- Нет. - Уходить с исписанного анекдотами и матюгами подоконника не хотелось.
- Ты что, совсем с ума сошел? Скоро же сессия!
- Да ладно. - Он всю ночь проторчал в Сети и выслушивать бредни о философии Гегеля был не в состоянии.
Сашка так и остался сидеть у окна. По стеклу барабанил дождь.
"И зачем философия программистам?"
У них на курсе даже шутка родилась: читать Гегеля означало пойти пить пиво. И не только пиво. При этом предполагалось, что одной бутылкой "любители философии" не ограничатся.
Клонило в сон. Глаза закрывались сами собой.
Светка куда-то подевалась. Он ее не видел уже который день. Она утверждает, что у нее много подруг и каждая требует общения. Сашка, конечно же, верил, хотя в последнее время начал подозревать, что подруги у нее исключительно с мужскими именами.
"Плевать. ... Поеду на "Горбушку"", - решил парень, но почему-то направился совсем в другую сторону.
Он шел, перескакивая через лужи и не замечая прохожих. Если честно, ему было плевать не только на семинары, Светку, но и на "Горбушку" тоже. Сейчас Сашке очень хотелось спать. Ему не удавалось сделать этого три дня подряд, и поэтому он чувствовал себя каким-то заторможенным. Все звуки доходили до него словно через вату, а движения стали медленными и вялыми.
Муки бессонницы начались неделю тому назад. К нему стали приходить странные и страшные сны. Вроде бы с нервами раньше у него было все в полном порядке: фильмов ужасов он не боялся, темноту переносил спокойно, в потусторонний идиотизм не верил. И все же лезла к нему в голову всякая муть: замки, рыцари в латах, джинны в бутылках. Все бы, конечно, ничего, но с каждым разом сны становились все реальнее и реальнее. Особенно реален во сне был он сам и его ощущения. Себя он не видел, но если ему кто-то рубил голову или протыкал пикой, то Сашка просыпался от боли. Так, потихоньку его тело покрылось синяками, а на шее появилась красная полоса от удара топором.
Вот топора-то ему и хватило для того, чтобы перестать спать.
"Ну я-то знаю, что я не псих!", - решил Сашка и, как всякий нормальный человек, пошел за советом не к психологу, а к знакомым. Друзья, конечно, надоумили его отдохнуть, попить успокоительного и выспаться. Но последней рекомендации он как раз и не мог последовать. От этого бессилия хотелось плакать.
"Может, в церковь сходить? Может, нагрешил?", - спрашивал он сам себя и не находил ответа. Раньше от такой вздорной мысли он бы рассмеялся и покрутил у виска. Мол, совсем с катушек съехал. Но сейчас смеяться не хотелось вовсе.
- Сашка! ... Санек! - Подбежал отец, который был дома на обеде и опять уезжал на работу. - Своих не узнаешь? Ты почему так рано?
Отец выглядывал из-под намокшей газетки. Дождь не переставал.
- Голова болит. Да и устал я.
- М-да? ... Как в универе?
Сашка многозначительно пожал плечами. Родители, как ни странно, продолжали с интересом следить за учебой сына, чем ужасно ему досаждали.
- Ладно, я поехал. Вечером поговорим.
- Пока.
Хлопнула дверца машины. Вот так всегда. Все откладывается на вечер, а вечером у него тоже не будет ни времени, ни возможности. Хотел бы поговорить по душам, да на душу сил не хватает. Визг тормозов на повороте. Поговорили.
Сашка с ненавистью посмотрел на распахнутую дверь подъезда. Огромная лужа отделяла его от мук борьбы со сном.
"Приду. Наглотаюсь снотворного и усну. - Такую решимость отчаяния он испытывал только на экзаменах, к которым не готовился. - Будь что будет".
* * *
Неожиданность - это, по мнению Ловца, самая большая неприятность, какая может случиться в жизни человека. Их непрекращающийся поток начинается с самой невинной и естественной неожиданности дитяти, лежащего в колыбели и сосущего соску. С возрастом масштаб пахучих происшествий становится все больше и больше, а невинности в них все меньше и меньше. И, наконец, когда человек доходит до мысли, что прожитая жизнь определяется случайностями, он неожиданно понимает, что это была не его жизнь. Некоторые, самые наблюдательные улавливают сии житейские закономерности где-то между колыбелью и появлением подростковых комплексов. Таких немного и во взрослой жизни они считаются философами и мудрецами. Ловец, полагал, что это именно они распространили мнение о том, что отсутствие новостей сама по себе есть хорошая новость.
Мудрецом он себя не считал, но предусмотрительности ему было не занимать, точно также как логических способностей. Поэтому он был склонен считать все неожиданности весьма подозрительными и нежелательными. Ловец мог бы с легкостью и убедительностью ответить на простой вопрос, почему он так считает. Но он совершенно не был готов объяснить, почему он ничего не делает для того, чтобы избавить самого себя от всевозможных случайностей, которые давным-давно утратили запах детской колыбели.
Те немногие, кто был знаком со спецификой его работы, знали почему. Они же знали, как, кто, когда, а, главное, зачем. Знали и не говорили, предпочитая оставлять без ответа большинство вопросов своего подчиненного, начальника и коллеги. Во всяком случае, Ловцу казалось, что кругом всем всё известно и только он один подвержен душевным метаниям, которые иногда выливались в длительное пьянство на базе отдыха и дикую орню с балкона персонального шале. Как ему рассказывали, кричал он громко и пронзительно, с завываниями, переходящими в хрипы. Наверное, так же как женщина, чей надрывный вопль утонул в общем гомоне двора дорожной станции. На самом своем пике он, казалось, перекроет все остальные шумы. Так могли кричать, если случилось что-то по-настоящему страшное - из-за денег голосовые связки не рвут.
Ловец давно не слышал таких воплей и, судя по своему настроению, он не был расположен к тому, чтобы к ним прислушиваться. Точно такого же мнения придерживалось подавляющее большинство имеющих слух постояльцев дорожной станции. Крик оборвался столь же внезапно, как и начался.
- Хозяин, почему за порядком не следишь!? - возмутился толстый вспотевший купец пробегавшему мимо смотрителю.
Смотритель даже не обратил на него внимания. Станции Морского тракта всегда славились своим "гостеприимством" и организованностью работы. Например, сейчас чиновник дорожного ведомства, бросившись к карете, въезжающей во двор, изо всех сил старался показать свою приверженность старым традициям. Естественно, купец оскорбился в лучших чувствах, его и без того красное лицо покраснело еще больше. Если бы не появление кареты королевской фельдсвязи, он мог бы рассчитывать на всепоглощающее внимание персонала станции. Свою обиду пренебрежением купец выразил потоком сдержанной ругани, которая завершилась обещанием, что "верноподданный нахлебник" не дождется от него ни сантима сверх положенного.
Ловец порадовался широте купеческой натуры вместе с жандармами, стоящими на частоколе. Но если Ловец улыбался словам, то жандармам было достаточно вида натянутых на пышные формы купца кожаных штанов и куртки. Жандармы ржали, тыча в купца пальцами, соревнуясь в громкости с лошадьми и совершенно не обращая внимания на то, что происходило у конюшни.
Из ворот лошадиного дома выносили мужчину. Кто-то позвал лекаря и Ловцу, при всем своем нехотении, все же пришлось отделиться от удобной лавочки и направится к пострадавшему. Было много крови. Женщина, вышедшая из той же конюшни, уже не кричала, она молча смотрела расширенными от ужаса и горя глазами в пространство. Белое молодое лицо.
- На косу напоролся... - Конюх, тащивший раненого в своих огромных ручищах, словно извинялся за то, что произошло. - Уж и не знаю, как.
- Мне нужен свет, горячая вода, и чтобы никто не мешал, - приказал Ловец. - Я лекарь.
Раненый был в шоке и не стонал, мышцы окаменели, а руки судорожно сжимали живот. Ловец с трудом развел их в стороны. Кишки были не повреждены и лежали на месте, даже артерий порвано не много. Это была настоящая удача. Шприца с обезболивающим здесь, конечно же, нет. Тем более нет антибиотиков. Да если бы и были, ими нельзя было бы воспользоваться. Зато очень пригодился запас трав и мазей с хитрыми добавками из лабораторий Института биологии. Если здоровье крепкое, то мужчина выживет.
- Все будет хорошо. ... Ты меня слышишь, красавица? - Ловец посмотрел на женщину, которая стояла, прислонившись к стене конюшни, и смотрела на людей пустым взглядом. - Зажмите ей вены! Слышите, кто-нибудь! Вены ей пережмите!
Дородная крестьянка, выйдя из ступора, бросилась к полуобморочной женщине, у которой были порезы на правой руке. Что было дальше, Ловец не видел, сосредоточившись на пострадавшем. Ведь это только говорят, что настоящий мастер делает свое дело почти бездумно. Вроде бы просто сплести пару нехитрых заклинаний и остановить кровотечение, а дальше стальная иголка, шелковая тончайшая нить и аккуратные стежки - работа для студента-медика первого курса. Это все в теории. Да, умелые руки помогают, много значат знания и опыт, но без внимательности не сделать ничего путного, каким бы умением ты ни обладал. Именно внимательность и подсказала Ловцу, что в происшествии не все так просто, как могло бы показаться студенту первокурснику.
В первую очередь, подозрительной показалась рана. Вернее, несовпадение показаний свидетеля и того пореза, что штопал Ловец. Конюх сказал "напоролся", что подразумевает проникающее ранение и никак не может подразумевать аккуратный, ровный разрез живота. Можно сказать, удар был очень легкий и скользящий, без намерения убить, хотя и с вполне смертоносными последствиями. Если бедняге повезло, и то, чем его порезали, было чистым, рана не загноится.
Во вторую очередь... А вот, что идет во вторую очередь Ловец никак не мог сформулировать. Ему определенно что-то не нравилось. И с этим "что-то" надо будет разбираться в течение ночи.
- Давай, лекарь! Если сделаешь все как надо, то будет тебе пиво. - Пообещал хмельной голос начальника стражи их каравана.
- А я думал, что все лекари - "старые очкастые грибы" в разукрашенных балахонах, - заявил еще один любопытствующий за спиной.
Кажется, он стал героем дня, то есть вечера, и незаметным остаться уже не сможет. Для Ловца все это было так некстати. Конечно, он мог бы остаться сидеть на лавочке, наблюдая, как парень истечет кровью и умрет. Но вместе с этим сомнительным удовольствием появлялся немалый риск того, что его обвинили бы в неоказании помощи. По проездным документам он лекарь, а для лекаря не помочь больному позор со всеми вытекающими для репутации и кошелька последствиями.
Между тем, придорожная станция шумела как рассерженный улей. Чинно и важно прошли по грязи двора столичные чиновники, прибывшие в карете фельдсвязи. Очередная проверка на головы провинциалов. Даже не посмотрели в сторону конюшни. Ну случилось что-то. Подумаешь! Дела надо делать, а не по сторонам глазеть. Вот и здесь, станционный служка препирался с деревенским ремесленником, который не хотел, а, может, и не мог заплатить положенную обычаем мзду. Старый друид щурил глаза на солнце, сидя под частоколом на куче соломы. Судя по изодранной одежде, у него не было денег на вход внутрь станции, и он готовился заночевать под открытым небом. К нему приставал с расспросами паренек в кольчуге. Почему, да зачем из леса ушел? Да сколько лет? А когда опять война с дриадами будет? И много всяких вежливых и не очень вопросов. Друид загадочно молчал, а его зеленое лицо довольно улыбалось. Он, видимо, так долго находился среди людей вдали от Великого Леса, что уже давно утратил свою природную бледность. Люди, как известно, чернеют на солнце, а вот друиды зеленеют и обретают спокойную стойкость к нескромному любопытству человека.
- Казимир! Казимир! ... Ты где? - Светлобородый высокий обозный стражник, стоя на ящиках, перекрывал своим рыком весь гомон двора.
Паренек аж присел от испуга и тут же припустил, петляя между фургонов и занятыми собой и своими делами людьми и нелюдью.
Сутолока. Люди, эльфы, друиды, повозки, лошади. Все застигнутые в пути торопились устроиться на ночлег еще при свете. Двор начинал пустеть. Ловец совершенно напрасно боялся интереса к своей скромной персоне. На происшествие и на него самого мало кто обратил внимание.
Сон?
Нет.
Все было, как всегда.
* * *
- ... а Канцлер и говорит, что, мол, не виноват я, Ваше Величество. Все дело, говорит, затеял воевода, а меня крайним сделал, - приказчик за соседнем столом шептал напряженно, считая, что разглашает страшную государственную тайну.
Это был старый столичный слух, о котором болтают все, и всякий говорит это под страхом смертной казни. Пока никого не казнили и, скорее всего никогда не казнят, чтобы не подтверждать, что это не слух. Ловец слышал уже шестую или седьмую переработанную народом версию того, что прозошло с Канцлером. Все версии ходили вокруг до около, но ни одна из них не была правдива. Истина, как всегда, где-то тут была. Вот только где?
Истина, интересовавшая Ловца, вовсе не касалась дела Канцлера и воеводы. Ему надо было продумать свои действия относительно неприятности, случившейся на конюшне. Разговор за соседним столом его только отвлекал. Параллельно, Ловец в сотый, если не в тысячный, раз пытался вычислить возможную причину своего вызова в столицу. Оба события произошли внезапно, и, значит, попадали в разряд столь им не любимых неожиданностей. Так, относительно причин вызова, он считал, что единственное по-настоящему веское основание могло содержаться в бумажке, которая лежала перед ним на столе. Желтая, дешевая и уже рваная в нескольких местах бумага была изрядно заляпана соусом, жиром и залита пивом, но на ней все еще читалось объявление о съезде городских старшин королевства:
"...повелеваем собраться лучшим людям народа нашего, для совместного обсуждения чаяний и нужд народа нашего и государства...".
Только вот, до этого сборища еще уйма времени, даже выборы не прошли, а он должен тащиться на неопределенный срок чуть ли не через всю страну, оставить все свои дела, да еще вешать себе на шею новые, к которым еще непонятно как подступиться. Например, он так и не решил, что предпринять относительно событий сегодняшнего вечера.
- Да ладно! Брешут они все. - Ремесленник из Кузнечной гильдии внес в застольную беседу разухабистую категоричность. - Сидят себе по замкам да усадьбам и кровушку нашу сосут. Вместе, небось, сговорились, а потом барыши не поделили.
Кузнецу было все нипочем. После того, что ремесленные гильдии учинили в прошлом году по крупным городам королевства, к мнению трудяг стали прислушиваться и в кутузку за лишнее слово уже не тягали. Только вот дорожная станция далеко не город, никаких гильдий и других общественных организаций на не ней не было, а властей в лице дорожной стражи, жандармов и уездной полиции было как раз с избытком. Об этом товарищу попытался сообщить сосед, хлопнув по плечу и прошептав что-то в ухо. Сосед тоже был из ремесленников, но Ловец не видел, из какой гильдии. Единственное, что можно было сказать совершенно точно, так это то, что он был из серых. Житель горных пещер, как всегда, подстраховывался сам и страховал товарища. Люди называли их "тролли", но сами они не любили это название. Имя "серые" им тоже не нравилось, но так все же дипломатичнее. К тому же, человеку выговорить тролльское самоназвание было просто не возможно.
- А что осторожничать-то? Что они могут мне сделать? Ну, поймают меня. Положим, докажут, что я бандит какой-нибудь, и задвинут в штрафной батальон на Генрихов вал. Так кузнецы и в армии нужны. В атаки ходить я всяко не буду. Да и жалеть о потеряном незачем - у меня ничего нет.
Сотрапезники согласно загудели, демонстрируя классический пример маргинального мировоззрения. Впрочем, большинство из согласных с кузнецом не решались высказываться более определенно и постоянно озирались по сторонам. Теоретически именно такие вот типы и могут делать будущее, изменяя настоящее. Для этого их необходимо воспитать, организовать и показать нужное направление. Тем более что все, кого надо "направлять", уже давно перебирались под крышу большой дорожной станции.
Огромный задымленный зал проглотил всех желающих. Он, казалось, растворял прибывших в запахах всевозможных вкусностей и курительных трав, которыми начинали затягиваться все, присевшие за столы. Каждый занимался своим делом, и никто никому не мешал. Ловец и любил такие места. В них он мог спокойно наблюдать за разнообразным людом и нелюдью. Отсюда, собственно, и происходит его прозвище - "Ловец" - данное Учителями в Школе за нескончаемый интерес к личностям. Кличка прижилась, и теперь под ней он проходит в рапортах.
Кстати о рапортах. Нужно было начинать думать о том, что написать в качестве объяснения тем необычным ощущениями, какие он уловил занимаясь с раненым парнем. Определенно, что-то было. Но что именно?
- Эй, красотка! - Ловец позвал проходящую мимо грудастую служанку, с которой решил начать процесс воспитания и направления на путь истинный здешних народных масс.
- Что пажелает гаспадин лекарь? - Девица говорила с иррийским акцентом.
- Где та девушка с порезанными руками?
- Наверху, гаспадин. Спрасите Аглаю. - Ей было совершенно некогда разговаривать с симпатичным "гаспадином", но глазки все же игриво стреляли по фигуре нежданного собеседника.
Искать эту самую Аглаю не было нужды. Направление указано, пора действовать.
Скрипучая лестница на чердак, заунывная крестьянская песня о тяжелой женской доле, раздающаяся из-за необструганой двери. За дверью оказалась небольшая комнатка с маленьким оконцем, выходящим на частокол. Вдоль стен стояли широкие лавки. На одной из них спала девушка. Перебинтованная рука мирно покоилась на груди. Та самая крестьянка, что помогла во дворе, сидела рядом и расчесывала ей длинные золотистые волосы. Девушка обладала точеным профилем, классическими чертами лица и природной бледностью друидки. У людей такое встречается редко. Пожалуй, только аристократки следят за своим загаром, то есть следят за тем, чтобы его не было.
- Ну как она?
- Все ничего, милостивец. Кабы не ты, так, наверное, никто бы ейному мужику и не помог бы.
- Пустое, - ответил Ловец присел рядом с раненой. Он надеялся разболтать сиделку, считая, что каждая женщина (мужчина, впрочем, тоже) любит посплетничать. И даже, если в этих сплетнях информации будет столько же, сколько в слухах о канцлере, можно будет получить мальнькую зацепку для распутывания всего дела.
- Может, раны ее посмотришь?
- Незачем. - Он протянул ей сверток. - Завтра утром смажешь раны. И вечером повторишь.
- Как скажешь, лекарь.
- Ты, случаем, не знаешь, что там произошло? - Ловец начал опрос свидетеля, что называется, без предисловий.
- Так ведь известно, что. - Лицо крестьянки окаменело и доброта, присущая всем выражениям дородных лиц, исчезла. - Взял Всеслав, да и напоролся на косу.
- Угу...
Помолчали.
- На косу, говоришь? Что-то неясно мне, какая это могла быть коса, которая режет животы аккуратно, словно бритва или глоберский нож. Вы, что ж косы-то из стали куете?
- А ты кто, дознаватель что ль?
Нормального разговора не получалось.
"Тоска", - подумал Ловец и сказал "правду":
- Нет. Я просто лекарь.
- Ну вот и лечи, милостивец. - Заискрила свеча и крестьянка аккуратно, не туша огня, укоротила фитиль толстыми мозолистыми пальцами. - За мазь спасибо. А об остальном жандармы позаботятся.
Естественно, ни о чем никто заботиться не будет. Вернее уже позаботились. Жандармы нашли положенных двух свиделей из обслуги, которые подтвердили, что стояли рядом и все очень хорошо видели. Двое других служащих станции своими подписями засвидетельствовали, что расследование проведено с надлежащим рвением. После этого а в станционную книгу с орфографическими ошибками вписали данные об очередном несчастном случае. А капрал жандармского поста выпил пива за удачный исход дела и довольный валялся где-нибудь внизу в дымину пьяный. Знаем, проходили.
- Чего ж ты, милая моя, боишься?
- Ничего я не боюсь. Только вот ты уедешь, а ей вот здеся жить. - Теперь ее могучие руки покоились на груди.
- Вот я и помог бы ей жить нормально. - В голову не пришло ничего лучше этой полицейской банальщины.
Крестьянка только усмехнулась в ответ.
- Ну, раз не хочешь по-плохому, разлюбезная моя, по-хорошему будет хуже. - Ловец встал и направился к выходу. - Пойду-ка к почтовой карете, кажется, важные господа прибыли. Поговорим с ними.
Он уже почти вышел, решив, что дело принимает тот оборот, который он и ждал.
- Стой! - Лицо женщины выражало скорее озабоченность, нежели страх перед угрозой. - Тебе, милостивец, хорошо бы с хозяином поговорить, о хозяйке его расспросить. Глядишь, что-нибудь и узнаешь. А коли узнаешь, то смекнешь, что дела здесь темные.
- Спасибо, голубушка.
Опять скрипела старая лестница, опять раздавалась унылая женская песня.
Все было ясно и без лишней загадочности. Одной из самых важных особенностей службы на дорожной станции Морского тракта было то, что это чрезвычайно доходное место. Попасть сюда станционным смотрителем в прежние времена было очень трудно, а уж сейчас-то и подавно. Много состояний началось со скромных дел, которые обделывались в залах таких вот придорожных станций. Станционный смотритель получал мзду с контрабандистов, торговал беспошлинным спиртным, да был в доле у местных карманников и дорожных бандитов. Масштаб коррупции зависит от широты натуры чиновника. Чем больше дел, тем больше денег и риска, что попадешься.
В зале уже орали песни.
Жила одна девчонка,
И звали ее Мэри!
Брала она со всех медью,
И серебром с военных!
Песня отставников еще не достигла максимального накала, но конец уже можно было угадать. Что-то там о Мэри, которая очень любила военных так, что была готова отдаться любому легионеру.
- Красотка! - Ему снова попалась грудастая служанка.
- Между прочим, меня завут Китти, гаспадин лекарь. - Она опять игриво улыбнулась. - И если вы не устали, то мы можем атдахнуть вместе чутачку папозже.
- Ты давно из Иррии приехала? - В гаме харчевни приходилось напрягать голосовые связки, и его вопрос явно заинтересовал погонщиков, сидевших за ближайшим столом.
- Уж третий год идет. Ну так как? - Ее вопророс не отличался особой многозначительностью.
- Отдохнем, отдохнем...
- Правильно, парень! Давай, сделай ей!... - Заинтересованные погонщики проявили живейшее участие в судьбе "зарождающегося чувства".
- После. Хорошо?
Хозяина Ловец решил оставить на потом. Каждому известно, что станционной харчевней командует жена смотрителя.
- А сейчас расскажи мне немного о хозяйке.
И вроде бы ничего особенного в его просьбе не было, но то, что случилось дальше, не лезло ни в какие ворота. Девушка шарахнулась в сторону, и если бы он не схватил ее за руку, то она наверняка убежала бы.
- Атпусти меня! ... Слышишь? Пусти! - Она не кричала, а напряженно шипела, словно боялась, что их услышат в многоголосье зала. Раскрасневшееся личико побледнело, и стали заметны большие и некрасивые веснушки.
И тут Ловец понял, что его беспокоило с момента прибытия на станцию. Глупые столичные слухи здесь ни причем, странное происшествие на конюшне, наверное, тоже. Он чувствовал слабенький след Силы. Это открытие так его поразило, что он разжал руки и отпустил девушку.
"Час от часу не легче!"
* * *
Станционный двор, куда он выбрался, потрясал своими размерами. Двор был просто огромен. И в тоже время он вполне мог показаться маленьким и тесным, если заполнялся многочисленными ремесленными повозками и гигантскими купеческими фурами, грубо сколоченными телегами и дорогими позолоченными каретами, а главное, если там были их разноголосые хозяева и пассажиры. Последние на ночь перебрались под крышу станции, оставив свой транспорт под надзором стражи. Поэтому, ночью тишину двора нарушала только перекличка часовых на частоколе и вой сторожевых псов. Этой ночью не было слышно даже собак. Все либо дрыхли, либо собирались это сделать.
Казимиру после целого дня пути тоже хотелось спать, но интерес к окружающему миру был сильнее усталости. Его ждали тайны очередного станционного двора, а значит, он обязан проявить крайнюю осторожность, сбегая из-под бдительного ока своего дяди. Ему повезло. Парня никто не заметил и не окликнул, когда он пересекал прокуренный зал, а потом осторожно обходил лошадиные лепешки и вонючие лужи во дворе. Облака закрыли обе луны и темнота поглотила его маленькую фигурку. При всем желании его было почти невозможно заметить. Точно также как и ему было бы весьма трудно найти в этой кромешной тьме что-нибудь или кого-нибудь.
В планы Казимира входила ночная беседа со старым друидом, которого встретил накануне вечером, но так и не смог разговорить. Уж очень интересно расспросить его о Великом Лесе, о незнакомой жизни и его впечатлениях о людях. В городе к друидам или троллям не подступишься. Все особняком живут. А здесь, в дороге, такая непривычная свобода! И хоть дядя обещал, что эта первая его поездка не будет последней, хотелось узнать все сразу и как можно быстрее. В свои четырнадцать с небольшим лет он ни разу не выезжал из Золотого города и уж тем более не разговаривал с друидом. Так, только яблоки бегал воровать в пригородных садах.
Как оказалось, за городскими фортами и садами скрывался целый мир. Правда, говорили, что здесь с каждым днем становится все страшнее и страшнее, и, что из-за этого страха в уют городов бегут тысячные толпы беженцев. Казимир искренне удивлялся от чего они бегут. Ничего ужастного он как ни старался не заметил и, потому, с присущим молодости максимализмом, искренне не понимал необходимость дядиной работы. Сторожить караван, когда по дороге им все время попадаются отряды конной стражи, легионеры и почтовые кареты с уланским конвоем. Еще более непонятным было назначение страховой компании, которая платила сторожам неплохое жалование. Страхование от чего? Что может случиться в таком понятном и простом мире?
За время путешествия он не нашел ответа на этот злободневный вопрос. Не нашел он и друида, заплутав в скопище разномастных повозок. Зато Казимир заметил маленькую светлую щелочку в сарайчике недалеко от конюшни. Людей он не увидел, но услышал как глухо бухали друг о друга тяжелые ящики. Странный запах каких-то трав и цветов перебивал дворовую вонь и ароматы кухни. Не найдя в буханье ящиков и в цветочном запахе ничего необычного он решил было отправиться спать, как проходя мимо приоткрытых ворот конюшни разобрал голоса:
- Да, не знаю я ничего, - пробасил кто-то негромко.
- Ну да! А косу потерял. Так? - Второй голос был гораздо увереннее и громче.
- Здеся где-то была. Вытер я ее и положил к другим.
- Где же она лежала до того, как на нее Всеслав напоролся?
- Чего? Чей-то я тебя не пойму, мил человек. - Зашуршала солома, и Казимир, наконец, увидел косолапого кряжистого конюха, который вечером выносил порезанного мужчину. Огонь не горел, и лишь появившаяся из-за облаков луна освещала конюшню.
- Почему инструмент разбрасываешь, дурак?
- Дык ведь, как служба идет, так и...
- Вообще, зачем тебе здесь коса? Тебе мало работы на станции?
Теперь мальчишка увидел и второго. Это был тот самый лекарь, о котором дядя уважительно говорил за столом. Явно назревало что-то интересное. А раз так, надо было устроиться поудобнее и чтобы не заметили. Казимир решил перебраться к маленькому оконцу, тем более, что у стены, прямо под ним, стояла телега. Заглянув внутрь снова, он не поверил своим глазам. Обычный свиду, даже чуть щуплый лекарь склонился над поверженным здоровяком конюхом. Какой силы должен быть удар, чтобы свалить такого мужика, заставить его хрипеть и корчиться от боли?
- Скажешь. - Голос лекаря звучал металлом, который Казимир привык слышать только от дяди Влада и его дружинников. - Все мне скажешь. И особенно подробно про хозяйку расскажешь. Понял?
- П-поня-а-а-л, - прохрипел конюх.
- Начинай.
- Она... она... - Мужик попытался ударить лекаря ногами и вскочить.
Такого Казимиру видеть не приходилось. Непостижимо как и каким способом тело конюха, пушинкой пролетело несколько саженей и гулко ударилось о толстый деревянный столб. Зафыркали побеспокоенные кони. В душе Казимир считал, что дядя Влад самый сильный воин и фехтовальщик в мире. А уж в драке он непобедим. Но сделать подобное вряд ли способен даже он.
- Ты не волнуйся. Терпения у меня хватит. - Лекарь перевернул конюха, словно деревянную чушку и наступил ему на горло. - Говорить будем или дальше поиграемся?
- Не я это. Правда, не я! Не видел я как...
- Верю. Дальше!
- Она не человек.
Казимир точно не расслышал, что было произнесено. Он почти догадался и догадка его не радовала, заставив припомнить страшилки, которые рассказывают дворовые дети в городе. Может в них была маленькая толика правды? Он, конечно же, не трус, но...
- Кто?
- Хозяйка - нелюдь.
- И что? Может, смотритель - прогрессивный человек и не считает нелюдей выродками.
- Пусти, гере лекарь. - Конюх и не думал больше о сопротивлении, старался говорить тише, чтобы слышал только лекарь, но ему мешала одышка. - ... Страшно мне. ... Была она человеком, а потом перестала.
- Ты часом не пьян?
- Я ничего больше не знаю. ... Правду говорю. Ты сам решай, гере, что делать.
- Я-то решу. А как быть с твоей контрабандой?
- Не моя она, - поднимался кряхтя конюх. - Смотрителя она. ... Я только травкой занимаюсь, и то помалу.
Говорил он это уже в спину выходящего из конюшни мужчины.
Казимиру захотелось проследить за этим странным лекарем дальше. Он спрыгнул с телеги как можно тише, и все же был услышан. Лекарь повернулся очень быстро, неуловимо быстро и еще в повороте метнул нож.
"Я же ничего не сделал!", - хотел закричать Казимир, но не успел. Мальчику вдруг стало необыкновенно тепло и приятно. Вспышку света он заметил краем глаза, а потом были звезды, много звезд и полный диск одной из серебряных лун.
* * *
Когда Ловец влетел в околоток, стареющий человек в мундире писаря занимался тем, что размышлял как поступить с разговорчивым кузнецом. Любитель свободы висел прикованный на противоположной стене. Он был без сознания и больше не разглагольствовал о том, что написано в Великой Хартии. Как гласит одно из бессмертных высказываний очень даже смертного Канцлера: "Права и свободы - это хорошо, но порядок лучше". Как раз в целях поддержания порядка писарю удалось сформулировать несколько неплохих вариантов того как распорядится свободой арестованного ремесленника.
Проще всего отправить кузнеца, как тот и предполагал, в штрафбат на Генрихов вал. Еще на него можно повесить какое-нибудь нераскрытое дело о дорожном разбое и сделать галерным гребцом королевской береговой охраны. Не менее перспективным представлялась возможность выставить болтуна подстрекателем к мятежу и потянуть ниточку расследования к тем кто его надоумил вести антинародную пропаганду. К последнему варианту писарь склонялся более всего и жалел, что у него нет достаточно времени для его реализации.
Словом, когда Ловец появился в околотке, ночь шла, как обычно и ничего экстраординарного не ожидалось. Начальство дрыхло наверху, а стареющий чиновник делал свое незаметное, но очень нужное государству дело. Канцлер, теперь уже покойный, называл таких людей: "Бойцы невидимого фронта". Недавно линия фронта прошла по горлу мудрого Канцлера.
- Ваше превосходительство! - Ловец еще не отдышался после быстрого бега и препирательств с постовым уланом.
- Сядьте, молодой человек, успокойтесь и расскажите самую суть.
Писарь служил в Канцелярии Королевского надзора уже тридцать лет и все промелькнувшие года службы занимался одним и тем же - следил за порядком. Очень он не любил лишней суеты. Покойно и тихо было у него в кабинете с окном толстого двойного стекла и видом на набережную, так же тихо, как здесь, в околотке. Станция эта была старого проекта, а тогда все строили на случай войны и чрезвычайных ситуаций. В новых станциях околоток не предусмотрен, а жаль.
- Я лекарь. ... Меня зовут Алекс Кин.
- Стоп! Документы есть?
- Пожалуйста, ваше превосходительство. - Ловец полез в нагрудный карман камзола и заметил, что руки у него окровавлены. Он пытался остановить кровь из раны на шее юнца, но не смог. С такой раной ему ничто уже не могло помочь, даже если бы он оказался на столе Медицинского центра. Бедный Казимир, сам не зная, спас ему жизнь, оказавшись в ненужное время в ненужном месте.
"А может, в нужном". - Мысль была рациональная, но уж очень шкурная.
- Не называйте меня "ваше превосходительство", - проворчал чиновник, рассматривая подорожную. - Я писарь первого класса Канцелярии Королевского надзора. Меня зовут Иахим д` Арн. Зовите меня "господин писарь". Ясно?
- Да, гере. - Алекс почувствовал, что с этим человеком поиграть в логические шарады не придется. Этот сам кого хочешь обыграет.
- Ну-с, с чем пришли?
Пока лекарь рассказывал о странных происшествиях, у д` Арна сменилось несколько диаметрально противоположных мнений о нем. Он просто не знал, как воспринимать этого рано седеющего, но молодого еще человека с резкими мужественными чертами лица. Такие лица могут быть и у гвардейских офицеров, и у дворян, и у морских пиратов. Наверное, именно поэтому они особенно нравятся женщинам. Было в нем что-то неуловимо нетипичное и одновременно стоило только отвести взгляд, как вся необычность растворялась в совершенное ничто, стиралась из памяти и исчезала. При этом у писаря было стойкое чувство того, что он где-то видел своего ночного посетителя. Например, в сумасшедшем доме.
Почему там? Да хотя бы потому, что как человек, получивший университетское образование, он знал, что ничто не может двигаться со скоростью пули, кроме пули. А, по словам этого человека, выходило, что пуля порвала зубами шею парнишки из обозной стражи. То есть, получалось, что это вовсе не пуля, а кто-то или что-то способное неуловимо быстро двигаться, да к тому же живущее в облике жены местного станционного смотрителя. Потом д` Арн подумал, что этот лекарь Кин мог встретиться ему по службе в Управлении, так как обстоятельный доклад, в котором не было никакой лирики, а только факты и ничего, кроме фактов говорил о том, что он осведомитель жандармерии. Последнее обстоятельство писарь вряд ли смог бы выяснить, ибо осведомители и агенты находились на контакте исключительно со своим вербовщиком.
- Скажите, лекарь Кин, зачем вы во все это влезли?
- Понимаете, гере, в мире все должно быть по правилам, которые установлены законом и природой, а все, что выбивается из этих правил, опасно для человечества и всякого разумного существа.
Д` Арн понимающе покивал. В практике Канцелярии был опыт сотрудничества и совместной работы на идейных основах.
- Ладно! - Чиновник неожиданно резво для своего возраста и комплекции вскочил из-за стола. Проверить информацию не составляло труда, тем более, что факт убийства и членовредительства налицо. - Идете со мной!
- Слушаюсь, гере!
- Вахмистр! Тревога!
Несколькими минутами позже, когда уланы переворачивали комнату станционного смотрителя, д` Арн показал те качества, за которые его держали на службе.
- Где твоя жена? Отвечать! ... Быстро!
Смотритель сидел в углу и тихо завывал. Он боялся. Очень боялся. Годами дрожал он по ночам над каждым сантимом, над каждой беспошлинной бутылкой, над каждым ящиком краденого добра. В глубине души он знал, что рано или поздно произойдет что-то подобное. Его еще недавно бегающие глаза застыли и налились белой пустотой. Под сапогами улан хрустели осколки посуды, на пол летел пух из перины. Пахло травами и цветами. Смотритель продолжал выть.
Гремя шпорами, вошел вахмистр и быстро зашептал что-то на ухо писарю.
- Нашли еще одно тело.
- Конюх? - Ловец понял, что она или оно подслушивало его разговор на конюшне.
- Раны такие же, - вместо ответа сообщил писарь.
- Время уходит.
Д` Арн кивнул. Большинство преступлений раскрывается немедленно, по горячим следам, а они вот-вот остынут, если потерять еще пять - десять минут. Очень не хотелось упускать главного.
- Ну, отвечай! Что у тебя в ящиках? - д` Арн снова накинулся на смотрителя. - Они все равно сгорят.
Смотритель молчал и не шевелился.
- Миленький ты мой! - зашептал Ловец, будто хотел признаться в самом сокровенном. Он упал на колени перед смотрителем, положил ему руки на плечи и заглянул в безразличие глаз. - Родной! Скажи мне. Тебе же легче будет. Покайся! Богов вспомни! Скольких она еще убьет!
Облако комаров, прилетевшее на свет лампы, перестало звенеть. В комнате повисла неприятная липкая тишина. Смотритель съежился, словно уменьшившись в размерах, нервно затрясся и с кашлем, дрожащим голосом пролаял:
- Дубрава... в деревню... там .... там Святой источник... есть.
* * *
Когда они выскочили к конюшне, несколько человек уже держали под уздцы хрипящих и обеспокоенных коней. Во дворе горел маленький сарайчик. Кругом бегали обозники, оттаскивая от огня фуры. Лишь самый старший из них стоял на коленях перед телом мальчишки. Хмельные жандармы еще пытались залить огонь водой, но уже всем было ясно, что быстро разгоравшийся пожар не потушить.
- Вахмистр! Возьмете собак и ...
- Нету собак, господин писарь!
- Ладно! ... Вперед, ребятки! - У д` Арна не осталось других слов. - Слышите, как вас там... Лекарь! Достаньте мне их!
Уланы проскочили между пожаром и людьми. Несмотря на дневную усталость, в людях и лошадях осталось много сил. Поворота на деревню они достигли за считанные минуты. Как только показалась дубрава, всадники развернулись в цепь. Усатые молодцы знали свое дело и умели не только по кабакам горилку трескать, да баб щупать. Всему королевству было известно, что "абы кого" в конвой Канцелярии надзора не приставляли. Высоченные мужики на высоченных конях. Не зря Линда Лошадница сотню лет тому назад озаботилась проблемой достойного обеспечения войск и двора тягловой силой. Так вот и получилась порода "Уланская". Злые языки говорят, правда, что ее интересовали лошади и уланы сугубо по другой части... но это только "злые языки". В общем, благодаря ей, у преследователей были неплохие шансы поймать любых беглецов.
Дубрава стремительно приближалась. Ловец одним из первых заметил маленький огонек светильника Святого источника. Уланы заулюлюкали. Ну как можно убежать от конника на открытой местности или в лесочке, где нет кустарника?
Впрочем, никто от них не убегал.
Женщина сидела на широком парапете. Это еще можно было назвать женщиной. Грива черных, как смоль, волос, такие же черные и большие глаза и... замечательно белые зубы. Они выделялись своей белизной то ли на фоне окружающей ночи, то ли на фоне испачканного кровью лица. То, что они были острые, сомневаться не приходилось. Вся она, вся ее белая одежда была в крови. И не так уж важно, чья это кровь. Скорее всего, большую часть ее составляла кровь крестьянского парня, голову которого она держала в руках. Тело бедняги валялось шагах в пяти от источника.
Она улыбалась.
- Что? Вам тоже хочется любви?
Ее голос звучал объемным звуком. Так звучит песнопение в храмах. Но вместо любви и благоговения, каждое ее слово было пропитано концентрированной ненавистью и злобой. Сила полилась во все стороны, как весенние паводковые воды. Кони зафыркали и беспокойно попятились.
Все было не так. Так вообще не могло быть.
Во-первых, она говорила телепатически, что не может делать самый последний мутант. Во-вторых, этого "во-первых" вполне достаточно для того, чтобы ждать от такой всего чего угодно и следить за каждым ее движением. Ловец следил. Он был предельно внимателен и собран, но все равно пропустил момент ее прыжка.
Она атаковала одновременно со взрывом. Земля вздрогнула, и на мгновение стало светло, как днем. Головой крестьянина она сшибла с коня ближайшего улана, который чудом удержался в седле, когда конь буквально подпрыгнул от неожиданного грохота. Сама она, пролетев в гигантском десятисаженном прыжке, вцепилась когтями в грудь другого всадника. Визг нечеловеческого испуга разрывал сердце. Это была паника. Лошади разбегались, люди падали на землю. Никакого сопротивления храбрые уланы оказывать не хотели и уже не могли. Из охотников они превратились в дичь.
Ловцу казалось, что он попал в страшный сон. Он видел то, чего не может быть, потому что не может быть никогда. Ну, не бывает крылатых женщин! Но почему-то она была, и перепончатые крылья у нее были. Точнее, одно крыло. Второе крыло чудовища представляло собой просто костяной остов, украшенный ошметками кожи. Он все-таки попал, когда на станции почти вслепую метнул нож. Это означало, что у него был шанс на успех.
"Только не думай! Только не думай!"
Казалось, что время стало вязким, как мед, а движения плавными и медленными. Ловец знал, что сделает все правильно. Главное не обращать ни на что внимания. Вот он, враг, а кто он такой, разберемся при вскрытии. Только дожить бы.
Чудовище смотрело прямо на него, когда поднималось от своей последней жертвы. Черные глаза полу-жещины пытались заглянуть в сознание, подчинить и вселить страх. Бросилось она в его сторону сразу, без подготовки, с места, на котором стояла. Ловец, вращаясь, ушел в сторону, подхватив валяющийся палаш, а она угодила своими когтями во взбесившуюся от ужаса лошадь и выпотрошила ее в считанные мгновения. Этих секунд хватило, чтобы разбежаться и в кульбите пройти над ее головой. Она почти повернулась, но уже не успела ничего сделать. Палаш с хрустом и скрипом рассек ей неповрежденное крыло.
Вообще, Ловец целился в голову, но...
Длинные когти чудовища со свистом промелькнули рядом с его шеей и вместо сонной артерии порвали дорожный камзол. Очень помог вахмистр. Единственный из всех улан постоявший за честь мундира. Он напал сзади и нанес колющий удар снизу-вверх под лопатку. Стальной кончик клинка вышел из ее правой груди. Чудовище закричало. Неслышный телепатический вой раненного существа заполнил голову и вытеснил все другое. Ловец успел поставить блокаду, иначе с ним случилось бы то же самое, что и с вахмистром, который рухнул, брызгая кровью из носа и ушей.
Когда она опять бросилась на него, он был готов. Уход вправо и сразу винтовой, рубящий удар. Метил в шею, но опять ошибся. Удар пришелся выше, по черепу, который развалился на половинки, треснув как спелый арбуз.
Все.
На поляне перед источником не осталось больше никого. Кровь, трупы, запах цветов и трав. Ловец дрожал мелкой дрожью труса. Очень болела голова.
* * *
Ощущение нереальности таяло медленно. Вслед за ним в темноте растворялось чувство спокойной удовлетворенности и покоя. Опять вернулись шум леса, жалобное ржание умирающих коней и хрип собственного дыхания. Ловец отупело смотрел на крылатый труп того существа, что было женщиной.
- Как он с ней жил?
Конечно же, ему никто не ответил. Зато звук собственного голоса привел его в себя, а воспоминание о станционном смотрителе окончательно отрезвило. Скорее всего, на возникшие вопросы никто никогда не ответит. Сила взрыва показывала, что на месте станции остались одни руины. Ни документов, ни одежды, ни свидетелей. То есть не осталось ничего, что смогло бы указать на то, что кто-то поднял тревогу и уничтожил нечто очень похожее на женщину-мутанта. Вернее так: бравые уланы по приказу их непосредственного начальства (увы, погибшего) ценою своих жизней доказали, что мутанты не пройдут. Ловец так и представил, как какой-нибудь столичный борзописец строчит бодрую патриотическую заметку. Ему - борзописцу - хорошо. На основании расспросов "очевидцев" из спасательной команды отписал норму и забыл.
- А мне что делать?
Рапорт не напишешь на основании голых домыслов. Нужно собрать материал, определить причину и последствия произошедшего, да и свидетелей найти необходимо самых настоящих, а не липовых. К тому же, и самое главное, требуется объяснить основания, из-за которых был прерван путь и нарушено предписание следования.
"Ну, еще не совсем нарушено", - подумал Ловец и посмотрел на зарево огромного пожара. Он ухмылялся сам не зная, чему.
Это была "мотанская глина". Там в сарае, в ящиках была сложена белая, с запахом мыла, твердая и сухая как песок пустыни "мотанская глина". Добывают это самую глину на огромной глубине в толще горы монахи Мотанского монастыря и используют исключительно для красочных фейерверков во время народных гуляний. Слава Богам, что они не додумались до другого! Не хочется добавлять, но придется: пока. Пока не додумались.
Ухмылка превратилась в кривую гримасу.
Загадка в том, что добывают-то ее на другом конце планеты, и сюда она никак не могла попасть. Но попала и устроила такой знатный фейерверк. Для того чтобы выяснить вопрос зачем она сюда попала, Ловец должен вернуться обратно к развалинам станции. Это для начала. Дальше от развалин по тракту к побережью, выспрашивая на каждом полустанке, не видел ли кто-нибудь вот таких вот примерно коробок. Естественно его необычный интерес не останется без внимания соответствующих королевских служб и вот тогда... Словом, верх глупости. А раз так, то самое простое и логичное решение, какое могло прийти в голову:
- Ну, это все на... Пусть региональный наблюдатель разбирается.
Когда он обыскивал тело вахмистра, стыдно не было. Все равно мертвым деньги не нужны. Пригодится и кавалерийский стилет, и плащ. Жаль, что лошади либо погибли, либо разбежались, а так... все хорошо.
- Спасибо тебе, солдат.
Ловец постоял над телом улана, повернулся и пошел прочь.