Новая пациентка поступила в бокс номер пять в полшестого утра. Резкий жёлтый свет разбудил, заснувших было девушку и женщину, с приятным квадратным лицом. Они, щурясь пока привыкали глаза, рассматривали сгорбленную худую старушку, в пёстром халате, стоящую рядом с неудобной больничной кроватью.
Рассматривали новоприбывшую равнодушно, из-за собственных болезней. Наконец, толстая санитарка в голубой униформе застелила чистым бельём низкую пружинистую кровать, и старушку уложили на свежие простыни, установив высокую капельницу на треножнике. Вскоре новоприбывшая заснула, а питательный раствор медленно, капля за каплей, перетекал в её тонкую вену. Свет выключили. Женщина, лежащая на спине, тихо захрапела, а девушка ещё полчаса смотрела в окно, которое без штор напоминало аквариум.
Гриневич Анна Петровна с трудом открыла глаза. За окном темно, и сколько времени - не понять. Рука затекла, а на спине лежать неудобно. Кряхтя, повернулась набок, чтобы вытянуть из под кровати жёлтый горшок. Желудок выкручивало наизнанку, тошнота подступала к горлу. Кое-как приблизила горшок к лицу, и её стошнило. Через пару минут зашла толстая медсестра и отсоединила капельницу.
Горький вкус рвоты застыл в горле, было так плохо, мучительно и невыносимо. Холодный пот стекал по лбу, но рвота закончилась, и облегчение пациентка ощутила всем телом. Медсестра забрала горшок и вновь подключила капельницу.
Девушка и женщина проснулись, и старушка услышала, что уже семь часов - время сдачи анализов.
Вскоре принесли термометры, а ей сделали противорвотный укол. Симпатичная высокая молодая блондинка в очках, в узком белом халате, расспросила Анну Петровну о её состоянии. Затем молодая докторша что-то записала и сказала, что в десять будет обход.
Клонило ко сну. Баночки для анализов ожидали, стоя на комоде. Руки Анны Петровны тряслись. Сердце трепыхалось, как еле живая птица: тук-тук-тук, часто-часто - и перерыв. Горькая таблетка, снижающая давление, - под язык, и всё равно не легче. 'Скорее бы помереть да не мучиться. Для чего жить? Для кого? Напрасно и бессмысленно'. Но что-то внутри в который раз сопротивлялось настойчивым горестным мыслям. 'Держись, Гриневич, держись, и не такое переживали'. Одинокая слезинка скатилась, рисуя тонкую, прозрачную дорожку на морщинистой щеке, затем впиталась в подушку. Старушка заснула.
Завтрак принесли в девять, такой здесь режим. Пшённая каша на воде и варёное яйцо. Есть не хотелось совершенно, но Анна Петровна заставляла себя. Лена, так звали женщину постарше из двух, съела всё, а Ксения, светловолосый ангел во плоти, в тонком пятнистом халате, практически не притронулась к еде.
- А я завистливая на еду,- сказала старушка, пытаясь всех развеселить. Лена улыбнулась, запивая таблетки водой, а Ксения всё так же молчала.
Вскоре капельницу сняли, давление снизилось совсем чуть-чуть. Анне Петровне было тяжело, лежала не в силах пойти и умыться.
Лена вышла из комнаты. Женщина хотела пройтись. Ксения расчесала свои слипшиеся грязные волосы и заплела косу, а затем, всё так же хмурясь, сидела и смотрела в окно.
Анна Петровна хотела что-то спросить, но передумала. Живот скрутило, и она поняла, что надо бежать в туалет. Взяла горшок, стоящий возле кровати, и потопала, держась за спину, а руки тряслись.
'Баночка для анализов такая маленькая... Не разбить бы'.
- Бабушка, я помогу вам, - тихо сказала Ксения и слегка улыбнулась. Под глазами девушки, как чёрные пятна от сажи, виднелись круги.
- Деточка, будь добра, - ответила Анна Петровна. - Я так сдала за последний год. - И горестно вздохнула.
Не подавая виду, как ей неприятно, Ксения кукольной пластиковой ложечкой, что была в комплекте, аккуратно взяла требуемые анализы. Запах в туалете стоял страшный. А в ванну, чтобы привести себя в порядок, Анна Петровна залезть не могла, слишком высокие борта. Пришлось с горем пополам довольствоваться краном и чистым горшком, набирая туда воды.
Елена вернулась и принесла с собой запах курева. 'Опять мужики балуются, курят в коридоре. Безобразие', - думала старушка.
Медсестра забрала анализы, после неё пришёл доктор. Низкий, лысоватый, подтянутый мужчина, лет шестидесяти, в длинном белом халате и очках, вызывал уважение. Спокойно и участливо он спрашивал о состоянии больных и всё записывал в свой обходной журнал.
Анна Петровна чувствовала слабость, глаза слипались. Она разжевала таблетки, назначенные врачом, запив тёплой кипячёной водой. Старушка попросила Ксению перелить ей воду из металлической больничной кружки в банку, чтобы она не пролила воду на пол, так как руки тряслись. Лена сидела и читала толстую книгу, затем внезапно спросила:
- А у вас есть родственники, Анна Петровна?
- Есть, - ответила старушка. Её тонкая косынка развязалась, и седые волосы сливались с белой наволочкой. - Но, живу я одна, - пояснила. - Муж умер давно, а сын уже лет двадцать ожидает меня на том свете.
- Как жаль! - удивилась Елена и покачала головой.
- Несчастный случай, - продолжила Анна Петровна. - В то время не было, как сейчас, ваших мобильных телефонов. А он один был на даче. Подскочило давление. Скорая долго добиралась в деревню, но, увы, не спасли.
Молчание. Серьёзные лица женщин. Такая беда словно злая насмешка судьбы.
Соседки по палате больше ничего не спрашивали. Бабушка спала. Они читали книги.
За окном падал снег. Фонари давно погасли. Редкие автобусы проезжали по заснеженному шоссе. Одинокие деревья, с корявыми сучьями, привлекали шумное воронье. Маленький квадратик земли, укрытой белым снежным полотном. Белый кирпичный забор, одинокая зелёная машина, а дальше, за забором, полуразрушенная остановка и двухэтажные склады.
Унылая картина за окном вызывала грусть и тоску. Бокс номер пять - клетка с плиточным полом, белым столом, тремя кроватями, стульями и комодами с выдвижными ящиками.
В тускло-коричневый цвет покрашены стены, а потолок выбелен. Желтоватая лампа дневного освещения, кое-как прилепленная к потолку, смещалась к окну. От её света быстро уставали глаза.
Бокс походил на аквариум, где пациенты вынуждены влачить свой срок, выздоравливая и не имея возможности выйти во двор. В больнице был строгий режим.
На следующее утро Леночку выписали, и Анна Петровна осталась наедине с Ксенией.
Снег падал, кружась, ложась на подоконник. Тяжело топали по карнизу серые голуби, заглядывая в окно. Наверное, ждали еды, но форточка была высоко, и Анна Петровна даже при всём желании не могла бросить им на карниз пшеничного хлеба.
На завтрак опять была каша, тонкий кусочек белого сыра и чересчур крепкий чай. Ксения опять только попробовала кашу, а потом схватилась за живот и пошла в туалет.
Медсестра вместе с врачом без опозданий, ровно в десять часов, заглянули в палату. Ничего нового не сказали, только назначили старушке послеобеденную капельницу.
Анна Петровна сидела на краешке кровати, не зная, как выпить свой чай. Санитарка забывшись, налила чай в чашку.
Руки старушки тряслись. Она бесполезно пыталась отпить, но чай был слишком горячий.
Бледная Ксюша вышла из туалета, попила воды, затем посмотрела на Анну Петровну и сказала:
- Давайте я помогу вам, - и подошла поддержать чашку, чтобы старушка смогла допить чай.
Затем санитарка выгнала их из палаты, намереваясь вымыть стены и пол, а также включить кварцевую лампу, свет которой дезинфицировал воздух.
Анна Петровна сидела у проходной, в холодном коридоре, на жёстком красном диване. Рядом Ксения упорно и с интересом читала толстую книгу, игнорируя настойчивые попытки молодых мужчин познакомиться с красивой девушкой.
Приблизилось время обеда, и пациентки остались в палате одни. Старушка пыталась разговорить собеседницу, но Ксения отвечала с неохотой, уткнувшись в книгу или смотря в окно. Но Анне Петровне так сильно хотелось выговориться, что она стала рассказывать, ведь девушка слушала, совсем не перебивая её, а слова потоком выходили наружу, принося облегчение.
Анна Петровна жила в старом доме, одна в трёхкомнатной квартире, окна которой выходили на магазин. Дружелюбная бабушка общалась с соседкой и её мужем Владимиром. Ещё общалась с молодым человеком, снимавшим жильё выше этажом. Симпатичный, без вредных привычек, очень хороший - по её мнению, работал с компьютерами.
'Вот бы его познакомить с Ксенией, - мечтательно задумалась. - Но, у девушки есть парень, к сожалению'.
Может быть, Ксении стало интересно, а может быть, просто надоело читать, но девушка отложила книгу, залезла поглубже на кровать, прислонившись к стене, прижав колени к груди, и, внимательно глядя на Анну своими печальными и яркими зелёными глазами, спросила:
- А почему вы никому не сказали, что в больнице? Племянница и соседи будут волноваться.
- А, милая моя, пусть не знают. У нас с соседкой телефон смежный. Была ночь, и беспокоить её мне не хотелось. Только вот глупая я стала, так больной человек, - вздохнула, продолжив: - Целый шкаф нижнего белья, а не взяла ничего и пасту зубную забыла.
Беседу прервала санитарка, сказав, что Гриневич к телефону. И старушка вышла, кряхтя и опираясь на палку.
Зимой темнеет рано. Ксения дремала, а Анне Петровне снова установили капельницу. Старушка лежала, глядя в потолок, пока сон не сморил её.
Светит солнце. Такое яркое, и небо голубое - без единого облачка. Утро дышит прохладой. На клумбе в палисаднике расцвели цветы. Резкий звук мотора приближается. Анна, маленькая пятилетняя девочка, замерла с железным совком в руке, ей интересно: кто это в деревню приехал?
В материнском крике слышатся страх и отчаяние:
- Аня, Гриша живо в хату!
Кинула совок, озирается по сторонам. Подол цветастого сарафана запачкался в песке. 'Где же брат? Где Гришка'?
Крики, незнакомый голос. Стрельба. Застыла на месте столбом.
Мать выбегает из коровника, хватает Анну за руку. Лицо у матери бледное, зрачки расширены, и дышит женщина тяжело от страха и волнения.
-Быстрее Анька беги, сховайся в подвал. Я найду Гришку.
Как-то похолодало. Солнце заволокли белые пушистые тучи. Где-то завыла собака, а потом отчаянно заскулила и затихла. 'Тревожно, что же случилось, что же произошло?'
Девочка стояла возле оконца, подглядывала, как незнакомые высокие мужчины в форме и касках ударили её мать, что-то спросили, а потом, когда появился десятилетний Гришаня, толкнули его на землю и стали плётками бить. А дальше в памяти остались лишь сырость да темнота узкого картофельного погреба, вырытого возле печи, малозаметного, скрытого дощатым полом. 'Может, поэтому они меня не нашли, или повезло?'
Проснулась: душили рыданья, подушка мокрая от слёз. 'Гришаня, мама, бедный Гришаня. Столько лет прошло, и даже не знаю, где похоронили его, а может быть, жив?'
- Бабушка, вам плохо? Позвать медсестру?
Открыла глаза и увидела Ксению, сидящую возле её постели на корточках. Капельница почти опустела.
- Всё хорошо, деточка. Плохой сон приснился.
А через некоторое время, когда вынули катетер и старушку переложили поближе к окну, на место Елены, она рассказала Ксении всё.
Девушка молчала. Слушать о горестях и печалях, мучениях, голоде и одиночестве ей было тяжело.
'И что сказать и чем утешить, - тяжёлые мысли посетили её. - Можно просто молчать и ободрять, что всё будет хорошо, что Анна Петровна поправится и скоро снова будет дома, где, говорят, даже стены лечат. По сравнению с судьбой Анны Петровны, пережившей войну, свои проблемы - мелочи жизни'.
К бабушке вечером заглянула соседка, разыскала все-таки. Хоть старушка и кряхтела, выражая недовольство, но Ксения понимала, что приход соседки приободрил её.
Старушка плохо ела, и Ксении тоже кусок в горло не лез. Санитарка, в голубом костюме уже не удивлялась, что булку с маслом никто не ест. Она вздыхала, недоумевая, недовольно посматривая на худобу юной пациентки. Сама женщина была очень полной и, может, в глубине души, просто завидовала.
Вечер пролетел быстро. К Ксении тоже пришли посетители, а пара мужчин даже зашла в палату, не постеснявшись ещё раз её пригласить посмотреть кино и поиграть в карты, намекая, что у них в боксе крыса со скуки отбросит коньки. Ксения их игнорировала.
Так проходили монотонные будни, сливаясь в единое пятно. Бабушка по десять раз на дню спрашивала о времени и дате, волновалась за пенсию. Анна Петровна очень много рассказывала, часто повторялась, по многу раз твердя одно и то же. Она понимала, что, возможно, утомляет девушку, но потребность рассказать свою историю, поделиться с кем-то была сильнее её. А Ксения умела слушать. Редкое качество для такой молодой.
Гнилая картошка не дала умереть от голода.
Еще только десять лет, дети, а уже поднимают колхоз. Трудятся на полях.
Вечеринки, на которые бегала Анна в резиновых сапогах на босу ногу и без трусов, но так хотелось потанцевать под звуки гармошки. Так хотелось повеселиться.
Сын, отличник, читающий книги до поздней ночи, затаившись, как мышь на кухне, пока Анна не придёт под самое утро да не погасит свет, крикнув: 'Спать!'
Вещи и книги, спрятанные в шкафу, что остались от сына, на них старушке больно смотреть. Многие книги Анна продала, сдав за полцены в 'Букинист'.
Работала на заводе, почти тридцать лет. А потом лифтёром на пенсии трудилась ещё почти десять.
Весёлая, компанейская, добрейшей души человек.
Сейчас Анна Петровна была никому не нужна: сморщенная, сгорбленная, с узким лицом, длинным толстым носом и поблекшими, но всё ещё блестящими голубыми глазами.
'Племянница есть у меня', - говорила она. Но Ксения поняла: возможно, всё дело не в привязанности племянницы, а в квартире.
Старушка, выговорившись, спала, а Ксения вздыхала. Сна не было ни в одном глазу, слишком много мыслей крутилось в голове, да ещё болтовня полуночниц медсестёр, распивающих чаи. Их громкие голоса просачивались, даже через закрытую дверь.
Через пару дней Ксению обещали выписать. Девушка радовалась, А старушка вздыхала про себя. Она так привыкла к этому помогающему ей ангелочку, что расставаться с нею совершенно не хотелось. Анна Петровна спрашивала у девушки:
- А может, тебя ещё не выпишут?
Ксения отвечала, спокойно глядя старушке в глаза:
- Лучше пожелайте, Анна Петровна, чтобы меня выписали. Я, знаете, как сильно домой хочу...
Старушка кряхтела, но всё понимала. Сама ведь когда-то была красивой и молодой, и волосы у неё были густые и вьющиеся, не то что сейчас жалкие три седые волосины, редкие и сухие.
В то утро Ксению выписывали. Она сидела на кровати в серых джинсах и свободном синем свитере. Слегла бледная, но уже более бодрая от одной мысли, что покидает ненавистную ей больницу. Девушка чувствовала здесь себя птицей, запертой в четырёх унылых продезинфицированных стенах.
Вещи девушки были собраны и стояли на комод,е разложенные в три зелёных пакета.
Ксения оставила бабушке бутылку минеральной воды и сухари, зная, что, скорее всего, Анне Петровне нескоро что-нибудь принесут.
Старушка отнекивалась, но девушка её уговорила.
Обход завершился, справка была у Ксении на руках.
Медленно шло время.
К обеду должен был приехать отец девушки - с вещами, привезти пальто, шапку и сапоги
Молчание затянулось. Говорить Ксении не хотелось. А бабушка искоса посматривала на неё, словно собираясь что-то сказать, но молчала.
Дверь раскрылась внезапно.
Ксения встала, думая, что пришли за ней. Старшая медсестра заглянула в бокс и с волнением в голосе спросила:
- Гриневич здесь?
Старушка, прокашлявшись, ответила:
- Здесь! - думая, что её поведут делать просроченную флюорографию и кардиограмму.
Медсестра отпрянула в сторону, когда в палату зашёл высокий худощавый пожилой мужчина. В дорогом костюме, седовласый, с огромным букетом чайных роз в корзине и с бумажным пакетом.
Бабушка встала, доставая стоящую в щели между кроватью и комодом чёрную палку.
Ксения замерла, наблюдая за происходящим. 'Кто этот мужчина? На соседа не похож. Для мужа племянницы слишком стар.' Интеллигентный и представительный, и походка уверенная.
- Аннушка, - тихо сказал, и старушка, забыв про палку, повернулась.
- Как вы меня назвали?- заикнулась и, прищурившись, стала рассматривать незнакомца, глядя в упор.
- Аннушка, родная моя, - хрипло произнёс, садясь на корточки, схватил старушку за руку и заплакал.
'От хлыста! - мелькнула у Анны Петровны догадка. - Не может быть!'
- Гришка, брат, - сказала, медленно оседая на пол.
Он успел перехватить её, прижать к груди и сесть на кровать. Высокий, сильный, совсем не походил на сестру. Быть может, только глаза. Такие же, только цвет ярче да нос крупноватый.
Ксения сидела и плакала, тихо всхлипывая. Слёзы душили её. Радость за Анну Петровну проливалась в этих счастливых слезах.
Анна Петровна думала, что бредит, что происходящее - радостный сон. 'Я, наверное, умерла и попала в рай'.
Крепко вцепилась в ладонь брата, но он не ощущал боли. Только шептал:
-Я нашёл тебя, родная сестра. Аннушка, теперь останусь с тобой. Не покину.
Ксения будто попала в кино со счастливым концом.
Циники и завистники сказали бы, что в жизни чудес не бывает.
'А вот и бывает. Сегодня чудо случилось здесь, на моих глазах, в этой унылой палате'.
Найти сестру Григорию помогла программа 'Жди меня' , помощь друзей и глубокая вера в чудо.
Он был в плену, пережил заточение в концентрационном лагере, затем, когда война закончилась, остался в Германии.
Дальше девушка не дослушала, на площадке её ожидал отец.
Уходя, не прощалась, чтобы не нарушить счастливой идиллии, осветившей это место пропитанное болью и страданием, Ксения вышла в коридор, тихо закрыв за собой дверь.