Аннотация: /... Был у крикливой барменши приемчик по профессиональной линии -- "через пробку!".../
Он -- сухопарый, быстроходный, в делах то суетный, то вялый, порой на фоне добродушия вдруг истерично вспыльчивый -- к своим пятидесяти годочкам так и не полюбил пиво. Ни-ког-да и ни под ка-ку-ю рыбешку (даже под самую-рассамую) не жаловал. Крайний Север, похоже, меню алкогольное скалькулировал. На трескучем-то морозе с "Жигулевским" одна маята: только успевай расстегивать да застегивать; не достегнув, по-новой -- нараспашку. Это сейчас (с молниеносными-то брючными прорехами) красотища! А в социалистическую эпоху, когда королевой фурнитуры являлась пуговица... Кропотли-и-ивое занятие.
Она ж -- низкоросло-сдобная, основательно припадающая на ногу, экономно седеющая брюнетка -- влагу пенную дузила изо дня в день и в "сколь душе угодно" объемах. Потому как на ней "сидела" -- барменшей в пивбаре к пенсии довесок под звон кружек добирала.
Его супружница (исходя из сплетен) хаживала "налево". Судачили, что "без царя в голове" -- напропалую. У нее же (у барменши-то) собственного мужика не имелось. Однако обзавестись сим приложением к женщине мечталось.
Где-то в июне на ущербе восьмидесятых прошлого века их (противника пива и продавщицу сего веселящего напитка) свела судьба. И виной тому изрядно проспиртованная компания, улизнуть из коей в разухабистую полуфинальную фазу редко какой разгуляй способен. Разве что по причине перебора до "в стельку, вдрызг, в мертвецкий дупель...". Так вот, завалились однажды в пивбар шумным кагалом хмельные мужики, дабы на "Ерше" (пиво с водкой вперемешку) из реальности во невменяемость докувыркаться... Семен (так звался не любитель пенного) угощал. Щедро, форсисто -- на широченную ножищу да бездонную ручищу! Гуляй, страна Советия!!! До полного упора! Деньжат-то у благодетеля, на днях с Ямала в райцентр тюменской сельхоззоны насовсем перебравшегося, несчитано-немеряно! Только "пузо" у бумажника спадет, а он уж сызнова беременный!.. Нет, среди знакомцев-то Семен слыл довольно-таки скупердяистым... Но-о-о... Случалось: так заколдобит по пьяной лавочке выпендриться -- финансами по-купечески на публике пошвырять.., что аж невтерпеж до одури!
Пашечка-то -- труженица прилавка, выражаясь языком тех давних лет -- щедрюгу-северянина резво глазом зацепила. А каким макаром его подманить да в индивидуальное пользование крепко-намертво заграбастать?!.. Был у крикливой барменши приемчик по профессиональной линии -- "через пробку!".
-- Эй, красавчик!! -- заголосила слаще сладкого разбитная да напомаженная, белоснежнохалатистая да не каковскими попало духами ароматизированная, -- Подсоби-к бочку откупорить!
Ну-у-у!.. Велика-а-а честь от пробок бочки избавлять! При-веле-е-егия!.. Не всякий видный мужик сего удостаивался, не говоря уж о пьянчугах-замухрышках... Ошалел Семен, будто прямо тут -- у обшарпанного столика -- САМ Генсек КПСС ему на грудь Золотую Звезду Героя Советского Союза привинтил!.. Преодолев оцепенение, пулей к бочке подлетел, словно пес голодный к шмату мяса. Пока суетился-копошился невпопад (волнение все-таки!), Пашечка его якобы ненароком по причине заприлавочной тесноты своими телесными выпуклостями бильярдила! Под завистливыми взглядами присутствующих, естественно.
В тот душный вечер отъехала барменша до своего местожительства на переднем сиденьи советского джипика по имени "Нива" -- синевой блескучего, свежекупленного и ничуточки еще не царапанного! "И как только алкашина поганый тогда дорулил?! -- вспоминала она много позже, -- И как этот сучий потрох в аварию меня не вляпал?!"
Накрепко прижился Семен под кровом барменши, представлявшем из себя кухню с комнатой в сосновом доме-крестовике на двоих хозяев, расположенном в уютном тупичке райцентровской окраины. Без свадьбы и документальных формальностей осел, не убоявшись угроз своей -- ЗАГСом-то узаконенной. Так и заявил ей: "Дочку с сыном алиментами выкормил?.. Выкормил!.. Свободен?.. Свободен!.. Гуляй, дура!"
Пашечка-то -- бой-баба -- по-первости от Фомича (не отчество, а фамилия) душою пела и плясала! А он и того пуще -- с лихвой ее превосходил во взаимности. Готов был, как говорится, своей ненаглядной "ноги мыть да воду пить"! Несется, бывало, опрометью и важнецки тараторит всякому встречному-поперечному: "Селедки захотела, яблоков захотела! Некогда мне лясы точить. До закрытия магазина успеть бы! Надо успевать!.."
Помимо нее -- Павлины Спиридоновны -- Фомич имел еще пару страстей: автомашину свою (проходимку-внедорожницу полноприводную) и-и-и... деньги! Исправно по пару раз в месяц, напялив ондатровую шапку-ветеранку и синтетический полушубок-долгожитель, он торжественно нес в сберкассу пополнение к вкладам. Счетов имел несколько -- для максима-а-ального(!) извлечения процентов. О как!!!.. Володька-то -- сосед через стенку, электромонтер да заядлый доминошник -- завидев столь знаменательное шествие, шаблонно каламбурил: "Опять в библиотеку поперся. Всю ночь свои сберкнижки будет перечитывать. И как только буквы выучил, если Букварь еще в первом классе искурил?" По сути-то, хотя и шутейно, но в корень зрил насмешник: Фомич-то никаких книг, кроме сберегательных, не читывал, предпочитая менее трудоемкий процесс пополнения кругозора -- просмотр телепередач.
Пашечка в финансовых ритуалах Семена не участвовала. У нее имелись собственные вклады и свои дни операций с ними, неизменно не совпадающие со знаменательными датами благоверного.
Тем временем "Нивушка" ненаглядная год от года чахла да ржавела, доставляя сим хозяину душевное расстройство да боль височно-затылочно-теменную. Если начистоту, сам он ее и вгонял в утильное состояние: то по халатности и слабости технического соображения в агрегатах смазки недолив, то двухнорменный перелив, то гайки незатяг, то наоборот -- до срыва резьбы перетяг. Когда же после отъездов любимой "по гостям" Фомич приступал к процедуре интенсивного расслабления нервной системы собственным, нелегально произведенным на продажу, самогоном (о времена реформ необратимых!)... Умора!.. Как говорится, цирк уехал, а клоуны остались!..
Однажды Фомич, пребывающий "под мухой" богатырской, забуровился на своей четырехколесине в грязюку несусветную. Побуксовал, побуксовал... да и задремать удосужился. А нога-то по-прежнему трудится -- через педаль двигателю оборотов подкидывает. Ревет внедорожница, гребет из-под себя! Хозяину ж хоть бы хны: знай себе посапывает... Аж по самые дверки зарылась железяка многострадальная! После той бурной ночи захворала любимица мотором: задымела, закашляла да и дюже на тягу ослабла.
Что только ни таранил Фомич на своей транспортине многострадальной: и в палисадник соседский вламывался, и с лесовозом состыковывался, и ходок конно-тягловый посередь проезжей части да под окнами Госавтоинспекции в День милиции к пожарному автомобилю приплюсовывал!.. Ко всеобщему изумлению, всякий раз обходилось без человеческих жертв. Везунчик!.. Однажды самый долголетний из соседей, дед Петя, вслух смудрил при всем честном народе: "Ему для улучшения техники безопасности с малышней самосвал на веревочке по песочнице таскать! И прав шоферских не надо, и весело!".
Было дело, в очередную отлучку Пашечки с дружеским визитом "по родне" к соседу ихнему через два дома -- ветерану Великой Отечественной войны Шоколаду Мармеладычу (не имя-отчество, а прозвище) -- пара изрядно "накерасиненных", брюкастых да курящих девах по летним сумеркам привязалась: мол, продай да продай, дедушка, бутылку самогонки. А тому откуда ее вынуть, ежель сам спросонья похмельного по причине безденежья хвор неизлечимо?
-- А т-то как же?! -- щебечут молодухи, -- Н-не п-пыли, м-морячок!.. -- И нап-поим, и расцел-луем, и сп-пать приютим!.. -- У н-нас в-все по-честному!..
Довел клиентуру подслеповатый да глуховатый Мармеладыч, ориентируясь на ощупь по палисадникам, до фомичевской калитки... Сам и тросточкой пробарабанил на ней какую-то бравурную мелодию из какой-то только ему известной симфонии (в прошлом-то пение школярам преподавал!)... Вышел Фомич, рукопожались с Шоколадом, а тот важно через плечо:
-- Ну че, прынцессы?.. Признавайтесь. Сколько вам?..
-- Ш-шесть поллитров, -- озвучивает та, коя росточком покороче да на ножках поустойчивее. У Фомича от солидности заявки аж где-то в глубинах душевных будто колокол церковный из далекого детства о наступлении Пасхи сблаговестил!
-- Шесть так шесть, -- взяв себя в руки, пробурчал с наигранным равнодушием "самогонный магнат": для нас, дескать, такие объемы... раз плюнуть, растереть да позабыть. -- Может в гости на минутку?! -- вдруг вспомнив, что Пашечка в отлучке, отступил на шаг в сторону Фомич, открыв сим маневром проем калиточный.
-- О-о-о-о-о! -- в предвкушении халявной веселухи не сдержался Мармеладыч.
-- У-у-у-у-у! -- тревожно завыл со двора кобель Мухтар.
-- Д-да б-без проблем! -- зачирикали визитерши, -- М-мы с-с д-доверием безо всякого с-сомнения!.. -- А прис-ставать будете?!.. -- Да к тако-о-ому м-мужчине з-завсегда с охотою!..
"Да-а-а, -- смерив раздраженным взором ликующего Мармеладыча, мысленно огорчился Фомич, -- Этого забулдыги мне еще не хватало! Хвостопад хренов!"
Однако ж... Коль пригласил коллективно на выпивон, отсортировывать вроде как бы, мягко говоря, бессовестно. "Ничего, -- препроводив возбужденное трио на кухню, нашел решение проблемки гостеприимный хозяин, -- Полстакана его в два счета свалит! И айда, Шоколад хренов, за ворота баиньки. Лето жаркое, земля прогретая -- хоть до утра на травке валяйся -- даже насморка не подцепишь."
Пригляделся Фомич к девахам залетным... В штанишках в обтяжечку, в кофточках нараспашку, причесочки.., правда, растрепанные. А в целом вроде ничего, хотя и наружно выпивкой измочаленные... Загляденье! На особку та, коя покороче! На Пашечку смахивает. Вылитая она самая, только годков на сорок помолодевшая...
Присели к столу. "Паша молодая" на него денюжки мятой-перемятой кучкою выкладывает. Взвесил умозрительно: вроде сумма до шести пузырей серьезно недотягивает! Однако ж, галантным жестом дал понять: мол, уберите -- угощаю! Она ж даже и не шелохнулась, будто и не заметила порыва благотворительности... Пять секунд, и выныривает Фомич из-за печи с поллитрой самогона.
-- О-о-о-о-о! -- вновь затягивает однозвучную песню Мармеладыч.
-- У-у-у-у-у! -- скорбно подпевает ему со двора Мухтар... И вдруг на пределах голоса и гнева срывается на яростный лай! В сенцах топот, дверь нараспашку, двое красномордых в милицейских рубахах с полосатыми погонами!
-- Всем на местах! -- рявкает лопоухий недокормок-пацанчик. Фомич с Мармеладычем опешивают до скульптурного состояния, девахи же ржут как пьяные кобылы!
-- Контроль-льная зак-купка сам-могона! -- алчно зыркает усатый и слегка обрюзгший, -- Т-товарищ г-гармонист, п-приглашаем в п-понятые!
-- Баянист я, а никакой вам не гармонист, -- павшим голосом ворчит Мармеладыч, -- А в понятые ваши по состоянию зрения непригоден: куриная слепота в потемках обостряется, ни хрена даже в очках не зрю... Исключительно нюхом, на вкус да ощупью прелести жизни ощущаю...
-- А, -- досадно махнув рукой на демагога, усатый обращается к непонятно какой из девиц: -- Валюха. Ну?
-- Там, -- кивает на запечье "Паша молодая".
-- Ах вы, утки подсадные! -- неприятно удивлен Фомич, -- А ты, Мармеладыч! Не ожида-а-ал...
-- Гармонист не из наших, -- вносит ясность милиционер пацанистый.
-- Баянист я, -- уныло уточняет Шоколад, -- Сколько раз повторять?.. Ба-я-нист. Слепой баянист...
-- П-под п-протокол б-будем оформлять или как?! -- подступает к Фомичу усач. Интонации же грозного голоса подсказывают: "Соглашайся на "или как!" без протокола -- и тебе, самогонщик гребаный, окончание наказания, и нам от заката до рассвета уйма выпивки!.. Хоть купайся, хоть топись!". К той стадии облавы на столе уже теснятся изъятые вещдоки -- более десятка заткнутых газетными рулончиками бутылок с подпольной продукцией.
-- А как надо? -- спрашивает понурый Фомич.
-- Если без протокола, обыск окончен, -- тараторит вынырнувший из-за печи пацанистый блюститель правопорядка, -- Если под него, будем продолжать до бесконечности.
-- Объ-ясни ему, что д-даже с-с п-пытками, -- подсказывает развалившийся в кресле с папиросой во рту усач.
-- Возможно применение методов физического воздействия! -- повышает голос паренек, -- Согласно секретному распоряжению, в особых случаях допустимо и негласно одобрено...
-- Стакан, -- мямлит приклеившийся к косяку расстроенный Фомич.
-- Допустимо и применение стакана, -- трещит пацан, -- Но исключительно в стационарных условиях мест содержания, как то следственный изолятор, медицинский вытрезвитель...
-- Стакан, -- перебивает оратора Фомич, -- Стакан нальете с горя и без протокола?
-- В-восемь, од-диннадцать, трин-надцать, -- пересчитывает тем временем спиртосодержащие трофеи накурившийся усач, -- Поганое число! К несчастью! Хорошо! -- после этих слов он ловко выхватывает из самогонной толпы одну стекляшку и, зубами выдернув из горлышка затычку, набулькивает под самую кромку граненый стакан образца "с полосочкой поверху -- чекушечный объем"!
-- Себе, -- в полуприказном порядке, словно партнеру за карточным столом, тычет в порожний стакан вдруг взбодрившийся Фомич.
-- П-при испо-полнении слу-жебных об-бязанностей не потреб-бляю! -- выплюнув газетный рулетик в таз с одиноким огурцом на дне, под хихиканье девах-провокаторш ерничает усатый, -- И он-ни тож не пьян-ствуют: ни Сер-рег-га, ни нар-родные друж-жинницы Вал-люха с Кат-тюхою.
-- А мне стакан с горя? -- канючит уловивший подскок шансов на опохмелку Мармеладыч, -- Нале-е-ейте слепому музыканту Христа ради для тоста за победу коммунизма!
Усатый милиционер, с щедрой руки до краев набулькав невольному наводчику на подпольную торговую точку, поспешно выскакивает вослед уносящим конфискат компаньонам. В кухне остаются двое. Мармеладыч протягивает к Фомичу кулак с зажатым стаканом; тот же, отстранив свою самогонную порцию, не поддается на панибратскую уловку:
-- Пьем молча и не чокаясь.
-- Отчего ж? -- недоумевает Мармеладыч.
-- Не свадьба ж, -- поясняет пострадавший.
-- Оно и правильно, -- соглашается скорехонько скорчивший прискорбную мину музыкант, -- Не до "горько"... Да-а-а... А како-о-ое охренительное что-то вроде свадьбы наклевывалось! Сорвалось к ядреной бабушке.
-- Завтра к вечеру заявится.
-- Кто?
-- Бабушка моя! Ядреная.
-- Ох ты-ы-ы! -- в голосе Мармеладыча и досада, и страх, и искреннее сочувствие, -- Вот не уехала бы, и ничего бы не случилось. Она б любого прокурора с любым ордером на любой обыск или даже на арест веником по мусалам да по мусалам! Хрен бы кто сквозь калитку проскочил! Бой-баба!..
-- Эт то-о-очно, -- бормочет Семен, представляя себя завтрашнего с разбитыми мусалами, -- Бой-баба...
Выпивают стоя, молча, скорбя. Ну вылитый поминальный ритуал по усопшему...
Пашечка еще с порога чувствует неладное: полы и посуда вымыты, кровать заправлена, Семен мочальной кистью усердно известкует печь.
-- Чего опять набедокурил?!
-- Я? -- обрадованно бросается к обеспокоенной супруге с поцелуями, -- Да как могла такое подумать?!
-- А чего мне думать-то? -- Пашечка легонько отталкивает забрызганого известью угодника от своего любимого (белый горошек по голубому) платья, -- Мне и думать нечего. Я нутром чую. Чего опять набедокурил, лиходей?!
-- Да все в порядке! Ну как, Свет моих очей, съездилось?!
-- И какая-растакая сука обучила моего кобеля этаким словечкам?!! -- вновь взрывается эмоциями ненаглядная.
-- Никакая.., -- теряется рассудком Фомич, -- Никаких с-су-уков!.. Сам-один. Не видишь что ли?.. Я тебе кто?!.. Тот самый?!.. Один дома...
-- Ты мне дуру не гони-и-и!!! -- обуреваемая ревностью, Пашечка рыщет сверкающим взглядом в поисках орудия наказания.
-- По телевизору "Свет очей моих" выучил! -- к своей неописуемой радости Фомич вновь обретает рассудок, -- Опа! -- вдруг хлопает он себя по лбу, отпечатав на нем известковый след от ладони, -- Совсем забыл в делах! Вода-то кончилась! -- с этими словами-выручалками, подхватив оцинкованные ведра, обрадованный отсрочкой приговора обвиняемый выскакивает в сени.
-- Чтоб ты сдох, скотина!! Чтоб тебя черти разорвали!!! -- несется ему вслед.
-- Мигом я, Пашечка, -- не слыша напутствия и в хлопок глазного века вылетая за калитку походкой стремительно скачущего журавля, заочно лебезит провинившийся, -- Я для тебя на все готовый! Только свистни... Как Сивка-Бурка!..
-- Ох, дура-ак! Ой, дурале-е-ей! -- сокрушается Пашечка, -- Свой-то колодец отремонтировать не можем, а все по соседям с ведрами носимся! Лодырюга, бестоло-о-очь...
С загадочной улыбкой дотерпев, когда запыхавшийся Фомич установит на лавку ведра, Пашечка елейно с распевом задает долгожданный вопрос -- главнейший вопрос дня сегодняшнего:
-- Ага, -- вновь немногословен обдразненный детенышем животного.
-- И где выручка? -- ответить на этот вопрос подозреваемый в сексуальных и финансовых махинациях не в состоянии.
-- Пропил? -- подсказывает благоверная.
-- Ага, -- не уловив сути, торопливо соглашается "козленочек".
-- Это что за товарооборот этакий? -- пытает с повышением тона ушлая пожилуха, -- Продать выпивку и на выручку купить выпивку?! Ты кому, баран, мозги компостируешь?!!
-- Паша! -- в итоге прорывает Фомича, -- Мусора, легавые, мильтоны!!, -- всхлипывает с наворотом слез страдалец, -- Ворвались и все забрали! Слава богу, без протокола!
-- И как они все, мусора и легавые с мильтонами, здесь поместились? -- уравновешенной интонацией додавливает ушлая.
-- Как-как!.. Через пятак!! -- окончательно теряет самообладание Фомич, -- Руки за спину и мордой в поддувало печкино! Скрутили падлы!.. И ворвались, и поместились!
-- Без ордера на обыск?!
-- С ордером! С самым натуральным! С печатью от прокурора! -- лжет во благо смягчения вины Фомич.
-- Хо-хо-хо.., -- удрученно опускает голову Пашечка, -- Беда-а-а с тобою, идол...
Ночью на кровати, прильнув к Семену, Пашечка заговорщицки шепчет:
-- Знаешь их?
-- Кого? -- еле слышно спрашивает притомившийся в ласках Фомич.
-- Да мильтонов этих, которые тебя облапошили.
-- По мордам -- знакомые, а по фамилиям -- незнакомые.
-- Покажешь как-нибудь, -- наставляет супруга, -- Я им, козлам, глаза на жопы натяну и моргать заставлю.
-- Ла-а-адно, натя-я-янешь, -- позевает Семен.
-- Айда ко мне, -- перекинув через возлюбленного обтянутый белоснежной сорочкой пышный окорок, обволакивает его телом Пашечка, -- Соскучилась я по тебе, Васечка.
-- Ты че?! -- гася объятиями судороги любимого, утихомиривает его Спиридоновна, -- Внук же! Васечка! Дочка-то моя -- Людочка, внучок -- Васечка! Он же за эти дни все ко мне да ко мне, все: "Баба да баба, баба да баба"! А я ему все: "Васечка да Васечка, Васечка да Васечка"! Вот и привыкла... Ты чего это, Свет моих очей? Я же кроме как с тобою ни с кем ни-ни! Ты зачем так, Семочка? Я ж тебя люблю! Нельзя же этак -- по-свински... Во-о-о! Забыла спросить: поросят-то без меня кормил?..
-- Чую, пости-и-ились порося-ятки по-сви-и-ински, -- шепчет Пашечка, -- Ты меня соплею-то не обма-а-атывай. Айда ко мне, Свет моих очей!..
Спустя пару недель Спиридоновна мимоходом ухватила нарочито подброшенный традиционно неопохмеленным Мармеладычем конец нити из того драматического клубка с "конфискацией" самогона. Подсадив главного свидетеля событий на поллитру первача, вскоре она была подробнейше в курсе всех перипетий. Особенно смачно баянист отзывался о дружинницах народных Валюхе с Катюхой, коих Семен якобы хотел одновременно и параллельно забеременеть, а впоследствии заполучить в свои сожительницы!
Фомич был бит, царапан, тереблен за шевелюру и морально опустошен посредством термоядерной матерщины! После исполнения приговора, выходя за ворота, он на недоуменные взгляды встречных отвечал в однообразном ракурсе: провалился, мол, во время ремонта сквозь прогнившую крышу в сарай, а в полете был стукнут, царапан и взъерошен ее обломками. Слушатели ради многократного получения удовольствия подкарауливали и подкарауливали разукрашенного синяками да коростами самогонопроизводителя с неизменным интересом к его травматологической бредятине. Смаковали немилосердные любители детективщины сию цепь хитросплетенных событий безудержно!
Хотя и прослыл Фомич в окрестностях безнадежно несметливым, однако ж насчет раздачи бесплатных советов был азартен неимоверно. Только узреет, что кто-то за хозяйственные дела принимается, тут же несется сломя голову с "ценно-бесценными!", по его твердому убеждению, указаниями:
-- Ты как лопату держишь?!.. А зачем комель не просмолил?!.. Кто так затесывает, какой болван тебе топор насаживал?!..
-- Шел бы ты, прораб, в (на) .....! Пока не опоздал, -- матерно, бывало, огрызнется мужик.
-- Да! Я на Северах прорабил!! А дураков там на должности не ставят! -- вскипит Фомич. И припустит прочь, бубня под нос в адрес строптивца гадости-нехорошести.
Насмехались над гонористым Семой и взрослые, и даже дети. Особо доставалось на железной дороге, где попервости плотничал, а потом, в связи со злокачественной бесшабашностью, исключительно подтаскивал, оттаскивал, поддерживал да подавал.
На пенсию-то Фомич по льготному оформился -- на десяток годков поранее стандарта. За какие-растакие трудовые свершения?!.. Семен удовлетворял интерес любопытствующих неохотно и шаблонно-скудно: мол, заполярный стаж на стройках сработал... И молчок -- "роток на крючок"... Сия несвойственная ему скрытность породила ряд самодеятельных версий, среди коих наиболее правдоподобно звучала следующая: дескать, никаковский он не бывший прораб, а отставной то ли надзиратель, то ли опер-куманек ямальской лагерной зоны. Однако ж, ни один из бывших уголовников так и не признал в Фомиче экс-сотрудника системы исполнения наказаний. В конце-концов правдоподобие было признано не стоящим и выеденного яйца.
Как уже было сказано выше, чета Паша-Сема имела свой пусть и невеликий, но вполне неубыточный мини-бизнес -- подпольное самогоноварение. На старте приватизации народного хозяйства Фомич, обуреваемый стремлением к внедрению собственной персоны в ряды нешуточных коммерческих функционеров, занялся вымениванием у так называемых забулдыг ваучеров на... Мыслящему читателю и без подсказки ясно, на что... Ага, на него самого -- на жидкого, вонючего и голубеньким пламенем от спички в ложке вспыхивающего... Всякий новенький сертификат на долю в предстоящем разделе госсобственности, добавляемый в жестянку из-под конфет, поднимал Фомича в собственных глазах на очередную ступень! Двадцать два ваучера накопил, кои впоследствии сдал оптом в ЧИФ (чековый инвестиционный фонд) "Гермес". И ощутил себя новоявленный рантье на двадцать две головы выше окружающих! На каждом углу трещал об уникальности своей коммерческой операции... Пашечка, правда, к хитровывернутой комбинации ближнего своего отнеслась скептически, из раза в раз повторяя: "Отдал дяде какие-то бумажонки, а он тебя потом всю жизнь будет кормить?!.. Ты, Сема, похоже, рассудком повредился, коли уверовал, что можешь государство облапошить..."
Спустя годы, критически оценив чисто символические а впоследствии и вовсе обнулившиеся дивиденды, Фомич о своем недюжинном вкладе в приватизацию больше не заикался. Когда ж его пытались разговорить на эту тему, разгневанно сетовал на каких-то собирательного образа высокопоставленных якобы козлиной породы мошенников, иностранцам с потрохами продавшихся и державу через ваучеры растащивших!
У Фомича с Пашечкой, хотя и кубышки были раздельными, синхронно пропадали деньги: то дефолт растакой-разэтакий их сожрет, то инфляция с деноминацией схавают, то... Да мало ль паразитов на финансовом рынке? И не угадаешь, когда, как и из-за какой хитромудрости какого-то "Повелителя денег" твою мошну, годами набивавшуюся, в ночь с этакого числа на эдакое зажует по-иностранному величаемое "зверье купюроедное"!
-- Лучше б шелкопряд непарный.., -- после очередного известия об очередном экономическом крахе причитала Пашечка, -- Лучше б он с жуком колорадским да метеоритами с дизентериею, бессоницею и вулканами с землетрясениями в одну кучу-у-у!!! Ка-а-ак же хорошо при коммуни-и-истах было-о-о!!.. Суки! С-суки-и!!.. С-суки-и-и!!!..
-- Я тоже.., -- поскуливал Фомич.
-- Чего ты "тоже"?! -- переключала внимание на благоверного благоверная.
-- Коммунист(!!!) -- с гордецой пояснял Фомич, -- Состоял(!)
-- Коммуни-и-ист?!! -- блажела Пашечка, -- Да всех бы вас вот этими руками передуши-и-ила!!! Вы ж моего деда за то, что жить хотел по-человечьи, пулеметами к стене припе-ерли-и-и!!.. Па-а-адлы!!! Продали Р-родину с Советским Союзом!.. А как, с-суки, жить прикажете?!.. А-а-а?!.. Без воздуха можно в противогазе! Без хлеба можно на картошке! Без воды -- на лимонаде! А без дене-е-ег?!!..
Нет, подобное случалось в порядке исключительности в минуты крайнего душевного смятения, а в уравновешенном-то потоке жизненном она существовала довольно-таки на диво шаловливо. Вышагнет, бывало, поутру в календарный выходной на крылечко, потягушками поразминается, поулыбается да и игриво поинтересуется:
-- Володьку-то еще электричеством не убило?
-- Спозарань в огородчике ковыряется, -- в тон Свету своих очей отвечает Семочка.
-- Поди высвистнуть его? -- как бы советуется Паша.
-- Дак ты же знаешь, что я.., -- всякий раз как по сценарию якобы удивляется главный герой действа.
-- Фу-ты, ну-ты, ребра гнуты!.. Большенький уж мальчонка, а свистеть -- нивкакую, -- театрально шлепнув себя ладонями по бедрам, главная героиня закладывает в рот по мизинцу с каждой руки и свистит по-разбойничьи...
-- Чего надо? -- пара-тройка минут, и через общие огороды пришеперивается вечно чумазый Володька.
-- Вова! -- кокетничает, позыркивая на Фомича, Пашечка, -- Давай оба-вместе сделаем друг другу хорошо!
-- Щас, -- лыбится электрик, удаляясь туда же, откуда объявился. Возвращается же он всякий раз с неизменным комплектом в руке: бокорезы для электропроводки, тройка разнокалиберных напильников и шлифовальная бумага.
Перво-наперво, Вовику наливают стопарь первача, сами ж -- ни-ни! Второ-навторо, пришелец выкуривает предстартовую сигарету. Третье-натретье, стригет и шлифует ножные ногти Пашечки... Отчего вместо ножниц бокорезы? Да оттого, что ногти Света очей Фомича крупноразмерны и тверды подобно скотским копытам! Работает парень неспешно, но, несмотря на "стопку за стопкой", аккуратно. Попутно и поддерживает разговор.
Когда механическая стадия педикюра завершается, Фомич торжественно вручает Вовику симпатюлистую стекляшку с дефицитным по тем временам польским лаком неизменно красного цвета.
Последний мазок, и дизайнер-самоучка задает традиционный вопрос:
-- Ну че, Фомич, добыл желтый лак-то?
-- Нет пока, -- неизменно отвечает хозяин.
-- Жа-а-аль, -- тянет Вован, -- А то бы я на каждом ногте по серпу с молотом изобразил.
-- О-о-ох и чудило! Ха-ха-ха! -- хохочет Пашечка, от души похлопывая парня по загорбку. В знак солидарности с ней подхихикивает и Фомич...
Где-то на грани тысячелетий (может чуток поранее, а может и попозже) стала Пашечка чудить: то в магазин в ночной рубахе припрется, то щи пуговками приправит, то уху из фарфоровой рыбки-статуэточки сварганит, то поросят конфетами потчует... Однажды ж и вовсе откаблучила: сняла с веревки соседские постирушки, во фляге с брагой прополоскала и на свой забор гвоздями пришпандорила! Уселась на крылечко и на результаты "трудов своих творческих" не нарадуется... Хе... А ведь вполне вероятно, что подобная дощато-тряпичная композиция на данный момент экспонируется в какой-нибудь престижной художественной галерее!
Катастрофически пашечкина "крыша набекренилась"! Так и в истории болезни было прописано, только иными словесами да на латинице мертвоязычной. Многие психиатры (от стара до млада) хворую обследовали, и не психиатрические специалисты кумекалки свои напрягали... Тщетно! Всякий раз по причине какого-то новообразования (словцо-то экое -- созидательное) признавалась она безнадежной, а срок этой безнадеги, хотя и по-разному прогнозировался, неизменно вмещался в полгода!
Однажды прямиком из областной клиники дочь увезла Пашечку к себе да и насовсем оставила. Фомич раз несколько проведывал Свет своих очей, отрываясь от дел самогоноварительных и за свиньями уходительных. Наскучается-наскучается, да и вприпрыжку на автовокзал... Насмотрится-насмотрится на угасающую супружницу, и со слезами в обратную путь-дорожку...
Припоминается, где-то в феврале либо в марте преставилась болезная, и половины отмерянного докторами срока не выдюжив. А захоронили ее там -- за сотню километров -- на сельском кладбище, из окошка дочкиного обозримом.
Самый мудрый и долгоживущий в околотке, дед Петя, крякнув после поднесенного Фомичем на помин души стопаря, вдумчиво вздохнул: "Да-а-а... Скорехонько боты завязала... А я все шнурую, шнурую... А все бес толку... Устал уж одиноко жить до невозможности... Ты, Семен, один-то не живи-и-и... Здо-о-орово безрадостно. Хоть волком вой... Говорят, мол, одиночество для людей смертельно опасно... Опять же, мне хоть бы хны... Маюсь..."
Забил да продал Фомич свинятину, выручку Людочке на памятник для Пашечки отвез... Принялся пенсионерочку подыскивать. Да не какую попадя, а чтоб со своим жильем да огородом. А оно о как: все осечка за осечкой да осечка за осечкой! Бабки-то тоже всякие: и с норовом, и с гонором, и с безразличием к семейной жизни, а иные наоборот -- с превеликим интересом к жениховскому финансовому потенциалу.
-- Брось, Семка, дурочку валять, -- поучал Мармеладыч, -- Они ж в мужья как коня на базаре выбирают: чтобы и ездить, и пахать, и тяжести таскать, и овса чтоб мало жрал... Есть деньжата-то?..
-- Угу, -- кивнул Фомич.
-- На домишко хватит?
-- Угу.
-- Ну и купи избушонку. Поживешь, а там видно будет. Глядишь, со временем и со старушонкою вопрос решится.
-- Не-е-ет, -- отверг сей вариант бобыль, -- Обещали меня тут с одною познакомить...
-- Извечный квартирант!.. Э-э-эх! -- хлопнув себя по коленке, Мармеладыч прервал поучение.
Спустя полгода прибыла Людмилка. Для узаконивания прав наследственных. Сколько ни талдычили Фомичу: дескать, подавай на суд (есть ведь и твоя доля!), он нивкакую: мол, мы ж без регистрации сожительствовали, и я даже не здесь прописанный, а по адресу купленной под застройку усадьбы. Люди толкуют, что со свидетелями факта проживания суд отмеряет долю... Фомич же все одно нивкакую!
Однажды где-то суток на трое запропастился бобыль. Объявившись же, павлином вышагивал да "иноземную (из соседнего райцентра) принцессу" нахваливал: и швея она, дескать, высшесортная, и при доме у нее пятнадцать соток усадьбы с садом да теплицею, и дети у нее толковые -- один на Северах нефтяниками командует, другой в Тюмени прокурорскую должность имеет!
Недель где-то через пару после знакомства, с превеликим трудом все-таки запустив мотор своей проржавевшей "Нивушки", укатил Фомич на новое местожительство. А скарба забрал столько, сколь в авто поместилось.
-- Хватит, -- пояснил провожавшим, -- Там все есть!..
-- Так-то оно так, -- пробубнил вслед удаляющейся "Ниве" Мармеладыч, -- Есть-то оно есть... Но ведь не твое. Как бы тебя оттуда самого не вышвырнули. Да-а-а...
Через год с хвостиком, акурат под Рождество, объявился Фомич. Без автомашины и, похоже, с пустыми карманами. Что и как случилось?!.. Никому не ведомо... Не перебрался бы Мармеладыч со своею старухой на жительство поближе к облцентру, повстречались бы... Ему-то поди непременно была бы поведана брачная эпопея...
Обитал Фомич в домишке мотавшегося по Северам в поисках заработков сына (ну того, коего алиментами выкормил). Обитал, обитал, да и погиб во вдруг средь ночи занявшемся пламенем обиталище... "Хо-хо-хо, -- узнав о трагедии, скорбно сказал самый долгожительный -- дед Петя, -- И этот боты завязал. А я все живу-у-у да маюсь, живу-у-у да маюсь..."