АВТОР ПЬЕСЫ / выбегая из театра/. Вырвался, наконец, из омута, именуемого театральной премьерой. Где крики восторга и рукоплескания благодарной толпы? Тишина, будто автора никогда не существовало, а его труд не родился на свет. Наградой за попытку раскрыть человечеству глаза на позорное его бездействие, стали пустые кресла, ехидство коллег и сочувственные вздохи верной и терпеливой подруги: "Опять двойка"? Ах, страсть к сочинительству! До каких пределов ты меня довела! Каждому на этой планете надёжнее и счастливее, чем брошенному в омут, где щуки честолюбия не прощают приблудным карасям ни малейшего покушения на право своё безнаказанно щёлкать челюстями. Отработал человек свой смиренный труд, вернулся в семейство, встреченный обедом и улыбками, поцеловал жену, приласкал детишек, устроился при телевизоре в сочувственном стремлении помочь победе любимой футбольной команде. А я? Истерзан собственным талантом. /Оборачивается к театру и грозит ему кулаком/. Чудище! Змей! Пожиратель младенцев! Был, был шанс пьесе моей стать началом новой эры. Не захотели. Не сумели. Не догадались. Опомнитесь, но поздно. Занавес опустился и поднять его будет некому. / Утирает рукавом слёзы/. А куда теперь я? Ума не приложу. Пойду искать по свету, где оскорблённому таланту отыщется пристанище. Эй, такси! /Убывает/.
РЕЖИССЁР / звонит любовнице из своего кабинета/ Дорогая, всё кончено. Не между нами, как ты могла подумать такое! Пьеса, о которой тебе говорил, разлетелась вдребезги. Не собрать и не склеить. А всё потому, что любая бездарность, сумевшая охмурить спонсора, воображает себя драматургом. Спешу, дорогая, спешу. Только в твоих объятиях нахожу то, что надеялся найти в этом сумрачном мирке, именуемом театром.
АКТЁР /разгримировываясь/. Где вы, блаженные времена, когда пьесы создавались для актёров? Нынче их пишут для денег. Как если бы не было другого способа заработать. Обмани доверчивого, ограбь разиню, женись с умом... Всё благороднее, чем бередить актёрскую душу. Ан нет, непременно сцену им подавай. Чтоб, значит, закулисные интрижки, аплодисменты, послепремьерное застолье, где актрисочки, приятно удивляя своей догадливостью, будут выпрашивать у режиссёра роль в ещё не родившемся шедевре. Интеллигенты вонючие! А ты, Актёр Актёрыч, отдувайся за всех, ломай шапку перед каждым всяким: поддакивай автору, льсти режиссёру, наплачь в жилетку критика сумму, способную возбудить его критическую потенцию, улыбайся единственному зрителю. Сизифов труд. Дотянуть бы до пенсии, а там подамся в осветители. За ярким легче укрыться, чем в тени.
КРИТИК /вальяжно выходит с дамой/. Ох, тяжела и ответственна шляпа критика. Думать приходится за всех: за автора, режиссёра, актёров. /Дама не скрывает восхищения/. Но, главное, защитить от них зрителя. Эти господа почему-то уверены, что всучив зрителю за его кровные билет, рассчитались с ним сполна. Врите да не завирайтесь, ибо перед зрителем в глубокой провинности пребываете. Кто платит, тот и заказывает извращения. То бишь репертуар. Спектакль должен быть горячим и вкусным, как ресторанный бифштекс. Для сластены перчика подбросить, для нетерпеливого - соли сыпнуть, для горячего - уксус плеснуть. Зрителю хочется сценического многообразия: жизнь, чтобы не похожая на ту, что видят каждый день, женщина, чтоб не такая, как дома. В театре всё должно быть прекрасно: и лица, и фигуры, тем более, когда на них ничего, кроме грима.
/ Появляется ЗРИТЕЛЬ, надевая на ходу пальто/.
КРИТИК. Господин зритель, разрешите представиться, я критик. А эта / указывает на даму/ со мной.
ЗРИТЕЛЬ. Простите, спешу. Через пятнадцать минут последний автобус.
КРИТИК. Ни в коей мере вас не задержу, поскольку у меня к вам только полвопроса. Что, по-вашему мнению, требуется современному театру?
ЗРИТЕЛЬ. Вот вам мои полответа: решительней подстраиваться под работу общественного транспорта.