Исаев Зелимхан Алиевич : другие произведения.

Иди, займи артиллериста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   Иди, займи артиллериста.
  
   Роман.
  
  
  
  Не слишком рано, не слишком поздно
  Трогаться в путь, полируя уменье.
  
  Гонит ли дождь поутру
  Рассечённую память на слалом секунд
  Или повсюду идут братанья биноклей,
  Отчего же тогда так весна безотрадна
  И гибельно лето судов положенных в голос.
  Омой же язык на ветру,
  Среди брошенных труб соло руин Сципиона,
  На движенье воды брось цветы кровотеченья,
  Омой нападенье тока бьющего птиц,
  Отведи от меня кардиналов решенья.
  Чертят лилию так:
  Ненароком рог протрубит,
  Серенада умолкнет стыдливо,
  Топчет туман неуклюже поля декабристов-сравнений,
  Груз созвездий осла соберёт города,
  Мокрой осени блиц осыпанья,
  Поступь грека на классике звёзд.
  Да совершит Господь благодеянья
  Не удаляя кровь единорога.
  
   Я пил из черепа сентенций
   Шипучий шнапс родных мне ямбов
   И на ладони резиденций
   Не отдалялась дань преамбул.
  
   И солнцестоянье артикля,
  И клипсы мнений,
  Я бы сказал и так, но будет не очень бело,
  Да, города несут совершенство мелодий,
  Да, это так, но частично,
  Да, это брак севера и постоянства,
  Но всё-таки вода предваряет всходы
  И атлеты-слова, и сопенье пришкольного,
  И не идентичность часослова,
  И покров настроений,
  И стекло сопоставлений,
  И реноме метричности,
  И корни недо-
  Разумений,
  И оснащённый циркулем рассвет,
  Свиридов и кларнет тестирования,
  О, нет, не намечай чего-то встречного,
  Иди ненадёванным,
  Раздвинь невнимательность
  И вечера надвинутся на скалы лекаря,
  И веер привнесёт восторженность,
  И никому не надо пояснять нанесённое,
  
   Безответность, скорее, ущерб посыла,
  Задача нечто обратное времени их отсутствия,
  Благообразность-нежеланье выйти за рамки
  Сведённого поля,
  И время обретать невесомость соитий,
  И время трудиться дождям местоимений,
  И время мятой идти над факультетом тандемов.
   И время обескровить Ватерлоо,
  И время беготни проснувшихся букв,
  И время обезличить то, что дано чаепитием,
  И на шарады одинаково кивает вердикт,
  Теряется контральто и табакерка картавит,
  Венчаньем пренебречь ли ради чего-то скользкого.
  
   Рыдания волны стелились ли на скатерть
  И бренди настоял на равенстве имён,
  И следует озон стихией альма матер,
  И осыпает снег соития времён.
  И первенец воды сойдёт на лёд дистанций,
  И сонм початых вин визирует хорей,
  И синий мёд наяд, и орхидеи станций,
  
  И именины слов, и днище кораблей,
  И веер развернёт застенчивость мелодий,
  И гостьи подчеркнут равнение угодий,
  И перечтёт Коран певучий батальон.
  Когда прошенье губ настелется на платье
  И разношёрстный стих найдёт себе собратьев,
  И набредёт на то, к чему не склонен он.
  
  И видится их времени, что сад
  Себя не проецирует на Брамса,
  Что шествие колонн врачует трасса
  И соплеменность привлекает над
  Дагерротипами потомство станса,
  И ключник, и крыжовник над водой,
  И освещён штандартами Гораций,
  И блекнет Илиада декораций,
  И голоса подвигнуты резьбой,
  И нет уже соратниц среди станций.
  И пчеловодство посягает на
  Крестины слов и отсвет эполета,
  Кладёт фаянс аккорды семицвета,
  Лужайка, жалюзи и грудь полна
  Бокалами и янтарём завета.
  И речь регалий, обнесённый сквер
  Её определит среди камелий
  И увлекут сподвижницы артерий
  Соборы, менуэты, стратосфер
  Коснувшись нотами мадеры,
  И сходится их время на алтарь
  Кладя соотнесённые бригады,
  И вернисаж, и саженец Гренады,
  И вычленивший заданность квазар
  Зарёю губ ложатся на громады.
  
  О сколько их не обретает плоть,
  Так, серенады не надеясь на
  Развёрнутость, пройдутся ли по степи,
  Не полагаясь на уступчивость, Асклепий,
  Так нам дано не наступить на рост,
  Когда мы привлекаем только кости
  И рёбра дней надвинутся на склепы,
  И отрядятся совещаться цепи.
  
  Я знаю, что на кончике пера
  Луара и мошкара
  Противодействуют центурионам,
  Что бородавки сродни казуистике,
  Что метричность дождей не ложится на скверы вождей.
  
  Да не очистит берег их Китай
  И Падуя не наметётся ль вскоре
  На зимний лес, весы, на горностай.
  Безумному едва ли нужно море.
  И корень атакован, и Белград.
  Нет, не проявит контуры Руана,
  И на ступни садятся пеликаны
  И к пойме губ присовокупят ярд.
  
  Её стихия- Исидора.
  И поступь браги восстаёт,
  Кивают на конквистадора
  И перья шляп, и водомёт.
  И нет уже неоназваний.
  Паркет ли трётся о кессон,
  И постигают эхо зданий
  Сводя их пристань и виссон.
  
  Вонзить ли стяг в полушария метода,
  Навлечь ли чаепитие на прораба дистанций
  Или отвлечь наитие трескотни,
  При кораблях вода неудержима,
  Но это не значит, что дань пилигрима
  Недостаточно развита,
  Я поднесу тебе берег герольда,
  Соотнесу велеречивость,
  
  Подступлю к канцонам,
  Но ты однажды в пыли полупрозренья
  Прочтёшь, кто как одет и где им выйти.
  
  И каприз сведённого,
  И бриз заземелья,
  И млечных форм сочельник,
  И понедельник выжатого из Генуи подтекста,
  И брошены лилии ради моржей,
  
  И сходятся кубки среди сторожей,
  И неочёсанность сравненья,
  И перегибы подчиненья,
  И арестованность свеченья,
  И фужеры удлинят ли дактиль,
  И трактир приютит ли Арнольда,
  И парк преображенья,
  И Женева новообращенья,
  И купаются в образах снова
  Обесчещенность и Казанова.
  
  Господь, Господь отдай караты
  Или это адвокаты
  Пританцовывают там,
  Где вещественны закаты.
  
  И время отозвать Птолемея,
  И время швырнуть на столы пучок редиски да эпопею,
  И время браться за то, что обезоружено,
  И время принять лишь то, что отутюжено.
  В ней форма суть томленье джаза
  И некому поднять платок,
  И бисер не вручает Аэлита,
  Быть в стороне от больших дорог
  То же, что подписать себе некролог.
  
  Слышно как каменный рот спросонья зевает
  И диспутируют солнце и ветер.
  
  Я мог бы на балконе
  Скрестить шпинат и кроны,
  Я многое переиначу,
  Приду и обозначу Эвридику,
  Я мог бы глаз зари
  Поднять и осветить им дом Кюри.
  И румба, и гекатомбы,
  И вернисаж, и тромбы,
  Что мне идти нельзя
  Сквозя заречьем магистрата,
  Что отщепенцы-слова
  Суть почерк конокрада,
  
  Что движенье суть инерция цветенья,
  Нет, я себе не разрешу
  Бискайский залив и анашу
  Отправить к праотцам,
  Я знаю, что ушу категорично,
  Я вижу на сажень,
  Как потчует женьшень
  Забредшую азбуку,
  Я вижу, как съедаются малыши,
  Как обозы и барыши
  Шествуют по
  Уравнению и депо,
  Я многое извлеку
  Из того, что Баку
  Соотносит гирляндой,
  Что коты сопровождают незнакомца,
  Что Аристотель твердыня дальнозоркости,
  Что в самом трудном из начал
  Вас отошлют туда, где причал
  Повествует о поножовщине, и будет каждый из горилл
  Швырять их челюсти на шпиль.
  Чтобы подняться туда, где никто ещё не был,
  Вам надо идти Торквемадой,
  Диким слогом или магом
  Двинуться к берегам неоБритании,
  Над Ниагарой разбить ли шатры
  Или подручным Куры вручить иллюминацию,
  
  Я излишне строг к офонарённости,
  Ну, скажем, одарённости,
  Дело в том, что пассажиры
  Суть расстоянья в числах.
  
  И стригутся ли сектанты,
  Убаюкают куранты
  Их рассветы и вода
  Обезлюдевшие главы
  Наведёт на переправы.
  
  Я приведу к тебе
  Белоруссию и Любэ,
  И будет спорить над калошей
  Соотнесённое Хаврошей,
  И будут теребить броню
  Амуниция и авеню.
  
  Да не взойдёт архаикой звезда
  И перламутр да остановит время.
  Их каторгу да приютит руда.
  Анапесту едва ли нужен ворот
  И присягнут гортензии мосты,
  И тороват на зареканья молот,
  И блюда не доходят до Читы.
  
  Никого не будет вскоре
  Лишь над пальмою латынь
  И сутулятся в мажоре
  Прародители крестин.
  И скрещенья возвещают
  О политике планет,
  Вознесение встречают
  Сорванцы и амулет.
  Или прочерку неймётся
  Прорасти над синевой,
  Или чей-то голос вьётся
  И балконится конвой.
  
  И время тормошить уснувшие страницы,
  И время ретушировать бойницы,
  И касаются снова актрис
  Децибеллы и кипарис,
  Я накину ль на Каледонию шаль
  И театрал примкнёт к астронавтам.
  
  И перископ определяет то,
  Что движется, себя не постигая,
  И канифоль обяжет фаэтон
  Фату и речь сложить на двери мая.
  И шлются на канцоны словари,
  И ранец оприходует кометы,
  Числительным взойдут ли дикари,
  И чей-то вздох суммирует монеты.
  И образы себя не видят там,
  
  Где междометья жадно пьют уроки,
  И каламбур восходит по слогам
  И винегретит пройденные строки.
  И видится их темам что концы
  Предполагают гавань недоносков,
  И Фейербах хевронит их крестцы,
  И сталь секунд лютует на обносках.
  И видится их детям что пруды
  Едва ли не причастны Атлантиде,
  Что, наконец, дочерние труды
  Не предвещают шествие хламиде.
  И берегам уже не надо ждать
  Пока их пальцы отрядят сопрано,
  И с призраками время коротать,
  И налегать на ноги Тегерана.
  И видится свидетелям что дар
  Себя не проявляет над Адамом,
  И Лазарю мерещится, что шар
  Ударится об арию фонтаном.
  И чья-то тень приводит скрипачей,
  И истины ложатся на Гоморру,
  И четвертуя признаки ключей
  Их челядь провоцирует каморру.
  
  И восклицанья приведут подруг
  И лягут на следы окостененья
  Плащи и шепоты, и полукруг,
  И ореол линкорит привнесенья.
  И качество воздействует на дань
  Как сходство улиц на Апокалипсис,
  И трижды окольцован ли майдан,
  
  И люстры, и иксы, и джаз, и миссис.
  Венгерятся исходным паруса
  И Ситроен над ленчем прояснится,
  И гладью дев резонят волоса,
  Метелицей цирконят плащаницу.
  
  И беседуют в сетке дождя
  Менуэт и вожжи сводя
  Полутона парадиза.
  И полубуквы,
  И бутон напутствий,
  И либретто Таиланда,
  Я выжму ли из гетто
  Введённое вендеттой,
  И время подглядеть за той
  Чья поступь эклектична,
  И каретятся слова,
  И лютики уже
  Проповедуют протеже
  Лекарством от щигалёвщины,
  Я знаю, что пробью тоннель
  Сквозь одичалость и шинель
  Отдаст вам скатерть танца.
  И воскресить идальго,
  И Понтиак, и манго.
  
  И также как жаре присуща пыль,
  Мне свойственно вести себя по лаврам,
  И метроном, и в дарственной ковыль,
  И либериец- стих над бронтозавром.
  
  Покинь меня кровопролитьем губ,
  Я аист, аист, чернорукий демон
  И вознесённый солнцем ледоруб
  Расставят то, к чему причастен Неман.
  
  Я приду, когда расстелет осень
  "Ахи" на значение звезды
  И свисают с окантовки сосен
  Чернопрудье, негры да бинты.
  
  И время оранжевых сравнений,
  И время кодировать диалог гербария и настроений ритма,
  Я знаю, что задан терминологией спирта,
  Пристань одета ль так, как эпилептик
  И покойники-слова отзовутся на позывные
  Центрфорварда классики полей.
  
  Балюстрады, балюстрады
  И как будто бы ограды
  Прячась, сходят с колесниц.
  И ворчливые вязанки,
  И домкратятся лежанки,
  И в исподнем партизанки,
  В ожерельях куртизанки,
  И фристайл, и клеёнки,
  И ревнивые мошонки,
  Ну же, ну же конкурсант
  Или прочерку видней,
  Кто садится на коней.
  
  Я знаю, что преддверия секунд разомкнуты
  Ради томленья фонетики,
  Аристократы-слова преобладают там, где низины
  Равняются на развитие волости,
  Здесь иногда поют о том, что встрепенёт их тину,
  Пробиться ли туда, где веселятся годы,
  Где ткутся одеянья идиом.
  
  Восславим этот край,
  Роняя водопады
  И предположим май,
  И иже c ними даты.
  Перевернём мосты
  И стансы над Рубасом,
  Набухшие хребты
  И тамбур над Парнасом.
  
  Съедается ли дань вещей
  И акробатика посылок,
  И бубенцы, и брадобрей,
  И баядерки над текилой,
  Борцы-слова глядятся ль в воды
  И лучезарится монтёр,
  И, улыбаясь, полотёр
  Шарманит скобкой непогоду.
  И рыженосец акростих
  И тот, чей образ хирургичен,
  И возглас, сложенный на них,
  И кеды тех, кто титаничен.
  
  Отойду ль к кларнетам Миннесотой,
  Вычту ли из чисел рубежи,
  
  Видишь, ямб подвигнется тойотой
  И омоют якорь миражи.
  
  Подотчётен их язык,
  Пилотируют романсы
  И букетится ярлык,
  И вальсируют авансы,
  И над кожей расстояний
  Отшлифуются миры,
  И роялится Майами,
  И на шлёпанцах пиры.
  
  В ней кодекс чтит лишь орган речи,
  Пустынник-слог ликует там,
  Где черепашество и вече
  Кольцуют лепет шифрограмм.
  
  И водопадится каньон,
  И над ретортой Авиньон
  Нет-нет да выскажется желчью.
  
  И в звуке плоскостей и в том, как вьются объясненья,
  Черты учителей смещаются мансардой
  И в том, что Леонардо
  Определил бы как извёстку уравненья
  Листаются и падают полярники-слова,
  И зёрна изреченья,
  И в альянсе
  Секретаря и рецептуры
  Романятся Гольфстрим и данницы миниатюры.
  И время не вспоминать о том, что залежалось,
  И время бежать впереди обещанного,
  И время заблудиться там,
  Где местность чёрных телеграмм
  Кладётся на арфиста.
  Арктический словарь не обещает всходов
  И авторы предпочитают теме
  Прологи самоходства,
  Здесь ни к чему сходить со сцены мастурбантом
  И ноты мёрзнут, прежде чем
  Вам воздадут репатриантом.
  Буквальность-зрение крестьян,
  Но слух антенны
  Считает всё, включая гены,
  Лишь психикой сошедших кораблей.
  
  Я знаю школа, освещая шаг
  На лилипутстве сходится лошадкой,
  Сожительство ли платит над площадкой
  За тех, кого насилует овраг.
  
  И бинтуются мимозы,
  И буксуют абрикосы,
  Волосатые кокосы
  И суждение, и тросы.
  
  И ясной девы видеообзор
  Прощает солнышку картавость
  И неизбежно кучерявость
  Сужает лунный кругозор.
  И в парике ли выглянет рояль
  И, мастурбируя, рванутся роты,
  Одеколон, прононс икоты,
  А впрочем, нет, а впрочем, на мистраль
  Не претендуют парники и квоты.
  Сотрётся ли и то с лица земли,
  Что будущему видится крестьянством,
  Склоняются ли ивы над пасьянсом
  И знак лекарств визируют ослы.
  И в ноздрях чисел замирает бег
  Ещё недавно мускулистых версий,
  И книгочей, и звездочёт, и мерсы
  Пророчеством выписывают чек.
  
  И будут мертвецы оплакивать младенца,
  И будет подан бюст оратории,
  И будут висеть на носке акватории
  Регламент и рижанин,
  Власть Христа распространяется постольку,
  Поскольку в нём отсутствует южанин.
  Я ковыляю кое-как
  И упражняюсь большей частью фреской,
  Я жажду ли отнять ларец
  
  У икроножных мышц орангутанга,
  Соединить ли Акапулько и наважденье тканей,
  Прицепиться ль к тем, чьи радости бритоголовы,
  Чьё слово само собой перекуёт
  Латинян на щиты Айовы
  И пепел выращенных строк
  Определит, как запад Иеговы.
  
  И буржуа рядится ли в цветы,
  И на доске курсируют этюды,
  И рифмоплёт дождинками прелюдий
  Соизмеряет токи и холсты.
  
  Набухнет буквами лицей
  И осенённость юной лиры,
  Марихуана и Орфей,
  И оттеснённые факиры.
  
  На лёд лица сложите кости
  И пригласите альпиниста,
  И если строчка не мясиста
  Швырните время в пианиста.
  Разденьте образ и на дне
  Вас обезличат вагонетки,
  И сладкогласие виньетки
  Пройдётся зябью по спине.
  
  Я знаю, измы осыпая сад
  Преобразуют поселенья,
  Неологизмы и распад
  Лишь подтверждают утвержденья.
  
  В ней возраст суть судьба шахини
  И крестоносцы на пути,
  И одноглазые рубины,
  И тел сплетенья взаперти.
  
  Я мог бы вычленить из множеств
  Соотнесённое Альенде
  И точку точно также гложет
  Путеводитель Диснейленда.
  
  И время преобразиться развитию строк,
  И время распуститься бутонам напутствий.
  
  И чистохвал, и самозванец,
  И перевал заглянет в глянец,
  И череп сводится к союзу
  Проматематики и шлюза.
  
  Зенитчики-слова определяют полюс,
  Как нечто разветвлённое,
  Откуда идут к себе, теряя расстоянья.
  
  Пройтись ли по бульварам арахисом
  И офакирить трассы катарсисом.
  
  Героика подвластна подтвержденью
  И приступы не отбивают скал,
  Жаровень не вверяют заблужденью,
  Делитель не тревожит Децебал.
  Случайность проецируют догматы
  И тени отражают неосвет,
  Кувалды не наследуют Сократа
  И перенаселён анахорет.
  
  Сифилитик-слог, как правило, цепляется за то,
  Что уже сказано.
  И крестоносцы-слова созревают ли над тем,
  Что доказано протекторатом викинга,
  Аллея ль жаждет крови неосношений.
  И ятаганится голытьба,
  И позируют Альбион и ходьба упрощений,
  И на ресурсах колоски,
  Мольберт, артикли да носки.
  И суффикс кается, и Каин
  Вглядеться если, бог окраин.
  
  Над осенью сойдут ли водевили,
  Юнцы-слова проникнутся ль резьбой,
  Анапест приголубит сотни лилий
  И трассы голосят наперебой,
  И химию как будто окрестили,
  И по тревоге поднят зверобой.
  И сотни строк сквозь порванные сети
  Спешат протуберозить менуэты,
  Но каста слов не терпит южных линий,
  Первопроходцы запрягут словарь
  И бог с похмелья перечертит Чили,
  И солдатню муштрует Ренуар.
  
  И бег городовых узорит иней,
  И слаломистов возит ягуар,
  И некому ответить за цветенье,
  И Падую насилуют селенья.
  
  Их время рухнет отреченьем,
  Меня никто не отомкнёт сужденьем,
  Я мог бы быть вандалом,
  Я мог бы Сенегалом налечь на натюрморты,,
  Я мог бы трюм и шорты,
  И иже с ними корты
  Скрестить шагами бала,
  Я мог бы Сенегалом налечь на лототроны
  И следствием валторны
  Взметнуть полсотни бело-
  Каменных строений.
  В кювете жизнь слагается из
  Чернополосицы свиданий
  И на поверку дань заданий
  Лишь то, чем дышит земноводец.
  Беременность это когда вам вверяют земли.
  
  Жемчужин юные приливы
  Легли под ноги лагерей,
  В шатенках буквах тень оливы
  Теснила гать поводырей.
  
  Здесь чахнет то, что дышит вазой.
  И если вы определите космос как
  Скрещение теорий,
  И груды ожерелий
  Предложите ни чем иным, как производным Гайдна,
  Вы всколыхнёте лишь азы проказы их
  членистоногости,
  
  Ньюверсии гипотенуз не более, чем груз
  Ничего не стоящего,
  И водотворчество при них лишь тень противогаза,
  Я знаю, что крещён не постулатом
  И уланы слова не булатятся при васнецовщине,
  Что Азовщине не дано ограничить тени фабул,
  Что резервы порой идут впереди арьергарда.
  
  И карты давят на возврат идей,
  И перечень супружества предстанет,
  Как связь туза и площадей,
  Что Гарвард суть звёздная ванна.
  
  Соитию уже не нужен возглас,
  Армагеддон не примут фонари,
   Весна трибун не отрицает возраст
  И Полидевк крамолен изнутри,
  Но ты идёшь огнями белых станций
  И нарезаются свидания на мыс,
  И бакалавр пытается над танцем
  Соотнести азалию и крыс.
  
  Я добываю только то, что неделимо,
  Я знаю, что цена задач равна их гибели,
  Я мог бы, скажем, дождь
  Расчленить на озаглавленность и нечто смычковое,
  Я мог бы ледовое имя наслать на Крит
  И изувечить отголоски плит,
  Я мог бы перечень секунд
  Предположить как Моонзунд,
  Я мог бы талию гитары
  Соотнести главой Наварры,
  Я мог бы из калек
  Построить новый век,
  Я глубоко копать не смею,
  Ибо откроется то, чему вы не будете рады.
  Кальсоны или мелкий люд,
  И время обогатиться мороженым,
  И время развиться отложенным.
  
  Изомеры, изомеры
  И на дачниках фокстрот.
  
  Итак, пойдём туда, где всё ещё, быть может,
  Садятся за столы
  Этнический словарь да эспаньолки,
  Где обороты кофемолки содействуют
  Агрохимии творчества
  
  И морячкам-словам видится, что
  К ним сходят полуобнажённые образы.
  И весело шагают лишь шатены,
  И сирены оповещают о
  Вторжении марионеток.
  
   Нет ничего, нет ничего больнее,
  Чем быть девизом станций и на фесках
  Читать плевки, купаясь в арабесках,
  Нет ничего, нет ничего больнее.
  И кавалер, и дамы в полуцвете
  И на рояле Ангара да иды,
  Зола крестьян и дети пирамиды,
  И кавалер, и дамы в полуцвете.
  Иль у хоралла набухают губы,
  Иль оликёрит ветер зренье Красса,
  Иль позвонки крошатся в общей массе,
  Иль у хорала набухают губы.
  Окутается феникс иксоманкой,
  Глиссе огололедит дарвинизмы
  И Александр жнёт анахронизмы,
  Окутается феникс иксоманкой.
  И Абвер, и Сантьяго в крепдешине,
  И на пилотках меченые струны,
  И дань солистов соотносят гунны,
  И Абвер, и Сантьяго в крепдешине.
  Нет ничего, нет ничего труднее,
  Слагать союзы мессой наковален.
  И ювелир, и крейсер целовален,
  Нет ничего, нет ничего труднее.
  Дидро ли над окалиной струится
  И перепись сопровождает тенор,
  И полуночниц отчуждает Леннон,
  Дидро ли над окалиной струится.
  Ей ни к чему потоки аллегорий
  И белокурый воин сводит визы,
  И новозренье шляпок, и круизы,
  Ей ни к чему потоки аллегорий.
  
  Женьшень ли окаймляют реверансы
  И дрожжи обезвоживают клевер,
   И дюймы оженевят тот же север,
  Женьшень ли окаймляют реверансы.
  
  А нам казались янтарём
  Преображенья силуэта
  И проводницы амулета,
  И анонсированный лён.
  Ну, что ж, решимся же и мы
  Отнять у Гракхов их начало,
  Рейтузит выкидыш мочало
  И от соратниц до сурьмы,
  Точнее, до их проявленья
  Идут шагами полутьмы
  И сантиметры, и волненья,
  И солнце списывает цвет,
  Как то, чем дышат перелёты,
  Каблук рябины идиоты
  Определяют как завет.
  И с крыш нисходят Капулетти
  И созовёт их звонкий горн.
  И патриоты на галеты
  Возложат замерший шиньон.
  
  Да округлится их ущерб, мой гость
  Сиротствует на набережной века,
  А между тем играет гранью лекарь.
  Безродному едва ли нужен крест,
  Подмостки ли смущают цинандали,
  Подростки ли опережают дали
  И также как в саду среди невест,
  Сияет та, чьё время недодали.
  
  И пираты снова оголтело
  Отпирают новые замки,
  И туристы меркнут изабеллой,
  И звенят сравненьями коньки.
  
  Дело в том, что транспорт переполнен,
  Дело в том, что узаконен лишь пехотинец
  И чёрным рельсам невдомёк,
  Что раздаётся доппаёк.
  И туфелькам, возможно, невзначай
  
  Проследовать предложат до двери,
  Где нет ворчанья ретроградов,
  Где обдувает ветер иносказанья шпор
  И ратники-слова садятся вкусить от терминологии,
  Где не кастрируют за то, что стриптизёрши
  Довлеют над вводимыми монахом,
  Где беспорядочно сношаются афоризмы и ритмика,
  Где губы баронесс зайдут так далеко,
  Что рать церквей оседлости изменит
  И уединённость подмигнёт аскетам,
  И девы вьются вдоль границ,
  И херес призывает голубиц
  Скреститься с Джойсом,
  И ножки, прежде чем возлечь,
  Присмотрятся к температуре костюмера,
  Айда туда, где движутся сорокомеры,
  И атакованный рояль внимает только тем,
  Чья обнажённость округляет вздохи
  И зазеркалье зазывает эрекционеров,
  Где попки ждут дальтоника,
  Где серебрятся позывные неодёванности,
  Где цель секунд скрестить помаду и антоним,
  И где раздеться не спешат
  Лишь потому, что октябрят
  Приводят раньше гренадёров,
  Где эклектизм воюет с Донкихотством,
  Где обещают меньше, чем томятся,
  И просыпаясь, видят лишь
  Разжёванные члены ностальгии,
  И утренний сироп не предлежит
  Отсосанным кларнетам.
  И лижут басни гекзаметр,
  И в спущенном определяют взятое.
  
  
  Пойдём ко мне, острожник-слог,
  Я напою тебя Аравией субреток
  И предложу их каплям сто монеток,
  И шевалье проапельсинит смог.
  Что чёрт, пожалуй, подневолен,
  Что топор защитник эмоций
  И с синеглазой палочки свисают Хивы.
  
  И чьи-то тени отзовутся
  На воскресение прикрас,
  И к Андалузии прижмутся
  Оттенки и сошедший бас.
  И оштыкованный маэстро
  Уже торопится к словам,
  И юный образ в стиле экстра
  Пересекает сектор гамм.
  И отцелуют размышленья
  Всё то, что ждёт их впереди,
  И соотносит опер мщенья
  Их балаганы и ходы.
  Рыжеволосые сравненья
  Как будто пятятся к углам
  И смутный эрос пробужденья
  Разделит ребус пополам.
  И нафталин над Андромедой
  Крестит лингвистику и течь,
  И гардероб над пируэтом
  Сдувает вензель с чьих-то плеч.
  
  В божественном не отцелуют спаса,
  Оякорить торопится Парнас
  И белогривый голос контрабаса,
  И разодетый дактилем баркас.
  И в удивленьи брови идиом
  Смыкают карачаевцев и волны,
  Шатаются на палубе валторны,
  Оставив карапузов на потом.
  И в ножках жриц пульсирует Амур,
  И лихорадит рыцаря Сахара,
  И к белогрудой падчерице, чур,
  Ноктюрн прильнёт, не ведая загара.
  
  Числа-носители образов,
  Факт-сенатор возможного.
  
  Я иду, отклоняясь от
  Эволюции и Антей
  Привлекает сборища вшей,
  Я ураганю контуры рельефа
  И отчитаю тенор барельефа,
  И, может быть, среди синеголосых птиц
  И пучеглазых построений
  Проглянет остров отступлений,
  И их бельё, и ёкающий слог.
  
  Крещендо,
  Шнурующий ботинки эпилог
  И казакин пришельца
  Представят икебану постулата,
  И те, кому доверено идти,
  Лишь сослагают мышеловки,
  И парики вам скажут больше, чем
  Календари ареопага.
  
  Патриархален сын морей
  И в розовых разводах португалец
  Насилует сиесту декабрей.
  
  В большом нам видится преданье
  И в низком соотносят вес,
  И чёрный эпос на страданье
  Ответит городом невест.
  
  Итак, балясины синклита
  И этажерность, Аэлита
  И окольцованный царевич,
  И округлённость, и Гриневич,
  И кое-что из монолита,
  И аэробус сибарита,
  И оцелованность, и вишни,
  И астероид над давнишним,
  И обураненый фотограф,
  И перепевы, и картограф.
  
  Вначале был эпиграф
  За ним каменотёсы
  И напоследок лёд.
  
  Я знаю, что на самом дне
  Соседствуют отбросы и шедевры,
  Я знаю, что бога нет в чём-то азиатском
  Ибо в последнем выражают себя рептилии.
  
  В униженном произрастают танцы
  И кандалы условие путей,
  И северу причастны африканцы,
  Как водам осушение полей.
  
  Я мог бы свить из измов гнёзда,
  Я мог бы съездить, скажем так, к тире
  И провожая рифмы, предложить горе
  Развиться синебайством,
  Я знаю, что закат во мне являет троеморье.
  
  И рассорятся секунданты,
  И протежируют анданте,
  Пойдём туда, где их язык
  Перебинтует банджо,
  Отщепенцы-стихи хватаются за неозвученность.
  
  В наших жилах солнце не проглянет,
  Наше время в лучшем зоосад
  И Смоленск цитируют парфяне,
  Наши звёзды делят плагиат.
  И крестятся юные мотивы,
  Атакуя падаль и аллюр
  Полагает речью на штативы
  То, чем отцветает педикюр.
  Анахайм ли ляжет желторотым,
  Породнятся ль астра и бизе, И вернётся мародёр с охоты, И теснит ли груди их шоссе.
  
  
  
  Наши лица большей частью скверы, Наша проза вычтет перегной, Призовут ли циркули Мольера И подъезды озадачат зной.
  Поднимайся, сонное столетье, Наседай на горло бронзозавр, И сирень, и иды, и Мересьев Как-то так раскладывают Гавр. И словарям сподручней пригласить лишь тех, Чьи конденсаты ложатся на метель реваншизма, Чьи голоса сойдутся при ледобое.
  
  В могучих ритмах не смещают образ
  И отцветают также, как крестят,
  И урожай до той поры не собран,
  Пока фонтан не подберёт ребят.
  
  В чёрной расцветке, идя к любимым,
  Билась о пристань грудь конца
  И хор ахейцев на роли примы
  Слагал и двигал близнеца.
  
  Да призовёт их время палачей
  И наведётся на декады Армстронг,
  И южный говор сводит малышей,
  И вьётся над эклектикой триада.
  Над далью синегубая соната
  И чертятся по- прежнему места,
  И к парусам примкнёт ли эстакада,
  И разомнёт суставы авиатор,
  И кое-что напетое с листа
  Слагается на данниц листопада.
  
  К чему попутным ветрам
  Разноголосица меридиан
  И неочёсанность чьих-то путей,
  И оголившийся кратер идей,
  Отсовещавшийся медальон
  И рисовальщицы, и фазотрон,
  
  
  И бижутерия, и Транссиб,
  И офатованность, и ушиб.
  
  Я знаю юнга, намечая сон,
  Пренебрегает данью окантовки
  И радиарность жнёт аккордеон,
  И кое-чем поступятся листовки,
  И к чёрным темам отойдёт Зенон,
  Рифмуя лапидарность для сноровки,
  И белостранниц первозванный дым
  Окутает фиестой Тамерлана,
  Обутый образ Зороокий Крым
  Швырнёт на марафон аэроплана.
  
  Дело в том, что пирамиды-аксиомы заветов,
  Итак, не роняйте себя не корреспондентами улиц,
  Не гоняйтесь за тем, что предлежит от чего-то азбучного,
  Я мог бы заскользить по кольчуге гороскопа
  И на рояле перископа
  Приободрить британцев,
  Привлекательность лишь конспект чертежей,
  Сословия суть распад одиночеств.
  И обарабанить свидетелей тождества,
  Ошарабанит ли шериф биотоки множества,
  Офигенить ли Ифигению,
  И время ослушаться того,
  Что призвано быть путеводным,
  И время отсекать наболевшее,
  Я мог бы на аккорд
  И униформу цвета,
  На то, чем дышит Резерфорд
  Сложить пески корнета.
  Хорошо ещё,
  Что истекают кровью венценосцы,
  Ибо это залог геодезии.
  
  Приюти меня ореолом,
  Представь обсерваторией.
  Когда качнётся понедельник
  И счастье выйдет из ворот
  
  Над рубищем сойдёт сочельник
  Крестить таманцев и фокстрот.
  
  Тебе, тебе царица вод
  Поют и Англия, и гербы,
  И освещённый мореход,
  И арестованные сербы.
  
  Я знаю, что трико Кассандры
  Не примет тех, кто на скафандры
  Слагает солнце саламандры.
  Определить ли веселье, как развитие ожидаемого.
  И дым звезды,
  И эхо приветствий,
   Дело в том, что тот свет содомичен в силу того,
  Что галактика поглощает потомство,
  Рай христиан утверждается на оскоплении сердца,
  Аквариум место, где совещаются несколько слов,
  Истреблением духовенства восстаёт ренессанс
  Диалога античности и севера,
  Разум зари окутан романтикой,
  Саморастущие формы не имеют традиций.
  
  Ветер Севильи гостей созывает,
  Эхо рябины сестёр обувает.
  
  Я мог бы, скажем так, дождём
  Пройтись по фабуле и гром
  Оповестит о Минске.
  
  Ей ни к чему упражнять доводы
  И то, что ей предложит подмастерье,
  Осядет на губах, как проводы достижений.
  И окунуться в прибаутки,
  И овуалить тень незабудки,
  И время пренебречь чаеводством,
  И время наступить на иконы судоходством,
  Я мог бы пройти сквозь игольное ушко
  Консерваторией,
  Я мог бы обналичить их примеры демагогией.
  
  
  Бог не может быть познан,
  Ибо к нему нельзя подступиться чертежами.
  
  Дело в том, что Аристархи-слова
  Обрамляют себя самобичеваньем,
  Я мог бы, скажем, кокон
  Определить как свидетельство судоходства,
  Я мог бы обратить их реки вспять,
  Я мог бы концертмейстера и цифру
  Свести, как сводят палубу и б...дь,
  Я мог бы, наконец, оцехованность
  И родню гаражей
  Определить, как дань миражей.
  
  И финиш шифонера,
  И Бремен легионера,
  И территория миллионера,
  И кое-что из комиссионера,
  И офицерство, и фанера
  Ведут себя как то, что прорастает в обороне.
  Я мог бы чувственность их ярда
  Размять и предложить взамен
  Весёлой конницы акцент бильярда.
  И оградить индометрию,
  И приласкать гекзаметр.
  Я мог бы их кишлак
  И печень судостоя
  Принять лишь для того,
  Чтоб подчеркнуть периметр бензоя,
  И время обрушиться шатерле,
  И время наполеонизировать шаг Тарле,
  И время тиранизировать изобретенья,
  И время канонизировать приобретенья,
  И время знать о том, что ей дано
  В глухих, быть может, переулках
  Креститься ухажёрством фонарей.
  
  Зло суть содействие отсутствию приоритетов,
  Приложение чувств дидактично,
  Хлебосольство-представление о новосёлах.
  
  
  
  Магистраты, магистраты,
  Над аллеями кастраты
  Или это лезет вверх
  Нерасколотый орех,
  Опеняются ль подушки, обвиняются ль ватрушки. Ей бёдра повествуют о трофеях,
  О том, как множатся ручьи очередей,
  Предначертанья между тем
  Флаконят лишь зубрёжку да
  Портфельность ожиданий.
  И знаковость бесед,
  И пару капель слезоходства
  Сложить на многотомность отрицаний.
  И конюху ответите, тая
  Под богомазом алую страницу:
  "Ах, это вы причалить не спешите."
  И регистратор,
  И реставратор имени, и вздохи Дульцинеи,
  И ёжистый ответ,
  Нет, ожерелья не мешают вам
  Растить в себе боярышник и только.
  
  Я мог бы батальон и алебарду,
  И вышколенность тех, кто не подвержен харду
  Отдать за пригоршню зелёных утверждений.
  Я мог бы краем уха
  Зайти за край зари
  И подтвердить, что Магеллан цветёт лишь там,
  Где царствует разруха,
  Что Пинкертон и камердинер
  И синеглазье ваз,
  И тени выцветших прикрас
  Не повествуют о золотописцах.
  
  Я мог бы Страдивари
  Соотнести с сафари,
  Я мог бы южный полюс
  Внести и гладиолус
  Навеет триармейцев.
  Я мог бы при парадной
  Облюзить Ариадну.
  Я знаю, ангел смерти
  Написан на конверте,
  Как нечто от транскрипций.
  
  В ней свет присутствует разминкой
  Предосторожностей и квоты,
  Шарманкой бродят обормоты,
  Сдвигают гавани песчинкой.
  Нет, надо мной едва ли дышит
  Протоирейство православных
  И суть искательства ли свыше-
  Колёса поездов товарных.
  
  Дело в том, что нельзя
  Проецировать святость на тех,
  Кто замучен за веру,
  Ибо последняя суть на посылках у времени
  Нечто обратное истине.
  
  Нет, я соскальзываю там,
  Где слог футуроносен,
  Где панцири теснят малоазийство.
  
  Кладбище не театр,
  Вера не панацея.
  
  Когда тоска времён врезается в заливы
  И укрощают стих подъячие крестин,
  Целуют губы фраз пески альтернативы
  И хлещет самострой отверженность рябин.
  Когда на каждый шаг вам отвечают склепы
  И чёрный дождь мостит цветение церквей,
  И коронуют льды рождение отрепий,
  И отступают сны, линчуя скрипачей,
  На бёдра телеграмм нисходит слизь заданий
  И заповеди жнут расстройство бледных нот,
  И тучные вожди возлягут вдоль гаданий
  И солнце трёх держав сойдёт на эшафот.
  
  
  Когда рискуют быть биением квартала,
  Пульсируют слова и пригвождённый ритм
  Воздаст за арсенал соавторством Тантала,
  И ярость колесниц обрушится на титр.
  Когда в загривок лет вонзаются аккорды
  И в ключниках словах прорежется кларнет,
  И буйствуют мечи, и рушатся конкорды,
  И темноглазый стих навеет триолет.
  Когда распад имён нам обещает старость
  И некому принять цветущий Колизей,
  И трупы припадут, рассеивая жалость,
  И время Христомер сойдёт среди дверей.
  
  О, как мне хочется их бег
  Определить Прокрустом,
  Сквозит ли в зданиях парсек,
  Царит заря мангустом.
  Чудес на свете нет,
  Есть тяжкая работа.
  И бреется корнет,
  Синеет ли суббота.
  
  1.Город рычит ли на тех, чьи сандалии вводят пещеры
   И аргонавты-слова проповедуют время ремёсел.
  Солнце ли тщится взойти барабанами нового века,
  Вечер смывает ли то, что рисует подёнщик свиданий.
  5.Чёрное тело звезды не торопятся встретить литавры.
  Ноев ковчег предстаёт, как спасение от иноверцев,
  Ландыши ропщут на то, что девицы увиты трудами,
  Некому класть на таверны стихию взметнувшихся юбок,
  Или армейцы слова паникуют при виде шахини,
  10.Или цыганка одна отопьёт от налившейся кисти.
  Белокудрявая ваза заимствует от предложений,
  Тёмные стороны сердца даются причалом Альенде,
  Сходят по лестницам азбука и белогубье сравнений,
  И спозаранку мадера диктует труды словописцу.
  15Вводятся также слова, при которых вкушают от яблонь.
  Эй, Люцифер, не насилуй принцесс троекратным мустангом,
  Капает новая кровь, дискоболы вверяются ветру,
  Тело гончарит союз и идут знаменосцы созвездий,
  Видишь, Коперник глаза вырывает стянувшимся картам,
  
  20.Пурпурный дождь оросит страницы незрячих кварталов.
  На дилижансах лорнет и тирады над скатертью снова,
  Время листает герань, провожатые вводятся сфинксом,
  Дева нагая по грудь погружается в ересь созвучий
  И резонёры слова атакуют склонившийся цоколь.
  25И стройнобёдрая рифма сквозит сквозь заречье преданий,
  И воскуряет слова равноденствие сына и моря,
  И полногрудая амфора танец заводит с Диснеем.
  Мёрзнут, сестра, Ленкорань и дошедший до слуха торговец,
  Водит пером Енисей, созывается чернь эпитафий.
  30Слышно, как в мякоти слов совещаются чистые трели,
  Кованый выглянет слог, огорожен задира сатирик,
  Окаракумят псалом быстроногие ветры и фея,
  Стансы с крыш оплетут гладогрудую деву поэму,
  Чинно историк протрёт зеркала уходящего
  Хлещут слёзы из глаз легконогой сподвижницы вальса,
  Лавочник время вперёд авансирует шествие Креза,
  Клад ли завещан тому, кто прибит к черносотенным идам,
  Сходятся ль слух и хорал, леденеет ли пристав виолы,
  Сердце съедается ль там, где шагам не сопутствует ветер.
  40.Сеют ли семя держав, припадая на ногу Эвклида,
  Канатоходец верлибр обезлюдевший остров роняет,
  Вот златоглавая осень пиры простирает над Майном,
  Реют цвета над водой и пастушки кивают на Красса,
  Вечер лиловым вином оседает на здравицах вёсел.
  45.Греки- слова восстают и акценты заимствует ветер,
  Время легенд на ветру посыпает кочевников пеплом,
  Сын пирамид разомнёт географию юных наречий,
  Март тонконогий шагнёт, волоокий овал настигая,
  Сходит со стапелей сон, полагаясь на качку соратниц,
  50.Лекарь Сократ и муссон налегают на склоны химеры.
  
  И занавешены ль скворешни,
  И заалеют над Тверской
  И тени фанов, и орешин,
  И гулкий гомон заводской,
  И Забайкалье приударит
  За оневещенной Москвой,
  И электрички профиль давит
  На тын, где мокнет звеньевой.
  
  
  И в чём-то чёрном астероид
  Обнимет меркнущий псалом,
  И проводницы, и болоид
  Скрипичным сводятся ключом.
  
  Время убрать со стола мшистые термины,
  Время просеять зёрна словосочетаний.
  
  Рупор-это, когда вы листаете достиженья,
  Профессура-достигшие отмели начинаний.
  
  И совершенство, падая на твист,
  Себя не полагает кантонатом,
  И в серьгах стран ликует беллетрист,
  И опадает шафер аманатом.
  
  И так же, как потешные войска
  Любуются на завязь легионов,
  Капелла ли спряжение каньонов
  Не отзовёт весной воротника.
  И, балагуря, выйдут ли качалки,
  И обнажатся юные русалки.
  
  Я, кажется, люблю её стихию,
  Люблю широких бёдер ассонанс
  И, предваряя эпос, зазимую,
  И выглянет из окон преферанс.
  
  Я стар,
  Я к комплиментам отношу нагар представлений,
  Я счёл бы частное за признак, не желающий развиться.
  
  Черёмуха хорею не подвластна,
  Константы не кладутся на зефир,
  Апостолам их вера не причастна
  И солнце большей частью Мой Додыр.
  
  Под белый парус станут ли и те,
  Чьё каберне безбилетно,
  
  
  
  
  Что фараон, пожалуй, сын монументальности расстояний,
  Что на роду написано и мне
  Быть прочерком счастливых линий.
  
  А нам казалось, чародей
  Нас переложит данью оды
  На синусоид скоростей,
  На доморощенные всходы,
  На причитанья волдырей,
  На то, как розы из ступней
  Растут и иды на диоды
  Слагают юношей и клей.
  И спущен на воду геолог,
  И кто-то трётся у ворот,
  И чертыхнётся идеолог,
  Анюта глазки ототрёт.
  
  И падают два образца
  На темя Ялты,
  Алтын в числительном истца,
  Мольберт и парты.
  И над Ямайкой два креста,
  Тинейджер арий,
  На клавишах шаги шута
  И перстни Сары.
  И солнце в призванном слуга
  Сошедших линий,
  И мечут кости игрока
  Параграф глины.
  
  Падают дамбы, эмир семизвёдным идёт горизонтом,
  Стороны света даны катехизисом Чёрного моря,
  Видишь, каналья восток запрягает завещанный запад,
  Также и ты, многочлен, не советуясь, ступишь на агнца,
  Ждёт ли соратниц вода, остановлены имя и сваха.
  
  У короля был сын, не любивший балы и ежовые
  рукавицы этикета. Не скучал он только, беседуя с ветром:
  "Там, за речкой амазонки,
  Золотистые шатры,
  
  
  В бусах тучные бурёнки,
  Шепелявят там шнуры."
  
  "Эка, невидаль какая,
  Мне милей душа морская,
  Синеглазая звезда
  Над Босфором тихо светит
  Под чадрою чёрных туч,
  Иль она меня заметит,
  Иль о чём-то шепчет ключ,
  Иль бледнеет лебеда.
  Быстроглазые синицы
  В белокаменной груди
  И радеют роженицы
  О числительном воды.
  Эй, король, спрягай глаголы,
  Видишь, гроздья на ветру,
  Опоясаны ли школы,
  Нечем потчевать муру.
  Это ветер отсылает
  Атакованный бархан,
  Над заводами пылает
  Белоглавый Дагестан.
  И сдвигают континенты
  Чёрно-синие слова,
  Осыпает ли акценты
  Луноокая Москва.
  Чья-то челядь очарует
  Краснощёкие пруды,
  Муза спешно коронует
  Голосистые труды.
  Над епархией хорея
  Закадычные друзья,
  Белошвейка та же фея
  И киргизится свинья."
  
  Между тем над Черногорией цвела незабудка. Ей виделось,
  что толстопузые кареты ничем не примечательны,
  разве что дворяне- слова иногда останавливали её дыхание.
  
  
  
  "ветер, ветер, кто мне снится:
  Иероглиф или фат,
  Отчего душа стремится
  Географию объять.
  Отчего в глазах бутонов
  Перекрещивают сны
  Или в трещинах бетона
  Пробиваются челны.
  Отчего в манжетах слова
  Кто-то тяжбу теребит,
  Вариации ли снова
  Атакуют чей-то бильд.
  Я ли там же увядаю
  Где проносятся щеглы
  И над призраком рыдаю,
  Вдев таёжные углы.
  Отчего со мной не рада
  Подружиться их земля
  Или трауру отрада
  Обнищавшая заря."
  
  Под камнем лежали наваждения и юрист тревожил ими тех,
  кто уклонялся от вероподчиненья. Дирижировал именами
  в царстве Таулер. Над рекой дымились фокусники-слова.
  их охотно брали с собой береговые службы.
  
  
  Как-то король вызвал сына к себе. Удручённый плохим
  пищеварением, он мутно глядел на белый занавес
  нового времени. К тому же ужалила его дочь кузнеца,
  неосторожно заметив, что лучше цвести под башмаком
  электрика, чем просыпаться под дыхание протухших
  котлет. Мантия сквернословила:
  "Я охраной чёрных чисел,
  Чёрт возьми, не дорожу,
  На отшельнике ли мысе
  Никого не заражу.
  Ах, ты бестия ягнёнок,
  Ах, ты кованый сундук,
  Если бог в семье ребёнок,
  Не ребёнок ли дундук.
  Ах, ты красная каналья,
  Эй, вы горе скрипачи,
  Прочь, капризная Анталья
  И задиры силачи.
  Будьте прокляты саванны,
  Будь же проклято каре,
  Кто сегодня при нирване
  Да очутится в дыре."
  Грудастая метафора прилипла к сожителю ямбу. Юный
  трубадур костил, на чём свет стоит звеневшие тарелки.
  Над гоголем- моголем сияла жемчужина, бросая взгляды
  на стройный подсвечник. Столоначальник ревниво
  оглядывал столы в предвкушении надвигающегося рынка.
  Тучные дамбы простирали себя к амбициям обязательности
  своего присутствия.
  "Ах, ты ветер баламут,
  Ах, ты чёрная погоня,
  Будь ты треклят, Голливуд,
  Тупоглазая икона.
  Или я гляжусь не в воду,
  Мне сегодня свет не мил
  И какие это роды
  Среди тысячи могил.
  Прочь иди, седая стерва,
  Что за милость-недород,
  Вислоухая Минерва
  Да оглохший коневод."
  
  "Ваше величество, солнце встаёт, чтобы быть впору
  подданным, вы же чертыхаетесь, как конюх.
  
  "Что за страсть идти развилкой,
  Что за ценник-меринос,
  Вы встречаете ухмылкой
  То, что ветер недонёс.
  Идеалы вещь земная
  И на трупах нет зерна,
  И причуда ли какая
  Отомкнёт секрет руна.
  
  
  
  
  Вы же в божьем лишь мыслитель,
  А точнее, прах ходьбы,
  Распускается числитель
  Там, где брошены рабы.
  Что мне замок, если дали
  Обезвожены с тех пор,
  Как раскосые детали
  Налегают на Босфор.
  Между тем, бокалы споря
  Индиану разовьют,
  Вы же мечетесь и с горя
  Хлещет нимфу Хасавюрт.
  И лунатик отпрыск вскоре
  Наплодит себе червей,
  Что за мощь при Лабрадоре
  И кого пленит плебей."
  
  Принц замешкался и в поисках нужного тона обратился
  к послушанию:
  "Мне идти или остаться?"
  "Вот ещё один сапожник
  И кормилец мелких стай,
  Ангел если не заложник,
  Чёрт, конечно же, Китай."
  "Я рождён при ледоходе,
  Вы не вправе говорить,
  Что лишь частное в исходе
  Можем мы боготворить.
  И к тому же веер сердца
  Лишь соратник тем ветрам,
  Кто роднит над иноверцем
  Пропасть и лужайки гамм."
  "Что ж, иди, да нет в искомом
  Ни пропорций, ни игры
  И ютятся в насекомом
  Башни дел и их миры.
  Развиваются лишь темы,
  Раздаются голоса,
  На покой уходят схемы,
  Остаются паруса.
  
  
  Солнце чахнет год от года
  И на мельницах землян
  Иногда проглянет кто-то
  Под воздействием морян.
  Я не склонен утверждаться,
  Забивая сваи в мозг
  И в наручниках подняться,
  И грести под посвист розг,
  Но опять очкарик время
  Распинает свет венца,
  Поджигай людское семя
  И с начала, и с конца.
  
  Я ли ялику товарищ,
  Я ль словесности Помпей
  Или ты меня отдаришь
  Иерархией когтей,
  Или детища шаланды
  Задирают карасей,
  И налётчики, и банды
  Осьминожат королей.
  На себя суму возложишь,
  На диету Туркестан
  И кораблику предложишь
  Подтвердить девятый дан."
  
  Королева отвлеклась от созерцания наблюдений
  библиографа и поспешила к не в меру разбушевавшемуся
  мужу, заметив исходивший от короля след чёрной волны.
  Напудренный наперсник киевлян сыпал остротами.
  Над газоном стажёры слова разносили газировку.
  Батончик-слог бодро шагал по обедневшей широте
  иносказаний. Лютик изредка целовался с призванной
  служить флейте добропорядочной нотой фа. Из-под
  папируса глазели любознательные фанфары. Малютки-слова
  уходили от детства всё дальше и дальше. По передней
  звучно вышагивал алфавит, лелея будущее. Уходя в полутьму
  избранного, принц пленился дочерью кузнеца и перестал
  дружить с ветром. Лишь однажды ему явилась синеглазая
  звезда, но ставни как-то вяло откликнулись на её позывные.
  
  
  Ей видится, что горизонт
  Её окутает искусством
  Быть непричастной ахинее,
  Что над сольфеджио жирует мастодонт,
  Что нет уже в рукопожатьях Чада
  И в перьях вывалян и тот,
  Чья поступь отнимает двери ада,
  Что надо мной сияет та звезда,
  Чей отблеск генерирует народы,
  Вахтангов и люфтваффе иногда
  Плетут венки и славят огороды.
  
  Вечер, рено, омлет
  И танцуют циклоны,
  Катер роняет скелет
  И декольте пелетоны,
  Но взгляды слагаются из
  Противодействия венам,
  Россини и блюдолиз
  Продвигаются по неогенам.
  Вестерн, манто, из ит
  И бармен, и брошюры,
  И кабалистика стрит
  Или осанка Петлюры.
  
  И вечер не склоняется к тому,
  Чтоб быть при одиозности мочала,
  Я общих мест, пожалуй, не пойму
  И предложу карателям забрало.
  
  Под туфелькой ученицы не каждый мог разглядеть ростки
  алоэ. Безнадёжно больной экскаватор чихал так, что
  окна в страхе закрывали уши. Этот экскаватор мнил себя
  книгочеем, так что туповатый трамвай здоровался с ним
  через силу. Своё творчество он поверял реке, надо сказать,
  добродушно внимавшей шансону:
  "Апчхи...
  Сердцем я стареть не буду,
  Гой ты, кровельный резон,
  Паспорта ли атрибуту
  
  Склонны вверить патефон.
   Гой ты, юная окраска,
  Я тебя переживу,
  Городам милее маска
  И во сне, и наяву.
  Эй, дружок, за речкой поле
  И запчасти, и число,
  Угорел сегодня Коля,
  Эх ты, горе ремесло.
  Утро снова выйдет в майке,
  Не старик ли этот кольт
  И спросонья девки-гайки
  Не глядят на ржавый болт.
  Привалился к новой книге
  Яшка, тихий луноход
  И прошествует по Риге
  Разодетый дымоход.
  Я ль поэзии механик,
  Придорожную чету
  Так сосватаю за краник,
  Что концов их не найду.
  Что ж, пропеллеру виднее,
  Что под ним, а что на нём
  И под рифмой зеленеет
  Утконосый водоём.
  Швеллера идут вприсядку,
  Объегорит их магнит,
  Кто-то зарится на грядку,
  Кто-то грейдеру свистит."
  
  Железный гараж своё равнодушие к миру объяснял
  вмятиной, полученной от недоросля грузовика.
  Побаивался он и экскаватора, в порыве вдохновения
  начинавшего размахивать ковшом, словно это
  дирижёрская палочка. К тому же дуралей хозяин решил продать его
  какому-то фермеру в близлежащую станицу и хранить в нём
  будут чуть ли не удобрения.
  При мысли об этом с него начинала сходить краска.
  Теперь даже самодур самокат не казался ему таким уж
  самодуром и он делился с ним своим горем:
  "Что за масть у этих чисел,
  Что ни голос, то враньё,
  Кто теперь при кипарисе,
  Требуха да вороньё.
  Эх ты, горькая настойка,
  Эх ты, мать моя руда,
  Сухожилия и койка,
  Ой ли, проповедь труда.
  Я молчанием ударю
  По развитию бумаг,
  Смехозадую гитару
  Разобью о Мангышлак.
  Что ты, ветер, стонешь в пепле
  Притороченных дорог
  И ослица тот же Кеплер,
  И мосты лишь часть эклог.
  Не дружи со мною, танец,
  Всюду чёрные ручьи,
  Лишь великий оборванец
  Восстаёт из-под руин."
  
  Из-под снега проглядывали приставки. Лунный камень
  сводил перчатки и отнятый можжевельник. Розоватый
  электрик не мешал соединить производное от развития слов
  и индекс подстанций. Бильярдисты слова лечились от насморка. Подступившие формуляры высыпали на улицу,
  йодируя воздух. Некогда ветреный полиграф замкнулся
  в самобичевании несколько пресных догм. Новый проект
  предполагал кочевье старожилов или даже окончание их
  века, но пока ещё каждый набирал как можно больше воздуха в лёгкие. Надвигалось время стенобитных машин.
  
  Их мрак, скорее символ веры,
  Над лимузином ли изюм
  И умножаемый Аврелий
  Двубортный вычленят костюм.
  И впопыхах ворвавшийся этюд,
  Чей монолог как будто чистокровен
  И Парменид, и выскочка, и Овен,
  И весточка, склонившая на метод
  Часы опровергаемых длиннот,
  Любезный Марк и альтруист енот,
  И не подверженный материи синод,
  
  И беготня вокруг заморских блюд,
  И склочник- фарс стянувший туфли где-то,
  И анфилад затерянных прозренье,
  Эгейцев сервелат и тыл обозначенья.
  Итак, часы сотрудничества школ
  Опианинят голоса галактик,
  Антракты Антарктиды ледокол
  Обореолит привлеченьем свастик.
  
  Оставь меня и я взойду
  Туда, где сходят херувимы,
  Распятым солнцем Хиросимы
  Развить амброзию Зосимы
  И радиолу, марш Цусимы,
  Бедра аршин и тэкванду.
  
  А нам казалось, что шотландцы
  Нас не премируют волынкой,
  Что будут числа так идти,
  Что тюбетейки и барханы,
  И не взошедшие духаны,
  И белоглавые герани,
  И в перекличках Донжуаны
  Нам не предложат безделиц.
  И будет пятится креститель
  К тем именам, где лишь Пракситель
  Умножит сны отеля Риц.
  Да и потом и их бульвары,
  И острословы портсигары,
  Полифоничность, будуары
  И расклешённые ангары,
  И элегантные тиары,
  Оноволуненное бра
  И собеседниц Хванчкара,
  Ах, это всё лишь дивиденды.
  
  И время идти родословной планет,
  Что ж, помянем и тех, кто мелькнул обещаньем.
  
  
  
  
  Я отучился так же, как вино
  Бродить перестаёт и желваки,
  И запустенье, хлам и игроки,
  И горицвет, и пончики слова,
  И заалевший образ в лапах льва,
  Нет, не предложат караванам магмы.
  И в звёздном имени потухшая планета
  С той стороны развёрнутого света
  Сияет ярче, чем часы Авроры,
  Итак, пространство, суживая круг,
  Дробит и множит многочлены,
  И шепелявят отсветом наук,
  И тянут мужичьё к стране Елены,
  И ветер возбуждает расстоянья,
  И атомы швыряет метеор,
  И ряд скелетов, и Тянь Шань, и Бор
  Заимствуют зарю новоназванья.
  На многолюдной площади сердца
  Себя читают эхом Архимеда,
  Трёхглавый конь и горизонт Овьедо
  Поднимут солнце с красного крыльца.
  Итак, дитя, провозгласим их рост
  И, цепенея, двинемся к атлантам,
  Предвосхищая яснокожий фронт,
  Амфибию и почерк дилетанта.
  И в кляпах запоздалая звезда,
  И под руку с обычаем треножник,
  И, наконец, взыгравшая вода
  Уступят лес и здания за трёшник.
  
  Ах, этот катет сердца,
  Ах, этот жерминаль
  И век глядит на выбитые зубы,
  Лишь иногда встаёт с галер
  Взглянуть на темнокожий танец Кубы
  Аполитичный Гулливер.
  Хрущовщина-среда бактерий
  И компас проводник идей,
  И шлются шлюшки из артерий,
  Не есть ли Истра-Тэккерей.
  
  
  И надо ли разминкой предварять
  Вериги мастерства и кока колой
  Мясистые подробности поить,
  И Дездемону вверять их чаевым,
  И прощелыгу Гэ томить невысказанной драмой,
  И их брезгливость подчеркнуть,
  Вводя частушки, но
  Сегодня аплодируют и тем,
  Кого бы выгнали взашей ещё вчера официанты,
  Так аспиранты принимают аспирин,
  Ну, что же, сдвинем кружки в этот раз
  За откровенность выпуклой походки
  И подмигнёт курсистке ананас,
  И зодиак торопится находке
  Вручить мелодию.
  И в стельку пьяный нотный знак
  Протравливает голос:
  "Вы извините, но Господь
  Сегодня буерак,
  Скажу вам больше, канифоль
  Единственное, что отсутствием звучанья
  Туширует фа - соль- ля- си."
  Итак, тугие кошельки
  С тоски
  Предложат трын-траве
  Ввернуть хотя бы пару яйцеклеток,
  Сразиться в карты и излить себя
  В девятый вал дебоша новостроек.
  
  И ей одной как будто чужда
  Чужбина Беатриче и расплывчатость скамеек,
  И щёлкнуть пальцами спешит задорный март,
  И либералы готовы стол делить
  С подразделеньем двоек,
  И их рахит
  Кладёт языкознанье пушек,
  Как средство избавленья от
  Самих себя в бушующую пору,
  И разносят коктейли свидетели
  Разношёрстного сборища.
  
  
  И реляции цирконий
  Не отделят от комсы,
  И суспензия ли звонит
  Там, где мечутся иксы.
  Их державы самостийны,
  Их реликвия-урон,
  Аве, Моцарт, Аве, гимны
  И распятый батальон.
  
  Что ты греешься руладой,
  Это время-полотёр,
  И зияет над армадой
  То, что черпал Христофор.
  И буколики крестятся
  Ядом, вышедшим из вен,
  Мне не надо упрощаться
  Среди сельвы и гиен.
  Эй, ты, Минск, рубаха парень,
  Эй, ты сказочник муссон,
  Если Келдыш панорамен,
  Ягодичен Робинзон.
  Что ты скажешь, если камень
  Не затравит малышей,
  Всё же бог судьбе не равен,
  Мая нет у камышей.
  Я ли парусу ровесник,
  Нет ли в раме трёх зеркал
  И бушует ли орешник,
  И буксует самосвал.
  Глаз ли выбить паранойе
  Или выпить три ковша,
  И Белинский ли над зноем
  Сходит, волость вороша.
  У чертей душа кастрата,
  У чинуши роль клопа,
  Над идиллией Евфрата
  Вы не встретите попа.
  
  
  
  
  
  И девке, может быть, не терпится войти
  И улыбнуться страховеру,
  Давно уже буфетчик отнял то,
  Что жениху мерещится Венерой.
  
  И в каблуках растения живут,
  Что больше скажут вам о домочадцах
  Следы, в которых радио не ждут.
  Что на заре тритон корону сторожит,
  Что только лицезреет пассажира сон,
  Над нею небо обесточит время
  И поезда обрушатся на грудь,
  И ей самой обещанное семя
  Рубиня, на востоке обожгут.
  
  А ей казалось, время- сад
  Её приветит лонжероном
  И на бокалах над Хевроном
  Хранятся фабулы баллад.
  И белых писем торжество
  Не налюбуется на пряжу,
  И привлекают их родство,
  И наряжают ими стражу.
  И эпизод сочтёт за труд
  Развить несущее начало,
  И чьи-то пряди из запруд
  Добудут воинство вокала.
  
  Нет, я не окружён
  Ни вереницей фабул, ни
  Подмётками и рынком Сандени,
  Мой шлем пробит,
  Моя рука устала
  И прижимаются друг к другу голоса,
  И остановлен ветер ради них,
  И засыпают поутру
  Осёдланная лошадь,
  Глагол и войлок,
  Муссирует Иртыш одни и те же ноты,
  И достаёт со дна нечёсаные головы фрейлин,
  И юная яхтсменка восстаёт воздать пирам за их зенит,
  
  И муравьи несут в себе начало полуденного солнца,
  И взявший за руку волну ребёнок
  Ещё не знает, что
  В межзвёздном мире реки не текут,
  Так убывает свет вдали столиц,
  Так ряженые учат естество
  И имитатор насилует труды,
  И прислонившись к кораблю, взирает фарт на то,
  Как сумрачный жандарм статьёй закона
  Определяет, кто есть кто,
  И в череде больниц ютится мегаполис,
  И полусонная айва встаёт с лица долин,
  И в полуголой схватке серпантин
  Интуитивно держится за знамя,
  Потворствуя спряжению пружин,
  И утомлённая фигура, и полуокий фриз,
  И приз, зашедший поутру к антителам интерна,
  Торопятся ли свить гнездо на дереве модерна,
  И, улыбаясь, ветер предстаёт колонной образов,
  И мирно спит в углу ничем не примечательный подранок,
  И с губ бурды свисают спозаранок
  И сплетницы слова, и дань сенокосилок,
  В дешёвом табаке, в бутылке водки
  Растёт гроза учителей, точнее, крест подлодки,
  И колокольчик возвещает о
  Новоприбытии борделей,
  И мускулистый докер вовсю готовится к тому,
  Чтоб, отирая пот с постелей
  Не заразиться ветреной болезнью,
  Но не дал бог жену
  И та, что присягает горемыке
  Один и тот же сон лелеет на ветру,
  Как в звоне шпаг развеивают траур
  Знакомый маг и повесть поцелуев,
  А между тем их семафор
  Лишь по привычке время озирает,
  Кусок тоски под голову кладёт
  И, вслушиваясь в споры, засыпает,
  И в новолунье обретает плоть
  Всё то, что ей недодано пасьянсом,
  И страх дверей соседствует с альянсом
  
  Прибитых к палисаднику иллюзий,
  И то, что время сберегло
  Уже не кажется таким уж плодотворным,
  В то утро ей навеяло весло
  Упадок сил и соляные копи,
  И может быть ещё присутствие свиней,
  И прихожанка весть семью богатырей
  Возложит на развитие служанок,
  И в трещинах ступивших кораблей
  Ей видится акцент на то, чтобы она сошла кальяном
  Для тех, кто бьётся Дартаньяном
  В исход плащей и семируких башен,
  Девяток масть на ужин пригласит
  Лишь карбонариев да горизонт селёдки.
  
  И в том, как вы надеетесь на глобус
  Взамен взметённых сновидений,
  Я узнаю ли самозванцев.
  И знаете ли вы, в конце концов,
  Что тот, кто не искупан в чёрных водах,
  Не простирается на век того, кто княжит
  И падших звёзд не выкупает Меккой,
  Что в почерке Медео старожилы
  Противодействуют шанхайцам.
  
  Я слышу звуки так, как слышат вещи,
  Точнее, залежи ворчание Урала
  И обретают плоть в кости
  Рецепты и сподвижницы Ямала.
  
  И всё же в ней проспаться не спешит
  Неозаглавленный рассудок,
  И в цвете наступающего дня
  Воздействие умножат
  На мокнущем полу
  Порывы ветерка,
  И кто копнёт в ней глубже, чем блюститель нравов,
  Владыка рек и стриженых страниц,
  Восславим же и то, что Терпсихора,
  Не предваряя их конец,
  Сотрёт, как дань излишества и сора,
  
  И воротник судьбы давить не будет на
  Провозглашённый опыт индульгенций.
  
  Что ж ты, молодец, цвёл Лаэртом,
  На цепи держал свет и тени,
  Брёл ли ты к себе бронзой матерью,
  Бродит меч в лесу, загорается, да идут к нему
  Мертвечиною, ах, полынь, полынь, да Китай город.
  
  Заносит ноги рабочий посёлок,
  Украина окутана чем-то от вия,
  Месячник звёзд и психиатрия
  Консультируют затравленное,
  И время оттеснить младенцев от архаики словотворчества,
  И время видеть в трупах их соответствие человеколюбию.
  
  Я вижу ли, как падает закат
  На люстры и конечность автокрана,
  Как смельчаки слова идут вне видимости проекций
  И как саксонцы перебирают буквы, бу...,
  Вы не ошиблись, бутоня посещенья,
  И как лакей привносит пару петель,
  Манкируя телесностью звезды,
  Как руганью сопровождают повара,
  Маршрут продукта до сковороды,
  Знакомый котелок,
  Под ним пески, приветствия, подтяжки вида
  Да закадычный друг вино
  Не поверяют мне, что скажет домино,
  Чем недовольна слежка,
  К чему такая спешка
  И нужно ль за воротами стоять,
  Раз весь ваш дом читаем промокашкой,
  Да нет же, ей-же-ей,
  Пойдём туда скорей,
  Сегодня там эн эн трамплинят тосты,
  Ах, нет, одной помятою бумажкой
  Не стоит потчевать гостей,
  Да и потом, весь этот мир сороконожка,
  Где ваш разбитый разум восстаёт,
  Чтобы пролиться ложкой дёгтя
  
  И упрекнуть за то, что рост даёт
  Лишь преимущество заката,
  Ну, что ж, и рябчик на столе
  Напротив той, что подавилась,
  Следя за тем, как ест Марлен,
  Дрожащею рукой февраль потянется вкусить от ветчины,
  Хотя в присутствии Мальвины
  Меню предполагает разговор,
  
  И утонуть в рукопожатьях торопятся известья,
  Но видимо и тут судьба креветок
  Важней вспорхнувших где-то
  Предвидений
  И нашпаргаленность университетов,
  И плебс за окнами полощет Мендельсона,
  В кальсонах как-то так конспект
  Шагнёт за рамки гарнизона,
  Что ж, посочувствуем ему
  И подберём разбитую посуду,
  Наваристым бульоном растекается словарь,
  За поясом у повара лишь фрукты,
  Перееданье давит размышленья
  И кое-кто уже
  Под капли пота
  Вдруг перестанет быть тем, кем показался,
  Увы, увы, увы
  Мне не дано испортить вечер
  Иль, скажем, так вести себя
  
  Чтоб стягивать кружки вокруг вожатых мыслей
  И как-то так уйду, не попрощавшись,
  Но если шут при мне, я не останусь в стороне.
  
  Арестанты, арестанты
  И куражатся мутанты,
  И Крещатик, и дисканты
  Или это пиротехник
  Подтверждает Клемансо,
  Обручает ли сантехник
  То, что выпито иксом.
  
  
  
  Шла за мельником жена-
  Велика охота,
  Только сзади то она
  Венчана пехотой.
  Обсчитался ли еврей,
  Мыслила погода,
  Ей доносит воробей
  Продан запах мёда.
  Шла на фабрику жена,
  Заблудилась где-то,
  Жеребцы теперь сполна
  Убедились в этом.
  За русалкой рыбаки
  Шли, не зная броду,
  Так теперь и дураки
  Не глядятся в воду.
  Шла любовница к ежу,
  Он ей так и этак,
  Родила она моржу
  Сто колючих клеток.
  Шла по полю колбаса,
  С ней бутылка водки,
  Зачирикала коза,
  Дед надел колготки.
  
  И небоскрёбы ли встречаются
  В моём оплёванном мозгу,
  И баритону ль улыбаются
  Лачуги, кегли да рагу.
  
  Сказать ли как рассветы тишине,
  Сказать ли, кто цветёт во мне,
  Сказать ли, кто сегодня не
  Восходит аквитанцем.
  
  И время уголовщины сердец,
  И время лечь под алтари Вероны.
  
  Но успокойся, их плененье
  Легло под сенью балюстрад
  И позолоченные звенья,
  И разобщённый Петроград.
  Кривые улочки прижмутся
  К Данае весом нереид
  И чьи-то губы отопьются,
  И брызнет драмой амонид.
  И нет лекарства от растений,
  И нет циклопов среди вех,
  И катеты сквозят сквозь стены,
  И лицезреют чей-то мех.
  И луч задерживает знаки,
  И арки голосят на дне,
  И чей-то перечень до драки
  Несёт созвездья сатане.
  До первой крови лишь ребёнок
  Пророчил на семи холмах,
  Лелеял прозу жеребёнок
  И вычитался патриарх.
  И ворожея медуница
  Нисходит к струнам полумглы,
  И оголяется страница,
  И назидаются углы.
  И разорённым солнцем знамя
  Развило отрасли воды,
  И мышеловки, Окаяма
  Сочлись над гением руды.
  И монсеньоры назиданья
  Легли под кованый сапог,
  И чертят поезд ожиданья
  И свесил маятники слог.
  
  И полуголые картины,
  И освящение Помпей,
  И отлучённые крестины,
  И вознесённый апогей.
  
  А мне казалось имена
  Лишь проецируют строенья
  И на поверку угол зренья
  Поднимет месяцы со дна.
  
  
  
  Здесь меркнут там же, где зенит
  Не обещает рыболова
  И не подхваченное слово
  Сигналит местности копыт.
  И переливы ювелир
  Присовокупит к ассонансам,
  А между тем над ренессансом
  Взлетал и таял автомир.
  
  Нет, время нас стирает, именам
  Швырнув в лицо облупленные краски
  И как бы между прочим для острастки
  Чеканит произвольное и маски
  Сойдут к осиротевшим голосам.
  И, разминаясь, ливни вдоль дорог
  Оциркотурят местность водолаза,
  И биссектриса вдоль судьбы Белаза,
  И триолет, и азимут экстаза,
  И зданий полутьма, и их пролог.
  Ну, что ж, Марлен, так тает термидор
  И на поверку бритвенный прибор
  Уравновесит эпос и звезду.
  
  Я знаю, что не смею
  Надеяться ни на себя, ни на камею,
  Что не сподручно, может быть, жокею
  Построить по ранжиру суффиксы, сестра,
  И что штиблеты выскочки мазурки
  Лишь подтверждают что
  При полировке исчезают полудурки.
  
  Идиоматика и ты,
  И раскрещённые скелеты,
  И крепостные, и буклеты,
  И беспризорные приветы,
  Одышкой данные газеты,
  И ругань трубок, и билеты
  Замкнут ли то, чем чтят щиты.
  
  
  
  
  И в запретном каются монахи,
  Постигают юнги естество,
  Чья-то даль насилует лишь страхи,
  Кутается город в мастерство.
  Как оазис сторожит виденья,
  Почерку ли свойственно цвести
  Там, где волшебство и провиденье,
  Там, где белокурые дожди
  Сослагают крепости и темы,
  И в лиловом выступит ладья,
  Только нечем озадачить геммы,
  Поднимая кости бытия.
  
  Да озарится занавес хитом,
  Да снизойдёт к параболе бельгиец,
  Бродя под вулканическим щитом.
  Пространство суть реликвия виолы,
  Как борода отсутствие идей
  И то, что вы доходите до школы,
  Скорее, знак встающих кораблей.
  И фея лишь довесок телеграммы,
  И астрами усеян палантин,
  и силуэт наличьем картограммы
  Съедает то, что не дал Аладдин.
  
  О, знали б вы, как солнечны затменья
  И на манжетах жест календаря
  Лишь отражает поручни забвенья,
  И в перекличках кроется заря.
  
  И время рухнуть под причалы
  Едва сойдя со стапелей,
  И снизойдут ли те анклавы
  На седину учителей.
  
  И всё же я перешагну черту,
  И дело не в аисте, не в Виннету,
  Не в том, что может быть боярышник в цвету,
  Нет, солнце в пятнах я не возведу
  
  
  
  На пьедестал и мокнущему льду,
  Нет, не позволю литься вдоль хорея.
   Ровесники слова и конница Цирцеи,
  И между ними вдоль семи зеркал
  Блуждающие формулы Кореи,
  И синева вокруг, брелки и терминанты,
  И над водой взошедшие мутанты.
  
  И будет трястись взаимодействие чисел,
  И будет закат предварять рожденье,
  И будут моллюски слова претендовать на взаимодействие,
  Нет, ты присядь
  И не лелей в себе возврата гармонии до
  Сопроводительных энергий,
  И полнота стекает на возвращение имени,
  И секретарь провозгласит ли:
  "Да, это их плоды,
  Да, это их поместье."
  И я не буду им противодействовать анданте,
  Я не склоню их линии к тому, что отзовётся Косагранде,
  И время дирижировать не тем, что задано,
  И время уходить, обретая версальцев,
  И в шелесте вспорхнувшего сознанья,
  И в том, как вы торопитесь, я знаю,
  Есть нечто от раденья часовщиц,
  Нет, нет, ещё один сарай
  И в близлежащем
  Вы не коснётесь директив.
  
  Что ж, сыграем на брюнетку,
  Ой, ты, Коля, не тужи,
  Урони одну монетку
  И плясунью закажи.
  Что-то часто, дорогая,
  Ты хватаешься за грудь
  Или лестница крутая,
  Или боцман тут как тут.
  И тебе, невеста Катя,
  Нас не надо убеждать,
  Что за цвет у этих пятен
  Там, где мичманы лежат.
  
  
  
  Здесь нет конденсата и аэронавтов,
  Здесь прошлое вяжет поэму курантов,
  Здесь бой барабанщика глуше педантов,
  Здесь время дублирует роль оккупантов,
  Здесь нет ренессанса, есть чрево сектантов,
  Здесь некому взяться за дело курсантов,
  Здесь некому вверить судьбу аксельбантов,
  Здесь нечем потешить шаги экскурсантов.
  
  О, нет, мне ведомо и то
  Над чем шушукаются эльфы,
  И понедельник их Кусто
  Определит, как свойство верфи.
  И вот, проглянут из затычек
  Повеселевшие слова
  И время горстью перемычек
  Кладёт на голос острова.
  
  Язык отца не подлежит знакомству,
  Сирень не расцветает на ветру
  И чья-то прядь согласно домоводству
  Сопровождает ту же Ангару,
  На свет свечи слетаются царевны,
  Угрозы суть развитие конца
  И знак осла насилует деревни,
  И всякий путь очерчен до крыльца,
  У арии основа водолея,
  Закат отодвигает поезда,
  Зятья слова не помнят, чья идея
  Рассталась с земноводным навсегда.
  
  На задворках не поднимешь имя,
  Серебром не вяжется тетрадь,
  Запах звёзд заденет ли алима,
  Вытянет ли ноги звездоград,
  И звенят на набережной сердца
  Снова чёрно-белые клинки,
  Боговед воздаст ли страстотерпца,
  Водолаз нырнёт ли под коньки.
  
  И на лёд не наступает время,
  Междометьям нет уже конца,
  Мельница ль целует это семя,
  Собирая дань с её лица.
  Над водою нет уже окраин,
  В шумных лёгких бродит сталевар,
  Метеорит крайности Опарин,
  В чёрной почве прорастает тар.
  Ей никто лица не поверяет,
  Напоследок выродки слова
  Расцветут и озеро пленяют
  Странные на ощупь существа.
  Назиданье качество ответа
  Вдоль судьбы нетронутых дорог
  И к штиблетам тянутся корветы,
  Мониторя развитый пролог.
  Пораженье-ласточка победы,
  Над десной ютятся миражи
  И оракул в том же первоцвете
  Отрясает юные межи.
  Киборги буреют на востоке,
  Отопьётся алая вода
  И пришелец не на отвороте
  Подойдёт к сказуемой труда,
  И в прихожей нет уже жандарма,
  К позолоте тянется рука,
  Жалюзи низводит телеграмма
  И лелеет консула река.
  
  Я мог бы быть буреломом,
  Я мог бы нотой фа
  Замкнуть и Абиссинию, и рома
  Противодействие,
  И вратарю бессмысленно бежать
  Туда, где ядра склонны упреждать
  Движение торговцев,
  И кафель строк возрадуется, глядя
  На кровожадность Альбиона
  И в данности мне данного альбома
  Проследуют штандарты дагестанцев.
  
  Я распят не на этом числе,
  Я бы сказал, что в ремесле
  Важнее промысла литейщик.
  И надвигаясь, глаз зари
  К пожарным лестницам,
  К обедне фраз
  Уронит бога изнутри,
  Свояченице скажет ли Господь
  Не вдохновляйся и замри,
  Что ж, перекинемся и мы
  Полуостровами
  И может быть, меж вашими зубами
  Не разовьются глухари.
  
  Как много крови я теряю там,
  Где отражаются лишь схемы,
  Где иногда многоэтажность темы
  
  Себя не поверяет голосам.
  И в парусах лишь Казанова ветер
  И силится чернильница принять
  Потухший след и пререканья петель.
  
  И невесты в цвету,
  И констебли блефуют,
  И конфузятся алебарды,
  Ну, что ж, пойдём туда, где леопарды
  Предвосхищают предреканья
  И выйдет в гетрах раритет
  Навстречу набережной века,
  И обессмыслит картотека окрестность грека,
  И ижица теснит
  Не напророченное просо,
  И туфельку роняет мандолина.
  
  Что ж, шагнём туда, где тиф,
  Где покойницы и риф
  Соотносят логарифм,
  Где коронит сердце миф.
  
  
  
  
  Мне ни к чему богам
  Отдать их дань и дневалить при пиршестве,
  И поднимать в рубинах кубок за
  Местожительство мелодий,
  Надо согласиться и с тем,
  Что реквием
  Посул преобразованья,
  Что на карте Декарта
  Вы не встретите марта,
  Что нежность-крёстная мать револьвера,
  Что, наконец, премьера постулирует линии.
  
  А мне казалось, парк земли
  Не разовьётся при анналах,
  Что их задачи полегли,
  Орденоносцы при мочалах.
  И привередлива строка,
  И нажимают на педали
  Разноголосица и ка-
  Мердинер, и юдолит дали
  Едва взошедший Мангышлак,
  И предрекается фаянсом
  Всё то, что отнято у драк
  Продрогшим в гавани нюансом.
  
  И время раздеться фразе,
  И время глазеть на горизонт
  Затылком присказки,
  И время знать о том, что буйствуют капризы,
  И время подчеркнуть страдания репризы,
  Но вы не будете томиться седобородым немцем
  И будете держаться так,
  Что фейерверки лишь довесок
  К тому, что вы могли бы приподнять мизинцем,
  Лишь иногда осеивая принца
  Иносказанием близорукости,
  Зашторивать же сердце не спешите
  И бёдра не кладите на механику харчевен,
  
  В конце концов в кустах
  Насилуют и тех, чей рост в гербах,
  Но рельсы и куранты
  На бархат строк кивают демонстрантом
  Не подтверждённой недоступности
  И вы их привлечёте
  Той стороной, где жадно пьёте
  Неизвестность танца
  И башмаки теснят мозоль.
  
   Ах, ты, ей твою, победа,
  Ах, ты, задница молва,
  Что-то долго, Генриетта,
  Ты нисходишь на слова.
  У неё под юбкой ветер,
  Полнолуние плеча
  Смажет сны сварливых петель
  И возляжет под врача.
  Не буди в ней колесницу,
  Эй, ты, горе скотовод,
  Приготовь ей лучше пиццу
  И за франк взгляни на мёд.
  В ней расстёгнуты привычки,
  Поцелуи ли романс
  Ей предложит для отмычки
  Привередливых гримас.
  Эй, тебе ли, сучка Долли
  Обручаться с ремеслом,
  Это фраер антресоли
  Разогнёт твоим углом.
  
  
  Ей помада в обиходе
  Развернёт иную суть
  И, якшаясь, пароходы
  Задевают чью-то грудь.
  
  И будет берег оцелован,
  И будут сорваны цветы,
  И в бельэтаже околдован
  Распутный свет её звезды.
  
  И так ли, и так ли, Ираклий
  Спрягают рассветы и нимб
  Наносят, как если бы сакли
  Задели задёрнутый Рим.
  
  Чёрные тучи, чёрные тучи,
  Я бы даже сказал, каких ещё не было,
  Я бы даже сказал, что дуче
  И белые башни
  Равняют себя и случай.
  И будут жёны лакать молоко,
  И будут их звёзды шагать в рококо,
  И будет их время листать Лаокоон,
  И будит соратниц взошедший линкольн.
  Я себя не ценю,
  Будет утро и будет меню,
  И баркасы слова навяжут коню
  Лексикон анимации.
  Я как будто бы здесь не живу,
  Так иногда выпью вина, съем айву,
  Леденеют ли буквы, предвидя листву
  Или это клюёт конгрессмен на плотву,
  Как-то так всё заросло
  И то, что дышало, и то, что легло
  На чёрный конспект воздаяний
  И будут ли степи ступать тяжело
  На войлок крестьян и свиданий.
  Мне обернуться не даёт исход,
  Где сходят лавины, где вносят синод,
  
  Где сдуру скрипач подтверждает минор,
  Где дети играют в кресты и кагор.
  
  Коленопреклонённым принцем,
  Задушенным арфистом,
  Нет, нет, не надо, видишь, не сходится время
  Сошедшихся в стих хрестоматий,
  И льются на скатерть тяжёлые дыни,
  И люди во фраках пугают пустыни,
  И в чьей-то тетради затеряна Ницца,
  И спят полубуквы на жёлтых страницах.
  
  
  
  
  Когда на корабли нисходит дань деяний,
  Расщедрится ли вновь Хорватии струя,
  Определится трон династией белья
  И золото сойдёт на берега преданий,
  Когда на корабли нисходит дань деяний.
  Когда сочельник вод не требует свиданий,
  Рабочие слова сомкнут ли иск наяд
  И будет трепетать над фугою наряд,
  Над юнгой заскользит сокровище заданий,
  Когда сочельник вод не требует свиданий.
  Когда на чрево сёл обрушатся шарады,
  Синонимы слова на непокорный стих
  Накинут тень прикрас и двинутся на них,
  Наступят ли хребты на синие рулады,
  Когда на чрево сёл обрушатся шарады.
  Когда Владивосток хоронит провиденье
  И льются между скал соратницы воды,
  И в глубине зеркал настелятся сады,
  И бьющийся фонтан смыкает сновиденья,
  Когда Владивосток хоронит провиденье.
  Когда в глазок строки вонзается их жало
  И мучается кнут, и жмётся батальон,
  И челюсти воды смыкают пантеон,
  Обузданность времён ложится на зерцало,
  Когда в глазок строки вонзается их жало
  Когда в бросках воды нет радуги творений
  И сретенье искусств не рассуждает вслух,
  И нищие жуют кончины чуткий дух,
  И зазывала век отторгнется от рвений,
  Когда в бросках воды нет радуги творений.
  Когда на дань имён нисходит ветер странствий,
  И голубицы их предвидят алтарём,
  И стансы ста сердец настелет водоём,
  И Шлёнск среди болот надвинется на гравий,
  Когда на дань имён нисходит ветер странствий.
  
  Й...т ли конь курсистку фразу,
  Отдам ли я Заир за вазу.
  
  И вельмож самозаиканье,
  И гребцы слова, и портреты Тосканьи,
  
  К чему их шепот вам, когда камин не наимёнен,
  Когда на слух воздействуют полунамёки,
  Когда веселье хирургично
  И чопорность защита от рыданий,
  И в погребе нет тёмного свиданья,
  И лучи звезды
  Ложатся на поминки расставанья,
  И то, чем дышит грудь,
  Обязанности свиты не скрепляет,
  И напомаженность вздыхает,
  И внутри самосознанья
  Вам подадут лишь рюмку примечаний,
  Да то ещё, к чему навстречу
  Не вспорхнут шаги
  И лишь паркет свидетель
  Отсутствия рукопожатий,
  И раздражает даже то,
  Чья цель нести букет объятий.
  
  Здесь круг общенья схож
  С полётом насекомых,
  Здесь видимость калош
  Дозреет до сельпома,
  Здесь танцы циклопичны,
  Здесь то, чем дышит дождь,
  Рождается циничным.
  
  Ты меня не буди воскресением фраз,
  Намекает на шлейф юниорство прикрас,
  Видишь голени слов пеленает волна,
  Сводит девственниц слог приобщеньем руна,
  Забредает ли брошь на осыпанный сад,
  Пионерство воды среди бронзы рулад.
  
  И насилуют слуги принцесс,
  И вечернее солнце, сеньора,
  Не обещает двуглавости уединенья,
  И скромность лишь ответ тому,
  Что вас целует иностранцем,
  Но вы уже не возведёте
  
  
  Редутов над молчаньем,
  Иносказанье шпор откроется ль эпохой пьяных партий
  И то, что вам при нём не нравится,
  Лишь заданность
  И убыстренья рук,
  И, может быть, предметности проказы,
  И время строгих правил
  Амур изводит
  Бесстыдством жриц и коневодством полководцев.
  
  Покинутому видится аллея,
  Где окуляры роются в вещах
  И слышно, как фарфор стучит в висках,
  И замкнутость устами чародея
  Не освятит вторжения сапожек,
  Им было мало места среди здравиц,
  И также, как порывы дань обложек,
  Увеселенье сморщивает фокус.
  
  Она квиталась с темой мэра
  И ножки фраз легли на зной,
  Чем выше крест, тем ниже вера,
  И не фольклорит Иллинойс.
  
  Когда угрюмым днём подвигнется рояль
  И набежит волна на трепет перелеска,
  И подвернёт стопу сошедшийся хорал,
  И вазы отойдут наследием бурлеска,
  Тогда звезда ночей заденет баронесс
  И льются на словарь параграфы фонтана,
  И маяки слова цветут среди принцесс,
  И шлемы над водой, и римляне экрана,
  И пробы набегут на шепот мелодрам,
  Над радугой воды соотнесутся гербы
  И атакует грек водозабор реклам,
  Кольчуги ли примкнут к иносказанью вербы,
  И некому отдать соцветья городам,
  И ямбы падают на бёдра сонных дам.
  
  
  
  
  К тебе не подступиться, будучи не Ариэлем,
  Ты из семьи ступенчатых теорий,
  Где привередливость мазурки вскользь
  Гостям предложит пригоршни жемчужин
  И ужин отрицает естество
  Их закоулков,
  Лишь иногда подскочит
  Шальная мысль
  При напряженьи не намеченного шага
  И, удаляясь, голову склонить
  Торопится сказуемое интимности.
  
  Ты меня не крести многолесьем сторон,
  Вот собачьи бега, вот гарцует балкон,
  Страстотерпец и цвет, и над Майном гарсон,
  И костит пистолет их щербатые рты,
  И встречает скелет разложенье орды.
  
  Вы рассердитесь
  И будете швырять цветы
  На одиночество деталей,
  И аркебузы далей
  Вам скажут больше, чем их озадаченность,
  Вам недостаточно чаепития
  И сдавленность, пожалуй, подтолкнут
  Кнуты соития,
  И слышно, как соседи скребутся в двери дня,
  И пьяницы ветра соски дочерней улицы
  Зальют похмельем сердца,
  И ненависть приобретает свойство быть
  Освобождённой от затяжек,
  Так протекает днище корабля
  При безразличьи фрау к тем местам,
  Где сердце больше, чем каюта,
  И возвещает о прибытьи тех,
  Чья участь очаровывать амура,
  Но вы ещё, как будто при луне,
  На стороне развёрнутости танца
  И втиснуться уже не жаждет плоть
  В сухую математику,
  
  
  И лишь растрёпанность в вас выдаёт
  Содружество скрещений.
  
  А нам казалось, даль сердец
  Нас обнесёт при поцелуях,
  Что будут припадать к звезде
  Соотнесенья сабантуя,
  Но освещенье улиц нас
  Не пригласит читать сближенья
  И нам не нужно в окнах фраз
  Вникать в контексты упоенья.
  
  Ненастье женщины-несчастье
  Иметь при муже тёмный мёд.
  
  Томленье долговечней темноты
  Потребностью любить кого угодно,
  Но вам не всё равно,
  Чей горностай наречий
  Рассеивает слух
  И в удаленьи
  Один и тот же образ
  Расстреливает окна,
  И будете перчатку мять,
  И рассмеётесь невпопад,
  И на поля повесите игрушку,
  Положенное всё же совершится,
  И, полагая руку на бедро,
  Издёрганность амура прилагают.
  
  А нам казалось, зал пустой,
  Цветущею рукой
  Раздарят приглашенья,
  Казалось, хватит радости на всех,
  И шутки, каламбуры, смех
  Приправой подадут для тех,
  Кто бросил трюмы, чтоб идти в тюрьму,
  Из тюрем возвращаясь к своему.
  
  
  
  
  А между тем на чердаках
  Вовсю глазели на бельё,
  Пока мы голые, на занятых местах,
  Творили бытиё.
  
  Я, может быть, прижму церемонии
  И не дам ей опереться на недосказанность,
  И не буду мозолить глаза воздыхателем,
  И буду ждать, пока она, как бы нарочно,
  Пристегнётся к тротуару речи,
  Мне важно не задеть в ней
  Зависимость от объекта плаванья,
  Ибо свет в ней гаснет по мере того, что отвоёвано.
  
  И вечер уплывает, словно то, на что надеясь
  Штудируют их опыт,
  И в лихорадке слышать, как назойливую муху
  Торопится прихлопнуть вывод.
  "Он глуп, он правомочен лишь указкой,
  Как экспонат, как труп,
  А, впрочем, мусор не подлежит закваске".
  Направимся туда, вокруг дешёвые отели,
  Направимся туда, где их язык,
  Довесок взболтанного пива,
  Где из-под ног бегоний проглянет шафер перспективы,
  Пойдём в дома, где кружатся слова вокруг имён,
  Где отдыхают лишь часы уединенья,
  Где мирно спят воззванья
  И подойдём к тому, что не в ответе
  За жвачку новостей,
  За пыльный смокинг этикета,
  За скорлупу цитат
  И быть свидетелем того, как дрочит мозг
  Поля словесности,
  Надеясь выйти афоризмом,
  И как задумчивость торопится присесть
  На склоны музыки исчезнувшего бриза,
  Где психику откушают, быть может, чертыхнутся,
  Где зазеваться хуже, чем придти невовремя,
  И расстегнуть жилет,
  И в тихом свете гаснущих бесед
  
  Вплотную подойти к нервозности маркизы,
  И улыбнуться ей бильярдом колкостей,
  И обронить на скатерть,
  Катая от угла к углу регламент:
  "Какие времена, такие нравы".
  И бросите на полочку жеманства:
  "Ах, это вы идёте...",
  Зевнёте и компромисс сочтёте
  Прологом торможенья,
  И врассыпную бросятся слова,
  Когда вы ненароком
  Наступите на чей-то шепот
  И, топчась, подвергнете стихию
  Горячки губ
  Бракосочетанью архимандрита и отчуждённости,
  Где ваш визит при толчее
  Перетекает в плоскость блюда,
  Чтоб быть огрызком, недоеденной котлетой,
  Или пятном на отвороте не обращённой к вам беседы.
  
  Я прочитать не смею
  То, что вы положите на стол,
  Как бы сверяя городок и Гею,
  Я знаю, в вашей власти искупить
  Потомство линий,
  Я знаю, что теряю нить, когда вы входите дыханьем мили,
  Окутанной реестрами метафор
  И, как бы невзначай, коснётесь игрока
  Тирадой,
  Уснувшего лакея обдадите
  Духами междометий
  И топнете ножкой на неуча,
  Я знаю, что во мне вы видите нечто
  Обратное логике,
  И лишь цинизм из-за спины бесед
  Ещё хоть как-то наблюдает,
  Как корчится крушенье языка.
  
  Запрет на спиртное суть запрет на поэзию,
  Простота алгебраична,
  Принцессы родня Барклаю де Толли.
  
  Мама, ах, мама,
  Кораблекрушенье
  Даётся чуть раньше строительства флота,
  Гера, ах, Гера
  Собаководство свойственно людям,
  Строительство грекам,
  Лето, ах, лето,
  Солнце не светит до гибели строчек.
  
  Психиатрию стиха надо принять,
  Как разум нового детства,
  При орошеньи полей словесности важно
  Дать развиться кадетам,
  Поговорим о первичности формы и содержанья,
  Последнее нельзя обречь себе,
  Не предвидя предметности,
  Нельзя закладывать то, что видится темой,
  Не прогнозируя берег,
  Я вижу, как по залам клубится каламбур,
  Как голубеет афоризм,
  Дело в том, что революция словарей
  Терроризирует общеизвестное,
  Дело в том, что смирение часть эшафота,
  Вы скажете, что конкретика это
  Освобождение от наносного,
  Тоска по формам суть тоска по богу,
  Итак, мы равны, как ветер и унесённое платье,
  Что ожиданье оборотная сторона нетерпенья,
  Что нецелованность земель не даёт им проснуться,
  Что историю творят ради её окончанья,
  Что бог неуместен там, где присутствует вера,
  Что тёмные стороны сада
  Противоречат ясности перспективы,
  Что вёрсты не целуют букварей,
  А лишь обозначают дань заданий,
  Что многое из ничего произрастает до угодий,
  Дело в том, что тождество образа
  Проявляется лишь тогда, когда оно
  Независимо от автора,
  Мечты и цинк несовместимы,
  Террор кровожаден до неистовства.
  
  Какая нежная рифма флюоресцирует от
  Фиолетовых иносказаний,
  Дело в том, что Гера и Зевс проецируют друг друга
  Вне различий,
  Ткани Зевса суровей на вид и порой устрашают
  Шаги итальянцев,
  Итак, никогда не восхищайтесь тем, что даёт вам видимость,
  Итак, нельзя быть святым вне исхода энергий,
  Ибо новое небо не предлежит чьим-то знаньям,
  Ибо сменяются времена, отторгаются реликвии,
  Ибо сотрётся и то, что греет вам сердце,
  И будет сын Израиля расти в пробирке обстоятельств,
  И будет жадно впитывать себя, пока не разрастётся
  До величин, в которых нет сирийцев,
  Ибо сириец дань возмужалости,
  Прошлое это гранит, в который вписаны буквы психики,
  Где вы придёте к тому, что мир это плоскость,
  Где исходят ветра одиночеств,
  Где корабли чихают при причалах
  И отделяются от отплытья
  До открытия чьих-то маршрутов,
  Итак, глас вопиющего в пустыне ничто иное, как
  Цветенье при кулуарах,
  Отчалить то же, что вернуться туда, откуда вы родом,
  Что частность это отсвет капитала,
  Что обезличить, значит, дать их вероятности начало
  Совсем иного рода,
  Что обесчещенность сестра восхожденья,
  Что иногда трубач зовёт и тех,
  Кто призван до рожденья
  И что Эол едва ли не отважится на то, чтоб небосклон
  Сиял при парусах табасаранцев,
  Дело в том, что атеизм прогрессивен тем же,
  Чем регрессивна вера.
  Содом изнанка верности.
  И будет освещаться троя линией Елены,
  Развёрнутой в пространство нового Рима,
  Итак, ради чего-то нового надо идти истребленьем,
  Но старость это груз, который
  Листает препинанья
  
  
  И начинанья гаснут прежде,
  Чем откроется перспектива,
  Возвращенцы стихи и память
  Связаны так, как проспект и шаги,
  Точнее, их эхо,
  Итак, мелодии даны развёрнутостью линий,
  Не согласиться ль с тем, что степень
  Важнее содержимого,
  Итак, исход материй предлежит Колумбу поэзии,
  Настоящее суть время, в котором конец
  Фигурирует частью
  Откупоренного принципа,
  Истина это когда на воде нет китайцев,
  Я знаю, Прометей лишь вера реликвий
  В черты чего-то схожего
  Или, скажем так, тоска явлений
  По повсеместности,
  Дело в том, что оракул лишь слух намеченного,
  Воздержанность нежеланье выйти
  За границы очерченного,
  Дело в том, что боги и бесы
  Одной и той же крови,
  И культ святых ничто иное, как попытка
  Насытить мифотворчество челядью,
  Всяк человек банка червей да стакан воды,
  Итак, умирайте молча,
  Ибо сочувствовать нечему,
  Молитва суть рассказ о том,
  До чего вы не достаёте,
  Итак, то, что греки припишут богам,
  Новозаветные линии возложат на примкнувших к ним,
  Насилуйте сцену и обретёте образы,
  Итак, креститесь действием,
  Итак, отрицательное секира чего-то счастливого,
  Итак, чтобы быть обретённым,
  Надо терять самосознанье,
  Сочувствие это когда вас находят
  При ордене негативом,
  История это когда вы даны перспективой,
  Дело в том, что распятие тыл линейности моря,
  Точнее, возвращение одиночеств в стихию приоритетов,
  
  От ненависти устают,
  Когда боятся, то уже не любят,
  Друзья поэзии насильники слова,
  
  Ибо им ведомо, чего стоит образ,
  Итак, чтобы обрести законченность,
  Надо быть искалеченным,
  Итак, отраженье свободы упирается во всемогущество,
  Девка строка ждёт, пока её затрахает термин,
  Что-то есть привлекательное и
  В челоконенавистничестве,
  Ибо, убивая, мы становимся чище,
  Я бы даже сказал,
  Через чью-то смерть мы движемся к совершенству,
  Итак, революция это когда нет чего-то привычного,
  Когда вердикт конца насыщается кровью младенцев,
  Когда судят по признаку,
  Итак, руины предваряют творчество,
  Итак, эшафот прародитель чистоты одиночеств,
  Апостолы суть идеи,
  Привитые к просторам психики общества,
  Дело в том, что лесть душегубка объективности,
  Итак, культ святых
  Хватается за фалды неомифологии,
  Дело в том, что синица одна из форм жар-птицы,
  Дело в том, что общность отца уравнивает всходы,
  Ё...рь ли бог, господа,
  Если же нет, он не дан числительным,
  Жертвенность это когда
  Вы отнимаете город у моря,
  Любознательность я обозначил бы, как часть
  Грейдера соискательства,
  Опыт сын развития,
  Что интриги суть попытка
  Привести к знаменателю
  Нечто несущественное.
  Ибо Франция сердца дана дорогой Дантеса,
  Ибо, наступая на солнце,
  Мы обретаем территории,
  Что изнанка белья,
  Как правило, отвратительна,
  
  Новое это когда вы даны чьей-то местностью,
  Дело в том, что чёрные звёзды
  Суть олимпийцы,
  Итак, если бог не может быть
  Оправдан через то, что свойственно времени,
  Он являет собой бездорожье,
  Итак, корона разделяет непогоду и равноденствие,
  Итак, костры поминают побужденья,
  География это когда
  Вы не знаете, где ваше сердце,
  Что ярость тыл спокойствия,
  Что лабиринт насилует и устраняет скуку,
  Итак, мы подтверждаем только то,
  Что отрицает в нас рассудок.
  
  В какой-то степени Гитлер орудие света,
  Или даже неоХритос,
  Обрамлённый вендеттой,
  Ибо рано или поздно,
  Ибо рано или поздно
  Произойдёт фильтрация наций
  И останутся те, кто одевает юные эры,
  Как бог одевает земли мая.
  Иерархия неба обюрокрачена больше,
  Чем нутро самых тёмных контор,
  Цифровая вода раздаёт указанья
  И вся эта дребедень
  В лице апостолов и прочей скуки лишь статисты.
  Архаично и то,
  Что богородица асексуальна,
  С ней не прочь переспать
  И гонцы мужеложства,
  И отцы пуританства.
  Я нарисую вам эсхатологию этого мира,
  Итак, не будут обновляться времена
  И будут регрессировать формы,
  И будет каждый шаг сродни отступленью,
  И будут диктовать условия времянки,
  И будут детёныши-слова чахнуть,
  Не предвидя горизонта,
  И будут материи покидать пространство приоритетов,
  И будет радиация полусознанья
  Препятствовать заложенному,
  Итак, я не вверяю вас в нечто, противное морю.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"