Если бы вам потребовалось отыскать коттедж Бейкиз на карте картографического управления Великобритании, вы не нашли бы этого названия, хотя ферма Блэклоу там есть. Место отмечено открытой клеткой и подписано маленькими буквами на карте № 80 – Северные Пеннинские горы, Киммерстон и окрестности. Найти его тяжело, поскольку оно приходится прямо на сгиб карты. Тропа, которая ведет туда с дороги, обозначена пунктиром как пешеходная. На карте ферма окружена с трех сторон участками бледно-зелёного цвета. На эти участки наложены нарисованные на компьютере крохотные ели, которые обозначают лес. С четвёртой стороны бумага белая, лишь несколько коричневых контурных линий – и так до ручья. Ручей в этом месте широкий, показан двумя синими линиями, раскрашенными голубым. Линии волнистые, будто на детском рисунке, изображающем реку. Это ручей Скёрл. Контурные линии за ним очень близко расположены друг к другу, показывая, что склоны крутые. Вершины холмов отмечены символами, похожими на маленькие облачка. Это скалистые утёсы, и они называются: Фэрбёрн, Блэклоу, Хоуп. Между ручьём и утёсом Хоуп есть ещё одна пометка коричневыми буквами. Она гласит СВИНЦОВЫЙ РУДНИК (ЗАКРЫТ).
Из окна спальни на ферме Блэклоу Белла посмотрела на скалу Фэрбёрн. На вершине все ещё лежал снег. Она увидела тёмную тень леса, серые каменные постройки за двором. Она отвернулась от окна к туалетному столику. Уверенно нанесла помаду, покатала её губами, затем приложила к ним салфетку. В зеркале она увидела Даги, лежащего на кровати, поймала его взгляд. Веко у него дернулось, так что ей представилось, будто он хотел подмигнуть ей, сказать: «Да ты просто красотка сегодня, девочка». После того как с ним случился удар, врачи сказали, что вероятность восстановления речи велика, но этого так и не произошло.
– Заскочу в Бейкиз, – сказала она. – Если Рэйчел позвонит, меня какое-то время не будет. Все нормально, верно, милый?
Он кивнул, криво улыбнулся, потрепал её по руке своей здоровой рукой.
– Включить тебе телевизор?
Он снова кивнул. Она наклонилась и поцеловала его.
– Тогда пока, – сказала она.
На кухне Белла переобулась в резиновые сапоги и положила лакированные чёрные туфли в пакет. Снаружи восточный ветер гонял в вихре по двору кусочки соломы, и у неё перехватило дыхание.
Часть первая
Рэйчел
Глава первая
Рэйчел свернула с щебёночной дороги, затем резко остановилась. Впереди были новые стальные трубчатые ворота, она почти въехала в них. Один из жильцов Холм-Парка хотел произвести впечатление. Оборванная овца с приставшим сзади навозом ткнулась в неё носом, когда она вышла из машины, чтобы открыть ворота. Овца была толстой. Здесь они не ягнились до конца апреля. Засов был таким холодным, что, казалось, примёрз к пальцам.
Дорога была хуже, чем помнила Рэйчел, заледенела. Она вела машину медленнее, чем шла бы пешком, два колеса на обочине. И всё равно выхлопная труба задевала за склон.
Милю спустя она поняла, что выбрала неправильную дорогу через лес. Из деревьев надо было выехать на открытую местность и уже быть у переправы. Вместо этого Рэйчел находилась на песчаной тропе, не слишком извилистой, но очень узкой. Хвойные деревья с другой стороны заслоняли дневной свет. Она продолжала ехать, надеясь найти место для поворота, но дорога перешла в пешеходную тропу, ветви деревьев смыкались над её головой.
Ей пришлось дать задний ход до развилки. Ветки скребли по крыше автомобиля со звуком, который издает мел, которым пишут на мокрой доске. Бампер ударился о каменную скамью, не видную из-за подлеска. Она переключилась на первую скорость и резко рванула вперед, потом снова дала задний ход. Когда она добралась до главной дороги, было почти темно и её трясло.
У переправы Рэйчел остановила машину и вышла, чтобы проверить глубину. Пять лет назад здесь утонул студент, возвращавшийся в Бейкиз после вечера в пабе, его машину перевернуло быстрым течением. Свет фар отражался от поверхности воды, так что оценить глубину было невозможно. Весна была сухой, и она решила рискнуть. Вода пошла паром и зашипела, соприкоснувшись с горячим мотором, но Рэйчел легко выбралась на другой берег.
Дорогу снова преграждали ворота, на этот раз – деревянные. Было слишком темно, чтобы разобрать, но она знала, там был знак. Проезд только к ферме Блэклоу и коттеджу Бейкиз. Она оставила двигатель работать, пока открывала ворота. Машина была припаркована на склоне, так что фары освещали холм под углом. Должно быть, какое-то движение привлекло её внимание, поскольку она посмотрела наверх и увидела в свете фар силуэт человека в куртке «Гортекс» и капюшоне. Вспыхнул отраженный свет, и она подумала, что у него с собой бинокль или камера. Она была уверена, что это мужчина, хотя фигура была слишком далеко, чтобы сказать наверняка. Он повернулся и исчез во мраке.
У неё возникло неприятное чувство, что за ней уже некоторое время наблюдают. По пути – до коттеджа осталось полмили – она раздумывала, не глупо ли находиться на холме почти в темноте. Рэйчел решила не звонить на ферму. Даги расстраивался, когда его беспокоили без предупреждения. Белла услышит машину и спустится к коттеджу, когда Даги заснет, если у неё получится. На кухне горел свет, но шторы были задёрнуты. Собаки громко залаяли и побежали от амбара во двор. Звук отозвался эхом в холмах, и Рэйчел подумала: это хорошо. Этот звук она услышит, где бы ни была. Затем она увидела свет наверху и подумала, что Белла, наверное, укладывает Даги спать.
Она проехала по выскобленному, чистому двору. Коттедж Бейкиз стоял в конце дороги с видом на долину, окружённый деревьями, которые посадили, чтобы немного укрыть место от ветра.
Ключ был там же, где обычно, под декоративным колпаком дымовой трубы возле двери со двора. Зайдя в коттедж, она нащупала выключатель. Дом пах сыростью, но Рэйчел знала, что там чисто. Она приходила прибираться в ноябре, после отъезда последних студентов. Приехала Белла с парой бутылок домашнего вина, и они отлично провели время. Под конец они распивали виски Даги в доме на ферме. Она спала в гостевой комнате – комнате Невилла, как называла её Белла, хотя, насколько ей было известно, Невилл уже много лет как не бывал здесь, – и проснулась с самым ужасным похмельем в своей жизни. Это был единственный раз, когда она оставалась на ночь в этом доме.
Рэйчел подключила газовый баллон снаружи, затем пошла на кухню поставить чайник, чтобы сделать кофе. Кухня была крошечной – такой узкой, что она могла одновременно коснуться двух стен. Она включила ржавый холодильник, закрыла дверцу и почувствовала облегчение, услышав гудение. Газ шипел, но чайник не был даже тёплым. Ожидая, пока вода закипит, она прошла в гостиную и задёрнула шторы, чтобы убрать сквозняк. Когда-то они были из серого бархата, но из-за солнца выгорели полосами, и теперь ткань была гладкой на ощупь. В гостиной стояли диван с индийским покрывалом, которое Рэйчел привезла из дома год назад, пара кресел, пятна на которых хорошо было бы чем-нибудь прикрыть, книги, попорченные плесенью, и в углу – лиса за стеклянной витриной. Обстановка была такой знакомой, что Рэйчел её не замечала. Она думала лишь о том, как согреться. Даже внутри сейчас было так холодно, что её дыхание вырывалось облачками пара.
Камин был выложен бумагой и щепками, однако в корзине рядом не было поленьев. На скатерти лежали спички, но сырые. После нескольких попыток зажечь одну Рэйчел скрутила газету в жгут и подожгла его от огонька на кухне. Она поддерживала огонь, вспоминая старые уловки, к которым прибегала в последний раз. Чайник засвистел, и она сразу заварила кофе из запасной банки, которую принесла в сумке. Она выпила его, сидя на корточках у камина, присматривая за огнём, пока не убедилась, что он не погаснет.
Она разгрузила машину, затем поставила кастрюлю воды на плиту. На ужин у неё будет паста и бокал вина, которое она планировала выпить с Беллой позже. Она вытащила корзину, чтобы сходить за поленьями. Они были сложены у задней стенки высокого открытого сарая, в котором также стоял ржавый трактор и несколько тюков соломы. Огней дома отсюда не было видно, и она взяла с собой фонарь. Снаружи было ясно и очень холодно. Звезды на широком небе, не испорченном светом уличных фонарей, казались ярче, чем дома.
Белла устроила своё самоубийство так же разумно, как делала всё в жизни. Она покачивалась в свете фонарика, свисая из петли крепкой нейлоновой верёвки. Лицо её было белым. Она подготовилась, нанесла помаду и надела шёлковый топ, который Рэйчел купила ей в благодарность за последний сезон. Её чёрные туфли сияли так, что от них отражался свет фонарика. Она отодвинула два тюка от стены и забралась на них, чтобы завязать верёвку на балке. Затем, когда всё было готово, отпихнула один из них.
Конечно, была записка. Она и об этом подумала. Записка была адресована Рэйчел и содержала извинения за то, что та должна найти тело: Я не могла заставить Даги пережить это, и я знаю, что ты справишься. Дальше она напоминала Рэйчел, что дверь кухни в фермерском доме открыта, так что она сможет добраться до телефона, никого не побеспокоив, – снова имелся в виду Даги. Но настоящего объяснения самоубийства не было. Она просто писала, что не может так больше. Она знала, что Рэйчел найдёт её до конца вечера, потому что оставила пустой корзину для поленьев. Рэйчел всегда знала, что Белла умная женщина.
Когда Рэйчел увидела Беллу – тело покачивалось, его можно было узнать по серебристому топу, аккуратно завитым волосам, помаде, но это была не совсем Белла, потому что Белла никогда в жизни не была такой тихой, – то пришла в ярость. Она была вне себя от гнева. Она хотела ударить тело в живот, как боксёрскую грушу. Она хотела залезть на тюк и дать пощёчину белому безжизненному лицу. Потому что Белла была другом. Так какое право она имела сделать это, не поговорив сперва с Рэйчел? И потому, что Рэйчел ждала этого вечера с тех пор, как услышала о продолжении проекта. Она представляла, как будет сидеть с Беллой в коттедже Бейкиз за бутылкой вина и сплетничать.
Но она не ударила тело. Вместо этого развернулась и врезала по тюку соломы, и так снова и снова, пока костяшки не покрылись царапинами и не начали кровоточить.
Позже она поняла, как много времени, должно быть, провела в сарае для трактора. Когда она вернулась в коттедж, кастрюля с водой кипела. У паршивого огонька газа ушло полчаса только на то, чтобы чайник потеплел.
Глава вторая
Коттедж, который позже стал известен как коттедж Бейкиз, купила вскоре после войны Констанс Бейки. Она была натуралистом и иллюстратором, так и не вышла замуж. Когда-то она гуляла по холмам в поисках вдохновения, но вскоре ожирение свело на нет её прогулки. Она привыкла сидеть в кресле и рисовать только тех птиц, растения и насекомых, которые могла видеть из окна. Это был её самый плодотворный период. Экслибрисы её книг продавались за удивительно большие деньги. Одна лондонская галерея покровительствовала ей и раз в год организовывала выставку. Никто точно не знал, что она делала с деньгами, но жизнь она вела очень скромную. Чтобы развлечься, Констанс иногда писала ехидно-забавные письма в научные журналы, высмеивая исследования коллег.
Даги, тогда ещё подтянутый и активный, раз в неделю привозил ей продукты из Киммерстона на своём «Лендровере». Она никогда не предлагала деньги за услугу, но каждый год на Рождество дарила ему набросок фермы или окрестных холмов. Позже Белла обнаружила кипу этих рисунков в ящике его стола и поместила их в рамки. Мисс Бейки не была одинока. Она благосклонно принимала посетителей, но ожидала, что они принесут подарки – пирожные с кремом, печенье и бутылки виски.
В 1980-м мисс Бейки внезапно скончалась. Даги, приехав однажды утром с молоком, обнаружил её в кресле у окна. Она пробыла там всю ночь. В своём завещании она основывала благотворительный фонд, чтобы поощрить просвещение по вопросам защиты и исследования окружающей среды, и отдавала в дар свой коттедж. Оговаривалось, что фонд не должен поддерживать тех, кому нет восемнадцати. Дети ей никогда не нравились. Студенты использовали Бейкиз как базу для работы в поле. Рэйчел провела здесь прошлую весну, дописывая магистерскую диссертацию. Когда комитет решил, что требуется свежая кровь, её выбрали попечителем фонда.
Коттедж остался почти таким же, каким был при Констанс. Вся мебель была её. Студенты с богатой фантазией воображали, что по ночам в доме можно увидеть призрака.
«Только если он не двигается, – сказал лектор, знавший Констанс. – Если он двигался, это не Конни. Помнится, она этого никогда не делала. Сколько её знал».
Рэйчел в привидения не верила.
Так она и сказала Энн и Грэйс на следующий день, когда они принялись причитать. Рэйчел планировала немедленно начать работу с картой, но ей пришлось снова разбираться с проблемами. Она впервые была главой команды и отчасти возмущалась из-за того, что её отвлекали. На деле же она нервничала. чувствуя свою ответственность. Они приехали в Бейки ради исследования, а не разговоров, но когда Энн и Грэйс явились, чтоб начать работу, ей пришлось рассказать им, что произошло с Беллой.
Энн была местной, и Рэйчел работала с ней раньше. Она была старше Рэйчел, очень уверенная, и Рэйчел сомневалась, что ей нравится, когда указывают, что делать. Грэйс пришла с отличными рекомендациями, но Рэйчел прежде её не видела. У неё не было права голоса при назначении зоолога, и это до сих пор её задевало.
Грэйс была бледной и худой, и новости о самоубийстве, казалось, выпили те немногие краски, которые в ней были. Такая реакция казалась преувеличенной. Белла, в конце концов, была ей никем.
Однако Энн захотелось узнать все детали.
– Как ужасно! – сказала она, когда история об обнаружении трупа была завершена. – Что ты сделала потом?
– Я пошла в Блэклоу и позвонила. – Она вошла тихо, стараясь не напугать Даги, хотя и понимала, что он, возможно, ожидает, что Белла будет шуметь в доме. Она расслабилась, услышав голоса наверху, и на секунду задумалась, не привиделось ли ей всё. Она тихонько поднималась по лестнице, размышляя: «Боже, я буду выглядеть полной дурой, если Белла выйдет и застанет меня тут». Затем раздался громкий взрыв музыки, и она поняла, что голоса раздавались из телевизора в комнате Даги.
– Кажется, я даже не знаю, кому звонить в случае суицида. – Голос Энн звучал сочувственно, но немного удивлённо, и Рэйчел разозлилась. «Бог мой, – подумала она, – надеюсь, мы не начинаем действовать друг другу на нервы уже сейчас».
– Я набрала 999. Не знала, что ещё сделать. Оператор соединил меня с полицией, и они вызвали доктора. Я должна была подумать о том, что он в любом случае понадобился бы Даги.
Доктора звали Уилсон. Она беспокоилась, что он потеряется по дороге, но он навещал Даги раньше и знал местность. Он приехал на «Ренджровере», в туристических ботинках и штанах и был похож на ветеринара.
– Он сказал, что Белла к тому времени была мертва уже по меньшей мере два часа, затем появился полицейский. Они вызвали сотрудника похоронного бюро из Киммерстона.
Она предложила доехать до развилки, чтобы показать путь сотруднику бюро. Мистер Драммонд был очень любезен, учитывая поздний час и ужасную дорогу. У него было круглое ангельское лицо и очки, и он сказал, что самоубийства – это всегда большое горе. Затем доктору пришлось послать за «Скорой», чтобы забрали Даги. Он не мог оставаться в Блэклоу, где за ним некому было приглядывать. Возможно, доктор ждал, что Рэйчел вызовется добровольцем, но это было не в её силах, даже на день. Она даже подумала, не лучше ли было бы Даги уехать с мистером Драммондом и Беллой, но едва ли можно было предложить такое.
– Как отреагировал мистер Фёрнесс? – спросила Энн. – Тебе пришлось ему сообщить?
Рэйчел подумала, что Энн наслаждается трагедией. Она всегда любила драматизировать.
– Конечно, – сказала она. – Так хотела Белла.
– Он понял?
– О да.
– Как он это воспринял?
– Заплакал.
– Ты сказала ему, что она совершила самоубийство?
– Нет. Только что она мертва.
Они с доктором стояли перед домом на свежевыскобленном дворе и смотрели, как санитары «Скорой» поднимают Даги на каталку. Доктор дрожал, хотя она больше не чувствовала холода.
– Наверное, было тяжело, – сказал Уилсон. – Жить здесь, в глуши. Следить за фермой и заботиться о мистере Фёрнессе. Не то чтоб она была для этого рождена. Думаю, что-то в ней просто оборвалось.
– Нет, – твёрдо ответила она. – Правда. Всё было не так. Белла любила Блэклоу. Наслаждалась каждой минутой здесь.
Он бросил на неё жалостливый взгляд, потому что решил, что она не может смириться с реальным положением дел. Впервые она задумалась над тем, что Белла имела в виду, когда написала, что больше так не может.
Когда «Скорая», доктор и полиция уехали, она осталась с молодым полицейским. Он смотрел, как габаритные огни других машин исчезают в темноте, с чем-то похожим на тоску, словно его бросили, затем сказал:
– Не знаете, есть ли спиртное в доме? – Она видела, что ему хочется пройти внутрь, и это показалось ей не слишком профессиональным, даже когда он добавил: – Думаю, вам не помешает выпить.
Рэйчел нашла бутылку виски в буфете в гостиной. Они сели на кухне, где было теплее. Он налил себе, не спрашивая разрешения, и передал ей бутылку.
– Что вы делаете в такой глуши?
– Работаю.
– Работаете на Фёрнессов?
– Нет, на природоохранное агентство. «Питер Кемп и партнёры». Мы оцениваем воздействие на окружающую среду. Нам разрешили использовать коттедж внизу по дороге как базу.
Он выглядел озадаченным.
– Вы слышали что-нибудь о предполагаемом открытии карьера в Национальном парке?
– Да. – Но его голос звучал неуверенно. Он был похож на мальчика, который оптимистично старается выкрутиться, когда нужно отвечать невыученный урок, так что она рассказала ему. Про карьер, планируемое ходатайство, требование суда оценить ущерб.
– Нас наняли, чтобы мы провели исследование и отчитались.
– И вы здесь всё время совсем одна?
– Только сегодня ночью. Мои коллеги приедут завтра. – Она посмотрела в окно на светлеющее небо. – Сегодня.
– Наверное, приедет Питер Кемп.
– Нет. Питер сейчас нечасто работает на местности. Энн Прис, ботаник. Грэйс Фулвелл, специалист по млекопитающим.
– Три девушки?
– Три женщины.
– Ах да. – Он сделал паузу. – И вы должны ходить на холмы. Подсчитывать?
– Что-то вроде того. Есть стандартные методы работы.
– Разве это не опасно?
– Вы имеете в виду, для женщин?
– Ну, для всех.
– Мы оставляем запись о нашем маршруте и времени планируемого прибытия на базу. Если возникнет проблема, остальные смогут организовать поиски.
– Мне бы не хотелось оказаться там без рации. – Он вздрогнул, словно ему внезапно стало холодно. – Мне бы не хотелось вообще там оказаться.
Она заметила, что он затягивает разговор, чтобы не отправляться в путь одному в темноте.
– Вы не сельский житель, – сказала она.
– Так заметно? – Он улыбнулся. – Нет. Родился и вырос в Ньюкасле. Но Джен, моя жена, подумала, что за городом лучше растить детей, так что я попросил о переводе. Лучшее моё решение.
Впрочем, здесь, в глуши, он уже не казался столь уверенным. Она ещё раньше поняла, что он женат. Дело было не только в кольце. У него был ухоженный, тепличный вид.
– Разве вам не пора к ним? – спросила она. – Они волнуются, не знают, где вы.
– Нет, Джен с ребёнком поехали к бабушке. Они не вернутся до начала недели.
Она ощутила ревность к этой незнакомой женщине. Он так явно скучал по ней. И дело не только в свежевыглаженных рубашках и обедах. Дело в пустой постели и отсутствии собеседника, когда он возвращался домой с работы.
– Вы не против ответить на пару вопросов о миссис Фёрнесс? Сейчас, я имею в виду. Вы, должно быть, пережили шок, но мне рано или поздно потребуются показания.
– Нет, – сказала она. – Я хотела бы оправиться, а затем немного поспать, прежде чем сюда придут остальные. Что вы хотите знать?
– Всё, что можете мне о ней рассказать.
«Интересно, сказал бы ты это, – подумала она, – будь твоя жена дома?» Но всё равно поговорила с ним, потому что ей хотелось рассказать кому-нибудь о Белле и о том, какими хорошими подругами они были. Это было как в сказке, сказала она. Белла приходит на ферму присматривать за матерью Даги и влюбляется во всё это, в Даги, Блэклоу и холмы. Они играют свадьбу и живут долго и счастливо, даже после инсульта Даги.
– Почему же тогда она убила себя?
Она не была уверена, что он слушал. Этот вопрос подспудно волновал её весь вечер.
– Я не знаю.
– Но в записке её почерк?
– О да. И дело не только в почерке. В том, как сочетаются слова. Белла разговаривала именно так.
– Когда вы видели её в последний раз?
– В ноябре прошлого года.
– Что ж, тогда понятно. Что угодно могло произойти за четыре месяца.
– Думаю, могло.
Хотя раньше она не думала, что Белла когда-нибудь изменится. Белла должна была понимать, что нельзя всё так оставить. Она должна была понимать, что у Рэйчел возникнут вопросы, что она не успокоится, пока не обнаружит истинную подоплёку случившегося. Так почему же она не дала Рэйчел больше подсказок?
– Мне не хотелось бы оставлять вас одну. Вы могли бы у кого-то переночевать?
«Хочешь, чтобы я составила тебе компанию, – подумала она, – по пути на основную дорогу».
– Я подожду, пока остальные приедут, затем, может быть, отправлюсь к матери в Киммерстон.
Это было сказано, чтобы избавиться от него, чтобы он понял, что у неё есть семья. Кто-то, кто за ней присмотрит. Затем она решила, что можно заехать домой на пару часов. Она разберётся с Энн и Грэйс в коттедже, потом поедет повидать Эдди. Не ради собственного спокойствия. Эдди не тот тип матери.
Глава третья
Вместо того чтобы открыть ключом дверь на первом этаже, она спустилась по ступенькам и постучала в окно кухни. Ей не хотелось внезапно появляться на кухне из дома, словно призрак или грабитель. Эдди не ожидает, что она вернётся.
Дверь открыли, но это была не Эдди, а женщина средних лет с неестественно чёрными крашеными волосами, обрезанными прямо посредине лба в духе Клеопатры. На ней были массивные золотые серьги и вязаное платье в обтяжку, доходившее почти до щиколоток. Платье было алым, того же оттенка, что и её помада. В доме был ещё ребёнок, девочка, одетая в джинсу, скучающая и хмурая. Рэйчел внезапно ощутила прилив солидарности. Комната была полна сигаретного дыма. Было очень жарко. Должно быть, парочку пригласили на ранний ужин, потому что на столе были остатки типичной для Эдди еды. Там стояли миски с пастой, привезённые с каникул в Тоскане, кусочки багета, пустая бутылка ужасно дешёвого румынского красного. Эдди делала кофе в голубом жестяном кофейнике и подняла голову, не удивившись её приходу. Люди постоянно стучали в окно кухни.
– Милая, – сказала она. – Заходи. И закрой дверь. На улице сильный ветер.
Рэйчел дверь закрыла, но осталась стоять.
– Мне нужно поговорить с тобой.
– Кофе? – Эдди рассеянно повернулась, не выпуская из рук чайника.
– Мама! – Это было единственное слово, до которого она додумалась, чтобы привлечь внимание Эдди. Рэйчел никогда так её не называла.
Эдди посмотрела на неё, нахмурилась.
– Что-то срочное?
– Да. Действительно срочное.
Клеопатра и её дочь были выдворены с профессионализмом, вежливостью и поспешностью, которые поразили Рэйчел. Кофе так и остался недопитым.
Рэйчел услышала голос Эдди у передней двери:
– Как жаль, что вам пора, – словно уход был полностью их идеей.
Когда Эдди вернулась на кухню, Рэйчел нашла ещё одну бутылку вина и открывала её.
– Лучше не позволять людям курить здесь.
– Знаю, милая, но она была в отчаянии. Её муж только что сбежал с одной из своих студенток.
– И вы обсуждали это здесь. В присутствии их дочери.
– Не напрямую. – Она подобрала слово: – Эллиптически. Он преподавал со мной в колледже. Я наняла его. Чувствую определённую ответственность.
– Разумеется. – Это было сказано с иронией, которую Эдди прекрасно распознала.
Она села напротив Рэйчел за выскобленный сосновый стол и спокойно взяла ещё бокал вина. Эдди недавно вышла на пенсию, но не позволяла себе распуститься. Несмотря на склонность к радикальным взглядам, которые так смущали Рэйчел в детстве, она всегда была убеждена, что внешность имеет значение. Её короткие волосы были грамотно подстрижены, кожа чистая. Она хорошо одевалась, в стиле стареющих хиппи, носила длинные юбки, этнические стёганые куртки. Рэйчел задумалась, нет ли у её матери любовника. Когда она росла, всегда были мужчины, но Эдди вела себя с осторожностью, граничащей с одержимостью. Этим мужчинам никогда не были рады на хаотичной, полной народа кухне. Им давали понять, что они никогда не должны посягать на домашнюю жизнь Эдди.
Эдди посмотрела на Рэйчел поверх бокала.
– Надеюсь, – сказала она осторожно, – ты здесь не для того, чтоб приняться за старое.
Имелся в виду её отец.
– Нет.
– Тогда скажи мне, – мягко попросила Эдди, – чем я могу помочь.
Рэйчел молча пила вино.
– Проблема с парнем?
– Не глупи. Мне не четырнадцать. И вообще, думаешь, я бы стала говорить с тобой о чём-то подобном?
– Ну, да. Надеюсь, что да. – В голосе Эдди слышалось сожаление, и Рэйчел почувствовала, что ведёт себя грубо, глупо и по-детски.
– Белла умерла, – сказала она. – Прошлой ночью. Покончила с собой, повесилась. Я её нашла.
– Почему ты не приехала домой раньше? Или не позвонила? Я бы могла за тобой приехать.
– Думала, что справлюсь сама.
– Дело не в этом. Уверена, что справишься.
Прошло время, прежде чем Рэйчел ответила.
– Нет, – сказала она. – Не сама. Не в этот раз.
– А-а. – Эдди допила свой бокал. Вино оставило след на её губах и широких передних зубах, которые Рэйчел унаследовала. – Ты знаешь, я всегда завидовала Белле. Немного. Это не значит, что мне не жаль. Разумеется, нет. Но меня обижало, что вы так близки, вы двое.
– Вы ведь не были знакомы?
– Тем хуже. Мне казалось… то, как ты о ней говорила. Я думала…
– Что я хотела бы, чтоб она была моей матерью?
– Что-то вроде того.
– Нет, – сказала Рэйчел. – Но мы были друзьями. Настоящими, близкими друзьями.
– Если хочешь поговорить о ней, я могу слушать всю ночь.
– Боже, нет.
Разве не обычно для Эдди и её друзей думать, что разговоры – это всё, что требуется? Во времена её детства этот дом был полон разговоров. Ей чудилось, что они – суп из слов и она в нём тонет. Возможно, поэтому она предпочитала цифры, предпочитала считать. Цифры были точны, не допускали двойного толкования.
– Что тогда?
– Мне нужно знать, почему она это сделала.
– Мы уверены, что она этого хотела? Это не мог быть несчастный случай? Или даже убийство?
Рэйчел покачала головой.
– Приезжала полиция. И записка была. Почерк её. Я объяснила полицейскому, что слова подобраны так, как говорила только она. Понимаешь, что я имею в виду?
Эдди кивнула.
«Конечно, – подумала Рэйчел, – ты знаешь о словах всё».
– Она знала, что я приеду той ночью. Если у неё были проблемы, она могла рассказать мне. Может, думала, что не смогу помочь.
– Нет, она так не думала.
– Мне надо было поддерживать связь с ней зимой. Тогда бы я знала. Понимаешь, я даже ей не позвонила.
– А она звонила тебе?
– Нет.
– Тебе известно, что вина – распространенная часть симптомокомплекса, вызванного потерей близкого человека?
– Эдди!
Эдди преподавала английский и театроведение в предуниверситеском колледже1, но также отвечала там за пастырскую заботу. Она посещала курсы по психотерапии. Механически воспроизводимые ею крупицы знаний о психологии всегда раздражали Рэйчел.
– Знаю, – невозмутимо сказала Эдди. – Психологическая болтовня. Но это не значит, что в этом нет смысла.
– В самом деле. Мне всё это не нужно.
– Я не совсем понимаю, что тебе нужно.
– Практическая помощь. Надо выяснить, что привело к самоубийству Беллы. Пока я в Блэклоу, сделать это не получится. Кроме того, тут ты сильна. Знаешь, как разговаривать. Слушать. Даже собирать сплетни. Кто-то должен был представлять, почему она решила убить себя.
– А она бы хотела, чтоб ты этим занималась? Звучит как… вторжение в личную жизнь.
– Она спланировала всё так, чтобы её нашла я. Она знала меня. Знала, что я стану задавать вопросы.
– Ну, с чего начнём? – Эдди всегда задавала этот вопрос в те дни, когда они садились вместе на автобус, чтобы отправиться в долгое путешествие в Ньюкасл. Они стояли посреди Хеймаркета, и перед ними расстилалась Нортумберлендская улица, магазины которой кишели народом. Рэйчел всегда нравилось открытое пространство, и, оглушённая, она чувствовала, как подступает паника, но процесс шопинга у Эдди был хорошо организован.
– Итак, с чего начнём? – И она доставала список и планировала день: в «Фарнонс» за школьной формой, в «Бэйнбридж» – за тканью для штор, ланч в студенческом кафе напротив Королевского театра, в «Маркс энд Спенсер» за трусами и носками и назад в Хеймаркет на трехчасовой автобус.
Рэйчел, как и раньше, почувствовала себя спокойнее после этих слов.
– Думаю, с похорон.
– Кто ими занимается?
– Невилл, сын Даги. Надо было сообщить им о случившемся, хотя это мне не сразу пришло в голову. Никогда не думала, что у него есть какая-то связь с Беллой. Она почти не упоминала о нём. Но, конечно, он должен был узнать о Даги и о том, что теперь надо присматривать за фермой. Овцы только начали ягниться…
– И он взял на себя ответственность за похороны.
– Да, сказал, что готов это сделать. Я спросила, не будет ли он против, если я помещу объявление в «Газетт». К ней хорошо относились другие местные фермеры. Кто-то из друзей семьи может увидеть и прийти. – Она повернулась к Эдди. – Всё это время я, по сути, ничего не знала о ней. Не знаю, живы ли её родители, есть ли у неё братья и сёстры, даже где она родилась. Мы постоянно говорили обо мне, а о её жизни – только если про Даги или ферму. Невилл спросил, есть ли у неё родственники, которых надо известить, и я не смогла ответить.
– Даги не может помочь?
– Никогда не знала, что там на самом деле с Даги. Белла болтала с ним абсолютно так же, как и до инсульта, но иногда мне казалось, что она обманывала себя, думая, что он всё понимает. На простые вопросы он отвечал, это да. «Хочешь пить?» «Мне открыть окно?» Но кроме этого? – Она пожала плечами. – И, возможно, она и ему толком никогда не рассказывала о своём прошлом. Он так сильно её любил, что ему было всё равно.
– Где Даги живёт сейчас?
– В доме для престарелых. Роузмаунт. Знаешь это место?
– Хм. Я знакома с ночной сестрой. Учила её сына. Там были проблемы, и я смогла немного помочь. Так что…
– Она может отплатить услугой за услугу?
– Она ведь тоже могла бы немного помочь?
– Наверное, ты думаешь, что я ненормальная, – сказала Рэйчел. Они почти допили бутылку. – Возможно, считаешь, что мне надо принять, что она мертва, и смириться. К чему ворошить прошлое, верно?
– Ты могла бы так поступить? Просто закрыть на это глаза?
– Нет.
– Тогда какой смысл спрашивать?
Рэйчел собиралась идти спать, когда Эдди спросила:
– Это не может быть как-то связано с карьером?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сказала, она любила эти холмы. Смогла бы она это вынести – огромный шрам на поверхности холмов, взрывчатку, грузовики? Я знаю, что это не её земля, но ей бы пришлось на это смотреть, правда? Каждый день.
– Для неё это было бы ужасно, но просто так она бы не смирилась. Она бы боролась. Легла бы перед бульдозером, если бы потребовалось.
– Но если б она знала, что в конце концов ничто из этого не сработает?
– Как она могла это знать? Мы ещё не начали работу. Пока мы не закончим, до публичного разбирательства никакого решения не может быть принято. И для нее важнее было быть с Даги. По большому счёту только это её и заботило.
Глава четвёртая
Рэйчел работала с крупномасштабной картой. Она уже выбрала районы для исследования, ориентируясь на естественные границы, отмеченные на карте. Ни один из них не проходил через землю Блэкленда. Участок рядом с ручьём и заброшенной шахтой был сильно выеден. Там заведовал хозяйством один из арендаторов Холм-Парк, и вереска почти не осталось. По этому участку будет легко ходить, но она подозревала, что птиц он не слишком привлекает. Другой был клочком вересковой пустоши, который использовали для охоты на куропаток. Собственники имения Холм-Парк сдавали его в аренду синдикату итальянских бизнесменов. Она подозревала, что стрелять на фоне промышленного шума на карьере им понравится значительно меньше, но допускала, что «Карьеры Слейтбёрн» предложили владельцам такую соблазнительную сделку, что отсутствие дохода от стрельбы вряд ли ударит по их кошельку.
Квадрат в низине было легко нанести на план. Одной из границ стал Скёрл. Двумя другими были ограды от овец, пересекавшиеся под прямым углом. Четвёртой были остатки дороги, которая проходила мимо Бейкиз, пересекала ручей по простому мосту и дальше вела к шахте. Она нарисовала на карте линии, параллельные ручью, которые пересекали исследуемый квадрат. На местности эти трансекты будут на расстоянии двухсот метров. Она пойдёт по ним, подсчитывая всех птиц, которых увидит или услышит. Это была система, известная как методология Кемпа.
Участок на пустоши разметить было сложнее. На карте были дренажные канавы, уложенная без раствора каменная стена, но она знала, что даже в условиях хорошей видимости будет сложно придерживаться трансект в такой безликой местности. Некоторые исследователи были небрежны. Они, кажется, полагали, что лёгкое отклонение от карты несущественно. Рэйчел была одержима точностью. Она презирала приблизительные и торопливые подсчёты. Отказывалась работать, если погодные условия могли повлиять на результат расчёта. Могла смириться с моросью, но никогда – с ветром. Ветер заглушал птиц, и в нём тонули крики обитателей болот.
Утром, когда она вернулась от Эдди, было уже слишком поздно для подсчётов, которые следовало начинать на рассвете и завершать за три часа. День был такой тихий, ясный, скорее июньский, чем апрельский, что ненадолго она пожалела, что уезжала. Она думала, что Энн и Грэйс уже вышли, решив воспользоваться погодой, чтобы начать свою работу, но они всё ещё были в Бейкиз. Пахло беконом и кофе. Грэйс была в гостиной, работала над картой, расстеленной на полу, но Энн сидела на белой скамье кованого железа перед дверью кухни, подставив лицо солнцу. Она отсалютовала Рэйчел кружкой.
– Налей себе кофе. В кофейнике ещё остался, должен быть тёплый. Я привезла свой. Терпеть не могу растворимый. – Она швырнула кусочек шкурки от бекона с тарелки на траву.
– Лучше тебе не кормить птиц в это время года, – сказала Рэйчел. – Нехорошо для молодняка.
– Извините, мисс. – Она ухмыльнулась. Рэйчел почувствовала, что краснеет, и отправилась на кухню. Там царил беспорядок. Никто не помыл тарелки, оставшиеся с прошлого вечера. Она постаралась не замечать этого.
– Я собираюсь проверить свой участок на пустоши, – крикнула она Энн. – Не уверена, что все эти признаки границ видны. Ты планируешь выходить?
– Я работаю над этим.
– Сперва ты убери всё это. – Она пожалела о своих словах, как только их произнесла. Она говорила, как вожатая девочек-скаутов. Энн, должно быть, всё слышала, но ничего не ответила. Когда Рэйчел прошла мимо неё по пути на холм, та всё ещё сидела на солнце с закрытыми глазами, но не попрощалась.
На стене со стороны дороги сидели три каменки и трясли хвостами, показывая белые гузки. Белла каждый год обращала внимание на первых каменок. «Чёрный и белый, – сказала она однажды Рэйчел. – Зимние цвета. Кажется чем-то неправильным, что они прилетают весной. То же и с белозобыми дроздами. Хотя здесь, по-моему, до зимы никогда не бывает далеко».
Рэйчел однажды предложила Белле съездить отдохнуть. Куда-то, где есть яркие цвета. Социальная служба организовала бы временный уход за Даги. Но Белла пришла в ужас. «Я не могу оставить его, – сказала она. – Слишком сильно буду скучать. Как я смогу наслаждаться жизнью, не зная, что они с ним делают?»
– А Невилл не мог бы приехать ненадолго?
– Мог бы. Но он не привык к Даги. Так не пойдёт.
Дорога пересекала ручей и вела к старому свинцовому руднику. Собственники земли когда-то обсуждали перспективу ремонта, план по превращению в живой музей, но ничего из этого не вышло. Скоро почти нечего будет сохранять. Труба здесь до сих пор была, но уже попорченная погодой, осыпающаяся сверху, так что казалось, будто кладка расползается, как вязание. Раньше здесь был ряд коттеджей, в которых жили рабочие, но лишь у одного из них сохранилась крыша. Пахло затхлой водой и разложением. У дверей старого здания машинного отделения она заметила букетик цветов – ландыши и нарциссы. Она решила, что ребёнка вытащили на прогулку и он забежал в сад Бейкиз, но потом вспомнила, что уже видела цветы здесь пару раз.
Если Годфри Во человек умелый, то это место станет руководящим центром для разработки нового карьера. Доказано, говорил он, что у этих холмов всегда было промышленное применение. Они были не просто местом для зевак-туристов. Дома будут разрушены и заменены постройкой, более пригодной для планирующихся операций, зданием с чистыми линиями из стекла и местного камня. Рэйчел видела рисунок, выполненный художником. Здание казалось невысоким и неприметным, встроенным в холм. Через большие окна можно было увидеть схематично нарисованных женщин, сидящих за компьютерными терминалами. На плане был пейзаж, цепь только что посаженных деревьев. Не было только изображения самого карьера, взрывных работ грузовиков и машин с клешнями и лопатами. Были, впрочем, детали плана по реконструкции трубы рудника. По мнению пиарщиков, она должна была стать символом преемственности и уже появилась на логотипе компании.
Выйдя с территории рудника, Рэйчел свернула с дороги и стала карабкаться прямиком на утёс Хоуп. Отсюда она могла охватить взглядом свой квадрат пустоши. Холм плавно переходил в череду плоских возвышенностей на горизонте, разнообразие вносил лес вокруг дома в Холм-Парк и деревни Ленгхолм. Лесник периодически жёг вереск, чтобы скорее появились новые почки в пищу куропаткам, так что зелень на разных полосах и клочках росла по-разному. Работать на этом месте ей нравилось больше. Она улеглась на живот и стала смотреть вниз. В лицо дул лёгкий западный ветер, вокруг слышалось пение луговых коньков, жаворонков, кроншнепов.
Она сразу увидела, что определить область исследования будет сложно, как она и предполагала, но восприняла это как вызов. Прямая водосточная канава будет обозначать одну границу, а обрушившаяся в нескольких местах стена сойдёт за другую. С оставшимися ей помогут карта и компас. Не многие исследователи смогли бы достичь приемлемой точности, используя этот метод, но она справится.
Знание придало ей уверенности. Она быстро поднялась на ноги и стала спускаться вниз, к группе хвойных деревьев, немного откидываясь назад на спуске и вбивая каблуки в покрытую вереском землю, чтобы быстрей идти. Через насаждения лесохозяйства шла тропа, которая могла довести её почти до двора фермы Блэклоу. Может быть, Энн Прис ещё в Бейкиз, работает над картой, и Рэйчел хотелось прояснить всё в отношениях с ней. Нельзя давать пищу обидам. Эдди, разумеется, знала бы, что сказать. Рэйчел же преувеличивала значение подобных ссор или, напротив, не уделяла им достаточно внимания, но всё-таки она была ответственной за проект и её обязанностью было уладить разногласия.
Она спустилась со склона так быстро, что внизу ей пришлось остановиться ненадолго, перевести дыхание, прежде чем продолжить путь к деревьям по сырому участку пушицы. Она сделала приседание и потянулась, снимая напряжение в мышцах ног, потом обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на холм.
Там кто-то был, стоял на том же месте, где ещё несколько минут назад лежала на животе Рэйчел. Едва ли она могла не заметить, что кто-то подошёл. Она проводила осмотр местности, так что они, должно быть, следовали за ней по тропе от главного свинцового рудника, но тихо, не обнаруживая себя. В глаза Рэйчел било солнце, поэтому фигура казалась лишь силуэтом у скопления камней, почти ещё одним выступом скалы. Она стояла неподвижно и, кажется, смотрела вниз прямо на Рэйчел. Внезапно ей вспомнился человек на холме в вечер самоубийства Беллы. Тревожное чувство, что за ней наблюдают, вернулось.
Однако на этот раз у неё сложилось впечатление, что это женщина. Силуэт на фоне солнца был женским – волосы короткие или убраны с лица, длинная юбка поверх ботинок. На мгновенье, в приливе фантазии, Рэйчел подумала о Белле, которая всегда предпочитала юбкам штаны и часто носила их на ферме с резиновыми сапогами. Рэйчел перекинула ремень бинокля через плечо, готовясь к марш-броску вниз. Теперь же, замерев на минуту, поразившись фигуре, она высвободила руку из ремня и поднесла бинокль к глазам, но, вероятно, пока пыталась сфокусировать его, женщина скрылась за грудой камней. Остались только утёс и каменка в его тени, подпрыгивающая на одном из валунов.
«Должно быть, кто-то гуляет, – подумала она, – или Энн пришла помириться со мной. Хотя на Энн, как и на Грэйс, были джинсы».
Рэйчел снова почувствовала себя выбитой из колеи, когда подошла к ловушке для воронов. Её поставили на куске сухой земли недалеко от лесохозяйства, так близко, что чувствовался запах хвои. Рэйчел знала, что лесники ненавидят воронов – даже Белла хотела от них избавиться, – но решила, что перед ней особенно жуткая форма регулирования популяции, жуткая не для убитых птиц, но для тех, что играли роль приманки.
Ловушкой служила большая клетка из проволочной сетки с отверстием на крыше. Внутри клетки махал крыльями живой ворон, провоцируя других и приглашая защитить свою территорию. Как только птица попадала в отверстие, пути назад уже не было. Видимо, им приходилось находить способы сосуществования, пока не приходил лесник и не прекращал страдания.
Лесник периодически двигал клетку. Вороны привязаны к своей территории и не улетают далеко, даже ради схватки. Последний раз, когда Рэйчел видела клетку, та была на краю болота рядом со свинцовым рудником. С ней был Питер – он отпустил одну из своих возмутительных шуток галантного кавалера. Тогда, по наивности, ей это льстило. Они увидели двух птиц в ловушке, и Питер сказал:
– Гляди, прямо как мы. Ты поймала меня, и нет пути назад.
Она улыбнулась, но даже тогда, хоть и хотелось верить ему, знала, что всё совсем наоборот.
Глава пятая
Рэйчел училась в магистратуре Даремского университета, когда впервые встретила Питера Кемпа. Она окончила бакалавриат в Кембридже, настолько далеко от Эдди, насколько возможно, затем переехала на север – не ради того, чтоб быть поближе к матери, но потому, что холмы стали её страстью. Всё началось с изучения тетеревов, затем её интерес привлекли болотные птицы, такие как кроншнеп и бекас. Рэйчел разрабатывала систему для точного их подсчёта, когда познакомилась с Питером. Коттедж Бейки был её базой. С Беллой они уже подружились.
Стоял ветреный апрельский день. Она приехала в Киммерстон по просьбе Боба Хьюлетта из природоохранной службы, которому её проект показался способом получить полезные данные задёшево. Они с Бобом встречались и раньше, и он ей не слишком нравился. Это был мужчина средних лет в твидовом костюме. Боб водил «Лендровер», где сзади сидела пара чёрных лабрадоров, и выглядел как сельский землевладелец. Рэйчел считала, что он слишком близок к местным фермерам, слишком отчаянно старается быть принятым в их круг, чтобы хорошо выполнять свою работу. Он жил в Ленгхолме, и она видела его в пабе, где Боб пил и обменивался панибратскими шлепками по спине с приятелями. Однако было ясно, что обижать его не стоит – однажды Рэйчел могла захотеть устроиться в правительственную природоохранную службу, – так что, получив приглашение на ланч в «Белый олень», чтобы обсудить её проект, она любезно его приняла.
– Я пригласил Питера Кемпа присоединиться к нам позже, – внезапно сказал Боб, когда принесли еду. – Он занимается тем же, чем занимаешься ты, для фонда дикой природы. Вы можете быть полезны друг другу.
Тогда она услышала про Питера впервые, хотя Боб полагал, что она знала, о ком идёт речь.
«Белый олень» был основательным каменным отелем на широкой главной улице Киммерстона. Когда-то это было единственное место в городе, где можно было поесть. Теперь открылись индийский ресторан, пиццерия, появилась китайская еда на вынос, и «Белый олень» утратил свой лоск. Вечером пятницы бар отеля был прибежищем желавших выпить несовершеннолетних. Часто бывало шумно, со стычками по пустякам и визитами полиции. В оставшиеся дни недели здесь царил дух элегантного упадка. У немолодых официанток в чёрно-белой униформе было немного клиентов, даже в дни, когда открывался рынок, ресторан в кои-то веки наполнялся народом. Здесь гордились «традиционной» кухней, то есть пережаренными овощами и вязкой коричневой подливкой, которую подавали к каждому блюду. Сообщение Рэйчел о том, что она вегетарианка, вызвало переполох. В конце концов, перед ней поставили омлет с жёстким, как подошва, сыром.
Упомянув Питера Кемпа, Боб лучезарно улыбнулся ей через стол. Он говорил тоном эдакого буколического дядюшки, на её вкус – чересчур фамильярно. Несмотря на то что снаружи стоял припаркованный «Лендровер», он выпил пару стаканов скотча, пока они ожидали заказ, и затем пинту пива, чтоб запить еду. Рэйчел решила, что Питер Кемп, должно быть, недавно в Фонде дикой природы. Она знала большую часть команды. Она была уверена, что он ей не понравится; помощь с проектом ей не требовалась. Эдди бы резко ответила на покровительственные манеры Боба – многозначительная улыбка, направляющая рука на её талии, – но Рэйчел всегда было сложно быть решительной без грубости.
Впервые она увидела Питера, когда он мялся в дверях обеденной залы. Его наполовину скрывал из вида тёмный дубовый шкаф, в котором стояли заляпанные стеклянные бутылочки и лежали фасованные пакетики с соусом тартар. Она заметила, как страдающая артритом официантка подошла к нему, чтобы сообщить, что он опоздал на ланч. Питер покачал головой и мило улыбнулся ей, кивнув в их сторону. Рэйчел точно знала, что пожилая дама будет вспоминать эту улыбку весь остаток дня. Он выглядел очень юным – шестиклассник, которого отпустили из школы в обед, отпустили, почти наверняка, из хорошей школы. Направляясь к ним, он улыбался с очаровательной застенчивостью, которая была его отличительной чертой, но Рэйчел ощутила исходившую от него уверенность, следствие дорогого образования.
Он был спортивным. Это она тоже почувствовала. Даже идя по ковру с цветочным рисунком в обеденной зале, он шёл размашисто, широким шагом. Он сел за стол и протянул руку Бобу в официальном приветствии. Они обменялись парой слов, и затем Питер повернулся к ней. Рэйчел пришлось приподняться на стуле, чтобы ответить на рукопожатие, и она ощутила неловкость, невыигрышность своего положения.
– Я, разумеется, знаю ваше имя из доклада о птицах, – сказал он. – И от коллег. Вам, конечно известно, что у вас впечатляющая репутация.
Она снова услышала в его голосе искренность школьника, желающего угодить. Она знала, что ею манипулируют, но после той улыбки официантке не могла перед ним устоять.
Даже поддавшись лести, она чувствовала, что Питеру что-то от неё нужно. Он сообщил, что хотел бы посмотреть её участок исследования и сопоставить разработанные ею методы с его собственными. К тому времени, как Боб Хьюлетт допил вторую пинту – они с Питером взяли на двоих кофейник кофе, – она пригласила его в Бейкиз на пару дней, взглянуть на её работу. Выходя из отеля, Рэйчел чувствовала, что стоит на ногах хуже, чем Боб, который точно был не вполне трезв и уехал, помахав им рукой; лабрадоры бешено лаяли на заднем сиденье.
Той весной Питер провёл в Бейкиз больше, чем пару дней. В конце концов он стал бывать там чаще, чем в офисе, и, как правило, оставался на ночь. Оправданием ему служило, что Фонд дикой природы собирается купить в горах землю под заповедник. Возможно, не в этой части страны, но ему требуется собрать основные данные по болотным птицам, чтобы выбрать правильное место для означенных целей. Рэйчел знала, что это предлог – он мог воспользоваться её данными, когда проект будет завершён, – и ей было приятно.
Её увлечение было оправдано неопытностью. В университете у неё был роман с мужчиной постарше, преподавателем материаловедения. Роман был обречён на провал. Даже Рэйчел, презиравшая психологический лепет Эдди, могла сказать, что искала не любовника, а отца, и Юэн не подходил по обоим параметрам. Раньше у неё не было отношений с человеком её возраста, всегда было мало друзей обоего пола, так что страсть к Питеру достигла накала подростковой влюблённости.
Эдди, конечно, сразу увидела его насквозь. Рэйчел совершила ошибку, взяв его на встречу с матерью в одно из воскресений. Был май, жаркий и влажный день, и они накрыли ланч в саду. Предполагалось, что атмосфера будет расслабленная, но Эдди невзлюбила Питера с самого начала. Она смотрела в бокал из-под вина, пока они переговаривались через её голову. Чем враждебней казалась Эдди, тем больше Питер старался очаровать её. Даже Рэйчел видела, что его поведение кажется наигранным и неискренним. Позже она ожидала лекции насчёт своего выбора мужчин, но Эдди была непривычно сдержанна.
– Чуть больше рисуется, чем надо, на мой вкус, – сказала она театральным шёпотом, когда пошла за Рэйчел на кухню с подносом, полным грязных тарелок. – Никогда не доверяй тем, кто любит широкие жесты.
Но именно широта жестов заворожила Рэйчел и стала слабым местом этих отношений. Ей нравилось, как Питер исчезал из Бейкиз, сославшись на встречу в штаб-квартире фонда, чтобы вернуться в сумерках с цветами и шампанским. Нравилось танцевать с ним на лужайке под музыку из старого заводного граммофона Констанс. Никто так не ухаживал за ней раньше.
Она не могла обсудить эту экстравагантность с Эдди, которая, даже не воспылай она к Питеру нелюбовью, всё равно бы не одобрила эти жесты, полные мужского превосходства. Так что, когда хотелось поделиться с кем-нибудь счастьем, Рэйчел шла на ферму Блэклоу посплетничать с Беллой. Белла поощряла её веру в любовь с первого взгляда – разве не именно это произошло у них с Даги? – и следила за романом с доброжелательным интересом.
– Какие у тебя планы? – спрашивала она. – Хочешь продолжать встречаться с ним, когда контракт истечёт?
– Мы особенно не говорим об этом, – отвечала Рэйчел. – Знаешь, живём сегодняшним днём.
Она вдавалась в подробности относительно того, что включало в себя понятие «жить сегодняшним днём», но Белла все поняла бы и так. Неуместно было рассказывать о купании голышом в озере среди холмов при свете луны, о том, что они занимались любовью в зарослях вереска, когда Даги не мог ходить без посторонней помощи. И у Рэйчел были планы, тайные планы, в которых она бы никому не призналась, даже Белле. Может, в них и не было свадьбы с белым платьем, хотя подобные предательские картинки и возникали иногда на краешке подсознания, но был их с Питером общий дом и дети. Эдди бы, несомненно, была в ужасе, но всё, чего Рэйчел действительно хотела, – это стать нормальной матерью в нормальной семье.
Первое предательство, и худшее из всех, произошло через два месяца после того, как Питер ушёл из фонда дикой природы, чтобы основать свою консалтинговую компанию. Рэйчел с самого начала была в деле и, закончив магистерскую диссертацию, начала работать на него. У неё был собственный стол с компьютером в маленьком офисе – всё, что он мог себе позволить. Она была одновремено администратором, секретаршей и главным исследователем.