"Хорошо, что всё это случилось в гараже, - подумал Володька, прикрывая гаражную дверь и, направляясь в соседний бокс за Петровичем, - Здесь хоть есть с кем посоветоваться".
Петрович наводил на полках порядок, когда Володька, пару раз стукнув в приоткрытую створку, вошёл вовнутрь и, приветственно махнув рукой, поздоровался,
- Да нормально... А ты что, решил перед Новым годом прибраться?
- Да видишь ли, - забубнил Петрович, - Дома - Катька с дочкой кашеварят, стол готовят. Ну, а я, значит, чтоб не мешаться...
- Ага-ага... Чтоб не мешаться... - тут Володька замолчал, прикидывая, а стоит ли вообще во всё это впутывать соседа. Тем более, чёрт его знает, чем всё это может обернуться. Прикинул и решился, а решившись, перешёл на заговорщицкий шёпот,
- Тут, Петрович, такое дело... Как бы это попонятнее объяснить...
Петрович выжидательно поднял брови, выражая полное внимание к собеседнику.
- Ну, в общем... Там у меня... Понимаешь ли... Джин...
Петрович тут же насупился и замотал головой,
- Не-не... Володь... Какой, к чертям собачьим, джин... Да меня Катька на ёлке повесит, если я до двенадцати рюмку трону.
- Да не-е-е...- замахал на него Володька, - Да не тот джин, чтоб пить... А тот, который - "слушаю и повинуюсь"...
Петрович склонил голову набок и внимательно посмотрел на гостя.
Володька же, решив, что один раз услышать хуже, чем сто раз не увидеть, взял соседа под руку, и потащил в свой гараж. Открыл дверь, и втолкнул в неё Петровича. Петрович вошёл, и тут же выдохнул: "Мать твою... Дай Бог ей здоровья..."
Прямо напротив, оперевшись задом на капот Володькиной машины, стоял здоровенный мужичина со скрещёнными на груди руками, с голым торсом и в набедренной повязке из старой замасленной мешковины.
Лицом мужичина был похож на Хромого Тимура, работы доктора Герасимова, и вид имел устрашающий.
Когда оцепенение Петровича отпустило, он поглядел на Володьку и промычал что-то нечленораздельное. Володька в ответ хмыкнул и спросил,
- А? Каково? А ты мне про повешение через ёлку, да про рюмку-недотрогу, - и уже не слушая никаких возражений, налил два лафитничка, стукнул их друг о дружку, и вручил один Петровичу.
Когда водка сделала своё дело, и Петрович немного обмяк, Володька усадил его за столик напротив себя, включил калорифер и стал рассказывать,
- На работе, девчонки, на Новый год дезодорант подарили. Ну, я в гараж приехал, а он в бардачке... Ну, достал, решил попробовать... Крышечку снял, пшикнул, а оттуда вот этот товарищ нарисовался... Ох, он и матерился... Говорил, мол, нигде от вас покою нету - ни в бутылЯх, ни в чайниках, ни в вонючих аэрозолях... А как отматерился, потребовал какую-нибудь тряпку - срам прикрыть, руки скрестил, и теперь ждёт, чтоб я ему три желания выдал...
Петрович, позабыв о священной клятве, молча разлил горькую по лафитникам, покосился на раба дезодоранта, выпил, зажмурился и спросил,
- Ну...
- Что ну? Что ты нукаешь? Ты, Петрович, не нукай... Тут дело тонкое. Тут совет дельный нужен... Чтоб зазря такой случай не профукать. Этот монголо-татарин видать многое может...
- Ну, - вновь проворчал Петрович, и разлил ещё по одной.
Володька в сердцах хлопнул себя по коленям и вспылил,
- Ты давай думай, да дело говори, а не мычи, как бык на привязи.
- Ну... Машину себе новую запроси... Ты ж давно уже эту поменять хочешь.
- Да я об этом уж думал... Но только машину эту я и так купить могу... Конечно не сразу... Но могу...
Третья рюмка окончательно успокоила Петровича, и он, предложив добрать ёмкость, заговорил уже логично и вразумительно,
- Ты, Володька, вот что... Ты тут пока посиди, а я за Викешей схожу... Он человек учёный, как-никак профессор и, без пяти минут, доктор наук... Сядем втроём - и всё враз порешаем...
Сказал, выпил и ушёл.
Минут через пять Петрович вернулся с Викентием Фёдоровичем. Доктор хоть и выглядел сосредоточенным, по дороге получив все необходимые инструкции, но ножкой уже загребал, видимо решив принять упреждающие терапевтические капли пред новогодним возлиянием.
Он оглядел с головы до ног существо потустороннего мира, слегка ему поклонился и, произнеся уважительное "Здрасьте", выставил на стол две бутылки казённой и банку маринованных огурцов. Попросил тут же наполнить бокалы, так как совещание обещало быть нервным, принял успокоительные пятьдесят грамм, и крепко задумался.
Когда молчание профессора перевалило за пять минут, Володька, потеряв всякое терпение, кашлянул и потребовал прений,
- Ну-у-у...
Викентий Фёдорович поглядел на нетерпеливого собеседника, почмокал губами и стал излагать,
- Что касается меня... Я бы Вам, Владимир, посоветовал подойти к этому вопросу оч-ч-чень вдумчиво... Да... Оч-ч-чень... Ну, что может пожелать любой статсись... стасьтись... стасьтисьтический гражданин кроме какой-то банальщины? М-м-м? Ну, вы же не стасьтисьтический гражданин, которому подавай злато-серебро и реки полные вина?
Володька отрицательно покачал головой, подтверждая, что он не это...
- Вот, - продолжил оратор, - Вы же личность, а потому и желания Ваши должны быть достойными! Потому, я бы предложил вторым Вашим желанием избрать неукоснительное привлечение Удачи к любым Вашим начинаниям! Это очень и очень кр.., крдинальная штука - Удача.
Володька на минуту задумался, посмотрел на утвердительно кивающего Петровича, и решился. Он окликнул исполнителя желания, тот, нехотя повернул к нему голову, и кивнул в знак согласия.
Выпили... Хрустнули огурчиком, и только тут Володька спохватился и спросил,
- Постойте, Викентий Фёдрыч... А почему второе? Желание-то,... почему второе, а не первое?
Доктор в ответ улыбнулся и, погрозив кому-то пальцем, пояснил,
- Первым желанием я бы Вам настоятельно рекомендовал испросить у уважаемого Джина полного предновогоднего отрезвления... Всенепременно испросить...И если Вас не затруднит, то и для нас с Сергеем Петровичем... Потому как, ежели мы предстанем в таком виде пред нашими дрожащими..., пардон, дражайшими дамами, то, как мне кажется, никаких других желаний ни у кого из нас может уже и не быть...
Петрович снова резко закивал головой и промычал,
- Ёлка - она ж, Володька, дерево. С сучками... С иглами...
Над этим желанием размышлять долго не пришлось, потому как более разумного и гуманного совета придумать было невозможно. Володька вопросительно глянул на исполнителя, на что тот вновь утвердительно кивнул.
Разлили... Выпили... Теперь уже безбоязненно, а потому с удвоенным удовольствием.
А сразу же после перекура и беседы на отвлечённые автомобильные темы, вновь вернулись к обсуждению и требовательному удовлетворению последней мечты. В конце концов, придя к совещательному соглашению, что мечта эта должна быть сокровенной, высокой и бескорыстной. Потому как мечты корыстные, и не мечты вовсе, а бесовское науськивание к стяжательству.
После недолгих препирательств, внести предложение, было поручено всё тому же профессору.
- Видите ли, Володя... Можно я Вас буду так величать?
Володька величать позволил, и профессор продолжил,
- Если говорить о великой мечте человечества, то тут можно и заплутать... Потому как и свобода, и воля - понятия очень сложные...
Тут Петрович, в сердцах, грохнул кулаком по столу и даже слегка зарычал.
- Вот-вот, - согласился Викеша, - Посему, предлагаю обратить Ваше внимание на искоренение застарелого коварного зла! Оглядитесь вокруг...
Володька послушно огляделся, но ничего "из ряда вон" не увидел, и снова сосредоточился на лекции.
- Зло это, прикидываясь важненьким и нужненьким, прораба.. поработило наши души! Сука! Пардон... А давайте его искореним, к чёртовой матери!
- А давайте! - согласился Володька, - Зло обязательно надо искоренять!
- Да, - подтвердил Викентий Фёдорович, и выдал молчаливый посыл Петровичу, указав пальцем на пустые лафитники.
Петрович, безошибочно угадав желание почти доктора наук, тут же исполнил его телепатическую просьбу.
- Викентий Фёдрч... А какое ж зло будем искоренять?
Фёдрч сделал удивлённые глаза,
- А разве это непонятно?
- Ну...- сомнительно протянул Володька.
- Ростовщищи... Ростовщищиство и мздоимство... Ну, в общем, всё это товарно-денежное безобразие.
- Да ну... - удивился Володька, - А зачем?
- Ну, как же зачем? Как же зачем, Вова?... Можно Вас так величать?
- Валяй!
- Мы же все в этом гумне погрязли... Вы только поглядите - ведь эти вот деньги, - профессор вынул из кармана горсть монет и бросил их на стол, - Они же потеряли всякую совесть и свою первоначальную функсы... функсы анальность, - и, придвинувшись ближе, прошептал, - Они сделали нас опять обезьянами...
- Да ладно, - вновь выказал удивление Володька.
- Да-да, Вова... Обезьянами, павианами...
Внимательно слушающий Петрович вновь замычал, и было, уже хотел опять испробовать своей лапищей стол на прочность, но передумал и, уставившись на неподвижного татаро-монгола, спросил,
- Володька, а может ему налить? Как бы не замёрз, бедолага...
На что Володька лишь отмахнулся,
- Не будет... Я ему уже предлагал, - и стал тормошить малость сомлевшего профессора. Тот встрепенулся и спросил,
- На чём я остановился?
- На обезьянах.
- На каких обезьянах?
- Ну, что мы теперь опять все стали обезьянами... Из-за денег...
- А-а-а... Ну да... Павианами... Помню... Так вот, Вы Володенька...
Володька быстро закивал головой, упреждая вопрос, и что, мол, можно, можно так его величать. В ответ Фёдрч утвердительно угукнул и продолжил,
- Вы, Володенька, накажите Вашему волшебнику, чтобы он помог нам отделаться от этой напасти... Но, Христа ради, без крови... Только без крови... Без всех этих Марксов-Ленинов... Ну их к чёрту...
Потому как сами мы уже не сможем. Никогда... И пусть начнёт с чего-нибудь самого мерзкого и слащавого... Пусть истребит его, а уж потом потихоньку, потихоньку... Не надо быстро... Быстро мы не сдюжим... Слишком страшное будет похмелье с этого денежного запоя... Слишком страшное, Володенька...
***
Домой Володька пришёл бодрым и абсолютно трезвым, как и было заказано. Жена, встретив его на пороге, подставила щёку для поцелуя, придирчиво потянула носом, и была несколько обескуражена отсутствием спиртового дыха.
После чего она стала радостно докладывать, что звонил его сослуживец, поздравлял с наступающим, и, что его, Володькин, проект полностью одобрен начальством, и очень удачно вписался в планы.
А чуть позже случился и Новый Год. Шумный, весёлый и санкционированно хмельной.
Первого числа Володька проснулся около полудня. Встал, и был приятно удивлён своей ясной, свежей голове и лёгкости настроения. Пока жена ещё спала, он пошёл на кухню, заварил кружку крепкого чая, и включил телевизор. Сидел, прихлёбывал из кружки и смотрел новости. Смотрел до тех пор, пока в душе не шевельнулась неясная тревога.
Когда Володька понял, в чём дело, он вскочил с табуретки, и начал перещёлкивать каналы. А убедившись в верности своей догадки, вновь сел на табурет и в растерянности замер.
Рекламы не было нигде - ни на одном канале, ни в одной передаче. Справившись со своим волнением, он вскочил и подошёл к окну. За окном, в резких вихрях метели, чернели прямоугольники погасших рекламных щитов.
Володька упёрся лбом в холодное оконное стекло, и, зябко вздрогнув, почувствовал, как на завьюженные улицы, на редких, спешащих прохожий, на него самого, наваливается волна великого похмелья...