Некий немец, величие коего долгое время оспаривалось на том лишь основании, что цель, перед собой поставленная, оказалась ему не под силу, нынче снова входит в моду, знакомо вздыбливая вверх правую руку и бойко шевеля усиками с неисчислимых экранов, книжных и газетных страниц.
Выясняется то, о чём следовало догадаться много раньше, но лучше поздно, чем когда-нибудь: непосильное не обязательно преступное, и вина несправедливо опороченного "пророка" / коль скоро вообще имела место быть / в нетерпеливом желании одним махом завершить задуманное, без учёта непредвиденных обстоятельств и своих / как оказалось, ограниченных / возможностей.
Угождая собственному тщеславию / обычный недостаток гениальных натур /, упомянутый немец устремился к цели с неоправданной поспешностью, забыв, что всякому следствию предшествуют причины, без учёта которых рискуешь не только делом своей жизни, но и самой безупречной репутацией.
Надо ли удивляться, что вынашиваемая веками мысль человеческая, казалось бы, достижимая в пределах одного решающего усилия, по легкомыслию и недальновидности, возложившего на себя бремя её исполнения, отложится "на потом" и ляжет бревном на плечи следующих поколений, вынужденных дружно работать гениталиями, дабы восстановить утраченные способности к воспроизводству прежних идей. По счастью, печальная неудача не только не похоронила неумирающую мысль, а, обогатив опытом воистину бесценным, вновь возродила надежду на будущее, на какое-то время угасшую под пепелищем второй мировой войны.
Кстати, о тщеславии. Судить гения по его недостаткам, не значит ли упустить уже обретённую им руководящую нить там, где другие только-только её нащупывают? Да, упомянутый немец был не в меру страстен и хлопотлив, но было бы ужасной несправедливостью со стороны потомков винить его за то, что не сумел поставить жирную точку там, где предшественники вынужденно ограничивались многоточием. А то, что задуманное с трудом воспринимается логикой, так называемых гуманистов, удивляться не приходится, поскольку не в их возможностях осознание высших нравственных целей, а лишь ублюдочное понимание "общей для всех" справедливости. Эта кладбищенская благодать не для тех, кто привык дышать полной грудью.
Успех гениальной задумки, не сразу понятой и не скоро оценённой, достигается Высшей Волей, вложенной в Избранника, путь которого к цели отмечен не препятствиями, а вехами. Отсюда оправданная жестокость, ибо в борьбе за существование вегетарианцы не побеждают. Для непокорных выбор не предусмотрен, зато мудрая покорность вознаграждается правом оказаться пусть не в числе победителей, но зато не среди проигравших.
Будучи неплохим психологом, наш немец понимал, что предстоящую горечь им задуманного в отношении всех народов Европы, следует предварить хоть какой-то радостью. И этой радостью для них, ещё не ведающих своей судьбы, сделалось, проверенное опытом и временем, средство, имя которому еврей. С той небольшой, но существенной разницей, что в этот обычный и привычный способ отвлечения, упорядоченный гений немца внёс то, до чего не додумался никто прежде. Ибо, вместо разрозненных и малоэффективных антиеврейских акций, обыкновенно заканчивающихся временным кровопролитием, и, в сущности, недостойных усилий, на них затраченных, была начата глобальная операция, предусматривающая не просто случайный погром или массовый исход, а полное и "окончательное решение еврейского вопроса".
2.
И то, что, в конце концов, идея не удалась, случайность, а не просчёт. Немец, глядевший далеко, но вблизи несколько подслеповатый, пренебрег народной мудростью, актуальность которой не раз подтверждалась в политике: не складывать в одну корзину пресловутые яйца. Сначала следовало решить "еврейский вопрос", тем самым, исполнив тайную мечту многих народов, пусть и с тысячелетней задержкой, и привлечённые таким способом сердца, сами отдались бы под его опеку, не дожидаясь возможного к тому принуждения. Но, так как оба намерения осуществлялись синхронно, к тому же раскалённой добела силой, рубаха, горящая на всех, заставила прежде инертные народы, забыв обо всём, сосредоточиться исключительно на общем спасении.
3.
Когда рассеялся дым сражений, страсти, ими вызванные, поутихли, а раны постепенно зарубцовывались, возвращая победителей к забытому великодушию. Они простили евреям их несчастья, снова приняли в свою семью, а некоторые даже каялись и, стуча кулаком в общую интернациональную грудь, обещая сделать всё, чтобы подобное "никогда больше не повторилось".
Причин не верить у евреев не было, но и веры тоже. Научённые слишком горьким опытом, что под луной нет ничего вечного, кроме "вечного жида", постарались обезопасить себя единственно возможным способом, соорудив собственный Дом, дабы иметь возможность укрыться в случае политической непогоды и антисемитских завихрений.
Тем более, что идея такого Дома была не нова, и даже лёгкая на поминки Лига Наций, из-за разноголосицы мнений, не отличавшаяся особой продуктивностью, приняла согласованное решение, предоставив кочующему, не по своей вине, народу - единственное место, пригодное для их сосредоточения - Палестину. Здесь евреи появились на свет божий, отсюда ушли в тысячелетнее изгнание, и Лига Наций, незадолго до своей кончины, вернула евреям надежду на жизнь. Так что голословные утверждения, будто такая надежда - результат усилий ООН, не имеет под собой никаких оснований. ООН лишь подтвердила решение своей предшественницы, для неё обязательное.
- Как же, как же, - поддакивали, объятые, как ватой, победным благодушием народы, - собственный дом, стало быть, еврейский? Замечательно! И хотя в каждой стране таких домов навалом, они называются, кажется, синагогами, но один, ещё больших размеров, могущий вместить сразу всех... Ох, уж эти умные еврейские головы, с ними не соскучишься.
И то, что могло раздражить, неожиданно обернулось для всех догадкой, которую сами не сразу усвоили и освоили. Ведь как это, в сущности, замечательно, когда евреи не вразброс, ибо, собранные вместе, не создадут чисто экономических проблем хотя бы потому, что, в случае новой необходимости, не придётся тратиться на транспорт для их перевозки. И на сооружении гетто большая экономия, поскольку евреи, собственными неуёмными силами, сами же его возвели. Но, в отличие от стремительного немца, осмотрительные наследники отказались от всякой поспешности, избрав пошаговую дипломатию, взамен прыжков, подчас ведущих в бездну не тех, для кого предназначалась.
И результатом этого понимания стало, во-первых, то, что Европа, устраняясь от открытой конфронтации с новой страной, качающейся на своих неокрепших ногах, как тростник на ветру, передоверила эту задачу, тесно окружавшим её арабским шейхам, тем самым, что ещё недавно активно контактировали с войсками Роммеля, а, значит, противостояли антигитлеровской коалиции. Но война закончилась - забудьте. Да и кто, кроме ближневосточных наследников фюрера справится с новой задачей, открыто не объявленной, но тайно готовящейся.
Обрадованные собственной прозорливостью, они принялись помогать евреям / скорее советами, чем по совести / в обустройстве. С беспокойством оглядываясь по сторонам: как бы не спугнуть евреев, и не раздражить арабов. Но такое сидение на шатком политическом коромысле было чрезвычайно невыгодно и неудобно. У арабов была нефть, а у евреев клочок не обустроенной и не обработанной земли. А тут ещё, по врождённой европейской интеллигентности, приходилось не обращать внимания на раздражающие мелочи, вроде тех, что евреи дали своему новообразованию вызывающее название Израиль, не выбрав менее претенциозное, зато больше соответствующее их скромному положению в мире, например, Изя. Однако смирились. Следовало дать дитяти потешится, ибо плакать ещё предстояло.
4.
И, как в воду глядели. Ближайшие соседи Израиля оказались не столь терпеливы и расчётливы, затеяв одну за другой шесть войн, начисто проигранных, но не угомонившихся даже в перерывах между ними. А поскольку "ничто на земле не проходит бесследно", казалось бы, навеки ушедшая в небытие вместе с автором, идея "окончательного решения еврейского вопроса" обрела новую жизнь. Притихшие на время её сторонники, снова стали выбрасывать выше головы руки в известном приветствии, братаясь с мусульманами, поскольку, кроме новой-старой "идеи", их объединило разливанное море "чёрного золота", в купе с вожделенным "жёлтым дьяволом". Вопли, объединённых в едином порыве душ, считающих свою выгоду не полной, пока евреи не поддадутся на уговоры исчезнуть с лица земли, слились в драматическом хоре, с требованием "вернуть украденные у арабов земли". Эта небольшая поправка к прежнему тезису "утопить евреев в Средиземном море", значительно облегчило европейцам открыто принять сторону "ограбленных", разом избавившись от обветшалых покаяний собственной совести, и лишив евреев их неуместных надежд.
Сами же арабы, осознав, что, силой оружия с евреями не управиться, а полностью рассчитывать на стойкость дряхлеющей Европы не приходится, избрали другое, не менее эффективное средство навечно закрепить за собой лояльность союзника: самим заселить Европу. Чтобы с удобного плацдарма, предварительно освоенного подкупом, шантажом и предательством, превратить мечту многих поколений мусульман в реальность: подобно тому, как крестоносцы возводили церкви на мусульманских просторах, восславить Аллаха на европейских угодьях. Так, незаметно для европейцев, заселение превратилось в оккупацию, и в толерантной Европе, совокупно с текстами из Корана, с высот минаретов, в поэтическом лексиконе муэдзинов, вместо длинного слогана ненасытного немца, появился его более короткий, но не менее доходчивый, и, следовательно, не требующий интеллектуальных усилий, близнец: "Смерть евреям"!
Лицемерие, и без того бывшее всегда одной из важнейших составляющей политики, но, по умолчанию, служащей как бы её фоном, а не сущностью, вдруг сбросило, казалось бы, приросшую к его лицу маску толерантности, и напрямую заговорило о своих правах считаться лишь с собственной выгодой, а не с тем, что позволяет, не сказать совесть, а обычное приличие.
5.
И пошло и поехало. Как и положено побеждённым, европейцы, вкупе со своими прежними убеждениями и предрассудками, глубоко спрятанными, но не изжитыми, всё более и более овладевали не только мусульманскими символами, но и лексикой. Однако, предшествующий неудачный опыт сказывался, и потому свои антиеврейские намерения обернули в упаковку заботливости, уверяя, что только гетто минимальных размеров обеспечит евреям максимальные условия для счастливого прозябания. Одновременно, предоставив арабам действовать нахрапом, притворялись непонимающими еврейского возмущения: ведь арабы борются за свои исконные земли!
6.
Решено было действовать против строптивцев посредством законов, прежде не существующих и, следовательно, не проверенных опытом человечества. Но в этом не было необходимости, поскольку распространялись они не на всё человечество, а лишь на одну, всем мешающим национальность.
Первым из этих законов стало то, что агрессор, напавший на Израиль и потерпевший поражение, как бывало испокон веков, не наказывался потерей земель, с которых непосредственно начиналась агрессия. Оставшийся непреложным для всех остальных народов, был отменен для Израиля, а потому, занятые им территории стали считаться оккупированными.
Не менее удивительным стало другое правило, опять же, исключительно относящееся к Израилю, считать агрессором не того, кто начал войну, а Израиль, в случае его победы. А поскольку обыкновенно побеждал, то обычным сделались обвинения в "непропорциональном применении силы", тогда как по всем правилам войны именно преимущество в силах позволяет победить противника. И, конечно, в гибели мирных жителей, особенно детей, что выглядело откровенным лицемерием, поскольку, в рядом идущих войнах, ни дети, ни мирные жители, погибающие в неисчислимых количествах, никого не занимают и откровенно игнорируются.
Произошла также некая, приятная для арабов, путаница с беженцами, естественным следствием навязанным ими же войн. Неудивительно, что восемьсот тысяч евреев с Ближнего Востока, бежали в Израиль, оставляя всё своё имущество, отнюдь не малое, поскольку на нём, в значительной мере, держалась экономика арабских стран.
Бежали из вновь созданной страны и полмиллиона арабов, притом, что их никто не изгонял. Но их убедили свои же, что бегство их будет недолгим, и предлагается с единственной целью, избежать потерь от "дружественного огня". Дескать, в ближайшие дни евреи будут уничтожены, а вы вернётесь не только в свои дома, но и в еврейские тоже.
Не получилось. К тому же не все арабы поддались на провокацию, доказательством чему служат те двадцать процентов, что составляют население Израиля. Тогда как исчезновение евреев было абсолютным. Конечно, легче арабам от этого не стало, зато бежавшие неплохо послужили новой стране, сделав её едва ли не самой процветающей в регионе, и это при полном отсутствии полезных ископаемых, которыми так щедро торговали наши враги.
И тут мировое сообщество взялось за "спасение" палестинских беженцев, требуя полного и безоговорочного возвращение всех и каждого на родные пепелища, удивительным образом не "заметив", что в результате второй мировой войны, проигранной Германией, появились немецкие беженцы, о возвращении которых никто даже не заикался. Но палестинским была предоставлена особая привилегия: быть вечными беженцами во всех последующих поколениях. Так что, количество их нечувствительно выросло от полумиллиона до восьми, опять же миллионов, жаждущих увеличить собой население страны, ставшей жертвой их же агрессии. И не просто вернуться, а получить компенсации. А пока страны-радетели, сосредоточили их в лагерях, мягко говоря, с пониженным уровнем жизни, используя как горючий материал в борьбе с Израилем. При том, о евреях, бежавших из арабских стран не было и помину.
Так вернулось то, что, казалось бы, должно быть забыто. Дело упомянутого немца процветает и ширится до размеров, им явно непредусмотренных, и его духовные дети, дети третьего рейха, воодушевлённые представившейся возможностью, сулящей близкий успех, снова занялись привычным делом уничтожения евреев, не замечая, что, тем самым, уничтожают и себя. А то, что даже слепая курочка иногда находит зёрнышко, в данном случае не может служить причиной самоуспокоения, ибо "зёрнышко", подброшенное арабами, оказалось отравленным. Заселённая мусульманами Европа, на сей раз вполне добровольно, снова позволила заковать себя в цепи, куда крепче тех, от которых с трудом избавилась. И то, что случилось это без намёка на сопротивление, лишь подчёркивает безнадёжность положения, в котором оказалась.