Аннотация: Не менее поучительная история об упрямых девушках и угрюмых юно... мужчинах. Ну, и о юношах тоже. Третья часть, написанная наполовину, безвозвратно утеряна. зализываю раны, жду вдохновения
Часть вторая. Любовники
6 карта Старшего Аркана. Неочевидный выбор между двумя путями.
Рядом с Башней указывает на то, что ошибка может привести к гибельному результату
Из свитка "Таро Грэсил", 1513 год
Хочешь все поменять, но напрасны старания:
Остается все точно таким же, как ранее.
Если горести все уничтожишь ты - вскорости
Обратятся недавние радости в горести.
Рабиндранат Тагор
1.
Проснувшись с утра, Пенелопа Брайтхарт рисовала на ночном столике короткий росчерк и тянулась к низко подвешенной полке. К тому моменту, когда она открывала наугад книгу, наугад же и взятую, на столике уже возникал стакан с соком. Кислый апельсин был единственным, что помогало Пенелопе проснуться. Потягивая сок, она несколько раз перечитывала случайно выбранное стихотворение. Подобная привычка появилась у Пенелопы невесть откуда года три назад, и теперь превратилась в обязательный утренний ритуал. В свете последних событий это здорово помогало приготовиться к неприятностям и не сойти с ума.
- Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.*
Пенелопа почесала нос в глубокой задумчивости.
- К чему это?
Допив залпом сок, она выбралась из кровати и мрачно посмотрела на платье, развешенное по спинке кресла. Этот наряд был уже примерен вчера и забракован. В бело-золотом наряде с львом Вольгейнов Пенелопа походила то ли на невесту, то ли на покойницу. Оба варианта ее не устраивали. Эдмунд, тем не менее, был неумолим: появляться в одежде внешнего мира он считал недостойным мага. Пенелопа тщетно пыталась объяснить ему, что одежда "внешнего мира" для нее привычна, а это бархатное блио попросту опасно для жизни. На примерке она запуталась в подоле и чуть было не рухнула с табурета. А еще у платья был длинный шлейф.
Эдмунд сильно изменился. От прежнего мальчишки, ее лучшего друга, ее единственной опоры в этом безумном мире не осталось и следа. "Люди часто меняются", - сказала как-то мама, когда Пенелопа ей пожаловалась на свои беды. - "А иногда меняется наш взгляд на них. Может ты просто все это время смотрела на Эда не под тем углом?". Возможно, кивнула Пенелопа своему отражению в высоком зеркале. Да только не может добрый честный парень сделаться вдруг такой холодной скотиной.
На подозрении у Пенелопы было колдовство. У Вольгейнов всегда было много врагов. События трехлетней давности показали, что порой эти враги способны даже выступить в открытую. Бывшего тогда среди зачинщиков войны Жоффрея Лемонтьяра осудили на тридцать лет в Кристалле*. Пенелопу даже несколько забавляло подобное буквальное понимание совета "подумать над своим поведением". Жоффрей в конце концов заслужил и большее. Лемонтьяры, лишившись на три десятилетия своего Главы возненавидели Эдмунда сильнее, чем прежде, и вполне могли навести порчу, а то и что похуже. Ходили также неясные слухи о ком-то из выживших Грэсилов, но в это Пенелопа верила слабо. Смерть последнего она видела своими глазами. Это было неприятное воспоминание, и Пенелопа предпочла отмести его. Лучше было поразмышлять о магии.
Пенелопа никогда не испытывала иллюзий насчет своих способностей: руки у нее не их того места росли, это точно. Удавались ей только чары, причем чем длиннее, тем лучше. На долгом заклинании со сложной последовательностью движений пальцами сконцентрироваться было проще. Зато, голова у Пенелопы была светлая, золотая, можно сказать. И она готова была найти доказательства того, что Эд заколдован. Для этого, правда, требовалось с ним встретиться.
Закончив прическу (то есть, заколов космы на затылке зачарованной шпилькой), Пенелопа слегка подкрасила губы, сделала несколько глубоких вдохов и вышла и комнаты. И конечно же, у самой двери столкнулась с Сильфидой. Лемонтьяр умудрялась выглядеть великолепно даже после бессонной ночи, которую провела на осеннем балу в Стоунхендже. Золотые кудри завивались аккуратными колечками, огромные голубые глаза, опушенные ресницами, смотрели ясно. И мешков под этими глазами, как у Пенелопы, конечно же не было. Ну просто героиня Кретьена де Труа какая-то! Пенелопа испытала прилив злости, что всегда помогало ей держать себя в руках.
- Доброе утро, дорогая, - проворковала она противным голоском.
Сильфида вздернула свой прелестный носик.
- Доброе утро, Пенелопа.
В голосе у Лемонтьяр было столько яду, что хватило бы на целое море. И через пару минут все рыбы плавали бы брюхом вверх. Пенелопа не осталась в долгу.
- Чудесная погода, не правда ли? - и мысленно добавила "чтоб у тебя все волосы повыпадали, грымза!".
К счастью для собственного душевного здоровья Пенелопа была настолько белой ведьмой, что вся злость не успевала превратиться в проклятье и исчезала без следа. Иногда, впрочем, девушка об этой своей особенности сожалела. Было бы здорово посмотреть, как выпадают великолепные золотые кудри Сильфиды, или, скажем, ее ровные белые зубки. Мысль была дрянная, и Пенелопа не стала ее додумывать. Вместо этого спросила:
- Ты видела Эдмунда?
Эд, конечно же, задержался ночью на осеннем балу. Это была его обязанность, как нынешнего Главы Вольгейнов и Главы Совета. Пенелопа сбежала около полуночи, поминутная поминая сказку о Золушке. Если бы Золушка знала, как же на балах скучно, то осталась бы в компании родных кастрюль.
- Он в кабинете, - пожала плечами Сильфида. - Еще не ложился. Какие-то дела. Меня он отослал.
"Еще бы!" - несколько мстительно фыркнула Пенелопа. - "Вы же с ним никогда не были друзьями".
С облегчением расставшись с Сильфидой, она свернула в левый коридор, уводящий к покоям Главы, и постучала в первую дверь. "Войдите", - не слишком радушно откликнулся Эдмунд. Пенелопа осторожно заглянула в комнату.
Он выглядел сейчас старше своих двадцати. Виной ли тому ответственность, или колдовство, Пенелопа не могла сказать. Но она не узнавала больше мальчишку, с которым дружила с десяти лет, с которым семь лет училась в одном классе, у которого перенимала манеру колдовать, волшебнические словечки, симпатии и антипатии. Словно бы не этого Эдмунда она утешала, когда пришло от сенешаля известие о смерти отца. Словно не этого Эдмунда она отчитывала после того случая в тюрьме. От Главы Совета веяло холодом.
- А, - сказал он, - это ты.
Прежний Эд обнял бы свою подругу, чмокнул в щеку и закружил по комнате, сбивчиво сожалея, что вчера так и не смог с ней потанцевать.
- К свадьбе почти все готово, - сказал этот Эд.
Пенелопа с трудом удержала гримасу. Мысли о свадьбе были горькими, как хинин. Не то, чтобы она была совсем уж против. Она достаточно хорошо изучила общину и понимала, что браки здесь заключаются по любви, а не по необходимости. Если бы она эту необходимость видела... А так, ее лучший друг тащил ее под венец, а Пенелопа, в другом случае радостно бы сама пинавшая его в спину, отчаянно упиралась. Молча. О ее отношении к уже объявленной свадьбе Эд пока не знал.
- Я зашла спросить, не прогуляешься ли ты со мной? - тихо спросила Пенелопа. - я хочу навестить родителей.
- Мне некогда, - отрывисто бросил Эдмунд. - Кроме того, ты знаешь, я против твоих посещений внешнего мира и твоих встреч с этими людьми.
- Эд, - Пенелопа постаралась говорить как можно мягче. - Они мои родители.
"Он околдован", - сумела в который раз убедить себя девушка. Для его же блага - околдован. Потому что в противном случае Пенелопа готова позабыть о своей светлой стороне и хорошенько его проклясть.
- Они мои родители, Эд, - повторила Пенелопа. - Я и так пропустила папин день рожденья. Отсылать подарок по почте невежливо.
- Иди, - милостиво согласился Эдмунд. - Это возьми.
"Это" оказалось кристаллом алого цвета на шнурке. Амулет, позволяющий следить за любым человеком. "Для твоего же блага, Эд, - мрачно подумала Пенелопа, - ты должен быть околдован".
2.
Семейство Брайтхарт философски отнеслось к тому, что у них растет ведьма. "Ну, с такой-то мамочкой", - сказал тогда, десять лет назад папа. Мамочка в свою очередь наклонилась к уху дочки и доверительно и достаточно громко сообщила, что всегда подозревала, что у свекрови в глуши есть пряничный домик. Сколько Пенелопа себя помнила, родители постоянно пикировались. Постоянно и совершенно беззлобно. Они просто не умели друг на друга обижаться, как не умели они обижаться на обожаемую дочку, своего единственного и драгоценного ребенка. Гермия Брайтхарт даже гордилась девушкой, а ее супруг скупал все книги по оккультизму и бурно обсуждал их с чадом. Каждый раз, оказываясь дома, Пенелопа ощущала теплоту. Эта теплота в последние годы стала единственным, что заполняло образовавшуюся внутри пустоту.
- Опять твой мальчик не приехал, - добродушно проворчала мама. - А я надеялась откормить его. Такой тощий!
Папа отсалютовал Пенелопе трубкой и вернулся к журналу, который читал.
Пенелопе совершенно не хотелось обсуждать Эдмунда, и, кажется, родители это почувствовали. Ее усадили за стол, накормили отменным завтраком и расспросили обо всем, что произошло с последней встречи. Прошло уже несколько месяцев, а новостей было не густо. Пустота внутри словно разрасталась. Родители переглядывались встревожено, но молчали.
Когда обед подошел к концу, Пенелопа приняла решение, к которому готовилась уже давно.
- Пап, - спросила она, - у тебя тиски в рабочем состоянии?
Отец поднял бровь.
- Мне нужно... кое-что сломать, - пояснила Пенелопа.
- Пальцы? - хмыкнул Гэвин Брайтхарт. - Это кто же так провинился?
- Вот это, - Пенелопа вытащила из кармана амулет.
Гэвин изучил его с приличного расстояния, щурясь, потом нацепил на нос очки и продолжил разглядывать камень. В руки так и не взял.
- Выглядит довольно-таки противно.
- Пахнет еще хуже, - согласилась Пенелопа. - Черной магией пованивает, честно говоря. Я хочу от него избавиться.
Гэвин посмотрел на дочь очень внимательно.
- У тебя неприятности?
- Не совсем, - ответила Пенелопа. Честность в общении с родителями она считала лучшей политикой.
Гэвин отложил журнал, положил трубку в пепельницу и поднялся.
- Пошли, дорогая .
Помещенный в тиски кристалл поддался не сразу. Когда он наконец разлетелся в мелкую красную крошку, Пенелопа поняла, что все это время задерживала дыхание.
- Спасибо, - сказала она.
- Всегда пожалуйста, - махнул рукой папа. - Останешься ночевать?
Пенелопа покачала головой.
- Спасибо, но - нет. Я хочу отдохнуть и подумать. Вы ж, небось, устраиваете сегодня дом с привидениями.
- А сегодня что - Хэллоуин? - ненатурально удивился папа. - Тогда мне нужно поспешить и поставить бочку! Ты хоть придешь яблоки половить?
- Конечно, - согласился Гэвин, - ты для него слишком взрослая, ведьмочка моя.
Обняв дочь за плечи, он чмокнул ее в лохматую макушку.
- Я бы на твоем месте сходил и поел мороженного. Тут новое кафе открылось на улице Вязов. L'Arc-en-Ciel называется. Говорят, симпатичное.
Покинув родительский дом, Пенелопа пошла наугад. Может, стоит и впрямь остаться на ночь, повеселиться с соседями, половить зубами яблоки? Часок-другой побыть нормальной девушкой без проблем, а не будущей Госпожой Совета. Некстати вспомнилось ледяное выражение лица Эдда, и настроение упало. Мороженое, пожалуй, смогло бы его поднять. Большая порция ванильного мороженого, сверху три шарика - клубничное, фисташковое и шоколадное, и все это полить миндальным сиропом. Пенелопа облизнулась и свернула на улицу Вязов. L'Arc-en-Ciel оказалось симпатичным заведением с яркой вывеской и большими витринами с витражными стеклами. Из-за этих цветных стекол внутреннее помещение кафе казалось с улицы сказочной страной. Подойдя к витрине, Пенелопа заглянула внутрь, обомлела и почти вжалась в стекло.
На диванчике сидел, откинувшись на спинку и потягивая преспокойно кофе, Северус Гресил. Живой и здоровый Северус Грэсил, чью смерть Пенелопа наблюдала в тот памятный день 27 мая.
3.
Смысла этой войны Пенелопа не понимала с самого начала. Войны за территорию, за ресурсы, за деньги, за веру - это, вне зависимости от формальных причин, было противно, но объяснимо. Война между Лемонтьярами и всем остальным миром ставила ее в тупик, как и человек, эту войну развязавший.
Жоффрея Лемонтьяра она увидела впервые на третий день своего появления в школе. Глупая десятилетняя девочка увидела его и - пропала. Наверное, этого человека смело можно было называть ее первой любовью. Прекрасный, как античный бог, величественный, как статуя Святого Георгия и такой же холодный, как кусок мрамора. Ему было около пятидесяти, но выглядел глава рода Лемонтьяр на восемнадцать. Стоящий рядом с ним худой мужчина в черном сюртуке с единственным ярким пятном - алой булавкой у ворота, казался в два раза старше. Эд пояснил зловещим шепотом, что черный - Северус Грэсил из семейства темных магов, преподаватель зелий. Еще через полчаса, по-прежнему находящаяся под впечатлением от Жоффрея девочка разбила несколько флаконов в классе Грэсила, отчего стала его врагом номер один.
Лемонтьяр появлялся в школе нечасто, только ради встреч со своими отпрысками: зловредной Сильфидой и задумчивым, достаточно безобидным Сизифом. Очень быстро Пенелопа поняла, что этот "Аполлон" столь же неприятный тип, как и его детишки. Даже учитель* Грэсил со своими насмешками и взысканиями был фигурой куда более симпатичной. А потом Лемонтьяр развязал войну, сойдясь с Грэсилами.
Речь шла, как пытался объяснить Эд, немного немало - о власти над всей Англией, об огромной магической силе. Будучи из рода Вольгейнов, он эту силу ощущал физически. Со смертью Грэсилов (в живых оставался пока только бежавший из тюрьмы учитель) этой силы в атмосфере стало больше, и это всех будоражило, пьянило и - отчего-то - злило.
Погоня длилась уже третий день. Эдмунд, как безумный, гнался за убийцей своего отца. Пенелопа не отставала. Судьба Грэсила, пускай и последнего, волновала ее мало. Просто не хотелось совершенно, чтобы лучший друг стал убийцей. Он и так уже менялся, подспудно, необъяснимо, и это пугало Пенелопу до дрожи. Поэтому она и присоединилась к погоне.
Школа пустовала. Было 27 мая, день выпускного бала. Сегодня, надев длинное платье со шлейфом, словно сошедшее со страниц средневековых миниатюр (мода в общине опаздывала лет на восемьсот-тысячу), Пенелопа должна была кружиться в танце. Отплясывали традиционно вальс, что сделать в платье со шлейфом было бы непросто. Пенелопа в рождественские каникулы потратила немало времени, разучивая этот фокус. Папа говорил, что ее не стыдно теперь отправлять на бал дебютанток, а то и вовсе в Букингемский дворец. Папа вообще отлично танцевал. Но вот вместо бала Пенелопа стояла на вытоптанной лужайке перед зданием самой школы. Слева высился отключенный фонтан, справа - обугленные деревья. А прямо перед ней, опустив голову и тяжело дыша, стоял Эдмунд. Хотелось подбежать, обнять его и увести отсюда. Спрятать. Далеко-далеко. Он только недавно потерял отца, он только недавно стал главой семьи. Слишком многое свалилось сразу на семнадцатилетнего юношу. И все же, Пенелопа не шелохнулась, даже когда из обходной галереи, щурясь от солнечного света, вышел Северус Грэсил.
Он как всегда выглядел не лучшим образом. Он вообще был, мягко говоря, не красавец: резко очерченный профиль, острые скулы, тонкие бледные губы, черные глаза. Да и выражение лица - насмешливое, язвительное, всегда просто выводило учеников из себя. Сейчас Грэсил еще и ухмылялся. Он опустился на каменную скамью у стены, вытянул ноги и продемонстрировал пустые руки. Перстня в виде вороньей лапы - магического* - на пальце не было.
- А я еще думал, Вольгейн, долго вы будете за мной гоняться... - протянул учитель, демонстративно зевая.
- Приговор, - холодно произнес Эдмунд, - должен быть приведен в исполнение.
Пенелопу напугал этот тон. Она сделала шаг вперед, но словно наткнулась на невидимую стену. Сила клубилась вокруг юноши, ощущался тяжелый запах лилий. Господи! - взмолилась девушка. - Только не дай ему применить какое-нибудь по-настоящему отвратительное заклинание!
- Признаться честно, - продолжил Грэсил, - мне все это уже надоело. Вы умудрились вырезать мою семью подчистую. Будем теперь сводить счеты?
Эдмунд дернул щекой, потом поднял руку. Перстень с красным камнем раскалился, запахло паленой плотью. Пенелопа сдержала крик, бросилась вперед и повисла на руке у друга. Грэсил и ухом не повел. Он сидел все так же спокойно, проверяя пуговки на манжетах своего щегольского сюртука. От звука его голоса, ровного, бархатистого баритона, от произнесенных слов Пенелопа вздрогнула. Грэсил издевался.
- Дал ты зренье, Боже,
Чтоб отнять навеки!
Опустились веки,
а награда -
саван да в изножье
тусклая лампада.*
Эдмунд бросился вперед, вскидывая руку с раскалившимся перстнем. Остановить его Пенелопа не успела, или, возможно, не захотела. Ей тяжело было судить в тот момент. От перстня отделилось зеленое облако, принявшее форму двух жилистых шестипалых рук, и сдавило горло Грэсилу. Заклятие Душителя относилось к сравнительно светлой боевой магии, но ощутимо воняло серой. Пенелопа зажмурилась и зажала нос рукой. Когда она наконец открыла глаза, последний из рода Грэсилов уже лежал на пожухлой траве, и на шее его отпечатались следы призрачных пальцев.
4.
"Саван да в изножье тусклая лампада"...
Пенелопа оттолкнулась от витрины и с сомнением посмотрела на дверь кафе. Она могла и ошибиться. Внешность у Грэсила, безусловно, была незаурядная: с этими индейскими скулами, тонкими губами и черными глазами. С другой стороны, Грэсил в сером свитере с высоким воротом с вышитым на груди оленем казался нелепой выдумкой. Но, еще одно но: мужчина видел ее, и что-то такое промелькнуло в его глазах. Что-то, похожее на ужас и отчаянье.
Открыв дверь, Пенелопа шагнула в полутемное помещение кафе, прямо в запахи кофе, еды и - что странно - боярышника. Оглядевшись бегло, она направилась к столику в углу. Мужчина, так похожий на ее покойного преподавателя, поспешил скрыться за томиком Кристины Россетти. На обложке была великолепная иллюстрация, выполненная ее знаменитым братом*.
"Точно, не Грэсил", - подумала Пенелопа. Учителя сложно было представить в самом обыкновенном кафе с томиком стихов в руках. Но тут память предательски подсунула встречу в камере: он лежал и неспешно декламировал Лорку. Или те строки, которые он прочел перед своей смертью. Пожалуй, поэзию можно было назвать его своеобразной слабостью. В конце концов, можно было просто подойти и заговорить. Ошибка слишком дорого ей стоить не будет, решила Пенелопа. Ну, посчитает ее мужчина нахалкой, что с того?
Пенелопа пересекла зальчик и опустилась на венский стул, жалобно скрипнувший под ее весом. Мужчина даже не оторвался от книги. Девушку это почему-то уверило в том, что перед ней Грэсил. Человек посторонний бы наверняка возмутился.
Мужчина продолжил делать вид, словно бы ничего не происходит.
"Точно Грэсил", - решила Пенелопа и принюхалась. От мужчины пахло горькими травами, пеплом и тленом. Достаточно традиционное сочетание для зельевара и - да - для Грэсила.
- Вы не узнали меня? Пенелопа Брайтхарт. Вас я узнала сразу. Северус Грэсил, верно?
Мужчина резко захлопнул книжку и бросил ее на стол. Пенелопе стало не по себе. Восставший из мертвых маг был во-первых - темным, а следовательно не постеснялся бы наложить на нее пару отвратительных заклинаний; во-вторых, он был старше и опытнее. Его следовало опасаться, что пришло Пенелопе в голову только сейчас. В черных глазах мужчины плескалось раздражение.
- Я узнал вас, мисс Брайтхарт. И если вы еще хоть раз назовете меня по имени...
Свою угрозу он не закончил, но Пенелопа и так все поняла в общих чертах. Если назовет - плохо будет. Она еще в школе заметила за Грэсилом странную особенность: имя свое он терпеть не мог, предпочитая откликаться на обезличенную фамилию. И это при том, что Грэсилов было не менее тридцати семи человек.
- Как вы меня нашли? - спросил он.
- Не искала я вас, - отмахнулась Пенелопа. - Я прогуляться вышла и случайно на вас наткнулась. И вообще, время ланча.
Словно в подтверждение ее слов появилась женщина с подносом. Несмотря на плотный завтрак, Пенелопа невольно облизнулась: тосты с медом пахли восхитительно. Грэсил к еде не притронулся, рука его опустилась на стол, касаясь кончиками пальцев кофейного блюдца.
- Случайно? - переспросил он насмешливо. - Какое совпадение.
Совпадение, это точно сказано. Весьма удачное совпадение. Перед Пенелопой сидел человек, который, возможно, почти погубил своим темным колдовством Эда. Девушка попробовала сравнить ауру, окружающую Грэсила, с тем, что теперь сопровождало Эдмунда. Вроде не похоже. Обоняние у Пенелопы было хорошее, и она решила на него положиться.
Тогда - такой вариант: перед ней единственный человек, который в последние три года не принимал участия в дрязгах между Вольгейнами и Лемонтьярами. Он может ей помочь во всем разобраться. Фокус в том, чтобы его заставить.
- На самом деле, - сказала Пенелопа, - я искала человека, который может мне помочь.
- Мост через Шод-ривер, - бесстрастно ответил Грэсил почти незнакомым хрпиловатым голосом. - Поговорите с Троллем, он специализируется на помощи. Если попробует послать вас к Райту, плюньте поганцу в лицо.
Это - как не удивительно - весьма походило на шутку. Вот чего Пенелопа за Грэсилом не замечала, так это чувства юмора.
- Мне действительно требуется помощь, - сказала она. - Мне кажется...
Снова появилась хозяйка с чашкой имбирного латте, и девушке пришлось прерваться. Сделав глоток и убедившись, что женщина вернулась за стойку, она продолжила.
- Мне кажется, Эдмунда кто-то околдовал.
Грэсил фыркнул.
- Он ведет себя странно, стал очень холоден и жесток.
- Вольгейны на самом деле все такие, - сообщил Грэсил своей чашке.
- Северус! - возмутилась Пенелопа, прекрасно понимая, как на него это подействует.
Смуглое лицо мужчины потемнело еще сильнее.
- С чего, мисс Брайтхарт, вы взяли, что я буду вам помогать? Сейчас я встану и уйду, и буду только вашей галлюцинацией, не больше.
- А я расскажу всем, где видела вас, - спокойно сообщила Пенелопа. - И наведу следящие чары, я натренировалась.
Сказала, и у нее закружилась голова. Черт! Это же шантаж. Грэсил отреагировал на эти слова соответственно: начертил короткий знак, отводящий глаза посторонним, потом вцепился в руки девушки и рванул ее на себя.
5.
Общиной к великому сожалению Грэсила руководили правила, установленные давно и не нарушаемые ни при каких обстоятельствах. Сидящая напротив девчонка этих правил не знала и знать не могла (сообщали их только членам семей), но чувствовала интуитивно. Если тебя узнали, если в этом уверены, ты больше ничем не отведешь глаз. Поэтому после "Вы Северус Грэсил, верно?" он не стал отпираться, он стал отмалчиваться. Была еще надежда, что девчонка уйдет. Но нет, она оказалась настырной. А потом она начала его шантажировать.
Сначала от подобной наглости Грэсил опешил. Его никто еще не шантажировал, тем более с таким невинным выражением лица. Отведя Элейн глаза, Грэсил вцепился в голые руки девушки, вдавливая их в стол. Зашипел:
- Вы сознаете, Брайтхарт, что только что сказали?
Девушка застонала, запахло прижженной кожей. Грэсил в секундном испуге разжал пальцы и отшатнулся. Этого еще не хватало! Светлая!
Как это не странно звучит, но светлые колдуны встречались гораздо реже темных. Светлые - те, кто не задумывался даже, не пытался даже применять вредоносные чары. Любил всех и всегда. Грэсил подозревал, что это определение далеко от истины, но вынужден был с ним согласиться. К его сожалению в определении не указывалось, что шантажировать светлым не возбраняется. Его прикосновение оставило на руках девушки красные следы. Так бывает всегда, когда темный и светлый маг соприкасаются кожа к коже. У темных, говорят, бывают от этого мигрени. Грэсилу пока сложно было судить - у него и так голова шла кругом, многое требовалось обдумать. Брайтхарт сидела, ошарашено глядя на ожоги, а он смотрел на ее взъерошенные русые волосы и размышлял над мрачной историей своей семьи. Бывали уже прецеденты. Гай Грэсил убил светлого мага, правда за дело, а потом потерял всех детей. Клавдия Грэсил, двоюродная тетка, отказала своему светлому однокурснику во вполне посильной помощи, что тоже окончилось весьма и весьма неприятно. Вся история рода - единственного по-настоящему темного рода в Англии - пестрела примерами, что с добренькими и чистенькими светлыми магами Грэсилам лучше не ссориться. Пенелопа Брайтхарт со своим шантажом, похоже, собиралась вписать новую страницу в эту печальную хронику.
- Если хотите знать мое мнение, - ровно сказал Грэсил, - ваш дружок всегда был опасным типом. Сейчас он дорвался до власти. Думаете, место Главы совета ничем его не испортило?
- Возможно, - сказала Брайтхарт, поднимая глаза, - но не в одночасье. Я помню, когда все началось.
Грэсил сделал глоток уже остывшего кофе.
- Ладно, расскажите мне все...
Девушка вновь посмотрела на свои руки. Они должны были болеть, притом болеть сильно. В уголках глаз у нее уже скопились слезы, но плакать перед то ли врагом, то ли жертвой шантажа она не собиралась. Это Грэсилу даже понравилось: он ценил мужество.
- Это началось два месяца назад, - вздохнула Брайтхарт. - Мы обсуждали какие-то нововведения, предложенные Вольгейнами. Они теперь составляют в совете большинство.
- Это естественно, - кивнул Грэсил.
- Эду эти нововведения не понравились, он собирался их отклонить. Он вообще хотел ввести в состав как можно больше наследованных магов, чтобы на каждую фракцию приходилась треть.
- Что Вольгейнам не выгодно, - вновь перебил ее Грэсил, - как и Лемонтьярам.
- Вы слушаете, или нет? - раздраженно рявкнула Брайтхарт. Слеза наконец-то скатилась по ее щеке и капнула на стол.
Грэсил ощутил нечто, напоминающее угрызения совести. Вопреки сложившемуся мнению, его роду эти чувства чужды не были.
- Дослушаю в другом месте. Идемте.
Поднявшись, Грэсил накинул пальто и вышел из кафе, не оглядываясь. Брайтхарт конечно же последовала за ним. Дойдя до конца улицы, маг вытащил из кармана перчатки и натянул их, после чего протянул руку девушке. Брайтхарт покосилась на него с сомнением.
- Я не собираюсь показывать вам дорогу к моему... убежищу. Я проведу вас.
После секундных колебаний Брайтхарт сжала его пальцы. Грэсил осторожно провел ее через сеть защитных чар, раскинутую вокруг магазина. Заклинания таяли от его аккуратного прикосновения, и сразу же восстанавливались за спиной. Добрая половина относилась к темной магии, а чары наложенные на порог были запрещены лет сорок назад. Они же защищали магазин от воров. Аккуратно сняв их, Грэсил пропустил непрошенную гостью внутрь, после чего принялся восстанавливать старательно возведенную защиту. Когда он обернулся, оказалось, что Брайтхарт с недоумением рассматривает комнату.
- Магазин косметики... - протянула она немного недоверчиво. После чего произнесла очень мягким тоном слова, которых Грэсил не ожидал. - Вы действительно любите свое искусство, верно?
- Я принесу мазь от ожогов, - буркнул Грэсил.
- Ага, - кивнула девушка и отошла к полкам, изучая расставленные на них баночки.
Коробка с заживляющей мазью обнаружилась в холодильнике рядом с курицей в вине, о существовании которой Грэсил успел давно уже позабыть.
- Разумная жизнь, - оценил он слой плесени, - уже изобрели колесо и алфавит.
Курица отправилась в мусорное ведро, а Грэсил вернулся в зальчик. Брайтхарт уже успела устроиться на табурете, положив свою сумку на прилавок. Она заинтересованно вертела головой, вчитывалась в этикетки, что были поближе, разглядывала старомодную кассу, но к чести ее благоразумно не трогала ничего руками. Возможно, чуяла аромат темной магии, хотя в этой ее способности Грэсил серьезно сомневался.
- Возьмите, - маг выложил банку с кремом на прилавок и занялся завариванием чая.
- Вы выслушаете меня? - спросила Брайтхарт после короткой паузы.
- А у меня есть выбор?
Наполнив кружку чаем, Грэсил украдкой втянул в себя успокаивающий запах пряностей, и сел на стул по другую сторону стойки. Брайтхарт с некоторой тоской посмотрела на чайник, но просить ничего не стала. И правильно, поить ее чаем Грэсил не собирался: это уже можно было смело считать вмешательством в его жизнь.
- Я слушаю, - сказал он.
Брайтхарт изучила свои руки, блестящие от жирного крема. Ожоги почти сошли, но кожа еще оставалась красной. Она, похоже, высчитывала, стоит ли дело дальнейших жертв с ее стороны.
- Как я уже говорила, - начала Брайтхарт, - это было два месяца назад. Мы обсудили проекты, предложенные Вольгейнами, Эдмунд собирался их отклонить назавтра на собрании. Потом он обернулся к окну, а когда вновь повернулся ко мне...
Брайтхарт поморщилась, то ли из-за неприятного воспоминания, то ли из-за невозможности подобрать слова.
- Он был пустой, совершенно. В глазах совершенно ничего не было. Я его видела таким единожды, когда мы возвращались из тюрьмы после... - она замялась.
- О, это когда юноша приложил меня об стену? - иронично поинтересовался Грэсил. - Он еще пообещал всех перерезать. Юноша, однако, держит слово.
Брайтхарт побледнела, сжала губы в тонкую линию. Отчего-то светлые маги, женщины и воспитанники Вольгейнов не любят шуток со смертью и шуток о смерти. А тут вот как все сошлось в одной персоне.
- Я уверена, что его кто-то околдовал, - произнесла девушка твердо. - Он ведет себя странно. Он даже дал мне следящий амулет.
- Где он?! - резко спросил Грэсил, привставая. Еще следящих амулетов ему тут не хватало.
Взгляд Брайтхарт был красноречив: насмешлив, жалостлив, да еще и с оттенком торжества.
- Я его уничтожила. Тисками.
- Тисками?
- Ну да, - Брайтхарт грациозно (откуда только это взялось) пожала плечами. - У отца есть верстак, а на верстаке есть тиски.
Грэсил, успокоившись, сделал глоток уже остывшего чая; начертил на стенке кружки огненный знак.
- Хорошо, - решил он. - Вполне возможно, вы правы, и мальчишку кто-то заколдовал...
- Конечно я права! - возмутилась Брайтхарт.
- Но вы понимаете в таком случае, мисс Брайтхарт, - вкрадчиво произнес Грэсил, - что сделал это кто-то из Вольгейнов?
- Или Лемонтьяров, - спокойно парировала девушка. - А возможно и из Грэсилов.
Грэсил фыркнул.
- Последнее исключено. Я последний из рода, гарантирую вам. И мне никогда не хватало дурости, чтобы возиться со сложными чарами подчинения. Это вообще не моя специальность. Хорошо, я помогу вам.
Брайтхарт едва не захлопала в ладоши. Вот дурочка!
- Я помогу вам, - продолжил Грэсил, - но все необходимое для колдовства ищите сами. И потрудитесь, чтобы меня никто не обнаружил, пока будут твориться чары, ясно?
Брайтхарт поспешно кивнула.
- Тогда завтра вечером вы придете в кафе, где мы сегодня встретились. В шесть. И принесете кусок горного хрусталя, моток красной шерсти, но только шерсти, лучшей, стопроцентной. Чтобы никакой синтетики, ясно?
Брайтхарт снова кивнула, но лицо ее при этом уже начало складываться в страдальческую гримаску.
- И вот вам список ингредиентов для зелья, - Грэсил быстро написал дюжину слов на кусочке кассового чека.
- А зачем вам волоски из хвоста хюльдр* и эктоплазма? - поинтересовалась Брайтхарт, приподняв брови. - Насколько я помню, с валерьяной плохо сочетается...
- А это, мисс Брайтхарт, в уплату моих трудов и траты моего драгоценного времени впустую, - язвительно ответил Грэсил. - Идите. До завтра.
Пожав плечами, девчонка сунула листок в сумочку и вышла. После нее в магазине остался запах яблок и морской воды.
6.
Папа сильно удивился, открыв дверь на вопрос "Ужас или угощение?" и обнаружив на крыльце свою дочь. Пенелопа удивилась не меньше: на папе был костюм мультяшного мышонка, большие уши и старательно-глупое выражение лица.
- Привет, Пинки... - пробормотала девушка. - Где же Брэйн?*
- Мама в подвале, разливает по ступенькам зловещую зеленую гадость. Ты все-таки вернулась? Где твой костюм, девочка? Ну-ка, не порти нам праздник!
- Я маньяк-убийца, - хмыкнула Пенелопа. - Они ничем не отличаются от обычных людей*. Могу взять топор. Мама, говоришь, в подвале?
Папа пожал плечами. На крыльце уже скандировали "Ужас или угощение!", поэтому он махнул рукой и взял со столика поднос со сластями. Пенелопа отправилась на поиски мамы. Весь дом был украшен к Хэллоуину, который родители отмечали с поразительной преданностью и размахом. Наверное, благодаря им весь квартал вываливал в этот день на улицы, обрядившись в дурацкие костюмы. Дом Брайтхартов становился эпицентром этой катастрофы, которая почему-то считалась праздником. У магов в этот день принято было отмечать Самайн*, но куда скромнее. Без скелетов в балахонах, ведьминских масок, головы Джека со свечей внутри и кексов в форме надгробий. В гостиной на журнальном столике обнаружились завернутые в яркую бумагу Calaveras*. На одном из них - сиреневом в легкомысленную розовую звездочку - было написано "Пенелопа". Для Calaveras было рановато, но кузен Эмильо, муж маминой сестры Елены*, присылал их каждый год именно к Хэллоуину. Взяв "свой" череп и надкусив его, Пенелопа свернула на кухню. Дверь в подвал была распахнута, и мама в потешном костюме мышонка Брэйна мазала ступени какой-то зеленой гадостью. Судя по запаху это было яблочное желе.
- Привет, дорогая, - улыбнулась мама, распрямляясь. - А мы тебя не ждали. Ты же не любишь праздники.
- Ну... - начала Пенелопа, не слишком хорошо представляющая, что сейчас надо сказать.
"Ну, мне некуда податься", просто чудесная фраза. Мамочка, папочка, к вам я прихожу, когда мне больше некуда податься. "Ну, мне нужен горных хрусталь и шерсть", фраза еще лучше. Мамочка, папочка, к вам я прихожу, только если мне что-то нужно.
Порывисто шагнув вперед, Пенелопа обхватила маму за талию, ткнулась носом в большое розовое ухо и издала неопределенный звук - то ли плач, то ли смешок.
- Я тоже тебя люблю, - согласилась мама. - Достань, пожалуйста, кексы из печки.
Хэллоуин на удивление Пенелопы прошел достаточно весело. Она даже поймала зубами яблоко в бочке и с наслаждением его сгрызла, закусывая кексом в форме гробика на колесиках и прихлебывая отменный сидр с легкой имбирной ноткой. Когда гости - дети со всего квартала, а казалось, что со всего города, ушли, она решилась наконец обратиться к родителям.
- У нас найдется кусочек горного хрусталя?
- Наверное... - пожала плечами мама. - А зачем тебе?
Пенелопа потупилась.
- Для колдовства. После этого он, скорее всего, рассыплется в пыль...
- Хорошо, что тебе для этих целей не нужен слиток золота, - хихикнул папа. - Загляни в комнату для гостей, в ту, где обычно ночует тетушка Елена. Там бра с подвесками из настоящего хрусталя.
Тетушку Елену, в отличие от ее веселого мужа Эмильо, папа недолюбливал. Отчего-то мысль об утрате любимым тетушкиным бра подвески, приводило его в хорошее расположение духа.
- А красная шерсть?
Тут уж пожала плечами мама.
- У меня в корзинке.
- Мне нужна шерсть без примесей.
Мама тяжело вздохнула.
- Деточка, мы живем в XXI веке. Есть ли у нас хоть что без примесей?
- Вопрос философский, - подмигнул папа. - Поройся на чердаке. Там где-то валяется мой школьный шарф. Мне его вязала твоя бабушка, а твоя прабабушка лично остригла овцу и покрасила шерсть. Первосортная ирландская пряжа, вот что я тебе скажу.
- Ты погляди, - хихикнула мама, - кажется у твоего отца снова начал отрастать знаменитый ирландский хвост! Ну надо же, а я его только недавно отстригла!
- Я слышу это от женщины, которую едва не назвали Лизандром*? - весело парировал папа. - Ну-ка, Робин Добрый Малый...
Пенелопа оставила родителей радостно пикироваться в гостиной и пошла на чердак. Главное, чтобы назавтра Грэсил не потребовал с нее в уплату еще и ирландской шерсти. А то так никаких шарфов не напасешься.
7.
Утром Пенелопа наведалась на Ярмарку, устроенную неподалеку от города, чтобы закупиться товарами по списку. Каждый раз, когда в толпе мелькало лицо кого-то из Вольгейнов, она вздрагивала. Все в общине знали друг друга, и все в общине знали, как плохо у Пенелопы Брайтхарт выходили зелья. Если Эдмунд прознает о ее визите за ингредиентами - все пропало. К счастью Вольгейнам было на нее наплевать, равно как и торговцам в маленьких лавках. Были это в основном гоблины и эльфы, существа, готовые продать нимбы дьяволу, если цена их устроит. Наконец, нагруженная бумажными пакетами, Пенелопа вернулась в домой. Запихнув все необходимое в довольно большой ковровый саквояж, она отправилась в город. Первым делом - на улицу, где стоял магазинчик Грэсила. Никакого магазина видно не было, но чары, защищающие его, чувствовались. До получения магистерской степени оставалось еще четыре года, но наставница Урсула не зря считала Пенелопу способной в чарах. Примерно половину заклинаний она могла снять не раздумывая, еще некоторое количество заставило бы ее повозиться, остальные были темными, прикасаться к ним не хотелось. Так что, оставив идею проникнуть непрошенной в магазин Грэсила, девушка отправилась обедать в L'Arc-en-Ciel.
Готовил местный повар сносно, хотя запеканка у мамы получалась, конечно же, гораздо вкуснее. Тем не менее, устроившись за столиком в углу, Пенелопа принялась уплетать свой обед. Переживания всегда влекли за собой зверский голод. Когда с запеканкой было покончено, Пенелопа заказала себе имбирный латте и кусок сырного пирога с клубничным соусом и раскрыла захваченную из дома книжку. Утром она не успела ничего прочитать, и от этого становилось не по себе. Пенелопа зашуршала страницами.
- Вот это знак? Колодец идиотский -
Глубокий, затхлый, и глотка не сделать.
Я сел, и камни стал в него кидать,
Чтоб исказить небесный свод высокий
(И лишь себя я исказил - дурак!)*
- Не подозревал за вами, Брайтхарт, любви к мрачной поэзии, - ухмыльнулся Грэсил, устраиваясь на диванчике.
Садиться напротив он к немалому смущению Пенелопы не стал, а просто подвинул ее к самому окну. Помятуя о боли от его прикосновений, девушка предпочла отодвинуться.
- Ну, за вами я тоже не замечала любви к поэзии, - покривила она душой. - Люди изумительны, не правда ли?
- Люди утомительны, - парировал Грэсил. - Ну, вы все принесли?
Пенелопа молча подвинула к нему сумку. Первым делом маг изучил содержимое пакетов, одобрительно хмыкнул, рассмотрев голубоватую эктоплазму в бутылке, пошуршал травами. Потом намотал на палец конец красной нити.
- Ирландская шерсть? - его брови поползли наверх.
- Да, мой отец оттуда родом. Даже не просите меня! - замахала Пенелопа. - У нас дома больше нет школьных шарфов!
- Сойдет, - решил Грэсил. Последним он проверил хрусталь (Пенелопа на всякий случай захватила три подвески) и откинулся на спинку. - Хорошо, я смогу попробовать... прощупать нашего общего знакомого. Остается открытым один вопрос. Хотя, нет - два.
И Грэсил в упор посмотрел на нее. Пенелопе стало не по себе.
- Ка-каких?
- Готовы ли вы, Брайтхарт, прибегнуть к темной магии? И что вы готовы отдать за этот сомнительный опыт?
- А это обязательно? - неуверенно поинтересовалась Пенелопа.
Грэсил рассмеялся, жутко и хрипло.
- Брайтхарт, Брайтхарт! Есть такие области знаний, в которых платить приходится за каждый вдох. Темное колдовство потребует и от вас и от меня огромных усилий. Мне, строго говоря, терять уже нечего. Кроме того, у темной стороны силы с моей родней, можно сказать, пакт. Вы же, Брайтхарт, светлая - аж тошно становится. Вы никогда и никому не желаете зла. Вы даже меня жалели тогда в тюрьме ничуть не меньше, чем своего драгоценного дружка-Вольгейна. Готовы ли вы поступиться ради него чем-то, или нет?
Пенелопа сглотнула комок, выслушав эту речь. Правда, немалую роль тут сыграла страстность, с которой были произнесены слова. Пенелопа словно снова сидела в классе, а Грэсил пытался убедить их, что зелья - искусство куда более тонкое и сложное, чем выплетание сонных чар для челяди целого замка. Историю герцогини N и ее слуг и родных - прообраза Спящей Красавицы - им как раз накануне рассказывала наставница Урсула, и эта история выглядела интереснее и эффектнее, чем рецепт сонного зелья ("красный мак, белый мак, тертый осокоря лист, коготь дал мне рыжий лис").