Но ложимся в нее и становимся ею, Оттого и зовем так свободно - своею.
А. Ахматова
Мы не видим живых. А живые не видят мертвых. Теперь я точно это знаю. Мы не знаем, что мертвы, пока не вспомним этого. Узнав, мы снова начинаем забывать, и вскоре растворяемся, уходя туда, откуда пришли - становимся ночной росой, или дождем, что падает на землю. Не думаю, что к концу своего рассказа я буду что-либо еще помнить. Впрочем, услышит ли меня кто-то?
Мне нужно было завезти документы в институт. Я не застал профессора в пятницу, а потому пришлось ехать сегодня. Нужно было проехать несколько остановок на автобусе, благо какой-то как раз стоял на остановке. Я живо в него запрыгнул, и кинув деньги за проезд, уселся в самом конце. Не смотря на то, что был выходной день, людей в нем почти не было. За окном мелькали старые домики с причудными барельефами, узорчатой лепниной и высокими колоннами. Я вышел на следующей остановке, решив проделать остаток пути пешком - в конце концов, я никуда не спешил. Рядом слышался звон церковных колоколов. Кажется, сегодня он был особенным. Меня начало пробирать от их звука - и хотя со мной такое редко бывало, захотелось остановиться там, и слушать, и слушать... Все время звонили только в маленькие колокола, и их время от времени дополнял тяжелый звук самого большого. Воздух рядом вибрировал, и ты растворялся в этой вибрации.
С трудом отойдя от того места, я двинулся дальше. Ухоженные старые домики тем временем сменились более новыми по сравнению с теми. Я никогда не мог понять, почему несмотря на всю свою строгость - если не сказать угрюмость, они все равно создают такой уют. Они должны были бы подавлять, заставлять теряться между ними, когда глядишь вверх - на их огромные темные стены и огромные темные окна. Еще через несколько кварталов на улицах появились хрущевки вперемешку с запущенными домиками в стиле арт-нуво. Окна первого этажа уже вросли в землю, и редко где выглядывали хоть на полметра. Их, похоже, не так уж и много в нашем городе, таких домиков, потому что эти несколько были первыми, которые я вообще увидел. Так вот гуляя по городу я и дошел до института.
Зайдя внутрь, я направился к профессору в кабинет. Он обещал, что точно будет сегодня. Ослепительно белые стены казались такими даже сейчас, в мрачную и туманную погоду. Кабинет оказался открытым. Как и позавчера, профессора в нем не оказалось, хотя настольная лампа не была выключена. Я присел на стул, и решил его дождаться, как вдруг понял, что у меня в руках нету документов. "Идиот!" - подумал я про себя. При этом я не мог вспомнить - обронил ли я их где-то по дороге, или же и вовсе забыл дома. Выругавшись про себя, я решил все равно подождать, и сказать, что привезу их уже в понедельник. Однако, он не появился ни через полчаса, ни через час. Это было довольно странно, однакос другой стороны - с чего ему в выходной меня тут дожидаться? Уже начинало темнеть, и я решил идти обратно, вот только сперва хотелось зайти на смотровую площадку. Поднявшись по винтовой лестнице, я оказался на узенькой площадке, и обойдя ее со всех сторон, увидел что сегодня абсолютно ничего не видно из-за тумана. Город терялся в нем, и были лишь смутно видны очертания нескольких ближайших домов. Где-то на востоке пульсировало розоватое зарево, но я не мог понять, отчого оно. Постояв еще немного, я понял, что мне стало трудно душать, будто бы не было никакого толку от того, что ты пытался вдыхать воздух. Списав все на усталось, я думал идти к выходу, однако дышать стало так трудно, что я не смог сделать и шагу - просто опустился у перил, и дальше уже слабо что-либо помнил - перед глазами все затянуло пеленой.
С утра встало ослепительно яркое солнце. Я не помнил, почему оказался здесь, и не понимал, почему никто не пришел на помощь. Яркий свет резанул глаза, и я перевел взгляд сначала на небо, потом - на стену. Кирпичи были исписаны самыми разными фразами. Я стал читать все подряд в надежде хоть чуть-чуть проснуться, когда увидел одну-единственную фразу, от которой меня до костей пробрала дрожь, и я вновь плавно опустился на деревянный пол площадки. На кирпиче было выцарапано всего три слова. "Ты умер вчера". Я вдруг вспомнил, что произошло , когда я спешил отдать документы. Да. С тех пор я все так же спешил отдать их. "Ты умер вчера". Эта фраза звучала как ответ на все вопросы - почему профессора нет в кабинете уже второй день, хотя кабинет окрыт, почему автобус был практически пустой, почему людей на улицах - так мало, почему я не помню, как возвращался домой или откуда я еду в институт, почему ко мне никто не подошел перед тем, как закрыть площадку. Да, я умер вчера. И теперь я уже даже не скажу с точностью, как именно. Да, мы не видим живых, и они - не видят нас. Сперва пробирает невыразимый ужас, граничащий с отчаяньем, а потом.. Я смотрю на солнце, и меня уже даже не заботит то, что я успел или не успел что-либо сделать. И похоже, я уже не помню, что только что рассказывал. Скоро в глазах побелеет, и я стану утренней росой, которая потом испарится под палящими солнечными лучами. А может быть, и чем-то еще. Да, я хотел бы знать, чем стану теперь...