Худо ли бедно, но здоровье тещи как-то шло на поправку, и он стал ездить к Малке каждую неделю. А до родов осталось всего ничего. Уже хотел в ближайшие дни поговорить с Эстер о разводе, но неожиданно понял, что это может оказаться не совсем так просто, как предполагал.
Был день рождения тещи. Гостей не пригласили - сидели одни. Произносили тосты, и пили за здоровье каждого.
Тост за его здоровье сказала сама теща:
- Сашенька, ты у нас не только удивительный поэт, но и человек, какого поискать. Я не знаю, что бы мы делали без тебя.
Я, хоть и не могла тогда открыть глаза - голова страшно кружилась, но слышала - слышала всё. Ты один не потерял голову, как они: так ты и принял на себя заботу думать за всех. Я же знаю, что ты человек очень деликатный, и понимаю, как нелегко было тебе иногда даже кричать на них, чтобы заставить делать то, что нужно. Если бы не ты...
В общем, что я могу сказать? Только, что какое счастье, что ты у нас есть. Давай, я поцелую тебя, родной ты наш. - Они дружно выпили за него, а он постарался не подавать виду, что ошеломлен её словами.
Похоже, он ошибался, считая, что всё осталось таким же, как в день, когда он и Эстер заключили брак, чтобы он, выехав из СССР, мог ускользнуть из рук КГБ. Фиктивный брак: он имел возможность расторгнуть его сразу же по приезде сюда. Мог, но не сделал: кроме них, у него здесь никого не было, и ему было хорошо с ними.
Еще бы! Теща старалась побаловать, приготовив блюдо, которое он любит. Исаак, тот не только помог получить неплохо оплачиваемую работу - журналистом, которая была гораздо ближе по душе, чем прежняя его профессия инженера-конструктора. Еще и стал самым близким и интересным собеседником: прочистившим его мозги в отношении того, что есть реальная история - даже сионизма.
А без Эстер ему было бы совсем трудно. Кто так понимал его стихи - до того, как он встретил Малку? Кто печатал их, потратив немалый труд, чтобы освоить пишущую машинку с квадратным еврейским шрифтом и знаками огласовки? Кто поддерживал его в минуты слабости, в одну из которых он лишил её невинности? Она и потом не отказывала ему в физической близости, когда он этого хотел.
Притом ему было легко с ней. Никаких вопросов, никакого навязывания своей воли. Только ли из величайшей её деликатности? А может быть, и потому еще, что она не имеет на него, несмотря ни на что, никаких прав?
Даже Малка - кстати, так во многом похожая на Эстер - ведет себя иначе. Считает себя женой его и потому не позволяет делать то, что может пойти ему во вред - на то она и жена. Она, а не Эстер, брак с которой до сих пор не расторгнут только потому, что страшно тяжело болела Ципа.
Неужели тост её означает, что они уже смотрят на него, как на уже постоянного члена своей семьи? То есть, что брак Эстер с ним больше не является фиктивным?
Может быть, и она сама так считает? Ведь была - была между ними не только духовная близость. Он, правда, не придавал большого значения тому, что именно он сделал её женщиной. Если она выйдет замуж за такого, для кого старомодный вопрос сохранения невинности до брака имеет значение, то она ведь потеряла её в браке, и поэтому всё в порядке. Но придавала ли она этому факту такое же значение, что и он, ведь неизвестно.
По сути, что происходит? Почему, любя её как необычайной души человека, не полюбил как женщину? Потому ли, почему она и не была никогда замужем, дожив почти до сорока лет? Лишь из-за её внешности?
Её беда, что она сама считает себя некрасивой: потому недостойной того, на что претендует любая женщина. Но ведь при ближайшем с ней знакомстве никто её такой уже не считает. Она и умней, и тоньше, и добрей очень, очень многих, и тем, кто её знает, лицо её кажется невероятно милым, несмотря на его недостатки.
Значит, только из-за того, что между ними десять лет разницы, и она, женщина, а не он, старше, решало дело? Привело к тому, что искал он другую. И ведь полюбил во многом настолько внутренне похожую на неё, что они могли казаться сестрами. Но не старше, а младше его на те же десять лет.
Да, только - если быть честным с самим собой. Он считает, как и почти все, что это правильно: природа устроила так, что женщина стареет быстрее мужчины. Браки мужчин с женщинами старше себя, особенно намного, поэтому не считаются нормальным явлением. Хотя есть примеры, что и такие могут быть счастливыми. Как брак крупнейшего английского государственного деятеля Дизраэли
1
. Еврея по происхождению, кстати.
Только неизвестно, как воспримет Эстер его предложение расторгнуть их брак. Спокойно: как то, что и должно было произойти, в конце концов? Или как незаслуженный удар, боль от которого она попытается скрыть от него?
Но никакого выбора для него нет и быть не может: Малка для него не только единственная любимая женщина - она и мать их ребенка, который вот-вот родится. И он должен быть с ней уже сейчас: видел, приезжая, как нуждается она сейчас в его присутствии рядом. И поэтому он уже должен думать больше о Малке, чем об Эстер.
Обсудить ситуацию можно было опять только с Йони. Рассказать тому пришлось всё очень подробно. Йони тоже слушал очень, очень внимательно. Потом закурил и стал думать.
- Вероятно, её родители рассчитывали уже с самого начала, что вы не разведетесь, приехав сюда. Ведь можно предположить и такой вариант.
- Вполне допускаю: мы очень сдружились еще там, в Москве.
- И поэтому здесь не хотел сразу с ней расстаться.
- А надо было: сейчас не было бы проблемы.
- Но были бы другие - тогда.
- В том смысле, что своими успехами я во многом обязан ей и её дяде?
- Еще и тем, что не ощущал одиночества. Что был окружен повседневной заботой. Ведь вы, поэты, витаете в облаках - беспомощны в быту. - С этим Саша не мог не согласиться.
- И что из этого следует?
- Что могли они преследовать и свои интересы. Правда, не настаиваю, что вполне сознательно. Но появлялась какая-то вероятность устройства семейной жизни дочери - почему бы ею ни воспользоваться? Ведь надеяться можно на всё. И ты подтверждал их надежды: не разводился с Эстер.
- И даже стал близок физически.
- Зная её, о последнем они могут не знать.
- То есть, был какой-то эгоистический расчет с их стороны?
- Почему нет: вполне допустимо. Ведь у всех имеются свои интересы. У них, у тебя - и, к сожалению, они не совпадают в данный момент.
- Всё так, всё так. Но...
- Не торопи: я думаю. Попробуем подвести баланс. Они спасли тебя от КГБ, они помогли тебе прекрасно устроиться здесь, в Израиле.
- Эстер еще и перепечатывала мои стихи. Поддерживала меня в трудную минуту.
- А что ты? Не бросил одних в трудную минуту - даже ради любимой женщины, к тому же ждущей ребенка от тебя. Кстати... У меня мелькнула и еще одна мысль.
- ?
- Эстер: любит ли тебя - по настоящему? Или только восхищается тобой? Или даже просто хочет остаться твоей женой лишь от безысходности?
- Не знаю.
- А Малка тебя любит.
- Очень: как и я её. Но это и так было известно. Боюсь, что в наших рассуждениях мы не сдвинулись.
- Ой! Трудно с тобой! Тогда так: ты понимаешь, о ком сейчас больше всего должен думать? Теперешняя теща твоя уже достаточно оправилась, и они вполне обойдутся сейчас без тебя. Рвани к Малке, будь с ней в этот важный для неё и для тебя момент.
- Не объясняя ничего Эстер?
- Объяснишь всё потом, если твоя деликатность, как выразилась Ципи, мешает сейчас решить, как лучше это сделать. Просто покажешь ей вашего ребенка, и всё. Послушай меня: бери немедленно отпуск и езжай к Малке. Можешь рассчитывать на то, что я сам отвезу тебя: возможность у меня есть.
- Ты гений, Йони. Что бы я без тебя делал?
Предложение Йони довезти его на своей машине оказалось как нельзя кстати. Во-первых, не было проблем с чемоданом, в котором были его вещи, и тем, что он накупил: фруктами и деликатесами. Во-вторых, было с кем разговаривать всю дорогу вместо того, чтобы думать о том, как говорил с Эстер о своем отъезде.
Она опять ничего не спросила, хотя он опасался, что на этот раз спросит, куда он едет: врать не хотелось. Но она только сказала:
- Да, тебе нужно отдохнуть. Давай знать о себе, если будет возможность.
Ему показалось в тот момент, что она догадывается, к кому он может ехать. Еще бы не догадываться: он не касался её чуть ли не год - с тех самых пор, как увидел Малку.
Пока ехали, объяснял Йони разницу между советскими колхозами и израильскими кибуцами и мошавами. О колхозах в свое время много рассказал Юра Листов, а потом еще немало узнал во время практики на торфопредприятии Берендеево от сезонных рабочих из Мордовии.
Преобладали мордовки-мокша, о которых он сохранил самые лучшие воспоминания за их трудолюбие и покладистость: указания им отдавать дважды не требовалось. Русские дразнили их "поперешными", а они только отвечали: "А поперешная лучше, чем каша молошная". Бригады их, бывшие под его началом на уборке пня с торфяных карт, любили его за то, что он как следует выписывал им наряды. Они хорошо заработали, пока он был техником над ними, не требуя за это бутылку или, чтобы какая-нибудь из них спала с ним.
По-человечески очень неплохие, в то же время поражали убогостью своих понятий: казалось, принадлежали к совершенно иному миру, чем он и друзья его в Москве. Эта убогость понятий была вызвана самой убогостью их существования: даже жизнь его семьи, где мама строго рассчитывала каждый рубль от зарплаты до зарплаты, и не всегда могли дать ему в детстве на кино, казалась по сравнению с их жизнью почти богатой. Черный хлеб с дешевыми конфетами-"подушечками" был едой "торфушек" с утра и до возвращения в поселок, на "гараж", где они варили себе в бараке кашу.
Но заработок там был, все-таки, чем-то, а не "палочками" в колхозе, за которые почти или совсем ничего не платили. И, кроме того, отработав на торфопредприятии пять лет, можно было получить паспорт, который колхозникам не давали, и податься в город. А там жизнь будет совсем другая по сравнению с колхозной, только жить вначале придется в общежитии, пока дадут какую-нибудь комнатку в коммунальной квартире.
Йони, правда, говорил, что и они тут жили трудно после образования Израиля: прибывших сюда за неимением жилья селили в палатках или "асбестонах", временных постройках из асбеста. Вводились и карточки не только на пищевые продукты, но и на одежду. Но под конец сказал, что это были временные трудности. И почти согласился, что положение колхозников похоже на крепостное: не о таком социализме в будущем еврейском государстве мечтали героические пионеры-халуцим, возрождая Эрец-Исраель.
2
Как же обрадовалась она, увидев его - приехавшего не в пятницу, а среди недели, когда она не ждала его. Поцеловала Йони за то, что он привез его; поблагодарила за предложение свозить их куда-нибудь, но отказалась - сказала, что не уверена, стоит ли ей сейчас это делать. Йони укатил повидать родственников, и они остались одни.
Глаза её, счастливо блестевшие, заблестели еще радостней, когда он сообщил, что в отпуске - будет с ней и завтра, и послезавтра, и вообще, теперь будет с ней всегда. Пока ни поговорить с Эстер, ни начать оформление развода не удалось: после рождения ребенка он этим и займется. И она положила его руку на свой сильно выпирающий живот, чтобы он услышал, как толкает ножкой внутри их ребенок.
Она хотела сготовить еду, чтобы накормить его, но он не дал: с сегодняшнего дня домашние дела и заботы целиком на нем. Поставил на стол то, что привез, и приготовил на кухне кое-что. Она пыталась сопротивляться, но он сказал, что её дело теперь только отдыхать, гулять и делать необходимые упражнения - готовить себя к появлению на свет того, кто стучал там ножкой. И она сдалась быстро: так хорошо было чувствовать полную заботу о себе.
Они ели и обсуждали, что надо успеть сделать до рождения ребенка, и что надо делать, когда он уже родится. Главное место на полке давно занимали книги по уходу за детьми - от рождения и до года. Она уже многое прочитала, и немало предстояло прочитать ему.
А потом пришел Шломо под руку с Ревиталью: услышали от Йонатана о приезде Саши. Фигура у Ревитали заметно округлилась: и она ждала ребенка. На эту тему сразу и завела разговор. А Шломо с Сашей вышли на веранду: Шломо хотел покурить и кое о чем переговорить.
- Медицинская сестра сама к вам будет заходить каждый день. А рожать она поедет в больницу в Сдероте. Машину, отвезти её туда, тебе дадут. В случае необходимости звони сразу нам. - Потом добавил: - Хорошо, что ты приехал: мы чувствовали, что она нервничает без тебя, хоть и старалась не подавать виду. Ну, что: пойдем к нашим женам, - он бросил докуренную сигарету. - Вынеси мне только воды: хлебну, чтобы изо рта табачищем не воняло.
В комнате Малка и Ревиталь яростно о чем-то спорили над раскрытой книгой. Шломо взял жену за локоть:
- Пошли, дорогая, домой.
- Нет еще, дорогой.
- Ну, пойдем. Что у тебя дома нет никаких дел, никакой работы?
- На какую работу ты намекаешь, мой дорогой муж? Ведь я тебе и первого еще не родила.
- Саша, ну что мне делать с подобной женщиной? Мне страшно: что, если и дети у меня будут такие же хулиганы, как их мать? Ужас ведь!
- Уж ты молчал бы, - вступилась за Ревиталь Малка. - Кто у нас когда-то был первым сорванцом и любителем подраться? Думаешь воспользоваться тем, что она и Саша это не знают? Но я-то, вот, знаю: покрывать тебя не стану.
- Все равно, пойдем, дорогая, - уже решительно потянул Шломо жену за руку. - Давай не будем надоедать людям.
- С ней не соскучишься, - сказал Саша, когда они вышли.
- Это она языком только. А он и в правду был сорванец и драчун.
Он еще, знаешь, что отколол тогда? Араб какой-то вооруженный к кибуцу подбирался, а он его заметил. И, что ты думаешь, сделал? Подкрался незаметно - и камнем издали ему в голову - так, что тот потерял сознание. Снял с него ремни, пока не пришел в себя, и ими же связал. А потом потащил волоком в поселок. Араб по дороге пришел в себя и попробовал освободиться. Так он его его же автоматом еще раз по башке стукнул так, что тот снова потерял сознание. Когда приволок, у араба вся морда была ободрана в кровь о землю.
- Молодец: боевой!
- Да, ему и в армии предлагали остаться - стать офицером.
- Он и красивый, к тому же: такой рост, мускулатура. Честно говоря, меня это напугало когда-то. Ну, думаю, куда мне до него - маленькому, щуплому, да еще и много старше его?
- Думаешь, я не помню? Видела! Мне так смешно было: ты, прекрасный поэт, сравниваешь себя с ним, ам-хаарецом
2 ?
Как ты мог подумать, что я могла предпочесть его? Он же сотой доли того не знает, что ты. Только драться любил - не учиться: вечно у меня списывал. Из-за этого больше всего со мной и дружил.
- Ну, и прекрасно. Зато сейчас он тебе столько внимания уделял. Я ему так благодарен за это.
- Мне и настроение подымало, когда они начинали при мне цапаться. Но это так: они любят друг друга.
- Очень похоже на наших "младшеньких". Это моя сестра Сонечка и братишка Ежа Антоша. Цапаются непрерывно, но друг без друга не могут. Еще мы знали, что если они поцеловались, то значит, о чем-то втихомолку договорились.
- Сонечка, на которую я похожа? Расскажи мне про неё побольше.
- Если ты ляжешь: тебе надо отдохнуть. А я буду сидеть рядом и рассказывать.
И она послушно легла. А он стал рассказывать, как в сорок первом, в год, когда началась страшная война, совсем незадолго перед ней, родилась у него сестричка Сонечка.
Ему в том году исполнилось уже семь лет, и мама часто оставляла её с ним. Он мог сам сменить ей мокрую пеленку и подмыть её, если она пеленку испачкает. И она любила, когда он брал ей на руки и носил: маме и бабушке часто было некогда, а папа не мог из-за очень больного сердца. То, что из-за папиного сердца они и не уехали из Москвы, когда немцы подошли к ней, и многие думали, что вот-вот возьмут её - папа тогда лежал после первого в своей жизни инфаркта, он в своем рассказе опустил.
В следующем году ему исполнилось восемь лет, и он пошел в школу. Его соседом по парте - он описал ей, что такое парта, потому что в израильских школах их не было - был Сережа Гродов, которого следом за ним для краткости стали звать Ежом.
Начал ходить к Ежу домой, и тот к нему. Иногда притаскивал с собой Сонечку, или Еж младшего братишку Антошу. Они сразу понравились друг другу: пока не начали говорить, трогали друг друга пальцами, а потом стали говорить на языке, который понимали только они. Разговаривать любили больше всего, сидя рядом на горшке - для них специально завели в каждом доме еще по одному.
Когда подросли, стали обходиться без помощи старших братьев: ходили сами друг к другу, чувствуя себя как дома у другого. Антоша водил Соню в кино: его семья была состоятельней, и у него было больше денег на карманные расходы. То же, когда начали ходить в театры. Учились в разных школах, потому что в Советском Союзе было раздельное обучение мальчиков и девочек...
- Почему?
- А кто их знает? Наверно, потому, что так было в России до революции: отдельно мужские и женские гимназии.
Так вот: а после школы почти всё свободное время проводили вместе. И в институт пошли в один и тот же, только на разные факультеты. Уже закончили его: оба уже инженеры-химики.
Что еще тебе можно про них рассказать? В пятьдесят третьем году, когда Гродовы собирались прятать нас, Антоша хотел находиться вместе с нами: быть рядом с Соней. Обязательно шел с нами к синагоге на каждый Симхат-Тора. Делал с Соней фаршированную рыбу еще с того времени, когда была жива наша бабушка.
Вместе с Соней и открыто восхищался, когда я читал стихи о евреях и Израиле, от которых старшие были в шоке, опасаясь за меня. В общем, Антоша наш, русский на сто процентов, стал где-то больше евреем, чем некоторые евреи, и даже чуть ли не настоящим сионистом.
- Так значит, они целовались, когда договаривались о чем-то? - почему-то переспросила Малка.
- Да. Еще когда были маленькими. И потом тоже.
- Они поженятся?
- Ты что! Они же друг другу брат и сестра. У Антоши куча девушек была. Правда, он каждую Соне показывал. И жертвовал свиданием с любой из них, когда надо было куда-то идти с ней. А у неё уйма парней около и никого, с кем она бы встречалась.
- Ты знаешь: они, в конце концов, поженятся. - Он вспомнил потом эти её слова.
- Может, ты поспишь немного? У тебя, я гляжу, уже закрываются глазки.
- Да. Только ты не уходи: сиди рядом. - Она быстро уснула, держа его руку.
Он смотрел на неё и не мог оторваться. Она была трогательно прекрасна, жена его Малка. Такого полного счастья он не ощущал никогда: не было ничего, кроме неё, тихо дышащей во сне, не отпустившей его руку. Очень хотелось поцеловать её, только боялся разбудить. В голове стали возникать стихи, но боялся и освободить свою руку, чтобы встать и начать их записывать. Так и сидел неподвижно, пока она не открыла глаза и улыбнулась ему.
Он сразу напоил её молоком и повел гулять. С ними здоровались и спрашивали:
- Скоро уже, Малка? - и она отвечала, счастливо улыбаясь:
- Да.
Перед сном помыл её под душем: она держалась, а он осторожно её намыливал. Кровать её была шире прежней, и они смогли лечь вместе. Она уснула у него на плече.
Он просыпался раньше и до того, как она тоже открывала глаза, успевал приготовить завтрак. Помогал ей встать, принять душ после сна, надеть бандаж. После завтрака она садилась читать одну из книг по уходу за детьми, а он сметал пыль и протирал пол. Потом, если надо было, шел в магазин, а если нет, сразу начинал готовить обед, пользуясь поваренной книгой и подсказками Малки. Он очень удивлялся, что у него получалось, как уверяла она, очень неплохо: свое неумение он возмещал старанием.
Днем, после обеда, укладывал её спать. Она держала его руку, и он заранее брал книгу - с закладками в тех местах, которые она хотела, чтобы он обязательно прочел. И еще блокнот и карандаш, чтобы записать стихи, которые каждый раз возникали в голове в это время.
Шли гулять во второй половине дня. Иногда он совмещал прогулку со стиркой в прачечной, где стояли стиральные машины. Были там и сушильные, но он предпочитал сушить белье, развешивая на веранде, чтобы оно хорошенько прожарилось солнцем.
Каждый день заходили к Шломо с Ревиталью, либо они сами к ним приходили. Обсуждали, что необходимо купить для новорожденного: какую кроватку и коляску, какое белье и игрушки. Мужчины были за то, чтобы съездить в Сдерот уже сейчас и купить всё заранее и без спешки, но Ревиталь была против:
- Мама сказала, что это плохая примета: покупать до того, как ребенок родится.
Малка, на всякий случай, согласилась с ней, и Саша не стал спорить: потом - так потом. Зато съездил и купил пластинок с хорошей музыкой, радостной, пробуждающей светлое настроение: Анданте из фортепьянного концерта 21 Моцарта
3
, "К Элизе"
4
и Хоральную фантазию
5
Бетховена, еврейские колыбельные на идиш "Янкеле"
6
в исполнении известной в СССР Нехамы Лифшицайте и "Lulinka main feigele"
7
в исполнении неизвестной ему Malavsky family, выпущенной в Америке. На обороте этой пластинки, в их же исполнении, "Oyfn pripetchik"
8
- песня, знакомая с детства: её пели папа и покойная бабушка. Последние три он, как мог, переводил с идиш, когда слушали, и она улыбалась, представляя, как уже сама будет склоняться над собственным ребенком.
Настроение у обоих было замечательным. Он уже твердо верил, что и с Эстер проблем никаких не будет. Будет только рада за него: уступит ему квартиру, чтобы он мог жить в ней с Малкой и своим ребенком. И все они, конечно, придут на его свадьбу. Малка будет в белом платье и фате, и они будут стоять под хупой: ведь в Израиле существует только религиозный брак.
3
Голда, медицинская сестра, ежедневно навещавшая Малку, сказала, что пора отправляться в Сдерот: роды могут начаться уже в ближайшие дни. Сообщил об этом Ревитали, и скоро Шломо подогнал машину к их дому. Необходимое уже давно было собрано, и они повезли Малку. Ревиталь ехала с ними тоже.
Шломо вел машину, не торопясь, очень осторожно, стараясь нигде не тряхнуть. Саша обнял Малку за плечи, придерживая, и она держалась за его руку. Оба не проронили за всю дорогу ни слова. Зато Ревиталь болтала без умолку, стараясь Малку развеселить.
В больнице её быстро забрали. Она, перед тем, как исчезнуть за дверью, прижалась к нему. Он поцеловал её и сказал:
- Всё будет хорошо: я знаю. - Она улыбнулась, поцеловала его и исчезла за дверью.
Врач скоро вышел к нему.
- Адон [господин (иврит)] Соколов? Твоя жена не родит ни сегодня, ни завтра. Ты можешь отправляться домой, и завтра навестить её.
Волноваться не надо: она в очень приличной физической форме: видимо, делала необходимые упражнения - так что всё должно пройти нормально. Немного узкий таз, но это не так страшно. Звони нам в любое время, и на всякий случай оставьте номер своего телефона.
... - Я договорился: машина будет в твоем распоряжении в любое время, на сколько будет нужно: сможешь завтра поехать на ней, - сказал ему Шломо дорогой.
Он позвонил в больницу перед тем, как лечь спать.
- Что ты? Тебе же доктор ясно сказал, что сегодня она никак еще не родит, - ответили ему.
Уснул он нескоро: одному, без неё, в кровати было одиноко. А буквально на рассвете его разбудил телефонный звонок:
- Адон Соколов? Мазл тов [поздравляю]: твоя жена благополучно родила тебе дочь.
- Как?! Врач мне сказал, что она родит еще не скоро.
- Он или ошибся, или не хотел, чтобы ты тут оставался и беспокоил персонал. А что: ты не рад? Или обязательно хотел сына?
- Нет: дочь - это замечательно. Передай ей, что я их люблю.
- Приезжай и сам ей скажи. И начинай покупать всё необходимое, если еще не успел. Её, наверно, через несколько дней смогут выписать: у нас наплыв рожениц.
Он сообразил, что они еще спят, уже когда набрал номер Шломо.
- Разбудил тебя? Прости, но у меня дочь родилась.
- Что?!!! Мазл тов! Сейчас прибежим к тебе. Ревиталь, просыпайся скорей: Малка девочку родила!
Они появились очень быстро: Шломо с бутылкой домашнего вина. Ревиталь бросилась целовать его, а Шломо предложил:
- Отметить надо.
- Нет, - отказался Саша. - Я сейчас к ней поеду: не могу.
- Один глоток: символически.
- Один глоток и мне можно. Саша, только ты не уезжай без меня: надо же вещи уже купить - а ты купишь совсем не то, что надо. Пошли к нам: позавтракаем и поедем.
- Спасибо, но есть не могу. Я здесь кофе выпью.
- Не валяй дурака: нам мотаться, наверно, весь день, так что поешь. Не терять же на это время там.
Ревиталь уговорила его: яичницу он съел. А Шломо куда-то исчез по дороге, пообещав быстро придти. И когда Саша и Ревиталь уже выезжали из поселка, услышали из уличного репродуктора:
- Экстренное утреннее сообщение! Мазл тов: наша Малка Черняк родила дочь. От всей души поздравляем с этим событием счастливого отца - нашего любимого поэта Сашу Бен-Реувени.
Ревиталь еще раз спросила его:
- Ты точно знаешь, что денег у тебя хватит? А то давай, пока не уехали, я свои тоже заберу, сколько у меня есть.
- Точно, не волнуйся. У меня же в Банке Леуми [Национальный банк] на счету аванс за книгу. Так что...
На этот раз доехали быстрей. Правда, если бы ехал один, то еще быстрей - но он не забывал, что Ревиталь в положении, и тряска ей ни к чему. По дороге удалось купить большой букет роз и свежесобранную клубнику. Передал всё это вместе с запиской ей в больнице. Вскоре ему вынесли записку от неё: чтобы он подошел к определенному окну.
Малка уже ждала там: еще бледная, с трудом стоящая. Улыбалась устало, но радостно.
- Я люблю тебя, мама, - сказал он.
- Ты уже написал мне это, - ответила она.
- Но я хочу и сказать.
- Я тоже люблю тебя, папочка наш.
А Ревиталь задала вопрос:
- Молоко у тебя пошло?
- Нет еще: пока только молозиво. Наверно, завтра пойдет.
- Какая она? - нетерпеливо перебил Ревиталь он. - Ты её видела?
- Да: её ко мне подносили. По-моему, похожа на тебя. Тут одна "русская"
9
лежит - она сказала, это хорошая примета: если девочка похожа на отца, она будет счастливой. Завтра её уже принесут кормить: покажу тебе.
- Тогда я завтра тоже приеду. Иди, ложись: ты еще слабая. А мы с Сашей по магазинам: сейчас всё купим. Я побоялась, чтобы он пошел покупать один: мужчины, что они в этом понимают? Пока, дорогая: жди нас завтра.
Он быстро понял, что без Ревитали он бы, точно, пропал. В отличие от него, она не покупала сразу то, что предлагали в магазинах: обошла не один, прежде чем выбрала, с её точки зрения, самое лучшее. Набрала и кучу мелочей, о назначении которых он даже не знал. И торговалась там, где было возможно, хотя он был готов платить, не глядя.
Но одну покупку он захотел сделать сам. Когда они проходили мимо ювелирного магазинчика, он предложил зайти.
- Ты что-то хочешь ей купить? Что? - спросила Ревиталь. - Кольцо? Серьги? Кулон? Или ожерелье?
- Кольцо, наверно, - не совсем уверенно ответил он.
- Тогда вот так: ты только выбираешь, а говорить буду я - ты молчишь. Договорились?
- Да. Только ты мне и выбрать помоги.
- Само собой.
- А как будем выбирать? Я не знаю её размер.
- Зато я знаю. Да и смогу договориться, чтобы поменяли, если не совсем потом подойдет.
Хозяин достал им несколько разных колец, с разными камнями, и Ревиталь их показывала ему на конце своего пальца. Не выбрали ни одно, и тогда хозяин достал и раскрыл еще одну коробочку. Золотое колечко с двумя небольшими бриллиантами: оно почему-то сразу понравилось Саше - он представил, как хорошо оно будет смотреться на тонком пальце Малки. Ревиталь сразу это поняла и сделала ему глазами предупреждение: только не проявляй интерес.
- А это колечко сколько стоит? - спросила она довольно равнодушно. Хозяин назвал цену.
- Что: за такое? Довольно заурядное, надо сказать.
- Что вы, мадам: смотрите, какая работа, - стал он убеждать её, а она со скучающим видом пожала плечами. Они начали торговаться, причем было видно, что этот процесс доставляет удовольствие обоим.
- Еще за столько такое кольцо взять как-то можно, - она назвала цену намного ниже первоначальной.
- Нет, мадам: не меньше, чем... - он назвал уже цену между прежней и предложенной ею. - И то: исключительно ради вас.
- Okay, but if I pay you by cash [О'кэй, а если я заплачу наличными]? - перешла она на английский.
- In this case, I"m agree [В этом случае я согласен], - делая вид, что думает, не сразу ответил он.
- All right. My dear, do you have such amount of cash about you [Хорошо. Дорогой, есть у тебя с собой такое количество наличных]? - продолжала она и дальше по-английски.
- I"m afraid, I don"t [Боюсь, что нет], - он достал бумажник, чтобы проверить.
- Give me, please,[Дай-ка мне] - она забрала бумажник, вынула и быстро пересчитала деньги: немного не хватало. - We maybe will be back if we find our bank in this town [ Мы, может быть, вернемся, если найдем наш банк в этом городке], - сказала Ревиталь и направилась к двери.
- Okay, madam, it will be enough [О'кэй, мадам: этого будет достаточно], - спешно согласился хозяин.
Она еще договорилась, что можно будет вернуть или поменять кольцо, если оно не подойдет её кузине. Из магазина вышла, распираемая гордостью. Объяснила, что добила хозяина не английским, чтобы посчитал их за иностранцев - как Саше могло показаться, а предложением заплатить наличными. Он в таком случае сможет не отдать государству налог на продажу.
- Не забудь рассказать Шломо, за сколько я сумела его выторговать. А колечко, действительно, прелесть: вкус у тебя таки есть. Малка тебе за него, наверно, захочет еще одного родить. А что: разве плохо их иметь побольше - самодельных и нерукотворных?
Он засмеялся:
- А знаешь, что у русских значит слово "нерукотворный"?
- Откуда мне знать? Не рукой сделанный: что еще?
- Нет: не сделанный, а сотворенный - при помощи чуда. Это относится к религиозным предметам у русских - не путай с русскими евреями, как я. "Нерукотворный" крест, "нерукотворная" икона.
- Так какая разница: и тут и там чудо. Занимаешься удовольствием, а получаешь ребенка. Что, разве не так?
- Да, Шломо, как я понимаю, с тобой скучно не бывает. Ладно, давай теперь найдем "наш банк в этом городишке", "иностранный" Банк Леуми: возьму сколько-то наличных. И можем зайти в ресторан, где вкусно кормят.
- O, no, sir: it is impossible, absolutely - I may not [О нет, сэр: это невозможно, абсолютно - мне нельзя], - захныкала она. - Я же заставила сесть себя на диету: а то разнесет по страшному. Ведь хочу соблазнять своего любимого мужа не габаритами.
... Она накормила Сашу дома обедом и потом помогла разложить детские вещи. Вечером распили с её мужем утреннюю бутылку вина. Шломо решил завтра поехать с ними, тоже посмотреть ребенка. Пообещал еще потом вечером собрать кроватку.
Коробочку с кольцом он передал вместе с новым букетом и фруктами. И сразу, не дожидаясь ответной записки, отправился к окну, где ждала Малка. Ревиталь уже привела туда Шломо, не дожидаясь его.
Через несколько минут в окне появилась Малка. Она подняла руку, показывая кольцо, одетое на палец. Улыбнулась и поцеловала камни на нем.
- Впору тебе? - спросила Ревиталь.
- В самую. Сколько ты заплатил за него?
- О, меньше, чем оно могло бы стоить, если бы не я, - с гордостью вместо Саши ответила Ревиталь. - Ну, как: молоко у тебя пошло?
- Начало. Скоро принесут нам их кормить: увидите её. Пока: я пошла - грудь подготовить.
Ждали, не уходя, пока она вновь не появилась - уже со свертком, из которого выглядывало крошечное личико. Саша, можно сказать, впился в него глазами.
- Только не вздумайте хвалить: сглазить можно, - спешно предупредила Ревиталь. - А ведь правда, Саша: на тебя до чего похожа. Если еще стихи писать будет, то...
- На свою бабушку, Фруму, - перебил её Саша.
- Имя еще не придумали? - поинтересовался Шломо.
- Моя мама жива - её назовем в честь другой бабушки: Ноэми.
- Красивую дочь я тебе родила, Сашя? - спросила Малка с гордостью.
- Некрасивую, некрасивую, - поспешила вместо Саши ответить Ревиталь: чтобы, не дай Б-г, не сглазили.
И Саша ответил не словами: показал два пальца и указал на кольцо, а потом на Малку и на дочь. То есть, вы обе два моих бриллианта. Малка сразу поняла и благодарно улыбнулась.
Потом она отошла и через некоторое время вернулась уже без ребенка.
- Меня, наверно, выпишут раньше: через четыре дня. Вы всё успели вчера купить?
- По-моему, да. Кроватку, коляску, ну и... - Саша оглянулся на Ревиталь. А та стала подробно перечислять и описывать всё, что вчера купили. Даже сколько платили за каждое. И как только помнила!
- Спасибо тебе: лучше тебя никто бы не справился. Бесценная жена тебе досталась Шламо: за что только?
- Сама говорила: за то, что в детстве был сорванцом и любителем подраться. Только мне уже на работу пора спешить. Вы как, остаетесь в Сдероте? Я потом за вами приеду после работы.
- Нет, мы с тобой. У нас с Сашей дел там полно.
- Правильно, езжайте. Один вопрос только: кто-нибудь из вас умеет борщ варить? Ну, русский суп из капусты, свеклы и всяких там овощей.
- Можешь не объяснять, - остановила Малку Ревиталь. - Я чего только не могу готовить, и как варить борщ знаю без тебя. А тебе что: его хочется?
- "Русская" мне сказала, от него молока прибавляется.
- А-а! Это я запомню.
- Я постараюсь сегодня еще раз приехать, - пообещал Саша.
- Хорошо, я буду ждать тебя. - Конечно, он приедет один, и они смогут поговорить без помех.
Он не совсем понимал, какую уйму дел имела в виду Ревиталь. Убрать комнату? Не так уж это долго. Помыть окна, чтобы радостно сияли при их появлении, тоже. Вымыть пол с хлоркой, как велела Голда? Так это в день их приезда. Кроватку Шломо вечером соберет.
Но Ревиталь дорогой объяснила: всё белье необходимо выварить в баке, просушить на веревке на солнце, а потом как следует отгладить очень горячим утюгом - для стерилизации. Он вспомнил: Женя что-то про это рассказывал - когда родился Гринечка.
... Дел, действительно, хватило - особенно когда отполаскивал и выкручивал вываренное белье вручную: пользоваться стиральной машиной в общей прачечной для этого Ревиталь категорически запретила. Развешивая потом бесчисленные пеленки, и распашонки, удивлялся, как много требуется совсем маленькому человечку. Но потом вспомнил, сколько писала совсем маленькая Сонечка.
Спешил управиться с бельем, чтобы дотемна поспеть в Сдерот: Малка ждет его. Когда закончил вешать, сразу пошел за машиной и поехал к ней. Сказал, что белье уже проварено, отполоскано и вывешено. Завтра, после того, как утреннее солнце просушит его, начнет гладить. Все будет готово к приезду их принцессы: она может быть спокойна.
- Ты, пожалуйста, смотри, чтобы Ревиталь не пыталась поднимать ничего тяжелого, - предупредила Малка. - И если увидишь, что не успеваешь, лишний раз не приезжай: уж как-нибудь потерплю.
"Ну, уж нет: я лучше недосплю", подумал он. Уехал от неё, когда уже стемнело; она проверила перед тем, как ушел, с собой ли у него браунинг. А дома уже стояла собранная Шломо маленькая детская кроватка.
4
Находились еще дела, но всё было сделано на день раньше, и он обрадовался, когда Малка позвонила и сказала, что её просят, если она не возражает, уехать домой уже сегодня.
- Арабок с утра сразу столько поступило, что они не знают, где их разместить. Ты рад?
- Рад, конечно. Но...
- Я себя, сам, чувствую абсолютно нормально - ты знаешь. Приезжай за нами поскорей: жду.
Он сразу позвонил в гараж: ответили, что машина для него будет свободна через час. Позвонил Ревитали, сообщил, что вот-вот поедет за Малкой и ребенком, и просил спешно придти, помочь собрать всё, что нужно прихватить с собой. Сам тем временем развел хлороформ и стал быстро протирать пол, отмываемый им каждый день.
Ревиталь, собирая вещи для ребенка и Малки, охала, что ей с ним поехать не удастся: у неё варится борщ - к завтрашнему дню, как она думала. Шломо, наверно, с удовольствием с ним бы поехал, но сегодня дежурит в охране кибуца и отпроситься уже не сможет.
- И незачем. Отлично сам заберу их.
... Машина освободилась еще на час позже, чем сказали. И поэтому гнал её, как только было можно.
- Может быть, останетесь до утра? - спросил врач, провожавший Малку до выхода.
- Спасибо, доктор, но мы хотим домой, - ответила она, передавая ребенка Саше. И Саша добавил: