Лемюэль Фальк, удостоенный наград исследователь хаоса и случайности, отправляется в США в качестве приглашенного профессора. Но вместо рая наивный человек лет сорока пяти находит лишь череду странных событий в обетованной земле Запада. Вскоре его начинают разыскивать «старые знакомые» из КГБ и «новые друзья» из ЦРУ, мафии и различных арабских спецслужб. Их горячо интересует система кодирования, разработанная Лемюэлем. Но Лемюэль одержим молодой парикмахершей, в которую мгновенно влюбляется. Морозными зимними ночами он пытается разгадать любовный хаос и тайный порядок убийств.
Книга
Это Это просто должно было случиться. Лемюэль Фальк, учёный русско-еврейского происхождения, двадцать два раза подавал заявки на выездную визу — и всегда безуспешно. Но теперь, когда железный занавес рухнул, этот отмеченный наградами исследователь хаоса и случайности получает то, чего в глубине души больше не хочет: выездную визу. Фальку разрешают стать приглашённым профессором в Университете Бэкуотер в штате Нью-Йорк.
Но вместо желанного рая наивный человек лет сорока пяти сталкивается в Новом Свете с царившим там хаосом и чередой странных событий.
«Случайность» приводит его к молодой парикмахерше, в которую он мгновенно влюбляется. И так же «случайно» в Бэкуотере внезапно появляются странные персонажи. Различные спецслужбы проявляют большой интерес к системе кодирования, разработанной Лемуэлем. Но приезжего профессора всё это не трогает: его интересуют только его юная подруга и таинственный серийный убийца, терроризирующий жителей Бэкуотера… «Приезжий профессор» — настоящий шедевр: виртуозное сочетание философского триллера, повествовательной головоломки и прекрасной истории любви между пожилым профессором и молодой женщиной.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РЕДНЕТ
-6-
Глава 1
Лемюэль Фальк, русский теоретик хаоса, спасающийся от земного хаоса, проводит толстыми, мозолистыми пальцами по своим грязным, пепельно-серым волосам, которые выглядят развевающимися даже при отсутствии ветра.
Он прислоняется лбом к обледеневшему стеклу, пока поезд, шатаясь, проходит через сортировочную станцию, направляясь к конечному пункту назначения. Лемюэль неплохо справляется с отправлениями, но прибытие вызывает у него несварение желудка, мигрень и колющие боли в животе. Его одолевает невероятный сон наяву. Он — Великий Вождь и Учитель, около 1917 года.
Общий план поезда, медленно въезжающего на Финляндский вокзал. Крупный план верхней платформы .
Советы, сквозь залитое дождём окно; он почти умирает от страха, что его могут линчевать или, что ещё хуже, игнорировать. Нервозность Владимира Ильича заразительна и передаётся Лемюэлю.
Сон наяву утихает, когда поезд Лемюэля причаливает к причалу.
Унылые рекламные щиты рекламируют дешевые автомобили в аренду, мятную зубную пасту и китайский ресторан без глутамата натрия рядом с железнодорожной станцией; граффити осуждают планируемое строительство хранилища ядерных отходов в округе; на штабелях грузов трафаретная надпись «ЭТОЙ СТОРОНОЙ ВВЕРХ»
Они проходят мимо окна. Кто, собственно, решает, здесь или в любой другой стране, где верх? – размышляет Лемюэль. Внизу – шипение гидравлики, визг тормозов. Поезд резко останавливается. Огромный картонный чемодан грозит свалиться с багажной полки. С ловкостью, которую от него не ожидаешь, Лемюэль вскакивает, хватает его как раз вовремя и поднимает.
-7-
Сбить его с ног. За окном кто-то, в ком Лемюэль мгновенно узнает « гомо антисоветикус», топает ногами, чтобы не обморозиться. Прямо за ним двое мужчин и две женщины, выпуская в ночь клубы пара, осматривают высаживающихся пассажиров.
Лемюэль узнаёт приветственный комитет, в отличие от толпы, готовой линчевать, когда видит таковой. С облегчением он поднимает руку, приветствуя группу через залитое дождём окно. Женщина в лисьей шубе кричит: «Это, должно быть, он!» — и поднимает завёрнутый в целлофан факел, чтобы указать ему путь в Землю Обетованную. Лемюэль перекидывает через плечо свой старый красноармейский рюкзак, хватает в одну руку картонный чемодан, в другую — пакет из дьюти-фри и шаркает по проходу между вагонами; он замечает приветственный комитет на платформе в тусклом свете голой, свисающей лампочки. Борясь с багажом, он спускается спиной вперёд по железным ступеням и поворачивается лицом к группе.
Директор – он высокий, худой и аскетичный, а в своей надутой лыжной куртке кажется легче воздуха –
Он снимает овчинную варежку, хрустит костяшками пальцев и протягивает ледяную руку. «Добро пожаловать в Америку», — заявляет он с преувеличенной искренностью. «Добро пожаловать в штат Нью-Йорк. Добро пожаловать в Институт передовых междисциплинарных исследований хаоса». Ему хочется улыбнуться, но черты его лица застыли; лишь слабая ухмылка пробивается сквозь них. Его посиневшие губы едва шевелятся, когда он пожимает руку Лемуэлю. «Я очень рад, что вы наконец-то выпустили эту коммунистическую сволочь».
«Они меня выпустили», — соглашается Лемюэль.
«Честно говоря, я никогда не думал, что увижу вас снова по эту сторону железного занавеса».
Лемюэль бормочет себе под нос, указывая на то, что железного занавеса больше не существует.
-8-
Порыв арктического ветра вызывает у него слёзы. Женщина в лисьей шубе внезапно протягивает руку и подносит к его носу шесть завёрнутых в целлофан красных роз. «Русские, — объясняет она, неверно истолковав его слёзы и растрогав коллег, — не скрывают своих чувств».
До того, как она пропала, Лемюэль выучил основы английского языка по учебному пособию Королевских канадских ВВС. Не представляя, как можно не скрывать свои чувства, он отвергает букет. «Я аллегоричен», — объясняет он. Он хочет произвести хорошее впечатление любой ценой, но не знает, как. «Я плачу от цветов или холода».
Женщина внутри лисы и режиссёр избегают смотреть друг на друга. «Лето, должно быть, для тебя сущий ад», — говорит лиса на языке, который Лемюэль принимает за сербскохорватский. «И зима тоже, если подумать».
Директор ждёт с официальным представлением. «Д».
«Дж. Старбак, — сообщает он Лемюэлю, — читает в университете курс «Русская литература 404», уделяя особое внимание Толстому, но не только ему. Она здесь в качестве председателя местного Общества советско-американской дружбы».
Лемюэль неловко наклоняется над рукой лисы и бормочет, что Советов больше нет.
В глазах Ди-Джея мелькает недовольство. «На самом деле, мы ищем новое название», — признаётся она на своём гортанном сербско-хорватском русском.
Режиссёр, которого зовут Дж. Альфред Гудакр, жестом приглашает удалиться. Появляется человек в очках толщиной с оконное стекло, астрофизик, исследующий космические аритмии. «Себастьян
-9-
«Скарр, Лемюэль Фальк». Скарр запрокидывает голову и обращается к далёкой галактике с нерегулярно пульсирующим пульсаром в центре. «Меня захватили идеи Фалька об энтропии», — говорит он, словно Фалька здесь не было. «Меня заворожило его описание неумолимого сползания Вселенной к беспорядку. К хаосу».
Пожилой мужчина, спотыкаясь, подходит и снимает меховую шапку, обнажая коротко стриженную седую голову с пушком. «Я — Шарли Этуотер», — говорит он, и его согласные произносятся так невнятно, что Лемюэль с трудом его понимает. «Когда я трезв, а это бывает по будням до полудня, я изучаю поверхностное натяжение воды, капающей из кранов. Ваша статья о взаимодействии детерминированного хаоса и псевдослучайности, как выразился Ши, просто потрясла меня».
Затем представляется привлекательная женщина средних лет, говорящая с резким британским акцентом.
«Матильда Биртвисл. Я выращиваю снежинки, связанные с хаосом, в допотопной лаборатории института. Мы проводим для вас экскурсию. «Сила, преследуемая числом Пи, — вы вычислили его десятичное расширение до трёх миллиардов трёхсот тридцати миллионов знаков. Мы обнаружили, что ваша формулировка о том, что число Пи, если оно действительно случайно, иногда выглядит упорядоченным, невероятно элегантна. Никто из нас ранее не рассматривал идею о том, что случайный порядок может быть компонентом чистой случайности». Она слабо улыбается. «Все мы, весь научный коллектив института, считаем, что нам повезло иметь среди нас одного из самых выдающихся исследователей случайности в западном мире».
Явно тронутый, Лемюэль берет Бертвисла за руку и проводит потрескавшимися губами по его спине.
их
Тибетская перчатка ручной вязки. Этот жест предназначен для того, чтобы...
-10-
чтобы символизировать почтенную нищету, в отличие от более новой, более потной, более отчаянной нищеты пролетарских масс. Лемюэль выпрямляется и прочищает горло, чтобы избавиться от нервного першения. Когда дело доходит до абстрактных идей – так он любит себе льстить – он, безусловно, может потягаться с Эйнштейном; однако в общении с людьми он менее самоуверен и легко поддаётся запугиванию. Поэтому теперь он ищет убежища в заученных фразах: он просит всех считать, что он безмерно рад назначению приглашенным профессором в их институте, и верить ему, когда он говорит, что горит желанием окунуться в его хаотичные воды.
Лемюэль всматривается в лица собеседников и предается восхитительному сну наяву: шведское посольство сообщило ему о присуждении Нобелевской премии за новаторскую работу в области чистой случайности. Крупный план посла в овчинных варежках. Камера показывает чек на 380 000 долларов США, который он вручает Лемюэлю. В Санкт-Петербурге на черном рынке эта сумма составила бы около 380 миллионов рублей. Лемюэль, финансово обеспеченный до конца своей жизни, а то и до конца следующей, вдыхает холод; он щиплет ноздри. Боль напоминает ему, кто он и где он. Члены встречающей комиссии смотрят на него, словно ожидая биса. В налитых кровью глазах Лемюэля мелькает паника. Его брови дергаются, а ноздри раздуваются, когда он отклоняется от подготовленного текста, который он многократно заучивал наизусть за бесконечные часы перелета из Петербурга через Шеннон в Нью-Йорк. Он говорит, что совершенно измотан поездкой. Кроме того, ему отчаянно нужно сходить в туалет. Он спрашивает, не оскорбит ли их гостеприимство, если я приглашу их на чашечку настоящего американского кофе.
-11-
просить.
Чарли Этуотер, который последние несколько минут задерживал дыхание, чтобы справиться с икотой, говорит: «Как насчет чего-нибудь с чуть-чуть большим количеством алкоголя?»
Пробормотав: «Фальку срочно нужна шляпа или стрижка», лисица, развернувшись на высоком каблуке галоши, направляется к кофейному автомату в вокзальном зале. Директор кивает Лемюэлю, призывая его следовать за ним.
И он следует за ней. С почтительной благодарностью Лемюэль позволяет себя принять в круг людей, которые предлагают спасти его от участи, худшей, чем смерть: хаоса!
Последнее, чего он ожидал, подавая заявление на выездную визу, – это получить её; меньше всего ему хотелось уезжать из России. К сожалению, бывший Советский Союз всё ближе погружался в хаос: полки магазинов пустели, люди были вынуждены ловить кошек и голубей и заваривать чай из сушёных морковных шелух, потому что это стало не по карману. Годовая инфляция достигала трёхзначных цифр, и бывшие коммунисты, якобы правившие в Москве, швыряли деньги в народ со всей скоростью, с которой могли их напечатать. Зарплата Лемюэля в Математическом институте имени В. А. Стеклова, где он проработал двадцать три года, за последние четыре месяца утроилась. Цена буханки хлеба, если её вообще можно было найти, увеличилась вчетверо. Скоро ему понадобится пятидесятилитровый мусорный мешок (который, конечно же, негде было купить), чтобы отвозить бывшей жене ежемесячные алименты.
-12-
Тем не менее, у хаоса было преимущество: он был хаосом Лемюэля. Английский драматург Шекспир однажды прекрасно выразился: «Лучше терпеть знакомый нам хаос, чем с головой окунуться в другой, неизвестный нам хаос». Или что-то в этом роде.
Но если это так, что побудило такого крайне осторожного человека, как Лемюэль (он всегда утверждал, что дважды два — четыре) отправиться в якобы более теплые края и на якобы более зеленые пастбища?
Лемюэль подавал заявление на выездную визу каждый год с тех пор, как начал работать внештатным исследователем. Это был его способ оценить политический климат. Каждый сентябрь он добросовестно заполнял необходимые формы в трёх экземплярах, прикреплял необходимую налоговую марку и опускал заявление в переполненный почтовый ящик ответственного члена партии в визовом отделе МИДа. Каждый год заявление возвращалось с большим красным штампом «ОТКЛОНЕНО», что для Лемюэля в очередной раз доказывало, что, по крайней мере, тот мир, который он знал, но не обязательно любил, всё ещё в порядке.
Лемюэль, по всей видимости, обладал практическими знаниями государственных тайн. По этой причине ему было запрещено выезжать за пределы страны.
Когда, каким-то чудом, в общем почтовом ящике появилась виза с печатью и подписью, он был глубоко потрясён. Он надел очки и дважды прочитал её, снял, протёр кончиком галстука, снова надел и прочитал в третий раз.
Если эти люди позволили Лемуэлю Мелоровичу Фальку — лауреату Ленинской премии за его работы в области чистой случайности и теоретического хаоса, члену элитной Академии наук — выскользнуть из их обычно липких пальцев, оставив в стороне государственные тайны,
-13-
Утечка государственных секретов означала, что прогнившее ядро бюрократии было заражено хаосом; а это означало, что дела обстоят хуже, чем он думал.
Поскольку ему разрешили уехать, Лемюэль пришел к выводу, что пришло время собирать чемодан.
Он познакомился с директором института двенадцатью годами ранее на симпозиуме, посвящённом относительно молодой научной области – теории хаоса. Лемюэль, приглашённый выступить с лекцией, поразил собравшихся экспертов своей работой о числе пи – трансцендентном числе, получаемом делением длины окружности на её диаметр. В поисках чистой, незамутнённой случайности Лемюэль запрограммировал восточногерманский мэйнфрейм и вычислил число пи до шестидесяти пяти миллионов трёхсот тридцати трёх тысяч семисот сорока четырёх знаков после запятой (мировой рекорд на тот момент), не обнаружив никаких признаков порядка в десятичном представлении числа пи. Директор, впечатлённый не только оригинальностью, но и изяществом лекции Лемюэля, добился публикации текста в престижном ежеквартальном журнале института. За первой статьёй последовали другие.
Прославившись открытием потенциально чистой случайности в десятичном разложении числа «пи», Лемюэль, по сути, исследователь случайности, увлекающийся теорией хаоса, начал исследовать то, что он называл «промежуточным царством Фалька» – серую, неизведанную территорию, где случайность и хаос пересекаются. Всякий раз, когда кто-то утверждал, что нашёл пример чистой, неподдельной случайности, Лемюэль подвергал его строгим процедурам теории хаоса и впоследствии доказывал, что то, что казалось случайностью, хотя и не поддаётся исчислению, на самом деле предопределено и, следовательно, ни в коем случае не является чисто случайным. Природа, утверждал Лемюэль, порождает
-14-
Явления такой невероятной сложности и непредсказуемости, что невооружённому глазу они казались примерами чистой случайности. Однако эта кажущаяся случайность, как он объяснил в статье, также принесшей ему известность в Америке, была всего лишь названием, которое мы дали нашему невежеству. Мы просто ещё недостаточно знали. Наши приборы были недостаточно чувствительны.
Наши образцы не охватывали достаточно длительный период времени – порядка миллионов лет. Как только мы начали копать глубже, как только мы усовершенствовали инструменты для измерения случайности, стало ясно (чтобы
Лемуэльс
горький
(Разочарование) показало, что якобы чистая случайность вовсе не случайна, а представляет собой след того, что физики и математики в последнее время стали называть хаосом.
В течение нескольких лет Институт передовых междисциплинарных исследований хаоса держал для него место приглашенного профессора; его не раз уверяли, что они будут считать себя счастливчиками, если с этого момента он сможет исследовать свое пограничное пространство в стенах института. В тот день, когда Лемюэль обнаружил выездную визу в почтовом ящике, это предложение пришло ему на ум в тот самый момент, когда он понял, что ему непременно нужно сесть. Сорок из своих сорока шести лет он постоянно был на ногах, стоя в очередях за едой и туалетной бумагой, за дворниками для своей любимой «Шкоды», за путевками на Черное море, за грязевыми компрессами в термальных ваннах, за правом остаться в квартире, которую он делил с двумя парами, постоянно находившимися на грани развода, а то и убийства и хаоса. Он часто вставал в очередь просто потому, что она там была, не зная, что именно продается. Он стоял в очереди,
-15-
Он женился, а десять лет спустя снова встал в очередь на развод. С годами у него распухли ноги. И сердце.
С выездной визой в паспорте Лемюэль ускользнул из России, не сказав ни слова ни бывшей жене, ни коллегам, ни даже дочери, гражданскому супругу спекулянта, контролировавшего рынок компьютерных мышей. Единственным человеком, которому он доверял, была его случайная любовница, седовласая журналистка из «Санкт-Петербургской правды» Аксинья Петровна Волкова, которая по понедельникам после обеда и четвергам вечером занималась тем, что вызывала эрекции у измученной плоти Лемюэля. Аксинья, человек привычки, регулярно тратившая полчаса на уборку комнаты Лемюэля, прежде чем позволить ему возиться с молниями, пряжками и пуговицами на своей одежде, с тревогой восприняла известие о его скором отъезде.
«Ты меняешь один хаос на другой», — сказала она ему.
«Ошибочно полагая, что чужой хаос окажется красивее. Твой приятель Вадим сказал тебе, что в Америке улицы вымощены плеерами Sony Walkman».
Признайтесь, Лемюэль Мелорович, – в голове вы понимаете, что это сказка, но в душе верите, что это может быть правдой. Но в любом случае, ваше путешествие неизбежно закончится плохо – вас всегда больше увлекал сам процесс, чем конечный пункт.
Когда эти аргументы не подействовали на Лемюэль, она прибегла к более радикальным мерам. «Некоторые люди готовы пойти на убийство ради постоянной должности в Институте Стеклоу. Как можно просто так от этого отказаться?»
«В России у всех есть постоянная должность, — ворчливо ответил Лемюэль. — Единственная проблема в том, что ты не можешь…»
-16-
имеет постоянную должность в России».
Приглашенный профессор (все еще держа в руках пластиковый пакет из беспошлинной торговли) и встречающая его группа протискиваются внутрь — дамы вперед.
– в институтский микроавтобус, чтобы начать поездку в деревню в двенадцати милях отсюда, где расположены и университет, и институт. Уорд Перкинс, институтский доверенный (он выполняет обязанности шофёра, ночного сторожа, телефониста, сантехника, электрика, плотника, снегоуборщика и солонщика), садится последним. «И что там внутри?» – спрашивает он, борясь с огромным чемоданом Лемюэля. «Кирпичи, может быть?»
«Книги, возможно», — виновато ответил Лемюэль.
Матильда Биртвисл ободряюще улыбается ему.
Лемюэль неуверенно усмехается в ответ.
Оскорблённый Перкинс садится за руль. Словно пилот во время проверки кабины , он поднимает наушники кепки, поправляет слуховой аппарат, зацеплённый за ухо, вытягивает воздушную заслонку и заводит двигатель. Цепи противоскольжения на всех четырёх колёсах создают такой грохот, что разговаривать практически невозможно. «А откуда, позвольте спросить, взялся наш профессор-газовик?» — кричит водитель назад. «И что он делает, когда что-то делает?»
Режиссёр оборачивается и быстро моргает — это его способ извиниться за уравнивание американского общества, что позволяет шоферу проявить определённую дерзость. «Он из Санкт-Петербурга», — кричит он. «И если хотите знать, чем он занимается, он, как ни странно, один из ведущих мировых исследователей случайности».
«Не уверен, что знаю, кто такой исследователь случайности, но если это как-то связано со снегопадами, то он здесь как дома, не так ли?» — замечает Перкинс. «Столько снега,
-17-
В нынешнем виде это, должно быть, настоящий рай для исследователей случайностей. Эй, профессор из Петтасбурга, если вы спортсмен, в деревенском магазине под тендером можно взять напрокат суперлёгкие беговые лыжи.
Диджей закатывает глаза. Матильда Биртвисл сдерживает смешок тибетской перчаткой. Лемюэль, несколько озадаченный разговором – зачем исследователю случайности беговые лыжи и кто или что такое тендер? – мрачно смотрит в окно. Теперь, когда он наконец добрался до места назначения, ему приходится бороться с тяжёлой послеродовой депрессией. Первые впечатления от Америки его не радуют. Микроавтобус трясётся по широкой, пустынной главной улице, вымощенной не плеерами Sony Walkman, а потрескавшимся от мороза асфальтом, мимо гор пластиковых мусорных мешков, выглядящих так, будто их выбросило на берег штормовым нагоном. Длинные сосульки капают с фонарных столбов, вывесок магазинов и огромных часов над вращающейся дверью банка на перекрёстке.
Лавируя среди грязных сугробов, микроавтобус пересекает мост с ржавыми железными балками и проезжает мимо неосвещенных, закрытых заправок и супермаркетов, дисконтных мебельных магазинов и кирпичной сберкассы рядом с серой деревянной церковью с киноафишей «ХРИСТОС СПАСАЕТ», без указания, кого или что именно она спасает. Лемюэль замечает освещенный рекламный щит на обочине дороги, что заставляет его сомневаться,
он тогда со своим английским из
Правила обучения
Королевские канадские авиалинии
Сила
справится.
Он наклоняется вперёд и хлопает Диджея по плечу. «Что это значит — „Без пересадок в большинство городов Флориды“? Как один город может быть более флоридским, чем другой?»
«Эй, профессор из Петтасбурга, посмотрите на деревья»,
-18-
Перкинс кричит, прежде чем диджей успевает перевести текст на рекламном щите на сербско-хорватский: «Они превратились в плакучие ивы, не так ли? У нас только что прошёл самый сильный ледяной дождь с 1929 года – вчера почти весь день лил как из ведра. А прошлой ночью температура упала до пяти градусов».
«Пять градусов
«Фаренгейт», — объясняет Себастьян Скарр,
«соответствует минус пятнадцати градусам по Цельсию».
«Кошки? Собаки?» — спросил Лемюэль в недоумении.
«Это идиотское идиоматическое выражение», — объясняет Чарли Этуотер, смущенно улыбаясь, потому что у него до сих пор икота.
Впереди них пульсирующий свет грузовика высекает крошечные оранжевые искры, скользя по обледенелой дороге. Микроавтобус догоняет машину, посыпающую дорогу песком. Лемюэль всматривается в окно рядом со своим сиденьем в ночь и постепенно различает ветки и линии электропередач, покрытые льдом, прогибающиеся под его тяжестью. Ему начинает сниться захватывающий сон: где-то в бескрайних просторах Сибири машет крыльями мотылёк. Крошечные потоки воздуха, создаваемые его жужжащими крыльями, распространяются вибрациями, которые усиливаются с расстоянием, и в конце концов вызывают ледяной дождь, парализующий восточное побережье Америки.
Еще один след хаоса!
Диджей указывает на знак, стоящий там, где заканчивается равнина и начинается деревня. Под ледяным покровом написано:
«Университет Бэкуотер — основан в 1835 году». Ниже — табличка поменьше: «Дом Института передовых междисциплинарных исследований хаоса». Через несколько секунд Перкинс осторожно останавливает автобус перед зелёной лужайкой.
-19-
Деревянный дом с крыльцом по периметру, немного в стороне от Мейн-стрит. Поток ледяного воздуха заполняет автобус, когда Перкинс, в застёгнутой до подбородка парке и натянутых наушниках, открывает дверь. Он хватает картонный чемодан Лемюэля за верёвочную ручку и идёт по песчаной дорожке к дому.
Директор повернулся к Лемуэлю. «Учитывая холод и всё такое, я, пожалуй, откажусь от возможности пойти с вами». Он наклонился ближе и понизил голос. «Извините за вопрос, где вы стрижётесь?»
«Я делаю это сама. Перед зеркалом».
Директор незаметно сунул конверт в карман коричневого пальто Лемюэля. «Немного денег, чтобы продержаться до первой зарплаты». Он откашлялся. «О, могу я вам кое-что предложить?»
"Вот, пожалуйста."
«В городе есть парикмахерская, над магазином». Он заговорщически подмигнул Лемуэлю. «Открыта до полудня». Голос директора вернулся к норме. «Профессор, с которым вы будете делить дом, ждёт вас. Завтра в вашу честь состоится факультетский ужин, после которого я покажу вам ваш кабинет и познакомлю с вашей Пятницей».
«Так мы называем наших секретарей», — объясняет Ди Джей на сербско-хорватском.
Лемюэль размышляет, кто будет печатать его письма с понедельника по четверг, и, бормоча слова благодарности, пробирается между сиденьями, пожимая руки людям по обе стороны. Приближаясь к двери, он чувствует, будто вот-вот прыгнет на парашюте в ледяную бездну. Он накидывает на себя свой плащ цвета хаки.
-20-
Он накидывает на шею ещё один армейский шарф, туго затягивает лямки рюкзака и выходит в пустоту. По пути к дому он встречает Перкинса, который ковыляет обратно к автобусу. Перкинс пытается дать Лемуэлю « пять» на прощание, но получает в ответ лишь пустой взгляд.
в России разве не хлопаете по ладоши , а, профессор из Петесбурга?» — весело поинтересовался фактотум.
Лемюэль поворачивается на крыльце и смотрит, как отъезжает микроавтобус. Красные стоп-сигналы мигают и исчезают за следующим поворотом. В наступившей тишине Лемюэль поднимает правую руку над головой и смотрит на свои пальцы.
Дай пять. Ага! Дай пять.
Резкий воздух пронизывает вельветовые брюки Лемуэля, отчего его бёдра немеют. Он поворачивается и тянется к проржавевшему латунному бейсбольному мячу, но дверь распахивается прежде, чем он успевает постучать им по проржавевшей латунной бейсбольной перчатке. Из накрахмаленной манжеты выскакивает рука. Сильные пальцы хватают Лемуэля за хаки-шейный платок и втягивают внутрь. Лемуэлю в ноздри ударяет лёгкий запах уксуса; он видит никотиново-жёлтые зубы, спутанную бороду, кудрявые пейсы, пляшущие в воздухе, и яркие, талмудические глаза, выпученные от плотского любопытства. Дверь захлопывается за ним, и Лемюэль, против своей воли втянутый в авантюрный сон наяву, приходит к выводу, что стоит лицом к лицу ни с кем иным, как с Яхве.
Яхве довольно невысокого роста — он доходит Лемуилу до лопаток, — но крепкого телосложения, и, судя по всему, ему чуть за тридцать. Он одет в высокие ботинки на шнуровке и белую рубашку с рюшами без галстука, застёгнутую до самого великолепного кадыка. Его шея выпирает.
-21-
Мозоли образуются по верхнему краю накрахмаленного воротника, делая его похожим на собачий. Яхве также одет в мешковатые черновато-серые брюки, мятый жилет и расстегнутую щегольскую куртку. Брови, похожие на тараканьи, взмывают в веселом пике над его носом-картошкой. Вышитая чёрная тюбетейка, бросая вызов гравитации, венчает его большую голову.
Яхве смотрит на своего гостя сквозь круглые очки в серебряной оправе и шепчет:
«Хекина дегуль, хекина дегуль» — и, отступая от приближающегося гостя, он завлекает Лемуэля через зал в душный дом, пятясь задом по изношенным коврам.
«На каком языке звучит Хекина дегуль?» — спросил Лемюэль.
«Это лилипут», — сказал Яхве. «В вольном переводе это означает: „Что, чёрт возьми?“ Я предполагаю, что лилипуты, образно говоря, могут быть одним из потерянных колен Израиля». Яхве обвёл Лемуэля полукругом, разглядывая его сначала с одной стороны, потом с другой. «Это я, твой коллега и сосед по квартире», — наконец произнёс он хриплым, нараспев, голосом. Его костлявая рука железной хваткой сжала руку Лемуэля в перчатке. «Я не хожу вокруг да около; это не в моём стиле».
В академических кругах я известен как ребе Ашер бен Нахман, гностический исследователь случайности. В религиозных кругах меня называют «Восточный бульвар» или «Хахайм». Хакадош, человек Божий с Истерн Парквей в самом сердце Бруклина. Чтобы определить моё место в раввинском спектре: я то, что евреи в венецианском гетто назвали бы трагетто — паромом, гондолой, скользящей по мутным водам между ультраортодоксами и ультранеортодоксами. Если же говорить о моём месте в историческом спектре: я последний, но отнюдь не последний, в длинной череде раввинов, сформировавших их веру.
-22-
«Вы возводите свой род к славному Моше бен Нахману, также известному как Рамбан, да упокоится он с миром, который предстал перед своим Создателем в Эрец Исраэль около 1270 года ». Он одобрительно кивает. «Вы явно стараетесь не улыбаться, когда видите, что это кажется вам претенциозным. Ваша чуткость делает честь родителям, которые вас воспитали».
Ребе делает несколько гарцевающих шагов назад, вытаскивает из внутреннего кармана пиджака огромный платок и разворачивает его с театральной помпой; на мгновение Лемуэль думает, что хозяин дома вызовет у него белую голубку или второй букет роз. Он разочарован, когда Яхве лишь шумно и добродетельно сморкается одной рукой, сначала одной ноздрёй, потом другой.
«Раз уж вы из России, — произнёс Яхве, и его голос вдруг стал гнусавым, — вы, вероятно, обо мне не слышали. Не волнуйтесь, я ничуть не обижусь, — но, может быть, вы слышали о Бруклине?» Продолжая бормотать, он проверил свой носовой платок на предмет наличия справки о состоянии здоровья. «Если стоять или сидеть спиной к Атлантике, Бруклин будет сразу справа от Манхэттена».
Смеясь над собственной шуткой, Ребе убирает платок, наклоняется, чтобы поднять чемодан Лемуэля, легко поднимает его, словно в нём были одни перья, и идёт дальше, вверх по лестнице. «До того, как стать Ребе и человеком Божьим, я работал портовым рабочим в порту Бруклина». Он манит Лемуэля согнутым пальцем.
«Пойдем. У меня кошерный дом; я тебя не съем. Комнаты, предоставляемые институтом, находятся на первом этаже». Ребе одаривает его застенчивой, асимметричной улыбкой, которая превращает его лицо в нечто, напоминающее кубистскую гитару. «Как только ты устроишься и остынешь, — говорит он своему подозрительному гостю, — я приглашу тебя на чай и…»
-23-
Выражается сочувствие.
Лемюэль взваливает на плечо сумку и, держа в руках пластиковый пакет из магазина беспошлинной торговли, послушно следует за Ребе мимо кривых, по пояс, башен книг, прислонённых к стенам корешками наружу. «Я пью чай с кусочком сахара в зубах», — мрачно говорит он. «Сочувствие с долей скепсиса».
Ребе Нахман обернулся и с любопытством посмотрел на своего соседа по квартире. «Мы вполне могли бы подружиться», — заявил он. «Возможно, вы слышали о мужских обществах?»
Лемюэль замирает. Он вспоминает, как возлюбленная обвиняла его в том, что он верит, будто чужой хаос прекраснее. Аксинья тоже была права насчёт плееров Sony Walkman. Неужели она знает то, о чём он только догадывается? «В России», — замечает Лемюэль голосом, призванным передать непоколебимую гетеросексуальность.
«Это явное нарушение закона».
«В Америке, — горячо объясняет рабби Нахман, — мужские общества — это не что иное, как респектабельный способ ненавидеть женщин».
Используя увеличительное стекло, Ребе изучал мелкий шрифт на странице газеты, разложенной на кухонном столе. «О боже, акции IBM упали на семь с четвертью. Возможно, мне стоило сыграть на понижение несколько месяцев назад. Акции General Dynamics выросли на четыре с половиной. Продать их сейчас или подождать ещё немного? Скажите, как я смогу открыть собственную талмудическую школу без солидной спекулятивной прибыли?»
Из старого телефона Motorola, установленного на стопке книг, доносится дребезжащее исполнение Концерта для левой руки Равеля. Ребе со вздохом отворачивается.
-24-
Он вернулся к высушенным коричневым почкам, раскрошил их и разложил на листке папиросной бумаги. Лемюэль, наблюдая за ним через стол, достал из жестянки ещё один кусочек сахара, развернул бумагу с логотипом ресторана, из которого его украли, и зажал кубик между передними зубами. Процеживая травяной чай через сахар, он заворожённо наблюдал, как Ребе скручивает бумагу с табаком в идеальный цилиндр.
Ребе замечает, что Лемуэль это заметил. «До того, как стать портовым рабочим, я работал на сигарильной фабрике в Нью-Джерси». Он проводит губчатым кончиком розового языка по краю листка и заклеивает сигарету. Он роется в карманах и достаёт спичечный коробок, который тоже стащил из ресторана. Он чиркает спичкой и подносит её к косяку. Когда кончик начинает тлеть, он гасит спичку и осторожно затягивается. Выдыхая, он небрежно спрашивает: «С библейским именем Лемуэль, которое – поправьте меня, если я ошибаюсь – означает что-то вроде „богобоязненный“, вы, вероятно, еврей?»
«Отец моего отца, ярый сторонник Советов , назвал своего сына Мелором — в честь «Маркса, Энгельса, Ленина — организаторов революции». Мой отец, ярый противник Советов , утверждал, что Лемюэль олицетворяет «Ленин, Энгельс, Маркс, неудовлетворенный эксгибиционистский люмпен-пролетариат». Лемюэль усмехнулся про себя и продолжил пить чай с кусочком сахара.
Раввин не смутился. «С такой фамилией, как Фальк, вас можно считать обрезанным?»
Обеспокоенный тем, что тема мужских братств снова будет поднята, Лемюэль ограничивается уклончивым ворчанием.
Раввин настаивает. Он смотрит Лемуэлю в глаза.
-25-
и спрашивает: «Веришь ли ты в Тору? Боишься ли Яхве?» Он произносит священное имя Бога, как будто бросая Ему вызов покарать его за святотатство произнесения Его имени вслух.
«Во что я верю, — бормочет Лемюэль, не склонный к теологическим дискуссиям, — так это в математику. Люблю я чистую случайность. Боюсь и ненавижу хаос, хотя должен признать, что на теоретическом уровне меня завораживает возможность обнаружить проблеск порядка в самом сердце хаоса».
«Скажи мне одну вещь: если ты не веришь в Яхве и Тору, в каком смысле ты еврей?»
«Я никогда не утверждал, что я еврей», — сказал Лемюэль, пожимая плечами. «Я еврей в том смысле, что, если я когда-нибудь забуду, мир напомнит мне об этом каждые двадцать-тридцать лет».
Ребе делает глубокую затяжку и некоторое время удерживает дым в легких, прежде чем выдохнуть.
«Если ты такой еврей, что тебе так легко об этом напоминают, — говорит он с лукавым блеском в глазах, — почему ты не поехал в Эрец Исраэль ?»
Лемюэль кривится. «Для меня Земля Обетованная — Америка, а не Израиль». Он тихонько фыркает. «У меня есть друг в Москве, который клялся, что здесь все улицы вымощены плеерами Sony Walkman».
«Дедушка моего отца, да упокоится он с миром, умер в 1882 году».
приехал из Польши и подумал, что они уставлены швейными машинками «Зингер».
Ребе вдыхает дым, задерживает дыхание и предлагает Лемуэлю косяк.
Лемюэль качает головой. «Я аллегорически против сигарет».
-26-
Раввин выдыхает дым. «Это не сигарета».
Я бросил курить во время Хануки, хотя до этого на протяжении шестнадцати лет выкуривал по две пачки в день.
Это косяк. Трава. Марихуана. Мэри Джейн. Наркотик. Женщина, которая мне его поставляет, называет его тайскими трюфелями.
Лемюэль вдыхает дым, висящий над фондовой биржей, словно дождевая туча, и замечает, что марихуана пахнет на удивление приятно. «Простите...»
"Да?"
«Интересно, какую марихуану курит раввин?»
«Ха! Не за что извиняться! К счастью для человечества, избранные всегда соблазняются запретным плодом, как Ева в Эдемском саду, как говорит пророк Иезекииль. Так же, как Ева восстала против Бога в Эдемском саду, я курю марихуану».
«Это помогает мне лучше различать добро и зло». Глаза Ребе стекленеют, когда он снова протягивает косяк Лемуэлю. «Тааму уреу», — бормочет он. «Псалом 33, стих 8. Вольным переводом было бы: „Вкусите и увидите“».
Лемюэль отмахивается рукой от косяка и дыма.
Ребе расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, расстегнул воротник, просунул палец между воротником и мозолью на шее и ещё раз глубоко затянулся. «Ой, ой, — пробормотал он, возбуждённо качая головой, — этот Эдем, этот Сад Яхве, что это, как не болото случайностей? Как получилось, что Адам был создан из адама , то есть из глины, а Ева — из ребра? Как объяснить, что Адаму и Еве было позволено оставаться в саду только при условии, что они не будут есть плоды с определённого дерева? Какое, во имя Бога, отношение имеют фрукты к добру и злу?»
-27-
Что же делать? И какие мысли должны были прийти в голову Яхве, что он решился на убийство?
«Яхве придумал убийство?»
Первое зафиксированное убийство в Торе, как мы её называем (язычники называют её Ветхим Заветом), происходит, когда Яхве убивает животное, чтобы Адам и Ева могли прикрыть свою наготу. Я имею в виду Бытие 3, стих 21: «И сделал Господь Бог Адаму и Еве одежды кожаные». Давайте подойдем к проблеме с другой стороны: какой закодированный сигнал Бог посылает постоянным учёным и приглашенным лекторам Института передовых междисциплинарных исследований хаоса, когда Он являет Себя у горящего куста Моисея?
Лемюэль, который выучил английский язык, следуя правилам обучения Королевских канадских военно-воздушных сил, используя Закон короля Якова Байбл, обогативший романы Рэймонда Чандлера и Playboy , вспоминает, как ответ Яхве Моисею переведен в Библии короля Якова: «Я есмь тот, кто Я есмь».
«Ха! На иврите имя Яхве пишется как истиодхехуавхе, и это происходит от корня глагола «быть».»
Что Яхве говорит Моисею у горящего куста –
«Эхие асшер эхие, это будущее время глагола «быть» — игра слов с Его именем». Нахман всё больше волнуется. «Так что, возможно, ответ Яхве следует перевести как „Я буду тем, кем буду“. Лично я думаю, что это может быть только „Я буду тогда и там, где буду“».
Это значит... Так кто же этот Яхве, который отказывается ограничиваться определённым временем и местом? Я скажу вам, кто Он. Он — воплощение случайности.
И что такое случайность, как вы выразили её в своём эссе об энтропии? Что такое случайность, если не след хаоса? Что говорит нам о Боге-Господе тот факт, что Он создал Вселенную, управляемую законами хаоса, и населил её нами?
-28-
Ребе скрестил ноги наоборот. На мгновение Лемуэль увидел полоску бледной, безволосой кожи, блестевшую над высокими ботинками на шнуровке. «Ха! Говорят, что после разрушения Второго Храма Ребе Иуда ха-Наси, да упокоится он с миром, спросил: „Если бы Бог действительно любил человечество, разве Он создал бы его?“» Ребе подергал себя за бороду и покачался взад-вперед в каком-то бреду. «Это не просто хороший вопрос, это, пожалуй, единственный вопрос из всех». Он вздрогнул и приложил руки к вискам. «О, как сказал знаменитый Ребе Акива: голова кругом от всех этих вопросов без ответов».
«У них голова кругом от марихуаны».
Лемюэль наклоняется вперёд. «Ты плохо себя чувствуешь?»
«Нет, но это пройдёт. Возможно, вы знаете еврейскую пословицу: Если хочешь забыть вопросы без ответов, надень слишком тесный ботинок». Выпученные глаза Ребе открываются и устремляются на Лемуэля. «Не смей думать, что можешь судить о Ребе по его внешности». Он откидывается на спинку стула. Его веки медленно закрываются. Когда он снова заговаривает, его певучий голос едва слышен. «Возможно, вы знаете эту историю: знаменитый Воркер Ребе, да упокоится он с миром, сказал, что просветлённого можно узнать по трём признакам». Ребе Нахман сжимает кулак и вытягивает палец в каждую сторону. «Во-первых: он плачет, не издавая ни звука. Во-вторых: он танцует, не двигаясь. В-третьих: он кланяется, не склоняя головы».
Кулак Нахмана падает на стол, голова кивает вперёд, косяк выскальзывает из пальцев. Лемуэль быстро берёт его у края стола и подносит к носу, словно гаванскую сигару. Ему хочется последовать примеру Ребе и подойти к миру хаоса с другой стороны. Но потом он решает, что на сегодня с него хватит.
-29-
У него пропал «Квант Хаоса», и он тушит косяк в пепельнице с названием отеля, где он был украден.
Он снимает обувь, еще раз оглядывается на гностика-хаосиста, который беспокойно храпит в своем кресле, и на цыпочках выходит из комнаты.
Как и любой страдающий бессонницей, я научился извлекать пользу из ночи. Когда Санкт-Петербург ещё был Ленинградом, я до рассвета бродил по комнате, созерцая белизну ночи, записывая дифференциальные уравнения на обороте конвертов, определяя квадратуру кругов и прослеживая неуловимые следы случайности до их хаотичных истоков, в смутной надежде когда-нибудь наткнуться на пример чистой, неподдельной случайности, хотя бы на один – одного было бы достаточно.
В эти бессонные ночи у меня возникли некоторые из моих самых изобретательных идей о рукотворной почти случайности. Например, чтобы дать вам представление, я задумал запрограммировать компьютер на почти абсолютно случайный перебор бесконечной цепочки десятичных знаков числа Пи, чтобы создать трёхзначный ключ, который, в свою очередь, генерировал бы коды, удивительно близкие к чистой случайности и, следовательно, практически не поддающиеся расшифровке. Но я не хочу здесь вдаваться в подробности.
Я пытаюсь сказать, что в том, как я провёл первую ночь в Бэкуотере, не было ничего необычного. Осматривая свою гостиную в американском стиле, которая, похоже, была оформлена в современном мексиканском стиле (всюду много соломы), я постучал по плетёному креслу-качалке и наблюдал, как оно качается взад-вперёд. Это напомнило мне…
-30-
В голове промелькнуло несколько примеров применения законов маятника, над которыми я работала много лет назад, и он также напомнил мне о моей возлюбленной, стоящей надо мной на коленях, о её груди, качающейся, словно маятники, когда она пыталась вызвать эрекцию в моей слабой плоти. Внезапно воспоминания о Петербурге овладели клетками моего мозга, воспоминания, которые я вопреки всему надеялась оставить позади навсегда: безликие мужчины, толпами вываливающиеся из дверей и окон, ботинки на толстых, окованных железом подошвах, пинавшие лежащие на земле фигуры, маленький мальчик, которого я не узнала, свернувшийся калачиком в углу. Ой!
Марсель Пруст где-то сказал, что единственный рай — это потерянный рай. Или что-то в этом роде. Даже сейчас потерянный Санкт-Петербург не показался мне раем.
Но и та заводь, которую я нашёл, тоже не была. И вот, подобно Ребе в своём трагетто, я скользил по воде между двумя берегами, направляясь…
Если подумать, моя возлюбленная, наверное, была права, когда сказала, что меня больше интересует путешествие, чем прибытие. От последнего у меня мигрень. Вот бы кто-нибудь придумал путешествие без конца!
Чувствуя себя не в том месте, не в то время, не в том ритме, я беспокойно шагал по квартире над Ребе, измеряя ногами расстояния от стены до стены, от окна до двери, от книжной полки до камина, от одного конца коридора до другого, от туалета до ванны, подсчитывая площадь и чуть не рухнув в обморок, когда дошёл до 120 футов, вдвое больше, чем квартира, которую я делил с двумя парами в Санкт-Петербурге. Я исследовал шкафы, ниши и подвал под лестницей, ведущей на чердак, постоянно щелкая выключателями – то тостер, то микроволновку, которые…
-31-
Посудомоечная машина, электрическая точилка для ножей, электрический консервный нож, ноутбук Toshiba T 3200 SX. На книжной полке стояла Hi-Fi-система Sony, которая на чёрном рынке в Санкт-Петербурге обошла бы меня в годовую зарплату. Я нажимал кнопки, поворачивал ручки. Включилось радио.
В эфире шла утренняя трансляция со звонками слушателей и ведущим, который говорил так быстро, что мне приходилось закрывать глаза, чтобы следить за речью.
Если я правильно понял ситуацию, ведущий как раз собирался прервать трансляцию для ежечасных новостей. Я до сих пор помню кое-что из его слов. Сотрудник Управления лотереи Южной Дакоты неправильно набрал выигрышный номер лотереи. В результате 77-летнему мужчине сообщили, что он выиграл 12 миллионов долларов. На следующий день, когда ошибка была обнаружена, у него случился инсульт. С местного политического фронта сообщалось, что граждане, протестующие против строительства свалки ядерных отходов, получили заверения от государственной комиссии в том, что свалка не представляет опасности для здоровья населения. Федеральный закон требует, чтобы каждый штат к 1993 году определил место для захоронения радиоактивных отходов с атомных электростанций, больниц и промышленных предприятий. Однако гражданская инициатива, протестующая против свалки ядерных отходов, утверждает, что радиоактивные отходы могут просочиться в грунтовые воды и в конечном итоге поставить под угрозу снабжение питьевой водой округа. А теперь окончательный отчёт от Three-Districts Newsroom: сегодня полиция штата обнаружила тело очередной жертвы серийного убийцы, который месяцами терроризировал три округа. С этой последней жертвой, 37-летним чистильщиком септиков, общее число жертв за последние годы увеличилось.
-32-
За шестнадцать недель при загадочных обстоятельствах было убито двенадцать человек. Представитель полиции подчеркнул, что преступления не имели явного сходства; возраст и профессии жертв, места преступлений и интервалы между убийствами значительно различались от случая к случаю. Единственной общей нитью, проходящей через эту ужасную серию убийств, помимо натертой чесноком пули дум-дум 38-го калибра, всегда выпущенной в упор через ухо жертвы и в мозг, была подпись убийцы, а именно, отсутствие подписи, иными словами, абсолютная случайность и беспорядочность убийств. А теперь, — хриплым голосом сказал ведущий, — мы примем еще несколько звонков. Он назвал номер телефона и повторил его несколько раз.
Не раздумывая, я схватил беспроводной телефон и набрал номер. На другом конце провода раздался гудок. Автоответчик сообщил, что я седьмой в списке ожидания. Поймите, для человека, который полжизни провёл в очередях в России, быть седьмым практически означает быть следующим. Через некоторое время пришло ещё одно сообщение, и к тому времени я уже был вторым, а потом и первым.
Через мгновение одновременно из телефона и рации раздался голос ведущего.
"Привет."
«Да. Алло», — крикнул я в трубку. Из динамиков раздался голос, искажённый фоновым шумом и смутно знакомый. «Да. Алло», — ответили они.
«Я только что приехал в Америку», — крикнул я в трубку.
«Я только что приехал в Америку», — услышал я свой крик через громкоговорители.
-33-
«Сделай радио потише. Да, это хорошо. Как тебя зовут?»
«Хенкель?» — «Хенкель?»
"Ваше имя?"
«Да. Фальк, Лемюэль». — «Да. Фальк, Лемюэль».
«Какое из этих двух твоих имен, Фальк или Лемюэль?»
«Лемюэль». — «Лемюэль».
«Ладно, Лемюэль, добро пожаловать в США. Откуда, ты сказал, ты?»
«Я в этом не уверен». — «Я в этом не уверен».
«Ты не уверен насчёт нас? Ха-ха! Шучу. А если серьёзно: почему ты не уверен?»
«Я родился в Ленинграде...» — «Я родился в Ленинграде, но приехал сюда из Санкт-Петербурга».
Географически они находятся в одном месте, но эмоционально — на расстоянии световых лет друг от друга.
«Санкт-Петербург, это же в России, да? Так что привело тебя в Америку, Лемюэль?»
«Хаос ведёт меня…» — «Хаос ведёт меня в Америку».
«Ты бежишь от него или к нему? Ха-ха-ха-ха!»
«И то, и другое. Я думал, что ваш хаос будет...» — «И то, и другое. Я думал, что ваш хаос будет прекраснее. Как бы глупо это ни звучало, я думал, что ваши улицы будут вымощены плеерами Sony Walkman».
«Ты странный святой, Лемюэль. Ты пытаешься разыграть из себя клоуна и выставить меня дураком или что? Или ты совсем с ума сошел? Шучу. Но скажи мне, Лемюэль, как человеку, только что сошедшему с корабля, так сказать: что тебя больше всего поразило в разнице между Америкой и Россией?»
-34-
«Во-первых, ваши города, расстояния...» — «Во-первых, ваши города, расстояния между ними, даже жители меньше, чем в России, но, возможно, они кажутся меньше только потому, что я представлял их себе больше, чем они есть на самом деле. Во-вторых, в ваших квартирах не пахнет керосином».
«У меня пахнет кошачьим наполнителем. Ха-ха! Если ты меня слушаешь, Шарлин, дорогая, я просто пошутил. Ладно, Лемюэль, что ты хотел сказать?»
«Избавиться от этого?» — «Избавиться от этого?»
«Зачем ты звонишь? О чём хочешь поговорить?»
«Я хотел бы поговорить о…» — «Я хотел бы поговорить о серии убийств».
Я хочу вам сказать следующее: преступления могут казаться случайными, но эта кажущаяся случайность — не более чем название, которое мы даем своему невежеству.
«Если я правильно вас понял, вы говорите, что в убийствах есть определённая закономерность, которую полиция просто пока не заметила».