Иржавцев Михаил Юрьевич : другие произведения.

Глава I I I. Новый год

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Западный полюс
  
  
  Глава III
  
  Новый год
  
  1
  
   До Нового года оставалось лишь два дня. Защита проекта послезавтра с утра. Сделано уже почти всё: осталось только дооформить расчетно-пояснительную записку. Совсем ерунда - на час, не более, если сосредоточиться. Но как назло, это никак не удавалось: за это время сделано не более пятой части.
   Мысли далеко от незаконченного дела - на том, что так и не удалось: отыскать девушку, похожую на его маму - Марину. И настроение оттого мерзкое. Поэтому и не идет работа.
   Женя очередной раз выскочил на лестничную площадку. Закурил. Там и застал его Листов, поднимаясь по лестнице.
  - Вайс, есть разговор, - без всяких вступлений сказал он. Выглядел Юрка слегка возбужденным.
  - Что-то случилось?
  - Да. Случилось.
  - Очередное знакомство, угадал?
  - Yes.
  - Поздравляю!
  - Поздравления мне недостаточно.
  - А что еще?
  - Как что? Новый год же на носу. Куда мне её пригласить: в общежитие? Сам знаешь, как там гудеть будут.
  - Так в чем проблема? Пойдем к Гродовым: там все наши будут. Тебе, как сам понимаешь, будут рады - тем более с девушкой.
  - Отпадает: она не пойдет без подруги. Так что давай встречать у тебя.
  - Каким образом?
  - Всей нашей компанией. Только нужно пригласить еще двух девушек. Я пока, правда, знаю только одну, кого точно можно. Лену: она явно предпочтет встречать у тебя, а не в общежитии. Ну, за оставшиеся два дня, надеюсь, еще одну найти удастся.
  - М-да! А когда предлагаешь нам по магазинам бегать, чтобы купить все?
  - Я думаю, мамы наших ребят охотно помогут. Особенно потому, что их мальчики будут, наконец-то, встречать Новый год в компании с девушками. Потом, у тебя же почти всё сделано.
  - А Витальке завтра помочь надо, или нет? Ведь он как старался.
  - Еще бы нет: тем более что он-то и сможет взять нам всё, что надо! Безо всякого труда - прямо через отца: в его гастрономе. Я думаю, возражений больше никаких?
  - Как сказать. Честно говоря, совершенно не хочется быть в компании никаких девушек: главным образом, потому, что мне начинает казаться, что ты пытался знакомить меня еще с кем-то для того, чтобы я перестал думать о той. Напрасно! Я, всё равно, не успокоюсь, пока не найду её. С тобой или без тебя.
  - Поверь, что со мной быстрей. Но ты думаешь только о своем настроении, а обо мне и Саше с Ежом нет. Ты жуткий эгоист, Вайс. Предупреждаю самым серьезным образом: если ты не согласишься, то можешь пожалеть об этом - жутко.
  - То есть? Ты что-то начинаешь говорить загадками. Давишь на мозги?
  Но Листик замотал головой:
  - Нет уж: больше я тебе ничего не скажу сейчас. Только потом: тогда уже будет поздно. Соглашайся, слышишь!
  - Ладно: всё равно ведь, не отвяжешься.
  - Нет, конечно. Иди, звони Ежу: пусть зайдет за Сашенькой - и быстро сюда.
  
  Саша с Ежом не заставили себя ждать. Отнюдь не стали возражать, когда Юра изложил им свой план встречи Нового года. Быстро обсудили, что надо купить.
  - Следующий вопрос касается организации танцев. Вы хоть немного танцевать-то можете? - спросил Листов Сашу и Ежа вдруг скисшим голосом.
  - Можем, - не совсем уверенно ответил Саша. - "Младшенькие" учили нас последнее время.
  - Это звучит обнадеживающе. Главное, не робеть и не бояться девочек: они нормальные, и вас не съедят. Кстати, надо вам попросить Соню с Антошей подкинуть танцевальных пластинок: их маловато. И последнее...
   Его слова прервал дверной звонок. Женя пошел открыть.
  - Извините, а что, Клавочки нет дома? - это была тетка Клавы, которая появлялась у неё очень редко. С ней девушка.
  - Нет еще, - на дверях и Клавы и Тамары висели замки.
  - Вы нам не разрешите подождать её у вас на кухне?
  - Ну, зачем: проходите в мою комнату. Там подождете.
  - Да мы и на кухне можем: зачем вас-то беспокоить?
  - Да ничего: проходите.
   В их присутствии Листов обсуждение не возобновлял. Молчали все. К счастью, это продолжалось очень недолго: пришла Клава с Толиком и увела тетку с девушкой к себе.
  - Кто такие? - спросил Женю Юра.
  - Клавина тетка. А девушка - её дочь, наверно.
  - Хорошенькая - ты разве не заметил?
  - Нет. А что?
  - Возвращаясь к прерванному вопросу: нехватке одной девушки в нашей компании. Может, её можно пригласить?
   Женя пожал плечами:
  - Не знаю. Просто ничего не знаю о ней: вижу сегодня первый раз.
  - Не столь важно. Какая бы ни была, погоды она одна в нашей компании не сделает. Провентилируй вопрос.
   И Женя пошел, постучал к Клаве. Вызвал её на минуту.
  - Кто эта девушка? Её дочь?
  - Надя? Да, дочь. А что?
  - Можно её пригласить в нашу компанию? Мы будем встречать Новый год у меня, и нам не хватает девушки.
  - Сейчас спрошу. - Через минуту она вышла вместе с Надей. - Вот: договаривайтесь.
   Юрка был прав, заметил про себя Женя: она была, действительно, хорошенькая. Стеснялась, разговаривая с ребятами, особенно поначалу.
  - Давайте знакомиться, - сразу приступил к делу Листов. - Меня зовут Юра. Это Женя. А это Саша и Сережа.
  - Очень приятно. А я Надя.
  - Как я понимаю, Клава передала вам наше предложение насчет Нового года, и вы появились, чтобы сказать, что согласны принять его. Хотя, думаю, вас наверняка могли куда-то уже пригласить.
  - Да.
  - Да - в смысле, согласны или уже пригласили, и вы пришли только чтобы поблагодарить нас за приглашение?
  - Да.
  - А уговорить вас не удастся?
  - Уговорить? Я же согласна. Меня, правда, уже пригласили - ну и что? Там, наверно, не будет хорошо, как с вами.
  - Тогда прямо к делу. Значит, так: придут еще три девушки. Справлять будем здесь, у Жени. Остальное давайте обсудим. Первое: нельзя что-то вынести, чтобы места танцевать было побольше?
  - Можно: кровать.
  - А стол сдвинем на её место. Надя, танцевальные пластинки у вас имеются?
  - Хороших нет.
  - Тогда ваше задание не меняется: попросить у "младшеньких" пластинок и что-то у мам. А впрочем, можно позвонить - даже сейчас. Мама дома? - спросил Листов Ежа.
  - Была дома, когда уходил. И Сашина мама с Сонечкой тоже были у нас. Скорей всего, и сейчас там.
   И Юра ушел звонить, прихватив лист бумаги и карандаш. Вернулся минут через двадцать - с сияющим лицом.
  - Стол будет ой-ой-ой какой, - он положил на стол лист, исписанный перечнем того, что пообещали мамы. - И пластинки будут: "младшенькие" поделятся. Так что на нашу долю досталось только вино, покупные закуски, фрукты и конфеты. Кстати, я сказал нашим мамам, что мы можем через Витальку достать по блату буквально всё - они продиктовали, что взять для них, - он перевернул лист. - Можно прямо отсюда выбрать: прошу ознакомиться и выдвинуть предложения. Первое слово Наде как единственной присутствующей представительнице девичьей половины нашей новогодней компании.
  - А по сколько собираем с человека? - спросила она.
  - Это уже наш вопрос: кавалеры приглашают дам - они и платят. Кроме того, я считаю, поскольку Саша с Ежом столько приволокут из дома, за остальное, кроме вина, платить будем Женя и я; за вино все четверо. Согласны?
  - Конечно.
  - Но раз вы за всё платите, вам и выбирать, - сказала Надя.
  - Но где-то и подскажите, ладно?
  - Хорошо.
   Выбирал практически Юра сам, остальные ребята почти во всем соглашались с ним. Количество выбранного подкорректировала Надя: сказала, чего много и что совсем не нужно. Но когда решили взять шампанское, мускат, "Черные глаза" и водку - всего по бутылке, удивилась:
  - Этого хватит?
  - Не бойся: хватит.
   Подсчитали стоимость покупок и решили, если Виталька предложит еще что-то из деликатесов, можно взять кое-что сверх списка. Договорились начать собираться тридцать первого в десять, чтобы заранее накрыть стол.
   Первая ушла Надя. Потом ребята. Листов, перед тем как закрыть дверь, сказал:
  - Всё будет прекрасно, Вайс, поверь мне. Клянусь, ты не пожалеешь, что согласился. - Жене снова показалось, что он умышленно что-то не договаривает.
   Он вернулся к себе, но только уселся за письменный стол, постучалась Клава.
  - А меня тетка пригласила к себе. Я Толика хотела взять с собой, но раз ты будешь здесь на Новый год, может быть, я могу его уложить пораньше и оставить дома, а?
  - Конечно же! Зачем таскать его с собой? Пусть спит в своей постели, а не где-то.
  - Ты будешь заходить к нему посмотреть?
  - Буду, не беспокойся. А проснется - посижу с ним, пока не уснет.
  - Ну, спасибо тебе. Знаешь, я завтра елку принесу - ты её можешь на Новый год поставить у себя, а на следующий день мы перенесем ко мне. Хочу, чтобы у тебя всё было как можно лучше. Ладно, я пошла: не буду тебе мешать.
   Он чувствовал, что как-то успокоился. И работа пошла быстро.
  
   Следующий день был нелегким. Виталька позвонил с раннего утра и попросил помочь сделать расчетно-пояснительную записку.
  - Понимаешь, зашиваюсь: еще и лист один надо успеть закончить. Всю ночь опять работать придется. Может, найдется у тебя сколько-то времени?
  - Вчера еще всё добил. Если поможешь мне с вином и продуктами к Новому году, я целиком в твоем распоряжении.
  - Вайс, ну какой вопрос? Отцу позвоню, и будет всё. Диктуй что надо.
  - Лучше бери чертежи и все, что успел сделать по записке, и прикатывай ко мне. Доска у меня уже свободная, сможешь на ней чертить. Позвонишь от меня.
   Виталька прикатил необыкновенно быстро: наверно, на такси. Готовый разбиться в доску, лишь бы Женя помог.
  - Я уже предварительно говорил с отцом: сделает всё и даже больше.
  - В каком смысле?
  - Даст даже кое-что из того, что ты и не предполагаешь. И доставит на машине, когда заедет за мной. Но только при условии, что и ты сделаешь всё возможное. Думаю, ты сможешь.
  - Не волнуйся: раз мне не надо мотаться по магазинам и стоять в очередях, весь день в нашем распоряжении. Подналяжем и успеем, надеюсь. Мне вот что нужно, - Женя сунул Витальке список.
  - М-да - не мало. Ну, да ладно: папочка осилит. Только я тебе рекомендую взять еще кое-что: шейку, например.
  - Представления не имею, что это такое.
  - Вкуснятина - неимоверная. И вот это еще, - он произнес еще несколько совершенно неизвестных Жене названий и объяснил, что это такое.
   Обсуждение окончательного списка не отняло много времени. Виталька позвонил отцу, сказал, что всё будет: Женя может не волноваться. И они засели.
   Работали, не разгибаясь, почти не выходя курить и сделав лишь два коротких перерыва, чтобы поесть. Жене, делая записку, приходилось лезть в чертежи: он обнаружил в них несколько ошибок и указал их Витальке, чтобы тот исправил. К счастью, чертил Виталька быстро.
   В половине десятого он уже смог позвонить отцу, чтобы заехал за ним через час и привез обещанное. Этот час они уже не работали: Виталька закончил лист, и Женя показывал ему законченный черновик записки и давал необходимые пояснения.
   Виталькин отец сам занес заказ. Рассчитались, поблагодарили друг друга за помощь. И Виталька укатил: ему еще предстояло переписать записку набело и начертить схемы в ней: сидеть заполночь.
   Женя позвонил Валентине Петровне - сообщить, что продукты получил, и пообещал позвонить её завтра сразу же, как вернется из института.
  
   Женя с Юрой сдали проект первыми. Если бы не Виталька, сразу укатили бы, но пришлось задержаться, чтобы помочь ему.
   Но в час дня уже были у Жени и позвонили Валентине Петровне, что сейчас всё принесут. Пока отнесли, а потом притащили к Жене то, что уже было приготовлено, и пластинки, которыми щедро поделились "младшенькие", прошло еще два часа. Листов уехал, а Женя стал разбирать кровать.
   Потом настала очередь елочки. Он принес её из сарая и поставил у себя в комнате на письменном столе. Вместе с Клавой украсили её; Толик старался тоже помогать и осторожно подавал игрушки.
   Затем навел порядок, вытер везде пыль и вымыл пол. Погладил брюки, рубашку и галстук, надраил туфли.
   ... Уже давно стемнело. Было тихо: Клава и Тамара с Виктором Харитоновичем собирались у себя в комнатах и почти не выходили. Можно было прилечь и попробовать поспать часик. Он зажег лампочки на елке и погасил свет.
   Пахло свежей хвоей, светились разноцветные огоньки, и на душе было почему-то спокойно: как будто ждало его сегодня что-то хорошее. Что?
  Не заметил, как задремал. Очнулся от стука в дверь: это были Виктор Харитонович и Тамара.
  - Мы уже уходим - так что заранее поздравляем тебя с Новым годом. Чтобы он был более счастливым, - сказала Тамара, целуя его накрашенными губами. - Ты, конечно, встречать у ребят своих, как всегда, будешь?
  - Нет: дома.
  - Один?
  - Ребята и Юра придут.
  - ?
  - Будут и девушки.
  - Неужели? Наконец-то!
  - Томка, кончай! Увидишь, будет у него всё хорошо. Что с Инкой не повезло, жалеть ему нечего: не такая ему нужна. Что Б-г не делает, всё к лучшему.
  - Конечно, конечно! Ну, ладно, Женечка, мы пошли.
   Женя глянул на часы: половина десятого. Вовремя, оказывается, разбудили: скоро уже начнут приходить. Он поспешно пошел на кухню: смыть холодной водой сонливость, а заодно и след Тамариной помады.
   Он затягивал галстук, когда тихо постучала и вошла Клава.
  - Толик заснул уже - я думаю, проспит до утра. Ты только заходи к нему иногда, ладно?
  - Конечно - не беспокойся. Я же с ним умею управляться.
  - Я знаю. Слушай: если посуда или что-то еще понадобится, ты знаешь, где у меня найти.
  - Спасибо, Клав.
  - Теперь давай поздравлю тебя. Дай тебе Б-г найти в новом году твою Марину: это одно и пожелаю тебе сейчас.
  - Да: это главное. Я найду её, всё-таки.
  - Обязательно!
  - Я тоже тебе желаю счастья в наступающем году. Во всем.
  - Спасибо, Женечка. Скажи, как я сейчас выгляжу?
  - Во! Серьезно.
  - Мне сегодня необходимо выглядеть как можно лучше. Понимаешь... Ой, звонят в дверь!
  - Ребята, должно быть, уже.
   Он открыл дверь: на площадке стоял какой-то высокий плечистый мужчина, за ним - улыбающаяся Надя.
  - Я Дед Мороз. Привез тебе подарок: вот эту красивую девушку. Только так не отдам: давай мне в замен другую - не хуже.
  - Сейчас получите. Клава! А вы проходите, пожалуйста. Только тише: малыша можете разбудить.
  - Понял. А вот и она: замена, - сказал он, увидев Клаву. - Одевайтесь, я вас здесь, на площадке подожду. Только побыстрей: я мотор машины оставил включенным.
  
  Через минуту Клава вышла уже одетая; они сразу ушли, и Женя остался с Надей в совсем затихшей квартире. Помог ей снять пальто и провел к себе.
  - Ребята должны появиться тоже с минуты на минуту. Но, может быть, мы не будем их ждать - начнем накрывать.
  - Давайте, - улыбаясь, согласилась она.
   Достал белую скатерть, она постелила её на стол, и стали ставить тарелки и приборы. Потом он вытащил Виталькины яства, хранившиеся между створками окна, и отнес на кухню; Надя, надев Клавин передник, стала нарезать и раскладывать. Принес то, что дали мамы ребят, сунул между створками окна по совету Нади водку и шампанское, и присоединился к ней.
   Делая, они почти не разговаривали: только по делу и только на "вы". Она продолжала смущенно улыбаться. Такая же хорошенькая, как позавчера, только нарядно одетая и надушенная.
  Вскоре ей стало жарко: она сняла жакетик своего английского костюма, расстегнула верхнюю пуговку блузки. Нагнулась, нарезая колбасу, и стала слишком видна её грудь. И он подумал: "Как Лялька" - стало неприятно. Он замолчал: она каким-то образом почувствовала это - застегнула пуговку.
   Неприятные мысли перебил приход Саши и Ежа, притащивших еще немало. Надя говорила, что и как раскладывать и где ставить на столе. Но вчетвером дело пошло много быстрей, и к одиннадцати часам абсолютно всё было готово.
  
  2
  
   А Юрки с его девушками еще не было, и все молча сидели в ожидании. Толька в четверть двенадцатого раздался звонок, и Женя рванул открывать. Он открыл, и сразу вошел Листов. За ним три девушки.
   И сердце у Жени дало толчок - он не поверил своим глазам: последняя из вошедших была Она - Марина. И она тоже смотрела, не отрываясь, только на него.
   ...Позавчера, когда Ася пришла с парнем, с которым она познакомилась в книжном магазине, и он пригласил их обеих встречать Новый год у его друга, она почему-то, неожиданно для себя, сразу согласилась. А он очень быстро ушел, и только тогда она поняла, почему: он очень походил на того, к кому подходил тогда на вечере тот странный, робкий парень - Женя, который, почему-то, запал ей в душу. Она ругала себя потом за то, зачем сама не сказала, где учится и живет, потому что не могла забыть его.
  Она знала, Славка Ковалев, кумир всех девчонок на потоке, преданно ходивший за ней, сбивает компанию, чтобы быть там с ней - и, похоже, собирается сделать ей на Новый год предложение. Вчера, когда она сказала ему, что не может пойти в его компанию, он побледнел, и губы у него дрожали. Было даже жалко его, но желание уступить и поменять свое решение не возникло.
  И сейчас она видела, как рад он - оттого, что видит её снова: значит, всё хорошо. Просто, он не решился тогда ничего спросить. И значит, та очень красивая девушка, с которой она его встретила тогда на эскалаторе, не его девушка и тем более не жена. Как он тогда, не обращая внимания на ту красавицу, смотрел, не отрываясь, на неё только, как рванул по эскалатору вслед за ней и чуть не сбил ту. Значит, не забыл - значит, она что-то значила для него.
  Но тогда она решила - по тому, как удержала его та, что это, наверно, его жена. Это и помешало ей снова пойти на вечер в его институт, чтобы попытаться снова встретить его. И снова ругала себя потом.
  ...Она продолжала смотреть ему в глаза, и было хорошо, как никогда прежде в её жизни.
  - Женя - Марина, - представил их друг другу Листов.
  - Я знаю, - ответил каждый из них.
   Юра тем временем представил свою девушку, красивую блондинку, и Лену.
  - Вы чего так долго? - спросил Еж. - Мы уже волноваться начали.
  - Знаете, что с транспортом сейчас творится? У их общежития нет рядом метро, и троллейбус пришлось столько ждать. Потом еще еле влезли. Такси пытались поймать - да какой там! - объясняла Лена. - Но ничего: вместе все быстро накроем.
  - Всё уже давно накрыто, - сказал Женя. - Садитесь, а я сейчас тоже приду.
   Он тихо вошел в Клавину комнату и, не включая свет, подошел к Толику. Тот крепко спал.
  - Толечка, я сегодня такой счастливый! - Он осторожно поцеловал его, подоткнул одеяло, и пошел в свою комнату, где ждало его место рядом с Мариной.
  
  - Женя, садись скорей, а то у Юрочки уже тоска в глазах, - сказала Лена.
   Рюмки были уже налиты: до наступления Нового года осталось лишь десять минут.
  - За старый год! - провозгласил Листов, взявший на себя, как всегда, роль тамады. - За его счастливое завершение! - Только Женя и Марина полностью поняли смысл второй его фразы; они первые чокнулись друг с другом.
   Спешно проводили старый год, и Юра, хлопнув пробкой, стал разливать шампанское. Все застыли с бокалами, вслушиваясь в звуки боя кремлевских курантов по радио: "Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать!" С Новым годом!
   Женя смотрит на Марину, продолжая не верить, что снова видит её. Но она тоже смотрит на него, и в глазах её тоже читается радость. Значит... Значит, всё хорошо.
  - Марина, что вам положить? - спросил он её.
  - Стоп! - закричал Листов. - Никаких "вы": только "ты". За это будет следующий тост: всеобщий брудершафт.
  - Чуть попозже, Юрочка, - строго заметила Лена.
  - Конечно: будет про запас. Джентльмены, обслужите своих дам.
   Все достаточно голодны и отдают должное тому, что на столе. А всё сегодня безумно вкусное: и закуски, и изделия Валентины Петровны и Фрумы Наумовны.
  ...- Уф, до чего ж люблю праздники! - сказал Листов, когда аппетит был полностью утолен. - Ну, братцы, ваши мамы сегодня превзошли самих себя. Мои персональные новогодние поздравления и благодарность им обоим. Женя, у тебя есть сигареты? Не грех бы сейчас и покурить.
  - Только не здесь, - сразу откликнулась Лена. - Идите-ка курить на кухню или на лестницу.
   Очутившись за дверью, Женя сразу обнял Листова и крепко стиснул его.
  - Юрочка! Спасибо, Листик!
  - Ладно, только пусти: ты же мне кости сломаешь!
  - Юрка, но почему позавчера еще не сказал, что нашел её?
  - Боялся.
  - Чего боялся: что испортишь сюрприз, что ли?
  - Нет: что это окажется не она. Марина ведь как-то изменилась внешне.
  - Чем? Только, что косу отрезала. Врешь, я думаю. Врешь, да?
  - Вру, Женька: откуда я знал, как она отреагирует, когда увидит тебя. Если бы получилось иначе, я бы очень жалел, что нашел её.
  - Но ведь всё замечательно!
  - К счастью: я видел, как и она обрадовалась. Поэтому тоже рад. А теперь пошли на кухню.
  - Курить? Лучше тогда на площадку.
  - Нет: другое дело есть.
   На кухне он открыл столик и достал оттуда четвертинку водки и два куска черного хлеба с маслом.
  - На Новый год нельзя пить слишком много - но и слишком мало тоже. Для обретения сенанга, как именуют малайцы состояние душевной наполненности, доза выпитого для меня маловата. Тем более что у нас двоих есть сегодня за что выпить, - он разлил водку. - Дай тебе Б-г счастья с ней! - Они чокнулись и выпили.
  Быстро заели и ушли на площадку. Юра видел, как не терпится Жене вернуться. Но надо было скрыть запах выпитой водки, поэтому торопливо сделали несколько затяжек.
  
  Все уже вылезли из-за стола. Еж подключал проигрыватель; Лена перебирала пластинки. Юра выключил верхний свет: горела только настольная лампа и разноцветные огоньки на елке.
  Женя видит в полутьме, как блестят глаза Марины, ласковую улыбку на её лице. Ему до сих пор не верится, что это на самом деле - не сон, не мираж. Её рука в его руке, другой он обнимает её за талию. Как тогда, она слушается удивительно. Г-споди, до чего он счастлив!
  Но танец прервал внезапно появившийся Толик. Босой, во фланелевой ночной рубашечке, он стоял на пороге комнаты и смотрел на елку.
  - Женя, уже Новый год, да? - он тер глаза. Женя бросился к нему, подхватил на руки.
  - Да, Толечка. Только сейчас ночь, и ты должен спать.
  - Я не хочу: вы же все не спите.
  - Мы большие. Ты же обещал маме, что будешь крепко спать. Пойдем!
  Он унес малыша и уложил его в постель. Но Толик не хотел засыпать. Женя попробовал рассказывать ему сказку - Толик перебивал бесконечными вопросами. А почему Новый год? А где Дед Мороз? А Снегурочка? И множество других.
   Дверь приоткрылась, и тихо появилась Марина.
  - Женя, ты там понадобился.
  - Я не могу пока: он не засыпает никак.
  - Иди: я посижу с ним.
   ... Нужны были еще тарелки. Он разыскал их на Клавиной кухонной полке, отдал Лене, и пошел обратно. Но войти не успел: из комнаты, тихонько прикрывая дверь, появилась Марина.
  - Спит. Думаю, будет до утра.
  - Как вам...
  - Тебе, - поправила она.
  - Да, конечно. Как тебе это удалось?
  - Я взяла его на руки и ходила с ним, разговаривая: он и заснул.
  - Спасибо.
  - Что ты: не за что. Такой славный малыш! Кстати, он в основном говорил о тебе: что ты самый умный и самый храбрый. Насчет последнего я, правда, не поняла, - она тихо засмеялась.
  - И насчет предыдущего тоже не понятно, почему. Марина, я не могу себе простить, что вел себя тогда, как идиот. Мне очень хотелось увидеть вас... тебя снова. Я так рад, что опять встретил тебя.
  - Я тоже. Правда.
  - И я тебя смогу опять увидеть?
  - Конечно.
  - Когда?
  - О, Толик, наверно, был прав, - снова тихо засмеялась она. - Но у нас пятого самый трудный экзамен: только после него.
  - У нас пятого тоже - но легкий.
  - Знаешь, что: договоримся потом. Пошли к остальным.
  ... А там продолжали танцевать: Юра с Асей, Еж с Леной и Саша с нежно улыбающейся ему Надей. И Женя снова повел в медленном танго Марину.
   Потом, когда все немного устали и решили передохнуть, Юра предложил ребятам спеть что-нибудь. И они запели: "Ноченьку" 1 Рубинштейна.
   Негромко и слаженно звучит их трио - так, как учила их петь её Анна Павловна. "Ноченька, ночка темная". Волшебно счастливая ночь для Жени - сулящая еще более счастливые дни впереди.
  
  Клава тихонько открыла дверь квартиры. Услышала доносившееся в коридор пение ребят и остановилась, чтобы перевести дыхание. Другой мир здесь: их мир - без пьяного хамства, от которого убежала она только что.
   А ведь вначале он показался ей ничего: веселый и неплохо смотрелся. Старался развлекать её, пока вез к тетке. Потом ухаживал за столом. Конечно, не был интеллигентом, как Станислав, но казался не злым, и крепкая фигура его создавала впечатление надежности. А она вдруг остро почувствовала, как устала быть одна: хотелось мужа, нормальной семьи.
  - Смотри, Клавдия, не упусти мужика: такие ведь на помойке не валяются, поверь уж. Зарабатывает он ой сколько: сама видишь, машина у него. И дачу он себе уже почти отгрохал: сыночку твоему будет где летом-то пожить, - сказала тетка, когда они вышли с ней на кухню за еще одним пирогом.
  И она не очень придала значения тому, что он немало пил, хотя, казалось, сильно не пьянел, только под конец перестал ухаживать за ней. В два часа ночи, когда она стала собираться уходить, он уже был достаточно хорош, но сказал, что сам отвезет её.
  - Спасибо: я на такси доберусь.
  - Какое еще такси: у меня своя машина.
  - Да куда тебе: хорош же! - попробовала урезонить его и тетка.
  - Я-то? - только засмеялся он.
   И ей пришлось сесть в его машину. Тетка сунула ей в последний момент сверток со сдобой:
  - Это сыночку твоему: гостинчик от меня.
   Он быстро довез её до дому. Она повернулась к нему, чтобы попрощаться. И в этот момент он притянул её к себе, и она почувствовала под пальто его руку, мнущую её грудь.
   Попыталась вырваться, но он держал крепко. И тогда она ударила его первым, что подвернулось под руку: это был сверток со сдобой. Конечно, это не могло быть больно, но он, всё же, на мгновение выпустил её, и она воспользовалась этим - выскочила из машины и побежала к подъезду.
   Он не гнался за ней - только проворчал вслед:
  - Еще ломается, блядь!
   А она бежала что было мочи и остановилась уже только перед дверью своей квартиры. Звуков преследования не было слышно, но она поспешила оказаться внутри.
  
  Стояла и слушала, и перестало бешенно колотиться сердце. Вошла в свою комнату, осторожно включила настольную лампу. Подошла к Толику. Сын крепко спал.
  Ладно: всё в порядке - у неё есть он, и можно жить и без мужа. Лучше уж никакого, чем такого, как тот - пьяного хама. Но в голову лезли тоскливые мысли, и она вышла в коридор: слушать, как поют ребята "Ирландскую застольную" Бетховена.
  Вскоре скрипнула дверь Жениной комнаты, и появилась какая-то девушка, почему-то кого-то напоминавшая Клаве.
  - С Новым годом! - сказала девушка. - Вы Толика мама?
  - Да, - ответила Клава, не спрашивая, откуда она знает его.
  - Пойдемте к нам, - позвала её девушка.
   Она усадила Клаву рядом с собой и налила две рюмки вина.
  - Давайте выпьем с вами за вашего сына, - предложила она, и они чокнулись. Стало легче, и Клава огляделась. Быстро обратила внимание на то, как Женя почти неотрывно смотрит на эту милую девушку. Она еще раз посмотрела на ту и вдруг поняла, кого она ей напоминает. Тетю Розу, Женину маму. Неужели?!
  - Как вас зовут?
  - Марина.
  - И вы из Сочи?
  - Да. Но откуда вы всё знаете?
  - Знаю: Женя так разыскивал вас, - тихо сказала она.
  - Правда?
  В это время ребята кончили петь: Клава лишь кивнула.
  - Кто-нибудь еще может быть споет? - спросил Юра.
  - А можно я? - неожиданно спросила Надя: до сих пор она держалась довольно робко.
  - Конечно: просим. А что будешь?
  - Романс: "Я встретил вас" 2.
  Поначалу голос у неё немного дрожал - она волновалась. Но потом она пела весьма недурно: голос у неё оказался неплохой. Это был единственный романс, который она знала - а ей так хотелось блеснуть перед всей этой компанией.
  Особенно перед этим вежливым мальчиком с длинными ресницам, своим почти постоянным кавалером в танцах. Он нравился ей, только был, пожалуй, чересчур скромный: когда, танцуя с ним, она несколько раз - якобы не нарочно - прижалась грудью к нему, он сразу же отодвигался.
   Она кончила петь, и Клава попросила Юру прочитать какие-нибудь стихи. Тот ломаться не стал, тем более в присутствии Аси. Но, прочитав несколько стихотворений Есенина и Омара Хайяма, предложил Саше прочесть его собственные стихи.
   Они были великолепны и совершенно необычны, и все слушали - просили прочесть еще и еще. Даже Надя, хотя и не понимая почти ничего, была под впечатлением, как он их читал.
  После этого Клава ушла: утром ей надо рано вставать - Толик проснется. Она пожелала всем веселиться без неё, а Марину, выходя, поцеловала.
   А они снова танцевали и потом опять сели за стол.
  
   Ночь кончалась. Скоро уже пойдут троллейбусы и метро.
  - На дорожку! - провозгласил Листов, налив рюмки, когда они уже все были одеты. Дружно чокнулись, выпили. И вышли на улицу.
   Мороз был, наверно, около десяти градусов, и морозный воздух бодрил. Дошли до "Белорусской кольцевой". Там разделились: Саша с Надей пошли к переходу на радиальную линию. Через несколько станций разделились снова: Еж поехал провожать Лену.
   После метро они добирались еще двумя троллейбусами, но это не казалось Жене долгим. Наоборот: прекрасным - было желание, чтобы длилось еще и еще. Марина была рядом: она появилась снова, и не хотелось расставаться с ней даже ненадолго. Хотя знал, что она теперь уже не исчезнет. Что тоже хочет видеть его снова и не спешит тоже расстаться.
   Но как ни медленно шли они, всё-таки вот оно, её общежитие, и прощаться пора. Они стояли у входа, еще что-то обсуждая относительно своей встречи после первого экзамена. Время и место встречи они уже обговорили дорогой. Если же что-то изменится, она ему позвонит: телефон он ей записал еще у себя дома.
  Он был спокоен: она придет - обязательно. И как ни хочется расставаться, ей надо идти и лечь поскорей спать: уже завтра придется вовсю заниматься. И он первый сказал:
  - До свидания.
  - До свидания, Женя. Жди, как договорились. Пока! - и она, улыбнувшись последний раз, исчезла за дверью общежития.
   Женя пошел обратно и вскоре увидел Листова и Асю на ближайшем сквере. Юра перчаткой смел снег со спинки скамейки - Ася села на неё. Он что-то говорил ей, и она смеялась. Незачем было мешать: Женя только помахал им - они не заметили.
   ... Он нескоро добрался до дому. Лег сразу в постель, но спать не хотелось: было так хорошо. И быстро заснул - улыбаясь.
  
   Саша гораздо раньше их оказался у дома, где жила Надя. Считал, что надо быстро попрощаться и уйти, но она взяла его за руку:
  - Не уходи, пожалуйста, еще немного. Было так замечательно, и мне не хочется, чтобы ты сразу ушел. Какие удивительные стихи ты читал!
  - А ты, зато, так прекрасно спела.
  - Тебе понравилось?
  - Да.
  - Правда?
  - Конечно.
  - Я так рада. Сашенька, ты же не спешишь, правда?
  - Но ты, наверно, очень спать хочешь?
  - Ну и что? - она придвинулась близко и прошептала: - Почему ты не хочешь поцеловать меня?
  
  3
  
   Женя открыл глаза. Казалось, спал он не более получаса, но за окном уже был день и на часах половина первого: значит, спал около трех часов. Хоть и не так уж много после бессонной ночи, но спать больше почему-то совершенно не хотелось.
   В комнате запахи праздничной еды, на столе накрытые тарелки с ней и закупоренные бутылки с остатками водки и вина. Надо пригласить Клаву и вместе позавтракать. Он встал и пошел ополоснуться холодной водой под краном на кухне.
   ... Клава лежала на диване, когда он тихонько приоткрыл дверь в её комнату. Стараясь не разбудить Толика, Женя подошел к ней и наклонился - убедиться, что она спит. Но она открыла глаза и встала. Они вышли в коридор.
  - Что, Жень?
  - Клав, пойдем, позавтракаем. Там полно всего осталось, даже водка и вино есть. А?
  - Не против. Ты иди: я только немного приведу себя в порядок - и приду.
   Она появилась вскоре, и они сели за стол.
  - За что выпьем? - спросил Женя, налив водку. - За Новый год?
  - За него пили уже ночью. Давай-ка, Женечка, выпьем за то, что ты, наконец-то, снова встретил её - Марину. И чтобы ты был счастлив с ней. Это будет обязательно: она, действительно, удивительно похожа на твою маму, тетю Розу. Ты был прав.
  - Чем? Не внешне ведь.
  - Она улыбается, как улыбалась когда-то твоя мама. И в ней тоже сразу угадываешь добрую душу. Она хороший человек: когда я пришла, мне было так погано - не стану сейчас рассказывать, почему - и она, увидев меня, сразу как-то почувствовала это; увела сюда, налила вина и предложила выпить за моего сына.
  А утром Толик мне рассказал, как она ночью носила его на руках по комнате, пока он не заснул. Только добрый человек мог предпочесть возиться с ребенком в новогоднюю ночь вместо того, чтобы продолжать веселиться. Она, а не Надя, его тетка, сделала это.
   Я, Женечка, безумно рада за тебя: наконец-то ты будешь счастлив - ты ж как никто другой заслужил это. Слишкои много ты хлебнул в жизни до сих пор: пора уже и тебе получить свою долю счастья. С ней, я верю, ты счастлив будешь: это не та кукла, Инна. Как же я боялась, что она изломает тебе жизнь.
   Ладно: поздравляю тебя с самой большой твоей удачей, - Клава поднялась и, подойдя, поцеловала его. Они выпили и стали есть.
   Потом она попросила у него сигарету, и они, открыв форточку, курили в комнате и тихо беседовали, пока она не спохватилась, что скоро проснется Толик.
  - Перетащим елку к тебе? - спросил Женя.
  - Лучше завтра. Я сразу к Варе с ним уеду, она нас ждет: звонила мне. Покормлю его только немного, когда проснется, и поедем. Хотя - честно говоря - предпочла бы остаться дома: совсем не выспалась. Но там ему будет веселей: будут еще дети. И ты тоже не сиди дома: иди к ребятам, раз уж не можешь встретиться сегодня с ней. Передай там всем поздравления от меня. А я сейчас, все-таки, хоть на минуту опять прилягу.
  
  И он отправился к Гродовым, которые встречали Новый год как всегда вместе с Соколовыми. Они не расходились после встречи: Женя встретил там всех. Кроме Саши, почему-то.
   Похоже, они что-то уже знали: наверно, Еж сказал, что Юра привел девушку, которую Женя безуспешно разыскивал три месяца. Но поскольку он ничего не рассказывал, вопросов никто не задавал. Как он ни отнекивался, налили ему рюмку, заставили съесть кусок кулебяки.
   Но долго он у них не сидел: Еж, немного краснея, предложил поехать к Листову в общежитие. Было ясно: хотел увидеть Лену. И они ушли.
  - Сашенька-то где? - спросил Женя дорогой.
  - Появился ненадолго, чтобы поздравить всех. Поел - и сразу ушел: сказал, что должен заниматься.
   ... Коридор общежития на этаже, где жил Листов, был забит танцующими. Женя с Ежом были вынуждены медленно пробираться к нему.
  - Молодцы: так и знал, что приедете - даже пива приготовил посидеть. Только за Леной сходим, - встретил их Юра. - А Саша где?
  - Сказал, что заниматься должен, - ответил Еж. - Но похоже, что-то другое.
  - Не Надя ли?
  - Боюсь, что да: девочка-то хорошенькая.
  - Но не слишком интеллигентная: явно не его поля ягода. Только сообразит ли он? А то она на него явно глаз положила: не влип бы, боюсь.
  - Так уж сразу? Да ну, ты скажешь тоже!
  - Скажу: Сашенька наш ой как может! Слишком уж чистый: может, к сожалению.
   Лена явно обрадовалась появлению Сережи. На обратном пути в комнату Листова они отстали от него и Жени. Те, разговаривая, не сразу заметили, что они уже танцуют.
  - Не хочешь тоже? - спросил Листов Женю.
  - Нет. А ты?
  - Предпочитаю сыграть пару партий.
  - Подходит.
   Они расставили шахматы. Играли, не спеша потягивая пиво и разговаривая.
  - Слушай, ты на этот-то раз хоть не сплоховал? А то я волнуюсь.
  - Нет: не бойся.
  - Договорился снова увидеться?
  - Да. Но только пятого: не скоро.
  - Я с Асей тоже. После экзамена: он у них трудный.
  - Зато наш легкий: можно будет и за день будет подготовиться. Может, на каток завтра махнем?
  - Можно.
   Потом пришли разгоряченные после танцев Еж и Лена. Они с удовольствием тоже выпили холодного пива и остались сидеть с ребятами. Разговаривали, не спеша разойтись.
   Когда пора была уезжать, Лена с Юрой пошли проводить их до метро.
  
   Ожидание дня экзамена никогда еще не было так томительно. Второго января Женя был на катке с Юрой; на следующий день от нечего делать стал готовиться к экзамену, но еще до вечера уже всё закончил. Нужно было как-то убить день, и он подумал, может быть стоит катануть к Деду и походить завтра на лыжах. Но включив радио, услышал: завтра мороз -32˚. Придется остаться дома, и придумать что-то другое.
   Мороз не ослаб и в день экзамена. Сдав его одним из первых, Женя вернулся домой и с нетерпением стал ждать, когда можно будет идти на "Маяковскую", где они договорились встретиться. Волновался, хотя и понимал, что она придет, как обещала: она не позвонила, и значит, ничего неожиданного не случилось. И всё-таки под конец не выдержал и пошел встречать её более чем на час раньше назначенного времени.
   Шел быстрым шагом. Снег скрипел под ногами, и видно было дыхание. Он вошел через двери станции, из которых выходил густой пар на морозный воздух улицы. Спустился по лестнице к эскалаторам и встал так, чтобы не мешая никому сразу увидеть её, когда появится.
   Марина появилась неожиданно - вместо целого часа всего через двадцать минут. Она не видела его, потому что думала, конечно, что он её еще не ждет. Женя окликнул её, и она сразу подняла голову.
  - Здравствуй! Ты уже здесь?
  - Да.
  - А я думала, мне придется ждать тебя. Мы ведь договорились на полчаса позже.
  - Я подумал, а вдруг ты освободишься раньше.
  - И правильно. Как сдал сегодня?
  - Пять. А ты?
  - Тоже. Хоть и очень боялась. Ну ладно: уже позади. Ну что: сходим в кино?
   Они вышли на площадь, и пошли к "Москве". Взяли билеты, но сеанс на фильм, на который решили пойти, был только через четыре часа. Женя предложил подъехать к Белорусскому вокзалу, где на углу улицы Горького и Лесной в булочной всегда продавали горячие пирожки с повидлом, и пойти к нему домой пить с ними чай.
   Дома у него было тепло. Марина, скинув пальто, сразу подошла и прижала ладони к горячей батарее. Женя достал тарелку, чтобы положить пирожки.
  - Сейчас я чайник поставлю.
  - Очень хочется: замерзла страшно.
  - А может вначале горячего супу? Гороховый, с белыми сухариками. Не хочешь?
  - Гороховый? С сухариками? Ого: еще бы!
   От тарелок с супом поднимался пар, и они бросали в него хрустящие сухарики, ели и непрерывно разговаривали. В толстом свитере, который был на ней, она казалась ему такой красивой.
  Потом он принес чайник, и они пили чай с пирожками. До начала сеанса в кино было еще далеко.
  - Я уже совсем объелась, - сказала Марина. - Даже в дрему потянуло.
  - А ты пересядь на диван и подремли. А я, если ты не против, выскочу покурить. Я не долго.
  - Хорошо!
   Он накинул на плечи пальто - на лестничной площадке было холодно - и вышел. Стоял и курил. И думал о ней.
   Когда вернулся в комнату, за окном уже темнело, и он не сразу увидел, что она заснула сидя. Тихонько подошел к ней, осторожно снял с неё обувь и уложил. Потом скинул с плеч пальто, укрыл им.
   Он не включал свет - сидел в темноте, слушал, как она тихо дышит. Было необычайно хорошо: такое спокойствие. Как когда-то: когда была Белла. Казалось, она снова здесь - с ним. Очень хотелось курить, но на лестничной площадке было слишком холодно, и он не мог выйти без пальто, которым укрыл её. Не курить же на кухне: скоро придет Клава с Толиком. И он продолжал молча сидеть в темноте.
   ... Он включил свет, только когда уже было почти пора идти в кино.
  - Марина, извини, пожалуйста: нам пора идти.
   Она раскрыла глаза.
  - Ой, уснула. Это ты укрыл меня? Что это я спрашиваю: кто же еще? - Марина терла глаза, стараясь окончательно проснуться.
   ...В кинозале, когда погасили свет, Женя почти всё время украдкой смотрел на неё. На экран почти нет, и потом совершенно не помнил, о чем был фильм.
   Из-за мороза не стал её задерживать, когда прощались у входа в её общежитие. О следующей встрече уже договорились дорогой. Она должна была состояться снова только через пять дней: и ему, и ей предстоял трудный экзамен.
  
   Марина позвонила ему на следующий день. Женя ждал её звонка и в следующий после этого день, но его не было, и в голову ничего из-за этого не лезло. Тогда он, впервые плюнув на занятия, поехал к ней.
   Только подойдя к её общежитию, сообразил, что уже пять минут десятого, и может быть, идти к ней неудобно. Но тут же понял, что не может не уйти, не увидев её.
   А она обрадовалась ему, и они пошли гулять. Ходили, правда, недолго: полчаса, не больше. Она сказала, что не позвонила ему сегодня потому, что побоялась отвлекать от подготовки. Он хотел, было, попросить этого не бояться, но не стал: если бы позвонила, он не увидел бы её сейчас. А когда вернулся домой, чувствовал себя спокойным и отдохнувшим, и назавтра так продуктивно занимался весь день.
  
  Она звонила ему каждый вечер после этого. А после очередного его или её экзамена она обязательно встречались хоть ненадолго. Если же сдавали экзамены в один день, то проводили вместе весь остаток его.
   Ему не хотелось, чтобы сессия закончилась поскорей. После того, как узнал, что на зимние каникулы она должна уехать домой, в Сочи. Он не стал выяснять: ни почему, ни может ли она передумать и остаться. Или, в крайнем случае, вернуться раньше. Всё, что он сделал, это только успел сфотографировать её в одну из последних встреч до её отъезда.
   "Буду очень скучать по тебе," думал он, прощаясь с ней у вагона поезда. И Марина как-будто поняла это:
  - Ты тут не скучай без меня: зимние каникулы ведь короткие.
  - Ты дай мне телеграмму: я тебя встречу. Хорошо?
  - Хорошо: обязательно дам.
   Он стоял, пока поезд не исчез, и сразу отправился домой: проявить пленку и отпечатать её фотографии.
  
  
Женя Цейтлина [М. Иржавцев]
  
   ...На следующее утро Женя, Саша, Еж и Юра с лыжами и сумками с продуктами уже шли от станции к даче Деда. Стоял морозец, снег поскрипывал под их ногами, и дым поднимался из труб домов.
  
  4
  
   Оставалось чуть больше недели до начала занятий. Но была надежда, что она всё-таки приедет раньше, чем кончатся каникулы. И Женя все последние дни отправлялся вечером на станцию звонить домой: не пришла ли телеграмма.
   Сегодня, наконец, Клава сказала:
  - Пришла, Женечка.
  - Из Сочи?
  - Да. От неё: от Марины. Послезавтра она приедет.
  - Ой, как здорово! Спасибо.
   Он даже не захотел оставаться ночевать: решил уехать. Юра и Еж решили ехать с ним: Ася и Лена тоже могли вернуться раньше. Саша, почему-то покраснев, сказал, что и он тогда поедет. Дед не стал удерживать их: дело молодое.
   ...С утра Женя рьяно взялся за наведение идеального порядка в своей комнате. Уборку прервал дверной звонок.
   За дверью стоял Игорь.
  - Я к тебе. Можно?
  - Ну, конечно. Проходи.
   Войдя в комнату, Игорь почему-то остановился у двери, держа в руках шапку.
  - Чего ты? Садись, что стоишь?
  - Понимаешь, дело такое: очень поговорить с тобой надо.
  - Тем более садись. Разговор, наверно, не короткий.
  - Да: не короткий. Только ты, гляжу, занят.
  - Успею, не волнуйся. Заодно позавтракаю, а то утром только чай попил. Не присоединишься ко мне?
  - Можно.
  - Тогда я только яичницу с колбасой сделаю. Мигом. А ты давай раздевайся.
   Игорь достал из кармана пальто бутылку водки и молча поставил на стол. Разговор явно предстоял серьезный, и Женя возражать не стал.
  - За встречу. Будем! - сказал Игорь и сразу выпил. Женя сделал только глоток и сразу стал есть: был уже здорово голоден. А Игорь почти не ел и всё поглядывал на Женю.
  - Ты говори, не обращай внимания: я слушаю, - сказал Женя.
  - Понимаешь, такое дело: отец наш жив.
  - Да ну? Поздравляю! Как узнал?
  - Письмо от него пришло. Еще до моей демобилизации. Только мать ему не ответила, и мне ничего не сообщила. Недавно только проговорилась.
  - Хочешь написать ему?
  - Я ему тогда же написал, и он сразу ответил. Он, оказывается, в плену был. А когда их освободили, он попал в наш уже лагерь. Недавно его каким-то образом выпустили. Вот так!
  - Теперь вы и увидеться сможете.
  - Да: скоро. Вот письмо получил: через неделю приедет. Старый пес не сразу мне его отдал. Кричит, сволочь, что нечего таких предателей родины на свободу выпускать. И вообще...
  - Понятно.
  - Я почему пришел? Спросить: не выручишь ли? Он пишет, только три дня сможет пробыть в Москве. Кроме тебя я никого не знаю, кого не постыдился бы представить в качестве своего друга. Не прежних дружков же моих из компании Рыжего. И так придется сказать ему, что Васька, сидевший за хулиганство, Зиночки его муж теперь. А ведь в этом и моя вина: слишком долго в его обществе ошивался. Я когда возвращался, думал, что всё: больше знать его не хочу. И надо же: приезжаю, а он меня дома встречает - муж моей сестры.
  - Ну и правильно, что пришел ко мне. Пусть у меня и побудет.
  - Правда? Спасибо! Не забуду.
  - Да ладно тебе! Чего там.
  - Давай-ка еще нальем.
  - Давай! За то, что хоть ты своего отца опять увидишь.
   Они молча выпили.
  - Война! Всё из-за неё, проклятой. Ты один остался, а у меня детства нормального не было: домой не хотелось появляться. Вечно попреки этого благодетеля, а вступиться некому: мать пикнуть боялась. Из-за этого и в Васькину компанию попал, когда этот меня избил: я Ваську тогда первого во дворе встретил, и он меня к себе увел. Мать его меня с ними за стол усадила, рюмку водки подсунула - мне вроде и полегчало. Я к нему и потом мог придти, когда дома доставалось; выпить можно было, чтобы отпустило, папиросу курнуть. И поехало: другим стал - таким же огольцом, как они.
  - Совсем как они, всё же, не был: что я - не помню? Они не смели лезть к моим ребятам не только из-за меня - из-за тебя тоже. И в мой адрес от тебя я слова "жид", как от них, сроду не слышал. Правда, в открытую они мне это говорить боялись после того, как я Ваське за это врезал.
   - Так я ж помнил, что твои родители и мой отец - я же не знал, что он жив - на одной войне погибли. Не забыл, и как тебя с Толиной похоронкой на чердаке обнаружил тогда. Просто, так уж получилось, что я с ними оказался. А ведь раньше и учился неплохо, а с Васькой связался, запустил всё: прогуливал, уроки не делал. Ну, и пошел в ремесленное. А потом, сам помнишь, как мы, пьяные, драку устроили, и нас всех тогда милиция забрала. У Васьки нож нашли, он срок тогда получил: ему уже восемнадцать стукнуло. Троих еще отправили в колонию, остальных, в том числе меня, выпустили. Только участковый наш, Аким Иванович, спросил меня:
  - Как думаешь, что бы твой отец подумал о тебе после этого? - Он отца моего ведь очень уважал когда-то, я знал: провалиться я готов был.
   Васьки не стало, и компания распалась. А я в школу рабочей молодежи стал ходить, читать тогда полюбил.
  - А ко мне почему ни разу не зашел?
  - Стыдно было: ты же помнил, в чьей компании я ошивался. А потом призвали.
  - Но ты ведь здорово рисковал тогда из-за меня, в пятьдесят третьем. Ведь если бы кто-то подслушал и донес...
  - Так ведь надо же было предупредить тебя. Хорошо, обошлось.
  - На краю почти.
  - Да: и самое странное, что почему-то сразу после смерти товарища Сталина.
  "Может быть, только поэтому. Дед, по крайней мере, именно так считает", молча подумал Женя.
  - Сейчас-то ты как живешь? Нормально?
  - Как тебе сказать: и да, и нет. Конечно, старый хрен меня уже не трогает, да мы с ним почти и не разговариваем. Денег матери даю только на свое питание, остальные оставляю себе. Но обстановка у нас та еще: кроме отчима - еще Васька. Он передо мной юлит, но я ведь вижу, как они с Зиной-то живут. Беда, больно робкая она, да и отчиму привыкла подчиняться, а то выгнала бы Ваську: это же не жизнь.
  - Пьет? Бьет её?
  - Бить - не бьет: меня боится. Знает, что я ему это не спущу. А пить - да: с отчимом. Мне тоже предлагают, но я ни с тем, ни с другим пить не буду. А они - Васька с отчимом - спелись так еще: командуют оба и матерью, и Зиной. Стычки у меня с ними уже были. Была бы возможность, предпочел бы, честно, устроиться куда-нибудь в общежитиею. Только боюсь, сестренке совсем несладко тогда будет. Жаль, меня не было, когда она вышла за него, иначе их браку не бывать.
  - А мне казалось, что ей нравилось, что он за ней ухаживает.
  - Вначале, наверно, да. Он, после возращения из заключения, зашел к нам, чтобы про меня спросить и сразу положил на неё глаз: Зина-то выросла и стала очень таки ничего себе, хоть одета была кое-как.
  Вот и стал захаживать как мой друг. Выпить приносил, торт, конфеты - чтобы посидеть. Ей, наверно, понравилось, что он стал вступаться за неё: останавливал отчима, когда тот на неё рычал.
  Потом стал приглашать её погулять, сходить в кино. Она поначалу отнекивалась: стеснялась - идти было не в чем. Он как-то уговорил её несколько раз, что это ерунда, а потом вдруг принес ей на день рождения платье и туфли.
  Отчим-то не очень наши дни рождения справлял, а Васька пригласил её в ресторан: Зина в них ведь сроду не была. Представляешь? А там музыка, еда, которую она никогда даже не пробовала, вино, фрукты. Васька и танцевал с ней тогда.
  А потом уже стал заходить уже не как только мой друг, а как её ухажер. Водил её в кино, на танцы, в парки возил. Отчиму пасть на неё раскрывать совсем не давал.
  - Понятно: хоть от кого-то увидела внимание.
  - Ну да.
  - И потом уговорил выйти за него замуж?
  - Если бы! Давай-ка, еще по одной махнем.
  - Ну, давай.
   Игорь выпил и задумался. Потом сказал:
  - Ладно: тебе-то хоть я скажу. Он ведь изнасиловал её потом.
  
  Игорь застал как-то Зину дома одну, и он спросил её:
  - Зинуль, ты можешь мне сказать, почему пошла за Ваську: ведь живешь ты с ним, похоже, не больно счастливо.
   Она долго плакала, уткнувшись ему в грудь, а потом всё рассказала. О том, почему сделала это.
  - А что мне еще оставалось?
   ... Васька пришел тогда, когда мать с отчимом ушли к кому-то в гости. От него сильно пахло водкой, и ей было противно, когда он притянул её к себе и стал целовать. Она пыталась вырваться, но он потянул её за руку, толкнул на диван и уселся рядом. Через минуту она почувствовала его руки у себя на груди и на бедре.
  - Вася, Васенька, не надо! Пожалуйста! - заплакала она, но он в ответ свалил её и стал расстегивать на ней одежду. Она плакала и кричала, пыталась сопротивляться, но он был намного сильней: одолел её.
   Мать с отчимом пришли нескоро: застали её плачущую.
  - Ты чего это, Зин? Чё, дочка? - спросила мать. Отчим прервал её:
  - Ну, чего ревешь? Отвечай: тебя спрашивают!
   Давясь, она рассказала им.
  - Ну, вот: догулялась! Ты чего же, курва, не могла морду ему раскарябать либо ноги посильнее сжать, а? Что теперь с тобой делать? Ну, ладно: сейчас пойдем и разберемся с ним. Он у меня попляшет: я его живо обратно упеку!
   Он потащил Зину к квартире Васькиных родителей в подвальном этаже и стал громко стучать в дверь.
  - Кто там? Чего надо среди ночи?
  - Открывай-ка немедленно! Где Васька твой?
  - Да спит он: утром приходи, коль нужен.
  - Сам знаю, когда приходить! Открывай-ка немедля да буди своего сучьего сына. Не то я за ним сейчас не один приду, слышишь?
   Васькина мать быстро открыла дверь.
  - Кузьма Игнатьич, чё ты так? Или Васька мой чё натворил?
  - Сейчас узнаешь! - он подошел к дивану и ткнул своей палкой храпевшего Ваську. - Вставай, паразит!
  - Ты чего: обалдел, что ли? - тут он раскрыл глаза и увидел Зину с отчимом. Сразу вскочил.
  - Ну что, сукин сын: что мне скажешь?
  - А что: дело молодое. Она ведь сама была не против.
  - Рассказывай: не так мы её воспитывали.
  - А правда, Кузьма Игнатьич: может просто она, чтобы перед вами оправдаться, а?
  - Да нет: врать она не умеет. Снасильничал ты её. Обратно, наверно, захотел. Ну что ж, я тебе это быстро устрою.
  - Ну что ты так-то сразу? Молодой ведь: кровь взыграла. Он ведь, всё равно её любит. Да, Вася?
  - Конечно же! - заюлил и Васька, угодливо глядя на отчима: слишком понимал, что тот легко может осуществить свою угрозу. - Я же, всё равно, жениться на ней собирался.
  - И сейчас собираешься?
  - А как же! Быстрей бы только поженились. Ну, был грех, да кто об этом знает, кроме нас? Зин, ну прости: люблю ведь тебя. Неужели не веришь?
  - Верно, Кузьма Игнатьич: оженим их, и кто что узнает? Правда ведь! - мать Васьки уже доставала из буфета бутылку красной головки и стопки. - Сядем-ка, поговорим, потолкуем - по-дружески, по-соседски.
   Отчим задумался.
  - Ладно! - потом сказал он. - Ты, Зинка, иди домой: я скоро приду.
   Пришел он не так скоро: более пьяный, чем пришел из гостей.
  - Всё: скажи мне спасибо. Завтра пойдете с ним в ЗАГС, подадите заявление. Свадьба будет за ихний счет.
   Зина не посмела возражать.
  
  - Да: весело, - сказал Женя.
  - Не то слово! У нас площади побольше, Васька и перешел к нам. Быстро перестал вступаться за Зину, а потом и сам стал издеваться над ней вместе с отчимом. Только над матерью не пытался - знает: отчим считает, что над ней это можно только ему.
  - Скверно. Но почему, всё-таки, она не хочет разойтись с ним?
  - Я думаю, она и хочет, да боится.
  - Чего?
  - Он способен на что угодно. Я это тоже знаю. И отчима она привыкла слушаться во всем. Так что, сам понимаешь... Ладно, Жень, хоть тебе рассказал: и то хорошо.
  - Ты слушай, давай-ка приходи почаще. Вливайся в нашу компатию: ребят ты давно знаешь, и они тебя. И с Юрой Листовым тогда познакомился. Скучно с нами тебе не будет.
  - Спасибо! За всё.
  - Ладно тебе. Ты лучше не забудь - появляйся у меня.
  
  5
  
   Появление Марины сделало жизнь иной. Несмотря на сильную нагрузку в учебе - был второй семестр четвертого курса - они встречались почти ежедневно. Хотя приходил он потом домой поздно и спать приходилось мало, но усталости не ощущал: встречи с ней давали столько сил. Он засыпал, улыбаясь, и просыпался с мыслью, что сегодня снова увидит её.
   Она нравилась ему тем сильней, чем больше узнавал её. И видел, что не ему только: Толик бросался к ней, когда она приходила. Даже Тамара сказала как-то:
  - А, пожалуй, тебе таки повезло, что с Инной у тебя не получилось. Эта девушка тебе в тысячу раз больше подходит.
   Марина сразу расположила к себе Деда, когда они всей компанией, вместе с ней, Асей и Леной приехали на воскресенье походить на лыжах. Ася внешне была самой красивой, но красива как-то строго и не улыбалась, как Марина, на которую почти неотрывно смотрел Женя, и Лена, Сережина девушка.
   Все они были одеты просто, безо всякого шика - совсем не напоминали предыдущую девушку Жени, и так же нормально вели себя. Не позволили ему и ребятам ни готовить, ни мыть посуду. В Асе, вообще, сразу угадывалась аккуратисточка и прирожденная хозяюшка, но Лена и Марина нравились Деду почему-то больше.
   А через два дня Валентина Петровна уже позвонила Жене, чтобы пригласить его и Юру придти к ним в воскресенье обоим вместе со своими девушками. Там их встречали в полном составе оба семейства: Гродовы и Соколовы. И "младшенькие" оба. Дед тоже приехал. Еж привел Лену. Не хватало только бабушки Фиры. И Саши - почему-то.
   Девушки понравились и им. Женя видел, что Марину, в отличие от Инны, они сразу признали своей, что все они рады за него. Когда прощались, Фрума Наумовна сказала:
  - Ребята, бабушка тоже хотела придти несмотря ни на что, но так и не смогла. Уж вы, пожалуйста, придите к нам как-нибудь вместе со своими девушками. Хорошо?
   И когда они пришли к Соколовым, бабушка сказала ему по-еврейски:
  - Что б ты таки мне был здоров, Женечка: Беллочка была бы очень довольна, если бы была сейчас жива. Так что, слава Б-гу, слава Б-гу! Дай Он тебе с ней долгое счастье.
   Марина покраснела: повидимому, она не так уж плохо понимала идиш.
  
   Марина понравилась и еще одному человеку - отцу Игоря. Он появился примерно через месяц после того, как Игорь попросил Женю принять его у себя.
   Сам Игорь не сразу после того стал появляться у Жени: повидимому, еще стеснялся. Потом всё-таки пришел как-то, когда там была в сборе почти вся их компания, и с той поры стал приходить регулярно: видимо, как думал Женя, перестал, наконец, стесняться.
  Но истинная причина была совсем другая. В один из дней Игорь встретил идущего к Жене Юру Листова вместе с какой-то девушкой. Тот первый поздоровался и заговорил с ним.
  - Женя сказал, что ты обещал приходить к нему. Что ж не появляешься?
  - Да как-то не получалось пока, - не зная, что сказать, ответил Игорь.
  - А зря: скучно с нами не будет. Ась, вот познакомься: это тот самый Игорь, который в пятьдесят третьем предупредил Женю, что готовится выселение евреев. Помнишь, я тебе рассказывал.
  - Да, - сказала она, выходя из-за спины Листова. - Ася, - протянула она ему руку.
  - Игорь. - Её лицо поразило его правильностью черт, белизной кожи, большими серыми глазами.
  - Пойдем с нами, - предложил Листов.
  - Не получится: спешу, - ответил Игорь, хотя на самом деле никуда не спешил. - Как-нибудь следующий раз.
   Но потом целый день впоминал эту девушку. Её лицо стояло перед глазами и в последующие дни. Страшно хотелось увидеть её еще раз, и он решился: пошел к Жене. Ни Листова, ни её там не оказалось тогда, но он продолжал заходить. И в один из дней снова увидел её.
   Она была как-то удивительно сложена: довольно узкие туловище и плечи, и в то же время округлые руки с большими кистями и сильные ноги. А лицо такое же, каким он его запомнил; улыбка редко появлалась на нем, что тоже нравилось ему: он и сам не очень часто улыбался. Но что-то сказал Листов, и она внезапно весело засмеялась.
  
  Накануне приезда отца он пришел с телеграммой: отец приезжал завтра, поздним вечерним поездом. Ася и Марина начали сразу тщательно убирать комнату. Потом предложили Игорю приготовить что-нибудь, чтобы было чем покормить человека; Игорь, поблагодарив, сказал, что мать всё сготовит сама.
   Назавтра он и Женя встретились сразу же, как вернулись домой. Игорь принес постельное белье и то, что мать сготовила, и они отправились в магазины. Вернулись, нагруженные закусками, бутылками со спиртным, тортом, фруктами. К вечеру специально пришедшие для этого девочки как можно красивей расставили всё на столе.
   Игорь ушел, чтобы переодеться перед тем, как ехать встречать. А Женя пошел сказать соседям, что на несколько дней приезжает его отец, и что он будет жить всё это время у него.
  - Михал Степаныч? Жив он, значит: счастье-то какое! Я ж помню его хорошо: никто про него ни разу худого слова не сказал - обрадовалась Клава. - А у себя дома ему уже места нет: я понимаю. Ну и пусть у нас здесь поживет.
  - Игорь не хочет, чтобы он встречался ни с отчимом, ни с Васькой.
  - Конечно же. Слушай, может быть, им надо будет побыть одним, поговорить как следует.
  - Не знаю.
  - Если увидишь, что да, ко мне приходи: я на диване тебе постелю на всякий случай.
  - Хорошо.
   Виктор Харитонович, узнав, сказал:
  - Жив, значит, Миша. А я думал, что его убили тогда.
  - Нет: он в плен попал.
  - Ну, а потом, конечно, в нашем лагере сидел. Так-то вот оно.
  - Он у меня остановится.
  - И правильно: муженек его бывшей дерьмо то еще. Стукач, говорят.
   ...Поезд, видимо, опоздал, и когда такси вкатило во двор, все, кроме Жени, уже спали. Он открыл дверь и вышел встречать на площадку.
   Отец Игоря очень мало походил на того, которого он видел на фотокарточке когда-то принесенной Игорем: седой, с глубокими морщинами, очень худой. Он был в плохоньком пальто, несмотря на довольно холодную уже погоду. Но глаза его сияли радостью.
   Стараясь не шуметь, они прошли в комнату.
  - Ну, давай-ка знакомиться. Я же тебя маленьким еще только видел: сейчас и не узнать. А ты-то меня, наверно, и совсем не помнишь.
  - Нет, - признался Женя.
  - Пап, ты не замерз, а? Пальто ведь у тебя на рыбьем меху.
  - Уж какое есть, сынок. Да мы же с тобой в такси ехали: там разве замерзнешь?
  - Но есть-то, наверно, хочешь?
  - Есть малость.
  - Тогда давай садиться.
   Игорь налил водку не в рюмки, поставленные девочками - в стаканы.
  - Жень, ты ведь хозяин: скажи ты что-нибудь, хорошо? А то, сам понимаешь...
  - Что сказать-то? Попробую. Давайте выпьем за нашу общую радость: за то, что хоть один из наших отцов всё-таки вернулся. - Они выпили и стали молча есть.
   Женя спросил Игоря, когда отец вышел в туалет, не лучше ли ему уйти ночевать к Клаве, чтобы не мешать им поговорить, но тот попросил не делать это.
  - С тобой нам будет сейчас легче.
   Второй тост сказал отец:
  - За тебя, сынок, и за тебя, Женя. Я ведь рад, Игорек, что у тебя есть хороший друг.
  - Так он тоже ведь настоящий друг. Не боялся рисковать из-за меня: в пятьдесят третьем предупредил, что нас готовятся выселять.
   Больше и не пили: только курили и разговаривали.
  
  Михаил Степанович рассказал, как очутился в плену.
  - Выходили мы из окружения несколько дней. Почти что вышли, да немцы нас под конец обнаружили. Наш взвод комроты оставил прикрывать их отход. Только немцы начали стрелять по нам из пушки: меня оглушило взрывом снаряда. Когда очнулся, увидел, что половина наших лежат убитые, а двое стоят с поднятыми руками. Немцы увидели, что я очнулся, поставили к ним. Когда нас вели потом, мне сказали, что комвзвода с несколькими бойцами сумел уйти. На мое счастье: он в комиссии был, которая приехала в наш лагерь, и увидел меня. Он видел, как меня оглушило, заявил об этом. Ему поверили: он уже полковником стал. А не то - не выпустили бы меня. Так вот!
   Английские солдаты, которые нас освободили, ведь отговаривали возвращаться домой: предупреждали, что нас там ждет. Да разве могли мы в такое поверить? Домой: к своим! А вместо того снова в лагере оказались: не знаешь, где страшней. Я ведь попал в плену в такой лагерь, куда охрана вовнутрь почти не заходила: слишком много больных было. Мы сами умерших выносили и потом закапывали. Но там даже и несколько евреев смогли выжить: кто знал, их не выдали.
  - Пап, а разве писать здесь тебе нельзя было?
  - Писать, хоть и не часто, разрешали.
  - Так почему ж ни одного письма от тебя не было?
  - Понимаешь: написал я вам. А потом ответ пришел.
  - От мамы?
  - Нет: он этого, ну...
  - От Кузьки?
   Михаил Степанович молча кивнул.
  - И...
  - Он мне написал, что на меня пришла похоронка, и моя бывшая жена теперь замужем за ним. Что дети мои гордятся своим отцом, погибшим за Родину. И что ни к чему ни ей, ни вам знать, что на самом деле я несу кару за то, что вместо того, чтобы честно выполнить свой воинский долг, позорно сдался в плен врагу. Что вас ничего хорошего не ожидает, если узнают, где и за что я нахожусь. Да и Нюре незачем жизнь портить: она счастлива с ним и обо мне никогда не вспоминает.
  - И ты...
  - Да: больше писать вам не стал. Решил, что так будет лучше для всех. Я ведь не знал, выйду ли я оттуда когда-нибудь.
  Проговорили почти всю ночь и заснули только под утро. Но вскоре Жене пришлось встать: надо было в институт. А Игорь остался: взял на три дня отпуск за свой счет.
  
  Женя застал их обоих, когда вернулся из института. Оба молчали. Игорь рассказал ему уже потом: пока он был в институте, произошла встреча отца Игоря с матерью и Зиной.
   Игорь пошел за ними вскоре после завтрака, за которым Михаил Степанович не стал пить спиртного, хотя Игорь предлагал ему. Мать и Зина уже ждали его, когда он пришел за ними: молча сидели обе - приодетые, и на столе стояло приготовленное угощение.
  - А отец где?
  - Он не придет сюда: ждет вас там, у Жени.
  - Да почему? Кузьмы Игнатьича ведь не будет: ушел- он ведь понимает. Вместе с Васей: ты ведь не хочешь, чтобы и он был - я знаю. Скажи ему.
  - Он, все равно, не придет сюда. Пошли.
   Они покорно собрали угощение и пошли. Когда вошли в комнату, и отец, и они не сразу заговорили. Потом мать сказала:
  - Миша, это Зина - дочка твоя.
  А Зина смотрела на него, смущенно улыбаясь, и не узнавала. Да ей и было-то всего четыре года, когда он ушел на фронт. Потом вдруг что-то увидела в его лице, вспомнила, узнала - и рванулась к нему:
  - Папа! - обняла, прижалась лицом к его груди и стала плакать. Еле ее успокоили.
   Сели за стол, выпили, но разговор не клеился. Игорь видел, что родители не смогут поговорить в его и Зинином присутствии, толкнул ее тихонько ногой и показал головой на дверь. Их и не стали уговаривать остаться.
   ...Когда дети вышли, Нюра сказала:
  - Миша, ты уж меня прости, что не дождалась я тебя. Я ведь одна - что без тебя? Ни специальности у меня, ни образования никакого: что я могла сама заработать? Они ведь есть хотели, а где мне было взять? А он появился - помогать стал, продукты приносил. Из-за этого ведь только. А должна была ждать: ты же был только без вести пропавшим.
  - Как, то-есть? Ты же похоронку на меня получила.
  - Да нет: без вести пропавший - похоронки не было. С чего ты взял?
  - Он мне написал.
  - Кузьма Игнатьич?
  - Да: твой нынешний. В сорок пятом, когда я написал тебе.
  - Что же он? Мне ведь даже и не сказал ничего.
  - Он написал, что ты хорошо с ним живешь.
  - Как же: хорошо! Он - не ты. Это ты меня жалел да берег. И уважал. А теперь я кто? Да никто совсем. Эх, кабы все еще можно было повернуть!
  - Нельзя, Нюра: я хоть и на свободе, а все равно, в плену был. И потому обязан жить там и аккуратно ходить отмечаться. И звать тебя к себе не могу: все мое жилье - койка в общежитии. А то бы, может, позвал бы. Только ты, наверно, и не поехала бы - все равно.
  - Как уйдешь от него? Он ведь такой - любому навредить сможет. Еще тебя обратно в лагерь упечет: он ведь, я знаю, с органами сотрудничает. Так что...
  - Понятно. - Он смотрел на нее. Она все еше была по-женски привлекательна: округлое лицо с пухлым ртом, полные руки и пышная грудь, коса вокруг головы. Пожалуй, толстовата только стала, и глаза лучились в углах морщинками. Она никогда, правда, не казалась ему очень умной, но зато вкусно очень готовила и была аккуратисточкой: в их комнате всегда был такой порядок. Недаром ее так не хотела отпускать хозяйка, у которой она была домработницей, когда она забеременела Игорьком, и они решили расписаться.
   Он хотел еще расспросить ее, как она жила эти годы без него, про детей, но она встала.
  - Ладно, пойду я. Прости меня, Миша, за все. Не суди строго: ничего уже не поделаешь ведь. - Она, не подходя к нему, поклонилась и вышла.
  
  Вскоре пришел Игорь. Он попытался заговорить с отцом, тот сначала отвечал односложно. Тогда он предложил выпить - отец отказался. Потом отец попросил:
  - Расскажи-ка мне все, как тут у вас без меня было. А то с матерью разговор у нас не больно-то получился.
   И Игорю пришлось рассказать ему всё - даже то, что не хотелось. Про мать и Кузьму, про себя и Зину, про Ваську.
  - Да: такие вот дела, - сказал отец. - Больно мало хорошего ведь.
  - Да у меня-то самого сейчас, считай, нормально: работаю, учусь. И друзья у меня есть. - Он стал рассказывать про Женю, потом про остальных ребят и девушек. - Хочешь, я тебя с ними познакомлю?
  - Да неплохо бы. Только Зина вот...
   И они замолчали - до самого прихода Жени.
  - В чем дело? - спросил он Игоря, когда Михаил Степанович вышел. Тот сказал про свидание отца с матерью и Зиной, передал содержание своего разговора с ним.
  - Сможешь организовать для него встречу с нашими?
  - Думаю, можно будет завтра. Я тогда ребятам позвоню, а потом съезжу к Марине. А днем ты с ним что будешь делать?
  - Может быть, по Москве поездим: пусть посмотрит - давно ведь не был. Только вначале надо бы с ним в магазины - хотя бы пальто потеплее купить ему.
  - Деньги есть?
  - Наскребу.
  - Может, дяди Коли вещи подойдут ему, - Женя открыл гардероб. - Смотри, еще довольно приличные. По крайней мере, хоть до магазина пусть оденет.
  - Да ты что? Это же память!
  - Юрка когда пришел к нам на первом курсе в телогрейке, тетя Белла дала Толино пальто. Она сказала, что Толя его никогда уже не оденет. И твой отец не должен мерзнуть: зима ведь скоро. Бери, не думай.
  - Спасибо.
  - Да не за что. Слушай, а что его нет так долго? Надо пойти посмотреть.
   Михаил Степанович стоял в коридоре, окруженный соседями: Клавой и Виктором Харитоновичем.
  - Игорек, ты не против будешь, если я твоего батю заберу - выпить с ним и потолковать? Хотите, и вы к нам присоединяйтесь.
   Но ребята присоединиться отказались.
  - Пусть отец развеется чуть, - сказал Игорь, когда они вернулись в комнату.
  - О чем только, все-таки, им толковать. Что дядя Витя видел?
  - Все равно, я думаю, лучше, чем со мной: опять молчать будем.
  
  Когда Женя вернулся от Марины, Михаил Степанович спал, а Игорь сидел у письменного стола и что-то писал в тетради. Чтобы не разбудить Михаила Степановича они вышли на площадку.
  - Что не спишь? Я же мог еще позже приехать.
  - Договорился?
  - Да: они завтра смогут приехать. Листику скажу в институте. Еж звонил?
  - Вскоре после твоего ухода. Пообещал сходить к Саше.
  - Как Михаил Степанович?
  - Пришел не скоро. Но теплый умеренно. Виктор Харитонович был теплее. Он потом еще раз зашел вместе с Тамарой, принесли отцу всякие вещи.
  - Какие?
  - Зимнее пальто с меховым воротником, шапку, ботинки. Еще кое-что.
  - Вы взяли?
  - Я не хотел: стал отказываться. А Виктор Харитонович: "Прими, Миша, не обижай: мы же от чистого сердца." И отец не стал отказываться: "Спасибо, Витя. Я знаю, что от чистого".
  А вышли они, я ему говорю: "Чего это он так расщедрился - чтобы совесть успокоить, что всю войну в тылу ошивался? Зачем ты взял у него: я бы тебе сам купил." А он мне: "Что ты о нем знаешь: он тебе рассказывал? И рассказал бы, никто из вас не поверил. А я-то все это сам видел".
  - Значит, магазины на завтра отпадают. Повезешь его Москву смотреть?
  - Нет. Я ему предложил - он отказался: "Не могу я, Игорек: трудно мне это снова видеть". Я как-то не совсем понял. Потом попросил свести его в милицию.
  - Зачем? Ему надо там отмечаться?
  - Нет. Он Акима Ивановича хочет увидеть: за меня поблагодарить. За то, что сказал мне когда-то вместо того, чтобы посадить. Но думаю, скорей всего, чтобы посоветоваться насчет Зины.
   ... Что на следующий день сумел посоветовать Аким Иванович, они не узнали: Михаил Степанович разговаривал с ним наедине. Наверно, ничего существенного, хотя Михаил Степанович вышел от него чуть успокоенным, и Игорь уговорил его пойти в магазины. Купили ему костюм, рубашку и галстук.
   А вечером пришли ребята и девушки, и всех их представили Михаилу Степановичу как друзей Игоря. И он как-то отмяк, заулыбался: верно, славные, умные друзья у Игорька - с такими он не пропадет. И девушки такие хорошие, особенно Марина, Женина девушка. Игорь, правда, чаще посматривал на Асю, и Михаил Степанович решил поначалу, что она его девушка, но вскоре увидел, что нет - Юры. И Лена хорошая. Все они. А Саша очень уж напоминал одного паренька в их лагере: тот тоже сочинял такие стихи!
   Михаил Степанович пошел потом вместе с Игорем провожать их до метро.
  ... Домой они возвращались одни: Женя поехал провожать Марину.
  - Это хорошо, что познакомил с ними: могу быть спокойным хотя бы за тебя. Плохому они не научат. А эта - Ася - красивая.
  - Да.
  - Я к чему, Игорек? Смотри, будь не хуже их: не потеряй таких друзей. Понимаешь, я про что - да?
  - Конечно.
  - Вот и хорошо. А знаешь, Игорек, покажи-ка мне завтра Москву. Если бы еще... Эх!
  - Зину взять с собой?
  - Она ведь работает?
  - А я сейчас схожу сказать ей: пусть попробует утром отпроситься на один день. А нет, так пусть после работы к Жене придет: посидим хоть вместе до отъезда.
  
  К счастью, её отпустили, и весь день Михаил Степанович провел со своими детьми. И вечером они оба вместе с Женей провожали его.
   Михаил Степанович, поцеловав детей, повернулся к Жене:
  - Спасибо тебе за все, Жень: что принял меня у себя, а более всего за Игорька моего. Дай тебе Б-г счастья. Думаю, даст: очень уж мне твоя Марина понравилась, - он расцеловался и с Женей.
   Когда подошли к дому, Женя спросил Игоря:
  - Может, сегодня у меня еще переночуешь?
  - Спасибо: я думаю, не стоит, - ответил Игорь.
   Как оказалось, он был прав. Дома его и Зину ждал скандал. Отчим и Васька сидели за столом с недопитой бутылкой водки.
  - Пришли таки, - сказал Васька. - А я уж думал, у жида спать остались.
  - А ну-ка, давай поосторожней.
  - А то - что? Ты уже и так мне в душу наплевал, а за что? Обидно ведь: я что - не зять ему? Чего надо было его устраивать у чужого человека: я его у своих родителей устроил бы не хуже.
  - Не пошел бы он к ним.
  - Еще бы: ты же ему сразу всего наговорил - и про меня, и про них. Что ты против меня имеешь? Я же твоим другом был.
  - Был: к несчастью. Думаешь, я еще не знаю, как ты этим воспользовался и что с моей сестрой сделал?
  - Но я же потом...
  - Ладно: кончай бесполезный разговор. Ложиться надо: мне завтра в утреннюю.
  
  6
  
   Листов, к сожалению, оказался прав, беспокоясь за Сашу. Первого января тот и не собирался заниматься: выйдя от Гродовых, поехал к Наде, предвкушая встречу с ней и повторения того, что было вчера. Вернее, не вчера, а сегодняшней ночью.
   Когда он осторожно поцеловал её в щеку, она засмеялась и, обняв его за шею, потянулась губами к его губам. Потом увела в сени, где было совсем темно, но зато не так морозно. И они долго стояли там, обняв друг друга, о чем-то говорили и целовались. Ему не хотелось уходить от неё, потому что подобное было в его жизни впервые. Она сама отправила его домой, сказав, чтобы он приехал к ней завтра, как только сможет: она будет ждать его с нетерпением.
   И он спешил: спал не больше двух часов и у Гродовых едва поклевал чего-то. Валентина Петровна почти насильно сунула ему с собой всего понемногу. Сидя в троллейбусе, он считал остановки и потом шел быстрым шагом.
   Вот, наконец, и её дом: он издали узнал его, хотя ночью, в темноте, не слишком хорошо рассмотрел. Вошел в сени и стал стучать в дверь. Очень долго не открывали, и он уже решил, что её нет дома, и придется уехать, так и не увидев её. Но дверь, в конце концов, ему открыли. Пожилая женщина в байковом халате: наверно, её мать.
  - Вам кого надо?
  - Извините, Надя дома?
  - Надя? Спит, небось, еще. Я и не слышала, когда она утром пришла. Сейчас посмотрю. А вы её откуда знаете-то?
  - Мы вместе Новый год встречали. Меня Сашей зовут. Вы же меня у Жени, Клавиного соседа, видели.
  - Ага. Вы проходите, проходите, - она впустила его и скрылась за дверью одной из трех комнат.
   Надя сладко спала, уткнувшись в подушку. По комнате была разбросана ее одежда.
  - Надь, Надя, проснись, слышь?
  - Ну, чего тебе? Видишь ведь, что сплю - не трогай, - проворчала Надя, не раскрывая глаза.
  - Да парень тебя какой-то спрашивает.
  - Какой еще парень?
  - Говорит, Сашей его зовут. Что ему сказать: что ты спишь еще?
  - Саша? - Надя сразу проснулась, села на постели. - Уже здесь?
  - Ну, да! Так что сказать-то ему? Чтобы подождал, или как?
  - Скажи, пусть заходит.
  - Ты что? Исподнее твое везде ведь валяется.
  - Ну, так сунь в шкаф пока.
  - Может, оденешься да выйдешь к нему? А то ведь невесть что еще подумает.
  - Это уж не твоя забота: сама знаю, что делать - не маленькая уже.
  - Ну, смотри сама. - Мать быстро собрала развешанные по стульям лифчик, пояс с чулками, трусы и запихала в гардероб. - Юбку с жакетом тоже?
  - Их оставь. Мам, ты только не заходи, пожалуйста. Ладно? Пока я не выйду. Хорошо?
  - Ты что, девка, стыд потеряла: при нем одеваться станешь? Или у тебя с ним уже было что?
  - Ну, ты скажешь! Ничего не было: что я тебе - блядь какая-нибудь? Попрошу в коридоре подождать.
  - Ладно, делай, как знаешь.
   Мать вышла в коридор, и через минуту вошел Саша. Надя лежала, укрывшись до подбородка одеялом, и сияла улыбкой.
  - Сашенька! Я ж только проснулась, а ты тут: как будто мы с тобой и не расставались. Ты поцелуешь меня?
  - Я же в пальто. Холодный.
  - Брось его на стул. Иди сюда, ко мне.
   Он наклонился к ней и осторожно поцеловал в губы. И тогда она высунула руки, обняла его и крепко впилась своими губами в его. Потом прижала его голову к груди и стала целовать его волосы.
   Голова у Саши кружилась от неведомого ранее острого наслаждения. В голове появились неизвестно откуда слова, складывающиеся в стихи. Щека ощущала прикосновение к ее груди под шелковой комбинацией, и он неожиданно для себя поцеловал ее. Надя не отстранилась - наоборот, сказала:
  - Г-споди, какой ты нежный! Сашенька, хороший мой!- Но почти тут же произнесла: - Ой, как бы мама не вошла! Давай, я встану.
  - Мне подождать тебя в коридоре?
  - Нет: ты только отвернись.
   Но как он ни отворачивался, в зеркале над комодом слишком часто видно было, как она надевает лифчик, чулки. Уже не только кружилась голова: он чувствовал, как становится мокро в трусах. Казалось, это длилось бесконечность.
   Потом она сказала:
  - Всё: можешь повернуться. Саш, ты подожди, ладно: я только к маме зайду, чтобы она что не подумала.
  - И мы сможем пойти с тобой погулять?
  - Погулять? Да я же еще даже не завтракала. - И она исчезла.
   Ожидая её, он рассматривал комнату, тесно заставленную мебелью. Самым большим предметом была довольно облезлая металлическая кровать с огромной периной и кружевным подзором. Немного уступал в размерах комод, застеленный самодельной вязаной крючком дорожкой, на которой стояли большая глиняная кошка-копилка и ваза с искусственными цветами из перьев. Над кроватью икона, украшенная бумажными цветами.
  
   Надя вернулась очень быстро.
  - Саш, мама тоже еще не завтракала. Велела позвать тебя поесть с нами. Пошли: посидим, выпьем немного - отметим еще раз Новый год.
   А на столе в другой комнате уже стояли пироги и закуски, и Надя с матерью ставили еще и еще. И бутылки поставили: с вином и с водкой. От вида стола у Саши пробудился аппетит, тем более что у Гродовых съел почти ничего. Он вспомнил, что у него с собой пакет с тем, что заставила его взять Валентина Петровна: отдал его Наде.
   Ее мать налила Саше водки в стопку, а себе и Наде вина в рюмки.
  - Давайте за знакомство. Я так рада Надиному знакомству с вами: Клавдия говорила о своем соседе и его друзьях столько хорошего.
   Выпили до дна: Саша тоже. Главным образом, чтобы показать себя перед Надей. Еда была вкусная: он с удовольствием ел и нахваливал. Надя сидела рядом, нежно улыбаясь ему. И сам он себе казался сегодня сильным и уверенным оттого, что нравится такой красивой девушке, что он может целовать её, и не только в губы.
   Налили еще по одной: за Новый год. Потом еще, еще, и еще за что-то: Саша плохо помнил - уже первая стопка на почти голодный желудок подействовала на него. Но настроение было замечательным.
  Он попросил Надю спеть, и она спела тот же романс "Я встретил вас". И попросила его прочитать свои стихи. Мать, как только он кончил читать очередной, сказала:
  - Давайте лучше выпьем. - И они все трое выпили водки. То ли из той же бутылки, то ли мать достала еще одну.
   Надя еще завела напоследок патефон, и они стали танцевать. Саша, хоть и правильно двигался благодаря хорошему музыкальному слуху, уже качался, и Надя, посовещавшись с матерью, увела его в другую комнату. Она сняла там с него пиджак и ботинки и уложила на кровать поверх одеяла. Он заснул почти мгновенно.
   ... Мать явно без нее приняла еще, но еще соображала.
  - Ну, как там твой еврейчик? Не травил?
  - Не: спит. Пусть проспится, а то домой не доберется. Мне, я думаю, хорошо от этого не будет. Если что, я его на такси отвезу. Дай на всякий случай.
  - Сумку подай. Столько хватит?
  - Ага. Как он тебе?
  - Да ты знаешь: я их не очень-то жалую. Но этот вроде ничего. Только стихи какие-то такие: ни хрена не поймешь. О чем они?
  - А я знаю? Но там все говорили, что замечательные.
  - Ну, и ладно. Может, ты правильно делаешь: евреи - они ведь богатые.
  - Я пойду к нему потом. Мам, ты только, пожалуйста, тогда туда уж не заходи. Ладно, мам?
  - Ладно: не зайду. Только без глупостей. Смотри!
   Вскоре мать тоже улеглась и через минуту засопела. Ну, теперь уж вряд ли скоро проснется. И Надя ушла в комнату, где спал Саша.
  
  Он проснулся и не сразу понял, где находится. Было совершенно темно. И жарко от перины и чего-то прижимавшегося к нему. Он протянул руку, чтобы узнать, что это. Рука нащупала что-то упругое и круглое, и он вдруг понял, что это грудь - женская грудь. Неужели...?!
  - Надя, ты?
  - Я, Сашенька. Ты уже не спишь? Ты как? Не мутит?
  - А что: я был пьяный?
  - Ну, что ты: такая закуска была. Наверно, ты просто не выспался.
  - Но как я здесь очутился?
  - Я тебя тут уложила, чтобы ты поспал.
  - А ты?
  - Я ушла к маме. Но она вскоре захотела спать и легла. Должно быть, будет спать до самого утра. А я пошла к тебе и сидела рядом с тобой. Мне показалось, что тебе холодно, потому что я положила тебя поверх одеяла: ты вздрогнул три раза. Я решила тогда лечь рядом, чтобы согреть тебя. Только платье сняла, чтобы не измять. Тебе тепло сейчас?
  - Да: очень.
  - И хорошо, что я рядом, да? Обними меня. Крепче. Мне так хорошо, когда ты меня обнимаешь. И не бойся касаться моей груди: ты делаешь это с такой нежностью, что я задыхаюсь от счастья. Поцелуй её - как утром.
   И он поцеловал ее грудь.
  - О! Но зачем я заставляю тебя целовать мою комбинацию? Целуй её саму! - она спустила с плеч бретельки.
   Глаза его уже привыкли к темноте, и в слабом свете, проходившем в окна от уличных фонарей, он видел ее грудь. И ее доверчивая открытость ему была трогательна.
  - О, как ты любуешься ею! Она у меня красивая, правда?
  - Она прекрасна.
  - Почему ты не целуешь ее? Отчего не касаешься?
   И он поцеловал ее соски, взял грудь в ладони. А Надя лихорадочно стянула с него галстук, рубашку, майку; стала гладить и целовать его грудь. Он чувствовал, что трусы у него совсем мокрые.
  - Ну почему я не могу быть твоей женщиной - совсем? Ведь лучше тебя нет никого. Я же недаром сразу полюбила тебя. Пусть будет, как будет: иди ко мне.
   ...Когда они лежали потом, обнявшись, она спросила:
  - Ты же не будешь думать обо мне плохо, да? Не бросишь меня теперь, правда?
  - Нет. Ты теперь самая близкая мне женщина.
  - Правда? - она поцеловала ему руку.
   Перед уходом она дала ему выпить огуречного рассолу, принесла тазик воды со снегом - обтереть лицо. Она видела, что он уже в достаточно приличной форме, и когда на ее предложение доехать домой на такси он ответил отказом, она решила не спорить. Проводила его до метро и не стала затягивать прощание - только дала свой рабочий телефон и взяла обещание в ближайшее время позвонить ей.
  А вернувшись домой, первым делом выпила стопку водки.
  
  7
  
  Необходимость заниматься позволяла собираться вместе лишь раз в неделю. Конечно, ребята старались видеться или хотя бы говорить по телефону со своими девушками чаще.
  А Игорь оставался всю неделю один. Но времени у него было, наверно, меньше, чем у остальных: работа днем и школа вечером, потом домашние задания - и, наконец, книги. Он читал запоем, не меньше новых своих друзей. И потому, что не хотел отставать от них, и потому, что - вообще - нравилось: читал допоздна.
  И, конечно, не пропускал ни одной общей встречи у Жени. Наверно, больше всего, из-за желания снова увидеть Асю, хотя вел себя так, что об этом никто не мог догадаться. Помнил, что сказал отец. Да и Листов, честно говоря, нравился ему.
  Зато не слишком - Надя, которая приходила с Сашей. Он видел, что и другие воспринимают её настороженно: она не очень вписывалась в компанию. На то были причины: она всячески подчеркивала свои отношения с Сашей, не сводила с него обожающего взгляда, называла только Сашенькой. В общих разговорах почти не принимала участие, наверно, потому, что мало чем интересовалась и, из-за того, боясь сказать что-то не то. При ней как-то сами собой прекращались разговоры о политике: своей она не была для них.
  А Сашка, казалось, это не слишком замечал. Он вообще как-то изменился: уже не казался застенчивым интеллигентным мальчиком - стал более уверенным, смелым. Юрка сразу понял, почему.
  - Вайс, по-моему, дело серьезное: Сашенька таки влип.
  - Ты уверен?
  - К сожалению, да. Ты же видишь, как он переменился. Она живо окрутила его обычным способом.
  - Каким?
  - Да затащила в постель. Он, сразу видно, живет с ней. Для него это может плохо кончиться: если она захочет, легко заставит его на себе жениться. Он слишком уж честный - сочтет это своим долгом: она же его первая женщина. А Надя, хоть убей, не очень-то похожа на такую, с какой он будет счастлив.
  - Ты в этом уверен?
  - Увы! Что между ними общего: абсолютно из разных миров. По-моему, его надо спасать.
  - Ты не преувеличиваешь?
  - Боюсь - сильно, что нет.
  - Есть какие-нибудь соображения?
  - Пока только собрать какую-то информацию о ней. Надо с Клавой поговорить.
   Клава, как оказалось, тоже была не в восторге от того, что Саша встречается с Надей.
  - Что между ними может быть общего? Зачем я только согласилась помочь пригласить ее в вашу компанию тогда? Разве думала, что так обернется? Надька - она же смазливая, но такая пустая. Сашенька ведь очень чистый, а она... Наверно, такая же, как мать: яблоко от яблони недалеко падает.
  - А что ее мать?
  - Изменяла дяде моему - с кем попало. Я точно знаю: мама из-за этого не хотела с ней совсем общаться. Да и я с ними виделась считанные разы. А слышали бы, что о евреях она говорит.
  - Клава, сугубо между нами: похоже, что Саша уже живет с ней.
  - Это уж слишком серьезно: он же сочтет своим долгом из-за этого жениться на ней. И тогда... Ну, что тогда может быть хорошего?
  - Я вот и говорю, что необходимо Сашу спасать пока не поздно.
  - Как, Юра?
  - Если бы я знал. Ведь если поговорить с ним, он сейчас и слушать никого не будет. Лучше и не пробовать. Посмотрим. Может быть, придумаем что-то.
  
   Надя каким-то образом начала чувствовать, что к ней относятся, не как к другим.
  - Сашенька, почему они ко мне так относятся? За что? Чем это я твоим друзьям не угодила?
  - Ну, что ты: тебе, просто, кажется.
  - Ну, уж нет! Совсем и не кажется: я же вижу это. Из-за того только, что вы все студенты, а я только девять классов кончила? - соврала она: кончила лишь семь.
  - Ерунда: Игорь тоже не студент.
  - Может, они и к нему так же относятся, как ко мне.
  - Не выдумывай, пожалуйста.
  - Значит, только ко мне? Они, значит, считают, что я совсем не подхожу тебе, и не хотят, чтобы мы встречались. Ты, кстати, сам им ничего не говорил о... ? Ну, сам понимаешь.
  - Да ты что? Как ты могла такое подумать?
  - Так почему же, всё-таки? - она заплакала, и он стал её успокаивать:
  - Да никто к тебе плохо не относится: тебе только показалось.
  - Да? А ты проверь, проверь: пойди без меня да послушай, что тебе обо мне скажут.
   Но когда он явился без нее, его спросили только, почему она не пришла, и ничего о ней не говорили. Она не поверила.
  - Наверно, просто не хочешь мне ничего говорить. Да мне все равно: насильно ведь мил не будешь. Могу туда больше и не ходить: мне кроме тебя не больно-то кто и нужен. Только боюсь, и ты так же ко мне относишься. Скажи честно: ты стыдишься меня, да?
  - Ты что?!
  - А что? Не так разве? Ты же и от родителей своих меня скрываешь. Правда: зачем их знакомить со мной? Кто я тебе - половая подстилка просто: имеешь меня - и больше ни на что я тебе не нужна. - Она отстранилась, когда он попытался обнять её. И стала чаще делать это, давая понять, что близости между ними сегодня не будет.
  ... Познакомить её с родителями? Он был до сих пор к этому не готов, не без основания подозревая, что они встретят это без восторга. Наверно, и Гродовы тоже. Недаром он постарался отговориться чем-то более или менее правдоподобным, чтобы не пойти к ним, когда они пригласили ребят придти со своими девушками.
   А Надя стала всё настойчивей об этом говорить. В конце концов, почему она не может познакомиться с его родителями - человека, с которым она находится в таких близких отношениях. Перемежала свои упреки печальным молчанием, вздохами и слезами. И усиленными ласками вперемежку с периодическим отказом в близости.
   И мать ее как-то раз тоже спросила его:
  - Твои родители не беспокоятся, почему ты их не знакомишь со своей девушкой? Что они думают из-за этого о моей дочке?
   Он уже чувствовал, в сколь сложном положении оказался. Она в чем-то была права, когда сказала, что больше всего нужна ему в физическом смысле. В остальном общение с ней получалось плохо: он чувствовал это всё больше.
  
  Что толкнуло его в тот день после Нового года стремиться к ней? Наверно, то, что ночью, когда она попросила поцеловать ее, он чувствовал не только впервые испытанное удовольствие. Еще и удовлетворение самолюбия: он нравится девушке.
  А он ведь боялся, что этого никогда не случится: его рост и хилость держали его в страшной неуверенности. То, что могли другие, было ему недоступно: он единственный раз попытался пригласить девушку на танец на вечере, еще в школе - она отказала, и он больше никогда не делал попыток. А уж то, что говорили другие в институте - о физической близости с девушками, казалось уже совершенно для него невозможным.
  Это ущемляло в собственных глазах, тем более что физическая тема волновала его. Вид обнаженного женского тела на картинах и статуи в музеях, описания в книгах, женщины на пляжах заставляли сердце учащенно колотиться. Тайком от ребят прочел взятые у кого-то в классе книги Арцыбашева 3 и даже чисто порнографический "Новый Вавилон" какого-то графа Амори 4.
  Он ни с кем не говорил об этом: ни с Женей, ни с Ежом - для них эта тема, как бы само собой, не существовала. Поэтому, хотя он писал немало стихов, касающихся эроса, он их никому никогда не показывал. Даже Юре, который не только легко знакомился с девушками, но и, как Саша догадывался по отдельным его фразам, уже знал, что такое женщина.
  
  В Новый год это сразу как-то обрушилось на него. Он пригласил ее танцевать, и она сразу пошла с ним. Правда, и другие тоже с ним танцевали, но он видел, что она - его предпочитает. Буквально обожгло, когда, танцуя, вдруг - наверно, нечаянно - она коснулась его грудью. И была хорошенькая и застенчиво улыбалась - больше всего ему. Спела прекрасно романс "Я встретил вас".
  Когда проводил ее, она сразу не отпустила его. Спросила: "Почему ты не хочешь поцеловать меня?" А потом... Они долго целовались, а на следующий день он прилетел к ней. И она так обрадовалась: прижала его голову себе к груди. И он неожиданно поцеловал её грудь, а она только сказала: " Г-споди, какой ты нежный!" И он чувствовал себя счастливым и уверенным в себе.
  Потом они сидели за столом с ее матерью: он храбро опрокинул в себя лафитник водки. После они пили еще. Кажется, он читал им свои стихи, и Надя пела. И они даже танцевали. Но это было последнее, что он помнил перед тем, как проснуться в другой комнате, и она лежала рядом и прижималась к нему. Дальше все произошло тогда, как в волшебном сне.
 
Томка Никитина []
  Он ехал домой, и ему казалось, что он стал другим. Уверенным в себе: он больше не мальчик, которому ничего не доступно - мужчина, познавший женщину. Была даже какая-то горделивость от того, что он стал им раньше Ежа и даже Жени, их авторитета. Лихо, не задумываясь, что-то, соврал маме, дожидавшейся его. Засыпая, представлял Надю рядом: тело ее и грудь - отныне доступные ему.
  
  Конечно, он уже через несколько встреч почувствовал, что почти только это привязывает его к ней. Слишком скоро разглядел сильную разницу, разделявшую их. Поневоле сравнивал ее с остальными девушками их компании. Говорить о многом он с ней совсем не мог: она слишком многое не знала и, видимо, даже не хотела знать.
  Он пытался водить её в музеи, на симфонические концерты, приносил ей книги. Казалось, это ей нравилось, но только сначала. Потом книги возвращались не прочитанными, и вместо музея или концерта она уговаривала его сходить в кино. Намекнула, что очень хотела бы сходить с ним в ресторан, и тогда, чтобы выйти из положения, ему пришлось продать несколько своих книг. Но продолжал закрывать на все это глаза, убеждая себя, что у нее было тяжелое детство: она росла в таких условиях - без отца, который погиб на фронте.
  Всё перекрывало физическое влечение: он использовал малейшую возможность для свидания, чтобы очутиться наедине с ней в одной из двух комнатушек, принадлежавших ее матери и отчиму. Благодаря тому, что отчим все это время лежал в больнице, и мать никогда не заходила к ним, когда они уединялись, они беспрепятственно могли заниматься тем, что еще недавно казалось совсем недоступным ему. И потом ему было трудно уйти, хотя дома ждала работа, и приходилось заниматься за полночь: четвертый курс был, все-таки, самый напряженный. Все же иногда возникала мысль: что же дальше, но он до поры до времени отгонял ее от себя.
  
  Что делать? Он ничего не придумал, кроме как постараться оттянуть момент, когда уже невозможно будет не привезти и показать ее своим. А может быть, она все-таки понравится им: сообразит, как вести себя с ними. Хотя вряд ли! Уж слишком она проигрывала в сравнении и с умной, серьезной Леной и строго красивой Асей.
  Не говоря уже, конечно, о совершенно необыкновенной Марине, которая больше всех нравится его родителям. И которую они - несомненно - встретили бы с радостью, если бы он привел знакомить как свою девушку. Наверно, и самому ему было бы лучше, если бы на месте Нади была бы она. Конечно, то, что было с Надей, было бы невозможно. Зато была бы возможна душевная близость и настоящее чувство, а не то, к чему в основном сводились его отношения с Надей.
  Но Надя - это реальность. И, хочешь, не хочешь, он должен вести себя, как порядочный человек, а не сволочь, способная только использовать девушку, несомненно, любящую его. Да: должен! Он сдержит свое обещание - не оставит ее. Хотя - он это понимал отчетливо - он и не любит ее. И с родителями её придется познакомить.
  Он стал мысленно готовиться к этому. Постепенно уговорил себя, что, в конце концов, сумеет сделать то, что не получилось сразу: она начнет тоже многим интересоваться, и они смогут найти общий язык. Ведь вот, например, Игорь: рос в отнюдь не интеллигентной семье, а сколько читает, как быстро втянулся во все, чем интересуется их кружок. Почему же Надя не сможет то же самое?
  А подспудно, еще ощущал где-то внутри страх расстаться с ней: комплекс неуверенности в себе так и не исчез в нем полностью.
  
  8
  
  Но он, все-таки, тянул, и Надя сама сделала первый шаг. Она пришла к нему после того, как он целую неделю не звонил ей на работу. По телефону узнала от Жени, что Саша болеет ангиной, и попросила дать ей его адрес, чтобы навестить.
  Явилась она к нему в первой половине дня, специально для этого обменявшись со своей сменщицей. Дверь ей открыла его бабушка: Сашины родители были на работе, сестра - в школе.
  - Вам кого?
  - Здравствуйте. Меня зовут Надя. Извините, я пришла проведать Сашу: мне сказали, что он болен.
  - Да. Он пока еще не встает. Вы проходите: вот в эту комнату.
  Саша лежал в кровати и читал. Удивленно поднял голову, когда она вошла:
  - Ты?
  - Не ожидал? Ты столько не звонил мне, что я начала беспокоиться. Как ты сейчас?
  - Да уже нормальная температура сегодня. Ты отвернись: я встану.
  - Да лежи, лежи ты: не вставай раньше времени - еще температура подскочит. А тебе яблоки принесла.
  - Спасибо, зачем вы? У него есть яблоки, - сказала бабушка.
  - Больным ведь витамины нужны. Пусть быстрей поправляется.
  - Если вы не торопитесь, я оставлю его на вас. Пойду на кухню. Поедите с нами?
  - Ой, нет: спасибо - мне на работу скоро надо.
  - Тогда хоть чай с нами выпейте, хорошо?
   Увидев, что она вышла, Надя сразу наклонилась к нему и поцеловала в губы.
  - Ты что: я же еще заразный!
  - Ну, и пусть! Я, знаешь, Сашенька, как по тебе соскучилась? Жутко! Ты рад, что я пришла? - она взяла его руку, провела ладонью по своей груди. Он очень сдержанно отреагировал.
   Бабушка вернулась с горячим чайником. Надя, вскочив, забрала у нее его. Выпила чашку и сразу ушла.
  - Саша, это что за девушка? - спросила бабушка.
  - Моя знакомая, - ответил он, глядя в книгу.
  Бабушка расспрашивать не стала, но вечером сообщила об этом дочери.
  - Довольно таки хорошенькая. И неплохая, видно: подбежала сразу, забрала у меня чайник, когда я с ним вошла.
  - Саша, - спросила Фрума Наумовна, - эта девушка только твоя знакомая или ты встречаешься с ней?
   Отступать было некуда - он сказал:
  - Встречаюсь.
  - Давно ты с ней познакомился?
  - На Новый год.
  - А почему нас с ней еще не познакомил?
  - Как-то не получалось: она стеснялась.
  - Тогда пригласи ее от моего имени к нам, когда увидишь следующий раз.
  - Хорошо. Только, пожалуйста, кроме вас пусть никого не будет.
  
  Получив от Саши приглашение его матери придти к ним, Надя испытала удовлетворение: ее расчет был верен. Она не вперлась к ним сама: только пришла на минуточку проведать больного Сашечку, когда кроме его бабки дома никого не было. Дала таким образом знать о своем существовании: не хотите ли, мол, познакомиться? Сашка, конечно, соврать не сумел насчет того, кто эта самая Надя. Вот и пригласили. Ай да Надька, тонко все рассчитала!
  Только сразу она к ним не рванет. Так лучше. Да и начатый новый английский костюм надо закончить шить, чтобы пойти непременно в нем: ей такой очень идет. Будет смотреться весьма-весьма. А Сашке надо сказать, чтобы передал спасибо от нее, но что у нее мать сейчас болеет, и она не может пока.
  ... Когда костюм был готов, она занялась Сашкой. Мол, что боится идти: она же не такая интеллигентная, как он, и поэтому не знает, понравится ли им. Раньше очень хотела, а теперь боится. Может быть, если уж идти, то только ненадолго. Можно сказать, что мать еще не совсем здорова. Сашка план поддержал.
  К Саше она явилась, одетая скромно и эффектно одновременно: во вновь сшитом костюме и черных лодочках, но без всякой косметики. Говорила как можно меньше и - вроде - не сделала никаких ляпов. Ей показалось, что она его родителям даже понравилась. Но, наверно, слишком часто к ним ходить не стоит: так будет лучше.
  Она была особенно ласкова и покладиста в тот вечер. И согласилась пойти с ним в это воскресенье сначала в музей, а потом к Жене. Там держала себя уже более уверенно в этот раз.
  И Саша немного успокоился: проблема на время отступила. Именно, на время: он уже иначе смотрел на свои отношения с Надей. Не видел будущего с ней.
  Слишком понимал, что всё, что у него с ней - совсем не то: не такое, как у Жени с Мариной. У них, конечно, и речи не могло быть о физической близости, как у него с Надей. Они, по всей видимости, даже еще и не целуются. Но как радуются оба при встрече, как глядят друг на друга. И он очень завидовал Жене, мечтая о том же.
  Да и остальным тоже. У Ежа, скорей всего, похоже на то, что у Жени, хоть, видимо, не совсем. И у Юры, кажется, тоже.
  А его...? Он уже больше не гордился, что опередил ребят в близости с женщиной.
  
  Фрума Наумовна не подала вида, что, не смотря на все старание произвести приятное впечатление, Надя ей не показалась похожей на девушек остальных ребят. Вроде бы незначительные мелочи настораживали.
  Но Саше вопросы задавать не стала. Вместо этого сходила к Валентине: попросила узнать об этой девушке у Сережи. Та пришла к ней на следующий вечер. Они уединились на кухне.
  - Я спросила у Ежика, что за девушка, с которой встречается Саша. Но он мне особо нового ничего не сказал. Она родственница Клавы. Пришла под Новый год с матерью пригласить Клаву к себе, а у ребят в компании не хватало одной девушки, и они ее пригласили встречать с ними. Саша с ней появлялся в их компании, но потом почему-то стал приходить один, да и то, редко.
  - Сережа не сказал, почему?
  - Он не знает. По-моему, не очень в это вникает. Правда сказал, что она не всем ребятам в их компании, по его мнению, нравится.
  - Кому?
  - Юре и этому Жениному соседу, Игорю.
  "Эти ребята как раз в реальной жизни разбираются чуть лучше, чем наши детки", подумала Фрума Наумовна.
  - Тебе самой она понравилась?
  - Как тебе сказать? Внешне довольно хорошенькая. Вроде, и скромная тоже.
  - Тебя пугает, что не еврейка? Я же понимаю: после того, что тогда было, тебе было бы спокойней, если бы твои дети связали жизнь со своими.
  - Ну, за любого из твоих сыновей я Соньку с радостью отдала бы. А Сашка... Да и не только это.
  - Тебе кажется, что она и по своему уровню ему не совсем подходит, да?
  - Боюсь, что да. А тебе - нет?
  - Ну, знаешь: уровень наших ребяток, сама знаешь, какой.
  - Я ведь не об этом. Просто, если у ребят это серьезно, то хочется, чтобы было потом у них понимание с женами. Ты за своего-то спокойна?
  - Кажется, да. Лена довольно умная девушка. Серьезная очень: не то, что Сережка. Правда, Фрумочка, хотелось бы, всё-таки, чтобы она была чуть поинтересней внешне. Так что... А у тебя, я смотрю, наоборот.
  - Не только это.
  - Что еще?
  - Не знаю даже. Какое-то непонятное беспокойство почему-то. Сашка мне о ней ведь ничего не рассказывает, а расспрашивать его я боюсь: не знаю, как он отреагирует. Но ведь он почему-то долго скрывал ее от нас. И к вам, тоже, не пришел тогда: ты помнишь. Хотелось бы знать, почему?
  - Ну, от Сережки я вряд ли что-нибудь еще узнаю. Да и от Жени, боюсь, тоже. Попробуй поговорить с Клавой: если что не так, она, я думаю, не станет от тебя скрывать.
  - Я могу её поставить в неудобное положение. Лучше мне поговорить с Юрой.
  - Наверно, да. Тем более, что Юрочка очень разумный.
  - Я только попробую вначале сколько-то еще сама разобраться.
  - Попробуй пригласить ее так, чтобы и я смогла её увидеть.
  
  И Фрума Наумовна устроила, что Саша привел Надю на день рождения Рувима, который отмечали в узком кругу: кроме своих должны были быть только старшие Гродовы. Саша, передавая Наде приглашение, сказал, что ей отказаться придти будет совершенно неудобно. Но Надя и не собиралась отказываться: его родители её как бы официально признали этим. Да и мать ей тоже сказала, что надо, конечно, обязательно пойти, и даже подкинула денег на подарок.
  ... - Ну, как твои впечатления? - спросила Фрума Наумовна Валентину Петровну, когда они вместе мыли на кухне посуду.
  - Хорошенькая: ничего не скажешь.
  - Что: понравилась тебе?
  - Да как тебе сказать: не то, чтобы очень. Вроде ничего такого не сказала, а все равно почему-то мне иногда казалось, что она хочет казаться не тем, что есть на самом деле. С остальными девочками такое ощущение не возникало.
  - Вот именно! Так что, боюсь, что мне придется поговорить с Юрой.
  Только он к ним перестал ходить часто. Правда, четвертый курс, самый тяжелый, и заниматься приходится страшно много. Да и девушка у него.
  И когда Юра как-то пришел к ним, а Саши не оказалась дома, она не стала упускать возможность что-то узнать от него. Правда, Юра мялся вначале, и она спросила его прямо:
  - Ты не хочешь мне говорить?
  - Да нет: что вы, Фрума Наумовна.
  - Но почему тогда она не очень нравится тебе и Игорю?
  - С чего вы это взяли?
  - Сережа сказал своей маме. Давай поговорим в открытую. Думаю, что что-то не в порядке, иначе у тебя не было бы причины скрывать от меня что-то. Так ведь?
  - Да. Боюсь, что так.
  - Почему же ты не поставил меня в известность?
  - Я не знаю еще наверняка, поэтому не хотел вас раньше времени волновать. Просто считаю, что они слишком мало подходят друг другу в интеллектуальном плане. Это я знаю точно.
  - Ты думаешь, она просто нравится ему внешне?
   Он опять замялся, но все же сказал:
  - Боюсь, что не только.
  - Что еще? Он же у меня такой чистый. Неужели, все-таки...?
  - Мне кажется, что да. Он-то чистый, а она - не уверен. - Он стал говорить ей, что еще на встрече Нового года случайно заметил, как она вдруг, танцуя с Сашей, прижалась к нему, и он испуганно отодвинулся. - Понимаете, он ведь из-за своего роста боялся вообще подходить к девушкам, а они его, я видел, интересовали немало. А тут девушка, довольно недурная внешне, уделяет все внимание ему, нежно улыбается и смотрит на него трепетным взглядом, старается все время танцевать только с ним.
  - И он на это клюнул?
  - Конечно. Это же и на самолюбие его действовало: почувствовал себя не хуже других.
  - Но почему ты решил, что они не только встречаются?
  - Видел, как они себя вели, когда приходили к Жене. И, главное, как он переменился: каким уверенным стал.
  - Ты с кем-нибудь говорил об этом?
  - С Женей. Потому что знаю, чем, к сожалению, чревата такая ситуация. Саша ведь может считать, что после этого обязан на ней жениться, если она потребует. Не исключено, что она этого хочет: зачем же постаралась, чтобы он вас с ней познакомил? А потом мы вдвоем с Женей поговорили с Клавой, - он передал содержание разговора с ней.
  - С ним самим вы не пытались поговорить?
  - Извините, Фрума Наумовна, я знаю, что это сейчас бесполезно. Тем более что характер у нашего Саши отнюдь не простой.
  - Да: кому еще, как не мне, это знать? Боюсь, что и меня он не послушает. Просто ума не приложу, что можно сделать.
  - Что-нибудь да сыщется, надеюсь. А пока придется нам набраться терпения.
  - Ты поможешь, правда? Ты же давно уже стал нам всем не чужим.
  
  9
  
   Конечно, Юра стремился сделать всё возможное: так не хотелось, чтобы Саша испортил себе жизнь. Но пока ничего не приходило на ум, как. Приходилось ждать, когда что-то неожиданное подскажет выход.
   Таким неожиданным оказалось то, что в один из дней поспешил рассказать Женя.
   ...В тот вечер он ждал Марину в портике Зала Чайковского недалеко от выхода из метро. Пришел, как всегда, раньше. Стоял у одной из закрытых дверей, в полутьме, и из-за мороза поднял воротник и опустил уши шапки.
  Поэтому две весело и громко разговаривавшие девицы прошли мимо, не обратив на него никакого внимания. В одной из них он сразу узнал Надю; лицо второй тоже показалось странно чем-то знакомым, но он не смог сразу припомнить, откуда мог ее знать. Они стали на ступеньках, явно ожидая кого-то.
  - Мы не рано приперлись? - спросила Надя.
  - А хрен его знает. Не бойсь, не замерзнем. А замерзнем, так подогреют, - со смехом ответила ее спутница.
  Надя тоже засмеялась - громко и немного визгливо. Они обе явно были слегка под шафе, и Надя казалось совсем не такой, как обычно: скромной тихоней - выглядела довольно вульгарно, как и ее подруга. Но почему-то казалось, что это гораздо более естественно для нее: именно такая она есть на самом деле.
  - Отставать от правильной жизни стала, Надюха. Редко среди нас появляешься. Что: по-серьезному втюрилась в этого своего еврейчика? У тебя с ним что: воздыхания только или уже даешь ему?
  - За кого ты меня принимаешь, Лидка? Я девушка серьезная: сразу с этого начала, - они снова заржали.
  - А с ним как - ничего? Слыхала, что их обрезают. Как: не очень коротко?
  - Да пошла ты! Будто сама не пробовала ни разу?
  - А их всегда определишь: еврей или нет? Один раз, правда, точно был еврей, только он облажал меня: сбежал в последний момент куда-то, и я как дура до утра в кровати одна маялась. А так хотелось: мощный кадр был - закачаешься! Робертом его еще звали.
   "Ванда!" Он сразу вспомнил тот вечер в компании Стаса, Витальки и трех девок, с одной из которых он чуть не переспал тогда. Барухи! И Надя, девушка Сашеньки - ее подруга. Ничего себе!
   Он уже не считал, что предосудительно подслушивать разговор, не предназначенный для его ушей. Постарался ничем не обращать на себя внимания: правда, они совсем и не смотрели в его сторону.
  - Но это всё смехуечки, а ты мне по-честному лучше скажи: у тебя с ним как - по-серьезному, что ли?
  - Сама еще до конца не пойму. Он-то, наверняка, по-серьезному, я думаю. Хотя со своими родителями не очень спешил меня знакомить. Только у меня не очень-то отвертишься: сделала так, что ему пришлось.
  - А на кой тебе, если не знаешь, что точно от него хочешь?
  - Ну, как на кой, Лидка? Не вечно же в девках сидеть. Эти все от нас только одно получить хотят, и ничего больше: замуж пока никто ведь не предлагает. А Сашка неплохой. Да вдруг если подзалечу. Можно будет сказать, что от него, даже если от кого-то другого: он поверит.
  - Думаешь, как муж он тебя устроил бы?
  - Может быть. Вообще-то он добрый.
  - Подарки делает?
  - Нет: откуда - он ведь еще студент. Да и стипендию матери отдает: они не шибко богато живут. У него сестренка есть, и еще бабка там: впятером в одной комнате. А мать-то говорила, что евреи - богатые.
  - Пьют, просто, меньше наших.
  - И не лупят жен по пьянке, как отчим мать. Только разные мы, всё-таки: приходится все время строить из себя такую же. Что называется, ни бздни, ни пердни. Ну, его родителям я, кажется, мозги еще как-то засрала, а в их компании, похоже, не совсем-то. Там все время умные разговоры, классическая музыка - приходится молчать с умным видом.
  - Трудно!
  - Да ладно, хрен с ним: посмотрим, куда кривая выведет. Лидка, гляди, вон и Виталя!
   Женя увидел спешащего через площадь Маяковского Стерова. К счастью, он, увидев, что девки уже смотрят на него, помахал им рукой, и они пошли навстречу ему.
   Он ничего не сказал Марине, но первый раз не стал затягивать свидание. А проводив Марину, сразу поехал в общежитие - к Листову.
  Они уехали к Жене и там допоздна обсуждали, как разъяснить Саше правду о Наде его. Юра предложил предварительно поговорить с Виталькой: узнать от него все, что возможно, о ней.
  
  Стеров на следующий день в институте не появился: прогулял очередной раз. Еще через день он с виноватым видом подошел к ним:
  - Слушай, Жень, ты журнал вчера сдавал в деканат? - Женя был старостой группы.
  - А ты почему не пришел на занятия? Вылететь, всё-таки, захотел за непосещаемость?
  - Ну, понимаешь, такие чувихи вчера были. Кстати, одну из них ты даже знаешь.
  - Ты уж не ври: откуда Вайс может знать твоих барух? - спросил Листов.
  - Да было когда-то дело.
  - Тогда придется провести расследование. Так что, гражданин Стеров, если ваши чистосердечные показания подтвердят то, что вы только что заявили, я обяжу нашего старосту быть к вам снисходительным. Допрос состоится сразу после последней лекции.
   Они притащили Стерова домой к Жене. По дороге Виталька купил водку. Женя пробовал возражать, но Юра сказал:
  - Надо! Вопрос серьезный: без пол-литра не разберешься.
  ...- Итак, ты утверждаешь, что Вайс знаком с какой-то из твоих барух? Так, или нет?
  - Не совсем: она не моя. Я до нее еще не добрался.
  - А Вайс добрался?
  - Нет, но только потому, что не захотел.
  - Её зовут Вандой? - спросил Женя.
  - Ага! Хотя на самом деле Лидкой. Видишь, не вру: Женя же сразу понял, о ком речь.
  - Нет: я только хотел проверить, она ли это была.
  - Ты о чем?
  - Да позавчера видел её еще с одной возле "Маяковской". А потом тебя: они пошли навстречу тебе.
  - А, понятно. Ну да, пошли к Стасу.
  - Стасу?
  - Ага. А чего: он мне вскоре позвонил, что снял себе хату, предложил устроить кир-бар. Ну, я не злопамятный: встретились, приняли слегка и поперлись кадриться на Бродвей. Как раз их и встретили, Ванду-Лидку, и ту вторую, которую позавчера видел.
  - Её как зовут?
  - Ту? Надька. А что?
  - И что тогда было дальше?
  - Ой, что тогда было, что было! Всю ночь кувыркались с ними. Стас с Лидкой, я с Надькой.
  - Значит, девушкой она тогда уже не была, - задумчиво сказал Женя.
  - Кто: Надька? - не понял Виталька. - Да нет: была - но только в коленочку. Ну, ты даешь, я тебе скажу. Знаний по этой части так и не прибавилось.
  - А что потом? - спросил Юра.
  - В каком смысле?
  - Видел ее еще после того раза? Или только позавчера?
  - Стоп! От дачи последующих показаний отказываюсь, покуда не дадите горло промочить. И корочку хлеба.
  - Ладно! Я только на кухню схожу - поесть разогрею. А вы пока налейте.
   Когда Женя вернулся со сковородой, на столе уже стояли две пустые стопки.
  - Пей: мы уже пропустили тут без тебя, - пододвинул к нему полную стопку Листов.
  - Один не хочу: пропущу.
  - Зря: способствует расследованию. Он ведь дал еще показания.
  - Какие?
  - Повторите ваши показания, гражданин Стеров.
  - Видел ее и до того не раз. И имел. Домой она меня тоже к себе приводила. Мать ее нам не мешала: притащишь бутылку - она выпьет с нами и спать заваливается. Но это до Нового года, а потом она куда-то исчезла. Лидка говорила, что у нее какой-то постоянный парень появился. Лидка других девок приводила.
  - А позавчера?
  - А позавчера она снова пришла с Лидкой. Когда хорошо уже выпили, я ее спросил:
  - Ты чего же совсем исчезла с горизонта? А я, бедный, как же без тебя?
  - Ничего: не пропадешь. Не до тебя было, Виталя. А ведь, наверно, скоро замуж выйду.
  - И больше уже не дашь мне тогда?
  - А там посмотрим: видно будет.
  Ну, что: вам достаточно? Давай, Листик, тяпнем еще по одной, раз Вайс один не хочет.
   Они выпили и стали молча есть. Неожиданно Стеров перестал жевать и положил вилку.
  - Слушайте, братцы, на кой хрен вам надо было про эту Надьку меня расспрашивать? Думаю, не просто так. Не темните. Что, вы мне не верите? Ну, ладно, кобель я, но ведь не совсем говно и дурак. Случилось что-то?
  - Ты вправду не дурак, Виталя. Может случиться. Парень, за которого замуж собирается эта Надя, наш очень близкий друг.
  - Он что: придурок полный? На такой - жениться? Ну, я еще понимаю, на такой, как Ляля: та хоть слишком не дура. А эта: что он - не видит, с кем связался? Мало того, что баруха, она же еще и сука. Все девки, Лидка говорила, ее не любят и даже опасаются: она им подлянки какие-то делала.
  - Но ты не боишься связываться с ней?
  - Я - другое дело: поматросил - и бросил. А у него, небось, баб до нее и не было.
  - Не было.
  - Искалечит же ему жизнь: путаться ведь будет с кем угодно и врать ему без конца. Ой, не надо! А он русский?
  - Еврей.
  - Тогда тем более: ее мать евреев так еще любит. Нет уж: пусть бежит без оглядки.
  - Успокойся. Может, налить тебе еще?
  - Нет, не надо. Пойду-ка я домой, ладно? Жень, ты мне посещение отметил, а? А то ведь, правда, как бы не отчислили.
  - Сделал, не волнуйся. Только чтобы последний раз.
  - Само собой. И... Поможешь с заданиями, а?
  - Ох, Виталя, знаешь ты мою слабость.
  - Век не забуду. Только я в долгу тоже не хочу остаться. Если что... Ну, расскажите ему всё про нее, а не захочет он поверить, мне скажите. Сам ему расскажу - в таких подробностях, что не поверить не сможет. А то и с ней поговорю: никуда она тогда не денется, сука рваная.
  
  10
  
   Надя пришла с Сашей в воскресенье к Жене, но пробыла у него недолго. Сказала через некоторое время, что должна позвонить какой-то своей подруге, и потом, вернувшись в комнату, что та просила срочно приехать: что-то там у нее случилось. Когда Саша стал собираться, чтобы проводить ее, сказала:
  - Да не надо, Сашенька, оставайся: я одна быстрей добегу до метро. Чего тебе время терять: побудь лучше с ребятами.
   Он попытался настаивать, она довольно резко повторила:
  - Не надо, я же сказала тебе. - Саша после этого не стал спорить, и она ушла.
   Юра видел, что он расстроен, и попытался с ним завести разговор о поэзии. Саша с благодарностью откликнулся, и они проговорили весь вечер. Под конец Юра попросил какую-то книгу и спросил:
  - Сегодня можно?
  - Конечно.
  - Я тогда только Асю предупрежу.
   Ася о чем-то говорила с Игорем.
  - Ась, ты извини: мне с Сашей поговорить еще кое о чем очень нужно. Не обидишься, если я не смогу проводить тебя сегодня? Правда, очень надо.
  - Ладно, Юрик. Доеду с Мариной: Женя нас проводит.
  - Если не против, я с вами. Не возражаешь, Листик? - спросил Игорь.
  - Нет: спасибо только скажу.
   Он и Саша проводили всех до метро, потом направились домой к Саше. Шли не спеша, и разговор как-то не клеился. Юре пришлось говорить все время одному - Саша о чем-то думал и отвечал неохотно.
   Неожиданно он спросил:
  - Юра, можешь задать тебе глупый вопрос? Какие отношения у тебя были с девушками, с которыми ты встречался?
  - В большинстве случаев хорошие. Если они начинали портиться, я с ними спокойно расставался.
  - Я не о том. Ты лишь встречался, и ничего больше?
  - Иногда и целовался.
  - Извини: и только? Можешь, конечно, не отвечать.
  - Почему? Отвечу. Были и женщины.
  - Тебе это нравилось?
  - Понимаешь, я же их не хватал на улице. Да их и не было много.
  - Твоего возраста?
  - Самая первая - да. Девочка из моего класса. Мы встречались с ней больше года. Вначале даже не целовались: только гуляли вместе. Я ей стихи читал, а она слушала. Потом как-то поцеловал ее. Еще потом, незадолго до окончания школы, мы... Ну, сам понимаешь. Наверно, если бы я не уехал учиться, мы бы и поженились.
  - Ты любил ее?
  - Думал, что да. Но здесь, в Москве, скоро стал встречаться с другими девушками. Да и она, когда я после первого курса приехал на каникулы, собиралась выйти замуж за другого.
  - Ты совсем не переживал из-за этого?
  - Переживал: у меня ведь с другими не было ничего серьезного. Но когда вернулся в Москву, у меня приключилась романтическая история с женщиной старше меня. Женой одного из наших профессоров.
  Как уж она ею стала, точно не знаю: говорят, что была когда-то его студенткой. Очень эффектная: яркая, весьма неглупая. Периодически появлялась в студенческих компаниях. В одной из них ее и встретил.
  Меня ей представили: "Наш любитель поэзии". Я там читал стихи, и она попросила потом проводить ее домой. Предложила зайти к ней ненадолго. Сварила кофе, достала коньяк, даже зажгла свечи - а я снова читал ей стихи. В общем, я утром поехал в институт от нее.
  Муж - он старше ее почти на сорок лет - был в это время на какой-то научной конференции за границей. Длилось у меня это, только пока он отсутствовал. Было что-то случайное и после нее, но это уже не очень интересно.
  - А что, по-твоему, интересно?
  - Любовь: большая, единственная - на всю жизнь. Как у твоих родителей или Гродовых.
  - Наше поколение, наверно, другое.
  - Не думаю. Посмотри на Женю с Мариной: как они дышат друг на друга. Это любовь - настоящая. Завидую им - по белому, конечно.
  - У тебя с Асей не то же самое?
  - Боюсь, что нет. Во всяком случае, еще нет.
  - Она же красивая.
  - Знаю. Даже самая красивая из всех, кто у меня был. И - пока мне с ней очень неплохо. А дальше - время покажет. Все равно, пока не кончу институт, жениться не собираюсь.
  
   Женя с Мариной ушли вперед. Ася шла рядом с Игорем. Он осторожно держал ее под руку. Наверно, ему еще никогда не было так хорошо и так трудно.
   Ася впервые столько говорила с Игорем: чувствовала, что узнала его за сегодняшний вечер больше, чем за все предыдущие встречи в их компании. Говорить с ним было даже легче, чем с Юрочкой, на которого она смотрела как бы снизу, чувствуя его превосходство: его она всегда больше слушала, чем говорила сама. С Игорем разговор получался на равных: оказалось, он прочитал, пожалуй, ничуть не меньше ее. было легко говорить еще и потому, что очень легко они, почему-то, понимали друг друга. И в Игоре, кроме того, чувствовалась какая-то основательность, которой, как ей казалось, не всегда хватало Юрочке. Но то был Юрочка, ее блестящий Юрочка.
   Игорь надеялся, что они еще смогут поговорить у общежития. Но Женя сразу, как он и Ася подошли к нему, стал прощаться. Девушки ушли, и ребята направились к троллейбусной остановке. Женя явно спешил, и Игорь, как обычно, не стал ничего спрашивать.
  
  - Как я понимаю, твой так называемый глупый вопрос не был случайным?
  - Нет, - нехотя ответил Саша.
  - Мы ждали, что ты захочешь поговорить с нами.
  - С вами - с кем?
  - Мной и Женей. Мы же видим, что ты в нелегком положении. Мы твои друзья, и нам это не безразлично. Мы не можем допустить, чтобы ты искалечил себе жизнь.
  - Что ты имеешь в виду?
  - Твои отношения с Надей. К сожалению, ты плохо представляешь, с кем имеешь дело.
  - Почему вы так относитесь только к ней? Только из-за того, что она не студентка, как мы? Ведь Игорь - тоже.
  - Саш, давай поговорим в открытую: мы знаем всё о твоих отношениях с ней.
  - Откуда вы можете знать это "всё", как ты говоришь?
  - Довольно легко было догадаться.
  - И на этом вы основываете свои выводы?
  - Уже не только на этом. Мы сейчас знаем уже о ней слишком много, чтобы продолжать молчать. Нам надо поговорить.
  - Сейчас?
  - Желательно. Давай, я сделаю так: зайду к вам и скажу твоим, что ты скорей всего остаешься ночевать у Жени.
  - Смешно! Они же спросят: почему?
  - Скажу, у тебя с ним какой-то серьезный разговор, а девочек я еду провожать один. Ты жди здесь, и мы пойдем к Жене: он мне дал ключи.
  - Сколько его ждать придется? Ему не захочется сразу уйти, они еще долго будут стоять и разговаривать.
  - Нет: я предупредил его - он поспешит.
  - Марина может обидеться.
  - Нет: поймет, что ему действительно нужно. Ася же поняла.
  - Они... Они в курсе того, о чем вы собираетесь говорить со мной?
  - Нет. И Еж с Игорем тоже.
   Юра вышел вскоре.
  
  Дома у Жени он старался не начинать разговор о Наде. Саша сидел на диване, наклонив голову и сунув руки между колен; угрюмо молчал.
   Женя появился, однако, довольно скоро. Юра докуривал в это время очередную сигарету на площадке.
  - Он здесь: сам завел разговор. Но я боялся, как бы он не передумал и не ушел.
  - Я из-за этого такси взял.
   Саша сидел все в той же позе.
  - Юр, будь добр, поставь чайник, - попросил Женя, входя. - Саш, ты не передумал?
  - Нет.
  - Мне надо тебе кое-что рассказать.
  - Я понимаю, о Наде?
  - О ней. Тебе это необходимо знать. Я только чай выпью, ладно? Замерз немного.
   Юра пришел с чайником, налил всем, и они сосредоточенно стали пить чай, как будто собрались только для этого. Не допив до половины, Женя спросил:
  - Ты готов меня слушать?
  - Да, - негромко ответил Саша.
   Женя стал рассказывать о том вечере возле Зала Чайковского. Пришлось рассказать, и почему он узнал, с кем была Надя. Саша слушал напряженно.
  - Не может быть, - произнес он вдруг.
  - Ты не веришь?
  - Тебе я не могу не верить. Просто, мне трудно в это поверить, понимаешь?
  - Понимаю: слишком неожиданная правда. Поверь, я тоже не мог представить, что она на самом деле, хоть она мне, честно говоря, почти с самого начала не очень нравилась.
  - Ты говори, говори дальше!
  - Тебе дальше пусть Юра рассказывает.
  - Перекурить только надо, - сказал Листов.
  - Здесь покурим, - Женя достал пачку и сам закурил. - Давай, Листик.
   Саша так же молча, с бледным лицом, выслушал и все, что они узнали от Стерова.
  - Ты только не убивайся: она того не стоит, - Юра прикурил новую сигарету от окурка предыдущей. - Наоборот, радоваться должен, что это обнаружилось, пока ты еще не успел сделать непоправимую ошибку. Ей же ничего не стоило убедить тебя, что после того, что у вас было, ты обязан жениться на ней. Я не ошибаюсь?
  - Нет: я сам считал, что должен жениться на девушке, доверившейся мне. Тем более...
  - Ты считал, что женщиной ее сделал ты?
  - В общем-то, да. Хотя я и не был уверен в этом: я ведь был тогда не совсем трезв. - Он помолчал: - И все-таки, не верится.
  - Этот парень может рассказать тебе все подробности.
  - Мне и так достаточно. Не в этом дело.
  - Ты что - любишь ее?
  - Любил, наверно - в самом начале. Или думал, что люблю.
  - А потом...
  - Почувствовал, что это не совсем то, о чем я мечтал.
  - Духовного общения не было, конечно?
  - Совсем. А я так старался как-то приобщить ее к тому, чем мы все интересуемся. Мне ж казалось, что в этом нет ничего невозможного. Особенно, глядя на Игоря.
  - Ему это все интересно и нужно. А ей - нет.
  - Это правда: нет, - тихо, но твердо подтвердил Саша. - Из моих стараний почти ничего не получалось.
  - И не получится, поверь мне. Тебя ожидало слишком мрачное будущее с ней: никакого взаимного понимания, и верной женой она бы не была тоже. Даже сейчас она уже изменяет тебе, изображая скромную девочку перед твоими родителями. Ты представляешь, что они испытывали бы, зная, что за жена у тебя. Да и ты сам слишком быстро стал бы стыдиться появляться где-нибудь с ней.
  - И сюда с ней уже не слишком часто стал приходить, - добавил Женя.
  - Она не хотела.
  - Ну, понятно: сколько можно отмалчиваться во время разговора. Видит же, что мы понимаем, почему. Где ей надо, она ведь соображает не так уж плохо.
  - Это да, Вайс. Точно всё рассчитала: и как привязать его к себе, и как заставить познакомить с родителями. Сама заявилась к нему, чтобы его родители узнали о ее существовании. Женись он, не так-то просто было бы расстаться с ней.
  - Безусловно: удерживала бы ребенком. Я же слышал. Так что слава Б-гу, что обнаружилось, пока еще не было поздно.
  - Слушайте, ребята, может быть, хватит, - вдруг решительно произнес Саша. - Мне всего уже сказанного вами достаточно.
  - Расстанешься с ней?
  - Естественно.
  - Без проволочек?
  - Завтра же.
  - Встретишься и выложишь ей всё? Смотри только, она наверняка будет давить на жалость. И скорей всего постарается снова затащить тебя в постель, - предупредил Юра.
  - Я не буду с ней встречаться: позвоню по телефону. И разговор будет очень коротким. Можете не волноваться.
  - Тогда совещание можно считать законченным. Жень, не отметить ли нам его избавление? - спросил Листов. - Остатками той бутылки.
  - Не возражаю. Ему это, я думаю, сейчас совсем не вредно.
   ...Они засиделись допоздна: Саша после второй рюмки согласился прочесть свои стихи. К удивлению Листова, он стал читать те из них, которых раньше никто не слышал: о женщинах, о плотской любви. Их, оказывается, было немало.
   Перед сном они решили проветрить комнату. Саша ушел на кухню, а Женя с Юрой выкурить по последней сигарете на лестничную площадку.
  - Удивил меня Сашенька: честно говоря, не ожидал от него подобной твердости. Думал, он будет совершенно убит, раскиснет. А он...
  - Нет: он только с виду такой. Я-то знаю: видел не раз, как он в школе отбивался, когда лезли на него. Их много, а он один: его бьют, а он не уходит - отбивается до последнего.
  
   Саша позвонил от Жени, когда соседей еще не было. Надю позвали, но она не быстро подошла к телефону.
  - Саш, ты? Знаешь, я кончу поздней обычного, так что встретиться сегодня не получится. Ты расстроен?
  - Да - только не этим. К сожалению, узнал, что я у тебя, оказывается, не один. Так что...
  - Да ты что? Кто сказал тебе такую пакость про меня? И ты поверил?
  - Источник информации абсолютно надежный.
  - Но это неправда! Нам необходимо встретиться: я должна с тобой поговорить. Слышишь? - она говорила тихо: видимо, прикрыла трубку ладонью.
  - Считаю совершенно излишним. Больше встречаться мы не будем. И, пожалуйста, не пытайся появиться у меня дома или у Жени. Предупреждаю, если ты сделаешь это, я буду вынужден поставить в известность, почему я прекратил отношения с тобой. Прощай! - он положил трубку.
   Женя с Юрой сидели в комнате, но слышали то, что он сказал.
  - Всё: finita la comedia [закончена комедия (итал.)] , - сказал Саша, входя. Но дышал он прерывисто.
  - Ты молоток! Коротко и ясно. Не знаю, смог бы я так. Теперь постарайся только поскорей забыть её. Можешь излить воспоминания в стихах - и спрятать их куда-то сразу: отлично поможет, - посоветовал Листов.
  - Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? У меня более интересная новость. Слышал в институте от одного в нашей группе: ему брат рассказал. Им читали открытое письмо Хрущева ЦК партии. О культе личности Сталина.
  
  Последним аккордом Сашиной истории послужил неожиданный звонок Клаве ее тетки вечером следующего дня.
  - Клав, я тебе чего звоню: беда у нас. Надечка плачет: этот парень её, с которым у твоего соседа на Новом годе познакомилась, встречаться с ней вдруг больше не захотел. Убивается девка: любит она его. Что делать-то, не подскажешь? Ты ж его знаешь: пособи. Не поговоришь с ним: как же он это? Поговори уж, постарайся: сестра ж она тебе, все-таки.
  - О чем? Оно же, может, и к лучшему: они совсем не подходят друг другу.
  - Чего это: чем Надька моя ему не подходит? От кого же это он наслушался, что Надька с кем-то путается? - заорала тетка. - Он тебя, небось: больше некому.
  - Хочешь, верь, хочешь, нет: я такое никому не могла сказать. Ничего не знаю, хотя и подозревала - да не только я - что они не только обнимались: слишком видно было.
  - Сама ежели незнамо с кем путалась и даже ребенка нагуляла, так и другие так же? Да врешь, зараза: мы-то не такие - у нас в семье такого сроду не было.
  - Ты про себя говоришь? Так не надо: слишком много раз слышала о твоей верности моему дяде.
   В ответ тетка обрушилась бешеным потоком ругани и проклятий, и Клава положила трубку.
  
  11
  
   О том, почему Саша расстался с Надей, Женя и Юра никому не стали рассказывать. Даже Фруме Наумовне.
   В компании никто не стал задавать вопросы об исчезновении Нади. Без нее уже не было необходимости прекращать разговоры на политические темы из-за отсутствия полного к ней доверия. А эти разговоры занимали гораздо больше времени после опубликования письма Хрущева с разоблачениями Сталина.
   Правда, компания вначале разделилась: Лена и Ася никак не могли поверить, что такое могло быть. Как: товарищ Сталин, любимый великий вождь, был таким? Не может быть! Остальные зато слишком еще помнили дело врачей и план высылки евреев в пятьдесят третьем. Игорь - и как отец его после плена очутился в советском лагере. Но споры об этом не раскололи компанию.
   Несмотря на большую загрузку ребят занятиями, продолжали регулярно собираться каждый вечер в субботу. Говорили обо всем, не только о политике; слушали пластинки; пили чай с пирожками, танцевали. В воскресенье шли все вместе в музей или кино и вечером иногда опять к Жене.
   Но довольно часто ехали вместо этого на дачу к Деду. Сидели допоздна у камина на медвежьей шкуре, пели, слушали стихи, которые читали Саша и Юра. В воскресенье подолгу ходили на лыжах.
   В будни собирались вместе не часто: обычно, когда шли на какой-нибудь концерт в Большой зал консерватории или Зал Чайковского или в театр. Почти всегда шли все, частенько вместе с "младшенькими". Они периодически появлялись в их компании. Заходила изредка и Клава с Толиком, когда они собирались у Жени.
  
  Неравенство количества ребят и девушек совершенно не ощущалось. В отличие от Нади девушки никогда не выказывали свое особое отношение к тем, с кем встречались. Саша и Игорь поэтому чувствовали в компании себя наравне с остальными ребятами. Игорь даже ощущал, что Ася стала как-то выделять его среди других ребят - после Листова, конечно.
   Да и большая часть встреч остальных проходила в компании. Еж и Лена, те, вообще встречались только там, и он только провожал её потом в общежитие. Она не обижалась: Сережа учился, всё-таки, в медицинском - там заниматься приходится страшно много.
   И Листов не часто виделся с Асей вне компании. Ему было неплохо с ней, она нравилась ему - но, почему-то, не больше, чем когда только познакомился с ней. Из-за этого он не старался форсировать их отношения.
  
   Только Женя не упускал, несмотря ни на что, малейшей возможности увидеть Марину. Ничего не останавливало его: ни необходимость потом заниматься ночью, ни то, что иногда он задерживался позже того времени, когда городской транспорт уже не ходил, и ему приходилось добираться домой на такси или даже пешком.
   Зато не было ничего прекрасней часов, когда они были вместе, шли рядом и говорили. Он осторожно вел её под руку: не осмеливался на большее - даже просто взять её за руку. Это он делал, только помогая ей выйти из троллейбуса или встать, когда падала, идя на лыжах.
   Он вспоминал то, что Белла успела рассказать ему перед самой своей смертью: о его родителях. Как и его отец, он робел сделать то, что так порой хотелось, глядя на неё - обнять, поцеловать её. Наверно, и она думала в те моменты о том же: чувствуя, что краснеет при появлении этой мысли, он замечал, что и она краснеет.
   Но ни один из них не решался сделать первый шаг. Они не торопились: слишком велика была радость встреч, когда можно было ощущать рядом присутствие друг друга, слышать голос и читать в глазах радость от твоего присутствия. Не было ни единого слова о чувстве, уже прочно связывающем их - но оба были полны уверенности друг в друге, в том, что никто другой никогда не будет нужен никому из них.
   Когда-нибудь они смогут сказать всё друг другу. Но когда?
  
  ---------------------
  
   Позавчера сдан последний экзамен. Завтра Женя с Юрой и увязавшимся и на этот раз с ними Стеровым уезжают утренним поездом на практику. Сегодня Женя должен последний раз встретиться с Мариной. Следующая встреча будет уже в самом конце августа, перед началом следующего семестра.
   Он начал собираться в дорогу вчера с утра. Юрка ночевал у него, они сразу после завтрака отправились в продуктовые магазины набрать всего с собой: там с продуктами наверняка не ахти. Потом Листов, густо натерев солью оба двухкилограммовых куска сырокопченой грудинки и забрав один с собой вместе с частью продуктов, отправился к себе в общежитие - тоже собираться.
   Женя отобрал необходимые вещи. Поставил утюг, чтобы погладить рубашки, которые брал с собой, и в это время пришла Марина. Решительно отняла у него утюг и выгладила его рубашки сама. Потом он проводил её до общежития, и они быстро расстались: у неё начиналась сессия - утром завтра первый экзамен, надо готовиться. Вернувшись, уложил вещи в чемодан, продукты в рюкзак. Потом позвонила Фрума Наумовна:
  - Женя, ты не зайдешь к нам? Рувим Исаевич уже пришел с работы - скоро садимся обедать. Так что приходи поскорей.
   Он даже не успел ответить: она повесила трубку. Надо идти: она специально ходила звонить на автомат, и они его, конечно, станут ждать. Да и не мешает пообедать по-домашнему: наверно, бабушка Эсфирь приготовила его любимую домашнюю лапшу.
   Вскоре после обеда пришли Гродовы: пили чай и разговаривали. Домой пришел, когда уже стемнело, и возле дома встретил Игоря. Вечер был теплый, они еще прогулялись, покурили, поговорили.
  
  Женя ждал у Марининого института. Марина обещал пойти в числе первых, и он приехал пораньше.
  Когда она вышла, поехали к ней в общежитие: оно близко от института, поэтому не было смысла таскать с собой книги и конспекты, которые она взяла с собой на экзамен. Там она стала кормить его завтраком: антрекотами с жареной картошкой. Отказываться он не стал, хоть и позавтракал: пахло обалденно. Она с удовольствием смотрела, как он ест.
  - Как: есть можно?
  - Еще бы! Наверно, ни в одном ресторане такие не готовят. Где ты так научилась?
  - У Аси: она потрясающе готовит. И не только готовит: шить может, вязать, вышивать. Но вообще-то, моя мама тоже совершенно потрясающе готовит.
  - Да?
  - Да. Если ты с ней познакомишься, убедишься.
  - А можно?
  - Ты хочешь?
  - Конечно.
  - Потому что она вкусно готовит?
  - Нет. Она у тебя кто?
  - Врач. А папа инженер-железнодорожник.
  - Мои тоже были: мама хирургом, а папа инженером-железнодорожником.
  - Жень, а ты наелся? Может быть, зажарить еще?
  - Нет, что ты! Лучше давай пойдем куда-нибудь. Куда ты хочешь?
  - Просто гулять по Москве. Куда глаза глядят. Пошли?
  - Пошли!
  
  Они доехали до "Кропоткинской" и пошли по бульварам. Стояла самая лучшая пора: теплынь, еще свежая листва деревьев, чудный запах тополевых почек. Не торопясь шли, потом садились на скамейку - и снова потом шли и шли.
   Но через пару часов неизвестно откуда на небо набежали тучи. Начало накрапывать. Пришлось спешно уйти с бульвара, потому что тучи становились все темней. Они свернули в какой-то переулок, и тут вдруг припустил настоящий ливень. Тогда вбежали в подъезд ближайшего дома.
   Стояли в полутьме его, стараясь отдышаться. Как быстро не бежали, дождь успел намочить их. Марина провела руками по мокрым волосам, от которых шел какой-то необыкновенный запах, от которого у Жени возникло непреодолимое желание прижаться к ним губами.
  И он неожиданно для себя сделал это - наклонился и поцеловал их. И тогда увидел обращенные к нему сияющие радостью глаза Марины - она протягивала к нему губы и руки.
   Они не скоро вышли из подъезда. Несмотря на то, что солнце засияло в витражном окне над дверью: ливень кончился так же неожиданно, как и начался. Но им трудно было уйти - трудно было оторвать губы друг от друга.
  В какой-то момент он поднял голову и понял, где они находятся - узнал это окно из цветных стекол, знакомую широкую лестницу с витыми решетками перил: в этом доме жила Анна Павловна. Но где-то сверху хлопнула дверь, и это заставило уйти.
  
  Небо совершенно очистилось, и сияло солнце. Весело бежали последние ручейки, и пар поднимался от теплого мокрого асфальта. Невероятно пахло тополями. Они снова пошли куда-то, крепко держась за руки. Шли, не замечая дороги, часто оборачиваясь друг к другу, целуясь в безлюдных переулках. Говорили, не прекращая. Заходили куда-то поесть, и снова шли, не чувствуя усталости.
   День перешел в вечер - дивный, теплый вечер, а они продолжали идти. Скоро должна была наступить ночь, но они и не думали расстаться. Были далеко от дома: и её, и его.
  
   Наступила ночь, улицы обезлюдили, и можно было без опаски обнять друг друга, поцеловать.
  - Тебе хорошо?
  - Очень! Я хочу, чтобы мы никогда в жизни не разлучались.
  - Это предложение?
  - Ты согласна?
  - Конечно: я же люблю тебя тоже. Жень, а почему ты полюбил меня?
  - Ты же самая лучшая на свете. И, знаешь, ты так похожа на мою маму.
  - На твою маму?
  - Да: очень.
   Идущая машина-автофургон прервала разговор. Умопомрачительный запах горячего свежего хлеба сопровождал её. Она свернула за ближайшим поворотом, и когда они подошли к перекрестку, увидели её стоящей возле булочной в квартале от угла. Пробудившийся голод повел их туда.
   Две женщины вытягивали длинными железными крюками из фургона лотки с хлебом и передавали через окно в булочной. Женя подошел к нему.
  - Извините, пожалуйста, - обратился он к мужчине, принимавшему хлеб в окне. - Вы не можете продать батон?
  - Закрыто еще, не видишь. Утром приходи: некогда сейчас, - он подхватил лоток и исчез в глубине магазина.
  - Ладно, Женя, пошли, - Марина взяла его за руку, и они пошли от булочной.
  - Эй, парень, вернись, - услышали вслед: одна из грузчиц протягивала ему батон.
  - Спасибо большое, - сказал Женя, беря его. Он протянул ей деньги - она отмахнулась:
  - Да не надо, ты что. Ешьте на здоровье, - она ласково улыбалась им.
  - Эх, Маша, славная какая парочка, - глядя им в след, сказала она второй женщине. - Молодые, красивые, влюбленные. Дай-то им Б-г счастья!
   Батон был еще очень теплым. Они отрывали от него, жевали, и им казалось, что ничего более вкусного они никогда не ели. Управились с ним в два счета. Вскоре наткнулись на кран и напились из него.
   Пошли дальше, и он стал рассказывать ей о своих родителях - то, что успела рассказать ему Белла перед самой смертью. Марина молча слушала. Он несколько раз прерывал свой рассказ, и губы сразу находили её губы.
  
   Уже рассвело. Марина встревожилась, что Женя опоздает на поезд. И они пошли быстро. У дома Жени оказались, когда в квартире только начали просыпаться.
   Женя вынес чемодан и сумку с продуктами. Они хотели тихонько уйти, но тут вышла из комнаты Клава - успеть попрощаться. Метро уже было открыто: приехали на вокзал почти за полчаса до отхода поезда.
   Ребят еще не было, и они стояли на платформе. Держали друг друга за руки и глядели в глаза. Почти не разговаривали: за предыдущий день и эту ночь было сказано столько.
   Юра появился вскоре, один. Ребята занесли вещи в вагон, и Женя снова вышел на платформу. Вскоре появилась Ася. Юра, видимо, не ждал, что она придет: Жене пришлось сходить за ним. Стояли на платформе, пока проводник не объявил скорое отправление.
   Листов поцеловал Асю и повернулся к Жене:
  - Можешь и ты - перед долгой разлукой: я разрешаю.
   Марина со смехом подтолкнула Асю к Жене.
  - Нет уж: свою. Марина, думаю, возражать не будет, - он удивленно смотрел, как они обнялись и крепко целовались на прощание.
  
  Ребята не уходили с площадки до самого отхода. Почти за минуту до него примчался со своим отцом не совсем еще проснувшийся Стеров. Отец пихнул его в вагон и успел вслед забросить вещи.
   Они стояли в тамбуре и махали идущим за поездом девочкам. Потом поезд пошел быстрей, и они отстали. Но Женя не ушел, пока Марина была еще хоть чуть видна.
   ...Когда проводник раздал постели, Виталька открыл большую сумку и выложил на стол бутылку "Столичной" и свертки с закусками. Женя тоже было полез за своей сумкой, но Листов остановил:
  - Наше можно потом: у него более скоропортящееся. Я прав?
  - Я думаю, да, - сказал Виталька. - Давайте, чуваки, а то я вчера чуть-чуть перебрал. Едва не проспал из-за этого. Вайс, эта та самая девушка, которую ты искал? По-моему, я узнал её. Да?
  - Она, - ответил ему Листов.
  - Значит, нашел таки? За это, я думаю, необходимо выпить, - он разлил водку по стаканам.
   Потом ребята вышли покурить в тамбур. Доставая синарету, Женя с удивлением вспомнил, что совершенно не курил после того, как поцеловал в подъезде Марину.
   Виталька убежал спать, сделав лишь несколько затяжек. А Жене почему-то совсем спать не хотелось. Но Листов сказал:
  - Скоро тоже завалюсь: совсем не выспался. Гуляли допоздна: чуть не опоздал на метро. Я поэтому совсем не ждал Асю - а она пришла. Но Марина, я смотрю, пришла еще раньше.
  - Не совсем так, Листик: мы с ней не расставались со вчерашнего дня. Гуляли по Москве до самого утра.
  - Это серьезно. То-то вы выглядели так, будто... ну, будто обрученные.
  - Да. Я сказал, что не хочу никогда разлучаться с ней.
  - Ого: сказано на высоком поэтическом уровне. Поздравляю! А когда?
  - Свадьба? Мы об этом не говорили. Думаю, когда окончу институт: начну работать, и сможем жить на собственные деньги. Ничего: мы с ней подождем.
  - Ясно: любите друг друга, и решение приняли без всяких колебаний.
  - А у тебя с Асей не так?
  - Нет: пока у меня так не получается. Почему, точно не скажу. Мне нравится с ней встречаться, и больше ничего пока не хочу. И, честно говоря, не очень хочу сейчас говорить об этом. Только спать. Пойдем?
  - А я, почему-то, не очень.
  - Потому, что счастливый. И всё-таки, пойдем.
   Даже когда Женя улегся на полку и закрыл глаза, желания спать не было. Он видел только сияющие радостью и любовью глаза Марины.
   Когда через минуту Юра повернулся к нему, чтобы что-то спросить, Женя спал и улыбался во сне.
  
4 Псевдоним Ипполита Павловича Рапгофа (1860-1918). В конце XIX века получил известность как музыкальный критик и педагог, являлся профессором психологии педагогических курсов при петербургском Фребелевском обществе, был избран членом Академии изящных искусств в Риме. С 1904 года он резко переключился на написание авантюрно-приключенческих романов. По свидетельству очевидца Рапгоф был расстрелян красноармейцами в 1918 году.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"