Я начал свой путь домой с неуверенного, почти зябкого шажка за пределы яркого круга света, который отбрасывал на неровную мостовую старый фонарь. Все вокруг меня тут же заколебалось, будто покрылось водной рябью. Я помнил, что под фонарем было тихо, а выйдя из-под его теплой защиты, на меня сразу накинулись всевозможные звуки и стали терзать мои уши. Краски мира смазались, формы превратились в расплывчатые кляксы. Все начало медленно вращаться вокруг меня с нарастающим шумом. Я старался не вслушиваться в него, не разделять звуки, не выделять некоторые, особенно зловещие, из общей безумной массы, но они назойливо лезли в уши, подобно мелким насекомым. Вращение становилось все быстрее. Моя голова загудела. Я подумал, что еще немного, и она взорвется. Словно расслышав мою мысль и радуясь моей скорой гибели, мир стал вращаться еще быстрее. Я закричал, пытаясь заставить замолчать многочисленные голоса, и зажал глаза ладонями, чтобы прекратить хоть на мгновение это вращение.
Тишина подобно грому разразилась над моей головой. Я открыл глаза, оглушенный этой тишиной, и замер. Все вокруг меня стало неподвижно и однообразно. Пляж был похож на море, а море - на небо, такое же серое и мертвое. Я боялся пошевелиться, боялся своим неосторожным движением побеспокоить хоть одну песчинку, и этим дать толчок остановившемуся времени этого мира.
Но если я хочу попасть домой к тебе, то не должен останавливаться. И я сделал первый шаг. Песок ответил на мое движение возмущенным шуршанием. Волны подхватили его гнев и негодующе зашипели. Ветер начал хлестать меня по щекам. Я огляделся и кроме неба, моря и песка увидел за своей спиной высокие черные столбы, вбитые без всякого смысла прямо в песок. Я отвернулся от них и пошел прямо к морю, замершему от моего решения, и превратившемуся в серое стекло.
Я пересек кромку воды и сначала заскользил по ней, как по льду, но вдруг провалился. Точнее лед просто сглотнул меня. Я попытался задержать дыхание, но не смог и наглотался воды, которая оказалась такой же легкой, как воздух, только холодной. Я закрыл глаза и, сложив руки на груди, сделал вид, что уже мертв. Я стал опускаться на глубину, и темнота разливалась под моими опущенными веками. Вокруг меня подобно медленным шорохам воспоминаний, возникали шелестящие голоса водных призраков.
-Глубже...
Голосов вокруг меня становилось все больше и больше. Ко мне стали прикасаться ледяные призрачные пальцы. Я не открывал глаз и камнем уходил на дно. Уже на глубине меня стал трясти кто-то очень настойчивый. Мне пришлось открыть глаза, и я увидел, что ко мне пристал старый капитан. В его шляпе была большая дыра, седые волосы свалялись, а одежда была изъедена морскими гадами.
-Глубже? - спросил он меня. Я промолчал.
-Глубже... - ответил он сам себе, а потом забормотал беспокойно оглядываясь:
- Глубже, глубже.
Неожиданно он вцепился мне в рукав.
-Глубже! - умоляюще провыл он. Его бледные узловатые пальцы цеплялись за мою одежду. Я попытался сбросить их. Из дыры в шляпе капитана выплыла большая синяя рыба.
-Глубже, глубже! - рычал капитан. Его голос будто вспоминал прежнюю силу и властность. От его трубных криков вода вокруг нас забурлила. Я вырывался из последних сил.
Наконец, я смог освободиться от мертвой хватки его пальцев и оттолкнуть его. Я стал грести руками, пытаясь всплыть на поверхность, потому что понял, внизу тебя нет. А если нет тебя, то что мне там делать? Я разгонял воду вокруг себя сильными гребками и стремился к неровному свету, сияющему над моей головой. Чем ближе я подплывал к поверхности воды, тем отчетливее виднелся источник света. Точнее, не один источник, а несколько. Они метались надо мной в какой-то нелепой игре или столь же нелепой попытке сбежать от того, чем они являлись.
Я вынырнул, и меня тут же подхватил поток теплой воды. Я не сопротивлялся ему. Над моей головой плясали свои безумные танцы три горячих солнца. После сумрака морских глубин от их света у меня заболели глаза. Я перевел взгляд ниже, все еще плывя в объятиях теплого потока. Я увидел впереди мост со множеством арок, над одной из них болталась веревочная лестница. Конец ее полоскался в воде. Я вдруг подумал, что именно туда мне и нужно, что дорога домой проходит по мосту, но теплые потоки уносили меня прочь, и я начал яростно сопротивляться им.
Я греб, как сумасшедший, но течение было сильнее меня. Я приблизился к мосту, но все же недостаточно, чтобы схватиться за лестницу. А стоило мне лишь на минуту поддаться усталости, как проклятое течение подхватывало меня, сносило прочь от моста, и все приходилось начинать сначала.
Я начал ненавидеть воду, которая из вечного спасителя превратилась в палача - пыточника. Я больше не хотел плавать, я хотел снова ходить по земле, хотел ощутить под ногами твердую почву. Уже теряя от слабости сознание, я увидел, как на мосту появилась ты и протянула мне руку. Я ринулся к тебе со всех ног. Я забыл, что надо плыть, и побежал. В моих глазах потемнело в тот момент, когда пальцы вцепились в веревку.
И я продолжал цепляться за нее, когда сознание вернулось ко мне вместе со способностью слышать. Вокруг меня все плавилось от зноя и плавало в колокольном звоне. От палящего солнца меня спасала тень огромного колокола. Я мешком висел на веревке, привязанной к его языку. Я бессознательно дергал за веревку, и колокол гудел над моей головой. Мост никуда не пропал, а река исчезла. Колокол висел над воротами, и веревка болталась в их проеме. Догадавшись, где я, меня бросило в пот. Но я собрался с силами и огляделся. Моя догадка оказалась неверной, крестов и могил вокруг меня не было, только поля и холмы. По одному из холмов, странной хромающей походкой ко мне приближалось непонятное существо в разноцветных лохмотьях, вызванное, видимо, звоном колокола. Потом на другом холме я заметил еще одно такое существо. И еще одно. Несмотря на хромоту, они приближались ко мне с пугающей скоростью.
Я оттолкнулся ногами от земли и полез по веревке. Подтянулся и переместил руки, потом опять подтянулся. Колокол надрывался, а я лез по веревке, не смотря по сторонам и не оглядываясь. Я почти ослеп и оглох от звона, когда мои пальцы нащупали парапет моста. Из последних сил я подтянулся в последний раз и перевалился через каменные перила. Полежав немного, чувствуя, что снова теряю сознание, я все же заставил себя подняться и пойти дальше.
Я шел по мосту, даже не задумываясь, в какую сторону иду. Мне было достаточно того, что здесь стояла ты, а значит я на верном пути к дому. Перед глазами все так плыло, что я не мог разглядеть подробности окружающего меня мира, сколько бы не вглядывался. Когда зрение вернулось, я, наконец, заметил расплывчатый силуэт впереди. Я пошел за тобой, спотыкаясь в попытке идти быстрее. Ты то пропадала, то появлялась снова. Я не заметил, как вокруг меня стемнело. Ослепительный свет солнца исчез, ему на смену пришли мигающие огоньки тысяч и тысяч масляных ламп в разноцветных абажурах. Вокруг меня вдруг стало очень жарко и тесно. Что-то постоянно цеплялось за одежду и заслоняло твой силуэт, ведущий меня вперед. Также вернулись и звуки, слившиеся в неприятное многоголосье. Вокруг меня кричали на смутно знакомых языках, шептали, проклинали, молились. Я выхватывал слова, и мне становилось не по себе, потому что нет-нет, да мне мерещилось, как кто-то зовет меня по имени. Но все звуки превратила в одно неразборчивое бормотание музыка, возникшая из ниоткуда и наполнившая все вокруг. Она была громкой, бессвязной и мучительно высокой. Она то распадалась на отдельные инструменты, то снова сливалась в неопределенный шум. От нее становилось душно и жарко. Я снова начал задыхаться. Одуряющие запахи застревали комком в горле и пропитывали мою одежду: благовония, пот, апельсины, нечистоты, розовое масло, сивуха и горелый волос. Запах усиливался с каждым моим шагом.
Вокруг было полно людей, но я не видел ни одного лица. Прохожие, подобно теням, проскальзывали мимо меня и растворялись в душной темноте переулков. Стоило мне лишь попробовать и сфокусировать на них взгляд, как все тут же расплывалось. Четким был лишь твой силуэт. Я мог даже разглядеть твои волосы, длинные и рыжеватые, и твое платье, светлое, с открытыми плечами. Ты вела меня через этот дышащий гнилью, звенящий странными серебряными побрякушками, душащий музыкой и освещенный лишь коптящими лампами мир.
Впереди возникли какие-то темные строения. На фоне багрового, как от пожара, неба я разглядел полукруглые купола и арочные переходы, ведущие от одной башни к другой. Мне показалось, что по сторонам улицы, на которой я оказался, уходили куда-то вверх две мраморные лестницы. На одной из них ты остановилась, поджидая меня. Наконец-то, ты повернулась ко мне лицом, и я с болью понял, что обознался. Едва ли ты надела когда-нибудь платье с таким низким вырезом. У девушки, за которой я шел, перепутав с тобой, вся грудь была открыта. С нарастающим отвращением я разглядел, что ее соски цвели странными желтыми цветами, и вокруг них с жужжанием, напоминающим музыку, вились насекомые. Запах горелой плоти неожиданно усилился. Меня затошнило. Перед глазами снова все поплыло. В последней надежде я поднял взгляд к лицу девушки. И снова ничего даже похожего на тебя. Со странно удлиненного лица на меня смотрели маленькие черные крысиные глазки - бусинки, в которых плясали отблески пожара, разгоревшегося у меня за спиной. Музыка, грохочущая вокруг нас, слилась с ревом пожара и звоном в моих ушах. Где-то на пределе слышимости отчаянно и тоскливо надрывалась волынка. Девушка моргнула, и на ее плечо из-под волос выскользнула маленькая крыска с такими же черными глазками. Я улыбнулся им обеим и, стараясь не потерять сознание от духоты и жара, развернулся и сделал шаг прочь в темноту.
Темнота охотно приняла меня в себя, задушив все звуки. Некоторое время я плавал в блаженной тишине. Затем тишина переросла в гудение. Я начал вслушиваться, вслед за этим в гудении стали возникать слова церковной службы. Голос священника был низок и сильно резонировал. Именно он и создавал ощущение гудения. Я вслушивался в слова и инстинктивно делал шаги на встречу звуку. Я уверен, очертания церкви появились впереди меня, только благодаря моим шагам. Передвигая ноги, я вызывал их из небытия. Понемногу проступали колонны, скамейки, тяжелые канделябры с бесчисленными оплывающими свечами. Я стоял в проходе между скамьями, на которых неподвижно сидели прихожане этой церкви. Священник пел что-то, повернувшись лицом к алтарю. Я замер, прислушиваясь к его словам, знакомым и незнакомым одновременно. Я мучительно жаждал откровения или хотя бы отпущения грехов. Я чувствовал, что на моей душе лежит тяжелый камень, и хотел бы облегчить эту тяжесть, боясь, что именно она и не пускает меня домой к тебе. Но облегчение не приходило, сколько бы я не вглядывался в фигуры святых, стоящих у колонн, или не вслушивался в пение хора. Наоборот, мне становилось все тревожнее и тревожнее. Это состояние узнавания - неузнавания мучило меня своими смутными намеками на то, что в этой церкви что-то не так. Я закрыл глаза и вслушался в речь священника, выкинув прочь все мысли. Тревога поднялась к горлу подобно тошноте. Он пел мессу наоборот. Он проговаривал все слова от конца к началу, так и возникали рваные слоги и странное затягивание гласных. В ужасе я открыл глаза. Паства медленно поворачивалась ко мне, как будто только заметив. Я зашатался и отступил назад. Лица всех сидящих были вывернуты назад. То, что у нормальных людей выпирает вперед, - нос, лоб, подбородок, - у них было обращено внутрь. Странно выпученные глаза смотрели на меня с равнодушным интересом. Я сделал еще один шаг назад к дверям и, собираясь уйти, бросил последний взгляд на священника. Тот как раз поворачивался лицом к прихожанам. Я замер. У священника была голова огромного ворона. Из черного клюва исходило это странное гудящее пение. Оно резонировало, проходя через клюв, отражалось от высоких стен храма и взмывало к самому куполу. Качаясь, я вышиб спиной дверь храма и, спотыкаясь, побрел через гудящие и вибрирующие стены коридора, ведущего во двор.
Коридор никак не кончался. Он длился и длился, повинуясь гудящему пению. Весь мир превратился в звук. Он был совершенно нематериален, но вдруг, не думая даже предупредить меня об этом, мир вернул себе четкость, а мои очертания искривились и смазались. Я посмотрел на свои руки и рассмеялся. Мои пальцы волнами следовали за колебаниями воздуха, искривляясь и удлиняясь. Это было почти красиво, я не мог отвести от них глаз. Я весь превратился в отражение в кривом зеркале и был вынужден копировать движения какого-то фигляра.
На ярмарке, где я кривлялся, следуя причудливым мыслям кого-то, мне незнакомого, пустили фейерверки. Яркие огненные цветы расцветали в такт биения моего сердца, когда я плясал в шутовском наряде на потеху безликой публики. К грохоту фейерверков прибавился еще и барабанный бой. А может быть, мое сердце, покинув мою грудь и увеличившись до размеров целого мира, пыталось достучаться до моей стертой зеркальной поверхностью памяти о доме и о тебе. Пыталось сказать мне, что ты ждешь, и мне нельзя задерживаться, чтобы не сдохнуть на этой дороге, как старая собака, так и не добравшись до тебя. Вместе с этими мыслями к барабанному бою прибавились волынки, раздался звук бьющегося стекла, и ярмарочные толпы были разрезаны странными процессиями с факелами.
-Чума!!! - крикнул кто-то в толпе. От этого крика я вздрогнул, и ниточки, которые были привязаны к моим рукам и ногам, заставлявшие меня танцевать, тут же порвались. Я скатился с помоста, на котором стоял, и полетел дальше, пытаясь остановить падение, цепляясь за ветви кустов и траву.
Голоса вокруг меня стихли, и в ноздри ударил запах осени и прелой листвы. Где-то вдали шипело море, и над моей головой ветер шевелил ветвями. Раздался пронзительный крик чайки. Я удивился, они вроде бы не летают по ночам. Когда, пролетая надо мной, закричала вторая птица, я вдруг подумал, что это ты, и ты ищешь меня. Раньше я слышал, что чайки - это души моряков погибших в море, но теперь я понял, что это души их вдов, все еще ждущих их возвращения. Ты ждала меня, об этом кричали чайки, и шептало море. Ты звала меня домой.
-Я слышу. Я иду, - сказал я, из последних сил поднимаясь и вставая на ноги. Чайка ответила мне криком настолько протяжным, что он снова напомнил мне тоскливый звук волынки. Я начал карабкаться по склону оврага, в который упал. Когда вылез, то пошел, не разбирая дороги, стараясь не углубляться в лес, неожиданно вспомнив, что наш дом стоит на опушке. Голоса чаек раздавались то справа, то слева, будто указывая мне дорогу. Когда они стихли, им на смену пришел далекий плач волынки. Я обрадовался ему куда больше, чем вечному плачу вдов. Мне показалось, а может, я и убедил себя в том, что кроме волынки слышу лай собак. Я мысленно цеплялся за эти звуки и шел на них из последних сил. Я вглядывался в темноту леса, и, наконец, вдалеке появился свет. Если бы мог бежать, я бы побежал, но ноги с трудом держали меня. Всей моей воли хватало, чтобы просто переставлять их, не останавливаясь.
Я дошел до нашего двора и вцепился руками в бочку с водой, чтобы не упасть. Ты стояла в дверях и напряженно вглядывалась в ночь, ожидая меня. Я видел твой силуэт в освещенном прямоугольнике двери.