Сны Листопада
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Он жил в волшебном королевстве времён года и в мир людей приходил, когда наступала осень. Пел земле и деревьям колыбельные, уговаривал их сбрасывать листья в преддверии холодов да летал в небесах на крыльях собственного ветра на пару с пернатыми друзьями. Дух осени - Листопад, самое прекрасное из королевских созданий, почти тысячу лет носил на лице бесстрастную маску и скрывал свою боль, свой секрет ото всех, мечтая лишь о свободе. Сердце мужчины было разбито, надежды давно истлели, он давно разуверился, что сможет искупить свой давний тяжкий грех - и это бремя тяготило и отравляло все его бессмертное существование, пока происки провидения не предоставили ему шанс исправить свои ошибки.
|
Сны Листопада
Мяч завис в миллиметре от её ладони. Яна подпрыгнула, чтобы отбить. В ушах зазвенело. Она моргнула, чтобы прогнать возникшую перед глазами черноту, - и, кажется, упала. Удар о пол девушка уже не почувствовала, как и не увидела кровь, текущую из разбитого носа. Не слышала Яна криков и одноклассников, и тренера, в панике вызывающего медсестру по мобильному телефону.
Яна Стрельцова пришла в себя в кабинете медсестры, лежа на кушетке. Над ней наклонилась женщина с клочком ваты в коротких и толстых пальцах. Судя по резкому запаху, вату смочили в нашатырном спирте.
Двойной подбородок тучной женщины в белом халате, то бишь медсестры, колыхался, как желе; красная помада на её тонких губах и волосинки в бородавке на щеке - это дико вульгарное сочетание вызвало у девушки непроизвольный приступ смеха. Яна плохо воспринимала, что ей говорят, но, похоже, головокружение прекратилось, так как она хорошо расслышала последний вопрос. Но, прежде чем на него ответить, девушка села на кушетке, свесив чуть замёрзшие ноги: лежала-то в спортивных шортах.
- Я повторяю, что такого смешного ты находишь в своём обмороке, дорогуша, а? - снова спросила медсестра.
Яна помотала головой, чувствуя себя хорошо. Неужели она действительно упала в обморок?
- Мм, судя по твоей карточке, ты из тех тощих девиц, которые, несмотря на худобу, отличаются завидным здоровьем. Так, решено, Стрельцова, ты утром сдашь анализы, а твоим родителем я сама позвоню, - отчеканила медсестра, игнорируя протест Яны. - От занятий освобождаю, иди домой, Стрельцова. Думаю, у тебя просто гемоглобин упал, вот и все.
"Ах, если бы всё так действительно и было, как сказала медсестра, - позднее вспоминала девушка, оглядываясь назад, - то я в тот момент запрыгала бы от радости и просто бы женщину расцеловала".
Анализы явно были очень плохие, потому что участковый терапевт сказал девушке подождать в коридоре, а сам с хмурым видом переговаривался за закрытой дверью с её матерью.
Фикус в углу, судя по растрескавшейся беловатой земле в горшке, нуждался в поливе. Плотные шторы только усугубляли темноту, и тени от жёлтой потолочной лампы на потолке в коридоре поликлиники казались неправильными.
Матери Яны долго не было, и, как назло, смартфон девушки разрядился. Три раза проходила туда и обратно по пустому коридору тощая и высокая санитарка, и нервы Яны настойчиво шептали, что всё это не к добру. Так и вышло.
Антонина Павловна - мать Яны - вышла из кабинета доктора заметно побледневшей и сказала дочери, что, мол, дома поговорят. "Неужели всё так плохо?!" - то и дело поглядывая на мать, недоумевала всегда оптимистичная Яна. Женщина была напряжена и часто прикусывала нижнюю губу, а на её виске в унисон частому сердцебиению пульсировала жилка. "Значит, я права", - согласилась с интуицией девушка, когда мать всё ещё не проронила ни слова, покидая поликлинику.
Мужчину звали Листопадом, и он был духом осени, который всегда просыпался в королевстве времён года в октябре. Его создала в канун Самхейна сама Леди Осень - королева, и он пока продержался подле неё дольше других миньонов, уничтоженных недовольной своими творениями госпожой.
Первого октября Листопад пробуждался в своих покоях, расположенных в огромном замке, чтобы взлететь на ветровых крыльях в небеса и, миновав незримый барьер, проникнуть в мир людей и делать свою ежегодную работу.
Он пел мелодичную колыбельную песню земле и деревьям, следил за тем, чтобы природа вовремя сбрасывала свои яркие осенние наряды и тихонечко засыпала в преддверье холодов.
Листопад прожил много веков. Всегда одинокий, не понятый и не такой, как остальные обитатели королевства, научившийся безупречно скрывать свои чувства, нося равнодушную маску на прекрасном, как солнечный лучик, лице.
Он веками безупречно выполнял свою работу и ждал лишь своего нынешнего дня рождения, чтобы, по древнейшим законам, изведанным в библиотеке леди Зимы, потребовать для себя свободу. Лишь грядущая свобода грела его измученную и холодную душу, от её предвкушения быстрее билось зарубцевавшееся, но так до конца и не зажившее сердце.
Балы, красота и волшебство придворного двора давно опостылели ему, ведь, кроме птиц, с которыми Листопад по-настоящему дружил, у него не было никого, кто мог бы разделить его одиночество.
Столетия не приглушили боль его печали от утраты единственного друга, которого мужчина мимолётно обрёл и так глупо и жестоко потерял.
Оглядываясь назад, Листопад знал, что, не раздумывая, отдал бы свою жизнь и всё, что имел, в придачу, сделал бы всё, что угодно, лишь бы его белокурая, так сильно напоминающая ангелочка девочка Соня осталась жива.
Но только тяжкие бесслезные вздохи, когда ему не спалось по ночам, и память да картина - её автопортрет, драгоценный подарок от Сони, оставались мужчине в утешение и служили вечным болезненно-острым напоминанием о том, что Листопад совершил, и укором тому, чего не сделал.
Вот так, снова пробудившись, Листопад встал с мягкого кресла, вдохнул пыльный воздух и пошёл в будуар королевы.
Его обязанностью было сообщить ей, что в мире людей наступила осень, а в королевстве времён года пора устраивать очередной сезонный бал.
Семья Стрельцовой проживала в коттедже в центре города, вблизи парка. Собственный сад, огороженный забором, военизированная пультовая охрана - всё было заслугой отца Яны, влиятельного бизнесмена, которого, впрочем, едва терпела мать Антонины Павловны, бабушка Эльза, проживающая в Германии, считавшая себя особой голубых кровей.
В зале с камином и дорогой кожаной мебелью пастельных тонов был собран семейный совет.
- У Яны лейкемия, - надломленным голосом сказала Антонина Павловна и тотчас налила своему мужу рюмку коньяка.
- Что? - в унисон воскликнули отец и дочь.
У Яны подкосились ноги, она едва успела зацепиться рукой за спинку дивана, затем села на ковёр.
- Наш участковый врач так считает, но лучше всего провериться в частной клинике, - взяла себя в руки Антонина Павловна.
- Она поедет в Дюссельдорф, к твоей матери, так будет лучше всего для Яны, - громко отчеканил Казимир Ульянович и стукнул кулаком по декоративному столику, инкрустированному изысканными деревянными интарсиями.
- Мама, папа, послушайте! У меня ведь не может быть лейкемии. Я бы знала! Да, знала, - упрямо сказала Яна, чувствуя, что вот-вот заплачет. - Врач мог ошибиться, ведь так?
Отец налил ещё одну рюмку коньяка и выпил залпом. Антонина Павловна, плюнув на манеры, хлебнула коньяка прямо из бутылки, присела рядом с дочерью и крепко её обняла. Со вздохом на диван тяжело уселся отец и обнял обеих, сказал:
- Без паники. Только без паники. Я всё улажу, - заставив себя улыбнуться, в то же время твёрдо отрезал Казимир Ульянович, нерушимая каменная стена и оплот, которыми он все годы являлся для всей семьи.
"Если папа обещал, значит, ему стоит верить, это же мой отец, он может все, не так ли?" Для Яны всегда любое отцовское утверждение было неоспоримым фактом.
Замок в королевстве времён года был огромным и ежегодно магическим образом расширялся, так что даже за века Листопад так до конца не изучил все комнаты, все коридоры и повороты в нём.
Только свои жилые покои да королевское крыло замка, считавшееся самым уютным и тёплым среди сестёр Леди Осени, мужчина знал как свои пять пальцев.
Спустившись по потайной лестнице, обходя коридор, где часто мелькали утомлённые избытком всевозможных поручений служанки да стояли без дела хорошенькие, но пустоголовые фрейлины, не знающие, чем занять себя, кроме как обмена сплетнями да перемалывания костей друг дружке, Листопад оказался около огромных дверей, ведущих прямиком в тронный зал.
Королева сидела на троне из ясеня, украшенного по высокой спинке драгоценными камнями. На её огненно-золотистых волосах мерцала корона из рубинов, рассыпавшихся в гроздьях, точно живые ягоды рябины. Она была ослепительна в ярко-зелёном платье, с тугим корсажем, бесстыдно обнажающим плечи и грудь, под цвет удивительным глазам: зелёным и загадочным, как мох на болоте в самых тёмных местах.
Леди Осень зевнула и улыбнулась, как всегда маняще, так что сердце любого мужчины затрепетало бы от восхищения. Её ямочки на алебастровых щёках и россыпь веснушек на прямом носу когда-то приводили Листопада в восторг. Когда-то за её улыбку, за прикосновения и запах её кожи он бы отдал всё, включая жизнь, но то время ушло, когда его обманутое в своих мальчишеских и юных ожиданиях сердце ещё не окаменело. Теперь же разбитое сердце мужчины осталось равнодушным.
Вся красота прелестницы королевы не будила в мужчине ровным счётом ничего. Ни томления, ни желания, ни бурной страсти, лишь равнодушие, что вызывает холодная, пусть и прекрасная в своём исполнении скульптора.
- Моя госпожа, - преклонил колени Листопад. - Осень настала.
- Спасибо, дорогой миньон, что поставил меня в известность. - Её улыбка слегка померкла в разочаровании, оттого что она, как прежде, не сумела пробудить в бывшем милом щеночке восторг и обожание.
Леди Осень протянула свою ладонь для поцелуя, затем потрепала разноцветные диковинно-красивые волосы мужчины и ласково пожурила Листопада за то, что он не переоделся.
- И, между прочим... - прошептала королева, добавив, что она ждёт обязательного появления Листопада на сегодняшнем балу. Затем поднятая ладонь королевы дала понять Листопаду, что время его пребывания в тронном зале подошло к концу.
... Яну отправили в Дюссельдорф к несносной бабушке Эльзе. Девушка прошла полное обследование в лучшей частной клинике - и, к её ужасу, диагноз подтвердился. Лейкемия. Лейкемия. Нет! Только не у неё. Она же всегда была абсолютно здорова.
- Ты должна кушать, внучка! Чтобы выздороветь, организму нужны силы, - требовала от Яны девяностолетняя старуха, которая внешне выглядела не старше семидесяти лет.
Квартира бабули была в элитном районе и занимала два последних этажа в высоком доме. Стол в столовой украшали затейливые блюда - на зависть гурманам, приготовленные бабушкиным личным поваром. Но кусок в горло Яне не лез, Эльза же никогда не страдала отсутствием аппетита, запивала вином жаркое, обмакивала в подливу пышный хлеб и всё поглядывала на Яну, точно пытаясь определить, что внучка унаследовала от её аристократических генов, а что нет.
Девушка выпила апельсиновый сок и снова оказалась в выделенной ей спальне, где читала сонеты, пыталась общаться с друзьями и экс-бойфрендом Денисом по скайпу, но всех, точно нарочно, не было в сети.
- Завтра приедет медсестра - и снова поедешь в больницу, - сказала бабуля, без стука нарушив уединение внучки.
- Хоть отдохнёшь от меня, не так ли?! - крикнула Яна, пытаясь сдержать подступающие к горлу слёзы, и заперлась в ванне.
- Юная леди, ты ведёшь себя непозволительно. Впрочем, зная твоего отца, что говорить о манерах, - спокойно сказала Эльза.
Яна включила воду и, прислонившись спиной к кафелю, разрыдалась. "Вот так всегда. Так всегда. И зачем я здесь, с тобой, бабуля? Ты же никогда и не любила меня".
Стрельцову положили в больницу, потому что её диагноз не только подтвердился, но Густав Хольц, лечащий врач, сказал, что в ближайшие дни от лекарств возможно одно из двух: либо ухудшение, либо ремиссия.
Палата девушки была просторна, и солнце заглядывало в большие окна с раннего утра, до самого вечера озаряя каждый уголок и постель, стоящую возле стены.
Голый подоконник и телевизор, в котором не было ни одного канала на русском, вызывали у девушки раздражение.
... Она проснулась и чувствовала себя довольно неплохо, только вот есть не хотелось. Яна выпила сок и проглотила таблетки, читала и ходила из угла в угол до прихода медсестры, а потом внезапно у неё закружилась голова. Бросило в пот и скрутило в позыве рвоты. Первой в палату вошла бабушка, она-то и закричала, бросилась к внучке. Теряя сознание Яна, впервые увидела обеспокоенность на извечно невозмутимом лице Эльзы.
Бал, проведённый в честь Леди Осени и открытия королевского бархатного сезона, собрал всех придворных в тронном зале, который магическим образом, точно мыльный пузырь, увеличился в размерах. Листопад старался сохранять на лице бесстрастность и вымученную улыбку. Он танцевал только с королевой, отклонял все другие предложения потанцевать и после пятого танца, не нарушая приличий, покинул бал.
Мужчина устал и, едва раздевшись, лёг в постель. До рассвета оставалась всего пара часов. И вот снова крылатый ветер дул Листопаду в лицо, мол: "Просыпайся, соня, утро настало!" Мужчина оделся и заварил крепкий чай, затем умылся холодной водой - и подошёл к шкафу, выбирая привычную одежду. Отодвинул в сторону чёрный костюм и все остальные тёмные вещи, которые он смел носить, только пребывая в отпуске.
Портрет белокурой Сонечки висел как раз напротив зеркала, оставаясь всегда неизменным, только краски за прошедшие века слегка поблекли. Листопад мысленно советовался с портретом, выбирая яркий камзол, зелёную рубашку и тёмно-коричневые брюки, улыбался Соне, зная, что, она никогда ему не ответит. Затем, мужчина открыл окно и, стягивая лентой в хвост разноцветные волосы, бросился вниз, чтобы взлететь подхваченный ветром.
Деревья, земля и стайки пернатых уже ждали его, чтобы поделиться новостями, а также ждали времени обеда, чтобы успеть набить брюхо крошками от багета, что покупал щедрый Листопад, обменивая его в магазине, или приезжающей в погожие дни в парк лавке на драгоценные камушки, жемчуг и иностранные монеты.
Листопад до обеда следовал ранее обозначенному на день плану и всегда успевал провернуть все дела до сумерек, а иногда даже опережал план. Тогда он мог наведываться в лавки старьевщиков и просто гулять по городским улицам в поисках редкостей для Леди Зимы. Но к тому времени, как загорались фонари и небо темнело, виднеясь в свете, идущем из окон домов, зачарованной грифельно-синей дымкой, Листопад уже летел по первоначальному маршруту вместе со стайками птиц, собравшихся на ночлег в лес: он же летел в замок.
Там мужчина всегда принимал ванну, почитывал книги, преимущественно мрачные истории с драматичным финалом и готические романы, а когда всё надоедало, декламировал вслух стихи Блейка, По и сонеты Шекспира. Пил чёрный чай и, когда не спалось, бродил в саду при замке, а изредка, поддавшись вдохновению, делал наброски, чтобы во время долгой зимы нарисовать цветные полотна. Художником себя мужчина никогда не считал, но когда получалось изобразить увиденную мысленным взором задумку, то он испытывал ни с чем не сравнимую радость. Тогда же ему казалось, что запечатлённая на портрете Соня ласково глядит на него и прощает.
Картины он не хранил: слишком опасно было выдать свои увлечения, ведь никто из созданных королевой миньонов не испытывал творческих порывов.
Все в королевстве включая сестёр королевы и саму его создательницу - леди Осень, интересовались лишь модой, играми, сплетнями и интригами. Как глупо все. Как всё тяжело, ему - белой вороне, самому красивому мужчине королевского двора, хранить свои секреты в крепко запертом сердце. Но кто посмеет перечить уделу создания, обречённого жить и служить своей госпоже?
Он ожидал своего тысячелетия, подобно манне небесной, чтобы посметь выбрать свой новый удел-свободу или, в зависимости от настроения королевы, смертный приговор. Но лучше уж смерть, чем и дальше влачить существование бледной тени.
Яна пробыла в Дюссельдорфе недолго, успела поссориться с бабулей Эльзой, нагрубить ей, а затем так же неожиданно помириться, когда бабуля самолично пришла к внучке извиниться и забрала её домой из ненавистной больницы.
- Я хочу домой, - сказала по телефону Яна отцу. - Мне тошно в чужих стенах, тошно от немцев. И если уж я умру, то хочу до последнего дня быть рядом с тобой и мамой! - всхлипнула Яна и разрыдалась.
- Я тебя заберу, милая! - выдохнул Казимир Ульянович, прекрасно зная, что болезнь Яны стремительно прогрессирует, дорогие лекарства оказались бесполезны, а врачи отмеряют время её оставшейся жизни.
- Я продам квартиру, - неожиданно добавила бабушка, когда Яна положила трубку, - и закажу новое экспериментальное лекарство, дорогая моя.
- Ты это сделаешь ради меня? - всхлипнула Яна, поражённая до глубины души ещё одним бабушкиным сюрпризом.
- Конечно, ты же моя единственная внучка, я люблю тебя.
- А я всегда думала, что ненавидишь! - прямо ответила Яна.
Бабуля хмыкнула и неожиданно улыбнулась, поманив Яну сесть рядом с собой на диван, а затем предложила сходить в кафе на набережной, поговорить о том о сём.
Яна выглядела ужасно: лысая, тощая и измождённая. Бабуля Эльза одолжила девушке свой парик из натуральных волос и помогла с выбором платья. В итоге, накрасившись и приодевшись, Яна уже не выглядела умирающим лебедем. Об усталости и перенесённой боли говорили лишь её запавшие глаза и заметно выделявшаяся худоба.
В кафе ранним утром было немноголюдно. Бабушка не походила на себя прежнюю, много шутила, рассказывала истории из собственной жизни. Не ожидавшая подобного Яна только диву давалась. Да, часто смеялась с бабулей на пару, а потом неожиданно девушка рассказала о себе, рассказала много такого, что даже родителям не говорила.
- Ты так похожа на меня, милая, - взяла её за руку бабушка, отложив в сторону чайную ложечку. - Ни о чём не волнуйся, отправляйся домой и будь оптимисткой. Помни, что мыслить позитивно - это не просто слова, ведь скрытые резервы организма так до конца и не изучены.
- Бабуля, почему ты никогда не приезжала на мои дни рождения? Почему ты так со мной себя вела, будто ненавидишь меня? - снова прямо спросила Яна, пристально глядя женщине в глаза.
- Прости меня, я все эти годы заблуждалась, во всём винила твоего отца, потому что считала, что ранняя беременность моей Тони угробит её карьеру. Я была заносчивой сукой, Яна, и только когда ты заболела... - её голос сорвался, и на мгновение женщина отвернулась, чтобы прийти в себя.
- Не надо слов и оправданий, бабуля, не надо, я тебе верю - сказала Яна. - Давай просто поедим мороженое.
Бабушка Эльза с нежностью сжала пальцы Яны и кивнула
... Вот и снова родной дом семьи Стрельцовой. Уютная спальня, где Яне разрешили декорировать интерьер в собственном стиле. А что может быть для девушки лучше после больницы, после чужой квартиры бабули Эльзы, чем выспаться в своей собственной постели?
Осень бушевала вовсю. За окном полыхали желтизной и багрянцем клёны. Яблони в саду при дворе почти облетели. Стремительно холодало, но утренний воздух бодрил - и после капельниц и горсти таблеток Яна прохаживалась в саду под присмотром охранников и медсестры.
Она ушла из социальных сетей, где завистливые одноклассники выставили её фотографию и вовсю издевались над внешностью. Димка не отвечал, после того как, однажды пообщавшись в скайпе вживую, увидел девушку без прикрас, оторопел, а после просто положил трубку. Кто-то из бывших друзей, часто писавших на её почту, выслал ей фото Димки и Дашки, красавицы-гимнастки. "Кто бы сомневался, что так и будет?" - шептал внутренний голос Стрельцовой. Она удаляла общие фотки, злилась на себя, потому что была слепой дурой. Но все равно было больно, невыносимо больно и одиноко.
Спасением для девушки стали книги, общение по скайпу с бабулей, которая признавалась, что скучает, и как-то сказала, что лечащий врач отправляет её в санаторий. "Ты только не беспокойся, я часто езжу туда, оздоравливаюсь. Все-таки, внучка, как ни крути: годы есть годы. Да, сердце моё старое порой шалит, - говорила она тихо и чуток взволнованно. - Но, милая, там всё очень строго и запрещены телефоны. Я сама, если что, позвоню. Ты только держись".
- Я буду скучать, - ответила Яна. - И стараюсь мыслить позитивно, как ты советовала.
Глаза бабушки в камере заблестели от слёз.
- Я бы не поехала, но врач настаивает.
- Не бойся, бабуля, поезжай. Я тоже постараюсь дожить хотя бы до своего дня рождения.
- Ах, милая, - прошептала женщина. Ее лицо без косметики выглядело таким усталым, а всегда отлично уложенные, волосы растрепались.
- Пока, бабуля, я всё понимаю, - прошептала Яна и вымученно улыбнулась, ощущая, как стекают по щёкам горячие слезы. Затем нажала кнопку "положить трубку" на дисплее планшета и уставилась в голубое, без единого облачка небо.
Птицы помогали ему уговаривать деревья сбросить свои покровы, они упрашивали землю, подпевали припев магической колыбельной - и неожиданно Листопад с огромным рывком стал опережать запланированный график.
Миньоны зимы насылали туманы, изморозь ложилась на пожелтевшую траву, но его сердце пело на пару с верными пернатыми друзьями, которые, узнав от сплетника голубя о грядущем дне рождения Листопада, пришли ему на помощь, чтобы у мужчины появилось свободное время.
Он уже облетел весь город и уговорил все деревья, кроме дубов в парке и тополей на огромном городском кладбище, но к толстым и высоким старикам нужен был свой, особый подход.
Листопад каждый год придумывал им различные забавы и уговоры, чего только ни делал, даже пел сонеты Шекспира. "В этом году, мне, похоже, предстоит нечто подобное", - задумался мужчина и рассыпался горстью листьев, которые зашуршали, гонимые ветром по мостовой в парке, и молодые рябины, стоящие возле упрямых дубов, сдались, потянули к нему свои веточки с поблекшими листочками и позвали Листопада, чтобы послушать его сонную колыбельную.
Когда настало время обеда, благодарный мужчина купил несколько багетов, кулёк семечек, пару пирожных, чтобы поделится с друзьями. А потом до вечера он посещал лавочки старьевщиков и всякие чудные магазинчики, чтобы раздобыть интересные и необычные штучки для леди Зимы. Ему ведь нужно срочно было попасть в холодную зачарованную библиотеку, чтобы уточнить один вопрос.
На монеты и украшения Листопад обменял у старьевщика несколько пыльных книг, томов поэзии и классических романов. Для леди Зимы он нашёл диковинные подсвечники с драконьими головами и лапами из чистой бронзы и серебра.
Вечерело и холодало, поэтому, попрощавшись с птицами, он взмыл в небеса.
Яна чувствовала себя ужасно. Аппетит исчез, пропал напрочь, совсем. Даже сладости вызывали отвращения, а спать хотелось до одурения. Она выглядела в зеркале измождённой древней старухой и не узнавала себя, пока не наносила на лицо достаточно профессионального стойкого грима, что используют звёзды в шоу-бизнесе. Потом просто спрятала поблизости все зеркала, когда не находила сил на то, чтобы просто подняться с постели, и чувствовала себя совсем хреново. Мать и отец постоянно были с дочерью рядом и совсем забросили свою работу. От бабушки тоже не было ни плохих, ни хороших вестей. Честно, она скучала по Эльзе. Шли дни, и Яне, вопреки всем надеждам, не становилось лучше.
Октябрь подходил к концу, и в ветре уже ощущалось дыхание близкой зимы. С друзьями она не общалась, многих игнорировала сама, с другими не о чем было говорить. Ведь они были как прежде красивы, веселы, жизнерадостны. А девушка с каждым днём угасала, точно зажженная свеча.
Её день рождения был пятого декабря. Яна каждое утро твердила себе, что отметит его. Она мыслила позитивно и обещала себе не плакать, но часто срывалась, когда после горьких лекарств и многочисленных процедур её тошнило, от слабости дрожали колени, и девушка не могла ничего делать, даже на улицу выходить, всё лежала в постели.
Яна пыталась вести дневник, когда скучала, но то и дело бросала, как и свою пьесу, которую так и не начала писать. Родители делали всё возможное и невозможное, приглашали лучших специалистов, не жалели на Яну ни денег, ни времени. Отец похудел, мать нарочно бодрилась, но Яна слышала, как она рыдает в ванне и как кричит по ночам, отчаянно жалко, точно раненый зверь, который потерял самое дорогое.
- Не надо так больше. Уходите, куда хотите, пожалуйста! Я хочу побыть дома одна, - упрямо твердила Яна. - Я не могу так больше. Ваши переживания забирают у меня воздух, мешают дышать. Пошли вон! - прогоняла Яна родителей, когда ей ставили капельницу, во время записи просмотра её выступления в школьном театре. Она не могла слышать свой голос, не могла смотреть на себя прежнюю, красивую, талантливую.
... Ремиссия наступила внезапно после 20-го октября. Яна отказалась от большей части обезболивающих, только много пила кофе и крепкого чая, чтобы не спать. Она решила жить, бороться за жизнь, цепляться и не сдаваться из последних сил. Лучше умереть в борьбе, чем жить, пребывая срок заключения в четырёх стенах. Она накрасилась, приоделась и в сопровождении охраны вышла из дома погулять. Сначала бродила по саду, затем решила зайти в кафе, в парк, чтобы увидеть живых, здоровых людей, услышать их смех, полюбоваться на весёлые лица. Таким образом, возможно, приободриться самой.
В элитном кафе всё заказанное было пресным: она ковырялась в мороженом, крошила пирожные, и мелкими глотками пила зелёный чай, поглядывая на людей. Но её сторонились, по-видимому, она недостаточно скрыла свою болезненную худобу. Много раз Яна ловила на себе сочувствующие взгляды. Часто разговоры при виде её затихали, жалость, недоумение и отвращение читала она в глазах незнакомых людей.
Однажды кто-то в парке сказал девушке в лицо какую-то гадость. Над ней смеялись подвыпившие парочки прогуливающихся подростков. Охрану Яна отозвала: зачем накалять страсти? Всё равно большинство людей не исправить.
Ее парик сорвало сильным ветром, Яна подобрала его вместе с вязаной шапкой, впредь решив не приходить в парк, а найти для прогулок более спокойное место, где она не будет чувствовать себя белой вороной.
Для ежедневных прогулок Яна выбрала городское кладбище, куда приходила ярко-одетой и накрашенной каждое утро. Охранники и медсестра оставались в машине за воротами, соблюдая профессиональную субординацию и лишних вопросов не задавали, а Яна, выбрав лавочку в самом солнечном и защищённом ивой и разросшимися дубами месте, рядом с надгробием, присела на неё и решила читать вслух сонеты.
Светило солнце, в облетевших кронах пели птицы, но всё равно было прохладно. Октябрь подходил к концу, и Яне было грустно, ведь по прогнозам врачей жить ей оставалось всего лишь пару месяцев.
В библиотеке Леди Зимы, расположенной за тронным залом, было холодно и будто бы отсутствовало время, словно и оно по негласным правилом хозяйки вечного холода - замерзало.
Листопад оставил своё подношение в виде подсвечников миньону леди Зимы, прикованной цепью бурой лисе со злыми глазами. Она сграбастала подсвечники своими зубами и потащила в комнату, служившую подсобкой, затем вынесла из этой комнаты длинную шубу, которая всегда предоставлялась посетителям, чувствительным к царившим в библиотеке холодам. Листопад накинул её на плечи и последовал за лисицей в библиотеку.
Книжные стеллажи были прозрачными и уходили ввысь на несколько метров. Листопад объяснил миньону Леди Зимы, какие книжки он желал сегодня пролистать, а лисица слушала и царапала когтями на тёмном ледяном полу время, отведенное на посещение, за которое он заплатил подсвечниками.
Пройдёт всего полтора часа, и прозвенит звоночек, а потом поднимется злой северный ветер и выпроводит наглеца вон, или если посетитель задержится хоть на минутку дольше, то ветер может разозлиться и заморозить его. Вот такие правила были в библиотеке средней сестры королевы.
В массивном талмуде Сказаний Гарца Скитальца Листопад не нашёл ни намёка больше на то, что искал. Лишь кусочек, того, что видел прежде. "Только миньон, отметивший тысячелетие, может требовать у создателя право на желание. Только тот, кто осмелится огласить своё желание прилюдно, при свидетелях, получит своё. В противном случае создатель вправе сделать с собственным миньоном все, что ему заблагорассудится. Не удержавшийся же и рассказавший о своём желании досрочно - теряет данное право и приговаривается к мучительной смерти". Отрывок терялся между описаниями красот городов и чудес природы, лежавшей за пределами королевства, терялся в потоке витиеватого однообразного текста, точно бы записан сюда специально, для таких, как он, вечных слуг своих господ. Может, это было провиденье, как говорили люди, но чем иначе объяснить тот факт, что Листопад вообще узнал об этом законе? Жаль, что тома с законами извечно хранятся в запрещённом для таких, как он, простых миньонов, библиотечном крыле. Но вот что если Листопад станет свободным? Что будет тогда? "Это будет здорово", - подумал про себя мужчина, услышав звон колокольчика, и поспешил к выходу из библиотеки.
Балы, что устраивала королева практически ежедневно, отнимали все вечера Листопада. Вместо того чтобы гладить платья и танцевать, придумывая на ходу всё новые и новые комплименты, ему хотелось читать, искать диковинки в городах и просто бродить по улочкам и присматриваться к лицам, искать что-то, что согреет его сердце. Ему хотелось пить чёрный чай, а не сладкий пунш, к тому же он ненавидел шампанское, как и всё спиртное, кроме что терпкого коньяка и дорогого виски.
Все для него на балу было приторным, чересчур ярким и неестественным, даже красивые лица миньонов насквозь пропитались ложью, как и пресыщенные лица их создательниц.
Листопад закружился в вальсе с Леди Осенью и вздохнул, потому что октябрь подходил к концу, а нужно было еще уговорить древние тополя сбросить листья. Ему ещё столько всего хотелось сделать, а не находиться здесь на балу, кружиться в вальсе и заставлять себя улыбаться, зная: когда он ляжет в постель, снова не выспится, потому что через пару часов вновь рассветёт.
Яна приходила на кладбище каждый день. Наряжалась поярче и приходила, как будто от этого зависела её жизнь. Бабушка, явно тайком, написала в скайпе всего пару строчек и просила, чтобы внучка не говорила родителям, что у неё всё не совсем хорошо и врачи советуют продолжить гостить в пансионате, продолжая лечение. Извинялась, что она на день рождения Яны, скорее всего, не приедет. Девушка, страхуясь, удалила сообщение, чтобы родители не узнали, а сама сжимала кулаки и вдавливала ногти в ладони, чтобы не плакать.
На кладбище у всех деревьев, кроме стариков-тополей, листва облетела. Она шуршала под ногами и тихо прела, покрытая изморозью, дожидаясь холодов. Яна читала сонеты, грустила, а когда погода благоприятствовала, то девушка читала отрывки из сонетов вслух, точно бабушка её слушала, точно безмолвные надгробия превращались в зрителей, а она сама выступала на сцене - и всё было как раньше: Яне аплодировали, и девушка снова ощущала на своих глазах слёзы радости.
В тот день она не хотела никуда идти, потому что накрапывал дождь и настроение было поганым: с утра она едва могла разлепить веки и встать с постели, к тому же Яну снова тошнило. Но плохое самочувствие Стрельцова воспринимала как вызов.
Поэтому медсестре девушка сказала, что чувствует себя нормально, и проглотила принесенные женщиной таблетки, прожевала овсянку и запила всё какао, а потом, когда медсестра ушла, кинулась в туалет, где до головокружения выворачивало наизнанку.
Ненароком она зашла в социальные сети к одной из бывших подруг, и единственная фотография в самом центре страницы, фотография Яны, сделанная в парке, когда сильным ветром с её головы сорвало капюшон и парик, приковала внимание девушки жирной надписью в форме обычного опроса: "Отсчёт идёт?" Тысячи комментариев были под фото. И, к сожалению, большинство их них являлись ответом на тот самый вопрос.
От потрясения у Яны закружилась голова, комок образовался в горле, руки затряслись. Чтобы вновь обрести опору под ногами, нужно было чем-то занять себя. Стрельцова волевым усилием взяла себя в руки и начала одеваться. Томик Шекспира отправился в рюкзак, туда же последовало яблоко и негазированная вода.
Яна накрасилась и заставила себя улыбнуться зеркалу в прихожей, которое она только недавно развернула от стены. За окном моросил дождь. Ей было всё равно.
Птицы помогли Листопаду договориться с тополями. Они, сердечные, обещали им петь каждые выходные свои песенки, и тополя в очередной раз согласились сбросить листья.
Погода с утра не заладилась, но сердце Листопада пело, оттого что он может с толком провести своё свободное время. А как помнил мужчина, до собственного дня рождения оставалось несколько дней. Поэтому Листопаду нужно было поспешить и приобрести что-то ценное для леди Зимы, ведь кто знает, как дальше повернётся жизнь?
Птицы уговорили Листопада поторопиться с обедом, поэтому все вместе они полетели в парк, где в последнее время в ларёк привозили очень вкусные булки и хрустящий хлеб.
Дождь зачастил, они спрятались в беседке, где, кроме Листопада и птиц, никого не было. Всё сдобные булки быстро пошли в дело. Листопад хотел пить, но разговорившийся голубь всё никак не отпускал его, и когда мужчина уже попытался дать птице понять, что пора заканчивать разговор, то голубь упомянул:
- Моя кузина, что летает в королевской свите, у королевских сестер, говорила, что леди Зима в последнее время интересуется готическими полонами. И платит хорошо, если картина ей очень понравится.
- Интересуется чем? - переспросил Листопад, замерев, с недоеденным кусочком сдобной булки.
- Ты сыт, дай-ка старому голубю последний кусок, не пожалей, тогда и повторю, что сказал! - нагло курлыкнул голубь и важно напыжился.
Листопад хмыкнул и таки отдал голубю оставшийся кусок. В ответ тот заговорщицки уселся на перегородку беседки, взгромоздившись напротив мужчины.
- Так вот, Леди Зиму интересуют пейзажи кладбищ, склепы там всякие, памятники и чтобы побольше мрачностей было, - буркнул голубь и спрыгнул обратно на пол, пока другие птицы не растащили по крошкам его добычу.
Яна уселась на лавочку возле покосившегося надгробия. Ива практически облетела, и только нижние ветви ещё сохранили листочки. То моросил, то прекращался дождь, заставляя Яну сидеть в капюшоне. Она открыла рюкзак и достала томик Шекспира, пролистала, то и дело прикусываю губу, снова вспоминая о том, что было, кажется, так недавно и всё же так давно. Много друзей. Учёба. Имелся даже бой-френд, а главное - девушка выступала в школьном театре, где с помощью мамы шила костюмы, и эти выступления были для неё всем. "Я ведь умру, всё равно умру, чего мне бояться, что мне уже терять. Но пока я жива, я не сдамся, не буду плакать, напротив - буду улыбаться. Ведь ещё есть здесь и сейчас". Она закрыла глаза, представила, что снова на сцене, что в зрительном ряду сидят тысячи людей, и начала декламировать из "Ромео и Джульетты", из самого первого прочитанного ею произведения Шекспира и ставшего одним из самых любимых:
У бурных чувств неистовый конец,
Он совпадает с мнимой их победой.
Погода была ужасной - и Листопаду не хотелось бродить по городу в поисках редкостей и вещиц. Дождь то моросил, то прекращался, но собственный крылатый ветер мужчины на ходу просушивал его волосы и одежду, вступая в поединок с дождём и ветром, спасая Листопада от мокроты и сырости. Всё равно настроение у мужчины было в тон погоде - унылым.
Он выпил воды из питьевого фонтанчика, под навесом расположенного в самом начале парка, задумался, глянув на серое небо, - и дерзкая мысль неожиданно, точно заноза, засела в его голове: что, если ему пройтись по кладбищу и поймать мимолётное вдохновение? Что, если ему удастся зарисовать контуры склепов и печального ангела, державшего на руках младенца? Что, если у него получится в порыве вдохновения запечатлеть и изобразить мгновение, как ему удавалось, когда ещё мастерство мужчины шлифовала художница Соня?
Он вздохнул, ещё раз поглядел на небо, поправил за ухо выбившуюся за день тонкую разноцветную прядь волос. И решился воплотить свою задумку и воспользоваться моментом. Что, если у него впредь не будет такого: здесь и сейчас?
Листопад раздобыл в городе альбомные листы и грифельный карандаш, просто взял и подошёл к художественной мастерской, зашёл внутрь в зал, где рисовали с натуры, а сейчас он как раз пустовал. Услышал голоса и пошёл на источник звука, мельком разглядел на столе лежащий альбом, стаканчик с кисточками, рядом с которыми лежали остро наточенные карандаши.
Он нахмурился, зная, что воровать нехорошо, растерялся, потому что с собой не было ничего ценного, что мог бы предложить взамен, но, пошарив в кармане камзола, нащупал и вытащил несколько старинных монет. "Надеюсь, этого хватит, чтобы обменять на альбомный лист и несколько карандашей".
Монеты поблескивали серебром и латунью в тусклом свете, падающем из узкого, наполовину завешенного окна. Листопад замешкался, снова услышал голоса и приближающиеся шаги. Тук-тук. Шлёп-шлеп. Так шаркают тапки, когда кто-то кого-то безуспешно пытается догнать. Решено. Он ещё сюда заглянет и доплатит, если узнает, что предложенных монет окажется недостаточно.
Мужчина схватил альбомный лист, свернул его и, не глядя, выхватил из стаканчика несколько карандашей. Когда мужские голоса можно было уже хорошо расслышать в коридоре, он выскользнул из комнатушки, что, по-видимому, служила чьим-то кабинетом, - и, подхваченный ветром, распахнул входную дверь и вылетел из художественной мастерской.
Он любовался каменным ангелом, когда услышал женский голос, читающий что-то знакомое. Листопад прислушался, прекратив мысленную зарисовку выбранного объекта. Затем пожал плечами. Если кому-то хочется чудачеств, то что ему за дело до этого.
Дождь как назло усиливался, и его собственный ветер уже устал отбиваться от моросящих капель. Листопад задумался, поймав отличный мысленный кадр. Вот оно: если зарисовать ангела и захватить кусочек старой, изъеденной ржавчиной ограды, то получится то, что нужно. Голос снова отвлёк. Слов Листопад не различил, но тембр и интонация разом заставили мужчину вздрогнуть. В женском голосе буквально кипела страсть и страдание. Неожиданно мужчина поймал себя на том, что то и дело отвлекается, и прислушивается, и даже различает слова. Одинокий голос на кладбище читал отрывок из пьесы Шекспира. Любопытство взыграло в крови Листопада. Он снова поймал себя на том, что повторяет слова:
- Я потерял себя, и я не тут.
Ромео нет, Ромео не найдут.
Задумка наброска ускользала. Мешали собственные мысли, которые вдруг всполошились и сбились в кучу. Он что-то услышал в женском голосе, что-то такое, что заставило затрепетать. Рисунок оказался забыт. Он немедленно должен разыскать ту, что так увлечённо читает Шекспира.
Незнакомка стояла возле плакучей ивы и держалась за ствол, точно за ладонь лучшего друга. Она была тонкой, невысокой и ужасающе яркой в своей длинной красной куртке, точно раздражающее пятно, непонятным образом попавшее в обитель вечного покоя. Фиолетовый рюкзак лежал на скамейке, рядом с ним книжка, которая уже намокла, а незнакомка, стоящая под ивой, всё читала Шекспира.
Листопад не понял, как присел на скамейку, заслушался, ожидая, когда же незнакомка обернётся. Мужчине вдруг стало важно увидеть её лицо.
- Молчи, мой друг. Огонь огнем встречают,
Беду - бедой и хворью лечат хворь.
Круженьем вспять круженье прекращают,
И ты с бедою точно так же спорь.
Лицо Сони предстало на миг перед ним, её улыбка, неверие в синих, как анютины глазки, глазах, когда Листопад протянул девушке драгоценную брошь с изумрудом, что получил в награду за верную службу. Давнишнее воспоминание - и в груди мужчины вспыхнула застарелая боль.
Внезапно монолог оборвался, незнакомка обернулась, словно что-то почувствовала. Она была молода, но черты лица заострились, в глазах плескалась боль, мука и отчаяние. Девушка тяжело дышала. Бледная, растерянная и изумлённая. Не сразу Листопад сообразил, что она обращается к нему.
- И долго, - запыхавшись, с укоризной произнесла девушка, - ты сидишь здесь и слушаешь?
- Что? - вскочил Листопад. - Ты что, видишь меня?! - воскликнул он, прекрасно зная, что смертным не дано видеть его. А она ведь обращалась именно к нему.
- Как свои пять пальцев,- сказала девушка и улыбнулась, затем побледнела и села у подножия ивы.
- Тебе плохо? Могу я тебе чем-то помочь?
- Не надо. Сейчас полегчает. Я просто переутомилась, - сказала она. Попыталась подняться и чуть не упала, но Листопад вовремя подхватил её и на руках донёс до скамейки, затем посадил и ужасно разволновался, понимая, что ему нравится её голос. Она отпила воды, достав бутылку из рюкзака.
- Я - Яна,- сказала она. - А ты кто такой, разодетый, точно прекрасный принц из девичьих фантазий? И что ты за дурацкий вопрос мне задал, а?
... Она зевнула и на мгновение закрыла глаза. Мужчина исчез. Только прокрякало напоминание о полудне, поставленное на телефоне. Яна открыла глаза и мысленно сказала сама себе: "Ну вот и познакомились, моя разгулявшаяся и больная фантазия. Вот так и сходят с ума", - добавила девушка и встала, чтобы поспешить к воротам, до того как пунктуальные и соблюдающие все правила охранники направятся к ней. Не хватало только, чтобы они заподозрили, насколько сильно она ослабла. Тогда бы в известность поставили родителей, и долгие прогулки Яны сразу же превратятся в ещё одну её несбыточную мечту.
Капельница - и снова девушку потянуло в сон. Глаза слипались, но мысли Стрельцовой всё возвращались к встрече на кладбище. Неужели её болезнь способна вызывать у неё фантазии? Ведь подобных молодых людей просто не бывает. Взять хотя бы его костюм: этот старинный камзол, штаны, заправленные в высокие чёрные сапоги. А волосы мужчины были такими яркими, как все краски осени, разделенные на пряди. Что уже говорить об его лице? "Хм, - подумала Яна, погружаясь в сон, - мне стоит забыть его, а то кто знает, к чему могут привести подобные выдумки?"
Весь день Листопаду не давала покоя Яна, та странная, ярко одетая девушка, которую он повстречал на кладбище. Ее голос, её глаза... То, с каким шквалом эмоций, с искренностью переживаемых чувств на лице она вкладывала в свой монолог - это было потрясающе! Снова, сбивая с мыслей, ему вспомнилась Соня, и сердце в груди мужчины сжалось, болезненно сжалось.
Листопад делал набросок на холсте, рисуя фигуру ангела, затем взялся за ограду, вспоминая увиденный затейливый узор, в резьбе которого угадывался опыт и кузнечное мастерство. Затем вздохнул. Из головы не выходила Яна. Интересно, почему?
Он, сам того не замечая, стал тихонько нашёптывать отрывки из пьес Шекспира. Смеркалось, Листопад вытер вспотевший лоб ладонью, понимая, что ужасно проголодался и испытывает жажду. Хотелось чая. Он критическим образом осмотрел свою работу и, хмурясь, закрыл её полотном, затем спрятал в углу за шторой. Получалось не совсем то, на что он рассчитывал. Задумавшись, Листопад отправился к камину, чтобы поставить на огонь чайник, и по пути мужчина внезапно понял, что в его мыслях крепко засела совсем другая картина: там была Яна, раскидистая ива и старое, ничем не примечательное надгробие. Листопад вздохнул с облегчением, признавая: как бы там ни было, но он должен всё это нарисовать, иначе не будет ему покоя.
На балу Листопад машинально кружился в вальсе с королевой, отклонял приглашения фрейлин и был непривычно задумчив, чем вызвал шутливые замечания свой госпожи. Листопад же только кивал головой и улыбался, а в его мыслях то и дело появлялась Яна. Её голос, который он никак не мог позабыть.
Листопад устал, поэтому сидел в кресле, игнорируя следующие за вальсом энергичные танцы, и с трудом скрывал скуку на прекрасном лице. Когда на часах было около часа ночи, то королева сжалилась над своим творением.
- Иди, отоспись и не позорь меня больше своим кислым видом Листопад.
Он кивнул в ответ и поспешил удалиться в свои покои.
... Повозка накренилась, лошади встали на дыбы от звуков выстрелов. Крики перемешиваются с бранью. Мужчины в лохмотьях, с капюшонами на лицах и грязными бородами вытаскивали из телеги женщину с детьми. Мальчик и белокурая девушка, державшая брата за руку. Он видел, как мужчины отобрали у них горстку медных монет и растрясли пожитки, обнаружив красивую брошь в форме лилии с редким драгоценным камнем в сердцевине. Он слышал, как женщина прошептала девчонке с братом: "Бегите!", когда мужчины толкнули её в спину. Он видел, как они побежали к оврагу - и как мальчишка упал, и они покатились вниз. Даже если бы Листопад закрыл глаза, даже если бы он захотел ослепнуть, то не смог бы. Вечным кошмаром для Листопада стал этот сон, его наказание, посланное свыше за свои ошибки. Зачем, зачем он подарил Соне эту проклятую брошь? Как он вообще осмелился связаться с человеком, пусть даже невинными узами дружбы? Он проклинал себя каждый день веками, корил себя, глядя на подарок Сони, висящий возле гардероба, рядом с зеркалом. Ревнивая создательница не стала бы терпеть такого от своего создания. Леди Осень ни с кем не делилась своими игрушками. Она всегда обо всём узнавала и всегда жестоко мстила. Чтобы неповадно было. Только лучше бы она излила свой гнев на Листопада. Бедная невинная Соня... Её жестокую смерть Листопаду в этой бессмертной жизни никогда и ничем не искупить.
- Прости меня, ангел, прости меня, - просыпался в слезах мужчина. За окном наливался багрянцем рассвет. Пора было вставать. До Самхейна оставалось три дня.
Яна не могла не прийти. Кладбище манило её своей тишиной и надеждой на то, что вдруг всё же вопреки здравому смыслу там появится увиденный во сне незнакомец. Как глупо было так думать! Но она всё же пришла, едва успев проглотить пару ложек каши и запить водой горсть разноцветных таблеток.
Возле надгробий было сыро, после дождливой ночи стояли лужи и пахли прелостью и лёгкой гнильцой листья. Деревья практически все облетели. Она протёрла салфетками лавочку и уселась. Открыв томик Шекспира, начала читать вслух любимые отрывки, что были выделены карандашом. Завибрировал телефон, пронзив тишину звуком мычания.
- Как ты, моя милая? - раздался участливый голос бабушки. - У нас пара минут, затем снова процедуры и медитации. Знаешь, Яна, я стащила свой телефон из шкафчика, - хихикнула бабуля.
- Бабушка я так рада слышать твой голос, - бодро сказала Яна, чувствуя, как невольно улыбается. - Всё хорошо. У меня ремиссия. Как ты сама? - спросила девушка.
Бабушка пару минут рассказывала, что её состояние стабильно, правда, сахар в крови чуток повышен и что диету нужно соблюдать и режим, а она же сова.
- Пока, милая, - резко закончила беседу бабушка.
- Пока, - ответила Яна в молчаливую трубку. Она так надеялась, что бабуля, как взаправдашняя супер-героиня, вырвется и приедет на внучкин день рождения. Ей ведь теперь, кроме бабули, некого приглашать.
Как-то сам собой захлопнулся томик Шекспира. Время близилось к полудню, а в час дня Яна должна была уходить. Было грустно. Не радовало выглянувшее из закромов тёмных туч солнце, порывистый ветер то и дело мешал, сбрасывал капюшон с головы и лохматил бабушкин парик.
- Ах, как же мне грустно. Отчего, знать бы, нахлынула эта давящая меланхолия? - прошептала Яна и, решив отдать дань настроению, начала читать одно из любимейших атмосферных стихотворений:
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.
"Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне".
Она запнулась, набирая в грудь воздух.
Снова подул ветер - и девушке показалось, что в шелесте приподнятых листьев донеслось до неё продолжение стихотворных строк:
Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
Ветер усилился и неожиданно потеплел, приятнейшим образом теплый воздух обласкал всё её лицо. Помимо воли Яна улыбнулась, настроение сразу улучшилось, она поправила парик и капюшон, а когда глянула на лавочку, там... Там сидел он. Вчерашний незнакомец.
- Что же ты молчишь? Не помнишь? - тихо спросил он.
- Я. Я... - От избытка чувств, смеси эйфории восторга и недоверия она запнулась, а потом продолжила, чувствуя, что улыбается, как идиотка, любуется его профилем, разноцветными волосами, поблёскивающими в лучах солнца:
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.
Дальше они читали стихотворение вместе, строчка за строчкой, пока стих не закончился. Он пристально глядел ей в лицо, а Яна смущалась и краснела. Затем она удосужилась поздороваться. Он поздоровался в ответ, а потом достал из объёмной цветастой торбы, спрятанной за спиной, альбом и грифельные карандаши.
- Тебе обязан я своим вдохновением, пожалуйста, присядь и позволь мне нарисовать тебя! - пафосно сказал он, изящно, плавным движением поднявшись со скамьи.
- У меня осталось всего полчаса, незнакомец. Я не против попозировать для тебя, но ты должен доказать свою реальность. Ущипни меня и скажи, наконец-то, как тебя зовут! - выдохнула Яна и села на лавку, чувствуя, как щёки и уши загораются с новой силой.
- Я Листопад - и вот, - добавил он и легонько ущипнул её за руку.
- Ай, верю, ты точно реальный. А как тебя зовут, повтори, пожалуйста!
- Листопад. Дух осени.
- Снова шутишь?
- Зачем мне это? - серьёзно вопросил мужчина, и в его глазах Яна разглядела упрек. Ей стало стыдно.
- Ну, ладно, Листопад, рисуй, только недолго. Меня ещё капельница ждёт.
Полчаса она сидела, закрыв глаза, а когда он просил, поворачивалась боком, так что тень ивы ложилась на лицо.
- Вот держи, - сказал он, точно чувствуя время, вкладывая ей в ладонь янтарные бусы.
- Не надо, что ты! Зачем?- воскликнула девушка, но только отупело поворачивалась из стороны в сторону: мужчина исчез, точно растворился в тёплом порыве ветра.
Он рисовал, и картина была уже почти готова, оставалось только разукрасить. Критически осмотрев свой угольно-чёрный набросок, Листопад нахмурился и упёр руки в бока. Так, ему всё-таки нужно будет раздобыть краски. Был поздний вечер. Догорали свечи, которые тоже вскоре предстояло заменить. Желудок заурчал, он вспомнил, что в обед пришёлся последний приём пищи, и то большую часть сдобы он отдал голубям и воробьям. Листопад так увлёкся своей работой, что забыл про бал. Негоже будет пропустить его: создательница будет гневаться. Он стремительно стал собираться.
Бал окончился после трёх ночи. Медленно расходились гости, и Листопад среди них затерялся и улизнул, чувствуя, как гудят ноги и глаза слипаются от сонливости.
Он лёг в постель, не раздеваясь, мысленно крепко наказал своему крылатому ветру не будить его на рассвете, решив поспать чуток подольше.
В эту ночь Листопаду снова приснилась Соня. Она была грустной и отчего-то упрекала его. В чём же он провинился? Листопад проснулся с сильно бьющимся в волнении сердцем и с тревогой, прогнавшей остатки сна. Рассвет багровел. Он встал и зевнул, потянулся. Затем направился к камину, чтобы вскипятить себе чай.
Яна всю ночь не спала, размышляла. В голове оживало прошлое и старое желание написать пьесу. Но чаще всего вспоминала его - Листопада. Неописуемо прекрасного незнакомца. Он вызывал в её душе бурю эмоций: любопытство и смятение. Яна практически вскочила с постели, несмотря на сильное головокружение, заставившее её пару минут простоять возле стены, тяжело дыша и прикрыв глаза, затем она запила водой таблетки. Внутри зрело некое странное чувство. Она должна была прийти сегодня пораньше на кладбище. Яна покрутила в руках ожерелье из янтаря, полюбовавшись округлыми камнями, напоминающими осколки пламенного солнца, растворенного в каплях воды. Тихонько прошагала на кухню, решив позавтракать, выпить зелёного чая. А затем она будет собираться. Вдруг он тоже сегодня придёт пораньше?
Они пришли на кладбище одновременно, и одновременно же сели на лавочку, едва не столкнувшись лбами. Листопад был ветром и летел, разговаривая всю дорогу со щебечущими птицами, сетовавших о близком снеге и холодах. Яна же спешила так сильно, что запыхалась и от волнения поставила на скамейку свой битком набитый рюкзак, в котором, кроме книг, был термос с крепким чаем и несколько яблок.
- Привет, - сказал он на рассерженный вскрик из-за столкновения. - Ай! Извини, я был невнимателен. И, честно сказать, я ещё до конца не проснулся. Мне бы чашечку чая, - мечтательно вздохнул Листопад, усаживаясь на скамейку и закидывая ногу за ногу.
- Привет, - сказала Яна. - Я всю ночь гадала, придёшь ли ты сюда ещё раз.
- Надо же, какая искренность прозвучала в твоих словах, - хмыкнул Листопад. - Тогда и я признаюсь, что я ведь тоже думал о тебе. Расскажи мне о себе больше, Яна. Ты, твоё поведение, твой голос, ты сама - сильно заинтересовали меня.
- Хорошо, - ответила Яна и улыбнулась. - Но обещай, что взамен ты расскажешь о себе тоже.
- Расскажу, если ты раздобудешь мне чашечку чая,- обозначил Листопад, не подозревая, что Яна рассмеётся и скажет в ответ:
- А как ты посмотришь на это?
Она вытащила из рюкзака краснобокий металлический термос и повертела в руках, затем отвинтила крышку и налила в неё крепкий горячий чай.
- Нет, это просто невозможно. Мои желания ещё никто и никогда вот так сразу не исполнял! - выдохнул Листопад и, взяв крышку от термоса, и поднёс её к губам.
- Меня зовут Яна Стрельцова. Мне почти пятнадцать лет, исполнится пятого декабря. Я учусь в школе. И я смертельно больна, - тихо сказала Яна и посмотрела Листопаду в глаза.
Он поотпил глоток чая и кивнул, давая понять, чтобы она рассказывала дальше. Девушка запнулась, а потом продолжила говорить и говорила быстро, на выдохе, словно у неё внутри прорвало словесную плотину.
В какие-то полчаса Листопад узнал о ней так много, точно знал Яну целую жизнь.
- Уф, - выдохнула она и отобрала у мужчины термос, чтобы налить себе чая и торопливо выпить. - Теперь ты, Листопад, расскажи о себе.
Он задумался, на лице заиграла мечтательная улыбка.
- Так и быть, раз обещал, то расскажу. Знаешь, Яна, я ведь не человек.
Она не перебивала и слушала его, точно зачарованная. И верила каждому слову, потому что, заглядывая ему в глаза, понимала: такой, как он, не может врать. Как бы глупо это ни звучало. С каждым его словом, с каждым его тёплым взглядом, который она встречала, девушка понимала, что всё больше доверяет мужчине.
Со слов Листопада Яна узнала, что кроме её мира, существует множество других миров, в которых есть волшебство. Узнала, что Листопад любит рисовать, узнала всё о его работе в мире людей; узнала, что мужчина больше всего на свете мечтает о свободе, а больше всего в его рассказе её поразило, что ему вот-вот должна исполниться тысяча лет. И это было так круто, что ли. Сама же девушка, словно боясь, что не успеет поделиться, рассказывала о своей былой жизни, о том, что читала, кем мечтала быть, и о своих увлечениях театром. Благо Листопад разделял её интересы к творчеству Шекспира, и вообще он действительно любил читать, как и она сама. Они проговорили до обеда, и девушка уже опаздывала к ежедневной капельнице и всем прочим медицинским процедурам, назначенным врачами в ходе экспериментального лечения.