ли потеря памятью? Или память просто раздуть чувство потери, став врагом? Язык потери — это язык памяти: воспоминание, мемориал, мементо. Люди постоянно уходят из нашей жизни: с некоторыми мы встречались лишь на короткое время, других знали с рождения. Они оставляют нам воспоминания — которые со временем искажаются — и немного больше.
Молчаливый танец продолжался. Пары извивались и шаркали, запрокидывали головы или проводили руками по волосам, взгляды метались по танцполу, выискивая будущих партнеров, может быть, или прошлую любовь, чтобы вызвать ревность. Телевизионный монитор придавал всему сальный вид.
Никакого звука, только картинки, запись с танцпола, главного бара, второго бара, туалетного коридора, затем входного фойе, внешнего фасада и внешнего заднего двора. Внешний задний двор представлял собой залитый лужами переулок, полный мусорных баков и «мерса», принадлежащего владельцу клуба. Ребус слышал об этом переулке: прошлым летом там ножом ударили клиента. Мистер Мерк жаловался на кровавое пятно на пассажирском окне. Жертва выжила.
Клуб назывался Gaitanos, никто не знал почему. Владелец просто сказал, что это звучит по-американски и немного джазово. Большая часть клиентов выбрала себе прозвище «Guisers», и именно это вы слышали в пабах в пятницу и субботу вечером – «Пойдете в Guisers позже?» Молодые люди будут одеты в элегантно-повседневную одежду, женщины будут благоухать небесами и всеми станциями на юг. Они уйдут из пабов около десяти или половины одиннадцатого – вот когда в Guisers начнется оживление.
Ребус сидел в маленьком неудобном кресле, которое само стояло в душной тускло освещенной комнате. Другое кресло занимал аудиовизуальный техник, вооруженный двумя пультами. Его редкие отрыжки — о которых он, казалось, блаженно не подозревал — свидетельствовали о недавнем перекусе чипсами из зеленого лука и Айрн-Брю.
«На самом деле меня интересуют только главный бар, фойе и вход», — сказал Ребус.
«Я мог бы смонтировать их на другой кассете, но мы потеряем четкость. Запись и так достаточно плохая». Техник почесал подмышкой своей черной футболки.
Ребус немного наклонился вперед, указывая на экран. «Сейчас». Они ждали. Вид переместился с переулка на танцпол. «В любую секунду». Еще один кадр: главный бар, очередь из трех человек. Технику не нужно было ничего говорить, и он заморозил картинку. Она была не столько черно-белой, сколько сепией, цветом мертвых фотографий. Внутренний свет, объяснил аудиовизуальный волшебник. Теперь он настраивал трекинг и перемещал действие по одному кадру за раз. Ребус приблизился к экрану, согнувшись так, что одно колено упиралось в пол. Его палец касался лица. Он достал из кармана подборку фотографий и поднес их к экрану.
«Это он», — сказал он. «Раньше я был почти уверен. Ты не можешь подойти поближе?»
«Пока что это самое лучшее, что может быть. Я смогу поработать над этим позже, закинуть на компьютер. Проблема в исходном материале, а именно: одно дерьмовое видео с камер безопасности».
Ребус откинулся на спинку стула. «Ладно», — сказал он. «Давайте побежим вперед на половинной скорости».
Камера оставалась на главном баре еще пятнадцать секунд, затем переключилась на второй бар и все точки на компасе. Когда она вернулась на главный бар, толпа пьющих, казалось, не сдвинулась с места. Непроизвольно техник снова заморозил запись.
«Его там нет», — сказал Ребус. Он снова приблизился к экрану, коснулся его пальцем. «Он должен быть там».
«Рядом с богиней секса», — снова рыгнул техник.
Да. Пряди серебристых волос, почти как облако сахарной ваты, темные глаза и губы. Пока все вокруг были сосредоточены либо на том, чтобы поймать взгляды персонала бара, либо на танцполе, она смотрела в сторону. У ее платья не было плеч.
«Давайте проверим фойе», — сказал Ребус.
Двадцать секунд там показали постоянный поток входящих в клуб, но никто не выходящих. Внешний фасад показал очередь, ожидающую входа парой вышибал, и несколько прохожих.
«В туалете, может быть», — предположил техник. Но Ребус уже дюжину раз просмотрел запись, и хотя он посмотрел ее еще раз, он знал, что больше не увидит этого молодого человека — ни в баре, ни на танцполе, ни за столиком, где его приятели ждали — со все возрастающим недоверием и нетерпением — когда он получит свою порцию.
Молодого человека звали Дэймон Ми, и, согласно таймеру в правом нижнем углу экрана, он исчез из мира где-то между 23:44 и 23:45 в пятницу 22 апреля.
«Где это место вообще? Я его не узнаю».
«Керколди», — сказал Ребус.
Техник посмотрел на него. «Как он здесь оказался?»
Хороший вопрос, подумал Ребус, но не тот, на который он собирался отвечать. «Вернись к тому шоту в баре», — сказал он. «Сделай его снова медленно и аккуратно».
Техник направил свой правый пульт. «Да, сэр, мистер Демилль», — сказал он.
Апрель в Эдинбурге еще не означал весну. Несколько солнечных дней, конечно, почки дергались, гадая, не заплатила ли зима выкуп. Но в небе все еще висит снег цвета куриных костей. Офисные разговоры: как «Рейнджерс» собираются сохранить чемпионство; почему «Хартс» и «Хибс» никогда его не выиграют — не пора ли двум местным командам наконец подружиться, сформировать одну команду, которая могла бы — могла бы — иметь хоть какой-то шанс? Как кто-то сказал, их соперничество было неотъемлемой частью облика города. Трудно представить, что «Рейнджерс» и «Селтик» думают о браке одинаково или даже о быстром тычке на задней лестнице.
После многих лет наблюдения за футболом только по телевизору в пабах и на задворках ежедневного таблоида Ребус снова начал ходить на матчи. Виновата была констебль Сиобхан Кларк, которая одним унылым днем уговорила его пойти на игру Hibs. Мужчины на зеленом газоне были и вполовину не такими интересными, как зрители, которые поочередно оказывались остроумными, вульгарными, проницательными и неисправимыми. Сиобхан отвела его на свое обычное место. Те, кто был поблизости, казалось, знали ее довольно хорошо. Это был добродушный день, даже если Ребус не мог сказать, кто забил в конечном итоге три гола. Но Hibs победили: объятия Сиобхан после финального свистка были тому доказательством.
Ребусу было интересно, что, несмотря на все барьеры вокруг стадиона, это было место, где сбрасывались щиты. Через некоторое время это место показалось ему одним из самых безопасных, где он когда-либо был. Он вспомнил матчи, на которые его возил отец в пятидесятых и начале шестидесятых — домашние игры Кауденбита и толпу, насчитывавшую сотни человек; чтобы добраться туда, приходилось пересаживаться с одного автобуса на другой, Ребус и его младший брат дрались за то, кто будет держать рулон билетов. Их мать к тому времени уже умерла, а отец пытался вести себя как прежде, словно они могли не заметить ее отсутствия. Эти субботние походы на футбол должны были заполнить пробел. На террасах можно было увидеть много отцов и сыновей, но не так много матерей, и это само по себе было достаточным напоминанием. Рядом с ними стоял мальчик в возрасте Ребуса. Однажды Ребус подошел к нему и выпалил правду.
«У меня нет мамы дома».
Мальчик молча смотрел на него.
С тех пор футбол напоминал ему о тех днях и о его матери. В эти дни он стоял на террасах один и в основном следил за игрой — движениями, которые могли быть грациозными, как балет, или такими же резкими, как свободная ассоциация, — но иногда обнаруживал, что его куда-то уносит, в место, совсем не неприятное, и все время окруженное сообществом тел и воль.
«Я расскажу вам, как победить «Рейнджерс», — сказал он теперь, обращаясь ко всему офису.
«Как?» — спросила Шивон Кларк.
«Клонируйте Стиви Скулара полдюжины раз».
Послышались одобрительные возгласы, а затем в дверь просунулась голова Фермера.
«Джон, мой офис».
Фермер (в лицо ему бросился старший суперинтендант Уотсон) наливал кружку кофе из своей кофемашины, когда Ребус постучал в открытую дверь.
«Садись, Джон». Ребус сел. Фермер сделал знак пустой кружкой, но отклонил предложение и подождал, пока его босс сядет в свое кресло, и дело в шляпе.
«У меня скоро день рождения», — сказал Фермер. Это был новый день рождения Ребуса, который молчал. «Я хотел бы получить подарок».
«Значит, в этом году это не просто открытка?»
«Джон, мне нужен Топпер Гамильтон».
Ребус позволил этому осознать себя. «Я думал, Топпер в наши дни — мистер Чистюля?»
«Не в моих книгах». Фермер сложил руки вокруг своей кофейной кружки. «В прошлый раз он испугался и, конечно, старался не высовываться, но мы оба знаем, что лучшие злодеи имеют мало или вообще не имеют никакого профиля».
«Так чем же он занимался?»
«Я слышал историю о том, что он является спящим партнером в нескольких клубах и казино. Я также слышал, что он купил таксомоторную фирму у Big Ger Cafferty, когда Big Ger пошел в Barlinnie».
Ребус вспоминал три года назад, к их большому натиску на Топпера Гамильтона: они установили слежку, использовали немного давления здесь и там, заставили нескольких человек поговорить. В конце концов, это было не столько горой бобов, сколько пердежом в пустой банке. Прокурор решил не доводить дело до суда. Но затем Бог или Судьба, называйте это как хотите, придали истории поворот. Не эпидемия фурункулов или что-то в этом роде для Топпера Гамильтона, а противный маленький рак, который принес ему больше горя, чем вся полиция Лотиана и Бордерса. Он лежал и выписывался из больницы, перенес химиотерапию и все остальное и стал более стройной фигурой во всех смыслах.
Фермер, который однажды уладил спор в офисе, перечислив книги Ветхого и Нового Заветов, еще не был удовлетворен тем, что Бог и жизнь сделали с Топпером все самое худшее, или что возмездие было отмерено каким-то таинственным божественным образом. Он хотел, чтобы Топпер предстал перед судом, даже если бы его пришлось везти туда на каталке.
Это было личное дело.
«В последний раз, когда я это проверял, — сказал Ребус, — инвестиции в казино не были незаконными».
«Это так, если ваше имя не всплывало во время процедуры проверки. Думаете, Топпер сможет получить игорную лицензию?»
«Справедливо. Но я все еще не вижу...»
«Я слышал еще кое-что. У вас есть стукач, который работает крупье».
'Так?'
«То же самое казино, в котором Топпер замешан».
Ребус увидел все это и начал качать головой. «Я дал ему обещание. Он расскажет мне о игроках, но ничего о руководстве».
«И ты предпочтешь сдержать это обещание, чем сделать мне подарок на день рождения?»
«Такие отношения… это как яичная скорлупа».
Глаза фермера сузились. «Ты думаешь, наш не такой? Поговори с ним, Джон. Заставь его заняться хорьком».
«Я могу потерять хорошего осведомителя».
«Там еще много болтунов». Фермер наблюдал, как Ребус поднимается на ноги. «Я искал тебя раньше. Ты был в видеокомнате».
«Пропавший человек».
'Подозрительный?'
Ребус пожал плечами. «Может быть. Он пошел в бар выпить и не вернулся».
«Мы все так делали в свое время».
«Его родители обеспокоены».
'Сколько ему лет?'
Двадцать три.'
Фермер задумался. В чем же тогда проблема?
ДВА
Проблема была в прошлом. Неделю назад ему позвонил призрак.
«Инспектор Джон Ребус, пожалуйста».
'Говорящий.'
«О, привет. Ты меня, наверное, не помнишь». Короткий смешок. Это было своего рода шуткой в школе».
Ребус, невосприимчивый к любым телефонным звонкам, счёл это чудаком. «Почему это?» — спросил он, гадая, в какую изюминку он вляпался.
«Потому что это мое имя: Ми». Звонивший произнес его по буквам. «Брайан Ми».
В голове Ребуса внезапно возникла размытая фотография — рот, полный выдающихся зубов, веснушчатый нос и щеки, стрижка под кухонный стул. «Барни Ми?» — спросил он.
На линии раздался еще один смех. «Да, они называли меня Барни. Не уверен, что когда-либо знал, почему».
Ребус мог бы сказать ему: после Барни Раббла в Флинстоунах. Он мог бы добавить, потому что ты
были тупым маленьким ублюдком. Но вместо этого он спросил, как поживает этот призрак из его прошлого.
«Ничего плохого, ничего плохого». Снова смех; теперь Ребус понял, что это признак нервозности.
«Итак, что я могу для тебя сделать, Брайан?»
«Ну, мы с Дженис думали... Ну, на самом деле, это была идея моей мамы. Она знала твоего отца. И моя мама, и мой папа знали его, только мой отец умер, типа. Они все выпивали в «Готе».
«Ты все еще в Боухилле?»
«Так и не сбежал. Ах, все в порядке на самом деле. Я работаю в Гленротсе. Повезло, что в последнее время у меня есть работа, а? Заметь, ты неплохо устроился, Джонни. Тебя все еще так называют?»
«Я предпочитаю Джона».
«Я помню, ты ненавидел, когда тебя называли Джоком». Еще один хриплый смех. Теперь фотография стала еще четче, окаймленная белой окантовкой, как всегда было на фотографиях в прошлом. Приличный футболист, немного терьер, шерсть рыжевато-коричневая. Волочит свою сумку по земле, пока швы не стерлись. Всегда с какой-то огромной твердой сладостью во рту, хрустит ею, из носа течет. И один случай: он стащил несколько журналов с обнаженной натурой из-под кровати отца и принес их в туалет рядом с Институтом горняков, чтобы там их изучали, как учебники. После этого полдюжины двенадцатилетних мальчиков переглянулись, их головы кипели от вопросов.
«Итак, что я могу для тебя сделать, Брайан?»
«Как я уже сказал, это была идея моей мамы. Только она вспомнила, что ты работаешь в полиции Эдинбурга — некоторое время назад увидела твое имя в газете — и подумала, что ты, возможно, сможешь помочь».
«С чем?»
«Наш сын. Я имею в виду, мой и Дженис. Его зовут Дэймон».
«Что он сделал?» — подумал Ребус: что-то незначительное и, в любом случае, далеко за пределами его территории.
«Он исчез».
'Убегать?'
«Больше похоже на дым. Он был в этом клубе со своими приятелями, понимаете, и он пошел...»
«Вы пробовали позвонить в полицию?» Ребус спохватился. «Я имею в виду полицию Файфа».
«О, да». Ми звучала пренебрежительно. «Они задали несколько вопросов, типа, немного поразнюхали, а потом сказали, что ничего не могут сделать. Дэймону двадцать три. Они говорят, что он имеет право свалить, если захочет».
«Они правы. Люди все время убегают, Брайан. Может, проблемы с девушками».
«Он был помолвлен».
«Может быть, он испугался?»
«Хелен — милая девушка. Они никогда не повышали голос».
«Он оставил записку?»
«Ничего. Я прошел через это с полицией. Он не взял никакой одежды или чего-либо еще. У него не было никаких причин идти».
«Так ты думаешь, с ним что-то случилось?»
«Я знаю, о чем думают эти ублюдки. Они говорят, что мы должны дать ему еще неделю или около того, чтобы вернуться или хотя бы выйти на связь, но я знаю, что они начнут что-то делать только тогда, когда обнаружат тело».
И снова Ребус мог бы подтвердить, что это было разумно. И снова он знал, что Ми не захочет этого слышать.
«Дело в том, Брайан, — сказал он, — что я работаю в Эдинбурге. Файф — не мой участок. Я имею в виду, что я могу сделать пару телефонных звонков, но мне сложно придумать, что еще делать».
Голос был близок к отчаянию. «Ну, если бы вы могли что-нибудь сделать. Что угодно. Мы были бы очень признательны. Это бы нас успокоило». Пауза. «Моя мама всегда хорошо отзывается о вашем отце. Его помнят в этом городе».
«И похоронен там же», — подумал Ребус. Он взял ручку. «Дай мне свой номер телефона, Брайан». И, почти вспомнив, «Лучше дай мне и адрес».
В тот вечер он выехал на север из Эдинбурга, заплатил пошлину на мосту Форт-Бридж и пересек Файф. Не то чтобы он никогда там не был — у него был брат в Кирколди. Но хотя они разговаривали по телефону раз в месяц или около того, навещали его редко. Он не мог вспомнить ни одной другой семьи, которая у него еще была в Файфе. Это место любило называть себя «Королевством», и были те, кто согласился бы, что это другая страна, место со своей собственной языковой и культурной валютой. Для такого маленького места оно казалось почти бесконечно сложным — таким казалось Ребусу даже в детстве. Для посторонних это место означало прибрежные пейзажи и собор Святого Эндрю или участок автомагистрали между Эдинбургом и Данди, но западно-центральный Файф детства Ребуса был совсем другим: здесь правили угольные шахты и линолеум, доки и химические заводы, промышленный ландшафт, сформированный базовыми потребностями, и рождались люди осторожные и замкнутые, с самым черным юмором, который только можно найти.
Они построили новые дороги с момента последнего визита Ребуса и снесли еще несколько достопримечательностей, но это место не ощущалось таким уж отличным от того, что было тридцать с лишним лет назад. В конце концов, это был не такой уж большой промежуток времени, если не считать человеческих понятий; может быть, даже тогда. Въезжая в Карденден — Боухилл исчез с дорожных знаков в 1960-х годах, хотя местные жители все еще знали его как деревню, отличную от соседней — Ребус замедлил шаг, чтобы посмотреть, будут ли воспоминания сладкими или кислыми. Затем он увидел китайскую еду на вынос и подумал: и то, и другое, конечно.
Дом Брайана и Дженис Ми было достаточно легко найти: они стояли у ворот, ожидая его. Ребус родился в сборном доме, но вырос в доме, похожем на тот, перед которым он сейчас припарковался. Брайан Ми практически открыл ему дверцу машины и пытался пожать ему руку, пока Ребус все еще вылезал из своего сиденья.
«Дайте этому человеку перевести дух!» — резко бросила Дженис Ми.
Она все еще стояла у ворот, скрестив руки. «Как дела, Джонни?»
И Ребус понял, что Брайан Ми женился на Дженис Плейфэр, единственной девушке за всю его долгую и полную проблем жизнь, которой удалось сбить его с ног.
Узкая гостиная с низким потолком была переполнена — не только Ребус, Дженис и Брайан, но и мать Брайана, мистер и миссис Плейфэр. Пришлось представиться, и Ребуса провели к «месту у огня». Комната была перегрета. Принесли чайник, а на столе у кресла Ребуса лежало столько кусков торта, что хватило бы накормить толпу болельщиков на футбольном поле.
«Он умный парень», — сказала мать Дженис, вручая Ребусу фотографию Дэймона Ми в рамке. «Куча сертификатов из школы. Усердно работает. Копит деньги на свадьбу. Дата назначена на следующий август».
На фотографии был изображен улыбающийся чертенок, недавно окончивший школу. «У тебя есть что-нибудь поновее?»
Дженис протянула ему пачку снимков. «С прошлого лета».
Ребус медленно просматривал их. Это избавляло его от необходимости смотреть на лица вокруг него. Он чувствовал себя врачом, от которого ожидали немедленного диагноза и лечения. На фотографиях был изображен мужчина лет двадцати с небольшим, все еще сохраняющий озорную улыбку, но заметно старше. Не совсем измученный заботами, но с чем-то за глазами, некоторым разочарованием во взрослой жизни. На нескольких фотографиях были изображены родители Дэймона.
«Мы пошли все вместе», — объяснил Брайан. «Мама и папа Дженис, моя мама, Хелен и ее родители».
Пляжи, большой белый отель, игры у бассейна. «Где это?»
«Лансароте», — сказал Джемс, подавая ему чай. На нескольких фотографиях она была в бикини — хорошее тело для ее возраста, или любого возраста. Он старался не задерживаться.
«Могу ли я оставить себе пару крупных планов?» — спросил он. Дженис посмотрела на него. «Дэймона». Она кивнула, и он положил остальные фотографии обратно в пакет.
«Мы очень благодарны», — сказал кто-то. Мама Дженис? Мама Брайана? Ребус не мог сказать.
«Хелен живет здесь?»
«Практически за углом».
«Я хотел бы поговорить с ней».
«Я подарю ей колокольчик», — сказал Брайан Ми, вскакивая на ноги.
«Дэймон выпивал в каком-то клубе?»
«Guisers», — сказала Дженис, раздавая сигареты. «Это в Керколди».
«На выпускном?»
Она покачала головой, выглядя точно так же, как в тот вечер на школьных танцах... покачав головой, она сказала ему, что это так и все. «В городе. Раньше здесь был универмаг».
«На самом деле он называется Гайтанос», — сказал мистер Плейфэр. Ребус тоже его запомнил. Он был уже стариком.
«Где работает Дэймон?» Постарайтесь придерживаться настоящего времени.
Брайан Ми вернулся в комнату. «Там же, где и я. Мне удалось устроить его на работу в отдел упаковки. Он учится основам, скоро будет заниматься менеджментом».
Непотизм рабочего класса; работа передавалась от отца к сыну. Ребус был удивлен, что она все еще существовала.
«Хелен будет через минуту», — добавил Брайан.
«Вы что, не едите пирожных, инспектор?» — спросила миссис Плейфэр.
Хелен Казинс не смогла добавить многого к портрету Дэймона, составленному Ребусом, и не была там в ту ночь, когда он исчез. Но она познакомила его с тем, кто был, Энди Питерсом. Энди был частью группы в Гаитаносе. Их было четверо. Они учились в одном классе и все еще встречались раз или два в неделю, иногда, чтобы посмотреть Raith Rovers, если погода была хорошей и настроение позволяло, в других случаях для вечернего сеанса в пабе или клубе. Это был всего лишь их третий или четвертый визит в Guisers.
Ребус думал нанести визит в клуб, но знал, что сначала ему следует поговорить с местной полицией, и решил, что все это может подождать до утра. Он знал, что прыгает через обручи. Он не ожидал найти что-то, что местные жители пропустили. В лучшем случае он мог заверить семью, что все возможное было сделано.
На следующее утро он сделал несколько телефонных звонков из своего офиса, пытаясь найти кого-то, кто мог бы потрудиться ответить на несколько случайных вопросов коллеги из Эдинбурга. У него был один союзник — детектив-сержант Хендри из Dunfermline CID — но дозвонился до него только с третьей попытки. Он попросил Хендри об одолжении, затем положил трубку и вернулся к своей работе. Но сосредоточиться было трудно. Он продолжал думать о Боухилле и о Дженис Ми, урожденной Плейфэр. Что привело его — в конечном итоге — к виноватым мыслям — к Дэймону. Более молодые беглецы, как правило, выбирали один и тот же маршрут: на автобусе, поезде или автостопом в Лондон, Ньюкасл, Эдинбург или Глазго. Были организации, которые следили за беглецами, и даже если они не всегда раскрывали их местонахождение обеспокоенным семьям, по крайней мере они могли подтвердить, что кто-то жив и невредим.
Но двадцатитрехлетний, кто-то немного осмотрительнее и с деньгами под рукой... может быть где угодно. Никакое место назначения не было слишком далеким — у него был паспорт, и он не появился. Ребус также знал, что у Дэймона был текущий счет в местном банке, полный наличной карты, и процентный счет в строительном обществе в Кирколди. Банк, возможно, стоил того, чтобы попробовать. Ребус снова поднял трубку.
Менеджер сначала настаивал, что ему нужно что-то в письменном виде, но смягчился, когда Ребус пообещал позже отправить ему факс. Ребус ждал, пока менеджер ушел проверять, и к тому времени, как мужчина вернулся, нарисовал половину деревни, с ручьем, парком и школой.
«Последнее снятие было в банкомате в Кирколди. Сто фунтов двадцать второго числа».
'Сколько времени?'
«Я не могу знать».
«С тех пор других снятий не было?»
'Нет.'
«Насколько актуальна эта информация?»
«Очень. Конечно, чек, особенно датированный более поздним числом, будет ждать дольше».
«Не могли бы вы следить за этим аккаунтом и дать мне знать, если кто-то снова начнет им пользоваться?»
«Я мог бы, но мне нужно будет сделать это в письменном виде, и мне также может потребоваться одобрение головного офиса».
«Ну, посмотрим, что вы сможете сделать, мистер Брейн».
«Это Bain», — холодно сказал менеджер банка, кладя трубку.
Сержант Хендри связался с ним только поздно вечером.
«Gaitanos», — сказал Хендри. «Я не знаю этого места лично. Местные называют его Guisers. Это довольно изысканное заведение. В прошлом году произошло два ножевых ранения, одно внутри самого клуба, другое в переулке, где владелец паркует свой «мерс». Местные жители всегда жалуются на шум, который поднимается, когда это место сдает свои двери».
«Как зовут владельца?»
«Чарльз Маккензи, по прозвищу «Чармер». Кажется, он чист. Несколько полицейских говорили с ним о Дэймоне Ми, но рассказывать было нечего. Знаете, сколько людей пропадает каждый год? Они не являются первоочередным приоритетом. Бог знает, были времена, когда мне самому хотелось сбежать».
«Разве мы все не так думали? А шерстяные костюмы разговаривали с кем-нибудь еще в клубе?»
'Такой как?'
«Обслуживающий персонал бара, посетители».
«Нет. Кто-то посмотрел видеозапись с камер наблюдения за ту ночь, когда там был Дэймон, но они ничего не увидели».
«Где сейчас видео?»
«Вернулся к законному владельцу».
«Не наступлю ли я кому-то на ногу, если попрошу показать мне это?»
«Думаю, я смогу тебя прикрыть. Я знаю, ты сказал, что это личное, Джон, но откуда такой интерес?»
«Я не уверен, что смогу объяснить». Там были слова — сообщество, история, память, — но Ребус не думал, что их будет достаточно.
«Там, должно быть, недостаточно тебя нагружают».
«Всего двадцать четыре часа каждый день».
ТРИ
Мэтти Пейн мог рассказать несколько историй. Он объездил весь мир в качестве крупье. Он работал на круизных лайнерах и в Неваде. Он провел пару лет в Лондоне, раздавая карты и вращая колесо для некоторых из самых богатых людей в стране, лица которых вы узнаете по телевизору и газетам. Магнаты, королевские особы, звезды — Мэтти видел их всех. Но его лучшая история — та, в которую люди иногда не верили — была о том, как его наняли работать в казино в Бейруте. Это было в разгар гражданской войны, среди бомбежек и обломков, дыма и обугленных зданий, беженцев и регулярных очередей из стрелкового оружия. И, что удивительно, посреди всего этого (или, если честно, на краю всего этого) — казино. Не совсем законное. Бегали из подвала отеля с факелами, когда сломался генератор, и не было особых закусок, но не было недостатка в игроках — ставки наличными, только доллары — и команда из трех менеджеров, которые рыскали по заведению, как доберманы, поскольку не было никакого наблюдения и не было другого способа проверить, что игры ведутся честно. Один из них простоял рядом с Мэтти целых сорок минут в течение одной сессии, заставив его вспотеть, несмотря на кондиционер. Он напомнил Мэтти о инспекторах казино, которых нанимали для проверки учеников. Он знал, что инспекторы были там, чтобы защищать его так же, как и игроки — были профессиональные игроки, которые выматывали стажеров, наблюдали за ними часами, целыми ночами и неделями, выискивая изъян, который дал бы им преимущество над заведением. Например, когда вы начинали, вы не всегда меняли силу, с которой вращали колесо или запускали шарик, и если они могли догадаться, то получали довольно хорошее представление о том, в каком квадранте шарик остановится. Хорошие крупье были невосприимчивы к этому. Действительно хороший крупье — один из очень избранной, очень уважаемой группы — мог овладеть колесом и заставить шарик приземлиться довольно хорошо там, где он хотел.
Конечно, это может быть и против интересов заведения. И в конце концов, именно поэтому контролеры были там, патрулируя столы. Они присматривали за заведением. В конце концов, все свелось к заведению.
И когда в Лондоне стало слишком жарко, Мэтти вернулся домой, имея в виду Эдинбург, хотя на самом деле он был из Галлейна — возможно, единственный мальчик, который вырос там и не проявил ни малейшего интереса к гольфу. Его отец играл — его мать тоже, если уж на то пошло. Может, она и сейчас играет; он не поддерживал с ними связь. Был неловкий момент в казино, когда сосед со времен Галлейна, старый деловой друг его отца, появился, немного потрепанный и в сопровождении трех других игроков среднего возраста. Сосед время от времени поглядывал в сторону Мэтти, но в конце концов покачал головой, не в силах вспомнить лицо.
«Он тебя знает?» — тихо спросил один из всевидящих старост, выискивая какую-нибудь аферу против дома.
Мэтти покачал головой. «Сосед из тех времен, когда я рос». Вот и все; просто призрак из прошлого. Он предположил, что его мать все еще жива. Он, вероятно, мог бы узнать это, открыв телефонную книгу. Но ему было не так уж интересно.
«Делайте ставки, дамы и господа».
В разных заведениях был разный стиль. Вы либо вели свою речь на английском, либо на французском. Правила заведения тоже менялись. Сильными сторонами Мэтти были рулетка и блэкджек, но на самом деле он был счастлив управлять любой игрой — большинству заведений нравилось, что он был гибким, это означало, что было меньше шансов, что он попытается смошенничать. Это были однотонные чудеса, которые пробовали мелкие, глупые мошенничества. Его последние работодатели казались довольно спокойными. Они управляли чистым казино, которое могло похвастаться только очень редкими крупными игроками. Большинство игроков были деловыми людьми, достаточно обеспеченными, но осторожными. К вам приходили мужья и жены, доказательство расслабленной атмосферы. Были и молодые игроки — многие из них были азиатами, в основном китайцами. Деньги, которые они меняли, по словам кассира, имели странный вкус и запах.
«Это потому, что они держат его в нижнем белье», — сказал ей начальник.
Азиаты... кем бы они ни были... иногда работали в местных ресторанах; на их мятых куртках и рубашках чувствовался запах кухни. Яростные игроки, ни одна игра не была сыграна достаточно быстро, чтобы им понравиться. Они швыряли свои фишки, как будто они были в игре на детской площадке. И они много говорили, почти никогда по-английски. Старикам это не нравилось, они никогда не могли понять, что они замышляют. Но их деньги были хорошими, они редко доставляли неприятности, и они теряли процент, как и все остальные.
«Тупые ублюдки», — сказал ночной менеджер. «Знаете, что они делают с крупным выигрышем? Идите и тратьте его на джи-джи. Какой в этом смысл?»
Где, в самом деле? Нет смысла отдавать свои деньги букмекеру, если казино с радостью заберет их себе.
Крупье не особо дружили с клиентами, но иногда это случалось. И это не могло не случиться с Мэтти и Стиви Скулар, поскольку они учились в одном классе. Не то чтобы они хорошо знали друг друга. Стиви был гением футбола, также более чем хорош в беге на сто и двести метров, плавании и баскетболе. Мэтти, с другой стороны, прогуливал игры, когда это было возможно, забывая принести свою форму или заставляя маму писать ему заметки. Он был хорош в паре предметов — математике и столярном деле — но никогда не сидел рядом со Стиви на уроках. Они даже жили на противоположных концах города.
Во время игр и обеда Мэтти играл в карты — в основном в хвастовство из трех карт, иногда в понтон — играя на деньги на ужин, карманные деньги, сладости и комиксы. Несколько карт были стянуты по углам, но другие игроки, казалось, не замечали этого, и Мэтти получил репутацию «счастливчика». Он также принимал ставки на скачках, иногда перекладывая ставки на мальчика постарше, которого не отвергал местный букмекер. Однако часто Мэтти просто клал деньги в карман, а если чья-то лошадь выигрывала, он говорил, что не успел сделать ставки вовремя, и возвращал ставку.
Он не мог сказать вам точно, когда Стиви начал тратить меньше времени на перерыв, обводя полдюжины отчаявшихся пар ног, и больше на то, чтобы болтаться по краям карточной школы. Что касается хвастовства тремя картами, то не нужно много времени, чтобы его усвоить, и даже идиот может попробовать поиграть. Довольно скоро Стиви начал проигрывать свои деньги на ужин вместе с остальными, а карманы Мэтти были почти набиты мелочью. В конце концов, Стиви, казалось, осознал, отошел от игры и вернулся к игре и обводке. Но он был на крючке, в этом нет сомнений. Может быть, всего на несколько недель, но большую часть обеденного времени он потратил на выпрашивание сладостей и яблочных огрызков, чтобы лучше утолить голод.
Даже тогда Мэтти думал, что снова увидит Стиви. Просто прошла большая часть десятилетия, вот и все.
Когда Стиви Скулар вошел в казино, люди посмотрели в его сторону. Это было принято. Он был элегантно одетым, молодым, обычно его сопровождали женщины, похожие на моделей. Когда Стиви впервые вошел в Morvena, сердце Мэтти упало. Они не виделись со школы, и вот Стиви, местный парень, преуспевший, герой, фотография в газетах и куча денег в банке. Вот мечта школьника, воплощенная в жизнь. А кем был Мэтти? У него были истории, которые он мог рассказать, но это все. Поэтому он надеялся, что Стиви не украсит его стол, или если и украсит, то не узнает его. Но Стиви увидел его, казалось, сразу узнал и подскочил.
'Мэтти!'
«Привет, Стиви». Это было действительно лестно. Стиви не стал заносчивым или что-то в этом роде. Он воспринял все это — то, как пошла его жизнь — как шутку на самом деле. Он заставил Мэтти пообещать встретиться с ним за выпивкой, когда его смена закончится. Во время всего разговора Мэтти замечал, что вокруг него крутятся осветители, и когда Стиви отошел к другому столу, один из них что-то пробормотал Мэтти на ухо, и другой крупье сменил его.
Он не так часто бывал в шикарном офисе, только для первого собеседования и обсуждения пары крупных проигрышей за своим столом. Владелец казино, мистер Мандельсон, смотрел футбольный матч по Sky Sports. Он был крепкого телосложения, лет сорока пяти, его лицо было в рябинах от детских прыщей. Его волосы были черными, зачесанными назад со лба, длинными у воротника. Казалось, он всегда знал, что делает.
«Как сегодня стол?» — спросил он.
«Послушайте, мистер Мандельсон, я знаю, что нам не положено быть слишком дружелюбными с игроками, но мы со Стиви вместе учились в школе. С тех пор мы не виделись — до сегодняшнего вечера».
«Полегче, Мэтти, полегче». Мандельсон жестом пригласил его сесть. «Что-нибудь выпить?» Улыбка. «Никакого алкоголя на смене, заметьте».
«Эээ… может быть, колу».
«Помогите себе сами».
В дальнем углу стоял холодильник, заполненный белым вином, шампанским и безалкогольными напитками. Пара женщин-крупье сказали, что Мандельсон пробовал это с ними, угощая их выпивкой. Но он, казалось, не был расстроен отказом: у них все еще была работа. Всего было семь женщин-крупье, и только две говорили об этом с Мэтти. Это заставило его задуматься об остальных пяти.
Он взял колу и снова сел.
«Итак, ты и Стиви Скулар, а?»
«Я его здесь раньше не видел».
«Я думаю, он только недавно узнал об этом месте. Он был там несколько раз, сделал несколько крупных ставок». Мандельсон уставился на него. «Ты и Стиви, да?»
«Послушай, если ты волнуешься, просто убери меня с того стола, за которым он играет».
«Ничего подобного, Мэтти». Лицо Мандельсона расплылось в улыбке. «Приятно иметь друга, а? Приятно снова встретиться после всех этих лет. Не беспокойся ни о чем. Стиви — король Эдинбурга. Пока он продолжает забивать голы, мы все его подданные». Он помолчал. «Приятно знать кого-то, кто знает короля, это почти заставляет меня самого чувствовать себя королевской особой. Давай, Мэтти».
Мэтти встал, оставив бутылку колы неоткрытой.
«И не расстраивай этого молодого человека. Мы ведь не хотим отвлекать его от игры, не так ли?»
ЧЕТЫРЕ
Потребовалось несколько дней, чтобы получить запись от Гайтаноса. Сначала они думали, что стерли ее, а потом отправили запись не того дня. Но в конце концов Ребус получил нужную запись и просмотрел ее дома полдюжины раз, прежде чем решил, что ему нужен кто-то, кто знает, что он делает... и видеоаппарат, который будет делать стоп-кадр, не создавая на экране впечатления технической неполадки.
Теперь он увидел все, что можно было увидеть. Он наблюдал, как молодой человек перестал существовать. Конечно, Хендри был прав, каждый год исчезало множество людей. Иногда они появлялись снова — живыми или мертвыми — а иногда нет. Какое отношение это имело к Ребусу, помимо обещания семье, что он позаботится о том, чтобы полиция Файфа ничего не упустила? Может быть, тяга была не к Дэймону Ми, а к самому Боухиллу; и, может быть, даже тогда, к Боухиллу его прошлого, а не к городу, который был сегодня.
Он работал над делом Дэймона Ми в свободное время, которое, поскольку он был в дневную смену в St Leonard's, означало вечера. Он снова проверил в банке — с двадцать второго числа деньги не снимались ни с одного банкомата — и в строительном обществе Дэймона. С этого счета тоже не снимались деньги. Даже это не было чем-то необычным в случае сбежавших; иногда они хотели сбросить всю свою историю, что означало отказаться от своей личности и всего, что с ней было связано. Ребус передал описание Мэтти в хостелы и пункты приема в Эдинбурге и отправил то же самое описание по факсу в аналогичные центры в Глазго, Ньюкасле, Абердине и Лондоне. Он также отправил данные по факсу в Национальное бюро пропавших без вести в Лондоне. Он проверил у коллеги, который знал о «MisPers», что он сделал все, что мог.
«Недалеко от истины», — подтвердила она. «Это как искать иголку в стоге сена, не зная, с какого поля начать».
«Насколько это серьезная проблема?»
Она надула щеки. «Последние цифры, которые я видела, касались всей Британии. Думаю, их около 25 000 в год. Это зарегистрированные MisPers. Вы можете добавить несколько тысяч для тех, кого никто не замечает. На самом деле, есть хорошее различие: если никто не знает, что вы пропали, вы действительно пропали?»
После этого Ребус позвонил Джемс Ми и сказал ей, что она могла бы подумать о том, чтобы распечатать несколько листовок и развесить их на видных местах в близлежащих городах, возможно, даже раздавая их субботним покупателям или вечерним выпивохам в Кирколди. Фото
Дэймон, краткое описание внешности и то, во что он был одет в ту ночь, когда ушел. Она сказала, что уже думала об этом, но это сделало его исчезновение таким окончательным. Затем она сломалась и заплакала, и Джон Ребус, находившийся в тридцати с лишним милях от нее, спросил, хочет ли она, чтобы он «заскочил».
«Со мной все будет в порядке», — сказала она.
'Конечно?'
'Хорошо…'
Ребус рассудил, что он в любом случае поедет в Файф. Он должен был вернуть запись Гайтаносу и хотел посмотреть клуб, когда там было оживленно. Он возьмет с собой фотографии Дэймона и покажет их всем. Он спросит о блондинке с сахарной ватой. Техник, который работал с видеозаписью, перенес стоп-кадр на свой компьютер и сумел повысить качество. У Ребуса в кармане были несколько печатных копий. Может, другие люди, которые стояли в очереди у бара, что-то вспомнят.
Может быть.
Однако первой его остановкой было кладбище. У него не было цветов, чтобы положить на могилу родителей, но он присел рядом с ней, касаясь пальцами травы. Надпись была простой, на самом деле только имена и даты, а ниже: «Не умер, но покоится в объятиях Господа». Он не был уверен, чья это была идея, не его точно. Резные буквы на надгробии были инкрустированы золотом, но оно уже потускнело с имени его матери. Он коснулся поверхности мрамора, ожидая, что он будет холодным, но найдя там остаточное тепло. Черный дрозд неподалеку пытался выщипать еду с земли. Ребус пожелал ему удачи.
К тому времени, как он добрался до Janis's, Брайан уже был дома с работы. Ребус рассказал им, что он сделал до сих пор, после чего Брайан кивнул, извинился и сказал, что у него встреча Burns Club. Двое мужчин пожали друг другу руки. Когда дверь закрылась, Janis и Rebus обменялись взглядами, а затем улыбнулись.