлены о внутренних делах бюро, но о Фиби они не могли не знать. Для них она представляла еще большую опасность, чем дядя. Он сам мне однажды говорил, что, если в результате каких-то политических комбинаций его заставят уйти из Бюро регулирования цен, там все останется по-прежнему, пока будет работать Фиби.
  — Не такую помощь хотелось мне получить от вас! — проворчал я. — Из сказанного вами вытекает, что с Фиби расправились по тем же причинам, что и с вашим дядей. Но что за причины? И вы называете это «важными данными»?
  — Я ничего никак не называю. Вы спросили, я ответила — вот и все.
  Я рассказал Нине о не найденном до сих пор десятом валике, и Нина даже вспыхнула от негодования, когда я высказал предположение, что Фиби поддерживала тайные контакты с кем-то из Национальной ассоциации промышленников и спрятала валик в надежном месте, поскольку содержание записи могло скомпрометировать этого человека. Потом я спросил, как она относится к другому предположению — что валик содержит материалы, компрометирующие Соломона Декстера или Элджера Кэйтса.
  Нина отрицательно покачала головой и ответила, что это нелепость. По ее словам, глупо думать, будто Декстер мог нанести какой-то вред лично Буну, а тем более всему Бюро регулирования цен.
  — Да и кроме того, — продолжала девушка, — он же находился в Вашингтоне и в Нью-Йорк в тот вечер приехал очень поздно, лишь после того, как его вызвали. Что касается мистера Кэйтса… Боже, да вы только взгляните на него! Это же не человек, а ходячий арифмометр!
  — Черта с два! У него и выражение лица какое-то зловещее.
  — Зловещее?! — изумилась мисс Бун.
  — Ну, если не зловещее, то таинственное. Помните, в тот вечер у Вульфа Эрскин прямо обвинил его в том, что он убил вашего дядю, так как хотел жениться на вас, а дядя не соглашался. Кэйтс не отрицал, что был бы не против сделать вас своей женой, как, наверно, еще сотни две изнывающих от неутоленной страсти молодцов из Бюро регулирования цен! — но несколько позже я узнал, что он уже состоит в браке и его благоверная находится во Флориде. Женатые арифмометры не домогаются руки очаровательной девушки.
  — Будет вам! Просто он чересчур галантный.
  — Ходячий арифмометр, как вы сами сказали, и вдруг галантность! И потом, откуда он взял деньжонки, чтобы при теперешней дороговизне отправить жену на курорт во Флориду, да притом на такой длительный срок?
  — Ну и ну! — Нина даже положила вилку. — Я не знаю, какой гонорар Национальная ассоциация промышленников согласилась выплатить Ниро Вульфу, но вы честно стараетесь его заработать. Насколько понимаю, вы отчаянно пытаетесь доказать полную непричастность членов ассоциации к этим гнусным преступлениям. А может, миссис Кэйтс выиграла деньги в какой-нибудь лотерее? Проверьте, что вам стоит?
  — Вы так мило возмущаетесь, — усмехнулся я, — что у меня вдруг возникло желание отказаться от моей части гонорара из касс Национальной ассоциации промышленников. Когда-нибудь я расскажу вам, как вы заблуждались. — Я взглянул на часы. — У нас остается времени ровно столько, сколько нужно, чтобы допить кофе, докурить сигарету и… Да, Карлос?
  — Вас просят к телефону, мистер Гудвин.
  Сообразив, что есть только один человек, который знает, где я нахожусь, я извинился перед мисс Бун и подошел к телефону.
  — Гудвин слушает.
  — Арчи? Немедленно возвращайся домой!
  — Но мы собирались отправиться к миссис Бун. Вы только подумайте — она согласилась встретиться со мной! Я так возьму ее в работу, что…
  — Я сказал: сейчас же возвращайся домой!
  Спорить с Вульфом было бесполезно. Я вернулся к столику и объявил девушке, что обстоятельства безжалостно растоптали мою радужную надежду провести с ней вторую половину дня.
  27
  Я отвез Нину Бун в гостиницу «Уолдорф» и помчался на Тридцать пятую улицу. Перед домом торчала полицейская машина, а на верхней ступеньке крыльца сидел, ссутулившись, мрачный тип.
  Я знал, что его фамилия Куайл. Он подождал, пока я поднялся на крыльцо, и обратился ко мне в выражениях, которые, по его мнению, свидетельствовали о дружелюбии.
  — А, Гудвин! Наше вам! Какое везение! Послушай, а что, в твое отсутствие на звонки у вас никто не отвечает? Ну, ничего, вот с тобой я и войду.
  — Чем доставите мне совершенно неожиданное удовольствие, — буркнул я и полез в карман за ключом. Однако дверь оказалась закрытой еще и на цепочку, и мне пришлось условным, звонком вызвать Фрица. Он довольно быстро оказался у двери и шепнул в щель:
  — Арчи, на крыльце маячит полицейский, а мистер Вульф не хочет…
  — Конечно, он не хочет. Открой дверь и не спускай с нас глаз. Ты видишь рядом со мной представителя закона, который так старательно выполняет свои служебные обязанности, что рискует потерять равновесие и свалиться с крыльца. Он, пожалуй, в два раза старше меня, и тебе придется засвидетельствовать, что он упал сам, я его пальцем не тронул.
  — Сукин ты сын, вот ты кто, — печально констатировал Куайл и снова уселся на ступеньку.
  Я вошел в дом и промаршировал прямо в кабинет Вульфа.
  — Где тебя черти носят? — крикнул он.
  — Минуточку, минуточку! — примирительно сказал я. — Из вашего разговора по телефону я понял, что вы не в своей тарелке, и сразу помчался сюда. Что случилось?
  — Дальше терпеть невозможно! Кто такой инспектор Эш?
  — Эш? Вы должны его помнить. Капитан полиции, когда-то служил в подчинении у Кремера, а сейчас старший инспектор уголовной полиции в районе Куинс. Высокий, худой, с пустыми глазами, напускает на себя суровость, не понимает юмора и не умеет шутить… Почему вы спрашиваете о нем? Что он натворил?
  — Отвезешь меня в полицейское управление.
  — Господи, помилуй! — только и мог воскликнуть и, лишившись дара речи, я бессильно опустился в кресло и с раскрытым ртом уставился на Вульфа. Значит, действительно произошло нечто серьезное нет, потрясающее!
  — Хорошо еще, что дверь оказалась закрытой, когда пожаловал этот тип, — продолжал Вульф. — Он заявил Фрицу, что должен отвезти меня к инспектору Эшу. Фриц, как ты, наверное, догадываешься, и на порог его не пустил, и тогда тот стал совать ему в приоткрытую дверь ордер, в котором, по словам этого типа, предписывалось задержать меня как важного свидетеля по делу об убийстве мисс Гантер. Я позвонил в канцелярию Кремера, но получил ответ, что меня не могут соединить с ним. В конце концов, к телефону подошел какой-то чинуша. От имени Кремера он заявил, что присланный ко мне человек уже доложил обо всем по телефону и, если я немедленно не пущу его в дом и не поеду с ним, полиция получит ордер на обыск в моем доме со всеми вытекающими отсюда последствиями. После долгих попыток мне удалось связаться с начальником полиции Нью-Йорка. И что ты думаешь? У него не хватило смелости говорить со мной откровенно — сначала пытался морочить голову, а потом пошел, видишь ли, на уступку: можете, говорит, приезжать ко мне, а не к инспектору Эшу. Я ответил, что только силой меня можно усадить в машину, которой будет управлять кто-нибудь другой, а не ты, Арчи… Начальник полиции будет ждать меня, как он сказал, до половины четвертого, не дольше, — иначе говоря, предъявил самый настоящий ультиматум. Да, вот еще: дело об убийстве Буна и Гантер изъято у Кремера, сам Кремер снят с должности, а его место занял инспектор Эш. Так-то вот. Подумать только!
  — Так вы говорите, Кремера турнули?! — едва опомнившись от изумления, спросил я.
  — Во всяком случае, так мне сказал этот… как там, черт побери, его фамилия?
  — Хомберт? Начальник городской полиции?
  — Да, да! Неужели надо повторять тебе сто раз одно и то же?
  — Ради бога, не надо. Попытайтесь успокоиться. Ну и ну! Старина Кремер не у дел!
  28
  — Вы не адвокат! — Инспектор Эш произнес эти слова подчеркнуто оскорбительным тоном, хотя само утверждение ничего оскорбительного не содержало. — Вы не адвокат, а потому все заявления, полученные вами от клиентов, не являются с юридической точки зрения конфиденциальными, и следовательно, вы не имеете права скрывать их от нас.
  Беседа вовсе не напоминала конференцию по мирному урегулированию. Кроме нас с Вульфом, в ней участвовали Эш, начальник полиции Хомберт и окружной прокурор Скиннер, так что огромный, шикарно обставленный кабинет выглядел пустынным, если не считать Вульфа за троих.
  Вульф ни в чем не уступал.
  — Ваше заявление просто наивно, — парировал он. — Предположим, клиент сообщил мне нечто такое, что мне хотелось бы скрыть от вас. Да, если вы будете настаивать, чтобы я передал вам сообщение, я наговорю вам с три короба, и вы ничего со мной не сделаете.
  — Беда с вами, Вульф, — сухо ответил Эш. — Мой предшественник, инспектор Кремер, окончательно испортил вас. Не умел он обращаться с вами! Вы терроризировали его, но у меня запоете по-другому. Не исключено, что полиция лишит вас права заниматься частной следственной практикой… — Эш ткнул себя пальцем в грудь. — Вы же знаете меня…
  — Довольно! — властно вмешался Хомберт.
  Эш почтительно выпрямился на стуле.
  — Слушаюсь, сэр! Я ведь только хотел, сэр…
  — Меня не интересует, что вы хотите, а чего не хотите… Расследование не продвинулось ни на шаг — вот что сейчас меня интересует. Если вам нужно допросить Вульфа по этому делу — допрашивайте на здоровье, а остальным можете заниматься в другое время. Вы говорите, Вульф что-то скрывает от нас? Ну так возьмите его в работу, я не возражаю.
  — Слушаюсь, сэр! Я ведь только хотел сказать, что Вульф такой… любит примазаться к делу, если пахнет солидным гонораром. Словчит, раздобудет что-нибудь такое, чего нет у законных властей, и придерживает, пока выгодно.
  — Вы правы, инспектор, — сухо подтвердил Скиннер. — Надо только добавить, что эта тактика Вульфа обычно и помогает припереть преступников к стенке.
  — Да? — вспылил Эш. — Уж не по этой ли причине вы позволяете ему командовать всем полицейским управлением и своей прокуратурой?
  — Позвольте спросить, — заговорил Вульф, — вы что, притащили меня сюда, чтобы я присутствовал на дискуссии по поводу моей личности и методов моей работы? В таком случае, должен заявить, мне претит ваша болтовня.
  — Вас притащили сюда, — окончательно разъярился Эш, — чтобы вы сообщили нам все, абсолютно все, что вы знаете об этих преступлениях! Я нисколько не удивлюсь, если окажется, что вам известно нечто такое, что дает представление, кто убил Ченни Буна и мисс Гантер.
  — Да, известно… Так же, как и вам.
  У присутствующих вырвался возглас удивления. Я же сидел и улыбался, делая вид, что Вульф просто пошутил. Я не сомневался, что мой шеф, пылая жаждой мести, выдает желаемое за действительное, а это к добру не приведет. Сразу же, как только все пришли в себя, я решил подать голос благоразумия.
  — Мистер Вульф вовсе не хотел сказать, — скороговоркой начал я, — что мы уже задержали убийцу и что он сидит сейчас в нашей машине. Нам еще предстоит уточнить некоторые… гм… детали.
  Хомберт и Скиннер ответили на мои слова лишь легкой гримасой, зато Эш вскочил, величественно подошел к Вульфу и уставился на него.
  — Если вы опять принялись за свои старые штучки, — грозно заявил он, — вам придется при всех признаться в этом. Если же вы говорите правду, я заставлю вас высказаться до конца. — Он повернулся к Хомберту. — Позвольте увести его отсюда, сэр. Насколько я понимаю, вам будет неудобно, если я займусь им у вас в кабинете.
  — Кретин! — пробормотал Вульф. — Какой кретин! — Он поднялся с кресла. — Я очень неохотно согласился на это длинное и бесполезное собеседование, но теперь, когда кое-кому угодно разыгрывать фарс… Арчи, отвези меня домой!
  — Как бы не так! — Эш схватил Вульфа за руку. — Вы арестованы, мой милый, и на этот раз…
  Зная, что Вульф иногда способен проявить завидную подвижность и что он не терпит, когда его хватают за руку, я был готов к его ответным действиям, но молниеносная пощечина, которую он влепил Эшу, оказалась неожиданной не только для инспектора, но и для меня. Эш занес руку для ответного выпада, но я бросился между ними, и удар пришелся мне по плечу. Сохраняя полное спокойствие, я не перешел в контратаку, и Вульф, хотя он неоднократно утверждал, что не переносит драк, процедил сквозь зубы:
  — Дай ему, Арчи! Дай как следует!
  Но около нас уже топтались Хомберт и Скиннер. Видя, что они голосуют против кровопролития, и не испытывая ни малейшего желания оказаться и каталажке за насилие над инспектором полиции, я отошел в сторону. Вульф сердито посмотрел на меня и пробурчал:
  — Я арестован, а ты нет. Позвони Паркеру, пусть добьется, чтобы меня выпустили под залог.
  — Гудвин останется тут, — заявил Эш. — Сейчас я отведу вас обоих и…
  — Идите вы все к черту! — Вульф вернулся к креслу и сел. — Мистер Гудвин сейчас же позвонит моему адвокату. Я никуда отсюда не уйду, можете выносить меня на руках. Если хотите продолжать деловые разговоры, отошлите Эша, он действует мне на нервы, при нем я не скажу ни слова.
  — Я арестую его за оскорбление офицера полиции! — крикнул Эш.
  Скиннер и Хомберт посмотрели друг на друга, потом на Вульфа, потом на меня, потом снова друг на друга. Скиннер решительно кивнул, и Хомберт повернулся к Эшу:
  — Вот что, инспектор. Предоставьте дальнейший разговор с мистером Вульфом мне и прокурору. Так будет лучше. Вы сравнительно недавно возглавили расследование и, естественно, не успели полностью… сориентироваться в обстановке. Я действительно согласился с вашим предложением доставить сюда мистера Вульфа, но вы, очевидно, еще не учитываете всех… всех нюансов этого деликатного дела. Я ведь уже объяснял вам, что меня заставили отстранить инспектора Кремера от расследования… Говорил и о том, откуда исходит это давление… Мы не можем не считаться с тем, что клиентом Вульфа является не кто иной, как Национальная ассоциация промышленников. Любезен нашему сердцу Вульф или не любезен, но считаться с этим мы обязаны. Пойдите-ка сейчас к себе, снова почитайте материалы следствия и действуйте, действуйте!
  — Как вам угодно, сэр, — с кислой миной ответил Эш. — Я сказал вам, хотя вы знали и без меня, что Вульф уже много лет безнаказанно издевается над полицией. Если вы и сейчас, после того, как на ваших глазах, в вашем кабинете, он назвал кретином одного из ваших подчиненных и избил его, если и сейчас вы позволите ему остаться безнаказанным…
  — А мне сейчас безразлично, кто окажется безнаказанным, а кого накажут, — начиная терять терпение, оборвал его Хомберт. — Меня сейчас интересует одно: как можно быстрее закончить расследование и найти преступника. Если мы с вами не сделаем этого, может получиться так, что у меня вообще не будет подчиненных. Отправляйтесь к себе и доложите мне по телефону: не поступало ли каких-нибудь новых данных.
  — Слушаюсь, сэр.
  Эш подошел к Вульфу вплотную и тихо, но многозначительно проговорил:
  — Не сомневаюсь, еще наступит день, когда я помогу вам похудеть. — И величественно вышел из комнаты.
  Хомберт уселся за свой стол и снял трубку аппарата внутренней связи:
  — Аннулируйте ордер на арест Ниро Вульфа… Да, да! И немедленно.
  — Кстати, и ордер на обыск, — подсказал я.
  — Подождите? Ордер на обыск в доме Вульфа тоже аннулируйте. Письменное распоряжение получите дополнительно. — Он взглянул на Вульфа. — Вот видите? Вам и на этот раз удалось добиться своего. А теперь рассказывайте, что вам известно.
  Вульф глубоко вздохнул.
  — Во-первых, — начал он, — я хотел бы знать, за что разжалован и даже изгнан инспектор Кремер?
  — Формально — для перемены обстановки. В действительности — потому что он забылся и перестал учитывать положение людей, с которыми нам приходилось общаться в процессе этого расследования, чем поставил управление полиции Нью-Йорка в весьма неприятное положение. Нравится нам или нет, но существует такая вещь, как чувство соразмерности, ясное понимание того, кто ты и кто тот, с кем ты разговариваешь. С некоторыми лицами нельзя разговаривать как с обыкновенными преступниками.
  — Кто оказал на вас давление?
  — Разные круги, причем с такой силой и настойчивостью, что ничего подобного я еще не испытывал. Имена называть не хочу. Во всяком случае, это не единственная причина. Кремер впервые на моей памяти запутался и только мешал расследованию Вчера утром, у меня на совещании, он, по-моему, вообще лишился способности здраво рассуждать. О чем бы ни заходила речь, он, как помешанный, сворачивал разговор на одну второстепенную деталь: не был ли десятый валик в том кожаном чемоданчике, который Бун перед смертью передал мисс Гантер.
  — Значит, мистер Кремер считал очень важным найти этот валик?
  — Видимо, если бросил на его поиски пятьдесят человек да потребовал еще пятьдесят.
  — Это явилось одной из причин его отстранения?
  — Не «одной из», а главной.
  — Ничего себе! В таком случае, извините, вы тоже недалеко ушли от Эша. Я и не предполагал, что мистер Кремер самостоятельно додумается до этой «второстепенной» детали, — тем больше мое уважение к нему. Найти валик — значит найти преступника. Не найдем валика — убийца останется безнаказанным.
  Скиннер с отвращением фыркнул:
  — Вульф в своем репертуаре!.. Я так и думал, что вы пускали нам пыль в глаза. Вы же сказали, что знаете, кто преступник.
  — Ничего подобного я не говорил.
  — Нет, говорили!
  — Нет, не говорил! — крикнул Вульф. — Я подтвердил только, что мне известно нечто такое, что дает представление о личности убийцы Ченни Буна и мисс Гантер. Я сказал также, что вам известно то же самое. Вы знаете много такого, чего неизвестно мне. И не вздумайте утверждать, будто я обманул вас, обещая в обмен на отмену ареста и изгнание Эша назвать имя убийцы и снабдить вас доказательствами его вины. Ничего подобного я не обещал.
  Хомберт и Скиннер переглянулись, и некоторое время в кабинете царило молчание, потом Скиннер вяло заметил:
  — Мерзавец вы все же!
  — Но это означает, — с возмущением добавил Хомберт, — что вы ничего сообщить не можете, ничего не знаете и вообще не в состоянии чем-либо помочь нам.
  — Помогаю, как могу. Вот, например, я плачу человеку двадцать долларов в день, чтоб он выяснил, не уничтожила ли мисс Гантер этот валик и не выбросила ли в мусоропровод своей квартиры в Вашингтоне. Я почти уверен, что не уничтожила. По-моему, она собиралась использовать его при случае.
  Хомберт заерзал на стуле, словно его обожгло напоминание о необходимости искать какой-то паршивый валик.
  — Может, вы все же скажете, — заметил он, — что именно известно вам — и нам, как вы утверждаете, — такое, что дает представление о личности убийцы?
  Вульф покачал головой.
  — Нет, сэр.
  — Почему?
  — Из-за вашего отношения к мистеру Кремеру. Если вы найдете мои факты заслуживающими внимания, в чем я почти не сомневаюсь, вы сейчас же сообщите их Эшу, и лишь небесам известно, как он с ними поступит. Ну, а кроме того, я уже дал вам совет — лучший, на какой способен. Найдите валик! Поручите розыски еще сотне людей, а может, и тысяче. Во что бы то ни стало найдите валик!
  — Да, помним, помним мы о вашем проклятом валике! Вы лучше вот что скажите, как, по-вашему, мисс Гантер знала, кто убил Буна?
  — Безусловно.
  — Вас, естественно, устраивает подобная версия, — уныло проговорил Скиннер, — поскольку в таком случае отпадают подозрения против ваших клиентов. Если бы мисс Гантер знала, кто убийца, и это оказался бы сотрудник Национальной ассоциации промышленников, она бы немедленно сообщила нам. Следовательно, убийцей, если она действительно знала его, может быть кто-то из четырех: Декстер, Кэйтс, миссис Бун или Нина Бун.
  — Ошибаетесь, — возразил Вульф. — Вы совершенно не учитываете одно важное обстоятельство. Скажите, что было до сих пор наиболее характерным для всей истории? Да то, что публика, не ожидая ареста убийцы и не пускаясь во всевозможные догадки о его личности, сразу же вынесла обвинительный приговор. Почти единодушно публика осудила не какого-то индивидуума, а целую организацию. Приговор гласил, что Ченни Буна устранила Национальная ассоциация промышленников. Допустим, мисс Гантер каким-то образом узнала, кто убил Буна. Допустим, ей стало известно, что убийство совершил молодой Эрскин. Вы думаете, она тут же выдала бы его? По моему, нет. Она была горячо предана интересам Бюро регулирования цен. Человек неглупый, она понимала, что, если по обвинению в убийстве будет арестован отдельный индивидуум, неважно кто, возмущение Национальной ассоциацией промышленников как организацией в значительной мере потеряет свою остроту.
  Вульф вздохнул и продолжал:
  — Как же она поступила бы? Она бы спрятала материалы об убийстве в надежном месте и передала властям тогда, когда потребуется нанести по Национальной ассоциации промышленников решающий удар. Возможно, мисс Гантер двигала не только преданность интересам Бюро регулирования цен. Быть может какую-то роль сыграла ее личная преданность Буну и желание отомстить за него. Но как? Она придумала утонченную форму мести: использовать саму смерть Буна, обстоятельства этой смерти, чтобы максимально скомпрометировать организацию, которая ненавидела и отчаянно пыталась обезвредить его. Не сомневаюсь, что мисс Гантер пошла бы на это, она была замечательная девушка. Но она допустила серьезную ошибку, за которую поплатилась жизнью: позволила убийце узнать, что он ей известен.
  Вульф энергично взмахнул рукой.
  — И все же мисс Гантер даже своей смертью послужила тому делу, которое задумала: в течение двух последних дней общее возмущение Национальной ассоциацией промышленников приобрело особую остроту. Да, мисс Гантер действительно была замечательной девушкой… Нет, нет, мистер Скиннер, тот факт, что она знала убийцу Буна, вовсе не снимает подозрения с моих клиентов. Вообще-то индивидуальных клиентов у меня нет. Мои расходы оплачивает Национальная ассоциация промышленников, она мой коллективный клиент и, как таковая, не может кого-то убить. Кстати, о расходах, — Вульф повернулся к Хомберту. — Я вспомнил про объявление ассоциации — вы его тоже видели, конечно. Тому, кто найдет десятый валик, обещана награда в сто тысяч долларов. Не помешало бы вам сообщить об этом своим людям.
  — Да? — не скрывая скептицизма, спросил Хомберт. — Вы, как и Кремер, просто помешались на этом валике. Почему вы придаете ему такое значение?
  — Коротко не объяснишь…
  — Объясните, время у нас есть.
  — Ну что ж, пожалуйста. Так вот. С самого начала было ясно, что мисс Гантер говорит неправду относительно чемоданчика. Это не ускользнуло от внимания мистера Кремера. Четыре человека своими глазами видели, что она вышла из гостиной с чемоданчиком. В то время они не могли знать, что его содержимое имеет какое-то отношение к убийству, если только сами не были к нему причастны, а это уж совершенно невероятно. Но раз так, ни у кого из них не было причин лгать. Интересная деталь: миссис Бун едва удержалась, чтобы не бросить мисс Гантер обвинение во лжи: они сидели в банкетном зале за одним столом, и она видела чемоданчик у нее в руках. Вывод: мисс Гантер говорила неправду. Вы согласны?
  — Продолжайте, продолжайте! — проворчал Скиннер.
  — А я и продолжаю. Так почему же она сочла нужным солгать, представить дело так, будто чемоданчик потерялся? Да потому, что не хотела, чтобы содержание записей одного или нескольких валиков стало кому бы то ни было известно. Вряд ли эти записи касались каких-либо служебных тайн Бюро регулирования цен — девушке не было смысла скрывать их от полиции. Но она смело и решительно пошла на то, чтобы скрыть. Значит, записи содержали нечто такое, что определенно указывало на убийцу Буна. Она…
  — Нет, нет! — прервал Вульфа Хомберт. — Это исключено. Мисс Гантер придумала версию об исчезновении чемоданчика еще до того, как узнала содержание записей. В среду утром, на следующий день после убийства Буна, она заявила нам, что оставила чемоданчик на подоконнике в гостиной и что еще не успела прослушать валики. Следовательно, она не могла знать их содержание.
  — Могла!
  — Не прослушав все валики?
  — Во всяком случае, содержание одной записи она могла знать со слов Буна. Вечером, во вторник, в комнате, где ему предстояло умереть, мистер Бун передал ей чемоданчик и сообщил, что в нем находится. Но и это она отрицала — что ей еще оставалось делать? В пятницу вечером у меня в кабинете она говорила такое, что мне захотелось крикнуть: «Хватит! Нельзя же так бесстыдно лгать!» Но это ее не остановило бы. Не в натуре мисс Гантер было соблюдать осторожность и избегать опасности. Иначе разве она позволила бы человеку, который, как она знала, способен на убийство, приблизиться к ней, когда оказалась одна на ступеньках моего крыльца? — Закрыв глаза, Вульф покачал головой. — Мисс Гантер действительно была незаурядным человеком. Интересно бы узнать, где она прятала чемоданчик с валиками до второй половины четверга. Вряд ли в квартире Кэйтса — полиция могла в любой момент нагрянуть туда с обыском. Возможно, она сдала его в камеру хранения Гранд-Сентрал, хотя это было бы для нее несколько банально. Во всяком случае, во второй половине четверга, направляясь с вашего любезного разрешения в Вашингтон, она взяла чемоданчик с собой.
  — Разрешение на поездку ей дал Кремер, — сухо заметил Хомберт.
  — Я хочу обратить ваше внимание на то, — продолжал Вульф, пропуская его слова мимо ушей и слегка повышая голос, — что все сказанное мною, за исключением, может быть, мелочей, отнюдь не является только предположением. В Вашингтоне, у себя в кабинете, мисс Гантер прослушала все валики и установила, на каком из десяти валиков содержится то, о чем говорил Бун. Она преследовала, несомненно, двоякую цель: узнать, о чем идет речь, и решить, как лучше спрятать от целой армии детективов чемоданчик таких размеров. Она понимала, что спрятать один валик куда проще. Мало того, мисс Гантер попыталась осуществить комбинацию хитроумных ходов, чтобы запутать след. Девять остальных ненужных валиков она перенесла на свою квартиру в Вашингтоне и небрежно сунула в гардероб, в коробку для шляп. У себя на службе она взяла еще десять использованных валиков, вложила в тот же чемоданчик, снова привезла в Нью-Йорк и сдала в камеру хранения на Центральном вокзале.
  Все это входило в план задуманной ею комбинации, и она, по всей вероятности, продолжила бы игру на следующий день, чтобы окончательно запутать полицию, если бы не приглашение собраться у меня. Мисс Гантер решила выждать и посмотреть, как события будут развиваться дальше. Я не знаю и не хочу гадать, почему она не воспользовалась моим приглашением. Тогда же, в пятницу вечером, мистер Гудвин поехал и привез ее ко мне. Мисс Гантер показалась мне девушкой умной и интересной. Ее мнение о нас, видимо, было не таким лестным. Она решила, что нас можно запросто обвести вокруг пальца, еще проще, чем полицию. На следующий день, в субботу, она позвонила О'Нилу, назвавшись Дороти Ангер, отправила ему в письме квитанцию камеры хранения и прислала мне от имени Бреслоу телеграмму, в которой намекала, что наблюдение за О'Нилом может кое-что дать. Мы постарались подтвердить ее невысокое мнение о вас. Прекрасным воскресным утром Гудвин, как и рассчитывала мисс Гантер, оказался у дома О'Нила. Ну, а что произошло дальше, вы знаете.
  — Одного не могу понять, — заговорил Скиннер, — почему О'Нил так легко подался на звонок какой-то Дороги Ангер? Неужели этот идиот ничего не заподозрил?
  Вульф покачал головой:
  — Чего не знаю, того не знаю. Возможно, дело в том, что О'Нил весьма упрямый и самоуверенный человек. Кроме того, нам же известно, как ему хотелось узнать содержание записей на валиках, то ли потому, что он и есть убийца Буна, то ли еще по какой-то иной причине, которую нам еще предстоит выяснить. Возможно, мисс Гантер учитывала, что он поведет себя именно так, а не иначе. Как бы то ни было, ее комбинация отчасти увенчалась успехом: бросившись по ложному следу, мы потеряли день или два, история с валиками в чемоданчике еще более усложнилась, один из руководителей Национальной ассоциации промышленников оказался еще более скомпрометированным, хотя, как и желала мисс Гантер, не в такой степени, чтобы обвинить его в убийстве. Разоблачение истинного убийцы и оглашение соответствующих доказательств она приберегала, как я уже говорил, до наиболее подходящего с ее точки зрения момента.
  — Как хорошо вы все знаете! — иронически заметил Скиннер. — Интересно, почему вы не прочли ей популярную лекцию о ее гражданском долге?
  — Ее уже не было в живых.
  — Позвольте, значит, все, о чем вы тут говорили, стало известно вам лишь после ее смерти?
  — Правильно. Да и как могло быть иначе?.. Хотя нет, кое-что — неважно, что именно, — я знал и раньше. Однако вся эта история стала для меня очевидной, как только из Вашингтона сообщили, что там, в квартире мисс Гантер, найдено девять валиков, а не десять — из тех, что мистер Бун надиктовал в день своей смерти. Все вопросы сразу отошли на второй план, остался один, главный: где десятый валик?
  — Ну, а если она выбросила его в реку? — спросил Скиннер.
  Вульф слегка пожал плечами:
  — В таком случае, нам остается только расписаться в собственном бессилии — мы никогда не найдем преступника. Итак, я могу отправиться домой и…
  — Одну минуту! — прервал его Скиннер. — Не означает ли это, что вы, как опытный следователь, рекомендуете нам отказаться от всех других линий расследования и сосредоточиться на поисках валика?
  — Пожалуй, нет, — подумав, ответил Вульф. — Особенно, если учесть, что вы можете привлечь к делу и тысячу человек и больше. Я не знаю, что уже сделано, а что еще нет, но я хорошо знаю мистера Кремера и уверен, что он не пропустил ничего существенного. — Вульф погрозил Хомберту пальцем и продолжал: — И чего же вы добились? Запутались и решили прибегнуть к таким трюкам, как смещение мистера Кремера и замена его каким-то болваном, который не придумал ничего лучшего, как арестовать меня! Ну, ладно. Вы просили у меня совет. Так вот, я продолжал бы вести расследование по всем линиям, по которым оно уже ведется. Но единственный шанс, единственная реальная надежда изобличить убийцу заключена в валике, а его-то вы пока и не нашли. Рекомендую проделать следующее. Сядьте, закройте глаза и представьте, что вы мисс Гантер, что вы хотите сохранить валик неповрежденным, спрятав так, чтобы его легко можно было достать в случае необходимости, и в то же время так, чтобы даже тысяча детективов, несмотря на все старания, не могла его найти.
  Вульф встал.
  — Вот задача, господа, которую вы должны решить. Если вы сумеете ответить на главный вопрос так же, как на него ответила мисс Гантер, вам не о чем больше беспокоиться. Я трачу тысячу долларов в день, пытаясь узнать, как она на него ответила. — Вообще-то Вульф не лгал, он только преувеличил сумму ровно вдвое, и к тому же тратил не свои деньги. — Пошли, Арчи. Я хочу домой, — Вульф раскланялся и величественно выплыл из кабинета, а я замыкал тыл.
  Дома к Вульфу почти вернулось хорошее настроение. Однако Фриц сразу его испортил, объявив, что в кабинете ожидает посетительница. Вульф нахмурился и злым шепотом спросил:
  — Кто?
  — Вдова мистера Буна.
  29
  Я имел возможность длительное время изучать отношение Вульфа к женщинам и могу утверждать, что особенно он не терпел курносых или, наоборот, с горбинкой на носу.
  Миссис Бун была курносой, на крупном лице ее нос казался просто крошечным. Вульф, внимательно взглянув на нее, ворчливым, далеко не любезным тоном сказал:
  — Мадам, я могу уделить вам не более десяти минут.
  — Вас, конечно, удивляет мой визит? — начала она довольно спокойно.
  — Совершенно верно, — подтвердил Вульф.
  — Я хочу сказать, вы недоумеваете, почему я пришла к вам, зная что вы находитесь… в другом лагере? Это потому, что сегодня утром я звонила своему двоюродному брату и он мне много рассказал о вас.
  — А я не «в другом лагере», — сухо заметил Вульф. — И вообще ни в каком. Я взялся найти убийцу. Я знаю вашего двоюродного брата?
  — Это генерал Карпентер. Он посоветовал мне не верить ни одному вашему слову, но делать все, что вы порекомендуете. Он сказал, что, если уж вы взялись за расследование, преступник может не сомневаться, что вы его найдете и передадите властям…
  Она вынула носовой платок и приложила ко рту, окончательно размазав помаду.
  — И дальше? — поторопил Вульф.
  — Ну, вот я и пришла за советом… — Она посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Вульфа. — Не знаю, нужно ли говорить, почему я не хочу обращаться в полицию?
  — Мадам, вы вообще не обязаны мне что-нибудь говорить, и тем не менее говорите уже три или четыре минуты.
  — Да, кузен предупреждал, что вы грубиян… Что ж, видимо, придется сразу сказать, что, по моему мнению, за смерть Фиби Гантер ответственность несу я. К властям я не хочу обращаться — а вдруг я совершила преступление? Возможно, я поступаю глупо, собираясь говорить с вами откровенно, вы же знаете, как мой муж относился к Национальной ассоциации промышленников, а ведь вы работаете на нее. Мне бы, наверное, следовало обратиться к адвокату. Я знаю многих адвокатов, но среди них нет ни одного, кому бы я могла рассказать все.
  Излияния миссис Бун, видимо, несколько смягчили Вульфа, он даже не посчитал за труд повторить, что не находится ни на чьей стороне.
  — Независимо от того, как относятся к убийству Буна и Гантер другие, я вижу в нем не акт личной мести, — заявил он. — А какое преступление вы совершили?
  — Ничего не сделала — вот в чем суть. Однако мисс Гантер рассказала мне, что делала она. Я обещала никому не говорить об этом и не говорила. У меня возникло ощущение… если бы я сообщила полиции то, что рассказала мне мисс Гантер, ее не убили бы. Но я не обратилась в полицию. Все, что делала мисс Гантер, шло на пользу Бюро регулирования цен и наносило вред Национальной ассоциации промышленников, а именно этого мой муж желал больше всего на свете. — Миссис Бун не спускала глаз с Вульфа, словно пыталась прочитать его мысли. — Я одобряю поведение мисс Гантер. И я все еще не решила, правильно ли поступлю, если расскажу вам. Как-никак, вы же работаете на ассоциацию…
  Вульф некоторое время молча смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и повернулся ко мне:
  — Арчи!
  — Слушаю, сэр!
  — Напиши текст письма и отправь его сегодня же. Диктую:
  «Национальной ассоциации промышленников, для мистера Фрэнка Томаса Эрскина.
  Господа!
  Развитие событий вынуждает меня поставить вас в известность, что настоящим я отказываюсь представлять интересы вашей организации в деле об убийстве Ченни Буна и мисс Фиби Гантер. Прилагая при сем чек на тридцать тысяч долларов, полученных в качестве аванса, я тем самым прекращаю всякое сотрудничество с вами.
  С уважением…»
  Записав все это, я взглянул на Вульфа:
  — Выписать чек?
  — Разумеется. Иначе что же ты приложишь к письму? — Вульф перевел взгляд на нашу посетительницу. — Вот так-то, миссис Бун, Теперь, надеюсь, ничто не помешает вашей откровенности? Если даже согласиться, что я был «в другом лагере», то теперь-то я нейтрален. Так что же мисс Гантер, по ее словам, делала?
  Миссис Бун не сводила с Вульфа изумленного взгляда.
  — Тридцать тысяч долларов? — недоверчиво спросила она.
  Вульф натянуто улыбнулся.
  — Да. Солидная сумма, не так ли?
  — И это все? Только тридцать тысяч? А я думала, что они отвалят вам раз в двадцать больше! У них же сотни миллионов… нет, миллиард!
  — Это был только аванс, — сухо ответил Вульф. — Повторяю, теперь я человек нейтральный. Что же мисс Гантер сообщила вам?
  — Да, но теперь… теперь вы вообще ничего не получите! — воскликнула миссис Бун. — Кузен говорит, что во время войны вы без вознаграждения выполняли задания правительства, но сейчас с частных лиц получаете громадные гонорары. Должна заранее вас предупредить, что я не в состоянии обещать вам большое вознаграждение. Я могу… — она заколебалась, — я могу дать вам чек долларов на сто.
  — Не нужно мне от вас никаких чеков! — крикнул Вульф, начиная выходить из себя. — Черт побери, что, в конце концов, сказала вам мисс Гантер?
  — Мисс Гантер знала, кто убил моего мужа. Знала не только потому, что он сам сообщил ей что-то накануне смерти. Ей было известно, что один из валиков к диктофону содержит неопровержимую улику против убийцы. Валик этот хранился у нее. Она собиралась держать его у себя до тех пор, пока всяческие разговоры, слухи, негодования общественности не подготовят почву для окончательной дискредитации Национальной ассоциации промышленников. Мисс Гантер сама сказала мне это, когда я пришла к ней и заявила, что она сознательно запутывает историю с чемоданчиком. Я ведь знала, что он стоит у нее в столовой на столе. Она, видимо, опасалась, что я пойду в полицию и испорчу ей все дело, и решила посвятить меня в свой замысел.
  — Когда это было? В какой день?
  Миссис Бун наморщила лоб, припоминая, но потом рассеянно покачала головой:
  — Знаете, у меня все дни перепутались…
  — Понимаю, миссис Бун. В пятницу вечером вы впервые были у меня вместе с другими и уже почти решили все рассказать, но передумали. К мисс Гантер вы приходили до этого или после?
  — После. На следующий день…
  — Следовательно, в субботу. Чтоб у вас не осталось сомнений, напомню, что в субботу утром вы получили по почте конверт, в котором находился ваш фотоснимок и водительские права. Припоминаете? Именно в тот день вы и навестили мисс Гантер?
  — Да, да!.. Я сообщила ей о конверте, а мисс Гантер сказала, что это она написала письмо убийце моего мужа, — она знала, что муж всегда носил в бумажнике мой фотоснимок, а бумажник исчез. Он носил его при себе двадцать лет… нет, двадцать три года…
  Голос миссис Бун дрогнул, она умолкла и несколько раз судорожно глотнула воздух. Опасаясь, что она разрыдается, а Вульф этого совершенно не переносил, — я поспешил сердито сказать:
  — Хорошо, хорошо, миссис Бун, успокойтесь! Возьмите себя в руки и объясните, для чего мисс Гантер написала письмо убийце. Чтобы он вернул вам фотоснимок?
  — Д-да… Она понимала, как мне хотелось получить этот снимок обратно. В письме тому человеку она писала, что ей все известно, и потребовала вернуть мне снимок.
  — А что еще она написала ему?
  — Не знаю. Больше она ничего не сказала.
  — Но она назвала вам его имя?
  — Нет. Сказала только, что не может назвать убийцу, поскольку не сомневается, что я обязательно проговорюсь, да к тому же навлеку на себя опасность. Что касается преступника, добавила мисс Гантер, то мне нечего беспокоиться, она сделает все возможное, чтобы он не остался безнаказанным… Вот тут-то, мне кажется, я допустила ошибку, почему и считаю себя виноватой в ее смерти. Мисс Гантер утверждала, что я буду в опасности, если узнаю имя преступника. Значит, она тоже была в опасности, особенно после того, как написала ему это письмо. Мне следовало уговорить ее пойти в полицию, и все рассказать, а если бы она не послушалась — нарушить свое обещание и самой отправиться в полицию. И тогда она была бы сейчас жива. Правда, мисс Гантер предупреждала меня, что, видимо, нарушает закон, так как утаивает весьма важные сведения, касающиеся убийства, и весьма важные доказательства виновности преступника. Мне и самой приходило в голову, что я помогаю ей нарушать закон.
  — Ну уж об этом-то можете не беспокоиться, — заверил ее Вульф. — Вернее, сможете не беспокоиться с той минуты, как только скажете мне, где мисс Гантер спрятала валик.
  — В том-то и дело, что не знаю. Она мне этого не сказала.
  Наступило долгое молчание. Миссис Бун опять посмотрела на меня, рассчитывая, видимо, вновь найти поддержку, однако на этот раз ей пришлось разочароваться. Тогда она обратилась к Вульфу:
  — Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему мне нужен ваш совет и…
  — Сожалею, мадам, — ответил Вульф тоном, лишенным всяких признаков сожаления, — но я ничего не могу сделать для вас. Впрочем, вы пришли ко мне за советом — получите его. Сейчас мистер Гудвин отвезет вас в гостиницу. Оттуда вы немедленно позвоните в полицию и скажете, что хотели бы сообщить нечто важное. Как только приедут полицейские, повторите им все, что рассказали мне, и самым подробным образом отвечайте на все их вопросы. Не бойтесь, что к вам отнесутся как к человеку, нарушившему закон. Я согласен: если бы вы не выполнили обещание, данное мисс Гантер, с ней ничего не случилось бы… Но она же сама потребовала обещания — следовательно, вы не виноваты в ее гибели. — Он поднялся из-за стола. — До свидания, мадам.
  Благополучно доставив миссис Бун в «Уолдорф», я вернулся и вошел в кабинет, когда Вульф пил пиво.
  — Я буду у себя наверху, — сказал я.
  — Подожди, подожди! Нам нужно закончить дело с отправкой письма и чека.
  — Что?! — Я не поверил своим ушам. — Вы о письме в Национальную ассоциацию промышленников?
  — Разумеется. Разве я не сказал этой женщине, что отправлю письмо? Разве не поэтому она дала нам кое-какие сведения?
  Я опустился на стул и долго смотрел на Вульфа.
  — Знаете что? — наконец сказал я сурово. — Теперь это уже не просто эксцентричная выходка — это бред сумасшедшего. Из каких же шишей вы собираетесь платить мне жалованье?.. Да и потом, она же не сообщила самого главного… — Я помолчал, потом вкрадчиво сказал: — К сожалению, сэр, должен признаться, что наша чековая книжка куда-то исчезла.
  — Будет тебе! — отмахнулся Вульф. — Сейчас же выпиши чек и отошли вместе с письмом. Потом просмотри пачку конвертов на моем столе. Это отчет людей Баскома. Их только что принес посыльный.
  — Но у нас же теперь нет клиента! Я сейчас позвоню Баскому и попрошу немедленно прекратить…
  — Ни в коем случае!
  Я достал из сейфа чековую книжку, заполнил чек и после этого заметил:
  — По данным статистики, сорок два и три десятых процента гениев рано или поздно сходят с ума.
  Вульф продолжал молча потягивать пиво, не удостоив меня ответом, потом посмотрел на часы.
  — Арчи, присядь на минутку. Несколько позже к нам зайдет доктор Волмер, и тебе нужно получить от меня кое-какие указания.
  30
  Доктор Волмер обещал прийти в десять часов. Без пяти десять в спальне Вульфа все было готово к спектаклю. Он лежал в постели при свете ночника, а я сидел в его кресле с журналом в руках. Надо сказать, мой шеф в постели представляет весьма примечательное зрелище даже для меня, который лицезрел эту картину много раз.
  Доктор Волмер частенько нас навещал, поэтому один поднялся по лестнице и вошел в спальню. Как всегда, он держал в руке чемоданчик. У него было круглое лицо и круглые уши, и, наверное, уже года два три назад он прекратил все попытки ходить, выпятив грудь, поскольку стало невозможно скрывать солидный животик.
  Мы обменялись рукопожатиями, после чего он подошел к кровати и дружески поприветствовал Вульфа. Вульф долго рассматривал протянутую ему руку, потом проворчал:
  — Нет уж, благодарю покорно! Будет ли этому предел?
  — Мне следовало бы заранее объяснить… — заговорил было я, но Вульф прервал меня.
  — Вы согласны платить два доллара за фунт масла? — закричал он, обращаясь к Волмеру. — Пятьдесят центов за шнурки для ботинок? Доллар за бутылку пива? Двадцать долларов за паршивую, полуувядшую орхидею? Отвечайте, черт бы вас побрал!!!
  Волмер опустился на краешек стула около кровати, поставил на пол чемоданчик и, растерянно мигая, взглянул сначала на Вульфа, потом на меня.
  — Не знаю, что у него — нервная лихорадка или что другое, — пробормотал я.
  — Вы обвиняете меня в том, что я обманом заманил вас сюда! — снова заговорил Вульф. — Вы обвиняете меня в попытке занять у вас денег! Вы обвиняете меня в этом только потому, что я попросил взаймы пять долларов до начала следующей войны! — он угрожающе помахал пальцем перед носом изумленного Волмера. — И позвольте заметить, сэр, следующая очередь ваша! Да, со мной все кончено, меня довели до этого! Погубили и продолжают преследовать.
  Во взгляде Волмера появился веселый огонек.
  — Кто сочинил ему этот сценарий, а? — спросил он меня.
  Еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, я нашел в себе силы с отчаянием сказать:
  — Несколько часов назад я привёз его домой, и с тех пор он находился в таком состоянии.
  — Он выезжал из дому?!
  — Да. И с трех пятнадцати до шести сидел в каталажке.
  — В таком случае, — решительно заявил Волмер, — я должен обеспечить постоянное медицинское наблюдение за мистером Вульфом. Я немедленно вызову несколько медицинских сестер.
  — Правильно! — подхватил я. — Дело весьма срочное, мы обязаны принять меры.
  Вульф тотчас открыл глаза.
  — Что? Вызвать медицинских сестер? — презрительно спросил он. — Вы что, не врач? Сами не в состоянии распознать тяжелое нервное потрясение?
  — Нет, почему же, могу.
  — Так в чем дело?
  — Ваш случай… э-э… представляется мне нетипичным.
  — Ошибаетесь! — огрызнулся Вульф. — Вам просто не хватает опыта, когда речь идет о больном, страдающем манией преследования.
  — Кто вас преследует?
  Вульф устало прикрыл глаза.
  — О боже! Кажется, снова приближается приступ… Арчи, расскажи.
  — Обстановка, док, чрезвычайно серьезная. Как вам известно, мистер Вульф по поручению Национальной ассоциации промышленников занимался расследованием убийства Буна и Гантер. Верховному командованию полиции не понравилось, как вел расследовано инспектор Кремер, и его заменили гориллой по фамилии Эш.
  — Знаю. Читал в газете.
  — А завтра вы прочтете о том, что Ниро Вульф отказался вести расследование по поручению ассоциации и вернул полученный аванс.
  — Да что вы! И почему?
  — А вот послушайте. Эш прямо-таки возненавидел моего патрона. Сегодня, например, он ухитрился раздобыть ордер на его арест, и нам пришлось отправиться в полицейское управление. Хомберт аннулировал ордер, и, главным образом, потому, что Вульф работает на Национальную ассоциацию промышленников, а если затронуть ее интерес, она может выгнать и мэра Нью-Йорка, и начальника полиции, и поставить на их места тех, кто ей угоден. И что же вы думаете? Вернувшись домой, Вульф тут же принял решение порвать всякие связи с ассоциацией. С утренней почтой они получат соответствующее письмо и приложенный к нему чек на выданный ранее аванс. Завтра разразится грандиозный скандал. Мы не знаем, что предпримет ассоциация, да это нас, пожалуй, и не волнует… нет, я должен был бы сказать — мистера Вульфа это не волнует. Но мы знаем, как поступят полицейские. Во-первых, впредь они не станут церемониться с мистером Вульфом, поскольку он порвал с этой организацией. Во-вторых им хорошо известно, что среди клиентов Ниро Вульфа никогда не было убийц. Хорошо известно им и другое — как трудно заставить его вернуть деньги, да еще такую сумму, как тридцать тысяч долларов. Из всего этого они сделают вывод: Вульф знает, что убийца — один из руководителей Ассоциации промышленников, знает даже, кто именно.
  — И кто же?
  Я покачал головой.
  — Мне неизвестно. Мистер Вульф же теперь сумасшедший, и спрашивать у него бесполезно. Коль скоро обстановка складывается таким образом, можно безошибочно предсказать, что произойдет дальше. После десяти часов, а возможно, и раньше, у наших дверей появится тюремный автобус, предназначенный для Вульфа. Мне будет жаль, конечно, разочаровывать полицейских, но ничего не поделаешь, придется предъявить им заключение известного врача о том, что Ниро Вульфа в его теперешнем состоянии опасно не только куда бы то ни было везти, но даже разговаривать с ним. — Я горестно покачал головой и продолжил: — Вот как обстоят дела. Лет пять назад мистер Вульф оказал вам небольшую услугу, когда этот жулик — Гриффин, кажется, пытался шантажировать вас. Вы тогда обещали моему шефу сделать для него все, что он попросит, хотя я предупреждал вас, что в свое время вы пожалеете о таком обещании. Ну вот, дружище, этот день наступил.
  Волмер, почесывая подбородок, погрузился в раздумье. Наконец он посмотрел на Вульфа и сказал:
  — На какой срок вам нужно медицинское заключение?
  — Понятия не имею. Я же говорю, мне ничего не известно.
  — Если, по моему мнению, мистер Вульф находится в таком тяжелом состоянии, что я должен запретить всякие визиты к нему, мне придется посещать его по меньшей мере дважды в день. Я напишу медицинское заключение и занесу минут через десять.
  31
  Надо сказать, я не был одинок в течение этих двух с половиной суток (четверг, пятница и часть субботы), то есть пока действовало медицинское заключение. Газетчики, шпики, сотрудники Национальной ассоциации промышленников — все понимали, как мне тяжело, и отчаянно пытались развлечь. Должен признаться, что если в обычное время Вульф платит мне лишь половину того, что я заслуживаю, то за эти шестьдесят с лишним часов он недоплатил мне во много раз больше.
  В продолжение всей осады Вульф не покидал постели, дверь в его спальню была постоянно заперта, один ключ находился у меня, другой — у Фрица. Вульф с трудом мирился с тем, что так долго не может заглянуть на кухню, побывать в столовой и у себя в кабинете, но особенно мучительно он переживал вынужденный отказ от посещения оранжереи. Чтобы доказать необходимость этой жертвы, мне пришлось долго растолковывать ему, что к нам в любое время может нагрянуть банда полицейских с ордером на обыск, и он не успеет вернуться в постель.
  — Вы изображаете сумасшедшего… Хорошо, пожалуйста! Бурные аплодисменты изумленной публики… Значит, теперь парадом командую я, и только я устанавливаю правила. Мне и так трудно, я ведь совершенно не представляю себе, что вы затеяли. Настолько, что…
  — Вздор! — отрезал Вульф. — Ты все знаешь и все понимаешь. По моему поручению этот валик ищут двадцать человек. Пока он не найден, ничего сделать невозможно. Просто-напросто, я предпочитаю ожидать у себя дома, а не в тюремной камере.
  — Уж если кто из нас и говорит вздор, так это вы, мистер Вульф! Я был расстроен, ибо только что провел минут тридцать с целой делегацией Национальной ассоциации промышленников. Почему вы порвали всякие отношения с ассоциацией еще до того, как решили ждать, валяясь в постели и изображая психа? Предположим, убийца один из руководителей ассоциации и вам известно, кто он, — кстати, в этом уверены абсолютно все, но пока вовсе не уверен я, и вы должны дать мне соответствующие доказательства. Все равно это не причина, чтобы возвращать аванс. Никто не может обвинить вас в том, что вы, вопреки обыкновению, взяли своим клиентом убийцу, вы же сами говорили, что в данном случае вашим клиентом является не какой-то индивидуум, а организация. Так почему же вы вернули деньги? Предположим, что история с исчезнувшим валиком — это не очередной ваш трюк ради выигрыша времени и валик действительно существует. Но ведь может случиться так, что его не найдут. Как же тогда? Вы что, намереваетесь лежать в постели всю жизнь?
  — Валик будет найден, — кротко ответил Вульф. — Он не уничтожен, он существует и потому будет найден.
  Я с подозрением взглянул на Вульфа, пожал печами и вышел. Разговаривать с ним, когда он напускает на себя кротость, дело совершенно никчемное. Я спустился в кабинет, сел и скорчил свирепую гримасу диктофону фирмы «Стенофон», стоявшему в углу. Мы платили за его прокат по доллару в день — вот что главным образом заставляло меня верить Вульфу.
  Впрочем, не только это, поскольку Билл Гор и еще двадцать молодцов из агентства Баскома действительно разыскивали валик. Вульф поручил мне просматривать поступающие от них отчеты, и, должен сказать, они прямо таки обогащали сыскную науку. Билл Гор с коллегой опрашивали не только приятелей, но и случайных знакомых Фиби Гантер, и все это влетело нам в копеечку. Но у меня из головы упорно не выходила мысль о Соле Пензере. Неважно, какой спектакль и по какой программе мы разыгрывали, — Сол Пензер всегда выступал в нем в качестве звезды, а сейчас среди двадцати молодцов его не было. Мне дозволили только узнать, что никакие валики его не интересуют. Он звонил каждые два часа — не знаю откуда. По категорическому указанию Вульфа, я тут же переключал его на параллельный аппарат, установленный у кровати шефа.
  Одна из особенностей поставленного нами спектакля состояла в том, что я не должен был отказывать ни одному посетителю, если он мог объяснить свой визит более или менее убедительно. Это создавало впечатление, что все мы, обитатели дома Вульфа, сохраняем полное спокойствие, хотя и переживаем обрушившееся на нас горе. Особенно доставалось мне от газетчиков и фараонов, но самыми надоедливыми оказались, конечно, деятели из Национальной ассоциации промышленников.
  Для предупреждения полицейского налета Вульф поручил мне заблаговременно принять необходимые меры. Именно поэтому в четверг я позвонил в секретариат начальника полиции в восемь тридцать утра. Час спустя нам позвонил сам Хомберт. Разговор протекал почти слово в слово так, как я предвидел. В результате не прошло и получаса, как у нас появился лейтенант Роуклифф в сопровождении угрюмого детектива, и я пригласил их в кабинет. Роуклифф трижды внимательно прочитал заключение доктора Волмера — я в конце концов не выдержал и предложил снять копию, пусть изучает на досуге сколько хочет! Роуклифф вел себя сдержанно, видел, что метать громы и молнии бесполезно. Он даже пытался доказать, что Вульфу никак не повредит, если он на цыпочках войдет в его спальню и бросит сочувственный взгляд на страдальца. Я объяснил, что горю желанием удовлетворить его просьбу, но, увы, не имею права — доктор Волмер никогда бы не простил мне этого.
  Гром ударил в субботу, произошло то, чего я опасался с самого начала всей этой комедии и чего, кстати говоря, не исключал и Волмер. После звонка Роуклиффа я вбежал в спальню Вульфа и крикнул:
  — Ну, паяц, наконец-то удача! Вам предстоит участвовать в настоящем спектакле! Знаменитый невропатолог Грин прибудет к вам сегодня без пятнадцати шесть. — Я сердито посмотрел на Вульфа и добавил. — Если вы с ним намерены разыграть ту же комедию, что и с Волмером, я без шестнадцати шесть подам в отставку.
  — Так-так, — отозвался Вульф, откладывая книгу. — Вот чего мы все время боялись. — Он положил книгу на одеяло обложкой вверх. Но почему именно сегодня? Почему, черт возьми, ты согласился на такое время?
  — Потому что не было другого выхода. Роуклифф настаивал, чтобы Грин приехал к нам сейчас же. Я еле отбился, сказал, что при осмотре обязательно должен присутствовать наш врач, а он может прийти не раньше девяти часов. Роуклифф категорически заявил, что Грин явится не позже шести, и больше не захотел говорить. Я выколотил пять часов отсрочки, а вы еще недовольны!
  — Перестань кричать на меня! — проворчал Вульф, опуская голову на подушки. — Пойди вниз, мне надо подумать.
  32
  В тот день в течение двух часов — с двенадцати тридцати до двух тридцати — я находился в самом гнусном настроении, в какое только может впасть человек.
  Свой месячный запас самых энергичных выражений я израсходовал за эти два часа вовсе не потому, что видел в перспективе только нашу позорную капитуляцию. В конце концов, это очень неприятно, но еще не трагедия. Меня бесила мысль о самом трюке, который, как я понимал с самого начала, мог придумать только маньяк. Регулярно просматривая все донесения Билла Гора и людей Баскома, я считал, что хорошо знаю состояние дел на каждом участке расследования, за исключением участка Сола Пензера. Но что бы там ни делал Сол, это не могло ни объяснить, ни тем более оправдать дурацкую комедию с сумасшествием.
  Сол позвонил, как обычно, в два часа, и у меня возникло сильнейшее желание наброситься на него с расспросами, но я понимал, что это бесполезно и переключил его на спальню Вульфа.
  Послонявшись некоторое время по дому, я направился было на кухню, но, проходя мимо лестницы, услышал какой-то шум. И что же я увидел, как вы думаете? По лестнице спускался Вульф, облаченный всего лишь в пижаму. От удивления глаза у меня полезли на лоб, ибо вверх и вниз он перемещался только в лифте. Но я был удивлен не только этим.
  — Как вам удалось выйти из спальни? — наскочил я на него.
  — Фриц дал мне ключ, — ответил Вульф. — Скажи ему и Теодору, пусть сейчас же придут ко мне в кабинет.
  За долгие годы нашей совместной работы я никогда еще не видел Вульфа за дверью спальни в подобном виде, из чего заключил, что происходит нечто из ряда вон выходящее.
  В кабинете, сидя за своим столом, Вульф окинул нас взглядом и отчетливо проговорил:
  — Я самый натуральный, безмозглый болван!
  — Совершенно верно, сэр, — охотно согласился я.
  Вульф нахмурился.
  — Но то же самое, Арчи, должен сказать и про тебя. В дальнейшем ни ты, ни я не вправе обижаться, если от кого-нибудь услышим, что в своем развитии мы застряли на уровне антропоидов. Ты ведь присутствовал при моем разговоре с Хомбертом и Скиннером, читал донесения людей Баскома и вообще знаешь обо всем, что происходит. И тебе даже в голову не пришло задуматься над простым фактом, что в тот вечер, когда ты приводил сюда мисс Гантер, она оставалась одна добрых три минуты, если не все пять! Да и сам-то я подумал об этом только сегодня. Позор! — Он фыркнул от распиравшего его негодования. — Мозги у меня, как у моллюска!
  — Значит, вы думаете…
  — Нет! Теперь я не имею права утверждать, что способен думать… Фриц! Теодор! Молодая женщина оставалась здесь одна три-четыре минуты. У нее в кармане или сумочке находился предмет, который ей нужно было во что бы то ни стало спрятать, черный валик дюймов в шесть длиной и дюйма в три толщиной. Она не знала, каким временем располагает, — в любую минуту в кабинет мог кто-нибудь войти. Будем исходить из предположения, что она спрятала валик где-то здесь, в кабинете, и попытаемся его найти. Я высокого мнения о ее сообразительности, и поэтому не исключено, что она спрятала его у меня в столе.
  Вульф отодвинул кресло, с трудом нагнулся и открыл нижний ящик. Я тоже принялся открывать ящики своего стола.
  — Может, мы разделим комнату на секторы? — предложил Фриц.
  — Зачем? — возразил я, не скрываясь от дела. — Ищи везде, вот и все.
  — Мистер Вульф, может, мы ищем вот это? — наконец послышался голос Фрица.
  Он стоял на коленях перед самой нижней и самой длинной книжной полкой; около него высилась стопка томов энциклопедии, снятых с полки, и теперь на том месте, всего в нескольких дюймах от пола, зияло пустое пространство. В вытянутой руке Фриц держал то, что мы так долго и тщетно искали.
  — Идеально! — воскликнул Вульф. — Она действительно была особенной девушкой. Арчи, достань машину. Теодор, я, видимо, сегодня же поднимусь к тебе в оранжерею, но несколько позже, а уж завтра утром обязательно, и в обычное время. Поздравляю, Фриц!
  Передав Вульфу валик и направляясь к выходу в сопровождении Теодора, Фриц сиял, как солнышко.
  — Ну вот, — заметил я, включая диктофон. — Возможно, это как раз то, что нам нужно. — А может, и не то.
  — Давай пускай, — проворчал Вульф, постукивая пальцем по подлокотнику. — Что ты копаешься? Не получается?
  — Обязательно получится, только вы не торопите. Я волнуюсь.
  Я включил диктофон и сел. Послышался тот самый голос, который мы так отчетливо слышали, когда проигрывали другие девять валиков. Минут пять мы сидели неподвижно. Я не отрываясь смотрел в динамик, Вульф закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Как только запись кончилась, я выключил аппарат.
  Вульф глубоко вздохнул, открыл глаза и выпрямился в кресле.
  — В нашу литературу нужно внести кое-какие исправления, — проговорил он. — Например, выражение: «Мертвые молчат» определенно устарело. Бун мертв — и все же он говорит.
  — Да, да! — откликнулся я. — Немой оратор… Наука творит чудеса, однако вряд ли это обрадует преступника. Пойти за ним?
  — Нет, мы все устроим по телефону. У тебя есть номер телефона Кремера?
  — Разумеется.
  — Вот и хорошо. Но прежде свяжись с Солом. Я скажу тебе, как это сделать.
  33
  Без десяти четыре наши гости уже сидели в кабинете. Один из них был наш старый приятель и противник инспектор Кремер, второй — бывший клиент Вульфа Дон О'Нил, третий — сравнительно недавний знакомый — Элджер Кэйтс, а вот четвертый оказался совершенно новым человеком: вице-президентом фирмы «О'Нил и Уордер» Генри Э. Уордером. Сол Пензер, скромно примостившийся в уголке за глобусом, был не гость, а свой человек, член нашей семьи.
  Вульф впервые после среды был одет. Он уселся и окинул присутствующих взглядом.
  — Господа, — заговорил он, — то, что вы услышите, не доставит ни малейшего удовольствия троим из вас, поэтому не стану томить, буду краток. Видимо, самое целесообразное дать вам прослушать сделанную на диктофоне запись, но сначала я должен объяснить, как она попала ко мне. Час назад валик с этой записью был обнаружен у меня в кабинете, вон на той книжной полке. Его спрятала там мисс Гантер, когда приходила ко мне в прошлую пятницу вечером, то есть неделю назад.
  — Не была она здесь! — пропищал О'Нил. — Не приходила сюда!
  Вульф холодно взглянул на него.
  — Вы что, сознательно хотите затянуть процедуру?
  — Почему же? Чем короче, тем лучше…
  — В таком случае, не прерывайте. Само собой разумеется, что все, сообщаемое мной, полностью соответствует действительности и может быть доказано без всякого труда, иначе я не стал бы ничего говорить. В тот вечер, когда все разошлись, мистер Гудвин доставил сюда в кабинет мисс Гантер, и в течение нескольких минут она оставалась одна. Я никогда не прощу себе, что не вспомнил об этом раньше и не обыскал кабинет. Но все было именно так… А теперь послушаем запись, сделанную мистером Буном в последний день его жизни у себя в кабинете в Вашингтоне. Прошу не прерывать прослушивания. Арчи, включай.
  Я включил аппарат. Сначала послышались шорохи, а через несколько секунд раздался голос немого оратора — Ченни Буна.
  Мисс Гантер, эта запись предназначается только для нас с вами, и ни для кого больше. Напечатайте ее в двух экземплярах. Первый передайте мне, второй храните у себя в папке с секретными бумагами.
  В специально снятом номере гостиницы я только что беседовал с Генри Уордером — вице-президентом и казначеем фирмы «О'Нил и Уордер». Это он пытался связаться со мной через вас, отказавшись при этом назвать свою фамилию. В конце концов, он все же застал меня дома, и мы договорились встретиться с ним сегодня, 26 марта. Он сообщил мне следующее…
  — Довольно! — взвизгнул Уордер и, вскочив, бросился к диктофону. Я предвидел возможность подобной вспышки, поэтому заблаговременно поставил диктофон поближе к себе и теперь решительно преградил Уордеру путь.
  — Все в порядке. Успокойтесь и садитесь. — Из кармана пиджака я достал пистолет и на виду у всех переложил его в другой карман.
  — Я же разговаривал с ним конфиденциально! — крикнул Уордер дрожащим голосом. — Бун обещал мне…
  — Перестаньте! — вмешался Кремер. — Вы обыскивали их? — спросил он у Вульфа.
  — Ну зачем же? Они не гангстеры, убивающие из пистолетов! — огрызнулся Вульф. — Они бизнесмены, орудующие обрезками водопроводных труб… Во всяком случае, один из них.
  Не обращая внимания на слова Вульфа, Кремер быстро, но тщательно обыскал всех троих. Ничего не обнаружив, он подошел к диктофону, положил на него руку и буркнул:
  — Продолжайте, Гудвин.
  …Он сообщил мне следующее: ему, Уордеру, несколько месяцев назад стало известно, что президент его фирмы Дон О'Нил получает от одного из работников Бюро регулирования цен конфиденциальную информацию, выплачивая ему соответствующее вознаграждение. Уордер обнаружил это не случайно и не в результате какого-то секретного расследования. О'Нил сам рассказал ему об этом и даже похвалялся на этот счет. Уордер же как казначей обеспечивал его необходимыми суммами, снимая деньги со специального счета в банке. Уордер заявляет, что он был вынужден идти на это, несмотря на свои протесты.
  Повторяю, я излагаю здесь лишь рассказ Уордера, но склонен верить ему, так как он пришел ко мне сам. Конечно, нужно будет проверить в полиции, есть ли там какие-либо данные на этот счет, касающиеся О'Нила и особенно Уордера, однако в полиции не следует упоминать, что Уордер сделал мне настоящее заявление. Я обещал ему это в качестве условия, при котором он согласился сообщить все сведения, и я бы не хотел, чтобы мое обещание было нарушено. Подробно я переговорю с вами завтра, а пока, на всякий случай, делаю эту запись на валике диктофона. По словам Уордера, платежи начались с сентября прошлого года, и к настоящему времени общая сумма их составляет шестнадцать тысяч пятьсот долларов. Как объяснил Уордер, ко мне он пришел потому, что, придерживаясь в жизни определенных принципов, категорически осуждает взяточничество, особенно когда в роли взяточников выступают государственные служащие. Уордер якобы не мог занять твердую позицию в отношении О'Нила, поскольку О'Нилу принадлежит свыше шестидесяти процентов акций фирмы, а ему, Уордеру, менее десяти, и, таким образом, О'Нил может в любую минуту вышвырнуть его. Проверить это утверждение не так уж сложно.
  Беседуя со мной, Уордер очень нервничал и выглядел испуганным. У меня сложилось впечатление, что рассказ Уордера соответствует действительности и что его приход вызван угрызениями совести, хотя не исключено, что подлинная причина кроется в его желании скомпрометировать О'Нила из каких-то пока не известных нам соображений. Правда, Уордер клялся, что он просто хочет ознакомить меня с этими фактами и тем самым дать мне возможность отделаться от подчиненного — взяточника. В какой-то мере это подтверждается требованием Уордера дать ему обещание, что против О'Нила не будет возбуждено уголовное дело.
  Вы удивитесь, как удивился и я, узнав, что человеком, купленным О'Нилом, оказался Кэйтс, Элджер Кэйтс. Вам известно мое мнение о нем, и, как я думаю, вы согласны с ним. Уордер утверждает, что ему якобы известно, какую информацию Кэйтс продавал О'Нилу, но это, в конце концов, не так уж важно. Важно, что Кэйтс мог продать ее О'Нилу, а тот передавал банде гангстеров, именующей себя Национальной ассоциацией промышленников. Надеюсь, вы понимаете, какое отвращение вызывает у меня все это. За какие-то злосчастные шестнадцать тысяч!.. Меня не интересует, для чего Кэйтсу понадобились деньги… Правильнее всего было бы обратиться в полицию — пусть бы она схватила Кэйтса и О'Нила, но мое обещание Уордеру… Я подумаю, а завтра посоветуемся с вами.
  Если бы мне пришлось встретиться с Кэйтсом, боюсь, я не смог бы себя сдержать и набросился бы на него с кулаками.
  И все же важен сейчас не сам Кэйтс, а то, о чем эта история свидетельствует. Теперь я не допущу прежней ошибки — полностью доверять кому бы то ни было, за исключением, конечно, вас и Декстера. В дополнение к уже имеющейся мы должны создать какую-то особую систему предупреждения утечки секретных сведений. Подумайте над своими предложениями — завтра обсудим вместе с вами и Декстером. Я лично считаю, что руководство мероприятиями, которые мы разработаем, вам придется взять на себя, отложив все остальные дела. Мне будет трудно без вашей постоянной помощи, но иного выхода нет. Подумайте над этим. Завтра утром мне предстоит выступать на заседании комиссии сената. Я возьму эту запись с собой в Нью-Йорк и передам вам. Пока я буду занят в Вашингтоне, вы прослушайте ее, поразмыслите, а во второй половине дня мы займемся обсуждением…
  Голос умолк, из громкоговорителя слышалось только слабое потрескивание, и я выключил диктофон.
  В кабинете царило глубокое молчание.
  — Так что вы скажете, мистер Кэйтс? — тоном простого любопытства спросил Вульф. — Может, вы скажете, что, когда принесли мистеру Буну материалы для выступления, он набросился на вас с кулаками?
  — Нет! — проскрипел Кэйтс.
  — Кэйтс, а вы помалкивайте! — резко бросил О'Нил.
  — Ну, знаете, мистер О'Нил, это же просто чудесно! Почти то же самое вы говорили ему в тот вечер, когда были у меня впервые. Помните? Не сказал бы, что вы поступили умно, — это прозвучало так, словно грубый начальник отдает приказание своему подчиненному, а в сущности так оно и есть. Тогда я заставил одного хорошего человека потратить целых три дня, чтобы попытаться установить связь между вами и Кэйтсом, но вы оказались очень осторожны. — Вульф быстро перевел взгляд на Кэйтса. — Я не зря спросил, не набросился ли Бун на вас с кулаками. Случись это вы могли бы утверждать, что действовали в порядке самообороны, а опытный адвокат мог бы с выгодой для вас использовать этот аргумент, если бы… если бы не убийство мисс Гантер. Я очень сомневаюсь, что присяжные заседатели поверят, если вы станете уверять, будто она набросилась на вас с кулаками на моем крыльце… Между прочим, меня интересует одна деталь. Мисс Гантер сказала миссис Бун, что написала письмо убийце с требованием вернуть той свадебную фотографию. Я не верю в это. Сомневаюсь, чтобы мисс Гантер рискнула доверить нечто подобное бумаге. По-моему, она взяла у вас фотографию и водительские права и сама отправила миссис Бун, так?
  И тут Кэйтс выкинул трюк, который удивил даже меня, хотя, казалось бы, я всего насмотрелся на своем веку. Дрожа от негодования, обращенного не против Вульфа, а против Кремера, он вскочил и пропищал:
  — Полиция оказалась совершенно некомпетентной! Не пожалев нескольких лишних часов, она могла бы без труда узнать, откуда появился тот кусок водопроводной трубы. А взят он из кучи старья в подвале дома на Сорок первой улице, где размещается Национальная ассоциация промышленников.
  — Нет, вы только послушайте! — прорычал Кремер. — И он еще имеет наглость возмущаться?
  — Да он же болван! — с лицемерным негодованием воскликнул О'Нил. — Форменный кретин! Такого даже трудно заподозрить в убийстве. — Обращаясь к Кэйтсу, он добавил: — Вот уж не думал, что вы способны на это.
  — Я тоже не думал, — пискнул Кэйтс, — пока не случилось. А когда случилось, я стал лучше понимать себя. Во всяком случае, я оказался сообразительнее Фиби. Ей бы следовало знать, на что я способен, а она не захотела даже обещать, что никому ничего не скажет, а валик с записью уничтожит. Вы понимаете, даже обещать! — Он не сводил с О'Нила немигающих глаз. — Мне надо было в тот вечер убить и вас, и я мог это сделать! Ни Бун, ни Гантер, вообще никто никогда не боялся, а вы боитесь… Вот вы говорите, что даже не подозревали меня в убийстве. А ведь на самом деле вы все знали.
  О'Нил хотел возразить, но Кремер знаком приказал ему молчать и спросил Кэйтса:
  — Как же он узнал?
  — Я сам ему рассказал. Он назначил мне встречу и…
  — Ложь! — крикнул О'Нил.
  — Не мешайте ему, он дает показания. — Кремер сердито взглянул на О'Нила и снова обратился к Кэйтсу: — Когда это произошло?
  — В среду, во второй половине дня, во время нашей встречи.
  — Где?
  — На Второй авеню. Мы разговаривали прямо на улице. О'Нил дал мне денег и сказал, что, если что-нибудь произойдет, если меня арестуют, он обеспечит меня всем необходимым. Во время беседы я заметил, что он боится меня, внимательно наблюдает за мной, особенно за руками.
  — Сколько вы пробыли вместе?
  — Минут десять.
  — В котором часу?
  — Мы договорились встретиться в десять часов. Я пришел вовремя, а он опоздал минут на пятнадцать и объяснил, что должен был проверить, не следят ли за ним…
  — Мистер Кремер, — вмешался Вульф, — не напрасно ли вы тратите время? Ведь в полиции вам все равно придется повторять допрос и оформлять признания в письменном виде. По-моему, Кэйтс готов признаться во всем.
  — Вот именно, вот именно! — подхватил О'Нил. — Готов сесть на электрический стул, оклеветав предварительно ни в чем не повинных людей!..
  — Вы бы лучше о себе побеспокоились, — заметил Вульф. — Кэйтс — негодяй, но он понимает, что у него нет выхода, и пытается быть откровенным. Вы же хотите выйти сухим из воды и всячески изворачиваетесь. Судя по сердитым взглядам, которые вы бросаете на мистера Уордера, вы до сих пор не сознаете серьезности своего положения. Между тем вам не мешало бы по-хорошему договориться с ним, упросить его взять на себя руководство фирмой на время вашего отсутствия.
  — Мне не в чем признаваться, и отсутствовать я не собираюсь.
  — Вот как? Но отсюда вы отправитесь прямехонько в тюрьму… — Вульф повернулся к Уордеру. — А вы что скажете, мистер Уордер? Может, вы намерены опровергнуть заявление покойного мистера Буна? Или придать вашей беседе с ним какой-нибудь иной смысл? А может, вы все же поймете бесполезность запирательства?
  Уордер теперь уже не выглядел испуганным, его голос звучал твердо и решительно:
  — Я намерен говорить только правду.
  — Вы подтверждаете содержание вашего разговора с мистером Буном, как он записан на диктофоне и воспроизведен здесь?
  — Подтверждаю полностью.
  — Вот видите? — снова обратился Вульф к О'Нилу. — Подкуп государственных чиновников является уголовно наказуемым делом. Определение степени вашей виновности и соучастия в убийстве будет зависеть, к сожалению, от квалификации и ловкости адвоката. Теперь вами займутся полиция, прокуратура и адвокаты… Мистер Кремер, уведите их отсюда поскорее. Мне тошно видеть их… Арчи, заверни получше валик, мистер Кремер возьмет его с собой.
  — Посмотри за ними, Гудвин, пока я буду звонить, — попросил Кремер, направляясь к телефону.
  — Мистер Хомберт? Говорит инспектор Кремер… Нет, я звоню из конторы Ниро Вульфа… Нет, нет, сэр, я вовсе не собираюсь навязывать себя кому бы то ни было, но если вы позволите мне… Слушаюсь, сэр… Я понимаю, это можно рассматривать как нарушение дисциплины, однако, если вы уделите мне несколько минут… Нет, нет, я ни во что не вмешиваюсь, но я задержал преступника, располагаю необходимыми уликами и его признанием… Почему я не сказал сразу? Но именно это я и делаю сейчас… Нет, я не сошел с ума и не пьян. Пришлите сюда… одну минуточку…
  Кремер наконец заметил, что Вульф подает ему какие-то знаки.
  — Что? — спросил он, прикрыв ладонью трубку.
  — Скажите, чтобы он не присылал своего проклятого доктора!
  — Вы слушаете, мистер Хомберт? — снова заговорил Кремер. — Тут Вульф беспокоится о каком-то докторе. Вы хотели направить к нему врача?.. Не нужен ему врач и, по-моему, никогда не понадобится… Пришлите три машины и шесть полицейских… Да, да, сэр, дело полностью закончено, никаких сколько-нибудь серьезных неясностей не остается…
  Он положил трубку.
  34
  Перехожу сразу к понедельнику, опустив некоторые второстепенные события, случившиеся в воскресенье. В понедельник утром позвонил Кремер и попросил его принять. Вульф спустился из оранжереи ровно в одиннадцать, когда Кремер уже сидел у него в кабинете в красном кожаном кресле. На полу рядом с ним лежал какой-то бесформенный предмет в зеленой бумаге, вроде той, которой пользуются продавцы в цветочных магазинах; встретив Кремера, я хотел было взять у него эту вещь, но он не отдал.
  После обмена приветствиями, подождав, пока Вульф поудобнее усядется на своем месте, Кремер заметил, что, как сообщается в газетах, Кэйтс признался в обоих убийствах и дал подробные показания.
  — Гнусная личность этот Кэйтс! — поморщился Вульф. — Кстати, одну деталь своих преступлений он продумал прямо-таки с дьявольской хитростью.
  — Вот именно! И я бы сказал, даже не одну… Вы имеете в виду уловку с шарфом, который он сунул в карман своего пальто, вместо того, чтобы подбросить кому-нибудь другому?
  — Да, да. Трюк, заслуживающий внимания криминалистов.
  — И сам он давным-давно заслуживал внимания… Знаете, есть нечто такое, о чем он не хочет ни говорить, ни давать письменные показания. Может, вы думаете, это «нечто» усугубляет его вину? Вовсе нет! Мы никак не добьемся от него, зачем ему нужны были деньги. Жене, спрашиваем, на расходы? На поездку во Флориду?.. Смотрит на нас как на пустое место, трясет упрямо подбородком или кричит: «Оставьте мою жену в покое! Не смейте даже упоминать, о моей жене!» Между прочим, вчера она вернулась в Нью-Йорк, но он отказался встретиться с ней. По-моему, он готов молиться на нее и не хочет впутывать в эту историю.
  — Да?!
  — Вот вам и «да». Зато обо всем остальном рассказывает охотно. Например, о том, как покончил с Буном. Когда он вошел в комнату, где находился Бун, тот сразу заявил, что знает о его темных делишках, велел ему убираться с глаз долой и повернулся к нему спиной. Кэйтс схватил разводной ключ и ударил Буна. Он подробно пересказывал свой разговор с ним, потом долго читал и перечитывал свои показания — не вкралось ли, мол, какой ошибки… Убийство Фиби Гантер у вас на крыльце описал со всеми деталями. Утверждает, что не договаривался о встрече, когда она ему позвонила, а просто ждал в доме напротив, в подъезде. Увидев, подошел, и они вместе поднялись на крыльцо. Отрезок трубы был спрятан у него в рукаве и обернут шарфом. Шарф он вытащил из кармана пальто Уинтерхофа, когда они были здесь первый раз.
  — Понятно, понятно, — процедил Вульф, он поддерживал разговор только из вежливости. — Все для того, чтобы отвлечь от себя внимание! А я тем временем не спускал с него глаз.
  Кремер недоверчиво усмехнулся.
  — Это на каком же основании?
  — Главным образом на основании двух фактов. Во-первых, из-за тона, каким О'Нил прикрикнул на Кэйтса тут вечером, в пятницу. Таким тоном отдают распоряжения человеку, от которого ожидают безоговорочного повиновения. Во-вторых, и это значительно важнее — история с отправкой по почте свадебной фотографии миссис Бун. Можно найти много мужчин, способных на такой жест, но ни один из известных мне пяти руководителей Национальной ассоциации промышленников к ним не относится. Мисс Гардинг тоже слишком черства. Алиби Декстера проверялось и уже не вызывало сомнений. Миссис и мисс Бун вне подозрений — по крайней мере для меня. Оставались Кэйтс и мисс Гантер. Теоретически мисс Гантер могла убить Буна, но никак не могла покончить с собой с помощью отрезка трубы. Кроме того, из всех, кого я перечислил, только она была способна в той обстановке вспомнить о фотоснимке и отослать его миссис Бун. Но если это так, где она могла взять снимок? Конечно, у убийцы. Кто же он? Все обстоятельства дела указывали: Кэйтс!
  Вульф помолчал, потом развел руками и продолжал:
  — Но все это до поры до времени относилось к области чистых догадок. Нужны были неоспоримые доказательства… И все это время они лежали здесь, у меня, на книжной полке! Горькая пилюля… Пива хотите?
  — Нет, спасибо. — Кремер не то нервничал, не то куда-то торопился. Он взглянул на часы и соскользнул на краешек кресла. — Ну, мне надо бежать. Я ведь на минутку. — Он поднялся и одернул брюки. — Дел по горло. Вы, наверно, слышали? Меня вернули на прежнее место. Инспектор Эш переведен в Ричмонд, на остров Статен.
  — Вот как? Поздравляю!
  — Благодарю.
  Кремер направился к двери, но я остановил его.
  — Послушайте, вы забыли свой сверток.
  — Ах да, ну и память! — пробормотал Кремер, полуобернувшись и замедляя шаги. — Это для вас, мистер Вульф. Надеюсь, вам понравится.
  Он выскочил на крыльцо и хлопнул дверью. В свертке оказался керамический горшочек ядовито-зеленого цвета и растение с двумя распустившимися цветками. От изумления у меня на некоторое время отнялся язык.
  — Боже мой! — наконец воскликнул я. — Да он притащил вам в подарок орхидею!
  — И называется она брассокаттлея торнтони, — промурлыкал Вульф. — Очень мило!
  — Что же тут милого? — рассердился я. — У вас их тысячи, и все лучше этой. Разрешите выбросить?
  — Ты с ума сошел! Отнеси сейчас же Теодору. — Вульф погрозил мне пальцем. — Один из самых крупных твоих недостатков, Арчи, — полное отсутствие сентиментальности.
  35
  Нет, что ни говори, но рано или поздно я должен был доказать Вульфу, что не такой уж я остолоп, как считают некоторые. Я ждал лишь подходящего случая, и он наступил во второй половине того же понедельника, примерно через час после обеда, вскоре после телефонного звонка Фрэнка Томаса Эрскина Вульф разрешил соединить его с ним, а мне велел слушать по отводной трубке.
  Суть разговора сводилась к тому, что чек на сто тысяч долларов будет переслан Вульфу сегодня же. По моему, на том и можно было бы закончить беседу, но Эрскин начал молоть всякую банальную чепуху — дескать, Национальная ассоциация промышленников весьма признательна Вульфу за все, что он сделал для нее, но совершенно отказывается понять, почему он вернул уже полученные деньги, и так далее. В общем, разговор носил весьма любезный характер.
  — Вот это я понимаю, это по-деловому — выплатить такую сумму без всяких бюрократических проволочек! — самодовольно ухмыльнулся Вульф, распрощавшись с Эрскином.
  — Да? — засмеялся я. — Если бы только Эрскин знал!
  — А что такое? Что он должен знать?
  Я небрежно перекинул ногу на ногу и поудобнее уселся в кресле. Момент, которого я ждал, наступил.
  — Видите ли, — начал я, — все это можно объяснить по-разному. Один способ заключается в том, чтобы сделать вам несколько прозрачных намеков — ну, вроде как бы положить вам в рот кусочек масла и подождать, пока он сам растает. Мне такой способ не по душе, я предпочитаю сказать прямо, точнее — спросить и самому же ответить.
  — Что ты плетешь?
  — Минуточку, минуточку! Вопросы задаю я. Первое: когда вы действительно нашли валик? Днем в субботу, когда ввалились сюда в пижаме и разразились длинной тирадой о своем скудоумии? Вздор! Вы знали, где спрятан валик, дня за три-четыре до этого. Вы нашли его или утром во вторник, пока меня терзали у Кремера, или в среду, когда я завтракал с Ниной Бун. Скорее всего, во вторник, но не буду удивлен, если выяснится, что в среду.
  — Никогда не следует оставаться в неведении! — пробормотал Вульф.
  — Пожалуйста, не прерывайте. Второе: почему вы так настойчиво расспрашивали миссис Бун, где находится валик, если уже знали это? Ответ: хотели убедиться, что ей действительно ничего не известно. Если бы ей было известно, она бы сообщила об этом в полицию еще до того, как вы «нашли» валик, и вознаграждение получила бы она, а уж во всяком случае не вы. Фиби Гантер много ей рассказала — могла рассказать и о валике. Кроме того, обращаясь к миссис Бун с настойчивыми расспросами относительно валика, вы стремились создать впечатление, что не знаете, где он, и готовы отдать все, что угодно, чтобы узнать.
  — Такое впечатление действительно удалось создать.
  — Еще бы! В подтверждение могу привести еще кучу мелочей: скажем, тот факт, что именно в среду утром вы заказали диктофон. Это и навело меня на мысль, что валик вы нашли во вторник. Однако давайте перейдем к третьему вопросу: зачем вам все это понадобилось? Почему вы сразу не сказали, что нашли валик? Вы хотите, чтобы я ответил сам? Пожалуйста. Пойти на такое нарушение профессиональной этики вас заставила крайняя неприязнь к Национальной ассоциации промышленников. Ваше отношение к ней разделяет подавляющее большинство людей, в том числе и я. Так вот, зная об этом, вы решили помалкивать о находке валика, затянуть расследование и тем самым позволить еще больше разрастись отрицательному отношению общественности к этому скопищу гангстеров. Во имя этой цели вы даже позволили закрыть себя на целых трое суток в спальне, хотя свою роль сыграла тут и ваша любовь к театральности — вы всегда готовы участвовать в любом спектакле при условии, что главную роль играть будете вы.
  — У тебя все?
  — Заканчиваю. Ответить на вопрос, почему вы отказались от клиента и вернули деньги, проще простого. Допустим, вы не хотели работать на Национальную ассоциацию промышленников потому, что как раз пытались доказать вину этой банды дельцов и гангстеров. Тут я позволю себе некоторую критику в ваш адрес. А что, если бы ассоциация не объявляла для всеобщего сведения, что назначает вознаграждение тому, кто поможет обнаружить преступника? Вы бы и тогда стали бы разыгрывать всю эту комедию? Я мог бы и сам ответить на этот вопрос, но воздержусь. Кстати, сейчас же возникает еще одно соображение об этике, а именно: какая, собственно, разница между получением гонорара от клиента и получением премии или вознаграждения?
  — Оставь! О выдаче премии или вознаграждения было объявлено всему населению Соединенных Штатов. Я выполнил поставленные условия и потому имею полное право получить вознаграждение, как и любой другой на моем месте.
  — Хорошо, хорошо, я ведь упомянул об этом между прочим. Можете сколько угодно изображать из себя святого, но не думайте, что у вас такой уж устойчивый нимб. Вот, например, полицейские с пристрастием допросят Сола Пензера и поинтересуются, чем он занимался со среды до субботы. Не спускал глаз с Генри Уордера, ответит он, чтобы, в соответствии с указаниями мистера Вульфа, немедленно доставить этого человека к нему, как только понадобится. Вы что, считаете, вам легко будет сразу найти ответ, если полицейские спросят: а зачем вам мог понадобиться Уордер? Правда, я хорошо знаю Сола и убежден, что подобной ситуации не возникнет, но все же…
  Некоторое время в кабинете царило молчание. Но вот Вульф прикрыл глаза и пробормотал:
  — Ты упустил одно обстоятельство…
  — Какое же?
  — Основной мотив. Если условно, только в виде рабочей гипотезы, принять все, что ты тут наговорил, следует обязательно задать вопрос: что могло довлеть над моим мышлением в прошлый вторник, шесть дней назад, когда я, предположим, и в самом деле нашел валик?
  — Именно это я и пытался объяснить. Кроме того, не могло довлеть, а довлело.
  — И все же ты не учел одного — мисс Гантер.
  — То есть?
  — Она поставила перед собой задачу показать подлинный характер и лицо Национальной ассоциации промышленников, как можно сильнее ее скомпрометировать, используя убийство Буна. Она проявила замечательное упорство, смелость и изобретательность, но была убита. Рассуждая по-прежнему гипотетически, и этот факт, факт ее убийства, следовало обязательно использовать для достижения той благородной цели, которую мисс Гантер ставила перед собой. Получилось так, что я оказался в идеальном положении, чтобы помочь ей, мертвой, в том, чего она с такой настойчивостью добивалась, будучи живой. Именно этого обстоятельства ты не учел в своих рассуждениях.
  Я долго смотрел на Вульфа, потом сказал:
  — Если это действительно было основным мотивом, тогда ко всем чертям профессиональную этику!
  ПРЕЖДЕ ЧЕМ Я УМРУ
  1
  В тот октябрьский день домашняя атмосфера стала для меня совершенно невыносимой. Под домом я подразумеваю контору Ниро Вульфа, где я работаю, расположенную на первом этаже его собственного дома на Западной Тридцать пятой улице. Вскоре должна была наступить передышка, так как Вульф ежедневно проводил два часа – с четырёх до шести – наверху в теплице со своими орхидеями. Однако до четырёх оставалось ещё полчаса, а я уже был сыт им по горло.
  Впрочем, я особенно и не виню его. События разворачивались в условиях нехватки мяса, а для Ниро Вульфа стол без мяса равносилен личному оскорблению… У него было такое отвратительное лицо, что я предложил ему съесть меня. Это, по крайней мере, избавило бы меня от его нападок.
  В понедельник он был в таком отчаянном состоянии, что отважился на дальние прогулки: например, от кресла до книжных полок и обратно и даже через дверь в переднюю комнату, выходящею окнами на Тридцать пятую улицу.
  Итак, в три тридцать я сказал Ниро Вульфу, что хочу отлучиться из дому по делу. Он так глубоко ушёл в свои страдания, что даже не спросил меня, по какому делу.
  Только я снял с вешалки шляпу, как в дверь позвонили. Я открыл её, и то, что я увидел, заставило меня мысленно юркнуть обратно в комнату под защиту Ниро Вульфа.
  Личность стоящего передо мной человека была ясна как дважды два. Несмотря на солнечный день, на нем была черная фетровая шляпа и наглухо застегнутый дождевик. Не верилось, что он видит что-нибудь своими светло-серыми глазами, потому что лицо его было набальзамировано… во всяком случае, оно будет выглядеть так после того, как он испустит последний вздох и его набальзамируют.
  – Тебя зовут Гудвин, – грубо сказал он, не двинув ни одним лицевым мускулом.
  – Спасибо, – поблагодарил я его за это сообщение. – А вы не скажете, сколько я вешу?
  Но это оказался серьёзный парень.
  – Выйди-ка. – Он указал большим пальцем за спину, – С тобой хотят поговорить.
  За свою долгую карьеру частного детектива Ниро Вульфу приходилось сталкиваться с разными людьми, и, наверняка, у некоторых из них он вызывал чувства, далекие от дружелюбия.
  Поскольку я работал с ним больше десяти лет, моё имя, конечно, стояло в каких-то списках рядом с его. Поэтому я велел набальзамированному типу подождать, захлопнул дверь и вернулся в контору.
  Достав из письменного стола револьвер, я сунул его в карман. Когда я возвращался в прихожую, Вульф раздраженно спросил меня:
  – Что там такое? Мышь?
  – Нет, сэр, – холодно ответил я. – Меня просили спуститься на тротуар и подойти к машине Дейзи Перрита. Вы, наверное, слышали о нем, поскольку он один из именитых граждан. Его последний титул – король черного рынка.
  Возможно, что в отличие от вас у него сложилось убеждение, что в жареном виде я буду не так уж плох. Я вышел на крыльцо, показал набальзамированному типу револьвер, потом положил его в карман и, спустившись по ступенькам, подошёл к машине – черному большому седану.
  Сидевший в нем мужчина опустил боковое стекло. Из-за моего плеча послышался голос:
  – У него в кармане револьвер.
  – Значит, он чертовски глуп, – сказал мужчина в машине. – Встань позади него.
  – Мистер Вульф знает, что я здесь, – сказал я. – Что вы хотите?
  – Я хочу видеть Вульфа.
  Я покачал головой.
  Мне не приходилось никогда видеть Дейзи Перрита так близко. Большинство людей назвали бы его толстяком. Но мне, знакомому с размерами Ниро Вульфа, он показался всего лишь округлым. У него было розовое лицо, гладко выбритое, самой главной деталью которого были глаза. В них отражалось все, на что он был способен.
  – Нет, – повторил я. – Сегодня я сказал вам по телефону, что Ниро Вульф слишком занят, чтобы увидеться с вами.
  – И всё-таки я настаиваю на разговоре с ним. Пойдите и передайте ему это.
  – Послушайте, мистер! – Я уперся локтем о стекло машины и наклонился к нему. – Не думайте, что я шучу с вами. Человек, которому придет в голову такая мысль, может заказывать свои похороны. Но какое бы дело у вас ни было, мистер Вульф не хочет иметь с вами ничего общего!
  – Арчи!
  Этот рев раздался откуда-то сзади. Я повернулся и увидел фигуру Вульфа в открытом окне. Он снова проревел:
  – Чего хочет мистер Перрит?
  – Ничего, – ответил я. – Он просто остановился спросить дорогу.
  – Он хочет видеть вас, – вмешался набальзамированный.
  – Черт возьми, Арчи, приведи его сюда!
  – Но я…
  – Приведи его!
  Окно захлопнулось, и Вульф исчез.
  Набальзамированный внимательно оглядел улицу, открыл дверцу, и Дейзи Перрит вышел.
  2
  Выяснилось, что я плохо разбираюсь в этике преступного мира. По моим понятиям, телохранитель обязан всюду сопровождать босса, но Дейзи Перрит приказал ему оставаться у машины, а сам последовал за мной в дом.
  Войдя в контору, он быстро огляделся, вероятно, просто в силу привычки, как играющий в гольф генерал машинально выбирает на поле удобные позиции для дотов. Я пошёл вслед за ним и уселся за свой письменный стол, злясь на вмешательство Вульфа в наш разговор.
  – Прошу вас сесть, сэр, – пригласил Вульф.
  Перрит раздраженно сказал:
  – Мне не нравится здесь. Я хочу поговорить лично с вами. Выйдите и сядьте в машину.
  Я насторожился, боясь, что Вульф нагрубит ему в ответ, а грубить Дейзи Перриту было опасно. Но Вульф сказал, дружески усмехнувшись:
  – Дорогой сэр, я редко выхожу из дома. Мне здесь нравится. Глупо покидать такое удобное место.
  – Ладно, ладно, – нетерпеливо сказал Перрит и остановил свой взгляд на мне. – Вы выйдите и сядьте в машину.
  – Нет, сэр, – твёрдо сказал Вульф. – Я ничего не делаю без мистера Гудвина. Что бы ни доверили мне – безразлично что, как только вы уйдете, я расскажу это ему.
  – Для меня вы можете сделать исключение.
  – Нет, сэр, – Вульф говорил вежливо, но по-прежнему твёрдо. – Если вы даже не решитесь доверить мне и мистеру Гудвину свои тайны, то все равно есть небольшое дельце, которое мне хотелось бы обсудить с вами.
  – Что вы хотите обсудить?
  – Итак, – Вульф полузакрыл глаза, – в своей области я эксперт. Я знаю своё дело и могу давать советы. Я не знаком близко с вашей деятельностью, но, насколько я понимаю, в своей области вы тоже являетесь экспертом. Следовательно, вам известно, как там обстоят дела. В целом я вполне респектабельный и добропорядочный господин, но, как и у каждого человека, у меня есть свои слабости. Так вот я спрашиваю: куда девалось мясо?
  – Так вот в чём дело, – холодно сказал Перрит. – Не знаю, правильно ли я вас понял. Вас интересует мясной рэкет?
  – Нет, меня интересует говядина. Мне нужно мясо для еды.
  Так вот в чём дело…
  Я с отвращением смотрел на своего босса. Он совершенно утратил чувство меры. Ради куска ростбифа он зазвал к себе одного из самых опасных типов в Нью-Йорке.
  – О, – сказал Перрит помягче. – Так вы голодны?
  – Да, голоден.
  – Печально. Я не мясник и не торговец. По правде говоря, я вообще не имею никакого отношения к мясу. Но я посмотрю…
  Он замолчал и взглянул на меня, как будто имел дело с дворецким.
  – Завтра утром между семью и десятью часами позвоните по телефону Линкольн 63–232: позовите Тома и скажите, что говорите от моего имени.
  – Благодарю вас, сэр, – голос Вульфа был сладким, как патока. – Уверяю вас, что я оценил это. Теперь перейдем к нашему делу. Сегодня утром мистер Гудвин мне сказал, что ответил вам по телефону, что я слишком занят, чтобы повидаться с вами. Конечно, это была только отговорка. На самом деле он имел в виду вот что. В работе детектива профессиональный риск сравнительно высок, в вашей он ещё выше, так что было бы неразумно объединять их. К сожалению, я вполне согласен с мистером Гудвином. Не стоит доверять мне ваши тайны, раз я не смогу взяться за ваше дело. Так что извините меня.
  – Мне нужна помощь, – сказал Перрит.
  – Не сомневаюсь. Иначе вы не пришли бы.
  – Я не часто нуждаюсь в помощи, но, когда это бывает, я получаю лучшую. Я люблю иметь всё лучшее. Сейчас мне нужны вы, и я заплачу вам за помощь. – Перрит достал из кармана тугую пачку и перебросил её Вульфу. – Здесь пять кусков. Это только для начала. Меня шантажируют, и вашей задачей будет прекратить шантаж.
  Я вытаращил на него глаза. Мне и в голову не могло прийти, что найдется человек, способный шантажировать Дейзи Перрита.
  – Но ведь я уже сказал вам, мистер Перрит.
  – Меня шантажирует дочь. Об этом не знает ни одна душа, кроме меня, а теперь и вас с вашим помощником.
  Есть одно щепетильное обстоятельство. Я не рассказал бы о нем даже матери, если бы она была ещё жива. Но теперь мне нужна помощь. Моя дочь…
  – Подождите!
  Остановить Дейзи Перрита нелегко, но мне это удалось. Я вскочил с кресла и стал перед ним.
  – Я хочу предупредить вас, – сказал я ему, – что мистер Вульф так же упрям, как и вы. Он даже сказал, что не хочет слушать вас. – Я повернулся к Вульфу. – Скажите, что плохого, в конце концов, в макаронах с сыром.
  Я взял пачку денег и сунул её Перриту. Он не обратил на меня никакого внимания и продолжал говорить Вульфу:
  – Особенно важно то, что дочь – это не моя настоящая дочь (та, что шантажирует меня, я имею в виду). Теперь это вам тоже известно, вам и вашему помощнику. Она тоже знает, что у меня есть настоящая дочь, которой сейчас двадцать один год. В связи с ней я вам тоже дам поручение. Что случилось?
  – Прошу извинить меня, мистер Перрит… – Вульф взглянул на стенные часы, отодвинул кресло от стола и поднялся.
  Дейзи Перрит тоже вскочил и преградил ему дорогу.
  – Куда вы собрались? – угрожающим тоном спросил Перрит.
  Я тоже встал, держа руку в кармане на револьвере. Я хорошо знал, что серьёзный спор с Дейзи Перритом решается только с помощью оружия. Я понимал, что создавшееся положение не сулило нам ничего хорошего, но твёрдо решил, что, если Перрит хоть пальцем тронет Вульфа, я его пристрелю. Однако Вульф невозмутимо ответил Перриту:
  – С четырёх до шести часов я всегда нахожусь в оранжерее. Всегда. Если вы ещё не отказались от мысли доверить мне свои тайны, то расскажите о них мистеру Гудвину. А я позвоню вам или сегодня, или завтра утром.
  Вульф и Перрит смотрели друг на друга. В этой безмолвной дуэли победил Вульф. Перрит отступил и пропустил его. – Детектив вышел из комнаты, и через секунду послышался стук двери его личного лифта.
  Перрит сел и сказал мне:
  – Вы оба помешанные. Что вы там держите в кармане? Совершенно помешанные.
  Я положил револьвер на стол и облегченно вздохнул.
  – Ладно, расскажите мне о вашем деле.
  3
  В какой-то момент мне показалось, что Дейзи Перрит потеряет самообладание и разрыдается. Это было тогда, когда он рассказывал мне, что его дочь, настоящая дочь, была первой ученицей в своем классе в Колумбии. Очевидно, это было его величайшей гордостью.
  В целом его история была довольно простой. Когда-то в молодости в Сент-Луисе Перрит женился, и у него родилась дочь. Потом в одну неделю случилось три события: дочери исполнилось два года, умерла её мать, и Перрит сел на три года в каталажку за ограбление. Об остальных событиях своей жизни вплоть до тысяча девятьсот сорок пятого года Перрит ничего не сообщил мне. Он только сказал, что, начав процветать, стал искать дочь и раскопал её где-то в Миссури. Она не подозревает, что он её отец, Она думает, что он просто представляет её отца, который очень богат, но не имеет возможности объявить о себе, так как собирается баллотироваться в президенты США или что-то в этом роде.
  – Она приняла это как должное, – угрюмо сказал Перрит. – Я виделся с ней каждые три месяца и давал ей деньги. Много денег. Но для меня было настоящим уларом, когда она выбрала для учебы в колледже этот город. Именно тогда на её след напал Микер-Большие пальцы. Он послал ко мне своего парня с сообщением, что готов оказать моей дочери любую услугу.
  Участие Микера в этом деле, с моей точки зрения, делало его ещё приятнее. Свое прозвище он заслужил из-за своего любимого способа выкачивать информацию из упрямых клиентов: он пользовался большими пальцами.
  Микер был конкурентом Перрита. Если иметь дело с Перритом было малоприятным занятием, то встревать в его раздоры с Микером-Большие пальцы было просто опасно.
  Я продолжал слушать Дейзи Перрита, потому что у меня не было другого выхода. Можно было только пристрелить его, но психологический момент для этого был упущен. Дальнейший ход событий, по его словам, доказывал, что Микер не нашёл его дочь, а просто узнал, что она где-то скрывается. Перрит больше всего боялся, что кто-то найдет его дочь и расскажет ей правду. Это разрушит его жизнь, его отношения с дочерью.
  – Это мешает моим делам, – сказал он. – Там, где вопрос касается дочери, я перестаю здраво рассуждать и нормально действовать. Вы слышали, что я жестокий человек?
  – Да, я слышал.
  – Так оно и есть, но таких людей немало. Суть в том, что у меня есть голова на плечах. Причем получше, чем у всех других людей, которые мне до них пор попадались. Но там, где вопрос касается дочери, моя голова отказывается работать. Это доказывает мой приезд сюда и мой разговор с вами. Или даже более убедительно доказывает то, что я сделал год назад.
  Я снял квартиру на Пятой авеню и поселил там одну девушку в качестве моей дочери. Я понимал, что делаю величайшую глупость, но всё-таки пошёл на это.
  Перрит объяснил, что это было сделано с целью отвлечь внимание Микера и всех прочих, интересующихся его семьей, его настоящей дочерью. Раз он сам живет в этой квартире вместе с дочерью, то никому и в голову не придет искать её в других местах, особенно в колледжах. Эти был хитроумный план. Казалось, его тайна надежно скрыта.
  – Затем, – сказал Перрит другим тоном, и в его глазах сверкнул опасный огонек, – эта тварь начала шантажировать меня.
  Вымогательства начались за неделю до Рождества с требования тысячи долларов наличными сверх её еженедельного жалованья в сто долларов.
  За последние полгода она потребовала и получила:
  В конце января – 1500 долларов.
  В середине февраля – 1000 долларов.
  В конце апреля – 5000 долларов.
  В конце июня – 3000 долларов.
  В конце июля – 5000 долларов
  В конце августа – 8000 долларов.
  – Любопытно, – сказал я, – что сумма то возрастает, то снижается, то опять возрастает. Любопытно с психологической точки зрения.
  – Это кажется вам забавным, не так ли?
  – Я сказал не «забавным», а «любопытным». Кстати, найдутся люди – я не говорю, что принадлежу к их числу, – но найдутся люди, которые не поверят вам. Эта девушка выудила у вас почти двадцать пять грандов. Почему же с ней не произошло никакого несчастного случая? Почему она жива?
  – Вы верите слухам, которые распускают обо мне, – кисло сказал Перрит.
  Я усмехнулся.
  – Это останется между нами. Почему вы не расправились с ней?
  – С моей дочерью?
  – Но она ведь не является ею?
  – Но для всех она моя дочь. Мне пришлось бы убрать её самому, и это было бы слишком рискованно. Она учла все это. Допустим, она исчезает, и Микер узнает об этом. Тогда он снова начинает искать мою дочь, и я оказываюсь там же, откуда начал. Я рассматривая это дело под разными углами и так и не нашёл выхода.
  Я пожал плечами.
  – Значит, вы останетесь с дорогостоящей дочерью?
  – Я останусь с жадной дурой. Вчера вечером она потребовала у меня тридцать грандов. Тогда я решил обратиться за помощью.
  Услышав цифру, я присвистнул.
  – Это уж слишком. Почему бы вам не урезать её аппетиты?
  – Я пробовал. Неужели вы думаете, что я так легко раскошеливался?
  – Нет, не думаю.
  – Правильно делаете. Я пытался урезонить её, но в определенных границах, поскольку представил её своей дочерью. Поэтому мне нужна помощь, Я знаю немало юристов, но ни одному из них я не рассказал бы и десятой доли того, что рассказал вам. Я выбрал для своего дела Ниро Вульфа, потому что у него есть голова на плечах. Он должен договориться с ней. – Перрит оказал на пачку банкнот. – Это для начала. Я уплачу за все, что будет сделано, и уплачу неплохо.
  – Вульф не возьмет этих денег.
  Перрит пропустил эти слова мимо ушей. Мне начало казаться, что своим жизненным успехам он обязан особому устройству барабанных перепонок, не пропускавших все нежелательные звуки.
  – Вам понадобятся деньги, чтобы уладить дела с этой девушкой, – сказал он. – В качестве моей дочери Вайолет Перрит. Но настоящее её имя Анджелина Мерфи. Я привез её из Солт-Лейк-сити, где она скрывалась от полиции под именем Салли Смит.
  Перрит рассказал мне много всего, гораздо больше, чем мне хотелось знать, но тут поздно было что-то менять. Покончив с темой Вайолет-Анджелина-Салли, он перешёл к настоящей дочери. Её зовут Бьюла Пейдж. Когда он начал говорить о ней, я решил, что он сейчас вытащит из кармана и начнет показывать мне её фотографии, так изменился его голос.
  Послушать его, так все студенты ей в подметки не годились. Он входил в целый ряд несущественных деталей, что я простил, так как ему не с кем было поговорить о ней.
  – Я уже сказал Вульфу, что поручу ему кое-что в связи с моей дочерью, – заявил Перрит. – Есть опасность, что её могут узнать, так как она очень похожа на свою мать.
  – Но мистер Вульф не занимается пластическими операциями, – запротестовал я. – Обратитесь к хирургу.
  – Вы находите это забавным? – спросил Перрит.
  От его тона у меня мороз прошёл по коже. Я услыхал голос убийцы. Очевидно, он мог простить многое, но только не шутки в адрес Бьюлы.
  – Не слишком, – вежливо сказал я. – Но вы напрасно думаете, что мистер Вульф может избавить вашу дочь от сходства с матерью…
  – Я этого и не требую. У Бьюлы есть привычка: она сидит, опустив плечи и слегка ссутулившись, а потом вдруг выпрямляется рывком. Эту привычку она унаследовала от матери, и так её можно безошибочно узнать. Я пытался отучить Бьюлу от этой привычки, но мои слова на неё не подействовали, а настаивать не хотелось. Может быть, Вульфу удастся.
  Конечно, несколько острот висело у меня на кончике языка, но я сдержался. Надо было поскорее выставить Перрита из дома, пока он не заставил нас давать Бьюле уроки математики, которая была, как выяснилось, её единственным слабым местом. Но он не собирался уходить и сообщил мне ещё кучу разных сведений. Второй секрет его успеха заключается, я думаю, в его дотошности. Наконец, он поднялся.
  – Вайолет пока ещё слушается меня, – сказал он. – Она хочет до конца обчистить меня. Если Вульф захочет поговорить с ней, то позвоните мне по одному из номеров, которые я вам дам, и я позабочусь, чтобы она приехала. А теперь откройте дверь и попросите Арчи.
  Я удивленно посмотрел на него.
  – Кого позвать?
  – Я же сказал – Арчи.
  Надо же! Значит, набальзамированного типа зовут Арчи. Я проводил Перрита в холл, отдал ему шляпу и пальто, затем выглянул в дверь и окинул взглядом улицу.
  – Все в порядке, – сказал я ему через плечо. – Позовите его сами.
  Но ему не понадобилось этого делать. Мой тезка, стоявший наготове у черного седана, подбежал к крыльцу и сказал патрону:
  – Все в порядке.
  Дейзи Перрит спустился по ступенькам и сел на заднее сиденье машины. Мой тезка устроился на переднем, завел мотор, и они укатили.
  Я отправился на кухню, чтобы выпить стакан молока. Там находился наш шеф-повар Фриц Бреннер. Нарезая лук, он улыбнулся мне.
  – Все в порядке?
  – В порядке, – ответил я, сделав большой глоток. – Остается решить только один вопрос: какого цвета погребальный покров мы предпочитаем?
  4
  Когда Вульф спустился в контору из оранжереи, я дал ему полный отчет о деле Перрита. Теперь я уже не уговаривал его отказаться от него. Наоборот, я уже боялся, что он может отказаться. В таком случае, мне, по горло напичканному самыми интимными секретами Дейзи Перрита, придется туго.
  Так что меньше всего мне хотелось, чтобы Вульф заупрямился и отказался от дела.
  В семь часов я сказал ему:
  – Между прочим, я проверил тот номер, который дал мне Перрит. Они предложили отбивные на ребрышках (или «филе Шатобриана», как называет его Фриц), печенку и свежую свиную вырезку. Конечно, если наши отношения с Перритом испортятся, звонить этому Тому завтра утром будет бессмысленно.
  Вульф проворчал:
  – Позвони мистеру Перриту.
  Добившись, наконец, разговора с Перритом, я выяснил, что сегодня в девять часов вечера Вайолет будет у нас. Мы перекинулись с ним всего несколькими словами, стараясь не называть имена. Но через несколько минут Перрит позвонил вторично и сообщил, что свидание переносится на одиннадцать тридцать. Мне показалось это время слишком поздним, и я предложил назначить встречу на завтра. Но Перрит всё-таки настоял на сегодняшнем дне. После этого разговора Вульф проворчал:
  – Позвони его дочери.
  – Какой? Вайолет или Бьюле?
  – Его дочери. Мисс Пейдж.
  – Неужели вам так хочется поскорей научить её выпрямляться?
  – Нам пока неизвестно, существует ли она на самом деле. Я хочу видеть её и как можно скорее.
  – Вы собираетесь представить меня ей?
  – Она уже совершеннолетняя. Придумай что-нибудь.
  Это было не так уж трудно, потому что Перрит дал мне массу сведений о дочери. Я набрал её номер и услышал в трубке женский голос:
  – Хэлло, хэлло, хэлло?
  – Могу ли я попросить к телефону мисс Бьюлу Пейдж?
  – Да, это я. А вы священник?
  – Нет, мисс Пейдж. Меня зовут Гарольд Стивенс. Я приехал из Дейтона, штат Огайо. Могу я поговорить с вами?
  – Конечно. Жаль только, что вы не священник.
  – Разумеется, жаль, если он вам нужен. Мне хотелось бы встретиться с вами сегодня вечером, потому что я приехал в ваш город ненадолго. Я хочу поговорить с вами о Дейтонском центре здравоохранения и попросить о небольшой помощи ему. Видите ли, молва о вашей щедрости в подобных делах разнеслась довольно далеко. Мне хотелось бы рассказать вам о нашей деятельности и о планах на будущее. Вы разрешите мне приехать сегодня? Я буду у вас через двадцать минут.
  – Меня интересуют вопросы здравоохранения, – сказала девушка, – но в данный момент…
  – Мне известно, что они вас интересуют, – проникновенно сказал я.
  – Видите ли, я спросила вас, не священник ли вы, потому что только сейчас состоялась моя помолвка. Как раз перед вашим звонком мне сделали предложение и я дала согласие.
  – Вот как! Это же чудесно!!! Я приеду к вам через двадцать минут. Я не настаивал бы на этом, но я в городе ненадолго.
  – Хорошо, приезжайте.
  – Благодарю вас.
  Я повесил трубку и сказал Вульфу:
  – Сошло. Не блестяще, но сошло.
  Вульф был занят пивом, которое принес Фриц, и только проворчал что-то в ответ. Без внимания он оставил и тот факт, что я взял со стола револьвер и положил его в боковой карман пиджака, а его маленького братца пристроил под мышкой в кобуре собственной конструкции.
  По правде говоря, в этот пасмурный октябрьский вечер я не ждал никакого нападения. Но нужно было помнить, что я могу попасть в сферу внимания людей, интересующихся Дейзи Перритом. И хотя моя нервная система была в полном порядке, у меня на душе скребли кошки, когда я выводил из гаража свои спортивный автомобиль, чтобы отправиться на нем в город.
  5
  Кое в чём Перрит создал у меня неверное представление о своей дочери. Судя по его рассказам, я решил, что все свои деньги она тратит на учебники и общественное здравоохранение. Но её квартирка была обставлена весьма комфортабельно. В большой гостиной стоял красивый и дорогой письменный стол, на стенах были полки с книгами… Зато в другом отношении Перрит оказался прав. Одного взгляда на девушку было достаточно, чтобы понять, что она не принадлежит к легкомысленному типу искательниц приключений или постоянных посетительниц баров. На мой вкус она была несколько низковата и толстовата, но все, что полагается иметь двадцатилетней девушке, было при ней, в том числе приятное лицо со светлыми глазами, совершенно иными, чем глаза у её папочки.
  Поскольку она сообщила мне о только что состоявшейся помолвке, я ожидал увидеть у неё счастливого жениха и не ошибся.
  – Это мистер Шейн, – представила мне его Бьюла, и мы пожали друг другу руки. – Он сейчас отчитывал меня. Он считает, что я не должна была шутить по поводу священника. Возможно, он прав, но тогда не надо было меня спаивать.
  – Подожди, – запротестовал, улыбаясь, Шейн, – а кто приготовил коктейль?
  – Я, – призналась Бьюла.
  Во время этого разговора они стояли рядом и поминутно, как бы невзначай, касались друг друга. Очевидно, их отношения находились на той стадии, когда два существа естественно тянутся к слиянию. Она спросила меня:
  – Неужели девушка не имеет права выпить коктейль в честь помолвки? Кстати, здесь ещё осталось. Хотите?
  Она подошла к столу и взяла шейкер.
  – Здесь хватит на бокал.
  – У меня есть лучшее предложение, – сказал я, перебив её. – Мне стыдно, что я прервал ваш праздник. Почему бы вам не продолжить его у моего друга? – Я выдал свою лучшую улыбку. – Я остановился у своего друга на Тридцать пятой улице. Он довольно известный человек и к тому же гостеприимный. Я позвоню ему и предупрежу, что мы приедем. Согласны?
  Молодые люди переглянулись.
  – Но ведь в конце концов, – сказал Шейн, – мы не только для него, но и для вас совершенно посторонние люди.
  – В какой области известен ваш друг, – спросила Бьюла. – Кто он?
  – Ниро Вульф, детектив, я давно знаком с ним. Он как-то спас мне жизнь: меня обвиняли в убийстве, но я был не виноват, и он доказал это.
  – О Мортон, поедем! – Бьюла положила руку на плечо Шейну и умоляюще посмотрела на него. – Это моя первая просьба после помолвки. Ты не можешь отказать в ней! – Она обернулась ко мне. – Уговорим его поехать! Он очень строг в отношении приличий, потому что заканчивает…
  Он стоял как настоящий страж, выпрямившись и расправив плечи. У него был сильный, упрямый подбородок и четко очерченные скулы. Общую картину немного нарушали очки в массивной оправе. Он сказал, что собирается поехать домой и позаниматься. Бьюла сказала, что не будет же он заниматься в день их помолвки. Когда этот разговор кончился тем, чем всегда кончаются такие разговоры, я получил разрешение позвонить по телефону своему другу.
  Голос Фрица ответил мне.
  – Фриц, говорит Гарольд Стивенс… Нет, нет, гость мистера Вульфа, Гарольд Стивенс. Могу я поговорить с мистером Вульфом?
  6
  Впервые наблюдать привычку Бьюлы, от которой мы должны были отучить её (сидеть ссутулившись, а потом выпрямляться рывком), я мог за обеденным столом, когда Фриц подал нам цыплят с жареной картошкой. Эта привычка не показалась мне настолько заметной, чтобы судить о ней.
  Я подумал, что было бы совсем нетрудно отучить Бьюлу от неё, если бы не помолвка. Не так-то легко убедить девушку, только что заарканившую своего избранника, в том, что её манеры нуждаются в исправлении.
  Её избранник был, по-моему, не в своей тарелке. Казалось, он чувствовал себя уже женатым со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ужин был вполне приличным, вино было превосходным, но Шейн так и не оттаял.
  Возможно, студенты-юристы очень серьёзные люди, но Бог мой, ведь это праздновалась его встреча со счастьем. Я делал все, все возможное, чтобы поддержать веселье, так как опасался, что при серьёзном повороте разговора Бьюла начнет меня расспрашивать о деятельности Дейтонского центра здравоохранения. К моему удивлению, мои усилия поддерживал Вульф.
  Он расспрашивал Бьюлу о её учебе, рассказывал о случаях из своей практики, даже пытался подбить Шейна – он отечески называл его Мортоном – на рассказ о его вкусах и стремлениях.
  – По правде говоря, я ничего не знаю, кроме юридических наук, – сказал ему Мортон, когда Фриц расставлял тарелки для салата. – В этом главный недостаток специального образования: вы остаетесь полным невеждой во всех других областях. Это, конечно, прискорбно.
  – Разумеется. – Вульф потянулся за соусником. – Но не так прискорбно, как невежество в своей области. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, Мортон, что очень немногие люди любят юристов. Я не люблю их. Они неисправимые крючкотворы. Они считают, что все имеет две стороны, а это чепуха. Они невыносимые говоруны. Как-то я поручил одному юристу кое-что составить для меня, и он ухитрился сделать это на одиннадцати страницах, хотя вполне хватило бы и двух.
  Мортон был слишком хорошо воспитан, чтобы спорить с хозяином дома.
  – Конечно, сэр. Я стараюсь не тратить на это больше слов, чем нужно.
  – Ради Бога, делайте это покороче. Ещё соуса, Гарольд?
  Я чуть не пропустил его замечание, так как мой мозг был занят другим. Что будет, думал я, если мы сообщим Дейзи Перриту о помолвке его дочери. Сам он, конечно, ещё не подозревает об этом, поскольку это произошло только что, и должным образом оценит наше сообщение. Я решил, что как только мы выйдем из-за стола, я поднимусь в свою комнату, позвоню оттуда Вульфу, получу его «добро» и свяжусь с Дейзи Перритом.
  Всё так и произошло, кроме одной небольшой детали: я не мог найти его ни по одному из пяти телефонов. Я оставил везде для него сообщение, чтобы он позвонил нам, затем спустился вниз и присоединился к гостям, которые пили в конторе кофе.
  Вульф и Бьюла распевали песни. Во всяком случае, ближе к этому состоянию я Вульфа никогда не видел. Бьюла действительно пела что-то на незнакомом мне языке, вероятно, это были песни, которым, как она рассказала за обедом, её научил студент из Эквадора, а Вульф отбивал пальцами ритм и подпевал. Для него это была пьяная оргия, и мне оставалось только присесть и порадоваться за него, если бы не заботы.
  Был уже одиннадцатый час, и мне хотелось отвезти наших гостей домой, так как Вайолет могла приехать раньше времени. Поэтому я оставался на ногах.
  Выкурить гостей было совсем нетрудно, так как Мортон был готов уйти в любой момент. Прощаясь, Вульф вел себя как джентльмен: привстал с кресла и пожелал им доброй ночи. Я полагал, что Мортону нетерпится попасть домой и позаниматься, так как вино и песни никак не подействовали на него. Но я ошибался. Когда мы стояли около спортивного автомобиля, он вдруг положил руку мне на плечо (жест интимный, на который в другой раз он отважился бы только после года знакомства, и заговорил:
  – Знаете, вы шикарный парень, Стивенс. И эта ваша идея была шикарной. А теперь мне в голову пришла идея. Наверное, в этом виновато вино, ну и что из того? Чья это машина?
  – Мистера Вульфа. Он позволяет мне пользоваться ею.
  – Но у вас, конечно, есть права?
  Чертов юрист.
  – Конечно, – сказал я, – права выданы на моё имя.
  – Тогда что вы скажете о такой идее. Вы везете нас в Морпленд (это займет только четыре часа), и мы регистрируемся. – Он посмотрел на стоящую рядом Бьюлу. – Как ты смотришь на это?
  Она решительно ответила:
  – Мне это не нравится.
  – Что? – удивился он. – Почему?
  – Потому что не нравится. Пусть у меня нет ни родителей, ни родственников, но я не собираюсь ехать среди ночи в Морпленд и обзаводиться мужем. Пусть все летит к черту, но у меня будет настоящая свадьба – с цветами, фатой и подружками. Во всяком случае, мне казалось, что ты это понимаешь.
  – Я понимаю.
  – А если моё общество может скомпрометировать тебя как будущего председателя Верховного суда, то на этот счет у меня тоже есть идея. – Бьюлу несло без удержу. – Ты можешь поехать домой на метро, если тебе так надо заниматься, а я и мистер Стивенс отправимся куда-нибудь потанцевать.
  Она положила мне руку на рукав.
  – Я чувствуй себя виноватой, мистер Стивенс, потому что мы так и не поговорили о вашем центре здравоохранения. Не сможем ли мы танцевать и говорить о нем одновременно?
  Минуту мне казалось, что я пропал, но любовь всегда найдет выход. Студент-юрист пустился в объяснения, уговоры, и наконец они помирились. Все кончилось тем, что мы сели в машину и поехали в город. Где-то в районе Семидесятых улиц Бьюла упомянула о здравоохранении, но я перевел разговор на другую тему, пообещав прислать ей литературу по данному вопросу. Я довез молодых людей до её дома, отказался от предложения подняться к ней выпить чего-нибудь и поехал на запад к Бродвею.
  Когда я вошёл в контору, Вульф восседал около картотеки и проглядывал документы на свои орхидеи. Я сел за свой стол и спросил его:
  – Звонил наш клиент?
  – Нет.
  – Он что-нибудь пропустит, как чуть не упустил своего зятя. Мортон просил меня отвезти их в Морпленд, где они могли бы сегодня вечером сочетаться браком. Бьюла сделала вид, что хочет выйти замуж обычным путем, но это только отговорка. Настоящая причини её отказа заключается в том, что она познакомилась со мной. Она отсылала Шейна поехать на метро, а мне предлагала повезти её в бар. Не знаю, как я объясню ей, что не хочу в зятья Дейзи Перрита.
  – Пф! Она слишком приземиста.
  – Не слишком. Во всяком случае, не настолько, чтобы это нельзя было исправить.
  Зевнув, я посмотрел на часы. На них было одиннадцать четырнадцать. Я взглянул для проверки на стенные часы – привычка, от которой я никак не могу отучиться. Они показывали столько же.
  – Жаль, что Перрит не звонит, – заметил я. – Если мы подбросим ему несколько интересных сведений, то у нас будут шансы выйти живыми из этой переделки. Известие о помолвке Бьюлы всё-таки свежая новость.
  – У нас есть для него новости и получше, – заявил Вульф.
  Я взглянул на него, так как в его тоне мне послышались самодовольство.
  – Вот как? Разве есть?
  – Разумеется.
  – Неужели в моё отсутствие что-нибудь произошло?
  – Нет, кое-что произошло в твоем присутствии. Очевидно, ты упустил это.
  В подобных случаях Вульф бывает невыносим. Тогда я стараюсь не допрашивать его, во-первых, чтобы не тешить его тщеславие, и, во-вторых, потому что я знаю, что он все равно не скажет. Поэтому, считая разговор оконченным, я поставил на стол машинку и стал печатать письма. Я дошёл до пятого, когда в дверь позвонили.
  – Зовите её Анджелиной, – посоветовал я ему, направляясь в прихожую. – Это её встревожит.
  7
  Вайолет-Анджелина-Салли уселась в красное кресло, положив ногу на ногу. Вульф устремил на неё пристальный взгляд из-под полуприкрытых век, и она выразительно посмотрела на него. Этот молчаливый обмен взглядами длился полминуты.
  – Ну, и как я вам нравлюсь? – спросила Вайолет с резким смехом.
  – Я пытался решить, – пробормотал Вульф, – оставить вам двадцать тысяч долларов, которые вы получили у Перрита, или забрать. По крайней мере, большую часть их.
  Вайолет выругалась. Обычно я излагаю содержание разговора полностью, не редактируя его, но эти выражения я пропущу. Вульф сделал гримасу. Он не переносит грубых слов, но все же предпочитает выслушивать их от мужчин, а не от женщин.
  Судя по этим выражениям, Вайолет была грубее, чем казалось на первый взгляд. Её фигура с красивыми плавными линиями совершенно отличалась от фигуры Бьюлы. В её лице было что-то неприятное, но стоило ей провести месяца два на свежем воздухе на ферме, и она превратилась бы в весьма привлекательную особу. Беда была в том, что она туда никогда не попадет.
  – Я собираюсь прекратить ваш шантаж, – твёрдо сказал Вульф. – Вы выманиваете деньги у мистера Перрита, угрожая рассказать все о его настоящей дочери.
  – Не думайте, что моё молчание – знак согласия, – вставила Вайолет.
  Она неплохо владела своим голосом.
  – Ради молчания я готов обойтись без согласия, – сухо сказал Вульф. – Как я уже сказал, это шантаж, но меня не интересует его юридический или уголовный аспект. У вас довольно странное положение, как это часто бывает с шантажистами. Расправится ли с вами мистер Перрит по-своему, или вы откроете всем его тайну, в любом случае вы потеряете работу и источник дохода. При малейшем просчете вы можете оказаться в тюрьме штата Юта. Очевидно вы убеждены, что Перрит вас не тронет. В этом я с вами согласен. Сегодня он пришёл ко мне с просьбой приостановить шантаж. Я взялся за эту работу.
  – Я проехала к вам по просьбе отца, – сказала Вайолет. – Я не верю своим ушам! Дейзи Перрит утверждает, что я не его дочь? Неужели вы думаете, что я поверю этому?
  – Я думаю, что вам трудно поверить в это, мисс Мерфи. Вы были убеждены, что ни при каких обстоятельствах Дейзи Перрит, озабоченный судьбой своей настоящей дочери, не откроет никому, что вы являетесь подставным лицом. Но вы недооценивали его характер. Вы не знаете, что его сильнейшим чувством (сильнее даже любви к дочери) является тщеславие. Он не может допустить, чтобы кто-то имел власть над ним. Он не позволит вам вытягивать у него деньги.
  Вульф устроился в кресле поудобней.
  – Но он допустил ту же ошибку, что и вы. Он недооценил мой характер. Вы потребовали у него пятьдесят тысяч долларов. С этого момента, мисс Мерфи, когда бы вы ни получили деньги от мистера Перрита, сверх вашего недельного жалованья, вы будете должны мне девяносто, то есть из ста долларов вы будете отдавать мне девяносто. В противном случае власти Солт-Лейк-сити узнают о вас.
  Вайолет изумленно смотрела на Вульфа.
  – Вы не можете так поступить! – воскликнула она. – Мне стоит только сказать Перриту… – Она замолчала, раздумывая, и потом выражение её глаз изменилось.
  – Вы думаете, что я идиотка? – сказала она. – Я отдам деньги вам, а вы передадите их Перриту. Неужели он думает, что я попадусь на такую дешевую уловку?
  Она наклонилась вперед.
  – Послушайте, – серьёзно сказала она, – может быть, вы думаете, что у меня не хватит храбрости для разговора с Перритом? Тогда я вам кое-что покажу. – Она стала расстегивать платье. – Сегодня вечером я была в театре, но, если вы заметили, на мне платье с длинными рукавами. И знаете почему?
  Вайолет спустила платье с плеч и освободила одну руку.
  – Что вы скажете на это? – спросила она.
  Да, это было зрелище. На белой коже от локтя до плеча темнели синяки. Я подошёл ближе, и Вайолет показала мне руку. Синяки могли быть нанесены пальцами, кулаками, а возможно, каким-нибудь орудием.
  – Это ещё не все, – сказала Вайолет. – Синяки есть и на других местах, но я покажу их только за плату. Я сказала Перриту: «Не думайте, что вы имеете дело с ребенком. Если вы будете издеваться надо мной, то я пойду и расскажу все, и потом вы меня не найдете». Поэтому, мистер Вульф, бросьте меня запугивать.
  Она натянула платье на плечи и стала застегивать его.
  – Так что Дейзи Перрит у меня в руках. Я единственный человек из живущих, кому это удалось. А теперь вы думаете, что он сможет вернуть свои деньги с помощью этого паршивого вымогательства?
  Вульф поморщился.
  – Советую вам как следует обдумать моё предложение, мисс Мерфи, – сказал он спокойно. – Уверяю вас, что это моя собственная идея. Не стоит рисковать. Вы можете убедиться в правильности моих слов слишком поздно. Ваша судьба меня не интересует. Если вы получите деньги от мистера Перрита и не отдадите мне моей доли, то возмездие может настигнуть вас в любую минуту. Кстати, совершенно бесполезно пересказывать наш разговор мистеру Перриту. Я готов к этому и сделаю так, что он не поверит ни одному вашему слову.
  – Чёрта с два не поверит. Он сам подсказал вам этот план.
  – Нет. – Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола. – Если бы вы знали меня лучше, мисс Мерфи, то вы поверили бы, что эта идея целиком принадлежит мне. Я сам задумал этот план, и, надеюсь, выгоду из него получу. Вы сможете оставлять себе десять тысяч долларов из каждых ста тысяч, которые вытянете из него.
  Вульф встал и направился к двери, потом он повернулся к Вайолет.
  – Только одно предупреждение, мисс Мерфи. Естественно, вы захотите получить от Перрита как можно больше денег и исчезнуть. Возможна, он не станет преследовать вас по известным причинам. Но со мной будет иначе. Я найду вас где угодно. Я почти так же тщеславен, как и мистер Перрит, и не люблю, когда меня надувают.
  Он вышел.
  Вайолет не повернулась в сторону двери. Она сидела, не сводя глаз с кресла Вульфа, как будто он ещё сидел в нем. Уголки её губ кривились. Она была спокойна и что-то напряженно обдумывала. Наконец она повернулась ко мне и сказала:
  – Боже мой, какой он толстый.
  Я одобрительно кивнул ей.
  – Вы храбрая женщина, и я восхищаюсь вами. К счастью, вам не нужно принимать решение сразу, у вас есть время подумать. Утро вечера мудренее.
  Вайолет улыбнулась мне, и я усмехнулся в ответ.
  – Вы не похожи на торгаша, – сказала она. – Вы выглядите здоровым и красивым.
  – А внутри все наоборот, – ответил я и встал. – Не предлагаю отвезти вас домой, потому что видел внизу вашу машину. Но могу составить вам компанию, чтобы подышать свежим воздухом.
  Она встала с кресла, подошла ко мне и измерила пальцами мой череп.
  – Свежий воздух, – сказала она. – Детка, разве я в нем нуждаюсь?
  – Мы поделимся, – сказал я. – Девяносто процентов вам, а десять мне.
  Я взял в прихожей свой плащ и шляпу и проводил Вайолет к её двухместному автомобилю.
  Я решил сопровождать её не из любви к свежему воздуху. Я не осуждаю Вульфа за то, что он не предупредил Перрита о своем плане шантажа Вайолет, потому что этот план мог прийти ему в голову непосредственно перед разговором с ней, а может быть, даже во время разговора.
  Но все равно этот план мне не нравился. Если Вайолет приедет сейчас домой и расскажет все Перриту, что вполне возможно, то тогда нельзя предсказать, как он отреагирует.
  Здравый смысл мог бы подсказать ему, что Вульф старается вернуть его деньги, но беда в том, что для такого типа, как Перрит, не существует здравого смысла. Вероятно, он не верит, что на свете есть хоть один честный человек.
  Поэтому я сел в машину Вайолет.
  Она оказалась первоклассным водителем, почти таким же хорошим, как я.
  Когда машина остановилась у светофора на Семидесятой улице, я сказал:
  – Мисс Мерфи, вы влипли.
  В моем распоряжении было не так уж много времени, поскольку она живет на Семьдесят восьмой улице, и я не собирался подниматься к ней и укладывать её в кроватку.
  – Вы влипли, – сказал я, – если будете продолжать шантаж. Говорю это искренне, потому что восхищаюсь вами. Если вы будете тянуть деньги из Перрита и не дадите Вульфу его доли, то вы пропали. Вульф – это комбинация гиены и шакала в одном лице. Если вы будете отдавать Вульфу его долю, то рано или поздно об этом узнает Перрит и накажет не только моего патрона, но и меня.
  – Продолжайте, – Вайолет не отрывала глаз от дороги. – Вы пока не сказали ничего умного, но ваш голос звучит приятно. Мне пока даже не хочется выпить.
  Мы были на Семьдесят первой улице, и я продолжал:
  – У вас нет ни одного шанса выбраться из этой истории. Вы застряли между Вульфом и Перритом, а такая позиция опасна даже для танка Шермана, а не только для леди. У меня есть одно предложение, благодаря которому вы спасетесь из этой мясорубки. Вы приезжаете домой и говорите Перриту – или если хотите, то я могу сделать это за вас, – что с шантажом покончено, что вы по-прежнему его любящая и послушная дочь, но просите увеличить ваше недельное жалованье со ста долларов до трёхсот.
  Вайолет бросила на меня быстрый взгляд.
  – Таким образом Вульф останется без своей доли, – продолжал я. – Сомневаюсь, что он вообще что-то рассчитывал получить… во всяком случае, разговор с ним я беру на себя. Почти наверняка Перрита устроит такой финал. Что касается вас, вы будете вести спокойный образ жизни и получать в год пятнадцать тысяч шестьсот долларов. Вы будете получать на шестьсот долларов больше, чем сенатор США! И вы можете оставаться в Нью-Йорке, встречаться с друзьями, посещать музеи и картинные галереи… Кстати, я терпеть не могу женщин за рулем, но вы водите машину прекрасно.
  – Да, я умею поворачивать и давать задний ход, – согласилась она. – Ха, картинные галереи! Вы что, комик?
  – Как-нибудь вы должны повести меня в тот придорожный ресторан, который принадлежит Перриту в Вестчестере. О картинных галереях я сказал просто так, забудьте это. Ещё одно: если вы собираетесь обдумать моё предложение, то ради Бога, не говорите Перриту ничего о двойном шантаже Вульфа. Иначе начнется такой содом, который трудно будет остановить.
  – Неужели? – с презрением спросила она – А может быть и не начнется?
  – Вы сумасшедшая, если думаете, что Вульф и Перрит сговорились. Вы не знаете Вульфа.
  – Зато я знаю Дейзи Перрита.
  Машина свернула на Семьдесят восьмую улицу.
  – Но Вульфа вы не знаете, – продолжал настаивать я. – При первой возможности я расскажу вам про него. Он так непроницаем не только из-за своего жира. Перрит только дважды в жизни встречал равного ему противника: первый раз – вас, а потом Вульфа.
  Вайолет остановила машину у тротуара справа, рядом с навесом. Я открыл для неё дверцу, но она уже вылезла благодаря своей подвижности и, обойдя машину, подошла ко мне. Она положила руку на мой рукав. – Оставим машину здесь. Потом я спущусь и отвезу вас домой.
  Второй раз за вечер мне приходилось выпутываться из неудобного положения, но на этот раз рядом не было Мортона, чтобы помочь мне. Я старался осторожно освободить руку и начал подбирать слова для отказа, но они так и не были сказаны. Больше того: дело обернулось так, что я мог вообще не сказать больше в жизни ни одного слова.
  На улицу со стороны Пятой авеню въехала на второй скорости машина. Около автомобили Вайолет она замедлила ход и почти остановилась (я стоял спиной и определил это только по звуку).
  Вайолет все ещё сжимала мою руку. Когда она увидела машину, её лицо застыло, и она прижалась ко мне.
  Я резко повернулся, и тут раздались выстрелы. Высунувшийся из окна машины парень стрелял всего с двадцати футов.
  Мне кажется, Вайолет была ранена первой же пулей. Она стала оседать на землю, и я опустился вместе с ней не только потому, что она по-прежнему держалась за мою руку, но и потому, что стоять столбом в данной ситуации было неумно.
  Потом включились привычные рефлексы, и, встав на колени позади автомобиля Вайолет, я стал стрелять в машину, удалявшуюся в сторону Мэдисон-авеню. Я нажимал на курок до тех пор, пока не кончилась обойма. Машина скрылась вдали. Тогда я повернулся к Вайолет. Она пыталась встать, но это ей не удавалось, и она рухнула на землю. Я опустился около неё на колени и увидел, что одна пуля пробила ей щеку, но, очевидно, были и другие ранения.
  Я сказал ей:
  – Не двигайся, детка. Спокойно.
  Задыхаясь и хрипло втягивая воздух, она пыталась сказать мне что-то.
  – Это… это стыд, – наконец заговорила она. – Стыд.
  Потом она замолчала и откинулась назад. Я встал и огляделся. Открылись окна, послышались голоса, и кто-то уже бежал в мою сторону с Пятой авеню.
  Дверь многоквартирного дома открылась, и оттуда вышел швейцар. Увидев, что ко мне направляется полицейский, я встал, крикнул: «Врача!» – и нырнул в подъезд дома. Вестибюль был пуст, там стоял лифт с открытой дверью. Я нашёл телефонный коммутатор, надел наушники и набрал номер телефона Вульфа.
  Наконец мне ответили:
  – Ниро Вульф слушает.
  – Говорит Арчи. Я отвез её домой. Мы стояли на тротуаре перед её домом на Семьдесят восьмой улице. Приехал на машине какой-то парень и стал стрелять, потом уехал. Она мертва. Скажите Фрицу.
  – Ты пострадал?
  – Только морально. Этот подонок Перрит решил убрать её, а нас использовать как прикрытие. Скажите Фрицу.
  Позади меня раздался начальственный голос:
  – Положите трубку! Немедленно!..
  Существование лейтенанта Роуклиффа из отдела, занимающегося расследованием убийств, является одной из причин, заставляющих меня сомневаться, что мир когда-нибудь достигнет стадии всеобщего братства.
  Без десяти три ночи в камере пыток девятнадцатого полицейского участка на Западной Шестьдесят седьмой улице, где была размещена походная штаб-квартира, Роуклифф сказал мне:
  – Прекрасно. – Он никогда не пользовался вульгарными выражениями и выражениями тина «о'кей». – Прекрасно, я прикажу посадить вас в тюрьму.
  Я зевнул и сказал:
  – Вы говорите это уже в четвертый раз. Меня это не устраивает, так же как мистера Вульфа и его юриста. Но я скорее соглашусь на это, чем на что-то другое. Приступайте.
  Роуклифф продолжал сидеть и хмуро смотреть на меня.
  – Разрешите мне подвести итог пашей беседе, – предложил я. – Дейзи Перрит приезжал, чтобы посоветоваться о чём-то с Ниро Вульфом. Спросите о теме беседы самого Вульфа.
  – Я уже дважды посылал к нему своих людей, – холодно сказал Роуклифф, – но их даже не пустили в дом. Дверь, как обычно, закрыта на засов. Фриц Бреннер поговорил с ними через щель, сказав, что Вульф спит, а он не собирается будить его. Наглое и высокомерное заявление.
  – Попробуйте прийти туда после завтрака, – предложил я. – Скажем, часов в одиннадцать.
  Я был рад, что Фриц принял необходимые меры обороны, хотя я сам не успел предупредить его.
  – Конечно, если я буду сидеть в камере, то не смогу оказаться там и впустить вас. Итак, в одиннадцать сорок вечера приехала дочь Перрита, очевидно, тоже посоветоваться с Вульфом. Об этом разговоре вам тоже лучше спросить у него. Когда они закончили, я проводил мисс Перрит домой, причем она сама вела машину. Около её дома мы были в двенадцать тридцать. Мы стояли…
  – Это ясно.
  – Так оно и произошло. У человека в машине лицо было завязано носовым платком.
  – Откуда вам известно, что это был носовой платок?
  – О Боже мой! Допустим, это был кусок ткани размером с носовой платок, оторванный от низа рубашки. Он завязал им лицо, чтобы его нельзя было узнать. Не знаю, хотел ли он убить только девушку или нас обоих, думаю, что всё-таки только её. На машине был номер, но я не успел разглядеть его. Впрочем, это неважно, раз вы нашли машину брошенной около метро. Интересно, есть ли там следы от моих пуль?
  – Где сейчас Дейзи Перрит?
  – Понятия не имею.
  – Он прячется в доме Вульфа?
  – Боже, конечно, нет. Мне страшно даже подумать об этом.
  – А вчера вам не было страшно, когда он устраивал с Вульфом свои дела?
  – Послушайте, лейтенант, – недовольно сказал я. – Скоро уже рассветет. Я несколько раз рассказывал вам все, что мне известно. Больше вы из меня и слова не вытянете. Вы чертовски хорошо знаете, что говорить о Дейзи Перрите и его дочери вам нужно с Вульфом. Вы хорошо знаете, что я не имею права ничего рассказывать вам. Вам также известно, что если вы меня задержите, то Вульф будет недоволен. Чего вы, в конце концов, хотите – нажить себе кровного врага или расследовать убийство? Я предупреждаю вас, что собираюсь вздремнуть, все равно где – на стуле, на тюремной койке или в своей постели дома.
  – Ладно, выметайтесь отсюда, – скомандовал Роуклифф. – Да поживей.
  Он нажал кнопку, сделал распоряжение, и, спустя минуту, я очутился на тротуаре. Я хорошо отдавал себе отчет в том, что причиной моего освобождения была надежда Роуклиффа на помощь Ниро Вульфа.
  Я безуспешно пытался поймать такси и решил отправиться домой на метро. По дороге домой мои мысли были заняты только Дейзи Перритом. Я еле удерживался от того, чтобы рассказать в полиции о его деле и тем самым помочь им. Я понимал, что без разрешения Вульфа не имею права делать этого. Кроме того, по дороге домой мне пришло в голову одно предположение. Что если всю работу по устранению Вайолет проделал мой тезка Арчи?
  Сколько я ни думал над этим, ничего здравого мне в голову так и не пришло.
  Исходная позиция была такова: Перрит решил не откладывать дела в долгий ящик, – отделаться от Вайолет. Это, конечно, совершенно ясно. Но зачем понадобилось втягивать в это дело Вульфа, не говоря уж обо мне!
  Используя Вульфа как прикрытие, он неминуемо должен был выдать тайну о том, что Вайолет является подставным лицом. А ведь именно это он всеми силами хотел скрыть. Мне необходимо было получить ответы на эти вопросы, так как у меня появилась одна идея. Я решил убить Дейзи Перрита. Это решение не было связано со смертью Вайолет и с неприятными минутами, которые мне пришлось пережить три часа тому назад у её машины. Оно было продиктовано ясным пониманием того, куда Перрит затянул нас с Вульфом. Мы понимаем, что работа частного детектива связана с риском, и идем на это. Но быть замешанными в частные дела Перрита и Микера – это уже сверх разумного риска. Остается только назначить дату своих похорон. Пересаживаясь на поезд на Гранд-Сентрал, я решил убить Перрита при первой же возможности. Когда через четыре минуты я пересаживался на Таймс-сквер, эта идея показалась мне совершенно сумасшедшей. Ещё четыре минуты спустя, когда я подымался к выходу из метро на Тридцать четвертой улице, у меня в голове не было вообще ни одной здравой мысли. Кого мне действительно хотелось теперь убить, так это Вульфа, который в своем безумном вожделении мяса открыл окно и заставил меня пригласить Перрита в дом.
  Свернув с Девятой авеню на Тридцать пятую улицу, я решил дать своему мозгу отдохнуть. Меня ждали постель и отдых после двухчасовой беседы со служителем закона.
  Подойдя к крыльцу дома, я решил не заходить к Вульфу перед сном. Наш разговор вполне мог подождать до утра. Ступив на первую ступеньку крыльца, я почувствовал некоторое успокоение, но оно тотчас исчезло при виде двух мужчин, вышедших из тени и приблизившихся ко мне.
  Один из них был мой тезка Арчи, а другой – Дейзи Перрит. Арчи держал револьвер в руке, Перрит прятал руки в карманах. Мое оружие было при мне, но из того револьвера, что лежал в кармане пиджака, я расстрелял все патроны, а моя кобура под мышкой не могла выручить меня, так как плащ на мне был застегнут на все пуговицы.
  – Мне нужно расспросить вас о сегодняшнем вечере, – сказал Перрит. – Моя машина стоит за углом на Одиннадцатой авеню. Идите. Мы пойдем сзади.
  Если бы Перрит собирался убить меня, то он не стал бы начинать разговора, а сразу взялся бы за дело. Так что я вполне мог не обращать внимания на его приказание и открыть дверь своим ключом. Правда, тут было одно «но»: дверь была закрыта изнутри на засов. Значит, для того чтобы войти в дом, мне нужно было поднять с постели Фрица, не говоря уже о том, что, увидев открытую дверь, Перрит и его оруженосец могли решить нанести нам визит.
  – Я предпочел бы поговорить здесь… – начал я и замолчал, когда услышал шум приближающейся машины.
  Я повернулся, чтобы посмотреть на неё, так как после недавних переживаний этот шум действовал мне на нервы. Это было такси. За углом находился их парк, и в это время они часто проезжали здесь.
  Я опять повернулся к Перриту.
  – Я предпочитаю говорить здесь. Можете успокоиться, мой револьвер не заряжен. Я истратил все патроны, когда…
  В этот момент из такси раздались выстрелы. Я не стал никуда нырять, а просто упал у крыльца, распластавшись на тротуаре. Потом я постарался перекатиться и укрыться за крыльцом. На этот раз мне вообще не удалось разглядеть человека в такси. Насколько я помню, я даже не пытался достать свой револьвер. Я и понятия не имел, что делали Перрит и Арчи, но позже выяснилось, что они пустили в ход свой арсенал.
  Наконец выстрелы смолкли и вдалеке затих шум удаляющейся машины. Я осторожно поднял голову и огляделся. Неподалеку от меня лежало неподвижное тело, а рядом с ним ещё одно.
  Я встал и подошёл к ним. С первого взгляда было ясно, что отныне Дейзи Перрита и Арчи уже нечего было бояться. Убедившись в этом, я поднялся на крыльцо, чтобы позвонить в дверь и разбудить Фрица, но звонить не пришлось. Дверь приоткрылась, и голос Фрица спросил:
  – Арчи?
  – Это я, Фриц. Открой.
  – Тебе не нужна помощь?
  – Впусти меня.
  Он открыл засов, и я пошел.
  – Ты кого-нибудь убил? – осведомился он.
  Сверху раздался рев Ниро Вульфа.
  – Арчи! Что там происходит?
  Его тон явно подразумевал, что я должен, кроме всего прочего, принести ему извинения в том, что потревожил его сон.
  – На тротуаре перед домом лежат два трупа, и рядом с ними вполне мог оказаться и третий – мой! – с горечью воскликнул я и направился в контору, чтобы набрать номер телефона девятнадцатого полицейского участка.
  8
  Итак, в конце концов, Роуклиффу не понадобилось ждать встречи с Вульфом до одиннадцати часов. Мой патрон принял его с сержантом в четыре часа ночи в своей спальне. Я не присутствовал при этом разговоре, так как меня в это время допрашивали в другой комнате. Как выяснилось позже, Вульф рассказал Роуклиффу, что Перрит жаловался на шантажировавшую его дочь и просил оградить его от этого. Вульф признался, что он взялся за эту работу и переговорил с дочерью, приезжавшей к нему в контору. Он умолчал о том, что Вайолет была подставной дочерью, то есть подставным лицом. Таким образом, Бьюла была совершенно исключена из дела.
  Тем временем я отказался на допросе от всего, кроме очевидных фактов, что не увеличило моей популярности среди полицейских, но и не повредило моему здоровью.
  По достигнутому с Вульфом соглашению полицейские могли входить в дом для беседы с нами, но временная штаб-квартира у нас не устраивалась. Меня брали в работу дважды. Один раз выводили на улицу на место происшествия, а второй – пытались поймать на противоречивых показаниях, хотя каждому было известно, что на мне не прокатишься. По тому, как они вели себя, было ясно, что им меня жаль. Тогда не было времени, чтобы проанализировать ситуацию и понять, насколько они были правы в этом.
  Все это продолжалось до тех пор, пока не рассвело и солнце не показалось в окне позади стола Вульфа.
  Как только полицейские ушли, включая Роуклиффа и сержанта, Фриц спустился в кухню и занялся приготовлением завтрака. Я поднялся на второй этаж, постучался в дверь спальни Вульфа и, получив разрешение, вошел. В это время хозяин комнаты в жёлтой шёлковой пижаме и жёлтых шлепанцах с загнутыми вверх носами выходил из ванной комнаты.
  – Ну что ж, – начал я, – слава Богу…
  Зазвонил телефон. Уходя из конторы, я всегда переключаю звонок аппарата на комнату Вульфа. Я снял трубку и сказал:
  – Контора Ниро Вульфа.
  – Арчи? Говорит Сол. Позови мне босса.
  Я сказал Вульфу:
  – Вас просит Сол Пензер.
  Он одобрительно кивнул.
  – Хорошо. Поднимись к себе в комнату и посмотри на себя в зеркало. Тебе нужно умыться.
  – Интересно, как выглядели бы вы на моем месте, если бы вам пришлось всю ночь кататься по тротуарам. Вы хотите наедине поговорить с Солом? Разве вы поручали ему какую-нибудь работу?
  – Конечно. В связи с делом мистера Перрита.
  – Когда вы это успели?
  – Я позвонил ему вчера вечером, когда ты провожал мисс Пейдж. Пойди и умойся.
  Я вышел. Обычно я обижался, если Вульф отстранял меня от дела и поручал его кому-то другому. Но на этот раз у меня просто не было сил обижаться, и, кроме того, Сол Пензер – это совсем другое дело. На такого малого, как он, трудно обижаться. Посмотрев на себя в зеркало в своей ванной, я убедился, что дело было не в моей внешности, как я и предполагал, и решил отложить бритье. Потом я вернулся в спальню Вульфа. Он надевал носки.
  – О чём вы хотите со мной поговорить? – спросил я его.
  – Ни о чём.
  Я негодующе посмотрел на него.
  – Ну что ж, дай Бог.
  – В данный момент обсуждать нечего, – проворчал он. – Тебя это дело не касается. Я сказал Роуклиффу, что обещал Перриту прекратить шантаж и что угрожал его дочери разоблачением в полиции. Этот лейтенант – совершенно слабоумный тип. Он заявил, что мне следовало бы подать на девушку в суд за шантаж. – Вульф выпрямился. – Кстати, наверное бесполезно звонить после смерти Перрита по номеру Линкольн 63232?
  – Меня это не касается, – процедил я сквозь зубы и спустился в кухню завтракать.
  Меня это не касается! И он ещё назвал Роуклиффа слабоумным!
  Я успел проглотить три оладьи, даже не распробовав их.
  Мой завтрак четыре раза прерывался телефонными звонками.
  Один раз пришлось потревожить мистера Вульфа, который к тому времени уже закончил завтрак и поднялся в оранжерею.
  – Звонил человек по имени Л.А. Шварц, – сказал я ему. – Он адвокат Дейзи Перрита. Ему нужно немедленно повидаться с вами. Я назначил вашу встречу с ним на одиннадцать часов. У меня есть номер его телефона. Если вы считаете, что это дело его тоже не касается, то я могу позвонить ему и отложить встречу.
  – Она состоится в одиннадцать часов, – сказал Вульф. – А ты не попробуешь позвонить по тому номеру? Мистер Перрит сказал: между семью и десятью часами?
  – Нет, – отрезал я и повесил трубку.
  В течение следующих двух часов я в основном старался не заснуть в промежутках между телефонными звонками. Звонили главным образом газетчики, но я умел их укрощать. Один звонок был иного характера. Говорил парень с хриплым голосом, таким хриплым, что мне все время хотелось помочь ему откашляться. Парень представился как друг Дейзи Перрита. Он сказал, что хочет задать мне пару вопросов и предлагает встретиться для этого в клубе. Я ответил ему, что занят в конторе, но если он даст мне свою фамилию и номер телефона, то я позвоню ему и сообщу, когда буду свободен. Он сказал, что не знает, где он будет, и что постарается позвонить ещё раз. В заключение он сказал: «Очень жаль, что вы этой ночью не были заняты в конторе» – и повесил трубку.
  Незадолго до одиннадцати часов второй раз позвонил Сол Пензер. Я перевел звонок к Вульфу и получил распоряжение отключиться. В этом распоряжении я не нуждался, так как дело меня не касалось.
  Не успели они закончить разговор, как в дверь позвонили, наверное, в десятый раз после ухода полиции. На этот раз это был клиент с зарезервированным временем. Я проводил Л.А. Шварца в контору, усадил в кресло и предупредил, что Вульф скоро придет.
  Я никогда не принял бы Шварца за адвоката Дейзи Перрита. Это был худощавый и молчаливый человек лет шестидесяти. Я решил поговорить с ним, чтобы не заснуть, но добился от него не больше десятка слов. Он сидел, держа на коленях портфель, и через каждые тридцать секунд потягивал мочку правого уха. К тому моменту, когда послышался шум лифта Вульфа, Шварц совсем забыл обо мне.
  По пути к своему креслу Вульф и Шварц обменялись приветствиями, затем Вульф сел, откинулся назад и взглянул на посетителя из-под полуприкрытых век.
  – Итак, сэр? – сказал он.
  – Вы должны извинить меня за поспешность, – сказал Шварц, – но этого требуют дела. Насколько я понял вчера мистера Перрита, вы не сразу дали ваше согласие, и, следовательно…
  – Это совершенная нелепость, – ответил Вульф.
  – Этого я и боялся, – с сожалением сказал адвокат. – Это сильно затруднит дело. Боюсь, что частично я виноват в этой ошибке, так как составлял документ в спешке. Остается неясным, должен ли душеприказчик вернуть оставленные ему по завещанию пятьдесят тысяч долларов, если им будете не вы, а кто-то, назначенный по суду.
  – Расскажите мне обо всем, – проворчал Вульф.
  9
  Шварц открыл портфель, потом закрыл его и положил на колени.
  – В прошлом я несколько раз выполнял для мистера Перрита небольшие дела чисто юридического характера. Я неплохо знаю дело, но из-за своего характера никогда не преуспевал. Вчера вечером он пришёл ко мне домой, в скромную квартирку на Перри-стрит (он никогда не бывал у меня в конторе), и попросил меня сейчас же в его присутствии составить кое-какие бумаги. К счастью, дома у меня есть машинка, правда, не слишком хорошая, что вы заметите по некоторым опечаткам в тексте. Составление документов было долгим делом, потому что я медленно печатаю, а также потому, что требовалось соблюсти особые условия. Чрезвычайно трудно составить завещание для клиента на его дочь, не упоминая при этом её имени.
  Адвокат мигнул.
  – В отношении управления наследством не будет никаких сложностей. Оно заключается только в облигациях займа и в наличных общей суммой несколько больше миллиона долларов. Вся остальная собственность мистера Перрита, включая его интересы в различных предприятиях, отходит к его компаньонам. Это освещено в другом документе. Ваши же функции ограничиваются состоянием его дочери. В завещании есть только два пункта, касающиеся других лиц: пятьдесят тысяч долларов оставлены вам как душеприказчику, и такая же сумма – мне. Свидетелями были владелец магазина деликатесов и библиотекарша – люди, которых я хорошо знаю. – Оригинал завещания находится у меня. Мистер Перрит взял себе копию.
  Вульф протянул руку.
  – Дайте взглянуть на него.
  Шварц снова мигнул.
  – Сейчас, сэр. Я должен объяснить, что сумма в пятьдесят тысяч долларов оставлена мне не за то, что я составил эти документы. Таким способом мистер Перрит хотел обеспечить исполнение мною действия, нигде не зафиксированного, а только оговоренного. Я составил ещё один документ, который не имеет копии. Он был вложен в конверт вместе с письмом, написанным собственноручно мистером Перритом, и запечатан сургучом. Содержание письма мне неизвестно. Я обязался в случае смерти мистера Перрита как можно скорее доставить этот конверт вам и сообщить информацию о завещании, что я уже сделал. Я объясняю дело таким образом: сто долларов мне было оставлено за составление документов, ещё сто (вполне разумная сумма) за то, что я передал их вам, остаток же от пятидесяти тысяч долларов я получу за то, что не вскрыл конверт и не поинтересовался его содержанием. Мистер Перрит неверно оценил меня. Вполне достаточно было одной десятой этой суммы, даже одной пятидесятой.
  Шварц открыл портфель, достал оттуда сложенные бумаги и положил их Вульфу на стол.
  – Вот завещание, которое мне нужно будет послать на утверждение.
  Он достал тёмный конверт с красными печатями и положил его рядом с бумагами.
  – А вот конверт.
  Он откинулся на спинку кресла и потянул себя за ухо.
  Вульф взял конверт и бумаги. Первым он прочел завещание, передал его мне и затем вскрыл конверт ножом для разрезания бумаг. По мере прочтения листков из конверта он передавал их мне, так что я кончил читать их сразу вслед за ним.
  Завещание, конечно, было сложным. Я не юрист и поэтому допускаю, что все состояние Перрит оставил дочери. Документ, извлеченный из конверта с сургучными печатями, носил чисто технический характер. Это был длинный перечень облигаций и счетов в банках, где хранились деньги Перрита. Если адвокат составлял этот список в его присутствии, то одна проблема, интересующая полицию, проблема, где находился Перрит перед тем, как его застрелили, – была решена.
  Он не просто сидел у адвоката, он там сочинял кое-что: письмо, вложенное в конверт. Я внимательно прочел его.
  Мистеру Ниро Вульфу, эсквайру.
  Уважаемый сэр, если я ошибся в вас, то это будет самым большим моим промахом в жизни, но после встречи с вами мне кажется, что я могу положиться на вас. Я хочу, чтобы в случае моей смерти дочь получила все, что ей причитается. В этом заключается моя основная проблема…
  Это только начало письма, все оно занимало семь страниц. Перрит писал, что он оставляет Вульфу пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы тот позаботился о будущем Бьюлы. Она должна получить свои деньги. Пусть Вульф расскажет ей то, что сочтет нужным о её родителях, но для остальных это должно оставаться тайной. В письме содержалось ещё множество сведений о матери Бьюлы, причем последние две страницы были заняты тем, что можно назвать философией. Философией Дейзи Перрита. Кроме этого письма, в конверте лежало брачное свидетельство, помеченное четвертым сентября тысяча девятьсот двадцать четвертого года, и свидетельство о рождении от двадцать шестого июля тысяча девятьсот двадцать пятого года.
  Я свернул бумаги и сунул их в конверт.
  – Положи их в сейф, – сказал Вульф.
  Я положил.
  Шварц сказал:
  – Возможно, вам не хочется иметь дело с деньгами, добытыми теми методами, которыми пользовался мистер Перрит, но подумайте о вашей ответственности перед девушкой…
  Он замолчал, так как Вульф махнул рукой.
  – Чем отличается мистер Перрит от любого нефтяного мародера или стального бандита, пользующихся всеми благами, которые дают им их деньги?
  – Значит, вы принимаете управление наследством?
  – Да.
  Но юрист нахмурился.
  – В таком случае у меня есть вопрос. Как вы предполагаете осуществлять свои функции после смерти девушки?
  – Это уж, сэр, моё дело. – Тут Вульф замолчал и прищурился. – Впрочем, я не прав. Раз мистер Перрит доверял вам, он рассчитывал, что я поступлю так же. Так вот, его дочь жива.
  – Понимаю – Шварц мигнул. – Тогда я надеюсь, что вы извините меня, если я упомяну ещё одну деталь: пятьдесят тысяч долларов для меня очень большая сумма, но если я не выясню этот вопрос с вами, то могу вообще их не получить. Насколько я понял, ваш помощник – вот этот джентльмен – присутствовал при убийстве мисс Перрит и мистера Перрита и ничуть не пострадал. Не знаю, понимаете ли вы, какие выводы могут быть сделаны из этого. Особенно после того, как завещание – при этом он постучал по портфелю – будет признано законным и опубликовано. Вам доверен миллион долларов. Компаньоны мистера Перрита неизбежно сделают определенные выводы и…
  Тут зазвонил телефон, и я взял трубку. Говорил тот же мужчина с хриплым голосом, который раньше приглашал меня встретиться с ним в клубе. С тех пор он так и не удосужился прокашляться. На этот раз он попросил Вульфа, и тот взял трубку.
  – Говорит Ниро Вульф… Как вас зовут?.. Простите, сэр, но я никогда не говорю с людьми, не называющими своей фамилии… Фабиан? Благодарю вас. Подождите минуту.
  Вульф спросил Шварца.
  – Вы слышали когда-нибудь о человеке по имени Фабиан?
  – Да.
  Шварц нахмурился, и его пальцы вцепились в край портфеля.
  – Я тоже, – многозначительно сказал я.
  – Да, мистер Фабиан, так в чём дело?.. Понимаю. Я никогда не назначаю свидание вне дома… Нет, уверяю вас, что я не боюсь. Я просто редко выхожу… У меня есть предложение. Почему бы вам не прийти в мою контору в два часа дня? Хорошо. У вас есть мой адрес?.. Хорошо.
  Он со зловещим стуком положил трубку.
  Шварц заговорил совершенно другим тоном, чем говорил до сих пор:
  – Перед тем, как раздался этот звонок, я собирался сказать вам, что компаньоны мистера Перрита – это люди действия. Проще говоря, при первой удобной возможности они убьют вас и вашего помощника. Я хотел посоветовать вам принять некоторые меры предосторожности.
  – Мистер Фабиан сказал, что хочет спросить меня о чём-то.
  – Боже мой! – Шварц позеленел. – Он самый отъявленный… и вы приглашаете его…
  – Если он действительно опасен, – холодно сказал Вульф, – если он сделал те выводы, которых вы боитесь, то безопасней всего встретиться с ним в моей конторе. Рано или поздно это дело придется решить.
  Снова зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал:
  – Контора Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин.
  Меня чуть не оглушил возбужденный женский голос:
  – Вы говорили, что вас зовут Гарольд Стивенс.
  Я ответил:
  – Подождите секунду, – потом повернулся к Вульфу и сказал ему усталым тоном. – Это звонит приятельница того студента-юриста. Разговор может длиться долго. Я поднимусь наверх и поговорю с того аппарата?
  – Хорошо, мы пока продолжим нашу беседу. Пригласи девушку прийти сюда.
  Я никогда не пользовался лифтом. Мне казалось, что подниматься по лестнице быстрей и проще. Закрыв дверь своей комнаты, я схватил трубку и сказал Бьюле:
  – Простите, что заставил вас ждать, но в конторе народ, и я решил подняться в свою комнату. В чём дело?
  – Вы сказали, что вас зовут Стивенс!
  – Да. Это неважно, как меня зовут – Стивенс или Гудвин.
  – Для меня это важно.
  – Благодарю вас. Вы звоните специально для того, чтобы сообщить мне это?
  – Нет. Мне нужно узнать о человеке, убитом…
  – Подождите. Успокойтесь, и начнем сначала. Что вы хотите?
  – Только что в «Газетт» я увидела фотографию одного человека по имени Дейзи Перрит, которого я знаю. Он убит. Там же на фотографии ваше лицо, названо ваше имя и говорится, что вы являетесь помощником Ниро Вульфа. Оказывается, вы были рядом с Дейзи Перритом, когда его убили. Поэтому меня интересует…
  – Простите, – перебил я её, – это не телефонный разговор. Почему бы вам не приехать сюда?
  – Конечно, я сейчас приеду.
  – Ещё раз простите меня, но тротуар перед нашим домом недавно послужил ареной для двух убийств, и поэтому там пока не стоит появляться. Выйдя из метро, вы пройдете на Тридцать четвертую улицу. Там между двумя зданиями будет узкий переулок… Пройдите через него, и я вас встречу и провожу к задней двери нашего дома. Запомнили?
  – Конечно. Встречайте меня через полчаса.
  – Хорошо. Если я не успею подойти, подождите меня.
  – Ладно. Скажите мне только, была ли дочь Перрита…
  Я не дал Бьюле закончить и повесил трубку.
  Вернувшись в контору, я уже не застал там Л.А. Шварца. Вульф сидел за столом и пил пиво.
  – Бьюла увидела в «Газетт» снимки: мой и Дейзи Перрита, – отрапортовал я. – Через полчаса она будет здесь.
  – Хорошо. Отведешь её прямо в южную комнату. Её никто не должен видеть. – Он нахмурился. – Черт возьми, придется пригласить её наравне. Садись и расскажи мне все, что произошло этой ночью.
  – Я думал, что меня это дело не касается. Когда я снова стал причастен к нему?
  – Пф! Начинай.
  За десять лет работы с Ниро Вульфом я научился давать ему краткие отчеты, но на этот раз мне пришлось превзойти самого себя. Он перебивал меня вопросами, так что я кончил в двенадцать тридцать, когда нужно было встречать Бьюлу. Я вышел через заднюю дверь и прошёл небольшим двориком, где Фриц сажал лук, эстрагон и овощи. Закрыв калитку, я миновал кучи разного хлама и подошёл к переулку. Пока никого не было, но долго ждать мне не пришлось. Вскоре в дальнем конце переулка замаячила фигура. Но это была не Бьюла, а студент-юрист. Бьюла шла за ним. Когда они дошли до меня, она вышла вперед и заговорила:
  – Ничего, что Мортон приехал со мной? Он не отпускал меня одну.
  – Что же делать, раз он приехал, – проворчал я.
  Моим первым побуждением было отправить его домой, но поскольку накануне вечером мы так радушно приняли его и он почти был членом семьи, я решил не осложнять дела и не разлучать его с невестой.
  Я впустил их в дом через задний вход и проводил в южную комнату на втором этаже. Ею пользовались не часто, но она нас очень выручала. Кто только не спал в ней! Начиная от государственного секретаря США и кончая женщиной, отравившей трёх мужей.
  Вульф был там и стоял у окна. В этой комнате не было кресла, которое выдержало бы его без ущерба для себя и для него. Он слегка поклонился гостям, наклонив голову на полдюйма.
  – Как поживаете, мисс Пейдж? О, вы приехали вместе с Мортоном?
  – Да, сэр, – твёрдо сказал Мортон. – Мне хотелось бы все выяснить. Гудвин сказал, что его зовут Стивенс…
  – Я понимаю вас, сэр. Все это кажется вам странным, хотя здесь нет ничего противозаконного. Мисс Пейдж вправе требовать объяснений, и она их получит. Без сомнения, и вы получите их, но только позже, от неё, – Вульф махнул рукой. – Здесь есть журналы и книги, – или, может быть, вы предпочтете спуститься в контору?
  Мортон сжал челюсти.
  – Я настаиваю…
  – Нет, и не пытайтесь, – отрезал Вульф. – Поскольку дело касается мисс Пейдж, я должен быть осмотрителен. Через полчаса мы присоединимся к вам. Арчи, предупреди Фрица, что у нас к обеду будут два гостя.
  10
  Вульф никогда не пытался отрицать, что он тщеславен. Именно этим объясняется то, что он приводил в оранжерею полюбоваться орхидеями людей, находившихся в сильном нервном напряжении. Он вел себя безразлично, но я видел, что, наблюдая за их восторгом, он сам получал удовольствие. Бьюла оправдала его ожидания. Сияние каттлей ошеломило её, но дендробиумы и фаленопсисы добили её окончательно. Она просто стояла с открытым ртом и озиралась вокруг.
  – Как-нибудь, – сказал польщенный Ниро Вульф, – вы должны провести здесь час или два. К сожалению, пока у нас нет на это времени.
  Он проводил девушку в комнату для горшков и услал оттуда садовника Теодора Хорстмана.
  Вульф уселся в кресло, а мы на табуретки, и сказал:
  – Вы уже не ребенок, мисс Пейдж. Вам девятнадцать лет.
  Она кивнула.
  – В Джорджии я могла бы уже голосовать.
  – Совершенно верно. Поэтому я буду говорить прямо. Всякие несущественные вопросы мы оставим пока в стороне, например, выяснение того, почему мистер Гудвин назвался Гарольдом Стивенсом, чтобы привести вас сюда. Вам известно, что такое гипотетический вопрос?
  – Конечно.
  – Так вот, я задам вам такой вопрос. Предположите следующее, ваш отец передаст вам через меня как через посредника значительную сумму денег, его положение не позволяет ему открыться перед вами, и вряд ли он это когда-нибудь сделает, и он оставляет, полностью на моё усмотрение, вопрос, стоит ли вам сообщать его имя и имя вашей матери. Предположите все это, здесь есть над чем подумать. В таком случае вы хотели бы, чтобы я сообщил вам имена родителей или нет?
  – Мне не нужно «подумать» над этим вопросом. Я хочу узнать их имена.
  – Это только первое побуждение?
  – Нет. Боже мой, если бы вы только знали, что в течение многих лет… – Бьюла сделала жест. – Я хочу знать.
  – А что если ваш отец… предположим, вор-карманник?
  – Это безразлично! Я хочу знать!
  – Тогда вы узнаете. Ваш отец, мистер Перрит, погиб сегодня ночью. – Вульф указал в сторону окна. – Там, на тротуаре.
  – Я знала это, – спокойно сказала Бьюла.
  На самом деле она не была так спокойна, как казалась. Она не пыталась продолжить разговор, её руки были крепко сжаты, и по всему чувствовалось, что гроза близко. Она и разразилась через минуту. Сначала плечи девушки затряслись, потом она наклонила голову, подняла руки к лицу, и вскоре послышались обычные звуки.
  – Боже мой! – воскликнул потрясенный Вульф. Он встал и вышел. Вскоре хлопнула дверца его лифта.
  Я сидел рядом с Бьюлой и ждал, понимая, что скорее, чем Вульф, найду способ успокоить плачущую женщину. В конце концов, думал я, ведь я видел их несколько больше, чем он.
  Время шло. Я решил, что наступил уже подходящий момент, чтобы сочувственно положить руку на плечо. Она подняла голову и выпалила:
  – Неужели у вас не хватает ума, чтобы тоже выйти?
  Меня это не задело.
  – Хватает, – вежливо ответил я, – но ждал, пока ваши рыдания утихнут настолько, что вы услышите мой совет. На случай, если вам не захочется появляться перед Мортоном в таком виде, учтите, что на втором этаже находится моя комната, а рядом с ней есть ванная с зеркалом.
  После этого я оставил её в одиночестве. По дороге вниз я предупредил Теодора, что комната для горшков занята, и посоветовал ему пока найти себе какое-нибудь занятие.
  Потом я зашёл в свою комнату и проверил, есть ли в ванной чистое полотенце.
  Выйдя в прихожую, я увидел, что дверь ванной комнаты открылась, и появился Мортон.
  – Где миссис Пейдж? – требовательно спросил он. – Что происходит?
  – Она рассматривает орхидеи, – сказал я. – Успокойтесь. Обед будет через десять минут.
  Внизу в конторе, Вульф сидел за столом, вид у него был обеспокоенный.
  Я сел на свое место и сказал ему:
  – Бьюла хотела выплакаться на моем плече, но пока здесь находится её жених, это вряд ли ей удастся. Мортон расхаживает…
  Зазвонил телефон, я взял трубку и услышал голос, который давно желал услышать. Я сказал Вульфу, что с ним хочет поговорить инспектор Кремер. Он взял трубку, и я стал слушать их разговор.
  – Мистер Кремер, говорит Ниро Вульф. Как вы себя чувствуете?
  – Прекрасно. А вы?
  – Как обычно перед обедом. Голодным.
  – Что ж, приятного аппетита. Это просто дружеский звонок. Я хочу сообщить вам, что вы оказались, как всегда, правы, решив оставить все сведения при себе и сообщив Роуклиффу только то, что дочь Перрита разыскивается в Солт-Лейк-сити. Мы нашли её отпечатки в Центральном управлении полиции в Вашингтоне. Я думаю, что она вообще не была его дочерью. Её настоящее имя Анджелина Мерфи, хотя, конечно она пользовалась и другими. Её ждало десятилетнее тюремное заключение. Я просто хотел сообщить вам это, а также узнать, не можете ли вы что-нибудь к этому добавить?
  – Нет. Думаю, что нет.
  – Вообще ничего? А по поводу той работы, за которую вы взялись для Перрита?
  – Ничего.
  – О'кей. Я ничего и не ждал. Приятного аппетита.
  Я повесил трубку, повернулся к Вульфу и с чувством сказал:
  – Все-таки мне удалось услышать это, прежде чем я умру. Кремер знает, что у нас есть интересующие его сведения, и просто желает вам приятного аппетита! Никакого давления, ни ругани, ничего! Даже не удосужился заглянуть к нам! А вы знаете почему? Он религиозен и понимает, что это было бы неуместно! Он понимает, что мы теперь нуждаемся только в священнике и его последнем напутствии!
  – Совершенно верно, – согласился Вульф. – Его звонок своего рода некролог. Если бы я был сентиментален, то он бы меня тронул. Мистер Кремер раньше никогда не проявлял интереса к моему пищеварению. Он уверен, что мне недолго осталось жить.
  – И мне тоже.
  – И тебе, конечно.
  – А что вы думаете по этому поводу?
  – Я затруднился бы, конечно… Снова зазвонил телефон. Я снял трубку, подозревая, что это звонит Кремер, раскаивающийся в своей недавней сентиментальности. Это оказался не Кремер, а другой хорошо знакомый мне человек.
  – Сол Пензер, – сказал я Вульфу и остался слушать у трубки, но разговор был коротким и не дал мне никаких сведений.
  – Да, сэр.
  – Ты уже ел?
  – Нет, сэр.
  – Когда ты сможешь быть у меня?
  – Минут через восемь-десять.
  – В нашей программе кое-что меняется. Ты понадобишься мне раньше, чем я думал. Приходи и пообедай с нами: мисс Пейдж, мистером Мортоном Шейном, Арчи и мною.
  – Хорошо, сэр. Буду минут через восемь.
  11
  Получил Вульф удовольствие от обеда или нет, я не знаю.
  Я склонен всегда спешить с выводами и сильно преувеличивать, оценивая события, но в тот день мой скептицизм вырос до предела.
  Мне казалось, что Вульф не поручал Солу никаких дел и пригласил его на обед только для того, чтобы поддержать разговор.
  Последняя идея была не лишена смысла. Наша застольная беседа ничем не блистала. Мортон был занят своими мыслями. Бьюла пыталась поддерживать разговор, но чувствовалось, что ей не до него.
  Мне оставалось только скрежетать зубами, а при этом, как вы понимаете, довольно трудно есть и разговаривать. Так что беседу поддерживали только Вульф и Сол.
  Они говорили об орхидеях, о нехватке мяса, о книгах, посвященных Рузвельту.
  В час пятьдесят пять Вульф отодвинул стул, сказал, что просит извинения за то, что прерывает трапезу, но он ждет гостей, и ему кажется, что Бьюле и Мортону лучше уйти.
  Бьюла сказала, что она дождется ухода посетителей, так как у неё остались невыясненные вопросы. Тогда Вульф предложил им подняться в оранжерею и подождать там.
  Бьюла согласилась и встала со стула, но студент-юрист заартачился. Он решительно сказал:
  – Мне не нравится, что здесь происходит. Я не знаю, какие объяснения дали вы мисс Пейдж по поводу вчерашнего вечера и того, что случилось потом перед вашим домом. Не понимаю, почему нас впустили сюда через заднюю дверь. И кто эти посетители, которых вы ожидаете?
  К моему удивлению, Вульф удовлетворил его любопытство.
  – Одного из них зовут Фабиан, – сказал он. – А второго – Л.А. Шварц. Он адвокат.
  Приглашение Шварца было для меня новостью.
  – И они имеют отношение к делам мисс Пейдж? – спросил Мортон.
  – Да.
  – Тогда я хочу видеть их и присутствовать при вашем разговоре.
  Бьюла отнеслась к этому решению неодобрительно. Но Вульф сказал, что в разговоре её имя не будет упоминаться и он не видит оснований, почему Мортон не может присутствовать. Так и было решено. Невеста поднялась наверх в оранжерею, а жених пошёл вместе с нами в кабинет. Когда мы шли через прихожую, раздался звонок и я пошёл открывать дверь. Это пришёл Шварц. В руках он держал тот же портфель, на нем был тот же костюм, но, вопреки всему этому, передо мной стоял другой человек. Утром лицо его было бледным и бесцветным, сейчас оно расцвело румянцем.
  Судя по исходившему от него запаху, он провел это время в баре, стараясь подбодрить себя спиртным. Я вдохнул пары алкоголя: оказывается, он пил джин, ром, виски, водку и анисовую. Мои изыскания в этой области были прерваны новым звонком. Я поспешил открыть дверь следующему посетителю. Этот субъект нуждался в более длительном и осторожном изучении.
  Это был Фабиан.
  Мне приходилось раньше видеть его, но так близко я с ним не встречался. И не особенно жаждал этой встречи. Шварц все ещё стоял, сжимая свой портфель. Я вежливо начал:
  – Вы, джентльмены…
  – Вы Шварц, – как всегда хрипло констатировал Фабиан.
  – Да, мистер Фабиан, – поспешно сказал Шварц. – Возможно, вы помните…
  – Да, – Фабиан повернулся ко мне. – Куда идти?
  В этот момент в прихожей показался Вульф. Он произнес в своей лучшей манере:
  – Добрый день, мистер Шварц. Прошу вас, проходите в контору и располагайтесь там поудобнее. Мы скоро присоединимся к вам.
  Он замолчал. Поняв намек, Шварц пошёл в кабинет. Вульф повернулся.
  – Мистер Фабиан? Как поживаете, сэр? Я – Ниро Вульф.
  Они пожали друг другу руки.
  Вульф продолжал:
  – Вы не пройдете сюда для небольшого разговора со мной?
  Он показал в сторону гостиной. Не двигаясь с места, Фабиан посмотрел на меня, что при данных обстоятельствах показалось мне наивным. Ничего не сказав ему, я пошёл за Вульфом, а Фабиан за мной.
  Войдя в гостиную, я заметил, что дверь, ведущая из неё, закрыта.
  Вульф сразу же спросил Фабиана:
  – Я слышал о вас, сэр, что вы не выходите из дому без оружия, это правда?
  Выражение лица Фабиана совершенно не изменилось, только между бровями у него залегла морщинка, как будто он не знал, правильно ли он расслышал. Потом он, очевидно, решил, что правильно, так как морщинка исчезла.
  – Да, – ответил он. – А вам это не нравится?
  – Нет, ничуть. Но не могли бы вы предъявить его… Я совсем не хочу называть вас лжецом… Где ваше оружие? Оно близко?
  – Да.
  – Вы не можете показать мне его?
  – Что за комедию вы разыгрываете! – возмутился Фабиан.
  На лбу у него снова появилась морщинка.
  – Я мог бы уже двадцать раз вытащить его. Я пришёл сюда затем, чтобы выяснить кое-что. Вы и этот Гудвин…
  – Простите меня, – холодно сказал Вульф. – Пойдемте с нами в контору. Там нас ждут мистер Шварц, адвокат, студент-юрист мистер Шейн и человек, который работает на меня, мистер Пензер.
  Он подошёл к двери в кабинет и открыл её.
  – Прошу вас сюда, сэр.
  Я последовал за Вульфом, чтобы не стоять за спиной Фабиана. Остановившись в центре комнаты, Вульф назвал фамилии присутствующих, но рукопожатия не последовали. Фабиан обвел всех взглядом и выбрал себе кресло, позади которого находилась книжная полка.
  Шварц сидел в красном кресле, а Мортон – на кушетке справа от меня.
  Вульф сел за свой стол, обвел всех взглядом и задержал его на Фабиане. Он вежливо сказал ему:
  – Извините меня, сэр, за то, что я отниму у вас немного времени. Я знаю, что вы имеете право говорить первым, так как были приглашены сюда, но мне только хотелось…
  Опять зазвонил этот чертов звонок. Продолжая говорить, Вульф бросил выразительный взгляд на меня, ожидая, что я пойду открывать дверь. Но я спокойно сидел, так как перед этим договорился с Фрицем, что он будет открывать дверь. К сожалению, я забыл предупредить его, чтобы он закрыл дверь на засов. В результате в прихожей послышались возбужденные голоса и Фриц крикнул:
  – Арчи! Арчи!
  Я вскочил с кресла, но непрошеный гость, по-видимому, обошёл Фрица и прорвался в контору. При виде его я остановился и поперхнулся. Это был Микер-Большие пальцы. Я так быстро отступил назад, что стукнулся об угол стола Вульфа и там застрял.
  Фабиан вскочил на ноги и полез в карман за тем доказательством, которого требовал от него Вульф. У него было три револьвера: один в кармане пиджака, второй у бедра и третий в кобуре под мышкой. Шварц вскочил с красного кресла и опустился позади него на колени.
  Что касается Фабиана и Микера, то они были заняты собой и сверлили друг друга взглядами. Но выстрелов не последовало.
  – Подними руки! – распорядился Фабиан.
  – Не сейчас и не здесь, – ответил Микер.
  – Кто сообщил тебе, что я здесь?
  – Никто. Я пришёл по делу.
  – Подними руки!
  – Что за вздор! – закричал Вульф, но они даже не взглянули на него. – Что за нелепость! Кроме вас двоих здесь ещё пять человек. Если вы застрелите вашего противника, мистер Фабиан, вам останется только перестрелять нас всех. – Затем Вульф обратился к Микеру: – Какого чёрта вы здесь делаете, сэр? Какое право вы имеете врываться в мой дом.
  Я подумал про себя: пусть завтра я умру, но всё-таки мне выпало счастье быть свидетелем знаменательного события. Прежде чем я умру, я услышу, как Вульф пошлёт ко всем чертям Микера-Большие пальцы.
  Я решил представить их друг другу.
  – Мистер Вульф, это мистер Микер. Мистер Микер, это Ниро Вульф.
  Фабиан ничего не сказал, но опустил руку и сунул её вместе с револьвером в карман.
  – По какому делу вы приехали сюда? – спросил Вульф Микера.
  Тот наконец обернулся к нему.
  – Кто эти парни? – осведомился он о нас.
  – Они также приехали сюда по делу. А в чём заключается ваше?
  – Не знаю, стоит ли говорить о нем при всех, – сказал Микер, улыбнувшись. – Фабиану, возможно, кажется что я уклоняюсь от разговора, но это не так. – Он повернулся к Фабиану. – Я не избегаю разговора, Фабиан.
  Тот ничего не ответил.
  Микер опять повернулся к Вульфу.
  – Я хочу знать, правда ли, что вы сказали полицейским, что ваш помощник навел меня на след Перрита и его дочери?
  – Нет.
  – Кажется, они убеждены в этом.
  – Это неправда.
  – Вы меня называете лжецом? – спросил Микер.
  – Я не знаю, лжец вы или нет. Но, если полиция заявила то, о чем вы говорите, значит, она лжет. Если бы вы были хорошо знакомы с методами полиции, то не приехали бы ко мне с такой глупостью.
  – Значит, вы не говорили этого?
  – Конечно, нет.
  Микер посмотрел на меня. Я уже успел вернуться за свой стол.
  – Вы Гудвин? А вы не говорили?
  – Нет – сказал я. – Разве я похож на полоумного?
  – Мистер Микер, – сказал Вульф, – раз вы уже здесь, я предлагаю вам остаться. Садитесь. Вас заинтересует тема нашего разговора. Когда вы вошли, я собирался сказать присутствующим, кто убил мистера Перрита и его дочь, как убил и почему. Это будет вдвойне интересно, потому что этот человек находится здесь.
  Установилась такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. Вернувшийся на свое место Шварц мигал глазами, как заведенный.
  – Я тоже нахожусь здесь, – сказал Микер.
  – Да, сэр, но это сделали не вы. Сядьте. Я не люблю, когда люди торчат у меня перед глазами. Вы тоже, мистер Фабиан.
  Нам удалось увидеть Микера в нерешительности. В комнате было три свободных кресла. Он оглядел их, выбирая наиболее удобную позицию. Заметив, что мы наблюдаем за ним, он смутился и демонстративно сел в ближайшее кресло. В этой позиции его спина была ничем не защищена и повернута к Фабиану. Тот тоже сел, не вынимая руки из кармана.
  Вульф откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.
  – Во-первых, – сказал он, – затрону вопрос относительно дочери мистера Перрита. Полиции известно, что убитая вчера вечером молодая женщина не являлась его дочерью, но ей не известно, что у него есть дочь. Я знаю об этом, а также знаю, кто она и где живет. Вчера в этой комнате мистер Перрит сам рассказал мне об этом. В данный момент…
  – Поосторожней, – перебил его Фабиан.
  – Мистер Фабиан, – сказал Вульф, – нет такой силы в мире, которая помешала бы мне сказать то, что я считаю нужным. Раз вы не собираетесь застрелить меня, лучше не мешайте. В данный момент дочь мистера Перрита находится в этом доме и рассматривает мои орхидеи.
  – Это ложь! – воскликнув мистер Шейн.
  – Она думает иначе, – сказал Вульф. – Перестаньте перебивать меня. Мистер Перрит доверил её интересы мне, и я собираюсь их защищать. Я не стану тратить время и рассказывать вам хорошо известные вещи. Вы знаете, что у мистера Перрита была дочь и он скрывал её от врагов и от друзей. Полтора года назад он обнаружил, что мистер Микер узнал о её существовании и пытался найти её. Тогда мистер Перрит решил пойти на хитрость. Он договорился в Солт-Лейк-сити с молодой женщиной, скрывавшейся там от правосудия, что она приедет в Нью-Йорк и поселится с ним в качестве его дочери.
  – Полегче, – сказал Фабиан.
  – Не валяйте дурака, мистер Фабиан. Полиции все это известно. Соглашение составлялось при ней. Мисс Мерфи приехала в Нью-Йорк, поселилась с ним и стала мисс Вайолет Перрит… Все шло своим путем до тех пор, пока она не нарушила соглашения, потребовав у Перрита большую сумму денег. В случае неуплаты она угрожала разоблачением его тайны. Позавчера, в воскресенье вечером, она потребовала пятьдесят тысяч долларов. Выведенный из терпения Перрит обратился за помощью ко мне. Я думаю, что он дал мне и мистеру Гудвину верный и точный отчет о положении дел, но не совсем полный. Он не сказал мне, что мисс Мерфи каким-то образом узнала, что представляет собой его настоящая дочь и где она живет.
  Вульф замолчал, чтобы набрать воздуха, и продолжал:
  – Мистер Перрит утаил от меня ещё одну вещь, которую он, несомненно, знал, поскольку его интересовало все связанное с его дочерью. На Западе мисс Мерфи была связана с неким молодым человеком, который вслед за ней приехал в Нью-Йорк… Когда это произошло, я не знаю, но можно предположить, что именно в это время мисс Мерфи стала требовать деньги у мистера Перрита. От неё молодой человек узнал о существовании настоящей дочери и решил сделать свой ход. Тайно от мисс Мерфи он познакомился с дочерью, завязал дружбу и наконец предложил выйти за него замуж. Предложение было принято. Этот молодой человек был достаточно образован и смел, чтобы представиться ей студентом-юристом. Его смелость зашла так далеко, что он даже не позаботился взять себе вымышленное имя. Я полагаю, что он считал эти два мира слишком далекими друг от друга, чтобы они когда-нибудь соприкоснулись, а если он позже и жалел о том, что не взял себе вымышленное имя, то уже было поздно что-то менять. Во всяком случае, мисс Перрит приняла предложение от него под его настоящим именем – Мортон Шейн.
  – Это ложь, – снова сказал Мортон.
  На этот раз он говорил не так громко, но зато более весомо.
  – Вы ещё получите слово, мистер Шейн, – сказал Вульф. – Как я уже говорил, мне не верится, что мистер Перрит не знал о мистере Шейне. Я предполагаю, что он знал о нем, но не сказал мне, так как рассчитывал расправиться с ним своими методами. А вот мисс Мерфи, я предполагаю, ничего о деятельности Шейна в отношении настоящей дочери не знала.
  – Вы предполагаете… – с насмешкой начал Мортон.
  Вульф кивнул.
  – Согласен, предположения и догадки – это просто никчемная болтовня. Я делал их с одной целью – выяснить, почему вы застрелили мистера Перрита и мисс Мерфи… Просто, чтобы расчистить себе путь, убрать их с дороги, раз уж девушка была помолвлена с вами? Возможно, хотя я сомневаюсь в этом. Более правдоподобна версия, что вам угрожала какая-то опасность. Ещё одно предположение…
  Мортон вскочил.
  – Тебе придется проглотить все это, ты, жирный, лживый сукин сын!
  Фабиан вскочил.
  Микер вскочил.
  Мортон Шейн стоял без движения.
  – У вас есть что-нибудь ещё? – спросил Фабиан у Вульфа.
  – Ничего, кроме доказательств, – ответил тот, не сводя глаз с Шейна. – Вчера вечером дочь Перрита и этот молодой человек обедали у нас. Одно или два его замечания пробудили во мне смутное подозрение, и я решил проверить его. Он говорил, что учится на последнем курсе юридической школы. Я спросил его, учили ли его составлять такой-то документ и он сказал, что да, а как известно любому студенту … – это не документ, а действие… Я попросил своего повара оставить бокал мистера Шейна немытым. После его ухода я связался с мистером Пензером и сделал ряд распоряжений. В результате одного из них мы скоро получили из ФБР документы, заведенные на мистера Шейна. Следуя другому моему распоряжению, мистер Пензер проследил мистера Шейна от дома, где живет дочь мистера Перрита, до…
  Мортону по-прежнему была свойственна безрассудная храбрость. Его рука с быстротой молнии метнулась к бедру. Он успел вытащить револьвер и даже нажать на курок, хотя первая пуля только отбила штукатурку на стене. Фабиан выстрелил в него, но промахнулся. Затем Мортон снова нажал на курок. В этот момент уже и Микер начал стрелять.
  Мне довелось, вероятно, увидеть единственную в своем роде картину: Фабиан и Микер-Большие пальцы палили в одну и ту же мишень. Мортон сполз с кушетки на пол. Это было его последнее движение.
  12
  Шесть дней спустя, снова в понедельник, Вульф спустился из оранжереи в контору в шесть часов, уселся в свое кресло и позвонил, чтобы Фриц принес ему пива.
  Я оторвался от машинки и сказал:
  – В вечернем выпуске газеты сообщается, что окружной прокурор принял решение не возбуждать дела против Микера и Фабиана, так как человек имеет право на самозащиту, а свидетели признали, что Шейн стрелял первым.
  – Весьма разумное решение, – пробормотал Вульф.
  – Конечно. Но эта заметка напомнила мне кое о чём. До сих пор вы отказывались говорить об этом деле. Но я хочу сразу сказать вам, что не верю в то, что Сол Пензер следил за передвижениями Шейна в тот вечер. Ему это не удалось бы. Я думаю, что вы вставили это в свой рассказ потому, что это была единственная улика, которая могла заставить Шейна взяться за оружие.
  – Ничего подобного. Это просто твоё предположение.
  – Я уверен, что оно правильное. Теперь – второе. Я думаю, что у вас была своя программа. Вероятно, вы пригласили Шварца прийти в два часа, потому что вам было нужно, чтобы при вашем разговоре с Фабианом присутствовал посторонний свидетель (меня в данном случае было недостаточно, так как я работаю у вас). Вы собирались рассказать Фабиану о Шейне если не все, то многое, но хотели сделать это таким образом, чтобы вас нельзя было обвинить в подстрекательстве к убийству. Но у вас не было серьёзных улик против Шейна. Тогда вы ещё не знали, что он был настолько глуп, что носил с собой револьвер, из которого застрелил Перрита и Вайолет. Вы знали, что Фабиан рассчитается с Шейном и тогда ваша подопечная не выйдет за него замуж. Вы боялись, что Бьюла настолько влюбилась в него, что не оставит его, даже узнав о его прошлом (ведь возможно, что два последних убийства не удались бы пришить ему). К сожалению, вы не учли того факта, что после встречи со мной Шейн стал для Бьюлы уже пройденным этапом.
  – Заткнись и не мешай мне читать.
  – Слушаюсь, сэр. Только подождите немного. Затем Шейн приехал сюда вместе с Бьюлой и присоединился к нам в конторе. Тогда вы изменили программу. Вы решили, что раз Фабиан, Сол и я будем здесь, то один из нас наверняка продырявит Шейна, прежде чем он продырявит нас. Кстати, от волнения, я не заметил, что Сол тоже стрелял в него, и как раз его пуля прошла через сердце Шейна и застряла в позвоночнике. Когда появился на сцене Микер, то вы решили ничего не менять, что делает честь вашему оптимизму. Зная ваш план, я мог бы поставить один против пяти, что Шейну удастся заполучить вас. Ведь я видел его в деле, когда он стрелял из окна машины в тусклом свете уличных фонарей.
  Вульф вздохнул.
  – Наверное, тебе необходимо выговориться.
  – Я и делаю это. Чего нам теперь бояться, после того как сняты ограничения на мясо? Но в одном я должен повиниться перед вами. Я передал вам, что Вайолет сказала: «Это стыд, стыд!». – Я, конечно, ошибся тогда. Она пыталась сказать: «Это Шейн, Шейн!». Я прохлопал это и впредь буду лучше мыть уши. Теперь, я надеюсь, вы расскажете мне…
  Зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал:
  – Могу я попросить мистера Гарольда Стивенса?
  – Его сейчас нет, – вежливо сказал я. – Не могу ли я заменить его?
  – Можете, если вы свободны. Когда я была у вас в пятницу и подписала бумаги, вы были очень заняты и не предложили подвезти меня домой. Гарольд Стивенс всегда отвозил меня домой.
  – Естественно. Гарольд охотился за деньгами. А я сторонюсь богатых женщин, потому что я бескорыстен. Есть ещё какие-нибудь проблемы?
  – Нет, просто я думала об обеде, но мне так надоели все рестораны соседству…
  – Ни слова больше. Я прекрасно понимаю, что вы чувствуете. Вам не хочется обедать одной, а мне не хочется обедать с тем человеком, с которым мне предстоит обедать. Встретимся в семь часов в «Рибейро». Согласны?
  – Да.
  – Я буду в баре. Думаю, что раньше чем через год вам не захочется танцевать, но у вас богатая фантазия, и после обеда мы что-нибудь придумаем. Может быть, посидим где-нибудь и поговорим о здравоохранении… Впрочем, это по части Гарольда. Итак, в семь часов?
  – Хорошо.
  Я повесил трубку и сказал Вульфу:
  – О'кей, можете продолжать чтение. Я поднимусь наверх и сменю рубашку. Я обедаю с вашей новой подопечной, но не торопитесь с выводами. Я не собираюсь жениться на ней, потому что не хочу, чтобы в один прекрасный день вы из-за меня ещё раз пригласили сюда Фабиана и Микера-Большие пальцы.
  СЛИШКОМ МНОГО ЖЕНЩИН
  Эта история – самый настоящий вздор. Иногда она мне кажется забавной, иногда скучной, а иногда вызывает сильное раздражение, особенно когда я чувствую, что больше не в силах выносить Вульфа.
  Началась она весело, но потом стала развиваться на минорный лад. Позвонил некто Джаспер Пайн, президент компании «Нейлор – Керр», которая находилась в доме 914 по Уильям-стрит, в самом центре, там, где тридцатиэтажное здание кажется крохотным, и попросил, чтобы Ниро Вульф пришел к нему кое о чем переговорить. Я терпеливо объяснил ему, что Вульф слишком ленив, толст и неповоротлив, а также чересчур гениален, чтобы позволить себе явиться куда-нибудь по вызову. Однако днем Пайн позвонил снова и настоял на том, чтобы я передал трубку самому Вульфу, и тогда Вульф отбрил его. Час спустя, когда Вульф ушёл наверх в оранжерею, я, чтобы скоротать время, набрал номер компании «Нейлор – Керр», умудрился пробиться к Пайну и поинтересовался, почему он не хочет прийти к нам. Он раздраженно ответил, что слишком занят, а потом захотел узнать, с кем он разговаривает.
  Я сказал, что меня зовут Арчи Гудвин и я являюсь сердцем, печенью, легкими и глоткой частного сыскного агентства Ниро Вульфа, сам же Вульф представляет собой мозг этого агентства. Он саркастически спросил, не являюсь ли я тоже гением. Конечно нет, ответил я, в общем-то я самый обычный человек.
  – Я бы мог подскочить прямо сейчас, – сказал я.
  – Нет, – коротко, но не грубо ответил он. – Сегодня у меня весь день занят. Приходите завтра утром в десять часов. Лучше в десять пятнадцать.
  Кем только не населены эти застывшие в камне, взметнувшиеся ввысь на сотни футов символы власти и богатства, – тут и небольшие агентства, занимающие одну комнату, и супергиганты, расползшиеся на десять этажей. Название компании «Нейлор – Керр» ни о чем мне не говорило; я с ней, прямо скажем, ни разу не сталкивался, но когда в справочном бюро на первом этаже мне сообщили, что компания арендует три этажа, мои брови от удивления полезли вверх. Правление размещалось на тридцать шестом этаже, и я поднялся наверх. Обстановочка тут была что надо – толстые ковры, деревянные панели, простор. Однако секретарша, хотя она, конечно, не была слишком уродлива, уже давно перешла роковую черту и достигла критического для женщины возраста.
  Она приняла меня в десять четырнадцать, а в десять девятнадцать мы уже шли по коридору в кабинет президента. Естественно, он занимал угловое помещение с большими окнами, хотя надо признать, что несмотря на ещё большее количество ковров и панелей и дорогую кабинетную мебель, было очевидно, что здесь действительно работали.
  Джасперу Пайну было на вид столько же лет, сколько и секретарше (вероятно, около пятидесяти), однако он выглядел значительно моложе. Если бы не его одежда, особенно пиджак, скроенный как будто специально для его сутулых плеч, то он скорее был похож на квалифицированного рабочего, нежели на высшее должностное лицо крупной корпорации. Он вышел на середину комнаты, чтобы пожать мне руку, показав этим, что ему не чужда вежливость, и, вместо того чтобы усесться на свое место, отгородившись от меня письменным столом, предложил мне устроиться между двумя окнами, где стояли удобные кресла.
  – Утром у меня бывает много посетителей, – сказал он, и его голос прозвучал так низко, что, казалось, ему нужно лишь сильнее выдохнуть – и звук достигнет Центрального парка, и при необходимости он мог это сделать. Разглядывая его, я пытался прикинуть, какая работа нам предстоит: кража карандашей на складе, выследить источники которой мы бы наверняка не смогли, или слежка за женой, чем Ниро Вульф принципиально не занимался. По телефону он не стал уточнять. – Итак, – продолжал Пайн, – попытаюсь изложить дело покороче. Просматривая недавно несколько докладов, я обратил внимание, что текучесть кадров в центральной конторе, не считая технического персонала, за тысяча девятьсот сорок шестой год превысила двадцать восемь процентов. Это слишком много. Я решил заняться этим вопросом подробнее. Прежде всего я поручил составить вопросник, напечатать две тысячи экземпляров и разослать их всем руководителям отделов, с тем чтобы они заполнили эти вопросники на каждого служащего, уволенного в течение тысяча девятьсот сорок шестого года. Вопросники нужно было вернуть непосредственно мне. И вот что я получил от начальника отдела фондов. – Он протянул мне листок бумаги: – Взгляните на это. Прочитайте внимательно.
  Я увидел небольшой, размером с письмо, лист бумаги, на одной стороне которого был напечатан типографским способом текст. Вверху было написано: «Вернуть в канцелярию президента к 10 марта».
  Ответы на вопросы были напечатаны на машинке. В первой строке была указана фамилия бывшего сотрудника – Уальдо Уилмот Myр. Возраст: – 30 лет. Холост. Адрес: отель «Черчилли». Принят на работу: 8 апреля 1946 года. Основание для приема на работу: личное обращение. Должность: контролер корреспонденции. Зарплата: 100 долларов в неделю. Повышение зарплаты: до 150 долларов в неделю – 30 сентября 1946 года. Уволен: 5 декабря 1946 года.
  Из последующих строк можно было почерпнуть сведения о том, как он работал, в каких отношениях находился с другими служащими и непосредственными начальниками и так далее. И, наконец, последний вопрос: «Причина увольнения (приведите подробности)». Для ответа на этот вопрос было отведено несколько строчек – чтобы внести все детали. Однако для Уальдо Уилмота Мура хватило лишь одного слова: убит.
  Ясное дело – это не кража карандашей Я взглянул на Джаспера Пайна и бодро сказал:
  – Прекрасная идея, такие доклады помогут вам обнаружить слабые места, и вы примете необходимые меры. Хотя случай с Муром, видимо, исключение. Не думаю, что из этих двадцати восьми процентов многие кончали таким образом. Кстати, я слежу за убийствами в силу моей профессии, но не помню этого. Оно произошло в городе?
  Пайн кивнул:
  – Мур попал под автомобиль, водитель после наезда скрылся. Это случилось здесь, в Нью-Йорке, но не в центре. Полагаю, это называется непредумышленное убийство, а не убийство, которое предполагает наличие умысла. Я не юрист, но этим вопросом я специально поинтересовался, когда этот доклад… когда я это увидел. – Он сделал нетерпеливый жест. – Водителя так и не нашли. И я хочу, чтобы Ниро Вульф выяснил, имеются ли основания утверждать, что это было убийство.
  – Это существенно или вам просто любопытно?
  – Нет. Я вызвал начальника отдела, который подготовил этот доклад, поскольку считаю недопустимым, чтобы в наших досье хранилась запись о том, что один из наших сотрудников был убит. Я также хотел знать причины, почему он сделал такую запись. Он отказался назвать хоть одну. Он согласился с моим определением убийства и неумышленного убийства, однако отказался переделать доклад или напечатать новый, употребив другое слово или фразу. Он упорно считал, что доклад правильно отражает ситуацию. Он отказался обсудить и доработать его.
  – Господи! – поразился я. – Должно быть, это рекорд. Четыре отказа президенту корпорации от простого начальника отдела! Кто же он? Нейлор? Или Керр?
  – Его зовут Керр Нейлор.
  На секунду я подумал, что он хотел сострить, смягчив тем самым ноту, на которой закончил рассказ, однако на его лице было написано совершенно иное. Он отвлекся, чтобы зажечь сигарету, и нетрудно было видеть, что целью этого маневра было скрыть замешательство.
  Президент был бесспорно смущен.
  Хорошенько затянувшись, он надрывно кашлянул и объяснил:
  – Керр Нейлор – это сын одного из основателей фирмы. Его назвали Керром в честь другого основателя. Он занимается… кхе-кхе… разными вопросами. К тому же он брат моей жены. Фактически он контролирует большую часть акций корпорации, но больше ими не владеет, потому что отказался от них. Он не хочет быть управляющим компании и работать в совете директоров.
  – Понятно. Отказался и «залег на дно».
  Пайн снова сделал нетерпеливый жест. При этом движение его руки было резким, однако жест этот не был высокомерным.
  – Как видите, – сказал он, – ситуация непростая. После того как Нейлор отказался обосновать доклад или изменить его, я хотел плюнуть на это дело и просто уничтожить доклад, но я уже рассказал о нем двум своим заместителям и одному из членов совета директоров, и у всех сложилось мнение, что этим делом нужно заняться. Кроме того, известие о докладе с такой формулировкой распространилось среди сотрудников отдела, скорее всего через машинистку, которая его печатала, что породило нездоровые слухи. Этот Мур был таким типом… я бы сказал так: был человеком, который окружен слухами, и теперь, спустя почти четыре месяца после его смерти, о нем по-прежнему продолжают распространяться слухи. Для нас это нежелательно, и мы хотели бы прекратить это.
  – Вот как! Вы сказали, что хотите, чтобы Вульф расследовал, имеются ли основания для употребления слова «убийство». А теперь вы хотите остановить слухи. Вам надо выбрать что-то одно.
  – Но ведь это все равно, не так ли?
  – Вовсе нет. Если мы выясним, что он был убит, и результаты расследования просочатся наружу, возникнут новые слухи, не говоря уже об иных возможных результатах.
  Пайн взглянул на часы, потянулся к пепельнице, чтобы затушить сигарету, и поднялся.
  – К чертовой матери! – сказал он, выдохнув сильнее, но не громко. – Неужели надо объяснять, что ситуация осложняется тем, что этот доклад подписал именно Керр Нейлор? Все это дьявольски скучно и отнимает у меня время, которое следует использовать для работы. Его отец, старик Джордж Нейлор, до сих пор жив и является председателем совета директоров, хотя уже давно перевел свою часть акций на детей. Наша компания, старейшая и крупнейшая в данной области, крупнейшая в мире, имеет хорошую репутацию и традиции. Но сейчас положение…кхе-кхе… осложнилось. Директора и руководители, ведущие сейчас дела компании, к которым отношусь и я, хотим внимательно расследовать это дело, и я хочу, чтобы это сделал Ниро Вульф.
  – Вы имеете в виду корпорацию? Она хочет нанять Вульфа?
  – Разумеется!
  – И что мы должны сделать? Минутку, если я вас правильно понял, мы должны либо доказать, что слово в докладе употреблено правильно, либо утереть Керру Нейлору нос. В этом заключается наше задание?
  – Грубо говоря, да.
  – Будет ли компания помогать нам?
  – Вы получите любое разумное содействие. Детали можно будет обговорить со мной. Прошло много времени. Все это надо делать очень осторожно и деликатно. Мне кажется, будет лучше всего, если бы Ниро Вульф поработал в отделе фондов, естественно под другой фамилией, он мог бы… Что случилось?
  – Ничего, простите. – Я поднялся. Когда я представил себе, как Вульф каждое утро спешит на Уильям-стрит, даже если я подбрасываю его на машине, и как он нажимает контрольные часы при входе, а также как он работает весь день в отделе фондов, впечатление было слишком сильным, чтобы я смог сохранить контроль над выраженная своего лица. – О'кей, – сказал я. – Кажется, я уже имею достаточно информации для доклада Вульфу. Кроме оплаты. Должен вас предупредить, что послевоенная инфляция не отразилась на его тарифе, поскольку он был уже так высок, что резкий скачок выглядел бы вульгарно.
  – Наша компания никогда не платит мало за хорошую работу.
  Я сказал, что тогда все в порядке, и взялся за шляпу и пальто.
  Между мной и Вульфом опять пробежал холодок отчуждения. Это случалось в среднем раза четыре в неделю, или же пару сотен раз в год. В данном случае были две причины. Первая: мое естественное желание, чтобы он купил новый автомобиль, натолкнулось на его тупую убежденность, что можно подождать – до следующего года. Вторая: его идея купить бесшумную пишущую машинку разбивалась о мою привязанность к старой машинке.
  Получалось так, что в это время в старом доме из бурого кирпича на Западной Тридцать пятой улице неподалеку от Гудзона, которым он владел и использовал одновременно для проживания и работы, холодок отчуждения коснулся не только нас двоих. В доме нас было четверо, и все время от времени бывали чем-нибудь недовольны. Вульф где-то подхватил идею о том, что в тушеные моллюски нужно обязательно добавлять листья сладкого базилика, а Фриц Бреннер, наш повар и управляющий домом, отчаянно сопротивлялся. Один тип из Нью-Гэмпшира в знак благодарности за что-то прислал Вульфу подарок – три молодых бегонии, называемые Тимблберри, и Вульф поставил их на лучшем месте в верхней гостиной, и Теодору Хорстману, нашему специалисту по зеленым насаждениям, который считал все растения, кроме орхидей, сорняками, пришлось только стиснуть зубы.
  Словом, атмосфера в доме напоминала арктическую. И пока я спускался в лифте, мне вдруг пришло в голову, что это новое дело (Нейлор – Керр, или Керр – Нейлор, или Пайн – Керр Нейлор) можно было бы использовать как оправдание для того, чтобы поболтаться несколько дней где-нибудь вне этой атмосферы. Почему бы не сходить поработать в отделе фондов, например? Усаживаясь в такси, перехваченное из-под носа у двух потенциальных клиентов, я обдумывал этот вопрос. Какая-нибудь другая работа, не связанная с жестким расписанием, не показалась бы мне подходящей. Из небольшого дружеского разговора с лифтером я узнал, что компания «Нейлор – Керр» специализировалась на производстве и поставках инженерного оборудования, о чем я имел, конечно, самое общее представление. Тем не менее работа эта, безусловно, позволила бы мне часто менять обстановку и общаться с людьми, иначе этим делом можно было бы заниматься очень долго, а я не хотел тянуть. Конечно, трудно будет уговорить Вульфа, чтобы он позволил мне поработать хотя бы недельку, потому что я ему требовался буквально ежечасно и даже каждую минуту для всего чего угодно, – от ознакомления с почтой до выпроваживания нежелательных клиентов, в одного из которых пришлось даже выстрелить, – был такой случай.
  Идея мне понравилась, и, опасаясь, что если в деле запахнет убийством, мне придется блуждать в потемках, я попросил водителя такси поехать на Западную Двадцатую улицу, туда, где находился специальный отдел по расследованию убийств. По счастливой случайности Пэрли Стеббинз, мой любимый сержант, был на дежурстве. Немного поворчав, он помог получить то, что я хотел. Позвонив коллеге сержанту в центр города, мы узнали, что смерть Уальдо Уилмота Мура наступила около полуночи четвертого декабря. Тело было обнаружено супружеской парой на Тридцать девятой улице в ста двадцати футах восточнее Одиннадцатой авеню. Пока муж стоял около тела, жена позвонила по телефону, и в девятнадцать минут второго ночи пятого декабря на место происшествия прибыл полицейский автомобиль с радиотелефоном. Смерть Мура наступила до приезда полиции. Его голова была расплющена, а ноги переломаны. Сбивший его автомобиль нашли утром на стоянке на Западной Девяносто пятой улице около Бродвея. Мотор был ещё горячий, а сам автомобиль украли вечером четвертого числа с Пятьдесят четвертой улицы. Владельца машины найти так и не удалось, несмотря на тщательные поиски. Свидетелей инцидента тоже не нашли, однако заключение о смерти, а также результаты криминалистической экспертизы различных частиц, прилипших к шинам и крылу украденного автомобиля, показались для всех достаточным объяснением того, что произошло. В результате записали, что это был обычный наезд, но дело все ещё оставалось открытым. После разговора по телефону Пэрли вышел в какую-то дверь и, вернувшись через пару минут, сказал, что делом все ещё занимается отдел по расследованию убийств.
  – Да-а, – ухмыльнулся я. – Могу себе представить: совещания, мизерные улики, которые тщательно проверяются, десяток твоих лучших людей переворачивают камни…
  Пэрли чертыхнулся. Поняв издевку, он зло сказал:
  – Приходи сюда, садись за мой стол и занимайся этим делом. А теперь раскалывайся. Кто твой клиент?
  Я замотал головой:
  – Я знаю, откуда у тебя этот скрип, который ты называешь голосом. Твоя мать, когда была тобой беременна, очень любила, наверное, молоть на терке мускатные орехи. Ну, допустим, это страховая компания.
  – Чушь. Ни одна страховая компания не станет платить Ниро Вульфу. Кто тебя пригласил?
  – Пока с тебя хватит, – я поднялся. – Тебе это приснилось – и все тут. Если когда-нибудь придется пустить в ход зубы, посмотрим, удастся ли тебе укусить. Премного благодарен, и передай привет твоему боссу.
  Но я получил шанс передать этот привет лично. Направляясь к выходу, я столкнулся с ним: инспектор Кремер, сосредоточенный и быстрый, шёл мне навстречу. Увидев меня, он резко остановился и требовательно спросил:
  – Что тебе надо?
  – Сэр, – заискивающе сказал я, – мне кажется, что с моим опытом и при наличии у вас вакансии я мог бы начать простым патрульным и сделать себе карьеру…
  – Прирожденный клоун, – сказал он язвительно. – Случайно не по делу Мередита? Опять Вульф пролез без приглашения…
  – Нет, сэр. Мистер Вульф счел бы это за дерзость. Как он сказал только вчера: «Если мистер Кремер когда-либо…»
  Он уже уходил.
  Я посмотрел укоризненно на его широкую спину и направился на улицу.
  Сидя за своим письменным столам в кабинете, я положил телефонную трубку на аппарат и сказал Вульфу:
  – Банк говорит, что «Нейлор – Керр» располагает по меньшей мере двадцатью миллионами.
  Вульф, восседавший за собственным письменным столом, издал тяжелый вздох и замолчал. Подробный отчет об этой истории я изложил ему довольно сухо, только факты, без какой-то эмоциональной окраски, и все это из-за того самого холодка, о котором я говорил выше. Естественно, он склонялся к тому, чтобы не браться за это дело, потому что его всегда раздражал любой намек на необходимость использовать свои мозги, однако я не сомневался, что мне удастся уговорить его, так как, похоже, тут можно было легко подзаработать, а деньги нам были нужны.
  Он снова вздохнул.
  По-прежнему сухо я продолжил:
  – Готов поставить на то, что Пайн сам убил Уальдо Уилмота Мура, а теперь пытается сохранить хорошую мину. То, что неизвестно нам, может знать кто-то ещё. В конце концов, нам будет платить компания, а не он. Судя по его предложению поработать вам в отделе фондов под другой фамилией, он все хорошо обдумал. Если работы будет слишком много, её можно будет брать домой, и я с удовольствием помогу. Платить они будут вам по весу: скажем, по доллару за фунт в неделю. Сейчас вы весите около трехсот сорока фунтов, стало быть, ежегодная зарплата будет…
  – Арчи! Твой блокнот!
  – Есть, сэр. – Я достал блокнот и перевернул на чистую страницу.
  – Письмо мистеру Пайну, президенту и так далее. Мистер Гудвин сообщил мне о вашем утреннем разговоре с ним. Я принимаю предложение вашей компании о расследовании смерти бывшего сотрудника Уальдо Уилмота Мура. Ясно, что целью расследования является установление с надежными доказательствами причины его смерти – в результате несчастного случая или умышленных действий какого-либо лица или лиц. В нашу задачу, как я понимаю, не входит выявление личности убийцы, если это было убийство, а также предоставление доказательств вины. Просьба уведомить меня, если вы захотите поручить нам и это. Абзац.
  По моему мнению, наиболее быстро результатов можно достичь, если включить мистера Гудвина в штат компании в качестве эксперта по кадрам. Его присутствие вы могли бы легко объяснить как одну из мер по изучению проблемы текучести кадров. Таким образом он сможет поработать некоторое время, свободно общаясь с сотрудниками, не вызывая недоумения и не усиливая уже распространившиеся слухи. Прошу вас установить ему зарплату двести долларов в неделю. Абзац.
  Мой гонорар будет зависеть, разумеется, от времени, затраченного на это дело, а также от объема и рода работы, которую потребуется выполнить. Гарантии не предоставляется. Заключение договора не требуется, если только вы не захотите этого. В таком случае следует выписать чек на две тысячи долларов. Искренне ваш.
  Вульф, который всегда при диктовке несколько приподнимался, откинулся назад.
  – После ленча можешь сходить в компанию и вручить ему письмо.
  Если раньше я был холоден, то сейчас я стал ледяным.
  – При чем тут ленч? – спросил я. – Почему я должен есть?
  – Почему нет? – его глаза раскрылись. – Что случилось?
  – Ничего. Абсолютно ничего. Просто я хочу закончить то, что начал, а это может занять недели. Есть ещё несколько мелких проблем, которые нужно решить здесь, и очень возможно, что, привыкнув ворчать на меня, звонить мне или брюзжать, как вы это делаете в среднем раз десять за час, вы почувствуете неудобство в связи с моим отсутствием. А кстати, мне пришло в голову: может, вы подумываете о моей замене?
  – Арчи, – пробормотал он. Его бормотание – это Вульф в самом худшем виде. – Я согласен с тем человеком, забыл, как его звали, который сказал, что незаменимых людей нет. Кстати, ты, возможно, заметил, что я предложил такую же зарплату, какую ты получаешь у меня. Ты можешь либо переводить их чеки на меня, чтобы положить на мой счет в банк, и принимать чеки от меня, как обычно, еженедельно, или просто брать их чеки в качестве своей зарплаты, в зависимости от того, что проще для твоих расчетов.
  – Большое спасибо! – я даже не пытался дальше говорить. Его намеренное употребление множественного числа – чеки вместо чека – три раза произвело в точности тот эффект, какой он хотел. Я достал бумагу и копирку, вставил в машинку и начал печатать так, что не осталось ни малейшего сомнения в том, бесшумна она или нет.
  Холодность.
  На следующий день, в среду утром девятнадцатого марта, я начал работать в качестве эксперта по кадрам в компании «Нейлор – Керр».
  Я знал столько же, сколько после моего первого визита к Пайну, не более того. Во вторник днем, когда я принес Пайну письмо Вульфа, он охотно позволил мне задавать вопросы, однако на многие из них я не получил ответа. Идея Вульфа о порядке работы ему понравилась, и он немедленно приступил к делу, чем подтвердил свою репутацию хорошего организатора. Все было очень просто. Он вызвал помощника вице-президента, познакомил нас и дал ему указание включить меня в ведомость на получение зарплаты, а также представить всем начальникам отделов. В тот же день в кабинете помощника вице-президента состоялось мое знакомство с начальниками отделов, которых туда вызвали. Я улучил момент и сказал, что после просмотра докладов решил начать с отдела фондов.
  В среду утром я был на работе в отделе фондов на тридцать четвертом этаже. Здесь меня ожидал сюрприз. Я представлял себе, что отдел фондов – это огромное хранилище с полками до потолка, на которых находились образцы разных предметов, относящихся к строительству инженерных сооружений. Но ничего подобного не было. Прежде всего все обозримое пространство занимало помещение размером со стадион «Янки», уставленное сотнями письменных столов, за которыми сидели девушки. По обе стороны тянулись маленькие кабинеты, разделенные перегородками. Одни двери были закрыты, другие открыты. Однако склада нигде не было видно.
  С первого взгляда я полюбил работу и девушек. Все складывалось просто замечательно: девушкам платили за то, что они сидели на своих местах, а мне будут платить за то, что я буду свободно ходить между ними и болтать с любой из них. Быть может, если бы я проработал здесь пару лет, я бы обнаружил среди них отдельные, менее привлекательные экземпляры, допустим второй сорт или ниже по возрасту, фигуре, качеству кожи, голосу, интеллекту, но сейчас, в девять часов пятьдесят две минуты утра, это зрелище захватывало дух. Их было по меньшей мере ПОЛТЫСЯЧИ, и все как на подбор: опрятные, молодые, здоровые, доброжелательные, энергичные, прекрасные и доступные. Я стоял и, стараясь казаться равнодушным, пожирал их глазами. Это был океан возможностей.
  Чей-то голос рядом со мной произнес:
  – Сомневаюсь, есть ли в этом зале хоть одна девственница. А теперь не хотите ли пройти ко мне в кабинет?
  Это был Керр Нейлор, начальник отдела фондов. Как и было условлено, я доложил ему о прибытии на работу, а он представил меня своим помощникам – начальникам секций, которых оказалось около дюжины. Все, за исключением двух, были мужчины. На одного из них – начальника секции контроля корреспонденции – я посматривал с особым интересом (ведь Уальдо Уилмот Мур тоже был контролером корреспонденции), однако пока я проявлял осторожность, чтобы не привлечь сразу его внимание и не дать ему опомниться. Его звали Дикерсон. Глаза его все время слезились, а по возрасту он вполне мог быть моим дедушкой. Из нашего короткого разговора я понял, что в задачу контролера корреспонденции входит незаметно и быстро выхватывать письмо по своему усмотрению, уносить его в комнату проверки и исследовать там его содержание, включая характер письма, стиль и способ исполнения. Таким образом, можно было легко сделать вывод, что уровень его популярности на службе был таким же, как, скажем, военного полицейского в армии, и это было плохо. У любого исполнителя писем или машинистки в отделе могло возникнуть желание убить Мура, включая тех, кто потерял работу, – а текучка составила двадцать восемь процентов. Сортировать в одиночку стог сена по одной соломинке – не мой путь погони за счастьем, но некоторый положительный момент тут имеется, о чем я уже говорил выше.
  Кабинет Керра Нейлора тоже находился в угловом помещении, но он был во всех отношениях значительно более скромным по сравнению с президентским, находившимся двумя этажами выше. Вдоль одной из стен стояли высокие, до потолка, стеллажи, а повсюду на столах и даже на двух стульях были свалены кипы бумаг. После того как мы уселись (он – за письменный стол, а я с другой стороны), я спросил его:
  – Почему вы не берете на работу девственниц?
  – Что? – Затем он хихикнул: – О, это просто шутка. Нет, мистер Трут, в нашей конторе не возражают против девственниц. Я просто сомневаюсь, что они вообще имеются. А теперь, с чего вы собираетесь начать?
  Его голос очень соответствовал внешности. У него был тонкий тенор, и хотя карликом он не был, в тот день, когда мать-природа создала его, большие размеры явно уже кончились. Наверное, и красок оставалось мало. Его кожа была абсолютно бесцветной, и единственным основанием предположить, что внутри этой оболочки скрывался кто-то живой, были глаза. Они тоже были бесцветными, однако в них присутствовала какая-то прыгающая искорка, причем не на поверхности, а таящаяся в глубине.
  – В первый день, – сказал я, – думаю, надо потолкаться среди людей и определить, по каким направлениям я буду работать. Что, совсем нет девственниц? А кто же эти цветочки посрывал? Все меня зовут просто Пит, и вы можете меня так называть.
  Я выбрал имя Питер Трут, так как мне нравилось, что первый слог несет в себе некоторый подтекст. Пайну показалось, что мое собственное имя Арчи Гудвин может быть кому-нибудь знакомо. Я вернулся к теме о девственницах, потому что хотел поддержать разговор и получше узнать эту птицу. Однако это была всего лишь шутка, и вопрос о девственницах не разбудил в нем никаких эмоций, как часто бывает с мужчинами, которым за пятьдесят. Он проигнорировал эту тему и сказал:
  – Как я понимаю, вы собираетесь изучить всю кадровую проблему в прошлом, настоящем и будущем. Если вы хотите начать с конкретного случая и танцевать уже от него, то я предлагаю вам Уальдо Уилмота Мура. Он работал у нас в прошлом году с восьмого апреля по четвертое декабря – контролером корреспонденции. Его убили.
  При этих словах искорка в его глазах блеснула и спряталась. Выражение своего лица я контролировал, несмотря на эти его выходки, но любой на моем месте проявил бы естественный интерес при слове «убили», поэтому я тоже решил его выказать.
  Мои брови поднялись:
  – Боже мой, – сказал я, – мне никто не говорил, что дело зашло так далеко. Убили? Прямо здесь?
  – Нет, нет. Не в здании. На Тридцать девятой улице, ночью. Его задавил автомобиль. Голова была расплющена. – Нейлор хихикнул, впрочем, это могло быть не хихиканье, а просто у него сдали нервы. – Я был среди тех, кого попросили прийти и опознать его труп в морге, и должен сказать, это было странное занятие: будто пытаешься опознать что-то такое, что вы прежде знали только как круглый предмет, например апельсин, после того, как его сжали, чтобы сделать две плоские поверхности. Было чрезвычайно интересно, однако я не хотел бы видеть это ещё раз.
  – И вы смогли его опознать?
  – Конечно, без труда.
  – А почему вы говорите, что он был убит? Преступника поймали?
  – Нет, я понимаю, что полиция считает это просто несчастным случаем, тем, что они называют «сбил и удрал».
  – Тогда это не было убийством. Юридически.
  Нейлор улыбнулся мне. Его аккуратный, маленький рот не был предназначен для широких улыбок, но все же он пытался изобразить именно улыбку, хотя она проскользнула очень быстро.
  – Мистер Трут, – сказал он, – если мы должны вместе работать, то мы должны понимать друг друга. Я довольно восприимчивый человек, и вы, возможно, удивитесь, когда узнаете, насколько я вас уже понимаю. Вот ещё что я вам скажу о себе: я всегда был и есть студент, изучающий языки. И я всегда очень щепетилен в отношении выбора используемых мною слов. Я распознаю эвфемизмы и синонимы, и я знаком со всеми глаголами, включая жаргонные, означающие понятие смерти. Что, я сказал, случилось с этим Муром?
  – Вы сказали, что он был убит.
  – Очень хорошо. Именно это я и имел в виду.
  – Хорошо, мистер Нейлор, но я тоже люблю лексику. – У меня было сильное ощущение, что, независимо от причины, по которой он все это сразу обрушил на меня, если бы я отреагировал правильно, я мог бы по меньшей мере закончить перебрасывание мяча, а может, и всю игру в это первое утро. Я попытался. Я ухмыльнулся. – Я всегда любил лексику, – заявил я, – по грамматике у меня всегда было не ниже «хорошо», вплоть до восьмого класса. Я не хочу заострять на этом внимание, но раз уж мы затронули эту тему, то ваши слова, когда вы говорите, что Мур был убит, я понимаю таким образом, что водитель автомобиля знал, что это был Мур, что он хотел лишить его жизни или по меньшей мере покалечить и направил на него свой автомобиль. Разве не такой напрашивается вывод?
  Нейлор смотрел прямо на стену за моей сливой, искорки в его глазах не было видно, так как взгляд был обращен куда-то вверх. Я повернулся, чтобы узнать, на что он смотрел. Это были всего-навсего часы. Я снова повернулся к нему, и его взгляд перешел на меня.
  Он снова улыбнулся.
  – Двадцать минут одиннадцатого, – сказал он, скрывая возмущение. – Понимаю, мистер Трут, что мистер Пайн принял вас на работу, чтобы изучить наши кадровые проблемы. Как вы думаете, что бы он сказал, если б узнал, как вы тут спокойно сидите, беседуя об убийстве, которое не имеет никакой связи с вашей работой?
  Проклятое маленькое ничтожество. Единственным способом ответить на его выходки было использовать его в качестве тряпки для вытирания пыли. Однако в данной ситуации такое удовольствие пришлось отложить. Я проглотил все это, встал и ухмыльнулся ему сверху вниз.
  – Да-а, – сказал я, – люблю поболтать. С вашей стороны было весьма мило выслушать меня. Почему бы вам не написать служебную записку в трех экземплярах или, как это у вас делается, запереть меня на часок? Я этого заслуживаю, ей-Богу.
  Я ушёл. Если выражение Пайна «кхе-кхе… осложнилось» включало желание руководства компании и его лично привязать банку к хвосту Нейлора, я всецело был «за». Безусловно, он был хитрой бестией и себе на уме.
  Я так устал от него, что прямо из кабинета направился в общий зал, прошел без особого намерения через лабиринт письменных столов, поглядывая во все стороны – на лица, плечи и руки, – и увидел девушку, которая наверняка была манекенщицей у Пауэрса и которую уволили оттуда, потому что все её коллеги значительно ей уступали в красоте и изяществе.
  Я сел на угол её стола, и она посмотрела на меня чистыми голубыми глазами ангела и девственницы.
  Я наклонился к ней.
  – Меня зовут Питер Трут, – сказал я, – и я работаю экспертом по кадрам. Если начальник вашей секции ещё не сказал вам обо мне…
  – Сказал, – ответила она сладким, мелодичным контральто, моим любимым голосом.
  – Тогда скажите, пожалуйста, вам не приходилось недавно слышать что-нибудь о человеке по имени Мур? Уальдо Уилмот Мур? Вы знали его, когда он здесь работал?
  Она отрицательно покачала головой.
  – Мне очень жаль, – сказала она ещё более сладким голосом. – Я приступила к работе здесь только позавчера и увольняюсь в пятницу. Всего лишь потому, что у меня нелады с правописанием. Всегда делаю ошибки. – Её прекрасные пальчики лежали на моем колене, а взор жег мое сердце. – Мистер Трумэн, вы случайно не знаете работу, где знание грамматики необязательно?
  Не помню, как мне удалось уйти.
  Мне выделили кабинет, который по размерам вполне подошел бы для ирландского сеттера, а для датского дога был, пожалуй, маловат, расположенный примерно в середине ряда кабинетов, тянувшихся вдоль стены.
  В комнате был маленький письменный стол и запиравшийся шкаф для досье, к которому мне дали ключи. Из окна был прекрасный вид на Ист-ривер.
  Я зашел в комнату и сел.
  Похоже, я вляпался в это дело, не продумав стратегию и тактику. В результате я уже совершил два промаха. Когда Керр Нейлор неожиданно подбросил мне эту приманку, предложив обсудить Мура и убийство, мне нужно было бы отмахнуться от этого как человеку, который имеет только один желудок и не проявляет аппетита к чему-либо ещё, кроме кадровых проблем. И когда он слегка ушёл в сторону и я потерял равновесие, нужно было остановиться и хорошенько все обдумать, а не раздражаться и не болтать о Муре с излишним удовольствием.
  Я был чересчур энергичен.
  С другой стороны, я, безусловно, не собирался больше недели работать в качестве эксперта по кадровым вопросам. Я сидел, выкурив уже две сигареты, обдумывая все это, а затем встал, открыл шкаф для досье и достал оттуда пару папок, которые положил туда раньше. На одной из них было написано: «Отдел фондов – секция металлоконструкций», на другой – «Отдел фондов – секция контроля корреспонденции».
  С папками под мышкой я появился в общем зале, пересек его по главному проходу и постучал в дверь кабинета на другой стороне. Дождавшись, когда мне разрешили войти, я открыл дверь.
  – Извините, – сказал я. – Вы заняты?
  Мистер Розенбаум, начальник секции металлоконструкций, был человеком среднего возраста, лысым, в очках с черной оправой. Он махнул мне рукой, приглашая в кабинет.
  – Ну и что, – сказал он без вопросительной интонации. – Если я диктую письмо и меня не прерывают, я теряю ход мысли. Здесь никогда не стучат в дверь, прежде чем войти, а просто врываются. Садитесь. Я позвоню позднее, мисс Ливси. Это мистер Трут, про которого говорилось в той служебной записке, которую мы разослали. Мисс Эстер Ливси – моя секретарша, мистер Трут.
  Просто поражаюсь, как я мог пропустить её даже в этой огромной массе людей, пока до меня не дошло, что секретарша начальника секции скорее всего имеет свой кабинет. Она вовсе не была эффектной, её нельзя было даже сравнить с моей знакомой, которая была не в ладах с правописанием, но при взгляде на нее поражали две вещи. Вам сразу же казалось, что в ней есть нечто прекрасное и никто, кроме вас, этого не заметил и, наряду с этим, что она попала в беду, настоящую беду, и никто, кроме вас, этого не понимает и не может выручить её из этой беды. Может быть, это звучит слишком сложно для мимолетного взгляда на нее, но, поверьте, я там присутствовал и все отчетливо помню.
  Она вышла со своим блокнотом, а я сел.
  – Спасибо, что позволили мне вторгнуться, – сказал я Розенбауму, доставая из папки бумаги. – Это не займет много времени. Я хотел бы просто задать несколько общих вопросов и один-два, касающиеся этих докладов. Ваши люди блестяще организовали дело – эти секции и подсекции. Они упрощают работу.
  Он согласился с этим.
  – Конечно, – ответил он. – Иногда тут все путается. Я занимаюсь металлоконструкциями, но, допустим, сейчас на складе в Африке у меня появилось тридцать семь слонов, и я не могу заставить ни одну секцию взять их. Но я исхожу из того, что слоны не металлические. Тогда мне придется пойти к Нейлору, чтобы освободиться от них.
  – Ха-ха, – сказал я торжествующе. – Вот где ваши склады – в Африке. Да ещё слоны. Интересно. Что ж, этот вопрос мы выяснили, теперь займемся персоналом. Говоря о нем, я хочу отметить, что ваша секретарша, мисс Ливси, похоже, не купается в счастье. Надеюсь, она не собирается тоже уволиться?
  Это доказывало, что она произвела на меня то впечатление, о котором я говорил выше. Опять меня понесло не туда – упомянул её имя без всякой причины.
  – В счастье? – Розенбаум покачал головой. – Нет, думаю, не купается. Человек, с которым она была обручена, умер несколько месяцев назад. Погиб из-за несчастного случая. – Он снова покачал головой: – Если вы пришли сюда, чтобы осчастливить служащих, боюсь, что вам не стоит начинать с мисс Ливси. Она чертовски хорошая секретарша. Если бы мне сейчас попался этот удравший водитель, я бы прибил его собственными руками.
  – С удовольствием помог бы вам, – сказал я сочувственно. Я перебирал бумаги. – Человек, с которым она была обручена, тут работал?
  – Да, но не в моей секции. Он был контролером корреспонденции. Для нее это был страшный удар, и она замкнулась в себе; впрочем, я снова за свое, а вы тут сидите не для того, чтобы слушать мою болтовню. Так какие же у вас вопросы, мистер Трут?
  Перестав быть слишком энергичным, я решил не форсировать события; мне только показалось, что куда бы я ни сунулся, я везде сталкивался с Уальдо Уилмотом Муром. Мы перешли к делу. Я приготовил заранее вопросы, которые, как мне казалось, были вполне подходящими, чтобы скрыть мою истинную цель, и провел с ним минут двадцать, которых оказалось достаточно.
  Затем я прошел к кабинету начальника секции контроля корреспонденции. Дверь была открыта, и он находился там один.
  Дедушка Дикерсон был без сомнения слишком старым и слезливым, чтобы знать время дня. Сразу же после предварительного обмена любезностями, когда я сел и раскрыл папку, он спросил дружески:
  – Интересно, мистер Трут, почему вы начали с меня?
  – Видите ли, вы не первый, мистер Дикерсон. Я только что беседовал с Розенбаумом. Между прочим, там есть интересная проблема: являются ли слоны персоналом?
  Но он не мог вести непринужденную беседу.
  – Дело вот в чем, – сказал он. – У меня меньше всего сотрудников по сравнению с любой секцией в отделе. Шесть человек, тогда как в других секциях их до сотни. Кроме того, у меня не было текучести кадров почти восемь лет, за исключением одного случая, когда пришлось заменить погибшего сотрудника. Я готов сотрудничать, но, честное слово, не вижу, чем вам помочь.
  Я кивнул ему;
  – Вы совершенно правы – с вашей точки зрения. Но с позиции общих кадровых проблем вы не правы. Ваша секция особенная. Каждый служащий компании считает, что все ваши сотрудники (шесть человек) непорядочные, низкие, сующие свой нос не в свое дело люди, а вы – самый непорядочный среди них.
  Это его не задело. Он просто кивнул мне в ответ:
  – Как же вы предлагаете это изменить?
  – О, ничего я не предлагаю. Но все это, несомненно, связано с кадровыми проблемами. Например, человек, который погиб. Разве вы не слышали разговоров о том, что его смерть не была случайной?
  – Чепуха! Болтовня! – Он постучал по столу своим пресс-папье. – Послушайте, молодой человек, вы хотите сказать, что работа в этой секции была прямой или косвенной причиной преступления?
  – Да.
  Его челюсть задрожала, затем отвисла и осталась в таком положении. Я едва удерживался от того, чтобы достать носовой платок и вытереть ему глаза.
  – Не так надо к этому подходить, – сказал я с ударением. – Но это был ваш подход. Более того, я бы сказал, что болтовня о смерти этого человека, безусловно, является одной из проблем с кадрами в компании. И мистер Нейлор сам предложил, чтобы я использовал этот случай в качестве отправной точки моей работы. Вы не будете возражать, если я кое-что спрошу о нем? О Муре?
  – Мне не нравятся любые намеки на то, что в результате работы моей секции с кем-то поступили несправедливо или у кого-то появилось желание отомстить на законных основаниях. – Он снова обрел контроль над своей челюстью.
  – О'кей. При чем тут законность? Желание отомстить имеет много оттенков. Поговорим все же о Муре. Как вы его оцениваете? Он хорошо работал?
  – Нет.
  – Нет? – сухо переспросил я. – В чем же дело?
  Челюсть старика снова задрожала, но не отвисла. Когда он справился с ней, он заговорил:
  – Я отвечаю за работу этой секции с тех пор, как она образовалась, – уже около двадцати лет. В апреле прошлого года у меня работало пять человек, и я считал это вполне достаточным. Однако на работу приняли нового человека, и мне приказали взять его к себе в секцию. Он был некомпетентен, и я докладывал об этом, но мои доклады игнорировались. Пришлось с этим смириться. Несколько раз его ошибки могли бы дискредитировать секцию, не будь мы начеку. Работать для нас стало труднее.
  Бог мой, подумал я, все приходится начинать сначала. Я уже собирался сузить круг поисков, а тут пришлось включить в список ещё шестерых – самого Дикерсона и пять его верных контролеров, которых Мур настолько смог допечь, что они вполне могли бы убить его во имя спасения чести секции. Теперь в списке были все, кроме самого Керра Нейлора.
  – Однако, – спросил я, – как насчет правил о приеме на работу? Насколько я понимаю, здесь не существует общего контроля за наймом персонала, и каждый начальник отдела теоретически сам проводит свою политику, хотя на практике право голоса имеют начальники секций. Кто принял на работу Мура и всучил его вам?
  – Я не знаю.
  – Вы можете помочь мне выяснить это?
  Дикерсон вытер глаза платком, и я почувствовал облегчение. Я надеялся, что он будет держать платок в руке, но он аккуратно положил его назад в карман.
  – Это, – сказал он, – большая проблема, возможно, самая большая в мире в этой области, и решена здесь она наилучшим образом. Разумеется, руководство очень хорошо организовано. На этом этаже я не подчиняюсь никому, кроме начальника отдела, мистера Керра Нейлора, сына одного из основателей фирмы. Таким образом, любое указание руководства может быть передано мне только через мистера Нейлора.
  – Значит, это Нейлор принял на работу Мура?
  – Я не знаю.
  – Но ведь это Нейлор сказал, что вам нужен один человек, и захотел, чтобы у вас работал Мур?
  – Конечно. Цепочка передачи указаний именно такая, как я вам объяснил.
  – Что вы ещё можете сказать о Муре, кроме того, что он был некомпетентен?
  – Больше ничего. – Взгляд и тон Дикерсона указывали на то, что он считает мой вопрос глупым. Очевидно, если человек некомпетентен, этим все сказано, а остальное не имеет значения. Однако, как оказалось, он допускал, что даже компетентный человек должен есть. Он вытащил из кармана пиджака часы, посмотрел на них и заявил: – Перерыв на обед у меня начинается в двенадцать, мистер Трут.
  Выйдя из кабинета Дикерсона, я повернул налево и направился в дальний конец общего зала, но затем мне пришла в голову одна идея, и я остановился. Обдумав её со всех сторон и увидев, что идея не имела заметных изъянов, я развернулся и направился в противоположную сторону. Дверь Розенбаума оказалась снова закрытой, однако, раз он сказал, что стучать не нужно, я повернул ручку и зашел. Я собирался спросить его, где находилась комната его секретарши, но это оказалось излишним, так как она сидела в кабинете на стуле у письменного стола с блокнотом. Она не повернула ко мне головы. Розенбаум, взглянув на меня, сказал без выражения:
  – Ещё раз привет.
  – Поразмыслив логически, – сказал я им, – я хотел бы поинтересоваться, что об этом думает мисс Ливси.
  Она взглянула на меня. За прошедший час никаких изменений в ней не произошло. По-прежнему было очевидно, что никто в мире, кроме меня, не мог её понять или помочь ей.
  – Дело вот в чем, – объяснил я. – Смысл моей работы заключается в том, чтобы беседовать с сотрудниками, и чем больше, тем лучше. Причем делать это надо, не мешая работе отдела. Вы сотрудница. Если мы вместе пообедаем и заодно поговорим, тогда и вашей работе это не помешает. Я заплачу за обед и отнесу это за счет фирмы.
  Розенбаум хмыкнул.
  – Правильный подход, – сказал он одобрительно и обратился к секретарше:
  – Раз он считает, что может пойти на это ради вас, Эстер, вы, как минимум, можете позволить ему купить для вас сэндвич.
  Голосом, слушать который было бы сплошным удовольствием, если бы вложить в него немного чувства, она спросила его:
  – Кому я буду обязана?
  – Не мне, – заявил он, – вероятно, себе. Мистер Трут говорит так, будто он может заставить вас улыбнуться. Даже если это будет бледная и слабая улыбка, почему бы не дать ему шанс попробовать?
  Она повернулась ко мне и вежливо сказала:
  – Спасибо, думаю, не стоит.
  Что-то в ней, безусловно, было, и я, честно признаюсь, начал здорово ревновать её к Уальдо Уилмоту Муру, даже мертвому. Ведь он смог найти путь, как уговорить эту пташку согласиться выйти за него замуж.
  Она снова уткнулась в блокнот. Розенбаум, сложив губы, уставился на нее и философски качал головой, словно меня тут и не было. Поэтому я решил удалиться. Я уже взялся за ручку двери, когда из-за спины услышал её голос:
  – Почему вы спрашивали у одной из девушек, не слышала ли она что-нибудь о мистере Муре?
  Вот это система оповещения! А ведь и двух часов не прошло! Я повернулся:
  – Вот видите? Я же сказал, что не хочу мешать вашей работе. Вы могли бы задать мне этот вопрос, например, за жареной уткой или за мороженым с кленовым сиропом.
  – Хорошо, согласна. Я выйду ровно в час. Мы можем встретиться в фойе, выход на Уильям-стрит, около почтового ящика.
  – Это другое дело! Готовьте улыбку, – и я вышел.
  Итак, все удалось склеить, обед с Эстер Ливси состоится, правда, получилось не очень гладко, хотя ни я, ни она не были виноваты в этом. Я вернулся в свою комнату, положил папки назад в шкаф и запер его, затем подошел к окну и стал смотреть на реку, подводя итоги сегодняшнего утра. В результате этого занятия мне стало ясно, что анализировать-то нечего. Конечно, саркастически подумал я, будь я Ниро Вульфом, я закончил бы все к полудню и отправился домой пить пиво, а вместо этого я умудрился лишь всех переполошить. Меня это всерьез задело. Всего за два часа, причем до обеденного перерыва, когда была возможность посплетничать! Я решил, что источник информации – женский туалет. Если бы я мог достать юбку и блузку и провести полчаса в туалете, у меня было бы все, что нужно для окончательного доклада. На реке чуть не столкнулись два буксира, и один из них бросился удирать, вздымая белые барашки волн.
  Когда зазвонил звонок, я вздрогнул всем телом, так громко он был слышен в маленькой комнате. Я не понял сначала, откуда он раздался, скорее всего, это был телефон. Поэтому я подошел к столу, снял трубку, сказал «Алло» и чуть было не добавил: «Арчи Гудвин слушает». Я вовремя спохватился, и мне в ухо зазвучал чей-то тенор:
  – Алло, мистер Трут?
  – Да, слушаю.
  – Говорит Керр Нейлор. Я хочу пригласить вас пообедать со мной, если вам это удобно. Не могли бы вы зайти за мной?
  Я ответил, что с удовольствием, и повесил трубку. Взглянув на часы, я увидел, что было без десяти час. Я снова взялся за трубку и попросил соединить меня с мисс Эстер Ливси, отдел фондов, секция металлоконструкций. Через секунду голос сказал:
  – Добавочный 688. Пожалуйста, в следующий раз называйте добавочный номер, когда звоните.
  После короткого молчания другой голос сказал:
  – Мисс Ливси слушает.
  – Говорит Питер Трут, – сказал я ей. – Сегодня у меня самый несчастный день с тех пор, как мой богатый дядюшка поменял докторов. Мистер Керр Нейлор только что позвонил мне и попросил с ним пообедать. Я мог бы встретить вас, как договорились, а затем прийти после обеда и закончить на этом рабочий день.
  – Я не хочу, чтобы вы заканчивали раньше времени, – заявила она. – Я думала о вас. Конечно, идите с мистером Нейлором. Моя комната рядом с кабинетом Розенбаума, слева.
  Однако эти слова не улучшили моего настроения. Я взял пальто и шляпу и направился к угловому кабинету, на пороге которого меня встречал Нейлор. Шляпу и пальто я взял потому, что, несмотря на предложение помощника вице-президента пообедать в специальной столовой для руководства компании «Нейлор – Керр» на тридцать шестом этаже, я подозревал, что сын основателя компании не является её постоянным посетителем. Поэтому я и решил захватить пальто и шляпу. Предчувствие меня не обмануло. На нем была шляпа, и через руку переброшено пальто. Мы направились к лифту, а из фойе на первом этаже он повел меня через чёрный ход на улицу, и, пройдя один квартал и свернув за угол, мы подошли к двери, на которой зеленой краской было намалевано: «Фонтан здоровья». Сомнений в том, что это означает, у меня не было, и я с тоской сказал своему желудку, что так нужно для дела. Мы зашли, прошли к столику напротив стены, сели и взяли у официантки меню. Все точно так и было: корешки, листья и грубые корма с такими названиями, как «Эпикурейское суфле» или «Пудинг из отрубей и моркови». Я был настолько зол, что даже не слушал Нейлора. Пока официантка ждала нашего заказа, он говорил что-то вроде: «…я попробовал это однажды пять лет назад и с тех пор обедаю только здесь. Мне кажется, это ни с чем не сравнимо – и физически, и морально, даже духовно. Здесь есть какая-то чистота. Она помогает человеку оставаться светлым и чистым. Что вы будете есть, мистер Гудвин?» Это я расслышал очень отчетливо.
  Похоже, хитрое маленькое ничтожество выбрало тот самый момент, когда официантка, знавшая его, была рядом с нами, делая таким образом ситуацию для меня максимально неудобной. Так он думал. Однако я просто поднял меню, чтобы оно загородило мое лицо от его взгляда, и, оказавшись изолированным, стал ворочать мозгами, обдумывая возникшую проблему. Пытаться схватить его за руку, видимо, смысла не было. После небольшой паузы я вручил меню официантке и попросил принести мне три яблока и стакан молока. Затем я вежливо спросил его:
  – Вы что-то сказали? Боюсь, я не слушал.
  Он сделал заказ и отпустил официантку.
  – Я говорил о диете, – довольно резко сказал он, – и вы меня слушали. Трудно ожидать, мистер Трут, что вам сразу понравится эта еда. Она никому поначалу не нравится. Но через некоторое время вы удивитесь, как вам только могло нравиться все остальное.
  – Э, когда мне это понравится, я начну тихо ржать. Вам, однако, надо было бы определиться, кого вы хотите накормить обедом – Гудвина или Трута.
  – Я больше предпочитаю Гудвина. – Он улыбнулся: – Потому я и пригласил вас пообедать, чтобы сказать, что единственный способ иметь со мной дело – это быть прямым и откровенным. Передайте также Ниро Вульфу, пожалуйста, что вы здорово испортили все дело. Сегодня утром, когда я упомянул об убийстве бывшего служащего моего отдела, вам не надо было проявлять интерес к этому.
  – Понимаю. Премного благодарен. Значит, это возбудило ваши подозрения, и вы решили проверить. – Я с восхищением посмотрел на него. – Вы, конечно, попали в самую точку. Зачем же это вам понадобилось?
  – Не надо нервничать, – поучительно сказал он и потряс головой. – Вас насквозь видно, мистер Гудвин. Должен сказать, что я удивлен и разочарован. Можно было бы лишь приветствовать хорошего, умного специалиста, который занялся бы расследованием этого убийства. Я бы наблюдал за вами с живейшим интересом… Вам принесли не самые лучшие яблоки. – Нахмурившись, он взглянул на официантку: – Разве у вас нет «Стеймен Уайнсеп»?
  Похоже, у них не было. Когда она обслужила нас и ушла, я начал чистить яблоко. Хотя обычно я не чищу яблоки, мне показалось, что это должно его разозлить. Старался я зря, поскольку он не обращал на меня внимания, а сосредоточившись, набросился с вилкой на большое блюдо какой-то жуткой сырой мешанины, которое он заказал, называвшееся «Витанутрита по-особому».
  Он отправлял в маленький рот крохотные кусочки, делая каждый раз всего одно-два жевательных движения.
  – Есть идея, – сказал я доброжелательно. – Вряд ли вы рассчитываете, что я передам ваши слова Вульфу. Почему бы вам самому не заскочить к нему сегодня вечером после ужина и не рассказать об этом?
  – С удовольствием, – он пожевал. – Но не сегодня. – Снова пожевал. – Три вечера в неделю, по средам, четвергам и пятницам, я играю в шахматы в Мидтаунском шахматном клубе. – Опять пожевал. – В субботу я собираюсь поехать за город и провести выходные, наблюдая птичек. – Он пожевал снова. – С удовольствием сделаю это в понедельник.
  – О'кей, я все устрою. – Я приступил к другому яблоку, однако чистить его не стал. – Но к этому времени, быть может, все уже закончится. Мне кажется, и, я надеюсь, мистер Вульф согласится с этим, что осталось сделать только одно: рассказать все полиции, и пусть она запускает свою машину. Поиски доказательств для обвинения в убийстве – слишком сложное дело, особенно для такого недотепы, как я.
  Он перестал жевать и спросил:
  – Кто вас заставляет искать доказательства?
  – Вы.
  – Я не заставляю. Я просто заявил, что Мура убили. Полиция? Фу-у! Они запустили свою машину, когда обнаружили тело, но потом остановили её. Вы намеревались, конечно, заставить меня рассказать то, что я знаю, шантажируя полицией. Дорогой Гудвин, боюсь, это дело намного превышает ваши возможности. Неделю назад я зашел к заместителю комиссара О'Харе, которого знаю много лет, и заявил ему, что Мура убили. Естественно, он предложил мне рассказать об этом подробнее, и, естественно, я отказался. Я сказал ему, что могу лишь констатировать факт убийства, а поисками доказательств и задержанием преступника должен заниматься его департамент. – Нейлор хихикнул. – Мне даже показалось, что в какой-то момент заместитель комиссара был не прочь подвергнуть меня допросу под пыткой. В конце концов он просто обозвал меня болтуном. – Он вернулся к «Витанутрите».
  Мне вдруг захотелось выпить молоко, засунуть третье яблоко в карман, удрать на Тридцать пятую улицу и рассказать Вульфу, что Керр Нейлор – опасный, болтливый, травоядный жук и что на это дело надо плюнуть. Меня сдерживали несколько соображений, особенно два: что с компании «Нейлор – Керр» можно содрать любую сумму, вплоть до двадцати миллионов, и что я теперь знаю, где находится комната мисс Ливси.
  – О'кей, – сказал я совсем дружески. – Не будем угрожать друг другу, оставим и признания, а шахматы и птички заставят вас до понедельника забыть о визите к Вульфу. Кстати, я заметил, что в том докладе мистеру Пайну насчет Мура, где спрашивалось, каким образом он поступил на работу, вы записали: «Личное обращение». К кому же он обратился? К начальнику этой секции Дикерсону?
  Это была первая насечка, которую я сделал на панцире жука. Она не заставила его выронить вилку или даже плясать искорку в его глазах, но работать вилкой и жевать он стал так, что это превысило границы вежливости. Стало ясно, что ему это потребовалось, чтобы подумать над ответом.
  Он проглотил и заговорил:
  – Он обратился к моей сестре.
  – О! Какой сестре?
  – У меня только одна сестра, – искорка в его глазах стала заметнее. – Моя сестра, мистер Трут, – замечательная и интересная женщина, но она гораздо более консервативна, чем я. Наш отец дал каждому из нас по одной четверти акций корпорации, он не захотел больше быть связанным ответственностью. Свою долю акций я роздал без компенсации нескольким старым служащим компании, потому что они их заработали, а я нет. Я не люблю владеть вещами, на которые могли бы заслуженно претендовать другие люди, особенно морально. Юридические претензии меня не интересуют. Но моя более консервативная сестра оставила свою долю у себя. Её мужу, Джасперу Пайну, которого, я полагаю, вы уже встречали, это было очень кстати, поскольку иначе он вряд ли стал бы президентом корпорации.
  – И Мур получил работу через вашу сестру?
  Искорка в глазах Нейлора бешено заплясала.
  – Вы обладаете талантом, мистер Гудвин, делать крайне бестактные замечания. Моя сестра любит помогать людям. Она направила Мура ко мне, я побеседовал с ним и попросил Дикерсона поговорить с ним. Так он получил работу в этой секции. Как насчет пудинга? И немного «Пинк Стимера»? Это горячая вода с мандариновым соком.
  Больше информации от него я не получил. Дальше он говорил только про еду и вопросы о Муре, об убийстве или о сестре просто игнорировал. Больше всего он раздражал меня, когда что-то игнорировал. Я сдался и сидел, наблюдая, как он потягивает «Пинк Стимер».
  Когда мы вместе вернулись в здание на Уильям-стрит, я покинул его в фойе, прошел к телефону-автомату, набрал номер «Газетт» и попросил Лона Коэна. Он знал больше фактов, чем департамент полиции и публичная библиотека, вместе взятые.
  Когда он подошел к телефону, я сказал:
  – Теперь твоя очередь оказать мне услугу. Как насчет миссис Джаспер Пайн? Урожденная Нейлор. Её муж – президент крупной инженерной фирмы, которая находится в центре Нью-Йорка. Я надеюсь, что ты когда-нибудь слышал о ней?
  – А как же! Она – «мясо».
  – Какое ещё мясо?
  – О, это значит, что в один прекрасный день она может стать пищей для газетчиков, в смысле новостей. Пока в меню она не попала, кроме разве той его части, где пишут цену, но ни одна газета в городе не теряет надежды.
  – И что же питает эти надежды?
  – Откуда ты звонишь? Из конторы Вульфа?
  Я шикнул на него:
  – Я ведь просил тебя не задавать лишних вопросов! Я говорю из автомата.
  – О'кей. Объект твоего внимания любит помогать молодым людям. На первого встречного не бросается, разборчива, но своего хобби не оставляет. Денег много, хорошо сохранилась и предположительно не дура, иначе давно потеряла бы свое состояние. Рекомендую заняться ею; сколько тебе – тридцать? Как раз для нее! Наружность у тебя вроде ничего, а вот манеры мог бы немного подшлифовать.
  – Э-э, да ты получишь десять процентов. Я, конечно, и не надеюсь, что у тебя есть список всех моих предшественников, кому она помогла.
  – Видишь ли, мы его не ведем – не настолько нам это интересно. Думаешь, наша газета сует нос в чужие личные дела? Постой-ка, вы ведь с Ниро Вульфом занимаетесь расследованием убийств. Попробую действовать по ассоциации; черт возьми, как его звали: Муррей, нет, Мур?
  – Мистер Коэн, – благоговейно сказал я, – ты, как обычно, попал в самую точку. Мур погиб в результате наезда на него автомашины на Тридцать девятой улице ночью четвертого декабря. Ты можешь сказать, кто помогал ему?
  – Могу.
  – Миссис Пайн?
  – Задай этот вопрос по-другому. Даже по телефону я не хочу упоминать фамилии в таких деликатных вопросах, как этот.
  – Объект моего интереса?
  – Да.
  – Ты не мог бы изложить подробнее?
  – Ради Бога. Похоже, что «мясо» находится уже на пути к столу, вот и все. Что же до того, кого подкосили поздней ночью, и связи, которую он имел, мы считали своим долгом перед обществом сделать все возможное, чтобы избежать скандала.
  – Боже мой, продолжай!
  – И делали, и полиция, думаю, тоже, однако это ни к чему не привело. Детали до сих пор остаются неясными, но для прессы там нечего делать. Я помню, что наиболее очевидная линия ничего нам не дала. Муж, конечно, не пытался спасти свою честь или отомстить. Мур был лишь одним из нескольких – семи или восьми, и, кроме того, за несколько месяцев до этого ему дали отставку, а его подругой тогда была… забыл имя, ну, да это не важно. Муж знал об этих делах в течение многих лет. Это абсолютно точно установлено нашим исследовательским отделом. Ты, наверное, там в будке задохся. Мне надо идти работать. Я прошу тебя, если возможно, рассказать мне все для статьи. Кто нанял Вульфа?
  – Рано ещё, – сказал я ему. – Получишь, когда созреет, если только там не окажется червячков. Ты нас знаешь: мы всегда отдаем долги с процентами. Если я заскочу к тебе, я смогу поговорить с кем-нибудь, кто занимался этим вопросом?
  – Лучше позвони заранее.
  – Хорошо. Спасибо и большой привет от нас.
  Я быстро выскочил из фойе на улицу, прошел один квартал к месту, которое приметил раньше, купил там три сэндвича с ветчиной и кварту молока и поднялся к себе в служебный кабинет на тридцать четвертый этаж. Там, в своей комнате, никем не потревоженный, я съел этот обед. Пока я ел, мне в голову пришло несколько мыслей, и первой среди них была мысль о том, что я правильно сделал, когда не повиновался своему порыву и не ушёл из «Фонтана здоровья», ничего не съев, кроме яблок.
  Когда мне предстояло сделать два дела, обычно наиболее приятное я оставлял напоследок, так я решил поступить и на этот раз, но сейчас что-то не сработало. Идея заключалась в том, чтобы позвонить Джасперу Пайну и договориться с ним о встрече в три часа, но когда я попытался сделать это, секретарша сказала мне, что Пайн будет занят до четырех пятнадцати. Пришлось изменить план. Но прежде чем позвонить мисс Ливси, я решил раздобыть кое-что из канцелярских принадлежностей, необходимых для работы. Поэтому я сделал то, что мне рекомендовали в таких случаях: позвонил по добавочному 637 и попросил прислать мне машинистку. Не прошло и двух минут, как она зашла ко мне с блокнотом в руках. Она была совершенно непохожа на мою знакомую, которая делала ошибки в письмах, однако вполне соответствовала моей теории о том, что в компании «Нейлор – Керр» отдавали предпочтение девушкам, на которых приятно посмотреть.
  Выяснив, как её зовут, я сказал:
  – Я ничего не имею против вас, совсем наоборот. Дело в том, что мне нужны не вы, а ваша пишущая машинка. Можно вас попросить принести её сюда и позволить мне попечатать на ней?
  По выражению её лица можно было подумать, что я попросил её привести Керра Нейлора в наручниках и посадить его ко мне на колени. Она старалась быть вежливой, но то, о чем я её просил, не сделала и не могла сделать. Тогда я отпустил её и снова стал звонить по телефону. Через некоторое время у меня уже была пишущая машинка с бумагой и другими принадлежностями. После этого я вышел в общий зал, пересек его и, увидев, что дверь слева от кабинета Розенбаума открыта, вошел в комнату. Я захлопнул за собой дверь, подошел к стулу, стоявшему у края письменного стола, и сел. Комната была раза в два больше моей, но в ней было гораздо меньше свободного пространства из-за множества полок с досье. Эстер перестала печатать и повернулась ко мне. Свет, падавший из окна, проходя сквозь верхний слой её прекрасных каштановых волос, создавал впечатление, будто у нее на голове была корона из блестящей шелковой сетки.
  – Просто отвратительно, – сказал я. – Мистер Нейлор ест только овес и дробленую кору.
  Улыбки я не удостоился, но она кивнула:
  – Да, это всем известно. Вас должны были предупредить.
  – Однако никто этого не сделал, включая вас. Вы сейчас очень заняты?
  – Нет, мне надо написать ещё восемь-девять писем. – Она взглянула на часы. – Сейчас только три часа.
  – Хорошо, – я отклонился назад вместе со стулом, опираясь только на его задние ножки и держа руки в карманах, подчеркивая тем самым неофициальный характер разговора. – Давайте начнем, как обычно, по порядку. Сколько времени вы тут работаете?
  – Три года. Точнее, два года и восемь месяцев. Мне двадцать четыре года, почти двадцать пять. Получаю пятьдесят долларов в неделю и печатаю со скоростью свыше ста слов в минуту.
  – Блестяще. Какие три вещи вы не любите больше всего? Или меньше всего любите в вашей работе?
  – Как вам сказать, – улыбки по-прежнему не было, но губы едва заметно шевельнулись. – Можно вас спросить?
  – О чем угодно.
  – Почему вы пригласили меня на ленч?
  – Ну как вы хотите, честно?
  – Конечно, я люблю откровенность.
  – Я тоже. Один взгляд на вас, и меня будто всего парализовало, как во сне. Во мне боролись две стороны моей натуры. Одна, основная, дьявольская сторона хотела оказаться с вами наедине на острове. Другая сторона хотела написать поэму. Ленч был компромиссом.
  – Неплохо, – сказала она с оттенком одобрения, но без энтузиазма. – Если уж говорить начистоту – будем взаимно откровенными, идет? Вы ведь хотели спросить меня об Уальдо Муре?
  – Почему вы так решили?
  – Почему? Боже мой! Да считайте, что вы по радио объявление сделали! Спросили о нем эту девицу, и всем все сразу стало известно.
  – Ничего не поделаешь, так получилось. А что же я у вас хотел о нем спросить?
  – Не знаю, спрашивайте, я к вашим услугам.
  – Машинистка – это не ваше призвание, – сказал я восхищенно. – Вам надо было стать экспертом по кадрам, или президентом колледжа, или женой детектива. Вы совершенно правы, мне было бы трудно расспрашивать вас о Муре, не сказав о том, что мне уже удалось выяснить и какие у меня намерения. Поэтому я даже пробовать не стану. Вы с Муром были обручены, не правда ли?
  – Да.
  – Давно?
  – Нет, всего около месяца, немного меньше.
  – И конечно, его смерть была страшным ударом.
  – Да.
  – Не могли бы вы рассказать мне в общих чертах, что он был за парень?
  – М-м, – она замялась. – Странный вопрос. Он был парнем, за которого я хотела выйти замуж.
  Я кивнул.
  – Для вас этого достаточно, – согласился я. – Но я знаю вас в общей сложности около двадцати минут, поэтому мне в этом деле ничего не ясно. Вы, конечно, понимаете, что этот разговор тет-а-тет. За мной не стоят власти, и то, что вы скажете, останется между нами. Он был женат раньше?
  – Нет.
  – Как долго вы его знали?
  – Я встретила его вскоре после того, как он поступил сюда на работу.
  – Каким он был – высоким, низким, красивым, уродливым, толстым, худым?..
  Она открыла ящик письменного стола, достала сумочку, вынула оттуда кожаный бумажник, открыла его и передала мне фотографию.
  Значит, она все ещё носила фотографию с собой. Я внимательно стал её рассматривать. На меня он не произвел впечатления: примерно моего возраста и телосложения, высокий лоб, пышная шевелюра, зачесанная гладко на затылок. Эту фотографию можно было поместить в каком-нибудь рекламном издании: эдакий покупатель, занятый поисками моторных лодок, – если бы не подбородок, который скашивался к шее слишком резко.
  – Спасибо, – сказал я, возвращая фотографию. – Значит, он в самом деле не разыгрывал перед вами спектакль, а действительно собирался на вас жениться. У него довольно привлекательная внешность. Думаю, такое же мнение сложилось у тех, кто его знал.
  – Да, каждая женщина, которая его видела, испытывала к нему интерес. В нашей фирме не было девушки, которая не была бы счастлива заполучить его.
  Я посмотрел на нее неодобрительно. Такого вульгарного хвастовства я не ожидал услышать от моей мисс Ливси. Однако я никогда не думал, что у нее нет недостатков. Я продолжал разговор:
  – Должно быть, многие пытались за ним увиваться? Если, конечно, вы не возражаете против того, что девушки тоже могут ухаживать?
  – Конечно, они могут. И ухаживали.
  – Это не раздражало его?
  – Нет, ему это нравилось.
  – А вас это не раздражало?.
  Она улыбнулась. Правда, улыбка эта не была в точности той, какую имел в виду Розенбаум. Я улыбнулся в ответ.
  Она спросила:
  – Теперь мы подошли к главному, правда?
  – Не знаю, – ответил я. – Разве подошли?
  Произнеся эти слова, она прикусила губу.
  – Это было глупо, – заявила она. – Нет, я не думаю, что сходила с ума. В чем-то это доставляло мне удовольствие, а в чем-то нет. Продолжайте.
  Я вынул руки из карманов и, сцепив их за головой, стал её рассматривать.
  – Я бы очень хотел продолжать, мисс Ливси, если бы я знал, в какую сторону двигаться. Попробуем войти в другую дверь. Была ли у вас какая-либо причина предполагать или подозревать, что смерть Мура произошла не в результате несчастного случая?
  – Нет, – отрезала она.
  – Но, кажется, вокруг этого витали слухи?
  – Конечно, слухи были.
  – Из-за чего они возникли?
  – Не знаю, почему они начались тогда, в декабре, когда это произошло; думаю, что слухи, как обычно, рождаются сами по себе. Затем они поутихли, полностью исчезли, насколько я знаю, – ведь это было сравнительно давно, – но на прошлой неделе они снова появились.
  – Вы знаете, почему они снова возникли?
  Она посмотрела на меня, убедилась, что мы смотрим друг другу в глаза, и спросила:
  – А вы?
  – Я скажу – да, если вы скажете то же.
  – Давайте попробуем: да.
  – Я тоже так думаю. У вас есть хоть малейшее представление, почему Керр Нейлор вставил в доклад слово «убит»?
  – Нет. Не знаю и не могу представить. Я знаю, что хотела бы… – она осеклась.
  – Что?
  Она не сказала что. Она вообще ничего не сказала. Впервые за три мои встречи с ней её явно что-то тронуло. Я бы не назвал её холодной – это слово просто не подходило к ней и никогда бы не подошло, но ни имя Мура, ни разговор о нем не вызвали в ней ничего похожего на эмоции в голосе или лице.
  Сейчас она позволила себе проявить какие-то эмоции. У нее не дрогнули губы, она не заморгала глазами, чтобы не заплакать, что выглядело бы банальным, но мышцы её лица как-то ослабли, и это значило, что строгая дисциплина больше не могла сдерживать её чувства.
  Вдруг она резко встала, подошла ко мне, положила свою ладонь на мой затылок и погладила его несколько раз. Мое ощущение можно было сравнить с тем, что испытывает дыня, которую пробуют, насколько она твердая, но никак не мужчина, которого ласкает женщина. Однако здесь я, возможно, поскромничал. Я не шевелился.
  Она сделала шаг назад и стояла, глядя на меня сверху вниз. Я повернул голову, чтобы встретить её взгляд.
  – Интересное дело, – сказала она полуозадаченно – полураздраженно. – Обычно я верчу мужчинами, как хочу. Я не хвастаюсь: это действительно так. Я знала, как получить от мужчин то, что мне нужно: разные маленькие вещицы (вы знаете, какими бывают девушки), а сейчас мне захотелось получить что-нибудь от вас, и поглядите на меня! Причина тут не в вас, то есть я хочу сказать, в вас нет ничего плохого, вы вполне привлекательны и прочее. Не знаю, полицейский вы или кто-то другой, но кем бы вы ни были, вы – мужчина.
  Она остановилась.
  – До мозга костей, – тепло отозвался я. – Я мог бы подсказать вам, как следует себя вести в этом деле, если бы я знал, чего вы хотите. Сначала расскажите мне об этом.
  – Только сперва одно условие: я не хочу, чтобы меня уволили.
  – Договорились. Я отражу это в своем докладе. Дальше?
  Её голосовые связки сейчас также ослабли.
  – Невероятно, – заявила она ровным голосом. – Я не знаю, кто вы и кем работаете, но знаю, что вы пытаетесь выяснить обстоятельства смерти человека, за которого я собиралась выйти замуж, и я не в силах этого вынести. Я хотела позабыть обо всем, хотела забыть о нем, действительно хотела! Вы не знаете, что сотни девушек, собранные вместе в фирме, подобной этой… Вы не знаете, во что они превращаются, когда начинают болтать, – это ужасно, просто жутко. Я не знаю, почему Нейлор снова к этому вернулся. Я больше не могу и не собираюсь это выносить, но мне здесь нравится, я вынуждена работать, и я люблю свою работу, мне нравится мой босс – мистер Розенбаум. – Она вернулась к стулу, села, положила голову на письменный стол, оперев её на два кулака, и, обращаясь не ко мне, а ко всему миру, сказала: – Будь все проклято!
  – Я все ещё не знаю, – запротестовал я, – чего вы хотите от меня.
  – Все-то вы знаете, – она почти свирепо посмотрела на меня. – Вы можете помочь прекратить болтовню. Вы можете доказать, что Нейлор всего лишь глупый старый дуралей. Вы можете решить раз и навсегда, что Уальдо был убит случайным водителем, и больше тут не о чем говорить!
  – Понятно. Так вот чего вы хотите.
  Её глаза снова впились в меня, а я смотрел на нее искоса. Так мы смотрели друг на друга, и у меня возникло сильное ощущение, которое, не знаю, разделяла она или нет, что между нами начала завязываться ниточка. Когда девушка погладит мужчину по голове, потом садится и позволяет ему смотреть на себя секунд десять и отвечает ему взглядом, не говоря при этом ни слова, ей не стоит больше делать вид, что она совсем его не знает.
  – Я не полицейский, – сказал я. – Кем бы я ни был, я не смогу ответить на этот вопрос, как и почему он был убит, потому что на него уже ответили почти четыре месяца назад, ночью четвертого декабря. Все похоронено, вопрос закрыт, и все, что я могу, – это покопаться в нем ровно столько, чтобы удовлетворить все заинтересованные стороны. Приятно думать, что вы почти удовлетворены.
  – Вы работаете на Нейлора, – заявила она; судя по её тону и выражению лица, за время общения со мной ей не пришло в голову, что я могу тонуть так долго.
  – Нет! – воскликнул я. – Неправда.
  – Честное слово?
  – Честное слово, в самом деле!
  – Но тогда… – она сделала паузу, глядя на меня нахмурившись, хоть не я был тому причиной, – но ведь он рассказывал вам об Уальдо, верно?
  – Да, он любит поболтать.
  – Что он сказал?
  – Что Мур был убит.
  – О, это я знаю, – её лицо сохраняло нахмуренное выражение. – Так он написал в докладе. Весь этаж знает про это, чего он и добивался. Он ведь специально дал печатать доклад девушке из зала, а не своей секретарше Что он ещё сказал?
  – О Муре – ничего заслуживающего внимания. Он утверждает, что это было убийство. Идея фикс.
  – О чем ещё он говорил?
  – О Бог мой, что войны происходят из-за того, что люди питаются вареными овощами, что человек, который ест мясо…
  – Вы прекрасно знаете, что я имею в виду! – Она явно давила. – Что он говорил обо мне?
  – Ни слова. Ни намека. Он сделал только одно замечание, которое можно было бы применить к вам. Сегодня утром, стоя в конце зала, он высказал сомнение в том, что в зале есть хоть одна девственница, но поскольку у вас свой кабинет, оно к вам, по-видимому, не относится.
  Вопрос о девственности её не беспокоил. Она настаивала:
  – Нет, он действительно не упоминал меня?
  – Нет пока, – я посмотрел на часы, опустил передние ножки стула на пол и встал. – Вам ещё надо печатать письма, и у меня тоже есть кое-какие дела. Извините, сейчас мы не можем сделать так, как вам бы хотелось, честное слово, мне очень жаль. Так вы действительно хотите забыть все, что касается Мура?
  – Да, очень!
  – О'кей, будем иметь в виду.
  В соответствии с первым пунктом составленного мной списка дел я должен был заняться ручным трудом: орудием труда была пишущая машинка у меня в комнате, так что я пошёл туда и приступил к работе.
  Кроме машинки, я попросил запас бумаги, и хотя всем этим барахлом, которое они притащили, трудно было похвастаться, осмотрев машинку ещё раз, я решил, что она сойдет. Было без четверти четыре, оставалось всего полчаса до назначенной встречи с Джаспером Пайном, и пришлось поднажать. Сделав сэндвич из трех листов бумаги и двух копирок, я вставил его в машинку и напечатал в верхнее правом углу заглавными буквами: «ДОКЛАД КОНТОРЫ НИРО ВУЛЬФА 19 МАРТА 1947 г.»
  Пропустив четыре строчки, в середине я напечатал: «Конфиденциально, „Нейлор – Керр“. 914 Уильям-стрит. Нью-Йорк».
  У меня не было времени на подробный доклад со всеми деталями, как это делается для большинства клиентов, чтобы те думали, что получают исчерпывающую информацию за свои денежки, однако он получился довольно объемистым и, по-моему, соответствовал своему назначению. Доклад излагал содержание рассказа Керра Нейлора о Муре в течение первых трех минут нашей беседы, а также следующие сведения: как Нейлор пригласил меня на ленч и ввел в краску, назвав меня настоящим именем; как он настаивал на том, что Мур был убит, однако отказался представить какие-либо доказательства этого; как он согласился прийти к Вульфу; как, по его словам, он сказал заместителю комиссара О'Харе, что Мур был убит; а также о том, что Мура рекомендовала на работу его сестра. Кроме информации о Нейлоре, мой доклад содержал изложение беседы с Дикерсоном, начальником секции проверки корреспонденции; заявление о том, что по поводу моего расследования причин смерти Мура в отделе ходят слухи, и ещё одну фразу о моем разговоре с некоей мисс Ливси Эстер, которая была помолвлена с Муром. При этом я отметил, что разговор не принес стоящих упоминания результатов. Единственными эпизодами, которых я не коснулся в докладе, были моя короткая беседа с девушкой, делающей ошибки в письмах, – я считал, что это не имеет значения, и, конечно, телефонный разговор с Лоном Коэном из «Газетт», что, как мне показалось, имело слишком большое значение.
  Закончив печатать, я подписал оригинал, сложил его и сунул в карман, то же самое я сделал с одной из копий. Другую копию я не стал складывать. Я открыл шкаф для досье, выдвинул ящик, вытащил из него все папки и хорошенько протер внутреннюю поверхность металлического ящика своим носовым платком – боковые стенки и дно. Укладывая папки, сделанные из зеленого гладкого картона, обратно, я протер каждую из них – всего четыре поверхности. Внутрь самой нижней папки, поверх бумаг, которые там уже лежали, я положил вторую копию напечатанного доклада, а на нее аккуратно положил четыре крошки табаку, которые снял с кончика сигареты. Я расположил их в четырех разных местах и, запомнив их, мягко прикрыл обложкой папки. Закрыв ящик, я вытер всю переднюю поверхность шкафа; теперь мне надо было решить один вопрос, над которым следовало поразмыслить, но на это оставалось мало времени, так как часы показывали двенадцать минут пятого и через три минуты я должен был уже находиться в приемной наверху. Оставлять шкаф открытым или оставить ключ в замке? Я проголосовал за первый вариант и положил ключ в карман.
  Я помчался на лестничную площадку, сел в лифт и поднялся на тридцать шестой этаж. Тут я столкнулся ещё с одной проблемой, решить которую надо было немедленно, а я в спешке совсем упустил её из виду. Как я должен представляться престарелой секретарше в секторе руководящего состава компании? Вчера, заходя к Пайну, я назвался Гудвином. Если сейчас я назову фамилию Трут, не исключено, что она будет внимательно разглядывать меня и подумает, что я свихнулся, забыв свое собственное имя. Это не годится. Я подошел к столу и сказал, что у мистера Гудвина в четыре пятнадцать назначена встреча с мистером Пайном.
  Затем мне пришлось сесть и подождать минут десять. Обычно я жду терпеливо, спокойно и без напряжения, но на этот раз ожидание меня раздражало, потому что, если бы не эта спешка, я мог бы гораздо тщательнее протереть все поверхности у себя в кабинете. Однако исправить уже ничего было нельзя, и я сидел до тех пор, пока меня не вызвали.
  Пайн выглядел усталым, занятым и обеспокоенным. Он стоял за письменным столом и начал говорить, прежде чем я к нему приблизился.
  – Я могу уделить вам всего несколько минут, – бесцеремонно начал он. – У меня очень загруженное расписание и много проблем. Что у вас?
  Я вручил ему оригинал доклада и продолжал стоять.
  – Разумеется, вы можете взять его и прочитать позднее, но я думал, что, может быть…
  Я оборвал себя на полуслове, потому что он начал читать. Он пробежал глазами документ раза в три быстрее, чем читает Вульф, затем вернулся к его началу и прочитал некоторые места ещё раз.
  На меня обратился острый взгляд:
  – Я знал, что Нейлор заходил к заместителю комиссара полиции.
  – Конечно, – искренне согласился я. – Вы, правда, мне этого не говорили, но вовсе не обязательно говорить все. Кстати, вы мне напомнили о моей маленькой проблеме. Когда Вульф прочитает копию доклада, а я знаю его очень хорошо, он сразу же спросит меня, знали ли вы, что взять Мура на работу попросила мистера Нейлора его сестра, и если так, то почему вы об этом не сказали мне? – Я подумал, что более дипломатичным будет сказать «сестра Нейлора», нежели «ваша жена». Я продолжал: – Конечно, если вы не…
  – Разумеется, я знал, – отрезал он. – А какое это имеет отношение к данному вопросу?
  – Никакого, насколько мне известно, – я был согласен со всем. – Но мне нужен ваш совет. Как я уже сказал, я знаю Вульфа. Он попросит меня позвонить по телефону сестре Нейлора, чтобы пригласить её прийти к нему поговорить, а если она не захочет, он попросит меня сходить к ней, и мне придется это сделать. Что бы вы посоветовали мне делать в такой ситуации?
  – Вы работаете на Вульфа, не так ли?
  – Да.
  – Тогда делайте, что он велит.
  – Спасибо. У вас есть какие-нибудь инструкции или предложения?
  – Нет, – Пайн сделал слабый жест, выражающий нетерпение. – Если вас интересует, не желал бы я оградить мою жену от неприятностей, то вы увидите, что в этом нет необходимости, когда встретитесь с ней. Я бы хотел только знать, каким образом Нейлор узнал вас? Вы можете мне это сказать?
  – Если бы мог, – сказал я, – это было бы отражено в докладе. Я тоже хотел бы знать. Есть две возможности. В газетах несколько раз появлялись мои фотографии. Возможно, он сам запомнил их или ему кто-нибудь подсказал, но вероятность этого составляет лишь одну стотысячную. Мне больше нравится другой вариант. Сколько людей в компании знают обо мне? Секретарша в приемной, а кто ещё? Вы, кажется, говорили, что обсуждали этот вопрос с двумя вашими руководящими работниками и членом совета директоров.
  По выражению его лица я видел, что он отнюдь не растерялся. Он тоже больше склонялся ко второму варианту и сейчас прикидывал, кто бы это мог разболтать. Снова появились «кхе-кхе… трудности», и он не испытывал по этому поводу никакого удовольствия.
  – Секретарша отпадает, – сказал он мрачно. – Я сам с ней об этом разговаривал. Мисс Абрамс работает у нас уже двадцать лет, и насчет нее сомнений нет. – Он был доволен тем, что рядом с ним был человек, кому можно доверять.
  – Тогда?.. – спросил я со значением.
  Пайн кивнул – скорее себе, чем мне, – и пробормотал:
  – Вот что я думаю. – Он положил на письменный стол доклад – белые красивые листочки – и уставился на них, сложив ладони вместе, вытянув пальцы и тихонько потирая их. – Вот что я думаю, – повторил он мрачно, но без отчаяния. Затем резко повернул голову ко мне: – Я изучу этот доклад. Не беспокойтесь. А как насчет этой женщины, на которой Мур надеялся жениться? Как её зовут? – Он провел пальцем по последней странице моего доклада. – Эстер Ливси. Она дала какую-нибудь э-э… информацию?
  – Ничего стоящего. Я попытаюсь с ней снова поговорить, если, разумеется, буду продолжать работать. Вы хотите, чтобы я пришел завтра?
  – Конечно, почему нет?
  – Я просто подумал, что, если Нейлор меня раскусил, возможно, завтра к полудню каждый сотрудник будет это знать.
  – Неважно, приходите в любом случае. У меня больше нет времени, однако позвоните мне утром около десяти часов. Мы в этом увязли, и теперь надо выпутываться. – Он потянулся к телефону оригинальной конструкции, какой я никогда в жизни не видел, и сказал, что готов принять мистера Восиса, – имя я не уловил.
  Я откланялся.
  Рабочий день в «Нейлор – Керр» заканчивается в пять часов. Было четыре сорок шесть, когда я шёл назад по коридору, где находились кабинеты руководящего состава. В лифте я сказал «тридцать четвертый» не потому, что стеснялся обмануть компанию и улизнуть, не услышав через четыре минуты мелодию звонка, а потому, что в моей комнате остались пальто и шляпа.
  Во время моего краткого отсутствия, как мне показалось, в комнату никто не заглядывал. Закрыв дверь, я выдвинул ящик из шкафа, осмотрел вещи и убедился, что крупицы табака были на месте и в том же количестве.
  Некоторое время я постоял у окна, обдумывая сегодняшние события, включая разговор с Пайном, и даже подумал, что неплохо бы позвонить Вульфу и предложить ему попытаться связаться с миссис Джаспер Пайн до того, как её муж вернется с работы. Я бы, вероятно, так и поступил, если бы не холодность между нами, о которой я уже говорил. Это заставило меня отказаться от моего намерения.
  Выйдя за дверь, я остановился как вкопанный. То, что я увидел, шокировало меня. Несмотря на сотни столов и стульев и другие разнообразные предметы, помещение казалось совсем пустым. С уходом девушек зал совершенно изменился. Я стоял, глазея по сторонам, срочно внося коррективы в свою философию. Я пришел к выводу, что когда влюбляешься и девушка становится частью тебя, сотню или тысячу девушек воспринимаешь как одну. Так что было неправильно, глядя на этот пустой зал, говорить, что девушки ушли: лучше было бы сказать, что девушка ушла. Обуреваемый подозрениями, что во мне рождаются мысли, которых хватило бы на три журнальные статьи или даже книги, я направился к лифту и затем вышел на улицу. О такси в это время дня, да ещё в этой части города, нечего было и думать, поэтому я пошёл за угол и свернул направо, на Уолл-стрит, направляясь к метро.
  Работая детективом более десяти лет, мне приходилось много ходить, и, естественно, много раз я то сам кого-нибудь выслеживал, то меня выслеживали. Поэтому на улице я всегда автоматически стараюсь обеспечить свой тыл, подобно тому как любой человек, прежде чем пересечь проезжую часть, посмотрит на транспорт. Очень редко бывало, чтобы кто-то висел у меня на хвосте, а я об этом не знал, но на этот раз именно так и произошло. По-видимому, она устроила засаду внизу в вестибюле, наблюдая за лифтом, и последовала за мной через город. Обычно я хожу быстро, и ей, наверное, пришлось бежать рысью, чтобы поспеть за мной. Я узнал об этом только тогда, когда в толпе, спешащей домой, почувствовал, как кто-то крепко с какой-то целью схватил меня за руку.
  Я остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Она была по меньшей мере на девять дюймов ниже меня. Она держала меня за руку.
  – Вы жестоки, – сказал я. – Вы делаете мне больно.
  Она выглядела очень аппетитно.
  – Вы меня не знаете, мистер Трут, – сказала она. – Вы меня не заметили сегодня.
  – Я вас сейчас замечаю, – сказал я. – Отпустите мою руку. Люди подумают, что я отец ваших детей и задолжал вам алименты.
  Возможно, я поступил неправильно. Это определило тон нашего общения или по меньшей мере его начало; на выбор такой линии поведения повлияло мое впечатление от нее. Её чёрные глаза прямо говорили, что они никогда ничего не скрывали и не собирались скрывать, губы подтверждали и одобряли это, а всем своим видом она как бы говорила: конечно, вы можете утверждать, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, но доказать это с моей помощью вам не удастся. Она явно была тем типом женщин, которые получают прозвища. В Италии или Испании её прозвали бы «Лепесток розы», а там, где я живу, может быть, по-другому, но основная идея от этого не менялась. Такие женщины часто крутятся там, где возникают неприятности, или, наоборот, неприятности крутятся вокруг них, и, наверное, мне следовало бы подумать об этом, прежде чем устанавливать тон разговора.
  Взгляды прохожих на нее никак не действовали. Единственный прохожий, который мог бы её заинтересовать, был бы тот, кого она не захотела бы пропустить.
  – Я хочу поговорить с вами, – заявила она. У нее были ямочки на щеках, но такие крохотные, что их можно было увидеть только при свете фонаря.
  – Не здесь, – сказал я. – Пошли. – Мы двинулись вместе. – Вы когда-нибудь ездите на метро?
  – Только дважды в день. Куда мы едем?
  – Откуда я знаю? Я вообще не знал, что мы куда-то собираемся идти, пока вы мне не сказали. Может, проведем вечер с вами в одном из моих клубов? – Я неожиданно остановился. – Минутку. Мне нужно позвонить.
  Я зашел в магазин, где продавались сигары, подождал пару минут, пока освободится телефонная будка, вошел в нее и набрал самый знакомый мне номер. Я знал, что Вульф сам не подойдет к телефону, поскольку время с четырех до шести вечера он всегда проводят в оранжерее наверху среди орхидей. Так и оказалось.
  – Фриц? Это Арчи. Скажи Вульфу, что меня не будет дома к ужину, потому что я задерживаюсь в конторе.
  – Задерживаешься где?
  – В конторе. Скажи ему именно так, он поймет.
  Я вернулся на улицу и спросил девушку:
  – Как вы думаете, сколько времени займет наш разговор?
  – Столько, сколько вы будете слушать, мистер Трут. Мне нужно многое сказать вам.
  – Отлично. Поужинаем? Если мы поедим, я пойму, что за разговор я уже заплатил.
  – Хорошо, но сейчас слишком рано.
  Я махнул рукой, и мы направились к метро.
  Я повел её в «Рустерман». Во-первых, там была лучшая кухня во всем Нью-Йорке, за исключением столовой Вульфа. Во-вторых, кабинеты вдоль левой стены на втором этаже у «Рустермана» были так хорошо изолированы, что практически создавали чувство уединения. Наконец «Рустерманом» управлял и владел старый друг Вульфа Марко Вукчич, и там я мог расплатиться чеком, тогда как если бы я в другом месте платил наличными, Вульф мог бы отказаться признать эти расходы, заявив, что я должен был привести её домой, чтобы поесть вместе со всеми.
  К тому времени, когда мы уселись в закутке, кое-что мне уже удалось узнать, например, что её звали Роза Бендини и что она работала помощницей главного делопроизводителя в секции машин и запасных частей. Я также сделал некоторые выводы, среди которых тот, что ей двадцать четыре года, что она никогда не терялась, каковы бы ни были ситуация или обстоятельства, и что она вполне могла служить подтверждением замечания Керра Нейлора насчет девственниц.
  Она сказала, что коктейли ей не нравятся и что она предпочитает вино, чем заработала одобрительный взгляд Вукчича, который заметил меня при входе и лично проводил нас наверх, восхваляя не меня, а своего старого друга Вульфа. Затем она испортила Вукчичу все впечатление о себе, так как наотрез отказалась от мусса из икры шотландских сельдей, предпочтя ему кусок мяса. Я последовал её примеру за компанию.
  Когда мы остались вдвоем, она не стала терять времени даром:
  – Вы полицейский, мистер Трут?
  Я ухмыльнулся:
  – Послушай, девчушка. Со мной легко познакомиться, как ты убедилась, но меня очень трудно прижать к стенке. Ты говорила, что хочешь многое сказать мне. Говори же. А потом поглядим, что я тебе должен сказать. С чего ты взяла, что я полицейский?
  – Потому что вы спрашивали об Уальдо Муре, а единственное, что о нем можно спрашивать, – как он был убит, а это дело полиции, не так ли?
  – Конечно. Это ещё может спросить и любой, кто интересуется. Допустим, я интересуюсь. А ты!?
  – Ещё бы, конечно да!
  – В чем же твой интерес?
  – Ни в чем, просто так. Я не хочу, чтобы кто-нибудь уходил из жизни в результате убийства. – Затем в её глазах блеснул огонек – одна вспышка, которая тут же погасла. Она добавила: – Он был моим другом!
  – О, он был убит?
  – Да.
  – Кем?
  – Я не знаю. – Вдруг быстрым, точным движением она накрыла мою руку, лежавшую на скатерти. Её пальцы и ладони были теплые и твердые, не слишком влажные и не чересчур сухие. – А может, знаю. А что, если знаю?
  – Ну, судя по твоему характеру, насколько я успел его понять, думаю, что ты будешь хорошей девочкой и расскажешь об этом своему папе.
  Роза продолжала держать мою руку в своих.
  – Я бы хотела, – сказала она, – чтобы вы отвезли меня туда, где мы могли бы оказаться одни. Я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал. Тогда мне становится ясно, что он за человек. Тогда я смогу сказать вам что угодно.
  Я оценивал её. Если бы я позволил себе запереться в кабинке у «Рустермана» с нимфоманкой, согласившись на все, что с этим связано, я по крайней мере сохранил бы свое достоинство, избежав дополнительных расходов. Но я сомневался, что в этом была необходимость. У меня сложилось мнение, что у нее просто был свой взгляд на то, как должны общаться между собой мужчины и женщины, а я не был готов спорить с ней.
  Я встал из-за стола, поднялся, задернул шторку у входа в кабинку дабы избежать свидетелей и крепко обнял её. Губы у нее, как и руки, были теплые и твердые – не влажные и не слитком сухие. У нее не только была собственная теория относительно общения мужчин и женщин, она демонстрировала её на практике, опередив иных людей с их теориями.
  Через полминуты я оторвался от нее, раздвинул шторки и вернулся на свое место. Как только я сделал это, вошел официант с запеченным грейпфрутом. Когда он поставил его на стол и ушёл, она спросила:
  – Что вы делали в комнате Эстер Ливси? Неужели целовались так же, как со мной?
  – Опять ты за свое, – запротестовал я. – Ты же обещала рассказывать, а сама только и делаешь, что спрашиваешь. Откуда ты знаешь, что Мур был убит?
  Она съела немного грейпфрута:
  – Я же не знала, когда вы меня обняли и поцеловали, что мне станет так хорошо!
  – Глядя на меня, любая бы об этом догадалась. Кстати, спасибо за комплимент. Как же ты ухитрилась определить по его расплющенной голове, что он был убит? Этого не смогли сделать даже полицейские и судебные эксперты.
  Её ложка остановилась в воздухе:
  – Какие ужасные вещи вы говорите!
  – Ну уж! А разве не ужасно говорить, что парень был убит, особенно когда он был твоим другом? Насколько хорошим другом он был?
  Она ела сосредоточенно, но, по-моему, не с целью выиграть время, чтобы обдумать ответ, а потому, что просто хотела есть. После того как у нее во рту исчезли ещё три дольки грейпфрута, она заговорила:
  – Я звала его Уалли, потому что мне не нравилось имя Уальдо: это звучит слишком заумно, и, кроме того, я всем даю прозвища, я это люблю. Моего мужа зовут Гарольд, но я зову его Гарри. Мы с Уалли были очень близкими друзьями. Мы ими оставались, пока его не убили. Ведь я вам говорила, что у меня есть кое-что для вас? – Она зацепила ложкой грейпфрут.
  – Твой муж? – я едва подавил удивление. – Бендини?
  – Нет, его зовут Энтони, Гарольд Энтони. Когда я вышла замуж почти три года назад, я работала в «Нейлор – Керр» и не захотела менять фамилию. Я счастлива, что не сделала этого, потому что рано или поздно он разведется со мной. Когда он вернулся из армии, он, видимо, рассчитывал, что я так и буду храниться дома, пересыпанная средством от моли. Уалли никогда не был настолько глуп, чтобы подумать такое про меня. Вы бы тоже.
  – Никогда, – заявил я. – Твой муж работает в «Нейлор – Керр»?
  – Нет, он брокер, я имею в виду, что он работает в одной посреднической фирме на Нассау-стрит. Он получил образование, закончил колледж. Я никак не запомню, какой именно. Я уже не живу с ним несколько месяцев, но он так и не примирился с тем, что потерял меня, а я, похоже, не смогу убедить его, что мы несовместимы, хотя постоянно твержу ему, что это была не настоящая любовь, а только порыв. – Она положила ложку. – Я хочу вам сказать что-то, мистер Трут. Я действительно искренне любила Уалли Мура. Если я знаю, что люблю, я никогда не ревную, но с ним было по-другому. Я ревновала его к другим девушкам, даже желала, чтобы они сдохли. Вы бы никогда не подумали, что я могу быть такой, правда? Я сама не думала.
  Ответил я уклончиво, потому что официант принес бифштекс. После того как он разложил по тарелкам мясо и поджаренный на гриле картофель с салатом, а также разлил вино, а то, что осталось, поставил на жаровню прямо на столе, я взял нож и вилку, но Роза меня остановила.
  – Это выглядит великолепно. Ручаюсь, что шторка застряла, так что вы больше не сможете её задернуть.
  Я пошёл и задернул шторку. На этот раз она тоже встала со стула, и мы снова обнялись. Все время, пока длился поцелуй, до нас доносился теплый, влекущий запах мяса, к которому примешивался острый запах бургундского, разлитого по бокалам, и сочетание всего этого создавало очень приятное чувство.
  – Не позволим этому остыть, – сказал я наконец.
  Она согласилась с чувством здорового практицизма, и я снова отодвинул шторку для циркуляции воздуха.
  Так было разрушено большинство из остававшихся барьеров. К концу ужина у меня было столько информации, что я мог бы заполнить ею шесть страниц плотного текста. Большую часть этой информации она изложила обычным английским языком, но в двух или трех местах, где она ограничивалась намеками, я должен был делать собственный перевод.
  С первого же дня своей работы Уальдо Уилмот Мур прошел через сотрудниц отдела фондов, как дельфин сквозь волны. Для оценки общего счета его жертв скромные мерки не подходили, потому что в его поведении не было ничего скромного. У меня создалось впечатление, что этот счет шёл на дюжины, но Роза, по-видимому придав слишком большое значение сохранению лояльности к его памяти, назвала только четыре имени.
  Гуинн Феррис, по словам Розы, была настоящей шлюхой. Прирожденная обольстительница и соблазнительница, она попыталась применить свои способности к Муру, но потеряла равновесие, и её карьера обольстительницы и соблазнительницы вдруг оборвалась, по крайней мере на время. Лет ей было столько же, сколько и Розе, – двадцать с небольшим, и после двух лет работы она все ещё была машинисткой в резервном отделе.
  Бенджамин Френкель, серьезный и целеустремленный молодой человек, был помощником начальника секции и по общему признанию занимал третье место среди лучших по диктовке писем во всем отделе. Гуинн Феррис его тоже обольщала и соблазняла до такой степени, что он совсем потерял голову. Поэтому он возненавидел Уальдо Мура со всей присущей ему серьезностью и целеустремленностью, а может быть, и даже больше.
  Эстер Ливси была притвора, обманщица и дура. Мур все время дурачил её и никогда не имел ни малейшего намерения жениться на ней. Он ни на ком не собирался жениться, но она была слишком тупа, чтобы это понять. Некоторое время она верила, что Мур принадлежит ей на правах частной собственности, и когда она узнала, что он продолжал наслаждаться обществом Розы, не говоря уже о других, она совсем рехнулась и до сих пор не очухалась.
  Самнер Хофф – уникальная личность, инженер и технический советник отдела. Он был герой или негодяй, в зависимости от позиции его коллег в наиболее драматическом эпизоде за всю историю с Муром. Однажды в октябре, незадолго до окончания рабочего дня, в общем зале около кабинета Дикерсона он ударил Мура в челюсть, и тот упал прямо на колени девушки, сидевшей за ближайшим столом, испортив письмо, которое она печатала. Прежде чем ударить, он заявил, что его разозлил акт проверки, который Мур подготовил по поводу составленного им письма, но, по словам Розы, причина была только одна: он не мог вынести, что Мур завоевал Эстер Ливси. Самнер Хофф исключительно корректно ухаживал за Эстер Ливси в течение года.
  Я начал понимать, почему Пайн сказал, что Мур был из породы людей, вокруг которых возникают слухи.
  Роза рассказывала мне все это в течение двух часов, что мы сидели за бифштексом и гарниром и ещё одной бутылкой вина, а затем за пирожными, кофе и бренди. Когда она закончила, у меня был целый ворох подробностей, но по существу я не узнал ничего, кроме того, что уже знал. Ничего нового не было в том, что Мур в качестве контролера корреспонденции многих раздражал, или что начальник секции, где он работал, не любил его и не хотел, чтобы он работал в его секции, или даже то, что он обожал женщин. Роза лишь добавила детали, и когда мы дошли до того, как она догадалась, что Мур был убит и кто это сделал, она уже порастеряла свои перышки. Она знала, что его убили, потому что знала того, кто хотел его убить, о'кей, кто же? Её рассказ напомнил мне притчу о человеке, которого спросили: кого он будет спасать, жену или сына? Она подумала бы на Эстер Ливси, если бы не было Гуинн Феррис, или на Гуинн Феррис, если бы не было Эстер Ливси. Об обстоятельствах же смерти Мура она знала множество слухов, непоколебимых суждений и кучу предположений и подозрений, но ни одного факта, которого бы я не знал.
  Я был не очень разочарован: в сыскном деле, чтобы вытянуть нужный номер, приходится тянуть раз в десять больше, чем обычно, но её откровения создали у меня ощущение, что она обладала чем-то, чего у меня не было. Вполне возможно, что она сознательно вела меня только для того чтобы морально поддержать и подтолкнуть в правильном, по её мнению, направлении – она была вполне способна на это, – однако к тому моменту, когда мы покончили с бренди, я решил, что у нее есть ещё туз в запасе. И мне показалось, что мои планы могут сорваться. Тогда я предложил:
  – Сейчас только начало девятого. Мы могли бы сходить куда-нибудь потанцевать или в театр, я могу даже взять машину, и мы бы покатались, но все это подождет. Думаю, что сегодня мы должны сосредоточиться на Уалли Муре. Ты когда-нибудь слышала о Ниро Вульфе?
  – Ниро Вульфе? Детективе? Конечно.
  – Отлично. Я прекрасно его знаю. Как я сказал, я не полицейский, а что-то вроде свободного детектива, и я часто консультирую Ниро Вульфа. Его контора находится в доме на Тридцать пятой улице. Как ты относишься к тому, чтобы поехать туда и поговорить с ним? Он все разложит по полочкам.
  Она уже совсем расслабилась, но в этот момент бросила на меня острый взгляд.
  – Что это? Просто дом?
  – Конечно, а в нем комната – его кабинет.
  Она отрицательно покачала головой:
  – Вы меня неправильно поняли, мистер Трут. Я не пойду в чужой дом с человеком, которого не знаю достаточно хорошо, чтобы называть просто по имени.
  Девушка ко всему подходила с позиции общения.
  – Это ты меня неправильно поняла, – заверил я. – Если я попрошу тебя когда-нибудь порадоваться жизни вместе со мной, я не буду делать это под предлогом работы. Сомневаюсь, что мне этого захочется, пока ты не выбросишь из своей памяти Уалли Мура. Может, именно поэтому я хочу пойти к Вульфу и обсудить все.
  Она не упрямилась. Через пятнадцать минут мы уже садились в такси. В течение этой четверти часа я подписал чек, снова сравнительно надолго задернув шторку и позвонил Вульфу, чтобы предупредить его о нашем приезде.
  В такси она выглядела нервной. Я галантно взял её за руку, желая помочь ей раскрепоститься, к тому же я выпил половину вина и бренди, но она отняла её. Это мне не очень понравилось, так как я был уверен, что упрямилась она не потому, что готовилась к разговору с Вульфом об убийстве, а от перспективы войти в незнакомый дом со мной. Время, похоже, было слишком поздним, чтобы демонстрировать мои пуританские наклонности. В результате я спохватился и вспомнил о своих обязанностях детектива. На перекрестке Сорок седьмой улицы и Десятой авеню я обнаружил, что за нами кто-то ехал. Через весь город непосредственно за нашей машиной следовало другое такси, свернувшее вслед за нами на Десятую авеню. Его водитель, очевидно, не отличался особой хитростью. Поскольку Роза, похоже, поставила между нами стенку, я ничего ей об этом не сказал.
  Когда мы свернули на Тридцать пятую улицу, наш сопровождающий продолжал ехать следом. В момент остановки у обочины мостовой перед домом Вульфа нас разделяло менее дюйма. Я заплатил водителю, не сходя со своего места, и подал Розе руку, чтобы помочь ей выйти из машины, и в то же самое время из другого автомобиля вылез крупный, сильный мужчина в плаще и старомодной шляпе.
  Поскольку он направился прямо к нам, я обратился к нему.
  – Я не расслышал, как вас зовут.
  Он отстранил меня и заговорил с Розой, подойдя к ней вплотную и полностью игнорируя меня:
  – Куда ты направляешься с этим человеком?
  Его властный тон, безусловно, ошарашил её.
  – Ты с каждым днем становишься все большим дураком, Гарри, – заявила она крайне раздраженно. – Тысячу раз я тебе говорила, что это не твое дело, куда я иду и с кем.
  – А я тебе говорю, что мое, и будет мое. – Он возвышался над ней. – Ты с ним направлялась в этот дом. Ради Бога, ты пойдешь со мной. – Он схватил её за плечо.
  Она вскрикнула: по-видимому, он сделал ей больно. При своем росте он мог запросто сунуть её себе под мышку. Скривившись от боли, она обратилась ко мне за помощью:
  – Мистер Трут, это мой муж; я вам о нем говорила. Он такой большой.
  Похоже, тут я ничего не мог поделать. Тогда я сказал ему:
  – Послушай, друг, у меня есть предложение. Мы пробудем там всего три или четыре часа. Ты можешь подождать на крыльце, а когда она выйдет, ты отвезешь её домой.
  Наверное, это было сказано не так, как полагается: меня всегда раздражали мужья, которые продолжают рулить, когда автомобиль уже перевернулся и лежит в придорожной канаве. Он отреагировал мгновенно и отпустил плечо: это было необходимо для его следующего действия – точного и сильного удара, нацеленного в середину моего лица.
  Пригибаясь в попытке уйти от удара, я подумал, что справиться с ним будет довольно просто, поскольку он был неопытен и не знал, в какое место, менее защищенное и более уязвимое, чем лицо, можно ударить, но ошибся. Он знал многое и, очевидно, тоже думал, что ему будет просто со мной разделаться, поэтому не заботился о тактике. Когда я легко увернулся в сторону, чтобы пропустить удар, и сделал хук левой всем своим весом как раз ниже места, где кончались его ребра, давая тем самым ему понять, что азбучные истины мне знакомы, он стал другим.
  В течение минуты он нанес мне четыре удара, и я понял, что его дополнительные пятнадцать – двадцать фунтов давали ему преимущество во всем, кроме одного: он потерял голову, а я нет. Полагая, как обычно, когда имею преимущество, что не надо делать того, чего не хочешь, чтобы делали тебе, я тщательно выбирал момент, чтобы использовать малейшую драгоценную передышку для ответного удара.
  Когда его удар правой не достиг цели и ему пришлось отступить назад, чтобы подготовиться, я сказал ему:
  – Три часа с ней… пролетят, как три минуты… А? – Когда мне удалось провести быстрый, короткий удар, а затем ещё один и он повис на мне, я пробормотал: – Через месяц я брошу её в любом случае.
  После того как он здорово меня встряхнул мощным ударом в область сердца, мне показалось, что он сделал что-то неподходящее для этой ситуации. Я четко услышал голос, произнесший: «Можешь заплатить мне сейчас. Он не должен разговаривать. Нельзя говорить и драться одновременно».
  Затем где-то в подсознании я понял, что это говорил не он. Водители такси стояли, облокотившись на крыло такси, на котором я приехал, и наслаждались бесплатным шоу. Я разозлился, но, чувствуя, что сейчас делать этого нельзя, старался не обращать на них внимание. У мужа явно были необычайные легкие. Не слыша гонга, возвещавшего перерыв, я жалел, что не могу дышать через уши, а он и рта не раскрывал. Он продолжал молча наносить удары. Я сказал ему:
  – Даже если я усну по твоей милости… я проснусь снова… и тогда она пробудет со мной… не три часа… три дня и три ночи… и это будет стоить того.
  Правой рукой он стал наносить сильные удары мне по голове, держа левую в кармане. Он уже так делал минутой раньше, но тогда я опоздал на десятую секунды. Свой коронный удар я наношу правой в область почек, поворачиваясь при этом всем корпусом в сторону удара, будто хочу развернуться на месте. Когда согласованность действий и расстояние рассчитаны верно, удар получается на славу; так было и на этот раз. В поведении моего противника наступил перелом. Он не опустился вниз, но ноги его обмякли, и на мгновение руки были парализованы. Я уже молотил его с очень близкого расстояния, работая обоими локтями, лицо мое находилось дюймах в шести от его лица, и когда я увидел, что он уже слабеет и у меня есть в запасе пара секунд, я отступил назад и врезал ему ещё пару раз в область печени. Второй удар пришелся немного выше, так как он стал опускаться.
  Я стоял над ним, сжав кулаки, и до меня стало доходить, что я дрожу с головы до ног и ничего не могу с собой поделать. Я услышал голос одного из водителей такси:
  – Вот это да! Вот это картинка! Последние два я даже почувствовал на себе.
  Я огляделся. Этот квартал населен не густо, и в это время дня был совсем пустынен. Мы не издавали никаких звуков – ни визгов, ни рева. Ни одной души поблизости, кроме двух водителей.
  – А где леди? – спросил я.
  – Она рванула отсюда как молния, когда он вмазал вам около моей машины, – он показал пальцем на запад. – В том направлении. А с тобой я бы не хотел поспорить.
  Я пытался отдышаться. Муж поднялся на локте и, очевидно, собирался встать на ноги.
  Я заговорил с ним.
  – Ты, чертов охотник за собственной женой, если второй раз поднимешься на ноги, даже на одну ногу, снова получишь такую же порцию. Знаешь, кто живет в этом доме? Ниро Вульф. Я уговорил её прийти сюда по делу, а теперь она сбежала, и будь я проклят, если я приду домой ни с чем, поэтому я возьму тебя. Кроме того, тебе надо причесаться и выпить чашку чая.
  Он сидел с ошарашенным видом.
  – Это правда? – спросил он. – Вы привели её сюда, чтобы поговорить с Ниро Вульфом?
  – Да.
  – Тогда извините, мне очень жаль, – он с трудом поднялся на ноги. – Я никогда не перестаю думать о ней. Можно и не только чаю. Заодно хотелось бы посмотреться в зеркало.
  – В таком случае поднимайся на крыльцо. Я знаю, где там зеркало. Твоя шляпа вон там, в грязи.
  Один из водителей протянул ему шляпу. Я пошёл за ним – семь ступенек вверх – и, открыв дверь своим ключом, впустил его внутрь. Мы повесили одежду в холле, и я повел его в кабинет. Вульф сидел за столом. Он кинул быстрый взгляд на входившего мужа, перевел его на меня и спросил:
  – Какого черта ты сейчас пришел? Это та самая женщина, с которой ты сегодня ужинал?
  – Нет, сэр, – сказал я. Я чувствовал себя побитым, но удовлетворенным, и дыхание уже успокоилось. – Это её муж, Гарольд Энтони, финансист, выпускник колледжа. Он следил за ней от работы и дошел за нами до этого места. Он считал, что я веду её сюда, чтобы вас поразвлечь. Очевидно, он знает вашу репутацию. Он целился мне в лицо, но промахнулся на тротуаре, перед входом. Пришлось кое-чему его поучить, мне потребовалось минут десять, чтобы уложить его тремя ударами в печень. Он так и растянулся на тротуаре. Верно я говорю, мистер Энтони?
  – Да, – сказал он.
  – О'кей, шотландское виски, бурбон?
  – Побольше бурбона.
  – Это у нас есть. Мистер Вульф попросит Фрица принести. Ванная в той стороне. Идите.
  Сзади раздался голос Вульфа:
  – Черт возьми, где же миссис Энтони?
  – Увы, – ответил я ему из дверей ванной. – Придется вам подавить на сегодня свои желания. Она пошла прогуляться. Муж её заменит.
  В нескольких футах от письменного стола Вульфа стоит просторное и удобное кресло из красной кожи, а рядом с ним стоит небольшой тяжелый столик из дерева масарабунды, который используется главным образом для того чтобы клиенты выписывали на нем чеки, расплачиваясь с нами. Пока Вульф допрашивал в течение часа Гарольда Энтони, тот сидел в кресле, а рядом с ним на маленьком столике стояла бутылка бурбона. Энтони однозначно заявил, что отдел фондов компании «Нейлор – Керр» был рассадником похоти и разврата, где низменные страсти расцвели, подобно побегам сладкого картофеля.
  Мистер Энтони поставил рекорд: с тех пор как он вернулся в ноябре из армии, он выследил четырех мужчин, направлявшихся с его женой в разные места; одному из них даже пришлось отправиться в больницу со сломанной челюстью. Был ли среди них человек по имени Уалли или Мур, он не знал.
  У мистера Энтони было алиби: вечер четвертого декабря он провел в кегельбане с друзьями. Они разошлись около половины двенадцатого, и он пошёл домой. Когда Вульф отметил, что у него оставалось очень много времени, чтобы добраться на машине до Тридцать девятой улицы и сбить Мура, Энтони, не сомневаясь, согласился, но добавил, что воспользоваться автомобилем не смог бы, так как тот, видимо, был украден не позднее двадцати минут двенадцатого, когда владелец, вернувшийся из театра на место, где он запарковал автомобиль, обнаружил пропажу.
  – Получается, – прокомментировал Вульф, – что за обстоятельствами смерти Мура вы следили с интересом и усердием. По газетам?
  – Да.
  – Почему вас это интересовало?
  – Потому что в газетах были снимки Мура, и я узнал в нем человека, которого видел с моей женой за несколько дней до этого.
  – Где?
  – Они садились в такси на Бродвее, в центре.
  – Вы с ним разговаривали?
  – Да, я ему кое-что сказал, а потом слегка остудил.
  – Остудили? Каким образом?
  – Я так ему врезал, что он отлетел до середины улицы, и затем забрал свою жену.
  – Вот как? – Вульф сердито посмотрел на него. – Вы что-то плохо соображаете. Вы сказали, что не знаете, был ли Мур среди поклонников вашей жены, которых вы били.
  – Конечно, я так и сказал, – ничуть не смутился муж. – Какого черта, сначала я не знал, а потом вы стали про это спрашивать.
  Он действительно стал другим человеком. Сидя здесь с двумя мужчинами, попивая хороший бурбон, он стал уравновешенным, зная себе цену. Я бы не узнал в нем разъяренного самца лося с дикими глазами, потерявшего самообладание, увидев, как я помогал секретарше главного делопроизводителя выйти из такси, если бы не полоска пластыря, закрывавшая ссадину на его щеке. Эту ссадину он получил в результате того, что я на миг совсем забыл, какими твердыми для костяшек кулака могут быть скулы.
  Сперва, после того, как мы побывали в ванной и вернулись в кабинет, он был очень подозрителен и давал уклончивые ответы, даже выпив порцию виски, пока не убедился окончательно, что я действительно хотел привести сюда Розу по делу. Затем, когда он выяснил, что речь идет о расследовании смерти Уальдо Уилмота Мура, он мгновенно сообразил, что если он хочет, чтобы мы помогли ему держать его жену как можно дальше от этого дела, лучшей линией поведения для него является полное и откровенное сотрудничество. По крайней мере, так мне казалось, и к тому времени, когда мы добрались до его алиби на четвертое декабря, я был почти готов считать его отличным парнем.
  Примерно без четверти десять он ушёл, но не потому, что бутылку опорожнили и у Вульфа кончились вопросы, – приехал Пензер. Я открыл дверь и впустил его, и пока он шёл в кабинет, муж вышел, достал с вешалки свое пальто и влез в него, постанывая и ворча без ложной скромности. Он протянул мне руку.
  – Боже, теперь я всю неделю буду калекой, – признался он. – Этот твой удар правой сделает вмятину даже в танке.
  Я выразил благодарность за комплимент, закрыл за ним дверь и вернулся в кабинет.
  Пензер, человек маленького роста, с большим носом (который мог быть принят за него только на основании теории: нос – это все, что нужно лицу) и всегда выглядевший так, будто последний раз брился накануне, был лучшим независимым сыщиком в Нью-Йорке. был единственным человеком, которому я мог бы дать подписанный, но не заполненный чек и забыть об этом. Он пришел к Вульфу с докладом, и, судя по тому, что он рассказал, задание свое он получил сегодня утром от Вульфа, который позвонил ему, как только я вышел из дома.
  Его сообщение было очень насыщенным и охватывало многие направления. Он разговаривают с сотрудниками полиции, работавшими по этому делу, изучил три подшивки газет, видел запись, сделанную капитаном Воуэном из центрального участка, и даже видел владельца автомобиля; собранные им сведения являли собой наиболее полную коллекцию отрицательных результатов, какую я когда-либо видел. Никаких отпечатков пальцев в автомобиле, никто не имел ни малейшего представления, что делал Мур на Тридцать девятой улице, никто не видел, как машину потом запарковали на Девяносто пятой улице, – нигде не было ни малейшей ниточки. Полиция знала о дружбе Мура и миссис Пайн и о его любовных похождениях в «Нейлор – Керр», а также ряд других фактов о нем, явившихся новостью для меня, но ни один из них не мог помочь пролить свет на эту историю. Теперь для полиции дело это было прошлым – у нее были другие дела, если не принимать во внимание то, что убийство в результате наезда всегда оставалось для полиции незавершенным делом, покуда преступник не схвачен.
  – Одна маленькая деталь, – сказал Сол, недовольный собой. – Тело было найдено в час десять ночи. Медицинский эксперт прибыл в час сорок две. Он быстро определил, что Мур был мертв уже два часа, что и записали в протоколе. Таким образом, можно сделать следующие выводы. Первое. Тело находилось на улице с полуночи до десяти минут второго, но никто его не видел. Второе. Медицинский эксперт ошибся, и смерть наступила гораздо позднее. Третье. Тело в течение этого времени находилось не там, а в другом месте. Я рассказал об этом в центральном участке, но этот вариант отвергли. Они допускали только первый или второй варианты или их комбинацию. Они сказали, что Тридцать девятая улица между Десятой и Одиннадцатой авеню вполне могла быть пустой в это время ночи.
  Пензер повернул руки ладонями вверх:
  – Компенсируйте мне расходы и забудьте об этом.
  – Чепуха, – сказал Вульф. – Плачу не я, а клиент. Глаза тигра, Сол, никогда не горят, они только отражают свет. Вы провели день в темноте. Приходите утром. Возможно, у меня будут идеи.
  Сол ушёл.
  Я зевнул. Вернее, начал и остановился. От вина я всегда зеваю, остановиться меня заставили последствия серии ударов в челюсть и в шею. Я развернул кресло поворотом тела, даже не опираясь рукой о край стола. И немедленно по крайней мере сорок моих мышц запротестовали. Поскольку Гарри уже не было, я, не сдерживаясь, застонал.
  – Пойду, пожалуй, спать, – начал я.
  – Подожди, – возразил Вульф. – Только половина одиннадцатого. Утром тебе нужно идти на работу, а я ещё не слышал твоего доклада. – Он откинулся назад и закрыл глаза: – Я слушаю.
  И три часа спустя, в половине второго ночи, мы все ещё сидели в кабинете и я все ещё докладывал. Никогда раньше я не видел его таким дотошным, желающим знать каждую деталь и каждое словечко. Мое лицо одеревенело, нижняя челюсть болела, особенно левая сторона, но я не собирался доставлять удовольствие Вульфу своими стонами, поэтому и не стонал. После того как я рассказал ему все о деле, он возвращался к нему снова, требуя новых деталей, и, когда наконец я уже не мог продолжать, так как ясно представил себе, что он просто пытался увидеть, сколько времени мне потребуется, чтобы я рухнул перед ним на пол, он спросил:
  – Что ты думаешь?
  Я попытался ухмыльнуться.
  – Думаю, – сказал я, – что поворотный момент в этом деле появится примерно через месяц или шесть недель, когда мы должны будем решить, прекратить ли нам поиски и послать счет или продолжить нашу работу ещё какое-то время. Это зависит от двух вещей: насколько мы нуждаемся в деньгах и сколько «Нейлор – Керр» заплатит за то, что мы ничего не сделали. Вот какая проблема стоит перед нами, и мы должны её как-то решить.
  – Значит, ты не думаешь, что мистера Мура убили?
  – Не знаю. Есть по крайней мере двести человек, которые могли бы его убить. Если это сделал один из них, и если существует какой-нибудь способ его обнаружить, претенденты, естественно, у меня есть. Я уже упоминал Пайна. Мне нравится его кандидатура, потому что всегда радостно сознавать, что тебе противостоит человек, страстно желающий обвести тебя вокруг пальца, и если это он, то, конечно же, он попытается добиться своего, раз уж он вас нанял. Но если Пайн из тех птичек, которые не обращают внимание на двуногих любимцев своей жены, которых она содержит за счет своих акций в компании, где он получает зарплату, пойдет ли он на убийство? Кроме того, она помогла Муру. Я отдаю предпочтение Керру Нейлору.
  – В самом деле?
  – Да, сэр. По соображениям психологии подождите до понедельника, когда вы увидите его. Он всегда был кошкой и держит мировой рекорд по игре с мышками. Добавьте к этому хорошо известную тягу убийцы к раскаянию, и что вы получите? Хотя дело это фигурирует в протоколе как наезд, причем водителя так и не нашли и скорее всего уже не найдут, эта тяга у него сохранилась, потому-то он и болтает всем подряд, включая заместителя комиссара полиции, что это было убийство. Такая манера поведения удовлетворяет его тягу к раскаянию и в то же время ничего ему не стоит, к тому же она в традициях его кошачьих предков. Как здорово! В данном случае мышка – люди в его отделе, президент фирмы и совет директоров, полицейские – все, кроме него. Да, я отдаю предпочтение ему.
  – Есть ещё кто-нибудь?
  Я замахал было рукой, но решил продолжить и бросил ему через плечо:
  – Многие. Дикерсон, пекущийся о чести секции. Розенбаум, страдающий по Ливси и желающий спасти её от паршивого Казановы. И так далее. Но это умозрительные домыслы. Мы могли бы прийти к какому-нибудь заключению, но что толку? Волны смыли все следы, и, как я сказал раньше, все, до чего мы способны додуматься, – это решить вопрос, когда плюнуть на это дело и направить компании счет. Единственным утешением будет то, что я получу себе жену. Я собираюсь заставить мисс Ливси забыть Уальдо.
  – Пошло все к черту! – Вульф потянулся за стаканом, где было пиво, и, увидев, что он пуст, поднял бутылку, обнаружил, что она тоже пуста, и уставился на меня. – Думаю, нам лучше пойти спать. Тебе не больно?
  – Больно? Ну что вы! Ничуть! Я думал, мы посидим и немного поболтаем. Это очень трудное дело.
  – Может быть. Завтра я хотел бы увидеть миссис Пайн. Она может прийти в одиннадцать утра или сразу же после ленча. Договорись об этом, пожалуйста, через Пайна. – Он ухватился за край стола обеими руками, как обычно, собираясь встать на ноги.
  Зазвонил телефон. Я повернулся вместе с креслом, без стона, и поднял трубку.
  – Контора Ниро Вульфа. Арчи Гудвин слушает.
  – О, мистер Гудвин? Мой муж рассказал мне о вас. Это Цецилия Пайн, миссис Джаспер Пайн.
  – Слушаю вас, миссис Пайн.
  – Я только что вернулась домой после театра и ужина, и мой муж рассказал мне о вашем расследовании, касающемся Уальдо Мура. Я бы хотела помочь вам, если смогу. Думаю, не надо откладывать эти вещи в долгий ящик, я к вам сейчас приеду. Адрес у меня есть.
  Я попытался настроить голос на дружескую и общительную волну:
  – Боюсь, лучше это сделать завтра, миссис Пайн. Уже довольно поздно, и мистер Вульф…
  Но он все испортил. У него был параллельный аппарат, и он вмешался в разговор:
  – Говорит Вульф, миссис Пайн. Думаю, будет лучше, если вы приедете сейчас же. Блестящая идея. У вас есть адрес?
  Она сказала, что есть и что она выезжает, а ехать ей всего с Шестьдесят седьмой улицы. Мы с Вульфом повесили трубки.
  – Не везет тебе, – сказал Вульф. – Тебе нужно было бы идти спать, но, возможно, потребуется делать записи в ходе разговора.
  – Я вовсе не хочу спать, – сказал я сквозь зубы. – Я мечтал, чтобы она приехала.
  Вспоминая то, что мне было о ней известно, я едва поверил собственным глазам, когда открыл дверь и впустил её. Возможно, я подсознательно ожидал увидеть женщину совсем иного плана – с возрастными морщинами на лице, и поэтому вид её здоровой физиономии с гладкой розовой кожей и фигуры чуть полноватой, но отнюдь не толстой, приятно удивил меня.
  – Вы Арчи Гудвин? – сказала она низким, хорошо поставленным голосом.
  Я подтвердил.
  Она открыто разглядывала меня и даже сделала шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть.
  – Боже мой, что случилось с вашим лицом? – спросила она. – Оно все красное и в ссадинах!
  – Э-э… Я подрался с одним человеком, и он ударил меня кулаком. Обоими кулаками.
  – Господи! Выглядит ужасно. У вас случайно нет бифштекса?
  Оценив ситуацию, я решил, что она говорила, не имея соответствующего опыта. Она просто читала про это. Я сказал, что было бы неплохо сейчас съесть бифштекс по девяносто центов за фунт, добавив многозначительно, что все, что мне нужно, – это хороший глубокий сон, и пригласил её в кабинет.
  Вульф был уже на ногах, возможно, собираясь потянуться. Миссис Пайн пересекла комнату, чтобы пожать ему руку, отказалась сесть в красное кресло, потому что предпочитала стулья с прямой спинкой, согласилась сесть на предложенный мной стул, позволила мне снять с нее манто то ли из платиновой норки, то ли из серебристого соболя, то ли из чего-то ещё в этом роде, и села.
  – Вам действительно следует сделать что-то с вашим лицом, – сказала она мне.
  Самым смешным было то, что её нудная болтовня на эту тему меня не раздражала. Она ясно дала мне понять, что чувствует себя неудобно, потому что мне тоже неудобно, а разве я мог это отрицать? Поэтому мы обсуждали мое лицо до тех пор, пока наконец Вульф не решил вмешаться.
  – Вы хотели видеть меня, мадам, не так ли?
  Она повернулась к нему, и её манера держаться полностью изменилась, возможно потому, что у него не было ссадин и синяков.
  – Да, хотела, – сказала она жестко. – Я совершенно не одобряю все, что сделал мой муж, пригласив вас расследовать смерть Уальдо Мура. Какую пользу это может принести?
  – Заверяю вас, что не знаю, – Вульф сидел, отклонившись назад, его локти лежали на ручках кресла. – Спросите лучше вашего мужа. Если вам не нравится, что он меня нанял, уговорите его разорвать договор с нами.
  – Я не могу. Я пыталась. Он очень упрямится в этом вопросе, вот потому-то я и приехала к вам.
  Ну и муженек, – подумал я. – Но что же, черт возьми, заставляет его так упрямиться?
  Миссис Пайн продолжала:
  – Я думаю, конечно, что мой муж сам себя заставил сделать это или скорее фирма. Если вы сейчас же расторгнете договор, никаких трудностей не будет. Я заплачу все, что будет необходимо.
  – Что же хорошего это вам принесет? – спросил Вульф изучающе. Я бы не сказал, что он никогда не любил женщин, но во всяком случае он не любил женщин, которые ловили мяч и убегали вместе с ним.
  – Ваш муж нанял бы кого-нибудь ещё. Кроме того, мадам, хотя я дорого беру за свою работу, у меня ещё не появилась привычка брать деньги просто так, и я бы не хотел начинать с вас. Нет. Вы, очевидно, привыкли получать то, что хотите, но должны быть какие-то иные способы это осуществить. Чего вы конкретно хотите?
  Миссис Пайн повернулась ко мне. На секунду мне показалось, что она вновь хочет поговорить о моем лице, но вместо этого она спросила:
  – Каков он, Арчи? Он и в самом деле такой упрямый, каким хочет показаться?
  Имя Арчи прозвучало в её устах исключительно естественно.
  – Я бы сказал, что с его стороны это почти мягкотелость, – ответил я.
  – Бог мой, – она посмотрела на Вульфа с интересом, но без признаков испуга. – Я полагаю, – сказала она неожиданно, – вы знаете, что Уальдо Мур одно время был моим близким другом?
  Вульф кивнул:
  – Мне говорили об этом. Мистер Гудвин, например. Он получил информацию от журналиста из газеты. Очевидно, об этом знают многие.
  – Да, конечно. Есть преимущество в том, чтобы не скрывать некоторые вещи. То, о чем люди знают, принимается ими как само собой разумеющееся. Однако позволять людям знать это и позволять им публично обсуждать это в газетах – большая разница. Вы, мистер Вульф, можете представить себе хотя бы на минуту, что я буду сидеть сложа руки, в то время как в бульварных газетенках печатаются фотографии, касающиеся моей личной жизни? В то время как вы делаете сенсацию из смерти Уальдо Мура?
  – Конечно нет, мадам, – Вульф продолжал изучать её. – Вполне понятно, что вы не будете сидеть сложа руки, что вы сейчас и доказываете. Вы пришли сюда в половине третьего ночи. Кстати, вы, должно быть, задавали этот вопрос своему мужу. Что он сказал?
  – Джаспер считает, что это не станет сенсацией. Он говорит, что хочет всего-навсего прекратить слухи в компании и сделать так, чтобы мой брат не смог начать все заново. Но я не хочу и не собираюсь рисковать.
  – А что говорит ваш брат? Вы обсуждали с ним этот вопрос?
  Её лицо исказилось. Поскольку меня не просили делать записи, я мог внимательно наблюдать за её лицом, и это было первым признаком того, что ей требуется подумать. Она сжала губы, ничего не сказав. Мне показалось, что у них, видимо, это было наследственное, поскольку во время моего так называемого обеда с Керром Нейлором первый и единственный раз он был вынужден сделать паузу, чтобы подумать в тот момент, когда разговор зашел о его сестре. Наконец она произнесла:
  – Не знаю, что у моего брата на уме. Керр мне ничего не говорит, хотя это не в его правилах. Он весьма своеобразный человек. Он не любит моего мужа и других руководителей компании – всех, за исключением одного или двух.
  Вульф хрюкнул:
  – И вас он не любит?
  – Почему же! Любит!
  – Тогда отчего он не прекращает этого вздора насчет убийства, если вы его попросили об этом?
  – Он не… – Она осеклась, затем продолжила: – Это интересный вопрос, я никогда не задумывалась над этим, но брат подтверждает слова мужа, что в прессу это дело не попадет. Однако мне все равно, что они говорят, риск сохраняется, и я всегда считала: надо делать все разумное, чтобы избежать ненужного риска. Если мой муж и мой брат собираются действовать, как два избалованных ребенка, по-моему, фактически делая из себя идиотов, – тогда я беру дело в свои руки.
  Она посмотрела на меня и немедленно стала другой женщиной.
  – Похоже, тут прохладно. Набросьте, пожалуйста, на меня манто.
  Неудивительно, – подумал я, – ведь она одета для театра и, естественно, декольтирована. Для её возраста (а она, наверняка, старше меня лет на десять) она прекрасно сохранилась. Я взял манто и накинул ей на плечи. Она улыбнулась мне в знак благодарности, а я пошёл добавить тепла в термостат системы отопления.
  Миссис Пайн повернулась к Вульфу:
  – Я подумала, что лучше всего будет иметь дело непосредственно с вами. Возможно, вы абсолютно правы: если вы просто устранитесь, как я вас просила, мой муж наймет кого-нибудь ещё. Тогда почему не позволить ему иметь то, чего он хочет? Он явно хочет, чтобы расследованием занимались вы, и мой брат того же мнения, так почему бы и нет? Я дам вам свой личный чек, и вы не сможете возразить, что я даю вам деньги даром, потому что вы дадите мне гарантию, что расследования не будет, или, скажем так, что в результате ничего не просочится в прессу. Не важно, как мы это осуществим, главное, мы понимаем, что имеет в виду каждый из нас. Я выпишу чек – на десять тысяч долларов?
  Вульф покачал головой.
  – Ради Бога, не надо, – пробормотал он. – Вы понимаете, что предлагаете заплатить мне за то, чтобы я хранил секрет?
  Её глаза расширились:
  – Нет. Какой секрет?
  – Я не знаю. Пока. Но ваш муж или его фирма, в которой вы крупнейший акционер, платит мне, чтобы я что-то обнаружил, а вы хотите заплатить мне за то, чтобы я это скрыл, если, разумеется, что-либо удастся обнаружить. Вы назвали своего мужа и брата идиотами, но как вы назовете себя? Вы предлагаете мне десять тысяч долларов, думаете, я способен на двойную сделку? Если так, почему тогда я должен этим ограничиться? Почему не сто тысяч, не миллион? Мадам, вы неразумны.
  Она проигнорировала обвинение и попыталась рассуждать логически.
  – Напрасно вы так говорите, – сказала она с обидой. – Неужели я пришла бы к вам, если бы не знала о вашей репутации? Это не шантаж, а вы не обманщик!
  Вульф потерял дар речи, и это ещё раз подтвердило, что он не понимал женщин и наполовину так, как он понимал мужчин. Я же прекрасно её понял. Её точка зрения заключалась в том, что если Вульф поведет двойную игру с «Нейлор – Керр», никакого обмана не будет, поскольку этого хотела она, в то время как, если он обманет или будет шантажировать её, он превратится в отвратительного, низкого мерзавца, а его репутацию она знала: он таковым не является.
  Видя, что никакого компромисса не предвидится, я вмешался:
  – Послушайте, миссис Пайн, так не пойдет, в самом деле. Вам не удастся его подкупить или угрожать ему.
  Она пристально взглянула на меня, и я наверняка перестал быть для нее Арчи, по крайней мере, в этот момент.
  – Я не пыталась угрожать ему, – заявила она.
  – Я знаю. Я просто неудачно выразился.
  Она посмотрела на Вульфа, потом снова на меня.
  – Но… – она обдумывала мысль, – видимо, можно отобрать у него лицензию. С налогами, которые я плачу, и людьми, которых я знаю, я смогу это сделать. У частного детектива должна быть лицензия?
  Услышав это, я тоже почти потерял дар речи, но кто-то с нашей стороны должен был ей возразить.
  – Конечно, он имеет, – сказал я. – И я тоже имею. Можете попробовать, Алиса, но сомневаюсь, что вы преуспеете.
  – Меня зовут Цецилия.
  – Я знаю. Я имею в виду Алису из Страны Чудес. Вы мне её напоминаете.
  – Это прекрасная книга, – сказала она. – Я недавно перечитала её. Вы партнеры?
  – Нет, я работаю на него.
  – Не понимаю, почему. Не знаю, как вы можете его терпеть. Сколько вам нужно для того, чтобы открыть свое дело?
  – Фу, – вмешался Вульф. – Что за чушь! Мадам, если вы сделаете крохотное усилие, то убедитесь, что я разумный человек. Хотите предложение?
  – Не знаю, – осторожно сказала она. – Сначала я должна знать, что это за предложение.
  – Вот какое. Вы никогда не достигнете ничего с помощью этой болтовни – ни с мистером Гудвином, ни со мной. Более того, если я даже приму ваше смехотворное предложение, вы просто выбросите деньги на ветер. Ваши предположения могут оказаться необоснованными. Очевидно, вы полагаете, что если мы компетентно расследуем смерть мистера Мура, то наверняка в результате получится публичный скандал. Вы можете мне сказать, почему вы так думаете?
  Она оценивающе посмотрела на него.
  – Вот это умно, – сказала она с торжеством. – Если бы я действительно была уверена и сказала бы вам, почему, вам бы это здорово помогло. Но я вовсе не уверена. Я просто не хочу рисковать.
  – Вы разделяете мнение вашего брата о том, что Мур был убит?
  – Конечно, нет, это был несчастный случай.
  – Вы видели Мура в тот день? В день, когда он был убит?
  – Нет. Я не видела его несколько месяцев. – Она засмеялась. Смех её был глубокий, горловой, и смеялась она искренне. – Он собирался жениться! На девушке из компании, её звали Ливси. Эстер Ливси. Однажды он позвонил мне и сказал об этом. Конечно, вы не представляете себе, насколько это было абсурдно, потому что вы его не знали.
  – Вы советовали ему не жениться?
  – О Боже, нет. Это не принесло бы ничего хорошего. Я могла бы дать какой-нибудь совет этой девушке, если бы знала её, но не Уальдо. – Миссис Пайн повернулась ко мне. – У него такая привычка, Арчи? Он сказал, что хочет что-то предложить мне, а вместо этого устраивает перекрестный допрос.
  – Э, – согласился я. – Он делает это не нарочно. Его ум прыгает по ухабам.
  – Предложение, – сказал ей Вульф, игнорируя меня, – зависит от обстоятельств. Оно подойдет только тогда, когда вы будете говорить правду. Если вы не знаете о фактах, раскрытие которых вызовет сенсацию, и все, что вам нужно, – это гарантия от риска, почему бы вам не положиться на мою осторожность? Она у меня имеется, и я не получу ни удовольствия, ни прибыли, если без необходимости подниму вокруг этого шум. Почему вы не хотите помочь мне решить эту проблему? Дело тут в том, что ваш брат очень цепкий, он ревностно относится к понятию термина «убийство». Полагаю, вы лучше всех знаете вашего брата. Помогите нам, миссис Пайн. Расскажите прямо сейчас правду о нем. Например, как я понимаю, вы попросили его дать Муру работу. Он возражал против этого?
  Это была хорошая попытка, но она не сработала. Очевидно, Вульф не заметил, что у нее была аллергия от разговоров про своего брата, хотя на него это было не похоже, так как он замечал все. Во всяком случае это не прошло. Она не оборвала разговор – напротив, казалось, она была готова сидеть и болтать всю ночь, но напрочь отказалась рассказать нам биографию своего брата. Наиболее полезным показанием, которое Вульфу удалось из нее вытянуть, было то, что её брат был уникальным человеком, про это она уже говорила, да мы и сами знали.
  Наконец Вульф взялся за край стола, оттолкнул стул назад и встал. Миссис Пайн тоже поднялась, и я пошёл помочь ей одеться. В прихожей, когда моя рука лежала на ручке входной двери, она встала так, чтобы я не смог открыть дверь без того, чтобы не задеть носки её туфель, и сказала мне с симпатией:
  – Надеюсь, ваше лицо завтра будет выглядеть лучше.
  – Спасибо. Я тоже надеюсь.
  – И вы не ответили на мой вопрос: сколько вам надо для того, чтобы начать свое собственное дело?
  – Действительно, не ответил. Я подумаю.
  – Вы любите симфонические концерты?
  – Да, иногда, когда я лежу. Я имею в виду по радио.
  Она засмеялась.
  – Кроме того, уже почти апрель. Лодки? Гольф? Бейсбол?
  – Бейсбол. Я хожу так часто, насколько позволяют дела.
  – Это великолепная игра, правда? Вы болеете за «Янки» или за «Джаянтс»?
  – И за тех, и за других. Смотря по тому, кто из них играет в городе.
  – Я пошлю вам сезонные билеты. Честно, Арчи, я думаю, что мой брат сумасшедший. Не говорите Вульфу, что это я сказала.
  – Я никогда ничего ему не говорю.
  – Тогда это будет нашим первым секретом. Спокойной ночи.
  Я проводил её на улицу вниз по ступенькам к обочине, но не успел открыть для нее дверь автомобиля, потому что это уже сделал её шофер. Поднявшись на ступеньки, я напомнил себе, что надо утром позвонить Лону Коэну и сообщить ему, что всю работу практически сделал я сам и ему не видать своих десяти процентов, потому что я считал это только своей заслугой.
  Вернувшись в дом, я поднялся по лестнице, держась одной линии, шагая по одной ступеньке во избежание риска. Моя комната была двумя пролетами выше. На первой площадке я повернулся и крикнул вниз:
  – Я иду наверх и думаю, во что ей обойдется обставить мою контору! Спокойной ночи!
  На следующее утро, в четверг, обстановка в отделе фондов для меня совершенно изменилась. Где бы я ни появлялся, я мог видеть, чувствовать и даже ощущать на вкус эту перемену. В среду утром меня ещё воспринимали как мужчину, которого надо было оценить, и чужака, от которого можно было ожидать, что он станет рассматривать милых пташек просто как сотрудниц. Утром же в четверг я был уже детективом, выслеживающим убийцу. Так все думали и все демонстрировали это. Не знаю, плел ли Керр Нейлор новую интригу или просто просочилась информация, но то, как меня встречали, куда бы я ни заходил, не оставляло никаких сомнений на этот счет.
  Крошки табака в папке оставались непотревоженными. Особого разочарования я не испытал, поскольку у меня не было веских оснований предполагать, что кто-то в компании занимался стукачеством, и я оставил свои ловушки в неприкосновенности. В десять часов я позвонил Джасперу Пайну и рассказал ему об эпизоде с мистером и миссис Гарольд Энтони.
  Я также сказал:
  – Ваша жена вчера ночью приходила к нам.
  – Я знаю, – ответил он, и больше мы этого не касались. Нетрудно было догадаться, что, с его точки зрения, ему не было смысла интересоваться тем, что она сказала нам, потому что она уже сообщила ему все подробности. Когда я информировал его, что весь отдел явно разглядел во мне ищейку, он с раздражением сказал, что в этом случае я могу вести себя соответствующим образом, и разрешил действовать по моему усмотрению.
  Первое, что я сделал, удрав с работы, это поехал к Лону Коэну в «Газетт», предварительно позвонив ему. Меня занимал вопрос о том, что думал Пайн о нежных взаимоотношениях своей жены с её баловнями, и в частности с Муром. Переговорив с Лоном и парой репортеров, я ушёл удовлетворенным, ибо получил те сведения, которые мне были нужны. Либо Пайн уже давно руководствовался философией, что привычки жены не касаются мужа, и действительно плюнул на все, а миссис Пайн потеряла всякий интерес к Муру уже в начале 1946 года и разве что позаботилась, чтобы у него была работа, либо ребята из «Газетт» жили в мире фантазии, что было маловероятно.
  Я угостил их ленчем в «Пьетро» и затем вернулся на Уильям-стрит.
  В своем кабинете я не обнаружил никакой корреспонденции, никаких писем от Вульфа, или Пайна, или даже Керра Нейлора, а ящик шкафа оставался нетронутым. Меня по-прежнему ничто не связывало, и я мог действовать, руководствуясь собственными планами. Комната мисс Ливси находилась напротив моей, что, по-моему, было совсем неплохо.
  Дверь к ней была открыта, и она что-то печатала. Я вошел, прикрыв за собой дверь, сел в кресло возле письменного стола и спросил:
  – Что вы думаете про Розу Бендини?
  – Господи, что вы сделали со своим лицом? – ответила она вопросом. Её взгляд не отрывался от моей физиономии.
  – Вы, наверное, решили, что мы поменяли тему, – сказал я, – но на самом деле это не так. Тут есть связь. Это муж Розы так меня разукрасил. Что вы о ней думаете, если выразить это десятью тысячами слов?
  – Болит?
  – Давайте, давайте. Становитесь сладкой и женственной, а сами ещё даже и не начали забывать этого Мура. Не притворяйтесь!
  Она едва заметно покраснела – очень слабо, но я успел заметить.
  – Я не вру, – возразила она. – Если вы не чувствуете, посмотрите на себя в зеркало и увидите. А что насчет Розы Бендини?
  Я ухмыльнулся.
  – Стало быть, вы сами меня спрашиваете? Прекрасно. Она называла Мура Уалли. Она говорит, что он никогда не имел ни малейшего намерения жениться на вас, и что вы с ума сошли – это дословно, что она сказала, – когда узнали, что он продолжает видеться с ней, и что вы так и не пришли в себя. Разрешите добавить, что я не верю этому, потому что если бы вы так и не пришли в себя, вы были бы сейчас сумасшедшей, а по этому вопросу я голосую отрицательно.
  Краска сошла с её лица. Она продолжала сидеть в рабочей позе за машинкой, её пальцы лежали на клавишах машинки. У нее был такой вид, будто я заскочил просто её поприветствовать и вот-вот должен был уходить, но корпусом и головой она повернулась ко мне и смотрела прямо мне в глаза. Тон её голоса соответствовал выражению глаз.
  – Вам следовало посоветоваться со мной, прежде чем отбирать кандидатов для сбора слухов, но, судя по всему, в этом уже нет необходимости, потому что, если бы вы обратились ко мне, Роза заняла бы одно из первых мест, а вы нашли её сами. Когда вы найдете остальных, пожалуйста, не говорите мне о них, у меня много работы. – Тело её вновь приняло рабочую позу, она посмотрела на бумагу в машинке, а затем на свой блокнот, и её пальцы застучали по клавишам.
  Я приготовил несколько возражений, например, что не я нашел Розу, а она меня, но, для того чтобы перекричать страшный грохот машинки, потребовалось бы напрячь легкие, а я решил их пожалеть и поэтому ушёл.
  День уже перевалил за половину, а я ещё ничего не узнал о тех, чьи имена мне назвала Роза. Я вернулся в кабинет, позвонил начальнику резервного отдела и сказал, что хочу поговорить с мисс Гуинн Феррис из его секции, и попросил передать ей, чтобы она пришла ко мне. Он извинился и сказал, что мисс Феррис в данный момент занята: печатает под диктовку начальника секции, чья секретарша в тот день не работает, и спросил, нельзя ли это сделать позднее. Я согласился и сказал, пусть приходит, когда это будет удобно им обоим. Положив трубку, я почувствовал, что дверной проем в кабинете загородила чья-то тень.
  Это был высокий, костлявый молодой человек с копной непослушных волос, которым не повредила бы расческа или даже ножницы парикмахера. Он был похож на поэта, погруженного в свои мысли, и, так как его глаза безошибочно впились в меня, очевидно, очень хотел меня прощупать.
  – Можно зайти, мистер Трут? – спросил он голосом, пророкотавшим, словно отдаленный гром.
  Когда я разрешил, он вошел, закрыл дверь, пересек комнату, сел на стул и сообщил:
  – Меня зовут Бен Френкель. Бенджамин Френкель. Я полагаю, вы занимаетесь тут расследованием убийства Уальдо Мура?
  Ну что ж, раз мне не удалось заполучить Гуинн Феррис, я поймал другого интересного энергичного человека, которого, судя по высказываниям Розы, эта дама тоже притягивала к себе и завлекала до тех пор, пока он не разобрался, что к чему.
  Встретив его взгляд, мне пришлось собраться, чтобы не вылететь через окно на улицу.
  – Я бы выразился иначе, мистер Френкель, – сказал я. – Но я ничего не имею против вашей формулировки.
  Он ласково и грустно улыбнулся.
  – Меня это устраивает, – начал он. – Я рассчитывал на вашу гибкость. Я уже приходил сюда несколько раз, как только услышал сегодня утром, для чего вы здесь, но не застал вас на месте. Я хотел сказать вам, что у меня сильное ощущение, будто Мура убил я. Я испытываю его с той ночи, когда это случилось, или, лучше сказать, со следующего дня.
  Он остановился. Я ободряюще кивнул ему:
  – Продолжайте, мистер Френкель, пока ещё не слишком ясно. Это только ваше впечатление, или вы можете чем-то его подтвердить?
  – Боюсь, это не очень убедительно, – он нахмурился, будто над его широкими бровями появилась туча, из которой доносились раскаты грома. – Я надеялся, что вы разъясните все это и я смогу освободиться от этого ощущения. Могу я рассказать вам обо всем конфиденциально?
  – Смотря что вы скажете. Я не могу обещать, что буду держать в тайне признание в убийстве.
  – Боже, я не делаю никаких признаний!
  – Тогда что же вы делаете?
  Он глубоко вздохнул, задержал дыхание на несколько секунд и выдохнул.
  – Моя ненависть к Уальдо Муру, – сказал он, – была одним из сильных чувств, какие я когда-либо испытывал в жизни. Возможно, самое сильное. Я не скажу вам почему, так как не имею права вовлекать в это дело другого человека. Я сомневаюсь, ненавидел ли когда-нибудь один человек другого так, как я ненавидел его. Это тянулось месяцами, и я боялся этого, буквально боялся. У меня всегда был глубокий интерес к смерти как к феномену. Во мне слились два начала. Это было синтезом двух реакций. Одна – ненависть – была эмоциональной, а другая – интерес к смерти – была плодом рассудка, и обе появились одновременно. В результате я увлекся концепцией смерти Мура, я обдумывал её снова и снова, в конкретных и специфических выражениях. Концепция автомобиля, переезжающего его и лишающего его жизни, приходила мне в голову много раз, не знаю, сколько именно, – десятки.
  – Его переехала не концепция, а седан.
  – Конечно. Я не говорю о чем-то сверхъестественном. Я живу в меблированной комнате на Девяносто четвертой улице недалеко от Бродвея. Однажды вечером я был у себя в комнате, и эти концепции, о которых я говорил, занимали мой ум. Это было исключительно изнурительное занятие, так бывало всегда. Психологически это можно сравнить с трансом в результате закупорки мозговых клеток, вызванной продолжительным и невыносимым напряжением. Моя голова болела, и я лежал на кровати.
  Мне это начинало надоедать:
  – И наконец уснули, и вам приснился сон.
  – Нет, я не заснул. Мне просто казалось, что я заснул. Было чуть больше часа ночи – десять минут второго. В тот миг, когда я пришел в себя, я открывал дверь ванной. Я подумал, что, должно быть, нахожусь в очень глубоком сне, если, не сознавая того, что я делаю, встал с кровати и пошёл в ванную, дверь в которую находилась на другой стороне комнаты. Мой мозг не был ничем заполнен и отдыхал; в нем не было никаких видений, хотя они часто возникали, когда я просыпался. Вот что было той ночью. Я разделся и пошёл спать и через некоторое время снова заснул, но утром, когда прочитал в газете про смерть Мура, что, конечно, подействовало на меня, как удар тока, мой мозг вдруг охватила мысль, что его убил я. Думаю, что главной причиной тому было то обстоятельство, что автомобиль, который сбил его, был обнаружен на Девяносто пятой улице, всего за один квартал от моего дома.
  – Подумайте ещё раз, мистер Френкель. Автомобиль был найден почти в двенадцать часов дня, поэтому вы не могли узнать об этом из утренних газет.
  – Что? – расстроился он. – Вы уверены в этом?
  – Безусловно.
  – Странно. – Он покачал головой. – Выходит, мозг может работать сам по себе. Я четко помню, что это чувство возникло у меня утром, когда я пошёл на работу, а впоследствии, когда стало известно, где был найден автомобиль, это ощущение усилилось. В любом случае началось это тогда, и с тех пор оно не покидает меня, и я хочу от него освободиться.
  – Я не собираюсь ни в чем обвинять вас, – заверил я его. – Когда в первый раз вы пошли спать, устав от своих концепций и головной боли, в котором часу это было?
  – Около девяти часов; естественно, я так предполагаю. Я не могу определить точно, но это не могло быть много позднее или раньше девяти часов.
  – Вы знали, где был Мур в тот вечер? Или где его можно было найти?
  – Нет, – сказал он с сомнением. – Я знал… – он не закончил фразу.
  Я подтолкнул его:
  – Попробуем вспомнить.
  – Я знал, где, по моему предположению, он был или мог быть. Нет, не так. Я знал, с кем предположительно он мог быть, и все. Я предпочитаю не называть имен.
  – Когда вы проснулись около ванной комнаты, как вы были одеты?
  – Как обычно. Так, как был одет, когда лег. Костюм, ботинки – полностью одет.
  – Ни шляпы, ни пальто?
  – Боже мой, нет. Я бы снял их в любом случае, верно?
  – Ну вот, пара деталей уже есть. Что-нибудь ещё – грязные руки или что-нибудь в этом роде?
  – Нет, ничего.
  – Вы кому-нибудь об этом говорили, о вашем ощущении, что вы убили Мура?
  – Никогда. Вскоре после того, как это случилось, меня вызвал детектив, расследовавший это дело, и спросил, не гулял ли я той ночью и не заметил ли, как кто-нибудь ставил автомобиль на Девяносто пятой улице. Значит, они интересовались мной, потому что я живу в соседнем квартале. Он спросил меня о моих отношениях с Муром. Я честно сказал ему, что ненавидел Мура.
  – Но вы не говорили ему о ваших ощущениях?
  – Нет, разве я должен был говорить?
  – Вас, конечно, никто не заставлял. Тогда почему вы мне рассказали?
  Френкель опустил плечи. Его глаза больше не сверлили меня; теперь они на меня совсем не смотрели, взгляд опускался, покуда не уперся в пол. Он становился несчастным прямо на глазах, и я от души желал, чтобы у него не случился очередной приступ головной боли. Я ждал, когда он снова поднимет глаза, и в конце концов он это сделал.
  – Очень трудно сказать, – горестно произнес он. – Может, это прозвучит глупо, но, когда я узнал, что вы расследуете убийство Мура, у меня появилась очень слабая надежда, что если я вам все расскажу, вы сможете это проверить
  – вы детектив и знаете, как это делается, – возможно, путем опроса хозяйки квартиры и других людей вы могли бы доказать, что я не покидал комнаты в тот вечер. – Он выглядел неуверенным. – А может, вы смогли бы освободить мой ум. Может быть, я недостаточно четко объяснил вам, под каким ужасным давлением я нахожусь. Возможно, вы могли бы также сказать, не упоминал ли мистер Нейлор какие-нибудь имена в связи с этим… этим безответственным докладом, который он послал мистеру Пайну. В частности, не упоминал ли он мое имя?
  Больше мне не было скучно, но если хоть одна искорка проскочила в моих глазах, то это было помимо моей воли.
  – Хорошо, – сказал я бесцеремонно. – Конечно, было упомянуто много имен. У вас есть основания предполагать, что мистер Нейлор мог вас выделить?
  – Никаких серьезных причин. Дело вот в чем, мистер Трут. – Он наклонился вперед и явно приобрел второе дыхание, потому что стал снова прощупывать меня.
  – Ощущение, что я убил человека, довлело над моим сознанием почти четыре месяца. Мне необходимо, жизненно необходимо либо укрепиться в этой мысли, либо освободиться от нее как можно скорее. Мне нужно знать, и я имею на это право, было ли у других такое же ощущение, и если так, то по какой причине и как они это объясняли. Это не могут быть те же основания, что и у меня, потому что никто на земле, кроме вас теперь, поскольку я рассказал вам об этом, не знает, что случилось со мной в моей комнате в тот вечер. Поэтому я и спрашиваю, упоминал ли мистер Нейлор мое имя? Если это так и если я не получу от вас искреннего ответа на мой вопрос, мне придется пойти к нему…
  Дверь открылась, и в комнату вошел Керр Нейлор.
  Несмотря на несчастный вид Бена Френкеля и его мольбу о помощи, я не испытывал к нему никаких братских чувств, а если бы они даже и проросли, то очень скоро увяли бы при одном подозрении, что он просто хотел меня надуть. Но вид аккуратного, маленького, бесцветного лица и бесцветных блестящих глазок Нейлора разбудили во мне защитный инстинкт – не только в отношении Френкеля, но и всего отдела. Как только Френкель увидел, кто вошел в комнату, он вскочил, едва не опрокинув при этом стул, а я сказал Нейлору равнодушным голосом:
  – Здравствуйте, я не видел вас сегодня. Я говорю с мистером Френкелем о служащих его секции. Я думаю…
  – Он не начальник секции, – оборвал меня Нейлор.
  – Да, но в своей работе с персоналом я часто обнаруживаю, что от помощника можно получить гораздо больше полезной информации, чем от начальника. Вы что-нибудь хотели?
  – Вы можете закончить с Френкелем позднее.
  – Конечно, – согласился я. – Правда, здесь возникла одна проблема. Мне кажется, мистер Френкель хочет у вас о чем-то спросить. Так, мистер Френкель?
  Но это выглядело совсем не так, потому что он уже крался по направлению к двери. Не то чтобы он ушёл, ничего не ответив, но громовые раскаты его голоса превратились в бормотание – что-то насчет исходящей почты, которая его ожидала, после чего он исчез, оставив дверь открытой. Керр Нейлор подошел к ней и закрыл, вернулся к столу и, оставив официальность, сел.
  – Они у вас все выдрессированы, – сказал я с восхищением. – Даже такие большие, как Френкель, который мог бы скрутить вас одной рукой.
  Нейлор улыбнулся своей мерзкой улыбочкой:
  – Он был бы рад это сделать, очень хотел бы.
  – Почему? Какие-нибудь веские причины?
  – Нет, он только считает, что я помешал его повышению по службе в январе. – Нейлор вытащил из бокового кармана какую-то брошюрку. – Я нашел это в ящике своего письменного стола и подумал, что вам было бы интересно её прочесть.
  Я взял брошюрку. Название на обложке гласило: «Протеины и ферменты».
  – Вы хотите, чтобы я это прочитал или съел? – спросил я.
  Не обладая чувством юмора, он проигнорировал мое замечание. Казалось, он зашел ко мне, чтобы вручить брошюрку и обсудить её содержание или скорее прочитать мне лекцию на эту тему. Слова слетали у него с языка, и он трещал так быстро, будто я ему заплатил и помирал от нетерпения услышать об этом.
  Время от времени я улавливал одно – два слова, что давало возможность вставить в разговор вопрос или многозначительно кашлянуть, но в основном пытался сообразить, как бы остановить Нейлора. Я ни секунды не верил, что им руководило искреннее желание обогатить мои знания сведениями о ценных свойствах ферментов, которых много в листьях. Я чувствовал себя беззащитным и от этого раздражался. Он сидел на стуле, ораторствуя, а я сидел рядом и сокрушался, что у меня не было никакой, даже самой слабой идеи, как извлечь из его маленькой головы факты и намерения, которые в ней хранились и в которых я нуждался. Часто, беседуя с человеком по необходимости, я думал: «О'кей, брат, подожди, пока Вульф тебя расколет», но в отношении Керра Нейлора я вовсе не был уверен, что даже Вульф сможет вбить в него клин.
  Он говорил и говорил. Я дважды взглянул на часы – никакого эффекта. Наконец я попросил извинения и сказал, что у меня запланирована встреча, на которую я могу опоздать. Он захотел узнать, с кем. Я назвал ему первое имя, пришедшее мне в голову: Самнер Хофф.
  – А-а, – кивнул он, вставая со стула. – Один из наших лучших людей, прекрасный инженер и хороший организатор. Печально, действительно грустно, что он ставит под угрозу всю свою карьеру в связи с этой девушкой, Ливси. Он мог бы уехать в Бразилию, руководить там филиалом, но он не едет из-за нее. Вы её знаете – вы были у нее вчера и снова сегодня. Вам известно, где находится кабинет Хоффа?
  – Я найду…
  – Пойдемте вместе. Это мимо моего кабинета. Я вам покажу.
  Я последовал за ним, думая о том, что его служба разведки была не только хорошо скрыта, но и всегда находилась начеку, поскольку он уже знал о моем коротком визите к мисс Ливси. Мы прошли по широкому проходу, который отделял основной зал от ряда кабинетов, и когда мы дошли до конца этого прохода, Нейлор остановился перед закрытой дверью.
  – Здесь кабинет Хоффа, – объявил он таким тонким тенором, что мне показалось, что больше я его не вынесу. – Кстати, чуть не забыл вам сказать: говоря вчера об убийстве Уальдо Мура, я сказал, что могу сообщить вам лишь голые факты. Это не совсем точно. У меня есть только один факт: имя человека, который убил его. Я знаю, кто это был. Но не могу сказать вам больше. Нехорошо и небезопасно обвинять в убийстве человека, если нет доказательств обвинения. Вот и все, что я могу сообщить, – сказал он, улыбаясь. – Передайте мистеру Вульфу, что я весьма сожалею. – Он повернулся и ушёл по направлению к своему кабинету в конце коридора.
  Первой моей реакцией было пойти за ним. Я постоял и обдумал ситуацию. Он сделал это в своем стиле, выждав момент, когда мы окажемся вне кабинета, чтобы вылить все на меня. Причем ближайшие ряды письменных столов, за которыми сидели сотрудницы, были настолько близко, что мне понадобилось бы сделать только пару маленьких шагов, чтобы дотронуться до шелковистого плеча темноволосой красавицы с ярко накрашенными губами. Теперь, когда босс ушёл, она смотрела на меня (как, впрочем, и все остальные в этом секторе), наслаждаясь видом растерянной ищейки. Я скорчил им гримасу и, решив не идти за Нейлором, потому что не был уверен, что удержусь и не удушу его, открыл дверь комнаты Хоффа и вошел.
  Он взглянул в мою сторону, сразу узнал меня и крикнул:
  – Убирайтесь отсюда!
  Я закрыл за собой дверь и огляделся. У него был большой красивый кабинет. Что касается его самого, то, логично рассуждая, я ожидал увидеть хорошо сложенного и сильного человека – ведь он врезал Муру в челюсть по амурным соображениям, да ещё был вдобавок инженером. Однако я ошибся. Он был тяжеловат. Чувствовалось, что не за горами время, когда он превратится в толстого коротышку, и вдобавок у него был двойной подбородок. Он не встал и не направился ко мне, не поднял что-нибудь, чтобы запустить в меня; он просто попросил меня убраться.
  Я подошел к его столу и спокойно предложил:
  – Я уйду, если вы скажете, почему я должен это сделать.
  – Убирайтесь отсюда, – он был абсолютно серьезен. – Вы, чертов проныра, лезущий не в свои дела! И не заходите ко мне!
  С одной стороны, имея дело с человеком с таким характером, нельзя рассчитывать на хорошие шансы на дружескую и полезную беседу. С другой стороны, я находился здесь только потому, что сказал Нейлору в критический момент, что у меня запланирована встреча с Хоффом. Я не хотел лишиться возможности отпустить в его адрес два-три едких замечания, которые были готовы сорваться с моего языка. Но по выражению его лица я понял, что ничто не доставит ему большего удовольствия, чем моя попытка задержаться в его кабинете; значит, он сам был готов добавить кое-что. И я перехитрил его, повернувшись на каблуках и выйдя из кабинета – именно так, как он требовал.
  Вернувшись в комнату, я встал у окна и стал обдумывать последнюю карту Керра Нейлора, изучая её со всех сторон. У меня возникла идея спуститься и позвонить из автомата Вульфу, но был уже пятый час, и он мог быть в оранжерее, где имел обыкновение оставаться до шести часов, а он не любил, если его просили пошевелить мозгами, когда он был там, поэтому я отказался от этой идеи. Вместо этого я заложил в машинку лист бумаги и напечатал адрес
  – точно так же, как в прошлый раз, когда я печатал доклад в «Нейлор – Керр». Несколько минут я просидел, соображая, как все изложить, и затем застучал по клавишам.
  «В 3 часа 25 минут ко мне пришел Керр Нейлор. Некоторое время он говорил о разных пустяках, затем сказал мне, что знает, кто убил Уальдо Мура. Он сказал также, что больше ему нечего добавить, потому что „нехорошо и небезопасно обвинять в убийстве человека, если нет доказательств обвинения“. Керр Нейлор ещё велел мне передать мистеру Вульфу, что он очень сожалеет. Я хотел попросить его не дожидаться понедельника и встретиться с Вульфом сейчас, но он ушёл в свой кабинет. Принимая во внимание его поведение и настроение, я пришел к выводу, что идти за ним было бы бесполезно».
  Я мог бы ещё кое-что добавить насчет Бена Френкеля и Самнера Хоффа, чтобы заполнить всю страницу, но это показалось мне слишком скудным для целого рабочего дня. Решив, что ещё могут найтись люди, которым было бы любопытно заглянуть в мои папки, я поступил со второй копией так же, как вчера, сунув её поверх другой в нижнюю папку и положив крошки табака на те же места. Я вышел, поднялся на лифте на тридцать шестой этаж и сказал секретарше мисс Абраме, что хотя у меня не была назначена встреча с Пайном, я бы хотел переговорить с ним минутку и кое-что ему рассказать. Она сказала, что у него совещание и он освободится не ранее чем через час. Я подумал, что если Пайн ей доверял, то я тоже могу ей доверять, взял у нее конверт, положил туда доклад и заклеил его, а потом оставил ей для передачи Пайну.
  Когда я возвращался в отдел фондов, у меня возникла блестящая идея. Я все ещё не встречался с Гуинн Феррис. Если люди из этого отдела устроили мне в среду засаду, почему бы не ответить им взаимностью в четверг? И для этого мне вовсе не нужно устраивать засаду. Когда я её увижу, я решу, пригласить ли её к «Рустерману» или захватить с собой домой, чтобы дать немного поработать Вульфу.
  Но увидеть её мне не пришлось. Начальник резервного отдела ответил мне по телефону, что, к сожалению, у мисс Феррис так много работы, что ей придется остаться после рабочего дня, и попросил меня подождать до утра. Разумеется, я согласился.
  Я закончил работу вместе со всеми в положенное время и, спускаясь в лифте, не мог пожаловаться на отсутствие внимания к своей персоне. Одни глазели на меня открыто, другие бросали на меня взгляды, когда думали, что я на них не смотрю, а третьи рассматривали меня уголком глаза, но я представлял интерес для всех и каждого.
  Вульф читал три книги одновременно. Он делал так время от темени все годы, что я был рядом с ним, и всегда это меня раздражало, потому что выглядело нарочито. На этот раз это были «Неожиданный гость» Кристофера Ла Фаржа, «С любовью из Лондона» Гилберта Габриэля и «Обзор символической логики» С. И. Льюса. Обычно он читал их по очереди, прочитывая по двадцать или тридцать страниц за каждый заход. В этот вечер после ужина он сидел за столом в кабинете, прекрасно проводя время со своими литературными друзьями.
  Ещё до ужина я доложил ему о событиях дня, и, судя по всему, он меня выслушал, но не задал ни одного вопроса и не сделал ни одного замечания. Разумеется, на разговоры о деле за ужином у нас было наложено табу, но, поскольку процесс переваривания пищи не выходил из-под контроля и шёл своим чередом, он мог бы сделать два-три предложения, но не стал.
  Я сидел за своим столом, прочищая и смазывая маслом свой арсенал – два револьвера и один автоматический пистолет. Когда он закончил второй заход чтения «Обзора символической логики» и, заложив место, где читал, потянулся за «С любовью из Лондона», я вежливо спросил его:
  – А где ?
  – ?
  Можно было подумать, что он пытался понять, кого я имею в виду.
  – Наверное, нет смысла расходовать деньги клиента. У тебя есть к нему конкретный вопрос? Я полагаю, он работает над делом о подлоге для мистера Бэскома.
  – Значит, я работаю один. Может, мне пойти наверх и попробовать соснуть, или вы предпочитаете делать вид, что мы оба зарабатываем деньги?
  – Арчи, – он поднял книгу. – Я не предлагаю начать разбираться в этом хаосе. В настоящее время это дело просто смесь совершенно разных вещей. Если Нейлор убил Мура, возможно, он зашел с этим слишком далеко. Если же нет, и он знает, что убийца кто-то другой, можно прокомментировать так же. Если ни то ни другое, тогда корпорация глупо теряет деньги, но мы ведь не её акционеры. Возможно, мы узнаем об этом больше после того, как я поговорю в понедельник с Нейлором. До этого времени было бы неразумно занимать этим делом мою голову. Кроме того, ведь на самом деле ты не хочешь, чтобы я это делал. Ты катаешься как сыр в масле, имея сотни доступных молодых женщин, никто за тобой не смотрит, ты полностью предоставлен самому себе.
  – Я не сыр в масле, – ответил я, закрывая ящик, где я держал арсенал, и вставая на ноги. Подойдя к двери в холл, я обернулся: – И никому не нужно меня контролировать. Но если я там влипну во что-нибудь и вам придется меня вытаскивать, не вините меня тогда.
  На следующее утро, в пятницу, в девять тридцать пять я стоял перед шкафом для досье в моем кабинете в отделе фондов компании «Нейлор – Керр», уставившись внутрь ящика, который я открыл с чувством истинного удовлетворения. Не только отсутствовали табачные крошки, но даже и край доклада, который я печатал в четверг, сдвинулся на добрые полдюйма ниже по сравнению с докладом за среду, а я положил их точно вровень друг с другом.
  Полностью отдавшись на несколько секунд этому чувству, я затем чуть не треснул себя по лбу. В четверг все необходимые средства были у меня с собой, но потом я забрал их домой, не желая оставлять в компании, а сегодня забыл захватить. На то, чтобы съездить за ними, требовалось сорок минут. Я закрыл и запер ящик. На улице я без проблем поймал такси, поскольку в это время дня и в этой части города таксисты сами ищут себе работу. У дома Вульфа я выскочил, забежал домой и вернулся к ждущему меня таксисту, не встретившись с Вульфом, так как утром между девятью и одиннадцатью у него были оранжерейные часы, и помчался назад на Уильям-стрит.
  Я хотел запереть комнату, потому что у «Нейлор-Керр» было принято заходить без стука, но ключей у меня не было, и я забаррикадировал дверь, придвинув к ней письменный стол. Я аккуратно переложил папки из ящика на стол, открыл набор принадлежностей для дактилоскопирования и приступил к работе. Это напоминало сбор персиков с дерева, когда все ветви полны плодов. Любой школьник собрал бы такой же урожай. Двадцать минут спустя я уже был обладателем трех дюжин отпечатков: несколько оказалось на гладкой поверхности обложки верхней папки, немного – на второй, побольше – на третьей и целое созвездие на тетрадках двух докладов.
  Чувство удовлетворенности стало понемногу остывать. Если бы любопытство, которое проявляли ко мне и к моей работе все сотрудники общего зала, не говоря уже об обитателях двух рядов кабинетов, можно было бы измерять на вес, то, несомненно, его хватило бы, чтобы загрузить десятитонный грузовик. Обычное любопытство толкало людей и на более сложные и опасные уловки, чем проникновение в комнату и изучение содержимого шкафа для досье.
  Дальше мне, очевидно, следовало приобрести дополнительное оборудование, лучше всего у оптовика, и приступить к сбору отпечатков пальцев у каждого сотрудника на этаже.
  Если даже допустить, что все они захотели бы принять в этом деятельное участие, в одиночку я занимался бы этим четыре или пять дней – по восьми часов в день.
  Дело значительно осложнялось.
  Я наклонился к телефону, чтобы взять трубку – аппарат я поставил на пол, когда двигал письменный стол, – и сказал, что хочу переговорить с мистером Пайном.
  Мне пришлось немного подождать. Когда он взял трубку, я сказал:
  – Мне нужно, чтобы вы ответили на один вопрос, который я предпочел бы больше никому не задавать. Я знаю, что в некоторых больших компаниях существует обычай брать отпечатки пальцев у всех служащих. Я бы хотел знать, не относится ли «Нейлор – Керр» к их числу,
  – Да, – сказал он. – Мы стали делать это во время войны. А зачем это вам?
  – Я хотел бы, чтобы мне разрешили ознакомиться с ними. Я имею в виду: исследовать их.
  – Для чего?
  – Кто-то пошарил в моей комнате, залез в бумаги, и было бы любопытно узнать, кто.
  – Немного странно звучит, не правда ли? Кстати, я получил ваш доклад. Мы обсудим его сегодня днем на совещании с участием некоторых руководителей. И мистер Хофф настоял на том, чтобы увидеть меня. Он вышел несколько минут назад. Он говорит, что ваше присутствие деморализует весь отдел. Черт возьми, скажу вам откровенно, я бы сам задавил Нейлора. Вы, по крайней мере, его слегка укололи. Думаю, вам следует поговорить с Хоффом, желает он того или нет.
  – Мне хотелось бы. Так как насчет отпечатков пальцев?
  – Конечно, если вы считаете, что игра стоит свеч. Поговорите с мистером Кушингом и скажите, что я велел.
  Мистер Кушинг был помощником вице-президента, который представлял меня, когда я приступал к работе. Я позвонил ему. Он мог бы полюбопытствовать, зачем эксперту по кадрам нужны отпечатки пальцев. Однако он не удивился: очевидно, новости о моем действительном статусе распространились за пределы отдела фондов. Он предупредительно спросил, не прислать ли ко мне нарочного с пустой папкой и салфетками для безопасной доставки образцов.
  Меня не оставили наедине с отпечатками пальцев, которые хранились в запертом шкафу в комнате на тридцать пятом этаже. Женщина средних лет с крашеными каштановыми волосами и плоской грудью, от которой изрядно попахивало луком, не отходила от меня более чем на десять футов. Она испытала некоторое неудобство, когда я попросил принести мне сэндвичи и молоко, но тут же довольно мило вышла из положения, попросив подругу подменить её на время ленча.
  Дело я знал, но экспертом, безусловно, не был, поэтому мне приходилось работать медленно, чтобы не допустить какую-нибудь ошибку и не переделывать потом все сначала. То, что в моем распоряжении была обширная коллекция хороших образцов, сильно облегчало задачу. Но и в этих условиях мою работу можно было сравнить с восхождением на вершину горы. Пару раз в течение дня любительница лука предлагала мне свою помощь, но я вежливо отказывался, хотя глаза мои жутко болели, а шея начинала затекать.
  На часах было начало пятого, когда наконец я нашел, что искал. Ещё до изучения моей находки под увеличительным стеклом я уже знал, что это то, что мне нужно, а поработав минут пять с лупой и сравнив отпечаток с дюжиной лучших образцов на обложке папки и докладов, убедился, что добытые мной данные удовлетворили бы любых присяжных. Либо я издал восторженное восклицание, либо выдал себя чем-то ещё, но любительница лука подошла к моему локтю и спросила:
  – Вы нашли то, что искали, не так ли?
  Не пускаясь в объяснения, я ответил утвердительно, тем более что имя на карточке я закрывал рукой. И когда она отвернулась, я вернул карточку в дело, закрыл ящик, упаковал результаты своих исследований в картонную папку и салфетки, сказал ей, что на сегодня хватит, поблагодарил за приятные часы, проведенные в её компании, и с папкой под мышкой вернулся к себе на тридцать четвертый этаж. Я положил папку на пол между окном и письменным столом, который поставил на место, позвонил начальнику резервного отдела и попросил его:
  – Как насчет мисс Гуинн Феррис? Могу ли я сейчас увидеть её?
  – Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном сказал он. – Мне очень жаль, мистер Трут, но у нее ещё много…
  – Простите, – прервал я его, – мне тоже очень жаль, но больше ждать я не могу. Я уже три раза просил её зайти, но, конечно, если мне нужно для этого сходить к мистеру Нейлору или мистеру Пайну…
  – Ни в коем случае! Конечно, нет! Я не знал, что это так важно!
  – Возможно, это важно.
  – Тогда немедленно я посылаю её! Она будет у вас сию же минуту!
  Я поблагодарил его, повесил трубку, поднялся, чтобы подвинуть кресло для посетителей на более удобное место в конце стола, и снова уселся в свое кресло. Дверь была закрыта. Я уже подумывал о том, чтобы открыть её, избавив девушку от беспокойства, когда дверь раскрылась настежь и она вошла, закрыла её за собой и подошла к столу.
  Мне далеко до Вульфа, который весит более трехсот фунтов, поэтому я не могу сослаться на свой вес, чтобы продолжать сидеть, когда ко мне приходит посетитель, и, кроме того, я же не какая-нибудь там деревенщина невоспитанная. Но на этот раз я прилип к креслу, просидев в нем по крайней мере на три секунды больше, чем допускали правила хорошего тона, – до тех пор, пока не услышал, как она произнесла сладким, мелодичным голосом:
  – Вы хотели меня видеть? Я Гуинн Феррис.
  Это была девушка, делавшая ошибки в письмах, та самая, которая положила свои милые пальчики мне на колено, когда я не пробыл и часа в её компании.
  Психологический момент для того, чтобы встать в присутствии леди, уже был упущен, так что я решил не делать этого и сказал ей:
  – Вот стул. Сту-у-ул. Садитесь. Сади-и-и-тесь же.
  Она сделала это очень элегантно, без намека на флирт, положила свои красивые ноги в нейлоновых чулках одна на другую, почти так, как этого требовала классическая поза двадцатого века, одернула подол своей зеленой шерстяной юбки и улыбнулась мне ярко накрашенными губами и чистыми голубыми глазами одновременно.
  – Сегодня пятница, – заявил я. – Таким образом, сегодня пятый и последний день вашей работы, не правда ли?
  – Ну, – она притворно смутилась.
  – Я по природе очень великодушен, – продолжал я. – Как бы вы написали это слово? И я не прочь немного пошутить: я большой шутник, как и некоторые из моих лучших друзей. Кроме того, я, должно быть, нанес вам удар, когда случайно присел на угол вашего стола и задал вам вопрос про Уальдо Мура. Ведь вы были… ну, я бы не хотел говорить об этом напрямик, – скажем, вы и он были близки. Близ-ки…
  – Не надо произносить слова по буквам, – сказала она голосом, который был уже менее мелодичным и совсем не сладким. – Просто скажите, что все это значит. Если вы имеете в виду то, что я думаю, то это ложь, и я знаю, кто это вам сказал.
  – Тогда скажите кто?
  – Эстер Ливси. И вы ей поверили! Разве вам было какое-нибудь дело до моей репутации, репутации девушки! О нет! Это не могло иметь для вас никакого значения! Ведь Эстер Ливси рассказала вам все, а ведь она здесь секретарь начальника секции и, конечно же, не могла солгать! О нет! Что она сказала? Какие в точности слова она произнесла? Как она меня назвала?
  Я покачал головой.
  – Нет. Не догадались. Мисс Ливси не упоминала вас. К тому же я вовсе не думаю, что секретарь начальника секции никогда не лжет.
  Я посмотрел на нее, как мужчина на женщину.
  – Давайте забудем, что кто-то что-то говорил мне, лучше помогите мне во всем разобраться. Вы знали Мура, верно?
  – Конечно, его все знали, – её голос стал прежним; он менялся так же часто и так же быстро, как погода. – У девушки, какой бы характер у нее ни был, было очень мало шансов избежать знакомства с ним!
  – Да, понимаю, он был очень общителен. Вы с ним часто гуляли?
  – Нет, не… – она оборвала фразу. На её миленьком гладком лобике появилась морщинка. – Ну, пару раз мы ходили с ним в кино – вот, пожалуй, и все. Однажды он взял меня покататься на своей машине на Лонг-Айленд, и мы попали там в аварию, и я даже немного поранилась. Все об этом слышали, конечно.
  – Наверняка. А были ли вы с ним в интимных отношениях?
  – Интимных? Боже мой! Нет! Разумеется, нет!
  – Тогда, вероятно, его смерть не была для вас особенно сильным ударом?
  – Нет, я едва обратила на это внимание. То есть, – Гуинн взяла себя в руки, – я хочу сказать, что отметила это. Но больше в силу моего характера, нежели из-за него Говоря о моем характере, я имела в виду, что не люблю смерть. Просто мне не нравится, когда люди умирают кто бы это ни был.
  Я кивнул.
  – Я с вами полностью согласен. Вы хотите сказать что для вас было бы более сильным ударом, если бы это был, например, Бен Френкель?
  Она вскинула подбородок, её юбка одновременно дернулась назад, открывая колено.
  – Кто, черт возьми, приплел сюда Бена Френкеля? – голос её дрожал от возмущения.
  – Я. Только что. Он приходил вчера ко мне, мы беседовали. Разве он не ваш друг?
  – У нас нет интимных отношений, – сказала она с вызовом. – Он что, сказал, что были?
  – Нет, нет. Он не такой парень. Я упомянул его просто для иллюстрации того, насколько незаметно прошла для вас смерть Мура. Ходят слухи, что Мур был убит. Что вы об этом думаете?
  – Думаю, что это ужасно, и я не стала бы их слушать Слухи – дешёвая штука.
  – Но вы их, конечно, слышали?
  – Совсем чуть-чуть. Я просто не хочу это знать.
  – Разве вам не интересно? Или не любопытно? Я думал, интеллигентные женщины интересуются всем, даже убийствами.
  Она покачала своей ангельской головкой:
  – Только не я. Думаю, мне это не свойственно.
  – Любопытно. Меня это действительно удивляет, поскольку, когда я обнаружил, что именно вы тайком приходили сюда, рыскали по моему кабинету, заглядывали в мои папки и читали доклады о Муре, я сказал себе: разумеется, этого следовало ожидать; значит, Гуинн Феррис – эту красивую и интеллигентную молодую женщину – так интересует это дело, что она не может устоять перед искушением. А теперь вы говорите, что совсем не любопытны. Это смешно.
  Я не Ниро Вульф и не умею читать мысли по выражению лица, но глазам своим я доверяю и готов поспорить, что в течение моей короткой речи она трижды хотела назвать меня лжецом и трижды меняла свое намерение, ухватившись за более приемлемую идею. Когда я умолк, нарочно не задавая вопросов в ожидании её реакции, она сказала:
  – Да, разумеется.
  Я кивнул.
  – Итак, раз вы не любопытны, полагаю, у вас была другая веская причина узнать, как далеко я продвинулся, расследуя убийство. Я предпочитаю разговаривать с вами с глазу на глаз, потому что, если бы я сообщил о том, что мне известно, с вами беседовала бы целая банда идиотов – вы ведь знаете, что полиция похожа на…
  Я не стал развивать свою мысль, потому что она что-то придумала. Сделав чарующее движение, она поднялась со стула и, встав передо мной, наклонилась ко мне и взяла мои руки в свои. В маленькой тесной комнате при закрытой двери от нее исходил аромат каких-то новых духов, но было не время и не место вспоминать их название.
  – Вы не верите этому, – сказала она, перейдя почти на шепот, говоря мне прямо в лицо. – Вы в самом деле думаете, что я из таких девушек, в самом деле? Неужели мои руки могут дать вам понять, что я способна на это? И вы готовы поверить всему, что услышали обо мне? Только лишь из-за того, что кто-то сказал, что видел, как я входила в вашу комнату или выходила из нее? Вы можете честно, глядя мне в глаза, сказать, что вы вериге этому? Можете?
  – Нет, – сказал я. – Это невозможно.
  Я собирался продолжить, но не смог, так как она решила, что меня можно похвалить, и уже собиралась сделать это, как дверь в комнату распахнулась, и правым глазом – единственным, который мог что-либо видеть из-за её уха, – я заметил входящего Керра Нейлора.
  При звуке шагов моя соблазнительница отпрянула в сторону и повернулась лицом к двери.
  – Рабочее время уже давно кончилось, мисс Феррис, – сказал Нейлор.
  Я подмигнул ей.
  – Я попросил мисс Феррис прийти ко мне, – сказал я, глядя ей в глаза, в которых блестели искорки. – Мы беседуем, на что потребуется ещё час, а может, и немного больше. Она вынимала соринку из моего глаза. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
  Нейлор улыбнулся, шагнул к стулу Гуинн, который ещё хранил её тепло, и сел на него.
  – Возможно, наоборот, я помогу вам, – пропищал он. – Я с удовольствием приму участие в разговоре, если он будет продолжаться всего лишь час.
  Я отрицательно покачал головой:
  – Весьма польщен, но это строго конфиденциально. Нет, мисс Феррис, не уходите! Останьтесь. Итак, если вы пришли, лишь чтобы пожелать спокойной ночи, то спокойной ночи.
  – Это мой отдел, мистер Трут.
  – Но я не работаю в вашем отделе. У вас отдел фондов, у меня отдел убийств. Спокойной ночи, если вам больше нечего мне сообщить.
  От ярости он потерял дар речи. Не то чтобы это было написано на его маленьком восковом личике, но он просто не мог говорить, и ничто, кроме ярости, не могло на него так подействовать. Он встал, уставился на Гуинн, которая смотрела в сторону, и, наконец, перевел взгляд на меня.
  – Прекрасно. Вопрос о вашем статусе здесь может быть решен в понедельник, если вы тут будете в понедельник. Я пришел, чтобы кое-что сказать вам, и хотя мисс Феррис не совсем подходит для этой роли, но все же хорошо, что у нас есть свидетель. Как мне передали, в своем докладе вы записали, будто я вам сказал, что знаю имя человека, убившего Уальдо Мура. Это правда?
  – Да, это правда.
  – Тогда вы солгали в докладе. Я не делал вам такого заявления, а также никакого другого заявления, которое можно было бы так истолковать. Я не знаю, почему вы сообщили эту ложь, и не собираюсь терять время, чтобы попытаться это узнать.
  Он направился к двери, повернулся и улыбнулся нам:
  – Теперь вы можете возобновить разговор, который я прервал. Спокойной ночи.
  Он ушёл, захлопнув за собой дверь. Я сидел, не двигаясь, слушая, как в тишине безлюдного зала замирали его шаги.
  Гуинн подошла ко мне.
  – Вот видите? Не важно, кто говорит, что меня видели пробирающейся в ваш кабинет, не верьте этому, и не важно, кто вам говорит, что вы солгали, я не поверю…
  – Помолчи, крошка. Помолчи и посиди тихо, пока я обмозгую все это.
  Она послушалась. Я уставился на её подбородок, нашел, что он отвлекал меня, и постарался переключиться на что-нибудь нейтральное. На первый взгляд такое неожиданное появление Керра Нейлора могло означать, что он начал отступать. И раз так, он, возможно, будет отступать и дальше и к середине следующей недели, может быть, уже скажет, что Мур вовсе не был убит.
  Я обратился к Гуинн:
  – Я все думаю, почему здесь так холодно, наверное, из-за холодных ног Керра Нейлора. Они совсем замерзли. Но давайте вернемся к делу. Когда Нейлор вошел, я собирался сказать вам, что вы растратили много, чертовски много боеприпасов: мне никто не говорил, что вы заходили сюда или выходили отсюда. Это отпечатки пальцев. Вы оставили около пяти дюжин отпечатков в разных местах, на папках и докладах. Я собираюсь сохранить их на память о вас. Так что вы теперь скажете? Вы гуляли во сне? Попробуйте этот вариант.
  Она наморщила лобик, пытаясь сосредоточиться, как будто я давал ей инструкции по запутанной машинописной работе и она была крайне озабочена, чтобы правильно выполнить её. Мое бесплатное предложение насчет прогулок во сне она не восприняла, вероятнее всего, даже не расслышала. После долгого молчания она заговорила:
  – Отпечатки пальцев?
  По её тону можно было подумать, что это иностранное слово.
  – Правильно. Маленькие линии на кончиках ваших пальцев, которые оставляют прекрасные следы, если вы дотрагиваетесь до чего-нибудь. От-пе…
  – Не нападайте на меня, – сказала она обиженно. – Вы ведь говорили, что не смогли бы поверить, будто я способна сделать это.
  – Нет, это вы не нападайте, – сказал я твердо. – Во-первых, я так не говорил. Во-вторых, одно из моих любимых правил – никогда не позволять женщине начинать спор о том, что она сказала или что я сказал. У вас есть время, чтобы придумать что-нибудь. Так что это будет?
  – Мне не надо ничего придумывать, – заявила она возмущенно. – Все, что я должна сделать, – это сказать вам правду, даже если я думаю, что вы её не заслуживаете. Так вот. Вчера вы сказали, что хотели видеть меня, а я не могла прийти, потому что у меня была куча работы для мистера Гендерсона, поскольку его секретарша заболела и осталась дома. Мне пришлось работать сверхурочно, а когда я закончила, то пришла сюда, потому что думала, что вы ещё меня ждете, но вас уже не было, и я подумала, что, возможно, вы оставили для меня какую-нибудь работу в шкафу, поэтому я заглянула в него, и, конечно, я просмотрела папки, поскольку именно там вы могли что-нибудь оставить. А теперь вы обвиняете меня в каких-то тайных интригах только потому, что я пыталась выполнить свой долг, хотя уже было почти семь часов вечера!
  – Неплохо, – заключил я, – даже великолепно, хотя и дико, если бы вы только не отрицали это с самого начала и не подошли близко ко мне с вашими духами и другими атрибутами. Почему вы отрицали это, золотко мое?
  – Ну, наверное, я просто не могу удержаться, чтобы не подурачить людей. Это, очевидно, черта моего характера.
  – А эта ваша история, она вам нравится, а?
  – Конечно, нравится, ведь это правда!
  Тут мне захотелось испробовать на ней какие-нибудь изощренные пытки в хорошо оборудованном подземелье.
  – Эта комната не подходит, – неохотно признал я, – чтобы оказать вам внимание, достойное вашего характера и возможностей. Но есть и другие комнаты. Полицейские разбираются с отъявленными и фантастическими лжецами гораздо быстрее меня. Завтра суббота, и этот офис будет закрыт, но полицейские работают семь дней в неделю. Хотелось бы поговорить с вами в другой обстановке. Идите домой.
  – Вы не полицейский, – заявила Гуинн, будто возражая мне. Она встала со стула. – Вы слишком красивый и образованный.
  И когда я только сболтнул или просто намекнул, что я не полицейский!
  Я забрал папку домой, решив не оставлять здесь ничего из её содержимого, даже несмотря на то, что кабинет запирался.
  В тот вечер после ужина Вульф продолжил чтение трех книг. Поскольку количество страниц в них было разным, я подумал, что у него возникнут трудности, когда закончится самая маленькая книжка, если, конечно, он не предвидел это заранее и не придумал соответствующей замены. Я рассказал ему о событиях истекшего дня, на что он никак не отреагировал, как и накануне. Выслушав очередную порцию безразличного ворчания в ответ на мое соображение, что Керр Нейлор узнал о визите к нам своей сестры и теперь пытался выкрутиться, я решил сходить в кино.
  Обычно я не ходил в кино, если мы работали по какому-нибудь делу, но вечером в ту пятницу отступил от своего правила, потому что, во-первых, мы не были заняты обсуждением дела, по крайней мере – Бог свидетель! – Вульф не был занят, и, во-вторых, я сильно сомневался, было ли то, чем мы занимались, делом. Я скорее согласился бы бесплатно раскрыть более сложное преступление, связанное с убийством, нежели копаться в запутанных вопросах грязной внутренней политики высших эшелонов компании «Нейлор – Керр». И хотя для совета директоров и враждующих лагерей старших служащих эти проблемы могли показаться важными и даже захватывающими, сознаюсь, я не мог осуждать Вульфа за то, что он держится в стороне от этого, ибо сам склонялся к тому же. Поэтому я дал себе небольшой отдых и наслаждался фильмом, досмотрев его почти до конца. Когда же дело подошло к финалу и выяснилось, что герой вовсе не заключал подложного контракта и был признан невиновным, я поскорее ушёл, потому что у меня сложилось собственное мнение о герое и я предпочитал думать по-своему.
  Когда в половине двенадцатого я вернулся домой, то увидел в кабинете инспектора Кремера. Он сидел в красном кресле и беседовал с Вульфом. Очевидно, разговор не был дружеским, так как Кремер посмотрел на меня довольно враждебно, когда я вошел. Поскольку я ничем не заслужил такого взгляда, он скорее всего отражал чувства Кремера по отношению к Вульфу.
  – Где вы были, черт возьми? – спросил он, будто я работал на него по контракту и получал у него зарплату.
  – Посмотрел чудесный фильм, – информировал я их, усаживаясь за свой стол. – Амнезией страдали только двое – эта невообразимо красивая девушка с…
  – Арчи, – оборвал меня Вульф. Ему тоже было не до юмора. – Мистер Кремер хочет кое о чем тебя спросить. Полагаю, ты уже видел статью о нас в вечернем выпуске «Газетт»?
  – Конечно. Там была очень неудачная ваша фотография, но…
  – Ты мне об этом не говорил.
  – Да, вы читали и были очень заняты, но в любом случае она не заслуживает внимания.
  – Это грубое нарушение закона! – возмутился Кремер. – Это вопиющий обман доверия клиента!
  – Чепуха. – Я был вынужден все время переводить взгляд, чтобы смотреть по очереди им в глаза. – Меня там не цитируют, и даже не говорится, что меня о чем-то спрашивали. Там просто написано, что Арчи Гудвин, великолепный сотрудник Ниро Вульфа, расследует смерть Уальдо Уилмота Мура, и поэтому можно предположить, что тут пахнет убийством. Кроме этого, в статье не упоминается ни одного имени. Поскольку около тысячи людей в компании «Нейлор
  – Керр» знают об этом и по меньшей мере один из них (а возможно, и больше) знает, кто я такой, вы можете забрать назад слово «обман» и использовать его, где вам заблагорассудится. Даже в таком виде Лон Коэн никогда не сделал бы этого, не получив моего согласия. Виноват чертов Хосис, городской издатель. Кстати, у кого живот болит? У клиента? Вас что, повысили по службе, и теперь вы вместо расследований убийств занимаетесь разведением кошек?
  Вульф и Кремер начали говорить одновременно, выиграл Вульф.
  – Статья, – сказал он, – конечно, содержит слово «великолепный» применительно к тебе, и это единственное, что вызывает мои возражения. Но мистер Кремер серьезно недоволен. Похоже, что мистер О'Хара, заместитель комиссара, также недоволен. Они хотят, чтобы мы прекратили расследование.
  – У них крепкие нервы, – защищался я. – А кормить они нас будут?
  Кремер снова начал говорить, но Вульф сделал жест рукой в его направлении.
  – При чем тут еда! – сказал Вульф с гримасой. Насчет еды с ним нельзя было шутить. – Они говорят, что статья в «Газетт» – это начало очередной кампании против полиции в связи с нераскрытым убийством, а это безответственно, потому что нет ни одного весомого доказательства, что Мур погиб не в результате несчастного случая, а из-за чего-то ещё. Они считают, что для такой кампании у «Газетт» есть только одно основание – наше подключение к расследованию. Они также говорят, что мы либо пошли на поводу у эксцентричного человека, мистера Керра Нейлора, либо просто решили на этом деле подзаработать. Они утверждают, что ты слишком далеко зашел – записал в докладе, что мистер Нейлор сказал тебе о том, что знает, кто убил мистера Мура, хотя он этого не говорил, – с единственной целью придумать основание для продолжения нашей работы на компанию. Я все охватил, мистер Кремер?
  – В качестве общей идеи это сойдет, – проскрежетал Кремер. – Я хочу спросить Гудвина…
  – Пожалуйста, – Вульф повернулся ко мне: – Арчи, если ты хочешь знать мое мнение, изволь. Я тебе безгранично доверяю и полностью удовлетворен твоей работой по этому расследованию, как я был удовлетворен во всех прошлых делах, и ожидаю того же в будущем. Бывает, ты лжешь, даже клиентам, и я поступаю так же, когда это целесообразно, но ты никогда не лжешь мне, а я тебе, если речь идет о взаимном доверии и уважении. Отсутствие у тебя блеска может вызвать сожаление, но это тривиальность, и в любом случае два блестящих человека под одной крышей были бы невыносимы. Твои пустячные капризы, вроде отказа использовать бесшумную пишущую машинку, – сущая ерунда, но идиотское обвинение в том, что ты солгал в докладе, который передали Пайну, заставляет меня задуматься. Пользуйся твоей машинкой, но, ради Бога, смажь её!
  – Бог мой, – запротестовал я, – я смазываю её каждый…
  Кремер взорвался, разразившись словами, которые не выдержит ни одна типографская машина.
  – Ваши проклятые домашние распри подождут! – грубо продолжил он. Теперь Кремер обращался ко мне: – Вы продолжаете настаивать, что Нейлор сказал вам, будто он знает, кто убил Мура?
  – Нет, не настаиваю, – ответил я. – Кому угодно, только не вам. С вами я ни на чем не настаиваю. Это частное расследование, касающееся мужика, который много болтает, и я докладываю мистеру Вульфу и нашему клиенту. Вы-то тут при чем? Вы начальник отдела по расследованию убийств, и раз вы сами сказали, что смерть Мура была случайной, вас не должно трогать, на чем я настаиваю и на что плюю. Я не порицаю вас за желание избежать воя, который может начать «Газетт», но вы не дождетесь от меня помощи, если будете спрашивать, настаиваю ли я на том, что я не лжец. Полагаю, что О'Хара позвонил и причинил вам боль в том месте, на котором вы сидите, – я употребляю это выражение из уважения к вашему возрасту, но вам не обязательно отвечать тем же.
  Я выставил вперед ладони.
  – Давайте попробуем по-другому. Предположим, что вы – человек рассудительный, а не взрывающийся, и пришли сюда, чтобы спокойно со мной поговорить. Предположим, что вы даже называете меня Арчи. И вы излагаете свою просьбу дружеским, хорошо взвешенным тоном. Как это будет выглядеть?
  – Я уже сказал Вульфу, а он передал вам, – Кремер уже не был воинственным, а только твердым. – Я хочу, чтобы вы прекратили намекать, что тут пахнет убийством, когда нет никаких доказательств, и перестали распространять слухи через газеты.
  – Я не распространяю. Я пошёл к ребятам из «Газетт» за информацией и получил её. А насчет намеков, что тут пахнет убийством, так что же, вы хотите, чтобы я перестал работать в «Нейлор – Керр»?
  – Да, вы не настолько нуждаетесь в деньгах.
  – Ну уж это не мое дело. Я всего лишь делопроизводитель. Обращайтесь к мистеру Вульфу. Он мне платит, а я лишь подчиняюсь приказам.
  – А я, – вставил Вульф, – в свою очередь работаю на «Нейлор – Керр» через её президента, мистера Пайна. Я склоняюсь к тому, что, нанимая меня, он и директора компании исходили из каких-то своих соображений. Я не знаю их истинных намерений, но не без основания считаю, что их действия вызваны реакцией на обстоятельства уголовного характера или связаны с нарушением этики и могут заслуживать одобрения. Почему бы вам не спросить об этом самого мистера Пайна? Вы с ним разговаривали?
  – Заместитель комиссара разговаривал. – Кремер достал сигару и зажал её зубами. – Сегодня днем. Думаю, что в основном они говорили о лживой информации Гудвина, касающейся слов Нейлора. У меня нет оснований утверждать, что заместитель комиссара просил его отстранить вас от этого дела. Эту миссию предоставили мне.
  – Я чувствую тут некоторую несправедливость, – сказал мягко Вульф. – Закругляться с расследованием без одобрения клиента.
  – О'кей. Тогда позвоните ему. Мы оба поговорим с ним, сначала я.
  Вульф кивнул на меня.
  – Позвони Пайну, Арчи. Но вы, мистер Кремер, будете не первым, а вторым.
  Я нашел в книге телефон и набрал номер. После недолгого ожидания я услышал голос, который сразу узнал, и очень удивился, что женщина, имеющая достаточно денег, чтобы содержать дружков, ответила по телефону сама. Правда, была уже полночь, и прислуга, должно быть, ложилась спать гораздо раньше своей хозяйки. Я представился, и она мгновенно отреагировала.
  – Конечно, я сразу же узнала ваш голос. Как ваше лицо, Арчи?
  Это прозвучало так, будто она действительно очень хотела об этом узнать.
  – Спасибо, лучше, – ответил я. – Извините за беспокойство, да ещё так поздно, ночью, но…
  – О, для меня совсем не поздно! Я никогда не ложусь спать до трех или четырех часов. Сезонных билетов ещё пока нет, но они появятся на следующей неделе, и вам их немедленно вышлют.
  – Весьма признателен. Ваш муж дома? С ним хотел бы поговорить мистер Вульф.
  – Да, он дома, но, возможно, спит. Он ложится гораздо раньше меня. Не кладите трубку, я пойду посмотрю. Это важно?
  – Не настолько, чтобы его будить, если он ненавидит так же сильно, как и я, когда его будят.
  – Хорошо, не кладите трубку. Я посмотрю.
  Ждать пришлось довольно долго. Я сел с трубкой в руке, размышляя о том, что кровать мужа находилась, вероятно, отнюдь не в соседней комнате, учитывая состояние их супружеских отношений.
  Наконец она вернулась.
  – Нет, извините, он крепко спит. Я думала, что он читает. Это насчет того, зачем я к вам приходила?
  – Да, связано с этим. Мы позвоним утром, спасибо.
  – Может, я смогу помочь? Что за вопрос?
  – Не думаю, просто одна маленькая деталь. Подожди те минутку.
  Я прикрыл трубку рукой и объявил:
  – Он спит, и она интересуется, не может ли он помочь. Она очень хочет помочь.
  – Нет, – сказал Вульф твердо.
  – Минутку, – начал Кремер, но я не слушал его и сказал в трубку:
  – Мистер Вульф благодарит за ваше предложение, миссис Пайн, но он позвонит вашему мужу завтра.
  Мне пришлось потратить ещё добрых три минуты, чтобы закончить разговор так, чтобы это не показалось невежливым.
  Начались детские споры. Кремер считал, что я должен был убедить её разбудить Пайна, а Вульф, которого ещё больше, чем меня, раздражало, когда его сон прерывали, яростно не соглашался. Они сцепились так, будто это было главной мировой проблемой. Никто не уступил ни дюйма, и они закончили, где и начали, согласившись на ничью.
  – Очень хорошо, – сказал наконец Кремер, все ещё не остыв. – Итак, я не получил никакой компенсации за потерянные часы сна. Можно подумать, я пришел просить у вас одолжения.
  – Чепуха, – возразил Вульф, который тоже ещё не остыл. – Вы не просили одолжения. Вы назвали мистера Гудвина лжецом и выдвинули абсурдные требования. Кроме того, наша контора находится по пути от вашей службы к вашему дому.
  Теперь спор перекинулся в интеллектуальные сферы. Меня бы не удивило, если бы Кремер достал карту города и стал доказывать, что дом Вульфа не находится на прямой линии между его конторой и домом, но его больше волновал вопрос об одолжении. Кремер утверждал, что он его просил, и если это прозвучало как требование, то виной тому были только его манеры, с которыми мы были хорошо знакомы, и поэтому не должны были истолковывать его превратно. После долгих рассуждений на эти посторонние темы он наконец вернулся к основному пункту: будем ли мы разрывать отношения с «Нейлор – Керр». Заместитель комиссара явно наступил ему на хвост.
  – Неужели это так срочно? – спросил Вульф тоном, изображающим озабоченность, который сводил с ума людей постарше, чем я или даже Кремер. – В течение длительного времени мистер Керр Нейлор…
  Зазвонил телефон. Прежде чем потянуться к трубке, я бросил ненавидящий взгляд на Кремера: я полагал, что это наверняка была миссис Пайн, поскольку в оставшиеся два часа до того, как пойти спать, ей, конечно же, было нечего больше делать, кроме как интересоваться моим лицом. Однако я ошибся. Грубый мужской голос попросил к телефону инспектора Кремера, и я встал с кресла, чтобы он смог поговорить, сидя за моим столом.
  Это был односторонний разговор, причем Кремер вставил лишь несколько междометий, а в конце задал три-четыре вопроса. Он сказал кому-то, что придет через пять минут, повесил трубку и повернулся к нам.
  – Керр Нейлор был найден мертвым на Тридцать девятой улице около Одиннадцатой авеню. За четыре квартала отсюда. Очевидно, сбит автомобилем, голова раздавлена.
  Кремер был уже на ногах.
  – Они узнали его имя по документам, найденным кармане, – прорычал он мне. – Не хотите ли пойти опознать его?
  – Конечно, – пробормотал Вульф. – Примечательное совпадение. Мистер Мур погиб на том же месте. Должно быть, это очень опасная улица.
  – Теперь, – пожаловался я, – я никогда не смогу заставить его взять назад слово о том, что я лжец. Конечно, буду рад помочь. Вперед, инспектор!
  Поскольку, как я понимал, «Нейлор – Керр» все ещё платил мне жалованье, я радовался тому, что в компании не работали по субботам, так как по субботам я не вставал с постели раньше полудня. А до полудня уже оставалось каких-нибудь шесть часов, потому что, когда я вернулся домой, солнце уже заглядывало косыми лучами на Тридцать пятую улицу.
  Совпадение было полным. На Тридцать девятой улице между Десятой и Одиннадцатой авеню, не более чем в тридцати футах от места, где почти четыре месяца назад было найдено тело Уальдо Уилмота Мура, Керра Нейлора переехал автомобиль, расплющив его голову и раздробив кости. Трудности, с которыми столкнулся в свое время сам Керр Нейлор, придя в морг для опознания останков Уальдо Мура, стали гораздо более понятными для меня, чем когда он мне о них рассказывал, но сомнений я не испытывал. Это был безусловно Керр Нейлор.
  Совпадения были не только в этом.
  Тело, которое обнаружил шофер такси в двенадцать сорок ночи, оставалось незамеченным по меньшей мере в течение получаса, если догадка медицинского эксперта о времени смерти была правильной. Кроме того – и это было уже слитком, – автомобиль, который его переехал, был обнаружен на Девяносто пятой улице, к западу от Бродвея, перед местной прачечной, в том же месте, где был найден и автомобиль, наехавший на Мура. Я напомнил об этом инспектору Кремеру. Сразу же по прибытии на место он отругал сыщика из своего отдела и послал его на Девяносто пятую улицу, чтобы прочесать все машины, припаркованные в этом квартале. Таким образом он показал, что инспектор всегда знает о возможных совпадениях, когда они очевидны. Ещё до того, как я пошёл домой, чтобы немного поспать, из Бедфорд Хилла доставили владельца машины и хорошенько его допросили. В допросе в общем необходимости не было, поскольку удалось без труда установить, что в одиннадцать восемнадцать вечера владелец заявил в полицию об угоне своего автомобиля со стоянки на Сорок восьмой улице, где он оставил его перед тем, как пойти в театр, забыв, как и большинство растяп, запереть его или хотя бы взять ключи.
  Два эксперта из лаборатории, исследовав при свете фонариков шины автомобиля, стоявшего на Девяносто пятой улице, определили, что это был именно тот автомобиль, который наехал на Нейлора, и это было ещё одним совпадением.
  Какое-то время ко мне относились как к человеку, сующему нос не в свои дела, но потом отношение несколько изменилось, потому что инспектор Кремер захотел, чтобы я оставался при нем и отвечал на вопросы, которые возникали у него по мере того, как он разбирался с разными мелочами. Он ни разу не упомянул о том, что Вульф и я якобы пытались раздуть версию об убийстве, когда, по его мнению, убийства не было, а я, зная, что он занят и что это разозлит его, напомнил ему об этом всего восемь или девять раз. Но, несмотря на это, он не прогнал меня, потому что хотел, чтобы я был поблизости. Когда он потребовал, чтобы я рассказал ему все, что знал, я поначалу не соглашался, ссылаясь на то, что я не мог пойти на такой возмутительный обман клиента, но когда он стал разговаривать более суровым тоном, я уступил, потому что все равно он выяснил бы это из каких-нибудь источников. Я рассказал ему все или почти все о людях, с которыми я встречался в «Нейлор – Керр», не исключая и таких деталей, как видения, преследовавшие с декабря Бена Френкеля. Когда я пытался расколоть Гуинн Феррис, угрожая ей тем, что натравлю на нее полицию, я и представить не мог, что в самом деле сделаю это десять часов спустя.
  По меньшей мере трижды Кремер менял свою дислокацию, таская меня за собой. Около получаса он работал на Тридцать девятой улице, потом перешел в здание 18-го участка полиции на Пятьдесят четвертой улице. Около трех часов ночи он вновь поменял место и поехал в свои апартаменты – помещение отдела на Двадцатой улице, а часом позже переместился в офис заместителя комиссара О'Хары на Центральной улице.
  Там был сам О'Хара, и вся эта суета начинала приобретать дурной запашок. Я оказался в центре событий и даже удостоился чести беседовать с заместителем комиссара. По тому, как он с самого начала стал со мной разговаривать, стало ясно, что он не только считал меня чертовым лжецом, но и был твердо убежден, что все это устроил я сам, а именно: когда я вернулся домой и присоединился к Вульфу и Кремеру в кабинете в 11 часов 30 минут вечера, я пришел не из кино, а с места, где я припарковал автомобиль, на котором переехал Нейлора на Девяносто пятой улице. Поскольку я уже рассказал Кремеру обо всем, что знал, и надеялся помочь этим следствию, я решил не лишать О'Хару его иллюзий и вместо этого наплел ему с три короба небылиц, например, что, не умею управлять автомобилем, а также строго конфиденциально признался ему, что был не в кино, а в номере гостиницы с женой одного известного политического деятеля, имя которого я не назову, даже если на карту будет поставлена моя жизнь. В конце концов О'Хара все понял. Боже, что это была за сцена!
  Сестре Керра Нейлора, конечно, сообщили о случившемся: ей не только позвонили по телефону, но и послали к ней на Шестьдесят седьмую улицу лейтенанта Роуклиффа. Когда он вернулся – мы тогда были в 18-м участке, – с ним был Джаспер Пайн, сон которого в конце концов прервали. Роуклифф привел Пайна для своих целей – опознать тело, и, поскольку я знал по собственному опыту, насколько это весело, я не осуждал его за несколько бледный вид. Он не производил впечатление человека, преисполненного скорби, но и не выглядел как руководитель, у которого все находится под контролем. Кремер, узнав, что ни Пайн, ни его жена не имели никакого представления о том, где Керр Нейлор находился в пятницу вечером, и что они не знали, какое дело могло привести его на Тридцать девятую улицу, побеседовал с ним некоторое время, а затем отправил к Роуклиффу, чтобы тот поговорил с ним подробнее. Я сказал ему всего шестнадцать слов. Уходя с Роуклиффом, он подошел ко мне и требовательно спросил:
  – Нейлор действительно сказал вам то, о чем вы написали в своем докладе? То, что он знал, кто убил Мура?
  – Да, – ответил я. – Если бы я задумал какую-нибудь интригу, я бы подыскал что-нибудь получше этого.
  Прежде чем закончилась наша ночная смена, я встретился и с другими знакомыми. Это случилось, когда мы дошли до Центральной улицы. Но это была не Эстер Ливси. Посланный за ней сыщик рассказал по возвращении, что мать Эстер, с которой она жила в Бруклине, сообщила ему что её не было дома. Она вообще не заходила домой в тот вечер, потому что сразу после работы поехала на вокзал, чтобы не опоздать на поезд и провести выходные дни с друзьями. Им позвонили, но там никто не отвечал. Однако Кремер со своими ребятами быстро работали по всем направлениям. Они дозвонились в полицию Вестпорта. и та связалась с друзьями Эстер, которые сообщили, что она приехала к ним в Вестпорт поездом в час девять утра и теперь мирно спит в постели. Поскольку поездка на поезде от Центрального вокзала до Вестпорта занимала не восемь часов, а около семидесяти минут, сотрудник полиции, говоривший с Вестпортом, настоял на разговоре с мисс Ливси. Она заявила, что просто решила поехать более поздним поездом, а то, как она провела вечер в Нью-Йорке, это её личное дело. Когда ей сообщили о смерти Керра Нейлора, она повторила свое заявление и добавила, что ничего не знала о мистере Нейлоре и не имела с ним практически никаких контактов, поскольку он был начальником крупного отдела, а она – простой машинисткой. На вопрос, вернется ли она утром в Нью-Йорк, чтобы полиция могла с ней поговорить, она ответила отрицательно, сказав, что вряд ли сможет добавить что-нибудь полезное.
  Сержант доложил о своей беседе с Самнером Хоффом, которая произошла в его квартире в районе Пятидесятых улиц. Хофф также не смог сообщить ничего полезного по делу, но очень хотел как добросовестный гражданин оказать полиции содействие в расследовании преступления, что я воспринял как смутное, но обнадеживающее изменение в его манерах.
  Ни звонок, ни стук в дверь однокомнатной квартиры в Гринидж Виллидж, которую снимала Роза Бендини, не дали никаких результатов. На этот раз не нашлось не только мамы, от которой можно было бы получить информацию, но и никого в доме, кто бы знал, где могла быть Роза. Зная по собственному опыту, к чему могла привести Розу страсть заводить знакомства, я предположил по здравом размышлении, что догадаться о том, где она провела вечер в пятницу, после того, как она приняла решение, было невозможно. Но я не стал говорить об этом Кремеру, не желая ухудшить его мнение об американских женщинах. Полиция решила поискать её у мужа, который жил со своими родителями на Вашингтонских холмах. Однако её там не оказалось. Гарольда Энтони подняли с постели, заставили одеться и доставили на Центральную улицу, не спрашивая его желания. Он рассказал, что не видел Розу с того памятного вечера, когда она бросила его и меня дерущимися на тротуаре перед домом Вульфа, и что он вообще ничего не знает о Керре Нейлоре, а в пятницу провел вечер на баскетбольном матче в «Гарден», куда забрел скуки ради, а затем пешком прошел всю дорогу до дома – около шести миль, – чтобы порастратить энергию.
  Я спросил его:
  – Так, значит, ты сумел запастись энергией за какие-то сорок восемь часов? А ведь я столько отнял её у тебя!
  – Какого черта, – хвастливо сказал он. – Я позабыл об этом на следующий день. Что им надо от Розы? Они что, спятили, подумав, что она может убить человека? Есть у них мозги?
  Совесть у него была действительно чиста, и привело его сюда, на Центральную улицу, в этот поздний час только беспокойство за свою жену! Верность – прекрасная вещь, но все хорошо в меру. Я сказал ему, что беспокоиться не надо: полицейские всего лишь проверяли все возможные контакты. Уважая его энергию, я все же не поверил ему. Три удара, которые я нанес ему в область печени, конечно, смертельными не были, но их нельзя было так легко забыть на следующий день.
  Однако дело близилось к концу. Мы встретились ещё с Беном Френкелем: это была одна из первых бесед, которую мы провели после прибытия в контору О'Хары. Кремер сидел в этот момент за большим столом, я стоял позади, глядя ему через плечо на вторую копию моего доклада компании «Нейлор – Керр», который я захватил с собой по пути, когда мы проходили мимо дома Вульфа. Сыщик привел Френкеля и посадил его на стул в конце стола. Когда он зашел ко мне в четверг, я подумал, что он был просто не причесан, но сейчас на голове у него не было и двух волос, которые лежали бы параллельно. Он пытался ни на что и ни на кого не смотреть, что практически было невыполнимо, если только не потратить на это все силы или не закрыть глаза.
  – Привет, – сказал я ему.
  Он не подал и вида, что узнал меня Кремер зыркнул на него:
  – Вы Бенджамин Френкель?
  – Да, это мое имя.
  – Вам не кажется, что вы убили Нейлора Керра?
  Френкель вытаращил на него глаза, затем снова попытался ни на что не смотреть и продолжал молчать.
  – Ну, не кажется?
  Френкель посмотрел прямо на меня и заплакал.
  – Вы крыса! Я сказал вам об этом конфиденциально!
  – Неправда, – возразил я. – Я вас предупредил, что не могу держать в секрете признание в убийстве.
  – Я не признавался в убийстве!
  – Тогда сделайте это сейчас, – предложил Кремер. – Сознайтесь сейчас. Давайте сделаем это, снимите тяжесть с вашей души, и вы почувствуете себя лучше.
  Эффект оказался неожиданным. Высказанное напрямик предложение сознаться в убийстве Френкель воспринял так, будто это было именно тем, что он хотел получить в подарок на день рождения. Он перестал смотреть в сторону, его широкие костистые плечи откинулись на спинку стула, чтобы найти естественную поддержку, а голос, по-прежнему напряженный, утратил панические нотки. Он произнес:
  – Меня попросили прийти сюда, чтобы ответить на ряд вопросов. Вы хотите меня о чем-то спросить? – он улыбнулся приятно и печально.
  Кремер задавал вопросы, а Френкель отвечал. Последний раз он видел Керра Нейлора в пятницу, часа в три, в здании компании и с тех пор ничего о нем не знал. После работы он пошёл к себе домой на Девяносто четвертую улицу, принял ванну, переоделся, пообедал в ресторане на углу Бродвея и поехал на метро в центр города к молодой женщине, которая жила на Двадцать первой улице, так как у них в этот вечер было назначено свидание. Он предпочел не называть её имени. Они пошли в танцевальный зал «Мунлайт» на Пятидесятой улице и танцевали там до начала первого. Он проводил молодую женщину до дома и тоже отправился домой, куда вернулся около часу ночи. Он не хотел называть имя молодой женщины, потому что не видел, зачем это нужно. Однако при наличии веской причины имя можно было назвать.
  Как обстояло дело с его видением, будто он убил Уальдо Мура?
  Это, решил он, было одной из странностей его мышления, которая присуща таким перенапряженным мужчинам, как он. Подобные видения часто его беспокоили. Однажды его обуяла идея, что он на самом деле был фашистом, и ему пришлось поехать на встречу Бунда в Йорквиль, чтобы избавиться от нее. Он не стал утверждать категорически, но явно намекнул, что его приход ко мне играл для него такую же роль, как и посещение Бунда, что не повлияло на мое расположение к нему.
  Не был ли его приход ко мне связан только с тем, чтобы выяснить, упоминал ли Нейлор его имя в связи со смертью Мура?
  Нет, это было не так. Он даже не думал об этом, пока такая мысль не пришла ему в голову во время разговора со мной.
  Знает ли он Гуинн Феррис?
  Да, она работает машинисткой в отделе фондов.
  Разговаривал ли он с ней в пятницу?
  Возможно, но он не помнит.
  Не говорила ли она ему о заявлении Нейлора, что он знал, кто убил Уальдо Мура?
  Нет, этого он не помнит. Однако он добавил, что знает о таком заявлении Нейлора. Об этом все знали. Это обсуждалось по всему отделу.
  Для меня это оказалось новостью. Я вытаращил глаза. Перехватив инициативу у Кремера, я спросил:
  – Когда?
  – Ну, сегодня, вчера. В пятницу.
  – Кому Нейлор сделал это заявление?
  – Честное слово, не знаю. Говорю только то, что слышал. Насколько я понял, он заявил об этом вам, а вы сообщили об этом в офис президента.
  – Кто вам сказал об этом?
  – Я не помню, – Френкель вернулся к своей обычной манере общения. Раскаты его голоса были сегодня тихими, а глаза вновь сверлили меня насквозь.
  – Я не обладаю способностью запоминать детали, касающиеся фактов, как эта. Вот когда речь идет о вопросах, имеющих интеллектуальную нагрузку…
  – Чушь, – сказал Кремер с горьким отвращением. Он рассчитывал одним блестящим приемом выудить у Френкеля признание, а все свелось к болтовне. Он нацелился наполовину сжеванной сигарой в лицо Френкелю, замахнулся ею и заявил:
  – Вам сказала Гуинн Феррис. Ведь так?
  – Я уже говорил, что нет.
  – А я говорю, сказала! Я случайно узнал…Что вы хотите?
  Вопрос был обращен к служащему муниципалитета, который подошел к столу. Он ответил:
  – Сержант Готлиб, сэр, с мисс Феррис Кремер хмуро посмотрел на него.
  – Подержите её, пока я не закончу с… Нет, постойте.
  Он взглянул на Френкеля, а потом на меня.
  – Почему бы и нет?
  – Конечно, почему бы? – согласился я.
  Кремер скомандовал сыщику:
  – Приведите её сюда.
  Гуинн Феррис вошла, не сознавая или не придавая значения тому, что у её локтя был полицейский сержант, остановилась на мгновение, чтобы осмотреться в большой комнате, затем направилась к нашему столу.
  – Хэлло, Бен, – сказала она своим сладким мелодичным голосом. – Какие ужасные вещи творятся! Но что ты тут делаешь?
  Не дожидаясь ответа, она метнула взгляд на Кремера, а затем на меня:
  – О, так вы полицейский!
  Я признал, что она быстро приспосабливалась к любой ситуации, видимо, не только благодаря хорошим нервам, но и наружности. Несмотря на то, что в четыре часа утра её разбудил полицейский, который ждал, пока она оденется, и привез на полицейской машине в участок, выглядела она такой же свежей и красивой, как в тот момент, когда подняла на меня свои чистые голубые глаза и сказала, что делает ошибки в письмах.
  – Садитесь, мисс Феррис, – сказал ей Кремер.
  – Спасибо, – саркастически ответила она и села на стул в двух шагах от Френкеля.
  – Ты выглядишь ужасно, Бен. Ты что, совсем не спал?
  – Да, – голос Френкеля прозвучал сдавленно.
  Взгляд его был неподвижным.
  Гуинн обратилась к Кремеру и ко мне:
  – Я спросила его, потому что мы виделись с ним всего несколько часов назад. Мы танцевали. Но, полагаю, он вам уже сказал об этом. Хорошо, что завтра выходной. Трут, вы инспектор или кто?
  – У меня не хватает слов, – заявил Френкель с глубоким чувством. – Я не сказал им, с кем ходил танцевать, потому что иначе они послали бы за тобой, чтобы убедиться в этом, но они все равно это сделали, без каких-либо на то оснований. Они допустили какую-нибудь грубость? Были с тобой невежливы?
  Гарри Энтони беспокоился о Розе, а тут Френкель волновался за Гуинн.
  Видимо, подумал я, бесполезно пытаться понять женщин и пора попытаться понять мужчин.
  – Нет, он был очень деликатен, – с достоинством заявила Гуинн.
  Кремер переводил взгляд с Френкеля на Гуинн. Наконец он начал:
  – Итак, вы были вместе весь вечер. Это правда, Френрис?
  – Да, тем более что мисс Феррис вам уже сказала.
  – Ну а если отвлечься от того, что она сказала? Были?
  – Да.
  – Мистер Френкель провожал вас домой, мисс Феррис?
  – Конечно, провожал!
  – В котором часу вы вернулись домой?
  – Бен, когда это было, около…
  – Я вас спрашиваю.
  – Ну, было без четверти час, когда я поднялась к себе в комнату. Конечно, я пошла одна. Мы наговорились внизу.
  Кремер удивил меня. Он редко бывал откровенно жестоким, оставляя это своим ребятам, но сейчас он рычал на нее.
  – Когда Уальдо Мур провожал вас домой, вы поднимались наверх не одна, не правда ли?
  Бен Френкель вскочил с кресла как пружина; кулаки его были сжаты, глаза горели. Стоящий позади сыщик метнулся вперед. Я слегка напрягся, не зная, насколько сильным мог быть этот порыв Френкеля. Но Феррис, очевидно, знала, потому что она вскочила перед ним и обеими руками схватила его за лацканы пиджака.
  – Ну, Бен, милый. – Когда она добавляла в свой голос просящие нотки, его можно было использовать как паяльную лампу. – Ведь ты знаешь, что это не так, разве я тебе не говорила? Он говорит это просто из вредности.
  Она стала напирать на него:
  – Садись и не слушай даже, когда тебе говорят такое.
  Колени у него начали подгибаться, она продолжала настаивать, и он снова уселся на стул.
  Гуинн вернулась на свое место и сказала Кремеру:
  – Про меня и Уальдо говорят много нехорошего, и вот что я имею в результате. Я больше не выхожу из себя, когда слышу такие разговоры. Я просто не обращаю на них внимания.
  Итак, жестокость не принесла Кремеру никакого результата. Он сменил пластинку и спросил:
  – Почему вас так заинтересовало, что Гудвин написал о смерти Мура?
  – Гудвин? Какой Гудвин?
  – Трут, – объяснил я. – Это я. Меня зовут Гудвин
  – О, хорошо, что вы мне сказали. Значит, вы работали под чужим именем.
  – Я вас спросил, – прорычал Кремер, – почему вам так захотелось узнать, что он выяснил относительно смерти Мура?
  – Меня это нисколечко не волновало.
  – Тогда зачем вы проникли к нему в комнату и просмотрели его документы?
  – Я этого не делала. – Она укоризненно посмотрела на меня: – Это вы ему сказали? После того как я объяснила, что я думала, что вы ещё ждете меня, а вы ушли, и я решила, что вы оставили для меня какую-то работу…
  – Э-э, – оборвал её Кремер, – я уже слышал это раньше. Вы настаиваете на этом?
  – Конечно, ведь это правда! – она была прекрасна, когда на её лице отражалась терпеливость к несправедливости, которую к ней проявляли. Настолько прекрасна, что мне хотелось разрезать её на кусочки и поджарить на гриле.
  Кремер уставился на Гуинн.
  – Послушайте, мисс Феррис, – сказал он другим, более спокойным голосом. – Этот вариант мог подойти, пока речь шла о расследовании смерти, происшедшей в результате несчастного случая, имевшего место несколько месяцев назад. И пока это было так, тут не было ничего страшного, особенно в том, что вы не сказали Гудвину правду, когда он спросил, зачем вы смотрели его бумаги. Но теперь другое дело. Теперь мы знаем, что это было убийство, и, это я вам говорю, речь идет об убийстве. Это все меняет, не так ли? Разве вы не хотите помочь следствию? Если вы не причастны к этому делу, а я не думаю, что вы причастны, разве вы не должны помочь, рассказав нам, что же вы искали в бумагах?
  – О чем вы тут говорите? – спросил Френкель, очевидно, снова обретя дар речи. – О том, что она смотрела документы? Какие документы?
  Ответа он не получил.
  Гуинн обратилась к Кремеру:
  – Значит, я должна сказать пpaвду, так? Мне не очень хочется это делать…
  Кремер взорвался, не выдержав:
  – Кому вы говорили об этом?
  – О чем?
  – О том, что вы узнали из этого доклада! О том, что Нейлор сказал, что он знал, кто убил Мура! Кому вы сказали?
  – Надо вспомнить, – её лобик нахмурился. Ей пришлось крепко подумать. – Одной из девушек, кто же это был… и я сказала об этом также одному из мужчин… Это был… нет, это был не мистер Гендерсон…
  Она виновато посмотрела на Кремера:
  – Не могу вспомнить.
  В комнату вошел заместитель комиссара О'Хара. Это был его кабинет. Кремер поднялся и мрачно сказал:
  – Мы перейдем в другую комнату, чтобы закончить наш разговор, мисс Феррис. А с вами, мистер Френкель, мы пока распрощаемся, но вы в любую минуту можете нам понадобиться. Информируйте нас о вашем местонахождении.
  О'Хара сказал:
  – Вы Арчи Гудвин? Я хочу с вами поговорить.
  Как я уже говорил, по субботам я не встаю с постели почти до полудня. Лицо мое перестало вызывать комментарии уличных мальчишек, но времени на бритье уходило по-прежнему много, а мои движения все ещё были осторожными и аккуратными. Поэтому, когда я был готов спуститься вниз, Фриц уже собирался подавать обед. Поскольку мне не хотелось начинать день с роньона-о-монтань, который подавался к бараньим почкам, тушеным в бульоне и красном вине, не говоря уже о различных приправах, поскольку Вульф не разрешал разговаривать о делах во время еды и, наконец, поскольку я хотел просмотреть утренние газеты, чего нельзя было бы сделать, если бы я сидел за столом вместе со всеми, я пошёл есть на кухню.
  Фриц, который понимал меня, уже все приготовил. Меня ждала горячая овсяная каша, баночка подогретых сливок, яйца на сковородке, ветчина, нарезанная тонкими пластинками для гриля, горячие лепешки, дымящийся кофе. Я сделал движение, будто собирался поцеловать его в щеку, но он удержал меня на расстоянии с помощью острого двадцатидюймового ножа, и я сел за стол и развернул кампанию против голода, читая лежавшую передо мной «Таймс».
  После завтрака или обеда – в зависимости от комнаты, где проходила эта церемония, – я пошёл в кабинет, и через некоторое время ко мне присоединился Вульф. По выражению его лица я догадался, что холодность в наших отношениях прошла до следующего раза, теперь он был готов уступить в вопросе, касавшемся пишущей машинки, но если он думал, что я собирался сделать ответную уступку и отказаться от нового автомобиля, то он слишком плохо меня знал. Однако я решил не затевать разговора об этом сразу после обеда. Он устроился за письменным столом в своем кресле, изготовленном по заказу, и спросил:
  – Что они решили насчет Нейлора? Смерть от несчастного случая?
  – Нет, сэр. Они решили, что это результат чьего-то злого умысла. И тут Кремер, похоже, ставит себя в дурацкое положение. Он ничего не может найти на Тридцать девятой улице или поблизости от нее, никакого свидетельства того, что Нейлор там был. Он также отказывается верить, что Нейлор любезно улегся на мостовую и спокойно лежал, чтобы дать возможность шоферу переехать себя колесами автомобиля абсолютно по тем же местам – по ногам и голове, как это случилось с Муром. Он делает вывод, что Нейлора убили в другом месте, возможно, ударом или ударами по голове, потом тело перевезли на машине на Тридцать девятую улицу и положили на мостовую, а затем по нему проехался автомобиль так, что колеса раздавили голову и уничтожили следы убившего его удара или ударов. Эксперты исследуют внутренние части автомобиля, чтобы найти следы перевозки в нем тела. Кремер не говорит об этом вслух, но он жалеет, что не сделал то же самое с машиной, которая сбила Мура.
  – Никого ещё не арестовали?
  – До шести часов, когда я ушёл, никого. Заместитель комиссара хотел арестовать меня, но я был нужен Кремеру. Я оказал большую помощь.
  – Кремер до сих пор думает, что ты солгал в своем докладе Пайну?
  – Нет, но О'Хара думает. Должен признаться, я ему много наплел. Я сказал, что вы только прикрытие в этой истории, а настоящим мозгом в этом деле является тощая старуха-астматик, которую мы держим взаперти в подвале.
  Вульф вздохнул и откинулся назад.
  – Расскажи-ка мне об этом подробнее.
  Я так и сделал. Полагая, что он хочет знать все, я пересказал ему не только факты, но и некоторые комментарии, а также свой собственный анализ. Очевидно, объяснил я, Кремер доверяет моим словам, поскольку он сконцентрировал внимание на тех сотрудниках, о которых я ему рассказал, хотя он также использовал и полицейское досье о смерти Мура в качестве справочного материала, и что несомненно – полиция поглощена этим делом. Говоря о Гуинн Феррис, я сказал, что распространение ею новостей, которые она почерпнула из моих досье, могло быть либо очень умным прикрытием её собственных планов и намерений, либо просто беспорядочными действиями, и что я отказываюсь брать на себя труд разобраться в этом, пока не узнаю её побольше – минимум пять лет…
  Как бы то ни было, а результат был один: допуская, что смерть Нейлора была следствием его заявления о том, что он знал, кто убил Мура, подозревать можно было всех. До шести часов, когда я ушёл, не появилось никакой зацепки, никакого проблеска, хотя Кремер заставил работать все свое войско: устанавливать людей, имевших алиби, прослеживать перемещения разных лиц, включая самого Нейлора, прилагать усилия по розыску свидетелей событий на Тридцать девятой, Девяносто пятой, Сорок восьмой улицах и других точках, а также делать все остальное. Не удалось найти никого, кто бы признался, что видел Керра Нейлора или имел какое-нибудь представление, где он находился после того, как покинул здание на Уильям-стрит в пятницу после обеда. Любопытный факт: получалось, что мы с Гуинн Феррис были последними, кто видел его в живых. Когда Нейлор вошел ко мне в комнату в «Нейлор – Керр», чтобы назвать, меня лжецом, было уже около половины шестого. К этому времени все уже ушли, и никто из лифтеров не помнил, чтобы он спускался вниз. Одним из наиболее серьезных обвинений, выдвинутых против меня О'Харой, было то, что Нейлор и я покинули здание одновременно, на что я просто пожал плечами. Было пустой тратой времени опровергать обвинение, предъявленное заместителем комиссара.
  Изложив все факты и свои комментарии, я сделал заключение:
  – Вы знаете, для чего нас наняли, – установить причину смерти Мура. Помните, вы писали Пайну? Так вот, похоже, это уже установлено, во всяком случае в том, что касается полиции. Спрашивается, есть ли у нас ещё клиент? Если мы и дальше будем изнашивать, вы – свои мускулы, а я – свой мозг, будут ли нам платить?
  Вульф кивнул:
  – Это, естественно, приходило и мне в голову. Сегодня утром я позвонил мистеру Пайну, и мне показалось, что он не совсем уверен в этом вопросе. Он сказал, что в понедельник состоится совещание директоров, о чем он нас известит. Кстати, ко мне сегодня утром приходила его жена.
  – Как? Цецилия? Ещё нет и полудня, а она уже на ногах? Что же она хотела?
  – Не имею ни малейшего представления. Возможно, у нее и было что-нибудь на уме. Я подозреваю, что она истеричка, но ухитряется как-то это скрывать. Официально же она хотела узнать, что именно говорил тебе её брат в течение трех последних дней. Она хотела получить это в письменном виде и была готова заплатить. Как же, черт возьми, получается, что у этой женщины есть ещё какие-то деньги, это при её-то страсти избавляться от них! Просто тайна какая-то! Она просила передать тебе, что билеты на бейсбол будут у тебя в четверг или в пятницу. Она также поинтересовалась, заботишься ли ты о своем лице.
  Он погрозил мне пальцем.
  – Арчи, эта женщина – своенравная маньячка. Было бы безрассудством принять билеты на бейсбол…
  Прозвонил дверной звонок.
  – Если это снова миссис Пайн, – раздраженно бросил Вульф, – не впускай её.
  Это была не она. Я вышел в холл к входной двери, открыл её и столкнулся лицом к лицу с Солом Пензером.
  – Какого черта, – спросил я, когда он вошел и повесил шляпу на вешалку. – Ты что, занялся делом Бэскома о подделке?
  Пензер всегда был деловым человеком и никогда не шутил, но сейчас он был особенно угрюмым. Он даже не отреагировал на мою безобидную шутку.
  – Мистер Вульф? – вопросительно буркнул он.
  – В кабинете. Но какая муха тебя укусила?
  Он пошёл вперед, а я последовал за ним.
  Сол никогда не садился в кресло из красной кожи: не из ложной скромности, будто он не достоин этой чести, а потому что не любил сидеть лицом к окну. Будучи самым наблюдательным человеком из всех, кого я знаю, даже не исключая Вульфа, он любил обозревать все. Он выбрал свою обычную жердочку – жёлтый стул с прямой спинкой рядом с моим – и мрачно обратился к Вульфу:
  – Мне кажется, худшего я не делал ещё ни для вас, ни для кого-либо ещё.
  – Это было бы справедливо, – спокойно сказал Вульф, – даже если вы поработали хорошо. По телефону вы сказали мне, что потеряли его. Он знал, что его преследуют? Что случилось?
  – Все было не так уж плохо, – заявил . – Не часто бывает, когда человек замечает, что я у него на хвосте, и я уверен: он не заметил. Конечно, он мог заметить, но теперь мы не можем у него спросить. В любом случае он шёл по Пятьдесят третьей улице на запад, в сторону от центра города, между Первой и Второй авеню…
  – Извини, – перебил я его. – Может быть, я поднимусь наверх и посплю, или вы будете настолько любезны, что позволите мне к вам присоединиться?
  – Он шёл за Нейлором, – сообщил мне Вульф.
  Для Вульфа было обычным делом предпринимать параллельные шаги, не обременяя меня, – либо самому, либо с помощью одного или нескольких агентов, которых мы использовали. Он говорил, что я работаю лучше, когда уверен, что все зависит от меня. Но на самом деле ему нравилось, когда вдруг занавес поднимался и все видели, что он держит в руках раскрытую тайну. Я давно уже оставил попытки жаловаться на это, поэтому просто спросил:
  – Когда?
  – Вчера. В последний вечер. Дальше, Сол.
  Пензер продолжал:
  – Я переходил улицу и был шагов на тридцать позади. Он шёл уже часа два, и было не похоже, что он скоро остановится. Не было никаких признаков, что ему нужно такси. Все произошло так, будто идея пришла ему в голову неожиданно. Мимо меня проехало такси, и когда оно поравнялось с ним, он крикнул водителю, тот остановился. Нейлор ринулся к такси наискосок, вскочил в него, и машина уехала. Я был застигнут врасплох. Я побежал за ними до угла, на Вторую авеню, но на светофоре горел зелёный свет, и они на перекрестке не задержались. Около меня такси не было, поэтому я продолжал бежать, но либо он велел шоферу ехать побыстрее, либо водитель был из тех, что любят приходить к финишу первыми.
  Сол покачал головой.
  – Допускаю, что он мог заметить меня, но я не верю в это. Скорее всего он принял какое-то неожиданное решение. Я не особенно жалею, когда теряю объект: все мы теряем что-нибудь, но ведь его всего через три часа убили! Вот что не дает мне покоя. Если бы просто не повезло, я бы так не переживал. В то время, не зная, конечно, что он до полуночи будет убит, я не очень огорчился. Я попытался поискать его там, где он мог быть: в шахматном клубе и паре других мест, но им там и не пахло. Я пошёл домой и лег спать, думая, что продолжу заниматься этим делом с утра. Как только я увидел утренние газеты, я позвонил вам, и вы мне сказали…
  – Неважно, что я вам сказал, – жестко ответил Вульф.
  Стало быть, он готовил очередную шараду, подумал я.
  – В котором часу это было? – спросил он а.
  – Когда я ринулся за ним, было восемь тридцать четыре. Когда он поймал такси, была половина девятого плюс-минус одна минута.
  – Соедини меня с Кремером, Арчи.
  Я попытался выполнить поручение, но не смог, потому что Кремера не было.
  Возможно, он ушёл домой спать после трудной ночи, хотя никто не был настолько неделикатным, чтобы сказать мне об этом. Мне предложили поговорить с капитаном или с одним из лейтенантов – по моему выбору, но я отказался и попросил к телефону сержанта Пэрли Стеббинза.
  Вульф взял трубку:
  – Мистер Стеббинз, как поживаете? У меня есть кое-какая информация для мистера Кремера. Вечером в пятницу в половине девятого мистер Керр Нейлор остановил такси на Пятьдесят третьей улице между Первой и Второй авеню. Он сел в такси и поехал в западном направлении через Вторую авеню и дальше. Он был один. Пожалуйста, дайте мне закончить, – шеф посмотрел на бумажку, которую ему подал. – Это было такси фирмы «Силект», немного потрепанное, номер ВХ один – девять – семь – четыре – четыре – ноль. Правильно. Откуда же, черт возьми, я могу знать, как звали водителя? Достаточно этого для вас? Пожалуйста. На эту информацию можно рассчитывать, гарантирую. Но я не буду и не могу к этому ничего добавлять. Чепуха. Если водитель станет отрицать, приведите его ко мне.
  Я подумал, что, по крайней мере, теперь я уже не был последним человеком, который видел Нейлора в живых, хотя это мало меняло дело, так как эта часть была передана Солу. Было бы прекрасно, если бы они смогли найти водителя такси и пролили бы на это дело хоть какой-то свет.
  – Что было до того, как вы его потеряли? – спросил а Вульф. – Вы пошли за ним от Уильям-стрит?
  Сол кивнул:
  – Да, сэр. Он вышел из здания в пять тридцать восемь, пошёл пешком к Сити-Холл-парку, купил вечернюю газету, сел на лавочку в парке и читал её до четверти седьмого. Затем он пошёл к Бруклинскому мосту, сел на автобус Б1 на Третьей авеню и вышел на Пятьдесят третьей улице. Тут мне показалось, что Нейлор начал спешить, потому что пошёл быстрее. На пересечении Первой авеню и Пятьдесят второй улицы он встретил девушку, которая, очевидно, его ждала. Молодая женщина. Они пошли, разговаривая, в западном направлении по Пятьдесят второй улице. На Второй авеню они свернули направо и потом снова направо на Пятьдесят третью улицу, а затем прошли назад на Первую авеню. Там они свернули налево и потом опять налево на Пятьдесят четвертую улицу и затем вернулись на Вторую авеню. Они все время разговаривали. Так они ходили целый час, гуляя туда и сюда по разным улицам. Я не могу сказать, спорили они или нет. Если спорили, то ни разу не повысили голоса настолько, чтобы я смог слышать хоть что-нибудь.
  – Вы ни одного слова не слышали?
  – Нет, сэр. Если бы я подошел поближе, они бы меня заметили.
  – Они держали себя как друзья? Любовники? Враги? Они обнимались или пожимали друг другу руки?
  – Нет, сэр. Судя по их манере держаться, не думаю, чтобы они нравились друг другу, но это все, что я могу сказать. Они встретились в шесть тридцать восемь, а расстались в семь сорок одну на углу Пятьдесят седьмой улицы и Второй авеню. Женщина пошла по Второй авеню в направлении центра города. Нейлор пошёл в восточном направлении по Пятьдесят седьмой улице. На углу Первой авеню он остановился у киоска, где продавали фрукты и купил связку бананов. Затем он пошёл дальше к Драйву , сел на лавочку и съел девять бананов один за другим.
  Вульф содрогнулся.
  – Достаточно, чтобы убить человека.
  – Да, сэр. Он поел не торопясь, а затем снова отправился в путь. Он не спешил, вел себя как на прогулке, а дойдя до Пятьдесят пятой улицы, снова начал переходить с одной улицы на другую: через Вторую авеню назад на Пятьдесят четвертую улицу, на Первую авеню и снова на Пятьдесят третью улицу. Тогда я подумал, что он будет заниматься этим, пока не устанет, и, наверное, поэтому я потерял бдительность. Как бы там ни было, но на Пятьдесят третьей улице он неожиданно подхватил такси, и я потерял его.
  Пензер покачал головой.
  – И он отправился навстречу смерти. Проклятое невезение.
  Сол никогда не ругался. Это знали мы все.
  Вульф тяжело вздохнул.
  – Это не ваша ошибка. Все нормально. А женщина? Опишите её поподробнее.
  – Да, сэр. Ей было двадцать три – двадцать четыре года, рост пять футов и пять дюймов, вес сто восемнадцать фунтов. Одета она была в легкое коричневое шерстяное пальто, под которым была рыжевато-коричневая шерстяная юбка или платье. На голове у нее была большая коричневая шляпа с белым матерчатым цветком, на ногах – легкие коричневые закрытые туфли. Шатенка с карими глазами – в последнем я не уверен. У нее хорошая фигура и хорошая осанка; при ходьбе она слегка покачивается. Волосы у нее мягкие и красивые, лицо скорее продолговатое, чем круглое, с овальным подбородком; черты лица обычные, не за что уцепиться, цвет лица – светлый, приятный. Я почти все время видел её со спины, поэтому про её лицо больше ничего сказать не могу. Что касается ног, то они довольно красивы, щиколотки узкие.
  Вульф повернулся ко мне.
  – Ну как, Арчи?
  В другом месте с кем-нибудь ещё я бы помедлил с ответом, чтобы иметь время немного подумать, и тогда было бы проще.
  Но здесь были Ниро Вульф и Пензер.
  – Да, – сказал я, – её зовут Эстер Ливси.
  – Отлично. Значит, выходные в Коннектикуте? Сказала Вестпортовской полиции, что ничего не знает о мистер Нейлоре и не имела с ним никаких контактов?
  – Да, сэр.
  – Позвони мистеру Кремеру или Стеббинзу.
  Развернуть вертящееся кресло на пол-оборота и снять трубку телефона не составляло никакого труда, но иногда простые вещи оказываются самыми трудными. Я не выполнил приказания шефа. Вместо этого я провел рукой по поверхности стола, смахивая несуществующую пыль, затем внимательно осмотрел потолок.
  – Ну, – потребовал Вульф, – в чем дело?
  Я пожал плечами.
  – Мне это напомнило, – сказал я, – одно из знаменитых замечаний Фердинанда Боуэна, сделанное им в тюрьме Синг-Синг, когда его попросили пройти к электрическому стулу, который был для него приготовлен. Он пробормотал: «Эта идея мне невыносима». Не то чтобы я считал, что мое положение идентично, но я был сильно не расположен…
  – Что тут невыносимого?
  – Я люблю смотреть, как солнечные лучи проходят сквозь волосы мисс Ливси.
  – Фу. Позвони Стеббинзу.
  – Кроме того, хотя я действительно назвал её имя, все, что имеем, – это описание, и я думаю, надо чтобы Cол посмотрел на нее и подтвердил свои наблюдения, прежде чем мы бросим её в огонь.
  – Мы не обязывались ловить убийцу мистера Нейлора Я не собираюсь оплачивать поездку Сола и тебя в Вестпорт.
  – И не нужно. увидит её в понедельник в компании «Нейлор-Керр».
  – Нечестно скрывать информацию…
  – Послушайте себя! Пожалуйста, только послушайте что вы говорите!
  Мой голос непроизвольно повысился.
  – Одна из основных причин, почему вы любите добывать информацию, состоит в том, что вы можете не давать её полицейским, вы же знаете это! Сейчас, если вы сами позвоните Стеббинзу, вы поступите просто глупо! И вы этого не сделаете, потому что тогда я откажусь от своих слов, и вам же будет плохо. На основании описания а я могу сказать, что это была герцогиня Бримстоун, которая приехала…
  – Арчи, – рассвирепел Вульф, – эта девушка тебя очаровала? Она довела тебя до безумия?
  – Да, сэр.
  Это сразу остудило его. Он откинулся в кресле, кивнул сам себе, сложил губы в виде буквы «О» и, наконец выдохнул воздух.
  – Понедельник сойдет, – заявил Вульф тоном, будто только идиот мог думать иначе. – Я был резок, – он посмотрел на часы, висевшие на стене, которые показывали без двух минут четыре – время для его послеобеденной встречи с орхидеями. Он выбрался из кресла и выпрямился. – Приходите в понедельник утром, Сол, пойдете с Арчи в город. А сейчас пойдемте со мной наверх в оранжерею. Я хочу кое-что вам предложить.
  Они ушли. Сол поднялся по ступенькам, а Вульф – на своём лифте. Цель их ухода напомнила мне о необходимости заняться бумагами о цветах и растениях, поэтому я открыл ящик стола и достал кипу записок от Теодора.
  Мне нужно было ещё выспаться за прошедшие дни, и я решил этим заняться с субботы на воскресенье.
  Вскоре после того, как они с Солом ушли в оранжерею, я почувствовал, что не могу сосредоточиться на бумагах о растениях. Тогда я сел в автомобиль и поехал на Двенадцатую улицу, чтобы посмотреть, как идут дела у полиции. Сержант Пэрли Стеббинз не счел нужным ставить меня об этом в известность только потому, что несколько часов назад я наслаждался ролью последнего человека, который видел Нейлора живым. Тем не менее мне позволили поболтаться на участке достаточно долго, чтобы я мог убедиться, что ничего нового и важного не обнаружилось. Конечно, они попытались выудить из меня информацию о том, каким образом Вульфу удалось узнать, что Нейлор взял такси на Пятьдесят третьей улице, но я упрямо твердил, что ничего об этом не знаю, и это фактически было правдой. Шофера тоже заполучить ещё не удалось, хотя по номеру машины полиция пришла прямо туда, где он должен был быть. Он уехал в Коннектикут ловить сельдь, и за ним послали нарочного, и я только Богу молился, чтобы его там не нашли прогуливающимся с Эстер Ливси вдоль берега реки.
  Вульф считал, что в субботу утром я спал дольше обычного из-за Эстер. В субботние вечера я часто отправлялся с какой-нибудь особой женского пола на хоккейный или бейсбольный матч или на бокс в «Гарден», но в ту субботу после ужина я довольно долго работал в кабинете, а затем объявил, что хочу спать. Взяв с собой несколько пончиков, джем из черной смородины и кувшинчик молока, я уселся в своей комнате и стал обдумывать ситуацию.
  Одежду девушки Сол описал прекрасно, и по этому описанию, особенно по коричневой шляпе с белым матерчатым цветком, я прекрасно знал, что с Нейлором была именно Эстер Ливси. Я не считал, что она свела меня с ума, но когда девушка гладит мужчину по голове, следует ожидать, что у него возникнет желание пройти через небольшие испытания, чтобы убедиться в её искренности. Кроме того, не часто бывает, когда с первого взгляда на девушку вы чувствуете, что она прекрасна и никто на земле, кроме вас, не знает об этом, и это тоже казалось мне веским основанием.
  Я думал, что следует дать ей шанс стереть это грязное пятно, если только это не такое пятно, которое не отмывается. Я хорошо представлял, на что был бы похож процесс отмывания, если бы мы натравили на нее Кремера и его головорезов. Возможно, её болтовня с Нейлором во время прогулки касалась только частных вопросов, не связанных с тем, что его ожидало. Если же между этими событиями существовала связь и Ливси предпочитала держать это при себе, для меня было совершенно очевидно, что она вполне могла попасть в руки мужчин, которые поочередно допрашивали бы её днем и ночью, мужчин, которые даже и не подумали бы снять шляпу перед леди. Сидя в своей комнате, я думал, не поехать ли мне на машине в Вестпорт, чтобы поговорить с ней. Поразмыслив, я решил не ехать, разделся и лег спать, потому что, если в итоге все будет плохо, спасать положение будет Вульф, а не я…
  На следующее утро, в воскресенье, когда я кончал завтракать на кухне, наслаждаясь последними глотками второй чашки кофе и читая газету, раздался звонок в дверь. Фриц пошёл открывать, и через мгновение я услышал в холле женский голос. Я сложил газету и пошёл навстречу клиентке.
  – Там леди, Арчи, – сказал мне Фриц.
  – Да, ты только о них и думаешь. Привет.
  Это была Роза Бендини, миссис Гарольд Энтони. Она выглядела хорошо и была смущена, так, по крайней мере, мне показалось…
  Она прошла через холл ко мне и почти потребовала:
  – Ради Бога, обними же меня!
  Я не считал это требование ультиматумом, но Фриц, направлявшийся к себе на кухню, был ещё тут, а он в силу своего швейцарско-французского происхождения мог быть очень назойливым насмешником. Поэтому я попытался удержать её и заговорил довольно резко, но она продолжала бормотать что-то, придвигаясь ко мне все ближе и ближе.
  Фриц стоял как беспристрастный наблюдатель. Она не понижала голоса, и мы так и стояли у нижней ступеньки лестницы, в то время как Вульф завтракал в своей комнате этажом выше.
  Я притащил её в кабинет, усадил в красное кожаное кресло и сурово сказал:
  – Ты выглядишь так, будто только что удрала с ночной пирушки и тебя преследуют. Твой муж случайно не гонится за тобой?
  – Мой муж? – Роза, волнуясь, даже привстала с кресла. – Где он?
  – Не знаю, это я тебя спрашиваю, сиди спокойно. После того как ты убежала от меня в тот вечер, я уложил его и сделал ручным.
  Я думал, что эта информация в какой-то степени повлияет на её память и поможет вспомнить прошлое.
  – Ты видела его с тех пор?
  Роза не ответила. Очевидно, о муже она меньше всего беспокоилась. Она отодвинулась к спинке кресла и сказала, очень четко выговаривая слова:
  – За мной гонится полиция.
  – Шестерых я застрелю, затем начнем бросать камни. Как далеко они сейчас?
  Внезапно она вскочила и уселась ко мне на колени, так что я даже не успел увернуться, второй раз умоляя крепко обнять её, и мне показалось, что будет меньше хлопот, если я не стану спорить и уступлю этим просьбам.
  Я заключил её в объятия, а она обхватила мою шею, прижимаясь ко мне всем телом, чтобы контакт был более полным.
  Мне приходилось держать в руках существа, подобные ей, но те через некоторое время начинали дрожать, здесь же все было наоборот. Роза сначала дрожала, но постепенно это прошло, и через какое-то время она согрелась и успокоилась в моих объятиях, зарывшись лицом в мою шею.
  Наконец она приподняла на дюйм лицо и пробормотала мне в ухо:
  – Я так испугалась, что была готова броситься с набережной. Я всегда боялась полицейских, с тех пор, как помню себя. Это, наверное, потому, что они арестовали моего брата, когда я была совсем маленькой.
  Она снова крепко прижалась ко мне.
  – Когда я пришла домой, швейцар и Изабель (это девушка, которая живет напротив меня по коридору) сказали, что за мной трижды приходили полицейские и что они могут прийти снова каждую минуту, – нет, держи меня крепче, я не возражаю, даже если дышать трудно, – и я, представь, не пошла к себе в комнату, а просто убежала. Я побежала к метро; не знаю, куда я собиралась ехать, и, когда я села в поезд, идущий из центра города, я вспомнила о Ниро Вульфе, поэтому я вышла на Тридцать третьей улице и пришла сюда, чтобы с ним встретиться. А тут оказался ты! Как это случилось? Теперь ты должен меня поцеловать.
  Мне пришлось держать её довольно крепко, чтобы удержать в прежнем положении.
  – Я никогда не целую женщин до полудня, за исключением тех, с кем я завтракал. А потом ты пойдешь домой?
  – Да. Теперь давай завтракать. О, я знаю, как ты тут оказался! Эта заметка в газете! Тебя зовут Арчи Гудвин, и ты блестящий сотрудник Ниро Вульфа!
  – Точно. И ты теперь в том доме, куда ты не хотела идти со мной. Где ты была вечером в пятницу, в субботу и в субботу вечером?
  Она куснула меня в шею.
  – Как раз сюда ударил меня твой муж, прежде чем я с ним управился. Так где ты была?
  Она поцеловала меня в то место, которое укусила.
  – Опомнись, детка, – сказал я серьезно. – Тебе придется рассказать об этом полицейским, поэтому будет лучше, если ты потренируешься здесь.
  Это оказалось ошибкой. Она начала заметно дрожать. Чтобы заставить её успокоиться, я стиснул очень сильно её плечи и сказал:
  – Я пройду сквозь полицейских, словно ветер сквозь Уолл-стрит, и, возможно, устрою так, что буду с тобой, когда они придут. А для этого мне нужно знать, как обстоит дело. Где ты была?
  Она снова испугалась, и мне пришлось её успокаивать. Если верить рассказу, в пятницу вечером она вернулась в свою квартиру в Гринидж Виллидж довольно рано – около девяти часов, потому что мужчина, который пригласил её в ресторан, имел совершенно извращенное представление об их программе на тот вечер.
  Она проспала несколько часов, когда начались звонки и стук в дверь. Сначала она не отвечала, так как боялась, что это был ухажер, пригласивший её на ужин; затем она подкралась к двери и услышала, что посетитель допрашивает девушку, живущую напротив. Тогда она снова забралась в постель и пролежала до утра, дрожа и не сомкнув глаз, опасаясь полицейских. Между шестью и семью она встала, оделась, собрала сумку и выскочила из дома. Она села в метро и приехала на квартиру на Вашингтонских холмах, где жил со своими родителями её муж. Его родители посоветовали ей сообщить о себе в полицию, чтобы та смогла расспросить её и покончить с этим делом, но так как они не настаивали, она до самого воскресного утра так и не решила, как ей поступить. В это время её муж, руководствуясь исключительно мотивами личного порядка, пришел к ней в спальню, чтобы напомнить о супружеских обязанностях. Обстановка настолько накалилась, что весь дом заходил ходуном, и её выгнали бы на улицу, даже если бы там была снежная буря. Она оделась, уложила сумку, вышла из дома и после нескольких поездок на метро без определенной цели нашла в себе мужество отправиться по собственному адресу на разведку. Однако все её мужество улетучилось, когда она узнала, что в доме действительно были полицейские, которые заходили уже три раза. И вот она оказалась тут.
  Рассказывала Роза все это довольно долго. Когда она закончила, мы уже сидели спокойно, но она так и не встала с моих колен.
  Я был взбешен.
  – Черт возьми, – сказал я, – ты без толку потеряла столько времени, когда они тебя искали, – с десяти до двенадцати ночи в пятницу. Ты была одна в постели, когда легко могла бы иметь свидетеля! За добродетель надо платить. Твой муж сказал тебе, что он уже был в участке?
  – Да, он мне все рассказал.
  – Он признался, что я его немного покалечил?
  – Да, жаль, что я не осталась.
  – Сейчас тебя должны заботить более важные вещи. Ты влипла, детка, но я подумаю, что тут можно сделать. Что ты хочешь на завтрак? Сок, овсянку, яйца, ветчину…
  – Мне нравится все, кроме рыбы. Но можно сначала я приму ванну? Моя сумка внизу в холле.
  Значит, пока она поест, будет, вероятно, часов одиннадцать. Вульф уже закончит заниматься своими цветами и спустится вниз.
  Поэтому, когда я отвел её в комнату для гостей, выходящую на юг, на том же этаже, где была и моя комната, я прежде всего проверил, чтобы полотенце и прочие умывальные принадлежности были на месте.
  Тогда же я поцеловал её, с тем чтобы больше к этому не возвращаться, к чему я уже морально себя подготовил.
  Из кабинета я сообщил Вульфу по внутреннему телефону о нашей гостье, а затем пошёл на кухню дать Фрицу указания насчет завтрака для нее.
  Несмотря на установленные нами рекорды по сближению, ямочки на её щеках и искреннее желание дать мне почувствовать её расположение, я так и не согласился с мыслью о том, что Роза Бендини – это сама только правда и невинность. В расследовании о смерти Мура было ещё рано ставить точку, а тут ещё добавилась и смерть Нейлора, и я не видел причины, почему бы Вульфу не заняться в порядке развлечения небольшой работой и не посвятить себя часика на два, в промежутке между временем для цветов и ленчем, труду исследователя, избрав Розу в качестве объекта для изучения. Я продал ему эту идею за завтраком, правда, изложив её несколько иначе.
  Беседа началась довольно мило вскоре после одиннадцати. Вульф сидел за своим столом, а Роза – в красном кожаном кресле. Одета она была очень по-домашнему – в какой-то наряд из искусственного шелка вишневого цвета.
  – Очень пугающее сочетание, – проворчал Вульф, – ваша одежда и это кресло.
  – О, извините, – она переместилась на желтое кресло, которое любил Пензер.
  Это создало между ними атмосферу взаимопонимания и хорошие перспективы для интересного разговора, но долго этот разговор не продлился. Вульф успел выяснить у нее только предварительные детали, например, какие обязанности у помощника главного делопроизводителя, как раздался звонок в дверь. Раньше в таких случаях, требующих осторожности, например, когда в кабинете находится клиент, скрывающийся от правосудия, я немного приоткрывал пальцем жалюзи, чтобы через щелку посмотреть на улицу, но недавно мы установили специальное стекло, сквозь которое было видно только в одном направлении. Мне все ещё приходилось каждый раз убеждать себя, что я мог видеть посетителя, а он меня – нет. Посмотрев таким образом сквозь стекло, я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:
  – Это мистер Кросс. Вы хотите его видеть?
  – Нет, скажите ему, что я занят.
  – Возможно, он принес вам орхидеи, – я был недоволен его непонятливостью и позволил себе выразить это вслух.
  – К черту, – Вульф сжал губы. – Прекрасно. Если вы не возражаете, мисс Бендини? Пройдите, пожалуйста, в вашу… в ту комнату. Это не надолго.
  Роза сразу же поднялась и ушла. Проходя через холл, я подождал, пока она не поднялась на два марша лестницы и пока не открылась и снова не закрылась дверь в южную комнату. Тем временем дверной звонок снова зазвонил.
  Я прошел к входной двери, открыл её настежь и возмущенно сказал:
  – Мой Бог, вы прямо не даете человеку надеть тапочки!
  Инспектор Кремер, за которым по пятам следовал сержант Пэрли Стеббинз, не удостоил меня и кивком, несмотря на помощь, которую я оказал им в пятницу вечером. Они прошествовали через холл в кабинет, а я шёл следом за ними.
  – Доброе утро, – сказал Вульф.
  – Боже милостивый, – рявкнул Кремер. – Итак, вы снова вляпались!
  – Я? Во что?
  – Сейчас скажу, во что, – в голосе Кремера чувствовалась угроза. – Это займет одну минуту или несколько часов. Придется вам выбирать. Зачем Нейлор приходил сюда в пятницу вечером, когда он ушёл и куда направился?
  – Это не займет и минуты, мистер Кремер. Нейлор не был здесь в пятницу вечером. Мне не нравится ваша манера. Мне она редко нравилась. Всего наилучшего, сэр.
  – Вы говорите, что… – на мгновение Кремер потерял дар речи, – Нейлор не приходил к вам в пятницу без двадцати девять, в ночь, когда он был убит?
  – Нет, сэр. Я говорю вам это второй раз и считаю, что этого достаточно. Вы можете…
  – Мой Бог, вы сошли с ума! – Кремер был в смятении. – Он свихнулся, Стэббинз!
  – Да, сэр.
  – Приведите этого человека.
  Пэрли зашагал к выходу. Кремер подошел к красному кожаному креслу и сел. Я наблюдал за Вульфом, чтобы, как только он даст сигнал, выставить Пэрли с человеком, за которым он пошёл, кем бы тот ни оказался. Но Вульф не подавал сигнала, решив, очевидно, что Кремера быстрее выведет из себя его скучающий вид.
  Тишину нарушало только дыхание Кремера, которого хватило бы на нас троих. Наконец в холле послышались шаги. В комнату вошел человек, сопровождаемый Пэрли. Это был начинающий лысеть человек средних лет, среднего роста, с широченными, как амбар, плечами. Войдя, он плюхнулся на стул, который пододвинул ему Пэрли.
  – Вот, – отчетливо и со значением произнес Кремер. – Это Карл Дарст. В пятницу вечером он работал на такси «Силект» номер девять – сорок три, лицензия номер XX один – девять – семь – четыре – четыре – ноль. Дарст, кого вы посадили к себе на Пятьдесят третьей улице между Первой и Второй авеню?
  – Того парня, фотографию которого вы мне показали, – голос у Дарста был сиплый и неприветливый. – Он заорал на меня: – Клянусь Богом, если это не так! Мое единственное воскресенье…
  – Это был тот человек, чье тело вы видели в морге?
  – Э, думаю, что тот. Было трудно определить, но это точно был он.
  – Это был Керр Нейлор. Он был на фотографии, которую я вам показывал. Куда вы его отвезли?
  – Он велел мне поехать на Западную Тридцать пятую улицу, дом номер девятьсот четырнадцать, и я его туда привез.
  – Это тот адрес, где мы сейчас находимся?
  – Да.
  – Что произошло, когда вы сюда приехали?
  – Когда он заплатил мне, то сказал, что не уверен, есть ли кто-нибудь дома, и попросил подождать, пока он не выяснит. Я стал ждать. Он поднялся на ступеньки и позвонил, дверь открылась, и он стал с кем-то разговаривать. Тогда я убрался восвояси. Я не стал ждать, пока он зайдет внутрь, потому что он меня об этом не просил.
  – Но дверь открылась на его звонок, и он с кем-то разговаривал?
  – Да, я в этом уверен.
  – Хорошо, идите и ждите в машине. Возможно, я попрошу вас прийти ещё раз. Вы хотите спросить его о чем-нибудь, Вульф?
  Вульф, по-прежнему скучающий, равнодушно покачал головой. Дарст поднялся и вышел, но сержант Стеббинз остался. Кремер подождал, пока за Дарстом закроется входная дверь, после чего заговорил со спокойной уверенностью человека, у которого есть карты в запасе.
  – Итак, я говорю, что вы сумасшедший. Дело тут совершенно ясное, и я хотел бы услышать ваше опровержение. Попробуйте мне доказать, что если Нейлор позвонил в дверь и ему открыли, то это не значит, что он вошел, но в таком случае я попрошу вас рассказать, каким образом вам удалось узнать, что в половине девятого он сел в такси на Пятьдесят третьей улице. Минутку, я не закончил. Неплохие аргументы, верно? Но если это так, разъясните во имя Бога, почему вы позвонили мне в офис и сказали, что он взял такси, и даже дали номер этого такси? Зная, что найти его не составит никакого труда? Я же говорю, вы сумасшедший. Обычно, когда вы начинаете крутить, я имею по крайней мере общую идею, в каком направлении вы двигаетесь, но на этот раз вам придется рассказать все как есть. Буду рад выслушать вас.
  – Фу, – пробормотал Вульф.
  – О'кей, начинайте с этого.
  – Арчи, – обычным голосом спросил меня Вульф. – Ты ходил в кино в пятницу вечером?
  – Да, сэр.
  – Во сколько ты ушёл отсюда?
  – Как раз около восьми тридцати.
  – Тогда ты не мог открыть дверь мистеру Нейлору.
  Вульф нажал кнопку на своем письменном столе, и через минуту дверь в холл открылась и появился Фриц.
  Вульф обратился к нему.
  – Фриц, вы помните тот вечер в пятницу после ужина, когда Арчи ушёл в кино?
  – Да, сэр.
  – И что немного позднее, примерно без четверти одиннадцать, я думаю, пришел мистер Кремер?
  – Да, сэр.
  – Это вполне удовлетворительно описывает вечер. Был ли звонок в дверь вскоре после того, как Арчи ушёл?
  – Да, сэр.
  – Кто это был?
  – Он не назвал себя. Это был мужчина.
  – Что он хотел?
  – Он спросил мистера Гудвина.
  – Продолжайте, расскажите до конца.
  – Я сказал ему, что мистер Гудвин вышел. Он спросил, дома ли мистер Вульф, и я ответил утвердительно. После того как он немного подумал, он спросил, когда вернется мистер Гудвин, и я сказал, что, возможно, вскоре после одиннадцати. Я спросил, не хочет ли он оставить свою визитную карточку, но он ответил отрицательно. Он повернулся и пошёл вниз по ступенькам, и тогда я закрыл дверь Кремер издал звук, который Вульф проигнорировал.
  – Когда это было?
  – Было восемь сорок пять, когда я вернулся на кухню. Я сделал запись как всегда… Господи помилуй!
  – В чем дело?
  – Я забыл сказать об этом Арчи! Когда он вернулся здесь был инспектор Кремер, а затем он ушёл к себе наверх и спал допоздна в субботу. Это очень плохо, сэр…
  – Ничего страшного. Это не имело бы никакого значения. Вы говорили мне об этом?
  – Нет, сэр. Вы читали эти три книги, а он не оставил своего имени…
  – Опишите этого человека.
  Фриц сосредоточился.
  – Он был небольшого роста, ниже меня, на нем было пальто и шляпа. У него было маленькое лицо, и выглядел он обеспокоенным и изголодавшимся, как будто плохо ел.
  – Хорошо, Фриц, это все, спасибо.
  Фриц ушёл, закрыв за собой дверь в холл. Вульф повернулся к Кремеру.
  – Ну, сэр?
  Кремер покачал головой.
  – Нет, – сказал он подчеркнуто. – Хотя вы даже научили Фрица, что надо говорить, я по-прежнему считаю вас сумасшедшим. Откуда вы узнали, что Нейлор взял такси и почему вы позвонили…
  Вульф оборвал его:
  – Прекратите орать на меня. Вы никогда не поймете, как распознать, когда я лгу, а когда нет. В субботу после обеда в этот кабинет пришел человек и сказал мне, что видел мистера Нейлора садящимся в такси. Я расспросил его и убедился, что факты, о которых он мне рассказал, полностью совпадали. Тогда я немедленно позвонил в вашу контору и передал эти факты мистеру Стеббинзу. Что же, черт возьми, тут ненормального?
  – Кто был человек, который пришел к вам?
  – Нет, сэр, вам это знать не надо.
  – Извините, инспектор, – вмешался Пэрли Стеббинз.
  Кремер взглянул на него: – В чем дело?
  – Если нам будет нужно разобраться с этим, можете не беспокоиться. Если это был не Гудвин, значит, это был кто-то из ребят, работающих на Вульфа: Гор, Кэтер, Дэркин, Пензер или Киме. Скорее всего он следил за Нейлором. Поэтому либо вам надо с этим завязывать, либо, если он будет упрямиться, мы можем послать и привезти их.
  Позвонил телефон. Я повернулся вместе с креслом и взял трубку. Это был Пензер, который хотел поговорить с Вульфом.
  – Конечно, – сказал я тоном, которым разговаривают с клиентом, когда намереваются выслать ему большой счет. – Он как раз здесь, мистер Платт. Кстати, пока я у телефона, хочу вам сказать, что та большая юридическая фирма, которая утверждает, что желает только справедливости – не будем называть имена, знаете ли, – хочет попытаться привлечь вас к ответу, и самым лучшим вариантом для вас будет улизнуть куда-нибудь по крайней мере на день-два. Есть много мест, куда вы могли бы поехать кроме дома. Вы согласны?
  – Нет ничего проще, – сказал Сол, – если я тебя понимаю. Кто там, Кремер?
  – Да, я думаю, они проявят настойчивость насчет этого. Передаю трубку мистеру Вульфу.
  Вульф взял трубку. Следуя моей линии, он притворялся, что говорит с Платтом. Поскольку он сделал мне знак повесить трубку, что означало, что его договоренности с Солом по-прежнему меня не касались, я так же мало понял из их разговора, как и Кремер с Пэрли, то есть ничего. В конце разговора Вульф просто хмыкал. Пэрли чихнул. Мы втроем сидели и ждали, когда он кончит разговаривать, глядя на него, пока не произошло событие, заставившее нас перевести глаза на другой объект.
  Дверь в холл открылась, и среди нас оказалась Роза Бендини. Получилась двусмысленная ситуация: Вульф продолжал говорить по телефону, а два должностных лица и я сидели, уставясь на нее, стоявшую в дверном проеме в своей вишневой штучке, которая, как бы она там ни называлась, несомненно, не предназначалась для выхода на улицу. Я хотел сказать что-то вроде: «Мейбл, дорогая, мы обсуждаем деловые вопросы с этими джентльменами, поэтому иди назад в свою комнату и подожди меня» или: «Мы сейчас заняты, мисс Кармайкл, но скоро вас пригласим», однако первый вариант показался мне неприличным, а второй – нелогичным, а никакого заменителя у меня в данный момент не оказалось.
  Вульф, закончив разговор, бросил трубку и закричал на нее:
  – Что вы себе думаете, появляясь тут одетой таким образом? Немедленно идите наверх, пока я не освобожусь. Ждите меня!
  Его идея, как мне показалось, была не лучше той, что я отверг. Но здесь ни один вариант не был бы достаточно удачным. Роза не просто все испортила. Она пошла вперед, мимо Кремера и Пэрли, прямо ко мне. С такой же легкостью она могла додуматься снова усесться ко мне на колени, поэтому, не дожидаясь, когда она подойдет ко мне, я поднялся на ноги.
  – Ты обещал, что побудешь со мной, пока они тут, – сказала она. Строго говоря, это не было правдой, но было достаточно близко к правде, особенно для женщины, которая до смерти боится полицейских.
  – Перед входом стоит полицейская машина, поэтому я пришла в холл, послушала и догадалась, кто они, и я знаю, что у меня нет лучшего выхода, чем быть здесь с тобой и мистером Вульфом.
  Она повернулась и сказала Кремеру и Пэрли прямо в лицо:
  – Меня зовут Роза Бендини, или миссис Гарольд Энтони, любое имя сойдет, и я живу на Бэнк-стрит, номер четыреста восемнадцать, второй этаж, и когда в пятницу вечером ко мне приходил полицейский, я все время была дома в постели. Итак, о чем вы хотели меня спросить?
  Единственное, что я одобрил, было то, что она не схватила меня за руку или не прижалась ко мне. Она просто хотела сказать все это, будучи рядом со мной.
  – Это, – проблеял Кремер таким козлиным голосом, какого я у него никогда не слышал, – действительно интересно. Как долго вы её тут прячете, Вульф? У вас было достаточно времени, чтобы научить её, что надо говорить?
  – Кремер, вы тупица, – ответил Вульф.
  Я вмешался, думая, что лучше всего сейчас повернуть все это в положительную для нас сторону:
  – Я перемудрил, – сказал я с сожалением. – Как последний дурак, я велел ей появиться, когда чихну, а чихнул Пэрли. – Я посмотрел на Пэрли: – Откуда, черт возьми, я мог знать, что ты простудился?
  – О'кей, – Кремер поднялся, все ещё говоря козлиным голосом. – Полагаю, у вас тут есть какие-нибудь вещи, мисс Бендинн, одежда?
  – Да, но я…
  – У вас есть три минуты на то, чтобы переодеться если вы не хотите путешествовать, в чем вы есть. Идите и переоденьтесь.
  – Нет, – сказал Вульф. Его указательный палец выстукивал по столу, что означало, что он был готов взяться за этих разбойников и столкнуть их лбами.
  – Останьтесь, мисс Бендини.
  Его глаза впились в Кремера:
  – У вас есть ордер? Или вы обвиняете её?
  – Так, мелочи. Убийство. Материальный свидетель.
  – Свидетель чего?
  – Я скажу ей, а не вам.
  – Ну-ну, мисс Бендини, я вам советую не покидать этого места, если только вас не принудят силой. Пусть они вас отнесут.
  Я вмешался по нескольким причинам. Во-первых, Вульф не следовал какому-то плану, а просто был так взбешен, что не замечал этого. Во-вторых, Роза так побледнела и застыла, что я сомневался, могла ли она идти, особенно в сопровождении полицейских, и вряд ли было бы желательно, чтобы её вынесли из дома в платье, которое было на ней. В-третьих, хотя я ничего не обещал ей, я, безусловно, дал ей индульгенцию.
  – Послушайте, – сказал я Кремеру, – зачем весь этот сыр-бор? Если вы вынесете её отсюда и если она докажет, что замешана в этом деле не более чем я, вы будете иметь неприятности с мистером Вульфом, несмотря на его болезненный вид. Если вы не хотите беседовать с ней здесь, у меня есть предложение: когда она переоденется, мы с Пэрли отвезем её в центр в машине мистера Вульфа, и я буду присутствовать во время вашего разговора с ней и обещаю не вмешиваться в него. Я останусь с вами до тех пор, пока она будет у вас. Когда придет время, если только вы не будете готовы предъявить ей обвинение, она уедет вместе со мной. Какого черта, я же был с вами всю ночь в пятницу, не правда ли? Ну как?
  – Ты мог бы, – испытующе сказал Вульф, – попросить моего разрешения, Арчи.
  – Сегодня воскресенье, – сказал я Кремеру, – и в подтверждение этой сделки вы должны сказать «да» так громко, чтобы все вас услышали. Я бы предпочел увидеть, как вы несете её и даете мистеру Вульфу возможность убедиться в том, что может сделать закон, но мисс Бендини мне как сестра. Да?
  – Да, – смешался Кремер.
  Когда я шёл к автомобилю, я думал, что одна из ведущих ролей снова перешла к нам: мы были последними, кто видел Нейлора живым. Некоторое время этим человеком был я, затем Пензер, затем водитель такси. Теперь была очередь Фрица.
  Кто следующий?
  Я пропустил воскресный обед, но не ужин.
  При том, как все произошло, не было ничего странного, что Кремер думал, будто подцепил настоящую рыбу, а из Вульфа сделал посмешище. Но после получасовой беседы с Розой и со мной в своем кабинете, начав подозревать, что попросту выловил корягу, он передал нас лейтенанту Роуклиффу, а сам удрал на Центральную улицу. Роуклифф особенно не старался выполнить задание, поскольку его мнение обо мне в точности соответствовало моему о нем. Час или около того он бомбардировал Розу вопросами в своем стиле, почерпнутом из курса деловой грамматики. Одновременно он пытался исключить возможность моего вмешательства в допрос, не отвечая на мои замечания. Роуклифф остановился лишь тогда, когда его прервал человек из его подразделения, вернувшийся с Вашингтонских холмов, куда он ходил, чтобы проверить показания Розы у родителей мужа.
  Версию Розы подтвердили не только свекор и свекровь, но и её муж, который пришел вместе с человеком из подразделения Роуклиффа и попытался поднять небольшой скандал. Он не собирался позволять, чтобы его жену обижали, и хотел убедиться сам, что этого не происходит. Зная, чем был вызван отъезд жены из квартиры его родителей на рассвете в воскресенье, я смотрел на него с благоговением. Имея дело с бумагами компании «Нейлор – Керр», я заметил, что девизом этой фирмы было выражение: «Все в мире, везде в мире». Мне вдруг показалось, что девиз мужской половины персонала отдела фондов должен был бы звучать так: «Защити женщину». Или, если бы они захотели выразить это в шести словах, как у фирмы, то: «Защити свою женщину, неважно, чья она».
  В итоге Роуклифф остался практически ни с чем: обсуждать с Розой было нечего, за исключением вопроса, провела ли она в своей постели ночь с пятницы на субботу, особенно время с десяти до двенадцати часов. Здесь особенно не развернешься. Он послал полицейского на Бэнкстрит переговорить с привратником и другими жильцами, но они смогли рассказать только то, что не видели, как мисс Бендини пришла домой в пятницу ночью. Наконец около семи часов лейтенант закончил допрос, и я отвез Розу вместе с её багажом к ней домой, позвонив Вульфу, который сказал, что она вряд ли что-то скрыла от Роуклиффа. Муж поехал с нами, а затем я отвез его до станции метро. Зная уже к этому времени, что отношения между мной и его женой были чисто деловыми, он даже пригласил меня выпить с ним.
  Воскресный вечер я провел в кабинете за пишущей машинкой. Вульф тоже был там, но зрение было единственным из моих пяти чувств, которому это было известно. Когда позвонил Пензер, чтобы сделать ещё одно конфиденциальное сообщение Вульфу, я договорился утром встретиться с ним в центре, чтобы ему не пришлось приезжать к нам. Солу несколько раз звонили домой из полиции, и он собирался провести ночь на квартире у друзей. Возможно, что они настолько сильно хотели его видеть, что наблюдали за нашим домом, а я все ещё хотел соблюсти приличия и дать Эстер Ливси шанс сделать некоторые объяснения в благоприятной для нее атмосфере.
  Я был абсолютно уверен, что проверка Солом её личности будет лишь формальностью. Так и случилось. В понедельник утром я встретился с ним и взял его с собой в вестибюль здания на Уильям-стрит, где мы выбрали стратегически удобную точку для наблюдения за прибывающими и спешащими к лифтам людьми. В толпе сотрудников, которые, стуча каблуками, проходили и пробегали мимо нас, чтобы начать очередную трудовую неделю, я узнал несколько лиц. Было без двух минут девять, и я уже думал, что мы пропустили её и что придется идти наверх, где все будет гораздо сложнее и потребует дополнительной осторожности, когда Сол вдруг ткнул меня в бок и пробормотал:
  – Справа, тридцать футов, сейчас поворачивает, те же шляпа и пальто, идет позади высокого человека в очках, который направляется к лифту.
  – О'кей, – сказал я, как только Эстер Ливси зашла в лифт и его двери стали закрываться. – Ты что же думаешь, у нее может быть дюжина пальто? Она ведь честная работающая девушка.
  – Это меня не касается, – сказал Сол.
  – Ладно, теперь я имею в виду не её честность, а её имя. Итак, ты слышал её имя. Если ты случайно станешь звонить Вульфу и он случайно возьмет трубку, ты можешь сказать ему «да», а также передать, что я приведу её к нему, но пока не знаю когда. Мне надо ещё выяснить, работаю я тут ещё или нет. Сейчас должно начаться совещание директоров. Да ты не слушаешь!
  – Я смотрю. Ты знаешь того человека?– глаза Сола были направлены на кого-то. – Серое пальто и серая шляпа, большая и широкая, мясистое лицо, теперь он повернулся к нам спиной… заходит в лифт…
  – Да, я знаю его. А что?
  – Я его видел.
  – Не сомневаюсь.
  Зоркие, прищуренные глаза Сола и его запоминающее устройство под черепной коробкой сродни какой угодно системе идентификации, когда-либо изобретенной.
  – Ты, возможно, видел его семнадцатого августа тысяча девятьсот тридцать восьмого года, когда он переходил Мэдисон-авеню на красный свет…
  – Нет. Я видел его в пятницу дважды. Когда Нейлор встретил женщину на пересечении Первой авеню и Пятьдесят второй улицы, этот человек стоял на другой стороне улицы в дверном проеме и смотрел на них. Часом позже, когда они простились на углу Второй авеню и Пятьдесят седьмой улицы, он стоял футах в сорока от них, тоже в дверном проеме, и когда женщина пошла по Второй авеню по направлению к центру, он пошёл за ней. Это все, что я видел, потому что Нейлор отправился в путь и мне надо было идти за ним.
  – На это можно положиться?
  – Я могу.
  – Тогда и я могу. На тот случай, если этот расплющиватель голов будет продолжать свои штучки и следующей жертвой буду я, сообщаю тебе, что этого человека зовут Самнер Хофф. Он работает в компании «Нейлор – Керр», и его кабинет находится в отделе фондов. Запомни это.
  – Хорошо. Больше тут ничего не требуется?
  Я сказал, что ничего, и ушёл.
  Я поднялся на лифте на тридцать четвертый этаж, не зная, что буду делать. Было вполне возможно, что делегация руководителей ждет меня, чтобы предложить убраться восвояси. Но меня совсем никто не ждал. Правда, когда я вошел в общий зал, обошел вдоль стены и прошел через длинный проход, на меня было обращено много различных взглядов, но их было всего лишь чуть больше, чем на прошлой неделе. Я повесил пальто и шляпу в своей комнате, немедленно вновь вышел в зал, пересек его, открыл дверь комнаты Эстер Ливси, вошел и закрыл за собой дверь.
  – Что вы хотите? – спросила она требовательным тоном.
  Эстер протирала свой стол и выпрямилась, когда я вошел. Она выглядела нервной, несчастной и раздраженной. Фриц сказал бы, что она не выглядела как хороший едок. Впечатление, что она попала в какую-то беду и что никто, кроме меня, не мог понять этого и помочь ей выбраться из нее, у меня не исчезало. Теперь даже закоренелый скептик сразу увидел бы, что она несчастна. И большую часть этой беды мне придется разделить с ней.
  – Меня зовут Арчи Гудвин, – сказал я, – и я работаю на Ниро Вульфа.
  – Я знаю. Что вы хотите?
  Очевидно, в отделе фондов все все знали.
  – Боюсь, что я не смогу ответить на ваш вопрос так же прямо и по делу, как вы спросили меня. Я могу сказать вам, чего я хочу, но оставлю пока более или менее в тайне ответ на вопрос, почему я этого хочу. Я бы хотел назначить вам свидание: мы встретимся сегодня после обеда часов в пять и сходим вместе к Ниро Вульфу. Он хочет поговорить с вами.
  – О чем?
  – Вы не слишком приветливы, – пожаловался я. – Этого я вам сказать не могу, могу лишь заметить, что это связано с убийством Керра Нейлора, и вы можете догадаться об этом с закрытыми глазами. Позвольте для начала просто спросить вас: вы сделаете это?
  – Конечно, нет. Почему я должна куда-то идти?
  – В таком случае, займемся следующим вопросом: почему вы должны пойти со мной. Больше всего я хотел бы обойти его, но невозможно иметь все. Мистеру Вульфу стал известен один факт, который имеет отношение к вам и Керру Нейлору, и он просит вас прийти. Природа этого факта такова…
  – Что же это за факт?
  Я покачал головой:
  – Природа его такова, что если вы не захотите прийти и позволить Вульфу задать вам вопросы, касающиеся этого факта, ему придется передать этот факт полиции, и тогда вопрос будет стоять по-другому. Если вы не пойдете, вас приведут, и атмосфера для вопросов будет иная.
  – Мой Бог, – сказала она голосом, лишенным всякой окраски, словно была слитком заторможена, чтобы чувствовать происходящее.
  Это разозлило меня.
  – Для вас же лучше, что я не полицейский, – заявил я. – Вы бы подумали, как представить это дело в наиболее выгодном для вас свете, пока не вмешалась полиция, если только до этого дойдет.
  Она резко и быстро подошла ко мне, положила ладони с расставленными пальцами мне на грудь, так что я вынужден был опереться на стол, подняла лицо и спросила голосом, в котором соединились требование и мольба:
  – Что это за факт?
  Она почти добилась своего. Но я успел остановиться, прежде чем ответ слетел с моего языка, и твердо покачал головой.
  – Нет. Вы узнаете это от Вульфа.
  – Вы не скажете мне?
  – Нет.
  – Значит, тут ничего нет. Я не верю. Нет никакого факта.
  – Как это нет, черт возьми, – я почувствовал досаду от того, что она не поддавалась. – Вы глубоко ошибаетесь. Вы только что сказали мне, что тут не только один, а два, может быть, больше фактов, и вы должны узнать, какой есть у Вульфа.
  Эстер, безусловно, раскрылась, но ещё не была побеждена и теперь демонстрировала, что может смело взяться за дело. Она подошла к вешалке в углу, взяла пальто и просунула руку в рукав.
  – Я пойду сейчас, – сказала она.
  – Погодите, – я подошел, чтобы помочь ей освободиться от пальто. – Сейчас у мистера Вульфа одно свидание, которое он не может пропустить, – это свидание с орхидеями до одиннадцати утра.
  Я взглянул на часы.
  – Мы можем выйти через час с четвертью. Я встречу вас в вестибюле без четверти одиннадцать.
  Но она знала, чего хотела.
  – Я не собираюсь просто сидеть тут, – сказала она, – а если попытаюсь печатать под диктовку, то не смогу. Нужно идти сейчас и подождать его. Побудьте тут минутку, пока я скажу мистеру Розенбауму.
  Я повесил пальто, которое держал в руках, и сказал, что мне нужно было до ухода ещё кое-что сделать в этом здании. Она сдалась, но только потому, что не имела надо мной власти. Я вышел, не имея никакого представления, как отреагирую, если она бросит свои фокусы и начнет себя вести со мной честно. Она согласилась встретиться в вестибюле в десять сорок пять, а я вернулся в свою комнату, поднял трубку телефона, позвонил Вульфу и предупредил его, чтобы он ждал нас в одиннадцать часов. Я также сказал о том, что узнал Самнера Хоффа, Затем я позвонил телефонистке компании «Нейлор – Керр» и попросил соединить меня с офисом президента.
  На этот раз мне пришлось долго уговаривать, чтобы меня с ним соединили. У него было важное совещание, и его нельзя было беспокоить, но я в конце концов убедил секретаршу, что в это утро я гораздо важнее всяких совещаний, и меня попросили не класть трубку. Я долго её держал. Через пять минут мне стало интересно, чем она занимается, а ещё через три минуты возникло подозрение, что меня собираются оставить голодать. Я уже начал слегка покачиваться, когда услышал голос секретарши:
  – Мистер Гудвин?
  – Все ещё тут и не потерял надежды.
  – Пожалуйста, поднимитесь в комнату директоров, на тридцать шестой этаж. Вас пустят.
  По её тону я понял, что это был исключительный случай – один из тысячи, – и тепло поблагодарил её.
  Секретарша на тридцать шестом этаже объяснила мне, где находится комната для совещаний. Когда я подошел к ней, охранник перед дверью убедился, что мое имя было действительно Гудвин, и открыл мне дверь. Я вошел с чувством собственного достоинства.
  Их, пожалуй, не проведешь. Комната была большая, с высокими потолками, хорошо освещенная и производящая сильное впечатление на такого рядового служащего, как я, который состоял в штате всего каких-то три пятых недели. Огромный ковер покрывал почти всю комнату. Стол из светлого орехового дерева был размером с мою спальню, хотя немного другой конфигурации. Вокруг него стояли просторные кресла, обитые коричневой кожей, – двадцать, а может, и больше – и все, за исключением четырех-пяти, были заняты. Два кресла стояли по торцам стола, остальные – вдоль него.
  В одном из кресел в дальнем конце сидел Джаспер Пайн. В другом утонул человек, чье тело было настолько маленьким, что большая часть кресла оставалась свободной. Возраст, несомненно, иссушил его. Я узнал этого человека с первого взгляда, потому что видел его портрет на стене в офисе президента: это был Джордж Нейлор, один из основателей фирмы и отец миссис Пайн, для меня Цецилии, и мистера Керра Нейлора, ныне покойного.
  Пайн, не вставая, сказал:
  – Джентльмены, это мистер Арчи Гудвин. Гудвин, здесь происходит совместное совещание совета директоров и некоторых руководящих работников. Это специальное совещание, созванное для того, чтобы рассмотреть вопрос о смерти мистера Керра Нейлора. Мы обсуждали его довольно продолжительное время во всех аспектах. Было сделано предложение, чтобы мы поручили мистеру Вульфу, вашему работодателю, продолжить расследование и заняться также смертью мистера Нейлора. Некоторые из присутствующих считают, что прежде чем решить этот вопрос, мы должны…
  Он остановился, потому что старый Джордж Нейлор пробормотал какое-то выразительное слово. Это слово часто можно слышать от фермеров, занятых на полевых работах, от шоферов грузовиков, детективов, которые подвергаются опасности, однако я не ожидал, что оно могло использоваться на совещаниях директоров.
  Основатель добавил к этому:
  – Это почти решено! Конечно, пусть Вульф продолжает!
  Я отметил, что его сын унаследовал тенор не от него. У основателя фирмы был баритон, все ещё громкий и сильный, хотя возраст уже давал о себе знать.
  По креслам присутствующих пробежал шепоток. Пайн возразил ему с вежливой почтительностью, но в его голосе проскользнуло некоторое нетерпение:
  – Я думал, мы согласовали, мистер Нейлор, что сначала должны выслушать Гудвина. Гудвин, расскажите нам, что вы уже сделали с тех пор, как пришли сюда в прошлую среду?
  Насчет того, чтобы предложить мне присесть, не было сказано ни слова, хотя в комнате стояло пять свободных кресел. Увидев, что одно из кресел у ближайшего ко мне края стола было свободно, я сел, устроившись поудобнее.
  – Вы предпочитаете услышать отдельные наиболее важные моменты, – спросил я, – или всю кухню?
  Пайн сказал, чтобы я начинал, а они меня остановят, если будет слишком много деталей. Так я и сделал. Я рассказал им то, что, по моему мнению, должно было их удовлетворить, но это нельзя было даже сравнить с моими полными выкладками для Вульфа. Кроме того, несколько моментов я выпустил полностью, например, мое первое знакомство с Гуинн Феррис, когда она сообщила мне, что делает ошибки при письме. Время от времени они прерывали меня, задавая вопросы или делая критические замечания, и, когда я перешел к сцене, происшедшей у дверей кабинета Самнера Хоффа, когда Керр Нейлор заявил мне, что знает, кто убил Уальдо Мура, они налетели на меня, как хищники. Очевидно, здесь было две школы мышления, а может, и больше.
  Один тип бросил мне в лицо:
  – Я знал Керра Нейлора двадцать лет, Гудвин, но никогда не знал, что он может говорить неправду. А вас я совсем не знаю.
  Этот субъект мне сразу не понравился, и я соображал, как к нему относиться. По возрасту он был моложе основателя компании, но явно старше меня. У него был широкий рот с полными губами, одет он был гораздо лучше других людей, находившихся в комнате, и имел привычку прерывать всех на полуслове. Я уже приготовил ответную реплику, как слово взял старый Джордж Нейлор.
  – Чепуха! Керр был заядлый враль с детства!
  Это не остановило великолепно одетого человека.
  – Конечно, – сказал он мне, – Керр Нейлор мертв. Но вы – нет!
  В его тоне слышалось сожаление по этому поводу.
  – Я веду список людей, – сказал я, – которые называют меня лжецом. Как вас зовут?
  Он снисходительно улыбнулся мне своим широким ртом.
  – Вы слишком стары, чтобы вас ударить, – признал я, вставая. – Но я знаю трюк, который используют для того, чтобы заставить заговорить немое животное, и будет очень интересно его испробовать…
  – Его зовут Фергюссон, – вмешался маленький жилистый парень с усами. У него был сухой взгляд и сухой голос, который хрустел, как хорошо прожаренный тост.
  – Садитесь, Гудвин. Его зовут Эммет Фергюссон. Он юрист, владеет большей частью активов и пытался в течение десяти лет сделать Керра Нейлора президентом этой компании. Последний раз голосование закончилось при соотношении девять к пяти против него и…
  – Разумно ли это? – спросил возмущенный голос. – При посторонних…
  – Если бы вы сделали президентом Керра, – заявил старый Джордж Нейлор, – я бы пришел сюда и своими руками выкинул бы его отсюда! Он был моим сыном, но не мог управлять делами нашей компании!
  – Из-за него компания могла бы понести убытки, – пробормотал маленький жилистый человек.
  Я сел назад в кресло и попытался придать моему лицу отсутствующее выражение, надеясь, что они будут продолжать семейную склоку, которая казалась мне интересной. Из их разговоров, достаточно утомительных для меня, я понял, что Керр Нейлор отказался стать управляющим, потому что он стремился к высшему посту, а именно – хотел быть президентом компании. По-видимому, в совете директоров, который, конечно, формально имел право голоса, сторонники Пайна располагали твердым большинством в две трети голосов, при этом Керр имел пять голосов. Интересно, подумал я, на чьей стороне была Цецилия и сколько усилий пришлось приложить старому Джорджу Нейлору. Но все же обо всем у меня сложилось лишь общее впечатление, потому что Пайн как председатель остановил дискуссию и велел мне продолжать.
  Поскольку вопрос о том, кто был лжецом, Керр Нейлор или я, с обсуждения сняли и не стали задавать в другой форме, я продолжал, и меня почти не прерывали. Я вполне основательно охватил все детали, но тем не менее пропустил ряд моментов, без которых они могли обойтись, такие, как последние события, связанные с Эстер Ливси. Когда я закончил, мне стали задавать вопросы, причем особенно старался хорошо одетый тип, пока Пайн не изрек:
  – Мы обсуждаем эту проблему уже два часа, джентльмены, и пора вынести какое-то решение. Первый вопрос: что делать с Ниро Вульфом? Гудвин, если мы попросим Вульфа продолжить расследование и заняться также смертью мистера Нейлора, что мог бы он сделать?
  Присутствующие зашумели. Пайн постучал молоточком и, пользуясь своей властью председателя, сказал:
  – Пусть Гудвин расскажет нам.
  Я окинул их взглядом, на лишние полсекунды задержав его на Эммете Фергюссоне. – Мистер Вульф мог бы поймать убийцу, – начал я, – если вы этого хотите, но…
  – Почему не полиция? – агрессивно спросил Фергюссон. – Это их работа.
  – Я не собираюсь, – сказал я собравшимся, – спорить с говоруном Фергюссоном. Можно продолжать?
  Маленький жилистый парень откинул голову назад и засмеялся. Кто-то сказал:
  – Замолчите, Эммет, или мы просидим тут весь день.
  – Все зависит от обстоятельств, – продолжал я. – Если вы думаете, что в этом деле скрыто что-то погорячей, и вы не хотели бы, чтобы это вышло наружу, немедленно отзовите мистера Вульфа. Если вы хотите поймать убийцу, но в принципе вас это дело не волнует, позовите полицейских: с мистером Вульфом вы напрасно потеряете деньги, потому что его услуги стоят дорого. Но если вы считаете своим долгом убедиться сами и убедить других, что работа делается как надо, и если вы полагаете, что для этого расследования требуется более чем хороший уровень детективной работы, без мистера Вульфа вам не обойтись, независимо от того, сколько он возьмет. Относительно того…
  – Вас не просили торговаться, – осклабился Фергюссон. – Вас просили…
  Я повысил голос:
  – Относительно того, что именно мистер Вульф может сделать, я не знаю. Никто никогда не знает, что может сделать мистер Вульф по делу, до тех пор, пока он этого не сделает. Я могу рассказать вам, на что он способен, но это займет неделю, хотя, возможно, многие присутствующие так или иначе уже кое-что слышали об этом.
  – Я предлагаю, – сказал маленький жилистый человек, – чтобы мы уполномочили президента поручить Ниро Вульфу…
  Раздался звук молотка.
  – Подождите, – Пайн обратился ко мне. – Гудвин, может быть, вы выйдете в приемную и подождете там?
  Я посмотрел на часы:
  – Я опаздываю на деловое свидание.
  – Мы все опаздываем, – проворчал кто-то.
  Пайн сказал, что это не займет много времени, и я вышел.
  Судя по посетителям, сидящим в приемной на стульях – некоторые из них выглядели так, будто у них лопается терпение, – деловые встречи накапливались. В одном из посетителей я узнал помощника районного судьи, и меня заинтересовало, кого из этой банды в зале для совещаний он дожидался. Я рассчитал, что мне придется стоять тут полчаса, если не больше, и уже подумывал, не сбегать ли вниз и не сообщить ли Эстер Ливси о задержке, когда пришел охранник и сказал, что меня просят зайти снова. Очевидно, они согласились с Пайном, что пришло время положить конец разговорам и начать принимать решения. Если, конечно, не собираются задавать мне другие вопросы.
  Но нет, они выполнили все формальности. Когда я подошел к столу, ко мне обратился Пайн.
  – Гудвин, мы хотим поручить Ниро Вульфу расширить его расследование, с тем чтобы включить в него смерть мистера Керра Нейлора. Вам нужно письмо?
  – Нет, здесь достаточно свидетелей. Таким образом, это дело превращается в дело об убийстве, что дает вам основание исключить меня из ведомости на получение зарплаты, если вы находите возможным, чтобы я приходил сюда и посещал отдел фондов. Я полагаю, мы будем сотрудничать?
  – Разумеется.
  – О'кей, мистер Фергюссон, сегодня в шесть часов мистер Вульф ожидает вас в своей конторе.
  В ответ на мои слова хорошо одетый тип заржал, широко открыв рот.
  – Зачем? – спросил Пайн.
  – Не обращайте внимания, – сказал я любезно Мистер Вульф сам с ним свяжется. Как прошло голосование?
  – Голосование?
  – Насчет найма мистера Вульфа?
  – Это неуместный вопрос, Гудвин, и вы знаете это. Я сказал…
  – Извините, мистер Пайн, это далеко не так. – Я оглядел сидящих за столом. – В расследовании убийства, джентльмены, не может быть ничего неуместного, все является чертовски важным для всех заинтересованных лиц. Я сказал вам, что не знаю действий мистера Вульфа, но он станет задавать мне вопросы, и один из его первых вопросов будет: кто голосовал против того, чтобы он занимался расследованием. Если бы вы позволили мне остаться в комнате…
  – Предложение нанять мистера Вульфа, – сказал маленький жилистый человек, – было принято одиннадцатью голосами против четырех. Против голосовали Фергюссон, Уайт, Фолк и Томас. Председатель, конечно же, не голосовал, но его замечания говорят о том, что он был бы за это предложение. Меня зовут Армстронг.
  – Премного благодарен. Теперь я пойду на деловое свидание.
  В дальнем конце приемной руководства было несколько телефонных будок. По пути к выходу я нырнул в одну из них и набрал номер. Обычно, когда меня не было дома, на звонки отвечал Фриц. Но на этот раз трубку взял сам Вульф.
  – Какого черта, где ты? – рявкнул он. – Уже восемь минут двенадцатого!
  Я не обиделся, потому что он вовсе не ругал меня. Он считал, что переезд из одного места в другое в Нью-Йорке является чрезвычайно опасным делом, и беспокоился обо мне.
  – Только что, – заявил я важно, – я покинул совещание директоров. Вас наняли для расследования обстоятельств смерти Нейлора. Это предложение было поддержано одиннадцатью голосами против четырех, и вы окажете мне личную услугу, если запомните одного подлеца, которого зовут Эммет Фергюссон. Когда вы его узнаете, то согласитесь со мной. Я буду на месте с мисс Ливси через пятнадцать минут.
  Несмотря на опоздание, я не боялся, что Эстер устанет меня ждать. Ей был нужен этот факт. И я оказался прав. Она стояла около почтового ящика в вестибюле, на стороне, выходящей на Уильям-стрит, и выглядела встревоженной, терпеливой и прекрасной. Но когда я приблизился, она повернула голову, чтобы сказать что-то человеку, стоявшему подле её локтя, и я чуть было не отпрянул назад, так как узнал его. Это был Самнер Хофф в пальто и в шляпе.
  Я остановился перед ними и заговорил с ней.
  – Извините за опоздание, но меня задержали наверху. Лучше всего взять такси…
  – Вы знаете мистера Хоффа? – спросила Эстер. – Он поедет с нами.
  Я этого ожидал, поскольку обратил внимание на его пальто и шляпу. Я посмотрел на него сверху вниз:
  – Поехали. Если мистер Вульф решит, что вы не нужны, я знаю, как все уладить, поскольку на прошлой неделе вы мне показывали, как это делается.
  – Я сам управлюсь, – отрезал он.
  – Ну не будьте грубы со мной, – жалобно проблеял я.
  Когда мы нашли такси, что было непросто в это время дня, он помог Эстер забраться внутрь и затем последовал за ней, усевшись в середину и оставив мне ближайший угол. Таким образом он оказался между нами. Хорошая идея, братец, подумал я, ты не забыл старый добрый девиз отдела фондов: «Защити свою женщину». Было очень приятно видеть, что, хотя он был гражданским инженером и в связи с этим аристократом, он не ставил себя выше всех, а строго придерживался правил хорошего тона. Честно говоря, глядя на его выдающийся двойной подбородок, у меня сложилось впечатление, что Эстер была нетребовательна в том, что касалось рыцарей, однако вполне возможно, что у него были и некоторые положительные черты, которых я не заметил.
  Когда мы приехали, он продолжал делать вид, что руководит нами: так было, когда мы выходили из такси и поднимались через крыльцо в дом, а затем проходили через холл в кабинет. Я надеялся, что он не будет возражать, если я возьму на себя инициативу представить их.
  – Возможно, вы помните, – сказал я Вульфу, – что в прошлый четверг человек по имени Самнер Хофф приказал мне убираться из его кабинета, когда я вошел, дружески к нему расположенный, и назвал меня при этом пронырой, сующим нос в чужие дела. Так это он. Если вы думаете, что он пришел извиниться, то ошибаетесь. Он пришел сюда, чтобы, как он говорит, управиться самому
  – Разумеется, – Вульф потянулся, чтобы налить себе пива. – Садитесь, мисс Ливси, садитесь, мистер Хофф. Хотите пива?
  Они согласились сесть, но от пива отказались. Вульф. который считал, что пивная пена хорошо действует на печень, начал пить пиво, и я сделал то же самое, когда сел в свое кресло.
  – Я могу добавить, что если вы предпочитаете говорить с мисс Ливси наедине, я не буду возражать против того, чтобы произвести над мистером Хоффом инженерную операцию и убрать его отсюда.
  – Нет, спасибо, – Вульф отставил стакан, вытер платком рот и откинулся назад. – Может быть, позднее.
  Он посмотрел на Хоффа и сказал ему:
  – Приступайте.
  – Пожалуйста, я начну, – сказал Хофф агрессивно, – когда я узнаю, в чем дело.
  – А, должно быть, у вас сверхординарные возможности, если вы готовы управиться с любыми неожиданными вопросами. По просьбе компании, в которой вы работаете, я стал расследовать смерть мистера Нейлора. Я говорю, чтобы вы знали, чем я занимаюсь. – Взгляд Вульфа остановился на Эстер: – Мисс Ливси, насколько мне известно, вы сказали полиции в Вестпорте, что ничего не знали о Нейлоре и что ваша связь с ним была ограниченной, поскольку вы работаете простой служащей в его отделе. Это правильно?
  – Не отвечайте ему, – резко потребовал Хофф, приступая к действиям.
  – Конечно, я отвечу, – сказала Эстер. Она сидела в красном кожаном кресле, лицом к окну. – Я отвечу на это. Сказала я по-другому, но в общем все сводится к этому: да, я так сказала. Мистер Гудвин сообщил мне, что вы узнали какой-то факт насчет меня и мистера Нейлора и если я приду сюда, вы скажете мне, что это за факт. Что…
  – Нет такого факта, – оборвал её Хофф, – и мы хотим знать, что вы от нас хотите?
  Вульф поднял палец.
  – Эта дверь, – сказал он, – ведет в помещение, которое мы называем передней комнатой. Стена и дверь звукоизолированы. Я полагаю, мистер Хофф, вам лучше пройти туда.
  – О нет, я останусь здесь.
  Защити свою женщину.
  – Чепуха. Даже если бы вы не были таким вялым, мистер Гудвин мог бы отвести вас в любое место, куда я попрошу. Арчи! Если мистер Хофф снова вмешается, удалите его, мне все равно куда.
  – Да, сэр.
  – Без церемоний.
  – Да, сэр.
  – Сидите тихо, Самнер, – сделала ему замечание Эстер. – Я только хочу выяснить, зачем мистер Гудвин меня сюда пригласил.
  Обратившись к Вульфу, она спросила:
  – Так что же вы знаете про меня и Нейлора?
  – Когда последний раз вы видели Нейлора, мисс Ливси?
  – Не отве… – начал было Хофф. Я ринулся к нему, прежде чем он закончил первый слог. Он не оборвал слова: они просто перестали из него выходить, и я, к своему сожалению, увидел, что никогда не буду иметь удовольствия врезать ему как следует. Он не подходил для этого. Его можно было бы толкнуть или выпихнуть, но он не стоил настоящего удара. Я снова сел.
  Впрочем Эстер Ливси не подчинилась.
  – Я не знаю, – сказала она. – Полагаю, что видела его в офисе в пятницу, но не заметила когда, не помню.
  Вульф покачал головой.
  – Не в офисе. В пятницу вечером, в шесть тридцать восемь, вы встретились на углу Первой авеню и Пятьдесят второй улицы; вместе с ним вы ходили туда и сюда около часа, после чего расстались в семь часов сорок одну минуту на углу Второй авеню и Пятьдесят седьмой улицы. О чем вы говорили?
  Эстер широко раскрыла глаза.
  – Это не так, – заявила она громким голосом, слишком громким.
  – Нет? Что же я сказал неправильно?
  – Все это неправда. Это не так.
  – Вы не видели мистера Нейлора после работы в пятницу?
  – Нет. Не видела.
  Пока все шло прекрасно. Очевидно, её разговор с Нейлором касался вопроса, который Эстер хотела сохранить в тайне, и было логично ожидать, что она станет отрицать факт своего свидания с ним, пока это будет возможно. Я ещё не рассказал Вульфу о страшном замешательстве, в которое она пришла сегодня утром, когда я зашел к ней в комнату, но сейчас я не считал необходимым делать это, поскольку у него были карты получше и ему только и оставалось, что играть.
  – Это нехорошо, мисс Ливси, – сказал Вульф. – Оставьте это. У меня есть свидетель.
  – У вас не может его быть, – заявила она. – У вас не может быть свидетеля того, что я была с мистером Нейлором, как вы говорите, потому что я не могла быть там, так как была в это время в другом месте. В пятницу вечером я ушла с работы в пять часов и поехала на Центральный вокзал, подошла к киоску на нижнем этаже и съела мороженое с сиропом. Я хотела сесть на поезд в Вестпорт, но в тот день мистер Хофф захотел поговорить со мной, и мы договорились о встрече. Мы встретились у киоска в шесть часов, поговорили там немного, а затем пошли наверх в комнату ожидания и продолжали разговор. Он убедил меня пойти с ним в театр и поехать в Вестпорт ночным поездом. В это время было уже поздно идти в ресторан, если мы хотели попасть в театр. Поэтому мы поели в большом кафетерии на Сорок второй улице, около вокзала. К сожалению, нам не удалось достать билеты на шоу, которое мы хотели посмотреть, и вместо этого мы пошли в кино. Мы смотрели «Лучшие годы нашей жизни». Затем я села в поезд на Вестпорт в одиннадцать пятьдесят шесть. На следующий день, в субботу, мистер Хофф – он знал, где я была, – приехал в Вестпорт и сказал, что мой долг – оказывать содействие полиции, поэтому я поехала в Нью-Йорк, где пошла к районному судье, которому рассказала то же, что и вам, и ответила на его вопросы. Так если вы говорите, что у вас есть свидетель, я бы хотела знать, кто он.
  Скоро ты узнаешь это, моя прекрасная маленькая лгунья, подумал я, внутренне взбешенный. Но только подумал. По мне нельзя было догадаться об этом. Лицо мое было непроницаемо.
  Вульф думал иначе. Он выглядел озабоченным, но снисходительным.
  – Похоже, – сказал он, – это у вас есть факты для меня, а не у меня для вас. У меня есть свидетель, мисс Ливси, но, очевидно, он ошибся. Конечно, вы подтверждаете все это, мистер Хофф?
  – Подтверждаю, – сказал тот решительно.
  – Тогда вопрос решен. Я должен попросить у вас прощения, мисс Ливси, что является для меня довольно редким случаем. Что же касается моего свидетеля, не могли бы вы сделать мне одолжение? Пришлите, пожалуйста, вашу фотографию – хорошую и, по возможности, одну из последних.
  – Для чего? – смутилась Эстер.
  – Разумеется, – согласился за нее Хофф. – Я не знаю, для чего вам нужна фотография, но она, конечно, пришлет.
  – Хорошо. Благодарю вас. Сегодня и, если возможно, с нарочным. Свидетель может обратиться в полицию: не нужно запутывать её больше, чем это уже получилось. – Вульф поднялся с кресла. – Всего наилучшего, мисс Ливси. Всего хорошего, мистер Хофф. Спасибо, что пришли. Я весьма вам признателен.
  Я вышел с ними в холл. В дверях Эстер обратилась ко мне, протягивая руку:
  – Извините, если я была невежлива сегодня утром, мистер Гудвин. Наверное, я была расстроена.
  – Не стоит, – сказал я, глядя ей в глаза. – Вы нервничали. Любой человек, которого затронуло убийство, становится нервным, иногда даже сам убийца.
  Я вернулся в кабинет, снова уселся в свое кресло и стал смотреть, как Вульф открыл новую бутылку, наполнил бокал, подождал, пока пена не осела ровно на дюйм ниже края бокала, и начал пить. Он поставил на стол пустой бокал и вытер губы платком..
  – Исключительно тонко сделано, – пробормотал он – Но они – пара идиотов.
  – Восхитительно – это не то слово, – сказал я. – Мне она доставила огромное удовольствие. Вы заметили, что она даже назвала фильм, на который они пошли? Она не сказала только, как называлось мороженое, которое ела. Это, конечно, было оплошностью. Есть одна деталь, которую вы не знали, но сомневаюсь, чтобы это имело значение. Я всего лишь сказал ей, что вы хотели расспросить её об одном факте, но она так разволновалась, что едва не выскочила из комнаты. Как бы там ни было, этот факт не является единственным, гарантирую. Что мы теперь будем делать: отдадим её на растерзание?
  – Нет, – сказал Вульф мрачно. – Сомневаюсь, что мистер Кремер сможет из них что-нибудь вытрясти. Да и как он сможет: она возьмет и расскажет эту наглую ложь, которую я не выношу. Как насчет а? Он как следует посмотрел?
  – Нет. Возможности не было. Он вычислил её сам и сказал «да» – вы знаете, что у а это хорошо получается. Он даже близнецов вычислит. Я вам говорил, он также заметил Самнера Хоффа. – Я фыркнул. – Защити свою женщину.
  – Что?
  – Ничего. Это девиз. Этот пошлый спектакль, который мы только что наблюдали, заставляет меня снова подозревать отдел фондов. Когда я покидал совещание директоров, я грешил на тридцать шестой этаж – убийство на самом высоком руководящем уровне, – но не теперь. Мне кажется, что тут может быть комбинация. Я не хочу вычеркивать из этого дела Эммета Фергюссона.
  – Расскажи мне о совещании.
  Я рассказал в надежде, что Вульф меня слушает. Хотя это было сомнительно, так как он держал глаза открытыми. Если он не закрывает глаз, когда я ему докладываю, это обычно означает, что его мысли находятся в другом месте, и я никогда не знал, насколько далеко. В данном случае я подозревал, что он отсутствует наполовину, и я догадывался, о чем он думает.
  Вульф тонкими полосками срывал защитную оболочку с Эстер Ливси и сыпал соль на обнажившуюся плоть. Она хорошенько надула его. Он рассчитывал получить от нее хотя бы намек на то, какая дорожка вела в заросли, а какая выводила из них, а вместо этого получил беззастенчивую ложь, прикрываемую Самнером Хоффом.
  Когда я закончил доклад, он не стал задавать мне вопросы или делать замечания, а пробормотал, что хотел бы поговорить с мистером Кремером. Когда я соединил его, он сказал Кремеру, что, проверяя алиби и прослеживая передвижения людей вечером в ту пятницу, следует уделить особое внимание тому, что делал Самнер Хофф от шести до восьми часов. Кремер, естественно, захотел узнать, почему, поскольку полиция интересовалась другим временем – от десяти до полуночи, и отказ Вульфа объяснить, чем обусловлен его совет, разумеется, вызвал у него рычание. Вульф повесил трубку, глубоко вздохнул, откинулся назад, но через долю секунды был вынужден распрямиться снова, поскольку позвонил Пензер.
  Сол коротко доложил, но я не слышал, о чем. Вульф воспринял это без замечаний, но, ворча, велел у прийти в контору в шесть часов и добавил:
  – Эта ужасная женщина просто дура. Кремер вас ещё не достал? Конечно, нет. Теперь вы можете ему показаться. Пусть он вас найдет. Расскажите ему о мистере Нейлоре, но не ссылайтесь на мисс Ливси или мистера Хоффа. Не трогайте их. Они подсунули нам историю, которую нельзя опровергнуть ничем, кроме ваших слов. Их двое, а вы один, и мистер Кремер будет часами, а возможно, и днями вас терзать, ничего не получив. Вы бы лучше закончили с ним сейчас, чтобы прийти сюда к шести часам.
  Вульф повесил трубку и посмотрел на меня.
  – Арчи! По крайней мере нас наняли для того, чтобы мы выполнили работу, и мы знаем, что это за работа. После ленча поезжай снова в компанию и используй свои глаза, уши и язык, как того потребуют обстоятельства и позволят твои возможности.
  Он взглянул на часы:
  – Вызови Дэркина, Гора, Кэтера и Кимса. Я хочу, чтобы все они были тут к шести часам. Если они работают и им понадобится стимул, дайте им его. Эта женщина ещё не раз пожалеет о сказанном.
  Прошла неделя. Семь дней и семь ночей. Мы подошли к другому понедельнику – последнему, в то же время ни к чему не подошли.
  Это был самый длинный бесполезный период, который был у нас когда-либо при расследовании дела об убийстве. В это утро второго понедельника, позавтракав, я надел пальто и шляпу, чтобы идти в город и приступить к следующей рабочей неделе в конторе «Нейлор – Керр». И если бы Вульф попросил меня поделиться с ним краткой информацией о моих планах на эту неделю, на это ушло бы у меня не более десяти секунд. Я просто зашел бы в кабинет и вручил ему чистый лист бумаги, а если бы он пожелал иметь три экземпляра доклада – три листа. Это включало бы задание не только для меня, но и для всех нас: самого Вульфа, Сола Пензера, Билла Гора, Орри Кэтера, Фреда Дэркина, Джонни Кимса и инспектора Кремера со всей его командой.
  Полиция сделала все, что должна была сделать, и даже больше. Её эксперты, вооружившись микроскопами и химикатами, доказали, что тело Нейлора было перевезено в емкости на полу автомобиля, который его затем переехал. Это доказывало, что он был убит или оглушен где-то в другом месте, и затем тело перевезли на Тридцать девятую улицу для последнего акта. Согласно этой версии, тело находилось там, где убийце это было нежелательно, поэтому ему пришлось отвезти труп в другое место. Почему бы не снова на Тридцать девятую улицу, раз она была такой же пустынной, как и в прошлый раз? Он мог выбросить тело из автомобиля, выбрав момент, когда поблизости никого не было, и если бы до того, как он подал машину назад и переехал тело, появился прохожий, он просто не стал бы этого делать, нажав на газ.
  Естественно, желание убийцы скрыть, где и чем был убит Нейлор, возбудило любопытство полицейских, и над этим работало несколько отделений. Пытаясь выяснить, где находился автомобиль, эксперты изучили под микроскопом каждую частичку пыли и грязи на шинах и даже из-под шасси. Пэрли сказал мне, что один из них хотел продать идею, что автомобиль был в Пассаике, штат Нью-Джерси, но не нашел на нее покупателей. Кроме этого, не было никаких результатов.
  Было опрошено около двух сотен служащих отдела фондов, каждый от одного до пяти раз. Роза Бендини и её муж, Гуинн Феррис, Самнер Хофф, Эстер Ливси и Бен Френкель были одними из самых популярных, но ни в коем случае не единственными. Высказывалось предположение, что убийца Нейлора виновен в смерти и Уальдо Мура, но не исключались и другие возможности. Из работавших на тридцать четвертом этаже людей по крайней мере половину можно было заподозрить в убийстве, что создавало довольно широкое поле деятельности для полицейских. Пэрли сказал мне, что для любого новичка, желающего поучиться слежке за передвижениями людей и проверке их алиби, это было хорошей школой, так как вариантов было множество.
  Операция не ограничивалась только тридцать четвертым этажом. Работа велась и наверху, на тридцать шестом этаже, с директорами и руководящими работниками, только, конечно, иными методами, поскольку вице-президенты и директора более чувствительны и ранимы, чем машинистки или начальники секций. Но работать с ними пришлось так же тщательно, особенно когда дни и ночи растянулись в неделю, не дав ни единой ниточки. Старшие сотрудники полиции, которые работали по этому делу, обнаружили обычное переплетение ревности и соперничества, желание сделать подножку или подсидеть, но все это, вместе взятое, в том числе изучение передвижений и проверка алиби, ничего не дало. Наиболее обещающе на этом фоне выглядела попытка Керра Нейлора оттеснить Джаспера Пайна и занять президентское кресло, но и этот вариант не дал результата, потому что, во-первых, Нейлор ждал поста президента в течение многих лет и ничего не добился, а во-вторых, Пайн спал у себя в постели в ту ночь, когда был убит Нейлор, судя по тому, что Вульф, Кремер и я узнали от Цецилии.
  Не удовлетворившись всем этим прекрасным материалом, добытым в «Нейлор – Керр», полиция решила попытать счастья в других местах. Она расширила круг поисков, включив в него всех, кого Мур или Нейлор когда-либо знали или с кем были связаны. Но результат получился нулевым, как и на Уильям-стрит. На основании предположения Вульфа о том, что в отчете Самнера Хоффа о его передвижениях с шести до восьми часов было что-то неестественное, полицейские несколько раз опросили обоих – Хоффа и Эстер, – а также испробовали другие линии расследования, и тоже безрезультатно. К полудню субботы, через восемь дней после смерти Нейлора, они так расстроились, что лейтенант Роуклифф лично пригласил меня присоединиться к ним, чтобы исследовать в третий раз документы и вещи Нейлора. Но, как и полицейским, все они показались мне неинтересными, за исключением написанного от руки документа на сорока шести страницах, в котором Нейлор излагал свою программу для фирмы «Нейлор – Керр» на тот случай, если он станет её президентом. Составленный им список руководителей и директоров компании, от которых он собирался освободиться, мог бы оказаться полезным, если бы не был чертовски длинным.
  Тем временем Вульф все больше расстраивался. Правда, он платил пяти агентам, не считая меня, – Пензеру, Гору, Дэркину, Кимсу и Кэтеру, но ему это ничего не стоило, так как оплата включалась в счет клиенту. И чем бы вы думали занимались последние четверо агентов? Может быть, разрабатывали какой-нибудь искусный и сложный план, который придумал Вульф, используя свои способности и воображение? Ничуть не бывало! Они следили за Эстер и Самнером, что было равносильно тому, как если бы компания «Нейлор – Керр», желая нанять детектива, выбрала бы агентство наугад из справочной книги. Вот как далеко продвинул Вульфа в этом деле его гений! Что касается Сола Пензера, то я не знал, какие у него инструкции, но догадывался, что у него находилась фотография, которую Эстер Ливси прислала нам по просьбе Вульфа. Я подозревал, что он собирался бродить с ней по городу, отыскивая людей, которые могли её видеть.
  Доклады о передвижениях Эстер и Самнера, поступавшие от Гора, Дэркина, Кимса и Кэтера, не стоили даже записи в досье.
  Однако все четверо радовались, потому что за объектами их наблюдения одновременно следила и полиция, что делало все мероприятие весьма дружеским.
  Высокомерность мне не присуща. Я не могу себе её позволить, потому что в течение долгого безрезультатного периода расследования от меня было не больше пользы, чем от остальных. Я выполнял отдельные поручения, которые не стоят даже упоминания, но большую часть времени находился на Уильям-стрит, в отделе фондов, пытаясь кого-нибудь надуть. Дома я только завтракал, потому что мне приходилось работать сверхурочно. В понедельник вечером я пригласил Розу пообедать и потанцевать со мной. Во вторник я сделал то же самое с Гуинн Феррис. В среду я сделал попытку пригласить Эстер. Сначала она согласилась, а через пару часов передумала, заявив, что попыталась отменить другое свидание, но не смогла. У меня было подозрение, что это вызвано происками Самнера Хоффа и я пришел к выводу, что если я попытаюсь повторить приглашение на следующий день или через день, я только буду унижен и, чего доброго, заработаю комплекс неполноценности. Поэтому я плюнул на эту идею и нанес удар по возможному свежему источнику слухов, который весил около ста пятидесяти фунтов и носил имя Элис Граймс. Она оказалась неудачным партнером во всех отношениях, и в четверг я повторил приглашение Розе, а в пятницу – Гуинн. Я не стал бы утверждать, что время и старания были потрачены совсем напрасно, но мне стоило усилий убедить себя, что мною двигала действительная необходимость, а не рутина (что было на самом деле), когда я включал стоимость понесенных затрат в счет клиенту.
  В течение недели Вульф и я трижды крепко поспорили об Эстер Ливси и Самнере Хоффе. Первый спор я проиграл, так как питался убедить его, что мы должны дать полиции возможность попробовать их расколоть. Вульф начисто отверг этот вариант. Он сказал, что, во-первых, Кремер будет раздражаться и подозревать нас из-за того, что мы долго скрывали этот факт от него. Во-вторых, Кремер не сможет как следует ими заняться, поскольку он не уверен, что мы больше ничего не скрываем и что не солгал. В-третьих, если даже он поверит у, все равно их будет двое против одного, и Эстер с Хоффом выкрутятся.
  Два других спора закончились вничью. Я настаивал на том, чтобы пригласить к нам Эстер и Хоффа по очереди, с тем чтобы Вульф хорошенько над ними поработал. Я брался доставить их сам, не принимая во внимание то, что они будут при этом чувствовать. Вульф утверждал, что это безнадежно. Он сказал, что, кроме одного маленького факта, относительно которого они договорились соврать, у него для разговора ничего нет, а они знали, что мы в курсе дела. Это был вечный шах, и начать было неоткуда. Я сказал, что это единственная трещина, которую мы обнаружили, и что ему следовало попытаться тем или иным способом вбить туда клин. Вульф наотрез отказался. Одно время я даже думал, что делается это из чувства противоречия, но, вероятно, он уже обдумывал эксперимент, который решил наконец осуществить в воскресенье вечером, и не хотел рисковать, чтобы не испортить его.
  По крайней мере, это не было ленью. Он действительно работал. Почти без напоминаний с моей стороны он согласился, что руководители и директора компании тоже заслуживали внимания, и, к моему удовлетворению, даже принял мой совет начать в четверг утром с Эммета Фергюссона. Тот вначале решил поиздеваться надо мной, когда я говорил с ним по телефону, но несколько удачно подобранных наглых инсинуаций поставили его на надлежащее место, и в два часа дня он неистово ворвался в кабинет Вульфа в своем десятидолларовом галстуке от Сулка, полный праведного гнева и готовый к битве. Вульф занимался с ним часа полтора, и когда наконец он вырвался от нас, выяснилось два момента. Первое: Фергюссон всегда выступал против того, чтобы кто-либо, когда-либо и для какой угодно цели нанимал Вульфа или меня; и второе: если бы Вульф или я пожелали пренебречь моралью и состряпать ложное обвинение в связи с этими убийствами, мы теперь могли бы, не сговариваясь, решить, кого нам избрать в качестве жертвы.
  Я бы сказал, что, по-видимому, никто из занятых расследованием смерти Нейлора ничего не добился и ничего не выиграл в течение этой недели, кроме меня. Оказалось, что это дело не только давало возможность изучать женщин за счет клиента, о чем мог лишь мечтать любой детектив до восьмидесяти лет; я также получил сезонные билеты на стадионы «Джаянтс» и «Янки». Получил не по почте или с посыльным: Цецилия принесла их сама. Когда в четверг я пришел домой за полночь, то обнаружил, что Вульф ещё бодрствует и, сидя за своим столом в кабинете, читает только одну книгу.
  Он заворчал на меня:
  – Где ты был?
  – Я же говорил вам, куда направляюсь. С Розой. Однажды, кажется несколько месяцев назад, я подумал, что Роза считала убийцей Мура своего мужа, но теперь я начинаю думать, что она сделала это сама. Мисс Бендини очень живая девушка.
  Вульф пожал плечами.
  – Записи о растениях ведутся очень плохо, а Теодору они нужны.
  – Конечно, нужны, – согласился я. – Что же я могу поделать, если дело это настолько сложное, что я вынужден работать день и ночь. – Я зевнул. – Вы мне устроили эту работенку в компании. Вы мне сказали, чтобы я использовал все мои силы, какие только потребуются в этих обстоятельствах… – Я зевнул:
  – Пойду, пожалуй, спать.
  – Нет, сейчас придет миссис Пайн. Она позвонила и сказала, что хочет передать тебе билеты на бейсбол, и я ей ответил, что ты скоро вернешься домой.
  – Боже мой! Может быть, вы тогда оставите нас вдвоем?
  – Нет. Я хочу её увидеть. В конце концов, она действительно этого хочет. И какого черта она хочет дать тебе эти бейсбольные билеты?
  Мне показалось, что мы сейчас поспорим, и я сел, чтобы сосредоточиться, но прежде чем я произнес хоть слово, мне пришлось снова встать, потому что зазвонил звонок входной двери. Я вышел в холл и, разглядев сквозь светонепроницаемую панель миссис Пайн, открыл дверь и пригласил её войти.
  Она протянула мне руку, и мы обменялись твердым дружеским рукопожатием. Она одарила меня теплой, открытой улыбкой, внимательно заглянула мне в лицо, кивнула – не мне, а самой себе – и весело сказала:
  – Я предвидела, что вы именно такой, даже когда ваше лицо было красным и исцарапанным. А толстяк дома? Я бы хотела увидеть его.
  Не ожидая разрешения, она двинулась вперед, и я последовал за ней в холл и дальше в кабинет. Она не протянула Вульфу руку, только вежливо кивнула, пожелав доброго вечера, и села на стул с прямой спинкой, на котором когда-то сидела, после того как я подвинул его к ней поближе.
  – Я полагаю, мадам, – сказал Вульф капризным голосом, – что вы хотели увидеть меня не меньше чем мистера Гудвина.
  – Не то чтобы очень, – заявила она. – Разве что всегда приятно напомнить человеку, особенно такому тщеславному, как вы, что я была права. Если бы вы сделали то, о чем я вас просила, моего брата не убили бы.
  – Неужели?
  – Конечно, нет, – миссис Пайн взглянула на меня. – Вы прекрасно знаете, Арчи, что несете ответственность за распространение слуха о том, что он вам сказал, будто знает, кто убил Уальдо Мура. Если бы вы держались в стороне от этого, как я того хотела, этого бы не случилось. Я вас не обвиняю, поскольку вы работаете на этого Вульфа и вынуждены делать то, что он вам велит. Разве не так?
  Миссис Пайн мило улыбнулась мне.
  – О, вот ваши билеты. – Она открыла сумочку среднего размера, вышитую золотым орнаментом, запустила туда руку и вытащила конверт. Я подошел к ней, чтобы взять его, и поблагодарил. Она попросила меня помочь снять манто, и я взял его – на этот раз это была шиншилла – и положил на диван. По-видимому, она носила траур, так как серое с черным платье по большей части закрывало её роскошное тело там, где раньше, до смерти брата, оно было открыто.
  – Я сомневаюсь, – пробормотал Вульф, – что это заключение верно. Ваш брат начал поступать беспечно и неразумно задолго до того, как появился мистер Гудвин. Кроме того, на прошлой неделе вы сказали, что смерть мистера Мура была случайной. Теперь вы считаете, что он был убит и тот же преступник убил вашего брата, чтобы отдалить разоблачение. Вы не можете придерживаться двух точек зрения одновременно, мадам.
  Он снова пытался воздействовать на нее логикой.
  Миссис Пайн полностью проигнорировала это:
  – Мой брат беспечный? Боже мой! – И добавила: – Вчера были похороны.
  Констатировала ли она прискорбный факт или намекала, что если бы не мы, то Керр Нейлор остался бы живым, сказать было трудно. Очевидно, она имела в виду первое, поскольку не стала развивать эту тему, а только послала мне взгляд без улыбки.
  – Вот видите. Арчи, этого бы не случилось, если бы вы приняли мое предложение, бросили работать с Вульфом и начали бы собственное дело. Сколько это будет стоить?
  – Одиннадцать тысяч четыреста шестьдесят пять долларов, – сказал я ей.
  – Так много?
  – Да, инфляция.
  – Многовато, но посмотрим, – она переключилась на Вульфа. – Что вы собираетесь теперь делать?
  – Мне поручили, – сказал он, – поймать убийцу вашего брата.
  – Это я знаю, но что вы собираетесь делать?
  – Поймать его. Или её, – Вульф погрозил ей пальцем. – А теперь, мадам, не хотели бы вы помочь?
  – Нет, – сказала она решительно. – Я не мстительная. – Она посмотрела через плечо: – Прикройте, пожалуйста, дверь. Арчи! Или принесите мне мех.
  Я предпочел первое и пошёл закрывать дверь.
  Между тем миссис Пайн продолжала:
  – Полиция интересовалась отношениями между моим братом и мной, что является неуместным и смехотворным. Один из них, вульгарный маленький лысый человек, открыто негодовал, что я не переполнена скорбью! Я в самом деле очень любила моего брата, но мои чувства к нему и к его смерти являются моим личным делом и никого больше не касаются. Желание, которое было ему всего дороже, желание стать активным руководителем компании, основанной нашим отцом, было совершенно безнадежным, потому что он не годился для этого. Ему надо было бы стать либо полицейским, либо пожарным – тем, кем он хотел стать, когда был маленьким мальчиком. Вы не сможете сделать его ни полицейским, ни пожарным, когда найдете убийцу. Я не думаю, чтобы он был убит, во всяком случае преднамеренно. Очевидно, это был несчастный случай. Что вы думаете. Арчи?
  – Мне интересно, о чем вы думаете, миссис Пайн, – я изобразил улыбку со значением. – Я хочу сказать, о чем вы действительно думаете, а не то, что вы говорите. Если вы склоняетесь к тому, чтобы заплатить наличными за доказательство того, что это был несчастный случай, забудьте это, никто не сможет вам его предоставить, даже мы. Вы за этим к нам пришли?
  – Нет, – она улыбнулась мне. – Эти билеты пришли сегодня, я захотела принести их вам, а заодно посмотреть, как выглядит ваше лицо.
  Она наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть меня.
  – У вас, должно быть, исключительно хорошая кровь: заживает очень быстро. Сколько вам лет?
  – Тридцать три.
  – Прекрасно. Мужчины в двадцать лет ещё такие сырые. У вас есть список проблем, для решения которых нужны одиннадцать тысяч четыреста шестьдесят пять долларов?
  Вульф издал многозначительный звук без слов, поднялся, пожелал посетительнице спокойной ночи и покинул комнату. Через минуту мы услышали, как открылась и закрылась дверь его лифта.
  – Нет у меня никакого списка, – сказал я обиженным голосом. – Если ваше доверие ко мне настолько неустойчиво, что вам нужно познакомиться со списком… Что касается моей крови, то она должна быть хорошей, так как я наполовину цыган.
  Я пересек комнату и положил руку ей на плечо.
  – Вот почему я могу понимать вещи, которых даже Вульф не понимает. Об этих двух смертях, Уальдо Мура и вашего брата…
  Она засмеялась.
  – Вы меня, конечно, не поняли, – заявила она, продолжая смеяться и демонстрируя при этом безупречные зубы. – Вашего отца зовут Джеймс Арнер Гудвин, и вы родились в Кантоне, штат Огайо, в девятьсот четырнадцатом году. Девичья фамилия вашей матери была Лесли. У вас два брата и две сестры. Нет, не цыгане. Я очень осторожная женщина. Арчи, осторожная и заслуживающая доверия.
  Она резко встала.
  – Причина, по которой я хочу увидеть список, заключается в том, чтобы убедиться, что вы включили все. Давайте сядем на диван и поговорим об этом.
  Мы были одни, весь этаж находился в нашем распоряжении. Фриц пошёл спать. Я был на ногах около восемнадцати часов, Цецилия, возможно, не более двенадцати. В подобной ситуации нельзя было обойтись полумерами.
  – Это опасно, – сказал я. – Мистер Вульф уже подозревает меня. Ради меня вы должны идти. Если я останусь здесь наедине с вами, он подумает, что я собираюсь обмануть его в этом деле, и отзовет мою лицензию, и тогда я не смогу начать свое дело, даже если вы этого хотите. Мы поговорим, когда эта история закончится… Но сейчас вы должны идти, миссис Пайн. – Я подумал, что мог бы закрепить эти отношения, и добавил: – Цецилия.
  На следующий день, в пятницу, я вернулся домой из «Нейлор-Керр» около половины шестого и пошёл к себе наверх, чтобы принять ванну и переодеться. В тот вечер Гуинн Феррис уговорила меня сходить в один из модных ресторанов, чтобы познакомиться с тамошней кухней и послушать музыку, поэтому нужно было переодеться во фрак. Мне следовало торопиться, так как Вульф просил, чтобы в шесть часов, когда он спустится из своей оранжерея, я был у него в кабинете и доложил ему о событиях дня. Доклад получился не ахти какой – совершенно бесцветный, но к этому времени Вульф с радостью хватался даже за недозрелую соломинку и внимательно выслушивал все детали.
  Он их так и не получил. Когда в пять минут седьмого я спустился к нему в кабинет, с ним сидел инспектор Кремер, исполненный решимости начать очередную утомительную свару.
  Услышав первые ворчливые слова, слетевшие с уст Кремера, я понял, что он пришел попытать счастья там, где не раз пробовал делать это и раньше, но никогда не добивался успеха. Он пришел, чтобы, так сказать, снять с Вульфа крышку и заглянуть внутрь. Это означало, что он пришел опустошенный. Все зашло в полнейший тупик.
  – Значит, вы следили за Нейлором, – заговорил он сварливым голосом. – Клянусь Богом, вы знали, что с ним должно было что-то случиться. Я скажу вам, что я думаю! Этот Пензер – лучшая ищейка в Нью-Йорке. Я ни на минуту не поверю, чтобы он потерял Нейлора! Он своих подопечных не теряет. Даже если с ним это случилось, когда Нейлор приходил сюда, неужели вы не велели бы ему проследить за Нейлором, когда тот ушёл, раз вы были заинтересованы в нем? Конечно, вы бы сделали это! Я думаю, Пензер оставался с Нейлором весь тот вечер: и тогда, когда он был убит, и тогда, когда на Тридцать девятой улице его переехал автомобиль!
  – Фу, – Вульф негодующе фыркнул.
  – Посмотрите сюда, – Кремер поднял палец. – Во-первых, вас наняли разнюхать, не является ли Нейлор причастным к смерти Мура. – Он поднял второй палец. – Во-вторых, Гудвин поставил его жизнь в смертельную зависимость от кого-то. – Третий палец. – В-третьих, вы приставили к нему вашего лучшего человека, чтобы тот следил за ним. – Ещё один палец. – В-четвертых, вы скрывали от меня Пензера в течение двух дней. – Кремер поднял большой палец. – В-пятых, вы старались натравить нас на Хоффа, и это оказалось обманом. – Из пальцев Кремера образовался кулак. – И в-шестых, вы держите Гудвина там, в компании, чтобы он развлекался с девочками, вместо того чтобы заниматься делом. Посмотрите на него, разодетого для вечеринки!
  – Я не знал, что вы меня заметили, – вежливо пробормотал я. – Спасибо.
  Но Кремер не просто заметил меня.
  – Посмотрите на это, – заревел он.
  – Я смотрю, – сухо сказал Вульф. – И это все, что вы хотите мне показать?
  Кремер откинулся назад, затем неожиданно снова ринулся вперед и положил кулак на стол Вульфа.
  – Я собираюсь сделать заявление, – сказал он медленно, подчеркивая каждое слово. – У меня было много возможностей, Вульф, взяться за вас или попытаться сделать это. Но вы знаете, что в действительности я никогда не обвинял вас в укрывательстве убийц и никогда не считал, что вы способны на подобный поступок.
  Он поднял кулак и снова опустил его.
  – Сейчас я это сделаю. Теперь я думаю, что вы способны на это, и, полагаю, вы занимаетесь этим. Мне кажется, вы знаете, кто убил Мура и Нейлора, и я думаю, вы препятствуете мне схватить его. Достаточно просто?
  – Вы понимаете, что вы говорите, мистер Кремер?
  – Вы чертовски правы, понимаю.
  – Арчи, – глаза Вульфа перешли на меня. – Выдвори его из моего дома. Если понадобится – силой.
  Я, однако, проигнорировал указание шефа. Кремер как-никак был полицейским инспектором и, возможно, был вооружен, а на мне был мой лучший костюм.
  Я продолжал сидеть на своем стуле.
  – Джентльмены, – сказал я усмехаясь. – Я думал, что вы оба благоразумные люди, но теперь вижу, что ошибался. Вы оба уже побиты, и тут уж ничего не поделаешь. Вы пытаетесь драться, действуя, как дети. Инспектор Кремер, вы же, черт возьми, хорошо знаете, что мистер Вульф – большой хитрец. Вам должно быть известно, что он слишком умен, чтобы заниматься укрывательством убийцы. Он не станет ходить или (что вернее) сидеть с убийцей в кармане под предлогом заботы о его здоровье. Вы просто сошли с ума и зря ломаете мебель. А вы, мистер Вульф, прекрасно понимаете, что все сказанное инспектором – это просто слова, и если бы вы держали себя в руках, вам бы ничего не стоило, сохраняя вежливость, заставить его ретироваться, вместо того чтобы приказывать мне изображать из себя осла. Вы просто огорчены и взбешены, так как в конце концов вам попался противник, слишком ловкий для вас.
  Я поднялся, направился к двери в холл и обернулся:
  – Прошу извинить меня, джентльмены, у меня свидание с подозреваемой. Я детектив и работаю по делу об убийстве.
  Я так и не узнал, чем закончился разговор. Вульф никогда об этом не упоминал, и когда немного позднее я попытался пару раз спросить его об этом, то получал в ответ лишь тяжелый вздох.
  Суббота и воскресенье были действительно очень грустными. В субботу утром во время завтрака Вульф вызвал меня к себе в комнату, и когда я пришел, разрешил мне сесть и молча наблюдать, как он мрачно расправляется с четырьмя тостами и блюдом из яиц с маслом, помня о табу насчет разговоров о делах за едой. Покончив с завтраком, он дал мне несколько сногсшибательных поручений. Он определенно решил наброситься на это дело. Я должен был провести эти выходные дни с Беном Френкелем, Гарольдом Энтони, Розой Бендини и Гуинн Феррис по очереди и привести их к нему. И он собирался провести выходные, выуживая у них сведения!
  Так все и случилось. За этими занятиями мы провели субботу и воскресенье, во время которых обделали ещё два-три небольших дельца: я, например, сходил к лейтенанту Роуклиффу ознакомиться с бумагами и вещами Нейлора. Вульф тоже что-то делал в эти выходные дни. В субботу он провел три часа с Гарольдом Энтони и четыре часа с Гуинн Феррис. В воскресенье он пять часов общался с Розой Бендини и шесть часов – с Беном Френкелем. Он действительно копал и потел.
  Поздним вечером, после того как ушёл Бен Френкель, Вульф довольно долго неподвижно просидел в своем кресле, после чего заметил низким рокочущим голосом, который перенял у своего последнего собеседника:
  – Мне, наверное, надо бы увидеться с другими людьми. С директорами и руководителями отделов. Ты можешь позвать их сюда завтра утром, часов в одиннадцать?
  Я печатал на машинке, пытаясь побыстрее покончить с записями о прорастании растений. Не поворачивая головы, я твердо заявил:
  – Не могу. Они занятые люди, инженеры. Они считают, что мы даем ложный сигнал тревоги. Даже Армстронг – вы знаете, это тот маленький жилистый мужчина, – даже он начинает подозревать, что они попусту тратят деньги компании.
  Он не стал спорить, даже не хмыкнул. Я продолжал печатать. Закончив с милгониями, я начал про фаленопсис. Бежали минуты, я трудился уже больше часа. Наступила полночь, была пора ложиться спать, но я не спешил, потому что Вульф откинулся назад, закрыв глаза и делая движения губами: он то выпячивал их, то поджимал, и так снова и снова. Мне было любопытно, чем все это кончится.
  Он поерзал в кресле, глубоко вздохнул и приоткрыл глаза, так что образовались две узкие щелочки.
  – Арчи!
  – Да, сэр.
  – Ты был прав.
  – Да, сэр.
  – Я, как ты сказал, сражаюсь против кого-то, кто слишком хитер для меня. Или слишком хитер, или слишком везуч. Мистер Мур мертв уже почти четыре месяца, а мистер Нейлор – девять дней, и что мы имеем?
  – Счет о понесенных расходах.
  – Да, это беспрецедентный случай. У нас есть только один факт, который мог бы нам помочь, – прогулка мисс Ливси с мистером Нейлором, но мы не знаем, имеет ли это значение или нет, и у нас нет возможности выяснить это. Мы не можем заняться отсортировыванием настоящих версий от поддельных, потому что у нас нет версий вообще. У нас буквально ничего нет. Нет и у Кремера. С нами когда-нибудь такое случалось?
  – Нет, сэр.
  – Нет, не случалось. Я нахожу это интересным, и меня это стимулирует. Что мы делаем, когда у нас нет версий? Ты знаешь?
  – Нет, сэр.
  – Мы их создаем. Нам, возможно, придется придумать их больше, но начнем мы с одной. В порядке эксперимента. Закрой эту проклятую машинку, поверни кресло в мою сторону и послушай меня.
  – Да, сэр.
  Ему понадобился почти целый час, чтобы нарисовать полную картину, в течение которого я делал пометки в блокноте. В конце концов он резко спросил:
  – Ну?
  Я неопределенно кивнул головой:
  – Если это лучшее, что можно придумать, мы должны попытаться сделать это, – или скорее я должен. Самое меньшее, что мы можем в результате этого получить, это ещё одно убийство.
  Лучшим свидетельством того, как мало мы продвинулись в нашей работе по этому делу, было изменившееся отношение ко мне со стороны служащих компании, что я почувствовал, когда появился в отделе фондов в тот понедельник. Было время, когда, проходя через зал, я ловил сотни обращенных на меня взглядов. Этого больше не было. Мне уделяли почти так же мало внимания, как и одному из посыльных мальчишек, разносивших почту.
  По плану операции мне предстояло первым делом нанести не слишком короткий визит Эстер Ливси. Желая, чтобы он состоялся по возможности раньше, прежде чем Розенбаум вызовет её для утренней диктовки, я сделал это сразу же после того, как оставил шляпу и пальто в своей комнате, которую мне все ещё позволяли занимать. Я пересек зал и вошел в её комнату, закрыв за собой дверь, которая к моменту моего прихода была открыта.
  Эстер закончила вытирать пыль и разбирала документы на письменном столе. Она искоса взглянула на меня, а затем резко повернула голову в мою сторону и спросила требовательным тоном:
  – Что вы хотите?
  Я сел и улыбнулся ей:
  – У вас вырабатывается дурная привычка спрашивать, чего я хочу. Это нервы.
  – Что вы хотите?
  Она выглядела старше, казалась утомленной, и я не пытался обманывать себя, что она стала для меня скорее коллекцией рассортированных клеток и почти на девяносто процентов состояла из воды. Я по-прежнему думал, что она во мне нуждается, и эта мысль все ещё не покидала меня, когда я смотрел на нее. Самым дьявольским во всем этом было то, что я был задействован в операции, которая, похоже, могла сделать её гораздо более несчастной.
  – Сядьте и расслабьтесь, – сказал я ей.
  – Нет, – она стояла с бумагами в руках. – Я могу сказать мистеру Розенбауму, что вы раздражаете меня.
  – Конечно, можете, – согласился я. – И я не стану отрицать этого. Я раздражаю многих людей, и вас в том числе. Так всегда бывает в обстоятельствах, подобных этим. Я сомневаюсь, что Розенбаум попытается уволить меня: это вызовет смятение, я стану кричать, ломать дверные косяки, и, может быть, бегать по залу и прятаться между столами. Однако вы можете просто не обращать на меня внимания и продолжать работать. Я не буду набрасываться на вас из-за спины.
  Эстер раскладывала документы, и на её лице, казалось, была гримаса, потому что она плотно сжала губы.
  – Кстати, о вашей работе, – продолжал я. – Помните, вы говорили мне однажды, что вам тут нравится и вы хотите тут работать? Я не думаю, что вам очень нравится работать здесь сейчас, когда начались эти неприятности. Но я могу понять, что вам необходимо иметь работу, так же как и мне. Я могу понять, что вы не хотите делать то, за что вас могут уволить. Поэтому не дожидайтесь, пока вас уволят. Уходите сами. У мистера Вульфа большие связи, один из его знакомых является старшим партнером в одной из лучших и крупнейших компаний в Нью-Йорке. Вы можете попытаться получить у них работу секретаря руководителя компании. Это – семьдесят долларов в неделю для начала, работа с половины десятого до пяти, два выходных в неделю, да ещё премия к Рождеству. Ваша комната будет раза в три больше этой, два окна, два ковра, любой тип машинки, какой вы только пожелаете, прекрасный вид на гавань и статую Свободы. Что вы на это скажете?
  Она разбирала документы, не глядя на меня. Ободренный этим, я продолжил анализировать её шансы на блестящую карьеру в юридическом бизнесе. Чтобы получить результат, которого я хотел добиться, мне было желательно провести с ней по крайней мере четверть часа, а ещё лучше – минут двадцать. Поэтому я принялся подробно обсуждать этот вопрос, рассматривая его со всех сторон. Развивая свою мысль, я выделил то, что, на мой взгляд, особенно заслуживало её внимания в моем рассказе, а именно: перед ней открывалась возможность получить работу стенографистки в суде, которая, несомненно, обладала значительной привлекательностью и материальными преимуществами. Тут я действительно разошелся. Я пробыл с ней двадцать три минуты и не видел причины, почему бы мне не дотянуть этот разговор до перерыва на ленч, когда я услышал, как сзади меня открылась дверь. Повернув голову, я увидел Самнера Хоффа.
  Он закрыл дверь, обошел меня кругом, чтобы оказаться со мной лицом к лицу, и сказал низким, угрожающим голосом:
  – Убирайтесь отсюда.
  Ничего лучшего я и пожелать не мог. Это оказалось очень кстати. Я посмотрел на него и ответил ему тем же тоном:
  – Убирайтесь сами, вы, проклятый любопытный сукин сын.
  Он отреагировал так, как этого можно было ожидать от кавалера, который врезал Уальдо Муру на виду у всего зала. Он дал мне понять, что я, вероятно, поступил с ним несправедливо в тот день в кабинете Вульфа; он был вполне способен оценить мой удар, хотя был возбужден и взбешен до крайности. Но ударить его здесь было бы неправильно: во всяком случае он настолько не умел драться, что всякая попытка с его стороны могла бы закончиться только его позором. Когда я встал со стула, он подошел ко мне, выставив правую руку, будто кроме этого кулака ничто в мире не заслуживало внимания. Я сделал резкое движение головой в сторону, уклоняясь от удара, и, пока он пытался восстановить равновесие, шагнул к двери, открыл её и сказал громким голосом:
  – Вы опоздали, мистер Хофф! Вам меня не остановить! Вы опоздали!
  Затем я побежал. Я бежал серединой зала, оглядываясь назад, чтобы посмотреть, следует ли за мной Хофф, и, добежав до четвертого стола, остановился. Затем я двинулся дальше, наслаждаясь вниманием к моей персоне, так как к этому времени взоры всех присутствующих были обращены ко мне. Добравшись до другого конца зала, я ввалился в свою комнату. Схватив шляпу и пальто, я вышел в коридор и, спустившись на лифте, покинул здание через главный вход. На Уильям-стрит я поймал такси и дал шоферу адрес Вульфа.
  Вульфа я нашел в оранжерее с Теодором: они рассматривали только что полученный каталог недавних поступлений. В помещении было влажно и тепло, поэтому я уселся на табурет, достал носовой платок и вытер лоб.
  – Ну как? – спросил Вульф.
  – Я провел с мисс Ливси более двадцати минут. Хофф ввалился к ней в комнату и приказал мне убираться. Я назвал его сукиным сыном и позволил ему преследовать меня. У него, должно быть, есть свои шпионы.
  – Прекрасно, продолжай.
  – Да, сэр. Я побуду здесь немного, чтобы показать, что мне пришлось информировать вас о захватывающих событиях, а затем вернусь назад. Мне по-прежнему не нравится одно обстоятельство. Каждый день я печатаю доклады после обеда и отношу их вам наверх около четырех тридцати. Если сегодня я изменю этот порядок и вручу вам доклад до полудня, кто-нибудь может подумать, что доклад не настоящий.
  – Ты говорил мне об этом вчера вечером.
  – Сегодня я это повторяю.
  – Существо доклада оправдывает это нарушение.
  – Случай с Нейлором тоже кое о чем говорит, а я следовал там обычной процедуре.
  Он передернул плечами:
  – Очень хорошо. Это не имеет значения, принеси как обычно, после обеда.
  Я ушёл, направился вниз, в кабинет, позвонил в компанию, попросил соединить меня с начальником резервного отдела и сказал, что хочу поговорить с Гуинн Феррис. Мне ответили, что она занята. Я сказал, что тоже занят. Через пару минут я услышал её голос.
  – Послушай, моя прелесть, – умоляющим голосом начал я. – Я нахожусь на Тридцать пятой улице, пришлось заглянуть к мистеру Вульфу. Но я освобожусь примерно через час и хочу у тебя кое-что спросить. Ради этого я пойду даже на то, чтобы угостить тебя ленчем. Давай встретимся на углу Уильям-стрит и Уолл-стрит в двенадцать тридцать?
  – Ах ты, негодяй, – возмутилась она. – Позволил, чтобы Хофф гнал тебя по коридору через весь этаж, а я даже не смогла этого увидеть, потому что работала в кабинете мистера Гендерсона. О чем ты хотел меня спросить?
  – Что-то очень важное. Предпоследний шаг в этой румбе. Так в двенадцать тридцать?
  Она согласилась.
  Я сидел, вытянув ноги и засунув руки в карманы брюк, и хмуро смотрел на кнопку комбинированного замка на сейфе, когда Вульф спустился из оранжереи. Когда он уселся в своем кресле и установил свой центр тяжести, я перевел свой нахмуренный взгляд на него и спросил:
  – Мальчики пришли?
  Он кивнул.
  – Все четверо?
  Он снова кивнул.
  Я покачал головой.
  – О'кей. Вероятность того, что эта идея в самом деле сработает, составляет, по-моему, один шанс из ста. Да и вы, наверное, так же думаете. Если это случится, я молю Бога, чтобы они не потеряли её и мне не пришлось ещё раз заниматься опознанием трупа.
  – Чепуха, – Вульф нажал кнопку, чтобы принесли пива. – Как я уже сказал, ничего такого решительного я от них не ожидаю. Но возможна какая-то реакция: слова, жесты, осторожные действия, и их ни в коем случае нельзя пропустить.
  – Да, – продолжал я хмуриться, – само собой, доверие необходимо. Я договорился с Гуинн пообедать у Фрисби, где молоки сельди стоят три доллара. У вас есть ещё предложения?
  Он ответил отрицательно, и тут вошел Фриц с пивом.
  – Да, моя горлица, – сказал я, – можешь взять ещё мартини, и ещё один, если у тебя не закружится голова. Ты должна быть трезвой как стеклышко.
  Я общался с Гуинн довольно давно и знал, что после третьего или четвертого бокала её прекрасные глазки имеют явную тенденцию становиться чуть косящими, а также затягиваться влажной поволокой. Кроме того, она могла начать ругаться. Я же предпочитал, чтобы Гуинн была милым ангелочком, о чем откровенно и сказал ей.
  Мы сидели в угловом кабинете у Фрисби и ели молоку сельди и салат из авокадо.
  – У меня не кружится голова, – сказала она, надув губки. – Такая девушка, как я, не может себе этого позволить. У меня голова всегда ясная, а зачем тебе надо, чтобы она была ясной? Чтобы узнать от меня ещё немного чуши про эту жуткую ночь в ту пятницу, которую я никогда не забуду? Прямо из постели в полицейский участок! Я никогда не думала, что дойду до этого, клянусь тебе!
  – Я тоже так не думал, – сказал я честно. – Нет, не про ту жуткую ночь, по крайней мере, не про твою роль в ней.
  Я сделал паузу, чтобы попросить официанта принести ей мартини и виски для себя.
  – Причина, по которой я сомневаюсь, – сказал я, – заключается в следующем: то, что меня интересует, сугубо конфиденциально. С другой стороны, я страшно нуждаюсь в твоем совете. Я знаю твою точку зрения об Эстер Ливси. Она действительно немножко не в себе? Как ты думаешь?
  Гуинн фыркнула. Я уже однажды говорил ей, что следует избавиться от фырканья.
  – Эта девушка не в себе? Ну уж нет! Что она пыталась тебе внушить?
  – Так, ничего особенного, – сказал я уклончиво. – Я не могу понять, что она хочет скрыть. Никак не могу.
  – Готова поспорить, что она хочет что-то утаить. Что она сделала?
  Я пребывал в сомнении. Не отрываясь, я смотрел в её прекрасные голубые глаза.
  – Это строго между нами, Гуинн, дорогая.
  – Разумеется.
  – Ты должна пообещать мне держать это в секрете.
  – Разумеется.
  – Я сказал мистеру Вульфу, и он разрешил мне поговорить с тобой.
  – Ради Бога, роди наконец.
  – Видишь ли, Эстер Ливси сказала мне сегодня утром, что она знает, кто убил Уальдо Мура. Она сказала, что знает это довольно давно.
  Вилка Гуинн с наколотым на нее кусочком авокадо остановилась на полпути ко рту.
  – Она сказала тебе, что знает?
  – Да.
  – Не может быть!
  – Так она сказала.
  – Боже!
  Вилка с авокадо медленно опустилась на тарелку и осталась там.
  – Я не удивляюсь, что это произвело на тебя впечатление, дорогая, – с симпатией сказал я. – Так было и со мной. Она сказала это как раз перед тем, как к нам ворвался Хофф и стал преследовать меня. Я рассказал об этом мистеру Вульфу, и мы попали в безвыходное положение, потому что не знаем её достаточно хорошо. Он решил, что я должен поговорить с кем-нибудь, кто хорошо информирован и заслуживает доверия и кто знает о ней все. Естественно, это могла быть только ты. Так она с придурью или как?
  Официант принес напитки. Гуинн посмотрела на свой мартини, будто на непреодолимое препятствие, а затем подняла бокал и выпила все его содержимое, сделав два больших глотка.
  – Так она сумасшедшая? – настаивал я.
  – Конечно, нет, – Гуинн вытерла губы салфеткой. – Боже мой, какая наглость! И она сказала кто?
  – Нет, но могла бы, наверное, если бы Хофф не прервал нас. Что ты…
  – Она не сказала случайно, что тот же человек убил и Нейлора?
  – Она не распространялась на эту тему, но все указывало на это.
  – Она не сказала, откуда у нее эти сведения?
  – Нет, но думаю, что скажет. Вот я и хотел тебя спросить, как с ней обращаться. Если она не сошла с ума, тогда она должна иметь…
  – Я опоздала, – заявила Гуинн. Она отодвинула свою тарелку, рассыпав при этом соль из солонки. – У меня всего час, и я должна…
  – Нет, ты не должна, – сказал я твердо. – Мне нужна помощь. Мне нужен совет, и я завишу от тебя. – Я посмотрел на часы. – У тебя есть ещё десять минут. Что же насчет нее? Может, она сказала это только для того, чтобы расквитаться с кем-нибудь?
  – Она высокомерная, самодовольная дура.
  Я продержал её там все десять минут, но не получил никакой другой полезной информации относительно Эстер Ливси или кого-нибудь ещё. Гуинн больше не сосредоточивалась на этом. Она была слишком обеспокоена, чтобы не опоздать на работу.
  Я решил, что для меня не имело существенного значения, увидят ли меня наверху возвращающимся после ленча в компании Гуинн или нет, поэтому я простился с ней внизу в вестибюле здания. После того как за девушкой закрылись двери лифта, я направился мимо сигаретного автомата к выходу, сделав на ходу знак широкоплечему мужчине, который стоял неподалеку. Выйдя на улицу, я завернул за угол. Широкоплечий человек догнал меня, и мы поздоровались.
  – Как дела, Орри?
  – До чертиков скучно, – проворчал он. – Она пообедала в пиццерии и затем вернулась на работу. Для меня есть что-нибудь стоящее?
  – Возможно, появится на следующей неделе. Наверное, дело это будет не таким уж скучным, так как начинать работать придется в пять утра. Ты не соня?
  – За ней я мог бы идти с закрытыми глазами. Есть что-нибудь новенькое?
  – Ничего, кроме того, что сегодня ночью, а может быть завтра, будет ночная работа. Если ты сделаешь неверный шаг и поранишь палец…
  – Я знаю, знаю. Как то, что моя фамилия Кэтер, а имя – Орри.
  – О'кей, парень.
  Я вернулся в вестибюль здания, прошел к телефонной будке, позвонил Вульфу и сказал ему, что шар запущен. У него не было новых предложений, и я не услышал ничего, кроме хрюканья. Я поднялся на лифте на тридцать четвертый этаж, пошёл в свою маленькую комнату, отметив, что снова достоин внимания служащих, сел за свой стол и вставил в машинку бумагу с копиркой.
  Намеченные мной направления были, конечно, обычными. Я напечатал их, а затем стал обдумывать, как все это сформулировать. Мои соображения могли быть либо важными, либо нет, в зависимости от того, с какого этажа придет реакция, которую мы ждали: с тридцать четвертого или тридцать шестого. Следует, подумал я, строго придерживаться фактов, не предлагать никаких фейерверков, не отходить от стиля моих предыдущих докладов, а главное – не переборщить. Решив это, я напечатал следующее:
  Развитие событий выглядит обнадеживающе. Сегодня утром в девять сорок я зашел в комнату к Эстер Ливси. Как я уже отмечал в предыдущих докладах, она снова отказалась прийти к мистеру Вульфу, который хотел побеседовать с ней подробно. Об этом я уже информировал. Мисс Ливси очень нервничала. Сначала она отказывалась говорить со мной. Когда я настоял на нашей беседе, она вдруг заявила, что не осмелилась пойти второй раз к мистеру Вульфу, потому что ей известно, кто убил Уальдо Мура. Она считала, что наша беседа носила конфиденциальный характер, однако заранее мы об этом не договаривались. Из сказанного ею можно было сделать вывод, что она также знала, что тот же человек убил и Нейлора. Я думаю, мне удалось бы получить от нее больше информации, если бы в комнату внезапно не ворвался мистер Самнер Хофф, который потребовал, чтобы я ушёл. У меня нет оснований думать, что ему было известно, о чем она мне рассказывала, так как мы говорили негромко, а дверь комнаты была закрыта.
  Я немедленно отправился к мистеру Вульфу в его офис, чтобы доложить ему об этом инциденте. По его мнению, к этому делу пока не следует никого привлекать, кроме меня, но что в то же время было бы непорядочно скрывать от клиента эту информацию. О любых дальнейших событиях буду докладывать без промедления.
  Вот что в итоге получилось. В первом проекте мне кое-что не понравилось, и, немного отредактировав текст, я снова его перепечатал. Из положенных в шкаф вторых копий моих докладов я и на этот раз устроил ловушку, протерев обложки папок и рассыпав на страницах крошки табака.
  Закончив все это и положив оригинал и первую копию доклада себе в карман, я широко открыл дверь и сел на стул, который поставил так, чтобы мне была видна дверь комнаты Эстер на другом конце зала.
  Её дверь оставалась закрытой.
  Через минуту несколько десятков девушек, находившихся в секторе зала, входившем в зону моей видимости, уже знали о том, что моя дверь открыта, а я сам сижу в комнате. Их глаза были устремлены на меня, что делалось по-разному: одни девушки бросали на меня быстрые взгляды и тут же их отводили, другие глазели подолгу. Это был интересный эксперимент, вернее сказать, был бы, если бы у меня было настроение для исследований. В сложившихся обстоятельствах из этого ничего не вышло. Конечно, я не ждал, что кто-нибудь промчится по проходу на украденном седане, направится в комнату Эстер и переедет её. Я был бы удивлен, если бы вообще что-нибудь произошло; и хотя так ничего и не случилось, я ни разу не отвлекся в течение всего времени, и не было ни одного интервала более чем в три секунды, когда бы дверь Эстер оставалась без моего внимания.
  Фактически эта дверь открывалась семь раз. В 2.35 на её пороге появилась Эстер Ливси, которая прошла в комнату Розенбаума и в 2.48 вернулась в свою комнату. В 3.02 она появилась снова, прошла в конец зала, где находилась женская комната, и вернулась к себе в 3.19 В 3.41 по дальнему проходу прошествовал Самнер Хофф, открыл дверь комнаты Эстер и вошел, закрыв её за собой. В 3.55 он вышел оттуда и направился прямо ко мне, но об этом более подробно я расскажу позже. В 4.12 вышла Эстер – подробнее об этом тоже потом. Стало быть, всего семь раз.
  Первое доказательство того, что я правильно рассчитал, выбрав Гуинн Феррис в качестве доверенного лица для сообщения конфиденциальной информации, я получил около трех часов, когда картина зала, который я держал под наблюдением, была заслонена объектом, появившимся в проеме двери в мою комнату. Этим объектом была Роза Бендини. Её глаза сияли от возбуждения, но, подойдя ко мне, она сказала лишь несколько слов:
  – Сегодня понедельник. Арчи.
  Я кивнул:
  – Тридцать первое марта, шесть дней до Пасхи.
  – Ты помнишь последний понедельник?
  – Я никогда его не забуду. А четверг я запомню ещё лучше.
  – И я тоже. Что ты тут делаешь?
  – Вспоминаю понедельник и четверг. Извини, детка. Пригнись немного.
  Я вытянул шею, чтобы посмотреть в зал. Из своей комнаты появилась Эстер. Когда я убедился, что она направляется в туалет, я вновь обратился к посетительнице.
  – Что это у тебя глазки так разгорелись? Наверняка не из-за меня.
  – Закрыть дверь?
  – Нет, мэм. Только не в рабочее время.
  Она подошла поближе.
  – Эстер тебе лжет, – сказала она с неожиданным чувством. Она мотнула головой, бросив взгляд на дверь, и снова повернулась ко мне. – Разве я тебе не рассказывала про нее? Она может знать, кто убил Уалли, тут все в порядке, но она пытается сыграть с тобой шутку. Ведь я тебе про нее рассказывала, правда?
  – Да, рассказывала. Говори потише. Почему ты думаешь, что она знает, кто убил Уалли?
  – Она тебе так сказала, – Роза положила свою руку мне на плечо, поймала мой взгляд, направленный на открытую дверь, и убрала руку.
  – Не позволяй ей дурачить тебя. Арчи. Дальше она скажет тебе, кто это был.
  – Если она это сделает, это будет больше того, что сделала ты. Ты сказала, что знаешь, кто убил его, но не будешь упоминать имени. Затем сказала, что не знаешь. Разве это не называется дурачить?
  – Я… Я… – она снова оглянулась. – Я собираюсь закрыть дверь.
  – Зачем? Ты готова назвать имя?
  – Я не знаю ни одного имени, Арчи. Я хочу, чтобы ты обнял меня. Я закрою…
  Я схватил её за локоть, пытаясь остановить.
  – Нет, Роза, не сейчас: прибережем это для следующего раза. Кто тебе сказал…
  Она отпрянула, глаза её горели.
  – Следующего раза может не быть, – сказала она и вышла.
  Я с удовольствием узнал, что Гуинн не обманула меня в моих надеждах, однако сомневался, будут ли результаты. Вульф ждал каких-нибудь слов, жестов и действий, и в мои инструкции входило держать его в курсе событий, но я не мог увидеть ничего полезного для дела в желании Розы очутиться в моих объятиях. Для нее это выглядело логичным. С четверга прошло четыре дня. Я уже подумывал, не пойти ли позвонить Вульфу из автомата и не доложить ли ему об этом, но решил подождать по крайней мере до тех пор, пока Эстер не вернется из туалета, и в этот момент в дверях моей комнаты снова появилась тень.
  Это был Бен Френкель. Он сделал три больших шага в глубь комнаты, остановился, уставившись на меня сверху вниз, постоял так некоторое время и прогремел своим громоподобным голосом:
  – Я не помешал?
  – Нисколько, – ухмыльнулся я. – Что случилось?
  – У вас сегодня был ленч с мисс Феррис.
  Я кивнул.
  – Ничего особенного. Просто кое-что хотели обсудить
  – Я не верю этому, – раскаты его голоса стали тише
  – Значит, я снова вру. Спроси её сам.
  – Мне не нужно её спрашивать. Она все рассказала мне. Вы говорили, что хотели спросить у нее совета, что является нелепостью. Вы говорили с ней несколько раз и довольно подолгу – вы и мистер Вульф, – и невозможно, чтобы вы хотели спросить у нее совета. Вы должны понимать, что она совершенно лишена интеллекта и, таким образом, её мнение по какому-нибудь вопросу не имеет никакой ценности. Она не умственно отсталая, но уровень её сообразительности явно ниже допустимого.
  – Что такое? – вскричал я, уставившись на него. – Я думал, ты её любишь!
  Он отмахнулся, сделав широкий жест своей большой костистой рукой.
  – Я не люблю её. Я испытываю по отношению к ней определенные чувства, и вы это знаете. Я продолжаю: вы что-то конфиденциально рассказали ей, но это ещё более абсурдно. Гуинн совершенно неспособна держать рот закрытым. Вы знаете это. У вас есть полная уверенность в том, что я не убивал Уальдо Мура, и Нейлора тоже. Если бы я это сделал, я бы не смог держать это в секрете от нее: я ничего не могу от нее скрыть. А если бы она это знала, то уже давно разболтала, и не только вам, а всем. Теперь вы знаете, что я невиновен.
  – Здесь есть разумное зерно, – признал я.
  – Конечно, есть. Тогда как же вы можете говорить ей что-либо, по вашим словам, строго конфиденциальное и просить её никому не говорить?
  – Я не понимаю, почему… извини, – я снова вытянул шею, чтобы посмотреть в зал.
  Эстер возвращалась из туалета. Как только она вошла к себе в комнату, я взглянул на часы и отметил время – 3.19. Я повернулся к Френкелю:
  – Ты можешь ошибаться насчет мисс Феррис. Не надо принимать как должное, что чужое мнение о её умственных способностях обязательно согласуется с твоим. Может, ты ослеплен страстью?
  Френкель пожал плечами.
  – Вы просто болтаете, – пророкотал он. – Вы пытаетесь перевести исключительно серьезное дело в разряд тривиальных. Вы также используете мисс Феррис как инструмент, причем это может быть опасно для нее. Это жестоко. Жестокость даже не то слово. – Его глаза дырявили меня. – Она неспособна видеть опасность или защититься от нее, и я имею право спросить, я имею право потребовать, чтобы вы передали мне в точности, что вам сказала мисс Ливси. Точные слова. Поскольку вы выбрали мисс Феррис в качестве вашей марионетки, я допускаю, что мисс Ливси упомянула и мое имя. Это так?
  – Не совсем, – я задрал голову, чтобы видеть его получше. – Как интересно, ты повторяешься. То же самое было, когда мы говорили о Нейлоре, помнишь? Ты пришел спросить меня, упоминал ли он твое имя. Любопытно, правда?
  – Вовсе нет, – Френкель повернулся, сделал шаг, схватил стул, стоявший у стола, развернул его в мою сторону и сел. У меня создалось впечатление, что его глаза ни на мгновение не отрывались от меня.
  – Я – вещь в себе, – заявил он, как будто это все объясняло. – Вы даже можете сказать, что я эгоцентричен. Вот почему слепая страсть к мисс Феррис так глубоко затронула мою личность. Она создала внутренний конфликт…
  Он умолк. Конечно, существовали разные способы остановить его, но я не видел необходимости воздействовать на его чувства, поскольку мог заниматься наблюдениями на своем посту, не прерывая беседы: ведь Бен отвлекал только мой слух, тогда как мои глаза были заняты другим делом. Поэтому я внимательно его слушал, питая слабую надежду, что слово или действие могли исходить и от него тоже, и иногда подбрасывал вопрос или замечание. Я слушал его в 3.41, когда я увидел, как по проходу через зал в комнату Эстер проследовал Самнер Хофф. Я продолжал внимательно слушать и в 3.55, когда Хофф появился снова и направился ко мне.
  Хофф подошел прямо к моей двери и переступил порог. К тому времени, когда он вошел, я был уже на ногах, потому что в комнатушке не было места для того, чтобы слегка повозиться. Бен Френкель остановился на середине фразы и тоже встал.
  Хофф посмотрел на него.
  – Я хочу поговорить с Гудвином. Когда вы закончите?
  – Я никогда не закончу, – заявил Френкель и направился к двери, бросив нам через плечо: – Я никогда не закончу, – и ушёл.
  Хофф стал закрывать дверь. Я вмешался, протянул руку и снова раскрыл её.
  – Я хочу смотреть наружу. У вас здесь такие красивые девушки. Если это будет приватный разговор, просто говорите потише.
  На мгновение мне показалось, что Хофф будет настаивать, чтобы я закрыл дверь, но он передумал. Он подошел к стулу, на котором сидел Френкель, и сел. Я с трудом узнавал в нем того Хоффа, которого знал раньше. Он не выглядел ни агрессивным, ни возмущенным, я вообще сомневался, что он считал себя достаточно подготовленным для обсуждения каких-либо проблем.
  – Я недооценивал вас, – сказал он. – Либо вас, либо Вульфа, либо вас обоих.
  – Не стоит благодарности, – сказал я дружеским тоном. – Как сказала Ева Адаму, все мы совершаем ошибки.
  – Вы собираетесь докладывать руководству компании и полиции о том, что мисс Ливси сказала вам, что она знает, кто убил Мура и Нейлора?
  Итак, за время нашего знакомства в нем произошла перемена к лучшему и, возможно, этот процесс начался из-за Гуинн.
  – Полиция меня не нанимала, – заявил я. – А сообщать клиенту обо всех важных событиях является обычной и обязательной практикой. – Я похлопал себя по нагрудному карману: – Да, собираюсь.
  – Она отрицает, что говорила вам это. Она вообще отрицает сам факт общения.
  Я с сожалением кивнул.
  – Я ожидал этого, хотя надеялся, что она не станет так делать. Она отрицает и то, что прогуливалась с Нейлором в течение часа и трех минут в тот вечер, когда он был убит. Она от всего отказывается.
  Хофф провел языком по губам и нервно сглотнул.
  – Вы подготовили доклад. Он в вашем кармане.
  – Да, сэр, – Я взялся за лацканы и широко распахнул пальто. – В правом кармане находится доклад. Слева под мышкой – кобура с моим автоматическим «уэмбли». Все на своих местах.
  Кобура его не впечатлила. Хоффа интересовал карман. Затем он посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд не был таким пронизывающим, как у Бена Френкеля, но смотрел он твердо.
  – Что вы хотите заставить сделать мисс Ливси? – спросил он.
  Я покачал головой:
  – Это пусть решает она сама. Может быть, мы просто хотим проучить её. Ведь нехорошо отрицать факты.
  – Она, – он снова провел языком по губам, – она сказала правду.
  – О'кей, парень. Вам лучше знать.
  – Я знаю. Я небогатый человек, Гудвин. Когда речь идет о деньгах, я не могу говорить о больших суммах. Мне приходится считаться с реальным положением вещей. Я дам вам пять тысяч долларов наличными; я могу достать их завтра, если вы подумаете ещё раз и решите, что вы неправильно её поняли. Это будет нетрудно, вам не нужно будет забирать доклад назад: вы можете просто сказать, что неправильно её поняли.
  – Я не могу, даже за пять кусков.
  – Но я… – он остановился, чтобы подумать: – Сколько?
  – Вопрос не в деньгах. Я не люблю деньги. Они загибаются на углах. Я мог бы ещё подумать, если бы мисс Ливси сейчас пришла сюда или пошла бы со мной к Вульфу и мы получили бы от нее стоящую и правдивую информацию. При условии, что у нас будут гарантии, что информация полностью правдива.
  – Она сказала вам правду.
  – Вам лучше знать.
  Хофф замолчал. Его пальцы медленно сжались в кулаки, но явно не с намерением напасть или сокрушить что-либо. Некоторое время они были сжаты, затем непроизвольно расслабились.
  – Ради Бога, – сказал он умоляющим голосом. – Неужели вы не видите, что вы делаете? Неужели не понимаете, какой опасности вы её подвергаете? – Он почти хныкал. – Вы же знаете, что случилось с Нейлором. Неужели вам не ясно, что теперь её жизнь находится в опасности? Какой же вы хладнокровный негодяй!
  Я наклонился вперед и похлопал его по колену.
  – Послушай, друг, – сказал я медленно и отчетливо, – дело обстоит именно так, как ты думаешь. Тут все завязано. Нравится тебе это или нет.
  Он дернулся в сторону, как будто мои пальцы были усеяны микробами, отодвинул стул, встал и вышел из комнаты.
  Мне показалось, что этого было достаточно, чтобы оправдать наш риск, поэтому, проследив, как Хофф пересек зал и зашел в комнату Эстер, я направился по проходу к углу, где находились телефонные будки.
  Я кратко информировал Вульфа о том, что случилось, и спросил, должен ли я пересказывать ему подробности по телефону. Он сказал, что это может потерпеть до моего возвращения домой, а затем стал расспрашивать меня о разных вещах, противореча сам себе. Он в гораздо большей степени, чем я, считал, что все идет как надо. Наконец он отпустил меня. Когда я возвращался по проходу к себе, три сотни машинисток перестали стучать по клавишам и уставились на меня. Этого было достаточно, чтобы мое тщеславие было полностью удовлетворено.
  Дойдя до двери моей комнаты, я остановился, но не затем, чтобы растянуть удовольствие для моих зрительниц. Дверь была закрыта, а я был уверен, что оставлял её широко открытой. Я открыл дверь, вошел в комнату и закрыл её за собой, поскольку увидел, что там была Эстер Ливси.
  Я сделал один шаг, а она – два, и её правая рука взяла мою левую руку.
  – Прошу вас, – сказала она, подняв ко мне лицо.
  – Просите? О чем? – спросил я твердо.
  – Пожалуйста, не делайте этого! – её рука отпустила мою руку. – Не делайте, пожалуйста!
  Я стоял не двигаясь, не предлагая оставить мою руку в покое и не делая никаких движений, которые свидетельствовали бы о том, что я ощущаю неудобство от её прикосновения. Лицо Эстер было так близко, что я видел, какие чёрные у нее зрачки. Близость эту создала она сама, и поскольку близость эта устраивала её, постольку она устраивала и меня.
  – Я ничего не делаю, – сказал я. – Я думаю, что вы прекрасны…
  – Делаете! Вы клевещете на меня! Вы намеренно распространяете обо мне ужасную ложь!
  Я кивнул:
  – Конечно. – Дыхание её меня почти волновало. – Вы никогда не встречали Сола Пензера, не правда ли?
  – Кто… кого… вы просто…
  – Сола Пензера. Это мой друг и лучший сыщик на земле. Он видел вас в тот вечер с Нейлором. Поэтому это вы лжете. Я восхищаюсь вами настолько, что хочу делать все, что делаете вы, и я не перенесу, если не добьюсь своего. Поэтому я солгал.
  Мисс Ливси убрала руки и сделала шаг назад.
  – Теперь я чувствую себя лучше, – сказал я.
  – Вы признаете, что это ложь, – шепнула она.
  – Ради вас, безусловно. Но не ради других. Это наш первый общий секрет, о котором знаем только мы с вами. Если ваша нелюбовь ко мне такова, что мы можем иметь общие секреты, то это поправимо. Мы можем пойти к Ниро Вульфу и сознаться, что оба солгали, и сказать ему правду. Пойдем?
  Эстер тяжело дышала – так же волнительно, как, вероятно, и всегда, но я уже не находился так близко к ней чтобы насладиться этим.
  – Вы это серьезно, – сказала она без вопросительной интонации.
  – Я всегда серьезен, когда говорю. Пойдемте к мистеру Вульфу и покончим с этим вопросом.
  – Я подумала… я подумала – вы… – она остановилась. Её голос был готов задрожать, но подбородок оставался твердым. – Вы ужасный человек. Я подумала – вы ужасный человек!
  Она не спеша пошла к двери, открыла её настежь и вышла.
  В тот вечер в четверть двенадцатого в кабинете Вульфа зазвонил телефон. Я поднял трубку, и голос Фреда Дэркина сказал мне:
  – Свет погас, значит, она спокойно легла спать. Ради Христа, Арчи, ты ведь не хочешь, чтобы я…
  – Хочу, – сказал я твердо, – и хочет Ниро Вульф. Инструкции ты получил. Тем более, что это твоя работа! Терпи и наблюдай хорошенько.
  Я повесил трубку и сказал Вульфу:
  – Фред говорит, что свет погас. Мне стало легче, и я могу в этом признаться. Я собирался жениться на ней, если бы в этой чертовой лжи у нее не было таких партнеров, как Хофф, моя же ложь меня совсем не беспокоит. Думаю, сегодня мне будут сниться кошмары.
  Вульф даже не хрюкнул.
  Хотя я знаю Вульфа гораздо лучше, чем кто-либо, я бы не мог сказать, почерпнул ли он из моего доклада за тот день какие-нибудь ожидаемые сведения, которые можно было бы считать словами или действиями. Сидя неподвижно, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, он все выслушал с вниманием, которого заслуживала моя информация, и задал массу вопросов. Он хотел даже знать, что сказала мисс Абраме, секретарша с тридцать шестого этажа, когда я вручал ей доклад для передачи Пайну. Я передал доклад в 4.30, как обычно, и, по её словам, Пайн был в это время занят, но она божилась, что он получит доклад до конца рабочего дня.
  В эту ночь кошмары меня не преследовали, но если бы я был женат, то жена, возможно, спросила бы меня на следующее утро, почему я все время вертелся и метался. Впервые в жизни я безусловно чувствовал ответственность за то, что подвергаю опасности жизнь другого человека, жаждущего счастья, и это был особый случай. Вещи сами по себе превращались в свою противоположность. Едва увидев её, я понял, что Эстер Ливси находилась в какой-то неприятной ситуации и никто, кроме меня, не мог помочь ей выбраться из нее, а вместо этого я делал из нее мишень для убийцы, который уже нанес два жестоких удара, и это было, конечно, с моей стороны совсем не по-джентльменски.
  Когда во вторник утром, первого апреля, в День дураков, я вышел из дома, меня волновало отсутствие телефонных звонков, хотя серьезных оснований ожидать их тоже не было. Фред, разумеется, не позвонит до тех пор, пока не появится сама Эстер, а потом такой возможности уже не будет. Я дошел до здания на Уильям-стрит в 9.15, на четверть часа раньше обычного, и нырнул в вестибюль, заняв наблюдательный пункт, который мы с ом выбрали восемь дней назад. Народ начинал прибывать. Она пришла за пять минут до начала работы. Когда она вошла в лифт, я заметил фигуру Фреда Дэркина, который последовал за ней в вестибюль и остановился шагах в двадцати от нее. Как только я заметил его, с другой стороны появился Билл Гор; обменявшись сигналами с Фредом, он прошествовал дальше. Фред подошел к киоску, купил газету и ушёл.
  Я поднялся на лифте на тридцать четвертый этаж, прошел в свою комнату, оставил дверь открытой и занял свой наблюдательный пункт. Терпение у меня кончалось. Несмотря на все напряжение момента, Эстер не раскрывалась, и было похоже, что она так и будет держаться до конца. Мне с моим темпераментом становилось все труднее просто так сидеть здесь и ждать, пока что-нибудь не произойдет. Однако сидел я так недолго. Зазвонил телефон, и я бросился к нему, как сиделка в роддоме, получившая известие о рождении мальчика весом в десять фунтов. Но это был всего-навсего приказ подняться к Джасперу Пайну. Я подчинился.
  На тридцать шестом этаже меня без задержек пропустили в кабинет Пайна. Он встретил меня один, стоя посреди большого кабинета с листком бумаги в руке. Вид у него был до крайности рассеяный и подавленный. Таким я его ещё не видел. Когда я подошел к нему, он швырнул мне эту бумажку.
  – Этот доклад, – сказал он голосом, таким же глубоким, как у Френкеля, но не раскатистым. – Что это такое?
  – Вы читали его?
  – Да.
  – Значит, все так и есть, как там написано.
  – Эта, – он посмотрел на бумагу, – эта Эстер Ливси, что она сказала?
  – Там все записано. Что она не захотела пойти к мистеру Вульфу и ещё раз встретиться с ним, потому что знает, кто убил Мура. Вы, вероятно, помните, она собиралась замуж за Мура. Это все, что я мог написать, если только вы не захотите, чтобы я попытался привести точные слова. Я понимаю, мисс Ливси сейчас отрицает то, что она мне об этом говорила. Так же поступил и Нейлор, но вы знаете, что произошло. Я собираюсь заняться ею и отвезти её к Вульфу, если смогу это сделать.
  – Она назвала имя? Сказала, как зовут того человека?
  – Нет, ещё нет.
  – Вы сообщили полиции?
  – Тоже пока нет. Мы думаем, что методы, которые они используют, вряд ли сработают, во всяком случае с ней.
  На столе Пайна раздалось жужжание. Он подошел к столу, поднял трубку телефона и несколько секунд говорил о чем-то, не связанном с нашим разговором, а затем обошел стол и плюхнулся в свое кресло.
  – Черт побери, – сказал он, – всегда приходится делать слишком много вещей одновременно.
  Он хмуро смотрел на меня.
  – Мистер Нейлор сказал, что никогда не говорил вам этого. Он настаивал, что вы лжете. Теперь эта женщина делает то же самое.
  Я кивнул:
  – Э, ну и репутацию я себе создаю. Вы не поверили Нейлору. На этот раз для равновесия вы можете ей поверить. .
  – Я надеюсь, вы понимаете, что делаете и что может с ней случиться?
  Я снова кивнул:
  – Мы следим за ней.
  – Хорошо. – Он поднял трубку одного из своих телефонов. – Держите меня в курсе дела. Дайте мне знать, если она согласится поехать к мистеру Вульфу.
  Я пообещал ему это и ушёл. По пути из приемной я позвонил из автомата Вульфу, которому сообщил, что слова и действия стали поступать уже с руководящего уровня.
  Остаток утра я работал в одиночку, без прикрытия. Я сидел, как приклеенный, на стуле, лицом к двери, и за эти часы ни одна душа не пришла ко мне, чтобы помочь скоротать время. Это сидение было монотонным и совершенно не удовлетворяло меня. Эстер держала свою дверь закрытой. Она появилась лишь однажды, в 10.15, чтобы пройти в комнату Розенбаума, где оставалась более часа, очевидно, для утренней диктовки. Когда я увидел её в следующий раз, был уже час дня, время обеденного перерыва, и она показалась в шляпе и пальто. Я спустился на том же лифте, не поздоровавшись с ней, увидел Билла Гора, который подхватил её в вестибюле, а сам купил на ближайшем углу сэндвичи и молоко.
  Вернувшись в комнату, я решил, что с меня уже хватит одиночества. Тогда я позвонил в резервный отдел и попросил направить ко мне стенографистку, указав, что для моей работы подходит только мисс Феррис. К этому времени я уже выучил их кое-чему, и буквально через минуту появилась Гуинн с блокнотом в руках. Я подвинул ей стул – так, чтобы она сидела ко мне лицом, а спиной к открытой двери, не загораживая общего вида зала
  – Первый раз я работаю под вашу диктовку, – сказала она, усаживаясь. – Говорите, пожалуйста, помедленнее.
  – Конечно, – согласился я, – у нас впереди вся вторая половина дня. Я буду диктовать письмо полицейскому комиссару.
  – И вы считаете, что это красиво, да?
  – Вы угадали, это красиво. Дорогой господин комисcap. Хочу вам пожаловаться. Самая красивая девушка на Земле обманула мое доверие. Она обещала никому не говорить того, что я ей сказал, и рассказала. За несколько секунд она рассказала об этом сотне людей. Её зовут Гуинн Феррис, и она…
  – Я не буду этого писать! Это не так!
  – Не кричи, дверь открыта, – я чарующе улыбнулся. – Я знаю, дорогая моя Гуинн: ты рассказала всего пяти-шести людям, а они обещали не говорить ни слова. Помнишь, в первый день, когда я сюда пришел, как ты мне помогла? – Я взял у нее блокнот, вырвал страницу, на которой был записан мой текст, и, закрыв, отдал его назад. – Плюнь на это, просто я хотел на тебя посмотреть. Давай лучше поговорим, чтобы создать видимость дела, а то люди на нас смотрят. Есть какие-нибудь новости?
  – Конечно, есть, – она положила нога на ногу, расправила край юбки. – Все дерутся как кошки с собаками, спорят, кто из вас врет, – вы или Эстер.
  – Надеюсь, я выиграю.
  – О да, я уверена, но некоторые, похоже, хотят, чтобы выиграла она. Эта маленькая дура Энн Мэрфи, вы знаете её?
  – Отдаленно.
  – Она говорит, что собирается обратиться в бюро жалоб, что вы подвергаете Эстер опасности! Вы об этом знаете? И, о Боже, я совсем забыла сказать вам: мистер Пайн, президент, велел своей секретарше позвонить Эстер и попросить её зайти к нему, а она отказалась, и тогда мистер Пайн позвонил ей сам, но она все равно сказала что не пойдет! А об этом вы знаете? Сказать президенту, что она не пойдет к нему в кабинет, когда он об этом попросил! Правда, на нее это похоже. Я молюсь Богу, чтобы её уволили.
  – Не кричи так, откуда ты это знаешь? Откуда ты знаешь, что она отказалась идти? Я этому не верю.
  – Не верите?
  – Нет.
  – Ну и не надо. Девочки-телефонистки уж наверняка знают. Конечно, они не должны подслушивать, но вы ведь знаете, как это бывает: они же должны убедиться, что сделали правильное соединение, верно? Вы не верите?
  – Может, и верю. Потом скажу. – Я потянулся, чтобы погладить её колено, которое полностью заслуживало того, чтобы его погладили.
  – Ты мой самый любимый радиокомментатор, дорогая. Когда все это случилось – эти телефонные звонки и отказы?
  – Сегодня утром, до ленча. Я точно не знаю, в какое время. Думаю, это говорит о том, что совесть у нее нечиста, правда?
  – Ну, по крайней мере, тут что-то кроется. Есть ли другие новости?
  – Боже мой, да. Я должна об этом сказать. Весь вчерашний день мистер Хофф не отвечал на свою корреспонденцию, он просто оставлял письма нетронутыми, вероятно, даже не читал, и старик Берч – вы знаете, это контролер корреспонденции с бородавкой на носу…
  Она остановилась, потому что я неожиданно встал.
  – Извини, – сказал я. – Я позабыл кое-что сделать, мне надо позвонить, я совсем забыл об этом.
  – Я подожду здесь.
  Я попросил её не беспокоиться: диктовка мне сегодня больше не понадобится. Я вышел, прошел через проход к телефонной будке и набрал номер Вульфа. Ответил Фриц который переключил меня на шефа.
  – Вы сказали, – начал я, – что желаете получить их как только они поджарятся на гриле. Можете забрать этот мусор, а то, боюсь, вы начнете голодать, поскольку многие часы ничего не было. Сегодня утром Пайн попросил секретаршу позвонить мисс Ливси и передать ей, чтобы она зашла к нему – к Пайну, а та отказалась. Тогда Пайн позвонил ей сам и попросил прийти к нему, но она снова отказалась. Это все. Она явно расстроена и не принимает приглашений, от кого бы они ни исходили. Странная вещь: она утверждает, что вынуждена работать и что ей нравится работать здесь, во всяком случае нравилось.
  – Ты её видел? Разговаривал с ней?
  – Нет. Если бы я говорил с ней, вы бы уже знали об этом.
  Молчание. Оно длилось минуту, другую, третью, пока я не спросил:
  – Алло, вы ещё слушаете?
  – Да. Как тебе удалось это узнать?
  – Это информация одной из моих подружек, Гуинн Феррис, которая проведала все от телефонистки. Придумать этого нельзя. Я бы сам заплатил за такую информацию.
  – Откуда ты говоришь?
  – Из автомата.
  – Хорошо. Теперь выслушай мои инструкции.
  Он дал мне инструкции. Нетрудно было догадаться, что у него на уме, и, поскольку то, что мне предстояло ещё три-четыре раза соврать, не делало мое задание более рискованным, чем оно уже было, я не стал ему возражать. Задание было довольно трудным, с возможными осложнениями, и я попросил Вульфа повторить его, чтобы убедиться, что все правильно понял.
  Выйдя из кабинки автомата и размышляя о том, что одно из осложнений я уже испытываю, я направился к себе в комнату за пальто и шляпой. После этого я прошел через зал к комнате Эстер. Её дверь была закрыта. Я вошел, закрыл за собой дверь и уселся на стул, положив шляпу и пальто на колени.
  Эстер перестала стучать на машинке и посмотрела на меня. Она не была уже той женщиной, которую я встретил две недели назад. Тогда она была далеко, за тысячу миль. Теперь она была здесь, со мной, вся целиком. Я для нее, безусловно, что-то значил, и она пыталась понять по моему лицу, что означал для нее мой визит. Она не спрашивала, чего я хотел. Она вообще ни о чем не спрашивала.
  – Я нахожусь в трудном положении, – сказал я, будто между прочим. – Есть люди, которые хотят узнать, кто из нас врет: вы или я. Это нормально, я не возражаю, но у них хватает наглости требовать, чтобы я действовал, как мальчик на побегушках. Однако… – я передернул плечами, – как я понял, мистер Пайн, президент компании, посылал за вами сегодня утром, и вы отказались к нему идти.
  Ни один мускул не дрогнул на её лице.
  – Это так, не правда ли? – спросил я.
  Она подняла глаза.
  – Да, я… да.
  – А сейчас вы пойдете к нему? Со мной или без меня?
  – Нет, – не колеблясь ответила она.
  Я нахмурился.
  – Во всем этом есть один момент, который выглядят для меня совершенно неубедительно. Не пытался ли кто-нибудь оказать на вас давление? После того, как вы отказались идти к Пайну?
  – Нет.
  – Тогда мне передали правильно. О'кей. Такова их позиция, и вы должны признать, что у них есть для этого основания. Я им сказал, что, по вашим словам, вы знает кто убил Мура. Они также информированы, что вы затем стали отрицать ваши слова. Они разговаривали со мной и хотели поговорить с вами. Это представляется разумным. Я не вижу, как вы можете этого избежать. Если вы предпочитаете не говорить с Пайном, это может быть кто-нибудь ещё. Когда я говорю «они», я не имею в виду, что они хотят напасть на вас. Просто один из них – любой из трех вице-президентов – заменит Пайна. Вы пойдете к одному из вице-президентов?
  Я полагаю, что в течение всего нашего разговора она чувствовала себя не в своей тарелке, поскольку я внушал ей, что отказаться было невозможно, однако тогда я мог поклясться, что это было не так.
  – Я не хочу, – произнесла она еле слышно. Мне показалось, что голос её дрожал.
  – Конечно, вы не хотите. Я могу это понять, но вы пойдете?
  – Да.
  – Сейчас?
  – Да.
  – К кому?
  – Мне все равно, к любому.
  – Но вы только что отказались идти к Пайну.
  – Я предпочитаю любого другого из них.
  – Прекрасно. Тогда послушайте вот что. Их идея состоит в том, что будет лучше всего, если вы переговорите с представителем совета директоров, и они хотели бы, чтобы это был человек, которого они наняли представлять их в деле, касающемся этих убийств. Этот человек – Ниро Вульф. Вы поедете со мной к нему?
  Она не ответила.
  – Я ни к чему не принуждаю вас, – заявил я. – Вчера я просил вас прийти и рассказать ему правду. Теперь вы можете рассказать ему все, что захотите. Они предпочитают, чтобы вы встретились с Вульфом, но если эта идея вам не нравится, выберите одного из вице-президентов. Того, кто вас устраивает. Почему бы вам не спросить об этом у Хоффа?
  Мисс Ливси покраснела, и я был рад увидеть, что кровь ещё не застыла в её жилах.
  – Мне не нужно у него спрашивать, – сказала она уже более твердым голосом. – Мне ни у кого не нужно спрашивать.
  Неожиданно она отодвинула стул и встала:
  – Хорошо, я пойду. Подождите, я скажу мистеру Розенбауму.
  Она вышла из комнаты и через минуту вернулась, надела свою шляпу и пальто, и мы пошли. Если бы я знал, что вижу отдел фондов компании «Нейлор – Керр» в последний раз, я бы послал ему что-нибудь вроде прощального жеста, но я покидал здание в сиянии славы, Эстер Ливси шла рядом со мной, и вокруг не было никого, кроме нас.
  Внизу, в вестибюле, когда мы проходили мимо Билла Гора, я сделал ему знак остаться. Не исключено, что Эстер весьма скоро вернется, так как трудно было сказать, сможет ли Вульф поставить все на свои места.
  В такси мы вели себя, как незнакомые люди. Ни слова не слетело с наших уст.
  Вульф принял нас так, что, должен признать, удовольствия мы не получили. Когда я проводил Эстер в кабинет и мы приблизились к его столу, он зарычал на меня:
  – Какого черта ты привел её сюда?
  Она испуганно посмотрела на него, а потом на меня.
  – Это – моя личная идея, – сказал я. – Все шло по плану. Она захотела переговорить с кем-нибудь, за исключением Пайна, о чем мне следовало сообщить вам, и тогда я подумал, а почему бы не привести её к вам? Так что я привел мисс Ливси туда, где она уже побывала. Моя ложь поставила её под удар, и я не собираюсь остаток дня и ночи мучиться над вопросом, жива она или нет. Для меня это вопрос гуманизма.
  Вульф посмотрел на нее.
  – У меня есть работа, мисс Ливси, – сказал он весьма вежливым тоном, – и мне вы не нужны. Но мистер Гудвин прав. Ваша жизнь в опасности или может оказаться в опасности. Вы, возможно, знаете об этом больше меня, но в любом случае вы должны остаться здесь. В южной комнате. Арчи?
  Эстер посмотрела на нас так, будто мы помешались, и я не виню её за это. Она набросилась на меня:
  – Вы сказали, что он хочет, чтобы я поговорила с ним!
  Я взял её за руку, причем никто из нас не понимал, что я делаю.
  – Ещё одна ложь, – сказал я. – Мы оба, вы и я, разбухаем от лжи. Мистер Вульф собирается уйти к себе или думает, что собирается, и вы слышали, как он сказал, что вы ему не нужны. Если только вы не готовы начать с начала и рассказать нам всю правду?
  – Нет.
  – Я так и думал. Вы очень упрямы, дорогая. И ещё я думаю, что вы будете страшной дурой, если поедете назад в центр или в другое место.
  – Я решил, – коротко сказал Вульф, – что она не должна уходить отсюда ни при каких обстоятельствах – теперь, когда она знает, что я готов действовать.
  Я все время держал её за руку.
  – Вот видите? Я не хочу запирать вас в шкаф. Наверху есть прекрасная комната для гостей…
  Я остановился, потому что она освободила свою руку. Затем прошла в угол, где стоял большой глобус и одно из желтых кресел, и села в него.
  – Я останусь здесь, – твердо сказала, она.
  – Мисс Ливси такая же упрямая, как и вы, – сказал я Вульфу. – Единственный выход – отнести её, но она будет кричать, сопротивляться и пытаться ударить.
  – Оставь её в покое, – сказал он. – Позвони миссис Пайн.
  Я подошел к столу и набрал номер.
  Мне это не нравилось. Я считал, что он жестоко ошибается, и я до сих пор так думаю, несмотря на то что ему все удалось. Несомненно, разоблачения, которых он добивался, уже висели в воздухе, и теперь, когда нити были уже у него в руках, оставалось лишь умело расставить силы по местам и медленно и осторожно, но уверенно начинать главное наступление. Однако этот путь был не для него. Он собирался заканчивать дело, имея в ружье всего лишь один патрон, да и тот мог оказаться холостым. Если бы тут не сидела Эстер, я непременно затеял бы серьезный спор, но она уже услышала больше того, что ей нужно было знать. Поэтому я стал набирать номер.
  Теперь мне было любопытно, что он станет делать, если миссис Пайн отправилась по магазинам или проверяет своих любимцев на Пятой авеню, однако это непредвиденное обстоятельство, по его мнению, не должно было возникнуть.
  Ответил какой-то мужской голос. Я сказал, что с миссис Пайн хотел бы поговорить мистер Вульф, и через минуту, когда она взяла трубку, подал знак шефу.
  – Добрый день, миссис Пайн, – невозмутимо начал Вульф. – Я оказался в сложном положении. У меня появилась кое-какая информация, и по идее мне следовало бы связаться с мистером Кремером, инспектором полиции – вы его знаете – и предложить ему немедленно собрать всю вашу прислугу, а также всех лиц, обслуживающих дом, где вы живете, которые работали вечером в пятницу двадцать первого марта – в тот вечер, когда был убит ваш брат. Пожалуйста, дайте мне закончить. Я понимаю, что для вас это будет страшно хлопотно. Но имеется альтернативный вариант. Почему бы вам самой не привезти их сюда, а? Ко мне в контору. Всю вашу собственную прислугу и людей, обслуживающих дом.
  – Зачем? О чем вы говорите, Боже мой? – раздался её резкий голос.
  – Разве вы не знаете?
  – Нет.
  – Чепуха. Конечно, вы знаете. Если только я вас не переоценил, а я думаю, что оценил вас правильно. По-моему, эта просьба ясно говорит, что я располагаю всем необходимым, за исключением лишь нескольких деталей. Я собираюсь получить их незамедлительно, и вам предоставляется возможность обеспечить эти детали.
  Голос Вульфа стал вдруг резким и отрывистым.
  – Либо мы поступим таким образом, либо всю информацию получает Кремер, и тогда все будет по-другому. Вы знаете, что это может означать. Ваш муж потерял голову. Он дважды посылал за мисс Ливси, но она отказалась прийти. Вместо этого она приехала сюда. Она сидит тут, передо мной. После того как я передам Кремеру мисс Ливси, первым его шагом будет арест вашего мужа. Я предпочитаю действовать в этом деле открыто. Я обратился непосредственно к вам.
  – Где мой муж?
  – В компании. Его ещё не беспокоили.
  – Мисс Ливси с вами?
  – Да.
  – Не верю.
  – Прекрасно, мадам. До свидания. Я думал, будет только честным предоставить вам такую возможность, поскольку вы владеете большей частью акций корпорации, на которую я работаю.
  – Подождите. Вы можете подождать?
  – Недолго. Если вам нужна минута на размышление, используйте её.
  Она использовала больше минуты – по крайней мере три. Мы с Вульфом сидели, прижав трубки к ушам. Я развернул кресло так, чтобы держать Эстер в поле зрения на тот случай, если она рванется к телефону или закричит достаточно громко для того, чтобы звук достиг трубки. Я все ещё считал, что Вульф не прав, и так сильна прижимал трубку к уху, что просто удивляюсь, как она не треснула. Наконец Цецилия ответила:
  – Я приеду через полчаса.
  Вульф продолжал давить на нее.
  – Вместе с другими? С прислугой?
  – Нет, они вам не понадобятся.
  – Полчаса для вас слишком много.
  – Я должна одеться. Я приеду к вам как быстрее. Вы ничего не будете предпринимать?
  – Пока вы сюда не приедете, ничего.
  Вульф повесил трубку и повернулся к Эстер.
  – Миссис Пайн сейчас приедет сюда и обо всем расскажет. Не хотите ли вы подняться наверх?
  Эстер молчала. Она не сделала ни единого движения даже её взгляд застыл. Она смотрела на коврик на полу. Сидела выпрямившись, по-прежнему не снимая пальто, руки её вцепились в край сумочки, а коврик явно был для нее самым интересным предметом, который она когда-либо в своей жизни видела.
  Я хотел сказать Вульфу, что по этому поводу думаю, но для посторонних ушей это не годилось, поэтому я промолчал.
  Я не сказал этого и тридцать минут спустя, когда приехала миссис Пайн.
  Она села в красное кожаное кресло. В этот день на ней было норковое манто и обтягивающее фигуру коричневое шерстяное платье в черную клеточку. Она сказала, что никогда не встречалась с Эстер Ливси, и предложила ей руку, на что Эстер ответила отказом. Однако её это не обескуражило. Судя по ней, ничто в жизни её не обескуражило бы, хотя она старалась удержаться от обращения ко мне. Миссис Пайн восседала в красном кожаном кресле и говорила Вульфу:
  – Этого бы не случилось, если бы вы сделали так, как я вам говорила. Мой брат был бы жив. Он перестал бы валять дурака. Все было бы прекрасно.
  – Нет, – сказал Вульф, – не было бы. Совершенно ясно, что ваш брат не прекратил бы своих попыток стать президентом компании. Не удалось бы также пролить свет и на смерть Мура. Но это вас не интересовало. Я хочу, чтобы мы начали с вечера той пятницы. Зачем вы сказали, что ваш муж был дома в постели, хотя его там не было?
  – Потому что я не видела… Что вы там делаете, Арчи?
  – Стенографирую, – ответил я. – У меня неплохо получается.
  – Прекратите, пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы это записывали.
  – Я этого хочу, – коротко сказал Вульф. Он погрозил ей пальцем. – Мадам, я намереваюсь сделать все, чтобы совет директоров убедился, что я выполнил ту работу, для которой они меня наняли. В том, что меня касается, запись понадобится только для этих целей, но я хочу сделать её. Я не собираюсь притворяться. Сейчас я едва знаю то, что мне следовало бы знать, вот и все. Например, я только что предположил, что ваш муж не спал у себя в постели в тот момент, когда вы сказали, что он спит. Это произошло тогда, когда вы так резко отреагировали на мою просьбу поговорить с вашими слугами. Это, разумеется, подкрепило мои догадки. Почему вы обманули меня?
  – Я не обманывала.
  – Как это?
  – Я не собиралась, – Цецилия посматривала в мою сторону, но не на меня, а на блокнот. – Когда вы позвонили, я была в гостиной. Комната моего мужа находится на некотором расстоянии, и я решила, что он спит. Когда же я пошла посмотреть, Джаспера там не оказалось. Я не знала, что он ушёл. Я просто не хотела вам этого говорить, посчитав, что это не имеет значения. Поэтому я сказала, что он спит. Он пришел чуть позже вашего звонка…
  – На сколько позже?
  – Не знаю, минут через двадцать – тридцать. Когда потом стало известно об убийстве моего брата, я знала, что его убил Джаспер.
  – Когда вы об этом узнали? Он рассказал вам?
  – Не в ту ночь. Но я знала: на следующий день я поговорила с ним и он мне сказал.
  Её рука задрожала.
  – Мой муж все равно рано или поздно рассказал бы мне об этом, после того как понял бы, что это лучший выход.
  Она покачала головой.
  – Я не собираюсь разговаривать на эту тему. Я решила, что этого делать не надо.
  Она перестала поглядывать на мой блокнот и сосредоточилась на Вульфе.
  – Я знаю, для чего все это делается, и хочу рассказать все, что потребуется, чтобы вас удовлетворить. Я понимаю, что имеется ряд вещей, о которых я должна вам сказать, иначе вы передадите это в полицию. Но дальше этого я не пойду. Мой муж действительно убил Мура, но это не имеет никакого отношения ко мне. Он убил его, потому что мисс Ливси влюбилась в него и собиралась выйти за него замуж.
  У меня оказалось меньше выдержки, чем у Вульфа. Я вскинул голову. Вульф же просто пробормотал:
  – Ревность.
  Она кивнула.
  – Муж совсем потерял голову из-за нее, но, я полагаю, она вам все про это рассказала.
  – Неважно. Мне нужна ваша версия, продолжайте.
  – Джаспер встретил её около года назад на ежегодном ужине, который компания организует для своих сотрудников. Он очень страстный человек. Он рассказал мне об этом и попросил развода. Со временем ситуация усложнилась. Она не разрешала ему часто видеться с ней, тем более на людях. Мисс Ливси очень умно повела дело, не разрешала ему перевести её на лучшую должность в компании, а когда я сказала ему, что единственным выходом в той ситуации было бы сделать её своей любовницей, он сообщил, что она не хотела этого.
  Цецилия повернулась в кресле, чтобы посмотреть на Эстер.
  – С вашей стороны, мисс Ливси, это было очень умно, – сказала она без возмущения, – но для меня жизнь осложнилась.
  Эстер оставалась недвижимой и ничего не говорила.
  – Он хотел развода, – подсказал Вульф.
  – Да, но я не дала бы его. Это расстроило бы все мои жизненные планы: помимо прочего, ведь это я сделала Джаспера президентом компании. Он даже хотел пожертвовать ради мисс Ливси своей карьерой. Поэтому я убедила Уальдо Мура пойти на работу в компанию.
  Она кивнула – самой себе.
  – Вы не знали Уальдо. Он был самым очаровательным человеком, которого я когда-либо знала, пока не наскучил мне, что происходит с каждым в свое время. Сомневаюсь, была ли на земле женщина, которая могла бы перед ним устоять. Таким образом, я убедила его пойти работать в отдел фондов, где работала мисс Ливси, и… ну… переманить её. Все шло прекрасно, поскольку я была в этом уверена. Он полностью держал её в руках в течение… сколько именно времени я забыла, но это не могло быть…
  Эстер заговорила:
  – Вы лжете.
  Цецилия усмехнулась.
  – О, вам нечего стыдиться, мисс Ливси, ни в коем случае. Вы единственная женщина, которой он когда-либо предложил выйти за него замуж.
  Она снова повернулась к Вульфу.
  – Итак, для мужа больше не было причин просить у меня развода, а может быть, я так только думала. Но мне следовало бы помнить, что в жизни ему все доставалось легко и поэтому он ни за что не смирится с поражением. В результате Мур был убит. Я не хочу об этом говорить. Для вас тут нет ничего нового, и я не буду распространяться на эту тему. В любом случае моей вины тут нет, это случилось не из-за моей ошибки.
  – Просто не повезло, – пробормотал Вульф.
  Она кивнула.
  – Но я совершила ошибку, очень серьезную. Я доверилась своему брату. Он был старше меня, и ещё с детства я привыкла все ему доверять, даже когда мы выросли. Только потом я поняла, что у него были странности и что его нельзя принимать всерьез. Ошибкой было и не принимать его всерьез. Я не понимала, насколько в глубине души Керр хотел стать главой дела, которое основал наш отец. Я была шокирована, когда узнала, что наш конфиденциальный разговор он использовал с целью оказать давление на мужа, чтобы тот позволил ему стать президентом. У меня было несколько писем, которые муж получил от мисс Ливси, а брат украл их у меня.
  – Вы говорили ему, что ваш муж убил Мура?
  Цецилия устало вздохнула.
  – Я уже сказала, что не буду говорить на эту тему, – заявила она, чтобы покончить с этим. – Но мой брат считал, что он убил. Он шантажировал этим мужа и меня тоже. Это было ещё одной ошибкой – или частью старой – думать, что моего брата нельзя принимать всерьез. Я сказала ему, что он не способен управлять делами компании и ему следует оставить эту идею. Тогда Керр… вы знаете о докладе, который он послал, утверждая в нем, что Уальдо был убит.
  Вульф кивнул.
  Цецилия продолжала:
  – От этого нельзя было просто отмахнуться, потому что брат сделал так, что о докладе знали и говорили многие сотрудники. Мой муж даже не пытался держать это в секрете от руководства, и когда большинство из совета директоров склонилось к тому, чтобы провести расследование, он не стал возражать. Думаю, что со стороны брата это было очень умно. Я никогда не думала, что он окажется настолько умным. Ведь это было очень умно, верно?
  – Очень, – согласился Вульф. – Это и убило его.
  – Но он не знал этого, – возразила она. – Умным это было потому, что таким образом оказывалось давление на Джаспера. Я хотела, конечно, остановить это, и я до сих пор думаю, что смогла бы это осуществить, если бы вы сделали то, о чем я вас просила: прекратили расследование. Оно только поощряло брата к продолжению его затеи. Если бы вы прекратили расследование, мне кажется, я убедила бы Керра отказаться от этого. Но потом он сказал Арчи, что знает, кто убил Уальдо, и увидел, что зашел слишком далеко, потому что он не хотел ареста моего мужа, а хотел лить убрать его с поста президента. Если бы Арчи там не было, Керр, конечно же, ничего бы ему не сказал, и вообще никому бы ничего не сказал. Я увидела его в тот день и объяснила ему, что он мог натворить, и он стал отрицать свои слова. Но, видимо, было уже слишком поздно. Джаспер знал, что у брата были письма мисс Ливси. Он решил, что положение становится слишком опасным и брат уже не смог бы отыграть назад, даже если бы хотел. Впрочем, муж не доверял моему брату и был уверен, что тот не захочет отступать. Итак, в ту ночь…
  Она вдруг замолчала.
  – Да, – поддержал Вульф, – в ту ночь. Когда вы не обнаружили мужа дома в постели и когда узнали, что брата убили, у вас могло быть только одно предположение. Как он это сделал? Где и чем был убит ваш брат?
  Она пожала плечами.
  – Я не знаю.
  – Чепуха. Конечно, вы знаете. Муж рассказал вам все, – Вульф погрозил ей пальцем. – Прошу вас, мадам, знаете, почему мы интересуемся этим.
  – Имеет ли это какое-нибудь значение?
  – Не для вас. Для вас ничто не имеет значения. Но мне причитается гонорар, и я хочу, чтобы он был заработан.
  – Муж и брат были очень схожи в одном, – сказала Цецилия, – они оба были исключительно тщеславны. В тот вечер Керр встретил Джаспера, чтобы обсудить ряд проблем, и муж повез его на своем автомобиле. Брат был слишком самоуверен, и сомневаюсь, забеспокоился ли он вообще, когда муж остановил машину на пустынной улице. Керр думал, что сможет позаботиться о себе сам. Вероятно, он так ничего и не заподозрил, даже тогда, когда Джаспер потянулся назад под сиденье, чтобы достать свой кейс. На самом деле он достал толстый кусок окаменелого дерева, который был там спрятан. Первым же ударом брат был оглушен, а может, и убит. В последнем Джаспер не был уверен, поэтому затем он довел дело до конца.
  Цецилия сжала руки.
  – Конечно, – продолжила она, – надо было что-то делать, поскольку это был автомобиль моего мужа, но только крайне самоуверенный и тщеславный человек мог поступить так, как он. Муж не выбросил этот кусок окаменелого дерева, а позднее принес домой, отмыл и снова положил на письменный стол в своем кабинете. Прямо перед тем местом, где он остановился, был припаркован другой автомобиль, Джаспер угнал его и оставил на этом месте. Он перенес тело туда. На Тридцать девятую же улицу он решил поехать просто затем, чтобы во всех деталях повторить декабрьскую ситуацию с телом Уальдо. Он хотел, чтобы все выглядело так, будто обоих убил один и тот же человек, тогда это обернулось бы в пользу мужа, так как его не подозревали в убийстве Уальдо. Такова была версия Джаспера, но это была только версия и ничего больше. Он так поступил потому, что с телом все равно что-то надо было делать, а поскольку он тщеславен, с его стороны такой жест явился проявлением уверенности и презрения – к вам, ко мне, ко всем остальным.
  Цецилия повернула голову.
  – За исключением вас, мисс Ливси. Насколько я знаю, вы единственное лицо, по отношению к которому мой муж не проявлял презрения. Поэтому я вами заинтересовалась.
  Эстер ничего не ответила.
  Вульф хрюкнул.
  – Кстати, что касается мисс Ливси, здесь есть один момент. В тот вечер, в пятницу, до этих событий ваш брат более часа бродил по улицам вместе с ней и они о чем-то беседовали. О чем?
  Цецилия удивилась.
  – Понятия не имею, – ответила она и повернулась. – О чем, мисс Ливси?
  Эстер молчала.
  Тогда решил попробовать Вульф. Он в упор посмотрел на Эстер.
  – Конечно же, вы не будете больше держаться за эту ложь? Если вы возьметесь за старое, то предупреждаю вас, что я отклоню ваши возражения. Тогда придется выбирать, кто из вас двоих врет: мой свидетель или вы. И я не собираюсь считать лжецом его. Так что вы обсуждали с мистером Нейлором?
  Мисс Ливси заговорила, подчеркнуто обращаясь только к Вульфу:
  – Он хотел увидеть меня, просил о встрече.
  – Что же он хотел?
  – Видимо, думал, что у меня есть письма, которые писал мне мистер Пайн, и он хотел получить их.
  – Вы дали ему письма?
  – У меня их нет. Я их уничтожила, – Эстер перевела дыхание. – Он мне не поверил. Он и раньше грозил уволить меня с работы, если я их не отдам.
  – Боже мой, – вырвалось у меня. Я не мог сдержаться. – Почему же вы раньше этого не говорили?
  Очевидно, со мной она тоже разговаривала, так как её взгляд упал на меня:
  – Как же я могла? Ведь тогда все бы всплыло – насчет мистера Пайна.
  – Хофф знал об этом?
  – Нет, он думает, что мне просто нужна помощь.
  – Вы знали, что Пайн убил Мура? И Нейлора?
  – Нет, я ничего не знала. Да и откуда? А если что-то и думала, имеет ли это значение?
  Вульфа это не заинтересовало. Он снова взялся за Цецилию:
  – А что стало с письмами, которые ваш муж получил от мисс Ливси? Они находились у вашего брата. Но их не нашли среди бумаг. Где они?
  – Джаспер забрал их в ту пятницу вечером и уничтожил.
  Миссис Пайн зябко повела плечами.
  – Неужели этого недостаточно? Я уже и так вам доверилась, чего никогда не делала с мужчинами. Признаюсь, я была вынуждена так сделать. И какие же гарантии я буду иметь, что это не попадет в полицию?
  Я разинул рот. Неужели она в дополнение ко всему была ещё и простушкой?
  – Никаких гарантий, – сказал Вульф, – вы сделали все возможное, чтобы прояснить ситуацию, но беспокоиться об этом следует вашему мужу. Конечно, вы не можете ожидать…
  Зазвонил телефон. Я переложил блокнот в правую руку и поднял трубку.
  – Контора Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин.
  – Арчи, слушай, – это был голос Билла Гора.
  – Валяй, что там у тебя?
  Билл начал говорить. Это было четкое изложение фактов об одном событии. Я выслушал, задал два-три вопроса, повесил трубку и повернулся к Вульфу.
  – Новость от Билла Гора. Мистер Джаспер Пайн выбросился из окна своего кабинета на тридцать шестом этаже. Смерть наступила до прибытия полиции.
  В углу, где сидела Эстер, послышался слабый вскрик. Миссис Пайн не пошевелилась.
  Вульф тяжело вздохнул. Он обратился к Цецилии.
  – Прежде чем ехать сюда, вы не так много времени потратили на переодевание, не правда ли, миссис Пайн? Для телефонного звонка оно осталось, верно? Естественно, я этому не удивляюсь. Я знал, что вы будете со мной предусмотрительны.
  Нет, она не была простушкой. Защити свою женщину? Только не эту. Она в этом не нуждалась.
  Прошло четыре дня и четыре ночи, и снова наступило воскресенье.
  В среду у нас был долгий разговор с Кремером. После двухчасовой беседы он ушёл вне себя от раздражения. Он скрежетал зубами, но зацепиться было не за что.
  Мы понимали, что Кремеру до смерти хотелось увидеть в «Газетт» заголовок: «Полиция раскрыла два убийства», но он так этого и не дождался.
  В пятницу, на следующий день после похорон Джаспера Пайна, состоялось продолжительное совещание с участием вице-президентов, один из которых исполнял обязанности президента. Совещание было сугубо неофициальным, но для нас оно не имело никаких последствий. Цецилия успела переговорить с ними, подкрепив беседу своими акциями, и, я полагаю, так же поступил и её отец.
  Совет директоров так и не заинтересовался записями в моем блокноте. Мы сделали одну копию этих записей, которая до сих пор лежит в нашем сейфе.
  В субботу, в одиннадцать часов утра, когда Вульф спустился из своей оранжереи, я работал за письменным столом. Нужно было кое-что напечатать в связи с делом «Нейлор – Керр». Одним из документов был счет за оказанные услуги. В нем подробно, по пунктам перечислялись все затраты – Вульф всегда был очень щепетильным в этих вопросах, – но расходы были просто мелочью в сравнении с главным пунктом – гонораром. Правда, я склонялся к тому, что он едва ли заработал и десятую часть этого, хотя дело, в конце концов, заключалось в каком-то лишнем нуле.
  Когда я печатал перечень расходов, зазвонил телефон. Я снял трубку.
  – Арчи? Угадай, кто говорит.
  – Конечно, это ты, Гуинн, дорогая. Что за голос? Не глупи.
  – Значит, ты меня ещё помнить? Я уж было подумала, что совсем меня забыл. Неужели мы так и не увидим тебя больше в отделе фондов?
  – Боюсь, что нет. Я не вынесу близости с вами. Просто не вынесу…
  – Опять ты остришь! Очень плохо, потому что я хочу многое тебе рассказать! У нас никогда не происходило столько событий за одну неделю! Мистер Розенбаум теперь новый начальник отдела, а мистер Эплтон назначен… О, мне обязательно надо тебя увидеть! Сегодня вечером я свободна. А ты?
  Вообще-то я был занят. У меня было назначено свидание с Лили Роуэн, но она лежала в постели с простудой.
  – Просто помираю, до чего хочется услышать про мистера Эплтона, – заявил я. – Встречаемся в баре у Рустермана в семь.
  – Но там не танцуют! Я думала, мы…
  – Извини, что я тебя прерываю, но мне надо ещё поработать. Танцевать мы сможем пойти, когда поужинаем. До семи, дорогая.
  Я проигнорировал сопение, доносящееся со стороны Вульфа, и продолжал печатать. Когда перечень расходов был готов, я прочитал его и проверил все цифры, затем положил его в конверт, а копирку спрятал в шкаф, который стоял рядом с кроватью. Затем я вернулся к машинке, вставил лист из моих собственных запасов, поставил число и начал:
  Дорогая миссис Пайн! Вчера вечером я пошёл…
  Мне пришлось остановиться, чтобы снова взять трубку телефона.
  – Арчи? Это Роза.
  – Можешь не объяснять. Я тебя сразу узнал. Как твои кудряшки?
  – Перестань, – хихикнула она. – Как ты догадался по телефону? Знаешь, вчера я пошла спать в девять часов и не вставала до десяти часов утра – и прекрасно себя чувствую! Когда я пила кофе, то вспомнила о тебе, а так как сегодня суббота, я подумала, может быть, тебе вечером нечего будет делать?
  – Действительно, ничего особенного. А тебе?
  – Нет, я поэтому и позвонила. Я подумала…
  – Достаточно для тебя. Встретимся в баре у Рустермана в семь вечера.
  – О, там прекрасное вино! А бифштексы?
  – Конечно, два бифштекса. Или даже три. Так ровно в семь?
  – Да!
  Вульф снова фыркнул, и я опять пропустил это мимо ушей. Мне нужно было сосредоточиться на своем занятии. Ведь теперь я не переписывал бумажки. Работа предстояла творческая. И я продолжил:
  …к гадалке, что я делаю крайне редко. Меня обеспокоила фраза, которую Вы как-то обронили, насчет того, что каждый человек рано или поздно надоедает. И мне захотелось узнать, как скоро это случится со мной. Гадалка сказала, что у меня есть самое большее два месяца. Похоже, что я могу быть привлекательным только в течение этого срока. Но примириться с этим не могу.
  Высоко ценя Ваше расположение и боясь потерять его, я возвращаю билеты на бейсбол. До начала сезона остаются ещё две недели, и у Вас есть много времени, чтобы подыскать другого спутника.
  Искренне Ваш…
  Я думал, как подписаться – просто Арчи или полным именем, и остановился на последнем. В это время меня снова отвлек телефон. Я поднял трубку.
  – Контора Ниро Вульфа, у телефона Арчи Гудвин.
  – Мистер Гудвин, говорит Эстер Ливси.
  – Доброе утро, – я откашлялся, чтобы прочистит горло. – Что вы хотели?
  – Я знаю, что заслужила такое обращение, – сказала она. – Я хочу попросить у вас прощения за то, что была такой грубой, когда вы позвонили мне в четверг вечером. Я… я надеюсь, вы поймете. Я чувствовала себя ужасно и поэтому так гадко нагрубила. Я хочу объяснить…
  – Ничего страшного, все в порядке. Сейчас вам лучше?
  – О да, намного. Я действительно хотела бы объяснить вам кое-что. Не могли бы вы прийти ко мне сегодня вечером, вы ведь знаете адрес? У нас небольшая квартира где мы живем с мамой.
  – В Бруклине.
  – Да, номер дома 2394…
  – Я знаю, думаю, что найду. Как вы относитесь к тому, чтобы покататься завтра со мной на машине? Мы могли бы поехать в старой развалюхе Вульфа куда-нибудь за город и посмотреть, не пришла ли весна?
  – Жаль, но завтра я не могу, потому что мы с мамой пойдем в гости. Не беспокойтесь, в самом деле…
  – Я вовсе не беспокоюсь, – мне пришла в голову идея. – Проблема в том, что я очень неотесан и, боюсь, произведу на вашу маму плохое впечатление. Наверное, вам лучше было бы узнать меня поближе, прежде чем приглашать к себе домой. Вы знаете, где ресторан Рустермана?
  – Рустермана? Конечно.
  – Там очень тихо и уютно, а кроме того, хорошая кухня. Может быть, встретимся в баре у Рустермана сегодня вечером в семь часов?
  – Это так неожиданно… Я не напрашивалась на ужин…
  – Я знаю, но мне кажется, это было бы приятно, по крайний мере для меня. Ну как?
  – М-м…
  – Пойдете?
  – Хорошо, пойду.
  Я повесил трубку, потянулся за ручкой и подписал письмо Цецилии.
  Вульф зарычал на меня:
  – Что, черт побери, ты собираешься делать со всеми сразу?
  Я ухмыльнулся в ответ.
  – Клянусь, не знаю. Просто я очень общителен. Не могу разочаровывать людей, особенно женщин.
  ОЖИВШИЙ ПОКОЙНИК
  Глава 1
  – Домери и Найдер, – произнесла она ласкающим слух голосом. Я вежливо спросил:
  – Не могли бы вы повторить по буквам?
  Я имел в виду «Домери», поскольку фамилию девушки «Найдер», «Синтин Найдер» уже зафиксировал в своей записной книжке.
  Тут же я понял, что с таким же успехом мог бы попросить её произнести по буквам фамилию «Шекспир» или «Чарли Чаплин», настолько она удивилась. Очаровательные голубые глаза Синтин выразили искреннее недоверие: что это? Неудачная шутка? Уж не дурачу ли её?
  И все же она заставила себя благосклонно улыбнуться и повторила отчетливо: «Д-О-М-Е-Р-И»… Седьмая авеню, четыреста шесть.
  Это был, видимо, адрес конторы фирмы.
  – Интересно, – спросила она, – как бы вы отреагировали, если бы я попросила произнести по буквам имя Ниро Вульфа?
  – Попробуйте, – предложил я, улыбнувшись. – Положите пальцы мне на пульс и спрашивайте… Только не требуйте произносить по буквам мою фамилию – Арчи Гудвин. Это причинило бы мне боль.
  Вульф что-то недовольно заворчал и переместил свои пуды в специально изготовленном для него кресле.
  – Вы договорились о свидании, чтобы увидеть МЕНЯ, – сказал он посетительнице. – Я полагаю, вам нужен детектив. Если да, объясните, для чего именно, и не поощряйте ухаживания мистера Гудвина. Ему ничего не стоит вскружить вам голову.
  Я пропустил замечание шефа мимо ушей, решив, что не в моих интересах с ним ссориться, ибо он только что приобрел новый «кадиллак», а это означало, что именно мне, Арчи Гудвину, будет подвластно это чудо скорости и комфорта: из нас, четырёх обитателей кирпичного особняка на Западной Тридцать пятой улице, что стоит неподалеку от реки, только я один умел водить машину.
  Сам Вульф был твердо убежден, что любые механизмы с движущимися частями являются заговором против его особы, он крайне редко покидал дом, разве что по весьма важным причинам личного характера, а по делу – почти никогда, оставаясь в своем кабинете на первом этаже, используя для работы свои природный ум, когда мне удавалось заставить его это сделать.
  Управляющий нашим домашним хозяйством, он же шеф-повар Фриц Бреннер знал, как обращаться с машинами, но делал вид, что не знает, да и водительских прав у него не было.
  Теодор Хорстман – садовник, который ухаживал за орхидеями в оранжерее на чердаке, считал, что для здоровья полезно ходить пешком, и придерживался этого правила на практике, хотя был далеко не первой молодости.
  Я, Арчи Гудвин, был и детективом, и секретарем, и стенографистом, и парламентером, и мальчиком на побегушках, – мастером на все руки. Но теперь-то главным образом – водителем «кадиллака», рассчитывая, что именно к такой мысли придет мой босс. Потому-то я и позволил Ниро Вульфу в присутствии очаровательной Синтин Найдер окрестить меня ловеласом и волокитой. К тому же «кадиллак» стоил кучу денег, а на протяжении этой недели нам никто не предлагал приемлемой работы. А голубоглазая мисс Найдер выглядела так, будто у неё денег куры не клюют.
  Надо сказать, если я привык к манерам Вульфа и довольно спокойно выносил его оскорбительные замечания, то другие не отличались такой терпимостью. Вульфу ничего не стоило обидеть Синтин. Случись такое, она поднимется и уйдет искать другое детективное бюро для того, чтобы расстаться там со своими долларами.
  Взвесив все это, я понимающе улыбнулся очаровательной клиентке, приготовил авторучку, записную книжку и прокашлялся.
  Глава 2
  – «Домери и Найдер», – повторила Синтин, – это так же хорошо, как все то, что расположено в районе Седьмой авеню, включая Пятьдесят седьмую стрит, но если вас не интересует модная одежда, и вы не посещаете показ новых моделей нашей фирмы, то ваши жены наверняка отлично её знают.
  Вульф содрогнулся:
  – Никаких жен! – сказал он. – Ни у одного из нас нет жены. Потому-то мы так невежественны.
  – Но если бы у вас была жена, – продолжала настаивать Синтин, – она непременно пользовалась бы услугами нашей фирмы «Домери и Найдер». Мы шьем высококачественные пальто, костюмы, платья. Даже здесь, в Нью-Йорке, наши клиенты – самые избранные люди. Вот уже двадцать лет, как пользуется самой высокой репутацией дело, основанное Джорджем Домери и Полем Найдером, моим дядей Полем – братом отца…
  – Простите меня, – перебил её Вульф, – может мы сэкономим время, если перейдем к сути вашей проблемы.
  – Как раз для этого, – возразила Синтин, – я должна рассказать историю всего нашего дела…
  Она нахмурилась, глянула в окно за письменным столом Вульфа с таким видом, как будто что-то там увидела, и, пожав плечами, продолжала:
  – Джордж Домери был главой фирмы, её организатором, администратором и коммерсантом, а дядя Поль был художником-модельером. Речь пойдет главным образом о моем дяде Поле. Если бы не он, Домери никогда бы не сумел создать такую фирму и выпускать такие первоклассные изделия… Владели они фирмой совместно на паритетных началах – пятьдесят на пятьдесят… Но вот мой дядя год назад покончил с собой, как было заявлено официально…
  То, что рассказала Синтин Найдер, подтверждало мою мысль, что она в состоянии хорошо заплатить, а для этого – я не сомневался – нам предстоит превратить самоубийство в убийство.
  – Думаю, что надо сказать несколько слов и о себе, – продолжила Синтин, – Я родилась и выросла во Фригоне… Родители умерли, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Дядя Поль послал за мной, я приехала в Нью-Йорк и жила у него. Он не был женат. Мы не слишком-то ладили друг с другом, возможно потому, что у нас сходные натуры, как он сам говорил, у меня тоже есть творческая жилка, к тому же я не хотела поступать в колледж… Конечно, ничего плохого между нами не было, и все же мы не только спорили, но и ссорились. Наконец, после одной особенно бурной сцены он разрешил мне жить по-своему, сказав, что поскольку я не желаю учиться, должна сама себе зарабатывать на жизнь… И что вы думаете, он сделал?.. Принял меня в фирму «Домери и Найдер» на должность модельера с очень высокой оплатой. Замечательный был человек!.. Конечно, он бы так не поступил, если бы не был уверен, что у меня действительно есть талант…
  – Какого рода? – скептически спросил Вульф.
  – Талант модельера, понятно, – простодушно ответила Синтин с таким видом, как будто все другие профессии не стоят и ломаного гроша.
  – Тогда, три года назад, – продолжала мисс Найдер, – мне было всего восемнадцать лет и никакой специальной подготовки. Так что доказать, что я на что-то пригодна, не было никаких шансов. К тому же меня крайне удивило, что дядя предложил мне с первых дней работать вместе с ним. Он был превосходным модельером, а они все так ревниво относятся к своим успехам… Тогда-то он и уехал отдыхать на Запад, и оттуда вдруг пришло сообщение, что покончил с собой. Известие это было как гром среди ясного неба… Я думаю, мне следует сказать, почему, несмотря на горечь потери близкого человека, я не слишком удивилась, узнав о его самоубийстве…
  – Естественно, – согласился Вульф.
  – Потому что знала, как он был несчастен. Жена Джорджа Домери, Элен, разбилась о камни, упав с лошади. А дядя её безумно любил. Он её боготворил, тем более, что был гораздо старше. Она же его не любила, и вообще никогда никого не любила, кроме самой себя, кокетничала с ним, ей правилось, что он так в неё влюблен, и никакие другие женщины его не привлекают.
  Я не стал помечать в блокноте, что мисс Найдер без особой симпатии отзывалась о миссис Домери, но могу это подтвердить.
  – Смерть Элен явилась для дяди Поля невероятным ударом, – продолжала Синтин, – как он переживал, я никогда ничего подобного не видела. В течение трёх дней после её гибели он не произнес ни слова. Можно было подумать, что разучился говорить. Не покидал свою квартиру ни днем, ни ночью, хотя тогда как раз происходила выставка-демонстрация осенних моделей… Потом он мне объявил, что уезжает на Запад. И уехал. Через четыре дня пришло сообщение о его самоубийстве при таких обстоятельствах, которые не вызывали у меня никаких сомнений.
  – А теперь у вас эти сомнения появились? – спросил Вульф, поскольку она замолчала.
  – Естественно! – воскликнула она. – Я не удивилась, когда узнала, КАК он совершил самоубийство. Всегда отличался экзальтированностью, был, как говорят, человеком со странностями. Оно и понятно, лучший дизайнер Нью-Йорка, привык к саморекламе. Он снял с себя всю одежду и прыгнул в гейзер Йеллоустонского парка.
  Вольф неожиданно улыбнулся. Я посмотрел на девушку с невольным восхищением: меня поразила её невозмутимость и ровный голос, которым она рассказывала о таких кошмарных вещах. Конечно, прошёл уже целый год, но все же…
  – В этом гейзере очень глубоко, – продолжала Синтин, – Температура воды там гораздо выше точки кипения. Это я выяснила из статьи, которая была напечатана в какой-то газете.
  – Действительно, необыкновенный конец! – согласился Вульф. – А почему вы сейчас стали сомневаться в том, что это самоубийство?
  – Потому что он не умер, он жив. Я видела его живым и здоровым на прошлой неделе в Нью-Йорке.
  Глава 3
  Я почувствовал было некоторое облегчение, подумав, что настал тот момент, когда самоубийство превратилось в убийство.
  В детективном деле – это тот стержень, на котором все держится. Заголовок в газете со словами «убитый человек», сразу же привлекает внимание, вызывает интерес, и вот – на тебе, этот «убитый человек» у Синтин стал «ожившим покойником». Весьма оригинально!
  Тут же я подумал: если её дядя Поль жив, то плакало её наследство и доля в деле, значит она и нам не сможет как следует заплатить! Отношение лично к ней оставалось у меня, разумеется, прежним: хороша собой без всяких «но», голос очаровательный, и все такое. Но если судить профессионально, наш интерес к ней значительно ослабел, поскольку вопрос гонорара для меня, да и для Вульфа, никогда не стоял на последнем месте.
  Поэтому я разрешил себе немного расслабиться, похлопал записной книжкой по столу, за которым обычно сидел вполоборота к Вульфу, чтобы хорошо видеть посетителя, которого непременно сажали в красное кресло. Некоторые стеснялись этого, но Синтин, одетая в жёлтое платье, из какого-то странного материала, кажется, японского шёлка, и коричневый жакет в крупную жёлтую клетку, с непонятным сооружением на голове, выглядела на красном фоне великолепно.
  Если Синтин сама придумала этот ансамбль, то Вульфу придется проглотить свой скептицизм по поводу её таланта.
  – Когда и где вы увидели своего дядю живым? – спросил Вульф.
  – Случилось это в прошлый вторник, 3-го июля. Завтра исполнится ровно неделя… Мы показывали осеннюю коллекцию моделей для прессы. Обычно не используем для этого отели, поскольку наш собственный зал на 200 человек достаточно удобен. На такие показы, как правило, не пускают посторонних, чтобы избежать толкотни и неразберихи… Я как раз демонстрировала чёрно-синий ансамбль из облегченного твида, когда увидела дядю Поля. Он сидел в пятом ряду между Агнесс Дембертон из «Вог» и миссис Гамперт из «Геральд Трибьюн». Если вы спросите у меня, как я его узнала, я бы не смогла вам этого объяснить, просто я ЗНАЛА, что это он, у меня не было ни малейшего сомнения…
  – А почему, собственно, вы могли не узнать его? – спросил Вульф.
  – Потому что у него была борода, на носу очки, а волосы приглажены и зачесаны на левую сторону. Все вместе выглядело кричаще, что совершенно несвойственно дяде Полю. Борода, правда, была подстрижена… Вообще-то его было трудно узнать. Сначала у меня не было полной уверенности, что это он. И к лучшему, иначе бы я уставилась на него и остановилась.
  – Позже Полли Фарелла спросила у Бернарда Домери, племянника Домери-старшего, что это был за мужчина с такой большой бородой. Бернард ответил, что бородач – по всей вероятности, представитель «Дейли Уоркер». Конечно, мы знали большинство приглашенных на показ представителей прессы, но не всех. Когда я демонстрировала ещё одну модель – длинное подбитое мехом пальто из «клайншель-ратина», я снова незаметно посмотрела на бородача. И тут я окончательно его узнала. Не догадалась, а узнала. Это меня настолько поразило, что я была вынуждена уйти с помоста быстрее, чем следовало. А в комнате, где мы переодевались, постаралась никому не попадаться на глаза. Мне хотелось подбежать к дяде, поговорить с ним, но я не могла это сделать, чтобы не сбить порядок демонстрации. У меня было ещё четыре модели для показа, одна из них – гвоздь сезона – платье из материала в белую полоску с рукавами-буфф и интересной отделкой. Я была обязана довести показ до конца. Когда шоу закончилось, тут же поспешила к дяде. Но он уже ушёл.
  – И что же дальше? – спросил Вульф.
  – Я выскочила в коридор, пробежала до лифта – все напрасно, он исчез.
  – И вы его больше не видели?
  – Нет. Лишь тогда на демонстрации моделей.
  – А кто-нибудь ещё его узнал?
  – Не думаю… Да нет, уверена, что не узнали, иначе бы поднялся шум. Представляете, оживший мертвец?!
  Вульф молча кивнул. Его грузное тело словно застыло в массивном кресле. Широкое лицо было непроницаемым. Жили только глаза.
  – Многие ли из людей, присутствовавших на показе, знают его?
  – Конечно, его почти все знают. Он был очень популярен в своем кругу. Почти так же, как вы в своем.
  Вульф сделал вид, что не заметил комплимент.
  – Скажите, насколько вы уверены, что это был именно он?
  – Абсолютно! У меня нет ни малейших сомнений на этот счет.
  – И вы не узнали, за кого он себя выдает?
  Она покачала головой.
  – Я не смогла ничего о нём узнать, да и некому было задавать вопросы. Мне пришлось бы расспрашивать слишком многих, а вряд ли кто смог бы что-либо толковое сказать… – Она заколебалась. – Билеты у нас представителям прессы раздаются довольно свободно. Вообще-то, их рассылают официально, но те, кто знает каналы, по которым их можно раздобыть, без труда попадают на все наши шоу. Ну а дядя все, разумеется, хорошо знал.
  – Вы кому-нибудь обо всем этом рассказывали?
  – Ни одной душе. Пыталась сама разобраться, что все это значит, решала, что делать…
  – Мне думается, что вы должны просто забыть о случившемся, – сказал Вульф. – Вы говорили, что унаследовали половину, – тут он сделал гримасу, – дела вашего дядюшки? А что ещё? Какое-нибудь недвижимое имущество, бумаги, деньги в банке?
  – Нет. Никакого имущества, кроме мебели в его квартире. Его поверенный сказал мне, что у него нет ни счета в банке, ни каких-либо ценных бумаг.
  – Та-ак… Это, конечно, не миниатюрные вещи, которые можно унести с собой. Но все же у вас имеется половина его дела. Оно верное?
  Синтин улыбнулась:
  – Как говорит Полли Фарелла, в прошлом году наше дело оценивалось в два миллиона, а нынче наш доход ещё увеличился.
  – Тогда почему бы вам не позабыть этот инцидент? Не все ли равно, из каких соображений ваш дядя надумал носить бороду и парик? Если вы припрете его к стенке, заставите побриться и смыть помаду с головы, вы лишитесь своей доли состояния со все возрастающим доходом. Все это принадлежит ему. Лично я с вас ничего не возьму за подобный совет.
  Синтин решительно затрясла головой:
  – Нет, я должна знать, что творится, в каком я положении. Я…
  Она умолкла, закусив губу, старалась сдержать эмоции, которые, нет-нет, да и прорывались наружу. Справившись с волнением, сказала всего лишь одну фразу:
  – Я страшно огорчена.
  – Тогда вам следует не торопиться с решением. – Вульф проявлял невероятное терпение и я, продолжая стенографировать, отлично понимал, что это неспроста. – Никогда не решайте ничего, когда вы расстроены… – Он погрозил ей пальцем. – Несмотря на свою уверенность, вы все же можете и ошибиться. Действительно, как вам удалось узнать вашего дядю? Другие-то его не узнали? Только потому, что жили с ним в одном доме и близко его видели? Но ведь и остальные знали его не хуже. Особенно, партнер по делу – мистер Домери. Вы сами говорили, что они были знакомы 20 лет. Присутствовал ли Домери в тот раз на демонстрации моделей?
  Глаза Синтин широко раскрылись:
  – Ох, неужели я вам об этом не сказала? На демонстрации был Бернард Домери, племянник Домери-старшего, об этом я говорила. Но Джорджа Домери, естественно, и не могло там быть, он же умер.
  Теперь уже Вульф широко раскрыл глаза:
  – Черт побери! Тоже прыгнул в гейзер?
  – Нет, это был несчастный случай. Он утонул. Удил рыбу и свалился с лодки.
  – Где и когда это произошло?
  – Во Флориде на западном побережье. Это было… Подождите, сегодня седьмое июля, значит, это было около шести недель назад.
  – Кто-нибудь был вместе с ним?
  – Бернард, его племянник.
  – И больше никого?
  – Никого.
  – И племянник… унаследовал половину дела?
  – Да, но…
  Синтин нахмурилась, её рука задрожала. На неё было приятно смотреть, она сопровождала свою речь очень грациозными жестами. Но сейчас была так расстроена, что недостаточно контролировала себя.
  – Нет, там все в порядке.
  – Почему вы так уверены?
  Синтин повела плечами: «Ведь если бы возникли какие-то сомнения, или, больше того, подозрения, полиция во Флориде занялась бы им».
  – Вероятно, – пробурчал недовольно Вульф. – Однако все вместе взятое, согласитесь, мне кажется весьма странным… Редкостное стечение обстоятельств… Миссис Домери падает с лошади и разбивается насмерть, мистер Найдер прыгает в гейзер и сваривается в кипятке, а мистер Домери сваливается с лодки в океан и тонет. Слава богу, это меня не касается, но, если бы мне довелось заниматься этим делом, я потребовал бы дополнительных фактов, не удовольствовался бы теми данными, которыми располагает полиция Флориды.
  Его голос зазвучал весьма резко:
  – А что вы хотите от меня во всей этой истории с вашим дядей?
  На этот вопрос у Синтин был готов ответ:
  – Я хочу, чтобы вы его отыскали.
  – Допустим. Но это может отнять у меня много времени и будет дорого вам стоить… Скажем, две тысячи долларов?
  Она и глазом не моргнула:
  – Разумеется. Сегодня же пошлю вам чек… Полагаю, вы сами понимаете, что это дело строго конфиденциальное, о чем я сказала с самого начала. Вы не должны об этом переговариваться со мной по телефону или посылать мне записки. Все, что потребуется, будете передавать или спрашивать только лично. Это – моё непреложное желание.
  Она взглянула на меня своими ясными голубыми глазами, словно оценивая, можно ли мне доверять, снова повернулась к Вульфу.
  – Конечно же, я расскажу вам все, что знаю, о дядиных прежних друзьях и деловых связях, но сомневаюсь, что это в чем-то поможет. У него не было близких друзей и родственников, кроме меня. И никаких приятелей, о которых бы я знала. Единственный человек, которого он по-настоящему любил, была Элен Домери. Правда, ко мне он тоже был по-своему привязан. Во всяком случае я так полагаю… И он безумно любил свою работу, своё дело. Я так и подумала, что он приехал сюда в прошлый вторник, потому что не мог оставаться вне демонстрации новых моделей. Вряд ли он понял, что я его узнала, потому что тогда дядя как-то отреагировал бы на мой шок… Возможно, что и сегодня он будет на демонстрации, не сможет остаться в стороне от последних работ модельеров, ибо как раз сегодня у нас объявлена большая выставка-продажа осенних моделей. Вот почему я и приехала к вам, мистер Вульф.
  – Мне известно, что вы все решаете в своем кабинете и практически никогда не выходите из него. Но не мог бы придти на шоу мистер Гудвин? Он занял бы место у самого выхода, ну, а мы с ним договоримся об условном знаке, который я ему подам, если опять увижу дядю.
  Теперь я понял смысл её оценивающего взгляда.
  – Только мистер Гудвин, – продолжала Синтин, – должен вести себя предельно осторожно, чтобы не испортить демонстрацию.
  Вульф кивнул:
  – Ну что же, хорошо, пусть будет по-вашему.
  Глава 4
  В 2 часа 55 минут в понедельник я вошёл в здание № 496 по Пятой авеню и поднялся в лифте на 12 этаж.
  Поскольку этот дом находился всего лишь в десяти минутах ходьбы от жилища Вульфа, я решил отправиться туда пешком, но Вульф начал транжирить деньги Синтин ещё до того, как получил чек. Он вызвал Сола Пензера, самого лучшего оперативника на земле, и мы вместе с Солом поехали на такси, за рулем которого сидел наш старый друг Херб Аронзон, которого мы часто привлекали к работе с нами. Сол и Херб остались в машине, спрятанной под кустами поблизости. Оказалось, что Синтин не хотела, чтобы мы захватили её дядюшку Поля в публичном месте, поэтому нам пришлось установить слежку. А слежка в Нью-Йорке, если, конечно, подойти к заданию ответственно, работа не для одного человека. Поэтому мы решили, что я буду следить за дядей Полем на своих двоих, а Сол – на колесах.
  Синтин заполнила кое-какие пробелы в своей истории ещё до того, как ушла из нашей конторы, и я мысленно восстановил в памяти всю цепочку изложенных ею событий.
  Она унаследовала половину дела, которое принадлежало её дяде, но юридически ещё не вступила во владение, поскольку существует особое правило для наследников, после гибели родственников останки которых не нашли. Хотя никто не видел его трупа, не было особых сомнений в том, что он действительно прыгнул в гейзер и сварился в нём, поскольку у гейзера нашли его одежду, а в одном из карманов пиджака – письмо к его поверенному и к племяннице, написанное собственной рукой дяди. И всё-таки возможна была чья-то попытка навести на ложный след. Чья? Кому это понадобилось? Не зря закон придирчив, и Синтин приходилось ждать. Теперь об истории с Домери.
  По всей вероятности, Джордж Домери до того, как упал с лодки и утонул, написал завещание на имя своего племянника, оставив ему свою долю. Бернард тоже мог вступить во владение по прошествии некоторого времени, однако он уже сейчас ведет дела. Таково было моё впечатление, которое я вынес из замечаний Синтин о её теперешнем статусе в фирме «Домери и Найдер».
  Она демонстрировала модели своего изготовления, но имелся один художник-модельер, некий Уорд Роппер, ненавистный Синтин, имя которого она произносила с особым оттенком в голосе, напоминающим тон речей Уинстона Черчилля, когда он говорил о Муссолини.
  Синтин также высказала несколько неприятных замечаний в адрес Элен Домери, отвечая на вопросы Вульфа. Возможно, заметила она, Джордж Домери знал, что происходит между его женой и партером по делу, но она в этом сомневается, потому что Элен была необычайно хитра.
  Когда же Вульф поинтересовался подробностями гибели Элен, Синтин ответила, что хотя все это произошло на пустынной деревенской дороге, где Элен и её муж проводили воскресное утро, и он является единственным свидетелем происшествия, якобы уже не имеет значения, кто был виновником несчастного случая, поскольку Элен Домери сейчас уже тоже нет в живых. А если это преступление?
  Послушать Синтин, то нигде не пахло убийством, одни только «несчастные случаи». А для того, чтобы Вульф заинтересовался Клиентом, этот клиент должен иметь какое-то отношение к убийству, у него должны быть и деньги, и основания, чтобы их тратить на детектива. Синтин не задумываясь выдала нам чек на две тысячи долларов. Имеет ли она отношение к целой серии «несчастных случаев»? Что касается её самоубийцы дяди, получается по её словам, что он жив, смерть же Элен Домери совершенно не интересовала Синтин. Так ли это? В отношении Джорджа Домери и его племянника Бернарда она десять раз повторила, что это забота полиции Флориды, а та заявила, что у неё никаких подозрений нет.
  После всех этих размышлений у меня не было какой-либо четкой версии, кода я вслед за какой-то полной женщиной выходил из лифта на двенадцатом этаже.
  Двойные двери были распахнуты настежь. Несколько человек уже находилось в зале. Полная женщина, поднимавшаяся вместе со мной в лифте, метнулась было к первым рядам, но стоявший у входа распорядитель остановил её:
  – Какую фирму вы представляете?
  Женщина сердито посмотрела на него и с достоинством ответила:
  – «Дрискол Империум» – костюмы и пальто. Тулуза.
  Распорядитель покачал головой:
  – Я очень сожалею, но впереди для нас нет места.
  Вдруг его лицо расплылось в широкой улыбке, и я подумал, не мне ли она предназначена, но тут же понял, что сияние зубов распорядителя адресовано худющей девице с большими ушами в бриллиантах.
  – Добрый вечер, мисс Дикстон. Мистер Роппер справлялся о вас минуту назад.
  В голосе встречающего было столько сахара, что он показался мне приторным. На длинную, словно жердь, мисс Дикстон это сообщение не произвело никакого впечатления. Она равнодушно кивнула головой и вошла в зал.
  Я сложным маневром обошёл разъяренную полную даму из «Дрискол Империум» и представился ревностному «Церберу»:
  – Я – Арчи Гудвин. «Бритиш Фабрикс Ассоциэйшн». Меня пригласила мисс Синтин Найдер. Должен ли я подождать, пока вы это проверите?
  Он осмотрел меня с ног до головы, но я отнесся к этому совершенно спокойно: на мне был костюм от «Бреслоу» из «Тропической шерсти», а рубашка и галстук были верхом элегантности.
  – Нет, это не обязательно, – сказал наконец распорядитель, жестом открывая мне путь к элите законодателей мод.
  Все ряды были уже заняты, минуты две я искал место, откуда смог бы увидеть сигнал Синтин (она должна была отбросить волосы правой рукой с левой стороны лба). Я не считал, что должен прятаться, поэтому перед тем, как сесть, осмотрел весь зал, делая вид, что высматриваю знакомых.
  Здесь собралось около двухсот человек. Меня не удивило, что примерно одну треть составляли мужчины, поскольку Синтин нам объяснила, что, в основном, это не покупатели, а представители различных торговых фирм, их шефы, администраторы, модельеры, торговцы тканями.
  Осмотревшись, я не заметил никого – не то, что с бородой, – хотя бы с бакенбардами. Перед тем, как сесть, я достал пачку бумаги и карандаш. Листы бумаги имели на себе гриф «Домери и Найдер» и адрес фирмы, напечатанный в левом углу. Я предполагал, что, играя роль представителя фирмы, должен делать для пущей убедительности заметки о моделях, которые «захочу купить».
  С правой стороны от меня сидела седовласая женщина, с левой – красивая, довольно молодая особа с очаровательным ротиком. Ни одна из них не обратила на меня никакого внимания.
  Помещение было прекрасным: высокие потолки, деревянные панели, рисунки и фотографии на стенах. Мы все сидели в мягких удобных креслах, перед нами – эстрада, отделенная небольшим пространством от первого ряда, за нею, в стене – две двери на расстоянии примерно двадцати футов одна от другой.
  Прошло несколько минут, дверь с левой стороны отворилась, и появилась пожилая женщина. По возрасту она могла бы быть мне матерью. Однако, моя мама никогда не употребляла такого количества губной помады, даже за целый год, сколько было на губах этой дамы, её плечи никогда не бывали так вздернуты, как того, видимо, требовала современная мода.
  Женщина постояла немного, осматривая нас всех, а потом обернулась и сделала кому-то знак через открытую сзади дверь, затем подошла к стулу в первом ряду, который, очевидно, был оставлен для неё, и села.
  Прошло мгновение – и на эстраду вышла девушка, на которой я мечтал бы жениться с самого младенчества.
  Мне пришлось сжать зубы, чтобы не присвистнуть. Казалось, что все присутствующие в зале мужчины разделяли мои чувства: все вдруг сосредоточились и стали очень внимательны в ту самую секунду, как она появилась, однако я тут же понял, почему: покупатели должны были решать – приобретать или нет появившуюся на столь эффектной манекенщице модель. Это была их работа. У них были тысячи долларов, им и показывали сотни моделей, выбор зависел от них. Любой мужчина, такой, как я, выбрал бы эту девушку в спутницы жизни с первого взгляда, но они смотрели вовсе не на неё, а на костюм, «модель», на товар, словно не замечая истинную живую красоту.
  Девушка подошла хорошо отработанной походкой к краю помоста, развела руками и сказала чистым и мягким голосом: «Шесть – сорок два».
  Модель «6–42» представляла собой платье и пальто из одинакового материала, по-видимому, шерсти, какого-то непонятного цвета, какой приобретают кленовые листья в октябре. Манекенщица прошла в одну сторону, потом в другую, покрутилась на месте, чтобы показать, что форма её одежды не исказится, даже если тебе вздумается в ней с кем-то бороться или собирать с деревьев яблоки. Показала, как её наряд выглядит со спины, ещё раз отчетливо и приветливо повторила: «6–42». В её голосе, как мне показалось, содержался небольшой намек на то, что она позволила бы приобрести данный ансамбль лишь небольшому числу людей, к которым она хорошо относится. Затем сняла пальто, повесила его себе на руку, обвела глазами зал, улыбнулась кому-то и пошла назад к двери. В зале одобрительно захлопали в ладоши.
  Поразившая меня девушка скрылась в левой двери, а из правой выпорхнула другая, на этот раз блондинка, на которой я тоже не прочь был бы жениться. На ней – серая мохеровая вечерняя накидка, подбитая ярко-красной тканью. Её пояснение: «Три-тридцать» и «Четы ре – десять» означало, как я понял из шепота моих соседок, первое – накидку, а второе – строгое вечернее платье, тоже красного цвета. Мы его увидели, когда она сбросила накидку. Я не специалист по части мод, но и то понял, что на него ушло минимум материала, поскольку у девушки было прикрыто далеко не все, что принято прикрывать, а сзади платье начиналось сразу от талии.
  Чтобы быть кратким, скажу, что в тот вечер я увидел шесть «девушек своей мечты», одну прелестнее другой, в том числе и Синтин Найдер в роскошном туалете, и не нашёл никаких оснований, почему бы её не причислить к списку красавиц, на которых я хотел бы жениться.
  Каждая из них выходила на сцену раз по десять-двенадцать, некоторые чаще, другие – чуть реже, и если они произвели на всех покупателей такое же впечатление, как на меня, то все модели, без исключения, должны были быть заказаны.
  Мысленно я представил, как бы рассказал обо всем увиденном Вульфу:
  – Знаете, после этого шоу невольно хочется пофантазировать… После свадьбы я непременно сниму квартиру где-нибудь рядом с Пятой и Мэдисон-авеню. Как-нибудь в приятный осенний вечер буду сидеть и читать газету. Потом отложу её в сторону, хлопну в ладоши, и войдет Изабель. На ней будет очаровательный кухонный фартучек с крылышками, она принесет мне поднос с сэндвичами и стаканом молока. Она мне тихонечко шепнет: «Два-девяносто» и, не пролив ни капли, поставит стакан на стол, грациозным жестом укажет на него, изящно повернется и уйдет. Затем войдет Франсина. На ней будет облегающая фигуру шёлковая пижама с накладными плечами и со спущенной талией. Франсина войдет, покачивая бедрами, и скажет четыре раза «Три-тридцать один», зажжет мне сигарету и уйдет, пританцовывая. После неё появится Делия. Она будет одета в очень модный бюстгальтер ручной работы с яркой вышивкой и…
  «Пф! – ответил бы на мои разглагольствования Вульф. – Войдет следующая нагишом и принесет корзинку со счетами, твою чековую книжку и авторучку. Зачем я тебя посылал? По делу или глазеть на манекенщиц?»
  Он был неисправим и, как всегда, несправедливо относился к женщинам, но по сути был прав: наше «дело» не сдвинулось ни на йоту. Ноль информации и никаких выводов. Среди присутствующих – ни одного сколько-нибудь похожего по описанию Синтин на дядюшку Поля.
  Но вернемся к показу. Он продолжался, в общей сложности, около двух часов. Многие модели вызывали аплодисменты, в том числе и модели фирмы «Домери и Найдер». Это свидетельствовало о том, что её доходы будут и дальше расти.
  Синтин, по моему мнению, была звездой, и я видел, что многие в зале со мной согласны. Её модели заслужили больше всего аплодисментов. Должен сознаться, что я тоже аплодировал от души. Я считал себя гостем Синтин и, не стесняясь, аплодисментами выражал свой восторг. Из замечаний моих соседок, а они в этом деле, видимо, собаку съели, явствовало, что туалеты Синтин были созданы ею самой, в то время как другие манекенщицы показывали модели, разработанные Уордом Роппером, бывшим помощником Поля Найдера, а он всего лишь продолжал линию патрона, не привнося ничего своего собственного.
  Вечером в кабинете я все это объяснял Вульфу, отчасти потому, что хотел продемонстрировать, что не спал на этом шоу, поскольку результаты моего посещения по интересующему Синтин, а так же и нас делу были весьма скудные. В сущности – никаких результатов, среди присутствующих не было ни одного человека с бородой.
  Доложил я так же Вульфу, что мисс Найдер появлялась на эстраде 14 раз, меня видела, однако условного сигнала ни разу не подавала. А когда вышла в зал после демонстрации моделей, её немедленно окружила толпа, и я, опять-таки согласно договоренности, ретировался, не приблизившись к ней, спустился вниз, нашёл Сола, сообщил ему, что делать нам здесь больше нечего, и отдал Хербу Аронзону 10 долларов.
  Вульф внимательно выслушал меня и проворчал:
  – А дальше?
  – Над тем, что дальше, следует подумать прежде всего вам. Мы не можем поручить полиции найти дядю Поля, поскольку наша клиентка этого не желает. Остается закупить тонну гребней и прочесать весь город или, что более реально, отправиться на следующий показ моделей, который состоится во вторник в десять вечера. Стоит ещё постараться припомнить, что Синтин Найдер говорила о личной жизни её дядюшки, о его бумагах…
  Вульф фыркнул:
  – Она даже не знает, существуют ли такие бумаги. Она предполагает, что их забрал Джордж Домери и спрятал. Или его племянник Бернард Домери держит их у себя.
  – Но она допускает, что, возможно, ей удастся их отыскать.
  – О'кей, однако ты, предоставив ей возможность что-то предполагать, сам этого не делаешь. Излагаешь факты, не утруждая себя размышлением над ними. Не мешает и самому подумать…
  Я отлично знал, что когда Вульф заставляет свой мозг работать, никогда сразу не видишь результаты такой его работы. К выводам он приходит постепенно.
  Разговор этот происходил перед обедом, а после обеда Вульф вернулся в кабинет и принялся читать книгу, как будто просьба Синтин Найдер его вовсе не интересовала. Это зрелище меня возмутило. В конце-то концов у нас было дело, ради него я ходил на демонстрацию мод в салон, а мог бы тоже посидеть дома и также почитать книжку. Впрочем, я был рад, что пошёл, и на другой день после шоу оставался в приподнятом настроении, вспоминая очаровательных девушек, их элегантные туалеты, которые увидел в «Домери и Найдер». Даже сейчас, спустя сутки, я бы не смог спокойно сидеть и читать книжку.
  Промаявшись около часа без дела, я снова пришёл в кабинет Вульфа и пустился в рассуждения, решив поделиться с ним, о чем мечталось мне на демонстрации моделей.
  – Представляете, после свадьбы я обязательно сниму себе уютную квартирку и…
  Но Вульф решительно меня прервал, выразив полную незаинтересованность в «женском вопросе»:
  – Это твои личные проблемы…
  На следующее утро Вульф упорно продолжал уклоняться от каких бы то ни было разговоров, в том числе, касающихся Синтин Найдер. Когда мы занимаемся каким-нибудь делом, он обычно дает мне инструкции ещё за завтраком до того, как уйти с девяти до одиннадцати в оранжерею, чтобы полюбоваться там своими орхидеями и потолковать о них с Теодором Хорстманом. Но в этот день он мне ничего не сказал, а когда вернулся в контору в одиннадцать часов, то с комфортом устроился в кресле, позвонил Фрицу, чтобы тот принес пива – две большие кружки – и уткнулся в проклятую книгу.
  Даже, когда я сказал ему, что с утренней почтой пришёл чек от Синтин на 2 тысячи долларов, он весьма равнодушно кивнул головой. Я спустился в прихожую, постоял у входа и, не дождавшись напутствия, махнул рукой и зашагал с этим чеком в банк.
  Когда вернулся назад, перед Вульфом стояла очередная кружка пива, а он сидел в той же позе, уткнувшись носом в ту же книжку, всем своим видом показывая, что решил заняться самообразованием до следующего показа мод.
  В час дня в столовой, в которую мы попадали, пройдя через прихожую, все было готово к обеду. Фриц приготовил паштет из куриной печенки и заправленное томатом жареное мясо, фаршированный перец с ватрушкой и рисовый пудинг с медом. Я не слишком налегал на мясные блюда, поскольку обожаю венские пудинги, съел его пять или шесть ломтиков, когда раздался звонок у входной двери.
  Во время обеда дверь полагалось открывать Фрицу, и на этот раз он отправился в прихожую. Мы услышали как он уговаривает кого-то обождать в кабинете, пока Вульф закончит трапезу. Ответа мы не услышали, но зато раздались чьи-то увесистые шаги, а затем появился и посетитель, человек, примерно, возраста Вульфа, тучный краснолицый, настроенный весьма агрессивно.
  Это был наш давнишний «приятель» – инспектор Кремер, глава отдела по расследованию убийств.
  Он подошёл к Вульфу и сказал:
  – Хелло. Извините, что тревожу вас во время еды.
  – Доброе утро, – довольно учтиво ответил Вульф, для которого «утро» продолжалось до тех пор, пока он не заканчивал пить свой кофе. – Не желаете ли разделить с нами компанию?
  – Благодарю. Я занят и очень спешу… Скажите, не приходила ли к вам вчера женщина по имени Синтин Найдер?
  Вульф отправил в рот солидный кусок рисового пудинга.
  В моем мозгу пронеслась страшная мысль:
  – Великий боже! Наша клиентка убита!
  – Ну? – изрек Кремер.
  – Что «ну»? – недружелюбно переспросил Вульф. – Вы изложили факт, а я завтракаю.
  – Прекрасно. Значит то, что я сказал, факт? А что ей было нужно у вас?
  – Вам известны мои правила, мистер Кремер, – Вульф едва сдерживался. – Я никогда не веду деловых разговоров во время еды. Я пригласил вас поесть с нами. Вы отказались. Если бы вы подождали в кабинете…
  Кремер стукнул ладонью по столу. Я-то знал, что такое поведение на Вульфа не подействует. Он может пить свой кофе, даже если случится нечто страшное.
  Но наблюдать дальше за их единоборством мне не довелось, поскольку раздался ещё один звонок, и я решил сам пойти открывать дверь. Сквозь матовое стекло, которое пропускало свет только с улицы и выглядело непрозрачным с обратной стороны я увидел, что на нашем крыльце стоит Синтин Найдер, живая и невредимая, которая с некоторых пор меня крайне интересовала.
  Я открыл ей дверь и прижал палец к губам, призывая её к молчанию.
  – Ничего не говорите! – шепнул я, указывая глазами на полицейскую машину, которая стояла на обочине в нескольких шагах от нашего дома. Сидевший за рулем парень, которого я хорошо знал, был полицейским сыщиком. Он с интересом наблюдал за нами. Я дружески кивнул ему, пригласил Синтин войти, закрыл дверь, взял девушку под руку и провел в кабинет Вульфа, а оттуда – в соседнюю комнату с окнами на улицу.
  Она выглядела озабоченной, измученной и, как мне показалось, напуганной.
  – У нас в столовой, – объяснил я ей, – инспектор Кремер из полиции, он весьма интересуется вами. Вы хотите его видеть?
  – Я уже видела его…
  Она оглянулась, увидела кресло, упала в него.
  – Он почти целый час задавал мне вопросы самые нелепые…
  – Почему? Что случилось?
  Она закрыла лицо руками, но потом все же подняла голову и посмотрела на меня:
  – Мой дядя… Мне необходимо немедленно видеть Ниро Вульфа.
  Она снова поникла и снова спрятала лицо в ладонях. Потребовалось порядочно времени, чтобы её успокоить.
  Когда снова взяла себя в руки, я сказал:
  – Посидите, пожалуйста, спокойно в этой комнате, постарайтесь не шуметь… хотя стены здесь и звуконепроницаемые, но лишняя предосторожность не помешает, а я на минутку отлучусь.
  Когда я вернулся в столовую, кофе ещё было на столе, но уже появилось и пиво. Вульф выбрался из кресла, суровый и непреклонный.
  – Нет, сэр, – говорил он ледяным тоном, – как вы видите, я ещё не закончил завтракать. На столе мой любимый пудинг и превосходный сыр. Я не допил кофе… Вы прервали мою трапезу, ворвались в столовую. Не будь вы офицером полиции, мистер Гудвин, не раздумывая, спустил бы вас с лестницы.
  Он прошёл через прихожую в кабинет. Я отправился следом. Кремер двинулся за нами, подошёл, ничего не спрашивая, к красному креслу и сел в него. Вульф долго устраивался на своем необъятном сидении за письменным столом. Дышал он с натугой, вид у него был непримиримый.
  – Забудем наши недоразумения и поговорим о деле, – предложил Кремер.
  Вульф молчал.
  – Все, что мне надо от вас, – продолжал инспектор, – это узнать, зачем Синтин Найдер приходила к вам. Вы вправе спросить у меня, почему я этим интересуюсь. Я бы давно это объяснил, если бы не ваше шумное возмущение по поводу того, что я прервал ваш завтрак. Речь идёт об убийстве.
  Вульф безмолвствовал.
  – Вчера вечером, – продолжал Кремер, – между восемью и двенадцатью часами, в офисе фирмы «Домери и Найдер» на 12 этаже в доме N 496 на Седьмой авеню, произошло убийство. Синтин Найдер находилась там вечером от девяти до девяти тридцати. Она это подтверждает. Насколько мне известно, никого другого там не было. Она же сказала, что приходила туда за какими-то эскизами.
  Тело убитого было обнаружено утром, оно лежало посреди помещения. Этот человек получил сильный удар по затылку, скорее всего длинной палкой с металлическим набалдашником, какими пользуются для поднятия вверх оконных рам. Кроме того, убитому было нанесено с десяток ударов по лицу…
  Вульф продолжал молчать, вдобавок к этому он ещё и закрыл глаза. Мне стало неловко. Я считал, что поскольку Кремер является главой отдела по расследованию убийств и добросовестно выполняет свою тяжелую и неблагодарную работу, мы могли бы быть с ним повежливее. Я решил его немного приободрить и дружелюбно спросил:
  – И кого же так зверски убили?
  – Никто не знает! – ответил он саркастически, не оценив моего доброго порыва. – Совершенно никому не знаком, никто о нём ничего не может сказать…
  Он помолчал, затем резко спросил у меня:
  – А, может быть, вы мне скажете, кто это такой?
  Я удивился:
  – Каким образом?
  – Если я опишу вам его внешность?
  – Валяйте… Только едва ли ваше описание что-нибудь даст.
  – И тем не менее попытаемся… Убитый – мужчина среднего роста, лет сорока, в очках, с коричневой бородкой, с прилизанными волосами, пробор слева… Вы не могли бы припомнить, кто это может быть?
  Весьма примечательным было то, что в своем описании Кремер подчеркнул те же детали, о которых говорила Синтин, описывая внешность своего дяди Поля Найдера, но я постарался скрыть свои мысли и принял равнодушный вид, заметив безразличным тоном:
  – Что-то не припомню такого…
  Глава 5
  Вульф все ещё молчал.
  – Извините, инспектор, – словно утверждаясь в своем ответе, сказал я, – но этого человека я никогда не встречал.
  Кремер повернулся к Вульфу и спросил саркастическим тоном:
  – Учитывая данные обстоятельства, вы должны согласиться, что я имею полное право узнать, зачем она сюда приходила? Сначала дважды давала неверные сведения о том, где провела вчерашнее утро, и когда мы всё-таки выжали из неё, что приезжала к вам, не пожелала объяснить цель своего визита. Заявила, что скорее умрет, чем скажет. Но я-то прекрасно знаю, что Синтин Найдер имеет какое-то отношение к убийству, прямое или косвенное, и пришёл к вам потому, что убежден, что вы располагаете какими-то сведениями по делу.
  Наконец Вульф раскрыл рот:
  – Мисс Найдер арестована? – спросил он.
  Кремер не успел ответить: раздался телефонный звонок, я снял трубку. Мужской голос попросил к телефону инспектора Кремера, и тот, подойдя к моему столу, стал слушать чье-то донесение. Выслушав, проворчал что-то нечленораздельное, разобрал я лишь одно слово «здесь», однако домыслил все остальное. Чтобы не давать Кремеру козырей в руки, решил сам ответить на вопрос Вульфа, в тот момент, когда Кремер клал трубку, заговорил, обращаясь к своему боссу, намеренно громко:
  – Нет, сэр, она не арестована. По-видимому, для этого нет достаточных данных… Её отпустили, но, разумеется, держат под наблюдением, а сейчас доложили, что Синтин в данный момент находится в нашем доме. Она действительно ожидает вас в гостиной. Я провел её туда, потому что знаю, что вы не любите, когда вам мешают во время еды. Позвать её?
  Кремер вернулся к красному креслу, сел в него и сказал о ком-то вслух:
  – Паршивый недоносок!
  Я не обратил на это внимание, понимая, что подобный эпитет не относится ко мне. Я был человеком нормального веса и роста – 80 килограммов и 13О сантиметров. А о Вульфе, тем более, говорить не приходится: «недоноском» его не назовешь.
  Кремер грозно посмотрел на моего шефа:
  – Сейчас же позовите её сюда. Она должна сказать, где была и что делала вчера.
  Глянув на меня, Вульф спросил:
  – Это она позвонила в дверь, когда мистер Кремер не давал мне нормально позавтракать?
  – Да, сэр.
  – Что сказала?
  – Ничего, кроме того, что хотела бы вас видеть. Она провела достаточно времени в обществе полицейских, вид у неё крайне измученный.
  – Приведи её сюда.
  Кремер хотел было что-то возразить, но я не стал его слушать, открыл дверь примыкающей к кабинету Вульфа комнаты, стены которой обиты звуконепроницаемой тканью, и сказал почтительно:
  – Инспектор Кремер хотел бы вас видеть, мисс Найдер. Не пройдете ли вы сюда?
  Она встала, лицо у неё будто окаменело. Немного поколебавшись, вошла в кабинет.
  Я усадил её в одно из жёлтых кресел так, чтобы она была хорошо видна Вульфу, а Кремеру – не очень. Она села, посмотрела в лицо инспектору честным открытым взглядом, потом перевела глаза на Вульфа и нервно проглотила слюну.
  Вульф насупился, глаза у него сощурились:
  – Мисс Найдер, – резко заговорил он, – я работаю на вас и получил от вас задаток. Это так?
  Она кивнула:
  – Совершенно верно.
  – Тогда послушайте мой первый совет. Полиция имела основания задержать вас в качестве важного свидетеля, но вместо этого они создали вам видимость свободы, а в действительности следили за вами. Отныне, куда бы вы ни вздумали пойти, что бы ни захотели сделать, вряд ли это у вас получится без их ведома. Мистер Гудвин, специалист в такого рода делах, может подтвердить…
  Кремер никак не отреагировал на эти слова. Он вытащил сигару из внутреннего кармана и сунул её в рот, но не закурил. Я никак не мог понять, для чего он это делал, потому что ни разу не видел, чтобы сигара у него была зажжена. Кремер либо жевал её, либо она висела у него на губе, и он её перебрасывал из одного угла рта в другой.
  – Как я понял, – продолжал Вульф, – мистер Кремер и его люди узнали от вас, что вы вчера приходили ко мне, но вы наотрез отказались объяснить с какой целью. Это так?
  – Да.
  – Хорошо. Я полагаю, что вы поступили разумно. Но поскольку вы были в вашем офисе в доме 496 на двенадцатом этаже, когда там нашли труп неизвестного, вы подозреваетесь в убийстве, и вам не стоит скрывать свои маленькие секреты. Я понимаю, что вы очень не хотите об этом рассказывать, но все же не советую вам скрытничать. Правда, хотя я и стал вашим доверенным лицом, я не адвокат, поэтому факты, сообщенные вами мне, не могут считаться «конфиденциальным сообщением». В моем положении я должен находиться если не в хороших, то хотя бы в приемлемых отношениях с полицией, чтобы сохранить лицензию детектива. Я не чураюсь компромиссов с инспектором Кремером. Не говоря уже о том, что часто восхищаюсь им, всегда уважаю и всегда готов ему помочь. Поэтому, если вы расскажете сейчас то, что вчера сообщили нам, вы избавите от такого рассказа меня. Все это я говорю во избежание могущих возникнуть между нами недоразумений.
  – Я не стану возражать, если расскажете вы, – заметила Синтин.
  – Ладно!
  Вульф кивнул в знак согласия и обратился к Кремеру:
  – В то время, когда ваши помощники в полиции пытались припереть к стенке мисс Синтин, вы, по всей вероятности, выяснили, что Гудвин вчера присутствовал на показе мод?
  – Да, мне об этом известно.
  – Но вы не знаете – почему?
  – Я туда ещё не ходил…
  – Вряд ли такой визит вам что-либо даст.
  Вульф улыбнулся. То, что в его улыбке сквозила насмешка, понимал я один.
  – Ну, вы слышали, что я только что сказал, и что ответила мисс Найдер. Хорошо, я расскажу вам, зачем она сюда приходила. Она хотела проконсультироваться со мной по поводу своего дяди.
  – Какого ещё дяди?
  – Мистера Поля Найдера. Он умер. Мисс Найдер получила его долю в фирме «Домери и Найдер», согласно его завещанию. Если вернуться назад примерно на год, то из газет вы сможете узнать, что её дядя покончил жизнь самоубийством, прыгнув в гейзер в Йеллоустонском парке. Мисс Найдер рассказала мне об этом и ещё о многих других вещах: о теперешнем статусе её фирмы, о её положении в ней, о смерти бывшего компаньона её дяди, мистера Домери, о гибели жены мистера Домери и так далее… Я не помню всего того, что она мне наговорила, но при желании все эти данные ваши люди могут узнать без труда. Полагаю, что мне следует сообщить вам только одну вещь: к какому я пришёл заключению, поразмыслив над этим делом. Я решил, что мисс Найдер сама толкнула дядюшку в гейзер, убила его, но, боясь разоблачения, явилась ко мне с каким-то фантастическим рассказом, воображая, что я помогу ей выйти сухой из воды, смогу вытащить её из этой неприятной истории…
  – Почему вы!.. – Синтин была готова наброситься на Ниро Вульфа, – Как вы!..
  – Помолчите! – прикрикнул на неё Вульф и повернулся ко мне:
  – Арчи, неправда ли, именно такое впечатление у нас создалось после разговора с мисс Найдер?
  – Совершенно верно, – ошарашено подтвердил я, лишь догадываясь, куда клонит мой патрон.
  Синтин замолчала, подчинившись приказу Вульфа, но я боялся, что, не понимая его игры, она все напортит, и хотел ей хотя бы подмигнуть или кинуть ободряющий взгляд. Но несносный Кремер смотрел на меня во все глаза, так что ничего нельзя было поделать.
  – Спасибо за ваше сообщение, – проворчал Кремер. – Она сама вам сказала, что убила родного дядю?
  – Разумеется, нет!
  – Чего же она от вас хотела?
  Вульф изобразил прежнюю насмешливую улыбку:
  – Именно благодаря её инструкциям я и пришёл к тем выводам, которыми посчитал необходимым поделиться с вами. Уж очень неопределенно и расплывчато она определила, чего она хочет от меня и что мне следует делать.
  – Тогда попытайтесь припомнить, – заметил Кремер, – что вы велели сделать Гудвину, когда отправляли его на просмотр моделей фирмы?
  Вульф нахмурился и обратился ко мне:
  – Надеюсь, ты помнишь. Арчи?
  – Вы мне велели внимательно за всем наблюдать и подробно отчитаться обо всем, что там происходило.
  Я с сияющей улыбкой повернулся к Кремеру:
  – Вы бы посмотрели на манекенщиц! Ну, прямо танцовщицы из Бали. Видели ли вы когда-либо, чтобы шесть грациозных девушек…
  – Вы – беспардонный лжец! – раздраженно заявил Вульфу Кремер.
  Подбородок Вульфа вздернулся вверх как минимум на восемь дюймов.
  – Мистер Кремер, – сказал он холодно, – я устал от вашего визита. Мистер Гудвин не выкинул вас отсюда, когда вы только вошли, поэтому я предлагаю вам самому уйти, не дожидаясь приглашения. Пределы ваших прав и возможностей вы знаете так же хорошо, как и я.
  Он отодвинул кресло от стола и поднялся.
  – Если вы утверждаете, что я лгу, докажите это. Но если ваши действия и в дальнейшем будут подобны тем, какие вы себе позволяли сегодня, когда ворвались ко мне в дом во время еды, я буду врать вам и днем, и ночью. Что касается убийства бородатого мужчины, то причём тут я или мистер Гудвин? Сначала докажите наличие какой-то связи, а потом уж начинайте нас допрашивать. Ну, а коли бы вы ОСМЕЛИЛИСЬ, а мне показалось, что у вас было такое намерение – задержать Гудвина в качестве свидетеля, то вот бы где вы поучились искусству вранья! И я не стал бы добиваться его освобождения под залог, нет, я бы допек вас при помощи «хабеас корпус акто»! Вы бы незамедлительно получили предписание о представлении арестованного в суд для рассмотрения законности его ареста!.. Мисс Найдер и Арчи! Идем отсюда! – обратился он к нам.
  Вульф демонстративно двинулся к двери, обойдя красное кресло. Я пошёл следом, подошёл к Синтин, взял её за локоть и вывел из кабинета. Я-то предполагал, что мы поднимемся в оранжерею, находящуюся под самой крышей. Выйдя в прихожую, я решил, что, поскольку нам втроем не втиснуться в небольшой лифт, а если и втиснемся, то Вульф при этом потеряет все своё величие, то мы с Синтин отправимся пешком.
  Однако мои волнения оказались напрасными: я только было открыл рот, чтобы объявить о своем решении Вульфу, как увидел Кремера, который вслед за нами выходил из кабинета. Даже не взглянув на нас и не произнеся ни единого слова, инспектор большими шагами прошёл к выходу, открыл дверь, переступил через высокий порог и с сердцем захлопнул за собой дверь.
  Я побежал в прихожую, чтобы запереть двери на задвижку и набросить цепочку. Любые страховые и прочие агенты к нам сразу не попадут, им удастся только просунуть сквозь узенькую щелку свои «верительные грамоты». От всех этих людей мы легко отделывались.
  Вульф привел нас обратно в кабинет, усадил по креслам и требовательно обратился к Синтин:
  – Вы его убили?
  Она смело встретила его взгляд, но в ту же минуту судорожно глотнула воздух, голова её поникла, руки повисли, и она зарыдала.
  Глава 6
  Это было ужасно!
  Единственное, что так же шокировало Ниро Вульфа, как вторжение в столовую и попытки оторвать его от приема пищи, было – рыдающая женщина. Его реакция на подобное проявление чувств – сначала необузданная ярость, переходящая потом в панику.
  Я попытался успокоить его:
  – Она… Хорошо, просто…
  – Прекрати, Арчи! – безнадежным голосом остановил меня Вульф.
  Я подошёл к Синтин, нажал ей на плечи, запрокинул её голову и в долгом поцелуе прижался к её губам. Она отпрянула от меня, потом толкнула и закричала:
  – Какого черта вам надо?
  Это звучало уже совсем хорошо, поэтому я нашёл возможность обернуться к Вульфу и укоризненно сказать:
  – Я не думаю, что она плачет от страха или отчаяния. Вероятно, она голодна. Держу пари, что кроме раннего завтрака, она не проглотила ни кусочка!
  Вульф пришёл в ужас:
  – Великий боже! Мисс Найдер, неужели же это правда? Вы не ели?
  Она кивнула.
  – Они все утро продержали меня там, а потом я приехала сюда…
  – Какое варварство! И это называется «цивилизованные люди»!
  Вульф решительно нажал кнопку. Поскольку от кабинета до кухни было всего лишь пять метров, Фриц появился в то же мгновение.
  – Сэндвичи и пиво, сию минуту! – распорядился мой патрон. – Пиво, мисс Найдер?
  – Я не хочу есть.
  – Неправда… Пиво? Кларет? Молоко? Бренди?
  – Скотч с водой, если не возражаете. Я обычно пью скотч.
  Вот это прогресс! Его нельзя было отнести целиком на счет моих заслуг, большая роль принадлежит самому Вульфу, который сумел принять меры предосторожности в отношении Синтин.
  Синтин охотно взяла бокал со скотчем, но её пришлось уговаривать съесть сэндвичи. Однако, стоило ей откусить первый кусочек знаменитого сэндвича с анчоусами, которые умел готовить только Фриц, как дальнейшие уговоры оказались излишними. Синтин по-детски воскликнула: «Какая вкуснятина!», и сразу же завоевала симпатии и Вульфа, и Фрица.
  А пока она ела, Вульф разговаривал со мной об орхидеях, а не о Кремере, поскольку его эмоции в отношении инспектора были ещё слишком свежи.
  Но вот Синтин закончила есть, прикончила все, что было на подносе, я взял у неё поднос, отнес его на стол и хотел было добавить ей спиртного, но заметил, что её бокал полон, поэтому вернулся на своё место.
  – Вам лучше?
  – Да, много лучше. В самом деле, я наверное, была очень голодна.
  – Вот и прекрасно… – Вульф вздохнул с облегчением. – Пойдем дальше. Вы явились ко мне сразу же после того, как вас отпустили из полиции. Означает ли это, что вы нуждаетесь в моей помощи при изменившихся обстоятельствах?
  – Да, конечно, я хочу…
  – Извините меня, в дальнейшем мы будем придерживаться в разговоре только направления, которое устраивает меня. Я не мистер Кремер. Давайте уточним детали… Меня интересуют два вопроса, не выяснив которые я не смогу идти дальше. Первый – не вы ли сами убили этого человека. Адвокат, кстати, может иметь дело с убийцей и действовать в его интересах, но я не адвокат и никогда не взял бы денег от убийцы. Итак, это вы его убили?
  – Нет, я хочу…
  – Не хотели этого и не убивали. Так?
  – Да.
  – Я склонен этому поверить в силу причин, которые не являются ортодоксальными. Вот если бы вы не смогли есть даже сэндвичи, приготовленные Фрицем, тогда другое дело…
  Вульф не закончил свою фразу и посмотрел на меня:
  – Скажи, Арчи, убила или не убила мисс Найдер этого человека?
  Я взглянул на неё. Губы у меня невольно растянулись в веселой усмешке, её голубые глаза искренне и без смущения посмотрели в мои. Я должен заметить, что хотя она и выглядела измученной, но все же и сейчас была прелестна. Конечно, не та фея, которая накануне демонстрировала с необычайным шиком разные туалеты и порхала по эстраде в ажурном платье из органди, но все же очаровательна! Она могла быть кем угодно, только не убийцей!
  Поэтому я сказал Вульфу.
  – Нет, сэр! Конечно, я не располагаю никакими доказательствами, но я голосую против. Мои доводы не похожи на ваши, я не подхожу к данной проблеме с гастрономической точки зрения, и все же утверждаю, что если бы она была убийцей, мне бы не удалось заставить её перестать рыдать одним поцелуем. Не говоря уж о том, что женщину, которая могла нанести такой удар палкой по лицу человека, даже десяток ударов, не так-то легко поцеловать…
  Вульф согласился:
  – По-видимому, это так!
  Помолчав, он добавил:
  – Иначе бы существовали какие-то факты, которыми Кремер припер бы вас к стенке… Другой вопрос, мисс Найдер, тот человек, которого вы увидели неделю назад, и приняли за своего дядю, и убитый мужчина – одно и то же лицо?
  – Да, – тихо прошептала она, – это был дядя Поль. Я видела его. Я вошла…
  – Не забегайте вперед. Всему своё время. Я думаю, раз вы доверились мне, вы считаете меня хорошим детективом. Надеюсь, вчерашние слова не были пустыми комплиментами? Допускаю, что ваши предположения – ещё не доказательство. Это было бы слишком легковесно. Не можете ли вы привести мне какие-то более существенные доводы? Почему вы всё-таки решили, что это ваш дядя?
  – Я это знаю, – твердо заявила Синтин. – Возможно, если постараться и хорошенько подумать, я и соображу, почему я его узнала, но сейчас у меня все перемешалось в голове… Разрешите мне все рассказать вам по порядку? Тогда, возможно, я найду и доказательства… Вы помните, что я вам говорила о партнере дяди – Джордже Домери? О том, что у него находились дядины бумаги, а после его смерти они оказались у его племянника Бернарда. Я пришла прошлым вечером в контору, чтобы их отыскать… и вдруг увидела на полу убитого мужчину. Вы можете себе представить… – Она сделала выразительный жест.
  – Да, я могу себе представить ваше состояние, – сказал Вульф. – Продолжайте.
  – Я все же заставила себя подойти к нему поближе, его лицо было страшно изуродовано, но я увидела бородку и прилизанные волосы. Мои нервы не выдержали, и мне пришлось сесть, чтобы взять себя в руки. В полиции мне сказали, что я пробыла в конторе целых пятнадцать минут, но мне думается, что гораздо меньше… Наконец, я справилась с собой, подошла к убитому, приподняла брючину на правой ноге и стянула носок. У него на лодыжке было два небольших шрама, он мне рассказывал, как его однажды покусала собака… Да, я увидела эти шрамы… и снова вынуждена была сесть: у меня подкашивались ноги.
  Она замолчала с открытым ртом:
  – Так вот почему я там пробыла целых 15 минут! Я совершенно забыла, что садилась ещё раз…
  – После этого вы ушли? Что вы делали потом?
  – Вернулась домой, в свою квартиру и позвонила мистеру Домерсету. Я хотела…
  – Кто такой мистер Домерсет?
  – Наш юрист. Он был другом дяди Поля, его душеприказчиком. Я не сказала ему, что видела дядю Поля на прошлой неделе, потому что не располагала никакими доказательствами. И потом, я хотела сама найти дядю Поля и поговорить с ним первой. Вот почему я и обратилась к вам, чтобы вы мне помогли в моих поисках… Но когда я пришла домой, то решила, что самое первое, что я должна сделать – это позвонить мистеру Домерсету. Я позвонила, но мне никто не ответил…
  – Черт возьми! – проворчал Вульф, – почему же вы не позвонили мне?
  – Да, но…
  Синтин пояснила, словно оправдываясь:
  – Я же вас совсем не знаю, могла ли я вам звонить? Откуда я знаю, поверите ли вы мне? Или же решите, что я вас обманываю?
  – Действительно! – насмешливо сказал задетый за живое Вульф. – Поэтому вы решили скрыть все это от меня, не подумав, что я обо всем все равно прочту в газетах… что же сделал ваш юрист? Изучил дело?
  Она покачала головой:
  – Я так и не видела его. Позвонила в половине двенадцатого второй раз, думая, что он уже дома, но его не было. И мне в голову не пришло попросить передать ему что-нибудь. Я позвонила в полночь, и снова безрезультатно. Я решила, что все равно дождусь его, и прилегла не раздеваясь на тахту и… Вам будет трудно поверить, но я заснула и проснулась лишь в 7 часов. Подумав снова обо всем, я решила, что звонить мистеру Домерсету не стоит. Ни ему, ни кому другому… Во время демонстрации моделей множество людей поднимается и спускается вниз на лифтах в любое время суток. Вот я и подумала, что вряд ли кто-то запомнил, когда я была в конторе. Мое имя в регистрационном журнале не записано, потому что меня все хорошо знают… Это было глупо, правда?
  Вульф согласился, что поступила она не лучшим образом, слегка вздохнув. Синтин продолжала:
  – Конечно, я должна была придти на работу как ни в чем не бывало. Это было нелегко, но я все же пошла, а приблизившись к зданию сразу же увидела толпу зевак, полицию, машины. Я простояла там всего лишь несколько минут: ко мне подошёл полицейский, отвел в какую-то комнату и мне стали задавать всякие вопросы. Я же как дура, сказала им, что меня там прошлым вечером не было когда они уже прекрасно знали, что я там была.
  Синтин всплеснула руками.
  – Когда они меня отпустили, я снова позвонила мистеру Домерсету, но он завтракал. Тогда я поехала к вам.
  Вульф глубоко вздохнул, так что в кабинете определенно заколебался воздух.
  – Хорошо…
  Он прикрыл глаза и снова их открыл:
  – Вы сказали, что хотите моей помощи и при изменившихся обстоятельствах. Чего же вы ждете от меня? Защиту от обвинения в убийстве?
  Синтин вытаращила глаза:
  – Обвинения? В убийстве МОЕГО ДЯДИ?
  Её подбородок задрожал:
  – Я бы…
  – Прекратите! – неожиданно рявкнул я на Вульфа. – Если вы не хотите меня заставить снова её целовать. Она не плакса, но ваши методы ужасны. Выбирайте выражения!
  Вульф сердито на меня посмотрел, но все же стал говорить мягче:
  – Мисс Найдер, если вы нуждаетесь в защите и надеетесь найти её в моем доме, то я не гожусь для этой роли. Наймите адвоката. Но если вы хотите отыскать убийцу вашего дяди, кем бы они ни был, независимо от того, что полиция этим уже занимается, то за такое дело я возьмусь. Так кто же вам нужен: адвокат или я?
  – Вы!
  Вульф одобрительно кивнул головой:
  – Условимся, как мы будем действовать, – он взглянул на настенные часы, – через 20 минут я поднимусь в теплицу, где буду находиться два часа, от четырёх до шести. Но прежде один весьма существенный вопрос: кто-нибудь знает, что убитый – Поль Найдер? Кто-нибудь, кроме вас?
  – Никто.
  – Припомните, за это время никто не высказал подобное предположение? Нет ли хотя бы косвенных доказательств, что вашего дядю узнали?
  – Нет. Все в один голос повторяют, что никогда не видели этого человека и не представляют, каким образом он попал в нашу контору. Конечно, если бы его лицо не было так изуродовано…
  – Но все же естественно предположить, что убийца знал, кто его жертва. Надо быть ослом, чтобы рассуждать иначе. Предположим, убийца посчитал, что никто, кроме него, не узнает вашего дядю… Это уже дает нам козырь. Вы уверены, что никому даже не намекнули о встрече с вашим дядей на прошлой неделе?
  – Да. Совершенно уверена.
  – В этом тоже ваше преимущество. Если рассмотреть все повнимательней, то получается следующее: если тело похоронят, не установив личность убитого, ваше вступление в права наследства все ещё остается отсроченным. И вы не можете забрать тело и похоронить его соответствующим образом. Далее. Если полиции сообщить, кто был убит, возможно, ей удастся лучше выполнить эту свою работу.
  – Смогут ли они все держать в секрете до тех пор, пока не найдут убийцу? – прервала его Синтин.
  – Может быть, смогли бы, но я сомневаюсь, что они этого захотят. Скорее всего, они придут к самому «очевидному» и лёгкому выводу, что это вы его убили, чтобы получить его долю в деле. Ну и попросят ваших коллег придти и опознать вашего дядю. Разумеется, мистер Домерсет тоже будет приглашен. Это одна причина, по которой я бы не стал сообщать в полицию имя убитого. Другая причина более личная. Я вообще ничего не хочу говорить мистеру Кремеру после его сегодняшнего неэтичного поведения. Но вы можете поступать так, как считаете необходимым. Хотите ли вы рассказать обо всем полиции?
  – Нет.
  – Итак, идём дальше…
  Вульф опять кинул взгляд на часы:
  – Не можете ли вы хотя бы предположительно сказать, кто убил вашего дядю?
  – Нет, конечно, нет!
  – У вас вообще нет никаких соображений по этому поводу?
  – Нет.
  – И много ли у вас работает людей?
  – Примерно двести человек.
  – Ого!.. – Вульф нахмурился:
  – Мог ли кто-нибудь войти в контору после часа её закрытия?
  – Только те, у кого имеется ключ, или же те, кому передал ключ тот, у кого таковой имеется. Во время демонстрации моделей журналистам или покупателям у нас собирается масса народа, но журналисты спешат передать новости в свои редакции, а покупатели, хотя и задерживаются, однако не допоздна. К полуночи вообще никого не остается. Вот почему я вчера пошла туда за бумагами дяди вечером.
  – Прошлым вечером там никто не работал?
  – Нет, ни души.
  – У кого есть ключи?
  – Дайте подумать… Один у меня, второй у Бернарда Домери, у Полли Фареллы, у Уорда Роппера. Вот и все. Хотя – нет. У мистера Домерсета тоже есть свой ключ. В качестве дядиного душеприказчика он имеет право контролировать ведение дел.
  – Кто открывает дверь утром и закрывает на ночь?
  – Полли Фарелла. Это входит в её обязанности множество лет, я ещё там не работала.
  – Таким образом, всего пять ключей?
  – Да, это все.
  – Так. Но вы не упомянули ещё о двух персонах. У вашего дяди ведь наверняка имелся ключ? Надо думать, что именно им он и воспользовался вчера вечером, когда пришёл в контору. Далее, был ли ключ у Джорджа Домери?
  – Я же говорила вам о ключах, которые имеются в наличии, – с лёгким недовольством сказала Синтин. – Я полагаю, что у дяди Поля был ключ, в отношении же Джорджа Домери ничего не могу сказать. Но если этот ключ находился у него в кармане в тот момент, когда он удил рыбу и утонул, тогда в настоящее время этот ключ на дне океана. Если же нет – тогда он у Бернарда.
  Вульф кивнул:
  – Итак, у нас есть четыре человека, не считая вас, у которых имелся ключ. Мисс Фарелла и мистер Домери, мистер Роппер и мистер Домерсет. Не смогли бы вы их всех пригласить сюда сегодня вечером, скажем, в половине девятого?
  Синтин спросила:
  – Что значит «сюда»?
  – В нашу контору.
  – Бог мой! Но как же я их сюда привезу? Что я им скажу? Не могу же я заявить, что нуждаюсь в их помощи для того, чтобы отыскать убийцу моего дяди. Ведь они-то не знают, что это был дядя! Вы должны учитывать, что они все старше меня. Они меня посчитают дерзкой девчонкой, только и всего! Ну как же мне это устроить, а? Господи…
  Она вдруг замолчала, пораженная какой-то неожиданно пришедшей ей в голову мыслью.
  – В чем дело? – требовательно спросил Вульф.
  – Завтра же день моего рождения. Мне исполняется двадцать один год.
  – Да? – вежливо спросил Вульф.
  – Ничего себе, счастливый день рождения! – пробормотала она, на глазах у неё снова были слезы.
  – Только не это! – переполошился Ниро Вульф.
  – Поделикатнее! – предупредил я его. – Это важная дата в жизни девушки!
  Он оттолкнул кресло, поспешно встал и сказал мне:
  – Арчи, я хотел бы видеть всех этих людей сегодня вечером. Можно было бы назначить встречу на восемь, но я предпочел бы в половине девятого, после обеда. Пойди вместе с мисс Найдер. Она находится под подозрением в убийстве, наняла меня, ну, и ожидает от своего ближайшего окружения помощи, ясно? Ведь они фактически являются компаньонами в деле, один из этой четверки – её партнер, второй – юрист, ещё двое – товарищи по работе. Все понятно, убедительно и звучит правдоподобно. Действуйте!
  Он подошёл к двери, открыл её и направился к лифту.
  Глава 7
  Одна из моих догадок, что я уже имел удовольствие прежде разговаривать с Бернардом Домери, оказалась неправильной. Я почему-то вбил себе в голову, что это он стоял в роли распорядителя около входа, впуская посетителей на седьмой авеню. Но человек, который так решительно преградил путь даме из «Дрискол Империум» и оглядел меня с ног до головы, прежде чем пропустить внутрь, не был Бернардом Домери. Я его больше ни разу не встретил.
  Бизнес – это одна из немногих областей, когда департамент полиции не жалеет денег на расследование преступления, если что-то угрожает нормальному состоянию дел в этой области. Колеса коммерции не должны останавливаться ни на секунду.
  Через восемь часов после обнаружения трупа в конторе «Домери и Найдер» только полицейский в штатском, прогуливающийся перед домом, напоминал посвященным лицам о совершившемся здесь убийстве. Полиция сделала все, что смогла, собрала все сведения, которые сумела, после чего уехала.
  Когда мы с Синтин вошли в здание, полицейский на посту узнал меня и принялся расспрашивать, что мне здесь понадобилось. Я весьма любезно сказал ему, что работаю на Ниро Вульфа, а Ниро Вульф – на мисс Найдер.
  Я совершенно не беспокоился о Кремере. Кремер прекрасно понимал, что если только предпримет решительные шаги в плане «обуздания» Вульфа, тот в долгу не останется. И Кремеру следовало бы хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем определить линию своего поведения, дабы не оказаться снова в дураках, как это случилось во время ленча. Конечно, если дело станет хлопотливым и сложным, Кремер может взбунтоваться, но не сегодня и не завтра.
  Мы с Синтин сидели в приемной Бернарда Домери и ожидали, когда он покончит с какими-то покупателями в зале для показа. Раньше это был кабинет дяди Бернарда – Джорджа Домери – большая светлая комната с высокими потолками, красиво обставленная. На стенах висело множество фотографий, даже больше, чем в демонстрационном зале.
  Мы решили начать с Бернарда.
  – Самое плохое, – сказала Синтин, – что он терпеть не может принимать какие-то решения. Особенно, если вопрос важный, обязательно норовит промедлить, подождать, что подскажут звезды и хрустальный магический шарик… Но когда что-то решит, становится упрямым, как мул. Если мне бывает необходимо, чтобы он что-то решил, я обычно веду себя так, будто бы это полнейшие пустяки…
  Дверь отворилась, вошёл стройный высокий молодой человек и сразу же подошёл к мисс Найдер.
  – Извини, Синтин, но это была Догерти. Она просила передать тебе, что ты совершенно потрясающе выглядела на прошлом показе. Даже лучше, чем всегда… Она потеряла голову, увидев эти твои модели… О, кто это?
  – Мистер Гудвин из офиса мистера Ниро Вульфа, – ответила Синтин. – Мистер Домери – мистер Гудвин.
  Я пожал ему руку.
  – Ниро Вульф – детектив? – спросил Бернард.
  Я подтвердил, что это так. Его возбуждение, внезапно вызванное визитом какой-то мисс Догерти, испарилось без следа. Он посмотрел на Синтин, покачал головой (непонятно, что ему не понравилось), подошёл к стулу, но не к тому, который стоял за столом, а к другому, и сел. Синтин мне сообщила в разговоре, что Бернард на 4 года моложе меня, и он действительно выглядел моложе. К Синтин Бернард обращался интимным голосом, а на меня смотрел как на соперника.
  Нужно отдать ему должное: он хорошо сложен, знает толк в одежде, умеет её носить и подбирать, да и уродом его не назовешь.
  Когда он пришёл в себя, он изрек:
  – Это ужасно!
  И мрачно добавил:
  – Каким образом Ниро Вульф оказался привлеченным к этому делу?
  – Я к нему обратилась, – ответила Синтин.
  – Чего ради? Что он должен сделать?
  – Как ты не понимаешь! Полиция вела себя безобразно. Особенно когда они узнали, что я приходила сюда вечером одна, ведь больше никого тут не было, верно?
  – Подозревают тебя? Это же полнейший идиотизм! Почему же ты не можешь сюда придти, в свою контору?
  – Могу, конечно, они действительно близки к тому, чтобы арестовать меня.
  – Тогда тебе необходим адвокат… Где Домерсет? Это он порекомендовал тебе отправиться к Ниро Вульфу?
  Синтин отрицательно покачала головой:
  – Я его ещё не видела, но собираюсь с ним посоветоваться, как только…
  – Черт возьми! Ты должна была это сделать в первую очередь!
  Синтин нахмурила брови:
  – Я отнимаю у тебя время не для того, чтобы спрашивать, как должна поступить. С этим я справлюсь без твоей помощи, мне просто надо попросить тебя кое-что сделать.
  Я подумал, что начало получилось неважными и решил вмешаться:
  – Можно ли мне вставить слово? – спросил я любезно.
  Бернард хмуро взглянул на меня:
  – Все это – самое настоящее безумие. Единственное, что от нас требуется – не обращать внимание на случившееся. Нас это ни в коей мере не касается. Значит, не надо реагировать.
  – Возможно, некоторым такая позиция и покажется смелой, доказывающей невиновность того, кто её занял, – возразил я, – но осложнения в этом случае неизбежны. Если кто и будет заподозрен в преступлении и взят под стражу, то как раз тот, кто ни на что не обращал внимания!
  – Боже мой! Почему вы так считаете? На каком основании нас могут подозревать? Почему кто-то из нас мог убить человека, которого никогда не видел и о котором никогда не слышал? Дело полиции выяснить, каким образом он попал сюда, не так ли? Это их проблемы, а наше дело – сторона!
  – Полностью согласен с вами, однако, вся беда в том, что всего у пяти человек есть собственные ключи от конторы. Обстоятельства сложились главным образом против мисс Найдер, поскольку полиции известно, что она пользовалась своим ключом вчера вечером. Это одно, разумеется, не является достаточной уликой для предания её суду, но арестовать как подозреваемую могут даже в разгар демонстрации мод, что, согласитесь, было бы весьма нежелательно. Могу я продолжить?
  – Мы страшно заняты, – пробормотал с недовольным видом Бернард.
  – Буду краток. Мисс Найдер наняла мистера Вульфа, но она, конечно, проконсультируется при первой же возможности со своим адвокатом Домерсетом. Тем временем…
  Дверь распахнулась и вошёл незнакомый мне человек плотного сложения, захлопнул дверь, сделав это настолько резко, что она снова отошла, после чего обернулся и затворил её осторожно. Только после этого обратился к присутствующим:
  – Добрый день, Синтин? Добрый день, Бернард! Что здесь происходит?
  Тут же обратился ко мне:
  – Кто вы такой, сэр? Представитель закона? Я – тоже, моё имя Домерсет. Генри Домерсет. Советник юстиции.
  Он подошёл ко мне пожать руку, я встал и учтиво поклонился:
  – Арчи Гудвин. Помощник мистера Ниро Вульфа. Частный детектив.
  – О?! – Его брови поднялись. – Ниро Вульф?
  Домерсет повернулся к Синтин и Бернарду, я увидел его широкую спину и толстый загривок:
  – Так, что здесь происходит? Сначала обнаруживают тело убитого, и я узнаю об этом от полицейского, который спрашивает у меня, где мой ключ. Затем едва не арестовывают!.. Могу я узнать, почему мне ничего не сообщили?
  – Вы были заняты, – прозвучал резкий ответ Бернарда, – но не делами, к сожалению. А здесь побывала целая армия полицейских.
  – Я пыталась дозвониться до вас вчера вечером, – сказала Синтин, – но вас не было дома. Вы где-то обедали. Тогда я договорилась с Ниро Вульфом, чтобы он взялся защитить меня. Мистер Гудвин любезно согласился поехать со мной. Это не вас, а меня чуть не арестовали только потому, что я приходила сюда вчера вечером на пятнадцать минут…
  Домерсет с возмущением мотнул головой, положил свою шляпу на стол Бернарда, плащ небрежно швырнул на его кресло, что мне показалось несколько странным, и снова обратился к Синтин:
  – Об этом я знаю. Мой приятель из прокуратуры сообщил мне эти подробности. Но, моё дорогое дитя, вы должны были обязательно дозвониться. Мне необходимо было приехать и находиться рядом с вами… А вместо этого вы отправились к Ниро Вульфу… Зачем?
  Он действовал мне на нервы. Синтин послала мне взгляд, который означал, что я должен отрабатывать деньги, которые мне причитаются из её гонорара, поэтому я счел необходимым вмешаться:
  – Возможно, что я сумею вам ответить, мистер Домерсет. Дело в том, что мисс Найдер предпочла бы, чтобы её не арестовывали. Потому-то она и обратилась к мистеру Вульфу… Что ей может дать мистер Вульф? Ему вовсе не придется выполнять всю работу, связанную с расследованием данного преступления. В подобных случаях приходится начинать с проверки тех, кто вчера вечером входил в здание и выходил из него. Работа кропотливая, нудная, почти полностью зависящая от наблюдательности и внимания лифтера. Я полагаю, что её можно полностью предоставить полиции, так же как и такие технические задания, как снятие отпечатков пальцев, лабораторные анализы, проверку алиби и т.д. Естественно, пять человек, у которых есть собственные ключи от конторы, будут на особом подозрении, за вами будет установлена круглосуточная слежка, и ваши алиби проверят с особой тщательностью, но пусть за все это платит город, а не мисс Найдер. Это задача полиции, а не мистера Вульфа.
  – Но после того, что вы перечислили, Вульфу практически ничего не остается, – заметил мистер Домерсет.
  – У него будет более чем достаточно дел, мистер Домерсет, – заверил я его. – Очевидно, вы слышали о нём и о методах его работы. Вульф взялся за решение задачи, поставленной мисс Найдер, и послал меня сюда, чтобы я договорился со всеми, у которых есть собственные ключи от конторы, встретиться с ним, Ниро Вульфом, сегодня вечером у него в офисе. Таких людей всего пятеро: мисс Найдер, мисс Фарелла, мистер Домери, мистер Роппер и вы. Самое удобное время – половина девятого, если, конечно, оно устраивает всех вас. Все будет предусмотрено, в том числе и прохладительные напитки.
  Бернард и Домерсет оба одновременно невнятно хмыкнули. Мне показалось, что Домерсет рассмеялся, но в этом я не был уверен.
  – Нас заставляют на это согласиться? – спросил адвокат.
  Я улыбнулся.
  – Я бы никогда не осмелился употребить слово «заставляют».
  – Но дело обстоит именно так… – Он снова усмехнулся. – Итак, нас пятеро, владельцев индивидуальных ключей. Мне хочется внести одно уточнение. Мисс Найдер поставила перед Ниро Вульфом задачу добиться того, чтобы её не арестовали. Очевидно, он попытается это сделать, найдя другого кандидата в тюрьму… Такое мероприятие может оказаться весьма дорогостоящим, а, главное, излишним. Я бы предложил другой путь, который приведет к тем же результатам, но потребует всего одну десятую долю издержек и усилий от первого варианта, что было бы вполне справедливо по отношению к мисс Найдер, как я считаю. Конечно, эти твои деньги, Синтин, – обратился он к мисс Найдер, – и ты вольна ими распоряжаться, как считаешь нужным… Хочешь ли ты их уплатить Ниро Вульфу, чтобы он действовал своими методами?
  Какую-то долю секунды мне казалось, что Синтин колеблется. Но, оказывается, она просто обдумывала, как получше ответить Домерсету.
  – Да, хочу. На меня ещё никогда не работал ни один детектив, и если я задумала обратиться к лучшему из них, когда меня подозревают в убийстве, то разве я не права? Это совершенно естественный и разумный ход.
  Домерсет кивнул:
  – Полагаю, что это так, – сказал он с некоторым даже удовлетворением. – Это как раз то, о чем я подумал… Вы сказали – в половине девятого, Гудвин?
  – Самое подходящее время. Мистер Ниро Вульф думает и работает лучше всего, когда уже поел и не ожидает нового приема пищи… Так вы придете?
  – Конечно, чтобы сберечь энергию… Я считаю, необходимо экономить энергию. Если я поеду к Ниро Вульфу, у меня на это уйдет гораздо меньше времени, чем на споры с мисс Найдер по этому поводу.
  Он снова улыбнулся Синтин:
  – Моя дорогая девочка, мне надо поговорить с тобой наедине.
  – Может быть, этот разговор можно немного отложить, пока я окончательно не договорюсь с вами о вечерней встрече у Ниро Вульфа? – спросил я. – Что вы мне на это скажете, мистер Домери? Вы придете?
  Бернард погрузился в мрачное раздумье или что-то ещё, во всяком случае – погрузился. Он сидел в кресле, глаза его поочередно смотрели то на Синтин, то на Домерсета, то на меня, то опять на Синтин.
  – О'кей? – спросил я его с нетерпением.
  – Не знаю, – пробормотал он в ответ. – Я подумаю.
  Синтин хихикнула. Домерсет раздраженно-заинтересованно посмотрел на Бернарда:
  – Как всегда… Вам «надо подумать»… А о чем здесь думать?
  – Над этим делом, – упрямо ответил Бернард. – Такая запутанная история… Тело убитого человека найдено в конторе у нас. Практически получается, что мы признаем связь с этим делом, если все впятером соберемся у этого детектива на обсуждение.
  – Детектива я наняла лично для себя, – парировала мисс Найдер.
  – Я знаю, Синтин…
  Бернард произнес это таким тоном, как будто просил у неё прощения за всю ту неразбериху, которая творилась у него в голове:
  – Но, чёрт возьми, разве мы не должны сообща выработать план наших дальнейших действий? Рассмотреть сложившуюся ситуацию со всех сторон… не так ли? Возможно, что план Вульфа нам покажется совершенно неприемлемым?
  – Вот для этого и надо с ним встретиться! – воскликнула Синтин.
  – Подумаем, подумаем…
  – И как долго вы собираетесь думать? – вкрадчиво спросил я. – Сейчас пять часов. Времени остается совсем немного. Скажите, через полтора часа вы примете определенное решение? В половине седьмого?
  – Полагаю, что да…
  Ответ его прозвучал не очень уверенно. Он посмотрел на нас с видом зверя, загнанного в угол, и мне пришлось нажать на него:
  – Я хотел бы знать, где вы будете?
  – Это зависит от многих факторов…
  – Но надо же пригласить к Ниро Вульфу ещё двоих – мисс Фареллу и мистера Роппера. Было бы неплохо, если бы вы сами вызвали их сюда… или это тоже требует обдумывания?
  Домерсет рассмеялся, а Синтин послала мне предупреждающий взгляд, чтобы я не осложнял обстановку и не дразнил Бернарда.
  Бернард парировал:
  – Вы обдумываете свои слова, а я – свои. – Он встал и подошёл к столу. – Вы не возражаете, если я попрошу вас переложить свои вещи на другое кресло, мистер Домерсет?
  Домерсет забрал плащ, Бернард уселся на кресло, поднял трубку телефона и сказал:
  – Попросите мистера Роппера и мисс Полли Фареллу зайти ко мне… Да, сейчас.
  Глава 8
  Они вошли вместе.
  Полли Фарелла была та самая женщина, которая появилась из левой двери за площадкой эстрады и подала сигнал начинать шоу. По возрасту она годилась мне в матери, а в остальном… Её губная помада отваливалась пластами, со щек сыпалась пудра, а накладные плечи оставались такими же широченными и высокими, как и тогда, на демонстрации мод, хотя сейчас на ней было надето другое платье. Повстречавшись с ней на улице, я решил бы, что она работает где-то в пищевой промышленности, а никак не в этом мире элегантности и изящества. Между тем Синтин успела мне сообщить, что мисс Фарелла – превосходная закройщица, настоящая колдунья, поэтому – важная персона в «Домери и Найдер». Мистер Роппер представлял собой усредненный тип довольно, если можно так сказать, безликой личности.
  После того, как состоялось представление, Бернард предложил обоим сесть и заговорил:
  – Извините, что я отрываю вас от дела, но сегодняшний день какой-то безумный, всё идёт кувырком. Мистер Гудвин хочет вас попросить кое о чём.
  Их взгляды обратились ко мне. Я обворожительно улыбнулся:
  – Поскольку вы люди занятые, я буду предельно краток. У вас в конторе и правда много суеты, тревог и волнений из-за неизвестно как оказавшегося здесь трупа. Полицейские уже преследуют мисс Найдер, полагая её замешанной в этом деле потому, что она приходила в контору вчера вечером. На допросе мисс Найдер заявила, что её здесь не было, дабы избежать ненужной нервотрепки, однако, полиция знает, что это неправда. Поэтому она наняла моего босса, мистера Ниро Вульфа помочь ей выпутаться из этой неприятной истории.
  Мистер Вульф хотел бы поговорить с вами – теми пятью людьми, у которых имеются личные ключи от входа. Вы все находитесь здесь в эту минуту. Он поручил мне узнать, не сможете ли вы подъехать сегодня вечером к половине девятого в его контору. Мисс Найдер и мистер Домерсет уже дали своё согласие, мистер Бернард посчитал необходимым подумать и сообщит своё решение несколько позже. Если вы приедете к нам в контору, это будет в интересах правосудия, поскольку тем самым вы поможете рассеять неясность вокруг этой запутанной истории. Затем вы спокойно вернетесь к своим текущим делам, оказав большую услугу мисс Найдер… Итак, каков будет ваш ответ?
  – Нет! – выпалила Полли Фарелла.
  – Как «нет»? – переспросил я вежливо.
  – Нет! – повторила она решительно. – Я и без того потеряла сегодня массу времени… Мне придется весь вечер заниматься раскроем новых моделей.
  – Но это очень важно, мисс Фарелла!
  – Я этого не думаю.
  Только сейчас я заметил у неё какой-то едва заметный акцент.
  – Труп был здесь, – продолжала она, – его убрали, и мы забыли о нём. Именно это я и сказала полицейским, а теперь повторяю вам… Мисс Найдер не грозит никакая опасность. Если бы дело обстояло иначе, я дралась бы за неё своими собственными руками.
  Она подняла руки и согнула пальцы на манер когтей.
  – Потому что она – лучший дизайнер в Америке, да и в Европе тоже. Может быть, даже во всем мире! Но она вовсе не в опасности, нет!
  Мисс Фарелла поднялась со стула и пошла к двери. Синтин жестом остановила её.
  Пришлось вмешаться и мне:
  – Я думаю, вам надо подождать, что скажет мистер Роппер. Мистер Роппер, ваш ответ?
  Уорд Роппер откашлялся:
  – Скажу… – начал он таким сальным голосом, что у меня появилось желание его задушить, – что, при данных обстоятельствах, это – необходимый шаг.
  Сейчас я хорошо разглядел Роппера. Ему было около пятидесяти, но выглядел он довольно молодцевато, подтянутый, элегантный, даже вылощенный и ухоженный в соответствии с самыми придирчивыми требованиями «хорошего тона», однако, безликий. Ему бы даже можно было состоять в свите королевы, если бы она такое вытерпела. Голос его полностью соответствовал его внешности.
  – Почему вы так считаете? – спросил я
  Он покачал головой, явно демонстрируя своё презрение ко мне, и категорически заявил:
  – Неправильно все. Я вполне солидарен с мистером Домери, который сказал, что ему необходимо всесторонне обдумать данное дело. Получается, что мы все пятеро замешаны в убийстве, но это же нелепо. Возможно, кто-то и замешан, и даже сильно, но причём тут другие?
  – Что вы имеете в виду? – поинтересовался Бернард.
  – Ничего, Бернард, ничего особенного… Это всего лишь небольшое замечание, выражающее мою реакцию… Сейчас не время для дипломатии.
  Я встал, подошёл поближе к Синтин, дабы иметь их всех в своем поле зрения и заметил довольно агрессивно:
  – Это, очевидно, шутка. И шутка дурного тона.
  Повернувшись к Бернарду я спросил:
  – Может быть, вы уже обдумали моё предложение, мистер Домери, и решились?
  – Разумеется, нет! – ответил он с негодованием. – Не понимаю, за кого вы меня принимаете?! Да и кто вы такой, собственно говоря?
  – В настоящий момент всего лишь представитель того, кого наняла мисс Найдер… Мне не хотелось бы показаться грубияном, но сейчас вы все, кроме мистера Домерсета, действуете как… Кто по-вашему мисс Найдер? Юная девушка, которая просит вас оказать ей любезность – помочь выпутаться из неприятности? Отнюдь нет… Неужели вам не приходит в голову, что она здесь ХОЗЯЙКА, владелица половины солидной фирмы.
  Я взглянул на Бернарда.
  – Допустим, вы – её партнер. Вы с ней на равном положении, пятьдесят на пятьдесят, но ведь вы-то и шагу без неё ступить не можете! А вы ещё «собираетесь подумать»… Что касается остальных… Вы её подчиненные, нанятые фирмой люди. Она вам выплачивает половину вашего жалования. Вы работаете на неё. И через меня она передает вам вполне обоснованную просьбу, хотя могла бы приказать, и вы все обязаны были бы выполнить её приказание. Я слышал отзывы о вас, мистер Роппер. Вы хороший исполнитель и подражатель, без собственного таланта. Я знаю также, мисс Фарелла, что вы отлично выполняете свою работу. Но ни один из вас не является незаменимым! Говоря с вами в таком тоне, я выполняю инструкции мисс Найдер. Сегодня в двадцать тридцать вы должны явиться в контору мистера Вульфа, дом триста двадцать четыре на Западной Тридцать пятой улице. Все ясно?
  Повернувшись на каблуках, так же напористо обратился к Синтин:
  – Вы это подтверждаете, мисс Найдер?
  В её глазах я заметил нерешительность, но она тут же откашлялась и внятно произнесла:
  – Да, конечно, подтверждаю.
  – Вот и прекрасно. Вы приедете, мисс Фарелла?
  Полли посмотрела на меня взглядом, который показался мне восхищенным, но, может быть, я и ошибся.
  – Разумеется, – ответила она тем же тоном и с той же интонацией, как до этого бросила «нет». – Если это вас так волнует, то я, конечно, буду там в половине десятого.
  – Девятого, – поправил я.
  – Да, да, в двадцать-тридцать.
  – Прекрасно. А вы, Роппер?
  Роппер пожевал свою губу. Безусловно, ему, человеку с таким положением, было крайне трудно проглотить заявление о том, что его могут уволить.
  – Если вы так ставите вопрос… – начал он с некоторой дрожью в своем сальном голосе, – я едва ли знаю, что мне сказать. Конечно, правда, что в ближайшем будущем мисс Найдер будет владеть половиной нашего дела, успеху которого я тоже способствовал, проработав в фирме четырнадцать лет… и так будет, конечно, если это возможно…
  – В каком смысле «возможно»?
  – Но разве это не очевидно? – он всплеснул руками. – Конечно, раз вы наняты для того, чтобы помочь ей выпутаться из данной истории, от вас нельзя ожидать беспристрастности. Но полиция, как правило, не ошибается в своих выводах, а вам известно, что они думают.
  В его сальном голосе вдруг зазвучала откровенная злоба:
  – Поэтому я и сказал, что если это будет возможным…
  Продолжать он не мог, поскольку его остановил Бернард. Партнер Синтин отодвинул стул, встал и, сжав кулаки, угрожающе пошёл на Роппера.
  Тот испуганно вскочил, при этом его стул едва не свалился.
  – Я предупреждал вас вчера, Уорд, – заговорил Бернард разъяренным голосом, – чтобы вы следили за своим отвратительным языком. Немедленно извинитесь перед Синтин!
  – Извиниться? Но что я…
  Бернард дал ему пощечину. Я не мог не одобрить его выбор объекта для удара. И то, что он так просто выдал оплеуху Ропперу, тоже было прекрасно, упредив моё желание задушить этого гнусного субъекта.
  Бернард не остановился в выражении своих чувств: от первой оплеухи голова Роппера мотнулась направо, от второй – налево.
  – Только не увольняйте его! – поспешил я вмешаться. – Мисс Найдер не хочет, чтобы вы его увольняли. Ей важно, чтобы он пришёл сегодня вечером в контору Вульфа.
  – Он там будет, – мрачно заверил Бернард. Он на шаг отступил от Роппера и пристально посмотрел на него:
  – Вы там будете, Роппер? Не так ли?
  Это прозвучало великолепно, так что я порадовался своей удаче:
  – И вы там тоже будете, мистер Домери, не правда ли? – спросил я Бернарда.
  Черт побери, с его стороны было промашкой приказывать Ропперу. Но сам Бернард, видимо, так не думал. Спокойно повернувшись ко мне, он сказал:
  – Я решу это позже и дам вам знать. Номер вашего телефона, надеюсь, имеется в справочнике?
  Домерсет громко захохотал.
  Глава 9
  Я люблю держать своё слово. Раз я обещал, что будут прохладительные напитки, они должны быть.
  На столе возле огромного глобуса были приготовлены маслины, три блюда с разными орехами и большая батарея бутылок из запасов Вульфа: от пива до марочного дорогого бренди. Перед каждым из гостей стоял маленький столик.
  Последний посетитель прибыл в четверть девятого, я их всех рассадил по местам. На столиках перед Бернардом и Роппером не было ничего, кроме салфеток, перед Синтин – скотч и содовая, Домерсет попросил рюмку рома «Коллинз», Полли Фарелле – токай.
  Бернард позвонил нам около семи часов и сказал, чтобы мы его ждали.
  Перед ужином я проделал совершенно фантастическую работу, докладывая Вульфу о своем визите в «Домери и Найдер». Его интересовали все подробности, можно сказать, и либретто, и партитура. Я должен был успеть ответить на вопросы Вульфа и уложиться в считанные минуты, оставшиеся до ужина, потому что прекрасно знал, если мы опоздаем к столу, и Вульф останется голодным, то он будет в дурном расположении духа весь вечер. А это было бы ужасно!
  Кроме того, необходимо было сэкономить время на приготовление прохладительных напитков, их тоже в одну минуту не сделаешь.
  Поскольку «оформление сцены» входило также в мои обязанности, гостей рассаживал я. Красное кожаное кресло я приготовил Синтин: мне очень нравилось, как она в нём выглядела. Полли Фарелла настояла на том, чтобы сесть рядом со мной, что лишний раз доказывало её материнский инстинкт. Справа от неё расположился Домерсет, за ним – Роппер и Бернард. Это было весьма целесообразное размещение наших гостей в том плане, что если бы Бернарду вздумалось снова отвесить оплеуху Ропперу, ему не пришлось бы далеко ходить.
  – Благодарю всех за то, что вы сюда пришли, – сказал Вульф официально.
  – Мы были вынуждены придти, – проворчал Домерсет. – Нас вынудил это сделать ваш мистер Гудвин.
  – Но не вас, мистер Домерсет, как я понял?
  – Меня тоже, просто я подчинился чуть раньше других.
  Вульф пожал плечами:
  – Как бы там ни было, важно, что вы здесь.
  Его глаза сверкнули:
  – Полагаю, мистер Гудвин вам объяснил, что поле моих расследований в аналогичных случаях крайне ограничено из-за моего темперамента, склонностей, укоренившихся привычек и других обстоятельств. Дактилоскопия, сбор различных документов, опрос людей, находившихся поблизости от места происшествия – все это не моё дело. Искать убийцу посредством проверки всех людей, которые входили и выходили в здание прошлым вечером, теоретически возможно, однако, практически маловероятно. Уверен, что полиции вы уже сообщили все, что знаете по этому делу, так что не вижу оснований, почему бы вам не повторить это мне, поскольку я действую целиком и полностью в интересах мисс Найдер.
  Глаза Вульфа остановились на Домерсете:
  – Может быть, вы начнете, сэр?
  Юрист улыбнулся:
  – Если бы ваш посланец задал нам этот вопрос сегодня днем, это сильно упростило бы дело. Однако, нам было заявлено, что мисс Найдер желает, чтобы мы приехали сюда.
  – Сейчас именно это имеет значение.
  – Вы, конечно, желаете знать подробности? Извольте… Вчера состоялся показ новых моделей «Домери и Найдер» – для покупателей. Вам это известно, поскольку ваш сотрудник – мистер Гудвин присутствовал на показе. Всё дело в том, что за последнее время у нас в конторе сложилась нездоровая обстановка. Началось это ещё до смерти Поля, и вот уже два года с лишним мистер Роппер испытывает все возрастающую ревность к мисс Найдер как к модельеру. Такое вполне понятно, поскольку мисс Найдер превосходит его в этой области обладая более художественным вкусом и фантазией. То, что произошло вчера на демонстрации, а именно успех мисс Найдер, обозлило Роппера, и он решил уйти. Но фирма всё ещё нуждается в его услугах, потому что Роппер – неплохой работник и справляется со своими обязанностями. Поэтому желательно было его успокоить. Мистер Домери счёл необходимым проинформировать меня о сложившемся положении вещей и попросил помочь ему в этом деле, так как юридически представляет лишь половину акций в нашей фирме. Этим вторником, короче, вчера вечером мистер Домери, мисс Фарелла и мистер Роппер обедали со мной в ресторане, а потом мы все вместе отправились на квартиру к мистеру Домери, чтобы продолжить разговор. Мистер Роппер потребовал заключить с ним новый контракт. Моя жена была с нами, так что мы впятером не выходили из дома от половины девятого до… В общем, далеко за полночь.
  Домерсет улыбнулся:
  – Надеюсь, моя информация сильно упрощает расследование, не так ли?
  «Упрощает, даже чересчур», – подумал я. И мне тут же пришла в голову дикая мысль, что именно они вчетвером окружили того несчастного, которого потом нашли убитым в конторе, и колотили его поочередно металлическим набалдашником, причём массивный мистер Домерсет старался больше других, если судить по силе ударов.
  Речь адвоката заставила меня открыть рот и довольно долго держать его в таком состоянии, не стесняясь присутствующих.
  – Да, конечно, – весьма равнодушно отозвался и Вульф. Его глаза обратились к Бернарду:
  – Мистер Домери, вы подтверждаете показания мистера Домерсета?
  – Да, – сказал Бернард.
  – А вы, мисс Фарелла?
  – О, да!
  – Вы, мистер Роппер?
  – Нет! – заявил Роппер. В его сальном голосе послышалась горечь. – Придумать такое, что мисс Найдер превзошла меня в моделировании! Какой абсурд! У меня имеется три альбома вырезок от Вога и Карвер-Безара, Иумена, Дэйли Голомера, Ад…
  – Несомненно, несомненно, – сразу же согласился Вульф. – Вы вправе свободно принимать высказывания Домерсета о показе моделей. Остановимся лишь на том, подтверждаете ли вы его сообщение, что происходило вчера вечером?
  – Нет! У меня не было ни малейшей необходимости в их успокаивании, как здесь было заявлено. Я лишь хотел…
  – Достаточно. Ответьте мне, находились ли вы все вместе с миссис Домерсет вчера вечером от семи тридцати и до полуночи?
  – Да, мы были все вместе.
  – Именно это я и хотел услышать…
  Вульф хмыкнул, помолчал секунду и обратился ко мне:
  – Арчи, стакан у мисс Найдер пуст, и у мистера Домерсета – тоже. Проследи за этим, пожалуйста.
  Он откинулся назад и принялся водить пальцем по ручке кресла, вырисовывая небольшие круги. Вульф явно находился в затруднительном положении, о чем свидетельствовал его нос, которым он громко шмыгал.
  Зато я чувствовал себя свободно в роли гостеприимного хозяина. Мистер Домерсет потребовал внимания, поскольку мгновенно опустошил свой бокал с душистым «Коллинзом». Зато Полли Фарелла вполне освоилась и обслуживала себя сама, подливая в хрустальную емкость янтарный токай, не отставал от них и мистер Роппер. Очевидно, заявление Домерсета о профессиональном превосходстве над ним Синтин, да ещё в присутствии посторонних, вызвало у него жажду. Он перестал отказываться от моих услуг и с расстроенным видом попросил налить ему «Фи энд Би».
  Распоряжаясь своим погребком, я время от времени посматривал на Ниро Вульфа, потому что видел, насколько напряженно он работает: губы его шевелились, то вытягиваясь трубочкой, то распрямляясь в подобии ухмылки.
  Я покончил в очередной раз с обязанностями виночерпия и вернулся на своё место.
  Вульф приоткрыл глаза:
  – Итак, – произнес он, как будто не было перерыва в разговоре, – полицию особенно интересует мисс Найдер, она – одна из пяти сотрудников фирмы, владеющих ключами, вызывает у них серьезные подозрения. А пока скажите-ка, мистер Домерсет, как могло случиться, что мисс Найдер не была приглашена на вашу встречу? Разве она не полноправный партнер?
  – Её интересы представляю я, – тут же ответил Домерсет.
  – Но достаточно скоро она будет представлять их сама. Разве не следовало бы с ней посоветоваться?
  Домерсет промолчал, заговорил молчавший до сих пор Бернард:
  – Черт побери, неужели вам непонятно? Если бы она была там, Роппер не смог бы держать себя в руках. Он её не выносит, видеть её не может.
  – Я категорически протестую… – начал было Роппер, но Вульф прервал его:
  – Даже если это и так, разве не правда, что при ведении дел вы постоянно и намеренно не считаетесь с мисс Найдер?
  – Правда! – неожиданно резко сказала Полли Фарелла, утвердительно кивнув головой.
  Трое мужчин одновременно заявили «нет» и решительно стали это доказывать. Но Ниро Вульф снова их остановил:
  – Все закончится намного быстрее, – сказал он, – если вы разрешите мне руководить беседой. Я не имею в виду, что мисс Найдер недостаточно ценят. Вы все, кроме мистера Роппера, признаете её талант модельера, а сегодня утром один из вас пришёл в сильное негодование по поводу подозрений, высказанных в её адрес. Я имею в виду мистера Домери, его конфликт с мистером Роппером. Ваша фирма нуждается в таком специалисте, но при этом вы рискуете потерять его. Очевидно, вы потеряли голову, потому что он обидел мисс Найдер. Это как-то не вяжется с вашим нежеланием придти сюда сегодня вечером по её просьбе.
  – Это нельзя назвать нежеланием… Мне просто надо было обдумать её просьбу, вот и всё, – ответил Бернард.
  – Вам ведь часто приходится думать над разными вопросами, не так ли? – спросил Вульф.
  Бернард обиженно посмотрел на него:
  – Ну и что, если так?
  – Для меня это крайне важно. Мне поручено предотвратить возможный арест мисс Найдер, и я полагаю, что ваша привычка осторожно и вдумчиво подходить к решению любого вопроса может мне помочь. Мистер Домерсет, как давно вы знаете мистера Домери?
  – Уже шесть лет. С тех пор, как он, закончив колледж, начал работать в «Домери и Найдер» под руководством своего дяди.
  – Вы близко его знаете?
  – И да, и нет. Я был старинным другом Поля Найдера, партнера Джорджа Домери.
  – Пожалуйста, подумайте и ответьте вот на какой вопрос; всегда ли ему требовалось время на обдумывание той или иной проблемы? Не заметили ли вы в нём перемены за последнее время?
  Домерсет улыбнулся:
  – Мне не надо думать над этим. Бернард всегда был крайне решительным молодым человеком, даже агрессивным, до тех пор, пока не стал восемь недель назад активным главой фирмы после смерти его дяди. Но это вполне естественно, не так ли? Человек в его возрасте вдруг принимает на свои плечи такую ответственность!
  – По-видимому… Мисс Фарелла, вы согласны с тем, что сказал Домерсет?
  – О, конечно! Бернард СТРАШНО изменился.
  Ответила она многозначительно, выделив голосом слово «СТРАШНО».
  – А как вы считаете, мисс Найдер?
  Синтин нахмурилась:
  – Да, я полагаю, что такое впечатление могло возникнуть…
  – Что за чепуха!? – возмутился Вульф. – Вы увиливаете от прямого ответа? Я понимаю, что мистер Домери весьма ретиво пытался отвести от вас подозрения в убийстве; никак вы собираетесь отплатить ему той же монетой? Он в этом не нуждается, его алиби не вызывает сомнений. Ответьте мне, произошла ли перемена с мистером Домери, примерно, шесть или восемь недель тому назад?
  – Да, произошла. Мне думается, мистер Домерсет объяснил, почему.
  – Он полагает, что объяснил… Итак, мы кое к чему пришли…
  Глаза Вульфа остановились на Бернарде:
  – Мистер Домери, я бы хотел задать вам несколько вопросов в качестве агента мисс Найдер. Они могут показаться вам не относящимися к делу и даже неприятными, но если они вас не оскорбят, обещайте мне ответить на них.
  У Бернарда был вид человека, подозревающего, что за ним следят, но опасающегося обернуться назад и посмотреть, так ли это.
  – Конечно, я отвечу. Что за вопросы?
  – Благодарю вас.
  Вульф был исключительно любезен.
  – Скажите, ваши родители живы?
  – Да.
  – А где они?
  – В Лос-Анджелесе. Отец – профессор университета.
  – Кто-нибудь из них не является ли вашим советчиком в деловых вопросах?
  – Ну… Разве что в общем смысле.
  – А братья и сестры у вас есть?
  – Две младшие сестренки. Они учатся в колледже.
  – Нет ли у вас каких-нибудь других родственников, с которыми вы часто видитесь или постоянно переписываетесь?
  Бернард посмотрел на Синтин:
  – Вы хотите, чтобы я продолжал рассказывать свою биографию?
  – Мисс Найдер не имеет мнения по этому поводу, – резко оборвал его Вульф, – потому что она не знает, что именно я хочу выяснить. Возможно, вы догадываетесь, однако, не можете обвинить меня в том, что я задаю неделикатные вопросы.
  – Они просто глупые.
  – Тогда посмейтесь надо мной или над мисс Найдер в моем лице… Так есть ли у вас родственники, с которыми вы часто видитесь или переписываетесь?
  – У меня таких нет.
  – Я почти что закончил… Когда вы нуждаетесь в помощи при решении важных вопросов, вы, очевидно, не обращаетесь к помощи мистера Домерсета, ибо тогда бы он не так обосновал происшедшую в вас перемену, или к мисс Фарелле, или к мистеру Ропперу, потому что ваше решение относительно приглашения мистера Гудвина придти сюда не зависело от них… Я формулирую вопрос в общей форме: существует ли банкир, юрист, наконец, друг или иная персона, на чье мнение вы полагаетесь при решении деловых вопросов?
  – Нет, никакого специального советчика у меня нет. Естественно, я обсуждаю разные проблемы с разными людьми, в том числе и с мистером Домерсетом.
  – Ха! Только не с Домерсетом, ибо именно он заметил в вас перемену… Это ваш последний шанс назвать ещё кого-то…
  – Мне не нужно никого называть, потому что я, собственно говоря, и не нуждаюсь ни в каких советчиках… Я здоров, нахожусь в полном рассудке, мне больше, чем двадцать один год.
  – Я всё это знаю, а также знаю ваш решительный и агрессивный характер. Ещё один последний вопрос. Вчера мисс Найдер, очевидно, шутя сказала, что вы будете испрашивать ответа у своей звезды или у хрустального магического шарика. Это так?
  Бернард сердито глянул на Синтин:
  – Откуда у вас, чёрт возьми, такие бредовые идеи?
  – Я же сказал, что она шутила, – заметил Вульф. – Но скажите, каким образом вы узнаете требуемые ответы? Может быть, обращаетесь к гадалке или на чем-нибудь гадаете?
  – Нет!
  Вульф кивнул:
  – У меня всё, мистер Домери, благодарю вас, мне этого вполне достаточно. – Он обратился ко всем:
  – Полагаю, вы имеете полное право узнать, кто был убит в конторе «Домери и Найдер» вчера вечером. Это мистер Поль Найдер, бывший партнер в делах фирмы Джорджа Домери, а затем его племянника Бернарда Домери.
  Глава 10
  Все с удивлением уставились на Вульфа.
  – Что вы сказали? – приглушенным голосом спросил Домерсет.
  – Клянусь молоком моей матери, – закричала Полли Фарелла, вскакивая с места, – это был он! Это был Поль! Когда они заставили меня посмотреть на него, я увидела, что у него руки Поля, его замечательные руки художника, только я подумала, что этого не может быть.
  Подбежав к столу Вульфа, Полли сердито застучала кулаком по крышке:
  – Но как это могло случиться? Скажите мне КАК!
  Я был вынужден встать и задержать её, в противном случае она стала бы колотить кулаками по животу Вульфа, перебравшись через его стол, а это прервало бы нашу беседу.
  Другие тоже шумно отреагировали на заявление Вульфа, хотя не так бурно и живописно. Моя твердая решимость вернуть Полли в её кресло успокоительно подействовала на неё, поэтому все могли услышать дальнейшие слова Вульфа:
  – Подробности вы узнаете несколько позднее. Сейчас же мне нужно поработать… Как я уже вам сказал, мистер Найдер был убит вчера вечером, отсюда следует, что он не покончил с собой год назад, а всего лишь инсценировал самоубийство. Неделю назад мисс Найдер видела его в вашем демонстрационном зале. Он был переодет, у него была тёмная бородка, очки и расчесанные на пробор прямые волосы. Она узнала его, но он успел скрыться ещё до того, как она могла сказать ему хотя бы одно слово. Когда она вчера вечером приехала в контору, тело уже лежало на полу. Мисс Найдер подтверждает, что это был её дядя, поскольку она проверила шрамы у него на ноге. Главное в этой истории то, что на этот раз он был действительно убит, и я думаю, что знаю, кто убийца.
  Вульф уставился на Бернарда:
  – ГДЕ ОН, мистер Бернард?
  Бернард явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он прилагал заметные усилия, чтобы казаться спокойным, но у него это не получалось. Смотрел он на Вульфа завороженными глазами, как будто тот гипнотизировал его.
  – Так ГДЕ ОН? – чуть повысил голос Вульф.
  Самое лучшее, что пришло в голову Бернарду, это спросить: «Кто он?», причём каким-то чужим голосом.
  Вульф медленно покачал головой:
  – Не надо, мистер Домери. Я никого не разыгрываю. Когда мистер Гудвин рассказал мне, что произошло сегодня днем, я подумал о такой возможности. Но лишь полчаса назад, как только вы мне сказали, что провели вечер все четверо вместе, я решил кое-что выяснить. И теперь я всё ТОЧНО знаю, мне рассказало об этом ваше лицо. Не упрекайте себя за это. Атака на вас было неожиданной, внезапной, и она дала результат.
  Вульф вытянул руку ладонью вверх:
  – Даже если бы я не знал, а лишь догадывался, этого было бы достаточно. Я бы просто сообщил полиции свои подозрения, обосновав их, а при их людских и технических возможностях и навыке заниматься подобными делами, как вы думаете, сколько времени потребовалось, чтобы ЕГО отыскать? Самое главное то, что он – убийца. Только не поймите меня превратно, я не ограничиваю вас ни в чем, вы совершенно вольны в своих действиях, однако вам не позволят покинуть эту комнату, пока вы нам не скажете, где он находится сейчас… В противном случае мне придется передать дело полиции, ну, а это грозит неприятностями не только ему, но и вам. Вы это, наверняка, понимаете.
  Домерсет усмехнулся:
  – Это незаконное обращение со свидетелем!
  Вульф пропустил его слова мимо ушей:
  – ГДЕ ОН, мистер Домери? На сей раз вы не можете заявить, что вам нужно время, чтобы проконсультироваться с ним. Где он?
  – Это ужасно… – хрипло произнес Бернард. – Ужасно!
  – Он не имеет права так действовать, – вдруг раздался голос из красного кресла. Синтин во все глаза смотрела на Бернарда. В её взоре было столько доброты и сочувствия, что я удивился. Я никогда не думал, что она будет расточать свои симпатии на своего, в сущности, противника.
  – Он не имеет права вам угрожать, задерживать вас здесь. Это незаконно! – Она повернулась к Вульфу и резким голосом приказала:
  – Немедленно прекратите, слышите?!
  – Слишком поздно, дорогое дитя, – сказал Домерсет. – Вы же сами наняли его, и теперь я вижу, вы не зря потратили свои деньги.
  Он обратился к Бернарду:
  – Советую вам сказать ему, Бернард! … Возможно, это тяжело, но иначе будет ещё тяжелее!
  – Так где же он, мистер Домери? – опять повторил Вульф.
  – Если вы правы… – голос Бернарда зазвучал пронзительно, – но ведь это ещё не доказано! Даст бог, вы ошибаетесь… но если вы действительно правы, то пусть он пеняет на себя! Его адрес – дом 516, Восточная Девяностая улица. Я хотел бы позвонить ему.
  – Нет! – резко сказал Вульф. – Пусть незаконно, но вы будете задержаны, если только попытаетесь подойти к телефону… Скажите, пожалуйста, это многоквартирный дом?
  – Да.
  – Лифт…?
  – Да.
  – Какой этаж?
  – Десятый, квартира десять-С. Я сам снял её для него.
  – Он сейчас там?
  – Да. Я должен был позвонить ему, как только уйду отсюда. Я сказал ему, что поеду к вам, от вас – к нему, но он сказал, что за мной, очевидно, установят слежку, поэтому будет лучше, если я позвоню ему из телефонной будки.
  – Как его имя?
  – Диксон. Джордж Диксон.
  – Точно?
  – Да.
  – Благодарю вас. Это все. Арчи?
  – Да, сэр.
  – Дай Фрицу пистолет и пошли его сюда. Я не знаю, как могут повести себя эти люди. Сам поезжай за мистером Диксоном и привези его сюда. Девяностая…
  – Я слышал адрес.
  – Не пугай его без необходимости и не говори ему, что нам известно, кто был убит вчера вечером. Я не хочу, чтобы тебя убили или чтобы произошло самоубийство.
  – Не беспокойтесь, сэр, – произнес с уверенностью Домерсет, – он никогда не решится на самоубийство. Меня только удивляет, как вы собираетесь что-то доказать в отношении этого убийства? Вы же сами сказали, что всего полчаса назад не знали о существовании этого человека! Он крайне решительный, волевой, всё, что угодно, но не дурак!
  Я уже стоял возле своего стола, доставал и заряжал два пистолета – один для Фрица, второй – для себя. Поэтому яснее других услышал реплику Уорда Роппера:
  – Этим всё объясняется! – сказал он, и в его голосе не было и намёка на горечь, это был тон человека, радующегося сделанному им открытию. – Раз Поль был жив до вчерашнего вечера, значит, он рисовал все эти модели и передавал их через Синтин!.. Конечно же, а я-то удивлялся!..
  Я ушёл, не дожидаясь, когда раздастся звон пощечин, или шум потасовки.
  – Особой спешки не требуется, – сказал Вульф, когда я выходил из кабинета. – Мне до твоего возвращения надо ещё кое-что сделать.
  Глава 11
  В качестве транспортного средства я мог выбрать новенький «кадиллак» Вульфа, метро или такси. «Кадиллак» и метро были не слишком удобны, потому что если бы я поехал на машине, мои руки были бы заняты рулем, а везти в метро убийцу без наручников просто неудобно. Поэтому я остановился на такси.
  Водитель одной из машин, стоявших на углу Десятой авеню, совершенно правильно отреагировал на мою карточку-лицензию и на описанную мной ситуацию, поэтому я с удовольствием выбрал его.
  Дом 516 на Восточной 90-й улице не был ни бедняцкой трущобой, ни роскошным замком, это был всего-навсего один из огромных современных муравейников.
  Оставив такси ожидать у тротуара, я вошёл в дом, прошёл через вестибюль с таким видом, как будто бы имел счастье тут проживать, вошёл в лифт и небрежно бросил лифтеру:
  – Десятый, пожалуйста.
  У лифтера не шевельнулся ни один мускул, кроме челюсти:
  – Кого вы хотите видеть?
  – Диксона.
  – Я должен позвонить ему наверх. Как ваше имя?
  – Скажите ему, что у меня поручение от мистера Бернарда Домери.
  Лифтер отправился звонить, я вышел с ним, завернул за угол и подошёл к стойке, наблюдая за тем, как он звонит. Через секунду он уже звонил по телефону, а ещё через несколько секунд повернулся ко мне:
  – Он говорит, чтобы я принес к нему наверх послание, которое у вас есть.
  – Скажите ему, что моё имя Гудвин, и что я должен передать ему все лично.
  Очевидно, Диксону не надо было много времени, чтобы принять решение. Во всяком случае, долгой и продолжительной дискуссии не было.
  Лифтер повесил трубку, кивнул мне, приглашая следовать за собой, и повел снова к лифту.
  Он поднял меня на десятый этаж, молча ткнул пальцем налево, я отправился в этом направлении до конца коридора, где находилась дверь с номером 10–С. Она была приоткрыта ровно настолько, чтобы туда можно было просунуть всего лишь палец, а как только я протянул руку к кнопке звонка, раздался голос:
  – У вас имеется послание от Бернарда Домери?
  – Для Джорджа Диксона.
  – Передайте его мне. Я – Диксон.
  – Не могу. Это устное послание.
  – Тогда скажите, чего он хочет.
  – Сначала я должен вас увидеть. Мне вас описали. Мистер Домери находится в некотором затруднении.
  На протяжении двух-трёх секунд ничего не происходило, потом дверь приоткрылась, я быстро просунул свою ногу, дабы дверь нельзя было закрыть. Освещение было достаточным для того, чтобы разглядеть в приоткрывшуюся щель рослого человека средних лет с широким ртом, тёмными глубоко посаженными глазами и сильно выдающимся вперед подбородком.
  – Что у него за неприятности? – спросил Диксон.
  – Это он мне не доверил. Должен сказать вам лично. Я всего лишь передаю вам его просьбу непременно приехать к нему.
  – Почему он не позвонил мне?
  – Он не может позвонить вам оттуда, где сейчас находится.
  – Где же он?
  – В конторе Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице.
  – Кто там есть ещё?
  – Несколько человек. Разумеется, сам Ниро Вульф, мужчины по имени Домерсет и Роппер, и женщины по имени Фарелла и Найдер. Вот и всё.
  Его тёмные глаза ещё потемнели.
  – Я не думаю, чтобы мистер Домери посылал за мной вообще. Я думаю, что это ловушка, так что убирайтесь отсюда и больше не показывайтесь.
  – О'кей, браток, – сказал я, продолжая держать ногу между дверью и косяком, – а где же, по-вашему, я отыскал ваше имя и адрес? Из списка на почтовом ящике? Вы знали, что мистер Домери находится у Вульфа, так как он звонил вам около семи часов, спрашивал совета, идти туда или нет. Он также сообщил, кого ещё пригласили туда вместе с ним. Как вы думаете, почему он не может использовать телефон? Потому что не говорит по-английски? И потом, даже если бы это и была ловушка, я не вполне понимаю, что ещё остается вам делать, кроме как поехать вместе со мной и распутать её? Если вы не в состоянии сделать это здесь на месте. У них такое впечатление, что крайне необходима ваша помощь. Я понял так, что если я не приеду туда с вами до одиннадцати часов, то все они, в том числе и мистер Домери, на такси приедут за вами. Поэтому, если вы действительно выставите меня, то единственное, что мне остается делать, это засесть возле дверей вашей квартиры и ждать, пока они не подъедут. Если вы попытаетесь вышвырнуть меня, посмотрим, что из этого получится… Если позовете на помощь тщедушного лифтера, толку от него будет мало, уверяю вас. Ну, а коли вы позовете полицию, то и того лучше. Я дам исчерпывающие объяснения, обрисую обстановку и все прочее… Это, как будто бы, все возможные варианты, не так ли? Внизу нас ждёт такси, мистер Диксон.
  Я отлично понимал, что ему, наверняка, безумно хочется ударить меня или швырнуть каким-либо тяжелым предметом в моем направлении, скажем, оконным штырем. Во мне не было ничего, что могло бы прийтись ему по вкусу. Но, как заметил мистер Домерсет, Диксон был все, что угодно, только не дурак. Большинство людей обдумывали бы сложившуюся обстановку минут 10 в одиночестве, где-то в тихом уголочке, дабы отыскать правильный выход и не опростоволоситься. Но не мистер Диксон!
  У него на это ушло всего 30 секунд, на протяжении которых он стоял, вперив в меня взгляд, а его мозг лихорадочно работал, взвешивая все «за» и «против» моего предложения.
  Наконец, он повернулся и открыл широко дверь, взял с вешалки шляпу, надел её, вышел из квартиры, а поскольку я убрал ногу с дороги, запер дверь на ключ, подошёл к лифту и нажал кнопку.
  За все то время, пока мы спускались на лифте, ехали в такси, шли вдоль подъездной дороги к дому Вульфа, поднимались на крыльцо, входили в прихожую – он не проговорил ни единого слова. Молчал и я. Ибо я не такой человек, чтобы лезть с разговорами, когда этого не желают.
  Глава 12
  Мы снова вернулись к заголовку, с которого начинали: «Оживший покойник». Но на этот раз такой вариант меня не разочаровал. Я посчитал само собой разумеющимся, что к тому времени, когда я вернусь, все в кабинете Вульфа уже будут знать, кто едет вместе со мной, если даже двое или трое не поняли этого до того, как я уехал… Я считал, что будет интересно наблюдать за тем, как они встретятся при таких необычных обстоятельствах со своим бывшим хозяином и другом, воскресшим из мертвых и поднявшимся из своей мокрой могилы.
  Но он взял инициативу в свои руки, как только вошёл в кабинет. Подойдя прямо к Бернарду, он уставился на него гневными глазами. Тот вскочил с места.
  Диксон спросил холодным резким тоном:
  – Чёрт возьми! Что с тобой случилось? Разве ты не в состоянии сам во всём разобраться?
  – Нет, не могу! – ответил Бернард, и на этот раз он не хныкал. – У этого человека, Ниро Вульфа, имеется к вам ряд вопросов. Молю бога, чтобы вы дали на них исчерпывающие ответы.
  Диксон окинул взглядом присутствующих:
  – Олл-райт, я вернулся, – сказал он, – я бы и сам вскоре появился, но вот мой бесподобный племянник несколько поторопил события. Уорд, вы выглядите как витрина с распродажи. А вы всё ещё миритесь с ним, Полли? Теперь вам нравится мириться и со мной. Синтин, я слышал, вы собираетесь руководить всем делом?
  Его голова немного повернулась:
  – А где же Генри? Я думал, он тоже здесь.
  И я задавал себе этот вопрос. Домерсета и Ниро Вульфа в кабинете не было. Я хотел было спросить о них Фрица, но тот сразу же вышел из кабинета, как только я появился.
  Удивительным было не только отсутствие моего босса и адвоката, но и появление в честной компании новых лиц: инспектор Кремер и его любимый сержант Пэрли Стеббинс сидели на диване в дальнем углу комнаты.
  Я пробрался между присутствующими (некоторые сидели, другие – стояли) и спросил с уважением у Кремера:
  – А где же мистер Вульф?
  Оглянувшись, увидел, что Вульф стоит за моей спиной. Вошёл он бесшумно. Диксон протянул ему руку.
  – Я – Джордж Домери. Очень приятно.
  Вульф не пошевелился. В комнате неожиданно стало до боли тихо, глаза всех смотрели на двух застывших друг перед другом мужчин.
  – Как поживаете, мистер Домери? – наконец сухо поинтересовался Ниро Вульф, и, обойдя нового гостя, сел в своё широченное кресло. Кроме этих звуков, тишина оставалась полнейшей.
  Джордж Домери опустил отвергнутую Вульфом руку. Это всё, что он мог сделать, если не собирался сжать её в кулак. Разрешив таким образом эту проблему, обратился к Вульфу, заговорив уже совсем другим тоном:
  – Мне сказали, что за мной послал племянник. Теперь я вижу, что вы заманили меня сюда обманом. Чего вы от меня хотите?
  – Садитесь, сэр, – ответил Вульф, – на мой рассказ может уйти весь вечер.
  – Ну, нет, на это я не могу согласиться…
  – Сядьте, пожалуйста, я всё скажу… В мои намерения входит ознакомить вас с некоторыми фактами, предложить вам свои объяснения и выслушать ваше мнение. Садитесь же, рядом с вашим племянником есть свободное место.
  Для человека, пытавшегося перейти в атаку и задержать наступление врага, было поражением принять его приглашение сесть в кресло. С другой стороны, стоять в комнате, где все сидели, просто нелепо, если только он не собирался уйти. А Джордж Домери не мог принять решения, что ему дальше делать, не узнав, что затевается против него. Поэтому он всё-таки сел в кресло рядом с Бернардом.
  – Что за факты? – спросил он.
  – Я же сказал, – ответил Вульф, – что на это может уйти весь вечер. Но это не значит, что я склонен долго беседовать. Постараюсь быть максимально кратким.
  Он полез к себе в нагрудный карман и вынул оттуда свернутые листы бумаги:
  – Вместо того, чтобы пересказывать содержание написанного здесь, я просто прочту вам всё это от начала до конца. Полагаю, вам всем, или большинству из вас известно, что завтра день рождения мисс Найдер. Ей исполнится двадцать один год.
  – О, да! Нам это известно, – со свойственным ей жаром воскликнула мисс Фарелла.
  Вульф грозно посмотрел на неё, я знал, что он не выносит подобных особ.
  – Я убедил мистера Домерсета, – продолжал он ровным голосом, – обнародовать эту бумагу несколькими часами позже, чем предполагалось. Вообще-то, она предназначалась лично мисс Найдер, но, как вам может подтвердить находящийся здесь мистер Кремер, при разборе дела об убийстве не существует никакой конфиденциальности.
  Вульф развернул листки:
  – Это письмо, – продолжал он, – написанное на двух листах простой бумаги и датированное 16-м мая 1946 года (Йеллоустон-парк), начинается таким образом: «Дорогая моя Синтин!»… За этим следует:
  «Я перешлю эти строки в запечатанном виде мистеру Домерсету и предупрежу его, что он не должен вскрывать конверт и отдавать его тебе до тех пор, пока тебе не исполнится 21 год. Это произойдет 11 июня следующего года. Как бы мне хотелось быть с тобой в этот день! Надеюсь, что я и буду… Если же нет, думаю, к этому времени ты узнаешь, что со мной, и решишь, как нам поступить, и у тебя сложится собственное мнение. Тебе следовало бы знать правду, но не хочу, чтобы ты узнала об этом сейчас!»
  Вульф окинул всех взглядом:
  – Текст написан сплошь без красных строк. Очевидно, мистер Найдер просто излагал свои мысли, не заботясь об их оформлении.
  В скором времени вы получите известие о том, – продолжал он читать, – что я покончил жизнь самоубийством. Я знаю, что это очень тебя огорчит, потому что мы очень любили друг друга, несмотря на все наши разногласия, однако и эта новость не разобьёт твоё сердце. Тем более, что я вовсе не собираюсь кончать счёты с жизнью и надеюсь вернуться к тебе и к моей любимой работе. Именно для того я и пишу, чтобы объяснить моё поведение. Полагаю, что тебе было известно, как я любил Элен. Ты не любила её, и это единственное, что я имел против тебя, ведь она мне дала столько счастья и радости, которых я не видел нигде, кроме работы. Она понимала, что я… Не буду долго об этом распространяться. Мне важно только рассказать, что случилось.
  Джордж узнал о нас и убил её. Как он это сделал, я не знаю. Мне только известно, что они вдвоём катались на лошадях, ну, а всё остальное ему было нетрудно подстроить. Надо знать его силу воли, находчивость, ум и беспринципность.
  Он намеревается убить и меня, а ты же знаешь, что Джордж всегда доводит дело до конца. Вот почему я не выходил из квартиры эти три дня ни днем, ни ночью. Я не считаю себя ни особенно храбрым, ни физически сильным. А ты-то знаешь, что Джордж всегда подавлял меня. После того, как он убил Элен, я страшно испугался. Я и не скрываю, что боюсь его. Он ничего не забывает и ничего не оставляет не доведенным до конца… Я удивляюсь, что он не последовал сюда за мной. Очевидно, он любит своё дело почти так же, как его люблю и я. Впереди осенняя выставка моделей, ну, а месть подождет до моего возвращения… Вот я и отказался от всего, чтобы спасти свою жизнь. И я не вернусь, во всяком случае, сейчас. Когда до него дойдет известие о моей смерти, он успокоится… Боюсь только, что я не смогу долго находиться вдалеке, оторванный от своей работы. Но я посмотрю, что будет дальше. Может быть, он и сам уйдет из жизни?..
  Мне надо хорошенько подумать над этим вопросом, взвесить, учитывая характер Джорджа. Понимаешь, мне кажется, что если я буду находиться в покойниках пару лет, а потом вернусь неожиданно, авось он откажется от своего намерения мстить. Ведь ему некем меня заменить в фирме, должен же он с этим считаться! Нельзя так. Во всяком случае, будущее покажет… Я понимаю, что мне будет тяжело жить в разлуке с тобой, Синтин. Возможно, я вернусь ещё до твоего дня рождения, девочка моя, когда тебе исполнится 21 год. И если это будет так, я заберу это письмо у Генри, чтобы ты никогда не смогла его прочитать. Но не написать его я тоже не могу, потому что если случится так, что я никогда не вернусь назад, я хочу, чтобы ты узнала правду. Мне остается только добавить, что я надеюсь на тебя и не сомневаюсь, что ты сумеешь продолжить моё дело, так как природа наградила тебя большим талантом. Я горжусь тобой, Синтин. Мне не надо тебя просить, чтобы ты оправдала мои надежды. В этом можно не сомневаться.
  Вульф сложил листки бумага и спрятал их снова в карман:
  – В слове «дядя» буква «Д» – заглавная, – добавил он.
  Я отметил про себя, что обе женщины – и Полли Фарелла, и Синтин – плакали. Потом Полли вскочила, стряхнула слёзы просто рукой, не доставая даже носового платка, повернулась к Джорджу Домери и закричала, сверкнув глазами:
  – Мы с вами в расчёте! Объявляю вам, в присутствии всех этих людей, о своём уходе. За две недели Вы сказали, что мне придётся с вами уживаться? Не придется! Мы создадим новую фирму «Найдер и Фарелла» Мы с Синтин расстанемся с вами. И тогда держитесь! Со своим Уордом Роппером вы живенько завоете волком! Уф!
  Она в сердцах плюнула в сторону Роппера, и это получилось у неё совершенно естественно, непринужденно.
  – Мадам, прекратите! Сядьте, пожалуйста, – проворчал Ниро Вульф.
  Полли взглянув на Синтин, видимо, готова была немедленно обсудить условия их будущего партнерства, но ей помешала реплика Джорджа Домери:
  – Понятно…
  Голос его прозвучал совершенно спокойно, однако чувствовалось, что внутренне он весь напряжен:
  – Вы заманили меня сюда, чтобы обвинить в убийстве моей жены на основании истеричного письма Поля Найдера, которое вы стараетесь представить в качестве вещественного доказательства. Но это же фантастично!
  Вульф кивнул:
  – Да, это действительно фантастично, и совсем не то, что входит в мои намерения. У меня нет времени заниматься фантазиями. Я прочитал письмо Поля Найдера лишь в качестве предыстории, чтобы правильно подойти к решению дела, которым мы сейчас занимаемся… Когда же вы в последний раз видели мистера Найдера?
  Джордж покачал головой:
  – От фантазии – к новой фантазии? Когда и где я видел его – это моё дело, а сейчас выкладывайте факты.
  – Не желаете отвечать на мой вопрос?
  – Нет, конечно, чего ради мне на него отвечать? Я вообще не обязан перед вами отчитываться!
  – В этом вы правы, но пускать в ход столь шаткий аргумент – не слишком умно. Полагаю, вам известны оба джентльмена, которые сидят сейчас на диване: инспектор Кремер и сержант Стеббинс? Их присутствие отнюдь не означает, что я задаю вопросы от лица Администрации, но совершенно очевидно, если вы откажетесь отвечать МНЕ, то вам будет предоставлена возможность отвечать ИМ. Так что, выбирайте. Попробуем начать сначала. Когда и где вы в последний раз видели Поля Найдера?
  Джордж ещё раз проявил себя способным на быстрые и разумные решения:
  – Я не знаю точной даты, – сказал он, – но видел я его в начале мая прошлого года в нашей конторе. Как раз перед тем, как он уехал в отпуск.
  – Это уже более подходяще, – с довольным видом пробормотал Вульф. – А сейчас, мистер Домери, – продолжал он, – я, как и обещал, познакомлю вас с некоторыми фактами. Мистер Найдер не убил себя в мае прошлого года, вы слышали это письмо, которое я читал. На прошлой неделе его видели здесь, в Нью-Йорке, живым и здоровым. Видела его племянница – мисс Синтин Найдер, присутствующая здесь. Он был с большой бородой, его гладкие волосы были расчесаны на пробор и напомажены. На глазах – очки. А сегодня утром его увидели многие люди, но он был уже мёртв. То, как его убили…
  – Так вот вы куда клоните!
  Инспектор Кремер был уже на ногах, он подбежал к столу Вульфа, оглушительно вопя:
  – Боже мой, на этот раз вы послали за мной из-за этого?!
  – Пф, – сказал пренебрежительно Ниро Вульф. – Что за непонятная истерика! У меня имеется к вашим услугам мистер Домери. Вы что, желаете немедленно сами им заняться, уже готовы приступить к допросу, или же повремените, пока я не приведу ещё несколько фактов?
  Кремер не ответил Вульфу, а стал поочерёдно разглядывать присутствующих. Когда его глаза остановились на Синтин, она в них что-то прочла, встала со своего места и села ближе к мистеру Домерсету.
  Кремер опустился в красное кожаное кресло и сразу же оказался в центре собравшихся лицом к лицу с Джорджем Домери.
  Пэрли Стеббинс тоже переместился, только не столь демонстративно, заняв стул позади кресла Джорджа, на расстоянии вытянутой руки.
  – Давайте, выкладывайте свои факты, – ворчливо произнес инспектор.
  Глаза Вульфа были прикованы к Джорджу Домери:
  – Я только хотел сказать, что смерть этого человека, а тогда никто, кроме его племянницы, не догадывался, что убит Поль Найдер, заставила полицию обратиться к этому делу… Полиция выполнила все необходимые формальности и, естественно, сосредоточилась на крайне важном вопросе: кто этот человек… Как вы сами видите, мистер Домери, инспектор Кремер выражает странное негодование, что ему не сообщили имя убитого, а это знали мисс Найдер, мистер Гудвин и я.
  Но негодовать по этому поводу глупо, так как, если бы мистер Кремер узнал, кого убили, он бы совершенно резонно сосредоточил своё внимание на одной мисс Найдер, о которой ему было известно, что она была на месте преступления в соответствующее время, и у которой имелся прекрасный мотив для убийства – унаследовать половину дела.
  Как видите, для полиции было жизненно важным опознать труп. Я не знаю, мистер Домери, известно ли вам об огромных ресурсах и возможностях нью-йоркской полиции при расследовании подобных проблем. Вы можете не сомневаться, что она использовала бы все эти возможности, дабы проследить весь путь человека в очках, с бородкой и гладко зачесанными волосами до места своей гибели. Теперь они это непременно проделают.
  Это один из фактов, который я бы просил вас принять во внимание. Я не допускаю того, чтобы им не удалось это сделать. Неужели же они не смогли бы найти никого, кто где-то видел этого человека? Поймите, я стараюсь говорить с вами совершенно беспристрастно.
  Ну, а если кто-то заметил, как бородатый человек разговаривал на улице или в кафе, или где-то ещё с другим человеком, описание наружности которого совпало бы с вашей внешностью, то вы тем самым сразу же попадаете в поле пристального внимания полиции. И полиция обязательно отыщет свидетелей, которые опознают неизвестного собеседника погибшего…
  Вульф поднял палец и внезапно направил его прямо на Джорджа Домери.
  – Я всё это говорю для того, чтобы предупредить вас. В том, что вы мне сказали, будто видели Поля Найдера в последний раз в прошлом году, нет ничего удивительного: никому не хочется быть вовлеченным в криминальное расследование. Но если вы и после того, что я вам только что сказал, будете упорствовать в своей лжи, вы не сможете негодовать на нас за то, что мы подозреваем вас в убийстве. Взгляните на его лицо, Кремер! Вы видите его лицо?
  Вульф подождал, пока не установится тишина, и глаза всех присутствующих не обратятся к физиономии Джорджа Домери. Палец Вульфа в течение нескольких секунд указывал на него, потом внезапно стукнул по краю стола с резким щелчком, напоминающим удар хлыста.
  – Когда вы в последний раз видели мистера Поля Найдера, мистер Домери?
  Это была какая-то чертовщина! Никто не мог достаточно долго выдержать подобное испытание. Что мог поделать Джордж со своим лицом? И что он должен был сказать?
  Джордж Домери ничего не сказал.
  Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
  – Это открывает перед нами, – заявил он лекторским тоном, – прекрасное поле для расследования… Что, например, заставило вас заподозрить, что самоубийство мистера Найдера было фальшивым? Скорее всего, вы так же хорошо знали его характер, как он ваш, и посчитали невозможным, чтобы он прыгнул в гейзер, да ещё нагишом.
  Действительно, надо быть совершенно отчаянным человеком, чтобы решиться на такое! Но в любом случае, он был прав в отношении вас: вы ничего не забыли и не отступили от своего намерения. Нанимать кого-то, чтобы он разыскал Поля Найдера, мистеру Домери было опасно, ну, а если бы он предпринял это сам, это могло бы отнять много времени, которого у него не было. И тогда он решил заманить его в ловушку, использовав его же оружие! Вы поехали со своим племянником ловить рыбу во Флориду и договорились с ним инсценировать свою гибель, сделать так, чтобы все поверили, что вы утонули.
  Возникает другой вопрос: что именно вы сообщили своему племяннику? Сказали ли вы ему, что…
  – Нет!
  Это выкрикнул Бернард. Он вскочил с места, но не для того, чтобы оказаться рядом со своим дядей или с Вульфом, а чтобы подойти к тому месту, где сейчас находилась Синтин. И весь его взрыв эмоций предназначался ей:
  – Пойми всё правильно, Синтин… Я не пытаюсь уклониться от ответа, скрыться, убеждать, что он невиновен. Всё, что он сделал, он сделал на свой страх и риск, с моей стороны он не получил поддержки ни в чём, кроме одного-единственного случая, и тут тебе необходимо во всём разобраться!
  Бернард повернулся к своему дяде:
  – Вы тогда мне заявили, что вас кто-то преследует, что вашей жизни угрожает опасность, и что ваша мнимая смерть заставит вашего врага утратить осторожность, он предпримет какие-то шаги, после чего положение дел изменится, так что вы сразу же сможете «воскреснуть»! Это всё, что я знаю. Но вы мне не сказали, кто ваш преследователь и чем вызвана ваша с ним вражда? Я больше ничего не знал. И провалиться мне на этом месте, я не желаю, чтобы ты выслушивала инсинуации, будто я был замешан во всём этом!
  – Заткнись и сядь! – крикнул ему Джордж Домери.
  Бернард снова открыл было рот, но Вульф жестом остановил его:
  – Благодарю вас, сэр, за то, что вы упростили процесс наших рассуждений… Но ещё многое остается неясным.
  Он снова обратился к Джорджу:
  – Например, о самой встрече с вашим бывшим партнером… Где бы она ни происходила, в результате её вы, очевидно, договорились, что встретитесь во вторник вечером у себя в конторе, чтобы обсудить положение вещей, и достигнуть взаимопонимания, не так ли? Должно быть, это было весьма примечательное свидание, свидание двух предполагаемых покойников, причём он-то поначалу верил в вашу смерть… Удалось ли вам убедить Поля, что вы не убивали свою жену? И почему вы не убили его самого в каком-то другом месте? Или же это была известная бравада, оставить его там, в его собственном кабинете, с изуродованным до неузнаваемости лицом? А, может быть, вы боялись отложить свою месть на час, поскольку предполагали, что он раскроет себя мисс Найдер, или мистеру Домерсету, после чего ваш риск заметно возрастет? И почему, чёрт подери, вы ударили его по лицу палкой более десяти раз? Садизм? Или у вас, началась истерика?.. Вряд ли вы посчитали это необходимой предосторожностью, поскольку считалось, что Поль Найдер умер более года назад. Это было для вас неважно…
  – Он действовал так, как свирепый волк, который рвёт на части свою жертву! – заявила, вклиниваясь в разговор, Полли Фарелла. – Иначе действовать он бы и не мог!
  – Да, очевидно… – согласился Вульф. Плечи его слегка приподнялись и опустились.
  – Вы можете его забрать, мистер Кремер! Я закончил.
  Кремер нахмурился и недовольно сказал:
  – Для подобных выводов требуется большее количество фактов.
  – Пф!.. – обиделся Вульф. – Вы хотите, чтобы я всё для вас разжевал? Я это уже сделал. Вы видели его лицо, видели, каких усилий ему требовалось следить за собой. Я позвонил вам и предупредил, что убийца будет вам предоставлен, И вот он здесь, забирайте его! Я сделал свою часть работы, теперь вы приступайте к своей. Прошлым вечером он входил в здание фирмы и выходил из него, он не человек-невидимка, он не мог пройти незамеченным, а что ещё вам нужно?
  Кремер поднялся. Сержант Пэрли Стеббинс уже был на ногах.
  – Мне необходима ещё одна вещь, – сказал Кремер, подходя к письменному столу Вульфа. – Это письмо Поля Найдера к племяннице. – Он протянул руку. – Оно у вас в нагрудном кармане.
  Вульф покачал головой:
  – Нет, инспектор, его я оставлю у себя. Или, лучше, сразу уничтожу. Оно моё.
  – Чёрт возьми! Что значит «моё»?
  – Оно написано моею собственной рукой, я сочинил его, а помогал мне мистер Домерсет, пока Арчи ездил за Джорджем Домери. Так что это письмо вам совершенно ни к чему. Заберите отсюда этого типа и начинайте работать.
  Глава 13
  К собственному удовольствию могу добавить, что на этот раз Вульф перехитрил самого себя. Одно из самых «излюбленных» его занятий – выступать свидетелем на суде, поэтому он всегда старается повести дело таким образом, чтобы ему не присылали повестки в суд. Но на прошлой неделе я имел счастье сидеть в зале заседаний и наблюдать, как Вульф дает показания на месте для свидетелей. Окружной прокурор не был особенно уверен в разбираемом деле, и его счастье, что на этот раз Вульф лил воду на его мельницу, а не старался опровергнуть версию обвинения…
  Синтин же повезло, что в тот момент, когда Вульф посылал ей счет за оказанные услуги, он ещё не знал о своем вызове в суд. Иначе ей пришлось бы отдать в уплату за его страдания как раз половину своего капитала.
  Вульф ужасно расстроился сегодня утром, когда узнал из газет, что присяжные, прозаседав всего 2 часа 45 минут, вынесли приговор «Предумышленное убийство». Это доказывало, как он решил, что его показания в суде были излишними.
  Владельцы «Домери и Найдер» сообщили мне, что я не только буду желанным посетителем на всех их выставках и показах, но для меня всегда будет оставлено лучшее место в первом ряду, и любая модель, которая мне понравится, будет тотчас же выслана с наилучшими пожеланиями по любому адресу.
  Я думал, что Синтин меня понимает лучше. Но женщины вообще немыслимые и непонятные существа. Я полагаю, что через месяц Синтин уже с лёгким сердцем пришлет мне приглашение на свадьбу.
  Да, да, на собственную свадьбу.
  ОДНОЙ ПУЛИ ДОСТАТОЧНО
  Глава первая
  Цвет ее лица мешал мне до конца поверить, что она действительно так напугана, как о том рассказывает.
  – Может, я не ясно выразилась, – настаивала она, продолжая хрустеть пальцами, хотя я только что попросил ее прекратить это делать. – Я ничего не выдумываю, честное слово. Ведь однажды они уже подставили меня, так что вполне могут сделать это снова.
  Возможно, эти слова тронули бы меня больше, проступи сквозь ее ровно окрашенные щеки хоть несколько бледных пятен: верный признак того, что сердце усиленно перекачивает кровь. Однако при первом же взгляде на нашу посетительницу мне невольно вспомнилась румяная круглолицая девушка из календаря, что висел в закусочной «У Сэма» на Одиннадцатой авеню. В одной руке красавица держала ведро, а второй оглаживала бок коровы, которую только что подоила или собиралась подоить. И девушка, сидевшая сейчас передо мной, была похожа на ту, с картинки, как две капли воды: тот же цвет лица, та же фигура и такой же общий флер невинности.
  Прекратив наконец хрустеть пальцами, она сжала их в тугие кулачки, опустила руки на колени и возмущенно поинтересовалась:
  – Неужто этот ваш Ниро Вульф и впрямь такой самодовольный индюк? Они явятся сюда уже через двадцать минут, и мне необходимо первой увидеть его! – Одним быстрым движением посетительница покинула кресло и оказалась на ногах. – Где он сейчас, наверху?
  Я уже давно заподозрил, что имею дело с импульсивной особой, а потому, общаясь с ней, предпочел не усаживаться за свой стол, но занял стратегическую позицию между нашей гостьей и дверью, ведущей в холл.
  – Вы это бросьте, – посоветовал я. – Когда вы стоите, вас начинает бить дрожь – я это заметил сразу, как вы вошли, – так что лучше присядьте. Я уже пытался объяснить вам, мисс Руни: эту комнату можно считать кабинетом мистера Вульфа, но весь остаток этого дома – его жилище. С девяти до одиннадцати утра и с четырех дня до шести вечера он простой обыватель, который наслаждается в оранжерее своими любимыми орхидеями. Поверьте, даже людям поважнее вас приходилось с этим мириться. Впрочем, мы с вами уже немного знакомы, и, похоже, вы славная девушка. А потому, пожалуй, я окажу вам услугу.
  – Какую?
  – Сначала сядьте и перестаньте дрожать.
  Она снова уселась.
  – Я сам поднимусь наверх и расскажу о вас мистеру Вульфу.
  – И что вы ему скажете?
  – Я напомню ему, что сегодня утром сюда позвонил человек по имени Фердинанд Поул, который договорился встретиться с мистером Вульфом ровно в шесть, предупредив, что прибудет не один, а в сопровождении еще четверых человек. Я скажу, что до назначенного времени осталось всего шестнадцать минут. Я также скажу боссу, что уже пришла девушка по имени Одри Руни – одна из этих четверых. Добавлю, что вы очень хороши собой (причем, вполне возможно, прекрасны не только внешне), но насмерть перепуганы, поскольку, по вашим словам, все остальные только делают вид, будто подозревают Телботта, а на самом деле намереваются подставить вас, и…
  – Не все.
  – Хорошо, кто-то из них. Я скажу мистеру Вульфу, что вы специально явились раньше назначенного времени, чтобы встретиться с ним наедине и сообщить ему, что вы никого не убивали, в частности Зигмунда Кийса, а также предупредить, чтобы он держал ухо востро с этими подонками.
  – Нелепица какая-то… в вашем пересказе!
  – Я постараюсь изложить все это прочувствованно.
  Она снова покинула кресло, за три шага легко преодолела разделявшее нас расстояние, положила ладони на лацканы моего пиджака и запрокинула голову, чтобы вглядеться мне в глаза.
  – Похоже, вы тоже очень милый человек, – с надеждой в голосе произнесла она.
  – На вашем месте я не стал бы на это особенно рассчитывать, – сказал я и зашагал к лестнице.
  Глава вторая
  Фердинанд Поул говорил без умолку.
  Разглядывая его, я развернулся в своем кресле спиной к столу; Вульф восседал за собственным рабочим столом слева от меня. Поул был раза в два меня старше. Заняв красное кожаное кресло напротив Вульфа, он закинул ногу на ногу так, что под брючиной обнажилось пять дюймов щиколотки и мы увидели носок. В этом человеке не было ровным счетом ничего интересного, разве что очень морщинистое лицо. Так или иначе, симпатий он у меня не вызывал.
  – Мы пришли сюда все вместе, – вещал он весьма неприятным голосом, – поскольку нас объединяет единодушное мнение, что Зигмунда Кийса убил Виктор Телботт, равно как и…
  – Вовсе не единодушное, – поправил его другой голос.
  Голос этот был мягким и приятным на слух, а его обладательница просто радовала взгляд. Вот, например, подбородок у нее был настолько совершенным, что им можно было любоваться под любым углом. Я не усадил эту женщину поближе к собственному креслу по единственной причине: в дверях она ответила на мою радушную улыбку лишь поднятием бровей, и я решил послать красавицу к черту, пока она не научится хорошим манерам.
  – Вовсе даже не единодушное, Ферди, – возразила она.
  – Но ты же сама говорила, – обратился к ней Поул весьма недовольным тоном, – что одобряешь наш визит к мистеру Вульфу и тоже хочешь присутствовать на встрече.
  Наблюдая за посетителями и слушая их, я сделал мысленную пометку: все они ненавидят друг друга. Эта женщина знала Поула лучше меня, поскольку обратилась к нему «Ферди», но наверняка, так же, как и я, считала его человеком малосимпатичным. Я почти простил ее, увидев, как возмущенно она поднимает на него брови.
  – Это вовсе не означает, – объявила красотка, – что я считаю, будто Вик убил моего отца. Ничего подобного я не думаю.
  – Зачем же тогда ты вообще пошла с нами?
  – Потому что хочу во всем разобраться. А разве вы хотите не того же? Согласитесь, что полицейские во всей этой истории повели себя откровенно глупо.
  – И кто же, по-твоему, убил мистера Кийса, если не Вик?
  – Понятия не имею! – Ее брови опять взлетели. – Но поскольку отец оставил мне свой бизнес, и раз уж мы с Виком помолвлены, и по еще нескольким причинам мне очень хотелось бы это выяснить. Вот почему я пришла сюда вместе с вами.
  – Тебе здесь не место!
  – Но я уже здесь, Ферди.
  – А я говорю, не место! – Морщины на лице Поула извивались, словно змеи. – Я уже сказал это, и повторяю снова! Мы, четверо, пришли сюда с определенной целью: убедить Ниро Вульфа отыскать доказательства того, что это Вик убил твоего отца!
  Поул расплел вдруг свои ноги, подался вперед, чтобы заглянуть в лицо Дороти Кийс (именно так звали эту дамочку), и тихим, зловещим голосом поинтересовался:
  – А может, это ты ему помогла?
  Тут разом заговорили еще трое.
  Первый сказал:
  – Ну вот, опять они взялись за старое.
  Другой произнес:
  – Пусть лучше говорит мистер Броадайк.
  А третий:
  – Кому-то из этих двоих лучше уйти.
  Слово взял Вульф:
  – Если моя задача, мистер Поул, сводится к тому, дабы доказать, что указанный вами человек совершил убийство, тогда вы напрасно потратили время, придя сюда. А вдруг он никого не убивал?
  Глава третья
  Много чего повидал этот кабинет, расположенный на первом этаже старого особняка из бурого песчаника, за те годы, что я проработал – все пятницы, субботы, воскресенья, понедельники, вторники, среды и четверги напролет – в качестве правой руки великого сыщика Ниро Вульфа.
  Однако в тот октябрьский вторник мы услышали весьма занимательную историю. Зигмунд Кийс, один из лучших специалистов по промышленному дизайну, был убит ровно неделю тому назад, как раз в предыдущий вторник. Я читал об этом в газетах, а также имел возможность выслушать рассказ об инциденте в интерпретации сержанта Пэрли Стеббинса из убойного отдела, моего друга и врага в одном лице. Признаться, уже тогда преступление это чрезвычайно заинтересовало меня с профессиональной точки зрения.
  Итак, покойный Кийс имел глупейшую, на мой взгляд, привычку: пять раз в неделю он в половине седьмого утра отправлялся в Центральный парк подышать свежим воздухом, причем не на своих двоих, а верхом на лошади. Своего скакуна, которого звали Казанова, Кийс содержал в конюшне Академии верховой езды Стиллуэлла на Девяносто восьмой улице, это к западу от парка. В то утро он оседлал Казанову, как обычно, ровно в шесть тридцать и отправился по традиционному маршруту. Сорок минут спустя, в семь часов десять минут, его видел патрулировавший парк конный полицейский, и было это где-то в районе Шестьдесят шестой улицы. Следуя привычному расписанию прогулок, Кийс всегда появлялся там приблизительно в это время. Еще двадцать пять минут спустя, то есть в семь тридцать пять, Казанова выбежал из парка с пустым седлом на спине и неспешным аллюром направился по улице к зданию Академии. Естественно, это вызвало у полицейского недоумение и любопытство, которое было удовлетворено три четверти часа спустя, когда он нашел тело Кийса за пышными кустами где-то в двадцати ярдах от дорожки для верховой езды, на широте, соответствующей Девяносто пятой улице. Позднее из груди покойного извлекли револьверную пулю тридцать восьмого калибра. Тщательно изучив следы на самой дорожке и за ее пределами, полиция сделала вывод, что мистер Кийс был смертельно ранен, когда находился в седле. Он свалился с коня и с трудом пополз вверх по некрутому склону к мощеной пешеходной дорожке, но скончался, не успев достичь цели.
  Разумеется, история про всадника, которого пулей вышибли из седла неподалеку от Эмпайр-стейт-билдинг, стала просто находкой для прессы, причем не только для «желтой». Орудие преступления не нашли, свидетелей также не оказалось. Ни один гражданин не пришел в полицию, чтобы сообщить о человеке в маске, который прятался за деревом, – потому вероятно, мало кто из жителей Нью-Йорка смог бы объяснить копам, что он сам делал в парке в столь ранний час.
  Итак, служителям закона пришлось разматывать этот клубок с другого конца: требовалось установить, у кого имелись мотив и возможность совершить преступление. За прошедшую после убийства неделю в их поле зрения попало множество человек, которые и получили повестки. Однако в результате тщательного отсева вниманием копов завладели лишь шесть персон. Так писали в газетах, и приблизительно то же самое я услышал из уст Пэрли Стеббинса. А потому сцена, развернувшаяся в нашем кабинете тем вечером, показалась мне занятной: пятеро из подозреваемых в убийстве Кийса пришли к Вульфу, чтобы убедить его, будто бы во всем виноват шестой человек – на данный момент отсутствовавший.
  Глава четвертая
  – Позвольте мне заметить, – хорошо поставленным баритоном произнес Фрэнк Броадайк, – что мистер Поул неточно выразил свою мысль. Ситуация такова, мистер Вульф: когда мистер Поул собрал нас вместе, мы поняли, что являемся товарищами по несчастью. Каждый из нас, видите ли, считает себя невинной жертвой, поскольку был совершенно безосновательно подвергнут утомительным процедурам дознания. Нас несправедливо подозревают в совершении преступления, к которому никто из нас не причастен. Мало того, за целую неделю полиция ничего не добилась и вряд ли уже добьется, а репутации наши, увы, навсегда останутся замаранными этими нелепыми подозрениями.
  Броадайк взмахнул рукой. Все в этом человеке, включая и баритон, говорило о безупречном воспитании. Он был несколько моложе Поула и раз в десять его элегантнее. По поведению Броадайка было нетрудно догадаться, что бедняге нелегко оставаться самим собой, поскольку он: а) находится в конторе частного детектива, что вульгарно; б) явился туда в компании людей, с которыми обыкновенно предпочитает не общаться, что досадно; в) здесь обсуждается его возможная причастность к убийству, что абсурдно.
  Тем временем Броадайк продолжал:
  – Мистер Поул предложил проконсультироваться с профессионалом и прибегнуть к вашим услугам. Я с радостью оплачу свою долю выставленного счета, и поэтому разрешите подчеркнуть: лично мне нужно всего лишь избавиться от несправедливого обвинения. Если вы можете добиться этого, лишь найдя преступника и изобличающие его улики, – что ж, великолепно. Если виновным окажется Виктор Телботт, я тоже ничего не имею против.
  – Никаких «если» и быть не может! – фыркнул Поул. – Телботт совершил убийство, и ваша работа, мистер Вульф, состоит в том, чтобы призвать его к ответу!
  – Ферди, ты забыл про меня. Я же ему помогала, – тихо напомнила Дороти Кийс.
  – Да хватит уже ерунду болтать!
  Все взоры обратились к говорившему, который до сей поры внес в беседу единственную лепту – то бишь замечание: «Ну вот, опять они взялись за старое». Присутствующим пришлось повернуть головы, поскольку субъект этот уселся на другом конце комнаты, где были полукругом расставлены стулья. Имя у него было самое заурядное – Уэйн Сэффорд, а писклявый голос никак не вязался с внешностью: это был пышущий здоровьем верзила с мужественным лицом. В газетах сообщалось, что ему двадцать восемь, но выглядел он чуточку постарше, примерно на мой возраст.
  Вульф кивнул в ответ:
  – Совершенно с вами согласен, мистер Сэффорд. – Он оглядел присутствующих. – Мистер Поул желает слишком многого за свои деньги. Вы можете нанять меня ловить рыбу, леди и джентльмены, но не стоит при этом указывать мне, каким должен быть улов. Вы можете поставить передо мной цель – провести расследование и разоблачить убийцу. Но не уверяйте меня, что знаете, кто он такой, если у вас нет доказательств, – иначе зачем платить мне за работу? Итак, есть ли у вас доказательства?
  Никто не произнес ни слова.
  – Вы можете представить доказательства, мистер Поул?
  – Нет.
  – Тогда с какой стати вы решили, что убийца – мистер Телботт?
  – Просто знаю, и точка. Мы все это знаем! Даже мисс Кийс, только она, черт побери, слишком упряма, чтобы признать очевидное!
  Вульф снова поочередно оглядел присутствующих:
  – Это правда? Вы все в этом уверены?
  И опять ни слова в ответ. Ни «да», ни «нет». В кабинете стояла тишина.
  – Тогда предоставьте мне самому определить, что за рыбу я поймаю, – заключил Вульф. – Все с этим согласны? Мистер Броадайк?
  – Да.
  – Мистер Сэффорд?
  – Да.
  – Мисс Руни?
  – Да. Только я все равно думаю, что убийца Вик Телботт.
  – Никто не запрещает вам так думать. Мисс Кийс?
  – Да.
  – Мистер Поул?
  Молчание.
  – Я должен получить ваше согласие, мистер Поул. Если же убийцей действительно окажется мистер Телботт, можете заплатить мне премию. Вот что, давайте-ка уточним. Вы нанимаете меня, чтобы установить факты?
  – Конечно, доподлинные факты.
  – Никаких других и не бывает. Я гарантирую, что не представлю вам факты с сомнительной подлинностью. – Вульф потянулся вперед, чтобы нажать на кнопку, вмонтированную в его рабочий стол. – Но это, по сути, единственное, что я могу гарантировать. Вы должны четко понимать, что несете ответственность в рамках нашего соглашения, как коллективно, так и поодиночке. А теперь, если…
  Дверь в холл отворилась. Фриц Бреннер вошел в кабинет и приблизился к столу Вульфа.
  – Фриц, – обратился к нему Вульф, – сегодня с нами обедают пятеро гостей.
  – Да, сэр, – не моргнув глазом, ответствовал повар и развернулся, чтобы выйти. Вот он какой, наш Фриц: имейте в виду, он не из тех, кто угощает гостей омлетом или консервированным супом. Фриц уже открывал дверь, когда Фрэнк Броадайк решил высказать свой протест:
  – Считайте, что четверо. Мне скоро уходить, у меня назначена встреча.
  – Ну так отмените ее! – рявкнул Вульф.
  – Боюсь, это невозможно.
  – Тогда я не смогу взяться за ваше дело, – сдержанно сказал Вульф. – Времени и так в обрез, после убийства прошла уже неделя. – Он перевел взгляд на циферблат настенных часов. – Вы понадобитесь мне, все без исключения, на весь остаток дня, и, возможно, беседа затянется за полночь. Я должен знать все, что вам известно о мистере Кийсе и мистере Телботте. К тому же, если мне предстоит снять с вас несправедливое подозрение и обелить в глазах полицейских и читающей газеты публики, я должен сперва сам убедиться, что вы действительно ни при чем. А это отнимет немало часов тяжкого труда.
  – Ой, – пискнула Дороти Кийс, и брови ее уже начали подниматься, – да вы никак нас подозреваете, мистер Вульф?
  Не обратив внимания на этот вопрос, он обратился к Броадайку:
  – Итак, сэр?
  – Придется мне позвонить и отменить встречу, – пробормотал Броадайк.
  – Уж будьте так любезны, – благожелательно произнес Вульф. Его взгляд еще какое-то время блуждал туда-сюда, пока не остановился на Одри Руни, которая также расположилась в дальнем конце комнаты, рядом с Уэйном Сэффордом.
  – Мисс Руни, – заговорил он, – ваше положение представляется мне наиболее шатким, поскольку у вас, безусловно, имелся мотив. Когда мистер Кийс решил вас уволить и на каком основании?
  Одри сидела неподвижно и прямо, с плотно сжатыми губами.
  – Дело в том, что… – начала было она, но остановилась прочистить горло, а затем не смогла продолжить из-за досадной помехи.
  Раздался звон дверного колокольчика, и я предоставил Фрицу самому выйти в холл: так у нас заведено в случаях, если я занят в кабинете с Вульфом и посетителями. Вскоре дверь в кабинет отворилась снова, впуская Фрица, который прикрыл ее за собой и объявил:
  – С вами хочет встретиться некий джентльмен, сэр. Мистер Виктор Телботт.
  Эффект, который произвело это известие, можно сравнить разве что с приземлением парашютиста в самый центр толпы собравшихся на пикник гостей.
  – Господи боже! – воскликнул Уэйн Сэффорд.
  – Какого дьявола… – не смог смолчать Фрэнк Броадайк.
  – Так ты ему сказала! – вознегодовал Поул, обернувшись к Дороти Кийс.
  В ответ Дороти лишь подняла брови. Этот трюк уже начал меня утомлять, и я от души надеялся, что в будущем она расширит свой репертуар.
  Одри Руни так и сидела с открытым ртом.
  – Пригласи его войти, – сказал Вульф Фрицу.
  Глава пятая
  Как и миллионы моих сограждан, я составил свое мнение о Викторе Телботте по его фотоснимкам, мелькавшим в газетах, и уже через десять секунд после того, как он присоединился к собравшимся в кабинете, решил, что ярлычок, которым я его заочно снабдил, может оставаться на месте. Этакий рубаха-парень, из тех, кто на вечеринке или перед началом торжественного обеда хватает поднос с закусками и обносит гостей, заглядывая им в глаза и отпуская остроты.
  Пожалуй, Телботт был наиболее интересным и привлекательным из всех присутствующих здесь мужчин, не считая меня, разумеется.
  Войдя, он метнул взгляд на Дороти Кийс, широко улыбнулся ей, проигнорировав остальных, а затем подошел к столу Вульфа и приятным тоном произнес:
  – Вы, как я понимаю, Ниро Вульф. Я Вик Телботт. Полагаю, вы не захотите пожать мне руку в подобных обстоятельствах… то есть если вы беретесь сделать то, ради чего сюда явились все эти люди. Вы же беретесь?
  – Приятно познакомиться, сэр, – проворчал Вульф. – Благие небеса, я обменивался рукопожатием с… Сколько у нас тут побывало убийц, Арчи?
  – Ну… человек сорок, – прикинул я.
  – По меньшей мере. Мистер Телботт, позвольте представить вам моего помощника мистера Гудвина.
  Очевидно, Вик и меня тоже посчитал брезгливым, поскольку удостоил лишь вежливого кивка, но руки не протянул. Затем он повернулся к остальным и поинтересовался:
  – Ну что, ребята, как успехи? Вам удалось нанять великого детектива?
  – Да это уже ни в какие ворота! – взвизгнул Уэйн Сэффорд. – Каков наглец, а? Вломился сюда с надменным видом и еще издевается!
  Фердинанд Поул вскочил с кресла и уже надвигался на непрошеного гостя. Я тоже поднялся на ноги, готовый в любой момент вмешаться. Атмосфера в комнате заметно накалилась, а мне не хотелось, чтобы кто-то из наших клиентов пострадал. Но Поул только постучал в грудь Телботту толстым указательным пальцем, сопроводив это действие грозным рыком:
  – Заруби себе на носу: ничего у тебя не выйдет! Ты и без того навешал нам достаточно лапши на уши! – Поул резко повернулся к Вульфу: – Зачем вы вообще его впустили?
  – Позвольте мне заметить, мистер Вульф, – вставил Броадайк, – что сей джентльмен явно злоупотребляет вашим гостеприимством.
  – Кстати, Вик… – не повышая голоса, произнесла Дороти, – Ферди говорит, что я была твоей сообщницей.
  Выпады остальных не произвели на Телботта видимого впечатления, но слова Дороти явно его задели. Он повернулся к ней с таким выражением лица, которое само по себе могло лечь в основу одной из глав его биографии. Телботт был предан ей полностью, безоглядно, – если только мне не требовались услуги окулиста. Дороти могла бы поднимать свои милые брови хоть по тысяче раз на дню – ему и того было бы мало. Одними глазами произнеся пламенную речь в ее честь, Телботт затем повернулся к Поулу, чтобы пустить в ход язык:
  – Тебе ведь известно, что́ я о тебе думаю, Ферди? Уж наверное, известно!
  – Минуточку, – резко вклинился Вульф. – Совершенно не обязательно делать это в моем кабинете, вы вполне можете обменяться мнениями насчет друг друга в любом другом месте. А нам здесь и без того есть чем заняться. Мистер Телботт, вы спросили, берусь ли я за предложенную работу. Да, я в принципе согласен расследовать убийство Зигмунда Кийса. Но я пока не получил общего подтверждения своих полномочий и еще вполне могу отказаться от дела. У вас есть для меня предложение получше? Зачем вы явились?
  Телботт слушал его с улыбкой.
  – Вот это прямой разговор! – с восхищением сказал он. – Нет, мне нечего вам предложить в профессиональном смысле, но я чувствую, что должен участвовать в следствии. Я сказал себе: раз уж эти типы решили нанять вас, чтобы повесить на меня убийство, то вы, естественно, захотите взглянуть на подозреваемого и задать какие-то вопросы. И вот я здесь.
  – И разумеется, заявляете о своей невиновности? Арчи, подай стул мистеру Телботту.
  – Разумеется, – согласно кивнул тот, поблагодарил меня улыбкой за принесенный стул и уселся. – Иначе бы тут и расследовать было нечего. Итак, перед вами мишень для вопросов. Приступайте к обстрелу. – Внезапно он покраснел. – Учитывая обстоятельства, мне не стоило упоминать о выстрелах.
  – Ты мог бы сказать: «Не стреляйте, я весь ваш», – пропищал с галерки Уэйн Сэффорд.
  – Помолчи, Уэйн, – осадила его Одри Руни.
  – Позвольте мне… – начал было Броадайк, но Вульф бесцеремонно прервал его:
  – Помолчите! Мистер Телботт собрался ответить на мои вопросы. – Сузив глаза, Вульф уставился на «мишень для обстрела». – Все присутствующие считают, что полиция занималась этим делом спустя рукава и не добилась никаких результатов. Вы согласны с такой оценкой, мистер Телботт?
  Вик немного подумал, затем кивнул:
  – Да, пожалуй.
  – Почему вы так считаете?
  – Ну… видите ли, копы столкнулись с проблемой. Они привыкли иметь дело с уликами, и хотя им удалось найти множество свидетельств того, что именно случилось в парке, вроде следов на дорожке и вокруг нее, ничто не помогло им установить личность убийцы. Ровным счетом ничто. Поэтому им пришлось вернуться к анализу возможных мотивов, и тут они моментально наткнулись на человека, имеющего лучший мотив на свете. – Телботт постучал по своему галстуку. – На меня. Но затем вдруг обнаружили, что этот человек… то есть я… словом, что я никак не мог совершить это преступление, поскольку находился в другом месте. Они выяснили, что у меня имеется алиби, и…
  – Фальшивое! – не выдержал Уэйн Сэффорд.
  – Сфабрикованное! – с готовностью подтвердил Броадайк.
  – Копы – тупоголовые болваны! – воскликнул Поул. – Поверить той телефонистке! Да догадайся они…
  – Прошу вас помолчать! – перекрыл всех Вульф. – Продолжайте, мистер Телботт. Мы еще поговорим о вашем алиби, но сначала давайте обсудим мотив. И в чем же заключался этот, как вы выразились, лучший мотив на свете?
  Вик, похоже, удивился:
  – В газетах только о нем и писали. Разве вы сами не читали?
  – Читал. Но мне не нужны домыслы журналистов, я предпочитаю услышать всё лично от вас… Или вы считаете эту тему слишком деликатной для обсуждения?
  В улыбке Телботта проскользнула неуловимая горечь.
  – Да какая уж там деликатность! Думаю, за минувшую неделю около десяти миллионов человек прочли о том, что я без ума от Дороти Кийс, что я люблю ее, жить без нее не могу и все такое. Вот вы и услышали всё непосредственно от меня! Этого достаточно? Или хотите меня щелкнуть? Сделать фото в момент моего признания? – Он оглянулся на невесту: – Я люблю тебя, Дороти, больше всего на свете, до глубины души, безумно, всем своим сердцем! – И снова повернулся к Вульфу: – Вот вам мотив.
  – Вик, дорогой, – сказала Дороти, обращаясь к его профилю, – ты законченный идиот, но ты просто великолепен. Я безумно рада, что у тебя есть железное алиби.
  – Иначе говоря, вы могли доказать свою любовь, – сухо произнес Вульф, – прикончив отца возлюбленной. Так обстоит дело?
  – Да, – признал Телботт. – При определенных условиях любовь может служить мотивом для убийства. Видите ли, тут имелись кое-какие тонкости. Зигмунд Кийс был самым знаменитым и успешным промышленным дизайнером в Америке, и…
  – Брехня! – взорвался Броадайк; на этот раз он даже не спросил позволения говорить.
  Телботт встретил его выпад снисходительной улыбкой.
  – Порой, – проговорил он, словно предлагая новую тему для обсуждения, – завистливый мужчина бывает хуже ревнивой женщины. Вам известно, конечно, что и сам мистер Броадайк занимается промышленным дизайном… Фактически он был первопроходцем в этой области. Мало кто из нынешних производителей приступал к выпуску новой модели – неважно чего: парохода, локомотива, самолета, холодильника, пылесоса, будильника – не спросив сначала совета у Броадайка. Но затем появился я и занялся продажей разработок Зигмунда Кийса. Между прочим, именно потому я и сомневаюсь в том, что преступление совершил Броадайк. Дойди бедняга до полного отчаяния, он убил бы не Кийса, а меня.
  – Вы упомянули, – напомнил ему Вульф, – что при определенных условиях любовь может служить мотивом для убийства.
  – Да, точно, просто Броадайк сбил меня с мысли, – кивнул Телботт. – О чем бишь я говорил… Так вот, я занимался продажей разработок Кийса, и весьма успешно. При этом, заметьте, сам он терпеть не мог, когда говорили, будто корпорация наша своими успехами обязана в первую очередь мне, однако в то же время боялся от меня избавиться. А я любил его дочь и хотел, чтобы она вышла за меня замуж. Я всегда, до самой смерти, до скончания века буду любить Дороти. Но Кийс оказывал на свою дочь непомерное влияние, чего я не мог и, наверное, никогда не смогу понять… В любом случае, если бы она любила меня так же сильно, как и я ее, все это не имело бы значения, однако…
  – Боже мой, Вик! – запротестовала Дороти. – Да ведь я чуть ли не каждый день повторяла, что вышла бы за тебя, если бы не отец! Нет, правда, ты с ума меня сведешь!
  – Прекрасно, – сказал Телботт Вульфу, – вот он вам, мотив, во всей красе. Правда, несколько старомодный – тут обошлось без новинок промышленного дизайна, – но зато какой надежный. Естественно, именно так думали и в полиции, пока не наткнулись на железный факт: на момент совершения преступления я был совсем в другом месте. Это настолько озадачило и расстроило копов, что бедняги так и не сумели оправиться и собраться с мыслями. Так что, пожалуй, мои добрые друзья, собравшиеся сегодня у вас, совершенно правы: наша доблестная полиция не добилась никаких результатов. Это не значит, однако, что копы окончательно вычеркнули мое имя из списка подозреваемых. Наверняка целая армия следователей и агентов под прикрытием идет по моему следу: они сбивают ноги в поисках киллера, которого я якобы нанял. Что же, им придется немало потрудиться. Вы слышали, как мисс Кийс обозвала меня идиотом, однако я не совсем уж дурак, чтобы нанимать кого-то для убийства.
  – Будем надеяться, – вздохнул Вульф. – Нет ничего лучше хорошего мотива. Так что там насчет алиби? Полиция опустила руки?
  – Да, эти чертовы кретины сдались без боя! – выпалил Поул. – Эта телефонистка…
  – Я задал вопрос мистеру Телботту, – осадил его Вульф.
  – Понятия не имею, – признался Телботт, – но, наверное, им пришлось смириться. Я до сих пор с содроганием представляю, что бы могло произойти, если бы не счастливое стечение обстоятельств. Мне повезло, что в прошлый понедельник, то есть накануне убийства Кийса, я так поздно лег спать. Если бы в то роковое утро я отправился вместе с ним на конную прогулку, сидеть бы мне сейчас за решеткой, без вариантов. Тут ведь, как мне в полиции объяснили, все дело во времени. – Телботт напряженно сжал губы, но тут же снова расслабил их. – Ну и дела! Конный полисмен видел Кийса в десять минут восьмого, когда тот ехал верхом по парку неподалеку от Шестьдесят шестой улицы. Убили Кийса рядом с Девяносто шестой улицей. Даже скачи он галопом всю дорогу, он и то смог бы туда добраться, учитывая все повороты дорожки, не раньше чем в семь двадцать. А он не переходил на галоп, поскольку это сразу стало бы заметно по состоянию лошади. – Телботт развернулся на стуле. – Вы вроде как считаетесь авторитетом в этой области, Уэйн. Казанова ведь даже не вспотел, так?
  – Сами рассказывайте, нечего меня впутывать, – ответил Сэффорд Уэйн.
  – В общем, конь не вспотел, – сказал Вульфу Телботт. – Кстати, мнение Уэйна на этот счет занесено в протокол. Значит, Кийс мог попасть на то место, где его убили, самое раннее в семь двадцать пять.
  – А как это связано с вами? – поинтересовался Вульф.
  – Со мной? Мне просто повезло. Я частенько сопровождал Кийса на конных прогулках по парку в эту немыслимую рань… по два-три раза в неделю. Он требовал, чтобы я присоединялся к нему каждый божий день, но в половине случаев мне удавалось выкрутиться. Честно говоря, в этих прогулках не было ничего приятного или полезного. Мы просто правили своими лошадьми, бок о бок, обсуждали дела, если ему не приходило в голову пустить коня рысью. Я живу в гостинице «Черчилль». Вечером в понедельник я вернулся поздно, но все равно попросил телефонистку разбудить меня в шесть утра, потому что уже несколько дней кряду не выезжал на прогулку с Кийсом и не хотел его понапрасну злить. Но когда барышня с коммутатора позвонила утром, мне чертовски хотелось спать, и я попросил ее связаться с Академией верховой езды и предупредить, что сегодня не приду, а затем разбудить меня снова, в половине восьмого. Так она и сделала. На этот раз, хотя я все еще не выспался толком, встать все-таки пришлось: у меня была назначена встреча за завтраком с иногородним клиентом. Поэтому я попросил принести в мой номер двойную порцию апельсинового сока. Спустя пару минут пришел официант с графином. Понимаете теперь, как мне повезло? Кийса убили в центре города, не ранее двадцати пяти минут восьмого. Скорее всего, даже немного позже. Я же в половине восьмого находился в своем номере в «Черчилле», почти в трех милях оттуда. А теперь угадайте с трех попыток: где бы я сейчас был, если бы не попросил телефонистку разбудить меня в половине восьмого?
  Вульф кивнул:
  – Вам следует предоставить своему иногороднему клиенту особо выгодные скидки. Хорошо, теперь позвольте вопрос. Если у вас есть такое превосходное, железное, непробиваемое алиби, то с какой стати вы вообще взяли на себя труд приехать сюда и присоединиться к нашему маленькому собранию?
  – Тоже мне, алиби – телефонистка и официант! – презрительно фыркнул Поул.
  – Они оба, между прочим, приятные и честные люди, Ферди, – парировал Телботт и снова повернулся к Вульфу: – Я и не присоединялся.
  – Вот как? Стало быть, мистер Телботт, вас здесь нет?
  – Разумеется, я здесь. Но я не собирался присоединяться ни к каким сборищам. Я пришел исключительно ради мисс Кийс. Вот к ней я присоединюсь с удовольствием. Что же касается остальных, то, за исключением разве что Броадайка…
  Тут вновь зазвенел дверной колокольчик, и я, понимая, что новые посетители сейчас нежелательны, спешно поднялся и как раз вовремя выскочил в холл, чтобы опередить Фрица и первым заглянуть в стеклянную панель на двери.
  При виде посетителя я накинул цепочку, приоткрыл дверь на ту пару дюймов, что позволяла цепочка, и проговорил в образовавшуюся щель:
  – Не хочу простудиться.
  – Я тоже, – сообщил мне грубоватый, неприветливый голос. – Сними эту чертову цепочку.
  – Мистер Вульф сейчас занят, – вежливо заметил я. – Может, я смогу его заменить?
  – Не сможешь. Это сроду у тебя не выходило и никогда не получится.
  – Тогда потерпите минутку. Я спрошу.
  Я закрыл дверь, прошел в кабинет и сообщил Вульфу:
  – Там пришел человек насчет кресла. – Под этим кодовым названием, неизменно радующим мое сердце, у нас проходил инспектор Кремер из убойного отдела полиции.
  Недовольно хмыкнув, Вульф помотал головой:
  – Я освобожусь только через несколько часов и не хочу отвлекаться.
  Я вернулся в холл, снова приоткрыл дверь на цепочку и с сожалением сказал:
  – Простите, но он занят: делает уроки.
  – Ну да, – с сарказмом усмехнулся Кремер. – Еще бы не занят. Теперь, когда сюда заявился еще и Телботт, у вас тут полным-полна коробочка. Все шестеро. А ну немедленно отопри дверь!
  – Ха! Думаете, я удивлен вашей проницательностью? Ясно, что полиция следит за одним-двумя фигурантами, а то и за всеми. Надеюсь, вы не обошли своим вниманием Телботта, поскольку этот парень пришелся нам по душе. Да, кстати, чуть не забыл спросить: а как фамилии телефонистки и официанта из «Черчилля»?
  – Я всё равно войду, Гудвин.
  – Да ради бога. Эту цепочку никто еще по-настоящему не испытывал на прочность, будет интересно проверить.
  – Именем закона, приказываю тебе открыть дверь!
  Услышав это, я был до того потрясен, что чуть не послушался и не отпер дверь, дабы внимательнее посмотреть на Кремера. Через щель мне был виден только один его глаз.
  – Ну и ну, просто ушам своим не верю, – сказал я изумленно. – И вы говорите это мне? Уж кому-кому, а нам с вами прекрасно известно, что именно закон и удерживает вас на пороге, не давая войти в частное владение. Если вы намерены арестовать кого-то из наших гостей, просто предупредите меня, и я прослежу, чтобы этот «кто-то» не смылся под шумок. В конце концов, у вас нет монополии на этих шестерых. Все они были в вашем распоряжении целую неделю, днями и ночами. Вульф же, позвольте заметить, беседует с ними не больше часа, а вам уже не терпится! Между прочим, эти люди вовсе не отказывались от встречи с представителем закона, просто они еще не знают о вашем появлении, так что не держите на них зла. К сожалению, мистера Вульфа сейчас нельзя беспокоить. Но я вас немного утешу: убийство пока не раскрыто, и процесс может затянуться за полночь. Мы сможем сэкономить немного времени, если вы сообщите мне фамилии…
  – Помолчи! – выдохнул Кремер. – Я пришел сюда с добрыми намерениями, по-дружески. Ни один закон не запрещает Вульфу принимать гостей в своем кабинете. Как нет и закона, который запретил бы мне при этом присутствовать.
  – Ну конечно же нет, – искренне согласился я, – но только если вы уже внутри, и как тогда быть с этой дверью? Она имеет юридический статус: по одну ее сторону стоит человек, который не может ее открыть, а по другую – еще один, который не хочет это сделать. В соответствии со сводом законов…
  – Арчи! – донеслось из кабинета. Мне редко доводилось слышать, чтобы Вульф издавал столь громкий и отчаянный вопль. Вдобавок ко всему вопль этот сопровождался каким-то посторонним шумом. И опять: – Арчи!
  Наскоро извинившись перед инспектором, я захлопнул дверь, стрелой пронесся через холл, повернул ручку на двери и одним прыжком оказался внутри кабинета.
  Слава богу, ничего серьезного не произошло. Вульф по-прежнему восседал за своим столом. Стул, еще недавно занятый Телботтом, оказался опрокинут. Дороти повернулась спиной к Вульфу, причем ее брови побили все рекорды по прыжкам в высоту. Одри Руни стояла в углу, рядом с большим глобусом, и испуганно озиралась, широко раскрыв глаза и прижав к щекам сжатые кулачки. Поул и Броадайк тоже успели вскочить на ноги и тоже изумленно таращились куда-то в центр помещения. Судя по напряженным позам зрителей, там должно было происходить нечто невероятное, однако на самом деле все просто наблюдали за тем, как два парня обмениваются тычками. Когда я вошел, Телботт как раз исполнил правой рукой хук в шею Сэффорда, а когда я прикрывал за собою дверь, тот ответил Телботту мощным прямым левой в область почек. Кроме звука ударов и топота каблуков слышался лишь сдавленный шепот забившейся в угол Одри Руни:
  – Бей его, Уэйн! Ну же, давай, Уэйн!
  – И много я пропустил? – осведомился я.
  – Немедленно прекрати это! – распорядился Вульф.
  Правый кулак Телботта отрикошетил от скулы Сэффорда, после чего тот вновь врезал обидчику по почкам. Лично мне поединок показался очень интересным, но поскольку Вульф, который был здесь главным, терпеть не мог лишнюю суету у себя в кабинете, я подобрался поближе, ухватил Телботта за воротник и дернул достаточно сильно, чтобы тот перелетел через упавший стул, а сам встал перед Сэффордом, закрывая ему обзор. На миг мне показалось, что Сэффорд сейчас угостит меня занесенным было кулаком, но тот, помедлив, опустил руку.
  – Вас и на секунду нельзя оставить! – упрекнул я обоих.
  Рядом вмиг оказалась Одри; она ухватила меня за рукав, жарко протестуя:
  – Зачем вы их остановили? Уэйн мог бы уложить его на пол! Такое и раньше бывало! – И кто бы мог подумать, что эта милая девушка столь кровожадна.
  – Он оскорбительно отозвался о мисс Руни, – пояснил мне Броадайк.
  – Гони его в шею! – прорычал Вульф.
  – Которого из них? – уточнил я, одним глазом следя за Сэффордом, а другим – за Телботтом.
  – Мистера Телботта!
  – Ты просто молодец, Вик! – тараторила Дороти. – Настоящий мужчина! И этот воинственный блеск в глазах! – Она обхватила ладонями щеки Телботта, притянула к себе его голову и встала на цыпочки, чтобы по-быстрому чмокнуть жениха в губы. – Ну вот! Доволен?
  – Вику пора уходить, – сказал я ей. – Идемте, Телботт, я провожу вас.
  Прежде чем уйти, он заключил Дороти в объятия. Я покосился на Сэффорда, ожидая, что тот не растеряется и в свою очередь обнимет Одри, но он просто стоял рядом, прижав кулаки к груди. Мне ничего не оставалось, кроме как вытеснить Телботта из комнаты. В холле, пока он облачался в плащ и надевал шляпу, я бросил взгляд сквозь стеклянную панель на двери, убедился, что крыльцо свободно, и распахнул дверь. Когда Вик переступил порог, я сказал ему вслед:
  – Вы слишком часто бьете противника по голове. Так и пальцы недолго покалечить.
  Тем временем в кабинете кто-то уже вернул на место перевернутый в пылу схватки стул, и наши гости успели вновь рассесться. Очевидно, Дороти намеревалась остаться, даже если ее рыцаря в сверкающих доспехах и выставили вон. Проходя по комнате, чтобы занять прежнее место за своим столом, я слышал, как Вульф говорит Одри:
  – Нас прервали, мисс Руни. Как я уже сказал, ваше положение выглядит шатким, поскольку вы были в самом центре событий. Не пересядете ли чуть ближе… вон на тот стул? Арчи, бери свой блокнот.
  Глава шестая
  На следующее утро, без пяти минут одиннадцать, я вновь сидел в кабинете, дожидаясь, пока Вульф не сойдет вниз из оранжереи на крыше, где у него имеется десять тысяч орхидей и богатый ассортимент других видов декоративных растений. Я играл в пинокль с Солом Пензером и Орри Кетером, которых мы специально вызвали по телефону, чтобы поручить им кое-какую работу. Сол – маленький, длинноносый, неказистый и вечно ходит в замызганной старой кепке, однако лучшего исполнителя для любой работы, какую только можно сделать, не надевая смокинга, просто не найти. Орри же способен годами обходиться без расчески, и, хотя он обладает относительно широким кругозором, до Сола ему все-таки далеко.
  К 10.55 я обеднел уже на три бакса.
  В ящике моего стола лежали два исписанных блокнота. Вульф не стал держать клиентов всю ночь напролет, но, когда те расходились, утро было уже не за горами. Теперь мы знали о каждом из фигурантов дела куда больше, чем было напечатано в газетах. Судя по их собственным рассказам, у этих пятерых было очень много общего. Так, например, никто из них не убивал Зигмунда Кийса; никто, включая даже его родную дочь, не был особенно опечален его смертью; никто из наших клиентов не умел обращаться с револьвером (все дружно уверяли, что даже не представляют себе, как из него стрелять); никто не мог представить хоть какие-то улики против Виктора Телботта; ни у кого не оказалось несокрушимого алиби. Более того, у каждого имелся собственный мотив для убийства: пусть и не самый лучший на свете (как у Телботта), но и не хухры-мухры.
  Вкратце расскажу о каждом из пятерых.
  Фердинанд Поул был возмущен до глубины души. Он никак не мог понять, зачем тратить драгоценное время, выясняя о них несущественные подробности, когда единственное, что требовалось от Вульфа, – это сокрушить и без того непрочное алиби Телботта и засадить его за решетку. Но факты он нам все же представил. Десять лет тому назад именно он снабдил Зигмунда Кийса сотней тысяч долларов, которые требовались для того, чтобы оснастить мастерскую успешного промышленного дизайнера. В последние два года доходы Кийса достигли просто заоблачных высот, и Поул захотел поделить их поровну, но встретил решительный отказ. Ежегодно Кийс выделял ему мизерные пять процентов от первоначального вклада – пять тысяч долларов, тогда как половина прибыли в десять раз превышала эту сумму. Однако Поул не мог предложить ему классическую альтернативу: «Выкупи мою долю или продай мне свою», потому что успел за это время ввязаться в несколько других проектов, оказавшихся провальными, и по уши увяз в долгах. По закону всё было правильно: согласно соглашению о партнерстве, Поулу полагалось всего пять процентов, тогда как Кийс проводил прибыль через бухгалтерию как зарплату и объяснял, что предприятие процветает исключительно благодаря его дизайнерским талантам. Словом, деловой партнер оставил Поула в дураках. Теперь же, когда Кийс был мертв, разговор пошел совсем другой: на руках у него имелись все контракты, а по некоторым договорам их фирма будет получать отчисления на протяжении двадцати лет. Если Поул и Дороти, наследница Кийса, не смогут договориться между собой самостоятельно, вопрос о разделе доходов будет решать судья, и тогда Поул получит, по его собственной оценке, как минимум двести тысяч, а может быть, и гораздо больше.
  Он, правда, решительно отмел предположение о том, что подобный исход мог служить отличным мотивом для убийства: для кого угодно, но только не для него, и в любом случае это глупо даже обсуждать, поскольку в 7.28 утра во вторник он выехал на поезде в Ларчмонт, чтобы продать там свой катер. Где он вошел в вагон: на Центральном вокзале или на Сто двадцать пятой улице? На вокзале. Он был там один? Да, один. Он покинул свою квартиру на Восточной Восемьдесят четвертой улице в семь часов утра и воспользовался подземкой. Как часто он ею пользуется? Достаточно часто, но только не в часы пик. И тому подобное – в моем блокноте его показания заняли четырнадцать страничек. Я выставил Поулу оценку «два с минусом»: даже если бы он и мог представить неопровержимые доказательства того, что прибыл в Ларчмонт на этом поезде, все равно упомянутый поезд в 7.38, то есть десять минут спустя после отправления с Центрального вокзала, делает остановку на станции «Сто двадцать пятая улица».
  Что касается Дороти Кийс, тут главный вопрос звучал так: на какую долю прибыли от отцовских доходов она могла рассчитывать? Из ее рассказов следовало, что иногда отец обходился с наличностью весьма вольно, а порой вдруг становился настоящим скупердяем. Я совсем запутался, причем ситуация осложнялась еще и тем, что цифры просто не держались у Дороти в голове. В итоге я пришел к выводу, что величина доставшегося ей наследства находится где-то в промежутке между двадцатью и пятьюстами тысячами долларов ежегодного дохода: согласитесь, довольно широкие «ножницы». Оставалось понять, какое положение было для мисс Кийс более выгодным: когда живой и здоровый отец хорошо зарабатывал и ни в чем не отказывал дочери или когда она, став наследницей, получала все денежки (за вычетом доли, причитавшейся Поулу)? Дороти прекрасно понимала всю серьезность этого вопроса; впрочем, должен заметить, он вроде бы не сильно ее обеспокоил, ведь она даже не потрудилась поднять брови.
  Если это была игра на публику, то весьма талантливая. Вместо того чтобы опереться на твердый моральный принцип, гласящий, что любящие дочери не убивают собственных отцов, она заняла иную позицию. Дороти утверждала, будто в такую несусветную рань – всё произошло, как известно, в половине восьмого утра – не смогла бы убить и муху, не говоря уже о собственном отце. Она вообще не привыкла вылезать из кровати до одиннадцати, за исключением чрезвычайных ситуаций: вот, например, в прошлый вторник ее разбудили уже в начале десятого, сообщив печальную новость о смерти отца. Мы установили, что мисс Кийс жила вместе с отцом в собственной квартире неподалеку от южной оконечности Центрального парка. Есть ли у них слуги? Да, две горничные. Затем Вульф поставил вопрос ребром: могла ли она, чисто теоретически, незаметно покинуть дом, а затем также незаметно вернуться до семи утра? Невозможно, заявила Дороти, ее так рано ни за что не разбудить, если только не окатить водой из садового шланга. Но вообще она точно утверждать ничего не может, поскольку в жизни не пробовала рано утром незаметно выходить из дома и возвращаться обратно.
  Мисс Кийс не получила у меня вообще никакой оценки, потому что к тому моменту я составил о ней собственное предвзятое мнение и не мог считаться беспристрастным арбитром.
  Фрэнк Броадайк был неподражаем. Предположение Телботта, что если бы Броадайк и решил кого-то убить, то покончил бы скорее с ним самим, а не с Кийсом, он встретил с большим энтузиазмом. И не удивительно, ведь эта гипотеза подразумевала, что Кийс добился успеха на поприще дизайна благодаря скорее навыкам Телботта как умелого продавца, нежели своим собственным профессиональным талантам. Броадайк воодушевился такой мыслью и постоянно к ней возвращался. Он признал, что его собственные дела пришли в упадок как раз тогда, когда выросла популярность Кийса. Кроме того, он еще и подтвердил слова Дороти о том, что всего лишь за три дня до смерти Кийс подал против него судебный иск, требуя возмещения убытков на сотню тысяч долларов и уверяя, что Броадайк выкрал из его рабочего кабинета эскизы дизайна бетономешалки и стиральной машины. Тут Броадайк впал в ажиотаж и заявил, что давно пора расправиться с Виком Телботтом, который захватил буквально весь рынок, используя методы психологического давления на клиентов и свое личное обаяние. Спросите любого уважаемого промышленного дизайнера, да спросите их всех. Кийс был самым заурядным изобретателем безделушек и понятия не имел о тонкостях сложной взаимосвязи между функциональностью и дизайном. Если верить моим блокнотам, Броадайк четырежды подчеркнул эту глубокую мысль.
  Сам он просто из кожи вон лез, стараясь вернуть себе утраченные позиции. Броадайк объяснил нам, что по натуре он жаворонок: восход солнца пробуждает и вдохновляет его; легче всего ему дышится ранним утром. Все его блестящие прошлые достижения родились, пока в тени деревьев еще не высохла предрассветная роса. А вот вечером он просто дурак дураком. Постепенно, однако, им завладели лень и безразличие, он стал поздно ложиться и поздно вставать, – и именно из-за этого его счастливая звезда начала блекнуть. Но совсем недавно Броадайк вознамерился вновь раздуть угасшее пламя, и в последний месяц начал появляться в своем офисе еще до семи – то есть за три часа до прибытия на службу остального персонала. К его радости, дело пошло на лад: вновь начались утренние вспышки озарений. Так, например, в тот самый вторник, когда был убит Кийс, он с утра продемонстрировал сослуживцам потрясающие наброски электрической сбивалки для яиц – это будет просто революция в промышленном дизайне. Тут Вульфу захотелось узнать: был ли кто-нибудь вместе с Броадайком в офисе тем судьбоносным утром? Скажем, с половины седьмого до восьми часов. Нет. Никого с ним не было. Что же, алиби Броадайка оказалось, пожалуй, самым уязвимым.
  Поскольку я уже успел привязаться к Одри Руни (и в любой момент женился бы на ней, если бы не одно обстоятельство: я не хочу, чтобы мою супругу узнавали на улицах, а портрет Одри красовался на календаре в закусочной «У Сэма»), меня больно укололо одно признание: ее проживающие в Вермонте родители изначально нарекли дочь Энни, но затем та самолично изменила имя. Вообще-то это можно понять: «Энни» не слишком удачно сочетается с фамилией «Руни». Но господи ты боже, почему именно Одри? Одри! Пожалуй, вкус у нее был не ахти какой.
  Все это, конечно, не изобличало ее в хладнокровном убийстве, но рассказ мисс Руни наводил на сомнения. Она работала в офисе Кийса в качестве секретарши Виктора Телботта, но месяц тому назад Кийс уволил ее, заподозрив в краже эскизов и продаже их Броадайку. Когда Одри потребовала представить доказательства, Кийс не сумел этого сделать. Не удивительно, что девушка устроила грандиозный скандал. Она так часто вламывалась в личный кабинет шефа, что тот в конце концов был вынужден нанять охранника. Мисс Руни пыталась подбить сослуживцев, общим числом сорок человек, устроить в ее защиту акцию протеста, и едва не преуспела. А еще она неизменно подкарауливала Кийса у дома, желая с ним объясниться, однако неизменно терпела поражение. За восемь дней до убийства, утром в понедельник, Кийс наткнулся на Одри, явившись поутру за своим скакуном в Академию верховой езды Стиллуэлла. С помощью служившего на конюшне Уэйна Сэффорда Кийсу удалось по-быстрому оседлать коня, и, громко цокая, он удалился в сторону Центрального парка.
  Но на следующее утро Энни-Одри снова поджидала его там, и день спустя тоже. Девушка с самого начала объяснила Вульфу, что ее особенно возмущало то обстоятельство, что Кийс не хотел даже ее выслушать и обсудить ситуацию. Этот тупоголовый упрямец ни в какую не желал с ней общаться, но Одри не собиралась сдаваться. Она забыла упомянуть, что Сэффорд Кийс нисколько не препятствовал ее настойчивым визитам в Академию верховой езды, впрочем, эту деталь можно было уточнить и позже. На четвертый день, в четверг, Вик Телботт тоже заявился на конюшню, чтобы сопровождать шефа во время прогулки. И вот что произошло в то утро. Кийс, на которого тут же привычно накинулась Одри, не выдержал и ткнул ее хлыстом в живот. Уэйн Сэффорд, вступившись за девушку, толкнул обидчика достаточно сильно, чтобы тот потерял равновесие и упал. Телботт решил вмешаться и замахнулся на Уэйна, но тот так врезал ему, что Вик рухнул прямо в стойло, которое еще не успели вычистить.
  Судя по всему, решил я, Уэйн сдерживал себя, боксируя в нашем красиво обставленном кабинете, посреди большого персидского ковра. Затем мысли мои потекли в другом направлении: будь я на месте Кийса, я непременно сконструировал бы для себя электрическую лошадь. Но вернемся к показаниям мисс Руни. На следующий день Кийс, несмотря ни на что, опять явился в конюшню, где вновь выслушал привычные упреки Одри, но дальше этого дело не пошло; три дня спустя, в понедельник, история повторилась. В обоих случаях Телботта рядом не оказалось.
  Утром в четверг Одри заявилась в Академию без четверти шесть. Столь раннее появление имело свои преимущества: она успела сварить кофе, пока Уэйн чистил лошадей скребницей. Кофе они запивали рулеты с корицей. На этом месте рассказа Вульф грозно насупил брови, поскольку сам он терпеть не может рулеты с корицей. В начале седьмого в конюшню позвонили из гостиницы «Черчилль» и попросили не седлать лошадь для Телботта, а также передать Кийсу, что тот сегодня не сможет составить ему компанию. Кийс появился в половине седьмого – он всегда отличался пунктуальностью, в ответ на уколы Одри лишь презрительно сжал губы и ускакал прочь. Одри осталась на конюшне, где провела безвылазно еще час. Она все еще находилась там в двадцать пять минут восьмого, когда конь Кийса прибежал туда без седока.
  Вульф поинтересовался, не покидал ли конюшню Уэйн Сэффорд. Нет, все это время они провели вместе.
  Похоже, Одри и Уэйн были как-то связаны между собой и обеспечили друг другу взаимное алиби. Во всяком случае, когда пришло время выслушать показания Сэффорда, тот не стал противоречить ей ни единым словом: согласитесь, вполне достойное поведение для парня с конюшни. Он, правда, совершил ту же ошибку, упомянув про рулеты с корицей, но это был единственный его промах.
  Когда все они наконец ушли, уже в третьем часу ночи, я первым делом потянулся и от души зевнул и лишь потом обратился к Вульфу:
  – Ничего себе клиенты, все пятеро, а?
  Но он лишь неопределенно хмыкнул в ответ и упер ладони в край своего стола, чтобы отодвинуть кресло.
  – Мой сон окажется более продуктивным, – заявил я, – если вы соблаговолите дать свой комментарий. Только не насчет Телботта, тут я справлюсь сам. Я куда лучше вашего разбираюсь во внешних проявлениях любовных чувств и видел, как он смотрит на Дороти. Тяжелый случай. Но позвольте узнать, что вы думаете о наших клиентах? Поул?
  – Этому типу нужны деньги. Его положение, возможно, было отчаянным, но теперь он их получит.
  – Броадайк?
  – Его гордость была смертельно уязвлена, а карьера явно близилась к закату, да плюс еще этот иск на кругленькую сумму.
  – Дороти? Какой у нее, по-вашему, мог быть мотив для убийства отца?
  – Кто их разберет, этих женщин. Дочь могла с пеленок копить злобу на родителя, а могла и просто потерять голову, не получив какую-то безделушку.
  – Сэффорд?
  – Простачок и романтик. Спустя всего три дня после знакомства с девицей он уже поедает вместе с ней рулеты с корицей в шесть часов утра. Как у него с внешними проявлениями любви? Ты что-нибудь заметил?
  Я кивнул:
  – Она вскружила ему голову.
  – А ведь этот конюх своими глазами видел, как мистер Кийс ударил девушку хлыстом.
  – Не ударил, а ткнул.
  – Это даже еще более унизительно. К тому же Одри наверняка убедила его, что мистер Кийс обошелся с ней несправедливо.
  – Ну что же, этого вполне достаточно. А как насчет нее самой? Что скажете?
  – Женщина, с которой либо дурно обошлись, либо саму уличили в неблаговидном поступке. В любом случае, мисс Руни пребывает в расстройстве и смятении.
  – Да вдобавок Кийс еще ткнул ее в живот своим хлыстом.
  – А вот это вполне можно сбросить со счетов, – возразил Вульф. – Если уж она сразу не вцепилась ему в волосы, то и говорить не о чем. Женщинам не свойственно в таких случаях выжидать, чтобы отомстить. – Он поднялся на ноги. – Пора спать. – И двинулся к двери.
  Следуя за Вульфом, я обратился к его спине:
  – Лично я знаю наверняка только одно: надо бы получить аванс с каждого из них. Ума не приложу, зачем Кремеру понадобилось снова встретиться со всей этой компанией, включая и Телботта, если он и так уже провел в их обществе целую неделю. Почему бы ему теперь не забросить удочку где-нибудь в другом месте? Ох и взбесился же инспектор, когда я его не впустил. Может, стоит ему позвонить?
  – Не надо.
  Мы уже были в холле. Подходя к лифту, который должен был доставить его в спальню на втором этаже, Вульф обернулся и спросил:
  – Что Кремеру было нужно?
  – Он не сказал этого напрямик, но я попробую угадать. Он уткнулся в стену в кромешной темноте, перед ним шесть темных дверных проемов, и он явился спросить, не найдется ли у вас плана лабиринта.
  И я направился к лестнице: размер нашего лифта всего-то четыре фута на шесть, и когда внутрь заходит Вульф, там становится тесновато.
  Глава седьмая
  – Сорок на козырях, – объявил Орри Кетер в 10.55 утром в среду.
  Я рассказал им, что в нашу дверь постучало дело об убийстве Кийса и что пятеро подозреваемых теперь – наши клиенты, но не более того. Вульф не счел нужным поделиться со мной, какие именно задания он намерен раздать нашим помощникам, так что вместо того, чтобы излагать гостям содержимое своих блокнотов, я развлекал их игрой в карты. Ровно в одиннадцать игра прекратилась, и мы с Орри выплатили Солу его выигрыш (как обычно), а через пару минут дверь в коридор открылась, впуская Вульфа. Он поприветствовал наемных работников сыска, удобно устроился за своим столом, позвонил насчет пива и спросил у меня:
  – Ты уже, разумеется, все объяснил Солу и Орри?
  – Нет, конечно. Насколько я могу судить, материалы по этому делу строго засекречены.
  Хмыкнув, он велел мне связаться с инспектором Кремером. Я набрал номер и ждал дольше обычного, но наконец Кремер сказал «алло», и я махнул Вульфу рукой, а поскольку ответного знака положить трубку не последовало, тоже остался на линии. Впрочем, разговор вышел не самым интересным.
  – Мистер Кремер? Говорит Ниро Вульф.
  – Угу. Что вам нужно?
  – Простите, но вчера вечером я был занят. Жаль, потому что встречи с вами всегда меня радуют. Я тут сейчас расследую обстоятельства смерти мистера Кийса, и, полагаю, нам обоим пошло бы на пользу, если бы вы поделились со мной кое-какими сведениями.
  – Например?
  – Для начала мне нужно знать фамилию и номер значка конного полисмена, который видел мистера Кийса в парке в десять минут восьмого в то утро. Я мог бы прислать Арчи…
  – К черту вас обоих! – И Кремер бросил трубку.
  Вульф аккуратно повесил свою, потянулся к подносу с пивом, который успел принести Фриц, и распорядился:
  – Позвони мистеру Скиннеру, в офис окружного прокурора.
  Я повиновался, и Вульф вновь взялся за дело. В прошлом у Скиннера тоже было немало поводов обижаться на Вульфа, но мы, по крайней мере, хотя бы не захлопывали накануне дверь у него перед носом. Скиннер держался более приветливо. Узнав, что Вульф занялся делом Кийса, он пожелал выслушать все подробности, но Вульфу удалось поставить его на место, не прибегая к оскорблениям, и вскоре был достигнут консенсус. Получив от Вульфа заверения, что тот будет держать его в курсе развития событий (причем оба понимали, что все это бла-бла), помощник окружного прокурора пообещал устроить мне встречу с тем самым конным копом. И слово свое сдержал. Не прошло и десяти минут, как они с Вульфом завершили разговор, а мне уже позвонили из управления и сказали, что офицер Хефферэн будет ждать меня без четверти двенадцать на углу Шестьдесят шестой улицы и Западной Сентрал-парк-авеню.
  За этих неполных десять минут Вульф успел выпить пиво, расспросить Сола о здоровье его домочадцев и объяснить мне, о чем нужно спросить копа. Это меня немного задело, но одновременно и заинтриговало. Когда мы заняты расследованием, порой случается, что Вульфу вдруг начинает казаться, будто бы я слишком пристрастен или испытываю излишнюю симпатию к кому-то из действующих лиц, и тогда он временно отодвигает меня в сторонку. Мало-помалу я привык и смирился: зачем понапрасну тратить нервы, доказывая его неправоту? Однако на сей раз я вроде как не принял на веру ничьей версии событий, не прикипел душой ни к кому из наших клиентов. Так зачем, спрашивается, отсылать меня точить лясы с каким-то копом, чтобы затем поручить наиболее интересные и ответственные задания Солу и Орри? Это было выше моего разумения, и я уже уставился на Вульфа в упор и приготовился было дать ему отпор, когда телефон затрезвонил снова.
  Звонил Фердинанд Поул, он просил позвать Вульфа. Я собирался положить свою трубку, но босс знаком показал, чтобы я оставался на линии.
  – Я сейчас в офисе Кийса, – доложил Поул. – Угол Сорок седьмой и Мэдисон-авеню. Вы не могли бы срочно подъехать?
  – Это исключено, – возмущенно заявил Вульф. Его всегда бесила мысль о том, что кто-то на планете может не знать: он никогда не покидает свой особняк в связи с расследованиями и лишь крайне редко – по всем остальным поводам. – Я всегда работаю только на дому. А в чем дело?
  – Я хотел бы вас кое с кем познакомить. Вам просто необходимо поговорить с этими людьми, двумя нашими сотрудниками. Опираясь на их показания, я сумею доказать, что это Телботт украл злополучные эскизы и продал их Броадайку. Это прямо указывает, что Кийса убил именно он. Из нас пятерых подозревать всерьез стоило только мисс Руни и того конюха, с их взаимным алиби, но теперь это снимает с нее все подозрения… и с него тоже, разумеется.
  – Вздор. Это ничего не снимает. Это лишь доказывает, что мисс Руни несправедливо обвинили в краже, тогда как несправедливое обвинение жалит больнее, нежели справедливое. По крайней мере, теперь хотя бы это прояснилось. Извините, но в данный момент я очень занят. Большое спасибо вам за звонок. Мне потребуется помощь каждого из вас.
  Поул намеревался поговорить еще, но Вульф спешно распрощался с ним, выпил еще пива и повернулся ко мне:
  – Через двадцать минут, Арчи, тебя будут ждать на перекрестке возле Центрального парка, и, принимая во внимание твою склонность к превышению скорости…
  За минувшие восемь лет мне лишь однажды выписали штраф за превышение. Я двинулся было к выходу, но перед дверью обернулся, чтобы ехидно заметить:
  – Если вы вообразили, что выпроводили меня прогуляться, дав самое незначительное поручение, пораскиньте мозгами. Кто последний видел Кийса живым? Тот самый коп. Он и есть убийца. Логично? Еще бы! А теперь догадайтесь, куда я его поведу – думаете, к вам? Как бы не так. К инспектору Кремеру!
  Глава восьмая
  Для октября день выдался на удивление теплым и солнечным, и поездка в центр могла бы показаться приятной, не будь я уверен, что меня списали со счетов. Оставив машину на Шестьдесят пятой улице, я завернул за угол, прошел еще квартал и увидел на противоположной стороне Западной Сентрал-парк-авеню мужчину в полицейской форме, который явно маялся от безделья, поигрывая поводьями своей лошади. На своем веку я повидал немало хранителей общественного порядка, но это суровое лицо с приплюснутым носом и большими яркими глазами было для меня внове. Я представился и показал документы, а затем горячо поблагодарил копа за то, что он счел возможным уделить мне несколько минут своего драгоценного времени. Это, разумеется, было ошибкой с моей стороны, но сделайте скидку на то, что я был выбит из колеи поведением Вульфа.
  – Та-ак, – протянул коп, – да ты, как я погляжу, выдающийся шутник, да?
  Я поспешил дать задний ход и скромно ответил:
  – Да какой там выдающийся, всего лишь одна из икринок в огромной консервной банке.
  – Та-ак, – повторил коп, – икрой, значит, питаемся?
  – Проклятье! – выдохнул я. – Давайте начнем заново.
  Я сделал четыре шага к ближайшему фонарному столбу, развернулся, вновь подошел к копу и объявил:
  – Моя фамилия Гудвин, я работаю на Ниро Вульфа. В полиции сказали, что вы любезно согласились ответить на пару вопросов, буду вам за это очень признателен.
  – Ну-ну, Гудвин, значит. Мой приятель из Пятнадцатого отделения рассказывал про тебя. Это по твоей милости его чуть-чуть не отправили в какую-то глухомань.
  – Боюсь, у вас сложилось обо мне предвзятое мнение. Что ж, у каждого человека имеются свои предубеждения. Хотя лично я не имею ничего против вас. Или же против вашего скакуна. Кстати, о лошадях. В то утро вы видели Кийса верхом – незадолго до того, как его убили. В каком это было часу?
  – Десять минут восьмого.
  – Плюс-минус минута-другая?
  – Никаких «плюсов» и «минусов». В семь часов десять минут. У меня как раз заканчивалось дежурство, и в восемь я должен был смениться. Как ты верно заметил, я настолько занятой человек, что свободного времени у меня просто не бывает, вот я и околачивался в парке, поджидал, когда мимо проедет Кийс, точно по расписанию. Мне нравилось смотреть на его жеребца – прекрасный каурый конь с пружинящим шагом.
  – И как в то утро выглядел жеребец? Все было как обычно? Он был здоров и доволен жизнью? – Тут я заметил выражение его лица и поспешно добавил: – Клянусь не шутить до завтра. На самом деле мне очень важно знать: это действительно был его конь?
  – Ну а чей же еще! Может, ты и не разбираешься в лошадях, но уж я-то в этом деле спец.
  – Отлично. Я вообще-то тоже разбирался, в бытность мою мальчишкой на ферме, но давненько не посещал родные пенаты. Что вы можете сказать о Кийсе: выглядел он в то утро больным или здоровым, пребывал в радости или в печали?
  – Все как обычно, ничего особенного.
  – Вы не говорили друг с другом?
  – Нет.
  – Он побрился в то утро?
  – Ну конечно. – Хефферэн сдерживался из последних сил. – Кийс использовал два лезвия: одним побрил правую щеку, а другим – левую. Ему хотелось понять, какое бреет лучше, а потому он попросил меня погладить его щеки и высказать свое мнение на этот счет.
  – Вы же сказали, что не разговаривали.
  – Ты что, совсем идиот?
  – А вот обзываться не обязательно. Согласен, мне не стоило спрашивать насчет бритья. Надо было сразу, прямо и откровенно, задать свой вопрос. Как близко вы находились друг от друга?
  – Двести семьдесят футов.
  – О, так вы уже измерили расстояние?
  – Да, шагами. Этот вопрос мне уже задавали.
  – Вы не против показать мне точное место? Где проехал Кийс, и где стояли вы.
  – Еще как против, но вынужден исполнять приказы начальства.
  Будь Хефферэн вежливым человеком, он спешился бы и повел лошадь в поводу. Однако, не испытывая ко мне ни малейшей симпатии, он поступил иначе. Не сходя со своего гнедого, он направился к парку, предоставив мне поспевать за ними на своих двоих; мало того, должно быть, этот тип шепнул своему скакуну, что им негоже опаздывать. В жизни не видел, чтобы конь шагал так быстро. Похоже, коп мечтал потерять меня из виду и впоследствии свалить всю вину на меня, но я припустил за ним изо всех сил, как заправский спортсмен, а потому, когда Хефферэн остановился на гребне невысокого холма, отстал не более чем на тридцать шагов. Справа внизу на склоне росло множество деревьев, больших и маленьких; слева я заметил заросли какого-то кустарника; но посередине открывался отличный вид на довольно протяженный участок дорожки для верховой езды. Дорожка эта бежала почти под прямым углом до ближайшего поворота, который находился не более чем в сотне ярдов от нас.
  Коп и теперь не пожелал сойти с коня. Если хотите продемонстрировать свое превосходство над собеседником, нет ничего лучше, чем говорить с ним, восседая на лошади.
  Продолжая разговор, я постарался не показывать, что успел запыхаться.
  – Значит, вы стояли здесь?
  – Прямо тут.
  – А он ехал себе на север.
  – Точно, – показал рукой коп. – В том направлении.
  – Стало быть, вы его видели. Но видел ли он вас?
  – Да. Он поднял свой хлыст, и я помахал в ответ. Мы часто так делали.
  – Но он не остановился, не посмотрел прямо на вас?
  – Ни прямо, ни косо. Человек совершал прогулку верхом. Слушай, братец, – по тону полисмена я догадался, что беседа наша близка к завершению. – Меня один раз уже допрашивали ребята из убойного отдела. Хочешь знать, точно ли это был Кийс? Да, это был он. На своем собственном коне. В собственных ярко-желтых бриджах, каких ни у кого больше нет, в своем синем жакете и с черным котелком на затылке. И посадка у него особая: плечи сгорблены, стремена спущены. Это точно был Кийс.
  – Понятно. Можно похлопать вашу лошадку по крупу?
  – Нет.
  – Тогда не стану. Однако от души надеюсь, что однажды мне выпадет шанс потрепать за шкирку лично вас. Когда нынче вечером я буду ужинать с инспектором, непременно замолвлю за вас словечко, правда не скажу какое.
  Я зашагал прочь из парка и по Шестьдесят шестой улице вышел на Бродвей, где нашел аптеку с телефонной будкой, протиснулся к табурету и набрал свой излюбленный номер. Ответил мне Орри Кетер. Ну и ну, подумал я, он все еще там и, похоже, расположился за моим столом: очевидно, выданные Вульфом инструкции оказались неслыханно сложны. Я попросил позвать к телефону самого Вульфа и получил желаемое.
  – Да, Арчи?
  – Звоню, как и было задумано. Этот Хефферэн оказался гудвиноненавистником, но я проглотил обиду, наступив на горло собственной гордости. Итак, он готов поклясться в суде, что в то утро видел Кийса в том самом месте и в то самое время, какие указаны в протоколах. Полагаю, так оно на самом деле и было, но хороший адвокат расстреляет его в упор своими «если» и «но».
  – Почему ты так решил? Мистер Хефферэн путается в показаниях?
  – Никоим образом. Он свято уверен в том, что видел. Но видел-то он издалека.
  – Повтори в точности, что он тебе говорил.
  За годы практики я достиг определенного уровня мастерства, позволяющего без всяких заметок воспроизвести двухчасовой разговор практически слово в слово, и мне не составило труда пересказать близко к тексту ту короткую беседу, которая состоялась только что. Когда я закончил, Вульф лишь промямлил в ответ:
  – Ах, вот как.
  Затем наступила тишина.
  Я ждал две минуты, прежде чем вежливо попросил:
  – Пожалуйста, велите Орри убрать ноги с моего стола.
  Еще минуту спустя голос Вульфа раздался вновь:
  – Мистер Поул снова звонил, уже дважды, из офиса Кийса. Законченный болван. Отправляйся туда и повидай его. Адрес…
  – Адрес я знаю. Какова цель нашего с Поулом свидания?
  – Скажи, пусть не звонит больше. Я хочу, чтобы это прекратилось.
  – Ясно. Я перережу телефонный провод. А что мне делать потом?
  – Позвони снова, и мы решим.
  В трубке громко щелкнуло. Я выбрался из кабинки и некоторое время стоял, бормоча что-то себе под нос, пока не заметил, что несколько девушек, примостившихся на табуретах возле фонтанчика с питьевой водой, – и особенно одна из них, с голубыми глазами и ямочками на щеках, – пялятся на меня совершенно бесцеремонным образом. Указав на нее пальцем, я сказал:
  – Встречаемся в баре «У Тиффани» ровно в два часа. – И вышел из аптеки.
  Поскольку мне все равно не удалось бы припарковаться поблизости от перекрестка Сорок седьмой улицы и Мэдисон-авеню, я решил оставить свою машину там, где она есть, и поймал такси.
  Глава девятая
  Один беглый взгляд на учреждение Кийса на двенадцатом этаже – и мне стало ясно, куда подевалась если не львиная доля прибыли, то уж сотня тысяч Поула наверняка. Стены и потолок выстилали панели из четырех видов светлой древесины, мебель была им под стать. Сиденья кресел для посетителей были обиты изысканной синей тканью, а в коврах можно было увязнуть, рискуя вывихнуть лодыжку. Повсюду – в стеклянных витринах вдоль стен, на постаментах, подставках и просто на столах – красовались образцы всевозможной продукции фирмы, от перьевых авторучек до моделей самолетов.
  Услышав, что я разыскиваю мистера Поула, женщина с розовыми сережками окинула меня опасливым и укоризненным взглядом, но свой долг исполнила. После небольшой заминки меня пропустили в заветную дверь, и я оказался в самом начале широкого длинного коридора. Ни единой души мне здесь не встретилось, никаких подсказок мне не выдали, а потому пришлось действовать наобум. Для начала я решил неторопливо прогуляться по коридору, украдкой заглядывая во все распахнутые двери по обеим его сторонам. Внутреннее убранство помещений было выдержано в одном стиле, правда со значительными вариациями цветовой гаммы. В четвертом дверном проеме справа я увидел Поула, и тот немедленно воскликнул:
  – Заходите, Гудвин!
  Я вошел и оказался в просторном кабинете с тремя широкими окнами. Дизайнеры явно не были стеснены в средствах. Ковры белые, стены – черные, а огромный стол, занимавший всю противоположную сторону, изготовлен из эбенового дерева – это было видно невооруженным глазом. Из того же материала было вытесано и придвинутое к столу кресло, в котором восседал Поул.
  – Где Вульф? – требовательно вопросил он.
  – Там же, где и всегда, – ответил я, борясь с длинным ворсом ковра. – Дома, за столом, в своем любимом кресле.
  Поула такой ответ, кажется, не устроил.
  – Я думал, вы появитесь вместе. Когда я звонил ему в последний раз, он намекнул, что это вполне возможно. Неужели он не придет?
  – Увы. Я рад, что вы снова звонили мистеру Вульфу, потому что слышал, как он сообщил вам сегодня утром, что ему потребуется помощь каждого из вас.
  – На меня он вполне может рассчитывать, – пробурчал Поул. – Ладно, раз уж Вульф не явится сюда сам, полагаю, мне следует отдать это вам.
  Он вынул из нагрудного кармана какие-то сложенные бумаги, просмотрел их, выбрал одну и протянул мне. Я шагнул ближе, чтобы взять листок.
  То был фирменный бланк с шапкой «Контора Зигмунда Кийса», набранной красивым типографским шрифтом. Ниже были накорябаны ручкой названия городов и какие-то даты:
  Дейтон, штат Огайо, 11–12 августа
  Бостон, 21 августа
  Лос-Анджелес, 27 августа – 5 сентября
  Мидвилл, штат Пенсильвания, 15 сентября
  Питтсбург, 16–17 сентября
  Чикаго, 24–26 сентября
  Филадельфия, 1 октября
  – Весьма вам обязаны, – поблагодарил я и сунул листок в свой карман. – Впечатляющий маршрут.
  Поул кивнул:
  – Телботт много ездит по стране, и, надо признать, прекрасно сбывает товар. Передайте Вульфу, что я все сделал, как он и велел: потихоньку, так чтобы никто не заметил, переписал информацию из настольного календаря Кийса. Во всех этих городах Телботт побывал начиная с первого августа. Ума не приложу, зачем Вульфу понадобился список, – этих детективов разве разберешь, – но, по крайней мере, он не сидит сложа руки, верно? Может, и нехорошо собирать сведения тайком, но я со своей стороны сделаю все, чтобы помочь ему засадить Телботта.
  Я покосился на Поула, прикидывая, действительно ли он настолько наивен. А ловко Вульф его провел: я сразу понял, что он просто-напросто попытался удержать Поула подальше от телефона, дав тому задание. Однако Поул управился в рекордные сроки и теперь жаждет продолжения. Впрочем, вместо того, чтобы спросить у Вульфа, чем ему еще заняться, этот тип загрузил работой меня. Буквально скомандовал:
  – Ступайте вниз и принесите мне кофе с сэндвичами. Возьмите в «Перринс», это на Сорок шестой улице.
  Я не спеша уселся и сказал:
  – Какое забавное совпадение: я как раз собирался попросить вас о том же. Я очень устал и проголодался. Предлагаю компромисс: давайте сходим вместе.
  – Думаете, это возможно?
  – А почему нет? – изумился я.
  – Да потому, что в этом случае я вряд ли сумею попасть сюда снова. Это, видите ли, кабинет Кийса, и они утверждают, что посторонним находиться здесь запрещено. Но Кийс мертв, а я – совладелец его бизнеса и имею полное право здесь находиться! Дороти пыталась выставить меня вон – вот проклятая девчонка, а я ведь качал ее на коленях! Мне нужны кое-какие сведения, но она строго-настрого запретила всем сотрудникам мне помогать. Мало того, Дороти пригрозила вызвать полицию, чтобы вышвырнуть меня отсюда, но этого она не сделает. Ее саму уже от копов с души воротит, насмотрелась на них за неделю. – Поул некоторое время молча смотрел на меня, а потом заключил: – Мне возьмите сэндвичи с солониной, а кофе – черный, без сахара.
  Увидев, какую он скорчил гримасу, я развеселился:
  – Да вы у нас теперь настоящий сквоттер – самовольно захватили территорию. А где Дороти?
  – Она дальше по коридору, в кабинете Телботта.
  – Телботт тоже здесь?
  – Нет, сегодня он не появлялся.
  Бросив взгляд на запястье, я узнал точное время: двадцать минут второго. Я поднялся на ноги.
  – Горчица нужна?
  – Нет. Белый хлеб без всего… масла тоже не надо.
  – О’кей. Одно условие: обещайте пока не звонить мистеру Вульфу. Если вы заговорите с ним, то наверняка не удержитесь и скажете, что раздобыли всю необходимую информацию, а я хотел бы преподнести ему сюрприз.
  Он сказал, что звонить не станет и что хочет получить два сэндвича и побольше кофе, – с тем я и ушел. Двое мужчин и женщина, о чем-то болтавшие в коридоре, смерили меня взглядами с головы до пят, когда я проходил мимо, но не попытались остановить. Так что я беспрепятственно вышел к лифтам, спустился вниз и спросил в холле, откуда можно позвонить.
  И снова на мой звонок откликнулся Орри Кетер; я уже начал подозревать, что Вульф попросту подменил меня за игрой в пинокль.
  – Я отправляюсь, – сказал я Вульфу, когда тот взял трубку, – за сэндвичами с солониной для нас с Поулом, но мне удалось разработать хитроумный план. Он пообещал не звонить вам, пока меня нет, и, если я не вернусь, это застигнет его врасплох. Несмотря на яростные протесты Дороти, Поул обосновался в кабинете Кийса – на который вам не помешало бы взглянуть – и не намерен сдаваться. Торчит там весь день. И как же мне поступить: вернуться домой или пойти в кино?
  – Значит, мистер Поул до сих пор не перекусил?
  – Разумеется, нет. Иначе он не отправил бы меня за сэндвичами.
  – Тогда тебе придется принести их ему.
  Я сохранил спокойствие, поскольку знал, что слова Вульфа идут от чистого сердца… вернее, напрямик от желудка. Он и представить себе не мог, чтобы хоть кто-то – пусть даже злейший его враг – остался голодным.
  – Ну хорошо, – сдался я, – может, мне дадут на чай. Кстати говоря, ваш хитроумный трюк не совсем удался. Поул мигом отыскал записи о путешествиях Телботта, прямо на рабочем столе у Кийса, и скопировал все с календаря на бумажку, которую вручил мне. Она и теперь со мной, лежит в кармане.
  – Читай вслух.
  – Неужели вам так не терпится?
  Я вытащил листок и огласил список городов с датами. Дважды Вульф попросил меня читать медленнее; очевидно, записывал. Когда этот фарс был завершен, я осведомился:
  – Итак, я накормлю Поула. Что мне делать потом?
  – Позвони снова, когда вы оба перекусите.
  Вместо ответа я с силой обрушил трубку на рычаг.
  Глава десятая
  Сэндвичи оказались совсем не плохи. Нежная говядина сочилась горячим солоноватым соком, в ней было точно выверенное содержание жира, а пикантный хлеб придавал мясу особую пряность. Купленной пинты молока мне немного не хватило, но я постарался растянуть его подольше. Жуя сэндвичи, мы не забывали обсуждать дела, причем я совершил ошибку. Мне, разумеется, не следовало ничего говорить Поулу, тем более что чем дольше мы с этим типом общались, тем меньше он мне нравился, но сэндвичи были настолько хороши, что я потерял бдительность и проболтался, что мы до сих пор еще не допрашивали телефонистку и официанта из гостиницы «Черчилль». Возмущенный Поул хотел было немедленно позвонить Вульфу и поднять хай. Чтобы успокоить его, мне пришлось сказать, что Вульф привлек к работе над этим делом дополнительные силы и что, возможно, его детективы займутся этим в самое ближайшее время.
  Я уже собирался позвонить Вульфу сам, когда дверь кабинета внезапно распахнулась, впуская Дороти Кийс и Виктора Телботта.
  Я приветствовал вошедших стоя. Поул подниматься не стал.
  – Хэлло, – с улыбкой произнес я. – А неплохо вы тут устроились.
  Но ни один из них даже не кивнул мне в ответ. Дороти упала в кресло у стены, закинула ногу на ногу и вызывающе уставилась на Поула.
  Телботт бодро подошел к нам и, остановившись рядом со мной, объявил Поулу:
  – Вам чертовски хорошо известно, что у вас нет права приходить сюда когда вздумается, рыться в чужих бумагах и пытаться отдавать нашим сотрудникам распоряжения. Вам вообще здесь не место. Даю вам ровно минуту на то, чтобы убраться вон.
  – Вы даете мне? – До чего же отвратительный был у Поула голос, под стать выражению его лица. – Вы – всего лишь наемный служащий и с треском вылетите отсюда в самое ближайшее время, тогда как я – один из совладельцев! Да как вы смеете утверждать, будто я пытаюсь отдавать распоряжения вашим сотрудникам? Я, между прочим, даю людям шанс рассказать правду, и они этому рады. К вашему сведению, двое уже дали письменные показания в присутствии адвоката. И Броадайк вот-вот будет арестован по обвинению в скупке краденого.
  В ответ Телботт проронил лишь, не повышая голоса:
  – Убирайтесь.
  Поул не сдвинулся с места и продолжил:
  – Да, чуть не забыл: на вас тоже будет заведено уголовное дело, по факту кражи эскизов, которые вы затем продали Броадайку. Что, на этот раз не запаслись липовым алиби?
  Телботт крепко стиснул зубы, готовясь к достойной отповеди.
  – Сейчас вы еще можете просто уйти, – сказал он.
  – Благодарю вас, но я лучше останусь, – осклабился Поул, отчего многочисленные морщинки на его лице сделались глубже. – Возможно, вы не заметили, что мы здесь не одни.
  Мне вся эта канитель порядком поднадоела, и я решил внести в разговор свою лепту:
  – Имейте в виду, я согласен просто подержать ваши пиджаки, не более того. Не рассчитывайте на мою помощь, мистер Поул. Я всего лишь зритель, сторона абсолютно не заинтересованная, не считая одной мелочи: вы пока не возместили мне расходы на сэндвичи и кофе. Поэтому прежде чем уйти, отдайте мне девяносто пять центов. Если, конечно, вы уходите.
  – Даже не собираюсь. Вот что я тебе скажу, Вик: на этот раз все иначе, чем тем утром в парке. У меня есть свидетель.
  Телботт сделал два быстрых шага, ногой выдернул из-за стола тяжелое деревянное кресло, хотел схватить Поула за глотку, но вместо этого вцепился ему в галстук и стащил с кресла. Поул попытался было одновременно подпрыгнуть и броситься вперед, но Телботт, двигаясь быстрее, тащил его за собой; край стола противники обогнули вместе.
  Я выпрямился и попятился, чтобы не создавать им помех на пути.
  В этот миг галстук не выдержал, и Телботт вдруг завалился на спину, не выпустив из воздетой руки оторванный лоскут. Поул же, хотя и не отличался быстротой реакции, даже с поправкой на почтенный возраст, однако не растерялся. Опомнившись, он принялся орать во весь голос: «Помогите! Полиция! На помощь!», ухватился за стул, на котором я совсем недавно сидел, и высоко поднял его над собой. Он явно задумал обрушить сей предмет мебели на распростертого противника, и мускулы мои уже рефлекторно напряглись, дабы ему воспрепятствовать, но тут Телботт молниеносным прыжком оказался на ногах и сам вырвал стул из рук Поула. Тот решил спастись бегством. Он забежал за стол, опасаясь новой атаки со стороны неумолимого Телботта. Все так же громко взывая о помощи, Поул обогнул дальний угол стола, подлетел к столу, на котором красовались образчики фирменной продукции, схватил с него утюг и метнул его в противника, словно ядро. Телботту удалось увернуться, и электроприбор пролетел мимо, угодив в телефонный аппарат на крышке стола и сбив его на пол. До глубины души возмущенный тем, что его хотели прибить утюгом, Телботт не стал вновь хватать Поула за галстук и таскать по комнате. Вместо этого он размахнулся и изо всех сил влепил ему удар в челюсть, в пылу схватки совсем позабыв о моем вчерашнем предупреждении.
  – А ну прекратите немедленно! – проревел чей-то голос.
  Повернув голову направо, я подметил две интересные детали: во-первых, Дороти, по-прежнему спокойно сидела в кресле в той же самой позе; а, во-вторых, вошедший в кабинет служитель закона оказался не обычным патрульным в форме полисмена, а штатным детективом из следственного отдела, и лицо его было мне знакомо. Очевидно, он находился где-то поблизости, в другом кабинете этого большого офиса, но только теперь попался мне на глаза.
  Не задерживаясь на пороге, детектив протопал прямо к нашим гладиаторам и объявил:
  – Подобные действия непозволительны.
  Дороти немедленно оказалась рядом с ним.
  – Этот человек, – заявила она, указывая на Поула, – проник сюда силой, а потом наотрез отказался уходить. Я здесь главная, и говорю вам, что у него нет права тут находиться. Я хочу, чтобы его арестовали за незаконное проникновение на частную территорию и за нарушение общественного порядка. Между прочим, он сначала пытался убить мистера Телботта стулом, а потом еще и бросил в него утюг.
  К тому времени я, вернув телефонный аппарат на законное место на столе, подобрался поближе к служителю закона и тем самым привлек к себе внимание.
  – А ты чем занимался, Гудвин? – поинтересовался он. – Ногти свои полировал?
  – Нет, сэр, – уважительно ответил я, – просто отошел в сторонку, поскольку мне не хотелось, чтобы в пылу драки на меня наступили.
  И тут Телботт и Поул затараторили одновременно.
  – Тихо, – поморщился коп. – Сейчас во всем разберемся. – Он повернулся к Дороти: – Если не ошибаюсь, мисс Кийс, вы хотите в чем-то обвинить этого джентльмена?
  – Еще как хочу.
  – Тогда поступим иначе. Пройдемте со мной, мистер Поул.
  – Я останусь здесь, – пытаясь отдышаться, возразил тот. – У меня есть полное право находиться здесь, и я никуда не уйду.
  – Нет у вас такого права. Вы же слышали, что сказала эта леди.
  – Да, но вы не слышали моего мнения на этот счет. Я подвергся нападению. Она хочет обвинить меня? Прекрасно, мне тоже есть что сказать. Я тихо сидел себе в кресле, никого не трогал, и тут вдруг Телботт кинулся на меня, пытаясь задушить, а потом нанес удар. Разве вы сами не видели, как он меня ударил?
  – В целях самозащиты! – заявила Дороти. – Вы швырнули в него утюг…
  – Чтобы спасти свою жизнь! Он набросился…
  – Да ничего подобного, я всего лишь…
  – Молчать! – резко оборвал их служитель закона. – Прямо сейчас я не собираюсь никого слушать. Вы оба пойдете со мной, – обратился он к мужчинам. – Где ваши пальто и шляпы?
  Они ушли: впереди Поул, с обрывком галстука на шее, за ним – Телботт, а коп замыкал шествие.
  Решив, что в кабинете не помешало бы немного прибраться, я сперва поднял опрокинутый стул, которым размахивал Поул, а потом водрузил утюг обратно на стол с образцами продукции. Затем я склонился над полированной крышкой рабочего стола, пытаясь оценить нанесенный ущерб.
  – Сдается мне, мистер Гудвин, что вы попросту трусишка, так? – спросила Дороти.
  Она успела снова усесться в кресло и опять закинуть ногу на ногу.
  – Это спорное мнение, – возразил я. – На прошлой неделе этот вопрос подробно обсуждался на радио, в программе «За и против». С карликом, если тот не вооружен, я могу быть храбрым как лев. Или с женщиной. Попробуйте-ка наехать на меня. Но когда мне попадаются…
  Раздался громкий звонок.
  – Телефон, – сказала Дороти.
  Я подтянул к себе аппарат и снял трубку.
  – Мисс Кийс там?
  – Да, – подтвердил я. – Только она сейчас занята, сидит в кресле. Что-нибудь передать?
  – Скажите, что с ней хочет встретиться мистер Дональдсон.
  Я так и сделал и впервые за все время узрел на лице Дороти выражение, хоть отдаленно похожее на человеческое. Кто бы мог ожидать такого от заправской поднимательницы бровей: услышав про Дональдсона, бедняжка смертельно побледнела и вся страшно напряглась, буквально окаменев от страха. Ну, и кто, спрашивается, из нас трусишка? Интересно, что это за Дональдсон такой – я про него прежде ничего не слышал.
  Вскоре мне надоело ждать, и я повторил:
  – Мистер Дональдсон явился повидаться с вами.
  – Я… – Она облизнула губы. Спустя секунду проглотила комок в горле. Еще через секунду встала и обреченно произнесла: – Пусть его проводят в кабинет мистера Телботта.
  Развернулась и вышла.
  Я передал распоряжение по назначению, попросил дать мне внешнюю линию и, услыхав гудок, набрал все тот же номер. Часы на моем запястье подсказали, что уже пять минут четвертого. В очередной раз услышав в трубке голос Орри, я на некоторое время лишился дара речи, а затем раздраженно сказал:
  – Это Арчи. Передай трубку Солу.
  – Солу? Его здесь нет. Он с утра не возвращался.
  – Вот как? А я уж решил, что у вас там вечеринка. Тогда дай мне Вульфа.
  Вскоре раздался голос моего босса:
  – Да, Арчи?
  – Я нахожусь в офисе Кийса, сижу за его рабочим столом в кабинете. Совершенно один. Я принес Поулу сэндвичи, и он задолжал мне девяносто пять центов. Знаете, я вот тут подумал… Прежде мне не раз доводилось видеть, как вы буквально из кожи вон лезете, пытаясь удержать своих клиентов вне досягаемости лап полицейских. Помните, как вы спрятали Клару Фокс в ящике с грунтом для орхидей и поливали ее из шланга? Или тот случай, когда…
  – Да в чем дело?
  – Копы одного за другим арестовывают наших клиентов, вот в чем. Броадайка зацапали за скупку краденого: оказывается, это он выкупил у Телботта те злополучные эскизы. Поула привлекли за нарушение общественного порядка, а Телботта – за оскорбление действием. Я уж молчу о том, что мисс Кийс только что напугали так, что на бедняжку просто жалко было смотреть.
  – О чем ты вообще говоришь? Что произошло?
  Я принялся рассказывать, а поскольку Вульфу все равно нечем было заняться, кроме как сидеть, позволяя Орри отвечать на звонки, я не обошел вниманием ни единой мелочи. Закончив свой доклад, я внес предложение: быть может, мне побродить по конторе Кийса и постараться выяснить, отчего имя мистера Дональдсона заставляет пышущих здоровьем девушек дрожать всем телом и смертельно бледнеть?
  – Нет, пожалуй, не стоит, – сказал Вульф, – разве что этот Дональдсон окажется портным. Просто выясни, портной ли он, только поаккуратнее. Если да, то узнай, где он живет. Потом найди мисс Руни… погоди, я сейчас дам тебе адрес…
  – Я помню ее адрес.
  – Так найди ее. Заручись ее расположением. Завоюй ее доверие, подружись с ней. Заставь ее развязать язычок. Узнай что-нибудь интересное.
  – Что, например?
  – Откуда я знаю! Выведай все, что только сможешь. Черт побери, Арчи, неужели я должен тебя учить! Ты и сам прекрасно понимаешь, к чему сводится следствие в подобного рода делах. Тут ничего не остается, кроме как действовать методом проб и ошибок…
  Тут я уловил краем глаза какое-то движение у двери: кто-то вошел в кабинет и быстро приближался к моему креслу.
  – Ладно, – сказал я Вульфу. – Отыскать упомянутую особу будет непросто, но я постараюсь, даже если на это уйдут ближайшие сутки.
  Повесив трубку, я широко улыбнулся посетительнице и приветствовал ее словами:
  – Здравствуйте, мисс Руни. Вы не меня, случайно, ищете?
  Глава одиннадцатая
  Энни-Одри была одета в скромное, но элегантное шерстяное платье коричневого цвета, украшенное россыпью маленьких красных узелков. Вид у нее был отнюдь не радостный. В жизни бы не подумал, что такое красивое румяное личико может выглядеть настолько кислым. Не поздоровавшись и даже не кивнув мне, девушка с места в карьер требовательно и громогласно вопросила:
  – Если человека арестовали, как с ним можно встретиться?
  – Зависит от деталей, – ответил я. – Только не надо на меня кричать. Лично я никого не арестовывал. А с кем вы хотите повидаться? С Броадайком?
  – Нет. – Она рухнула в кресло так, будто ей внезапно отказали ноги. – С Уэйном Сэффордом.
  – А за что его арестовали?
  – Не знаю. Сегодня утром я виделась с ним в конюшне, а потом отправилась в центр города устраиваться на работу. Недавно я позвонила Люси, своей лучшей подруге и здешней сотруднице, и она рассказала мне, что ходят слухи, будто Вик Телботт продал те злополучные эскизы Броадайку. Ясное дело, я явилась выяснить, что происходит, а когда узнала, что Телботт и Поул оба арестованы, позвонила Уэйну – хотела все ему рассказать. Однако на конюшне мне сказали, что к ним пришел полисмен и забрал Уэйна.
  – А вам не сказали, что он натворил?
  – На конюшне никто ничего толком не знает. Так как я могу встретиться с Уэйном?
  – Боюсь, что никак.
  – Но я должна быть рядом с ним!
  Я покачал головой:
  – Для копов это не аргумент. И вообще, не дергайтесь раньше времени. Мы же не знаем, что было написано в ордере. Может, в полиции просто захотели проконсультироваться у него насчет потоотделения у лошадей – в этом случае ваш Уэйн вернется домой уже через час. Если же они поймали его на чем-то или вообразили, будто поймали, – тогда одному Богу известно, что будет. Но вас к нему точно не пустят: вы же не родственница и не адвокат.
  Мисс Руни сидела не спуская с меня взгляда. Такой грустной я ее еще не видел. Через некоторое время она опять заговорила:
  – Вчера вы сказали, что я славная девушка.
  – Намекаете, что теперь я должен запустить свой бульдозер и перелопатить ради ваших прекрасных глаз небеса и землю? – Я снова покачал головой. – Даже если бы я потерял от вас голову, максимум, что я мог бы сделать для вас в сложившейся ситуации, – это подержать вас за руку… Но, судя по выражению вашего лица, вы надеетесь совсем не на это. Послушайте, может, введете меня в курс дела?
  Она поднялась, обошла стол, чтобы добраться до телефона, и поднесла трубку к уху:
  – Хелен? Это Одри. Дай мне, пожалуйста… Впрочем, не надо. Извини за беспокойство.
  Мисс Руни вернула трубку на аппарат, примостилась на край стола, еще некоторое время сверлила меня неприветливым взглядом, а затем объявила:
  – Это все я виновата.
  – В чем именно?
  – Да во всех этих проблемах. Они возникают всюду, стоит мне только где-нибудь появиться.
  – Ну да, мироздание полно проблем. Они возникают, стоит только появиться хоть кому-нибудь из нас. Послушайте, по-моему, вы здорово перенервничали и совершенно запутались. Вчера вы уверяли меня, будто все хотят повесить на вас убийство, однако никто из наших посетителей и словом об этом не обмолвился. Может, вы и на этот раз ошибаетесь?
  – Нет, я не ошибаюсь, – обреченно сказала она. – Судите сами. Сначала на меня повесили кражу эскизов. Обвинить могли кого угодно, но под руку подвернулась именно я. Такая уж я невезучая. Теперь вдруг все прояснилось, ко мне никаких претензий, и что дальше? Уэйна арестовывают за убийство. Но и это еще не конец…
  – Мне казалось, вы сказали, будто не знаете, за что он был арестован.
  – Так и есть. Но вы сами увидите, чем все закончится. Вот что, мне нужно встретиться с Дороти Кийс.
  – Она занята с посетителем.
  – Знаю, но за это время он уже мог уйти.
  – Ее пожелал видеть некто Дональдсон, и это меня несколько настораживает. У меня зародилось подозрение, что мисс Кийс решила устроить собственное маленькое расследование. Вы не знаете, случайно, кто этот Дональдсон? Не частный детектив?
  – Ничего подобного, он адвокат. Друг покойного Кийса. Что-то он в последнее время к нам зачастил. Скажите, вы…
  Ее прервал новый посетитель, который резко распахнул дверь и направился прямиком к нам.
  Этого человека я знал уже много лет, а потому не стал с ним церемониться:
  – Мы заняты! Я приму вас завтра.
  Вообще-то мне давно уже стоило отказаться от попыток шутить с сержантом Пэрли Стеббинсом из полицейского управления, поскольку это дохлый номер. Общаясь со мной, Стеббинс частенько терял терпение, но не из-за шуток, а из-за того, что я, как ему казалось, постоянно мешал ему исполнять служебный долг.
  – Ты уже тут как тут, – констатировал он.
  – Ага. Мисс Руни, познакомьтесь с сержантом…
  – Мы уже знакомы. – Выражение лица у нее осталось таким же кислым.
  – Да, мы уже встречались, – неохотно согласился Пэрли. И уставился на нее своими честными карими глазами. – Я искал вас, мисс Руни.
  – Боже мой, у вас возникли новые вопросы?
  – Вопросы остались прежними. Но хотелось бы кое-что уточнить. Вы помните, что сообщили нам для протокола? Там записано, что в то утро вы были в конюшне Академии верховой езды вместе с Сэффордом начиная с пяти сорока пяти и как минимум до половины восьмого? Вы это помните?
  – Разумеется, помню.
  – Не хотите ли сейчас изменить свои показания?
  Одри нахмурила брови:
  – Нет, конечно. С какой стати?
  – Тогда как вы объясните, что в пределах указанных временных рамок вас видели въезжавшей в парк верхом на лошади, причем мистер Сэффорд сопровождал вас на другой лошади? Кстати, сам он уже признал это.
  – Прежде чем ответить, – вмешался я, – сосчитайте до десяти. Или даже до…
  – Заткнись! – рявкнул Пэрли. – Как вы объясните это, мисс Руни? Вы ведь должны были предусмотреть и такой поворот, не так ли? Какой ответ вы приготовили на этот случай?
  Одри повернулась к дотошному сержанту и спокойно предположила:
  – Полагаю, нас с кем-то спутали. А кто утверждает, будто нас видел?
  – Что ж, ладно. – Пэрли вытащил из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и испытующе посмотрел на меня. – Когда за дело берется этот толстяк, на которого ты работаешь, – вечно он суется куда не просят, – нам приходится предусматривать каждую мелочь. – Он поднял бумагу так, чтобы Одри могла ее рассмотреть. – Это ордер на ваш арест как важного свидетеля. Ваш дружок Сэффорд изучил его вдоль и поперек. Вы тоже хотите прочесть?
  – Что это значит? – холодно поинтересовалась Одри.
  – Это значит, что вам придется проехать со мною в управление.
  – А также… – начал было я.
  – Заткнись. – Пэрли приблизился к мисс Руни, намереваясь взять ее под локоть, но не успел: Одри вовремя отшатнулась. Затем она повернулась и направилась к выходу. Сержант догнал ее уже на пороге кабинета. Очевидно, мисс Руни обрадовалась, что наконец-то нашла способ повидать своего дорогого Уэйна.
  Я еще немного посидел в кабинете Кийса, рассматривая пепельницу на столе и кривя губы. Вновь покачал головой, без особой на то причины. Да, такие вот дела. Потом я дотянулся до телефона и снова позвонил домой.
  На этот раз мне ответил сам Вульф.
  – А куда подевался Орри? – возмутился я. – Он что, отдыхает в моей кровати?
  – Ты где сейчас? – безмятежным тоном поинтересовался Вульф.
  – Все еще в офисе Кийса. Тут все по-прежнему. Еще двое с глаз долой.
  – Какие двое? Ты вообще о чем говоришь?
  – Еще двое наших клиентов загремели в кутузку. У нас катастрофическая нехватка…
  – Кого именно арестовали и почему?
  – Уэйна Сэффорда и Одри Руни. – Я рассказал ему всё, что произошло, но не стал упоминать, что Одри вошла прежде, чем мы успели закончить предыдущий разговор. В конце я добавил: – Итого полиция замела уже четверых из пяти, да еще и Телботта в придачу. Похоже, дело труба. У нас остался последний клиент, Дороти Кийс, и я не удивлюсь, если ее уже тоже скрутили, ведь, судя по тому, как она перепугалась в тот момент, когда узнала, кто… Секундочку.
  Поток моих мыслей прервало появление в кабинете очередного посетителя. Дороти Кийс собственной персоной. Я сказал в трубку:
  – Перезвоню позже. – Дал отбой и встал с кресла.
  Дороти направилась прямо ко мне. Ее лицо все еще хранило человеческое выражение. Самоуверенный вызов исчез без следа, кожа стала серой и безжизненной, а в глазах поселилось тревожное сомнение.
  – Мистер Дональдсон уже ушел? – спросил я.
  – Да.
  – Нелегкий выдался денек. Теперь полиция замела и мисс Руни заодно с Уэйном Сэффордом. Копы, похоже, вознамерились еще раз как следует разобраться в событиях того рокового четверга. Когда вы вошли, я как раз расписывал мистеру Вульфу…
  – Я хочу его видеть, – сказала она.
  – Кого? Мистера Вульфа?
  – Да. И как можно скорее.
  – С какой целью?
  Будь я проклят, если ее брови опять не поползли вверх. Человечность, которая мне примерещилась ранее, располагалась лишь на самой поверхности.
  – Об этом я скажу ему сама, – объявила мисс Кийс, обдав меня ледяным презрением. – Я должна встретиться с ним. Немедленно.
  – Немедленно не получится, – разочаровал я ее. – Вы, разумеется, можете помчаться туда на такси, но с тем же успехом можете и дождаться, пока я дойду до Шестьдесят пятой улицы, где меня ждет собственный автомобиль. Видите ли, сейчас уже четыре часа, и мистер Вульф отправился наверх к своим орхидеям, так что мы не увидим его до шести. Он не сделает исключения, несмотря даже на то, что вы теперь единственная из его клиентов, кто еще не угодил за решетку.
  – Но это срочно!
  – Поверьте, мистер Вульф не спустится из оранжереи, пока часы не пробьют шесть. Если только вы не захотите все рассказать мне. У меня есть доступ наверх. Ну что, согласны?
  – Нет.
  – Тогда я пошел за своей машиной?
  – Хорошо, идите.
  Глава двенадцатая
  В три минуты седьмого Вульф, вернувшийся из оранжереи, присоединился к нам в собственном кабинете. К тому времени Дороти предельно ясно дала понять, что категорически не желает беседовать со мной на какие-либо темы. Добираясь до Вульфа, мы обменялись всего лишь двумя фразами. Она заметила: «Осторожнее, там грузовик», на что я ответил: «Не бойтесь, я не первый день за рулем». Поэтому за тот час, что мы провели в кабинете в ожидании, я даже не поинтересовался, не желает ли Дороти выпить. А когда Вульф вошел наконец и, поздоровавшись, уселся в кресло и придвинулся к рабочему столу, первой ее фразой было:
  – Я желаю говорить с вами наедине.
  Он помотал головой:
  – Мистер Гудвин – мой помощник, и я полностью ему доверяю. Так что если он не услышит это от вас, то вскоре все равно узнает от меня. Итак, в чем дело?
  – Но вопрос сугубо… личный.
  – Как и большинство того, что я обсуждаю с посетителями в этом кабинете. Говорите.
  – Кроме вас, мне больше не к кому обратиться. – Дороти, сидевшая на одном из желтых стульев прямо перед Вульфом, подалась вперед и оказалась на самом краешке сиденья. – Я не знаю, как мне быть, и очень надеюсь получить толковый совет. Некий человек намеревается сообщить полиции, что я подделала на чеке подпись отца. Он собирается сделать это завтра утром.
  На лице ее вновь появилось человеческое выражение: бедняжка сильно нервничала.
  – И что, вы действительно взяли грех на душу? – спросил Вульф.
  – Подделала ли я чек? Да.
  Настала моя очередь изумленно поднимать брови.
  – Расскажите об этом, – попросил Вульф.
  Рассказ Дороти оказался довольно простым. Покойный отец ограничивал ее в средствах, и год тому назад она подделала его подпись на чеке на три тысячи долларов. Мистер Кийс, разумеется, обнаружил подлог, устроил Дороти сцену и заручился ее обещанием никогда больше так не делать. Однако недавно она подделала еще один чек, уже на пять тысяч долларов. Разумеется, отец был вне себя, но ему и в голову бы никогда не пришло сдать родную дочь полиции.
  Спустя два дня после того, как у них состоялся весьма неприятный разговор, мистер Кийс был убит. Все свое состояние он завещал дочери, но душеприказчиком назначил адвоката по фамилии Дональдсон, не зная, по словам самой Дороти, как сильно этот человек ее ненавидит. И вот теперь Дональдсон, разбирая бумаги покойного, наткнулся на фальшивый чек с прикрепленной к нему пояснительной запиской, написанной рукой самого Кийса. Сегодня днем душеприказчик явился к наследнице предупредить, что он намерен выполнить свой долг гражданина и адвоката и, учитывая, при каких обстоятельствах умер мистер Кийс, сообщит сей компрометирующий факт полиции. Дональдсон заверил мисс Кийс, что для него самого все это чрезвычайно болезненно и неприятно, однако другого пути, увы, нет.
  Не скажу, что я открыто злорадствовал, занося эти прискорбные детали в свой блокнот, но, признаюсь, сдержать слезы сочувствия мне удалось без всякого труда.
  Вульф же, внимательно выслушав ответы на все свои вопросы, откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул.
  – Я могу понять, – пробормотал он, – что вам захотелось избавиться от этой ноши, переложив ее на чужие плечи. Но боюсь, что в данном случае я вряд ли смогу что-то сделать. Чего конкретно вы хотите от меня?
  – Я и сама толком не знаю.
  Считается, что люди испытывают облегчение, рассказав другим о своих горестях, но Дороти, кажется, стало только хуже. Вид у нее был самый что ни на есть отчаявшийся.
  – И, кроме того, я никак не пойму, – продолжал Вульф, – чего вы так опасаетесь? Все имущество, включая деньги на банковских счетах, отныне в полном вашем распоряжении. И в прокуратуре даже не станут зря тратить время, пытаясь привлечь вас к суду за подлог. Это абсолютно исключено. Да наверняка мистер Дональдсон и сам все прекрасно понимает, не полный же он дурак. Так ему и передайте. Другое дело, если, – Вульф погрозил Дороти пальцем, – если он вдруг подозревает вас в отцеубийстве и мечтает отправить на электрический стул. Надеюсь, что он все-таки ненавидит вас не настолько сильно?
  – Мистер Дональдсон, – не раздумывая, заявила Дороти, – ненавидит меня всей душой.
  – И за что же?
  – Видите ли, в свое время я дала Дональдсону повод считать, что стану его женой, он объявил о будущей помолвке, а я потом передумала. Этот человек способен на сильные чувства. Раньше он от всего сердца любил меня, а теперь так же страстно ненавидит. И уж он обязательно воспользуется шансом, чтобы навредить мне, я даже не сомневаюсь.
  – Тогда вам его не остановить, и я тут, увы, тоже бессилен. Фальшивый чек вместе с запиской вашего отца находятся в распоряжении душеприказчика вполне легально, и ничто не может удержать его от того, чтобы показать эти документы полиции. Скажите, а он, часом, не увлекается верховой ездой?
  – Боже мой! – с тоской протянула Дороти и поднялась со стула. – А я-то надеялась, что вы подскажете мне, что делать! Я думала, вы действительно очень умный! – Она двинулась было к двери, но на пороге обернулась. – А на самом деле вы жалкий ремесленник! Ничего, я сама справлюсь с этим грязным крысенышем!
  Я встал и вышел в коридор, чтобы проводить даму, а заодно убедиться, что дверь за нею надежно закрыта. Вернувшись в кабинет, я уселся на свое место, бросил блокнот в ящик стола и заметил:
  – Теперь она раздала эпитеты каждому из нас. Я – трусишка, вы – жалкий ремесленник, а адвокат и душеприказчик – грязный крысеныш. Компания хоть куда! Бедной девочке не помешает завести новые знакомства.
  Вульф только хмыкнул в ответ, причем весьма добродушно: близилось время ужина, а он никогда не позволяет выбить себя из колеи перед трапезой.
  – Подведем итоги, – сказал я. – Итак, если только мисс Кийс не предпримет незамедлительно что-нибудь оригинальное, за ней придут не позднее завтрашнего полудня, а ведь она была нашей последней клиенткой. Кроме нее, замели уже всех, включая и того парня, на кого мы собирались повесить убийство. Надеюсь, Сол и Орри справились со своими заданиями лучше нас с вами. Вечером у меня запланировано свидание, которое включает ужин и поход в театр, но я все отменю, если смогу быть вам хоть чем-нибудь…
  – Спасибо, Арчи, не стоит беспокоиться.
  Меня это возмутило до глубины души.
  – То есть вы в моих услугах не нуждаетесь? Предпочитаете иметь дело с Солом и Орри, да?
  – Просто сегодня вечером ты мне не понадобишься. Отдохни, а я тут подежурю.
  Ну-ну, могу себе представить: Вульф будет торчать тут, почитывая книги и попивая пиво, а Фрицу поручит отшивать всех, сообщая, что великий детектив очень занят. Уже не впервые на моей памяти Вульф решил, что овчинка выделки не стоит, и послал расследование ко всем чертям. В подобные моменты на меня возлагалась обязанность надоедать боссу упреками до тех пор, пока не удастся привести его в чувство. Но сейчас я предпочел занять иную позицию, рассудив, что раз уж Орри Кетер провел весь день в моем кресле, пусть он теперь и вкалывает сверхурочно. Поэтому я оставил Вульфа в покое и поднялся в свою комнату переодеться к вечернему выходу в свет.
  Вечер прошел гладко во всех отношениях. Хотя ужины в доме Лили Роуэн и не дотягивают до стандартов, к которым приучил меня Фриц, однако неизменно бывают хороши. На высоте оказалось и представление, которое мы посетили, да и оркестр на танцах в клубе «Фламинго», куда мы направились затем, тоже не подкачал. В клубе мы с моей подругой постарались узнать друг друга поближе, поскольку знакомы всего-навсего семь лет. То да се, и в результате домой я попал лишь в четвертом часу утра и, по обыкновению, заглянул в кабинет – подергать ручку сейфа и оглядеться по сторонам. Оставляя для меня записки, Вульф всегда кладет их мне на стол и прижимает пресс-папье; так было и на этот раз. На листке, вырванном из его блокнота, четким, словно печатный шрифт, бисерным почерком было написано:
  А. Г.
  Твоя работа по делу Кийса была вполне приемлемой. Теперь, когда это убийство раскрыто, можешь посвятить завтрашнее утро, как мы и договаривались, поездке на Лонг-Айленд, чтобы забрать у мистера Хьюитта орхидеи. Теодор приготовит коробки. Смотри, чтобы цветы не задохнулись.
  Я снова перечитал это послание и даже перевернул листок, чтобы убедиться, что там нет больше никаких приписок. Пусто.
  Тогда я уселся за свой стол и набрал телефонный номер. Никого из моих ближайших друзей и врагов не оказалось на месте, но мне удалось связаться со знакомым сержантом по фамилии Роули:
  – Я хотел спросить насчет дела Кийса… Может, вам нужно еще что-нибудь? Чего-нибудь не хватает?
  – А что у тебя есть? – Роули вечно говорил таким голосом, словно он простужен. – Нам все нужно. Присылай наложенным платежом.
  – А мне сказали, у вас все на мази? Разве нет?
  – Слушай, ложись-ка ты лучше спать! – И он повесил трубку.
  Я посидел немного и снова придвинул к себе телефон, чтобы набрать номер редакции «Газетт». Лон Коэн уже отправился домой, но кто-то из его коллег ответил, что, насколько они могут судить, дело Кийса по-прежнему так и не сдвинулось с мертвой точки.
  Я скомкал послание Вульфа, пробормотав:
  – Проклятый толстяк меня обманул! – А затем швырнул записку в корзину и поплелся наверх спать.
  Глава тринадцатая
  Просмотрев в четверг утренние газеты, освещавшие расследование дела Кийса, я не обнаружил там ни единого слова, которое указывало бы на то, что полиция в погоне за убийцей продвинулась хотя бы на дюйм.
  Весь день, с десяти утра до шести вечера, я провел в доме Льюиса Хьюитта на Лонг-Айленде – помогал ему отбирать и упаковывать десять дюжин растений, – а потом погнал назад. У меня разве что дым из ушей не шел, и вы легко можете представить себе мое состояние, когда уже на обратном пути, возле самого моста Куинсборо, меня остановил коп и снизошел до того, чтобы поинтересоваться, на какой такой пожар я опаздываю. Мне даже пришлось прикусить язычок, чтобы только не блеснуть перед ним остроумием.
  Когда я затаскивал на крыльцо последний ящик с растениями, произошло нечто удивительное. К дому подкатил автомобиль, который мне часто приходилось видеть ранее, с надписью «Управление полиции» на дверце. Из него появился инспектор Кремер.
  – Что там у Вульфа? – пожелал он узнать, поднимаясь ко мне по ступенькам крыльца.
  – Дюжина зигопеталумов, – холодно ответил я, – дюжина ренантер, дюжина одонтоглоссумов…
  – Дай пройти, – грубо оборвал меня инспектор.
  Я повиновался.
  Войдя в холл, я хотел было крикнуть Теодору, что переквалифицировался из сыщиков в посыльные, так что помогу ему поднять орхидеи наверх, но не успел этого сделать, поскольку из кабинета донесся вопль Вульфа:
  – Арчи!
  Войдя, я увидел, что Кремер устроился в красном кожаном кресле и держит в зубах незажженную сигару, нацелив ее в потолок. Вульф неодобрительно взирал на гостя, и по тому, как плотно были сжаты у него губы, можно было догадаться, что великий детектив с трудом сдерживает ярость.
  – Я занят важной работой, – кротко заметил я.
  – Подождет твоя работа. Немедленно свяжись со Скиннером. Если не застанешь его на работе, звони домой.
  Не будь здесь Кремера, я бы устроил целое представление. Однако мне пришлось удовлетвориться лишь презрительным фырканьем. Усевшись за стол, я начал набирать номер.
  – Прекратите! – грубо бросил Кремер.
  Я и ухом не повел.
  – Хватит уже, я вам говорю!
  – Погоди, Арчи, – сказал Вульф.
  Отвернувшись от телефона, я увидел, что он все еще хмурится, но губы уже разжал. Вскоре он произнес целую речь:
  – Не понимаю, мистер Кремер, чем вам не нравится мое предложение. Как я уже сказал по телефону, от вас потребуется дать мне слово, что вы станете сотрудничать со мной на моих условиях, и я сразу же изложу вам дело во всех деталях, предоставив, разумеется, необходимые доказательства. Если же вы откажетесь – а это ваше право, – тогда я попрошу о сотрудничестве мистера Скиннера из офиса окружного прокурора. Возможно, он согласится. Я гарантирую, что никому не будет причинено никакого вреда, и надеюсь, что это дело об убийстве Кийса будет наконец закрыто. Что вас не устраивает?
  Кремер заворчал, словно тигр в клетке.
  – Не понимаю, – заявил Вульф, – какого дьявола я вообще с вами связался! Уверен, мистер Скиннер придет от моего предложения в восторг.
  Ворчание Кремера сделалось членораздельным:
  – И когда вы хотите это устроить? Сегодня?
  – Я же сказал, что сообщу вам все детали лишь после того, как вы дадите мне слово. Ладно, так и быть, отвечу. Все случится завтра ранним утром, при условии, что мне доставят посылку, которую я жду… Да, кстати, Арчи, ты еще не поставил машину в гараж?
  – Нет, сэр.
  – Вот и хорошо. Позже, где-то ближе к полуночи, тебе придется поехать встретить самолет. Все зависит от этого самолета, мистер Кремер. Если он прибудет с опозданием, придется отложить все до субботы.
  – А где? Тут, в вашем кабинете?
  Вульф помотал головой:
  – Больше я ничего не скажу. Ну что, принимаете вы мои условия?
  – Послушайте, давайте сделаем так. Я дам вам слово, что после того, как вы мне все расскажете, я либо исполню ваши требования, либо навсегда забуду о том, что услышал. Согласны?
  – Нет. Арчи, звони мистеру Скиннеру.
  Кремер процедил сквозь зубы словечко, предназначенное исключительно для мужского слуха.
  – Вечно эти ваши проклятые шарады, – с горечью произнес он. – И ведь вам чертовски хорошо известно, что я не позволю подключить сюда прокуратуру. Вполне может оказаться, что вы и впрямь вычислили преступника. Такое прежде уже случалось. Ладно, я согласен на ваши условия.
  Вульф кивнул. Глаза знаменитого сыщика блеснули, однако блеск был таким мимолетным, что даже я едва успел его заметить.
  – Бери свой блокнот, Арчи. Дело довольно запутанное, и я сомневаюсь, что мы успеем закончить до ужина.
  Глава четырнадцатая
  – Я буду счастлив всё объяснить, – сказал я патрульному Хефферэну, – если только вы сойдете с лошадки и встанете вровень со мной. Существует же демократичный способ вести беседу. Или вы хотите, чтобы я потянул шею, пялясь на вас снизу вверх?
  Я широко зевнул и даже не стал прикрывать рот рукой: зачем, ведь вокруг никого, разве что природа и конный полисмен. Нельзя сказать, что я установил личный рекорд, поднявшись, одевшись и позавтракав еще до семи часов утра, но не забывайте, что до этого я уже три ночи подряд ложился очень поздно: во вторник, после сборища клиентов; затем в среду, после вечерних гуляний в обществе Лили Роуэн; и, наконец, в четверг, после того как встретил в аэропорту Ла Гуардия самолет, который приземлился точно по расписанию.
  Хэфферэн слез-таки со своего высоченного коня и оказался одного роста со мной. Мы беседовали в Центральном парке, на вершине того самого холма, куда он привел меня в памятный день нашего знакомства. Утро сулило теплый октябрьский день. Легкий ветерок забавлялся листьями на деревьях и кустах, птицы суетились в небе и скакали вокруг нас, оживленно судача о своих делах.
  – Я делаю это только потому, – раскрыл карты Хефферэн, – что вынужден подчиняться приказам. Мне было велено явиться сюда и выслушать вас.
  Я кивнул:
  – И вы делаете это без всякой охоты. Я тоже не горю энтузиазмом, твердолобый вы казак, но и у меня имеются свои приказы. Расклад такой. Как вам известно, внизу, вон за тем лесочком, – я показал пальцем, – стоит сарай для хранения парковой утвари. И сейчас возле этого сарая кто-то из ваших коллег держит в поводу оседланного коня Кийса. Внутри сарая находятся две женщины – их фамилии Кийс и Руни, а также четверо мужчин: Поул, Телботт, Сэффорд и Броадайк. Ну и еще там отирается инспектор Кремер со своей оперативной группой. Вышеупомянутые дамы и джентльмены только что бросили жребий, и теперь кто-то из шестерых переодевается в ярко-желтые бриджи и синий пиджак, в точности такие же, как носил покойный Кийс. Строго между мною, вами и вашей лошадью: жеребьевка была нечестной, счастливый лотерейный билет вытащил тот, кто нужен инспектору Кремеру. Человек, на которого пал жребий, нарядившись Кийсом, сядет на его коня и, ссутулившись, проедет по этому самому отрезку дорожки. А теперь внимание: этот некто при виде вас поднимет в знак приветствия хлыст. Ваша задача – доказать свою честность. Вообразите, что это все говорю вам не я, а кто-нибудь, кого вы горячо любите… скажем, комиссар полиции. От вас требуется хорошенько подумать и задать самому себе вопрос: на самом ли деле вы в то роковое утро узнали Кийса, или же вы узнали только одежду наездника и лошадь под ним? – Тут я на полном серьезе добавил: – И упаси вас бог сказать мне хоть слово. Вы вообще ни в чем не должны мне признаваться, так что держите рот на замке и все свои выводы оставьте на потом, для начальства. К сожалению, от вас многое зависит. Как это для меня ни прискорбно. – Я вздохнул и, выдержав соответствующую паузу, продолжил: – Если вас не оскорбят мои попытки объяснить подоплеку происходящего, слушайте: убийца, одетый в точности как Кийс, но с котелком на голове, поджидал свою жертву в городском парке, спрятавшись в тех зарослях. В половине седьмого Кийс прибыл в парк и двинулся прямо к дорожке для верховой езды. Если бы убийца стрелял в жертву с дистанции, пусть даже самой небольшой, лошадь поскакала бы прочь; значит, он вышел из зарослей, остановил Кийса, схватился за уздечку и лишь затем спустил курок. Одной пули достаточно. Далее, он оттащил труп подальше в кусты, чтобы его нельзя было заметить с дорожки, поскольку ранним утром в парке могли оказаться и другие всадники, потом снял пальто… или, вероятно, тонкий плащ… и запихнул его под жакет, сел на лошадь и поехал дальше по парку. Он не спешил, чтобы не выбиться из обычного для Кийса расписания. Полчаса спустя, подъехав вон к той точке… – я ткнул пальцем туда, где из-за деревьев появлялась дорожка для верховой езды, – он либо увидел вас прямо здесь, либо дождался вашего появления, и только тогда проехал по тому отрезку, чтобы, как всегда, поздороваться, подняв хлыст. Но, едва скрывшись из виду на другом конце отрезка, преступник должен был действовать быстро. Он спешился и бросил лошадь там, зная, что она сама найдет дорогу к выходу из парка, а сам со всех ног помчался либо к остановке автобуса на Пятой авеню, либо к станции подземки. Ему требовалось как можно скорее обеспечить себе алиби, ведь убийца не знал наверняка, как скоро лошадь будет найдена и как быстро будут организованы поиски Кийса. Но, как минимум, он добился того, что в десять минут восьмого вы видели Кийса живым на том отрезке дорожки, тогда как тело его будет найдено далеко отсюда.
  – Насколько я помню, – сухо заметил Хефферэн, – в протоколе указано, что я видел именно Кийса.
  – Забудьте об этом, – взмолился я. – Вычеркните из памяти. Очистите свое сознание, превратите его в пустышку, что не составит… – Посчитав конец фразы недипломатичным, я прикусил язык и взглянул на часы на запястье. – Уже девять минут восьмого. В то утро вы были верхом или на своих двоих?
  – Верхом.
  – Тогда вам пора в седло, чтобы соблюсти чистоту эксперимента. Проявим внимание к деталям… Скорее! Вон он едет!
  Готов признать, этот казак знал, с какой стороны подойти к коню. Он пулей взлетел в седло – лично я бы за это время не успел бы даже вставить ногу в стремя, и теперь внимательно смотрел туда, где вот-вот должен был появиться всадник. Да и в лошадях, надо отдать ему должное, Хефферэн тоже знал толк. Не зря полицейский восхищался жеребцом покойного Кийса: этот гнедой конь и впрямь был очень хорош – стройный, но не костлявый, с горделивой посадкой головы, он двигался великолепным пружинящим аллюром. Я тщательно вглядывался, пытаясь различить лицо седока, но с такого расстояния это было невозможно. Я видел лишь синий жакет, желтые бриджи и сгорбленные плечи – но не более того.
  Хефферэн не издал ни звука. Когда всадник подъехал к концу открытого отрезка дорожки, я снова напряг зрение в надежде, что сейчас произойдет нечто важное, поскольку знал, что за поворотом он столкнется с четырьмя конными копами.
  Однако все произошло очень быстро и неожиданно: среди тех вариантов, которые я проигрывал в уме, ничего подобного не значилось. Гнедой скрылся из виду за поворотом, но не прошло и секунды, как он появился вновь, и на этот раз горделивой осанки у него не было и в помине. Проскакав галопом шагов десять, конь резко развернулся – видать, наезднику порядком поднадоела дорожка для верховой езды – и, совершив великолепный прыжок, свернул налево, на лужайку, – и понесся дальше на восток, в сторону Пятой авеню. Одновременно в поле зрения появился квартет конных копов – ну прямо бравые кавалеристы, совершающие марш-бросок. Когда они увидели, какой оборот приняли события, задние ноги их скакунов вдруг разом одеревенели: кавалерия проскользила с десяток футов по грязи, а затем изготовилась совершить тот же маневр и броситься в погоню по траве.
  Из леска, мешавшего нам с Хефферэном видеть сарай, выбежала небольшая толпа, огласившая окрестности воплями разочарования. После этого мой спутник меня покинул. Сорвавшись с места, его лошадь скользнула бедром по моему плечу, из-под копыт полетели куски дерна – и Хефферэн устремился вниз по склону, чтобы принять участие в погоне. С востока донеслись звуки выстрелов, и это подстегнуло меня. В тот момент я был готов отдать свое годовое жалованье – да что там жалованье, целое королевство – за быстрого скакуна, однако за неимением такового пришлось мне бежать на своих двоих.
  Я показал неплохие результаты по пути вниз с холма и до самой дорожки для верховой езды, но по другую сторону ее начался подъем, и мне, помимо всего прочего, пришлось огибать деревья и кусты, а также перепрыгивать через ограждения. Я бежал напрямик, не отклоняясь от намеченной цели в поисках попутных дорожек, поскольку с востока продолжал доноситься шум, в котором отчетливо прозвучал очередной залп выстрелов. Забавно, но даже во время своего спринтерского забега я переживал за судьбу великолепного гнедого скакуна и от души надеялся, что тот останется цел и невредим. Наконец впереди показалась ограда парка, но я не увидел ровно никакого движения, хотя с каждым новым шагом шум становился всё громче и ближе. Прямо по курсу высилась окружавшая парк стена, и я, не зная, с какой стороны находятся ближайшие ворота, подбежал к этой стене, взобрался на нее и замер, оглядываясь вокруг и пытаясь отдышаться.
  Я оказался на углу Шестьдесят пятой улицы и Пятой авеню. В квартале от меня, у ворот парка, Пятая авеню была настолько забита, что движение замерло вовсе. Автомобили, по большей части легковые, накапливались по обе стороны перекрестка, и пешеходы подтягивались со всех направлений. Пассажиры вставшего автобуса спешили туда же. Над толпой возвышались лошади. Поначалу мне сгоряча показалось, будто их там чертова прорва, но на самом деле их было всего лишь шесть или семь, не больше. Все как на подбор каурой масти, за исключением уже известного вам гнедого жеребца: я искренне обрадовался, увидев, что с ним все благополучно. Седло на гнедом коне пустовало.
  Я пробивал себе дорогу в эпицентр событий, когда меня схватил за руку некий субъект в полицейской униформе, и провалиться мне на месте, если офицер Хефферэн не пропел во все горло:
  – Пропустите его, это Гудвин, подручный Ниро Вульфа!
  Я с удовольствием поблагодарил бы Хефферэна, но по-прежнему еще с трудом дышал после пробежки, так что воздуху на разговоры мне не хватало. Поэтому я просто двинулся дальше и вскоре удовлетворил свое любопытство, не тратя дыхание на расспросы.
  Виктор Телботт, наряженный в синий жакет и желтые бриджи, по-видимому, также ничуть не пострадал во время бешеной скачки. Он стоял, даже не пытаясь сопротивляться, в окружении придерживавших его за локти служителей закона. На чумазом лице Телботта застыло выражение крайней усталости.
  Глава пятнадцатая
  – Вы будете рады услышать, – сообщил я Вульфу вечером того же дня, – что ни один из тех счетов, которые мы рассылаем своим клиентам, не придется направлять в окружную тюрьму. А то, согласитесь, могло получиться неловко.
  Было начало седьмого, и Вульф как раз вернулся из оранжереи. Перед ним уже стояло пиво. Я же сидел за своей пишущей машинкой, готовил счета к отправке.
  – Броадайк, – продолжал я, – заявил, что попросту купил эскизы, которые ему предложили, не зная, откуда те взялись, и, скорее всего, будет стоять на своем. Дороти пришла к соглашению с Поулом и не собирается выдвигать обвинения. Что до нее самой, то, как вы и говорили, деньги теперь принадлежат ей, так что Дональдсон решил не связываться с полицией. А Сэффорда и Одри нельзя судить только потому, что они отправились в то утро верхом прогуляться по парку и, не желая запутать следствие, не стали сообщать сей факт в своих показаниях. Кстати говоря, если вам интересно, почему наши клиенты решили принять в свою компанию простого конюха, имейте в виду: Уэйн Сэффорд вовсе даже не простой конюх. Он – кто бы мог подумать – владелец Академии верховой езды, так что Одри не прогадала… Возможно, они сыграют свадьбу сидя верхом.
  Вульф хмыкнул:
  – А потом, все так же в седле, разведутся.
  – У вас сложилось стойкое предубеждение насчет брака, – упрекнул я его. – Между прочим, я и сам подумываю однажды рискнуть. Поглядите на Сола – человек стянут по рукам и ногам, наподобие палатки на колышках, и при этом совершенно счастлив. Да, кстати, о Соле. С какой стати вы выбросили деньги на ветер, усадив их с Орри обзванивать нью-йоркских портных?
  – Эти деньги потрачены не напрасно, – огрызнулся Вульф. Он терпеть не может, когда его обвиняют в расточительстве. – Имелся шанс, пусть и незначительный, что Телботт окажется полным идиотом, заказавшим свой наряд прямо здесь. Конечно, куда более вероятным представлялось, что он сделал это в одном из городов, где недавно побывал, и скорее всего – в самом далеком. Поэтому первым делом я позвонил в Лос-Анджелес, и Юго-Западное сыскное агентство отрядило пятерых своих сотрудников проверить эту версию. И потом, Сол и Орри занимались и другими вещами. Сол выяснил, например, что номер Телботта в гостинице «Черчилль» расположен таким образом, что ему не составило бы труда, воспользовавшись лестницей и черным ходом, незамеченным покинуть отель и потихоньку вернуться назад. – Вульф фыркнул. – Сомневаюсь, чтобы подобный вариант пришел в голову инспектору Кремеру. К чему такие тонкости? Он поверил на слово тому полисмену, который якобы видел Кийса верхом на лошади, живым и здоровым, в десять минут восьмого.
  – Согласен, – кивнул я. – Но скажите, почему вы сразу заподозрили именно Телботта?
  – Потому что на него указывали факты. Я рассуждал следующим образом. Маскарад с переодеванием, если он имел место, не помог бы никому, кроме мистера Телботта, поскольку всем прочим алиби на этот момент не требовалось. К тому же обмен приветствиями с полисменом, который не мог издали разглядеть его лицо, наверняка был основным пунктом плана, который разработал преступник. Ну а кто, кроме Телботта, частенько выезжавшего с мистером Кийсом на прогулки, мог знать, что ему вообще представится такая возможность.
  – Ясно, – кивнул я. – И тогда вы позвонили Поулу, чтобы выяснить, какие именно города недавно посетил Телботт. Бог ты мой, а ведь получается, что Поул действительно помог следствию! Да, кстати, Юго-Западное сыскное агентство прислало нам счет авиапочтой: небось им не терпится получить чек. Вы только подумайте, тот портной требует целых триста баксов за пошив синего жакета и желтых бриджей!
  – Пусть наши клиенты скинутся, – добродушно сказал Вульф. – Сумма не кажется мне чрезмерной. Сотрудники агентства разыскали портного в пять часов вечера, и с трудом уговорили его потратить всю ночь на то, чтобы в точности повторить предыдущий заказ.
  Я снова кивнул:
  – Согласен. Здорово вы придумали: наверняка, увидев точную копию костюма, с ярлычком и всем прочим, бедняга Телботт ударился в панику. А ведь как ловко он всё придумал. Телефонистка в гостинице позвонила ему в шесть утра, и он попросил разбудить его снова в половине восьмого, после чего, никем не замеченный выбрался наружу, провернул это свое хитроумное шоу с переодеванием и буквально за несколько минут до второго телефонного звонка вернулся в номер. Телботт здорово рисковал, действуя точно по расписанию. Надо признать, решимости ему не занимать.
  Я встал и протянул Вульфу отпечатанные счета, включая копии чеков на дополнительные расходы.
  – Представляю, – продолжил я, вновь усаживаясь за стол, – какое потрясение испытал бедняга нынче утром. Неслабая встряска для нервной системы. Наверняка он насторожился, когда жребий изобразить Кийса выпал именно ему. Затем Телботта отправили в соседнюю комнату переодеваться и там вручили ему коробку с наклейкой «Кливер, Голливуд». Он открывает ее, а там – вот так поворот! – в точности такой же наряд, какой он шил на заказ и от которого потом наверняка избавился вместе с пистолетом, причем даже ярлычок на жакете один к одному: «Кливер, Голливуд». Я удивлен, что он вообще сумел надеть и застегнуть его, а потом подойти к лошади и забраться в седло. Завидная выдержка. Наверное, Телботт собирался ехать и дальше, но за поворотом его встретили четверо конных копов, и тут уж нервы у нашего убийцы не выдержали. Не могу его упрекнуть. Должен сознаться, в тот момент, когда я звонил вам, я не имел ни малейшего представления, что список городов, который выдал мне Поул… Ой! Чуть не забыл!
  Вульф поднял голову:
  – Что случилось, Арчи?
  – Верните-ка мне скорее список расходов! Я не внес туда девяносто пять центов, которые Поул должен мне за сэндвичи!
  И БЫТЬ ПОДЛЕЦОМ
  …Надо записать,
  Что можно жить с улыбкой и с улыбкой
  Быть подлецом…
  Гамлет, акт 1, сц. 5, перевод М. Лозинского
  
  Глава 1
  В третий раз я занялся сложением и вычитанием на последней странице формы 1040, чтобы окончательно во всём убедиться. Потом развернулся на стуле лицом к Ниро Вулфу, который сидел справа от меня за своим столом, уткнувшись в книгу стихов типа по фамилии Ван Дорен, Марк Ван Дорен. Из этого я заключил, что имею право употребить поэтическое слово.
  — Уныние, — сказал я.
  Он не отреагировал.
  — Уныние, — повторил я, — если это слово передаёт моё настроение. Уныние.
  Он не оторвал взгляда от страницы, однако пробурчал:
  — В каком смысле уныние?
  — На меня наводят уныние цифры. — Я наклонился, чтобы перебросить форму 1040 через полированную крышку его стола. — Это от тринадцатого марта. Четыре тысячи триста двенадцать долларов и шестьдесят восемь центов плюс четыре квартальных взноса. Таким образом, нам необходимо послать форму 1040—ЕС, приложив к ней чек на десять тысяч долларов. — Я переплёл пальцы рук за головой и спросил с улыбкой:
  — Ну как, действительно уныло?
  Он поинтересовался, каков наш банковский баланс, и я ему ответил.
  — Конечно, — признал я, — этого хватит, чтобы отразить удары богатого дядюшки Сэма и ещё купить краюху хлеба и немного селёдочной икры. Однако недели идут, приходят счета, уж и не говоря о том, что надо заплатить Фрицу, Теодору и мне.
  Вулф отложил книгу и сердито уставился на форму 1040, делая вид, что разбирается в арифметике. Я повысил голос:
  — Конечно, вы владеете домом и всей мебелью в нём, за исключением стула и других предметов в моей комнате, которые я купил сам. Вы — босс, и вам виднее. Это вне всякого сомнения. Тот парень из электрической компании был готов отвалить по крайней мере тысячу за решение проблемы с подлогом, но вы не могли отвлечься. Миссис Как-там-её наверняка заплатила бы вдвое больше, чтобы узнать подноготную так называемого музыканта, но вы были слишком заняты чтением. Адвокат по фамилии Клиффорд имел большие неприятности и щедро заплатил бы за помощь, но получил от ворот поворот. Эта актриса и джентльмен, который вступился за неё…
  — Арчи, заткнись.
  — Слушаю, сэр. А вы чем занимаетесь? Позавчера вы спустились от своих прекрасных орхидей, впорхнули сюда и весело велели мне отправить ещё один чек на жуткую сумму этому Всемирному правительству. Когда же я скромно заметил, что наша бухгалтерия имеет две основных составляющих — сначала сложение, а потом уж вычитание…
  — Уйди из комнаты.
  Я что-то прорычал в его сторону, развернулся на стуле к столу, поставил на место пишущую машинку, вставил бумагу с копиркой и начал перепечатывать из черновика таблицу Г до шестой строки в таблице В. Время шло, я продолжал работать, время от времени поглядывая направо, чтобы посмотреть, закончил ли он чтение. Ещё нет. Он откинулся в кресле, которое свободно вместило бы двоих — но, конечно, не таких двоих, как он, — и сидел без движения, с закрытыми глазами. Буря назревала. Я улыбнулся про себя и вернулся к работе. Немного позже, когда я заканчивал таблицу Ф до шестнадцатой строки таблицы В, он проворчал:
  — Арчи!
  — Да, сэр? — повернулся я.
  — Человек, который отказывается платить налоги из-за раздражения, которое это ему приносит, или из-за расходов, в которые это его вводит, подобен оскалившейся собаке и лишается привилегий цивилизованного общения. Налоги можно критиковать на безличной почве. Государство, как и индивидуум, тратит деньги по одной из трёх причин: потому, что ему это нужно, потому, что ему этого хочется, и просто потому, что у него есть что тратить. Последнее — наиболее огорчительно. Очевидно, что значительная часть огромного весеннего потока миллиардов, устремляющегося в министерство финансов, будет потрачена государством по этой самой причине.
  — Ага. Так мы пришли к какому-нибудь выводу? Как его сформулировать словами?
  Вулф приоткрыл глаза.
  — Ты уверен в своих вычислениях?
  — Абсолютно.
  — Сильно сплутовал?
  — Как обычно. В рамках приличий.
  — Я действительно должен заплатить сумму, которую ты назвал?
  — Да, или в противном случае лишиться некоторых привилегий.
  — Прекрасно. — Вулф глубоко вздохнул, посидел минуту, затем выпрямился в кресле. — Чёрт побери! Было время, когда мне хватало тысячи динаров в год. Соедини меня с мистером Ричардсом из Федеральной радиовещательной корпорации.
  Я мрачно посмотрел на него, стараясь понять, чего он хочет. Потом, зная, что, сидя прямо, он тратит слишком много энергии, я встал, нашёл в телефонной книге номер, позвонил и связался с Ричардсом, без трёх минут вице-президентом Эф-би-си. Вулф поднял трубку своего телефона и после обмена приветствиями сказал:
  — Когда вы, мистер Ричардс, протягивали мне чек в моём кабинете два года назад, вы сказали, что, несмотря на сумму, всё ещё у меня в долгу. Вот я и позволил себе попросить вас об одолжении. Мне нужна некоторая конфиденциальная информация. Сколько денег уходит, скажем, в неделю на радиопрограмму мисс Мадлен Фрейзер?
  — О! — наступила пауза. Голос Ричардса обычно был дружелюбным и даже тёплым. Сейчас он немного изменился. — Каким образом вы оказались к этому причастны?
  — Я не имею к этому никакого отношения. Но мне бы хотелось получить информацию конфиденциально. Надеюсь, это не очень нахально с моей стороны?
  — Возникла очень неприятная ситуация. Для мисс Фрейзер, для компании, спонсоров — для всех, кто с этим связан. Вы не могли бы мне сказать, почему вы этим заинтересовались?
  — Предпочёл бы этого не делать, — отрезал Вулф. — Извините, что вас побеспокоил.
  — Вы меня не побеспокоили. Я был бы рад вам помочь. Информация, которая вам нужна, не публикуется, но всем на радио об этом известно. На радио знают все. Что вам нужно конкретно?
  — Общая сумма денег, отпущенных на эту программу.
  — Так… Посмотрим… Принимая во внимание эфирное время — эту передачу транслируют около двухсот станций, — производство, привлечённые таланты, сценарии и всё остальное, приблизительно тридцать тысяч долларов в неделю.
  — Вздор! — отрезал Вулф.
  — Почему вздор?
  — Потому что вздор. В год выходит больше полутора миллионов!
  — Нет, с учётом летних отпусков около миллиона с четвертью.
  — Пусть так. Я полагаю, мисс Фрейзер получает значительную часть этих денег?
  — О да! Об этом тоже все знают. Её доля — приблизительно пять тысяч в неделю, а как она делится со своим менеджером, мисс Коппел, знают далеко не все. По крайней мере я не знаю. — Голос Ричардса снова потеплел. — Вы знаете, мистер Вулф, не могли бы и вы мне сделать одолжение, сказав по секрету, зачем вам это нужно?
  Но в ответ от Вулфа он получил только благодарность и был достаточно воспитан, чтобы не настаивать на своём.
  Положив трубку, Вулф обратился ко мне:
  — Господи, миллион двести пятьдесят тысяч долларов!
  Поскольку я понял, к чему идёт дело, у меня стало улучшаться настроение. Я улыбнулся.
  — Да, сэр, вы имеете шанс стать большим человеком на радио, вы могли бы читать стихи. Кстати, если хотите услышать, как она зарабатывает свою долю, её передача — во вторник и пятницу с одиннадцати до двенадцати утра. Вы поймёте, как это делается. Вы же этого хотите, да?
  — Нет, — хрипло сказал Вулф. — Я хочу получить работу. Достань свой блокнот. Инструкции будут развёрнутыми, учитывая, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
  Я достал блокнот из ящика стола.
  Глава 2
  За субботу я трижды пытался дозвониться на Манхэттен Мадлен Фрейзер по номеру из телефонной книги, однако никто не подходил. Наконец я прибег к помощи Лона Коэна из «Газетт», и он сообщил мне, что и мисс Фрейзер, и её менеджер, Дебора Коппел, проводят уик-энд в Коннектикуте.
  Как человек законопослушный, я бы сказал даже — в высшей степени законопослушный, я хотел бы пожелать полицейскому управлению Нью-Йорка успехов в борьбе с преступностью. Но я искренне надеялся, что инспектор Кремер и его помощники из отдела по расследованию убийств не закроют дело Орчарда до тех пор, пока мы не сможем узнать, в чём оно заключается. Судя по тому, что я прочитал в газетах, было не похоже, что Кремер уже готов протрубить победу. Однако поскольку никогда нельзя сказать, что же остаётся скрытым от прессы, я вознамерился поехать в Коннектикут и без приглашения принять участие в уик-энде Мадлен Фрейзер и Деборы Коппел. Вулф запретил это и велел мне подождать до понедельника.
  В воскресенье к полудню он дочитал книгу стихов и начал рисовать лошадей на листочках блокнота. Тем самым он проверял теорию, о которой где-то прочитал, что можно определить характер человека по тому, как он рисует лошадь. Я заполнил налоговые формы 1040 и 1040—ЕС и, приложив чеки, отправил их. После обеда я послонялся немного по кухне, слушая, как Вулф и Фриц Бреннер, наш несравненный шеф-повар, спорили о том, что лучше — макрель, средиземноморский тунец или всё-таки vitello tonnato — блюдо из нежной молодой телятины. Когда спор начал меня раздражать, поскольку средиземноморского тунца у нас всё равно не было, я поднялся наверх, в оранжерею на крыше, и провёл пару часов в обществе Теодора Хорстмана. Потом, вспомнив, что из-за предстоящего свидания с дамой не смогу посвятить орхидеям вечер, спустился на три лестничных пролёта в свой кабинет, взял со стола газеты за последние пять дней и прочитал всё, что в них было о деле Орчарда.
  Дочитав до конца, я уже ни секунды не сомневался в том, что утром в понедельник не встречу в газете заголовка о завершении дела полицией.
  Глава 3
  По телефону я смог только условиться о встрече на три часа дня. В это время в понедельник я вошёл в вестибюль жилого дома на одной из семидесятых улиц между Мэдисон и Парк-авеню. Дом напоминал дворец, где ковры покупают акрами. Правда, впечатление немного портилось резиновой дорожкой у входа, которая и появилась там, наверное, потому, что на улице лил дождь. Такого не должно быть во дворце! Если на ковре появляются грязные следы — какого чёрта! — выбрось его и расстели новый! Вот как следует поступать во дворцах!
  Я сказал великолепно выглядевшему привратнику, что меня зовут Арчи Гудвин и что я направляюсь в апартаменты мисс Фрейзер. Он достал листок бумаги из кармана, сверился с ним, кивнул и спросил:
  — Что-нибудь ещё?
  Я вытянул шею так, чтобы мой рот оказался в футе от его уха, и прошептал:
  — Овсяная каша.
  Он снова кивнул, махнул рукой лифтёру, который стоял перед дверью в кабину в пятнадцати шагах от нас, и сказал поставленным голосом:
  — 10-Б.
  — Скажите, — поинтересовался я, — пароль появился после убийства или это всегда так было?
  Он окинул меня ледяным взглядом и отвернулся. Я сказал спине:
  — Это обошлось тебе в пять центов. Я собирался дать тебе на чай, но теперь раздумал.
  С лифтёром я решил вообще не разговаривать. Он ничего не имел против. Выйдя на десятом этаже, я оказался в закутке не больше кабины лифта. Ещё одна дворцовая шутка. На двери слева было написано 10-А, на двери справа 10-Б.
  Лифтёр подождал, пока я нажму кнопку последней, дверь откроется и я войду. Впустившая меня женщина, которая двадцать лет назад вполне могла бы стать чемпионкой по борьбе, сказала:
  — Извините, я спешу, — и пустилась рысью.
  Я крикнул ей вслед:
  — Меня зовут Гудвин!
  Никакой реакции не последовало.
  Я сделал четыре шага вперёд, снял пальто и шляпу, бросил их на кресло и провёл исследование. Я находился в большой квадратной комнате, напоминавшей холл. Слева и у противоположной стены были двери. Справа холл расширялся, переходя в огромную комнату, в которой стояло по крайней мере двадцать разных видов мебели. Глаз у меня профессионально натренирован и может сразу схватить всё: от сложной уличной сцены до маленького пятнышка на мужском воротнике, — и это у меня действительно неплохо получается. Однако для того, чтобы точно описать эту комнату, мне пришлось бы напрячь все свои силы и способности. Особо примечательны были бар, отделанный хромом и красной кожей с соответствующими табуретками, и массивный старый стол орехового дерева с резными ножками и краями. Я никого не видел, но слышал голоса. Я прошёл вперёд, чтобы взять стул, на который можно было бы сесть. Ничего подходящего не нашёл и разместился на обитом зелёной тканью диване длиною в десять футов и шириной в четыре. Стоящий рядом стул был обит розовым шёлком. Я старался представить, какую лошадь нарисовал бы человек, обожествлявший эту комнату, когда в квадратный холл из двери в дальней стене вошли двое. Один был молодой и симпатичный, второй средних лет и лысый, и оба несли фотографическое оборудование, в том числе треногу.
  — У неё начинает сказываться возраст, — сказал молодой.
  — К чёрту возраст, — ответил лысый. — Дело в убийстве. Ты когда-нибудь имел отношение к убийству? — Он взглянул на меня и спросил своего компаньона: — А это кто такой?
  — Не знаю, первый раз вижу.
  Юноша попытался открыть дверь, ничего не уронив. Ему это удалось. Они вышли, и дверь за ними закрылась. Через минуту открылась другая дверь квадратного холла, и появилась чемпионка по женской борьбе. Она двинулась в мою сторону, но снова пронеслась рысью мимо — к двери у левого угла, открыла её и исчезла. У меня возникло ощущение, что мной пренебрегают. Спустя десять минут я решил перейти в наступление. Я уже встал и прошёл пару шагов, когда снова открылась дверь у дальней стены, и я остановится. Вошедшая женщина направилась ко мне — уже не рысью, а плавной походкой. Приблизившись, она поинтересовалась:
  — Мистер Гудвин?
  Я сказал, что он самый.
  — Меня зовут Дебора Коппел. — Она протянула руку. — Мы здесь и самих себя иногда не замечаем.
  Она успела уже дважды удивить меня. Сначала мне показалось, что глаза у неё маленькие и невыразительные, однако, когда она оказалась ко мне лицом и заговорила, я понял, что они достаточно велики, очень тёмные и, безусловно, проницательные. Поскольку сама она была невысокого роста и полная, я ожидал, что рука, которую я пожал, будет рыхлой и влажной, но ошибся — рука оказалась твёрдой и сильной, хотя и маленькой. У Деборы Коппел был смуглый цвет лица, и одета она была во всё тёмное. В ней всё было или чёрным, или тёмным, за исключением седины, которая по контрасту с иссиня-чёрными волосами казалась абсолютно белого цвета.
  — По телефону вы сообщили мисс Фрейзер, что имеете к ней предложение от Ниро Вулфа, — сказала она высоким голосом.
  — Это так.
  — Она очень занята. Она всегда занята. Я её менеджер. Может быть, вы всё расскажете мне?
  — Лично я рассказал бы вам всё, — объявил я. — Однако я работаю на мистера Вулфа, и он велел мне обратиться лично к мисс Фрейзер, но теперь, встретив вас, я бы рассказал всё и ей, и вам.
  Она улыбнулась. Её улыбка была доброжелательной, однако глаза глядели изучающе.
  — Прекрасная импровизация, — одобрительно сказала она. — Я не хочу, чтобы вы нарушали ваши инструкции. Сколько времени вам понадобится?
  — Это будет зависеть от обстоятельств. От пяти минут до пяти часов.
  — О пяти часах не может быть и речи. Постарайтесь покороче. Проходите сюда.
  Она повернулась и пошла через прихожую, я последовал за ней. Мы вышли через дверь, прошли по комнате, в которой стояли рояль, кровать и холодильник — сочетание, заставлявшее поломать голову над её назначением, и через ещё одну дверь вошли в угловую комнату. Она оказалась настолько велика, что в ней было шесть окон — три с одной стороны и три с другой. Все предметы в ней — а она была почти пуста — были либо бледно-жёлтого, либо голубого цвета. Дерево — отделка и мебель — было выкрашено в голубой, всё прочее: ковры, обивка, покрывало кровати — было двух упомянутых цветов. Исключение составляли лишь корешки книг на полках и одежда ещё молодого блондина, сидящего в кресле. Лежащая на кровати женщина вполне укладывалась в схему, поскольку на ней был лимонного цвета халат и бледно-голубые домашние туфли.
  Светловолосый молодой человек поднялся и двинулся нам навстречу, меняя на ходу выражение лица. Когда я взглянул на него в первый раз, лицо излучало угрюмое неодобрение. Сейчас же в его глазах светилось гостеприимство, а губы обнажились в улыбке, которая пришлась бы впору продавцу зубных щёток. Я предположил, что молодой человек делает это в силу привычки, хотя на сей раз необходимости улыбаться не было, поскольку кое-что продать собирался не он, а я.
  — Мистер Гудвин, — сказала Дебора Коппел. — Мистер Медоуз.
  — Билл Медоуз. Называйте меня просто Билл, так все делают. — Его рукопожатие не было дружеским, хотя он вложил в него силу. — Так вы Арчи Гудвин! Вот это действительно прекрасно! Ещё прекрасней было бы увидеть самого Ниро Вулфа!
  В разговор вмешалось грудное контральто:
  — Сейчас я отдыхаю, мистер Гудвин, и они не разрешают мне вставать. Мне даже не положено разговаривать.
  Я подошёл к кровати, и пока я пожимал руку Мадлен Фрейзер, она улыбнулась мне. Улыбка не была изучающей, как у Деборы Коппел, или искусственной, как у Билла Медоуза, это была просто улыбка. По её серо-голубым глазам нельзя было сказать, что она изучает меня, хотя, возможно, она это и делала. Я-то уж точно её изучал. Она была худощавой, но не тощей, и в лежачем состоянии казалась достаточно высокой. На её лице не было никакого макияжа, и, поскольку было вполне возможно смотреть на него, не подавляя желания взглянуть куда-нибудь ещё, это говорило в пользу женщины, которой было явно около сорока или чуть больше. Хотя лично я не вижу никакого смысла глазеть на женщин старше тридцати.
  — Вы знаете, — сказала она, — я не раз уже собиралась — принеси кресло, Билл, — просить Ниро Вулфа быть гостем моей программы.
  Она сказала это как профессиональный диктор: всё звучало естественно, однако ударения были расставлены таким образом, что не надо было отличаться сверхпроницательностью, чтобы понять, о чём идёт речь.
  Я улыбнулся.
  — Боюсь, он не принял бы вашего приглашения, разве что вы протянули бы провода в его кабинет и вели передачу оттуда. Он никогда не покидает дом по делам и очень редко по другим причинам. — Я опустился в одно из кресел, принесённых Биллом, а он и Дебора Коппел заняли два других.
  Мадлен Фрейзер кивнула:
  — Да, я знаю.
  Она повернулась на бок, чтобы смотреть на меня, не вытягивая шеи, и бедро, обозначившееся под тонким жёлтым халатом, заставило подумать, что она не такая уж худенькая.
  — Это рекламный трюк или ему действительно так больше нравится?
  — Я думаю, и то, и другое. Он очень ленив и до смерти боится движущихся объектов, особенно на колёсах.
  — Прелестно. Расскажите мне о нём побольше.
  — Когда-нибудь в другой раз, Лина, — вступила Дебора Коппел. — У мистера Гудвина есть к тебе предложение. Кроме того, у тебя завтра передача, а ты и не заглядывала в сценарий.
  — Боже мой, неужели уже понедельник?
  — Понедельник, и половина четвёртого, — терпеливо сказала Дебора.
  Тело радиопримадонны так резко приняло перпендикулярное положение, как будто кто-то сильно её толкнул.
  — Что за предложение? — спросила она и снова повалилась на спину.
  — Он задумался об этом благодаря тому, что случилось с ним в субботу, — сказал я. — Эта великая страна вовлекла его в сложное положение. Мартовские Беды.
  — Подоходный налог? У меня то же самое. Но…
  — Это отлично! — воскликнул Билл Медоуз. — Откуда вы это взяли? Фраза была в эфире?
  — Я не слышал. Я придумал это вчера утром, пока чистил зубы.
  — Мы дадим вам за это десять долларов. Нет, подождите минуту. — Он повернулся к Деборе: — Какой процент слушателей знает о Мартовских Бедах?
  — Полпроцента, — сказала она так, как будто цитировала опубликованную статистику.
  — Можете взять это себе за доллар, — великодушно предложил я. — Предложение мистера Вулфа обойдётся вам гораздо дороже. Как это водится в высших кругах, у него нет денег.
  Мои глаза встретились с серо-зелёным взглядом Мадлен Фрейзер.
  — Он хочет, чтобы вы наняли его для расследования убийства Сирила Орчарда.
  — О Боже! — подал голос Билл Медоуз и прикрыл ладонями глаза.
  Дебора Коппел посмотрела на него, потом на Мадлен Фрейзер и глубоко вздохнула. Мисс Фрейзер покивала головой и неожиданно стала старше, а лицо её сразу потребовало макияжа.
  — Единственное, что мы тут можем сделать, — сказала она, — забыть как можно скорее эту тему. Мы выбросили её из разговоров.
  — Это было бы прекрасно, — согласился я, — если бы вы смогли заставить выполнять это правило всех, включая полицейских и газеты. Но людям сложно заткнуть рот, даже когда речь идёт о самом заурядном убийстве, а здесь совсем другой случай. Может быть, вы даже не понимаете, насколько это необычно. Ваша программа идёт два раза в неделю и собирает восемь миллионов слушателей. Её гостями были «жучок» с ипподрома и профессор математики большого университета. Посредине программы один из приглашённых издаёт страшный вопль прямо в микрофон и падает как подкошенный. Очень скоро он умирает, и выясняется, что он отравился непосредственно во время передачи продукцией одного из ваших спонсоров.
  Я быстро посмотрел на Билла Медоуза и Дебору Коппел и снова перевёл взгляд на женщину на кровати.
  — Я предполагал, что могу столкнуться с одной из десятка позиций, но не ожидал, что вы займёте именно такую. Вы должны понять, что не только в течение недели, но и в течение двадцати лет будет задаваться вопрос, кто подложил яд. Двадцать лет спустя люди всё ещё будут спорить о том, кто это мог сделать: Мадлен Фрейзер, или Дебора Коппел, или Билл Медоуз, или Натан Трауб, или Ф. О. Саварезе, или Элинор Венс, или Нэнсили Шеперд, или Талли Стронг.
  Открылась дверь, вошла женщина-борец и, прерывисто дыша, возвестила:
  — Мистер Стронг.
  — Пусто войдёт, Кора, — сказала ей мисс Фрейзер.
  Я думаю, что был бы поражён контрастом между тем, как выглядит Талли Стронг, и его фамилией, если бы не знал, чего ожидать по фотографиям в газетах. Он походил на них в главных чертах: очки без оправы, тонкие губы, длинная шея, зализанные волосы. Тем не менее во плоти он не выглядел так глупо, как на фотографиях. Я успел понять это, пока он здоровался с присутствующими. Затем он повернулся ко мне.
  — Мистер Стронг — секретарь нашего совета спонсоров, — сказала мне Дебора Коппел.
  — Да, я знаю, — улыбнулся я.
  — Мистер Гудвин, — сказала она ему, — пришёл с предложением от Ниро Вулфа. Мистер Вулф — частный детектив.
  — Да, я знаю, — улыбнулся в свою очередь Талли Стронг.
  Когда у человека такие тонкие губы, как у него, не всегда можно сказать наверняка, улыбается ли человек или гримасничает. Но я всё-таки назвал бы это улыбкой, особенно когда он добавил:
  — Мы оба знамениты, не так ли? Конечно, вы уже привыкли быть в центре внимания, а для меня это ново. — Он сел. — Что предлагает мистер Вулф?
  — Он думает, что мисс Фрейзер должна нанять его, чтобы он разобрался в убийстве Сирила Орчарда.
  — Чёрт бы побрал Сирила Орчарда! — Да, тогда это была улыбка, поскольку сейчас на его лице появилась гримаса и выражение лица стало совсем иным. — Гореть ему в аду!
  — Это точно! — подхватил Билл Медоуз. — Тем более что он, возможно, именно там сейчас и находится.
  Стронг проигнорировал его слова и обратился ко мне:
  — Полиция и без того доставляет нам достаточно неприятностей, чтобы нанимать кого-нибудь ещё.
  — Может быть, — согласился я. — Но это недальновидный подход. Вам действительно доставил неприятности тот, кто подсыпал яду в «Хай спот». Как раз когда вы вошли, я начал объяснять, что неприятности могут продолжаться долгие годы, пока убийца не будет пойман. Конечно, теоретически полиция может найти его, но она не смогла сделать этого за шесть дней, и вы сами знаете, как мало она продвинулась. Тот, кто сумеет поставить всё на свои места, прервёт цепь неприятностей. Имеете ли вы представление, насколько хорошо работает Ниро Вулф, или мне рассказать?
  — Я надеялась, — вступила Дебора Коппел, — что у мистера Вулфа есть кое-что конкретное. Что у него есть… идея.
  — Нет. — Я сказал это так, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений. — Единственная идея, которая у  него есть, — получить двадцать тысяч долларов за разгадку.
  Билл Медоуз присвистнул. Дебора Коппел улыбнулась. Талли Стронг воскликнул с неодобрением:
  — Двадцать тысяч?!
  — Только не от меня, — сказала Мадлен Фрейзер, как и я, тоном, не оставляющим  сомнений. — Мне пора приниматься за работу над передачей, мистер Гудвин.
  — Подождите минуту. — Теперь я обращался непосредственно к ней. — Это только один пункт из того, что я должен предложить. Чтобы избавить вас от неприятностей, есть кое-что и получше. Посмотрите на вещи с другой точки зрения. Вы и ваша программа в результате всего этого получили неплохую рекламу, не так ли?
  — Реклама, Господи! Этот человек называет это рекламой! — воскликнула она.
  — Тем не менее это так, — продолжал я. — Но это не та реклама, которую вам хотелось бы получить. Хотите вы этого или нет, всё будет продолжаться в том же невыгодном для вас ключе. Завтра в каждой газете на первой полосе вновь появится ваше имя. Тут вы ничего не можете поделать, но от вас зависит, что будет сказано в заголовке. В нынешней ситуации вы прекрасно знаете его примерное содержание. А что, если вместо этого газеты объявят: вы наняли Ниро Вулфа расследовать убийство одного из гостей вашей программы, поскольку твёрдо желаете, чтобы свершилось правосудие? Там будут изложены условия договора: вам придётся оплатить расходы, связанные с расследованием. Они не будут чрезмерными. Мы никогда их не преувеличиваем. И это всё, что вы должны будете заплатить в случае, если мистер Вулф не найдёт убийцу и не представит веских доказательств его вины. Если же он выполнит задачу, вы выплачиваете ему гонорар в размере двадцати тысяч долларов. Это тоже попадёт в газеты, не так ли? И реклама будет совсем-совсем другой. Какой процент ваших слушателей это убедит в вашей невиновности и в том, что вы героиня, готовая пожертвовать состоянием ради торжества правосудия? 99,5 процента. Очень немногие начнут размышлять о том, что и расходы, и гонорар будут вычтены из вашего подоходного налога и для вас реальные траты составят не больше четырёх тысяч долларов. Для общественного мнения вы перестанете быть одной из подозреваемых в сенсационном убийстве. Не за вами будут охотиться, а вы будете охотиться за убийцей и окажетесь в глазах общества популярнейшей фигурой. — Я развёл руками. — И всё это, мисс Фрейзер, вы получите даже в том случае, если Вулфа ожидает самый большой провал в его карьере и вам придётся оплатить только издержки. Никто не посмеет сказать, что вы и не пытались ничего сделать. Для вас это прекрасная сделка. Мистер Вулф практически никогда не берётся за расследование из-за гонорара, но, когда ему нужны деньги, он нарушает правила, особенно те, которые сам же придумал.
  Мадлен Фрейзер слушала меня, закрыв глаза. Теперь она их открыла и снова мило улыбнулась мне.
  — В вашем изложении это действительно хорошая сделка. Что ты думаешь, Деби?
  — Мне это в общем нравится, — осторожно сказала мисс Коппел. — Надо обсудить на студии и со спонсорами.
  — Мистер Гудвин!
  Я повернул голову:
  — Да, мистер Стронг?
  Талли Стронг снял очки и смотрел на меня, часто моргая.
  — Я только секретарь совета спонсоров программы мисс Фрейзер и реальной власти не имею. Но я знаю, что спонсоры думают на этот счёт, особенно двое из них, и, конечно, моя прямая обязанность доложить им об этом разговоре немедленно. По секрету я могу сказать: очень вероятно, что они согласятся принять предложение мистера Вулфа. Чтобы произвести впечатление на общественность, я думаю, они сочтут желательным, чтобы мистер Вулф получил от них деньги на тех условиях, о которых вы сказали. Откровенно говоря, я считаю, что это особенно относится к производителям «Хай спот». Это напиток, в который был подсыпан яд.
  — Понятно. — Я оглядел их лица. — Признаться, я в растерянности. Прежде чем поехать сюда, я надеялся заключить сделку с мисс Фрейзер, но мисс Коппел говорит, что это надо обсудить с другими людьми. Мистер Стронг считает, что спонсоры могут захотеть взять это на себя. Однако проблема заключается во времени. Прошло уже шесть дней, и мистер Вулф должен приниматься за работу немедленно. Это ещё можно сделать сегодня вечером, крайний срок — завтра утром.
  — Тем более что для получения гонорара он должен обогнать полицейских и всё время идти впереди, — сказал, улыбаясь мне, Билл Медоуз. — Мне кажется… Привет, Элинор! — Он вскочил с кресла. — Как дела?
  Неожиданно появившаяся девушка кивнула ему и быстрыми шагами направилась к кровати. Я назвал её девушкой потому, что, хотя в газетах и писали о дипломе университета Смита, о написанной и практически поставленной пьесе и двух годах работы сценаристом программы Мадлен Фрейзер, она выглядела так, как будто ей оставалось по крайней мере восемь лет до достижения определённого мною для женщин рубежа. Пока она шла через комнату к нам, меня поразила мысль, что есть ещё люди, способные выглядеть привлекательно, несмотря на явное недосыпание и крайнее утомление.
  — Прошу прощения, что я так поздно, Лина, — сказала она, с трудом переводя дыхание, — они продержали меня там, в кабинете окружного прокурора, целый день… Я никак не могла им объяснить… Ужасные люди…
  Она остановилась, всё её тело сотрясала дрожь.
  — Чёрт возьми! — воскликнул Билл Медоуз. — Я приготовлю тебе выпить.
  — Я уже занялся этим, Билл! — крикнул Талли Стронг из дальнего угла комнаты.
  — Прыгай ко мне на кровать, — сказала мисс Фрейзер, подобрав ноги.
  — Уже почти пять часов, — прозвучал твёрдый и тихий голос мисс Коппел. — Нам надо немедленно начать работу, иначе я позвоню и отменю завтрашнюю передачу.
  Я поднялся и встал перед Мадлен Фрейзер, глядя на неё сверху вниз.
  — Ну так как? Можно всё решить сегодня вечером?
  — Не знаю. — Она поглаживала плечи Элинор Венс. — Мне надо подготовиться к передаче, проконсультироваться с людьми…
  — Тогда завтра утром?
  Талли Стронг подошёл со стаканом к Элинор Венс, протянул его ей и обратился ко мне:
  — Я позвоню вам завтра утром. Если получится, то до полудня.
  — И правильно сделаете, — сказал я с ударением.
  Глава 4
  Абсолютно не собираясь этого делать, я устроил распродажу.
  Единственное событие, происшедшее вечером в понедельник, было связано не с будущими покупателями, а с инспектором Кремером из отдела по расследованию убийств. Он позвонил перед тем, как Фриц пригласил Вулфа и меня к ужину. В этом не было ничего неожиданного. Кремер попросил подозвать к телефону Вулфа и поинтересовался у него:
  — Кто платит вам за расследование убийства Орчарда?
  — Никто, — отрезал Вулф.
  — Да? В таком случае Гудвин проехался в вашей машине до Семьдесят восьмой улицы просто для того, чтобы проверить покрышки?
  — Это моя машина, мистер Кремер, и я плачу налоги за право пользования улицами.
  Разговор зашёл в тупик. Мы с Вулфом отправились через прихожую в столовую, поесть жареных креветок и пирожков с моллюсками. К этому Фриц подал уже привычный кислый соус с грибами.
  Первый телефонный звонок раздался ещё до того, как Вулф спустился в кабинет. Конечно, это было не на рассвете, поскольку утренние часы, с девяти до одиннадцати, он проводит наверху, с Теодором и орхидеями. Первым был Ричардс из Федеральной радиовещательной корпорации. Звонить или не звонить в оранжерею — на моей ответственности. Я решил звонить: это тот самый случай, ибо днём раньше Ричардс оказал нам услугу. Когда я соединил его с Вулфом, оказалось, что он хочет представить другого вице-президента Эф-би-си, мистера Бича. Мистер Бич хотел спросить, какого чёрта Вулф не отправился со своим предложением прямо в Эф-би-си, хотя и выразил свою мысль другими словами. Он был очень любезен. Пока он говорил, у меня сложилось впечатление, что корпорация годами с трудом сдерживала себя, только ожидая повода, чтобы вручить Вулфу кучу денег. Вулф вежливо отвечал, но я бы не сказал, что извинялся.
  Следующим позвонил Талли Стронг, секретарь совета спонсоров, и я поговорил с ним. Он очень надеялся, что мы ещё не достигли договорённости с мисс Фрейзер, корпорацией и так далее, поскольку, как он и предполагал, несколько спонсоров заинтересовались предложением, а один из них пришёл даже в возбуждение. Этот человек, сказал мне по секрету Талли, — из компании «Хай спот», которая именно потому, что яд был подан жертве в «напитке вашей мечты», будет бороться за исключительное право нанять Вулфа. Я сказал ему, что дословно передам всё Вулфу, как только он спустится в одиннадцать часов.
  Третьим был Лон Коэн из «Газетт». Он сказал, что ходят различные слухи и не буду ли я так любезен вспомнить, что в субботу он переворошил для меня грешную землю и райские кущи и узнал, где находится Мадлен Фрейзер. Я обменялся с ним парой слов.
  Четвёртым был человек со спокойным, низким голосом, который представился как Натан Трауб. Это имя было всем знакомо по газетам. Я знал, что он сотрудник рекламного агентства, которое представляло интересы трёх спонсоров Фрейзер. Он казался немного смущённым. Из его слов я понял, что агентство считает возможным заключать сделку с кем-нибудь из заинтересованных лиц. Поскольку я встречался с людьми из подобных агентств во время путешествий, то подумал, что они поступают хорошо, не пытаясь наложить лапу на любые сделки, заключаемые кем-либо по какому-либо поводу.
  Пятой позвонила Дебора Коппел. Она сказала, что мисс Фрейзер выходит в эфир через двадцать минут и слишком занята, чтобы переговорить с нужными людьми, но в отношении предложения Вулфа она настроена благожелательно и даст ответ до конца дня.
  Таким образом, к одиннадцати часам, когда Вулф вошёл в кабинет, а я настроил приёмник на волну Эф-би-си, без сомнения, торги на рынке начались.
  Во время передачи Мадлен Фрейзер Вулф полулежал, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Я сидел, пока не устал, потом начал ходить по кругу, прервавшись только для того, чтобы ответить на пару телефонных звонков.
  Конечно, Билл Медоуз участвовал в передаче, как обычно, в качестве партнёра и помощника. Гостями были известный модельер и дама, входящая в десятку наиболее шикарно одетых женщин. Приглашённые были подобраны никудышно, да и Билл Медоуз не блистал, но Фрейзер была хороша. У неё был приятный голос, она прекрасно умела выдержать паузу, и, даже когда она говорила о мыле «Белая берёза», вам вряд ли захотелось бы выключить приёмник. Первый раз я слышал её в предыдущую пятницу вместе с семью миллионами слушателей, но должен сказать, что только благодаря ей сидел у приёмника как приклеенный. Гвоздём программы стал момент, когда были открыты бутылки с «Хай спотом». Напиток был налит в четыре стакана: двоим гостям, Биллу Медоузу и ей самой. Я не знаю, кто принял в предыдущую пятницу решение оставить этот фрагмент передач, но, если это была она — а это был первый выход в эфир после смерти Орчарда, — надо признать, что у неё крепкие нервы. Кто бы ни принял это решение, в конце концов выполнять его пришлось ей. Она проделала всё так, как будто ни одна бутылка «Хай спота» никогда не вызывала ни у кого отрыжки, уж не говоря о душераздирающем крике, хватании руками воздуха, конвульсиях и смерти. Сегодня она была опять на высоте. Не было ни одной фальшивой ноты, ни дрожи, ни слабости или спешки. Надо признать, что Билл также проделал всё хорошо. Приглашённые были ужасны, то есть выступили как раз в том стиле, к которому уже нас приучили.
  Когда передача закончилась и я выключил приёмник, Вулф пробормотал:
  — Очень опасная женщина.
  Это высказывание произвело бы на меня большее впечатление, если бы я не знал, что Вулф убеждённо делит всех женщин либо на очень опасных, либо на очень глупых. Поэтому я просто сказал:
  — Если вы хотите сказать, что она очень умна, я согласен. Она в большом порядке.
  Он покачал головой.
  — Я говорю о цели, на службу которой она поставила свой ум. Это какая-то кошмарная бисквитная мука. Мы с Фрицем пробовали готовить из неё. А эти штуки, которые она называет «конфетки»! Тьфу! А отвратительная заправка к салату — мы тоже как-то пустили её в ход, так уж получилось. Что эта гадость делает с желудками, одному Богу известно, но Мадлен Фрейзер убеждённо и изобретательно участвует в заговоре с целью испортить вкус у миллионов людей. Её необходимо остановить!
  — Прекрасно, вот и остановите её. Докажите, что она убийца. Хотя я должен признать, что, увидев…
  Зазвонил телефон. Это был мистер Бич из Эф-би-си, желавший узнать, давали ли мы какие-либо обещания Талли Стронгу или кому-либо из спонсоров, а если да, то кому и какие? После того как мы с ними разобрались, я обратился к Вулфу:
  — Мне кажется, было бы неплохо связаться с Солом, Орри и Фредом.
  Зазвонил телефон. Человек, назвавшийся Оуэном, сказал, что он из отдела информации компании «Хай спот». Он спросил, не может ли он приехать на Тридцать пятую улицу, чтобы поговорить с Ниро Вулфом. Не без труда я отвязался от него и повесил трубку. Отодвинув стакан от бутылки пива, принесённого Фрицем, Вулф заметил:
  — Для начала я должен выяснить, что происходит. Если выяснится, что полиция в тупике…
  Зазвонил телефон. Это был Натан Трауб, человек из агентства, который желал знать всё.
  До обеда, во время обеда и после обеда телефон продолжал трезвонить. Они провели уйму времени, выясняя, как поделят честь нанять Вулфа. Вулф начал не на шутку раздражаться, и я тоже. С четырёх до шести он проводит время с цветами. Когда он выходил из кабинета, направляясь к лифту в прихожей, стало известно, что в кабинете Бича, в здании Эф-би-си на Сорок шестой улице, началась большая конференция. Теперь, когда они собрались вместе, возня прекратилась, карты были розданы и началась игра. Ещё не было пяти часов, когда телефон зазвонил снова. Я поднял трубку. Раздался голос, который я уже слышал сегодня:
  — Мистер Гудвин? Это Дебора Коппел. Всё устроилось.
  — Так. Каким же образом?
  — Я говорю от имени мисс Фрейзер. Решено, что через меня вам всё должна сообщить она, поскольку первоначально предложение было сделано ей. Может быть, вам будет интересно узнать, что достигнутое соглашение её удовлетворило. В настоящее время адвокат Эф-би-си составляет проект контракта, который должны будут подписать мистер Вулф и другие стороны.
  — Мистер Вулф терпеть не может подписывать контракты, составленные адвокатом. Ставлю десять против одного, что он не подпишет и эту бумагу. Он будет настаивать, чтобы продиктовать текст соглашения мне, так что вам лучше сразу изложить мне детали.
  — Тогда кто-нибудь другой может отказаться подписывать его, — возразила она.
  — Исключено, — заверил я её. — Люди, которые звонят сюда целый день, подпишут всё. Так что же это за контракт?
  — Тот, что вы предлагали. Так, как вы всё объяснили мисс Фрейзер. Никто не возражал. Обсуждалось только, как поделить расходы, и именно по этому вопросу достигнуто согласие.
  Она диктовала, а я записывал в блокнот. Вот что из этого получилось:
                       Процент расходов — Сумма (в долларах)
  «Хай спот»                  50                   10.000
  Эф-би-си                     28                    5.500
  Мисс Фрейзер             15                    3.000
  Мыло «Белая берёза»   5                    1.000
  «Конфетки»                  2                       500
  Итого                         100                  20.000
  Я повторил цифры, чтобы проверить, правильно ли записал, и сказал:
  — Если это устраивает мисс Фрейзер, то это устраивает и нас. Она довольна?
  — Она согласилась на это, — сказала Дебора. — Она предпочла бы сделать это одна, но при сложившихся обстоятельствах это невозможно. Да, она довольна.
  — Прекрасно. Возможно, мистер Вулф продиктует это в форме письма, и каждый получит копию. Но это просто формальность. Он хочет поскорее начать работать. Мы знаем только то, что было написано в газетах: полиция рассматривает в качестве… м-м… возможных подозреваемых восьмерых. Их имена…
  — Я знаю их имена. В их числе и я.
  — Конечно, знаете. Не могли бы вы сделать так, чтобы они собрались здесь, в этом кабинете, сегодня вечером в половине девятого?
  — Все?
  — Да, мэм.
  — Так ли это необходимо?
  — Мистер Вулф считает, что да. Должен вас предупредить, что он может быть весьма надоедливым, если от этого зависит хороший гонорар. Обычно, когда вы нанимаете человека для какой-нибудь работы, он считает, что вы хозяин. Когда вы нанимаете Вулфа, он думает, что босс он. Что делать! Он гений, и это лишь одна из форм проявления его гениальности. Так что вам надо либо принять это, либо отказаться. Что вы хотите: просто рекламу или выполненную работу?
  — Не надо задираться, мистер Гудвин. Мы хотим, чтобы работа была сделана. Не знаю, удастся ли мне найти профессора Саварезе. И эта самая девица Шеперд может оказаться ещё хуже, чем мистер Вулф.
  — Соберите всех, кого сможете. В половине девятого. И дайте мне знать, хорошо?
  Она согласилась.
  Повесив трубку, я позвонил Вулфу и сообщил ему, что сделка состоялась. Скоро мне стало ясно, что мы кое-что приобрели. Через сорок пять минут после того, как я поговорил с Деборой Коппел, без двадцати пяти шесть, в дверь позвонили. Иногда открывает Фриц, иногда я. Чаще я, когда я нахожусь дома и не занят чем-то таким, чего нельзя прерывать. Итак, я направился через прихожую к входной двери и распахнул её. На пороге стояла неожиданная компания. Впереди — щёголь в пальто, которое мог бы надеть и герцог Виндзорский. Слева и чуть сзади от него — полный краснолицый джентльмен. Позади них были ещё трое самого разного вида, в руках у них был целый набор коробок и сумок. Когда я увидел, с чем мне придётся бороться, я заслонил собой дверь и прикрыл её так, что в проёме умещались только мои плечи.
  — Мы хотели бы увидеться с Ниро Вулфом, — сказал человек в пальто, с интонациями старинного друга.
  — Он занят. Меня зовут Арчи Гудвин. Чем могу быть полезен?
  — Сейчас объясню! Я Фред Оуэн, из отдела информации компании «Хай спот». — Он протянул руку, и я пожал её. — А это мистер Уолтер Б. Андерсон, президент компании. Можно войти?
  Я пожал протянутую руку президента, всё ещё продолжая блокировать дверь.
  — Если вы не возражаете, то расскажите в общих словах, зачем вы пришли. Это поможет делу.
  — С удовольствием! Я бы непременно позвонил, но нужно торопиться, чтобы материал попал в утренние газеты. Так что я убедил мистера Андерсона, взял фотографов и приехал. Это займёт десять минут. Скажем, фотография мистера Андерсона, глядевшего на мистера Вулфа, когда тот подписывает контракт, или наоборот. Или они, пожимающие друг другу руки. Или они, стоящие рядом и внимательно исследующие какой-то предмет, который может стать ключом к раскрытию дела. Неплохо придумано, а?
  — Замечательно! — улыбнулся я ему. — Но, чёрт возьми, только не сегодня! Мистер Вулф, бреясь утром, порезался и поэтому ходит с пластырем. С его самолюбием направлять на него сейчас камеру просто опасно.
  Вот так низко может пасть человек, когда речь идёт о деньгах. Я имею в виду себя. Было бы логичным и естественным скинуть их с лестницы по всем семи ступенькам до мостовой. Особенно этого заслуживало пальто герцога Виндзорского, так почему же мне этого не сделать? Десять тысяч, может быть, даже двадцать, если «Хай спот» пожелает оплатить всё, — вот почему!
  Мне пришлось отправить их восвояси не слишком огорчёнными, хотя я и поступился при этом принципами. Это привело меня в состояние, которое проявилось несколько позже, когда Вулф спустился в кабинет. Когда я объяснил ему смысл соглашения, достигнутого нашими клиентами, он сказал с ударением:
  — Нет! Я не буду подписывать контракта с этими «Конфетками».
  Я прекрасно понимал, что это разумно и даже отдаёт благородством. Но меня задело, что я-то поступился принципами без колебаний, а он не хочет. Я пристально посмотрел на него.
  — Хорошо. Я увольняюсь. Немедленно. — Я встал. — Вы слишком самонадеянны, слишком эксцентричны и слишком толсты, чтобы я работал с вами.
  — Сядь, Арчи.
  — Нет.
  — Да. Я не толще, чем пять лет назад. Может, я более самонадеян, но ведь и ты тоже, и какого чёрта мы не можем быть таковыми? В один прекрасный день наступит кризис. Или ты станешь непереносимым, и я тебя уволю, или я стану непереносимым, и ты уволишься сам. Но этот день ещё не наступил, и ты это прекрасно знаешь. Ты также знаешь, что я скорее стану полицейским и начну выполнять приказы Кремера, чем начну работать на кого-то или что-то под названием «Конфетки». Вчера и сегодня ты действовал более чем удовлетворительно.
  — Не старайтесь умаслить меня.
  — Глупости. Повторяю, что я не толще, чем пять лет назад. Сядь и возьми свой блокнот. Мы сделаем это в форме письма, направленного всем им сразу. Каждый сможет получить копию. Мы проигнорируем «Конфетки». — Он сделал гримасу. — А эти два процента, то есть пятьсот долларов, отнесём на долю Эф-би-си.
  Так мы и сделали. К тому времени, как Фриц позвал нас ужинать, Дебора Коппел и остальные уже позвонили, так что вечером компания должна была собраться.
  Глава 5
  На первом этаже дома Вулфа из старого коричневого камня на Западной Тридцать пятой улице недалеко от Гудзона четыре комнаты. Когда вы входите, то справа видите гигантских размеров старинную дубовую вешалку с зеркалом, лифт, лестницу и дверь в столовую. Слева — двери в большую комнату, которая используется редко, и в кабинет. В дальнем конце прихожей — дверь на кухню.
  Кабинет в два раза больше любой другой комнаты. На самом деле для нас это и жилая комната. Поскольку Вулф проводит большую часть времени там, то в отношении мебели и прочих предметов действует неписаное правило: в кабинете ничто не появляется и ничего не остаётся из того, на что ему не нравится смотреть. Ему нравился контраст между столом вишнёвого цвета и его креслом, изготовленным Мейером. Ярко-жёлтую кушетку приходилось чистить каждые два месяца, но Вулфу нравился ярко-жёлтый цвет. Трёхфутовый глобус у книжных полок был слишком велик для комнаты такого размера, но Вулфу нравилось смотреть на него. Ему настолько нравились удобные глубокие кресла, что никаких других в его доме не было, хотя он всегда сидел только в своём кресле.
  Таким образом, в этот вечер задницы наших гостей чувствовали себя удобно, какие бы ощущения ни испытывали остальные части их тел. Присутствовало девять человек: шесть приглашённых и трое незваных. Из тех восьми, которых по моей просьбе должна была привести Дебора Коппел, не получила приглашение Нэнсили Шеперд, а профессор Саварезе не смог прийти. Незваными гостями были президент «Хай спот», а также руководитель отдела информации этой компании, те самые Андерсон и Оуэн, которые раньше не смогли пройти дальше порога, и Бич, вице-президент Эф-би-си.
  В девять часов все уже собрались, сидели и смотрели на Вулфа. Никаких трений не возникло, кроме небольшой стычки у меня с Андерсоном. Лучшее кресло в комнате, не считая кресла хозяина, было обито красной кожей и стояло недалеко от стола Вулфа. Андерсон, как только вошёл, заметил его и попытался занять. Когда я вежливо попросил его пересесть, он начал на меня злиться. Он сказал, что ему и здесь хорошо.
  — Но это кресло, — сказал я, — и вот эти зарезервированы для кандидатов.
  — Кандидатов на что?
  — На то, чтобы ответить за убийство. Мистер Вулф хочет посадить их рядом, чтобы они были у него перед глазами.
  — Так за чем же дело стало? — спросил он, не двинувшись с места.
  — Я не могу попросить вас убраться, — с нажимом сказал я. — Но это частный дом, куда вы не были приглашены, и моими доводами могут служить только удобство и удовольствие хозяина.
  Он посмотрел на меня волком, но не сказал ни слова, поднялся и отправился к кушетке в другом конце комнаты. Я посадил Мадлен Фрейзер в кресло из красной кожи, что позволило остальным кандидатам усесться полукругом перед столом Вулфа. Бич, который стоял и разговаривал с Вулфом, сел в кресло около кушетки. Оуэн присоединился к своему боссу Андерсону. Таким образом, три незваных гостя были предоставлены сами себе, что, собственно, и требовалось.
  Вулф окинул глазами полукруг, начиная с мисс Фрейзер.
  — Вам это может показаться утомительным, — заговорил он, — но я только что приступил к делу и должен узнать детали, говорить о которых вам уже, наверное, невмоготу. Вся моя информация получена из газет, и, стало быть, её большая часть, без сомнения, не точна, а кое-что — просто ложь. Возможно, вам придётся меня то и дело поправлять.
  — Это во многом зависит от того, какую газету вы читали, — улыбнулся Натан Трауб.
  Трауб, человек из агентства, был единственным из шести, кого я раньше не видел. Я только слышал его мягкий, низкий голос по телефону, когда он заявил, что всё должно выясняться через него. Он был приблизительно моего возраста, намного моложе, чем я думал. Во всём остальном всё было, как я предполагал. Основная разница между двумя специалистами по рекламе заключается в том, что один отправляется покупать костюм в магазине «Брукс бразерс» с утра, а другой — после обеда. Это зависит от расписания его деловых встреч. Костюм, который купил Трауб, был двубортный, из серой шерсти и очень хорошо подходил к его тёмным волосам и здоровому цвету лица.
  — Я прочитал всё. — Глаза Вулфа снова оглядели собравшихся слева направо. — Я проделал это, когда решил, что хочу получить работу в связи с этим происшествием. Кстати, вы, наверное, все знаете, кто нанял меня и для каких целей?
  Все кивнули.
  — Мы знаем об этом, — сказал Билл Медоуз.
  — Хорошо. Тогда вы знаете, почему здесь терпят присутствие мистера Андерсона, мистера Оуэна и мистера Бича. Тем самым и представлены интересы девяноста пяти процентов клиентов. Отсутствует только мыло «Белая берёза».
  — Они не отсутствуют. — Натан Трауб был вежлив, но твёрд. — Я могу говорить от их имени.
  — Я бы предпочёл, чтобы вы говорили от своего, — сказал Вулф. — Клиенты здесь для того, чтобы слушать, а не говорить. — Поставив локти на подлокотники, он соединил вместе кончики больших пальцев. Осадив званых гостей, он продолжил: — Что же касается вас, леди и джентльмены, то вам будет интересно узнать, что моя работа заключается в следующем: обнаружить, кто из вас убийца, и доказать это. К сожалению, двое из восьми, мисс Шеперд и мистер Саварезе, не пришли. Мне сказали, что мистер Саварезе занят, а в отношении мисс Шеперд существует неясность, и я хотел бы понять, в чём дело.
  — Она нахальная болтунья, — сказал Талли Стронг, сняв очки и неодобрительно глядя на Вулфа из-под насупленных бровей.
  — Она хуже, чем зубная боль! — сказал Билл Медоуз.
  Все улыбнулись, одни нервно, другие явно одобряя сказанное.
  — Я и не пыталась найти её, — сказала Дебора Коппел. — Она всё равно бы не пришла, разве что мисс Фрейзер её лично попросила бы, но я подумала, что в этом нет необходимости. Всех остальных из нашей компании она ненавидит лютой ненавистью.
  — Почему?
  — Потому что думает, что мы скрываем от неё мисс Фрейзер.
  — Вы и в самом деле так поступаете?
  — Стараемся.
  — Но я надеюсь, что вы не скрываете её от меня. — Вулф вздохнул так, что в просвете между жилеткой и брюками показалась его жёлтая рубашка, и взялся за подлокотники кресла. — А теперь давайте перейдём к делу. Обычно когда я говорю, то не люблю, чтобы меня перебивали, но сейчас будет сделано исключение. Если вы не согласитесь с чем-либо или подумаете, что я ошибаюсь, сразу скажите об этом. Итак, если всё понятно, начнём.
  Постоянно — два раза в неделю, а может быть, и чаще — вы обсуждаете кандидатуры гостей программы мисс Фрейзер. Это действительно серьёзная проблема, поскольку вы хотите приглашать интересных людей, по возможности знаменитых. Вместе с тем они должны смириться с печальной необходимостью присутствовать и по крайней мере молча выслушивать абсурдные заявления, которые мисс Фрейзер и мистер Медоуз делают о рекламируемой ими продукции. Недавно…
  — Что здесь печального?
  — Нет и не было никаких абсурдных заявлений!
  — Какое это имеет отношение к тому, за что мы вам платим деньги?
  — Вы не согласны. — Вулф был абсолютно спокоен. — Я так и думал. Арчи, запиши, что мистер Трауб и мистер Стронг не согласны. Вы можете оставить без внимания протест мистера Оуэна, поскольку на него приглашение перебивать меня не распространяется. — Он снова обратился к полукругу: — Недавно было выдвинуто предложение заарканить в качестве гостя человека, который продаёт информацию о скачках. Насколько я понимаю, ваши показания о том, когда это предложение возникло впервые, расходятся.
  — Это обсуждалось, и не раз, в течение года, — сказала Мадлен Фрейзер.
  — Я всегда был категорически против этого, — заявил Талли Стронг.
  Дебора Коппел улыбнулась:
  — Мистер Стронг считал, что это неправильно. Он думает, что программа никогда и никого не должна задевать, а это невозможно. Всегда что-то кого-нибудь раздражает.
  — Что изменило ваше мнение, мистер Стронг?
  — Два соображения, — сказал секретарь совета спонсоров. — Во-первых, мы решили, что публика, я имею в виду, радиослушателей, сама проголосовала. Из более чем четырнадцати тысяч слушателей, 92,6 процента высказались «за». Одно из писем было от профессора математики Колумбийского университета. Он предлагал, чтобы вторым гостем программы был он или какой-нибудь другой профессор, который смог бы выступить как эксперт по теории средних чисел. Это придавало делу совсем другой уклон, и я был «за». Трауб, как представитель агентства, по-прежнему упирался.
  — Я и до сих пор против, — заявил Трауб. — Можете ли вы обвинить меня за это?
  — Таким образом, мистер Трауб оказался в меньшинстве? — спросил Вулф у Стронга.
  — Да. А мы пошли дальше. Мисс Венс, которая не только пишет сценарии, но и выполняет для программы исследовательскую работу, представила список кандидатур. Я с удивлением обнаружил, что существует более тридцати различных изданий о скачках только в одном Нью-Йорке. Мы просеяли этот список и вошли в контакт с пятью издателями.
  Мне следовало их предупредить, что слово «контакт» в этом кабинете употреблять запрещено. Теперь Вулф ему покажет. Он нахмурился.
  — Все пятеро были приглашены?
  — О нет! Мы договорились, чтобы эти издатели встретились с мисс Фрейзер. Она должна была выяснить, кто из них наиболее подходит для эфира и не выкинет чего-нибудь такого, что испортило бы программу. Право окончательного выбора было оставлено за ней.
  — Каким способом были отобраны эти пятеро?
  — Научным. Учитывалось время, на протяжении которого они занимаются своим бизнесом, качество бумаги и полиграфия изданий, мнение спортивных журналистов и подобные факты.
  — А кто осуществлял отбор? Вы?
  — Нет… Я не знаю…
  — Я, — заявила твёрдым тихим голосом Элинор Венс.
  Я посадил её недалеко от себя, поскольку не один Вулф любит окружать себя предметами, на которые приятно смотреть. Она явно ещё не отоспалась и сжимала зубы, чтобы не дрожал подбородок. Тем не менее только она из всех присутствующих напоминает мне, но я всё-таки сначала мужчина, а потом уже детектив. Интересно, как будет выглядеть её лицо, если в один прекрасный день в её карих глазах снова появится веселье.
  Она продолжала:
  — Сначала я отбросила тех, кто абсолютно непригоден. Это составило более половины. Затем я поговорила с мисс Коппел, мистером Медоузом и, кажется, с кем-то ещё. По-моему, с мистером Стронгом, да, именно с ним. Но всё-таки решение нужно было принимать мне. И я отобрала пять человек.
  — И они все встречались с мисс Фрейзер?
  — Четверо из них. Одного не было в городе: он уезжал во Флориду.
  Вулф посмотрел налево:
  — И вы, мисс Фрейзер, выбрали из этих четырёх Сирила Орчарда?
  — Да, — кивнула она.
  — А как вы это сделали? Научным способом?
  — Нет, — улыбнулась мисс Фрейзер. — Во мне нет ничего научного. Орчард мне показался человеком неглупым. Из всех четверых у него был наиболее приятный голос, и он лучше всех говорил. Кроме того, мне понравилось название его листка — «Ипподром». И потом, я проявила немного снобизма, поскольку его издание было самым дорогостоящим — десять долларов в неделю.
  — По этим соображениям вы его и выбрали? До того как он пришёл к вам в числе тех четверых, вы его не видели и ничего о нём не слышали?
  — Я его не видела, но слышала о нём. И имела представление о его жизни.
  — О? — Вулф прикрыл глаза. — Вот как?
  — Да, примерно за месяц до этого, а может быть раньше, когда снова возник вопрос о приглашении в программу ипподромного «жучка», я подписалась на несколько листков. На три или четыре, чтобы посмотреть, что они из себя представляют. Естественно, не на своё имя. Подобные вещи делаются от лица моего менеджера — мисс Коппел. Одним из них был тот самый «Ипподром».
  — Как получилось, что вы выбрали именно его?
  — Боже мой, не знаю! — На секунду в глазах мисс Фрейзер вспыхнуло раздражение. — Ты не помнишь, Деби?
  Дебора покачала головой:
  — Я думаю, вы с кем-то проконсультировались.
  — Со скаковым комитетом штата Нью-Йорк, — саркастически предположил Билл Медоуз.
  — Ладно. — Вулф поднялся вперёд, чтобы нажать кнопку на столе. — Я хочу выпить пива. Кто-нибудь из вас желает ко мне присоединиться?
  Последовала пауза. До этого никто не отозвался на моё предложение выпить что-нибудь. Однако теперь все единодушно согласились, и я стал хлопотать у столика, заранее оборудованного в дальнем конце комнаты. Трое попросили пива, которое Фриц принёс с кухни. Остальные сделали заказ в соответствии со своими вкусами. Я предлагал Вулфу достать ящик «Хай спота» и поставить его на видное место, но он только фыркнул. В таких случаях он настаивает, чтобы среди прочих напитков было в наличии красное и охлаждённое белое вино.
  Обычно вино никто не просит, но на этот раз сразу двое — мисс Коппел и Трауб — заказали «Монтраше». Я тоже взял его, поскольку люблю букет этого вина и то, как оно незаметно проникает в голову. Существует только одна проблема в связи с подачей напитков тем, кто приходит сюда по делу. Я считаю, что расходы можно отнести на законных основаниях за счёт клиентов, однако Вулф говорит «нет», пусть каждый ест и пьёт в его доме за его счёт. Ещё одно проявление эксцентричности. Он также настаивает, чтобы у каждого кресла была подставка или столик для стаканов.
  Всё так и было.
  Глава 6
  Вулф, для которого первая бутылка пива обычно лишь преамбула, наполнил стакан из второй, поставил бутылку и откинулся на спинку кресла.
  — Я хочу выяснить, — начал он, — каким образом мистер Сирил Орчард стал гостем программы. Из газет я понял, что никто из вас, включая мисс Шеперд и мистера Саварезе, хорошо его не знал. Но он был убит. Позднее мы обсудим это с некоторыми из вас в отдельности, но сейчас я хочу спросить у всех: были ли у кого-нибудь дела с Сирилом Орчардом, был ли кто-нибудь связан с ним или знал о нём до его появления в программе? Можете ли вы сказать что-то, кроме того, что я только что услышал?
  Все шестеро, начиная с Мадлен Фрейзер, либо сказали «нет», либо покачали головой.
  — Насколько я понимаю, — кивнул Вулф, — полиция не нашла противоречий в ваших отрицательных ответах. Иначе вы вряд ли стали бы повторять их мне. Если бы я не знал, что полиция провела семь дней и ночей, работая над этим делом, то отнёсся бы к этому совсем иначе. Они потратили на вас немало времени, они профессионалы, у них есть власть и тысячи людей — двадцать тысяч. Вопрос в том, годятся ли их методы и возможности для выполнения этой задачи. Всё, что я могу, — это использовать свои собственные методы и возможности.
  Вулф приподнялся, чтобы выпить пива, вытер губы носовым платком и снова откинулся в кресле.
  — Но я должен знать, что произошло. От вас, а не из газет. Давайте перенесёмся с вами в радиостудию на неделю назад. Итак, вторник, утро. Два гостя — Сирил Орчард и профессор Саварезе — уже приехали. На часах четверть одиннадцатого. Все вы находитесь у стола, на котором устанавливаются микрофоны. С одной стороны сидят мисс Фрейзер и профессор Саварезе, напротив них — мистер Орчард и мистер Медоуз. Микрофоны проверены и установлены. Примерно в двадцати футах от стола первый ряд кресел для публики в студии. В аудитории около двухсот человек, в подавляющем большинстве женщины, многие из которых убеждённые поклонницы мисс Фрейзер и часто посещают передачу. Я нарисовал правильную картину?
  Они кивнули.
  — Всё верно, — сказал Билл Медоуз.
  — Многие из них приходили бы значительно чаще, если бы могли достать билеты, — сказала мисс Фрейзер. — Всегда заявок на билеты в два раза больше, чем мы можем удовлетворить.
  — Не сомневаюсь, — проворчал Вулф. Он продемонстрировал большую выдержку, не сообщив ей о том, насколько она опасна. — Однако лица, пославшие заявки, но не попавшие в студию, нас не интересуют. Важный элемент картины, о котором я пока не упомянул, ещё не виден. В холодильнике у стены восемь бутылок «Хай спота». Как они туда попали?
  Ответ раздался с кушетки.
  — В студии мы всегда держим три или четыре ящика. Они находятся в закрытом шкафу, — сказал Фред Оуэн.
  — Прошу прощения, мистер Оуэн, — Вулф поднял палец. — Я хочу, насколько это возможно, услышать всё из уст этих шестерых людей.
  — Бутылки были в студии, — сказал Талли Стронг. — В шкафу. Он всегда закрыт, потому что в противном случае их быстро расхватали бы.
  — Кто вынул восемь бутылок из шкафа и поставил их в холодильник?
  — Я, — сказала Элинор Венс. Я оторвался от блокнота и ещё раз посмотрел на неё. — Это входит в мои обязанности.
  Её беда в том, что она слишком много работает, подумал я. Сценаристка, исследователь, барменша — кто ещё?
  — Вы не можете донести восемь бутылок одновременно, — заметил Вулф.
  — Конечно нет. Поэтому я сначала беру четыре, потом возвращаюсь за остальными.
  — И оставляете шкаф открытым? Нет. — Вулф остановил самого себя. — Уточнения подождут. — Он снова оглядел лица присутствующих. — Итак, бутылки в холодильнике. Кстати, я понимаю, что присутствие на передаче всех вас, кроме одного, традиционно. Исключение составляете вы, мистер Трауб. Вы посещаете передачи редко. Зачем вы пришли?
  — Из опасения, мистер Вулф. — Рекламная улыбка Трауба и его мягкий низкий голос нисколько не изменились, когда внимание было переключено на него одного. — Я всё ещё полагаю, что приглашение на передачу человека, торгующего сведениями о скаковых лошадях, ошибочно, и хотел быть там на всякий случай.
  — Вы хотите сказать, что не знали, о чём будет говорить мистер Орчард?
  — Я вообще ничего не знал об Орчарде. Однако сама идея мне казалась отвратительной.
  — Если вы имеете в виду идею программы в целом, то я согласен. Однако мы собрались сюда не для этого. Вернёмся к передаче. Меня интересует ещё один фрагмент общей картины. Где находились стаканы, из которых должны были пить участники?
  — На подносе в конце стола, — сказала Дебора Коппел.
  — Того самого стола? Там, где они сидели за микрофонами? Кто поставил их туда?
  — Нэнсили Шеперд. Единственный способ терпеть эту девицу — занять её каким-то делом. Ещё лучше было бы вообще её не пускать, но мисс Фрейзер против. Нэнсили Шеперд организовала крупнейший клуб девушек-поклонниц мисс Фрейзер в стране. Поэтому мы…
  Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
  — Мистер Блеф, — доложил я Вулфу, употребляя одну из пятнадцати кличек, которые имел у нас звонивший.
  Вулф поднёс трубку к уху, подав мне сигнал не класть свою.
  — Да, мистер Кремер?
  Саркастичный Кремер говорил так, словно во рту у него была сигара. Возможно, так оно и было.
  — Каковы ваши успехи?
  — Еле-еле. По-настоящему ещё не начал.
  — Это плохо. Тем более что никто не платит вам за расследование убийства Орчарда. Так, во всяком случае, вы мне вчера сказали.
  — Но сегодня кое-что изменилось. Завтрашние газеты всё вам расскажут. Извините, мистер Кремер, но я занят.
  — Судя по полученным мною отчётам, в этом нет ничего удивительного. Кто из них ваш клиент?
  — Узнаете из газет.
  — Нет никакой причины…
  — Причина есть. Я ужасно занят и начинаю ровно на неделю позже, чем вы. До свидания, сэр.
  Тон Вулфа и то, как он бросил трубку, произвели впечатление на незваных гостей. Мистер Уолтер Б. Андерсон, президент «Хай спот», потребовал сказать ему, не звонил ли полицейский инспектор Кремер. И когда получил положительный ответ, очень огорчился. Он считал, что Вулфу не следовало быть столь грубым с инспектором. Это плохая тактика и проявление дурных манер. Вулф не стал обременять себя изложением своих взглядов, отделавшись парой слов. Но Андерсон взял его за горло. Он сказал, что ещё не подписал никакого контракта и, если Вулф будет продолжать в том же духе, то, может быть, ничего и не подпишет.
  — Вот как! — Брови Вулфа чуть приподнялись. — В таком случае вам следует немедленно известить прессу. Не хотите ли воспользоваться телефоном?
  — Господи, я очень хотел бы это сделать. У меня есть право…
  — Мистер Андерсон, у вас нет вообще никаких прав, кроме того, что вам придётся заплатить мне свою долю гонорара, если я его заслужу. Вы находитесь в моём кабинете только потому, что я терплю ваше присутствие. Подумайте сами, я собираюсь взяться за дело, которое настолько сбило с толку мистера Кремера, что он хочет получить от меня подсказку ещё до того, как я начал им заниматься. Он не против моих грубостей, он настолько привык к ним, что, будь я вежливым, он потащил бы меня в участок как важного свидетеля преступления. Вы собираетесь звонить?
  — Чёрт возьми, нет, и вы это прекрасно знаете!
  — Жаль. Чем яснее я вижу картину, тем меньше она мне нравится. — Вулф вернулся к кандидатам. — Вы говорите, мисс Коппел, что именно эта вечно занятая юная особа, мисс Шеперд, поставила поднос со стаканами на стол?
  — Да, она…
  — Она взяла их у меня, — вступила Элинор Венс, — когда я достала их из шкафа. Она уже стояла и тянула руки, и я позволила ей взять их.
  — Из того самого закрытого шкафа, в котором хранится «Хай спот»?
  — Да.
  — Стаканы из толстого тёмно-синего стекла, из такого, что нельзя было видеть, что в них налито?
  — Да.
  — Вы не заглядывали в них сверху?
  — Нет.
  — Если бы в один из них было что-нибудь положено, вы бы увидели?
  — Нет, — сказала Элинор. — Если вы считаете, что мои ответы слишком коротки и я даю их слишком быстро, так это потому, что я отвечала на эти и многие другие вопросы сотни раз. Я могу ответить на них даже во сне.
  Вулф кивнул:
  — Понятно. Значит, у нас есть бутылки в холодильнике, стаканы на столе и программа в эфире. В течение сорока минут всё шло гладко. Оба гостя были хороши. Ни одно из опасений мистера Трауба не подтвердилось.
  — Это была одна из лучших передач года, — сказала мисс Фрейзер.
  — Просто великолепная передача! — заявил Талли Стронг. — За первые полчаса в студии смеялись тридцать два раза.
  — А как вам понравилась вторая половина? — с усмешкой спросил Трауб.
  — Мы подходим к этому, — вздохнул Вулф. — Итак, подошёл момент открыть бутылки с «Хай спотом», выпить его и начать восхваления. Кто принёс их из холодильника? Опять вы, мисс Венс?
  — Нет, я, — сказал Билл Медоуз. — Это часть шоу. Я должен при включённых микрофонах отодвинуть стул, пройти, открыть дверцу холодильника, снова закрыть её и вернуться с бутылками, затем кто-нибудь…
  — В холодильнике было восемь бутылок. Сколько вы взяли?
  — Четыре.
  — Как вы решили, какие именно брать?
  — Я ничего не решал. Я обычно беру те четыре, которые стоят впереди. Вы понимаете, что все бутылки с «Хай спотом» абсолютно одинаковы. Нет возможности отличить одну от другой. Как, по-вашему, мне решать, какие брать?
  — Не могу сказать. В любом случае вы этого не делали?
  — Нет. Я уже сказал, что просто взял четыре бутылки, которые стояли ближе всего ко мне. Это естественно.
  — Да. А затем принесли к столу и открыли?
  — Я донёс их до стола, но, что касается того, кто их открыл, тут мнения расходятся. Мы считаем, что я этого не делал, поскольку, как обычно, поставил их на стол и быстро вернулся к своему стулу, чтобы быть у микрофона. Бутылки всегда открывает кто-нибудь другой. И не всегда один и тот же. В этот день это могли сделать Деби, мисс Коппел, мисс Венс, Стронг и Трауб. Я говорил в микрофон и не видел, кто открывал бутылки. Вся операция занимает достаточно много времени, и человеку, проделывающему её, нужна помощь. Нужно откупорить бутылки, разлить содержимое по стаканам и раздать их. Надо раздать участникам передачи и бутылки.
  — А кто занимается этим?
  — О, кто угодно, или, точнее сказать, несколько человек одновременно. Вы знаете, их просто передают — и стаканы и бутылки. После того как напиток разливается по стаканам в первый раз, бутылки остаются наполовину наполненными, так что они передаются тоже.
  — Кто же занимался этим в тот день?
  — Как раз здесь мы не пришли к единому мнению. — Билл Медоуз заколебался. Он чувствовал себя неспокойно. — Как я уже сказал, все были там: мисс Коппел и мисс Венс, Стронг и Трауб, — вот почему это так сложно.
  — Сложно или нет, — запальчиво произнёс Вулф, — но вспомнить, что случилось, особенно такую простую вещь, вполне возможно. Это как раз тот самый момент, в котором больше, чем где бы то ни было, важна ясность. Мы знаем что мистер Орчард получил бутылку и стакан, в котором был цианистый калий, и выпил достаточно, чтобы яд убил его. Но мы не знаем, по крайней мере я, произошло ли это случайно или в результате умысла одного или нескольких присутствующих, — это очень важный момент. Так или иначе стакан и бутылка были кем-то поставлены перед мистером Орчардом. Кто же поставил их туда?
  Вулф посмотрел на присутствующих. Ни у кого не нашлось что сказать, но и причин отводить взгляд также ни у кого не было. Наконец Талли Стронг, снова надевший очки, заговорил:
  — Мы просто не помним, мистер Вулф.
  — Вздор! — На лице Вулфа появилось отвращение. — Наверняка помните. Нет ничего удивительного в том, что Кремер ни к какому выводу не пришёл. Вы лжёте. Все до одного.
  — Нет, — возразила мисс Фрейзер. — На самом деле они не лгут.
  — Вы неверно употребили местоимение, — перебил её Вулф. — Моё замечание относилось и к вам, мисс Фрейзер.
  Она улыбнулась:
  — Вы, конечно, можете подозревать и меня, если угодно, но я бы этого не делала. Всё выглядит следующим образом. Эти люди не только работают в моей программе, но они к тому же и друзья. Конечно, между ними бывают споры, возникают трения, что вполне естественно для людей, работающих вместе, даже когда их двое, тем более если их пятеро или шестеро. Но они — друзья, а это главное. — Она говорила в таком темпе и с такими интонациями, как будто находилась в эфире. — Это просто ужасно! Мы все помним, как пришёл доктор и осмотрел его, потом сказал, что ничего нельзя трогать и никому нельзя уходить. Так можете ли вы всерьёз ожидать, что кто-нибудь из них или, если вы включаете и меня, кто-нибудь из нас скажет: да, я дал ему стакан с ядом.
  — Содержимое бутылки также было отравлено.
  — Хорошо, пусть так. Разве можно ожидать, что кто-то из нас скажет: да, я видел, как один мой друг давал стакан и бутылку, и назовёт этого друга.
  — Так, значит, вы согласны со мной, что все вы лжёте?
  — Ни в коем случае. — Мисс Фрейзер была слишком серьёзна, чтобы улыбнуться. — Это настолько обычная процедура, что никому не пришло в голову отмечать и запоминать детали. Потом был шок, смятение, приехала полиция, возникло напряжение, так что мы просто плохо всё это помним. Ничего удивительного здесь нет. Я бы как раз удивилась, если бы кто-нибудь запомнил детали. Например, если бы мистер Трауб смог уверенно сказать, что мистер Стронг поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом. Это доказывало бы только одно: мистер Трауб ненавидит мистера Стронга, что меня бы очень поразило. Я не верю, чтобы один из нас ненавидел кого-то другого.
  — Но это не означало бы, — сухо пробормотал Вулф, — что кто-нибудь из вас обожал мистера Орчарда и отвергал, как чудовищную, мысль убить его.
  — Господи, да кто же мог захотеть убить его?
  — Не знаю. Это как раз то, для выяснения чего я и нанят. Если, конечно, яд попал к тому, кому предназначался. Вы говорите, что не удивлены, но я удивлён. Меня удивляет, как полиция не арестовала всех вас.
  — Чёрт возьми, они чуть было не сделали этого, — мрачно сказал Трауб.
  — Я была уверена, что они заберут меня, — заявила Мадлен Фрейзер. — Это пришло мне в голову, как только доктор произнёс слово «цианид». Я думала не об этом стакане и бутылке и даже не о том, как это отразится на моей программе, а о смерти мужа. Он умер шесть лет назад, отравившись цианидом.
  Вулф кивнул:
  — Газеты не обошли вниманием этот факт. Значит, это было первое, что пришло вам в голову?
  — Да, когда врач сказал о цианиде. Быть может, вы этого не поймёте, но так оно и было.
  — Со мной произошло то же самое, — вступила Дебора Коппел тоном, подразумевавшим, что здесь кого-то в чём-то напрасно обвиняют. — Мисс Фрейзер была замужем за моим братом. Я видела его сразу после смерти. А в тот день я увидела Сирила Орчарда и… — Она остановилась. Глядя на неё в профиль, я не мог видеть её глаз, но видел сжатые пальцы. Через секунду она продолжала: — Да, это сразу же пришло мне в голову…
  Вулф нетерпеливо перебил её:
  — Ясно. Не буду притворяться, что я доведён до белого каления тем, что вы, закадычные хорошие друзья, не в состоянии вспомнить, что произошло. Если бы вы вспомнили и рассказали полиции, я бы не получил этой работы. — Он посмотрел на стенные часы. — Уже двенадцатый час. Я немного надеялся, что мне удастся, собрав вас всех вместе, вбить клин… Но кажется, это невозможно. Вы слишком влюблены друг в друга. Мы попусту потратили время. Я не получил ничего, даже микроскопического фактика, которого не почерпнул бы до этого из газет. Может, мне и не удастся ничего сделать, но всё же я намерен попытаться. Кто из вас проведёт здесь ночь со мной? Именно столько времени — может быть, немного меньше или больше — мне придётся потратить на каждого из вас, и я хочу начать сейчас. Кто из вас останется?
  Явных добровольцев не было.
  — Господи! — запротестовала Элинор Венс. — Опять то же самое!
  — Мои клиенты, — сказал Вулф, — это ваш наниматель, корпорация, где вы работаете, и ваш спонсор. Мистер Медоуз?
  — Я должен отвести мисс Фрейзер домой, — сказал Билл. — Потом могу вернуться.
  — Я довезу её, — предложил Талли Стронг.
  — Это глупо, — раздражённо фыркнула Дебора Коппел. — Я живу всего лишь в квартале от неё, и мы можем взять такси.
  — Я поеду с вами, — предложила Элинор Венс. — Сначала забросим вас, потом такси довезёт меня.
  — Я поеду с вами, — настаивал Талли Стронг.
  — Но ведь ты живёшь за городом.
  — Примите меня в расчёт, — сказал Билл Медоуз. — Я могу вернуться сюда через двадцать минут. Слава Богу, завтра среда.
  — Во всём этом нет необходимости, — авторитетно вступил в разговор президент «Хай спот». Он покинул кушетку и стоял среди кандидатов, также поднявшихся со своих мест. — Моя машина ждёт у дома, и я могу подвезти всех, кому по пути. Вы можете остаться здесь с Вулфом, Медоуз. — Он повернулся и сделал шаг к столу. — Мистер Вулф, этот вечер не произвёл на меня большого впечатления. Он практически не произвёл никакого впечатления.
  — На меня тоже, — согласился Вулф. — Перспективы весьма туманные. Я бы предпочёл отказаться от дела, но и вы, и я связаны соглашением. — Увидев, что некоторые из собравшихся потянулись в прихожую, он повысил голос: — Ещё одну минуту, если позволите. Я хотел бы назначить время для встреч с вами. Первого из вас я жду завтра с одиннадцати до часу дня, следующего с двух до четырёх, потом вечером с половины девятого до двенадцати и ещё около полуночи. Не могли бы вы разобраться с этим до того, как уйдёте?
  С моей помощью им это удалось, и я занёс в блокнот результаты их дискуссии. На это ушло время, но они были закадычными друзьями, и спора не возникло. Единственное, что омрачило их отбытие, произошло, когда Оуэн не упустил возможности подколоть меня насчёт того, что на лице Вулфа не было видно ни пластыря, ни пореза. По крайней мере не касаться этой темы у него могло бы хватить приличия.
  — Я ничего не говорил о его лице, — холодно сказал я ему. — Я сказал, что он порезался во время бритья. Он брил ноги. Я так понял, что вы собираетесь фотографировать его в шотландской юбке.
  Оуэн от злости начисто лишился дара речи. Полное отсутствие чувства юмора.
  Когда остальные удалились, Билл Медоуз был удостоен чести сесть в кресло из красной кожи. На маленький столик у подлокотника я поставил вновь наполненный стакан, а Фриц принёс поднос с тремя сандвичами, сделанными из хлеба его собственного приготовления. Один с нарезанной крольчатиной, второй с солониной и третий с деревенской ветчиной.
  Я устроился за отдельным столом с блокнотом, точно такой же тарелкой сандвичей, как и у Билла, кувшином молока и стаканом. У Вулфа было только пиво. Он никогда не ест ничего между ужином и завтраком. Это давало ему повод утверждать, что он не потолстел за пять лет, что, впрочем, не соответствовало действительности.
  Одно удовольствие наблюдать, как Вулф разбирает по винтикам какого-нибудь мужчину, впрочем, и женщину тоже. С другой стороны, это может заставить вас заскрежетать зубами. Если вы точно знаете, что ему нужно, а он беззвучно крадётся к жертве, чтобы не спугнуть её, следить за ним — искреннее удовольствие. Но если ему ничего конкретно не нужно и он занимается непонятными вещами, копается в одной яме, затем переходит к другой, потом возвращается к первой и, по вашему мнению, оказывается в тупике, время идёт и сандвичи и молоко давно кончились, то рано или поздно наступает момент, когда вы уже не заботитесь о том, чтобы, зевая, прикрывать рот рукой, уж не говоря о том, чтобы подавлять зевоту.
  Если бы в четыре часа утра в среду Вулф ещё раз начал расспрашивать Билла Медоуза о его связях с людьми, играющими на скачках, или о любимых темах определённых лиц, когда они говорят не о работе, или о том, как попали на радио и насколько им это нравится, я или кинул бы в Вулфа блокнот, или пошёл на кухню налить себе ещё молока. Но он не стал этого делать. Он отодвинул кресло и привёл себя в вертикальное положение. Если кто-нибудь хочет знать, что записано в моём блокноте, то может прийти в мой кабинет в любое время, когда я не занят, и почитать его — доллар за страницу. Но должен предупредить, что он выбросит деньги на ветер.
  Я проводил Медоуза к выходу. Когда я вернулся в кабинет, там убирался Фриц. Он всегда ложится спать после Вулфа.
  Фриц спросил меня:
  — Солонина была сочной, Арчи?
  — Господи! — воскликнул я. — Ты что, думаешь, я помню о событиях такой давности! Сколько дней назад это было! — Я повернул рукоятку сейфа и обратился к Вулфу: — Сдаётся мне, мы ещё даже не вышли на старт. Что вы собираетесь делать утром? Позвать Сола, Орри, Фреда и Джимми? Для чего? Почему бы не послать их следить за Андерсоном?
  — Я не собираюсь тратить деньги, пока не пойму, что хочу купить, — мрачно сказал Вулф. — Даже если это деньги клиентов. Если бы отравителя можно было найти путём установления мест, где продаётся цианистый калий, или иных источников, где его могут достать эти люди, то этим должен заниматься мистер Кремер и двадцать тысяч его молодцов. Без сомнения, в этом направлении они сделали всё, что могли. Так же, как и во многих других. Иначе он не звонил бы мне, взывая о помощи. Единственный человек, которого я хочу увидеть сегодня утром, — это… Кто, кстати, придёт в одиннадцать часов?
  — Деби. Мисс Коппел.
  — Ты мог бы сделать так, чтобы сначала шли мужчины, на случай если бы удалось разобраться до того, как мы перейдём к женщинам.
  Он подошёл к двери в прихожую.
  — Спокойной ночи.
  Глава 7
  Если тридцать три часа спустя, в четверг, кто-нибудь захотел узнать, как продвигаются дела, он смог бы удовлетворить своё любопытство, заглянув в столовую и понаблюдав за поведением Вулфа за обедом. Последний состоял из кукурузных оладий с осенним мёдом, сосисок и салата. Обычно во время еды Вулф общителен, разговорчив, любит пошутить. На сей раз он был замкнут, раздражителен и мрачен. Фриц до смерти разволновался.
  В среду мы с одиннадцати до часу разговаривали с мисс Коппел, с двух до четырёх — с мисс Фрейзер, с мисс Венс — с половины девятого вечера до одиннадцати и с Натаном Траубом — начиная с полуночи. В четверг с одиннадцати до обеда у нас был Талли Стронг.
  В результате у нас появились сотни исписанных страниц, но в них не было ничего существенного.
  Конечно, были заполнены некоторые пробелы, но чем? Нам удалось добиться ряда признаний, но в чём! Билл Медоуз и Нэт Трауб признали, что часто играют на скачках. Элинор Венс признала, что её брат занимался гальванопластикой и она знала, что он постоянно пользуется материалами, содержащими цианиды. Мадлен Фрейзер признала: трудно поверить, что кто-то подсыпал яд в одну из бутылок, не заботясь, кому она достанется. Талли Стронг признался, что полиция обнаружила отпечатки его пальцев на всех четырёх бутылках. Он объяснил это тем, что, пока врач возился возле тела Сирила Орчарда, он, Стронг, испугался, что не всё в порядке с «Хай спотом», продукцией одного из ведущих спонсоров. В панике он схватил четыре бутылки с идиотской идеей спрятать их куда-нибудь подальше. Мисс Фрейзер и Трауб отобрали их у него и снова поставили на стол. Признание было сделано ловко и объясняло, почему полицейские не смогли выжать ничего из отпечатков пальцев.
  Дебора Коппел призналась, что прекрасно разбирается в цианидах, их применении, воздействии, симптомах, дозах и в том, где их можно достать, поскольку читала о них после того, как шесть лет назад умер её брат. За всё это время Вулф лишь дважды выказывал признаки явного неудовольствия — оба раза, когда речь заходила о гибели Лоуренса Коппела. В первый раз он спрашивал о нём у его сестры, Деборы, затем у Мадлен Фрейзер, его вдовы. Подробности этого дела, естественно, стаи лакомым куском для газет на прошлой неделе, поскольку одна деталь — цианид — совпадала в обоих случаях. Одна из газет дошла до того, что опубликовала статью какого-то знатока, усомнившегося, действительно ли тогда произошло самоубийство, хотя до этого подобный вопрос не возникал.
  Однако Вулф волновался не по этой причине. Смерть Лоуренса Коппела произошла в его доме в городишке под названием Флитвилл в штате Мичиган. Вулф хотел знать, не жил ли неподалёку от Флитвилла человек по фамилии Орчард, или имевший родственников с такой фамилией, или сменивший впоследствии фамилию на Орчард. Не знаю, почему ему пришло в голову, что это очень важно, но он явно выжимал эту идейку досуха, а затем снова начинал выкручивать до скрипу. Он провёл так много времени, выясняя этот вопрос с Мадлен Фрейзер, что к четырём часам, времени своей послеобеденной встречи с орхидеями, расспросил её лишь о бегах.
  За эти день, ночь и утро мы с Вулфом не только беседовали с этими пятерыми. Мы обсуждали великое множество способов, которыми разумный человек может достать цианид. Мы говорили о том, как легко добраться до бутылок в холодильнике радиостудии, о целесообразности выбивания некоторой информации — например, об отпечатках пальцев — из инспектора Кремера или сержанта Пэрли Стеббинса. Это дало примерно те же результаты, что и беседы. Кроме того, было два звонка от Кремера, а также от Лона Коэна и других. И ещё были уточнены детали по организации визита к нам профессора Ф. О. Саварезе.
  С приглашением Нэнсили Шеперд мы зашли в тупик. Мы знали о ней всё: ей шестнадцать лет, живёт вместе с родителями в доме 829 по Виксли-авеню в Бронксе, у неё светлые волосы и карие глаза, а отец её работает на складе. Телефона у них не было, и в четыре часа в среду, когда от нас ушла мисс Фрейзер, а Вулф отправился в свою оранжерею, я взял из гаража машину и поехал в Бронкс.
  Дом 829 по Виксли-авеню был тем самым местом, где люди живут не потому, что им этого хочется, но потому, что вынуждены там жить. Этому дому вполне следовало бы устыдиться собственного вида — и, возможно, так оно и было. Я нажал кнопку у фамилии Шеперд — никакого эффекта. Я спустился в подвальный этаж и раздобыл дворника. Его внешность вполне соответствовала виду дома. Он сказал, что это надо было делать раньше — звонить в квартиру Шепердов. Вот уже три дня, как их нет. Нет, уехали не все. Только миссис Шеперд и девчонка. Он не знал куда — и вряд ли кто ещё в доме мог бы ответить на этот вопрос. Кое-кто считал, что они сбежали, другие утверждали, что их сцапали полицейские. Лично он подозревал, что их уже нет на белом свете. Нет, мистер Шеперд жив-здоров. Он уходит на работу в половине седьмого, а возвращается после пяти.
  Взглянув на свои часы, я увидел, что сейчас пять часов десять минут. Я предложил этому несусветному созданию доллар, чтобы он погулял немножко перед домом, но он взглянул на меня так, что я сразу понял: я выбросил на ветер по крайней мере восемьдесят центов из денег клиентов.
  Ждать долго не пришлось. Когда возник Шеперд, я понял, что совершенно напрасно отвлекал дворника от его важных дел: простого описания хватило бы вполне. Тот, кто разрабатывает лица, в данном случае начисто утратил чувство пропорции. Шеперд уже собирался войти в дом, но я вырос перед ним и спросил без особой учтивости:
  — Мистер Шеперд?
  — Прочь! — прорычал он.
  — Меня зовут Гудвин, и я работаю на Мадлен Фрейзер. Насколько я понял, ваши жена и дочь…
  — Прочь!
  — Но я только хотел…
  — Прочь!
  Он не касался меня руками и не оттеснял плечом, но каким-то непонятным образом прошёл мимо меня в вестибюль и вставил ключ в замочную скважину. У меня было с десяток возможных вариантов: схватить его за шиворот, дать в челюсть и так далее, но это дало бы мне только эмоциональную подзарядку и не принесло желаемых результатов. Было ясно, что если он не хочет сказать, где находится Нэнсили, в сознании, то, оказавшись в нокауте, он просто не сможет этого сделать. Я спасовал.
  Я вернулся на Тридцать пятую улицу, оставил машину у дома, прошёл в кабинет и позвонил Мадлен Фрейзер. Трубку взяла Дебора Коппел. Я спросил её:
  — А вам известно, что Нэнсили исчезла вместе с мамашей?
  — Да, — сказала она, — известно.
  — Вы не упомянули об этом, когда были здесь сегодня вечером. Мисс Фрейзер также не сделала этого днём.
  — Но ведь не было причины говорить об этом. Нас никто не спрашивал.
  — Вас обеих спрашивали о Нэнсили.
  — Но не о том, где она сейчас находится.
  — В таком случае я вам задаю этот вопрос: где она сейчас находится?
  — Я не знаю.
  — А мисс Фрейзер?
  — Нет. Никто из нас не знает.
  — Откуда вы узнали, что она уехала?
  — Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.
  — Когда?
  — Это было… Это было в воскресенье.
  — Она не сказала, куда отправляется?
  — Нет.
  Вот и всё, чего мне удалось добиться. Я повесил трубку, сел и задумался. С одной стороны, был шанс, что Пэрли Стеббинс будет в хорошем настроении и бросит мне кость, тем более, что Кремер потратил немало двадцатипятицентовиков, звоня нам. С другой стороны, если бы я попросил его об этом, он захотел бы поторговаться, а мне было нечего ему предложить. Поэтому, когда я подошёл к телефону, я позвонил не в полицию, а в «Газетт».
  Лон Коэн лениво ответил на звонок. Он поинтересовался, не решил ли я, что свободный орган прессы открыл для меня кредит.
  Я фыркнул:
  — В один прекрасный день, дружище, ты получишь от нас нечто сногсшибательное. При наших темпах, скажем, через полгода. Но газета должна стоять на службе общества, и я хочу этими услугами воспользоваться. Ты знаешь, что Нэнсили Шеперд и её мать испарились?
  — Конечно. Её отец очень расстроился, потому что оказался замешан в деле об убийстве. Чёрт возьми, он чуть не укокошил двух фотографов. У папаши есть характер!
  — Да, я встречался с папашей. Что он сделал с женой и дочкой? Не закопал их в укромном месте?
  — Отправил их из города. Как нам стало известно, с разрешения Кремера, и, конечно, Кремер знает куда, но помалкивает. Естественно, мы считаем, что это произвол. Нельзя же допускать, чтобы американский народ держали в неведении и вводили в заблуждение. Ты должен получить своё, поскольку мы буквально несколько часов назад узнали: Нэнсили и её мать — в отеле «Амбассадор» в Атлантик-Сити в номере с гостиной, спальней и ванной.
  — Ты не сказал одного. Кто платит за номер?
  Лон Коэн не знал. Он согласился: недопустимо, что американский народ, представителем которого я являюсь, не проинформирован по этому важному вопросу, и, прежде чем повесить трубку, пообещал что-нибудь обязательно сделать для исправления положения.
  Когда Вулф спустился в кабинет, я ввёл его в курс событий. К этому времени нам ещё оставалось побеседовать с троими, но уже стало ясно, что потребуется всё наше воинство. Поэтому Вулф приказал мне связаться по телефону с Солом Пензером. Сола не было на месте, но час спустя он перезвонил.
  Сол Пензер работает по найму. У него нет кабинета, да он ему и не нужен. В деле Сол настолько хорош, что требует и получает вдвое больше того, что обычно платят людям его профессии. Каждый день он получает столько предложений, что может выбирать то, что ему нравится. Я не знаю случая, когда бы он отказал Вулфу, кроме тех случаев, когда был так связан по рукам и ногам, что не мог пошевельнуться. Он принял наше предложение.
  Сол должен был отправиться на поезде в Атлантик сегодня вечером, провести там ночь и утром заставить миссис Шеперд отпустить Нэнсили в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Вулфом. Он привезёт её — если понадобится, вместе с матерью.
  Когда Вулф заканчивал разговор с Солом, вошёл Фриц с подносом. Я удивлённо посмотрел на него, поскольку Вулф редко пьёт пиво до обеда. Потом, когда Фриц поставил поднос на стол, я увидел, что это не пиво. Это была бутылка «Хай спота» и три стакана. Вместо того чтобы повернуться и уйти, Фриц остался.
  — Может быть, слишком охлаждённое? — предположил Фриц.
  Вулф достал открывалку из верхнего ящика стола и, с отвращением глядя на бутылку, откупорил её и стал разливать содержимое по стаканам.
  — Сдаётся мне, что это ненужная жертва, — заметил я. — Зачем страдать? Если Орчард раньше никогда не пил «Хай спот», он не смог бы понять, тот ли это вкус или нет, и даже если этот напиток ему не нравился, они были в эфире и он мог отпить немного просто из вежливости. — Я взял стакан, протянутый Фрицем. — Но в любом случае он выпил достаточно для того, чтобы яд его убил. При чём же тут наше мучение?
  — Он мог пить его раньше. — Вулф поднёс стакан к носу, понюхал и поморщился. — В любом случае убийца должен был исходить из этого. Настолько ли отличается вкус, чтобы можно было рисковать?
  — Понятно. — Я сделал маленький глоток. — Не так уж плохо. — Я отпил ещё. — Единственный способ почувствовать разницу — сначала выпить это, а потом немного цианида. Где он у нас?
  — Не дурачься, Арчи. — Вулф поставил стакан после двух маленьких глотков. — Что, чёрт побери, они кладут туда, Фриц?
  Фриц покачал головой.
  — Рвотный корень? — предположил он. — Мятные лепёшки от кашля? Может быть, принести шерри?
  — Нет. Воды. Я сам. — Вулф поднялся, прошёл в прихожую и повернул на кухню. Он уверяет, что перед обедом для здоровья полезны физические упражнения.
  В тот вечер, в среду, нашими жертвами сначала были Элинор Венс, а затем Натан Трауб. Трауба Вулф отпустил в три утра. Таким образом, две ночи мы провели в разговорах.
  В четверг с утра мы начали с Талли Стронга. Допрос был в полном разгаре, когда ровно в полдень позвонил Сол Пензер. Вулф подошёл к телефону, дав мне знак не вешать трубку. Уже по интонации Сола, как только он произнёс моё имя, я понял, что дело плохо.
  — Я на вокзале в Атлантик-Сити, — сказал Сол. — Я могу через двадцать минут сесть на поезд в Нью-Йорк либо броситься в океан, по вашему усмотрению. Я попросил миссис Шеперд о встрече, но ничего не получилось. Тогда я прибег к помощи одного трюка — без толку. Наконец они с дочкой спустились в вестибюль, но я подумал, что будет лучше дождаться, пока они выйдут на улицу. Я попытался проделать то, что работало уже тысячу раз, но всё без толку. Она позвала полицейского и потребовала арестовать меня за то, что я к ней пристаю. Позже я предпринял ещё одну попытку, по телефону, но успел сказать лишь четыре слова. Теперь ничего не поделаешь. Я уже третий раз подвожу вас в течение десяти лет, а это чересчур. Я не хочу, чтобы вы платили мне, даже за расходы.
  — Вздор! — Вулф никогда не сердился на Сола. — Если мне понадобятся детали, вы доложите о них позднее. Сможете добраться до Нью-Йорка, чтобы быть у меня к шести часам?
  — Да.
  — Хорошо. Действуйте.
  Вулф снова занялся Траубом. Как я уже говорил, итогом этой тяжёлой двухчасовой работы стало признание Трауба в том, что он часто играет на скачках. Как только он ушёл, мы с Вулфом отправились в столовую, чтобы съесть обед, который я уже описывал: кукурузные оладьи с осенним мёдом, сосиски и салат. Дело осложнялось тем, что к двум часам мы ждали Саварезе. Вулф любит, чтобы продолжительность трапезы зависела только от его желания и количества пищи, а не от таких внешних факторов, как звонок в дверь.
  Однако звонок прозвучал точно вовремя.
  Глава 8
  Вы, наверное, слышали об исключении, которое подтверждает правило. Профессор Ф. О. Саварезе представлял собой как раз такое исключение.
  Считается, что итальянец должен быть темноволосым и если не коротышкой, то по крайней мере человеком невысокого роста. О профессорах принято думать, что все они сухи, педантичны и подслеповаты. Математики живут в стратосфере, а здесь оказываются потому, что решили навестить родственников. Так вот, Саварезе был итало-американцем и профессором математики и тем не менее являлся весьма жизнерадостным блондином высокого роста. Он был на два дюйма выше меня и ворвался, как мартовский утренний ветерок.
  Первые двадцать минут он рассказывал нам с Вулфом, как интересно и важно было бы разработать набор математических формул для детективной деятельности. Его любимая область математики, сообщил он, связана с объективным числовым измерением вероятности. Прекрасно. А что из себя представляет работа детектива, как не объективное измерение вероятности? Всё, что он предлагает сделать, — добавить слово «числовое». Не в качестве довеска, а в качестве союзника.
  — Сейчас я поясню, что я имею в виду, — сказал он. — И вы сможете следить за ходом моих рассуждений.
  Он стремительно подскочил ко мне, схватил блокнот и карандаш, которые я ему протянул, и снова оказался в кресле из красной кожи.
  Карандаш как безумный заметался по бумаге. Через полминуты Саварезе стремительно вырвал верхний листок и перебросил через стол Вулфу. Затем он снова стал чертить, через минуту вырвал страничку и ринулся с ней ко мне.
  — Каждый из вас должен иметь это перед глазами, чтобы следить за моими рассуждениями, — сказал он.
  Не буду притворяться, что могу воспроизвести это по памяти. У меня до сих пор хранятся оба эти листка в папке с пометкой «Орчард». Вот что на них написано:
  u = (1/DV2x) {1 — (K/2)(X/D — X3/3D3)} e-(X3/3D3)
  — Это, — сказал Саварезе, улыбаясь и светясь неподдельным интересом, дружелюбием и желанием помочь, — второе приближение к нормальному закону ошибки, иногда называемому общим законом ошибки. Давайте применим его к простейшей детективной ситуации, например к вопросу, кто из трёх находящихся в доме мог украсть кольцо с бриллиантом из запертого ящика. Я должен объяснить, что Х в данном случае означает отклонение от значения, D — стандартное отклонение, К — означает…
  — Прошу прощения! — взревел Вулф. — Вы что, пытаетесь изменить тему разговора?
  — Нет! — Саварезе выглядел удивлённым и слегка обиженным. — Разве? А что была за тема?
  — Смерть Сирила Орчарда и ваше отношение к ней.
  — О, конечно. — Он виновато улыбнулся и развёл руками. — Может быть, всё-таки вернёмся к нашему разговору позже? Это одна из моих любимых идей — применение математических законов вероятности и ошибки к детективным проблемам. Возможность обсудить её с вами — это золотой шанс.
  — В другой раз. А пока, — Вулф постучал пальцем по общему закону ошибки, — я сохраню это. Кто из людей, находившихся в студии, поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом?
  — Не знаю. Было бы интересно сравнить ваш подход с подходом полиции. Без сомнения, вы стараетесь дальше продвинуться от вероятности к уверенности. Скажем, вы начинаете с того, что существует один шанс из пяти, что Орчарда отравил я. Если считать, что у вас нет субъективных предубеждений, то ваша цель заключается в том, чтобы как можно быстрее двинуться с этой позиции. Направление вас не волнует. Всё, что я говорю или делаю, сдвинет вас в ту или иную сторону. В одном случае один из пяти превратится в один из четырёх, один из трёх, и так до тех пор, пока мы не поищем один из одного и микроскопическую дробь. Это будет настолько близко к позитивной уверенности, что вы сможете сказать, что я убил Орчарда. В другом случае, один из пяти станет одним из десяти, одним из сотни, одним из тысяч. Когда дело дойдёт до одной десятимиллиардной, то вы будете достаточно близки к негативной уверенности и скажете, что знаете, что я не убивал Орчарда. Эта формула…
  — Без сомнения. — Вулф прекрасно держал себя в руках. — Если вы хотите сравнить меня с полицией, то должны время от времени позволять мне вставить слово. Вы когда-нибудь видели мистера Орчарда до дня передачи?
  — О да! Шесть раз. Первый раз — за тринадцать месяцев до этого, в феврале 1947 года. Вы обнаружите, что я абсолютно точен. Это потому, что полицейские спрашивали меня обо всём этом много раз. Между прочим, я готов сделать всё, чтобы продвинуть вас в сторону положительной уверенности, тем более что субъективно вы бы предпочли именно это направление. Следует ли мне поступить именно так?
  — Непременно.
  — Я знал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятности в азартных играх. Развитие нормального распределения…
  — Потом, — резко сказал Вулф.
  — Хорошо, хорошо. Есть причины, по которым вычислить вероятность в случае со скачками особенно сложно. Тем не менее люди проигрывают на скачках сотни миллионов долларов. Чуть более года назад, проверяя некоторые формулы, я решил изучать несколько изданий с информацией о бегах и подписался на три из них. В их числе был «Ипподром», издаваемый Сирилом Орчардом. Полицейские спрашивали, почему я выбрал именно его, но в ответ я мог сказать только одно: «Не знаю». Я забыл. Для вас и для них это факт подозрительный. Для меня факт самый заурядный. Не помню, и всё. Как-то в феврале прошлого года мне попалась газета, в которой были две статьи Орчарда, и я решил повидаться с ним. Он был достаточно умён, и, если бы он интересовался математическими проблемами, я бы хорошо его использовал. Но он ими не интересовался. Несмотря на это, я время от времени виделся с ним, а однажды мы вместе провели целую неделю в доме моего друга в Нью-Джерси. Всего же, до выхода передачи в эфир, я видел его, находился с ним рядом шесть раз. Подозрительно, не правда ли?
  — Отчасти, — подтвердил Вулф.
  Саварезе кивнул:
  — Я рад видеть, что вы стараетесь, по возможности, сохранять объективность. Ну и что из этого? Как только я узнал, что популярная радиопередача, транслируемая на всю страну, поинтересовалась, стоит ли приглашать в качестве гостя ипподромного «жучка», я написал письмо, в котором настоятельно требовал этого. Я также просил о чести быть вторым гостем программы и рекомендовал, чтобы они пригласили Сирила Орчарда. — Саварезе просиял. — Ну и как теперь поживает ваша пропорция один из пяти?
  — Я этой игры не принимаю, — проворчал Вулф. — Это вы занимаетесь вычислениями за меня. Я полагаю, письмо, которое вы писали, сейчас у полицейских?
  — Нет, его нет нигде. Похоже, что сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию больше двух или трёх недель. По-видимому, моё письмо было уничтожено. Если бы я вовремя узнал об этом, то не был бы столь искренним, излагая полиции его содержание. А впрочем, не знаю. На моё отношение к этой проблеме, безусловно, повлияли вычисления вероятности быть арестованным по обвинению в убийстве. Но, чтобы принять свободное решение, я должен был знать, во-первых, что письмо уничтожено и, во-вторых, сотрудники мисс Фрейзер плохо помнят, о чём оно. Я узнал оба эти факта слишком поздно.
  Вулф заёрзал в кресле.
  — Что ещё вы можете предложить для продвижения к позитивной уверенности?
  — Так-так, — задумался Саварезе. — Пожалуй, это всё, если только мы не перейдём к рассмотрению дистрибуции, но для этого нужна ещё одна формула. Например, мой характер, изучение которого, а роsteriori75 покажет, что, возможно, я способен совершить убийство во имя революционной научной теории. Ещё одна деталь — мои финансовые возможности. Я получаю зарплату доцента, и этого едва хватает, чтобы жить вполне сносно, но я платил десять долларов в неделю за этот «Ипподром».
  — Вы играете на скачках?
  — Нет, никогда. Я знаю слишком много или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок на скачках делается в результате эмоционального порыва, а не работы ума. Я приберегаю свои эмоции для той деятельности, для которой они предназначены. — Саварезе взмахнул рукой. — Это даёт нам толчок в другом направлении, к негативной уверенности. Конечной точкой этого пути является заключение, что не я убил Орчарда, и мы можем спокойно перейти к этому. Аргументы таковы. Я не мог устроить так, чтобы яд достался Орчарду. Я сидел по диагонали напротив него и не помогал передавать бутылки. Нельзя доказать, что я когда-нибудь покупал, похищал, брал взаймы или хранил у себя цианид. Невозможно установить, что я выиграл, выигрываю или выиграю в будущем от смерти Орчарда. Когда я пришёл в радиостудию, в двадцать минут одиннадцатого, все остальные были уже там, и если бы я попытался подойти к холодильнику и открыть дверцу, меня наверняка бы заметили. Нет никаких свидетельств тому, что мои отношения с Орчардом носили иной характер, чем я их описал, содержали элемент враждебности или предубеждённости. — Саварезе улыбнулся: — Насколько далеко мы продвинулись? Один из тысячи?
  — Я в эту игру не играю. — В голосе Вулфа не было враждебности. — Меня нет на этом пути, меня вообще нет ни на какой из дорог. Я смотрю по сторонам и интересуюсь различными вещами. Вы никогда не бывали в Мичигане?
  За тот час, который оставался до свидания с орхидеями, Вулф расстрелял Саварезе вопросами. Тот отвечал кратко и по существу. Было видно, что профессор действительно хотел сравнить технику работы Вулфа и полицейских. Когда ему задавался вопрос, он его внимательно выслушивал, с таким видом, будто был судьёй, арбитром, а не подозреваемым в убийстве, проходящим через серьёзное испытание. Другими словами, сохранял объективность.
  Он продолжал в таком духе до четырёх часов, когда встреча закончилась, и я проводил «объективность» до дверей. Вулф направился к лифту.
  Чуть позже пяти прибыл Сол Пензер. Невысокого роста (мне он доставал лишь до середины уха) и хрупкого сложения, Сол и вовсе кажется крошечным в кресле из красной кожи, но он любит сидеть в нём. Плюхнулся он в него и на сей раз. Он также весьма объективен, и я редко видел его ликующим или огорчённым по поводу того, что случилось с ним, или того, что произошло с кем-то ещё в результате его действий. Но в тот день он был действительно не в духе.
  — Я плохо рассчитал, — мрачно начал он. — Отвратительно рассчитал. Мне стыдно показываться на глаза мистеру Вулфу. У меня была наготове отличная история, и я был уверен: нужно лишь десять минут разговора с мамашей. Но я недооценил её. Я поговорил о ней с парой коридорных, пообщался с ней по телефону, и у меня была возможность как следует разобраться в ней, когда она появилась в вестибюле гостиницы и тогда, когда она вышла на улицу. И всё-таки я недооценил её. Я ничего не могу сказать о её уме или характере, но она точно знает, как отваживать собак. Я был чертовски близок к тому, чтобы провести день за решёткой.
  Когда Сол окончил свой рассказ, я вынужден был признать, что это грустная история. Ни один частный детектив не любит, когда приходится возвращаться с пустыми руками, не выполнив простую работу. И Солу Пензеру это тоже явно не нравилось. Чтобы отвлечь его, я смешал ему коктейль и достал колоду карт, предложив сыграть по маленькой. В шесть часов, когда Вулф спустился из оранжереи, игра закончилась. Я выиграл три доллара.
  Сол доложил обо всём Вулфу, который сидел за столом и слушал, не перебивая и не комментируя. Когда Сол закончил, Вулф сказал, что тому не за что извиняться, и попросил его позвонить после ужина для получения инструкций. После этого он отпустил Сола. Мы остались вдвоём.
  Вулф откинулся в кресле, закрыл глаза, и казалось, что он даже не дышит. Я сел за машинку и отпечатал изложение доклада Сола. Я пошёл к шкафу, чтобы подколоть листок к досье, когда Вулф заговорил:
  — Арчи!
  — Да, сэр?
  — У меня нет сил. Мы топчемся на месте.
  — Да, сэр.
  — Я должен поговорить с этой девушкой. Свяжитесь с мисс Фрейзер.
  Я так и сделал, но лучше бы мы сэкономили двадцатипятицентовик. Мисс Фрейзер сожалела, что мы не продвинулись вперёд. Она сделает всё, что в её силах, чтобы помочь, но опасается, что не будет пользы, если она позвонит миссис Шеперд в Атлантик-сити и попросит её привезти дочку в Нью-Йорк, чтобы увидеться с Вулфом. Нет никаких сомнений, что миссис Шеперд ей просто откажет. Мисс Фрейзер признала, что имеет влияние на Нэнсили, но не на мать. Она и думать не хочет о том, чтобы позвонить Нэнсили и убедить её удрать и приехать самой. Она не может этого сделать, поскольку дала денег матери и дочери, чтобы они уехали.
  — Так это вы? — Вулф позволил себе удивлённую интонацию в голосе. — Мисс Коппел сказала Гудвину, что никто из вас не знает, куда они уехали.
  — Мы не знали до сегодняшнего дня, пока не увидели в газетах. Давайте называть вещи своими именами. Отца Нэнсили просто спровоцировали всеми этими фотографами, репортёрами и всем прочим. Он обвинил во всём меня, и я предложила оплатить расходы поездки. Но я не знала, куда они решили отправиться.
  Окончив разговор, мы обсудили перспективы. Я предпринял попытку предложить другие варианты, но Вулф зациклился на Нэнсили, и я не смог осудить его за нежелание начинать новый раунд встреч с людьми, на которых он работает. Наконец он заявил властным тоном, по которому было ясно, что обсуждение закончилось:
  — Я должен поговорить с этой девочкой. Доставь мне её.
  Я знал, что этим всё и кончится.
  — Она непременно должна быть в сознании? — спросил я на всякий случай.
  — Я же сказал, что хочу поговорить с ней. Значит, она должна быть способна разговаривать. Ты можешь её привести в чувство после того, как доставишь сюда. Мне следовало сразу послать тебя, зная твои успехи у молоденьких женщин.
  — Большое вам спасибо. Но она не молоденькая женщина, она маленькая девочка. Она носит короткие юбочки и носочки.
  — Арчи!
  — Да, сэр?
  — Доставь её!
  Глава 9
  Шансов у меня было немного. Идея пришла мне в голову за обеденным столом, пока я слушал рассказ Вулфа о человеке с усами длиной в один фут, который преподавал математику в школах Черногории. Чтобы стать продуктивной, идея требовала некоторой информации от дворника дома 829 по Виксли-авеню. Но когда сразу после обеда я поехал туда, выяснилось, что он ушёл в кино, и мне пришлось ждать его целый час. Я выжал из него всё, что могло мне пригодиться, щедро пожертвовав ещё один доллар из денег «Хай спот». Затем я вернулся, поставил машину в гараж и прошёл в свою комнату. Вулф, конечно, сидел у себя в кабинете, и дверь была открыта, но, проходя мимо, я даже не остановился, чтобы кивнуть ему.
  У себя я ещё раз хорошенько почистил зубы, поскольку не знал, как скоро они в следующий раз увидят щётку. Затем я начал собираться в путешествие, положив расчёску в верхний карман пиджака. Я не хотел брать с собой сумку — лишняя возня. Ещё я позвонил. Я сделал это у себя, а не в кабинете, поскольку Вулф возложил всю операцию на меня, не дав и намёка о том, как её можно осуществить. Если ему так хочется — тем лучше. Стало быть, ему и впрямь ни к чему было слушать, как я даю подробные и исчерпывающие инструкции Солу Пензеру. Снова спустившись вниз, я остановился у двери кабинета и пожелал Вулфу спокойной ночи. Больше мне было нечего ему сказать.
  Во вторник ночью я спал чуть больше трёх часов, то же самое в среду. И в четверг. В пятницу в 6.З0 утра, когда я вылез из вагона на платформу вокзала Атлантик-Сити, было темно, пасмурно, прохладно и в целом преотвратительно. Я как следует зевнул, передёрнулся с ног до головы и сказал таксисту, что я его клиент. Я попросил подождать минуту, подошёл к такси, стоящему за ним, и заговорил с водителем.
  — В это время суток мне мало одного такси. Мне нужно два. Я поеду в переднем, а ты езжай следом. Когда остановимся, то поговорим.
  — Куда ехать?
  — Недалеко. — Я протянул ему доллар. — Внакладе не останешься.
  Он вяло кивнул и включил зажигание. Я забрался в переднюю машину и сказал водителю, что нам нужно оказаться где-нибудь в окрестностях отеля «Амбассадор». Это было недалеко, и через несколько минут мы подъехали к тротуару. Припарковаться в это время дня было нетрудно. Когда второй водитель остановился прямо за нами, я дал ему сигнал, и он присоединился к нам.
  — У меня есть враги, — сообщил я им.
  Они переглянулись, и первый сказал:
  — Разбирайся с этим сам, парень. Мы просто таксисты. На моём счётчике пятьдесят центов.
  — Не пугайтесь. Я говорю о дочери и жене. Они разрушают мою жизнь. Сколько входов в «Амбассадор»? Я не имею в виду пожарные лестницы и угольные шахты. Сколько там обычных входов?
  — Два, — сказал один.
  — Три, — сказал другой.
  — Сколько же?
  Они сошлись на трёх и рассказали мне, где они находятся.
  — Тогда нас троих будет вполне достаточно. Вот, — сказал я и вытащил две пятёрки, добавив доллар тому, который вёз меня. — Окончательная сумма будет зависеть от того, сколько времени это займёт. Я думаю, вам не придётся подавать на меня в суд. Теперь слушайте внимательно.
  Так они и сделали.
  Десять минут спустя, около семи, я стоял перед неким подобием куста, на котором не было листьев, глядя на выход из «Амбассадора» со стороны океана. Комки грязного серого тумана, подгоняемые порывами ледяного ветра, заставляли думать об этом месте скорее как о последнем пристанище, нежели как о курорте. Я начал понимать, что совершил серьёзную ошибку, отложив завтрак до того времени, когда смогу сделать это как следует. Мой желудок решил, что, поскольку он, видимо, мне никогда больше не понадобится, имеет право свернуться в комочек и посмотреть, как я на это отреагирую. Я попытался обмануть его, сглатывая слюну, но, поскольку я не чистил зубы, вкус слюны мне совсем не понравился. Тогда я попытался плевать, но это заставило желудок съёживаться ещё быстрее.
  Проведя таким образом полчаса, когда часы показали четверть восьмого, я пожалел, что недоработал свой план. В это время одно из моих такси показалось из-за угла и остановилось возле меня. Водитель подозвал меня и открыл дверь.
  — Они уехали, парень.
  — На вокзал?
  — Похоже. В эту сторону. — Он развернул машину на сто восемьдесят градусов и надавил педаль газа. — Они появились из выхода у стоянки такси и сели в одно из них. Тони у них на хвосте.
  Мне не надо было его пришпоривать: машина и без того летела во весь опор. Часы показывали девятнадцать минут восьмого — одиннадцать минут до отправления поезда в 7.30 на Нью-Йорк. Через четыре минуты мы лихо подкатили к стоянке у вокзала. Я выскочил. Чуть впереди нас какая-то женщина расплачивалась с водителем, и за её спиной стояла девочка.
  — Ты что, идиот! — прорычал мой водитель. — Они же не слепые!
  — Всё в порядке, — заверил я его. — Они знают, что я за ними слежу. Это война нервов.
  Откуда-то появился Тони и я освободился ещё от одной пары пятёрок, а затем прошёл на станцию. Работало только одно окошечко кассы, и мамаша с девочкой стояли возле него. Праздной походкой я подошёл к расписанию поездов. В запасе у меня было ещё три минуты, и я собирался было посмотреть через плечо, чем они заняты, когда они пробежали мимо меня, держась за руки. Дочка была впереди и тащила за собой мамашу. Стоя у последнего вагона состава, я видел, как они забрались в свой вагон, но стоял на платформе до тех пор, пока не был подан сигнал, и колёса не начали вращаться. Только после этого сел и я.
  В вагоне-ресторане народу было немного. Я заказал двойной апельсиновый сок, лепёшки с жареной ветчиной, кофе, французские гренки, пирожки с колбасой, виноградное желе и ещё одну чашку кофе. Мои отношения с желудком наладились, и мы с ним решили забыть обо всём, что случилось.
  Я решил пойти взглянуть на семейку. И тут мне стало стыдно за себя. Ещё совсем недавно голод так мучил меня, что я и думать забыл о том, что другим, быть может, тоже хочется есть. Но когда, пройдя три вагона, я увидел мамашу и дочку, я понял, что им несладко. Конечно, у них имелись и другие причины для страданий, но во многом бледность, напряжённость и скорбное выражение лиц объяснялись тем, что им страшно хотелось есть. У них не было времени перекусить что-нибудь до отъезда, а состояние их было таким, что, похоже, им просто в голову не пришло, что можно поесть и в поезде.
  Я прошёл в конец вагона, повернулся лицом к пассажирам и прокричал:
  — Завтракайте в вагоне-ресторане, находящемся в трёх вагонах впереди! Умеренные цены!
  Затем я пошёл по проходу, повторяя всё через соответствующие промежутки времени, один раз прямо около того места, где они сидели. Сработало. Они обменялись парой слов, поднялись и направились вперёд. И не только они. Моя рекламная кампания имела успех также ещё у одной женщины, у мужчины и у парочки.
  К тому времени, когда семейство вернулось на свои места, до Нью-Йорка оставалось меньше часа. Я рассмотрел их, когда они шли по проходу. Мать была небольшого роста, с круглыми плечами и седеющими волосами. Её нос был тонким и остро заточенным, хотя и не до такой степени, как до трапезы. Нэнсили выглядела лучше и намного смышлёнее, чем я ожидал после сообщений газет и описания Сола.
  У неё были густые каштановые волосы ниже плеч, синие глаза — настолько тёмные, что различить их цвет можно было лишь с близкого расстояния. Глаза постоянно находились в движении. Она не унаследовала ни острого носа мамочки, ни погонные метры папочкиных бровей. Если бы я учился с ней в колледже, то с удовольствием купил бы ей стакан «коки» или даже порцию сливочного мороженого. Я прекрасно понимал, что неприятности начнутся в ту минуту, когда они сойдут с поезда на вокзале Пенсильвания и станут подниматься по лестнице. Я знал, что делать, если они направятся к стоянке такси, к автобусу или метро или если мамочка зайдёт в телефонную будку. Я шёл за ними по пятам, но ничего, кроме получения удовольствия от приятной прогулки, от меня не потребовалось. Они поднялись по эскалатору на улицу, вышли через северный выход и повернули налево. Я шёл за ними. На Девятой авеню они повернули в сторону верхней части города, а на Тридцать пятой улице снова налево. Они уверенно направлялись прямо к дому Вулфа, без задержек, и, естественно, я приуныл. Единственное, что поднимало мне настроение, — это наш график. Было точно одиннадцать часов, и Вулф уже спустился из оранжереи и уселся в своё кресло, как раз вовремя, чтобы приветствовать нас.
  Всё так и вышло. Миновав Десятую авеню, они стали посматривать на номера домов, и я начал их нагонять. У нашего дома они остановились, ещё раз осмотрелись и поднялись по ступенькам. Когда они нажимали кнопку звонка, я был у подножия лестницы, но они не обратили на меня внимания. Конечно, всё бы выглядело более триумфально, если бы мне удалось сделать это другим способом. Но проблема заключалась в том, что Фриц не пустил бы их, не посоветовавшись с Вулфом. Поэтому я быстро поднялся, перешагивая через две ступеньки, открыл дверь своим ключом, распахнул её и пригласил их:
  — Миссис Шеперд? Заходите.
  Она переступила порог, но Нэнсили фыркнула:
  — Вы были в поезде. В этом есть что-то забавное.
  — Мистер Вулф ждёт вас, — сказал я. — И если вам угодно, называйте это забавным. Так что, если хотите посмеяться, заходите внутрь, чтобы я смог закрыть дверь.
  Она вошла, не спуская с меня глаз. Я спросил, не хотят ли они оставить в прихожей свои вещи, они отказались, и я провёл их в кабинет. Вулф какое-то мгновение сидел за своим столом в нерешительности, а затем встал. Мне это понравилось. Он никогда не встаёт, когда входит мужчина, и обычно объясняет входящим женщинам, если считает это нужным, что он продолжает сидеть в кресле, потому что подниматься, а затем опять садиться для него гораздо более серьёзная работа, чем для большинства людей. Я знал, почему он нарушил это правило. Это был салют в мою честь. Не только потому, что они появились, но и потому, что я их доставил точно в тот момент, когда он был готов их принять.
  — Миссис Шеперд, — сказал я. — Это мистер Ниро Вулф. Мисс Нэнсили Шеперд.
  Вулф поклонился.
  — Как поживаете?
  — Мой муж? — сказала мамаша испуганным, но тем не менее уверенным голосом. — Где мой муж?
  — Скоро будет здесь, — заверил Вулф. — Его задержали. Садитесь, мадам.
  Я улыбнулся ему и покачал головой:
  — Очень признателен, что вы стараетесь мне помочь, но дело не в этом. — Теперь я улыбнулся семейке: — Я должен объяснить не только вам, но мистеру Вулфу тоже. Телеграмма при вас? Можно её на минуту?
  Мамаша собралась открыть свою сумочку, но Нэнсили её остановила.
  — Не надо. — Она снова резко обратилась ко мне: — Выпустите нас отсюда немедленно.
  — Нет, — сказал я, — не сейчас. Но через пять минут я так и сделаю, если у вас ещё будет желание уйти. Чего вы боитесь? Не я ли присмотрел за тем, чтобы вы немного позавтракали? Сначала я хотел бы объяснить мистеру Вулфу, а потом объясню вам. — Я повернулся к Вулфу: — В сумочке миссис Шеперд лежит телеграмма следующего содержания:
  «Садись первый поезд Нью-Йорк иди офис Ниро Вулфа Западная Тридцать пятая улица, 918. Телеграммы оплатил он. Возьми собой Нэнсили. Встретимся там. Оставь все вещи в отеле. Поторапливайся.
  Сол послал её с телеграфа в Бронксе сегодня утром в 6.30. Теперь вы понимаете, почему мне надо было снова увидеться с дворником. Выражение «поторапливайся» сделало телеграмму абсолютно достоверной.
  — Значит, отец её не посылал? — Нэнсили смотрела на меня. — Я подозревала, что здесь что-то не так. — Она схватила мать за руку: — Вставай, мы уходим.
  — Куда, Нэнсили?
  — Мы уходим отсюда.
  — Но куда же? — В глазах и голосе мамаши чувствовалась паника. — Домой?
  — В этом всё и дело, — сказал я с ударением. — Вот именно, куда? У вас три варианта. Во-первых, вы можете отправиться домой и, когда глава семейства придёт с работы, рассказать ему, как попались на фальшивую телеграмму. Ваши лица показывают, что вы думаете по этому поводу. Во-вторых, вы можете сесть на ближайший поезд в Атлантик-Сити, но в этом случае я, до того как вы уйдёте, немедленно позвоню мистеру Шеперду на склад, где он работает, и сообщу ему, что вы находитесь здесь и рассказываете какую-то чушь о телеграмме. Конечно, он захочет с вами поговорить. Таким образом, вам опять придётся рассказать, как вас надули.
  Мамаша выглядела так, словно сейчас упадёт, поэтому я подвинул ей кресло, и она села.
  — Вы ужасны, — сказала Нэнсили. — Чрезвычайно.
  Я пропустил это мимо ушей и продолжал, обращаясь к матери:
  — И наконец, третье: вы можете остаться здесь, и мистер Вулф обсудит кое-что с Нэнсили, задаст ей вопросы. На это может уйти часа два, или три, или четыре. Так что чем скорее он начнёт, тем лучше. Вам предложат хороший обед. Как только мистер Вулф закончит, я доставлю вас на вокзал и посажу на поезд в Атлантик-Сити. Мы оплатим дорогу в оба конца и прочие расходы — такси, завтрак, а также ваш ужин на обратном пути. Мистер Шеперд, с которым я встречался, никогда ничего об этом не узнает. — Я пожевал губами. — Я вижу только эти три варианта.
  Нэнсили села в красное кресло, что ещё раз продемонстрировало её ум.
  — Это ужасно, — безнадёжно сказала мамаша. — Хуже не придумаешь… Вы не выглядите как человек, который мог бы проделать подобную штуку. Вы уверены, что мой муж не посылал этой телеграммы? Честно?
  — Абсолютно, — заверил я её. — Он ничего о ней не знает и никогда не узнает. Ничего страшного во всём этом нет. Ещё задолго до ночи вы будете в своём прекрасном номере в отеле.
  Она покачала головой так, как будто всё пропало.
  — Не такой уж он прекрасный, — заявила Нэнсили. — Душ брызгается по сторонам, и они не могут его починить. — Неожиданно она поднесла руку ко рту, вскочила, и глаза у неё округлились. — Господи! — воскликнула она. — Где у вас приёмник? Сегодня же пятница! Она в эфире!
  — Нет никакого приёмника, — строго сказал я. — Сломался. Так, давайте мне ваше пальто и шляпу.
  Глава 10
  Во время всего представления, не считая перерыва на обед, миссис Шеперд сидела опустив плечи в одном из жёлтых кресел. Вулфу её присутствие не нравилось, и не раз он предлагал ей то пойти вздремнуть в Южную комнату, то подняться в оранжерею и посмотреть на орхидеи, но она не пошевельнулась. Конечно, она защищала своего ребёнка, но, могу поклясться, больше всего её пугало, что, если она выпустит нас из поля зрения, мы можем послать ещё одну телеграмму, подписанную «Эл».
  Я стараюсь быть честным и непредвзятым по отношению к Нэнсили. Вот что записано у меня в блокноте:
  «В.: Вы высоко оцениваете мисс Фрейзер, не так ли, мисс Шеперд?
  Н.: О да! Она само совершенство!»
  На следующей странице блокнота:
  «В.: Почему вы бросили колледж, если дела у вас там шли так хорошо?
  Н.: Мне предложили работать манекенщицей. Контракт был непродолжительным, платили два доллара в неделю, вызывали меня не часто. В основном надо было демонстрировать ноги. Но наличные — это прелесть.
  В.: В перспективе вы собираетесь быть манекенщицей?
  Н: О нет! У меня очень серьёзные намерения. Очень! Я собираюсь пойти на радио. Я хочу, чтобы у меня была программа, как у мисс Фрейзер. Чтоб было интересно людям, чтобы там много смеялись. Но чтобы там шла речь о серьёзных вещах. Я хочу сделать действительно хорошую программу. Вам часто приходилось выходить в эфир, мистер Вулф?»
  А вот ещё, на другой странице:
  «В.: Как вы проводили время в Атлантик-Сити?
  Н.: Загнивали. Это место вымерло по крайней мере две недели назад. Сейчас там мёртвый сезон. Ужасно.»
  Это стенограмма. На страницах, откуда взяты эти цитаты, ещё много подобных высказываний, но есть и другие страницы, уравновешивающие эти. Когда ей хотелось, она могла говорить по существу. Например, когда она объясняла, что ей следовало бы подозрительно отнестись к телеграмме и настоять, чтобы мать связалась по телефону с отцом. Она бы так и сделала, если бы не знала из газет, что мисс Фрейзер наняла Ниро Вулфа. Когда же Вулф перевёл разговор на тему людей, окружающих мисс Фрейзер, она не только дала понять, что прекрасно знает им цену. Она не включила в свой рассказ ничего такого, что бы ей пришлось доказывать, чтобы не брать свои слова обратно.
  Было легко заметить, что Вулф чувствовал удовлетворение от избранной им тактики. Она заключалась в том, что до обеда он ограничивал себя, ходил вокруг да около, чтобы она привыкла к его голосу, манерам и тому, что он задаёт ей самые разнообразные вопросы. К тому времени как Фриц позвал нас в столовую, я почувствовал, что для Вулфа красный свет не загорается ни в одном направлении.
  Когда мы вернулись в кабинет и снова расселись, причём мамаша всё в том же кресле, а Нэнсили затянулась сигаретой так, как будто занималась этим многие годы, Вулф продолжил в том же духе. Но скоро я стал замечать, что он начинает сужать круги и приближается к сцене преступления. Посвятив некоторое время теме клуба девушек — поклонниц Фрейзер из восточного Бронкса и тому, как Нэнсили организовала его, он перешёл непосредственно к студии и начал с передачи Фрейзер. Он выяснил, что Нэнсили всегда бывала там по вторникам, а иногда по пятницам тоже. Мисс Фрейзер пообещала ей, что когда-нибудь подпустит её к микрофону — хотя бы для того, чтобы сказать пару слов. На передаче! Большую часть времени она сидела вместе с публикой в первом ряду, но всегда была готова помочь чем-нибудь, и часто ей это разрешалось, но исключительно благодаря мисс Фрейзер. Остальные считали, что она только мешает.
  — А вы и в самом деле мешали? — спросил Вулф.
  — Наверняка. Но мисс Фрейзер так не думала, потому что знает, что я считаю её самой лучшей ведущей на радио, просто экстра-класс, и что существует мой клуб. Так что вы сами понимаете. Вы можете понять, почему мне хотелось быть честной и непредвзятой по отношению к ней.
  Вулф понимающе кивнул.
  — Какого рода помощь вы оказывали?
  — О! — Она взмахнула рукой. — Кто-нибудь роняет страницу сценария, и я её поднимаю. Начинает скрипеть кресло, и я первой замечаю это и приношу новое. В тот день, когда это случилось, я взяла поднос со стаканами из шкафа и отнесла его к столу.
  — Так это сделали вы? В тот день, когда гостем был мистер Орчард?
  — Конечно, я часто делаю это.
  — У вас есть ключ от шкафа?
  — Нет, только у мисс Венс. Она открыла его и достала поднос со стаканами. — Нэнсили улыбнулась. — Однажды я разбила один стакан. Вы думаете, с мисс Фрейзер случился припадок? Ничего подобного. Она прост велела мне принести бумажный стаканчик. Она великолепна.
  — Замечательно. Когда это произошло?
  — Давным-давно. Ещё когда они пользовались прозрачными стаканами, до того, как заменили их на тёмно-синие.
  — Как давно это было?
  — Почти год назад. — Нэнсили кивнула. — Да, потому что именно тогда они впервые начали пить «Хай спот» во время передачи. Первые несколько передач они пользовались прозрачными стаканами, а затем им пришлось их заменить…
  Она оборвала себя.
  — Почему пришлось?
  Я ожидал, что Вулф набросится на неё, как коршун, или, по крайней мере, начнёт на неё давить. Без сомнения, Нэнсили остановилась, поскольку произнесла или начала говорить то, чего не собиралась. И когда она сказала, что не знает, она явно соврала. Но Вулф вильнул и спустил всё на тормозах.
  — Подозреваю, что они выбрали толстые стаканы, потому что те не бьются. — Он радостно хихикнул, как будто это было ужасно забавно. — Вы когда-нибудь пили «Хай-спот», мисс Шеперд?
  — Я? Вы шутите! Когда мой клуб был признан лучшим, они послали мне десять ящиков. На грузовике.
  — Мне «Хай спот» не очень нравится, а вам?
  — О… Я обожаю его, хотя и в небольших количествах. Когда у меня будет собственная программа и возникнут клубы поклонниц Шеперд, я буду работать по-другому. — Она нахмурилась. — Как вы считаете, Нэнсили Шеперд — хорошее имя для радио или Нэн Шеперд лучше? А может, мне вообще взять псевдоним? Настоящее имя мисс Фрейзер было Оксхол, и она вышла замуж за человека по фамилии Коппел, но он умер. Когда она пришла на радио, то не захотела воспользоваться ни одним из этих имён и взяла псевдоним.
  — И Нэн, и Нэнсили звучат прекрасно, — авторитетно изрёк Вулф. — Как нибудь вы расскажете мне, какую политику будете проводить в своих клубах. Как вы думаете, в «Хай споте» есть перец?
  — Не знаю, никогда не задумывалась. Туда намешано полно всякой ерунды. И никаких пузырьков.
  — Да, — согласился Вулф, — никаких пузырьков. А какую ещё помощь вы оказываете во время передачи?
  — О, примерно то же, о чём я вам уже рассказывала.
  — Вы помогаете передавать стаканы и бутылки по кругу мисс Фрейзер, мистеру Медоузу и гостям?
  — Нет. Один раз я попыталась, но вообще мне не разрешают.
  — Где вы находились в тот день, когда это произошло?
  — Сидела на стуле у рояля. Они хотят, чтобы во время эфира я была среди публики, но иногда мне удаётся этого не делать.
  — Вы не видели, кто передавал стакан и бутылку, например, мистеру Орчарду?
  Нэнсили улыбнулась ему, как старая приятельница.
  — Теперь вам хочется выяснить это, не так ли? Но я не видела. Полиция спрашивала меня об этом двадцать миллионов раз.
  — Не сомневаюсь. Я спросил вас один раз. Вы когда-нибудь доставали бутылки из шкафа и ставили их затем в холодильник?
  — Конечно, я часто это делаю, точнее сказать, помогаю это делать. Это работа мисс Венс, но она не может взять их все сразу, так что ей приходится ходить два раза. Поэтому очень часто четыре бутылки несёт она, а три — я.
  — Понимаю. Не думаю, чтобы она считала вас помехой. А в тот вторник вы помогали нести бутылки?
  — Нет, потому что я разглядывала новую шляпку мисс Фрейзер и не видела, как мисс Венс доставала бутылки.
  — Значит, мисс Венс пришлось ходить дважды: сначала с четырьмя бутылками, а потом с тремя?
  — Да, потому что на шляпку мисс Фрейзер стоило посмотреть. Очень высокий класс. Это была…
  — Я вам верю. — Голос Вулфа стал немного более жёстким, хотя, возможно, только для моего опытного уха. — Я прав, не так ли, сначала четыре бутылки, потом — три?
  — Да, правильно.
  — В сумме получается семь?
  — Да, вы умеете считать! — обрадованно воскликнула Нэнсили. Затем она подняла свою правую руку, оттопырив на ней четыре пальца, потом левую с тремя и посмотрела сначала на одну, потом на другую. — Правильно, семь.
  — Семь, — согласился Вулф. — Я могу считать, вы можете, а мисс Венс и мистер Медоуз — нет. Я понял, что для программы нужны четыре бутылки. Но они предпочитают, чтобы в холодильнике были запасы на случай, если кто-нибудь попросит добавки. Мисс Венс и мистер Медоуз говорят, что всего было восемь бутылок. Вы говорите, семь. Мисс Венс говорит, что они переносятся из шкафа в холодильник двумя партиями: четыре и четыре. А вы говорите: четыре и три.
  Вулф наклонился вперёд.
  — Мисс Шеперд. — Его голос стал жёстким. — Объясните мне немедленно и удовлетворительно, почему они говорят восемь, а вы — семь. Почему?
  Она промолчала.
  — Почему? — Вопрос прозвучал как удар хлыста.
  — Я не знаю, — пробормотала она.
  Я смотрел на неё в оба, но, даже если бы я один глаз закрыл, а другим смотрел лишь искоса, всё равно было ясно как день, что она всё знает. Более того, она не только скрывала это, но и собиралась скрывать дальше.
  — Вздор. — Вулф погрозил ей пальцем. — Мисс Шеперд, вы явно необдуманно сделали заключение, что, как только вам захочется, вы скажете: «Я ничего не знаю», а я всё так и оставлю. Вы попытались проделать это насчёт стаканов, и теперь опять. Я даю вам одну минуту на то, чтобы вы рассказали, почему остальные утверждают, что в холодильник ставят восемь бутылок, а вы — семь. Арчи, засеки время.
  Я взглянул на часы, а затем снова на Нэнсили. Но она всё ещё продолжала скрытничать. Её лицо не только не отражало желания рассказать всё, но было видно, что она даже не думает о том, что может произойти, если она ничего не скажет. Она же просто молчала. Я дал ей лишних десять секунд и затем объявил:
  — Время истекло.
  Вулф вздохнул:
  — Боюсь, мисс Шеперд, что вы и ваша мать если и вернётесь в Атлантик-Сити, то уж точно не сегодня. Дело в том…
  Мамаша издала какой-то стон. Нэнсили закричала:
  — Но вы же обещали!
  — Нет, я не обещал. Обещал мистер Гудвин. Вы можете разобраться с ним по этому вопросу, но только после того, как я дам ему некоторые инструкции. — Вулф повернулся ко мне: — Арчи, ты будешь сопровождать мисс Шеперд до кабинета инспектора Кремера. Её мать может отправиться с вами или пойти домой, как ей будет угодно. Но сначала запиши, отпечатай и возьми с собой следующее. Три копии. Письмо инспектору Кремеру.
  Вулф откинулся назад, закрыл глаза, пожевал губами и через секунду начал:
  — «В связи с убийством Сирила Орчарда я посылаю эту информацию с мистером Гудвином, который доставит вам мисс Нэнсили Шеперд. Он объяснит вам, как мисс Шеперд была доставлена в Нью-Йорк из Атлантик-Сити». Абзац.
  «Я считаю, что Мадлен Фрейзер должна быть без промедления арестована и обвинена в убийстве Сирила Орчарда. Очевидно, что члены её команды находятся в сговоре. Первоначально я считал, что их цель — защитить её, но теперь я убеждён, что ошибался. В моём кабинете вечером во вторник все они были глубоко озабочены тем, чтобы мисс Фрейзер добралась благополучно до дома. Так мне казалось. Теперь я считаю, что они заботились совсем о другом». Абзац.
  «В тот вечер здесь мистер Медоуз без необходимости излишне многословно и подробно отвечал на мой вопрос, каким образом он определяет, какие бутылки достать из холодильника. Было много других обстоятельств, которые усиливали мои подозрения насчёт мисс Фрейзер. Среди них — притворство по поводу того, что они не могут вспомнить, кто поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом. Это, безусловно, удивительно. Наверняка они помнят, и я не представляю себе, чтобы они все сговорились защищать кого-нибудь из их круга, если только этим человеком не является мисс Фрейзер. Без сомнения, ими движут разные соображения: преданность, любовь или просто желание сохранить работу, которой они лишатся после того, как мисс Фрейзер будет арестована, её имя опозорено, а сама она, как я надеюсь, наказана в соответствии с законом». Абзац.
  «Все эти подозрения у меня закрались ещё тогда, но я не мог предъявить никаких доказательств. Поэтому я ждал, пока смогу поговорить с мисс Шеперд. Теперь я сделал это. Ясно, что она тоже состоит в сговоре, цель которого — отвести подозрения от мисс Фрейзер. Мисс Шеперд сделает всё для неё, но не будет делать ничего для остальных. Я уверен, что мисс Шеперд по крайней мере дважды солгала мне. Первый раз, когда сказала, что не знает, почему были заменены стаканы, из которых пьют во время передачи, и второй раз, когда не объяснила расхождения своих показаний с показаниями остальных относительно количества бутылок в холодильнике. Мистер Гудвин расскажет вам всё в деталях». Абзац.
  «Когда вы надёжно засадите мисс Фрейзер за решётку, я предлагаю, чтобы во время допроса вы уделили особое внимание замене стаканов. Это произошло приблизительно год тому назад, и поэтому возникает впечатление, что убийство мистера Орчарда планировалось загодя. Ваша задача будет особо облегчена, если вам удастся заставить мисс Шеперд доступными вам методами рассказать всё, что она знает об этом. Я не…» Арчи!
  Если бы у Нэнси было раздвоение личности и одна её часть — убийца — неожиданно начала действовать, то я наверняка был бы сражён наповал. Но она не вытащила револьвер. Она всего лишь выскочила из кресла и как ураган подлетела ко мне, не успел и глазом моргнуть, схватила блокнот, швырнула его через комнату, затем повернулась и выпалила в сторону Вулфа:
  — Это ложь! Это всё ложь!
  — Нэн, Нэн! — стонала мамаша.
  Я стоял рядом с ураганом и чувствовал себя очень глупо. Вулф резко сказал мне:
  — Подними блокнот, и мы закончим. Она истеричка. Если она проделает это ещё раз, отведи её в ванную.
  Нэнсили схватилась за рукав моего пиджака.
  — Нет! — кричала она. — Вы мерзкий тип и прекрасно это знаете. Смена стаканов здесь ни при чём! Я всё равно не знаю, почему они их заменили… Вы просто мерзкий тип…
  — Прекратите, — приказал ей Вулф. — Прекратите кричать и, если у вас есть что сказать, садитесь и говорите. Почему они заменили стаканы?
  — Не знаю.
  Пересекая комнату, я должен был пройти мимо мамочки и, проделывая это, похлопал её по плечу, но сомневаюсь, что она это заметила. С её точки зрения, всё было кончено. Когда я повернулся, Нэнсили всё ещё стояла на том же месте, и по её сгорбленной спине казалось, что она будет продолжать в том же духе до конца дня. Но когда я дошёл до стола, она не закричала, а заговорила спокойным голосом:
  — Я честно не знаю, почему они сменили стаканы, я только догадываюсь. Но если я расскажу вам о своих догадках, то должна буду сказать нечто такое, что обещала мисс Фрейзер никогда никому не говорить.
  Вулф кивнул:
  — Вот-вот! Покрываете мисс Фрейзер.
  — Я не покрываю её! Её не нужно покрывать!
  — Только без истерик. О чём вы догадались?
  — Я хочу позвонить ей.
  — Ещё бы! Чтобы предупредить её? Чтобы она смогла убежать?
  Нэнсили хлопнула ладонью по его столу.
  — Не делайте этого! — прогремел Вулф.
  — Какой же вы мерзкий тип!
  — Прекрасно! Арчи, запри её в ванной и позвони инспектору Кремеру, чтобы он прислал кого-нибудь за ней.
  Я встал, но она не обратила на меня никакого внимания.
  — Ладно, — сказала она. — Тогда я расскажу ей, как вы заставили меня говорить. И мама тоже может рассказать. Я не знаю, почему они заменили стаканы, но, когда они сделали это, я заметила кое-что и насчёт бутылок. В тот день мисс Венс взяла не восемь бутылок, а семь. Если бы не это, я бы не обратила внимания. Но я заметила и во время передачи увидела, что на бутылке, которую они дали мисс Фрейзер, была наклеена полоска. С тех пор всегда было только семь бутылок, и они всегда давали мисс Фрейзер бутылку с полоской. Тогда я подумала, что есть какая-то связь между новыми стаканами и полоской на бутылке, но это были только догадки.
  — Я хотел бы, чтобы вы сели, мисс Шеперд. Я не люблю запрокидывать голову.
  — Не буду возражать, если вы сломаете свою старую шею.
  — Нэн, Нэн! — простонала её мать.
  Нэнсили подошла к креслу из красной кожи и присела на самый краешек.
  — Вы сказали, — пробормотал Вулф, — что пообещали мисс Фрейзер не рассказывать об этом. Когда это было, недавно?
  — Нет, прошло уже много времени. Несколько месяцев. Мне очень хотелось узнать о полоске на бутылке, и однажды я спросила мисс Венс. После этого мисс Фрейзер сказала, что это касается только её, это очень личное, заставила меня пообещать не рассказывать об этом. С тех пор она дважды спрашивала, помню ли я обещание, и я говорила, что да и всегда буду помнить. А теперь!.. Но вы сказали, её арестуют за убийство… Только потому, что я сказала, что не знаю…
  — Я привёл и другие причины.
  — Но сейчас её не арестуют? Когда я объяснила?
  — Посмотрим. Возможно, что нет, — успокаивающе сказал Вулф. — Никто никогда не говорил вам, зачем на бутылку наклеивается полоска?
  — Нет.
  — А вы сами не догадались?
  — Нет. И не собираюсь строить догадки сейчас. Я не знаю, зачем это нужно, кто её наклеивает, когда это происходит. Я не знаю об этом ничего, кроме того, что рассказала: бутылка, которую они дают мисс Фрейзер, помечена полоской. Это происходит уже давно, почти год, так что не имеет никакого отношения к человеку, убитому всего лишь на прошлой неделе. Так что, я надеюсь, вы удовлетворены.
  — Вполне удовлетворён, — признал Вулф.
  — Тогда я могу ей позвонить сейчас?
  — Я предпочёл бы, чтобы вы этого не делали. Она ведь наняла меня для расследования этого убийства, и я хотел бы рассказать ей обо всём сам и извиниться за то, что подозревал её. Кстати, в тот день, когда был отравлен мистер Орчард, на бутылке мисс Фрейзер была эта полоска?
  — Я не обратила внимания, но думаю, что да, поскольку так было всегда.
  — Вы действительно не заметили?
  — Вы думаете, я опять вру?
  Вулф покачал головой.
  — Сомневаюсь. Не похоже. Но кое-что ещё вы можете мне рассказать. Что это за полоска и где она располагалась на бутылке?
  — Просто кусочек скотча, и всё. Он был наклеен вокруг горлышка бутылки, примерно там, где бутылка начинает расширяться.
  — Всегда в одном месте?
  — Да.
  — Какой ширины?
  — Приблизительно вот такой. — Она расставила большой и указательный пальцы примерно на полдюйма.
  — Какого цвета?
  — Коричневого. Мне, может быть, лента казалась коричневой из-за цвета бутылки.
  — Всегда одного и того же цвета? Тогда её нелегко было заметить.
  — Я не говорила, что она была заметной.
  — Конечно, у вас хорошее зрение. — Вулф посмотрел на часы и повернулся ко мне: — Когда следующий поезд в Атлантик-Сити?
  — В 4.30.
  — Тогда у вас достаточно времени. Дай миссис Шеперд денег на все необходимые расходы. Ты доставишь её и дочь на вокзал. Поскольку они не хотят, чтобы об их поездке стало известно, им не следует никому звонить по телефону. Ты убедишься, что они сели на поезд и что поезд действительно отправился. Как ты знаешь, я считаю, что поезд не может сдвинуться с места, а уж если сдвинулся, то вряд ли сможет остановиться.
  — Мы возвращаемся, — недоверчиво, но с надеждой сказала мамаша.
  Глава 11
  В поезде произошёл один маленький инцидент, о котором я не могу умолчать. Я разыскал для мамаши и Нэнсили их места и повернулся, чтобы уходить, любезничать не входило в мои намерения. Они — особенно Нэнсили — вели себя так, что, если бы вдруг я провалился в канализационный люк, они даже не остановились бы, чтобы взглянуть вниз. Но, когда я повернулся, чтобы уйти, мамочка неожиданно протянула руку и похлопала меня по плечу. Либо она всё же заметила мое похлопывание в самый мрачный момент её жизни, либо сделала так потому, что я купил им места в пульмановском вагоне. Я улыбнулся, но не рискнул предложить обменяться на прощание рукопожатием. Нельзя слишком долго испытывать судьбу.
  Естественно, что намечалась ещё одна вечеринка. Но я не понимал, насколько это срочно, пока не вернулся в кабинет и не нашёл у себя на столе под пресс-папье записку на листке из блокнота Вулфа. Сам он, согласно расписанию, был в оранжерее. Записка гласила:
  «А. Г.
  Собери всех семерых здесь в семь часов.
  Как будто это так же просто, как щёлкнуть пальцами. Я мрачно посмотрел на записку. Почему бы не собрать их после ужина, тогда у нас было больше времени — и для того, чтобы разыскать их, и для того, чтобы как следует поработать над ними. Уж не говоря о том, что сегодня у меня были прекрасные производственные показатели: к одиннадцати утра я доставил ту парочку. Было десять минут пятого. Я подавил желание подняться в оранжерею и высказать свои аргументы и потянулся к телефону.
  Я встретился с рядом проблем, в том числе и с жалобами на то, что слишком поздно предупреждаю. С этим я был абсолютно согласен. Билл Медоуз долго отказывался, ссылаясь на то, что рассказал Вулфу обо всём, что знал, в том числе и о давнем эпизоде, когда он разбил бейсбольным мячом окно. Мне пришлось оказать на него давление, делая угрожающие намёки. Мадлен Фрейзер и Дебора Коппел тоже упорствовали, но были вынуждены признать, что надо либо уволить Вулфа, либо оказать ему необходимую поддержку. Они согласились привести с собой Элинор Венс. Натан Трауб, которого я застал в его кабинете, был единственным, кто не возражал, хотя и заметил, что будет вынужден отменить важную встречу. Я потерпел фиаско с Саварезе и Стронгом. Профессор уехал из города на уик-энд — наверное, охотиться за формулами. Талли Стронга просто не удалось найти, хотя пробовал сделать это везде, обзвонив всех спонсоров.
  Около шести я позвонил наверх Вулфу и доложил обстановку. В благодарность он только хмыкнул. Я сказал, что пять из семи в пятницу, да ещё в такое время, — вполне неплохой результат. Он ответил, что семь из семи гораздо лучше.
  — Да, — согласился я. — Я послал Саварезе и Стронгу телеграммы, подписавшись «Эл». Но не уверен, что они получат их вовремя.
  Итак, явились пятеро. Вулф не любит, чтобы кто-нибудь, кроме меня и Фрица, видел, как он сидит без дела в ожидании. Похоже, он считает, что это подрывает его престиж. Во всяком случае, он не спустился в кабинет до тех пор, пока я не сообщил ему, что все собрались. Тогда он осчастливил нас своим появлением. Он вошёл, слегка поклонился, прошёл через комнату к своему креслу и удобно в нём устроился. В этот раз обстановка была более уютной и интимной, чем три дня назад, поскольку незваных гостей не было.
  Разговор начался с того, что Трауб сделал несколько колких замечаний по поводу отказа Вулфа дать интервью репортёрам. Обычно в таких случаях Вулф наносит ответный удар потрясающей силы. Но сейчас его нельзя было вывести из себя. Он просто не обратил внимания на слова Трауба.
  — Я собрал вас здесь, — сказал он добродушным тоном, — с единственной целью, и, если вы не хотите опоздать к ужину, нам лучше сразу приступить к главному. Во вторник вечером я сказал вам, что вы все лжёте. Тогда я ещё не знал, как именно, хотя вы делали это неприкрыто. Какого чёрта вы мне не сказали о полоске, наклеенной на бутылку мисс Фрейзер?
  Все они, даже мисс Фрейзер, отреагировали на это болезненно. Единственное исключение составил Трауб, который лишь слегка удивился.
  — Полоска? — спросил он. — Какая полоска?
  Остальным понадобилось в среднем по три секунды для того, чтобы хотя бы начать думать, что изобразить на своих физиономиях.
  — Кто собирается рассказать мне об этом? — требовательно спросил Вулф. — Только не все сразу. Кто-нибудь один.
  — Но, — запинаясь, сказал Билл Медоуз, — мы не понимаем, о чём вы говорите.
  — Вздор! — Вулф уже не был таким добродушным. — Не будем терять времени. Мисс Шеперд провела здесь большую часть дня, и я знаю об этом всё. — Его глаза остановились на мисс Фрейзер: — Она ничего не могла поделать, мадам. Для ребёнка она вела себя прекрасно и сдалась только под угрозой того, что вас немедленно бросят за решётку.
  — Что здесь происходит? — резко спросил Трауб.
  — Ничего, Нэт, — успокоила его мисс Фрейзер. — Ничего особенного. Это просто… Нечто вроде шутки между нами… О которой ты не знал…
  — Так, ерунда, — сказал Билл Медоуз немного громче, чем следовало. — Всё чрезвычайно просто.
  — Подожди, Билл. — Голос Деборы Коппел звучал тихо, но авторитетно. Она смотрела на Вулфа. — Не скажете ли вы точно, что вам рассказала Нэнсили?
  — С удовольствием, — согласился Вулф. — Бутылка, которую подавали мисс Фрейзер во время передачи, всегда была отмечена кусочком скотча. Это продолжалось в течение нескольких месяцев, почти год. Лента была или коричневой, под цвет бутылки, или прозрачной, в полдюйма шириной, и была обмотана вокруг горлышка.
  — Это всё, что она вам сказала?
  — Это главное. Давайте объяснимся. Зачем понадобилась лента?
  — Нэнсили вам не сказала?
  — Она сказала, что не знает.
  Дебора нахмурилась:
  — Ещё бы. Всё очень просто. Как мы вам уже рассказывали, когда мы приходим в студию в день выхода передачи в эфир, примерно за полчаса, мисс Венс достаёт бутылки из шкафа и ставит их в холодильник, для того чтобы охладить. Мисс Фрейзер предпочитает сильно охлаждённые напитки, поэтому бутылка для неё закладывается раньше и отмечается лентой, чтобы отличить ото всех остальных.
  — Кто кладёт туда бутылку и когда?
  — Когда как. Иногда кто-нибудь из нас кладёт туда её за день… Иногда бутылка остаётся с предыдущей передачи.
  — Боже мой, — пробормотал Вулф. — Я не знал, мисс Коппел, что вы слабоумны.
  — Я не слабоумная, мистер Вулф.
  — Чтобы убедить меня в этом, вашего слова недостаточно. Насколько я понимаю, объяснение, которое вы дали, рассчитано на удовлетворение простого любопытства, если кто-то случайно заметит полоску ленты на бутылке. Не удивлюсь, что так и было сказано мисс Шеперд, однако после дальнейших наблюдений она его отвергла. Это то, чего она мне не сказала. Мне это объяснение не кажется удовлетворительным. Может, для мисс Шеперд оно годится, но вы имеете дело со мной. Забираю «слабоумную» назад, поскольку это слово сорвалось с языка, но всё-таки вы могли бы предложить что-нибудь поубедительнее.
  — Может, это звучит неубедительно, — агрессивно вступил Билл Медоуз, — но это правда.
  — Мой дорогой сэр! — на лице Вулфа изобразилось отвращение. — И вы тоже? Тогда почему это не удовлетворило мисс Шеперд, если вы пробовали рассказывать ей эту байку? Вы были вынуждены заставить её поклясться молчать. Почему все бутылки не ставились в холодильник заранее, почему ставили только одну, предназначенную мисс Фрейзер?
  — Потому что кто-нибудь… — начал Билл и осёкся.
  — Вот именно, — Вулф согласился с тем, что тот не досказал. — Потому что между передачами мисс Фрейзер в студии бывают сотни людей и кто-нибудь мог взять их из холодильника, поскольку тот не запирается на ключ. Вот что вы собирались сказать, но не сказали, потому что поняли: с одной бутылкой может случиться то же, что и с восемью. — Вулф покачал головой. — Нет, хватит. Я устал от вашей лжи, я хочу услышать правду. И я услышу её, потому что ничто иное не даёт ответ на вопросы, которые я сейчас поставил. Почему лента наклеивалась на бутылку?
  Они переглянулись.
  — Нет, — сказала, обращаясь ко всем, Дебора Коппел.
  — Что же всё-таки здесь происходит? — раздражительно и требовательно спросил Трауб.
  Никто не обратил на него внимания.
  — Почему бы, — поинтересовался Вулф, — не попробовать рассказать мне то, что вы не сообщили полиции?
  Ответа не последовало.
  Элинор Венс заговорила, но обращалась она не к Вулфу:
  — Всё зависит от вас, мисс Фрейзер. Я думаю, мы вынуждены сказать ему.
  — Нет, — упиралась мисс Коппел.
  — Я не вижу другого выхода, — заявила Мадлен Фрейзер. — Тебе не надо было так глупо врать ему. Ты же прекрасно знала, что с ним это не пройдёт. — Её серо-зелёные глаза посмотрели на Вулфа. — Если об этом узнают все, что будет смерти подобно для меня, для всех нас. Вы ведь дадите мне слово держать всё в секрете?
  — Как я могу, мадам? — Вулф поднял руку. — В подобных обстоятельствах? Но я буду говорить об этом неохотно и настолько кратко, насколько позволят обстоятельства.
  — Хорошо. Чёрт бы побрал этого Сирила Орчарда, всё это из-за него. Полоска на бутылке показывала, что она предназначена для меня. В моей бутылке не было «Хай спота». Я не могу пить «Хай спот».
  — Почему нет?
  — Потому, что это вызывает у меня нарушение пищеварения.
  — Господи Боже! — воскликнул Натан Трауб.
  — Не могу ничего поделать, Нэт, — твёрдо сказала ему мисс Фрейзер. — Именно так обстоит дело.
  — И это ваш ужасный секрет? — спросил Вулф.
  Она кивнула.
  — Господи! Что может быть хуже! Что будет, если об этом будет известно? Например, если узнает Леонард Лайонз? Первые несколько передач я пила «Хай спот», но ничего хорошего из этого не получилось. Я хотела выбросить его из программы, но к этому времени люди из «Хай спот», особенно Андерсон и Оуэн, от этого были без ума. И конечно, я не могла сказать им правду. Я пускалась на хитрости: отпивала совсем чуть-чуть, но даже несколько маленьких глотков вызывали тошноту. Наверное, это аллергия.
  — Я вас поздравляю, — с ударением сказал Вулф.
  — Боже мой! — пробормотал Трауб. Он ткнул пальцем в направлении Вулфа. — Чрезвычайно важно, чтобы никто не узнал об этом. Никто и никогда.
  — Слово не воробей, — тихо, но напряжённо сказала мисс Коппел. — Теперь его не поймать.
  — Значит, вы стали прибегать к подмене? — спросил Вулф.
  — Да, — отвечала мисс Фрейзер. — Это был единственный выход. Мы пользовались чёрным кофе. Я пью его галлонами — и горячим, и холодным. Если он с сахаром. Выглядит очень похоже на «Хай спот», который тёмно-коричневого цвета. В бутылке его нельзя разглядеть, и мы заменили стаканы на тёмно-синие, чтобы не было видно, что он не пузырится.
  — Кто готовит кофе?
  — Моя кухарка у меня дома.
  — Кто наливает его в бутылку?
  — Она же, кухарка. Наливает его в бутылку из-под «Хай спота» и закрывает пробкой.
  — Что, в день передачи?
  — Нет, потому что он был бы горячим или по крайней мере тёплым. Поэтому она готовит его накануне и ставит в холодильник.
  — В студии?
  — Нет, в мой холодильник.
  — Это она наклеивает ленту?
  — Нет, мисс Венс. Утром она забирает бутылку — она всегда заезжает за мной по дороге, — наклеивает ленту и отвозит в студию в своей сумке. Там она ставит бутылку в холодильник. Приходится быть осторожной, чтобы никто её за этим не застукал.
  — Мне стало легче, — внезапно заявил Билл Медоуз. Он достал носовой платок и вытер лоб.
  — Почему? — спросил его Вулф.
  — Я знал, что рано или поздно всё всплывёт. Хорошо, что это узнали вы, а не полицейские. Весь этот дурацкий фарс — попытки раскопать, кто подсыпал яду этому Орчарду… Никто не хотел травить Орчарда. Яд был в кофе, и Орчард выпил его по ошибке.
  Это добило Трауба. Он застонал, у него отвис подбородок. Он сидел и в отчаянии тряс головой.
  Вулф нахмурился:
  — Вы хотите сказать, что Кремер и его команда не знают о том, что в той самой бутылке был отравленный кофе?
  — Конечно, знают. — Теперь Билл хотел помочь. — Но помалкивают. Вы, наверное, заметили, что в газетах про это ничего не было написано. Никто из нас не распространялся, и вы можете понять почему. Они прекрасно знают, что это был кофе, но думают, что он предназначался Орчарду. А на самом деле он предназначался мисс Фрейзер. — Билл подался вперёд и стал очень серьёзным. — Чёрт возьми, неужели вы не понимаете, почему мы так противились! Если бы это стало известно… Господи, нашей программе настал бы конец! Нас бы с улюлюканьем вышвырнули с радио. Но пока мы молчали, все думали, что яд предназначался Орчарду, именно поэтому я назвал это фарсом. Что ж, мы ничего не говорили и, насколько я понимаю, не будем говорить об этом и впредь.
  — А как вы объяснили полиции наличие кофе?
  — Мы ничего не объясняли. Мы не знали, как яд попал в бутылку, так? Прекрасно, значит, мы также не знали, как туда попал кофе. Что же ещё мы могли сказать?
  — Я думаю, ничего, поскольку правду вы скрывали. Как вы объяснили существование ленты?
  — Мы ничего не объясняли.
  — Почему?
  — Нас никто не спрашивал.
  — Вздор! Наверняка кто-нибудь спрашивал.
  — Меня, по крайней мере, нет.
  — Спасибо, Билл. — Мадлен Фрейзер улыбалась ему. — Но нет никакого смысла утаивать остальное. — Она повернулась к Вулфу: — Он старается защитить меня от… по-моему, это называется подделка вещественных доказательств. Помните, когда пришёл доктор, мистер Стронг схватил со стола бутылки и в дурацком порыве пытался уйти с ними, а мы с мистером Траубом отобрали их у него и снова поставили на стол?
  Вулф кивнул.
  — Ну вот, тогда я и сняла ленту с бутылки.
  — Ясно. Господи, удивляюсь, как вы все вместе не собрали бутылки и стаканы и не отправились к ближайшей раковине, чтобы вымыть их. — Вулф снова посмотрел на Билла: — Вы говорите, что мистер Орчард был отравлен кофе по ошибке. Как это произошло?
  — Трауб налил ему кофе. Он не…
  Все остальные одновременно запротестовали. Трауб даже встал с кресла.
  Билл слегка покраснел и, не обращая на них внимания, упрямо продолжил.
  — Раз уж вы начали рассказывать, то лучше рассказать всё до конца, — настаивал он.
  — Ты не можешь утверждать, что это был Нэт, — твёрдо сказала мисс Коппел.
  — Я абсолютно уверен. Вы прекрасно знаете, что так оно и было! Все мы, за исключением Лины, видели, что Орчард взял её бутылку. Конечно же Трауб дал её ему, потому что Трауб — единственный, кто не знал о полоске. К тому же я это видел! Всё было именно так, мистер Вулф! Но когда полицейские взялись за нас, мы все пришли к одной и той же идее — забыл, кто это придумал, — что было бы лучше не помнить, кто поставил бутылку перед Орчардом. Вот мы и запамятовали. Теперь, когда вы знаете о ленте, я всё вспомнил, и если остальные — ещё нет, то им необходимо это сделать.
  — Прекратите, Билл. Не старайтесь защищать меня, — остановила его мисс Фрейзер. — Это была моя идея — ничего не помнить. Я начала это.
  Снова несколько человек заговорили одновременно. Вулф сделал знак рукой замолчать.
  — Прошу вас! Мистер Трауб, очевидно, ваше «да» или «нет» не имеет никакого значения, поскольку только вы не знали о различии в бутылках. Но, чтобы соблюсти формальность, я спрашиваю вас: это вы поставили бутылку перед мистером Орчардом?
  — Не знаю, — воинственно сказал Трауб. — И меня это не волнует. Медоуз тоже не знает.
  — Но вы помогали передавать бутылки и стаканы?
  — Да, я уже говорил вам. Для меня это было развлечение. — Он вскинул вверх руки. — Развлечение!
  — Ещё одно, — вставила мисс Фрейзер, обращаясь к Вулфу. — Мистер Медоуз сказал: все, кроме меня, видели, что моя бутылка находится у мистера Орчарда. Это лишь частично правда. Сначала я ничего не заметила, но когда я поднесла стакан к губам и почувствовала запах «Хай спота», то поняла, что мой стакан у кого-то другого. Я сделала вид, что пью, и, продолжая следовать сценарию, увидела, что бутылка с наклеенной лентой стоит немного ближе к Орчарду, чем ко мне. Он сидел напротив. Я начала думать, что предпринять, не потому, что у меня был «Хай спот», а потому, что у него был кофе. Вдруг он выпалит, что содержимое его стакана напоминает по вкусу кофе, особенно после того, как он сделал два больших глотка. Я почувствовала облегчение, когда поняла, что он не собирается этого делать Но тут он вскочил с этим жутким криком… Поэтому то, что сказал мистер Медоуз, — правда лишь отчасти. Полагаю, что он продолжает меня защищать, но я уже устала от чьей-либо защиты.
  — Он не слушает, Лина, — заметила мисс Коппел.
  Действительно, можно было сделать такое заключение, но это не соответствовало действительности. Вулф откинулся в своём кресле и закрыл глаза. Даже мне могло показаться, что он задремал, если бы не две детали. Во-первых, приближалось время ужина, а во-вторых, кончик указательного пальца его правой руки снова и снова вычерчивал маленькие круги на подлокотнике кресла. Пауза продлилась полминуты, минуту, вторую.
  Кто-то что-то сказал.
  Вулф приоткрыл глаза и выпрямился.
  — Я могу, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к ним, — пригласить вас на ужин. Или попросить приехать после ужина. Но, если мисс Фрейзер устала находиться под защитой, то я устал от того, что меня обманывают. Есть вещи, которые мне необходимо узнать, но я не собираюсь вытягивать их из вас клещами. Если вы готовы дать мне факты, то я готов их принять. Вы столь же хорошо знаете, что мне нужно, как и я сам. Возникает предположение, что это была попытка убить мисс Фрейзер. Какие существуют доказательства? И какие факты могут опровергнуть эту гипотезу? Кто хотел смерти мисс Фрейзер и почему? В особенности кто из тех, у кого был доступ к кофе, начиная с момента, когда он наливался в бутылку в её квартире, и до того, когда он наливался ей в студии? И так далее. Я не хочу задавать все эти вопросы, вы знаете, что мне нужно. Расскажет ли мне кто-нибудь про это?
  Вулф осмотрел присутствующих. Никто не произнёс ни слова.
  — Кому-то, — сказал Вулф, — может не захотеться говорить в присутствии остальных. В таком случае, может быть, вы вернётесь позднее сегодня вечером?
  — Если бы у меня было что сказать, — заверил Билл Медоуз, — я бы сказал сейчас.
  — Это точно, — согласился Трауб.
  — Не думаю, — мрачно сказал Вулф. — Чтобы что-нибудь вытянуть из вас, понадобится ещё одна мисс Шеперд. Даю ещё один шанс: если вы не хотите в присутствии остальных договариваться о встрече со мной, у меня всегда кто-нибудь ответит на телефонный звонок. Но я советую не оттягивать. — Он отодвинул кресло и выпрямился. — Вот всё, что я могу сказать.
  Им это не очень понравилось. Они хотели знать, что он намерен предпринять. Особенно они хотели знать, что будет с секретом. Услышит ли мир о том, что делает глоток «Хай спота» с Мадлен Фрейзер? По этому поводу Вулф отказался взять на себя какие-либо обязательства. Наиболее упрямым из всей компании был Трауб. Когда остальные наконец ушли, он всё ещё оставался, не желая проигрывать боя, и даже пытался пройти за Вулфом на кухню. Чтобы отвязаться от него, мне пришлось быть грубым. Когда Вулф появился из кухни, он, вместо того чтобы завернуть налево к столовой, вернулся в кабинет, хотя ужин был готов.
  Я пошёл за ним.
  — В чём дело? Нет аппетита?
  — Свяжись с Кремером.
  Я подошёл к своему столу и набрал номер. Вулф взял трубку.
  — Здравствуйте, сэр. — Он был вежлив, но не подобострастен. — Да. Нет. Конечно, нет. Если вы приедете ко мне после ужина, скажем часов в девять, я расскажу вам, почему вы так и не продвинулись в деле Орчарда. Нет, не только это. Я думаю, что вы сочтёте это полезным. Нет, лучше в девять часов.
  Он повесил трубку, сердито посмотрел на меня и направился в столовую. К тому времени, как он уселся, заправил салфетку в вырез жилетки и снял крышку с кастрюли лукового супа, его лицо абсолютно прояснилось, и он уже был готов замурлыкать.
  Глава 12
  Инспектор Кремер, удобно расположившись в кресле из красной кожи, с пивом, стоящим на маленьком столике у подлокотника, произвёл движения челюстью так, что незажжённая сигара приняла почти вертикальное положение в левом углу его рта.
  — Да, — признал он. — Дело дрянь. Можете купить всё за двадцать пять центов. Или я старею, или убийцы становятся ловчее.
  На самом деле он поседел, и его талия, хотя она никогда не сравнится с талией Вулфа, начала расползаться. Но глаза его были, как всегда, проницательны, его сильные широкие плечи не собирались опускаться под бременем лет.
  — Но, — продолжал он, и голос его звучал более свирепо, чем был на самом деле, потому что он пытался говорить сквозь зубы, а во рту у него была сигара, — от вас мне не нужно двадцати пяти центов. У вас такой вид, будто вы не нуждаетесь ни в чём. Вы так довольны, словно вам только что подарили герань.
  — Я не люблю гераней.
  — Тогда почему такая радость? Вы что, уже дошли до того момента, когда готовы приказать Арчи отослать клиентам счета?
  На самом деле он не только не был свирепым, но явно подлизывался. Обычно он называет меня Гудвин. Он говорит «Арчи», только когда хочет создать впечатление, что является членом семьи, что совершенно неверно.
  Вулф покачал головой:
  — Нет, до этого ещё далеко. Но я действительно доволен. Мне нравится положение, в котором я нахожусь. Похоже, что вы и ваши вышколенные люди, а их, по моим подсчётам, около тысячи, в таком серьёзном деле, как это, собираетесь как следует потрудиться, чтобы помочь мне заработать гонорар. Разве этого мало, чтобы я самодовольно улыбался?
  — Вы несёте чушь. — В голосе Кремера было уже меньше сахара. — Судя по газетам, до гонорара ещё далеко.
  — Конечно, — согласился Вулф. Он откинулся и удовлетворённо вздохнул. — У вас слишком хорошее зрение, чтобы не видеть ситуации, которая весьма необычна. Не хотите ли, чтобы я вам её описал?
  — С удовольствием. У вас это великолепно получается.
  — Полагаю, что да. Вы не продвинулись вперёд и после десяти дней завязли в болоте, потому что существует решающий факт, которого вы не обнаружили. Я узнал его, разговаривая с теми же самыми людьми, которых вы и ваши ребята допрашивали по многу раз. Они не сообщили мне его добровольно. Только благодаря напряжённым и настойчивым усилиям я его раскопал. Так почему же я должен отдавать его вам? Почему бы мне не использовать его самому?
  Кремер опустил стакан с пивом.
  — В самом деле почему?
  — Всё это риторические вопросы. Проблема в том, что без этого факта вы даже не можете начать работать, да и, зная его, должны очень потрудиться. Что, в свою очередь, потребует дальнейшего, более углублённого изучения лиц, причастных к этому делу, их биографий и взаимоотношений. Я продвинулся достаточно далеко и продвинусь ещё, если найму целую армию помощников. У вас уже есть такая армия. Эта работа потребует немалых усилий, для которых ваши люди вполне пригодны. Так почему же им не сделать этого? Ведь именно на полиции лежит ответственность за поимку убийц.
  Кремер насторожился.
  — Что, ещё один вопрос, — сказал он. — Опять риторический?
  — О нет. Этот заслуживает ответа. Вы, я уверен, ответили бы утвердительно, и газеты бы согласились. Поэтому я выдвигаю предложение. Я даю вам факт, а вы ловите убийцу. Когда это будет сделано, мы с вами обсудим: был ли этот факт важен для успеха, смогли бы вы добраться до правды и получить доказательства без него. Если мы согласимся, что не смогли бы, то проинформируйте потом об этом моих клиентов, и я получу гонорар. Не потребуется никаких документов, хватит и устного свидетельства. Естественно, оно будет сделано только моим клиентам. Меня не волнует, что вы скажете журналистам и вашему начальству.
  Кремер хмыкнул. Он вынул сигару изо рта и с подозрением посмотрел на её откусанный конец, как будто ожидал увидеть там ползущего клопа, затем вернул её на место и, прищурившись, посмотрел на Вулфа.
  — Вы не могли бы повторить?
  Вулф повторил, как будто читал по бумажке, не изменив ни слова.
  Кремер опять хмыкнул.
  — Вы сказали «если мы согласимся». Что вы имеете в виду? Если вы согласитесь со мной или я с вами?
  — Пф! Не может быть ничего яснее!
  — Да. Но когда всё ясно, неплохо было бы перейти к сути. Что, если я уже знаю о вашем замечательном факте?
  — Два часа назад вы его не имели. Если сейчас он у вас появился, то мне нечего дать и, соответственно, я ничего не получу взамен. Если, когда я оглашу этот факт, вы заявите, что он у вас уже есть, то расскажите, когда и от кого вы его получили. — Вулф нетерпеливо заёрзал. — Это, конечно, связано с фактами, которые уже есть в вашем распоряжении, например, что в той бутылке вместо «Хай спота» был сладкий кофе.
  — Конечно, они рассказали вам об этом.
  — Или с тем, что ваша лаборатория обнаружила следы определённого вещества в виде полоски шириной полдюйма вокруг горлышка бутылки.
  — Этого они не могли вам рассказать. — Глаза Кремера сузились. — Это могли вам рассказать шесть или семь человек, и все они получают зарплату от муниципалитета Нью-Йорка. Заклинаю вас, прежде чем мы продолжим, скажите, откуда это стало вам известно.
  — Вздор! — раздражённо сказал Вулф. — Я могу найти лучшее употребление деньгам моих клиентов, чем покупать информацию у полицейских. Чем вам не нравится моё предложение? Честно говоря, я надеюсь, что вы примете его, и немедленно. Если не согласитесь, я буду вынужден нанять два десятка людей и снова начать заниматься с этой компанией.
  — Хорошо. — Кремер не расслабился. — Чёрт возьми, я сделал всё, чтобы спасти вас от этого! Я слушаю. Ваше предложение, как вы уже дважды заявляли, предусматривает, что я получу от вас информацию в полном объёме, здесь и сейчас.
  — Так всё и будет. Мистер Гудвин даст вам машинописную копию. Но вначале — маленькая деталь. Я обещал одному из моих клиентов потребовать, чтобы один пункт, если это будет возможно, остался в тайне.
  — Я не могу утаивать доказательства в деле об убийстве.
  — Знаю. Поэтому и сказал «если это будет возможно».
  — Понимаю, но ничего обещать не могу. Даже если я дам обещание, то, скорее всего, не выполню. В чём дело? Расскажите сначала об этом.
  — Конечно. Мисс Фрейзер не может пить «Хай спот», потому что он вызывает у неё несварение желудка.
  — Какого чёрта! — Кремер выпучил на него глаза. — Орчард не пил «Хай спот», он пил кофе. Он не вызвал у него несварения желудка, он убил его.
  Вулф кивнул:
  — Я знаю. Но таковы факты, и от имени своих клиентов прошу вас, по возможности, их не разглашать. Нам потребуется некоторое время, возможно час, а ваш стакан и бутылка пусты. Арчи?
  Я поднялся и без особого энтузиазма выполнил роль бармена. Мне не нравилось, какой оборот начали приобретать обстоятельства. Если Вулф начал какой-нибудь хитрый манёвр и просто скармливал Кремеру какие-то крохи, чтобы взамен получить большую буханку, — это одно, и, если бы у него это получилось, я готов был аплодировать. Если он на самом деле открывает сумку и хочет всё из неё вывалить на стол, давая возможность Кремеру распоряжаться всем по своему усмотрению, — это совсем другое. В этом случае Вулф играет честно, а это может означать только, что он сыт по горло и действительно собирается читать стихи или рисовать лошадей, в то время как полицейские будут зарабатывать ему гонорар. Мне это не нравилось. Может быть, деньги — действительно всё. Но существует разница, каким образом ты их зарабатываешь.
  Он открыл сумку и вывалил её содержимое. Он дал Кремеру всё, что у нас было. Он даже процитировал по памяти телеграмму, посланную мамаше Шеперд. Пока он это делал, я сжал челюсти, чтобы не сделать четыре или пять язвительных замечаний. Я, а не он составил эту телеграмму. Но я промолчал. Иногда я критикую его в присутствии посторонних, но крайне редко при Кремере. И уж не в тех случаях, когда меня обуревают эмоции.
  У Кремера возникло множество вопросов, и Вулф, как овечка, ответил на все. Мне пришлось уступить свой стул Кремеру, чтобы он смог плюхнуться на него своим могучим задом, звоня себе в офис.
  — Роуклифф? Запиши, но не передавай для печати. — Кремер говорил твёрдым, начальственным голосом. В нём до мозга костей чувствовался полицейский инспектор. — Я у Вулфа. У него кое-что есть для нас, и сейчас, я полагаю, мы заключим с ним сделку. Необходимо начать всё сначала. Это как раз из тех случаев, чёрт бы их побрал, когда убили не того человека. Яд предназначался Фрейзер. Всё расскажу, когда приеду, — через полчаса или чуть позже. Собери всех, кто участвует в расследовании. Выясни, где находятся комиссар и окружной прокурор. Привези Элинор Венс и Натана Трауба, а также кухарку Фрейзер. Когда я приеду, эти трое должны уже быть. Остальными займёмся утром. Кто-то уехал в Мичиган. Я вспомнил — Дорст. Не потеряй его, я хочу его увидеть…
  И так далее. Ещё один десяток или около того приказаний. Кремер повесил трубку и вернулся в кресло из красной кожи.
  — Что ещё? — требовательно спросил он.
  — Это всё! — провозгласил Вулф. — Желаю успеха.
  Проходя мимо моего кресла, Кремер бросил свою изжёванную сигару в корзину для бумаг, достал новую и не глядя засунул себе в рот.
  — В общем, так, — сказал он. — Без сомнения, вы дали мне информацию, но я впервые вижу, чтобы вы выворачивали все карманы. Поэтому я снова сажусь. Прежде чем я уйду, я хочу посидеть здесь пару минут и задать себе вопрос: для чего?
  Вулф хихикнул:
  — По-моему, я только что слышал, как вы приказали вашим людям начать работать на меня.
  — Да-да. — Сигара приобрела вертикальное положение. — Всё, что я от вас услышал, кажется правдоподобным, но и раньше вам удавалось быть правдоподобным. Клянусь Господом, что если в этом и есть какой-то подвох, то он зарыт слишком глубоко, чтобы я мог его отыскать. Вы что-то затеяли. В чём ваша хитрость? Что бы вы хотели, чтобы мы сделали? Какие ваши пожелания?
  — У меня их нет.
  Это очень смахивало на правду. Я не удивлялся, что Кремер подозревает Вулфа, основываясь на своём опыте прошлых лет, но для меня было абсолютно ясно, что Вулф сыграл в открытую для того, чтобы не перетруждать свои мозги и сэкономить время и энергию. Я много часов провёл с ним в этом кабинете и видел много спектаклей, которые он разыгрывал перед разной публикой. Так что мне ли не знать, когда он загадывает шараду? Конечно, я не всегда знаю, чего он хочет. Но я знаю, когда он не хочет ровным счётом ничего. Он просто собирался позволить городским властям сделать всё самим.
  — Быть может, арестовать мисс Фрейзер за лжесвидетельство? — поинтересовался Кремер. — Или остальных за обман правосудия?
  Вулф покачал головой:
  — Мой дорогой сэр, вы охотитесь за убийцей, не за лжесвидетелями или теми, кто мешает правосудию. В любом случае суд вряд ли признает кого-либо виновным по таким обвинениям, и вы об этом прекрасно знаете. Вы намекнули, что не в моём характере подставлять клиента под такое обвинение, но неужели вы её арестуете? Нет. Я надеюсь, вы займётесь выяснением того, кто хотел убить её. Что вам посоветовать? Вы знаете об этом гораздо больше, чем я. В подобных случаях существуют тысячи способов расследования, в которых я ничего не понимаю, а вы, без сомнения, изучили их досконально. Не буду приводить вам весь список. Если вы захотите со мной переговорить, я у себя — как всегда.
  Кремер поднялся и вышел.
  Глава 13
  Не могу отрицать, что с чисто практической точки зрения сделка, которую вечером в пятницу Вулф заключил с Кремером, была блестящей, я бы даже сказал — фантастической и прекрасно помогающей сэкономить умственные и физические усилия. Вне зависимости от того, как закончится дело, не нужно было применять одну из формул профессора Саварезе, чтобы показать, что факт, предоставленный Вулфом Кремеру, станет важной отправной точкой. Тут можно было смело заключать пари.
  Но всё же…
  В этой сделке был изъян, который мог стать роковым. Чтобы заработать Вулфу гонорар, пока он играет в свои игрушки, умельцы из полиции должны были распутать это дело. Это козырная карта. Лично я никогда не видел более сложного дела. Прошла ровно неделя с тех пор, как Вулф заключил своё остроумное соглашение, по которому его детальная работа должна быть проделана доверенными лицами.
  Я провёл эти дни, читая газеты и совершая увеселительные прогулки в отдел по расследованию убийств на Двадцатой улице, чтобы переговорить с сержантом Пэрли Стеббинсом и другими знакомыми и дважды с самим Кремером. Это было унизительно, но я хотел любым способом быть в курсе новостей по делу, над которым мы с Вулфом работали. Впервые в истории в этом учреждении меня встречали доброжелательно, особенно когда прошло три или четыре дня. Было что-то трогательное в том, что они каждый раз приветствовали меня, как обладателя сокровищ, надеясь, что я пришёл сообщить новый факт. Они страшно нуждались во мне. Конечно, они тоже читали газеты, которые следовали одной из старейших традиций — спускать всех собак на полицейских за топорную работу в деле, которое, если бы разбиралось компетентно и быстро… В общем, сами знаете, что пишется в таких случаях.
  До сих пор общественность не знала, что «Хай спот» вызывает у мисс Фрейзер несварение желудка. Если бы только газеты оказались в курсе этого!
  Вулф бил баклуши. Строго говоря, это не было рецидивом. Рецидивом я называю такое его состояние, когда он настолько раздражён или настолько напуган количеством или сутью работы, которую предстоит проделать, что решает притвориться, будто никогда об этом и не слышал, и отказывается говорить на эту тему. Сейчас всё было несколько иначе. Он просто не собирался браться за работу, пока не будет вынужден это сделать. Он охотно читал газеты или откладывал книгу, чтобы выслушать меня, когда я возвращался из очередного похода в отдел по расследованию. Но если я пытался раздразнить его, чтобы он предпринял какие-либо действия, например нанял бы Сола, Фреда и Орри, чтобы они кое-что разнюхали, или хотя бы дал задание мне, он снова утыкался в книгу.
  Если что-то из происходящего и представляло для него интерес, он не подавал виду. Была арестована Элинор Венс, как важная свидетельница, но через два дня отпущена под залог. Как я узнал в отделе по расследованию убийств, за этим не стояло ничего, кроме того, что у неё была наилучшая возможность, за исключением кухарки, подсыпать что-либо в кофе. Были и другие подозреваемые, список которых значительно расширился в связи с тем открытием, что кофе был приготовлен накануне вечером и находился в квартире мисс Фрейзер всё это время, когда туда входило множество людей.
  Шла работа по выяснению мотивов. Когда происходит убийство, всегда можно найти несколько мотивов, и проблема заключается в том, чтобы точно сказать, какой из них двигал человеком. В Бруклине несколько лет назад один парень зарезал дантиста, нанеся ему одиннадцать ударов ножом в сердце, потому, что бедняга вырвал у него не тот зуб. В нашем случае ассортимент мотивов был не больше, чем обычно, — ничего особенного, хотя некоторые были хороши. Полгода назад мисс Фрейзер и Билл Медоуз сильно разругались, она уволила его, и он был вне программы три недели. Сейчас оба они заявили, что горячо любят друг друга.
  Не так давно Нэт Трауб попытался убедить производителя мыла, одного из спонсоров Фрейзер, покинуть её и подписать контракт с вечерним комедийным шоу. Мисс Фрейзер отплатила той же монетой, уговорив спонсора прибегнуть к услугам другого агентства. На этом дело не кончилось. Были явные намёки на то, что мисс Фрейзер начала подобную кампанию в отношении остальных спонсоров, включая «Хай спот», но их уговорить не удалось. Опять-таки и она и Трауб утверждали, что их связывает нежная дружба.
  Члены Гильдии радиосценаристов были бы счастливы отравить мисс Фрейзер из-за её жёсткой позиции по поводу требований Гильдии изменить условия контрактов. Элинор Венс занимала в Гильдии не последнее место. Что касается Талли Стронга, мисс Фрейзер не хотела создания совета спонсоров, и до сих пор ей не нравилась эта идея. Ну а раз нет совета, то не будет и секретаря.
  И так далее. По мере отсеивания мотивов ставки росли, но не слишком. В случае голосования наиболее популярным стал бы мотив Деборы Коппел. Кто-то из людей окружного прокурора заставил мисс Фрейзер рассказать о содержании своего завещания. Согласно ему, по десять «кусков» доставалось племяннице и племяннику, детям её сестры, живущим в Мичигане, остальное — Деборе. Это составляло шестизначную сумму, где первой цифрой была либо двойка, либо тройка, что, безусловно, заслуживало внимания тех, кто не прочь был бы рискнуть. Однако не было никакого намёка на то, что мысль об отравлении пришла именно Деборе. Она и мисс Фрейзер, урождённая Оксхол, в детстве дружили, учились в одной школе в Мичигане и, когда Мадлен вышла за Лоуренса, брата Деборы, стали свояченицами.
  Обстоятельства смерти Лоуренса, конечно, вновь были подвергнуты анализу — в основном из-за использования цианида. Лоуренс был фотографом и поэтому, когда ему требовался цианид, ему надо было просто дойти до полки и взять его. А вдруг это всё же не было самоубийством? Или, даже если это самоубийство, вдруг кто-то мог подумать, что это не убийство, и решить, что его жена использовала цианид, чтобы получить пять тысяч долларов страховки? Теперь, спустя шесть лет, этот некто решил сквитаться с мисс Фрейзер, угостив её порцией яда.
  Естественно, лучшим кандидатом на роль отравителя была Дебора Коппел. Полицейские не могли найти даже крошечного кирпичика, с которого могли начать выстраивать версию. Не было никаких свидетельств, давних или недавних, что Дебора и Мадлен никогда не были ни чем иным, как преданными подругами. Их отношения строились на взаимном интересе, уважении и любви. Но дело было не только в этом. Люди из Мичигана отказались даже рассмотреть идею, что смерть Лоуренса Коппела не была самоубийством. Он был ипохондриком, и письмо, которое он послал своему лучшему другу, местному адвокату, подтверждало это. Мичиган охотно ответил на все вопросы Нью-Йорка, но для них самих никакого интереса это дело не представляло.
  Ещё тысяча версий, приведших в никуда, возникла в результате попыток связать кого-нибудь из работающих на программу, особенно Элинор Венс, с Мичиганом. До этого они пытались это сделать с Сирилом Орчардом, затем с остальными. Безрезультатно. Никто из них никогда не был там.
  Вулф, как я уже говорил, прочитал кое о чём из этого в газетах и с любопытством слушал мои рассказы о многом другом. Ему, однако, не дали ограничиться только ролью зрителя. В течение этой недели к нам дважды заходил Кремер, один раз Андерсон, президент «Хай спот», были и другие.
  В субботу вечером пришёл Талли Стронг после шестичасового разговора с Кремером и его подручными. Видимо, его здорово заклевали, так же как и остальных, поскольку они наврали полицейским с три короба. Стронг не был склонен шутить. Он был настолько опечален, что, когда облокотился на стол Вулфа и наклонился к нему, чтобы сделать несколько замечаний о вероломстве, и его очки сползли на самый кончик носа, он даже не поправил их.
  Его теория заключалась в том, что соглашение с Вулфом утратило силу, поскольку тот нарушил его. Что бы ни случилось, Вулф не только не получит гонорар, но ему даже не будут выплачены издержки. Более того, его заставят заплатить за ущерб. Он раскрыл факт, который, став достоянием общественности, поведёт за собой расследование в отношении мисс Фрейзер, её программы на Эф-би-си и «Хай спот». Этот шаг Вулфа был безответственным и непростительным и, безусловно, даёт основания для судебного преследования.
  Вулф сказал, что всё это чепуха, и соглашения он не нарушал.
  — Не нарушали? — Стронг выпрямился. Его галстук сбился, а волосы растрепались. Его рука потянулась к очкам, которые едва висели на кончике носа, но, вместо того чтобы поправить очки, он их снял. — Вы думаете, что не нарушали? Увидите. И, кроме того, вы подвергли опасности жизнь мисс Фрейзер. Я старался защитить её! Мы все старались!
  — Все? — удивился Вулф. — Не все. Все, кроме одного.
  — Да, все! — Стронг вёл себя как сумасшедший и ничего не слышал. — Никто, кроме нас, не знал, что яд предназначался ей! Теперь об этом знают все! Кто сможет защитить её теперь? Я постараюсь, мы все постараемся, но каковы наши шансы?
  Мне он показался нелогичным. Единственная опасность для мисс Фрейзер, насколько мы знали, исходила от человека, который проделал операцию с кофе, а ему мы наверняка не сказали ничего такого, чего бы он уже не знал. Мне пришлось проводить Талли Стронга до дверей и вывести его на улицу. Если бы он смог успокоиться, чтобы сесть и поговорить, я был бы только рад, но он был действительно огорчён. Когда Вулф велел мне выпроводить его, у меня не нашлось веских возражений. Тут Стронг вспылил. С первого взгляда любому стало бы ясно, что пожелай я применить к нему силу, то справился бы с ним одной левой. Когда я взял его я рукав, он дёрнулся и повернулся ко мне так, как будто собирался разорвать меня на куски. Второй рукой он придерживал очки. Мне удалось выпроводить его так, что никто из нас не пострадал.
  Как и следовало ожидать, Талли Стронг был не единственным, кому пришла в голову мысль, что Вулф совершил предательство, рассказав полицейским об их страшной тайне.
  Нам сообщили об этом либо по телефону, либо лично. Особо жёсткую позицию занял Нэт Трауб. Возможно, благодаря добровольному признанию Билла Медоуза, что он поставил бутылку и стакан перед Орчардом. Это должно было особенно понравиться людям Кремера, и я могу себе представить, как они на разные голоса повторяли это Траубу. Мне не хотелось думать о том, что он получит от Уолтера Б. Андерсона, президента «Хай спот», и Фреда Оуэна из отдела информации, если кто-нибудь рассказал им о всей полноте предательства Вулфа. До сих пор они явно не знали ужасной причины, по которой в одной из бутылок был кофе вместо «напитка вашей мечты».
  В понедельник после обеда к нам пожаловал охотник за формулами — профессор Саварезе. Он тоже явился к нам в кабинет сразу после длительного общения с полицейскими и тоже был не в своей тарелке, но совсем по другой причине. Полицейских больше не интересовали его взаимоотношения с Сирилом Орчардом и вообще ничего, что было бы связано с Орчардом, и профессор хотел знать почему. Они ничего ему не объясняли. Они снова и снова изучали всю его жизнь с момента рождения до сегодняшнего дня, но по абсолютно другой причине. Было совершенно ясно, что теперь они выискивают связь между ним и мисс Фрейзер. Почему? Какой факт у них появился? С появлением неизвестного и неожиданного факта все вычисления летят к чёрту, и, если таковой существует, он должен обнаружить его, и быстро. Это первый хороший шанс, который он получил, чтобы проверить свои формулы и наиболее драматичной из всех проблем убийства. Он оказался вовлечённым в это дело и собирается во всём разобраться, чего бы ему это ни стоило. Что за новый факт? Действительно ли важно, имел ли он ранее какое-нибудь отношение, прямое или косвенное, к мисс Фрейзер?
  До этого момента Вулф слушал его, не доходя до точки кипения, но наконец стал настолько раздражённым, что снова приказал мне сыграть роль швейцара. Я подчинился не совсем охотно. С одной стороны, Вулф упустил ещё один шанс хоть чуть-чуть поработать самому, поскольку Саварезе был в более чем разговорчивом настроении, а с другой стороны, я сопротивлялся искушению. Вопрос, который запал мне в голову, заключался в следующем: каким образом этот волшебник цифр переведёт несварение желудка мисс Фрейзер в математическую формулу? Если бы мы заставили ответить его на этот вопрос, возможно, это не принесло бы никакой реальной пользы, но, по крайней мере, заняло какое-то время и в такой же степени способствовало расследованию дела, чем то, что делал Вулф. Но, не желая лишних осложнений, я махнул на это рукой. Я выпроводил его за дверь. В любом случае был только понедельник.
  Когда прошло ещё четыре дня и наступила пятница, то есть прошла полная неделя с того времени, как мы предоставили Кремеру информацию, я был перспективным кандидатом на помещение в психиатрическую клинику. В этот вечер, вернувшись с Вулфом в кабинет после отменного ужина, который не доставил мне удовольствия, я подумал о предстоящих трёх или четырёх днях, и это вызвало у меня протест. Когда Вулф удобно уселся в своё кресло и потянулся к книге, я заявил:
  — Я иду в свой клуб.
  Он кивнул и открыл книгу.
  — Вы даже не спросите, в какой клуб, — резко сказал я, — хотя, чёрт возьми, знаете, что у меня нет никакого клуба. Я сыт по горло тем, что сижу здесь день и ночь в ожидании момента, когда в вашу голову закрадётся идея, что детектив должен заниматься детективной работой. Вы слишком ленивы, чтобы жить. Вы считаете себя гением. Предположим. Но если мне, чтобы стать гением, надо быть таким же самодовольным, таким же инертным и обладать таким же лишним весом, как и вы, я предпочитаю остаться самим собой.
  Он читал.
  — Это тот пик, к которому я шёл в течение недели, — сказал я. — Точнее, вы вели меня к нему. Конечно, я знаю про ваше алиби, но меня уже тошнит от всего этого. Нам же совсем нечем похвастаться перед полицейскими. — Я говорил сухо, аргументированно, хорошо поставленным голосом. — Если этот случай слишком сложен для вас, почему бы не заняться чем-то другим? В газетах полно сообщений о преступлениях. Как насчёт банды, которая вчера украла целый грузовик сыра неподалёку отсюда, на Одиннадцатой авеню? Или пятиклассника, который угодил в глаз учителю леденцом? Страница пятьдесят восьмая в «Таймс». Или — если всё, кроме убийств, ниже вашего достоинства — чем плох случай с гадалкой по политическим и экономическим вопросам, по имени Бьюла Пул, застреленной в спину вчера вечером? Вероятно, вы распутали бы эту историю за полчаса.
  Он перевернул страницу.
  — Завтра — суббота, — сказал я. — Значит, я получаю жалованье за неделю. Схожу-ка на бокс в Гарден. Кстати, о контрастах: вы в этом кресле и пара боксёров среднего веса на ринге!..
  С этими словами я удалился.
  Однако я не пошёл в Гарден. Сначала я отправился в аптеку за углом, где прошёл в телефонную будку и позвонил Лону Коэну в «Газетт». Лон был на месте и как раз собирался уходить. Он не видел причины, по которой я не мог купить восемь или десять порций выпивки, при условии, что на закуску он получит отбивную толщиной два дюйма.
  Таким образом, через час мы с Лоном сидели за угловым столиком в заведении Пьетро. Лон великолепно справлялся с выпивкой и отважно вступил в сражение с отбивной. Я, чтобы поддержать компанию, заказывал хайбол и приступил к третьему фунту орешков. Я почувствовал, насколько ограничил себя, ужиная с Вулфом, только тогда, когда занялся орешками.
  Мы обсудили самые разные темы — от политики до финалов бокса, ни в коем случае не избегая разговоров об убийствах. Стакан Лона наполнялся достаточно часто и перед ним было достаточно мяса, чтобы можно было не без оснований ожидать положительной реакции на моё предложение.
  Поэтому я с невозмутимым видом заявил, что, по моему мнению, газеты слишком взялись за полицейских в связи с делом Орчарда.
  Он хитро посмотрел на меня.
  — Боже мой! Неужели Кремер припугнул тебя, что отнимет лицензию, или чем-то ещё в этом духе?
  — Нет, дорогуша, — настойчиво сказал я, взяв ещё один орешек. — Этот случай действительно сложен, и ты знаешь об этом. Полицейские и так делают всё, что могут. Кроме того, чёрт возьми, так поступают все газеты — через неделю начинают придирчиво критиковать, а через две поднимают крик. Так обычно всё и происходит, все этого ждут, и никто не читает. Ты знаешь, что бы я сделал, если бы у меня была газета? Я бы стал публиковать такие вещи, которые люди бы читали.
  — Господи! — Лон вытаращил на меня глаза. — Что за идея! Напиши мне об этом колонку. Кто научит их читать?
  — Колонка — это только для начала, — сказал я. — Мне понадобится по крайней мере страница. Но в данном конкретном случае, исходя из состояния дел, я полагаю, нужна передовица. Сейчас пятница. К воскресенью ты должен сочинить статью по делу Орчарда. Это пока актуально и читателям всё ещё интересно. Но…
  — Я не редактор, я репортёр.
  — Я знаю и говорю просто так. Наверняка твоя газета поместит в воскресенье передовицу об Орчарде, но что в ней будет написано? Она будет называться «На страже порядка», и речь в ней пойдёт всё о том же, так что даже один из тысячи читателей не продвинется дальше первой строки. Тьфу! Если бы это зависело от меня, я бы назвал статью «Слишком стар или слишком толст», и речь была бы не о полицейских.
  Я не упоминал бы имени Ниро Вулфа. Я бы напомнил о лучах рекламы, в которых некий известный частный сыщик взялся за дело Орчарда, и о том, какие надежды это вселило. Судя по его послужному списку, надежды не казались необоснованными. Теперь мы видим, как ошибались, поскольку за десять дней он ничего не разгадал. Причина может заключаться в том, что он стал слишком старым или слишком толстым или что в действительно трудных случаях он пасует. Каковы бы ни были истинные причины, это доказывает нам, что в защите от опасных преступников мы должны полагаться на наших умелых и хорошо обученных полицейских, а не на так называемых блестящих гениев. Я сказал, что не буду упоминать о полицейских, но думаю, что в самом конце я всё же сделал бы это. Может быть, я добавил бы фразу, что, даже если они и завязнут в деле Орчарда, это всё равно храбрые люди, которые охраняют устои нашего общества от сам знаешь чего.
  Лон, прожевав большой кусок отбивной, собрался заговорить, но я остановил его:
  — Они должны прочесть это. Обязательно. Я знаю, что ты не редактор, но ты лучший работник газеты и тебе разрешено разговаривать с редакторами, не так ли? Я был бы очень доволен, если бы появилась такая передовица, хотя бы в порядке эксперимента. Настолько доволен, что, если бы газета опубликовала это, я захотел бы выразить своё восхищение, дав ей возможность первой откусить лакомый кусочек от одной очень интересной темы.
  Лон поднял брови.
  — Если не хочешь, чтобы меня одолела скука, переверни всё вверх ногами: пусть эта интересная тема окажется наверху.
  — Запросто. Ты хочешь об этом поговорить?
  — Почему бы нет?
  Я подал знак официанту снова наполнить наши стаканы.
  Глава 14
  Я бы отдал всё на свете, по крайней мере в пределах сорока центов, чтобы узнать, прочитал ли Вулф эту статью до того, как я показал ему её вечером в воскресенье. Думаю, что да. Он всегда проглядывает передовицы в трёх газетах, одна из которых «Газетт», и если он заметил её, то должен был прочитать. Она называлась «Ложная тревога» и содержала идею, которую я изложил Лону.
  Я, конечно, знал, что Вулф не начнёт брызгать слюной, и должен был ожидать, что он не подаст никакого знака и никак не будет комментировать статью. Тем не менее ближе к вечеру я забеспокоился. Если он не читал её, надо подсунуть ему газету, а это рискованно. Надо проделать это правильно, иначе он унюхает неладное. Поэтому я обдумал, какой должна быть моя естественная реакция, если я случайно наткнусь на эту статью.
  Я поступил так: развернул стул, улыбнулся ему и небрежно спросил:
  — Вы не видели передовицу в «Газетт» под названием «Ложная тревога»?
  — О чём? — проворчал он.
  — Прочтите лучше сами. — Я поднялся, подошёл к его столу и положил газету. — Забавно, но у меня такое чувство, будто я сам её написал. Это единственная статья за последние несколько недель, с которой я абсолютно согласен.
  Он взял газету. Я снова сел и уставился на него, но он закрыл газетой лицо, и мне не было ничего видно. Читает он медленно, и, хотя времени ушло достаточно, чтобы прочитать всю статью дважды, он сделал бы точно так же, если бы уже знал её наизусть.
  — Пф! — Он бросил газету. — Писака, у которого разгулялась язва и вынудила его сесть на диету.
  — Да, видимо, так. Крыса. Презренная вошь. Если бы он только знал, как вы потеете и волнуетесь, не спите ночами.
  — Арчи, заткнись!
  — Да, сэр.
  Я очень надеялся, что выглядел естественно.
  На этом всё и кончилось, но я не чувствовал себя побеждённым. Я и не надеялся, что он начнёт рвать на себе волосы или расхаживать взад и вперёд по комнате. Немного позже к нам зашёл его старый приятель Марко Вукчич, чтобы скоротать воскресный вечер с лёгкими закусками: пять сортов сыра, желе гуаявы, жареные каштаны и миндальные пирожные. Мне было любопытно, покажет ли Вулф статью Марко, поскольку это было бы плохим знаком. Он не показал. После того как Марко ушёл обратно в ресторан «Рустерман» — лучший ресторан в Нью-Йорке, потому что он им управлял, — Вулф снова уселся с книгой. Он не прочитал и десяти страниц, когда загнул уголок страницы, закрыл книгу и бросил её на дальний конец стола. Затем поднялся, прошёл через комнату к глобусу, остановился около него и стал изучать географию. Похоже, что это обрадовало его не больше, чем книга, поэтому он подошёл к приёмнику и включил его. Настроившись поочерёдно на восемь разных станций, он пробормотал что-то, вернулся в своё кресло, сел в него и нахмурился. Я наблюдал за всем этим лишь краем глаза, поскольку был якобы настолько глубоко погружён в журнал, что даже не знал, что он в комнате.
  Он заговорил первым:
  — Арчи!
  — Да, сэр?
  — Прошло девять дней.
  — Да, сэр.
  — С того дня, когда ты великолепным способом доставил эту самую мисс Шеперд.
  — Да, сэр.
  Он был тактичен. Он имел в виду, что прошло девять дней с тех пор, как он совершил чудо, обнаружив полоску на бутылке и расстройство желудка у мисс Фрейзер, но он вычислил, что если бросит мне кость, то я не буду огрызаться и злорадствовать.
  — Тогда было бы логичным предположить, что потребуется обычная работа. Но события этих девяти дней не подтвердили этого предположения.
  — Да, сэр.
  — Соедини меня с Кремером.
  — Как только дочитаю абзац.
  Я выждал несколько секунд, хотя должен признать, что не видел ни одного слова, затем подошёл к телефону. Я ожидал, что удастся поговорить с кем-нибудь из подчинённых инспектора, поскольку был воскресный вечер, и надеялся, что Вулф это понимает. Однако Кремер был на месте, Вулф взял трубку и пригласил его зайти к нам.
  — Я занят. — Голос Кремера звучал устало. — У вас есть что-нибудь новенькое?
  — Что?
  — Не знаю. Я не буду знать до тех пор, пока не поговорю с вами.
  — После того как мы поговорим, вы сможете тратить усилия более продуктивно.
  — Ерунда! Я буду через полчаса.
  Всё это меня не обрадовало. Дело оставалось для меня таким же тёмным. Неужели я убил целый вечер и потратил двадцать долларов на выпивку и еду для Лона Коэна только для того, чтобы заставить Вулфа пригласить Кремера перекинуться с ним парой слов. Что касается того, что у Вулфа что-то есть, — это абсолютная ложь. Всё, что у него было, это ослиное нежелание нарушать своё расслабленное, комфортное состояние.
  Поэтому, когда прибыл Кремер, я не пускал от радости пузырей. Он, кстати сказать, тоже. Он прошёл в кабинет, кивнул в знак приветствия, упал в кресло из красной кожи и прорычал:
  — Мне искренне жаль, что вы не бросили свои эксцентричные привычки и не начали больше двигаться. Я очень занят, но я здесь. В чём дело?
  — Замечание, которое я сделал по телефону, — спокойно сказал Вулф, — могло показаться непонятным, но имело под собой основание.
  — Какое замечание?
  — О том, что ваши усилия могут быть потрачены более продуктивно. Вы добились какого-нибудь прогресса?
  — Нет.
  — За неделю ничуть не продвинулись?
  — Я продвинулся к дню своей отставки, это точно. В остальных смыслах — нет.
  — Тогда я хотел бы задать несколько вопросов о той женщине, Бьюле Пул, которая была найдена мёртвой в своём кабинете утром в пятницу. В газетах пишут, что вы назвали это убийством. Это так?
  Я вытаращил на него глаза. Этого я абсолютно не понимал.
  Когда он неожиданно резко сворачивает в сторону от дороги, нельзя понять, либо он находится в тупике, либо он очень умён, либо старается показать мне, насколько я глуп. Затем я заметил блеск в глазах Кремера. Это показывало, что даже он оставил меня далеко позади. И всё, что я смог сделать, — это вытаращить глаза ещё сильнее.
  Кремер кивнул:
  — Да, это было убийство. А что, вы ищете других клиентов, чтобы я заработал для вас гонорар?
  — Вы не знаете, кто это сделал?
  — Нет.
  — Никаких догадок? Расследование началось удачно?
  — Никак не началось, ни хорошо ни плохо.
  — Расскажите мне об этом.
  — Большая часть фактов напечатана в газетах, — проворчал Кремер. — Мы скрыли от журналистов одну или две детали. — Он глубже уселся в кресло, так, как будто решил остаться дольше, чем предполагал. — Вам не кажется, что сначала вы могли бы мне рассказать, что вас заинтересовало?
  — Конечно. Сирил Орчард был издателем журнала о скачках. Его подписчики платили неслыханную сумму — десять долларов в неделю. Мисс Бьюла Пул издавала журнал, который претендовал на то, чтобы прогнозировать политические и экономические события. Его подписчики платили ту же неслыханную сумму — десять долларов в неделю.
  — Это всё?
  — Я думаю, этого достаточно, чтобы возникло несколько вопросов. Орчард был отравлен, а мисс Пул застрелена. Большая разница в методах. Сейчас предполагается, что мистер Орчард был убит по ошибке. Яд предназначался другому, в то время как пуля, убившая мисс Пул, предназначалась именно ей. Тем не менее это замечательное совпадение — по крайней мере, это возбуждает любопытство. Например, возможно, было бы не напрасным сравнить списки подписчиков обоих изданий.
  — Да, я тоже думал об этом.
  — Неужели? — Вулф был раздражён, как бывает с ним всегда, если кто-то оказывается не глупее его. — В таком случае вы их сравнили. И?
  Кремер покачал головой:
  — Я не сказал, что их сравнивал. Я сказал, что подумал об этом. Но возможно ли сравнить списки, которых не существует?
  — Ерунда. Они должны быть. Вы их искали?
  — Конечно, но слишком поздно. В деле Орчарда нас подвела плохая организация. Его офис, маленькая однокомнатная нора в здании на Сорок второй улице, был заперт. Мы напрасно потратили время в поисках служащего или родственника, который бы нас пустил. Когда на следующий день мы наконец, получив разрешение управляющего, вошли, помещение было очищено: не было ни клочка бумаги, ни адресной книги — ровным счётом ничего. В случае с этой Пул всё было несколько иначе. Её застрелили в собственном офисе — в другой однокомнатной дыре на четвёртом этаже старого дома на Девятнадцатой улице, всего в четырёх кварталах от моей работы, — но её тело было найдено лишь в следующий полдень, и к тому времени, когда мы приехали, всё так же было вычищено. Точно так же.
  Раздражение Вулфа улетучилось. У Кремера в распоряжении было два совпадения, а у него — только одно.
  — Прекрасно, — промурлыкал он. — Всё становится на свои места. Несмотря на различия, есть любопытные детали. Конечно, вы наводили справки?
  — Да. Издания печатались в разных типографиях, и ни в одной из них нет списков подписчиков, нет ничего такого, что помогло бы делу. Ни Орчард, ни эта женщина не держали у себя помощников. После Орчарда остались вдова и двое детей, но, кажется, они ни черта не смыслят в его делах. Ближайшие родственники Бьюлы Пул живут на западе Колорадо, и они вообще не знают ничего, даже как она зарабатывала себе на жизнь. Мы задавали и обычные в таких случаях вопросы, но всё без толку. Никто не видел, чтобы кто-нибудь входил в дом или уходил, никто не слышал выстрела, не найдено ни оружие, ни отпечатки пальцев, которые помогли бы расследованию.
  Вулф задумчиво кивнул:
  — Вы сказали, что ещё не начали расследования, но, конечно, оно последует. Не найдена ли какая-нибудь связь между мисс Пул и Орчардом?
  — Если таковая и существует, мы не смогли её обнаружить.
  — Где находилась мисс Фрейзер и остальные, когда была застрелена мисс Пул?
  Кремер искоса посмотрел на него:
  — Вы считаете, это направление перспективно?
  — Я хотел бы задать им такой вопрос. А вы?
  — Я уже задавал его. Видите ли, то, что оба офиса были очищены, — это как раз тот факт, о котором мы не сообщали газетчикам. — Кремер посмотрел на меня: — И будьте добры не сообщать его вашему приятелю Коэну из «Газетт». — Он снова обратился к Вулфу: — Всё не так просто, поскольку время её смерти установлено с точностью до четырёх-пяти часов. Мы опросили всю компанию, но ничьи показания нельзя проверить.
  — Саварезе? Мисс Шеперд? Мистер Шеперд?
  — Что? — Глаза Кремера округлились. — Откуда, чёрт возьми, появился Шеперд?
  — Не знаю. Арчи он не понравился, а я знаю по опыту, что тот, кто ему не нравится, вполне может оказаться убийцей.
  — Забавное наблюдение. Эта Шеперд была в Атлантик-Сити с матерью и до сих пор находится там. Насчёт Саварезе надо посмотреть в отчётах, но я знаю, что его не проверяли, потому что не проверяли никого. Кстати, мы раскопали ещё двух подписчиков на издание Орчарда, кроме Саварезе и Фрейзер. Ничего интересного. По их словам, они играют на скачках, поэтому и подписались.
  — Я хотел бы поговорить с ними, — заявил Вулф.
  — Пожалуйста. В моём кабинете в любое время.
  — Вздор! Вы знаете, что по делам я никогда не выхожу из дома. Если вы дадите Арчи их имена и адреса, он займётся этим.
  Кремер сказал, что Стеббинс позвонит мне и продиктует адреса. Я никогда не видел Кремера столь желающим помочь. Видимо, никогда раньше он не был так разочарован.
  Они поговорили ещё немного, но у Кремера не было больше ничего важного для Вулфа, а Вулф не мог подсказать Кремеру, с чего начать. Я слушал разговор вполуха, в то время как голова была занята приведением фактов в систему. Я должен был признать, что непросто осмыслить эти два совпадения, не говоря уже о том, чтобы связать их каким-то образом воедино. К тому же для этого мне пришлось бы сосредоточиться. Когда кто-то отдаёт деньги, непонятно что получая взамен, первая мысль, которая приходит вам в голову, связана с шантажом. Я задумался над этим, но не пришёл ни к какому выводу, потому что это был далеко не единственный вариант. По крайней мере, было ясно, что ещё не создалось условий, при которых потребовалось бы применение моих интеллектуальных способностей.
  Кремер ушёл, Вулф сидел, уставясь на дальний угол потолка чуть приоткрытыми глазами. Я тоже сидел, не желая беспокоить его: когда я увидел, что он снова и снова жуёт губами, то понял, что он включился, и это меня обрадовало. Конечно, он мог решить, что помог Кремеру всем чем мог, и снова вернуться к чтению, пока Кремер не сообщит об успехах или не убьют кого-нибудь ещё. Но статья хорошо его встряхнула. Наконец он посмотрел в мою сторону и позвал меня.
  — Да, сэр, — обрадованно сказал я.
  — Возьми блокнот. Запиши.
  Я приготовился.
  — Бывшие подписчики на издание Сирила Орчарда или Бьюлы Пул должны связаться со мной немедленно. Помести объявление в трёх газетах: «Газетт», «Ньюс» и «Геральд трибюн» — объявление умеренного формата, скажем два дюйма. Пусть ответы присылают на наш почтовый ящик. Пусть, по возможности, разместят объявление на хороших страницах.
  — А я мог бы звонить и узнавать, есть ли ответы. Это сэкономит время.
  — Так и поступим.
  Я заложил бумагу в машинку. Зазвонил телефон. Сержант Пэрли Стеббинс хотел дать мне имена и адреса двух подписчиков Орчарда, которых они обнаружили.
  Глава 15
  Таким образом, начиная с утра понедельника мы снова действовали, а не сидели и не ждали у моря погоды. Однако я чувствовал себя не в своей стихии. Мне нравятся дела, которые можно изобразить диаграммой. Я не против сложности, это даже хорошо, но, если вы вышли охотиться на медведя, глупо сосредоточивать усилия на поисках лосиных следов. Наш гонорар зависел от того, выясним ли мы, как и почему Орчард получил цианистый калий, выпив кофе Мадлен Фрейзер. Однако мы тратили время и силы, разбираясь с женщиной по имени Бьюла Пул. Даже если признать, что один и тот же тип стянул карандаши и разлил чернила на ковер, то, если вас наняли поймать похитителя карандашей, вы этим и должны заниматься.
  Должен признать, что это замечание не совсем справедливо, поскольку в понедельник мы занимались в основном делами, связанными с убийством Орчарда. Казалось, что Вулф считает важным поговорить с этими двумя подписчиками. Поэтому вместо того, чтобы воспользоваться услугами телефона, я поехал за ними сам. Благодаря моим усилиям, один из них дожидался Вулфа в кабинете в одиннадцать часов утра. Это был помощник управляющего в крупной компании по производству кафеля. Вулф провёл с ним меньше четверти часа, принимая во внимание, конечно, что полицейские занимались им гораздо дольше и проверили его показания. Он долгие годы играл на скачках. Год назад в феврале он узнал, что появилось ежедневное издание «Ипподром» и он подписался, хотя десять долларов в неделю составляли шестую часть его зарплаты. Он получал его в течение девяти недель, а затем прервал подписку. С него хватило.
  Немного иначе обстояло дело со вторым подписчиком. Мари Леконн владела шикарным косметическим кабинетом на Мэдисон-авеню. Она не приняла бы моего приглашения, если бы не решила, что Вулф связан с полицией, хотя я прямо об этом ей не говорил. В тот вечер она провела с нами больше двух часов, хотя после этого визита не выяснилось ничего значительного. Она подписалась на «Ипподром» в августе, семь месяцев назад, и оставалась подписчицей до дня смерти Орчарда. До этой подписки она практически не играла на скачках — мы так и не поняли, что значило «практически не играла». Однако, подписавшись на «Ипподром», она стала часто играть на скачках, но отказалась сообщить нам, где, через кого и на какие суммы ставила. Вулф, зная, что время от времени я могу рискнуть пятёркой, намекнул мне, чтобы я поговорил с ней о подходящих темах, например о лошадях или жокеях. Она отказалась поддержать этот разговор. Вообще она прекрасно контролировала себя. Нервы сдали у неё лишь один раз, когда Вулф загнал её в угол, потребовав объяснений, почему она подписалась на такое дорогое издание. Это привело её в раздражение, а поскольку женщина в гневе — это то, что может до смерти напугать Вулфа, он быстро сдался.
  Он продолжал допрос, заходил с различных сторон, но всё, что мы в конце концов узнали, — это то, что она подписывалась на «Ипподром» не для того, чтобы лучше разобраться в шансах пони. Она извивалась как уж, и Вулф не продвинулся дальше полицейских.
  Я предложил Вулфу:
  — Мы могли бы попросить Сола разузнать о ней у людей её круга.
  Вулф фыркнул:
  — Кремер наверняка попытался сделать это, и в любом случае из неё придётся вытягивать всё дюйм за дюймом. От объявления результаты должны появиться быстрее.
  Результаты действительно дали о себе знать, но не совсем те, которых мы ожидали. В газеты, вышедшие в понедельник, объявление не успело попасть, так что впервые оно появилось утром во вторник. Разглядывая его, я пришёл к выводу, что, несмотря на небольшие размеры, оно привлекает внимание. После завтрака, который мы всегда едим вместе с Фрицем на кухне, в то время как Вулфу еда приносится в его комнату на подносе, я разобрал утреннюю почту и вышел поразмять ноги. Я подумал, что могу прогуляться в направлении «Геральд трибюн». Конечно, так быстро я ничего не ожидал, но вреда от визита в редакцию не было, поэтому я так и сделал. Меня ждала телеграмма. Я вскрыл её и прочитал:
  «Позвоните в Мидленд по телефону 5-3-7-8-4. Оставьте записку для Дункана с назначением места и времени встречи».
  Я подошёл к телефонной будке и бросил в щёлку автомата двадцать пять центов с идеей позвонить Кремеру, чтобы узнать, кому принадлежит этот номер в Мидленде, но затем передумал. Если случится так, что эта телеграмма наведёт нас на горячий след, мы не хотели бы вмешательства полиции, по крайней мере я не хотел. Тем не менее я решил, что надо использовать монетку, и набрал другой номер. Ответил Фриц, и я попросил его соединить меня с оранжереей.
  — Да, Арчи, — раздался раздражённый голос Вулфа.
  Насколько я знал его расписание, он сидел сейчас на скамеечке и пересаживал цветы в горшках. Он ненавидит, когда его прерывают за этим занятием. Я рассказал ему о телеграмме.
  — Прекрасно. Позвони по этому номеру. Договорись о встрече на одиннадцать или позже.
  Я вернулся домой, сел за свой стол, позвонил в Мидленд и спросил мистера Дункана. Конечно, это могли быть и миссис и мисс, но после общения с Мари Леконн я предпочёл бы иметь дело с мужчиной. Сердитый голос с акцентом сказал, что мистера Дункана нет, и спросил, что ему передать.
  — Скоро ли он вернётся?
  — Не знаю. Вы можете всё передать ему через меня.
  Я попросил сказать, что мистера Дункана ждут в конторе Ниро Вулфа с одиннадцати часов.
  Он не явился. Как обычно, ровно в одиннадцать Вулф спустился на лифте, взгромоздился на свой трон, попросил пива и начал раскладывать карточки растений, которые принёс сверху. Я заставил подписать его пару чеков и стал помогать с карточками. В половине двенадцатого я спросил, не стоит ли позвонить в Мидленд, чтобы узнать, получил ли Дункан моё послание, но Вулф сказал, что мы подождём до полудня.
  Зазвонил телефон. Я подошёл к своему столу и снял трубку.
  — Контора Ниро Вулфа. Говорит Гудвин.
  — Мне передали послание, которое вы оставили мистеру Дункану. Я хотел бы поговорить с мистером Вулфом.
  Я прикрыл трубку рукой и сказал Вулфу:
  — Он назвался Дунканом, но я уже слышал этот голос. Не могу сказать, что он мне знаком, но где-то я его уже слышал, клянусь Богом. Может, вы тоже слышали его.
  Вулф поднял свою трубку:
  — Да, мистер Дункан. Говорит Ниро Вулф.
  — Как ваши дела? — спросил голос.
  — Хорошо, благодарю вас. Я вас знаю, сэр?
  — Не знаю. Я хочу сказать, что не знаю, узнаете ли вы меня, увидев, потому что не уверен, насколько далеко будет простираться ваше глупое, назойливое любопытство. Но мы раньше разговаривали с вами по телефону.
  — Да?
  — Да. Дважды. 9 июня 1943 года я позвонил вам, чтобы дать один совет касательно работы, которую вы выполняли для генерала Карпентера. 16 января 1946 года я позвонил, чтобы посоветовать вам ограничить свои усилия, когда вы действовали от имени миссис Тремонд.
  — Да, я помню.
  Я тоже помнил. Про себя я отметил, что не узнал голос по первым шести словам, к тому же прошло больше двух лет с тех пор, как я его слышал: жёсткий, медленно и точно произносящий слова и холодный, как труп недельной давности.
  Голос продолжал:
  — Мне было приятно увидеть, что вы сделали, как я предлагал. Это показало…
  — Я ограничил свои усилия, потому что для завершения работы, на которую меня наняли, не требовалось их увеличивать, а не потому что вы это предложили, мистер Зек. — Голос Вулфа был столь же холоден.
  — Значит, вы знаете моё имя. — Голос не изменился.
  — Конечно. Я пошёл на некоторые издержки, чтобы выяснить его. Я не обращаю особого внимания на угрозы, поскольку мне угрожают очень многие, но я должен по крайней мере знать, кто это делает. Да, я знаю ваше имя, сэр. Вы считаете это странным? Многие знакомы с мистером Арнольдом Зеком.
  — У вас не было возможности со мной познакомиться. Всё это меня, мистер Вулф, не радует.
  — Радовать вас и не входило в мои намерения.
  — Я так и думал. Но со мной проще иметь дело, когда я в хорошем настроении. Именно поэтому я послал вам телеграмму и сейчас с вами разговариваю. Как я говорил раньше, вы меня восхищаете. Я не хотел бы утратить это тёплое чувство. Мне было бы приятнее сохранить его. Объявление, которое вы поместили в газетах, озаботило меня. Я понимаю, что вы не знали этого, не могли знать, поэтому я вам об этом говорю. Объявление беспокоит меня. На него никто не ответит, но оно появилось. Вы не должны допустить, чтобы это объявление создало вам слишком большие трудности. Самым мудрым поступком для вас было бы бросить это дело. Вы понимаете меня, не так ли, мистер Вулф?
  — О да, я понимаю. Вы очень ясно излагаете ваши мысли, впрочем, как и я. Меня наняли выполнить определённую работу, и я её собираюсь выполнить. У меня нет ни малейшего желания доставлять вам удовольствие или неприятности, и, поскольку ни то ни другое не является целью моей работы, вы можете не беспокоиться. Вы понимаете меня, не так ли?
  — Да, но теперь вы в курсе дела. — Он повесил трубку.
  Вулф сделал то же самое, откинулся в кресле и закрыл глаза. Я отодвинул телефонный аппарат, повернулся на стуле и молча смотрел на него в течение минуты.
  — Так, — сказал я. — Вот сукин сын! Разузнать насчёт телефона в Мидленде?
  Вулф покачал головой:
  — Бесполезно. Окажется, что это какой-нибудь небольшой магазинчик, хозяин которого просто передал содержание звонка. Кроме того, у него есть и собственный номер.
  — Да. Он не знал, что вам известно его собственное имя. Я тоже не знал. Как это произошло?
  — Два года назад я нанял несколько людей мистера Баскома, не говоря тебе об этом. Судя по всему, он человек изобретательный и решительный, поэтому я предпочёл, чтобы ты ничего не знал. Ты должен забыть, что знаешь его имя.
  — Даже так? — Я щёлкнул пальцами и улыбнулся Вулфу. — Какого чёрта? Он что, ест человечину, предпочитая симпатичных молодых людей?
  — Нет, он поступает хуже. — Глаза Вулфа полуоткрылись. — Вот что я тебе скажу. Если когда-нибудь я обнаружу, что действую против него и должен его уничтожить, мне придётся покинуть этот дом и найти себе место, где смогу работать. Я останусь там, буду спать и есть там до тех пор, пока не закончу дела. Это было бы крайне нежелательно, и поэтому надеюсь, что этого не случится никогда.
  — Понимаю. Хотел бы я встретиться с этим типом. Я думаю, что я с ним познакомлюсь.
  — Ты не будешь с ним знакомиться. Ты будешь держаться от него подальше. — Вулф сделал гримасу. — Если эта работа доведёт меня до такой крайности… Ладно, либо доведёт, либо нет. — Он посмотрел на часы. — Скоро полдень. Надо бы узнать, не откликнулся ли кто-то ещё. Ты не мог бы позвонить?
  Глава 16
  Больше никто не отзывался. Ни вечером, ни с утра в среду, ни в среду после обеда. Ничего не поделаешь. Меня это не удивило. Факт звонка от человека, имя которого мне было приказано забыть, делал очень вероятным предположение, что есть что-то необычное в подписчиках «Ипподрома» и «Чего ожидать» — так назывался журнал с экономической и политической информацией, издававшейся покойной Бьюлой Пул. Но, даже если с подписчиками было всё в порядке, оба издателя были убиты, а какой дурак отзовётся на подобное объявление только для того, чтобы выслушать массу неуместных вопросов. В среду после обеда, когда мы пришли в кабинет, я поделился своими соображениями с Вулфом, но он в ответ только фыркнул.
  — По крайней мере, мы могли бы намекнуть, что они получат назад свои деньги или что-нибудь в этом роде, — настаивал я.
  Никакого ответа.
  — Мы могли бы снова поместить их и добавить фразу о получении назад своих денег, или мы могли бы предложить награду тому, кто назовёт нам имена подписчиков Орчарда или Пул.
  Никакого ответа.
  — Или я мог бы поехать к Фрейзер и поговорить с компанией, вдруг что-то получится.
  — Так и сделай.
  Я подозрительно посмотрел на него. Он действительно хотел, чтобы я поехал.
  — Сейчас?
  — Да.
  — Когда вы принимаете мои предложения, это означает, что вы в затруднительном положении.
  Я пододвинул к себе телефон и набрал номер. Трубку снял Билли Медоуз, и голос его звучал совсем невесело, даже когда он узнал, что звоню я. Однако после небольшого диалога я был готов простить его. Я повесил трубку и проинформировал Вулфа:
  — Думаю, что придётся отложить визит. Нет ни мисс Фрейзер, ни мисс Коппел. Билл был немного резок, но мне удалось выяснить, что мисс Коппел арестована полицией, а мисс Фрейзер пытается её вызволить. Возможно, ей нужна помощь. Почему бы мне не выяснить, в чём дело?
  — Не знаю. Можешь попробовать.
  Я повернулся и позвонил по телефону Уоткинс 9-8241. Инспектора Кремера на месте не было, но к телефону подошёл сержант Стеббинс, который ничем ему не уступал, а по-моему, иногда даже кое в чём его превосходил.
  — Мне нужна информация в связи с гонораром, который вы, ребята, зарабатываете для мистера Вулфа, — сказал я.
  — Мне тоже, — признался он. — У тебя есть что-нибудь?
  — Пока нет. Мы с мистером Вулфом совещаемся. Чем вас обидела мисс Коппел и где она находится? Если мисс Фрейзер поблизости, передай ей, что я её люблю.
  Он радостно взревел. Пэрли не часто смеется, особенно на работе, и меня это возмутило. Я подождал до тех пор, пока, по моему мнению, он смог бы меня услышать, и спросил:
  — Какого чёрта ты так развеселился?
  — Никогда не думал, что настанет такой день, — заявил он. — Ты позволишь мне узнать, где находится ваш клиент? В чём дело? Вулфу нечего есть?
  — Перезвони мне, когда кончишь смеяться.
  — Я уже закончил. Ты не слышал, что сделала эта Коппел?
  — Нет, я знаю только то, что ты мне сказал.
  — Это пока секрет. Мы не хотели бы разглашать его.
  — Я помогу тебе сохранить его. И мистер Вулф тоже.
  — Точно? Ладно. Все они, конечно, дали подписку о невыезде. Сегодня утром мисс Коппел взяла такси до аэропорта Ла-Гардиа. Её перехватили, когда она садилась на девятичасовой самолет на Детройт. Говорит, что хотела навестить свою больную мать во Флитвилле, который находится в восьми километрах от Детройта. Но она не спрашивала разрешения, чтобы уехать, и, как мы узнали, её мать не больнее, чем год назад. Так что мы арестовали её как важную свидетельницу. Тебе не кажется, что это требует ответных мер?
  — Приготовься посмеяться ещё. Где мисс Фрейзер?
  — Вместе со своим адвокатом в кабинете окружного прокурора. Они обсуждают возможность выпустить мисс Коппел под залог.
  — А какие причины, побудившие мисс Коппел отправиться в поездку, вы считаете правдоподобнее её собственных?
  — Мне об этом не говорят. Ты вышел за рамки моих возможностей. Если вы хотите разузнать о деталях, Вулфу лучше позвонить самому инспектору.
  Я попытался попробовать другие подходы, но либо Пэрли выложил мне всё, либо остальное хранилось в другом шкафу, а он не хотел его открывать. Я повесил трубку и передал новости Вулфу.
  Он кивнул так, как будто это его не заботило. Я уставился на него:
  — Вам не хотелось бы, чтобы одна из них или обе сразу по дороге домой заехали бы поговорить к нам? Вам не хотелось бы спросить, почему мисс Коппел взяла и отправилась в Мичиган? Или, по-вашему, это вульгарное любопытство?
  — Пф! Об этом её сейчас спрашивает полиция, не так ли? — сказал Вулф. — Я провёл бесчисленное количество часов с этими людьми и добился чего-то, лишь щёлкнув кнутом. Зачем идти по сложному пути? Мне опять нужен хлыст. Позвони снова в газеты.
  — Пожелание, чтобы я поехал туда, всё ещё остается в силе? Когда дамы вернутся домой?
  — Можешь съездить, если хочешь.
  — Да. — Я рассвирепел. — По крайней мере, я могу себе позволить идти по сложному пути.
  Я позвонил во все три газеты. Ничего. Будучи не в настроении сидеть и заниматься карточками, на которых был отражён рост орхидей, я заявил, что иду прогуляться. Вулф рассеянно кивнул. Я вернулся после четырёх. Вулф уже поднялся в оранжерею. Я послонялся немного и в конце концов решил, что надо всё-таки чем-нибудь заняться, а у меня были только эти карточки. Я достал из шкафа доклады Теодора, но потом подумал, почему бы не выбросить на ветер ещё три двадцатипятицентовые монеты. Я снова сел за телефон.
  «Геральд трибюн» — ничего. «Ньюс» — ничего. Но в «Газетт» девушка сказала, что у них есть один ответ. Если бы вы увидели меня в то время, когда я взял шляпу и направился на Десятую авеню, чтобы поймать такси, вы могли бы подумать, что я отправился совершить убийство.
  Таксист был философом.
  — В наши дни не часто встречаются такие счастливые лица, как у вас, — сказал он мне.
  — Я еду жениться.
  Он открыл рот, чтобы продолжить разговор, но затем захлопнул его. Он покачал головой:
  — Нет. Не буду всё портить.
  Я расплатился с ним у здания «Газетт», поднялся наверх и получил свой подарок. Это был бледно-голубой конверт, на котором был отпечатан на машинке обратный адрес:
  Мистер У. Т. Майклз
  890, Ист-Энд-авеню
  Нью-Йорк, 28
  Внутри был листок бумаги размером с конверт, где тонко от руки было написано:
  «Почтовый ящик П-304.
  Относительно помещённого вами объявления. Я не была подписчицей ни одного из изданий, но могу вам кое-что сообщить. Вы можете написать мне или позвонить по номеру Линкольн 3-4808. Но не звоните до 10 утра или после 17.30. Это важно.
  До назначенного ею срока оставалось сорок минут, так что я прошёл сразу в будку и набрал номер. Ответил женский голос. Я попросил подозвать к телефону миссис Майклз.
  — Миссис Майклз слушает.
  — Я поместил объявление в «Газетт». Вы мне писали. Я только что прочёл…
  — Как вас зовут?
  — Гудвин, Арчи Гудвин. Я могу подъехать к вам через пятнадцать минут или даже быстрее.
  — Нет, не надо. Мне бы не хотелось этого. Вы связаны с полицией?
  — Нет. Я работаю на Ниро Вулфа. Возможно, вы слышали о нём. Это детектив.
  — Конечно. Я живу не в женском монастыре. Это он давал объявление?
  — Да. Он…
  — Почему же не он мне позвонил?
  — Потому что я только что получил вашу записку. Я звоню из телефона-автомата в здании «Газетт». Вы сказали, что вам нельзя звонить…
  — Видите ли, мистер Гудман. Я сомневаюсь, смогу ли я рассказать мистеру Вулфу обо всём, что его интересует. Очень сомневаюсь.
  — Вдруг и не сможете, — согласился я. — Но об этом лучше всего судить ему самому. Если вы не хотите, чтобы я приезжал к вам, может быть, вы позвоните мистеру Вулфу в его контору? Номер есть в телефонной книге, я могу подъехать сейчас на такси и…
  — О нет, только не сейчас. Не сегодня. Возможно, завтра, в пятницу.
  Я был раздражён. С одной стороны, мне ни разу не удалось завершить фразу до конца, и, с другой стороны, она явно читала заметку о том, что Вулфа наняли расследовать дело Орчарда, моё имя там упоминалось и было написано правильно. В общем, я надавил на неё.
  — Кажется, вы не понимаете, что вы сделали, миссис Майклз. Вы…
  — А в чём дело? Что я такого сделала?
  — Вы приземлились точно посредине дела об убийстве. Мистер Вулф и полиция в той или иной степени сотрудничают в расследовании этого дела. Мистер Вулф хотел бы встретиться с вами по поводу, изложенному в объявлении, не завтра и не на следующей неделе, а незамедлительно. Я думаю, вам надо повидаться с ним. Если вы хотите избежать встречи, потому что сожалеете, что послали эту записку, он будет вынужден посоветоваться с полицией, и что тогда? Тогда вас…
  — Я не сказала, что жалею о том, что послала записку.
  — Нет. Но то, как вы…
  — Я буду у мистера Вулфа к шести часам.
  — Хорошо. Надо ли мне…
  Мне уже следовало во всём разобраться и не давать ей возможности снова прервать меня. Она сказала, что вполне способна доставить себя самостоятельно, во что я вполне поверил.
  Глава 17
  В её внешности не было ничего из ряда вон выходящего. Норковая шубка, которую она сняла и повесила на спинку стула, и тёмно-красное шерстяное платье сами по себе были хороши, но их хозяйка не сочеталась с собственной одеждой. Её было слишком много, и она была слишком непропорционально сложена. Её лицо настолько расплылось, что нельзя было сказать, есть ли под кожей кости. По лицу шли глубокие складки. Мне она не понравилась. По выражению лица Вулфа я понял, что и ему тоже. Глядя на неё, можно было поклясться, что ей никто не нравится. Вулф пошуршал бледно-голубой бумажкой, ещё раз взглянул на неё и посмотрел на миссис Майклз.
  — Вы пишете здесь, мадам, что можете мне кое-что сообщить. Ваша осторожность понятна и даже похвальна. Прежде чем принять решение, вы хотели выяснить, кто поместил объявление. Теперь вы это знаете. Нет никакой необходимости…
  — Этот человек запугивал меня, — перебила она. — Таким способом нельзя заставить меня заговорить, если у меня есть что сказать.
  — Я согласен. Мистер Гудвин посвоевольничал. Арчи, забери назад свои угрозы.
  Я постарался улыбнуться ей, как мужчина улыбается женщине.
  — Беру свои слова назад, миссис Майклз. Мне так хотелось…
  — Если я что-либо скажу вам, — сказала она Вулфу, не обращая на меня внимания, — то лишь потому, что я этого хочу, и прошу не разглашать эту информацию. Что бы вы ни сделали, я ничего не смогу возразить, но вы дадите мне честное слово, что моё имя не будет упоминаться никогда. Никто не должен узнать, что я написала вам, приехала к вам и вообще имею к этому делу какое-либо отношение.
  Вулф покачал головой:
  — Это невозможно. Абсолютно невозможно. Вы не глупы, мадам, и я не собираюсь вести себя с вами как с дурочкой. Не исключено, что вам даже придётся выступить в качестве свидетельницы на суде. Ничего не могу сказать определённого, потому что не знаю, что вы собираетесь рассказать. Каким образом?
  — Ладно. — Она сдалась. — Вижу, что сделала ошибку. Я должна быть дома к семи часам. Вот что я собиралась вам рассказать: человек, которого я знаю, был подписчиком «Чего ожидать», который издавала эта Бьюла Пул. Я отчётливо помню, что два или три месяца назад видела то ли в его квартире, то ли в офисе небольшую их стопку. Я пыталась вспомнить, где это было, но не могу этого сделать. Я написала вам, потому что подумала, что вы поможете мне всё вспомнить. Я очень хочу это сделать, но боюсь, что ничего не получится.
  — Вот как! — Вулф выглядел таким же опечаленным, как и она. — Как я уже сказал, вы не глупы. Наверное, вы готовы держаться этой версии при любых обстоя…
  — Да!
  — Даже если мистер Гудвин снова позволит себе самоуправство и возобновит свои угрозы?
  — Да, — презрительно сказала она.
  — Всё это не очень убедительно, миссис Майклз. Странно, что вы решили ответить на объявление и прийти сюда…
  — Я не боюсь выглядеть странной.
  — Тогда у меня нет другого выхода. — Вулф сжал губы. Затем он снова открыл рот. — Принимаю ваше условие. Я и мистер Гудвин, который является моим сотрудником, не раскроем источника нашей информации и сделаем всё от нас зависящее, чтобы никто об этом не узнал. Если же это выяснится, то против нашей воли и вопреки принятым нами мерам. Мы не можем ничего гарантировать, мы можем только пообещать.
  Её глаза сузились.
  — Поклянитесь честью.
  — Господи, зачем эта старомодная поношенная клятва? Ну ладно. Клянусь честью. Арчи?
  — Клянусь честью, — мрачно сказал я.
  Её голова странно дёрнулась, и она сразу напомнила мне толстощёкую сову, которую я видел в зоопарке, готовую броситься на мышь.
  — Мой муж, — сказала она, — был подписчиком этого издания в течение восьми месяцев.
  Если сова бросалась на мышь, чтобы утолить голод, это женщина бросилась для того, чтобы причинить боль. Это было понятно по её голосу, который слегка изменился, когда она произнесла слово «муж».
  — Уж если речь зашла о странностях, то это действительно странно, — продолжила она. — Он не питает ни малейшего интереса к политике, промышленности, бирже и так далее. Он преуспевающий врач и думает только о своей работе и о своих пациентах, особенно пациентках. Зачем ему журнал «Чего ожидать»? Почему неделю за неделей, месяц за месяцем он платил этой Бьюле Пул? У меня есть собственные средства, и первые годы после женитьбы мы жили на мои доходы. Но затем он пошёл в гору, и теперь мои деньги ему больше не нужны. И он мне…
  Она внезапно остановилась. Видимо, привычка настолько укоренилась в ней, что иногда она перебивала сама себя. Она повернулась, чтобы взять шубку.
  — Прошу прощения, — резко сказал Вулф, — я дал вам честное слово и хотел бы получить некоторые детали. Что ваш муж…
  — Вы! — резко сказала она. — Я не собираюсь отвечать на разные глупые вопросы. Детали не имеют значения. Я сказала вам то, что вы хотели знать, и единственное, на что я надеюсь…
  Она начала надевать пальто, и я подошёл помочь ей.
  — Да, мадам, на что вы надеетесь? — спросил Вулф.
  Она посмотрела ему прямо в глаза.
  — Надеюсь, что у вас есть немного мозгов. По вашему виду этого не скажешь.
  Она повернулась и направилась в прихожую, и я последовал за ней. В течение многих лет я открывал входную дверь, чтобы выпустить самых разных людей, среди которых были воры, убийцы, мошенники, обманщики, но никогда эта процедура не доставляла мне большего удовольствия, чем в этот раз. Вдобавок ко всему, помогая ей надеть шубку, я заметил, что у неё немытая шея.
  Для нас не было новостью, что её муж — преуспевающий доктор. За время между моим возвращением в кабинет Вулфа и её появлением я успел посмотреть телефонную книгу, где он значился как доктор медицины. В телефонной книге был адрес его приёмной, расположенной на одной из шестидесятых улиц рядом с Парк-авеню. Я успел позвонить также доктору Волмеру, который никогда не встречал его, но сообщил, что репутацией он пользуется прекрасной. Практиковал он в высших кругах, а по специальности он был гинекологом.
  Вернувшись в кабинет, я заметил Вулфу:
  — Я опять наблюдаю в себе эффект маятника. До сих пор я склонялся к мысли, что мне нужна женщина невысокого роста, но всемогущий Боже!
  Вулф кивнул и слегка передёрнулся.
  — Да. Однако мы не можем утверждать, что это знакомство было бесплодным. Без сомнения, она дала нам информацию, не могла же она всё это придумать. — Он посмотрел на часы. — Она сказала, что должна быть дома к семи, значит, он вполне может быть на работе. Попытайся.
  Я отыскал номер и позвонил. Снявшая трубку женщина была полна решимости защитить своего шефа от разговора с незнакомцем, но в конце концов я добился своего. Вулф взял трубку:
  — Доктор Майклз? С вами говорит Ниро Вулф, частный детектив. Да, сэр, насколько я знаю, существует только один человек с таким именем. Я в небольшом затруднении и хотел бы, чтобы вы мне помогли.
  — На сегодня я уже закончил работу, мистер Вулф. Боюсь, что я не возьму на себя ответственность давать вам медицинские советы по телефону. — Он говорил низким голосом, вежливо и устало.
  — Мне не нужен медицинский совет, доктор. Я хотел бы поговорить с вами об издании под названием «Чего ожидать», на которое вы подписывались. Трудность состоит в том, что я не считаю нужным покидать свой дом. Я мог послать своего помощника, или полицейского, или обоих сразу, чтобы они поговорили с вами, но предпочитаю обсудить всё с вами с глазу на глаз. Не могли бы вы зайти ко мне сегодня после ужина?
  Очевидно, манера прерывать собеседника в семье Майклзов принадлежала только жене. Муж не только не перебивал, но даже не поддерживал разговор. Вулф повторил:
  — Это вас устроит?
  — Не могли бы вы подождать ещё секунду, мистер Вулф. У меня был тяжёлый день, и я пытаюсь сосредоточиться.
  — Конечно.
  Пауза продолжалась десять секунд, затем он заговорил ещё более усталым голосом:
  — Полагаю, что посылать вас к чёрту бесполезно. Предпочитаю не обсуждать эту тему по телефону. Я буду у вас около девяти.
  — Хорошо. Вы приглашены куда-нибудь на ужин, доктор?
  — Приглашён? Нет, я ужинаю дома. А в чём дело?
  — Я решил пригласить вас поужинать вместе со мной. Вы сказали, что только что закончили работу. У меня хороший повар. На ужин у нас свиная вырезка, тушёная в остром соусе, с умеренным количеством приправ. У нас не хватит времени, чтобы как следует подготовить красное вино, но, по крайней мере, оно немного отойдёт после холодильника. К нашему маленькому делу мы приступим лишь после ужина, за чашкой кофе, а может быть, и после кофе. Вам не доводилось слышать о коньяке «Ремизье»? Он встречается не часто. Надеюсь, вас не шокирует, что мы его будем потягивать, заедая яблочным пирогом, приготовленным Фрицем. Фриц — это мой повар.
  — Чёрт возьми, я еду. Ваш адрес?
  Вулф сообщил ему адрес и повесил трубку.
  — Чёрт вас возьми и меня тоже! — воскликнул я. — Пригласить абсолютного незнакомца! Он может намазать устрицу хреном.
  Вулф нахмурился:
  — Когда я узнал, что он идёт домой ужинать с этим существом, я вынужден был так поступить. Даже если она подаст на развод за его вызывающее поведение. С моей стороны следовало бы избегать такого риска.
  — Чепуха! Никакого риска нет, и вы об этом знаете. Вы просто пытаетесь сделать так, чтобы никто не заподозрил вас в гуманности. Вы проявили доброту по отношению к человеку и не хотите этого признать. Мысль о том, что этот несчастный идёт домой ужинать со своей гиеной, слишком задела ваше большое и доброе сердце. И вы обрекли себя на то, чтобы дать ему немного коньяка, который существует в Соединённых Штатах в количестве девятнадцати бутылок, и все они стоят в вашем шкафу.
  — Вздор! — Он встал. — Ты можешь сделать сентиментальной даже таблицу умножения.
  Он направился в кухню, чтобы сказать Фрицу о госте и вдохнуть ароматы съестного.
  Глава 18
  После ужина Фриц принёс в кабинет вторую порцию кофе, а также бутылку коньяку и пузатые рюмки. Большая часть предшествовавших двух часов прошла не на Тридцать пятой улице в Нью-Йорке, а в Египте. И Вулф, и его гость когда-то провели там некоторое время и охотно задержались на этой теме, даже немного поспорив.
  Доктор Майклз, удобно раскинувшись в кресле из красной кожи, поставил чашку с кофе, зажёг сигарету и легко похлопал себя по груди. Он выглядел так, как должен выглядеть преуспевающий доктор с Парк-авеню: средних лет, хорошо сложенный, элегантно одетый, обеспокоенный, но уверенный в себе. После первого часа, проведённого за столом, усталость и обеспокоенность прошли, но сейчас, когда он закурил и поднял взгляд на Вулфа, на его лбу снова появились морщины.
  — Это было великолепно, — заявил он. — У меня есть десятки пациентов, которым бы я прописал поужинать с вами, но боюсь, что посоветовал бы вам не выполнять этого предписания. — Он рыгнул и, будучи хорошо воспитанным, не пытался этого скрыть. — Так. Теперь я перестаю притворяться гостем и перехожу к своей непосредственной роли — жертвы.
  — У меня нет ни намерения, ни желания потрошить вас, как дичь, — возразил Вулф.
  Майклз улыбнулся:
  — Именно это и говорит хирург, делая первый разрез. Давайте закончим с этим делом. Моя жена звонила вам, писала или приходила?
  — Ваша жена? — Вулф широко открыл глаза с невинным видом. — Разве кто-то упоминал вашу жену?
  — До настоящего момента только я сам. Оставим это. Я думаю, что вам пришлось поклясться честью — забавная старая фраза: «клянусь честью». — Он передёрнулся. — Честно говоря, я не был удивлён, когда вы спросили по телефону об этом шантаже. Я только на какое-то время смутился. Я ожидал чего-то подобного. Я, правда, думал, что это будет полиция. Всё оказалось чуть лучше.
  Вулф слегка наклонился вперёд, принимая комплимент.
  — В конце концов это может дойти и до полиции, доктор. Может случиться так, что этого нельзя будет избежать.
  — Я понимаю. Я только надеюсь, что этого всё же не произойдёт. Она отдала вам анонимные письма или просто показала их?
  — Ни то, ни другое. Кстати, это вы сказали «она», а не я. У меня нет документальных свидетельств. Я их не видел, однако, если они существуют, я могу, без сомнения, их получить. — Вулф вздохнул, откинулся и прикрыл глаза. — Будет проще, если вы внушите себе, что я ничего не знаю, и расскажете всё сами.
  — Пожалуй, чёрт возьми! — Майклз отпил немного коньяку, подержал его во рту, чтобы насладиться вкусом, проглотил и поставил рюмку. — С самого начала?
  — Да, пожалуйста.
  — Так… Это было летом, девять месяцев тому назад. Тогда я впервые узнал об анонимных письмах. Один из моих коллег показал мне такое письмо, которое пришло ему по почте. В нём прозрачно намекалось, что я хронически виновен в м-м-м… неэтичном поведении по отношению к пациенткам. Некоторое время спустя я заметил значительное изменение в отношении ко мне моей старейшей и наиболее состоятельной пациентки. Я попросил её честно объяснить, в чём дело. Она получила два подобных письма. На следующий день моя жена показала мне два письма такого же содержания, пришедшие к ней. — На лбу у него снова появились морщины. — Вряд ли нужно объяснять, что может произойти с доктором, если происходит подобное. Конечно, я подумал о полиции, но был слишком велик риск, что в результате полицейского расследования дело получит огласку, поползут слухи. Подобные же соображения помешали мне нанять частного детектива. Затем, на следующий день после того, как жена показала мне письма, — нет, два дня спустя — у меня дома раздался телефонный звонок. Уверен, что моя жена подслушивала разговор по параллельному аппарату у себя в комнате. Впрочем, вас это не интересует, а жаль. — Майклз дёрнул головой, как будто услышал какой-то звук. — Так что я собирался рассказать?
  — Понятия не имею, — пробормотал Вулф. — Телефонный звонок?
  — Звонила женщина. Она была краткой. Она сказала, что понимает людей, которые получают письма обо мне, и если это раздражает меня и я хочу положить этому конец, то я легко могу это сделать. Если я подпишусь на год на издание под названием «Чего ожидать», — она дала мне адрес, — писем больше не будет. Цена десять долларов в неделю, и я могу платить еженедельно, ежемесячно или за год вперёд, как мне больше нравится. Она заверила меня, что возобновления подписки не потребуется, что письма сразу же прекратятся и что их больше никогда не будет. — Майклз развёл руками. — Вот и всё. Я подписался. В течение восьми недель я посылал по десять долларов в неделю. Потом я послал чек на 440 долларов. С тех пор, насколько мне известно, писем больше не было…
  — Необычайно интересно, — пробормотал Вулф.
  — Да, — согласился Майклз. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Так говорит доктор, когда сталкивается с чем-то необычным, например лёгким, вросшим в ребро. Но если он достаточно тактичен, он не скажет этого в присутствии пациента.
  — Вы абсолютно правы, сэр. Приношу свои извинения. Но это действительно очень редкий случай. Замечательно! Если исполнение было столь же блестящим, как и задумка… Письма были отпечатаны на машинке?
  — Да. Простые конверты и простая дешёвая бумага, но отпечатаны великолепно.
  — Вы сказали, что послали чек. Так разрешалось поступать?
  Майклз кивнул:
  — Она ясно дала это понять. Или чек, или деньги переводом. Наличные также принимались, но из-за ненадёжности почты это было нежелательно.
  — Да? Восхитительно! Что вы можете сказать о её голосе?
  — Среднего тембра, ясный и чётко произносящий слова. Это была образованная женщина, я имею в виду хорошую дикцию и грамматику, и говорила она убедительно. Как-то я позвонил в это издание — как вы, вероятно, знаете, его номер есть в телефонной книге — и попросил к телефону мисс Пул. Говорившая сказала, что она и есть мисс Пул. Я обсудил с ней статью в последнем номере. Она была умна и знала, о чём идёт речь, но у неё было нервное сопрано, ничего общего с голосом, который объяснял мне, как избавиться от писем.
  — Так и должно быть. Вы звонили, чтобы выяснить это?
  — Да. Я думал, что это принесёт мне какое-то удовлетворение, поскольку в этом не было риска.
  — Лучше было бы сэкономить двадцать пять центов. — Вулф скорчил гримасу. — Доктор Майклз, я хочу задать вам один вопрос.
  — Задавайте.
  — Я не стал бы этого делать, но этот вопрос очень важен, хотя и затрагивает ваши личные дела. Не будет никакого смысла задавать его, если я не буду абсолютно уверен в том, что вы либо ответите искренне, либо вовсе не будете отвечать. Если вы захотите прибегнуть к увёрткам, возможно, у вас это получится, но мне этого не нужно. Обещайте мне, что ответите искренне или промолчите.
  Майклз улыбнулся:
  — Тишина — это так ужасно. Я дам вам прямой ответ или скажу, что не буду отвечать.
  — Хорошо. Насколько обоснованны были намёки о вашем поведении в тех письмах?
  Доктор посмотрел на него, задумался и наконец кивнул:
  — Да, это действительно касается лично меня, но вы говорите, что это важно. Вам нужен подробный ответ?
  — Настолько подробный, насколько это возможно.
  — Тогда я прошу, чтобы это осталось между нами.
  — Обещаю вам.
  — Принимаю ваше обещание и не требую клясться честью. Под этими намёками не было никаких оснований. Никогда со своими пациентками я и не думал переходить границу профессиональной этики. Но в отличие от вас я глубоко и постоянно ощущаю необходимость в женском обществе. Думаю, что именно поэтому я так рано и так несчастливо женился. Возможно, её деньги меня тоже привлекали, но я это категорически отрицаю, хотя в моём характере есть плохие черты. Как бы там ни было, у меня есть близкая мне женщина, но это не моя жена. Она никогда не была моей пациенткой. Когда ей нужен медицинский совет, она идёт к другому врачу. Ни один врач не возьмёт на себя ответственность за здоровье того, кого он любит или кого ненавидит.
  — Близкая вам женщина не могла послужить поводом для намёка в письмах?
  — Не вижу, каким образом. В письмах речь шла о пациентках, во множественном числе.
  — Приводились ли какие-нибудь имена?
  — Нет, имён не было.
  Вулф удовлетворённо кивнул:
  — Потребовалось бы слишком много исследований для того, чтобы проводить полномасштабную операцию, а в этом не было необходимости. — Он привстал из кресла, чтобы дотянуться до кнопки звонка. — Я очень обязан вам, доктор Майклз. Для вас это было очень неприятно, но вы проявили терпение. Нет необходимости продолжать эту процедуру. Я не вижу также необходимости сообщать полиции ваше имя и обязуюсь не делать этого, хотя одному Богу известно, что предпримет мой коллега из полиции. А теперь выпьем пива. Мы ещё не пришли к единому мнению об остроконечных арках мечети Тулуна.
  — Если вы не возражаете, — сказал гость, — то я бы хотел знать, нельзя ли ещё глоточек этого коньяка?
  Таким образом, он продолжал вкушать коньяк, в то время как Вулф пил пиво. Я извинился и вышел подышать воздухом, тем самым им была предоставлена полная возможность как следует обсудить остроконечные арки тулунской мечети, тем более что, по моим предположениям, это заняло бы много времени.
  Я вернулся после одиннадцати, и вскоре после этого Майклз стал собираться домой. Он вовсе не был пьян, но значительно порозовел и расслабился по сравнению с тем, каким он вошёл. Вулф настолько подвыпил, что даже поднялся попрощаться, и я не увидел на его лице привычного сомнения, когда Майклз протянул ему руку. Вулф по-приятельски пожал её.
  — Я хочу спросить у вас кое-что, — сказал Майклз.
  — Спрашивайте.
  — Я хочу задать вам вопрос, связанный с вашей профессией. Мне нужна помощь, и я заплачу за неё.
  — Конечно, сэр, если это будет что-нибудь стоить.
  — Я уверен, что будет. Я хочу знать вот что: если за вами следят, если вас преследует человек, сколько существует способов ускользнуть от него и что это за способы?
  — Боже мой! — Вулф передёрнулся. — Как долго это продолжается?
  — Многие месяцы.
  — Так. Арчи?
  — Конечно, — сказал я, — с удовольствием.
  — Я не хотел бы быть навязчивым, — соврал Майклз. — Ведь уже слишком поздно.
  — Ничего-ничего. Садитесь.
  Я действительно не имел ничего против, особенно с тех пор, как повстречался с его женой.
  Глава 19
  Это и впрямь кое-что объясняет, думал я, причёсываясь утром в четверг. Это действительно шаг вперёд.
  Затем, бросив расчёску в ящик, громко сказал:
  — Да, вперёд. Только по направлению к чему?
  Когда расследуется убийство, обычно половина времени уходит на распутывание ложных нитей. Иногда это раздражает, но какого чёрта! Если ты занимаешься детективной работой, надо просто отбросить эти версии и заняться поисками новых. В нашем случае сложность заключалась в другом. Мы не бросались определять источники новых звуков только для того, чтобы выяснить, что это — кошка на заборе. Мы были далеки от этого. Всю подобную работу мы возложили на полицейских. Те шаги, которые мы предприняли, оказались удачными. Два наших основных открытия — лента на бутылке и способ работы отдела подписки «Чего ожидать», без сомнения, были важными компонентами картины смерти Сирила Орчарда, то есть как раз того, над чем мы работали.
  Значит, мы сделали шаг вперёд. Прекрасно. Когда ты делаешь шаг вперёд, следующий пункт программы — ещё один шаг в этом направлении. Как раз об этот камешек в лепёшке я сломал себе утром зуб. Принимая ванну, одеваясь и завтракая, я снова и снова рассматривал ситуацию с разных углов и точек зрения и должен признать следующее: позови меня Вулф к себе и попроси сказать, как я собираюсь провести день, я был бы нем как рыба.
  Если вы следите за ходом моей мысли, то поймёте: я занимался тем, что анализировал свою предыдущую деятельность. Когда Вулф позвал меня к себе, пожелал мне доброго утра, поинтересовался, как я спал, и попросил меня позвонить инспектору Кремеру и пригласить его к нам к одиннадцати часам, я сказал только:
  — Да, сэр.
  По собственной инициативе я решил сделать ещё один телефонный звонок. Поскольку это нарушало закон, я не хотел звонить из кабинета Вулфа. Поэтому, когда я отправился прогуляться в банк положить на счёт деньги по чеку бывшего клиента, который расплачивался с нами частями, я зашёл в телефонную будку. Я дозвонился Лону Коэну и сказал ему, что хочу поговорить с ним на тему, не имеющую отношения к детективной работе, но тем не менее абсолютно конфиденциальную. Я сказал, что мне предложили работу, за которую платят в десять раз больше, чем получал он, и в два раза больше, чем получаю я, и, хотя у меня нет намерения покидать Вулфа, мне всё-таки любопытно. Не слышал ли он когда-нибудь о типе по имени Арнольд Зек, а если слышал, то что?
  — Ничего такого, что бы тебя заинтересовало, — сказал он.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Я хочу сказать, что тебе нужен не воскресный репортаж, а что-то такое, что не лежит на поверхности, но увы… Зек — вопросительный знак. По слухам, он владеет двадцатью членами местных законодательных органов и шестью лидерами районного масштаба. Ещё я слышал, что к нему не подступиться. Ходят слухи, что, если ты напечатаешь про него что-нибудь такое, что ему не понравится, твое обглоданное акулами тело найдут на морском берегу. Но это могут быть просто разговоры. Одна маленькая деталь — надеюсь, между нами?
  — Конечно.
  — В моём досье про него нет ни слова. У меня была однажды возможность заглянуть туда, несколько лет тому назад, когда он передал свою яхту военно-морскому флоту. Ни слова, что странно, когда речь идёт о типе, который раздаёт яхты и владеет самой высокой горой в Вестчестере. А что за работа?
  — Забудь об этом. Я даже и не собирался её принять. Я думал, что яхта у него.
  Я решил не продолжать этого разговора. Если когда-нибудь Вулфу придётся бежать из дома и искать себе убежище, я не хотел, чтобы это произошло по моей вине.
  Кремер приехал вскоре после одиннадцати. Вид у него был отнюдь не жизнерадостный. Когда он обычно появляется у нас, он намеревается разорвать Вулфа на куски или по крайней мере припугнуть тем, что отвезёт его в полицейский участок или пошлёт за ним наряд, у которого будет бумага, подписанная судьёй. В такие моменты глаза у него горят, а ноги трясутся. На сей раз он был настолько несчастен, что даже позволил мне взять у себя пальто и шляпу и повесить их на вешалку. Но когда он вошёл в кабинет, плечи его распрямились. Он настолько привык выглядеть воинственным, входя в эту комнату, что это происходит уже автоматически. Он пробурчал приветствие, сел и спросил:
  — Что у вас на этот раз?
  Вулф, сидевший со сжатыми губами, посмотрел на него и затем ткнул в его сторону пальцем.
  — Знаете, мистер Кремер, мне начинает казаться, что я осёл. Вчера исполнилось три недели с тех пор, как я прочитал в газете об убийстве мистера Орчарда. В тот самый момент мне следовало немедленно догадаться, почему люди платили ему десять долларов в неделю. Я говорю не просто об идее шантажа вообще, такое предположение напрашивалось, я имею в виду всю операцию. То, как это проделывалось.
  — Это вы сейчас догадались?
  — Нет, мне всё описали.
  — Кто?
  — Не имеет значения. Невинная жертва. Хотите, чтобы я вам всё разъяснил?
  — Конечно. Но можно наоборот.
  Вулф нахмурился:
  — Что? Вы тоже знаете об этом?
  — Да, знаю. Теперь знаю. — Кремер не хвастался, он оставался всё таким же угрюмым. — Я ничего не хочу сказать против управления полиции Нью-Йорка. Оно работает лучше всех в мире, но это большая организация, и нельзя ожидать, что кто-нибудь знает всё о том, что делают остальные. Я занимаюсь убийствами. Отлично. В сентябре 1946 года, девятнадцать месяцев тому назад, житель города обратился с жалобой к сержанту в полицейский участок. Люди получали анонимные письма, в которых речь шла о нём. Ему позвонил какой-то мужчина и сказал, что, если он подпишется на «Ипподром» сроком на год, писем больше не будет. Житель сказал, что в письмах всё — ложь, что его не проведёшь и что он требует правосудия. Поскольку всё это выглядело достоверным, сержант посоветовался с капитаном. Они вместе отправились в офис «Ипподрома», нашли там Орчарда и насели на него. Он всё отрицал и заявил, что кто-то пытается подложить ему свинью. Тот самый житель слышал Орчарда непосредственно и по телефону и сказал, что у звонившего ему был другой голос и что это, видимо, сообщник. Но никакого сообщника найдено не было. Не было найдено ничего. Орчард не менял своей позиции. Но отказался предоставить список своих подписчиков, сказав, что не хочет, чтобы им докучали. Поскольку состава преступления найдено не было, он имел право так поступить. Адвокат, нанятый жителем города, не смог заставить Орчарда давать показания под присягой. Анонимные письма прекратились.
  — Прекрасно, — промурлыкал Вулф.
  — Какого чёрта! Что же здесь прекрасного?
  — Прошу прощения. Что же дальше?
  — Ничего. Капитан вышел в отставку, живёт на ферме на Род-Айленде. Сержант до сих пор сержант. Так и должно быть, поскольку он не читает газет. Он работает в участке в Бронксе и в основном занимается мальчишками, которые швыряют камни в поезда. Только позавчера он снова натолкнулся на имя Орчарда. Таким образом я всё и узнал. Я послал людей к другим известным нам подписчикам Орчарда, за исключением одного из них, который был полным ослом. Я послал множество людей, чтобы они переговорили с теми, кто как-то был связан с подписчиками, и спросили об анонимных письмах. С Саварезе и Мадлен Фрейзер — никаких результатов, но мы раскрыли тот факт, что были письма женщине по фамилии Леконн, той самой, которая содержит косметический салон. Всё то же самое. Письма и телефонный звонок. И она клюнула. Леконн говорит, что письма лгали, и похоже, так оно и было, однако она заплатила за то, чтобы они прекратились, и не сказала ни слова ни нам, ни вам, поскольку не хотела сказала.
  Кремер взмахнул рукой.
  — Вам что-нибудь понятно?
  — Вполне, — отозвался Вулф.
  — О'кей! Вы позвали меня, и я приехал, потому что, клянусь Богом, не знаю, что мне это даст. Именно вы блестяще выяснили, что яд предназначался для Фрейзер, а не для Орчарда. Это кажется абсурдом, но что с того? Если в конце концов яд предназначался Орчарду, то кто в этой компании и зачем подсыпал его? И как быть с Бьюлой Пул? Работала ли она вместе с Орчардом или самовольно присвоила себе часть его списка? Господи, мне никогда не встречалось ничего подобного! Не подскажете ли вы мне, где выход? Я хочу знать!
  Кремер вытащил из кармана сигару, сунул в рот и сжал её зубами.
  Вулф покачал головой.
  — Пока нет, — заявил он. — Я сам слегка ошеломлён. Ваш рассказ был слишком кратким, и, возможно, если вы дополните его, это поможет делу. Вы не спешите?
  — Чёрт возьми, нет!
  — Тогда вот что. Если мы хотим увидеть связь между двумя событиями, необходимо точно знать, каковы были роли Орчарда и Пул. Предположим, что я умный и безжалостный человек, который решил заработать некоторую сумму на шантаже, при этом практически не рискуя.
  — Орчарда отравили, а её застрелили, — нахмурился Кремер.
  — Да, — согласился Вулф, — но я этого не делал. Я либо знаю людей, которых я могу использовать, либо знаю, как их найти. Я терпелив и богат. Я снабдил Орчарда средствами для того, чтобы тот начал издание «Ипподрома». У меня есть тщательно приготовленные списки людей, занимающихся бизнесом или другой работой, имеющих приличные доходы, а род их деятельности делает их уязвимыми для моих нападений. Затем я начинаю действовать. По телефону звоню не я и не Орчард. Конечно, Орчард, который находится на виду, никогда не встречал меня, не знает, кто я такой, возможно, даже не знает о моём существовании. Действительно, среди тех, кто вовлечён в операцию, очень немногие знают, что я существую, — возможно, только один человек.
  Вулф потёр ладони.
  — Всё это вполне умно. Я забираю у своих жертв лишь небольшую часть их дохода, и я не запугиваю их тем, что могу разгласить какую-либо ужасную тайну. Даже если бы я знал их тайны, а я их не знаю, я предпочёл бы не упоминать о них в анонимных письмах. Это не только испугало бы их, но и привело бы в ужас, а это мне не нужно, мне нужны деньги. Тем более что, если списки правильно составлены, не нужно заниматься большой исследовательской работой, нужно узнать лишь немногое, чтобы включить в них только тех людей, которые с наименьшей вероятностью вступят в борьбу, обратясь в полицию или используя другие методы. Даже если кто-то прибегнет к помощи полиции, что случится? Вы уже ответили, мистер Кремер, рассказав, что случилось.
  — Этот сержант чертовски туп, — проворчал Кремер.
  — О нет. Там ещё был капитан. Подумайте как-нибудь на досуге, что бы вы сами предприняли в подобном случае. Предположим, ещё один или два жителя обратились бы с подобной жалобой — мистер Орчард продолжал бы настаивать, что это козни врагов. В самом крайнем случае, если произошло бы невероятное и началась лавина жалоб или если бы появился необыкновенно способный полицейский — что из того? С Орчардом было бы покончено, но не со мной. Даже если бы он захотел что-нибудь рассказать, то не смог бы, по крайней мере про меня, потому что меня он не знает.
  — Он передавал вам деньги, — возразил Кремер.
  — Не мне. Он никогда не находился от меня ближе чем на расстоянии десять миль. Передача денег — важная деталь, и, можете быть уверены, это было хорошо организовано. Только одному человеку доверено приносить мне деньги. Составить список подписчиков «Ипподрома» не потребовало много времени. Их было не меньше сотни, возможно, пятьсот, но предположим, двести. Это две тысячи долларов в неделю.
  Если Орчард получает половину, то после оплаты всех расходов он имеет больше тридцати тысяч в год; если у него есть хоть капля ума, это его удовлетворит. Что касается меня, то речь идёт об общей сумме. Как много у меня подобных точек? Нью-Йорк достаточно велик для четырёх или пяти, Чикаго — двух или трёх, в Детройте, Филадельфии и Лос-Анджелесе — по две в каждом и ещё по крайней мере десяток городов — по одной. Приложив усилия, я могу заставить работать двадцать точек. Но мы снова проявим умеренность и остановимся на двенадцати. Это принесёт мне ежегодно шестьсот тысяч долларов. Связанные с операцией расходы не превысят половины этой суммы, и, если вы прикинете, мне платить подоходный налог не требуется, и согласитесь, что мои дела идут совсем неплохо.
  Кремер хотел что-то сказать, но Вулф поднял руку.
  — Минуточку. Как я уже и сказал, всё это очень умно, особенно то, что я избегаю реальных угроз относительно реальных секретов, но шедевром этот план делает разумное ограничение дани. Все шантажисты обещают, что этот раз — самый последний, но я не только даю обещание, я держу его. У меня есть правило, которое я не нарушаю, — не требовать продления подписки.
  — Вы не можете этого доказать, — сказал Кремер.
  — Не могу. Но я уверен в этом, поскольку в этом суть, особая красота плана. Человек может примириться с болью, а в действительности это была не боль, а просто неудобство для людей с хорошим доходом, если они знают, что скоро это кончится, и, когда приходит время, всё действительно кончается. Но если я буду заставлять их платить год за годом и этому не будет видно конца-края, я навлекаю беду. А для этого я слишком хороший бизнесмен. Гораздо дешевле и безопаснее найти четырёх новых подписчиков в неделю для каждого издания. Это всё, что необходимо для того, чтобы постоянно было двести подписчиков.
  Вулф многозначительно кивнул.
  — В любом случае, — продолжил он, — если я собираюсь остаться в бизнесе, а я собираюсь это сделать, я должен взять себе это за правило и неукоснительно его придерживаться. Так я и поступаю. Конечно, будет много маленьких трудностей, как и в любом деле. Я также должен быть готов к непредвиденным случайностям. Например, мистер Орчард может быть убит. В этом случае я должен узнать об этом сразу и немедленно направить человека, который уберёт из его офиса все бумаги, хотя среди них нет ничего такого, что могло бы навлечь подозрения на меня. Я предпочитаю, чтобы враждебные мне силы ни при каких обстоятельствах не узнали о природе и масштабах моих операций. Но я не паникую, зачем? В течение двух недель одна из моих сообщниц, та, которая говорит по телефону от имени изданий, публикуемых женщинами, обзванивает подписчиков «Ипподрома» и сообщает им, что оставшуюся плату необходимо внести другому изданию, под названием «Чего ожидать». Лучше бы сбросить со счетов «Ипподром» и смириться с этой потерей, но я понял это только тогда, когда мисс Пул также была убита. К счастью, всё находится под контролем. Снова необходимо очистить офис, на сей раз при неблагоприятных обстоятельствах и быстро. Вполне вероятно, что мой человек видел убийцу и даже может назвать его. Я хочу спасти бизнес и не желаю, чтобы его прерывали столь разрушительным образом, но не заинтересован в поимке убийцы. Я уничтожаю оба эти проклятых списка, сжигаю их и задумываюсь над созданием двух абсолютно новых изданий. Как насчёт еженедельной газеты с новейшей информацией для покупателей? И конечно, можно издавать самоучитель иностранного языка, существует бесчисленное количество возможностей.
  Вулф откинулся назад.
  — Вот та связь, которую вы искали, мистер Кремер.
  — Чёрта с два, — пробормотал Кремер. Он задумчиво теребил нос указательным пальцем. Через секунду он продолжил: — Я думал, что вы закончите тем, что убьёте обоих сами. Это также связь между двумя случаями, не так ли?
  — Но такая связь не кажется мне логичной. Зачем мне избирать такое время, место и метод для убийства Орчарда? Или даже мисс Пул — почему в её офисе? Это не мой стиль. Если бы их нужно было убрать, я наверняка организовал бы это лучше.
  — Вы говорите, это был подписчик.
  — Я так предполагаю. Необязательно подписчик, но тот, кто смотрит на вещи с точки зрения подписчика.
  — Значит, яд в конце концов предназначался Орчарду.
  — Я так полагаю. Согласен, что это тяжело проглотить, у меня это застревает в горле.
  — У меня тоже. — Кремер был настроен скептически. — Кое-что вы проглядели. Вам так понравилось притворяться преступником, что вы даже не упомянули, кто это на самом деле. Эта терпеливая безжалостная птичка, которая вытягивает ежегодно больше полумиллиона долларов. Не назовёте ли вы мне его имя и адрес?
  — Нет, — твёрдо сказал Вулф. — Я сильно сомневаюсь, что вы можете покончить с ним, а если вы попытаетесь это сделать, он узнает, кто назвал его. В таком случае мне придётся вступить с ним в схватку, а мне этого не хочется. Я работаю для того, чтобы зарабатывать деньги и хорошо жить, а не для того, чтобы бороться за жизнь. Я не хочу, чтобы моя работа ограничивалась этой примитивной крайностью.
  — Чепуха. Вы рассказали мне приснившийся сон. Вам просто не по себе при мысли о том, что вы знаете не всё, поэтому вы и заливаете мне, что знаете его имя. Вы даже не знаете, существует ли он, то есть находитесь в таком же положении, как и Орчард.
  — Я-то как раз знаю. Я гораздо умнее, чем мистер Орчард.
  — Как угодно, — великодушно заключил Кремер. — Продайте ему орхидеи. Что мне с вашего рассказа? К моему отделу он не имеет отношения. Если он не стоял за этими убийствами, то он мне не нужен. Моё дело — убийство. Предположим, что это вам не приснилось и всё так, как вы сказали, что из этого следует? Как вы или я можем продвинуться хотя бы на дюйм? Неужели вы пригласили меня сюда для того, чтобы рассказать о чёртовых газетах в двенадцати городах?
  — Частично для этого. Я не знал, что сержант одного из участков о чём-то вспомнил. Но это не всё. Не хотите ли вы мне рассказать, почему мисс Коппел пыталась сесть на самолёт?
  — Конечно, хочу, но не могу, потому что не знаю. Она говорит, что хотела повидать больную мать. Мы попытались найти другую причину, которая понравилась бы нам больше, но бесполезно. Ей запрещено покидать штат.
  Вулф кивнул:
  — Нет плодотворной версии, не так ли? На самом деле я пригласил вас, чтобы дать совет. Хотите его получить?
  — Я вас слушаю.
  — Надеюсь, вам это понравится. Вы сказали, что послали людей поработать среди тех, кто хорошо знал подписчиков Орчарда, о которых вы знаете. Что касается профессора Саварезе и мисс Фрейзер, то ничего отыскать не удалось. Вы, вероятно, ожидали этого, поскольку эти двое предложили вполне правдоподобные причины своей подписки. Почему бы не пострелять по другой мишени? Сколько людей вы можете привлечь к этой работе?
  — Сколько я пожелаю.
  — Тогда пошлите с десяток человек или даже больше поработать с мисс Венс, точнее сказать, с её окружением. Проделайте это тщательно. Скажите своим людям, что задача состоит не в том, чтобы выяснить, получал ли кто-то анонимные письма, касающиеся мисс Венс. Скажите им, что это известно наверняка, а их задача в том, чтобы выяснить, о чём были эти письма, кто получал их и когда. Это потребует максимальной настойчивости, которую позволяет кодекс полицейского. Человек, которому удастся получить хотя бы одно из писем, будет немедленно повышен в звании.
  Кремер сидел нахмурившись. Возможно, он занимался тем же, что и я, прокручивая в памяти всё, что делала мисс Венс в нашем присутствии или в нашем отсутствии. Наконец он спросил:
  — Почему именно она?
  Вулф покачал головой:
  — Если я объясню, вы решите, что я пересказываю ещё один сон. Могу вас уверить, что причины вполне весомы.
  — Сколько писем и у какого количества людей?
  Вулф поднял брови.
  — Мой дорогой сэр, если бы я знал, разве бы я позволил вам заняться этим? У меня уже были бы свидетельства, а она сидела бы здесь. Почему вам это не нравится? Я просто предлагаю конкретный способ расследования в отношении конкретного лица, которое вы мучаете более трёх недель.
  — Но теперь вы позволили мне заняться этим. Если в этом есть какой-то смысл, почему вы не наймёте людей на деньги клиентов и не поручите им эту работу?
  Вулф фыркнул. На его лице было написано разочарование.
  — Прекрасно, — сказал он. — Я так и сделаю. Можете не беспокоиться. Без сомнения, ваши догадки гораздо лучше. Глядишь, ещё один сержант вспомнит о чём-нибудь, что произошло в начале века.
  Кремер встал. Я думал, что он молча уйдёт, но он заговорил:
  — Это чертовски глупо, Вулф. Вы никогда не услышали бы об этом сержанте, если бы я не сказал вам об этом добровольно.
  Он повернулся и вышел прочь. Я готов был сделать скидку им обоим: нервы их были на пределе. Кремер за три недели расследования, а Вулф за две не продвинулись ни на шаг в поисках убийцы Сирила Орчарда.
  Глава 20
  Должен признать, что рывок в сторону Элинор Венс был для меня необъяснимым. Я надеялся, что по крайней мере сейчас мы наймём себе помощников, но, когда я спросил Вулфа, не связаться ли мне с Солом, Фредом и Орри, он лишь промычал в ответ. Ничего удивительного в этом не было, поскольку это согласовалось с нашей новой политикой: позволить всё делать полицейским. Наверняка первым шагом Кремера по возвращении к себе была организация разнюхивания фактов об анонимных письмах, касающихся Элинор Венс.
  После обеда я решил небольшую личную проблему, получив у Вулфа разрешение расплатиться с долгом, хотя для него я сформулировал вопрос иначе. Я сказал ему, что хотел бы позвонить Лону Коэну и намекнуть ему, как распространялась подписка на «Ипподром» и «Чего ожидать». Конечно, не называя имён и даже не намекая на существование безжалостного гения. Моими аргументами было то, что а) Вулф выудил это сам и Кремер не имеет на это авторского права, б) было бы желательным иметь газету, которая чем-то нам обязана, в) это пойдёт им на пользу после той злобной редакционной статьи, которую они напечатали, и г) эта публикация, возможно, зажжёт костёр, дым от которого послужит нам сигналом. Вулф кивнул, но я подождал, пока он поднимется в оранжерею, прежде чем позвонить Лону и расплатиться с ним. Если бы я позвонил в присутствии Вулфа, то при его подозрительности любое слово или оттенок интонации могли бы вызвать вопросы.
  Ещё одно предложение, с которым я выступил позже, не имело такого успеха. Вулф начисто отверг его. Поскольку я должен был забыть имя Арнольда Зека, я заговорил о мистере Дункане. Я напомнил Вулфу его слова Кремеру о том, что нанятый Дунканом человек мог видеть убийцу Бьюлы Пул и даже может назвать его. Я предложил позвонить по телефону в Мидленд и попросить, чтобы Дункан перезвонил Вулфу. Если он это сделает, Вулф может предложить следующую сделку: если Дункан назовёт убийцу, его собственное имя не будет упоминаться, Вулф забудет, что он когда-либо слышал о ком-то, чья фамилия начинается с «З», прошу прощения — с «Д». В ответ мне оторвали голову. Во-первых, Вулф никогда не пойдёт на сделку с преступником, особенно с таким отвратительным, и, во-вторых, никаких дальнейших отношений между ним и этим безымянным мерзавцем не будет, разве что мерзавец сам не вступит в контакт. Мне это казалось недальновидным. Если он не хотел связываться с этой птицей до тех пор, пока не будет вынужден этого сделать, почему бы не получить то, что возможно. Тем же вечером после ужина я попытался снова предложить это, но он просто не стал со мной разговаривать.
  На следующее утро в пятницу к нам зашли двое посетителей, которых мы довольно давно не видели: президент «Хай спот» Уолтер Б. Андерсон и Фред Оуэн из отдела информации. Когда незадолго до полудня зазвонил дверной звонок и я увидел их на пороге, мои намерения были другими, чем в первый раз. С ними не было фотографов, они были уважаемыми клиентами, кроме того, они вполне могли спрятать где-нибудь оружие: например, шляпную булавку, которую собрались применить против Вулфа. Так что, не заходя в кабинет для консультации, я впустил их в дом.
  Вулф приветствовал их без особого восторга, но и без раздражения. Он даже спросил, как они себя чувствуют. Пока они рассаживались, Вулф устроился в кресле так, чтобы следить глазами за обоими, не перенапрягая при этом шеи.
  Он даже заговорил извиняющимся тоном:
  — Неудивительно, джентльмены, что вы начинаете терять терпение, но я раздражён точно так же. Естественно, что ни один убийца не хочет быть пойманным, но этот, по-видимому, в особенности. Не хотите ли вы, чтобы я рассказал о том, что уже достигнуто?
  — Мы всё прекрасно знаем, — заявил Оуэн. На нём были тёмно-каштановый двубортный пиджак, который выглядел так, как будто потребовалось по крайней мере пять примерок, чтобы довести его до нынешнего вида.
  — Мы неплохо осведомлены, — поправил его президент.
  Обычно я спокойно отношусь к рыхлым краснощёким людям, но, когда этот странный тип открывал рот, я испытывал желание заткнуть его, причём не при помощи слов.
  Вулф нахмурился:
  — Я признал за вами право на раздражение. Не стоит настаивать на этом.
  — Мы раздражены не вами, мистер Вулф, — заявил Оуэн.
  — Я раздражён, — снова поправил его президент, — всей этой чертовщиной. Какое-то время я хотел думать, что может случиться что-то похуже, но теперь вижу, что ошибался. Боже мой, шантаж! Заметка, появившаяся в «Газетт», — ваших рук дело?
  — Видите ли… — Вулф задумался. — Я бы сказал так: это дело рук того человека, который разработал этот план. Я обнаружил и раскрыл замысел.
  — Не имеет значения. — Андерсон взмахнул рукой. — Имеет значение лишь то, что моя компания и производимый ею продукт не могут и не будут ассоциироваться в глазах общественного мнения с шантажом. Это грязь. Это заставляет людей давиться нашим напитком.
  — Я абсолютно согласен, — вставил Оуэн.
  — Убийство в определённой степени тоже грязь, — возразил Вулф.
  — Нет, — резко сказал Андерсон. — Убийство — это сенсация, оно способно привести в возбуждение, но это не шантаж и не анонимные письма. С меня хватит.
  Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт, из которого в свою очередь извлёк голубой листок.
  — Вот чек на полную сумму вашего гонорара. Может быть, остальные заплатят мне причитающуюся с них сумму, а может, и нет, посмотрим. Пошлите мне перечень ваших расходов вплоть до сегодняшнего дня. Как вы понимаете, я расторгаю наше соглашение.
  Оуэну пришлось подняться, чтобы протянуть чек Вулфу.
  Тот скосил на него глаза и позволил ему упасть на стол.
  — Вот как? — Вулф поднял чек, посмотрел на него ещё раз и снова бросил его на стол. — Вы консультировались с другими участниками нашего договора?
  — Нет, и не собираюсь. Что вас волнует? Это вся сумма, не так ли?
  — Да, с деньгами всё в порядке. Но почему вы идёте на попятную? Что так неожиданно испугало вас?
  — Меня ничего не испугало. — Андерсон подался вперёд в кресле. — Послушайте, Вулф. Я приехал сюда лично, чтобы убедиться: не будет никаких недомолвок. Сделка отменяется начиная с настоящего момента. Если бы вы слушали сегодня утром программу Фрейзер, то заметили бы, что в ней не упоминался мой продукт. С ними я тоже расквитался. Если вы думаете, что я напуган, то вы меня не знаете. Я не из пугливых. Однако я знаю, как действовать в изменившихся обстоятельствах. Именно этим я сейчас и занимаюсь.
  Он встал, подошёл к столу Вулфа, вытянул короткую пухлую руку и постучал по чеку коротким пухлым указательным пальцем.
  — Я не собираюсь убегать, не заплатив проигрыша. Ваши расходы будут также оплачены! Я не обвиняю вас ни в чём, чёрт возьми, но с этой минуты вы на меня больше не работаете!
  Последние шесть слов сопровождались ударами пальца по столу с частотой приблизительно три удара в слово.
  — Пошли, Фред, — скомандовал президент, и эта пара направилась в прихожую.
  Я прошёл до двери в кабинет, чтобы убедиться, что они не прихватят с собой мою новую двадцатидолларовую серую шляпу, и, когда они ушли, вернулся к столу. Я сел и обратился к Вулфу:
  — Похоже, он расстроен.
  — Я продиктую письмо для него.
  Я достал блокнот и ручку. Вулф откашлялся.
  — Не надо «дорогой мистер Андерсон», просто «дорогой сэр». «В связи с нашим сегодняшним разговором, я должен напомнить, что нанят не только вами, но и остальными. Поскольку мой гонорар зависит от конечного результата, я обязан продолжать до тех пор, пока результат не будет достигнут. Выданный вами чек до этого времени будет храниться у меня в сейфе».
  Я поднял глаза.
  — Вы это серьёзно?
  — Вполне. Здесь нет ничего несерьёзного. Когда ты пойдёшь опускать письма, зайди в банк и заверь чек.
  — Во избежание непредвиденных обстоятельств, — заметил я, открыв ящик, в котором у меня лежат бланки для писем, — вдруг банк не подтвердит его платёжеспособность.
  Именно в этот момент, когда я закладывал бумагу в машинку, Вулф по-настоящему начал работать над случаем Орчарда. Он откинулся назад, закрыл глаза и начал шевелить губами. Он пребывал в этом состоянии, когда я вышел из дома, и всё ещё находился в нём, когда я вернулся. В такие моменты нет необходимости ходить на цыпочках или бояться зашуршать бумагой. Я могу стучать на машинке, звонить по телефону, даже включать пылесос — Вулф ничего не слышит. Остаток дня — до самой ночи, за исключением перерывов на завтрак, обед, ужин и послеобеденное пребывание в оранжерее, — он находился в таком состоянии. При этом он не произносил ни слова и не подавал никакого знака, чтобы намекнуть мне, на какой след он напал, если напал вообще.
  С одной стороны, это доставляло мне удовольствие, поскольку по крайней мере показывало, что наконец-то мы взялись за работу сами. Но, с другой стороны, радости по поводу близкой развязки не было. Когда это продолжается час за часом, как в эту пятницу, есть опасность, что Вулф окажется в тупике, и не стоит рассказывать, сколь вдохновенным он себя чувствует, когда видит лазейку, через которую может оттуда выбраться. Пару лет назад, проведя большую часть дня в раздумьях, он выдал такую сложную шараду, которая чуть не стала причиной смерти девяти человек, в том числе его самого и меня, уж не говоря об инспекторе Кремере.
  Когда и настольные, и мои наручные часы показывали, что близится полночь, а он всё ещё не вышел из этого состояния, я вежливо поинтересовался:
  — Может, выпьем кофе, чтобы не заснуть?
  Он пробормотал чуть слышно:
  — Отправляйся в постель.
  Я так и сделал.
  Глава 21
  Я напрасно волновался. Он не родил ни одного из своих ужасных уродцев. На следующее утро в субботу Фриц вернулся на кухню после того, как отнёс Вулфу поднос с завтраком, и сказал, что Вулф ждёт меня.
  Поскольку Вулф любит, чтобы ночью был свежий воздух, а ко времени завтрака комната должна быль в тепле, в его комнате уже давно поставлено устройство, автоматически закрывающее окно в шесть утра. В результате температура в восемь утра позволяет ему сидеть за подносом с завтраком у столика возле окна, не утруждая себя одеванием. Когда он сидит там, непричёсанный, босой, и вся его огромная жёлтая пижама переливается на солнце, на него стоит взглянуть. Жаль, что этой привилегии удостоены только я и Фриц.
  Я пожелал ему доброго утра, и он кивнул. Он никогда не признается в том, что утро терпимо, уж не говоря о том, чтобы назвать его добрым, до тех пор, пока не выпьет свою вторую чашку кофе и полностью не оденется.
  — Инструкции, — буркнул он.
  Я сел, открыл блокнот и снял колпачок с авторучки. Он начал вещать:
  — Найди обычную белую бумагу дешёвого сорта. Скажем, размером пять на восемь дюймов. Бумага, которая есть у нас, не подойдёт. Вот это отпечатаешь на той самой бумаге с одним интервалом. Без даты и без обращения. — Он закрыл глаза. — «Поскольку вы являетесь другом Элинор Венс, вам необходимо кое-что знать. Когда она заканчивала колледж, умер один человек. Смерть была признана естественной, и следствие не было проведено как следует. Ещё один случай, расследование которого не было произведено, — исчезновение банки с цианидом из мастерской брата мисс Венс. Было бы интересно узнать, есть ли какая-либо связь между этими двумя происшествиями. Возможно, расследование этих случаев обнаружит такую связь».
  — Это всё?
  — Да. Без подписи. Конверта не нужно. Сложи бумагу и немного её испачкай. Придай ей такой вид, будто её уже держали в руках. Сегодня суббота, но газеты пишут о том, что «Хай спот» отказался быть спонсором программы мисс Фрейзер. Так что я сомневаюсь, что эти люди отправились куда-нибудь на уик-энд. Возможно, ты даже застанешь их вместе, обсуждающими положение. Это было бы лучше всего. В любом случае, вместе или по отдельности, встреться с ними. Покажи анонимное письмо, спроси, не видели ли они аналогичного. Будь как можно более настойчивым и докучливым.
  — Допросить ли и мисс Венс?
  — Смотря по обстоятельствам. Если они все вместе, в том числе и она, держат совет, то да. Вероятно, она уже потревожена людьми Кремера.
  — Профессор Саварезе?
  — Нет, тебя он не должен волновать. — Вулф отпил кофе. — У меня всё.
  Я поднялся.
  — Возможно, я достигну лучших результатов, если буду знать, чего мы добиваемся. Возможно, Элинор Венс должна во всём признаться? Или я провоцирую одного из них наставить на меня пистолет? Что за всем этим стоит?
  Зная его, мне не следовало задавать такой вопрос, пока он был в пижаме и со спутанными волосами.
  — Выполняй инструкции, — сварливо сказал Вулф. — Если бы я знал, какого ты добьёшься результата, я бы не прибегал к этой старой уловке.
  — Да, уловка действительно старовата, — согласился я и вышел.
  Конечно, я должен подчиняться приказам по той же причине, по которой это делают солдаты. Другими словами, Вулфу лучше знать об этом. Тем не менее я был не настолько исполнен рвения, чтобы съесть завтрак впопыхах. Я занялся подготовкой к операции, а в голове вертелось: если это всё, на что он способен, он мог с тем же успехом продолжать пребывать в дремотном состоянии. Я не верил, что он знает что-то об Элинор Венс. Он иногда нанимает Сола, Орри и Фреда, не говоря, зачем это нужно. А изредка и вообще не сообщая мне, что они на него работают. Впрочем, я всегда могу догадаться об этом сам, увидев, что из сейфа взяты деньги. Сейчас все наличные были на месте. Вы можете судить об ограниченности моего ума по тому, что я сейчас скажу: я даже начал подозревать, что он взялся за Элинор только из-за того, что я посадил её на кресло, стоявшее ближе всего ко мне в тот вечер.
  Как бы то ни было, насчёт уик-энда он оказался прав. Я начал звонить по телефону после половины десятого, не желая никого разбудить ради того, что, по моему мнению, было столь же полезно, как кидание камней в луну. Первому я дозвонился Биллу Медоузу, который сказал, что ещё не завтракал и не знает, когда у него появится свободное время, потому что он должен быть на совещании у мисс Фрейзер в одиннадцать часов и понятия не имеет, как долго оно продлится. Из этого я сделал вывод, что у меня есть шанс угодить одним камнем сразу в две, а то и три луны. И последующие звонки подтвердили это. Я занялся обычными утренними делами, затем позвонил в оранжерею, чтобы проинформировать Вулфа, и около одиннадцати отправился в город.
  Вам станет ясно, что может сделать с людьми убийство, если я скажу, что процедура с паролем была отменена. Из этого, правда, не следует, что в квартиру 10-Б стало легче попасть. Скорее, наоборот. Очевидно, журналисты и все остальные перепробовали самые разные способы, поскольку великолепно одетый привратник, когда я назвал ему своё имя, не выразил никакого интереса и сдерживал себя, чтобы не выдать, что меня узнал. Он позвонил по телефону, и через несколько минут из лифта появился Билл Медоуз и направился в нашу сторону. Мы поздоровались.
  — Стронг сказал, что вы можете появиться, — сказал он. Ни его голос, ни выражение лица не показывали того, что они не находили себе места в ожидании меня. — Мисс Фрейзер хочет знать, идёт ли речь о чём-то срочном?
  — Мистер Вулф полагает, что да.
  — Хорошо, пойдёмте.
  Он был настолько погружён в свои мысли, что вошёл в лифт первым.
  Я подумал, что если он попытается оставить меня одного в огромной комнате с разностильной мебелью, пока меня не позовут, то этот номер не пройдёт. Однако протестовать не пришлось. Он не смог бы оставить меня одного, даже если захотел, поскольку они все были там.
  Мадлен Фрейзер сидела на диване, обшитом зелёной джутовой тканью, обложенная десятком подушечек. Дебора Коппел сидела на табурете для игры на фортепиано. Элинор Венс примостилась на углу старого массивного чёрного стола. Талли Стронг пристроился на краю кресла, обшитого розовым шёлком, а Нэт Трауб стоял. Всё было как раньше, с одним добавлением: у дальнего конца дивана стояла Нэнсили Шеперд.
  — Это Гудвин, — сказал Билл Медоуз, но они каким-то образом смогли вычислить это, тем более что я уже снял шляпу и пальто в коридоре и шёл практически за ним. Билл обратился к мисс Фрейзер: — Он говорит, что у него срочное дело.
  Мисс Фрейзер отрывисто спросила меня:
  — Вы надолго, мистер Гудвин? — Она выглядела свежей и отдохнувшей, как будто хорошо выспалась ночью, приняла душ, после этого как следует вытерлась махровым полотенцем и крепко позавтракала.
  Я сказал, что, возможно, надолго.
  — В таком случае, я должна попросить вас подождать. — Она просила у меня одолжения. У неё, безусловно, был профессиональный дар располагать к себе окружающих. — Мистеру Траубу необходимо скоро уезжать на встречу, а нам надо принять важное решение. Конечно, вам известно, что мы потеряли спонсора. Думаете, это расстроило меня? Ничего подобного. Знаете, сколько фирм попросилось на место «Хай спот»? Шестнадцать!
  — Замечательно, — отозвался я. — Разумеется, я подожду.
  Я пересёк комнату и сел в кресло подальше от места, где происходило совещание. Они полностью забыли, что я рядом. Все, кроме одного человека — Нэнсили. Она пересела так, что могла следить за мной, и выражение её лица ясно показывало, что она считает меня не заслуживающим доверия и способным на любую гадость.
  — Нам необходимо отбросить ненужное, — заявит Талли Стронг. Он снял свои очки и держал их в руке. — Насколько я понимаю, серьёзных претендентов всего пять.
  — Четыре, — сказала Элинор Венс, посмотрев в бумагу, которая была у неё в руках. — Я вычеркнула «Флафф», производителя бисквитов. Ты ведь так велела, не правда ли, Лина?
  — Это хорошая компания, — с сожалением сказал Трауб. — Одна из лучших. Они тратят на радиорекламу свыше трёх миллионов.
  — Ты только всё усложняешь, Нэт, — сказала ему Дебора Коппел. — Мы не можем взять всех. Я думала, что твой фаворит «Мелтетс».
  — Угу, — согласился Трауб, — но я считаю, что все предложения хороши. Что вы думаете о «Мелтетс», мисс Фрейзер? — Он единственный из всей компании не называл её Линой.
  — Я их ещё не пробовала. — Она огляделась. — Где они?
  Внимание Нэнсили явно концентрировалось на мне куда в меньшей степени, чем на её идоле. Она заговорила:
  — Они на пианино, мисс Фрейзер. Принести?
  — Необходимо отбросить ненужное, — настаивал Стронг, для убедительности размахивая очками. — Как представитель других спонсоров, я должен повторить, что они твёрдо и единодушно выступают против «Спаркл», если он будет подаваться вместо «Хай спот» во время программы. Они никогда этого не хотели и не желают, чтобы эта идея реализовалась.
  — Я его уже вычеркнула, — сказала Элинор Венс. — Если мы исключим «Флафф» и «Спаркл», остаётся четыре.
  — И не потому, что мы идём на поводу у спонсоров, просто так получилось, — вставила мисс Фрейзер. — Решаем мы, а не они.
  — Ты хочешь сказать, что решаешь ты, Лина? — В голосе Билла Медоуза прозвучало лёгкое раздражение. — Какого чёрта, мы и так это знаем! Ты не хочешь «Флафф» потому, что Кора сделала из их теста бисквиты и они тебе не понравились. Ты не хочешь «Спаркл» потому, что они требуют, чтобы их продукция использовалась во время программы, и, видит Бог, я тебя понимаю.
  — Таким образом, остаётся четыре, — повторила Элинор Венс.
  — Ладно, продолжаем исключать, — настойчиво сказал Стронг.
  — Мы топчемся на месте, — сказала Дебора Коппел. — Проблема в том, что нет серьёзных возражений против кого-либо из четырёх. Я думаю, Билл прав: пусть решает Лина.
  — Заранее заявляю, что я буду голосовать за «Мелтетс», — заявил Нэт Трауб голосом человека, сжигающего за собой мосты.
  Что касается меня, то я бы не стал голосовать ни за кого. Им же нравилось сидеть здесь, и, насколько я мог понять, их не волновало ничего, кроме правильного выбора спонсора. Если кто-то из них к тому же совершил два убийства, но и виду не подаёт, успешно справляясь с собой, то мне он был явно не по зубам. Спор начинал разгораться, и, хотя все были согласны, что последнее слово за мисс Фрейзер, у каждого имелся свой фаворит из четырёх оставшихся. Именно это и усложняло процесс отбора.
  Поскольку в моём кармане лежала псевдоанонимка, я, естественно, в первую очередь интересовался поведением Элинор Венс. Судя по всему, проблема спонсоров интересовала её не меньше остальных. Конечно, мне следовало выполнить инструкции и вступить в игру, как только мне представится такой шанс, но я чувствовал себя в дурацком положении. Хотя Вулф изложил всё очень туманно, одно было абсолютно ясно: я должен был им устроить хорошую встряску. У меня укрепились сомнения, получится ли это. Если они договорятся и будет назван счастливый победитель в конкурсе продуктов из шестнадцати претендентов, то моё анонимное письмо, даже утверждающее, что один из их хронический убийца, вряд ли заставит их заволноваться. Успешно решив такую серьёзную проблему, они не обратят внимания на такой пустяк, как убийство.
  Но я оказался абсолютно не прав. Я обнаружил это случайно в ходе их дискуссии. Выяснилось, что два претендента вступили в смертельную схватку, и любой из них мог доставить радость ребёнку. Это был набор леденцов под названием «Счастливый Энди» и маленькая коробочка шоколадных конфет под названием «Мелтетс». Трауб, который решил в любом случае голосовать за конфеты, снова попросил мисс Фрейзер попробовать «Мелтетс». Она отказалась. Тогда он спросил, пробовала ли она «Счастливого Энди» и она сказала, что да. Тогда, продолжал настаивать Трауб, будет честно, если она попробует и «Мелтетс».
  — Ладно, — согласилась она. — Деби, там на фортепиано красная коробочка. Открой её.
  — Нет! — раздался истеричный вопль. Это была Нэнсили.
  Все посмотрели на неё. Дебора Коппел, которая взяла красную картонную коробочку, спросила:
  — В чём дело?
  — Это опасно. — Нэнсили была уже рядом с ней и протягивала руку. — Дайте мне, сначала я.
  Романтическая особа всё драматизировала, и я ожидал, что компания рассмеётся и отвернётся от неё. Но, как выяснилось, я ошибался. Никто даже не хихикнул и не сказал ни слова. Их всех как будто заморозило. Они смотрели на Нэнсили. Все, кроме одного человека. Это была Дебора Коппел. Она отвела коробку от протянутой руки Нэнсили и твёрдо сказала ей:
  — Не будь глупой.
  — Поверьте мне! — вскричала девушка. — Разрежьте…
  — Чепуха! — Дебора оттолкнула её, открыла коробку, взяла конфету, положила её в рот, начала жевать, проглотила, затем закашлялась. Изо рта у неё стали вылетать кусочки конфеты. Я был первым, кто понял: происходит что-то неладное. Я обратил внимание не на то, что она поперхнулась, поскольку таким образом она могла голосовать против «Мелтетс», а на то, как ужасно искривилось её лицо. Пока я бежал к ней через комнату, она в судорогах упала с табуретки, привстала, выбросила вверх руки и закричала:
  — Лина! Нет! Не надо…
  Оказавшись возле неё, я взял её за руку. Подоспел и Билл Медоуз. Но мы не могли удержать её бьющееся в конвульсиях тело: она устремилась к дивану, волоча нас за собой. Мадлен Фрейзер протянула к ней руки, чтобы как-то помочь. Однако и втроём нам не удалось уложить её на диван. Она упала на колени, одной рукой коснувшись дивана, чуть-чуть не дойдя до мисс Фрейзер, которая тоже стояла на коленях и тянула к ней руки.
  Я выпрямился и сказал Нэту Траубу:
  — Быстро позовите врача. — Я увидел, как Нэнсили протянула руку, чтобы поднять маленькую картонную коробочку, — и крикнул ей: — Оставьте всё как есть и не дёргайтесь! — Затем повернулся к остальным: — Вы слышали? Пусть всё остаётся как было!
  Глава 22
  Часа в четыре мне разрешили бы уйти, если бы я настаивал. Но мне показалось, что будет лучше, если я останусь, чтобы не пропустить что-нибудь в своём отчете. Я уже позвонил Вулфу, чтобы объяснить, почему я не выполнил его инструкции.
  Все присутствовавшие на встрече оставались там. Лучше сказать почти все, за исключением Деборы Коппел, которую увезли на носилках после того, как закончили свою работу полицейские криминалисты. Когда приехал доктор, она была мертва. Остальные были живы, но ликования по этому поводу не испытывали.
  В четыре часа лейтенант Роуклифф и помощник окружного прокурора сидели на зелёном диване и спорили, может ли вкус цианида вовремя предупредить человека об опасности. Спор казался бессмысленным: хотя вкус теоретически и может стать предостережением, обычно этого не происходит. В любом случае экспертами могут считаться только те, кто попробовал это на себе, но ни с одним из них, увы, проконсультироваться уже нельзя. Я прошёл дальше. За большим дубовым столом другой лейтенант разговаривал с Биллом Медоузом, сверяясь попутно с записями на разрозненных листах бумаги. Я проследовал ещё дальше. В столовой сержант и рядовой полицейский занимались Элинор Венс. Я прошёл на кухню, где курносый полицейский протягивал через стол бумагу Коре, женщине-борцу, чтобы она расписалась.
  Я повернулся и пошёл назад, дошёл до квадратного холла, открыл дверь в его дальнем конце и вошёл в комнату без названия, которая содержала в себе гораздо больше людей, чем все остальные. Талли Стронг и Нэт Трауб сидели в креслах у противоположных стен. Нэнсили стояла у окна. Один полицейский стоял в центре комнаты, другой опёрся о стену, а сержант Пэрли Стеббинс крутился по всей комнате.
  Вот, собственно говоря, и всё. Мадлен Фрейзер беседовала в дальней комнате — в своей спальне, в которой я впервые встретился со всей компанией, — с инспектором Кремером. Насколько я знал, помощник комиссара О'Хара, который был там вместе с ними, только что отдал приказ, чтобы я убирался.
  Первая серия вопросов задавалась самим Кремером в столовой. Кремер и помощник окружного прокурора сидели у одной стороны стола. Допрашиваемый — напротив. Я сидел чуть сзади. Такое размещение в принципе должно было способствовать тому, что, если допрашиваемый даст показания, которые противоречат моим воспоминаниям, я смогу вовремя подать сигнал Кремеру, например высунув язык, и допрашиваемый этого сигнала не заметит. С другой стороны стола сидел полицейский стенографист, а остальные полицейские слонялись по квартире.
  Поскольку Кремер знал всех присутствующих и уже досконально изучил их биографии, он был краток и сосредоточился на том, где они стояли и как двигались во время обсуждения, и на коробке с «Мелтетс». По поводу первого были расхождения в мелочах, но в данных обстоятельствах этого следовало ожидать. Я не заметил, чтобы кто-нибудь пытался провести полицейских.
  Что касается проблемы коробки конфет, то тут вообще не было никаких противоречий. Накануне, в пятницу к полудню, начала распространяться новость, что «Хай спот» выходит из программы, хотя официально об этом не было объявлено. «Мелтетс» уже стояли в очереди к мисс Фрейзер, с тем чтобы занять вакансию, если таковая появится. В пятницу утром Нэт Трауб, агентство которого представляет среди прочего и интересы «Мелтетс», сообщил своим клиентам новость по телефону. Те моментально отправили к нему с посыльным упаковку своего изделия. В упаковке было сорок восемь красных картонных коробочек. Трауб, не желая терять ни секунды в таком срочном и важном деле и не желая тащить с собой целую упаковку, вынул из неё одну коробочку, положил её в карман и рванул в здание Эф-би-си. Он появился в студии незадолго до завершения программы. Переговорив с мисс Фрейзер и мисс Коппел от имени «Мелтетс», он отдал коробочку мисс Коппел.
  Мисс Коппел передала её Элинор Венс, которая положила её в свою сумку. В ту самую сумку, в которой носила кофе в бутылке из-под «Хай спота». Три женщины пообедали в ресторане неподалёку, а затем отправились в квартиру мисс Фрейзер, где позже к ним присоединились Билл Медоуз и Талли Стронг для проведения предварительной дискуссии по проблеме спонсоров. Вскоре после их прибытия в квартиру Элинор достала коробку «Мелтетс» из сумки и дала её мисс Фрейзер, которая положила её на дубовый стол в комнате.
  Это произошло между половиной третьего и тремя часами в пятницу, и на этом воспоминания заканчиваются. Никто не знал, каким образом и когда коробка перешла со стола на фортепиано. Таким образом, создался пробел примерно в восемнадцать часов. Он закончился в девять часов утра в субботу, когда Кора, вытирая пыль, увидела коробку на фортепиано. Она приподняла её, чтобы протереть крышку, затем снова поставила на место. Следующий раз коробку видели два часа спустя, когда Нэнсили, появившись в квартире, заметила её и, решив съесть конфетку, зашла так далеко, что взяла коробку. Однако, увидев, что мисс Коппел следит за ней, она испугалась. Нэнсили объяснила, что именно поэтому она знала, где находится коробочка, когда о ней спросила мисс Фрейзер.
  Таким образом, для всех, от рядовых полицейских до инспекторов, оставалась уйма кропотливой работы. Взаимоотношения, мотивы и подозрения были исследованы, и не раз. Таким образом, к четырём часам в субботу сотня, если не больше, сотрудников, шаталась по городу, делая всё возможное, чтобы откопать ещё хоть кусочек информации об этой коробке «Мелтетс». Некоторые из них, конечно, сообщили, что в коробке, когда её доставили к ним, было одиннадцать конфет и что в начинке одной из них, с которой кто-то поработал достаточно умело, было двенадцать гран цианида. Остальные десять были абсолютно безопасны, и, судя по всему, их никто не трогал. Они также сообщили, что конфеты разложены в коробке попарно, и та, в которой был цианид, находилась наверху, с той стороны, где коробка была открыта. Были и другие сообщения, в частности касающиеся отпечатков пальцев.
  По мере того как поступала информация, её передавали Кремеру, и я при этом присутствовал. Что бы он там ни думал об их значении, мне это очень напоминало картину одного художника, где было изображено кафе. На этом холсте было столько линий и взаимоисключающих цветов, что нельзя было опознать какое-либо известное науке животное или другой объект.
  Теперь я хочу вернуться в наполненную людьми комнату, в которую я вернулся после своего обхода. Я сделал остроумное замечание в адрес Пэрли Стеббинса и уселся в кресло. Как я уже говорил, возможно, надо было бы прекратить всё это и пойти домой, но мне не хотелось. Какие это сулило перспективы? Я бы болтался без дела, пока Вулф не спустился бы в кабинет, потом сделал свой доклад, и что дальше? Он либо нахмурился бы и начал меня критиковать, затем снова опустил бы свой железный занавес, или вошёл в транс и около полуночи разродился Идеей. Вроде того, чтобы напечатать анонимное письмо о том, что Билл Медоуз, когда заканчивал школу, прогуливал занятия по алгебре. Я предпочёл остаться: вдруг что-нибудь произойдёт.
  Так и случилось. Я отказался от идеи извлечь какой-нибудь смысл из пересекающихся линий и несочетающихся красок и занимался тем, что пытался раздразнить Пэрли и обменивался враждебными взглядами с Нэнсили. В этот момент открылась дверь и вошла женщина. Она осмотрелась, и сказала Пэрли, что инспектор Кремер посылал за ней. Стеббинс встал, прошёл к двери спальни мисс Фрейзер, впустил посетительницу и снова закрыл за ней дверь.
  Я не знал, как её зовут, но видел её раньше, и у меня сложилось впечатление, что это наиболее симпатичная сотрудница полиции из всех, которых я видел. Поскольку заняться было больше нечем, я стал вычислять, зачем она понадобилась Кремеру. Я как раз пришёл к правильному заключению, когда дверь снова открылась, и моя догадка подтвердилась. Первым появился Кремер, затем помощник комиссара О'Хара. Кремер обратился к Пэрли:
  — Собери их всех здесь.
  Пэрли помчался исполнять приказание. Нэт Трауб агрессивно спросил:
  — Ну как успехи, инспектор?
  Кремер даже не потрудился взглянуть на него, уже не говоря о том, чтобы ответить. Это показалось мне ненужной грубостью, и я сказал Траубу:
  — Да, они пришли к важному заключению. Сейчас вас всех обыщут.
  Мне не следовало этого говорить, особенно в присутствии О'Хары, который не может простить мне то, что однажды я оказался умнее его, но я был раздражён и разочарован. О'Хара злобно посмотрел на меня, а Кремер велел мне заткнуться.
  Наконец все собрались в комнате. Я посмотрел на них, и мне бы стало их жаль, если бы я не знал, что один из них — убийца. Сейчас уже не осталось сомнений, что если что их и волнует, то отнюдь не выбор спонсоров.
  Кремер обратился к ним:
  — Хочу предупредить, что, если вы будете с нами сотрудничать, у нас нет намерения причинять вам неприятности больше, чем это будет необходимо. Вы не можете нас обвинять за те чувства, которые мы к вам питаем в связи с тем, что все вы лгали и продолжаете лгать относительно бутылки, содержимое которой убило Орчарда. Я собрал вас, чтобы сказать, что мы собираемся вас обыскать. Это необходимо. По закону мы можем отвести вас в полицию и задержать как важных свидетелей. Если вы откажетесь подвергнуться обыску, то мы так и сделаем. У мисс Фрейзер не возникло никаких возражений. Сейчас там вместе с ней наша сотрудница. Все женщины по одной будут заходить туда. Мужчины, также по одному, будут заходить в другую комнату, где ими займутся лейтенант Роуклифф и сержант Стеббинс. Есть возражения?
  Я преисполнился жалости. Они были не в состоянии возражать, даже если бы он заявил, что собирается выжечь у них на лбах клеймо с фирменным знаком «Мелтетс». Никто не издал ни звука, кроме Нэнсили, которая почти завизжала:
  — Какой ужас!
  Я положил ногу на ногу и приготовился ждать. Какое-то время мне это удавалось. Пэрли и Роуклифф первым взяли с собой Талли Стронга. Вскоре появилась сотрудница полиции и взяла Элинор Венс. Они, похоже, работали тщательно, поскольку прошло как минимум восемь минут, прежде чем Пэрли вернулся со Стронгом и позвал Билла Медоуза, а у полицейской дамы столько же времени заняла Элинор Венс. Последними в списке оставались Нэнсили и Нэт Трауб.
  Так, по крайней мере, думал я. Но когда Роуклифф и Пэрли вернулись с Траубом и протянули Кремеру какие-то листы бумаги, О'Хара рявкнул в их сторону:
  — А как насчёт Гудвина?
  — Что, его тоже? — спросил Роуклифф.
  — Конечно! Он же был здесь.
  Роуклифф посмотрел на Кремера, Кремер посмотрел на меня. Я улыбнулся О'Харе:
  — А что, если я буду против, комиссар?
  — Попробуй! Тебе это нисколько не поможет.
  — Чёрта с два! Это либо сохранит моё достоинство, либо вызовет большой переполох. Ты что думаешь, что мой старший брат не поколотит твоего старшего брата?
  Он сделал шаг в мою сторону.
  — Оказывается сопротивление, так?
  — Ещё как, чёрт возьми! Оказываю. — Я повёл рукой. — В присутствии двадцати свидетелей.
  Он взбеленился.
  — Инспектор, отвезите его ко мне. Арестуйте и обыщите.
  — Прошу прощения, сэр, — хмуро сказал Кремер. — Если вы не возражаете, сначала давайте выйдем в другую комнату. Возможно, я не до конца объяснил вам ситуацию…
  — Я всё прекрасно понял. Вы говорите, Вулф с вами сотрудничает — с какой целью? Что произошло? Ещё одно убийство? Вулф вас всех дурачит, и мне это надоело! Отвезите его ко мне!
  — Никто меня не дурачит, — дерзко сказал Кремер. — Отвези его, Пэрли. Я позвоню, чтобы оформили арест.
  Глава 23
  Кабинет помощника комиссара О'Хары нравился мне по двум причинам. Во-первых, именно здесь я отличился в прошлый раз, и, таким образом, кабинет навевал приятные воспоминания, а во-вторых, я люблю, чтобы вокруг было красиво. Кабинет О'Хары был самой привлекательной комнатой в доме на Сентер-стрит. Кабинет находился в углу здания, в нём было шесть больших окон, кресла, ковры и другие предметы, за которые заплатила богатая жена О'Хары.
  Я удобно расположился в одном из кресел. Содержимое моих карманов образовало приличную кучу на углу большого стола красного дерева. Там было всё, кроме одного предмета, который Пэрли Стеббинс держал у себя в лапе. Пэрли настолько разнервничался, что лицо его стало красным, как солнце на закате, и вдобавок он начал заикаться.
  — Не будь дураком, ч-ч-чёрт бы тебя побрал, — увещевал он меня. — Если ты будешь скрытничать, когда сюда придёт О'Хара, он наверняка засадит тебя, а сейчас уже шесть часов, так что представь, где ты можешь провести ночь. — Он ткнул в мою сторону той самой лапой, в которой держал предмет, извлечённый из моего кармана. — Расскажи мне об этом.
  Я непреклонно покачал головой.
  — Знаешь, Пэрли, всё это очень забавно, — беззлобно сказал я. — Вы обыскали шайку подозреваемых и абсолютно ничего не нашли. Это было видно по вашим с Роуклиффом физиономиям. Но, обыскав меня, абсолютно невиновного, ты обнаружил то, что, по твоему мнению, является обвинительным документом. И вот я сижу здесь, пав духом и не зная, что ждёт меня впереди. Я попытался бросить взгляд в будущее, и что же я там увидел?
  — Заткнись!
  — Нет, я должен отвести душу с кем-нибудь. — Я посмотрел на часы. — Как ты правильно сказал, уже шесть часов. Мистер Вулф спустился из оранжереи, думая, что я жду его в кабинете, готовый предоставить ему доклад о сегодняшних событиях. Он будет разочарован. Ты знаешь, какие он испытывает чувства. Более того, ты знаешь, как он будет действовать. Он настолько расстроится, что найдёт записную книжку и сам начнёт звонить. Ставлю десять против одного, что он уже позвонил в квартиру Фрейзер и поговорил с Кремером. Если ты считаешь, что это не так, то можешь поставить что-нибудь против, например десять центов или доллар.
  — Замолчи, обезьяна чёртова! Прибереги это для О'Хары. Скоро он будет здесь. Надеюсь, что они поместят тебя в камеру с клопами.
  — Я предпочёл бы поболтать, — весело сказал я.
  — Тогда поболтай об этой бумаге.
  — Нет, в сотый раз говорю тебе: нет. Мне не по вкусу анонимные письма, и я не хочу о них разговаривать.
  Он подошёл к креслу и сел напротив меня. Я поднялся, подошёл к книжной полке, взял книгу Мерсера под названием «Преступники и преступления» и вернулся с ней на место.
  Пэрли ошибался: О'Хара в ближайшее время не появился. Я украдкой глядел на часы каждые десять минут, чтобы Пэрли не подумал, что я теряю терпение. В начале восьмого я поднял голову от книги: раздался телефонный звонок. Пэрли подошёл к телефону на столе. Окончив разговор, он вернулся в кресло, сел, через мгновение заговорил:
  — Звонил помощник комиссара. Он собирается поужинать. Я должен держать тебя здесь до его приезда.
  — Вот и чудесно, — одобрительно сказал я. — Мне попалась очень увлекательная книга.
  — Он думает, что ты уже бесишься от злости. Ты — ублюдок.
  Я пожал плечами.
  Я терпел ещё целый час или даже больше, затем, всё ещё держа книгу в руках, понял, что начинаю терять контроль над собой. Я проголодался, и это меня огорчало. Кроме того, не давала покоя мысль: что, чёрт возьми, там делает Вулф? Впрочем, на Вулфа я злился зря. Он мог позвонить только Кремеру, или О'Харе, или, возможно, кому-нибудь из конторы окружного прокурора, но, поскольку я так активно сотрудничал с полицией, вряд ли бы мне об этом сообщили. Если бы он узнал, где я нахожусь, и попытался позвонить, у него ничего не вышло бы, поскольку Пэрли получил приказ от О'Хары не разрешать мне говорить по телефону. Однако я был голоден, и мне хотелось получить информацию из внешнего мира, поэтому я начал чувствовать себя обиженным, а это было зря. Я заставил себя забыть о голоде и других неприятных аспектах, включая количество оборотов, сделанных минутной стрелкой часов, и перевернул страницу.
  В десять минут девятого дверь открылась, и вошли О'Хара и Кремер. Пэрли встал. Я был как раз на середине абзаца, поэтому, бросив взгляд, чтобы посмотреть, кто вошёл, снова углубился в чтение. О'Хара повесил пальто и шляпу на вешалку, а Кремер бросил свои на кресло. О'Хара направился к своему столу и прошёл так близко от меня, что я мог запросто поставить ему подножку, если бы выпрямил ногу.
  Кремер выглядел усталым. Даже не взглянув на меня, он кивнул Пэрли:
  — Раскололся?
  — Нет, сэр. Вот оно. — Пэрли протянул ему предмет.
  Обоим им письмо уже было прочитано по телефону, но они хотели увидеть его. Кремер прочитал письмо дважды и протянул его О'Харе. Пока это продолжалось, я подошёл к полке, поставил на место книгу, потянулся, зевнул и вернулся в кресло.
  Кремер посмотрел на меня:
  — Что ты можешь сказать по этому поводу?
  — Всё то же самое, — ответил я. — Я объяснил сержанту, который, кстати сказать, ничего не ел, что эта штука не имеет никакого отношения ни к убийству, ни к какому другому преступлению, поэтому вопросы на эту тему ни к чему.
  — Ты арестован как важный свидетель.
  — Да, я знаю. Пэрли показал мне ордер. Почему бы вам не поговорить с мистером Вулфом? Возможно, он проявит великодушие.
  — Чёрта с два! Мы говорили с ним. Послушай, Гудвин…
  — Я разберусь с ним, — сказал О'Хара.
  Да, он был энергичным парнем. Он сидел за своим столом, но теперь поднялся, обошёл его, чтобы встать напротив меня. Я посмотрел на него с любопытством и немного озлобленно.
  Он пытался сдерживаться.
  — Вряд ли тебе это сойдёт с рук, — заявил он. — Удивительно, что у вас с Вулфом хватило наглости попробовать утаить это. Анонимные письма — центральный факт в этом деле, очень важный факт. Сегодня ты пришёл повидать этих людей, и у тебя в кармане лежало письмо об одной из них, практически обвиняющее её в убийстве. Не хочешь же ты сказать, что это письмо не имеет отношения к преступлениям, которые мы расследуем?
  — Именно это я и хочу сказать. Насколько я могу судить, мистер Вулф тоже. — Я повёл рукой. — Мы оба можем это подтвердить.
  — Вы заняли эту позицию и продолжаете её придерживаться, зная, чем грозит обвинение в отказе от дачи показаний?
  — Сущая правда.
  О'Хара повернулся и выпалил Кремеру:
  — Доставьте сюда Вулфа. Его надо было притащить уже несколько часов назад!
  Становится теплее, подумал я про себя. Теперь должны были полететь перья. Но всё сложилось не так, как задумал О'Хара.
  В развитие событий вмешался телефонный звонок. Пэрли, который увидел, что его начальники слишком заняты, чтобы поднять трубку, подошёл к столу и ответил. Сказав пару слов, он протянул трубку Кремеру со словами: «Это вас, инспектор». Кремер подошёл к столу. О'Хара всё ещё смотрел на меня, но затем его внимание привлекли интонации в голосе Кремера, и он уставился на него. Наконец Кремер повесил трубку. На его лице было выражение человека, который только что что-то проглотил и пытался понять, что именно.
  — Ну? — спросил О'Хара.
  — Только что в приёмную позвонили с радиостанции, — сказал Кремер. — Они готовят текст десятичасовой программы последних известий, в которую включено заявление, полученное несколько минут назад от Ниро Вулфа. Он заявляет, что решил загадку всех трёх убийств, абсолютно без помощи полиции, и что очень скоро, возможно завтра, будет готов сообщить окружному прокурору имя убийцы и прочую необходимую информацию. На радиостанции хотят знать, будут ли у нас какие-нибудь комментарии.
  Конечно, то, что я сделал, было вульгарным, но сдержаться я не смог. Я откинул голову и заржал. Меня развеселила не столько сама новость, сколько выражение лица О'Хары, когда до него дошла вся прелесть этой информации.
  — Толстая задница! — буркнул Пэрли.
  Я отчётливо сказал О'Харе:
  — Если в следующий раз Кремер попросит вас выйти поговорить с ним в соседнюю комнату, рекомендую вам послушаться.
  Он меня не услышал.
  — Вопрос не в том, что Вулф надул меня, — сказал Кремер — вопрос в том, что он обнаружил и когда и каким образом он воспользуется этим. Если эта новость пойдёт в эфир, я могу в тот же момент подавать в отставку.
  — Что… — О'Хара облизнул губы. — Что вы предлагаете?
  Кремер не ответил. Он вытащил из кармана сигару, медленно взял её в рот, снова вынул, кинул в мусорную корзину, не попал, промахнувшись на два фута, подошёл к креслу, сел и глубоко вздохнул.
  — Есть только два выхода, — сказал он. — Первый — оставить всё, как есть. Другой — попросить Гудвина позвонить ему, чтобы тот отозвал назад своё заявление. Гудвин скажет, что он скоро будет дома и во всём отчитается. — Кремер снова вздохнул. — Я не буду просить об этом Гудвина. Может быть, вы?
  — Нет, это же шантаж! — О'Хара взревел, как от боли.
  — Да, — согласился Кремер. — Только когда этим занимается Вулф, это серьёзно. Последние известия выйдут в эфир через тридцать пять минут.
  Для О'Хары было легче проглотить кусок мыла.
  — Может быть, то просто блеф? — с надеждой спросил он.
  — Безусловно, это, может быть, и так, а может быть, и нет. Выяснить это нетрудно: надо сидеть и ждать. Если вы не собираетесь разговаривать с Гудвином, я полагаю, мне следует выяснить, могу ли я поговорить с комиссаром. — Кремер встал.
  О'Хара повернулся ко мне. Надо отдать ему должное, он посмотрел мне в глаза, когда спросил:
  — Как насчёт звонка Вулфу?
  Я улыбнулся ему:
  — Ордер, который показал мне Пэрли, находится где-то здесь. Он будет аннулирован?
  — Да.
  — Ладно, у меня есть свидетели.
  Я подошёл к столу и стал возвращать на место содержимое своих карманов. Анонимное письмо лежало там, где его оставил О'Хара, когда решил ошеломить меня. Я поднял его и показал ему.
  — Я забираю это, — сказал я. — Но если вы хотите, могу вам ещё раз его показать. Разрешите воспользоваться телефоном?
  Я обошёл стол, плюхнулся в персональное кресло О'Хары, подтянул к себе телефон и попросил оператора связать меня с Ниро Вулфом. Тот спросил, кто я такой, и я ответил. Потом разыгралась небольшая комедия. После того, как я подождал более двух минут, в дверь постучали, и О'Хара крикнул: «Войдите!» Дверь распахнулась, и вошли два человека с пистолетами в руках, на их лицах было напряжённое выражение. Увидев, кто в комнате, они остановились как вкопанные, с крайне глупым видом.
  — Что вам нужно? — пролаял О'Хара.
  — Телефон, — сказал один. — Гудвин. Мы не знали…
  — Господи! — взорвался Пэрли. — Меня что, здесь нет?
  Это было нарушением дисциплины, поскольку присутствовали его начальники. Те двое столкнулись в дверях, вышли и закрыли за собой дверь. Никто не мог обидеться на меня за то, что я от души расхохотался. Но всему есть предел, поэтому я прекратил смех и сидел тихо, пока в моём ухе не раздался голос, который я знаю лучше всех голосов в мире.
  — Это Арчи, — сказал я.
  — Где ты? — Голос был ледяным от злости, но она распространялась не на меня.
  — В кабинете О'Хары. Сижу за его столом и воспользовался его телефоном. Я здорово проголодался. Присутствуют О'Хара, Кремер и сержант Стеббинс. Если быть абсолютно честным, Кремер и Пэрли не виновны. Это дурацкое шоу — сольное выступление О'Хары. Он полностью осознал свою ошибку и приносит искренние извинения. Ордер на мой арест остался в прошлом. Письмо насчёт мисс Венс находится у меня в кармане. Я ничего им о нём не сказал. Я свободен и могу идти куда угодно, в том числе и домой. О'Хара просит в качестве личного одолжения, чтобы вы отменили заявление, которое дали радиокомпании. Это возможно?
  — Если я так решу, то да. Это было устроено через мистера Ричардса.
  — Я так и думал. Вам следовало бы видеть лицо О'Хары, когда он узнал об этом. Если вы решите отозвать заявление — а все мы здесь надеемся, что так оно и будет, — то делайте это немедленно, и меньше чем через двадцать минут я буду дома. Скажите Фрицу, что я голоден.
  — Мистер О'Хара — простофиля. Передай ему мои слова. Я временно отложу своё заявление, но на определённых условиях. Оставайся у телефона. Через некоторое время я перезвоню.
  Я повесил трубку, откинулся и улыбнулся, глядя на три вопрошающих лица.
  — Скоро перезвонит. Он считает, что может временно отложить своё заявление, но у него есть несколько соображений по поводу условий. — Я обратился персонально к О'Харе: — Вообще-то он просил вам передать, что вы простофиля, но, поскольку я думаю, что было бы тактичнее не упоминать об этом, я молчу.
  — В один прекрасный день он расквасит себе нос, — сказал О'Хара.
  Они уселись и начали обмениваться репликами. Я их не слушал, поскольку голова моя была занята другим. Я готов был признать, что Вулф повёл в счёте, вовремя выступив со своим хвастливым заявлением, но что дальше? Действительно ли у него есть что-нибудь, а если есть, то что именно? Было бы лучше, если бы он докопался до чего-нибудь серьёзного. Кремер и Стеббинс ещё не были готовы смириться с поражением, а что касается О'Хары, я молил Бога, чтобы, когда Вулф перезвонит, он не потребовал, чтобы я двинул помощника комиссара по спине, а потом сказал, что это всё шутка, и очень смешная. В общем, когда раздался звонок, всё выглядело довольно мрачно, и я поднял трубку, как у себя дома.
  Вулф спросил, все ли ещё на месте, и я сказал, что все. Он попросил передать им, что заявление не будет передаватся в десять часов, и, таким образом, его выход в эфир отсрочен. Я доложил им слова Вулфа. Затем Вулф попросил меня сделать доклад о событиях дня.
  — Сейчас? — спросил я. — По телефону?
  — Да, — сказал он. — Кратко, самую суть. Если есть какие-нибудь противоречия, которые могут опровергнуть мои выводы, я должен знать о них.
  Хотя меня начали грызть сомнения, что в этом блефе мне отведена роль статиста, мне это всё равно нравилось. Такая ситуация пришлась бы по вкусу любому. Я сидел в кресле О'Хары, за его столом и в его кабинете и детально рассказывал Вулфу об убийстве, свидетелем которого я был, и о работе полиции, которой я оказывал помощь. В течение получаса трём этим типам пришлось просто сидеть и слушать. В какой бы ситуации они вскоре ни оказались, сейчас они могли воспринимать всё как есть и радоваться этому. Мне это нравилось. Время от времени Вулф прерывал мой рассказ вопросами и, когда я закончил, попросил меня вернуться назад, чтобы заполнить несколько пробелов. Затем он начал давать мне инструкции, и, пока я слушал, стало ясно, что, если это и блеф, он, по крайней мере, не хочет оставлять меня за линией фронта, чтобы я воевал сам по себе. Я попросил его повторить, чтобы я убедился, что понял всё правильно. Он повторил.
  — О'кей, — сказал я. — Передайте Фрицу, что я голоден. — Я повесил трубку и обратился к троим сидящим: — Прошу прощения, что это заняло так много времени, но ничего не поделаешь, ведь он платит мне деньги. Как я вам уже говорил, выход заявления в эфир отложен. Он хочет отозвать его совсем, но это будет зависеть от вас. Он хотел бы, чтобы инспектор Кремер и сержант Стеббинс помогли ему завершить дело. Для этого вы должны доставить ему в кабинет, как можно скорее, восемь человек. Ему нужны те пятеро, которые были сегодня в квартире Фрейзер, исключая девочку Нэнсили и кухарку Кору. Также у него должны быть Саварезе, Андерсон, президент компании «Хай спот», и Оуэн, из отдела информации. Он хочет, чтобы вы доставили их туда и присутствовали сами, отдавая себе при этом отчёт, что организует шоу он. Он утверждает, что, когда спектакль окончится, вы сможете произвести арест убийцы. Таким образом, заявление, которое он сделал для радио, не будет передано. Вы сможете им объявить о поимке убийцы.
  Я встал и направился к креслу в углу, в котором оставались мои шляпа и пальто. Я взял их и повернулся.
  — Уже больше десяти часов, и, если всё это произойдёт, мне не хотелось бы принимать в этом участие на пустой желудок. По моему мнению, даже если он блефует, стоит рискнуть. Орчард был убит три недели назад. Со смерти Бьюлы Пул прошло десять дней. Со смерти мисс Коппел десять часов. Перечень ваших достижений уместится на почтовой марке. — Я взялся за дверную ручку. — Ну так как? Будете помогать?
  Кремер хмуро посмотрел на меня:
  — Почему Андерсон и Оуэн? Зачем они ему понадобились?
  — Наверное, ему нравятся хорошие зрители.
  — Возможно, нам не удастся найти всех.
  — Постарайтесь. Вы — инспектор полиции, а убийство — это очень тяжёлое преступление.
  — Это может занять несколько часов.
  — Да, похоже, вечеринка затянется на всю ночь. Если я могу это вынести, то и вы тоже, уж не говоря о Вулфе. Ладно, увидимся. — Я открыл дверь, сделал шаг, но потом повернулся. — Да, я забыл, он попросил меня сказать вам, что это анонимное письмо об Элинор Венс — наша домашняя заготовка, которая не пригодилась. Я сам его отпечатал сегодня утром. Если у вас сегодня вечером будет такая возможность, можете воспользоваться моей машинкой и сделать образец для сравнения с этим письмом.
  О'Хара в бешенстве пролаял:
  — Какого чёрта ты не сказал об этом раньше!
  — Мне не понравилось, как вы меня об этом спрашивали, комиссар. Я знаю только одного человека, который ещё более раним, чем я. Это Ниро Вулф.
  Глава 24
  Нет ничего удивительного в том, что Кремер доставил всех. Конечно, в нормальных обстоятельствах никого из этих людей нельзя было заставить покинуть вечером свой дом и направиться к Ниро Вулфу или в любое другое место, не арестовав их. Но когда человек оказывается в подобной переделке, его не надо заставлять. Все они приехали ещё до полуночи.
  Пока все не собрались, Вулф сидел у себя. Я думал, что, пока я уплетаю подогретые котлеты, он будет задавать мне вопросы или давать инструкции, но этого не случилось. Если ему и было что-нибудь нужно, он уже это получил, и моя помощь не требовалась. Он убедился, что мне подали горячую еду и свежий салат, и поднялся наверх.
  Когда все собрались, атмосфера, естественно, не выглядела радостной, она казалась не столько напряжённой, сколько мрачной. Все были как в воду опущенные. Элинор Венс, сев в кресло, упёрлась локтями в коленки, спрятала лицо в ладони и оставалась в такой позе. Талли Стронг скрестил руки на груди, опустил голову так, что подбородок упирался в грудь, и закрыл глаза. Мадлен Фрейзер сидела в кресле из красной кожи, куда я её успел усадить, прежде чем прибыл президент Андерсон, и смотрела по очереди на своих приятелей. Однако создавалось впечатление, что ей просто нужно куда-то смотреть, вот она и пялилась на них.
  Билл Медоуз, сидевший рядом с Элинор Венс, откинулся в кресле, закинул руки за голову и смотрел в потолок. Стоило полюбоваться на Нэта Трауба: его галстук сбился, волосы всклокочены, глаза налились кровью. Его щетину следовало брить дважды в день, но, похоже, сегодня этого не было сделано. Он был настолько непоседлив, что не мог оставаться в кресле, но когда он вставал, то не знал, куда пойти, и ему ничего не оставалось, как снова сесть. Я не виню его, поскольку у него было полное право быть измученным. Конфета была взята из коробки, которую принёс он. Она стала причиной смерти человека, и нетрудно было представить, как на это отреагировал его клиент.
  Образовалось две группы разговаривающих. Профессор Саварезе очень многословно рассказывал что-то Пэрли Стеббинсу, вероятно делясь последними новостями из мира формул. Участие Пэрли в разговоре ограничивалось тем, что он время от времени кивал. Андерсон и Оуэн — делегаты от «Хай спот» — стояли у кушетки и разговаривали с Кремером. Судя по обрывкам фраз, которые до меня долетали, они обсуждали, сесть им, в конце концов, или нет. Они прибыли последними. Я позвонил Вулфу, что все в сборе, и уже начал удивляться, куда он запропастился, когда услышал шум лифта.
  Все были так заняты своими делами, что только Трауб и я обратили внимание, что хозяин присоединился к компании. Остальные заметили это, только когда он дошёл до своего стола и повернулся, чтобы всех поприветствовать. Разговоры прекратились. Саварезе ринулся пожать руку Вулфу. Элинор Венс подняла голову, и лицо у неё было такое опечаленное, что я с трудом подавил желание достать из кармана анонимное письмо и разорвать его на мелкие клочки. Трауб сел в двадцатый раз. Билли Медоуз стал тереть руками глаза. Президент Андерсон прошипел:
  — С каких пор вы возглавляете полицию?
  Большой руководитель всегда должен поступать именно так — брать быка за рога.
  Вулф, отвязавшись от Саварезе, подошёл к своему креслу и устроился в нём. Я думаю, что, когда он двигается, внимание людей приковано к нему не только из-за его габаритов, которые, безусловно, впечатляющи, но также из-за манер. В человеке возникает сразу настороженность и удивление. Все ожидают, что он будет неуклюжим и неповоротливым, но это не так. Не успевает человек оглянуться, как Вулф уж сидит в своём кресле, и в нём нет ничего неуклюжего. Все его движения точны, скоординированы и полны значения.
  Он посмотрел на часы, которые показывали без двадцати двенадцать, и обратился к присутствующим:
  — Уже поздно, не правда ли? — Затем он ответил президенту «Хай спот»: — Давайте не будем устраивать перебранку, мистер Андерсон. Вас ведь не тащили сюда силой, не так ли? Вас привели сюда озабоченность или любопытство. В любом случае вы не уйдёте, пока не услышите то, что я должен сказать. Поэтому почему бы вам не сесть и не послушать? Если вам хочется быть сварливым, подождите, пока вы не узнаете, о чём надо препираться. Так будет лучше.
  Вулф посмотрел на остальных.
  — Впрочем, я всё же отвечу на вопрос мистера Андерсона, несмотря на то что он носил явно риторический характер. Я далёк от того, чтобы руководить полицейским управлением. Не знаю, что вам сказали, когда просили прийти сюда, но, наверное, вы знаете, что мои слова не подкреплены официальной властью, поскольку я её не имею. Мистер Кремер! Правильно, мистер Кремер?
  Инспектор, сидевший на углу кушетки, кивнул:
  — Они это понимают.
  — Хорошо. В таком случае вопрос мистера Андерсона был не столько риторическим, сколько глупым. Я должен…
  — У меня вопрос, — раздался резкий голос.
  — Да, мистер Медоуз. Задавайте.
  — Если всё это неофициально, что случится с записями, которые делает Гудвин?
  — Это зависит от того, чем окончится наша встреча. Они могут так и не покинуть этого дома и окончат свою жизнь в папке в шкафу. Не исключено, что они будут расшифрованы и предоставлены в суд в качестве свидетельства. Советую вам сесть, мистер Саварезе. Мне удобнее, когда все сидят.
  Вулф переместил свой центр тяжести. Первые десять минут, которые он проводит в кресле, он всегда двигается, чтобы устроиться поудобнее.
  — Надо признать, что я нахожусь в очень уязвимой позиции, — слегка раздражённо сказал он. — Я сказал мистеру Кремеру, что когда он покинет этот кабинет, то захватит с собой убийцу. Но хотя я знаю, кто убийца, ни у меня, ни у кого-нибудь другого нет ни малейших доказательств. Тем не менее…
  — Подождите минуту, — прорычал Кремер.
  Вулф покачал головой:
  — Очень важно, мистер Кремер, чтобы всё было неофициально. До тех пор пока я не дойду до определённой точки, если я когда-нибудь до неё дойду. Поэтому прошу вас вообще ничего не говорить. — Вулф посмотрел в другую сторону. — Я думаю, будет лучше всего, если я объясню, как я установил личность убийцы. Кстати, здесь есть один интересный момент. Хотя я был близок к догадке, окончательно мне всё стало ясно только два часа назад, когда мистер Гудвин сообщил мне, что взамен «Хай спот» на место спонсора претендовало шестнадцать кандидатов. Это развеяло все сомнения.
  — Прошу вас, — выпалил Нэт Трауб. — Давайте оставим интересные моменты и перейдём к делу.
  — Вам следует быть терпеливым, сэр, — неодобрительно сказал ему Вулф. — Я не только докладываю, я выполняю работу. Будет ли убийца арестован, предстанет ли он перед судом и получит ли он по заслугам — всё это зависит от того, как я проделаю эту работу. Нет никаких доказательств, и, если сейчас, сегодня вечером, я из вас их не вытяну, возможно, их вообще никогда не будет. В течение расследования и для меня, и для полиции проблема заключалась в том, что не существовало никаких прямых улик. Когда идёт охота за убийцей, столь хорошо замаскированным, как этот, необходимо для начала расчистить путь от всех неопределённостей. Но это очень сложно сделать, если не ясно, в каком направлении двигаться. На сей раз не было никаких прямых указаний на такое направление, и, честно говоря, я начал сомневаться, появятся ли они. Я сомневался до вчерашнего утра, когда этот кабинет посетили мистер Андерсон и мистер Оуэн. Они указали мне направление.
  — Вы лжец, — заявил Андерсон.
  — Знаете что, — Вулф поднял ладонь. — Когда-нибудь, сэр, вы попадёте не на тот поезд, поскольку попытаетесь сесть в свой до того, как он пришёл. Как вы можете знать, лгу я или нет, когда понятия не имеете, что я хочу сказать? Вы пришли сюда, дали мне чек на полную сумму моего гонорара и сказали, что больше не являетесь моим нанимателем. Вы также сказали, что не являетесь больше спонсором программы мисс Фрейзер. В качестве причины такого шага вы сослались на то, что не можете допустить, чтобы общественное мнение ассоциировало ваш продукт с шантажом, потому что шантаж — это грязно и вызывает у людей отрыжку, а здесь не обошлось без шантажа. Я правильно излагаю?
  — Да, но…
  — Здесь все «но» говорю я. После того как вы ушли, я просидел в этом кресле двенадцать часов, прерываясь только для того, чтобы поесть, и думал о вас. Если бы я знал тогда, что до конца дня шестнадцать компаний будут рваться на место «Хай спот», я пришёл бы к заключению гораздо раньше чем за двенадцать часов. Но я этого не знал. Я думал над вопросом, что с вами произошло. Для вас настолько важна реклама, что вы даже предприняли поездку сюда, чтобы со мной сфотографироваться. И вдруг неожиданно вы убегаете, как миловидная девушка, испугавшаяся оспы. Почему?
  — Я говорил вам…
  — Я знаю. Но меня это объяснение не удовлетворило. При внимательном рассмотрении оно оказалось слишком неубедительным. Я не предлагаю, чтобы вы выслушали весь ход моих мыслей в эти двенадцать часов, но первое, что я сделал, — это отмёл ваши аргументы. Тогда что же за этим стояло? Я рассмотрел все возможные обстоятельства и все приемлемые комбинации. Я предположил, что вы и есть убийца и боитесь, что я об этом разнюхаю; что вы не убийца, а шантажист; что вы сами невиновны, но знаете, кто этот злоумышленник или злоумышленники, и не хотите назвать их имена. Я выдвинул тысячу других предположений. Рассматривая их, я принимал во внимание и то, что знаю о вас: ваше положение, послужной список, темперамент, характер. Только одно предположение удовлетворило меня полностью. Я пришёл к заключению, что вы каким-то образом убедились: кто-то, близко связанный с программой, спонсором которой вы являетесь, совершил убийство и есть вероятность, что этот факт будет раскрыт. Более того, я пришёл к выводу, что этим человеком не могут быть мисс Коппел, мисс Венс, мистер Медоуз или мистер Стронг, и уж конечно, не мистер Саварезе. Вас заботит общественное мнение, а для общественного мнения эти люди не имеют никакого значения. Мисс Фрейзер — это программа, а программа — мисс Фрейзер. Это могла быть только она. Вы знали или думали, что знаете, что мисс Фрейзер убила Орчарда и, возможно, также мисс Пул, и вы постарались отойти от неё как можно дальше и как можно быстрее. Судя по вашему лицу, вам не нравится то, что я говорю.
  — Да, не нравится, — холодно сказал Андерсон. — Я думаю, вы тоже будете не в восторге, когда я выскажусь. Вы закончили?
  — Боже мой, нет. Я только начал. Как я уже сказал, я пришёл к такому заключению, но ликования это не вызвало. Что мне было делать с этим? Конечно, у меня был аргумент, который я мог бы применить против вас, но мне казалось, что будет неумным идти таким путём. Поэтому я начал поиск других подходов. Должен признать, что тот, с которого я решил начать, был слабым и даже не совсем правильным. Но это было сегодня утром во время завтрака, ещё до того, как я закончил пить кофе и оделся, а мистер Гудвин был в беспокойном состоянии, и мне нужно было дать ему какую-нибудь работу. Я также предложил мистеру Кремеру создать у всех впечатление, что есть доказательства того, что мисс Венс шантажировали, она находится под подозрением и в любой момент может быть обвинена в убийстве. Есть шанс, думал я, что суровая угроза мисс Венс, симпатичной молодой женщине, может заставить кого-то разговориться.
  — Так это пошло от вас? — печально сказала Элинор Венс.
  Вулф кивнул:
  — Увы! Признаю, что это был плохой ход, но я подумал, что мистер Кремер может попытаться сделать и это. Сегодня утром, прежде чем одеться, я не смог придумать ничего лучше, как приказать мистеру Гудвину отпечатать анонимное письмо о вас и отвезти его туда. В письме утверждалось, что вы по крайней мере дважды совершали убийство.
  — Очень мило! — сказал Билл Медоуз.
  — Он не сделал этого, — сказала Элинор.
  — Уверяю вас, сделал, — развеял её иллюзию Вулф. — Оно было с ним, но он не успел его предъявить. Этому помешала смерть мисс Коппел. Она же стала причиной других событий, например того, что мы здесь собрались. Если бы я действовал быстро и энергично в соответствии с заключением, к которому я пришёл двадцать четыре часа назад, мисс Коппел могла быть сейчас жива. Мне следовало бы извиниться перед ней, но это невозможно. Остаётся сделать только то, что я делаю сейчас.
  Вулф пристально посмотрел на Андерсона:
  — Я собираюсь заняться вами, сэр. Не буду тратить время, обращаясь к вам во имя правосудия или чего-нибудь ещё подобного чтобы вы рассказали мне, почему так резко обрубили концы. Это бесполезно. Вместо этого я сообщу вам небольшой бытовой факт. Мисс Фрейзер пила «Хай спот» только несколько раз в самом начале, а затем ей пришлось отказаться от него и заменить его на кофе. Она была вынуждена это сделать, потому что ваш продукт приводил её желудок в расстройство. У неё начиналось сильнейшее несварение.
  — Это ложь, — сказал Андерсон. — Вы лжёте.
  — Даже если это так, то потерпите — я скоро закончу. Мисс Венс, некоторые вещи теперь не столь важны, как раньше. Вы слышали то, что я сказал? Это правда?
  — Да.
  — Мистер Стронг?
  — Не думаю, что…
  — Признайте, ведь вы находитесь в той же комнате и в том же кресле. Это правда?
  — Да.
  — Мистер Медоуз?
  — Думаю, этого достаточно. Итак, мистер Андерсон…
  — Поздно, — презрительно усмехнулся президент. Я ушёл из этой чёртовой программы.
  Вулф покачал головой:
  — Они это пережили. У них был выбор из шестнадцати предложений. Нет, мистер Андерсон, вы в незавидном положении. Вы протестуете против шантажа, но вас самого шантажируют. Это правда, что газеты редко обижают людей, делающих рекламу, но вряд ли какая-нибудь из них откажется в красках описать, что продукт, который мисс Фрейзер удачно навязывала десяти миллионам американцев, вызывает у неё такое расстройство желудка, что она не могла проглотить и чайной ложечки. Наверняка газеты этим заинтересуются, и они как раз успеют опубликовать это к утру понедельника.
  — Сукин сын! — Андерсон всё ещё оставался на прежних позициях. — Они не будут трогать эту тему. Правда, Фред?
  Но специалист по рекламе из отдела информации застыл от ужаса и не мог сказать ни слова.
  — Думаю, что напечатают, — настаивал Вулф. — За одну газету я вам ручаюсь. Открытая публикация может быть лучше, чем толки, которые распространяются повсюду, стоит только начать. Вы знаете, что такое слухи. Какие-нибудь дураки скажут даже, что не было необходимости добавлять что-нибудь в «Хай спот», чтобы отравить Орчарда. Действительно, здесь есть хорошие перспективы для шантажа. И что вам нужно сделать, чтобы прекратить это? Нечто отвратительное? Совсем нет. Просто скажите мне, почему вы неожиданно решили выйти из игры?
  Андерсон посмотрел на Оуэна, но Оуэн не отводил глаз от Вулфа, видя в нём олицетворение зла.
  — Изворачиваться бессмысленно, — сказал Вулф. — Я подготовился к тому, чтобы вытащить это из вас. Вчера я целый день занимался этим и сильно сомневаюсь, что меня удовлетворит что-нибудь, кроме того, о чём я уже сказал. А именно: что-то или кто-то убедил вас в том, что именно мисс Фрейзер угрожает опасность быть обвинённой в убийстве или шантаже. Тем не менее можете попытаться.
  — Мне не нужно пытаться. — Он был упрям как чёрт. — Я говорил вам вчера. Я назвал эту причину тогда и назову её сейчас.
  — О, ради Бога! — запричитал Фред Оуэн. — О Боже мой!
  — Чёрт подери! — выпалил в его сторону Андерсон. — Я дал слово! Я связан обязательством! Я обещал!
  — Кому? — резко спросил Вулф.
  — Ладно, — сказал с горечью Оуэн. — Давши слово, держись, а не давши, крепись. Это всё разрушит! Это динамит!
  — Для кого? — настаивал Вулф.
  — Я не могу вам этого сказать и не скажу. Это часть моего обещания.
  — Ах, так! В таком случае всё очень просто. — Вулф посмотрел влево от себя. — Мистер Медоуз, гипотетический вопрос. Если вы тот человек, которому мистер Андерсон дал клятву, не дающую ему говорить, вы освобождаете его сейчас от неё?
  — Это не я, — сказал Билл.
  — Я вас спрашиваю не об этом. Вы знаете, что такое гипотетический вопрос. Пожалуйста, ответьте на это «если». Если это были вы, вы освобождаете его?
  — Да.
  — Мистер Трауб, такой же вопрос. Учитывая это «если», вы освобождаете его?
  — Да.
  — Мисс Венс?
  — Да.
  — Мистер Стронг?
  Конечно, у Талли Стронга было около минуты, чтобы обдумать свой ответ. Он сказал:
  — Нет!
  Глава 25
  Одиннадцать пар глаз уставились на Талли Стронга.
  — Ага, — пробормотал Вулф. Он откинулся назад, глубоко вздохнул, и на его лице появилось удовлетворённое выражение.
  — Замечательно! — раздался голос. Это был профессор Саварезе. — Это так просто!
  Если он надеялся привлечь к себе чьё-нибудь внимание, его ждало разочарование. Все смотрели на Стронга.
  — Я благодарен судьбе, что мне повезло, — сказал Вулф. — Если бы я начал с вас, мистер Стронг, и вы бы ответили отрицательно, с остальными всё было бы непросто.
  — Я только ответил на гипотетический вопрос, — настаивал Талли. — Это ничего не значит.
  — Разумеется, — согласился Вулф. — Если рассуждать логично, то ничего, но я видел ваше лицо, когда вы поняли, что вам предстоит, когда вы осознали дилемму, с которой вы столкнётесь через несколько секунд, и мне этого достаточно. Теперь вы собираетесь следовать логике?
  Талли не собирался этого делать. Его лицо говорило достаточно не только тогда, когда он находился в ожидании, оно оставалось таким до сих пор. Мышцы вокруг его тонких сжатых губ напряглись, как будто он отдал команду произносить слова.
  — Я просто ответил на гипотетический вопрос. — Это всё, что он мог сказать. На него было жалко смотреть.
  Вулф снова вздохнул.
  — Хорошо. Думаю, что должен кое-что вам объяснить. Я не упрекаю вас за то, что вы так упрямы в этом вопросе, поскольку ваш ответ может быть расценен как то, что раньше вы поступали неподобающим образом. Я говорю не о том, что вы скрыли информацию от полиции, — большинство людей этим занимается и по причинам гораздо менее значимым, чем ваша. Я имею в виду то, что вы поступили неподобающим образом по отношению к своим нанимателям. Поскольку вам платят сразу восемь спонсоров, вы должны проявлять лояльность к каждому из них. Но вы не предупредили их, что мисс Фрейзер направляется или может направиться по опасному пути — к позору и беде. Это как раз та информация, в которой они заинтересованы. Вы посвятили в это только мистера Андерсона. Я думаю, за хорошую плату.
  Вулф поёжился.
  — Но теперь всё кончено. — Он повернулся в мою сторону: — Кстати, Арчи. Поскольку мистер Стронг скоро начнёт рассказывать, откуда он узнал, что это была мисс Фрейзер, лучше посматривать за ней. Она способна на всё и очень проворна. Осмотри её сумку.
  Кремер встал:
  — Я не собираюсь…
  — Я обращаюсь не к вам, — отрезал Вулф. — Не мешайте. Разве вы не видите, как это сложно? Я сознаю, что у меня всё ещё нет никаких доказательств, но я не собираюсь давать этой женщине возможность продемонстрировать в моём кабинете свою необыкновенную ловкость. Арчи?
  Я поднялся из кресла и направился к противоположному концу стола Вулфа, но я находился в достаточно затруднительном положении. Я не могу использовать силу против женщины, поскольку ни одному мужчине ещё не удавалось проделать это успешно. Однако Вулф уже добился того, что зрители были на моей стороне. Когда я протянул руку в сторону красивой кожаной сумки Мадлен Фрейзер, она особенно пронзительно посмотрела своими серо-зелёными глазами и резко сказала:
  — Не трогайте меня.
  Я убрал руку. Она повернулась к Вулфу:
  — Вам не кажется, что пора дать слово мне? Возможно, так будет лучше.
  — Нет. — Вулф посмотрел ей в глаза. — Советую вам подождать, мадам. Сейчас вы можете только всё отрицать, а мы, безусловно, поставим это под сомнение. Что ещё вы можете сказать?
  — Я не буду утруждать себя отрицаниями, — презрительно сказала она. — Но мне кажется глупым сидеть здесь и позволять ситуации развиваться в неопределённом направлении.
  — Это вовсе не так. — Вулф наклонился в её сторону. — С полной откровенностью позвольте, мисс Фрейзер, заверить вас в одном. Маловероятно, что я сочту вас глупой, что бы вы не делали и не говорили, начиная с этой секунды. Я слишком убеждён в противоположном. Даже если Гудвин откроет вашу сумочку и обнаружит в ней пистолет, из которого была застрелена мисс Пул.
  — Он не откроет её.
  Было похоже, что она в этом убеждена. Я посмотрел на инспектора Кремера, но большой формалист не был пока готов и пальцем пошевельнуть. Я взял столик, который всегда стоял у подлокотника красного кресла, отнёс его к стене, принёс одно из небольших жёлтых кресел и сел рядом с Мадлен Фрейзер так близко, что, если бы мы одновременно расправили плечи, они бы соприкоснулись. Это означало, что я больше не смогу вести записи, но ведь Вулф не может получить сразу всё. Когда я садился, то почувствовал пряный запах духов, и, наверное, моё воображение было очень возбуждено, поскольку это напомнило мне запах, который я уловил в тот день в её квартире, когда я пытался затащить Дебору Коппел на диван перед её смертью, и она на меня дохнула. В этих двух ароматах не было ничего общего, кроме моей фантазии. Я спросил Вулфа:
  — Этого достаточно?
  Он кивнул и снова обратился к Талли Стронгу:
  — Таким образом, у вас не одна, а несколько причин быть упрямым. Но если даже это и так, я не думаю, что вам удастся продолжать в том же духе. Мистеру Кремеру было ясно показано, что вы скрываете важную информацию, непосредственно относящуюся к преступлению, которое мы расследуем. И вы, и остальные уже достаточно долго испытывали его терпение. Он немедленно вонзит в вас зубы и уже не выпустит. Кроме того, существует мистер Андерсон. Обещание, которое он вам давал, уже наполовину не действительно, поскольку теперь мы знаем, что именно он обещал вам. Поскольку я напомнил ему о том, чем он рискует, вряд ли он будет держаться за вторую половину.
  Вулф махнул рукой.
  — Всё, что мне нужно, — это деталь. Я удовлетворён тем, что теперь наверняка знаю, что именно вы сказали мистеру Андерсону. Что произошло вчера, перед тем как он забеспокоился и начал действовать? В утренних газетах была статья об анонимных письмах — орудии шантажа, при помощи которого людей заставляли платить Орчарду и мисс Пул. Затем эта статья подсказала кому-то недостающее звено. Кому и каким образом? Предположим, это был мистер Андерсон. Предположим, несколько недель назад он получил анонимное письмо или письма, выставляющие в чёрном свете мисс Фрейзер. Он показал их ей. Больше писем он не получал. Вот и всё, что было ему об этом известно. Некоторое время спустя мистер Орчард был приглашён для участия в программе Фрейзер и там отравлен. В общем не было причин, по которым мистер Андерсон мог связать это событие с полученными анонимными письмами. Однако статьи во вчерашних газетах помогли ему обнаружить эту связь. Теперь всё стало абсолютно ясно: анонимные письма о мисс Фрейзер, подписка мисс Фрейзер на «Ипподром», метод, с помощью которого была достигнута эта подписка, и, наконец, смерть мистера Орчарда, вызванная тем, что он выпил отравленный кофе, якобы предназначавшийся для мисс Фрейзер, — всё это не означало, что следует обвинить мисс Фрейзер в убийстве, но было нежелательно оставаться её спонсором. Поэтому мистер Андерсон удрал.
  — Я не получал никаких анонимных писем, — заявил мистер Андерсон.
  — Я вам верю. — Вулф не спускал глаз с Талли Стронга. — Допустим, я отвергаю предположение, что мистер Андерсон лично получал анонимные письма. Я это делаю по разным причинам, но в основном потому, что было бы не в его характере показать анонимное письмо тому, о ком в нём идет речь. Скорее, он бы расследовал приводимые в письме обвинения, и есть достаточные основания предполагать, что этого не было сделано. Таким образом, я пришёл к заключению, что анонимные письма мисс Фрейзер получал не мистер Андерсон и не он получил вчера недостающее звено. Предположительно это был человек, который присутствует сейчас здесь, поэтому я попытался провести эксперимент с помощью полиции. Он заключался в том, чтобы выдвинуть реальную угрозу против мисс Венс в надежде, что кое-кому это развяжет язык. Это был слишком осторожный шаг. К сожалению, он не принёс результата, и мисс Коппел умерла.
  Вулф обращался только к Стронгу:
  — Конечно, поскольку у меня нет доказательств, у меня нет и уверенности, что информация, которую вы предоставили мистеру Андерсону, касалась анонимных писем. Возможно, ваши обвинения или подозрения в отношении мисс Фрейзер базировались на чём-то ином. Но мне нравится моё заключение, потому что оно просто и всеобъемлюще, и я откажусь от него только в случае, если буду вынужден это сделать. Оно всё объясняет, и ему ничто не противоречит. Я даже почти уверен в том, что оно объяснит, почему были убиты мистер Орчард и мисс Пул. Два самых удачно продуманных момента в их деятельности заключались в том, что, во-первых, они требовали лишь небольшую часть доходов жертвы, ограничивая подписку одним годом. И, во-вторых, в письмах не рассказывалось и не содержалось угрозы рассказать о действительном секрете из прошлого жертвы. Даже если бы они знали такие секреты, они их не использовали. Но рано или поздно — мистер Саварезе может подтвердить это в качестве эксперта, но в другой раз, — рано или поздно, по закону вероятности, они должны были случайно использовать реальный секрет. Рано или поздно изобретённое ими пугало должно было стать для жертвы реальным ужасом.
  Вулф кивнул.
  — Да, так и случилось. Письмо или письма были показаны жертве каким-нибудь другом. Вами, мистер Стронг. И перед ней встала необходимость не только платить несущественную дань, но и ужасная угроза раскрытия того, что не должно было увидеть свет, поскольку она, конечно, не знала, что письмо сфабриковано и его совпадение с реальностью было чистой случайностью. Итак, она начала действовать. И ещё как! Она убила мистера Орчарда. Затем она узнала из телефонного звонка незнакомой женщины, что мистер Орчард был не единственным владельцем информации, которой, по её ошибочному мнению, он мог располагать, и ей снова пришлось действовать. Она убила мисс Пул.
  — Боже мой! — прервал его Андерсон. — Вы, безусловно, сильно играете, не имея на руках хорошей карты.
  — Да, сэр, — согласился Вулф. — Пора пересдать карты, не кажется ли вам? Наверняка я достоин хотя бы одной хорошей карты. Её можете дать вы или мистер Стронг. Господи, что вам ещё нужно? Достать кролика из шляпы?
  Андерсон встал, подошёл к секретарю совета спонсоров и встал напротив него.
  — Чёрт возьми, не будьте дураком, Талли, — властно сказал он. — Вы слышали, он всё знает. Давайте покончим с этим!
  — Я думаю, что это поможет делу, — твёрдо сказал Талли.
  — Это помогло бы мисс Коппел, — резко сказал Вулф, — если бы вы заговорили двадцать часов назад. Сколько писем вы получили?
  — Два.
  — Когда?
  — В феврале. Где-то в середине февраля.
  — Вы показывали их кому-нибудь, кроме мисс Фрейзер?
  — Нет, только ей. Но мисс Коппел была там и тоже их видела.
  — Где они сейчас?
  — Не знаю, я отдал их мисс Фрейзер.
  — О чём в них шла речь?
  Талли открыл рот, на мгновение застыл и снова закрыл его.
  — Не будьте ослом! — резко сказал Вулф. — Здесь ведь мистер Андерсон. О чём в них шла речь?
  — О том, что мисс Фрейзер повезло: когда умер её муж, никто не удосужился подвергнуть экспертизе почерк его прощальных писем.
  — Что ещё?
  — Всё. Второе о том же самом, только написано другими словами.
  Взгляд Вулфа устремился на Андерсона:
  — Это он вам и сказал, сэр?
  Президент, который уже вернулся на кушетку, кивнул:
  — Да, именно это. Этого достаточно?
  — Более чем достаточно в данных обстоятельствах.
  Вулф повернулся, чтобы посмотреть на женщину рядом со мной.
  — Мисс Фрейзер, я слышал только об одном «прощальном» письме, которое ваш муж написал своему другу, местному адвокату. Кому было адресовано второе? Возможно, вам?
  — Не думаю, — сказала она, — что мне так уж необходимо помогать вам.
  Я не смог заметить никакого изменения в её голосе. Когда Вулф сказал, что она очень опасная женщина, он не преувеличивал.
  — Зачем мне помогать вам, — продолжала она, — в то время как вы верите этой лжи. Если мистер Стронг когда-нибудь получал анонимные письма, он никогда не показывал их ни мне, ни мисс Коппел. Я в этом уверена.
  — Чёрт возьми! — вскричал Талли Стронг так, что у него упали очки.
  Это было великолепно и, безусловно, показывало, как Мадлен Фрейзер умеет обращаться с людьми. Талли был в состоянии признать, что она убила двух человек, но, когда он услышал, что она явно лжёт, он поразился.
  Вулф кивнул ей.
  — Предполагаю, — признал он, — что бессмысленно ждать от вас опрометчивых поступков. Вы знаете, что до сих пор нет никаких доказательств. И против ваших показаний есть только показания мистера Стронга. Конечно, наилучший шанс — это письмо, которое ваш муж написал своему другу, поскольку угроза, породившая вашу жестокость, касалась именно этого.
  Вулф повернулся направо:
  — Мистер Кремер, вы не знаете, это письмо ещё существует?
  Кремер понял его мысль. Он уже подошёл к телефону на моём столе и набирал номер. Через секунду он заговорил:
  — Диксон на месте? Позови его. Диксон? Я в кабинете Вулфа. Да, он уже ухватил дичь, но только за самый кончик хвоста. Сделай две вещи, и быстро. Найди Дорста и заставь его позвонить в Флитвилл, штат Мичиган. Он там был и знает тамошних ребят. Лоуренс Коппел перед смертью написал письмо другу. Нам нужно знать, существует ли ещё это письмо и где оно находится. Они должны его найти, но, ради Бога, не перепугайте друга настолько, чтобы он его сжёг или съел. Скажи Дорсту, что от этого будет зависеть раскрытие всего дела. Потом получи ордер на обыск в квартире Фрейзер. Нам нужно найти цианид, и эта работа на весь день, поскольку он может оказаться где угодно, например в каблуке туфли. Ты знаешь, кого послать — самых лучших. Вулф ухватил её за хвост, совершив один из своих безумных прыжков в бассейн глубиной два фута. И теперь нам надо всем уцепиться за этот хвост. Что? Да, чёрт возьми, конечно, она! Поторапливайся!
  Он повесил трубку, подошёл ко мне, дал мне знак подняться, отодвинул кресло и встал за спиной мисс Фрейзер, смотря вниз на неё. Не спуская с неё глаз, он громко сказал:
  — Можете поговорить ещё немного, Вулф.
  — Я могу говорить всю ночь напролёт, — заявил Вулф. — Мисс Фрейзер этого заслуживает. Ей везло, но надо сказать, что не везёт обычно людям неумелым, а она не из их числа. Смерть её мужа была организована с большим мастерством. Я сужу об этом не только по тому, что она обманула власти — это, может быть, и не большая заслуга, — но по тому, что она обманула сестру своего мужа — мисс Коппел. Вся операция с Орчардом тоже была хорошо задумана и исполнена. При этом были учтены даже мелкие детали, например, подписка сделана на имя мисс Коппел. Не составляло труда позвонить Орчарду и объяснить, что эти деньги поступают от неё, мисс Фрейзер. Но лучше всего — завершение операции, когда отравленный кофе был подан жертве. Тут ей ещё раз повезло, поскольку мистер Трауб, который не знал о помеченной бутылке, ни о чём не подозревая, поставил её напротив мистера Орчарда, чем сильно ей помог. Они сидели за узким столом, мистер Орчард прямо напротив неё, передача была в эфире, и она могла манипулировать бутылками без труда, возможно, никто бы не заметил этих манипуляций. Уж наверняка никто бы не заподозрил её в преднамеренном убийстве ни до того, ни после.
  — Ладно, — согласился Кремер. — Это меня не волнует. Что касается Пул — тоже. Но что насчёт Коппел?
  Вулф кивнул.
  — Это был шедевр. В пользу мисс Фрейзер, безусловно. Были годы близости, во время которых она получила полное доверие мисс Коппел, её любовь и преданность, чувства оставались прочными даже после того, как мисс Коппел увидела анонимные письма, полученные мистером Стронгом. Вполне возможно, что она сама получала подобные письма. Мы не знаем, и я думаю, никогда не узнаем, что породило в ней сомнения. Это не была статья в газете об анонимных письмах и шантаже, поскольку статья появилась вчера, в пятницу, а мисс Коппел пыталась сесть на самолёт, отправляющийся в Мичиган, в среду. Мы можем сейчас предположить, поскольку знаем, что она видела анонимные письма, что сомнение в ней породило желание изучить прощальное письмо брата, которое тот послал своему другу. Мы можем наверняка предположить, что когда мисс Фрейзер узнала о намерениях её любимой и ближайшей подруги, она поняла, почему та собиралась это сделать.
  — Это понятно, — нетерпеливо сказал Кремер. — Я имел в виду…
  — Я знаю. Вы имели в виду то, о чём я упомянул, когда сказал, что это был шедевр. Это была первоклассно подготовленная импровизация, и она гениально использовала возможность, которую предоставил мистер Трауб, принеся коробку «Мелтетс». Только благодаря маниакальному стоицизму она оставила это лакомство на фортепиано, где каждый мог случайно взять и съесть конфету. Возможно, расследование покажет, что случайно это произойти не могло, поскольку было общеизвестно, что коробка там лежит для того, чтобы мисс Фрейзер попробовала «Мелтетс», и поэтому никто бы её не взял. Но сам спектакль, как мне описал его мистер Гудвин, был разыгран безошибочно. Тогда уже не было опасности для постороннего человека, поскольку если кто-нибудь, кроме мисс Коппел, попробовал бы съесть конфету, мисс Фрейзер легко бы это предотвратила. Если бы коробку сразу протянули мисс Фрейзер, она могла либо отложить дегустацию, либо взять конфету не из верхнего слоя. Каков был шанс, что мисс Коппел попробует конфету? Один из пяти, один из тысячи! В любом случае мисс Фрейзер сделала ставку на этот шанс, и ей снова повезло. Но тут не следует благодарить только везение, поскольку сама она действовала прекрасно.
  — Это невероятно, — сказала Мадлен Фрейзер. — Я знала, что я сильная женщина, но никогда не думала, что смогу вынести такое. Только несколько часов назад моя ближайшая подруга Деби умерла у меня на руках. Я должна быть с ней, сидеть рядом с ней всю ночь, но я нахожусь здесь и слушаю этот… ночной кошмар…
  — Что-нибудь одно из двух, — грубо сказал Билл Медоуз, — или ночь, или ночной кошмар. Что-то одно надо сократить.
  Взгляд серо-голубых глаз устремился на него.
  — Значит, ты отрекаешься, да, Билл?
  — Да, отрекаюсь. Я видел, как умирала Деби, и, похоже, он прав. Я думаю, что это ты её убила.
  — Билл! — вырвалось у Элинор Венс. — Билл! Я не могу этого вынести! — Она стояла, и всю её била дрожь. — Я не могу!
  Билл крепко обнял её.
  — Всё в порядке, детка. Надесь, она своё получит. Ты тоже там была. Что, если бы ты решила попробовать конфету?
  Зазвонил телефон, и я взял трубку. Спрашивали Кремера. Пэрли подошёл и занял его место за спиной мисс Фрейзер, а сам Кремер взял трубку. Когда он закончил разговор, он сказал Вулфу:
  — Друг Коппела сохранил это письмо, и оно находится в безопасности.
  — Хорошо, — одобрительно сказал Вулф. — Не могли бы вы забрать её отсюда? Мне уже час как хочется выпить пива, но я не настолько храбр, чтобы есть или пить что-нибудь в её присутствии.
  Он оглянулся:
  — Остальных приглашаю остаться. Возможно, многие сейчас испытывают жажду.
  Но никто не захотел оставаться. Все ушли.
  Глава 26
  Эксперты пришли в восторг относительно письма Лоуренса Коппела к другу. Они назвали это одной из лучших подделок, которые им приходилось видеть. Но больше всего Вулфу польстило, что был найден цианид. Его обнаружили в полом каблуке домашней туфли, и это были явно остатки того, что жена Лоуренса Коппела украла шесть лет назад у своего мужа.
  Восемнадцатого мая её приговорили к пожизненному заключению за преднамеренное убийство Деборы Коппел. В полиции посчитали, что лучше всего будет отдать её под суд именно за это преступление. На следующий день в среду, незадолго до полудня, мы с Вулфом сидели в кабинете и сверяли каталоги. Зазвонил телефон. Я подошёл к нему и снял трубку.
  — Контора Ниро Вулфа. У телефона Арчи Гудвин.
  — Не мог бы я поговорить с мистером Вулфом?
  — Кто его спрашивает?
  — Скажите, что это по личному делу.
  Я прикрыл трубку рукой.
  — По личному делу, — сказал я Вулфу. — Человек, имя которого я забыл.
  — Какого чёрта! Ну так спроси у него, как его зовут.
  — Человек, — раздельно и с ударением произнёс я, — имя которого я забыл.
  — О! — нахмурился он.
  Дочитав до абзаца, он снял трубку телефона на своём столе. Я продолжал слушать.
  — Говорит Ниро Вулф.
  — Я всегда узнаю ваш голос. Как ваши дела?
  — Спасибо, хорошо. Я вас знаю?
  — Да. Я звоню вам, чтобы выразить своё восхищение по поводу того, как вы завершили дело Фрейзер. Мне это доставило удовольствие, и я хочу, чтобы вы об этом знали. Я до сих пор остаюсь слегка раздражённым, но я рад, что вы не несёте за это ответственности. У меня надёжный источник информации. Я поздравляю вас с тем, что вы провели расследование в предписанных мною рамках. Это ещё более увеличило моё восхищение вами.
  — Мне нравится, когда мною восхищаются, — резко сказал Вулф. — Но когда я веду расследование, я допускаю только те ограничения, которые требует работа. Если бы расследование этого дела заставило меня встать у вас поперёк дороги, я бы так и сделал.
  — В таком случае либо мне, либо вам сильно повезло.
  Он повесил трубку.
  Я улыбнулся Вулфу:
  — Он отпетый мерзавец.
  Вулф хмыкнул. Я подошёл к его столу и взял карандаш.
  — Есть маленькая идея, — предложил я. — Почему бы не позвонить доктору Майклзу и не спросить, обращался ли к нему кто-нибудь с предложением подписаться на другое издание. Нет, это не подойдёт. Он уже расплатился. Может быть, Мари Леконн?
  — Нет, я ищу неприятности, только когда мне за это хорошо платят, а чтобы вступить в схватку с этим человеком, плата должна быть очень высокой.
  — Прекрасно! — Я решил закрыть тему. — Вам будет тяжело, если придётся прятаться, но такой день может настать.
  — Это не исключено, хотя я надеюсь, что этого всё же не произойдёт. У тебя есть на этой странице Zygopetalum crinitum?
  — Господи, нет. Оно начинается с буквы «З»!
  ПОВОД ДЛЯ УБИЙСТВА: ЦВЕТОВ НЕ ПРИСЫЛАТЬ
  Глава первая
  На мой взгляд, это было одно из самых блестящих расследований Ниро Вульфа, хотя он и не получил за работу ни цента.
  Возможно (а может, и нет), мой босс просто сделал любезность старому другу, Марко Вукчичу, одному из трех людей во всем мире, называвших Вульфа по имени – Ниро. Однако этим все не ограничивалось. За пределами дома мой босс воистину наслаждался едой лишь в ресторане «Рустерман», которым владел и управлял Марко. Прежде чем обратиться к Вульфу с просьбой, Марко накрыл для нас роскошный ужин в отдельном кабинете. И заговорил о своей нужде не раньше, чем туда вкатили тележку с сырами. Более того, попавший в беду человек был шеф-поваром.
  – Должен признать, – начал Марко и подался вперед, чтобы положить мне еще один ломтик кремонской горгонзолы, – что он давно лишил себя права претендовать на уважение профессионалов. Однако в юности я работал под его началом в ресторане «У Мондора» в Париже. Тогда ему было тридцать лет, и он готовил лучшие соусы во всей Франции. Он был гением и человеком широчайшей души. Да чтоб я этим сыром подавился, если буду сидеть сложа руки, когда его обвиняют в убийстве, которого он не совершал! – Марко взмахнул рукой, в которой сжимал длинный узкий нож. – Но что я могу? Я всего лишь трактирщик, а ты – великий сыщик и, кроме того, мой друг. Поэтому я обращаюсь к тебе с просьбой: спаси его. Да и не только к тебе. К Арчи – тоже. – Марко показал на меня ножом. – Ты ведь, надеюсь, тоже мне друг?
  Я с жаром кивнул. После такого роскошного ужина и вина я питал к Марко особенно теплые чувства.
  – Конечно, – заверил я. – Только не перегибайте палку с комплиментами. Я так, мальчик на побегушках.
  Марко недоверчиво фыркнул:
  – Друг, не рассказывай мне сказки, уж я-то знаю, чем ты на самом деле занимаешься. О деньгах не беспокойтесь. Я, разумеется, все оплачу.
  Вульф, заворчав, посмотрел на ресторатора. Большая физиономия босса, отнюдь не казавшаяся крупной на фоне его гигантских габаритов, чуть раскраснелась и сияла от удовольствия, как, собственно, и всегда после отменной трапезы. Однако в его глазах явно читалась досада, которая и вызвала недовольное ворчание. Вульф внимательно поглядел на друга и фыркнул:
  – Что я слышу, Марко? Если ты хочешь меня нанять и оплатить мои услуги, такие вещи следует обсуждать у меня в кабинете, а не у тебя за столом. Если же ты обращаешься ко мне как к другу, к чему разговоры о деньгах? Неужели ты стольким обязан этому человеку… Кстати, как его зовут?
  – Помпа. Вирджил Помпа.
  – Неужели ты стольким ему обязан, что просишь меня ему помочь и при этом взываешь к нашей дружбе?
  – Да, – с едва заметным раздражением ответил Марко. – Черт подери, разве я этого уже не сказал?
  – В таком случае у меня нет выбора. Приходи ко мне завтра к одиннадцати. Там обо всем и расскажешь.
  – Так не пойдет, – заявил Марко. – Он в тюрьме, его обвиняют в убийстве. Ты представить не можешь, сколько времени я убил сегодня, пытаясь пробиться с адвокатом к нему на свидание. Опасность дышит ему в спину, он полумертв от страха. Ему шестьдесят восемь лет.
  – Боже мой, – вздохнул Вульф, – я хотел обо всем поговорить в спокойной обстановке. Проклятье! А что, если он действительно убийца? Судя по тому, что пишут газеты, очень на то похоже. Почему ты так уверен в его невиновности?
  – Да потому, что виделся с ним и разговаривал. Да, я допускаю, что Вирджил Помпа мог убить человека, и у него хватило бы мозгов наврать полицейским и адвокатам. Но он бы не смог, глядя мне прямо в глаза, сказать того, что сегодня сказал, и вести себя так, как он себя вел. Я его хорошо знаю. – По-прежнему сжимая в руке нож, Марко перекрестился, отчего стал похож на рыцаря с мечом. – Клянусь тебе, Ниро, он никого не убивал. Этого достаточно?
  – Достаточно. Давай рассказывай, что́ случилось, но сперва положи мне еще сыра.
  Вульф подвинул к нему свою тарелку.
  – Бондон?
  – Положи понемногу каждого. Я еще не решил, какой из них мне нравится больше всего.
  Глава вторая
  На следующий день, в среду, в половине девятого утра Вульф едва не подавился кофе от ярости. Случилось это у него в спальне, где он обычно завтракал, – именно туда Фриц каждое утро приносил поднос с едой.
  Босса вывел из себя дворецкий. Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, то мужской голос в телефонной трубке принадлежал именно дворецкому. Сперва он уточнил, как пишется фамилия моего патрона, а потом, заставив его ждать изрядное время, известил, что миссис Уиттен не расположена к разговору с газетчиками.
  Странно, что после такого двойного оскорбления Вульф вообще вспомнил о кофе, оставшемся в чашке. А вот в том, что напиток попал ему не в то горло, я не усмотрел ничего удивительного.
  Впрочем, особого выбора у нас не имелось. Коль скоро мы с Вульфом решили доказать, что дружба с Марко для нас не пустой звук, надо было браться за дело, а для этого переговорить с миссис Уиттен и другими членами ее семьи. Из газет и рассказа Вирджила Помпы в изложении Марко мы усвоили, что речь идет о сугубо семейном деле.
  Еще полгода назад миссис Флойд Уиттен, тогда миссис Х. Р. Лэнди, была вдовой и единоличной владелицей сети закусочных «Пища богов». Если вы не отшельник, то вам наверняка попадались на глаза эти ресторанчики. Лично я обожаю «Пищу богов – 19» на парковой магистрали Гранд-Сентрал, возле Форест-Хиллса, на Лонг-Айленде. А еще «Пищу богов – 26» на Седьмом шоссе, к югу от Дэнбери, и «Пищу богов – 47» на Двести второй трассе, во Флемингтоне, в Нью-Джерси.
  Сеть раскинула свои щупальца на двенадцать штатов. По статистике, ежедневно в ее заведениях вкушают нектар и амброзию девяносто четыре тысячи американцев, а может, даже девяносто четыре миллиона. Сколько именно, я запамятовал.
  Основатель сети Х. Р. Лэнди работал не покладая рук днями и ночами, расширял свою империю как мог, но, открыв сто девятое заведение, надорвался и помер, завещав все жене.
  Кроме сети закусочных он оставил супруге двух сыновей и парочку дочек. Старшему сыну, Джерому, шел тридцать третий год, и он являлся совладельцем нью-йоркской риелторской компании. Мортимер в свои тридцать один выполнял кое-какую работенку на радио и крутился в шоу-бизнесе. Пожалуй, лишь налоговое ведомство могло ответить, как ему удается сводить концы с концами. Старшей дочери Еве исполнилось двадцать семь. Она была замужем за неким Дэниелом Баром, который вел популярную колонку в газете, сумевшей охватить раза в три больше штатов, чем сеть «Пища богов». Младшенькая, Фиби, двадцати четырех лет, окончила частный женский колледж Вассара и помогала матери управлять «Пищей богов».
  Однако главным образом управление сетью после смерти Лэнди легло на плечи Вирджила Помпы. Много лет назад Лэнди вскружил ему голову огромными барышами, и Вирджил забросил изыски кулинарного искусства, чем, по выражению Марко, лишил себя права претендовать на уважение профессионалов.
  Впрочем, взамен Вирджил снискал уважение иного рода. Он стал главным помощником Лэнди, вторым лицом в его компании, и после кончины первого лица, по сути дела автоматически, взял в руки все бразды правления. Однако со временем с этим возникли определенные сложности.
  Вдова стала лезть с разными идеями и предложениями. В частности, ей пришла в голову светлая мысль о том, что штурвал надо передать Мортимеру. Эксперимент продлился два месяца. Жирную точку в нем поставил сам Мортимер, после того как приобрел на черном рынке восемь грузовиков червивой баранины. Власть вновь оказалась в руках Помпы. Вдова, естественно, по-прежнему вмешивалась, немало его раздражая. Но главное, от Мортимера удалось избавиться, и Вирджил решил поработать хотя бы до своего семидесятилетнего юбилея.
  Затем дела и вовсе пошли на лад. Миссис Лэнди вышла замуж за некоего Флойда Уиттена и укатила на три месяца в свадебное путешествие по Южной Америке. После возвращения в Нью-Йорк, увлеченная новым супругом, она наведывалась в центральный офис «Пищи богов», в Эмпайр-стейт-билдинг, всего один-два раза в неделю. Что же касается Фиби, то, по словам Помпы, девушка от работы не отлынивала и, в отличие от матери, прислушивалась к голосу рассудка.
  И вдруг около месяца назад миссис Уиттен заявила, что Помпе в силу почтенного возраста пора на покой, и потребовала не мешкая ввести в курс дел и подготовить к управлению компанией ее мужа.
  О Флойде Уиттене мы в основном знали со слов Помпы в пересказе Марко, но кое-что почерпнули из газет. За год до смерти Лэнди Уиттен уже работал в «Пище богов» – возглавил отдел по связям с общественностью. Этот свой пост он сохранил после кончины шефа, но после женитьбы на хозяйке и свадебного путешествия возвращаться к нему не стал. Либо он хотел проводить побольше времени с новобрачной, либо она – с ним, либо это желание было взаимным.
  По отзывам Помпы, Уиттен был не лишен обаяния и умел работать языком. Слишком самовлюбленный и эгоистичный, чтобы связать себя узами брака, он долгое время состоял в связи со своей ровесницей, мисс Джули Элвинг, зарабатывавшей на жизнь оптовыми закупками игрушек для универмага «Медоуз».
  У нас сложилось впечатление, что Помпу больше всего бесили в Уиттене три вещи. Во-первых, тот женился на даме, старше его чуть не на пятнадцать лет. Во-вторых, ради этого он порвал с Джули Элвинг. В-третьих, Уиттен всегда держал в кабинете про запас свежие рубашки и переодевался после обеда.
  Ни для кого не составляло тайны, что всякий раз, когда Уиттен, проявляя инициативу, направлял Помпе бумагу с предложениями по реорганизации бизнеса, Помпа неизменно заворачивал ее, наложив резолюцию: «Отказать за недостатком средств».
  Вот как обстояли дела к вечеру понедельника пятого июля – за сутки до того, как Марко попросил Вульфа спасти обвиненного в убийстве Помпу.
  Поскольку День независимости выпал на воскресенье, понедельник объявили выходным. Тем не менее миссис Уиттен, сгоравшая от желания поскорей увидеть мужа во главе «Пищи богов», назначила деловую встречу в своем доме именно на понедельник, на половину девятого вечера.
  Жила она в районе Семидесятых улиц, между Пятой и Мэдисон-авеню. Супруги собирались приехать из своего загородного поместья под Катонахом, которое покойный мистер Лэнди именовал «Пищей богов – 1000». Несмотря на такое название, посторонних туда не пускали и не кормили. Во время встречи Помпе предстояло поделиться с Уиттеном своими знаниями.
  Помпа, как было велено, подъехал на такси к нью-йоркскому дому, некогда принадлежавшему Лэнди, а теперь, по сути дела, Уиттену, ровно в половине девятого. С собой он привез чемодан, битком набитый ножами, ложками, вилками и всякой всячиной. Больше всего там было ножей.
  Когда о случившемся пронюхала желтая пресса, писаки из бульварных газетенок подсчитали, что всего в чемодане лежало сто двадцать шесть разнокалиберных ножей с длиной лезвий от полутора до двадцати восьми дюймов. Это ж надо, до чего тщательно убийца готовился к преступлению, изумлялись газетчики.
  На самом деле Помпа притащил чемодан со всей этой дребеденью по очень простой и довольно дурацкой причине. Миссис Уиттен, решив поставить мужа во главе «Пищи богов», сочинила список из более ста пунктов, включавший все премудрости, которыми он должен овладеть. Общими усилиями им с Помпой удалось добраться до пункта № 43 – «Приобретение столовых приборов».
  Помпа несколько раз нажал на кнопку дверного звонка, но никто ему не открыл. Его это нисколько не удивило. Он знал, что все слуги на лето перебрались в «Пищу богов –1000», а мистер и миссис Уиттен имеют все шансы долго простоять в праздничных пробках. В действительности на крыльце он прождал всего несколько минут. Довольно скоро подъехала длинная роскошная машина с низкой осадкой. За рулем сидел мистер Уиттен, а рядом с ним – его супруга. Мистер Уиттен отпер дверь, и они зашли в дом.
  Помпе не раз доводилось бывать в этом четырехэтажном особняке, и он прекрасно здесь ориентировался. На первом этаже находился зал для приемов, справа – большая гостиная, а в глубине здания – столовая. Лестница располагалась слева от зала.
  Помпа с супругами поднялся прямо на второй этаж, в кабинет покойного Лэнди, поступивший теперь во владение миссис Уиттен. Они сразу перешли к делу. Помпа открыл чемодан и вытащил ножи.
  Уиттен, сама любезность, изо всех сил изображал заинтересованность, хотя на самом деле был убежден, что на пункт № 43 глупо тратить время. Приобретение столовых приборов, с его точки зрения, являлось недостойной мелочью, которую можно поручить кому-нибудь из подчиненных.
  Однако миссис Уиттен всерьез вознамерилась обеспечить супругу всестороннюю подготовку, и потому они битый час потратили на изучение содержимого чемодана Помпы. Только после этого Уиттен сумел завести разговор о том, что его на самом деле интересовало. Он заговорил о начальниках отделов.
  Уиттен хотел как можно скорее уволить начальников четырех отделов, а еще одного перевести на работу в головной офис в Нью-Йорк. Ровно через пять минут он начал подпускать шпильки и перешел на личности, а Помпа разорался во всю мощь своей глотки. По свидетельству Марко, Помпа орал постоянно и с этим ничего нельзя было поделать.
  Миссис Уиттен, вмешавшись в спор, приняла сторону супруга, что стало последней каплей. Помпа взревел, что с него хватит, довольно, баста, он увольняется, и, вылетев из кабинета, бросился вниз по лестнице.
  Хозяйка, кинувшись следом, нагнала его в зале для приемов и, схватив за рукав, притащила в гостиную. Там она слезно принялась умолять Помпу быть снисходительней, но коса нашла на камень. Тогда она буквально силой заставила его сесть и продолжила уговоры.
  По ее словам, она полностью отдавала себе отчет в том, что без долгой, всесторонней и тщательной подготовки никто не сможет справиться с управлением столь крупной и разветвленной сетью закусочных, какой владеет она. Это не под силу никому – даже Флойду. Да, она попыталась передать руководство компанией Мортимеру, что было ошибкой с ее стороны, но она извлекла из этого урок.
  Она лишь просит Помпу проработать еще один год – и больше ничего. Она знает, что он ничем ей не обязан, а уж Флойду – и подавно, но пусть он подумает о ее покойном муже и самой компании. Неужели он бросит эту великолепную империю, к созданию которой приложил руку?
  Что же касается начальников отделов, из-за которых вышел спор, то она лично обещает Помпе, что в ближайшие полгода на пушечный выстрел не подпустит Флойда к решению кадровых вопросов такого уровня.
  Помпа, сдавшись, промямлил, что Флойду вообще не следовало заводить речь о начальниках отделов. Миссис Уиттен с готовностью с ним согласилась, поцеловала его в щеку и, взяв за руку, повела через зал приемов к лестнице. По прикидкам Помпы, они просидели в гостиной при закрытых дверях около получаса.
  Когда эти двое поднимались по лестнице, из столовой раздался грохот, словно там что-то упало на пол. Миссис Уиттен ахнула и что-то испуганно пробормотала, помянув Всевышнего. Помпа быстрым шагом направился к столовой и рывком распахнул дверь.
  В комнате было темно, однако из коридора проникало достаточно света, чтобы разглядеть внутри силуэты людей. Шагнув к стене, он нашарил выключатель и щелкнул им. К этому моменту на пороге уже стояла миссис Уиттен.
  Когда вспыхнул свет, оба – и она, и Помпа – застыли разинув рты. В столовой и в самом деле оказались люди. Пятеро человек, уже успевших вскочить. Двое сыновей Лэнди, Джером и Мортимер, и две его дочери, Ева и Фиби. Пятым оказался зять миссис Уиттен, супруг Евы, Дэниел Бар. Как оказалось, шум, привлекший внимание миссис Уиттен и Помпы, был вызван падением торшера.
  Помпа, искренне полагавший, что сыновья и дочери владелицы компании находятся на расстоянии многих миль и радуются выходному, так и остался стоять с разинутым ртом. Несколько мгновений не могла прийти в себя и миссис Уиттен. Наконец, собравшись с духом, она попросила Помпу выйти и обождать ее в гостиной. Ее голос дрожал – то ли от гнева, то ли от каких-то других переполнявших женщину чувств. Помпа вышел, притворив за собой дверь столовой, после чего встал в коридоре и навострил уши.
  В основном до него доносились голоса Джерома, Евы, Дэниела Бара и миссис Уиттен. Именно Бар, зять хозяйки, не испытывавшей к ней трепетных чувств, сообщил, для чего они все собрались в особняке. Как оказалось, они решили, не откладывая дела в долгий ящик, тайно встретиться, чтобы обсудить ситуацию с Флойдом Уиттеном.
  Что стоит за ее намерением подготовить его к исполнению обязанностей главы компании? Неужели она собирается передать ему власть над источником их семейного дохода? Может, потом она и вовсе отпишет компанию в его собственность? Если так, нельзя ли что-нибудь предпринять?
  Лично он, Бар, приехал на встречу потому, что его попросила об этом Ева. Он только рад, что мистер и миссис Уиттен неожиданно вернулись домой, и просто счастлив, что шум упавшего торшера выдал собравшихся.
  Они уже два часа сидят в темноте и не смеют даже пикнуть. Уйти побоялись, не будучи уверены, что им удастся скрыться незаметно, – ведь окна верхних этажей выходят на улицу. Так они и сидели, трясясь от страха и переговариваясь тихим шепотом. Поведение, согласитесь, совершенно нелепое для взрослых культурных людей.
  Вместо того чтобы устраивать тайные заговоры, подобные вещи следует обсуждать открыто. Поэтому сейчас стоит подняться за Уиттеном, попросить его спуститься вниз и все обговорить. Ну а если произойдет свара… Что ж, чему быть, того не миновать. Главное – расставить все точки над «i».
  Как отмечал Помпа, другие тоже пытались вставить свое слово, но поскольку в силу профессии язык лучше всего подвешен у Бара, то и говорил он больше всех.
  Реакция миссис Уиттен весьма удивила Помпу. Он полагал, что сейчас хозяйка им задаст, разнесет в пух и прах, напомнив, как обожала делать, что сеть закусочных «Пища богов» принадлежит лишь ей одной, но этого не произошло.
  По всей видимости, миссис Уиттен слишком сильно потрясло, что дети собрались от нее тайком, чтобы единым фронтом выступить против ее любимого Флойда. Она не стала выть и причитать, но была на грани срыва. С горечью в голосе стала корить детей: как им вообще могло прийтив голову, что она захочет их лишить доли в предприятии отца?
  Некоторые из присутствующих попросили прощения. Наконец Бар снова перехватил инициативу и завел речь о том, что нужно позвать Уиттена и вместе с ним, сообща прийти к взаимопониманию.
  Раздались одобрительные возгласы. Миссис Уиттен тоже склонялась к тому, чтобы дать добро. В этот момент Помпа решил, что и без того задержался, пора и честь знать. Он проследовал к двери, вышел и отправился домой.
  Больше мы от Помпы ничего не узнали. Он уже ушел, когда миссис Уиттен вместе с сыном Джеромом и зятем Дэниелом Баром поднялась наверх за Уиттеном и обнаружила его лежащим ничком на столе. У него из спины торчал нож с острым узким лезвием длиной восемь дюймов. Один из тех, что привез Помпа.
  Глава третья
  Как я уже сказал, в среду утром Вульф, не закончив толком завтракать, приступил к спасению старого Вирджила Помпы. Попытался дозвониться до миссис Уиттен, но в результате только подавился кофе. Громогласно заперхал, тяжело и прерывисто вздохнул, потом снова зашелся в кашле.
  – Когда сердишься, лучше не пить, – сообщил я боссу. – Эмоции и пищеварение вообще очень тесно связаны. Кроме того, я полагаю, с вами разговаривал всего лишь дворецкий. Понятное дело, миссис Уиттен перевезла в город прислугу из загородного поместья. Вполне допускаю, что дворецкий о вас никогда не слышал. Вас это волнует? Меня – нет.
  Окончательно откашлявшись, Вульф снял куртку своей шелковой желтой пижамы, оголившись до пояса. Босс был воистину огромен. Если бы с него спустили шкуру, то ее хватило бы на сапоги четырем взводам солдат. Отшвырнув куртку, Вульф хмуро на меня посмотрел:
  – Мне нужно встретиться с теми, кто был в особняке. Желательно со всеми. С миссис Уиттен – обязательно. Похоже, она держит семью в ежовых рукавицах. Узнай о ней как можно больше.
  На это у меня ушел весь день.
  Я счел достаточно разумным начать с отдела по расследованию убийств. Принимая во внимание обстоятельства, банального телефонного звонка было недостаточно. Покончив с домашней рутиной, я направился на Двадцатую улицу. К инспектору Кремеру мне попасть не удалось. Пришлось довольствоваться сержантом Пэрли Стеббинсом.
  Поскольку я не мог пустить в ход единственную наличествующую в моем распоряжении наживку, у меня оказались связаны руки. Я имел серьезные основания полагать, что и сама миссис Уиттен, и ее детишки весьма невнятно объяснили, зачем им понадобилось тайком собираться в столовой и сидеть в темноте целых два часа. Вполне допускаю, что им пришлось что-нибудь соврать полиции. Таким образом, я располагал конфиденциальной информацией, но использовать ее не мог.
  На первом же допросе Помпа заявил, что, исполняя просьбу миссис Уиттен обождать в гостиной, он так и сделал, а потом, когда ему наскучило там сидеть, отправился домой. Старый дурак постыдился признаться, что стоял под дверью и подслушивал.
  Теперь с этим уже ничего нельзя было поделать. Если бы он попытался изменить показания или мы с Вульфом решили рассказать копам правду, итог был бы один: нам бы никто не поверил, а положение Помпы стало бы еще хуже.
  Таким образом, мне ничего не оставалось, кроме как сказать Пэрли, что к Вульфу обратились за помощью и попросили доказать невиновность Помпы. Сержант надулся словно индюк. Неколебимо уверенный в виновности Помпы, он надменно пофыркал, но потом, сменив гнев на милость, кое-что мне рассказал.
  Как я и думал, семейка миссис Уиттен не стала сообщать полиции истинную цель тайного собрания. По версии ее детей, они встретились для того, чтобы обсудить щекотливую ситуацию, в которую угодил Мортимер. Соблазненная им девица забеременела, родила и теперь подала иск об установлении отцовства. Понятное дело, что маму в это не посвящали, жалея ее нервы. И поскольку Вульф постановил считать слова Помпы святой истиной, мне оставалось признать семейство миссис Уиттен сборищем бесстыжих лжецов.
  Пэрли всласть повеселился, острил не переставая. В кои-то веки Вульф взялся за безнадежное дело и наконец сядет в лужу. Я не стал спорить и отвечать ударом на удар. Проглотил все – в том числе кое-какие полезные сведения.
  По версии убойного отдела, с которой согласился окружной прокурор, случилось следующее: когда миссис Уиттен отослала Помпу ждать в гостиную, в какой-то момент ему стало скучно и, вместо того чтобы сидеть и убивать время, он поднялся наверх и убил Уиттена, который собирался отправить его на покой.
  Весь день я потратил на сбор информации о миссис Уиттен и ее отпрысках. В общей сложности мне пришлось повидать человек восемь-девять. Поскольку на этот раз мы с Вульфом работали бесплатно, все расходы ложились на наш бюджет, и потому я никого не стал угощать выпивкой.
  В частности, я поговорил с парочкой людей, работавших на радио, агентом по недвижимости, который однажды обращался к Вульфу за помощью, разносчиком сплетен, ну и, конечно же, со своим другом-журналистом Лоном Коэном из «Газетт». Почти до самого вечера он занимался чем-то неотложным, поэтому встретился с ним я очень поздно и в результате едва не опоздал на ужин.
  Вернувшись домой, я обнаружил у нас в гостях Марко Вукчича. После ужина, ничуть не уступавшего вчерашнему, которым нас потчевал Марко, мы втроем перебрались в кабинет. Вульф устроился за своим столом в кресле – единственном на земле, которое он любил. Марко опустился в красное кожаное кресло, а я остался стоять – хотелось размяться.
  – Телевизор включить? – вежливо предложил Вульф.
  – Я тебя умоляю, – всплеснул руками Марко. – Какой телевизор? Помпа, того и гляди, умрет. Быть может, уже сегодня ночью отдаст Богу душу.
  – С чего ему умирать?
  – От страха, гнева и ужаса. От старости.
  – Чепуха. Он всех нас переживет, – покачал головой Вульф. – Марко, сам же вчера признал, что ты трактирщик, а не сыщик. Не надо меня подгонять. Что тебе удалось выяснить, Арчи?
  – Ничего.
  Я отодвинул кресло и сел к себе за стол.
  – Мы по-прежнему исходим из того, что рассказ Помпы – чистая правда от первого до последнего слова?
  – Да.
  – В таком случае дети миссис Уиттен врут об истинных целях их встречи. Я не смогу назвать лжецом лишь Дэниела Бара, мужа Евы. Этот просто заявил, что они обсуждали некое семейное дело, о котором он бы предпочел не распространяться. Все остальные твердят, что встретились, дабы обговорить непростое положение, в которое угодил Мортимер. Он закрутил роман с некой…
  – Не важно. Что миссис Уиттен?
  – Врет, как и ее дети. Не исключено, что эту ложь придумала она и заставила своих отпрысков ее повторить. Даже когда был жив Лэнди, многие решения в семье принимала она, а после его смерти вдова забрала в свои руки всю власть. При этом она стояла горой за семью и никогда не ущемляла интересов близких. Правда, так было, пока на горизонте не появился Уиттен. После замужества она неизменно вставала на его сторону. При этом не выказывала никаких намерений устраниться от участия в делах компании. Месяц назад все изменилось. Она отдала Уиттену огромный кабинет в угловой части здания, некогда принадлежавший ее покойному мужу. После смерти хозяина Помпе даже в голову не пришло туда перебраться. Ей пятьдесят четыре, она достаточно умна, следит за собой, выглядит вполне здоровой…
  – Тебе удалось с ней встретиться?
  – Какое там! Ведь даже вам не удалось поговорить с ней по телефону.
  – Хочу спросить про ее сына, Мортимера. Он и вправду влип? Ему срочно нужны деньги?
  – Да кому они не нужны? Однако должен сказать, что положение, в котором он оказался из-за истории с девушкой, никак не назовешь отчаянным. Это не повод для семейного совета. Что же касается денег, вот что я вам скажу. Вполне возможно, что деньги нужны им всем. Джером занимается торговлей недвижимостью, ему принадлежит доля в компании, но он живет на широкую ногу и привык сорить деньгами. Мортимер мог задолжать миллион. Боюсь показаться банальным, однако не исключено, что Ева с мужем обожают играть на скачках. Вполне допускаю, что Фиби захочет заняться наркобизнесом. Знаю, учитывая ее возраст, подобное желание выглядит странным: все-таки рановато торговать наркотой в двадцать четыре года, но чего только не бывает… Есть много…
  – Хватит трепаться, Арчи. Докладывай, что тебе удалось узнать.
  Я так и сделал. У меня ушел час с лишним на то, чтобы изложить все те крохи информации, которые мне удалось добыть. Вульф слушал меня закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, а Марко все больше и больше заводился. Когда мы с боссом покончили с вопросами и ответами, наш трактирщик не выдержал и взорвался:
  – Боже Всевышний! Если бы я так готовил обед, мои гости загнулись бы от голода. Помпа умрет за решеткой, но не от страха, а от старости.
  Марко не был обычным клиентом, поэтому Вульф снисходительно отнесся к его вспышке:
  – Друг мой, – терпеливо произнес он, – когда ты готовишь обед, отбивная, в отличие от убийцы, не пытается от тебя улизнуть, пустив для этого в ход весь свой ум, изворотливость, решительность и хитрость. Мы исходим из того, что мистер Помпа, как ты уверяешь, невиновен. Таким образом, как минимум одного из шести людей, присутствовавших в особняке, прикрывает щит, который не отбросишь простым щелчком. Подчеркиваю: как минимум одного! А ведь нельзя исключать и сговор. Возможно, пока миссис Уиттен и мистер Помпа беседовали в гостиной, убийца – с ведома остальных собравшихся – поднялся наверх и совершил преступление. Однако, чтобы добиться подвижек в расследовании, его надо начать, а мы им толком даже не занялись. – Вульф глянул на часы, которые показывали десять минут одиннадцатого, и повернулся ко мне: – Арчи…
  – Да, сэр?
  – Доставь сюда миссис Уиттен и по возможности ее родных, присутствовавших в особняке. Чем больше народу тебе удастся сюда заманить, тем лучше.
  – Слушаюсь. Когда вы хотите с ними встретиться? На этой неделе?
  – Сегодня же вечером. Немедля.
  – Вы что, серьезно? – вытаращился я на него.
  – Более чем. – Босс и вправду не шутил. – Возможно, эта задача тебе не по силам, но попытка не пытка. Проклятье, да посмотри на Марко! Замани ко мне хотя бы младшую из дочерей. Понять не могу почему, но девушки ее возраста готовы отправиться с тобой хоть на край света.
  – Мой секрет прост: я пленяю девушек своим вставным глазом и деревянной ногой, – сказал я и встал. – Сегодня среда. Наберитесь терпения. Надеюсь, к субботе управлюсь. – Шагая к двери, я бросил через плечо: – Какие-нибудь рекомендации?
  – Никаких. Действуй по обстоятельствам.
  Глава четвертая
  Поскольку в этот поздний час ничто не предвещало проблем с парковкой в районе Семидесятых улиц, такси я решил не брать и, обогнув особняк Вульфа, направился к гаражу, где стояла наша машина.
  По дороге я все тщательно обдумал. Мне было абсолютно ясно, что Вульф не рассчитывал на удачу. Думал, что я вряд ли кого-нибудь привезу, хотя бы и Фиби. Просто ему хотелось утихомирить Марко, вот он и велел мне сотворить чудо, изображая бурную деятельность. Нисколько не сомневаюсь, что именно подобное решение первым делом пришло ему в голову, как самое простое и сулящее минимум хлопот – для него.
  Толстяк знал, что я разозлюсь, поэтому я сразу решил не злиться. Увы, не получилось. Остановившись на светофоре в районе Сороковых улиц, я поймал себя на том, что бурчу под нос: «Жирный ленивый козел», сообразил, что вот-вот взорвусь от ярости, и тут же взял себя в руки.
  Я остановился у тротуара в нескольких метрах от особняка, пристроившись за темно-серым седаном. Рядом с номерным знаком седана красовалась табличка «МС», что означало «медицинская служба».
  Вход в особняк был отделан гранитом, что меня нисколько не удивило – район богатый. Глядя на дом, я крепко задумался. Дверь мне откроют запросто, стоит только позвонить. Не составит особого труда и прорваться внутрь, как-никак я вешу сто восемьдесят фунтов. Добиться встречи с миссис Уиттен и того проще – есть у меня несколько наработок. Хорошо, а что делать дальше?
  Поскольку особняк был прямо под носом, меня обуяло честолюбие. Вульф ждет, что я вернусь с пустыми руками? Здорово же будет, если я его удивлю и все-таки вернусь домой с добычей.
  Поначалу я собирался сразу раскрыть карты, сказав прямо в лоб, что нас нанял Помпа и мы хотим встретиться с мисс Уиттен и ее семейством. Однако этот план я отмел, когда доехал до Сорок второй улицы. Имелись у меня и другие варианты, рисковые, безумные и хитроумные, но, увы, ни один не подходил на все сто процентов.
  Глянув на наручные часы и обнаружив, что уже без двадцати одиннадцать, я решил воспользоваться наобум одной из своих задумок – авось дело и выгорит. Выбрался из машины, захлопнул дверь и в тот же момент увидел, как из особняка на крыльцо вышел человек.
  Несмотря на тусклое освещение, я достаточно быстро понял, что это не зять миссис Уиттен и не один из ее сыновей. Незнакомец был значительно старше и держал в руке черный докторский саквояж. Спустившись по ступенькам, он подошел к серому седану с табличкой «МС», сел в него и укатил. Я автоматически кинул взгляд на номер и записал его, вынув блокнот. Что поделаешь – профессиональная привычка.
  Я поднялся на крыльцо, вошел в вестибюль и нажал на кнопку звонка. Мгновение спустя дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель просунулась лысая голова с длинным острым носом.
  – Меня зовут Арчи Гудвин, – представился я. – Хотелось бы повидаться с миссис Уиттен.
  – Газетчиков пускать не велено, – властным голосом произнес он и попытался закрыть дверь, но дальше нескольких дюймов дело не пошло: дворецкому помешала моя нога, которую я сунул в щель.
  – У вас на уме одни газетчики, – вежливо, но твердо произнес я. – В данном случае вы заблуждаетесь. Я не журналист, а детектив. Взгляните.
  Я извлек лицензию с фотографией и отпечатком большого пальца и протянул дворецкому. Он внимательно осмотрел документ.
  – Здесь не сказано, что вы работаете в полиции, – заявил он.
  – Я этого и не утверждал. Я просто сказал, что…
  – Что там случилось, Борли? – раздался голос за его спиной.
  Дворецкий обернулся, давление на дверь ослабло, и она приоткрылась пошире. Поскольку открытая дверь во всем мире воспринимается как приглашение войти, я быстро переступил порог.
  – Ничего такого не случилось, мистер Лэнди, – бодрым голосом произнес я. – Просто дворецкий добросовестно исполняет свои обязанности.
  Не успел я договорить, как откуда-то справа подошло еще двое мужчин. Таким образом, теперь я был один против четверых. Однако отступать не собирался.
  – Моя фамилия Гудвин. Я работаю на Ниро Вульфа, и мне хотелось бы встретиться с миссис Уиттен.
  – Черта с два. Вон отсюда! – Он ткнул пальцем на дверь, которой предлагал мне воспользоваться. – Я сказал: вон!
  Он шагнул ко мне. Я слегка растерялся. Честно говоря, не ожидал, что прямо с порога придется иметь дело сразу с четырьмя мужчинами. Конечно же, мне не составило труда узнать, кто стоит передо мной. Я видел их фотографии в газетах. Мне описывали их внешность.
  Того, что гнал меня вон – и, пожалуй, выгнал бы, поскольку был чуть крупнее и на ринге выступал бы в тяжелом весе, – так вот, этого краснолицего здоровяка с чересчур широко расставленными глазами звали Мортимером.
  Другой – брюнет с зализанными назад волосами, поменьше ростом, пожилистей и лицом поумней – был Джером, старший брат.
  Третий тип средних габаритов, напоминавший измученного учителя старших классов, несомненно, откликался на имя Дэниел Бар и строчил колонки в газету.
  – Само собой, вы имеете право немедленно выставить меня вон, – не стал спорить я. – Но с тем же успехом можете это проделать через полминуты, выслушав меня. Я явился сюда, чтобы встретиться с миссис Уиттен по поручению мисс Джули Элвинг. С моей точки зрения, будет правильно, если миссис Уиттен сама решит, готова ли она принять человека, присланного мисс Элвинг. Ежели вы…
  – Довольно. – Мортимер сделал еще один шаг в моем направлении. – Ты чертовски прав, мы имеем право немедленно…
  – Полегче, Морт.
  К нам спокойно, неторопливо приблизился Джером. Увидев в руках у дворецкого мою лицензию, старший брат взял ее, внимательно изучил и протянул мне.
  – Моя мать наверху. Она спит. Меня зовут Джером Лэнди. Передайте мне, чего хочет мисс Элвинг, а я уж позабочусь о том, чтобы донести ее слова до матери.
  – Она спит?
  – Да.
  – А кто у вас приболел?
  – Приболел?
  – Именно.
  – Понятия не имею. Явно не я. А с чего вы вообще взяли, что у нас кто-то болен?
  – Только что я видел, как из дома вышел врач с саквояжем. Если он дал вашей матери снотворное, а потом чуть задержался, чтобы поговорить с вами, неудивительно, что она сейчас спит. Видите, как у нас, детективов, мозги работают, – осклабился я. – Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, доктор приходил к одной из ваших сестер. Это не так уж и важно. Послание мисс Элвинг предназначено исключительно миссис Уиттен, и никому другому. Может быть, ваша мать сочтет его срочным и строго конфиденциальным, а может, и нет. Решать только ей. Однако должен предупредить: дело, возможно, не терпит отлагательств. Вполне допускаю, что завтра будет уже поздно. Опять же, сам я не берусь с уверенностью это утверждать.
  – Спроси его, в чем суть послания, – предложил присоединившийся к нам Дэниел Бар. – Это просьба о финансовой помощи? Если речь идет о шантаже, ответ будет только один.
  – Если б все было так, как вы говорите, этим делом занимался бы отдел шантажа и вымогательств. Меня давно повысили, это не мой уровень. Еще раз повторяю: послание предназначено исключительно мисс Уиттен.
  – Ждите здесь, – велел Джером и направился к лестнице.
  Я, само благородство и спокойствие, стал ждать. С места не двигался, но позволил себе оглядеться по сторонам.
  Вне всяких сомнений, сейчас я находился в зале для приемов. Слева от меня располагалась лестница, справа – дверь в гостиную, а в отдалении еще одна дверь – в столовую, где на днях проходила тайная встреча сыновей и дочерей. Зал, просторный, с высоким потолком, мягко говоря, не был загроможден мебелью. Из крупных предметов в глаза бросалась лишь какая-то непонятная штуковина из розового мрамора у стены рядом с дверью в гостиную. Кроме нее да пары соломенных циновок, в зале больше ничего не было, и он выглядел пустым и голым. Я не нашел тут повода для удивления. На дворе июль. Должно быть, всю мебель перевезли в загородную усадьбу.
  Пока я ждал Джерома, ровным счетом ничего не произошло, разве что Мортимер отпустил дворецкого, который скрылся за дверью столовой.
  Ожидание не затянулось. Вскоре старший из братьев спустился до половины лестницы и позвал меня:
  – Поднимайтесь, Гудвин.
  Я двинулся наверх. Когда мы, преодолев один марш, оказались на лестничной площадке, Джером повернулся ко мне и произнес:
  – Не задерживайтесь. Как можно короче изложите, с чем пожаловали. Вам ясно?
  – Само собой.
  – Моя мать сейчас в постели, но она не спит. Доктор не давал ей снотворного. В этом нет необходимости. У нее пошаливает сердце. Оно сейчас уже не то, что раньше. А если вспомнить, что́ здесь произошло позавчера вечером… что творилось последние два дня… Я пытался отговорить ее от встречи с вами, но она так просто никогда не отступается… Так вы обещаете, что не станете ее утомлять?
  – Конечно.
  Я поднялся вслед за ним на третий этаж. Не самое подходящее место для спальни, если у человека проблемы с сердцем. Войдя в комнату, я остановился. Перед собой я увидел сразу трех женщин. Одна, миниатюрная брюнетка, стоявшая возле постели, внешне очень напоминала Джерома. Это была его сестра Ева. Другая девушка, которая возилась возле комода и обернулась, когда мы вошли, была Фиби. В ходе своих изысканий мне удалось выяснить, что именно она больше всего напоминала отца. Одного взгляда на нее вполне хватило, чтобы понять: отец не пожелал бы лучшего комплимента.
  Джером представил меня, и я приблизился к постели. В тот же момент я услышал сзади звуки шагов и, оглянувшись, увидел, как в спальню вошли Мортимер и Дэниел Бар. Итак, все были в сборе. Именно с этой шестеркой и хотел встретиться мой босс.
  Впрочем, надолго они в спальне не задержались.
  – Дети, выйдите вон, – раздался властный голос из кровати.
  – Но матушка…
  Они все стали протестовать. Однако решимость, с которой она пресекла их возражения, сразу сказала мне, что миссис Уиттен привыкла повелевать и принимает покорность как должное. В итоге им пришлось подчиниться, хотя на мгновение мне показалось, что Фиби, которая, по моим сведениям, напоминала отца, сможет переломить ситуацию и настоять на своем праве присутствовать при разговоре. Тем не менее пришлось уйти и ей. Фиби удалилась последней, по приказу матери прикрыв за собой дверь.
  – Ну? – с настойчивостью в голосе произнесла миссис Уиттен, издав глубокий протяжный вздох. – Что там насчет мисс Элвинг?
  Она лежала на спине, укрытая тонким шелковым синим одеялом. На фоне синей подушки ее лицо показалось мне настолько бледным, что я едва его узнал, хотя насмотрелся ее фотографий и наслушался описаний внешности. Она выглядела старше, волосы в полнейшем беспорядке. В таком виде на публике не показываются. Однако огонь, о котором мне упоминали многие, по-прежнему полыхал в ее глазах, а твердый острый подбородок казался еще тверже и острее.
  – Так что там насчет нее? – нетерпеливо повторила она.
  – Прошу прощения, – извинился я. – Просто я не уверен, что сейчас вас вообще можно тревожить этими делами. Похоже, вы захворали.
  – Я не захворала. Всего-навсего… У меня всего-навсего пошаливает сердце. – Она снова глубоко и протяжно вздохнула. – Впрочем, чего еще ожидать? Что там насчет мисс Элвинг?
  Если бы я все тщательно заранее обдумал, то справился бы гораздо лучше. Увы, на подготовку у меня не было времени. Более того, я даже не мог вспомнить, какой именно план решил пустить в ход. Мне в голову пришла интересная идея, моментально вытеснившая все остальные мысли. Поскольку я не мог отыграть все назад, пришлось выкручиваться, что я и сделал.
  – Миссис Уиттен, мне не хотелось бы показаться грубым и навязчивым, однако вы должны понимать, что не одна оказались в очень тяжелом положении. Есть и другие люди, чье положение также непросто. Надеюсь, вы, как минимум, согласитесь, что смерть Флойда Уиттена значит для мисс Элвинг куда больше, чем для людей, которые не были с ним знакомы, но читают о случившемся в газетах и вовсю обсуждают эту трагедию. Ниро Вульф хотел бы с вами немного побеседовать о некоторых аспектах сложившегося положения, представляющих для мисс Элвинг особый интерес.
  – Я ничем не обязана мисс Элвинг. – Миссис Уиттен оторвала голову от подушки, впилась в меня взглядом и в изнеможении откинулась назад, сделав глубокий вздох во всю силу своих легких. – Ни для кого не секрет, что мой муж некогда поддерживал с ней отношения, но он тут же их порвал, когда женился на мне. И это тоже не является тайной.
  – Да, я в курсе, – согласился я. – Однако меня не уполномочивали обсуждать отношения вашего мужа и мисс Элвинг. Я всего-навсего посыльный. Мистер Вульф поручил мне договориться о встрече с вами, но, похоже, с этим придется погодить. Мой босс – домосед. Он никогда и никуда не ездит по делам. Ну а вам, похоже, прописали постельный режим, так что вы тоже в ближайшее время не сможете отлучиться из дому. – Я улыбнулся. – Поэтому должен попросить прощения за то, что напрасно вас потревожил. Может, поговорим завтра или послезавтра? – Я попятился. – Мы с вами свяжемся. Либо я позвоню, либо мистер Вульф.
  Она снова оторвала голову от подушки и не терпящим возражений тоном произнесла:
  – А ну-ка выкладывайте, чем именно мисс Элвинг послала вас донимать меня.
  – Не могу, – отозвался я уже от двери. – Мне это неизвестно. Кроме того, я обещал вашему сыну здесь не задерживаться. – Я повернул дверную ручку и потянул дверь на себя. – Мы с вами свяжемся.
  Под дверью на лестничной площадке я увидел двух дочерей и сына.
  – Все в порядке, – весело сообщил я и, пройдя мимо них, стал спускаться вниз по лестнице.
  Бара и Мортимера я встретил в зале для приемов. Кивнув им на прощание, я быстрым шагом прошел к двери, не дожидаясь дворецкого, открыл ее и вышел на улицу.
  Поскольку мне срочно требовался телефон, я свернул направо и двинулся по направлению к Мэдисон-авеню. Пройдя квартал, зашел в аптеку на углу.
  Вообще-то прежде в подобных ситуациях я звонил Вульфу, излагал занятную идею, пришедшую мне в голову, а потом выслушивал его мнение. На этот раз я решил поступить иначе. Меня взбесило то, что он, дав мне задание, ничего толком не посоветовал, лишь спесиво велел поступать по обстоятельствам. Именно поэтому я принял решение действовать через голову босса.
  Само собой, я мог отправиться на Двадцатую улицу, в полицейское управление, и получить все необходимые сведения там, но делать этого мне не хотелось. А что, если моя догадка верна и парни из убойного отдела, воспользовавшись ею, начнут копать в том же направлении, что и я? Нет, это меня не устраивало.
  Именно поэтому я набрал телефонный номер редакции «Газетт». Лон Коэн вечно засиживался на работе до полуночи. Меньше чем через минуту я уже разговаривал с ним. «Слушай, – сказал я приятелю, – хочу проколоть уши для сережек и давно ищу толкового доктора. Вроде я его нашел. Перезвони мне на этот номер, – я продиктовал его Лону, – и подскажи, кому принадлежит машина с нью-йоркскими номерами “у-эм-икс” четыре-три-три-один-семь».
  Он попросил меня повторить, чем немало удивил. Опытные газетчики вроде него запоминают все с первого раза. Я повесил трубку и вышел на улицу: в аптеке стояла дикая жара – градусов сорок уж точно.
  Минут через пять телефон зазвонил. Именно столько времени и требуется, чтобы выяснить нужную мне информацию. Сорвав трубку, я услышал незнакомый голос, но это не показалось мне странным. У Лона в это время суток масса работы, вот он и перепоручил перезвонить мне кому-то другому. Незнакомец продиктовал мне имя и адрес. Автомобиль принадлежал доктору Фредерику М. Катлеру. Больных он принимал на Шестьдесят пятой улице, а жил на Парк-авеню.
  Выходило, что меня отделяет от дома врача всего десять кварталов. Поэтому я сел в машину и поехал к нему. Припарковав автомобиль на почтительном расстоянии от навеса над входом в дом, я двинулся к дверям. Фойе полностью соответствовало уровню фешенебельного квартала, в котором располагался дом, ну а дежурный консьерж отнесся ко мне так, как и полагалось отнестись к совершенно незнакомому человеку. Однако отступать я не собирался.
  – Мне нужен доктор Фредерик Катлер, – сказал я. – Позвоните ему, пожалуйста.
  – Представьтесь.
  – Передайте, что частный детектив Гудвин хочет задать ему важный вопрос о пациентке, которую он осматривал сорок минут назад.
  Я надеялся, что мой план сработает. Согласие врача принять меня уже будет определенным успехом. Оттого-то сердце мое учащенно забилось, когда консьерж, повесив трубку, проводил меня к лифту, велев доставить к квартире 12-С.
  В квартиру я был впущен тем самым мужчиной, который вышел из дома Уиттенов с черным саквояжем в руке. Теперь, вблизи, мне удалось рассмотреть его получше. Я приметил седину в волосах, нетерпеливые серо-голубые глаза, широкий рот и загнутые вниз уголки полных губ. За спиной доктора я узрел просторную комнату, в которой за карточными столиками сидели мужчины и женщины.
  – Прошу за мной, – сурово промолвила моя жертва и двинулась вперед.
  Проследовав по коридору, Катлер открыл дверь, и мы оказались в небольшой комнате, стены которой были заставлены книжными шкафами. Кроме того, в ней стояло три кресла, диван и письменный стол, занимавшие практически все свободное пространство.
  Закрыв дверь, он повернулся ко мне и осведомился, еще более резко:
  – Чего вам?
  Бедолага не понимал, что я уже получил половину того, что хотел. Впрочем, избежать моей ловушки мог только большой хитрец.
  – Меня зовут Арчи Гудвин. Я работаю на Ниро Вульфа.
  – Кто вы такой, мне ясно. Чего вам надо?
  – Мне поручили встретиться с миссис Уиттен. Паркуясь, я увидел, как вы выходите из ее дома. Человек вы достаточно известный. Поэтому я вас сразу узнал, – решил я немного польстить врачу. – Я наведался в особняк. Мне разрешили подняться наверх, в спальню миссис Уиттен, и немного потолковать с ней. И она, и ее сын сказали, что у нее пошаливает сердце. Но как такое может быть? Всем известно, что она в прекрасной форме и никогда ни на что не жаловалась. В своем возрасте она играет в теннис и спокойно поднимается к себе в спальню по лестнице. Все знакомые восхищаются ее крепким здоровьем. Но помилуйте, когда я увидел ее лежащей в постели, она была бледна как смерть. Краше в гроб кладут! А эти глубокие протяжные вздохи! Я, конечно же, не врач, однако насколько мне известно, эти два симптома – я говорю о тяжелом дыхании и мертвенно-бледном цвете кожи – обычно свидетельствуют о серьезной кровопотере. Речь идет о пинте крови – не меньше. У нее ведь не кровоизлияние в сердце?
  У Катлера заиграли желваки.
  – Состояние моей пациентки не вашего ума дело. Скажу только, что миссис Уиттен пережила сильнейшее потрясение.
  – Да, я в курсе. Но поймите меня правильно, я частный детектив и по роду своей деятельности часто наблюдал людей, потрясенных смертью близкого человека. Они выдавали самую разную реакцию, но такую, как у миссис Уиттен, я вижу впервые. Ну ладно еще мертвенная бледность, но как объяснить учащенное дыхание и глубокие вдохи? В проблемы с сердцем мне как-то не верится. – Я покачал головой. – Кроме того, если дело только в сильнейшем нервном потрясении, почему вы согласились меня принять, когда консьерж передал вам мои слова? Зачем впустили к себе в квартиру и привели в эту комнату, чтобы поговорить без свидетелей? Кстати, мы дошли до той стадии, когда вам надо либо выставить меня вон, либо предложить мне сесть.
  Врач не сделал ни того ни другого. Он молча испепелял меня взглядом.
  – Слушайте, – не отставал я, стараясь говорить как можно дружелюбней, – давайте вместе поразмыслим. Допустим, приехав в особняк, вы обнаружили, что миссис Уиттен ранена и потеряла много крови. Вы сделали все, что полагается, а потом она попросила вас никому ни о чем не рассказывать. Вы решили пойти у нее на поводу и не ставить в известность полицию, хотя это ваша прямая обязанность. Как правило, это не создает для медика особых затруднений. Ежедневно сотни врачей информируют о подозрительных ранениях представителей закона. Причем у нас тут особый случай. Мужа миссис Уиттен убили – зарезали ножом. В убийстве обвинили некоего Помпу – обвинили, но пока не осудили. А что, если Уиттена убил один из тех, кто прятался в столовой? Почему бы и нет? В распоряжении убийцы было целых полчаса, которые Помпа и миссис Уиттен провели в гостиной за беседой. Эти пятеро человек сейчас в доме миссис Уиттен. Двое из них там живут. Допустим, что-то побуждало преступника убить также хозяйку особняка и сегодня он попытался это сделать. А теперь допустим, что завтра или послезавтра убийца повторит попытку и на этот раз у него все получится. Как вы будете себя чувствовать? Как сможете жить дальше с мыслью, что знали о покушении на ее жизнь, но предпочли смолчать? Что станут думать о вас, когда вся история выйдет наружу? А о случившемся непременно узнают – уж будьте в этом уверены.
  – Вы рехнулись, – прорычал Катлер. – Это же ее родные сыновья и дочери!
  – Боже правый, вы что, вчера родились? – рявкнул я в ответ. – Вы же врач! Вы ведь должны видеть, что́ творится у человека в душе. Родные дети столько раз убивали родителей, что их трупами можно до отказа забить несколько сотен кладбищ. Я не рехнулся, я в здравом уме, но мне страшно. Наверное, меня напугать легче, чем вас. Хорошенькое дело! Я вам говорю, что миссис Уиттен потеряла много крови, а вы даже не пытаетесь этого отрицать. Предлагаю два варианта. Либо вы всё мне рассказываете в конфиденциальном порядке – причем я должен счесть ваш рассказ правдоподобным, – либо я отправляюсь в полицию и прошу направить к миссис Уиттен врача, который тщательно осмотрит ее. Тогда, если мои допущения окажутся верны, я успокою свою совесть и не стану терзаться мыслями о том, что помог ее убийце. Как будете чувствовать себя вы – дело ваше.
  – Полиция не имеет таких прав. Это вторжение в частную жизнь.
  – Еще как имеет! Что, я вас удивил? Быть может, вы забыли, что в ее доме произошло убийство? Причем в момент совершения преступления и миссис Уиттен, и ее дети находились в особняке.
  – Ваши допущения противоречат фактам.
  – Прекрасно. Именно за фактами я к вам и приехал. Давайте на них посмотрим. Если они придутся по вкусу нам с мистером Вульфом, мы забудем о нашем долге добропорядочных граждан с той же легкостью, с какой это сделали вы.
  Доктор сел, положив руки на подлокотники кресла, и, безвольно свесив кисти, принялся изучать уголок ковра, между тем как я разглядывал самого Катлера. Наконец он встал и, бросив мне: «Я скоро вернусь», направился к двери.
  – Стоять! – гаркнул я. – Слушайте меня внимательно. Квартира – ваша. И если вы хотите пойти в соседнюю комнату позвонить, я не могу этому воспрепятствовать. Однако если вы это сделаете, любые изложенные вами факты потребуют самой тщательной проверки. Таким образом, мы возвращаемся к исходной точке. Либо вы мне все выкладываете прямо сейчас, либо к вашему пациенту направят полицейского врача.
  – А что, если я вас вышвырну отсюда к чертовой матери? – зло ощерился он.
  – С этим вы опоздали, – покачал я головой. – Не пожелай вы со мной разговаривать после звонка консьержа – тогда другое дело. Мне бы пришлось придумывать какой-нибудь иной план. А сейчас уже слишком поздно. – Я показал на стол: – Телефон перед вами. Если вам просто надо позвонить миссис Уиттен и сказать, что подонок Гудвин взял вас за горло, а потому вы не можете исполнить данное ей обещание и держать язык за зубами, валяйте звоните. – Я шагнул к доктору и посмотрел ему прямо в глаза: – Видишь ли, братец, я не соврал, когда признался, что мне страшно. «Это же ее родные сыновья и дочери!» – передразнил я Катлера. – Тьфу! Если Помпа не виновен – а так оно и есть, – значит, сейчас там, в доме миссис Уиттен, засел преступник. Зверь, единожды вкусив крови, может убить снова, и часто убивает. Что сейчас происходит в особняке? Мне бы это очень хотелось узнать. Наша беседа порядком меня утомила. Скажу больше: и вас что-то мучит. Иначе вы просто бы не впустили меня.
  Катлер отошел от двери и снова опустился в кресло. Я сел на диван лицом к нему и стал ждать.
  – Вы ошибаетесь.
  – Насчет чего?
  – Меня ничего не мучит.
  – А что мучит миссис Уиттен? Пулевое ранение?
  – Резаные раны. – Голос врача звучал устало, в нем не осталось и тени былой резкости. Как я и просил, Катлер начал излагать факты. Говорил он строго по существу: – Мне позвонил ее сын, Джером. Я немедленно выехал. Она лежала наверху, в спальне, в постели. Все было залито кровью. Они натаскали полотенец и вместе пытались зажать раны. Первый порез, длиной пять дюймов, располагался слева, на боку. Он был достаточно глубок – до восьмого ребра. Имелся еще один мелкий порез на левой руке над локтем, два дюйма в длину. На первую рану, в боку, я наложил двенадцать швов, на вторую – четыре. Потеря крови была значительна, но не требовала серьезного вмешательства. Я выписал ей необходимые лекарства, в частности для восполнения кровопотери. Вот и все. Потом я ушел.
  – Кто нанес ей эти раны?
  – Я как раз собирался об этом рассказать. С ее слов я узнал, что сегодня, ближе к вечеру, она отправилась на совещание в офис. Из-за гибели мужа и ареста Помпы определенные дела не терпели отлагательства. Встреча затянулась. Она продлилась куда дольше, чем ожидала миссис Уиттен. После встречи она отпустила своего шофера, отправив его домой на такси, а сама села за руль. Некоторое время она кружила возле парка, а потом поехала домой. Когда женщина выходила из автомобиля, кто-то схватил ее сзади. Она подумала, что ее хотят похитить. Принялась отбиваться, брыкалась. Неожиданно нападавший отпустил ее и бросился наутек. Она добралась до крыльца и позвонила в дверь. Ей открыл дворецкий Борли. Только оказавшись внутри, она обнаружила, что ранена. Сыновья и дочери были дома, они вызвали меня, а сами помогли матери добраться до постели. По приказу миссис Уиттен домочадцы всё прибрали: как внутри дома, так и снаружи. Дворецкий вымыл тротуар водой из шланга. Когда я приехал, он как раз этим занимался. По словам миссис Уиттен, она приказала столь поспешно уничтожить все следы нападения, чтобы газетчики, как она выразилась, «не устроили очередной тарарам». Принимая во внимание обстоятельства, происшествие раздули бы до непомерных размеров. Она, воззвав к профессиональной этике, попросила меня сохранить случившееся в тайне, и я не нашел причин для отказа. Мне придется ей объяснить, что ваша угроза вызвать полицейского врача не оставила мне выбора. Вот, собственно, и все факты. – Доктор развел руками.
  – В вашем изложении, – кивнул я. – Так кто на нее напал?
  – Она не знает.
  – Хотя бы мужчина или женщина?
  – Она не знает. На нее напали сзади, к тому моменту уже стемнело. Когда преступник бросился бежать, а миссис Уиттен нашла в себе силы выпрямиться и обернуться, нападавший уже скрылся за припаркованной машиной. Поймите, она была напугана, и в первую очередь ее заботила собственная безопасность.
  – Она не заметила преступника до того, как он на нее набросился? Например, он мог попасться ей на глаза, когда она подъезжала к дому.
  – Нет, не заметила. Возможно, он прятался за припаркованной машиной.
  – И что, на улице не было прохожих?
  – Нет. Ни единой живой души.
  – Она кричала?
  – Я ее не спрашивал. – В голосе врача послышались раздраженные нотки. – Думаете, меня позвали, чтобы я ей устроил инквизиторский допрос? Она была ранена и нуждалась в помощи. Я эту помощь оказал. Все. Точка.
  – Да, конечно. – Я встал. – Не буду выражать вам признательность, поскольку мне пришлось выдавливать из вас информацию капля за каплей. Я принимаю ваш рассказ, полностью сознавая, что вы лишь изложили версию, которую услышали от миссис Уиттен. Однако должен предупредить, что вам, возможно, позвонит Ниро Вульф. Провожать меня не надо. Я сам найду выход.
  – Мне показалось, вы говорили о конфиденциальности, – промолвил доктор и встал. – Я могу заверить миссис Уиттен, что полицейский врач к ней не придет?
  – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать его визита. Обещаю. Однако на вашем месте я бы перестал бездумно раздавать обещания направо и налево. Их потом очень сложно сдержать.
  Я потянулся к дверной ручке, но доктор, обогнав меня, сам открыл мне дверь, провел по коридору к выходу, выпустил из квартиры и даже пожелал доброй ночи.
  Лифтер косо смотрел в мою сторону. По всей вероятности, консьерж рассказал ему о моем наглом поведении. Чтобы утереть лифтеру нос, я заметил, что ему не мешало бы смазать пусковой рычаг, и это была чистейшая правда.
  Выйдя на улицу, я залез в машину и помчал домой. Ехал чуть быстрее обычного. Часы на приборной панели показывали без десяти полночь.
  Если с наступлением темноты я отлучаюсь из дома, дверь всегда запирают на засов, поэтому мне пришлось позвонить, чтобы Фриц меня впустил. Переступив порог, я проследовал за ним на кухню, взял кувшин молока и стакан, после чего направился в кабинет.
  – Вот я и дома, но, увы, один, – объявил я. – Однако мне посчастливилось добыть ключик, которым вы сможете отомкнуть узилище, где томится Помпа. Мне надо выпить молока. Мои нервы натянуты как струна.
  – Что случилось? – вскочил Марко. – Что тебе удалось…
  – Оставь его в покое, – пробурчал Вульф. – Дай ему хоть что-нибудь проглотить. Он же голоден.
  Глава пятая
  – Если вы отказываетесь сию же секунду поставить в известность полицию, это сделаю я сам, – с жаром произнес Марко и треснул кулаком по подлокотнику кресла. – Просто великолепно! Блестящая догадка!
  К тому моменту я уже завершил свой отчет, допил кувшин молока, а Вульф, в свою очередь, покончил с расспросами. В частности, боссу хотелось узнать, не заметил ли я пятен крови на улице либо в доме, пропущенных в ходе поспешной уборки. Ответ был отрицательным. Теперь Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла, а Марко ходил взад-вперед по конторе. Я ухмылялся, но про себя.
  – Они обязаны немедленно его отпустить! – воскликнул Марко. – Надо тотчас же сообщить обо всем в полицию. Давай звони! Если ты…
  – Заткнись, – грубо оборвал его Вульф.
  – Он решил пораскинуть мозгами, – пояснил я Марко, – а вы нарушаете правила. Если хотите орать, орите на меня, но только не на него. Все не так просто, как вам кажется. Стоит нам выложить правду полиции, как ситуация выйдет из-под нашего контроля. А что, если копы заупрямятся? Вдруг мы не сумеем их переубедить и они решат оставить Помпу за решеткой? Кроме того, поставив следствие в известность о случившемся, мы потом сможем прорваться к миссис Уиттен и ее родне разве что на танке. С другой стороны, скрыв от копов полученную информацию и валяя дурака, мы, возможно, позволим преступнику, покушавшемуся на жизнь миссис Уиттен, снова пустить в ход нож. И если на сей раз он окажется удачливее, нас будет волновать лишь один вопрос: какую сумму назначит судья, чтобы выпустить нас под залог? Мы все окажемся за решеткой.
  – Что, и я? – с вызовом спросил Марко.
  – Конечно. Вы в первую очередь. Это ведь вы заварили кашу, пытаясь освободить Помпу.
  Марко остановился, перестав мерить шагами кабинет, и уставился на меня.
  – По-твоему получается, что у нас нет выхода. С одной стороны, мы должны сообщить все полиции, с другой – нам ни в коем случае нельзя этого делать. Я что, зря отвешивал комплименты?
  – Совершенно не зря. Ваши комплименты были более чем заслуженны. Я настолько вырос в собственных глазах, что теперь непременно потребую прибавку к жалованью. Что же касается вашего вопроса… Хочу обратить ваше внимание на одну немаловажную деталь: нам вовсе не обязательно валять дурака. Мы можем двигаться дальше в намеченном мной направлении. Теперь у нас на руках есть козырь, которым мы можем побить карту миссис Уиттен и всей ее родни. Если бы не ее раны, мы запросто могли бы позвонить ей и велеть через час явиться сюда вместе со всеми отпрысками. Увы, она сейчас не в том состоянии. В качестве альтернативы могу предложить другой вариант: мы с мистером Вульфом садимся в машину – я как раз оставил ее у дома – и отправляемся в гости к миссис Уиттен. Прямо сейчас.
  Вульф тихонько заворчал, но я не обратил на него внимания.
  – Минули годы с тех пор, как я в последний раз пытался уговорить его отказаться от правила не выходить из дому по делам, – сообщил я Марко. – И сейчас не стал бы тратить слов, не требуй того ситуация, в которой мы оказались. Ни вы, ни Помпа не являетесь нашими клиентами. Кроме того, мой босс сам заявил, что не станет брать с вас денег. Он оказывает любезность старому другу, помогает из теплых чувств к вам, а это совсем другое дело. Таким образом, ни о каких обычных правилах не может идти и речи.
  Марко во все глаза вытаращился на меня:
  – Ты предлагаешь поехать к миссис Уиттен?
  – Ну да. А почему бы и нет?
  – А вас с Ниро пустят?
  – Если врач ей позвонил, еще как пустят. А он уж точно это сделал. Ставлю десять к одному.
  – И чего вы добьетесь этой поездкой?
  – Как минимум, нам удастся не допустить второго убийства, пока будем в гостях у миссис Уиттен. Ну а как максимум… Там будет видно – посмотрим по обстоятельствам. Между прочим, хочу заметить, что мой визит туда уже принес некоторую пользу.
  Марко повернулся к Вульфу и простер к нему руки:
  – Ниро, ты должен ехать! Тотчас же! Ты просто обязан!
  Вульф медленно приоткрыл глаза и презрительно фыркнул.
  – Но у нас нет другого выхода! Позволь, я повторю тебе то, что сказал Арчи…
  – Я и так его слышал.
  Взгляд босса остановился на недопитом бокале пива. Вульф протянул руку, взял его, сделал глоток и посмотрел на меня:
  – В твоих рассуждениях есть слабое место. Ты полагаешь, что, если мы утаим от полиции полученные сведения, а миссис Уиттен убьют, нас упекут за решетку. С какой это стати? Мы не располагаем ни доказательствами, ни уликами, имеющими отношение к делу. Мы совершенно чисты перед законом и общественной моралью. Допустим, мы принимаем рассказ миссис Уиттен о случившемся за чистую монету. Что из него в первую очередь следует? А то, что ей не угрожает опасность со стороны родственников.
  – Уж не хотите ли вы сказать, что поверили ей? – воскликнул я. – Ну конечно же, как можно сомневаться в ее словах?! Она даже толком не разобралась, кто на нее напал – мужчина или женщина! Чему тут удивляться? Вполне обычное дело!
  Я вскочил, всплеснул руками и снова сел.
  – Ты какой-то непоследовательный, – совершенно искренне изумился Марко. – Судя по твоим вопросам, ты решил, что она солгала доктору. Не понимаю, почему же теперь ты…
  – Да перестаньте! – с отвращением проговорил я. – Вульф прекрасно знает, что она врет. Если бы он любил биться об заклад, то непременно заключил бы пари, поставив на то, что ее порезал кто-то из домочадцев в доме либо за его пределами, причем и она, и вся ее родня знают, кто на нее напал. Я изучил его куда лучше вас, Марко. Если бы он сейчас, на ночь глядя, покинул дом и поехал к миссис Уиттен по улицам, полным опасностей, ему пришлось бы по прибытии к ней вкалывать до седьмого пота. Он был бы вынужден собрать в кулак всю свою волю, чтобы вывести преступника на чистую воду. Если же он сейчас отправится в кровать и сладко уснет, за ночь может произойти нечто такое, что значительно упростит ему задачу. Вот, собственно, и все. Ему просто лень.
  – Это правда, Ниро? – с настойчивостью в голосе спросил Марко.
  – Правда, но только отчасти, – великодушно согласился Вульф. – Правда и то, что я тебе сейчас скажу. Вне всякого сомнения, миссис Уиттен угрожает опасность. Если некий человек нанес ей рану длиной пять дюймов и достал до восьмого ребра, значит, он действовал из преступных побуждений и, возможно, попробует напасть на нее снова. Арчи не чужды сострадание и человечность, но сейчас им движет отнюдь не благородный порыв уберечь миссис Уиттен. Она слишком стара, чтобы пробуждать в нем подобные порывы. Арчи просто по-детски дуется на меня, потому что я не кидаюсь сломя голову воплощать в жизнь его план, который, надо отдать ему должное, воистину блестящ.
  В дверь позвонили. Я встал и пошел открывать. Я бы доверил это Фрицу, но сейчас был рад любому поводу выйти из кабинета и не слушать возражений Вульфа. У нас во входную дверь вделана панель из матового стекла, сквозь которое видно все, что происходит снаружи, но при этом невозможно заглянуть внутрь дома. Выйдя в прихожую, я щелкнул выключателем, и крыльцо залил свет.
  Одного взгляда оказалось вполне достаточно, но я все же подошел поближе и присмотрелся повнимательней и только затем вернулся в кабинет к Вульфу.
  – Помнится, вы просили доставить к вам шестерых человек. Чем больше народу, тем лучше, – это ваши слова. Все в сборе. Стоят на крыльце. Что мне им сказать? Что вы пошли спать?
  – Все шестеро?
  – Так точно, сэр.
  Вульф откинул голову назад и рассмеялся, что случалось примерно раз в год. Когда смех стих, сменившись хихиканьем, босс наконец изрек:
  – Марко, ты не мог бы посидеть в гостиной? Она вон за той дверью. Если они тебя здесь увидят, то могут смутиться. Давай, Арчи, веди их сюда.
  Я возвратился в прихожую, распахнул входную дверь и произнес:
  – Всем привет! Заходите.
  – Ах ты, сволочь, – прошипел сквозь зубы Мортимер.
  Глава шестая
  Сыновья стояли на крыльце, поддерживая под руки мать. Не отпуская ее, они прошествовали через прихожую в кабинет. На миссис Уиттен было коричневато-желтое летнее платье в темно-коричневый горошек, которое я посчитал бы шелковым, не доведись мне слышать, что в некоторых магазинах за небольшой отрез люди выкладывают по три сотни. Ева явилась в белом платье с желтыми пуговицами, а Фиби – в набивном ситце двух оттенков синего. Первым моим побуждением было ей улыбнуться, но я сдержал его, посчитав подобное поведение неуместным.
  Надеясь если не предотвратить, то хотя бы отсрочить свару, я чин по чину представил гостей, а потом рассадил их, как того требовал босс, когда у нас собиралось много народу. Всем им полагалось быть у него на виду, чтобы он поменьше вертел головой. Я предложил Джерому и Мортимеру усадить их матушку на кушетку, но они, помотав головами, выбрали для нее красное кожаное кресло. Фиби устроилась на стуле рядом с родительницей. Мортимер предпочел постоять, а остальные сели.
  Вульф окинул присутствующих взглядом.
  – Вид у вас всех безумный, – беззлобно произнес он.
  – Полагаете, это смешно? – Голос Евы словно стегал кнутом.
  – Я не острю, – заверил ее босс, – а просто констатирую факт. – Он перевел взгляд на миссис Уиттен: – Мадам, вы хотите, чтобы разговор начал я? Но ведь это вы приехали ко мне. Быть может, скажете зачем?
  – Может, эта гнида, ваш помощник, выйдет со мной и повторит ваш вопрос? – выпалил Мортимер.
  – Мортимер! – повернулась к нему миссис Уиттен. – Сядь!
  Он поколебался, открыл рот, затем закрыл его и, наконец, сделав несколько шагов, сел рядом с Фиби. Повезло ей с братцем, ничего не скажешь.
  – Прошу всех зарубить на носу, что разговаривать буду я, – повелительным тоном обратилась к домочадцам миссис Уиттен. – Я хотела приехать одна, но вы меня отговорили. Извольте молчать, коли увязались за мной. Тебя это тоже касается, Дэн, – добавила она, посмотрев на зятя, после чего снова перевела взгляд на Вульфа: – Мне просто хотелось перевести дыхание. Я порядочно натерпелась, но справлюсь.
  Дышала она по-прежнему тяжело, словно ей не хватало кислорода, и выглядела еще бледнее, чем тогда, в постели.
  – Я могу подождать, – спокойно ответил Вульф. – Не желаете коньяку?
  – Нет, благодарю. – Она издала тяжелый глубокий вздох. – Я, в отличие от своих детей, не признаю алкоголя – даже в качестве лекарства. Отец разрешал им выпивать. Прошу прощения за то, что мой сын назвал вашего помощника, мистера Гудвина, гнидой. Если хотите, он принесет извинения.
  – Разумеется, нет. Они все равно будут неискренними.
  – Полагаю, вы правы. Вы всегда разделяете мнение мистера Гудвина?
  – Часто, но, Господь свидетель, не всегда.
  – Мистер Гудвин сказал доктору Катлеру, что Вирджил Помпа не убивал моего мужа, что он не виновен. Вы тоже так считаете?
  – Да.
  – Почему?
  – Мне кажется, вы решили пойти длинным обходным путем, – промолвил босс, внимательно посмотрев на миссис Уиттен. – Время уже за полночь, вам нужны тишина и покой. Кроме того, мне надо о многом вас расспросить. Я имею в виду – всех вас. Вам же сейчас больше всего хочется узнать, намерен ли я поставить в известность полицию о нападении на вас. А если нет, то что я собираюсь делать. Я прав?
  – Речь идет не просто о ваших намерениях, – менторским тоном начал Дэниел. – С тем же успехом мы могли бы спросить, по какому праву вы…
  – Дэн, я тебе что сказала? – оборвала его теща.
  – Молчи, приятель, – прорычал Мортимер. – Мы здесь так, для виду.
  – Господь свидетель, – промолвила миссис Уиттен, – я встала с постели, оделась и приехала сюда не для пустых препирательств. Мои дети, совсем как их отец, обожают спорить. Я не такая. Теперь о нападении на меня. Глупо было брать с доктора обещание сохранить случившееся в тайне, но мне претила сама мысль о новых объяснениях с полицейскими. – Она глубоко вздохнула. – Разумеется, в конечном счете я бы предпочла полицейских, но откуда мне было знать, что я окажусь в подобной ситуации? Судите сами: ко мне является приличный молодой человек и говорит, что его прислала мисс Элвинг. При этом он заявляет, что сам не в курсе, зачем ей это понадобилось, но об этом знаете вы. Что ей нужно? Денег? Я ей ничем не обязана и ничего не должна. Затем ваш помощник сообщает моему врачу, что Вирджил Помпа не виновен. Спрашивается, зачем? Не спорю, быть может, этот молодой человек способен доказать, что Вирджил Помпа чист. Так пусть и доказывает, но только полицейскому инспектору, а не моему доктору. Одним словом, я решила, что вы могли бы мне кое-что прояснить.
  – Мы все с ней согласны, – тихо произнес Джером.
  – Ясно. – Поджав губы, Вульф обвел присутствующих взглядом, который вновь остановился на миссис Уиттен. – Я могу прояснить три вещи. Первая касается мисс Элвинг. Это дело строго конфиденциальное, и говорить о нем нужно с глазу на глаз, так что с ним придется подождать. Вторая относится к невиновности мистера Помпы. Я не стану понапрасну тратить время на изложение причин, в силу которых считаю его невиновным, поскольку они не убедят ни полицию, ни вас. И наконец, третья – это нападение на вас. О нем мы можем с вами поговорить и кое-что уточнить.
  – Я не сообщила доктору Катлеру об одной детали, – заметила миссис Уиттен. – У меня пропала сумочка. Я это обнаружила только после ухода доктора. Наверное, ее украл напавший на меня преступник.
  – Боже Всемогущий, – вытаращился на нее Вульф, – все и так плохо, а вашими стараниями будет еще хуже. Вы уже допустили серьезный промах, заявив, что не знаете, кто на вас напал, мужчина или женщина, а сейчас и вовсе сущую чепуху городите. Мелкий воришка разгуливает с ножом и пускает его в ход, чтобы похитить сумочку? – Босс презрительно фыркнул.
  – Мама могла ее уронить, – пояснила Ева.
  – И вы обнаружили пропажу только через час? – Вульф покачал головой. – Нет, ваша версия еще менее правдоподобна. Я предлагаю вам два варианта: либо вы, вы все, рассказываете, что́ случилось в понедельник вечером, и даете исчерпывающие ответы на мои вопросы, либо я передаю дело на рассмотрение инспектору Кремеру.
  – Какое еще дело? – запальчиво спросил Бар.
  – Я изложу ему факты и мои выводы. Я сообщу ему о ранениях миссис Уиттен и объясню, почему не верю в ее версию случившегося. Я скажу, что покушение на ее жизнь, в ходе которого, как и в случае недавнего убийства ее мужа, было использовано холодное оружие, вызывает серьезные подозрения и требует самого тщательного расследования. Я заявлю, что сейчас, как минимум, логично предположить, что за обоими нападениями стоит один и тот же преступник, а значит, мистер Помпа не виновен, поскольку в момент покушения на миссис Уиттен сидел за решеткой. Более того, если за обоими преступлениями стоит один человек, значит, это кто-то из вас пятерых, поскольку возможность убить мистера Уиттена была только у вас и мистера Помпы. Я также отмечу, что…
  – Ах ты, ублюдок! – выпалил Мортимер.
  – Закрой рот, Морт, – буркнула Фиби.
  – Я также отмечу, что неспособность миссис Уиттен внятно объяснить происхождение своих ран является еще одним свидетельством в пользу моей версии. В общих чертах это все. – Вульф развел руками. – Не будем останавливаться сейчас на достоинствах и недостатках сказки, которую вы сочинили. Лучше зададимся вопросом: зачем это вам понадобилось? Чтобы скрыть личность нападавшего. Чего ради вам защищать преступника, пустившего в ход против вас смертельное оружие? Да ради того, чтобы уберечь от наказания одного из пятерых, члена вашей семьи. Но если мистер Помпа не виновен, один из этих пятерых также убил мистера Уиттена. Все прекрасно сходится. Моя версия заслуживает самого тщательного расследования, и если вы мне в этом откажете, что ж, придется обратиться с ней в полицию.
  – К этому все и шло, – объявил Бар таким тоном, словно его реплика одним махом решала все сложности.
  – Вы обвиняете одного из нас в убийстве, – сказал Джером Лэнди Вульфу.
  – Не одного, мистер Ленди. Всех вас. Пока я не готов вдаваться в детали и указать на конкретного преступника.
  – Серьезное заявление. Очень серьезное.
  – Именно так.
  – Если вы желаете, чтобы мы отвечали на наши вопросы, мы имеем право на присутствие адвоката.
  – Ошибаетесь. У вас вообще нет никаких прав, за исключением одного – встать и уйти. Я не судья и не окружной прокурор. Я всего-навсего частный детектив, которому повезло загнать вас в угол. У вас два варианта, и вы вольны выбирать любой из них. Однако, прежде чем вы примете окончательное решение, я должен вас предупредить, что у меня в рукаве имеются козыри. И сейчас я продемонстрирую один из них. Вы все солгали полиции. Я это не предполагаю, а знаю наверняка. Вы заявили, что тайно встретились, чтобы обсудить непростое положение, в котором оказался ваш брат Мортимер.
  – Совершенно верно, – согласился Джером.
  – Нет, не верно. Мистер Бар сказал миссис Уиттен, что вы собрались для того, чтобы обсудить проблему, которую являл для вас ее новый муж. Что сулит будущее, если он возглавит семейный бизнес? Станет ли он простым управляющим или получит право собственности? Если компания перейдет к нему, что ждет детей Лэнди? Миссис Уиттен была потрясена вашим натиском, равно как и тем фактом, что вы собрались втайне от нее. Именно поэтому, вопреки ожиданиям, она не перешла в контрнаступление. Она принялась укорять вас: как вы могли подумать, что она забыла о ваших интересах и правах? В ходе беседы мистер Бар дважды предлагал пригласить мистера Уиттена и разобраться со всем раз и навсегда. На второй раз с этим предложением согласились все вы, в том числе и убийца, который был среди вас и уже знал, что мистер Уиттен мертв. Итак, я говорил правду, когда сказал, что вы все солгали полиции.
  – Я не лгал, – заявил Бар. – Я сказал, что мы обсуждали семейные дела, суть которых не вправе разглашать.
  – Видите? – резким тоном спросил собравшихся Вульф. – Большое спасибо, мистер Бар. Быть может, присяжные не приняли бы ваши слова в качестве доказательства моей правоты, но лично мне сказанного вами вполне достаточно. Итак, – босс вперил взгляд в Еву, – я начну с вас, миссис Бар. Не вижу смысла беседовать с каждым по отдельности, с глазу на глаз. У вас было предостаточно времени, чтобы обо всем между собой договориться. Приступим. Когда в понедельник вечером вы сидели впятером в столовой, кто-нибудь оттуда выходил?
  Глава седьмая
  Игру в вопросы и ответы пришлось отложить минут на десять из-за вмешательства миссис Уиттен. Она имела свой резон для возражений, но с ее стороны было глупо вылезать с ними сейчас. Существовало только две возможности: либо Помпа наврал Марко с три короба, либо Вульф прав и один из присутствующих – убийца. Если миссис Уиттен поняла, к чему идет дело, – а не понять этого женщина ее ума не могла, – и поднялась на защиту стаи, презрев то, что в ней завелся убийца, лишивший жизни Флойда и ранивший ее, то лучшей тактикой было бы сидеть и помалкивать. Однако она решила действовать по-своему и прицепилась к утверждению Вульфа о вранье полиции.
  Суть ее возражений сводилась к следующему. О событиях вечера понедельника Вульф мог узнать только от Помпы, и больше ни от кого. Чего Вульф ждал от человека, который арестован по подозрению в убийстве? Такой запросто может соврать.
  Имелись возражения и у Джерома. Даже если они и соврали о целях встречи, хотя это, конечно же, не так, у Вульфа не имелось ни малейших доказательств в пользу того, что один из присутствовавших на встрече убил Уиттена. Да поставьте на их место любого человека. Кто, обнаружив наверху труп Уиттена, по доброй воле признал бы, что участвовал в тайном обсуждении того, как не допустить покойного к управлению компанией, по праву принадлежавшей им? Они невинны как младенцы, просто решили не усложнять простую ситуацию. Простую, поскольку Помпа – явный и очевидный убийца, причем не только в их глазах, но и в глазах полиции.
  Вульф, не перебивая, выслушал их.
  Затем началась чехарда вопросов и ответов, продолжавшаяся два часа. Лично мне происходящее казалось совершенно бесполезной тратой времени и сил. Не так уж важно, что из прозвучавшего было правдой, а что – ложью. И то и другое плотно перемешалось и крепко слепилось между собой за прошедшие два дня.
  По сути, гости представили нам следующую версию событий. После того как они собрались в столовой, первым их потревожил Помпа, позвонивший во входную дверь. Поскольку они не знали, кто пришел, то решили просто обождать в надежде, что звонящий уйдет. Однако через несколько минут раздался звук открываемой двери, после чего из-за стены до них донеслись знакомые голоса и звуки удаляющихся вверх по лестнице шагов.
  С этого момента они переговаривались шепотом, причем обсуждали не то, ради чего собрались, а то, как им выбраться из непростого положения. Разгорелся жаркий спор. Бар высказал идею всем вместе подняться на второй этаж и раскрыть карты, но его никто не поддержал. Мортимер и Ева предложили потихоньку выскользнуть из дома и перебраться на квартиру к Бару, но их вариант тоже отклонили: уж слишком велик был риск, что в момент отступления их заметят из окон верхнего этажа.
  Последний час они просидели в темноте, шепотом переругиваясь, пока наконец Джером не высказался в пользу плана, предложенного Мортимером и Евой. Теперь большинство было на их стороне. Однако предпринять они ничего не успели, поскольку в этот момент на лестнице послышались шаги.
  Несколько мгновений спустя они услышали, как кто-то еще сбежал вниз по лестнице, после чего раздался голос миссис Уиттен, которая окликнула Помпу. Голоса звучали достаточно громко для того, чтобы разобрать слова. Хлопнула дверь, и все стихло.
  Фиби крадучись удалилась на разведку. Вернувшись, она сообщила, что Помпа с миссис Уиттен засели в гостиной. Снова разгорелся спор о том, стоит ли пытаться бежать из дома или нет. Примерно с полчаса спустя Бар положил ему конец, опрокинув в темноте торшер.
  На самый главный вопрос все отвечали четко, без запинки и совершенно одинаково. Кто выходил из столовой, после того как миссис Уиттен и Помпа уединились в гостиной? Только Фиби, несколько раз, на разведку, и не дольше чем на полминуты.
  Что же делать? Тут любой гений сыска оказался бы бессилен. Даже Вульф. Конечно, можно было бы напомнить присутствующим, что они сидели в кромешной тьме, или выяснять в мельчайших подробностях, кто где находился и что делал Бар, когда опрокинул торшер, но зачем?
  Как поступить, если нутром чуешь, что все они сговорились ни под каким предлогом не выдавать нам убийцу и потому в один голос твердят: из комнаты, кроме Фиби, никто не выходил, да и та отлучалась совсем ненадолго.
  Если бы речь шла о длинной череде событий, длительность которых исчислялась бы минутами, существовал бы шанс подловить эту публику на противоречиях, но это, увы, был не наш вариант.
  Задача заговорщиков представлялась до обидного простой. От них всего-навсего требовалось снова и снова твердить, что в течение получаса после того, как миссис Уиттен и Помпа спустились на первый этаж, из столовой выходила только Фиби, причем каждый раз не больше чем на полминуты.
  Когда речь зашла о событиях среды, повторилась уже знакомая нам ситуация. Опять же, наши гости не нуждались в сложной, хорошо продуманной легенде. Им было вполне достаточно заявить, что все они на протяжении самое меньшее часа сидели дома, как вдруг с улицы позвонили, дворецкий открыл дверь и перед ним на пороге предстала залитая кровью миссис Уиттен.
  И снова у нас не имелось ни единой зацепки. Придраться было совершенно не к чему. Джером в своей обычной, тихой и ненавязчивой манере предложил помощь, вызвавшись съездить и привезти дворецкого, но Вульф отказался, даже не поблагодарив.
  Мой босс бросил взгляд на часы, которые показывали без четверти три. Поджав губы, он закатил глаза:
  – Что ж, похоже, я понапрасну теряю время. Как вы понимаете, дамы и господа, мы не можем просидеть здесь всю ночь. Вам лучше вернуться домой и лечь спать. Я предлагаю это всем, кроме вас, мадам. – Вульф посмотрел на миссис Уиттен. – Вы, разумеется, заночуете у меня. В моем доме имеется гостевая комната с удобной…
  Речь его заглушил взрыв разноголосых протестов. Наши гости как один принялись возражать, пусть и в разных выражениях и с разной громкостью. Пальму первенства держал Мортимер, за ним с небольшим отрывом следовала Ева. Вульф смежил веки и, дождавшись, когда стихнет шторм, открыл глаза.
  – А вы что думали? – раздраженно произнес он. – Решили, что я болван? Порой в ходе расследования убийства сыщик оказывается в тупике. В такие моменты он просто ненадолго отступает в расчете на то, что дальнейшие события подскажут ему новый путь к разгадке. Подобный подход вполне допустим, но только не в том случае, когда следующим событием может стать очередное убийство. Я на такое не пойду. Допустим, никто из присутствующих здесь не желает миссис Уиттен ничего дурного. Пусть так, но я не стану рисковать. Если бы лезвие ножа вошло в ее тело на пару дюймов глубже, она была бы уже мертва. Я готов некоторое время не привлекать к расследованию ни полицию, ни окружного прокурора, но только на одном условии: пока я не получу ответов на кое-какие вопросы, миссис Уиттен должна оставаться под крышей моего дома. При этом хочу отметить, что я никого не держу. Миссис Уиттен вольна уйти, если считает, что полиция менее назойлива, чем я.
  – Если хотите знать мое мнение, вы куда несносней полиции, – резко произнесла Ева.
  – Это шантаж. За такое в суд подают, – объявил Бар.
  – Ладно, мама поедет домой, а вы звоните чертовым полицейским, – внес свою лепту Мортимер.
  – Если мама остается, я останусь вместе с ней, – твердо произнесла Фиби.
  Миссис Уиттен, как нельзя кстати, в тысячный раз тяжело вздохнула. За все время, проведенное у нас, мне два раза казалось, что она вот-вот грохнется в обморок. Однако, когда она встретилась взглядом с Вульфом, ее глаза смотрели достаточно живо.
  – Вы сказали, что поговорите со мной наедине о мисс Элвинг.
  – Да, мадам.
  – В таком случае давайте отложим этот разговор до завтра. Боюсь, сейчас я слишком устала и потому не готова слушать вас. – Ее руки, лежавшие на коленях, вдруг сжались в кулаки и тут же снова разжались. Миссис Уиттен повернулась к младшей дочери: – Фиби, тебе придется съездить домой и привезти наши вещи. – Она снова перевела взгляд на Вульфа: – Скажите, в комнате, о которой вы говорили, хватит места для двоих?
  – Более чем. Там две односпальные кровати.
  – В таком случае со мной останется моя дочь Фиби. Не думаю, что вам нужно опасаться за мою жизнь. Уверяю вас, она не станет убивать меня во сне. Если же завтра дело затянется, днем вам придется меня отпустить. На четыре часа назначены похороны моего мужа.
  – Мама, дозволь мне отвезти тебя домой, – тихо попросил Джером.
  Миссис Уиттен не снизошла до того, чтобы ответить. Вместо этого она обратилась к моему патрону:
  – Мне придется подниматься по лестнице?
  – Отнюдь. Вы можете воспользоваться моим лифтом, – ответил Вульф таким тоном, словно существование лифта решало все стоявшие перед нами проблемы.
  Глава восьмая
  В доме имелись две свободные комнаты. Спальня Вульфа располагалась в задней части особняка на втором этаже. Босс предпочитал ее всем прочим из-за окон, выходивших на юг. Другая комната второго этажа в передней части здания стояла свободная. Я жил на третьем этаже в комнате, окнами выходящей на улицу. Еще одна комната на моем этаже в задней части здания была никем не занята. Мы называли ее южной.
  Именно там и разместились миссис Уиттен с Фиби. Места довольно, мебель и ковры получше, своя ванная комната и две односпальные кровати.
  Прежде чем откланяться, я объяснил нашим гостьям, где в случае пожара можно найти меня, и отправился спать.
  Проснулся я от шума. Теперь мне предстояло решить, бодрствую я или сплю, но решать ничего не хотелось, и я собрался вновь ускользнуть в мир грез, как вдруг шум повторился.
  – Мистер Гудвин, – позвал меня кто-то.
  Я открыл глаза. У моей кровати стояла привлекательная девушка в голубеньком летнем халате. На плечи ей ниспадали волосы цвета кленового сиропа. В окна с улицы проникало достаточно света, чтобы разглядеть все подробности.
  – Я специально не стала стучать. Не хотела кого-нибудь потревожить.
  – Тем не менее меня вы потревожили, – заявил я и, рывком перекинув ноги, сел на край кровати. – Чего ради?
  – Я хочу есть.
  Я глянул на часы.
  – Господи боже, через три часа и так подадут завтрак. Фриц доставит его прямо вам в комнату. Кроме того, не очень похоже, что вы умираете с голоду.
  Это было правдой. Выглядела девушка прекрасно.
  – Я не могу уснуть, и мне хочется есть.
  – Ну так ешьте. Кухня на том же этаже, что и…
  Я резко замолчал. Стряхнув с себя остатки сна, я вспомнил, что, во-первых, Фиби – наша гостья, а во-вторых, я – сыщик. Нацепив тапки, я встал, бросил ей: «Пойдемте» – и направился к двери. Преодолев один лестничный марш, подумал, что стоило накинуть халат, но тут же отмел эту мысль: и без него достаточно жарко.
  Добравшись до кухни, я открыл холодильник и спросил:
  – Чего желаете? Есть какие-нибудь предпочтения?
  – Мне просто хочется заморить червячка. Вы не могли бы налить мне молока и сделать сэндвич?
  Я принялся вытаскивать все, что имелось в холодильнике. Выбор был богатый: салями, половина окорока, паштет, нарезанный огурец, итальянский хлеб и молоко. Фиби сама вызвалась нарезать ветчину и прекрасно с этим справилась.
  Хотя она меня разбудила, я не собирался терять инициативу и потому решил присоединиться к ней. Усадил девушку на стул, а сам устроился на табурете.
  Я и раньше обращал внимание на то, какие у нее отличные зубы, а теперь стал свидетелем того, как с их помощью она ловко разделывается с сэндвичами. Фиби жевала с аппетитом, но не жадно.
  Я решил поговорить.
  – Когда я услышал, как вы меня зовете, а потом открыл глаза и увидел вас, – начал я, – мне в голову пришли две возможности. Либо вы прилетели ко мне словно мотылек на огонь, либо хотите что-то рассказать. Пожаловавшись на голод, вы меня страшно разочаровали. И все же… – Я неопределенно помахал рукой и схватил кусочек колбасы.
  – Не думаю, что похожа на мотылька, – промолвила она. – Да и вы, в измятой пижаме, с всклокоченными волосами, не тянете на манящий огонь. Вы правы в другом. Я действительно хотела вам кое-что рассказать. Так что проголодалась я вовремя.
  – Как ни стараюсь, на какие ухищрения ни иду, а пижама все равно мнется к середине недели. Так что же вы хотели мне поведать?
  Она отправила в рот кусочек сыра, запила его глотком молока и посмотрела мне прямо в глаза.
  – Толку будет больше, если сперва вы мне кое-что объясните. С чего вы взяли, что Помпа не убивал Флойда Уиттена?
  Тут я окончательно проснулся и быстро перетасовал в уме известные мне факты. Вплоть до этого момента мне казалось, что я флиртую, веду непринужденную беседу с очаровательной девушкой, но теперь ситуация кардинальным образом переменилась.
  Я не водил знакомства с ее отцом, а потому не знал, насколько велико сходство между ними, но при этом не сомневался, что и тон, которым задан вопрос, и выражение красивых глаз достались ей от человека, построившего империю с оборотом в десять миллионов долларов.
  – Хорошенький способ отблагодарить меня за то, что я вас накормил! Если у нас имеются доказательства невиновности Помпы, то ими располагает мистер Вульф, а не я, так что вам лучше спросить его. А если никаких доказательств нет, то к чему понапрасну вам докучать?
  – Ну почему же докучать? Может, мне будет интересно.
  – Я лучше даже пробовать не стану. Хотите еще молока?
  – Тогда я буду докучать вам. Я достаточно хорошо знаю Помпу. Последние два года работала с ним бок о бок… Впрочем, наверное, вы об этом знаете. В каком-то смысле он несносный старый деспот, упрям как осел… Но мне старик все равно по душе. Я не верю, что он мог убить Флойда Уиттена, и уж тем более таким способом – воткнув ему нож в спину.
  – Это что еще за шутки? – нахмурился я. – Вы говорили об этом полиции?
  – Конечно нет. Кстати, можете считать, что вам я тоже ничего не говорила. Да и вообще, я ведь просто высказываю свою точку зрения. Однако я верю в то, что говорю. Понимаете, что́ это означает? Если Помпа не убивал Флойда, получается, его убил кто-то из нас, а я знаю, что ни один из нас не причастен к преступлению. Теперь давайте посмотрим на ситуацию с вашей точки зрения. Вы считаете, что мы сговорились между собой и лжем. Даже если вы правы, доказать этого никогда не сможете. Таким образом, главным подозреваемым вновь оказывается Помпа, и ему придется из-за этого пострадать. Я уже высказала свое мнение о нем. Возникает вопрос: все ли он рассказал полиции? Поверил ли ему инспектор? Я рада помочь Помпе чем могу. Поверьте, я говорю это искренне. Вот, например, он упоминал, что входная дверь была открыта?
  – Не знаю. О чем идет речь? О входной двери в вашем доме?
  Фиби кивнула:
  – Я уже говорила, что в течение получаса несколько раз выходила из столовой. Нам нужно было удостовериться, что мама и Помпа по-прежнему сидят в гостиной. Всякий раз я обращала внимание на то, что входная дверь чуть-чуть приоткрыта. Я решила, что мама нагнала уходившего Помпу в тот момент, когда он уже успел открыть дверь. Потом они, забыв закрыть дверь, пошли разговаривать в гостиную. Наверняка так все и было. Дело в том, что я выходила из столовой и раньше, до того, как вниз спустились мама с Помпой. Да и не только я, а еще Ева и Джером. И все это время входная дверь была закрыта.
  От радостного возбуждения я чувствовал себя как на иголках, и мне приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы сохранить невозмутимость.
  – Очень интересно, – согласился я. – Вы рассказали об этом полиции?
  – Нет, я не стала об этом упоминать. Не знаю почему. Просто не стала, и все. Только вчера вечером, когда мистер Вульф начал задавать нам вопросы, до меня наконец дошло, какая это на самом деле важная деталь. Ну конечно же, если дверь была открыта, это означает, что в течение получаса кто угодно мог проникнуть в дом, подняться наверх, убить Флойда и незаметно скрыться. Именно потому я задумалась, а рассказал ли об этой детали Помпа. Он не мог о ней не знать. Он же сам открыл дверь и забыл ее закрыть. Я подумала, что он, может, и упомянул об этом на допросе, но ему никто не поверил. Но ему непременно поверят, если я подтвержу, что тоже видела дверь открытой. Правда?
  – Разумеется, эта деталь многое изменит, – согласился я. – Более того, она дает огромный простор для маневра. Подобный поворот событий устроит всех – не только Помпу. Показания двух человек куда лучше, чем одного. А если уж три человека начнут утверждать одно и то же, тогда вообще все будет прекрасно. Как вы думаете, а ваша мать сможет припомнить, что дверь была открыта?
  Она отвела взгляд и, чтобы скрыть смущение, потянулась за кувшином и налила себе треть стакана молока. Я ее не винил. Девушка была слишком молода и неопытна и потому оказалась не готова к неожиданным вопросам.
  – А знаете, мне и вправду хотелось есть и пить, – призналась она, отставив в сторону пустой стакан. – Что же касается вашего вопроса о маме… Не могу на него ответить. Я не спрашивала ее об открытой двери. Сами понимаете, не до того было. Но я практически уверена, что, когда спрошу ее, мама наверняка вспомнит, что и она видела дверь открытой. Она очень наблюдательна, и у нее превосходная память. Не сомневайтесь, с этим проблем не будет. Согласитесь, в этом случае все прояснится?
  – Ну, отчасти тучи рассеются, – не стал спорить я. – Но знаете, будет еще лучше, если вы припомните, что сначала несколько раз видели дверь открытой, а потом, когда выходили в последний раз, заметили, что она закрыта. Вот это будет вообще здорово. Надеюсь, у вас тоже прекрасная память. Отчего же тогда не попробовать такой вариант?
  Однако она решила проигнорировать предложение малознакомого человека и не стала усложнять свою версию. Нет, она хорошо помнит, что дверь все время оставалась открытой. Более того, она помнит, как сама ее закрыла, когда братья вместе с матерью и Дэниелом Баром отправились наверх за Флойдом Уиттеном. Я решил на нее не наседать.
  Пока мы наводили на кухне порядок и убирали продукты в холодильник, я сказал, что она чертовски здорово поступила, рассказав о двери. Теперь благодаря ей у Помпы появилась серьезная надежда на спасение. Кроме того, я пообещал, как только проснется Вульф, тут же сообщить ему прекрасные новости.
  Мы вместе поднялись наверх. На прощание она с дружелюбной улыбкой протянула мне руку. И крепким же оказалось ее рукопожатие. Затем я улегся на постель и мгновенно провалился в сон.
  Мои глаза распахнулись сами собой. Мне это не понравилось. Я никак не мог взять в толк, почему мне больше не хочется спать. Увидев, что в окна льется яркий солнечный свет, я кинул взгляд на часы. Четверть десятого.
  Меня как пружиной подбросило. Вскочив с кровати, я кинулся в ванную, оделся со скоростью молнии и сбежал по лестнице вниз на кухню узнать у Фрица, проснулся ли Вульф.
  Выяснилось, что босс, как обычно, позавтракал в четверть девятого и сейчас наверху – возится в оранжерее. Только что Фрицу по внутреннему телефону звонили гостьи из южной комнаты, и вот теперь он готовил им завтрак.
  Поскольку я уже успел перекусить на рассвете, голод меня не мучил, и я ограничился стаканом апельсинового сока, тостами и кофе, после чего, перепрыгивая через три ступеньки, понесся на крышу.
  Вульфа я обнаружил в среднем отсеке оранжереи. Он придирчиво разглядывал цветки двухлетней мильтонии. Как я и ожидал, он кинул на меня быстрый и очень кислый взгляд. Вульф терпеть не мог, когда его отвлекали от возни с орхидеями.
  Я извинился, без всякого подхалимажа:
  – Простите, что проспал, но в этом виновата Фиби. Ну и нервы же у нее! Явилась прямо ко мне в комнату. Черт подери, и еще упрекала за то, что у меня измятая пижама!
  Вульф испепелил меня взглядом:
  – Если ты говоришь правду, с ее стороны это было нахальством. Если лжешь, не трать понапрасну время.
  – Негусто у вас вариантов. Она явилась ко мне, потому что оголодала. Я отвел ее на кухню и накормил. Там и выяснил, чего она хотела от меня на самом деле. А хотелось ей, чтобы я купился на ее выдумку. Не желаете купиться вместе со мной? Не выдумка, а сущая красота!
  – В чем ее суть?
  – Она предлагает обменять Помпу на всю компанию, сидевшую в столовой. В течение получаса, который имеет для нас решающее значение, она несколько раз выходила на разведку и всякий раз обращала внимание на то, что входная дверь слегка приоткрыта. Мама готова подтвердить ее показания. При этом Помпе придется сказать следующее: когда он в гневе направился вон, то успел дойти до двери и открыть ее, однако тут его перехватила миссис Уиттен, после чего они оба, забыв запереть дверь, отправились в гостиную. Что это, по-вашему: нахальство или пустая трата времени?
  Вульф закончил осматривать орхидею, поставил горшок на скамейку и, повернувшись, принялся разглядывать меня. Смотрел так, словно я криво повязал галстук, – вещь вполне возможная, ведь одевался я со скоростью молнии.
  – Что это тебя взбрело в голову помянуть мисс Элвинг, когда ты пытался пробиться к миссис Уиттен? – сурово спросил он.
  – Должен же я был что-то придумать, черт побери! Я знаю, как женщины обычно относятся к бывшим возлюбленным своих мужей, вот и решил на этом сыграть. Вариант ничуть не хуже других. А то и лучше.
  – И все? Других причин нет.
  – Других нет. А в чем дело? Я допустил промах?
  – Нет. Наоборот. Ты знаешь, где отыскать мисс Элвинг?
  Я кивнул:
  – Она занимается оптовой закупок игрушек для универмага «Медоуз». Впрочем, мы отклонились от темы. Так как насчет первосортной лжи, которую нам столь услужливо предлагают? Мы готовы купиться? Фиби скоро покончит с завтраком и явится ко мне за ответом.
  – Посмотрим. С этим можно обождать. Кроме того, с чего ты взял, что это непременно ложь? Пойдем в отсек с рассадой. Там можно присесть. Мне надо тебя проинструктировать.
  Глава девятая
  Ненавижу универмаги. Знаете, почему я не хочу жениться? Одна из причин, пусть и не самая главная, заключается в том, что при подготовке к свадьбе мне непременно пришлось бы ходить по универмагам. Видимо, по той же причине мне не стоило выбирать профессию сыщика. Бесспорно, «Медоуз» – один из крупнейших универмагов, и в то утро вторника мне пришлось в него зайти. Другого выхода не было – я исполнял свой профессиональный долг.
  Управляющий поместил отдел игрушек на четвертом этаже. Видимо, для того, чтобы детвора могла всласть накататься на эскалаторах. Когда я туда добрался, капельки пота на моей спине под воздействием кондиционеров уже начали превращаться в ледышки. Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы подавить желание подняться на этаж выше и купить пальто.
  Когда я спросил продавщицу о мисс Элвинг, мне ответили, что она занята, придется обождать. Я отыскал стул рядом с самокатами и сел в надежде, что, прислонясь к его спинке, сумею растопить ледышки на моем теле, но стул оказался пластиковым. Обнаружив это, я выпрямился. Через некоторое время я увидел, как ко мне спешит женщина, и встал.
  – Мисс Джули Элвинг?
  – Да, это я.
  Жить в грехе с оптовой закупщицей детских игрушек? Мне показалось, в этом есть что-то нелепое и смешное, еще когда Марко рассказывал о бывшей возлюбленной Флойда Уиттена, которую тот бросил ради владелицы большой компании, но я тогда не стал ничего говорить. Увидев Джули Элвинг, я порадовался, что не полез со своими комментариями.
  Джули Элвинг было сорок, и ровно на столько она и выглядела. Строго говоря, я бы не назвал ее красавицей, взгляд на ней не останавливался. Однако буквально все в ней: и походка, и осанка, и глаза, и рот, и все лицо, казалось, сулили одно: если ты будешь принадлежать ей, а она – тебе, твоя жизнь наполнится интересными и приятными сюрпризами. Несмотря на свой возраст, она произвела на меня столь сильное впечатление, что я, сам того не замечая, расплылся в широкой улыбке.
  – Здравствуйте, мисс Элвинг, – проговорил я. – Меня зовут Арчи Гудвин. Я работаю на Ниро Вульфа. Он сыщик. Вам доводилось о нем слышать?
  – Да, доводилось, – ответила она.
  Ее голос показался мне несколько тонковатым.
  – Ему бы хотелось с вами встретиться. Он был бы крайне признателен, если бы вы смогли на час отлучиться с работы и съездить со мной к нему в контору. Ему нужно вам кое-что передать от миссис Уиттен.
  На мгновение мне показалось, что Джули сейчас упадет. Ее голова дернулась в сторону, и она словно вся обмякла, будто кто-то невидимый нанес ей апперкот. Я даже протянул к ней руку на тот случай, если Джули действительно начнет заваливаться, но она устояла на ногах.
  – Миссис… Миссис Уиттен? – запинаясь, повторила она.
  Я кивнул:
  – Вы же когда-то были знакомы с ее мужем. Присядьте, пожалуйста.
  Она не обратила внимания на мой жест вежливости.
  – Что ей надо?
  – Я не знаю. Это известно лишь мистеру Вульфу. Она приехала к нему прошлым вечером, и они о чем-то долго разговаривали. Он просил передать вам, что речь идет о деле настолько важном и срочном, что ему необходимо встретиться с вами сегодня же утром.
  – Но я… но я же на работе…
  – Да, я в курсе. Сам работаю и знаю, каково это. Я сразу его предупредил, что, скорее всего, вы сможете приехать только после закрытия универмага, но он ответил, что дело не терпит отлагательства.
  – О чем миссис Уиттен с ним разговаривала?
  – Вам придется спросить его об этом самой, – уклонился я от ответа.
  Она прикусила нижнюю губу и некоторое время молчала.
  – Подождите, пожалуйста, здесь, – наконец сказала Джули и двинулась прочь.
  Зайдя за прилавок, она скрылась за дверью. Я сел и стал ждать. Через некоторое время глянул на часы и обнаружил, что прошло уже двадцать две минуты. Неужели она меня провела? – мелькнуло в голове. Но нет, несколько мгновений спустя мисс Элвинг вернулась.
  – Я готова, – объявила она, подойдя ко мне. – Говорите адрес.
  Я вызвался ее сопровождать. Она ответила отказом, пояснив, что должна воспользоваться служебным выходом. На это я возразил, что мы можем встретиться на улице. Босс велел мне доставить ее в контору, а я всегда стараюсь неукоснительно выполнять его распоряжения.
  Зачем она понадобилась Вульфу? Я терялся в догадках, причем одни догадки противоречили другим. Впрочем, я ни в коем разе не хотел нарушать планы Вульфа, а все говорило о том, что мисс Элвинг играла в них ключевую роль. Именно поэтому я несказанно обрадовался, когда она подошла к месту нашей встречи, – на этот раз я ждал ее не больше минуты.
  Сев в такси, мы поехали к Вульфу. Всю дорогу она просидела, вцепившись обеими руками в сумочку, и не проронила ни слова. Меня это вполне устраивало. Я совершенно не представлял, зачем она понадобилась боссу, и потому в данный момент ничем не мог ему помочь.
  Поскольку Вульф строго-настрого запретил мне говорить, что сейчас у нас гостят миссис Уиттен и Фиби, я бы не удивился, если бы увидел их в кабинете, когда зашел туда с Джули Элвинг. Вопреки моим ожиданиям Вульф был один – сидел за столом и читал газету. Отложив ее в сторону, он встал и поклонился, что делал крайне редко.
  Видимо, он придавал огромное значение мисс Элвинг или той роли, что ей предстояло сыграть. Я неоднократно становился свидетелем тому, как появление женщин в кабинете не вызывало у моего работодателя ничего, кроме хмурого, рассерженного взгляда. Я внес свою лепту, предложив мисс Элвинг красное кожаное кресло.
  Она села, по-прежнему судорожно сжимая в руках сумочку, и уставилась на Вульфа. Босс велел мне приготовить блокнот, что я и сделал. Порой, когда человек достает блокнот и ручку, это производит ошеломляющий эффект.
  Затем Вульф посмотрел в глаза мисс Элвинг:
  – Я полагаю, мистер Гудвин предупредил, что я хочу побеседовать с вами о миссис Уиттен.
  – Да, предупредил… – кивнула она. – Хотя нет, погодите… Он сказал, что вы хотите что-то от нее передать.
  Вульф небрежно помахал рукой:
  – Вполне допускаю, что он сказал именно так. Он предпочитает именно такую формулировку. Так или иначе, давайте сразу перейдем к делу. Если вы согласитесь мне помочь, думаю, я смогу уговорить миссис Уиттен не обращаться с жалобой в полицию.
  – В полицию? С жалобой? На кого? – весьма неубедительно изобразила изумление Джули.
  – На вас. Хотите сказать, что не знаете, какое обвинение миссис Уиттен может выдвинуть против вас?
  – Конечно нет. Ей не в чем меня обвинять.
  – Когда вы общались с ней в последний раз?
  – Я никогда с ней не общалась… Я вообще с ней незнакома.
  – Хорошо, когда вы ее видели в последний раз?
  – Даже не знаю… Довольно давно… Несколько месяцев назад. Я видела ее мельком дважды или трижды, но при этом ни разу даже словом с ней не перемолвилась.
  – Значит, последний раз вы ее видели несколько месяцев назад.
  – Да.
  – Вы ей что-нибудь должны?
  – Нет.
  – А она вам?
  – Нет.
  – Значит, у вас с ней никогда не было ничего общего?
  – Никогда.
  – У вас есть основания опасаться ее либо ждать от нее хорошего или плохого?
  – Нет.
  – В таком случае не могли бы вы объяснить, почему, как только мистер Гудвин сказал, что я хочу вам кое-что передать от миссис Уиттен, вы тут же сорвались с работы и приехали ко мне?
  – А почему бы и нет? – с уверенностью в голосе промолвила она. – После всего того, что случилось… Почему у меня не могло возникнуть желания узнать, чего ей надо?
  Вульф одобрительно кивнул:
  – Правильный ответ, в тактическом плане даже наилучший. На большее вы вряд ли способны. Увы, мисс Элвинг, он меня не устраивает. Если вы продолжите в том же духе, я умываю руки, а вами займутся другие. Поэтому настоятельно рекомендую хорошенько подумать. Думаете, вам поверят? Напрасно. Поверят миссис Уиттен, а она утверждает, что вы напали на нее с ножом и целились ей в сердце.
  – Это ложь! – вскричала Джули. Опять же, малоубедительно.
  – Да перестаньте. Очевидно же, что это ваша работа. Понятное дело, вы не горите желанием сознаваться в содеянном. Газеты о случившемся молчат, а вы полагаете, что миссис Уиттен при смерти. В этом вы ошибаетесь. Вы лишь оцарапали ей ребро. Двенадцати швов оказалось вполне достаточно для того, чтобы поставить ее на ноги. Более того, она смогла приехать сюда. Да, она потеряла немного крови, но в остальном ее здоровье остается таким же превосходным. Она даже не стала заявлять в полицию. Не хотела давать журналистом очередной повод для шумихи. Еще бы! Бывшая возлюбленная убитого пытается лишить жизни его вдову! Таким образом, вам придется держать ответ за покушение на убийство. – Вульф снова небрежно взмахнул рукой, словно говорил о сущем пустяке: – Так вот, если вы будете со мною откровенны и ответите на несколько вопросов, обещаю обо всем договориться с миссис Уиттен. Она не станет выдвигать против вас обвинений. Если бы вы добились желаемого, если бы вы ее убили, тогда с моей стороны было бы глупо рассчитывать на вашу откровенность. Я не стал бы просить вас, мисс Элвинг, сознаваться в убийстве.
  Она изо всех сил старалась держать себя в руках. Ее усилия были достойны восхищения. Одна беда: ей приходилось продумывать линию своего подведения по ходу дела, а это задача не для дилетанта, особенно когда на тебя смотрят полуприкрытые глаза Ниро Вульфа.
  При всем том мисс Элвинг оказалась крепким орешком:
  – Когда это случилось… Когда и где напали на миссис Уиттен?
  – Что ж, будь по-вашему. Я освежу вам память, – терпеливо промолвил Вульф. – Это случилось вчера вечером, без четверти десять, рядом с ее домом, когда она вышла из машины.
  – Газеты не написали об этом ни слова. Я полагаю, пресса должна сообщать о таких происшествиях?
  – И сообщает, если журналисты в курсе. В этот раз такого не случилось. Понимаю, вы просматривали газеты, это естественно. Но я уже объяснил, почему миссис Уиттен решила сохранить случившееся в тайне.
  Джули все еще думала.
  – Похоже, вы хотите заключить сделку – в том случае, если я действительно совершила преступление, хотя я ни на кого не нападала. Однако, если бы это все же была я, мне бы захотелось узнать, не выуживаете ли вы у меня признания в убийстве. Откуда мне было бы знать, мертва она или же просто, как вы говорите, потеряла немного крови. Верно?
  Она была права. Босс довольно долго молча смотрел на нее и наконец, заворчав, повернулся ко мне:
  – Арчи, приведи сюда свидетельницу. Только одну. Если вторая начнет возмущаться, напомни ей мои слова. Я предупредил, что разговор о мисс Элвинг пойдет с глазу на глаз.
  Глава десятая
  Фиби не стала возмущаться. Когда я вошел в южную комнату на третьем этаже, девушка разговаривала по телефону. Судя по всему, звонок был городским. Ее мать сидела в кресле у окна. На ее коленях лежала газета. Стоило мне сказать, что Вульф готов к разговору с глазу на глаз, как миссис Уиттен немедленно, без всякой посторонней помощи, встала, а Фиби, повесив трубку, спросила, есть ли у меня для нее какие-нибудь новости. Пообещав, что вскоре Вульф поговорит и с ней, я подвел миссис Уиттен к лифту, которым пользовался, только когда сопровождал раненых. Спустившись на первый этаж, мы проследовали в кабинет.
  Я держался справа от миссис Уиттен: уж очень мне хотелось увидеть выражение лица Джули Элвинг, когда мы переступим порог. Сперва лицо Джули вытянулось от изумления, но это чувство быстро сменилось целой гаммой других, среди которых я без колебаний мог угадать лишь одно – лютую ненависть. За миссис Уиттен, стоявшей в профиль ко мне, я особо не следил, однако краешком глаза все же заметил, как она застыла, будто бы окаменев.
  – А вот, мисс Элвинг, и моя свидетельница. Полагаю, леди, вы еще незнакомы. Миссис Уиттен, мисс Элвинг.
  Миссис Уиттен сдвинулась с места. На мгновение мне почудилось, что женщина сейчас развернется и выйдет, но оказывается, она тянулась ко мне, пытаясь ухватиться за мой рукав. Я взял ее под руку, стараясь не касаться левого бока.
  Накануне миссис Уиттен по достоинству оценила красное кожаное кресло, в котором сейчас расположилась Джули. Пересаживать мисс Элвинг мне показалось неудобным, поэтому я усадил свидетельницу в другое кресло, желтое, не такое просторное, как красное, но не менее удобное. Когда миссис Уиттен устроилась, я вернулся на свой пост за столом и снова взял блокнот и ручку.
  – Возможно, атмосфера нашей встречи покажется вам неприятной в силу чувств, которые вы питаете друг к другу. Об этом мне остается лишь сожалеть, – промолвил Вульф. – Увы, мисс Элвинг не оставила мне другого выхода. – Босс перевел взгляд на миссис Уиттен: – У нас с мисс Элвинг возникла крохотная незадача. Мне бы очень хотелось поговорить о подробностях ее вчерашнего покушения на вас, но она не желает со мной откровенничать, и я ее за это не особенно виню. Дело в том, что она не знает, насколько серьезно вас ранила. Единственный выход из положения – позволить ей самой оценить ваше состояние.
  Надо отдать должное моему патрону. Он не просто свел риск к минимуму – он вообще ничем не рисковал, поскольку дамы не поддерживали отношений друг с другом.
  – Как вы узнали, что это была она? – с напором спросила миссис Уиттен. Ее голос звучал резко и пронзительно.
  – Очень просто. Сейчас я вам объясню. Но сперва нам нужно прийти к согласию. Я понимаю и разделяю ваше нежелание предавать широкой огласке факт нападения, но здесь, в приватной обстановке, прошу вас быть максимально искренней и откровенной. Так вы точно узнали ее?
  – Ну конечно.
  – И у вас в этом нет ни малейших сомнений?
  – Абсолютно никаких. Прежде чем вырваться и броситься бежать, я обернулась и увидела ее лицо. Кроме того, она мне кое-что сказала.
  – Что именно?
  – Точно не помню. Что-то вроде: «Я тебя тоже убью». Так мне показалось. Потом я решила, что ослышалась. Ведь я считала, что моего мужа убил Помпа. До меня просто не дошло, что убийцей могла быть она. Но теперь моя дочь вспомнила об открытой двери… Теперь и я припоминаю: дверь действительно была открыта. Только сейчас я осознала, что правильно запомнила ее слова…
  – Это ложь! – воскликнула Джули, адресуясь к моему боссу, раз уж миссис Уиттен говорила не с ней, а с Вульфом.
  Она была бледна, совсем как миссис Уиттен накануне вечером, но не мертвенной бледностью, совсем нет. Женщина кипела от возмущения.
  – Я этого не говорила! Я сказала: «Ты убила его, а я убью тебя!» Как жаль… Боже, как жаль, что ты осталась жива!
  – Вы почти добились своего, – пророкотал Вульф.
  Теперь, когда жертва угодила в сети, босс мог позволить себе наполовину открыть глаза.
  – Должен сказать вам обеим следующее: только что я просто пытался нащупать способ получше начать разговор. Ну а теперь забудьте о существовании друг друга, насколько это вообще возможно, и послушайте меня. Если мы хотим сообща во всем разобраться, вам следует знать, каким образом я пришел к выводам, которые только что сделал.
  Его прервал дверной звонок. При данных обстоятельствах дверь должен был открыть Фриц, но я не хотел, чтобы нас беспокоили всякой ерундой, и потому поспешил в прихожую, прикрыв за собой дверь в кабинет.
  Взгляд сквозь стеклянную панель на крыльцо подтвердил, что я не зря сам пошел открывать. Под дверью стоял инспектор Кремер. Он был один, поэтому я не стал вешать цепочку, а просто поставил ногу так, чтобы дверь не открылась шире чем на шесть дюймов.
  – Доброе утро. Что я натворил на этот раз? – бросил я широкоплечему инспектору, чье круглое обрюзгшее красное лицо маячило прямо передо мной.
  – Мы отправили сотрудника в особняк миссис Уиттен, – брюзгливо произнес Кремер. – Нам надо было кое о чем ее расспросить. А ему сказали, что она здесь. Что там опять затеял Вульф? Я желаю ее видеть.
  – Я никогда не смогу ответить на вопрос, что именно он затевает. Но я могу пойти и спросить у него. Только он захочет знать подробности. У вас есть ордер?
  – Нет, черт подери. Ордер на что?
  – Я просто спросил. Будьте любезны, уберите с порога ногу.
  Захлопнув дверь и щелкнув замком, я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:
  – Пришел остолоп насчет табуретки. Той самой, с царапиной. Случайно узнал, что она у нас, и у него проснулось любопытство. Теперь он желает с вами поговорить. Документов на получение табуретки у него нет. Более того, он даже не догадывается, что они нужны. Сказать, что вы заняты?
  Я был уверен, что босс скажет «да», но ошибся. Ему удалось разгадать смысл моего шифрованного послания.
  – Что, мистер Кремер?
  Еще бы Вульф не догадался, кто напрашивается к нам в гости! Сколько лет кряду я зову Кремера остолопом.
  – Он хочет поговорить с миссис Уиттен?
  – К ней в особняк заявился один из его сотрудников. Наверное, хотел спросить о какой-то ерунде, а в итоге обнаружил, что она у нас. А хочет он одного: выяснить, удалось ли вам разгадать головоломку.
  – Он едва не опоздал. Если он согласится слушать молча и не перебивать меня, пока я не закончу, можешь его впустить.
  – Не нравится мне это. У него Помпа.
  – Мистер Помпа скоро выйдет на свободу. Мы тебя ждем. Я хочу, чтобы у меня сохранилась запись нашего разговора.
  Как я сказал, мне категорически не нравилась затея босса, но когда Вульф шел вразнос, мои слова имели веса не больше, чем перышко с шейки цыпленка.
  Я вернулся к двери, чуть приоткрыл ее и произнес в образовавшуюся щель:
  – Миссис Уиттен сидит в кабинете у Вульфа и болтает с ним. Как, собственно, и мисс Джули Элвинг из отдела игрушек универмага «Медоуз», некогда находившаяся в близких отношениях с покойным Флойдом Уиттеном. Возможно, вам доводилось о ней слышать.
  – Доводилось. Что, черт возьми, затеял Вульф?
  – Понятия не имею. Я всего лишь стенографист. А теперь хочу предложить вам два варианта. Первый: вы инспектор полиции, поэтому сейчас можете пойти пообедать, а после заняться своими делами. И второй: я впускаю вас в дом, но вы даете мне самое честное слово, что не раскроете рта, пока Вульф не согласится предоставить вам слово. У нас здесь намечается занятное представление, но у вас нет билета даже на приставное сиденье, поскольку ни одна из дам ни в чем не обвиняется.
  – Я офицер полиции. И не собираюсь связывать себя…
  – Давайте не будем препираться. Вам прекрасно известны пределы ваших полномочий. Я тороплюсь, меня там ждут – я должен стенографировать. Итак, что вы выбираете?
  – Впусти меня.
  – Вы согласны на выдвинутые условия?
  – Да.
  – Будете держать язык за зубами?
  – Да.
  – Ладно. Но знайте: если вы нарушите слово, в следующий раз, когда вам понадобится к нам зайти, не забудьте прихватить с собой бульдозер.
  С этими словами я распахнул дверь.
  Вульф коротко поприветствовал инспектора, предоставив мне возможность представить Кремеру присутствующих дам.
  Я нисколько не удивился, что инспектор увидел миссис Уиттен впервые. Его сотрудники уже через несколько часов после начала расследования пришли к выводу, что убийца – Помпа, и потому их начальнику не было резона тревожить вдову.
  Удостоив женщин небрежным кивком, Кремер нацелил пристальный, буравящий взгляд в Вульфа, словно силясь проникнуть в его мысли, после чего, демонстрируя намерение не вмешиваться в разговор, устроился подальше, позади миссис Уиттен и чуть справа от нее.
  – Давайте сразу договоримся, мистер Кремер, – промолвил Вульф. – Вы здесь на положении посетителя, ожидающего, когда я освобожусь.
  – Меня это устроит, – прорычал Кремер.
  – Прекрасно. В таком случае я продолжу. Я как раз начал объяснять дамам, каким был ход расследования и что мне удалось выяснить.
  – Да-да, продолжайте.
  С этого момента Вульф больше не обращал на Кремера никакого внимания. Он смотрел на Джули и миссис Уиттен.
  – Я убедился в невиновности Помпы и правоте человека, попросившего меня доказать его непричастность к убийству, благодаря ничтожным, мелким деталям. Сейчас не так уж и важно, почему мистер Гудвин, пытаясь пробиться к миссис Уиттен, решил сказать, что прибыл с поручением от мисс Элвинг.
  Джули ахнула.
  – Разумеется, это была ложь, – кивнул Вульф. – Профессия часто вынуждает нас лгать. Иногда ложь тщательно продумана, иногда мы говорим первое, что взбредет в голову. В этот раз все сложилось как нельзя удачнее. Несмотря на то что миссис Уиттен лежала в постели с тяжелой раной, которая едва не стоила ей жизни, мистера Гудвина немедленно пустили к ней.
  Кремер невольно издал возглас и встал. Вульф, даже не посмотрев в его сторону, продолжил, обращаясь к дамам:
  – Разумеется, то, что я сказал, для мистера Кремера сюрприз. Этот сюрприз не последний, будут и другие, но сперва я позволю себе закончить. Удачная выдумка…
  – Вы не только лжете, но и не держите слова, – недовольно заметила миссис Уиттен. – Вы обещали не сообщать полиции о нападении на меня, если мы ответим на ваши вопросы.
  – Ошибаетесь, – отрезал Вульф, – я не нарушаю обещаний. Я лишь сделал вам предложение, но оно не было ни безоговорочным, ни бессрочным. Неужели вы рассчитываете, что я стану хранить эти сведения в тайне, когда речь идет о разоблачении убийцы? Сейчас пришла пора предать факты огласке.
  – Да неужели? – Миссис Уиттен сбавила тон.
  – Именно так.
  – В таком случае… В таком случае продолжайте.
  – Удачная уловка мистера Гудвина, благодаря которой ему удалось пробиться к миссис Уиттен, безусловно, заставляла задуматься. Да, разумеется, некогда ее муж и мисс Элвинг были близки, но он порвал эту связь еще до свадьбы. Так почему же, стоило мистеру Гудвину упомянуть о ней, как его тут же пропустили к раненой миссис Уиттен? Должно быть, на то имелась серьезная причина. Но какая? Об этом оставалось только догадываться. Одна из моих версий заключалась в том, что на миссис Уиттен напала мисс Элвинг. Однако на тот момент данная гипотеза основывалась лишь на череде догадок и допущений. Как только я узнал от мистера Гудвина подробности, картина потихоньку начала проясняться. Благодаря уму и находчивости мистер Гудвин быстро выяснил подлинную причину, в силу которой миссис Уиттен оказалась в постели. Поскольку пострадавшая очень хотела эту причину скрыть, у нас в руках оказалось мощное средство воздействия на нее. Очень мощное! Настолько мощное, что миссис Уиттен за́ полночь встала с постели и в сопровождении своих родственников приехала ко мне.
  – Когда? Прошлой ночью? – строго спросил Кремер.
  – Сэр, вы дали слово, – сверкнул на него глазами Вульф. – Потерпите. Чуть позже вы все узнаете. Я сейчас работаю.
  – Кто вам сказал, что Флойд порвал со мной? – спросила Джули.
  Мне показалось, что голос ее звучит совсем как у миссис Уиттен, но я сразу же понял, что их роднит не тембр, а эмоциональная окраска. Чувство ненависти.
  – Я это узнал от мистера Помпы, – ответил Вульф. – Если я неудачно подобрал слова и они вас задели, прошу меня извинить. Вполне допускаю, что они не соответствуют истине. Продолжим. Прошлым вечером я внимательно поглядел на своих гостей, послушал, что́ они говорят, и пришел к выводу, что ни один из них не мог покуситься на жизнь собственной матери. Полностью исключить этот вариант я не мог, но пока решил его дальше не рассматривать. Таким образом, я опять вернулся к мисс Элвинг. Миссис Уиттен не просто заявила, что не узнала напавшего, нет. Она вдобавок уверяла, что не сумела разобраться, мужчина это был или женщина. Ну что за нелепость! Ее ложь выглядела не просто малоубедительной, но абсурдной. Если миссис Уиттен не знала, кто на нее напал, зачем она так старалась скрыть происшедшее, вплоть до того что встала раненая с постели и на ночь глядя приехала ко мне? Именно таким образом я пришел к выводу, что она узнала нападавшего и теперь отчаянно хотела утаить это от других. Ею могли двигать любовь и гордость, заставлющие покрывать преступления своих детей, но детей я скинул со счетов. Однако любовь не единственная спутница гордости. Гордость столь же часто ходит рука об руку с ненавистью. И эта мысль снова привела меня к мисс Элвинг.
  Вульф опять покачал головой.
  – Причастность мисс Элвинг к преступлению все еще оставалось версией, догадкой, но теперь уже гораздо более вероятной. Вот я и решил кинуть пробный шар. Мистер Гудвин еще раз на бис исполнил уловку, сработавшую с миссис Уиттен. Он отправился к мисс Элвинг и сказал, будто бы я хочу ей кое-что передать от миссис Уиттен. Мисс Элвинг клюнула. Служащая универмага посреди рабочего дня вдруг все бросает и уходит! Согласитесь, это крайне необычно. Тем не менее мисс Элвинг именно так и поступила. Она тут же приехала сюда с мистером Гудвином, что стало еще одним доводом в пользу справедливости моей версии. Теперь настала пора эту версию проверить. Надо отдать должное мисс Элвинг. Она прекрасно держалась, но ее реакция развеяла все мои сомнения. Затем мистер Гудвин поднялся наверх и вернулся с миссис Уиттен, тем самым загнав вас обеих в тупик. Вы обе признали, что на миссис Уиттен напала мисс Элвинг. Это так, мисс Элвинг?
  – Да. – Джули попыталась сглотнуть. – Жаль, что я ее не убила.
  – Очень глупо с вашей стороны сожалеть об этом. Что скажете, миссис Уиттен? Вы подтверждаете, что на вас напала мисс Элвинг?
  – Да, – с явной неохотой произнесла миссис Уиттен. – Я решила это скрыть, потому что знала: мой муж не захотел бы огласки. Я совсем позабыла об открытой двери и не понимала, что это она убила его. Она ждала целых полгода! Целых полгода ждала и надеялась, что он к ней вернется. – Миссис Уиттен отвела от Вульфа взгляд. Теперь ее горящие ненавистью глаза впились в Джули: – Как он мог к тебе вернуться? Как?! Он любил меня и ни за что бы тебе не достался! Ты это поняла и убила его!
  – Врешь, – тихим, ровным и спокойным голосом промолвила Джули. – Это ложь, и тебе это прекрасно известно. Он никогда меня не бросал. Он никогда не переставал меня любить. И ты об этом узнала.
  – Что? Она об этом узнала? – бросился в атаку Вульф.
  – Да.
  – Мисс Элвинг, посмотрите на меня. Забудьте о ней. Посмотрите на меня. Вам ничего не угрожает. Дверь особняка была заперта. Когда миссис Уиттен обо всем узнала?
  Джули медленно повернулась к моему боссу:
  – С месяц назад.
  – Почему вы так в этом уверены?
  – Он написал мне, что не сможет прийти… В то место, где мы встречались. Потому что ей все известно. Он боялся ее, боялся как огня. Я знаю, он был трусом. Никогда не влюбляйтесь в трусов.
  – Постараюсь. У вас сохранилось письмо?
  Она кивнула. Бледность исчезла, сменившись румянцем, но ее голос звучал по-прежнему тихо и бесстрастно.
  – Они все у меня. Я ни одного не выкинула. В тот месяц он написал мне одиннадцать писем, но больше я так его и не увидела. Он все твердил, что мы скоро встретимся, что нам надо встретиться как можно скорее, но… Но он был трусом.
  – Он сообщил вам, как миссис Уиттен обо всем узнала?
  – Да, в первом же письме.
  – А потом, узнав о его гибели, вы поняли, что это она его убила, и решили отомстить?
  – Да. Что мне еще оставалось?
  – Вы бы могли… Впрочем, не важно… Вы его любили?
  – Я его и сейчас люблю.
  – А он вас любил?
  – Да! Конечно же да!
  – Сильнее, чем жену?
  – Он ее ненавидел. Он презирал ее. Глумился над ней.
  Миссис Уиттен, словно чем-то подавившись, издала захлебывающийся звук и встала. Я был готов к такому повороту событий, а потому проворно вскочил и преградил ей путь. Она протянула было ко мне руку, но тут же ее опустила и села обратно. Я остался стоять рядом с ней – вдруг у нее в сумке нож? Конечно же, это представлялось мне маловероятным, но чем черт не шутит.
  – Должен сказать, мадам, что я с самого начала подозревал именно вас, – обратился к ней Вульф. – Когда вы обнаружили, что семья втайне от вас собралась на совещание в столовой, то повели себя странно, будто были не в себе. Вы не стали обрушиваться на них с издевками и бранью, хотя это было бы вполне в вашем духе. Вместо этого вы воззвали к их совести. У меня есть только одно объяснение столь странной перемены. Вы уже знали, что ваш муж мертв. Одним ловким ударом вы вогнали ему в спину нож, после чего бросились догонять мистера Помпу. Надо отдать вам должное, вы хитро придумали, как свалить на него преступление. Но дети смешали вам карты, решив собраться в особняке именно в день убийства. Для вас это стало ужасным открытием. Ничего удивительного, что вы растерялись. При этом ваш план был не просто хитрым и тонким, а выношенным давно. Что вы сделали месяц назад, узнав об измене мужа? Разъярились и вышвырнули его вон? Нет! Поняли его? Простили? Попытались завоевать его сердце? Нет! Вы решили усыпить его бдительность и доказать, что доверяете ему всё больше и больше, что ваша любовь растет не по дням, а по часам. Для этого вы объявили, что в ближайшем будущем ему предстоит возглавить компанию. Вы решили, что, когда, улучив удобный момент, убьете его, на вас никто и не подумает. Вы и впрямь оказались вне подозрений, но от вас отвернулась удача. С вашей стороны было подло и бессердечно, но при этом очень умно иметь наготове подозреваемого, в которого вцепится полиция. Лишь в одном вам не повезло: на роль козла отпущения вы выбрали человека, который некогда был очень хорошим поваром. Да что там хорошим – великим! – Вульф резко повернул голову к инспектору: – Мистер Кремер, я закончил и освобождаю вас от данного вами обещания. Я не знаю, как вам полагается поступать в подобных случаях. У вас в тюрьме сидит человек, которого обвиняют в убийстве, но убийца перед вами. Что вы будете делать?
  – Мне кое-что потребуется, – просипел Кремер. Он был потрясен, хотя старался не показывать виду. – Мне нужны письма. Что вы там говорили насчет открытой двери? Мне нужно…
  – Вы получите все, что вам нужно. Я спрашиваю, что́ вы собираетесь делать прямо сейчас? Как нам поступить с миссис Уиттен?
  – Об этом не беспокойтесь. У меня в машине сидят два сотрудника. Если рана не помешала ей прошлой ночью приехать сюда, значит, и сейчас не помешает прокатиться до полицейского управления.
  – Хорошо. – Вульф повернулся к Джули: – Помните, я дал вам одно обещание? Я сказал, что если вы мне поможете, то я позабочусь о том, чтобы миссис Уиттен не выдвигала против вас обвинения. Бесспорно, вы мне помогли. Вы выполнили свою часть сделки. Ну а я выполнил свою. Вы со мной согласны?
  Такое впечатление, что она не услышала ни единого слова. Джули смотрела на него невидящими глазами.
  – Во вчерашней газете напечатали, – промолвила она, – что похороны состоятся сегодня, в четыре часа. Там еще была просьба: «Цветов не присылать». Цветов не присылать!
  Мне показалось, что Джули пытается улыбнуться, но вдруг она уронила голову на руки и затряслась от рыданий.
  Глава одиннадцатая
  Я стоял в коридоре на третьем этаже перед дверью южной комнаты. Вульф решительно отказался подниматься сюда, поручив непростое дело мне. Я постучал.
  – Войдите, – раздался голос из-за двери, что я и сделал.
  Фиби швырнула журнал на столик и встала из кресла:
  – Ну и задержались же вы. Где мама?
  – Собственно, из-за этого я и пришел.
  Переменившись в лице, девушка шагнула ко мне.
  – Где она? – с напором спросила мисс Лэнди.
  – Не надо на меня давить. Для начала хочу извиниться. Знаете, что́ я подумал, когда вы выдали мне хохму про открытую дверь? Я решил, что кто-то из собравшихся в столовой – убийца, причем вы знаете, кто именно. Я не исключал, что вы сами замешаны в преступлении. Вот вы и подумали: вдруг Вульф размякнет, если предложить ему выход из положения? Но теперь все встало на свои места. Вы не могли поверить в виновность Помпы. Вы знали, что ни один из тех, кто прятался в столовой, не причастен к убийству. Значит, преступление совершила ваша мать. Именно ее вы и пытались спасти. Именно поэтому я хочу принести извинения, что, собственно, и делаю.
  – Мне не нужны ваши извинения. Где моя мать?
  – Не знаю. Либо в полицейском управлении, либо у окружного прокурора – в зависимости от того, куда ее повезли. Ей предъявили – или предъявят в скором времени – обвинение в убийстве. По большей части это заслуга мистера Вульфа, но и я тоже к этому руку приложил. За это не извиняюсь. Вы, черт подери, прекрасно знаете, что она опасная, коварная, злая женщина. Судите сами: как она подставила Помпу. Да, признаю, она вам мать, но не мне! Довольно о ней. Займемся вами. Вы что-нибудь от меня хотите? Могу я что-то сделать для вас?
  – Нет.
  Она не сморгнула слезы, не побледнела, у нее не затряслись губы, но выражение глаз было более чем красноречивым.
  – Понимаете, – решил пояснить я, – все-таки я вас сюда привез, вы теперь здесь одна… Может, вам нужна какая-нибудь помощь? Хотите, я кому-нибудь позвоню, отвезу вас куда скажете, вызову такси, вышлю вам ваши вещи…
  – Нет.
  – Внизу будет ждать Фриц. Он вас выпустит на улицу. Если что – я в кабинете, печатаю.
  На этом мы распрощались и долго не разговаривали – вплоть до позавчерашнего дня, когда прошел ровно месяц после того, как судья Уилкинсон вынес приговор ее матери.
  Фиби позвонила мне сказать, что передумала и готова принять мои извинения. Не мог бы я прокатиться с ней в Коннектикут и поужинать в «Пище богов – 26»?
  У меня было назначено свидание с другой, но даже окажись я свободен, все равно бы ответил отказом. Вполне допускаю, что «Пища богов» – неплохой источник дохода, но там слишком многолюдно и шумно для того, чтобы добиться хоть какого-то прогресса в отношениях.
  ДВЕРЬ К СМЕРТИ
  Глава 1
  В это серое декабрьское утро мы в течение получаса ехали на «кадиллаке» Ниро Вульфа, направляясь в Северный Вестчестер. Я, разумеется, сидел за рулем, Вульф – на заднем сидении, следуя своей глупейшей теории, что в случае, как он считал, «неизбежной катастрофы», у него на заднем сидении будет меньше сломанных костей, и он меньше потеряет крови.
  Наконец-то мы достигли пункта нашего назначения: окрестностей деревушки Катон, нарушив при этом границы владений некоего Джозефа Дитмайка.
  Вместо того, чтобы подкатить к парадному входу старинного каменного особняка и пройти через террасу к двери, как джентльмены, мы объехали дом по служебной дороге, и я, добравшись до черного входа, остановил машину у края травянистой дорожки рядом с гаражом. Причина такого маневра заключалась в том, что мы сюда приехали вовсе не для того, чтобы лицезреть мистера Дитмайка, а должны были у него кое-что похитить.
  Выйдя из машины, Ниро Вульф широко шагнул, чтобы обойти лужу на дороге, влез левой ногой на газон, поскользнулся, закачался, пытаясь ухватиться рукой за воздух, но все же привел в равновесие свою тушу весом в шестую часть тонны.
  – Вы прямо как Рой Волдмер, – сказал я с восхищением.
  Он сердито посмотрел на меня, и я сразу почувствовал себя, будто оказался дома, хотя мы находились очень далеко от него.
  – Вы прекрасно выкрутились, – сказал я Вульфу с одобрением. – Хотя и не привыкли к деревенским проселочным дорогам. Здесь ведь сплошные колдобины…
  Не успел он поблагодарить меня за комплимент, как из гаража вышел человек в помятой одежде и подошел к нам. Судя по его неряшливому виду, было сомнительно, что это тот самый, кто нам нужен, но Вульф был в отчаянном положении и не мог терпеливо ждать еще кого-то другого, поэтому он изгнал из глаз недоброе выражение и заговорил с этим типом максимально доброжелательно:
  – Доброе утро, сэр.
  Человек поклонился.
  – Кого вы ищете?
  – Мистера Энди Красицкого. Это не вы?
  – Нет. Мое имя Имбри. Пэйл Имбри, дворецкий в доме, шофер и слуга. А вы, по-видимому, коммивояжер? Или страховой агент?
  «Обычно дворецкие выглядят иначе, – подумал я. – И ведут себя иначе, когда вы подъезжаете к дому с черного хода».
  Вульф, стараясь не показывать, что оскорблен «разжалованием», ответил, что он не коммивояжер и не страховой агент, а явился по личному делу весьма приятного свойства. Дворецкий Имбри провел нас к дальнему концу гаража, рассчитанному на пять машин, и указал тропку, ведущую через кустарник.
  – Эта дорожка приведет вас прямо к коттеджу Энди Красицкого. С другой стороны там теннисный корт. Летом коттедж не виден из-за листвы, но сейчас все голо и он хорошо просматривается. Энди скорее всего, спит: всю ночь он занимался окуриванием и спать лег очень поздно. Я тоже часто задерживаюсь тут до ночи, но это не значит, что мне не удается днем вздремнуть часок-другой. Как только представится случай, пойду работать садовником.
  Вульф поблагодарил его за столь подробную информацию и отправился вперед по тропинке, я шествовал в арьергарде. Дождь наконец-то прекратился, но было ужасно сыро и промозгло. Пока мы шли сквозь заросли кустарника, нам приходилось постоянно лавировать, чтобы не задевать за ветки и не обрушивать на свои головы лавины брызг. Мне, более молодому человеку, и к тому же находящемуся в отличной спортивной форме, это было не трудно, но для Вульфа, с его трехстами восьмидесятью фунтами, да еще в тяжелом драповом пальто и шляпе, такой променад был мукой.
  Наконец кустарник кончился, мы вошли в аллею вечно зеленой туи, затем оказались на открытом месте и сразу же увидели весьма привлекательный, уютный коттедж.
  Вульф постучал в дверь. Она отворилась без промедления и перед нами предстал блондин, немного старше меня, с большими голубыми глазами, атлетического телосложения. Его лицо сияло, готовое расплыться в улыбке. Я никогда не мог понять, почему иногда в моем присутствии девушки смотрят на других мужчин, но я бы не удивился такому их поведению, если бы рядом со мной оказался этот сияющий голубоглазый атлет.
  Вульф поздоровался и спросил: не он ли Энди Красицкий.
  – Да, это я, – ответил блондин с легким поклоном. – Могу ли я… Боже мой! Да никак Ниро Вульф! Вы здесь? Ниро Вульф?
  – Да, – скромно признался Вульф. – Могу ли я войти и немного поговорить с вами, мистер Красицкий? Я написал письмо, но не получил на него ответа, а вчера по телефону…
  Пресветлый принц прервал его:
  – Все олл-райт. Все уже сделано…
  – Правда? Что именно?
  – Я решил принять ваше предложение и уже готовился написать вам об этом.
  – Когда вы сможете приехать?
  – В любое время, когда вы скажете. Ну, хоть завтра. У меня есть хороший помощник, он займет здесь мое место.
  Вульф не закричал от радости. Наоборот, он сжал губы и сделал шумный выдох через нос. Через секунду спросил:
  – Черт возьми! Могу я войти? Я хочу сесть.
  Глава 2
  Реакция Вульфа была совершенно естественной. Он не только узнал прекрасную новость, но одновременно понял, что если бы оставался дома, мог бы получить эту новость по почте, утренним письмом. В этом случае ему не надо было бы расставаться со своим кабинетом, любимой оранжереей и куда-то торопиться… Перенести все это было ему тяжело. Ведь он скорее согласился бы столкнуться в собственном доме с легионом врагов, чем довериться чертовщине на колесах в виде автомобиля.
  Но Вульф был приперт обстоятельствами к стене, потому и решился на путешествие.
  В нашем старом особняке на Западной Тридцать пятой улице мы жили вчетвером: сам Вульф – первое лицо, второй – это я, его помощник решительно во всем, от детективной работы до службы привратника. Номер третий – Фриц Бреннер – шеф-повар и мажордом. И наконец, четвертый – Теодор Хорстман, наш садовник, отвечающий за благополучие десяти тысяч орхидей в теплице на самом верхнем этаже.
  Внезапно на голову Вульфа свалилась страшная неприятность: из Иллинойса пришла телеграмма, что мать садовника Теодора очень больна и находится в критическом состоянии. Теодор не медля сел в первый же поезд и уехал. Вульф, вместо того чтобы проводить время в теплице в свое удовольствие, делал вид, что работает там, но такой завуалированный отдых для него был непосильной тяжестью, он уставал как собака. Мы с Фрицем, разумеется, помогали ему в меру наших сил, но мы не были садовниками. От Теодора пришло письмо, в котором тот сообщал, что не может точно сказать, вернется ли через шесть дней, как собирался, или через шесть месяцев, и мы разослали повсюду объявления о вакансии. Было несколько кандидатов на это место, но ни одному из них Вульф не решался доверить свои драгоценные орхидеи. О садовнике Энди Красицком он уже не раз слышал: тот скрестил два очень красивых и ценных сорта орхидей и получил нечто сказочное. Когда же Льюис Хьюит сказал Вульфу, что Энди работал у него весьма успешно три года, это решило все. Вульфу понадобилось во что бы то ни стало заполучить именно Красицкого.
  Он написал ему, но ответа не было. Тогда Вульф позвонил по телефону, – тот же результат. Он позвонил еще, но и на этот раз не продвинулся ни на дюйм вперед. Так вот и получилось, что в это сырое и промозглое декабрьское утро усталый, отчаявшийся Вульф послал меня в гараж за машиной. Когда я подъезжал к дому, он уже стоял на тротуаре в драповом пальто, мохеровом шарфе и в шляпе, с тростью в руке. На его лице можно было прочитать решимость во чтобы то ни стало или совершить задуманное – или умереть. Стенли, отправившийся за Ливингстоном в Африку, был ничто по сравнению с Вульфом, едущим за Красицким в Вестчестер.
  И вот Красицкий перед нами, говорит, что написал нам письмо о своем согласии приехать, и готов это сделать немедленно, сейчас. Это было ужасно.
  – Я хочу сесть! – твердо повторил Ниро Вульф.
  Но сесть ему так и не пришлось. Красицкий, пригласив нас войти и чувствовать себя как дома, заявил, что сам-то он должен срочно отправиться в оранжерею. Тогда я пробормотал, что нам, возможно, лучше бы вернуться в город, в свою оранжерею, чтобы сегодня же приступить к работе. Мои слова напомнили Вульфу о моем присутствии, и он только теперь представил меня Красицкому. Мы пожали друг другу руки. Красицкий объявил нам обоим и мне в том числе, что у него цветет сейчас «Фаленолсис-Афродита», и мы можем на нее взглянуть.
  – У меня целых восемь экземпляров этого сорта, – тут же ревниво сообщил Вульф.
  – О, нет, – в голосе Красицкого легко можно было уловить нотки превосходства и даже снобизма. Меня это не удивило. Все хорошие садовники – снобы. – Не отдельный экземпляр, – пояснил Энди. – Это сендерванс, у нее девятнадцать отростков.
  – Боже мой! – завистливо сказал Вульф. – Я должен увидеть вашу «Афродиту»!..
  Поэтому-то мы и не стали входить в дом, не стали садиться, а пошли вслед за Красицким в оранжерею. Тот повел нас по тропинке, но когда мы подошли к дому, он свернул влево, где виднелись подстриженные кустарники. Сейчас там было очень голо, но очень чисто.
  У кустарников какой-то молодой человек в радужной рубашке сметал мусор в канаву. Красицкий крикнул ему:
  – С тебя причитается, Гас. Дождя-то не видно!..
  Гас улыбнулся и ответил.
  – Поговори с моим адвокатом…
  Как я уже сказал, оранжерея была пристроена к южной стороне дома, поэтому-то мы ее и не видели, когда проезжали по дороге на машине. Покоилась она, просторная и красивая, на каменном фундаменте, таком же солидном, как и фундамент дома. Смонтирована была из изогнутого стекла. С одного бока к оранжерее примыкало небольшое строение с плоской крышей. Тропинка, по которой мы шли, как раз к нему и вела, но мы его обошли и подошли к двери в теплицу.
  Вся стена, в которой была эта дверь, увита плющом, сама дверь сделана из толстых дубовых досок, украшенных черными металлическими полосами. Над дверью висел плакат, написанный красными чернилами, настолько большой, что надпись можно было прочитать за двадцать шагов:
  ОПАСНО!
  НЕ ВХОДИТЬ!
  ДВЕРЬ К СМЕРТИ!
  Я пробормотал что-то вроде замечания: не слишком любезное, мол, приветствие. Вульф же, бросив мимолетный взгляд на плакат, спросил:
  – Цианистый газ?
  Красицкий приподнял плакат, вставил ключ в замочную скважину и сообщил:
  – Цифаген. Сейчас все олл-райт, вентиляция работала несколько часов. Надпись, конечно, излишне поэтична, но она была здесь, когда я пришел на работу. Полагаю, что ее сочинила и написала сама миссис Дитмайк.
  Когда мы вошли внутрь, я принюхался. У Вульфа в теплице Теодор тоже использовал цифаген для окуривания растений, поэтому я знал, что в больших концентрациях он может быть опасен для жизни. Но здесь мой нос уловил лишь слабый запах, поэтому я спокойно продолжал вдыхать воздух оранжереи.
  В постройке размещался склад и комнаты для работы. Вульф тут же начал все осматривать. Красицкий сказал вежливо, но твердо:
  – Извините меня, но после окуривания я всегда проверяю все растения.
  Вульф, пребывавший в прекрасном настроении, сразу же понял намек и пошел с ним в оранжерею. Пришлось идти и мне.
  – Это холодная комната, – объяснял Энди, – следующая – теплая, за нею помещение со средней температурой. Оно примыкает к дому. Я должен выключить вентиляцию и включить автоматику.
  Вообще-то, человеку непосвященному стоило бы на это посмотреть, но я привык к подобным штучкам в теплице Вульфа, так что для меня тут не было ничего интересного.
  Когда мы вошли в собственно теплицу, я увидел кое-что стоящее внимания: физиономию Вульфа, когда он смотрел на «Афродиту-Сендерванс» с ее девятнадцатью отростками. Его глаза блестели от восхищения и зависти, а такую картину мне приходилось наблюдать довольно редко. Что касается самого цветка, то он действительно был для меня новым: нечто розово-коричневое-ало-желтое. Розовыми были лепестки с коричневыми, алыми и желтыми разводами в центре.
  – Это ваши орхидеи? – спросил Вульф.
  Энди вздохнул и пожал плечами:
  – Их владелец – мистер Дитмайк.
  – Мне совершенно безразлично, кто их владелец. Важно, кто их вырастил.
  – Я. Из семян.
  Вульф просиял.
  – Мистер Красицкий, я хочу пожать вам руку.
  Энди позволил ему сделать это, затем прошел в соседнюю комнату, видимо, чтобы выключить остальные вентиляторы. Вульф в течение двух-трех минут разглядывал фаленолсисы, затем двинулся вслед за Красицким. Снова между ними поднялась шумиха из-за фиолетовой герани и еще какой-то растрепанной метлы, усеянной миллионами маленьких беленьких цветочков. Вроде бы называлась она «Сариеса фетида». С видом знатока я понюхал фетиду, не почувствовал никакого запаха, растер лепестки пальцами и снова понюхал. Ничего. Да простят меня цветоводы, я так и не понял прелести фетиды! Пальцы у меня были испачканы, поэтому я отправился помыть руки в рабочую комнату.
  Вернувшись, услышал как Энди с увлечением рассказывает Вульфу, что у него имеется одно прелюбопытное растение, которое тот, возможно, захочет посмотреть.
  – Разумеется, вы с ним знакомы, это «Табучину семикандра», – сказал он – ее иногда называют «Плеромой макантрум» или же «Плеромой грандифлорой».
  – Конечно, – небрежно бросил Вульф, хотя, держу пари, что он, так же как и я, впервые слышал эти тарабарские названия.
  – Так вот, у меня есть уже двухлетнее растение, я его вырастил из отросточков. Возился долго и упорно. Оно менее двух футов высоты. Листья почти круглые, а не овальные, очень оригинален черенок листа. Впрочем, подождите, сами увидите. Это растение сейчас я держу в темноте.
  Он остановился у зеленой занавески, закрывавшей на уровне пояса все пространство от настила до земли, приподнял занавеску и нырнул под нее, так что его голова и плечи скрылись из виду, и несколько секунд оставался совершенно неподвижным в этой странной позе. Слишком долго, как я подумал. Когда же, наконец, вылез оттуда, нас поразило его лицо: бледное как мел, с закрытыми глазами и какое-то окаменевшее.
  Заметив, что я тоже намереваюсь глянуть под занавеску, негромко сказал:
  – Не смотрите, не надо!.. Хотя, что же, посмотрите…
  Я приподнял занавеску.
  Оставаясь под настилом столько же времени, сколько и Энди, увидел все, что мне требовалось, вылез из-под него, едва не ударившись головой о доски, и сказал Вульфу:
  – Там мертвая женщина.
  – Это правда, она выглядит мертвой, – прошептал Энди.
  – Несомненно мертвая. Успела окоченеть.
  – Черт возьми! Только этого нам и не хватало, – выругался Вульф.
  Глава 3
  Я сделаю одно признание. Частный детектив не присягает соблюдать законы, как адвокат или полицейский, частный детектив действует по лицензии, которая обязывает его придерживаться известного кодекса.
  В моем кармане тоже имелась такая карточка, которая обязывала Арчи Гудвина считаться с законом.
  Но когда я стоял там, глядя на Вульфа и Энди, я думал не о том шаге, сделать который мне предписывал кодекс, а о том, насколько знаменателен сам факт, что Ниро Вульф не может проехать даже до Вестчестера без того, чтобы не оказаться рядом с трупом. Конечно, я не знал тогда, что именно желание Вульфа заполучить садовника приведет к тому, что мы найдем труп, поэтому и свел причины и следствия этого события к простому совпадению.
  Энди продолжал стоять с окаменевшим выражением лица. Вульф подошел было к занавеске, но я его сразу же предупредил:
  – Вы не сможете так низко нагнуться.
  Однако он попытался. Обнаружив, что я прав, из духа противоречия Вульф встал на колени и приподнял занавеску. Я находился рядом. Света здесь было маловато, но все же достаточно, чтобы рассмотреть тело.
  Вероятно, смерть изменила внешность женщины, но не очень. У нее были красивые светло-русые волосы, прелестные руки, одета в голубое нейлоновое платье. Лежала на спине с открытыми глазами и ртом. Рядом с ней не было ничего, кроме перевернутого горшка с неизвестным мне растением, одна ветка которого была почти полностью отломлена.
  Вульф вылез из-под настила, я – тоже.
  Энди не шевелился.
  – Она мертва, – сказал он громко.
  Вульф кивнул головой:
  – И ваше растение тоже испорчено. Привитая ветка почти отломлена.
  – Что? Растение?
  – Да. Ваша «Табучина».
  Энди нахмурился, повертел головой из стороны в сторону, как будто хотел проверить, на месте ли она, затем подошел к занавеске и снова приподнял ее, его голова и плечи скрылись под настилом. И тут мы с Вульфом нарушили свой кодекс, не предупредив Энди, что там ничего нельзя трогать. Когда он появился из-под занавески, обнаружилось, что Энди не только тронул, а просто уничтожил вещественное доказательство: в его руке была отломленная ветка «Табучины». Привычным жестом он собрал землю, взял ветку, воткнул ее туда и утрамбовал вокруг почву.
  – Это вы ее убили? – спросил Вульф.
  Пожалуй, он правильно сделал, что задал такой вопрос. Энди словно встряхнулся, выходя из транса, но тут же быстро и решительно набросился на Вульфа. К счастью, расстояние между скамейками было узкое, я стоял рядом и успел перехватить его руку. Энди, словно очнувшись, остановился передо мной весь дрожа.
  – Это вам ни в коей мере не поможет, – укоризненно сказал Вульф. – Вы же собирались с завтрашнего дня начать у меня работать. А теперь что? Могу ли я оставить вас одного разбираться в этой истории? Нет, не могу. Вас упрячут под замок еще до того, как я доберусь до дома. А вопрос, который я вам только что задал, будут задавать не менее сотни раз. И вам придется на него отвечать.
  – Великий боже! – только и проронил Энди.
  – А вы как думали? Поэтому начните с того, что ответьте мне. Это вы ее убили?
  – Нет! Боже упаси, нет!
  – Кто она такая?
  – Дими. Дими Лауэр. Горничная миссис Дитмайк. Мы собирались пожениться. Вчера… только вчера она оказала мне, что согласна выйти за меня замуж. А я стою здесь!
  Энди поднял руки, растопырил пальцы и потряс кистями:
  – А я стою здесь! Что я должен делать?
  – Держаться, как бы ни было тяжело, – ответил я.
  – Вы должны пойти вместе со мной, – добавил Вульф, протискиваясь между нами. – В вашем подсобном помещении я видел телефон, но прежде чем звонить, мы немного потолкуем. Арчи, побудешь здесь!
  – Я здесь останусь! – сказал Энди.
  Состояние шока у него прошло, он снова владел собой, но краски еще не вернулись на его лицо, оно оставалось бледным, на лбу и висках выступили бисерные капли пота:
  – Здесь останусь я, – упрямо повторил Энди.
  Мне стоило немало труда убедить его предоставить моей особе эту честь. Все же наконец до него дошло, и он пошел вместе с Вульфом. Сквозь стеклянную перегородку, отделяющую теплицу от холодного помещения, я видел их некоторое время. Но вот они вошли в подсобную комнату, закрыли за собой дверь, и я остался один.
  Впрочем, в оранжерее невозможно чувствовать себя одиноким. Ты находишься в компании цветов и растений, да и стеклянные стены создают впечатление, что тебя видят все и ты видишь всех, и что творится кругом. Любой человек, даже с очень большого расстояния мог меня здесь рассмотреть. Эта мысль подсказывала первый вывод, что Дими Лауэр не могла быть спрятана под настилом и занавеской незамеченной сейчас, в декабре, – от семи часов утра и до пяти часов вечера.
  Тут же встал второй вопрос: была ли она при этом живой или мертвой? Чтобы ответить на него, мне пришлось опять нырять под занавеску.
  Около четырех лет назад в оранжерею Вульфа привезли цифаген, чтобы заменить им цианистый газ и никофен, и я прочитал в инструкции, на кого станет похожим садовник, если будет небрежно обращаться с этим газом.
  Поэтому я тщательно осмотрел лицо и горло Дими и пришел к выводу, что ее еще живой затолкали под настил. Убил ее как раз цифаген. Поскольку казалось невероятным, что она специально там спряталась и лежала совершенно спокойно, пока газ не подействовал. Я методично осмотрел тело, стараясь найти след от удара или что-то другое, но ничего не обнаружил.
  Когда поднялся, внезапно услышал откуда-то мужской голос, потом кто-то постучал костяшкой пальцев по дереву и позвал:
  – Энди!.. Энди?..
  Голос явно доносился из-за деревянной двери, находившейся в конце комнаты, в том месте, где помещение соприкасалось с жилым домом. Настилы в том месте были на двадцать футов короче и оставляли свободное пространство, покрытое ковриком, на котором были размещены тазы и кувшины с огромными растениями.
  Снова раздался стук, более громкий, чем прежде, да и голос зазвучал явственнее.
  Я подошел к двери и отметил три вещи: дверь открывается от меня, ведет она, очевидно, в дом. С моей стороны она заперта на тяжелый металлический болт, а задвижка и болт обмотаны широкими лентами.
  Голос и стук становились все настойчивее. Я понимал, что если я отвечу владельцу этого голоса через закрытую дверь, ничего хорошего из этого не получится. Но если я буду стоять тихо, не отвечая, тогда в теплицу могут ворваться через вторую дверь – не дай бог в подсобное помещение, а Вульф ненавидит, когда его прерывают во время серьезного разговора. Нет!.. Сюда я не должен никого впускать ни под каким видим!
  Поэтому я открыл дверь ровно настолько, что сумел выскользнуть один, сразу же захлопнул ее и прислонился к двери спиной.
  – Черт возьми, кто вы такой?
  Этот вопрос задал мне Джозеф Дитмайк. Я попал не в холл, и не в вестибюль, а в огромную гостиную его дома.
  Дитмайк не был столь знаменитой личностью, чтобы его мог сразу же узнать каждый, но в связи с тем, что мы намеревались сманить у него садовника, я навел о нем некоторые справки и запомнил внешность. Я узнал, например, что он любитель гольфа, в третьем поколении стрижет купоны и бездействует, кроме того, сходу запомнилось его примечательное лицо. Один нос чего стоил! Его когда-то свернули набок ударом металлической клюшки, предназначенной для игры в гольф.
  – Где Энди? – спросил он также требовательно, не дождавшись ответа, кто я такой. Тут же последовал третий вопрос:
  – Там ли мисс Лауэр?
  В мою задачу входило прежде всего протянуть время для Вульфа. Поэтому я улыбнулся Дитмайку рафинированной улыбкой представителя нового поколения и на его злобный вульгарный взгляд сказал весьма вкрадчиво:
  – Задайте мне весь десяток ваших вопросов, а потом я начну на них отвечать.
  – Десяток чего? – спросил он.
  – Вопросов, разумеется. Или для разнообразия я начну вам их задавать. Вы когда-нибудь слышали о Ниро Вульфе?
  – Конечно. А он тут причем? Я знаю что у него тоже есть орхидеи.
  – Отчасти вы правы, хотя сам он говорит, что дело вовсе не в том кто ими владеет, а в том, кто их выращивает… Наш садовник Теодор Хорстман работал в оранжерее Вульфа по двенадцать часов в сутки и даже больше. Но он вынужден был уехать, потому что заболела его мать. Вчера исполнилось ровно две недели со времени его отъезда. После того как мистер Вульф сам покопался в своих теплицах от зари до зари, он решил забрать от вас Энди Красицкого. Вы, возможно, помните, что он…
  Меня заставили остановиться, но не мистер Джозеф Дитмайк. За его спиной появились молодой мужчина и молодая женщина, справа от меня возник Пэйл Имбри все в том же засаленном комбинезоне, совсем рядом остановилась еще одна женщина в форме горничной, не столь молодая, но где-то на границе молодости. Именно эта особа и прервала поток моего красноречия, выступив вперед и обратившись ко мне:
  – Перестаньте петлять вокруг да около и отойдите от двери! Что-то случилось! Я хочу войти туда!
  Она схватила меня за руку и хотела применить силу.
  Молодой человек окликнул ее, но сам не пошевелился:
  – Будь осторожна, Сибил! Возможно, это Арчи Гудвин, а он и с женщиной не посчитается!
  – Успокойся, Дональд, и помолчи! – распорядился Джозеф. Его холодные серые глаза обратились снова ко мне:
  – Ваше имя Арчи Гудвин, и вы работаете у Ниро Вульфа?
  – Точно.
  – Вы сказали, что приехали сюда, чтобы повидать Красицкого?
  Я утвердительно кивнул.
  – Чтобы забрать его от нас?
  – Да, именно так, – сказал я в надежде, что начнется длинный спор и мы выиграем время, по Дитмайк не поддался на провокацию.
  – Извиняет ли это ваше намерение то, что вы вторглись в мой дом и забаррикадировали эту дверь?
  – Нет, конечно – согласился я. – Получилось так, что Энди пригласил меня в оранжерею, и я находился там, когда услышал, что вы стучите и зовете его. Сейчас он занят с мистером Вульфом. Я увидел дверь, закрытую на засов и подумал, что вы имеете право требовать, чтобы ее открыли. Поэтому я ее и открыл. Что же касается того, забаррикадировал ли я ее, то тут-то мы и подходим к сути дела. Я допускаю, что действую не совсем… как бы сказать… обычно. Полагаю, что все это некоторым образом связано с мисс Лауэр, которую я никогда не встречал, но хотел бы знать, почему вы спрашиваете, здесь ли мисс Лауэр?
  Джозеф Дитмайк сделал всего один большой шаг, этого оказалось достаточным, чтобы он оказался возле меня:
  – Отойдите!
  Я отрицательно покачал головой, заулыбался еще любезнее и открыл рот, чтобы заговорить, посчитав, что было бы нежелательно перейти холодной войне в горячую, особенно потому, что у Дитмайка в резерве Дональд и Пэйл Имбри, а у меня – никого. Я предпочел бы потянуть еще немного времени, болтая о том, о сем, но, слава богу, до рукопашной не дошло.
  Когда мои мускулы напряглись в ответ на прикосновение руки Джозефа, мы все услышали звук автомобильного двигателя. Дональду и Пэйлу до окна было всего два шага. Пэйл тут же повернулся к хозяину:
  – Полиция, мистер Дитмайк! Все в форме. Из округа. Две машины!
  Я понял, что разговор Вульфа с Энди Красицким был коротким и не слишком плодотворным, потому что Вульф не стал тянуть время с вызовом полиции. Обычно он старался как можно дольше обходиться без нее, но тут наверняка посчитал такое невозможным, и позвонил по телефону…
  Глава 4
  Через пять часов, в три часа дня, сидя в довольно приличном кресле в рабочей комнате, Ниро Вульф сделал последнюю отчаянную попытку:
  – Обвинение, – говорил он, – может быть любым, какое вам угодно, за исключением «убийства первой степени». Сумма залога не ограничивается; вы ее сразу же получите. Риск минимальный, а в итоге вы будете меня благодарить, когда я представлю факты, которые вы сможете использовать в следствии.
  Трое мужчин задумчиво покачали головами:
  – Лучше поставьте крест на этом парне и найдите себе садовника не убийцу.
  Сказал это Бен Дайкс – глава криминальной полиции округа.
  Второй – лейтенант Кон Нунан из полиции штата проворчал с неприязнью:
  – Если бы прислушались к моим словам, то вас привлекли бы к делу как свидетеля.
  Третий – Кливленд Арчер – окружной прокурор из Вестчестера, который еще помнил наше расследование дела Фосхолта, считал нас достойными коллегами, но и он был непреклонен:
  – Бесполезно, Вульф… Конечно, любые факты, которые вы нам предъявите, мы с благодарностью примем…
  Я знал, что Кливленд Арчер с радостью разрешил бы расследовать любое преступление другим, но не затрагивающее Джозефа Г. Дитмайка. Он продолжал:
  – Каким еще может быть обвинение, кроме «убийства первой степени»? Это, конечно, не означает, что расследование окончено, и я готов выступить на суде. Придется тщательно изучить еще некоторые подробности, но пока все выглядит так, что Энди Красицкий виновен в этом убийстве.
  Тело было увезено, армия криминалистов закончила осмотр местности и покинула нас. Были заданы тысячи вопросов, на них получены ответы, протоколы подписаны. Энди Красицкого посадили в машину в наручниках и увезли, рядом с ним сидел полицейский. Закон осуществил быструю и чистую работу. На месте, где было совершено преступление, остались лишь мы пятеро: Вульф сидел в самом удобном кресле, мне досталась скамейка в углу, остальные трое стояли.
  Вульф, который ничего не ел с утра, кроме четырех сэндвичей с тремя чашками кофе, был в еще большем отчаянии, чем тогда, когда отправлял меня утром за машиной. Он уже привык к мысли, что заполучил Энди Красицкого и вот теперь потерял его, остался без садовника. А что касается самого Энди, дела его обстояли неважно.
  Все знали, что он влюбился в Дими Лауэр сразу же, как только увидел ее впервые два месяца тому назад. Приехала она сюда ухаживать за миссис Дитмайк: та упала на лестнице и повредила себе позвоночник. Это подтвердил и Гас Тренбл – молодой парень в радужной рубашке, который по моим наблюдениям был полностью на стороне Энди. Именно Гас сказал, что Дими дала Энди полную отставку, такую, что он никогда ничего подобного не получал. Это заявление со стороны Гаса, если он, действительно, симпатизировал Энди.
  На вопрос Вульфа, почему Энди, если принять версию, что он виновен в убийстве, решил избавиться от Дими как раз в тот день, когда она согласилась выйти за него замуж, Гас ответил: «Откуда это известно? Только от Энди? Больше ведь никто не слышал, что она согласилась!..» В этом Гас был, конечно, прав. И хорошо, что свои выводы он изложил лишь нам с Вульфом. А если такого согласия Дими на самом деле не было, могло же случиться, что Энди задушил ее газом как раз потому, что она напрочь ему отказала?.. Яснее ясного, что окружной прокурор на суде обратит особое внимание на столь вероятную возможность, а для судьи и присяжных такое жуткое проявление ревности может оказаться решающим аргументом при определении «степени убийства» и вынесении приговора.
  Оставался невыясненным еще один довольно щекотливый вопрос: «Кто же мог быть третьим углом любовного треугольника, ради которого Дими дала Энди от ворот поворот?»
  Из всех возможных претендентов, пожалуй, никого нельзя было принимать всерьез. Пэйл Имбри меньше всех подходил для этой роли. Гас Тренбл не мог бы так поступить, да и молод он для Дими Лауэр, Дитмайк и его сын не были теми людьми, под которых стал бы подкапываться окружной прокурор.
  Поэтому я бы сказал, что у прокурора было трудное положение, и его никто не мог упрекнуть в том, что он решил немного осмотреться. Он задал кучу вопросов, получил массу ответов, но в результате не располагал сколько-нибудь ценной информацией.
  Лейтенант Нунан и глава криминальной полиции Дайкс вначале принимали активное участие в расследовании, но потом несколько сникли. В это время прокурор Кливленд Арчер получил данные из лаборатории полицейского управления: в крови убитой найден морфий. Но его доза была недостаточной, чтобы убить человека, поэтому причиной смерти все-таки сочли отравление цифагеном. Присутствие же морфия в организме объяснило, каким образом могли довести Дими до бессознательного состояния и запихать под настил за занавеску, чтобы, оставаясь там, она отравилась.
  Необходимо было ответить еще на один вопрос: покупал ли Энди морфий? Ответ получили в течение какой-нибудь минуты: жена Пэйла повариха Дора Имбри – та женщина, которую я видел в форме служанки, когда вошел в комнату, сказала, что страдает невралгией лица, и поэтому у нее на кухне всегда лежала коробочка с таблетками морфия. Пользовалась она ими уже в течение месяца, а сейчас коробочка пропала. Энди, так же, как и все остальные, знал, где она лежит. Окружной прокурор приказал Нунану и Дайксу обыскать весь дом и найти эту коробочку. Дом обыскали, но ничего не нашли. Коттедж, где жил Энди, тоже перерыли сверху донизу, но там тоже ни коробочки, ни таблеток морфия не оказалось.
  Алиби всех живущих в доме вроде бы не вызывало сомнений, и только Энди Красицкий оставался подозреваемым лицом номер один.
  Сам он утверждал, что во время последнего свидания с Дими в оранжерее в полдень она не только согласилась наконец-то выйти за него замуж, но, поскольку Энди собирался принять предложение Вульфа, они договорились, что Дими оставит работу у Дитмайков и переедет с ним в Нью-Йорк. Только просила пока никому об этом не говорить. Последний раз видел он Дими где-то около девяти часов, когда у него был обычный вечерний осмотр оранжереи.
  Дими вошла туда через дверь, соединяющую жилой дом с оранжереей. Они осмотрели цветы, поболтали, а затем пошли в рабочую комнату взять пиво, которое Дими принесла с собой из кухни. В одиннадцать часов она пожелала ему доброй ночи и через ту же дверь вернулась в гостиную. Больше он ее не видел.
  Таков был рассказ Энди.
  По его словам, он тоже ушел из оранжереи через внешнюю дверь, вернулся к себе в коттедж и написал письмо Вульфу. Решил не ложиться в постель, поскольку был в страшном возбуждении от неожиданно привалившего ему счастья. И еще потому, что ему все равно надо было вставать в три часа. Поработал еще над своими заметками о размножении орхидей и упаковал вещи для отъезда. В три часа пошел в оранжерею, где к нему присоединился Гас Тренбл: тот должен был получить последний практический урок по окуриванию растений. После часа работы, заключавшейся в том, что была плотно закрыта дверь, соединяющая оранжерею с гостиной, заперта внешняя дверь и повешен плакат, предупреждающий об опасности, а затем открыт кран с цифагеном в рабочей комнате и закрыт через восемь минут, Гас вернулся домой, а Энди в свой коттедж.
  Но и после этого, как сказал Энди, спать он не лег. В семь часов он вернулся снова в оранжерею, включил вентиляторы, открыл окна, запер дверь и лишь после этого вернулся к себе. Только тогда наконец-то лег спать. В 8.30 проснулся, быстро съел завтрак, чувствуя себя свежим, бодрым и готовым к дневной работе. Как раз в этот момент услышал стук в дверь, открыл и увидел Вульфа и меня.
  Времяпровождение других по их отчетам выглядело не столь насыщенным и сложным.
  Гас Тренбл провел весь вечер с девушкой в Белфорд Хиллс, расстался с ней в три часа утра, когда пришло время идти с Энди в оранжерею.
  Пэйл и Дора Имбри поднялись в свою комнату около десяти вечера, послушали радио и легли спать.
  Джозеф Дитмайк сразу же после обеда ушел на заседание у директора Северной Ассоциации вестчестерских налогоплательщиков, которое проходило в чьем-то доме в Северном Саломе, возвратился незадолго до полуночи и сразу лег спать.
  Дональд после обеда с отцом и Дими Лауэр пошел в свою комнату, чтобы поработать за письменным столом. Когда его спросили, что пишет, он гордо сообщил: «Роман»…
  Сибил была наверху, в комнате матери, которая в настоящее время уже в состоянии вставать и даже немного ходить, но еще не спускалась вниз. После того, как они там же обе поужинали, Сибил почитала вслух часа два, помогла матери раздеться, уложила в постель и ушла к себе.
  Никто из них не видел Дими после обеда. На вопрос, не было ли необычным, что Дими вечером не пришла к своей пациентке, о которой должна была заботиться, они ответили, что Сибил всегда одна укладывала мать в постель.
  На вопрос, знали ли они о морфии миссис Имбри, все ответили, что знали. Знали и где он хранится.
  Они вынуждены были признать и то, что ни один известный факт не исключает возможности того, что кто-то из них где-то между одиннадцатью часами вечера и тремя часами утра мог подсыпать в пиво, приготовленное для Дими, морфий, и после того, как он оказал свое действие, перетащить девушку в оранжерею и затолкать ее под настил и занавеску. Такое предположение ни у кого не вызывало усиленного сердцебиения, кроме как у Доры Имбри. Дора оказалась настолько глупой, что принялась утверждать, будто не знала, что Энди собирается окуривать орхидеи в эту ночь. Правда, тут же взяла свои слова обратно, когда все напомнили ей, что предупреждение было сделано как обычно. Так что об окуривании знали все. Полицейские не заподозрили Дору ни в чем. Должен признаться, что я тоже ничего плохого о ней не подумал.
  Никаких противоречивых показаний не было и в описании утра. У Дитмайков принято подниматься поздно и завтракать кому когда вздумается. Сибил завтракала наверху с матерью. Они никогда не ждали Дими утром, не требовалась она им и на этот раз. Но в восемь часов ее уже хватились и стали искать. Результатом поисков явилось собрание членов семьи в гостиной и попытка мистера Дитмайка вломиться в оранжерею, его призывы Энди.
  Блюстителям закона, казалось бы, все было ясно. Никаких улик, ничего, что указывало бы на кого-нибудь, как вероятного убийцу, кроме Энди.
  – И все же, кто-то лжет! – сказал Вульф.
  Бен Дайкс поинтересовался:
  – Кто и в чем?
  – Откуда мне знать! – рассердился Вульф. – Это ваша обязанность, вот и ищите!
  – Ищите сами, коли делать нечего! – огрызнулся лейтенант Нунан, – а мы, думаю, уже нашли.
  Вульф спросил, чего ради Энди, если задумал убить Дими, выбрал способ и место убийства, которые прямо указывали бы на него? На это ответил, что поступил он так с расчетом: ни один суд присяжных не поверит, будто он такой дурак, чтобы действовать столь опрометчиво.
  Конечно же, это был еще один пункт, о котором областной прокурор должен был хорошенько подумать.
  Ради справедливости должен сказать, что ни один из вопросов Вульфа, заданных представителям закона, не остался без ответа. Но основа аргументов моего шефа носила весьма специфический характер и, очевидно, не казалась полиции убедительной. Так, ценитель орхидей и всяких других растений, Вульф считал, что невиновность Энди доказывает уже то, что горшок с каким-то редким цветком был опрокинут, а растение сломано. Если бы Энди действительно засовывал Дими под настил, то он сначала обязательно отодвинул бы горшок. А если бы даже, в силу большого возбуждения, и опрокинул его, то тут же поставил бы на место и восстановил бы привитую им веточку, в которую вложил столько труда и гордости… По мнению Вульфа для такого садовника, как Энди Красицкий, подобные действия являются «безусловным рефлексом». Ничто не могло бы помешать ему исполнить то, что он и сделал позднее даже в состоянии шока, в нашем присутствии, когда был обнаружен труп.
  Но полицейским чиновникам чужда была фанатичная любовь к растениям таких истинных знатоков флоры, как Энди Красицкий и Ниро Вульф.
  – Черт возьми, о каком еще шоке вы тут болтаете? – грубо прервал Вульфа Нунан. – Разве он сам засунул туда девицу? Я слышал рассказы о вашем живом воображении. Если это еще один пример вашей фантазии, то мне остается только покраснеть за вас.
  Я не был готов объективно оценить возражение Вульфа, хотя привык верить ему и надеялся, что в конце концов краснеть придется Нунану. Лично мне больше всего хотелось хорошенько оттрепать зазнайку-лейтенанта за уши. Увы, это было недоступно, и я продолжал ломать себе голову над тем, как вызволить Энди. Этот голубоглазый верзила окончательно покорил мое сердце тем, что не забыл, пристегнутый одной рукой к запястью полицейского, другую протянуть Вульфу в знак благодарности за участие в его судьбе. При этом он проникновенно сказал:
  – Олл-райт, сэр. Вручаю себя вам. Я не столько беспокоюсь о себе, сколько хочу, чтобы мерзавец, который это сделал…
  Вульф кивнул:
  – Надеюсь, что на это уйдет всего лишь несколько часов. Бог даст, уже сегодня ночью вы будете спать у себя дома.
  Ясно, что сказано это было чересчур оптимистично…
  Я уже говорил, что в три часа дня, когда полицейские чины, покончив со всеми формальностями, собирались уехать, Нунан нанес еще один удар Вульфу:
  – Если бы спросили меня, то я обязательно вызвал бы вас в суд в качестве свидетеля.
  – Правильно делают, что не спрашивают, – парировал Вульф.
  Тут-то я и дал себе слово непременно отодрать лейтенанта за уши, если только мне представится такая возможность! Как зловредного недоросля!
  Глава 5
  После того, как представители закона уехали, я сказал своему шефу:
  – Послушать этого лейтенанта, вы не только потеряли Энди и вам самому ухаживать за тысячами орхидей, но, чего доброго, действительно получите повестку в полицейское управление для дачи показаний в качестве свидетеля… Конечно, – продолжал я разглагольствовать, – если будет гололед, пойдет дождь или снег, можно будет надеть цепи на колеса, и тогда у нас сохранится шанс добраться до места невредимыми…
  – Заткнись! – проворчал Вульф. – Я пытаюсь думать.
  Я присел на скамейку. Спустя минуту он простонал:
  – Не могу!.. Проклятое кресло!..
  – Согласен. Единственное кресло, отвечающее вашим требованиям, находится в пятидесяти милях отсюда, Между прочим, чьими гостями мы сейчас являемся, если пригласивший нас человек посажен за решетку?
  Ответ на этот вопрос я получил не от Вульфа. Дверь в теплицу отворилась и появился Джозеф Г. Дитмайк в сопровождении своей дочери Сибил. К тому времени я уже как-то освоился с его свернутым на сторону носом, глубоко посаженными зелеными глазами и острым подбородком.
  Он остановился посередине комнаты и холодно осведомился:
  – Вы кого-нибудь ожидаете?
  Вульф приоткрыл глаза и мрачно буркнул:
  – Да.
  – Кого же?
  – Кого-нибудь… Вас, например. Кого угодно. Честного человека.
  – Он эксцентричен, – объяснила Сибил, – эксцентричен во всем.
  – Потише, Сибил, – приказал ей отец, не сводя глаз с Вульфа. – Перед тем, как лейтенант Нунан уехал, он сказал мне, что оставит у входа полицейского, чтобы сюда не входили люди. Лейтенант справедливо считает, что сюда к нам попытаются проникнуть репортеры или просто любопытные и назойливые посторонние. Но он также сказал, что не будет никому препятствовать выехать отсюда.
  – Это разумно, лейтенанта надо слушаться, – со вздохом согласился Вульф. – Иными словами, вы предлагаете нам покинуть ваш дом. Что же, с вашей точки зрения это разумно.
  Он поднялся с кресла. Дитмайк нахмурился:
  – О разумности или неразумности говорить не будем. Это именно то, что вам следует сделать. Вы должны были оставаться в доме, пока в вас нуждались, теперь вы не нужны. Поскольку все эти трагические события пришли к концу, я должен попро…
  – Ни в коем случае!
  – Что «ни в коем случае»?
  – Эпизод не закончен. Что касается лейтенанта Нунана, он мне не указ. Вы – иное дело. Нунан, как всегда, показал свое полнейшее невежество, разрешив свободу действий обитателям этого дома, а ведь ОДИН ИЗ НИХ – УБИЙЦА! Ни одному из вас нельзя было разрешать сделать безнадзорно хотя бы один шаг. Что же касается…
  Сибил залилась смехом. Смех раздался настолько несвоевременно, что, казалось, она сама удивилась и замолчала, прикрыв рот рукой.
  – Ваша дочь в истерике. Почему? – спросил Вульф, хмуро глядя на Дитмайка.
  – Я вовсе не в истерике, Ниро, – ответила Сибил презрительно. – Любой мог бы засмеяться, услышав ваши слова. Они не просто мелодраматичны, они забавны…
  Услышав это фамильярное «Ниро», Вульф в ярости потянул носом воздух, но сдержался и спокойно ответил:
  – Вы забываете старую истину: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним…».
  Впоследствии я всегда считал, что именно эта бестактность Сибил, назвавшей Вульфа по имени, побудила его решиться на смелый шаг. До этой минуты он пребывал в расстроенных чувствах, и у него были на то основания. Прежде всего, он весьма опрометчиво пообещал Энди вызволить его в считанные часы. Правда, тогда и сам верил в это. А тут еще и неделикатные полицейские чины обрадовались случаю покусать частного детектива, особенно лейтенант Нунан, которого Вульф до этого неоднократно сажал в лужу.
  До этой реплики Сибил у Вульфа преобладало над всеми остальными эмоциями желание поскорее вернуться к себе домой. Уж я-то, слава богу, изучил его, как свои пять пальцев, и сейчас великолепно понимал его состояние, голодного и уже изрядно уставшего. Но бесцеремонная Сибил, осмелившаяся фамильярно назвать моего шефа «Ниро», переполнила чашу его терпения, и он, что называется, закусил удила.
  Вульф встал с кресла и выпрямился.
  – Мне неудобно сидеть здесь, в вашем доме, когда вы стоите. Мистер Красицкий доверил мне защищать его интересы, поручил снять с него обвинение в убийстве, И Я ЭТО СДЕЛАЮ. С моей стороны было бы наивным предполагать, что вы будете приветствовать наше с мистером Гудвином участие в этом деле по каким-то абстрактным мотивам вроде истины и справедливости. Тогда бы вы относились к редчайшим людям на земле, а вы, по всем признакам, самые обыкновенные… серенькие. Могу ли я с мистером Гудвином остаться здесь и поговорить с вами самими и с вашей прислугой, дабы поставить все точки над «i»?
  Сибил, на лице которой по-прежнему играла насмешливая улыбка, все-таки одобрительно проронила:
  – Что же, это разумно!
  Но ее папенька придерживался иного мнения:
  – Нет, не можете! Если представители закона удовлетворены, то у вас нет оснований не быть удовлетворенными их расследованием, не согласиться с виновностью Энди.
  Он сунул руку в карман.
  – Я проявил достаточное терпение, но больше не собираюсь мириться с вашим присутствием в моем доме. Вы знаете, где находится ваша машина.
  Он вытащил руку из кармана, и провалиться мне на этом месте, если в его руке не было пистолета. Это был «кольт» тридцать восьмого калибра, старенький, но в хорошем состоянии.
  – Покажите-ка ваше разрешение на ношение оружия! – сразу же пошел я в атаку.
  – Пф, какое хамство! – сказал брезгливо Вульф, приподнимая и опуская плечи. – Прекрасно!.. Если ВЫ ТАК МЕНЯ БОИТЕСЬ, и я должен буду иначе к вам отнестись.
  Он тоже сунул руку в карман, и я подумал, что сейчас появится второй пистолет, но Вульф вытащил только лишь ключ.
  – Это ключ от коттеджа мистера Красицкого, – сказал мой шеф. – Он дал его мне, чтобы я мог забрать кое-какие его вещи. Мы с мистером Гудвином идем туда, сопровождать нас не надо. Когда мы вернемся к нашей машине, можете прислать своего человека, чтобы тот проверил, что именно мы взяли с собой. Хотите ли вы возразить?
  Поколебавшись, Дитмайк изрек:
  – Нет.
  – Ну и отлично!
  Вульф повернулся и подошел к столу за своим пальто, шляпой и тростью, коротко бросил:
  – Идем, Арчи.
  Мы двинулись к выходу. Сибил крикнула нам вдогонку:
  – Когда найдете коробочку из-под морфия, никому об этом не говорите!
  Не было смысла удостаивать ее ответом.
  За дверью я помог Вульфу надеть пальто, оделся сам. Целый день было пасмурно, а сейчас стало совсем темно. Поднявшийся ветер не разогнал тучи, а, наоборот, нагнал их еще больше.
  У черного хода дома Дитмайков, я повернул к нашей машине, чтобы включить фары и взять из багажника фонарь, затем догнал Вульфа. Дорожка подсохла, и идти по ней стало легче.
  Мы пересекли теннисный корт, углубились в аллею вечнозеленой туи и подошли к коттеджу Красицкого. Темнота еще больше сгустилась, наступил вечер.
  Я взглянул на часы:
  – Четыре часа. Если бы Теодор был дома, или мы привезли с собой Энди, вы бы сейчас поднялись в оранжерею.
  Вульф не ответил. Он казался настолько не в себе, что даже нарушение привычного уклада его не волновало.
  В коттедже стояла непроглядная темнота, и мне пришлось включить электричество. Осмотревшись, Вульф увидел достаточно большой крепкий стул, скинул с себя пальто, шляпу и уселся. Я приступил к обходу.
  Полицейские действовали аккуратно, не оставив за собой ни беспорядка, ни грязи. Само помещение было неплохим, но обставлено старой и потертой мебелью. Справа находилась спальня, слева – еще одна комнатушка, к ней примыкала ванная и кухня.
  Я посмотрел на Вульфа:
  – Ничего интересного. Начать укладывать вещи?
  – Для чего? – спросил он отрешенно.
  – Может быть я увижу, что они пропустили нечто важное?
  Он что-то буркнул себе под нос. Мне не хотелось сидеть молча сложа руки, поэтому я начал более подробный осмотр помещений.
  В кабинете – стол, книги, пособия по садоводству, письменные принадлежности, предметы личного назначения ничего мне не дали. В других комнатах тоже ничего не было. Спальня слева нежилая. Как я понял, Энди использовал лишь комнату справа. Но если там и было что-то, то после посещения лейтенанта Нунана вряд ли стоило тратить время на осмотр. Ванная тоже пустая. На полке для продуктов, в кухне, мне удалось найти маленькую коробочку, но ничто не указывало, что в ней когда-то были таблетки с морфием.
  Я сообщил Вульфу о результатах осмотра лишь для того, чтобы начать разговор, но мой шеф не был расположен к беседе.
  – Ключи, – сказал я затем, перебирая оставленную Энди связку. – На одном из них бирка с пометкой «дуб ор». Думая, что это «дубликат ключа от оранжереи». Этот ключ мог бы оказаться нам полезным, если бы мы надумали тайком забраться туда и похитить фаленопсис.
  Но и на эту наживку Вульф не клюнул: ответом мне было полнейшее молчание. Я опустил связку ключей в карман и сел.
  Немного помолчав, я, не вытерпев, заговорил:
  – Мне не нравится ваше поведение. Много раз у себя в кабинете вы посылали меня за кем-то или за чем-то. И мне приходилось мчаться бог знает куда. И я выполнял все ваши распоряжения. Но если вы сейчас велите мне отвезти вас домой, а по приезде скажете, что я должен вернуться сюда и доставить вам Дитмайка, Имбри или Гаса Тренбла, чего я сильно опасаюсь, то, бога ради, избавьте меня от такого задания. Мне не хочется даже спорить с вами, но осатанели вы всего лишь потому, что симпатичная девушка фамильярно назвала вас по имени…
  – Ничего в ней симпатичного нет! – ворчливо перебил меня Вульф.
  – Черт возьми, но все же она смазливая, хотя мне нравится еще меньше, чем вам. Хочу надеяться, что вы поняли в чем суть данной ситуации, и что будет, когда мы вернемся домой.
  Вульф посмотрел на меня придирчиво-внимательным взглядом, но ничего не сказал. Через минуту он кивнул головой, губы у него плотно сжались, как если бы он принял твердое решение или с чем-то смирился.
  – Здесь есть телефон, – сказал он, наконец-то разомкнув их, – Соедини меня с Фрицем.
  – Телефон я вижу, но связан ли он с городом?
  – Проверь.
  Я подошел к столу, взял трубку, дождался ответа телефонистки. Мне никто не помешал это сделать, я дал ей номер нашего домашнего телефона и вскоре услышал голос Фрица. Вульф выхватил у меня трубку.
  – Фриц? Мы задерживаемся… Нет, со мной все в порядке. Не знаю… Эта задержка на неопределенное время… Нет, черт возьми, но он в тюрьме. Сейчас я тебе ничего не могу сказать, но сообщу позднее… еще до обеда. Как там мои растения?.. Я понимаю… Нет, это им не помешает… Нет, нет, не те, которые на север… Нравится или нет, но это так… Конечно, я все сделал, но…
  Я перестал слушать, не потому, что мне было скучно, а потому, что скорее почувствовал, чем заметил какое-то движение снаружи дома: повернувшись к окну, увидел у самой рамы голую, без единого листочка ветку, качавшуюся вверх и вниз. Словно бы от моего взгляда она замерла. Хоть я и не лесник, но догадался, что не ветер был виновником столь странного поведения этой ветки.
  Еще немного послушав разговор Вульфа с Фрицем, я прошел через комнату на кухню, выключил свет и неслышно выскользнул на улицу, прикрыв за собой дверь черного хода.
  После светлой комнаты темнота ослепила меня, но вскоре я освоился и стал различать ближайшие предметы. Засунул руку под жилет, где у меня был наплечный пояс с пистолетом, проверил, все ли на месте. Осмотревшись, убедился, что стою на ровной площадке всего на одну ступеньку выше уровня земли. Сошел с площадки, потихоньку продвигаясь в левую сторону к углу дома.
  Проклятый ветер заглушал все звуки так, что я ничего не слышал, но и мои шаги тоже нельзя было услышать. Когда добрался до угла, какая-то тень, появившаяся ниоткуда, выбросила кулак, на пути которого оказалась моя шея, и я почувствовал боль. Оступившись, все же успел ответить ударом, метя в область печени этого агрессивного типа. Света было мало, поэтому я не мог действовать точно, едва не сломав себе палец. Противник мой развернулся, и тут я его узнал: это был помощник Энди – Гас Тренбл.
  Я отступил, не собираясь больше нападать, и, сохраняя лишь удобное положение для защиты, миролюбиво сказал:
  – Можно продолжить, если угодно, но не могу взять в толк, ради чего вы затеяли это сражение? Что за нелепица? Объясните, почему вы на меня напали?
  – Вы – свиньи, – сообщил он мне любезно, даже не запыхавшись от потасовки, хотя удар в печень получил изрядный.
  – О'кей, – сказал я с теми же нотками недоразумения, – не замечал за собой такого, но даже если это так, все равно ничего не понимаю. Кого, по-вашему, мы предали? Дитмайка? Его дочь? Энди?..
  – Вы обманули его, заставив поверить, что вы за него, а потом помогли его арестовать!
  – Откуда вы взяли, что мы предали Энди?
  – Будете утверждать, что это не так?
  – Конечно!.. Послушайте, приятель, – я перестал обороняться. – Вы знаете, кто вы такой? Вы же ответ на мою молитву! Вы – тот подарок, о котором я мечтал к Рождеству! Вы в корне не правы, но вы очаровательны. Входите и поговорите с Вульфом.
  – Я не собираюсь разговаривать с этим негодяем!
  – Вы смотрели на него через окно, для чего?
  – Хотел знать, что вы там делаете.
  – Все можно узнать гораздо проще, мы ничего не скрываем и никого не обманываем… Мы увязли в этом деле по кончик носа. Что касается Энди, он нам обоим страшно нравится, мы от него в восхищении. Оба только и мечтаем о том, как забрать его с собой, холить и лелеять… Но нам пока не позволили осуществить наши намерения.
  – Это дьявольская ложь!
  – Вот и прекрасно. Мы должны пойти к мистеру Вульфу и вы скажете ему в лицо, что он свинья, негодяй и лжец. Не часто кому выпадает такая возможность! Во всяком случае, если вы не боитесь… А чего вам, рассуждая объективно, бояться?
  – Ничего! – ответил он, повернулся и решительно подошел к черному ходу и отворил дверь, ведущую на кухню. Я вошел вслед за ним.
  Из соседней комнаты донесся голос Вульфа:
  – Арчи, черт тебя побери, куда ты провалился?
  Мы вошли. Положив трубку на телефонный аппарат, Вульф посмотрел сначала на Гаса, потом на меня:
  – Где ты его нашел?
  Я махнул рукой:
  – Там… Действую по нашему заданию…
  Глава 6
  Потребовалось добрых десять минут, чтобы убедить Гаса Тренбла в том, что мы ведем честную игру, и хотя Вульф пустил в ход все свое обаяние и приемы ораторского искусства, сопровождая речь мимикой, Гаса убедили не эти ухищрения, а железная логика, точнее – аргумент: страстное желание Вульфа, чтобы Энди ухаживал за цветами в его оранжерее, причем, как можно скорее.
  Устроившись на стуле с прямой спинкой, я коротко передал содержание разговора с Джозефом Дитмайком и Сибил перед тем, как уйти из теплицы.
  – В прошлом году, в июле месяце, – пожаловался Гас, – лейтенант Нунан избил моего друга совершенно ни за что.
  Вульф кивнул:
  – Совершенно ясно. Типичный чернорубашечник в форме полицейского… Я полагаю, вы разделяете мое убеждение, что мистер Красицкий не убивал Дими Лауэр. Я слышал, как вы весьма обстоятельно отвечали на вопросы, касающиеся лично вас, и нарочито сдержанно в отношении других людей. Я это понимаю: вам ведь и дальше придется работать здесь, а ваши слова стенографировались. Однако, такая позиция меня не устраивает. Я намерен как можно скорее вызволить мистера Красицкого из тюрьмы, а для этого надо найти настоящего преступника. Если, действительно, хотите помочь другу, вы должны отбросить сдержанность и рассказать мне все, что вы знаете о всех обитателях этого дома. Согласны ли вы на это, сэр?
  Гас нахмурился. Это придало ему достаточно взрослый вид, чтобы быть допущенным на выборы. При искусственном освещении он выглядел бледнее, чем утром на улице, зато радужная рубашка казалась еще ярче.
  – Должен добавить, – продолжал Вульф, – мистер Красицкий сказал мне, что вы прекрасно разбираетесь в цветах, что вы умный и талантливый садовник! Думаю, что не хуже разбираетесь и в людях.
  – Он так говорил?
  – Да, сэр, он так говорил.
  – Черт побери… – Гас нахмурился. – Что вы хотите узнать?
  – Все об этих людях. В первую очередь о мисс Лауэр. Я думаю, что она вам очень нравилась.
  – Мне? Нет, эта крошка не в моем вкусе. Вы слышали, что я им сказал? Ей нравились те, кто за ней бегал.
  – Вы считаете, что она искала человека с деньгами?
  – Да нет, этого я не думаю. Просто она любила, чтобы мужчины плясали перед ней. Сначала затуманивала им мозги, а потом вила из них веревки. Ей нравилось, чтобы и женщины ее замечали. Только в другом плане. Вы меня понимаете? Настоящая вертихвостка, всем глазки строила! Даже Пэйлу Имбри, который ей в отцы годится. Вам бы посмотреть, как она вела себя с ним в присутствии его жены! Не то, чтобы была развратницей, нет… Но ей нравилось разжечь человека, а потом бросить его… А что она вытворяла со своим голосом! Иной раз я просто уходил, чтобы не поддаться ее чарам. Тем более, что у меня есть подружка в Вентворт Хиллзе.
  – А мистер Красицкий знал обо всем этом?
  – Энди? – Гас с сожалением кивнул. – Он-то как раз и попался на ее такие штучки, с первого же дня, как только он ее увидел и услышал, пропал, пошел ко дну. Даже не барахтался, не пытался спастись, а просто сдался без боя. Только не подумайте, что он дурак. Просто влюбился так быстро и бесповоротно, что у него не было возможности подумать. Однажды я сделал попытку кое-что ему растолковать. Осторожно, деликатно, можете не сомневаться, но боже, как он посмотрел на меня!
  Гас покачал головой:
  – Если бы я знал, что он уговорил ее выйти за него замуж, я бы собственноручно ее отравил, чтобы избавить Энди от такой вертихвостки.
  – Да, – согласился Вульф, – с вашей стороны это благородное побуждение. Но, как мне думается, в действительности вы на такое не решились бы… Что вы можете сказать о мистере Имбри? Полагаю, что мисс Лауэр флиртовала с ним в отсутствие его жены? И что он реагировал на ее авансы, как подобает мужчине? Так получается из ваших слов? Возможно, он чувствовал себя на небесах, а когда она прошлым вечером ему внезапно заявила, что выходит замуж за Энди, он брякнулся с небес на землю и решил в отместку ее убить?.. Как вы считаете, возможно такое?
  – Не знаю… Это уж не мое дело определять, возможно ли, а ваше…
  – Не скрытничайте, говорите, – нахмурился Вульф, – я, слава богу, не лейтенант полиции Нунан. Сдержанность вас никуда не приведет, мы же тут никого не обвиняем, а лишь рассуждаем… Как вы считаете, могли ли подобные мысли появиться у мистера Имбри?
  – Могли, наверное, если она его крепко подцепила.
  – Есть ли у вас какие-нибудь факты, против такого предположения?
  – Нет.
  – Тогда не станем его сбрасывать со счетов. Вы понимаете, конечно, что ни у кого нет алиби. Для преступления имелось примерно четыре часа времени, от одиннадцати ночи до трех утра, когда вы с мистером Красицким пришли в оранжерею для окуривания. Все находились в постелях, в отдельных помещениях, за исключением супругов Имбри. У них обоюдное алиби. Но раз это муж и жена, их алиби ничего не стоит. Мотив мистера Имбри мы обсудили, что касается ее мотива, то он подразумевается из того, что я от вас слышал… Ну а потом, от женщин никто и никогда не ожидает резонных и логических мотивов.
  – Вы тысячу раз правы, мистер Вульф! – с горячностью согласился Гас. – Все женщины поступают только согласно своей особой логике.
  Я с удивлением подумал, какая особенная логика может быть у подружки Гаса – девушки из Вентворт Хиллза.
  Вульф продолжал:
  – Поскольку речь идет о женщинах, каково ваше мнение о мисс Дитмайк?
  Гас открыл широко рот, растянул губы, дотронулся копчиком языка до верхней губы и снова закрыл рот.
  – Я бы сказал, что не понимаю ее. Иной раз я ее просто ненавижу, но даже сам не знаю почему… Возможно, именно за то, что не понимаю.
  – Может, я могу помогу разобраться?
  – Сомневаюсь. Внешне все обстоит благополучно, но однажды прошлым летом я ее встретил в роще и заметил, что у нее заплаканные глаза. Я полагаю, что у нее комплекс. Причем, не один, а несколько. Как-то она сильно ссорилась с отцом, я все слышал, потому что работал на террасе. И они знали об этом. Это было через две недели после того, как с миссис Дитмайк случилось несчастье. Мистер Дитмайк отослал сестру, которую назначили для ухода за миссис Дитмайк и пригласил новую сиделку, эту самую Дими Лауэр. Мисс Дитмайк была страшно недовольна, потому что хотела сама ухаживать за матерью. Она так бесновалась и орала, что ее даже связали. Ее вопли не смолкали до тех пор, пока сиделка не высунулась из окна и не попросила ее вести себя потише. Да, вот что еще. Она не только ненавидит мужчин, но всегда и везде заявляет об этом. Может быть, по этой причине я ее терпеть не могу…
  Вульф скорчил гримасу:
  – И часто у нее бывают истерики?
  – Я бы не сказал, но ведь сам я редко бываю в доме, так что точно сказать не могу, – Гас покачал головой: – В общем, я ее не понимаю…
  – Сомневаюсь, что вам стоит ломать над этим вопросом голову, – заметил Вульф. – И потом мне нужна не ваша точка зрения на ту или иную проблему, а всего лишь факты. Скажем, что-то скандальное в отношении миссис Дитмайк. Есть у вас такие данные?
  – Что-то про нее и Дими? – с удивлением спросил Гас.
  – Не обязательно. Про нее и про кого-то еще… Может быть, она страдает клептоманией или наркоманией? Играет в азартные игры, пьет, соблазняет чужих мужей? Плутует во время игры в карты?
  – Нет, – решительно отверг предположения Вульфа Гас. – Во всяком случае, мне о таком не известно.
  После некоторого молчания он добавил:
  – Могу только сказать, что миссис Дитмайк часто ссорится и дерется.
  – Прибегает к помощи оружия?
  – Нет: кричит, жестикулирует, размахивает руками, стучит ногами. Ссорится со всеми: с семьей, с друзьями, с прислугой. Она убеждена, что во всем разбирается лучше других. Особенно часты у нее стычки с братом. Но тут-то она права, когда говорит, что лучше его знает, что ему надо делать, потому что он, видит бог, вообще ничего не петрит.
  – Не «петрит»?
  – Ну да, котелок у него не варит.
  – Ага. У него тоже есть комплексы?
  Гас усмехнулся.
  – Еще бы! Все семейство в один голос вечно твердит, что он очень чувствителен, но я не кричу об этом на каждом углу всем встречным-поперечным! У него меняется настроение ежечасно, но чаще всего он мрачен, даже по воскресеньям и по праздникам. Он никогда ничего не делает, даже не собирается делать. Он даже не собирает цветов. Он учится уже в четвертом колледже, его выгнали из Йельского, из Вильямс-университета, потом из Корпельского, а теперь из университета где-то в штате Огайо.
  – За что? – попросил уточнить Вульф. – Вот это может быть полезным.
  – Понятия не имею.
  – Черт возьми! У вас просто отсутствует нормальное любопытство! Какой-нибудь интересный факт о сыночке мог бы нам очень пригодиться! Даже больше, чем факт о дочери. Неужели у вас так-таки ничего не найдется?
  Гас сосредоточился. Вульф терпеливо ждал, но видя, что на физиономии молодого человека не отражено ни единой мысли, спросил:
  – Могли быть у него неприятности из-за женщин, что и послужило бы причиной его исключения из университетов?
  – Его-то? – Гас снова ухмыльнулся. – Если бы он оказался в лагере буддистов, и все буддисты – мужчины и женщины – выстроились бы перед ним в один ряд, он не смог бы определить, кто из них мужчина, а кто женщина. Еще в одежде – куда ни шло, а нагишом – нет! Не то, чтобы он был совсем туп, по его ум запрятан где-то глубоко… Вы спрашивали о его комплексах?..
  В этот момент раздался стук в дверь.
  Я открыл ее и пригласил:
  – Входите.
  Вошел – легок на помине – Дональд Дитмайк.
  Я уже имел возможность наблюдать за ним некоторое время назад, я сейчас получил возможность проверить правильность сложившегося у меня о нем мнения.
  Мне он не казался особенно чувствительным, хотя, конечно, я не знал, в каком он сейчас был настроении. Он был примерно того же роста и сложения, что и я, но, откидывая ложную скромность, прямо заявляю, держался много хуже меня и производил удивительно неприятное впечатление: какой-то мягкотелый и развинченный, – я бы назвал его самым обычным слюнтяем… Очевидно, потребовалось бы немало труда, чтобы его как следует отрегулировать и настроить… Правда, во внешности Дональда было и что-то привлекательное: темно-синие глаза, да и физиономия недурная, совсем недурная, если бы только он лучше ощущал свое «я», верил в себя и свои возможности, ну и следил бы за своим лицом и одеждой.
  – А!.. Вы здесь, Гас? – спросил Дитмайк-младший, что было не слишком умно.
  – Да, я здесь, – ответил Гас с таким видом, как будто парировал весьма заковыристый выпад.
  Дональд, прищурившись от света, бившего ему в глаза, повернулся к Вульфу. По всей вероятности, ему хотелось быть вежливым:
  – Мы очень удивились тому, что вы так долго упаковываете вещи Энди. Вы нам сказали, что собираетесь заняться этим немедленно. Но, как я вижу, вещи вас не интересуют.
  – Наоборот… Скоро мы как раз вещами и займемся.
  – Понятно… Не считаете ли вы, что уже сейчас пора заняться их укладкой? Может быть, вы все-таки уедете отсюда?
  – Непременно. Я очень рад, что вы зашли, мистер Дитмайк, это дает мне возможность побеседовать с вами. Разумеется, вы находитесь под…
  – Я совсем не расположен беседовать с вами, – извиняющимся тоном сообщил Дональд, повернулся и живехонько выскочил из комнаты.
  Дверь за ним захлопнулась, торопливые шаги Дональда зазвучали уже на крыльце.
  – Вот видите, – сказал Гас, – он такой и есть. Папаша приказал ему пойти и выставить вас отсюда, а как это у него получилось?
  – Когда имеешь дело с чувствительными и легко возбудимыми людьми, никогда не знаешь, чего ожидать! – вздохнув, проронил Вульф. – Но нам надо поторопиться с нашим разговором, поскольку я вовсе не хочу, чтобы теперь к нам пожаловал сам мистер Джозеф Г. Дитмайк. Что вы знаете о нем? Меня интересует «внутренняя информация». Сегодня днем я подумал, что в отношении женского пола он не так скромен, как его сын Дональд. Могу поспорить, что Дитмайк-старший отличит женщину от мужчины в любом виде!
  – Можете не сомневаться… Даже с закрытыми глазами и на расстоянии в милю, – рассмеявшись, согласился Гас.
  – Откуда такая уверенность?
  Гас открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его, посмотрел на меня, потом на Вульфа.
  – Хм, сначала вам нужны были только факты, а теперь требуются уже и доказательства?
  – Но вы же понимаете, что я строю различные гипотезы, а для них мне нужны исходные данные, которыми располагаете вы…
  Гас нахмурил лоб, на секунду задумался, потер руки, потом решительно кивнул головой.
  – А, черт с ним! Я был очень зол на вас, решив, что вы предали Энди. А теперь понимаю, вам и правда надо помочь… Не сошелся же свет клином именно на этом месте? Можно же найти работу и в другом… Так вот. Мистер Дитмайк однажды душил девушку…
  – Мистер Дитмайк?!
  – Да.
  – И задушил ее?
  – Нет, только придушил. Ее зовут Флоренс Хефферен. Родители Флоренс прежде жили в коттедже в Грин Хиллз, который правильнее было бы назвать собачьей конурой, а сейчас у них шикарный дом и участок земли в тридцать акров в долине… Я не думаю, что Флоренс с ним флиртовала. Точно не знаю, принудил ли он силой ее стать его любовницей, или у них это как-то иначе получилось… Знаю лишь одно, что эти тридцать акров стоят двадцать одну тысячу долларов, и Флоренс не была слишком расстроена, когда уехала в Нью-Йорк. Если эти тысячи не от Дитмайка, значит они упали с неба… Существуют две версии, почему он принялся ее душить. Одна – от Флоренс, что он был просто без ума от нее, по-дикому ревновал, подозревая, что забеременела она не от него. Сама об этом по секрету сообщила своей подружке, моей приятельнице. Другая версия, что рассердился на нее, когда у него потребовали слишком много денег. Но и эта версия исходит от той же Флоренс. Она ее «выдала» много позже, перед самым отъездом в Нью-Йорк. Очевидно, посчитала, что так дело выглядит гораздо пристойнее. Как бы там ни было, он ее так придушил, что у нее на шее долго оставались следы пальцев, я их сам видел…
  – Превосходно!
  У Вульфа был такой довольный вид, как будто ему самому только что преподнесли тридцать акров земли.
  – Когда это было?
  – Около двух лет назад.
  – Вы не знаете, где сейчас находится Флоренс Хефферен?
  – Не знаю, но могу раздобыть ее нью-йоркский адрес.
  – Хорошо… – Вульф погрозил ему пальцем. – Раз я говорил, что не требую никаких доказательств, то я их не требую. Но все же скажите, что из сказанного вами является фактом, а что – сплетнями?
  – Это вовсе не сплетни, а самые настоящие факты.
  – А вы не знаете, что-нибудь из этой истории было в газетах? Дело не слушалось в суде?
  – Ни боже мой! Какой уж суд, если мистер Дитмайк выложил сорок или пятьдесят тысяч только за то, чтобы замять скандал.
  – Та-ак. Все же хотел бы я быть совершенно уверенным в этом. Скажите, история Дитмайка с Флоренс получила огласку? Обсуждалась соседями?
  – Да нет, не очень. Конечно, разговоры шли, но только два или три человека толком знали, как обстояло дело. Я случайно оказался среди них, потому что, как уже сказал, моя девушка – подружка Флоренс. А сам я не распространял сплетен и не поощрял разговоры на эту тему. Только сейчас впервые открыл рот. И лишь потому, что хочу помочь Энди… Но, черт меня побери, если я вижу, как эта чепуха сможет ему помочь!
  – Зато Я ВИЖУ, – возразил ему Вульф. – Скажите… Помогал ли мистер Дитмайк еще кому-нибудь в делах, связанных с покупкой земли или с недвижимым имуществом?
  – Нет, насколько я знаю. Наверное, он тогда потерял голову. Ну, а вообще-то он и правда неравнодушен к женщинам. Я видел, как он любезничает со своими гостьями. Одно могу сказать, его сын не унаследовал папенькиных вкусов и привычек… Может оно и к лучшему, конечно. Не могу понять, как вот такой седой старик не желает смириться с тем, что его время прошло, что пора уже и остепениться, найти другие развлечения. Взять хотя бы вас. У вас ведь тоже седина… Убежден, что вы не станете лебезить перед всякими барышеньками, нашептывать им пошлости и незаметно прижимать в темном углу.
  Я невольно ухмыльнулся. Вульф грозно посмотрел на меня и обратился к Гасу.
  – Нет, мистер Тренбл, не стану… Ваши наблюдения очень интересны, а выводы разумны, но боюсь, они мне мало чем помогут. Нужен хороший скандал с достаточной оглаской. Есть ли у вас что-нибудь такое в отношении мистера Дитмайка?
  Но, очевидно, основным козырем Гаса была история с полузадушенной Флоренс, а козырь этот он уже выложил. Вне сомнений, Гас располагал еще кое-какими слухами и наблюдениями о «старике Джозефе», но я был почти уверен, что все они не внесут изменений в ту картину, которую Вульф себе нарисовал, и не помогут нам доказать, что именно Дитмайк-старший является убийцей.
  Начать с того, что не было даже намека о существовании романа между Дими Лауэр и хозяином дома… Правда, Гас сразу предупредил, что в доме бывает мало и слабо информирован, что в нем творится…
  Очевидно, Вульф тоже решил закончить разговор о мистере Дитмайке, потому что спросил:
  – Что вы можете сказать о его жене? Я не слышал, чтобы о ней вообще сегодня вспоминали. Так, мельком, в разговоре о поступках других. Как она выглядит?
  – Она – олл-райт! – коротко бросил Гас. – Не думайте о ней!
  – Конечно, – согласился Вульф. – Она была совершенно одна в тот момент, когда шла по каменным ступенькам в сад посмотреть на розы, – полувопросительно продолжал он, – споткнулась, упала на спину и все?
  – «Все», – это – повредила позвоночник.
  – Сильное увечье?
  – Видно, травма была серьезной, но сейчас ей уже лучше, она может сидеть на стуле и даже немного ходить. Энди поднимался каждый день в ее комнату за распоряжениями, но, обычно, она просто обсуждала с ним то, что он предлагал.
  Вульф кивнул.
  – Уверен, что она вам нравится, но даже если это так, у меня есть вопрос: располагаете ли вы достаточными основаниями утверждать, что она не смогла бы перенести в оранжерею предмет, весящий, примерно, сто десять фунтов?
  – Ну нет, это исключено! У нее бы снова сломалась спина.
  – Прекрасно… Однако не надо забывать и того, что кто бы ни отравил мисс Лауэр, а потом перенес ее в оранжерею, действовал в таком возбужденном состоянии, когда могут появиться дополнительные силы. Вам я не рекомендую заниматься детективной работой, у вас мало объективности и непредвзятости, мистер Тренбл…
  Вульф ткнул в сторону письменного стола.
  – Скажите, в столе найдется бумага и карандаш? Такие вещи водились у Энди?
  – Конечно.
  – Пожалуйста, нарисуйте мне план дома. Покрупнее. План обоих этажей, но я должен быть уверен, что он совершенно правильный. Конечно, я не требую от вас точного соблюдения масштабов, сохраните более или менее пропорции. И надпишите, где кто живет. Кстати, покажите, где расположены комнаты миссис Дитмайк…
  Гас повиновался. Он достал из ящика карандаш и лист бумаги и принялся за дело, его рука двигалась очень быстро. Буквально через минуту задание было выполнено, и он протянул бумагу Вульфу.
  – Тут только не показаны ступеньки, по которым надо подниматься в комнату, где спят мистер и миссис Имбри. К ним наверх ведет маленький проходик.
  Вульф взглянул на план, свернул бумагу и спрятал в карман.
  – Благодарю вас, сэр, – заговорил он с самым любезным видом. – Вы были…
  Но тут его речь прервал звук тяжелых шагов на крыльце. Я поднялся, чтобы пойти открыть дверь, не дожидаясь стука. Но стука не было. Вместо этого мы услышали, как в замочную скважину сунули ключ и потом повернули его. Дверь отворилась, вошли двое.
  Это были лейтенант Нунан и один из его шпиков.
  – Кто, черт подери, – загремел он, – вы думаете, мы такие?..
  Глава 7
  Гас поднялся на ноги. Я повернулся в сторону вошедших. Вульф заговорил со своего стула:
  – Разумеется, мистер Нунан. Ваш вопрос всего лишь риторический…
  – Пусть вам так кажется. Но я-то прекрасно знаю, кто вы такие. Вы – бродвейские ищейки, которые воображают, что могут приехать в Вестчестер и диктовать тут свои правила. Убирайтесь немедленно, очищайте помещение!
  – У меня есть разрешение мистера Дитмайка…
  – Ничего у вас нет! Ни черта! Он только что позвонил мне. Вы ничего не возьмете из этого коттеджа. Можете делать все, что заблагорассудится у себя в Нью-Йорке со своим окружным прокурором и парнями из полиции, но я – совершенно другой человек… Вы хотите уйти без посторонней помощи?
  Вульф оперся на подлокотники, поднялся и сказал:
  – Пошли, Арчи!
  Он взял свою шляпу, пальто, трость и пошел к выходу. Там он обернулся и мрачно заявил:
  – Мы еще встретимся, мистер Нунан!..
  Ему не надо было прикасаться к ручке, дверь перед ним была распахнута.
  Выйдя из дома, я вытащил из кармана фонарик, включил его, осветил дорожку, по которой должен был идти Вульф.
  Когда мы шли по этой дорожке уже в четвертый раз за этот день, мне очень хотелось сказать Вульфу о кое-каких подробностях, которые только сейчас всплыли у меня в памяти, но лейтенант Нунан со своими подручными шагали позади нас, так что я промолчал.
  Поскольку Вульф решил убраться отсюда подобру-поздорову, мне не оставалось ничего иного, как подчиниться его решению. Когда миновали аллею вечнозеленой туи, я поднял фонарь, чтобы осветить теннисный корт, за спиной сразу же раздалось недовольное ворчание Ниро Вульфа, и мне пришлось срочно опустить фонарь и освещать ему тропку.
  Мы дошли по гравию до того места, где оставили машину. Я открыл дверцу, чтобы Вульф мог забраться на заднее сидение. Ко мне подошел Нунан и заговорил:
  – Я был с вами крайне терпелив. Я мог бы позвонить окружному прокурору и получить от него разрешение задержать вас в качестве свидетелей, но вы видите, что я этого не сделал. Наша машина стоит около входа. Остановитесь перед ней. Мои люди проводят вас до границы нашего округа. Мы не хотим, чтобы вы сюда возвращались, ни сегодня ночью, ни в любое другое время. Понятно вам?
  Ответа не последовало. Вульф уже занял свое место сзади, я сел за руль, захлопнул дверцу и нажал на стартер.
  – Вы поняли? – пролаял этот тип.
  – Да, – сказал Вульф.
  Они, наконец, отошли, машина поехала. Достигнув главного входа в усадьбу Дитмайков, мы остановились перед машиной Нунана, выполняя распоряжение лейтенанта. Его водитель ничего не сказал и включил фары. Рядом с водителем, так же молча, восседал какой-то тип в штатском – пальто и шляпе.
  Я бросил Вульфу через плечо:
  – Поверну направо. До Брюстера всего лишь десять миль, за ним начинается округ Путшак. Нам было сказано, что мы должны покинуть пределы округа, а в отношении дороги – никто ничего не говорил.
  – Поезжай налево, в Нью-Йорк.
  – Но…
  – Не спорь.
  Поэтому, когда мы двинулись в путь, я повернул, как приказал Вульф, налево, а примерно через две мили услышал ворчливое:
  – Не пытайся быть слишком умным. Никаких боковых дорог, никакой перемены скорости, никакой гонки. Противиться им сейчас – крайне глупо. Этот тип – беспардонный маньяк с комплексом власти, он способен на любые гадости.
  Я ничего не возразил, потому что в целом был согласен с Вульфом. Нас положили на обе лопатки. Поэтому я поехал по самой лучшей дороге, чтобы вскоре очутиться в Хоттера Серпиле. С врагами, все еще висящими у меня на хвосте, я повернул на Семпл Ривер Парквей. Часы на приборном щитке показывали без четверти семь. С момента отъезда из коттеджа Энди меня беспокоило то, что я не могу видеть лицо Вульфа.
  Если бы он продолжал работать, было бы прекрасно. Если бы он нервничал, и находился в напряженном состоянии, думая о всех тех бесчисленных опасностях, какие его подстерегали на дороге, это было бы еще ничего. Но если он просто решил вернуться домой, поставив крест на Энди, тогда я должен срочно вмешаться.
  Я очень боялся именно этого, но не осмеливался даже рта раскрыть, не разобравшись в его настроении и состоянии ума. Обычно мне помогало в решении таких задач его выражение лица, сейчас же это мне было недоступно.
  Через одиннадцать минут, миновав Хоттер Серпил, мы увидели первый светофор. Зеленый свет… Что же, поехали дальше. Спустя четыре минуты нам пришлось остановиться перед вторым светофором, поскольку горел красный свет. Машина Нунана находилась так близко от нас, что налетела на нашу и ударилась в бампер. Затем мы снова тронулись, поднялись на холм Ионкрес, спустились в долину, и, наконец, подъехали к воротам, уплатили пошлину, а через милю уже увидели знак, извещающий, что начинается Нью-Йорк.
  Я придерживался правой стороны, чуть уменьшил скорость, зная, что если Ниро Вульф попадет к себе домой, то уже никакие силы не заставят его снова покинуть его. Нам еще оставалось минут двадцать езды, и я уже стал раздумывать, как воспрепятствовать нашему возвращению под родную и такую уютную крышу.
  Снизив скорость до тридцати миль в час, я сказал:
  – Мы покинули Вестчестер. Нунан уехал. Они повернули назад. Я выполнил все ваши распоряжения, Что дальше?
  – Где мы находимся?
  – В Ривердейле.
  – А как скоро мы приедем домой?
  Тут я его обманул, накинув лишних полчаса.
  Вульф спросил:
  – Как скоро мы сможем выбраться из этой свалки машин?
  – Это-то несложно. На что же у меня руль?
  – Тогда найди мне телефон и остановись.
  Ничего подобного я никогда от него не слышал. На первом же перекрестке я вильнул к обочине дороги и медленно объехал холм в поисках места для парковки. Мне не был знаком район Ривердейла, но в любом месте имеется аптека. Вскоре я действительно очутился перед одной из них.
  Я спросил Вульфа, собирается ли он сам звонить по телефону. Он ответил: «Нет, звонить будешь ты». Я обернулся и посмотрел на него.
  – Я не знаю Арчи, доводилось ли тебе видеть меня в таком состоянии, когда мой ум занят только одной мыслью…
  – Видел много раз. Мне редко приходилось видеть вас в ином состоянии. Ваш ум постоянно соображает, что надо сделать, чтобы вам было удобно и спокойно…
  – Сейчас это совсем другая мысль. Это… У меня единственное стремление – добиться ощутимых результатов, а не болтать зря языком. Позвони, пожалуйста, Солу. Если, конечно, сумеешь его застать. Нет Сола – Фред или Орри тоже сойдут. Но я предпочитаю Сола. Скажи ему, чтобы он тотчас же приехал и встретился с нами. Где можно назначить свидание?
  – Где-то здесь?
  – Да. Между их местным полицейским управлением и Ривердейлем.
  – Он должен быть на машине?
  – Да.
  – В таком случае сойдет «Крытое крыльцо» возле Скаредейла.
  – Ладно, пусть будет так. Потом позвони Фрицу и скажи, что мы еще задержимся, спроси, как дела. Вот и все.
  Я собирался пойти выполнить его распоряжения, но все же, рискуя усилить раздражение шефа, счел необходимым уточнить:
  – А что ему сказать в отношении обеда? Ведь Фриц первым делом поинтересуется, ждать ли нас.
  – Скажи ему, что мы не будем обедать дома. Я уже с этим смирился. Моя цель достаточно серьезна, чтобы удержать меня от возвращения домой. Я не уверен, что сумею еще раз выбраться из дома, если войду в него.
  Очевидно, он знал себя так же хорошо, как и я.
  Я отправился в аптеку, вошел в телефонную будку и сначала позвонил Фрицу. Первым делом он решил, что его разыгрывают, но когда я все же сумел убедить его в правдивости своих слов, он заявил, что мы от него что-то скрываем. Фриц никак не мог поверить, чтобы Вульф, если он свободен, находится в добром здравии и здравом уме, и никто его не удерживает, не приехал бы домой пообедать. Он так ахал и так жалобно просил меня ничего от него не утаивать, что я всерьез подумал подозвать к телефону самого Вульфа, дабы Фриц убедился в невредимости нашего патрона.
  Все-таки, мне кое-как удалось восстановить душевное равновесие нашего хранителя домашнего очага, и я стал звонить Солу. Как сказал Вульф, Фред и Орри тоже сошли бы на худой конец, но, конечно, Сол стоил десятка таких, как они, оперативников. Я был согласен с Вульфом, что для осуществления наших планов требовался человек экстра-класса. Поэтому, когда мне ответили, что Сола нет дома, но его ожидают с минуты на минуту, я продиктовал его жене номер своего телефона-автомата и попросил передать, чтобы Сол сразу же мне позвонил.
  Дожидаться пришлось довольно долго, так что, возвращаясь к машине, я ожидал получить нахлобучку от Вульфа, но тот лишь хмыкнул… Задача, которую мне пришлось решать, была действительно очень сложной, и ее следовало упростить. От Бруклина, где жил Сол, до нас езды час с четвертью. Поэтому я и назвал «Крытое крыльцо», находившееся почти на половине пути между нами, сократив таким образом время прибытия Сола почти на полчаса. Заведя машину, я повез моего шефа к месту встречи.
  Около девяти часов Сол Пензер присоединился к нам в ресторанчике «Крытое крыльцо», мы уже успели там устать от ожидания, заняв столик в дальнем углу, подальше от оркестра. Вульф заглотил десятка два устриц. Сейчас перед ним стояла густая похлебка из моллюсков, которую он намеревался уничтожить. Однако, она не пришлась ему по вкусу. Проглотив несколько ложек, он отставил тарелку и принялся за ростбиф. Помимо этого его дожидалось блюдо с сэндвичами и тарелка виноградного желе. Он был настолько голоден, что отказался лишь от несъедобной похлебки, все остальное было съедено без критических замечаний.
  К тому времени, когда Сол занялся поданной ему отбивной, Вульф почти расправился с сэндвичами и с желе. Разговор пока не начинали.
  Вульф не раз повторил, что не начнет говорить о делах, пока Сол не поест, хотя тот клялся и божился, что на него не надо обращать внимания, он любит слушать и во время еды. Однако, нетерпение Вульфа было столь велико, что он не выдержал характер и все же стал рассказывать о событиях в доме Дитмайка до завершения трапезы. Начал издалека, дабы Сол мог войти в курс дела, потом перешел к детальному разъяснению плана на будущее с вариантами, на что ушло порядочно времени. Варианты предусматривались на случай, если, например, не подойдет узурпированный мной ключ с биркой «дуб ор», или план, нарисованный Гасом Тренблом, окажется неточным. Немаловажную роль должен был сыграть простой лист бумаги, принесенный нам хозяином ресторана, на котором Вульф при нас набросал несколько строк моим карандашом.
  Инструкции предназначались для Сола, так же как и листок, который он спрятал себе в карман.
  У меня были некоторые замечания в отношении плана Вульфа, но я предпочел промолчать. Раз Вульф был настолько поглощен проблемой Энди, что решился отказаться от обеда в собственном доме, то, черт подери, почему я должен лезть к нему со своей критикой только потому, что мог оказаться в тюрьме вместе с Энди еще до наступления ночи? Единственное, на что я обратил внимание шефа, это на необходимость вооружиться, задав ему прямой вопрос:
  – Как быть с оружием? Мне вовсе не хочется, чтобы, когда нас всех упрячут в каталажку на пять лет, вы ворчали, что я все испортил своим пистолетом. Должен ли я стрелять вообще, а если должен, то когда?
  – Не знаю, Арчи, – сказал Вульф миролюбиво. – Могут возникнуть неожиданные ситуации. Так что, решай сам.
  – А что, если кто-нибудь бросится к телефону?
  – Ты его остановишь.
  Я сдался. Хотелось бы, чтобы все зависело от меня одного, но ведь у меня всего две руки, не могу же я одновременно находиться в нескольких местах.
  Мы договорились, что Сол поедет за нами в своей машине, мы вырулили со стоянки перед ресторанчиком в самом начале одиннадцатого и повернули на север. Когда я добрался до широкого места шоссе уже во вражеском стане, пошел снег. Я остановился, вылез наружу и пошел к автомобилю Сола.
  – Поезжай, как договорились, на разведку. Примерно через полмили свернешь налево. Сразу заметишь большие кессонные столбы.
  Он кивнул головой, объехал наш «кадиллак» и исчез. Я снова залез в машину, повернулся к Вульфу, решив, что надо занять его разговором, но тот не был расположен к беседе, и мы стали молча ждать.
  Вернулся Сол, развернул свою машину, подъехал к нам и вышел наружу. В воздухе кружились крупные хлопья снега.
  – Он все еще там, – сказал он.
  – Что случилось? – словно только что проснувшись, раздраженно спросил Вульф.
  – Часовой или охранник на месте, – ответил Сол. – Я остановился у входа, он осветил меня фарами и приказал не двигаться дальше. Я назвался журналистом из Нью-Йорка, но он все равно потребовал, чтобы я убирался туда откуда приехал, и как можно скорее. Я попытался уговорить его, но он пребывал в отвратном настроении, потому мне пришлось вернуться к вам.
  – Черт возьми! – мрачно заметил Вульф. – У меня нет галош.
  Уточнив, где именно оставил Нунан пост на дороге мы, вовсе не собираясь отказываться от своего плана, окольными путями прибыли в район расположения усадьбы Дитмайка.
  Глава 8
  Прежде чем добраться до оранжереи, я свалился четыре раза, Вульф – дважды, а Сол всего один раз. Мои четыре падения объясняются тем, что я шел впереди.
  Естественно, мы не могли включить фонарь. Снег, хоть и наш сообщник, поскольку скрывал следы, с другой стороны, сильно мешал продвижению вперед. Он успел закрыть толстым слоем ямы, колдобины, и сучья на тропе так, что мы, вместо того, чтобы быстро и бесшумно продвигаться вперед, не шли, а ковыляли, то и дело спотыкаясь и скользя на сплошных ухабах, которых было столько, будто их сам черт наковырял.
  Свернув с дороги, углубились в заросли метрах в трехстах от въезда на участок Дитмайков, чтобы оказаться подальше от стража, пребывающего в дурном настроении. Сначала мы карабкались в гору, затем начался крутой и очень скользкий спуск, который привел нас к зарослям низкорослых, но очень густых кустов, – через них я бы еще с грехом пополам продрался, но Вульф – никогда… Поэтому нам пришлось отправиться в обход. Только после того, как моя нога дважды сорвалась вниз, я сообразил, что мы идем по краю обрыва. Затем нам путь преградил ручей. Что представляет собой эта узкая черная полоска, я понял лишь тогда, когда влез в нее по колено, потерял равновесие и только каким-то чудом не растянулся.
  Я пожалел беднягу Вульфа, увидев, как он, словно танк, форсирует ручей, подобрав полы пальто и ощупывая дорогу тростью.
  Не стану описывать все муки этого воистину героического перехода, скажу только, что в конце концов мы таки добрались до оранжереи.
  Я достал из кармана ключ, вставил его в замочную скважину, и, вопреки опасениям, он сработал, как надо. Я осторожно открыл дверь, и мы вошли, затем я закрыл ее за собой, стараясь действовать совершенно бесшумно. Оказались мы в подсобном помещении. Пока все шло хорошо, но было так темно, что я не видел собственную руку.
  Действуя по плану, сняли наши заснеженные ботинки и поставили их на пол, сняли шляпы. Я заметил, что Вульф не расстался со своей тростью, очевидно, рассчитывая утихомиривать ею самых ретивых любителей звонить по телефону в полицию… Вновь возглавив нашу ударную группу, я занял место впереди, Вульф – за мной, в арьергарде – Сол. Таким порядком мы и прошли через холодную комнату, которая, я бы сказал, была вовсе не холодной, а, наоборот – теплой. В оранжерее почувствовал себя неприятно: жара, мрак, ряды дощатых настилов-скамеек, и со всех сторон стекла, кажущиеся абсолютно черными.
  Через оранжерею мы прошли весьма аккуратно, не задев ни одно из растений, попали в теплицу, в которой вообще стояла тропическая жара, и вошли в соседнюю комнату.
  Здесь, продвигаясь рядом с настилом, мы, как я рассчитал, достигли примерно середины помещения. Я пошел еще медленнее, дождался следовавшего за мной Вульфа, нащупал занавеску. Приподнял ее, и Сол занял то место, где недавно лежало тело Дими Лауэр. Я не мог, конечно, видеть, как он там устроился, но, убедившись наощупь, что все вроде бы в порядке, аккуратно опустил занавеску и мы с Вульфом пошли дальше, вскоре очутившись в свободной части помещения, где уже не было скамеек.
  В оранжерее ни души, и мы могли бы разговаривать шепотом, но пока не ощущали в этом необходимости. Я сунул револьвер в кобуру подмышкой и пошел к двери, соединяющей оранжерею с гостиной жилого дома.
  Это была плотно сколоченная дверь из толстых, хорошо пригнанных друг к другу досок. Но все равно снизу через щелку проникал свет. Из-за двери доносились громкие голоса, что было нам на руку. Я сильно нажал на ручку и принялся ее поворачивать. Сейчас мы должны были получить ответ на очень важный вопрос: была ли дверь изнутри заперта или нет.
  Дверь была не заперта.
  – Путь свободен, – шепнул я Вульфу, распахнул дверь, и мы вошли.
  Когда я окинул помещение взглядом, я понял, что нам повезло: в комнате находились трое: сам Джозеф Дитмайк, его дочь и сын.
  Наше появление оказалось для них ударом грома среди ясного неба. Второй удар – поблескивающий у меня в руках револьвер.
  Любой из них, конечно, мог бы и закричать, но нет – все трое словно онемели, молчали, как рыбы. Сибил полулежала на диване, откинувшись на подушки, в руке у нее был красивый бокал с коктейлем. Дональд сидел рядом на стуле, тоже что-то пил. Папочка Джозеф стоял возле них, он единственный сделал какое-то движение, когда обернулся и увидел нас в дверях.
  – Всем оставаться на месте, – скомандовал я, – и тогда мы никому не причиним вреда.
  Звук, изданный Джозефом, походил на нервный смешок, Сибил облекла свои эмоции в словесную форму:
  – И вы посмеете стрелять?
  – Безусловно…
  Вульф двинулся было вперед, но я задержал его. Разумеется, мне совершенно не хотелось стрелять. Они могли кричать, сколько заблагорассудится, все равно до стража у ворот не докричишься, но звуки выстрелов страж этот, конечно, услышал бы.
  Я подошел к Джозефу, ткнул ему в грудь пистолетом, обшарил все карманы. Пусто… То же самое проделал с Дональдом, Конечно, я бы с большим удовольствием ощупал голубое вечернее платье Сибил, но подумал, что не имею на то веских оснований.
  – О'кей, – сказал я Вульфу. – Оружия у них нет.
  – Это преступный акт! – заявил Джозеф Дитмайк. Слова его были мужественные, но голос предательски дрожал.
  Вульф, подойдя к Джозефу, отрицательно покачал головой.
  – Я с вами не согласен, – заявил он миролюбиво. – У нас был ключ. Признаю, что пистолет в руках Гудвина несколько драматизирует картину, но все, к чему я стремлюсь, это – всего лишь поговорить с вами. Я просил вас об этом днем, вы мне отказали. Сейчас, несмотря на поздний вечер, я выполню свое намерение.
  – Вам это не удастся! – заявил Дитмайк-старший, посмотрел на сына и приказал:
  – Пойди к парадному входу, вызови сюда полицейского.
  Я жестом остановил Дональда.
  – Не забывайте про мой пистолет, – голос у меня звучал необычно вкрадчиво, а черный зрачок дула глянул прямо в душу Дитмайка-старшего. – Я могу им воспользоваться, чтобы ударить по голове или прострелить вам ногу… Уверяю вас, что если бы я не был готов пустить его в ход в случае необходимости, его бы у меня в руках не было.
  – Еще одно оскорбление, – презрительно процедила сквозь зубы Сибил. Она не сделала ни единого жеста, даже не изменила своей соблазнительной позы, которая при сложившихся обстоятельствах выглядела нарочито-вызывающей:
  – Вы действительно воображаете, что мы будем здесь сидеть и разговаривать с вами под угрозой оружия?
  – Нет, – сказал Вульф, – пистолет – это скорее формальность, но разговаривать вы со мной несомненно будете. На то есть причина. Чтобы ее объяснить, мне потребуется несколько минут. Могу я сесть?
  Отец, дочь и сын одновременно крикнули:
  – Нет!..
  Но Вульф подошел к широкому креслу и сел.
  – Поразительная нелюбезность… Мне придется ослушаться вас, господа, в ваших же интересах. В этом есть настоятельная необходимость. К тому же я вынужден был переходить вброд ваш проклятый ручей.
  Он наклонился, стащил с ног носки, завернул до колен мокрые брюки, потом потянулся направо к маленькому коврику.
  – Прошу прощения, я тут немного наследил, – сказал он, оборачивая ноги ковриком.
  – Замечательно, – прошипела Сибил. – Уж не думаете ли вы, что мы не решимся выгнать вас на снег с босыми ногами?
  – В этом он глубоко ошибается, – подпевая дочери, сказал Дитмайк, голос которого теперь звучал громче и увереннее, чем минуту назад.
  Вульф продолжал с невозмутимым видом:
  – Для начала я хочу обратить ваше внимание на следующее. Все обитатели этого дома, при расследовании убийства, станут объектами не только юридической проверки, но и внимания общественности. Ваше поведение и поступки на протяжении последних лет приобретут самую широкую огласку. Случившееся в прошлом может иметь решающее значение для доказательства вины преступника сейчас. Ну, а каковы репортеры, не мне вам рассказывать… они готовы ВСЕ опубликовать в газетах.
  – Та-ак, – презрительно протянула Сибил, все еще возлежа на подушках.
  – Черт побери, – продолжал Вульф, не обращая на нее внимания. – Ведь это прошлое есть у каждого из вас!.. Возьмем хотя бы приобретение мистером Хофференом дома с прилегающим участком всего-то в нескольких милях отсюда. Не сомневаюсь, что вы все помните это имя – Хофферен? Откуда он взял деньги, а? И куда отправился один из членов его семьи, кстати, вам всем тоже хорошо известный, и почему?
  Газеты захотят узнать все факты этой пикантной истории, репортеры будут рыскать по всей округе, тем более, что их не пускают на территорию вашей усадьбы. Ну, а я с радостью им помогу, тем более, что у меня есть некоторый опыт общения с членами вашего семейства, больше того, имеются весьма убедительные и неотразимые факты.
  Джозеф Дитмайк сделал шаг вперед да так и застыл. Сибил, наконец, оставила свои подушки, села прямо.
  – Эти факты, – продолжал Вульф, – возможно, не окажут непосредственного воздействия на присяжных, разбирающих дело об убийстве Дими Лауэр, но они имеют чрезвычайное значение для людей, неофициально занятых расследованием, ибо дают характеристику участникам преступления, ну а публику будет интересовать решительно все. Есть такое выражение – перетряхивать грязное белье – оно вам известно… Соседи по округе захотят узнать, как в настоящее время чувствует себя мисс Флоренс Хофферен, оправилась ли она от совершенного на нее здесь покушения и исчезли ли страшные следы на ее шее… Они потребуют поместить в газетах ее фотографии в разных видах. Они попросят…
  – Вы – грязная свинья! – закричала Сибил.
  Вульф, покачав головой, спокойно ответил:
  – Это всего лишь то отвратительное зловоние, которое вызывает каждое убийство.
  – Боже мой!.. Как мне хотелось уничтожить вас в ту самую минуту, когда вы переступили порог моего дома! Я предчувствовал… – резким голосом заговорил Дитмайк, Его трясло от ярости, но он всячески старался это скрыть.
  – Но вы этого не сделали, – возразил Вульф, – и вот я здесь. Ни у кого из вас не останется никаких секретов, ни крупных, ни мелких… Если только мисс Хофферен истратила те деньги, которые вы ей дали, или ей понадобятся средства на какую-то блажь, то найдется много щедрых благодетелей, которые хорошо ей заплатят за рассказ о ее жизни… С интимными подробностями. Полагаю, нет необходимости вдаваться в подробности всех последствий такой газетной шумихи? Будет проявлен интерес даже к таким, казалось бы, малозначительным фактам, как талант вашей дочери устраивать неприличные ссоры с истерикой и воплями. Или способность вашего сына кочевать из одного учебного заведения в другое, причем не по собственному желанию. Мне известно, что он уже вылетел из Йельского университета, из Корнельского университета, из университета Вильямса, учился в Огайо и так далее… Из-за чего? Потому ли, что его не устраивало расписание занятий, были недостаточно хороши профессора, или же потому что…
  У Дональда резко изменилось настроение. После того, как я не разрешил ему двигаться, он вернулся к своему креслу и, казалось, замер. Мне даже показалось, что он не слушает Вульфа.
  Сейчас он вскочил на ноги и метнулся к моему шефу. Я вынужден был преградить ему путь. Он слегка отклонился назад и выбросил вперед правую руку, целясь мне в челюсть.
  В подобной ситуации самым правильным было поскорее нейтрализовать его. Поэтому я перехватил его руку левой рукой, а правой с револьвером нанес увесистый удар по почкам, заставив Дональда сложиться пополам и сесть на пол. Тут же я обернулся к другим, не будучи уверенным, правильно ли они отреагируют на мои действия.
  – Остановитесь! – раздался откуда-то голос. – Прекратите немедленно!
  Все повернулись на голос.
  Со стороны широкой арки в дальнем конце комнаты из-за портьеры вышла немолодая женщина, – как я понял, это была миссис Дитмайк, – приблизилась к нам медленными осторожными шагами.
  Сибил громко ахнула и бросилась к ней. Джозеф – вслед за дочерью. Они подскочили к вошедшей и подхватили ее с двух сторон под руки. Сибил – с упреком, муж – с негодованием. Они хотели знать, как она спустилась вниз, требовали, чтобы она тут же вернулась к себе в комнату, но ничего не помогло. Она продолжала продвигаться вперед, вынуждая их идти рядом с нею.
  Наконец, подошла к сыну, продолжавшему все еще сидеть на полу, посмотрев на него, обернулась ко мне:
  – Вы сильно изувечили его?
  – Нет, сударыня, через день-два он забудет об этой небольшой неприятности.
  Дональд поднял голову и заговорил:
  – Я в порядке, мама, но ты слышала, что он сказал?..
  – Да, я слышала все.
  – Ты сейчас же пойдешь к себе наверх! – скомандовал Джозеф.
  Миссис Дитмайк даже не взглянула в его сторону.
  Внешне в ней не было ничего примечательного: невысокого роста, довольно пухленькая, с простоватым круглым лицом, она стояла, ссутулив спину, вероятно, из-за позвоночника, поврежденного падением. Но что-то было в ее голосе, да и во всем облике, что создавало впечатление необыкновенной силы воли.
  – Я стояла у двери довольно долго и слышала все, – повторила она.
  Сибил предложила матери прилечь на диване, но та решительно покачала головой. Она только позволила мужу и дочери помочь ей сесть в одно из стоящих в комнате кресел так, чтобы ей было видно Ниро Вульфа.
  Дональд поднялся с пола, подошел к матери:
  – Со мной все в порядке, мам, – повторил он.
  Но она и на него не обратила внимания, ибо все ее мысли были заняты Вульфом.
  – Вы – Ниро Вульф?
  – Да. А вы – миссис Дитмайк?
  – Вы не ошиблись… Разумеется, я слышала о вас, мистер Вульф, поскольку вы – известный детектив. При других обстоятельствах я была бы чрезвычайно рада знакомству с вами. Я стояла за портьерами и слышала все, что вы говорили. Ваши рассуждения показались мне и разумными и логичными. Не сомневаюсь, что нас ожидают крупные неприятности, всех до единого, если не будет проведено тщательное и беспристрастное расследование. Как вы верно заметили, «на каждый роток не накинешь платок», а посплетничать любят одинаково и соседи, и присяжные. У меня есть собственные деньги, помимо состояния мужа, и я считаю, что нам нужно иметь кого-то, кто защитит нас от всех неприятностей. Конечно же, никому не удастся это сделать лучше, чем вам. Я готова заплатить вам 30 тысяч долларов, если вы возьметесь за это. Половина будет уплачена…
  – Дорогая, я предупреждаю тебя… – начал было супруг, но тут же замолчал.
  – О чем?
  Не услышав ответа, миссис Дитмайк снова обратилась к Вульфу:
  – Конечно, было бы глупо считать, что все кончится для нас хорошо, если мы будем сидеть сложа руки. Как вы верно выразились, у каждого есть свое прошлое… Ужасно, что такое страшное преступление, совершенное в нашем доме, поставило нас в центр судебного расследования… Так вот, половину этих денег вы получите немедленно, а остальные… ну да об этом мы успеем договориться.
  «А ведь жить стало веселее! – подумал я, – Всего полчаса назад я размышлял о возможности угодить за решетку, а теперь вот совершенно реально замаячили 30 тысяч».
  Вульф нахмурился:
  – Я думаю, мадам, что вы слышали ВСЕ, что я сказал?
  – Да, слышала.
  – Тогда, значит, вы не поняли основного пункта моих рассуждений. Единственная причина того, что я нахожусь здесь, в моем УБЕЖДЕНИИ: мистер Красицкий не убивал мисс Лауэр. Как, черт возьми, я могу защищать одновременно его и ваши интересы? Нет, мадам, к великому сожалению, я вынужден отказаться от вашего заманчивого предложения. Я и на самом деле явился сюда шантажировать вас, но не с целью получить деньги. Моя цель – остаться здесь с мистером Гудвином и провести частное расследование вместо того, чтобы возвращаться в свой офис и начинать сначала всю волынку… Я хочу потратить на это дело минимум времени, дабы мне не оставаться вдали от своего дома больше, чем это необходимо. Я вовсе не ожидаю со стороны вашего семейства каких-то подвохов. Но согласитесь, нельзя заниматься расследованием, если вы не пожелаете правдиво отвечать на мои вопросы. Как я уже говорил, эти вопросы будут вполне разумными.
  – Мерзкий шантажист! – прошипела Сибил.
  – Вы сказали, что это займет немного времени, – заговорил Дональд. – К завтрашнему полудню управитесь?
  – Я не могу назвать точное время, – с достоинством произнес Вульф, – но торчать тут у вас и выслушивать оскорбления этой невыдержанной особы мне не доставляет никакого удовольствия.
  – Если это необходимо, я могла бы дать вам и больше денег, много больше, – снова заговорила миссис Дитмайк. – Во всяком случае, совершенно определенно предлагаю в два раза больше.
  Она была упряма, как всякая женщина, к тому же, видимо, ей очень хотелось запустить руку в собственный капитал.
  – Нет, мадам, и на это ваше предложение согласиться я не могу, – нисколько не колеблясь, ответил Вульф. – Чтобы решить весьма важную для меня задачу, я не поехал домой обедать, пробирался к вашему дому сквозь рытвины, грязь, холодную воду и снег, ворвался сюда силой при поддержке пистолета Гудвина, и сейчас намерен оставаться здесь, пока не закончу свою миссию.
  Миссис Дитмайк посмотрела поочередно на мужа, сына и дочь.
  – Я сделала все, что могла, – сказала она.
  Джозеф Дитмайк сел впервые с тех пор, как мы вошли в гостиную, неприязненно поглядывая на Вульфа:
  – Хорошо, приступайте к расследованию, – сказал он резким голосом.
  – Прекрасно.
  Вульф глубоко вздохнул:
  – Пожалуйста, позовите сюда мистера и миссис Имбри. Они мне тоже нужны.
  Глава 9
  С тех пор, как мне стало ясно, что Ниро Вульфу удается сломить сопротивление семейства Дитмайков, у меня появилась новая забота. По плану операции мы должны были отвести всех присутствующих на кухню, дабы лицезреть то место, где миссис Имбри держала свою пресловутую коробочку с морфием. В это время в освободившемся помещении должен был действовать Сол. Но появление миссис Дитмайк сразу все усложнило… Каким образом женщина с травмой позвоночника встанет с кресла и отправится на кухню с одной лишь целью – поглазеть на пустую полку, то есть участвовать в том, что и без нее могли проделать пятеро других здоровых домочадцев?
  Появились супруги Имбри. Тут уж я сумел их разглядеть получше. Миссис Имбри была одета в подобие домашнего платья, а на Пэйле болтался полный костюм дворецкого. Я еще подумал, что мистер Имбри мне больше нравится в засаленном комбинезоне.
  Как только они вошли, Вульф сразу же объявил, что хочет взглянуть на то место, где у миссис Имбри хранилась коробочка с морфием, к тому же просит, чтобы при этом присутствовали все домашние.
  Нетрудно было догадаться, что знаменитый детектив надеется по выражению их лиц определить, кто стащил этот морфий, чтобы усыпить им Дими Лауэр. Реакция этих людей доказала нам, что беспокойство мое насчет появления миссис Дитмайк было напрасным. Они конечно, предполагали возможность подстроенной Вульфом ловушки, но сейчас были в восторге, что он не придумал ничего пострашнее: подумаешь, проверка! Была коробочка и нет ее. Иди и смотри сколько угодно на пустые полки… Отправилась в кухню вместе со всеми и миссис Дитмайк.
  Вульф все еще оставался босым. На пороге он остановился и громко сказал:
  – Арчи, положи, пожалуйста, мои носки на радиатор, чтобы они высохли. Лучше в теплице: там радиаторы горячее.
  Поэтому я спокойно задержался, взял с пола его мокрые носки и пошел с ними в оранжерею, оставив дверь открытой, отжал носки, поднял занавеску и тихо спросил:
  – Ты не спишь, Сол?
  – Нет.
  – О'кей, действуй. Миссис Дитмайк тоже с нами в кухне. Не закрывай после себя дверь.
  Я положил носки на батарею, возвратился в гостиную, заслонил собою входную дверь, наблюдая с порога, как Сол выбирался из-под настила. Вот он вошел в гостиную, пересек ее, направляясь к дальней двери в противоположном конце помещения, и там исчез. После этого я направился в кухню.
  Они все столпились вокруг открытого буфета. Вульф обменялся со мной взглядами и понял, что все в порядке, быстренько закончил свое представление по поводу исчезнувших из кухни коробочек с морфием, предложил всем вернуться в гостиную.
  – Теперь, – сказал Вульф, снова устроившись в кресле и завернув голые ноги в ковер, – давайте рассуждать здраво. Если полиция не будет полностью удовлетворена ответами мистера Красицкого, то она начнет задавать вопросы вам. Понравится это всем присутствующим или нет, сказать не могу, но вы будете вынуждены им отвечать.
  Последовало довольно долгое и нудное, как мне показалось, рассуждение моего шефа о том, что полиция считает большинство ответов свидетелей либо ложью, либо утаиванием фактов, забывая о том, что ответы перепроверяются и это понимают все.
  Порассуждав так, Вульф перешел к собеседованию. Первый вопрос он задал Имбри:
  – Скажите, мистер Имбри, вы когда-нибудь обнимали мисс Лауэр?
  Без малейшего колебания, к тому же излишне громким голосом тот гаркнул:
  – Так точно.
  – Когда? И где?
  – Один раз в этой самой комнате… Мне показалось, что ей этого хочется. Она знала, что моя жена наблюдает за нами, а я этого не знал. Поэтому и решил, что мне следует попытаться.
  – Это ложь! Я за ним не наблюдала! – с возмущением воскликнула Дора Имбри.
  Итак, первым результатом разговора было то, что миссис Имбри назвала своего драгоценного супруга лжецом.
  Пэйл состроил серьезную мину, обращаясь к жене, назидательно сказал:
  – Я предупредил тебя, Дора, что сейчас мы должны говорить чистую правду, как на духу. Я не собираюсь отпираться, будто я никогда не подходил к этой девушке, потому что обязательно найдется кто-то еще, кто видел, как я ее обнимал, и получится, что я изворачиваюсь.
  – Как на духу! – сказала насмешливо Сибил. – Вы показали нам пример чистосердечной наивности, но вряд ли это что-то прибавит к расследованию…
  Тут она была совершенно права. Хотя разговор продолжался еще более часа и не был особенно скучным, он ничего не дал Вульфу. Мой шеф старался сосредоточить главное внимание на характере и отличительных чертах Дими Лауэр, а вся семейка Дитмайков отвечала нарочито бестолково и противоречиво, и только Пэйл Имбри подтвердил показания Гаса Тренбла, что Дими Лауэр вела себя подчас весьма легкомысленно. Вульфу не удалось услышать от них свидетельства того, что Сибил хотела сама ухаживать за матерью и была против идеи приглашать в дом сиделку.
  Позиция Дитмайков заключалась в глухой защите – любыми средствами противостоять натиску Вульфа. Они боялись, что если они дадут ему хоть палец, – он откусит всю руку. Потому-то Вульф не получил в результате опроса даже «мизинчика». Но все они не понимали – никакого натиска с его стороны в действительности нет. Вульф нагло тянул время, ожидая Сола и надеясь, что тот выяснит нечто интересное.
  Часы показывали без пяти три. Вульф окликнул меня:
  – Арчи, глянь, пожалуйста, высохли ли мои носки?
  Носки оказались почти сухие, когда шеф натягивал первый из них, заговорила миссис Дитмайк:
  – Зачем вам надевать мокрые ботинки? Вы можете переночевать здесь. Дора, там есть пара новых домашних туфель…
  – Нет, весьма вам обязан!..
  Он натянул другой носок и принялся надевать ботинки.
  – Благодарение богу, они у меня достаточно большие!
  К тому времени, когда процедура обувания закончилась, в комнате воцарилась тишина, настолько напряженная, что казалось, вот-вот на наши головы обрушится потолок.
  Ее решил нарушить мистер Дитмайк:
  – Уже почти утро. Мы пойдем спать… Все это ночное бдение становится нелепым фарсом.
  Вульф, отдышавшийся после борьбы с ботинками, согласно кивнул головой:
  – Вы правы: наше собеседование было фарсом с самого начала. И это вы, а не я, превратили в фарс серьезное и нужное дело. Моя позиция была ясная, логичная и непоколебимая. Обстоятельства смерти мисс Лауэр: пропавшие таблетки морфия, то, что заранее было известно об окуривании растений в оранжерее, все это с точностью указывает, что она убита кем-то, кто был хорошо осведомлен обо всех этих вещах. И сделал это вовсе не Энди Красицкий, угодивший в тюрьму.
  Поскольку я был и остаюсь убежденным, что он не причастен к убийству, отсюда следует: Дими Лауэр убил кто-то из вас. Поскольку я силой ворвался сюда, чтобы выяснить кто именно, я намерен не уезжать отсюда, пока не доведу своего дела до конца. Либо вы меня выгоните, о последствиях чего мы с вами уже толковали. Я ваш опасный и непримиримый враг. Я собрал всех здесь вместе, но теперь буду разговаривать с каждым по отдельности. Начну с вас, миссис Дитмайк. Скоро уже рассвет. Может быть, вы хотите сначала немного отдохнуть, мадам?
  Миссис Дитмайк попыталась улыбнуться:
  – Боюсь, что я сделала ошибку, когда предложила вам деньги за то, чтобы вы нас уберегли от публичного скандала. По-моему, вы это неправильно поняли, посчитали за… Кто это?!
  Это был Сол Пензер, внезапно появившийся из-за той же портьеры, за которой она сама подслушала разговор в гостиной. Сол должен был появиться ровно в 3 часа, как было договорено, если он до этого времени не получит никаких сигналов, что он и сделал.
  Большинству из нас Сол был хорошо виден, но Вульф, сидевший в широком кресле, с высокой спинкой, вынужден был повернуть голову. Дональд, Джозеф Дитмайк и даже Имбри, как по команде, повскакивали со своих мест, очевидно, решив, что это злоумышленник. Но я оказался проворнее их. Идя навстречу Солу, бросил пренебрежительно:
  – Спокойно! Он пришел с нами и он не кусается.
  Дитмайки принялись возмущаться, зажестикулировали. Вульф, не обращая на них внимания, обратился к Солу:
  – Ты что-нибудь нашел?
  – Да.
  – Полезное?
  – Полагаю, что да.
  Сол протянул ему листок бумаги.
  Вульф взял его и скомандовал:
  – Арчи! Оружие!
  Я и без него достал пистолет. Было бы крайне нежелательно, если бы кто из них подошел близко к Вульфу в тот момент, когда тот будет читать, что написано на этом листке. Я направил дуло пистолета на Джозефа Г. Дитмайка и сказал:
  – Небольшая формальность… Отойдите, пожалуйста, будьте любезны!
  Дитмайк-старший продолжая возмущаться, все же выполнил мое распоряжение, остальные последовали его примеру. Я встал боком, чтобы держать их всех в поле зрения под прицелом. Вульф развернул сложенный вдвое лист бумаги и начал читать, естественно, про себя. Сол, тоже с пистолетом, встал справа от него.
  Вульф оторвался от бумаги и сказал:
  – Я должен объяснить, что произошло… Это – Сол Пензер, работающий у меня. Когда мы все ушли на кухню, он вышел из теплицы, поднялся наверх и кое-что проверил. Я не был удовлетворен тем, как полиция произвела обыск. – Он помахал листком бумаги. – И вот доказательства моей правоты! Где вы нашли эту записку, Сол?
  Тот ответил, не моргнув глазом:
  – Под матрацем на кровати в комнате мистера и миссис Имбри.
  Дора и Пэйл разом заговорили, Пэйл пошел на Сола, но моя рука его остановила.
  – Спокойнее, – посоветовал я ему, – мистер Пензер не сказал, КТО положил туда записку, а лишь ГДЕ он ее нашел.
  – Что это такое? – возмущенным и вместе с тем дрожащим голосом спросила миссис Дитмайк.
  – Записка, – ответил Вульф, – сейчас я ее прочту. Как видите, написана она на обычной почтовой бумаге, чернилами, почерк явно женский. Датирована 6-м декабря, то есть, вчерашним днем, но поскольку сейчас уже время перевалило заполночь, то значит ее писали позавчера. Итак читаю:
  «Дорогой мистер Дитмайк!
  Полагаю, что я никогда не буду вас называть «Джо», как вы того хотите… Я хочу выразить свою просьбу письменно и смею надеяться, что ответ тоже получу в письменной форме. Как я уже говорила, ваш подарок мне будет равняться двадцати тысячам долларов. Вы были крайне милы, но ведь и я была тоже мила, не правда ли? Я считаю, что вполне заслужила такую сумму.
  Поскольку я решила уехать отсюда и выйти замуж, то надеюсь, вы понимаете, что я не стану ждать более одного-двух дней вашего подарка. Сегодня вечером я ожидаю вас в моей комнате, как обычно, и надеюсь, что вы одобрите мой разумный поступок».
  – Это подписано «Дими», – добавил Ниро Вульф. – Конечно, это может быть…
  – Я никогда не видела этой записки! – закричала Дора Имбри. – Я понятия не…
  Свою фразу она так и не закончила.
  Что касается меня, на Дору я и не посмотрел, внимательно наблюдая за лицом Дональда Дитмайка. Едва Вульф дошел до третьего предложения, я увидел, что Дональд преобразился, впадая, очевидно, в одно из своих самых скверных настроений. Лицо его застыло, потом деформировалось, приняло расслабленное выражение, рот приоткрылся, кровь прилила к щекам. Он был своего рода прирожденный мим, выражение его лица менялось столь быстро, что за этим было трудно уследить. Видно было что чудовищные силы раздирают его душу на части.
  Это зрелище меня настолько увлекло, что я и не обернулся на крики Доры Имбри.
  И вдруг Дональд заговорил сдавленным, словно из-под земли доносящимся, голосом:
  – Теперь я все понимаю! Какой же ты!..
  Вид у него был совершенно безумный.
  – Потому-то вы и не разрешали мне на ней жениться!
  Он с кулаками набросился на отца.
  В руке у меня был пистолет, но он предназначался для нашей защиты. Вмешиваться же в дела семейные – последнее дело. Поэтому я стоял и лишь наблюдал.
  Женщины оказались беспомощными. Пэйл Имбри тоже растерялся, даже не пытаясь остановить этот циклон.
  Дональд ударил отца, тот упал на колени, но это случилось больше потому, что Дональд навалился на него всем телом, а не потому, что заехал своему папе кулаком в физиономию. Тут же он неумело ударил его еще раз, крича во все горло:
  – Ты думал, что я – не мужчина? Но я жил с ней! Я любил ее! Впервые в жизни я полюбил! Полюбил ее! Ты не позволил мне на ней жениться, и она собиралась уехать отсюда. Теперь-то я все знаю! Если уж я смог убить ее, то тебя-то я убью без труда! Я убью тебя, слышишь, убью!
  Дело выглядело так, будто он решил не откладывать исполнения своих угроз, поэтому я бросился к нему и оттащил Дональда от отца. Сол поспешил на помощь.
  Ошеломленный мистер Дитмайк с кряхтением поднялся с пола.
  – Ох, сын мой! – простонала миссис Дитмайк.
  – Энди Красицкий тоже сын какой-то женщины – своей матери, мадам, – изрек Ниро Вульф.
  Я не предполагал, что мой шеф способен на столь глубокомысленные сантименты.
  Глава 10
  На следующий день в 6 часов вечера я сидел у нас в кабинете совершенно один, пытаясь собрать в нечто целое разрозненные детали законченного дела, когда услышал визг лифта, спускавшегося из оранжереи. Спустя несколько секунд появился Вульф.
  Он удобно устроился в своем огромном кресле за письменным столом, позвонил, чтобы Фриц принес ему пива, откинулся на спинку и вздохнул с глубоким удовлетворением.
  – Как Энди справляется со своими обязанностями? – спросил я.
  – Учитывая только что пережитый удар – замечательно.
  Я, положив все бумаги на стол, повернулся к нему.
  – Знаете, о чем я думаю? – начал я, – вовсе не желая нанести ему обиду. – Ведь если бы не вы, Дими Лауэр могла бы остаться в живых и продолжала бы кружить головы мужчинам. Следователь Бен Дайкс сказал мне час назад по телефону, что Дональд признался – решение Дими выйти замуж за Энди переполнило чашу его терпения и послужило поводом для убийства. Так что если бы вы не предложили Энди работу, он не отважился бы заговорить с Дими о браке, и она не дала бы согласия. Вот и получается, что убили ее вы.
  – Ты можешь так сказать, – благодушно согласился Вульф, принимаясь открывать жестянку с пивом, принесенную в кабинет Фрицем. Радужное настроение его ничто не могло испортить.
  – Между прочим, Арчи, Джеймс мне сообщил, что эта обезьяна Нунан все еще добивается от окружного прокурора разрешения привлечь меня к ответственности за «уничтожение вещественного доказательства». Короче говоря, за то, что мы сожгли записку, которую написала Дитмайку Дими.
  – Вот болван!
  – Еще какой!
  Вульф налил пиво в кружку и посмотрел, как сверху поднялась шапкой пена:
  – Никак не может сообразить, что это было не вещественное доказательство. Никто даже не видел, что написано на том листке. Вообще-то я мог держать перед собой чистый лист бумаги. А слова можно было придумать на ходу.
  – Да, безусловно. Как ни крути, окружной прокурор должен нам в ножки поклониться, а не привлекать… Дональд не только устно признался, но и подписал письменное заявление, где сказано, что Дими была его первой и единственной любовью, что его родители угрожали лишить его наследства, если он на ней женится, что он умолял Дими не выходить за Энди, но она только посмеялась над ним. Вечером он предложил ей выпить пива, подмешав в него морфия. Подробно описано, как он перенес ее в оранжерею, чтобы навлечь подозрения на Энди. Это еще не все. Дора Имбри добавила немало пикантных подробностей, которые она ухитрилась подсмотреть о характере свидания Дональда с Дими.
  – Это, конечно, поможет, – сказал Вульф удовлетворенно, поставив на стол пустую кружку и вытирая губы.
  Я ухмыльнулся:
  – «Поможет» – не то слово. Дело закончено. Но вот что я хочу спросить у вас, что бы вы стали делать, если бы они рассмеялись вам в лицо, когда вы прочитали им письмо собственного сочинения?
  – Хм-м-м…
  – Я не сомневался, – ответил мой шеф, – что один из них ходит по краю пропасти, а, возможно, и не только один. Ну, а в таком состоянии хорошая встряска всегда выводит человека из равновесия и заставляет забывать об осторожности. Ну, а если бы они и вправду расхохотались, тогда я считал бы, что Дитмайк вне подозрений. И дальше исходили бы уже из этого. Ведь до того я не мог исключить из списка подозреваемых никого, кроме Энди, который…
  Он внезапно замолчал, шумно отодвинул кресло от стола, поднялся и взволнованно пробормотал:
  – Великий боже! Я совершенно забыл сказать Энди о семенах Милтонии! До чего же я стал рассеянным!..
  С этими словами он едва не выбежал из кабинета.
  Я тоже поднялся и направился в кухню поболтать с Фрицем.
  ВТОРОЕ ПРИЗНАНИЕ
  Глава первая
  – Я вовсе не против, – грубовато, но вполне приветливо проговорил наш посетитель. – У вас тут хорошо. – Он огляделся кругом. – Нравятся мне эти типично мужские кабинеты. Отличное местечко.
  Я никак не мог оправиться от удивления – он и впрямь выглядел как шахтер. По крайней мере, именно таким мне виделся настоящий горняк: могучее сложение, грубая обветренная кожа, руки, в которые так и просится кайло. Уж конечно, председатель правления Корпорации континентальных шахт, которая располагала собственным зданием на Нассау-стрит, неподалеку от Уолл-стрит, зарабатывал на жизнь отнюдь не с помощью кайла.
  Немало удивил меня и его тон. За день до того я услыхал в телефонной трубке энергичный голос. Человек на том конце провода представился и спросил, когда Ниро Вульф сможет заглянуть к нему в контору; я объяснил, почему мне придется сказать: «Никогда», и в конце концов на следующее утро в одиннадцать была назначена встреча у Вульфа. Затем я, как всегда, навел справки о будущем клиенте, позвонив Лону Коэну из «Газетт». Лон сообщил мне, что единственная причина, по которой Джеймс Сперлинг не станет откусывать вам уши, заключается в том, что обычно он сразу заглатывает голову целиком. И вот он сидел перед нами, развалившись в стоявшем у стола Вульфа красном кожаном кресле, – этакий добродушный здоровяк, и когда Вульф, начиная разговор, объяснил, что никогда не покидает дом ради дела, и выразил сожаление, что Сперлингу пришлось самому явиться к нам, на Западную тридцать пятую улицу близ Одиннадцатой авеню, гость произнес те самые слова, что я уже приводил в начале. У нас тут хорошо, сказал он!
  – Сойдет, – пробормотал довольный Вульф. Он сидел за своим письменным столом, откинувшись на спинку сделанного по особому заказу кресла, которое было способно выдержать вес до четверти тонны и в один прекрасный день могло бы пройти испытания на практике, достигни габариты его владельца таких размеров.
  – Если вы расскажете мне о своих затруднениях, – добавил Вульф, – возможно, я сумею устроить так, чтобы ваш визит оказался не напрасным.
  Устроившись на своем рабочем месте под единственно верным по отношению к столу Вульфа углом, я позволил себе украдкой усмехнуться. Состояние его банковского счета не вызывало необходимости обхаживать клиента, но я-то знал, отчего он столь медоточив. Просто Сперлинг похвалил его кабинет. Вульфу не нравился кабинет, находившийся на первом этаже принадлежавшего ему старинного особняка. Нет, он не нравился Вульфу – Вульф его обожал и правильно делал, ведь здесь протекала вся его жизнь, за исключением того времени, которое он проводил в кухне у Фрица, в столовой, расположенной дальше по коридору, где он трапезничал, наверху в спальне или в оранжерее на крыше, где он любовался орхидеями и прикидывался, будто помогает Теодору.
  Мои ехидные размышления прервал внезапный вопрос Сперлинга:
  – Вы Гудвин, верно? Арчи Гудвин?
  Я подтвердил его догадку. Он повернулся к Вульфу:
  – Это дело конфиденциальное.
  Вульф кивнул:
  – Как и большинство дел, обсуждаемых в этих стенах. В детективных агентствах такое не редкость. Мы с мистером Гудвином уже привыкли.
  – Это дело семейное.
  Вульф нахмурился, и я тоже. После подобного начала смело можно ставить двадцать к одному, что сейчас нас попросят пошпионить за его женой, а мы этим не занимаемся. Однако Джеймс Сперлинг добавил:
  – Я вас предупредил. Вы все равно узнаете. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда пухлый конверт. – Хотя бы из этих вот отчетов. Они предоставлены мне детективным агентством Бэскома. Слыхали о таком?
  – Я знаю мистера Бэскома. – Вульф по-прежнему хмурился. – Не люблю работать на вытоптанной земле.
  Сперлинг как ни в чем не бывало продолжал:
  – Я уже имел с ними дело и знаю, что это люди опытные, поэтому пришел к Бэскому и на сей раз. Мне потребовалась информация о человеке по имени Рони, Луис Рони. Но они проработали целый месяц и ничего не выяснили, а время поджимает. Вчера я решил расстаться с ними и обратиться к вам. Я навел справки: если вы действительно заслуживаете своей репутации, надо было с самого начала идти к вам. – Он улыбнулся ангельской улыбкой, чем снова изумил меня. Стало ясно, что этот будет держать ухо востро. – Судя по всему, вам нет равных.
  Вульф, стараясь не выдать, что он польщен, проворчал:
  – Есть один человек в Марселе – но он далеко, к тому же не говорит по-английски. Какая информация о мистере Рони вам необходима?
  – Мне нужны доказательства, что он коммунист. Если вы их добудете, и добудете быстро, – сможете выставить мне какой угодно счет.
  Вульф покачал головой:
  – Я не берусь за работу на таких условиях. Вы не уверены в том, что он коммунист, иначе не стали бы предлагать столь щедрую оплату. Если он все-таки не коммунист, я не сумею доказать обратное. Что до моих счетов, то я всегда выставляю такие, какие хочу. Однако беру деньги за сделанную работу и не смогу исполнить того, что исключается обстоятельствами. Выяснить можно далеко не всё, есть неизбежные пределы, но ни моим усилиям, ни гонорарам предела нет.
  – Вы слишком много говорите, – нетерпеливо, но не грубо заметил Сперлинг.
  – Разве? – Вульф вскинул на него глаза. – Тогда говорите вы. – Он кивнул в мою сторону. – Блокнот, Арчи.
  Шахтер дождался, пока я достану блокнот и открою его на новой странице, а затем решительно приступил к делу, для начала продиктовав по буквам имя:
  – Л-у-и-с. Р-о-н-и. В манхэттенской телефонной книге есть и его адвокатская контора, и дом, квартира… В общем, здесь все, что надо. – Он указал на пухлый конверт, брошенный им на стол Вульфа. – У меня две дочери. Мэдлин двадцать шесть лет, Гвен – двадцать два. Гвен умничка, год назад она с отличием закончила колледж Смит76, я почти уверен, что с мозгами у нее все в порядке, но она чертовски любопытна и к тому же презирает общепринятые правила. Девчонка еще понятия не имеет, что право на независимость надо заработать. Конечно, романтика в ее возрасте вполне позволительна, но не до такой же степени! Думаю, этот тип, Рони, привлек ее именно своей репутацией защитника слабых и угнетенных, которую приобрел, спасая преступников от заслуженного наказания.
  – Это имя как будто мне знакомо, – пробормотал Вульф. – А тебе, Арчи?
  Я кивнул:
  – Мне тоже. Пару месяцев назад он отстоял ту торговку детьми, как ее там звали. Парень так и рвется на первые полосы газет.
  – Или в тюрьму, – отрезал Сперлинг, и в его голосе не осталось ничего ангельского. – Сдается мне, я не сумел с ней сладить, и жена моя, черт побери, тоже. Бог знает сколько родителей наступают на те же самые грабли. Мы даже отказали ему от дома, но вы же понимаете, к чему это привело. Единственная уступка, на которую она пошла (и сомневаюсь, что эта уступка была сделана нам), – всегда являться домой засветло.
  – Она беременна? – спросил Вульф.
  Сперлинг остолбенел.
  – Что вы сказали?
  Голос его внезапно сделался тверже самой твердой руды, какую только можно сыскать в земных недрах. Он явно ждал, что его тон заставит Вульфа пойти на попятный, но этого не произошло.
  – Я спросил, не беременна ли ваша дочь. Если этот вопрос несущественен, я его снимаю, но он отнюдь не нелеп – ну разве только она заодно с общепринятыми правилами презирает и законы природы.
  – Она моя дочь, – тем же категоричным тоном проговорил Сперлинг. Затем напряжение неожиданно отпустило его, застывшие мускулы расслабились, и он расхохотался. Он просто стонал от смеха, даже не стараясь сдержаться, но ему быстро удалось взять себя в руки и продолжить разговор. – Вы слышали, что я сказал? – спросил он.
  Вульф кивнул:
  – Если могу доверять собственным ушам, то слышал.
  – Можете. – Сперлинг вновь просиял ангельской улыбкой. – Наверное, дочь – слабое место каждого мужчины, но я-то, знаете ли, не каждый. Насколько мне известно, она не беременна, а не то и сама бы сильно удивилась. Дело в другом. Чуть больше месяца назад мы с женой решили исправить ошибку, и жена сказала Гвен, что Рони будут в любое время рады в нашем доме. В тот же день я обратился к Бэскому. Вы совершенно правы, я не могу доказать, что он коммунист, иначе не пришел бы к вам, но я в этом убежден.
  – Что заставило вас так думать?
  – Его манера выражаться, и впечатление, которое он на меня производит, и то, как он ведет дела… Да и кое-что в отчетах Бэскома наводит на эту мысль – сами увидите, когда прочтете…
  – Но мистеру Бэскому не удалось добыть доказательства.
  – Да, черт возьми.
  – А кого вы называете коммунистами? Либералов? Свободомыслящих интеллектуалов? Членов Коммунистической партии? Где, по-вашему, пролегает граница?
  Сперлинг усмехнулся:
  – Это зависит от того, где я и с кем говорю. В некоторых случаях этот термин приложим к любому, чьи взгляды левее центристских. Но с вами я использую его в прямом значении. По моему мнению, Рони – член Компартии.
  – Когда вы получите доказательства (если вообще их получите), что будете с ними делать?
  – Предъявлю дочери. Но это должны быть именно доказательства. Что́ я о нем думаю, она уже знает, я давно ей сказал. Разумеется, она передала это Рони, а он посмотрел мне прямо в глаза и заявил, что ничего подобного.
  Вульф хмыкнул:
  – Возможно, вы напрасно тратите время и деньги. Положим, вы получите доказательства, но что, если партийный билет лишь подхлестнет чувства вашей дочери?
  – Не подхлестнет. На второй год занятий в колледже она заинтересовалась коммунизмом и стала его изучать, но очень быстро бросила. Утверждает, что коммунизм интеллектуально несостоятелен и нравственно нечистоплотен. Говорю же, она умница. – Сперлинг мельком посмотрел на меня и снова перевел взгляд на Вульфа. – Кстати, а как насчет вас с Гудвином? Я уже сказал, что наводил о вас справки, да вдруг промашка вышла?
  – Нет, – заверил его Вульф, – хотя доказать это мы сможем лишь на деле. Мы согласны с вашей дочерью насчет коммунизма. – Он посмотрел на меня. – Ведь так?
  Я кивнул:
  – Целиком и полностью. Мне по душе, как она выражает свои мысли. Меня самого хватает лишь на фразы вроде «красные сволочи».
  Сперлинг с подозрением покосился на меня и, очевидно, решив, что имеет дело с человеком недалеким, снова повернулся к Вульфу, который продолжал расспросы.
  – Как дело обстоит сейчас? – осведомился он. – Может, ваша дочь уже замужем за мистером Рони?
  – Господи, нет!
  – Вы уверены?
  – Уверен. Глупость какая! Впрочем, вы ведь ее не знаете. Скрытность ей не свойственна… И вообще, если она решит выйти за него замуж, то обязательно скажет мне или матери – прежде, чем ему самому. Вот как она поступит… – Сперлинг резко умолк и стиснул зубы, но через мгновение снова разжал их и добавил: – Этого-то я и боюсь – боюсь каждый день. Если она однажды решится – все пропало. Говорю же, время поджимает. Чертовски поджимает!
  Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сперлинг некоторое время смотрел на него, затем приоткрыл и снова сомкнул челюсти и вопросительно глянул на меня. Я покачал головой. Когда по прошествии нескольких минут он начал сжимать и разжимать свои огромные узловатые кулачищи, мне пришлось его успокоить:
  – Все в порядке. Он никогда не спит днем. Ему лучше думается, когда он меня не видит.
  Наконец Вульф приподнял веки и заговорил.
  – Если вы меня нанимаете, – сказал он Сперлингу, – надо кое-что прояснить. Нельзя поручить мне добыть доказательства того, что мистер Рони – коммунист. Я лишь могу установить, существуют ли такие доказательства, и если существуют – постараться их заполучить. Я охотно возьмусь за это дело, но к чему бессмысленные ограничения? Не можем ли мы уточнить задачу? Насколько я понимаю, вы желаете, чтобы ваша дочь оставила всякие мысли о браке с мистером Рони и перестала приглашать его в ваш дом. Такова ваша цель. Верно?
  – Да.
  – Так для чего же меня ограничивать? Разумеется, я могу поискать доказательства того, что он коммунист, но вдруг это не так? Или он действительно коммунист, но мы не сможем предъявить вашей дочери свидетельства, которые бы ее удовлетворили? Зачем связывать себе руки из-за одной-единственной надежды, которая, скорее всего, несбыточна, раз уж мистер Бэском, потратив на поиски целый месяц, так ничего и не обнаружил? Почему бы вам не нанять меня для того, чтобы я помог вам достичь цели – не важно, каким способом (конечно, в приемлемых для цивилизованного человека пределах)? Тогда я со спокойной совестью возьму у вас аванс в виде чека на пять тысяч долларов.
  Сперлинг задумался.
  – Он точно коммунист, будь я проклят!
  – Понимаю. Вы на этом зациклены, ничего не поделаешь. Постараюсь начать именно с этого. Но неужели вы хотите исключить остальные варианты решения проблемы?
  – Нет, нет. Не хочу.
  – Хорошо. Итак, я… Да, Фриц?
  Дверь, ведущая в коридор, открылась. Вошел Фриц.
  – Мистер Хьюит, сэр. Говорит, у вас назначена встреча. Я усадил его в гостиной.
  – Да. – Вульф бросил взгляд на стенные часы. – Скажи, что я приду через несколько минут.
  Фриц вышел, а Вульф опять обратился к Сперлингу:
  – Итак, я правильно сформулировал вашу цель?
  – Абсолютно.
  – Тогда я ознакомлюсь с отчетами мистера Бэскома, а после свяжусь с вами. Всего хорошего, сэр. Я рад, что вам понравился мой кабинет…
  – Но это срочно! Нельзя терять ни минуты!
  – Знаю. – Вульф из последних сил старался быть вежливым. – Срочность – еще одна черта, свойственная делам, обсуждаемым в этих стенах. Сейчас у меня встреча, затем я обедаю, а с четырех до шести вожусь со своими орхидеями. Но это не значит, что о вашем деле забудут. Мистер Гудвин немедленно примется за чтение отчетов, а после обеда поедет к вам в контору, чтобы получить недостающие подробности, – скажем, в два часа вас устроит?
  Джеймсу Сперлингу это совсем не понравилось. Видимо, он намеревался посвятить спасению своей дочери от невыносимой участи весь день, не отвлекаясь даже на еду. Он был настолько возмущен, что лишь буркнул в ответ что-то нечленораздельное, когда я, провожая его к выходу, вежливо напомнил, чтобы он ждал меня в своей конторе ровно в два пятнадцать, заодно приготовив чек, дабы избавить себя от необходимости посылать его по почте. Я немного задержался, окинув быстрым взглядом его длинный черный лимузин, припаркованный у тротуара, а затем вернулся в кабинет.
  Из-за приоткрытой двери гостиной доносились голоса Вульфа и Хьюита. Поскольку предмет их общего интереса находился наверху, в оранжерее, и кабинет был им не нужен, я взял пухлый конверт, оставленный Сперлингом на столе у Вульфа, и, устроившись поудобнее, приступил к ознакомлению с отчетами Бэскома.
  Глава вторая
  Через пару часов, без пяти два, Вульф поставил на блюдце опустевшую кофейную чашку, отодвинул свое кресло, поднялся, вышел из столовой и направился к лифту. Я, следуя за ним по пятам, поинтересовался у его широченной спины:
  – Не заглянуть ли нам прежде минуты на три в кабинет?
  Он повернулся:
  – Я думал, ты собираешься ехать к нашему бедному папаше.
  – Да, но за обедом вы о делах не говорите, а я прочитал отчеты Бэскома, и у меня есть вопросы.
  Он быстрым взглядом оценил расстояние до кабинета, понял, что путь неблизкий, проворчал:
  – Ладно, давай наверх, – и снова повернулся к лифту.
  Но у меня, как и у него, тоже есть правила, и одно из них гласит: если Вульф заходит в свой персональный лифт, мне там делать уже нечего. Я помчался по лестнице. Этажом выше располагались спальня Вульфа и комната для гостей. Еще выше – моя спальня и вторая гостевая комната. Следующий лестничный марш привел меня на крышу. Сейчас она не была залита ослепительным светом, как зимой, поскольку на дворе стоял июнь и жалюзи были опущены, зато цветущие растения поражали многообразием ярких красок, особенно в среднем помещении оранжереи. Конечно, мне было не привыкать к этому зрелищу, к тому же в данный момент мои мысли были заняты делом, и все равно, проходя мимо бело-желтых дендробиумов, находившихся на пике цветения, я невольно замедлил шаг.
  Я нашел Вульфа в комнате с горшечными растениями: он снимал пиджак и при моем появлении тут же нахмурился.
  – Всего две вещи, – быстро проговорил я. – Во-первых, Бэском не только…
  Вульф не дослушал:
  – Мистер Бэском обнаружил хоть какие-то связи Рони с Коммунистической партией?
  – Нет. Но он…
  – Тогда у него для нас ничего нет. – Вульф закатал рукава рубашки. – Обсудим его отчеты после того, как я их просмотрю. Он поручил дело опытным сотрудникам?
  – Безусловно. Самым лучшим.
  – Выходит, мне незачем нанимать целую армию, чтобы гоняться за призраками, даже на деньги мистера Сперлинга? Представляешь, что это значит: выслеживать коммуниста (если он вообще коммунист), особенно при том, что нам нужны не предположения, а доказательства? Еще не хватало! Я определил цель, и мистер Сперлинг со мной согласился. Поезжай-ка к нему за подробностями. Напросись в гости. Там познакомишься с мистером Рони, понаблюдаешь за ним, а главное, за девицей и постараешься составить о них как можно более полное мнение. Потом назначишь ей встречу, обратишь на себя ее внимание, и, глядишь, через пару недель она о мистере Рони думать забудет – вот цель и достигнута.
  – Будь я проклят! – Я укоризненно покачал головой. – Вы предлагаете мне приударить за ней!
  – Называй это как хочешь; я предпочитаю выражаться по-своему. Мистер Сперлинг сказал, что его дочь чрезвычайно любопытна, – вот и переключи ее интерес с мистера Рони на себя.
  – Вы предлагаете разбить ей сердце!
  – До этого можно не доводить.
  – Ага, уж лучше вообще не начинать. – Я притворился, будто пылаю праведным гневом. – Вы заходите слишком далеко! Я люблю свою профессию, и мне нравится, что я мужчина, со всеми вытекающими отсюда последствиями, но я отказываюсь выступать в роли соблазнителя…
  – Арчи! – перебил меня Вульф.
  – Да, сэр.
  – Если взять всех молодых женщин, с которыми ты познакомился, работая на меня, со сколькими из них у тебя позже установились личные отношения?
  – Таких наберется пять или шесть тысяч. Но это не…
  – Я просто предлагаю тебе поменять очередность и с самого начала установить с ней личные отношения. Что в этом плохого?
  – Да всё! – Я пожал плечами. – Ладно. Может, и ничего. Смотря по обстоятельствам. Надо на нее взглянуть.
  – Хорошо. Езжай, не то опоздаешь.
  И он направился к полкам с химикатами.
  Я слегка повысил голос:
  – Вообще-то у меня к вам еще вопрос, вернее, два. Ребятам Бэскома, выслеживавшим Рони, пришлось буквально слоняться без дела. Еще до того как у него могли зародиться первые подозрения, он точно учуял недоброе и затаился. Уж как они только не изощрялись, но часто и этого было недостаточно. Он знал все их ухищрения, и даже больше того. Коммунист он или нет, но этому его явно не в воскресной школе научили.
  – Ха! Он ведь адвокат, верно? – презрительно проговорил Вульф. Он взял с полки банку с элгетолом и принялся ее встряхивать. – Хватит. Иди же.
  – Минутку. Есть кое-что еще. Он трижды в разное время (это случалось в те дни, когда им все-таки удавалось его выследить) заходил в зоомагазин Бишофа на Третьей авеню и каждый раз оставался там больше часа. При этом никаких домашних животных у него нет.
  Вульф перестал трясти банку с элгетолом, рассеянно посмотрел на нее, словно не понимая, что у него в руках, и поставил обратно на полку, а затем воззрился на меня:
  – А! – произнес он, оставив прежний резкий тон. – Вот как?
  – Да, сэр.
  Вульф оглянулся, увидел стоявшее на своем обычном месте просторное кресло, подошел и опустился в него.
  Он был поражен, но меня это вовсе не обрадовало. Честно говоря, я предпочел бы упустить эту возможность, однако не посмел. Я слишком хорошо помнил тот голос – твердый, неторопливый, четкий голос, холодный, точно труп недельной давности, – который слышал всего три раза, по телефону. Первый раз был в январе 1946 года, второй и третий – двумя годами позже, когда мы искали убийцу, отравившего Сирила Орчарда. Кроме того, я отлично запомнил тон Вульфа, который сказал мне, когда мы с ним повесили трубки после второго звонка: «Надо было отключить тебя, Арчи, как только я признал его голос. Я ничего не говорил, потому что лучше тебе ничего не знать. Ты должен забыть его имя. Если когда-нибудь мне придется вступить с ним в противоборство, чтобы уничтожить его, я покину этот дом и найду себе другое пристанище. Я останусь там до тех пор, пока не доведу дело до конца».
  За годы работы у Вульфа я не раз видел, как он сражается с закоренелыми негодяями, но ни один из них не заставлял его говорить подобные вещи.
  Теперь же он сидел, уставившись на меня так, будто я облил уксусом его бутерброд с икрой.
  – Что тебе известно о зоомагазине Бишофа? – спросил он.
  – Да в общем ничего. Знаю только, что в прошлом ноябре Бишоф приходил к вам и предлагал работу, но вы ответили, что очень заняты, и отказались. А когда он ушел и я начал вам пенять, вы сказали, что работать на Арнольда Зека вам так же неохота, как и ссориться с ним. Вы не объяснили, откуда вам известно, что этот самый зоомагазин – часть разветвленной организации Зека, а я не стал спрашивать.
  – Я уже сказал: забудь его имя.
  – Тогда не надо было мне напоминать. Ладно, я опять забуду. Итак, сейчас я спущусь вниз, позвоню Сперлингу и сообщу ему, что вы слишком заняты и потому отказываетесь от дела. Он не…
  – Не надо. Поезжай к нему. Ты опаздываешь.
  Я поразился:
  – Какого черта? У меня что, с мозгами не в порядке? Если Рони целых три раза за месяц побывал в этом зоомагазине, а может, того больше, и притом, не имея домашних животных, каждый раз сидел там по часу, я делаю вывод, что он, скорее всего, работает на человека, имя которого я позабыл, и…
  – Все правильно. Но дело не в том. Не важно откуда, но я знал о сомнительных связях мистера Бишофа еще до того, как он ко мне пришел, поэтому сразу ему отказал. Однако с мистером Сперлингом я уже договорился и не могу пойти на попятный. – Вульф бросил взгляд на часы. – Тебе пора. – Он вздохнул. – Если бы за самоуважение не надо было платить такую цену…
  Он снова взял с полки банку с элгетолом и начал ее трясти. Мне оставалось только уйти.
  Глава третья
  Вышеописанные события происходили в четверг, в два часа. Ровно через двое суток, в субботу, я уже стоял на нагретой солнцем мраморной плите размером с мою спальню и, размахивая ярко-голубым полотенцем размером с мою ванную, сгонял назойливую муху с обнаженной ноги Гвен Сперлинг. Неплохо для начинающего соблазнителя, учитывая, что я гостил здесь не под своим именем. Теперь меня звали не Арчи, а Алекс. Я рассказал Сперлингу о предложении Вульфа представить меня его семье (конечно, не раскрывая всех карт), а когда он стал возражать против моего знакомства с Рони, объяснил, что для слежки и тому подобных вещей мы можем нанять помощников, я же постараюсь втереться Рони в доверие. Он уступил и пригласил меня провести выходные в своем загородном доме в Стоуни-Эйкрз, близ Чаппакуа, при условии, что я назовусь другим именем, так как был убежден, что его жене, сыну и старшей дочери Мэдлин отлично известно, кто такой Арчи Гудвин. Я скромно заметил, что сомневаюсь в этом, и настоял на том, чтобы остаться Гудвином, а не то, представляясь, мне пришлось бы каждый раз напрягать память. Мы сошлись на том, чтобы переделать Арчи в Алекса. Тогда мое новое имя подходило под инициалы «А. Г.», вытисненные на портфеле, который Вульф подарил мне на день рождения. Естественно, я намеревался захватить его с собой, потому что он был изготовлен из шкуры северного оленя и окружающие непременно должны были увидеть эту красоту.
  Промелькнувшие в отчетах Бэскома сведения о визитах Луиса Рони в зоомагазин Бишофа дорого обошлись Сперлингу. Если бы не они, Вульф, безусловно, оставил бы Рони в покое до моего возвращения с уик-энда: столь тривиальное задание не представляло для него никакого интереса, если не считать гонорара, к тому же он отчего-то полагал, будто женщины так и падали к моим ногам, стоило мне только щелкнуть пальцами, хотя в действительности все было куда сложнее. Однако когда в четверг вечером я вернулся от Сперлинга, Вульф уже висел на телефоне, вызванивая Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кетера. А когда в пятницу поутру они явились к нему на совещание, Солу было велено ознакомиться с отчетами Бэскома и изучить прошлое Рони, а Фреду и Орри даны особые инструкции, как установить за ним хитрую слежку. Очевидно, таким образом Вульф платил за самоуважение – или позволил Сперлингу платить вместо себя. Однажды, во время третьего и последнего телефонного разговора с Арнольдом Зеком, он заявил, что при расследовании руководствуется лишь интересами дела и не признает ограничений извне, и вот теперь настала пора доказать это на практике. Если визиты Рони в зоомагазин действительно означали, что он куплен Зеком, и если Зек по-прежнему запрещал вторгаться на свою территорию, то Ниро Вульф обязан был продемонстрировать, что никто не вправе преграждать ему дорогу. У нас была своя гордость. Вот почему к делу оказались привлечены Сол, Фред и Орри.
  А на следующее утро, в субботу, я уже мчался по извилистым автострадам Уэстчестера на север, поглядывая на придорожные деревья, одетые пышной листвой, стараясь сохранять спокойствие, когда какой-нибудь незадачливый тихоход упорно плелся по левой полосе, и время от времени совершая стремительный обгон, чтобы не терять формы. Потом я, согласно указаниям, съехал с автострады на второстепенную дорогу и пару миль следовал по ней; далее, проехав меж двух увитых плющом каменных столбов, свернул на гравиевую аллею, немного попетлял по парку, украшенному разнообразными достижениями садоводческого искусства, и наконец очутился на открытом пространстве, перед большим каменным особняком, который, судя по всему, и был тем самым местом, куда я держал путь. Я остановил машину и сообщил печальному немолодому лакею в ливрее из ангорской козьей шерсти, что я фотограф и меня ждут.
  Мы со Сперлингом условились, что я выдам себя за сына его делового партнера, который якобы увлечен фотографией и собирается запечатлеть Стоуни-Эйкрз для нужд корпорации. Эта легенда понадобилась нам по двум причинам: во-первых, мне в любом случае надо было как-то представиться, а во-вторых, я хотел получить удачные снимки Луиса Рони.
  Четыре часа спустя, перезнакомившись со всеми домочадцами, перекусив и обойдя все поместье, вдоволь нащелкавшись двумя фотокамерами с самым профессиональным видом, какой мне только удалось на себя напустить, я стоял на краю бассейна и сгонял муху с ноги Гвен. Мы оба только что вылезли из воды, и с нас ручьями текла вода.
  – Эй, – воскликнула она, – не надо хлестать меня полотенцем, пусть лучше муха кусает – если она тут вообще пролетала!
  Я заверил ее, что муха была.
  – Ладно, в следующий раз сначала предупредите, может, я сама ее прогоню. Не хотите ли снова нырнуть с вышки? Где ваша «лейка»?
  Она приятно удивила меня. После рассказов ее папаши я ожидал встретить здесь невзрачную интеллектуалку, однако наружность ее оказалась достаточно интересной, чтобы отвлечь внимание от внутреннего содержания. Сногсшибательной красоткой она не была (с этакими-то веснушками!), да и лицо ее – в сущности, вполне милое, – на мой вкус, было, пожалуй, чуть более круглым, чем хотелось бы; но и записывать ее в дурнушки я не торопился: те части тела, что предстали взору, когда она появилась в купальном костюме, заслуживали безоговорочного одобрения. Мне нипочем не заметить бы муху, не пялься я на ножку, которую та облюбовала.
  Я опять нырнул, на этот раз неудачно. Когда я вылезал, откидывая назад мокрые волосы, рядом возникла Мэдлин:
  – Что вы творите, Алекс! Шею хотите себе сломать? Обормот несчастный!
  – Пытаюсь произвести впечатление, – ответил я. – У вас есть трапеция? Я умею висеть, уцепившись носками за перекладину.
  – Не сомневаюсь. Весь ваш репертуар известен мне куда лучше, чем вы думаете. Подите-ка сюда, садитесь, я приготовлю вам коктейль.
  Мэдлин вполне могла отвлечь мое внимание, вознамерься я в угоду Вульфу приударить за Гвен. Она была эффектнее Гвен: стройная, но не тощая, с гладким смуглым лицом и большими темными глазами, которые она любила томно прикрыть, чтобы затем неожиданно распахнуть и совершенно пленить вас. Я уже знал, что ее муж, пилот бомбардировщика В-17, погиб в сорок третьем в небе над Берлином, что она полагает, будто все на свете уже повидала, но ее можно убедить взглянуть еще разок, что ей нравится имя Алекс и что она надеется услышать от меня несколько забавных историй, которые ей прежде не попадались. Да, Мэдлин вполне могла отвлечь мое внимание от Гвен.
  Я подошел и сел рядом с ней на скамью, залитую солнцем, но обещанного коктейля не получил, потому что тележку с закусками и напитками окружили трое мужчин, и один из них что-то готовил для остальных. Это был Джеймс Сперлинг-младший. На год или два старше Мэдлин, он почти ничем не напоминал своего отца. Взглянув на его изящную фигуру, гладкую загорелую кожу или широкий капризный рот, никто бы не сказал, что он похож на шахтера. Прежде мы с ним не встречались, но кое-что я о нем слыхал. Не поручусь за точность выражений, но, кажется, это был упорный малый, который прилежно взялся за учебу, чтобы найти свое место в отцовской корпорации, и начал разъезжать по шахтам, мотаясь то в Бразилию, то в Неваду, то в Аризону, но быстро утомился и вернулся в Нью-Йорк восстановить силы – здесь хватало тех, кто был готов составить ему компанию.
  Рядом с ним у тележки стояли двое гостей. Поскольку нас занимали лишь Рони и Гвен, поначалу я почти не общался с остальными, разве только из вежливости, но позже мне пришлось обратить внимание и на кое-кого еще. Складывалось такое впечатление, будто тут начало происходить кое-что любопытное, и я немного расширил сферу своих интересов. Если я что-нибудь понимал во флиртующих женщинах, то миссис Эмерсон (для друзей и врагов просто Конни) явно строила глазки Луису Рони.
  Но прежде о тех двоих у тележки. Один из них был крутой парень, чуть старше меня, по имени Уэбстер Кейн. По моим сведениям, он был экономистом, выполнял кое-какую работенку для Корпорации континентальных шахт и считался другом семьи. Обладатель крупной красивой головы и шевелюры, явно не знакомой с расческой, небрежно одетый, он ни разу не искупался в бассейне, зато все время пил. Через десяток лет он вполне мог бы сойти за сенатора.
  Я был рад случаю запечатлеть крупным планом другого мужчину, ибо мне частенько доводилось слышать, как Вульф разбирает его по косточкам. В шесть тридцать вечера пять дней в неделю Пол Эмерсон вел на Питтсбургском радио аналитическую программу, спонсируемую Корпорацией континентальных шахт. Примерно раз в неделю Вульф слушал его, но редко дослушивал до конца; он в раздражении выключал приемник и без обиняков высказывал все, что думает об этой передаче и ее ведущем. Главная его мысль всегда сводилась к тому, что Полу Эмерсону место скорее в гитлеровской Германии или франкистской Испании. Итак, поначалу я обрадовался возможности взглянуть на него вблизи, но был несколько сбит с толку тем, что он оказался в точности похож на школьного учителя химии из Огайо, который вечно ставил мне отметки выше, чем я заслуживал. Кроме того, я не сомневался, что у него (то есть у Пола Эмерсона) язва: он пил только содовую с одним-единственным кусочком льда. В плавках он смотрелся на редкость жалко, и, чтобы потрафить Вульфу, я несколько раз заснял его в самых эффектных ракурсах.
  Так вот, то, чем, судя по всему, занималась в настоящий момент супруга Эмерсона, Конни, имело непосредственное отношение к цели, определенной Вульфом. Этой особе оставалось всего четыре-пять лет беззаботной жизни, прежде чем ей стукнет сорок, и посему меня она уже не интересовала, однако она вовсе не заблуждалась, полагая, будто вполне еще может позволить себе показаться в купальнике у бассейна при свете дня. Она была из той редкой породы блондинок, которым идет загар, да и по части фигуры, по совести говоря, обставила Гвен или Мэдлин, а блеск ее лучистых голубых глаз был заметен даже с противоположной стороны широкого бассейна. Там, на другом краю бассейна, она сейчас и устроилась возле Луиса Рони, пытаясь отдышаться, ибо только что продемонстрировала ему двойной подколенный захват, легко уложив его на спину, а он был отнюдь не дохляк. Эта оригинальная форма флирта имела очевидные преимущества; так или иначе, у Конни в запасе было много других приемов, которые она не задумываясь пускала в ход. За ланчем она намазывала для него булочки маслом. Подумать только!
  Я был озадачен. Если те двое и беспокоили Гвен, она ничем себя не выдала, хотя от меня не укрылись несколько быстрых взглядов, брошенных ею на парочку. Возможно, притворяясь, будто ей больше нравится помогать мне фотографировать и смотреть, как я ныряю, она таким образом наносила ответный удар, но кто я такой, чтобы подозревать в притворстве симпатичную веснушчатую девчонку? Мэдлин принялась подшучивать над Конни и ее маневрами, но было не похоже, что они действительно ее волнуют. Что до мужа Конни, Пола Эмерсона, то кислое выражение, с каким он взирал на супругу и ее приятеля, мало о чем говорило, поскольку оно не сходило с его бесцветной физиономии, куда бы он ни взглянул.
  Сам Луис Рони представлял собой загадку. Предполагалось, что он всеми силами добивается Гвен, то ли потому, что влюблен, то ли по каким-то иным причинам; если так, то для чего все эти шуры-муры с загорелыми блондинками не первой молодости? Может, он хочет подзадорить Гвен? Конечно, я внимательно изучил его, не преминув отметить контраст между суровой, мужественной физиономией и намеками на грядущий жирок, который через пару лет начнет перевешивать мускулы, однако к окончательным выводам пока не пришел. Не ограничившись отчетами Бэскома, я навел о нем справки и теперь знал все об этом защитнике карманных воров, вымогателей, наемных убийц, скупщиков краденого и тому подобной швали, но так и не сумел решить, кто он – кандидат на лавры нового Эйба Хаммела77, коммунист, пробующий раздуть шумиху с помощью новых методов, лейтенант армии Арнольда Зека (а то и кто-нибудь чином повыше) или же обыкновенный простак, которым вертят как хотят.
  Однако в данный момент меня больше волновала одна конкретная проблема. Вместо того чтобы гадать, до чего дойдет у них с Конни Эмерсон, или чье топливо он заливает в свой бензобак, я спрашивал себя: почему он никак не оставит в покое водонепроницаемый бумажник или кошелек, спрятанный у него в плавках? Я заметил, что он уже четырежды украдкой проверял, на месте ли тот; мое любопытство дошло до предела, когда на четвертый раз – сразу после того, как Конни продемонстрировала свой приемчик, – он не удержался и вытащил его, осмотрел и снова засунул обратно. Со зрением у меня все было в порядке, и никаких сомнений по поводу увиденного не осталось.
  Естественно, этого я не одобрил. В раздевалке на общественном или даже частном пляже либо в бассейне, где много людей и где приходится переодеваться бок о бок с незнакомцами, человек имеет полное право убрать ценную вещицу в водонепроницаемый футляр и держать при себе; больше того, он будет олухом, если не сделает этого. Но Рони – такой же гость этого дома, как и все мы, – переодевался в отведенной ему комнате, находившейся неподалеку от моей, на втором этаже. Не слишком-то вежливо сомневаться в честности хозяев дома или других гостей, но даже если Рони считал, что у него были для этого основания, в его комнате наверняка имелось не меньше десятка первоклассных укромных местечек, где можно было спрятать тот, кстати сказать, совсем небольшой предмет, о котором он так беспокоился. Он оскорбил всех присутствующих, в том числе и меня. Правда, он как мог скрывал свою озабоченность, так что, кроме меня, ее, по-видимому, никто и не заметил, однако у него не было права так рисковать, ведь он мог задеть наши чувства; лично я был возмущен и решил, что так этого не оставлю.
  Моей руки коснулись пальцы Мэдлин. Я одним махом допил коктейль и повернул голову.
  – А?
  – Что «а»? – улыбнулась она, распахивая свои глазищи.
  – Вы до меня дотронулись.
  – Разве? Ничего подобного.
  Она меня явно поддразнивала, но я в этот момент наблюдал за Гвен, собиравшейся прыгать с вышки спиной назад, к тому же нам все равно помешали. Ко мне приблизился Пол Эмерсон и ворчливым тоном проговорил:
  – Забыл сказал, Гудвин: пока я не дам своего разрешения – никаких снимков. Я имею в виду в прессе.
  Я вскинул голову:
  – В смысле – вообще никаких или только тех, где есть вы?
  – Только те, где я. Пожалуйста, не забудьте.
  – Конечно. Я все понимаю.
  Когда он отошел к краю бассейна и полетел в воду, судя по всему намеренно, Мэдлин заметила:
  – Вы полагаете, что человеку, который здесь впервые, позволительно подшучивать над такой знаменитостью, как он?
  – Безусловно. Почему вы удивляетесь, ведь вам отлично известен весь мой репертуар! И вообще, что я такого сказал?
  – О… Когда мы вернемся в дом, я вам кое-что покажу. Мне надо бы придержать язык.
  На противоположном краю бассейна Рони и Конни Эмерсон, уже отдышавшись, устремились к воде. Джимми Сперлинг, которого я про себя называл Младшим, поинтересовался, нужна ли кому дозаправка, а Уэбстер Кейн заявил, что сам всем нальет. Гвен, с которой снова ручьями стекала вода, остановилась около меня, чтобы сказать, что солнце клонится к закату и скоро можно будет поснимать западную террасу, а пока нужно накинуть что-нибудь из одежды, ведь верно?
  Давно мне не выпадала такая приятная работенка; настроение портил только этот чертов бумажник или кошелек, о котором так беспокоился Рони. Над этим стоило поразмыслить, только чуть позже.
  Глава четвертая
  Несколько часов спустя, перед обедом, я прихорашивался в отведенной мне комнате на втором этаже, где имелись три больших окна, две полутораспальные кровати, а также много другой мебели и ковров, обладать которыми мне не светит, но которыми я с удовольствием пользовался во время пребывания в этих стенах. Затем я достал ключи, которые прятал за книгами на полке, раскрыл портфель оленьей кожи, вынул из него свою аптечку и отпер ее. В отличие от дурно воспитанного Рони, я явился сюда по делу, и дело это требовало, чтобы я привез с собой в коробочке, которую называл аптечкой, несколько необычных вещиц. Я вытащил из аптечки один-единственный предмет: крошечный, круглый, светло-коричневый – и аккуратно переложил его в маленький кармашек для часов, находившийся во внутреннем кармане моего пиджака. Для этого мне пришлось воспользоваться пинцетом, потому что даже влажные кончики пальцев могли повредить этот предмет. Я снова запер аптечку и убрал ее обратно в портфель.
  В этот момент постучали, и я сказал: «Войдите!» Дверь распахнулась, вошла Мэдлин в воздушном белом одеянии, начинавшемся на груди и заканчивавшемся где-то у пола. Ее лицо теперь казалось меньше, а глаза – еще больше.
  – Как вы находите мое платье, Арчи? – спросила она.
  – Вполне. Не слишком строгое, зато определенно… – Я осекся и во все глаза уставился на нее. – Мне показалось, вы говорили, что вам нравится имя Алекс. Нет?
  – По-моему, Арчи даже лучше.
  – Тогда я снова стану Арчи. Когда отец успел вам рассказать?
  – Он ничего не говорил. – Она распахнула глаза. – Вы думаете, что я считаю себя этакой искушенной и загадочной особой, правда? Может, и верно, но такой я была не всегда. Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.
  Она повернулась и вышла.
  Я последовал за ней. Мы миновали широкий коридор, пересекли лестничную площадку и вступили в противоположное крыло. Одна из дверей была открыта; пройдя через нее, мы очутились в комнате, вдвое превосходившей размерами мою спальню, которая сама по себе казалась мне отнюдь не маленькой. Летние запахи, врывавшиеся сюда с улицы, смешивались с ароматом роз в гигантских вазах, расставленных по всему помещению. Я хотел было оглядеться, но Мэдлин сразу потащила меня к столу, на котором лежал объемистый, обтянутый кожей альбом, похожий на огромный географический атлас, раскрыла на странице с закладкой и показала мне:
  – Видите? Тогда я была молода и беспечна!
  Я сразу узнал ее, потому что у меня дома имелась точно такая же. Это была вырезка из «Газетт» от девятого сентября тысяча девятьсот сорокового года. Моя физиономия украшала страницы газет не так часто, как портреты Черчилля, Рокки Грациано78 или даже Ниро Вульфа; просто в тот раз мне удалось выбить пистолет из рук преступника прежде, чем он нажал на курок.
  Я кивнул:
  – Этот парень – прирожденный герой.
  Она тоже кивнула:
  – Мне было семнадцать. Я грезила о вас почти месяц.
  – Неудивительно. Вы это кому-нибудь показывали?
  – Нет, не показывала! Черт возьми, вы должны быть тронуты моим признанием!
  – Проклятье, да я тронут, но куда меньше, чем час назад! Я-то вообразил, что вам понравился мой нос или, там, волосы у меня на груди, а вы подсовываете мне какие-то детские воспоминания.
  – А что, если былые чувства вернулись?
  – Не пытайтесь подсластить пилюлю. В любом случае возникает проблема. Кто еще, кроме вас, может помнить об этом снимке? Кстати, он не единственный.
  Она задумалась.
  – Пожалуй, Гвен, но навряд ли. Больше, наверное, никто. У вас проблема, а у меня – вопрос: для чего вы здесь? Луис Рони?
  Настала моя очередь призадуматься. Она загадочно улыбнулась:
  – Значит, он.
  – Может, и нет. А что, если и так?
  Она вплотную придвинулась ко мне и обеими руками вцепилась в лацканы моего пиджака; глаза ее на этот раз были широко распахнуты.
  – Послушай-ка, ты, прирожденный герой! – серьезно проговорила она. – Не важно, вернулись былые чувства или нет, поберегись совать свой нос в дела моей сестры. Ей двадцать два года. Я в ее возрасте уже много чего повидала, а она до сих пор невинна, как роза… Господи, при чем тут розы! Ты понял, что я имела в виду. Я согласна с папой насчет Луиса Рони, но все зависит от того, какими методами действовать. Пожалуй, лучший способ избавить Гвен от страданий – это взять и пристрелить его. Не знаю наверняка, что он для нее значит, но хочу тебе сказать: дело тут не в папе с мамой, не во мне и не в Рони. Дело в моей сестре, запомни это хорошенько.
  Так уж сложилось. Мы стояли лицом к лицу, розы источали пьянящий аромат, а она вдруг сделалась дьявольски серьезна после того, как целый день заигрывала со мной, и все случилось само собой. Когда, через одну-две минуты, Мэдлин оттолкнула меня, я позволил ей вырваться, подошел к папке, захлопнул ее, отнес к стеллажам и положил на самую нижнюю полку. Вновь повернувшись к ней, я увидел, что она, хоть и раскраснелась, однако, вполне владела собой и могла говорить.
  – Болван проклятый! – воскликнула она, после чего ей пришлось прокашляться. – Взгляни, что стало с моим платьем! – Она торопливо расправила складки. – Нам пора вниз.
  Когда мы по широкой лестнице вместе спускались в зал для приемов, до меня внезапно дошло, что я кое-что перепутал. Мне, кажется, и впрямь удалось установить личные отношения, только вот не с тем, с кем было надо.
  Стол был накрыт на западной террасе. Как только мы расселись, лучи вечернего солнца, скользившие по верхушкам деревьев, что росли на лужайке, осветили стену дома прямо над нашими головами. К этому времени из всех присутствующих одна лишь миссис Сперлинг по-прежнему звала меня мистером Гудвином. Она усадила меня справа от себя, вероятно для того, чтобы придать вес сыну делового партнера председателя правления. Я до сих пор не мог понять, знает ли она о том, что я переодетый сыщик. Лицом, особенно широким ртом, Младший походил именно на нее, хотя с годами она чуть располнела. Чувствовалось, что она держит хозяйство в крепких руках; по виду и повадкам слуг было заметно, что они работают здесь уже довольно долго и уходить не намерены.
  По окончании обеда мы остались на террасе и просидели там до тех пор, пока не стемнело. Тогда мы пошли в дом, все, кроме Гвен и Рони, отправившихся бродить по лужайке. Уэбстер Кейн и миссис Сперлинг заявили, что собираются послушать радио или посмотреть какую-нибудь телепередачу. Меня пригласили сыграть в бридж, но я сказал, что должен обсудить со Сперлингом завтрашние съемки, и это была сущая правда. Он увел меня в ту часть дома, которую я еще не видел, в большую комнату с высоким потолком, расставленными вдоль стен книжными шкафами, вмещавшими в себя четыре тысячи книг, биржевым телеграфом и письменным столом, на котором среди прочего стояли пять телефонных аппаратов. Там он предоставил мне четвертый или пятый шанс отказаться от сигары, пригласил сесть и спросил, что мне нужно. Сейчас передо мной был не хозяин, обращавшийся к гостю, а большой начальник, разговаривавший с одним из самых незначительных своих подчиненных. Мне пришлось подстроиться под его тон.
  – Ваша дочь Мэдлин знает, кто я такой. Она когда-то видела мой снимок в газете. Судя по всему, у нее отличная память.
  Он кивнул:
  – Превосходная. Это важно?
  – Нет, если она никому не скажет, а я полагаю – не скажет. Но я счел, что вы должны об этом знать. Решайте сами, надо ли вам говорить с нею об этом.
  – Не думаю. Посмотрим. – Он был хмур, но сердился вовсе не из-за меня. – А что там с Рони?
  – О, мы перекинулись всего парой слов. Он был очень занят. Но я собирался поговорить с вами о другом. Оказалось, что гостевые комнаты запираются, и меня это порадовало, однако я по неосторожности обронил свой ключ в бассейн, а отмычек с собой не захватил. Я человек нервный и перед сном всегда запираюсь изнутри, так что если у вас имеется универсальный ключ, вы его мне не одолжите?
  Голова у него работала что надо. Он улыбнулся еще до того, как я закончил фразу. Затем покачал головой:
  – Боюсь, что нет. Существуют определенные нормы… Да к черту нормы! Но он ведь гость моей дочери. Я сам его пригласил и потому предпочел бы не пускать вас за порог его комнаты. Для чего вам…
  – Я говорил исключительно о своей комнате. Ваши намеки просто возмутительны. Я обязательно скажу отцу, который владеет долей в вашей корпорации. Он тоже будет разгневан. Что поделать, если у меня нервы?
  Сначала он только усмехнулся, но затем счел, что мой ответ заслуживает большего, и, запрокинув голову, громко расхохотался. Я терпеливо ждал. Отдав мне должное, он встал, подошел к большому стенному сейфу, покрутив взад-вперед ручку, распахнул дверцу, выдвинул один из ящиков, порылся в нем, а затем подошел ко мне. В руке он держал ключ с прицепленным к нему брелоком.
  – Можете на всякий случай забаррикадировать дверь кроватью, – посоветовал он.
  – Да, сэр, благодарю вас. Непременно, – ответил я и вышел.
  Вернувшись в гостиную размером с теннисный корт, я обнаружил, что партия в бридж еще не началась. К компании присоединились Гвен с Рони. Они танцевали под включенное радио на пятачке у дверей, ведущих на террасу; Джимми Сперлинг танцевал с Конни Эмерсон. Мэдлин сидела за фортепьяно, пытаясь подыгрывать музыке, доносившейся из приемника; Пол Эмерсон с еще более кислым, чем обычно, лицом стоял рядом и следил за ее порхавшими по клавишам пальцами. В конце обеда он принял три разных вида пилюль и среди них, верно, по ошибке проглотил не ту. Я подошел, пригласил Мэдлин на танец и почти сразу понял, что танцует она превосходно. Это нас еще больше сблизило.
  Чуть позже явилась миссис Сперлинг, за нею – сам Сперлинг и Уэбстер Кейн. Вскоре танцы закончились, кто-то упомянул, что пора на боковую; все шло к тому, что мне уже не удастся воспользоваться маленькой коричневой капсулой, которую я недавно достал из аптечки. Несколько человек обступили отлично оснащенный бар на колесиках, стоявший рядом с длинным столом позади дивана, но Рони в их числе не было. Я уж было решил, что сегодня судьба мне не улыбнется, как вдруг Уэбстер Кейн воспылал желанием пропустить перед сном последний стаканчик и начал агитировать присутствующих поддержать его начинание. Я сделал себе бурбон с водой, потому что тот же напиток предпочел Рони, и настроение у меня значительно улучшилось, когда я увидел, как он берет у Джимми Сперлинга стакан. Теперь все шло как по писаному. Рони сделал глоток, а затем поставил стакан на стол, так как Конни Эмерсон протянула ему обе руки, чтобы показать движения румбы. Я тоже отпил из стакана, чтобы в нем осталось столько же жидкости, вынул из кармана капсулу и бросил в напиток, потом будто бы случайно подошел к столу, поставил стакан на стол рядом со стаканом Рони, потому что мне якобы захотелось курить, зажег сигарету и снова взял стакан, но уже не тот, вернее сказать – на этот раз именно тот. Ни у кого не было ни малейшей возможности заметить этот маневр, ибо я действовал как нельзя осмотрительней.
  И тут удача покинула меня. Как только Конни отпустила его, Рони вернулся к столу и снова взял стакан, но пить этот олух больше не стал. Он просто держал стакан в руках. Немного погодя я попытался подать ему пример, для чего подошел к нему – в этот момент он болтал с Гвен и Конни – и присоединился к разговору, время от времени отхлебывая из своего стакана здоровенными глотками и похваливая бурбон, но он и не притронулся к выпивке, верблюд проклятый. Я уже хотел попросить Конни провести подколенный захват, чтобы я мог влить спиртное ему в глотку. В этот момент два или три человека стали желать всем спокойной ночи и прощаться. Я из вежливости обернулся, а когда снова взглянул на Рони, тот направлялся к бару, чтобы поставить стакан. Он отошел, и я увидел там только пустую посуду. Неужто он выпил свой бурбон залпом? Вряд ли. Я тоже подошел к бару, поставил стакан и, потянувшись за соленым крендельком, наклонил пониже голову и понюхал содержимое ведерка со льдом. Так и есть: он выплеснул свой бурбон туда.
  Кажется, я не забыл пожелать остальным доброй ночи; как бы там ни было, я наконец добрался до своей комнаты. Естественно, я злился на себя за то, что дал промашку, и, раздеваясь, шаг за шагом припоминал случившееся. Вне всяких сомнений, Рони не видел, как я меняю стаканы местами, поскольку в этот момент стоял ко мне спиной, а зеркала там не было. Конни тоже ничего не заметила, потому что он закрывал ей обзор, к тому же она доходила ему лишь до подбородка. Я снова прокрутил в уме все, что было, и решил, что засечь меня никто не мог, и все же был рад, что здесь нет Ниро Вульфа, который сумел бы объяснить произошедшее. В любом случае, заключил я, зевая во весь рот, сегодня универсальный ключ Сперлинга мне не пригодится. Не важно, по какой причине Рони вылил свой бурбон, главное, он это сделал, а значит, он не только не одурманен, но держит ухо востро… и потому… потому что-то такое… потому… Какая-то важная мысль все время ускользала от меня…
  Я потянулся было за своей пижамной курткой, но тут опять широко зевнул, и это привело меня в бешенство: я не имел права зевать, если не справился с простейшей вещью, – всего-то требовалось подмешать в спиртное… Но бешенства как не бывало… Лишь чертовски хотелось спать…
  Помню только, что вслух сказал себе сквозь стиснутые зубы: «Тебя накачали снотворным, идиот треклятый, так хотя бы запри дверь», хотя не помню, чтобы все-таки запер ее. Однако я это сделал, потому что на следующее утро она была заперта.
  Глава пятая
  Воскресенье стало настоящим кошмаром. На целый день зарядил дождь. В десять утра я силой заставил себя вылезти из постели. Голова распухла, точно бочка, набитая мокрыми перьями, и пять часов спустя по-прежнему была размером с бочонок, сырости в котором не поубавилось. Гвен настаивала, чтобы я снимал интерьеры со вспышкой, и мне пришлось ей уступить. Крепкий черный кофе не принес мне никакого облегчения, а на еду я вообще не мог смотреть без отвращения. Сперлинг подумал, что я маюсь с похмелья, и, разумеется, даже не улыбнулся, когда я вернул ему ключ и отказался предоставить какой-либо отчет. Мэдлин решила, что произошло что-то занятное; впрочем, у слова «занятный» много разных значений. Когда меня все-таки усадили за бридж, я вдруг заделался провидцем – мне без конца везло, и Джимми заподозрил меня в шулерстве, хотя старался это скрыть. В довершение всего Уэбстер Кейн вообразил, что я как раз в том состоянии, чтобы взяться за изучение экономики, и посвятил первому уроку целый час.
  Сейчас я был не способен освоить даже простые дроби, не говоря уж об экономике или установлении личных отношений с девицей вроде Гвен. Или Мэдлин. В какой-то момент Мэдлин застала меня в одиночестве и попыталась разговорить, чтобы выведать мои намерения и планы (или, скорее, намерения и планы Вульфа) в отношении своей сестрицы, а я прилагал неимоверные усилия, чтобы не огрызнуться в ответ. В свою очередь, она охотно снабжала меня информацией, поэтому я без особого труда разжился некоторыми сведениями о Сперлингах и их гостях. Единственный, кто на дух не переносил Рони, был сам Сперлинг. Миссис Сперлинг и Джимми, брат Гвен, поначалу отнеслись к нему хорошо, затем переменили мнение, более или менее разделив точку зрения Сперлинга, а около месяца назад опять передумали и заявили, что это личное дело Гвен. Вот тогда-то Рони и было позволено вновь переступить порог их дома. Что касается гостей, то Конни Эмерсон, по-видимому, вознамерилась решить проблему по-своему, переключив внимание Рони с Гвен на кого-нибудь другого, желательно на себя; Эмерсон, похоже, взирал на Рони с той же кислой миной, что и на остальных; а Уэбстер Кейн проявил изрядное здравомыслие. Позиция Кейна, имевшая некоторое значение, поскольку он являлся другом семьи, состояла в том, что лично на Рони ему было наплевать, однако он не одобрял голословных обвинений. По этому поводу у них со Сперлингом вышел жаркий спор.
  Исходя из того, что поведала мне Мэдлин, можно было попробовать докопаться, кто с помощью прислуги подсыпал снотворное в стакан Рони, но нынче я был не в состоянии этим заниматься. Я не преминул бы смыться отсюда еще днем, но оставалось еще одно дело. Мне надо было свести кое с кем счеты – во всяком случае, попытаться.
  Что до снотворного, то я самолично судил себя, представил необходимые доказательства и был оправдан. Вероятность того, что я принял зелье, которое сам же и подсыпал, исключалась: подмена была проведена безупречно, и Рони ничего не заметил. Предупредить его тоже не могли, в этом я был абсолютно уверен. Следовательно, снотворное в стакан Рони подсыпал кто-то другой, и Рони либо знал об этом наверняка, либо что-то подозревал. Любопытно было бы знать, кто провернул такую штуку, вот только кандидатов набиралось многовато. Напиток приготовил Уэбстер Кейн, помогали ему Конни и Мэдлин, а Джимми передал стакан Рони. Но и это еще не все: после того как Рони поставил стакан на стол, я на некоторое время выпустил его из поля зрения, пока добирался до стола. Значит, в отличие от Рони, который, возможно, знал имя злоумышленника, подсыпавшего употребленную мной дозу, мне оставалось только гадать, кто этот таинственный Икс.
  Однако не это побудило меня остаться. К черту Икса, по крайней мере пока. Но мне никогда не забыть сцены, которая заставляла меня стискивать челюсти, сидеть за картами и мотаться за Гвен с двумя камерами в руках и карманами, оттопыривавшимися от фотовспышек, вместо того чтобы отлеживаться дома в теплой постельке: Луис Рони выливает в ведерко со льдом выпивку, куда я подсыпал для него снотворное, а я в это время опрокидываю себе в глотку последние капли бурбона со снотворным, предназначавшимся опять-таки для него! Он за это заплатит, не то мне будет стыдно вновь взглянуть в лицо Ниро Вульфу.
  Казалось, обстоятельства мне благоприятствовали. Я осторожно, без лишнего шума, прозондировал почву. Рони приехал поездом в пятницу вечером, на станции его встречала Гвен; он должен был вернуться в город сегодня. Кроме него, больше никто не уезжал. Пол и Конни Эмерсон собирались прогостить в Стоуни-Эйкрз целую неделю; Уэбстер Кейн оставался здесь на неопределенное время, готовя для корпорации какие-то экономические выкладки; мамаша с девочками живут в поместье все лето; старший и младший Сперлинги вряд ли поедут вечером в город. Но я-то, в отличие от них, должен ехать – вот только дождусь, пока рассосутся вечерние пробки на дорогах. Рони, конечно, предпочтет вернуться домой в удобном, просторном авто, а не в битком набитом вагоне.
  Я ничего ему не сказал, но, будто между прочим, намекнул Гвен, что могу его подбросить. Чуть позже я уже настойчивее предложил то же самое Мэдлин, которая согласилась при случае замолвить за меня словечко, а потом посвятил в свой замысел и Сперлинга, с которым мы заперлись в библиотеке. После этого я спросил у него, с какого телефона можно позвонить в Нью-Йорк, и заявил, что этот звонок не предназначен для его ушей. Он, ясное дело, слегка напрягся, но к тому времени я был уже в состоянии связать два слова и сумел его уломать. Он вышел, прикрыв за собой дверь, а я позвонил Солу Пензеру домой, в Бруклин, и проговорил с ним целых двадцать минут. В голове у меня еще не просохло, поэтому пришлось повторить все дважды, чтобы убедиться, что я ничего не упустил.
  Было около шести вечера, а значит, мучиться мне оставалось еще четыре часа, поскольку свой отъезд я наметил на десять, но все оказалось не так уж плохо. Немного погодя тучи стали потихоньку расходиться, и даже солнце сподобилось перед закатом явить нам свой милостивый лик. Но главное, я рискнул притронуться к сэндвичу с курицей, и, не успел я и глазом моргнуть, как сэндвич был съеден, потом та же участь постигла кусок вишневого пирога и стакан молока. Миссис Сперлинг одобрительно похлопала меня по спине, а Мэдлин заявила, что теперь она будет спать спокойно.
  В шесть минут одиннадцатого я уселся за руль «родстера», спросил у Рони, не забыл ли он свою зубную щетку, и надавил на педаль газа.
  – Что за модель? – поинтересовался он. – Сорок восьмого года?
  – Нет, – ответил я, – сорок девятого.
  Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
  В просветах между тучами показались звезды, но луны видно не было. Следуя изгибам дороги, мы миновали увитые плющом каменные столбы и выехали на шоссе. В этом месте оно было совсем узким, да и асфальт не мешало бы чуток подлатать, зато первую милю мы катили по нему в полном одиночестве, что было мне на руку. Сразу за крутым поворотом на краю густого леса стоял старый сарай. Здесь обочина расширялась, и на ней, с нашей стороны дороги, была припаркована машина. На повороте я сбросил скорость; навстречу мне метнулась женщина с включенным фонариком в руке. Я тормознул и остановился. Женщина громко спросила:
  – Простите, у вас домкрата не найдется?
  Тут до нас донесся мужской голос:
  – У нас домкрат сломался. Не одолжите свой?
  Я обернулся, дал задний ход и съехал с дороги на траву.
  – Какого черта, – проворчал Рони.
  – Друг друга надо выручать, – шепотом ответил я.
  Когда мужчина и женщина приблизились, я вышел из машины и сказал Рони:
  – Извините, вам придется привстать. Домкрат под вашим сиденьем.
  Женщина, проворковав в наш адрес какую-то невнятную благодарность, подошла к автомобилю с той стороны, где сидел Рони, распахнула дверцу, и он стал вылезать спиной назад, глядя на меня. В этот момент что-то ударило меня по голове. Я рухнул на землю, но трава в этом месте оказалась густой и мягкой. Я прислушался, и через несколько секунд прозвучало мое имя:
  – Порядок, Арчи!
  Я вскочил на ноги, забрался в машину, чтобы заглушить мотор и выключить фары, затем вышел и обогнул капот. Луис Рони навзничь лежал на земле. Я, не теряя времени, бросился проверять, что с ним, ибо не сомневался, что Рут Брэйди умеет добиться своего, она по этой части дока. Я ведь хорошо знал эту женщину, которая сейчас тоже стояла на коленях около Рони и светила фонариком на его голову.
  – Прости, что испортил тебе воскресный вечер, дорогая Рут.
  – Да ну тебя к черту, милый Арчи. Кончай болтать. Не нравится мне тут – экая глухомань!
  – Мне тоже не нравится. А он не прикидывается?
  – Не беспокойся, я проверила – пощекотала травинкой у него в носу.
  – Хорошо. Если очухается – приложи его снова.
  Я повернулся к Солу Пензеру, который в этот момент закатывал рукава своей рубашки:
  – Как жена и дети?
  – Отлично.
  – Передавай им привет. Тебе лучше встать с этой стороны, подальше от дороги. Мало ли кто проедет.
  Он сделал, как было сказано, а я тем временем опустился на колени возле Рут. Так и знал, что искомая вещь обнаружится при Рони: вряд ли он беспечно швырнул ее в чемодан, который отнес вниз, к автомобилю, кто-то из слуг… Теперь вместо водонепроницаемого футляра она была упакована в целлофановый пакетик и убрана в потайное отделение бумажника из крокодиловой кожи. Я сразу понял, что это она: во-первых, больше ничего примечательного у Рони при себе не было, а во-вторых, я просто обалдел, когда увидел эту штуку, которую Рут осветила своим фонариком.
  – А вот и не удивил, – с презрением проговорила она. – Я так и знала. Он твой, и тебе понадобилось его вернуть. Товарищ!
  – Заткнись!
  Мне было слегка досадно. Сняв целлофановую обложку, я со всех сторон оглядел находку, но никаких сюрпризов не обнаружил. Это был обыкновенный билет члена Коммунистической партии США за номером 128–394, выданный на имя Уильяма Рейнолдса. Все оказалось чересчур просто – вот что меня раздосадовало. Наш клиент настаивает на том, что Рони – коммунист, и я, после поверхностного обыска, как по заказу, тут же нахожу при нем партбилет! Разумеется, то, что в нем проставлено другое имя, ничего не значило. Все это мне не понравилось. Неприятно признавать, что клиент с самого начала был чертовски прав.
  – Как они тебя называют: Билл или Уилли? – поинтересовалась Рут.
  – Держи, – ответил я и отдал ей билет. Потом, достав ключ, открыл багажник, вытащил вместительный чемодан, вынул из него большую фотокамеру и несколько ламп. Сол подошел, чтобы помочь мне. Рут время от времени вставляла свои замечания, но мы не обращали на нее внимания. Я сфотографировал билет трижды: один раз в руке у Сола, другой – на чемодане, а третий – прислонив его к уху Рони. Затем я снова завернул корочки в целлофан, убрал в бумажник, а бумажник положил на место, в нагрудный карман Рони.
  Оставалось еще одно дело, но оно отняло у меня куда меньше времени, потому что, в отличие от фотографии, на восковых слепках с ключей я давно набил себе руку. Воск лежал в моей аптечке, а связка ключей, восемь штук, – в кармане у Рони. Помечать слепки не пришлось – я все равно не знал, от чего эти ключи. Я снял слепки со всех восьми, решив не экономить.
  – Он скоро очнется, – объявила Рут.
  – Пускай. – Я передал Солу, который запихивал чемодан обратно в багажник, пачку денег. – Это из его бумажника. Не знаю, сколько тут, и не хочу знать. Мне они ни к чему. Купи Рут нитку жемчуга, а не то отдай в Красный Крест. Вам пора, а?
  Уговаривать их не пришлось. Мы с Солом понимали друг друга без лишних слов.
  – Позвонишь? – только и спросил он.
  – Ага, – ответил я.
  Через минуту они были уже далеко. Как только их автомобиль скрылся за поворотом, я обошел машину, снова очутившись у дороги, растянулся на траве и принялся усердно стенать. Но кругом было тихо, и немного погодя я умолк. На почве под тяжестью моего тела начала проступать влага; трава, а за ней и одежда стали отсыревать, и я решил немного подвинуться. В это время с той стороны, где валялся Рони, донесся какой-то шум. Я снова испустил стон, затем встал на колени, пару раз выругался и еще немножко поохал, схватился за ручку дверцы, подтянувшись, встал на ноги, забрался в машину, включил фары и увидел Рони, который сидел на траве, проверяя содержимое своего бумажника.
  – Надо же, вы живы, – сказал я.
  Он не ответил.
  – Вот ублюдки, – проворчал я.
  Он опять не ответил. Ему потребовалось две минуты, чтобы набраться смелости и попробовать встать на ноги.
  Скажу откровенно: когда спустя час пятьдесят минут я высадил Рони у дверей его дома на Тридцать седьмой улице и уехал, мне по-прежнему было невдомек, что он обо мне думает. За всю дорогу он произнес не больше пятидесяти слов, предоставив мне самому решать, стоит ли заезжать в полицию, чтобы сообщить о постигшей нас беде (я решил, что стоит, поскольку знал, что Сол и Рут наверняка уже покинули пределы округа). Впрочем, смешно было надеяться, что бедняга, который все еще приходил в себя после мастерского приема, проведенного Рут Брэйди, станет болтать без умолку. Я так и не понял, что крылось за его поведением: безмолвное сочувствие к собрату по несчастью или желание разобраться со мной позже, после того как к нему вернется способность соображать.
  Когда я въехал в гараж на Одиннадцатой авеню, часы на приборной панели показывали двенадцать минут второго. Захватив с собой только портфель из оленьей шкуры и бросив остальные вещи в багажнике, я свернул на Тридцать пятую улицу и направился к дому. Настроение у меня значительно улучшилось; теперь я мог смело смотреть в лицо Вульфу, а в голове наконец прояснилось. В конце концов, выходные прошли неплохо, если не считать того, что я был голоден как зверь; поднимаясь на крыльцо, я предвкушал ночное пиршество на кухне, поскольку знал, что холодильник заботами Вульфа и Фрица Бреннера забит до отказа.
  Я вставил ключ в замок и повернул ручку, но дверь приоткрылась лишь на два дюйма. Я удивился, ведь если дома ожидали моего возвращения, Фриц и Вульф, как правило, не запирались на цепочку, ну разве что в исключительных случаях. Я надавил на звонок, через секунду на крыльце включился свет и через щель донесся голос Фрица:
  – Арчи, ты?
  Это показалось мне не менее странным, потому что он отлично видел меня через одностороннюю стеклянную панель. Но я не стал артачиться и послушно заверил Фрица, что это в самом деле я, после чего меня пустили внутрь. Не успел я переступить порог, как он снова запер дверь и накинул цепочку. Здесь мне настал черед изумиться в третий раз: Вульфу давно пора было быть в постели, но он был здесь – стоял в дверях кабинета, сердито уставившись на меня.
  Я поздоровался и добавил:
  – Так-то вы меня ждете? Что тут за баррикады? Кто-нибудь покушался на орхидеи? – Я повернулся к Фрицу. – Я так голоден, что соглашусь даже на твою стряпню.
  И я двинул на кухню, но Вульф меня остановил.
  – Заходи сюда, – скомандовал он. – Фриц, ты не принесешь поднос с едой?
  Еще одна странность. Я последовал за Вульфом в кабинет. Как выяснилось позже, кое-что произошло, и он был готов не ложиться всю ночь, чтобы поделиться со мной. Но то, что я сейчас сказал, на некоторое время отодвинуло эти новости на второй план. Для него не было ничего важнее еды, даже если речь шла о жизни и смерти. Опустившись в кресло за своим письменным столом, он спросил:
  – С чего это ты оголодал? У мистера Сперлинга не принято кормить гостей?
  – Вовсе нет. – Я сел. – Жратва хоть куда, зато там что-то подсыпают в выпивку – и вы теряете аппетит. Это долгая история. Хотите послушать?
  – Нет. – Он бросил взгляд на часы. – Но придется. Начинай.
  Мне оставалось только подчиниться. Я еще не закончил перечислять действующих лиц, когда вошел Фриц с подносом. Впившись зубами в сэндвич с осетриной, я продолжил повествование. По выражению лица Вульфа было ясно, что он хочет вникнуть во все детали, и он их получил. Когда я закончил, был уже третий час ночи; поднос с едой опустел, только на донышке кувшина осталось чуть-чуть молока. Теперь Вульф знал все, что знал я, за исключением одной-двух сугубо личных подробностей.
  Я вылил в стакан остатки молока.
  – Итак, судя по всему, чутье не подвело Сперлинга. Парень действительно оказался коммунистом. Теперь у нас есть фотография партбилета и куча снимков самого Рони. Сдается мне, самое время связаться с тем типом, который иногда фигурирует в перечне наших расходов под именем мистера Джонса. Может, он никакой и не племянник дяде Иосифу, зато, кажется, заседает в местном политбюро. Вы можете его привлечь.
  Незадолго до этого Фриц принес еще один поднос, на этот раз с пивом. Вульф опорожнил в бокал вторую бутылку.
  – Могу. – Он выпил пиво и поставил бокал. – И впустую потрачу деньги Сперлинга. Даже если это и впрямь билет Рони и он член партии, что вполне вероятно, подозреваю, что все это обыкновенный маскарад. – Он вытер губы салфеткой. – Я не в претензии на тебя за эту инсценировку, Арчи, она вполне в твоем духе. Сказать, что ты нарушил инструкцию, я тоже не могу, потому что сам предоставил тебе свободу действий. Но ты хотя бы мог позвонить, перед тем как решиться на эту бандитскую авантюру!
  – Вот как! – саркастически проговорил я. – Простите, но с каких пор вы надзираете за всякой мелочовкой вроде этой, где только и требуется, что подставить ножку предполагаемому женишку?
  – Ни с каких. Однако ты знал, что выяснились новые обстоятельства, во всяком случае их нельзя исключать. Ты мне не позвонил, но за тебя это сделал кое-кто другой – тот, чей голос тебе уже знаком. И мне тоже.
  – Вы говорите об Арнольде Зеке?
  – Имен никто не называл. Но голос был тот самый. Ты же прекрасно знаешь: его ни с кем не перепутать.
  – Что он сказал?
  – Он не упомянул ни мистера Рони, ни мистера Сперлинга. Однако недвусмысленно дал понять, кого имеет в виду. В общем, мне было велено немедленно оставить мистера Рони в покое, иначе я понесу суровое наказание.
  – И что вы ответили?
  – Я… выразил протест. – Вульф попытался налить себе пива, но заметил, что бутылка пуста, и снова поставил ее на поднос. – Он был куда категоричнее, чем в прошлый раз. Мне не удалось скрыть, как я возмущен. Я твердо обозначил свою позицию. В конце концов он выдвинул мне ультиматум: я должен в течение двадцати четырех часов отозвать тебя из гостей.
  – Он знал, что я там?
  – Да.
  – Чтоб мне провалиться! – Я даже присвистнул. – Этот Рони – парень не промах. Коммунист и вдобавок один из приспешников мистера З. Впрочем, если вдуматься, ничего поразительного в этом сочетании нет. А ведь на него поднял руку не только я, но и Рут с Солом. Проклятье! Мне надо… Когда он звонил?
  – Вчера вечером… – Вульф посмотрел на часы. – То есть в субботу, в десять минут седьмого.
  – Значит, срок его ультиматума истек восемь часов назад, а мы все еще живы. Все равно, мы бы вполне успели придумать что-то другое. Почему вы мне не позвонили? Я бы…
  – Замолчи!
  Я удивленно поднял брови:
  – Почему это?
  – Раз уж мы забились в дальний угол, как последние трусы, то давай хотя бы не рассуждать об этом на все лады! Я упрекаю тебя за то, что ты не позвонил. Ты упрекаешь меня за то, что я не позвонил. Запереть дверь на засов – всего лишь разумная предосторожность, но это отнюдь не…
  Вероятно, он добавил что-то еще, но что именно – я так и не узнал. Мне доводилось слышать много разных шумов; бывало, грохот заставлял Вульфа прерывать свои занятия, а меня буквально выпрыгивать из кресла, но ничего подобного этому я в жизни своей не слыхивал. Чтобы воспроизвести этот звук, попробуйте взять сотню полицейских, расставьте их по кварталу, в котором живете, и велите одновременно палить по окнам.
  Дальше наступила гробовая тишина.
  Вульф что-то произнес.
  Я выхватил из ящика стола пистолет, опрометью бросился в коридор, щелкнув выключателем, зажег на крыльце свет, сорвал дверную цепочку, распахнул дверь и выскочил из дома. Слева, на противоположной стороне улицы, поднялись две оконные рамы, раздались перепуганные голоса и наружу высунулось несколько голов, однако сама улица была пуста. Тут я заметил, что стою не на каменном полу крыльца, а на куске стекла. Да что там говорить: вокруг было одно сплошное стекло. Осколки усы́пали крыльцо, ступени, тротуар перед домом. Я поднял голову, и в этот момент сверху обрушился еще один кусок стекла, пролетев всего в каком-то дюйме от меня, ударившись оземь и вдребезги разбившись у моих ног. Я попятился, юркнул за порог, захлопнул за собой дверь, повернулся и тут же нос к носу столкнулся с Вульфом, который растерянно остановился посреди прихожей.
  – Он решил сорвать злость на орхидеях, – объявил я. – Оставайтесь здесь. Я пойду наверх, погляжу.
  И я помчался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки зараз. Рядом заработал лифт – Вульф, должно быть, наконец спохватился. За мной, не поспевая, бежал Фриц. Верхняя площадка лестницы, отделанная бетонной плиткой и оштукатуренная, осталась цела. Я щелкнул выключателем и открыл дверь в первое помещение оранжереи – теплицу, – но так и не вошел, потому что свет не зажегся. Секунд пять я стоял на месте, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Сзади появились Вульф и Фриц.
  – Посторонись, – прорычал Вульф, словно пес перед нападением.
  – Нет. – Я оттеснил его назад. – Вы весь перережетесь, а не то останетесь без скальпа! Ждите здесь, пока я не разберусь со светом.
  – Теодор! Теодор! – проревел он из-за моего плеча.
  Из сумрачных развалин до нас донесся голос Теодора:
  – Да, сэр! Что случилось?
  – С тобой все в порядке?
  – Нет, сэр! Что…
  – Ты ранен?
  – Нет, не ранен, но что все-таки случилось?
  В той стороне, где находилась комната Теодора, что-то зашевелилось, затем раздался звон разбивающегося стекла.
  – У тебя есть свет? – крикнул я.
  – Нет, чертовы лампочки все до одной…
  – Тогда сиди тихо, пока я не добуду свет.
  – Сиди тихо! – рявкнул Вульф.
  Я побежал вниз, к кабинету. Когда я вернулся обратно, из окон домов напротив и с улицы донесся какой-то шум. Только вот нам было не до него. Зрелища, открывшегося перед нами при свете карманных фонарей, было достаточно, чтобы все остальное отступило на второй план. Как выяснилось позднее, кое-что из великого множества оконных стекол и десяти тысяч орхидей все же уцелело, но поначалу у нас сложилось совсем другое впечатление. Даже при свете фонариков продираться сквозь джунгли острых осколков, нависавших над головой, пронзавших растения, торчавших из почвы, было отнюдь не забавно, но Вульфу было необходимо это увидеть, как и Теодору, который остался цел и невредим, однако буквально осатанел, – я даже боялся, как бы он не задохнулся от ярости.
  Наконец Вульф направился в тот уголок, где были посажены Odontoglossum harryanum – его нынешняя гордость и радость. Луч фонарика обшарил израненные и обезображенные стебли, листья и соцветия, усыпанные разбитым стеклом. Затем Вульф повернулся и бесстрастно произнес:
  – Можно спускаться вниз.
  – Через два часа рассветет, – сквозь зубы процедил Теодор.
  – Знаю. Нам нужны люди.
  Добравшись до кабинета, мы сначала позвонили Льюису Хьюиту и Г. М. Хоугу и только потом – в полицию. Патрульная машина все равно уже прибыла.
  Глава шестая
  Шесть часов спустя я отодвинулся от обеденного стола, как следует потянулся и без всяких извинений смачно зевнул, чувствуя, что давно это заслужил. Обычно я завтракаю на кухне с Фрицем, а Вульф ест у себя в комнате, но сегодня у нас все стало с ног на голову.
  Команда из четырнадцати человек, не считая Теодора, трудилась на крыше, прибираясь и спасая то, что уцелело, а в полдень ожидалась целая армия стекольщиков. С Лонг-Айленда на подмогу прибыл Энди Красицкий. Из-за опасности падения битых стекол улица была оцеплена. Полицейские по-прежнему рыскали перед домом, а возможно, и в соседних домах, но у нас остался один капитан Мердок: он вместе с Вульфом сидел за столом, из-за которого я только что встал, и угощался оладьями с медом.
  Полиция уже успела все выяснить – разумеется, в пределах своих возможностей. Семья, обитавшая напротив, уехала на все лето. На крыше их дома были найдены сто девяносто две гильзы от автомата и пистолета-пулемета Томпсона; полицейские эксперты все еще ползали там, собирая доказательства в пользу версии, что нападение было совершено именно отсюда: а вдруг адвокату обвиняемых вздумается заявить, будто гильзы случайно обронили голуби. Впрочем, нужда в адвокате для обвиняемых еще не появилась, поскольку в наличии пока не было самих обвиняемых. К настоящему времени было не известно, как им удалось проникнуть на крышу нежилого дома. Полиция сумела только выяснить, что какие-то неустановленные личности забрались наверх и в два часа двадцать четыре минуты пополуночи расстреляли нашу оранжерею, а затем переулком выбрались на Тридцать шестую улицу, но об этом я мог догадаться и сам, не выходя из дому.
  Признаться, мы не горели желанием оказать помощь следствию. Вульф даже не упомянул имен Сперлинга и Рони, не говоря уж о мистере З. Он отказался делиться с полицейскими своими соображениями по поводу того, кто мог замыслить такое злодейство. Нам не составило большого труда вбить в их головы, что им придется довольствоваться тем, что есть, ведь не секрет, что среди жителей огромного города наверняка найдутся те, кто охотно наделал бы дырок не только в оранжерее Вульфа, но и в нем самом. Правда, нам возразили, что далеко не все располагают пистолетами-пулеметами и не каждый готов пустить их в ход столь наглым манером, но Вульф заметил, что это ерунда, потому что тут явно действовали наемные исполнители.
  Насытившись, я тотчас встал из-за стола – мне надо было обзвонить кучу разных мест: производителей черепицы, строительные магазины, малярные мастерские и тому подобные заведения. Пока я этим занимался, Вульф проводил капитана Мердока, поднялся на лифте на крышу и снова спустился вниз, тяжело ввалился в кабинет, упал в кресло, откинулся на спинку и тяжко вздохнул.
  Я посмотрел на него.
  – Вам бы подняться наверх и чуток вздремнуть. И вот что я вам скажу. Я и сам по части упрямства вам не уступаю. Мужество, доблесть и отвага – вещи, конечно, стоящие, и я всеми руками за них, но считать-то я тоже умею. Если подобное повторится, а я в этом не сомневаюсь, нас ждут такие расходы, что мало не покажется. Я уже начал подбивать клинья под Гвен и, ясное дело, теперь буду рыдать от отчаяния; но вы-то ее в глаза не видали, вам только и нужно, что вернуть ее папаше аванс. Так вот, если вы это сделаете, обещаю, что больше вовек ни словечка об этом не скажу. Никогда. Хотите, на Библии поклянусь?
  – Нет. – Его глаза были полузакрыты. – К ремонту все готово?
  – Более или менее.
  – Тогда позвони Сперлингам и позови к телефону старшую дочь.
  Я вздрогнул:
  – Почему старшую? С чего это вы…
  – Гм! Думал, тебе удастся скрыть, на кого ты там глаз положил? Дудки. Уж я-то тебя знаю. Позвони ей и узнай, вся ли семья в сборе (впрочем, где ее брат, не так уж и важно). Если да, то скажи ей, что мы приедем через два часа, чтобы встретиться с ними.
  – Мы?
  – Да. Ты и я.
  Я подошел к телефону. Нельзя сказать, чтобы Вульф создавал немыслимый прецедент. Да, у него и впрямь имелось одно священное правило: не выходить из дома по делам, но то, что случилось прошлой ночью, к делам уже не относилось, а числилось в категории «борьба за выживание».
  Трубку снял кто-то из прислуги. Я назвал свое имя и попросил позвать мисс Мэдлин Сперлинг. Ее фамилия по мужу была Пендлтон, но она предпочитала девичью. Я собирался говорить с ней кратко и по существу, но она была настроена на долгую беседу. Выяснилось, что Рони позвонил Гвен всего полчаса назад и рассказал ей об ограблении. Разумеется, теперь Мэдлин не терпелось услышать мою версию. Я был вынужден повиноваться. Ее беспокоила моя голова, и мне пришлось поклясться, что бандитский удар не причинил ей никакого урона. Когда же я наконец получил возможность завести речь о том, ради чего и звонил, Мэдлин, умничка, по моему тону сразу поняла, что дело это серьезное и заслуживает внимания, а потому все уладилось без лишних слов. Я повесил трубку и повернулся к Вульфу.
  – Договорился. Все там. Она позаботится о том, чтобы до нашего приезда никто не уехал. Нас пригласили на ланч.
  – Ее сестрица тоже будет?
  – Все будут.
  Он посмотрел на часы: они показывали одиннадцать двадцать три.
  – Подъедем к половине второго.
  – Да, запросто. Кажется, я знаю, где взять напрокат бронированный автомобиль. Дорога проходит в пяти милях от холма, на котором возвышается дворец, принадлежащий одному нашему знакомцу.
  Он скривился:
  – Поедем на седане.
  – Ладно, если вам нравится путешествовать скрючившись на полу машины. А то давайте запихну вас в багажник. Ведь это вы ему нужны, не я. Кстати, как быть с Фредом и Орри? Я звякнул Солу и предупредил его, что помимо адвокатов в деле замешана еще кое-какая публика. Полагаю, Фред и Орри могут взять выходной. А после того, как потолкуете со Сперлингами о чем хотели, ребят можно будет задействовать опять, раз уж вы рветесь в бой, хотя я от всей души надеюсь, что до этого не дойдет.
  Он уступил. Мне не удалось связаться ни с Фредом, ни с Орри, но они непременно должны были вскоре позвонить, поэтому Фрицу было поручено передать им, чтобы они отдыхали, пока для них не появится работенка. После этого Вульф снова отправился на крышу, чтобы узнать, как там дела, а я пошел в гараж за машиной. Когда мы наконец выехали, был уже почти полдень. Вульф, как всегда, устроился на заднем сиденье, потому что в случае аварии здесь было больше шансов выжить, и мертвой хваткой вцепился в поручень. Впрочем, тут не было ничего из ряда вон выходящего; подвергая риску свою драгоценную жизнь, сегодня он дрожал и трясся не больше обычного. Правда, поглядывая в зеркало заднего вида, я заметил, что он на протяжении всей поездки ни разу не закрыл глаза, хотя не спал уже больше тридцати часов.
  День выдался облачный и ветреный – не лучшая погода для июня, хорошо хоть дождя не было. Достигнув второстепенной дороги, которая вела в Стоуни-Эйкрз, я остановился, чтобы показать Вульфу то самое место, где мы с Рони пали жертвами дорожного разбоя, и сообщил, что Сол забрал из бумажника Рони триста двенадцать долларов и теперь ожидает распоряжений на этот счет.
  Место преступления Вульфа нисколько не заинтересовало.
  – Мы уже близко?
  – Да, сэр. Осталось полторы мили.
  – Вперед!
  Подъехав к главному входу в дом, мы сподобились большой чести. На этот раз нас встречал не печальной пожилой лакей в ливрее из ангорской козьей шерсти, а сам Джеймс Сперлинг собственной персоной. Однако улыбки на его лице было что-то не видать. Он заговорил с нами через опущенное стекло автомобиля.
  – Что все это значит?
  Было бы странно винить его в том, что он, будучи плохо знаком с Вульфом, понятия не имел, что тот никогда не задерживается в машине дольше, чем это необходимо. Прежде чем ответить, Вульф распахнул дверцу и вылез из автомобиля.
  А Сперлинг все не унимался:
  – Я пытался связаться с вами по телефону, но вас и след простыл, прежде чем я успел набрать номер. Что вы затеяли? Вам, черт возьми, отлично известно, что ваше появление здесь меня совсем не устраивает.
  Вульф встретился с ним взглядом:
  – Вы сами ко мне пришли, мистер Сперлинг. Вообразите себе, я вовсе не безрассуден. Уверяю, у меня есть оправдание, и я его представлю, но чуть позже. Когда я объясню вам и вашим родным, в чем дело, вы сами поймете, что у меня не было другого выхода. Держу пари на свою репутацию, что поймете.
  Сперлинг попытался возразить, но Вульф твердо стоял на своем. Видя, что он должен либо уступить, либо силой выставить нас вон, председатель правления предпочел первое. Они с Вульфом пошли в дом. Поскольку никто не горел желанием оказать мне помощь, я самостоятельно отогнал машину на посыпанную гравием и окруженную кустами стоянку позади дома, припарковался и направился к ближайшему входу, который находился на западной террасе. Когда я зашел на террасу, дверь открылась и навстречу мне вышла Мэдлин. Я поздоровался.
  Она внимательно изучила меня, склонив голову набок и полузакрыв свои огромные темные глазищи.
  – Непохоже, чтобы ты сильно пострадал.
  – Разве? Еще как пострадал. Просто на внешности это не отразилось. Но ограбление тут ни при чем. Это всё… – Я сделал выразительный жест. – Ну, ты должна понимать.
  – Я в тебе разочаровалась. – Она широко распахнула глаза. – Почему ты их не застрелил?
  – Думал о другом. Говорю же, ты должна понимать. Как-нибудь надо об этом потолковать. Огромное тебе спасибо за то, что отвлекала отца и не позволила ему помешать нашему приезду. А еще за то, что поверила мне, когда я сказал, что все это ради Гвен. Как меня здесь нынче величают?
  – О, теперь только Арчи. Мне пришлось все объяснить Уэбстеру, и Полу с Конни тоже, они ведь будут сидеть с нами за одним столом. К чему все усложнять? В любом случае Ниро Вульф тоже здесь. Они ведь не дураки. Между прочим, ланч из-за вас задержали – обычно мы едим в час, так что пошли в столовую. Как у тебя обстоит дело с аппетитом?
  Я ответил, что не стану рассказывать, лучше покажу себя в деле, и мы отправились в дом. Ланч был накрыт в большой столовой. При галстуках были только мы с Вульфом, хотя для таких крайностей, как шорты, сегодня было слишком прохладно. Сперлинг надел полосатый пиджак поверх шелковой голубой сорочки, верхняя пуговица которой была расстегнута. На Джимми и Поле Эмерсоне были видавшие виды вязаные жакеты спортивного покроя, на одном коричневый, на другом – темно-синий. Уэбстер Кейн предпочел шерстяную рубашку в яркую красно-желтую клетку. Миссис Сперлинг была в розовом платье из вискозы и пушистой вязаной кофточке без пуговиц, тоже розовой, Конни Эмерсон – в каком-то крапчатом синем балахоне, больше всего смахивавшем на домашний халат, Гвен – в кофейного цвета рубашке и широких брюках; Мэдлин надела черно-коричневое платье из мягкой, но гладкой шерсти.
  Словом, это было все что угодно, только не официальный прием, однако никто не чувствовал себя раскованно и легко. Ели собравшиеся без стеснения, но каждый, казалось, был озабочен поисками подходящих тем для разговора. Вульф, который терпеть не мог, если во время еды возникала натянутая атмосфера, пытался разговорить то одного, то другого гостя, но преуспел лишь единожды, когда завел дружеский спор с Уэбстером Кейном о финансовых механизмах и книге какого-то англичанина, о которой никто из присутствующих и слыхом не слыхивал, за исключением разве что Сперлинга. Тот, верно, знал ее наизусть, однако не проявил к беседе ни малейшего интереса.
  Когда ланч закончился и все поднялись из-за стола, остаться в столовой никто не пожелал. Эмерсоны – Пол, с неизменно кислым выражением лица, и Конни, да простит она меня, выглядевшая в своем халате не лучшим образом, – ретировались в гостиную; Уэбстер Кейн заявил, что ему необходимо поработать, и тоже смылся. Где устроятся остальные, видимо, было уже решено. Под предводительством Сперлинга мы промаршировали по всему дому и наконец очутились в библиотеке – той комнате с множеством книг и биржевым телеграфом, где я выклянчил у хозяина универсальный ключ и откуда позднее звонил Солу Пензеру. Разумеется, Вульф не замедлил оценить обстановку и задержал взгляд на креслах, которые Сперлинг и Джимми составляли полукругом; зная, что он провел бессонную ночь, я сжалился над ним, тут же завладел самым большим и удобным креслом и поставил его так, как нравилось Вульфу. Тот, усаживаясь, благодарно кивнул, откинулся на спинку, закрыл глаза и вздохнул.
  Другие тоже сели, на ногах остался лишь Сперлинг. Когда все заняли свои места, он произнес:
  – Итак, вы сказали, что у вас есть оправдание. Мы слушаем.
  Глава седьмая
  На протяжении нескольких секунд Вульф оставался недвижен. Затем он поднял руки, прижал кончики пальцев к векам и снова застыл. Наконец снова опустил руки на подлокотники, открыл глаза и устремил их на Гвен.
  – Похоже, вы неглупы, мисс Сперлинг.
  – Тут дураков нет, – отрезал ее отец. – Говорите, мы ждем.
  Вульф перевел взгляд на него.
  – Парой слов тут не обойтись, но что поделаешь. Вам надо знать. Если вы будете меня понукать, то только затянете разговор. Вы стоите во главе большой организации, сэр, а значит, командуете огромной армией подчиненных и, безусловно, понимаете, когда следует давать острастку, а когда – внимательно слушать. Будьте добры, присядьте. Когда я беседую со стоящим человеком, у меня затекает шея.
  – Мне надо кое-что сказать, – объявила Гвен.
  Вульф кивнул:
  – Говорите.
  Она сглотнула.
  – Просто хочу, чтобы вы знали: я в курсе, для чего вы здесь. Вы подослали этого человека, – она метнула на меня взгляд, сразу продемонстрировавший, на какой стадии нынче находятся наши с ней личные отношения, – чтобы он шпионил за моим другом Луисом Рони, вот и всё. – Она снова сглотнула. – Я выслушаю вас только потому, что об этом меня просили родные – мама и сестра, но в моих глазах вы навсегда останетесь мелким, склизким, ничтожным червяком. Если бы мне пришлось зарабатывать на жизнь таким способом, я предпочла бы голодать!
  Жаль только, что она не выдала эту речь экспромтом, а отбарабанила заранее приготовленные слова. Назвав Вульфа «мелким» – разумеется, встречайся они раньше, ей бы это и в голову не пришло, – Гвен смазала весь эффект.
  Вульф хмыкнул:
  – Если бы вам пришлось зарабатывать на жизнь таким способом, мисс Сперлинг, вы бы и так голодали. Спасибо, что все же решили меня выслушать, не важно, по какой причине. – Он огляделся вокруг. – Больше никто не желает высказаться?
  – Продолжайте, – сказал Сперлинг, усаживаясь.
  – Отлично, сэр. Если вам поначалу покажется, что я отклонился от темы, потерпите. Я хочу рассказать вам обо одном человеке. Мне известно, как его зовут, но я предпочел бы не произносить это имя вслух, поэтому назовем его Икс. Уверяю вас, к сожалению, он существует на самом деле. Я не располагаю точными сведениями о том, насколько велики его богатства, однако знаю, что ему принадлежит величественный холм менее чем в сотне миль отсюда, на котором несколько лет назад он выстроил большой роскошный особняк. Он получает доход из разнообразных и многочисленных источников. Все они незаконны, а некоторые просто омерзительны. Наркотики, контрабанда, вымогательство у промышленников и коммерсантов, игорный бизнес, портовый бандитизм, воровство, шантаж, коррупция – список далеко не полный, но способен дать верное представление о его деятельности. Он по сей день совершенно неуязвим для правосудия, ибо вовремя сумел понять, что нельзя вершить свои грязные дела с таким размахом и в течение столь долгого времени и при этом оставаться безнаказанным, если не проложить пропасть между собой и своими приспешниками. Помимо проницательности человек этот отличается необычайными способностями, не гнушается никакими средствами на пути к своей цели и обладает несгибаемой волей.
  Сперлинг нетерпеливо заерзал в своем кресле. Вульф строго посмотрел на него, точно учитель на расшалившегося шестиклассника, затем обвел взглядом остальных слушателей и продолжал:
  – Если вам показалось, что я описываю незаурядную личность, то так оно и есть. Как же тогда он ухитряется сохранять огромную дистанцию между собой и своими сообщниками? Существует два способа уличить преступника: первый – выявить его связь с самим преступлением, и второй – доказать, что он сознательно принял участие в дележе добычи. Но в случае с нашим Иксом ни то ни другое не возможно. Возьмем для иллюстрации любое распространенное преступление – начиная от банального карманного воровства или выхваченной из рук сумочки до хорошо подготовленного налета на государственный банк. В большинстве случаев преступник (или шайка преступников) целиком берет операцию на себя, но что касается проблемы дележа, которая возникает всегда, а также вопроса защиты от разоблачения и судебного разбирательства, полностью избежать которых тоже редко удается, то тут злоумышленнику не обойтись без взаимодействия с посторонними. Ему может понадобиться скупщик краденого, адвокат, свидетель для обеспечения алиби, свой человек в полиции или политике – словом, не важно, кто именно; но кто-нибудь или что-нибудь ему обязательно понадобится. И он идет к тому, кого знает сам или о ком наслышан; назовем этого человека А. А, испытав некоторые затруднения, консультируется с В. Заметьте: связь с преступлением уже ослабевает, но В уводит нас еще дальше, потому что обращается за помощью к С. С, также столкнувшись со сложностями, приходит к D. Тут мы приближаемся к завершению, ибо D знает Икса и знает, где его искать.
  В Нью-Йорке и его окрестностях каждый месяц совершается не одна тысяча преступлений, от мелких краж до хитроумных афер и жестоких бандитских нападений. В большинстве случаев преступники разбираются со своими трудностями сами либо при помощи А, В и С. Но зачастую им все же приходится обращаться к D, а значит, дело доходит и до Икса. Мне не известно, сколько вообще этих D; наверняка немного, потому что Икс проводит долгий и тщательный отбор и суровую проверку кандидатов, прежде чем удостоверится, что D, однажды облеченный доверием, впоследствии ответит ему почти фанатической верностью. Предполагаю, что таких считанные единицы, но даже при всем том я уверен: если D волею обстоятельств решится на измену, окажется, что подобный случай предусмотрен и все меры предосторожности приняты.
  Вульф поднял руку:
  – Смотрите: вот Икс. Кое-кому из преступников, а также некоторым А, В и С даже известно о его существовании. Но эти некоторые не знают, как его зовут. А даже если часть из них догадывается об этом, догадка так и останется догадкой. По оценкам, ежегодный объем денег, вовлеченных в криминальную деятельность в Нью-Йорке и пригородах, составляет от трехсот миллионов до полумиллиарда долларов. Икс в этом бизнесе уже более двадцати лет, и в конце концов к нему, даже после уплаты доверенным лицам и их помощникам, попадает изрядная доля этой суммы. Миллион в год? Полмиллиона? Понятия не имею. Знаю только, что он не всегда платит сообщникам. Несколько лет назад некий человек, близкий к руководству нью-йоркской полиции, оказал Иксу значительные услуги, но что-то я сомневаюсь, чтобы ему уплатили хотя бы цент. Шантаж – один из излюбленных методов Икса. Тот человек, о котором я говорил, оказался перед ним беззащитен.
  – Инспектор Дрейк! – вырвалось у Джимми.
  Вульф покачал головой:
  – Имен я не называю. Между прочим, я сказал: близкий к руководству. – Он снова обвел глазами присутствующих. – Я очень признателен вам за терпение; без этих подробностей не обойтись. Я уже говорил, что мне известно настоящее имя Икса, но я никогда его не видел. Впервые он возник на моем пути одиннадцать лет назад, когда один офицер полиции пришел ко мне просить совета относительно убийства, которым он занимался. Я из любопытства (роскошь, которую я теперь себе не позволяю) провел небольшое расследование и обнаружил, что ступил на почву, где нога частного сыщика ощущала себя крайне неуверенно. Поскольку в данном случае я работал не на клиента и обязательствами себя не связывал, то сообщил полицейскому все, что мне удалось выяснить, и бросил это дело. Тогда-то я и догадался о существовании некоего Икса, но еще не знал, как его зовут.
  В течение следующих восьми лет я от случая к случаю наталкивался на следы присутствия Икса, но был занят собственными делами, которые, так уж случилось, его не затрагивали. В начале тысяча девятьсот сорок шестого года я работал на одного человека, и вдруг мне позвонили. Незнакомый голос – жесткий, холодный, четкий, тщательно подбирающий слова – посоветовал мне не слишком усердствовать ради клиента. Я ответил, что буду руководствоваться лишь интересами дела, а не указаниями извне. Голос настаивал, мы еще немного побеседовали, но общего языка так и не нашли. На следующий день я закончил расследование, клиент остался доволен, и вопрос был снят с повестки дня.
  Вульф сжал и снова разжал кулаки.
  – Но я-то отнюдь не был доволен: мне требовалась информация. Сущность дела, которым я занимался, а также одно замечание, сделанное моим собеседником во время телефонного разговора, поставили передо мной вопрос: действительно ли я говорил с самим Иксом? Не желая впутывать в это помощников, которых я часто нанимаю для работы, а тем более мистера Гудвина, я обратился в детективное агентство другого города. Не прошло и месяца, как я получил более чем удовлетворительные сведения и, разумеется, узнал, как зовут таинственного Икса, после чего рассчитал сыщиков и уничтожил их отчеты. Я надеялся, что мне больше не доведется пересечься с Иксом, но увы. Несколько месяцев спустя (с тех пор прошло чуть больше года) я занялся расследованием убийства, на этот раз – по поручению клиента. Возможно, вы вспомните это дело: человека по фамилии Орчард отравили прямо во время радиоэфира?
  Все, за исключением Сперлинга, закивали, а миссис Сперлинг сказала, что слушала ту программу в день, когда это случилось. Вульф продолжил:
  – В разгар следствия тот же самый голос по телефону велел мне бросить расследование. На этот раз он оказался не столь разговорчив, верно потому, что я уведомил собеседника, что знаю, как того зовут, – сущее ребячество с моей стороны! Я игнорировал его указание. Скоро выяснилось, что мистер Орчард и женщина, которая была убита вместе с ним, – профессиональные шантажисты. Они использовали методы, свидетельствовавшие о существовании большой, хитроумно устроенной и умело управлявшейся организации. Мне удалось поймать убийцу – им оказался человек, которого они шантажировали. На следующий день после того, как преступнику вынесли приговор, мне опять позвонил Икс. Он имел наглость поздравить меня с тем, что я провел расследование согласно его указаниям! Я ответил, что плевать хотел на его указания. А дело было в том, что я всего лишь разоблачил убийцу, но не предпринял никаких действий против самого́ Икса, поскольку это не входило в мои обязанности.
  Наконец Сперлинг, который больше не мог спокойно сидеть на месте, не выдержал и взорвался:
  – Черт побери, нельзя ли покороче?
  – Нет. Я отрабатываю свой гонорар, – отрезал Вульф и продолжил: – Описываемые события происходили в мае прошлого года – тринадцать месяцев назад. С тех пор до настоящего времени об Иксе ничего не было слышно, потому что мне, к счастью, не попадались дела, в которые у него были причины вмешиваться. Но мое везение закончилось – полагаю, рано или поздно это должно было случиться, поскольку мы оба имеем отношение к преступности. Позавчера, в шесть десять вечера, он позвонил опять. На сей раз он взял более повелительный тон, чем прежде, и поставил мне ультиматум с определенным сроком. Я откликнулся на это так, как и следовало ожидать от человека с моим темпераментом (мне от рождения присущи резкость и язвительность), и отверг его ультиматум. Не стану притворяться, что мне было все равно. Вчера ночью мистер Гудвин, нагостившись у вас, вернулся и представил мне отчет о своей поездке, после чего я рассказал ему об этом звонке, и мы подробно обсудили положение дел.
  Вульф огляделся:
  – Кто-нибудь из вас знает, что у меня дома на крыше устроена оранжерея, где растут тысячи прекрасных орхидей, и среди них – новые, редкие и исключительно красивые сорта?
  Да, об этом знали все – как обычно, кроме Сперлинга.
  Вульф кивнул:
  – Постараюсь не наводить на вас ужас. Это случилось в третьем часу ночи. Мы с мистером Гудвином беседовали в моем кабинете и вдруг услышали оглушительный грохот. Нанятые Иксом люди поднялись на крышу здания, расположенного напротив, на другой стороне улицы, и расстреляли из пистолетов-пулеметов мою оранжерею. Каков итог, можете себе представить. Не стану описывать картину разрушений. Тридцать человек заняты сейчас тем, что приводят крышу в порядок. Моего садовника не убило по чистой случайности. Ремонт и восстановление утраченного обойдутся мне долларов в четыреста, хотя некоторые из поврежденных и уничтоженных растений уже не вернуть. Стрелявших еще не нашли и, может быть, не найдут никогда, но что, если их все же разыщут? Я допустил неточность, сказав, что они были наняты Иксом. Их наняли D, С или В (скорее всего – С). Безусловно, Икс не знаком ни с кем из непосредственных исполнителей; я сомневаюсь, что и D их знает. В любом…
  – Вы говорите, – перебил его Сперлинг, – это случилось только что? Прошлой ночью?
  – Да, сэр. Я упомянул стоимость предполагаемого ущерба, потому что оплатить его придется вам. Я включу его в счет.
  Сперлинг взвился:
  – Можете включать куда угодно, не буду я платить. С чего это вдруг?
  – Потому что вы обязаны покрыть издержки, возникшие в связи с вашим делом. Моя оранжерея была уничтожена из-за того, что я отклонил ультиматум Икса и его требование отозвать мистера Гудвина из вашего поместья, а также прекратить сбор сведений о деятельности и личности Луиса Рони. Вы пожелали, чтобы я доказал, что мистер Рони – коммунист. Я не могу этого сделать, зато могу доказать, что он один из людей Икса – либо С, либо D, а следовательно, является опасным профессиональным преступником.
  Быстрее всех отреагировала Мэдлин. Не успел Вульф закончить, как она воскликнула: «О господи!», вскочила с места, подбежала к Гвен, невежливо повернувшись спиной к остальным, и положила руку сестре на плечо. Тогда миссис Сперлинг тоже вскочила, но, секунду поколебавшись, снова села на место. Джимми с осуждением посмотрел на Вульфа, а потом перевел сердитый взгляд на отца.
  Мгновение председатель правления ошарашенно смотрел на Вульфа, потом уставился на младшую дочь, наконец, поднялся на ноги, подошел к ней и сказал:
  – Он говорит, что может это доказать, Гвен.
  Нельзя сказать, что я соображаю быстрее прочих, однако до меня давно дошло, что истинной мишенью Вульфа была Гвен, поэтому я с самого начала внимательно наблюдал за ней. Когда Вульф приступил к повествованию, скептическая усмешка на ее губах и упрямство, которым светились ее глаза, отчетливо демонстрировали, что она не намерена верить ни единому его слову. Но пока он рассказывал о загадочном Иксе, в котором явно нельзя было признать ее драгоценного Луиса, она немного расслабилась и даже начала интересоваться всей этой историей. Вдруг, как гром среди ясного неба, прозвучало имя Рони и раздался выстрел, метивший прямо в нее. Ощутив на своем плече руку Мэдлин, она накрыла ее своей ладонью и тихо проговорила:
  – Всё в порядке, Мэд.
  Затем, уже громче, обратилась к Вульфу:
  – Что за чушь вы несете!
  Подойдя к дочери, Сперлинг загородил ее собой от нас с Вульфом. Вульф произнес, обращаясь к спине Сперлинга:
  – Я не договорил, знаете ли. Такова подоплека событий. Теперь я должен перейти к сути.
  Гвен, мигом очутившись на ногах, твердо заявила:
  – А это, пожалуйста, без меня. Суть я уже ухватила.
  Тут все заговорили разом. Мэдлин по-прежнему держала Гвен за руку. Миссис Сперлинг ничего не понимала, однако стрекотала без умолку. На Джимми никто не обращал внимания, но он не сдавался. Вульф выждал пару минут, а потом резко пресек гвалт:
  – Умолкните, вы, олухи несчастные!
  Сперлинг повернулся к нему:
  – Не надо было этого делать! Вам следовало сначала рассказать все мне! Вам следовало…
  – Вздор! Полнейший вздор! Вы месяцами втолковывали своей дочери, что мистер Рони – коммунист, и она вполне справедливо требовала у вас доказательств. А заяви вы, что он преступник? Это ведь тоже надо доказать. И что тогда? Не могли бы вы отойти в сторонку, чтобы я мог ее видеть?.. Спасибо. Мисс Сперлинг, вы не побоялись потребовать доказательства у своего отца. А теперь идете на попятный. Значит, вы боитесь бросить вызов мне? Что ж, я вас не виню.
  – Я ничего не боюсь!
  – Тогда присядьте и послушайте. И остальные тоже. Будьте любезны.
  Все вернулись на свои места. Теперь Гвен заколебалась, ее железобетонная непреклонность дала трещину. Она закусила нижнюю губу и перестала взирать на Вульфа с нарочитым упрямством. Она даже позволила мне поймать ее вопрошающий, растерянный взгляд, будто я мог ей чем-то помочь.
  Вульф, обращаясь к ней, продолжил:
  – Я потому так подробно изложил подоплеку дела, мисс Сперлинг, что без этого вы не сумеете разобраться, что к чему. Ведь, хотя я работаю на вашего отца, окончательное решение зависит от вас. Необходимо ответить на следующий вопрос: должен ли я продолжить собирать доказательства или нет? Если я…
  – Вы сказали, что у вас есть доказательства!
  – Нет, я этого не говорил. Я сказал, что могу это доказать. Я действительно могу – и если потребуется, докажу. Но предпочел бы этого не делать. Проще всего будет умыть руки: вернуть аванс, который выплатил мне ваш отец, взять расходы, которые я понес из-за этого дела, на себя и уведомить Икса, что ухожу с его дороги. Несомненно, так было бы разумнее и целесообразнее; признаться, я не могу похвастаться тем, что это ни разу не пришло мне в голову. Но у меня есть слабость, присущая многим людям: непомерное самомнение не позволяет мне прислушиваться к голосу разума. Если уж я взялся работать на вашего отца, то отступать не намерен: это нанесло бы удар по моему самолюбию.
  Есть другой способ покончить со всем этим: вы можете допустить, что я не лжец, а даже если и лжец, то по крайней мере не способен подло оклеветать человека, достойного вашей любви, только для того, чтобы выманить у вашего отца положенное мне вознаграждение. Если вы согласитесь с одним из этих допущений, вам придется признать, что мистер Рони – мерзавец, и поскольку вы отнюдь не дура, то расстанетесь с ним. Но…
  – Вы сказали, что можете доказать!
  Вульф кивнул:
  – Могу. Если самолюбие все-таки не позволит мне дезертировать, а вы отвергнете вышеупомянутые допущения, я буду обязан это сделать. Теперь вы понимаете, для чего я так подробно расписывал вам Икса. Нельзя заклеймить мистера Рони, ни словом не обмолвившись об Иксе, а даже если и можно, Икс так или иначе все равно проявится. Доказательством этому – моя разгромленная оранжерея. Вы можете поехать ко мне домой и взглянуть на нее… Кстати, я забыл упомянуть еще об одной возможности.
  Вульф бросил взгляд на нашего клиента:
  – Вы, сэр, разумеется, можете прямо сейчас оплатить счет и отказаться от моих услуг. В этом случае ваша дочь, вероятно, сочтет мои обвинения в адрес мистера Рони столь же голословными, что и ваши, и решит… Но вот что именно она решит? Этого я сказать не могу. Вам лучше знать. Итак, хотите, чтобы я убрался отсюда?
  Сперлинг сидел в кресле, поставив локоть на подлокотник, подперев подбородок костяшками пальцев и переводя взгляд с Гвен на Вульфа и обратно.
  – Не сейчас, – тихо проговорил он. – Один вопрос… Что из рассказанного вами – безусловные факты?
  – Каждое слово.
  – Как зовут Икса?
  – С этим придется подождать. Если мы все-таки ввяжемся в это дело и вы не раздумаете сотрудничать со мной, то я, естественно, назову его имя.
  – Отлично, продолжайте.
  Вульф опять обратился к Гвен:
  – Попытка разоблачить Икса (а смысл нашего расследования в итоге сводится именно к этому) сопряжена с одной трудностью: нам не дано знать, когда мы с ним схлестнемся. Я в той или иной степени знаком примерно с тремя тысячами людей, живущих или работающих в Нью-Йорке, но среди них найдется не больше десятка таких, про кого я с уверенностью могу сказать, что они не имеют к деятельности Икса никакого отношения. Быть может, с ним не связан никто из моих знакомых, а может, и все. Если это покажется вам немыслимым, мисс Сперлинг, вспомните, что он плел свою паутину, когда вы еще лежали в колыбельке, и что он чрезвычайно умен.
  Мне не сравниться с ним по размаху, сколько бы миллионов ваш отец ни вложил в это предприятие, но я должен превзойти его в недосягаемости, и я это сделаю. Я перееду в тайное убежище, о местонахождении которого будут знать лишь мистер Гудвин и, может быть, еще пара человек. Поверьте, это не причуда больного воображения, а печальная реальность: когда Икс догадается о моем намерении, а это случится совсем скоро, он обратит против меня всю мощь своей преступной организации. Он говорил мне по телефону, что восхищается мной, и я был польщен, но нынче мне придется за это заплатить. Икс поймет, что предстоит смертельный поединок; хотелось бы, чтоб он меня недооценивал, но увы!
  Вульф медленно повел плечами:
  – Я вовсе не жалуюсь… А даже если и так! Надеюсь, я его одолею, но кто знает, какой ценой? Возможно, это займет год, а может, пять или десять лет. – Он сделал нетерпеливый жест. – Я говорю не о вашем мистере Рони, этот не доставит мне хлопот. Очень скоро вы будете разговаривать с ним через решетку в тюремной комнате для посетителей, если, конечно, еще захотите его видеть. Но Икс никогда мне этого не простит, хотя, возможно, пожелает, чтобы я думал, будто он от меня отступился. Если я возьмусь за дело, придется довести его до конца. Нельзя заранее рассчитать, сколько на это потребуется времени. И денег – тоже. Я не настолько богат, к тому же потеряю возможность зарабатывать, следовательно, вашему отцу придется раскошеливаться и платить вперед. Поскольку я готов рисковать своим налаженным бытом, свободой и жизнью, было бы правильно ожидать, что он рискнет своим состоянием. Каковы бы ни были его возможности…
  Тут Вульф прервал сам себя.
  – Чего уж там! – насмешливо проговорил он. – Вы заслуживаете того, чтобы с вами говорили напрямик. Как я уже сказал, разделаться с мистером Рони – пара пустяков, дайте мне только время обосноваться в безопасном месте. Однако, надеюсь, я доходчиво объяснил, что представляет собой Икс. Ему сразу станет ясно, что без денег я не сумел бы ему противостоять, а когда выяснится, что до меня ему не добраться, он попытается перекрыть мне источник финансирования. Он перепробует много способов, прежде чем прибегнуть к насилию, – здравомыслия ему не занимать, он отдает себе отчет в том, что убийство – последнее из возможных средств. Кроме того, устранение столь видного человека, как ваш отец, – вещь крайне опасная; но если он сочтет эту меру необходимой, то, безусловно, решится и на нее. Я не…
  – Эту часть можно пропустить, – перебил его Сперлинг. – Если моя дочь захочет подсчитать, во сколько обойдется ваша затея, – пожалуйста, но спасать мою жизнь я ей не позволю. Это мое личное дело.
  Вульф посмотрел на него:
  – Недавно вы просили, чтобы я продолжал. Что скажете теперь? Не желаете ли окончательно со мной расплатиться?
  – Нет. Вы что-то говорили о самолюбии, но по этой части вам со мной не сравниться. Я остаюсь в игре.
  – Послушай, Джим… – начала его жена, но ему даже не понадобилось ее обрывать – достаточно было взглянуть в ее сторону.
  – В таком случае, – обратился Вульф к Гвен, – мы опять оказываемся перед выбором. Мы выяснили, что я не бросаю расследование, а ваш отец не отказывается от моих услуг. Значит, как я уже говорил, окончательное решение за вами. Вы получите доказательства, если настаиваете. Так что?
  – Ты сказал, – обрушилась на меня Мэдлин, – что все это ради Гвен!
  – Так и есть, – возразил я. – Тебе тоже стоит приехать к нам и посмотреть, что стало с оранжереей!
  Гвен все так же глядела на Вульфа, но уже без прежнего упрямства – она словно стремилась увидеть его насквозь.
  – Я уже говорил, – сказал ей Вульф, – во что обойдутся доказательства, которых вы требовали, мне и вашим близким. Думаю, надо упомянуть и о том, во что они станут еще одному человеку – мистеру Рони. Его надолго упрячут за решетку. Возможно, это отразится на вашем решении. Если у вас есть хоть малейшее подозрение, что для этого потребуется подтасовывать факты, откажитесь от расследования. Он настоящий негодяй. Я бы не стал пускаться в крайности и называть его ничтожным, склизким, жалким червяком, и все же он презренное создание. Вашей сестре кажется, что я хватил через край, но интересно, каким еще образом я должен был это преподнести? Неужто надо было просто намекнуть, что он, быть может, не совсем вас достоин? Но этого я не знаю, потому что не знаю вас. Зато я знаю, что относительно него был прав, и докажу это, если вы мне прикажете.
  Гвен встала с места. Она перестала смотреть на Вульфа – впервые с тех пор, как окинула меня растерянным взглядом, – и обвела глазами родных.
  – Я дам ответ перед сном, – твердо произнесла она и вышла из комнаты.
  Глава восьмая
  Спустя четыре с лишним часа, в девять вечера, Вульф зевнул так широко, что я даже испугался.
  Мы с ним сидели в той самой комнате, где я спал в субботу (если можно назвать сном то, что творит с вами убойная доза снотворного). Сразу после того, как Гвен своим уходом закрыла совещание в библиотеке, Вульф поинтересовался, где он может чуточку вздремнуть, и миссис Сперлинг предложила эту спальню. Когда я проводил его туда, он прямиком направился к одной из полутораспальных кроватей, проверил ее на прочность, стащил покрывало, снял пиджак, жилет и ботинки, лег и уже через три минуты храпел так, что его было слышно в Китае. Я снял покрывало с другой кровати, взял лежавшее под ним одеяло, укрыл Вульфа и вышел, борясь с искушением тут же последовать его примеру.
  В семь часов нас позвали обедать, и мне пришлось выполнять обязанности посыльного, чтобы уведомить миссис Сперлинг, что в силу сложившихся обстоятельств мы с мистером Вульфом предпочли бы перекусить сэндвичами у себя наверху или вообще не обедать. Было приятно видеть, какое облегчение немедленно отразилось на ее лице. Но даже в столь критический момент она не посрамила себя как хозяйка: вместо сэндвичей нам принесли студень, оливки с кружочками огурца, горячий ростбиф, три вида овощей, салат из латука и помидоров, холодный ореховый пудинг и полный кофейник – так, ничего особенного, но все вполне съедобное. Вульф без лишних слов расправился со своей порцией, за исключением студня, который он ненавидел, и салатной заправки, попробовав которую поморщился.
  Я бы нисколько не удивился, вели он мне сразу после совещания в библиотеке отвезти его домой, но он остался, и это тоже меня не удивило. Представление, разыгранное им перед Сперлингами, в сущности, не было представлением. Он вовсе не притворялся, и мне также было не до шуток. А коли так, нечего было удивляться, что Вульф хотел узнать о решении Гвен как можно скорее; к тому же он мог понадобиться, пожелай она что-то уточнить или поставить дополнительные условия. Мало того, если бы Гвен дала отбой, он вряд ли тут же поспешил бы домой. Надо было уладить со Сперлингом уйму разных вопросов, а когда мы все-таки покинули бы Стоуни-Эйкрз, то направились бы вовсе не к себе на Тридцать пятую улицу, а шмыгнули бы в какую-нибудь лисью нору.
  В девять часов вечера, налюбовавшись на зевавшего Вульфа, я стал подыскивать какой-нибудь предлог, чтобы слегка размять мускулы; увидел кофейный поднос, забытый в комнате прислугой, которая унесла после обеда остальную посуду, и решил, что он подойдет. Я взял поднос, отнес вниз и оставил на кухне. Людей поблизости не наблюдалось. Желая перекинуться с кем-нибудь парой слов, я предпринял небольшую рекогносцировку. Для начала заглянул в библиотеку. Дверь была приоткрыта, за письменным столом сидел Сперлинг и просматривал какие-то бумаги. Когда я вошел, он окинул меня взглядом, но ничего не сказал.
  Секунду поколебавшись, я сообщил:
  – Мы ждем у себя наверху.
  – Знаю, – проронил он, не поднимая головы.
  По-видимому, он счел, что разговор на этом закончен, и мне оставалось только ретироваться. Гостиная пустовала, на западной террасе тоже никого не оказалось. В салоне для игр, находившемся пролетом ниже, было темно. Щелкнув выключателем, я выяснил, что здесь тоже безлюдно. Мне пришлось снова подняться наверх и доложить обстановку Вульфу.
  – Дом вымер, остался один Сперлинг. Наверное, переписывает завещание. Вы так всех застращали, что бедняги попросту смылись.
  – Который час?
  – Девять двадцать две.
  – Она сказала: перед сном. Позвони-ка Фрицу.
  Мы с Фрицем разговаривали всего час назад, но что за беда – платил-то за звонки хозяин дома! Поэтому я не раздумывая подошел к телефонному аппарату, стоявшему на столике между кроватями, и набрал номер. Никаких новостей. Энди Красицкий трудился на крыше вместе с пятью рабочими и сообщил, что оранжерею уже почти застеклили, так что сюрпризы погоды она должна выдержать; Теодор еще не пришел в норму, но пообедал с аппетитом, и все в таком же духе.
  Я повесил трубку, передал содержание разговора Вульфу и добавил:
  – Сдается мне, весь этот ремонт – напрасная трата денег клиента. Если Гвен все-таки велит нам добыть доказательства и мы затаимся в своей лисьей норе, для чего стеклить оранжерею? Пройдут годы, прежде чем вы снова ее увидите, если вообще увидите. Кстати, я обратил внимание, что себе со Сперлингом вы предоставили шанс отказаться от этой авантюры, а обо мне даже не вспомнили, лишь вскользь упомянули, что о местонахождении вашего тайного убежища будет знать только мистер Гудвин. У самого мистера Гудвина спрашивать не обязательно. А если ему покажется, что он не так самолюбив, как вы?
  Вульф, только что снова взявший в руки книгу Лоры Хобсон, которую специально отложил, чтобы послушать, что сказал Фриц, сердито взглянул на меня.
  – Да у тебя самолюбия раза в два больше, чем у меня, – проворчал он.
  – Ага, вот только самолюбие самолюбию рознь. Может, я люблю себя настолько, что не согласен подвергаться такому риску.
  – Тьфу! Неужто я тебя не знаю?
  – Разумеется, знаете, сэр. Но и я знаю вас не хуже.
  – Тогда перестань пороть чушь. Как, скажи на милость, мне удастся провернуть такое дело без тебя?
  И он опять уткнулся в книгу.
  Он явно полагал, что осчастливил меня этим комплиментом, поэтому мне пришлось подойти, плюхнуться на кровать и сделать счастливое лицо. Все это мне очень не нравилось, и Вульфу, я знал, тоже. У меня возникло дурацкое ощущение, будто все мое будущее зависит от вердикта симпатичной веснушчатой девчонки, и хотя я не имел ничего против симпатичных девчонок, с веснушками они или без, это было уже слишком. Однако Вульфа я ни в чем не винил, потому что видел, что другого выхода у него нет. Я прихватил из гостиной пару свежих журнальчиков, но даже не открыл их, а вместо этого валялся на кровати и прикидывал, не разыскать ли мне Мэдлин, чтобы выяснить, не сможет ли она каким-то образом повлиять на вердикт. Тут затрезвонил телефон. Я перекатился на постели и дотянулся до трубки.
  Это была одна из служанок. Она сообщила, что звонят мистеру Гудвину. Я поблагодарил ее, затем в трубке раздался знакомый голос.
  – Алло! Арчи?
  – Он самый.
  – Это твой друг.
  – Да слышу я. Сейчас догадаюсь. Тут такая сложная система связи. Я сейчас в спальне вместе с мистером Вульфом. Если я снимаю трубку, то попадаю на внешнюю линию. Однако на твой звонок ответили внизу.
  – Понятно. Я сижу здесь и смотрю на индейца, который держит бумаги. Я выходил прогуляться, но на улице такая толчея – пришлось смыться. И вот я здесь. Жаль, что ты не смог явиться на встречу.
  – Мне тоже. Может, еще получится, если ты не будешь метаться и подождешь. Ладно?
  – Ладно.
  Я повесил трубку, встал с кровати и сообщил Вульфу:
  – Сол куда-то пошел, заметил, что за ним хвост. Он улизнул и приехал к нам, чтобы рассказать об этом. Он сейчас там. Какие будут распоряжения?
  Вульф закрыл книгу, заложив пальцем страницу.
  – Кто за ним следил?
  – Навряд ли ему это известно. Во всяком случае, он не сказал. Вы же слышали, что я говорил о здешней телефонной связи.
  Вульф кивнул и на минуту задумался.
  – Ехать далеко?
  – О, я как-нибудь справлюсь, даже и в темноте. Чаппакуа в семи минутах езды, Маунт-Киско – в десяти. Особые указания будут?
  Он сказал: никаких, но добавил, что, раз уж Сол все равно у нас, пусть побудет там и дождется от нас новостей. После этого я отчалил.
  Я вышел через западную террасу – это был ближайший путь к кустам, за которыми я оставил машину. В доме наконец затеплилась жизнь. Пол и Конни Эмерсон смотрели в гостиной телевизор, а Уэбстер Кейн был на террасе – кажется, расхаживал туда-сюда. Я на ходу обменялся с ними приветствиями и продолжил путь.
  На дворе было темным-темно, звезды прятались за тучами, зато ветер совсем стих. По дороге в Чаппакуа я предавался праздным размышлениям, гадая, кто висел у Сола на хвосте – городская полиция или полиция штата? А, В, С или D? Потом позвонил из аптеки к нам домой, поговорил с Солом, но толком ничего не выяснил. Сол рассказал только, что не знает этого человека и что отделаться от него оказалось не так-то просто. Я понимал, что на этот счет Солу Пензеру можно верить, и, поскольку никаких других новостей у него не имелось, велел ему устроиться в одной из свободных комнат, потом побаловал себя колой с лимоном, вернулся к машине и покатил обратно в Стоуни-Эйкрз.
  К этому времени Мэдлин присоединилась к супружеской паре, расположившейся в гостиной, точнее, мне следовало бы сказать, что, когда я вошел, она была там. Она преградила мне путь; ее большие темные глаза были широко распахнуты, но на сей раз ей было не до флирта – ведь в доме творились такие вещи!
  – Где это ты был? – спросила она.
  Я объяснил, что ездил в Чаппакуа, чтобы позвонить. Мэдлин взяла меня за руку и увела в зал для приемов. Там она обернулась и заглянула мне в лицо:
  – Ты видел Гвен?
  – Нет. А где она?
  – Не знаю. Но думаю…
  Она осеклась. Тогда я сказал:
  – Наверное, забилась в какой-нибудь укромный уголок, чтобы хорошенько поразмыслить.
  – Ты уходил не для того, чтобы встретиться с ней?
  – Теперь моя очередь задавать вопросы, – запротестовал я. – Я – не червяк, я тот, кто на него работает. С чего бы это ей со мной встречаться?
  – Да нет, – замялась Мэдлин, – просто после обеда она сказала папе, что сообщит ему о своем решении, как только будет готова, и ушла к себе в комнату. Я пошла за ней, чтобы поговорить, но она меня выставила, и я отправилась к маме. Немного погодя я опять заглянула к Гвен, на этот раз она позволила мне высказаться, а потом заявила, что собирается ненадолго выйти из дома. Мы вместе спустились вниз. Она ушла через заднюю дверь, а я вернулась к маме. Когда я снова спустилась, то увидела, как ты выходишь из дому, вот и решила, что ты, возможно, встречался с ней.
  – Нет, – пожал плечами я. – Может, в доме ей плохо думалось, и она решила прогуляться. В конце концов, Гвен сказала, что даст ответ перед сном, а сейчас еще нет и одиннадцати. Дай ей время. А вот тебе не мешало бы отдохнуть. Как насчет партии в бильярд?
  Мэдлин пропустила мое приглашение мимо ушей.
  – Ты не знаешь Гвен, – заявила она.
  – Да уж, пожалуй.
  – Соображает она хорошо, зато упряма как мул. Вся в папу. Да если б не он, Луис давно бы ей надоел. А теперь, боюсь, как бы чего не вышло. На первый взгляд этот твой Ниро Вульф сделал все, что мог, но кое-что он упустил. Папа нанял его, чтобы он собрал на Луиса компромат, который вынудит Гвен оставить мысль об этом браке, верно?
  – Верно.
  – А Ниро Вульф повернул дело так, что теперь возможны четыре варианта развития событий: либо он откажется от работы, либо папа его уволит, либо Гвен ему поверит и бросит Луиса, либо он продолжит расследование и найдет доказательства. Но он выпустил из виду, что есть еще и пятый вариант. А вдруг Гвен уехала вместе с Луисом, чтобы выйти за него? Это ведь тоже возможно, не так ли? Захочет ли папа, чтобы Вульф продолжал выслеживать Луиса, если тот станет мужем Гвен? Гвен это вряд ли устроит. – Пальцы Мэдлин вцепились в мою руку. – Мне страшно! Думаю, она уехала именно к нему!
  – Будь я проклят! Она взяла с собой чемодан?
  – Нет. Она же понимает, что я попыталась бы ее остановить, и папа тоже… Да все мы! Если твой Ниро Вульф такой умник, почему он не предусмотрел этой возможности?
  – Он не всезнайка. Девицы, сбегающие из дому, чтобы тайком выйти замуж, не относятся к его компетенции. Но я-то!.. Господи, какой же я болван! Давно она ушла?
  – Наверное, с час… Да, около часа назад.
  – Машину брала?
  Мэдлин покачала головой:
  – Я нарочно прислушалась. Нет.
  – Значит, она должна была… – Я смолк и наморщил лоб, пытаясь угадать. – Если мы ошиблись и она просто вышла подышать воздухом, чтобы лучше думалось, или решила встретиться и переговорить с ним, куда бы она направилась? У нее есть любимое место?
  – Их несколько. – Мэдлин тоже наморщила лоб. – Старая яблоня на лугу позади дома и лавровые заросли в низине у ручья, а еще…
  – Фонарик есть?
  – Да, есть…
  – Принеси.
  Вскоре она вернулась с фонариком, и мы вышли через парадную дверь. Очевидно, вариант с яблоней показался ей более предпочтительным; поэтому мы обогнули дом, пересекли лужайку, нашли лазейку в живой изгороди, а затем через ворота вышли на луг. Мэдлин позвала сестру, но та не откликнулась. Мы добрались до старой яблони: там никого не было. К дому мы вернулись задворками, пройдя мимо конюшни, псарни и других хозяйственных построек, по пути заглянув в конюшню – вдруг Гвен приспичило явиться на романтическое свидание к любимому верхом на лошади, – однако все стойла были заняты. Ручей находился в другой стороне, ближе к шоссе, и мы направились туда. Мэдлин время от времени окликала Гвен по имени, но не слишком громко, чтобы ее не услышали в доме. В руках у нас обоих были фонарики. Я включал свой только при необходимости, потому что наши глаза уже успели привыкнуть к темноте. Подъездная аллея привела нас к мосту через ручей, тут Мэдлин резко свернула влево. Признаться, по части ходьбы по пересеченной местности в темноте мне было до нее далеко. Ветви кустов и нижние сучья деревьев так и цеплялись ко мне со всех сторон, и если Мэдлин почти не пользовалась фонариком, то я беспрестанно шарил лучом под ногами. Мы были примерно в двадцати шагах от подъездной аллеи, когда я, поведя фонариком влево, вдруг заметил на земле под кустом нечто необычное. Мэдлин, шагавшая впереди, опять позвала Гвен. Я остановился. Тогда она окликнула меня:
  – Ты идешь?
  Я отозвался, снова пошел за ней и уже открыл было рот, чтобы сказать, что немного задержусь, а через минуту догоню ее, но тут она снова выкрикнула имя Гвен, и из-за деревьев до нас донесся слабый голос. То была Гвен.
  – Да, Мэд, я здесь!
  Мне пришлось на время отложить обследование предмета, лежавшего под кустом. Мэдлин издала возглас облегчения и бросилась вперед. Я устремился за ней и, не успев и глазом моргнуть, тут же очутился в зарослях, продираясь сквозь которые чуть не угодил в ручей; вырвавшись на свободу, я пошел на голоса, и вскоре луч моего фонарика высветил две фигурки на дальнем краю небольшой полянки. Я двинулся к ним.
  – Что за переполох? – спрашивала Гвен у сестры. – Господи, я всего-то вышла прогуляться летней ночью, что такого? К тому же ты видела, как я уходила, разве нет? Ты даже сыщика с собой прихватила!
  – Это не просто летняя ночь, – отрезала Мэдлин, – и тебе, черт возьми, это прекрасно известно. Откуда мне было знать… Ты даже не накинула кофточку!
  – Ладно, успокойся. Который час?
  Я посветил фонариком на запястье и сообщил:
  – Пять минут двенадцатого.
  – Значит, этим поездом он тоже не приехал.
  – Кто? – спросила Мэдлин.
  – А как ты думаешь? – Гвен с трудом сдерживалась. – Пресловутый опасный преступник, кто ж еще! Ох, наверное, он и в самом деле преступник. Хорошо, пусть он действительно преступник. Но я не могу просто взять и вычеркнуть его из жизни, сперва мне надо обо всем ему сообщить, причем не по телефону и не письмом. Я позвонила ему и попросила приехать сюда.
  – Вот как, – проговорила Мэдлин отнюдь не тоном любящей сестры. – Может, тебе удастся заставить его разоблачить Икса, а потом и перевоспитать.
  – Нет, – возразила Гвен, – перевоспитание – твоя епархия. Объявлю ему, что между нами все кончено, и привет. Я предпочла сама управиться с этим, а уж потом рассказать все папе и остальным. Он должен был приехать в девять двадцать три, взять на станции такси и встретиться со мной здесь. Я решила, что он опоздал на поезд… А теперь понимаю, что он не сел и на следующий… Но будет еще… Который час?
  – Девять минут двенадцатого, – ответил я.
  – Будет еще поезд в одиннадцать тридцать две. Я дождусь его, а уж потом уйду. Вообще-то не в моих правилах дожидаться мужчину целых два часа, но тут другое дело. Ты согласна, а, Мэд?
  – Прислушайтесь к совету сыщика, – подал голос я. – Думаю, вам следует снова ему позвонить и выяснить, что произошло. Почему бы вам, девушки, не вернуться в дом и не сделать, как я говорю, а я пока побуду здесь на случай, если он все же появится. Обещаю, что не скажу ему ни слова, только предупрежу, что вы скоро вернетесь. И не забудьте захватить кофту.
  Мое предложение пришлось им по душе. Правда, я забеспокоился, что на обратной дороге девушки, чего доброго, вздумают освещать себе путь фонариками, пока не выберутся на подъездную аллею, но они повернули в противоположную сторону, решив срезать путь и пойти через розарий. Я дождался, пока они не отошли на порядочное расстояние, затем зашагал в направлении аллеи, освещая фонариком то место на земле под кустом, где лежал обнаруженный мной предмет.
  Итак, вопрос первый: мертв ли он? Да, он был мертв. Второй вопрос: как его прикончили? Тут уже нельзя было ответить столь однозначно; впрочем, вариантов нашлось не так уж много. Третий вопрос: когда наступила смерть? Имея некоторый опыт в подобных делах, я позволил себе сделать одно предположение. Четвертый вопрос: что у него в карманах? На сей раз, учитывая обстоятельства, мне потребовалось потратить куда больше усилий и времени, чем в ту воскресную ночь, когда я обыскивал его на обочине после предварительных манипуляций Рут Брэйди. Тогда я действовал крайне осмотрительно, но нынче одной осмотрительности было мало. Своим носовым платком я тщательно протер внутри и снаружи его кожаный бумажник и прижал к нему с обеих сторон пальцы покойника, стараясь, чтобы отпечатки выглядели случайными и беспорядочными, а затем положил бумажник обратно в карман. В нем лежала целая пачка купюр – видно, после того как мы обчистили беднягу, он обналичил чек. Мне очень хотелось проделать то же самое и с партийным билетом в целлофановой обложке, но увы – его нигде не было. Естественно, я разозлился и хорошенько прощупал все швы и подкладку. Билета не было.
  Я старался действовать как можно аккуратнее и быстрее, чтобы успеть до возвращения девушек, однако, расставшись с надеждой отыскать партбилет, вдруг ощутил внезапный спазм в желудке. Я выпрямился и отпрянул от тела. Такое иногда случается даже с теми, кто воображает, что им все нипочем, причем именно в тот момент, когда они меньше всего этого ожидают. Я отвернулся в другую сторону, чтобы не видеть труп, и сделал несколько глубоких вдохов. Если это не сработает, останется последнее средство: прилечь. К счастью, до этого не дошло; в любом случае мне было уже все равно, поскольку в промежутке между двумя вздохами я услышал голоса. Потом я заметил, что мой фонарик лежит на земле включенный. Я поднял его, выключил и вернулся на полянку, стараясь по дороге не шуметь, будто лось, идущий напролом.
  Я терпеливо поджидал девушек на прежнем месте. Они пересекли полянку и подошли ко мне. Мэдлин тут же спросила:
  – Приходил?
  – От него ничего не слышно, – ответил я, предпочитая не лгать без надобности. – Значит, вы до него не дозвонились?
  – Мне ответили из службы секретарей-телефонисток, – подала голос Гвен. – Сказали, что он вернется после полуночи, и предложили оставить для него сообщение. Я еще немного побуду здесь – вдруг он приедет поездом одиннадцать тридцать две, а потом вернусь. Думаете, с ним что-то случилось?
  – Ясное дело, случилось, раз он вас подвел, но кто его знает, что именно. Время покажет. – Мы втроем стояли тесным кружком. – Я вам больше не понадоблюсь, тем более если он все-таки явится. Пойду к мистеру Вульфу. Он на грани срыва оттого, что приходится ждать. Хочу его немного успокоить. Я, разумеется, не стану вопить об этом во всеуслышание, но постараюсь тихонько намекнуть, что скоро он уедет домой.
  Девушек это мало заботило, однако из вежливости им пришлось признать, что это здравая мысль, и я ушел. На этот раз я тоже выбрал короткий путь, по дороге два раза заплутал в чаще, но под конец таки выбрался на открытое пространство, миновал розарий, вышел на лужайку перед домом и зашел внутрь с парадного входа. Вульф все еще сидел у себя наверху и читал книгу. Когда я вошел и прикрыл за собой дверь, он метнул на меня испепеляющий взгляд, сердясь за то, что я так долго отсутствовал, но, увидев мое лицо, которое знал даже лучше, чем я сам, смилостивился.
  – Ну, что там? – снисходительно спросил он.
  – Ничего хорошего, – объявил я. – Кто-то прикончил Луиса Рони. Думаю, его переехал автомобиль, но это надо еще уточнить. Труп лежит под кустом, ярдах в двадцати от подъездной аллеи, примерно в двух третях пути от дома до шоссе. И вообще дело дрянь, потому что Гвен решила дать ему отставку.
  Вульф помрачнел:
  – Кто нашел тело?
  – Я.
  – Кому еще известно об этом?
  – Никому. Только вам.
  Вульф проворно поднялся на ноги.
  – Где моя шляпа? – Он огляделся вокруг. – А, внизу. Где мистер и миссис Сперлинг? Скажем им, что здесь нам больше нечего делать, и мы едем домой. Только без суеты… Просто уже поздно, и нам пора… Пошли!
  – Какая там суета! Вы отлично понимаете, что мы уже влипли.
  Вульф замер на месте и уставился на меня. Когда до него дошло, что делу это не поможет, он уселся в кресло, ощутил под своим задом книжку, привстал и вытащил ее из-под себя – на секунду мне показалось, что он собирается швырнуть ее, может даже в меня. Чтобы страстный книголюб кидался книгами – это что-то новенькое. Наконец он сумел взять себя в руки, положил книгу на переносной столик, снова опустился в кресло и проскрежетал:
  – Да садись же, черт побери! Долго мне еще задирать шею?
  Мне в голову не пришло обижаться. Я бы и сам вспылил, но было как-то не до того.
  Глава девятая
  – Самое главное, – сказал я, – решить: видел я труп или нет? Если видел – то вот телефон, надо пошевеливаться, пока не приехала полиция. Если нет – можно не торопиться. Тело лежит за кустом, с подъездной аллеи его не видно, оно и неделю может там проваляться, никто не заметит, ну разве что собаки. Так что?
  – Погоди, я еще не знаю деталей, – проворчал Вульф. – Что ты вообще забыл в том месте?
  Я рассказал. Только что поставленный мною вопрос не терпел отлагательства, он затрагивал лично меня, поэтому я опустил некоторые мелочи, вроде осмотра конюшни, где мы пересчитывали лошадей, однако не забыл ни одной существенной подробности: например, сообщил, отчего Мэдлин была так взволнована отсутствием Гвен и каким образом я решил проблему с отпечатками пальцев на бумажнике. Короче говоря, не рассусоливал, но ни одного важного обстоятельства не пропустил. Когда я закончил, у Вульфа возникло всего три вопроса:
  – Не было ли у тебя мысли или даже смутного ощущения, не имевшего под собой никаких оснований, что мисс Сперлинг намеренно протащила тебя мимо этого места?
  – Нет.
  – Остались ли вокруг трупа четкие отпечатки ног?
  – Точно не скажу, но вряд ли.
  – Можно ли проследить твой путь от поляны к телу и обратно?
  – Ответ тот же. Дэви Крокетт79, верно, сумел бы, но в ту минуту я о нем как-то не думал. В конце концов, там было темно.
  Вульф хмыкнул:
  – Мы не дома. Нельзя так рисковать. Пусть все поднимутся сюда – я имею в виду Сперлингов. За сестрами сходи сам, а не то младшая вообще не придет. Просто пригласи их сюда, без меня ничего не рассказывай. Сначала приведи девушек. Остальных позовешь, когда вернешься в дом. Я не хочу, чтобы мистер Сперлинг явился сюда прежде них.
  Меня не пришлось долго уговаривать. По сравнению с другими случаями, когда он посылал меня приводить к нему людей, это было простое поручение, да я и сам понимал всю его важность. Ответ на вопрос, видел ли я труп, теперь представлялся очевидным: да, видел, а значит, чем скорее в дело будет пущен телефон, тем лучше. Вульф, конечно, сыграет свою роль как надо, но ведь и я уже взрослый мальчик, имею право голоса и умею набирать телефонный номер. В огромном списке того, что вызывает у полиции аллергию, отнюдь не последнее место занимают типы, которые, наткнувшись на труп, ведут себя так, будто это никого, кроме них, не касается.
  С девушками все прошло гладко. Я сообщил Гвен, что Вульф недавно получил сведения, со всей определенностью свидетельствующие о том, что Рони уже можно не ждать, и хочет повидаться с ней, чтобы обо всем рассказать подробно. Разумеется, тут обошлось без споров. Вернувшись в дом, я так же легко уладил дело с остальными. Джимми играл внизу в пинг-понг с Конни, за ним сходила Мэдлин. Миссис и мистер Сперлинг были в гостиной с Уэбстером Кейном и Полом Эмерсоном. Я сказал, что Вульф просит Сперлингов на минутку подняться.
  Для всей компании стульев в нашей спальне не хватило, поэтому Вульфу, в виде исключения, пришлось начать разговор стоя, нравилось ему это или нет. Сперлинг был по горло сыт томительной задержкой: вот уже семь часов он дожидался, пока кто-то (пусть даже этот кто-то – его родная дочь) примет вместо него важное решение, касавшееся его собственных дел. Он уже хотел потребовать у Гвен ответ, но Вульф молниеносно перехватил инициативу, обратившись к присутствующим с вопросом:
  – Сегодня мы, как нам представлялось, обсуждали серьезную проблему, верно?
  Все согласились.
  Он кивнул:
  – Верно. Сейчас все усложнилось – а может, и упростилось, не знаю. Все зависело от того, жив мистер Рони или мертв. Теперь он мертв.
  Считается, что объявить о смерти человека сразу нескольким людям, одного из которых вы считаете убийцей, и взглянуть на их реакцию, – чрезвычайно ловкий прием. Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь, не исключая самого́ Вульфа, добился таким образом успеха, но теория эта не лишена привлекательности, поэтому я пытался разом окинуть все лица, не сомневаясь, что Вульф занят тем же.
  Сперлинги встрепенулись, кое-кто не сдержал удивленных восклицаний, но никто из присутствующих не заверещал, не хлопнулся в обморок и даже не пошатнулся. Преобладающим чувством оказалось обыкновенное замешательство, причем, насколько я мог судить – вполне искреннее. Впрочем, как я уже говорил, при всей своей популярности это всего лишь теория.
  Гвен спросила:
  – Вы имеете в виду Луиса?
  Вульф кивнул:
  – Да, мисс Сперлинг. Луис Рони мертв. Мистер Гудвин обнаружил его тело около часа назад, когда вместе с вашей сестрой отправился искать вас. Оно находится на территории поместья, под кустом недалеко от того места, где они вас нашли. Кажется…
  – Значит… Значит, он все-таки приехал!
  Сомневаюсь, чтобы она и в самом деле ничего не чувствовала. Я не назвал бы Гвен бездушной. Просто так получилось, что в заторе, который вызвало у нее в голове ошеломляющее известие, первой пробила себе дорогу именно эта незначительная деталь. Я заметил, что Мэдлин метнула на сестру пронзительный взгляд. Наконец обрели дар речи и остальные. Со всех сторон посыпались вопросы, но Вульф предостерегающе поднял ладонь:
  – Если позволите… Сейчас не время…
  – Как он умер? – спросил Сперлинг.
  – Я как раз хотел рассказать. Похоже на то, что его переехала машина, затем тело оттащили с подъездной аллеи и спрятали за кустом, но, безусловно, потребуется более тщательный осмотр. К моменту обнаружения тело пролежало там недолго, не больше двух часов. Надо немедленно уведомить полицию. Полагаю, что вы, мистер Сперлинг, предпочтете сделать это сами. Так будет лучше.
  Гвен начала дрожать. Мэдлин взяла ее за руку, подвела к кровати и силой усадила на нее. Джимми пытался ей помочь. Миссис Сперлинг словно оцепенела.
  – Вы хотите сказать… – Сперлинг запнулся. Он то ли не поверил услышанному, то ли хорошо умел держать себя в руках. – Вы намекаете, что его убили?
  – Не знаю. Это еще предстоит выяснить. Даже если полицейские решат, что он был убит, им придется это доказать. После чего, как водится, начнут устанавливать мотив, способы, возможности… Не знаю, представляете ли вы, о чем речь, но если нет – скоро узнаете. Кого вы намерены известить: окружные власти или полицию штата? У вас есть выбор. Но медлить не стоит. Вы должны…
  Тут наконец впервые подала голос миссис Сперлинг:
  – Но это… это же будет ужасно! Здесь, в нашем поместье! Почему вы не можете избавиться от трупа?.. Увезти подальше… И где-нибудь выбросить…
  Никто не обратил на нее внимания. Сперлинг спросил у Вульфа:
  – Вы знаете, почему он там оказался?
  – Я знаю, что привело его туда. Ему позвонила ваша дочь и попросила приехать.
  Сперлинг резко повернулся к кровати:
  – Это правда, Гвен?
  Но Гвен молчала. За нее ответила Мэдлин:
  – Да, папа, правда. Она решила бросить его, но сначала хотела сообщить ему об этом.
  – Надеюсь, – заметил Вульф, – мы не станем обсуждать предложение вашей супруги. Тому есть множество причин. Он приехал с вокзала на такси…
  – Предложения моей супруги редко нуждаются в обсуждениях. Нет никакого способа избежать вмешательства полиции? У меня есть знакомый врач…
  – Нет. Даже не думайте.
  – Вы специалист в данной области. Они действительно сочтут, что его убили?
  – Любому специалисту, чтобы вынести вердикт, прежде всего нужны факты. У меня их пока недостаточно. Если вы удовольствуетесь предположением, то я думаю, что сочтут.
  – Может, вызвать адвоката?
  – Это позже. Возможно, он вам понадобится. Откладывать больше нельзя, сэр. Мы с мистером Гудвином имеем двойное обязательство перед государством – как граждане и как частные детективы с лицензией.
  – Но у вас есть обязательства и передо мной. Я ваш клиент.
  – Мы помним об этом. Мы это учли. Когда мистер Гудвин обнаружил труп со следами насилия, было одиннадцать часов. По закону ему следовало немедленно уведомить об этом власти. Сейчас далеко за полночь. Мы чувствовали, что должны дать вам время осознать происшедшее. Но теперь я настаиваю на обращении в полицию.
  – Черт побери, мне надо подумать!
  – Позвоните в полицию и думайте, пока они едут.
  – Нет! – Сперлинг рывком подтянул к себе ближайший стул, сел на краешек и вперил взгляд в Вульфа. – Смотрите. Я нанял вас для конфиденциального расследования и вправе ожидать, что вы сохраните тайну. Для огласки нет никаких оснований, и мне, разумеется, не хотелось бы этого. Дело не подлежит разглашению в суде и…
  – Отнюдь, сэр, – твердо возразил Вульф. – Я не член адвокатской коллегии, а сведения, которые вы сообщаете детективу, не являются профессиональной тайной, несмотря на то что вы ему заплатили.
  – Но вы…
  – Оставим это, прошу вас. Вы думаете, что, если я передам полицейским содержание беседы, которая состоялась между мною и членами вашей семьи днем, у них сложится впечатление, будто каждый из вас, за одним-единственным исключением, имел убедительную причину желать мистеру Рони смерти, и вы правы. После этого они вряд ли уцепятся за версию о ненасильственной смерти, и тогда у вас и ваших родных возникнут крупные неприятности, какое бы положение вы ни занимали в здешних краях. Мне очень жаль, но я ничем не смогу вам помочь. Я не раз утаивал информацию от полиции, но делал это, лишь когда участвовал в расследовании и понимал, что выйдет куда лучше, если я не стану с ними делиться. Другое…
  – Черт побери, сейчас вы тоже участвуете в расследовании!
  – Вовсе нет. То, для чего вы меня наняли, потеряло смысл, и я этому рад. Помните, в чем заключалась наша цель? Она достигнута, хотя, признаюсь, я тут ни при чем…
  – Тогда я нанимаю вас для новой работы. Расследовать смерть Рони.
  Вульф исподлобья глянул на него:
  – Напрасно. Советую вам этого не делать.
  – Я вас нанимаю.
  Вульф покачал головой:
  – Вы в панике, а значит, склонны к импульсивным действиям. Если мистера Рони действительно убили и я возьмусь за расследование, то убийца непременно будет найден. Может статься, тогда вы пожалеете, что связались со мной.
  – И все же я вас нанимаю.
  Вульф пожал плечами:
  – Понимаю. В данный момент вас волнует, чтобы я не рассказал о нашей беседе в полиции. Будучи человеком воинственным и самоуверенным, вы решаете проблемы по мере их поступления. Но вы не сможете сегодня нанять меня, а завтра отказаться от моих услуг. Вы знаете, как я поступлю, если вы попытаетесь это сделать.
  – Знаю. И не откажусь от ваших услуг. Я вас нанимаю. – Сперлинг встал. – Пойду звонить в полицию.
  – А ну-ка погодите! – рассердился Вульф. – Неужели вы так глупы, что не понимаете, насколько щекотлива ситуация? В беседе участвовали семеро…
  – Поговорим об этом после того, как я позвоню.
  – Нет, прямо сейчас. – Вульф окинул глазами присутствующих. – Прошу вашего внимания. Мисс Сперлинг?
  Гвен ничком лежала на кровати, Мэдлин сидела рядом, на краешке.
  – Опять будете рычать на нее? – вскинулась Мэдлин.
  – Постараюсь не рычать. Но мне необходимо поговорить с ней, и с остальными тоже.
  Гвен подняла голову и села.
  – Я в норме, – сказала она, – и все слышала. Папа нанял вас снова, чтобы… О господи!
  Она не заплакала – к счастью, иначе Вульф потерял бы самообладание, – но выглядела ужасно измученной.
  – Продолжайте, – выговорила она.
  – Всем вам известно, – отрывисто произнес Вульф, – как обстоят дела. Сперва я должен получить прямой и недвусмысленный ответ на следующий вопрос: рассказывал ли кто-нибудь из вас о беседе, которая имела место в библиотеке, посторонним?
  Прозвучало дружное «нет».
  – Это очень важно. Вы уверены?
  – Конни… – Джимми пришлось остановиться, чтобы прочистить горло. – Конни сама ко мне прицепилась. Ей стало любопытно.
  Вид у него был пришибленный.
  – Что вы ей говорили?
  – Да так… Ничего особенного.
  – Что ты ей наболтал, черт возьми? – рявкнул Сперлинг.
  – Почти ничего, папа, честно! Кажется, упомянул о Луисе – но об Иксе и всей этой дребедени – ни слова.
  – Надо было шевелить мозгами. – Сперлинг перевел взгляд на Вульфа. – Привести ее?
  Вульф отрицательно покачал головой:
  – Ни в коем случае. Придется рискнуть. Это всё? Больше никто ничего не говорил?
  И опять все хором сказали «нет».
  – Очень хорошо. Полиция будет задавать разные вопросы. Особенно их заинтересует наше с мистером Гудвином присутствие. Я скажу им, что мистер Сперлинг заподозрил мистера Рони, ухажера своей дочери, в том, что тот – коммунист, и…
  – Нет! – перебил его Сперлинг. – Не вздумайте! Это…
  – Отпираться бессмысленно, – раздраженно заметил Вульф. – Стоит им запросить Нью-Йорк, а они не преминут это сделать, как тут же выяснится, что вы обращались в агентство мистера Бэскома. А для чего? И что было дальше? Нет, этого уже не скроешь. Я сообщу им о ваших подозрениях и о том, что вы наняли меня, чтобы подтвердить или опровергнуть их. Вы просто предприняли естественные и разумные меры предосторожности. Я только-только приступил к расследованию, для начала откомандировав сюда мистера Гудвина и подключив к работе еще троих, как под покровом ночи произошел разрушительный налет на мою оранжерею. Я предположил, что это дело рук мистера Рони и его товарищей: возможно, они боялись, что я разоблачу и дискредитирую его, поэтому попытались меня припугнуть.
  Итак, сегодня (то есть уже вчера) я приехал сюда, чтобы обсудить случившееся с мистером Сперлингом. Он позвал на совет родных, потому что это дело семейное, и мы все вместе собрались в библиотеке. Тут он узнал, что я приехал требовать возмещения ущерба; я хотел, чтобы он заплатил за уничтожение оранжереи. На протяжении всего совещания мы бодались из-за этого с мистером Сперлингом, и только. Больше никто ничего не говорил – во всяком случае, ничего примечательного. Остальные присутствовали там, поскольку все равно уже явились и не нашли предлога сбежать. Вот и все.
  Вульф обвел глазами слушателей, побуждая их высказаться.
  – Так что?
  – Сойдет, – согласился Сперлинг.
  Мэдлин напряженно размышляла. У нее возник вопрос:
  – А для чего вы остались на ночь?
  – Хороший вопрос, мисс Сперлинг, но свои поступки буду объяснять я сам. Я отказался уезжать без денег или твердой договоренности на этот счет.
  – А что насчет Гвен, которая позвонила Луису и попросила его приехать?
  Вульф посмотрел на Гвен:
  – Что вы им сообщите?
  – Это ужасно, – прошептала Гвен. Она уставилась на Вульфа, словно не могла поверить, что он находится перед ней. – Это ужасно! – вслух повторила она.
  Вульф кивнул:
  – С этим не поспоришь. Вы помните, что ему сказали?
  – Конечно, помню. Я просто объяснила, что должна с ним встретиться, а он сказал, что у него дела и что он приедет позже, поездом, который отходит с Центрального вокзала в восемь двадцать. И прибывает в Чаппакуа в девять двадцать три.
  – Вы не рассказывали ему о том, что произошло?
  – Нет, я… я и не собиралась. Просто хотела сказать ему, что решила прекратить наши отношения.
  – Значит, так вы и скажете полицейским. – Вульф повернулся к Мэдлин. – У вас методичный ум, мисс Сперлинг, и вы хотите все поскорее уладить. К сожалению, это невозможно, слишком много всего тут накручено. Главное, все вы должны твердо уяснить: разговор в библиотеке ограничился нашим спором относительно компенсации за поврежденную оранжерею, и только. За исключением этого пункта, вы должны неукоснительно придерживаться фактов. Если вздумаете нести отсебятину, то серьезно влипнете. Возможно, вы и так влипнете, если возникнут подозрения в том, что мистера Рони сбил кто-то из вас, или вы попадетесь в лапы к проницательному следователю, хотя это маловероятно.
  – Я никогда не умела лгать, – жалобно проговорила миссис Сперлинг.
  – Плевать! – ответил Сперлинг, вовсе не желая ее обидеть. – Иди-ка лучше наверх и ложись спать!
  – Превосходная мысль, – подхватил Вульф. – Послушайтесь мужа, мадам. – Он обратился к Сперлингу: – А теперь, если угодно…
  И председатель правления направился к телефону.
  Глава десятая
  На следующее утро, во вторник, в одиннадцать часов Кливленд Арчер, окружной прокурор Уэстчестерского округа, говорил Джеймсу Сперлингу:
  – Дело весьма прискорбное. Весьма.
  Если бы не внушительные размеры поместья Стоуни-Эйкрз, количество комнат в доме и величина налогов, которыми Сперлинг ежегодно пополнял бюджет, то, скорее всего, на месте Арчера сейчас сидел бы один из его помощников. Оно и понятно. Вульф и я пересекались с Кливлендом Арчером совсем недавно, когда ездили в поместье Питкирна близ Катона, чтобы найти замену Теодору, отправившемуся навестить тяжелобольную мать. Рыхловатый краснолицый Арчер посматривал на приезжих свысока, но в общем парень был неплохой.
  – Весьма прискорбное, – повторил он.
  Никого из обитателей дома не стали мариновать всю ночь, даже меня – свидетеля, обнаружившего труп. Полиция штата прибыла первой, чуть позже из Уайт-Плейнс явилась парочка окружных детективов. Они опросили присутствующих, умудрившись при этом обойтись без лишних грубостей, и велели всем отправляться в постель – то есть всем, кроме меня. Я удостоился подобной чести не только потому, что первым нашел тело, что само по себе являлось отличным оправданием, но и потому, что человек, отдавший это распоряжение, решил отплатить обидой за обиду. Это был лейтенант Кон Нунан из полиции штата. Он так и не смог забыть, как я выставил его на посмешище в деле Питкирна. Прибавьте к этому, что он был рожден стать охранником в концлагере, но, к несчастью, появился на свет не в той стране, так что можете представить, что он почувствовал, узрев там меня и Вульфа. Узнав, что Вульф работает на Сперлинга, он чуть не умер с досады, и ему пришлось сделать вид, что он обучен хорошим манерам. Этот высоченный верзила воображал себя совершенно неотразимым в полицейской форме. В два часа ночи один из окружных ребят, которые, в сущности, были здесь главными, потому что труп обнаружили не на шоссе, а в поместье, то есть на территории округа, сказал, чтобы я шел спать.
  Проспав пять часов, я встал, оделся, спустился вниз и позавтракал в компании Сперлинга, Джимми и Пола Эмерсона. Эмерсон, как всегда, куксился, однако утверждал, что прекрасно себя чувствует, причиной чему – вчерашние события. Он заявил, что не помнит, когда в последний раз так славно отсыпался, поскольку страдает бессонницей, но вчера вырубился, едва коснувшись подушки, и спал как младенец. Очевидно, заключил он, для здорового сна ему требуется стимул в виде убийства, жаль только, что не получится применять это средство регулярно. Легкомысленный Джимми попытался поддержать идиотскую шутку, Сперлинг пропустил ее мимо ушей, а я усиленно жевал, стремясь поскорее покончить с едой, чтобы отнести поднос с завтраком наверх, к Вульфу.
  Из спальни я позвонил Фрицу и узнал, что Энди с остальными по-прежнему вкалывал на крыше, а значит, все было под контролем. Я сообщил ему, что не могу сказать, когда мы вернемся, а Солу велел оставаться там и ждать распоряжений, но разрешил ему немного прогуляться, если он хочет. Я решил, что они с Рут пока в безопасности: Рони мертв, и, кроме меня, больше никто не сможет опознать в них бандитов. Помимо этого я рассказал Солу о несчастном случае, произошедшем с другом семейства Сперлингов, и он, подобно Арчеру, счел инцидент весьма прискорбным.
  Когда Вульф опустошил поднос с едой, я отнес его вниз и прошелся по дому, чтобы разведать обстановку. На западной террасе Мэдлин завтракала клубникой и кофе с тостами, накинув на плечи жакет: поутру на улице было свежо. По ее виду нельзя было сказать, что убийства оказывают на нее столь же благотворное воздействие, как на Пола Эмерсона. Мне было интересно, распахнуты ее глаза или полузакрыты, когда она слишком поглощена мыслями, чтобы следить за мимикой, – оказалось, распахнуты, даже несмотря на то, что веки были тяжелыми, а белки помутнели.
  Мэдлин рассказала, что случилось, пока я был наверху. Приехали окружной прокурор Арчер и Бен Дайкс, шеф окружных детективов, сейчас они в библиотеке со Сперлингом. А помощник прокурора беседует с Гвен в ее комнате. Миссис Сперлинг лежит в постели с жесточайшей головной болью. Джимми ходил в гараж за машиной – он собирался в Маунт-Киско по личному делу, – но ему не разрешили съездить, потому что эксперты еще не закончили осмотр пяти принадлежавших Сперлингам автомобилей. Пол и Конни Эмерсон решили, что при нынешних обстоятельствах гости, должно быть, только мешают, и хотели улизнуть, но Бен Дайкс решительно потребовал, чтобы они остались; в любом случае они пока что не могли забрать свой автомобиль, стоявший в гараже вместе с остальными. К дому сумел подобраться репортер из какой-то нью-йоркской газеты – он перелез через ограду, продрался сквозь заросли и вышел на лужайку, но был выдворен сотрудниками полиции штата.
  Судя по всему, полицейские заглянули сюда не на минутку, и размеры дома и поместья, со всеми его причудливыми деревьями, кустами и тремя тысячами роз в придачу, их не пугали. Я оставил Мэдлин на террасе пить третью чашку кофе, а сам вышел на окруженную кустарником стоянку, где вчера припарковал седан. Он все еще был здесь, здесь были и два эксперта, производившие его осмотр. Я немного понаблюдал за их манипуляциями, в ответ удостоившись лишь косого взгляда, а потом отправился дальше. Пока я бродил вокруг, мне в голову пришло одно соображение. Каким образом добрались сюда все эти служители закона – пешком? верхом? Неплохо было бы разобраться. Я обогнул дом и зашагал по подъездной аллее. В ярком свете утреннего июньского солнца пейзаж казался совсем иным, чем прошлой ночью, когда мы вместе с Мэдлин шли той же дорогой. Аллея была абсолютно ровной, не то что вчера, когда я на каждом шагу спотыкался об ухабы.
  Подойдя к мосту через ручей, я получил ответ на свой вопрос. На ближнем берегу, шагах в пятнадцати от воды, прямо посередине дороги был припаркован автомобиль, еще один стоял на мосту. На аллее тоже работали эксперты: они теснились у обочины, на маленьком отрезке между двумя машинами. Так, значит, прошлой ночью здесь что-то обнаружили, а теперь вернулись, чтобы при свете дня изучить находку, и полностью заблокировали проезд, не пропустив даже машину окружного прокурора. Я всегда испытывал тягу к знаниям, поэтому подошел поближе и с интересом принялся следить за действиями экспертов. Какой-то тип – по-видимому, не эксперт, а руководитель, поскольку он только наблюдал за работой, – спросил у меня:
  – Собираете улики?
  – Нет, сэр, – ответил я. – Учуял запах крови. Мой дедушка был каннибалом.
  – Да ты остряк, я гляжу. Без тебя обойдемся. Топай отсюда.
  Не чувствуя желания пререкаться, я продолжал молча наблюдать за экспертами. Минут через десять, не меньше, он повторил:
  – Говорят тебе, топай отсюда.
  – Ага, понятно. Я думал, вы не всерьез. Я ведь ничего не нарушал, у меня есть друг-адвокат, я свои права знаю. – Я приподнял подбородок и принюхался. – Кровь куриная. От белого петушка, страдавшего простудой. Я сыщик.
  Мне страсть как хотелось заглянуть под куст, где я нашел тело Рони, – теперь я видел, что он гораздо ближе к аллее, чем казалось вчера ночью, – но побоялся на этот раз действительно нарваться. Враги мне были ни к чему. Полицейский начальник в упор смотрел на меня. Я улыбнулся ему, будто старому другу, и вернулся на аллею.
  Когда я оставил позади три уступа широкой террасы перед парадным входом, ко мне подошел сотрудник полиции штата в униформе.
  – Ваша фамилия Гудвин?
  Я подтвердил, что это так.
  Он кивком указал в сторону дома:
  – Вас ждут внутри.
  Я вошел в дом, пересек вестибюль и направился в зал для приемов. Проходившая мимо Мэдлин заметила меня и остановилась:
  – Тебя хочет видеть твой босс.
  – А, червяк. Где он, наверху?
  – Нет, в библиотеке. Сначала они послали за ним, а теперь им нужен ты.
  Я отправился в библиотеку.
  На сей раз Вульф занимал не самое лучшее кресло в комнате – вероятно, оттого, что его облюбовал Кливленд Арчер. Но и Вульфу досталось вполне приличное, к тому же рядом, на маленьком столике я заметил поднос с бокалом и двумя бутылками пива. Сперлинг стоял, но после того как я подтянул к себе кресло и присоединился к остальным, он тоже сел. Арчер, расположившийся за столом с разложенными на нем бумагами, был настолько любезен, что вспомнил меня. Оно и понятно: что, если однажды мне вздумается прикупить участок в Уэстчестере и заделаться местным избирателем.
  Вульф сообщил, что у Арчера есть ко мне несколько вопросов.
  Арчер благожелательно кивнул:
  – Да, надо удостовериться, что показания записаны верно. В воскресенье вечером вам с Рони устроили засаду на Хотчкисс-роуд.
  Его тон был не похож на вопросительный, но я горел желанием оказать помощь следствию, поэтому подтвердил, что все верно.
  – Такое вот совпадение, – заметил Арчер. – В воскресенье ночью его избили и ограбили, а в понедельник ночью – задавили насмерть. Прямо эпидемия насилия. В связи с этим не могу не поинтересоваться: связаны ли между собой эти события?
  – Если вы спрашиваете об этом меня, то я не знаю.
  – Возможно. Однако сопутствовавшие этому обстоятельства не то чтобы наводят на подозрения, но, скажем так, заставляют задуматься. Когда вы сообщали о происшествии в полицию штата, то назвались подложным именем и дали неверный адрес.
  – Я назвал фамилию Гудвин.
  – Не увиливай, – проворчал Вульф, наливая себе пиво.
  – Полагаю, вам известно, – сказал я Арчеру, – что я находился здесь по поручению мистера Вульфа, на которого работаю, и что мы с мистером Сперлингом условились, что я представлюсь другим именем, чтобы у его родственников и гостей не возникло ненужных вопросов. Когда я сообщал свои данные полиции, Рони был рядом. Я решил не путать беднягу, называясь разными именами, поскольку он еще не пришел в себя.
  – Не пришел в себя?
  – Вы же сами упоминали, что его избили. После этого он плохо соображал.
  Арчер кивнул.
  – Все равно, не следует вводить полицию в заблуждение. Итак, на вас напали мужчина и женщина.
  – Все правильно.
  – Вы сообщили номера их машины, но они оказались фиктивными.
  – Меня это не удивляет.
  – Меня тоже. Не узнали ли вы этих мужчину или женщину?
  Я покачал головой:
  – Вам не кажется, что вы понапрасну тратите время, мистер Арчер? – Я указал на разложенные на столе бумаги. – Все это есть в ваших записях.
  – Безусловно. Но человек, который был тогда с вами, мертв. Возможно, это освежит вашу память. Вы сыщик, у вас большой опыт, вы повидали немало людей. Не припоминаете ли вы, что вам уже доводилось встречать того мужчину или ту женщину?
  – Нет, сэр. Все-таки это… Прошу прощения. Нет, сэр.
  – А почему вы с Рони не позволили снять отпечатки пальцев с ваших бумажников?
  – Потому что было поздно и нам очень хотелось домой, а кроме того, мне показалось, что это рутинная процедура, в которую не вкладывают никакого смысла.
  Арчер заглянул в бумаги:
  – У Рони забрали около трехсот долларов, у вас – чуть больше двух сотен. Верно?
  – Про Рони знаю только с его слов. Что касается меня – верно.
  – При нем были ценные вещи – булавка для галстука, запонки и кольцо. Их не взяли. В машине был багаж, в том числе две дорогостоящие фотокамеры. Все это тоже не тронули. Вас это не поражает?
  Я предостерегающе поднял руку:
  – Послушайте, мистер Арчер. Кому, как не вам, знать, что у грабителей свои правила. Некоторые забирают все, что под руку попадется, даже ремни и подтяжки. А наши гаврики, видимо, предпочитают наличные. В тот раз им повезло разжиться аж пятью сотенными. Единственное, что по-настоящему меня поразило, так это удар по голове.
  – У вас не осталось никаких следов.
  – Да, и у Рони тоже. Сдается мне, они мастера своего дела.
  – Вы обращались к врачу?
  – Нет, сэр. Я и не знал, что в Уэстчестере от жертв ограбления требуют медицинскую справку. Какой прогрессивный у вас округ. В следующий раз непременно учту.
  – Оставьте свой сарказм при себе, Гудвин.
  – Да, сэр. – Я одарил его ослепительной улыбкой. – А вам бы не мешало оставить при себе сочувствие к бандиту, хозяйничающему на шоссе, которое находится в вашей юрисдикции. Буду вам очень признателен.
  – Хорошо. – Он хлопнул ладонью по столу, закрывая тему. – Почему в воскресенье вам было так плохо, что вы весь день не притрагивались к еде?
  Признаюсь, я был удивлен. Вульф предупреждал, что мы можем нарваться на проницательного следователя, и хотя этот неожиданный вопрос еще не являлся доказательством гениальности, он определенно свидетельствовал, что кто-то проявил немалое усердие.
  – Ваши ребята неплохо поработали, – с восхищением заметил я. – Я и не знал, что кто-то из здешней прислуги точит на меня зуб. Может, ваши использовали допрос с пристрастием? Или это один из гостей подлил мне что-то в выпивку? – Я подался вперед и заговорщически прошептал: – Я выпил девять стаканов, и в каждый было что-то подмешано.
  – Не паясничай, – процедил Вульф, ставя на поднос пустой бокал.
  – А что такого? – возмутился я. – Может, надо было сказать, что я чем-то отравился, когда тут, рядом, сидит хозяин дома?
  – Вы выпили не девять стаканов, – заметил Арчер, – а всего два или три.
  – Ладно, – сдался я. – Значит, виной всему деревенский воздух. В общем, все, что я знаю, – у меня жутко трещала башка, а желудок объявил забастовку, и точка. Теперь спросите, сходил ли я к доктору. Должен предупредить вас, мистер Арчер, я ведь могу разозлиться, а если я разозлюсь, то начну язвить напропалую, но тогда уже вы разозлитесь. И к чему мы в итоге придем?
  Окружной прокурор рассмеялся. Его пронзительное кудахтанье разительно отличалось от рокочущего хохота Сперлинга, но очень ему подходило. Веселья никто не поддержал, и через несколько секунд, сконфуженно оглядевшись, Арчер обратился к Джеймсу Сперлингу:
  – Надеюсь, вам не показалось, будто мне все равно? Дело весьма прискорбное. Весьма.
  – Бесспорно, – согласился Сперлинг.
  Арчер кивнул, поджимая губы:
  – Весьма прискорбное. Буду с вами совершенно откровенен, мистер Сперлинг, тем более что здесь присутствует мистер Вульф, который на вас работает. Не в правилах нашего учреждения во что бы то ни стало портить жизнь людям вашего положения. Согласитесь, это противоречило бы здравому смыслу. Мы приняли во внимание вашу версию о том, что Рони погиб в результате дорожного происшествия и лишь затем тело привезли сюда и спрятали на принадлежащих вам землях. Однако мы не можем… то есть это невозможно. Он сошел с поезда в Чаппакуа в девять двадцать три, шофер такси доставил его к воротам вашего поместья и видел, как он зашагал по подъездной аллее. Больше того, обнаружились отчетливые доказательства того, что его сбил автомобиль – именно здесь, на аллее, примерно в тридцати футах от моста, переброшенного над ручьем. Улики еще собираются, но их уже достаточно, чтобы не осталось никаких сомнений. Хотите, я пошлю за нашим человеком и он расскажет обо всем подробно?
  – Не надо, – ответил Сперлинг.
  – Если пожелаете – он всегда к вашим услугам. Улики свидетельствуют о том, что машина двигалась на восток, от дома к воротам поместья, но вывод не окончательный. Осмотр находящихся здесь автомобилей пока не завершен. Возможно, это была какая-то другая машина, заехавшая на территорию поместья с шоссе, но, как вы понимаете, данная версия наименее приемлема. Она кажется несостоятельной, однако мы не стали ее отметать. Честно говоря, в этом нет особой нужды, пока мы не докажем обратное.
  Арчер снова поджал губы, по-видимому обдумывая готовую с них сорваться фразу, и наконец проговорил:
  – Мы не можем закрывать глаза на внезапную насильственную смерть, как бы нам этого ни хотелось. Ведь в данном случае мы отвечаем не только перед своей совестью, но и перед жителями округа, на службе у которых находимся, а также перед… скажем так, другими заинтересованными сторонами. К нам уже поступил запрос от властей Нью-Йорка. Они предлагают сотрудничество. У них самые добрые намерения, и мы их приветствуем, но я упоминаю об этом только для того, чтобы продемонстрировать, что смерть Рони касается очень многих, следовательно, моя ответственность лишь возрастает. Надеюсь, я ясно выразился?
  – Абсолютно, – подтвердил Сперлинг.
  – Значит, вы должны понимать, что мы не можем работать спустя рукава (конечно, я не хочу сказать, что это позволительно в других случаях). Словом, все очень серьезно. Как вам известно, мы тщательно опросили всех, кто здесь находится, в том числе прислугу, но ни на йоту не приблизились к разгадке. Никто ничего не знает, за исключением вашей младшей дочери, которая допускает (вернее сказать, утверждает), что она просила Рони приехать сюда этим поездом и встретиться с ней в некоем условленном месте на территории поместья. Никто…
  Вульф проворчал:
  – Мисс Сперлинг не просила его приехать именно этим поездом. Она просто просила его приехать. Он выбрал время сам, сообразуясь со своими делами.
  – Значит, я ошибся, – уступил Арчер. – В любом случае, он явился сюда из-за нее. Поезд прибыл вовремя. Он сразу сел в такси. От железнодорожной станции до ворот поместья шесть-семь минут езды, следовательно, ровно в половине десятого (ну, может, минутой позже) он был здесь. Направился ли он прямо к месту свидания или задержался на подъездной аллее, мы не знаем.
  Арчер покопался в лежащих перед ним бумагах, пробежал глазами одну из них и снова поднял голову:
  – Если задержался, то в то время, когда его сбили, ваша дочь, возможно, уже пришла в условленное место. Она собиралась сюда к девяти тридцати, но из-за разговора с сестрой немного опоздала: по ее мнению, минут на десять, самое большее – на пятнадцать. Ее сестра, которая видела, как она выходила из дома, это подтверждает. Если Рони задержался…
  – К чему все эти подробности? – перебил его Сперлинг.
  – Так полагается. Итак, если Рони задержался на аллее, а ваша дочь в момент, когда его сбили, ждала в условленном месте, то почему она не различила звук мотора? Она утверждает, что никакой машины не слышала. Мы все досконально проверили. Подъездная аллея имеет легкий уклон в сторону ворот. С места предполагавшегося свидания – полянки в зарослях – проезжающие в направлении ворот машины почти не слышны. Даже если автомобиль едет к дому, чтобы уловить звук мотора, надо хорошенько прислушаться. К тому же прошлой ночью ветер дул с северо-востока. Итак, Рони могли сбить, пока ваша дочь дожидалась его на полянке, но она действительно могла ничего не слышать.
  – Тогда зачем было столько об этом разглагольствовать?
  Арчер был само долготерпение:
  – Затем, что разглагольствовать больше не о чем. Не считая вашей дочери, больше никто не сделал никаких заявлений. Никто ничего не видел и не слышал. Мистер Гудвин не добавил ничего существенного. Он уехал из дома без десяти десять… – Арчер взглянул на меня. – Насколько я понимаю, вы назвали точное время?
  – Да, сэр. Садясь в автомобиль, я по привычке всегда сверяю часы на приборной панели со своими наручными часами. Было ровно девять пятьдесят.
  Арчер опять повернулся к Сперлингу:
  – Он уехал в девять пятьдесят и отправился в Чаппакуа, чтобы позвонить, не заметив на аллее ничего подозрительного. Через тридцать – тридцать пять минут он вернулся, опять же ничего не заметив, – короче говоря, ничего существенного его показания не добавляют. Кстати, его машину ваша дочь тоже не слышала – или слышала, но не помнит.
  Сперлинг был мрачен, как туча.
  – Мне по-прежнему хочется понять, отчего вы сосредоточили внимание именно на моей дочери.
  – Я тут ни при чем, – возразил Арчер, – таковы обстоятельства.
  – Обстоятельства?
  – Ваша дочь была близким другом Рони. Она говорит, что не была с ним помолвлена, но… э-э-э… встречалась с ним. Их дружба часто… э-э-э… обсуждалась всей семьей. Именно ее увлечение вынудило вас прибегнуть к услугам Ниро Вульфа, а ведь он не утруждает себя пустячными расследованиями. Однако вчера это дело привело его сюда, и…
  – Неправда! Он явился с требованием, чтобы я оплатил ущерб, причиненный его оранжерее.
  – Но, по его мнению, это происшествие было напрямую связано с его работой на вас. Все знают, что его трудно выманить за порог. Итак, состоялось долгое семейное совещание…
  – Никакое не совещание. Он слова никому не дал сказать. Только гнул свое, будто я должен заплатить за ремонт оранжереи…
  Арчер кивнул:
  – В этом вы все солидарны. Кстати, к чему вы в итоге пришли? Будете платить?
  – Это имеет какое-нибудь значение? – подал голос Вульф.
  – Вероятно, нет, – кротко согласился Арчер, – просто вас наняли расследовать другое дело, и я… Что ж, я снимаю вопрос, если он представляется вам неуместным.
  – Нисколько, – заявил Сперлинг. – Я оплачу ущерб, но не потому, что обязан это сделать. Доказательств того, что разгром оранжереи как-то связан со мной и моими делами, нет.
  – Значит, это меня не касается, – снова уступил Арчер. – Но факт остается фактом: вчера произошло какое-то событие, заставившее вашу дочь вызвать сюда Рони, чтобы объявить ему о разрыве. Она говорит, что их отношения доставляли ей слишком много неприятностей, и в конце концов она решила их прекратить. Вполне правдоподобно. Больше того, эта версия не вызывает у меня недоверия. Вот только, к огромному сожалению, ваша дочь приняла это решение в тот самый день, когда Рони был сбит насмерть, причем сбит при обстоятельствах, которых никто не в состоянии объяснить и за которые не с кого спросить.
  Арчер подался вперед и проникновенно заговорил:
  – Послушайте, мистер Сперлинг. Вы отлично понимаете, что мне не хочется причинять вам беспокойство. Но есть такие вещи, как служебный долг и ответственность. Кроме того, я существую не в вакууме. Отнюдь! Мне трудно сказать, сколько людей знают об отношениях вашей дочери с Рони, но такие есть. Прежде всего, это трое ваших гостей, один из которых – известный радиожурналист. Что бы я ни предпринял, люди все равно решат, что смерть Рони так или иначе связана с вышеупомянутыми отношениями, и, если я попытаюсь закрыть на это глаза, меня попросту вышвырнут из округа. Я должен во что бы то ни стало раскрыть это убийство, и я это сделаю. Необходимо выяснить, кто и почему прикончил Рони. Если окажется, что это был несчастный случай, я буду рад больше всех. Тем не менее я обязан установить виновника. Неприятная предстоит работенка…
  Арчер смолк, потому что в этот момент открылась дверь. Мы все повернули головы, чтобы узнать, кто посмел нам мешать. Это был Бен Дайкс, шеф окружных детективов, за ним следовал тип, которого угораздило родиться не в той стране, – лейтенант Кон Нунан из полиции штата. Выражение его лица мне не понравилось; впрочем, оно и прежде меня не привлекало.
  – Что случилось, Бен? – нетерпеливо проговорил Арчер. Ясное дело, он был недоволен – его великолепную речь прервали на полуслове.
  – Кое-что, о чем вам следует знать, – ответил Дайкс, подходя к нему.
  – Говори.
  – Лучше бы переговорить наедине.
  – Почему? Нам нечего скрывать ни от мистера Сперлинга, ни от Вульфа, который на него работает. Так что произошло?
  Дайкс пожал плечами:
  – С автомобилями закончили. Тот, который задавил Рони, найден. Его осматривали последним – он припаркован за домом. Это машина Ниро Вульфа.
  – Ничего удивительного, – злорадно усмехнулся Нунан.
  Глава одиннадцатая
  Как ни странно, меня раздирали противоречивые чувства. Что и говорить, я был удивлен, даже ошеломлен. Однако изумление сводилось на нет обратным ощущением: мне казалось, что именно этого я и ждал. Говорят, наше сознание – это лишь десятая часть айсберга, возвышающаяся над водой, а остальное находится внизу. Не знаю, как они высчитали, но если это правда, то, судя по всему, девять десятых меня ждали этой новости, а когда Бен Дайкс озвучил ее, это ощущение вырвалось на поверхность.
  Вульф метнул на меня быстрый взгляд. Я поднял брови и покачал головой. Он кивнул и взял бокал, чтобы допить пиво.
  – Это все меняет, – проговорил Сперлинг, отнюдь не убитый горем. – Кажется, вопрос исчерпан.
  – Видите, мистер Арчер, – подал голос лейтенант Нунан, – обыкновенное бегство с места аварии. Вы человек занятой, и Дайкс тоже. Этот Гудвин считает себя крутым парнем. Не отвезти ли мне его в участок?
  Арчер, пропустив его слова мимо ушей, спросил у Дайкса:
  – Это точно? Вы уверены?
  – Вполне, – заявил Дайкс. – Все это отправится в лабораторию, но уже сейчас под крылом заметны следы крови, между осью и рессорой застрял кусок ткани с пуговицей от пиджака Рони, есть и другие улики. Их хватит с лихвой.
  Арчер посмотрел на меня:
  – Ну?
  Я улыбнулся:
  – Я вряд ли сумею выразиться точнее, чем вы, мистер Арчер. Ничего существенного мои показания не добавят. Если Рони действительно погиб под колесами этой машины, я в это время находился где-то в другом месте. Мне бы очень хотелось помочь следствию, но это все, что я могу сказать.
  – Я отвезу его в участок, – снова предложил Нунан.
  И опять на него не обратили ни малейшего внимания. Арчер обратился к Вульфу:
  – Машина принадлежит вам, ведь так? У вас есть что сказать по этому поводу?
  – Только одно: я не умею водить, и если мистера Гудвина заберут в участок, как предлагает этот недоумок, то мне придется ехать вместе с ним.
  Окружной прокурор опять воззрился на меня:
  – Почему бы вам сразу не признаться? Тогда мы в десять минут покончим со всем этим и уберемся отсюда.
  – Прошу прощения, – вежливо ответил я, – но, если я начну придумывать на ходу, ничего хорошего не получится – вы мигом поймаете меня на лжи.
  – Не хотите рассказать, как все произошло?
  – Нет. И рад бы, да не могу.
  Арчер встал и сказал Сперлингу:
  – Где я могу переговорить с ним с глазу на глаз? В два часа мне надо быть в суде, хотелось бы побыстрее тут закончить.
  – Можете остаться здесь, – с готовностью разрешил Сперлинг, поднимаясь с места. Он взглянул на Вульфа: – Я вижу, вы допили свое пиво. Не угодно ли…
  Вульф, упершись в подлокотники, тяжело поднялся, сделал три шага и в упор посмотрел на Арчера.
  – Как вы уже сказали, автомобиль принадлежит мне. Если мистера Гудвина увезут отсюда, не уведомив меня и не предъявив ордера, дело окажется еще более прискорбным, чем теперь. Мне понятно ваше желание побеседовать с ним: вы ведь не знаете его так, как я. Но мой долг – предупредить вас, что вы лишь потеряете драгоценное время.
  В сопровождении Сперлинга он направился к дверям и вышел.
  Дайкс спросил:
  – Я тебе еще понадоблюсь?
  – Возможно, – ответил Арчер. – Присаживайся.
  Дайкс подошел к креслу, которое только что занимал Вульф, сел, вытащил записную книжку, проверил, хорошо ли заточен его карандаш, и откинулся на спинку. Нунан тоже подошел и уселся в кресло Сперлинга. Его никто не приглашал, а он не удосужился спросить, нужен ли он здесь. Естественно, я был доволен, ведь если бы он повел себя по-другому, мне бы пришлось изменить свое мнение о нем.
  Арчер, поджав губы, окинул меня долгим взглядом. Наконец он заговорил:
  – Не понимаю я вас, Гудвин. Почему вы не видите, что оказались в безвыходном положении?
  – Тут все просто, – ответил я. – По той же самой причине, что и вы.
  – Разве я этого не вижу? Очень даже вижу.
  – Черта с два! Если бы видели, то давно отправились бы восвояси, передав меня в руки Бена Дайкса или одного из своих помощников. У вас прорва дел, а вы по-прежнему толчетесь тут. Можно сделать заявление?
  – Пожалуйста. Я именно этого от вас и жду.
  – Прекрасно. – Я закинул руки за голову. – В который раз обсуждать, что и когда я делал, бессмысленно. Я повторил это уже трижды, мои показания занесены в протокол. Но теперь, когда известно, что Рони погиб под колесами машины Вульфа, вам больше не надо заморачиваться, устанавливая, кто чем был занят в восемь, девять или десять часов, даже я. Вам точно известно, когда его сбили. Это случилось не раньше девяти тридцати, когда он вышел из такси у ворот поместья, но не позднее девяти пятидесяти, когда я проехал по подъездной аллее, направляясь в Чаппакуа. В сущности, можно взять промежуток у́же: скажем, от девяти тридцати двух до девяти сорока шести – получается четырнадцать минут. Все это время я сидел в спальне у мистера Вульфа. Где были остальные? Ведь нет никаких сомнений, что это дело рук кого-то из своих, поскольку орудием преступления послужила наша машина. Наезд совершил обитатель этого дома, и сделал он это в течение тех самых четырнадцати минут. Вы спро́сите, где находился ключ зажигания. В машине. Мне в голову не пришло его вытаскивать, ведь я припарковался на частной территории, принадлежащей нашему другу, вернее клиенту. Впрочем, вернувшись из Чаппакуа, я все же вытащил его, ведь мы могли застрять здесь на всю ночь. Я понятия не имел, когда Сперлинг, наконец, решится расстаться с сорока тысячами. Вы также пожелаете узнать, был ли мотор еще теплым, когда я сел в машину и завел ее. Не знаю. Она заводится с пол-оборота, в любую погоду. К тому же на дворе июнь. Кроме того, если только и надо было, что выехать на аллею, сбить Рони, у ворот развернуться и возвратиться обратно к дому (на большее все равно не хватило бы времени), то двигатель и прогреться как следует не успел бы. – Я на минутку задумался. – Такая вот складывается картинка.
  – Можешь засунуть себе эти выкладки куда подальше, – заметил Нунан своим обычным голосом, а голосок у него – это что-то. – Придумай что-нибудь другое, парень. Его порешили совсем не в эти пятнадцать минут, а в девять пятьдесят две, когда ты катил по аллее, направляясь в Чаппакуа. Придется тебе делать новое заявление.
  Я обернулся, чтобы взглянуть ему в лицо.
  – А, ты еще здесь?
  Арчер попросил Дайкса:
  – Поговори с ним ты, Бен.
  Мы с Беном Дайксом были знакомы уже довольно давно, время от времени наши пути пересекались, и, насколько я успел понять, он не был мне ни другом, ни врагом. В пригородах большинство блюстителей закона (не важно, носят они форму или нет) страдают комплексом неполноценности по отношению к нью-йоркским сыщикам, как полицейским, так и частным. Но Дайкс был исключением. Он служил в Уэстчестере больше двадцати лет, старался не халтурить, чтобы не уволили, избегал сомнительных связей и по мере сил оставался честным.
  Он изводил меня больше часа, изредка вносил свою лепту и Арчер. В разгар беседы один из полицейских принес нам сэндвичи и кофе, и мы перекусили, продолжая говорить. Дайкс усердно вытягивал из меня признание, да и опыта ему было не занимать, но будь он даже лучшим из лучших (а он им не был), то и тогда он сумел бы прижать меня только с одного конца; однако, пытаясь это сделать, он неизменно обнаруживал, что я и не думаю увиливать. Он опирался на простой и очевидный факт, гласивший, что я насмерть сбил Рони по дороге в Чаппакуа, а я, под стать ему, придерживался столь же простого и очевидного факта, гласившего, что я этого не делал. Других козырей у них на руках не было, и эти ребята мариновали меня час с лишним только потому, что мечтали поскорее разделаться с этим и забыть про Стоуни-Эйкрз.
  Арчер уже в десятый раз смотрел на свои наручные часы. Я тоже бросил взгляд на циферблат: двадцать минут второго.
  – Ладно, остается только получить ордер, – заявил он. – Бен, позвони-ка. Нет, лучше пусть со мной съездит один из наших парней и привезет его сюда.
  – Я поеду, – вызвался Нунан.
  – Людей у нас достаточно, – с нажимом произнес Дайкс, – здесь-то мы уже отстрелялись.
  Арчер встал.
  – Вы не оставляете нам другого выхода, Гудвин, – заметил он. – Если попытаетесь уехать из округа прежде, чем придет ордер, то будете задержаны.
  – Ключи от его машины у меня, – вставил Дайкс.
  – Черт возьми, было бы из-за чего огород городить! – неожиданно вспылил рассерженный Арчер. Он снова сел и наклонился ко мне. – Господи, может, я плохо объяснил? Никто не собирается преследовать вас за уголовное преступление. Скорее всего, никакого преследования вообще не будет. Была ночь. Вы заметили Рони, только когда он оказался под колесами. Вы вышли из машины и подошли к нему, но он уже был мертв. Вы испугались, к тому же вам надо было срочно позвонить по личному делу. Вы не хотели оставлять тело прямо посреди аллеи, поэтому оттащили его на траву и положили под кустом. Потом вы уехали в Чаппакуа, позвонили и вернулись обратно. Вы вошли в дом, собираясь звонить в полицию, чтобы сообщить о несчастном случае, и тут натолкнулись на мисс Сперлинг, которая волновалась за куда-то запропастившуюся сестру. Вместе вы отправились на поиски и наконец нашли ее. Естественно, вам не хотелось сразу оглушать Гвен ужасным известием о гибели Рони. Через некоторое время вы вернулись в дом и сообщили обо всем Вульфу, он рассказал Сперлингу, а Сперлинг обратился в полицию. Понятное дело, вы не хотели признаваться, что Рони сбила ваша машина, поэтому не смогли заставить себя говорить, пока ход следствия не убедил вас в том, что это неизбежно. Наконец вы во всем покаялись мне – главному представителю правоохранительной системы в округе.
  Арчер наклонился еще ближе:
  – Если эти факты будут изложены в подписанном вами заявлении, что тут такого страшного? Вас даже не смогут обвинить в бегстве с места происшествия, потому что вы не сбежали, а остались тут. Я окружной прокурор, мне и решать, предъявлять ли вам обвинение, и если предъявлять, то в чем именно. Угадайте, какое решение я приму? Какое решение принял бы любой разумный человек, учитывая все обстоятельства дела, которые известны вам не хуже, чем мне? Разве вы нанесли кому-то урон, если не считать случайно погибшего бедняги?
  Арчер оглядел письменный стол, нашел стопку бумаги, вынул из кармана ручку и протянул мне.
  – Вот. Пишите, ставьте подпись, и давайте покончим с этим. Вам не придется об этом жалеть, Гудвин, даю слово.
  Я улыбнулся:
  – Мне очень жаль, мистер Арчер, в самом деле жаль.
  – Бросьте жалеть! Просто напишите признание и поставьте подпись.
  Я покачал головой:
  – Кажется, вы собирались послать за ордером? На всякий случай советую вам сначала сосчитать до десяти. Я рад, что вы не торгуете пылесосами, не то вы непременно всучили бы мне свой товар. Но на признание вам меня не раскрутить. Если бы все было так, как вы говорили: я сбил Рони, оттащил тело с дороги, съездил позвонить, помог мисс Сперлинг отыскать сестру, а потом позволил обратиться в полицию, но ни словом не обмолвился о том, что это я его задавил, – так вот, если бы дело было действительно так (хотя, разумеется, все это неправда), возможно, я и оказал бы вам услугу, только чтобы прекратить всю эту мышиную возню. Но вы упустили одну небольшую деталь.
  – Что за деталь? О чем это вы?
  – О машине. Я сыщик и по идее должен разбираться, что к чему. Мне, безусловно, полагается знать, что если я задавил человека, то на машине останутся такие следы, что даже бойскаут с завязанными глазами сразу все поймет. Однако я, невзирая на это, вернулся к дому, припарковал автомобиль, а потом целую ночь и все утро делал вид, будто я тут ни при чем, пока в полдень к нам не нагрянул Бен Дайкс и не объявил: «Ага! Это была машина Ниро Вульфа!» Как хотите, но я на это не куплюсь. Да надо мной станет потешаться весь Нью-Йорк! От такого позора мне уже не оправиться. Кстати об ордере: не думаю, чтобы судья или присяжные тоже купились.
  – Мы могли бы устроить…
  – Ничего вы не можете. Скажу вам еще кое-что. Думаю, Бен Дайкс тоже не поверил в эти сказки, да и вы сам, скорее всего, не верите. Не знаю, может, Бен меня недолюбливает, но он отлично знает, что я не кретин. Он честно старался вытянуть из меня признание, потому что вы ему велели. Не мог же он ослушаться босса. Про вас ничего сказать не могу, но я не виню вас за то, что вам не хочется копать под людей вроде Сперлингов. В конце концов, они нанимают самых лучших адвокатов. Что же до этого осла в полицейской форме, по имени Нунан, то… Ладно, не стану, пожалуй, высказывать свое мнение, чтобы не оскорблять ваш слух.
  – Видите, что за субчик, сэр, – сдержанно произнес Нунан. – Говорю же, он считает себя крутым парнем. Если бы вы позволили мне забрать его в участок…
  – Заткнись! – взвизгнул Арчер.
  Может, насчет визга я погорячился, но все-таки был недалек от истины. Он разозлился, и мне было его очень жаль. Вдобавок ко всему остальному, взглянув на часы, он сообразил, что опаздывает на заседание суда. Проигнорировав меня, он обратился к Дайксу:
  – Мне пора, Бен. Займись этими бумагами. Если кто-то захочет уехать – никого не задерживайте, пусть едут. Только попроси их не покидать пределы округа.
  – А что с Вульфом и Гудвином?
  – Я сказал: никого. Мы не имеем права удерживать их без ордера, а с ним придется обождать. Но машина должна остаться тут. Забери ключи и выставь около нее охрану. Отпечатки пальцев снимали?
  – Нет, сэр, я думал…
  – Снимите. Отовсюду. Поставь одного часового у машины и еще одного – у ворот. Не мешало бы еще раз поговорить с прислугой, в первую очередь с помощником садовника. Передай мистеру Сперлингу, что я вернусь позже, где-нибудь между пятью и шестью часами, – это будет зависеть от того, когда закончится заседание суда. Скажи ему, что я буду признателен, если все они сочтут возможным к этому времени быть здесь.
  И он стремительно вышел, не удостоив меня взглядом, хотя мне было не ясно, чем я ему досадил.
  Я ухмыльнулся Бену Дайксу, развязной походочкой вышел из комнаты и отправился на поиски Вульфа, желая слегка похвастаться. Он отыскался в теплице – изучал систему автоматического полива грядок.
  Глава двенадцатая
  Спустя пару часов мы с Вульфом сидели наверху, в спальне. Он установил, что даже самое большое кресло в комнате могло выдержать лишь кратковременную нагрузку, а потому был вынужден устроиться с книгой на кровати, подложив под спину подушку, хотя и ненавидел читать лежа. Его ядовито-желтая рубашка еще не утратила яркости, но успела изрядно помяться (дома такого никогда не случалось, потому что рубашки он менял каждый день); а на больших пальцах желтых носков образовались дырки, но удивляться тут было нечему, учитывая, что их тоже не снимали и на них второй день давила одна восьмая тонны.
  У меня наконец-таки дошли руки до журналов, которые я притащил сюда еще вчера. В дверь постучали, и я сказал:
  – Войдите.
  Это был председатель правления собственной персоной. Он закрыл за собой дверь и подошел поближе. Я поздоровался. Вульф положил книгу на брюхо, но и только.
  – Кажется, вы тут уютно устроились, – заметил Сперлинг как гостеприимный хозяин.
  Вульф хмыкнул. Я из вежливости что-то пробормотал в ответ.
  Сперлинг развернул к нам кресло и сел.
  – Значит, вам таки удалось отбрехаться? – спросил он.
  – Сомневаюсь, что это полностью моя заслуга, – скромно ответил я. – Просто картинка получается размытая, вот и все. Я лишь указал на то, что понадобится слишком много ретуши.
  Он кивнул:
  – Насколько я уяснил из слов Дайкса, окружной прокурор гарантировал вам неприкосновенность, если вы подпишетесь под признанием.
  – Не совсем. Он оказался не готов предоставить письменную гарантию. Не то чтобы я заподозрил его в мошенничестве, но мне по душе та неприкосновенность, которой я обладаю сейчас. Я слыхал, один парень говаривал, что добродетель никогда не останется в одиночестве.
  – Где ты слышал эту фразу? – подал голос со своего ложа Вульф. – Это же Конфуций.
  Я пожал плечами:
  – Наверное, от него самого и слышал.
  Наш хозяин оставил меня в покое и обратился к Вульфу:
  – Окружной прокурор вернется в шестом часу. Он передал, что просит всех нас к его возвращению быть здесь. Что все это значит?
  – Очевидно, – сухо ответил Вульф, – это значит, что он ощущает необходимость снова приняться за нас, хотя предпочел бы этого не делать. Кстати, я бы не стал недооценивать мистера Арчера. Пусть его личные недостатки не вводят вас в заблуждение.
  – Я отнюдь не заблуждаюсь. Однако какие улики заставили его думать, что это всего лишь несчастный случай?
  – Я знаю не больше вашего. Может, и никакие. Даже если он придерживается версии о несчастном случае, ему все равно нужно найти того, кто сидел за рулем. Люди вроде вас, мистер Сперлинг, то есть состоятельные и уважаемые, обладают многими преимуществами и привилегиями, однако у вашего положения есть и свои недостатки. Мистер Арчер понимает, что ничего не сумеет поделать: обязательно поползут разговоры, будто он спустил дело на тормозах, потому что вы человек влиятельный. Вот бедолага.
  – Понимаю. – Сперлинг демонстрировал поразительное самообладание – чего стоил один тот факт, что он при свидетелях пообещал заплатить за поврежденную оранжерею. – А как насчет вас? Днем вы потратили целых три часа на то, чтобы опросить моих родных, гостей и прислугу. Случайно не собираетесь сбежать домой, а?
  – Господи, конечно нет! – По тону Вульфа можно было подумать, что его спросили, не собирается ли он заняться баскетболом. – Вы же наняли меня, чтобы расследовать смерть мистера Рони. Я отрабатываю свой гонорар. Признаю́, что в данный момент все выглядит так, будто я валяюсь с книжкой на кровати, но у меня была тяжелая ночь с воскресенья на понедельник, а теперь я жду вечера, чтобы узнать, какую позицию займет мистер Арчер. Который час, Арчи?
  – Четверть пятого.
  – Значит, примерно через час он будет здесь.
  Сперлинг поднялся.
  – У меня в конторе накопилось много дел, – сказал он, просто констатируя факт, и зашагал прочь из комнаты.
  – Ему идет корона, – заметил я.
  – И даже нигде не натирает, – согласился Вульф и снова уткнулся в свою книжку.
  Немного погодя я понял, что дырки на желтых носках, беспрестанно маячившие перед глазами, начинают меня раздражать, бросил журналы на столик, вышел из спальни, спустился вниз и отправился на улицу. Со стороны бассейна доносились какие-то звуки, и я двинулся туда. Ветер совсем стих, светило теплое ласковое солнце, и все, кто предпочитал асфальту и небоскребам траву, деревья и цветы, должно быть, чувствовали себя как в раю.
  Конни Эмерсон и Мэдлин плескались в бассейне. Пол Эмерсон в хлопчатобумажной рубашке и свободных брюках, не отличавшихся чистотой, стоял на облицованном мрамором бортике, хмуро наблюдая за ними. Гвен в легком летнем платье темной расцветки расположилась на шезлонге под зонтиком, откинув голову назад и прикрыв глаза.
  Мэдлин, демонстрировавшая блестящее владение кролем, заметив меня, остановилась и крикнула:
  – Залезай к нам!
  – Я без плавок! – прокричал я в ответ.
  Услышав нашу перекличку, Гвен повернула голову и смерила меня долгим взглядом, однако ничего не сказала, затем опять отвернулась и закрыла глаза.
  – Не отсыреете? – спросил я у Эмерсона.
  – В субботу у меня случилась судорога, – заявил он таким тоном, будто мне самому следовало об этом знать. – Как обстоят дела теперь?
  – С судорогой?
  – С Рони.
  – О, он все еще мертв.
  – Надо же. – Прославленный журналист окинул меня беглым взглядом, но затем все-таки предпочел моей физиономии солнечные блики, игравшие на поверхности воды. – Спорим, в конце концов он восстанет из могилы. Я слышал, его сбила ваша машина.
  – Ну да, вернее, машина мистера Вульфа. Так утверждают.
  – Однако вы без охраны и без наручников. Может, вам даже выдадут медаль?
  – Надеюсь и уповаю. А что, вы полагаете, я ее заслужил?
  Эмерсон на мгновение поджал губы, была у него такая привычка.
  – Зависит от того, нарочно вы его сбили или нечаянно. Если это был несчастный случай, думаю, хватит с вас и поощрительной премии. Так как обстоят дела? Может, замолвить за вас словечко?
  – Я не… Простите, меня зовут.
  Я нагнулся, ухватился за руку, протянутую Мэдлин, поднапрягся и вытащил девушку из воды на мраморный бортик.
  – Боже, какой ты большой и сильный, – проговорила Мэдлин, с которой ручьями стекала вода. – Поздравляю!
  – С чем это? Подумаешь, если бы я захотел, то вытащил бы и Эльзу Максвелл80…
  – Нет, не с этим. А с тем, что ты избежал тюрьмы. Как это ты вывернулся?
  Я махнул рукой:
  – У меня кое-что есть на окружного прокурора.
  – Нет, правда? Иди и сядь: пока я сохну на солнышке, ты мне все расскажешь.
  Мэдлин отошла от бассейна и растянулась на травянистом склоне, а я уселся возле нее. Она только что устроила настоящий скоростной заплыв, но совсем не запыхалась, и ее едва прикрытая грудь вздымалась легко и ритмично. Из-за яркого солнца глаза ее были закрыты, но она словно и без того знала, что я на нее пялюсь, потому что самодовольно произнесла:
  – Я располнела в талии на три дюйма. Если пышечки – не твой жанр, начну больше курить, чтобы опять похудеть. Это правда, что за рулем машины, сбившей Луиса, был ты?
  – А вот и нет. Невиновен.
  – Тогда кто?
  – Еще не знаю. Спроси меня завтра, а потом еще и еще. Звони моей секретарше и записывайся на приемы, чтобы спрашивать и спрашивать опять. Она поправилась на целых четыре дюйма.
  – Кто, твоя секретарша?
  – Да, мэм.
  – Привози ее сюда. Устроим чемпионат по пятиборью, в качестве приза победительница получит тебя. Что ты мне посоветуешь?
  Мэдлин по привычке широко распахнула глаза, но солнечный свет заставил ее тут же сощуриться. Я спросил:
  – Ты имеешь в виду – чтобы подготовиться к пятиборью?
  – Разумеется, нет. Мне не нужно готовиться. Я имею в виду – что мне говорить, когда явится окружной прокурор и опять начнет задавать вопросы. Ты знаешь, что он придет?
  – Ну да, что-то такое слышал.
  – Итак, что я должна говорить? Сказать ему, что я как будто догадываюсь, кто мог позаимствовать твою машину?
  – Попробуй, отчего нет. Может, разработаем версию вместе? Кого запишем в преступники?
  – Я не хочу никого обвинять, вот в чем беда. Стоит ли наказывать человека за то, что он случайно задавил Луиса Рони?
  – Может, и не стоит. – Я погладил ее по круглому и гладкому загорелому плечику, чтобы проверить, высохло ли оно. – Тут мы с вами совпадаем, мэм. Проблема в том…
  – Почему ты называешь меня «мэм»?
  – Чтобы тебе захотелось, чтобы я назвал тебя как-нибудь по-другому. Интересно, сработает ли с тобой этот прием? Обычно срабатывает. Проблема в том, что окружной прокурор и Ниро Вульф непременно желают узнать, кто сидел за рулем, и чем скорее они это выяснят, тем скорее мы сможем перейти к более приятным вещам, вроде пятиборья. По опыту зная, что за тобой сложно угнаться, рискну предположить, что ты действительно догадываешься, кто брал мою машину. И что же натолкнуло тебя на эту догадку?
  Она выпрямилась, сказала: «Кажется, спереди я уже высохла», перекатилась на новое место и снова растянулась на траве, на этот раз подставив солнцу спину. Теперь мне еще сильнее хотелось похлопать ее по гладкой коже, но я всеми силами противился искушению.
  – Так что же тебя натолкнуло? – беспечным тоном повторил я.
  Ответ последовал не сразу. Через секунду до меня донесся ее приглушенный голос:
  – Сначала мне надо хорошенько все обдумать.
  – Ага, вреда от этого не будет, вот только времени у тебя мало. Окружной прокурор прибудет с минуты на минуту. Ты ведь просила у меня совета. Я мог бы дать тебе отличный совет, если бы знал, что у тебя на уме. Так поделись со мной своими соображениями.
  Мэдлин чуть повернула голову и искоса взглянула на меня, рукой заслонив лицо от солнца.
  – При известном старании ты мог бы далеко пойти, – сказала она. – Забавно наблюдать за тем, как ты чего-то добиваешься. Положим, прошлой ночью я и впрямь что-то видела или слышала, и сейчас поделюсь с тобой. Через тридцать секунд, не больше (ты сам сказал, что времени мало), ты заявишь, что тебе надо вымыть руки, а оказавшись в доме, пулей помчишься наверх, чтобы доложить обо всем Ниро Вульфу. Он тотчас разовьет бурную деятельность, и когда прибудет окружной прокурор, возможно, разгадку подадут ему на блюдечке. И если даже с разгадкой придется повременить, когда до нее все-таки доберутся, выяснится, что все это благодаря Ниро Вульфу. В итоге счет, который будет выставлен моему отцу, окажется неизмеримо больше, чем мог бы быть. Не знаю, сколько денег потратил на меня папа за двадцать шесть лет, но явно немало. А теперь я впервые в жизни имею возможность сэкономить ему некоторую сумму. Разве не поразительно? Будь у тебя вдовая дочь не первой молодости, ты наверняка похвалил бы ее за это.
  – Конечно, мэм, – с жаром подтвердил я.
  – Еще бы! Называй меня, пожалуйста, как-нибудь по-другому: скажем, душечка или милочка. Нашла коса на камень: ты пытаешься выцыганить деньги для босса, я – сэкономить для отца, и всё же мы…
  Мэдлин внезапно села:
  – Не машина ли там подъехала? Да, так и есть. – Она встала. – Пойду приведу волосы в порядок! – И побежала к дому.
  Глава тринадцатая
  Я вошел в спальню и объявил Вульфу:
  – Приехал прокурор. Договориться, чтобы собрание состоялось здесь?
  – Нет, – раздраженно отозвался он. – Который час?
  – Без восемнадцати минут шесть.
  Он пробурчал:
  – Дома у меня будет уходить уйма времени на то, чтобы получать сведения по этому делу, ведь эти люди все лето проторчат здесь. Придется все повесить на тебя, а у тебя с этим домом что-то не заладилось. То поглощаешь выпивку, в которую подсыпано снотворное, то занимаешься дорожным разбоем, то где ни попадя оставляешь мою машину, а потом под ее колесами гибнут люди.
  – Ага, – охотно поддакнул я. – Я уже не тот, что раньше. На вашем месте я бы меня уволил. Так я уволен?
  – Нет. Но если мне придется провести здесь следующую ночь, а то и не одну, отправлю тебя домой за рубашками, носками и остальными принадлежностями. – Он мрачно уставился на свои носки. – Видел, какие дырки?
  – Видел. Наша машина арестована, но я могу взять напрокат другую. Если хотите держать руку на пульсе, надо пошевеливаться. Старшая дочка думает, будто прошлой ночью она то ли что-то видела, то ли что-то слышала, и теперь как будто догадывается, кто мог взять вашу машину. В настоящий момент она раздумывает над тем, не рассказать ли об этом окружному прокурору. Я пытался прощупать почву, но она испугалась, что я все передам вам. Мне положительно перестало везти. Может, хотя бы вам удастся что-нибудь выведать, если вы соблаговолите наконец слезть с постели и обуться.
  Вульф привел туловище в вертикальное положение, свесил ноги с кровати и закряхтел, пытаясь дотянуться до ботинок. Наконец ему удалось их нащупать; когда он завязывал шнурки, к нам постучали. Я разрешил войти, и дверь тут же распахнулась. К нам заглянул Джимми Сперлинг, быстро проговорил:
  – Папа ждет вас в библиотеке, – и исчез, не закрыв за собой дверь. Судя по всему, поездки по угольным шахтам не лучшим образом сказались на его манерах.
  Вульф не спеша заправил рубашку в брюки, нацепил галстук, жилет и пиджак. Мы направились по коридору к лестнице, спустились вниз и сложным маршрутом проследовали в библиотеку, не встретив по пути ни души. Я решил, что остальные уже собрались, но ошибся. Когда мы добрались до цели, в библиотеке сидели всего трое: окружной прокурор, председатель правления и Уэбстер Кейн. Арчер снова захватил лучшее кресло, так что Вульфу и на этот раз пришлось выбирать из оставшегося. Я был удивлен, застав здесь Кейна, но не увидев Бена Дайкса, и обрадовался отсутствию Мэдлин. Может, у меня еще получится вызвать ее на откровенность?
  Вульф сказал Арчеру:
  – Поздравляю вас, сэр, вы приняли верное решение. Мне-то известно, что мистер Гудвин не способен на подобную глупость, но вы об этом не знали. Надо было лишь разобраться, что к чему, и вы это сделали.
  Арчер кивнул:
  – Благодарю. Я старался. – Он огляделся кругом. – Я весь день провел в суде и очень устал. Мне незачем было приезжать, но раз обещал… Я передаю это дело мистеру Гаррену, одному из своих помощников. Как следователь он намного лучше меня. Сегодня он был занят и не смог поехать со мной, но собирается сюда завтра утром, чтобы поговорить со всеми вами. А пока…
  – Можно мне сказать? – перебил его Сперлинг.
  – Разумеется. Сделайте одолжение.
  Сперлинг говорил спокойно, в голосе его и манерах не чувствовалось ни малейшего напряжения.
  – Я бы хотел рассказать, как все было на самом деле. Когда утром Дайкс заявил, что у него есть доказательства, будто это была машина Вульфа, я подумал, что вопрос исчерпан. Кажется, я даже сказал это вслух. Естественно, я счел виновником происшествия Гудвина, зная, что прошлым вечером он ездил в Чаппакуа. Затем, когда выяснилось, что вы не убеждены в виновности Гудвина, я тоже разуверился, ибо понимал, что у вас возникли сомнения. Я начал размышлять над обстоятельствами, известными на тот момент, над временными рамками происшествия, и кое-что вспомнил. Будет лучше всего, если я просто прочитаю вам это заявление.
  Сперлинг сунул руку во внутренний нагрудный карман и вытащил оттуда сложенный лист.
  – Это заявление, – сообщил он, разворачивая бумагу, – датировано сегодняшним числом и подписано мистером Кейном, Уэбстером Кейном.
  Арчер нахмурился:
  – Кейном?
  – Да. Вот что здесь написано:
  В понедельник вечером, двадцатого июня одна тысяча девятьсот сорок девятого года, незадолго до половины десятого, я вошел в библиотеку и увидел на письменном столе мистера Сперлинга несколько писем, которые он собирался отправить по почте, – я слышал, как он упоминал об этом. Зная, что мистер Сперлинг расстроен из-за одного личного дела, я предположил, что он забыл о письмах, и решил сам съездить в Маунт-Киско, на почту, чтобы их успели доставить к утреннему поезду. Я вышел из дома через западную террасу, намереваясь идти в гараж за машиной, но вспомнил, что машина Ниро Вульфа припаркована совсем рядом, и решил позаимствовать ее на время.
  Ключ оказался в машине. Я завел двигатель и выехал на аллею. Солнце почти зашло, но до наступления полной темноты оставалось еще несколько минут. Я неплохо вожу и поэтому не стал включать фары. Аллея слегка идет под уклон, я ехал на скорости около двадцати – двадцати пяти миль в час. Когда я подъехал к перекинутому над ручьем мосту, на аллее слева от машины внезапно замаячил какой-то предмет. Мне не хватило времени, чтобы в сумерках различить человеческую фигуру. Я толком не успел ничего понять, как в следующий миг машина задела этот предмет. Я надавил на тормоз, еще не осознавая, что сбил человека. Однако уже через несколько футов я остановил машину, выпрыгнул из нее, бросился назад и увидел Луиса Рони, лежавшего в пяти футах от машины. Он был мертв. Его торс попал под колесо и был донельзя изуродован.
  Я бы мог долго оправдываться за свое тогдашнее поведение, но проще будет выразить мое состояние одной фразой: я потерял голову. Не стану пытаться описывать, что я почувствовал, скажу лишь, что я предпринял. Убедившись, что Рони в самом деле мертв, я оттащил тело на траву и поволок к кустам, находившимся футах в пятидесяти от аллеи, положил его под ними, с северной стороны, так чтобы его не было видно с дороги. Затем я вернулся к машине, переехал через мост, к воротам, там развернулся и покатил обратно к дому. Я припарковал автомобиль на прежнем месте и ушел.
  Я не стал заходить в дом. Вместо этого я принялся мерить шагами террасу, пытаясь решить, что делать дальше, и собираясь с духом, чтобы зайти и объявить о том, что произошло. Пока я метался, не зная, как быть, из дома вышел Гудвин, пересек террасу и направился к тому месту, где стоял автомобиль. Было слышно, как он завел двигатель и укатил прочь. Я понятия не имел, куда он поехал. Мне было пришло в голову, что он собрался обратно в Нью-Йорк, а значит, машина могла и не вернуться. В любом случае его отъезд, казалось, помог мне наконец определиться. Я вошел в дом, поднялся к себе и попытался успокоиться, занявшись экономическим отчетом, который я готовил для мистера Сперлинга.
  Сегодня днем мистер Сперлинг сообщил мне об исчезновении предназначенных для отправки писем, которые лежали на его столе. Я объяснил, что унес их в свою комнату, и это была правда: рано утром я собирался съездить в Чаппакуа, на почту, но не смог, так как полиция перекрыла дорогу и выставила у автомобилей охрану. Однако, когда он завел речь о письмах, я, неизвестно отчего, взглянул на свое положение по-иному и тут же, как на духу, выложил ему все, о чем заявил выше. Когда мистер Сперлинг уведомил меня о том, что к вечеру вновь приедет окружной прокурор, я ответил, что изложу эти факты в собственноручно написанном признании, что мною теперь и сделано. Таково мое заявление.
  Сперлинг оторвал взгляд от бумаги.
  – Подписано Уэбстером Кейном, – сказал он, протянул руку и передал листок с заявлением окружному прокурору. – Засвидетельствовано мною. Если вам нужны подробности, не думаю, что он откажется их предоставить. Он здесь – можете сами его расспросить.
  Арчер взял бумагу и быстро пробежал глазами. Через несколько мгновений он поднял глаза и, склонив голову набок, уставился на Кейна. Кейн не отвел взгляд.
  Арчер постучал по бумаге пальцем:
  – Это действительно написано и подписано вами, мистер Кейн?
  – Да, – ясным, решительным голосом, но без всякой бравады ответил тот.
  – Что ж… Немного поздновато, вам не кажется?
  – Вы правы. – Вид у Кейна был отнюдь не радостный, но он бодрился, как мог. Его вечно растрепанная шевелюра давала ему некоторое преимущество: так чуть больше верилось в то, что человек с внешностью молодого политика (ведь для политика он был еще молод) способен на подобную глупость. Он заколебался, но затем добавил: – Я, как никто, понимаю всю непростительность своего поведения. Я даже не могу связно объяснить, как это все получилось. Мне казалось, что в критическую минуту я сумею повести себя достойнее, но увы… Очевидно, я ошибался.
  – Но разве то была критическая минута? Ведь несчастный случай был неизбежен? Это со многими случается.
  – Наверное… Но я убил человека. Для меня это настоящая драма. – Кейн махнул рукой. – В любом случае, вы видите, что со мной сталось. Я был совершенно выбит из колеи.
  – Ну уж и совершенно! – Арчер заглянул в бумагу. – Вы неплохо соображали. Когда спустя всего пятнадцать минут после наезда Гудвин сел в автомобиль и укатил той же самой дорогой, вы решили, что появился отличный шанс свалить всю вину на него. Ведь так?
  Кейн кивнул:
  – В своем заявлении я намеренно изложил все подробности, хотя понимал, как они могут быть истолкованы. Скажу только, что если эта мысль и приходила мне в голову, я этого не сознавал. Как я там выразился?
  Арчер опять заглянул в текст:
  – Вот: «Его отъезд, казалось, помог мне наконец определиться. Я вошел в дом, поднялся к себе…» и так далее.
  – Все верно. – Кейн казался вполне искренним. – Я просто пытался быть абсолютно честным после того, как совершил столь постыдный поступок. Если мною и руководил расчет вроде того, о котором вы упомянули, то лишь бессознательно.
  – Понятно. – Арчер еще раз взглянул на лист, сложил его и сел, не выпуская бумагу из рук. – Вы хорошо знали Рони?
  – О… довольно поверхностно. В последние несколько месяцев мы часто виделись, главным образом в нью-йоркском доме Сперлингов или здесь.
  – Вы были с ним в хороших отношениях?
  – Нет.
  Это было резкое, бескомпромиссное «нет». Арчер встрепенулся:
  – Почему?
  – Мне не нравился способ, каким он зарабатывал себе на жизнь. Он и сам мне не нравился – просто не нравился, и все тут. Я знал, что мистер Сперлинг подозревает, будто Рони коммунист, и хотя я не имел перед глазами никаких доказательств, которые убедили бы меня в этом, мне представлялось, что подобное подозрение будет несложно подкрепить фактами.
  – Вам было известно, что мисс Гвен Сперлинг очень дружна с ним?
  – Разумеется. Его пускали сюда лишь по этой причине.
  – Вы этой дружбы не одобряли?
  – Нет, не одобрял, сэр… хотя это не играло никакой роли. Я не только сотрудник корпорации мистера Сперлинга, но более четырех лет имею удовольствие и честь быть другом… другом семьи, если мне позволят так выразиться.
  Он посмотрел на Сперлинга. Тот кивнул, подтверждая его слова.
  Кейн продолжал:
  – Я питаю глубокое уважение и привязанность ко всем членам семьи, включая мисс Гвен Сперлинг, поэтому мне казалось, что Рони ее недостоин. Можно задать вопрос?
  – Конечно.
  – Не понимаю, зачем вам понадобилось знать, что я думаю о Рони. Разве только вы заподозрили, что я сбил его намеренно, а не случайно. Это так?
  – Я бы не сказал, мистер Кейн. Однако ваше заявление расставило все по местам, и перед тем как я окончательно остановлюсь на этой версии… – Арчер поджал губы. – Вы что, обиделись на мои вопросы?
  – Нисколько, – твердо ответил Кейн. – Я не в том положении, чтобы обижаться на вопросы, особенно на ваши. Но этот…
  – А я обиделся, – неожиданно подал голос Сперлинг. Он явно сдерживался из последних сил. – Что это вы затеяли, Арчер? Выискиваете грязь там, где ее не было? Утром вы заявляли, что не в правилах вашего учреждения во что бы то ни стало портить жизнь людям моего положения. Что, правила с тех пор изменились?
  Арчер расхохотался. Теперь его смех еще сильнее, чем утром, напоминал визг, зато и звучал куда дольше. Казалось, прокурор от души потешается.
  – Имеете полное право возмущаться, – ответил он Сперлингу. – Я устал и продолжаю спрашивать лишь в силу привычки. Помните, что еще я говорил сегодня утром? Если окажется, что это был несчастный случай, я буду рад больше всех. – Он убрал сложенный лист в карман. – Нет, я не собираюсь выискивать грязь. Бог свидетель: ее тут достаточно и без моих усилий. – Он встал. – Не могли бы вы завтра утром заглянуть ко мне в приемную в Уайт-Плейнс, мистер Кейн? Скажем, часам к одиннадцати? Если меня не будет, спросите мистера Гаррена.
  – Я приду, – пообещал Кейн.
  – Зачем это? – спросил Сперлинг.
  – Уладить формальности. – Арчер кивнул. – Только формальности, ничего больше. Я займусь этим прямо сейчас. Не вижу никакого смысла предъявлять обвинение и затевать судебное преследование. Вечером я позвоню Гаррену и попрошу его просмотреть правовые акты, касающиеся механических транспортных средств, на предмет несчастных случаев, имевших место на частной территории. Возможно, придется наложить штраф или временно изъять водительские права, но, учитывая обстоятельства, я предпочел бы вовсе закрыть на это глаза.
  Он протянул Сперлингу руку:
  – Никаких обид, я надеюсь?
  Сперлинг подтвердил, что никаких. Арчер обменялся рукопожатиями с Кейном, Вульфом и даже со мной. Потом сказал, что в следующий раз надеется встретиться со всеми нами при более приятных обстоятельствах, и откланялся.
  Вульф сидел, свесив голову набок, словно у него не хватало сил держаться прямо, глаза его были закрыты. Кейн, Сперлинг и я из учтивости встали, прощаясь с Арчером, Вульф даже не шелохнулся.
  Кейн сказал Сперлингу:
  – Хвала господу, все кончено. Если я тебе больше не нужен, пойду поработаю. Я предпочел бы не выходить к ужину. Разумеется, скоро все будут знать, но мне не хотелось бы с кем-нибудь встречаться до завтрашнего дня.
  – Иди, – согласился Сперлинг. – Я позже к тебе загляну.
  Кейн направился к выходу. Вульф открыл глаза, пробормотал: «Минуточку» и выпрямил голову.
  Кейн остановился и спросил:
  – Это вы мне?
  – Если не возражаете. – Эти учтивые слова Вульф произнес тоном отнюдь не учтивым. – Ведь ваша работа может чуть-чуть подождать?
  – Разумеется, может, если нужно. Что случилось?
  – Мне бы хотелось кое о чем с вами переговорить.
  Кейн посмотрел на Сперлинга, но его взгляд не достиг цели, поскольку председатель вытащил из кармана еще одну бумагу – продолговатый лист розового цвета, который не был сложен, – и изучал ее. Пока Кейн в растерянности стоял на месте, Сперлинг шагнул к Вульфу и протянул ему этот листок:
  – Вы это заслужили. Я рад, что нанял вас.
  Вульф взял листок, мельком взглянул на него и снова поднял глаза.
  – Однако! – промолвил он. – Пятьдесят тысяч долларов.
  Сперлинг кивнул. Тем же манером я обычно киваю чистильщику сапог, бросая ему монетку в десять центов.
  – Прибавьте их к тем пяти, что вы уже получили, итого будет пятьдесят пять. Если это не покроет нанесенный вам ущерб и расходы, вышлите мне счет.
  – Благодарю вас. Непременно вышлю. Разумеется, пока я не могу сказать, каковы окажутся расходы. Быть может…
  – Расходы на что?
  – На расследование смерти мистера Рони. Быть может…
  – Что тут расследовать?
  – Не знаю. – Вульф убрал чек в карман. – Быть может, я быстро с этим покончу. А сейчас мне бы хотелось задать несколько вопросов мистеру Кейну.
  – Для чего? Зачем вам это понадобилось?
  – А почему нет? – кротко заметил Вульф. – Ведь у меня не меньше прав, чем у мистера Арчера. Неужто он откажется ответить на дюжину вопросов? А, мистер Кейн?
  – Конечно нет.
  – Вот и славно. Я буду краток, но мне бы хотелось, чтобы вы сели.
  Кейн сел – на самый краешек стула. Сперлинг не сделал и этого. Он так и остался стоять, засунув руки в брюки и устремив на Вульфа взгляд, полный отнюдь не восхищения.
  – Во-первых, – начал Вульф, – как вы определили, что мистер Рони мертв?
  – Господи, вы бы его видели!
  – Но я не видел. Вы тоже вряд ли хорошо его рассмотрели, потому что к тому времени почти полностью стемнело. Вы прикладывали руку к его груди, чтобы выяснить, бьется ли сердце?
  Кейн отрицательно покачал головой. Меня это не удивило: ведь я-то знал, во что превратилась грудная клетка Рони, и понимал, что проверить сердце было невозможно – на его месте образовалось настоящее месиво из одежды и ребер. Я уже описывал все это Вульфу.
  – Мне не пришлось этого делать. Он был буквально раздавлен.
  – Как вы умудрились заметить это в темноте?
  – Скорее догадался. В любом случае, было не так уж темно – кое-что я все-таки видел.
  – Вероятно, вы разглядели кости, ведь они белые. Насколько я знаю, плечевая кость, та, что в верхней части руки, была сломана и торчала наружу на несколько дюймов. Вот только на какой руке?
  Это была чистейшая ложь. Ничего такого Вульф не знал и знать не мог, потому что этого просто не было.
  – Боже, я не знаю, – запротестовал Кейн. – Мне было не до того.
  – Разумеется, – согласился Вульф. – Но вы же видели, вернее догадались, что кость сломана?
  – Я… Может, и видел… Не знаю.
  Вульф сменил тему:
  – Когда вы оттаскивали его к кустам, каким образом вы ухватили тело? За какие части?
  – Не помню.
  – Чушь. Вы ведь тащили его не пару ярдов, а футов пятьдесят, не меньше. Как можно забыть? Вы взяли его за ноги? За голову? За воротник? За руку?
  – Не помню.
  – Уму непостижимо, как вы могли забыть. Возможно, это поможет вам вспомнить: под кустом вы положили его головой к дому или от дома?
  Кейн нахмурился:
  – Я должен это помнить.
  – Верно, должны.
  – Но я не помню. – Кейн покачал головой. – Не помню, и точка.
  – Ясно. – Вульф откинулся на спинку кресла. – Это все, мистер Кейн. – Он махнул рукой. – Идите, работайте дальше.
  Не успел он закончить фразу, как Кейн был уже на ногах.
  – Я сделал все, что мог, – извиняющимся тоном промолвил он. – Видно, в критическую минуту мне в самом деле трудно быть на высоте. Должно быть, я так растерялся, что не отдавал себе отчета в своих действиях.
  Он посмотрел на Сперлинга, но не получил от него никаких указаний, затем взглянул на Вульфа, бочком протиснулся между двумя креслами, добрался до выхода и был таков.
  Когда дверь за ним захлопнулась, Сперлинг воззрился на Вульфа и спросил:
  – Ну и какая в этом польза?
  Вульф хмыкнул:
  – Никакой. Один вред. Теперь, вернувшись домой, я уже не сумею с чистой совестью забыть об этом деле, чтобы спокойно заняться восстановлением оранжереи. – Он запрокинул голову, чтобы заглянуть в лицо Сперлингу. – Он, верно, перед вами в неоплатном долгу – или до смерти боится потерять работу. Как вы заставили его подписать признание?
  – Я его не заставлял. Он уже говорил, что написал его добровольно.
  – Ха! Я знаю, что он говорил. Но почему я должен этому верить, когда не верю всему остальному?
  – Вы же это не всерьез? – Сперлинг улыбнулся своей ангельской улыбкой. – Кейн – один из ведущих экономистов в стране. Зачем человеку с его репутацией и положением подписывать подобное признание, если оно не соответствует действительности?
  – Однако он это сделал, – возразил Вульф, начиная сердиться. – И разумеется, не без причины. У вас этих причин предостаточно. Вам повезло, что подвернулся Кейн: ведь он – идеальный кандидат на эту роль. – Вульф взмахнул рукой: мистер Кейн его больше не интересовал. – Вы ловко все подстроили; признание составлено как нельзя лучше. Но я никак не возьму в толк: неужели вы не понимаете, в какое положение меня поставили?
  – Конечно, понимаю. – Сперлинг был само дружелюбие. – Вас наняли для некоей работы, и вы отлично с ней справились. Ваше вчерашнее представление прошло без сучка без задоринки. Оно заставило мою дочь решиться на разрыв с Рони – это все, чего я хотел. Его случайная гибель ничуть не умаляет вашего труда.
  – Я знаю, – согласился Вульф, – но с тем делом уже покончено. Проблема в том, что вы наняли меня для новой работы – расследовать смерть мистера Рони. Теперь я…
  – Это дело тоже закончено.
  – О нет. Отнюдь. Вы одурачили мистера Арчера, заставив мистера Кейна подписать признание, но меня вам не провести. – Вульф покачал головой и вздохнул. – Как бы мне этого ни хотелось.
  Сперлинг мгновение смотрел на него, затем подошел к креслу, которое раньше занимал Арчер, сел, подался вперед и решительно проговорил:
  – Послушайте, Вульф, кем вы себя возомнили – святым Георгием?
  – Вовсе нет, – с негодованием возразил Вульф. – Не важно, кто сбил этого негодяя Рони и каким образом – случайно или намеренно. Я бы охотно допустил, что это фальшивое признание – чистая правда. Но я уже ввязался в дело. Я солгал полиции. Ну ладно, не впервой. Прошлой ночью я предупредил вас, что утаиваю информацию от полиции, только если сам веду данное расследование; это вынуждает меня не бросать дела до тех пор, пока я его не раскрою. Я сказал, что вы не сможете сегодня нанять меня, а завтра уволить. А теперь вы решили, что сможете. Теперь вы полагаете, что можете вышвырнуть меня пинком под зад, потому что я уже не втравлю вас в неприятности, рассказав мистеру Арчеру о том, что на самом деле происходило в этой комнате вчерашним днем, и вы правы. Если я пойду к нему и признаюсь в этом – сейчас, когда у него на руках уже есть заявление Кейна, он вежливо мне попеняет и обо всем забудет. Хотелось бы и мне забыть, но я не в силах. Опять мое треклятое самолюбие. Вы меня обманули; но в дураках я не останусь.
  – Я заплатил вам пятьдесят пять тысяч!
  – Да, заплатили. А остальное?
  – Остальное? За что?
  – За завершение расследования. Я собираюсь выяснить, кто убил мистера Рони, и доказать это. – Вульф нацелил на него указательный палец. – Если мне это не удастся, мистер Сперлинг… – Он опустил палец и пожал плечами. – Нет, удастся. Обязательно удастся. Вот увидите.
  Внезапно Сперлинг вышел из себя. В мгновение ока его взгляд, его цвет лица изменились – перед нами был совершенно другой человек. Он вскочил с места и процедил сквозь зубы:
  – Вон! Вон отсюда!
  Судя по всему, нам оставалось только одно: уйти. Лично я не слишком огорчился, поскольку мне это было не в новинку, но Вульф, который во время бурных ссор, грозивших кончиться разрывом, как правило, находился в собственном кабинете, не привык, чтобы его выставляли. Он повел себя правильно, решил я. Сохраняя достоинство, но не выпячивая его, Вульф двинулся к выходу с таким видом, будто ему понадобилось в туалет, но без особой срочности. Я пропустил его вперед, как мне и подобало.
  Впрочем, Сперлинг оказался человеком многогранным. Хотя подобная вспышка ярости не могла погаснуть в один момент, тем не менее, забегая вперед, чтобы открыть для Вульфа дверь, я услыхал позади голос председателя правления:
  – Я не стану аннулировать этот чек!
  Глава четырнадцатая
  Посылку принесли в среду, незадолго до полудня.
  Мы еще не вернулись к нормальному существованию, так как наверху, в оранжерее, до сих пор трудилась небольшая армия, но в общем жизнь налаживалась. Вульф расхаживал в свежей рубашке и носках, на стол накрывали регулярно и в соответствии с заведенными порядками, с улицы вымели все битое стекло, а мы смогли наконец отоспаться. Правда, пока не было сделано ничего, чтобы выполнить обещание Вульфа закончить дело Рони, но мы пробыли дома всего четырнадцать часов, причем девять из них провели в своих постелях.
  А затем принесли посылку. Вульф, после завтрака побывавший в оранжерее, находился вместе со мной в кабинете, проверяя счета и составляя памятки обо всем подряд, от осмундового торфа для орхидей до оконной замазки. Когда в дверь позвонили и рассыльный вручил мне сверток размером с небольшой чемоданчик и квитанцию, сначала я оставил этот сверток в прихожей, решив, что доставили очередную деталь для производимых наверху работ, а я был слишком занят, чтобы нести его наверх. Однако, вернувшись в кабинет, я сообразил, что на посылке не было обратного адреса, и снова вышел в прихожую, чтобы еще раз взглянуть на нее. На плотной оберточной бумаге, в которую была завернута посылка, не имелось никаких помет, кроме имени Вульфа и адреса. Она была туго перевязана толстым шпагатом. Я взвесил ее на руке и прикинул: фунтов шесть будет. Потом я поднес ее к уху и на полминуты затаил дыхание. Внутри ничего не тикало.
  «К черту!» – подумал я, карманным ножом решительно перерезал шпагат и снял обертку. Внутри оказалась картонная коробка с откидными клапанами, заклеенными скотчем. Я снова вспомнил об осторожности, вспорол скотч и отогнул один уголок, но увидел под ним лишь фрагмент газеты. Я подковырнул ее кончиком ножа и оторвал маленький кусочек. То, что оказалось внутри, заставило меня изумленно поднять брови. Открыв клапаны и сняв газетную обертку, я убедился, что глаза меня не обманули, сунул коробку под мышку и отправился с ней в кабинет. Там я спросил Вульфа:
  – Не возражаете, если я распакую коробку прямо на вашем столе? Не хотел мусорить в прихожей.
  Невзирая на протесты Вульфа, я поставил коробку на его стол и начал выкладывать из нее пачки двадцатидолларовых банкнот. Тут были только использованные банкноты – ни одной новой; насколько я мог судить по срезу пачек, по пятьдесят штук в пачке. Следовательно, в каждой находилась тысяча долларов.
  – Какого дьявола? – изумился Вульф.
  – Деньги, – объяснил я. – Не дотрагивайтесь до них, – может, это ловушка. – Я складывал пачки стопками по десять штук. В итоге получилось пять стопок. – Ну и совпадение. Разумеется, надо будет проверить каждую пачку, но если количество банкнот указано верно, то здесь ровно пятьдесят кусков. Любопытно.
  – Арчи! – Вульф сердито глядел на меня. – Что за глупость? Я же велел тебе поместить чек в банк, а не обналичивать. – Он указал на деньги. – Заверни и отвези обратно в банк.
  – Да, сэр. Но прежде… – Я подошел к сейфу, достал оттуда банковскую книжку, открыл ее на последней заполненной странице и предъявил ему. – Как видите, чек был передан в банк. Никакая это не глупость, просто совпадение. Вы слышали дверной звонок и видели, как я пошел открывать. Рассыльный вручил мне посылку и попросил расписаться в квитанции: Объединенная курьерская служба, Западная сорок седьмая улица, дом двадцать восемь. Я было решил, что там бомба с часовым механизмом, и вскрыл посылку прямо в прихожей, подальше от вас. Ни на посылке, ни внутри ее нет ничего, что указывало бы на личность отправителя. Единственный ключ к разгадке – газета, в которую были завернуты пачки. Это «Нью-Йорк таймс». У нас есть знакомые, которые читают «Таймс» и могут с легкостью потратить пятьдесят тысяч зеленых, чтобы кого-нибудь разыграть? – Я сделал выразительный жест. – Ответьте на этот вопрос – и мы узнаем, кто отправитель.
  Вульф по-прежнему смотрел сердито, но уже не на меня, а на лежащие перед ним стопки денег. Он взял одну пачку, провел пальцем по срезу и положил обратно.
  – Убери в сейф. Коробку тоже.
  – Может, сначала пересчитаем? Что, если в одной из пачек не хватает двадцатки?
  Ответа не последовало. Вульф, откинувшись на спинку кресла, безостановочно втягивал и выпячивал губы. Я сделал, как было велено: сперва уложил содержимое посылки обратно в коробку, чтобы сэкономить место, а затем сходил в прихожую за оберточной бумагой и шпагатом и тоже сунул их в сейф.
  После этого я сел за свой стол, дождался, пока Вульф перестанет шевелить губами, и холодно поинтересовался:
  – Как насчет повышения зарплаты? Я могу тратить на двадцать долларов в неделю больше. Это расследование уже принесло нам сто пять тысяч триста двенадцать долларов. Отнимите издержки и расходы на оранжерею…
  – А триста двенадцать долларов-то откуда?
  – Из бумажника Рони. Они у Сола. Я же вам говорил.
  – Ты, конечно, понял, кто прислал эту посылку.
  – Не совсем. А, B, C или D. Но вот который именно? Ведь не сам же Икс ее отправил?
  – Сам? Нет. – Вульф покачал головой. – Я люблю деньги, но эти деньги мне не по вкусу. Хочу, чтобы ты ответил на один вопрос.
  – Я ответил на миллионы вопросов. Задавайте.
  – Я его уже задавал. Кто в субботу вечером подсыпал снотворное в тот стакан, который предназначался для мистера Рони, а попал к тебе?
  – Ах, этот вопрос! Вчера я сам то и дело спрашивал себя об этом, сегодня утром тоже. Не знаю.
  Вульф вздохнул:
  – Это-то и не дает нам покоя. Это-то и заставляет предполагать, что мы имеем дело не с несчастным случаем, а с убийством. Иначе я, может, и уговорил бы себя примириться с тем, что дело закрыто, хотя я и обманул мистера Арчера. – Он снова вздохнул. – А теперь нам придется обосновывать или опровергать это предположение, и один Бог знает, как это сделать. Телефон наверху починили. Мне захотелось его проверить, для этого я решил позвонить мистеру Лауэнфельду из полицейской лаборатории. Он был очень любезен, но не слишком помог. Сказал, что, если машина, идущая под небольшой уклон на скорости двадцать пять миль в час, левым краем капота заденет стоящего человека и проедет по нему колесами, на капоте могут остаться вмятины или другие следы, но не обязательно. Я объяснил, что установить, стоял потерпевший или лежал, когда его сбила машина, затруднительно, а он ответил, что отсутствие отметин на капоте может навести на определенные подозрения, но само по себе еще ни о чем не говорит. Потом он спросил, почему я все еще интересуюсь гибелью Луиса Рони. Даже если бы в полиции служили женщины, куда им до этого болтуна. К вечеру все будут судачить о том, что я готов изобличить в убийстве этого продажного журналюгу Пола Эмерсона. Хотелось бы, но увы. – Вульф кинул взгляд на часы. – Кстати, я позвонил и доктору Волмеру. Он скоро придет.
  Значит, я ошибся, решив, что Вульф не сделал ничего, чтобы выполнить свое обещание.
  – Поездка за город пошла вам на пользу, – заявил я. – Вы полны сил. А вы заметили, что «Газетт» полностью перепечатала заявление Кейна?
  – Да. А еще заметил любопытную деталь, ускользнувшую от меня, когда мистер Сперлинг зачитывал признание. С какой поразительной легкостью Кейн позаимствовал машину у другого гостя, с которым был едва знаком! Читая статью, я вдруг понял, насколько это неправдоподобно. Я говорил мистеру Сперлингу, как ловко он все подстроил, но эта часть была сработана топорно. Можно было сочинить что-нибудь поизящнее и без лишних слов. Я мог бы…
  Его прервал телефонный звонок. Я дотянулся до своего аппарата и снял трубку.
  – Кабинет Ниро Вульфа.
  – Позовите, пожалуйста, мистера Вульфа.
  У меня по спине пробежала легкая дрожь. За прошедшие тринадцать месяцев этот голос ничуть не изменился.
  – Как вас представить? – спросил я, надеясь, что и мой голос звучит по-прежнему.
  – Скажите ему, что это по личному делу.
  Я прикрыл трубку ладонью и сообщил Вульфу:
  – Икс.
  Он нахмурился:
  – Что?
  – Вы слышали. Это Икс.
  Он снял трубку. Не получив никаких указаний, я тоже остался на линии.
  – Говорит Ниро Вульф.
  – Здравствуйте, мистер Вульф. Гудвин сказал вам, кто звонит? Или вы узнали меня по голосу?
  – По голосу.
  – Да, у меня запоминающийся голос, не так ли? Вы проигнорировали совет, полученный вами в субботу. Затем вы проигнорировали доводы, предъявленные вам в ночь на понедельник. Могу ли я сказать, что это меня не удивило?
  – Говорите, что вам заблагорассудится.
  – Так вот, меня это не удивило. Надеюсь, мне никогда не представится случая предъявить вам более веские доводы. Без вас в мире было бы намного скучнее. Вы уже открыли посылку, которую я отправил вам недавно?
  – Да.
  – Мне нет нужды объяснять, почему я решил возместить ущерб, нанесенный вашей собственности? Верно?
  – Нет.
  – Да бросьте. Не надо вам ничего объяснять. Только не вам. Если там оказалось больше, чем требуется, не страшно. Я так и хотел. Признание Кейна целиком и полностью удовлетворило окружного прокурора. Дело возбуждено не будет. Ваш запрос в лабораторию нью-йоркской полиции доказал, что вы не согласны с его решением. Да я и не ждал, что вы согласитесь. Только не вы. Рони был способный малый, он подавал большие надежды и заслужил, чтобы его смерть расследовал лучший ум Нью-Йорка. Я, как вы знаете, живу не в Нью-Йорке. Прощайте и удачи вам.
  Связь прервалась. Вульф повесил трубку. Я последовал его примеру.
  – Господи, – тихо проговорил я и присвистнул. – Кажется, у вас новый клиент. Деньги передает с курьером. Звонит, когда никто не ждет. Выражает надежду, что ему не придется прибегать к последнему доводу и убивать вас. Сдачу оставьте себе… Лучший ум Нью-Йорка… Удачи… Гудки. Кажется, я уже говорил, что он редкостный ублюдок.
  Вульф сидел с полузакрытыми глазами. Я спросил:
  – Как записать, от кого деньги? От Икса? От мистера З.? От Зека?
  – Арчи!
  – Да, сэр.
  – Я велел тебе забыть имя этого человека, и я не шутил. Просто не хочу его слышать, и все потому, что он – единственный человек на земле, которого я боюсь. Я не боюсь, что он причинит мне боль. Я боюсь того, что в один прекрасный день, угрожая этой болью, он заставит меня плясать под свою дудку. Ты ведь слышал, что я говорил мистеру Сперлингу.
  – Ладно. Но все-таки как записать, от кого деньги?
  – Ни от кого. Для начала тщательно проверь стопки. Можешь пересчитать деньги в пачках, но главное, посмотри, не было ли в посылке чего еще. Оставь в сейфе тысячу долларов (скоро они мне понадобятся, возможно завтра), но письменно ничего не фиксируй. Только тебе для сведения: они пойдут мистеру Джонсу. Остальное отвезешь в какой-нибудь пригородный банк, скажем где-нибудь в Нью-Джерси, и положишь в сейфовую ячейку, которую арендуешь под вымышленным именем. Если понадобится поручительство – сошлись на мистера Паркера. После того, что случилось в ночь на воскресенье, надо быть готовыми к непредвиденным ситуациям. Если мы когда-нибудь все-таки схлестнемся с ним и будем вынуждены бежать из этого дома и забыть все прежние знакомства, нам понадобятся деньги. Надеюсь, мне не доведется к ним прикоснуться. Надеюсь, они так и будут лежать в той ячейке, когда я умру. В этом случае они твои.
  – Большое спасибо. Мне тогда будет уже за восемьдесят, и они мне очень пригодятся.
  – Не за что. А теперь о том, что надо сделать сегодня. Во-первых, когда будут готовы фотографии, которые ты там наснимал?
  – В шесть часов. Раньше не обещали.
  – А ключи?
  – Вы просили после обеда. Их сделают к половине второго.
  – Хорошо. Сол будет здесь к двум?
  – Да, сэр.
  – Пусть вечером, после ужина, приедут Фред и Орри. Не думаю, что днем они тебе понадобятся; вы с Солом управитесь и без них. Так и сделаем. Надо…
  Тут его прервали: прибыл доктор Волмер. Его дом и приемная находились на нашей же улице, в районе Десятой авеню, и мы много лет прибегали к его помощи, когда нужно было, к примеру, наложить швы на голову Доры Чапин или выдать справку о том, что Вульф невменяем. Появляясь у нас, Волмер всегда подходил к одному из маленьких желтых кресел (у него был короткие ножки), садился, снимал очки, разглядывал их на свету, снова надевал и спрашивал:
  – Нужны какие-нибудь таблетки?
  Сегодня он добавил к этому:
  – Боюсь, я спешу.
  – Как обычно, – заметил Вульф тоном, который он приберегал для тех немногих людей, которые ему действительно нравились. – Вы читали о деле Рони?
  – Конечно. Ведь вы в нем участвуете… или участвовали.
  – Все еще участвую. Тело находится в морге в Уайт-Плейнс. Съездите туда? Вам придется пойти к окружному прокурору, чтобы получить разрешение. Скажите, что это я вас послал и что меня нанял один из деловых партнеров мистера Рони. Если им этого покажется мало, пусть позвонят мне, я постараюсь их удовлетворить. Вы должны освидетельствовать тело: никакого вскрытия, просто проведите поверхностный осмотр, чтобы определить, как он умер – мгновенно или после длительной агонии. Самое главное, осмотрите голову: я хочу знать, не оглушили ли его перед тем, как переехать автомобилем. Я понимаю, что шансов обнаружить прямые свидетельства немного, но все же попытайтесь, в любом случае, я в долгу не останусь.
  Волмер прищурился:
  – Это надо сделать сегодня?
  – Да, сэр.
  – У вас есть какие-нибудь предположения относительно того, чем его могли ударить?
  – Нет, сэр.
  – Газетчики утверждают, что у него не было ни семьи, ни родных. Хотелось бы точнее знать, кого я представляю – его партнера?
  – Я сам объясню, если спросят. Вы представляете меня.
  – Ясно. Сплошные тайны. – Волмер встал. – Если один из моих пациентов умрет, пока я там…
  Не договорив, он быстро направился к двери. Мне пришлось пошевеливаться, чтобы вовремя открыть для него входную дверь. За эту привычку резко вставать и уходить, как только он уяснит, что к чему, Вульф особенно его любил.
  Я вернулся в кабинет.
  Вульф откинулся на спинку:
  – До обеда осталось десять минут. Так вот, сегодня вы с Солом…
  Глава пятнадцатая
  За одиннадцать ключей слесарь содрал с меня восемь долларов восемьдесят центов, то есть вдвое больше обычной цены, но я не стал скандалить, так как прекрасно понимал: он до сих пор взимает с меня дань за маленькую ложь, которой шесть лет назад по моей просьбе попотчевал сыщика из убойного отдела. Очевидно, он решил, что мы с ним подельники, а значит, ему причитается часть добычи.
  Если бы Луис Рони жил в многоквартирном доме с привратником и лифтером, то, даже невзирая на ключи, мне потребовалась бы определенная ловкость. К счастью, все оказалось проще. Он обитал на Восточной тридцать седьмой улице, в добротном старом пятиэтажном здании; вестибюль был оборудован рядами почтовых ящиков, кнопками-звонками и переговорными устройствами для связи с квартирами. Фамилию Рони я отыскал справа, в самом конце, это означало, что его жилище находится на последнем этаже. Первый же выбранный мной ключ подошел, мы с Солом вошли в лифт и сами, без всяких лифтеров, которых тут и в помине не было, нажали кнопку с цифрой «пять». Что же, очень удобно для многообещающего молодого карьериста вроде Рони: вероятно, к нему в любое время дня и ночи могли заглянуть посетители всех мастей.
  Наверху я открыл дверь со второй попытки. Отчасти чувствуя себя хозяином квартиры, я придержал дверь для Сола, пропустил его вперед, а сам зашел вслед за ним. Мы очутились в середине узкого, не очень длинного коридора. Повернув направо, в ту часть квартиры, которая выходила окнами на улицу, мы вошли в довольно просторную комнату. Обстановку составляли современная мебель, подобранные ей в тон яркие ковры, за которыми явно ухаживали, пестрые картины на стенах, солидная подборка книг и камин.
  – Уютное гнездышко, – заметил Сол, осматриваясь вокруг. Одно из различий между мной и Солом заключается в том, что мне порой надо взглянуть на вещь дважды, чтобы удостовериться, что я ничего не упустил, тогда как ему достаточно одного взгляда.
  – Ага, – согласился я, кладя свой портфель на кресло. – Я так понял, жилец отсюда съехал, так что квартирка свободна – можешь ее снять.
  Я вытащил из портфеля резиновые перчатки и отдал ему одну пару. Он тут же начал их надевать.
  – Как плохо, – сказал он, – что ты не забрал у него партбилет тогда, в ночь на понедельник. Это избавило бы нас от лишних хлопот. Мы ведь за ним сюда явились, да?
  – В первую очередь за ним, – ответил я, натягивая вторую перчатку. – Прихватим все, что найдем интересного, но сувенир на память от американской Компартии нас просто осчастливит. Неплохо бы отыскать какой-нибудь сейф, но возиться с ним не будем. – Я двинулся влево. – А ты давай с той стороны.
  Работать с Солом – сплошное удовольствие, потому что можно, не обращая на него никакого внимания, полностью сосредоточиться на своем участке. Мы оба любим проводить обыски (конечно, не такие, когда надо переворачивать вверх дном кровати или ползать по полу с лупой), потому что в результате получаешь четкий и ясный ответ: да или нет. В этой комнате, на которую мы потратили целый час, ответ получился: нет. Здесь не нашлось не только никакого партбилета, но и вообще ничего, что можно было бы забрать с собой, чтобы показать Вульфу. Единственной похожей на сейф вещью оказалась запертая шкатулка, стоявшая в ящике письменного стола. К ней подошел один из моих ключей. Внутри лежала наполовину пустая бутылка дорогого шотландского ликера. По-видимому, это был единственный секрет Рони от уборщицы. Самую утомительную часть – книги – мы оставили напоследок. Ни в одной из них не обнаружилось ничего, кроме страниц.
  – Наш касатик никому не верил, – посетовал Сол.
  Затем мы перешли в следующую комнату – спальню, оказавшуюся вдвое меньше гостиной. Сол бросил взгляд по сторонам и произнес:
  – Слава богу, никаких книг.
  Я искренне с ним согласился:
  – Надо нанять мальчишку-подмастерье. Для взрослого пролистывать книги, чтобы заработать себе на жизнь, – сущий ад.
  Спальня не отняла у нас много времени, но и здесь мало чем удалось разжиться. Чем дальше мы продвигались, тем больше я убеждался, что либо Рони было ничего скрывать, либо у него имелось столько опасных секретов, что банальных мер предосторожности не хватало, и, вспоминая, что случилось с оранжереей, я без труда понял, как обстоит дело. Когда мы покончили с кухонькой размерами не больше лифта в доме Вульфа и ванной комнатой, которая была намного больше и сверкала чистотой, меня вдруг умилила мысль о запертой в шкатулке от уборщицы бутылке ликера – единственном и вполне невинном секрете, которому нашлось место в доме Рони.
  Сочтя, что эта мысль продемонстрирует широту моей души, в которой теплилась жалость даже к такому первосортному ублюдку, как Рони, я подумал, что надо бы рассказать о ней Солу. Перчатки были уже убраны в портфель, портфель находился у меня под рукой; мы двигались по коридору в сторону двери, собираясь уходить. Мне так и не удалось досказать Солу свою мысль до конца, потому что нам помешали. В тот момент, когда я дотронулся до дверной ручки своим носовым платком, послышался шум работающего лифта. Он остановился на нашем этаже, и двери открылись. Можно было не гадать, в какую квартиру направится его пассажир, потому что на этаже была всего одна квартира. С площадки донеслись шаги, затем скрежет ключа в замке, но к тому времени, когда дверь распахнулась, мы с Солом уже были в ванной, прикрыв, но не захлопнув за собой дверь.
  Затем чей-то голос негромко произнес:
  – Есть тут кто-нибудь?
  Это был Джимми Сперлинг.
  Другой голос звучал еще тише, но совсем не дрожал.
  – Ты уверен, что это здесь? – спросила мать Джимми.
  – Конечно, здесь, – грубо ответил он. Это была грубость насмерть перепуганного человека. – Пятый этаж. Входи же, нельзя тут стоять.
  Послышались шаги, удалявшиеся в направлении гостиной. Я шепотом объяснил Солу, кто это такие:
  – Раз они опоздали, пусть попробуют что-нибудь найти.
  Я на полдюйма приотворил дверь, и мы стали прислушиваться.
  Мать с сыном постоянно переговаривались между собой и, судя по звукам, доносившимся из гостиной, значительно уступали нам с Солом в методичности и проворстве. Вначале на пол свалился выдвижной ящик стола, чуть позже уронили что-то еще, кажется картину. Затем они принялись за книги, и тут я решил, что с меня хватит. Если бы мы с Солом не прошерстили всю квартиру, может, и стоило бы подождать, надеясь на то, что хотя бы им удастся что-нибудь найти, чтобы потом попросить показать находку; но торчать в ванной и позволять им убивать время на книги, которые мы перебрали от первой до последней, – это было непростительной глупостью. Поэтому я распахнул дверь ванной, прошел по коридору в гостиную и поздоровался:
  – Всем привет!
  Век живи – век учись. Я-то думал, с Джимми проблем не возникнет. У меня есть правило: работая по делу об убийстве, я никуда не выхожу без наплечной кобуры, но мнение мое о Джимми было таково, что я не озаботился переложить револьвер в карман или руку. Правда, мне приходилось читать о матерях, грудью встающих на защиту своих детей, и даже иногда встречаться с ними, так что я мог бы быть и поосторожнее. Не то чтобы оружие в руке могло чем-то помочь, но я бы не отказался приставить дуло к виску миссис Сперлинг. Когда я вошел, она как раз стояла близ дверного проема, всего в паре ярдов от меня, и ей нужен был только толчок, чтобы сорваться с места.
  Она обрушилась на меня, как ураган, протягивая руки к моему лицу и пронзительно визжа: «Беги, беги!»
  В ее действиях не было никакого смысла, но женщинам в ее состоянии здравый смысл вообще не свойственен. Даже если бы я был тут один и ей удалось бы меня задержать, чтобы дать своему сыну уйти, то что с того? Я не убийца и не бандит, единственное, чем я был опасен для Джимми, – я застал его здесь, и поскольку это уже произошло, его мать и самыми длинными когтями не сумела бы выцарапать из меня это знание. Но она все равно попыталась это сделать, в первом же стремительном рывке дотянувшись до моего лица. Ощутив на лице саднящие следы ее ногтей, я с силой оттолкнул ее от себя и удерживал бы в таком положении и дальше, если бы не Джимми, который, когда я вошел, находился в другом конце комнаты. Вместо того чтобы броситься на помощь матери, он остался стоять у стола, нацелив на меня дуло пистолета. При виде оружия Сол, шедший позади, замер на пороге гостиной, оценивая положение, и я не виню его за это, ибо правая рука Джимми, державшая пистолет, твердостью отнюдь не отличалась, а это значило, что в следующий миг может случиться все что угодно.
  Тогда я стремительно рванул мамашу на себя, и та, не успев ничего сообразить, оказалась крепко прижата к моей груди. Упираясь подбородком в ее плечо, я крикнул Джимми:
  – Я могу переломить ее пополам. Не думай, что я блефую. Хочешь услышать, как треснет ее позвоночник? Брось пушку. Просто разожми пальцы и выпусти ее из рук.
  – Беги, беги! – сдавленно проскрежетала мамаша, задыхаясь в моих объятиях.
  – Тогда приступим, – проговорил я. – Будет больно, зато быстро.
  Сол подбежал к Джимми, крепко сжал его запястье, и пистолет грохнулся на пол. Сол поднял его и отступил назад. Джимми кинулся на меня. Когда он был совсем рядом, я толкнул его мать прямо на него. Теперь она оказалась у него в руках и наконец-то заметила Сола. Эта идиотка только сейчас поняла, что я тут не один.
  – Иди-ка, посмотри на свое лицо, – бросил мне Сол.
  Я отправился в ванную, взглянул в зеркало и тотчас пожалел, что так легко дал ей уйти. Царапина длиной в добрых три дюйма начиналась прямо под левым глазом. Я ополоснул ее холодной водой, поискал в шкафчике кровоостанавливающий карандаш, но, ничего не найдя, приложил к лицу влажное полотенце и вместе с ним вернулся в гостиную. Джимми и его мамаша, похожие на двух загнанных зверей, примостились у письменного стола, а Сол с пистолетом Джимми в руке вольготно расположился в дверном проеме.
  Я жалобно проговорил:
  – За что? Я всего лишь поздоровался. Зачем сразу царапаться и стрелять?
  – Он не стрелял, – строптиво возразила миссис Сперлинг.
  – Но вы-то царапались, – не сдавался я. – А вообще у нас проблема. Мы без труда обыщем вашего сына, но как быть с вами?
  – Только попробуйте меня обыскать, – проговорил Джимми. Голос его был жалок, да и смотрелся он поистине жалко. Он представлялся мне единственным из членов семьи, с которым вообще не стоило считаться, но теперь я был уже не так в этом уверен.
  – Вот дурень! – ответил я. – Ты злишься оттого, что тебе не хватило смелости выстрелить, потому что ты глуп как пробка. Вы оба, сядьте-ка на тот диван. – Я опять приложил влажное полотенце к лицу. Они не шелохнулись. – Что, мне подойти и помочь?
  Мамаша потянула сына за руку, они бочком подвинулись к дивану и присели. Сол сунул пистолет в карман и сел в кресло.
  – Вы нас напугали, Алекс, – сказала мамаша. – Вот и все. От ужаса я вас сначала не узнала.
  Ни одному мужчине никогда не пришло бы в голову прибегать к подобным уловкам. Она пыталась вернуть нас во времена первого знакомства, когда я был всего лишь гостем в ее доме.
  Но я не пошел у нее на поводу.
  – Теперь меня зовут Арчи, забыли? А вы меня так отделали, что теперь и родная мать не признает. Для испуганного человека вы что-то слишком бурно отреагировали. – Я придвинул к себе кресло и сел. – Как вы сюда вошли?
  – Открыли дверь ключом!
  – А ключ откуда?
  – Ну, мы… У нас был…
  – А вы как вошли? – поинтересовался Джимми.
  Я покачал головой:
  – Этим вы ничего не добьетесь. Думаю, вам известно, что ваш отец отказался от услуг мистера Вульфа. Теперь мы работаем на другого клиента – одного из деловых партнеров мистера Рони. Желаете проверить? А может, хотите обратиться в полицию? Вряд ли. Так откуда у вас ключ?
  – Не ваше собачье дело!
  – Я же вам сказала, – обиженно проговорила мамаша, – у нас был ключ.
  Попытки разговаривать с женщинами на языке логики я оставил в тот день, когда окончил школу, поэтому тут же сменил тему.
  – У нас есть выбор, – уведомил я их. – Я могу позвонить в участок и вызвать сюда пару полицейских, мужчину и женщину, чтобы они обыскали вас и выяснили, что вам здесь было надо, но это займет некоторое время, к тому же поднимется шумиха. Можно поступить иначе: вы сами нам все расскажете. Кстати, вы, кажется, не знакомы с моим другом и коллегой мистером Солом Пензером? Он перед вами. И еще: вы что, никогда не бывали в кино? Почему вы не надели перчатки? Теперь здесь повсюду ваши отпечатки. Так вот, вы сами нам расскажете, где достали ключ и зачем сюда явились, – только правду! Для вас предпочтительнее второе, по той причине, что мы не будем вас обыскивать, так как знаем, что вы ничего не нашли.
  Они переглянулись.
  – Можно внести предложение? – спросил Сол.
  – Валяй.
  – Вдруг они хотят, чтобы мы позвонили мистеру Сперлингу и спросили у него…
  – Нет! – взвизгнула мамаша.
  – Премного обязан, – поблагодарил я Сола. – Ты мне напомнил о мистере Вульфе.
  И я снова обратился к ним:
  – Теперь нам будет проще. Так где вы взяли ключ?
  – У Рони, – угрюмо пробурчал Джимми.
  – Когда он вам его дал?
  – Уже давно. Это было…
  – Многообещающее начало, – подхватил я. – Он хранил (или вы думали, что хранил) у себя какую-то вещь, вызывавшую у вас такое вожделение, что, не успел он отдать концы, как вы вдвоем тут же явились за ней. Самое интересное, что когда-то давно он отдал вам ключ от квартиры, чтобы вы могли заглядывать сюда в его отсутствие. Нас с мистером Пензером эта версия не устраивает. Давайте другую.
  Они снова обменялись взглядами.
  – Почему бы вам не попробовать вот эту, – предложил я. – Вы позаимствовали ключ у своей младшей сестры, и…
  – Ах ты, мразь, – прорычал Джимми, вставая и делая шаг в мою сторону. – Да, я не выстрелил, но клянусь Богом…
  – Алекс, зачем вы так? – запротестовала мамаша.
  – Тогда предложите нам что-нибудь получше. – Я уперся ногами в пол, чтобы, в случае если Джимми бросится на меня, быстро встать, но он так и не наскочил. – Что бы там ни было, помните: мы всегда можем справиться у мистера Сперлинга.
  – Не можете!
  – Это еще почему?
  – Потому что ему ничего не известно! Я как раз собиралась рассказать вам всю правду. Мы уговорили дворника одолжить нам ключ.
  – Уговорили? И во сколько вам это обошлось?
  – Я предложила… Я дала ему сто долларов. Когда мы выйдем, он будет ждать внизу, в вестибюле, чтобы посмотреть, не прихватили ли мы чего.
  – Превосходная сделка, – похвалил я. – А если он вздумает вас обыскать? Сол, тебе не кажется, что с ним надо поговорить?
  – Кажется.
  – Тогда веди его сюда. Пусть поднимается.
  Сол вышел. Пока мы втроем дожидались, мамаша внезапно спросила:
  – Лицо болит, Алекс?
  Я выбирал из трех блестящих ответов, но в итоге остановился на четвертом – самом кратком.
  – Да, – сказал я.
  Когда входная дверь снова открылась, я встал, решив, что с приходом дворника, особенно если он окажется здоровяком, соотношение сил станет двое надвое, и это не считая мамаши. Но, увидев его, я сразу сел обратно. Бедняга едва тянул на борца второго полусреднего веса, из Мэдлин можно было выкроить двоих таких, как он; ко всему прочему дворник не осмеливался оторвать взгляд от пола.
  – Его зовут Том Феннер, – сообщил Сол. – Пришлось силой тащить его сюда.
  Я посмотрел на него. Он посмотрел на мои ботинки.
  – Послушайте, – сказал я ему, – мы вас надолго не задержим. Я представляю делового партнера мистера Рони. Насколько мне известно, эти люди ничего тут не натворили и не собираются. Я не люблю без крайней надобности причинять людям неприятности. Просто покажите мне те сто долларов, которые они вам дали.
  – Хорошенькое дело! Да я в глаза не видал никаких денег, – пропищал Феннер. – Зачем это им давать мне сотню долларов?
  – Чтобы взамен получить ключ от этой квартиры. Валяйте, показывайте.
  – Да не давал я им никакого ключа. Я тут работаю и несу за ключи ответственность.
  – Перестаньте лгать! – взвился Джимми.
  – Вот он, пожалуйста, – подала голос мамаша, доставая ключ. – Видите, это доказательство!
  – Дайте-ка сюда. – Феннер сделал шаг вперед. – Позвольте мне на него взглянуть.
  Я перехватил его руку и дернул к себе.
  – Чего тянуть кота за хвост? Даже если ты не робкого десятка, мы втроем быстренько тебя скрутим, а леди посмотрит у тебя в карманах. Не трать наше время и силы, приятель. Может, деньги тебе подкинули, пока ты не видел.
  Он так упорствовал и храбрился, что, перед тем как сдаться, даже позволил себе поднять взгляд до уровня моих колен, но не выдержал и снова опустил глаза, сунул руку в карман своих брюк и вытащил оттуда тугой сверток из нескольких купюр. Я взял у него сверток и развернул: одна пятидесятидолларовая банкнота, две двадцатки и одна десятка. Я возвратил деньги Феннеру. Тут он первый и последний раз поднял взгляд и, до глубины души пораженный, посмотрел прямо мне в глаза.
  – Бери и проваливай, – велел я ему. – Я просто хотел проверить. Погоди-ка. – Я подошел к мамаше, взял у нее ключ и передал ему. – В следующий раз перед тем, как отдать кому-нибудь ключ, позвони мне. Я сам запру дверь, когда буду уходить.
  В ответ он только промолчал. Несчастный болван не догадался даже спросить мое имя.
  После его ухода мы с Солом снова сели.
  – Видите, – благодушно заметил я, – когда вы не врете, все в порядке. Теперь мы знаем, как вы вошли. Следующий вопрос: что вам здесь понадобилось?
  Наученная горьким опытом, мамаша уже была наготове:
  – Помните, – ответила она, – мой муж считал, что Луис Рони – коммунист?
  Я ответил, что помню.
  – Ну вот, мы до сих пор так считаем – я имею в виду после того, что мистер Вульф сказал нам в понедельник днем. Мы по-прежнему в этом убеждены.
  – Кто это – «мы»?
  – Мой сын и я. Мы это обсудили и мнения своего не изменили. Сегодня, когда муж сказал нам, что мистер Вульф не верит признанию Уэбстера и что дело, возможно, еще не закончено, мы подумали: что, если нам прийти сюда, найти какое-нибудь доказательство того, что Луис – коммунист, и показать его мистеру Вульфу. Это могло бы все упростить.
  – Это могло бы все упростить, – сказал я, – потому что, если бы он оказался коммунистом, мистеру Вульфу было бы уже наплевать, кто и за что его угрохал? Так?
  – Разумеется. Разве вы сами не понимаете?
  Я спросил у Сола:
  – Как тебе такая версия?
  – Бред, – с чувством ответил он.
  Я кивнул и повернулся к Джимми:
  – Теперь ваша очередь объяснять. У вашей матери так странно устроены мозги, что ей это дается с трудом. Ну, чем вы нас попотчуете?
  Джимми по-прежнему смотрел волком. Его взгляд был устремлен прямо на меня.
  – Думаю, – хмуро проговорил он, – я был кретином, что заявился сюда.
  – Хорошо. Что дальше?
  – Думаю, вам удалось припереть нас к стенке, черт бы вас побрал.
  – Дальше?
  – Думаю, придется рассказать вам правду. Если мы этого не…
  – Джимми! – Мамаша вцепилась ему в руку. – Джимми!
  Он упрямо продолжал:
  – Если мы этого не сделаем, вам бог весть что может взбрести в голову. Вы уже приплели сюда мою сестру, намекнув, будто у нее был ключ от квартиры. Я с удовольствием заткнул бы вам глотку (может, в один прекрасный день я так и поступлю), но сейчас мы должны рассказать вам всю правду. Что поделаешь, Гвен тоже замешана. Она написала ему несколько писем – не того рода, что вы могли подумать, а мы с матерью каким-то образом узнали о них и испугались, как бы они не всплыли наружу. Вот и пришли сюда, чтобы забрать их.
  Мамаша выпустила его руку и торжествующе воззрилась на меня.
  – Вот и все! – воскликнула она. – Письма как письма, ничего плохого в них нет, но они очень личные. Понимаете?
  Я бы на месте Джимми ее придушил. Он выдал нам довольно правдоподобную версию, но, когда она буквально остолбенела, узнав, что сын собирается сказать правду, а потом, услышав, что именно он рассказал, мигом пришла в себя, оставалось только поражаться, как таких дур земля носит. Однако ее торжество я встретил с ледяным лицом. По глазам Джимми было видно, что из этого фрукта вряд ли выжмешь что-то еще, а коль так, следовало сделать вид, что я проглотил их ложь. Поэтому я немедленно оттаял и сочувственно улыбнулся:
  – А сколько всего было писем? – поинтересовался я у Джимми.
  – Точно не знаю. Около дюжины.
  Я кивнул:
  – Я понимаю, почему вы не хотите, чтобы они тут болтались, вне зависимости от их содержания. Но либо Рони их уничтожил, либо они где-то в другом месте. Здесь вы их не найдете. Мы с мистером Пензером искали кое-какие бумаги (они не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашей сестре), а уж мы-то искать умеем. Когда вы явились, мы как раз закончили обыск, и можете мне поверить, здесь нет ни одного письма вашей сестры, не говоря о дюжине. Если хотите, могу выдать вам справку об этом.
  – Вы могли их не заметить, – возразил Джимми.
  – Это вы могли, – поправил я его, – а мы – нет.
  – А ваши бумаги нашлись?
  – Нет.
  – Что в них?
  – О, они нужны, чтобы уладить некоторые формальности.
  – Вы говорили, они не имеют отношения к… к моей семье?
  – Ни малейшего, насколько я знаю. – Я встал. – Думаю, здесь больше делать нечего. Нам всем придется уйти несолоно хлебавши. Могу только добавить, что мистер Сперлинг больше не наш клиент, и, раз уж вам кажется, что не стоит его беспокоить, так тому и быть.
  – Это очень мило с вашей стороны, Алекс, – обрадовалась мамаша. Она встала и подошла, чтобы поближе меня рассмотреть. – Ваше лицо… Мне очень жаль!
  – Пустяки, – ответил я. – Я сам виноват. До свадьбы заживет. – Я обернулся. – Тебе ведь не нужен этот пистолет, а, Сол?
  Сол вытащил из кармана пистолет, вытряхнул на ладонь патроны, подошел к Джимми и вернул ему его собственность.
  – Не понимаю, – проговорила мамаша, – почему бы нам не остаться и не поискать еще, чтобы убедиться, что писем здесь точно нет?
  – Да перестань ты, – грубо ответил Джимми.
  Они ушли.
  Мы с Солом вскоре последовали за ними. Когда мы спускались в лифте, он спросил:
  – Ты хоть словечку поверил?
  – Нет. А ты?
  – Как бы не так. Еле сдерживался, чтобы себя не выдать.
  – Считаешь, надо было с ними еще чуток повозиться?
  Он покачал головой:
  – Расшевелить его нам было нечем. Видел его глаза? А челюсти стиснутые видел?
  Перед уходом я еще раз заскочил в ванную, чтобы взглянуть на лицо. Видок у меня был тот еще. Но кровь успела засохнуть, а против того, чтобы на меня глазели – особенно хорошенькие девчонки от восемнадцати до тридцати, – я не возражал; к тому же в этом районе у меня было еще одно дело. Сол отправился со мной – существовала некоторая вероятность, что он мне понадобится. Ходить с ним по городу было ужасно интересно, ведь я знал, что присутствую при необычайном действе. Со стороны казалось – идет обычный человек, но я был искренне убежден, что, покажи ему через месяц любого из встречных прохожих и спроси, видел ли он когда-нибудь этого человека, через пять секунд, не больше, Сол ответит: «Да, всего один раз, в среду, двадцать второго июня, на Мэдисон-авеню между Тридцать девятой и Сороковой улицами». Мне было до него далеко.
  В конечном итоге Сол мне так и не понадобился. Справившись со списком учреждений на стене мраморного вестибюля, мы выяснили, что контора фирмы «Мерфи, Кирфот и Рони» находится на двадцать восьмом этаже, и сели в скоростной лифт. Контора – ряд помещений, окнами выходивших на Мэдисон-авеню, – напоминала большой гудящий улей. С первого взгляда стало ясно, что намеченную тактику придется пересмотреть, так как я ожидал увидеть совсем другую картину. Я сообщил секретарше – солидной и строгой особе, давно перешагнувшей тот возраст, который меня интересовал, – что хочу поговорить с кем-нибудь из начальства, назвал свое имя и опустился рядом с Солом на кожаный диван, где до моей перебывали миллионы задниц. Вскоре появилась еще одна солидная особа – прямо-таки родная сестра секретарши, только еще старше, – и отвела меня в угловую комнату с четырьмя большими двойными окнами.
  Широкоплечий великан с седыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами, восседавший за письменным столом, до которого даже Вульфову было далеко, встал и пожал нам обоим руки.
  – Арчи Гудвин? – радушно пророкотал он, словно ждал этой встречи много лет. – Вы от Ниро Вульфа? Отлично! Присаживайтесь. Меня зовут Алоизиус Мерфи. Чем могу помочь?
  Я почувствовал себя настоящей знаменитостью, поскольку назвал секретарше свое имя, не упомянув Вульфа.
  – Не знаю, – ответил я. – Боюсь, ничем.
  – И все же я постараюсь. – Он выдвинул ящик стола. – Угощайтесь сигарой.
  – Нет, спасибо. Мистер Вульф заинтересовался гибелью вашего младшего партнера, Луиса Рони.
  – Я уже понял. – Его приветливое улыбающееся лицо мгновенно затуманила приличествующая случаю скорбь. – Блистательная карьера, столь резко оборвавшаяся в самом начале расцвета! Так сказать, сломанный цветок, не успевший толком распуститься!
  Мне на память пришел Конфуций, но я не стал развивать эту тему.
  – Чертовски жаль, – согласился я. – У мистера Вульфа появилась версия, что от нас пытаются утаить правду.
  – Как же, слышал. Весьма любопытная версия.
  – Ну да, и сейчас он ее проверяет. Сдается мне, с вами можно быть откровенным. Он предположил, что на работе у Рони могут храниться какие-нибудь бумаги или еще что-нибудь, способное пролить свет на это дело. На поиски отрядили меня. Если бы вся контора состояла, скажем, из пары комнат, в одной из которых сидит стенографистка, я бы припер ее к стенке (может, пустил бы в дело веревку и кляп, а если бы здесь обнаружился сейф, то и иголки под ногти позагонял бы, чтобы узнать шифр) – и вся недолга. Я привел с собой помощника, но теперь даже не знаю – нам и двоим не управиться…
  Тут мне пришлось замолчать, потому что Мерфи так хохотал, что едва ли мог меня слышать. Можно было подумать, что я Боб Хоуп81, которому наконец удалось отпустить неизбитую шутку. Дав ему всласть насмеяться, я скромно заметил:
  – Право, я этого не заслуживаю.
  Он наконец перестал грохотать, но все еще посмеивался.
  – Жаль, что мы не встретились раньше, – заявил он. – Я много потерял. Вот что я вам скажу, Арчи, и передайте это Вульфу: если вам что-то понадобится, можете на нас рассчитывать – на всех, без исключения. – Он сделал широкий жест рукой. – Будьте как дома. Вам не придется загонять иголки под ногти. Секретарша Луиса сама вам все покажет и расскажет – и мы тоже. Мы приложим все усилия, чтобы помочь вам докопаться до правды. Кто это расцарапал вам лицо?
  Этот тип действовал мне на нервы. Он так радовался нашему знакомству и так усердно навязывал свою помощь, что мне потребовалось целых пять минут, чтобы вырваться на волю и убраться подальше от этой комнаты.
  Я галопом понесся обратно в приемную, кивком поманил за собой Сола и, как только мы вышли из конторы, заметил:
  – Не того партнера прихлопнули. По сравнению с Алоизиусом Мерфи Рони был сама честность.
  Глава шестнадцатая
  В общем и целом снимки вышли что надо. Поскольку Вульф велел мне заказать по четыре отпечатка с каждого кадра, получилась целая кипа фотографий. Когда тем же вечером после ужина мы с Солом сидели в кабинете, просматривая и сортируя их, у меня сложилось впечатление, будто на них одна сплошная Мэдлин, – я не припоминал, чтобы так часто нацеливал на нее объектив. Большая часть этих снимков не попала в стопку, предназначавшуюся для Вульфа. В ней было три отличных изображения Рони (анфас, в три четверти и в профиль), а также фотокопия его партбилета, которой можно было по праву гордиться. Один этот снимок мог открыть передо мной двери журнала «Лайф». Уэбстер Кейн, в отличие от Пола Эмерсона, оказался не фотогеничен. Я обратил на это внимание Вульфа, когда подошел к его столу, чтобы отдать подборку. Он хмыкнул. Я поинтересовался, готов ли он выслушать мой отчет о событиях этого дня, а Вульф ответил, что сначала займется фотографиями.
  В том, что мой отчет отложили, была и вина Пола Эмерсона. Мы с Солом вернулись домой вскоре после того, как пробило шесть, однако распорядок дня Вульфа был серьезно нарушен катастрофой в оранжерее, поэтому он спустился вниз только в шесть двадцать восемь. Войдя в кабинет, он включил радио, настроился на Питтсбургскую радиостанцию, подошел к своему столу и сел, поджав губы.
  Кончилась реклама, прозвучало вступление, затем раздался ехидный баритон Эмерсона:
  «В этот прекрасный июньский денек совсем не хочется сообщать о том, что преподаватели опять взялись за старое… С другой стороны, они и не прекращали – в общем, на постоянство учительской братии можно положиться. Вчера вечером в Бостоне один из них произнес речь, и если у вас после оплаты счетов за прошлую неделю остались хоть какие-нибудь деньги – советую спрятать их под матрас. Он хочет, чтобы мы не только кормили и одевали всех подряд, но и обучали…»
  Моя учеба частично заключалась в том, чтобы, пока вещает Эмерсон, наблюдать за лицом Вульфа. Губы его все поджимались и поджимались, пока не превратились в тонкую, едва приметную линию, а щеки постепенно вздувались и бугрились, напоминая рельефную карту местности. Когда напряжение доходило до определенной точки, он на секунду приоткрывал рот, и все начиналось по новой. Я упражнялся в наблюдательности, пытаясь точно угадать момент, когда он откроет рот.
  Затем Эмерсон атаковал еще одну из своих излюбленных мишеней:
  «…Эта горстка политиков-дилетантов, именующих себя „всемирными федералистами“, желает, чтобы мы отказались от единственного, что у нас еще осталось: права самим решать, что нам делать. Они полагают, что было бы неплохо заставить нас выпрашивать у недоумков и уродцев всего мира позволения каждый раз, когда нам нужно будет передвинуть мебель или даже оставить ее на прежнем месте…»
  Вульф раскрыл рот на три секунды позже, чем я предвидел, – все равно почти в яблочко, ведь точно рассчитать момент непросто. Эмерсон еще немного поразглагольствовал на эту тему, а затем начал плавно закругляться. Он всегда завершал свои выступления язвительным выпадом против очередной своей жертвы, которая посмела ненадолго высунуться из толпы.
  «Итак, дорогие друзья и сограждане, у нас в Нью-Йорке, где в силу вынужденной необходимости проживаю и я, снова заявляет о себе некий так называемый гений. Быть может, вы слыхали об этом фантастическом толстяке, который носит славное американское имя Ниро Вульф. Прямо перед эфиром в нашу студию пришло сообщение для прессы, распространенное адвокатской фирмой с Манхэттена, которая недавно лишилась одного из партнеров – некоего Луиса Рони, скончавшегося в ночь на вторник в результате дорожно-транспортного происшествия. Власти провели тщательное и добросовестное расследование. Доказано, что это был несчастный случай, установлена личность виновного. У следствия не осталось никаких вопросов, нет их и у общественности – то есть у вас, уважаемые слушатели.
  Однако этот так называемый гений, как обычно, знает куда больше, чем все мы, вместе взятые. Поскольку прискорбный инцидент имел место на землях, принадлежащих нашему выдающемуся соотечественнику – человеку, которого я имею честь называть своим другом и великим американцем, – вышеупомянутый гений не мог упустить счастливую возможность урвать немного дешевой славы. В сообщении, распространенном адвокатской фирмой, утверждается, что Ниро Вульф намерен выяснить истинную подоплеку гибели Рони. Каково, а?! Как вам такие дерзкие выпады против правоохранительной системы – и это в нашей свободной стране! Если хотите знать мое мнение, то лично я считаю, что мы, американцы, прекрасно обойдемся и без гениев.
  Между нашими четвероногими собратьями есть одно животное, которое не желает добывать пропитание честным трудом. Белка собирает желуди, хищник выслеживает добычу. Лишь это существо рыщет по лесам, горам и степям в поисках горя и страданий. Похвальный образ жизни, ничего не скажешь! Отличная диета – пожирать несчастных! Какое счастье, что падальщики встречаются только среди четвероногих!
  Наверное, дорогие друзья и сограждане, мне следует извиниться за то, что я отступил от темы, углубившись в естественно-научную сферу. Всего хорошего и до встречи у радиоприемников через десять дней. С завтрашнего дня и до конца отпуска я уступаю свое место Роберту Берру. Сегодня мне пришлось приехать в город, и я не устоял перед искушением явиться в студию, чтобы побеседовать с радиослушателями. Спонсор передачи – мистер Грисуолд».
  После этого чей-то задушевный жизнерадостный голос – полная противоположность ехидному баритону Эмерсона – начал вещать о вкладе Корпорации континентальных шахт в величие Америки. Я встал, подошел к приемнику и выключил его.
  – Хорошо хоть, он правильно произнес ваше имя, – заметил я, обращаясь к Вульфу. – Это ж надо! Не поленился прервать отпуск, чтобы приехать на радио и разрекламировать вас на всю страну. Может, написать ему благодарственное письмо?
  Ответа не последовало. Очевидно, соваться с нашим отчетом сейчас тоже не стоило, и я умолк. А позже, после обеда, как я уже говорил, Вульф планировал просмотреть фотоснимки.
  Они ему так понравились, что он чуть было не предложил мне уйти из детективов и заняться фотографией. В подборке, которую я положил ему на стол, было тридцать восемь различных кадров. Девять он забраковал, шесть убрал в верхний ящик стола, а оставшиеся двадцать три попросил отдать ему в четырех экземплярах. Пока мы с Солом собирали пачку, я заметил, что явных фаворитов у Вульфа не было. На этих снимках были представлены все члены семьи и гости; разумеется, фигурировал и партбилет. Затем всё следовало подписать с обратной стороны и разложить по отдельным конвертам, также подписанным. Вульф обмотал готовую пачку резинкой и тоже сунул в верхний ящик стола.
  Тем временем мой отчет снова был отложен, на этот раз из-за прихода доктора Волмера. Доктор, как и всегда, когда он являлся вечером, согласился на предложение Вульфа распить по бутылочке пива. Дождавшись, пока Фриц принесет пиво, и промочив горло, он начал свой рассказ. В Уайт-Плейнс, сообщил доктор, его приняли без лишних эмоций, по-деловому; созвонившись с Вульфом, помощник окружного прокурора проводил его в морг. Что же касается сути дела, то он располагает лишь догадками. Основной удар пришелся на пятое ребро, единственное повреждение на голове Рони – кровоподтек над правым ухом. Под машиной, судя по следам, оставшимся на бедрах и ногах, оказалась нижняя часть тела, следовательно, голова и плечи избежали соприкосновения с колесами. Возможно, что кровоподтек на голове появился в результате падения на гравиевую аллею, но столь же вероятно, что еще до наезда Рони оглушили ударом по голове. В последнем случае его не могли ударить заостренным предметом или орудием с ограниченной травмирующей поверхностью, вроде молотка или гаечного ключа, исключались и предметы с ровной поверхностью, например бейсбольная бита. Орудие было тупым, шероховатым и тяжелым.
  Вульф сдвинул брови:
  – Клюшка для гольфа?
  – Вряд ли.
  – Теннисная ракетка?
  – Недостаточно тяжелая.
  – Кусок железной трубы?
  – Нет. Слишком гладкий.
  – Ветка дерева с сучками и побегами?
  – Вот эта идеально подошла бы, если только она достаточно тяжелая. – Волмер отпил глоток пива. – Учтите, что у меня при себе была лишь лупа. Чтобы найти доказательства, надо изучать волосы и кожу головы под микроскопом. Я предложил сделать это помощнику прокурора, но он не выказал ни малейшего энтузиазма. Если бы у меня была возможность отщипнуть кусочек кожи и взять его домой – но он с меня глаз не спускал. Теперь уже поздно, скоро похороны.
  – На черепе была трещина?
  – Нет. Череп цел. По-видимому, медицинский эксперт тоже задавал себе этот вопрос. Скальп надрезали, отогнули, а затем возвратили на место.
  – Значит, перед тем как Рони угодил под машину, его, возможно, сбили с ног?
  – Не просто «возможно». Я могу поклясться, что ему нанесли удар по голове, быть может когда он еще стоял на ногах, насколько позволяет судить проведенный мною осмотр.
  – Проклятье, – проворчал Вульф, – а я-то надеялся упростить дело, заставив этих ребят немного поработать. Вы сделали, что могли, доктор, я вам очень признателен. – Он повернул голову. – Сол, насколько я понимаю, Арчи недавно отдал тебе на хранение кое-какие деньги?
  – Да, сэр.
  – Они сейчас при тебе?
  – Да, сэр.
  – Пожалуйста, передай их доктору Волмеру.
  Сол достал из кармана конверт, вынул из него несколько сложенных купюр, подошел к Волмеру и вручил ему деньги.
  Доктор растерялся.
  – За что? – спросил он Вульфа.
  – За сегодняшнюю работу, сэр. Надеюсь, этого хватит.
  – Но… Я не буду посылать вам счет. Как обычно.
  – Разумеется, как вам будет угодно. Однако, прошу вас, поверьте моему слову: правильнее всего оплатить ваш труд, направленный на то, чтобы выяснить правду о гибели Рони, именно этими деньгами. Считайте, что это моя причуда, нисколько вас не оскорбляющая. Так этого хватит?
  Волмер расправил купюры и быстро прикинул сумму.
  – Здесь слишком много.
  – Эти деньги ваши. Так надо.
  Доктор убрал деньги в карман.
  – Спасибо. Сплошные тайны. – Он поднял свой бокал с пивом. – Сейчас допью, Арчи, и посмотрю, что с вашим лицом. Видимо, сегодня вы перешли кому-то дорогу.
  Я попытался отшутиться.
  Когда он ушел, мне наконец-то удалось доложить о наших с Солом приключениях. Вульф откинулся на спинку кресла и молча выслушал меня, ни разу не перебив. В середине моего повествования в сопровождении Фрица явились Фред Даркин и Орри Кетер. Я жестом попросил их сесть и продолжал рассказ. Когда я объяснил, почему не стал придираться к сомнительной истории о письмах, которые Гвен якобы писала Рони, хотя мамаша слишком явно уцепилась за нее, Вульф одобрительно кивнул, а когда я растолковал, почему ушел из конторы «Мерфи, Кирфот и Рони», не попытавшись проверить даже содержимое корзины для бумаг, он снова кивнул. Я люблю работать с Вульфом, не в последнюю очередь потому, что он никогда не сетует, если я поступаю по-своему, без оглядки на него. Он знает, на что я способен, и никогда не ждет от меня чего-то выходящего за рамки моих талантов, но зато уж в этих рамках спрашивает по полной.
  Заканчивая рассказ, я добавил:
  – Разрешите внести предложение: почему бы не поручить одному из парней выяснить, где Алоизиус Мерфи находился в понедельник, около девяти тридцати вечера? С удовольствием возьмусь за это сам. Спорю на что угодно, он типичный D и коммунист в придачу. Если и не он лично отправил Рони на тот свет, идея точно принадлежала ему. Вам надо с ним встретиться.
  Вульф хмыкнул:
  – Во всяком случае, день прошел не зря. Вы не нашли партбилет…
  – Ага, я так и думал, что вы это скажете.
  – …Но зато столкнулись с миссис Сперлинг и ее сыном. Почему ты так уверен, что он выдумал насчет писем?
  Я пожал плечами:
  – Вы же слышали мой рассказ.
  – А ты, Сол?
  – Я согласен с Арчи, сэр.
  – Тогда понятно. – Вульф вздохнул. – Ну и влипли же мы. – Он посмотрел на Фреда и Орри. – Подойдите-ка ближе. Мне надо вам что-то сказать.
  Фред и Орри подошли вместе, но каждый своим манером. Фред был несколько крупнее Орри. Когда он что-то делал – ходил, говорил, брал в руки вещи, – казалось, что он непременно споткнется, замешкается, оплошает, но этого никогда не случалось, а в слежке ему, если не считать Сола, вообще не было равных, и это было для меня совершенно непостижимо. Если Фред двигался как медведь, то Орри скорее походил на кота. Сильной стороной Орри было умение разговаривать с людьми. Нет, он не лез к ним в душу; в сущности, расспрашивать и допытываться он не умел. Зато умел смотреть – так, что люди чувствовали, что сами должны ему все рассказать.
  Вульф окинул всех четверых взглядом и сказал:
  – Как я уже говорил, мы серьезно влипли. Человек, которого мы выслеживали, погиб, скорее всего – убит. Это был преступник и подлец, и я ничего ему не должен. Но, в силу обстоятельств, о которых я предпочитаю умолчать, я обязан установить, кто и зачем лишил его жизни, и, если это действительно было убийство, получить неопровержимые доказательства. Убийцей может оказаться человек, который, исходя из общечеловеческих принципов, заслуживает жизни не меньше, чем мистер Рони заслуживал смерти. Ничего не поделаешь; он должен быть найден. Но вот нужно ли его разоблачать, не знаю. В свое время я отвечу на этот вопрос, однако время это настанет только тогда, когда я взгляну в лицо убийце.
  Вульф подался вперед:
  – Почему я говорю об этом? Потому, что мне понадобится ваша помощь, но приму я ее только на своих условиях. Если вы согласитесь работать на меня и мы отыщем того, кого должны (то есть убийцу), и добудем необходимые доказательства, то один из вас либо вы все, возможно, узнаете все, что знаю я, во всяком случае будете знать достаточно, чтобы приобрести право наравне со мной решать, что делать с убийцей. Именно это меня и не устраивает. Я оставляю данное право исключительно за собой. Я один стану решать, нужно ли разоблачать убийцу, и если решу, что не нужно, вам придется с этим согласиться. Если же вы согласитесь, то будете обязаны не говорить и не делать ничего такого, что будет противоречить моему решению. Вам придется держать рты на замке, а эта ноша не из легких. Итак, пока мы не зашли слишком далеко, я даю вам шанс остаться в стороне.
  Вульф нажал на кнопку на своем письменном столе.
  – Пожалуй, выпью пива, пока вы размышляете. А вы желаете чего-нибудь?
  Поскольку это было первое наше совместное совещание за долгое время, я решил, что все должно быть честь по чести, и отправился на кухню помогать Фрицу. Ничего особенного: бурбон с содовой для Сола, джин с тоником для нас с Орри, пиво для Фреда Даркина и Вульфа. Вообще-то Фред предпочитал неразбавленный виски, но мне ни разу не удалось втолковать ему, что он обидит Вульфа, если откажется от предложенного пива. Так что мы все наслаждались своими любимыми напитками, Фреду же пришлось потягивать, по его собственному выражению, помои.
  Поскольку предполагалось, что ребята будут размышлять над предложением, они усердно делали вид, будто изо всех сил напрягают мозги, а я тихонько знакомил Вульфа с второстепенными подробностями сегодняшних событий, такими как бутылка шотландского ликера, запертого в шкатулке у Рони. Наконец Сол, который ненавидел тянуть кота за хвост, не выдержал. Он поднял свой наполовину опустевший бокал, одним махом осушил его, поставил на место и обратился к Вульфу:
  – Касательно того, о чем вы говорили. Если хотите, чтобы я работал по этому делу, все, что мне требуется, – это чтобы заплатили. Что нарою – все будет ваше. Меня не нужно лишний раз предупреждать, чтобы я держал рот на замке.
  Вульф кивнул:
  – Я знаю, ты умеешь молчать, Сол. Как и все здесь присутствующие. Но на этот раз у вас в руках, возможно, окажется улика, с помощью которой, если пустить ее в ход, можно будет доказать вину убийцы. Однако существует вероятность, что ее так и не пустят в ход. Это надо будет пережить.
  – Да, сэр. Я справлюсь. Если вы сумеете, я тоже смогу.
  – Какого черта! – выпалил Фред. – Что-то я не врубаюсь. Вы что думаете, мы с полицией в ладушки играем, что ли?
  – Дело не в этом, – раздраженно ответил Орри. – Он знает, какого мы мнения о копах. Может, тебе не знакомо слово «совесть»?
  – Первый раз слышу. Просвети-ка меня.
  – Не могу. Я слишком умен, чтобы иметь совесть, а ты чересчур примитивен.
  – Значит, никаких проблем.
  – Конечно, никаких. – Орри поднял стакан. – За преступление, мистер Вульф! Никаких проблем. – Он выпил.
  Вульф налил себе пива.
  – Что ж, – заявил он, – теперь вы знаете, в чем загвоздка. Возможно, описанная мною ситуация никогда не возникнет, тем не менее ее надо было оговорить. Идем дальше. Дело может затянуться на несколько недель, разве только нам повезет. То, что мистер Сперлинг ухитрился выудить это проклятое признание не у какой-нибудь мелкой сошки, вроде шофера или слуги, а у человека с положением, крайне осложняет дело. Есть одна лазейка, но по этому поводу я проконсультируюсь у специалиста (ни один из вас тут не поможет). Тем временем надо посмотреть, что можно выяснить прямо сейчас. Арчи, расскажи Фреду о людях, которые работают в поместье. Обо всех.
  Я выполнил приказание, напечатав все фамилии на отдельном листке. Если бы я ездил в Стоуни-Эйкрз исключительно развлекаться, то нипочем не сумел бы предоставить Фреду полный список, от дворецкого до третьего помощника садовника, но в понедельник ночью и на следующее утро я не сидел сложа руки и потому был неплохо информирован. Пока я кратко рассказывал Фреду о каждом из них, он делал в списке пометки.
  – Вас кто-то особенно интересует? – спросил Фред у Вульфа.
  – Нет. В поместье не суйся. Начни в Чаппакуа, в деревне, везде, где можно что-нибудь нащупать. Нам известно, что в субботу вечером кто-то из находящихся в доме подсыпал в выпивку мистеру Рони снотворное. Мы предполагаем, что этот кто-то так сильно желал ему смерти, что попытался приблизить развязку. Когда в тесной компании оказывается человек, обуреваемый столь сильными чувствами, слуги непременно что-нибудь услышат или увидят. Вот все, что я могу тебе сказать.
  – Под каким предлогом ехать в Чаппакуа?
  – Под каким угодно. Устрой поломку в машине – такую, чтобы на ремонт потребовалось какое-то время, – и отбуксируй ее в местную автомастерскую. В Чаппакуа есть автомастерская, Арчи?
  – Да, сэр.
  – Вот и отлично. – Вульф допил пиво и вытер губы носовым платком. – Теперь ты, Сол. Сегодня ты встретишься со Сперлингом-младшим.
  – Да, сэр. Арчи нас познакомил.
  – Мы хотим знать, что ему и его матери понадобилось в квартире мистера Рони. Скорее всего, это какая-то бумага, потому что они искали в книгах. Возможно, с ее помощью мистер Рони шантажировал Сперлинга-младшего или его мать. Это абсолютно очевидное предположение, можно сказать – банальность, но банальностью становится именно то, что происходит чаще всего. Все как на ладони: месяц назад миссис Сперлинг изменила мнение о мистере Рони и вновь позволила ему бывать в своем доме в качестве друга ее дочери. В то же самое время поменял отношение к Рони и ее сын. Может статься, причина в том, что их шантажировали, тем более что главная претензия к мистеру Рони основывалась лишь на подозрениях мистера Сперлинга. Однако в понедельник днем они узнали о мистере Рони что-то настолько чудовищное, что с этого момента уже не могли мириться с его присутствием. Тем не менее угроза шантажа оставалась в силе. Догадываетесь, к чему я веду?
  – А что такого чудовищного о нем могли рассказать? – спросил Сол.
  Вульф покачал головой:
  – Сомневаюсь, что вам необходимо это знать, во всяком случае сейчас. В данный момент нас больше интересует, чем их шантажировали, если вообще шантажировали. Эта задача ложится на вас с Орри, ответственным назначаю тебя. Искать будете здесь, в Нью-Йорке. Объект шантажа – скорее сын, чем мать. Для начала займитесь им: его коллеги, привычки… Ну, думаю, вам объяснять не надо. Рутинное поручение, как и у Фреда, только более перспективное. Представите отчет, как обычно.
  На этом совещание окончилось. Фред, не желая обижать Вульфа, все-таки допил свое пиво. Я достал для них деньги из сейфа, из ящика, где хранились наличные, не притронувшись к деньгам, полученным от нашего последнего клиента. Фред задал пару вопросов, получил на них ответы, а затем я пошел проводить их.
  Когда я вернулся в кабинет, появился Фриц, чтобы убрать бутылки и стаканы. Я потянулся и зевнул.
  – Садись же, – раздраженно пробубнил Вульф.
  – Не надо на мне срываться, – огрызнулся я, подчиняясь приказу. – Что поделаешь, если вы гений, как утверждает Пол Эмерсон. Однако все, что вам пришло в голову, – это отправить Фреда шпионить за прислугой, а Сола и Орри – копаться в грязном белье Сперлингов. Видит Бог, у меня нет блестящих идей, значит, я не гений. На кого охотиться мне? На Алоизиуса Мерфи? На Эмерсона?
  Он хмыкнул:
  – Остальные ответили на мой вопрос. Ты – нет.
  – Чушь какая. Меня совершенно не волнует, что вы сделаете с убийцей после того, как его поймаете (если, конечно, он существует). Меня волнует, как вы будете его ловить. – Я взмахнул рукой. – Если поймаете – он ваш. Делайте с ним все, что душа пожелает, хоть током пытайте. Вам понадобится моя помощь?
  – Да. Но у меня к тебе серьезные претензии. На прошлой неделе я поручал тебе установить личные отношения.
  – Да, поручали. Я и установил.
  – Только не с тем, с кем надо. Я не прочь воспользоваться твоим знакомством со старшей мисс Сперлинг. Но, может, ты против? Может, тебе неудобно?
  – Спасибо за заботу. Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «воспользоваться». Как я могу быть против, если я на работе! Она знает, что я детектив, знает, каким делом мы занимаемся, так что переживет. Если выяснится, что Рони прикончила она, я первый помогу вам нацепить ей орден. Этого вы хотите?
  – Я хочу, чтобы ты съездил туда завтра утром.
  – С удовольствием. А для чего?
  И он объяснил, для чего.
  Глава семнадцатая
  Как и любому хорошему водителю, мне для езды по загородному шоссе не требуется включать голову – нужны только глаза, уши и быстрая реакция. Поэтому, когда во время расследования приходится вертеть баранку где-то в сельской местности, как правило, я без конца прокручиваю в голове подробности дела, пытаясь распутать мелкие узелки. Но в тот прекрасный, солнечный июньский день я вынужден был срочно искать другую тему для размышлений, потому что в деле, которое мы вели, не было никаких узелков – сплошная путаница без начала и конца. Загадки тоже не было – один хаос и неразбериха. Поэтому мне оставалось лишь беспорядочно перескакивать мыслями с предмета на предмет, то и дело натыкаясь на один-единственный вопрос, который был мало-мальски ясен: действительно ли Вульф надеялся, что я сумею что-то откопать, или же просто отослал меня прочь из дома для того, чтобы проконсультироваться со своим специалистом? Этого я не знал. Вне всяких сомнений, специалистом этим был таинственный мистер Джонс, с которым мне так и не позволили познакомиться, хотя я знал, что Вульф по меньшей мере дважды прибегал к его помощи. Для меня мистер Джонс был лишь именем, которое Вульф время от времени неожиданно приказывал мне заносить в графу расходов, когда я заполнял бухгалтерскую книгу.
  Я позвонил Мэдлин и предложил увидеться, сказав, что из приличия припаркуюсь за воротами и пересекусь с ней где-нибудь в парке; она ответила, что, если уже дошло до тайных встреч, она бы предпочла, чтобы я вовсе не приезжал. Я не стал настаивать, учитывая, что мне так или иначе надо было подобраться поближе к дому; Сперлинг уехал на работу в Нью-Йорк, а Джимми и мамаша, с которыми я успел познакомиться поближе, навряд ли стали бы поднимать шум при моем появлении. Поэтому я смело въехал в ворота, подкатил к дому и оставил машину на стоянке за кустами – там же, что и в прошлый раз.
  Светило ласковое солнышко, щебетали пташки, цветы красовались на своих прежних местах, а Мэдлин, в ситцевом платье с большими желтыми бабочками, сидела на западной террасе. Она пошла мне навстречу, чтобы поздороваться, но, не дойдя десяти футов, резко остановилась и уставилась на мое лицо.
  – Господи! – воскликнула она. – Ведь это была моя идея! Кто меня опередил?
  – Спасибо тебе большое, – обиделся я. – Вообще-то было больно.
  – Конечно, больно. Так и задумано. – Она наконец подошла и начала внимательно разглядывать мою щеку. – Работа хоть куда. Вид у тебя просто кошмарный. Может, поедешь домой, а вернешься через недельку-другую?
  – Нет, мэм.
  – Так кто это сделал?
  – Ты удивишься. – Я наклонился и прошептал ей на ухо: – Твоя мать.
  Она залилась чудесным тихим смехом.
  – Она может разукрасить и другую щеку, если ты к ней приблизишься. Видел бы ты ее лицо, когда я сообщила ей о твоем приезде. Выпить не желаешь? Может, кофе?
  – Нет, спасибо. У меня много работы.
  – Ты говорил. Так что там с бумажником?
  – Это не бумажник, а футляр для визиток. Знаешь, в летней одежде почти нет карманов, и это проблема. Ты сказала, что в доме его не находили, значит, он где-то на улице. Когда мы ночью искали твою сестру, он лежал в заднем кармане брюк, во всяком случае он был там, когда мы вышли из дома. А потом началась вся эта кутерьма, и я хватился его только вчера. Я без него как без рук, там мое удостоверение.
  – Водительское?
  Я отрицательно покачал головой:
  – Удостоверение детектива.
  – Верно, ведь ты же детектив, да? Все правильно, идем. – Она тронулась с места. – Мы пойдем той же дорогой. Как этот твой футляр выглядит?
  В мои расчеты не входило брать ее с собой.
  – Ты ангел, – ответил я. – Просто душка. В этом платье ты напоминаешь одну девчонку, с которой я был знаком в пятом классе. Я не позволю тебе его изорвать, лазая по кустам в поисках этого треклятого футляра. Можешь идти, но не забудь обо мне. Если (то есть когда) я его найду, то дам тебе знать.
  – Исключено. – Она улыбалась одним уголком рта. – Я всегда мечтала помочь какому-нибудь сыщику что-нибудь отыскать, тем более если речь о тебе. Идем!
  То ли Мэдлин меня раскусила, то ли нет, в любом случае стало ясно, что она твердо решила меня сопровождать. Что ж, сделаю вид, будто мне это нравится.
  – Как он выглядит? – снова стала расспрашивать она, пока мы обходили вокруг дома и пересекали лужайку.
  Поскольку в эту минуту футляр преспокойно лежал в моем нагрудном кармане, проще всего было бы показать его ей, но я, в силу сложившихся обстоятельств, предпочел описать: потемневшая от времени свиная кожа, размеры – четыре на шесть дюймов. На лужайке футляра не оказалось. Потом пришлось немного поспорить насчет того, в каком месте мы перелезали через кусты, и я позволил Мэдлин взять верх. В кустах его тоже не было, зато, пока я шарил под ветками, какой-то прутик хлестнул меня по оцарапанной щеке. Выйдя через ворота и очутившись на лугу, мы были вынуждены сбавить темп: искать в довольно высокой траве маленькую вещицу вроде футляра для визиток было трудновато. Естественно, болтаясь в трех-четырех кварталах от нужного мне места, я чувствовал себя дураком, но что поделать: назвался груздем – полезай в кузов.
  Наконец мы разделались с лугом и хозяйственными постройками, не забыв заглянуть в конюшню. Когда мы приблизились к дому с другой стороны, с юго-запада, я стал забирать влево, а Мэдлин принялась возражать, что мы сюда не ходили. Я ответил, что был здесь в другой раз, без нее. Наконец-то я оказался там, куда собирался. В тридцати шагах от меня находилась небольшая группа деревьев, прямо за ней виднелась посыпанная гравием стоянка, где я припарковал автомобиль. Если перед тем, как Рони сбила машина, кто-то действительно хватил его по голове веткой дерева с торчащими прутьями, если потом этот кто-то бросил ветку в машину, а когда он вернулся к дому, чтобы припарковаться, орудие преступления по-прежнему лежала в кузове, если он торопился и должен был срочно избавиться от нее, зашвырнув куда подальше, то пресловутая ветка, скорее всего, приземлилась прямо под теми деревьями или где-то поблизости от них. Вот с этими-то «если» и поручил мне разобраться Вульф. Мысль прочесать парк в поисках возможного орудия казалась совершенно естественной, на деле же для этого требовалось не меньше десятка хорошо обученных мужчин, не скрывающих, чем они занимаются, а вовсе не хорошенькая девушка в ситцевом платье, ищущая футляр для визиток, и прирожденный герой, притворяющийся, что делает то же самое.
  Рядом послышалось мычание, отдаленно напоминавшее фразу «Доброе утро».
  Это был Пол Эмерсон. Я как раз приближался к вышеупомянутой группе деревьев, Мэдлин находилась неподалеку. Подняв голову, я увидел лишь верхнюю часть его тела, поскольку он стоял за моей машиной, наполовину скрытый ее откидным верхом. Я сдержанно поздоровался.
  – Это другая машина, – заявил он.
  – Правильно, – согласился я. – В тот раз был седан. Сейчас – «родстер». Вы очень наблюдательны. А что, седан вам больше по вкусу?
  – Надеюсь, – язвительно заметил он, – вы слоняетесь тут с разрешения мистера Сперлинга?
  – Он с мной, Пол, – снисходительно проговорила Мэдлин. – Вы, верно, не заметили меня за деревьями. Моя фамилия Сперлинг.
  – Я не слоняюсь, – ответил я. – Я кое-что ищу.
  – И что же?
  – Вас. Мистер Вульф поручил мне поздравить вас со вчерашней радиопередачей. С тех пор его телефон разрывается от звонков – все хотят, чтобы он на них поработал. Вы не могли бы лечь на землю, чтобы я переехал вас машиной?
  Он обогнул капот и подошел ближе, я выступил из-под деревьев. Он остановился на расстоянии вытянутой руки, его нос и уголок рта нервно подергивались, глаза неотрывно буравили меня.
  – Прямой эфир накладывает свои ограничения, – произнес он, – но мы сейчас не в студии. Животное, которое я имел в виду, – это гиена. Четвероногие гиены не бывают жирными, а вот двуногие иногда бывают. Ваш босс, например. Вы – нет.
  – Считаю до трех, – ответил я. – Раз, два, три. – И ладонью ударил его по правой щеке, а когда он покачнулся, поддержал его и съездил по левой. Вторая оплеуха вышла более увесистой, чем первая, но в общем совсем не сильной. Затем я развернулся и не спеша зашагал мимо деревьев. Когда они остались позади, рядом очутилась Мэдлин.
  – Подумаешь, подвиг, – заявила она голосом, который разве что не дрожал. – Положим, до чемпиона мира ему далеко.
  Я продолжал шагать.
  – Все относительно, – объяснил я. – Когда твоя сестрица назвала Вульфа ничтожным, склизким, жалким червяком, я ее и пальцем не тронул, а уж о том, чтобы пощечину дать, даже и не помышлял. Но этого типа надо было отучить глумиться, даже если бы он не сказал ни слова или был бы вдвое меньше. По крайней мере, у него не осталось следов. Погляди, что сотворила со мной твоя мамочка, а ведь я ни над кем не глумился.
  Это ее не убедило.
  – В следующий раз бросайся на людей в мое отсутствие. А кто тебя все-таки расцарапал?
  – Пол Эмерсон. Я только поквитался. Мы никогда не отыщем этот футляр, если ты мне не поможешь.
  Час спустя мы сидели рядышком на травянистом берегу ручья, чуть ниже моста, и обсуждали, где мне обедать. Мэдлин из вежливости утверждала, что нет никаких причин не пускать меня на порог, а я сопротивлялся. Мне не слишком улыбалось сидеть за одним столом с миссис Сперлинг и Джимми, которых я, строго говоря, застукал на краже со взломом, с Уэбстером Кейном, которого Вульф назвал лжецом, и с Эмерсоном, которому я только что влепил пару пощечин. Кроме того, я, кажется, провалил задание. Я уже прочесал, насколько позволяло общество моей спутницы, всю территорию от дома до моста, даже немного поискал за мостом, а остальное мог осмотреть по дороге домой.
  Мэдлин покусывала травинку зубами – ровными, белыми, но не демонстративно идеальными.
  – Я устала и проголодалась, – заявила она. – Ты должен отнести меня домой.
  – Хорошо. – Я поднялся. – Если услышишь неровное дыхание, не пойми неправильно.
  – Ладно. – Она запрокинула голову, чтобы взглянуть мне в лицо. – Но может, сначала все-таки расскажешь мне, что ты искал? Неужели ты хоть на минуту поверил, что я все утро высунув язык бегала за тобой, считая, что мы действительно ищем футляр для визиток?
  – Ничего ты не бегала. И чем плох футляр для визиток?
  – Всем. – Она выплюнула травинку. – Вообще-то я не слепая. Я заметила, что ты шастал главным образом по тем местам, где не мог обронить ни футляр, ни что-либо еще. Когда мы спустились к берегу ручья, я ждала, что ты вот-вот начнешь смотреть под камнями. – Она взмахнула рукой. – Там их тысячи. Сходи, поищи. – Она вскочила на ноги и отряхнула платье. – Но сперва отнеси меня домой. А по пути расскажешь, что ты искал, или я выдеру твои портреты из своего альбома.
  – Не заключить ли нам сделку? – предложил я. – Я расскажу тебе, что искал, если ты поделишься со мной своей догадкой, о которой упоминала во вторник. Помнишь, ты говорила, что в понедельник вечером то ли слышала, то ли видела что-то такое, что заставило тебя предположить, кто брал мою машину, но толком ничего не объяснила, потому что хотела помочь отцу сэкономить деньги. Эта отговорка больше не актуальна, так почему бы тебе сейчас не рассказать?
  Она улыбнулась мне свысока:
  – Ты ведь не отстанешь, да? Ну хорошо, я скажу. Я увидела на террасе Уэбстера Кейна, вот и подумала, что если он и не садился за руль, то мог видеть того, кто уезжал или возвращался на ней.
  – Не пойдет. Попробуй-ка снова.
  – Но это правда!
  – Ну да, конечно. – Я встал. – Надо же, какое совпадение, ведь именно Кейн потом и подписался под признанием. Какая ты везучая. Не придушить ли мне тебя? Считаю до трех. Раз, два…
  Мэдлин мигом взбежала по береговому склону и остановилась наверху, ожидая меня. Пока мы возвращались по подъездной аллее назад, она так и сыпала колкостями, потому что я упорно заливал ей про футляр для визиток, но когда мы дошли до стоянки за домом и я открыл дверцу своей машины, она внезапно сменила гнев на милость. Подойдя вплотную ко мне, она нежно провела пальчиком по моим царапинам и проговорила:
  – Скажи мне, кто это сделал, Арчи. Я ревную!
  – В один прекрасный день, – ответил я, садясь за руль и заводя мотор, – я расскажу тебе всю свою жизнь с пеленок.
  – Честно?
  – Да, мэм. – И я укатил прочь.
  Пока я машинально следовал изгибам подъездной аллеи, меня занимало сразу несколько вещей. Во-первых, рекорд, только что поставленный женщиной. Я провел с Мэдлин три часа, а она ни разу не попыталась выведать у меня о планах Вульфа. Над этим вопросом стоило хорошенько поразмыслить, и я записал его в разряд неоконченных дел. Во-вторых, проблема, поднятая Вульфом. Ручей производил немало шума. Это был не тот приглушенный плеск, который замечаешь, лишь прислушавшись, а довольно громкое журчание, и если идти по аллее почти в кромешной тьме, то в двадцати шагах от моста вполне можно и не услышать звук автомобильного мотора, пока машина не окажется совсем рядом. Данный факт как будто подтверждал рассказ Уэбстера Кейна, поэтому, как бы там ни было, о нем непременно следовало доложить Вульфу.
  Однако главной занозой в моем мозгу засели слова Мэдлин, заявившей, что она ожидала, будто я вот-вот начну искать под камнями. Мне надо было догадаться раньше, но делать нечего – меня осенило только сейчас, и, в отличие от Вульфа, я не погнушался идеей, которую подбросила мне женщина. Поэтому, выехав из ворот на шоссе, я оставил машину на обочине, достал из своей аптечки лупу, пешком вернулся к мосту и по береговому склону спустился к самой кромке воды.
  Тут и впрямь были тысячи камней всех форм и размеров; некоторые частично ушли под воду, но бо́льшая часть валялась на берегу. Я разочарованно покачал головой. Идея первоклассная, но я один и понятия не имею, что искать. Я перешел на другое место и пригляделся внимательнее. Лежавшие в воде камни все как на подбор были ровные и гладкие; у выступавших над водой поверхность была сухая и светлая, у плоских – темная, влажная и скользкая. Камни, разбросанные по берегу, над кромкой воды, тоже были ровными и сухими, однако на определенной высоте они резко сменялись другими – шершавыми и гораздо более темными, зеленовато-серыми. Разумеется, разделительная линия отмечала уровень, которого вода в ручье достигала весной.
  Молодец, подумал я, сделал великое открытие. Тебе бы в геологи податься. Теперь всего-то и надо, что рассмотреть каждый камешек под лупой, к осени, глядишь, и управишься. Несмотря на весь свой сарказм, я продолжал осмотр. Ступая по камням и двигаясь вдоль кромки воды, я медленно побрел по берегу, пока не очутился под мостом. Там я немного постоял, потом снова зашагал вверх по течению и вышел из-под моста. К тому времени глаза уже сами знали, где искать, и мне не пришлось напоминать им об этом.
  Там, в десяти шагах от моста, я его и нашел. Он лежал всего в нескольких дюймах от воды, почти затерявшись в окружении более крупных камней, но я тотчас выхватил его взглядом – смотрелся он так же подозрительно, как оцарапанная щека. Размерами и формой он напоминал кокосовый орех; поверхность у него, в отличие от соседних камней, гладких и светлых, была шероховатая, зеленовато-серая. От неожиданности я секунд на десять остолбенел, глупо вытаращившись на него, а когда очнулся и, не сводя со своей находки глаз, рванул вперед, в страхе, что он, как лягушка, ускачет от меня, то поскользнулся и чуть было не плюхнулся в ручей.
  Одно было ясно: этот камешек лежит здесь совсем недавно.
  Я низко нагнулся, протянул к нему обе руки, осторожно взял его кончиками четырех пальцев, затем выпрямился, чтобы получше рассмотреть находку. Разумеется, хорошо было бы найти на нем отпечатки, но мне с первого взгляда стало ясно, что на это нечего и надеяться. Камень со всех сторон был шершавый, испещренный сотнями крошечных ямок и выступов, – ни одного гладкого участка. Однако я по-прежнему держал его кончиками пальцев: да, отпечатки – это хорошо, но на них свет клином не сошелся. Я развернулся, намереваясь отойти от воды туда, где было не так скользко, когда справа от меня раздался чей-то голос:
  – Ручейников ищете?
  Я повернул голову. Это была Конни Эмерсон. Она стояла так близко, что могла дотянуться до меня рукой; если бы не громкое журчание ручья, я бы решил, что она спец по незаметному подкрадыванию сзади.
  Я, улыбаясь, заглянул в ее лучистые голубые глаза:
  – Нет, золото.
  – Да что вы? Дайте-ка мне посмотреть…
  Она сделала шаг в мою сторону, неловко ступила на камень, ойкнула и упала прямо на меня. Я тоже не слишком твердо стоял на ногах, поэтому полетел на камни, потратив первые доли секунды на то, чтобы удержать в кончиках пальцев свой трофей, и все равно его потеряв. Когда мне удалось сесть, Конни лежала рядом, она неуклюже растянулась на камнях, однако подняла голову и рукой отчаянно пыталась дотянуться до какого-то предмета. Мой зеленовато-серый камень приземлился меньше чем в футе от воды, и ее пальцы должны были вот-вот в него вцепиться. Терпеть не могу подозревать голубоглазых блондинок в чем-нибудь нехорошем, но если она намеревалась зашвырнуть этот камешек в воду, чтобы посмотреть, как он утонет, ей хватило бы двух секунд, так что я, не раздумывая, съехал по камням к воде и ухватил ее за предплечье. Она взвизгнула и отдернула руку. Я мгновенно вскочил и выставил ногу, заслонив от нее камень.
  Конни села, схватившись свободной рукой за предплечье и в ярости уставившись на меня.
  – Ошалел, что ли, горилла чертова? – заорала она.
  – Что поделаешь, это все золото, – объяснил я. – Смотрели «Сокровище Сьерра-Мадре»?
  – Проклятье. – Она стиснула зубы, на секунду смолкла и снова изрекла: – Будьте вы неладны! Кажется, вы сломали мне руку.
  – Значит, у вас кости из мела. Я до вас едва дотронулся. В любом случае, вы тоже чуть не сломали мне позвоночник. – Я постарался придать голосу весомость. – Знаете, все кругом друг друга подозревают. Давайте договоримся: я не буду подозревать вас в том, что вы намеренно меня толкнули, а вы перестанете считать, будто я хотел сломать вам руку. Почему бы нам не уйти с этих камней и не присесть на травку, чтобы спокойно все обсудить? У вас изумительные глаза. Может, с этого и начнем?
  Она подтянула к себе колени, оперлась рукой (другой, не той, которую тянула к моему камушку) о землю, поднялась на ноги, осторожно ступая по камням, выбралась на траву, взбежала по береговому склону и исчезла.
  Правый локоть и левое бедро здорово саднило, но мне было наплевать – поводов для беспокойства хватало и без того. Считая прислугу, в поместье было шесть или семь мужчин; если Конни наплетет им с три короба и они явятся к ручью, мне придется туговато. Она и так уже натворила дел, заставив меня выронить камень. Я наклонился и снова подцепил его кончиками пальцев, затем забрался по откосу наверх, выбрался на аллею, дошел до машины, расчистил место для камешка в своей аптечке и положил его так, чтобы он не перекатывался внутри.
  Задерживаться в Уэстчестерском округе на обед я не стал – сразу выехал на автостраду и покатил в Нью-Йорк. Особого подъема я не ощущал – как знать, может мне в руки попал обычный обломок гранита, а никакое не вещественное доказательство. Ликовать раньше времени было ни к чему. Как обычно, съехав с Вестсайдского шоссе на Сорок шестую улицу, я вначале остановился у старого кирпичного здания в районе Десятой авеню. Там я вручил камешек мистеру Уэйнбаху, который обещал сделать все, что в его силах. Затем я поехал домой, разыскал на кухне Фрица, слопал четыре сэндвича (два с осетриной и два с домашней ветчиной) и вылакал кварту молока.
  Глава восемнадцатая
  Когда я сделал последний глоток, еще не было пяти, оставалось больше часа до того времени, когда Вульф должен был спуститься из оранжереи. Это было мне на руку: я нуждался в срочном медосмотре. Я поднялся к себе на третий этаж и разделся. Левое колено пересекала длинная ссадина, на левом бедре назревал здоровенный синяк, с правого локтя был содран целый дюйм кожи. Царапина на щеке тоже смотрелась неплохо, каждый час меняя цвет. Конечно, могло быть и хуже, по крайней мере никто не порывался меня задавить; тем не менее я чувствовал, что куда охотнее померился бы силами с противником другого пола и габаритов. С женщинами я, конечно, такого себе не позволял. Вдобавок к телесным повреждениям мне был нанесен немалый материальный урон, так как я лишился своего лучшего летнего костюма – на рукаве пиджака красовалась огромная дыра. Я принял душ, смазал раны йодом, сделал перевязку и сошел вниз, в кабинет.
  Судя по содержимому сейфа, к мистеру Джонсу (если я был прав и под вышеупомянутым специалистом действительно подразумевался он) еще не обращались, так как пятьдесят тысяч по-прежнему лежали тут, целехоньки-здоровехоньки. Этот вывод основывался на ограниченных данных. Я никогда не видел этого типа, но знал о нем две вещи: во-первых, именно от него Вульф получил компромат на пару коммунистов, который помог засадить их за решетку; во-вторых, он всегда брал задаток за свои услуги. Значит, либо речь шла о ком-то другом, либо Вульф еще не успел с ним связаться.
  Телефонного звонка от Уэйнбаха я дожидался до самого появления Вульфа, который спустился вниз в шесть часов, но так и не дождался. Когда Вульф вошел в кабинет, уселся за свой письменный стол и спросил: «Ну?», я все еще не знал, включать ли в свой отчет камень, не получив известий от Уэйнбаха. Но поскольку он все равно должен был узнать о Конни, мне пришлось выложить все до конца. Впрочем, я не стал рассказывать, что на мысль о камнях меня навело замечание Мэдлин, – он ведь мог рассердиться, обнаружив, что этой находкой мы обязаны женщине.
  Вульф сидел нахмурившись.
  – Меня несколько удивило, – нахально заявил я, – что вы сами не подумали о камне. Доктор Волмер же сказал: что-то шершавое и тяжелое.
  – Чушь. Разумеется, я подумал о камне. Но если убийца воспользовался камнем, ему всего-то и надо было, что пройти десять шагов до моста и зашвырнуть его в воду.
  – Он так и сделал. Но в воду не попал. К счастью, я оказался дальновиднее. Если бы я не…
  Зазвонил телефон. В трубке у моего уха раздался шепелявый голос. Так шепелявил Уэйнбах из лаборатории Фишера. Впрочем, он тут же назвал свое имя. Я жестом попросил Вульфа взять трубку, а сам затаил дыхание.
  – Я насчет того камня, который вы мне передали, – сказал Уэйнбах. – Вам нужен подробный отчет со специальной терминологией?
  – Нет. Я просто хочу получить ответ на свой вопрос. Есть ли на камне какие-либо следы, указывающие на то, что его использовали или могли использовать, чтобы ударить человека по голове?
  – Есть.
  – Что? – Честно говоря, такого я не ожидал. – Есть?
  – Да. Следы уже засохли, но они есть: это четыре пятна крови, еще пять пятен, которые могут оказаться кровью, а также один крошечный кусочек кожи и два чуть побольше. На одном из тех, что побольше, присутствует целый фолликул. Отчет предварительный, поэтому никаких гарантий. Для окончательного подтверждения потребуется сорок восемь часов.
  – Дерзайте, коллега! Будь я рядом с вами, я бы вас расцеловал.
  – Простите?
  – Проехали. Я выдвину вас на Нобелевскую премию. Отчет напишете красными чернилами.
  Я повесил трубку и повернулся к Вульфу:
  – Вот так. Его прикончили. Убийца – Конни, либо она знает, кто это сделал. Ей было известно про камень. Она меня выследила. Вот с кем надо было наладить личные отношения, а потом вывести на чистую воду. Она вам нужна? Уверен, я сумею вытащить ее сюда.
  – Господи, не надо! – Брови Вульфа поползли вверх. – Должен сказать, Арчи, я тобой очень доволен.
  – Ну что вы, не напрягайтесь.
  – Не буду. Но хотя ты потратил время не впустую, все, что тебе удалось, – это подтвердить наше предположение. Камень доказывает, что признание мистера Кейна – фальшивка, что мистера Рони убили намеренно и что преступником является один из обитателей дома, но ничего нового мы не узнали.
  – Простите, – сухо изрек я, – что ничем не смог помочь.
  – Я вовсе не утверждаю, что ты не помог. Когда мы доведем это дело до суда (если вообще доведем), твои сегодняшние усилия окажутся более чем кстати. Расскажи-ка еще раз, что говорила миссис Эмерсон.
  Я сдержанным тоном повторил ее слова. Теперь, оглядываясь назад, я видел, что он прав, но в то же время чертовски гордился своим камнем.
  Если кто-то из нас недоволен, в доме создается нездоровая атмосфера, поэтому я счел за благо быстренько поквитаться и обо всем забыть. В качестве мести я отказался от обеда, сославшись на то, что недавно подкрепился сэндвичами. Во время трапезы Вульф любит поразглагольствовать, причем на рабочие темы наложен строжайший запрет. Поэтому, оставшись в кабинете разгребать дела, я постепенно воспрянул духом и к тому времени, когда он опять присоединился ко мне, прямо-таки жаждал с ним поговорить, – собственно, мне явилось на ум несколько соображений по поводу важной роли, какую играют в уголовном расследовании своевременно обнаруженные улики.
  Соображения эти пришлось отложить до лучших времен, потому что, пока Вульф устраивался в кресле, занимая любимую послеобеденную позу, в дверь позвонили, и так как Фриц возился на кухне, открывать пошел я. Это прибыли Сол Пензер и Орри Кетер. Я проводил их в кабинет. Орри без стеснения сел, скрестил ноги, вытащил трубку и стал набивать ее табаком, в то время как Сол скромно примостился на краешке большого красного кожаного кресла.
  – Конечно, я мог позвонить, – начал Сол, – но это оказалось сложновато, к тому же нам понадобились указания. Кажется, мы что-то нащупали, а может, и нет.
  – Сын или мать? – спросил Вульф.
  – Сын. Вы велели сначала заняться им. – Сол вытащил записную книжку и заглянул в нее. У него уйма знакомых. Вам краткий отчет или подробный?
  – Сначала обрисуй в общих чертах.
  – Хорошо, сэр. – Сол закрыл записную книжку. – Примерно половину своего времени он проводит в Нью-Йорке, остальную половину – где только душа пожелает. У него в Нью-Джерси свой самолет. Состоит членом только одного клуба, Гарвардского. За последние три года дважды задерживался за превышение скорости, первый раз…
  – Не надо пересказывать всю биографию, – поморщился Вульф. – Только то, что может помочь.
  – Да, сэр. Возможно, вас заинтересует вот это: в Бостоне ему принадлежит половина ресторана под названием «Новый Фронтир», который открыл в сорок шестом году его однокашник. Сперлинг-младший вложил в это предприятие около сорока тысяч – вероятно, отцовских, но это не…
  – Ночной клуб?
  – Нет, сэр. Первоклассное заведение, специализирующееся на морепродуктах.
  – Убыточное?
  – Нет, сэр. Наоборот. Ничего из ряда вон выходящего, однако процветает и в сорок восьмом принесло порядочную прибыль.
  Вульф хмыкнул:
  – Навряд ли тут может сыскаться повод для шантажа. Что еще?
  Сол глянул на Орри:
  – Расскажи про манхэттенский балет.
  – Ладно, – согласился Орри. – Это танцевальная труппа, сколотили ее два года назад. Деньги дали Джимми Сперлинг и еще два типа. Я не успел выяснить, какова доля Джимми, но, если надо, могу. Танцуют всякую современную дребедень. В первый сезон они три недели выступали в какой-то дыре на Сорок восьмой улице, а потом свалили из города, чтобы попытать счастья в провинции, но тоже без особого успеха. А последний сезон открыли в ноябре в театре «Хералд» и продержались на сцене до конца апреля. Никто не сомневается, что все три спонсора отбили свои деньги и даже получили прибыль, но это еще надо проверить. В любом случае они не прогадали.
  А вот это уже что-то новенькое. Одно дело, когда угрожают сообщить богатому папаше, что его сынок прогорел, но чтобы шантажировали парня, сколотившего состояние, – такого на моей памяти еще не было. Мне следовало слегка подкорректировать свое мнение о Джимми.
  – Конечно, – продолжал Орри, – при слове «балет» сразу представляешь себе длинноногих красоток. В этой труппе с длинноногими красотками все в порядке, мы проверяли. Джимми интересуется балетом, иначе зачем ему вкладывать в него деньги? Когда он в Нью-Йорке, то ходит на балет по два раза в неделю. Кроме того, он лично интересуется тем, хорошо ли красоток кормят. Естественно, я решил, что напал на след и надо копать дальше, но пока не успел. Он любит красоток, а они любят его, но, если там и вышла какая-нибудь история, которую ему не хочется предавать огласке, надо подождать, я до нее еще не добрался. Продолжать поиски?
  – Конечно, продолжай, почему нет. – И Вульф обратился к Солу: – Это все, что у вас есть?
  – Нет, мы нарыли гораздо больше, – ответил Сол, – но вам это вряд ли понадобится, за исключением разве что одного момента, о котором я как раз хотел спросить. Прошлой осенью он перечислил двадцать тысяч долларов на счет КПБ.
  – Что это?
  – Комитет прогрессивных бизнесменов. Но это только вывеска для отвода глаз. Деньги пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса82.
  – Вот как? – Вульф немного приоткрыл глаза, которые до этого были почти закрыты. – Расскажи-ка поподробнее.
  – Поподробнее не смогу, я выяснил это только днем. Очевидно, считали, что про пожертвование Сперлинга никто не знает, но кое-кому о нем все-таки стало известно. Думаю, что сумею выйти на этих людей, если вы скажете. Вот об этом я и хотел спросить. Мне удалось связаться с одним мебельным фабрикантом, который поначалу был сторонником Уоллеса, но позже с ним порвал. Он утверждает, что отлично знал про вклад Сперлинга. Говорит, что Сперлинг выписал именной чек на двадцать тысяч и однажды вечером, в четверг, отдал его человеку по имени Колдекотт, а на следующее утро явился в контору КПБ и потребовал чек обратно. Однако он опоздал, так как чек уже погасили. Здесь всплывает интересная подробность: этот человек уверяет, что с начала года при странных обстоятельствах мелькнули фотокопии трех разных чеков – вкладов других лиц. В их числе оказался и чек моего осведомителя, на две тысячи долларов, но имена двух других жертвователей он не назвал.
  Вульф сдвинул брови.
  – То есть он утверждает, что люди, руководившие этой организацией, сделали фотокопии чеков, чтобы использовать их в дальнейшем – при странных обстоятельствах?
  – Нет, сэр. Он считает, что это сделал какой-то клерк – может, в личных целях, а может, шпионил на республиканцев или демократов. Мой осведомитель говорит, что теперь он политический отшельник. Ненавидит Уоллеса, но и республиканцев с демократами тоже не жалует. Заявил, что в следующий раз будет голосовать за вегетарианцев, при этом продолжает есть мясо. Я дал ему выговориться. Хотел узнать как можно больше, потому что если с чека Сперлинга-младшего тоже сделали фотокопию…
  – Разумеется. Все правильно.
  – Мне продолжать в том же духе?
  – Обязательно. Выведай все, что можешь. Хорошо бы найти клерка, который сделал фотокопии. – Вульф повернулся ко мне. – Арчи! Ты знаешь этого юношу, Джимми, лучше нас. Он дурачок?
  – Если раньше мне так казалось, – твердо ответил я, – то теперь уже нет. Конечно, его бостонский ресторан и манхэттенский балет не золотое дно, но все равно я его недооценил. Ставлю три к одному, что мне известно, где снимок чека Джимми. Он заперт в сейфе конторы «Мерфи, Кирфот и Рони».
  – Скорее всего. Что-нибудь еще, Сол?
  Теперь я бы не удивился, узнав, что Джимми заработал миллион, играя на скачках или заправляя птицефермой, но, судя по всему, до этого у него руки пока не дошли. Сол с Орри посидели еще немного, пропустив по стаканчику и обсудив, каким образом можно добраться до вышеупомянутого шпиона, а затем ушли. Проводив их, я вернулся в кабинет. Мои соображения о важности своевременно обнаруженных улик уже потеряли актуальность, и я решил оставить их при себе.
  Я бы охотно отправился спать, чтобы дать отдых своим синякам и ссадинам, но на часах было всего полдевятого, к тому же средний ящик моего стола был под завязку набит распоряжениями и счетами, связанными с починкой крыши. Я выгреб все эти бумажки на стол и стал разбирать. Понемногу стало выясняться, что Вульф, оценивая ущерб, был не так уж далек от истины, а может, даже занизил его, не учтя расходы на замену нескольких редких гибридов, которые пострадали при обстреле, новыми. Увидев, чем я занимаюсь, Вульф предложил помочь, и я перенес счета на его стол. Однако я давно убедился, что совместить управление детективным агентством и разведение орхидей почти невозможно. Два этих занятия вечно норовят переспорить друг друга. Не успели мы даже вникнуть в бумаги, как у входной двери снова раздался звонок. Обычно после девяти вечера, когда Фриц переодевается в свои старые шлепанцы, обязанности швейцара ложатся на меня, поэтому открывать отправился я.
  Я включил на крыльце свет, глянул сквозь одностороннюю стеклянную панель, открыл дверь, произнес: «Привет! Заходи», и Гвен Сперлинг переступила порог.
  Я закрыл дверь и обернулся к ней:
  – Пришла повидаться с червяком? – и показал рукой дорогу. – Сюда.
  – Ты словно и не удивлен! – вырвалось у нее.
  – Профессиональная выучка. Я притворяюсь, чтобы тебя поразить. На самом деле я прямо-таки ошарашен. Проходи же.
  Гвен сдвинулась с места, и я последовал за ней. Она вошла в кабинет, сделала три шага, остановилась, и мне пришлось совершить обходной маневр, чтобы не врезаться в нее.
  – Добрый вечер, мисс Сперлинг, – с выражением произнес Вульф. Он указал на красное кожаное кресло. – Это самое лучшее место.
  – Разве я позвонила, перед тем как прийти? – спросила она.
  – Вроде бы нет. Она звонила, Арчи?
  – Нет, сэр. Просто она удивляется, что мы не удивлены.
  – Понятно. Вы не присядете?
  На какую-то секунду мне показалось, что Гвен сейчас развернется и выбежит из кабинета, как тогда, в отцовской библиотеке, но если у нее и возникло такое желание, она тотчас же его подавила. Гостья перевела взгляд с Вульфа на меня, скользнула глазами по моей расцарапанной щеке, но не удосужилась поинтересоваться, кто это сделал. Затем бросила свою меховую горжетку на желтое кресло, сама подошла к красному, села и сказала:
  – Я пришла потому, что не могла заставить себя остаться дома. Мне надо кое в чем признаться.
  О господи, подумал я. Надеюсь, она пока что не подписывала никаких заявлений. Вид у нее был растерянный, но не страдальческий, при этом освещении веснушки были почти не видны.
  – Признание – вещь полезная, – заметил Вульф, – однако лучше признаваться тому, кому надо. Я действительно тот самый человек?
  – Вы так расшаркиваетесь только потому, что я назвала вас червяком!
  – Странный повод для расшаркиваний! В любом случае я не расшаркиваюсь. Просто пытаюсь помочь вам начать.
  – Не нужно. – Гвен крепко стиснула руки. – Я уже решилась. Самоуверенная, пронырливая, ничтожная дура!
  – Многовато прилагательных, – сухо проговорил Вульф. – Меня вы называете ничтожным, склизким, жалким червяком. Себя – самоуверенной, пронырливой, ничтожной дурой. Скажите просто: дура. Так почему вы дура?
  – Потому. Из-за Луиса Рони. Я прекрасно понимала, что нисколько не влюблена, хотела немного проучить отца. Не затащи я его к нам, он не стал бы флиртовать с Конни Эмерсон, чтобы меня поддеть, Конни не стала бы с ним заигрывать и он бы не погиб. Даже если все, что вы насчет него говорили, правда, он погиб по моей вине. Что же мне делать?
  Вульф хмыкнул:
  – Боюсь, я что-то не совсем вас понимаю. Почему вы вдруг оказались виноваты в том, что мистер Кейн поехал на почту, а по дороге случайно сбил мистера Рони?
  Она пристально посмотрела на него:
  – Вы же знаете, что это неправда!
  – Да, но вы-то не знаете… Или знаете?
  – Конечно, знаю! – Она разжала стиснутые руки. – Может, я и дура, раз уж я так сказала, но я давно знакома с Уэбстером и понимаю, что он не мог такого натворить!
  – От случайности никто не застрахован.
  – Понятное дело, но я не об этом. Если бы он действительно сбил Луиса и увидел, что тот мертв, то сразу вернулся бы в дом, чтобы немедленно вызвать «скорую» и полицию. Вы ведь его видели. Неужели вы не поняли, что он за человек?
  Это было что-то новенькое: Сперлинг пытается убедить Вульфа, что признание Кейна липовое.
  – Да, – спокойно ответил Вульф, – думаю, я понял, что он за человек. А ваш отец знает, что вы здесь?
  – Нет. Я… Я не хочу с ним ссориться.
  – Но этого вряд ли удастся избежать, когда он узнает. Что заставило вас сюда приехать?
  – Я собиралась еще вчера, но не решилась. Я трусиха.
  – Значит, дура и трусиха. – Вульф покачал головой. – Не стоит так казниться. А что же сегодня?
  – Я кое-что услышала. Ведь я ко всему прочему люблю подслушивать. Ребенком я часто подслушивала у дверей, но полагала, что давно избавилась от этой привычки. А сегодня мимоходом услышала, как Конни кое-что говорит Полу, притаилась за дверью и дослушала до конца.
  – Что она сказала?
  По лицу Гвен пробежала судорога. Я решил, что она сейчас разрыдается; так оно и случилось. Это никуда не годилось, потому что Вульф при виде женских слез терял голову.
  Я прорычал:
  – Ты для этого сюда явилась?
  Она взяла себя в руки и спросила у Вульфа:
  – Я обязана вам все рассказать?
  – Нет, – отрывисто ответил он.
  Естественно, это помогло. Она продолжила свой рассказ. Вид у нее был такой, будто она предпочла бы съесть мыло, однако сомнения остались позади.
  – Они были в своей комнате, а я проходила мимо. Только подслушала я не случайно. Я специально остановилась и стала слушать. Не знаю, кто кого ударил, – у них не поймешь, пока не увидишь своими глазами. Но говорила она. Сказала, что видела, как Гудвин… – Гвен посмотрела на меня. – Это был ты.
  – Моя фамилия Гудвин, – согласился я.
  – Она сказала, что увидела, как Гудвин нашел у ручья камень, и попыталась зашвырнуть его в воду, но Гудвин ее оттолкнул. Потом добавила, что Гудвин забрал камень с собой, чтобы отдать Ниро Вульфу, и поинтересовалась у Пола, что он собирается предпринять, а он ответил: ничего. Тогда, сказала она, ей наплевать, что станет с ним, но она не позволит уничтожить свою репутацию, и тут он ее ударил – а может, наоборот, она его. Потом мне показалось, что кто-то из них подошел к двери, и я улизнула.
  – Когда это произошло? – пробурчал Вульф.
  – Незадолго до ужина. Папа только что вернулся домой, и я собиралась рассказать ему об этом, но передумала – я понимала, что это он заставил Уэбстера подписать признание. Папа такой упрямец – я наперед знала, что он скажет. Но и оставить все как есть тоже не могла. Луис погиб по моей вине, а после того, что вы о нем сообщили, дело было уже не в нем, а во мне. Наверное, это звучит очень эгоистично, но отныне я решила быть абсолютно честной всегда и со всеми. Мне надоело лицемерить. Вспомните, как я вела себя в день вашего приезда. Мне надо было позвонить Луису и сразу сказать, что я не хочу его больше видеть. Это было бы честно и соответствовало моим желаниям. Но нет, вместо этого я вызвала его по телефону сюда, чтобы все рассказать при личной встрече, – и к чему это привело? Признаюсь откровенно: я надеялась, что кто-нибудь подслушает нас по параллельному аппарату и все узнают, какая я замечательная и благородная! Я знала, что этим грешит Конни, а может, и кто-то еще. В общем, так и случилось – нас подслушали. Вы знаете, что из этого вышло. Можно сказать, я сама и послала его на смерть!
  Она умолкла, чтобы перевести дух. Вульф заметил:
  – Пожалуй, вы слишком много на себя берете, мисс Сперлинг.
  – Мне не до шуток. – Она еще не закончила свою речь. – Я не могла признаться ни отцу, ни матери, ни даже сестре, потому что… Просто не могла, и все. Однако, собравшись отныне и навсегда стать честной, я не могла умолчать о худшем поступке в своей жизни. Тщательно все обдумав, я решила, что вы – единственный человек, который способен понять, что я имею в виду. В тот день, когда мы познакомились, вы сразу поняли, что я вас боюсь, и не преминули сказать об этом вслух. Думаю, вы первый, кто сумел заглянуть мне в душу.
  Я с трудом удержался, чтобы не фыркнуть. Симпатичная веснушчатая девчонка, которая в моем присутствии заявила, будто Вульф заглянул ей в душу, – это переходило всякие границы. Если и было на свете что-то, в чем совсем не разбирался он, зато разбирался я, так это молоденькие девушки.
  – И вот, – продолжала Гвен, – я приехала к вам и все рассказала. Я понимаю, что вы ничем не сумеете помочь, потому что папа заставил Уэбстера подписаться под признанием, а значит, дело закрыто. Однако я смутно ощущала потребность с кем-то поделиться, а после того как подслушала разговор Пола и Конни, поняла, что просто обязана это сделать. Но вы должны понять, что я совершенно честна перед вами. Знаете, если бы это случилось год или даже неделю назад, я притворилась бы, будто пришла только потому, что мой долг – помочь вам установить истинную причину смерти Луиса. Но если он, как вы нас уверяли, действительно был негодяем, о каком долге может идти речь? Просто если я действительно хочу стать безукоризненно честным человеком, надо начинать сейчас или никогда. Я больше не хочу никого бояться, даже вас.
  Вульф покачал головой:
  – Вы слишком многого от себя ожидаете. Я в два с лишним раза старше вас, и самоуважения у меня побольше, но даже я кое-кого боюсь. Не перестарайтесь. Честность состоит из множества слоев, не стоит непременно стремиться к самому глубокому. Что еще говорили мистер и миссис Эмерсон?
  – Только то, о чем я уже рассказала.
  – Больше ничего… м-м… содержательного?
  – Я передала вам все, что слышала. Я не… – Она запнулась и сдвинула брови. – Неужели я не упомянула? Что он назвал ее идиоткой?
  – Нет.
  – Да, назвал идиоткой. Когда она заговорила о своей репутации. Сказал: «Ты идиотка! Чего уж там, сказала бы Гудвину прямо, будто это ты его убила. Или что знаешь, что я убил». Тогда она его ударила – или он ее.
  – А потом?
  – Не знаю. Я убежала.
  – К тому моменту вы уже заподозрили мистера Эмерсона в убийстве мистера Рони?
  – Но я… – Гвен была шокирована. – Я вовсе его не подозреваю. С чего вы взяли?
  – Еще как подозреваете. Просто не осмеливаетесь себе признаться. Честность – это прекрасно, мисс Сперлинг, но существует еще и здравый смысл. Если я, по вашим же словам, действительно вас понимаю, вы думаете, что мистер Эмерсон убил мистера Рони за то, что тот флиртовал с миссис Эмерсон. Я в это не верю. Мне приходилось слышать мистера Эмерсона по радио, я встречался с ним у вас дома. С моей точки зрения, на бурный, необузданный, стихийный всплеск он не способен. Вы сказали, что в деле Рони я ничем не сумею помочь. А я убежден, что сумею, и намерен попытаться, но если только я поймаю себя на том, что всерьез обдумываю версию об убийстве на почве ревности, то сразу брошу это дело.
  – Но если… – Гвен хмуро уставилась на него. – Если не ревность, то что же?
  – Не знаю. Пока не знаю. – Вульф уперся руками в край стола, отодвинул кресло и встал. – Домой-то вы собираетесь?
  – Да. Но…
  – Тогда вам лучше поторопиться. Уже поздно. Ваше новоявленное пристрастие к честности весьма похвально, однако умеренность прежде всего. Будет честно, если вы признаетесь отцу, что побывали у меня, – вот вернетесь домой и все ему расскажете; но если вы так поступите, он решит, что вы помогли мне опровергнуть заявление мистера Кейна, а это неправда. Значит, честнее всего будет солгать, то есть сказать ему, что вы ездили к другу.
  – А я так и сделала, – объявила Гвен. – Ведь вы на самом деле друг. Я хочу еще немного с вами поговорить.
  – Не сегодня, – решительно возразил Вульф. – Я жду посетителя. Увидимся как-нибудь в другой раз. – И торопливо добавил: – Предварительно договорившись, конечно.
  Бедняжке не хотелось уходить, но что она могла поделать? Я подал ей горжетку, она послушно поднялась, но, желая потянуть время, стала задавать разные вопросы, однако односложные ответы в конце концов вынудили ее уйти.
  После ее ухода я тут же высказал Вульфу все, что о нем думаю.
  – Счастье само идет к вам в руки, – с жаром восклицал я. – Может, она и не «Мисс Америка» сорок девятого года, но далеко не уродина, к тому же богатая наследница и без ума от вас. Забросите работу, начнете жить в свое удовольствие. А вечерами будете втюхивать ей, как хорошо вы ее понимаете, ведь ей, судя по всему, ничего другого и не надо. Наконец-то и вы попались на крючок. Самое время. – Я протянул ему руку. – Сердечно поздравляю!
  – Заткнись! – Он посмотрел на часы.
  – Еще минутку. Правильно вы ей наплели, что ждете посетителя. Самая подходящая тактика: распалите ее своей недоступностью…
  – Ступай в постель. Я действительно жду посетителя.
  Я пристально посмотрел на него:
  – Снова женщину?
  – На этот раз мужчину. Я сам ему открою. Убери со стола этот хлам и отправляйся спать. Сейчас же.
  Подобное случалось не чаще двух раз за пять лет. Бывало, меня выставляли из комнаты, зачастую приказывали положить трубку, если я слушал по параллельному аппарату (когда речь шла о высоких материях, недоступных моему пониманию), но практически никогда не отсылали наверх, чтобы я даже одним глазком не мог взглянуть на посетителя.
  – Мистер Джонс? – полюбопытствовал я.
  – Сейчас же убери этот хлам!
  Я сложил бумаги, разбросанные по его столу, и снова затолкал их в свой ящик, а потом заметил:
  – Мне это не по душе, вы же знаете. Одна из моих обязанностей – защищать вашу жизнь. – Я подошел к сейфу. – Что, если, спустившись утром в кабинет, я найду вас бездыханным?
  – Однажды так и случится. Но не теперь. Не запирай сейф.
  – Здесь пятьдесят тысяч!
  – Знаю. Не запирай.
  – Ладно, как хотите. Пистолеты лежат во втором ящике моего стола, только они не заряжены.
  Я пожелал ему спокойной ночи и вышел.
  Глава девятнадцатая
  Утром трех десятых от пятидесяти тысяч как не бывало. Пятнадцать тысяч долларов! Я поклялся себе, что, прежде чем настанет мой смертный час, непременно взгляну на мистера Джонса хотя бы издали. Нельзя упустить возможность взглянуть на типа, который требует за сдельную работу такие деньжищи, да еще и вперед.
  Я проснулся в семь утра, проспав всего пять часов. Брать пример с Гвен и подслушивать у дверей я не стал, но и мирно посапывать в кроватке, пока Вульф в своем кабинете встречался с таинственной личностью, на которую мне запретили даже смотреть, тоже не собирался. Не раздеваясь, я взял пистолет, лежавший на столе, прошел по коридору и уселся на верхней ступеньке лестницы. Отсюда, с высоты двух пролетов, я слышал, как этот тип пришел, в прихожей раздались два голоса (один принадлежал Вульфу, другой его гостю), дверь кабинета захлопнулась, а затем в течение почти трех часов я с трудом улавливал лишь слабое бормотание, доносившееся снизу. Последний час мне приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы не заснуть. Наконец дверь кабинета открылась и голоса стали громче, через полминуты посетитель удалился, и я услышал, как заработал лифт. Я тут же ретировался в свою комнату. Опустив голову на подушку, устроился поудобнее и тут же уснул.
  По утрам я, как правило, появляюсь в кабинете не сразу – сначала мне надо полчасика посидеть в кухне с Фрицем, позавтракать, изучить утреннюю газету. Но в ту пятницу я первым делом заглянул в кабинет и отпер сейф. Вульф не тот человек, чтобы запросто расстаться с пятнадцатью тысячами, не имея ясного представления о том, для чего он это делает, поэтому мне показалось вполне вероятным, что ему в любой момент может понадобиться моя помощь. Когда пробило восемь и Фриц, относивший в комнату Вульфа поднос с завтраком, снова спустился вниз, я был уверен, что сейчас меня позовут на второй этаж. Ничего подобного. По словам Фрица, мое имя даже не упоминалось. В обычный час, без трех минут девять, уже сидя за своим столом в кабинете, я услыхал звук поднимающегося лифта. Судя по всему, Вульф снова вернулся к священному распорядку, согласно которому время с девяти до одиннадцати он проводил в оранжерее. Теперь, когда помощь со стороны уже не требовалась, они с Теодором управлялись там вдвоем.
  Признаки жизни он подал только один раз. В девять с небольшим затренькал внутренний телефон. Звонил Вульф: он хотел знать, не пришел ли кто из ребят. Я ответил, что еще нет, и тогда он сказал, что, если придут, я должен отослать их восвояси. Я спросил: и Фреда тоже? Он ответил: да, это касается всех, без исключения. Я поинтересовался, будут ли для них новые указания; он сказал: нет, просто вели, чтобы уходили.
  На этом наше общение закончилось. Я потратил два часа, разбирая утреннюю почту и наводя порядок в ящике с бумагами. В одиннадцать ноль две явился Вульф, пожелал мне доброго утра (от этого правила он никогда не отступал, даже если перед этим мы разговаривали по телефону), водворился за письменным столом и брюзгливо пробормотал:
  – Вопросы есть?
  – Нет, сэр, никаких.
  – Тогда я хочу, чтобы мне никто не мешал. Никто.
  – Да, сэр. Вам плохо?
  – Да. Я знаю, кто убил мистера Рони, каким образом и за что.
  – Знаете? И это причиняет вам боль?
  – Да. – Он тяжело вздохнул. – Дьявольщина какая-то. Когда ты знаешь об убийце все, что тебе нужно знать, что, как правило, бывает легче всего доказать?
  – Ну, это ясно. Мотив.
  Он кивнул:
  – Но не в данном случае. Я вообще сомневаюсь, что это возможно. Ты ведь знаешь, что в прошлом я уже прибегал к рискованным уловкам, правильно?
  – Еще бы. Бывало, вы так рисковали, что мне начинали сниться кошмары.
  – Так вот, все они ничто по сравнению с этой хитростью. Я разработал новый маневр и потратил на это пятнадцать тысяч долларов. Но если только мне удастся придумать что-нибудь получше, я без колебаний откажусь от него. – Он опять вздохнул, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и пробормотал: – Прошу меня не беспокоить.
  Затем Вульф на девять с лишним часов погрузился в молчание. Кажется, после одиннадцати часов девяти минут вплоть до восьми двадцати вечера он в общей сложности произнес не более восемнадцати слов. В кабинете он сидел с закрытыми глазами, время от времени втягивая и выпячивая губы и глубоко вздыхая, от чего его грудная клетка увеличивалась в объеме дюймов на пять, не меньше. За обедом и ужином аппетит у него по-прежнему был отменный, однако никаких застольных бесед не велось. В четыре пополудни он, как всегда, на два часа поднялся в оранжерею, но когда мне понадобилось зайти туда, чтобы проверить кое-что у Теодора, Вульф неподвижно восседал в своем кресле в комнате с горшечными растениями, а Теодор обращался ко мне исключительно шепотом. Мне так и не удалось внушить Теодору, что, если Вульф поглощен своими мыслями, можно хоть криком кричать у него перед носом – он все равно не услышит; главное, не пытаться втянуть его в разговор.
  Из восемнадцати слов, которые Вульф изрек в течение этих девяти часов, только девять (по слову в час) имели отношение к тому маневру, который он разрабатывал. Вскоре после ужина он пробормотал:
  – В какое время мистер Коэн освобождается вечером?
  Я ответил, что незадолго до полуночи.
  Когда после ужина он перешел в кабинет и снова устроился в кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза, я подумал: «Господи, да ведь это будет последнее дело Ниро Вульфа. Он потратит на него всю оставшуюся жизнь». Днем я неплохо поработал и не видел смысла весь вечер просиживать задницу, прислушиваясь к его дыханию. Обдумав различные варианты, я решил заглянуть к Филу, поиграть на бильярде, и только было открыл рот, чтобы сообщить о своем намерении, как Вульф тоже заговорил:
  – Арчи! Как можно быстрее вызови ко мне мистера Коэна. Пусть захватит с собой фирменный бланк и конверт «Газетт».
  – Да, сэр. Вы уже созрели?
  – Не знаю. Посмотрим. Вызывай.
  «Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки», – мелькнуло у меня в голове. Я набрал номер, немного подождал – в это время в редакции вовсю кипела работа, готовился к выходу утренний номер – и наконец услышал голос Коэна:
  – Арчи? Выпивку поставишь?
  – Нет, – твердо ответил я. – Сегодня ты должен быть трезв как стеклышко. Когда сможешь подъехать?
  – Куда?
  – К Ниро Вульфу. Ему нужно кое-что тебе сообщить.
  – Уже не успеем, – лаконично ответил Лон. – Если новость важная, говори прямо сейчас.
  – Тут дело в другом. Материал пока сырой, но до того любопытный, что Вульф, вместо того чтобы послать мальчика на побегушках, то бишь меня, хочет встретиться с тобой лично. Так когда ты подъедешь?
  – Я могу кого-нибудь послать.
  – Нет. Нужен именно ты.
  – Дело хоть стоящее?
  – Да. Вполне.
  – Тогда часа через три буду. Не раньше. Может, позже.
  – Хорошо. Только никуда не заглядывай по дороге. У меня найдется и выпивка, и закуска. Ах да, прихвати с собой фирменный бланк и конверт «Газетт». У нас кончились канцелярские припасы.
  – Хохмишь, значит?
  – Нет, сэр. Нисколько. Может, даже получишь повышение.
  Я повесил трубку и обратился к Вульфу:
  – Если хотите, чтобы он был кроток и мил, и вам не жаль ради такого дела бифштекса, я велю Фрицу вытащить мясо из морозилки, чтобы оно начало оттаивать.
  Он согласился, что бифштекса не жалко, и я отправился на кухню вести переговоры с Фрицем. Вернувшись в кабинет, я сел и еще некоторое время прислушивался к дыханию Вульфа. Минута за минутой, прошел целый час. Наконец он открыл глаза, распрямился и вынул из кармана какие-то сложенные бумаги, на поверку оказавшиеся листами, вырванными из его блокнота.
  – Достань свою записную книжку, Арчи, – сказал он с видом человека, принявшего какое-то решение.
  Я вынул из ящика стола книжку и снял с ручки колпачок.
  – Если дело не выгорит, – сердито бросил он в мою сторону, будто я один был во всем виноват, – другого шанса у нас не будет. Я пытался устроить так, чтобы в случае неудачи мы могли пойти другим путем, но ничего не получается. Поймать его можно лишь этим способом, больше никак. Простая бумага, через два интервала, две копирки.
  – Заголовок? Дата?
  – Не надо.
  Он мрачно воззрился на листы, которые вытащил из кармана.
  – Пиши. – И принялся диктовать:
  Девятнадцатого августа тысяча девятьсот сорок восьмого года в восемь часов вечера в гостиной на девятом этаже жилого дома на Восточной восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собралось двадцать человек. Все они занимали высокие посты в Коммунистической партии США. На этой и ей подобных встречах разрабатывалась стратегия и тактика предвыборной кампании, которую проводили Прогрессивная партия и ее кандидат в президенты США Генри Уоллес. Слово взял высокий худощавый мужчина с темными стрижеными усиками:
  «Никогда не забывайте, что Уоллесу нельзя верить. Ни по характеру, ни по своим умственным способностям он не заслуживает доверия. Мы можем рассчитывать на его тщеславие, с этим у него все в порядке, однако, поддерживая его, мы должны постоянно помнить, что он в любую минуту может выкинуть что-нибудь такое, что Ставка тут же отдаст распоряжение избавиться от него».
  Словом «Ставка» верхушка американских коммунистов именует Москву или Кремль – вероятно, из предосторожности (хотя не ясно, зачем она нужна, если они и так пребывают на подпольном положении), а может, по застарелой привычке не называть вещи своими именами.
  Затем выступил тучный мужчина с лысым черепом и пухлым лицом…
  Часто сверяясь со своими бумагами, Вульф диктовал мне до тех пор, пока я не исчеркал тридцать две страницы своей записной книжки. Наконец он остановился, поджал губы, немного помолчал, а затем велел мне напечатать текст, что я и сделал, не забыв про два интервала. Заканчивая очередной лист, я передавал его Вульфу, и тот карандашом вносил изменения. Вообще он редко правил надиктованные им тексты, но данный случай, по-видимому, относился к разряду совершенно особых. И я был полностью с ним согласен. В этом тексте, который от страницы к странице становился все интереснее и интереснее, содержались такие подробности, знать о которых полагалось лишь лицам рангом никак не ниже заместителя комиссара, – конечно, если они соответствовали действительности. Мне очень хотелось прояснить последний пункт, но если работу предполагалось завершить до прихода Лона Коэна, времени на досужие разговоры у нас не было, и я удержался от вопросов.
  Я давно уже вытащил из пишущей машинки последний лист, но Вульф все еще пыхтел над ним, когда раздался дверной звонок. Я вышел в прихожую, чтобы открыть Лону.
  Когда мы познакомились, Лон числился рядовым сотрудником «Газетт», теперь же он был вторым человеком в отделе городских новостей. Насколько я знал, повышение почти не вскружило ему голову и у него появилась только одна небольшая странность: он завел в своем столе расческу и каждый вечер, после работы, перед тем как махнуть в любимое питейное заведение, долго и тщательно причесывался. Других недостатков за ним не водилось.
  Он обменялся с Вульфом рукопожатием и обратился ко мне:
  – Ну и плут! Ты же мне обещал… А, вижу, все есть. Привет, Фриц! Ты в этом доме единственный, кому я могу верить.
  Он взял с подноса бокал, слегка поклонившись Вульфу, одним махом выдул треть содержимого и уселся в красное кожаное кресло.
  – Бумагу я прихватил, – сообщил он. – Три листа. Получите ее, как только расскажете, как некто по имени Сперлинг сознательно и преднамеренно отправил на тот свет Луиса Рони.
  – Именно этот сюжет, – отозвался Вульф, – я и хотел вам предложить.
  Лон навострил уши.
  – Сперлинг? – воскликнул он.
  – Нет. Я неточно выразился. Имя пока подождет. Но об остальном мы побеседуем.
  – Черт побери, уже полночь! Вы же не думаете…
  – Не сегодня. И даже не завтра. Но когда я все выясню, вы первый получите информацию.
  Лон внимательно посмотрел на него. Вошедший в эту комнату беспечный выпивоха на глазах превратился в хваткого репортера. Ради исключительного права на материал об убийстве Луиса Рони стоило на время забыть об отдыхе.
  – Боюсь, одних бланков с конвертами вам будет маловато, – проговорил он. – Что, если я в придачу наклею марки?
  Вульф кивнул:
  – Этого хватит. Но я могу предложить кое-что еще. Как вам понравится предназначенная именно для вашей газеты серия статей, где со всеми подробностями будет рассказываться о собраниях руководителей американской Компартии?
  Лон склонил голову набок.
  – Вам не хватает только длинной белой бороды и красной шубы, – заявил он.
  – Нет, я слишком толстый. Так вам интересно?
  – Еще бы. А кто поручится за достоверность?
  – Я.
  – То есть вы подпишете статьи своим именем?
  – Господи, ни в коем случае. Статьи будут анонимными. Но я предоставлю свои гарантии, если потребуется – письменные, что источник сведений надежен и заслуживает доверия.
  – Кому и сколько придется заплатить?
  – Никому платить не надо.
  – Черт, вам и без бороды хорошо! О какого рода подробностях вы упоминали?
  Вульф повернулся ко мне:
  – Дай ему почитать, Арчи.
  Я вручил Лону оригинальный экземпляр напечатанного мной текста, и он поставил бокал на стол рядом с собой, чтобы освободить руки. Всего у меня получилось семь страниц. Он начал мельком проглядывать текст, но постепенно углубился в чтение, а когда дошел до конца, вернулся к первой странице и перечел ее заново. Тем временем я опять наполнил его бокал и, зная, что Фриц сейчас занят, сам сходил на кухню за пивом для Вульфа. По дороге я решил, что мне тоже не помешает выпить, и захватил еще один бокал.
  Лон положил бумаги на стол, увидел, что его бокал опять полон, и не заставил себя уговаривать.
  – Горячий материальчик, – признался он.
  – Пожалуй, хоть сейчас в печать, – скромно заметил Вульф.
  – Это точно. А за клевету нас не привлекут?
  – Никакой клеветы нет и не будет. Здесь нет ни имен, ни адресов.
  – Ага, я заметил. Но иски все же не исключены. В случае чего вашему осведомителю придется давать показания в суде.
  – Нет, сэр, – отрезал Вульф. – Мой осведомитель засекречен, таковым он и останется. Вы получите от меня гарантии, а также, если нужно, обязательство возместить оклеветанным лицам моральный ущерб, но и только.
  – Что ж… – Лон сделал глоток. – Лично мне это по душе. Но у меня имеется начальство. В таких случаях решает оно. Завтра пятница, и… Господи помилуй, что это? Не говорите мне, что… Арчи, ты только глянь!
  Мне в любом случае пришлось встать и подойти – я убрал бумаги, чтобы Фриц мог поставить поднос на стол. Зрелище действительно было великолепное. Сочный, подрумянившийся бифштекс был подан с поджаренными на гриле ломтиками сладкого картофеля, грибами и кресс-салатом. Витавший над блюдом изумительный аромат заставил меня пожалеть, что я не заказал Фрицу вторую порцию.
  – Я понял, – сказал Лон, – все это мне только снится. Арчи, поклянись, что ты действительно мне позвонил и пригласил сюда. Ладно, продолжаю спать.
  Он вставил нож в истекавший соком бифштекс, отрезал кусочек и широко раскрыл рот. Вслед за мясом туда же отправились ломтик картофеля и грибочек. Я смотрел на Лона, как смотрит собака, которой позволили подойти к обеденному столу. Наконец я не выдержал, сходил на кухню, принес оттуда тарелку с парой кусков хлеба и протянул ему.
  – Давай-ка, братишка, делись. Тебе одному три фунта мяса нипочем не съесть.
  – Да здесь не больше двух.
  – Ладно заливать-то. Перекладывай мне на тарелку.
  В конце концов, он находился в гостях, поэтому был вынужден уступить.
  Когда немного погодя Лон ушел, на тарелке лежала лишь одинокая косточка, уровень жидкости в бутылке со скотчем опустился еще на три дюйма, фирменные бланки и конверты перекочевали в ящик моего стола и все договоренности были достигнуты – оставалось только дождаться, что скажет руководство «Газетт». Поскольку на носу были выходные, решение могло задержаться, но Лон считал, что у нас отличные шансы добиться одобрения к субботе и неплохие – к воскресенью. По его мнению, серьезным препятствием служил тот факт, что Вульф не гарантировал серию публикаций. Он твердо обещал дать две статьи и говорил, что, вероятно, будет третья, но дальше этого не пошел. Лон пытался выудить у него согласие минимум на шесть статей, но безуспешно.
  Снова оставшись наедине с Вульфом, я выразительно посмотрел на него.
  – Перестань таращиться, – буркнул он.
  – Простите великодушно. Я тут занялся кое-какими подсчетами. Две статейки по две тысячи слов каждая, итого четыре тысячи слов. Пятнадцать тысяч долларов… Выходит, по три семьдесят пять за слово. Причем он даже не сам их писал. Если вы подались в литературные негры…
  – Пора спать.
  – Да, сэр. Когда напишем вторую статью, что дальше?
  – Ничего. Будем сидеть и ждать. Проклятье, если это не сработает…
  Он пожелал мне доброй ночи и направился к лифту.
  Глава двадцатая
  На следующий день, в пятницу, были надиктованы, отстуканы на машинке и выправлены еще две статьи. Вторая была отослана Лону Коэну, а третья заперта в нашем сейфе. В статьях описывались события начиная с дня выборов и до конца года, и хотя никаких имен и адресов там не было, почти все остальное рассказывалось без утайки. Я сам был заинтригован и с нетерпением ожидал продолжения.
  Боссы Лона охотно согласились на предложенные Вульфом условия, включая гарантии против исков о клевете, но решили начать публикацию не раньше воскресенья. Заголовки на первой странице гласили:
  МЕТОДЫ АМЕРИКАНСКИХ КОММУНИСТОВ КРАСНАЯ АРМИЯ В ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ ИХ ШТАБ-КВАРТИРА В США.
  Затем шло вступление, набранное курсивом:
  «Газетт» представляет первую из серии статей, рассказывающих о том, как американские коммунисты помогают России вести холодную войну и готовятся к реальным боевым действиям, если дойдет и до этого. Все факты подлинные. По понятным причинам имя автора публикаций не раскрывается, однако «Газетт» обладает достаточными гарантиями их достоверности. Мы надеемся продолжить эту серию и в дальнейшем ознакомить читателей с последними действиями красных, включая их тайные совещания до, во время и после громкого судебного процесса в Нью-Йорке. Вторая статья будет опубликована завтра. Не пропустите!
  Ниже шел текст в том виде, в каком его надиктовал сам Вульф.
  Я бы с удовольствием умолчал кое о чем, чтобы позднее представить замысел Вульфа в самом эффектном ракурсе, однако рассказываю все по порядку, как было на самом деле. Это относится к пятнице, субботе, воскресенью и понедельнику, до половины девятого вечера. Вы знаете все, что знал я, во всяком случае будете знать, когда я добавлю, что третья статья была закончена в воскресенье и отправлена Лону в понедельник к полудню, чтобы появиться во вторничном выпуске; что окончательный отчет Уэйнбаха о камне подтвердил первоначальные выводы; что больше ничего не предпринималось и что в течение этих четырех дней Вульф был как на иголках, чего за ним давненько не водилось. Я не имел ни малейшего представления, чего он хочет добиться, строча статьи за мистера Джонса и выбалтывая сокровенные тайны коммунистов.
  Признаюсь, я силился в этом разобраться. К примеру, в пятницу утром, пока он пропадал в оранжерее, я тщательно пересчитал фотографии, лежавшие в ящике его письменного стола, но все они оказались на месте. Ни одна не исчезла. Действуя из самых лучших побуждений, я совершил еще пару попыток проникнуть в его замыслы, но безрезультатно. До самого понедельника я буквально вырывал из рук у почтальона письма, при каждом звонке опрометью бросался открывать, надеясь, что принесли телеграмму, и торопливо хватался за телефонную трубку: я решил, что статьи – это только наживка, а мы превратились в рыбаков, сидевших на берегу и тщетно надеявшихся, что сейчас начнет клевать. Но если клев ожидался в виде письма, телеграммы или телефонного звонка, то никакой рыбы нам не досталось.
  Затем, в понедельник вечером, сразу после ужина Вульф в кабинете вручил мне исписанный листок из своего блокнота и спросил:
  – Сможешь прочесть, Арчи?
  Это был риторический вопрос: его почерк почти так же разборчив, как печатные буквы. Я прочел и сказал:
  – Да, сэр, тут все ясно.
  – Отпечатай этот текст на фирменном бланке «Газетт», включая подпись, как указано. Потом дай мне взглянуть. На том же фирменном конверте проставь адрес: мистеру Альберту Энрайту, Коммунистическая партия США, Восточная двадцатая улица, дом тридцать пять. Одна копирка, через один интервал.
  – Можно допустить одну-две ошибки?
  – Постарайся без них. Ты в Нью-Йорке не единственный, кто хорошо печатает.
  Я придвинул к себе пишущую машинку, достал бланк, заправил его и начал стучать по клавишам. Вынув готовый текст, я прочел:
  27 июня 1949 года
  Дорогой мистер Энрайт!
  Пишу Вам потому, что однажды встречался с Вами и два раза слышал Ваши выступления на митингах. Вы не узнали бы меня, даже если бы увидели, мое имя вам также ни о чем не скажет.
  Я работаю в «Газетт». Разумеется, Вам известно о серии статей, запущенной нами в воскресенье. Я не коммунист, но поддерживаю многое из того, за что они выступают, и считаю, что с ними обходятся несправедливо. В любом случае я не выношу предателей, а человек, предоставивший «Газетт» материал для вышеупомянутых статей, безусловно, предатель. Полагаю, Вы имеете право знать, кто он такой. Я никогда его не видел, да и навряд ли он когда-нибудь появлялся в редакции, но мне известно, кто из журналистов с ним сотрудничает. По счастливой случайности мне в руки попала одна вещь, которая, думается, должна Вам помочь; прикладываю ее к этому письму. Судя по всему, она находилась в папке, которая была предоставлена нашему руководству в доказательство подлинности публикуемых материалов. Большего я Вам сказать не могу, иначе Вы сможете установить мою личность, а я этого не хочу.
  Желаю дальнейших успехов в борьбе с империалистами, монополистами и поджигателями войны.
  Ваш друг
  Я встал, чтобы передать письмо Вульфу, затем снова сел за машинку и отстукал на конверте адрес. И хотя в письме не было допущено ни одной ошибки, тут меня бес попутал и вместо «Коммунистическая» я напечатал: «Коуммнистическая». Пришлось взять новый конверт. Но я не огорчился, так как был слишком взволнован. Через мгновение я узна́ю, какая фотография будет приложена к письму, если, конечно, старый бездельник не выставит меня вон.
  К счастью, не выставил, хотя вполне мог. Он выдвинул ящик письменного стола, немного порылся в нем, протянул мне снимок и сказал:
  – Приложи к письму. Брось в тот ящик, так чтобы сегодня дошло.
  Это была лучшая из фотографий с изображением членского билета Коммунистической партии на имя Уильяма Рейнолдса, за номером 128–394. Я проводил снимок испепеляющим взглядом, вложил его в конверт, запечатал, наклеил марку и вышел из дома. Решив, что в моем состоянии не повредит свежий воздух, я отправился к станции метро «Таймс-сквер».
  В тот вечер я больше не ждал от Вульфа никаких распоряжений; так оно и получилось. Спать мы отправились довольно рано. Раздеваясь у себя в комнате, я все еще строил предположения, не в силах изобрести ничего стоящего. Основная хитрость уже не составляла для меня загадки, но что должно было последовать дальше? Неужели опять будем сидеть и ждать у моря погоды? И если да, то каким образом откроется истинное имя Уильяма Рейнолдса; когда, зачем и кто это должен сделать? Накрывшись простыней, я выбросил эти мысли из головы, чтобы немного отдохнуть.
  На следующий день, во вторник, до самого полудня и даже немного дольше мы действительно сидели и ждали, во всяком случае так это выглядело со стороны. Правда, скучать не пришлось, так как телефон разрывался от звонков. Утром в «Газетт» появилась третья статья, и редакция умоляла написать продолжение. Мне было велено увиливать до последнего. Еще не было и десяти, а Лон звонил уже дважды; потом последовала настоящая пулеметная очередь звонков: редактор отдела городских новостей, ответственный редактор, выпускающий редактор, издатель и прочая и прочая. Они так наседали, что я уже хотел сам настрочить статью, чтобы потом толкнуть ее за пятнадцать тысяч зеленых.
  Когда вскоре после обеда телефон затрещал снова, я ни на секунду не усомнился, что это опять названивает кто-то из газетчиков, поэтому не стал тратить время на обычное приветствие, а просто брякнул:
  – Да?
  – Это дом Ниро Вульфа?
  Этот скрипучий голос, звучавший как-то искусственно, был мне совершенно не знаком.
  – Да. Говорит Арчи Гудвин.
  – Мистер Вульф рядом?
  – Да. Он занят. Кто говорит?
  – Просто скажите ему: прямоугольник.
  – Что? Повторите, пожалуйста, по слогам!
  – Пря-мо-у-голь-ник. Прямоугольник. Скажите ему прямо сейчас. Его это заинтересует.
  Связь прервалась. Я повесил трубку и повернулся к Вульфу:
  – Прямоугольник.
  – Что?
  – Он так сказал, вернее, проскрипел. Просто попросил, чтобы я передал вам: «прямоугольник».
  – Ага! – Вульф выпрямился, взгляд его прояснился. – Позвони в национальную штаб-квартиру Коммунистической партии США, номер: А-четыре-два-два-один-пять. Мне нужен мистер Харви или мистер Стивенс. Любой из них.
  Я крутанулся на стуле и стал набирать номер. Через секунду у меня в ухе раздался приятный женский голос. Его благозвучность повергла меня в шок, да и вообще я несколько смутился, так как впервые в жизни разговаривал с женщиной-коммунисткой, поэтому пробормотал:
  – Меня зовут Гудвин, товарищ. Можно позвать к телефону мистера Харви? С ним хочет поговорить мистер Ниро Вульф.
  – Вы сказали – Ниро Вульф?
  – Да. Детектив.
  – Я слышала имя. Сейчас посмотрю. Не вешайте трубку.
  Я стал ждать. Мне было не впервой висеть на линии, пока телефонистка или секретарь ходила смотреть, поэтому я откинулся на спинку кресла и устроился поудобнее, однако очень скоро мужской голос сообщил: «Харви слушает». Я дал знак Вульфу снять трубку параллельного аппарата, а свою вешать не стал.
  – Как поживаете, сэр? – учтиво промолвил Вульф. – У меня большие затруднения, а вы можете мне помочь, если, конечно, захотите. Не могли бы вы приехать ко мне домой сегодня в шесть часов с одним из ваших коллег? Может быть, с мистером Стивенсом или мистером Энрайтом, если кто-то из них свободен.
  – Почему вы думаете, что мы можем помочь? – поинтересовался Харви, отнюдь не грубо. У него был чуть хрипловатый негромкий бас.
  – Не сомневаюсь, что можете. По крайней мере, я хочу спросить вашего совета. Это касается человека, которого вы знаете под именем Уильяма Рейнолдса. Он имеет отношение к расследованию, которым я сейчас занимаюсь. Дело это срочное. Вот почему мне нужно как можно скорее с вами повидаться. Времени совсем нет.
  – Почему вы думаете, что я знаком с человеком по имени Уильям Рейнолдс?
  – Ах, перестаньте, мистер Харви! Давайте сначала переговорим, а уж вы потом решите, знакомы вы с ним или нет. По телефону я ничего сообщить не могу, поскольку это не телефонный разговор.
  – Не вешайте трубку.
  На этот раз ждать пришлось куда дольше. Вульф терпеливо сидел, прижав трубку к уху, и я тоже. Через три-четыре минуты он заметно помрачнел, но тут на том конце провода снова зазвучал голос Харви, и Вульф начал постукивать указательным пальцем по подлокотнику.
  – Если мы приедем, – спросил Харви, – кто там будет?
  – Вы, разумеется, и я. А также мистер Гудвин, мой помощник.
  – Больше никого?
  – Нет, сэр.
  – Хорошо. Мы будем у вас в шесть.
  Я дал отбой и поинтересовался у Вульфа:
  – У мистера Джонса всегда такой скрипучий голос? А пароль «прямоугольник», стало быть, означает, что письмо от «Друга» получено? А может, не просто получено, но и прочитано таким-то комиссаром?
  Глава двадцать первая
  Я так никогда и не увидел Альберта Энрайта, которому напечатал письмо, потому что мистер Харви прихватил с собой другого коллегу – мистера Стивенса.
  Мне приходилось лично встречаться с одним или двумя высокопоставленными коммунистами, не меньше дюжины я видел на многочисленных газетных снимках и вовсе не ожидал, что наши посетители окажутся похожи на каких-нибудь заморских чудищ или ядовитых гадин, но все равно немного удивился. Особенно поразил меня Стивенс – немолодой, щуплый, бледнолицый человечек с жидкими каштановыми волосами, которые следовало подстричь еще неделю назад, и в очках без оправы. Имей я дочь-старшеклассницу, я бы предпочел, чтобы она, оказавшись ночью в незнакомой местности, спрашивала дорогу только у таких типов, как Стивенс. С Харви все казалось не столь однозначным: этот явно был помоложе и поздоровее, у него были внимательные зеленовато-карие глаза и правильные черты лица, но награждать его званием «Самого опасного человека месяца» я бы не торопился.
  Они отказались от коктейлей и вообще от всякой выпивки, не стали усаживаться в креслах поудобнее. Харви своим хриплым баском объявил, что без четверти семь у них назначена следующая встреча.
  – Постараюсь как можно короче, – заверил их Вульф. Он полез в ящик стола, вытащил оттуда одну из фотографий и протянул им. – Не желаете взглянуть?
  Посетители привстали, Харви взял снимок, и оба принялись его рассматривать. Я подумал, что это переходит всякие границы. Кто я, в самом деле: ничтожный червяк? Когда Харви бросил снимок на стол, я все-таки подошел и взглянул на него, а потом возвратил Вульфу. Однажды он у меня поплатится за все свои идиотские шуточки. Но сейчас я прямо-таки остолбенел.
  Харви со Стивенсом снова сели, даже не переглянувшись. Меня поразила такая сверхосторожность, но я предположил, что коммунисты, особенно высокого полета, рано усваивают эту привычку и доводят ее до автоматизма.
  Вульф ласково проговорил:
  – Интересное лицо, не правда ли?
  Стивенс остался невозмутим и ничего не ответил.
  – Кому как, – подал голос Харви. – Кто это?
  – Мы только теряем время, – заметил Вульф уже не столь ласковым тоном. – Если у меня и были сомнения в том, что вы его знаете, их уже не осталось, ведь вас сюда привело его имя. Навряд ли вы примчались ко мне потому, что очень огорчились, узнав о моих затруднениях. Раз вы отрицаете, что знаете этого человека под именем Уильяма Рейнолдса, значит, вы зря приехали, так как нам не о чем больше говорить.
  – Давайте порассуждаем отвлеченно, – спокойно ответил Стивенс. – Вам непременно надо, чтобы мы подтвердили, что знаем его как Уильяма Рейнолдса?
  Вульф одобрительно кивнул:
  – Идет. Тогда я все объясню. Надо сказать, что когда я несколько дней назад познакомился с этим человеком, его звали не Рейнолдс. Вероятно, вам известно его второе имя, но поскольку, общаясь с вами и вашими товарищами, он называл себя Рейнолдсом, мы тоже так будем его называть. Повстречавшись с ним меньше недели назад, я понятия не имел, что он коммунист; это выяснилось только вчера.
  – Каким образом? – резко спросил Харви.
  Вульф покачал головой:
  – Боюсь, мне придется оставить это за скобками. За годы работы частным детективом я приобрел много полезных связей среди полицейских, репортеров, да самых разных людей. И вот что я вам скажу: мне думается, Рейнолдс совершил ошибку. Это всего лишь предположение, но предположение вполне разумное: он испугался. Почувствовал, что над ним нависла невообразимая опасность (виной тому был я), и натворил глупостей. Опасность эта заключалась в том, что ему грозило обвинение в убийстве. Он понимал, что обвинить его смогут, лишь если будет доказано, что он – коммунист. Решив, что я тоже это понимаю, он изобрел способ защитить себя, а именно – сделать вид, что под личиной коммуниста на самом деле скрывается злейший враг коммунизма, подкапывающийся под него изнутри. Как я уже сказал, это всего лишь предположение, но…
  – Погодите-ка. – По-видимому, Стивенс никогда не повышал голос, даже если ему приходилось кого-то перебивать. – Мы, к счастью, еще не дожили до той поры, когда достаточно будет доказать, что человек – коммунист, чтобы стало понятно, что он убийца. – Стивенс улыбнулся, и, увидев эту гримасу, которую он выдавал за улыбку, я решил, что накажу своей дочери спрашивать дорогу у кого-нибудь другого. – Не так ли?
  – Разумеется, – согласился Вульф. – Скорее наоборот. Коммунистам настоятельно рекомендуется осуждать бытовые убийства по личным мотивам. Но в данном случае все обстоит по-другому. Поскольку мы рассуждаем отвлеченно, попробую предположить, что вам известно о смерти человека по имени Луис Рони, который погиб под колесами автомобиля в загородном поместье Джеймса Сперлинга, а также о том, что в это время Уильям Рейнолдс находился совсем неподалеку. Что скажете?
  – Продолжайте, – буркнул Харви.
  – Что ж, не будем тратить времени на общеизвестные факты. Ситуация такова: я знаю, что мистер Рейнолдс убил мистера Рони. Я хочу, чтобы его арестовали и предъявили ему обвинение в убийстве. Но для того, чтобы его осудили, необходимо доказать, что он член Коммунистической партии, потому что только так можно будет установить мотив преступления. Вам придется принять это утверждение на веру; я не собираюсь открывать вам все свои карты. Ведь если я это сделаю, а вы все равно примете сторону мистера Рейнолдса, я окажусь в гораздо более затруднительном положении, чем сейчас.
  – Мы не покрываем убийц, – добродетельным тоном провозгласил Харви.
  Вульф кивнул:
  – Надеюсь. Ведь это не только достойно порицания, но и бессмысленно. Вы понимаете, что я должен доказать отнюдь не причастность Уильяма Рейндолдса к Коммунистической партии (это не составило бы труда), а то, что именно Рейнолдс, кем бы он ни был, находился рядом с мистером Рони в момент его гибели. Я знаю только два способа этого достичь. Первый – арестовать мистера Рейнолдса, предъявить ему обвинение, привлечь к суду и показать, что его членство в Компартии имеет прямое отношение к преступлению. Вы и ваши товарищи – пятьдесят, сто, сколько потребуется, – будете вызваны в суд как свидетели обвинения, чтобы ответить на вопрос: «Являлся ли когда-либо подсудимый членом Коммунистической партии?» Те из вас, кто его знает, но ответит отрицательно, окажутся лжесвидетелями. Рискнете ли вы все (не большинство из вас, а все, без исключения) пойти на это? Стоит ли человек, совершивший убийство по личным мотивам, того, чтобы грудью встать на его защиту? Сомневаюсь. Если вы все же рискнете, тогда, боюсь, вам несдобровать. Лично я не премину осложнить вам жизнь.
  – Не пугайте – пуганые, – заявил Харви.
  – А второй способ? – спросил Стивенс.
  – Второй гораздо проще для всех. – Вульф взял фотографию в руки. – Вы пишете на этом снимке свои фамилии. Я наклеиваю его на лист бумаги. Ниже вы приписываете: «На данной фотографии, где мы проставили свои фамилии, изображен Уильям Рейнолдс, известный нам как член Коммунистической партии США». Затем вы оба подписываетесь. И делу конец.
  Стивенс и Харви впервые за все это время обменялись взглядами.
  – Все это лишь отвлеченные рассуждения, – сказал Стивенс, – однако мы обязательно над ними подумаем.
  – И долго вы будете думать?
  – Не знаю. До завтра или до послезавтра.
  – Меня это не устраивает.
  – Идите к черту. – Харви вел себя вызывающе. – Вам-то что за дело?
  – Ничего, – грустно проговорил Вульф, – просто я не люблю, когда убийцы разгуливают на свободе. Если мы прибегнем к простому способу и покончим с этим прямо сейчас, он окажется за решеткой еще до полуночи. Если отложим на потом… – Он пожал плечами. – Не знаю, что он предпримет в ответ, – может, и ничего…
  Мне пришлось подавить ухмылку. С таким же успехом он мог спросить их, не хотят ли они дать Рейнолдсу отсрочку на день или два, чтобы он мог состряпать еще несколько статеек для «Газетт». К этому-то он их, собственно, и подводил. Зная, что сейчас у них на уме, я попытался прочесть на их физиономиях хоть какие-то признаки этого, но они были тертые калачи. На вид – обычные люди, размышляющие над отвлеченной проблемой, которая им не слишком по душе.
  Наконец Стивенс заговорил все тем же тихим голосом:
  – Так арестуйте его. Если простым способом не получится, попробуете другой.
  – Нет, сэр, – решительно ответил Вульф, – без вашего заявления предъявить ему обвинение будет непросто. Можно, конечно, но придется повозиться.
  – Вы сказали, – возразил Харви, – что, если мы подпишем вашу бумажку, для нас на этом все закончится, но это неправда. Ведь нам придется давать показания в суде.
  – Возможно, – неохотно согласился Вульф, – но только вам двоим, как свидетелям обвинения, помогающим осудить убийцу, при самом доброжелательном к вам отношении. В противном случае вызовут не только вас, и если вы ответите, что не знаете его, тем самым вы станете на защиту убийцы просто потому, что он ваш товарищ. Это отнюдь не возвысит вас в глазах общественности, не говоря уж о проблеме лжесвидетельства.
  Стивенс поднялся.
  – Мы дадим ответ через полчаса, может быстрее.
  – Хорошо. В гостиной звуконепроницаемые стены. Если угодно, можете подняться наверх.
  – Мы лучше на улице. Идем, Джерри.
  Стивенс направился к выходу. Я обогнал его, чтобы открыть дверь и выпустить гостей, а затем вернулся в кабинет. То, что я увидел по возвращении, заставило меня наконец открыто ухмыльнуться. Вульф достал из ящика стола лист бумаги и тюбик с клеем.
  – Торопите события? – поинтересовался я.
  – Еще чего! Наживка проглочена.
  – Отбираете у детишек конфетку, – констатировал я. – Хотя, должен признаться, они далеко не детишки, особенно Стивенс.
  Вульф хмыкнул:
  – Он занимает третье место в американской коммунистической иерархии.
  – С виду не скажешь, а по замашкам – вполне. Я заметил, что они даже не спросили, из чего вы заключили, что убийца Рейнолдс, – им на это плевать. Им нужно только одно: чтобы прекратили печатать статьи, а Рейнолдса сожгли на костре. Чего я никак не уразумею, так это почему они с ходу поверили анонимке? Даже не дали Рейнолдсу шанс оправдаться.
  – Раздавать шансы – не в их обычае, – с презрением пояснил Вульф. – Да и как бы он доказал, что письмо лжет? Как бы он объяснил, откуда взялась фотография его членского билета? Ему оставалось бы только отпираться, а они бы ему все равно не поверили. Они никому не верят, особенно друг другу, и я их отлично понимаю. Пожалуй, не буду наклеивать снимок, пока они не напишут на нем свои фамилии.
  В отличие от Вульфа, я вовсе не был уверен, что дело выгорит. Мне казалось, им придется выносить вопрос на заседание, а с этим за полчаса не управиться. Но, судя по всему, Вульф был лучше меня осведомлен о положении и полномочиях Стивенса. Я выпустил их из дому в шесть тридцать четыре, а в шесть пятьдесят две снова раздался звонок, и я отправился открывать. Прошло восемнадцать минут – правда, до ближайшей телефонной будки было всего полквартала.
  Они не стали присаживаться. Харви стоял и глазел на меня, словно я чем-то ему не потрафил, а Стивенс подошел к столу Вульфа и объявил:
  – Предложенная вами формулировка нас не устраивает. Мы предлагаем другую:
  
  Как честные американские граждане, служащие общественному благу и идеалам подлинной демократии, мы полагаем, что любой преступник, вне зависимости от его политической принадлежности, должен быть наказан. Поэтому, в интересах справедливости, мы написали свои фамилии на помещенной выше фотографии, сим удостоверяя, что изображенный на ней человек известен нам как Уильям Рейнолдс. Он, по нашим сведениям, в течение восьми лет, вплоть до сегодняшнего дня, состоит членом Коммунистической партии США. Зная, что вскоре ему будет предъявлено обвинение в убийстве, исполнительный комитет Коммунистической партии исключает его из своих рядов.
  
  Я записал на счет Стивенса одно очко. Он единым духом, ничего под рукой не имея, отбарабанил этот текст, будто давным-давно заучил его наизусть.
  Вульф пожал плечами.
  – Ну, если вы полагаете, что чем многословнее, тем лучше… Хотите, чтобы мистер Гудвин отпечатал заявление на машинке, или напишете сами от руки?
  Я немало порадовался, когда Стивенс предпочел собственное перо. Для меня было бы честью отстукать столь патриотический текст, но с коммунистами надо держать ухо востро. Что, если кому-нибудь из них придет в голову вытащить из кармана анонимку и сличить ее с напечатанным заявлением? Даже невооруженным глазом будет легко заметить, что «н» в обоих случаях вываливается из строки, а «в» плохо пропечатывается. Поэтому я с удовольствием уступил Стивенсу свой письменный стол. Он настрочил заявление, подписался и вывел свою фамилию на снимке. То же сделал и Харви. Мы с Вульфом подписались как свидетели, затем Вульф перечитал текст. Открыв тюбик с клеем, который, как я уже упоминал, был у него в руке, он приклеил фотографию к верхней части листа.
  – Можно на минуточку? – попросил Стивенс.
  Вульф протянул ему бумагу.
  – Вот что, – сказал Стивенс. – Мы отдадим заявление только после того, как вы гарантируете, что Рейнолдса задержат уже сегодня. Вы сказали: еще до полуночи.
  – Все правильно. Его обязательно арестуют.
  – Вы получите бумагу, как только это произойдет.
  Я так и знал, что они все испортят. Будь это что-то более прочное, например камень, я попросту отнял бы его, даже если бы Харви бросился на подмогу товарищу.
  – Тогда его не арестуют, – спокойно, без всякого огорчения в голосе, ответил Вульф.
  – Почему?
  – Потому что заявление – это ключ, которым я собираюсь его запереть. Иначе стал бы я все это затевать? Никогда! Сегодня вечером я кое-кого сюда приглашу, но не раньше, чем получу от вас этот документ. Осторожно, не помните его.
  – Рейнолдс тоже здесь будет?
  – Да.
  – Тогда мы тоже придем и принесем его с собой.
  Вульф покачал головой:
  – Кажется, вы меня не слушаете. Бумага останется здесь, или вы будете выключены из процесса, пока вас не вызовут в суд для дачи показаний. Отдайте ее мне, и я с радостью приглашу вас с мистером Харви к себе сегодня вечером. Отличная идея! Вы не примете участия в разговоре, но сможете прекрасно устроиться в гостиной. Почему бы нет?
  Это предложение решило исход дела. Они изо всех сил упирались, но, как сказал Вульф, наживка была проглочена. Они понятия не имели, что еще выболтает Рейнолдс в следующей статье, и хотели побыстрее упрятать его за решетку, а Вульф стоял на своем: без документа он и пальцем не шевельнет. Наконец он его заполучил. Было условлено, что к десяти часам они вернутся и будут дожидаться в гостиной, пока их не попросят присоединиться к остальным.
  После ухода гостей Вульф спрятал бумагу в средний ящик стола.
  – И зачем нам такая уйма фотографий, – заметил я. – Мистеру Джонсу они не понадобились. Ведь он его знал, ему довольно было одного взгляда. Да?
  – Ужин на столе.
  – Да, сэр. Забавное будет совпадение, если выяснится, что под личиной мистера Джонса скрывается Харви или Стивенс. Правда же?
  – Нет, не правда. Посмотри потом в словаре значение слова «совпадение». Свяжись-ка лучше с мистером Арчером.
  – Сейчас? Ведь ужин на столе.
  – Звони.
  Это оказалось не так-то просто. В приемной окружного прокурора в Уайт-Плейнс мне ответили, но помочь ничем не смогли. Тогда я позвонил к нему домой, где мне сказали, что Арчера не будет весь вечер, но где его искать, не сообщили. Я с трудом добился, чтобы ему срочно передали, что с ним желает связаться Ниро Вульф. Я дал отбой и откинулся на спинку кресла, приготовившись к ожиданию, которое могло продлиться от пяти минут до часа. Вульф сидел прямо, он хмурился, губы были поджаты; тем временем еда остывала. Наконец его вид начал всерьез действовать мне на нервы, и я решил предложить, чтобы мы переместились в столовую, но тут зазвонил телефон. Это был Арчер.
  – В чем дело? – Он был немногословен и раздражен.
  Вульф объяснил, что ему нужен совет.
  – Насчет чего? Я ужинаю с друзьями. Нельзя подождать до утра?
  – Нет, сэр. Я нашел убийцу Луиса Рони, у меня есть и доказательства. Хочу побыстрее с этим разделаться.
  – Убийцу… – Короткая пауза. – Я вам не верю!
  – Неудивительно, однако это правда. Сегодня вечером он приедет ко мне. Мне нужен ваш совет, как поступить. Я могу попросить инспектора Кремера из нью-йоркской полиции прислать человека, чтобы взять его под стражу, или же…
  – Нет! Послушайте, Вульф…
  – Нет, это вы послушайте. Вы хотите поужинать, я тоже хочу. Я бы предпочел, чтобы его арестовали именно вы – по двум причинам. Во-первых, он ваша законная добыча. Во-вторых, я хочу закрыть дело сегодня же, а для этого необходимо разобраться с признанием мистера Кейна. Это потребует присутствия не только мистера Сперлинга и мистера Кейна, но и всех, кто находился там в вечер убийства мистера Рони. Если приедете вы или пришлете кого-то вместо себя, они тоже будут вынуждены явиться. Лучше, если придут все; впрочем, при данных обстоятельствах вряд ли кто-то заупрямится. Вы можете собрать всех у меня к десяти часам?
  – Господи, это немыслимо! Мне надо немного подумать…
  – У вас была неделя для размышлений, но вы предпочли переложить свои обязанности на меня. Я выполнил работу за вас. Вы можете собрать всех у меня к десяти часам?
  – Не знаю, черт подери! Вы загнали меня в угол!
  – Хотите, чтобы я повременил денек-другой? Жду вас в десять, постарайтесь не задерживаться. Если приедете без остальных, вас не пустят; в конце концов, это не ваша территория, и вы здесь всего лишь гости. Если будете упрямиться, я передам убийцу нью-йоркской полиции.
  И мы с Вульфом положили трубки. Он отодвинул свое кресло и поднялся.
  – Не канителься с ужином, Арчи. Надо исполнить обещание, данное мистеру Коэну, так что тебе придется съездить к нему.
  Глава двадцать вторая
  Насколько я понимаю, коммунисты считают, что им в этой жизни досталось слишком мало, а капиталистам – слишком много. В тот вечер они с этой своей теорией произвели настоящее опустошение. Столик в кабинете ломился от разных напитков, сыров, орехов, домашних паштетов и печений, но ни один из собравшихся здесь тринадцати человек, включая нас с Вульфом, не проглотил и маковой росинки. На столике в гостиной красовался примерно тот же ассортимент закусок, но в меньших количествах, и Харви со Стивенсом на па́ру умяли практически все угощение. Заметь я это до их ухода, не преминул бы подпустить шпильку. Правда, у них было больше времени на еду, поскольку они явились первыми, ровно в десять часов, а кроме того, им было совершенно нечего делать – сиди себе и жди.
  Кажется, я никогда не видел в нашем кабинете столько народу разом, если не считать встречи Лиги перепуганных мужчин. То ли Арчер прибегнул к давлению, то ли Вульф был прав, предполагая, что никто из собравшейся в Стоуни-Эйкрз компании не заартачится насчет приезда, но все они прибыли сюда. Я позволил гостям самим выбрать себе места по вкусу. Женщины семейства Сперлинг – мамаша, Мэдлин и Гвен – устроились на большой желтой кушетке, стоявшей в углу, то есть лицом к Вульфу, я поворачивался к ним спиной. Пол и Конни Эмерсон сидели рядышком на креслах возле глобуса, неподалеку от них расположился Джимми Сперлинг. Уэбстер Кейн и Сперлинг разместились у самого стола Вульфа. Окружной прокурор Арчер занял красное кожаное кресло; это место предложил ему я, решив, что он этого заслуживает. Тринадцать нас оказалось потому, что явились еще двое полицейских: Бен Дайкс, которого захватил с собой Арчер, и сержант Пэрли Стеббинс из манхэттенского убойного отдела, сообщивший мне, что его пригласили уэстчестерские ребята. Пэрли, мой давний друг, когда-то, впрочем, бывший недругом, притулился у двери.
  События развивались стремительно. Когда все собрались, обменялись приличествующими случаю приветствиями и расселись по местам, слово взял Вульф. Он успел произнести всего одну фразу, когда Арчер нетерпеливо выпалил:
  – Вы говорили, что убийца Рони тоже будет здесь!
  – Он здесь.
  – Где?
  – Вы сами его пригласили.
  Вполне естественно, что после такого начала уже никто не хотел угоститься ломтиком сыра или горстью орешков. И я их всех понимал, особенно Уильяма Рейнолдса. Некоторые не смогли молчать. Сперлинг и Пол Эмерсон оба что-то сказали, но я не расслышал, что именно, потому что в это мгновение у меня за спиной раздался голос Гвен, чистый и сильный, однако заметно дрожавший:
  – Я сказала отцу то, что говорила вам тем вечером!
  Вульф не обратил на нее никакого внимания.
  – Дело пойдет быстрее, – заметил он Арчеру, – если вы не будете меня перебивать.
  – Что за фиглярство! – зло усмехнулся Эмерсон.
  Сперлинг и Арчер заговорили разом. Тут громкий голос, донесшийся откуда-то сбоку, заставил присутствующих повернуть головы назад. Это был сержант Стеббинс, занявший место возле двери. Все взоры устремились на него.
  – Послушайтесь моего совета, – сказал он, – дайте ему договорить. Я из нью-йоркской полиции, а мы с вами сейчас находимся в Нью-Йорке. Мне уже доводилось его слушать. Если вы будете его донимать, он начнет мямлить и тянуть время, чтобы вас наказать.
  – У меня нет ни малейшего желания тянуть время, – проворчал Вульф и повел глазами влево и вправо. – Если мне дадут высказаться, все пройдет очень быстро. Я собрал вас здесь из-за того, о чем говорил в Стоуни-Эйкрз восемь дней назад, в вечер убийства мистера Рони, в своей спальне. Тогда я принял на себя определенные обязательства и хочу довести до вашего сведения, что я их выполнил.
  Он вновь завладел вниманием слушателей.
  – Во-первых, я расскажу вам, почему решил, что мистера Рони убили не случайно, а намеренно. Пока считалось, что водитель заметил его слишком поздно, было трудно поверить, что мистер Рони не почувствовал приближения автомобиля, даже несмотря на сумерки и громкое журчание ручья, перекрывавшее шум машины, которая вряд ли могла разогнаться. Кроме того, на капоте не осталось никаких следов. Если бы машина врезалась в стоящего человека, на ее передней части вполне могла (хотя и не обязательно) остаться какая-нибудь отметина или несколько отметин.
  – Вы все это уже говорили, – опять не удержался Арчер.
  – Да, сэр. Повторение не займет много времени, если вы перестанете меня перебивать. Еще один момент, куда более существенный: почему тело утащили за пятьдесят с лишним футов и спрятали под кустом? Если произошел несчастный случай и виновный не хотел скрывать своего в нем участия, зачем он это сделал? Оттащить тело с дороги – это понятно, но не на пятьдесят же футов!
  – Это вы тоже уже говорили, – возразил Бен Дайкс. – А я сказал, что и убийца мог оставить тело прямо у дороги.
  – Да, – согласился Вульф, – но вы ошиблись. У преступника была веская причина переместить труп, чтобы его не заметили с дороги, если кому-то случится по ней проехать.
  – Какая?
  – Ему надо было обыскать тело. Тут мы переходим к подробностям, которых я вам не сообщил. Вы решили не показывать мне опись предметов, найденных при убитом, а я решил не рассказывать вам, что знаю, какую вещь забрал у него преступник. Я узнал об этом из другого перечня, который составил мистер Гудвин, обнаруживший тело.
  – Какого черта он это сделал!
  – Было бы лучше, – не свойственным ему угрожающим тоном проговорил Арчер, – сразу поведать нам об этом. Так что у него забрали?
  – Членский билет американской Компартии на имя Уильяма Рейнолдса.
  – Боже правый! – воскликнул Сперлинг, вскакивая с места. Другие тоже не смогли сдержать удивления. Сперлинг хотел сказать что-то еще, но Арчер его опередил:
  – Как вы узнали, что билет был при нем?
  – Его видел собственными глазами мистер Гудвин, а я видел сделанную с него фотографию. – Вульф поднял указательный палец. – Прошу вас, дайте мне спокойно досказать. Для этого мне придется вернуться назад, к вечеру прошлой субботы. Мистер Гудвин, якобы приглашенный в поместье погостить, в действительности представлял меня и действовал в интересах моего клиента, мистера Сперлинга. У него возникли основания полагать, что мистер Рони постоянно держал при себе какую-то вещицу, ни на секунду с ней не расставаясь. В гостиной подавали напитки. Мистер Гудвин подсыпал в свой бокал снотворное и подменил бокал мистера Рони, а сам пил из того, который предназначался для мистера Рони. К несчастью, выяснилось, что в тот, другой, бокал тоже подсыпали снотворное.
  – Ах! – воскликнула за моей спиной Мэдлин.
  Вульф хмуро посмотрел в ее сторону.
  – Той ночью мистер Гудвин намеревался проникнуть в его комнату, чтобы выяснить, что за вещицу он прячет, но не сумел, поскольку пал жертвой чьих-то козней, в отличие от мистера Рони. Вместо того чтобы осушить свой бокал, мистер Рони вылил его содержимое в ведерко со льдом. Я все еще перечисляю причины, которые заставили меня предположить, что он погиб не в результате несчастного случая. И вот одна из них: в его выпивку что-то подсыпали, а он либо знал, либо догадывался об этом. Мистер Гудвин был оскорблен, а он не из тех, кто легко сносит оскорбления; кроме того, он по-прежнему желал узнать, что это за вещица. На следующий день, в воскресенье, он подстроил так, чтобы подбросить мистера Рони до Нью-Йорка, и договорился с одной знакомой парой (которая часто работает на меня), чтобы они устроили на дороге засаду и ограбили мистера Рони.
  Тут уж не смолчал никто. Громче всех возмутился Пэрли Стеббинс, чей голос, перекрывший остальные голоса, донесся до меня с расстояния в двадцать футов:
  – Господи! Неужто ты его стукнул?
  Вульф сел и позволил присутствующим дать выход эмоциям. Через минуту он поднял руку.
  – Я знаю, мистер Арчер, это тяжкое уголовное преступление. Когда мы закончим, вы на досуге сможете все хорошенько обдумать и решить, что с этим делать. Возможно, на ваше решение повлияет тот факт, что, если бы не это правонарушение, убийца мистера Рони так и не был бы найден.
  Слушатели вновь притихли.
  – Они забрали только деньги из его бумажника. Это было необходимо, чтобы придать ограблению достоверность (кстати, деньги впоследствии были потрачены на расследование обстоятельств его смерти – полагаю, он бы это одобрил). Но слушайте дальше. Мистер Гудвин обнаружил при мистере Рони вещицу, которую тот так тщательно прятал, и сделал с нее несколько фотоснимков, однако саму вещицу забирать не стал. Это был членский билет Компартии США на имя Уильяма Рейнолдса.
  – Так, значит, я был прав! – завопил Сперлинг, не помня себя от восторга. – Все это время я был прав! – Он грозно глянул на Вульфа и проскрежетал: – Почему вы мне не рассказали? Почему не?..
  – Вы глубоко заблуждаетесь, – грубо осадил его Вульф. – Наверное, вы отличный предприниматель, мистер Сперлинг, но разоблачение подпольных коммунистов лучше оставьте профессионалам. Умственная близорукость делает вас непригодным для этой работы.
  – Но, – упирался Сперлинг, – вы ведь признали, что у него был партбилет…
  – Я ничего не признавал, просто констатировал факт. Глупо, в самом деле, предполагать, что Уильям Рейнолдс и Луис Рони – непременно одно и то же лицо. По сути, этому противоречили сведения о Рони, которыми я располагал. В любом случае тот факт, что при нем находился партбилет, могут подтвердить три человека: в суде это будет для вас подспорьем, мистер Арчер. Личность Уильяма Рейнолдса (был ли то мистер Рони или другой человек) в то время представляла собой вопрос открытый.
  Вульф выразительно развел руками:
  – Но через двадцать четыре часа все выяснилось. Кто бы ни был Уильям Рейнолдс, скорее всего это был не Луис Рони. Мало того, резонно было допустить, что именно он и убил Рони: вне всякого сомнения, это он оттащил тело за куст, чтобы обыскать его, нашел и забрал партбилет. Сначала это была лишь робкая догадка, но на следующий день, во вторник, пришла новость, которая подкрепила мое предположение: оказалось, что Рони был сбит моим автомобилем. Значит, если Уильям Рейнолдс убил Рони и забрал свой партбилет, он был одним из обитателей поместья. И сейчас он находится среди нас.
  По комнате прошел невнятный ропот, но и только.
  – Тут что-то не так, – запротестовал Бен Дайкс. – С чего вы взяли, что именно Рейнолдс убил Рони и забрал партбилет?
  – Ни с чего, – признался Вульф. – Это всего лишь предположения, а не выводы. Однако они взаимосвязаны: если одно из них окажется правильным, то другие тоже верны, и наоборот. Если преступник совершил убийство, чтобы обыскать тело и взять партбилет, значит, он хотел предотвратить разоблачение, потому что Рони, отнюдь не чуравшийся подобных методов, угрожал обнародовать его принадлежность к Компартии под именем Уильяма Рейнолдса. Так я рассуждал во вторник утром. Однако я был связан обязательством с моим клиентом, мистером Сперлингом, который не понял бы меня, поделись я своими умозаключениями с полицией. По крайней мере, сперва надо было попробовать во всем разобраться самому. Так я и решил поступить, но тут, – Вульф в упор посмотрел на Сперлинга, – влезли вы с этим идиотским признанием, которое вы силой вырвали у мистера Кейна. Осчастливили мистера Арчера, а от моих услуг отказались.
  Он устремил взгляд на Кейна:
  – Я вызвал вас сюда, чтобы вы публично отреклись от своего заявления. Итак? Вы готовы?
  – Не делай глупостей, Уэб, – рявкнул Сперлинг. И бросил Вульфу: – Я ни к чему его не принуждал!
  Бедняга Кейн, не зная, что сказать, промолчал. Несмотря на все хлопоты, которые он нам доставил, я искренне ему сочувствовал.
  Вульф пожал плечами:
  – И я уехал домой. Мне надо было подтвердить свои предположения или отказаться от них. Могло случиться так, что в момент гибели у мистера Рони не было при себе партбилета. В среду мистер Гудвин поехал в его квартиру и произвел тщательный обыск – на этот раз обошлось без кражи со взломом, мистер Стеббинс.
  – Неужели? – проворчал Пэрли.
  – У него имелся ключ, – пояснил Вульф, и это была чистая правда. – Партбилета там не оказалось, иначе мистер Гудвин непременно его отыскал бы. Зато он получил некие (не будем уточнять, какие именно) доказательства, что к мистеру Рони попали в распоряжение важные документы, с помощью которых он шантажировал одного или нескольких здесь присутствующих. Не важно, в чем состояли его требования, однако позвольте между делом заметить, что речь вряд ли шла о деньгах; скорее всего, он добивался поддержки или, по крайней мере, нейтралитета в своих ухаживаниях за младшей мисс Сперлинг. Еще одно…
  – Что это были за доказательства? – перебил его Арчер.
  Вульф покачал головой:
  – Сейчас речь не об этом; если потребуется, в свое время вы их получите. Еще одно предположение, состоявшее в том, что, когда мистера Рони задавили, он находился не в вертикальном положении, также подтвердилось. Хотя машина не задела его голову, над правым ухом у него был огромный синяк; его заметил нанятый мною врач, и это отражено в официальном отчете. Следовательно, убийца не был столь глуп, чтобы пытаться сбить насмерть ловкого и сильного молодого человека. Гораздо правильнее было бы сначала напасть на него на подъездной аллее, оглушить и только затем переехать автомобилем. Если это…
  – Нельзя спланировать нападение, – возразил Бен Дайкс, – если вы не уверены, что жертва окажется в нужное время в нужном месте.
  – Верно, – согласился Вульф, – но я никогда не закончу, если вы будете требовать только факты и отвергать гипотезы. В доме у мистера Сперлинга целых двенадцать параллельных телефонов. Вполне вероятно, что, когда мисс Сперлинг позвонила мистеру Рони и попросила его в определенный час приехать в поместье, чтобы увидеться наедине, их разговор подслушали. Разумеется, это мог быть Уильям Рейнолдс; пусть сам попробует доказать, что он этого не делал. Во всяком случае, нападение уже не относится к области догадок. Благодаря блистательной находчивости мистера Гудвина его можно считать установленным фактом. В четверг он прочесал территорию поместья в поисках орудия, которым оглушили мистера Рони, и наконец в присутствии свидетеля обнаружил его.
  – Ничего подобного! – раздался позади меня голос Мэдлин. – Я все это время не отходила от него ни на шаг. Он ничего не обнаружил!
  – А вот и обнаружил, – сухо возразил Вульф. – На обратном пути он остановился у ручья и нашел камень. Вопрос о свидетеле и о доказательствах того, что этим камнем действительно ударили по голове человека, может подождать, но уверяю вас, в этом нет никаких сомнений. Даже если свидетельница рискнет пойти на лжесвидетельство, мы обойдемся и без ее показаний.
  Он обвел глазами присутствующих.
  – Хотя такие детали, как синяк над ухом и камень, являются значительным подспорьем и мистер Арчер будет рад воспользоваться ими в суде, сейчас для нас гораздо важнее другое. Я уже говорил, а теперь повторю: Уильям Рейнолдс, владелец вышеупомянутого партбилета, находится сейчас в этой комнате. Надеюсь, вы не будете возражать, если я умолчу о том, как я это узнал, главное, я предъявлю доказательства, но прежде мне хотелось бы устранить одно серьезное затруднение. Мистер Кейн, вы умный человек и понимаете, в каком положении я оказался. Если убийца мистера Рони будет отдан под суд, но его защита воспользуется подписанным вами признанием, а вы от него не отречетесь, дело развалится. Ответьте на вопрос: желаете ли вы превратиться в пособника коммуниста и убийцы? Не важно, кто он. Если вы не склонны верить тому, что он коммунист, учтите: пока судья и присяжные в этом не убедятся, опасность ему не грозит, поскольку на этом построено все обвинение. Но покуда не утратит силы ваше признание, даже арестовать его будет не так-то просто; мистер Арчер вряд ли осмелится выдвинуть обвинение.
  Вульф вытащил из ящика стола бумагу.
  – Я хочу, чтобы вы это подписали. Данный документ был напечатан мистером Гудвином сегодня вечером, перед вашим приходом. Он датирован сегодняшним числом. Здесь написано: «Я, Уэбстер Кейн, настоящим удостоверяю, что подписанное мною двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок девятого года заявление, в котором я признаюсь, что, находясь за рулем автомобиля, случайно сбил насмерть Луиса Рони, не соответствует действительности. Я подписал его по настоянию Джеймса Сперлинга-старшего, а теперь отрекаюсь от него». Арчи!
  Я встал, забрал у него документ и протянул Кейну, но тот не шелохнулся. Выдающийся экономист серьезно влип, и по его лицу было видно, что он это понимает.
  – Уберите последнее предложение, – потребовал Сперлинг. – В нем нет никакой необходимости.
  У него тоже был не самый счастливый вид.
  Вульф помотал головой:
  – Само собой, вам это не нравится. Придется смириться. На суде вы не сможете отпереться, так зачем же увиливать теперь?
  – О господи! – Сперлинг был чернее тучи. – На суде! Черт меня побери, если все это не спектакль! И кто тут Рейнолдс?
  – Я скажу вам не раньше, чем мистер Кейн подпишет этот документ… А вы его засвидетельствуете.
  – И не подумаю.
  – Да, сэр, засвидетельствуете. Вся эта заваруха началась, когда вам взбрело в голову разоблачить коммуниста. Вот он, ваш шанс. Неужто вы им не воспользуетесь?
  Сперлинг свирепо взглянул на Вульфа, на меня, наконец, на Кейна. От ангельской улыбки, подумал я, не осталось и следа. Миссис Сперлинг что-то пробормотала, но никто не обратил на нее внимания.
  – Поставь подпись, Уэб, – прорычал Сперлинг.
  Кейн машинально протянул руку. Я дал ему журнал – подложить под бумагу – и свое перо. Он поставил крупную, размашистую подпись, и я передал документ председателю правления. На его подпись стоило посмотреть: «Джеймс У. Сперлинг» с таким же успехом можно было принять за «Лоусон Н. Спифшилл». Но я, и глазом не моргнув, забрал у него бумагу и вручил ее Вульфу, который мельком взглянул на подписи, положил документ под пресс-папье и вздохнул:
  – Позови их, Арчи.
  Я подошел к двери, ведущей в гостиную, и крикнул:
  – Заходите, господа!
  Я бы не пожалел пяти долларов, чтобы узнать, сколько времени и усилий они потратили, стараясь хоть что-нибудь расслышать из-за звуконепроницаемой двери. Это было невозможно. Они вошли, каждый сообразно своему характеру. Харви, сконфуженный и сразу ощетинившийся в присутствии стольких капиталистов, подошел к столу Вульфа, обернулся и смерил каждого тяжелым пристальным взглядом. Стивенса же интересовал только один человек – тот, которого он знал под именем Уильяма Рейнолдса; остальные в его глазах были лишь марионетками, не исключая и окружного прокурора. Его взгляд тоже был тяжел и пристален, но видел лишь одну мишень. Оба не пожелали занять отведенные им места.
  – Пожалуй, – начал Вульф, – обойдемся без светских условностей. Один из вас прекрасно знает этих господ; у других вряд ли возникнет желание с ними знакомиться, да и они сами не жаждут вам представляться. Это высокопоставленные члены американской Компартии, не скрывающие своего членства в ней. В моем распоряжении имеется документ, подписанный этими господами сегодня вечером, – он помахал бумагой, – на котором наклеена фотография одного человека. Текст документа, написанный рукой мистера Стивенса, гласит, что человек, изображенный на снимке, уже восемь лет является коммунистом и зовут его Уильям Рейнолдс. Хотя бумага эта вполне убедительна сама по себе, мы с этими господами решили, что будет правильно, если они тоже придут сюда, чтобы лично опознать Рейнолдса. Вы как раз смотрите на него, не так ли, мистер Стивенс?
  – Да, – ответил Стивенс, с холодной ненавистью уставившись на Уэбстера Кейна.
  – Ах ты, иуда проклятый, – глухо проговорил Харви, также обращаясь к Кейну.
  Растерянный и ошеломленный экономист молча переводил взгляд со Стивенса на Харви и обратно. Чтобы сделать первое признание, ему пришлось говорить, писать и подписываться, на этот раз он обошелся без слов. Его потрясенный вид все сказал за него, и каждый присутствующий мог убедиться в этом своими глазами.
  – Уэб! – простонал Сперлинг. – Ради всего святого… Уэб!
  – Вы потерпели крах, мистер Кейн, – ледяным тоном промолвил Вульф. – Теперь вам никто не поможет. Вы погибли как Кейн, потому что отныне на вас стоит клеймо коммуниста. Вы погибли как Рейнолдс, потому что ваши товарищи продали вас с потрохами, как могут продать лишь они. Вы погибли даже как двуногое животное, ведь вы совершили убийство. Последнее разоблачение – дело моих рук, остальное не так уж существенно. Дело закончено, и слава богу, потому что оно было нелегким. Он ваш, мистер Арчер.
  Мне не потребовалось быть начеку, чтобы предотвратить возможные инциденты, ведь рядом были Бен Дайкс и Пэрли Стеббинс, а уж они не зевали. К тому же у меня было еще одно дело. Я придвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер редакции «Газетт» и попросил Лона Коэна.
  – Арчи? – В его голосе звучало отчаяние. – Выпуск уходит в печать через двадцать минут! Ну, что там?
  – Порядок, сынок, – покровительственно ответил я. – Отправляйте.
  – Без изменений? Уэбстер Кейн? Он арестован?
  – Все по плану. За качество материала мы отвечаем. Да, кстати: если кого интересует место ведущего экономиста, у меня на примете есть вакансия.
  Глава двадцать третья
  Было уже далеко за полночь, и все разошлись, лишь Джеймс Сперлинг все еще торчал у нас. Он сидел в красном кожаном кресле, грыз орехи, пил виски и осмысливал произошедшее.
  Разумеется, главное, что держало его здесь, была потребность восстановить пошатнувшееся самоуважение, прежде чем он поедет домой и ляжет в постель. Впрочем, после ужасного потрясения, которое он пережил, узнав, что столько лет пригревал на груди змею, это было не так-то просто. Кажется, чувствительнее всего его задел эпизод с первым признанием – тем, которое Кейн подписал под его нажимом. Он сознался, что самолично набросал черновик, – считал, что это настоящий шедевр, гордиться которым вправе даже председатель правления; и вот теперь выяснилось, что все это, за исключением крошечной детали (в действительности Рони, когда его задавила машина, не стоял, а лежал), было абсолютной правдой! Неудивительно, что это с трудом укладывалось у него в голове.
  Сперлинг настоял на том, чтобы прокрутить все с самого начала. Даже пожелал знать, видел ли Кейн, что Рони вылил выпивку с подсыпанным в нее снотворным в ведерко со льдом. Разумеется, на этот вопрос мы ответить не сумели. На остальные Вульф отвечал охотно. Например, зачем Кейн подписал отказ от первого заявления, где утверждалось, что он сбил Рони ненамеренно? Затем, объяснил Вульф, что так велел ему сам Сперлинг. Последние надежды преступника были связаны с решимостью до последнего играть роль Уэбстера Кейна. Правда, не успел он и глазом моргнуть, как эти надежды развеялись под холодными злобными взглядами его бывших товарищей, но ведь он этого еще не знал, когда брал перо, чтобы поставить свою подпись.
  Когда Сперлинг наконец откланялся, он уже немного пришел в себя, но я подозревал, что ему предстоит провести немало бессонных ночей, прежде чем кто-нибудь снова увидит его ангельскую улыбку.
  На этом все и закончилось, не считая последствий. Любое дело об убийстве, словно воздушный змей, за которым волочится хвост, имеет последствия. Данное дело повлекло за собой три последствия: одно из них носило общественный характер, а два других – частный.
  Итак, первое: в начале июля было объявлено, что контракт с Полом Эмерсоном радиостанцией продлен не будет. Мне посчастливилось узнать об этом чуть раньше, потому что я присутствовал при телефонном разговоре Вульфа с Джеймсом Сперлингом, который позвонил неделей раньше, чтобы сказать, что Корпорация континентальных шахт благодарит его за своевременное удаление из ее внутренних органов коммунистической опухоли и с радостью оплатит любой счет, если таковой будет выставлен. Вульф ответил, что охотно прислал бы счет, но не знает, как его озаглавить, а Сперлинг спросил, в чем заключается трудность. В том, ответил Вульф, что счет должен быть оплачен не долларами, а натурой. Сперлинг поинтересовался, что он имеет в виду.
  – Я, как вы выразились, – пояснил Вульф, – удалил опухоль из ваших рядов. В ответ мне хочется, чтобы вы удалили опухоль из моего радиоприемника. В шесть тридцать я часто слушаю радио, но, даже настраиваясь на другую радиостанцию, все равно чувствую, что Пол Эмерсон где-то рядом, и это меня раздражает. Уберите его из эфира. Может, он найдет себе другого спонсора, хотя я в этом сомневаюсь. Перестаньте оплачивать эту чудовищную околесицу.
  – Он очень популярен, – возразил Сперлинг.
  – Геббельс тоже был популярен, – взвился Вульф. – И Муссолини.
  Последовала короткая пауза.
  – Я с вами согласен, – признался Сперлинг, – меня он тоже бесит. Думаю, всему причиной его язва.
  – Так подыщите кого-нибудь поздоровее. Заодно и сэкономите. Если я пришлю вам счет в долларах, то скромничать не стану, уж больно много вы доставили мне неприятностей.
  – Его контракт истекает на следующей неделе.
  – Вот и отлично. Отпустите его на все четыре стороны.
  – Что ж… Посмотрю. Мы тут у себя посовещаемся.
  Вот так все и случилось.
  Последствие номер два, уже частного свойства, также оказалось облечено в форму телефонного звонка, который раздался несколько недель спустя. Как раз вчера, спустя день после того, как Уэбстер Кейн, он же Уильям Рейнолдс, был признан виновным в убийстве первой степени, я приложил к уху телефонную трубку и снова услышал твердый, холодный, четкий голос, использовавший лишь самые изысканные выражения. Я сообщил Вульфу, кто это, и он снял трубку.
  – Как поживаете, мистер Вульф?
  – Неплохо, благодарю вас.
  – Рад это слышать. Я звоню, чтобы поздравить вас. У меня свои каналы информации, и мне известно, как мастерски вы провели расследование. Я чрезвычайно признателен вам за то, что убийца этого славного молодого человека благодаря вашим усилиям понес заслуженное наказание.
  – Моя цель состояла вовсе не в том, чтобы порадовать вас.
  – Ну разумеется. Тем не менее я высоко ценю ваши усилия и отныне еще больше восхищаюсь вашими способностями. Я позвонил вам, чтобы сказать это, а также сообщить, что завтра утром вы получите еще одну посылку. В свете того, как все обернулось, ущерб, причиненный вашей собственности, представляется еще более огорчительным.
  Связь прервалась. Я повернулся к Вульфу.
  – Он явно экономит на звонках. Кстати, не возражаете, если буду называть его не Икс, а Имярек? Икс напоминает мне об алгебре, а с ней я никогда не ладил.
  – От всей души надеюсь, – проворчал Вульф, – что нам вообще больше не придется о нем вспоминать.
  Однако вспомнить пришлось уже на следующий день, когда принесли посылку. Ее содержимое представляло собой загадку, которая, возможно, так и останется неразгаданной. Действительно ли Икс располагал невероятным количеством каналов информации и точно знал, сколько Вульф отстегнул мистеру Джонсу, или то было простое совпадение, но в посылке оказалось ровно пятнадцать тысяч. В любом случае завтра я опять отправлюсь в один городок в штате Нью-Джерси, и тогда общая сумма, хранящаяся в тамошней сейфовой ячейке, приятно округлится. Имени, под которым я ее арендовал, называть не стану, могу только сказать, что это точно не Уильям Рейнолдс.
  Последствие номер три носит даже не частный, а сугубо личный характер, и не исчерпывается одними только телефонными звонками, хотя и без них не обходится. Предстоящие выходные, которые я проведу в Стоуни-Эйкрз, не грозят мне никакими осложнениями, вроде выпивки с подсыпанным в нее снотворным, и с фотокамерами возиться я тоже не собираюсь. Недавно я перестал называть ее «мэм».
  КРЫЛАТЫЙ ПИСТОЛЕТ
  Глава первая
  Молодая женщина вынула из сумочки какой-то розовый листочек, поднялась с красного кожаного кресла, положила бумажку на стол Ниро Вульфа и уселась обратно. Я считал своим долгом быть в курсе происходящего, а к тому же хотел уберечь босса от необходимости тянуться через весь стол. Поэтому я встал, взял листочек и передал Вульфу, но сначала взглянул на него сам. Это был чек на пять тысяч долларов, выписанный на его имя сегодня, четырнадцатого августа, и подписанный Маргарет Майон. Мельком взглянув на чек, Вульф снова бросил его на стол.
  – Я подумала, – сказала женщина, – что лучше всего начать разговор именно так.
  Устроившись в кресле за своим собственным столом, я внимательно разглядывал посетительницу. Пожалуй, не всегда первое впечатление самое верное. Когда она позвонила утром в субботу, чтобы договориться о встрече, у меня мелькнуло какое-то смутное воспоминание: несколько месяцев тому назад я вроде бы встречал фотографию миссис Майон в какой-то газете. Тогда я решил, что личная встреча с ней вряд ли будет приятной, но теперь усомнился в своей правоте. Обаяние этой женщины крылось не во внешности – между нами говоря, довольно заурядной, – но в том, как она умела этой внешностью пользоваться. Я вовсе не имею в виду какие-то ужимки. Постараюсь объяснить. Вот, например, губы у миссис Майон не были особенно привлекательными, даже когда она улыбалась, а вот улыбка – была. Глаза у нее тоже были самые обычные: карие, ничего особенного, но я с удовольствием наблюдал, как она озирается вокруг, переводит их с Вульфа на меня, а с меня – на мужчину, который явился вместе с ней и сидел теперь слева от спутницы. Я на глаз прикинул возраст миссис Майон: думаю, до тридцатилетнего юбилея ей оставалось еще года три, не меньше.
  – А тебе не кажется, – спросил мужчина, – что сперва нам стоило бы уточнить кое-какие детали?
  Голос его звучал напряженно и слегка хрипло, да и выражение лица у мужчины было соответствующее. Незнакомец был чем-то сильно обеспокоен и даже не пытался скрывать этого. При более подходящих обстоятельствах он вполне мог бы сойти за лидера нации, решительного и целеустремленного – учитывая, какие у него были глубоко посаженные серые глаза и мощный волевой подбородок, – но только не в этой позе. Бедняга скрючился на стуле так, словно что-то грызло его изнутри. Миссис Майон представила нам своего спутника как мистера Фредерика Уэпплера. Я знал это имя (Уэпплер вел музыкальную колонку в «Газетт»), но не смог припомнить, упоминалось ли оно в связи с событием, из-за которого фотографии миссис Майон попали в прессу.
  Повернувшись к нему, наша посетительница слегка покачала головой:
  – А какой в этом смысл, Фред? Право, никакого. Давай уж мы сразу выложим всё как есть и послушаем, что нам скажут. – И она улыбнулась Вульфу; впрочем, я не уверен, что это была именно улыбка, а не оригинальный способ складывать губки. – Мистер Уэпплер не слишком хотел приходить сюда, и мне пришлось его уговаривать. Мужчины по натуре своей осмотрительнее женщин, не так ли?
  – Да, – согласился Вульф и добавил: – Слава Всевышнему.
  Она кивнула:
  – Полагаю, вы правы. – Последовал взмах руки. – Этот чек доказывает серьезность наших намерений. Мы попали в беду и нуждаемся в вашей помощи. Видите ли, какое дело, мы хотим пожениться, но не можем. То есть… наверное, я должна говорить только за себя… Я хочу выйти замуж за Фреда. – Она посмотрела на Уэпплера; сейчас на ее губах несомненно играла улыбка. – А ты хочешь жениться на мне, Фред?
  – Да, – пробормотал он. Затем вдруг вскинул подбородок и вызывающе уставился на Вульфа. – Ну до чего же неловкая ситуация, не правда ли? Наши отношения никоим образом вас не касаются, и все-таки мы явились к вам за помощью. Мне тридцать четыре года, и я впервые… – Он умолк. Немного помолчав, сухо произнес: – Я люблю миссис Майон и хочу на ней жениться. Больше всего на свете. – Тут взгляд Уэпплера обратился к возлюбленной, и он тихо взмолился: – Пегги!
  Вульф хмыкнул:
  – Будем считать это установленным фактом. Вы оба мечтаете о свадьбе. Что же вам мешает?
  – Мы не можем пожениться, – сказала Пегги. – Ну просто никак. Все из-за… возможно, вы помните, что писали газеты о смерти моего мужа? Это было в апреле, четыре месяца назад. Альберто Майон, оперный певец?
  – Да, что-то такое было. Напомните мне, пожалуйста.
  – Ну, он умер… совершил самоубийство. – Теперь от улыбки ее и следа не осталось. – Фред… то есть мистер Уэпплер и я нашли тело. Это случилось в апреле, в семь часов вечера, во вторник, в нашей квартире на Ист-Энд-авеню. Как раз в тот день мы с Фредом поняли, что любим друг друга, и…
  – Пегги! – резко перебил ее Уэпплер.
  Она бросила на него взгляд и вновь обратилась к Вульфу:
  – Полагаю, сперва стоит уточнить. Фред считает, нам следует сообщить лишь информацию, необходимую, дабы ввести вас в курс дела. А мне кажется, чтобы вы смогли разобраться, следует рассказать абсолютно все. Вы сами как думаете?
  – Там видно будет. Продолжайте. Если возникнут вопросы, я их задам.
  Миссис Майон кивнула:
  – Наверняка у вас возникнет масса вопросов. Скажите, вы когда-нибудь любили, но так, что скорее умерли бы, чем позволили кому-то это заметить?
  – Никогда, – категорично заявил Вульф.
  Я сделал каменное лицо.
  – А вот мне, признаться, довелось пережить подобное. И никто о моей любви не знал, даже он сам. Правда, Фред?
  – Правда, – без колебаний подтвердил Уэпплер.
  – Вплоть до того самого вечера, – продолжала свой рассказ Пегги. – Фред был у нас в гостях, и это произошло сразу после ленча. Остальные вышли, и мы вдруг посмотрели друг на друга, и тогда он заговорил, или я заговорила – уже и не помню. – Она умоляюще посмотрела на Уэпплера. – Да, конечно, Фред, тебя все это сильно смущает. Но если мистер Вульф не узнает, как было дело, он не поймет, с какой стати ты вдруг отправился наверх поговорить с Альберто.
  – А ему обязательно это понимать? – с вызовом спросил Уэпплер.
  – Ну конечно. – Она повернулась к Вульфу: – Боюсь, мне вряд ли удастся это вам объяснить. Мы были всецело… одним словом, мы были влюблены – вот и всё. И мне кажется, это продолжалось довольно долго, но никогда не обсуждалось вслух, отчего чувство лишь… захватило нас еще сильнее. Фред хотел немедленно открыться моему мужу, рассказать обо всем и вместе решить, как быть дальше. Я согласилась, и он поднялся туда…
  – Поднялся?
  – Да, у нас двухэтажная квартира, и наверху мой муж устроил студию со звуконепроницаемыми стенами. Он там репетировал. Так вот, Фред отправился…
  – Прошу тебя, Пегги, – прервал ее Уэпплер. Его взгляд уперся в Вульфа. – Вы должны услышать это из первых уст. Я поднялся сказать Майону, что люблю его жену, а она любит меня, и попросить отнестись его к этому известию как и подобает цивилизованному человеку. Получить развод по нынешним временам считается обычным делом, однако Майон думал иначе. Он просто взбесился. Нет, он не бросился на меня с кулаками, но вел себя чертовски гнусно. Поначалу я терпел, но потом понял, что могу сотворить с ним то же самое, что и Гиф Джеймс, и ушел. Мне не хотелось возвращаться к миссис Майон в таком настроении, поэтому я вышел из студии через дверь верхнего холла и оттуда спустился на лифте. – Он замолчал.
  – Ну и?.. – подбодрил его Вульф.
  – Я решил прогуляться по парку, и это помогло. Какое-то время спустя я совсем успокоился, позвонил миссис Майон, и мы встретились в парке. Я рассказал, какую сцену закатил ее муж, предложил немедленно бросить его и уйти ко мне. Но она отказалась. – Уэпплер помолчал немного и заговорил снова: – Коли уж вам действительно нужно знать все, то есть два момента, которые усложняют дело.
  – Если это важно, расскажите.
  – Полагаю, что важно. Во-первых, миссис Майон имела да и сейчас имеет собственные деньги. Для Майона это было существенно. В отличие от меня. Просто сообщаю вам сей факт.
  – Благодарю. А какой второй момент?
  – Ну, есть еще причина, по которой миссис Майон отказалась немедленно уйти от мужа. Полагаю, вы знаете, что он на протяжении пяти или шести лет был ведущим тенором в Метрополитен-опера, а потом у него пропал голос… правда, врачи считали, что не навсегда. Гиффорд Джеймс, баритон, ударил его кулаком в горло, повредил гортань… это случилось в начале марта… и Майон не смог завершить сезон. Его прооперировали, но голос пока еще не вернулся. Из-за этого он, естественно, пребывал в подавленном настроении, и в подобных обстоятельствах миссис Майон не хотела бросать мужа. Я пытался ее переубедить, но безуспешно. Это и без того был самый сложный день в моей жизни, да вдобавок еще Майон наговорил мне гадостей, – словом, я был окончательно выбит из колеи. Оставил Пегги в парке, а сам отправился в центр, нашел там бар и решил напиться. Прошло много времени, я выпил уже немало, но еще мог соображать. Где-то ближе к семи часам я решил, что должен увидеть Пегги снова и убедить ее все-таки покинуть мужа: уж очень мне не хотелось, чтобы она провела в его доме еще одну ночь. Я вернулся на Ист-Энд-авеню, поднялся на двенадцатый этаж, там минут десять постоял в холле и лишь потом отважился нажать кнопку звонка. Горничная открыла дверь, впустила меня и отправилась за миссис Майон. Но к тому времени у меня уже не осталось решимости: видно, нервы сдали. Я всего-навсего предложил Пегги отправиться к ее мужу и вместе с ним поговорить. Она согласилась, мы поднялись наверх, и…
  – На лифте?
  – Нет, по внутренней лестнице. Мы вошли в студию, и Майон лежал на полу. Подошли поближе. Он был мертв, в затылке у него зияла большая дыра. Я вывел миссис Майон из комнаты, заставил уйти, и на лестнице – слишком узкой, чтобы идти вместе рядом, – она споткнулась и скатилась по ступенькам вниз. Я отнес Пегги в ее комнату, положил на кровать и побежал было в гостиную, к телефону, но тут мне пришло в голову, что сначала надо сделать кое-что еще. Я вышел, спустился на лифте на первый этаж, нашел там швейцара и лифтера и спросил у обоих, кто поднимался в тот вечер в квартиру Майонов, на двенадцатый или тринадцатый этаж. Я попросил их подумать как следует и ничего не упустить. Они назвали имена, которые я записал. Затем я вернулся в квартиру и вызвал полицию. После чего вдруг подумал, что лишь врач может засвидетельствовать, что человек действительно мертв, а потому позвонил доктору Ллойду, квартира которого расположена в том же здании. Он пришел сразу, и я отвел его в студию. Мы пробыли там не более трех-четырех минут, когда приехал первый полицейский, и, само собой…
  – Прошу прощения, – сердито вставил Вульф. – Подробности в нашем деле важны, но всё хорошо в меру. Вы пока даже не намекнули на причину ваших затруднений.
  – Дойдем и до этого…
  – Позвольте вам помочь, дабы ускорить рассказ. Я в общих чертах помню, что писали тогда в газетах. Врач и полицейские констатировали, что Майон мертв. Он застрелился, сунув дуло в рот, и вылетевшая пуля разнесла ему череп. Револьвер, лежавший на полу рядом с телом, принадлежал погибшему и хранился здесь же, в студии. Признаков борьбы в комнате и следов насилия на теле не обнаружили. Потеря голоса выглядела весьма убедительным поводом для того, чтобы оперный певец решил свести счеты с жизнью. Таким образом, в ходе обычного в таких случаях расследования полиция пришла к выводу, что имело место самоубийство. Согласитесь, достаточно сложно вставить человеку в рот ствол заряженного револьвера, не вызвав сопротивления с его стороны. Я верно изложил факты?
  Оба утвердительно кивнули.
  – И что, теперь полиция вновь открыла дело? Или поползли слухи?
  Оба отрицательно замотали головами.
  – Так в чем же тогда проблема?
  – В нас самих, – сказала Пегги.
  – А что с вами не так?
  – Всё. – Она неопределенно взмахнула рукой. – Нет, я не так выразилась… Не всё, конечно, а только одно. После смерти мужа и… этого расследования я ненадолго уехала. А когда вернулась… в общем, за последние два месяца мы с Фредом провели вместе какое-то время, но что-то было не так, что-то с нами обоими случилось. Позавчера, в пятницу, я поехала на уик-энд в гости к друзьям в Коннектикут, и он тоже оказался там. Мы заранее не договаривались, а встретились абсолютно случайно. И вчера вечером мы допоздна обсуждали с ним ситуацию, а потом еще сегодня с утра, и в результате решили обратиться к вам с просьбой о помощи, – вернее, это я решила, но Фред в любом случае не позволил бы мне прийти одной. – Пегги подалась вперед и с невероятно серьезным выражением лица заявила: – Вы непременно должны нам помочь, мистер Вульф. Я до того люблю Фреда… так его люблю! И он тоже любит меня, я уверена! Вчера вечером мы решили, что поженимся в октябре, а потом завели этот разговор… Но тут все дело не в словах даже, а в наших глазах, когда мы смотрим друг на друга. Мы просто не можем сыграть свадьбу: ведь во взгляде каждого из нас таится страшный вопрос. – По телу ее пробежала дрожь. – Представляете, если это вдруг растянется на годы… или на целую вечность? Немыслимо! Мы оба уверены, что не вынесем подобного кошмара! Все сводится к главному, одному-единственному вопросу: кто убил Альберто? Может быть, Фред? Или я? Честно сказать, я не думаю, что это сделал Фред, а он не считает виноватой меня… по крайней мере, я надеюсь… Но этот вопрос прячется в наших глазах, и мы оба это чувствуем! – Миссис Майон протянула обе руки к Вульфу и завершила: – Умоляю вас, найдите убийцу!
  Вульф хмыкнул:
  – Ну и вздор! Вас обоих стоило бы отшлепать или сводить к психиатру. Полиция наша, конечно, не безупречна, но там ведь тоже не дураки работают. Если их ничто не насторожило…
  – В том-то и дело! Насторожило бы, и еще как, расскажи мы всю правду!
  – Та-ак, – поднял брови Вульф. – Выходит, вы им солгали?
  – Ну да. Вернее, не то чтобы солгали, но и не сообщили всей правды. Мы не сказали, что, когда в первый раз вместе вошли в студию, там не было пистолета. Его нигде не было видно.
  – Вот как. И вы в этом уверены?
  – На все сто процентов. Я этого до самой смерти не забуду. Эта страшная картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Нет, пистолета в студии определенно не было.
  Вульф повернулся к Уэпплеру:
  – Вы с ней согласны, сэр?
  – Да. Абсолютно.
  Вульф вздохнул.
  – Что ж, – признал он, – теперь я вижу, что вы и впрямь попали в беду. Беру свои слова обратно.
  Я заерзал в кресле, почувствовав холодок в спине. Надо вам сказать, что жить и работать в старом особняке Вульфа на Западной Тридцать пятой улице для всех нас очень увлекательно. Под «всеми нами» я подразумеваю Фрица Бреннера, непревзойденного повара и дворецкого; Теодора Хорстмана, который холит и лелеет тысячи орхидей в оранжерее под крышей; а также самого себя, Арчи Гудвина, чье поле деятельности – просторный кабинет на первом этаже. Естественно, свою работу я считаю самой интересной: у ближайшего помощника знаменитого частного детектива жизнь очень яркая и насыщенная. Каких дел мы только не расследуем – от кражи колье до хитроумнейших методов шантажа. Признаться, очень редко попадаются клиенты, которые заставляют меня скучать. Но есть лишь одна разновидность дел, которая вызывает у меня холодок в спине, – убийства. И если сейчас эта влюбленная парочка верно изложила факты, мы вновь столкнулись с убийством.
  Глава вторая
  Два часа спустя Фред и Пегги собрались уходить. К тому времени я уже успел исписать два блокнота.
  Если бы они все хорошенько продумали, прежде чем позвонить и договориться о встрече с Вульфом, то, пожалуй, не стали бы и звонить. Как образно выразился мой босс, эти двое попросту хотели луну с неба. Судите сами. Во-первых, они требовали, чтобы Вульф расследовал убийство четырехмесячной давности, сохраняя при этом втайне, что убийство вообще имело место. Во-вторых, нужно было доказать, что никто из означенной парочки не убивал Альберто Майона, а этого можно было добиться лишь одним-единственным способом: найти настоящего преступника. И наконец, в-третьих: если бы вдруг Вульф все-таки пришел к выводу, что убийца кто-то из них двоих, ему следовало немедленно об этом забыть и прекратить расследование. Правда, последнее не было сказано открытым текстом, однако догадаться об их пожеланиях было несложно.
  Вульф изложил свою позицию четко и однозначно:
  – Если я возьмусь за это дело и обнаружу улики, изобличающие в убийстве кого бы то ни было, я сам буду решать, как ими распорядиться. Я не считаю себя Немезидой, но и связывать себе руки тоже не желаю. Впрочем, если вы хотите отказаться от своей затеи прямо сейчас, пожалуйста, можете забрать чек. Блокноты мистера Гудвина мы уничтожим, а о вашем визите забудем. Ну, что скажете?
  Они были буквально на волосок от того, чтобы встать и уйти, – мистер Уэпплер в особенности, – но так этого и не сделали. К тому времени я уже проникся к обоим симпатией и даже начал восхищаться, черт побери, той решимостью, с которой они готовы были вместе выбираться из ловушки, в которую угодили. Фред и Пегги переглянулись, и это было красноречивее любых слов. Сначала их глаза сказали: «Уйдем и будем вместе, любовь моя, и забудем об этом… Пошли же!» А потом: «Ах, это будет чудесно!» И наконец: «Да, конечно, но вот только… Мы ведь не хотим, чтобы эта чудесная жизнь длилась день или неделю. Мы хотим, чтобы нам всегда было чудесно вдвоем, однако мы знаем, что…»
  Требовались недюжинные силы, чтобы вот так держаться друг за дружку: ах, любовь, любовь! – неудивительно поэтому, что и я, сам того не желая, расчувствовался, глядя на эту парочку. А также и на их чек, лежавший на столе у Вульфа.
  Блокноты мои были полны самых разнообразных сведений. В них перечислялись тысячи фактов, которые могли оказаться (хотя и вовсе необязательно) существенными, например: обоюдная неприязнь между Пегги Майон и Рупертом Гроувом, импресарио ее мужа; инцидент с Гиффордом Джеймсом, когда тот прилюдно врезал Альберто Майону по шее; то, как отреагировало множество различных людей на требование Майона выплатить ему компенсацию за причиненный ущерб. Использовать сразу все эти сведения невозможно, да и Вульфу обычно бывало достаточно лишь нескольких ключевых фактов, так что я в своем рассказе буду избирателен. Конечно же, главным экспонатом всей обширнейшей коллекции был пистолет. Совсем новенький: Майон купил оружие на следующий день после того, как Гиффорд Джеймс набросился на него с кулаками и повредил ему гортань, – как он сам же и объявил, не с целью отомстить Джеймсу, а для защиты на будущее. Муж Пегги постоянно носил пистолет в кармане, а дома держал его в студии, на подставке с бюстом Карузо. Насколько было известно, из этого пистолета выпустили всего одну пулю – ту самую, что убила самого Майона.
  Когда появился доктор Ллойд и Уэпплер отвел его в студию, оружие обнаружилось на полу, рядом с коленом Майона. Ллойд протянул было руку, но вовремя отдернул ее, вспомнив, что на месте происшествия ничего трогать нельзя; там пистолет и нашли прибывшие копы. Пегги была совершенно уверена, что когда они с Фредом вошли в студию в первый раз, пистолета там не было, и Уэпплер тоже подтверждал это. Копы ничего не сказали об обнаруженных отпечатках пальцев, но тут ничего особенного нет: вообще говоря, на оружии редко находят «пальчики», пригодные для опознания. На протяжении двух с половиной часов нашей беседы Вульф то и дело возвращался к таинственному исчезновению и возвращению пистолета: не могли же у того вырасти крылышки.
  Теперь мы полностью представляли себе события того дня и всех тех, кто в них участвовал. Поскольку утром ничего существенного не произошло, начнем нашу хронологию с ленча, на котором присутствовали пятеро: Майон, Пегги, Фред, некая Адель Босли и доктор Ллойд. Встреча носила скорее деловой, нежели дружеский характер. Фреда позвали, потому что Майон хотел уговорить его сочинить заметку для «Газетт», где говорилось бы, что слухи, якобы Майон никогда больше не сможет петь, – всего лишь происки злопыхателей и не имеют под собой никакого основания. Адель Босли, которая заведовала связями с общественностью в Метрополитен-опера, явилась, чтобы помочь уломать Фреда. Доктор Ллойд был приглашен с целью подтвердить Уэпплеру, что операция, которую он произвел на гортани Майона, прошла успешно и, судя по всему, к моменту открытия нового оперного сезона в ноябре великий тенор сможет полностью восстановиться. За столом не произошло ничего примечательного, разве что Фред дал согласие написать статью. Затем Адель Босли и Ллойд ушли, Майон поднялся в свою студию, а Фред и Пегги поглядели друг на дружку и внезапно сделали важное открытие: старая история, известная еще с библейских времен.
  Спустя час или около того состоялась другая встреча, на этот раз уже в студии наверху, где-то в половине четвертого, но ни Фред, ни Пегги на ней не присутствовали. К тому времени Уэпплер успокоил свои нервы прогулкой на свежем воздухе, позвонил возлюбленной, и она отправилась к нему в парк, так что о собрании в студии оба знали лишь понаслышке. Помимо Майона и доктора Ллойда там присутствовали еще четверо: вышеупомянутая Адель Босли; Руперт Гроув, импресарио Майона; Гиффорд Джеймс, тот самый баритон, что шестью неделями ранее двинул Майона по шее; а также судья Генри Арнольд, представлявший интересы мистера Джеймса. Эта встреча была еще менее дружеской, чем посиделки за ленчем: ее устроили специально для того, чтобы обсудить судебный иск, который Майон подал, требуя от Гиффорда Джеймса четверть миллиона баксов в качестве компенсации за ущерб, причиненный ему травмой гортани.
  По сведениям Фреда и Пегги, временами обстановка в переговорной сильно накалялась, причем температура подскочила в самом начале, когда Майон взял с подставки бюста Карузо свой пистолет и положил его рядом с собой на стол. Дальнейшие перемещения пистолета были обрисованы весьма схематично, поскольку оба они не присутствовали на переговорах, но в любом случае оружие так и не выстрелило. Кроме того, имелось немало фактов, свидетельствующих о том, что когда все разошлись, Майон был жив и здоров – за исключением поврежденной гортани. По окончании переговоров он сделал два звонка – своему парикмахеру и состоятельной меценатке, покровительнице оперного искусства; спустя недолгое время певцу позвонил его импресарио Руперт Гроув; и, наконец, около половины шестого Майон звякнул вниз с просьбой принести ему бутылку вермута и немного льда, что и было исполнено. Когда горничная внесла поднос в студию, тенор был цел и невредим.
  Я старался максимально точно заносить в свой блокнот все упомянутые имена, поскольку по всему выходило, что нам предстоит прикрепить к одному из них ярлычок «убийца». Особенно тщательно я записал имя, которое прозвучало последним: Клара Джеймс, дочь Гиффорда. Эта кандидатура показалась мне любопытной втройне. Во-первых, причиной, побудившей Гиффорда к рукоприкладству, была его уверенность или подозрение – Фред с Пегги не знали точно – в том, что Майон перешел грань дозволенного в общении с его дочерью. Во-вторых, ее имя стояло последним в списке посетителей, который в тот вечер составили для Фреда лифтер со швейцаром. Они сказали, мисс Джеймс явилась примерно в четверть седьмого и вышла из лифта на тринадцатом этаже, где располагалась студия Майона, а чуть позже, минут через десять, вызвала лифт уже с площадки двенадцатого этажа, спустилась вниз и ушла. И наконец, у нас имелись показания Пегги, которая, расставшись с Фредом, провела в парке еще какое-то время, а потом вернулась домой – это было около пяти часов. Она не стала подниматься в студию и не видела мужа. А где-то после шести, по ее прикидке около половины седьмого, Пегги услышала звонок в дверь и сама пошла открывать, потому что горничная была на кухне с поваром. За дверью стояла Клара Джеймс. Она была очень бледная и вся на нервах, но, с другой стороны, – это для нее обычное состояние. Она хотела повидать Альберто, и Пегги ответила, что муж, наверное, у себя в студии. Но Клара возразила, что его там нет, однако это не так уж важно. Когда гостья вызвала лифт, Пегги закрыла дверь: она в тот момент не желала никого видеть, и уж меньше всего – Клару Джеймс.
  Приблизительно через полчаса вновь явился Фред, и они оба поднялись в студию, где обнаружилось, что Альберто все-таки там, хотя теперь уже никак нельзя было назвать его целым и невредимым.
  Эта схема оставляла место для множества вопросов – задавай хоть всю ночь, – но Вульф сосредоточился на тех аспектах, которые счел ключевыми. Так или иначе, пошел уже третий час беседы, а я открыл третий блокнот. Вульф обошел вниманием некоторые моменты, которые, на мой взгляд, требовалось прояснить: скажем, была ли у Альберто привычка преступать грань дозволенного с чужими дочерьми и/или женами, а если да – назовите, пожалуйста, имена и фамилии. Из услышанного я заключил, что покойный придерживался широких взглядов насчет женщин вообще и чужих женщин в частности, но это, очевидно, не интересовало Вульфа. Ближе к концу беседы он опять вернулся к пистолету. Когда в очередной раз выяснилось, что тут нашим клиентам добавить нечего, мой босс нахмурил брови и сделался язвителен. В ответ оба лишь развели руками, и тут он наконец не выдержал:
  – Ну и кто из вас лжет?
  Вопрос, похоже, их обидел.
  – Это ни к чему не приведет, – с горечью сказал Фред Уэпплер. – Мы не меньше вашего заинтересованы в результате.
  – Было бы просто глупостью, – заметила Пегги Майон, – явиться сюда, вручить чек на кругленькую сумму и после этого пытаться вас обмануть.
  – Значит, вы глупы, – холодно парировал Вульф. И погрозил ей пальцем. – Послушайте, все это похоже на правду, за исключением одного-единственного, совершенно абсурдного факта. Кто положил пистолет на пол рядом с телом? Когда вы первый раз вошли в студию, его там не было; вы оба готовы в этом поклясться, и я вам верю. Когда вы затем покинули помещение и начали спускаться по лестнице, миссис Майон споткнулась, и мистер Уэпплер отнес ее к ней в комнату. Я так понимаю, что сознание вы не теряли, так ведь? – обратился он к Пегги.
  – Нет. – Та выдержала его испытующий взгляд. – Я и сама могла бы дойти, но он… Фреду захотелось отнести меня.
  – Ясно. Значит, вы остались в своей комнате. А мистер Уэпплер тем временем спустился в подъезд, чтобы заполучить список тех, кто подходит на роль убийцы, – проявив при этом, кстати сказать, похвальную предусмотрительность, – после чего вернулся и позвонил сперва в полицию, а затем врачу, который явился без промедления, поскольку проживает в том же здании. Прошло не более четверти часа с той минуты, как вы с мистером Уэпплером вышли из студии, и он вновь вошел туда в обществе врача. Дверь, ведущая из студии на лестничную клетку, оснащена автоматическим замком, который срабатывает, когда ее закрывают, так что дверь была закрыта и заперта. Никто, по всей видимости, не мог проникнуть туда за эти пятнадцать минут. Вы говорите, что встали с кровати и вышли в гостиную, так что и этим путем никто не смог бы воспользоваться, оставшись незамеченным. Горничная и повар находились в кухне и не подозревали о происходящем. Значит, никто не мог войти в студию и положить пистолет на пол.
  – Но кто-то же положил, – угрюмо возразил Фред.
  Пегги упрямо стояла на своем:
  – И мы понятия не имеем, у кого мог быть ключ.
  – Это вы уже говорили! – взорвался Вульф. – Но даже если у каждого в доме был ключ, я всё равно в это не верю, да и никто бы не поверил. – Он перевел взгляд на меня. – Арчи, по-твоему, подобное возможно?
  – Ну, если только в кино, – ответил я.
  – Видите? – гаркнул Вульф. – Мистер Гудвин относится к вам без предвзятости, совсем напротив. Ради вас он готов таскать каштаны из огня: вон с каким неподдельным интересом он наблюдает за тем, как вы смотрите друг на друга, даже про записи свои позабыл. Но даже он согласится, когда я скажу, что вы мне лжете. Поскольку никто другой просто не мог положить на пол пистолет, это сделал кто-то из вас. И я должен об этом знать. Наверняка к этому вас вынудили обстоятельства, или же вам показалось, что другого выхода нет. – Он посмотрел на Фреда. – Предположим, вы выдвинули ящик комода миссис Майон, чтобы достать нюхательную соль, и увидели там пистолет, а запах пороха подсказал вам, что из него недавно стреляли. Ясно, что в подобной ситуации вы бы немедленно решили, что кто-то подложил оружие туда специально, чтобы бросить на нее тень подозрения. Какой поступок стал бы в таком случае самым естественным? Тот, который вы и совершили: отнести пистолет наверх и положить рядом с телом, ничего не сказав своей возлюбленной. Или…
  – Вздор, – отрезал Фред. – Полный вздор.
  Вульф перевел взгляд на Пегги:
  – Теперь предположим, что это вы нашли пистолет в своей спальне, когда мистер Уэпплер вышел, чтобы спуститься вниз за списком посетителей. Естественно, вам бы захотелось…
  – Какая-то нелепица, – с жаром возразила Пегги. – Как мог пистолет оказаться в моей спальне, если только не я сама его туда положила? В половине шестого мой муж был еще жив, а я вернулась домой раньше и все время находилась в гостиной и в своей комнате, пока в семь не вернулся Фред. Поэтому, если только вы не подразумеваете…
  – Ладно, – уступил Вульф. – Пусть не в в спальне, а где-нибудь в другом месте. Я не смогу продолжить расследование, пока не получу ответ. Проклятье! Пистолеты не умеют летать. Я не удивлюсь, если другие фигуранты по этому делу выльют на меня целые ушаты вранья, по крайней мере один из них. Но от вас я надеялся услышать только правду.
  – Мы сказали вам чистую правду, – заявил Фред.
  – Да ничего подобного. Я так не считаю.
  – Стало быть, мы зашли в тупик! – С этими словами Фред поднялся на ноги. – Что дальше, Пегги? Ситуация патовая.
  Они опять взглянули друг на друга, и спектакль начался по новой. Когда они дошли до того места в сценарии, где глаза говорили друг другу: «Мы хотим, чтобы нам всегда было чудесно вдвоем», Фред уселся снова.
  Тем временем Вульф, в отличие от меня не следивший за беззвучной беседой посетителей, решил вмешаться.
  – Когда на доске возникает патовая ситуация, – сухо произнес он, – это означает конец игры, насколько я знаю.
  Решать, как видно, предоставили мне. Если Вульф открыто объявит, что игре конец, его уже ничто не сдвинет с места. Поэтому я встал, взял с его стола симпатичную розовую бумажку, переложил ее на свой стол и придавил пресс-папье. После чего уселся в кресло, ухмыльнулся Вульфу и заметил:
  – Вы, безусловно, правы, однако такое у нас случалось и прежде. Когда-нибудь на досуге надо составить список клиентов, которые сидели тут и без зазрения совести врали прямо нам в глаза. Туда наверняка попадут Майк Уолш и Калида Фрост, и тот парень из кафе, Пратт… да, пожалуй, их наберется не один десяток. Ну так что же? Деньги их не были фальшивыми, а я пока еще не настолько отстал в своих заметках, чтобы не суметь наверстать упущенное. Неужели все наши труды насмарку?
  – Кстати, об этих заметках, – решительно вставил Фред Уэпплер. – Мне бы хотелось кое-что уточнить.
  Вульф перевел глаза на него, и он ответил не менее твердым взглядом.
  – Мы явились сюда, – сказал Фред, – чтобы на условиях конфиденциальности рассказать вам о возникшем затруднении и попросить вас провести расследование. Вы обвиняете нас во лжи, и это заставило меня усомниться в разумности предпринятого нами шага, но если миссис Майон захочет продолжать, я подчинюсь. Так или иначе, имейте в виду: в случае разглашения сведений, которыми мы с вами поделились, – если вдруг полиция или еще кто-то узнает, что, когда мы вошли в студию, пистолета на полу не было, – мы будем все отрицать, несмотря на эти ваши чертовы записи. Мы все будем отрицать! Мы скажем, что этого разговора не было! – Он посмотрел на свою возлюбленную. – Другого пути нет, Пегги! Ты со мной согласна?
  – Он не расскажет полиции, – с убежденностью в голосе возразила Пегги.
  – Может, и нет. Но если вдруг расскажет, ты подтвердишь, что нас тут не было. Правда?
  – Ну конечно, – произнесла она таким тоном, будто обещала Фреду помочь изловить гремучую змею.
  Вульф глядел на них во все глаза, крепко сжав губы. Очевидно, вовремя вспомнив про чек на моем столе, он решил добавить еще пару имен в список лгущих ему клиентов и начать всё с чистого листа. Вульф широко раскрыл глаза, давая им отдохнуть, а затем наполовину прикрыл снова и заговорил:
  – Поймите меня правильно: разумеется, я исхожу из предположения о вашей невиновности. Но я всегда рассматриваю одновременно множество гипотез, большинство из которых оказываются ошибочными. Это нормальный рабочий момент. Ладно, следующий вопрос. Есть ли у вас предположения относительно того, кто мог убить мистера Майона?
  Наши клиенты ответили отрицательно.
  Вульф фыркнул:
  – А у меня есть.
  Оба изумленно вытаращились на него.
  Он кивнул:
  – Да, это всего лишь очередная гипотеза, но мне она нравится. Чтобы подтвердить или опровергнуть предположение, придется поработать. Для начала мне необходимо встретиться с людьми, которых вы упомянули, – со всеми шестью, – и я бы предпочел не откладывать дело в долгий ящик. Поскольку вы не хотите, дабы им стало известно, что я расследую убийство, нужно выдумать какой-нибудь благовидный предлог. Миссис Майон, оставил ли ваш муж завещание?
  Она кивнула.
  – И наследницей в нем значитесь вы?
  – Да, я… – Она шевельнула рукой. – Но я не нуждаюсь в этих деньгах и не хочу брать их.
  – Тем не менее по закону они ваши. Это нам подходит. В причитающееся вам наследство вписана и сумма, которую мистера Джеймса, как ожидается, обяжут выплатить в качестве компенсации за побои, нанесенные вашему покойному супругу. Вы имеете полное право получить эти деньги. Те шестеро, кого я хочу видеть у себя, так или иначе связаны с этой историей. Я немедленно напишу им всем и сегодня же курьерской почтой отправлю письма, где сообщу, что представляю ваши интересы в данном деле и хочу встретиться с ними у себя в кабинете завтра, во второй половине дня.
  – Это невозможно! – потрясенно вскричала Пегги. – Нет, на такое я не пойду! У меня и в мыслях не было требовать от Гифа возмещения ущерба…
  Вульф шарахнул кулаком по крышке стола.
  – Проклятье! – взревел он. – Немедленно выметайтесь отсюда! Оба! Вы что же, воображаете, будто я найду убийцу, вырезая из бумаги снежинки? Сначала вы мне лжете, а теперь еще и отказываетесь лишний раз побеспокоить подозреваемых, один из которых и есть убийца! Арчи, проводи их к выходу!
  – С удовольствием, – пробормотал я, – поскольку и сам был сыт по горло этой историей. – Я смерил незадачливых клиентов испепеляющим взглядом и посоветовал им: – Попробуйте обратиться в Армию спасения. У них имеется богатый опыт оказания помощи людям, угодившим в неприятные ситуации. Блокноты с моими заметками можете прихватить с собой, по первоначальной цене. Содержимое – бесплатно.
  Они снова уставились друг на дружку.
  – Думаю, мистеру Вульфу так или иначе следует с ними встретиться, – протянул Фред. – Для этого нужна причина, и, должен признать, эта вполне нам подходит. В любом случае мы ничего не теряем…
  И Пегги уступила.
  Уточнив еще кое-какие детали, в том числе записав необходимые адреса, мы наконец отпустили новых клиентов. Причем атмосфера в кабинете на момент прощания была настолько далека от сердечной, что можно было подумать, будто эти двое вовсе даже и не клиенты, а самые что ни на есть настоящие преступники. Так или иначе, розовый чек остался у меня на столе.
  Когда, затворив за посетителями дверь, я вернулся в кабинет, Вульф сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла и брезгливо морщась.
  Я потянулся и зевнул.
  – А это будет интересно, – воодушевленно сказал я, – замаскировать расследование под попытку получить компенсацию. Если среди этих шестерых и впрямь окажется убийца, посмотрим, долго ли нам удастся водить его за нос. Готов спорить, злоумышленник сообразит, что угодил в ловушку, прежде чем присяжные вынесут вердикт.
  – Помолчи, – пробурчал Вульф. – Эти тупицы…
  – О, сжальтесь над ними, – запротестовал я. – Влюбленным вообще не полагается думать, потому-то им и приходится нанимать опытных мыслителей. Они выбрали вас: радуйтесь и гордитесь этим. Когда ты влюблен, ложь так легко срывается с губ! Стоило мне увидеть…
  – Заткнись, – попросил Вульф. И приоткрыл глаза. – Бери блокнот. Эти письма нужно отправить незамедлительно.
  Глава третья
  На посиделках, которые состоялись вечером в понедельник и длились никак не меньше трех часов, об убийстве никто и словом не обмолвился. Но все равно весельем там даже и не пахло. Из текста разосланных Вульфом писем было ясно, что, действуя в интересах миссис Майон, он вознамерился выяснить нельзя ли выудить из Гиффорда Джеймса достаточную сумму, не прибегая к помощи адвокатов и судей, а также обсудить, какую именно сумму в данном случае можно считать достаточной. Поэтому все наши гости пребывали в пессимистическом настроении: сам Гиффорд Джеймс; его дочь Клара; его адвокат, судья Генри Арнольд; Адель Босли, отвечавшая, как вы помните, в Метрополитен-опера за связи с общественностью; доктор Николас Ллойд, которого пригласили в качестве эксперта; и, наконец, Руперт Гроув, импресарио Альберто Майона. Всего шестеро, в самый раз для нашего просторного кабинета. Фреда и Пегги на вечеринку не позвали.
  Трио Джеймса прибыло сплоченной компанией и с такой пунктуальностью (ровно в девять, тютелька в тютельку), что мы с Вульфом даже не успели мирно допить послеобеденный кофе. Мне стало настолько любопытно взглянуть на первых гостей, что я лично отправился открывать дверь вместо того, чтобы предоставить это Фрицу, нашему повару и дворецкому, который не хуже меня умеет наполнять будни и праздники Вульфа непрерывной радостью. Итак, Джеймсы. Ну, во-первых, меня впечатлило то, как баритон первым шагнул через порог, оставив позади дочь и адвоката. Поскольку время от времени я и сам позволяю Лили Роуэн вытаскивать себя в оперу, его завидный рост, широкие плечи и походка вразвалочку не стали для меня сюрпризом, хотя и удивил его моложавый вид: ведь Джеймсу было под пятьдесят. Он сунул мне свою шляпу так, словно я появился на свет с единственной целью – принять из его рук шляпу этим вечером в понедельник пятнадцатого августа. К несчастью, я позволил шляпе упасть.
  Клара загладила неловкость, обратив на меня внимание. Уже одно это доказывало ее необыкновенную наблюдательность, поскольку людям не свойственно приглядываться к лакеям, которые впускают их в дом. Заметив, что я роняю шляпу ее отца, девушка устремила на меня взгляд, очень долгий взгляд, словно бы говоривший: «Вы что, работаете тут под прикрытием? Поболтаем позже». Я воспринял это дружелюбно, хотя кое-что меня и насторожило. Клара Джеймс не только была очень бледная и вся на нервах (в точности, как описывала Пегги Майон), но вдобавок еще ее голубые глаза так и сверкали, – довольно странно для девушки ее возраста. Тем не менее, широко улыбнувшись, я дал Кларе понять, что ее долгий взгляд замечен и оценен по достоинству.
  Тем временем адвокат Джеймса, судья Генри Арнольд, сам повесил свою шляпу. В течение дня я, разумеется, навел справки о каждом из них и выяснил, что этот тип удостоился приставки «судья» лишь потому, что некогда заседал в мировом суде при городском магистрате. Признаться, внешность Арнольда меня разочаровала. Судья оказался плюгавым коротышкой с плоской, как подставка для пепельницы, лысиной и приплюснутым носом. Надо полагать, внутри он был значительно лучше, чем снаружи, поскольку среди клиентов этого адвоката были представители бродвейской элиты.
  Проведя всех в кабинет и представив Вульфу, я постарался разместить гостей на желтых стульях, но баритон углядел красное кожаное кресло и захапал его себе. Я как раз помогал Фрицу исполнить пожелания прибывших насчет напитков, когда дверной колокольчик звякнул вновь, и мне пришлось вернуться в прихожую.
  За дверью обнаружился доктор Николас Ллойд. Шляпы у него не оказалось, так что в этом отношении всё прошло гладко. Испытующий взгляд, которым посетитель меня одарил, я счел чисто профессиональным: он в силу многолетней привычки тут же попытался прикинуть, не страдаю ли я малокровием, диабетом или чем похуже. Приятное лицо в морщинках, внимательные темные глаза – он выглядел врачом на все сто процентов, в полном соответствии со своей репутацией, а она у Ллойда, как мне удалось установить, была просто блестящей. Я проводил доктора в кабинет, где глаза его зажглись при виде столика с освежающими напитками, и на протяжении следующих трех часов он усиленно налегал на бурбон с мятной водой.
  Двое последних гостей прибыли вместе – во всяком случае, они вместе стояли на крыльце, когда я открыл дверь. Пожалуй, я усадил бы Адель Босли в красное кожаное кресло, если бы там уже не расположился Джеймс. Она пожала мне руку и сказала, что давно мечтала познакомиться со знаменитым Арчи Гудвином. Но я не придал этим словам особого значения, учитывая, кто она была по профессии. Почему я отдал бы кресло мисс Босли? Все дело в том, что со своего места за столом я вижу большинство гостей в профиль или в три четверти, и только того, кто сидит в красном кожаном кресле, – анфас. Не то чтобы Адель Босли выглядела как кинозвезда с плаката, и на момент рождения Клары Джеймс она наверняка уже училась в пятом или шестом классе, но на ее гладкую загорелую кожу, милые карие глаза и изящно очерченные губы, чуть-чуть подкрашенные помадой, было приятно смотреть.
  Руперт Гроув не протянул мне руки, однако я на него за это ничуть не в претензии. Возможно, этот человек отлично справлялся со своими обязанностями импресарио Альберто Майона, но в вопросах поддержания физической формы явно не был докой. Мужчина вполне может быть толстым и сохранять при этом некое подобие фигуры, – да взять хотя бы Фальстафа или Ниро Вульфа, – но этому типу чувство пропорции определенно изменило. У него были короткие ножки, так что почти вся масса тела пришлась на среднюю треть. Для того чтобы вежливо заглянуть ему в лицо, требовалось определенное усилие. Я это проделал, поскольку должен был составить мнение о каждом из посетителей, но не увидел ничего достойного занесения в блокнот, кроме пары хитреньких, подвижных черных глазок.
  Когда и эти двое уселись и получили свою порцию напитков, Вульф пальнул из стартового пистолета. Он извинился перед присутствующими за то, что ему пришлось обеспокоить их этим жарким, душным вечером, отметив, что проблему, для решения которой они здесь собрались, можно изучить беспристрастно и справедливо только в том случае, если каждая из заинтересованных сторон получит право голоса. Бормотание, прозвучавшее в ответ, отличалось широким спектром – от согласия до крайнего недовольства. Судья Арнольд довольно агрессивно заявил, что, с юридической точки зрения никакой проблемы нет и в помине, поскольку Альберт Майон уже мертв.
  – Вздор, – резко осадил его Вульф. – Будь это так, вы сами, человек, сведущий в юриспруденции, даже не потрудились бы прийти сюда. В любом случае, цель нашего собрания как раз и состоит в том, чтобы не дать этой проблеме перерасти в спор юридического характера. Сегодня четверо из вас звонили миссис Майон с целью удостовериться, что я действительно уполномочен представлять ее интересы, и она это подтвердила. Действуя от имени своей клиентки, я собрал вас здесь, чтобы получить факты. И в дальнейшем миссис Майон поступит согласно моим рекомендациям. Если я сочту, что ей причитается в качестве компенсации крупная сумма, вы можете, конечно же, оспорить мой вывод; если же я приду к заключению, что миссис Майон не имеет права претендовать на эти деньги, она не станет настаивать. Ввиду возложенной на меня ответственности я должен установить все факты. Таким образом…
  – Мы не в зале суда, – огрызнулся Арнольд.
  – Совершенно верно, сэр. Я не судья. Но если вы предпочитаете встретиться в суде, я не возражаю. – И Вульф поочередно обратился к каждому из присутствующих: – Мисс Босли, понравится ли вашему начальству подобная реклама? Доктор Ллойд, предпочтете ли вы давать показания в суде под присягой или лучше обсудим все здесь? Мистер Гроув, как отнесся бы к подобному судебному процессу ваш клиент, будь он жив? Мистер Джеймс, что скажете? Вам ведь тоже не нужна огласка, не так ли? Вы же понимаете, в ходе судебного разбирательства непременно прозвучит имя вашей дочери.
  – Это еще почему? – профессионально поставленным баритоном вопросил Джеймс.
  Он хотел было возмутиться, но Вульф остановил его, подняв руку:
  – Ну как же, выясняя все обстоятельства инцидента, суд обязательно установит, что непосредственно перед тем, как ударить мистера Майона, вы крикнули ему: «Оставь мою дочь в покое, ты, грязный ублюдок!»
  Я сунул руку в карман. У меня есть правило, подтвержденное опытом: всякий раз, когда в помещении присутствует или может присутствовать убийца, пистолет должен быть где-то поблизости. Не считая третий сверху выдвижной ящик стола, где хранится мой арсенал, подходящим местом, я по привычке перекладываю один из пистолетов в карман, и делаю это загодя, еще до появления гостей. Вот почему я сейчас сунул руку в карман, зная про вспыльчивость Джеймса. Но тот даже не встал с кресла. А лишь выпалил:
  – Вранье!
  Вульф фыркнул:
  – Десять человек слышали, как вы это произнесли. Вот будет здорово, если вы отречетесь от своих слов под присягой, а потом все десять свидетелей, которых пригласят в суд давать показания, один за другим опровергнут это. Мой вам совет: уж лучше обсудите это сейчас со мной.
  – Что вы хотите знать? – встрепенулся судья Арнольд.
  – Мне нужны достоверные факты. Для начала займемся тем, что я только что был оспорен. Меня обвинили в том, что я сказал неправду. Давайте разбираться. Мистер Гроув, вы ведь присутствовали при нашумевшем инциденте. Я верно процитировал мистера Джеймса?
  – Да, – ответил Гроув, который изъяснялся довольно приятным тенором.
  – Вы сами слышали, как он произнес эти слова?
  – Да.
  – Мисс Босли, вы тоже это слышали?
  Она явно колебалась:
  – Не лучше ли будет…
  – Я вас умоляю. Вы, разумеется, не в суде и не давали присягу, но я только-только приступил к сбору фактов, и меня сразу же обозвали лжецом. Итак, вы слышали, как он это сказал?
  – Да, слышала. – Адель метнула взгляд на Джеймса. – Прости, Гиф.
  – Но это неправда! – вскричала Клара Джеймс.
  – По-вашему, мы все тут лжецы? – напустился на нее Вульф.
  Эх, надо было еще в холле предупредить ее, чтобы она остерегалась Вульфа. Эта молодая женщина, здорово умевшая сверкать глазами, на беду свою, отличалась такой стройностью, которая невольно наводила на мысль о хроническом недоедании, а Вульф на дух не переносит людей, постоянно умеряющих свой аппетит. Я с самого начала предвидел, что он набросится на Клару.
  Как ни странно, она дала ему отпор.
  – Я не это имела в виду, – насмешливо отозвалась девушка. – И нечего тут разыгрывать праведный гнев! Я хотела сказать, что соврала отцу. То, что он думал про меня и Альберто, не было правдой. Я всего лишь хвасталась перед ним, потому что… Не важно даже, почему. В любом случае, мое глупое бахвальство не имело под собой почвы, и тем же вечером я все объяснила папе!
  – О каком вечере вы говорите?
  – Ну, когда мы вернулись домой… с театральной вечеринки после «Риголетто». Ведь именно тогда мой отец уложил Альберто одним ударом, прямо на сцене. Так вот, когда мы вернулись домой, я призналась ему, что все, что я рассказывала про нас с Альберто, было неправдой.
  – И когда же вы солгали – в первый раз или во второй?
  – Не отвечайте, дорогуша, – вмешался судья Арнольд, вспомнивший о своих обязанностях адвоката. И вперил в Вульфа строгий взгляд: – Все это не имеет отношения к разговору. Вы можете получить свои факты, но только те, которые вам действительно нужны. Всё, что мисс Джеймс говорила своему отцу, никак вас не касается.
  Вульф покачал головой:
  – Ну уж нет. – И обвел взглядом наших гостей справа налево и обратно. – Очевидно, я высказался недостаточно ясно. Миссис Майон попросила меня установить, имеет ли она право претендовать на компенсацию, причем право не столько юридическое, сколько моральное. Если выяснится, что нападение мистера Джеймса на мистера Майона было морально оправданно, это в корне изменит ситуацию. – Он, прищурившись, взглянул на Клару. – Имеет ли мой вопрос отношение к делу или нет, мисс Джеймс, я готов признать, что выразился некорректно и, таким образом, мог спровоцировать вас на ложь. Поэтому беру свой вопрос назад и попробую зайти с другой стороны. Давали ли вы своему отцу ранее, до той злополучной вечеринки, повод считать, что мистер Майон соблазнил вас?
  – Ну… – Не выдержав, Клара рассмеялась. Смех у нее был довольно приятным – звонкое мелодичное сопрано. – Какое милое старомодное выражение! Да, я дала отцу такой повод. Но повторяю: это же неправда!
  – Тем не менее вы поверили дочери, мистер Джеймс?
  Гиффорд Джеймс с трудом сохранял спокойствие, и не удивительно: столь щекотливые вопросы о чести дочери, задаваемые настырным незнакомцем, кого угодно доведут до белого каления. Но, в конце концов, для каждого из присутствующих этот вопрос не был новостью и уж точно имел отношение к делу. Поэтому Джеймс заставил себя говорить и ответил с чувством собственного достоинства:
  – Да, я поверил в то, что рассказала мне дочь.
  Вульф покивал.
  – И довольно об этом, – с облегчением в голосе сказал он. – Рад, что с этим вопросом наконец покончено. – И перевел взгляд на импресарио. – Идем дальше. Мистер Гроув, расскажите мне о деловой встрече в студии мистера Майона, которая состоялась за несколько часов до его смерти.
  Толстяк Руперт сидел, склонив голову набок; его хитрые черные глазки без труда выдержали взгляд Вульфа.
  – Целью этой встречи, – заговорил он своим высоким тенором, – было обсудить выставленные Майоном требования о выплате ему компенсации за нанесенный ущерб.
  – Вы там присутствовали?
  – Ну разумеется. Я ведь был импресарио Майона, давал ему советы. Пришли также мисс Босли, доктор Ллойд, мистер Джеймс и судья Арнольд.
  – Кто созвал это собрание – вы?
  – В некотором роде. Арнольд предложил встретиться, а я рассказал об этом Майону и позвонил доктору Ллойду и мисс Босли.
  – Ну и что вы там решили?
  – Да, пожалуй, ничего определенного. Остался нерешенным вопрос о величине ущерба, а также о том, как скоро Майон снова сможет петь.
  – Какую позицию вы занимали?
  Глазки Гроува сузились до щелок.
  – Кажется, я уже объяснил, что был импресарио Майона.
  – Конечно. Но мне хочется понять, какую позицию вы заняли в вопросе о выплате компенсации.
  – Я посчитал, что следует немедленно оплатить первичный ущерб в размере пятидесяти тысяч долларов. Даже если голос Майона вскоре восстановился бы, он уже потерял эту сумму и даже больше того. Турне по Южной Америке пришлось отменить, он также не смог принять участие в записи множества пластинок, оговоренных контрактом, я уж молчу о предложениях от радиостанций…
  – О пятидесяти тысячах и речи быть не может, – воинственно перебил его судья Арнольд. Несмотря на небольшой рост, глотка у него была что надо. – Я же показывал вам свои выкладки…
  – К черту ваши выкладки! Этак каждый…
  – Прошу вас! – Вульф постучал по столу костяшками пальцев. – Какую позицию занимал сам мистер Майон?
  – Точно такую же, разумеется. – Гроув отвечал Вульфу, но при этом сердито таращился на Арнольда. – Сумму мы обсудили заранее.
  – Естественно. – Взгляд Вульфа скользнул левее. – Как вы восприняли это требование, мистер Джеймс?
  – Я считаю, – снова встрял Арнольд, – что мне стоит самому изложить позицию моего клиента. Ты не против, Гиф?
  – Да ради бога, – пробормотал баритон.
  Он принялся излагать во всех подробностях и болтал почти час – то есть треть всей нашей беседы пришлась на его речь. Меня удивило, что Вульф решил не встревать: небось он позволил судье вволю поразглагольствовать только затем, чтобы лишний раз подтвердить свое мнение об адвокатах. Если так, он не был разочарован. Судья Арнольд не упустил ничего. Ему нашлось, что сказать о правонарушителях, которые причинили требующий возмещения ущерб, – тут последовал экскурс в историю и рассказ о прецедентах, имевших место в последние двести лет; особое внимание он уделил психологическим портретам подобной категории злоумышленников. Кроме того, адвокат всесторонне раскрыл и другую тему – непосредственные причины правонарушений; при этом он заливался соловьем, но пересыпал свою речь таким количеством юридических терминов, что я потерял нить повествования и перестал слушать.
  Надо признать, что время от времени Арнольд произносил разумные вещи. Так, например, он заявил:
  – Сама идея о частичном покрытии ущерба немедленно не представляется мне приемлемой. Ясно, что даже если человек признал себя виновной стороной и согласился компенсировать причиненный ущерб, было бы неразумно производить в качестве аванса какие-либо выплаты, прежде чем будет достигнуто согласие о полной сумме компенсации либо определена точная методика расчета этой суммы.
  В другой раз он сказал:
  – Требование выплатить столь значительную сумму, фактически, можно охарактеризовать как попытку шантажа. Истцу известно, что в случае перенесения разбирательства в зал суда нам удастся доказать, что клиент вступился за честь дочери, которую совратил мистер Майон. И в этом случае присяжные, скорее всего, откажут ему в возмещении ущерба. Но истцу известно также, что мы предпочли бы не прибегать к подобной тактике защиты.
  – Но вы же слышали, – вставил Вульф, – мисс Джеймс утверждает, что ввела отца в заблуждение.
  – Если дело дойдет до суда, мы сможем доказать, что Майон ее обесчестил, – стоял на своем Арнольд.
  Приподняв брови, я уставился на Клару. Относительно последовательности лжи и правды в ее изложении возникло явное противоречие, но либо они с отцом не осознавали, чем это чревато, либо им просто не хотелось заново углубляться в эти вопросы.
  Немного позднее Арнольд произнес:
  – Даже если мой клиент причинил своими действиями ущерб, подлежащий возмещению, мы не сможем договориться о сумме выплаты, пока не выясним тяжесть нанесенной травмы. Мы предложили без предварительных обсуждений выплатить пострадавшей стороне двадцать тысяч долларов при условии, что они откажутся от каких-либо дальнейших претензий. Но их это не устроило. Они настаивали на немедленной оплате предъявленного счета. Мы отказались из принципиальных соображений. В итоге соглашение было достигнуто только по одному пункту: первым делом нам следует определить точную сумму ущерба, причиненного мистеру Майону. Разумеется, именно для этого на встречу и пригласили доктора Ллойда. Когда его спросили, каков прогноз, он… Хотя, лучше вам всё узнать из первых рук. Доктор здесь, пусть он вам сам всё расскажет.
  Вульф кивнул:
  – Будьте добры, доктор.
  Я с тоской подумал, что нам предстоит выслушать речь еще одного эксперта.
  Но Ллойд сжалился над нами. Он говорил нормальным человеческим языком и не слишком долго. Правда, сперва снова глотнул из стакана (уже третьего) бурбона с мятной водой. В результате часть морщинок на его симпатичном лице разгладилась, а глаза стали менее беспокойными.
  – Постараюсь припомнить, – медленно произнес он, – что в точности я им тогда сказал. Сначала я описал ущерб, нанесенный ударом. От него серьезно пострадали щитовидная железа и черпаловидный хрящ с левой стороны и в меньшей степени – перстневидный хрящ гортани. – Он улыбнулся – снисходительно, но не надменно. – Я выждал две недели, придерживаясь назначенного курса лечения; мне казалось, можно будет обойтись и без операции, но та все-таки оказалась необходима. Должен признаться, что, разрезав ткань, я испытал облегчение: все выглядело не настолько плохо, как я того опасался. Сама операция была несложной, пациент шел на поправку. В тот день я без особого риска мог бы заверить собравшихся, что голос вернется к моему пациенту через два, от силы – через три месяца. Но с другой стороны, гортань – чрезвычайно хрупкий инструмент, а такой замечательный тенор, каким обладал Майон, встречается довольно редко. Поэтому я проявил разумную осторожность, заявив, что буду удивлен и разочарован, если певец не восстановится к началу нового оперного сезона, до открытия которого оставалось семь месяцев. И добавил, что это крайний срок, а сам я настроен значительно более оптимистично. – Ллойд облизнул губы. – Вот и все, кажется. В любом случае, я от души поддержал предложение подкрепить мой прогноз заключением Рентнера. Очевидно, именно это станет ключевым моментом в решении вопроса о сумме компенсационных выплат, и я не хотел принимать на себя всю ответственность.
  – А кто такой Рентнер? – поинтересовался Вульф.
  – Доктор Абрахам Рентнер из клиники Маунт-Синай, – ответил Ллойд таким тоном, словно бы у него спросили, кто такой Чарльз Дарвин. – Я позвонил ему и договорился о консультации на следующее утро.
  – По моему настоянию, – самодовольно уточнил Толстяк Руперт. – Майон имел полное право получить компенсацию не когда-нибудь в отдаленном будущем, а немедленно. Ответчики настаивали на том, чтобы уточнить полную сумму компенсации, я хотел убедиться, что этих денег, черт возьми, будет достаточно. Не забывайте, что на тот момент Майон еще не смог спеть ни одной ноты.
  – И на протяжении еще двух месяцев он не смог бы взять даже пианиссимо, – согласился с ним Ллойд.
  Тут вклинился судья Арнольд:
  – Хочу подчеркнуть, поскольку может сложиться мнение, что мы якобы встретили в штыки предложение услышать заключение второго специалиста…
  – Но так оно и было! – пискнул Гроув.
  – Ничего подобного! – рявкнул Гиффорд Джеймс. – Мы всего лишь…
  Все трое загалдели разом, огрызаясь и ворча друг на друга. Мне казалось, что им стоило бы приберечь силы для решения главного вопроса: получит ли миссис Майон деньги и если да, то сколько именно, – но какое там! Вульф терпеливо позволил им некоторое время пререкаться, а когда эта троица, как и следовало ожидать, ни к чему не пришла, захотел послушать свежего человека. Он повернулся к Адели:
  – Мисс Босли, мы еще не знаем вашего мнения. Чью сторону приняли вы?
  Глава четвертая
  Адель Босли сидела, спокойно слушая галдеж и потягивая изредка свой ромовый коктейль, уже второй по счету, – и при этом выглядела, на мой вкус, чертовски разумным человеком в этом сумасшедшем доме. Хотя на дворе была уже середина августа, Адель оказалась единственной из шестерых наших гостей, кто мог похвастать приличным загаром. На ее смуглую кожу было любо-дорого посмотреть.
  Она покачала головой:
  – Я не приняла ничьей стороны, мистер Вульф. Я блюду исключительно интересы нашей организации, то есть «Метрополитен-опера-Ассошиэйтед». Естественно, мы предпочли бы урегулировать вопрос тихо, без лишних скандалов. У меня не имелось своего мнения по поводу… в вопросе, который тогда обсуждался.
  – Значит, вы свою позицию тогда не высказали?
  – Нет. Я лишь убеждала стороны прийти наконец к компромиссу, если это вообще возможно.
  – Да неужели? – злорадно усмехнулась Клара Джеймс. – Вообще-то говоря, вы могли бы и поддержать немного моего отца, в благодарность за то, что он пристроил вас эту работу. Или вы…
  – Помолчи, Клара! – властно заявил Джеймс.
  Она, впрочем, не послушалась отца и все же закончила мысль:
  – Или вы вообразили, что уже сполна с ним рассчитались?
  Я оторопел. На лице судьи Арнольда возникло страдальческое выражение. Толстяк Руперт хихикнул. А доктор Ллойд невозмутимо отхлебнул еще бурбона с мятной водой.
  Поскольку Адель вызывала у меня симпатию, я надеялся, что она сейчас швырнет чем-нибудь в стройную и глазастую мисс Джеймс. Но мисс Босли лишь воззвала к ее отцу:
  – Неужели ты не можешь приструнить девчонку, Гиф? – Затем, не дожидаясь ответа, она повернулась к Вульфу: – Мисс Джеймс всегда отличалась буйным воображением. Того, на что она намекает, попросту не было. И придет же такое в голову.
  Вульф кивнул:
  – Так или иначе, это не имеет отношения к нашей беседе. – Он скривился. – Давайте лучше вернемся к прежней теме. Когда именно закончилось то ваше собрание? Все разошлись одновременно?
  – Ну… Мистер Джеймс и судья Арнольд ушли первыми, где-то в половине пятого. Затем вскоре после этого доктор Ллойд. Я ненадолго осталась с Майоном и мистером Гроувом, потом ушла сама.
  – И куда вы направились?
  – На Бродвей, там у меня офис.
  – Долго ли вы пробыли в офисе?
  Этот вопрос, кажется, удивил Адель.
  – Я не понимаю… Хотя, чем я лучше других? Ну разумеется. Я вышла с работы в начале восьмого. У меня были кое-какие дела, и еще надо было отпечатать конфиденциальный доклад о состоявшейся встрече у Майона.
  – Виделись ли вы с Майоном еще раз до его смерти? Может быть, говорили с ним по телефону?
  – Виделась ли я с ним? – опять удивилась мисс Босли. – Интересно, когда? Вы же знаете, в семь часов его нашли мертвым! А я в то время еще находилась у себя в офисе.
  – Вы не звонили ему? Между половиной пятого и семью часами?
  – Нет. – Теперь Адель уже была слегка раздосадована таким поворотом беседы. Мне показалось вдруг, что Вульф беспечно топчется по тонкому льду в опасной близости от запретной темы убийства. Адель тем временем добавила: – Ума не приложу, чего вы хотите добиться своими расспросами.
  – Вот и я тоже, – с чувством поддакнул судья Арнольд. И саркастически усмехнулся: – Видимо, мистер Вульф, у вас просто вошло в привычку интересоваться, где кто был в момент чьей-либо насильственной смерти. Почему бы тогда не допросить и остальных?
  – Как раз это я и собираюсь сделать, – невозмутимо ответил Вульф. – Мне хотелось бы понять, почему Майон решил покончить с собой, ибо это может повлиять на заключение, которое я обязался представить его вдове. Как я понимаю, двое или трое из вас высказывались в том смысле, что к концу встречи мистер Майон был на взводе, но не казался ни подавленным, ни отчаявшимся. Нет сомнений, что он совершил самоубийство; как правило, полиция не совершает столь грубых ошибок в подобных вопросах. Но почему он это сделал?
  – Сомневаюсь, – рискнула ответить Адель Босли, – чтобы вы могли понять, до какой степени певец… тем более такой великий артист, как Майон… что он чувствует, будучи не в состоянии издать ни звука, он ведь поначалу даже говорил только шепотом. Это для него был настоящий кошмар.
  – Мало того, Майон всегда отличался резкими перепадами настроения, – добавил Руперт Гроув. – На репетициях мне не раз доводилось видеть, как он безупречно исполнял арию, а потом выбегал вон в слезах из-за якобы смазанной концовки. Только что парил в небесах, а миг спустя уже лезет под ковер от стыда.
  Вульф хмыкнул:
  – Так или иначе, мне крайне важно установить, что́ Майон мог услышать от кого бы то ни было на протяжении двух часов, предшествовавших роковому выстрелу. Это самым непосредственным образом связано с расследованием, которое я провожу по просьбе миссис Майон. Я хочу знать, где каждый из вас был и чем занимался в тот день с момента окончания встречи и до семи часов вечера.
  – Бог мой! – Судья Арнольд театрально воздел руки и снова уронил их на колени. – Ладно, не будем с вами спорить, поскольку время уже позднее. Как справедливо сказала мисс Босли, я и мой клиент вместе покинули студию Майона. Мы направились в бар «Черчилль», пили там и разговаривали. Некоторое время спустя к нам присоединилась мисс Джеймс, которая пропустила с нами рюмочку и ушла, полагаю, где-то через полчаса. Мы с мистером Джеймсом сидели в баре до семи, причем все это время никто из нас не звонил Майону и не пытался каким-либо образом с ним связаться. Полагаю, вам этого достаточно?
  – Благодарю вас, – вежливо сказал Вульф. – Вы готовы, разумеется, подтвердить этот рассказ, мистер Джеймс?
  – Готов, – угрюмо кивнул баритон. – Чушь какая-то.
  – Действительно, все это становится похоже на чушь, – согласился Вульф. – Теперь доктор Ллойд? Ваша очередь, если не возражаете.
  Доктор, разомлевший от четырех изрядных порций нашего лучшего бурбона, не возражал.
  – Разумеется, – дружелюбно сказал он. – Я посетил пятерых пациентов: двух на Пятой авеню, одного на Ист-стрит (это в районе Шестидесятых улиц) и еще двух в больнице. Вернулся домой в седьмом часу, принял ванну и едва успел одеться, как мне позвонил Фред Уэпплер и рассказал про Майона. Конечно, я сразу отправился туда.
  – То есть в тот день вы больше не видели Майона живым и не говорили с ним?
  – После той встречи – нет. Стоило бы, пожалуй, но кто бы мог подумать… Хоть я и не психиатр, однако все-таки был его врачом.
  – Мистер Майон обладал переменчивым характером, не так ли?
  – Да, так и было. – Доктор Ллойд облизнул губы. – Разумеется, это не совсем медицинский термин.
  – Отнюдь не медицинский, – кивнул Вульф и перевел взгляд на импресарио. – Мистер Гроув, мне нет нужды спрашивать, звонили ли вы Майону, потому что вы признались полицейским, что беседовали с ним в тот вечер. Около пяти часов, верно?
  Толстяк Руперт снова склонил голову набок. Очевидно, такая уж у него была манера разговаривать. А затем поправил Вульфа:
  – После пяти. Скорее, в четверть шестого.
  – Откуда вы ему звонили?
  – Из «Гарвардского клуба».
  Надо же, подумал я, кого только не встретишь в «Гарвардском клубе».
  – О чем шел разговор?
  – Да так, ни о чем особенном, – скривил губы Гроув. – Вообще-то, черт побери, это не ваше дело. Но раз уж остальные подчинились, то и я не стану возражать. Я забыл спросить у Майона, не хочет ли он участвовать в рекламе некоего товара. В агентстве пообещали за это тысячу долларов, но требовали немедленно дать ответ. Мы разговаривали меньше пяти минут. Сначала он сказал, что не хочет этим заниматься, но потом согласился. Вот и весь разговор.
  – Можно ли было по его манере говорить догадаться о намерении совершить самоубийство?
  – Ни в малейшей степени. Майон был мрачен, но это естественно, ведь он потерял голос и мог бы восстановиться не раньше чем через два месяца.
  – Что вы делали после этой телефонной беседы?
  – Я остался в клубе пообедать и еще не закончил трапезу, когда распространилась новость о самоубийстве Майона. Так что я остался без кофе и мороженого.
  – Какая досада. Скажите, а когда вы звонили Майону, вы не предприняли новой попытки убедить его отказаться от своих требований к мистеру Джеймсу?
  Гроув резко вскинул голову.
  – Что вы сказали? – оскорбленным тоном вопросил он.
  – Что слышали, – грубо ответил Вульф. – Что вас так удивляет? Естественно, миссис Майон все мне рассказала, раз уж я взялся помогать ей. Вы с самого начала противились намерению Майона требовать компенсацию и пытались отговорить его. Вы опасались, что газеты поднимут такой шум, что он больше потеряет, чем приобретет. Но Майон заявил, что вы обязаны поддержать его требования, и пригрозил разорвать с вами контракт, если вы не одумаетесь. Так было дело?
  – Вовсе нет! – Темные глаза Гроува метали искры. – Даже и близко не похоже! Я попросту поделился с Майоном своим мнением. Когда он посчитал нужным выдвинуть требование о выплате компенсации, я поддержал его всей душой! – Голос Гроува поднялся на тон выше, хотя еще совсем недавно это не представлялось мне возможным. – Промашка у вас вышла, мистер Вульф!
  – Ладно, – не стал спорить Вульф. – И каково же ваше мнение теперь? Что вы скажете о требованиях миссис Майон?
  – Не думаю, что она имеет право что-то требовать. И вряд ли что-то получит. Во всяком случае, я на месте Джеймса точно не отдал бы ей ни цента.
  Вульф понимающе кивнул:
  – Она вам не особенно нравится, да?
  – Если честно, то да. И никогда не нравилась. А с какой стати миссис Майон должна мне нравиться?
  – Разумеется, вы правы. Тем более, что вы у нее тоже не вызываете симпатии. – Вульф поерзал в кресле и откинулся на спинку. Увидев, как вытянулись в струнку его губы, я догадался, что беседа со следующим свидетелем его вовсе не радовала, и нимало не удивился, когда взгляд Вульфа остановился на Кларе Джеймс. Держу пари, если бы мой босс заранее знал, что ему придется иметь дело с подобной дамочкой, он бы вообще не взялся за это дело.
  – Мисс Джеймс, – обратился он к ней не слишком приветливо, – вы следили за ходом нашей беседы?
  – Я как раз сижу и гадаю, – посетовала она с явной обидой, – соизволите ли вы обратить на меня хоть какое-то внимание. Я ведь вообще-то тоже была в тот день на встрече.
  – Знаю. Я не забыл про вас, – произнес Вульф таким тоном, словно бы сожалел о том, что не сумел этого сделать. – Итак, вы посидели немного со своим отцом и судьей Арнольдом в баре «Черчилль», а затем они отправили вас обратно в студию Майона. С какой целью?
  Арнольд и Джеймс одновременно принялись громко протестовать. Однако Вульф, не обращая на них никакого внимания, ждал ответа от Клары, чей голос совсем потонул в шуме.
  – …никакого отношения, – закончила она. – Я отправилась туда сама.
  – То есть это была ваша собственная идея?
  – Целиком и полностью. Время от времени у меня в голове возникают подобные мысли.
  – И какова же была цель этого нового визита?
  – Вы не обязаны отвечать, дорогуша, – вставил Арнольд.
  Клара и глазом не моргнула.
  – Они рассказали мне, что происходило на собрании, и я вышла из себя. Я решила, что это настоящий грабеж… но я не собиралась говорить об этом Альберто. Мне казалось, я смогу отговорить его и убедить не выдвигать иска.
  – Вы хотели воззвать к нему в память о старой дружбе?
  Она довольно улыбнулась:
  – Вы так чудесно все излагаете! Только представьте – старая дружба у девушки моего возраста!
  – Рад, что вам нравится моя манера выражаться, мисс Джеймс. – Вульф с трудом сдерживал ярость. – В любом случае, вы отправились туда. И прибыли в студию приблизительно в четверть седьмого?
  – Ну да, где-то так.
  – Вы встретились с мистером Майоном?
  – Нет.
  – Почему же?
  – Его там не оказалось. По крайней мере… – Клара умолкла. Глаза ее блестели уже не столь ярко. Помолчав, она продолжила: – Так мне тогда подумалось. Я поднялась на тринадцатый этаж и позвонила в дверь, ведущую в студию. Звонок громкий… Альберто специально выбрал такой, чтобы перекрывал пение и музыку во время репетиций… Но мне его не было слышно, потому что дверь там тоже звуконепроницаемая, и, нажав кнопку несколько раз, я не была уверена, что звонок работает, и на всякий случай постучала в дверь. Я люблю доводить дело до конца, поэтому я еще несколько раз позвонила, а потом сняла туфлю и стала колотить в дверь каблуком. Но, так ничего и не добившись, спустилась по лестнице на двенадцатый этаж и позвонила в дверь квартиры. Глупо, конечно, ведь я знала, как ненавидит меня миссис Майон, но все равно позвонила. Она открыла дверь и заявила, что Альберто в студии. Но я сказала, что его там нет, и тогда она захлопнула дверь перед моим носом. Я отправилась домой и сделала себе коктейль… Да, кстати… У вас превосходное виски, хотя я впервые слышу о такой марке. – Подняв стакан, она покачала им, разгоняя лед. – Будут еще какие-нибудь вопросы?
  – Нет, – фыркнул Вульф. Он поднял глаза на настенные часы, снова поочередно осмотрел всех присутствующих и заключил: – Я непременно поставлю миссис Майон в известность о том, что вы не пытались утаить от меня факты.
  – А что еще вы ей скажете? – полюбопытствовал Арнольд.
  – Не знаю. Посмотрим.
  Это им не понравилось. Я бы затруднился назвать вопрос, по которому эти шестеро могли достичь полнейшего единодушия, но Вульфу удалось сделать невозможное, произнеся всего три слова. Все присутствующие хотели услышать если не вердикт, то хотя бы заключение специалиста или, на худой конец, хотя бы намек. Адель Босли проявила настойчивость, Толстяк Руперт аж запищал от негодования, а судья Арнольд, казалось, вот-вот грязно выругается. Некоторое время Вульф терпеливо выжидал, а потом поднялся на ноги и сердечно пожелал всем доброй ночи. Разговор был закончен на такой ноте, что перед уходом никто не поблагодарил нас за поданные напитки – даже мисс Босли, специалист по связям с общественностью, даже доктор Ллойд, в одиночку осушивший целую бутылку бурбона.
  Закрыв и заперев на ночь парадную дверь, я вернулся в кабинет. К моему изумлению, Вульф все еще стоял: застыв перед книжным шкафом, он хмуро взирал на переплеты.
  – Никак не угомониться? – вежливо спросил я.
  Обернувшись, он вызывающе бросил:
  – Мне нужна еще одна бутылка пива.
  – Ну уж нет. С обеда вы и так расправились с пятью. – Я говорил спокойно, поскольку привык к подобным спорам. Вульф сам установил себе предел в пять бутылок: именно столько пива он выпивал между обедом и отходом ко сну. Обычно Вульф придерживался этого правила, но когда что-либо всерьез выбивало его из колеи, он предпочитал перекладывать ответственность на других, чтобы на них можно было отыграться. Ну что же, это тоже было частью моих многочисленных обязанностей.
  – Даже и не надейтесь, этот номер у вас не пройдет, – твердо заявил я. – Я лично считал бутылки. Ровно пять. А в чем дело? Уж полночь близится, а убийца до сих пор так и не найден?
  – Чушь. – Вульф плотно сжал губы. – Да разве в этом дело. Если бы требовалось просто найти убийцу, вопрос был бы закрыт еще сегодня. Меня беспокоит треклятый пистолет с крылышками. – Он уставился на меня, сощурив глаза, словно бы заподозрив, что и у меня тоже имеются крылья. – Я мог бы, конечно, просто закрыть глаза на эту деталь… Но нет, нельзя. Это было бы опрометчиво, учитывая, в каком положении оказались наши клиенты. Нам придется выяснить все досконально. Альтернативы нет.
  – Досадное препятствие. Могу ли я чем-то помочь?
  – Да. Завтра утром первым же делом позвони мистеру Кремеру. Попроси его быть здесь в одиннадцать.
  Мои брови приподнялись.
  – Но ведь инспектор Кремер интересуется исключительно убийствами. Мне сказать ему, что у нас имеется нераскрытое убийство?
  – Нет. Скажи, что он останется доволен визитом – это я гарантирую. – Вульф сделал шаг в мою сторону: – Арчи.
  – Да, сэр?
  – У меня был скверный вечер, и я выпью еще одну бутылку пива.
  – Нет. Исключено.
  Вошел Фриц, и мы начали наводить порядок.
  – Уже за полночь, и вам пора в кровать. Отправляйтесь спать.
  – Одна бутылка ему бы не повредила, – пробормотал Фриц.
  – Вот уж не ожидал от тебя такого, – с горечью сказал я. – Ладно, предупреждаю обоих: у меня в кармане пистолет. Да что такое вообще творится в этом доме?!
  Глава пятая
  Девять месяцев в году инспектор Кремер из убойного отдела, широкоплечий седеющий здоровяк, смотрится вполне прилично, но летом лицо его обретает из-за жары несколько вульгарный красный оттенок. Поскольку инспектора это сильно огорчает, иметь дело с Кремером в августе сложнее, чем, например, в январе. Если однажды обстоятельства сложатся так, что мне придется совершить убийство, я от души надеюсь, что это случится зимой.
  Во вторник около полудня Кремер сидел у нас в кабинете в красном кожаном кресле и не слишком добродушно взирал на Вульфа. Инспектор не смог прибыть к одиннадцати часам – в это время Вульф как раз спускается из оранжереи с орхидеями, – поскольку задержался на другой встрече. Хозяин кабинета и сам не лучился радушием, поэтому я с интересом ждал, когда начнется водевиль. К тому же мне было любопытно взглянуть, каким образом Вульфу удастся втереть Кремеру очки и вовлечь его в расследование убийства, не дав инспектору понять, что таковое вообще было совершено. В конце концов, гость наш был далеко не глуп.
  – Я заскочил к вам по дороге в центр, – пробурчал Кремер, – и время уже поджимает.
  Держу пари, это была наглая ложь. Кремер попросту не желал признаться, что инспектор полиции по первому же зову примчался к частному детективу, пусть даже и к такому, как Ниро Вульф.
  – Небось хотите разузнать насчет дела Дикинсона? – бурчал себе под нос Кремер. – Ну и кто же вас нанял?
  Вульф покачал головой:
  – Никто, слава небесам. Я хотел поговорить насчет убийства Альберто Майона.
  Я изумленно вытаращился на него. Это было выше моего понимания. Разве можно начинать вот так, с места в карьер? А как же обещание, которое Вульф дал клиентам?
  – Убийство Майона? – без интереса переспросил Кремер. – Такого дела у меня в производстве нет.
  – Скоро будет. Альберто Майон, знаменитый оперный певец. Скончался четыре месяца тому назад, девятнадцатого апреля. В собственной студии на Ист-Энд-авеню. Был застрелен из револьвера…
  – А, этот, – кивнул Кремер. – Как же, помню. Но вы малость перепутали. Это было самоубийство.
  – Нет. Это было убийство с отягчающими обстоятельствами.
  Кремер трижды тяжело вздохнул, молча уставившись на собеседника. Потом без всякой спешки достал из кармана сигару, осмотрел ее и сунул в рот. Помедлив, снова взял ее в руки.
  – Я подметил одну любопытную закономерность, – сказал он. – Как только зайду к вам, обязательно заработаю головную боль. Еще ни разу не было осечки. Кто говорит, что это было убийство?
  – Я сам пришел к такому выводу.
  – Ну, тогда сомнений быть не может! – Сарказм Кремера обычно был немного тяжеловат. – Надеюсь, у вас есть какие-то улики?
  – Никаких.
  – Прекрасно. Улики в работе следователя только помеха. – Кремер снова сунул сигару в рот и, не выдержав, взорвался: – А с каких это пор вы начали выражаться столь лаконично? Продолжайте, черт вас побери, расскажите еще что-нибудь! Аргументируйте свое заявление!
  – Ну что же… – Вульф призадумался. – Это будет не так-то просто. Полагаю, вы вряд ли знакомы со всеми деталями, поскольку прошло уже немало времени, да и убийство это было квалифицировано как суицид.
  – Я очень неплохо все помню. Как вы сами сказали, этот тип был знаменитостью. Начинайте уже.
  Вульф откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
  – Прервите меня, если возникнет надобность. Прошлым вечером я провел беседу с шестью свидетелями. – Он назвал их поименно и кратко охарактеризовал каждого. – Пятеро из них присутствовали на переговорах, которые проходили в студии Майона и завершились за два часа до того, как он был найден мертвым. Шестой свидетель, мисс Джеймс, стучалась в дверь студии в четверть седьмого, но так и не достучалась – по той причине, надо полагать, что Майон был уже мертв. Мой вывод об убийстве основан на свидетельских показаниях, которые я выслушал. Я не стану пересказывать их вам по трем причинам: во-первых, это займет слишком много времени; во-вторых, здесь важны интонации и другие тонкости; и, наконец, вы и сами всё это уже слышали.
  – Вчера меня здесь не было, – сухо заметил Кремер.
  – Вас лично не было. В данном случае под словом «вы» я подразумевал полицию. Все показания свидетелей – их опросили по горячим следам – запротоколированы и подшиты к делу. И вчера все шестеро рассказали мне абсолютно то же самое. В случае необходимости вы можете легко поднять протоколы. Скажите, инспектор, вы помните, чтобы я хоть раз брал свои слова назад?
  – Нет, но порой мне хотелось самому затолкать их вам обратно в глотку.
  – Однако вам это никогда не удавалось. Вот еще три слова, от которых я ни за что не откажусь: Майон был убит. Сейчас я не стану рассказывать вам, как пришел к такому выводу. Повторяю, вся необходимая информация есть в материалах дела.
  Кремер сдерживался из последних сил.
  – Я не стану перечитывать материалы, – заявил он, – по одной простой причине. Так, небольшая деталь: способ, каким было совершено это, как вы утверждаете, убийство. Вы хотите сказать, что Майон выстрелил в себя, когда кто-то намеренно довел его до ручки?
  – Нет. Стрелял убийца.
  – Ох и ловкий же он, как видно, парень! Не так-то просто заставить человека разжать зубы и вставить ему в рот дуло пистолета, так чтобы он тебя при этом не укусил. Кстати, вас не затруднит назвать имя этого фокусника?
  Вульф помотал головой:
  – Так далеко я пока не зашел. Но меня беспокоят не ваши возражения, их можно легко опровергнуть. Однако есть кое-что другое. – Подавшись вперед, он доверительным тоном заговорил: – Послушайте, мистер Кремер. Мне вполне по силам в одиночку раскрыть это преступление, снабдить полицию уликами, препроводить к вам убийцу, а потом, откланявшись, покинуть сцену. Но, во-первых, я не имею желания выставлять вас простаком, поскольку это далеко от истины, а во-вторых, мне нужна ваша помощь. Прямо сейчас я не могу представить доказательства того, что Майон был убит. Я могу только заверить вас, что это действительно так, и повторить, что эти свои слова мне никогда не придется брать обратно… Ну что, неужели вы совсем не заинтересовались? Неужели все мои усилия были напрасны?
  Кремер прекратил жевать сигару. Он вечно их жевал вместо того, чтобы закурить.
  – Ну, разумеется, не напрасны, – угрюмо сказал в ответ инспектор. – Я заинтересован, черт возьми. Еще одна первоклассная головная боль. И я польщен, мистер Вульф, что вы обратились ко мне за помощью. Что конкретно от меня требуется?
  – Мне нужно, чтобы вы арестовали двух человек как ключевых свидетелей по делу об убийстве, допросили их и отпустили под залог.
  – Отчего же только двух? Может, арестуем всех шестерых? – Я уже упоминал, что с сарказмом у инспектора были большие проблемы.
  – Но… – продолжал Вульф, не слыша его, – тут необходимо соблюсти определенные условия. Эти двое не должны заподозрить, что я имею отношение к их аресту; им вообще ни к чему знать, что мы с вами встречались и разговаривали. Аресты следует произвести сегодня ближе к концу дня или даже лучше вечером, чтобы они провели за решеткой ночь, да и завтра утром их отпустят лишь после того, как будет внесен залог. Сумма залога должна быть не слишком большой, в данном случае важно другое. Допросы должны быть довольно долгими и пристрастными, не для галочки, и если арестованным не удастся выспаться ночью, будет даже лучше. Разумеется, подобные вещи происходят у вас сплошь и рядом.
  – О да, только этим и занимаемся, – сказал Кремер прежним тоном. – Но, представьте, когда мы обращаемся к прокурору за ордером на арест, нас просят предъявить что-то весомое. При всем уважении к вам я никак не могу вписать в бланк, что это делается в качестве услуги Ниро Вульфу.
  – Для этих двоих найдется замечательный повод. Показания обоих крайне важны для следствия. Важнее не бывает.
  – Вы еще не назвали имен. Что за люди?
  – Мужчина и женщина, обнаружившие тело. Мистер Фредерик Уэпплер, музыкальный критик, и миссис Майон, вдова убитого.
  На этот раз я с трудом сдержался, чтобы изумленно не вытаращить глаза. Такое в моей практике случилось впервые. Время от времени мне приходилось видеть, как далеко – и порой опасно далеко – заходит Вульф, чтобы уберечь клиента от ареста. Подобный поворот событий он воспринимает как нестерпимое личное оскорбление. И вдруг на тебе: он практически сам попросил представителя закона упечь Фреда и Пегги за решетку, – а я, между прочим, только вчера отнес в банк их чек на пять тысяч долларов!
  – Вот как, – сказал Кремер. – Значит, речь идет об этой парочке?
  – Да, сэр, – с готовностью подтвердил Вульф. – Как вы уже знаете, или узнаете, просмотрев папки с материалами дела, этих двоих о многом стоило бы спросить. Мистер Уэпплер присутствовал в тот день на обеде вместе с остальными, и когда все разошлись, он остался с миссис Майон. О чем они говорили? Чем они занимались в тот день, где находились? Зачем мистер Уэпплер вернулся в квартиру Майонов в семь часов вечера? Почему они поднялись в студию вдвоем с миссис Майон? И почему, обнаружив тело, мистер Уэпплер решил спуститься и получить список посетителей у швейцара и лифтера, прежде чем уведомить полицию? Крайне странное решение. Имел ли Майон обыкновение спать днем? Может, он обычно спал, приоткрыв рот?
  – Премного благодарен, – без особой признательности процедил Кремер. – Просто поразительно, как легко вам удается выдумывать вопросы для свидетелей. Но даже если Майон любил вздремнуть с открытым ртом, сомнительно, чтобы он делал это стоя. Насколько я помню, пуля, пробив ему голову, застряла в потолке. И еще одно… – Кремер упер ладони в подлокотники кресла, и сигара в его зубах опустилась. Я подумал, что, наверное, приблизительно под таким же углом в рот Майону вставили дуло пистолета. – Может, скажете, кто все-таки вас нанял?
  – Нет, – с сожалением ответил Вульф. – Открыть вам имя клиента я пока не готов.
  – Так я и знал. По сути, вы не сообщили мне, черт побери, ни одной конкретной детали. У вас нет ровным счетом никаких улик, а если и есть, вы ловко скрываете их и не торопитесь поделиться. Вы пришли к некоему выводу, который вас устроил и который поможет клиенту, чье имя вы отказываетесь назвать. Теперь вы хотите, чтобы я проверил эту вашу версию, арестовав двух добропорядочных граждан и сунув их в жернова правосудия. Мне и прежде приходилось встречаться с беспардонной наглостью, но на этот раз вы превзошли самого себя. Ну и ну!
  – Я уже сказал, что мне не придется брать свои слова назад. Да и вы в результате только выиграете! Да я готов съесть свою шляпу…
  – Да стоит посулить вам денег, и вы слопаете одну из своих орхидей!
  И вот тут пошла потеха. Я много раз наслаждался, слушая затяжные перепалки этой парочки, но никогда еще страсти не накалялись так сильно. В 12.40 Кремер вскочил на ноги, чтобы немедленно выбежать вон. В 12.45 он снова сидел в красном кожаном кресле, потрясая кулаком и огрызаясь. В 12.48 Вульф возлежал в собственном кресле с закрытыми глазами и делал вид, что внезапно оглох. В 12.52 он с гневным ревом колотил по столу обеими руками.
  В 13.10 все было кончено. Кремер признал свое поражение и ушел. Он поставил единственное условие: сначала он пролистает материалы дела и поговорит с сослуживцами, – но это было неважно, поскольку аресты все равно следовало отсрочить до того момента, как судьи разойдутся по домам. Инспектор согласился, что арестантам лучше не знать, что Вульф приложил к этому руку. Так что, пожалуй, формально можно считать, что полицейский пошел на уступки, хотя на самом деле он, скорее, банально прислушался к доводам здравого смысла. Кремер мог сколько угодно игнорировать «три слова», которые Вульф ни при каком раскладе не собирался брать обратно (уж кто-кто, а я знал, насколько серьезно это его заявление), но в глубине души понимал, что следует еще раз внимательно изучить обстоятельства смерти Майона. И допросить в данном случае пару, обнаружившую тело, было не лишним. По существу, единственное, что беспокоило Кремера, – это категорический отказ Вульфа назвать имя своего клиента.
  Следуя за Вульфом в столовую на ленч, я заметил, обращаясь к его мощной спине:
  – Ранее в городе и предместьях насчитывалось восемьсот девять человек, мечтающих отравить вас. Теперь добавятся еще двое, итого – восемьсот одиннадцать. Не обманывайте себя, рано или поздно они обо всем узнают.
  – Конечно узнают, – согласился Вульф, отодвигая от стола свой стул. – Но будет уже поздно.
  Насколько мы могли судить, за весь остаток того дня ничего существенного больше не произошло.
  Глава шестая
  На следующее утро, в 10.40, я сидел за своим столом в кабинете, когда ожил телефонный аппарат. Я снял трубку:
  – Кабинет Ниро Вульфа, Арчи Гудвин слушает.
  – Я хотел бы поговорить с мистером Вульфом.
  – Он не сможет подойти к телефону до одиннадцати часов. Могу ли я чем-то помочь?
  – Это срочно. Говорит Уэпплер, Фредерик Уэпплер. Я звоню из автомата на углу Девятой авеню и Двадцатой улицы. Миссис Майон тоже со мной. Нас арестовали.
  – Господи боже! – ужаснулся я. – За что?
  – Чтобы расспросить нас о смерти Майона. Нам предъявили ордер на задержание в качестве ключевых свидетелей по делу. Нас всю ночь продержали в полиции и только сейчас отпустили под залог. Я попросил адвоката оформить все нужные бумаги, но я не хотел, чтобы он знал… о наших консультациях с Ниро Вульфом. Так что сейчас адвоката с нами нет. Мы бы хотели немедленно встретиться с мистером Вульфом.
  – Ну разумеется! – горячо воскликнул я. – Это что же такое творит полиция! Настоящий произвол! Просто возмутительно! Конечно же, мистер Уэпплер, приезжайте сюда. К тому времени, когда вы прибудете, Вульф уже выйдет из оранжереи. Поймайте такси.
  – Мы не можем. Именно поэтому я и звоню. За нами следят двое полицейских в штатском, а мы не хотим, чтобы они знали о нашей встрече с Вульфом. Как нам уйти от слежки?
  Можно было сэкономить время и силы, посоветовав попросту не обращать внимания на слежку: парочка полицейских на хвосте им бы никак не повредила, но я решил подыграть Уэпплеру.
  – Господи ты боже! – с отвращением выдохнул я. – Эти копы мне самому уже поперек горла. Вот что. Вы меня слушаете?
  – Да.
  – Отправляйтесь в Бумажную компанию Федера на Западной Семнадцатой улице, дом 535. Там спросите мистера Сола Федера и скажете ему, что ваша фамилия Монтгомери. Он проведет вас к выходу на Восемнадцатую улицу. Там где-нибудь поблизости будет стоять такси с носовым платком на ручке дверцы. В такси буду сидеть я. Не теряя времени, запрыгивайте в машину. Все понятно?
  – Кажется, да. Только повторите адрес.
  Так я и сделал, а затем попросил Уэпплера выждать десять минут, прежде чем отправляться, чтобы дать мне фору. Затем, положив трубку, я поднял ее снова и позвонил предупредить Сола Федера, после чего наскоро связался с Вульфом по внутренней линии и выбежал из дому.
  Я пожалел, что не попросил Фреда подождать подольше – минут пятнадцать или двадцать, потому что едва успел добраться до Восемнадцатой улицы к оговоренному времени. Как только такси остановилось и я высунулся, чтобы привязать платок к ручке дверцы, эта парочка тут же рванулась мне навстречу с такой скоростью, словно за ними гнались черти. Я распахнул дверцу пошире, и Фред практически забросил Пегги внутрь, а затем нырнул вслед за ней.
  – Все идет по плану, – сказал я водителю и скомандовал: – Поехали. Адрес вам известен.
  И мы рванули с места.
  Когда такси свернуло на Десятую авеню, я спросил у наших клиентов, успели ли они позавтракать. Они ответили утвердительно, хотя и без всякого энтузиазма. Честно говоря, мне начало казаться, что они совсем пали духом. Легкий зеленый жакет, который Пегги надела поверх золотистого хлопчатобумажного платья, выглядел помятым и не очень чистым, а от макияжа у бедняжки осталось одно воспоминание. Глядя на Фреда, можно было подумать, что волосы его уже с месяц не знали расчески, да и его модную вельветовую рубашку никак нельзя было назвать опрятной. Они сидели, держась за руки, и с интервалом примерно в минуту Фред оборачивался, чтобы устремить взгляд в заднее окно автомобиля.
  – Все в порядке, мы от них оторвались, – ободрил я его. – Сол Федер как раз и нужен для таких вот нештатных ситуаций.
  Поездка заняла всего пять минут. Когда я едва ли не бегом проводил их обоих в кабинет, Вульф уже сидел в своем сделанном на заказ кресле за рабочим столом. Он приподнялся, чтобы поприветствовать наших клиентов, спросил, удалось ли им плотно позавтракать, и объявил, что новость об их аресте поразила его самым неприятным манером.
  – Прежде всего, я хотел бы уточнить, – выпалил Фред, все еще стоя. – Мы пришли к вам за советом, на условиях конфиденциальности, и сорок восемь часов спустя нас арестовывают. Вы считаете это простым совпадением?
  Вульф, поерзав, поудобнее устроился в своем кресле.
  – Так у нас дело не пойдет, мистер Уэпплер, – произнес он без малейшего раздражения. – Если вы настолько взбудоражены арестом, вам следует выйти на воздух и успокоиться. Вы и миссис Майон – мои клиенты. И оскорбительный намек на то, что я способен поступить вопреки интересам своих клиентов, настолько нелеп, что я даже не желаю это обсуждать. О чем вас спрашивали полицейские?
  Но Фред не унимался.
  – Вы не доносите на клиентов, – сказал он. – В этом я не сомневаюсь. Но я не настолько уверен в этом вашем Гудвине. Допустим, он тоже не сделает ничего такого специально, но он мог проявить неосторожность в разговоре с кем-нибудь.
  Вульф покосился в мою сторону:
  – Арчи. Ты проявил неосторожность?
  – Нет, сэр. Но мистер Уэпплер может не спешить с извинениями. Я же понимаю, что у них обоих выдалась нелегкая ночь. – Я посмотрел на Фреда. – Присядьте и успокойтесь. Имей я длинный язык, я и недели не продержался бы на этой работе.
  – Но, согласитесь, это чертовски странное совпадение, – продолжал упорствовать Фред, усаживаясь. – Миссис Майон тоже так считает. Верно, Пегги?
  Пегги, сидевшая в красном кожаном кресле, бросила на него взгляд и снова уставилась на Вульфа.
  – Да, пожалуй, это действительно странно, – признала она. – Да, я тоже так думала раньше. Но теперь, когда мы здесь встретились с вами… – Она взмахнула рукой. – Не обращайте внимания! Нам не к кому больше обратиться. У нас есть знакомые адвокаты, разумеется, но мы бы не хотели рассказывать им, что знаем про… насчет пистолета. Мы уже все вам рассказали. Но теперь полиция что-то заподозрила, и, хотя нас выпустили под залог, вам необходимо что-то срочно предпринять!
  – Кстати, что вам удалось выяснить в понедельник вечером? – вопросил Фред. – Вы упорно не желали говорить, когда я вчера спрашивал вас об этом по телефону. Что эти люди вам рассказали?
  – Они подтвердили факты, – ответил Вульф. – Как я сказал по телефону, кое-какой прогресс есть. Мне больше нечего к этому добавить… пока что. Но я хочу знать, я должен знать, что от вас было нужно полицейским. Они в курсе, что вы рассказали мне о пистолете?
  Оба ответили отрицательно.
  Вульф хмыкнул:
  – Тогда у меня есть все основания просить вас отказаться от мыслей о предательстве с моей стороны или со стороны мистера Гудвина. Итак, какие вопросы вам задавали в полиции?
  Перечисление вопросов заняло добрых полчаса. Копы не пропустили ни единой детали в общей картине, как они ее себе представляли, и, следуя инструкциям Кремера быть по возможности дотошнее, разобрали ситуацию вдоль и поперек. Не ограничиваясь днем смерти Майона, следователи во всех подробностях расспрашивали Пегги и Фреда об их чувствах и поступках до и после случившегося. Мне несколько раз пришлось прикусывать язык, чтобы удержаться от вопроса: что помешало вам послать копов куда подальше? Впрочем, ответ уже был мне известен: они оба были здорово напуганы. А испуганный человек – это лишь полчеловека. Когда рассказ о злоключениях наших клиентов подошел к концу, я проникся к ним сочувствием. Мало того, мне даже стало стыдно за Вульфа, и тут вдруг босс выдернул меня из тягостных раздумий.
  Какое-то время он молча сидел, постукивая кончиком пальца по подлокотнику кресла, а затем воззрился на меня и довольно резко произнес:
  – Арчи, выпиши чек на пять тысяч долларов на имя миссис Майон.
  У них обоих округлились глаза. Я поднялся с места и направился к сейфу. Они же потребовали немедленно объяснить, что происходит. Я тоже решил послушать, встав у закрытой дверцы сейфа.
  – Я отказываюсь заниматься вашим делом, – бросил Вульф. – Я больше не желаю этого терпеть. Еще в воскресенье я заявил, что кто-то из вас или вы оба мне лжете, но вы упрямо стояли на том, что говорите правду. Я предпринял кое-какие шаги, чтобы обойти эту вашу ложь, и сделал все, что от меня зависело. Но теперь, когда смертью Майона вдруг заинтересовались в полиции, причем в первую очередь копы обратили свое внимание на вас, я отказываюсь. Риск слишком велик. Я готов поиграть в Дон Кихота, но я не сумасшедший. Разрывая наш контракт, я обязан уведомить вас, что немедленно сообщу инспектору Кремеру обо всем, что вы мне тут рассказали. И если, когда полиция устроит второй раунд допросов, вы сдуру вздумаете опровергнуть мои слова, за исход дела уже никто не поручится. Мой вам совет: ничего не отрицайте и не мешайте полиции спокойно провести то расследование, которое вы поручили мне. Но я должен предупредить: там служат отнюдь не тупицы, и полицейские быстро сообразят, что вы лжете, – по крайней мере, один из вас. Арчи, что ты застрял там с открытым ртом? Доставай чековую книжку.
  Я отпер дверцу сейфа.
  Никто из них даже не пискнул. Видно, из-за усталости быстрота реакции притупилась. Когда я вернулся к своему столу, они так и сидели, глядя друг на дружку. Голос Фреда раздался, только когда я поднес ручку к чековой книжке:
  – Но вы не можете с нами так поступить! Это неэтично!
  – Ха! – фыркнул Вульф. – Кто бы говорил об этике! Вы сначала просите меня помочь выбраться из сложной ситуации, а потом открыто лжете мне. Между прочим, вечером в понедельник я действительно сдвинулся с мертвой точки. Я выяснил все, кроме всего двух деталей, но беда в том, что одну из этих деталей от меня скрываете вы. Мне необходимо знать, кто положил пистолет на пол рядом с телом. По моему убеждению, это сделал кто-то из вас двоих, но вы упорно не хотите в этом признаться. Тут я беспомощен, как ни обидно, хотя я также совершенно убежден, что вы оба не имеете никакого отношения к смерти Майона. Будь у меня…
  – Что вы сказали? – вскричал Фред. Теперь с реакцией у него все было в порядке. – Вы убеждены, что мы оба не замешаны в убийстве?
  – Совершенно верно.
  Фред вскочил с кресла. Подлетев к столу Вульфа, он уперся ладонями в крышку, нагнулся над ней и вызывающе произнес:
  – Вы это серьезно? Посмотрите на меня. Откройте свои глаза и посмотрите на меня! Вы это серьезно?
  – Да, – ответил ему Вульф. – Серьезнее не бывает.
  Фред таращился на него еще некоторое время, после чего выпрямился.
  – Очень хорошо, – сказал он уже без всякого вызова. – Это я положил пистолет на пол.
  Со стороны красного кожаного кресла до нас донесся горестный вопль. Пегги вспорхнула с места и, подбежав к возлюбленному, обеими руками схватила его за локоть.
  – Фред! Нет! Фред! – умоляла она.
  В жизни бы не подумал, что женщина вроде Пегги способна так вопить, но у нее, разумеется, тоже после ночи, проведенной в полицейском участке, сдали нервы. Фред накрыл ее ладонь своей, но потом посчитал этот жест неподходящим и просто заключил Пегги в объятия. Еще с минуту никто другой для него не существовал. Но потом он все-таки повернулся к Вульфу и заговорил:
  – Впоследствии я могу пожалеть об этом своем признании, но тогда и вам тоже придется пожалеть. Богом клянусь, придется! – В голосе его звучала убежденность. – Да, я солгал вам. Это я положил пистолет на пол. Теперь дело за вами. – Он крепче прижал к себе вторую нашу клиентку. – Я сделал это, Пегги. Только, пожалуйста, не говори, что я должен был рассказать тебе… может, и должен был… но я не мог. Все будет хорошо, родная, обещаю тебе, все непременно будет хорошо…
  – Садитесь, – ворчливо сказал Вульф. Подождав немного, он повторил это уже приказным тоном: – Проклятье, да сядьте же вы!
  Фред разжал объятия, Пегги высвободилась, вернулась к красному креслу и снова опустилась в него. Фред присел на подлокотник и положил руку на плечо Пегги, а она сжала его пальцы. Их взгляды – подозрительные, испуганные, недоверчивые и исполненные надежды – были устремлены на Вульфа.
  Однако это его ничуть не смягчило.
  – Я полагаю, – сказал Вульф, – вы понимаете, что совершенно не удивили меня этим признанием. Я и без того знал, что один из вас положил пистолет на пол поближе к телу. Никто другой просто-напросто не мог побывать в студии в течение этих нескольких минут. Правда, которую вы мне открыли, будет не только бесполезна, но и чрезвычайно опасна, если вы не прибавите к ней еще одну деталь. И больше не пытайтесь мне лгать. Если сделаете это еще хоть раз, я не отвечаю за последствия. Вполне возможно, они окажутся такими, что я уже не смогу прийти на помощь. Где вы нашли пистолет?
  – Не беспокойтесь, – тихо произнес Фред. – Я не собираюсь останавливаться на полдороге и расскажу вам все. Когда мы вошли в студию и наткнулись на тело Майона, я увидел пистолет там же, где он обычно держал его: на подставке бюста Карузо. Миссис Майон оружие не заметила; она просто не смотрела в ту сторону. Оставив ее в спальне, я сразу вернулся наверх. Поднял пистолет за скобу курка и понюхал его: из оружия недавно стреляли. Я положил его на пол рядом с телом, вернулся в квартиру, вышел на лестницу и на лифте спустился на первый этаж. Все остальное было в точности так, как я рассказывал вам в воскресенье.
  Вульф снова хмыкнул:
  – Похоже, вы не слишком высоко оценили умственные способности своей возлюбленной. Вы решили, что после убийства мужа ей не хватило сообразительности оставить пистолет возле тела, дабы создать видимость, что тот выпал из руки самоубийцы…
  – Ничего подобного я не решил, черт вас дери!
  – Чепуха. Конечно решили. Кого еще вы стали бы защищать? А в результате сами себя загнали в ловушку. Впоследствии вам пришлось согласиться с миссис Майон, что когда вы впервые вошли в студию, пистолета там не было, – и таким образом вы оба оказались в затруднительном положении. Вам не хватило духу рассказать ей правду, ведь тогда стало бы ясно, что вы подозреваете ее в убийстве. Ну а потом и вовсе оказалось, что миссис Майон подозревает вас. Разумеется, вы не могли знать этого наверняка, но…
  – Я никогда не подозревала Фреда, – твердо сказала Пегги. Такая твердость в голосе далась ей не без труда, но она справилась с задачей. – А он никогда всерьез не подозревал меня. Тут дело в другом. Мы просто не были уверены… уверены до самого конца… А если вы любите и хотите, чтобы эта любовь сохранилась надолго, вам необходима уверенность.
  – Да, Пегги права, – согласился Фред. Они снова смотрели в глаза друг дружке. – В точности так оно и было.
  – Хорошо, я верю вам, – с горечью произнес Вульф. – Ваш рассказ представляется мне правдивым, мистер Уэпплер.
  – Черт возьми, какие тут могут быть сомнения!
  Вульф кивнул:
  – Хорошо-хорошо, успокойтесь. Мое чуткое ухо различает правду и ложь. Теперь отвезите миссис Майон домой. Мне предстоит заняться работой, но сначала я должен все обдумать. Как я и говорил, меня смущали две детали этого дела, и вы развеяли мои сомнения в отношении только одной из них. С другой вы мне не в силах помочь. Отправляйтесь по домам и съешьте что-нибудь.
  – Да неужели вы думаете, что нам кусок полезет в горло? – громко возмутился Фред. – Мы хотим знать, что вы теперь намерены предпринять!
  – Мне нужно почистить зубы, – объявила Пегги.
  Я бросил на нее взгляд, полный восхищения. Только женщины способны произнести что-то подобное в подобную минуту, и это лишь одна из причин, по которым я получаю столько удовольствия от их общества. Ни один мужчина на свете при данных обстоятельствах даже не вспомнил бы о чистке зубов и уж точно не сказал бы об этом вслух.
  Кроме того, так было проще выпроводить их, не прибегая к лишней грубости. Фред пытался настоять на своем праве выслушать план действий Вульфа и совместно обсудить возможные последствия, но нам удалось убедить его что, нанимая специалиста, человек получает лишь одно право – уволить его. Это, вкупе с мечтой Пегги о зубной щетке и заверением Вульфа, что он будет держать наших клиентов в курсе событий, позволило им отбыть без дальнейших препирательств.
  Когда я, выпустив парочку, вернулся в кабинет, Вульф, хмурясь, постукивал ножом для бумаг по пресс-папье на своем столе, хотя я тысячу раз твердил ему, что пресс-папье от этого портится. Я взял со своего стола чековую книжку и убрал ее обратно в сейф. Поскольку я успел проставить на бланке только дату, ничего страшного не случилось.
  – До обеда еще двадцать минут, – объявил я, повернув к себе кресло и усевшись в него. – Хватит ли этого, чтобы ухватить вторую деталь?
  Нет ответа.
  Я решил, что деликатность в данном случае не уместна, и сладким голосом осведомился:
  – Могу ли я узнать, что же это за вторая деталь?
  И опять никакого ответа, но немного погодя Вульф уронил нож на стол, откинулся в кресле и тяжко вздохнул, свесив голову.
  – Этот проклятущий пистолет, – проворчал он. – Каким образом он попал с пола на подставку бюста? Кто переложил его туда?
  Я посмотрел на него с нарочитым изумлением:
  – Ну вот, на вас никак не угодить! Вы трудились в поте лица, ловко организовав арест наших клиентов, и в результате пистолет переместился с бюста на пол. Теперь вы хотите снова вернуть его обратно? Что за чертовщина?
  – Что значит «снова вернуть»? Меня интересует, как всё было до того?
  – До чего?
  – Прежде чем обнаружили тело, – покосился на меня Вульф. – Что ты сам думаешь об этом? Некий мужчина… или женщина, неважно… вошел в студию и убил Майона способом, который сильно смахивает на самоубийство. Все было спланировано заранее: полицейские утверждают, что сделать это очень сложно, однако ошибаются. Затем убийца кладет пистолет на подставку бюста в двадцати футах от распростертого на полу тела и выходит. Что ты думаешь об этом?
  – Тут и думать нечего. На самом деле все произошло совершенно иначе, если только убийца, нажав курок, не сошел вдруг с ума, а это предположение выглядит несколько натянутым.
  – Вот именно. Спланировав убийство, похожее на самоубийство, он поместил пистолет поближе к телу. Это не подлежит сомнению. Но мистер Уэпплер нашел орудие преступления на подставке бюста. Спрашивается: кто поднял пистолет с пола и положил его там, а также когда и почему он это сделал?
  – Да уж. – Я почесал нос. – Готов признать, этот вопрос вполне обоснован и уместен, но на кой черт вам ломать голову? Почему бы не отложить его в сторонку? Арестуйте убийцу, предъявите ему обвинение, устройте судебный процесс. Копы поклянутся, что пистолет лежал прямо там, на полу, и присяжные легко это проглотят, рассматривая тщательно спланированное преступление. Ну а если вы представите им еще кое-какие мелочи вроде мотива и возможности совершить такое убийство, вердикт будет только один: «виновен». – Я взмахнул рукой. – Всё просто. Ради чего вам вообще вспоминать про этот непоседливый пистолет?
  Вульф хмыкнул:
  – Ради клиентов. Я должен отработать свой гонорар. Они хотят отбросить всякие сомнения, и они точно знают, что на момент обнаружения тела пистолета на полу не было. Я не могу сказать присяжным, что пистолет лежал у бюста, равно как и не могу сказать клиентам, что он остался на полу, куда его положил убийца. Переместив оружие с помощью мистера Уэпплера с бюста на пол, я теперь обязан сделать шаг назад и вернуть его с пола на подставку бюста. Теперь ясно?
  – Как божий день. – Я присвистнул, всей душой желая помочь боссу. – Ну и шарада, будь я проклят! И что, у вас получается ее разгадать?
  – А я едва начал. – Вульф выпрямился в кресле. – Но мне нужно прочистить мозги перед обедом. Пожалуйста, передай мне каталог орхидей мистера Шенкса.
  Пока на этом все закончилось: Вульф считает, что во время трапезы должна царить особая атмосфера, и никогда не говорит за столом о делах. После обеда он вернулся в кабинет и устроился в кресле поудобнее. Какое-то время он просто сидел, но вскоре начал выпячивать и втягивать губы, – и я понял, что босс вовсю вкалывает. Не представляя, каким образом Вульф собирается перенести пистолет с пола к бюсту, я гадал, сколько времени может на это потребоваться и не придется ли ему заставить Кремера кого-нибудь арестовать, а если да, то кого именно. Мне доводилось видеть, как он сидит в этой позе, работая часы напролет, но на сей раз ему хватило и двадцати минут напряженных раздумий. Часы еще не пробили три, когда он открыл глаза и хрипло выдохнул мое имя:
  – Арчи.
  – Да, сэр?
  – Мне это не по силам. Придется тебе взяться за дело.
  – Вы имеете в виду распутать этот узел? Простите, но мне как-то недосуг.
  – Я имею в виду – поставить точку. – Он скривился. – Не возьмусь я играть в игры с этой юной штучкой. Сплошное мучение, да и к тому же могу все испортить. А вот для тебя задание в самый раз, как раз в твоем вкусе. Доставай-ка свой блокнот. Сначала я кое-что продиктую, а затем мы все обсудим.
  – Хорошо, сэр. Но я не назвал бы мисс Босли особенно юной.
  – При чем тут мисс Босли? Я говорю о мисс Джеймс.
  – О! – Я взял в руки блокнот.
  Глава седьмая
  В четверть пятого, когда Вульф уже поднялся в оранжерею к своим любимым орхидеям, я сидел за столом, сверлил взглядом телефонный аппарат и чувствовал себя препаршиво: настроившись на легкую победу, я тем не менее потерпел сокрушительное фиаско. Попросту говоря, я позвонил Кларе Джеймс, чтобы пригласить ее прокатиться со мной в «родстере», а она бросила трубку.
  Если у вас вдруг создалось впечатление, будто я считаю себя неотразимым, спешу откреститься: это не так. Я прекрасно понимаю, что если обычно и не получаю отказов, назначая барышням свидания, то лишь потому только, что не разбрасываю приглашения направо и налево, а предпочитаю действовать наверняка. Как раз такая тактика и породила во мне привычку постоянно слышать в ответ «да», а потому категоричное «нет», произнесенное мисс Джеймс, потрясло меня до глубины души. Ко всему прочему, я уже успел приодеться – поднялся наверх и облачился в рубашку от Пилатера и пиджак от Корли, – и теперь чувствовал себя дурак дураком.
  Я разработал три хитроумных плана и отверг их один за другим; потом придумал еще один и одобрил его, после чего потянулся к телефонной трубке и снова набрал тот же номер. Мне снова ответила Клара. Едва услышав, кто звонит, она потеряла терпение:
  – Я ведь уже сказала вам, что приглашена на коктейль! Прошу вас больше не…
  – Погодите, – решительно встрял я. – В прошлый раз я совершил ошибку. Проявил неуместное добросердечие. Мне хотелось вывезти вас подышать свежим воздухом, прежде чем сообщить дурную новость. Я…
  – Какую еще дурную новость?
  – Некая дама только что заявила нам с мистером Вульфом, что, помимо нее самой, еще по крайней мере пятерым людям известно, будто у вас имелся собственный ключ от студии Альберто Майона.
  Тишина. Порой молчание на том конце провода меня раздражает, но эту тишину я слушал с удовольствием. Наконец Клара вновь подала голос, заметно сбавив обороты:
  – Вранье! Кто вам сказал такую глупость?
  – Уже забыл. И не хочу обсуждать это по телефону. А сейчас хочу обратить ваше внимание на два момента. Во-первых, не покажется ли людям странным, что вы, имея свой собственный ключ, битых пять минут ломились в закрытую дверь, за которой лежал мертвый Майон? Это вызовет подозрения даже у копов. Во-вторых, мы все обсудим во время нашей встречи в баре «Черчилль» ровно в пять часов вечера. Теперь я слушаю ваш ответ. Итак, «да» или «нет»?
  – Но это так… вы настолько…
  – Минуточку. Ответ неправильный. «Да» или «нет»?
  Снова воцарилось молчание, но уже не столь продолжительное. Затем раздалось «да», и она повесила трубку.
  Я никогда не заставляю женщин ждать и не видел смысла делать исключение и на этот раз, так что в бар «Черчилль» я вошел за восемь минут до назначенного часа. Просторный, оборудованный кондиционерами бар был удобен во всех отношениях, поэтому даже в разгар августа там было полным-полно клиентов обоего пола. Я прошелся туда-сюда, поглядывая вокруг, хотя и не особенно ожидал увидеть мисс Джеймс, и сильно удивился, когда услышал свое имя и обнаружил ее в одной из кабинок. Разумеется, ей не пришлось долго сюда добираться. Но, так или иначе, времени даром девушка не теряла. Перед нею уже стоял почти опустевший стаканчик. Я подсел к ней, и рядом незамедлительно появился официант.
  – Что вы пьете? – спросил я у Клары.
  – Виски со льдом.
  Я попросил принести нам еще две порции, и официант удалился.
  Подавшись вперед и склонившись над столом, она зашептала:
  – Послушайте, все это какая-то несусветная ерунда, вы мне просто скажите, кто мог такое наговорить, ведь это же полное сумасшествие…
  – Помолчите минутку! – Клару остановили не столько эти слова, сколько мой взгляд. Ее же собственные глаза отчаянно блестели, буравя мои. – По-моему, это очень неудачное начало разговора, так мы с вами каши не сварим.
  Я вытащил из кармана сложенный листок бумаги и развернул его. Это был аккуратно отпечатанный экземпляр документа, который продиктовал мне Вульф.
  – Быстрее и проще всего будет, если вы сначала прочтете вот это. Тогда вам сразу станет понятно, о чем идет речь.
  Я протянул листок Кларе. Документ был датирован сегодняшним числом. Хотите знать, что там было написано? Извольте.
  Я, нижеподписавшаяся Клара Джеймс, настоящим заявляю, что во вторник, 19 апреля, приблизительно в 18.15, я вошла в многоквартирный дом по адресу: Ист-Энд-авеню, 620, Нью-Йорк, и на лифте поднялась на тринадцатый этаж. Я позвонила в дверь студии Альберто Майона. К двери никто не подошел, и изнутри не донеслось ни звука. Сама дверь оказалась не заперта. Она не была приоткрыта настолько, чтобы можно было заглянуть внутрь, но и не была закрыта на замок или засов. Позвонив снова и не дождавшись ответа, я толкнула дверь и вошла в студию.
  Тело Альберта Майона лежало на полу около рояля. Он был мертв. На затылке у Майона я увидела рану, не оставлявшую сомнений в том, что он умер. Почувствовав дурноту и слабость, я была вынуждена присесть на пол и опустить голову, чтобы не упасть в обморок. Тела я не касалась. На полу, недалеко от тела, лежал револьвер, и я взяла его в руки. Думаю, я провела сидя на полу около пяти минут, может быть, чуть больше или чуть меньше. И только поднявшись на ноги и повернувшись к двери, я осознала, что револьвер по-прежнему находится у меня в руках. Я положила его на подставку бюста Карузо. Позднее я поняла, что мне не стоило этого делать, но в тот момент я была слишком потрясена и напугана, чтобы рассуждать и действовать разумно.
  Я вышла из студии, захлопнув за собой дверь, спустилась по общей лестнице на двенадцатый этаж и позвонила в дверь квартиры Майона. Я намеревалась сообщить миссис Майон об увиденном наверху, однако, когда она открыла мне дверь, не нашла в себе сил сделать это. Я не могла сказать этой женщине, что ее муж мертв и находится наверху, в студии. Позднее я сожалела об этом, но виноватой себя не считаю. Я сказала, что хотела увидеться с ее мужем, звонила в дверь студии, но мне никто не открыл. Затем я вызвала лифт, спустилась вниз, вышла на улицу и направилась домой.
  Не сумев рассказать об увиденном миссис Майон, я не стала говорить об этом никому. Я обязательно поделилась бы всем со своим отцом, но того не оказалось дома. Я решила дождаться его возвращения и тогда уже обсудить с ним ситуацию, но тут мне позвонил один знакомый и сообщил новость о самоубийстве Майона. Поэтому я решила никому не рассказывать, даже отцу, что побывала в студии, а просто говорила всем, что звонила и стучала в дверь, но безрезультатно. Мне казалось, что это уже не имеет значения, но теперь, когда мне объяснили, насколько мои показания важны, я рассказываю обо всем в точности так, как это произошло в тот день.
  Когда Клара дочитала до конца, вернулся официант с напитками, и она прижала бумагу к груди, словно карты в покере. Удерживая документ там левой рукой, правой она потянулась к стакану и сделала большой глоток виски. Я отхлебнул из своего, просто за компанию.
  – Сплошное вранье! – негодующе воскликнула мисс Джеймс.
  – Ну разумеется, – согласился я. – У меня прекрасный слух, так что говорите потише. Мистер Вульф отнюдь не намерен выкручивать вам руки, и в любом случае нам пришлось бы попотеть, убеждая вас подписать этот документ, будь в нем чистая правда. Мы прекрасно знаем, что дверь студии была заперта и вы отперли ее своим ключом. Кроме того… да погодите же, просто спокойно дослушайте меня до конца… кроме того, вы намеренно подняли пистолет и переложили его на подставку бюста, потому что вообразили, будто это миссис Майон расправилась с мужем и оставила пистолет там, чтобы инсценировать самоубийство. А вам, разумеется, захотелось усложнить ей жизнь. И поэтому…
  – А где были вы, что так уверенно всё излагаете? – насмешливо перебила мисс Джеймс. – Прятались за кушеткой?
  – Нет, конечно. Однако, не будь у вас ключа, вы бы не испугались и не примчались бы сюда на встречу со мной. Вы явно переполошились из-за того, что́ я наговорил по телефону. Что же касается пистолета, то с ним все было значительно проще, но если вы еще не догадались, то вряд ли теперь догадаетесь, даже если будете думать целый год. Я удивляюсь, неужели вы думали, будто кто-то поверит, что убийца, заблаговременно разработавший сложный план с целью представить смерть Майона как самоубийство, мог затем все испортить, положив орудие преступления к бюсту? Между нами говоря, вы сделали просто невероятную глупость.
  Клара так напряженно работала мозгами, что даже не обиделась на это мое последнее замечание. Ее гладкий белый лоб сморщился, а из глаз начисто исчез обычный блеск.
  – Как бы там ни было, – запротестовала она, – все, что здесь написано, – просто какой-то абсурд! Всем известно, что пистолет нашли на полу рядом с телом, так что это просто не может быть правдой!
  – Вот-вот, – усмехнулся я в ответ. – Должно быть, когда вы прочли об этом в газетах, это стало для вас новым потрясением. Ведь вы лично перенесли пистолет к бюсту, так как же он мог очутиться на полу? Очевидно, кто-то переложил его обратно. Полагаю, вы решили, что за этим тоже стоит миссис Майон, и удержать рот на замке было ох как не просто, но вам пришлось смолчать. Теперь все изменилось. Мистер Вульф знает, кто вернул пистолет на пол, и может доказать это. Более того, он знает, что Майон не застрелился, а был убит, и это тоже будет доказано. Его останавливает лишь необходимость объяснить, каким образом пистолет переместился с пола к бюсту. – Я вытащил ручку. – Проставьте здесь свое имя, я засвидетельствую подпись, и дело в шляпе.
  – То есть подписать эту бумажку? – В голосе Клары скользнуло презрение. – Я не настолько глупа.
  Тем временем я поймал взгляд официанта и знаком велел ему повторить заказ, после чего, дабы подтвердить расположение к собеседнице, опустошил свой стаканчик.
  Но наткнулся на пристальный взгляд Клары и постарался скопировать эти ее сердито сдвинутые брови.
  – Послушайте, мисс Голубые Глазки, – рассудительно произнес я, – я ведь не загоняю иголки вам под ногти. Я не уверяю, будто мы способны доказать, что вы побывали в студии… хоть с помощью ключа, хоть потому, что дверь оказалась не заперта, это значения не имеет… и переместили орудие убийства. Мы с мистером Вульфом знаем, что это сделали вы, поскольку ни у кого другого просто не было такой возможности, а вы оказались там как раз вовремя, но я первый готов признать: доказать этого мы не сумеем. Тем не менее я предлагаю вам замечательную сделку. – Я нацелил на Клару перо своей ручки. – Просто выслушайте. Эти показания нужны нам для архива, просто на тот крайне маловероятный случай, если вдруг человек, вернувший пистолет на пол, окажется таким тупицей, что разболтает об этом. И тогда он…
  – Вы говорите «он»? – ахнула Клара.
  – Он или она – какая разница. Мистер Вульф в таких случаях предпочитает неопределенное местоимение – «некто». Так вот, если этот самый некто не проговорится, что вряд ли – не дурак же он, в самом деле, навлекать массу неприятностей на свою голову, – ваши показания вообще не потребуются. Но нам нужно иметь их в сейфе на тот случай, если это все-таки произойдет. И вот еще что: получив ваши показания, мы не станем рассказывать копам о том, что у вас имелся ключ от студии Майона. Мы вообще не вспомним о ключах. Мало того: подписав эту бумагу, вы сэкономите своему отцу кругленькую сумму. В этом случае мы сможем прояснить обстоятельства смерти Майона, и тогда, я вам гарантирую, его вдова даже не вспомнит о компенсации. Ей будет просто не до того. – Я протянул ей ручку. – Ну же, подписывайте.
  Клара покачала головой, но не особенно энергично: бедняжке опять пришлось напрячь мозги. Я набрался терпения, вполне довольный тем обстоятельством, что собеседницу мою никак нельзя было назвать гигантом мысли. Затем нам принесли еще виски, и был объявлен перерыв, поскольку на способность Клары пить и думать одновременно полагаться было никак нельзя. В конце концов мисс Джеймс все же пробилась к выводу, к которому я ее подготовил.
  – Значит, вы знаете, – удовлетворенно объявила она.
  – Мы знаем достаточно, – расплывчато подтвердил я.
  – Вы знаете, что она убила его. Знаете, что она подбросила пистолет на пол. Я тоже сразу догадалась, ведь больше некому. И теперь у вас достаточно доказательств? Если я поставлю подпись, вы сумеете это доказать?
  Конечно, я мог бы задурить ей голову уклончивыми ответами и неопределенной болтовней, но мне вдруг подумалось: да какого черта?
  – Разумеется, сумеем, – заверил я Клару. – Получив эти показания, мы сможем действовать. Это последнее недостающее звено. Вот вам ручка.
  Клара подняла свой стакан, осушила его, поставила на стол, и… Будь я проклят, если она снова не затрясла головой, на сей раз куда энергичнее.
  – Нет, – твердо сказала она. – Я ничего не стану подписывать. – И решительно протянула мне документ. – Я подтвержу, что все написанное здесь – правда, и если в суде эта женщина скажет, что снова положила пистолет на пол, я поклянусь, что это я отнесла его к бюсту. Но я не стану ничего подписывать, потому что однажды уже подписала какие-то бумаги, касавшиеся автомобильной аварии, после чего отец заставил меня пообещать, что впредь я обязательно буду показывать ему все документы. Если хотите, я могу взять этот листочек и отнести ему, а потом уже подпишу. И отдам вам обратно сегодня вечером или завтра. – Она призадумалась и вновь нахмурилась. – Но тогда папа узнает, что у меня был ключ. Ладно, выкручусь как-нибудь…
  Впрочем, я уже забрал у нее документ из протянутой руки. Подозреваю, что вы разочарованы тем, как быстро я сдался, и осуждаете меня. Могу сказать в свое оправдание лишь одно: легко вам судить со стороны, вы там не были и с Кларой не общались. Забрав бумагу, я вынул из кармана блокнот, вырвал чистый листочек и принялся писать.
  – А я бы выпила еще, – заметила Клара.
  – Чуть позже, – пробормотал я и сосредоточился на тексте. Вот что у меня получилось.
  Ниро Вульфу.
  Настоящим подтверждаю, что Арчи Гудвин приложил все возможные усилия, убеждая меня подписать составленные Вами от моего лица показания, предварительно разъяснив мне, для какой цели это нужно. Однако я по причинам, которые изложила ему в устной форме, отказалась поставить под этим документом свою подпись.
  – Готово, – выдохнул я, передавая Кларе листок. – В данном случае не будет считаться, что вы что-либо подписываете: здесь, наоборот, говорится что вы отказались подписывать документ. Я должен получить от вас эту бумажку по одной-единственной причине: мистеру Вульфу известно, как я падок на красивых девушек, особенно если они такие утонченные и разумные, как вы. Поэтому, если я верну ему документ без подписи, он решит, что я плохо старался. Он может даже уволить меня. Просто напишите свое имя там, внизу.
  Клара снова перечитала бумажку и взяла ручку. Улыбнулась мне, сверкая глазами.
  – Вам меня не обмануть, – сказала она вполне дружелюбно. – Я сразу чувствую, когда действительно нравлюсь мужчине. Вы же считаете меня холодной и расчетливой особой, я уверена.
  – Неужели? – Я произнес это с горечью, но постарался не переборщить. – Так или иначе, речь сейчас не о моих чувствах, а о том, что подумает мистер Вульф. Окажите мне услугу, приложите ручку. Вот так, премного благодарен.
  Взяв у нее листок, я подул на еще влажные чернила.
  – Я сразу чувствую, когда действительно нравлюсь мужчине, – повторила Клара.
  Больше мне от нее ничего не требовалось, но я честно выполнил свое обещание угостить ее еще одной порцией виски.
  Когда я вернулся на Тридцать пятую улицу, было начало седьмого, так что Вульф уже спустился из оранжереи от своих драгоценных орхидей и встретил меня в кабинете. Бодро войдя туда, я выложил на стол перед ним неподписанные показания мисс Джеймс.
  Он только крякнул:
  – Итак?
  Я уселся и в точности пересказал ему, как прошла встреча, – вплоть до момента, когда Клара предложила забрать документ домой и показать своему отцу.
  – Прошу прощения, – сказал я, – но прошлым вечером некоторые из потрясающих качеств этой девушки остались нами незамеченными. Я говорю это не в качестве оправдания, а просто констатирую факт. Со всеми ее мозговыми функциями легко могла бы справиться высушенная горошина. Зная, что вы не любите безосновательные утверждения, и желая убедить вас в своей правоте, я заручился вещественными доказательствами. Вот бумага, которую она все-таки решила подписать.
  Я передал ему листочек, вырванный из блокнота. Пробежав его взглядом, Вульф покосился на меня:
  – И она это подписала?
  – Да, сэр. В моем присутствии.
  – Вот как. Хорошо. Приемлемо.
  Я беззаботно кивнул, подтверждая тем самым, что расслышал похвалу. Когда Вульф произносит «приемлемо» подобным тоном, я ничуть не в претензии.
  – Написано с нажимом, отчетливо и ясно, – заметил он. – Она воспользовалась твоей ручкой?
  – Да, сэр.
  – Одолжи мне ее, пожалуйста.
  Я поднялся и передал ему ручку заодно с парой листов писчей бумаги, а потом стоял рядом и с заинтересованным одобрением наблюдал за тем, как Вульф снова и снова выводит слова «Клара Джеймс», внимательно сличая каждый новый вариант с добытым мною образцом. Одновременно, делая паузы, он рассуждал:
  – Весьма маловероятно, что кто-нибудь когда-нибудь увидит эту бумагу… кроме наших клиентов… Ага, уже лучше… До обеда еще остается время обзвонить их всех… Сначала позвони миссис Майон и мистеру Уэпплеру… потом остальным… Скажи им, что я готов представить свое заключение относительно целесообразности иска миссис Майон к мистеру Джеймсу… Если они смогут собраться здесь сегодня в девять часов… Если не получится, можно и завтра в одиннадцать… Потом свяжись с мистером Кремером… скажи ему, пусть отрядит к нам кого-нибудь из своих людей…
  Он выложил отпечатанные показания на столешницу, вывел под ними имя Клары Джеймс и сравнил результат с подписью, которую я принес.
  – Эксперты сразу заметят разницу, – пробормотал он, – но ни один эксперт этих показаний не увидит. А для наших клиентов, даже если они знакомы с почерком мисс Джеймс, вполне сойдет.
  Глава восьмая
  Мне пришлось битый час провисеть на телефоне, чтобы успеть договориться со всеми на сегодняшний вечер. Правда, я так и не смог дозвониться до Гиффорда Джеймса, но его дочь согласилась отыскать отца и доставить к нам, что благополучно и сделала. Остальных я выловил сам.
  Единственными, кто стал со мной спорить, оказались наши клиенты, в особенности Пегги Майон. Она всячески артачилась, ни в какую не желая участвовать во встрече, предлогом для которой служили ее финансовые претензии к Гиффорду Джеймсу, и в результате мне пришлось передать трубку Вульфу. Фред и Пегги получили приглашение прибыть раньше других: Вульф собирался кое-что обсудить с клиентами, оставив за ними право самим решить, остаться или уйти. Такой вариант обоих устроил.
  Они явились как раз вовремя, чтобы помочь нам расправиться с послеобеденным кофе. Пегги, я полагаю, успела почистить зубы, вздремнуть и принять ванну; по крайней мере, она сменила костюм, – однако в любом случае оптимизма ей это не прибавило. Миссис Майон выглядела настороженной, уставшей, задумчивой и явно была настроена скептически. Она не заявила открытым текстом, что сожалеет о том, что вообще связалась с Ниро Вульфом, но, похоже, так думала. У меня возникло подозрение, что подобные же чувства испытывает и Фред Уэпплер, хотя он продолжал сохранять безупречные манеры и вряд ли собирался останавливаться на полпути. Ведь это Пегги настояла на том, чтобы обратиться за помощью к Вульфу, и Фред не хотел, дабы у любимой создалось впечатление, будто все ее усилия лишь усугубили ситуацию.
  Они оба не оживились, даже когда Вульф предъявил им письменные показания Клары Джеймс, под которыми стояла ее подпись. Они вместе прочли бумагу: Пегги уселась в красное кожаное кресло, а Фред примостился рядышком на подлокотник.
  Дочитав, оба одновременно подняли взгляды на Вульфа.
  – И что дальше? – вопросил Уэпплер.
  – Дорогой сэр, – произнес Вульф, отодвигая от себя чашку с блюдцем. – Дорогая мадам. Зачем вы приходили ко мне? Вас беспокоил тот факт, что когда вы вошли в студию, пистолета на полу не было: из-за этого вы оба пребывали в убеждении, что Майон не застрелился, а был убит. Если бы обстоятельства свидетельствовали о самоубийстве, вы бы уже поженились и не нуждались в моей помощи. Согласны? Очень хорошо, я предоставил вам такие обстоятельства. Неужели вам этого мало?
  Фред плотно сжал губы.
  – Я в это не верю, – хмуро сказала Пегги.
  – Вы не верите этим показаниям? – Вульф потянулся к документу и убрал его в стол, что показалось мне мудрой предосторожностью: время близилось к девяти. – Вы считаете, что мисс Джеймс стала бы подписывать бумагу, в которой изложена неправда? Но зачем ей…
  – Я не об этом говорю, – возразила Пегги. – Я хотела сказать, что не верю, будто мой муж убил себя, и не важно, где оказался пистолет. Я слишком хорошо его знала. Альберто ни за что бы не пошел на самоубийство, никогда.
  Она повернулась к своему спутнику:
  – А ты как считаешь, Фред?
  – Мне тоже трудно поверить в самоубийство, – неохотно признал тот.
  – Ясно, – ехидно протянул Вульф. – Значит, на самом деле вы наняли меня совсем для иной цели. По крайней мере, вы должны признать, что я рассеял ваши сомнения относительно пистолета; тут уж двух мнений быть не может. Я честно выполнил свою работу, но вы, оказывается, желаете большего. Вы хотите, чтобы я изобличил убийцу и передал его полиции. Вы хотите…
  – Я всего лишь сказала, – с отчаянием в голосе заметила Пегги, – что не верю, будто мой муж убил себя, и ничто не заставит меня в это поверить. Теперь-то я понимаю, что на самом деле мне…
  Но тут затрезвонил дверной колокольчик, и я пошел открывать.
  Глава девятая
  Итак, наши клиенты остались на вечеринку.
  Всего гостей собралось десять человек: те шестеро, что побывали здесь вечером в понедельник, двое наших клиентов, инспектор Кремер и мой старинный друг и враг в одном лице, сержант полиции Пэрли Стеббинс. Изюминка заключалась в том, что самое бестолковое существо из всех присутствующих, а именно Клара Джеймс, была единственной, кто догадывался о грядущих событиях (если только она не рассказала всё своему отцу, в чем я сомневался). Как помните, я сам снабдил Клару дополнительной информацией в баре «Черчилль». Адель Босли, доктор Ллойд, Руперт Гроув, судья Арнольд и Гиффорд Джеймс были твердо уверены, что мы собрались здесь затем, чтобы обсудить притязания миссис Майон на выплату компенсации, – вплоть до того момента, когда, войдя, увидели инспектора Кремера и сержанта Стеббинса. Одному Богу известно, что они подумали в эту минуту; так или иначе, выражения их лиц ясно дали понять, что никто из них не подозревал об истинной цели собрания. Что касается Кремера и Стеббинса, они достаточно часто имели дело с Ниро Вульфом, чтобы понимать: довольно скоро полетят пух и перья. Но вот когда именно это произойдет и кто окажется козлом отпущения? Что же до Фреда с Пегги, то, вероятно, даже после появления служителей закона они оба считали, что Вульф намерен документально засвидетельствовать факт самоубийства Майона, вытащив на свет божий показания Клары и пересказав признание Уэпплера о перемещении пистолета с подставки бюста на пол. Видимо, поэтому на их лицах и застыли эти маски отрешенного отчаяния: беднягам очень хотелось сбежать, однако это не представлялось возможным.
  Вульф обратился к инспектору, который вместе с Пэрли уселся позади остальных, рядом с большим глобусом:
  – Если не возражаете, мистер Кремер, я для начала хотел бы прояснить кое-какую мелкую деталь, которая не вызовет у вас интереса.
  Кремер кивнул и передвинул сигару в другой угол рта. Его внимательный взгляд не переставал скользить по присутствующим.
  Вульф больше не смотрел на полицейского.
  – Я не сомневаюсь, – объявил он, – что все вы будете рады услышать то, что я сейчас скажу. Это вовсе не значит, что я старался угодить всем вам; я принимал во внимание единственно факты, относящиеся к существу дела. Не умаляя прав миссис Майон на отстаивание своей позиции в суде, я отказываю ей в моральном праве требовать от мистера Джеймса возмещения ущерба, причиненного ее покойному мужу. Как я и обещал, она полностью приняла мои доводы. Она отказывается от каких-либо претензий и не будет настаивать на выплате компенсации. Вы готовы подтвердить это при свидетелях, миссис Майон?
  – Разумеется. – Пегги уже собиралась добавить что-то еще, но вовремя прикусила язычок.
  – Вот и замечательно! – Адель Босли буквально выпрыгнула со своего стула. – Я могу воспользоваться вашим телефоном?
  – Позже, – рявкнул на нее Вульф. – Присядьте, прошу вас.
  – Вообще говоря, – заметил судья Арнольд, – вы вполне могли бы известить нас о своем решении и по телефону. Мне из-за вас пришлось отменить важную встречу.
  Эти законники вечно чем-то недовольны.
  – Я бы полностью с вами согласился, – покладисто сказал Вульф, – будь это все, о чем я хотел рассказать присутствующим. Однако следует обсудить и вопрос о смерти мистера Майона. Когда я…
  – А при чем здесь это?
  – Я как раз собираюсь все объяснить. Информация моя, так или иначе, касается и вас, поскольку причиной смерти мистера Майона, пусть косвенно, стало нападение, совершенное мистером Джеймсом. Однако мой интерес в этом деле заходит еще дальше. Миссис Майон наняла меня не только с целью прояснить вопрос относительно компенсации… как я упоминал, этот вопрос уже решен… но также и для расследования смерти ее мужа. Она убеждена, что мистер Майон не убивал себя. Не тот у него был характер, чтобы совершить самоубийство. Я провел расследование и готов отчитаться перед ней.
  – Для этого не стоило тащить нас сюда, – фальцетом пискнул Толстяк Руперт. – Мы-то здесь при чем?
  – Вообще-то мне необходим лишь один из вас. Мне нужен убийца.
  – Которого среди нас точно нет! – безапелляционно заявил Арнольд.
  – Не желаете меня слушать, черт побери? – не выдержал Вульф. – Тогда убирайтесь вон. Все, кроме одного. Ступайте!
  Никто даже не шелохнулся. Вульф выждал еще секунд пять, после чего сухо проговорил:
  – Тогда я продолжу. Как было сказано, я готов отчитаться перед своей клиенткой, но расследование еще не завершено. Одна важная деталь потребует официальной санкции, и потому здесь присутствует инспектор Кремер. Мне также потребуется согласие миссис Майон и, я полагаю, будет не лишним узнать мнение доктора Ллойда, поскольку это он подписал свидетельство о смерти.
  Глаза Вульфа обратились к Пегги.
  – Сперва вы, мадам. Дадите ли вы согласие на эксгумацию тела вашего мужа?
  У нее округлились глаза.
  – Зачем это?
  – Чтобы получить доказательства того, что он был убит, и установить личность убийцы. Полагаю, именно таким и будет результат.
  Глаза миссис Майон пришли в норму.
  – Ну хорошо. Мне все равно. – Похоже, наша клиентка считала, будто знаменитый сыщик просто работает на публику.
  Взгляд Вульфа тем временем переместился левее.
  – А вы не станете возражать, доктор Ллойд?
  Тот пребывал в замешательстве.
  – Я понятия не имею, – медленно, отчетливо заговорил он, – о каком результате может идти речь, но в любом случае я не мог бы вам помешать. Я всего-навсего выписал свидетельство о смерти.
  – Значит, вы тоже не против. Мистер Кремер, основания для официального запроса об эксгумации станут ясны уже через минуту, но вы должны знать, что потребуются исследование и официальное заключение доктора Абрахама Рентнера из клиники Маунт-Синай.
  – Мы не можем провести эксгумацию просто из любопытства, – пробасил Кремер.
  – Я прекрасно это понимаю, однако дело здесь не просто в моем любопытстве. – Вульф снова оглядел присутствующих. – Всем вам известно, полагаю, что одной из главных причин, пожалуй даже решающей, почему полиция сделала вывод о самоубийстве Майона, был сам характер его смерти. Разумеется, должны были совпасть и другие детали… скажем, присутствие пистолета в непосредственной близости от тела… и они совпали. Но определяющим фактором все-таки стало допущение, что невозможно убить человека, всунув ему в рот дуло револьвера и нажав на спусковой крючок, если только тот не обездвижен; а у нас не было ни малейших доказательств тому, что Майона могли вырубить ударом по голове или накачать наркотиками; в конце концов, пробившая ему череп пуля угодила прямо в потолок. Казалось бы, данное допущение выглядит вполне логичным, но лишь при стандартных обстоятельствах. А в данном случае мы, вне всяких сомнений, имеем дело с исключением. Мне это сразу пришло в голову, едва лишь миссис Майон впервые обратилась ко мне за советом. Поскольку там присутствовал… Но, как говорится, лучше один раз увидеть. Сейчас я вам кое-что покажу. Арчи, достань пистолет.
  Открыв третий ящик своего стола, я вытащил его.
  – Оружие заряжено?
  Я оттянул затвор, чтобы убедиться.
  – Нет, сэр.
  Вульф повернулся к публике:
  – Мистер Джеймс, я попрошу вас помочь. Как оперный певец, вы должны уметь следовать сценическим указаниям режиссера. Встаньте, пожалуйста. Это очень серьезно, поэтому постарайтесь сделать все правильно. Вы – пациент с больным горлом, а мистер Гудвин – ваш лечащий врач. Он попросит вас открыть рот, чтобы взглянуть на ваше горло. Вы должны сделать все максимально достоверно. Вам это по силам?
  – К чему устраивать какие-то эксперименты? Все и так предельно ясно, – скептически произнес Джеймс, однако встал.
  – И тем не менее, прошу вас, доставьте мне удовольствие. Есть некая существенная деталь, которую все должны увидеть. Вы ведь будете вести себя по возможности естественно?
  – Да, разумеется.
  – Хорошо. Очень прошу присутствующих внимательно, дабы ничего не упустить, смотреть на лицо мистера Джеймса. Действуй, Арчи.
  С пистолетом в кармане я подобрался к Джеймсу и попросил его широко открыть рот. Он повиновался. Когда я наклонился, чтобы заглянуть ему в глотку, его глаза скользнули по моему лицу, а затем закатились. Я не спеша вынул пистолет из кармана и стал засовывать ему в рот, пока дуло не уперлось в нёбо. Отшатнувшись, Джеймс рухнул в кресло.
  – Вы видели пистолет? – потребовал ответа Вульф.
  – Нет. Я смотрел в потолок.
  – Совершенно верно. – Вульф обвел взглядом аудиторию. – Вы видели, как он закатил глаза? Так всегда бывает. Если не верите, попробуйте как-нибудь сами на досуге. Я, например, практиковался вечером в воскресенье в собственной спальне. Итак, с помощью этого приема вполне можно убить человека подобным манером. Это даже не составит труда, если убийца врач, а у жертвы проблемы с горлом. Вы согласны, доктор Ллойд?
  Ллойд не последовал общему примеру и не вглядывался во время демонстрации в лицо Джеймса. Он воспринял вопрос Вульфа спокойно. Правда, у него слегка дрожал подбородок, но и только.
  Доктор Ллойд через силу улыбнулся и довольно спокойно произнес:
  – Вы продемонстрировали нам лишь возможность. Однако это еще вовсе не значит, что именно так и было на самом деле. Доказательств-то у вас по-прежнему нет.
  – Совершенно верно, доказательства отсутствуют, – согласился Вульф. – Хотя кое-какими фактами мы все-таки располагаем. У вас нет надежного алиби. Майон впустил бы вас к себе в студию в любое время, без всяких вопросов. Вам не составило бы труда подобрать пистолет с подставки бюста Карузо и незаметно сунуть его в карман. Майона совершенно не насторожила бы ваша просьба встать и широко открыть рот, певец не увидел бы с вашей стороны никакого подвоха. И наконец, Майон был убит вскоре после того, как было принято решение провести дополнительное обследование у доктора Рентнера. Ну как, по-вашему, достаточно фактов?
  – Все эти факты ничего не доказывают, – уже не так спокойно возразил Ллойд. Он поднялся со стула – совершенно непонятно, зачем он это сделал, видимо, чисто автоматически. И это оказалось ошибкой, поскольку, оказавшись на ногах, врач стал дрожать.
  – Эти факты нам помогут, – заверил его Вульф, – если мы добавим к ним всего один… И я подозреваю, что это у нас получится, иначе с чего бы вам так дрожать? Что же произошло, доктор? Какая-то нелепая оплошность? Вы не справились с операцией и навсегда лишили Майона голоса? Полагаю, именно так и было, поскольку лишь серьезная угроза профессиональной репутации могла заставить вас решиться на убийство. В любом случае, мы скоро это узнаем, когда доктор Рентнер проведет осмотр тела и составит отчет. Я не жду, что вы…
  – Никакая это не оплошность! – пронзительно выкрикнул Ллойд. – Такое с каждым могло случиться…
  И в этот момент он оплошал по-настоящему. Думаю, Ллойд окончательно потерял голову, услышав звук собственного голоса: он издал такой истерический вопль, что уже просто не мог держать себя в руках. Доктор рванулся к двери. Боюсь, спеша пересечь комнату, я опрокинул судью Арнольда, причем совершенно напрасно: когда я добежал, Пэрли Стеббинс уже держал Ллойда за шиворот, да и Кремер тоже был на подходе. А тем временем за спиной у меня началась такая суматоха, что я просто не мог не обернуться. Клара Джеймс бросилась на Пегги Майон, нечленораздельно что-то выкрикивая, но отец и Адель Босли преградили ей путь и пытались успокоить. Судья Арнольд и Толстяк Руперт наперебой восхищались Вульфом, повторяя, как тот был великолепен. Пегги, судя по тому, как тряслись ее плечи, разрыдалась, однако лица нашей клиентки мне видно не было, поскольку она уткнулась в плечо Фреда, а тот крепко обнял любимую обеими руками. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания и не нуждался во мне, а посему я спокойно проследовал на кухню за стаканом молока.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"