Иорданская Дарья Алексеевна : другие произведения.

Повесть десятая: о покидающих

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Госпожа Бенитора-но Амайя, прозванная также Кровавой Тигрицей, с самого утра была не в духе. Утратив своеобычную сдержанность, приличествующую монахине секты кассир*, принцесса расколотила несколько бесценных "журавлиных ваз" с острова Коу*, а также запустила жаровней в голову перепуганной служанки.

Повесть десятая: о покидающих

  
   Кровавый алмаз
  
   Начавшийся дождь - мелкий и холодный, в котором, кажется, притаились ледяные иглы - довольно быстро сбил пламя. Да и построены склады были с таким расчетом, чтобы огню не просто было перекинуться с одного на другой. И все же несколько зданий выгорело подчистую, и голые остовы теперь источали омерзительный запах гари. Толпа зевак облепила пожарище, так, что владельцы складов добрались до своей пострадавшей собственности с трудом.
   Отложив в сторону свою палку, Ран присел на корточки, морщась от боли в бедре, и изучил еще шипящие угли. Протиснувшись сквозь толпу, Ким подошла ближе и, не удержавшись, закрыла нос и рот рукавом. Слишком много воспоминаний вызвал у нее запах пожарища.
   - Ран-сан, - выдавила она.
   Повернув голову, Ран посмотрел, но не на Ким, а куда-то поверх ее плеча. И изменился в лице. Выражение обычно спокойных серых глаз сделалось жестким. Рука небрежно легла на трость, и Ким отчетливо представила себе скрывающийся в ней клинок: слегка изогнутый, из довольно тусклой, но отнюдь не хрупкой стали. Тогда Ким тоже обернулась. В толпе в самом первом ряду стояла женщина, невольно притягивающая к себе взгляд. Она была красива, хотя уже не юна; и одета, как подобает имперской аристократке. На глазах у нее была повязка - простая широкая лента безо всякой отделки. Единственным украшением женщины была булавка в виде цветущей ветки голубой гортензии, и все же Ким чувствовала себя безвкусно одетой нищенкой-дурнушкой. Весьма неприятное ощущение.
   - Ким-кун, - сухо сказал Ран, вынуждая ее отвести взгляд от незнакомки. - Помоги мне подняться.
   Ким очнулась и поспешно пришла на помощь, которой в особенности и не требовалось.
   - Держись у меня за спиной и молчи, - тихо приказал Ран, широко расставляя ноги и опираясь на свою трость.
   Женщина, несмотря на свою слепоту, уверенно пошла вперед и замерла в двух шагах от купца. Наклонив голову к левому плечу, она то ли прислушалась, то ли принюхалась.
   - Ран, - тихо сказала она.
   Тон был необычайно фамильярным, а на пухлых губах женщины появилась странная улыбка. Ким стало не по себе.
   - Кто это с тобой? - спросила женщина.
   - Ким, мой новый помощник, - безразличным тоном ответил купец. - Извини, Элмас-химэ, мне нужно разбираться с последствиями пожара.
   - Тебе надо разобраться с последствиями собственной глупости, - мягко сказала Элмас, еще раз то ли прислушалась, то ли принюхалась и пошла к следующему погорельцу.
   Выдохнув со свистом, Ран стиснул плечо Ким.
   - Пошли домой.
   - Я несколько поспешно бросила Обэ, - попыталась возразить Ким и с неудовольствием ответила, что к ней прилипла привычка говорить вычурно, как в пьесе.
   Ран поморщился.
   - Все равно куда. Главное, удалиться от порта и от Элмас, - он задумался. - Квартал Увеселений вполне подойдет.
   Под накрапывающим дождем, который так неприятно затекал за шиворот, они пересекли торговые кварталы и вышли на центральную веселую улицу. Несмотря на ранний час во всех окнах были выставлены фонари, а зазывалам не приходилось особенно напрягать горло. С треском складывали зонты и отряхивая их от капель, люди скрывались во всевозможных заведениях.
   Ран, не смущаясь своей мокрой одежды, скользнул за занавеску Шяккяку и потянул за собой Ким. Оставив сандалии у тощего зазывалы, они прошли через ярко освещенную комнату Бесед и начали подниматься по лестнице. Ким предположила, что наверху должны находиться комнаты для свиданий, и несколько побледнела.
   Из стайки девушек в разноцветных нарядах вышла хозяйка борделя - особа уже немолодая и утратившая свою красоту, тем не менее, сохранившая осанку и достоинство знатной дамы. Поклонившись, она заговорила в слегка старомодной манере - нараспев.
   - Добрый день, Ранмяку-доно, желаете кого-то из девушек? Или... э-э-э... двух?
   Ким ощутила на себе множество липких любопытных взглядов. Как только купец это выдерживает?!
   - Разыщи Юкеми-сан, - отрывисто приказал купец. - И согрей вина и принеси в Сосновую комнату. И если хоть одна из твоих пестрых бабочек...
   - Я поняла, господин, - хозяйка вновь низко поклонилась и жестом отослала девушек к другим гостям.
   Ким показалось, что в стайке "пестрых бабочек" послышался разочарованный стон.
   Сосновая комната оказалась в самом конце коридора, и окнами выходила в уединенный двор, где помимо сарая и нужника кто-то потрудился разбить аккуратный маленький сад. Футон был свернут и плотно связан широкими холщовыми серыми лентами. В самом центре комнаты в окружении подушек стоял довольно широкий стол. Довершали обстановку три больших лаковых сундука, с первого взгляда незаметных: они были украшены заснеженными соснами, в точности как и стены, и потому сливались.
   Ран откинул крышку одного из сундуков и вытащил пару теплых халатов, подбитых ватой. Как и вся ситсткая одежда, они были обильно украшены рельефной вышивкой. На том, что купец протянул ей, Ким смогла различить россыпь плодов и собранные в гирлянды цветы. В этом было какое-то излишество.
   - Переодевайся, Ким-кун, - бросил купец и занялся своим причудливо скрученным поясом. - Так и простуду подхватить недолго.
   Покраснев, Ким поспешно отвернулась и принялась развязывать шнурки своей куртки. Впрочем, она была только рада теплому халату, довольно тяжелому при этом. Заправив концы узкого домашнего пояса за спину, Ким опустилась на крайнюю подушку и стала с преувеличенным интересом смотреть на улицу. Рон с усмешкой задвинул на место ставни, на которых оказалась изображена пара ощетинившихся неожиданно острыми перьями бойцовских петухов.
   В дверь робко постучали.
   - Входите, - сказал купец, усаживаясь напротив Ким.
   Сначала в комнату прошмыгнули две девушки, в отличие от стайки бабочек внизу, одетые необычайно скромно. Они установили и разожгли жаровню, расстелили на столике плетеные салфетки. Был выставлен дымящийся белый рис, и сладкий рис с молочной подливой, и соленые овощи. Не забыли девушки и о бутылочке с водкой. К тому моменту, когда все было готово, в комнату вошли оба отпрыска семейства Обэ. Юкира еще не успел смыть с лица грим. Его сестра, что удивительно, тоже была достаточно сильно накрашена. Молча обменявшись кивками, Обэ сели на свободные места. Служанки, повинуясь небрежному взмаху руки купца, исчезли с глаз и тщательно прикрыли за собой дверь.
   - Что-то случилось, Ран-доно? - первой заговорила Юкеми, протягивая руку за водкой.
   Купец молча подвинул к ней бутылочку и мрачно следил за тем, как наполняется чашка.
   - Элмас сожгла мой склад, - сказал он наконец.
   - Почему вы думаете, что это поджог? - спросила Юкеми. - При всем уважении, шишо*, пожары в Сите не редкость.
   Ким думала так же, но предпочла промолчать. Тем более, она предполагала, что у изворотливого купца на все отыщется ответ.
   Отыскался, естественно.
   - Она сама мне сказала. Не будем об этом. Я всего лишь хотел попросить вас об одном: приглядите за этой дурочкой, пока я буду в Ришике.
   - Вам нельзя пересекать границу! - вырвалось у Ким.
   Купец с интересом и насмешкой посмотрел на нее.
   - Мне и в Столице нельзя появляться, но именно туда я собираюсь. Ты, Ким-кун, хочешь научиться фехтовать и осуществить свою великую месть? Ну, вот и учись.
   Ким прикусила губу.
   - Это из-за клинков... Лариша? - спросила она, намеренно избегая слова "отец". - Я знаю, что их объединяет.
   Прозвучало это почти с вызовом.
   Ран с самым невозмутимым видом подвинул к себе плошку со сладким рисом и достал из высокого стакана перевязанные красной нитью палочки.
   - Ну и.
   - Все они сделаны около 1195 года, - с тем же вызовом сказала Ким.
   Она могла бы поклясться, что купчина изменился в лице. Его бесстрастное лицо стало совершенно ледяным. Воткнув, вопреки всем правилам приличия, палочки в рис, он поднялся и взял свою трость.
   - Пусть хотя бы на одну ночь девочка останется у вас, - бросил он и вышел, сильно прихрамывая. Дверь за ним закрылась.
  
  
   Тигрица собирается в дорогу
  
   Госпожа Бенитора-но Амайя, прозванная также Кровавой Тигрицей, с самого утра была не в духе. Утратив своеобычную сдержанность, приличествующую монахине секты кассир*, принцесса расколотила несколько бесценных "журавлиных ваз" с острова Коу*, а также запустила жаровней в голову перепуганной служанки. По счастью, то ли девушка оказалась ловка и сумела увернуться, то ли госпожа Амайя в последний момент отвела руку в сторону; но жаровня ударилась в стену и развалилась, рассыпая горящие угли по столь же бесценному ковру из белой овечьей шерсти, сотканному также на Коу в те два десятилетия, что остров принадлежал Империи.* Ковер, конечно же, был испорчен. Казалось довольная сделанным и немного успокоившаяся, Амайя опустилась на узкую кушетку для отдыха, раскинувшись на подушках, и рассеяно поправила повязку.
   Привлеченная шумом в покоях младшего принца, госпожа Мурасаки отодвинула перепуганную служанку и заглянула в комнату. При ярком свете, льющемся сквозь настежь распахнутые окна, она смогла по достоинству оценить причиненный покоям ущерб. Не ограничившись тем, что можно разбить или подпалить, Бенитора-но Амайя, полностью оправдывая свое второе прозвище - Бешеная Тигрица - изодрала несколько шелковых занавесей, раскрошила бамбуковую штору, прикрывающую альков с кроватью и разрезала почти все подушки, украшенные до того прелестной вышивкой. В комнате пахло пролитым вином и гарью - то ли от ковра, то ли натянуло в окно.
   - Я пришла, чтобы сообщить тебе удивительную новость, - начала Мурасаки, - но вижу, что...
   Она не договорила, предоставляя подруге самой закончить фразу. В былые годы, когда обе женщины были придворными дамами при старой Императрице (да будет ее путь в небесных садах покоен), они часто разговаривали полуфразами и даже полусловами, великолепно понимая друг-друга. Замужество, конечно, изменило Амайю - и, честно говоря, госпожа Мурасаки не нашла в себе силы это замужество не то, что одобрить, а просто принять - но не мог же дружбе настать конец!
   - Опусти шторы... - пробормотала Амайя.
   Мурасаки закрыла сначала бамбуковые ставни, а потом задернула тяжелые парчовые шторы, источающие противоречивый аромат дуба, жимолости и сандала. Амайя медленно подняла руки и развязала скрученную странным узлом на затылке ленту, заморгала часто-часто. Мурасаки никак не могла привыкнуть к тому, что ее практически слепая днем подруга великолепно видит в сумраке, а то и вовсе в темноте. На ум приходило сравнение с совами и летучими мышами, а то и вовсе с какой-то гадостью, вроде кротов.
   Потерев в изнеможении лоб, Амайя спросила:
   - Что за новость?
   - Крыло Феникса почти полностью уничтожено пожаром. Энбати-сама и прочие дамы спаслись, но вот о-Микан "вдохнула небесных вишен", - полные красиво очерченные губы Мурасаки искривились в неприятной усмешке. - К тому же пропал этот мальчик - Ришикский княжич - его наложница и наставник. Как тебе такая новость, а? Повелитель послал им вдогонку Диких.
   Амайя устало вздохнула.
   - У меня есть для тебя новость не хуже...
   Протянув руку, она нашарила на столике шкатулку, трясущимися от напряжения пальцами откинула крышку и вытащила тщательно скрученный лист такаками. Для полного сходства с любовным посланием не хватало только желтой ленты и цветущей вишневой ветки. Развернув письмо, Мурасаки пробежала глазами по неровным рядам корявых иероглифов. Автор послания явно не тратил время на оттачивание искусства каллиграфии. По правде сказать, создавалось впечатление, что он вообще не тратил время на обучение письму. Впрочем, присутствие нескольких очень редких и старых знаков указывало на принадлежность автора к весьма знатному, а то и вовсе императорскому роду.
   Словом, этот автор угадывался без труда.
   Акиюки-но Мугэн.
   "Заговор, как прозорливо говорила Эдзо-сама, действительно существует.
   В нем участвовала курица о-Микан, а может и какие другие девицы из того же курятника.
   И мальчишка из Ришики. У него неплохая телохранительница, так что мальчишке удалось от меня уйти.
   Отправляюсь за ними в Ситу.
   Мугэн"
   - А с чего он взял, что Ришикский княжич едет в Ситу? - поинтересовалась Мурасаки, скручивая письмо.
   Амайя пожала плечами.
   - Он как обычно выдает желаемое за действительное. Просто ему самому очень хочется побывать в Сите. Там... не важно. Удачно, что ты зашла ко мне, Мурасаки, дорогая. Ты все еще вхожа к госпоже Энбати, не могла бы ты достать для меня пропуск? Думаю, лучше мне последовать за мужем, пока он не наломал дров своим ножичком. К сожалению Мугэн ни в чем не знает меры.
   Мурасаки подняла аккуратно выщипанные брови в немом, но оттого не менее ехидном вопросе, который Амайя проигнорировала.
   - Помимо пропуска тебе понадобится разрешение на проезд по дорогам, а застав до Ситы... - Мурасаки подсчитала, загибая пальцы, - семь.
   - Не беспокойся, заставы я преодолевать умею, - спокойно ответила Амайя.
   Она поднялась, лениво потягиваясь, как хорошо выспавшаяся кошка. Даже самое прекрасное и дорогое придворное платье никогда не шло ей. Бенитора-но Амайя выглядела хорошо только если была основательно вооружена. И Мурасаки не сомневалась, что где-то в сундуках под ворохом ненужной ей изысканной одежды, принцесса хранит свои любимые клинки. И Мурасаки также не сомневалась, что Амайя вновь умчится из Столицы за своим неизвестно за какие заслуги обожаемым мужем, и возможно никогда уже не вернется. Дела творились темные, что не говори, и попытка покушения на Императора (неосуществленная, впрочем) и поджог крыла Феникса были еще не самыми странными из них.
   Мурасаки еще раз глянула на письмо младшего принца.
   - О каком покушении он пишет?
   Амайя внимательно посмотрела на подругу своими отчего-то неприятными дымчато-серыми глазами. Кажется, она не просто хорошо видела в сумерках. Кажется, она видела намного глубже, чем нормальный человек.
   - Сам Император повелел Мугэну расследовать это дело и наказать виновных. Мой муж склонен к поспешным выводам, иногда его следует охолаживать.
   - Я впервые слышу о подобном, - покачала головой Мурасаки.
   Возможно эти слова и прозвучали со стороны самонадеянно, но в конце концов госпожа Мурасаки не всегда была обыкновенной придворной дамой. Пускай услуги ее не были востребованы нынешней Императрицей - Энбати-сама предпочитала своего фаворита Харива - но круг гадателей о даме не забывал. И вдруг - такие тайны, которые знает одна из лучших шпионок, что немудрено, знает ее горячий, не слишком умный муж, но вот бывшая хранительница крыла Феникса - ни сном, ни духом!
   - Я погадаю тебе на дорогу, - решила Мурасаки, вытаскивая из шкатулки чистый лист бумаги.
   Разорвав его на четырнадцать равных частей, она принялась надписывать на них особенные знаки. Амайя едва заметно скривилась. Мурасаки прекрасно знала отношение своей подруги к предсказанию будущего - брезгливое отчего-то - но гадания не прекратила. Тасуя листки, как карточки со стихами, Мурасаки едва слышно бормотала заклинание, призывающее предков. Почти все они в роду дамы были предсказателями и колдунами. Пальцы двигались все быстрее. Амайя зевала, что немного отвлекало и могло повлиять на результат, потому что духи не любят небрежения. Шикнуть на подругу Мурасаки не могла, ведь это нарушило бы ритуал. Все члены клана Бенитора отчего-то страшно не любят разного рода ритуалы.
   Пальцы двигались все быстрее, и вот один листок выскользнул из рук.
   Знак Меча.
   Если за ним следует Человек, то это означает войну, убийства и пролитую в большом количестве кровь. Если за ним следует Столица, это означает переворот и смену власти. Если за ним следует Женщина, то знак Меча признается недействительным, и гадать приходится заново, окурив сначала комнату благовониями, чтобы умилостивить предков.
   Выпал Лист. А это вообще ничего не значит, потому что Меч и Лист никогда не выпадают вместе. Убийство и милосердие как-то плохо сочетаются.
   Мурасаки озадаченно переводила взгляд с оброненных кусочков надушенной сандалом такаками на собственные руки. Туда и обратно.
   - Собирайся, - бросила она, поднимаясь на ноги. Зашуршал великолепный, кстати, ситский, шелк. - Я иду просить у Энбати-сама пропуски для нас.
   - Для нас? - в голосе Амайи послышалась почти что насмешка, столь знакомая по годам юности.
   - Я еду с тобой, - обронила Мурасаки и слишком, почти непристойно для придворной дамы поспешно вышла из комнаты.
  
  
   Как кошка с мышью
  
   В часовне Шияте-ноо-ками пахло пылью, сыростью и плесенью - тем особенным устоявшимся запахом, присущим давно заброшенным местам. Столица разрасталась быстро, и еще какие-то лет десять назад часовня располагалась за городскими стенами. Сейчас ее зажимали со всех сторон темные заборы и убогие дома нищих купцов, держащих на Торговой стороне Широгава* мелочные лавки и дешевые чайные дома. От этого святилище жестокого бога смерти не сделалось посещаемее. Пол часовни устилал толстый слой сухих листьев, скопившихся за несколько лет - большей частью их нанесло с улицы (постарались нерадивые дворники), но кое-что упало и через прорехи в крыше. Чаша-купальня и каменный алтарь были покрыты трещинами, деревянные скамьи давно уже разломали на дрова местные жители. Сам Шияте, давно уже облупившийся, грустно взирал на запустение с невысокого постамента, когда-то украшенного тканями и гирляндами цветов. Только несколько щербатых тарелок у ног божества и букетик истлевших почти астр, прицепленный на кончик изогнутого серпа, указывали на то, что хотя бы раз в год на праздник Поминовения в святилище заходят люди. До дня Бон оставалось еще две с лишним недели.
   В целом обстановка вполне соответствовала сумрачному настроению Соджиро. Они перебрались сюда еще под покровом темноты, но вот уже наступил день, а княжич все еще сидел, понурившись, у ног жестокого бога. Комати все это время где-то пропадала, и Соджиро почти мог поспорить, что она его бросила. Звук шагов, осторожных, довольно медленных, но все же недостаточно ловких, чтобы быть незамеченными, заставил Соджиро поднять голову.
   - Повсюду стража! - Комати бросила ему на колени небольшой сверток. - Поешьте, смойте грим и переоденьтесь. Еще не мешало бы остричь ваши волосы, слишком приметны. До завтрашнего рассвета мы должны покинуть город.
   Покинуть город? Ха! легко сказать!
   Соджиро вытащил из фуросики лепешку, надкусил ее и стал жевать, совершенно не чувствуя вкуса. Точно он сейчас мог сказать только одно: лепешка черствая. И все тут.
   Комати между тем начала деловито переодеваться, ничуть не смущаясь присутствием молодого человека. Ее когда-то изящное придворное платье, теперь обгоревшее и запачканное кровью, упало на пол. Зашуршали потревоженные листья. Соджиро отчего-то отвел глаза и стал смотреть на медленно темнеющее небо. Начался дождь, хлесткий и холодный, не оставляющий надежды на возвращение лета. Небольшой кленовый лист, пронзительно-красный, скользнул через прореху в крыше и, медленно кружась, опустился на пол поверх своих давно засохших сородичей.
   - Поторопитесь, господин, - напомнила Комати.
   Она стояла, уже повязывая пояс, и удивительно походила сейчас на мальчишку. Неуловимо изменились ее манеры, движения, даже взгляд; все выглядело так убедительно, словно девушка долго этому училась. Свои не слишком длинные волосы она подобрала наверх и завязала шнурком, как делают мужчины, потом достала из-за пояса кинжал.
   - Обрежьте волосы, господин. И поторопитесь. Стража может появиться с минуты на минуту.
   Соджиро аккуратно положил пустой платок на постамент статуи Шияте и медленно поднялся. Каменная чаша для омовений все еще была полна воды, достаточно чистой; понадобилось всего лишь выбрать из нее сухие листья. Вода предательски отразила лицо княжича - перепуганное, изможденное, с потекшим гримом. Соджиро поспешно склонился и принялся отмывать белила, стирать их краем рукава, все равно одежда навсегда загублена. Потом и вовсе стянул и отбросил пропахшую гарью куртку.
   Отражение с глади помутневшей от белил и сурьмы воды глядело на него и ухмылялось. Ненавистное, со всеми его родинками и шрамами. Со странными для жителя Ришики раскосыми глазами. "Лицо матери", как говорил Сод...
   Соджиро со всей силы ударил по воде, разбивая видения. Потом вырвал у Комати кинжал, похоже, испугав ее своей поспешностью. Маленькая победа, да.
   Княжич сжал в руке косу и полоснул по ней слегка затупившимся лезвием кинжала. Волосы, изрядно укороченные, рассыпались по плечам; коса задушенной змеей упала в сухую листву. Нагнувшись, Соджиро принялся остервенело смывать с волос краску. Вода, пахнущая прелой листвой и белилами, стекала по его голой спине, по шее, оставалась гнилостным привкусом на дрожащих губах. Потом княжич отжал свои волосы, кое-как закрутил их на затылке, закрепив припасенной в рукаве булавкой, и начал поспешно одеваться. Платье слуги походило на то, что ему приходилось носить в далеком ученичестве, когда Гаку заставлял бегать кругами по лесу, перепрыгивая через корни и поваленные стволы. Старому лису особенно нравилось гонять своих подопечных по бурелому. Соджиро прикусил губу, надеясь, что боль заставит лишние сейчас, да и всегда, мысли и воспоминания выветриться из упрямой головы. Потом, не удержавшись, еще раз посмотрел на свое отражение. Юноша, глядящий с поверхности воды, кажется, смущенно улыбнулся и пробормотал что-то вроде "Прости, Соджи!". Княжич прижал руку к губам.
   По деревянной мостовой загрохотали чьи-то ноги.
   - Стража! - Комати отпрянула от двери и вцепилась обеими руками в локоть Соджиро. Сильно вцепилась, до боли, заставившей юношу очнуться. - Надо уходить.
   Стражники были совсем близко: громко переговариваясь, пошучивая, часто весьма и весьма непристойно, они стучали в каждую дверь. Еще минута, и они заглянут в святилище Шияте и обнаружат беглецов.
   - Поздно, - апатично сказал Соджиро. - Они в одном доме от нас. Если мы сейчас выйдем, то просто...
   Договаривать он не стал, и так все было ясно, протянул Комати кинжал и отвернулся к статуе божества. Шияте улыбался, поглаживая кончиками пальцев, покрашенными в красное, свой любимый серп. Стражники возникли уже на пороге, закрыв свет.
   Комати схватила Соджиро за плечи, с неожиданной, пугающей силой, и поцеловала его. Одна ее рука неловко обвила шею княжича, вторая вцепилась в постамент.
   - Здесь только парочка детишек! - зычный голос одного из стражников заставил Соджиро вздрогнуть и прижать Комати к себе. - Детишки каких-нибудь купчишек. Маменькины сынки. Вместо того, чтобы приносить пользу, обжимаются по темным углам!
   - А ты хочешь, чтобы такие детишки служили в нашем отряде? - насмешливо предложил второй, и его слова породили целую бурю хохота.
   - А что, я не против. Особенно вон тот, повыше! - вставил кто-то еще.
   - В любом случае, нам здесь нечего делать, - резюмировал первый. - Только время теряем.
   Несколько грубых насмешливых голосов посетовало, что нельзя пропустить такое представление. Кто знает, не зайдут ли купчики дальше? Однако начальник отряда шикнул на своих расшалившихся подчиненных, и спустя полминуты стражники, гогоча, удалились вниз по улице. Все это время Соджиро и Комати простояли, вцепившись друг в друга и почти не дыша.
   Раскат грома прозвучал в полной тишине и поглотил последние отзвуки голосов. Соджиро отпрянул, переводя хриплое дыхание, и как подкошенный рухнул на пол. Комати вытерла губы тыльной стороной ладони.
   - Что расселся?! Нам надо идти, пока они не вернулись за продолжением представления! Поднимайся и пошли!
   Голос ее отчего-то дрожал, и в другой раз Соджиро счел бы это своей маленькой победой. Но не сейчас. Он был слишком напуган и возбужден, и больше всего мечтал... он и сам не знал о чем. С некоторым трудом поднявшись, он безропотно последовал за Комати под расходящийся все больше дождь.
   Две недели до праздника Бон, который ознаменует наступление зимы. Семь застав до Ситы, три из которых, что особенно неприятно, находятся в Ришике. И смерть, следующая по пятам. И сам Соджиро, находящийся под призрачной защитой непредсказуемого демона в обличье прекрасной девушки.
   Соджиро пришло в голову: он знает, кому бы все это понравилось.
  
  
   Дамы вступают в игру
  
   Карету притормозили у ворот, выходящих на мост. Стражник бесцеремонно отдернул занавесь и изучил весьма неприятным взглядом двух сидящих в полумраке женщин. Слегка нахмурившись, Мурасаки протянула ему пропуск, заверенный личной печатью Императрицы.
   - Выйдите и подождите в караульной, - распорядился стражник. - С вами поговорят.
   Мурасаки удивленно подняла брови и надменно произнесла:
   - У вас нет права останавливать нас. Мы едем по поручению Энбати-химэ-сама к господину Харива!
   - Так-так-так... значит вам повезло, потому что я уже здесь!
   Отдернулась вторая занавеска, и Амайя зажмурилась, защищая глаза от яркого света фонарей. Харива усмехнулся, оглядев обеих женщин, после чего кивнул.
   - Отведи их в сторожку. Мы сейчас побеседуем.
   Стражники достаточно бесцеремонно выволокли женщин из кареты и подтолкнули к распахнутым дверям в надвратную башню. Сверкнула молния, и можно было разглядеть в этой вспышке множество вооруженных стражников, толпящихся на мосту. Харива отдал короткое, едва слышное распоряжение, и направился к воротам.
   - Ты не объяснишь мне, для чего мы разыгрывали этот спектакль, вместо того, чтобы честно рассказать о цели нашего путешествия? - едко поинтересовалась госпожа Мурасаки, когда женщины наконец остались одни.
   Амайя неспешно опустилась на скамью, достала из рукава ленту и принялась повязывать ее на глаза. Ответила она только спустя долгое время, когда проверила, не мешается ли повязка.
   - Внутри дворца зреет заговор, небезопасно трубить на каждом углу о цели нашего путешествия.
   - У тебя мания! Не думаешь же ты, что в заговоре против Повелителя участвует Энбати-сама? - Мурасаки в раздражении фыркнула. - Ей-то какой прок? Что она получит в случае...
   - Я не утверждаю, что Энбати участвует в заговоре, хотя следы и ведут на женскую половину дворца. Там всегда было змеиное гнездо, и Энбати в этом гнезде просто - курица. Но неизвестно, не преследует ли этот заклинатель какие-то свои цели?
   - Преследует, - Мурасаки закатила глаза. - Милая, всякая собака при дворе преследует свои цели, но это не...
   Договорить она не успела, потому что дверь распахнулась. Харива поставил на стол еще одну лампу и указал на свободные лавки.
   - Присядьте, Мурасаки-доно, беседа будет долгой. Вам известно, что сегодня утром Повелитель закрыл город для входа и выхода, как закрыл и все его районы?
   - Известно, - произнесла Амайя прежде, чем ее подруга успела открыть рот. - Нам любопытно, только, почему уважаемый придворный маг Энбати-химэ-сама командует сейчас гарнизоном?
   - Говори за себя! - едва слышно пробормотала Мурасаки.
   Харива с интересом изучил обеих женщин. Особенно пристально он разглядывал принцессу Бенитора. Ни один мускул на лице Тигрицы не дрогнул, только губы едва заметно искривились, то ли от досады, то ли из брезгливости.
   - Ходят слухи, что Акиюки-сама покинул город прошедшей ночью...
   - Если и так, - спокойно ответила Амайя на невысказанный вопрос, - это произошло до того, как Повелитель объявил о закрытии ворот.
   - Куда и по какому делу направился ваш муж? - резко спросил Харива.
   - Вы ведете себя не как почтенный заклинатель, а как пыточник, - от слов монахини повеяло холодом и ненавистью. - Вы явно не на своем месте, Харива-сан. Я не вправе отвечать на ваш вопрос, как вы не вправе его задавать.
   Заклинатель медленно поднялся со своего места, проверил запор на двери, а потом вернулся к столу. Из рукава его выскользнули два узких коротких кинжала с необтянутыми кожей рукоятями. Диковатая гравировка на клинках выдавала работу заморских мастеров. Мурасаки, немного испуганная, отодвинулась, переводя взгляд с замершей подруги на кинжалы.
   - Вы думаете, вероятно, о собственной исключительности, Амайя-сан? - Харива едва заметно улыбнулся. - Вы всего лишь младшая принцесса, супруга одного из младших сыновей Императора, да упокоится он в мире, и дочь рода, который не имеет больше власти в этой стране. А ваша спутница - всего лишь придворная дама давно умершей императрицы. Никто даже не заметит, если вы обе исчезните. Поэтому в ваших интересах рассказать мне, куда направился господин Муген. Тогда возможно...
   - Мы умрем легкой смертью, - с насмешливой патетичностью оборвала его Амайя. - Мурасаки, милая, как ты думаешь, на чьей этот приятный молодой человек стороне?
   Харива с сожалением покачал головой.
   - Наслышан, наслышан о вашем нелегком характере, Амайя-сама. Иная женщина и не могла стать женой легендарного Демона. Что ж, не желаете говорить - не надо. Просто подтвердите мою маленькую догадку: Муген-сама отправился в Ситу, чтобы повидаться с неким господином, на которого мы все очень рассчитываем, верно?
   К изумлению Мурасаки, именно эти загадочные, но в общем-то простые слова заставили Амайю побледнеть.
   - "Мы все очень рассчитываем"... - повторила монахиня, поднимаясь. - Вот, значит, как?
   - Вы ответили на мой вопрос, Амайя-сама, - удовлетворенно кивнул Харива, откидывая запор на двери. - Ко мне! Было приятно побеседовать с вами, дамы, но мне пора. Доброй ночи.
   Амайя схватила подругу за рукав и решительно отпихнула к стене.
   - Стой там и не двигайся! И даже не пытайся цапнуть эти кинжалы, Мурасаки, они мне не нравятся!
   Зашуршала одежда, и свитая в кольцо плеть выскользнула из рукава в ладони госпожи Бенитора.
  
   -------------------
   * Шишо - учитель, наставник. Обращение к человеку, обучавшему лично тебя (в отличие от "сенсей", которое относится ко всем людям с определенной степенью)
   * Кассир - одна из наиболее демократичных сект; ее последователям позволено было вступать в брак, употреблять мясо и вино и носить оружие. Предосудительным для последователя кассир считалось проявление гнева, громкая брань и непристойные шутки. Своим покровителем они считали Касэя-мэ - богиню брака и дома. Однако, поскольку в одном из своих земных воплощений Касэя-мэ была безжалостной и искусной воительницей, почти все члены секты также были связаны с боевыми искусствами. Обычно кассир выбирали люди, желающие получить монашескую неприкосновенность, не изнуряя себя при этом обетами. Однако жесткие внутренние правила, неизвестные непосвященным, не позволяют секте слишком разрастись. Долгие десятилетия руководителем кассир были члены клана Сога, пока последнего - Сога-но Кьё не сменила Бенитора-но Эдзо
   * Журавлиные вазы - или вазы "Тысяча журавлей" делались на острове Коу, одном из ближайших соседей Багряной Империи. Это довольно высокие, широкие в плечиках фарфоровые вазы, искусно инкрустированные цветными глинами и кусочками стекла. Их рисунок традиционно - тысяча расправивших крылья журавлей. Дарились такие вазы на свадьбу, новоселье, а также по случаю получения высокой должности, в знак пожелания счастья, и ценились очень высоко. Слуга за разбитую "журавлиную вазу" мог поплатиться рукой или ногой
   * Имеются в виду 725-743 гг.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   3
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"