Аннотация: - Сита, значит... - нервно хихикнул Соджиро. Прежде, чем добраться до Ситы, пришлось бы миновать почти половину Империи. Но об этом он промолчал.
Боккен - по сути своей даже не боккен, а просто утяжеленная палка, которой и не потрудились придать форму меча - уже третий раз за утро вывихнул Ким запястье. Юкеми зевнула, показав подчерненные зубы, единственную уступку моде.
- Еще раз, - безжалостно сказала она.
На правах наставницы она сидела на подушках, попивая ароматный белый чай, по одному запаху которого угадывалась уже его запредельная цена. Встала за это утро Юкеми лишь однажды, когда в додзё заглянул Ран. Поцокав языком, он пообещал привести заодно и Гина и исчез. Невольно вытянувшаяся, как на военных учениях, "наставница" расслабилась и упала обратно на подушки.
- Еще раз.
Это единственное, что можно было от нее услышать. Слова оставались неизменны, зато интонации... о, Юкеми могла сказать два этих коротких слова и как поощрение (что было всего однажды), и как оскорбление и, возможно, даже как похвалу. Пока что Ким похвалы добиться не могла. За прошедшую неделю она разучивала одну единственную кату, и, похоже, наставница всерьез намеревалась добиться совершенства.
Юкеми приходила в дом на скале на рассвете, оставляла свою лошадь в небольшой пещере у подножия, под лестницей, и возникала из тумана как раз в тот момент, когда Ким заканчивала готовить завтрак. Юкеми обладала поистине мужским аппетитом, и никогда не отказывалась от лепешек. И не упускала случая едко заметить, что готовка дается бестолковому ученику - то есть Ким - куда лучше фехтования. Есть, к тому же, приходилось под непрекращающееся ворчание Гина, что фехтованье "не бабье дело". Очень хотелось напомнить необразованному отроку о временах сабанирских, когда женщины запросто управляли государством. А потом, естественно после ритуала мытья посуды, Ким отправлялась в зал, чтобы тренироваться. За прошедшие семь дней она уже начала подумывать, что и вправду надо отказаться от своей идеи. Ришику прощу отравить, чем зарубить!
- Знаешь, в чем твоя беда, Ким-кун? - спросила Юкеми, позевывая.
- Нет, - через силу выдохнула Ким, пытаясь привести дыхание в порядок. Она изрядно запыхалась, и сама прекрасно сознавала, насколько бестолковы ее движения. - Я, что, слишком много думаю о постороннем?
Юкеми с хохотом повалилась на подушки.
- Ох! Это похоже на реплику из пьесы... ну, знаешь, где тэнгу* учит великого полководца Машараму мастерству фехтования. Ты чересчур много пьес смотришь!
Ким так и не сходила в театр. А после у нее попросту не было времени. Когда она не убирала дом, не готовила еду и не мыла после еды посуду, когда она не занималась в додзё под ехидные комментарии Юкеми, она честно пыталась читать списки клинков, выкованных отцом. Чем больше проходило дней, тем яснее ей становилось, что готовка выходит лучше фехтования, а бухгалтерские книги куда понятнее бесконечных записей о клинках, их характеристиках и заказчиках.
Да, между заказчиками не было ничего общего.
- Так в чем моя проблема, Кеми-кун? - спросила Ким, воспользовавшись передышкой.
- Ты занимаешься откровенно не своим делом, - Юкеми понизила голос до громкого шепота. - Я не хочу, упаси меня предки, сказать, что фехтование не женское дело. Просто, честно сказать, лепешки у тебя выходят лучше, чем каты.
Это неприятно перекликалось с собственными мыслями Ким, но сдаваться она не собиралась.
- Может, потренируешься с кинжалом, как все нормальные женщины? - с надеждой спросила Юкеми.
- Нет, - отрезала Ким. - Я научусь! Клянусь всеми богами, научусь!
- Еще раз, - обреченно вздохнула Юкеми.
Встреча у ворот храма (подозрительно затихший волк)
Звук бронзового колокола висел во влажном воздухе еще долгое время после удара. Постепенно растекаясь по угловатым скалам, окружающим Ситу Портовую, он таял, обращаясь в неясный шум ветра. Однако же и у станции Року* путники знали, что монахи обители Киираи-Исобэ* готовятся к полуденной молитве. Немногочисленные паломники узкой змейкой текли по крутой дороге, вырубленной в скалах. Ран пропустил маленькую двухколесную повозку, которую тащил на себе здоровенный детина. За занавеской хныкал ребенок, и можно было предположить, что он везет в монастырь жену с новорожденным, чтобы получить благословение. Ран невесело хмыкнул, пробормотал, что мир упорно не хочет меняться, и заковылял дальше.
У медных ворот он и встретил того, кого искал. Скрестив ноги, Ооками сидел на камне, раскачиваясь из стороны в сторону, и гнусаво тянул молитву, обращенную к Великой Госпоже. Ран замер перед ним, тяжело опираясь на трость. Не раскрывая глаз, Ооками тихо сказал:
- Слухи ходят.
- И какие же? - с усмешкой спросил купец.
- Что ты уже убит.
- Хвастаются, значит. Это был не ты?
"Волк" понял вопрос без лишних дополнений. Покачав головой, он продолжил свою тягучую молитву, становящуюся все истовее, но при этом - все тише.
- Я хочу поговорить с тобой, Ооками-доно, - Ран легонько ударил тростью по колену мужчины. - Возможно даже, прийти к выводу, который устроит нас обоих.
- Иди к пруду с карпами и жди меня там, - велел Ооками, не раскрывая глаз.
Купец медленно повернулся к воротам и проскользнул в толпу паломников, сгрудившихся вокруг бьющей поклоны старухи. Все тело ее, едва обернутое грязными лохмотьями, покрывали язвы, что одновременно отталкивало и привлекало внимание людей. Ран посмотрел на нее без особого интереса и пошел в сторону сада. Он успел поймать уважительный взгляд одного из монахов: вот де человек, предпочитающий созерцание мирской суете и мерзкому любованию уродством. В чем-то монах был прав. Ран ненавидел уродство, это была одна из немногих семейных черт, которые он не желал либо не мог перебороть. Чем больная старуха, уж лучше золотые карпы.
Рыбы резвились в воде, ловя крошки хлеба, которые им бросали дети. Отчего-то именно детей монастырях обычно бывало больше, чем монахов. Умиротворенный настоятель наблюдал за ними, потягивая чай.
- Аки-сан, - настоятель благосклонно кивнул на подушки, разбросанные на песке, окаймляющем пруд. - Вы здесь нечастый, но желанный гость.
- Едва ли я могу быть полезен обители, - вежливо ответил Ран, стараясь использовать не самую крайнюю степень уничижительности.
Настоятель никогда ему не нравился. В Сите Портовой его за глаза называли Толстяком, что в общем-то было созвучно его имени*.
- Присаживайтесь, выпейте со мной чаю, - предложил настоятель.
Уловив густой аромат Лун-Цзин, Ран едва заметно поморщился. Он предпочитал сорта с более тонким, подчас едва ощущаемым ароматом, считая их благороднее. Однако же, отказываться от приглашения настоятеля было невежливо. Опустившись на подушки, Ран принял из рук монаха расписную - в Киираи-Исобэ предпочитали следовать последней столичной моде - пиалу.
- Благодарю, Агура-доно.
- Что привело вас в нашу обитель, господин Аки? Вы ведь и впрямь прискорбно редкий гость... - настоятель покачал головой.
Слова его скорее всего обозначали сетования по поводу отсутствия пожертвований, очень прискорбного отсутствия пожертвований. Ран ощутил острый приступ брезгливости, из-за которой он и не любил посещать ситскую обитель. Он бросил короткий взгляд в сторону ворот. Ооками неспешно шел по дороге, кивком здороваясь с монахами, работающими в плодовом саду. К плечу его была привязана красным шнуром связка из двенадцати бубенцов, которые указывали на принадлежность к аскетической секте Хета. Поклонившись настоятелю, Ооками взял пиалу и с видимым наслаждением вдохнул ароматный пар.
- О чем ты хотел поговорить со мной, Ран-сан? - спросил он.
Присутствие настоятеля Агуры при приватной беседе в планы Рана не входило. Досадливо поморщившись, купец ответил уклончиво.
- Мы должны были закончить старую беседу.
Ооками вроде бы виновато взглянул на настоятеля Киирай-Исобе. Толстяк понимающе кивнул, поднялся со сдерживаемым кряхтением и со всем возможным достоинством направился к центральному двору. Звук колокола затих наконец, что говорило о начале богослужения. Ооками свирепо зыркнул на играющих у пруда детей, подождал, пока они с испуганным писком убегут прочь, и повернулся к Рану.
- Ты решил принять мое предложение, Ранмяку-доно?
- Не помню я никакого предложения, - Ран вытащил из рукава трубку, раскурил ее и только после медленного и обстоятельного созерцания лилового дымка поднял глаза на собеседника. - Но я согласен выслушать и обдумать его.
Ооками фыркнул.
- Ты лукавишь, Ранмяку-доно, мы ведь оба это понимаем.
- Ты тоже лукавишь, к тому же выдаешь себя за адепта Хетта, а сам пьешь вино в чайных, - с мрачным удовлетворением парировал купец. - Я здесь, чтобы выслушать твое предложение.
- Что ж...
Ооками оперся на локоть и выплеснул последние капли чая с плавающими в них чаинками в пруд. Карпы набросились на угощение.
- Что ж, - повторил "волк". - Мой господин делает тебе следующее предложение: повелитель империи никуда не годиться, и все это признают. Наследников у него нет, и любой родственник Юмэ может стать Императором. Мой господин хочет предложить это тебе. Мой господин также знает, что тебе известно место хранения Канри-но Кен. Этим клинком ты подтвердишь свои притязания и...
- Передай Элмас, - оборвал его Ран, - что я не участвую в ее интригах. Можешь еще сказать, что ее слова, сказанные той ночью навсегда отбили у меня охоту находиться с ней рядом и иметь с нею какие-либо дела. И не делай такое лицо, Ооками-сан, не заставляй меня думать, что ты глупее, чем кажешься.
В лице Ооками удивления вовсе не было, но челюсть все-таки дрогнула.
- Я передам, - сухо сказал он. - Но вы бы задумались, Аки, о судьбе своих птенчиков. И о том, кто напал на вас в порту.
- Это очень простая загадка, - улыбнулся Ран, поднимаясь. - Мой поклон княгине.
Чья кровь на тебе? (подозрительно легкий побег)
В кладовой и впрямь обнаружилась дверца в полу, наполовину заваленная мешками с рисом. Пахло здесь пылью и отчасти сыростью - тянуло из той самой двери. Повалившись поверх мешков Соджиро постарался отдышаться, привести мысли в порядок и встряхнуться.
Проблема.
О да, огромная проблема.
Как он и думал с самого начала, это путешествие в Столицу, это превращение его - княжича Ришики - в заложника едва не оказалось гибельным. Хотя, почему же едва? Он ведь пока не покинул пределы дворца.
Потайной ход до моста Боши, находящегося почти за пределами города? Как заманчиво бы было в это поверить, но не солгала ли строптивая госпожа Дикая Кошка? С содроганием Соджиро вспомнил безумный блеск в глазах девушки, отголосок того огня, который был у демона, убившего о-Микан.
В Преисподнюю о-Микан! Пускай получает то наказание, которое положено гнусным развратницам. Пускай в череде следующих перерождений служит... половой тряпкой в публичном доме... или что им там уготовано?
Соджиро покачал головой. Опять появилась эта прискорбная привычка, от которой он, казалось, отучился еще в детстве. Излишняя фантазия едва не лишила его десять лет назад рассудка, нечего ей разгуливаться и сейчас. Однако эта же самая фантазия теперь помогла ему успокоить нервы. Чудесно, и впрямь отправим О-Микан в Преисподнюю, пускай она теперь перед Шияте оголяет свои сомнительные прелести. Оставим мир живым. А у живых, как это известно, есть определенные потребности. И проблемы.
Осмотрев потолок, княжич с некоторым трудом, но все-таки нашел люк, ведущий в спальни прислуги. Подтащив прямо под него бочку, в которой что-то аппетитно булькало (аппетитно, но вот Соджиро, так на самом деле и не оправившегося от потрясения, едва не стошнило), княжич встал на нее и осторожно приподнял крышку. Никого. Совершенно пустая, чисто убранная комната. Откинув крышку люка, Соджиро подтянулся на руках и возблагодарил тирана Гаку, который позаботился о том, чтобы его подопечный не отлынивал от атлетических занятий. Забравшись в комнату без особых помех, княжич принялся за бесцеремонный, но тем не менее аккуратный обыск. В конце концов, отличная память была одной из его главных черт и, возможно, единственным достоинством.
В ларе обнаружилась повседневная одежда, что было явной удачей. Не хватало еще сверкать на всю Империю гербами дома Бениюме. После недолгих раздумий Соджиро взял на двоих, рассудив, что двум мужчинам идти будет проще, чем мужчине и женщине. Так они привлекут меньше внимания. Из обнаруженного в одной из постелей тайника княжич без зазрения совести забрал деньги и кое-какие драгоценности. Пускай сделаны они были из золота и не слишком дорогих камней, но все ж таки в дороге на них можно было протянуть некоторое время. Под конец Соджиро разжился бокуто и коротким кинжалом* и спрыгнул в кладовую. Оставалось только прихватить кое-что из еды, и можно было отправляться на встречу с неизвестностью. Нельзя сказать, чтобы Соджиро так этого хотелось.
Забравшись в лаз, княжич прикрыл за собой крышку и оказался в кромешной темноте. А вот это составляло определенную проблему. Темноту Соджиро не любил. Не настолько, конечно, чтобы спать при свете, или, захлебываясь слезами, умолять кого-то побыть рядом (хотя в его постели все равно все-время кто-то был). Нет, темноту Соджиро не любил с абсолютной взаимностью с ее стороны. Это была война, а на войне требуется храбрость.
- Ход без развилок, - тихо повторил он. - Ха.
Наверху кто-то заворочался. Соджиро медленно обхватил рукой кинжал, спрятанный за пазухой. Толку от него было чуть, но зато сколько уверенности придавала эта дешевая рукоять из грубо выделанной кожи! Густо, сладко, одуряющее запахло кровью. Княжич ощутил позыв тошноты - этот запах всегда будил в нем неприятные, мерзостные, до сих пор яркие воспоминания. Заскрипели кожаные петли люка, крышка откинулась, и Соджиро, зажмурив глаза, чтобы не мешал хлынувший в потайной коридор свет, выставил вперед руку с кинжалом. За этим последовал несильный удар по запястью и фырканье. Княжич, приоткрыв один глаз, посмотрел на Комати. Одежда девушки была вымазана в крови, щеку украшала свежая царапина, вкупе с сажей это и вправду делало ее похожей на демона. Запах крови был так силен, что Соджиро замутило.
- Ты ранена? - выдавил он.
- Не моя кровь, - безразлично качнула головой Комати. - Нам нужно идти.
Она передала княжичу зажженный масляный фонарь и привстала на цыпочки, чтобы захлопнуть люк.
Потайной ход и вправду оказался без развилок. Он извивался, иногда вился вокруг одного-единственного места, порой даже закручивался в узел, но ни один боковой коридор не отходил в темноту. Это внушало Соджиро тревогу: зачем нужен такой простой коридор, да еще начинающийся в комнатах слуг и выводящий за пределы дворца?
- Вас что-то беспокоит, господин? - даже не пытаясь спрятать насмешку спросила Комати.
Соджиро покачал головой.
- Ход рыли дети, - сказала Комати, и больше ничего добавлять не стала.
В голову закралась крамольная мысль, что эта девчонка умеет читать мысли. Стиснув зубы, Соджиро поднял повыше фонарь и пошел вперед. Больше он ничем не намерен был выдать своего недоумения.
Неприятный сюрприз коридор подсунул в самом конце: он начал понижаться, медленно уходить под воду, и, в конце концов, оказался почти полностью затоплен. Идти в холодной воде по грудь было тяжело. Соджиро отдал фонарь Комати и поднял над головой тюк с едой и украденной одеждой. Теперь она точно должна была пригодиться.
Ход закончился точно под мостом Боши, повинуясь скрытому от глаз механизму, один из камней отъехал в сторону, и беглецы вывалились под сильно изогнутую арку моста. Здесь, за границей Запретного города, в непосредственной близости от ремесленного квартала, слышались только отголоски столичной суматохи да тяжелый звон пожарного колокола. Выглянув из-под моста, Комати хмыкнула.
- Похоже, дворец все-таки сгорит...
Соджиро с трудом вскарабкался под склону, кое-где укрепленному камнем, рухнул на пожухшую бурую траву и спрятал лицо в коленях. От одежды пахло сыростью, гарью, вином и кровью. Самое отвратительное сочетание из всех. Его трясло. Гаку всегда знал, что надо делать в таких случаях. Как правило, правда, он выбирал наименее приятный вариант прерывания истерики и отвешивал своему воспитаннику хорошую оплеуху. Комати прибегла к тому же способу.
- Нам некогда здесь сидеть и хныкать! - жестко сказала она. - Поднимайтесь, мы уходим. Что-то подозрительно легко мы выбрались из дворца...
Соджиро провел ладонями по лицу. На пальцах остался липкий грим, давно уже обратившийся в грязь.
- И куда же мы пойдем? - сухо спросил он.
- Я знаю одного надежного человека в Сите.
- Сита, значит... - нервно хихикнул Соджиро.
Прежде, чем добраться до Ситы, пришлось бы миновать почти половину Империи. Но об этом он промолчал.
Связь (финал спокойствия)
Вечер накануне дня Бон обычно проходил в хлопотах. Ким помнила, как ее мать с закатом надевала чистый, ослепительно белый фартук и отправлялась на кухню готовить угощение. В этот вечер кухня вообще заполнялась народом - каждый из жителей дома спешил испечь гречневые лепешки, чтобы утром поднести их в храме усопшим. Здесь, в доме на скале, жили только трое, к тому же не слишком-то они спешили вниз. Впрочем, Гин рубил дрова, потому что купец умудрился внушить ему здравую мысль, что подобное занятие способствует развитию. Раздражения - это уж точно. Ким выглянула во двор.
- Принесешь дров, Гин-кун? Пора печь лепешки.
- Пф! - фыркнул мальчишка. - Лепешки.
- К твоему сведению, брат мой, - назидательным тоном сказала Ким, - это не бабья работа, а самая настоящая традиция. Должны же мы почтить своих предков.
- Вон у мастера мертвецов куча, а что-то я не видел, чтобы он готовился ко дню Бон, - огрызнулся Гин, и вдруг побелел.
Ким обернулась. Аки-но Ранмяку стоял у, прислонившись к стене, и с мрачным видом разглядывал небо.
- Какой плохой ветер... Гин-кун, растопи все очаги в доме. И баню.
Купец повернулся к Ким и тяжело посмотрел на нее исподлобья. Он был то ли разозлен, то ли чем-то расстроен. Ким стало не по себе.
- Списки клинков, - с обманчивой мягкостью сказал он.
- Си-сию секунду, - Ким сглотнула. - Уже иду...
Ким не знала, что же так разозлило купца - ее неуклюжие приготовления к празднику, или же слова Гина. Она, правду сказать, и не хотела этого знать. Холодный взгляд Рана порядком напугал ее. Поднявшись наверх, Ким задвинула дверь, привалилась к ней спиной и перевела дух. Снизу послышались голоса. Потом шаги на лестнице и стук по дереву.
- Ким-сан?
- Господин Юкира?
- Мастер Ранмяку сказал, что вы наверху. Мы сегодня даем "Умерших на полях сражений", я там вторым актером, и, возможно, вы могли бы прийти...
Неуклюжие, робкие попытки молодого актера завлечь Ким в театр забавляли.
- У меня есть сегодня дела, господин Юкира, - покачала головой Ким.
- Господин Ран сказал, что отпускает вас на этот вечер. Еще он просил передать, что погорячился и извиняется.
Открыв дверь, Ким посмотрела на Юкиру. Молодой актер, как обычно по вечерам богато и изысканно одетый, склонился в полупоклоне.
- А что он натворил-то? - хмыкнул Юкира.
- Так. Позволите, я соберусь...
Ким вновь захлопнула дверь и оглядела комнату. На столе лежала раскрытая на сотой странице книга клинков.
- А пойди все пропадом! - процедила Ким.
Сунув книгу в холщовую сумку, она накинула на плечи куртку из ситского шелка, с неделю назад с небрежной улыбкой пожалованную с барского плеча и выскользнула в коридор. Юкира ждал ее у лестницы.
- Я го-готов, господин Обе...
Ей послышалось, как Гин шепнул что-то особенно мерзкое.
В городе царило странное возбуждение, словно готовились не к Бон - дню в большей степени семейному, а к какому-нибудь пышному фестивалю. Зато в квартале увеселений народу была значительно меньше, чем обычно. Жители Ситы старались накануне дня Поминовения проявить благочестие. Обе не прогадал, давая в этот вечер серьезную эпическую пьесу: все те ситцы, которым некуда было податься, собрались у театра. Здесь были даже Юкеми в сопровождении Кеичи-куна из Шяккяку. Эта пара старательно делала вид, что они не вместе, не преставая при этом перешептываться. Ким постаралась держаться от них в отдалении, просто чтобы не мешать.
Юкира растворился в сумерках - убежал готовиться к представлению, предоставив ее самой себе. Пройдя в помещение театра, в обширный зрительный зал, пока еще пустующий, Ким опустилась на лавку и прикрыла глаза. Она была рада вырваться из дома на скале, где в последние дни - с той самой ночи, когда ранили купца - царила довольно-таки нервозная атмосфера. Но и приходить в людное место на театральное представление Ким вовсе не хотелось. Ей казалось, что это... как несоблюдение траура. Да еще и накануне Бон. Ночью она обязательно испечет хотя бы три лепешки - для родителей и для Комати.
Потерев пальцами лицо, Ким достала из сумки книгу и подсела поближе к фонарю, украшенному изысканным цветком лилии в золотистых тонах. Палец опустился на колонку владельцев мечей. Рядом с каждым из погибших она уже поставила аккуратную красную галочку.
Утерян.
Дарован храму в Икэ.
Конфискован по велению Императора.
Конфискован.
Конфискован.
Галочка.
Конфискован.
Галочка.
Галочка.
Галочка.
Га...
Палец метнулся к соседней колонке. 1195 год. 1194. 1195. 1196.
Все эти клинки были сделаны двадцать лет назад.
Вскочив на ноги, Ким метнулась к выходу, где наткнулась на Юкиру.
- Простите меня, Обэ-сан... Я должна передать кое-что господину Рану.
По лицу актера мелькнула тень обиды. А возможно это только показалось из-за грима.
- Погодите хотя бы два часа, Ким-сан! В любом случае в это время опасно ходить по городу в одиночестве.
Ким вздохнула.
- Хорошо. Хорошо.
Вернувшись на место, она прижала мешок с книгой к груди и уставилась на пока что пустую сцену. Зрительный зал начал постепенно заполняться публикой.
Странные убийства людей, которым принадлежали мечи, сделанные ее отцом двадцать лет назад. Именно мечи; хотя отец делал самое разное оружие, у этих людей были именно обыкновенные, совершенно стандартные мечи. Это, правда, еще следовало уточнить.
Как во все это вмешался купец? Скромный торговец тканями из Ситы? ха! На скромных торговцев тканями редко нападают ночью в городе, где убийство купца может стоить головы быстрее, чем покушение на Императора.
Жизнь как-то уж слишком усложнилась. Еще совсем недавно все казалось чистым и простым. Ким покинула пепелище своего дома, чтобы выучиться фехтованию и отомстить Ришике, а теперь почти и позабыла об этом своем решении. Вокруг происходило нечто много более опасное. Захватывающее, возможно, но опасное.
Она почти не обращала внимания на происходящее на сцене. Яркость красок, богатство одежд, смешная условность схватки. Хотя, следовало признать, Юкира был хорош, и в какой-то момент Ким поймала себя на том, что не сводит глаз с его плавных, отточенных движений. Мотнув головой, она опустила глаза в пол.
Спектакль перевалил за половину. Почти все герои уже отправились к князю мертвых, генерал в исполнении Юкиры и его противник - кто-то еще из ведущих актеров труппы - сражались на берегу условного моря в условных камышах. Бамбуковые трубки в умелых руках музыкантов аритмично постукивали, имитируя "прибой".
С грохотом, перекрывающим звуковое сопровождение спектакля, распахнулась дверь. Все головы разом повернулись к выходу, актеры застыли.
- Пожар! В доках пожар!
Эта новость пронеслась по зрительному залу с той скоростью, с какой занимается сухой хворост. Все повскакивали со своих мест. Актеры опустили бутафорские мечи. Спустя долю секунды зал опустел.
----------------------------
* Тэнгу - духи, умеющие летать и вызывать при помощи вееров бурю. Также известны своими злыми шутками и талантами в военном деле. В нашем мире существует легенда, где тэнгу научил фехтованию великого Ёшицунэ
* Року - букв. "шестая", шестая от столицы Ситы по счету станция
* В описываемую эпоху слугам (выходцам из крестьянских или мещанских семей) позволялось носить только бокуто, т.е. деревянные мечи, часто окованные, и кинжалы определенной длины