Как же трудно, наверно, играть ЭТО, имея опору только на себя, внутреннего. Когда нет партнера, на шпагу внимания и понимания которого можно нанизать несущееся колечко фразы или эмоции... Не опираясь на музыку (она в спектакле - потрясающая! но это - лишь редкий фон...).Когда ты заперт с крохотное пространство сценографической конструкции. Когда даже мы, зрители, отдельные от того - страшного! - невидимой, но ощутимой четвертой стеной, не можем помочь своей энергетикой. И она взвихряется в зале, ударяется о невидимую эту стену и снова рикошетит - в нас - обволакивая душу болью, жалостью, сопереживанием, слезами... Спектакль, в котором гораздо больше, чем слова и движения, важны ГЛАЗА. В них всё: безмятежность, надежда, страсть, отчаяние, смертельный ужас - ужас человека, который понимает, что он УЖЕ должен быть мёртв... а вот почему-то - жив... надолго ли...
Странно тихая и спокойная сцена ожидания смерти по имени Владас, когда не надо запирать дверь - смерть всё равно войдет, пусть на пару мгновений позже... А дальше то, что кажется герою сном, нереальностью: смерть эта, стоящяя перед ним на коленях, просящая и умоляющая - выжить самому и помочь выжить другим... Мы не увидим коленопреклоненного Владаса: может, это и правда было нереальным полусном-полубредом Йошки - таким нереальным, как кусочек кружевной тени, падающей на сцену сквозь странное это покрывало... скатерть... молитвенную накидку... саван... А чуть раньше - одна из немногих в спектакле СТРАСТНЫХ (и одна из многих - страшных) сцен - когда движутся телеги с убитыми, стремительное их движение и - стремительная же смена цвета: от ярко-красного кровавого к серому - цвету безразмерного горя и безысходности... ...А лучшее (имхо) - это почти в конце, когда стоит Йошка там, на выгоне, возле могильной ограды, и лицо у него счастливое-счастливое. Потому что всё у него в жизни хорошо: есть дом, и работа, и любимая женщина, и любящий его пацаненок. Хорошо сейчас... и будет хорошо всегда... А оттого - ни о чем не думая и улыбаясь тихой полуулыбкой, можно просто стоять, радуясь тихому и простому своему счастью... А в нас, тех, кто сидит по другую сторону этой непроницаемой четвертой стены, уже пружиной закручивается ужас и сумасшедшая жалость... Потому что мы уже знаем, что будет сейчас и большая кружка с петухами, в которую нальют отравленное молоко, и сумасшедший бег по ночной дороге с умирающим ребенком на руках, и сломанное ребро, которое с жестокой болью вопьется в легкое...
...А потом у героя будет много-много лет жизни. И воспоминания - они почти сотрутся... Останется только одно из них - яркое и не смываемое годами: о страшном столбе лилового дыма, что поднимался когда-то выше деревьев и там рассеивался... Что там горело тогда в лесу?.