это не притча, а жизнь в одном из множества миров.
Юг. Поле подсолнухов. Жара. Тень и ее прародитель - дерево на вес золота. Для агротехнических механизмов, типа симбиоза трактора и поливальной машины с изящным морским именем "Фрегат", которое звучит издевательством в степной суши, помех на просторе не бывает. А тут вдруг возникла серьезная причина - юное дерево посередине желто-горячего поля. Ценность сама по себе.
И неживые под управлением живых огибают ее с внимательностью, преувеличенной в опустошенных сушью глазах.
...Он не перестает удивляться невозможной ситуации, которая случилась в это пасхальное воскресенье, несколько десятков минут назад, даже не сразу после посещения церкви. Не верит ей. Там, на асфальтовых полянах, идя к остановке автобуса, он над головой почувствовал биение птичьих крыл, поток воздуха и неповторимый запах перьев. И увидел тень на тротуаре: бьющего крыльями голубя над своей головой.
А когда всполошенно обернулся секунду спустя - нет голубя.
Никакого присутствия живого существа в обозримом пространстве.
И никакого намека на безумие в душе.
И самовлюбленности в сердце.
...Он шел к своему дереву.
Когда умер младенец-первенец, сын, он выкопал на обочине трассы обреченный росток тополя и, ослепший от слез, шел с веткой-деткой до тех пор, пока не упал посреди поля. Отчаяние и надежда послужили напутствием полуживому растению. Земля, даже сухая, разрыхленная человеческими пальцами, сдобренная соленой влагой человеческого сердца, всегда предтеча жизни.
...Он приходил к пересаженному тополю, пока был рядом. Пару недель. Носил издалека воду, поил упрямую ветку с несколькими листиками. Потом уехал. Надолго.
Вернувшись, с удовлетворением увидел, что деревце принялось.
Навещал раз в год. Иногда реже. Тополь рос.
И однажды это случилось. Поздним вечером, опершись спиной об изученный до последней трещинки ствол, он почувствовал непривычное движение.
Нагретое за солнечный день тело, с оливковой кожей, судя по исцарапанным загорелым голеням, обхватившим его бедра сзади, по зеленоватому оттенку тонких рук, схлестнувшихся на груди...по острому подбородку сидящего выше по склону существа, тонкому подбородку, которое оно тщательно устроило на выемке между его шеей и плечом... Судя по всему, это существо было юным.
Он ведь и не задумывался и не знал, дерево какого рода он вырастил. Становится ли оно мерзкой старухой в мае, распуская белые лохмы падающих вниз псевдооблаков с семенами вместо дождя... Эти аллергизирующе-агонизирующие островки грязного пуха со злорадным удовольствием поджигают мальчишки...
Какое дерево он вырастил? Все же вырастил. Или оно выросло само?
Они оба выжили. Они оба - повязаны между собой нитями вероятностей и...не - вероятностей.
Юный, срывающийся от непривычки говорить вслух голос.
- Не оборачивайся. Иначе уйду.
- Не сомневайся.
Ему почему-то не страшно. А почему должно быть? Своё, выпестованное.
И не безразлично.
Но даже не интересно.
Неужели он ждал?
После голубя могло случиться все, что угодно.
А голубь был.
Правда.
Плети рук становятся мягче. Тело, наоборот, сильнее прижимается к спине. Объятие ног скрещивается на его коленях. Горячее дыхание в ухо. Губы первозданные.
Прерывистый голос. Звучащий впервые.
- Я так долго ждал. Я никуда...никуда - тебя не отпущу.
- Детка...Я тебе не отец. Мы разные на генетическом уровне. Я тебе не садовник и воспитатель. Слишком редко приходил. Я тебе...
- Не любовник. Но ты приходил, соединял свой лоб с моим стволом, рассказывал о мире, в котором я никогда не смогу побывать. Делился воспоминаниями. Рассказывал о своих любимых и невзгодах. Ты отдавал мне себя.
Я стал... Я просто стал. Я появился. Нет, я не дриада, я знаю это понятие из твоей головы. Я не дух дерева и...так далее...
Я просто помню, как ты спас и лечил меня в тот раз, когда нелюди разожгли костер между моих корней. Как ты узнал? Ты не только вовремя погасил огонь, расшвырял ополоумевших от степного ветра любителей шашлыков вместе с их шампурами пыток... Ты исчез на промежуток времени, которое я измерять не умею, принес повязки с необходимыми лекарствами, обвил добрыми руками и глиной мой ствол - и снова исчез надолго!
- Прости. У меня есть и другие обязанности.
- Но ты же не оставишь меня - теперь, когда я вышел в этот мир? Мне страшно, он такой немилосердный...Не ты ли говорил мне, что браки свершаются на небесах? Значит, отцовство начинается там же.
- Это не мои слова, а мудрость человеческая.
- Но ты говорил мне это! Вселил надежду, что я не буду одинок.
- Да, детка. Надежда - мстительная сущность... Когда ее не оправдывают, она воздает и подавшему ее и принявшему.
- Значит, ты останешься со мной?
Тонкие загорелые руки разжимаются. Юный обвинитель встает за спиной, слегка прикасаясь трепещущими пальцами рук к плечам пришедшего.
...Солнце садилось, а теперь вновь поднимается над горизонтом. Противосолонь.
Ему становится страшно, муторно, исчезает предчувствие чуда. Но он все-таки соблюдает соглашение - и не оборачивается. Только встает и распрямляется во весь рост.
Почва под ногами дрожит. Землетрясения тут редки, но бывают.
Это - сильное. Его ноги медленно погружаются в сухой чернозем, руки напрасно пытаются ухватиться за опору. Руки юного дерева соскальзывают с плеч.
В глазах темнеет. Страшно. Невозможно удержать сознание от сползания в черное ничто, тошно, воздух уходит в никуда.
Солнце - черное.
За спиной - детский вскрик.
Долой договоренности, только бы росток не остался в одиночестве в эту последнюю минуту...
Он оборачивается и протягивает ему руку.
Между ними нечто неосязаемое, но могущественное. Шепчет материнским голосом: оставь, иди ко мне, я спасу тебя...
Отодвинуть ЭТО, напрягая все мышцы, потому что уже наполовину погружен в землю, дотянуться кончиками пальцев до...себя? Юного? Улыбающегося?
Господи, у тебя - мои глаза...
..............
-В каждом мире это совершается по-разному. Во всех мирах - одинаково.
Муки распятия. Во искупление грехов. Своих и чужих. И все вновь повторяется. Из мира в мир.
-Милосердие - грех? Утешь меня, скажи, он оживет, этот старший тополь? Ведь та ветка, которая протянута к младшему, не высохла, как остальные, на ней есть несколько листков...
-Это всегда случается. Воскресение. Тебе ли не знать, Мария.