Причина того, что причиняет, есть причина результата. Когда человек не однозначен, он всегда интересен, даже если этот интерес негативного свойства. Невысказанное и недосказанное при живом, пролилось у мертвого изголовья, словно избавленное от замка словесного целомудрия, и каждый плевок, равно, как и похвала, выглядят не более, чем холостой выстрел не в цель, а лишь ей вослед. Зато блеклая порядочность с руками по швам, в терпеливом ожидании, доступной для поцелуя авторитетной задницы, ничего не дающей, зато много обещающей, вяжет на спицах судьбы неторопливые кружева безнадёжности. В отличие от второго, с первым хлопотно, завистливо, не говоря уже об ощущении сердечного неуюта, но особенно неприятна инстинктивная попытка, если не бежать рядом, то хотя бы проковылять вослед, но скоро, осознав бессмысленность усилий, возвращаются к привычной суетливости, от которой ни холодно, ни жарко, разве, что "жаба душит". Но в этом, казалось бы, печальном факте, своя прелесть неслышимого внутреннего восторга при мысли, что счастливчик, как все неудачники, рано или поздно, превратится в прах.
Такого рода размышления посетили меня в связи с кончиной Иосифа Кобзона, и, разумеется, с перманентной борьбой мнений, развернувшейся вокруг его едва остывшего тела. Моё недолгое с ним знакомство / месяц каждодневных встреч, впрочем, весьма отрывочных и, в основном, деловых / не располагает ни к глубоким выводам, ни к попыткам что-то доказать и чем-то удивить. Всего лишь некоторые штрихи его характера, выраженные в случайных поступках и репликах, так и не перешедших в основательный разговор, как мне очень того хотелось, могут показаться кому-то мало, а то и вообще неинтересными, так ведь я на многое и не рассчитываю.
Знакомство моё с Иосифом Давыдовичем произошло единственно по причине моей профессиональной занятости в Львовской филармонии в качестве организатора концертов, когда состоялась его долгожданная гастроль, продолжавшаяся месяц на аншлагах. Точную дату назвать не берусь, но за приблизительность ручаюсь: одна из зим сорокалетней давности.
О перипетиях, связанных с его приглашением, распространятся не стану, поскольку рассказано, притом, со всеми подробностями, иногда с преувеличениями, но, в основном, с преуменьшениями, в многочисленных самопризнаниях его коллег, наших тогдашних идолов, варящихся в одном котле. Следовательно, обычное меню каждого, связано с условиями и условностями концертной деятельности, когда материальный, творческий, моральный и общественный интерес не отличается большим своеобразием, разве что в деталях. Так что повторение, возможно, и впрямь мать научения, но, несомненно, отец скуки.
В нашем с ним конкретном случае, где, казалось бы, всё предусмотрено до мелочей, выяснилось, что всё предусмотреть невозможно, поскольку именно мелочи обладают особо чудодейственным средством превращаться в проблему, не столько из-за своей сложности, сколько из-за неожиданности, то в трудно решаемую, то легко осуществляемую, в зависимости от положения звёзд, земных и небесных, и множества других причин, не поддающихся учёту, и потому не замечаемых. В данном же случае, причина заключалась в том, что договор, не сразу подписанный, вдруг потребовал непредусмотренного дополнения, принять которое не хотелось, а отказаться не позволяло предусмотрительное чувство самосохранения, когда понимаешь, что легче плохо сделать, чем хорошо отказаться.
Проблема заключалась в том, что неожиданно возникла ещё одна площадка для выступления, прежде не предусмотренная, и, к тому же, не в самом Львове, а в городе Золочеве, что в шестидесяти километрах от областного центра. Расстояние в метельную зиму может показаться придирчивому и ленивому голосу бесконечней аравийской пустыни. Но есть нечто от нас независящее, проявившее себя в просьбе, равной приказанию, изложенной в письме золочевского горкома партии, направленном в областной комитет, а оттуда пересланной в филармонию с кратким, но внушительным указанием, "посодействовать". Поскольку петиция сия весьма характерна для времени её написания, то я, собирая любые факты, кажущиеся мне характерными, переписал для себя, вовсе не предполагая, что она пригодится через много лет в прямой связи с тогдашним концертом.
Партийное руководство стратегически важного субъекта Львовской области потребовало к себе / цитирую/: "Советского народного певца, прославленного на весь мир и даже заграницей, выступить в нашем замечательном городе Золочеве, в связи вступлением в строй самого большого Дворца Культуры в области стоимостью в 5 миллионов рублей, общим числом посадочных мест 550, не считая дополнительных". С подлинным верно, первый секретарь Золочевского горкома партии товарищ Х. Письмо было направлено в Львовский обком, а оттуда переслано в Львовскую филармонию директору Кулию Николаю Ивановичу, на сей раз с визой секретаря обкома, что привело бы в состояние прострации и более крупную, чем директор филармонии, рыбку. Откинувшись на спинку кресла, с видом озабоченного генералиссимуса, он пробормотал: " Делай, что хочешь, хоть стену головой пробивай, но выручай. Иначе нас с тобой здесь не будет".
Но мы остались. Представитель Кобзона говорил о шефе с придыханием даже тогда, когда того не было рядом.
- Шеф не любит такого рода неожиданности, - сообщил он, помолчав, явно давая мне время на обдумывание услышанного. Трубка дышала не озоном, а сероводородом.
- Но приглашение не от моего имени, а обкома партии.
- Для нас обкомы не новость.
- Именно это я и учитывал.
- Хорошо, ждите.
Через трое томительных суток услыхал:
- Шеф любит, когда его просят.
Всё было комфортно и комфортабельно, без спешки и сумятицы. ЗИЛ для Кобзона и бывшей с ним Людмилы Сенчиной, а для оркестра, только что сошедший со стапелей львовского автозавода, блестевший никелем и краской, автобус.
И мы сказали, поехали!
Интересное для меня, началось по прибытии. С точки зрения творческой, я был приятно удивлён увиденным и услышанным. Для большинства солистов, во всяком случае, на львовских площадках, концерт начинался с момента выхода на сцену, тогда, как Кобзон оказался, фанатичной противоположностью. Едва "десант" высадился и рассредоточился по "уборным", была объявлена репетиция, и понурые физиономии, с инструментами и нотами подмышками, побрели на сцену. Особенно доставалось Людмиле Сенчиной, раз за разом вынужденной повторять одну и ту же, видимо, недавно освоенную, песенку. На всякую её попытку заменить музыкальную фразу жалобой, Кобзон отвечал рыком, заставлявшим её покорно опускать голову.
Концерт прошёл замечательно. На коде Кобзон спел украинскую песню "Ты меня подманула, ты меня подвела", с подпевкой Сенчиной из-за кулис. Овациям не было конца, а потому, не дождавшись последнего хлопка, на сцену, в строгом иерархическом порядке устремились зрители: первый секретарь горкома партии, глава города, их заместители и менее именитая, но не менее важная публика, расхватывая по пути, специально приготовленные для двух звёзд букеты. Дело дошло до объятий, а в одном, явно не предусмотренном случае, поцелуя между зардевшейся Сенчиной и, знающем себе цену, партийным боссом. Зал ревел, как на футбольном матче.
Всё ещё не снимая руки с талии Сенчиной, босс провозгласил:
- А теперь просим в наш "Космос", чтобы настоящим героям космоса, приятно икалось в безвоздушном пространстве. Как говорится, что бог послал, то и наше. - При этом, особенно напирая на слово "наше".
- Без бога не до порога, - зачем-то отозвался Кобзон.
Молчание продлилось непривычно долго, словно присутствующие, осуждали главного гостя за неуважения к главному зрителю. Но тот, вопреки ожиданию, не опростоволосился.
- Вы правы, товарищ Кобзон, - ответствовал босс, проявив, непредусмотренную заготовленным текстом, находчивость, - бог появляется всегда, когда того требует оперативная обстановка.
Ресторан хрустел беленькими салфетками на согнутых руках, выстроившихся официантов. Челядь рассаживалась с нетерпеливым шумом. Чего не было на столах, не знаю, а что было, бессмысленно перечислять. Когда все расселись, я вдруг спохватился, что, без контакта с вкусовыми пристрастиями хозяев, оставались забытыми в машинах, водители. Обогнув стол, я подошёл Кобзону, заставив его опустить руку с рюмкой.
- А сам не справишься? - удивился он, но, всё же поднялся.
- Там охрана. А я для них никто. Зато вы...
Всё было, как я предвидел. Впавшие было в уныние водители, благодарно заулыбались. Правда, ещё было возня с дополнительным столиком, но и здесь всё закончилось более-менее благополучно.
Неблагополучие началось после окончания. Ближе к трём часам ночи, когда артисты скрылись в автобусе, а Кобзон с Сенчиной умостились на заднем сидении ЗИЛа, выяснилось, что машины не заводятся из-за охлаждения моторов, что неудивительно при температуре -25, и такой же, но с плюсом, у водителей. Кобзон разнервничался, явно размечтавшись о гостиничном уюте, олицетворяемый в данный конкретный момент головкой дамы на его плече.
- Трогай, тебе говорят! - Кобзон толкнул водителя в спину.
Началась небольшая перепалка, не переросшая в ссору, благодаря, молчаливо признающими свою вину мной и водителем, упрямо добивающимся от мотора не стука, а плавного перехода в скорость. Впрочем, после намёка, что поспешность может обернуться бедой в пути, когда спасатели будут вытаскивать нас из машин, как дрова, было решено не испытывать судьбу.
Через два или три дня, после окончания гастролей, я снова встретился с Кобзоном, направляющимся в кассу. Пожав мне руку, как бы мимоходом сказал:
- Ты был прав.
На этом можно было бы поставить точку, но очень уж хочется привести некую подробность, без которой не считал бы свой рассказ полным. А потому, пойдём вслед за ним, в кассу. Сумма огромная, во всяком случае, по тем временам. Когда кассирша выложила её, Кобзон небрежно сказал:
- Упакуйте!
- А пересчитать?
- В Москве пересчитаю.
- А вдруг я ошиблась?
- Тогда сообщу, чтобы дослали недоданное. А если ошибка в мою пользу, постараюсь не заметить.
Рассказываю это потому, что незадолго перед тем, был у нас на длительных гастролях Николай Гнатюк, тоже значимая певческая известность. И он получал солидную сумму, и как-то так вышло, что у кассирши не оказалось мелких денег, и требовалась сдача, причём в сумме очень незначительной. Гнатюк изобразил озабоченность, но именно суммы, которая требовалась на сдачу, не обнаружил. Осведомлённые о скупости Гнатюка, мы с интересом наблюдали за происходящим, и кто-то сказал с издевкой: "С деньгами за деньгами не ходят". Гнатюк, терпеливо ждал, пока кассирша обегала отделы в надежде разменять, но все, с притворным усердием, выворачивали, подобно Гнатюку, пустые карманы. В конце концов, уставшая не столько от беготни, сколько от безнадёжности, примирилась с неизбежным, и он, забрав деньги, удалился. Расстроенной кассирше мы объяснили, что, со стороны коллег не было злого умысла, а всего лишь проверка Гнатюка на вшивость. Разумеется, потери её были коллективно восполнены.
Такова правда, она же посконная, она же домотканая. Впрочем, как на чей вкус.