Слесарь Петя Квокин бросил жену Настю, дочь Зину, сына Аркашу и ушёл, не оборачиваясь, к Нине Фёдоровне Запотельской, самой интеллигентной женщине в микрорайоне.
По общему мужскому мнению, Квокину повезло. Не потому, что Запотельская была молода и хороша собой. Тот, кто такое подумает, скоро убедиться в своей неправоте. О её молодости можно было говорить исключительно в прошедшем времени, а красота и вовсе была не причем. Зато ума, как в палате депутатов, так что стоило ей открыть рот, как тотчас забывались все прочие её недостатки.
Удивляться этому не приходится. В то время, как другие женщины мотаются по продуктовым точкам, сплетничают, оглядываются на новые марки машин, изыскивают безопасные способы изменять мужьям, Нина Фёдоровна горбится за рабочим столом, отделённая от реальности крепостной стеной из газетных подшивок и книжных стопок. Сначала она упорно изучает их содержание, а после изыскивает любую возможность пересказать прочитанное. А при нынешней тяге нашего народа, особенно её мужской части, к повышению культурного уровня, превращает её в воображении заинтересованных лиц в интеллектуальную секс-бомбу.
Так что поступок Квокина ни в ком из собутыльников не вызвал удивления, а исключительно понимание и зависть, кроме жены его Насти и детей, Зины и Аркаши. Дети ревели в три ручья, а Настя выразила своё отношение к происходящему следующими словами:
- Мой бывший Петька, чистый козёл! Чем ему со мной было плохо? Дети не мешали, поскольку живут у бабушки. Спал в тепле. Ел на серебре. Зарплату пропивал по своему усмотрению, но никогда не слышал слова упрёка. А что не умна, видите ли, на разговоры, так, извините великодушно, голый зад книгой, пускай самой умной, не прикроешь.
Никто не сомневался, что в женщине говорит обида, но, как выяснилось позже, и здравый смысл. Совратительница Запотельская проживала в одинокой конуре, весьма напоминавшей камеру вытрезвителя, только без решёток, да вместо пьяных лиц натыкано в ней было с полу до потолка ненужных вещей, вроде собраний сочинений всяких авторов, в количестве для обычного ума не представимом.
- И всё это вы прочитали? - уважительно удивился Квокин, хотя психологически был готов к тому, что от новой жены следует ожидать непривычных сюрпризов.
- Не всё, мой друг, - откровенно призналась Запотельская. - Многое ещё предстоит прочесть. Одной мне было не управиться. Зато теперь, когда мы вместе, шансы на это значительно возросли.
Стали они жить-поживать, книжки читать. Квокин мечется по базару в поисках кое-какого товару, хлопочет на кухне, а в ночные часы, свободные от слесарного инструмента, наблюдает за застывшей под настольной лампой головой любимой женщины, испытывая при этом чувство законной гордости за свое косвенное содействие успехам отечественных наук и всемирной эмансипации.
И постепенно произошло то, что должно было произойти с чистым, неотягощённым штампами, разумом Квокина. Сказалось, говоря словами психологов, благотворное влияние культурной среды. А когда прорываешься к истокам культуры, остановиться трудно, если вообще возможно. Сужу по себе. Петя перечитал всего Пушкина, Достоевского, Платона и Платонова, всех Толстых, включая Татьяну, Бокля, Кафку и даже кое-что из неизданного, но, как ни билась с ним Нина Фёдоровна, не смог отличить Спенсера от спонсора и очень обиделся, когда она намекнула, что любой профан сумел бы сделать это без всяких усилий.
- Я не любой! - сказал строго Квокин. - Любой другой на твоём месте тоже не составило бы труда это сообразить.
Так появилась первая трещинка в их дотоле монолитном супружеском согласии.
Вскоре Квокин пристрастился к перу, поскольку почувствовал необходимость зафиксировать процесс собственного поумнения на бумаге. Его любимым занятием сделалось писание небольших, типа вольтеровых, философских повестей. И хотя в редакциях, куда он их относил, категорически отказывались считать их вольтеровыми и, тем паче, философскими, было ясно, что от творчества Квокина никому никуда не деться.
Трудно предугадать, каким было бы будущее Квокина, не возникни на его новом пути /бог троицу любит/ Валерия Сергеевна Мизантропова, главный редактор издания, в двери которого долго и безуспешно стучался наш персонаж. Однажды ей понадобились слесарные навыки литературного горемыки в починке протекающего унитаза и с тех пор в их отношениях, прежде односторонних, проявились те тёплые нотки, которые делают даже железных женщин-комиссаров времен гражданской войны, мягче воска. С этого, по мнению злопыхателей, и началась удивительная писательская карьера Квокина.
Нельзя исключать и простого совпадения, однако факт, что после соединения с Мизантроповой для Квокина всё изменилось чудесным образом. С тем же остервенением, с каким отвергали его прежде, теперь стали печатать. Редакции, одна за другой, наперебой требовали от него новых произведений, а критики, задыхаясь от восторга, возносили Квокина до небес, так что какое-то время, пока не привык, испытывал ощущение неудобной радости. А после случилось и вовсе невероятное, Квокину позвонили из самого Голливуда с таким неожиданным, а, главное, щедрым предложением, отказаться от которого не смог. Тогда-то и пришла ему впервые мысль, что только в нашей стране простой рабочий слесарь может стать известным на весь мир интеллигентом.
Всё бы ничего, если бы не одуревшая от сознания непоправимой утраты Запотельская. "Я из тебя, дурака, человека сделала"! - громко безобразничала она. Её поддержала невесть откуда взявшаяся первая жена Настя: "Он не стоит нашего с тобой мизинца", - успокаивала она неожиданную свою подругу по несчастью. И добавила провидчески: "Отольются кошке мышкины слёзы".
Но Квокин уже и сам сообразил, что заплатил слишком большую цену за литературное своё бессмертие. "Глупец! - колол он себя золотым пером, преподнесённым коллегами, в самое сердце. - Лучше бы умер в безвестности за слесарным инструментом, чем оказаться под каблуком у гнусной бабы... Инженер душ человеческих, а отличить палача от жертвы не сумел"!
- Поговори, поговори! - строго одёрнула Валерия Сергеевна остроптивившегося супруга. - Вмиг распрощаешься с должностью в СПФТ.
СПФТ - это союз пишущих на философские темы. Не без содействия жены Квокина избрали на должность председателя и потерять её означало бы крушение всех идеалов. А что означает для пишущего остаться без них, объяснять, думаю, без надобности. На себе испытал.
А потому и продолжал Квокин нести на своих плечах два креста - жену и должность - с тем же смирением, с каким другие носят генеральские погоны.