Меня зовут Джеймс Уилклиф и недавно мне исполнилось тридцать пять. С того момента - по воле всесильной Судьбы - и начались все мои метания, сомнения, тайны и ужасы; с того момента и началась история "Дома Проклятых". Я никогда не поверил бы в возможность воплощения такого кошмара наяву, если бы сам по воле случая не стал его свидетелем, более того - деятельным участником. Вот что мне хотелось бы поведать вам обо всём этом деле, которое закончилось уже два месяца назад, как нельзя, причём, лучше: я остался жив, в полном рассудке; человечество спасено - а ведь этого вполне могло и не случиться, если бы не Судьба... Впрочем, что-то я довольно долго хожу вокруг да около - и поэтому самое время начинать ужасное по своей подробности и природе повествование.
Нельзя было сказать, что наша семья жила в бедности - я, мать и четверо моих сестёр; мы существовали вполне сносно, ведя истоки от древнего дворянского рода; денег нам хватало и можно сказать, что мы были счастливы и жили без каких-либо затруднений - как материальных, так и духовных. Описывать членов своей семьи и занятия каждого из них подробнее я не считаю необходимым.
И вот, в 19... году, сразу после моего юбилея, как я уже упоминал об этом выше, всё и пошло вверх тормашками: я получил в наследство от двоюродного дедушки Джонатана Бейтса - которого видел не более десяти раз в жизни - старинный особняк в два этажа с полной обстановкой; дом находился в городе N., что приблизительно на расстоянии пятидесяти миль от нас. Право наследования сохранилось исключительно за мной - единственным представителем мужского пола в роду; так было указано в одном из пунктов дедушкиного завещания, которое нотариусы обнаружили сразу же после его трагической смерти. Говорили, что он, гуляя однажды по набережной реки, случайно оступился и упал в воду; тела его так и не нашли, сколько не искали - полиция и доктор сошлись на том, что течение реки в этом месте особенно сильное и тело могло снести, - однако происшествие наблюдали более сотни свидетелей, единогласно утверждая, что "старик камнем пошёл ко дну" - дедушке Джонатану к тому времени исполнилось восемьдесят четыре года. Словом, его душеприказчики через несколько дней после гибели владельца особняка оказались на пороге моего жилища и утвердили меня в правах наследования. Свои сбережения дед разделил между всей нашей семьёй - сумма оказалась довольно большой - и ещё несколькими родственными ему фамилиями.
Таким образом материальное положение нашей семьи неожиданно улучшилось и упрочилось; сам дом, однако, я мог получить только в том случае, если бесприкословно выполню странные, на мой взгляд, пункты дедушкиного завещания: переселиться туда одному и оставить на месте его слугу Энтони, который служил ему с детских лет. Я ничего не имел против - и несколько дней спустя, как только закончилась вся нотариально-конторская волокита, выехал в N. с целью вступить во владение наследством.
Я без помех попал в свой новый город, доехав до него на скором поезде; естественно, на вокзале меня было некому встречать, поэтому я сразу взял такси и назвал старику-шофёру мой новый адрес. Одет я был довольно скромно, в руках моих был небольшой чемодан с вещами - трудно было принять меня за нового владельца дома; однако старик, услышав адрес, напрочь отказался везти меня по нему.
- Я не повезу вас! - сверкая хищным взором и ощерившись прошипел он. - Коли есть такая охота - отправляйтесь туда пешком!
- Да в чём дело, отец? - удивился я, никак не ожидая такой реакции. - Я ведь плачу деньгами, а не песком!
- Не нужно мне ваших денег! - огрызнулся старик и разговор наш был закончен.
Крайне удивлённый и раздосадованный его беспричинным хамством и ещё больше - поведением, я вылез из машины и пересел в другой автомобиль, где моя история повторилась опять: водитель - пожилой бородач - тоже поначалу отказывался везти меня по адресу, но я посулил ему за проезд втрое больше - и только тогда он, чертыхнувшись, согласился отвезти меня. Всю дорогу он молчал, с опаской поглядывая на меня; я же не обращал на это внимания, думая, что же вызывает у людей такое раздражение только от упоминания адреса - моего будущего адреса. Ведь не моя же внешность была тому причиной? Я поостерёгся спрашивать об этом у водителя такси; а ещё спустя несколько минут вынужденного тягостного молчания машина остановилась возле моста через реку; возле моста был установлен транспарант, вещавший, что в месте сием черта города N. заканчивается.
Я недоумённо уставился на шофёра:
- Эй, приятель! Куда это вы меня завезли? Разве я заказывал загородную прогулку? Вам был назван точный адрес!
- Правильно, - ничуть не смутившись ответит он. - Вон ваш дом, на горке, - указал он рукой на на один из близлежащих холмов, на котором я увидел большой, обнесённый забором особняк. - Только ближе к нему я и за горсть алмазов не подъеду.
Мне пришлось взять свой чемодан и самому пройти около мили до видневшегося особняка из двух этажей. Шофёр получил свои деньги и сказал мне на прощание:
- Надеюсь, приятель, вы недолго задержитесь в этом Доме Проклятых?
Я оскорбился:
- Почему же - проклятых? А что касается меня - то я новый его владелец.
Тогда шофёр посмотрел на меня откровенно злобным взглядом и что-то прорычал про себя; машина заурчала и, развернувшись чуть ли не на месте, умчалась в город; а я, отряхиваясь и чихая, пытался понять, почему ко мне так враждебно относятся окружающие.
Теперь мне хотелось бы сказать несколько слов по поводу самого особняка, к которому я стремительно приближался. Это было красивое двухэтажное строение, обнесённое высоким каменным забором, да и располагалось на холме, имевшем весьма живописный вид - там росли тенистые раскидистые деревья и кустарники. С холма открывался ещё более прекрасный вид на город и окрестности - правда, увидел я это позже, на следующий день. Сам особняк был серого цвета с красной крышей - его архитектура напоминала старинный маленький замок какого-нибудь воинственного феодала былых времён; он был со всех строн окружён широкими балконами и верандами - вот таковым было моё первое впечатление от Дома Проклятых. Чем ближе я подходил к нему, тем выше становился толстый забор, скрывавший от меня здание. Наконец я поднялся по дорожке до крепких деревянных ворот; к их косяку был привязан, по старинному обычаю, деревянный молоток, которым надлежало вызывать слуг; и я, взяв его в руку, несколько раз ударил по стальной пластине, вделанной в левую створку ворот. Эхо от моих ударов ещё не успело стихнуть, когда я услышал скрип замка с другой стороны.
Ворота раскрылись и передо мной предстал мужчина лет пятидесяти - невысокий, аккуратно выбритый, одетый во всё чёрное - сюртук, штаны, лакированные туфли; лицо его было приветливым - это первое, что сразу обрадовало меня, ведь до этого я видел только скалящиеся морды; волосы его были красиво уложены назад. Как я понял, это и был Энтони, слуга дедушки Джонатана; он внимательно осмотрел меня и протянул руку за моими вещами, одновременно сделав рукой жест, приглашающий меня войти.
- Энтони, - произнёс я, протягивая ему руку вместо чемодана, - я надеюсь, что мы с тобой отлично поладим всё время, что будем жить под крышей этого дома. Меня зовут сэр Джеймс (теперь я думаю - с чего бы мне пришло в голову называть себя на старинный манер?), я наследник дедушки Джонатана. Прошу прощения - не успел предупредить о своём приезде, а ваши шофера на вокзале...
Энтони взял мои вещи и, держа чемодан в одной руке, другой достал из жилетного кармана листок бумаги, молча подавая его мне в развёрнутом виде. Вот что я прочитал, пока Энтони закрывал ворота:
"Дорогой сэр Джеймс! Я хорошо Вас знаю, так как покойный сэр Джонатан неоднократно показывал мне Вашу фотографию ещё задолго до смерти. Он весьма положительно отзывался о Вас, не раз говоря, что Вы будете добрым хозяином и не станете увольнять бедного Энтони. У меня, к сожалению, есть один недостаток - я нем. Однако не думаю, что это создаст какие-нибудь препятствия между мною и моим новым хозяином сэром Джеймсом. Всегда к Вашим услугам, сэр. Энтони."
Я в задумчивости сложил записку - немой слуга! Жаль, я наоборот рассчитывал на болтливого - на человека, который проведёт меня по всем владениям, покажет дом, подробно расскажет о дедушке Джонатане... Увы! Но я не подал и виду о своих размышлениях.
- Всё замечательно, Энтони! - успокоил его я. - Я не собираюсь увольнять вас; таковой, кстати, была последняя воля вашего прежнего хозяина... - далее у меня не нашлось, что сказать, поэтому я приказал ему нести вещи в дом и последовал за немым.
Однако, дедушка Джонатан был прав, завещая мне такого слугу - Энтони был таким замечательным поваром, что я был просто в восхищении от приготовленного им обеда. Его невольное молчание искупалось этим с лихвой; но мне по-прежнему было очень трудно общаться с ним - Энтони писал мне в ответ короткие записки, если на мои слова нельзя было однозначно ответить кивком головы. Я решил, что начну осматривать дом завтра с раннего утра и поинтересовался у Энтони, где находится моя спальня. Молчащий мужчина провёл меня по винтовой лестнице на второй этаж в превосходно обставленный будуар - в прилагающейся записке слуги говорилось, что он приготовил его специально для меня; если такая спальня мне не по вкусу, то завтра же я могу избрать себе любую другую комнату по своему усмотрению.
После обеда я объявил, что раз я не буду осматривать дом, то уж обязательно осмотрю город; Энтони ничего не имел против, поэтому я так и поступил. Не знаю, возможно, что мне подсознательно не хотелось общаться с немым... ведь это ужасно трудно и странно - вести постоянные монологи, - а я желал поговорить с людьми в кабаках, на набережной... Предполагаемая прогулка в город, кстати, натолкнула меня на мысль отыскать место смерти дедушки Джонатана - то есть просмотреть старые газеты в библиотеке, пораспрашивать очевидцев; Энтони, к сожалению, ничего не сможет мне поведать - вернее сказать, я ни за что не выдержу потраченного времени на его письменный ответ. Но старый слуга словно умел читать мысли - он подошёл ко мне с запиской, в которой я прочёл:
"Дорогой сэр! Если вы хотите больше узнать о смерти сэра Джонатана, то я советую Вам посетить клуб-кабачок на берегу реки со стороны города и потолковать с его хозяином, господином Рутфелем - он хороший человек и сможет многое Вам рассказать в отличие от меня, немого. Кабачок этот находится сразу за мостом; по дороге сюда вы его проезжали."
Я поблагодарил Энтони и распорядился проводить меня до ворот, добавив к этому, что постараюсь вернуться до темноты.
Спустившись с холма, я сразу увидел одноэтажное здание за мостом - кстати, возле него я и оставил такси несколько часов назад - на сильно выцветшей вывеске которого так и значилось: "Клуб-кабачок Рутфеля. Просим заглянуть". Я поступил согласно сему приглашению - и очутился в довольно шумном месте, насквозь прокуренном финиковым табаком; за столиками и у стойки почти не было мест; люди громко говорили, смеялись и ссорились - после тихого особняка с немым Энтони мне это место показалось настоящим звуковым Содомом.
Я протиснулся к стойке и спросил бармена, где можно найти господина Рутфеля; бармен - человек моего возраста, в очках - удалился с кислой физиономией (потому что я прервал его любезничанья с какой-то женщиной) и через пару минут вернулся в компании добродушного толстяка лет шестидесяти в пенсне; сказав ему несколько слов, он указал рукой на меня. Хозяин приблизился и протянул мне руку, после чего пальцем поманил меня за собой, куда-то в подсобное помещение слева от стойки. Я последовал за ним и вскоре мы оказались в его кабинете, над дверью которого значилось: "Хозяин и владелец Рутфель. Входить только после после приглашения". Рабочее место "хозяина и владельца" было довольно скромным - стол, шкаф, кресла. С потолка свисала дешёвая люстра. Я предположил, что господин Рутфель экономит на своём рабочем кабинете, ведь, судя по числу посетителей в кабачке, дом свой он мог вполне содержать раз в сто получше своего кабинета.
- Чем могу быть вам полезен? - осведомился он, снимая с глаз своё зрительное приспособление и протирая его чистым носовым платком. - Не хотите ли выпить?
Я вежливо отказался, добавив к этому, что с сегодняшнего дня являюсь новым владельцем особняка на холме за чертой города, который перешёл ко мне по наследству от дедушки Джонатана и что отныне мы с заведением Рутфеля будем ближайшими соседями - через реку, конечно.
Старик с удивлением и тревогой воззрился на меня:
- Значит, вы родственник сэра Бейтса и отныне будете жить в Доме Проклятых? Ого!
Я ответил, что не вижу в этом, собственно, ничего странного, за исключением, пожалуй, его последних восклицаний; прибавил, что мне уже приходилось слышать сегодня, сразу по приезду, это странное наименование моего нового жилища и твердыни моих предков.
- Понятно, что вас это так сильно удивляет и раздражает, сэр...
- Джеймс Уилклиф, - подсказал я, видя его затруднение.
- ...сэр Джеймс Уилклиф, - поблагодарил он лёгким наклоном головы. - Всё дело в том, что вокруг этого дома ходят всякие легенды, связанные с проклятием его бывших обитателей - ведь ни один из них не умирал собственной, естественной смертью.
Я, конечно, заинтересовался таким началалом - и попросил его рассказать обо всём подробнее; вот к чему, собственно говоря, сводился рассказ кабатчика:
- Так это вы и есть наследник сэра Бейтса?! Что ж, я расскажу вам обо всём, что помню - а помню я почти всё... История Дома Проклятых началась давным-давно - лет, этак, четыреста назад, - как говорили мне родители, - с тех самых пор, как дом этот был построен. Мой кабачок, если судить по постройке, почти ровестник этого дома... ну, может, лет на сто помладше; и как вы - дворянская династия, то мои предки - все кабатчики. Мы с вами соседствуем через реку уже не одну сотню годов... Ладно, слушайте: эту историю я всегда держу для приезжих, которые интересуются чем попало после пятого стаканчика - мне ничего не стоит повторить её и вам. Денег за рассказ я не беру.
Ну, значит, сам N. был основан в 1650 году; и вот, лет, может, через двадцать, а то и больше, сюда приехал некий дворянин - граф - с желанием поселиться тут навсегда - ему, видители, понравилось спокойствие города, окружающая его природа и и тому подобное; откуда приехал этот дворянин, из какой страны и какова была его фамилия - этого уже никто не знает. Так вот, власти N. отказали ему и не разрешили купить дом в черте города - за графом ходили слухи, будто он занимается колдовством, насилует девушек, режет во славу Дьявола младенцев как свиней, и тому подобное; народ же, узнав о том, кто хочет среди него поселиться, заявил правлению города и властям, что неминуемо убъёт того дворянина, если градоначальство разрешит ему купить дом в пределах N. Граф, понятно, обещал правительству любые деньги, но что даже они могут сделать против такого бурного протеста со стороны суеверного народа?! Однако граф - то ли он в самом деле был очарован городом, то ли имел какие-то другие цели - нашёл выход из положения: он построил себе дом, где тот стоит и поныне - на одном из холмов, в миле от N. Народ немного успокоился, однако стоило лишь тому дворянину появиться в городе, как люди за его спиной обязательно строили ему рожки и кривлялись, подражая его грациозной походке...Вот, пожалуй, и всё, что я могу сказать вам о вашем предке, который основал дом на холме; кстати, может, вам известна его фамилия - а то что-то все они у вас разные - Бейтс, Уилклиф...
Я пояснил:
- У дворян наследство - в нашем случае дом - переходит всегда от отца к сыну, но не исключена возможность передачи его к другим родственникам, потому что зачастую в семье умершего - как в случае с дедушкой Джонатаном - нет наследников мужского пола; при такой ситуации наследство достаётся старшему мужчине какой-нибудь ближайшей фамилии.
- Тогда ясно, - хмыкнул мой собеседник, надевая пенсне; мы сели в кресла и он продолжил:
- Люди поговаривали, что граф продал душу Сатане и принадлежит к какому-то таинственному рыцарскому ордену, члены которого поклоняются силам Зла и исповедуют их еретические законы. Эти разговоры обязаны тому, что после переселения к нам вашего предка в городе стали без вести пропадать люди - здоровые, сильные мужчины и женщины, - которых больше никому и никогда не удавалось увидеть... Слуг ваш предок привёз с собой; никто не знал, откуда они - бывая в городе они ни с кем не разговаривали и с горожанами не водились, за что последние были им несказанно благодарны. Молва приписывала графу все людские исчезновения, не задумываясь над тем, виноват ли он в этом - такой проблемы даже не поднималось. А граф, со своей стороны, ни разу не попытался опровергнуть эти слухи - может, он считал себя выше глупых подозрений, а может, просто смеялся над простолюдинами; во всяком случае, он даже не сделал ни единой попытки помириться или сблизиться с городом. Его ненавидели, его боялись.
И вдруг, неожиданно для всего города, граф пропал - никто по сей день не знает, каким образом и куда именно. Его слуги сами явились в магистрат с просьбой организовать поиски пропавшего, но это ничего не дало, так как все жители N. боялись и ненавидели своего загородного соседа. Полгода дом пустовал, и люди уже начали думать, что в скором времени смогут снести его, как совсем неожиданно - так же, как исчез граф - появился какой-то человек, выдававший себя за его прямого наследника, как вы говорите - по ближайшей родственной фамилии. Его документы и прочие бумаги были в полном порядке; их заверил магистрат, после чего "новый граф" - кстати, мой господин, такое прозвище ожидает и вас, когда город узнает о вашем приезде, независимо от того, есть ли у вас право на этот титул или нет - преспокойненько поселился в старом особняке.
Это случилось в 1700 году; странно, что люди даже после смерти старого графа не перестали пропадать - и в этом, конечно, народ с прежним упорством продолжал винить его наследника. Ему приписывали все мерзости, в которых ранее обвиняли его предшественника - служение Дьяволу, человекоубийство с целью жертвоприношения, содомию и прочее. При его появлении в городе с ним обращались не лучше, чем с его предком; однако его и боялись ничуть не меньше.
В 1762 году - могу настаивать на этой дате с точностью - город узнал о внезапной и трагической кончине второго графа: несчастный застрелился, как говорили его слуги, от несчастной любви - только народ не поверил в то, чтобы такое чудовище дантова ада могло настолько кого-то полюбить, чтобы добровольно уйти из жизни без ответа на свои чувства. Трупа его, правда, никто не видел, но и об этом никто не жалел - народ вздохнул свободнее, радуясь, что избавился с Божьей помощью - и в том не было сомнений - от опасного пугала; все уже торжествовали, когда на смену ему появился третий наследник... после чего все ужасы продолжились.
Его звали Роджером; фамилию его человеческой памяти опять-таки сохранить не удалось. Это был юноша лет двадцати - но люди не стали относиться к нему лучше только из снисхождения к возрасту. Следуя народной молве, этот третий превзошёл своих предков по злобе и жестокости; поговаривали, что сам он родился на шабаше сразу после зачатия; что мать его - ведьма, а отец - Демон Сладострастия; намекали, что несмотря на свой благообразный и юный вид, он устраивает по ночам оргии в своём доме, который, впрочем, уже к тому времени именовали "Проклятым". Отношение горожан не изменилось к нему и подавно - тем более, принимая во внимание его молодость, которую единогласно считали дикой и необузданной, отцы прятали своих дочерей подальше от "нового проклятого графа".
Этот человек, несмотря ни на что, показывался в городе чуть ли не ежедневно, смеривая прохожих взглядом, от которых стыла кровь - ненависть, равно как и боязнь, возрасли к нему уже троекратно. Так и повелось - каждого следующего человека из этой дворянской семьи люди ненавидели и боялись в десять раз больше, нежели предыдущего.
В 1820 году, если мне не изменяет память, город сотрясла радостная весть - Роджер повесился на чердаке Дома Проклятых лишь подтвердив старую легенду о том, что семейка эта была нечистой - к моменту смерти ему было больше восьмидесяти лет. Тело в закрытом гробу было доставлено в церковь его слугами - и через час после мессы было предано земле, подобно своему предшественнику, на родовом кладбище в черте своих владений.
Только тринадцать дней город ликовал - четвёртый наследник объявился в N. с быстротой и свечением молнии; его звали Ричард Поршез, а лет ему было уже под сорок. Словно мстя за смерть предка, Поршез стал скандалить в городе, как мог: пил, ругался как тысяча чертей, устраивал ссоры на улицах; но только делал он это весьма тонко и осторожно - полиция не могла к нему подкопаться, а может, была просто им подкуплена. Люди пропадали с поразительной быстротой; хоть сама полиция и не верила народным байкам, однако всё же она явилась однажды в Дом Проклятых с обыском, - а вернувшись спустя несколько часов заявила, что в доме четвёртого "графа" ничего подозрительного обнаружено не было. Собственно, инспектора и сами не знали, чего они ищут. Кто же будет держать у себя дома такие страшные улики, как человеческие трупы?
Этот "граф" любил разыгрывать прилюдно следующую сцену: вдребезги пьяным он начинал говорить о том, что настанет день, когда весь город ещё будет умолять о своём помиловании, но он, граф, не даст ему даже самой возможности такого. Люди смеялись над ним, ругали - но боялись каждого его такого пророчества пуще прежнего. Граф всё больше и больше расходился в пьянстве и обжорстве, пока, наконец, его слуги не донесли в город весть о появившейся у него и стремительно усиливающейся белой горячке, которая в самое короткое время свела графа-мизантропа в могилу. Люди продолжали пропадать по-прежнему, когда в городе - вернее в Доме Проклятых - объявился новый потомок древнего и ужасного семейства. Это и был сэр Джонатан Бейтс - ваш дедушка, как вы утверждаете. Случилось это в 1871 году - всего за несколько лет до моего рождения. Трактиром и кабаком управлял тогда мой отец - он-то мне и рассказал всю эту историю "Дома Проклятых" от начала и до конца; и если верить прошлому, то сэр Бейтс был самым спокойным из всех потомков этого первого, дьявольского графа. Я лично знавал вашего деда - он производил впечатление хорошо воспитанного и образованного человека. Никто никогда не видел его пьяным или грязным, подобно Ричарду; сэр Бейтс своим образом жизни даже несколько поколебал в народе легенду о своих кровожадных предках; он довольно часто проводил время в городе, где ему уделяли гораздо меньше внимания, чем предыдущим особам из "Дома Проклятых". Часто его можно было видеть прогуливающимся по городу, по набережной, возле моего кабачка; он ни с кем не говорил, но вёл себя достойно, даже с известным для высокой знати высокомерием. Легенда, возможно, была бы со временем полностью забыта; забыто было бы и само название "Дома Проклятых", если бы ваш дед не подтвердил этого своей гибелью...
- Я слышал, что он утонул в реке, - перебил я рассказчика. - Не знаете ли вы лично чего-нибудь об этом?
- Да как не знать, милый сэр! - воскликнул хозяин заведения. - Ведь всё случилось почти на пороге моего кабака! Сам я, правда, ничего не видел, но вокруг была сотня свидетелей - они говорили, что старик уже поднимался на мост (по которому вы сами недавно прошли), чтобы пройти к своему дому, но вдруг оступился, упал в воду и камнем пошёл на дно; тела, как вам должно быть известно, обнаружено не было - наверное, унесло течением, или оно застряло в иле, или попало под какую-нибудь корягу... Да, сэр Бейтс погиб - с этим все были согласны. Мнения разошлись только в одном - несчастный ли это был случай или же преднамеренное самоубийство? Здесь, как вы понимаете, каждый отстаивал собственную точку зрения.
- Понятно, - ухмыльнувшись заметил я.
- Но всё-таки он умер не своей смертью и это укрепило старинное предание, - продолжал хозяин. - А заодно - и название вашего особняка... Вы привезли с собою слуг, сэр Джеймс?
- Нет, - ответил я. - Зачем они мне? Я живу скромно, несмотря на имеющийся у меня капитал - излишняя роскошь мне ни к чему. Естественно, я поправлю и обновлю дом, хозяйство-то ведь немаленькое... Вместе с домом, кстати, я получил в наследство и слугу - внезапно вспомнил я об Энтони, - мне его одного достаточно.
- А-а, понимаю вас! - кивнул головой Рутфель. - Вы, конечно, имеете ввиду Энтони - человека моего возраста? Вечно одет во всё чёрное, не так ли? Он частенько покупал у меня продукты для господина Бейтса и себя.
- Да, это он, - ответил я и вздохнул. - Человек он, кажется, очень славный, слуга расторопный и понятливый - только жаль, что Бог наказал его немотой...
- Как? Что вы сказали? - вытаращал на меня глаза хозяин кабака. - Да бросте, ерунда какая-то! Энтони, скажу я вам, человек молчаливый, немногословный, но уж никак не немой.
От удивления я даже привстал с кресла:
- А я говорю вам - немой! Он пишет мне записки и я полагаю, что с вами он общается также, не правда ли?
- Нет, сколько я знаю его, он говорил, - ответил мне не менее удивлённый кабатчик. - Вполне нормально говорил, только немного с итальянским акцентом... Может, это не Энтони, а какой-нибудь другой слуга перепал вам по наследству?
- Нет, не похоже. Вы описали именно моего слугу Энтони; не могут же двух людей в доме звать одинаково и никак - уж это тем более! - они не могут одинаково выглядеть.
- Значит, он по какой-то причине онемел, - закончил Рутфель. - Я слышал о таком: люди немеют оттого, что переживают очень сильное потрясение - например, смерть близкого человека. Может, смерть сэра Бейтса так подействовала на него - ведь они жили душа в душу всё время, что я их знаю, а это уже несколько десятков лет! Хотя мне никогда не доводилось слышать, что смерть хозяина могла бы так повлиять на слугу... Значит, это всё-таки не тот Энтони. Или тот, но уже немой, - продолжал строить свои догадки кабатчик.
- Да нет, он точно немой, - подвёл я итог. - Хотя, возможно, это и не тот человек, которого вы знали; завтра вы убедитесь в этом, когда я пришлю его сюда за покупками... Ну, а пока - всего вам хорошего! Вы очень помогли мне, господин Рутфель!
- Ничего, ничего! - затараторил он в ответ. - был рад с вами познакомиться. Но готовьтесь - остальное население города так радушно вряд ли вас примет, сэр Джеймс. Всего, однако, доброго!
И я отправился пройтись по городу прежде, чем он узнает, что я - это я. В библиотеке возле мэрии я обнаружил газету двухнедельной давности, в короткой статье которой говорилось о трагической кончине господина Джонатана Бейтса. Это было несколько пустых строк по сравнению с рассказом Рутфеля, поэтому я не считаю обязательным терять время на то, чтобы их здесь приводить. Более мне ничего не удалось найти; однако рассказа старого кабатчика вполне хватало, чтобы задуматься над историей "Дома Проклятых".
Меня не особенно удивили мои предки, жившие ранее в особняке - я знал, что происхожу из старинного дворянского рода - меня поразило сама их жизнь и поведение: неужели они действительно были такими, какими рисовала их легенда и народная молва? На самом ли деле были они такими маньяками, извращенцами; занимались ли они человекокбийством и колдовством, предназначая свои души Аду? Неужели к пропавшим - а согласно всему, и к пропадающим - людям мои почтенные предки имели какое-нибудь отношение? Невероятно!
Я прогуливался по городу совсем задумавшись и не замечал того, что многие люди уже посматривают в мою сторону с любопытством и неодобрением; я обратил на это внимание только после случайно услышанных слов, что один пожилой мужчина говорил другому:
- Вот и он! Появился... ещё один проклятый! Сегодня утром приехал! Долго ли ещё они будут пить нашу кровь или нет?..
Я не хотел останавливаться и ввязываться в уличный конфликт; я решил, что с течением времени смогу своим поведением доказать горожанам свою непричастность к исчезновениям людей, колдовству, садизму и Дьяволу - и тогда название "Дома Проклятых" исчезнет само по себе. Как городу не понять, что я желаю того не меньше, чем все его жители?
С не ахти каким настроением я возвращался домой. Проходя по мосту, с которого упал мой дедушка Джонатан, я невольно засмотрелся на спокойную реку. Всеми силами доступного мне разума мне не верилось и не хотелось верить в людские сплетни о деяниях моих далёких кровных родственников. Была ли смерть последнего "графа" самоубийством? Зачем? Что ещё может разочаровать человека в жизни до такой степени - тем более, что он успел прожить на земле больше восьмидесяти лет?!
Энтони открыл ворота и впустил меня; как мне показалось, он внимательно изучал при этом моё лицо.
- Послушайте, Энтони, - сказал я, пока мы шли к особняку по садовой дорожке; сам сад был очень запущен. - Скажите, ведь вам известно, что наш особняк горожане называют "Домом Проклятых"?
Слуга утвердительно кивнул головой, не глядя при этом на меня.
- Вам также известно, что люди говорят о моих предках, которые жили под этой крышей в течении нескольких веков?
Тот же знак, та же мимика.
- И что вы обо всём этом полагаете, Энтони?
Он на мгновение остановился, достав из кармана жилета отрывной блокнот и авторучку; через секунду я держал в руке короткую записку:
"Глупые сплетни, сэр - и больше ничего!"
Я молча прочитал, скомкал бумагу и бросил себе под ноги.
- Энтони, не примите мой вопрос за обиду, - осторожно, но в лоб, начал я, - но не могли бы сказать мне, насколько давно вы потеряли дар человеческой речи? Или вы молчите с рождения?
Немой снова, вооружившись ручкой и блокнотом, принялся что-то строчить; я терпеливо ждал его. Когда он подал мне листок, я прочитал следующее:
"Сэр, я молчу уже несколько лет; когда-то я упал на голову с лестницы и потерял голос. Добрый сэр Бейтс возил меня по врачам, но они говорили, что мне помочь ничем нельзя; что поделаешь, сэр - я привык к немоте, и господин мой, кажется, тоже к ней привык. Я думал, что он прогонит меня, но он сказал: "Никогда я этого не сделаю, мой верный Энтони!" Вот и всё, сэр."
Я вошёл в дом и приказал подавать ужин, а сам не утерпел - и решил немного пройтись по своим новым владениям; местами в комнатах висели клочья паутины на стенах и в углах; мебель в зале была совсем запущенной - видно, что мой дедушка и Энтони жили в двух-трёх помещениях, тогда как остальные были предоставлены самим себе. Впрочем, я ограничился лишь поверхностным осмотром ряда комнат - от увиденного мне стало ясно с первого взгляда, что весь особняк нуждается в полной реставрации и перестройке.
За ужином я сказал своему слуге и единственному... скажем, собеседнику:
- С завтрашнего дня, Энтони, я собираюсь заняться домом как следует - кое-что перестроить, навести лоск, привести все помещения в порядок. А то и в самом деле, ни дать ни взять - "Дом Проклятых"! Я намереваюсь принимать здесь друзей и знакомых - поэтому не хочу, чтобы к первым двум словам в названии добавляли ещё " и Нерях". Этого мне вовсе не надо. Кстати, я обещал матери жениться ещё в прошлом году - а в этом году я твёрдо намерен сдержать своё обещание. Если вам будет трудно справляться одному, то я смогу нанять ещё нескольких человек вам на помощь - это, естественно, со временем. А пока поживём вдвоём. Как вы считаете - хороши ли мои нововведения?
До сих пор мне никогда не доводилось видеть на человеческом лице подобного испуга - Энтони посинел и выпучил глаза; мне даже показалось, что ещё немного - и он был бы в состоянии заговорить. Мой слуга немедленно схватил блокнот и стремительно начал в нём что-то царапать; я слышал, как яростно скрипит стержень по бумаге. В записке значилось:
"О, нет! Вы не должны делать этого, хозяин! Не гневайтесь на верного слугу - но этого лучше не делать! Мы немедленно погибнем!"
- Почему же, Энтони? - удивлённо спросил я, ознакомившись с написанным; слуга смотрел на меня с нескрываемым ужасом - его губы и брови вздрагивали при этом одновременно. - Что случилось? Почему я не могу поступать так, как мне угодно? Или таково распоряжение дедушки Джонатана - не подновлять дом время от времени?!
Новая записка уже лежала передо мной на столе:
"Прежний хозяин строго-настрого запретил бы вам делать в доме перестановку или перестройку! Поверьте мне, сэр! Добра это не принесёт! Мы только разбудим злые силы старого особняка - и они уничтожат нас! Жаль, что я не в состоянии рассказать вам об этом; а описывать все ужасы - если вы меня не послушаетесь и поступите по-своему, - будет очень долго. В конечном итоге мы умрём."
Я рассмеялся:
- Энтони, да ведь это чушь собачья! Что может нам угрожать? Какие ещё злые силы? Вы же сами писали мне, что это просто сплетни, и вообще всё - ерунда!
У него было такое лицо, словно у человека, который не знает, что ему ответить на дерзкий выпад собеседника; в конце-концов он написал следующее:
"Во всяком случае, не собираетесь ли вы, сэр, перестраивать тут всё полностью? Вам будут нужны рабочие; в городе вы их не найдёте - никто из них не согласится ступить и шагу за забор "Дома Проклятых". Сэр Бейтс рассказывал мне, что сам особняк тоже строили приезжие. Неужели вы собираетесь уничтожить архитектуру дома, которая преспокойно выстояла несколько веков?!"
Я прочитал текст и посмотрел на него:
- И не думаю, Энтони! Я только хочу, чтобы дом стал более современным. А сейчас это просто свалка средневековой паутины. Да что это такое, чёрт возьми: мы живём так богато, а у нас нет ни автомобиля, ни гаража; нет всяких там новоизобретённых технических приспособлений и усовершенствований, призванных облегчить наш быт - ничего нет! Как мы посмотрим людям в глаза? На нас в скором времени станут показывать пальцем и называть ретрофилами! Зачем это? Ведь крыша дома не была крашена добрые две сотни лет! Вам, Энтони, как я вижу, такая безалаберность и безразличие к домашнему очагу весьма по душе?
После ужина я пошёл к себе на второй этаж своего маленького замка; в будуаре разделся и лёг в большую кровать, тут же накрывшись одеялом - несмотря на жаркое лето в доме было холодно. Я подумал, что, наверное, даже зимой, когда в каминах неистово ревёт пламя, каждая щель этого древнего строения ухитряется пропускать холод улицы... Нет, небольшой ремонт здесь лишним не будет. Энтони, безусловно, прав - никаких рабочих и мастеров в N. я не достану - сюда за миллион не придёт даже неумытый подмастерье. Суеверия очень сильны; и если даже в таком человеке, как мой слуга, они смогли настолько укорениться, что он иной раз теряет самообладание, что чего прикажете ожидать от горожан? Что ж, придёться выписывать каменьщиков из других мест, больше ничего не остаётся. Да и не только каменьщиков - во всём доме одна электрическая лампа; можно подумать, что сейчас какой-нибудь 1850 год! Повсюду свечи... чёрт знает что! Телефона тоже никакого. Да, тут придёться, конечно, повозиться...
Через некоторое время я согрелся и заснул; однако даже первая ночь моя под крышей "Дома Проклятых" не была спокойной, как покажет дальнейшее. Во сне я слышал скрип дверей, чувствовал холод подземелий, видел какие-то неясные сквозь тьму фигуры - сами ещё более тёмные, чем тьма - и тому подобное. Кончилось тем, что я проснулся около двух ночи весь в поту; тиканье часов немного успокоило меня и я лёг снова, запеленавшись в одеяло и пытаясь опять заснуть. Спать, как назло, не хотелось; вернее, это было токое состояние, когда спать одновременно и хочется, и не хочется; чтобы не мучиться, я решил выкурить трубку, которая находилась в одном из моих пиджачных карманов; там же был и табачный кисет. Я поднялся с кровати и, выудив из пиджака и то, и другое, принялся набивать трубку наощупь, так как канделябр со свечой находился на столе метрах в двух от кровати, а мне было лень тянуться до него.
Потом мне пришло в голову, что в будуаре курить не стоит, иначе позже не смогу заснуть - терпеть не могу спать в прокуренном помещении; поэтому, накинув на плечи халат, я решил выйти на веранду. Стараясь открыть двери как можно тише, я вышел на воздух; погода была отличная - снаружи было тише, чем в доме; светила Луна и листья деревьев чуть шелестели от налетавшего иной раз ветерка. На веранде, опоясывающей весь этаж, стояло старое кресло под тентом; я опустился в него и чиркнул спичкой, машинально прикрыв огонёк рукой. Я решил, что как только покурю, то немедленно удалюсь в постель - дел на завтра продстоит сделать немало. И вдруг - от удивления я недвижимо замер - снизу послышались голоса; я напряжённо стал вглядываться в темноту под собой, надеясь увидеть этих таинственных говорящих.
Как я упоминал, ярко светила Луна; своим светом она заливала весь сад. Между стеной забора и одним из толстых старых каштанов я немедленно различил человека, а рядом с ним, чуть больше в тени - другого; они неторопливо беседовали. Один из них стоял на самом свету, мне было видно его полностью - он был высокого роста, пожилой, если не сказать - старый, одет в чёрное; на голове его был цилиндр, а в руке - палка с набалдашником. Его собеседник тоже был в чёрной одежде, но явно моложе первого; его скрывала собой тень дерева. Люди эти находились от меня не более, чем на расстоянии тридцати-сорока метров; и хоть я не мог слышать, о чём они беседуют, однако весьма хорошо разбирал их голоса.
Внезапно второй человек высунулся на мгновение из древесной тени - и мне показалось, что это никто иной, как мой верный слуга Энтони; я уже намеревался окликнуть его, но тут же вспомнил, что Энтони - нем, следовательно, мне только показалось и человек тот не мог быть моим слугой. Но ведь и на зрение я никогда не мог пожаловаться - оно у меня всегда было очень хорошим; впрочем, я мог быть обманут ночными тенями, и это - вероятнее всего.
Меня крайне интересовало, что могут делать два незнакомых мне человека на территории моих владений, да ещё и в такой поздний час? И где, чёрт возьми, Энтони? Я уже собирался подняться с кресла и пойти за слугой или же окрикнуть этих двух мерзавцев, осмелившихся проникнуть в мой сад, когда заметил, что неизвестные стали прощаться: они пожали друг другу руки и разошлись - более старый отправился вдоль по стене, покуда не скрылся за деревьями, а оставшийся юркнул в сад; я даже расслышал, как под его ногами шелестит мокрая от ночной росы трава. И что мне было делать?! Следить за ними? Глупости: пока я окажусь этажом ниже, они успеют раствориться в темноте; звать на помощь Энтони - чего теперь кричать? Мне пришло в голову, что, может, эта ночная встреча в саду произошла с позволения - и, значит, с ведома! - Энтони, только разве он мне в этом признается?
После того, как слуга так явно пошёл против моих планов касательно дома за ужином, и тем более после увиденного минуту назад, я начал подозревать, что вовсе не я являюсь тут настоящим хозяином, что я - только подставное лицо (для каких же целей?), а настоящие хозяева найдутся и без меня. Что ж, я могу, по меньшей мере, постоять за себя и свои владения - в моём чемодане лежал небольшой револьвер - хорошенькая маленькая шестизарядная игрушка, - которым я буду пользоваться без предупреждения и в следующий раз, если мне что-то не понравится, и в последующие, если они будут повторяться. Я горько пожалел, что оружия при мне не было сейчас - уложил бы этих посетителей моего сада двумя выстрелами, а только потом донёс бы полиции о проникновении воров - ибо кто же ещё это мог быть? - в мой дом.
Сунув погасшую трубку в карман халата, я вернулся в постель. Завтра же распоряжусь Энтони, чтобы он немедленно приобрёл в городе дюжину свирепых собак - и тогда пусть нежданные гости попробуют сунуться за забор...
И в это мгновение внезапная мысль осенила меня: какой же смелостью обладают эти люди, если им нипочём просто так беседовать в саду "Дома Проклятых"?! ведь никто из горожан никогда не решился бы на такой поступок! Стало быть, эти люди - не из местных? Или же ворам начхать на всякие там проклятия в отличие от простых людей? Пока я раздумывал над этим, отыскивая возможные решения занимающих меня вопросов, глаза мои закрылись сами по себе - и в результате я крепко проспал всю ночь без единого пробуждения. Кажется, что мне даже ничего не снилось.
Поутру меня разбудил Энтони и протянул мне записку:
"Дорогой сэр! При сэре Бейтсе у нас в доме было принято вставать к завтраку в девять утра; но если, однако, вам не подходит такой распорядок, то вы вправе изменить его по своему усмотрению на любое другое время."
- Всё хорошо, Энтони, - промычал я, протирая сонные глаза. - Такой распорядок подходит мне больше всего, просто этой ночью я не особенно хорошо спал; сами понимаете - первая ночь на новом месте... и тому подобное
Энтони понимающе кивнул и подал мою одежду.
За завтраком я спросил его:
- Кстати, Энтони! Сегодняшней ночью мне послышалось, будто в саду кто-то разговаривает. Вы, случайно, ничего подобного не слышали?
На его лице тут же отобразилось такое искреннее удивление, что я счёл нужным перестать спрашивать старого слугу на эту тему. Однако неприятные мысли по-прежнему роились в моей голове...
После завтрака я сказал ему, что сегодня намереваюсь как следует осмотреть дом и сад, а заодно сходить в город, чтобы выписать в наше имение бригаду рабочих для капитального ремонта особняка. Энтони замахал руками не менее вчерашнего, всем своим видом выражая протест против сказанного мной, однако я не стал с ним долго разговаривать и вышел в сад.
Конечно, было заметно с первого взгляда, что он чертовски запущен и последние лет двадцать находится в совершенном упадке - кусты никто не подстригал, деревья разрослись как попало, трава не скошена; ею заросли даже дорожки. Я отправился к тому месту, где ночью с веранды стал свидетелем таинственного диалога двух не менее таинственных посетителей; вскоре я находился между старым деревом и стеной, где впервые их увидел. Внимательно осмотрев землю под ногами, я чётко различил следы - они вели вдоль стены; я догадался, что это отпечатки ног старшего человека; а на траве, которая ещё не совсем успела подняться, я узрел следы и второго - того, что исчез в саду. Тогда я пошёл по первому следу - он тянулся метров на сорок вдоль забора, но затем неожиданно оборвался. Я осмотрелся - это загадочное исчезновение следов меня весьма озадачило. Куда же мог деваться один из ночных посетителей моей усадьбы? Через забор он никак не мог перелезть - стена была вдвое выше человеческого роста, а у незнакомца не имелось никаких подручных средств; даже деревья росли далеко от этого места. Совершенно сбитый с толку, я задумался над увиденным. Больше никаких следов я не обнаружил, хотя искал во все глаза - незнакомец и впрямь как сквозь землю провалился. Под конец я всё же решил, что человек этот каким-то образом ухитрился взобраться на стену, хотя и не представлял себе, каким именно способом ему удался такой акробатический номер.
Отпечатки ботинок второго посетителя мне пришлось искать основательнее - их то и дело скрывала трава. Этот человек, удалившийся в сад, судя по следам неминуемо должен был выйти к дому, как я предположил - и верно: на одной из клумб, метрах в двадцати от здания, я увидел след ботинка. На сей раз мне удалось хорошенько рассмотреть и запомнить его отпечаток: от носка до пятки по нему проходили горизонтальные линии, между которых были расположены маленькие кружочки. Таковыми и были мои находки; зато я действительно убедился, что этой ночью, пока я спал, в моих владениях происходили какие-то странные и непонятные вещи.
Знал ли об этом Энтони? Он дал мне понять, что нет; но является ли это правдой? Хозяин кабака сказал мне, что с голосом у Энтони всё в порядке; Энтони же является - или создаёт видимость, - что он нем; если меня не обмануло зрение, то сегодняшней ночью я признал его во втором собеседнике. А если мой слуга обманывает меня - то с какой целью он это делает? Чёрт! Что же это получается? Слуга лжёт мне, прикидываясь немым. Зачем? Далее. Ночью в моей усадьбе происходят непонятные встречи каких-то подозрительных личностей, о чём-то преспокойно беседующих - о чём же, чёрт возьми?! Вот что я хотел бы знать! К чему, интересно, всё это ведёт? Ответа у меня не было, но я решил, что под покровом темноты и уединённости места на меня готовится какой-то заговор, возможно, с покушением на жизнь; а если моё предположение истинно, то Энтони об этом прекрасно осведомлён, хотя и вида не подаёт, что ему хоть что-нибудь известно.
Где же я мог искать объяснение всем этим таинственным происшествиям? Вряд ли мне удасться что-нибудь узнать вне дома - следовательно, я должен искать здесь. Это приблизительно соответствовало моим собственным планам - осмотреть дом получше - и я решил не откладывать дело в долгий ящик. Я могу перерыть весь дом снизу доверху - и никто мне не помешает: во всяком случае, хотя бы по бумагам я здесь хозяин... Кончилось тем, что я приказал Энтони заняться стрижкой кустов возле парадного входа, а сам начал долгий осмотр и поиск с холла на первом этаже.
Не хочу терять время и подробно описывать убранство и обстановку особняка - она была великолепной, впечатляющей и антикварной; однако, кое о чём мне всё-таки придёться поведать пространнее.
С первого раза в доме вполне можно было заблудиться - настолько запутаны его переходы, коридоры, анфилады и лестницы. Это поистине был маленький замок, который обладал большой тайной; вот её-то я и поставил себе целью раскрыть во что бы то ни стало.
Я прошёл через приёмный зал, который, судя по затворнической жизни моих предков, так никогда никого и не принимал, и углубился в исследование более маленьких помещений - здесь были спальные комнаты, залы для игры в карты и бильярд; несколько небольших кладовых под центральной лестницей, ведущей на второй этаж. Всё это было давным-давно заброшено - создавалось впечатление, что здание необитаемо, за исключением нескольких комнат на втором этаже. От нечего делать я сунулся в одну из кладовых, где был сложен садовый инвентарь, мешки с цементом и прочая мелочь; и тут мне в голову пришла отличная мысльустроить Энтони небольшую проверку, а заодно уж и укрепить - или рассеять - все подозрения касательно моего слуги.
Я достал из кармана записную книжку и засунул её между мешков с цементом, причём постарался запихнуть поглубже; затем осторожно развязал один из мешков и слегка укрепил его на других - достаточно было легонько качнуть его, чтобы он рухнул на пол и засыпал его цементом. Потом я вышел из кладовой в коридор и громко позвал: "Энтони! Где вы, Энтони? Энтони!" Через минуту он появился, неся в руке большие ножницы для подрезания ветвей; приблизившись ко мне он словно взглядом спрашивал, что случилось и зачем я позвал его. Я завёл слугу в кладовую и указал на гору мешков:
- Моя записная книжка упала за эти мешки, Энтони. Не могли бы вы помочь мне достать её?
Он кивнул головой и двинулся вперёд; я же тем временем, взяв на руки верхний мешок, опрокинул вниз развязанный; со стороны это выглядело как совершенная случайность, причём весьма прискорбная - белый пыльный ураган разнёсся по всей кладовой, накрывая собой меня, пол, все предметы вокруг и, конечно, старого слугу, который стал немедленно жмуриться и отряхиваться от неё.
Я несколько перестарался - мой костюм был безнадёжно испорчен цементом; зато план мой удался как нельзя лучше - весь пол кладовой белел, словно покрытый хрустящим январским снегом. Пришлось изобразить гнев:
- Ну, чего вы там встали, Энтони? Я, кажется. Просил у вас помощи, а не приглашал в дом ещё одну статую - их здесь и без вас хватает!
Этого было достаточно: слуга бросился ко мне и мы стали растаскивать мешки. Через несколько мгновений он протянул мне мой блокнот; я аккуратно стёр с него цемент и поблагодарил Энтони. Старый слуга указывал руками на на пол и мою мою одежду, и я, догадавшись о его мыслях, ответил:
- Ничего страшного, друг мой! Я сейчас переоденусь - надеюсь, тут у вас довольно богатый гардероб? Я вас бы я попросил не мешкая принести сюда тряпку и ведро с водой - согласитесь, жить в доме, где по полу рассыпан цемент, не очень прилично.
Он кивнул головой и удалился; я стремительно присел к полу и стал внимательно изучать отпечатки его следов, оставленные на цементе ногами Энтони. Только одного брошенного взгляда на них было достаточно, чтобы ясно различить горизонтально разлинеенную подошву с маленькими кружочками. Итак, теперь у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что сегодняшней ночью я видел в саду моего слугу, разговаривающего с каким-то незнакомцем. И этот мой слуга владел языком ничуть не меньше своего хозяина.
Как только я убедился в этом, то понял, что по какой-то причине Энтони лжёт мне - и теперь это было установлено определённо. Я не мог понять, с какой целью он выдавал себя за немого, ясно было одно - эта его цель никак не могла пойти мне на пользу и, скорее всего, действия старого слуги покойного дедушки Джонатана были направлены против меня.
Энтони тем временем явился с ведром и тряпкой; покачав головой, он стал неторопливо, но весьма тщательно стирать с пола следы "неосторожной" проделки своего господина. Я не стал мешать ему и удалился; у меня оказалось время не только установить виновность слуги в ночном происшествии, но и осмотреть его комнату и карманы.
Энтони для работы в саду снял своё чёрное облачение и теперь трудился в старых потёртых штанах и зелёном фартуке до колен; я прошмыгнул в его комнату по соседству с приёмным залом и тихо закрыл дверь.
Могло показаться странным, что я - хозяин особняка - шныряю, словно вор, по комнатам своих слуг - ведь мне ничего не стоило просто высказать ему свои подозрения и попросить вывернуть карманы. Однако в том случае я дал бы ему понять, что я о чём-то осведомлён больше, чем ему хочется; мне же было важно не подать и вида, будто я о чём-то догадываюсь. Времени у меня было не очень много - по моему подсчёту, Энтони управится с кладовой минут за пятнадцать, - поэтому я тут же рванулся к его сюртуку, висевшему на вешалке у дверей.
В карманах слуги я ничего не нашёл и посмотрел на часы - осталось тринадцать минут. Беглым взглядом я осмотрел простенько обставленную комнату, решив ограничиться осмотром стола и шкафа - и если Энтони что-то прятал от меня, то больше в комнате ему негде было это прятать.
В шкафу не было никаких отделений - только одежда на вешалках; поэтому я кинулся к столу и стал поочерёдно осматривать три его ящика. Первые два оказались совершенно пустыми, если не считать во втором из них нескольких шоколадных конфет. Зато в третьем - нижнем - ящике было нечто, завёрнутое в газету. Развернув этот предмет, я чуть не упал - им оказался хороший револьвер, тоже шестизарядный, но куда больший моего калибром. Старый добрый "кольт". Я с ужасом завернул его и вернул на прежнее место.
Выскочив из комнаты Энтони, я незаметно обошёл приёмный зал и вышел к лестнице; слуга уже почти закончил работу и я спросил его, где мне можно найти одежду; он показал рукой на второй этаж и вернулся к прерванному занятию.
Хоть я и был весь в цементе, мне посчастливилось не оставить следов в комнате Энтони - иначе все мои изыскания пошли бы к чертям. Итак, Энтони, впридачу ко всему, ещё и вооружён, причём, несомненно, гораздо лучше меня - у него настоящее оружие, по сравнинию с которым моё не более чем жалкий пугач. Теперь я положительно не знал, что мне делать. Поднявшись к себе в будуар я распахнул шкаф - одежды тут могло бы хватить на целый полк. Я выбрал тёмный и несколько старомодный костюм, во время переодевания продумывая возможные дальнейшие действия. Мне, понятно, следует как можно скорее сходить в город и выписать рабочих; когда они появятся здесь, то я обязательно расселю их по соседним аппартаментам - мне самому будет спокойнее. Но до этого мне необходимо осмотреть дом до конца.
И я снова стал бродить по комнатам и залам, только на этот раз второго этажа; побывал я также и на чердаке - это было совсем пустое и незахламленное помещение, - стараясь предположить, на какой же из балок повесился один из моих предков... Роджер, если я правильно запомнил рассказ старого кабатчика. Я осматривал помещение за помещением, пока, наконец, не нашёл место, которое меня заинтересовало больше всего - рабочий кабинет и спальня дедушки Джонатана.
Я открыл старую скрипучую дверь и проник в комнату, которая была обставлена с большим вкусом, нежели другие в этом доме; на мой взгляд, многие вещи даже наносили ущерб общему интерьеру. Помещение напоминало собой свалку статуй, картин и прочей дребедени, которой богачи так любят украшать своё обиталище. Здесь также имелось множество предметов, о назначении которых я даже не догадывался, поэтому мне трудно было предположить, для чего же они служили дедушке - для красоты или для работы.
На столе я увидел огромный глобус, астролябию и георафические карты - наверное, подумалось мне, старик был без ума от географии, к которой я не питал любви со школьной скамейки. На стенах висело множество анатомических карт; я так и не мог понять, что они здесь делают. В довершение ко всему мне на глаза попались астрологические таблицы, изображающие полный зодиакальный цыкл. Я решил, что в интересах деда мне ни за что не разобраться: недаром "свалка" - единственное слово, применимое к его кабинету - возникло у меня в голове сразу же, как только я шагнул за порог. Вещи словно нанизывались на меня со всех сторон, и я не знал, с чего бы мне начать свои поиски.
На одном из шкафов стоял, прислонённый к стене, портрет самого дедушки Джонатана, и я подошёл к нему, чтобы повнимательнее всмотреться в черты лица моего несчастного предка. Как я уже говорил, деда я видел не более десяти раз в жизни; а последняя наша встреча произошла лет семь-восемь назад; словом, я никогда не мог запомнить его внешности, и при каждой встрече с ним мне приходилось открывать для себя его лицо заново. Волосы у него были совсем седыми, среди них уже не оставалось ни единого тёмного волоска; на любу большое количество морщин, избороздивших всю кожу; брови - тоже белее снега и очень редкие - создавалось впечатление, будто они совсем у него отсутствуют; глаза... О, его глаза! Они выражали такое превосходство своего хозяина над другими, такое непомерное тщеславие, что это замечалось моментально. Но вместе с тем они выражали незаурядный ум, мудрость, какую этот человек успел приобрести за свою долгую и наверняка интересную жизнь. Бакенбарды, длинная борода и усы, слегка скрывающие тонкие губы, могли бы облагообразить облик любого почтенного человека, но в дедушке Джонатане они подчёркивали исключительно тщеславие - и это было явное тщеславие от сознания собственной мудрости.
Я поднялся на носки, заметив на портретной раме какую-то надпись; и через мгновение, держа портрет в руках, прочитал несколько слов, написанных причудливой вязью: "Сэр Джонатан Бейтс, рыцарь, 1918 год". Я вернул портрет на место и задумался. Рыцарь... Странно, какие могут быть рыцари в нашем XX веке? Уж не те ли, случайно, о которых мне рассказывал Рутфель? Все мои предки, жившие в "Доме Проклятых", носили титул не только дворян, но и рыцарей какого-то тайного общества, занимающегося чёрным волхвованием и поклоняющегося чёрт знает чему. Мне стало интересно, насколько легендарны рассказы о моих предшественниках и насколько в них правды-матушки.
И вот, я собственными глазами вижу, что дедушка Джонатан именуется "рыцарем" - что ж, значит, члены моей семьи в далёком - да и не очень далёком - прошлом действительно являлись колдунами или ещё кем-то похлеще? В этой мысли меня укрепили увиденные в кабинете деда астрологические таблицы и астролябия. Чёрт знает что!
Сам того не замечая, я стал разыскивать доказательства, подтверждающие причастность моих предков к тайному обществу. Ведь если они действительно состояли в нём рыцарями, то ведь не может от этого совсем ничего не остаться! А если осталось - то где же ещё, как не в том доме, где прошла их жизнь?! Мне впервые пришло в голову, что, пожалуй, легенды кое-что преувеличивают - например, кровожвдность моих предшественников из "Дома Проклятых", - но кое в чём, конечно, народная молва не особенно заблуждалась.
И тогда я стал разбирать в комнате деда вещь за вещью; лазить по шкафам и полкам, не обойдя вниманием письменный стол и этажерку с книгами - и к концу этого осмотра, впрочем, даже не полного, я имел возможность убедиться, что людские сплетни не родились на пустом месте. Я обнаружил несколько интересных книг, само нахождение которых в доме моих предков доказывали их повышенный интерес к оккультизму; в числе подобной литературы мне попалась "История магии в Средние века" аббата Тритемиуса; толстый том "Тайна доктора Фауста" - фамилию автора разобрать было невозможно, а имя его было Карл; двухтомник работ Парацельса по медицине и йятрохимии, и ещё какая-то книга без названия, целиком состоящая из формул и геометрических фигур; другие книги я решил оставить без перечисления. Я буквально переворошил книги, но никаких бумаг в них не оказалось; зато многое на их страницах было испрещено рукописными пометками и принадлежать они могли только моему дедушке Джонатану. От них мне яснее не стало, так как писались они по-латыни; однако меня заинтересовали те места, возле которых они были написаны. Во всех книгах такими пометками было отмечено практически одно и то же: тексты вещали о возможности с помощью магии вывести из мёртвой материи нечто живое, что может думать, рассуждать и всеми своими действиями будет до малейших подробностей напоминать человеческое существо. Я совсем ничего не понимал, когда на страницах старинных изданий заходила речь об Иглах или Ножах Бартуана или о ритуальном взмахе Топора над Поверженным богом; ещё меньше до меня доходил смысл философско-магических повествований неких Агриппы, Сен-Жермена и Гонориуса. Судя по текстам, всё сводилось к мысли, что каким-то непонятным путём можно создать нечто, гораздо превосходящее человека, а не то что равного ему. В книгах имелось множество терминов, которых я тем более не понимал, чем более старался разобраться в них.
Прочитанных отрывков мне было вполне достаточно, чтобы сделать окончательный вывод: да, мои предки не зря подвергались обвинениям в колдовстве; я, правду сказать, не обнаружил ничего такого, что давало повод обвинить их и в человекоубийстве, но постоянное их занятие магией было для меня вещью определённо доказанной.
"Эх, если бы мне удалось найти хоть какой-нибудь личный, рукописный документ кого-то из предков! - подумал я, окидывая взглядом ужасные книги. - Хотя вряд ли мне это что-либо даст, если написано будет по-латыни..." "Что ж, тогда придёться переводить!" - словно ответил мне внутренний голос, и я продолжил дальнейшие поиски.
Мои рассуждения были таковы: магию невозможно изучать, словно это таблица умножения, которую достаточно вызубрить; при изучении такого предмета неминуемо надо вести много записей - факты, выводы, наблюдения, справочная информация; а ведь мои предки занимались этим на протяжении столетий - и неужели им ничего не доводилось записывать?! Такого просто быть не могло. Тем более дед - судя по пометкам в книгах, он занимался одной темой; нет, записи должны остаться, надо лишь получше их искать.
В это время, когда я усердно рылся вдедушкином кабинете, на пороге появился Энтони и сунул мне записку:
"Сэр! Если вы желаете обедать, то внизу уже всё подано на стол." Я почувствовал, что очень проголодался после всех волнений и поисков. Поэтому и решил устроить себе перерыв, а заодно и поесть, после чего вновь смогу вернуться к своим изысканиям. Вместе с Энтони я спустился по лестнице в зал; слуга мой опять постарался на славу - накрытый стол притягивал только своим видом, от такого даже сытый не отказался бы. Мы сели за стол - и на полчаса в доме воцарилась полная тишина, не считая постукивания серебрянных ложек и вилок о фарфоровую посуду.
После такого вкусного обеда было бы грехом не выкурить трубку; я набил её прямо здесь и закурил, распространяя вокруг душистый аромат гаванского табака. Еда повлияла на меня опьяняющим образом. Да, с каким удовольствием я сейчас поболтал бы с кем-нибудь, однако у меня не было иных собеседников, за исключением немого Энтони, который...
И тут я отчётливо вспомнил - как я мог, увлёкшись послеобеденной негой, об этом забыть! - что мой слуга вовсе не немой, а вполне здоровый, крепкий и вооружённый мужчина, у которого в данную минуту на уме Бог знает что. Энтони поймал мой взгляд, отчего мне стало не по себе; я отвёл глаза в сторону и, отвлекая его внимание, заговорил:
- Знаете ли, Энтони, а ведь кое-какая доля правды в названии "Дома Проклятых" всё-таки есть!
Он продолжал смотреть на меня немигающим взглядом; чуть не теряя контроль над собой, я старался заливаться беззаботным соловьём. - Вам, наверное, интересно знать, почему? Извольте, я отвечу: мне удалось установить, что дедушка Джонатан вовсю занимался магическими исследованиями, но мне никак не понять, зачем он тратил время на такую ерунду...
Слуга тревожно поднял брови, и я счёл это за признак крайнего удивления.
- Ага, не ожидали, Энтони? Между прочим, это так. Я обнаружил в его кабинете массу литературы по оккультизму; в книгах сделано множество пометок на латинском языке - дедушка Джонатан весьма серьёзно этим интересовался, чёрт возьми! Теперь понятно, откуда пошли сплетни про наш дом - но сплетни, как оказалось, имеют под собой реальную основу. Понимаете ли вы, Энтони?
Меня так и подмывало неожиданно огорошить его разоблачением в лоб, убить наповал вопросом, наподобие "С чего бы это вы замолчали, друг мой?" или "Что это лежит у вас в нижнем ящике стола, завёрнутое в бумагу - уж не револьвер ли, часом?" - однако я сдерживал себя. Лучшее, что пришло мне в голову, так это быть осмотрительным и ничем не выдавать своих открытий.
Энтони смотрел на меня в упор, не отрывая глаз от моих губ. Я задался новым вопросом: а не принимал ли сам слуга участия в оккультных изысканиях хозяина; или, по крайней мере, не известно ли ему обо всём со слов дедушки Джонатана? Ответа на мой вопрос не было - Энтони вёл себя очень осторожно; да и чего ему бояться - в любом случае он "немой" и, конечно, не сможет объясниться со мною никоим образом. Мне даже показалось, что старый слуга едва заметно усмехнулся. Что ж, смейся, подумалось мне, ведь ты не можешь знать, что тайна твоей "немоты" была раскрыта сегодня ночью и на твои фокусы с молчанием новый хозяин "Дома Проклятых" больше не попадётся как рыбка на крючок.
Я сказал ему, что что ещё некоторое время проведу за осмотром комнат, а потом отправлюсь в город немного прогуляться; Энтони лишь поклонился в ответ и, повернувшись к столу, принялся за уборку посуды.
Вернувшись в дедушкин кабинет, я продолжил начатое; всё, что могло меня впоследствии хоть незначительно заинтересовать, я откладывал в правый угол стола. На несколько секунд я замер - мой взгляд столкнулся со взглядом дедушки Джонатана и мне показалось, что дед усмехается с портрета, глядя на тщетность моих стараний, однако теперь это ещё больше подогрело меня - я засвистел весёлый мотивчик и вернулся к прерванному занятию.
Забыл упомянуть об одной детали - после того, когда мои подозрения касательно Энтони превратились в уверенность, я перестал себя чувствовать в доме в полной безопасности; поэтому после обеда я на минутку заскочил в свою комнату - и маленький револьвер перекочевал из чемодана в во внутренний карман моего пиджака. Энтони вряд ли мог знать об оружии, которое я привёз с собой; хотя кто знает? - ведь и у него было предостаточно времени, чтобы обыскать мой багаж при моём отсутствии. Впрочем, какая разница? Даже если он знает о револьвере, он ведь не гоняется за мной со своим "кольтом" по всему дому! А может, я вообще слишком преувеличил "опасность" - и оружие необходимо ему только для защиты особняка? Да, постине, тут можно надумать всего, что пожелаешь...
И ещё. Я твёрдо решил сегодняшней ночью не спать: вдруг мне удасться узнать, кем является второй таинственный пришелец - если, конечно, сегодня ночью он появится. Стрелять, конечно, я пока не собирался, а вот подслушать их разговорчики никак не будет лишним. Чёрт! Мне ничего не стоило сказать старому слуге: "Эй, послушай - хватит валять дурака, снимай маску! Ты так же нем, как и я!" - только что это даст? Ну, в лучшем случае он просто выпучит на меня свои рысьи глазки и неразборчиво промычит. Я-то ведь никогда раньше не слышал его говорящим... Терпение, главное не делать опрометчивых шагов - это приведёт лишь к гибели моих планов: он, Энтони, может сделать так, чтобы его сообщник не появился ни этой ночью, ни в последующих. И с чем тогда я останусь? Со старой астролябией и томом Парацельса пойду я, что ли, в полицейское управление N.?! Нет, мне надо быть терпеливым и не торопить естественного хода событий своими поспешными решениями.
Странные ощущения овладевали мною, когда я вторгался в тайны кабинета Джонатана Бейтса - словно профан неожиданно ворвался в келью жреца мудрости и разнёс в ней всё в пух и прах, в надежде обнаружить что-либо, о чём ему самому толком не известно. Поэтому всегда, когда взгляд мой случайно останавливался на дедушкином портрете, он колол меня своим глазами, словно копьями - и я понуро опускал голову. Портрет словно осуждал все мои деяния в этом доме от начала до конца; и осуждал гораздо сильнее, чем Энтони. Однако, я решил не сдаваться ни в какой ситуации - и продолжал начатое дело с редким упорством фанатика. Спустя некоторое время в кабинете деда не осталось ни единого места, куда не просунулась бы моя рука или не заглянуло око; в моём распоряжении осталась лишь маленькая комнатка рядом с кабинетом, отделённая лёгкой ширмой - спальня. Здесь особенно смотреть было не на что: кровать, шкаф для одежды и тумбочка. Окон в этой комнатке не было - она оказалась внутренней, - но на тумбочке и на шкафу я увидел несколько канделябров; зажегши свечи, я стал внимательно осматривать и это небольшое помещение из боязни пропустить что-нибудь существенное.
Начав со шкафа, я в скором времени убедтлся, что ничего интересного и ценного он из себя не представляет, кроме того, что он был весьма красивой старинной работы по ясеню. В нём было полным-полно всякого барахла - штанов, пиджаков, сюртуков, пальто, плащей; на шляпной полке помещались несколько шапокляков и цилиндров; там же лежала серая кепка. В тумбочке тоже не оказалось ровным счётом ничего, кроме постельного белья; на самой тумбочке лежала трубка - как я впоследствии убедился, это была та самая трубка, с которой рыцарь Джонатан Бейтс был увековечен на портрете, что успел порядком намозолить мне глаза.
Я уже собрался было уходить, когда случайно заметил, что у кровати имеется выдвижной ящик, ручка и угол которого высовываются из под скрывающей их простыни; сначала я не придал этому значения, подумав, что кроме подушек и одеял там и быть ничего не может, но потом всё же решил заглянуть туда. Ящик выдвинулся с ужасным скрипом - и я увидел, что он почти пуст, если не считать нескольких предметов: шкатулки, очень красивого кинжала с гравировкой на рукоятке из слоновой кости и ватерпаса из картонки со свинцовым грузилом-шариком. Отложив в сторону ватерпас, я взял с собой кинжал и шкатулку, даже не поглядев, что в ней было - и вернулся в кабинет.
Кинжалом я любовался не особенно долго; гравировка на рукоятке значила: "Дорогому рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера, год 1873". Итак, мне уже дважды попадалось свидетельство того, что мой дед активно работал в каком-то обществе; судя по всему, оно было богатым, если его друг смог преподнести ему в подарок кинжал, лезвие которого было не из стали, а из серебра, а сам дед мог позволить себе заказать такой большой и дорогой портрет. Меня ещё больше заинтересовали "рыцарские тайны"... В руках моих оставалась шкатулка чудесной миланской работы - не найду ли я в ней чего-либо интересного? Я повертел её со всех сторон и попытался открыть крышку, но несмотря на все мои усилия она не поддалась. Я понял, что имею дело с секретным замком, и принялся ощупывать все углы и узоры шкатулки в надежде, что мне посчастливится случайно открыть её. Несколько минут я возился над упругим кедром, который явно скрывал внутри себя нечто занимательное, но все труды мои оказались напрасными: замок шкатулки так и не поддался моим усилиям. Что ж, несмотря на красоту и тонкую работу мне пришлось взломать крышку шкатулки ножом, за которым я спустился в кухню - Энтони в это время был всецело поглощён приготовлением ужина и поэтому не обратил на мой приход и уход ни малейшего внимания; крышка шкатулки треснула и я увидел хранившиеся внутри вещи: пачку связанных синей ленточкой письменных конвертов и какую-то медаль на цепочке.
Освободив стол, я вынул из шкатулки её содержимое и положил перед собой; сперва я взял в руки медаль - цепочка её, если я не ошибался, была изготовлена из чистого золота, а на повехности медали было выгравировано изображение лица какого-то мужчины. С другой стороны было написано: "Ищи - и обрящешь", насколько я понимал латынь. Естественно, если мне и в дальнейшем придёться сталкиваться с этим языком, то неплохо бы позаботиться о словаре, поскольку мой запас ограничивался всего несколькими десятками слов; я подумал, что лучше будет сразу обратиться к письмам, если они, конечно, написаны на понятном для меня языке. Я снял с пачки синюю ленту и расположил письма по столу - их было около пятидесяти, если не больше; на конвертах вместо адресов стояли только пометки, вроде "Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера, лично" или просто "Рыцарь Джонатану Бейтсу". Я догадался, что передо мной - личная переписка дедушки с таварищами по ордену; это, несомненно, многое помогло бы мне уяснить, чем же этот орден, в конце-концов, занимался. Некоторые из писем были написаны по-французски, по-испански, по-немецки и, кажется, по-русски - на языках, которых я совершенно не знал. Поэтому я отобрал лишь письма, написанные по-английски - их было двенадцать штук; и сразу же обратил внимание, что их автором являлось одно и то же лицо - рыцарь Готфрид Теммер. Я перевёл взгляд на лежащее рядом сувенирное оружие - не этот ли самый кинжал был подарен деду его другом, рыцарем ордена? Даты, проставленные в письмах и на рукоятке кинжала, а также идентичное написание имени человека не позволяли мне в этом сомневаться.
Мне казалось необходимым установить хронологию и порядок получения писем дедушкой; поэтому я сперва рассортировал письма по числам. Первое из них датировалось 1869 годом 17 февраля; самое последнее - как ни странно - началом теперешнего месяца. Я не уверен, что передо мной были все письма, которые дедушка получал от своего друга - ведь не могло быть, чтобы хороший друг (о том, что друг действительно хороший, свидетельствовало подаренное деду дорогое оружие) написал всего дюжину писем за полсотни лет, если не больше; некоторая часть переписки, возможно, была утеряна или находилась где-нибудь в другом месте. Как показало дальнейшее, я оказался прав.
Что касается других писем, то немецкие тоже принадлежали руке одного автора; дедушка писал французу по фамилии Померье; испанцу, чью фамилию я так и не смог разобрать; а что до фамилии его предположительно русского корреспондента, тоя вообще не смог прочитать её: мне оказались знакомыми лишь буквы А, О, Е и С. Несомненно, что все эти люди разных национальностей также принадлежали к этому таинственному рыцарскому ордену и занимались каким-то единым делом.
Я ещё немного повертел письма в руках - как же они доходили до своего адресата без адресов как отправителя, так и получателя? Видимо, их переправляли друг другу лично, так сказать, через собственных письмоносцев ордена; всё это говорило о несказанном богатстве, мощи и крайне разветвлённой структуре тайного общества. Не являлся ли, предположим, Энтони тайным агентом и письмоносцем дедушки Джонатана? Согласитесь, с трудом верится, как это единственный и верный слуга мог ничего не знать о занятиях своего хозяина? Однако, пока это носит лишь характер предположений, а все аргументы "за" и опровержения таковых, может быть, находятся в лежащих передо мной конвертах.
Я не стал терять времени и тянуть с разгадкой тайны; потому взял в руки первый конверт и вытащил из него несколько листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком и тщательно пронумерованных:
"17 февраля 1869 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - низкий поклон и привет! Я был несказанно рад, когда получил твой ответ на своё последнее письмо, потому что он одинаково удивил и обрадовал меня. Ты знаешь, старый испанец оказался прав - если добавить в общую массу хотя бы сотую долю преппарата, то успех будет потрясающим. Я пробовал сделать это у себя в лаборатории путём расчленения; затем, по твоему совету, я использовал ту самую формулу, к которой прибегали наши предки - и это было значительным успехом, хотя, конечно, до завершения работы нам ещё весьма далеко. Ты пишешь о том, что твоему предку удалось изготовить преппарат из смеси толчёных костей и головного мозга при добавлении крови, с рассчётом всех ингридиентов не иначе как 2:1:0,4; однако, оперируя с этим составом, я почему-то потерпел полное поражение - но, конечно, упаси меня Бог обвинить в случившемся моего дорогого друга! Просто я считаю, что в чсесь каким-нибудь образом попало нечто чужеродное; ведь ты знаешь, что в моей лаборатории нельзя добиться такой стерильности, какая у тебя.
Итак, я всё же полагаю, что дальнейшее зависит не только от преппарата, но также и от повышения температуры до определённого уровня; а что касается ритуала Орлана, то на этот счёт у меня есть своё собственное мнение. Я всегда считал, что учёный никогда не имеет права задумываться над жизнью эксперементируемого, когда у него есть возможность совершить открытие, спасающего жизни тысячам других. Так вот, именно поэтому я уже положил себе ни перед чем не останавливаться; не задерживать свою работу по мелочам - а лишь двигаться к намеченной цели, которая сияет, подобно каббалистическому Солнцу, где-то в глубине кельи или пещеры отшельника. Что ж, могу пожелать тебе того же самого, равно как и всем рыцарям нашего ордена; в конечном итоге один из нас отыщет настоящий рецепт и, согласно нерушимости клятвы на мече, поделится тайной со своими братьями.
Я недавно имел вести из России от одного из наших единомышленников; так вот, он пишет мне, что, может статься, уже стоит на пороге открытия рецепта - если ты помнишь, я говорю об этом русском дворянине Сегалове; человек он весьма талантливый, хотя ему и не так много лет. Он приглашал меня в Россию, но по причине неотложной работы я поспешил ответить ему вежливым отказом. Впрочем, это, наверное, все последние новости, которые я могу тебе сообщить, милый мой Джонатан.
Кстати, чуть не позабыл: как ты считаешь, чем можно воздействовать на мозг, если не силой огня или электрическим разрядом; первое уничтожает полностью, тогда как последнее - разлагает на составные компоненты, некоторые из которых впоследствии становятся недееспособны. Не будет ли разумным использовать просто кислоту или разъедающую соль?
На этом я хочу закончить, Джонатан; лишь прибавлю, что жду ответа твоего с нетерпением; в особенности жду от тебя новых предположений и открытий в интересующей нас области - там, где естественное естественно граничит со сверхъестественным. Не забывай меня и не беспокойся: почта превосходно налажена и твои послания неизменно попадают ко мне в руки. Прощай, Джонатан, до встречи."
Я повертел прочитанное письмо в руках, как будто стараясь этим выжать из него больше информации; признаюсь, я мало понял из того, о чём в нём говорилось. Мне было ясно одно: мой дед принадлежал к какому-то ордену, который веками занимался таинственными разработками чего-то. Особенное впечатление произвели на меня слова автора письма, когда он разноглагольствовал о толчёных костях и окровавленных мозгах - что бы это значило? Тем не менее у меня была уверенность, что дальнейшие письма помогут мне разобраться в загадочных деяниях моих предков - или, по меньшей мере, если мне будет понятно не всё, то гораздо больше, чем до чтения.
Поэтому я взял в руки следующее письмо рыцаря Готфрида Теммера и продолжил своё занятие:
"18 августа 1872 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет! Исполняю данное слово, которое дал тебе перед самой поездкой на Сицилию - то есть написать сразу по возвращению. Поэтому и пишу прямо с саркофага в моей лаборатории.
Во-первых - как дела, Джонатан? Надеюсь, что не хуже моих, а мои - замечательны! Я встречался с одним из наших рыцарей на Сицилии, братом Адриано Перео; так вот - этот итальянец наворотил дел поболее нас с тобой, Джонатан! Когда он начинает ритуал Орлана, то кровь так и стынет в жилах - это стоит видеть воочию! Эх, перевелись в Германии добрые мастера! Смотреть - зависть берёт... Поверь - он одним лишь взмахом Трезубца и произнесением формулы Заклинания Троих В Одной Цепи, с добавлением после припева двух первых извращённых строк из "Ave Maria", добивается успеха у тебя на глазах! Я поражён! Однако он заявляет, что ему не достаточно твоего преппарата; поэтому я хочу спросить тебя - имею ли я на то твоё разрешение, чтобы поделиться им с талантливым Адриано? Взамен он ручается честью рыцаря ордена, что вышлет по твоему адресу свои материалы, весьма, замечу, интересные - у итальянца совсем не те методы, какие используем мы для достижения задуманного. Рыцарь Перео утверждает, что его предки аналогично применяли разделение мёртвой материи, а он, мол, только идёт по их стопам, эксперементируя в области повышения температуры. Он остался в непередаваемом словами восхищении от моего описания твоей лаборатории, лучшей, пожалуй, в мире; аппартаменты, где проводит эксперименты Адриано, напоминают по сравнению с нею жалкий анатомический кабинет. И ещё. Вернувшись к себе я обнаружил, что не имею Заклинания Белой Головы; Фауст рекомендует его в одной из своих работ на начальном этапе опыта как хорошее вспомогательное средство, однако у меня нет возможности достать его. Если у тебя ещё есть эта формула, то очень прошу тебя выслать её мне в следующем письме - без неё я чувствую себя словно без рук. И вот что: я задумываюсь в последнее время, а нельзя ли увеличить порцию цинка - в пределах допустимого, конечно? Суди сам: зачем увеличивать температуру искусственно, если с помощью некоторых металлов она становится естественным процессом? Ты, конечно, можешь возразить - эволюция требует свободного хода времени, - но разве наши предки не ждали этого столько веков? Им было неведомо ни электричество, ни высшая химия; а орудовали они только в пределах практической магии, наполняя саркофаги кровью простых служанок и случайных жертв. Я сам готов воскликнуть: "Скорее бы!", однако наша работа не терпит подобной спешки.
С этими словами я хотел бы расстаться с тобою, Джонатан, и пожелать тебе всяческих успехов по продвижению вверх на нашем тяжёлом поприще исследователей. Прощай, однако не забывай писать мне, по возможности, чаще.
Это письмо многое проясняло и заставило меня затрястись подобно загнанному в ловушку кролику. Я по-прежнему не мог уяснить цели работы тайного общества - но когда дело коснулось убийств! Что ещё за саркофаги, наполненные кровью слуг и случайных посторонних? И какая - а также откуда - может быть "лучшая в мире" лаборатория у моего дедушки Джонатана? Хорошо, если она есть на самом деле, то где она располагается? Я задумался - обшарив весь дом я не видел ничего подобного, - а Готфрид Теммер вряд ли имел ввиду дедушкин рабочий кабинет. Нет, речь определённо шла о "лаборатории" - и, причём, лучшей в мире.
Также меня до ужаса поразила масштабность организации ордена - его ветви достигали Франции, Испании, Германии, России, Италии и прочих государств Европы. На политический заговор, однако, это не было похоже. Однако я поклялся сорвать завесу с этой тайны, насколько это будет возможно, поэтому нетерпеливо вынул из конверта следующее письмо:
"Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет и благодарный поклон за помощь! Ты пишешь мне, что наконец-то смог вновь приступить к прерванной по болезни работе - и я сердечно радуюсь твоему выздоровлению, а со мною - все наши братья и рыцари. За последние три месяца произошло немало сдвигов в нашем общем деле, и сегодня - 26 марта 1873 года - я спешу тебя кое о чём уведомить.
Искренне сожалею, что ты, Джонатан, так и не смог появиться в Париже месяц назад на Торжественный Сбор Рыцарей Ордена; это было поистине великолепно, накажи меня Бог! Один обмен информацией чего стоил, не говоря уже о деталях. Заключительная часть Торжества носила вообще неописуемый характер! Не хватало только тебя, Джонатан - старейшего и мудрейшего из рыцарей ордена, о чём все неуёмно сокрушались. Теперь, спустя трёхмесячный перерыв в нашей переписке, мы, наконец, можем поговорить по душам.
Недавно посчастливилось раздобыть рабочий материал в четырёх экземплярах - трое мужчин и женщина. О, как же они прекрасны! Мозги я законсервировал вместе с кровью в отдельные реторты с наложением на последние Печати Левой Руки - ты ведь также считаешь, что это хорошо помогает противостоять разложению и свёртыванию? С последним вообще очень трудно бороться, поэтому приходиться идти на риск с опасностью для собственной головы. Вот если бы удалось выйти на возлюбленного Учителя и те рукописи Дорогадо, которые тот велел где-то спрятать или вообще уничтожить! Я не осуждаю его, но... чёрт меня возьми, насколько это было опрометчиво - настолько бояться последствий некромантии, чтобы уничтожить шедевр человеческой мысли и труда в будущем. Знаю, милый Джонатан, что перехожу грань дозволенного, но что человек не способен сказать в минуту песали и разочарования? Наш незабвенный Учитель был умнее всех нас вместе взятых, даже на сотню голов впридачу - и только ему в сердце могла придти такая мысль; и он отказался от неё! Чего ради, Боже мой... Однако на Торжестве было решено, что все оставшиеся свидетельства и записи уважаемого Учителя находятся в руках его последователей - нас, рыцарей ордена. И, клянусь его ликом на Святой Пластине, мы своего добьёмся рано или поздно; кому-то из нас дано пробить эту стену - и засияет Солнце открытия! Fiat Lux!* Однако в последнее время я сильно опасаюсь, что, подобно нашим предкам, не увижу этого света - ведь мне уже не мало, хотя и поменьше твоего... Радует лишь сознание того, что и моя лепта внесена в общее дело.
На этой ноте я хотел бы закончить сие послание; и прошу тебя - сразу ответь мне, как там у тебя и что. Результата твоих исследований ожидаю не только я - их ждёт весь орден. Сейчас я поднимаю бокал за твоё выздоровление, чтобы ты смог преодолеть все трудности и оказаться на вершине. С искренней любовью, твой верный друг."
При чтении этого письма глаза мои словно были застланы каким-то туманом - вот, именно здесь в совершенно неприкрытой форме говорилось об убийствах и жертвоприношениях! Написанное изобличало в этом не только моего деда Джонатана, но и всех членов тайного общества. Значит ли это, что в своём рассказе кабатчик Рутфель перегнул палку в изложении легенд, будто обитатели "Дома Проклятых" убивают людей и устраивают кровавые оргии? Нет, если Рутфелю я мог и не верить, то словам писавшего письмо человека - очевидца и участника всех этих мерзостей - я мог довериться вполне.
Итак, я оказался потомком колдунов-убийц, садистов, не ведающих сострадания ни к ближнему, ни к дальнему; от такого открытия голова моя начала раскалываться. Кстати: о каком это ещё "Учителе" шла речь на страницах письма? Вероятно, это их главный предводитель - маньяк, каких мало; не тем ли он и пробился в учителя?! Полагаю, что много писем было пропущено - это заметно по датам, поэтому я не мог полностью охватить всей сути самой кошмарной переписки, какую мне только доводилось видеть; да и этого было достаточно, чтобы запереть всех моих предков с дедом Джонатаном включительно в сумасшедший дом за оккультные игрища с человекоубийством.
Следующее письмо было продолжением моей попытки проникновения в тайну Общества Безумцев:
"1 апреля 1877 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет! Твоё последнее письмо долго шло до меня, поэтому я очень обрадовался, что вообще его получил. Хочу известить себя, что в ближайшее время я планирую устроить собственные похороны; таким образом работать станет легче и незаметнее. Я нашёл себе прекрасную замену - это мой троюродный племянник, не из болтливых; замечу, что и по другим качествам он лучше любого другого юнца. Надеюсь, что он примерно унаследует от меня интерес и любовь к нашему делу, которое вершится уже как сотни лет...
Теперь, после таких новостей, мы, дабы не отвлекаться на мелочи, вернёмся к прерванной ранее теме. Неделю назад я, по твоему совету, собрал четыреста экземпляров травы и начал отмачивать её в свежей крови. Функцию аппаратов для перегонки и сушки играют две больших колбы, изготовленные по моему заказу в Бремене - это весьма удобно. Проект не особенно дорогой, но теперь, когда я решил умереть и уйти после смерти в подполье, то это мне будет довольно чувствительно бить по карману. Тебе известен прибор Агриппы для измерения чистоты материала? Так вот, я намереваюсь - да не сочти мои слова, дорогой друг, пустой похвальбой и желанием поднять свои заслуги! - немного усовершенствовать его, заменив одну из чаш на трубку; подумай как это будет удобно! Не понимаю - как это раньше никто не догадался об этом! Ведь когда магнитная стрелка движется на Север, то она неприменно задевает своим концом чашу, а колебания последней значительно сказываются на конечном результате, производя неточные вычисления и делая его совершенно неправильным. Я подумал, чтоусовершенствование здесь необходимо; если тебя это заинтересовало, то могу выслать чертежи следующим письмом. Довелось прочитать отличную книгу по элементарной технике - а ведь ты не станешь отрицать того, что Агриппа создал свой определитель не выходя за рамки простого - и вижу, что тут есть некая жилка; стоит покопаться попутно и в электронике.
Ты писал, что добавление АВС к одной четвёртой части реторты, чтобы потом залить его кровью, требует величайшей осторожности - лишний миллиграмм всё погубит. Мне удалось совершить всё то, что ты предполагал - действительно, после опыта начинается немедленное выделение угарного газа, весьма вредного. Однако работаю осторожно, бояться нечего. Напиши, какая температура развивается под конец; мой старый аппарат может такого не выдержать, если дело зайдёт за 80%. От кислорода толку мало. Сравни мою 1576-ю с той, которую я выслал тебе в позапрошлом письме - они пока совпадают. Но кто знает - надолго ли это совпадение? Материал изменяется без конца - я уже устал как собака, но продолжаю добиваться того момента, пока атомы останутся неизменными. Не хочу, чтобы мои потомки насмехались надо мной как над неудачником, который всю жизнь шёл к величайшему открытию в истории человечества, а когда осталось сделать последний шаг - остановился как вкопанный.
Засим, чтобы не трепать языком попусту, спешу уверить тебя в том, что верю в окончательный успех твоего преппарата, который, впрочем, разработали ещё твои предки-рыцари, а ты довёл почти до совершенства. Продолжай работать над ним неустанно и ни за что не впадай в пессимистическое настроение. Я чувствую, что мы недалеко от разгадки тайны, которую великий и мудрый Учитель поставил когда-то перед своими учениками. Жду ответа на своё письмо в самое ближайшее время. Рыцарь Г. Т.
Post scriptum: что слышно об испанце? Достал ли он тебе книгу, о которой ты бредишь аж с 1850 года? Мы здесь кое-что имеем, но только это вряд ли тебя заинтересует. Прощай, Джонатан."
Чем дальше я читал письма к дедушке, тем больше переставал что-либо понимать; что, например, имел ввиду его коллега, говоря о своих предстоящих похоронах и последующей за ними работе "после смерти"? Фраза изобличала полнейшее безумство автора, причём в совершенно откровенной форме; во всяком случае, так неминуемо должно показаться любому здравомыслящему человеку. Да, если бы автор письма поменьше философствовал, давая хоть немногим больше чистых фактов, мне было бы проще! Меня уже крайне интересовало, чем же таким занимались мои предки, что ради этого шли на убийство во имя высокой научной мысли?
Пятое по счёту письмо оказалось коротким:
"6 октября 1879 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - поклон и привет! Неделю назад я поставил на лёд четверых - ты не поверишь! - они ужасно изменились! Где же, чёрт возьми, обещания магов, что они не должны видоизменяться?! Очень прошу тебя, Джонатан, повторить мой эксперимент с добавлением кристаллов обычного сахара - это усилит АВС - и потом прогрей до конца, пусть хоть лопнет термометр. Только не забудь, что на руке надо иметь серебрянный браслет в виде защиты. Сразу же извести, что у тебя получилось. Полагаю, что это всего лишь ошибка, но если бы ты знал, Джонатан, как я взволнован! Неудача так подействовала на меня, что... Впрочем, мой милый, я не могу долго писать - меня торопит поверенный, который должен передать письмо твоему юноше Энтони; он же вручит его тебе незамедлительно. Надеюсь, парень это хороший; плати ему за молчание как следует. Советую тебе также привязать его к себе покрепче - непример, убийством; я в своё время, как ты помнишь, заполучил таким образом моего грека. Пока что прощай, Джонатан!"
А вот таким был текст шестого послания - оно было равно кратким, подобно пятому:
"29 марта 1881 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - огромный привет и пожелания всего самого наилучшего! Да, дорогой, мнеого воды утекло с тех пор, когда я "умер" - зато теперь я работаю с великим спокойствием и верой. Мне осталось совсем немного - чувствую, что скоро подойду к решению самой главной проблемы своей жизни - показать разницу между АВС и остальными компонентами. Я отказался от создания своей мечты - пусть её совершат и воплотят в жизнь мои потомки! - но внести в это свой вклад не я отказываюсь. Недавно я занялся промыванием реторт, когда внезапно подумал, что не стоит тратить времени на подогрев - эту вечную проблему множества исследователей. Я написал уже десяток томов по этому вопросу, а мой племянник уже давно начал насмехаться надо мной. Он утверждает, что я совсем позабыл о своей цели исследователя, став со временем писателем-фантастом. Что ж, пусть смеётся! Diabolus cum eum!* Доставил ли тебе Энтони мой рассчёт АВС на словах? Сам понимаешь, о таких вещах я никогда не решусь написать, да и никто из рыцарей тоже - вдруг письмо будет перехвачено? Тогда нам несдобровать - дело наше умрёт. А какой исход может быть худше этого? На этом заканчиваю, прощай."
Голова моя шла кругом. Итак, в последних письмах я напал на след моего слуги Энтони, который в то золотое время был ещё юношей. Значит, он всё знал о делах моегодеда; ему, судя по свидетельству рыцаря Готфрида, была доверена переписка. А если его руки уже замараны каким-нибудь преступлением - ведь Готфрид намекал - и довольно прозрачно, - что не мешало бы скрепить союз деда Джонатана и его молодого слуги убийством! Этого только и не хватало! Иначе зачем тогда Энтони держит в своём столе заряженное оружие?
Пока я читал следующие письма, Энтони, подобно призраку Смерти, стоял перед моими глазами. Что за заговор происходит под крышей моего дома? Что за тайные свидания в саду по ночам? Кем был второй исчезнувший человек и почему Энтони изображает немого? Что за сети плетутся вокруг меня и почему я оказался в них втянутым?
Однако, несмотря на эти ужасные тайны, я не смог удержаться, чтобы не познакомиться с оставшимися письмами.
"4 сентября 1915 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет и поклон до самой земли! Я нашёл подтверждение словам нашего любимого Учителя в текстах древнееврейской магии. Не помнишь ли ты историю о Големе, созданного в Праге знаменитым рабби Лёвом? Пусть это не особенно подходит к нашему случаю, однако принцип один и тот же. Не сомневаюсь, что мудрый еврейский раввин и наш Учитель, несомненно, знали друг друга и встречались; иначе как возможно объяснить такое наглядное совпадение? Естественно, что этот иудей берёт основой Каббалу и Шестую Книгу Моисея, которых вряд ли кто знал лучше него; впридачу, история сообщает, что подобных ему знатоков Торы ещё не бывало - ну, может, за исключением Баал-Шем-Товов. И это не легенда - это история! Исходя из такого положения нетрудно догадаться и сопоставить факт того, что и еврей, и наш Учитель шли к одному и тому же, только разными методами. Суди сам - операция получилась и у первого, и у второго. Поразительно! Интересно, какие добавки делал рабби Лёв Пражский в глаза своему творению? Я решил заняться исследованиями в области Пещерного Короля - тебя, Джонатан, несомненно, удивляет мой поступок, так как исследование это лежит далеко от нашей цели. Но, как ни странно это может показаться с первого взгляда, я увидел среди этих двух поразительную взаимосвязь, которая может привести если не меня, так моих потомков к полному успеху. Ведь это проще, чем полить цветы на подоконнике: если АВС соединить с кровью - появляется бурная тепловая реакция; а о чём говорит ритуал Пещерного Короля?! Это те же самые жидкие алмазы, но только в жидком состоянии, если, конечно, я могу воспользоваться подобной метафорой. И какой толк от параболических зеркал, если они настолько искривляют изображение на своей поверхности, что мы не в состоянии узнать в них себя?! Не видишь ли, что нам давно пора отойти от устаревших методов, которые в наше время не отвечают техническим достижениям? Я знаю и всегда знал, Джонатан, что ты никогда не любил новшества - Nihil innovatur, ni si quod traditium est!* - в этом ты можешь смело следовать за Пием Х; но не разумнее ли осмотреться на таком долгом и нелёгком пути? Судить лишь тебе; я же навеки остаюсь твоим верным другом и товарищем по оружию."
Я обратил внимание на дату письма - предыдущее из читаных мною было получено дедом без малого около тридцати лет назад. Наверняка между тем и этим письмами было ещё не менее сотни-двух, но куда они все подевались? Выброшены за ненадобностью?.. Да, в письмах было столько непонятного, что я серьёзно решил обратиться впоследствии к оккультной литературе, чтобы усвоить для себя хоть что-нибудь из всей этой таинственной белиберды. Вместе с тем я продолжил знакомство с рукой дедушкиного корреспондента.
"19 декабря 1916 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет! Даже не знаю, с чего начать - за последний месяц произошло большое количество разных событий, которые, несомненно, крайне заинтересуют тебя как и других рыцарей ордена.
У меня нет возможности писать много и долго; по-видимому, мне придёться излагать всё понемногу в нескольких письмах - а значит, мне ничего не остаётся, как начать с первых пришедших в голову мыслей.
Итак, высланный тобою материал я получил - это превзошло все мои ожидания, Джонатан! Прямо не знаю, как благодарить тебя за такой подарок! Есть некоторые новости из Ангии - помнишь ли ты лорда N-ского? Так вот, он тоже "умер" и теперь работает не покидая стен своей лаборатории. О Дьявол, желал бы и я всем нам такой выдержки и усидчивости! К прославлению имени нашего Учителя могу сказать, что и мои дела продвигаются не особенно плохо; скорее наоборот - я в восторге от своих последних экспериментов! Во-первых: мне наконец-то удалось полностью разобраться с теорией Ланграта, который, как ты помнишь, считает себя потомком и учеником Луллия; его алхимические исследования отчасти согласуются с моими интересами. Он утверждает, что целостность формы мёртвой материи не обязательна, если в неё добавить частички... сам знаешь, что он имеет ввиду. После этого мне остаётся вычислить экивалентность той субстанции, что наш Учитель именует "Пламенем" - значение, конечно, переносное - и залить кровью уже "горючее" вещество.
Далее. Твой дорогой АВС работает превосходно; никогда не пожелаю его лучшего действия. Я в восхищении, милый мой Джонатан! Это - первое значительное продвижение вперёд за многие годы post mortem meam.* Клянусь Дьяволом - ради этого стоило "умереть"!
Далее. При изготовлении аппарата поток массы почему-то выбивает из него штыри, крепления и капиллярные трубки - колдовство, да и только! Что я ни делал - ничего не помогает; видимо, сам Бог противится вторжению человека в такую область. Я пробовал освящённый крест, святую воду, даже причастие - ничего не действует. Хорошо, что это всего лишь побочное явление, иначе - будь оно основным - я давно опустил бы руки и письмо это было бы для тебя последней весточкой.
В "Книге Теней" упоминается интересный ритуал, который называется "Церемония Исхода и Службы". Он разделяется на несколько операций, строго исполняемые в течении шести дней, начиная от субботы.в следующем письме я вышлю тебе эту штуку - и будь я проклят, если она не натолкнёт тебя на интересные мысли! В своём последнем письме ты упоминаешь, что испробовав АВС на материале, получил хороший результат; поздравляю - это значит, что ты продвинулся далеко вперёд среди всех нас, рыцарей и братьев ордена. Сколько же тебе осталось ещё сделать шагов до полного проникновения в тайну, Джонатан? Немедленно сообщи о том своей рукой. Прощай!"
Девятое письмо было очень коротким; и несмотря на свою ничтожную величину, оно смогло ввергнуть меня в крайний ужас.
"10 июня 1918 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - поклон и сердечный привет! Извини меня за задержку, друг мой; по особой причине я старался не писать тебе из боязни скомпрометировать тебя и орден. Я не получил твоего последнего письма, потому что мой письмоносец угодил за решётку - о причинах этого мне хотелось бы пока умолчать. Мне пришлось убить его, чтобы не наболтал лишнего. Твоё письмо мне пришлось уничтожить - таковыми были обстоятельства - не читая. Кто-то навёл на нас сыщиков; следи за Энтони, не окажется ли он вражеским шпионом? И не дрогнет рука твоя - в случае подозрения пристукни его, послушай совета бывалого друга! Все, кто встаёт на нашем пути, должны быть уничтожены; нет времени разбираться - свой это или нет. Ведь мы, кажется, давно уже перестали делить людей на друзей и врагов; человек - значит, враг - и его необходимо устранить, пока врагов этих не стало больше. Прощай - и до свидания, Джонатан."
Задумываться над строками письма было незачем: эти убийцы и маньяки давали ясно понять, что готовы уничтожить любого - врага, друга, без разницы, - если кому-нибудь вздумается сунуть нос в их и без того ужасные дела. Мало им убийств "во имя торжества науки", так они с лёгкой руки совершают и случайные! Чёрт! И угораздило же меня затесаться - хоть и невольно - в такую милую компанию!
Мне послышались шаги за дверью - я моментально выхватил из кармана револьвер и взвёл курок. Нервы были почти на пределе... от узнанного из писем, от угрожающей мне опасности, от непонимания и дезориентации в настоящем... Тишина... Я вышел из-за стола, тихонько подкрался к двери и резко распахнул её - это Энтони в другом конце длинного коридора возился со щёткой. Я успокоенно выдохнул и, закрыв дверь, пошатываясь вернулся к столу. Десятое письмо легло перед моими глазами, и строки его снова повергли меня в ужас:
"19 февраля 1919 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет и пожелание доброго здравствия! Беспокоился ты напрасно - моя слепота оказалась не вечной, а только временной потерей зрения - поэтому спешу уведомить тебя об этом и успокоить. Со мною всё в порядке - на днях болезнь полностью отступила; я уж и сам, признаюсь тебе, перепугался до чёртиков! Сразу после написания письма думаю взяться за работу - ведь по вине моей слепоты она вот уже девять дней как не движется с мёртвой точки.
Итак, ты писал, что к тебе в лабораторию попала женщина - что ж, превосходное начало! Ты говоришь, что подверг её мозг прямому воздействию АВС и чего-то ещё - место, где ты пишешь об этом, немного стёрлось при доставке конверта и я не могу ничего разобрать; прошу тебя ещё раз выслать мне рецепт. Надолго ли ты обеспечен кровью, милый Джонатан?
Пишешь, что её запасов тебе хватит ещё на год с лишним, но ведь и мне известно, как расходуется жидкость при смешении с АВС... Что ты ещё придумал - ввести в мозг тинктуру?! Меня это потрясло - почему я не понял столь элементарной вещи? Возможно, это и есть тот самый утерянный элемент, после обнаружения которого дело наше пойдёт в гору. Я пробовал проделать опыт над собачьим мозгом, но у меня ничего не вышло, поскольку разница между мозгом собаки и человека очевидна. Ответь мне, Джонатан, на такой вопрос: как ты считаешь, можно ли без риска для жизни использовать цианистый калий? Мёртвой материи, конечно, всё равно, но ведь и она, чёрт возьми, не умирает полностью! А у меня теперь, как назло, нет ни одного подходящего трупа; в ближайшее время я собираюсь достать парочку в морге - через подставных лиц, естественно; а если материала не будет или мне в нём откажут - чёрт с ними, обойдусь и без этого! Знаю лишь одно - свою работу я сворачивать не собираюсь, и если понадобиться - сам выйду из укрытия на большую дорогу и вернусь с ещё тёплым мертвецом... Понимаю - осторожность превыше всего; осторожность и тайна - таков наш девиз, но я и не думаю давать кому-либо повод заподозрить мой дом в каком бы то ни было преступлении. Ах, как тяжело иной раз свыкнуться с мыслью, что ты уже "мёртв"! Ничего - успокаиваюсь тем, что страдания мои во имя науки... и, конечно, ради всего остального. Прощай, Джонатан, до следующего письма."
Меня уже не страшили страшные описания издевательств "учёных" над своими жертвами; я совсем онимел от ужаса и читал написанное больше машинально, лишь пробегая по страницам глазами, зачастую даже не вдаваясь в смысл текста; однако мне показалось странным выражение "во имя науки... и, конечно, ради всего остального". За столетия, значит, наука успела отойти на задний план и теперь рыцари ордена вынашивали какие-то другие идеи? Я вздрогнул и принялся за предпоследнее послание.
"25 января 1920 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет с нижайшим поклоном! Дорогой мой друг! Кажется, перед моими глазами вновь заблестел некий лучик надежды; всё идёт хорошо, а причина тому - ты! Лишь недавно я поверил всей душой в истинное действие твоего АВС; только, по-моему, в нём чего-то недостаёт. Мне почти удалось создать новое существо - мыслящее, двигающееся, вполне разумное - только оно спустя короткое время неизменно распадается на части. Вот и ты пишешь, что у тебя самого повторяется та же история: стоит только приблизить окровавленные мозги к созданию, которое выращивалось нами и нашими предками на протяжении столетий - как оно тут же распадается! Какая неудача, милый мой; она совсем выбила почву у меня из-под ног. Нельзя ли что-нибудь придумать, что-нибудь изобрести - ведь удача почти в наших руках! Существо почти создано, многовековой эсперимент почти закончен. Никто из рыцарей ордена об этом ещё не проведал - многие из них до сих пор только решают головоломку трансформации - и лишь мы с тобой настолько близко подошли к Свершению. Я нервничаю целыми сутками; постоянно испытываю, пробую то одно, то другое - ничего не действует, Джонатан! Нельзя ли нам с тобой - посли стольких лет разлуки! - встретиться и попробовать вместе? Мы соберём все имеющиеся у нас материалы - и удача наверняка улыбнётся нам. Может, попытаемся, друг мой? Подумай, но до поры до времени - прощай."
На протяжении всего времени, что я читал письма рыцаря Готфрида, адресованные дедушке Джонатану, меня не отпускала дикая мысль: что означает его выражение "после смерти"? Как он мог писать письма, если он умер? И тем более - каким образом он надеялся на встречу с дедом по той же причине? Дело ясное - "после смерти" значит нечто иное, чем просто смерть; скорее всего, этим обозначается переход на некий новый уровень; насколько я понимал, такие вещи довольно часто практиковались у магов и жрецов многих тайных культов. Похоже, что что в данном контексте письма имеется ввиду именно такой смысл выражения.
Я развернул последнее письмо на двух листах; впрочем, оно только для моих глаз было последним. А может, и нет - ведь дедушка недавно умер и, - к сожалению или к счастью, - умер по-настоящему. Мне было совсем не интересно читать о дальнейших поисках рыцарей ордена - и так всё было ясно; я читал письмо ради того, что оно было последним, без каких-либо муслей что-нибудь в нём найти. И тем не менее это письмо оказалось большей находкой, нежели все предыдущие; и я благодарю Бога, что оно вообще попало в мои руки. Вот о чём в нём говорилось:
"10марта 1920 года. Рыцарю Джонатану Бейтсу от рыцаря Готфрида Теммера - привет! Я понимаю, чем продиктован твой отказ от нашей встречи, Джонатан - конспирация и прочее - может статься, что ты прав. Мы не должны встречаться иначе, как только на Торжестве ордена, которое уже скоро состоится. Ты пишешь, что тебе тоже пора "умереть" и что ты задумал разыграть целый спектакль по этому поводу - приветствую такое решение! Что ж, друг мой, "умри" - я без тебя очень соскучился на том свете (прости за невинную шутку!). В письме ты упоминаешь, что на своё место в доме ты нашёл двоюродного внука - не подкачает ли он, хорошо ли ты его знаешь? Не сорвёт ли он всех планов, не разрушит ли всех надежд? Верю тебе, Джонатан! Ненадёжных выходцев ещё никогда не было из твоей семьи - бездельников или предателей, - поэтому я считаю, что ты можешь спокойно "умирать". А то, что ему скоро тридцать пять - это вполне подходящий возраст для того, чтобы продолжить дела предков. От всей души приветствую твою "смерть", Джонатан!
Немного о делах. Что говорить, я усердно продолжаю возиться с колбами, ретортами, кровью и мозгами. Никакого продвижения - распад, да и только. Пытался поочерёдно добавлять металлы и соли в твой АВС - тот же результат. Молекулярная структура остатков преппарата, по-видимому, не желает их принимать... не может сливаться с ними. Диффузия... впрочем, я буду искать дальше - ведь до разгадки совсем недолго: год-другой, если доживём - тебе, как я знаю, в этом году должно исполниться восемьдесят четыре, а мне - семьдесят шесть. Однако надежда не покидает меня - я не умру, пока нам с тобой не удасться создать целое, самостоятельное существо; не умру, пока не доживу до такого триумфа! Пусть время летит - тем самым оно играет нам на руку, потому что с каждой векундой мы стремительно приближаемся к великому открытию. Прощай и не забывай меня, Джонатан! С нетерпением жду твоего письма."
Я собрал все письма, вновь перевязав их лентой как и раньше, и положил пачку в вверхний ящик стола; после закурил трубку. Дрожь оставила меня - и какое удовлетворение почувствовал я от прикосновения к револьверу в кармане! Слава Богу, что я ещё не совсем беззащитен!
Последнее письмо стало для меня последним ударом - по нервам и по сердцу. Какую это ещё комедию хотел разыграть дедушка Джонатан и потом умереть? И, чёрт возьми, о ком это пишет рыцарь Готфрид? - тридцать пять лет, двоюродный внук господина Джонатана Бейтса - помилуй Боже, ведь это обо мне!!! Откуда он вообще знает о моём существовании?! Ну, пришло мне в голову, это элементарно - дед мог известить своего друга письмом, чтобы рассказать обо мне. Тогда непонятно другое: какая роль в этой игре отведена мне самому? Подсадной утки? Конечно; но главный вопрос в другом - зачем я им вообще понадобился?
Я провёл в раздумиях больше часа, но так и не смог придти к какому-нибудь выводу. Слишком много тут было непонятного; и всё это непонятное громоздилось одно на другое. Очевидно одно - я втянут в какую-то тёмную историю, где играю в игру будучи совершенно не знаком с правилами. Чем она должна закончится - одному Богу известно, да ещё тем, кто эту игру придумал.
Не стану скрывать, что после ознакомления с письмами, которые как-никак о многом мне поведали, я начал опасаться быть в особняке; меня угнетало присутствие молчаливого слуги, и вообще нависшая надо мной, подобно грозовой туче, готовой пролиться на землю страшным ливнем, ужасная тайна. Мне было необходимо сходить в город и побродить по улицам, дабы успокоить нервы; а заодно и заказать по телефону бригаду мастеров из соседнего городка или деревни. Когда они появятся, то мне уже не будет так жутко. И ещё: мне следует изобрести какой-нибудь благовидный предлог, чтобы уволить Энтони со службы; меня не страшило то, что я поступаю вопреки последней воле дедушки Джонатана - просто до смерти хотелось отделаться от человека, который при обращении к нему молчал, прикидываясь немым, а в ящике стола хранил заряженный и готовый Бог знает для какого дела револьвер.
Я спустился по лестнице - Энтони занимался поливкой цветов в главном коридоре и протиранием от пыли картин и статуй.
- Энтони! - я всячески старался придать своему голосу необходимую хозяйскую беспечность. - Я собираюсь в город; мне надо срочно выписать рабочих, поскольку от переделки здания я не собираюсь отказываться; заодно и прогуляюсь... - подумав, я решил добавить для пущей важности. - Вернусь, скорее всего, к ужину, но могу и опоздать - ведь я и так сижу здесь, как крыса в запертой крысоловке, уже целый день. У себя дома я к такому не привык.
Энтони поклонился мне - он явно не имел ничего против, чтобы я убрался из дому. Я повернулся и пошёл к себе в будуар надеть плащ и взять зонт - погода успела смениться на туманную и пасмурную.
Стоило мне выйти за ворота и начать спускаться с пригорка, как я стал немного сожалеть о том, что покинул особняк - ведь за время моего отсутствия старик может снестись со своим сообщником; возможно, мне следовало бы остаться, чтобы держать слугу постоянно на глазах. Но в то же время - стыдно признаться - мне было страшно проводить время с таким человеком под одной крышей. "Будь, что будет!" - решил я и тем облегчил душу; подойдя к мосту, я всё же обернулся на "Дом Проклятых"...
Порасспросив прохожих, которые не особенно обращали на меня внимание, я направился прямо в почтовое отделение N. Расстояние до него оказалось немалым, но я принял решение пройти его пешком, чтобы убить время. Несколько раз случайно оборачиваясь, заинтересованный старинными строениями и улицами, я замечал, что за мною следует какой-то человек. Сперва я не придал тому значения, считая, что какой-нибудь местный зевака, наслушавшись сплетен о моём роде, решил разузнать побольше других о моих действиях; но, нет - человек то исчезал, то появлялся, да и на праздного зеваку был вовсе не похож. На одном из бульваров я чуть не столкнулся с ним нос к носу, собираясь спросить, какого чёрта он так интересуется моим передвижением, но он проворно юркнул в один из фруктовых магазинов на площади. Я подумал, что отделался от этого соглядатая, но не тут-то было - он снова и снова плёлся у меня на хвосте.
Человек этот был средних лет, но чрезвычайно проворен; однако при его внешности играть роль шпиона было очень трудно - его выдавали рыжие волосы, которые мой глаз распознавал в толпе моментально. Шпион должен быть незаметным, а моему соглядатяю это никак не удавалось, если только у него не было такой тактики. То он заговаривал с кем-нибудь на улице, то входил в магазин, то наклонялся, чтобы завязать шнурок ботинка; мне даже пришло в голову, что, может, он вовсе и не следит за мной - просто мои нервы и воображение настолько расшатаны, что готовы видеть наблюдателя в любом идущем за мною человеке. А он совсем не скрывался - просто шёл за мной и всё.
Так мы с ним и дошли до почты - и к моему удивлению человек этот смело вошёл в здание вслед за мной. Тут, хочешь не хочешь, мои подозрения разом воскресли с прежней силой - я сам начал следить за ним. Однако он, не обращая на меня никакого внимания, сел за один из столов и, достав из кармана плаща синий конверт, стал медленно надписывать его. Я тем временем подошёл к окошечку мнформации и сказал миловидной девушке, что хочу выписать бригаду каменьщиков и электриков; работник почты мило улыбнулась и ответила, что этим занимается некая фирма в соседнем городке, в которую я вполне могу позвонить прямо отсюда - посылать-де телеграмму не имеет смысла. Какой-то старик в это время вышел из телефонной будки - и я поспешил занять его место.
Поговорив с представителем строительно-реставрационной фирмы, мы сошлись на том, что не позже завтрашнего утра бригада из четырёх профессионалов уже будет у меня; я, конечно, настаивал, чтобы люди выехали прямо сейчас, но мой собеседник уверял меня, что это невозможно. Мы условились о задатке и я сообщил фирме свой адрес.
Уладив, таким образом, свои дела я покинул переговорочную будку, заплатив кассиру за междугородний разговор; и тут же отыскал глазами моего "соглядатая" - тот преспокойно что-то писал, по-прежнему сидя за столом. Я остановился в углу зала, делая вид, что внимательно изучаю настенное табло с указанием цен за переговоры с городами иностранных держав; для пущей важности я даже достал записную книжку, в которую время от времени заглядывал с самым деловым видом. Незнакомец закончил писать и подошёл к окошечку кассира, что-то у него спрашивая; я стремительно отвёл глаза в сторону. Потом человек этот направился квыходу; я последовал за ним, поменявшись, таким образом, с ним ролями - теперь следил уже я. Только теперь я увидел, что мой "соглядатай" быстрым шагом стал удаляться, пока не исчез на одной из прилегавших к площади улиц; мне стало ясно, что я ошибся - и тогда я поплёлся назад, домой.
Итак, бригада мастеров должна была приехать утром, самое позднее - после обеда; мне предстояло провести в своём одиноком заключении ещё одну ночь. Я сказал Энтони, чтобы он прибрал несколько комнат на втором этаже по соседству с моими аппартаментами и подавал ужин на стол; также сообщил ему, что безмерно устал от прогулки по городу и сегодня собираюсь пораньше лечь спать. Естественно, что этого у меня и в мыслях не было - просто я хотел поскорее усыпить подозрительность слуги, если такая была.
После молчаливого ужина я отправился к себе; первым делом заперся на ключ и осмотрел свой револьвер - он был готов к любому сражению. Часы показывали четверть одиннадцатого; темнело - и туман почти полностью скрыл панораму города от моего взора. Мне пришло в голову, что следует посидеть при зажжённых свечах не более получаса, а потом погасит свет - пусть старый слуга полагает, что его глупый хозяин уже видит десятый сон.
Так я и поступил, предоставив Энтони считать, что я сплю, хотя сам удобно расположился в кресле перед закрытыми дверями балкона - через них мне был прекрасно виден весь двор. От чужого взгляда меня защищали тяжёлые шторы - но мне было видно всё. Я подумал, что в скором времени - ещё до двенадцати или раньше - туман переберётся через забор и утопит собою весь сад; в таком случае я мало что увижу сквозь его тяжёлую пелену. Но делать мне ничего не оставалось - я лишь поудобнее устроился на своём седалище, закурив трубку и откинувшись на спину.
Час незаметно тянулся за часом, когда я внезапно услышал внизу на крыльце осторожные шаги - мне даже подумалось, что я ослышался, настолько тихо они прозвучали. Балкон мешал мне увидеть, что происходит подо мной; но я прижался лицом к стеклу окна и стал ожидать появления таинственного посетителя. Туман гулял по саду хозяином; время от времени налетал ветер, гоняя по земле его белые клубы, которые неохотно перемещались под его дуновением с места на место, цепляясь за деревть, кустарники... Это был Энтони - он спустился по парадной лестнице во двор - его фигура и лицо были мне очень хорошо различимы благодаря опять-таки лунному свету; он постоял немного и, пытаясь не шуметь подошвами о гравий, устремился в сад.
Я понял, что не имею права терять ни секунды времени - Энтони движется медленнее меня и от моих ног ему не уйти; взяв оружие в правую руку я прямо в тапочках выбежал в коридор, а оттуда - на холодную улицу. Силуэт слуги мелькал передо мной в тумане среди деревьев - я неминуемо настигал его. Тапочки мои совсем промокли от росы, но благодаря меху совершенно не издавали хлюпающих и чавкающих звуков от соприкосновения с травой или гравием - Энтони никак не мог слышать меня. Туман, который поначалу мешал мне вести наблюдение за Энтони, теперь обратился в моего верного союзника: он укрывал меня не менее надёжно, чем стволы деревьев, за которыми я прятался по мере моего приближения к слуге.
Несомненно, лженемой искал встречи с сообщниками - иначе зачем он тогда вообще вышел в такую погоду из дому поздней ночью? Несомненно, что эти рыцари ордена наверняка замешаны в его ночных путешествиях и мне страстно хотелось увидеть кого-нибудь из них перед дулом своего револьвера... настолько страстно, насколько Энтони спешил с ними на встречу.
Наконец Энтони остановился возле того самого дерева, у которого я видел его прошлой ночью разговаривающим с незнакомцем; я предположил, что это место - постоянное для их встреч, и стал терпеливо ожидать появления его сообщника. Моя рука с револьвером дрожала, но не от холода и сырости, а от крайнего напряжения: вдруг сегодня появится не один, как прошлой ночью, а несколько человек? Я, конечно могу застрелить двоих-троих из них, но Энтони прихлопнет меня, если оружие у него с собой. И где гарантия, что другие тоже не будут вооружены? Однако теперь думать мне было необязательно - от меня требовалось только видеть. Энтони поднёс левую руку близко к глазам; я долго не мог понять, что он делает, но потом до меня дошло, что он пытается узнать точное время. Без трёх два. И тут, к моему изумлению, Энтони медленно двинулся вдоль забора - точно так, как это делал вчерашний незнакомец. Я, в свою очередь, прячась в тени кустов, незаметно последовал за ним.
Получалось, что я ошибался - сегодня у Энтони встреча назначена не здесь, а где-то дальше. Вдруг это вообще за территорией моих владений? Неужели я побегу в тапочках по росе за моим старым слугой чёрт знает куда? Но тут же одёрнул себя, сказав себе мысленно, что если потребуется, то побегу вслед за Энтони хоть босиком и хоть в центр города.
Тем временем слуга остановился возле стены в том месте, где я потерял следы незнакомца и уставился на неё, будто видел впервые. Я следил за всеми его действиями. Затем он заслонил от меня спиною часть стены; я предположил, что старик ощупывает какое-то место на ней - это можно было заключить по движениям его рук, - как вдруг в стене образовалось ровное прямоугольное отверстие, из которого хлынул яркий электрический свет. Я стоял как громом поражённый - так вот каим образом исчез незнакомец! Энтони преспокойно шагнул в проём; из моего убежища в кустах было видно, как он исчез внутри стены и та вернулась в своё прежнее положение. Я стремглав выскочил из кустов и кинулся к забору - в стене не было ни трещинки, показывающей, что секунду назад в этом месте камень отходил от камня.
Я тщательно ощупывал стену в том месте, где это делал Энтони, надавливая всеми пальцами на каждый сантиметр нужного участка, бил даже кулаками, однако добился немногого - вход в стену так и не открывался, как я ни старался это сделать. Трудно было поверить, что с минуту назад в стене исчез человек - и только его следы на земле перед забором явно свидетельствовали, что мне это не предвиделось.