Иринин Михаил : другие произведения.

Агентурные Записки, глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не ищите Лаперузскую флотилию в справочниках. Сие оперативно-стратегическое объединение уже давно приказало долго жить. Любые совпадения географических названий, имен и отчеств персонажей, разумеется, взяты из параллельного мира. Если кое-кто в обобщенных художествах все же начнет узнавать себя - не пугайтесь и не беспокойте своих адвокатов. Псевдонимы и биографии прототипов изменены до неузнаваемости, и не годятся для люстрации.
  
  Не ищите Лаперузскую флотилию в справочниках. Сие оперативно-стратегическое объединение уже давно приказало долго жить. Любые совпадения географических названий, имен и отчеств персонажей, разумеется, взяты из параллельного мира. Если кое-кто в обобщенных художествах все же начнет узнавать себя - не пугайтесь и не беспокойте своих адвокатов. Псевдонимы и биографии прототипов изменены до неузнаваемости, и не годятся для люстрации.
  
  
   Старший оперуполномоченный капитан-лейтенант Петр Крейсман в звенящей тишине зала слышал, как поскрипывают паркетные половицы под приближавшимся к трибуне высокопоставленным начальником. Впрочем, доносившееся поскрипывание улавливал и каждый из присутствовавших чекистов на майском 1986 года Всесоюзном ведомственном совещании. К трибуне докладчика сопровождали сотни пар глаз его же подчиненных, аккуратно подстриженных, наодеколоненных, в строгих темных костюмах, галстуках и белых рубашках. Указание Центра, разосланное в органы госбезопасности в виде шифротелеграммы от 21 мая с пометкой 'самолет' (срочно), требовало участникам совещания прибыть на него 27 числа текущего месяца в цивильных, предпочтительно отечественного пошива, костюмах. Среди вызванных в Москву, наряду с начальствующими должностными лицами, указывались и секретари парторганизаций чекистских подразделений, что было новым обстоятельством для служебных мероприятий подобного рода. Так парторг Крейсман впервые оказался на Лубянке.
  
  Лица сидящих в президиуме, кроме кураторов из ЦК, и зале вместе с Крейсманом людей выражали готовность конспектировать, начиная с этого самого поскрипывания, все издаваемые начальствующие звуки. Объект внимания быстро окинул аудиторию с новой точки контроля над нею - трибуны. Присутствующие увидели за полированной конструкцией из светлых пород дерева с государственным гербом страны человека со знакомым народу, с первомайских и ноябрьских праздничных демонстраций, лицом. Оно в те времена в числе других было растиражировано на ретушированных портретах, которые водружались трудящимися на транспарантные шесты. С докладом собирался выступить член Политбюро ЦК КПСС, Председатель КГБ СССР Виктор Михайлович Чебрисов. Наяву, в каких-то метрах десяти-двенадцати от себя, Крейсман впервые созерцал генерала армии, продолжателя начатой покойным Генеральным секретарем ЦК КПСС Юрием Владимировичем Андреевым всесоюзной акции по ликвидации диссидентского движения в стране и знаменитого на весь Союз инициатора 'Узбекского дела' по искоренению коррупции в высших эшелонах партийной и исполнительной власти. Чебрисов предстал перед своими слушателями в неброском добротного покроя костюме с дубликатом Золотой звезды Героя Социалистического труда под левым лацканом пиджака. Покашливанием ожили динамики и заговорили слегка сипловатым голосом: 'Товарищи! В своей работе чекисты всегда руководствуются установками и решениями Коммунистической партии...'. Стекла очков в золоченой оправе с ораторской переносицы на мгновенье как-то 'по-андреевски' блеснули, отразив в теле линз свет от включившихся трибуновских светильников: '... Нам предстоит с принципиальных позиций обсудить итоги проделанной работы и наметить практические меры, которые необходимо предпринять, чтобы поднять всю нашу оперативно-служебную деятельность на уровень требований ХХVII съезда КПСС. В словах Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Михаила Сергеевича Горбулина...'. 'Вот!', - сказал про себя Крейсман, - 'Стекла очков у Андреева и Чебрисова блестят-то одинаково. Ведь одного же фронтового поля гвардия. Надеюсь, что к лести и роскоши, взяточничеству и казнокрадству одна нетерпимая когорта. Ясно, что в принципиальных вопросах Чебрисов, как до него и интеллектуал Андреев, придерживается жёсткой консервативной позиции. И будет все по-прежнему - и будет все по Брежневу? Отдадут дань горбулинской моде на демократию, а затем пройдет циркуляром шифровка: 'Пельмени разлепить - котлеты жарить будем!''. Тем временем динамики продолжали зачитывать: '... обращенных с трибуны съезда к сотрудникам органов госбезопасности, воинам-пограничникам, выражена уверенность в том, что они и впредь будут достойно и честно исполнять свой долг перед партией и народом...'. 'Будут-будут. Куда мы гм... денемся',- закрыв зевок ладонью, подумал Крейсман и стал незаметно для себя опускаться в дремоту под монотонно работающие динамики: '...Как вы знаете, на международной арене идет напряженная борьба сил мира против сил войны. Безрассудная и оголтелая политика наиболее агрессивных империалистических кругов, в первую очередь США...'. Через минуту Крейсман заснул.
  
  Был вторник, а с пятницы, 23 мая, ему сложилось видеть сны лишь урывками, под монотонное храпение уставших от импровизированного застолья коллег-попутчиков. Сначала в поезде от порта Ванино до Хабаровска, а затем на авиарейсе из краевой столицы до Белокаменной столицы.
  В упомянутую пятницу московская шифротелеграмма - 'самолет', репетуемая с опозданием на сутки из Владивостока Особым отделом КГБ СССР по Краснознаменному Тихоокеанскому флоту, наконец-то легла на стол начальника Особого отдела КГБ СССР по Лаперузской флотилии КТОФ капитана 1 ранга Валерия Глебовича Рябинчикова, за глаза именуемого подчиненными, в т.ч. и Крейсманом, 'Барином'. Текст, изложенный в телеграмме, Рябинчикову еще вчера по правительственной связи ВЧ, в нарушение требований секретности, почти слово в слово продиктовал один из заместителей контр-адмирала Николая Васильевича Егорова, главного тихоокеанского чекиста. Пробежав глазами текстовые абзацы телеграммы по диагонали, 'Барин' убедился в их идентичности содержанию ранее полученной информации, зафиксированной в блокнотике с кожаным переплетом. Он привычно взглянул на негромко тикающие с каминной полки корабельные часы, поднялся с кресла, беззвучно, по-кошачьи, пересек по прямой линии длинный кабинет с открытыми настежь двумя дубовыми дверными полотнами, следовавшую за ними пустую приемную и остановился перед распахнутыми и точь-в-точь такими же дверьми зеркально расположенного с его кабинетом помещения.
  
  В нем за рабочим столом сидел грузный, маститый, толстощекий мужчина лет пятидесяти, в форме капитана 1 ранга. Макая сувенирное гусиное перо в стеклянную чернильницу с перламутровой жидкостью, и тихо напевая мотив известной эмигрантской песенки, по понятным причинам не исполняющейся по Всесоюзному радио, он энергично перечеркивал абзац за абзацем на рукописных и отпечатанных документах, по всей видимости, материалах оперработников, делая при этом какие-то пометки на полях страниц. Это был заместитель Рябинчикова, а в курсантские годы и его командир отделения, Анатолий Николаевич Чеченов.
  По традиции с незапамятных времен двери обоих кабинетов в рабочие часы были раскрыты и их хозяева, находившиеся друг от друга на дуэльном расстоянии, всегда были в курсе, какие действия происходят в помещении напротив. В приемной кроме двух кресел, журнального столика с вчерашними газетами и дивана, на котором ночью дремал дежурный офицер, другой мебели не предусматривалось. Горшочные цветы на подоконниках поддерживались в идеальном порядке старушкой-уборщицей Анной Семеновной, которая первый трудовой день в этом здании, тогда еще ведомства МГБ, провела накануне его посещения некогда всесильным Лаврентием Берия.
  
  Анатолий Николаевич к кошачьим шагам прислушиваться не привык, но поневоле отвлекался на приближающееся из приемной сопение непосредственного начальника, однако не спешил оторвать взгляд от только сейчас взятого из стопки бумаг агентурного сообщения агента 'Джон', оформленного Крейсманом. Чеченов как раз дописывал на верхнем колонтитуле первого листа документа резолюцию: 'тов. Крейсман П.М.! Почему такие острые материалы докладываются через сутки? Надо ли Вам объяснять, что информация негласного помощника, содержащая признаки подготовки группой лиц вооруженного захвата воздушного судна с целью его угона за границу, докладывается руководству незамедлительно?! Сначала устно, а затем уж письменно! И что за 'отсебятина' в оперативной терминологии при оценке материалов? Прошу немедля доложить развитие ситуации. Устно-с. И срочно ознакомить направленца отдела. Тов. Евсеев Н.И. - на контроль!'. Он уже хотел было расписаться и поставить дату, 23.05.1986., но услышал, что дыхание Рябинчикова участилось и усилилось. Тот явно ждал к своей особе внимания. Анатолий Николаевич левой рукой снял с переносицы очки, правой достал платок из кармана форменной куртки, начал протирать их стекла и только потом одарил взглядом Рябинчикова, молча уставившегося на него.
  Валерий Глебович не сомневался, что бывший командир отделения нарочно медлит обнаружить его присутствие. Однокашник уже много лет как 'вечный зам', встречает и провожает начальников-варягов, как правило, с Севера или Балтики, которые используют должность руководителя отдела на Лаперузской флотилии в качестве трамплина в карьере и через год-полтора невидимая 'волосатая рука' забирает их на вышестоящую должность во Владивосток или Москву. Пришлые люди всегда мешали личным планам Чеченова, которого оперработники за постоянство места дислокации прозвали 'Титаником'. Рябинчиков не был для Чеченова исключением. 'Барин' прибыл с Рижского взморья четыре года тому назад с должности заместителя начальника особого отдела по военно-морской базе и собирался через пару лет вернуться в просторную забронированную квартиру в центре латышской столицы. Правда, заодно рассчитывал через московские связи навсегда расстаться с военной контрразведкой и получить генеральскую должность у 'пиджаков' (коллег из территориальных органов) в тихих кабинетах здания республиканского КГБ. Но на дворе уже была середина 1986-го и с запланированным переводом на 'Запад' у Рябинчикова явно не складывалось. В 1982-м году, перед назначением на Тихоокеанский флот, Валерий Глебович получил от московского патрона возможность хотя и спешно, но выбрать будущее место службы из двух предложенных: рядом с проливом Лаперуза, где он, собственно, сейчас и 'застрял', или севернее, на Охотском побережье. Но перспектива разделить с командованием Камчатской или иной стратегической флотилии ответственность за какой-нибудь неподготовленный к боевой службе подводный ракетоносец или, не дай Бог, неожиданно 'получить на орехи' от случившейся в море аварии на атомной субмарине, Валерия Глебовича совсем не прельщала. Поэтому он пренебрег товарищеской просьбой 'Титаника' переместиться к Берингову, а не к Татарскому проливу, начистоту выпаленной Рябинчикову по телефону четыре года назад, аккурат накануне согласования в ЦК КПСС письменного представления на Валерия Глебовича. 'Барин' тогда был уверен, что его московский покровитель 'поклыкастее' владивостокских, да и московских, связей Чеченова и поэтому совсем не опасался на новом месте службы поворачиваться к Анатолию Николаевичу спиной. Слишком уж хорошо он изучил джентльменство товарища еще в курсантские годы. И в этой связи Валерий Глебович с Чеченовым не церемонился, замкнув на заместителя всех молодых оперработников, имевших отношение к взрывоопасным объектам, а себе кроме положенного кураторства оперативного работника по штабу флотилии определил двух начальников подчиненных особых отделов по бригадам надводных кораблей, одна из которых дислоцировалась на Сахалине. Начальник же особого отдела по дивизии атомных субмарин первого поколения, доживавших свой век в ожидании утилизации и повышающих и без того немалый радиационный фон одной из местных бухт, ходил с докладами не к Рябинчикову, а Чеченову. Такая расстановка подчиненных позволила начальнику обезопасить застопорившуюся карьеру от подобных непредсказуемо рождающихся на флоте чрезвычайных происшествий, которые входили в первую категорию классификационного перечня происшествий и в случае их возникновения информация о ЧП немедленно докладывались бы по команде в КГБ и, в зависимости от характера последствий, ЦК КПСС.
  Предусмотрительность в сознании Валерия Глебовича была мутирована 'шведской бациллой', заразившей организм 'шефа Лаперузской контрразведки' еще 27 октября 1981 года. Тогда ему, начальнику бригадного особого отдела, 'посчастливилось' курировать на Балтике корабельное соединение, в состав которого входила дизельная подлодка С-363. Указанного дня упомянутая подводная лодка прочно обосновалась на скале, всего в тридцати пяти метрах от шведского берега, за что и получила известное на весь мир несмываемое прозвище 'Шведский комсомолец'. Малограмотный штурман субмарины после потери ею в рыбацком трале рамки-антенны радиопеленгатора дальнейшее местонахождение подлодки определял не унаследованными флотской наукой методами счисления, а на русский авось. Поэтому на момент посадки подводной лодки на банку (мель) невязка - разность между фактическим местоположением С-363 в море и местом, вычисленным незадачливым мореплавателем, составила... 57 миль! Ровно 57 минут Валерий Глебович вместе с другими чинами Особого отдела КГБ СССР по Дважды Краснознаменному Балтийскому флоту, вызванными в Москву на рабочее совещание... Политбюро по случаю вышеприведенного происшествия, провел в томительном предвкушении неизбежности сурового возмездия Родины. Он отдавал себе отчет, что на 'прославившейся' субмарине среди офицеров было два агента, состоявших на связи у одного из подчиненных 'Барина' и прекрасно знавших, что горе-штурман предпоходовой подготовкой себя не утруждал. Теоретически накануне выхода лодки в море это должен был узнать и горе-оперработник, а, значит, и он - горе-начальник чекистского отдела. Далее 'Барин' обязан был 'открыть глаза' командиру бригады, проинформировав его о нерадивом штурмане. По-правде говоря, комбриг и без него прекрасно знал, что этого 'Сусанина', умудрившегося каким-то образом получить штурманский диплом, нужно срочно списывать со старой учебной 'дизелюхи' на берег. Покуда он не угробил людей и лодку. В теории такая служебная деятельность особых отделов называлась оказанием содействия командованию в устранении недостатков в учебной и боевой подготовке, снижающих боевую готовность кораблей и частей ВМФ, предупреждении чрезвычайных происшествий. В жизни же на указанную деятельность можно было положить якорь Холла или другой флотский атрибут, но только если ты вчера-позавчера разоблачил шпиона, пресек коварство махрового антисоветчика, предупредил измену Родине в форме бегства за границу или предотвратил диверсию на арсенале с оружием. В случае ЧП первой категории на вверенных военных объектах начальство всегда тебя 'отмоет', доложив высокому московскому чекистскому руководству об очередном флотском разгильдяйстве без признаков враждебного умысла и одновременно вскользь напомнив ему о твоем личном вкладе в обеспечение безопасности страны. Но, подытоживая ситуацию глядя из кремлевского окна на кружащие желтые листья, Валерий Глебович осознавал, что наступил сезон года, когда необходимо 'считать цыплят', а похвастаться его коллективу весомыми успехами в уходящем 1981-м не удастся. А из этого следовало, что надо было раньше подумать о филейной части тела, прикрывая ее письменными информациями в адрес отцов-командиров по значительным и малозначительным, известным и неизвестным негативным фактам из бригадной жизни. Вызов же в Москву, скорее всего, является элементом скорбного ритуала ожидания своей участи. И понятно, что сегодня Рябинчиков не удосужится чести подняться на высший партийно-государственный эшафот, где следует не дышать, потеть как на дыбе и лаконично отвечать на поставленные вопросы. Слишком он маленький 'винтик' иерархического механизма. Его просто-напросто сейчас заменят на другой 'болтик' - выгонят из партии и, само собой после этого, из органов. Причем сделают по-тихому, и свои же из КГБ, рапортующие в данную минуту авангарду Ленинского ЦК, что виновные уже понесли справедливое наказание и 'не царское это дело' слушать их фамилии. Если бы эта лодка 'сослепу' протаранила рыбацкую шхуну, но в нейтральных водах! Или 'наскочила на банку' у родных берегов! Уже бы завтра про нее забыли! Все!!! Но дело приобрело политическую окраску, и на самом высоком международном уровне. Сегодня утром, отправляясь на 'кремлевскую плаху', начальник 3 Главного управления КГБ вице-адмирал Александр Владиславович Жарнецкий, подтвердил это, 'процедив сквозь зубы' Рябинчикову: 'Спасибо, Валерий Глебович, что каждый второй швед кричит: 'СССР - агрессор!''. Вот такие темные мысли о старших товарищах по работе посещали в тот день 'Барина' под 'размышления у парадного подъезда'.
  
  Однако, никто из начальствующих балтийских чекистов, томившихся вместе с Рябинчиковым в кремлевских коридорах власти в ожидании возвращения с экзекуции своего VIP-руководства, торжественной 'порки шпицрутенами' удостоен не был. Как говорится, пронесло и без слабительного. То ли настроение у генералиссимуса Леонида Ильича было хорошее, то ли партийная элита страны удовлетворилась служебной запиской о кадровых перестановках среди флотских начальников в связи с инцидентом у чужих берегов. Впрочем, об этом Валерий Глебович мог только догадываться. И, вернувшись из Москвы невредимым, счастливчик Рябинчиков за месяц 'съел' по службе курировавшего экипаж подлодки оперработника и 'приложил руку' в надломе дальнейшей офицерской карьеры двум негласным помощникам с субмарины. Но жуткая картина выброшенной на 'банку' беспомощной подлодки в окружении растерявшихся пограничных катеров со шведскими сине-желтыми флагами возникала каждый раз перед глазами руководства 'Барина', когда он напоминал ему о себе. И совсем неважно, в какой это происходило форме: телефонного звонка, письменной докладной или личным присутствием. Острые на язык балтийцы-сослуживцы из одной с Рябинчиковым весовой категории при общении с ним не упускали возможности его 'уколоть', заменяя в лексиконе традиционное застолье 'шведским столом', длинные спички для прикуривания любимых Валерием Глебовичем сигар обзывали непременно шведскими, а, скажем, разговор о музыке обязательно касался группы 'АВВА'. Тут-то 'Барин' и укрепился в желании сменить Седую Балтику на тихоокеанские просторы, дабы дать возможность 'злым языкам' забыть о нем.
  
  Когда взгляды Валерия Глебовича и Анатолия Николаевича встретились, Рябинчиков тотчас перевел и сосредоточил внимание на работающих с платком руках заместителя и тише жужжания назойливой мухи заговорил: 'Слушай, нам с тобой во вторник, на десять утра быть в Комитете на совещании, проводит сам Чебрисов. От нас выступающих нет, но есть 'ноу-хау', что едут и секретари парторганизаций,- бровь над правым глазом 'Титаника' вопросительно поднялась,- Да! Не удивляйся. Ужимки времени. Кстати, а где этот твой юннат? Он мне дня три на глаза не попадается. Хорош парторг! Во Владивостоке предварительно собирать нас не будут. Запрет на перелет командированных лиц в группе одним бортом после авиакатастрофы с руководством КТОФ в феврале 81-го никто не отменял. Поэтому, все со своих флотилий до Москвы выдвигаются самостоятельно. Погода, сам видишь, какая в конце мая: дожди с метелями. Не угадаешь. Аэрофлотовская грунтовка раскисает, а на военную бетонку 'Постовой' гражданские борта минимум неделю сажать не будут - с Сахалина сюда перегоняют полк Су-27-х. Я узнавал. Поэтому подстрахуемся и в Воскресенье до Хабаровска отправимся поездом, а оттуда уж самолетом прямиком под рубиновые звезды. Жить будем в 'России', а не 'Пекине'. Места забронированы на служебных этажах. Скажи Новицкому насчет бронирования билетов. А я поехал в 'штабец' к командующему флотилии, созвонился с ним, ознакомлю его с письменной информацией о бардаке в дивизии подводников, а затем к 'Че-Вэ-эСу' зайду, чтобы он тоже расписался. Московскую телеграмму шифровальщику Лисицыну отдаю, а он ее тебе сейчас занесет. Проследи, чтобы юннат расписался в ознакомлении с телеграммой'.
  
  Валерий Глебович так и не стал унижаться и переступать порог кабинета заместителя. В рост 'Барин' смотрелся в дверном проеме необычно величаво как самодержец на портрете, если дверной наличник принять за рамку воображаемой картины. Пока Рябинчиков говорил лицевые мускулы Анатолия Николаевича (не считая единожды вздернутой брови) застыли. Скрытое недовольство выдавали лишь работающие пальцы рук, отполировавшие платком линзы очков до слепящего блеска. Как только Рябинчиков умолк, Чеченов, кивая в сторону размещенного поодаль на столике телефонного аппарата ВЧ, тотчас спросил: 'Когда тебя ждать? Я собираюсь на контрольную явку'. 'После обеда', - Рябинчиков уже показывал училищному однокашнику спину и удалялся от его кабинета.
  Под контрольной явкой подразумевалась личная встреча одного из руководителей оперативного подразделения, в данном случае Чеченова, с агентом, находящимся на связи у подчиненного этому руководителю оперативного сотрудника.
  
  Агентом органов государственной безопасности называлось лицо, которое добровольно, а иногда и вынуждено, соглашалось выполнять в интересах Советского государства секретные задания органов КГБ и взявшее на себя обязательство хранить в тайне факт своего сотрудничества и характер выполняемых заданий. В советское время контрразведывательными подразделениями органов госбезопасности агентура приобреталась и использовалась для выявления, предупреждения и пресечения шпионских, террористических, диверсионных и иных враждебных акций иностранных разведок, подрывных идеологических центров капиталистических государств и антисоветских организаций на территории СССР и против советских граждан и организаций за границей; подрывной деятельности антисоветских элементов внутри страны; обеспечения и сохранности государственной и военной тайны в Вооруженных Силах, на важных объектах промышленности, транспорта, связи, в научных учреждениях.
  Подобные встречи проводятся на усмотрение оперативных начальников в целях контроля и оказания практической помощи оперативному работнику в руководстве агентом, его воспитании и обучении. 'Титаник' собирался выехать в один из прибрежных поселков, где ошвартованный кормой к родному пирсу затих морской буксир МБ-12, только что вернувшийся из двухнедельного ремонта в Сингапуре. На его флагштоке еще реяло алое полотнище с серпом и молотом, хотя красный стяг давно надо было сменить на синий флаг вспомогательного флота. Ведь в родном поселке скрывать принадлежность МБ-12 к ВМФ СССР нужды не было. Гражданская команда с колониальными подарками, львиную долю которых составляли японские магнитолы-двухкассетники, растворилась среди трех тысячи его домочадцев. Просоленные аборигены, как и прежде, радовались встрече с родными и близкими, хотя мартовское 1986 года решение Хабаровского крайисполкома стерло прибрежный поселок с административной карты края в связи с... 'переселением и выездом всех жителей'. Несмотря на чиновничьи потуги, каждое утро хозяйки привычно распахивали занавески и кормили мужчин завтраками, наряжались в платья из знаменитого на все побережье ателье и отправляли детей в школу-красавицу.
  
  Вместе с экипажем буксира в бухту вернулся и капитан-лейтенант Андрей Храмов, ровесник Крейсмана и его товарищ по учебе в 'Доме женихов'. Именно так новосибирцы называли закрытое учреждение в их городе, разместившееся по Красному проспекту-84 и именуемое в системе КГБ как Высшие курсы военной контрразведки. В банановом и лимонном Сингапуре для Андрея главной задачей было вернуть в Отчизну стопроцентную по количеству людей команду. Живыми или мертвыми. Добровольный отказ (по политическим мотивам) находящегося в иностранном порту на законных основаниях советского моряка возвратиться в Союз рассматривалось Фемидой как тягчайшее злодеяние - измена Родине. Всех с буксира, к счастью, дождались на родном берегу во здравии. Но было два эпизода, из-за которых Анатолий Николаевич собственно и решил встретиться с капитаном МБ-12 Степаном Семеновым, известным ему и Храмову еще и как 'архивный агент 'Рамзай'', чтобы из первых уст получить ответы на интересовавшие 'Титаника' два обстоятельства пребывания команды на побережье Джохорского пролива.
  
  Во-первых, в Сингапуре прочность официально доведенной экипажу буксира легенды о том, что Андрей для иностранцев не 'особист', а второй радист, пошатнулась. Во время ремонта к Семенову повадились регулярно ходить пить водку и курить крепкие сигареты без фильтра 'Прима' западные немцы со стоящего рядом в сухом доке танкера: капитан, старпом, штурман и радист. Последний из четырех перечисленных иностранных моряков, по имени Клаус, с маниакальным упорством старался пригласить Храмова как 'коллегу' к себе на судно в радиорубку, чтобы посоревноваться в скорости работы на ключе Морзе. Андрей, приобретший до службы в органах КГБ военную специализацию 'береговое ракетно-артиллерийское вооружение', мягко говоря, вряд ли бы смог победить в пари. Семенову как капитану, и как 'Рамзаю' тоже, пришлось проявить находчивость, чтобы отвадить настойчивого немца от Храмова. В результате этих потуг 'пассажир' Андрей позабавил команду ношением через день на левой руке красно-белой повязки вахтенного 'Како', хотя к вахтам или специальным вахтам на судне он как 'особист' не привлекался и не мог быть привлеченным. Во флотских экипажах людей, не входящих в его состав и освобожденных от корабельных нарядов, за глаза называли 'пассажирами'. Понятно, что покинуть борт 'вахтенному' Храмову запрещал корабельный устав, что и не понадобилось объяснять даже настойчивому Клаусу. Кроме того, радиорубка на буксире была закрыта и опечатана капитаном на период ремонта, а необходимый теоретический ликбез еще перед выходом в море был прочитан Андрею настоящим радистом. Резидент ПГУ (первого главного управления КГБ - политическая разведка) в Сингапуре, наспех встретившийся с Андреем Храмовым в буйной растительности городского парка, рекомендовал ему впредь не передвигаться по городу в одиночку. Как выяснилось, источник из администрации порта сообщил советскому резиденту, что на копии судовой роли, предоставленной капитаном МБ-12 портовым властям, кто-то из сотрудников местной полиции оставил следы бледно-синим шариковым красителем напротив имени и фамилии 'Andrey Khramov'. Стало понятно, что полиция честно отрабатывала свой хлеб, выудив из портовых архивов информацию о присутствии за последние три года в Сингапуре реквизитов 'радиста' Андрея Храмова в пяти советских судовых ролях.
  
  Во-вторых, к старшему мотористу буксира Николаю Карпенко, доверенному лицу Храмова, в сингапурском порту на хорошем русском языке обратилась молодая китаянка с просьбой передать по возвращению домой сувенир, расписанную деревянную шкатулку, ее знакомому - штурману с МБ-12 Сергею Серову. Предварительно она поинтересовалась причиной отсутствия Серова в составе экипажа, хотя Карпенко ей об этом ничего не говорил. Шкатулка помещалась на ладони, но по весу подарок, скорее всего, напоминал изделие из камня. Внешним осмотром не выявлено ни одного признака, указывающего на наличие в древесном теле шкатулки оборудованного тайника. На подходе к родным 'боновым воротам' доверенный отдал сувенир Храмову, но с условием, что чекист вернет изделие через сутки, ибо следующего дня Карпенко намеревался передать Серову экзотический подарок, чтобы не вызвать у штурмана подозрений. Ведь Серов мог и знать о существовании шкатулки. По приходу буксира домой капитан и Карпенко остались на судне. Семенов от Храмова уже знал о приезде Чеченова и отпустил на сход с буксира многодетных старпома и главного механика, а Николай, по поручению Андрея, вызвался подменить товарища и по после швартовки судна заступил на вахту. Конечно же, Семенов ничего не знал о сотрудничестве Карпенко с органами, как и Николай о конфиденциальных контактах чекистов с капитаном буксира. Впрочем, агент 'Рамзай' уже много лет имел приставку из чекистского сленга - 'архивный'. Секретными комитетскими инструкциями запрещалось вербовать партийных работников и активистов. А также не рекомендовалось привлекать к сотрудничеству 'царей', 'богов' и 'воинских начальников'. К указанной категории относился Семенов, который в открытом море и иностранных портах как капитан олицетворял на судне Советскую власть в соответствии делегированными ему Родиной административно-правовыми полномочиями. Назначение Семенова на капитанскую должность совпало с принятием в кураторство бригады кораблей вспомогательного флота молодым 'особистом' старшим лейтенантом Храмовым, только что закончившим новосибирские курсы. Вполне понятно, что ровесник Чеченова 'Рамзай', завербованный 'Титаником' еще безусым выпускником мореходки, тяготился бы негласно встречаться с Андреем. Предшественника Храмова - старого капитана 3 ранга Олега Дубровина, лично знавшего в бригаде каждого военного и гражданского моряка, не говоря уже об агентуре, с почестями проводили на пенсию в Ленинград еще до прибытия Храмова на Тихоокеанский флот. Когда Андрей Храмов открыл сейф и извлек доставшиеся ему в наследство, помимо материалов на 'Рамзая', еще пухлые личные и рабочие дела девяносто пяти агентов, состоявших на связи у Дубровина, им начал овладевать тихий ужас.
  
  Дело в том, что по сложившейся к 1984 году практике в особом отделе, где проходил службу Храмов, оперативный работник как минимум должен был дважды в месяц конспиративно встретиться с каждым состоящим у него на связи негласным помощником (агентом или резидентом) и при этом отобрать от него агентурное сообщение.
  Сообщение представляло собой совершенно секретный оперативный документ, так как исполнялось оно собственноручно агентом и содержало сведения о ходе и результатах выполнения данного ему задания. Задание агент получал, как правило, за пару недель до этого и по представляющим интерес для органов госбезопасности фактам и лицам, выявленным как по инициативе негласного помощника, так и через другие возможности. Документ обычно начинался словами: 'Источник сообщает, ...' и излагался от третьего лица и так, чтобы при его чтении нельзя было составить представление о личности автора. Безусловно, стиль изложения являлся элементом защиты, и подписывалось сообщение псевдонимом с указанием даты написания. Однако почерк агента оставался самым слабым, легко уязвимым звеном в личной безопасности источника. Литературная обработка написанных агентурой сообщений запрещалась приказными требованиями, так как она могла исказить их смысл и повлечь за собой неправильное толкование изложенных в них фактов. На прилагаемых к подлиннику сообщения отдельных листах рукой принявшего документ оперативного работника указывалось его должность, звание, фамилия и инициалы. Место, где оно было принято (например, явочная квартира (ЯК) 'Василиса' или явочный пункт (ЯП) 'Егерь'), количество снятых с сообщения копий, единый номер личного и рабочего дела агента, к которому подлинник и копии будут приобщены. Оперработником приводились краткие данные о лицах, затрагиваемых источником в документе, делалась отметка о том, какие мероприятия необходимо провести в связи с данным сообщением, в том числе и по перепроверке данных, а также какое задание получил агент. Документ в 72 часа докладывался непосредственному начальнику оперативного работника, а иногда, в зависимости от степени серьезности изложенных в нем обстоятельств, вышестоящим прямым оперативным начальникам вплоть до Председателя КГБ СССР. Стилистические и орфографические ошибки при оформлении сообщения мог себе позволить только агент. За ним оставалось право выбора языка, на котором исполнялся подлинник.
  Разумеется, что среднестатистическое сообщение агента в пять печатных страниц текста понятного современнику формата А-4 после его отбора у источника оформлялось от руки соавтором-опером уже в стенах чекистского ведомства. До этого агентурный подлинник должен был попасть с места конспиративной встречи до служебного кабинета оперативного работника. И, как правило, в мирное время листы сообщения проделывали указанный путь сложенными вчетверо и помещенными, на случай внезапной гибели, в левый нагрудный карман форменной рубашки особиста. В этом же кармане хранилось чекистское удостоверение. Коробка спичек или зажигалка также были повседневными предметами его экипировки. В случае непредвиденных обстоятельств сообщения сжигались. В дальнем походе на корабле или подводной лодке особист хранил неоформленные сообщения в специальном запирающимся металлическом чемоданчике вместе с табельным оружием, тем же удостоверением и шифрблокнотами. В чрезвычайных ситуациях чемоданчик следовал на дно вместе с погибшим работником и экипажем. Одна встреча, проведенная с агентом в обусловленном безопасном месте и в удобное для него время, реально отнимала у оперработника в среднем до трех часов.
  Таким образом, за один месяц Андрей должен был представить Чеченову минимум сто девяносто два агентурных сообщения, потратив только на проведение явок, без учета времени оформления документов, пятьсот семьдесят шесть часов, что равно двадцати четырем суткам! И это без учета временных затрат на подготовку к ста девяносто двум встречам, на которых Храмов должен обучать и воспитывать негласных помощников, нацеливая их на контрразведывательный поиск. Кроме того, молодой чекист обязан заниматься и другими, не менее актуальными служебными делами, прежде всего, проверяя в сфере своей компетенции первичные оперативные материалы и, непрерывно занимаясь при этом вербовочной работой, которая предполагает написание множества документов до момента получения у того же Анатолия Николаевича вожделенной санкции на вербовку агента.
  Конечно же, треть доставшейся в наследство Храмову на бригаде вспомогательного флота агентуры постоянно находится в заграничном плавании, проинструктирована о действиях в нештатных ситуациях, подпадающих под компетенцию госбезопасности, или передана на связь другим оперативным сотрудникам. И, в этой связи, считается действующей. За отсутствие от нее сообщений прямые начальники начнут спрашивать только по возвращению негласных помощников в родную гавань. Но и оставшиеся шестьдесят два агента требуют беспрерывного и системного внимания. Да и нужны ли они в таком количестве? Реально ли с ними работать статистические шестнадцать суток в месяц без перерыва на сон и другие человеческие потребности? Что, действительно они задействованы на важных оперативных направлениях? К тому же секретные инструкции ратуют за количественно небольшой, но качественный по своим возможностям аппарат негласных помощников. Сколько должно находиться на связи у Андрея агентов из упомянутых шестидесяти двух? Значительная часть из них, таких как 'Рамзай', годится в отцы Храмову, то есть в общении с ним будут, в лучшем случае, подчеркнуто снисходительными, если вообще не откажутся от дальнейших контактов. Да и как же тогда поступать с новосибирскими постулатами научной организации труда, признающей для успешной управленческой деятельности не более 5-8 агентов?
  На эти и другие вопросы еще в 1984-м Андрей Храмов, тогда старший лейтенант, пытался найти ответы у 'Титаника'. Анатолий Николаевич только ухмыльнулся: 'Завербуйте, Андрей Петрович, сначала хотя бы с полдюжины агентов, а я Вам в конце года в обмен позволю дюжину старых исключить. Уничтожите рабочие дела агентуры с их сообщениями как не представляющие оперативной и исторической ценности, а личные отправите в коробки омского объединенного архива. Что касается сообщений. Сейчас Вам все популярно объяснит старший товарищ - направленец отдела'. И, вызвав по телефону к себе Евсеева, сказал зашедшему сорокалетнему капитану 3 ранга: 'Николай Иванович, голубчик, объясните, пожалуйста, наглядно нашему так сказать могильщику в отношении 'шкурок'. И как обойтись без агентурных записок'. Евсеев, золотой медалист Высшей школы КГБ, наконец-то обретший в постоянном табачном смоге бесконечное кабинетное писательство докладных 'наверх' взамен 'беготни за агентами', едва заметно улыбнулся: 'Пойдемте, Андрей Петрович!'.
  Покинув руководителя, Евсеев завел своего спутника в кабинет, в котором друг против друга за сдвинутыми по центру помещения письменными столами сидели два старых старших оперуполномоченных, капитана 3 ранга, ровесники Дубровина. Они курили и играли в нарды, бросая игральные кости каждые три секунды. Николай Иванович подошел к одному из них, склонился и что-то прошептал ему на ухо. Тот захохотал. Встал. Подошел к приоткрытому сейфу. Достал с одной из его полок пачку листов, исписанных одним почерком. Протянул бумаги Храмову со словами: 'Сейчас я тебя развращать буду. Держи 'шкурки''. Перебирая их, Андрей сразу понял, что это подлинники сообщений (всего шесть) агента 'Февральский', одинаково начинающихся словами: 'Источник сообщает...', и подписанные указанным псевдонимом, но без указания даты оформления. Затем старший товарищ извлек из сейфа дешевую шариковую авторучку с синим стержнем. 'Главное', - сказал он, вертя авторучку перед лицом Храмова, - 'не потерять 'острое чекистское оружие''. Иначе труд одного дня пойдет насмарку. И ты не сможешь три месяца сосредотачивать усилия на более важных задачах. Все понял? Но я тебя к этому не призываю'. Андрей утвердительно кивнул и спросил: 'А что такое 'Агентурная записка'?'. Евсеев, приглашая старшего лейтенанта к выходу, объяснил: 'Так раньше называлась справка о встрече с агентом, но у Чеченова такие номера не проходят. Только сообщения. Анатолий Николаевич твердо считает, что агентурная записка составляется лишь в тех случаях, когда по оперативным соображениям внимание источника нельзя заострять на сообщенных им же сведениях. Се-Ля-Ви, Андрей, и мои соболезнования'.
  
  Внимание капитан-лейтенанта Храмова к Серову, завербованному им ранее под псевдонимом 'Зоркий', была вызвана тем, что во время прошлогоднего пребывания МБ-12 на зимовке во вьетнамской базе Камрань штурман сблизился с молодой хозяйкой местной сувенирной лавки, девушкой китайского происхождения, которую плотно опекали вьетнамские контрразведчики. Собранная Храмовым буквально по крупицам информация с достаточной степенью достоверности указывала на то, что 'Марина' (так китаянку называл Серов) агент-двойник. Она создавала видимость честного сотрудничества с вьетнамцами, а на самом деле скрывала от них контакты со связником периферийного бюро Отдела исследований ЦК Компартии Китая - основного органа внешней разведки Поднебесной. В Камрани вьетнамских контрразведчиков трудно было называть партнерами. Они следили за каждым шагом 'старших братьев' из Советского Союза. И 'брат' Крейсман, прибывший тогда в базу Камрань в составе экипажа легкого артиллерийского крейсера 'Александр Суворов', каждый раз сходя на берег, перевоплощался в 'медбрата', для чего подменял старлейские погоны с черными просветами на красные с медицинскими эмблемами, именуемыми советским народом не иначе как 'теща кушает мороженое'. Детей аборигенов, назойливо предлагавшим лжедоктору прямо за воротами базы снять с себя и обменять на сувенирные ракушки или кораллы форменную рубашку, Крейсман, смеясь, подкармливал поливитаминным драже 'Гексавит', взятым из закромов настоящего корабельного Айболита. Это, по мнению Дмитрия, укрепляло его легенду врача среди местного населения. Пройдя последний из вьетнамских кордонов, взявших базу (официально она именовалась пунктом материально-технического обеспечения) в плотное кольцо якобы для защиты от агрессии извне, Крейсман спешил в поселок. Ходить в одиночку по вьетнамскому побережью не рекомендовалось, но командование кораблей 'сквозь пальцы' смотрело на нарушителей из числа внуков Дзержинского, так как старалось внешне не замечать их присутствия. Так спокойнее. Петр был на полпути в лавку. В руках у него был сверток с медикаментами. Необходимо было установить ранее санкционированный руководством Особого отдела КГБ по КТОФ личный оперативный контакт с Мариной. Другими словами - ЛОК - завязать знакомство, в ходе которого попросить китаянку выполнить 'маленькое, но ответственное поручение', что после его выполнения и последующих поручений даст представление о возможности использования Марины для доведения через нее китайцам выгодной КГБ информации. Тогда, в 1985-м, Андрей Храмов через 'глаза и уши' в Камрани выяснил, что мать китаянки серьезно больна. И в чреве сейфа крейсерской каюты Крейсмана появились несколько упаковок дорогого дефицитного лекарства, так остро необходимого больной деревенской женщине. Медикаменты доставили с МБ-12, бросившего якорь рядом с 'Александром Суворовым'. Однако Храмов тогда с буксиром из Союза не пришел. Чеченов возразил ему: 'Нечего, Андрей Петрович, в Камрани устраивать филиал 'Лаперузской жандармерии'. Крейсман на крейсере, и вполне справиться с задачей. Эка невидаль ЛОК установить, всучив раскосой 'китайской комсомолке, спортсменке' полкило дефицита за просьбу выполнить невинное поручение - 'открыть дворец бракосочетания'! Да за эти полкило любой главврач сибирской районной больницы киллером заделается! Вы не успеете, пардон за слово, почувствовать в ней Мату Хари, как ситуацию заберет разведотдел особого отдела флота. Не в коня корм, Андрей Петрович! Идите, и не просто идите, а идите и готовьте шифровку Крейсману. Пусть работает. Я подпишу'. Так в 1985-м у Храмова появилась оперативная подборка на 'Комсомолку' из Камрани, а в 1986-м китаянка, оказывается, уже раздавала в Сингапуре гостинцы для советских моряков. Однако Серов вскоре уволится со вспомогательного флота и на несколько лет устроится на один из рыболовецких рефрижераторов. Территориальные контрразведчики за ненадобностью исключат его из действующего агентурного аппарата. Правда, фактически объявлять ему об этом не будут: 'Висящее на стене незаряженное ружье раз в году стреляет', а 'бумага все стерпит'. Вспомнят о нем неожиданно в 1992 году. Его задержит военный патруль во время фотографирования кораблей разведки у гидрографического причала во Владивостоке. 'Ты китайский шпион или пьяный?', - подойдет к нему со спины патрульный офицер и схватит его за руку, вооруженную фотоаппаратом. 'Да. Уже знаете, что я китайский?', - испугается Серов, а в милицейском пикете напишет 'чистосердечное'. Милиционеры разыщут ушедшего начальника патруля на городском маршруте: 'Слушай, вот тебе дежурная машина. Забирай его и вези, куда следует! Нам этот 'геморрой' не нужен'. Там, куда следовало везти бывшего штурмана морского буксира, выяснилось, что 'Зоркий' в каждом заграничном порту общался с представителями упомянутого периферийного бюро и все эти годы получал от них поручения, одно нелепее другого. Он фиксировал на бытовую камеру никому ненужные военные и промышленные объекты Приморья, Камчатки и Хабаровского края. Сообщал информацию о выполнении планов заготовки морепродуктов рыболовецкими предприятиями Сахалина и Курил. Учил иероглифы и основы китайской медицины. Побеседовав, его отпустили под подписку о невыезде. 'Марина' оказалась 'негодным объектом', отвлекавшим на себя силы и возможности советской военной контрразведки, которой на момент задержания Серова уже де-юре и де-факто не существовало.
  
  Вначале 1986-го Анатолий Николаевич намеревался подать рапорт на увольнение в запас 'по возрасту' и ждал, когда летом ему 'стукнет полтинник'. Товарищ по училищу, Валерий Глебович, был старше на пару месяцев, поэтому свой юбилей в текущем году уже отпраздновал на любимом взморье, для чего якобы и брал часть отпуска, но, по сведениям Чеченова, Рябинчиков пытался устроить 'застрявшую' карьеру. Однако транзитное внимание к московскому патрону, очевидно, оказалось недостаточным. А в прибалтийском воздухе уже попахивало лингвистическим мятежом Лифляндии, Эстляндии и Курляндии. Генеральские кресла в местном КГБ были уже прочно заняты 'национальными кадрами'. Анатолий Николаевич догадывался, что 'иноверцу' Рябинчикову прибалтийские территориалы-русофобы даже равнозначных 'полковничьих' стульев не предложат. И чтобы спасти забронированную рижскую квартиру от будущей экспроприации, 'Барин' должен понимать о необходимости уволиться из органов на пенсию, успеть стать на учет в Комитете пока еще советской республики. И, конечно же, налечь на изучение латышского языка, держа нос по ветру перемен, чтобы пережить люстрацию.
  'Перевод в Москву для него', - рассуждал 'Титаник', - 'понятно, дело хорошее. Но жилье? Да и с тех пор, как Чебрисов высказался за омолаживание кадров и стал лично рассматривать документы из органов на продление срока службы полковникам, достигшим предельного пятидесятилетнего возраста пребывания на военной службе, вряд ли найдутся охотники ходатайствовать за Рябинчикова. Разве что обменяется квартирами с московским прибалтом'. Исключение у Председателя справедливо составляли лишь опаленные боевыми действиями офицеры. 'Благо,- подбадривал себя Анатолий Николаевич,- что Рябинчиков и я свои юбилеи встречаем порознь. Вот, съезжу в отпуск, а его без меня проводят на пенсион, помашут платочком, всплакнут, да и следом мои вещички в контейнер собирать начнут'. Во Владивостоке Чеченова и его семью ждал загодя выстроенный кооператив.
  
  Анатолий Николаевич, как и Валерий Глебович, за свои тылы не боялся, ибо знал, что он для окружающих сослуживцев 'Титаник', а не 'Барин'. Это для него было существенно, несмотря на то, что в силу часто одолевающего его последним временем 'тяжелого' настроения Чеченов, в соответствии с законами физики о сохранении энергии, частенько делился ее излишками с подчиненными. Справедливости ради сказать, делал это тактично, что спокойно воспринималось молодыми оперработниками. Однако в такие минуты они старались его все же не беспокоить: 'Ведь будет зудеть и воспитывать по времени не меньше, чем гудел ударенный айсбергом 'Титаник' до самой последней своей воронки на водной глади!'. В таких случаях 'заткнуть' словесный фонтан нескончаемого брюзжания Чеченова можно было лишь однозначными ответными военными слоганами: 'Точно так' или 'Никак нет'. От них 'Титаник' раздражался окончательно и выгонял подчиненного из кабинета. Сын красноярской библиотекарши и погибшего на фронте школьного учителя, Анатолий Николаевич с детских лет был приручен к книгам. Поэтому литературный кругозор хомосапиенсов, возражавших заместителю и, в этой связи, уважительно именуемых им его могильщиками, тестировался на наличие 'черных дыр' притом, что всю престижную в стране периодику через столичную 'Союзпечать' выписывали на отдел. А минимальный перечень классики по личному требованию 'Титаника' молодежь была обязана знать близко к оригиналу текста и готова, при необходимости, ему цитировать. Например, зачеты по крылатым выражениям из 'Двенадцати стульев' и 'Золотого теленка' И.Ильфа и Е.Петрова устраивались при каждом служебном заслушивании. В кабинете Анатолия Николаевича на стене, расположенной за спинкой его кресла, висел большой писаный маслом портрет Феликса Дзержинского, доставшийся отделу в наследство от некогда располагавшегося в здании подразделения 'Смерш'. Неизвестный портретист на правой щеке запечатленного на холсте основоположника Всероссийской 'черезвычайки' зафиксировал стекающую слезу. В своей служебной обители ее хозяин при общении с подчиненным использовал каждый удобный случай, чтобы ассоциировать выжитую из Дзержинского скорбь якобы с последствиями от услышанных в кабинете Чеченова нарисованным Феликсом Эдмундовичем несуразиц во время докладов молодых чекистов о проделанной работе.
   В противоположность Анатолию Николаевичу Валерий Глебович литературным кругозором над молодыми подчиненными не довлел. Общался с ними только по мере необходимости и при этом подчеркнуто соблюдал дистанцию, ведя беседу в свойственной ему нашептывающей манере с высказыванием пренебрежительных характеристик в адрес отсутствующих. Любимая поговорка Валерия Глебовича гласила: 'Не повышай голос на подчиненного. Сегодня я начальник - он дурак. А завтра все может статься наоборот'.
  
  'Вот, смотрите!' - 'заводился' Чеченов, исподлобья глядя в своем кабинете на Храмова, прибывшего с буксира с докладом. 'Пока Вы дышите на меня вчерашним дешевым водочным перегаром вместо того, чтобы распространять пятизвездочные коньячные испарения, как подобает настоящему джентльмену, вернувшегося из-за тридевяти морей, Дзержинский плачет. Он пустил слезу от Вашего предложения отправить злополучную китайскую шкатулку авиабортом в оперативно-технический отдел УКГБ по Хабаровскому краю. Что они за сутки сделают? Да еще в субботу! Я понимаю, что УКГБ это не Моссад, но в субботу 'напрягаться' никто в Хабаровске не будет. Поверьте, хабаровским коллегам и без нас весело от услышанных комментариев соотечественников в очередях за 'выброшенным' на прилавок дефицитом. Дополнительно мы их смешить не будем, поэтому Вашу шифровку я подписывать не стану. Помните, что Карпенко завтра вечером отдавать подарочек. А если Серов на буксир притащится за шкатулочкой, не дожидаясь смены Вашего доверенного с вахты? Срочно ищите Крейсмана! Пусть он с подарочком едет в свое госпитальное логово 'архивной' агентуры, к местному 'Вию' и под рентген-лучами внесет ясность в наличие тайника. К слову, он там вообще заматерел в своем логове. Впору белый халат, бахилы и хирургическую маску на него надевать. Пьет с реаниматорами по ординаторским. По его просьбам, 'агентессы', втайне от своих мужей, аборты делают конвейером-с. Договаривается с начмедом и командиров курируемых воинских частей тайком от командующего флотилии из запоя выводит. 'Пачками-с'! Он думает, что до него никто военную медицину не курировал. И он один такой умный и красивый, а старый дудак Чеченов ничего не знает, и только дудит-зудит. Его бы на боевую службу на госпитальное судно 'Обь' или 'Енисей' на полгодика отправить. Где стая голодных волчиц грызет все, что вздумает зашевелиться. Небось, сразу медицину-то разлюбил бы. Но, вернемся к завтрашнему вечеру. Пока Вы швартовались и с докладом не спешили, я 'отошника' заказал, но во Владивостоке. Нашего. Из особого отдела флота. Утром будет военным бортом. Как раз замкомфлота к нам на флотилию завтра бортом командующего ТОФ летит. 'Отошник' портфельчик с радио-закладкой привезет. Мезон. Надеюсь, объяснять не надо, что это такое, и с чем его едят? Шкатулочку положите завтра в этот портфель, но Карпенко отдадите только перед подъездом дома Серова. И пусть портфельчик в прихожей не оставляет. С собой в комнату возьмет. Кнопочку на внутренней стороне ручки портфеля покажите ему. Где 'Вкл.' и 'выкл.' закамуфлированного магнитофона. Мол, пленки мало, поэтому и надо только суть разговора зафиксировать. Инструктировать тоже перед подъездом. Во сколько он к нему собирается? - В двадцать три. Хорошо. Самое время чай пить. Пусть прихватит гастрономический набор к чаю. Купите ему наборчик 'по девятке', деньги у Евсеева возьмете, я распорядился. Так что проверим 'на вшивость' сразу обоих. Вашего Карпенко и Серова. Насколько помню, он же и агент 'Зоркий' в одном лице? Вот и ладненько! По идее, с утра следующего дня 'Зоркий' будет по телефону вызванивать Вас, чтобы сообщить о визите Карпенко и заморском подарочке. Идите, Андрей Петрович, ищите Крейсмана, но перед этим выпишите, голубчик, на оперативно-технический отдел задание. Я его подпишу. Задание наш владивостокский гость заберет с собой и задним числом утвердит у начальства. Зайдите к начальнику гаража мичману Краевскому. Пусть подготовит ЗИЛ-157 с кунгом. 'Буржуйка' чтобы была исправна. Бутерброды прихватите, и что еще полагается, не мне Вас учить. Да и с утра на 'Постовую', встретить не забудьте борт из Владивостока. Возьмете завтра на ночь с собой того же Крейсмана на подмогу. Под домом станете и послушаете их диалог. Нам суть надо знать. Пока Владивосток сводку беседы составит и сюда пришлет - неделя пройдет. Ступайте, Андрей Петрович.
  
  Выпроводив Храмова и отдав по телефону необходимые распоряжения старшему мичману из подразделения обеспечения Алексею Новицкому, некогда боцману с пятнадцатилетним стажем боевой службы на плавмастерской в африканских широтах, ведавшему сердцами всех местных авиа и железнодорожных билетерш, Чеченов вновь вернулся к чтению сообщения 'Джона'. Отделив канцелярскую скрепку от документа и отложив в сторону два листа изложения Крейсмана по оценке материалов с предложениями дальнейших проверочных мероприятий достоверности сведений источника, Анатолий Николаевич снова вчитывался в размашистые строки оригинала.
  
   Автор строк, 'Джон', путал кирилличные буквы с буквами латиницы: 'Исtochнис soobшает, что стаrший streлок Valery Nikoлскy & streлок Oleg Mиroв соbираются захватить рейzовый самолет АN-24 из Khabarovsk для его угона на остров Хоккайдо. В 3 часа ночи 20 мая, во время боdрствуюshей смены втоrого караула в/ч, в комнате для куrения они обсуждали между собой возможность zахвата самолета на аэродроме. При этом что-то чертили авторуchкой на странице, которую до куrения вырвали из подшивки газет 'Красная Star'. Речь shла о старом гражданском аэродроме, который не оборудован navigation и расположен в 2 km через лес на север от поста номер три второго караула. Nikoлскy сказал Mиroву: на старом аэродроме полоса состоит из металлического покрытия. А в городском аэропорту грунтовая полоса, которая в весеннюю распутицу не может принимать самолеты. Поэтому в мае во время дождей самолеты будут сажаться на старую полосу. Nikoлскy читал про это в городской газете. Он также сказал Mиroву: я позавчера днем уходил с поста на аэродром. Там нет охраны ограждения. Лес кончается и видно как на нескольких машинах готовят самолет, приземлившийся на полосу, к новому взлету. Потом из аэропорта приехал автобус с паssажирами. И пограничников нет. Они, наверное, паспорта и разрешения в погранzону смотрят при регистрации в аэропорту. Дверь в салон самолета открыта. Обогревали машиной салон. Стюардесса в мою сторону в лес бегала нужду справлять. Жаль, что видно плохо было, далеко...'. Чеченов отложил агентурный подлинник и, гримасничая, взял в руки обрывок, о котором упоминал источник. Он оказался площадью в полразворота газеты, с начерченными синей пастой авторучки стрелочками и кружочками. 'Джон' подобрал газетный обрывок в отхожем месте, после того как Никольский попользовался бумагой, использованной под начертание схемы. Вновь перевел взгляд на сообщение источника, от которого явно разило сортирным реализмом. 'Не пойму его мотивов, удобства на дворе и корзин под бумагу явно нет', - рассуждал Анатолий Николаевич. 'Ведь он из небедной семьи, из Таллинна, где успел закончить два курса института, но бросить учебу, так как связался с дурной компанией и, когда им заинтересовалась милиция, через родственников срочно призваться в армию и оказался в противоположной стороне Союза - на Дальнем Востоке. Какой, к чертям, патриотизм, чтобы вот так, по локоть в гальюнах рукой шарить?'.
  
  Существует два метода вербовки, то есть совокупности приемов воздействия на вербуемого человека с целью побудить его к секретному сотрудничеству с органами государственной безопасности. Это метод убеждения и метод принуждения. Первый метод заключается в разъяснении вербуемому лицу возможности и целесообразности его секретного сотрудничества с КГБ при строгом соблюдении принципа добровольности. Метод принуждения предусматривает постановку перед человеком, вербуемым сотрудником КГБ (на чекистском сленге, кандидатом на 'В'), альтернативы: либо он соглашается на сотрудничество с госбезопасностью, либо он оказывается в невыгодном для себя положении: будет скомпрометирован, привлечен к уголовной ответственности и пр. То есть, свой выбор секретного сотрудничества с КГБ он делает вопреки своим убеждениям, под давлением сложившихся обстоятельств.
  
  Кандидат изучается оперработником прежде всего с точки зрения надежности и наличия у него необходимых оперативных возможностей для выполнения поручений КГБ, а также основы для проведения вербовки и обстоятельств, позволяющих конспиративно провести ее.
  Конечно же, документы в личных делах кандидатов на 'В' изобиловали примерами их высокого патриотизма. Во-первых, время было такое и чекистам ничего не оставалось делать, как подстраиваться под внешне утвердившуюся идеологию о якобы монолитной сплоченности всего советского народа вокруг родной Коммунистической партии, и ее Ленинского Центрального комитета. Во-вторых, ориентация в КГБ на негласную помощь политически сознательного большинства общества давало значительный эффект экономии. На самом же деле работа 'за идею' сводилась к принципу: 'ты - мне, я - тебе'. Идущий на секретное сотрудничество человек прекрасно понимал, что настали или однажды настанут такие обстоятельства, когда в решении его личной проблемы сыграет важную роль, прежде всего, оперативный работник, а не его начальник или система, которым, собственно, безразлична судьба источника и волнует только 'конечный результат'.
  
  Знакомясь с новобранцем 'Беглецом', так изначально значился 'Джон' по материалам дела кандидата, Петр Крейсман лишь намекнул, что его не волнует безрезультатный розыск прибалтийца таллиннской милицией, а также 'баловство' коноплей, браговарение и карточные игры в караулах. А больше интересует, кто из моряков местной базы океанического рыболовства предлагал стрелкам с его взвода поддержанный автомобиль 'Тайота' в обмен на автомат Калашникова с двумя магазинами. Далее Крейсман посоветовал 'Беглецу', каким образом завести с сослуживцами соответствующую беседу, чтобы не вызвать подозрений в свой адрес. Конечно же, информация была 'не боевая', а проверочная. Необходимый спектакль 'как по нотам' разыграл доверенный Петра Крейсмана, бравший бойцов в роте охраны для погрузки в контейнер личных вещей. Через неделю ''Беглец' принес в клюве' (чекистский сленг) информацию о доверенном как посреднике искомого моряка базы рыболовства.
  
  Другой пример - Витек, не по годам опытный рецидивист, гастролер-наперсточник, исколесивший Сибирь с Дальним Востоком и решивший пару лет отсидеться 'под юбкой' в небольшом поселке на побережье. Купил у хабаровского милиционера паспорт, трудовую книжку и, послушав его совета, отправился в глушь, в поселок 'Восточный', где устроился на минно-торпедную базу (вокруг-то одни воинские части и зоны). Разнорабочим, по так называемой форме ? 3 допуска к секретным работам, не предусматривавшей согласования с КГБ при оформлении на режимное предприятие. Похлебывая крепкий чай в отделе кадров со смазливой, но очень бдительной доверенной по имени Наташа, Крейсман аккуратно выписал к себе в блокнот данные трудового стажа непоседы Витька и отправил пару запросов коллегам на подтверждение его работы. Так Витек стал агентом 'Непоседа'. Через четыре года он глупо погиб в пьяной драке в Находке, но до этого принес неоценимую пользу государству, гробившего его по лагерям.
  
  Вернемся к прибалтийцу 'Джону'. Как спортсмен-биатлонист он был распределен в роту охраны и обороны минно-торпедной базы, где на должностях стрелков служили не три, а два года срочной службы. В роте из ста сорока четырех военнослужащих-срочника, было двенадцать человек, призванных из прибалтийских республик. Несмотря на преобладание в земляческой группе латышей, а затем литовцев, эстонский биатлонист на втором году службы стал явным ее неформальным лидером. Наряду со спортивной выносливостью и физической силой, старший матрос 'Джон' доминировал над сверстниками общеобразовательным кругозором, природным умом и находчивостью. Прибалтийцы держались насторожено и не пускали в 'свой мир' сослуживцев из республик Средней Азии. Особенно с таджиками у них возникали постоянные конфликты. Крейсман называл это 'афганским синдромом' - наследием старших товарищей, возвратившихся в родную Прибалтику после службы в 40 армии, то есть участия в войне в Афганистане. Стрелки, заступая через сутки, несли службу в караулах по охране трех технических территорий базы, напичканных смертью в тысячи вагонов тротилового эквивалента и удаленных в двадцать-тридцать километров от расположения роты. Так, вопреки уставам, через сутки практически половину личного состава роты сменяла в караульных помещениях ее другая половина. Прибыв к вечеру в место постоянной дислокации в поселке 'Восточный', сменившиеся успевали сдать оружие с боезапасами, поужинать и поспать. На следующий день, в перерывах между выполнением других повседневных ритуалов, как-то баня, прием пищи, политические или строевые занятия, работы по благоустройству казармы и территории, служивые спешили отведать матросскую чайную или на час-полтора сходить в поселок перед убытием в новый караул. Командир роты, замполит и мичманы-командиры взводов еженедельно тасовали колоду караульных. Они смешивали сослуживцев из таджикских, туркменских, узбекских, азербайджанских, уйгурских групп с прибалтами, белорусами, украинцами, но в основном сибиряками. Благодаря тасованию сослуживцы-срочники реже убивали друг друга, имитируя самострелы жертв, меньше исчезали караульные собаки на перевоплощение в восточный деликатес, заметно снижалось участие составов караулов в воровстве боеприпасов и взрывчатых веществ. Конечно же, Крейсман оказывал помощь командирам в предотвращении подобных безобразий, но основные усилия в работе со срочной службой сосредотачивал на ином. Так, в восемьдесят шестом уже начинало 'попахивать сепаратизмом', и это усиливалось ежедневно и несмотря на то, что взорвавшийся от безрассудного эксперимента чернобыльский реактор укрощала вся страна. В те дни из цитадели госбезопасности в ее органы уже поступила ориентировка о ... белорусском национализме, которая во время ее доведения оперативному составу на служебном совещании особого отдела флотилии вызвала с трудом подавляемый смех. Тогда на совещании Петр Крейсман, как и все окружающие, 'вспрыснул' воздух, но это была сознательная реакция, взросленная на идеологии братства славянских союзных республик. На подсознательном уровне Крейсман уже поступал иначе: независимо от оперативных потребностей и вопреки здравому смыслу он в обязательном порядке вербовал в роте охраны всех без исключения стрелков, призванных из Прибалтики, а также с незаконченным высшим образованием мусульман из столиц союзных республик. Зачем он поступал так? Петр Крейсман работал на перспективу, лет на пятнадцать-двадцать вперед, тогда уже понимая, что кое-кто из сегодняшних рядовых завтра станет 'генералом' в органах власти и управления другой страны. Но он, Крейсман, никогда об этой перспективе не узнает, да и незачем ему будет о ней знать.
  
  Нетрудно на примере прибалтийцев догадаться, что в роте охраны 'Джон' был одним из двенадцати завербованных Крейсманом его земляков, каждый из которых за время службы на флоте написал, как минимум, подписку о сотрудничестве с КГБ и два-три сообщения. По ведомственным инструкциям, материалы на демобилизовавшуюся агентуру из числа военнослужащих срочной службы, как правило, уничтожались, а в территориальный орган КГБ на родине призывника-агента отправлялась секретной почтой карточка единого образца. В ней указывались данные о личности и псевдоним уволенного агента для восстановления органами госбезопасности негласного сотрудничества в случае мобилизации или наступления иных обстоятельств. Перед вербовкой 'национальных кадров' Крейсман умышленно не направлял мотивированных запросов в органы КГБ братских республик для углубленного изучения кандидатов, дабы не привлекать внимание местных чекистов, отдельные из которых придерживались антирусских настроений, к личностям отобранных им для сотрудничества людей. Среди окружения изучаемого лица у Крейсмана было достаточно 'глаз и ушей': в медпункте, чайной, библиотеке и даже на поселковой дискотеке, куда заглядывали бойцы. Поэтому информация о жизни 'национального кадра' до его призыва на флот быстро собиралась особистом и отражалась в справках изучения кандидата на вербовку. После увольнения в запас 'национального' агента-срочника Крейсман, с молчаливого одобрения Чеченова, вместо учетной карточки подписывал у начальника ориентировку на восстановление связи с уволившимся источником. Такой документ направлялся не в республиканский КГБ, а в советский ('русский') особый отдел КГБ, дислоцирующийся где-то по ближайшему соседству с местом проживания демобилизованного воина. Особисты из родных мест такого агента, разыскав его и приняв, с учетом личных качеств, объективных возможностей и перспектив использования источника, решение работать с ним, запрашивали материалы на уволившегося бойца к себе. Далее им надо было проявить несложную лакировку, чтобы, не нарушая союзных комитетских инструкций, требующих поставить исключенного из действующего агентурного аппарата источника на оперативный учет по месту его жительства, то есть в республиканском КГБ, миновать на самом деле такую постановку в этом органе КГБ. По материалам на агента особисту можно было, к примеру, 'немного приврать' и значить источника сотрудником учреждения в эстонской Нарве, где он реально работал. Но показать жителем уже не этого города, а, скажем, Петродворца Ленинградской области и, в этой связи, поставить агента на оперучет в Управлении КГБ по Ленинградской области, а не КГБ Эстонии.
  
  Загодя использованная, еще до распада СССР, вышеизложенная тактика позволила сотням порядочных людей в условиях новых демократических режимов избежать губительных последствий люстрации со стороны национальных спецслужб. А военным контрразведчикам не дожидаться запоздалых, особенно в 1991-92гг., каких-либо действий на этот счет со стороны мутировавшей тогда в бакатинское МБРФ советской госбезопасности. Отмирающая прежняя ипостась КГБ в те дни запоздало старалась вывезти в Москву или уничтожить в национальных Комитетах систематизированные собрания карточек со сведениями на агентов, резидентов и содержателей явочных квартир. Ведь было очевидно, что на постсоветском пространстве вновь назначенные руководители наспех созданных государственных контрразведывательных служб начнут заигрываться люстрацией при дележе власти, пугая ею политических конкурентов. На самом же деле новослужбисты играли в свои же ворота, ибо рушили основу основ любой спецслужбы мира - веру в таинство агентурных отношений. Современные спецслужбы стран СНГ есть мутанты КГБ, хотя многие из них, пребывая на кажущихся лаврах независимости в числителе воображаемой дроби, где в знаменателе находится довлеющая над ними элита нового социума, безрезультатно пробуют на себе брать западные производные. Как бы сейчас ни было, но десятки из категории 'невычисленных' люстрациями людей и сегодня остаются в строю под 'триколором' или другими цветами. И здесь уже трудно понять, 'кто кому Робинович'.
  
  Но поможем Храмову в розыске Крейсмана. Петр Крейсман по своему обыкновению, 'был в поле', в километрах этак двадцати пяти-тридцати от начальствующего кабинета, покинутого Андреем Храмовым. Полем назывались объекты контрразведывательного обеспечения (на сленге практических работников - обслуживания) и их окружение.
  Только у одного Крейсмана таких разбросанных в тайге вдоль побережья объектов, разнящихся по функциональному предназначению, наличию охраняемых государственных секретов, масштабности территорий, диверсионной уязвимости и другим критериям воинских формирований флотилии, попросту воинских частей, где он как оперативный работник (в обиходе - оперработник или опер) Комитета госбезопасности вел контрразведывательную работу, было десятка полтора. Каждая такая часть, как правило, имела техническую территорию от несколько сот по несколько тысяч гектар, и не одну!
  Под окружением объектов понимались среда и места в районе расположения воинских частей, где, исходя из оперативной обстановки, должна вестись агентурно-оперативная работа в целях контрразведывательного обеспечения объектов. К местам относились жилые массивы, автомагистрали, предприятия бытового и культурного назначения, где военнослужащие, рабочие и служащие объектов имели постоянные контакты с населением и которые могли быть использованы противником для сбора информации об объекте и его деятельности.
  Под средой подразумевались граждане, которые проживали в названных местах и могли быть использованы противником для проведения подрывной работы против объекта и его персонала. Прежде всего, бывшие националисты, церковники и сектанты, лица, ранее осужденные за государственные преступления, поддерживающие связь с гражданами капиталистических стран, вынашивающие изменнические намерения, антисоветски настроенные и другие враждебные лица.
  Противником назывались внешние и внутренние враги Советского государства, разведывательные и контрразведывательные, подрывные пропагандистские и иные специальные службы капиталистических государств, их кадровые сотрудники и агенты, зарубежные антисоветские организации и их эмиссары, а также антисоветские элементы внутри страны.
  Существовал еще главный политический противник, являвшийся в связи с этим и главным объектом деятельности советских органов государственной безопасности. Нетрудно догадаться, что им были США, отождествлявшиеся с основным оплотом международной реакции, мировым центром антикоммунизма и организатором агрессивных военных блоков. В связи с тем, что антисоветская политика США носила коалиционный характер, к главному противнику автоматически причислялись Великобритания, ФРГ, Франция, Япония и Израиль. Особняком стояли китайские и северокорейские спецорганы.
  Под контрразведывательным обеспечением военных объектов подразумевалась система специальных мер, направленная на предупреждение проникновения на объекты шпионов, диверсантов и других антисоветских элементов, своевременное выявление и ликвидацию их деятельности.
   Крейсман, несмотря на календарный май, облачившись в высокие резиновые сапоги и фуфайку, стоял по колено в не растаявшем сугробе на обочине дороги, по которой зимой ездят хлыстовозы. Сквозь хвойный частокол солнце пробирается сюда только к началу лета. Форменные фуражка, перчатки и плащ-пальто остались в километре за его спиной на попеченье военного водителя в кабине тентованного грузового автомобиля повышенной проходимости ГАЗ-66, замаскированного наломанными хвойными ветками. Водитель, радуясь неожиданному отдыху, дремал.
  Там, вверху, в метрах восьмидесяти от Крейсмана, на скале была площадка метров семь на пять, где растет уродливая карликовая сосна. В стволе дерева им оборудован тайник для связи с агентом 'Джон' От площадки до внешнего ограждения территории роты метров триста по пересеченной местности. После вербовки и практического занятия по способам связи, а непосредственно закладке и изъятию учебных материалов из тайника, 'Джон' признал, что место под него подобрано и оборудовано удобно и скрыто от посторонних глаз. Неделю назад агент без труда, по ранее изученному плану-схеме, нашел тайник и сделал выемку из него записки оперработника с изображенными на ней условностями, а также заложил свою записку, в которой графитом было отображено: 'С203011'. Оное означало, что встреча состоится в 20 часов 30 минут 11 числа текущего месяца на явочном месте возле технической территории 'Северная'.
  Сегодня 'Джон' сменился с караула и он должен заложить 'боевую' записку - назначить встречу, чтобы сообщить результаты задания по развитию контактов с Валерием Никольским, 'втемяшившим' себе в голову, что дорогу к французскому легионерству он проложит только угнав самолет на остров Хоккайдо и обратившись через самураев в Службу внешнего осведомления и контрразведки Минобороны Франции за политическим убежищем.
  Без тайника как средства конспиративной связи никак не обойтись. Жизнь рядового на виду как у рыбки в аквариуме: на плацу, в казарме, бане, даже в туалете. Да и почти все время в 'рыбьем косяке'. На виду у младших хищников-командиров, постоянно ищущих измену среди своих мальков. Не подойдешь и не спросишь. Можно только условный знак на почтительном расстоянии подать. Пот со лба вытереть платком, мол, заложи записку и сообщи, когда увидимся. Или связку ключей из кармана брюк переложить в карман шинели. Главное - не ошибиться, не спутать условности...иначе, сняв фуражку и почесав затылок, можно сорвать встреч на целую неделю. Тайниковые операции на свежем воздухе хорошо проводить с состоявшимися агентами, а когда человек еще кандидат и ему надо дать минимум три-пять поручений? Выручают беседы тет-а-тет с молодым пополнением в папиросном дыму в канцелярии. Приехал особист и ночь напролет беседует с вновь прибывшими в воинский организм бойцами. Одного разбудит дневальный, затем, другого, третьего, двадцатого, тридцать пятого.... Только вышел молодой защитник Родины из кабинета, а сержант-дежурный по роте уже хмурит брови: ' Что ты ему там наговорил? А?'. На следующие сутки картина повторяется. Спешит чекист, покуда молодежь в караулы ходить не начала. Но никого не обижает. Всем поровну по двадцать-тридцать минут отводит. Стой за дверями и проверяй.
  Крейсман поддерживал тайниковую связь с пятью-семью агентами из числа военнослужащих срочной службы. Лишь с перспективными для дальнейшего оперативного использования помощниками. С другими источниками этой категории он контактировал через агентов-связников, формально числившихся по документам резидентами. Резидентура: резидент (офицер, мичман или сверхсрочник) и переданная ему на связь группа агентов (или доверенных лиц) создается особистом в подобных случаях, то есть когда он не может обеспечить конспирации при встречах с агентами. Или когда он не имеет возможности регулярно с ними встречаться вследствие отдаленности их местопребывания. Резидентуры комплектуются из проверенных, дисциплинированных и, как правило, не подчиненных по службе резиденту агентов. Взваливать на себя груз ответственности по руководству агентурной группой любой здравомыслящий резидент советской военной контрразведки, работающий 'за идею', не будет. Такому офицеру или прапорщику вполне хватает ежедневных служебных ребусов от командования. Но, при заступлении в тот же караул его начальником, резидент, оставляя в помещении разводящего, в обусловленное с особистом время отправлялся на пост к агенту, забирал у него оружие и указывал прорех в ограждении: 'Бегом к чекисту! У тебя сорок минут. Время пошло'...
  Крейсман стал подниматься по скале, но услышав позади себя шум, обернулся и посмотрел на дорогу. Водитель бежал к нему и кричал: 'Радиотелефон! Вызывает 'Хлебороб'! Срочно!'. Крикнул в ответ: 'Возвращайся, заводи и подъезжай сюда! Я сейчас'...
  
  Петр, прикурив с помощью одной руки питерский 'Беломор' от огня догоравшей записки 'Джона', свободной взял трубку радиотелефона: 'На проводе, товари-сча 'Хлебороба''. И услышал в треске голос Андрея: 'Хай! (японское междометие, демонстрирующее уважение к собеседнику). Вам команда от ученого кота. Прибыть в Лукоморье. Срочно'. Разговоры велись иносказательно. Японская радиоразведка с Хоккайдо благодаря низкой радиодисциплине на Лаперузской флотилии знала даже привычки командиров кораблей.
  
  'Андрей!', - сказал Крейсман, забрав шкатулку у товарища и садясь на командирское кресло в УАЗ-452, - ' Не мог сам к госпиталю подъехать? Я в двух верстах от него был же. Понимаю, что бешеной собаке 40 км не крюк. У нашего 'Вия' вредное производство и в шестнадцать он закрывает свою богадельню. А в шестнадцать-пятнадцать он выводит первые радионуклиды. Как догадываешься? Как раз на это время попадаем. Будешь сам свою печень подставлять. Он тебе дозиметр достанет и продемонстрирует, что радиационный фон в 'Восточном' совпадает с сегодняшними показателями на Припяти, опубликованными во вчерашней газете 'Известия' Присаживайся скорее!'. Машина с белыми, 'цивильными' госномерами и управляемая военным водителем срочной службы, спешила в двухсоткоечный флотильский военно-морской госпиталь. В госпитале, несмотря на его скромный 'коечный' статус, работали уникальные, трудолюбивые и решительные специалисты, благодаря чему он и поселковая военная поликлиника не раз спасали человеческие жизни. На окраине империи в медучреждении всегда так. До столичных профессоров далеко, а времени на принятие решения мало.
  
  Была в госпитале еще одна особенность. Буквально весь его военно-врачебный состав был архивной агентурой. Будущий заведующий отделением берегового военно-морского госпиталя свою лейтенантскую службу начинал, как правило, на корабле, где в общении среди практически всегда здорового экипажа его неуклонно ждала участь резидента военной контрразведки. Попав на берег в госпиталь, да еще в звании майора медслужбы и на должность старшего ординатора, корабельный доктор начинал осваивать профессию практикующего врача заново, поначалу лишь ассистируя ранее оседлым коллегам в белых халатах. Если участь вчерашнего корабельного Айболита на берегу далее не связывалась с госпитальными стенами, он какое-то время еще числился в категории агента, но со временем эта потребность исчезала, так как доктор все больше окунался в служение здоровью людей. И это правильно, да и ведомственные инструкции не приветствовали задействования врачей в негласной работе по потенциальным своим пациентам.
  
  Были, конечно, и исключения. Как-то ровесник Крейсмана - Крыловский, старший лейтенант-медик из вьюжного февраля 1984-го, когда Петр стажировался в особом отделе КГБ по одному из военно-морских гарнизонов КТОФ.
  Он, Олег Крыловский, подающий надежды хирург, призванный офицером после окончания мединститута, любил читать за полночь и, казалось бы, друзьям, что собирались на кухне его съемной владивостокской квартиры, басни 'собственного разлива' об обладателях ретушированных физиономий с портретов Политбюро. Помнится, Олег этот, по-детски радуясь каждому удачному описанию персонажа ото Льва до Муравья и подливая сквозь никотиновый чад в рюмки кухонных коллег медицинский спирт, настоянный на брусничном сиропе, не переставал бубнить в рифму, мешая заснуть в соседней и единственной комнате своему новорожденному сыну и его молодой матери - адмиральской дочери. Крыловский в состоянии нокдауна оказался в мгновение ока. Проворно реагируя на 'информацию органов' как на результативный удар по диссидентству в армии, военно-административная машина подобно рефери на ринге подала боксеру-доктору команду 'Стоп!' и начала вести отсчет его карьере военврача. Каждый счет сопровождается демонстративным действием, чтобы незадачливый баснописец не только догадывался, но и ясно понимал причину начатому отсчету.
  Так, на счет 'Раз!', контр-адмиралу было рекомендовано отправить внука с дочерью в забронированную пустующую ленинградскую квартиру.
  На счет 'Два!', седовласый адмирал сменил кабинетный паркет штаба Тихоокеанского флота на корабельную палубу 'до забвения истории с антисоветским зятем'. Но лимит доверия перед партией был исчерпан даже для контр-адмирала, одноклассника по военно-морскому училищу другого адмирала, начальника Особого отдела КГБ СССР по флоту. Поэтому для докторского тестя эта уже была палуба далеко не подводного, как прежде, ракетоносца, а флагмана бригады надводных кораблей, отправленной на зимовку во вьетнамскую Камрань.
  На счет 'Три!', шасси пассажирского самолета 'Аэрофлота' на борту с женой и ребенком незадачливого военврача, благополучно коснулись взлетно-посадочной полосы аэропорта Пулково.
  На счет 'Четыре!', доктор, придя с дежурства в квартиру, неожиданно ставшую для него холостяцкой, опустошил полстакана спирта, чтобы снять стресс, заказал телефонный разговор с Ленинградом и включил телевизор, по обеим программам которого шла трансляция с Красной площади траурной церемонии похорон Ю.В. Андреева. Или высказанное сожаление ухода из жизни Андреева, или третье по счету уведомление телефонистки 'абонент не отвечает', но что-то заставило Крыловского расплакаться как ребенка. Он выпил еще спирта и задремал перед телевизором до позднего телефонного звонка. Его срочно вызвали на операцию в госпиталь, где в неадекватном состоянии доктор принял свежеокрашенное стекло двери ординаторской за фанерный лист и с силой ударил ладонью дверное полотно, желая отворить его, после чего сам оказался пациентом. А в утреннем письменном рапорте оперативного дежурного по флоту для командующего фамилия военврача фигурировала в разделе 'Происшествия'.
  На счет 'Пять!', на следующий день, молодой коммунист Крыловский отчаянно пытался продемонстрировать для рефери боксерскую стойку, жестикулируя перебинтованной рукой на партийном собрании по рассмотрению его персонального дела по поводу 'систематического пьянства в быту'. Вердикт товарищей по партии, в том числе его кухонных собутыльников, был суров и единодушен - исключить из рядов КПСС.
  На счет 'Шесть!' в госпиталь поступает выписка из приказа Командующего флотом о разжаловании старшего лейтенанта медицинской службы Крыловского в лейтенанты за все тоже его 'аморальное разложение в быту в виде пьянства, приведшее к травматизму и срыву выполнения боевой задачи'.
  На счет 'Семь!' его лишили привилегии адмиральского зятя разбивать очередной сорока пяти суточный отпуск на шесть недельных отпусков, чтобы шесть раз в году за счет личного отдыха ассистировать питерским медицинским светилам при сложных хирургических операциях. От этого решения состояние нокдауна у военврача не проходит, и он запивает, а счет продолжается до десяти, после чего подается команда 'Аут!' и с предписанием в кармане он убывает в свой родной райвоенкомат для постановки на учет.
   События от взлета до падения военно-врачебной карьеры Крыловского отделяются всего несколькими десятками басен, в которых каждой живущей твари по паре: слонов и носорогов, жирафов, хомяков и енотов, несмотря на климат где-то в средней российской полосе. И всего какими-то девятью месяцами после удачной женитьбы, приема в КПСС, перевода по службе с корабля в военно-морской госпиталь, поближе к подбрюшью штаба флота.
  
   Парадокс, но Крейсман никогда не видел Крыловского и не общался с ним, но был осведомлен о нем больше, чем Крыловский мог себе когда-либо вообразить о Крейсмане. Дело в том, что прибывший во Владивосток на стажировку практикант Крейсман чуть ли не в аэропорту был назначен начальством бессменно, в течение двух недель, слушать докторскую квартирку и знать природу происхождения издаваемых из нее звуков. Особенно рифмованных. Его поселили в квартале от жилища военврача. С тех пор Крейсман разлюбил басни, ибо выучил 'крыловские' о царстве животных наизусть, что приводило в восторг его единственного слушателя - руководителя особого отдела, где Петр стажировался.
  
  Тем завьюженным днем, через приоткрывшуюся входную дверь квартиры военврача он увидел лишь его шинель с медицинскими 'тещинскими' эмблемами, висевшую в прихожей. Ее тотчас закрыла появившаяся в дверном проеме фигурка докторской жены. Хозяин был на службе. Она увидела на лестничной площадке старшего лейтенанта Крейсмана, в заснеженной шинели и фуражке, с большим чемоданом в руке, извинявшегося за то, что, видимо, ошибся не только квартирой, но и домом, где расположена сданная ему в наем 'берлога'. Пару минут на соблюдение обоюдной учтивости и беседы ни о чем. Адмиральская дочь в дверях отвечала шепотом. Крейсман, едва уловив из квартирной утробы ожидаемый им тихий, но неприятный уху механический звук, как будто издаваемый мокрой ладонью по стеклу, тотчас повысил голос, заглушая какофонию сверла работающей дрели. Хозяйка, ссылаясь на спящего ребенка, попросила собеседника 'не басить'. И, нисколько не реагируя на столь неожиданно начавшийся, как и, впрочем, оборвавшийся на пятой секунде жизни посторонний шум, в чем-то убеждает собеседника. Крейсман охотно в знак согласия закивал головой, зная, что раздражающий звук более не повторится. Пора уходить. Собственно весь этот четырехминутный спектакль был ради просунутого взвизгнувшим микронным буром тончайшего, в игольное ушко, микрофона, который уже облюбовал себе место в оштукатуренной стене под плинтусом пола докторской кухни.
  
  Правящее партийное руководство никогда не прощало любых выпадов против себя, возводя их инициаторов в степень классовых врагов. Незамедлительно задействовались все силы и средства ее чекистского авангарда, в том числе и оперативная техника. В таких случаях партия пользовалась авангардом как ломиком, способным пробить любую стену, и не только в квартире доктора Крыловского. Перевооружение на новые образцы спецтехники как раз произошло накануне 1980 года. А генерал Чебрисов стал Лауреатом Государственной Премии СССР за участие в этом перевооружении.
  В 1986-м, немногим ранее майского совещания, на охранных мероприятиях во Владивостоке, Петру довелось обменяться рукопожатием с 'генсеком', только что упомянутым в докладе Чебрисова.
  Тогда, на открытии им в городе рыбного супермаркета 'Океан', Крейсман находился с коллегами в обусловленном месте, как раз перпендикулярно движению партийного лидера из магазина, и выпихивал из толпы не обиженных здоровьем напористых особей мужского пола, норовивших прорвать милицейское оцепление. Хотя 'выпихивание' делалось строго по инструкции 9 Управления КГБ - за сутки ранее прилетевшей на двух ИЛ-76-х (вместе с бронеавтомобилями) группы президентской охраны, со стороны оно выглядело весьма вызывающе. Как только любитель потолкаться при ходьбе переносил тяжесть своего тела на одну ногу, по обе стороны цепкие руки ниоткуда материализовавшихся двух молодцов молниеносно хватали норовистого товарища за клапаны карманов брюк или ремень и одним дружным рывком оставляли его далеко позади себя. Толпа тотчас поглощала высвободившееся от растерявшегося зеваки пространство. Не успев выпрямиться и запомнить спины обидчиков, горе-любитель потолкаться вновь подвергался хулиганствующей процедуре. Но уже от другой пары неизвестных, 'случайно' оказавшихся позади него. Таким образом, напористый увалень в два-три приема 'вываливался' из условно очерченного круга, где, по мнению начальника 'девяточников', находиться ему было вовсе не обязательно. Так вот, к моменту следования 'генсека' по участку ответственности Крейсмана, все 'вызывающие подозрения' и иные лица уже высвободили аккурат за оцеплением пространство для Петра и его сослуживцев. Поэтому флотским чекистам ничего не оставалось делать, как изображать счастливых трудящихся от встречи с лидером, удостоивших их рукопожатием.
  
  Собственно суть далеко не в 'генсековском рукопожатии'. Эка фонвизинская невидаль! Пока Крейсман дремлет на Всесоюзном совещании нестареющая булгаковская 'разруха в головах' как та 'шведская бацилла' Валерия Глебовича, но в новой 'генсековской' мутации, уже начнет искусно, по кусочку бетонной берлинской стены, трансплантироваться в массы, в том числе пожирать чекистский иммунитет.
  
  Так, месяцем позже описываемого московского ведомственного совещания, на котором сейчас дремлет Крейсман, перестроечную бациллу в Особый отдел по Лаперузской флотилии доставит рейсовым самолетом из Москвы ответственный работник ЦК КПСС контр-адмирал Селиконов. Он проведет несколько субботних часов за изучением протоколов партийных собраний отдела, каждые четверть часа нервно поглядывая на циферблат подлинного 'Роллекса' и теребя при этом грустного и грузного каперанга Чеченова, вопросами с оскоминой: 'А когда, собственно, соизволит прибыть секретарь вашей парторганизации? Вы говорите, что он с ночи вместе с командиром минно-торпедной базы на пожаре? Это его объект контрразведывательного обеспечения? Так уже день! На обед, не повидавшись с ним, я не поеду. Мне небезынтересно, да и Вам как коммунисту-руководителю не помешает послушать секретаря, Вашего Петра Крейсмана, насчет его видения перестроечных процессов в среде коммунистов-чекистов. Сколько времени нужно, чтобы добраться с этого объекта сюда? Сколько-сколько?'. ...Чеченов встретит Крейсмана при входе в административное здание особого отдела: 'Он тебя обнюхать хочет. Думает, мы его за нос водим, а ты где-то дрыхнешь пьяный, в лучшем случае на объекте. Лишнего ему не говори'. Селиконов жадно и раздосадовано вдыхал ноздрями воздух, но от тужурки и наспех побритой в боевой обстановке физиономии так им желанного секретаря партячейки, старшего оперуполномоченного особого отдела флотилии исходили запахи, вполне отвечающие новому курсу лидера коммунистов страны по борьбе с пьянством и алкоголизмом. От Крейсмана исходило легкое коньячное амбре...
  
  Петр Крейсман очнулся от резкой боли в боку, сосед справа незаметно ткнул его левым локтем. Высокопоставленный оратор со Звездой Героя под лацканом пиджака с трибуны буквально расстреливал глазами Крейсмана: 'Контрразведывательные подразделения сумели сорвать целый ряд шпионских и других разведывательно-подрывных акций противника. За последние пять лет разоблачено и привлечено к уголовной ответственности за измену Родине в форме шпионажа сорок девять советских граждан. Хочу при этом обратить внимание, что только в течение последнего года выявлено и разоблачено девять, причем исключительно опасных по своим шпионским возможностям, агентов противника'.
  Продолжение следует...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"