Аннотация: " ... Она была "выброшена" на Мальдивских островах Индийского океана -- около десяти тысяч(!) километров от Великобритании... "
"Голубеводство -- искусство большое, тайна великая, о которой легкомысленный человек говорить не должен!" О как категорично: "не должен", и никаких (образно по-русски выражаясь) гвоздей! А предписывается сие высказывание Томасу Генри Гексли -- виднейшему английскому биологу -- сподвижнику аж самого Чарльза Дарвина, имя коего известно всякому мало-мальски прилежному школяру. И все же, вопреки предостережениям мэтра Томаса, не убоявшись прослыть легкомысленным, я все-таки рискнул вторгнуться в мир доселе для меня неведомый. Благо, отыскался голубевод, согласившийся на роль гида. Он -- Евгений Матвеевич Овчеренко -- житель поселка Голышманово области Тюменской, пенсионер, в прошлом телемастер и железнодорожник... А вот голубевод он с более чем полувековым стажем! Итак, к теме...
Послевоенные сороковые. Патефоны, велосипеды, примусы, солдатские ремни и пилотки, брюки клеш... и, конечно же, они -- голубятни, прилепленные причудливыми наростами к домишкам, хлевам и сараюшкам. Приметы времени! И не из последних! Вообще-то, они -- эти постройки и их пернатые обитатели -- вожделенная мечта и предмет зависти для многих пацанов всех времен и различных народов... Но тогда... С окончанием войны Великой бум голубеводства буквально мобилизовал миллионы подростков, создав разветвленную структуру со своими законами, сообществами, неподконтрольными государству рыночными отношениями... Сво-бо-о-ода-а(!!!)
Катышенские (по тогдашнему названию нынешнего райцентра Голышманово) пацаны -- Витька Плеханов да братья Игорь с Женькой Овчеренко -- порешили тоже заняться новомодным высоколетным птицеводством. Каждому по голубятне -- непосильно, а вот скооперироваться -- вполне реально.
Ценой неимоверных материалозаготовительных мытарств и систематического непокладания рук была все-таки воздвигнута она -- ГОЛУБЯ-Я-ЯТНЯ-Я(!!!) Заселили ж ее отловленными на школьных, привокзальных и административных чердаках дикарями. На покупку-то породистых был необходим какой-никакой капиталишко, коим пацаны-семилетки не располагали. Однако ж, лиха беда -- начало: плелась из проволоки загонка-вольерчик, выкармливались хлебномякишными и пшеничными нажевками изо рта в клюв пискуны-сиротинушки. Почему "пискуны"? А в соответствии с тональностью голосочков младенческих. Почему изо рта? Да потому что птенцы-желтоклювики самостоятельно питаться (хоть ты лопни!) -- нивкакую! Кстати, в те далеко не сытные годы зачастую приходилось отщипывать пернатому хозяйству и от своей краюхи. Даб росло да крепло, на крыло подымалось да глаз радовало!
Говоря начистоту, маститыми голубятниками за "птиц высокого полета" трое приятелей ни на йоту не признавались: дикарятники все-таки -- черная кость...
Зерно! Оно было изначалием всех начал! Его запасы впрок являлись основой для процветания. Ради их пополнения существовали и легальные ходы-выходы, да и рисковые промыслы имелись. К последним относился вполне на первый взгляд невинный сбор падалицы -- колосков да россыпей, коих на сжатых полях, приложив усердие, можно было ди-и-ивно(!) заготовить. Однако ж... Пресловутые статьи Уголовного кодекса 1932 года принятия, именовавшиеся в народе "колосистыми" и предусматривавшие реальные и нешуточные сроки лишения свободы за сущую пустяковину... Хотя к описываемым событиям они практически и канули в Лету, но по воспоминаниям взрослых... Жуткова-а-ато!
Важно в тех набегах было не попадаться на глаза да под горячую руку объездчикам -- тем, кто обязан следить за порядком в колхозных полях, лугах да перелесках. На сию карательную должность, как правило, выдвигались мужики физически крепкие, настырные и беспощадные. Рьяно оберегали они угодья от всяких-разных посягательств, даже всего лишь нахождение на охраняемой территории могло послужить поводом для расправы. Иной ловкий конник-объездчик, настигнув пацанскую ватагу, та-а-ак(!) плетью поусердствует, что надо-о-олго(!) отобьет охоту к путешествиям по колхозным просторам (коросты-то кровавые не ско-о-оро(!) затягиваются-рубцуются).
Шоферы же, доставлявшие зерно на райцентровский элеватор, были практически безобидны: спугнут ушлых пацанов из кузовов своих ЗИСов да полуторок, посвистят вдогонку, поулюлюкают, а в погоню не пускаются. Малолетки же, улепетывая, рады-радешеньки: у кого полна фуражечка, у кого -- сапог (скачет пострел на одну ногу босым), у кого майка, в штаны подчембаренная, пузырем раздулась. Будет гулям праздник, будет гулям жизнь, будет и полет!
В те далекие годы голубятник без добротной лопаты -- что кузнец без молота либо бестопорный плотник!.. С ними (штыковыми да до бритвенности отточенными) ходили на поиски кротовых нор... Отыскав вход, главным было не ошибиться в направлении раскопок. Он ведь, землерой-маломерка-то, до жути хозяйственный: столько тоннелей да так нароет, что голова от заковыристых лабиринтов кругом идет... Когда, изрядно перелопатив землицы, добирались до заветной кладовой, окрестности оглашались воплями ликования: как-никак в сусеках оказывалось до ведра-а-а(!) отборного (зернышко к зернышку) фуража!.. Несомненно, хозяин этакой продразверсткой огорчался до крайности!.. А что поделаешь, коли по неписаным канонам голубятников экспроприации кротовых запасов считались не только не зазорными, но и возводились в ранг доблестных свершений! Кстати, крот, хомяк и иные зажиточные грызуны на полном серьезе официально считались злостными вредителями колхозного полеводства. Посему выходило, что разудалые малолетки-разорители запасливых землероев способствовали процветанию сельского хозяйства. О как! Ежель сам в поисках уборочных потерь по жнивью рыскаешь -- плохой мальчишка, а ежель то же самое, но грызуном скучкованное, конфисковываешь -- молодец-удалец!
Злость(!), а вовсе не статность да нарядность оперения, более всего ценит в голубях Матвеич. Термин сей отнюдь не в стиле привычного понимания. Он означает верность птицы родным пенатам, ее стремление вернуться в них, как в сказках, из-за три-девяти земель да три-десяти морей! "Злой голубь, -- теплея взглядом, вещает Матвеич, -- может сменить много хозяев, но всегда будет тосковать по крыше, с которой впервые поднялся в небо! И будет ее искать! Пока силы не оставят..."
Породная птица в "злостности"(!) сто очков вперед даст дикарям, испокон веков не испытывавшим селекции, комфорта голубятен, заботы человеческой, посему и сохранившим недюжинные способности к выживанию в природных условиях (в подтверждение последнего мощный клюв, с коим меньше шансов околеть от голода). Как собака и волк: первая -- домашняя и хозяину преданная, последний -- дикий, независимый и к дармовщине непривычный.
Мечты, мечты, мечты... О породистых, преданных да в полете акробатистых! Несбыточные грезы... Но... Вернулся из колымских краев сын мачехи Николай, отбыв-отстрадав свой лагерный срок. И мечты воплотились в реальность! "Ну, пацаны! -- ребром поставил вопрос экс-ЗэКа, -- Всю жизнь собираетесь в дикарятниках ходить?!.. Пора перекраивать натуру!"
Сладил старшой добротную голубятню -- свою(!) -- семейную (первая-то, общая, на усадьбе друга Витьки стояла). Сладил... И заселил новостройку (о чудо!) парой краснорябых(!), привезенных из соседней деревни.
Вывела чета потомство! Дальше -- больше! В конце концов мало-помалу обзавелись добро-о-отной(!) птицею. Кою на зерно выменяли, иную -- на своих голубят. Позже на пополнение поголовья сколачивали даже и деньжата, продавая на станции пассажирам проходящих поездов ягоды, полевой лук и иной так называемый "подножный корм". Собирали дары природы в березняках, окаймляющих колхозные нивы... И вновь объездчики с плетьми, и вновь погони! Даже и с конфискацией дикоросов. Один колхозный начальник -- соли-и-идный телесно дядька -- ши-и-ибко уж охоч был до ягод: настигнет ватагу на двухколесной коннотягловой бричке, щелканет выстрельно плетью: "Стоя-я-ять!!! Зашибу-у-у!!!"... Экспроприирует у пленников посудины, посиживает да ягоды горстями в рот ссыпает, а в паузах лакомствоприемных мораль читает: дескать, не положено в колхозных угодьях шариться, посевы вытаптывать да иную пакость сотворять!.. Но все одно -- что в лоб, что по лбу: и шарились, и вытаптывали, и... Нужда-а-а ж(!), а не ради забавы...
Окрепло пернатое хозяйство. Красоти-и-ища! Уйдут, бывало, голубки ввысь, измельчав на фоне голубом, и по полдня парят да кувыркаются. Иные таки-и-ие(!) коленца выкидывают, аж дух захватывает! Циркачи-акробаты(!), да и только... "Сколько я их, заядлых-то, за свою жизнь перехоронил(!) -- сокрушенно покачивает головой Матвеич, -- Который в тако-о-ой(!) раж войдет, что все ориентиры потеряет. Смотришь, а он уже камнем в огород шлепнулся... Как парашютист с нераскрывшимся парашютом."
Недавно Матвеич предал земле голубя, почившего естественной смертью -- по возрасту. На склоне лет старик уже не подымался на крыло, не давал потомство и даже не ворковал. Долгий жизненный путь пролетел.
Но вернемся в годы пятидесятые. В моде тогда у ребятни было "кидаться" голубями. То же самое, что и для дуэлянтов "стреляться". Но, безусловно, без кровопролития, хотя адреналин в крови (ого-го(!) как) вскипал... Дуэлянты, прихватив самых "злых" из своих питомцев, выезжали на велосипедах за поселок. Километров этак за пяток-десяток. Секунданты же устраивались у голубятен соперников. В заранее оговоренное время хозяева выбрасывали гонцов в небо. Секунданты засекали время их возвращения домой. Побеждал, естественно, тот, чей голубок быстрее преодолевал дистанцию... Проигравшему же было впору выхватывать из родительского хозяйства первую подвернувшуюся под руку курицу и мчаться с ней за станционный пакгауз. Там, в скверике, частенько посиживали заезжие барыги-голубятники. А перед каждым по мешку, а то и по паре, в коих и сизари, и белобокие с белогрудыми, и, конечно же, фирменные Ишимские краснорябые! За куру-несушку можно было выменять одного-двух голубков.
Однажды братья Овчеренко наткнулись на любопытнейшую газетную публикацию. Суть ее в следующем... Возвращались со срочной службы в Германии двое друзей. По пути заехали к первому. В Белоруссию. Хозяин, прощаясь с отгостившим однополчанином, вручил ему голубя-почтаря. Наказал, чтобы тот выпустил птицу дома -- из-под Красноярска. В итоге, как сообщалось в газетной заметке, почтовый вернулся в Белоруссию(!!!).. Многие голышмановские голубятники сомневались в вероятности этакого перелета. До посинения доказывали, что гонец наверняка сбежал от дембеля где-нибудь на полпути, а то и ранее: выпорхнул, мол, из поезда, и весь секрет!.. Споры-то спорами, но никто бы не отказался заполучить этакую птицу-легенду! Только вот как ее удержать от побега в родные пенаты?!.. Незнамо-неведомо...
В конце пятидесятых Евгению, учащемуся Омского авиатехникума, несказанно подфартило: как-то по осени приятель, возвратившись с уборочной компании, поведал об якобы натуральных почтарях, проживающих на чердаке деревенского дома. Упускать счастливый случай?.. Ну уж нетушки!
Не медля снарядились в дорогу. На поезде и попутках добрались до заветной деревеньки. Старичок-хозяин встретил визитеров радушно, поведав историю появления родоначальников колонии почтарей... Они, пара окольцованных гонцов, вероятней всего через Омскую область шли транзитом. Голубка, по-видимому, была ранена в крыло. Может и сама, оплошав, травмировалась. Голубь супружницу не оставил (не в обычаях почтовых подобные поступки!). Утверждается, что они, подобно лебедям, на пожизненность семейными узами связываются, и единственный повод для развода -- смерть. Если ж люди разбивают пару, подолгу страдают, налетывая по окрестностям в поисках второй половинки тысячи километров. "Случается, правда, -- усмехается Матвеич, -- и спортивные изменяют друг дружке. Как и люди, не без греха. Чаще мужская половина норовит налево слетать. Но семья(!) для них все равно нерушима! И гнездо всегда одно и то же, и птенцов напару выкармливают. Птичьим молоком из клюва в клювик пичкают. От такой еды пискуны растут как на дрожжах!"
Матвеич упорно называет их "спортивными", не приемля старомодного "почтовые". Оно и действительно, давным-давно отпала потребность в голубеграммах. А сейчас -- тем более: радиостанции да мобильники вкупе с интернетом напрочь оставили пернатых курьеров не при делах. Сегодня они -- исключительно спортсмены! Ими "кидаются" и пацаны, и вполне солидные дяди. И спринтерами-летунами, хронометрируя прохождение дистанций; и стайерами, главное для которых -- вернуться домой с немыслимых расстояний.
Паре, о коей шла речь несколько выше, судьба начертала, сойдя с дистанции, до конца своих дней осесть в сибирской деревеньке. Неведомо, ценой каких мытарств добрались голубок с подранком-супружницей до околицы... Приглянулся им чердачок, на коем хозяин время от времени пытался разводить голубей. Не везло вот только с претворением идеи в жизнь: закупит в Омске пару-другую, выведут они потомство, а соколы их непременно повыбьют. Так и мыкался безнадежно... Пара же почтарей нежданной-негаданой удачей как снег на голову средь знойного лета свалилась!
Оклемавшаяся от раны бедолага по весне вывела потомство! И пошел род залетных в рост! Против них, почтовых-то, соколы были бессильны! Их полетная скорость-то аховая(!) -- километров до шестидесяти-восьмидесяти в час! При этакой стремительности для пернатых хищников результат охоты становился практически неизменным -- промах(!)
Дедок, покалякав с гостями, заявил: "Полезайте на чердак да и отлавливайте. Сколько возьмете, все ваши. Только стариков кольцованных не троньте."
Троих голубков да пару голубок привез Евгений в Голышманово. Первым делом омичей повязали -- на совесть переплели жгутом каждому по крылу, лишив тем самым пленников способности к полету. А как же? Уйдут ведь злостные! Что для них четыреста верст?.. Меньше светового дня лету-то: утром -- здесь, к вечеру -- там -- на родительском чердаке.
Евгений вернулся на учебу.Игорь же спустя некоторое время развязал одного из голубков: тяжело было смотреть на настырно и безуспешно пытающуюся взлететь птицу. Освобожденный тут же как в воду канул.
Только от одной из двух оставшихся пар получили потомство, после чего все были освобождены от пут. Бездетные и на часок не задержались. Отец семейства тоже сгинул... Правда, суток через двое вернулся (не очень-то "злым" на поверку оказался). Да и семья, по-видимому, словно магнитом притягивала... И повелся род почтарей Овчеренковских. Кстати, птицу-то называли, даже если через третьи руки прошла, по фамилии хозяина -- Манакинской, Бердовской и т. д.
Много воды с той поры утекло. Старший брат Игорь перебрался с семьей в Днепропетровскую область. Увез с собой и почтарей. Увы, ни один из них в Голышманово так и не возвратился...
В восьмидесятых годах Матвеич навестил брата-южанина. Удивлению не было предела! Игореву-то голубятню назвать таковой язык не поворачивался: птицеферма(!), да и только. С со-о-отнями(!) обитателей. К тому времени игоревы племенные котировались даже и в, пусть и ближнем, но зарубежье: Польша, ГДР, Чехословакия, Румыния... Попроведовали в Армавире директора местной обувной фабрики (руководитель-то производства оказался и асом голубеводства, хорошо известным в международных кругах). Его хозяйство тянуло на "повыше птицефермы" -- галимая фабрика!.. Гостю же из Сибири на прощание он подарил книгу по голубеводству, соавтором коей являлся. Преподнес, украсив изнанку переплета автографом.
В тот раз Матвеич привез от брата две пары спортсменов. На развод. Как и обычно, повязал им крылья, хотя и не особо-то верилось, что способны улететь за две тысячи с гаком километров. Исходя из этого, когда мало-мальски обжились, одну пару распутал. Сразу же ушли(!), словно ветром сдуло... Оставшиеся же все-таки вывели потомство. Когда детишки встали на крыло, всем семейством облетали окрестности.
Посыпала снежком осень, и Матвеич окончательно успокоился: пусть и уйдут родители, но малышня-то наверняка останется. Да и какие уж перелеты, коль зима не за горами?!
Ушли все! До Украины долетели лишь родители. Первогодки сгинули в пути.
Вот тогда-то Матвеич окончательно уверовал в способности спортсменов, ранее казавшиеся в некой степени фантастическими. Взять хотя бы в пример голубку-англичанку, официально признанную рекордсменкой планетарного масштаба. Она была "выброшена" на Мальдивских островах Индийского океана -- около десяти тысяч(!) километров от Великобритании. И это без учета зигзагов, коих не избежать в ходе поиска пути. Стайерша успешно преодолела супермарафонскую дистанцию, финишировав в родной голубятне! Преодолела, как утверждалось, завоевав в качестве приза слиток золота, равный собственному весу (на мой, авторский, взгляд -- все же малова-а-ато)!
В Лондоне воздвигнут памятник голубке, доставившей во время Второй Мировой войны депешу с сигналом бедствия и координатами терпящей бедствие подводной лодки, благодаря чему экипаж и субмарина были спасены. В Швейцарии монументально увековечен голубь, принесший весть о плененных снежным обвалом.
Какие только поручения ни выполняли предки нынешних спортсменов: доставляли любовные послания, военные и шпионские донесения, журналистские фотопленки и материалы с пометкой "срочно в номер"...
Да ради этаких марафонцев можно пойти на мно-о-огое(!), невзирая на хлопотность и неудачи. В начале девяностых Матвеич привозит из Днепропетровска целую стаю спортсменов. "Они ж националисты(!) -- поясняет задорно, -- С другими породами не контачат(!) Даже летают особняком. Вот и навез их уйму, чтобы среди своих им было веселее, чтобы тоской по родине меньше маялись..."
К осени в голышмановское небо подымалось до тридцати(!) первогодков... Как этакую ораву сманить на перелет?!.. Помыкавшись, помыкавшись, родители уходили и уходили на запад, пока не иссякли начисто.
Все! Победа! Вот они(!), с малолетства желанные. Вот они -- "суперзлючие"! С голышмановской пропиской! Вот он -- момент истины!
Бездетные же, возвращаясь в Украину, всякий раз устраивали в голубятне переполох: бились с занявшими их гнезда. Брат выловил первых драчунов, сверил их кольца по регистрационной книге... И стало ясно, что они из голышмановского десанта.
"Голубь без кольца, -- поясняет Матвеич, -- все равно, что человек без паспорта. Имею ввиду спортсменов. По молодости оно одевается на лапку. На этом удостоверении личности все: и код региона, и номер голубеводческого клуба, и номер самого голубя. Во время же соревнований к кольцу прикрепляется пластинка-контролька. Я своих кольцевал изоляцией от электропроводки. У нас ведь нет клуба. Как говорится, чем богаты -- тому и рады..." -- по ходу рассказа Матвеич демонстрирует фирменные паспорта. Так и хочется назвать их загранпаспортами (украинские все-таки). Собеседник же тем временем через лупу считывает с колечек буквы и цифры, растолковывая их смысл.
Тюмень, Ишим, Викулово, Омск, Новосибирск... Отовсюду приходили к месту жительства летуны. Правда, в период охотничьего сезона на дичь пернатую иные пропадали. И тогда Матвеич, не долго мудрствуя, вписывал в журнал учета единственное слово -- "убит".
Когда-то я (автор сего повествования) услыхал историю, задевшую, откровенно говоря, за живое. Рассказывали, что в годы пятидесятые-шестидесятые в Голышманово проживала особо "злостная" голубка, в крови коей явно присутствовала примесь от почтаря -- метиска, дескать... Сколько бы хозяин ни продавал ее, ни обменивал, все одно возвращалась. И вязали ее новые владельцы, и крыло подстригали... Бесполезно: пропадет и в родной голубятне объявится! А хозяин посмеивается да барыши подсчитывает. Иные утверждали: слово, мол, какое-то заветное знает -- колдун(!), да и только.
И вот... Посиживают как-то мужики на лавочке -- покуривают, лясы точат. Один из них, взглянув на дорогу, вдруг обомлел: она, голубка-то вязаная-путаная, ковыляет себе пешедралом(!) по колдобинам. Вот те и на! Вот те и "колдовство"! Не улетала, оказалось, с чужой стороны, а уходила(!), невзирая на кошек, собак бродячих да пацанов с рогатками.
Матвеич же, выслушав сию историю, ничуть не удивился:
-- Ничего особенного, -- начал он вполне буднично, -- Ко мне однажды пришли за сорок километров.
-- Невероятно, -- засомневался я.
-- Не очень-то всерьез у них были подрезаны крылья, -- продолжил Матвеич, -- Где пройдут, а где и накоротко подскоком подлетят...
Враги голубиные. В их числе и кошки. Голубеводы, оказывается, подразделяют их на мышеловов и птицеловов. Иной из последних притаится где-нибудь в кроне дерева и часами подкарауливает воробышков. И глазом не поведет на прошмыгнувшего по земле грызуна. Такой за ночь в голубятне способен та-а-ак(!) набедокурить, что голубеводу впору зверем взреветь от отчаянья. Он же, котяра-то, будто волк в овчарне -- аза-а-артен! Убивает и убивает...
Сокол-кобец. Этот -- санитар. Выбивая слабую и больную птицу, способствует естественному отбору (слабакам, по природным законам, не резон выживать и передавать свои дефектные гены потомству). В теплое время года "боец эволюционного фронта" чаще промышляет в лесах... Когда же птица перелетная мигрирует на Юга, переключается на голубей городских да сельских. Санитаром-то он санитар... Но коли повадится... Ужас!
-- На Украине ж все наоборот.., -- разъясняет Матвеич, -- Там соколу зимой(!) вольготно, когда возвратится отгнездившаяся у нас, в Сибири, птица. Летом же голубей даже ночами(!) облетывают. Для этого освещают прожекторами голубятню (чтобы птица не заблудилась). Да, мы в детстве тоже голубей ночами "выкидывали". Разноглазых.
-- Как понять -- "разноглазых"? -- пытаюсь уточнить.
-- Редко очень, но встречаются голуби, у которых левый глаз с правым по цвету разные. Мы верили, что такая птица видит в темноте. Долетали они, хотя наукой до сих пор ничего по этому поводу не доказано. Может мы и ошибались... Кто разберет?
Основу голубиного хозяйства Матвеича уже много лет составляют так называемые бойные. Из белоснежных бакинцев. Симпатичны они и слышны в полете. Кувыркаясь через голову с набором высоты, они та-а-ак(!) бьют крылами, что в безветрие хлопки разносятся далеко окрест. Завидев же сокола, "столбом" взмывают ввысь, до безнадежности снижая его шансы на охотничью удачу. Как в истребительной авиации: кто выше, у того и преимущество для маневра.
Матвеич утверждает, что никогда всерьез не задавался целью поставить свое хобби на коммерческие рельсы. Для души(!), дескать, они, голубки-то, были и есть. Правда, случалось -- продавал. Случалось -- на зерно обменивал. Пацанам же в основном отдавал даром: а вдруг да и кому-нибудь голубеводство станет увлечением?! Родных же преемников нет.
-- Двое дочерей у меня. А какие из девчонок голубятники? -- рассуждает ветеран-птицевод, -- Правда, из четверых внуков пара пацанов -- Семка и Аркашка. Но живут далеко -- аж в Екатеринбурге. Да и навряд ли увлекутся. Я ж вижу. Так что, как ни крути, без наследников я насчет пернатых.
-- Частенько тебе высказывали, что не взрослое дело разводить голубей? -- задаю несколько некорректный вопрос.
-- Да бессчетное количество раз, -- усмехается Матвеич, -- У нас же серьезность любого хозяйства измеряется по доходу. А в погоне за копейкой часто забывается о душе. Она же, душа-то, радости просит! Без нее чахнет, черствеет...
На прощание Матвеич поднимает своих летунов. Уходя, оборачиваюсь и всматриваюсь в поднебесную стаю. Они ж, голубочки белоснежные да кувыркастые, стремительно набирая высоту и пикируя, словно воркуют мне вослед по каким-то неведомым каналам: "Нравится? Захочешь посмотреть -- еще приходи... Мы здесь будем... Мы и наши детки... Всегда, всегда, всегда... Пока будет жив наш Матвеич... "