Аннотация: Что может быть сложнее: вырастить сад в пустыне? юпд: еще одна картинка, примерно вот так должен выглядеть Шади. Эх, кто бы мне его нарисовал...
Я ОБЕЩАЮ ВАМ САДЫ...
Я обещаю вам сады,
Где пена белая жасмина
Так беззащитна, что костьми нам
Леч за нее - блаженство мира
И нежность утренней звезды.
О. Ладыженский
Смерть
1. Алина Шади*
И темнота сомкнулась вокруг меня...
Они пытались ранить железом и словами, но им всем было невдомек, что презираемый ими мальчишка давно научился терпеть боль и оскорбления. В первый день они назвали его мать уличной девкой, а в руки ему дали стальную болванку, вроде тех, что кузнецы используют для работы. На ладонях остались ожоги, кровь потекла в землю. Он молчал. На второй день в еще незажившие ладони вложили золото - металл грязный для каждого махи*. Слова их были еще грубее. Потом его стали называть ванита*, показывая на его гладкую кожу, тонкие изящные руки и длинные волосы. Он молчал. Просто не о чем было говорить с этой обезумевшей солдатней. Он сидел, сложив руки на коленях, стараясь не фиксировать свое внимание на боли, на длинном порезе на голени, который, возможно, навсегда оставит его хромым. Если он выживет.
На десятый день его, изможденного и едва живого, провели длинным коридором и вытолкнули на арену Большого Цирка. Несмотря на палящее солнце - ха! знали бы они, что такое действительно палящее солнце! - несмотря на совсем недавно отгоревшие пожары в бедных районах, унесшие множество жизней, все места на трибунах были заняты. В глазах пестрело от ярких одежд. Вот это действительно было сильным ударом для человека, привыкшего к цвету песка и подношений: розоватого масла, светлого шафрана и высохших веток лаванды. И шум обрушился на него, стократ худший, чем все оскорбления.
- Иди и умри достойно, сын шлюхи, - один из солдат пнул его под лопатку.
Тогда он впервые за все время открыл рот, чтобы тихо сказать:
- Моя мать была югэм*, - и сделал свой первый шаг на арену.
Он вышел на ее середину, жалкий и хрупкий. На взгляд всех этих шумных, ярких зрителей, он был изнеженным ничтожеством. Из одежды ему позволили надеть только набедренную повязку, да перевязали раны. Впрочем, бинты уже успели пропитаться кровью. Волосы ему не остригли - их цвет и длина показались стражникам забавной диковиной - и теперь густая волна скрывала рубцы на спине. Он сдул с глаз непокорную челку и оглядел трибуны. Все были в сборе, и веселье вот-вот должно было начаться.
Шум и оживление показали, что царь со свитой готовятся занять свое место в центральной ложе. Правитель был в белом. В белом и в золоте были его жена и дочь. Сияние драгоценностей на солнце его ослепило.
Ударил гонг.
Их выпустили на арену. Диких зверей в обманчивом человеческом обличье. От них пахло кровью. Он увернулся. Раз. И еще раз. И еще. Потом подобрал короткий меч, такой уродливый, так непохожий на оружие родных земель. Рукоять, конечно же, была кована из железа. Руку пронзила боль такая сильная, что он закусил губу, но крик все равно сдержал. И ринулся в гущу схватки, больше уворачиваясь от ударов, чем нанося их сам. Волосы служили превосходным отвлекающим маневром, и так же, как драгоценности царских женщин, сверкали на солнце.
Он замер среди мертвецов и тихо прошептал:
- Этого больше не будет.
Кажется, ветер пахнул на него могильным холодом и шепнул: "Пустой зарок".
- Победитель! - с некоторым недоумением возвестил распорядитель боев, полный человечек ростом еще ниже, чем женоподобный мальчишка в центре арены. - Победитель - Шади из пустынь Ахии!
Он стоял и смотрел вверх, а всесильный царь смотрел на него. Взгляды пересекались в раскаленном воздухе. Жители этого безумного города, конечно же, не знали, что такое по-настоящему раскаленный воздух.
- Какая награда ждет победителя? - спросил царь, обводя ярящуюся толпу взглядом. - Свобода или смерть?
Что прокричали в ответ зрители, нельзя было сказать. В их порыве было пугающее единодушие, похоронившее в общем реве смысл слов.
- Смерть, - принял решение царь, кивая распорядителю.
Вот уже раздвинулись двери и с трех сторон пошли солдаты с копьями. Он выронил свой меч. Порыв ветра, все тот же, - с могильным запахом и тихим шелестом, - взъерошил длинные серебристые волосы, седые, как у старика и нежные, как у девушки.
- Я проклинаю тебя, Роал, и всех твоих потомков. Еще до окончания года ты будешь оставлен всеми и брошен умирать, - тихо сказал хрупкий юноша, замерший в центре арены. - Твой сын станет костями на столе пьяных игроков, твоя дочь станет игрушкой в их руках. Твои предки отвернуться от тебя. Все что ты любишь, будет потеряно.
Солдаты были совсем близко. Он улыбнулся с бесшабашностью ребенка. Он продолжал улыбаться, когда железный кинжал, обжигая кожу, перерезал ему горло, и кровь потекла на обнаженную грудь. Улыбка мертвеца застыла на тонких губах. А потом эти губы вдруг сказали:
- Восемь.
Темнота - тень, отброшенная грозовыми тучами, в миг затянувшими небо, - сомкнулась вокруг него. По окровавленному песку арены ударили струи дождя.
2. Аглая
Почему последним, что я видела, было твое лицо?..
Дождь зарядил на три дня, превратив мостовые в грязевые потоки. Городская канализация не справлялась, миазмы окутали улицы. Со дня на день должна была разразиться эпидемия. Она стояла у окна, смотря на разом почерневший город. Мраморы его дворцов потускнели, даже статуя Солнца, отделанная лучшей слоновой костью и бронзой, казалась теперь подернутой пылью или пеплом. Отец три дня не вставал с постели.
Все началось пятнадцать дней назад, когда генерал принес тело Марсия, изломанное и окровавленное. Кое-где кости проглядывали из-под плоти, жуткими острыми осколками.
Нет, все началось раньше, с проклятия изможденного беловолосого мальчишки, стоящего в центре арены. Его слова звучали в ее ушах, повторяясь раз за разом. Твой сын станет костями на столе пьяных игроков, твоя дочь станет игрушкой в их руках.Одно из этих мрачных пророчеств уже сбылось. Дело было за малым.
Правитель слег, не в силах больше смотреть на крушение своего мира. Город был охвачен волнениями, ведь каждый в цирке слышал, что сказал варвар с востока. И каждый рассказал о проклятии еще дюжине горожан и рабов. За пятнадцать дней город погрузился в хаос.
Отойдя от окна, царевна медленно опустилась на постель. Простыни были сбиты, никто во дворце не спал вот уже много ночей, все только метались в постелях, преследуемые дурными снами и собственными жуткими мыслями. Откинувшись на подушки, пропахшие пылью и потом, она могла наблюдать зарево пожара. Город горел. Пожар охватил бедные кварталы, где жались друг к дружке уродливые многоквартирные дома, постепенно перекинулся на усадьбы зажиточных граждан. Крики наполнили улицы, волна их докатилась и до дворца.
Зарево стало нестерпимо ярким: загорелся дом Клависа, одного из приближенных царя. Это было концом, и все во дворце понимали это. Распахнулась дверь в покои принцессы, распахнулась безо всякого зловещего скрипа. Царица. Багрянец ее накидки, белая туника, перепоясанная золотым шнуром. На запястьях следы от пальцев, чья-то рука совсем недавно сильно и грубо сжимала их.
- Время пришло, Аглая, - сказала царица.
Шкатулка. Шкатулка в ее руках. Костяные пластины, изрезанные причудливым орнаментом, в котором угадывается что-то чувственное и порочное.
- Да, матушка, - она села, покорно склонила голову и протянула руку.
Флакон, выточенный из цельного куска хрусталя, мягко опустился на ее ладонь. Царица ушла. Даже не стала прощаться с дочерью своего мужа.
...твоя дочь станет игрушкой в их руках...
Она поднялась, подошла к мраморной чаше умывальника и вгляделась в свое отражение на подернутой рябью поверхности воды. Из-под розовых лепестков проглядывало округлое, гладкое, красивое лицо. Волевое, как и положено женщине царского рода.
Она вытащила пробку из флакона, понадобилось некоторое усилие, так тщательно она была притерта. К запаху пота, пыли и розового масла примешался легкий аромат тлена. Смертью запахло. Хотя, если вдуматься, этот запах был обычен для покоев дворца.
Запахи смешались, окутывая ее плотным коконом. Поднесенный к губам флакон был каменно-холоден. У снадобья был горький резкий вкус, заставивший горло сжаться. Она опустила глаза на воду, где медленно кружились под ночным ветерком розовые лепестки. Рябь разгладилась, и она увидела худое спокойное лицо, обрамленное серебристыми прядями волос. Тонкие губы растянулись в улыбке.
Почему последним, что она видела, было его лицо?
Она медленно закрыла глаза.
Тьма
3. Алина Шади
В голосах духов нет искренности, потому что в них нет лжи...
- Из всех твоих затей эта - самая глупая, - проворчал Череп.
- Почему? - Шади потянулся за веером. От его неловкого движения тщательно уложенные в пирамиду свитки рассыпались по полу.
- Вот! Вот к чему приводит поспешность! - Череп раздраженно клацнул зубами. - Сначала ты должен восстановить свои силы. Ты не двужильный, мальчишка, и у тебя не сто жизней!
- Всего лишь девяносто девять, - отмахнулся Шади. - Я ведь все равно должен жениться, этого требует традиция, древняя даже для тебя. Какая разница: она, или другая женщина?
- Это месть, - буркнул Череп. - Мы не учили тебя мести.
- Достаточно того, что вы научили меня убивать, - саркастически ответил юноша. - И быть убитым. Спасибо большое! Никогда не забуду подобных уроков. Я послал за ней. Это решено.
Он встал и медленно, прихрамывая, подошел к узкому окну, вырезанному в скале. У нижней часовни, как обычно в это время, сгрудились с подношениями женщины. Их белые и черные платки пятнами выделялись на фоне светлого песка. До террасы ветер доносил запахи лепешек, пряного вина и согу*.
- Ее привезут с запада к закату. Видишь, дорога на горизонте уже пылит под копытами свадебного кортежа.
- Ничего я не вижу! - огрызнулся Череп. - Перенеси меня на подоконник! И еще - эта вонь, эта ядовитая мерзость делает тебя полным идиотом!
Шади усмехнулся.
Устроив Череп в щели-окне, он вернулся на свой диванчик, заваленный подушками, и прикрыл глаза.
- Бапак*, что ты видишь? - тихо спросил он.
- Ничего хорошего.
- Это как обычно, - Шади позволил себе слабую улыбку. - Но все же.
- Твою победу, Алина Шиам, - хмыкнул Череп.
- Это как всегда.
- И твою глупость. Это тоже как обычно.
- Я сплю, - отмахнулся Шади. - Скажешь, когда они подъедут.
Он завернулся с головой в тонкую ткань, легкую и куда нежнее, чем шелк, о происхождении которой, впрочем, лучше было не знать. Даже дыхания его почти не было слышно, и в комнате повисла тишина. Череп нарушил ее вопросом, заданным безразличным и ровным тоном:
- Ты хотел убить царевну, или ты знал, что она ослепнет?
- Это вы предвидите будущее, черепа и кости, - усмехнулся Шади. - Не я.
И добавил еле слышно.
- Вы ведь никогда не говорите правды, потому что не умеете лгать.
4. Аглая
Мой мир теперь состоял из голосов и запахов, и тлен и плач довлел надо всем...
Путешествие по пустыне было еще утомительнее, чем представлялось Аглае. Ее, закутанную во множество покрывал, легких, почти неощутимых, везли под палящим солнцем. Она не знала, что за животное везет его на себе, мерно покачивая, но называла его верблюдом. Верблюды - давняя мечта, странные создания отцовского зверинца, разнесенного обезумевшей толпой рабов и свободных в клочья. Она все еще чувствовала запах паленой плоти, пота, грязи. Ничего этого она, утратившая отчего-то только зрение, не видела. О, Аглая предпочла бы умереть, чем становиться объектом купли. Ровно ступающее животное везло ее навстречу самой отвратительной судьбе, которая только могла ждать свободную и родовитую женщину города всех городов: она должна была стать женой какого-то варварского князька, живущего в своем лагере посреди пустыни.
Особенно четко Аглая представляла три вещи: бесконечную бесцветную, обесцвеченную солнцем пустыню; шитые из плохо выделанных шкур шатры, где душно и воздух омерзителен и вонюч; и особенно - омерзительную бороду своего будущего супруга. И то, как он будет касаться ее... Эти мысли вызывали в Аглае прилив негодования. Нет! Она заколет себя, но не отдаст тело свободной гордой женщины на поругание варварам.
- Почти приехали, госпожа, - ласково, с сильным акцентом сказала старуха-прислужница.
Она весь путь от родного дома бережно ухаживала за слепой, омывая ее тело, одевая ее, накручивая тонкие пелены. Украшения у Аглаи отняли, остался только оникс на тонком шнурке, принадлежащий когда-то еще ее матери. Все здесь было сделано, чтобы унизить: пустыня, путешествие, узловатые пальцы старой служанки.
- Жалко, госпожа, вы не видите Гор Тьмы, - проворковала служанка. - Они прекрасны. Женщины уже ушли, и мы можем подняться.
- Женщины? - тихо спросила Аглая.
- Да. Они принесли подношения мертвым.
Теперь Аглае начал всюду чудиться запах тлена. Ее везли к кладбищу, к отвратительному кладбищу варваров, который не сжигают тела своих усопших на погребальном костре с положенным количеством благовоний, а кладут его в деревянную колоду и оставляют гнить. Или заворачивают в пелены и закапывают в сыпучих песках пустыни. Кладбище. Под ногами верблюдов. Вокруг.
Наверное, Хару все же пришел за ней, разбил ей голову своим молотом и ведет теперь по полям тлена. Так вот, как выглядит мир за гробом. Тут ничего нет.
- Спешивайтесь осторожнее, госпожа. Мы на месте, - сказала старуха.
Несколько пар сильных рук сняли ее с животного, теперь чудившегося самой химерой, и осторожно поставили на твердую землю.
- Алина Шиам*, ваша верлуфде, - гортанно сказал мужской голос, которого во время путешествия Аглая не слышала. Разговаривала с ней только старуха.
Зашелестела ткань, так, словно ее будущий муж носил тунику, как цивилизованный человек, а не штаны, как варвар. Ткань была, должно быть, тяжелой и плотной, а шагов слышно не было вовсе. Он ступал босиком? Босиком?! По раскаленному песку?!
- Тише в доме предков, - с легкой укоризной сказал голос, который Аглая узнала бы и через тысячу лет.
Беловолосый варвар.
Куда же ты привел свою жертву, Крылатый*? К мальчишке с перерезанным горлом?
- Самнанг, отведи нашу гостью в Персиковую Ротонду, - безжалостно продолжал голос.
- Но Алина... - попыталась возразить старуха.
- В Персиковую Ротонду. Я совершу обряды и приду к полуночи. Пусть она будет готова.
Потом они долго поднимались по лестнице, проходя через комнаты, где было душно, и пахло тленом. Всюду чудился запах смерти и разложения, присущий варварскому кладбищу. Старуха Самнанг раздела ее, вымыла теплой водой, имеющий привкус пыли, втерла в кожу сладковатые благовония.
Ткань платья была тяжелой, непривычно плотной - не из таких делались туники, которые Аглая носила с детства.
Аглая медленно опустилась на подушки. Самнанг ушла, по-стариковски шаркая ногами. Звук ее шагов постепенно растаял в темноте. Аглая осталась одна среди тихих шорохов и запаха тлена.
Весь мир теперь состоял из голосов и запахов, и тлен и плач довлел надо всем...
5. Алина Шади
Лепешки, пряное вино и согу принесли моим мертвым...
В нижней часовне, несмотря на поздний, предзакатный час, было много людей, в основном женщин. Их белые и черные платки делали пещеру подобием шахматной доски. То тут, то там вспыхивали огоньки свечей. Сильно пахло согу и лепешками на меду.
- Алина Шади! - сказала одна из плакальщиц, подняв голову.
Ее слова подхватили, и шелест пронесся по часовне. Шади кивнул.
- Добрый вечер, - тихо сказал он.
Толпа расступилась, пропуская Алина Шиам ко входу в главное святилище нижнего храма. Оттуда он вышел уже в маске, обтянутой кожей. На руках были кожаные же перчатки с аккуратными ногтями, подведенными черным лаком.
Согу туманила мысли. Алина почти не чувствовал ее запаха, пребывая уже не в мире людей, а среди духов. Их в нижней часовне было немного, тем не менее каждый из плакальщиков мечтал услышать волю своих усопших. Шади отвечал на вопросы. Голова кружилась.
Череп был прав: сначала надо было восстановить силы. Совершать обряды вполне мог Сурем. Пусть он и не имел ни силы, ни власти, ни авторитета.
Люди спрашивали. Шади отвечал. Платки сливались в одну сплошную темную массу. Огни были искрами в этой темноте.
Ударил гонг. Резко развернувшись, Шади скрылся в святилище. Маска, плащ и перчатки были сложены в сундук, украшенный серебряными насечками. Сполоснув лицо водой, Шади осторожно выглянул. Часовня опустела. Ни единого человечка. Все спокойно, без напоминаний, покинули священный город мертвых. Наступило время усопших.
Подобрав подол своего одеяния, Шади направился к потайной двери в город. Его слегка шатало от усталости, да и согу действовала на него специфически. Вместо подъема, эйфории, божественных видений были круги перед глазами и головокружение. Возможно, таков удел каждого Шиам. Не так-то много их было.
Путь его вел вниз по слабо освещенной лестнице. К склепам, расположенным в недрах гор. К бесконечному и запутанному лабиринту коридоров и камер, где хранились кости, мумии и мефе*. Главной в этом сплетении комнат считалась зала Покоя - длинное помещение, где в нишах стояли мумии жрецов и жриц, глядя перед собой стеклянными глазами. Проходя через него, Шади поклонился третьей слева: у прабабки Баберье* всегда был склочный характер.
- Привет вам, черепа и кости.
- Мальчишка, - неодобрительно высказался кто-то из предков.
- Сейчас шестой лунный день лета, приближается самум. Новостей больше нет, - Шади криво усмехнулся. - Мне нужно знать, благоприятен ли этот день для брака?
- Наш мальчик женится! - радостно воскликнула Кагисо, всегда находящая повод для веселья.
- Возьми мои кости, - сказал Зубери. - Посмотрим, что выпадет.
Придерживая широкий рукав своего одеяния, Шади достал из фаянсовой плошки стоящей в нише перед мефе пра-пра-прадедушки Зубери фаланги пальцев с насеченными на них знаками. Часть символов была подкрашена черным, часть красным, а часть - желтым. Опустившись на пол, Шади кинул кости.
- Дурной день, - ворчливо сказала Баберье. - Сегодняшняя ночь принесет только беды. Кто же сочетается в самум?
- И то верно, - хмыкнул Шади, ссыпая кости в плошку. - Спасибо вам, черепа и кости. Тогда я поднимусь и отложу свадьбу на более удачную ночь.
- А ты доволен, мальчик, - сказал Зубери. - Где же наши дары, раз мы доставили тебе удовольствие?
Шади развязал мешочек, подвешенный ко поясу, и положил перед каждым из предков по небольшому шарику.
- Горячие лепешки, пряное вино и согу для моих мертвых. Правда лепешки уже успели остыть.
6. Аглая
Ты смеешься надо мной, но плачешь?
Шелестели его одежды, и вновь не слышно было шагов. Аглая напряглась и села прямее, сложив руки на коленях. Ладони ее сжались, стиснув тонкую ткань туники. От вошедшего пахло смертью: тлен, пыль, старость и какие-то сладковатые благовония. Аглая не знала, что говорить ее теперешнему хозяину. И варвар молчал. Лучше бы осталась здесь старуха Самнанг.
- Все говорят, что сегодня неудачная ночь для брака, - нарушил наконец молчание мертвец. - Придется его отложить. Из пустыни придет буря.
Он отошел. Послышался стук захлопываемых ставен. В комнате стало еще труднее дышать. Одежда зашелестела вновь, а потом прохладная рука, пахнущая сладко, дурманяще, коснулась щеки Аглаи. Она содрогнулась и сжалась, но тут же поняла свою ошибку. Лучше быть покорной варвару. Но рука быстро была отнята. Проскрежетало что-то по полу. Возможно, мертвец подвинул кресло? Тяжелое, должно быть, кресло.
- Мне всегда были интересны нравы ваших женщин. Я слышал, дочь какого-то из ваших императоров по имени Юлия устроила со множеством своих любовников оргию прямо на улице. Это было в действительности?
Он намерено хотел оскорбить ее, и Аглая ничего не ответила. Тогда он усмехнулся и заговорил вновь.
- У нас говорят: "Прекраснейшая жена мало говорит с соседями и дружит с другими женщинами. Никто ее не радует, кроме собственного мужа, и только на него полагается она. Не есть она ни из чьей руки, кроме мужниной". Там дальше про женские стати, это уже не так интересно. Ты из достойных жен?
Аглая вновь промолчала. Ей слишком явно указали ее место.
- Завтра я вновь спрошу предков о благоприятном дне. Думаю даже, нам нужно будет сходить вместе. Я прикажу Самнанг, чтобы она приготовила для тебя белое. Спи.
Шелест ткани удалился. Скорчившись на постели, Аглая прижала руки к лицу, смазывая слезы. Судьба виделась ей теперь в совсем темных красках. Мужчина, пожелавший взять ее в жены оскорблял ее, смеялся над ней. Хотя голос его звучал так устало.
Он смеялся над ней, а сам едва не плакал.
7. Алина Шади
Брат мой, ночи бурь пахнут жасмином...
- Явился наконец! - проворчал Череп. - Как тебе первая брачная ночь? Что-то быстро.
- В твоих словах как всегда нет логики, - Шади потянулся, касаясь кончиками пальцев притолоки, украшенной мозаикой из ляпис-лазури и сердолика, и покачиваясь вошел в комнату.
Усталость его взяла свое. Голова кружилась еще сильнее, несмотря на то, что в комнате было прохладно. Сбросив на пол одежду, он обтер разгоряченное дневной жарой тело влажным полотенцем и подошел к окну. Череп, оставленный на подоконнике, так и смотрел в пустыню, и драгоценные камни в его глазницах таинственно поблескивали.
- Кости Зубери сказали, что сегодня неудачная ночь для бракосочетания, - преодолевая зевоту сказал Шади.
- И ты ему поверил? - фыркнул Череп. - Старик всегда врет. Его звали Зубери-лжец, когда еще сам Лжец Ману* не родился на свет!
- В любом случае, я слишком устал. Ты был прав, и мне нужно отдохнуть. Завтра все равно никого не будет, из всех обязанностей, только отнести согу старикам, - Шади зевнул. - Наконец-то я высплюсь. А потом свожу свою дорогую верфлуде на встречу с нашими мудрецами.
Череп фыркнул, выражая свое отношение к затее Шади в целом, как и ко всем ее деталям. Он был скептик, и именно потому Алина Шиам принес его из слепа в свои комнаты.
Шади подхватил Череп и вышел в соседнюю комнату - небольшую ротонду с огромным окном, выходящим на запад. Оно было полускрыто водопадом, отчего в спальне всегда было прохладно, и пахло водой. Поставив Череп на столик, Шади сел так, чтобы до него не долетали брызги, и прикрыл глаза. Из пустыни медленно шел вихрь, который к утру должен был перемешать барханы и скрыть дорогу в город мертвых. Даже жрецы нижнего города не решались после бури подниматься в горы.
Шади уснул среди груды подушек, и уже не слышал ветра, завывающего в ущелье Мису. Песок бил по камням, скручивался в вихри, заставлял младших жрецов в испуге прятать головы под циновки, но не нарушал безмятежного сна Алина Шиам.
В этом сне он шел по темным коридорам города, а мертвецы плясали в каждой комнате, в каждом закоулке. Он шел к залу, где сидят и стоят в нишах его предки, чтобы спросить совета. Все они были здесь: Бапак, чей череп лежал поверх развалившегося давно костяка; строгая Баберье, замотанная льняными бинтами, чья глазурованная фаянсовая маска таинственно поблескивала при свете лампы; Зубери (его костяшки постукивали в миске); Кагисо, сделанная чуть менее искусно, но богаче украшенная. По другую сторону молча покоились в своих нишах прекрасная Хине (стук костей и звон браслетов); Вхету, которогой Шади знал еще при жизни, от его бинтов еще пахло благовониями; Чике, сильная рука, испещренная шрамами и Чиоме, чьи длинные волосы занимали почти всю небольшую нишу, предназначенную для изящной головы изготовительницы амулетов.
- Привет вам, черепа и кости, - сказал Шади во сне.
Они заворочались в своих нишах.
- Чего ты хочешь знать? - прямо спросила Баберье. - Мы расписали твое будущее на сотню жизней вперед. Тебя ждет боль и смерть, а потом ты ляжешь к нам, накрытый золотой маской позора.
В девятой - пустой - нише вспыхнула лампада, заиграв на отполированных розовых стенах.
Он открыл глаза, и несколько минут просто лежал, глядя в потолок, прислушиваясь к тому, как шум водопада сплетается с взвихренным песком из пустыни.
- С тех пор, как я вернулся из плена, мне все чаще снятся странные сны, - сказал он тихо. - Вы проклинаете меня в них. К чему бы это, Бапак?
- А? - Череп, задремавший на своем столике, резко проснулся, камни в его глазах вспыхнули на секунду. Раздраженно клацнув зубами, он ответил. - Всегда готов проклясть тебя посильнее, наглый мальчишка! Ты разбудил меня!
- Извини.
Шади поднялся, накидывая на плечи тонкую ткань покрывала, откинул крышку ларя, стоящего у самых его ног, и достал трубку. Закурив, он прислонился плечом к стене и выставил вперед руку, защищаясь от водяных брызг. Загасив лампу, он стал наблюдать за искрами в песчаных вихрях. На его родине, во множестве конных переходов от гор, в мрачном городе говорили, что в песчаную бурю по пустыне танцуют демоны. Здесь танцевал только песок, похожий на покрывала югэн. Откуда-то ветер приносил сладкий запах цветов.
- Слушай, Бапак, а ты знаешь, почему ночи песчаных бурь пахнут жасмином?
8. Аглая
Я спускалась все ниже и ниже в преисподнюю, и не было ни монетки оплатить переправу...
Утром Самнанг как обычно одела ее, расчесала и заплела волосы, и все это не переставая рассказывать о том, как песчаная буря изменила пустыню. Аглая почти не спала ночью, потому что завывания ветра сводили ее с ума. Теперь она могла только покорно поднимать и опускать руки и терпеливо дожидаться, пока ей не сделают пучок. Говорить не было сил. Наконец старуха сменила тему, но это не смогло обрадовать Аглаю.
- Какая жалость, что вчера был неудачный день для брака, моя госпожа, - сказала Самнанг. - Но как только предки увидят вас, то непременно скажут, что всякий день удачен.
- Предки? - безразлично спросила Аглая.
- Предки видят будущее так же ясно, как мы настоящее. Это чудесное белое платье, чтобы вам позволено было спуститься к ним.
Сердце Аглая сжалось.
- Спуститься?
- Я бы мечтала оказаться на вашем месте, госпожа, - спокойно сказала Самнанг. - Вы сможете побывать в городе мертвых и прикоснуться к костям предков...
Аглая вскрикнула и отпрянула. Город мертвых! Кости! Ее хотят отвести в склеп, в отвратительное место, где разлагаются брошенные тела.
- Я не хотела испугать вас, - ровным тоном сказала старуха. - Накиньте этот плащ. Алина Шиам велел проводить вас к нижней часовне. Пока вы будете испрашивать совета у предков, я приготовлю для вас завтрак. Думаю, лепешек, меда и вина будет достаточно, чтобы подкрепить ваши силы. Ах, как я надеялась уже сегодня приготовить свадебный стол!
Не переставая говорить, Самнанг повела Аглаю вниз по лестнице. Цепляясь скрюченными пальцами за одежду старухи, девушка могла думать только об одном - о ступенях уводящих вниз. Вниз. Вниз.
В преисподнюю.
- Я привела ее, Алина, - сказала Самнанг.
- Ага.
Чьи-то тонкие прохладные пальцы взяли Аглаю за запястье.
Теперь идти было сложнее - варвар не поддерживал ее, да и цепляться за его одежду Аглая не стала. Они спускались все ниже и ниже. В воздухе тяжело пахло благовониями, средствами для бальзамировки - такие однажды привезли отцу, как дар одной из провинций, копотью от факелов и маслом лампад. Должно быть, в склепе было светло. Что увидела бы Аглая? Расписные стены гробниц Та-Кемт, какими их описывали путешественники? Мрачные своды пещеры? Мертвецов, полуразложившихся, превратившихся в скелеты и совсем свежих? Горы утвари, предназначенной для покойных?
- Мы пришли, - сказал варвар. - Стой здесь.
Он отпустил ее руку и отошел, это было слышно по шелесту одежд. Что-то негромко стукнуло, словно горшок о камень.
- Тебе удобно, Бапак? - спросил он.
- Вполне, - прошелестел ветер, гуляющий по катакомбам.
Аглая сжалась, обхватила себя руками и застыла.
- Привет вам, черепа и кости, - звонко сказал варвар. - Аглая Роалия приведена к вам. Благоприятен ли сегодняшний день для брака?
Аглае показалось, что до нее дотрагиваются тонкие призрачные пальцы. Это тени умерших ощупывали ее, словно проверяли пригодность.
- Возьми мои кости, - четко сказал другой голос, совсем незнакомый.
По звукам сложно было понять, что происходит. Разве что - стук костей по камню.
- Снова - нет. Приведи ее завтра к нам, мы совершим обряд. Ты ведь знаешь, третья ночь священна.
- Идем, - сказал варвар, беря ее за локоть. - Бапак, я оставлю тебя, вам есть о чем переговорить.
Он пошел, и Аглая послушно пошла за ним. Она уже поняла свою участь. Единственная возможность, это бежать. Лучше умереть от кинжала, от песков пустыни, чем навсегда остаться с мертвецами в склепе.
- Стой здесь, сейчас подойдет Самнанг, - сказал сухо варвар. - Мне нужно спуститься к городу жрецов. Я навещу тебя вечером, верфлуде.
Он удалился, шорох ткани стал тише.
Бежать.
Куда? Она не знала, и тогда она побежала в произвольном направлении и слишком поздно поняла свою ошибку. Она спускалась все ниже и ниже в преисподнюю, и не было ни монетки оплатить переправу...
9. Алина Шади
Сначала я сгорел, потом я утоп, потом я задохнулся в дыму...
В нижнем городе Алина Шиам всегда встречали с должным почтением. Конечно, несколько юношей-новичков как всегда это бывало, уставились на правителя города мертвецов. На вид он был едва ли их старше, хрупкий, болезненно бледный. Серебряная цепочка с округлым хрусталем у него на шее была неоспоримым доказательством власти, и тем не менее, он был так.... молод.
Алина Шиам спустился по полузасыпанной песком дороге, опираясь на полированный кизиловый посох с серебряными насечками, прошел мимо шатров учеников и опустился на ковер, расстеленный перед обиталищем смотрителя города.
Вот уж кто действительно походил на властелина мертвых, так это старый Белут. Его длинная седая борода, трижды перехваченная серебряными кольцами, свисала до пояса, и кончик ее был заправлен за широкий кушак. Однако, старик низко, насколько мог, поклонился сидящему перед ним мальчишке, и, сложив пальцы в особенную фигуру, приложил их ко лбу.
- Мир и здоровье, Белут, - кивнул Алина Шиам. - Буря не принесла бед?
- Все в порядке, господин мой. Мальчики испугались немного, но не более того.
Шади криво усмехнулся.
- Я принес слова предков. Огни на празднике должны быть непременно красными. Так желает Баберье, и все прочие с ней согласны. Здесь есть Алим и Сурем?
Он оглядел столпившихся вокруг ковра мальчиков, в возрасте от восьми до восемнадцати. Двое из них - темноволосые загорелые близнецы, опустились на колени, касаясь лбами края одежд Алина.
- Ваша бабка просит принести ей немного речного ила и глины, нужно подправить ее лицо. Да, предки говорят, что служить останется Сурем.
- Но... - один из мальчиков, видимо, Алим, открыл было рот, но старый Белут жестом остановил его.
- Кто мы, чтобы противится мудрости предков. Выполните желание вашей бабки, и побыстрее. Будут еще вести, господин мой?
- Нет, - Шади покачал головой. - Я бы не прочь позавтракать у тебя в шатре, смотритель.
И старик и юноша поднялись разом - у старого Белута это вышло даже легче и изящнее - и скрылись за пологом шатра. Там Шади не смущаясь упал на убранную подушками постель и закрыл глаза.
- Тебе нужно отдохнуть, Алина. Пускай кто-нибудь возьмет на себя служение в нижней часовне, - участливо предложил старик.
- Как раз хотел попросить тебя. Есть кто-то старательный на примете?
- Только твой любимец Сурем, старший, я имею в виду, - покачал головой старик. - Он неплохой юноша, но в его голове гуляет ветер.
- Просто у него шило в заднице, - пожал плечами Шади. - В неусидчивости нет ничего дурного, это признак способностей к импровизации. Я дождусь своего завтрака?
В этот момент служанка принесла лепешки с медом. Принявшись за еду, Шади замолчал на длительное время. Старый смотритель уже думал, что так же молча Алина и уйдет.
- Пришли Сурема к завтрашнему дню. Пускай проведет церемонию. И пускай следит за собой, там будет изрядно пахнуть согу. И пусть кто-то из этих котят принесет глину к завтрашнему утру. Давно пора заняться реставрацией стариков, а то ворчат...
Шади, постанывая сквозь зубы, поднялся на ноги. Белута поймал его за локоть уже на выходе, и осторожно отогнул край высокого ворота. Шрам на горле выглядел жутковато, хотя и зажил почти. Старик провел по нему узловатыми пальцами.
- Ты уверен, господин мой, что готов пройти до конца?
- Сначала я сгорел, потом я утоп, потом я задохнулся в дыму, - усмехнулся Шади. - Мне даже перерезали горло. Что, может быть хуже?
10. Аглая
Я чувствую твое сердце под этими пеленами...
Она устала бежать, и теперь только медленно брела, цепляясь за холодные и шершавые каменные стены. В катакомбах сильно пахло плесенью, и всюду ей мерещился плеск воды. Еще в детстве Аглая посещала толосы, где покоился пепел предков. Идя мимо стен, украшенных изысканными фресками, изображающими флейтистов и танцовщиц, смоквы и ланей, она слушала тихие звуки медленно срывающихся с потолка капель. Одна за одной. Как и здесь.
Устав, она замерла, согнувшись пополам, и уперлась ладонями в колени. Как бегун, преодолевший длинный марафон.
- О, это снова ты? - мурлыкнул по-кошачьи голос у ее уха.
Аглая резко выпрямилась, прижимая руки к груди.
- Ну, не нервничай так. И не шуми, эти несносные старики наконец-то уснули, - женщина негромко рассмеялась. - Тебя зовут Аглая Роалия, ты дочь покойного царя. И ты до смерти боишься, я права?
- Кто вы? - спросила Аглая шепотом, гадая, кого же можно встретить в этом склепе. Посетительница? Жрица?
- Меня зовут Баберье, - сказала женщина. - Это значит, что я старшая из близнецов. Но чаще меня зовут ворчливой старухой.
Кажется, Баберье искренне потешалась над этой мыслью. Аглае она не показалась страшной или опасной, и тогда девушка спросила.
- Вы не поможете мне выйти отсюда?
Баберье негромко хмыкнула.
- Я не могу покидать город, к сожалению. Давненько я не видела солнца. В прежние времена нас выносили на каждый праздник, сажали за стол и кормили отборными яствами. Теперь наш удел: лепешки, кислятина, которую они зовут вином и согу.