Аннотация: Хронологически оно было записано первым.
Был у нас однажды престранный случай. Кажется, кто-то за языком ходил... Я сам, что ли? Или это на меня ходили? Давно было, помню плохо. Кажется, да, именно так - в тот раз именно я попался разведгруппе, пришедшей за языком. По ночи вздумал прогуляться до ветру - и вот результат. Вмазали из станнера, и пикнуть не успел.
Короче, притащили меня, бессознательного, и бросили в такой закуток - часть окопа, огороженная и сверху прикрытая, навроде гауптвахты в полевых условиях. Очнулся - руки-ноги еле слушаются, дрожат мелкой дрожью... парализация практически полная! Язык и тот еле ворочается. Говорить могу, но о чем и с кем? И замечаю я, что сижу-то на неприятельской губе отнюдь не один, а в компании... В компании одного типчика, который уже недели две как считался без вести пропавшим из наших рядов. Дезертиром его считали, грубо говоря. Знаешь, почему?
Занял однажды его полк один поселок, довольно-таки крупный. Расположился в нем надолго. Причем, понимаешь ли, это была не передовая, а неглубокий тыл, как у нас говорили, мины залетали. Бой был при занятии, но не так чтоб очень сильный. Ну и... короче, отступающие враги замели под мобилизацию чуть ли не все мужское население. Кого - на работы в свой тыл, кого в строй, на пушечное мясо - своих-то подготовленных бойцов, поди, жалко. А этих не жалко. Чужие, не свои же.
В общем, из десятка тысяч, примерно, населения там осталось пять с небольшим тысяч женщин. Старики, дети не в счет. Пять тысяч молодых, красивых баб-с, одних-одинешеньких. И полк солдат. Дошло, о чем речь?
Короче, они там развлекались где-то с месяц. Устроили себе восточную сказку. Несколько десятков зданий сгорело, ни одной девственницы моложе пятнадцати лет не осталось, я доступно излагаю? Повеселились ребята в полной безнаказанности... Кто сопротивляться пытался, тем еще хуже доставалось. Иногда, бывало, и насмерть... м-м-м... Дюжина солдат и одна девчонка. Результат представляешь? Четыре колышка в землю, пятый ей в зубы, и... А эта сволочь не только участвовала, она СТОЯЛА И СМОТРЕЛА! Понимаешь? Ему это все нравилось! Доставляло удовольствие! М-мать...
Короче, когда все вскрылось, его арестовали. Назначили заседание военного трибунала для офицеров, рядовых раскидали по другим полкам. И... он БЕЖАЛ! Один. Подозреваю, помогли. Остальных командиров этого б... полка, как его прозвали, казнили.
Вот теперь представьте, каково мне было оказаться с ним в одном карцере! Или как еще ту фигню прозвать было можно... Оказывается, он не просто бежал, он... из-звините, матернуться прямо хочется, но при дамах я себе выражаться не позволяю, короче, этот нехороший человек к противнику переметнулся! То есть, тогда я так думал. Не успел задуматься, почему его содержат в тех же условиях, что меня. А потом за мной пришли.
По первому разу особо сильно не били. Получил я пару зуботычин, для пущей склонности к сотрудничеству, тем пока и ограничилось (потом было хуже, но это уже к делу не относится). Им торопиться было некуда, наоборот, офицера, понимаешь ли, надо не просто заставить раскрыть рот. Его надо перевербовать, и грубые силовые методы здесь не катят. Офицеров разрабатывают тщательно и профессионально...
Короче, вытер дознаватель свой кулак о мою же камуфляжку и говорит что-то охранникам, на своем языке, я не понял, что именно. Испугаться не успел, я был им нужен, меня в расход пока пускать было бессмыссленно. И тут, представляешь, вводят вот этого типа! И тут-то я и рассмотрел, что морда у него побита не в пример сильнее моей, мундир изорван, нога даже в колене не гнется. Но стоит... знаете, не то чтобы гордо, какая там гордость с такими-то травмами... Короче, СО ЗНАЧЕНИЕМ он стоял, вот как! Такое впечатление, что уже знает, что с ним будет, и его это не волнует ни капли! Лишь бы все побыстрее кончилось - но не страх боли, пыток, нет, просто ему давно надоело. Стоит он, значит, на меня не смотрит, взгляд в потолок упер и насвистывает что-то. Дознаватель на стол пистолет выложил.
- Бери, - говорит, - достойный пленник.
Это у них формулировка такая была, применялась к пленным офицерам. Рядовых они и за людей-то не признавали, обращались, как с животными. А вот офицеров уважали.
- Зачем это? - Осторожненько интересуюсь. - Застрелиться, что ль? - А сам краем глаза вижу, энергии в нем - на один мощный выстрел, прожечь черепную коробку. Больше ни на что не хватит. Но человеку, знаешь, больше и не надо.
- Нет, - смеется, - стреляться ты не будешь, лар, я ведь вас знаю. И ты нам живой нужен. Убей вот этого, - и пальцем указывает, если я сам не догадался, кого.
Тут уж, понимаете, и призадуматься можно... С одной стороны, светила этой сволочи за такие дела голимая вышка и ничего больше. То есть, в принципе, в иной ситуации я бы его сам шлепнул с превеликим удовольствием. С другой - приговора-то не было, а сейчас мы с ним - не честный офицер и преступник, а два пленника во вражеском лагере. И, по сути, мне предлагают убить СВОЕГО! Не жирно ли замахнулись, господа-товарищи? Взял я пистолет. На дознавателя навел.
- Пиф-паф! - Говорю. Но курок не нажал. С жизнью счеты свести я всегда успею, поглядеть надо, может, еще сбежать удастся (и удалось в конце концов, только через полгода, из лагеря). Посмотрел дознаватель на дуло, что ему практически в лоб уперлось, рукой в сторонку отвел и сигареты достал. Меня угостил (я тогда курил, там все практически дымили, как лошади). Присесть пригласил. А этого двое охранников вывели. Сидим мы, дымим, я сигаретку за ухо засунул, про запас, почему бы и не попользоваться, пока он добрый? Молчим. То есть он молчит, а я без дела не вякаю. Потом к окну он подошел и занавеску отдернул.
- Смотри, - говорит.
Смотрю... мать честная! А это, оказывается, и не окно, а зеркало с односторонней прозрачностью. С нашей стороны все видно, из той комнаты - ничего, обычное зеркало. И мутузят там этого парня так, что только пыль столбом. Следователь ноги на стол возложил, двое военных полицейских стара-аются! Отделали его, на стул, как тряпку, бросили, следак лениво спрашивает что-то. Тот огрызается коротко, а иногда просто-напросто вопросы игнорирует. Кровью кашляет уже, избит до распоследней степени, но де-ержится!.. Только удивляться и удивляться.
Потом ему пальцы ломать начали.
Потом еще много чего делали. Даже пересказывать не хочется.
Задернул "мой" дознаватель занавеску. Снова присесть пригласил. В колокольчик позвонил, чай принесли с булочками. Сидим, блин, как два английских лорда (хоть я тогда таких сравнений и не знал), чай пьем. Из той комнаты ни единого звука не доносится. И...
Понимаете, у них, у "голубых", психика своеобразная была. Культ женщины у них был, "голубыми" мы их звали потому, что кожа у их расы была серовато-голубого цвета, а не потому, что вы подумали. Вместо железа в крови много меди было, но это так, к слову...
Народом они были серьезным. Жестоким в общем-то, ни своих не жалели, ни чужих, но... мужчин. Женщин у них немного было, какая-то генетическая проблема, причем человеческие им не подходили. Не потому, что несовместимы, а чистоту расы они блюли. Жили довольно долго, лет 250, кажется, их женщины рожать могли с 20-летнего возраста и лет до 180 примерно. Причем считалось неприличным, если у женщины за все это время был только один муж. Нравы, в общем-то, не полигамные, или как это, когда у одной жены несколько мужей, называется, но законного мужа она по каким-то их заморочкам должна была бросить лет через десять после свадьбы. И выйти за другого, вроде как ротация. Странный народ, в общем... Короче, такая система им хорошую рождаемость худо-бедно обеспечивала, могли себе позволить за чистоту расы и побороться. Но... поймите, ни до, ни после я ТАКОГО культа женщины ни у кого не видел!
Они к ним чуть ли не как к святым относились. Даже солдаты, э-э-э... после боя чуток оттянуться - это практически неотъемлемое право каждого бойца, но не среди них! Изнасилования в их обществе были так редки, что... я бы сказал, что такого не бывает, если б сам того не видел! С дознавателем этим мы чуток разговорились...
В общем, оказалось, что тот полковник не перебежал к ним, а просто-напросто попал в плен. Группа, что его захватила, прошла через поселочек... Ага... Там его каждая собака знала. Наслушались парни такого! Их же бабы чуть ли не как освободителей встречали, и я их понимаю. Стоит сказать, что нашим о том, что здесь прошли "голубые", вообще никто не доложил! В общем, народ форменным образом озверел. Бабы эту сволочь хотели было на лоскутки порвать, но им не позволили. Приказ превыше всего. Прежде всего это ценный источник сведений, а уж потом военный преступник. Доволокли до позиций. Сдали на руки начальству, объяснили обстановку. Начальство порешило - раз так, выжать всю информацию, которую знает, и в расход. Нечего землю засорять. Перевербовывать его, в отличие от меня, даже не пытались - подонки никому не нужны.
Но он держался две недели!
Две недели пыток.
Две недели побоев и издевательств. Не сказал ни словечка. Даже когда та информация, что он знал, безнадежно устарела (он был кадровый офицер, а мы как раз планировали крупное наступление), он все равно ничего не сказал! Могли бы махнуть на него рукой. Могли бы накормить наркотиками, после чего он выложил бы все, что знал, да с такой скоростью - не остановишь! Нет, его требовалось именно СЛОМАТЬ. Понимаешь? Они хотели его унизить. Чтоб плакал, чтоб умолял его прикончить, чтоб по полу ползал, сопли размазывая... Большинству хватает одного-двух дней. Но он так и не сдался! Когда мы атаковали и прорвались вглубь фронта еще на сотню километров, его перевезли на новое "место жительства" и продолжали пытать. Хотя все, что он мог сказать, уже не имело смысла. Могли бы прикончить. Если бы сдался, то и кончили бы тут же. А так - изобьют, и в лазарет. Подлечат-подлечат, и снова бить. По замкнутому кругу. Медицина у них была хорошая... Скажите, он мог НЕ ЗАХОТЕТЬ УМЕРЕТЬ при таком-то обращении, а? Вот то-то и оно. Любой бы предпочел сдохнуть, но прекратить все это.
Достойный враг, сказал дознаватель. По-ихнему это очень много значило, очень уважительная была формулировка. Очень.
А потом...
- Зачем вы все-таки дали мне пистолет?
- Чтобы проверить тебя. Ты достойный пленник, ты имел право его убить. По вашему закону его бы приговорили (у них это означало только смертный приговор). Но если бы ты его убил, тебя ждало бы то же самое. Тебя бы сломали. За сколько дней, знаешь? - и смеется. - Ты хороший враг. Он достойный враг. Завтра он станет хорошим врагом.
Любили они изъясняться в таком вот духе...
На следующий день его расстреляли. С почетом. При большом скоплении народа, на открытом месте, даже с нашей стороны бинокли поблескивали. А не унтер в затылок, в темной комнате...
А меня отправили в особый лагерь "для перевоспитуемых". Но это уже совсем другая история...