|
|
||
Представим себе монумент Дружбы народов: такой с размахом социалистический монумент - три огромных фигуры, символизирующих разные народы. Хоть Евгений тысячу раз видел этот монумент, но удивительно, что не помнил подробностей. Слишком уж он был большой. Рядом высокий кирпичный забор станции пригородных поездов. Это еще центр города, но как бы уже начало окраин. Зелено, свежо, солнечно, прекрасно!
Конец Истории - это не конец событий, великих и мелких, а конец пути, конец поиска правильного устройства жизни. Это конец страшной сказки прошлого, конец скитаний человечества во мраке дикости и невежества. Конец развития не в смысле прекращения движения и смерти, а в смысле достижения гармонии.
Да, проблемы есть, но позади угнетение человека заботой о хлебе, позади угнетение человека человеком, позади угнетение разума религией, позади угнетение человека невежеством и неграмотностью. Позади Угнетение с большой буквы!
Евгения охватывала гордость за то, что он русский, он принадлежит к народу, который прорвался к свету, который показывает путь всему человечеству. Который превратил Коммунизм из сказки про Утопию в практическое дело. Который показывает путь народам Западной Европы и Америки, стонущим под гнетом капиталистов. С другой стороны, приятно принадлежать к народу, находящемуся на шаг впереди остальных в историческом развитии.
Однажды он разговаривал об этом с матерью, и она сказала, что тоже испытала чувство конца истории, когда прочитала программу Коммунистической партии о том, что коммунизм наступит в 1980-м году. Уже, правда, был 1979-й, а коммунизма пока не было видно, но ведь возможны задержки и отклонения на исторических путях.
Однако крот истории что-то перепутал и где-то прорыл не туда. Мы собирались лететь к звёздам. Но вместо сияющих космических кораблей мы получили по подержанному мерседесу. Вместо неуверенных шагов в громоздких скафандрах по планетам с малым притяжением мы уверенно наступаем на песок пляжа трехзвёздочного турецкого отеля.
Тогда этого мальчика звали Евгений Вдовин. Через 30 лет у него будет паспорт и биография на имя Евгения Кулагина.
Если бы тогда, в 1979 году, Евгений имел возможность включить машину времени и перенестись всего лет на двадцать в будущее, он увидел бы вдруг, что от монумента Дружбы Народов остался один постамент. Здания вокруг разбиты, деревья срублены снарядами и сгорели: видимо все-таки произошла война с американскими империалистами или с китайскими ревизионистами. Вместо плаката "Да здравствует советский народ - строитель коммунизма!" висит непонятный плакат "Русские, не уезжайте, нам нужны рабы!" Возле забора станции пригородных поездов бородатые люди в тюрбанах, похожие на басмачей из фильмов о гражданской войне, расстреливают молодую женщину за супружескую неверность. Конечно, прогресс дает о себе знать: прямая трансляция казни идет в эфире республиканского телевидения.
Елена Петровна преподавала обществоведение и историю. В институте она была отличницей, ее должны были оставить на кафедре для продолжения научной карьеры, но она отказалась: ей хотелось живой работы с учениками. Никогда она не думала, что перед ее глазами пройдут все стадии деградации гражданского общества буквально за пару лет. Как будто на ее глазах провели гигантскую лабораторную работу. Все оказалось быстрее, проще и как-то обыденнее, чем в трудах античных историков, немецких классических философов и марксистов.
В-сущности, что такое гражданское общество? Это долг людей друг перед другом. Это человек, который ставит свои обязанности перед вами выше своих интересов. Это почтальон, который в дождь и снег идет к вашему ящику, чтобы засунуть в него газету бесплатных объявлений, которую вы выкинете не читая. Это мусорщик, который каждый день независимо от настроения приедет вывозить контейнер, в который вы выкинули эту газету. Это вы, когда пойдете открывать магазин, хотя в такую погоду может не быть покупателей.
Но наступает момент, когда почтальон, выглянув в окно, решает, что можно разнести завтра. Мусорщик начинает думать, что ничего не случится, если не выезжать за контейнером. А вы думаете, что можно поспать до обеда.
И вот уже нет в вашей жизни всех этих замечательных людей, которые работали просто за зарплату, с которыми вы были даже незнакомы, о которых вы даже не знали, но которые, оказывается, были вам так нужны. Немедленно в вашем доме перестает работать отопление, потому что аварийная бригада не приехала по вызову и разорвало трубу. Потом газ, электричество начинает поступать с перебоями. Особенно неприятно, когда перестает работать канализация. Очень быстро перестает нормально функционировать все. Вообще все. Никому нет смысла заниматься чем-либо, потому что теперь так делают все. Только в виде исключения - за исполнение своих обязанностей можно брать отдельную плату.
Но дело в том, что работники полиции и тюрем тоже люди. И на улицу выходят заключенные. Заключенных к тому же можно просто отпускать за деньги: неплохое подспорье для работников правоохранительных органов в трудные времена.
Счастлив маньяк в истории минуты роковые. Когда нет ответственности - это его час.
И вот уже страшновато, вот уже убили водителя вечернего трамвая, а вот убили врача скорой помощи, больше нет ни вечерних трамваев, ни скорой помощи.
Понятно, что дальше какие-то вооруженные люди начинают бродить по улицам, зловещего вида бойцы ездят в машинах по каким-то своим "делам". Бизнесом заниматься невозможно: обеспечение безопасности становится настолько дорогим, что никакой бизнес этого не окупает. Поэтому приходится бросить бизнес и заняться "делами".
Семьи горцев сели на "дела", поделив нефтепроводы, автотрассы и железную дорогу. То есть занялись древнейшим видом бизнеса: взимание платы за проезд/проход/провоз товаров.
Происходит окончательное упрощение: все множество социальных ролей, вся лестница отношений исчезает. Достигнута мечта: неравенства нет! Нет классов, сословий, профсоюзов и партий. Есть человек с автоматом Калашникова и человек без автомата. Все табу устранены, но интересно, что свободы не наступает. Оказывается, без безопасности нет свободы.
Далее разрушается последний важный элемент гражданского общество - это запертая дверь. Можно стерпеть любой уровень уличной преступности, любые несправедливости, но, если вы не уверены, что, закрыв дверь, вы оказались в безопасности в своем пространстве - это конец мира и начало войны.
Все это прошло перед глазами Елены в 1990-1993 годах. Сильнее страдали русские. Сила семей проявилась в этих условиях - горцы оказались под защитой своих родственных отношений. Русских от воцарившегося беспредела не защищал никто.
Почти половина населения, около полумиллиона человек, покинули эти края за несколько лет. Оптимизм Елене внушали только два обстоятельства. Во-первых, выяснилось, что даже в условиях полной безнаказанности убивать беззащитных готово меньшинство. Во-вторых, выяснилось, что большинство людей сохраняют человеческий облик даже после катастрофы.
Зимой 1993 года в доме Елены уже не работало отопление, не было газа, электроэнергию подавали с перебоями. Телефон всегда работал, как ни странно. Из всей этой ситуации не было видно никакого выхода. Но главное - ее жизнь стала совершенно бессмысленной. Она не приносила никакой пользы. Даже почти не общалась со старыми друзьями, разговоры с которыми крутились вокруг бедственного положения и вариантов отъезда. Нельзя же жить одним ожиданием неизвестно чего.
С Мадиной Магомедовной Елена Петровна сидела в одном кабинете 20 лет. Елена была завучем по старшей школе, Мадина - завучем по начальным классам. Мадина уходила на пару лет инструктором в райком партии, но потом вернулась в школу - перекладывать бумаги на партийной работе не пыльно, но скучно. Елена пару лет была директором школы на Старых Промыслах, но уж больно далеко было ездить, тоже вернулась. Даже судьба женщин была похожа. Мадина тоже была вдовой, ее муж-нефтяник погиб в начале 70-х на промыслах в Тюменской области.
Много, много чего они обсудили за двадцать лет. Почти никогда не соглашались. Елена иногда раздражала Мадину своей упертостью и принципиальностью. Мадина раздражала Елену излишней, как ей казалось, мягкостью и уверенностью, что жизнь сама все устроит. Бывало, даже сильно уставали друг от друга, но держали себя в руках и ни разу не поссорились.
Мадина помогла Елене отправить грузовой контейнер с наиболее ценными вещами - и это было огромной удачей. Многие просто бросали все. Вообще ей повезло, что у нее была такая подруга. Жилье из-за исхода русских сильно упало в цене - за последние годы выехала половина населения города. Но Елене удалось опять-таки через Мадину устроить продажу каким-то ее родственникам из района. И таким образом получить за свои полдома хоть что-то. Получить - это было еще не все. Нужно было еще суметь уехать с этими деньгами. Сразу после получения денег Елена переехала к Мадине - ночевать в проданном доме было очень опасно.
В ночь перед отъездом Елене приснился странный сон - как будто она идет вдоль трамвайных путей мимо центрального рынка в сторону цирка, но никаких трамвайных путей нет, есть широкая целиком заасфальтированная улица и ни одного знакомого здания. Потому что все здания - это какие-то церкви, соборы странной архитектуры. Деревьев тоже нет. И людей нет. Почему тогда она знает, что это центральный рынок? Елена Петровна проснулась в смущении, хотя она не верила во всю эту чушь со снами. Как и положено настоящему коммунисту, она была стопроцентным атеистом.
Очевидно, что это просто ее усталый мозг под впечатлением всех переживаний последнего времени выдал такую картинку. Но уж очень впечатляющим было видение, уж очень прекрасны формы, которые явились ей. Они были правильны и перетекали друг в друга как живые. Все было совершенно неподвижным, но не безжизненным. Как будто живое пряталось в этой неподвижности. Неужели в ее сознании скрываются такие творческие силы?
"Аэрофлот" еще выполнял рейсы в Москву. Старший сын Мадины довез их до аэропорта. Женщины взялись за руки, посмотрели в глаза. Сколько раз в жизни встречались их взгляды?
Посадку почему-то производили не в красивом здании нового терминала, а через какие-то временные сараи-навесы рядом.
Багаж беженцев набит всегда какой-то ерундой, уезжая навсегда, в последний момент люди пытаются взять с собой довольно странные вещи и забывают нужное. Но с точки зрения "таможенников", если поковыряться, можно найти кое-что стоящее. Молодой шакал с пистолетом, думающий, что он волк, подробно шмонал багаж Елены Петровны. Сейчас она смотрела на свой выложенный на стойке багаж как бы посторонним взглядом, и ей было немного неловко: неужели это итог жизни семьи в этих местах за 300 лет? Ей было неудобно за такое вопиющее свидетельство ее нищеты перед этим молодым парнем. Происходила она из гребенских казаков. Ее девичья фамилия была Гребенникова. Происходили они из станицы где-то на Сунже, пока царь-батюшка не переселил казаков на левый берег Терека. Потом революция, раскулачивание, ссылка в Сибирь. Короче, вот это все, что называется нашей великой историей. Родилась Елена Петровна в Сибири и считала Сибирь своей родиной. Училась в Ленинграде в Герценовском. Ирония судьбы: после института комиссия по распределению направила ее сюда, на родину предков.
Тем временем шакал отобрал в сторону деревянную резную шкатулку, фарфоровый домик, фигурку из яшмы, еще какие-то мелочи. Почему-то раковину с гравировкой "Привет из Крыма", которую ее тетка купила в 1936 году в свадебном путешествии. Тетка удачно вышла за командира Красной Армии, но его расстреляли в 1937 году как врага народа. А тетка провела 7 лет в лагерях Салехарда, как член семьи врага народа.
Эти безделушки были связаны с людьми, которые давно умерли. Возможно, они стоили долларов сто-двести.
- Эти вещи запрещены к вывозу из республики, - с вызовом заявил шакал.
Елена Петровна, стойко переносившая все, вдруг поняла, что жизнь была напрасна. Зачем она столько лет проработала в школе? Она никого ничему не смогла научить. Она ничего не сделала.
- Пусть это падет на тебя и твой дом, - неожиданно для себя сказала она, хотя не имела склонности к патетике.
- Ты что, ведьма старая? - воскликнул шакал и испуганно сгреб весь хлам в ее сумку. Елена Петровна прошла на посадку.
Этот инцидент выбил ее из равновесия. Елена Петровна не могла успокоиться и периодически начинала плакать или улыбаться до момента, когда стюардесса объявила: "Мы приступили к посадке в аэропорту Внуково города Москвы". То ей было стыдно за горячность, то она улыбалась сквозь слезы, вспоминая, как шакал испугался. Все осталось позади - вся ее жизнь. Чего она ждала? Чего она хотела? Она не молода, но и старухой себя не чувствовала. Легкое волнение и какая-то тень новой надежды проснулись в ее душе. Как в дни, когда студенткой она стояла на берегу Невы возле сфинкса и будущее манило, волновало, немного пугало, но должно было быть прекрасным.
***
Еще одно детское воспоминание Евгения: весеннее кладбище. Ходили туда с матерью весной привести в порядок могилу его отца. Кладбище было очень живописно: по южному заросшее, все в цветущей сирени. Такая уж земля - втыкаешь сухую палку и растет. Если не ухаживать два-три года, внутри оград кусты сирени и жасмина разрастались так, что не было видно могилы. Мать долго стояла задумавшись, положив руку на памятник. К майским праздникам трава вырастала по колено. Потом мать обрезала кусты, полола траву, приводила в порядок цветы, иногда что-то подсаживала. Она любила возиться с растениями. Евгению было неловко, что он не чувствует связи с тем, что для матери так важно. Но он почти не помнил отца, несколько размытых впечатлений. Хотелось защищать мать, хотелось, чтобы ее боль прошла.
Его прадед по отцовской линии построил этот большой двухэтажный дом в 1900-х годах. Дом был построен по северному образцу, под одной крышей были объединены все хозяйственные постройки, амбар, скотный двор. В зимние морозы не нужно было тепло одеваться, чтобы сходить к скотине, в амбар, или заняться в мастерской. Перед революцией в доме жили многочисленные бабушки и дедушки Евгения: красивые женщины и мужчины с пожелтевших от времени фотографий. Потом они занимались разными делами: учились в университетах, служили в армии, потом многие сгинули в сталинских лагерях.
Никому тогда не пришло бы в голову считать Покровку какой-то дырой. Здесь своим чередом текла мощная, богатая жизнь. В Петербург люди уезжали либо учиться, либо на заработки. Остающимся не приходило в голову им завидовать.
Лет тридцать этот дом не слышал голоса ребенка. Лет двадцать на скотном дворе жили одни мыши. Крысы ушли раньше, чтобы не умереть от голода. Наверное, Евгений и был последним ребенком в этом доме, когда давным-давно с матерью приезжали сюда проведать родственников.
Теперь в доме была только одна теплая комната и кухня. У прадеда эта комната, примыкавшая к кухне, служила как склад специй, посуды и кухонных принадлежностей. Сто лет назад здесь стояли шкафы с фарфором Императорского завода, кастрюлями, сковородками невероятных размеров и форм и таинственными приспособлениями для приготовления каких-то позабытых блюд.
Из кухни и комнаты Кулагин сделал, как он это называл, "зимний жилой модуль". Здесь стояла большая русская печь, которая долго сохраняла тепло. Он заделал все щели и сделал двойной тамбур в остальные помещения. Печь служила ему только для протапливания, готовил себе он на электрической плите. Электричество в Покровке было почти единственным неисчезнувшим благом цивилизации.
За окном было все как вчера: солнце пыталось пробиться сквозь облака, грязь по уши. Единственным движущимся объектом, не считая ворон, был трясущийся с похмелья Михалыч, уже шакаливший по деревне.
Все это было бы отвратительно и депрессивно, если бы не спуск к пустынной ровной реке, не туманные леса на противоположном берегу, не храм на холме над рекой. Спуск к реке начинался прямо от дома. Сто лет назад река не была пустынной. По ней шли баржи и пассажирские пароходы. Кулагин помнил, что пассажирская пристань еще работала, когда он приезжал сюда с матерью. Теперь пристани не было - только песчаный пляж. Фарватеры затянуло илом, каналы пересохли и теперь были просто рвами, только развалины шлюзов напоминали о тех временах.
История о том, как нарядный, богатый городок стал развалинами, типична для этих областей. Сначала коммунисты провели коллективизацию, то есть фактически отобрали имущество у успешных граждан, умеющих трудиться. Потом взорвали собор. Заглохло производство на фарфоровом заводе и лесопилках. Народ потянулся сначала на тонущий в комариных болотах поселок на железнодорожной станции, потом в большие города.
Во время Второй мировой войны группа отступающих красноармейцев убила немецкого офицера. Выяснилось, убили какого-то особенно ценного представителя высшей расы, особенно породистого арийца. Немцы расстреляли всех мужчин старше 10 лет. Мужчин, собственно, не было, были дети и старики. Мужчин еще до этого мобилизовали в армию. Из мужчин-выпускников школы 1940 года в живых осталось два человека.
В 70-х и 80-х годах крупные города, главным образом Петербург, высосали остатки трудоспособного населения.
Нашу историю ХХ века сделали великой неисчислимые страдания людей, которым пришлось пережить это время. Мы были выбраны, чтобы преподать миру ужасный урок. И надежды, что он будет понят, не так много. Этот урок не очень сложен, скорей прост и нагляден. Но может быть именно потому, что он так ужасен, так огромен, мало у кого хватает мужества прочитать эту страницу. Урок не усвоен, и работа над ошибками даже не начиналась.
Летом в этих местах чудесно, зимой красиво, хотя одиноко и день короткий. Ранней весной, как сейчас, конечно не очень, ну так скоро лето.
Борьба и движение - все, что Кулагин мог противопоставить неумолимому времени. По стенам были развешены копии чертежей собора, фотографии, которые Кулагин смог найти в архивах. Жаль, цветных почти не было. Еще в детстве, он помнил, на стенах собора оставалось много следов росписи, теперь почти исчезнувшей. Кулагин почти подготовился к новому строительному сезону. Он включил ноутбук. Мобильная связь плохо брала в Покровке, интернет сильно тормозил. Когда нужно было хорошо поискать, либо скачать крупные файлы, Кулагин ездил в Макдональдс на станцию.
В ящике было два письма. Обе новости были хорошие. Финская птицефабрика, расположенная в тридцати километрах, обещала оказать ему ограниченную финансовую помощь и выделить строительные материалы. Вторая новость: его сын обещал приехать со своей девушкой в отпуск в начале июня. Этой встречи он ждал и боялся. Последний раз он видел сына еще подростком, когда жена привезла его на свидание в тюрьму. Теперь это взрослый, состоявшийся человек. Евгений много раз фантазировал, представлял какие-то моменты этой встречи. Они уже планировали встретиться несколько раз, но не получалось. Кому нужна Покровка, поездка в которую стоит больше, чем отдых по системе "все включено" в Египте или Турции?
Евгению страшно хотелось показать сыну все это. Почему-то он был уверен, что сын одобрит его.
Бюджет ремонта этого года вроде бы начинал сращиваться. Это был второй год восстановления храма. На самом деле третий, но за первое лето по наивности и неумению он ничего не успел. Когда он приехал сюда, его строительные знания были равны нулю, он черпал их в интернете в статьях и роликах "как построить дачу своими руками". Теперь он научился планировать работы и бюджет, искать спонсоров, искать волонтеров, недорого нанять специалиста.
Три года назад начиналось все с трудом. У него не было денег, только эта возникшая цель. Эта мечта появилась, когда он ждал условно-досрочного, уже знал, что освободится, что друзья и сочувствующие ему люди с положением приняли нужные меры.
Первый комплект инструмента Михалыч спер на следующий день после того как Евгений начал работы. Но главное, Михалыч успел сгонять на станцию и продать его там на барахолке. Когда Евгений зашел к нему в дом, Михалыч со своей знакомой как раз открыли флакон. Они размялись в рюмочной на станции, и находились в отличном настроении. Михалыч, как известно, был умником и очень чутким человеком. "Это не я, это не я", - закричал он, ныряя под стол. "В чем дело?" - возмутилась его подруга. Женщины в этих местах часто смелее мужчин. Евгений избил Михалыча, технично, без телесных повреждений, так что тот только кряхтел пару недель. Его знакомая разнесла новость, какой Кулагин зверь, и инструмент больше не пропадал.
Однако популярности среди местных Евгений так и не получил. Главное - потому что не пил. Отказ от пьянства был вполне выношенным решением. Еще в армии это мешало, хотя в действующих частях на это смотрели сквозь пальцы. Пьяницами было большинство предков по мужской линии, настало время прервать эту карму. Всю жизнь его окружали друзья. Он был популярен в военном училище, во время службы в армии, даже в тюрьме. Но вот тут с окружающими не заладилось. Может быть потому, что он был пришлым, его цели были непонятны и чужды. Единственным его другом стал отец Федор, настоятель нового храма на станции.