Исакова Маргарита Михайловна : другие произведения.

Абарая, или Белые туфельки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Марина Рагестверт
  

Абарая, или Белые туфельки

Киносценарий

  
   Май 1953-го года (титры). Красивые виды старинного сибирского села, окруженного тайгой. Над селом плывут перистые облака. Сквозь них видно небо - ярко-синее и манящее. Это небо и эти ласковые облака были здесь сотни, тысячи и миллионы лет назад. Ощущение вечности...
   За кадром музыкальная тема песни из некогда очень любимого советскими людьми индийского кинофильма ?Бродяга?, где главную роль исполнял Радж Капур, сменяющаяся темой ?трофейной? песни ?Белые туфельки?.
   Деревенская улица. Лужи. По непролазной грязи пробирается молодая почтальонша Дуся. Видим, как, выбирая наиболее ?сухие? места, она ловко прыгает в резиновых сапогах с одного места, на другое. Сапоги - туда-сюда.
   Встречает пожилую женщину:
   - Здравствуйте, теть Аня.
   Та приостанавливается:
   - Здравствуй, Дуся. На Пролетарскую пошла?
   - Миньке Просолову повестку из военкомата несу.
   - Вырос уже!.. - взмахивает руками тетя Аня.
  
   Почтальонша подходит к забору дома, на котором видна табличка ?8?. Стучит кованым кольцом малых ворот(или по-другому калитки). В ответ лает собака. Дуся пытается заглянуть в щель между досок; зовет протяжно:
   - Елизавета Гавриловна!
   Ворота (калитку) открывает средняя сестра Михаила Надя Просолова - бледная, плохонько одетая девчушка лет 14-15:
   - Вам кого, теть Дуся?
   - Надя, а тетка Лина дома?
   - Нет, в район за почтой чуть свет уехала.
   -А-а-а...
   - Вернется только поздно вечером.
   - А Миня ваш где?
   - Он сегодня на Жуковой горе допахивает.
   - Тогда держи ему повестку в военкомат, передашь, меня сельсовет просил доставить. На-ка, роспись вот здесь поставь, что получили.
   - А когда ему явиться? - Надя нехотя берет в руки казенный желтоватый листок.
   - Читай, вот здесь читай, - нетерпеливо показывает пальцем Дуся.
   - Сегодня?..
   Пока они разговаривают, подходят братишки и сестренки Михаила Просолова, встают за спиной Нади. Видно, что все голодные, одежонка в заплатах.
   - Гриня, беги на Жукову гору, отдай Миньке повестку, передает Надя одному из братьев военкоматовское извещение.
  
   Гриня бежит через невспаханный еще кусок поля к гусеничному трактору ?Натик?, на котором пашет его брат Михаил:
   - Минька! Тебе повестка!- еще издали кричит он изо всех сил.
   Из кабины остановившегося трактора выглядывает Миня - Михаил Просолов: уставший, симпатичный паренек, черное от копоти лицо, руки в мазуте, старенькая кепка чуть съехала набок; вид - хулиганисто-рабоче-крестьянский.
  
   Михаил сидит в окружении братьев и сестер в своей избе, по-взрослому наказывает:
   - Мать приедет, сообщите ей аккуратно, так, мол, и так - меня в армию забрали.
   - А что тебя одного? - простодушно спрашивает Гриня.
   - Почему одного, других раньше увезли в райцентр, а меня оставили на неделю - механизаторов же не хватает.
   - Да таких передовых, как ты, да, Миня? - с гордостью за брата произносит Надя.
   - По коням! - хлопает себя по коленям Михаил, встает и снимает с себя большеватый, видно еще отцовский, пиджак, под которым надета только серая майка. - Носи, Гринька, пока не приеду обратно, - с этими словами Михаил набрасывает на плечи пиджак брату - подростку.- Провожать меня не ходите, до сельсовета один дойду.
  
   Михаил шагает по улице в серой майке и с котомкой за плечом. Прохладно, он поеживается. Оглядывается, машет рукой стоящим у ворот братьям и сестрам. Те в ответ тоже машут, не решаясь пойти провожать брата дальше.
  
   К двухэтажному каменному зданию дореволюционной постройки с табличкой ?Военный комиссариат Боровского района? подъезжает на телеге Михаил. Видит на крыльце двух курящих кадровых военных, а рядом таких же, как он, пареньков. Трогает за плечо пожилого извозчика:
   - Кажись, приехали. Спасибо, дед, что подбросил...
   - Матери-то что передать?
   - Да меня, может, так что вызвали, еще и домой вернусь - попрощаемся тогда как следует, - неуверенно произносит Михаил, стараясь быть бодрым.
   - Ну, бывай, Михаил... Служи, как следувает,- дед-земляк протягивает руку для рукопожатия, затем натягивает вожжи и едет дальше по своим делам: на телеге дребезжат две пустые молочные фляги, лежащие на боку.
   А Михаил неуверенно направляется к военкомату, немного задерживается у двери, читая вывеску, и - открывает дверь...
  
   В коридорах - призывники в черных сатиновых трусах: кто сидит, кто стоит. Идет медкомиссия. Среди стоящих - с карточкой в руках и Михаил. Ждет своей очереди. Вокруг шум, смешки. Подходит крепко сложенный парень, улыбаясь во весь рот, по-родственному толкает его в плечо:
  -- Здорово, земляк! - И, видя, что Михаил смотрит на него с недоумением, начинает пояснять: - Вовка Краснухин с Заиграево! Наша деревня от вашей в десяти километрах. Я тебя помню еще пацаном на заимке - в войну раза два вместе с бригадой рожь молотили. Вспомнил?
  -- А-а-а...
  -- Тогда держи пять!
   Щедрое рукопожатие земляков.
   - Ты как с телеги слез, так я сразу тебя и приметил. Да сомневался еще - боялся обознаться. А ты что, прямо так в одной майке и прибыл?- продолжал разговор Вовка Краснухин.
   -Перекантуюсь...
   -Не, паря, так дело не пойдет, - Вовка быстро исчез куда-то. И так же быстро вернулся: - На, хоть мою рубаху одень, а я в куфайке (так по-сибирски звучит слово ?фуфайка?) побуду.
   Михаил держит рубаху, не глядя на нее и не зная, отказаться или нет от ?подарка?, ведь чужое брать не привык.
  
   Врач стучит Михаилу молоточком чуть ниже коленной чашечки. Рефлекс нормальный. За столом другой врач - женщина - размашисто пишет что-то в карточке и, не отрываясь, уверенно произносит:
   - Годен. Давайте следующего.
  
   Михаил, все еще в трусах, стоит перед военной комиссией. В центре за столом - военком, на погонах его кителя три большие звезды - полковник. Он поднимает глаза от документов и бодро спрашивает Михаила:
  -- Трактор водить умеешь, а автомобиль? Пойдешь служить в автобат? Автомобильный батальон?
  -- Можно.
  -- Тогда выходи строиться.
  
   Группа призывников стоит возле видавшей виды полуторки, мнется с ноги на ногу, среди них Михаил. Кое-кто украдкой покуривает. Пожилой водитель в гражданской одежде возится в моторе. Потом, разгибаясь, вытирает масляной ветошью мазутные руки, поправляет кепку:
   - Порядок, - и захлопывает капот.
   Подходит к нему средних лет офицер - сопровождающий:
   - Доедем, Осип Кузьмич?
   - До станции всего километров тридцать - должны доехать, - обнадеживает водитель.
   Военный встает на подножку ?полуторки?, заглядывает в кузов:
   - Что тут у тебя? Брезент, телогрейки какие-то... Укроются - не замерзнут... - последнюю фразу говорит, как бы рассуждая про себя.
   Потом по-отечески обращается к призывникам:
   - Давай ребята, загружайся!- И, понизив голос, добавил: - А я пока военкому доложу, -И, немного сутулясь, направился в здание военкомата.
   Когда новобранцы полезли в кузов, подошел земляк Вовка
   Краснухин. Михаил не забрался еще в кузов, и разговор происходит у борта машины:
   -Подфартило тебе, Миха, а меня на флот заграбастали. Я, валенок, проболтался, что у меня батя в войну на эсминце ходил, а тут как раз флотский ?покупатель? подвернулся...
   -Вас вечером повезут?
   -Может, даже завтра - кто знает. Пока команда не наберется. - И, чуть понизив голос, Вовка откровенно выдал: -Не дождется меня Тонька Князева! Как пить дать - не дождется!..
   -Если любит - дождется, - почти машинально заверил земляка Михаил, еще не зная, о ком идет речь, - а если нет - цена ей копейка. Положи ей тогда в конверт копейку и отправь - сама обо всем догадается...
   -Между прочим, из твоего Шатрово...
   -Не слышал ни о какой такой Тоньке...
   -Да ей всего шестнадцатый, она и на танцах всего один раз была - стесняется пока...
   -Тогда совсем не знаю...- равнодушно заметил Михаил и стал поглядывать в кузов, где все уже поудобней устроились и ждали сопровождающего.
   -Я к ней полгода вечерами бегал - десять километров туда и десять обратно. А ждать все равно не пообещала - уклончиво так ответила...
   -А ты ее...того... тронул?
   -В том-то и дело, что не успел. Пока подбирался и - в армию идти срок подоспел.
   -Значит, так хотел...
   -Да нет... - Вовка чуть задумался, будто на миг представил девушку своей мечты: - Она какая-то... не деревенская - поет красиво, на гитаре сама научилась играть...Ей бы на артистку выучиться! В Москву рвануть...А так... Опять же мне не достанется...- рассуждал Вовка Краснухин, и, может быть, еще бы что сказал, но, заметив, что к ним идет сопровождающий, стал прощаться, протягивая ладонь для рукопожатия: - Через четыре года на свадьбу позову! - отчаянно подытожил он разговор.
   -Ага, держи карман шире! - беззлобно, в тон ему, ответил Михаил, ловко залезая в кузов ?полуторки?.
  
   Человек девять-одиннадцать молодых ребят, ?сборная сельская солянка?, едут в кузове, укрывшись кто куском брезента, кто какими-то рваными телогрейками. Лица у всех тоскливые: от родного очага оторваны, а впереди - неизвестность. Вокруг тайга. Дорога грунтовая, с ухабами. ?Полуторка? терпеливо ?пилит?. Бывалый шофер напряженно смотрит на дорогу. Рядом - сопровождающий: то ли дремлет, то ли просто закрыл глаза, откинув голову без фуражки на спинку сиденья.
   Михаил вспоминает о доме, о том, как его собирали в армию братишки с сестренками. Эти сцены прощания стоят у него перед глазами.
  
   Сборы в избе. Сестра Надя из котелка вытряхивает в серую полотняную котомку вареные в мундире картофелины:
   - В дороге поешь. Соли только нет.
   Михаил в это время держит на коленях самого маленького братишку - Илью:
   -Вернусь из армии, чтоб вырос во-о-от такой... - показывает вверх рукой.
  -- Вырасту. А ты скоро назад приедешь?
  -- Скоро... Года через три, это если на суше останусь, а если в Морфлот попаду, то на год больше служить придется. - И Михаил обращается как можно веселее к сестрам, хотя у самого голос уже дрожит: - А вы мне тут невесту готовьте - отслужу, сразу женюсь.
  
   Снова едут в кузове. Михаил вдруг замечает знакомые места, чуть приподнимается и видит, что проезжают своротку на его родную деревню. А вдали замечает едущую в эту деревню знакомую повозку. Догадывается: ?Мать!? Он приподнимается еще и хочет уже кричать, но оглядывается, видит грустные лица своих товарищей, а кто-то и дремлет, и останавливается. Обреченно укрывается телогрейкой, на глаза наворачиваются слезы...
   А мать как будто что почувствовала, тоже обернулась, увидела удаляющуюся в другую сторону по тракту машину, разглядела, что в кузове люди. Показалось, что в кузове и ее Минька. Догадалась!.. И тоже не закричала. Поздно. Машина скрылась за поворотом. И мать, Елизавета Гавриловна, закрыла лицо руками - то ли молилась, то ли плакала: ?Спаси и сохрани...?
  
   Почти три года спустя. Чукотка (титры). Военный аэродром. Бензозаправщик с надписью на цистерне ?Огнеопасно? стоит у грузового самолета. Михаил с сослуживцем в кабине: оба в ушанках, тулупах; Михаил посматривает в боковое зеркало, ждет, когда закончится заправка.
  -- Скоро они там? В горле пересохло, - нетерпеливо проводит ребром ладони по горлу сослуживец.
  -- Не говори, с утра во рту маковой росинки не было.
   Наконец Михаил, видя, что дело сделано, открывает дверцу и, высунувшись из кабины, кричит техникам:
   - Все?!
   - Готово! - техник вешает заправочный шланг на бензозаправщик.
   Михаил захлопывает дверцу. Отъезжает на край аэродрома. Другу:
   - Сиди, сейчас все будет в ажуре.
   Вылезает из кабины, куда-то уходит и через некоторое время возвращается с алюминиевой канистрой:
   - ?Летуны? авиационным спиртом поделились, - в кабине наливает содержимое канистры в кружку; выпивает спирт залпом, передает терпеливо ждущему сослуживцу, какое-то время не открывает рот, ждет, пока горючее не пройдет во внутрь. Глаза соловеют, достает из ?бардачка? полбуханки черного хлеба. Отламывает, медленно жует. Передает хлеб сослуживцу. Потом произносит чуть заплетающимся языком: - Быть у воды да не напиться - это каким дураком надо быть. А, Серега? Эх, вот-вот ?дембель?, - размечтался Михаил, - приеду домой...
  
   Вечереет. В кабине едущего бензозаправщика засыпает за рулем Михаил. Напарник Серега мирно спит рядом, склонив голову на плечо шофера, который время от времени стряхивает эту голову, чтобы не мешал управлять. Михаил из последних сил старается смотреть на дорогу, таращит глаза... Переключает скорость - машина едет медленнее. Но...
  
   В заснеженный кювет оживленной трассы съезжает бензозаправщик. Чуть-чуть и перевернулся бы.
  
   На этой же трассе стоят две машины, вокруг суетятся военные. Офицер командует:
  -- Давай, трос цепляй, а водителя и его напарника грузите в машину. На ?губу? обоих!
  -- Может, в госпиталь сначала?
  -- Какой госпиталь! Спят как сурки, в дымину пьяные. Не почувствовали даже, как в кювет свернули. Хорошо еще, что не перевернулись... На ?губу?!
  
   Гауптвахта. Раннее утро. Михаил медленно открывает глаза, соображает, где он находится, садится на нарах, осматривается. Он в солдатских галифе и майке; босоногий. На плече видна татуировка: русский воин в шлеме, доспехах, с мечом и щитом. Михаил осторожно берется за голову обеими руками, морщится:
   - У-ух ...
   Будит за плечо сослуживца:
   - Серега, живой?
   Тот едва шевелится:
   - Где это мы?
   - Где-где... на ?губе?! Голова раскалывается. Опохмелиться бы...
   Серега тоже садится на нарах. Он в таком же виде, что и Михаил. Водит по сторонам мутными глазами:
   -Во попали... - Бессмысленно останавливает взгляд на плече Михаила: - Забыл... Это у тебя что за вояка?
  -- Александр Невский...- еле-еле правильно отвечает Михаил. - Андрюха Елохин... всем тут... без разбору мастрячит... только попадись под руку...
  
   Дежурный гауптвахты, сержант, ставит алюминиевую кружку на нары и прикладывает палец к губам, мол, никому ни слова. Михаил отпивает, потом протягивает кружку другу по несчастью. Через некоторое время: лежит на спине с открытыми глазами:
   - Первое время не пил, а потом втянулся. И что удивительно: третий год дослуживаю - выпить все сильнее тянет. Без похмелья вообще уже не обходится. - Тяжело вздыхает: - Скоро демобилизуюсь, приеду домой... - и представил на миг, как мать открывает ему ворота, радостно обнимает. Приятное видение обрывается. Михаил снова садится на нары: - Осталось там что в кружке?..
  
   ...Товарняк. Поезд идет с востока на запад. Июньская зелень - леса, травы - приветствуют состав. Михаил режется в карты с такими же демобилизованными солдатами, как он сам:
  -- Ходи, твоя очередь, - командует он рыжеватому, рослому старшему сержанту.
  -- На! Валет козырный!
  -- А вот тебе! Дама козырь! - в игру вступает уже третий; свою очередь ждет четвертый.
   Вдали показалась стройка.
   - Братцы, так это же ударная комсомольская стройка. Про нее в газете все время пишут! - восклицает один из демобилизованных солдат.
   - Выходим? - предлагает другой. - Или в храп еще сыграем?
  
   Подъезжают к небольшой железнодорожной станции. Сходят с нехитрыми армейскими пожитками - человек девять -десять. Поезд пошел дальше. Стоят на платформе.
   - И куда рванем? - настроение у всех отличное. Еще не осознают, что с поезда сошли. Мимо с любопытством проходит пожилой человек в костюме и при галстуке - похож на инженерно-технического работника.
  -- Отец, где тут на стройку нанимаются? - озорно спрашивает Михаил.
   ?Итээровец? с готовностью останавливается; внимательно смотрит на парней в военной форме.
  -- А что вы умеете делать? Стройке нужны квалифицированные рабочие: плотники, бетонщики, шоферы...
  -- Годится, ?баранку? крутить научились, - отвечает уже знакомый нам армейский друг Серега.
  -- Ну, тогда поезжайте в Палаточный городок, спросите там отдел кадров. Идите быстрее, - показывает рукой ?итээровец?, - вон автобус стоит, скоро пойдет туда.
  -- Двести километров до матери не доехал, - признается Михаил и поднимает с земли деревянный армейский чемодан.
  
   ...Лето. Михаил заезжает на автобазу большой стройки. Устало вылезает из кабины МАЗа-самосвала. Ему навстречу спешит армейский друг Серега.
  -- Держи пять, Миха, - радостно протягивает для приветствия мозолистую пятерню. - Слыхал?! Завтра Ангару будем перекрывать.
  -- Как перекрывать? Вроде осенью хотели?
  -- Завтра, Миха, ударными темпами будем рейсы делать, - Серега хлопает друга по плечу.
  -- Да завтра же воскресенье, я к матери хотел заявиться наконец, дров хоть наколоть...
  -- ?Дров наколоть?, - передразнивает друг. - Если отлично сработаем - по медали получим, раз в войну не успели, - хохочет раскатисто Серега.
   Подходит с фотоаппаратом третий армейский дружок Евгений. Привычное рукопожатие.
   - Вставайте у машины, запечатлею на вечную память, - предложил Евгений.
   Михаил и Серега встают у кабины МАЗа, позируют в рукопожатии.
   - Так, улыбочку... улыбочку тянем. Ждите птичку... Готово!
   - Фотокарточки не забудь, - напоминает Серега. - А то все нас с Мишкой чикаешь, чикаешь, а ни одной карточки мы что-то пока не получили.
   Михаил садится на подножку своего МАЗа. Он расстроен: обещал к матери наконец-то приехать, а тут такое...
   - Съездил к матери...
   Серега вытаскивает из бокового кармана бутылку водки ?Московская?, спрашивает Михаила:
  -- У тебя в ?бардачке? стаканы есть?
  -- Может, завтра - после работы? - кивает Михаил на бутылку.
  -- Обижаешь, паря. Что тут пить-то, - приподнимает бутылку. - Вон и Женька поможет.
   Трепетное разлитие горючей жидкости.
  -- Ну, берегите зубы смолоду, - предлагает свой тост Серега.
   Без особого энтузиазма, по привычке, дружки чокаются, выпивают из граненых стаканов и алюминиевой кружки.
  
   ...Продолжение ?банкета? в рабочей столовой. Наливают из-под стола в граненые стаканы водку, закусывают борщом, котлетами с картофельным пюре. Разговор постепенно становится громким.
  -- У меня рейсов хватает, есть чем наряды закрывать, - горячится Евгений.
  -- Не трепись, знаем мы, как ты наряды закрываешь, - останавливает его Серега. - В конце месяца ходишь к своей Катьке - ?отовариваешь? ее, вот она тебе и пишет лишние рейсы...
  -- А вот за это морду бьют. Не посмотрю, что ты дружок, - Евгений лезет через стол к Сереге драться.
  -- Харэ, мужики, - Михаил пытается их успокоить, - пойдем лучше в клуб. Сегодня афишу видел - индийская картина ?Бродяга?.
  
   ...В зале клуба. Идет кинофильм ?Бродяга?. Зрители, в основном, рабочая молодежь. В последнем ряду сидит ?троица?. Пытаются тихо разливать, но получается все равно громко. На них оглядывается толстая девушка с волевым лицом и угрожающе шипит:
   - Помочь выйти?
   ?Троица? немного присмирела, стала напряженно смотреть на экран, где Радж Капур идет по индийскому базару и поет свою знаменитую песню ?Абарая?. И когда пропевает снова припев ?абарая?, то Михаил тоже шепотом повторяет:?Абарая?. (Это словосочетание - в переводе с хинди ?бродяга я? - станет лейтмотивом его дальнейшего поведения.) Только он произнес ?абарая?, как дружок Серега сует ему под нос кружку. Михаил от неожиданности даже чуть морщится, но вспоминает, что они пришли не только фильм посмотреть, а и ?культурно? попьянствовать. И покорно выпивает водку, занюхивая ее рукавом пиджака.
  
   ...Качаясь, ?троица? идет в темноте по Палаточному городку. Третьего дружка Евгения то и дело ?заносит? в сторону, он спотыкается, падает на четвереньки. Михаил с Серегой помогают ему подняться. И сами падают. Кое-как встают. Мимо проходят две девушки-комсомолки, пьянчуги успевают к ним привязаться, чуть ли не за ноги хватая:
   - Девчонки, возьмите нас с собой.
   Тут неожиданно Михаил звереет, обращаясь к дружку Евгению:
  -- Будешь ты по-нормальному идти, или ждешь, чтоб я тебе харю начистил?!
  -- Михаил, ты что? - безобидно удивляется Евгений.
  -- Весь вечер про наряды гнусели, а теперь дойти до палатки не можете! Сейчас у меня побежишь, - и с размаху бьет кулаком дружка в лицо. - Сейчас по струнке пойдешь!
  -- Миха, ополоумел, что ли? - пытается разнять оторопевший Серега.
  -- И ты туда же... На!...- Михаил врезал от души и Сереге. - Абарая!
   Подоспела группа молодежи, шедшая из клуба, она и утихомирила драчунов:
   - До чего докатились!
   - Это из какой бригады такой позор устраивают?
   В это время дружок Евгений, с трудом вставший на ноги, исподтишка ответил кулаком уже по лицу Михаила. Тот, обескураженный, аж присел:
   - Вот тебе и абарая! - потер он возле правого глаза.
  
   Утро следующего дня. Автобаза. Михаил возится в моторе своего МАЗа. Потом оборачивается - виден синяк под глазом. Закрывает капот; когда садится в кабину, смотрится в боковое зеркало, поправляет армейскую фуражку, изо всех сил бодрится: вот так, ?абарая?. Заводит машину, газует, проверяя мотор. Только хочет отъехать, как к нему быстро подходит, почти подбегает начальник автоколонны:
   - Путевку забыл в диспетчерской, держи! - подает он путевой лист и на сумрачном лице Михаила замечает синяк. - Кто ?фонарь? подвесил?
   Михаил терпеливо молчит.
   -Да мы не с похмелья ли? - начальник вскакивает на подножку. - А ну, дыхни!
  -- Не задерживай, Яковлевич, видишь, почти все уже уехали, - Михаил показывает глазами на выезжающие из ворот гаража одна за другой машины.
  -- А что мне до них, - недовольно кивает в их сторону Яковлевич. - Тебя с линии надо снимать, паразит. Пьянехонький еще - не протрезвился как следует. И дверцу с кабины почему не снял? Решено было снять по технике безопасности на время перекрытия.
  -- Не держи, раз запряг, - Михаил дает газу и резко трогается с места. Яковлевич едва успевает соскочить с подножки.
  -- Разберемся... - угрожающе произносит вдогонку Михаилу строгий, но справедливый начальник автоколонны.
  
   Карьер. Экскаватор грузит в кузова самосвалов глыбы, куски диабаза. Иной раз такие ?кусищи? попадаются, что под их тяжестью автомобили ?приседают?.
   Михаил ставит свою машину под погрузку - пятится, наполовину высунувшись из кабины. Тормозит, когда видит, что встает правильно. Экскаваторщик бухает в кузов порцию скальной породы. И довольный Михаил трогает свой самосвал с места. Лицо парня преображается, загораются глаза - настроение трудового подъема.
  
   Подъезжая к перемычке, видит массу народа с транспарантами ?Даешь стране электроэнергию!? и ?Мы покорим тебя, Ангара?. По команде одного из дежурных с красной повязкой на рукаве деловито разворачивает машину, пятится к бортику временного моста, поднимает кузов МАЗа, откуда вываливаются в воду куски диабаза. Рядом то же самое проделывают другие самосвалы. Михаил с удовлетворением снова садится в кабину и воодушевленно гонит МАЗ за следующей партией груза. Навстречу по пыльной дороге ему попадаются другие груженые самосвалы. Работа кипит.
  
   Картинка со сбрасыванием диабаза в реку повторяется несколько раз. Михаил вытирает пот со лба. Одна картинка как бы наслаивается на другую.
  
   Подъезжает в очередной раз к карьеру. Экскаваторщик и несколько водителей перекусывают; на подножке одной автомашины подстелена газета, на ней - огурцы, хлеб, яйца. Запивают из кружек, а что - непонятно, бутылки водки на подножке нет. Но почему-то чокаются:
   - Давай, Гаврила, чтоб Ангару сегодня перекрыть! - неожиданно стихами заговорил пожилой экскаваторщик.
   -Во, стихами заговорил! - радостно тянет к экскаваторщику свою кружку Гаврила.
   Михаил шустро выскакивает из кабины:
   - Антоныч, грузи, время не ждет!
   - Не гони лошадей, паря. Перекусим и темп восстановим, - спокойно отвечает ему экскаваторщик, но, видя, как Михаил мается в нетерпении, торопится, на ходу дожевывая. - Ладно, мужики, я пошел. - И кричит Михаилу: - Подставляй ?корзину?, земляк.
  
   Затемно заезжают в гараж самосвалы. Среди них и МАЗ Михаила. На его закопченном лице только глаза видны - усталые и радостные одновременно. Ставит машину, заходит в диспетчерскую. Сдает путевку. Тут заходит уже знакомый нам начальник автоколонны:
  -- А-а-а, вернулся... - И обращается к диспетчерше: - Зоя, сколько этот ?орел? рейсов сделал?
  -- Больше всех, Дмитрий Яковлевич.
  -- Да ну? Такой натворил бы на фронте делов...- Дмитрий Яковлевич с интересом глядит на Михаила. - Так тебе в пору орден давать?
  -- Лучше премию, - недружелюбно реагирует Михаил. Но потом голос становится мягче: - Матери надо тес на крышу купить.
  -- Раз надо - значит надо. Выпишем тебе нужный пиломатериал, - заверил начальник автоколонны. И крепко пожал руку Михаилу: - Молодец - что зря скажешь!
  
   ...Едет по селу Шатрово автомашина ЗИС-160, доверху груженная досками - тесом. Машину из-за первой сентябрьской слякоти кидает из стороны в сторону. За рулем - армейский друг Серега. Михаил в кабине рядом. Он внимательно следит за дорогой, переживая как бы не забуксовать.
   - Разгрузить помогу и - назад. Рассусоливать мне тут с тобой некогда. У тебя отгулы, а мне завтра как штык надо быть на работе, - деловито рассуждает Серега, вовремя поворачивая руль то влево, то вправо.
  
   Ребятишки Просоловы, оторвавшись от окошек с криком ?Минька едет!?, бросаются к входной двери, на ходу хватая латанные-перелатанные фуфайки и платки. Мать, Елизавета Гавриловна, тоже встрепенулась, отложив вязание; она спешит к вешалке, снимает телогрейку, накидывает ее наспех на плечи.
   Когда выходит за ворота, то Михаил уже стоит в окружении братьев и сестер. Увидев взволнованное лицо матери, готовой вот-вот расплакаться, бросается в ее объятия.
   - Мам, ну не плачь, живой вернулся, все в порядке, - успокаивает он мать.
   - Столько годков не виделись... Как с армии-то не заехал, а сразу на стройку завербовался - шибко расстроилась я, переживала, а теперь вижу, что зря, - кивает на доски, - не пропал...
  
   Михаил по-хозяйски перекрывает крышу новым тесом, ему помогают два младших брата - Гриня и Илья - где доску подадут, где гвоздь. Работа спорится. Внизу мать стоит с крынкой молока и ломтями белых шанег:
   - Слезайте на перекур.
  
   Михаил сидит на завалинке отчего дома вместе с матерью и братьями. Те уплетают за милую душу ароматные шаньги, довольные, что благодаря приезду Михаила им перепало вкусно поесть.
   -Хорошо, что дождь дальше не зарядил, - с аппетитом откусывая шаньгу, Михаил показывает на просветленное, очень синее в это время года небо, - успеем посуху дранку тесом заменить.
   А Елизавета Гавриловна, словно не слыша сына, озабоченно делится с ним своими сокровенными мыслями:
   - Крышу-то перекроем, а говорят, что некоторые деревни может затопить. Может, и нашу тоже... Вот как вы там эту...
   - ГЭС... - подсказывает Михаил.
   - Вот-вот, когда построите, реку запрудите, то вода - прямо на улицы к нам пойдет, - Елизавета Гавриловна тяжело вздохнула. - Вроде не по совести получается, сынок, одни строятся, а нам - срывайся с насиженного места. А ведь прадеды наши первые эту землю облюбовали. Выходит, у нас на нее прав больше...Да и жалко - кругом чернозем один, мест грибных да ягодных полно...Не приведи Господь, если такая благодать на дне останется...
   Михаил задумывается о чем-то своем:
   - Останусь я дома, наверно. Надо вам и картошку помочь выкопать...
   - А как же работа, не потеряют тебя? - осторожно спрашивает Елизавета Гавриловна.
   - Не потеряют. Телеграмму отобью... Трудовую книжку почтой отправят - у нас так ребята уже делали...
  
   Деревенская почта. Телеграфистка средних лет, с правильными чертами лица и аккуратно убранными назад волосами ?калачиком? (больше похожа на учительницу, чем на почтового работника), серьезно читает вслух текст телеграммы:
   - Прошу уволить собственному желанию трудовую вышлите село Шатрово Боровского района Просолову Михаилу Иннокентьевичу.
   Прочитав, вскидывает голову и неожиданно весело, как вызов, бросает Михаилу:
   - Одним женихом у нас больше станет?
   Михаил под хмельком, артистично сдвигает армейскую фуражку на глаза:
   - А что - пригожусь?
   - Сгодишься! Девок и баб полно, а мужиков - кот наплакал. Сам знаешь: кто с войны вернулся - то калека, то сразу поумерал от тяжелых ранений... А вы, довоенные, только стали подрастать... На вас все и надеятся. Уж не поведите!
   Оба смеются. Но потом смех как-то сразу обрывается - слишком тяжелы для каждого воспоминания при слове ?война?...
  
   ... Михаил натягивает хромовые сапоги, заправляет в них широкие сатиновые брюки. Притоптывает. Ловко сапожки на ногах сидят! Надевает двубортный в полоску пиджак. Зачесывает назад густой чуб. За действиями брата следит из кухни через дверной проем сестра Надя, моющая в тазике посуду:
   -Миня! Как тебе новый прицепщик? Вредный попался?
   -Нормальный...
   -Переходи лучше на молоковозку, хоть не такой мазутный будешь приходить домой, - продолжала громко говорить Надя.
   Не ответив, Михаил вышел в ограду, где мать помешивала в ведре деревянной лопаткой пойло для скота. Заметила нарядившегося Михаила:
  -- Далеко собрался?
  -- Прогуляюсь на ?полянку?.
  -- Придешь вечером или снова, как в прошлый раз, под утро?
  -- Посмотрим...
  
   За околицей села бурлит одна из заключительных осенних ?полянок? - танцы молодежи под открытым, чистым от дождей и туч небом. На сваленных бревнах стоит патефон. Его хозяин - Толя-бэса - крутит ручку простого музыкального инструмента и ставит модную пластинку. Звучит что-то непонятно-чарующее:
   - Бэса мэ, бэса мэ, мучо...
   Танцуют танго в основном девушки - друг с другом, а парни, собравшись в круг у забора, рассказывая байки, ?ржут?. Девушки на них строго и с упреком поглядывают: лучше бы потанцевали с нами.
   Михаил картинно, чуть вразвалку подходит, садится рядом с Толей-бэсой:
   - Здорово, Толик. Все спросить хотел: давно тебя ?бэсой? прозвали?
   - С той весны. Как пластинку эту стал крутить, так и прилипло - Толя-бэса.
   Мимо парней ?проплывают? в танце две девушки и Михаил, не долго думая, срывает растущую рядом пожелтевшую, уже безобидную крапиву и не сильно хлещет ею по ногам девушек. Те нарочно вскрикивают: ?А! Крапива!? и набрасываются на Михаила:
   - Вот чума ходячая заявилась! - вырывают крапиву из рук Михаила и хлещут теперь уже его.
   - Только до смерти не забейте, - смеясь, отбивается от них Михаил.
   Пластинка заканчивается. Тут к ?полянке? приближается сельский гармонист. Девчата радуются его приходу, просят:
   - Дядя Коля, сыграй нам на своей ?бандуре? что-нибудь повеселее.
   Гармонист, не спеша, садится на бревна, удобнее берет гармонь в руки и начинает играть ?Подгорную?.
   Девчата озорно пляшут: в телогрейках, в кирзовых или, в лучшем случае, резиновых сапогах, в платках... Михаил наблюдает за ними. Ни в одной из них он не видит тайны, загадки. Все - свои, доморощенные, знакомые с детства. А ему-то нужна та, единственная, которую он полюбит. Задумывается Михаил...
  
   ...Молочно-товарная ферма. Старые покосившиеся коровники, кругом - разруха, неприбранность, огромные кучи навоза. Михаил подъезжает на молоковозе к одному такому помещению с вывеской ?Приемный пункт МТФ?. На крыльце сталкивается с молодой дояркой, которую он недавно хлестал по ногам крапивой на ?полянке?. Та кокетливо:
   - Ой, Минька? Здорово. Что-то тебя на танцах стало редко видно...
   - Работа, - в тон ей отвечает Михаил.
   - Ну-ну, лови момент, пока денечки молодые...
   На этом и расходятся. Михаил осторожно открывает первую дверь приемного пункта. И - застывает на пороге открытой второй...
   В помещении он видит девушку, сидящую на топчане к нему спиной. В руках незнакомки семиструнная гитара, под собственный аккомпанемент, приятным голосом девушка напевает, словно разучивает слова:
   Белые туфельки, белое платьице,
   Белое личико - словно атлас...
   Внезапно она прерывает пение, аккуратно вешает гитару на большой, грубо торчащий из стены гвоздь, и ловко принимается мыть молочную флягу изнутри, наливая в нее воду из ведра.
   Михаил явно любуется ее оголенными тонкими руками, пшеничными косами, подобранными ?баранками? возле ушей (вместо лент - цветные тряпочки), курносым носиком на миловидном лице и пухлыми губками, страстно шепчущими слова все той же песни:
   ...Он же, подлец, никогда не любил...
   Наконец Михаил решается:
   - Кто здесь молоко принимает?
   - Ой! - девушка испуганно поправляет волосы со лба. - Вот подкрался! Новенький что ли?..
   - Не ругайся, - ласково говорит Михаил. - Лучше давай молоко будем сливать в цистерну.
   - Вдвоем с тобой? Я в прошлом месяце так натаскалась с флягами, что теперь - ни на шагу к этому молоку. Сейчас сторож должен подойти - он нам теперь помогает.
   И стала проходить мимо Михаила с пустой, вымытой флягой, а тот ей дорогу преградил:
   - Что-то я тебя до армии не замечал - местная или приезжая?
   Лицом к лицу:
   - А как ты меня мог заметить, если ты на низу села жил, а я - на верху. Князевых помнишь?
   - Так ты тети Марусина дочка что ли?
   - Дочка.
   - Верка что ли?
   - Вера у нас старшая, а я младшая - Тоня. Для тебя - Антонина.
  -- Т-о-оня, - с растяжкой повторяет Михаил, припоминая разговор с Вовкой Краснухиным в военкомате перед самой отправкой в армию. - Та самая...
   -Какая еще ?та самая?? - придирчиво переспрашивает Тоня.
   -Не обращай внимания. - Михаил протягивает ей руку, широко открыв ладонь: - Давай знакомиться: Михаил Просолов. Знаешь нашу родову?
   Антонина не торопится руку протягивать:
   - Не видишь, руки у меня заняты.
   - А, - спохватывается Михаил и хочет взять флягу, - давай помогу.
   - Сама, - и Антонина с независимым видом несет флягу в угол. Михаил - за ней следом. Она ставит флягу и только поворачивается лицом, как он быстро притягивает ее за плечи и успевает быстро поцеловать в губы.
   Антонина от неожиданности почти не сопротивляется. А, опомнившись, сердится:
   - Дурак!
   - Еще какой дурак, - и снова полез целоваться, но Антонина уже оказала сопротивление.
  
   ...В старой времянке Михаил и Антонина борются возле входной двери. Одной рукой Михаил успевает забросить увесистый железный крюк в ?петлю?.
  -- Пусти, Минька, все равно убегу. Заманил, гад...
  -- Да куда ты убежишь от меня, - сгребает он ее еще крепче в охапку. - Всю жизнь на руках носить буду... Говори - выйдешь за меня?
  -- Да кто же так сватается?
  -- А как? Мать твоя еще неделю назад дом на новое место перевезла, а я на заимке овес ?дожимал?, нельзя мне было отлучиться.
  -- Отпусти, что мама скажет.
  -- А мы поженимся и вместе к ней приедем, - Михаил поднимает на руки Антонину и несет ее к кровати.
   Там снова борьба. В темноте слышны голоса:
  -- Да отвяжешься ты или нет, как репей пристал!..
  -- Нет, не отвяжусь... Выходи за меня, Тонь...
  
  
   Через несколько дней (титры). Трактор ?Беларусь? с включенными фарами. Свет их падает на стол, где стоит нехитрая закуска. За столом, поставленном в ограде дома Елизаветы Гавриловны, жених и невеста - Михаил и Антонина. Жених в солдатском бушлате, невеста в черном плюшевом жакете, на голове - ?фата? из гипюровой накидки на подушку. За столом Елизавета Гавриловна, ее брат, Петр Гаврилович с женой Татьяной (обоим лет по 43-45), и старший брат Антонины - Юрий Князев - теперь шурин Михаила (его ровесник).
  -- Деваться некуда, - как-то обреченно начинает ?свадебную? речь Елизавета Гавриловна, - хоть и не вовремя вы свадьбу затеяли, ни сегодня-завтра мы переезжать будем, но, как говорится, что сделано, то сделано. Живите дружно, не обижайте друг друга, берегите себя и своих детушек. Совет вам да любовь.
  -- Горько, - негромко начинает шурин.
  -- Горько, - нестройными голосами подхватывают Петр Гаврилович и Елизавета Гавриловна.
   Молодые встают и целуются. Это неумелый поцелуй, предвещающий несладкую брачную жизнь.
   Когда садятся, то Михаил смущен неудачей, а Антонина вдруг понимает, что не любит еще по-настоящему. И мать, тоже все понявшая, с укором смотрит на них.
  
   ...На крыльце, возле дверей дома матери Антонины сидит удрученный Михаил - все в том же армейском бушлате. За дверью - ругань, сковородки летят. В ограду заходит соседка баба Даша; слышит шум и бочком к Михаилу:
  -- Воюют?
  -- Да!.. - с досадой махнул рукой Михаил.
  -- А я за стаканом сахара зашла, - баба Даша вытаскивает из-за пазухи граненый стакан. - Теперь не знаю, что и делать?
   Тут из дома вылетает Антонина - раскрасневшаяся, возбужденная:
   - Вот так, мой суженый, - с горечью разводит руками.
   Дверь приоткрывается и вслед Антонине ее мать, Мария Прокопьевна, бросает гипюровую накидку, служившую недавно ?фатой?:
   - Не забудь забрать, невеста! - кричит ей в сердцах Мария Прокопьевна. Ее лицо перекошено непониманием случившегося с ее дочерью.
   - Не признали вашу свадьбу? - сочувствует баба Даша.
   - Да мы бы еще одну сыграли, уже здесь, было бы желание, - показывает на тещину дверь Михаил.
  -- Баба Даша, у тебя кто-нибудь во второй половине дома живет? - решительно спрашивает Антонина.
  -- Да пока никто, сын с семьей еще не переселились, не верят, что затопление наступит; будут, видно, до последнего ждать. А, может, и в другую деревню подадутся - где получше нашего. Хотя лично мне здесь нравится и название села вроде подходящее -Ключи...
  -- Пустишь перекантоваться? - уже просит Михаил.
  -- Живите, какой разговор, - быстро соглашается баба Даша.
  
   ...Михаил во дворе колет дрова, складывает их в поленницу. Работает по-мужски сильно, умеючи. Во двор почти вбегает Антонина, на лице - огромная радость. Михаил отложил топор, смотрит на жену.
   - Минька! Какую новость сейчас скажу! К маме мой родной дядя с женой и сыном приехали. Нас тоже позвали на вечер. Я магазин пораньше закрыла, чтоб успеть получше собраться, - на ходу договаривает Антонина.
  
   Михаил бреется перед маленьким квадратным зеркалом: помазком наносит мыльную пену на щеки и аккуратно скребет железным станком. Антонина на втором плане, за его спиной, у открытого шифоньера примеряет два платья:
   - Посмотри, какой лучше.
   - Синий, - не глядя, отвечает Михаил.
   - Ты хоть глянь ... Синий... Может, и синий... - Антонина задумчиво прикладывает к себе платье, оглядывает себя, как она будет в синем смотреться.
  
   Михаил с Антониной заходят в ограду дома Марии Прокопьевны. Когда проходят мимо погреба, оттуда как раз вылезает теща с тазиком соленых огурцов. При виде зятя, не задумываясь, бросает привычную фразу:
   - А-а, зять - нечего взять.
   Михаила такие слова задевают за живое:
   - Тонча, может, пойдем обратно домой?
   Но теща не растерялась:
   - Шустрый какой - обратно! Помоги лучше, держи чашку, - и стала подавать ему еще какие-то припасы, завернутые в белые тряпицы. - Проходите в дом.
  
   В доме Марии Прокопьевны - оживление. Накрывается стол в большой комнате - зале. На кухне хозяйке помогают две старшие дочери Вера, Шура и невестка, жена сына Юрия. Сама суровая Мария Прокопьевна оттаяла, на лице радость, умиление; спешит то в погреб, то на кухню, то в зал.
   На большом сундуке, недалеко от праздничного стола, сидит гость, родной брат Марии Прокопьевны - Аркадий Прокопьевич. На парадном кителе погоны капитана. Брюки галифе заправлены в хромовые сапоги. На диване вместе с сыном сидит его жена Клавдия Петровна, красивая женщина лет 40-43 с тонкими губами и косами в ?короне?. Видно, что она старше мужа лет на 6-7. Муж обращается к жене:
   - Клава, ты спроси, может, что помочь надо.
   Спешащая мимо хозяйка с очередным блюдом (помидоры с огурцами), остановилась на минутку:
   - Отдыхайте, гости дорогие, устали с дороги-то... Сейчас горячее на стол поставим и сядем, обмоем встречу. - целует коротко брата в щеку. - Девять лет не виделись!
   На пороге появляются еще гости - уже знакомая нам баба Даша и ее муж, дед Иван. Баба Даша бойко начинает с порога, раскинув для объятий руки:
   - Это каким же ветром занесло к нам дорогих гостей!?
  
   На кухонный стол Мария Прокопьевна ставит несколько тарелок с едой и командует дочерям, хлопочущим рядом:
   -Зовите сюда ребятишек, пусть поедят, как следует, а то будут просить со стола...
  
   Вечер встречи в разгаре. Вездесущие маленькие дети старших сестер и невестки все же подбегают к гостям и просят со стола то соленый огурчик, то фаршированный блинчик. Видим рядом сидящих Михаила с Антониной; она только делает вид, что выпивает, на самом деле хитрит: подносит ?стопку? ко рту, вроде как пригубила, а потом ставит ее на стол обратно. Невестка следит за ней, укоризненно качает головой:
   - Не хитри! - заставляет снова взять граненую ?стопку? и следит, чтобы та выпила все до дна.
   Зато Михаила уговаривать не надо: одну за другой опрокидывает в рот ?стопки?. Антонина уже его в бок толкает: мол, сбавь обороты, люди смотрят. Незаметно шепчет ему на ухо:
   - Смотри, не напейся...
   А он только рукой махнул: отстань, сам знаю, что делаю.
   Аркадий Прокопьевич сидит рядом с сестрой, они о чем-то мило разговаривают. Из-за общего шума не слышно - о чем. И вдруг он останавливает томный взгляд на лице жены и просит:
   - Клавдия, спой нам ?Белые туфельки?.
   - Не приставай, Аркаша. Мне аккомпанемент нужен, а тут, ни то что аккордеона, гармошки, наверное, нет. Отстань, - смеется Клавдия Петровна и продолжает разговор с бабой Дашей.
   Аркадий Прокопьевич многозначительно уставился на жену, а та, как ни в чем не бывало, удивленно глазки состроила: в чем дело, дорогой?
   - Хорошо, - угрюмо произносит Аркадий Прокопьевич, обещая будущие неприятности жене.
   А та встает и подходит к Антонине, что-то шепчет ей на ухо. Антонина, кивнув головой, поднимается, и обе направляются к выходу.
  
   На крыльце у приоткрытых дверей бани стоят Клавдия Петровна и Антонина. На плечи обеих накинуты демисезонные пальто. Клавдия Петровна красиво курит папиросу:
  -- Курю, только когда алкоголь в голову ударит.
  -- А я думала, Вы на фронте научились.
  -- И ты знаешь эту сказку про фронт...
  -- Ну да, мама говорила, что вы с дядей Аркашей на фронте познакомились. Вы служили медсестрой, а он у вас в госпитале лечился.
  -- Местная я! Мое село в ста километрах отсюда. Аркадий с юности меня любил, а я за другого замуж вышла. Двоих детей с первым мужем нажила. Только Алексей - наш общий ребенок с Аркадием.
  -- А те двое где?
  -- Воспитываются пока у моей мамы. Скоро к себе заберем, вернемся из Германии года через два и заберем.
  -- А Ваш первый муж?
  -- Василий погиб в сорок третьем. Я за Аркадия вдовой выходила.
  -- Дядя просил Вас спеть песню ?Белые туфельки?. Спойте тихонечко! Я только и запомнила, когда вы в прошлый раз приезжали: ?...Он же, подлец, никогда не любил...?.
  -- А ты сама поешь, Тоня?
  -- Пою и на гитаре научилась играть.
  -- Тогда напою немного, а все слова перепишу завтра. Договорились?
   Антонина с радостью кивает.
   - Эту песню я услышала в первый раз от одной польки в нашем военном городке Фюрстенберг. - Клавдия Петровна тушит папиросу и тихо начинает петь грудным голосом:
   Осень кошмарная, слякоть бульварная -
   Острыми иглами душу гнетет.
   В беленьких туфельках крошка печальная,
   Словно шальная, по лужам бредет.
  
   Белые туфельки были Вам куплены
   С аукциона богатым купцом.
   В этот же вечер Вы стройными ножками
   Вальс по паркету кружили вдвоем...
  
   В это время, в доме Марии Прокопьевны, пляшет на бис, отбивая дроби в туфлях на высоком каблуке, ее старшая городская дочь Шура - Александра. Восторг, кураж! А на отыскавшейся гармошке наяривает ?Цыганочку? Аркадий Прокопьевич.
  
   Радуйся, деточка, смерть Ваша близкая...
   -Все! А то плакать начну, - Клавдия Петровна обрывает пение.
   А Антонина задумчиво продолжает:
   Белые туфельки, белое платьице,
   Белое личико - словно атлас...
   В этот момент она представляет себя: в белом платье и белых туфельках, кружащуюся в вальсе с кавалером в строгом черном костюме, которого мы видим только со спины.
  -- Антонина, ты замуж по любви вышла? - осторожно спрашивает Клавдия Петровна, уловившая настроение своей родственницы.
  -- А как еще выходят? - лукавит Антонина.
  -- Любишь своего Михаила?
   - Не знаю...И жалко его...Он меня больше любит! Бабы говорят, что пусть лучше муж любит, чем жена... Одна напасть - выпить никогда не откажется.
  -- А когда жалость кончится, что будешь делать?
  -- А разве она кончается? - искренне спрашивает Антонина.
  
   Сельская улица поздно вечером. Во дворах лают собаки. Антонина почти тащит на себе пьяного Михаила. Тот пытается идти сам:
   - Убери руки... Сам дойду... Убери я сказал!..
   - Дойдешь!.. Как же...Хорошо еще, что завтра воскресенье...
  
   Утро. Антонина будит еще не протрезвевшего мужа:
   - Михаил, тебе сегодня в рейс надо? Ты вроде что-то говорил...
   - Нет, завтра.
   Подумав, Антонина снова стала приставать к мужу:
   - Михаил, вставай, печку растопи.
   Тот сквозь утреннюю дрему:
   - А дрова есть?
   - У печки лежат.
   - Растопи сама, - и поворачивается на другой бок.
   Антонина осторожно перелазит через мужа, улавливает его похмельный перегар, морщится и отмахивает дурной запах ладонью.
   Через некоторое время она сидит на корточках возле открытой дверцы печи. На лице - отблески разгорающейся лучины и дров.
   Затем Антонина выливает оставшуюся воду из ведра в зеленый эмалированный чайник, ставит его на плиту; накинув телогрейку, выходит во двор с ведром за новой водой.
  
   Возвращается уже с полным ведром и с удовольствием объявляет с порога:
   -За ночь снег выпал! Дождались...
   Но Михаил, лежа спиной к жене, никак не отреагировал.
   Еще спустя некоторое время пьет чай с сухариком, посматривая в окно, выходящее в ограду дома. И вдруг видит, что калитка открывается, появляется Клавдия Петровна, в руках у нее сверток. Собака с опозданием выскакивает из будки, начинает лениво лаять. И гостья не проходит, ждет, что кто-нибудь из хозяев ее проводит в дом.
   Антонина проворно набрасывает на голову платок и выбегает встречать Клавдию Петровну. Михаил в это время ворочается, ищет что-то рукой возле кровати на полу; нащупывает банку с брусничным морсом, жадно выпивает все залпом, откидывается на спину и тяжко вздыхает - похмелье!
   В дом входят Антонина и Клавдия Петровна.
   - Вчера же обещала к вам в гости зайти, - словно оправдывается Клавдия Петровна. - Здорово, Михаил. Болеешь?- уже сочувственно спрашивает она.
   -Есть маленько, - глухо отзывается Михаил.
   -Отлеживайся, а мы с Антониной посплетничаем немного.
   Михаил лежит с открытыми глазами. Мучается. Щупает ладонью лоб. Голова раскалывается. А тут еще эти две трещотки на кухне...
  -- Антонина, померь платье, оно на тебе как влитое будет. Эту ткань я в Германии в военторге покупала, а шила мне немка, фрау Руберг. А вот еще берет и полуботики - трофейные. Я их совсем не носила, маленькие мне. Купи!
   Антонина примеряет платье. Ей очень идет, по фигуре. Михаил это видит, когда в очередной раз переворачивается на другой бок.
  -- Оставайся в нем. Дорого не возьму, - продолжает уговаривать Клавдия Петровна.
   Антонина подходит к мужу:
  -- Ну, как?
  -- Идет.
  -- Я возьму из копилки восемьдесят рублей?
  -- Бери, - спокойно разрешает Михаил.
   Антонина берет деньги, быстро подходит к мужу, почти нежно целует его в макушку.
  -- Нежадный ты у меня!..
  -- Будешь тут жадным, - болезненно вздыхая, Михаил поворачивается к женщинам спиной.
   А те продолжают ворковать на кухне.
  -- Неси ручку и тетрадь, продиктую тебе ?Белые туфельки?, - говорит довольная сделкой Клавдия Петровна.
   Антонина исчезает и возвращается уже не только с ручкой, тетрадью, но и гитарой:
  -- Сразу буду мелодию подбирать.
  -- Ну, давай. - И Клавдия Петровна начинает медленно и четко диктовать слова, как учительница на диктанте: - Осень кошмарная, слякоть бульварная...
   Михаил наконец поднимается и идет мимо них в ограду. Треплет за ухо собаку. Подставляет ей ближе миску с водой. Закуривает папиросу. Смотрит на небо. Вдруг - снова пошел снег. Снежинки лохматые, ласковые... Сами в руки просятся...Михаил поймал в ладони побольше чудо-снежинок и обтер ими лицо - как будто умылся. И, коротко взглянув на снежное небо, произнес:
   -Все видишь - никогда тебя не проведешь...
  
  
   Когда вернулся в дом, Клавдия Петровна уже прощалась:
  -- Заходите вечерком, мы тут еще дня два-три пробудем.
   Обнимает Антонину и пожимает руку Михаилу. Выходит в сени, а ей навстречу - завгар Григорий Максимович:
  -- Клава? Слышал, что приехали вчера...
  -- Здорово, Гриша. Все руководишь?
  -- А ты все мужиков меняешь?
  -- Я замуж вышла. Официально, - последнее слово она произносит почти по слогам.
  -- Курва! Ваську не дождалась...
  -- Он же погиб, - спокойно отвечает Клава.
  -- Не погиб. В извещении сказано, что ?пропал без вести?. Может, где лежит сейчас в каком-нибудь госпитале для калек - без рук, без ног... А ты! - задохнулся от обиды Григорий Максимович. - Окопались там с Аркашкой у немцев... - хотел дернуть ее горжетку из чернобурки, да Клавдия Петровна вовремя отвела его руку.
  -- Хоть ты и родной брат Васе, а разные вы - он добрый был. Прощай, Григорий!
   И уже повернулась спиной к нему, как тот ей снова:
  -- Курва!
   Тут уж Клавдия Петровна не стерпела, оглянулась и стала выговаривать обидчику в гневе:
  -- Это я-то курва? А что же ты, когда я за Ваську замуж выходила, на свадьбе у нас слюни пускал, глядя на меня. Не тебе досталась, кобель, вот ты и прыгаешь от злости! - И неожиданно свою горжетку накинула на шею оторопевшему завгару: - На, поноси фашистское добро!
   И пошла к воротам. Григорий Максимович провожал ее недобрым взглядом. И только собрался ей вдогонку сказать очередное ругательство, как из дома выбежала Антонина, чтобы проводить гостью.
  -- Ой, что это у Вас за хомут, дядя Гриша? - рассмеялась она.
   Григорий Максимович словно очнулся, проворно снял с шеи горжетку, протянул Антонине:
  -- Отдай Клавке. Совсем сдурела баба!
   Шагнул в дом и с порога начал отчитывать Михаила, успевшего уже снова прилечь:
  -- Ты что это разлегся, ити у мать!
   Михаил удивленно приподнялся на локте:
  -- Максимыч, ты же сам мне выходной дал.
  -- Дал-дал... А теперь забираю. Обстоятельства поменялись. Надо за соляркой в райцентр съездить.
  
   Михаил с шурином Юрием Князевым почти одновременно залезают в кабины своих ЗИС-160. Михаил уже почти захлопнул дверцу, но как будто что забыл - снова вылез, встал на подножку и, свистнув, крикнул Юрию:
  -- Я поеду первым. - И, чуть понизив голос, добавил: - А то ты не знаешь, где новая нефтебаза находится.
  
   По грунтовому тракту едут порожняком два ЗИС-160. Вид на дорогу и машины с высоты птичьего полета.
  
   Склад горюче-смазочных материалов. Заканчивается погрузка железных бочек с соляркой, которые Михаил с Юрием закатывают в кузов по специально подставленным доскам.
   - Юрка, давай бочки ставь вертикально - так удобнее везти, - советует Михаил шурину.
   А тот упрямится:
  -- Довезу, куда они денутся... Борта сам недавно укреплял.
  -- Ну, смотри, дело хозяйское, - неодобрительно покачивает головой Михаил.
   Наблюдающая за погрузкой пожилая кладовщица - в черном халате, с амбарной книгой в руках - тоже не выдерживает:
  -- Слушай, что старшие говорят...Никаких воскресеньев с вами нету, скоро мужик из дому погонит...- вдруг разворчалась она.
  -- Довезу... - упорно бубнит Юрий, - борта крепкие - выдержат...
  
   Едут машины уже груженые. Юрий впереди, Михаил сзади - пристально следит за юркиным кузовом, в котором слегка покатаются из стороны в сторону бочки.
  -- Таких... раздолбаев... я еще не видел... - шипит на шурина Михаил.
   Наконец случилось то, что должно было случиться: на повороте Юрий круто повернул руль, и бочки резко съехали в одну сторону - заднюю часть машины занесло, и кузов чуть было не ударился о стоящие близко к дороге сосны. Юрий все же сумел выправить машину и, не останавливаясь, продолжил путь дальше.
  -- Ну, чухонец! Приедем в гараж!.. - Михаил готов был разорвать на части упрямого шурина.
  
   ЗИС-160 следуют уже по селу Ключи. По первому снегу отчетливо видны следы протекторов колес автомобилей-трудяг. Загрустивший Михаил привычно крутит ?баранку?, изредка роняя ?абарая?. Проезжая мимо клуба, видит афишу: ?К/ф ?Бродяга?, Индия. В главной роли - Радж Капур?. Лицо шофера сразу светлеет.
  
   Антонина моет пол, разгибается, чтобы выжать тряпку, и вдруг чуть не падает. Садится на табуретку, проводит по животу, улыбается - неужели?
  
   Заехав в ограду, Михаил глушит мотор машины и вылезает из кабины. Закрывает большие ворота. Идет к дому, по ходу треплет за ухом кобеля, приветливо виляющего хвостом хозяину:
   - Кучум... Верный...
   Приоткрывается калитка, в ограду заглядывает почтальонша Дуся:
   -Михаил, твоей Тонче тут письмо пришло... Она дома? Передай ей, ладно.
   -Откуда письмо? - удивился Михаил.
   Вместо ответа Дуся как-то загадочно спросила:
   -Ты Вовку Краснухина знаешь? Говорят, с флотской службы вернулся и нагрянул в наше село к родной сестре погостить, - Дуся поспешила закрыть за собой калитку.
   Михаил, не особо внимательно читая, что было написано на конверте, сразу принялся его вскрывать. И только надорвал край, как оттуда выпала монетка - прямо на ладонь.
   - Копейка, - усмехнулся Михаил. Глянув же на дом, где ждала его Антонина, весело добавил, ударив кулаком одной руки в ладонь другой: - Считай, Вовочка, что на кулак ты уже нарвался! - и спрятал конверт с копейкой в карман армейского бушлата.
   На крыльцо вышла Антонина, в руках - большой таз с выстиранным бельем. С приветливым лицом она встречает мужа:
  -- Как съездил?
  -- Один рейс только и сделал. Зато какой! Расскажу сейчас...
   Уже дома, пока снимал бушлат, стал рассказывать:
   - Соляры теперь на месячишко-другой хватит. Да я ж не один ездил, а с братом твоим Юркой. - Обнимает жену, целует возле губ: - Есть охота, хмель вылетел, на жратву потянуло.
  -- Борщ готов, ты пока умывайся, а я за водой схожу, чай еще поставлю, а то все на стирку ушло...
  
   Глубокая тарелка наваристого борща с кусками мяса, в который Антонина кладет столовую ложку густой сметаны.
  -- Ешь, мясо уварилось, как ты любишь.
  -- Давай вместе поедим, - говорит Михаил, нарезая хлеб внушительными ломтями.
   Молодые супруги весело ужинают.
  -- Я Юрке говорю: ты бочки с соляркой вертикально ставь, так ловчее будет везти, - смеется Михаил. - А он мне: чья бы мычала... И плашмя их как закатил, так и оставил. Всю дорогу его из-за этих лежачих бочек мотало: чуть повернет влево - его вправо заносит, вправо - влево.
  -- А ты ровно едешь... - нарочно строго сквозь смех говорит Антонина.
  -- Ровно, а главное - уверенно.
  
   Во второй половине дома, хозяева - баба Даша с дедом Иваном - тоже ужинают. Слышат, как молодые громко смеются, прислушиваются.
   - Пока молодые - пусть посмеются от души, - понимающе говорит баба Даша.
  
   - Ух, накормила, - сытый Михаил кладет в пустую тарелку ложку. - Прямо до отвала наелся. Вкусно ты у меня, Тонча, готовишь. Одобряю!
   - Значит, не ошибся, раз на мне женился? - хитро спрашивает Антонина.
   - Так точно! - по-военному прикладывает ладонь к виску Михаил. - Не ошибся. Пойду, покурю на крыльце?
  -- Иди...
  
   Михаил, сидя на крыльце, неторопливо курит. К нему подсаживается Антонина:
  -- Наверное, у нас пополнение будет.
   Михаил с удивлением смотрит на жену:
  -- Правда?
  -- ?Гости? третий месяц уж не приходят, а сегодня, когда пол мыла, разогнулась - у меня как потемнело в глазах...
   Михаил не тушит и не выбрасывает папиросу, а обнимает жену, прижимает к себе крепко:
  -- Хорошо бы пацан родился. Охотника из него сделаю, - стал мечтать он.
  -- Или водку научишь пить?.. - испытывающе спрашивает Антонина.
  -- Скажешь тоже...
   Возле своей будки пес внимательно смотрит на супружескую пару. После некоторого молчания Михаил предложил:
  -- Давай завтра сходим на индийскую картину ?Бродяга?. Я ее один раз смотрел, еще на стройке...
  
   ...Михаил покупает в клубной кассе билеты в кино. Антонина стоит в сторонке. На ней те самые немецкие полуботики и берет. Она понимает, что деревенские на нее обращают внимание. И... выше носик. Подходит Михаил, показывает билеты:
  -- Пятый ряд достался, седьмой и восьмой места. Я выйду - постою на крыльце минут пять?
  -- Только давай без опозданий...
   Михаил прикурил у стоящих на крыльце мужиков папиросу, а когда стал затягиваться, то заметил, что к клубу направляется веселая компания девчат и парней, в центре - Вовка Краснухин в впечатляющей матросской военной форме. Как только группа молодых людей поднялась на крыльцо клуба, Михаил тронул за плечо ?героя-моряка?:
   -Здорово, земляк. Отойдем в сторонку - поговорить надо.
   От неожиданной встречи Вовка Краснухин потерял дар речи. Успел только своим сказать:
   -Идите, я догоню.
  
   Курящие мужики и парни на крыльце посматривают, как из-за угла Дома культуры отрывисто показываются то рука в морской форме, то чья-то нога в хромовом сапоге, то вдруг бескозырка вылетела...Изредка раздаются нечленораздельные, похожие на коровье мычание, звуки...
  
   Звонок для зрителей. Все проходят в кинозал. Антонина с нетерпением посматривает на входную дверь клуба. Наконец появляется запыхавшийся Михаил:
   -Землячка встретил, было что вспомнить...- отрывисто говорит он на ходу, беря Тоню под руку. В зале он пропускает ее вперед, и она задавалисто ?перебирает? стройными ножками в трофейных полуботиках. Какой-то дедок уставился ей даже вслед. Михаил, следую за женой, уловил его взгляд:
  -- Здорово, дед. Бабку свою на печке оставил?
   Рассаживаются по местам.
  -- Чего это все на твои ботинки уставились, - немного с досадой говорит Михаил. - Зря ты их одела. И в таких шапочках, - смотрит на ее берет, - я никого еще не видел, чтоб носили. Да и холодно уже...
  -- Дома поговорим, - тихо, наклонясь к уху мужа, останавливает его Антонина.
   Гаснет свет. Начинается фильм. Первые титры.
   Смотрят фильм ?Бродяга?. Проход героя фильма Раджа Капура по базару со знаменитой песней ?Абарая?.
   Внимательное лицо Михаила, он понимает героя фильма, сочувствует ему.
   Сцена объяснения в любви героя Раджа Капура и Наргис (Рита). Лицо Антонины - просветленное, по щекам текут слезы.
   Заключительные титры под индийскую музыку. Народ, не дожидаясь окончания фильма, встает и торопится к выходу. Свет зажигается одновременно с надписью ?Конец фильма?. Пробираются к выходу и Михаил с Антониной.
  
   На темной улице Михаил закуривает. Мимо проходят знакомые муж с женой:
  -- Тоня, мимо будете идти когда - заходите с Михаилом на огонек.
   Супруги Просоловы идут под ручку. Под впечатлением начинают обсуждать фильм.
  -- Жизненная картина, - говорит Михаил.
  -- Песни такие жалостливые... - чуть не плача, подхватывает разговор Антонина.
  -- Давай, если парень родится, назовем... - задумывается Михаил. - Ну, это мы решим как, а если дочка, то Рита. Редкое имя - все удивляться будут.
  -- Рита? Мне вообще показалось вначале, что Рида. Помнишь, в Шатрово была врач Рида Ароновна, еврейка? Их еще в Сибирь сослали за что-то... Она с маленьким сыном еще во второй половине дома жила у литовцев Ягисов, их тоже после войны сослали...Говорили, что они немцев продуктами снабжали со своего хозяйства. Помнишь, их привезли к нам, а мы смотрим - у них на ногах деревянная обутка. Туфли не туфли, ботинки не ботинки...
   Михаил, не дослушав Антонину, бросил папиросу и неожиданно весело пропел:
   Абарая...
   Молодые супруги, улыбаясь, переглядываются. Им обоим хорошо в эти минуты.
  
   По другой улице прогуливается та самая ?морская? компания, девушки которой, взяв под руки Вовку Краснухина, с воодушевлением поют:
   На побывку едет молодой моряк,
   Грудь его в медалях, ленты в якорях...
   А когда проходят мимо фонарного столба, на котором ярко горит лампа, то под левым глазом ?морского волка? виден добротный синяк.
  
   Михаил с Антониной, взявшись за руки, идут не спеша, блаженно - как будто по лунной дороге. Останавливаются, смотрят на небо, а на нем звезд - не перечесть.
   -На всех звезд хватит...- задумчиво произносит Антонина.
   -Далеко...не достать...- простодушно говорит Михаил.
  
  
   ?Морские? идут дальше по селу. Одна из новых подружек Вовки Краснухина, склонив голову к его плечу, поет во весь свой большой рот:
   Где под небом юга ширь безбрежная,
   Ждет его подруга - нежная!
  
   ...Ночь. Тикают часы. Антонина спит у Михаила на руке. Но потом начинает беспокойно ворочаться, открывает глаза, убирает руку мужа, привстает, берет с тумбочки будильник, смотрит на циферблат при свете луны: два часа ночи. Перелазит через Михаила. Только встает на ноги, как хватается за низ живота...И - на пол хлынул поток мутной жидкости. Антонина испугалась:
  -- Ой, мамочки! Миня, просыпайся, я, кажется, рожаю.
   Михаил нехотя заворочался в постели, сел на кровати:
  -- Рано же вроде...
  -- Какое ?рано?, видишь, рожаю. Иди, заводи машину, повезешь в больницу. Если успеем... - Антонина снова схватилась за живот, застонала.
   Михаил уже пошустрее стал натягивать брюки:
  -- Счас, счас... Здесь только не вздумай рожать... Кто роды-то будет принимать... Я не умею...- бормотал он со сна.
  -- Стучи к бабе Даше, пусть дед Иван на санях меня увезет.
  -- Я сам что ли не увезу?..
  -- Тебе в такой мороз машину сразу не завести...
  
   Михаил стучится в окошко к бабе Даше. Когда загорается свет в избе, идет к воротам. За ними слышен лязг щеколды и дежурный вопрос деда Ивана ?Кто там??
  
   Тем временем в полусогнутом положении Антонина собирает самое необходимое в больницу и складывает все на развернутую пеленку на столе. Сама уже почти оделась. Без конца стонет, всхлипывает:
   - Господи, Царица небесная, помоги...
  
   Дверь отворяется, на пороге - заспанная, встревоженная баба Даша:
  -- Сейчас, Тонюшка, дедушка с Минькой уж сани запрягают. Потерпи.
  -- Терплю. Воды-то уж отошли...
  -- Раз отошли, совсем недолго ждать осталось. Время приспело - ягодка созрела. Наверное, девка у тебя - они всегда раньше на белый свет просятся.
  -- Баба Даша, ты потом замой тут все, ладно?
  -- Нашла об чем беспокоиться! Все сделаю, милая...
   Вваливается Михаил:
  -- Все, поехали!
   Баба Даша Михаилу с упреком:
  -- Родить - не погодить. Веди ее аккуратно.
   Выходят за ворота, Антонина осторожно садится в сани, за ней - Михаил. Дед Иван, натягивая лошадиные вожжи, еще шутит:
  -- Доставим с ветерком! Но! Пошла!
   Сани трогаются.
  
   Михаил уныло сидит на лавке в коридоре больницы. Только хочет закурить, вытаскивая из кармана полушубка пачку папирос, как из палаты выходит бойкая старушка-санитарка:
  -- Не вздумай курить! Тут тебе не гараж.
  -- Чем ругаться, лучше скажи, родила моя баба?
  -- Рожает...- не останавливаясь, санитарка проследовала мимо с ?уткой?.
   Михаил снова мается в ожидании. От нечего делать уставился на медицинские плакаты на противоположной стороне: ?От чего болит сердце? и ?Как уберечься от чесотки?.
   По коридору опять идет та же санитарка, на этот раз она приветливее, останавливается:
  -- Ты Просолов?
  -- Я.
  -- Дочка у тебя. Поздравляю, папаша.
   Михаил вроде как и не рад.
  -- Дочка? А не перепутали?
  -- Хм, ?перепутали?, - передразнила санитарка.- С кем, интересно, путать-то, если она у нас сегодня одна рожала. Антонина Просолова - твоя жена?
  -- Моя.
  -- Ну, значит, она тебе дочку принесла.
  
   Диспетчерская сельского гаража. На лавке, сбитой из двух досок, - початая бутылка водки ?Московская?, ржаной хлеб, нарезанное сало с прослойкой, соленые огурцы. Михаил с шоферами обмывает рождение дочери. Шурин Юрий хлопает Михаила по плечу:
   -Бракодел! Я своей сразу парня заделал. Родился - во! - показывает на свое широкое лицо, - мордоворот, вес 4200.
  -- Не бракодел, а ювелир, - вступается за Михаила шофер лет сорока пяти.
   Михаил смущенно улыбается, наливает мужикам в граненые стаканы:
  -- Ладно, мужики, за продолжение рода. Девка тоже сгодится, нарожает мне внуков. Еще больших мордоворотов, чем у Юрки Князева, - показывает на шурина.
   Мужики добродушно смеются. Выпивают, закусывают. Из-за перегородки за ними неодобрительно наблюдает молодая диспетчерша:
   - Всех с рейсов поснимаю...
   -Не шуми. Завгар в отъезде, и ты не особо не старайся...- беззлобно отвечают ?обмывающие?.
  
   Поздно вечером пьяный Михаил дергает дверь одноэтажной больницы, она закрыта. Стучит кулаком, потом ногой. Никто не открывает. Засунув два пальца в рот, начинает свистеть под окнами и кричать:
  -- Тоня! Тонька!
   Антонина в палате слышит эти неуместные крики и свистки. Приподнимается на локте и просит соседку:
  -- Полина, крикни моему, чтоб завтра пришел.
   Полина встает с кровати, подходит к окну, приоткрывает форточку и осторожно кричит:
  -- Приходи завтра!
   Михаил услышал, но в недоумении громко произнес:
  -- Что значит ?завтра?? Ты мне сейчас дочь покажи...
   Еще немного потоптался у двери, махнул рукой и поплелся домой. Его обогнали несколько собак, бегущих по своим делам. И Михаил, пнув им в след снег, беззлобно пробурчал:
  -- Разбегались тут!..
  
   Палата в больнице. Антонина кормит грудью дочку. Заходит врач Рида Ароновна; подходит к Антонине:
  -- Молока хватает?
  -- Полно.
  -- Замечательно! После обеда можем вас выписать домой. Успеете сообщить, чтобы вас забрали?
  -- Успею. Спасибо Вам, Рида Ароновна. Я думала, Вы еще не переехали из Шатрово... Спасибо за все.
   Рида Ароновна сдержанно улыбнулась - лишь уголками красивых губ, дав понять, что она всего лишь добросовестно выполнила свой врачебный долг.
  
   Антонина собралась, а Михаила все нет. Входит в палату бойкая санитарка:
   - Не нашли мы твоего мужика, где-то, видно, дочь обмывает... Пришли его мать, твоя мать и соседи - тетка Дарья с дедушкой Ваней...
  
   Антонина выходит к встречающим с ребенком на руках. Радостная встреча.
   - Наша порода, - заглядывая в личико внучки, гордо говорит Елизавета Гавриловна.
  
   ...Дед Иван подвез всех на санях к дому. Выгружаются. Входят в дом. В доме натоплено.
  -- Жена в больнице, а он запил, - негодует мать Антонины Мария Прокопьевна.
   Елизавета Гавриловна помалкивает, села у входной двери в одежде, не проходит в комнату.
   Баба Даша подходит к печи, трогает ее тыльной стороной ладоней:
  -- Ваня мой с утра печь протопил. Не замерзнете...
  -- Мужа моего видели? - вроде равнодушно спрашивает Антонина, раскутывая ребенка.
  -- Вчера видели в гараже. Вроде в рейс хотели его отправить, - усиленно врет дед Иван, баба Даша поддерживает его согласительными кивками. Мария Прокопьевна подозрительно и недоверчиво смотрит на них, а Елизавета Гавриловна продолжает тихо сидеть в углу. Но потом встает, подходит ко всем ближе и, как бы оправдываясь, тихо произносит:
  -- Скоро перевезем дом в Ключи, буду помогать няньчиться...
  
   Ночь. К дому подъезжает машина. Свет фар на миг освещает комнату, где спят Антонина с дочкой. Антонина просыпается. Чувствует недоброе. Машина заезжает во двор и угрожающе газует: готовьтесь, хозяин прибыл.
  
   Угрюмый, с большого перепоя, Михаил сидит за рулем.
  
   Испуганное лицо Антонины... Понимает, что муж пьяный...Не знаешь, чего от такого ждать...
  
   Ранняя весна. Михаил на гусеничном тракторе ДТ-54 с прицепленными сзади зимними санями, сделанными из бревен, въезжает в наполовину пустое родное село Шатрово. Видны разобранные дома, возле них - аккуратно сложенные пронумерованные бревна. А где и совсем уже нет домов - хозяева перевезли их в близлежащие села. Одни печи остались...С немым укором смотрят они на людей...Кое-где мужики вручную, по ?лежкам?, грузят бревна сразу на лесовоз. Где-то стоят совсем целые дома. На их крышах видны замерзшие сосульки.
   Михаил далеко видит, как у одного из разобранных домов ждет его мать: она в телогрейке, платке, валенках с калошами. Подъезжая вплотную, он видит в глазах матери огромную печаль и тревогу.
   Михаил глушит мотор, спрыгивает из кабины трактора на землю. Обнимаются с матерью. Елизавета Гавриловна не удержалась, заплакала. Глядит в упор на сына:
  -- Перевози наш дом, Миня...
   Михаил подходит к пронумерованным бревнам. Проводит по ним рукой... И вспоминает...
  
   Конец 30-х годов (титры). Семеро ребятишек в избе без присмотра родителей. Старшая сестра Галина сильно раскачала зыбку, да так, что кажется, младенец вот-вот выпадет из колыбели.
   Михаил, ему 4-5 лет, достает из ведра с водой кусочки льда и кормит ими братика лет 2-2,5:
   - Ешь, Вовка, вкусно - леденцы, - и сам тоже кладет себе в рот эти ?леденцы?.
   Другие брат с сестрой дразнят их:
  -- А у нас еще ?паренки? остались...
  -- Не дадим... не дадим...
  
   Стоят в избе у гробика мать с отцом. Мать - Елизавета Гавриловна - держит на руках младенца Илью. Отец - Иннокентий Никифорович - подзывает Миньку и показывает на мертвого Вову:
  -- Видишь, Миня, накормил ты его льдом - братик и умер...
   И Миня расплакался, размазывая слезы по щекам:
   - Они как леденцы...
   Отец прижимает его к себе, гладит по голове, жалеет.
  
   Июль 1941 года (титры). Семья Просоловых молча сидит в избе. Потом отец встает:
  -- Ну, ребятишки, айда отца на войну провожать.
   Мать вытаскивает из зыбки ребенка. Видно, что она снова в положении. Отец берет младенца на руки:
  -- Береги детей, Лина! Вернусь ли?
  -- А куда же ты, Кеша, денешься от такой оравы? - показывает Елизавета Гавриловна на детей. - Должен вернуться, - держится изо всех сил мать, не хочет поддаваться слезам.
   Все идут к выходу. Дети берут с пола отцовский вещмешок, еще и делят, кому его нести.
  
   ...Из кузовов двух отъезжающих полуторок машут руками провожающим сельские мужики. Кто-то из них отчаянно крикнул: ?Ждите с победой!? Но лица в основном у всех грустные - догадываются, куда едут. Выхвачено лицо отца. Глаза, глаза! Они ... прощаются навек.
   Мать в окружении ребят с грудным ребенком. В животе теплится уже другая жизнь... Дети машут отцу руками, бегут за машинами до околицы. А мать стоит как неживая...
  
   Елизавета Гавриловна в сенях своего дома упала на ступеньки, завыла по-звериному, застонала, в руках у нее ?похоронка?. Две женщины отхаживают ее - одна плеснула в лицо водой из ведра:
   - Линка, очнись! Очнись! Надо жить! Детей на кого оставишь!?
   Мать, немного прийдя в себя, рукой зовет к себе плачущих у входа в дом детей, обнимает их:
   - Нет больше вашего папки...
  
   И снова Михаил проводит рукой по бревнам своего отчего дома... И снова вспоминает...
  
   Возле забора (заплота по-сибирски) дети Просоловы собирают в подол платьев и в рубахи листья крапивы.
  -- Надька, рви вон там, у заплота, - показывает Михаил средней сестре.
  -- Я уж там была...
  
   ...Мать помешивает жидкое варево в стоящем во дворе на печке чугунке. Увидев, как дети принесли крапиву, устало командует:
  -- Сложите в таз, - показывает на таз у поленницы, - эту крапиву завтра утром сварю.
   Снова мешает варево. Горестно качает головой, потом смотрит на детей в ограде.
  -- Надька, Минька! Берите чашку, сходите к дяде Егору за мукой.
  -- Не даст. Он в прошлый раз кое-как чашку насыпал, сказал, что у самого мука кончается, - доложила Надя.
  -- Идите говорю!
  
   Надя с Миней идут босиком по улочке вдоль забора, боясь оступиться в лужи.
  -- Сама будешь просить, - говорит Миня сестре.
  -- Хитрый какой, я в прошлый раз просила, а ты в углу сопли подтирал.
  -- У тебя жалостливее получается, - настаивает на своем Миня.
  
   За воротами своего дома стоит тетка Груня, жена дяди Егора, кричит в улицу:
  -- Манча, Кирюшка! Идите ужинать.
   Завидев идущих племянников, торопится уйти за ворота, но поздно, ребятишки уже бегут к ней:
  -- Тетя Груня!
  -- Тетя Груня!
   Подбегают:
  -- Мамка за мукой отправила, - и Миня подает ей чашку, - чуть-чуть не хватает крапиву заправить.
  -- Насыпьте, тетя Груня! - подхватывает Надя.
   Тетя Груня неохотно берет чашку:
  -- Сейчас дядю Егора спрошу, - и закрывает перед носом ребят малые ворота-калитку.
   Брат с сестрой стараются заглянуть в щели ворот. Терпеливо ждут. Наконец ворота открываются. Дядя Егор одной рукой (другой нет) протягивает чашку с мукой:
  -- Скажите матери, чтобы боле не отправляла вас, самим жрать нечего.
  
   Миня с Надей осторожно несут чашку с мукой. Лица строгие, повзрослевшие.
  
   Рука Михаила отрывается от бревен родного дома:
  -- Начнем грузиться!
  -- Одному несподручно. Должны вот-вот подойти брат Петр с сыном. Втроем управитесь ловчее, - говорит Елизавета Гавриловна.
  
   Заканчивается погрузка бревен на сани.
  -- Ни один рейс придется сделать, - кладя очередное бревно на зимние сани, замечает Михаил.
  -- Рейса два, а то и три. Люди лесовозы заказывают, но они летом только будут ходить, - говорит Петр Гаврилович.
  -- До лета еще дожить надо. Да и огородом надо будет заниматься, а не домом, - говорит мать, укладывая утварь в узлы.
  -- Лесовозы уже сейчас кое-где перевозят, - замечает Михаил.
  -- Мать твоя еще и баню задумала увезти, - говорит Петр Гаврилович Михаилу. - Хотела и стайку, да я отговорил - там бревна все сгнили. Куда гнилушки-то перевозить?
  
   ...Едут с бревнами дома, узлами и тазами поверх них, мимо старого кладбища, где стоят деревянные кресты в основном. В кабине трактора Елизавета Гавриловна и Михаил.
  -- Остановись, - просит мать сына. А когда мотор глохнет, добавляет: - Проститься надо...
   Пока идут к могилам предков, разговаривают между собой:
   - Жалко, что напоследок самовар нашим речным песочком не почистила, да ельцов с хариусом, да тайменя загодя не насолила...
  -- Ничего, рыба и на новом месте есть. Правда, вода далековато: и то залив, а не река.
  -- Выходит, что Ключи, где будем жить, на ?сухой кочке? стоит?
  -- Выходит, что так.
  -- А воду где берете?
  -- Водовозка по селу развозит - сразу прямо в бочки наливает.
  -- Ну, ну...
   Заходят на кладбище. Проходят немного и останавливаются у могилы с почерневшим крестом; на табличке: ?Просолов Никифор Григорьевич. 1847-1938?.
  -- Прадед твой по отцу, царствие ему небесное. На девяносто втором году помер. Из бани шел и простудился, - начинает рассказывать Елизавета Гавриловна.
  -- Знаю. Мы ж сюда ребятишками бегали, - не удивляется Михаил. - Помнишь, ты еще нас ругала.
  -- Помню, как же. Я тебя родила, а через два месяца сыновей и внуков деда Никифора раскулачили. Ссылать дальше Сибири некуда было, так их на барже в Золотово отправили - мыть золото на приисках. Там чуть все не сгинули: зимой в худеньких бараках жили, насквозь продувало... Вернулось назать мало... - И, помолчав, снова давай допытываться: - Соседка сказывала, будто старые могилы будут чем-то каменным заливать?
  -- Бетоном. Солдат нагонят и зальют раствором, чтоб скелеты по воде не плавали, - мрачно разъяснил Михаил.
  -- Пресвятая Богородица! Это ж сколько этого... створа понадобится...
   Михаил с матерью идут дальше по кладбищу.
  -- А правда, что отцова родова - Просоловы - из купцов была?
  -- Вроде так. Мои-то из служивых казачков, кто первые сюда пришли царем посланные.
  -- Да, девяносто один год... - рассуждал Михаил. - Вот бы ты, мать, прожила у нас до ста лет. А то отца уже нет, хоть бы ты нас радовала...
  -- Это кому как на роду написано, сынок... Не живи, как хочешь, а как Бог даст.
   Останавливаются еще у двух могил. Мать немного рвет прошлогоднюю траву возле них.
  -- Здравствуйте, мама с тятей. Проститься пришла. Не будем вас тревожить - на новое место переносить. Вы здесь захотели лежать, а захотели бы там, - слегка показывает головой в сторону переезда, - теперь уж не скажете...
   Молчат кресты. Молчит кладбище.
  
   ...Лето. Медленно заходит бронзовое солнце. На закате оно, кажется, освещает все вокруг еще ярче! Снова это ощущение божественной красоты и загадочности космоса.
   Строится новый дом Михаилу. Помогают дядя Петр Гаврилович и шурин Юрий. Дом из свежих бревен стоит уже под крышей. Дядя Петр с Михаилом отпиливают лишний отрезок бревна ручной пилой: вжик-вжик.
  
   Во дворе нового дома, возле самодельного стола-козла, на котором уже красуется бутылка ?Московской?,сидят Михаил и шурин Юрий. Петр Гаврилович шурует огонь в чугунной печке, стоящей рядом. На печке - нехитрая жареха в сковороде. Бутылку водки начинает открывать зубами Михаил, граненые стаканы расставляет Юрий, потом нарезает черный хлеб крупными ломтями.
   Все трое поудобнее рассаживаются. Стаканы налиты.
  -- Ну, мужики, за новый дом! - Петр Гаврилович первый со всеми чокается. - Ставь, Минька, жареху-то на стол.
   Закусывают с аппетитом.
  -- Печку начнем завтра ложить, - пообещал Петр Гаврилович.
   Появляется жена Петра Гавриловича. Она стоит за временным ограждением в виде жердей.
  -- Проходи, тетка Таня, садись, - приглашает Михаил.
   Петр Гаврилович вроде как равнодушно отреагировал на приход своей жены. Тетка Таня подходит к мужу, в руках у нее ватная телогрейка.
  -- Накинь куфайку, Петя, вечер уже, прохладно, - с заботой набрасывает ему на плечи телогрейку.
  -- Присядь, раз пришла, - Петр Гаврилович неохотно приглашает ее к мужскому столу.
  -- Некогда, корова еще не доена, - зная настрой мужа, отвечает тетка Таня.
   Петр Гаврилович замечает, что жена с неодобрением взглянула на бутылку водки.
  -- Засекай время, Татьяна, через полчаса буду дома.
  -- Может, вместе пойдем?
  -- Ну, все-все... - неодобрительно хлопает ее по руке, лежащую на его плече. - Раз сказал, буду через полчаса - буду. Разогревай пока щи.
  -- Давно уж разогреты, тебя ждут.
  -- Вот и хорошо - приду, жидкого похлебаю, - и ласково, но решительно убирает руки жены с плеч, сводя их потом вместе в своих крепких ладонях. Тетка Таня послушно направляется к жердям...
  -- Счастливо, тетка Таня, - вдогонку напуствует Юрий, делая рукой прощальный жест.
   Петр Гаврилович аккуратно сворачивает ?козью ножку?:
  -- На фронте сутками стояли по грудь в воде, пока переправы налаживали, сильно спину я застудил, поясницу иной раз так ломит - хоть криком кричи. Из-за этого иной раз с моей Татьяной и ?несработка? у нас бывает, - показывает жест - ребро ладони на другую ладонь. - Но она на меня не обижается, жалеет, да и живой мужик в хозяйстве - большое дело. Руки-то - вот они! - показывает Петр Гаврилович мастеровые ладони в мозолях.
   Автоматически выпивают еще по полстакану. Разговор течет дальше...
  -- А ведь не зря мы, племяш, в Германию сходили, - продолжает Петр Гаврилович, - Что Гитлера задавили в логове - это понятно... Но заодно и Европу почти что всю посмотрели - как люди другие живут. Я особо присматривался, как дома ихние построены. Готика называется. Кое-что подметил. С твоим домом разберемся, свой маленько еще перестрою. Заготовки рам у меня видел?
  -- Видел.
  -- Ну и как?
  -- Да как-то не по-нашему.
  -- Ну красиво хоть?
   Михаил молча кивает и закусывает.
  -- Вот! Не зря проведал Германию... Опять же немок навестил... - лукаво заговорил Петр Гаврилович с молодыми мужиками.
  -- А чем они от наших баб отличаются? Вроде у всех повдоль, ни у одной не видел поперек, - с намеком ?заржал? шурин Юрий Князев.
  -- Да если так рассуждать, то ничем, это дело так же как у наших баб устроено. Но немки нахальнее... Не поверите, но в 45-ом ноги сами раскидывали, успевай только оприходовать, - последние слова были похожи больше на мужское хвастовство.
  -- А вы и рады стараться... - подзуживал Юрий.
  -- А ты как думал! Наш солдат голодный стал. А они от страха нас привечали, боялись, что разорим их дома. Всяк жить хочет нормально. Европа порядок любит...
  -- А тетка Таня тебя не заревновала? - на всякий случай спросил захмелевший Михаил.
  -- А я ей что - рассказывать буду? И вы языками не треплите. Послушали и - молчок. Первое время, правда, все допытывалась: какой-то ты, Петя, не такой стал, немок-то много перебрал? А я ей: Таня, брось ерунду пороть и расспрашивать, за всю войну ни одну бабу, кроме тебя, не трогал. Кое-как успокоил... А вам, дурачье молодое, скажу так, вспомните еще мои слова: баб бить - бесполезно, они делаются злыми, вредными и не так тебе подначивают, - показывает тот же характерный жест Петр Гаврилович, что при слове ?несработка?. - Лаской надо брать. Свою линию, конечно, гнуть настойчиво, но - с лаской.
   Петр Гаврилович заметил, что мужики нетерпеливо поглядывают на бутылку и ждут, какую команду он даст как старший.
  -- Ладно, басня соловья не кормит, разливайте, мужики. По третьей - и по домам.
   Выпивают, закусывают.
  -- Тебе, Минька, и тебе, Юрка, не советую увлекаться этой заразой, - Петр Гаврилович показывает на пустую бутылку. - Молодые ишо. Не смотрите, если когда что и осталось в ней. Лучше покрепче закупорьте и уберите до другого раза. С глаз долой! Ее ж пить надо только для аппетита, для сугрева, с устатку когда-никогда, ну и, конечно, слегка для завязки разговора, - смотрит внимательно на часы. - Все, время вышло, - хлопает себя по коленям, - провожай меня, Михаил.
   Выходят за ограду. Повернулись к новому дому. Загляделись.
  -- Ты зря Тоньку-то не гоняй. Вот привезешь их в новый дом - зачни жизнь заново. Не пей много! Все плохое оставь за порогом. Почитай только мир да любовь. Ну, бывай, племянничек. Держи пять!
  -- А насчет немецких рам ты правильно сделал, дядя Петя. Я такие же хочу - красатища!
  -- А тебе-то зачем? Не ты же до Германии дошел? - неожиданно просто и конкретно ответил Петр Гаврилович. И на прощанье: - Смотри, не проспи завтра.
   Михаил смотрит ему вслед и едва шепчет с обидой:
  -- ?Не ты же до Германии дошел...?
   И вспоминает, как в 45-ом пришлось пахать огромные поля вместо взрослых мужиков, ушедших на войну.
  
   ...В кабине гусеничного трактора ?Натик? их было двое - он, десятилетний пацан, и худощавый фронтовик-танкист лет 35-39; война для него закончилась раньше из-за сильного ранения; на изможденном лице - следы сильного ожога.
   Некоторое время видим их напряженные закопченные лица. Потом Виктор-фронтовик останавливает трактор, морщится от боли:
  -- Давай, Минька, один, а я пока пойду полежу - мочи нет, так болит, - и скрючившись, бочком побрел к березкам, где прилег возле поваленного дерева.
   Миня тронул рычаги трактора - стальная машина с плугом послушно пошла дальше, оставляя за собой вспаханные пласты. Через некоторое время Миня оглянулся - борозда за бороздой прибавлялись, он это отметил с удовлетворением. Когда снова посмотрел на вспаханный участок, то взгляд зацепился на поваленном дереве и лежащем рядом с ним Викторе-фронтовике. Миня, захватив термосок с водой, пошел к нему узнать, как он там? Подошел ближе, смотрит, что танкист лежит ничком без движения, глаза закрыты. Испугался:
  -- Дядя Витя, ты чо?!
   А тот приоткрыл глаза и ответил слабым голосом:
  -- Много еще осталось?
  -- Да не так уж. Если невмоготу, так я сам. Ты лежи. На, воды попей...
  -- Скрутило меня, Минька, не на шутку. В госпитале полжелудка отрезали, - поморщился Виктор-фронтовик, стиснув зубы. - И осколок где-то в боку застрял...
  -- Ты лежи. Я один могу... - успокаивал Миня фронтовика.
   И пошел, почти побежал обратно к трактору. Допахивал уже ночью - с включенными фарами: пахал до тех пор, пока глаза не стали слипаться. И приснилось ему, что мать поит его молоком из крынки, да ломоть хлеба протягивает...
  
   Рассвет. Заглушенный трактор. Видно, что наехал на березу. В кабине, откинувшись на спинку сиденья, крепко спит Миня. Кругом туман. Холодает, и Миня стал поеживаться, а потом и просыпаться. А когда открыл глаза, то в недоумении и испуге уставился на березу, в которую врезался. А потом окончательно очнулся, вспомнив, где он и что с ним. Стал трактор вручную заводить. Не получалось. И вдруг его осенило, вспомнил про Виктора-фронтовика и бросился в его сторону.
   Подбежал к нему, а тот лежит, свернувшись клубком на земле: лицо застыло в муках, глаза открыты... В страхе тронул его за плечо Минька, заплакал:
  -- Дядя Витя, ты зачем умер? Вставай, как мне одному трактор-то завести?..
  
   Поздний вечер. На костре возле заимки двое стариков варят что-то в котелке.
  -- Кажись, готово, - помешивает ложкой и пробует один из них варево.
  -- Пусть покипит, наваристей получится, - отзывается другой.
  -- Миньку надо позвать. Натерпелся за день сердешный - на мертвого Витьку насмотрелся...
  -- Запах учует - сам прибежит.
  -- Да не собака же он - чуять.
  -- Не переживай, небось десятый сон досматривает.
  -- Нет, Гурьяныч, ты как хошь, а я пойду, позову парня...
   Дед встает и идет к амбару. А там, на мешках с зерном, спит Минька.
  -- Минька... Минька... вставай, поешь с нами, - легонько будит его дед за плечо.
   Безрезультатно, тот разоспался. Дед возвращается к костру:
  -- Разоспался пацаненок. Спит без задних ног...
  -- А я тебе что говорил...
  -- Оставим ему наутро...
  -- Давай, Мефодьич, подкрепимся да на боковую. Завтра на заимку бригадир вернется, так надо пораньче лошадей запрячь. И сеять уж пора: я землю давеча щупал - готова, родимая...
  
   Вот такие воспоминания нахлынули на Михаила после несправедливых слов дяди.
  
   А наутро Михаил постучал в окно дома Петра Гавриловича, а из него, открыв створки, выглянула заплаканная тетка Таня:
  -- Не стучи зря, помер мой Петенька.
  -- Как так? - ошарашенно спросил Михаил.
  -- Так. Заходи в дом. - И уже в доме, в большой комнате у стола, на котором лежал одетый в костюм дядя Петр Гаврилович, дорассказала: - Заснул и не проснулся. Еще пришел вчерась, хорошо так щи поел, все хвалил меня, мол, лучше никто так не сварит... А я утром смотрю - с улыбкой так спит. Лицо розовое... Не стала будить, пусть, думаю, еще поспит, вчерась же вы наработались, устал. А у него, оказывается, сердце во сне отказало!.. Говорил мне раньше, что прихватывало у него сердчишко-то. Прихватит, говорит, и отпустит, а тут не отпустило... - И завыла тетка Таня как волчица, запричитала: - Пете-е-енька мой, дорогу-уша ты моя... На кого же ты меня остави-и-ил? На кого?..
   В комнате сидела родственница тети Тани, а на кухне соседка мыла кастрюлю в тазике.
   Михаил вышел на крыльцо. Ему не верилось, что нет теперь ни дяди Петра Гавриловича, ни печки, которую он обещал сложить. Во дворе возле амбара увидел те самые ?немецкие? конусовидные деревянные рамы без стекол.
  -- Не успел... - вздохнул Михаил.
  
   ...На фоне музыкальной темы ?Белые туфельки? Антонина наводит марафет в новом доме. Белит стены кистью из осоки. Вдвоем с мужем перетаскивают комод в другой угол. Антонина отходит - смотрит, там ли ему место. Михаил показывает большим пальцем вверх, что, мол, хорошо.
  
   Елизавета Гавриловна кормит трехлетнюю внучку Риту манной кашей в своем доме:
  -- Вот молодчина! Давай-ка еще ложечку... Вырастишь большая-прибольшая!.. Расти большой, да не будь лапшой...
   Входят ее дочери - старшая Галина и средняя Надя. Показывают на свою племянницу:
  -- Опять подбросили?
   Тут Рита слезла с рук бабушки и стала приседать, хлопая в ладоши.
   - Середка сыта - кончики играют, - ласково глядя на внучку, произнесла Елизавета Гавриловна и стала подхлопывать внучке в ладоши.
  -- Когда же они в доме марафет наведут, да переедут окончательно? - не унимаются сестры.
  -- Ой, девки, не травите душу, - не зло отзывается Елизавета Гавриловна. - Скоро, наверно. На днях зовут смотреть свои хоромы...
  
   Елизавета Гавриловна, ее дочери, тетка Таня - вдова Петра Гавриловича - в новом доме Михаила и Антонины. Гостям все нравится. Сестра Надя не удержалась:
   - Голь на выдумку хитра...
   Елизавета Гавриловна тоже внимательно осматривается:
  -- Ты смотри-ка, какую красоту навели. Ну, Михаил, не знала, что ты у меня такой хозяйственный.
   Антонина стоит у стола смущенная. Михаил заметил это и сглаживает:
  -- Мам, ты Тончу лучше похвали, она тут все напридумывала, - и показывает на трюмо, где на боковых створках красиво висят две газовые косынки - зеленая и голубая.
  -- За хорошим мужем и свинка - господинка, - не стесняясь, произнесла мать.
   Михаил обнял обиженную Антонину за плечи:
  -- Да ладно тебе, не обижайся...
   А та кое-как выдавила:
  -- Разве я могу теперь на себя обижаться? - подчеркнула она слово ?теперь?.
  
   ...Детский садик. Антонина раздевает по-быстрому дочку, отводит за руку в группу:
  -- Баба Пана, принимай мою доченьку.
  -- А-а, - отвлеклась от других ребятишек толстая баба Пана, протянула к Рите руки, - Иди, иди, моя красавица. Вся на отца похожа - прямо вылитая.
  -- Вечером Михаил заберет, - Антонина передает дочку под присмотр няни.
  
   Осень. Михаил на автомашине ГАЗ-51, груженой зерном, заезжает на специальные огромные весы-платформу зернового склада. Весовщик, седой мужчина в очках, взвешивает, передвигая гирьки весов туда-сюда. Михаил терпеливо ждет в кабине.
   В это время чуть поодаль трое мужиков на току кидают зерно лопатами. Один, чуть покачнувшись, останавливается:
  -- Хорош, - отставляет лопату в сторону, - намолотился за день. - И пошел к весам. Видно, что сапоги его скользят по грязи. Выходит на весы-платформу, кричит весовщику:
  -- Игнатий Захарыч, я пройду!
  -- Проходи быстрее!
   Мужик идет по стеночке, мимо машины, в кабине которой сидит Михаил. Поравнявшись с кабиной:
  -- Здорово, Михайло! Какой рейс делаешь?
  -- Одиннадцатый.
  -- А-а, ну давай, - пьяно махнул рукой и пошел дальше. В это время весовщик крикнул Михаилу:
  -- Готово!
   Михаил завел машину, посмотрел еще в зеркало и, видя, что пьяненький односельчанин идет ровно, тронулся. И в это время кирзовые сапоги мужика заскользили, одна нога угодила под заднее колесо. Нечеловеческий крик. По тормозам!
  
   ...Михаил на допросе. Пожилой следователь с орденскими планками на пиджаке перебирает документы. Читает себе под нос:
  -- Характеристика на Просолова Михаила Иннокентьевича, 1935 года рождения...
   Дальше читает про себя, шевеля губами, дочитывает, снимает очки:
  -- Характеристика с работы положительная. Но статья от тебя никуда не уходит. Человека ты покалечил, хоть и неумышленно. И твое счастье, что свидетели подтвердили: потерпевший в тот день выпивал, а вот ты был абсолютно трезвым. Как стеклышко.
   Михаил молчит, внимательно слушает. Следователь толково разъясняет дальше:
  -- До суда пробудешь дома. Веди себя примерно. Не дай бог, что натворишь - усугубишь дело. А так, думаю, год-два условно получишь, - сделал акцент на слове ?условно?.
  
   После допроса. Михаил въезжает на территорию совхозного гаража. Выходит их кабины. Встречающиеся на пути шофера смотрят на него настороженно. Подходит дружок Леня Каймонов:
   - Отпустили? - слишком откровенно спрашивает он.
   - А ты думал, я уже баланду на нарах хлебаю, - не подав руки, бросает в ответ Михаил и направляется к диспетчерской. Заходит и застает такую картину: Григорий Максимович снимает с Доски почета его фотографию.
  -- Григорий Максимович, а не рановато? Вроде я еще не за решеткой?
   Две девушки-диспетчерши поднимают головы, ждут, что завгар ответит. А тот прячет фотографию в нагрудный карман:
  -- Пусть пока полежит. Сохраннее будет.
   Михаил подходит к девушкам, хорохорясь, напевает по-блатному:
  -- Позабыт - позаброшен... - И, неожиданно, похлопывая себя по груди, будто собирается цыганочку сплясать, отчаянно выпалил: - Абарая!
  
   ...У здания нарсуда, расположенного в райцентре, где находятся военкомат и нефтебаза, стоит Михаил в окружении родных: матери, жены, родных сестер Галины и Нади. Мать подает Михаилу что-то в горсти:
  -- Бери, это мак. Как зайдешь к судье, сразу бросай и три раза повторяй про себя: ?Как вам мак не собрать, так вам мне не отказать?.
  -- Придумаете... - Михаил неохотно берет мак и сует его в боковой карман брюк.
  -- Слушай, Миня, что мать говорит, - поддерживает Елизавету Гавриловну Антонина.
  -- И главное - с судьей не спорь, - завершает наставления сестра Галина.
  
   Судья зачитывает приговор:
  -- ... Гражданину Просолову Михаилу Иннокентьевичу назначить меру наказания в виде лишения свободы сроком на один год условно.
   Напряженные доселе лица Михаила и родственников преображаются. Елизавета Гавриловна вытирает носовым платком слезы. Улыбаясь, Антонина взглянула на пострадавшего. Тот, похоже, был готов к такому исходу дела, потому что вздохнул с облегчением.
  
   Едут с суда. В кузове - сестры Галина и Надя, пострадавший односельчанин с женой. За рулем ГАЗ-51 - Михаил, рядом - жена с Елизаветой Гавриловной.
   Все молчат. На лице - радостное спокойствие. И тут Антонина насмеливается:
  -- В столовой место кассира освободилось. Меня зовут туда работать. Может, и заведующей сразу поставят.
   Елизавета Гавриловна неодобрительно глянула на невестку. Михаил промолчал, он еще был под впечатлением суда и сразу не придал значения словам жены.
  
   ...Просторная столовая совхоза. Очередь работяг у раздачи. Две поварихи едва успевают первое и второе накладывать в тарелки. За отдельным столом сидит Антонина и считает общую цену блюд на деревянных счетах.
   - Рубль двадцать пять с тебя, Федор Матвеевич, - говорит она мужчине лет 45-50.
   И тут к раздаче подходит директор совхоза - представительный мужчина лет 37-40.
  -- Чем кормим, девчата?
  -- Голодным не оставим, товарищ директор, - бойко отвечает повариха Дина-уркаганка.
  -- Еще никто не жаловался, - не растерялась и другая, сноровисто наливая аппетитный борщ в глубокую тарелку.
  -- Что есть будем, Борис Федорович? - спрашивает Дина-уркаганка, кокетливо поправляя колпак на голове.
  -- А что дадите!
   Антонина, слыша, как повариха разговаривает с директором, коротко бросает взгляд на Бориса Федоровича.
   С полным подносом подходит он к Антонине. Ставит поднос на стол, достает кошелек, и тут они встречаются глазами. Заминка.
  -- Это Вы новая заведующая столовой? - чуть волнуясь, спрашивает директор. Бравада его тает на глазах.
  -- Я, а что? - серьезно отвечает Антонина.
  -- Скоро в совхоз приедут проверяющие из обкома партии, надо бы хорошо их обслужить.
  -- Проверяете, вкусно ли можем накормить? - кивает Антонина на блюда директора, подсчитывая их сумму. - С Вас два рубля десять копеек.
  -- Держите. Вопросы ко мне есть? Может, чем помочь столовой надо?
  -- Надо. Нам бы свое овощехранилище построить...
  -- Сделаем, если для дела надо, - не отрываясь глазами от порозовевшего лица Антонины, пообещал Борис Федорович.
  
   ...На кухне столовой суматоха, волнение.
  -- Ой, девчата, не опозориться бы, - говорит Антонина, пробуя из небольшой кастрюли ее содержимое.
  -- Как, Николаевна? - спрашивает Антонину Дина-уркаганка.
  -- Да вроде вкусно.
  -- Понравится - куда они денутся. Такой гуляш им дома никто не приготовит. И котлеты получились сочные. Еще благодарность запишут в жалобную книгу, - переворачивая котлеты на сковороде, говорит вторая повариха.
  -- Ага, догонят и еще раз запишут, - подводит черту в разговоре Дина-уркаганка.
  
   В обеденный зал совхозной столовой входят, не спеша, несколько представительных мужчин в шляпах и элегантных пальто. Это проверяющие из области. Они осматриваются. Моют руки - Дина-уркаганка поливает им воду над тазиком прямо из ковшика и подает белое вафельное полотенце. Директор приглашает представительную комиссию:
  -- Прошу всех за стол.
  
   Антонина и две поварихи обслуживают гостей: приносят бутылки водки, новые блюда, уносят пустые бутылки и тарелки. За длинным столом идет заинтересованный разговор.
  -- Тебе, Борис, Федорович, надо на будущий год взять повышенные социалистические обязательства. Все условия для их выполнения в совхозе есть, - говорит один из важных гостей, чувствуется, опытный кадровый обкомовский работник.
  -- Только ты механизации уделяй особое внимание, - говорит другой гость из области. - Без техники далеко не уйдешь. Особенно сейчас. А комбайнов для уборки зерновых у тебя маловато... Наращивай и наращивай механизацию, не останавливайся! А мы поможем - обращайся, если трудности возникнут.
   Трапеза проходит в деловом русле. Но все же без шуток не обходится. Один из членов комиссии рассказывает свежий анекдот. Слышим только его окончание:
  -- ...Хозяйка - блядь, котлеты ваши - из конины, видал в гробу я ваши именины.
   Вокруг все хохочут.
  -- Хоть бы кто песню спел, - неожиданно захотел кадровый обкомовец.
  
   Борис Федорович почти влетает на кухню:
  -- Антонина Николаевна, выручай. Гости хотят веселья.
  -- Я не артистка! - не задумываясь, отвечает Антонина, положив на тарелку две тефтели.
  -- Да ты ж поешь хорошо, - уже на ?ты? просит Борис Федорович.
  -- Гитары нет с собой.
  -- Ну, спляши тогда! - нагло не отстает Борис Федорович.
   - Больше ничего придумать не могли?
  
   Под восторженные возгласы обкомовских гостей Антонина стройными ножками в модных туфлях артистично отплясывает ?лесенку? назад. Захмелевшие гости в восторге аплодируют. Антонина с чувством исполненного долга, разгоряченная, кланяется и убегает на кухню. За ней спешит Борис Федорович, чуть не сбивая с ног повариху Дину-уркаганку. Догоняет в подсобке.
  -- Антонина! - сильно прижимает ее к себе, та не успевает увернуться, и он страстно целует ее в губы.
  
   Уборочная страда. Михаил за штурвалом комбайна. Усталое лицо трудяги. Впереди - огромный лоскут нескошенной ржи. Рядом идет грузовая автомашина, в кузов которой из бункера комбайна сыплется обмолоченное зерно. Михаил вытирает пот со лба и глаз. И представляет уже себя за рычагами танка, гусеницы которого ?утюжат? немцев, только что вылезших из своего, вражеского горящего танка. Рядом с Михаилом - отец, он кричит сыну:
  -- Дави их, сынок!
   Михаил открывает устало глаза. И нет уже отца рядом, впереди - снова желтая рожь. А по черным от копоти и мазута щекам Михаила текут непрошеные слезы:
  -- Отец... - едва слышно произносит он.
  
   Антонина в доме, Марии Прокопьевны, возле заснувшей на кровати дочки. Потом появляется на кухне.
  -- Пойду домой, а то все равно начнет искать... - озабоченно произносит она.
  -- Ой-ешеньки, хоть бы все живые остались... - вздыхает Мария Прокопьевна, убирая кухонную утварь в шкаф-буфет.
  
   Антонина осторожно открывает малые ворота своего дома, предчувствуя самое нехорошее. Собравшись с духом, входит в дом. А ей навстречу бросается озверевший муж с кулаками:
  -- Наплясалась?!
   Антонина кинулась бежать. Едва успевает захлопнуть за собой малые ворота, как в них воткнулся топор - Михаил бросил с размаху вдогонку.
   Возле забора лежит неровная куча бревен, за них и прячется Антонина. Подлезла сбоку под верхние бревна и присела на корточки.
   Михаил выскочил на улицу, осмотрелся - куда же побежала жена? И быстро направился к соседям напротив, решив, что Антонина у них.
   А Антонина, видя, что муж скрылся в ограде соседей, со всех ног побежала в другую сторону.
  
   На крылечке сидят дед Иван и Михаил. Дед Иван в белых подштанниках и такой же нательной сорочке, поверх наброшена на плечи телогрейка. Дед Иван недоволен поздним приходом соседа, но терпит такое положение, курит папиросу и успокаивает разгоряченного соседа.
  -- Нет, ты почему не веришь, что у нас ее нет? Странный ты человек, Миня...
  -- А где же еще быть... Скажи, я пальцем ее не трону. Только пусть дома ночует, а, дед?
  -- Ну, ты меня прямо удивляешь!.. - все больше раздражается дед Иван.
  -- А баба Даша дома?
  -- В больнице дежурит, где ж ей быть.
  -- В больнице?.. - машинально, еще не догадываясь, где его жена, переспрашивает Михаил.
  
   Стол в больничном коридоре. На нем горит настольная лампа. За столом сидит баба Даша, а рядом - Антонина. Баба Даша гадает ей на картах, очки с толстыми линзами съехали почти на кончик носа.
  -- Откуда-то еще один король взялся, - удивляется гадалка. - Ну этот, понятное дело, твой Минька - червовый, а этот - крестовый... Да еще с интересом к тебе... Не пойму, девка, не пойму... - рассуждает как бы про себя баба Даша, а сама испытывающе смотрит на притихшую Антонину.
   Раздается требовательный стук во входную дверь больницы.
  -- Кого это нелегкая принесла? Если больной какой, то придется из дому врача вызывать, - баба Даша засеменила к двери. - Кто там?
   В дверь опять сильно стучат.
  -- Кто, спрашиваю?
  -- Открой, баба Даша, свои!
  -- Свои все дома! Твой вроде, - испуганно шепчет баба Даша подошедшей Антонине. - Не откроем - дверь вышибет. Спрячься в прачечной!
   Едва Антонина убегает по коридору в самую дальнюю комнату, как баба Даша вынуждена сбросить крюк с двери.
   На пороге взъерошенный Михаил:
  -- У тебя?! Где? Говори, а то сам найду - плохо обоим будет.
  -- А ты чего тут угрожать вздумал? Тут тебе государственное учреждение, а не проходной двор. Выметайся подобру-поздорову! - ?наступает? баба Даша от страха.
   Но Михаил уже не слушает ее: быстро идет по коридору, заглядывает в одну палату - женскую... Там только две старушки лежат, они тоже услышали шум и проснулись.
   - С Богом, с Богом, мил человек, - испуганно машет сухонькой ручонкой древняя бабулька, указывая Михаилу на дверь.
   Заходит в другую палату - мужскую, а там только паренек с перебинтованной головой, да дряхлый старичок. Следом в палату заходит и баба Даша:
  -- Уходи с миром, Михаил. Сейчас шум поднимется - медсестра прибежит...
   Михаил - вон из палаты. А баба Даша задерживается, подходит к постели тоже уже не спящего паренька:
  -- Сильно болит голова?
  -- Не очень.
  -- И как тебя угораздило... Мать-то уже знает? Приходила к тебе в больницу?
  -- Нет, завтра придет.
  -- А-а, ну ладно, спи, не обращай внимания на этот ?концерт?.
   И слышит в этот момент душераздирающие крики Антонины. Спешит к прачечной, дверь ее заперта.
  -- Минька, открой, паразит! Сейчас на помощь мужиков позову, - грозит баба Даша, да вспоминает, что из мужиков в больнице один паренек да дедушка столетний, и с досады машет рукой.
   Дверь прачечной распахивается. Выходит сам не свой Михаил, направляется к выходу. А на полу прачечной лежит клубком Антонина - тихо плачет и стонет. Повернула лицо к бабе Даше, и соседка тяжело заохала: под глазом опухоль, а на щеке видны ссадины...
  
   А Михаил, вернувшись домой, достает из-под сиденья машины, стоявшей в ограде, припрятанную бутылку водки, отпивает из горла. Потом начинает закатывать в кузов по доскам бочку с бензином:
  -- До Анадыря хватит, однаха!
  
   По темным деревенским улицам с включенными фарами гоняет ГАЗ-51. Везде во дворах начинают лаять собаки. В одном окне дома, а потом и в другом зажигается свет. Отдернув шторку, какой-то пожилой мужчина всматривается в улицу - кто там так поздно разъездился?
  
   ...На улице лежит первый ноябрьский снег. Антонина отъезжает от своего дома на санях, в которых стоит высокое трюмо, а рядом - узлы. Провожают ее дед Иван и баба Даша.
  -- Успела хоть погрузиться, а то если б застал - прибил ... - глядя на удаляющиеся сани, говорит баба Даша.
  -- И нас заодно - как ?пособников?... - добавляет дед Иван.
   Антонина едет на санях по улице, где нет-нет да и попадаются односельчане, провожая ее - кто удивленным, а кто сочувствующим взглядом. Антонина ни на кого не обращает внимания, в зеркале трюмо отражается ее восковое лицо и проплывающие мимо деревенские усадьбы.
  
   Над входом в сельский клуб висит транспарант: ?Да здравствует 43-я годовщина Великого Октября!?
   На сцене клуба идет вручение почетных грамот. В зрительном зале - парадно одетые рабочие совхоза ?Коммунар?.
   Наконец директор совхоза Борис Федорович зачитывает с трибуны:
  -- За высокие показатели в социалистическом соревновании почетной грамотой и денежной премией награждается комбайнер-механизатор Просолов Михаил Иннокентьевич.
   Михаил выходит на сцену. А когда берет из рук директора совхоза грамоту, то недружелюбно глядит на него. Тот все понял и побоялся даже руку для рукопожатия подать. На том пока и разошлись.
   Антонина и ее мать, Мария Прокопьевна, напряженно наблюдали за моментом вручения грамоты. Слава Богу, все обошлось, и обе облегченно вздохнули.
  
   ...Антонина с матерью пекут хлеб и пироги. Мария Прокопьевна на деревянной лопате несет тесто к русской печи и аккуратно кладет его на специальный противень. Садится передохнуть:
  -- Лишь бы не прокараулить пирог... А Минька твой - дурак! - видимо, продолжает она начатый разговор. - Горбатого могила исправит.
  -- Меня это уже не касается, - отвечает Антонина, раскладывая по хлебным формам оставшееся тесто.
  -- Опять же, как на него посмотреть, - рассуждает Мария Прокопьевна. - Он ведь весь в своего дедушку Ганю, родимого, пошел - в Гаврила Михайловича. Кровь - не водица. Тот, бывало, как чуть что ни по нем, да еще и подопьет, запрягал тройку лошадей - и-и-и... - Мария Прокопьевна махнула рукой вперед, - по деревне вдоль и поперек... Куражился! Дня три, а то и неделю прихватывал. А потом снова впрягался в работу: тут уж никто его догнать не мог. Иной раз по году в рот ни капли не брал, а потом снова отпускал вожжи... Что поделаешь - натура у человека такая!
  -- И не уговаривай - не вернусь к нему.
  -- А мне что, дело ваше - молодое. Милые бранятся...
  -- Это ни про нас... - не дает досказать Антонина.
  
   ...Михаил с дружком Леней Каймоновым в зимней рабочей одежде (ушанки с кожаным верхом, валенки с загнутыми голенищами, ватные штаны и телогрейки, подпоясанные армейскими ремнями) стоят около столовой возле своих ГАЗ-51. Перекуривают.
  -- По личному опыту знаю, все бабы - одинаковые. Строят из себя много, а самим лишь бы хвостом крутить туда-сюда, - показывает рукой вправо-влево Леня Каймонов.
   Михаил помалкивает. В это время из столовой выходит Антонина. Мужики, как по команде, бросают папиросы под ноги.
   Дружок засмотрелся на чужую жену и уже другим, дружелюбным тоном приветствует приближающуюся Антонину:
  -- Здравствуй, Тоня! Как дела? Контора пишет?
  -- Котлеты стряпаются...- снисходительно обронила Антонина.
   Михаил стоит по ?струнке?, ждет, что скажет ему Антонина. А она, проходя мимо, даже не взглянула на него.
   Дружок смотрит ей вслед, восхищаясь легкой походкой, а Михаил - с горечью и обидой.
  
   ...Сугробные улицы села Ключи. К дому Марии Прокопьевны подходят Михаил с матерью, Елизаветой Гавриловной. Осторожно открывают малые ворота. Заливистым лаем их встречает собака на цепи.
   Во дворе играет дочка Рита. Увидев отца, бросается к нему:
  -- Папка!
  -- На, это тебе, - Михаил достает из-за пазухи зимнего полупальто-?москвички? куклу-матрешку. - Вот так открутишь, а тут другая матрешка, - показывает он дочке игрушку.
  
   На стене потикивают часы-?кукушка?. С русской печки на все происходящее в доме смотрит сибирский белый кот. В разных углах дивана в большой комнате-зале молча сидят гордая Антонина и виноватый Михаил. Елизавета Гавриловна с Марией Прокопьевной перешептываются на кухне:
  -- Ночи не спит, - тихо говорит Елизавета Гавриловна.
  -- Хоть бы сладилось у них, - также тихо отвечает Мария Прокопьевна и несет закуску в тарелках в зал. - Садитесь за стол, пообедаем вместе, - на правах хозяйки приглашает она всех за круглый стол.
  -- Садись, поешь, зятек, - недружелюбно и специально громко говорит Антонина Михаилу. - Небось оголодал на холостяцких-то харчах?
   И тут Михаил падает перед Антониной на колени, беря ее за руку:
  -- Прости, Тонча, если можешь! Мне пить совсем нельзя...
  -- Да вроде не такой уж пьяный был, когда за мной с топором гнался...
  -- Виноват я! Давай мириться, дочь у нас растет...
  -- Знаешь, что я тебе скажу: пьяница проспится, а дурак - никогда... - Антонина резко встает и уходит в другую комнату. И уже оттуда кричит сквозь слезы: - И не приходи больше! Я уеду к сестре, в город, а ты тут живи как хочешь!..
   Мария Прокопьевна с укором слушает слова дочери:
  -- Вот так у вас все и идет: один - задириха, другой - неспустиха...
   Елизавета Гавриловна с тревогой наблюдает, как сын тяжело встает с колен и угрюмо подходит к вешалке, кое-как натягивает на себя одежду и выходит из дома. Во дворе он безучастно проходит мимо дочери... Елизавета Гавриловна следует за ним. Уже на улице они разговорились:
  -- А ты как хотел! - подбадривает мать сына. - С первого раза мало у кого получается. Бабы любят, когда их уговаривают... И грош ей цена, если бы сразу тебя простила. Теперь вот ходи - добивайся.
  -- Не собираюсь я никого уговаривать: не хочет - не надо. Другую найду - баб что ли мало в деревне? Как собак нерезаных...
  -- Ерунду мелишь!
  -- ?В город уеду?... - передразнивает Михаил Антонину. - Да езжай! - Поворачивается в сторону дома Марии Прокопьевны: - Ждали там тебя...
  -- Думать надо было раньше, а теперь - вот хоть на божничку посади ее и молись!.. - резко высказала свое мнение мать.
  
   ...Елизавета Гавриловна раздувает лучину в печке. Огонь разгорается. Она подбрасывает в топку еще поленьев. Смотрит на сына, отрешенно сидящего за столом.
  -- Чай согреется - поешь с шанежкой, - ставит она на печку чайник. - Сам почему ничего не готовишь? Картошка - в подполье, сало с мясом - в кладовке. Свари хоть щи какие... Или ко мне пойдем - поешь горяченького.
  -- Сварю... - думая о своем, говорит Михаил.
  -- Зайду завтра вечером. Коров Надька с Галькой будут также приходить доить. Ни о чем плохом не думай. Сердце мне подсказывает, что вы скоро снова сойдетесь...
   Дверь за матерью закрывается. Михаил смотрит на чайник - вода в нем кипит вовсю, а он с места не встает.
  
   Забрезжил зимний рассвет. Михаил открывает глаза. В доме прохладно, уныло. Жизнь без его Антонины - ни в радость...
   Выходит во двор. Из стайки навстречу с подойником сестра Надя:
  -- Здорово, Минь. Тебе сегодня в рейс?
  -- Не знаю, в гараже скажут...
  -- А-а-а...- понимающе тянет Надя и показывает в подойник: - Зорька ваша совсем молоко давать не хочет - полподойника не набирается... Скучает по хозяйке.
   Михаил даже не глянул на подойник и пошел в сторону уборной.
   А сестра Надя направилась в дом. Стала процеживать через марлю молоко в трехлитровую банку. Когда управилась, смотрит в окно кухни, выходящее на огород, где находится уборная:
  -- Где там застрял? Дрисня что ль пробрала...
  
   Уборная. Дверь закрыта. За ней слышны чуть понятные такие слова:
  -- И никто не узнает...
   Потом раздаются хрипы, звук отламывающейся доски и грохот падающего чего-то тяжелого. Дверь уборной открывается... Из нее выходит Михаил с петлей на шее; на конце веревки болтается кусок отломившейся доски...
  -- Что же доски-то... гнилые... мне кум подсунул... - с придыханием, еле-еле говорит Михаил.
   А тут на огороде уже сестра Надя. Видит его с петлей на шее - побелела, слова в горле застряли.
  
   На крыльце дома сидят Михаил, испуганные Елизавета Гавриловна и сестры Надя и Галина. Михаил время от времени потирает шею. Надя взволнованно рассказывает:
  -- Я еще думаю: где он так долго? Дрисня, Господи, прости, может, пробрала...
  -- Ой-ешеньки, беда-беда... Ты что ж удумал, Минька!? - Елизавета Гавриловна двинула кулаком в висок сына. - На это вот, что ты сотворить хотел - большого ума не надо. Дочка маленькая - ее ить ростить да ростить... Наклепать-то - дело нехитрое, а ты вот вырасти, выведи в люди, да погордись на старости лет. - И, помолчав немного, горестно добавила: - А ты еще загадал мне жить до ста лет. Проживешь тут с вами век... Разве что наоборот - раньше времени окочуришься... Минька, не сходи с ума - время всех лечит. Надо только подождать.
  -- Я слышала, что Антонина снова хочет вернуться в магазин работать... - осторожно сообщила старшая сестра Галина.
  
   Весна. Капель. Веселое журчание ручьев.
   Сельский магазин, одна половина которого отдана под промышленные товары, а другая - под продовольственные. За прилавком - Антонина, она обслуживает покупателей -девушку и парня, взвешивая в кулек конфеты. Несколько старух с сумками тихо переговариваются у окна. Сторож Егор Адамович с ?сеткой? в руке рассматривает в очках, сломанная роговая дужка которых перевязана грязноватой тряпочкой, похожей на бинт, товар в витрине. Старательно читает вполголоса:
  -- Кунка в шоколаде.
   Вопросительно, как бы сам себя спрашивает:
  -- Это как понимать?
   Потом спрашивает громче, обращаясь к Антонине:
  -- Это что у вас за конфеты такие?
  -- Какие, Егор Адамыч?
  -- Да вот, глянь, - показывает дед на ценник.
   Антонина быстро подходит, берет ценник, читает про себя, вроде не разбирая букв, потом громко и уверенно говорит:
  -- Кумка в шоколаде.
   Дед не сдается:
  -- Где же кумка, когда там кунка?
   Старухи с любопытством смотрят на деда. Антонина объясняет как глухому:
  -- Это буква ?мэ?, а не ?нэ?. Учись читать правильно, Егор Адамыч.
   Старухи оживились, одна из них, побойчее, подначивает деда:
  -- Ну ты даешь, Адамыч, не можешь уже отличить хрен от пальца...
  -- У голодной куме одно на уме... - дед отмахивается рукой с ?сеткой? и снова углубляется в изучение витрин.
   Входит в магазин Михаил. Кивает старухам. Те вразнобой ему отвечают ?Здорово, Михаил?. Антонина бросает в его сторону короткий взгляд, но вида не подает. Михаил встает возле места, где на полках стоят книги, в основном классика. Антонина видит, что он смотрит на книги, и между делом, взвешивая очередной покупательнице конфеты, усмехается. А Михаил неожиданно громко спрашивает, чуть повернув в ее сторону голову:
  -- Почем ?Война и мир??
   Она не успевает отреагировать, как в магазин влетает завгар Григорий Максимович:
  -- Антонина, включай радио, сейчас будут передавать экстренное сообщение!
   Старухи замирают, а когда Антонина включает радио (?тарелку?) и слышится знакомый всем голос Левитана, то одна крестится и испуганно лепечет:
  -- Господи, неужели опять война?..
   А Левитан вещает: ?Внимание! Сообщение ТАСС. Впервые в мире на космическую орбиту выведен советский пилотируемый корабль. На его борту советский космонавт, старший лейтенант Юрий Гагарин... Партия и правительство поздравляют весь советский народ с величайшей победой человечества... Свершилась давняя мечта человека и советских ученых - вырваться в космическое пространство. Ура! Ура! Ура!?
   Когда все понимают, что радость пришла великая, начинают радостно шуметь и улыбаться. Егор Адамович даже прослезился. Антонина с полными от слез глазами уставилась на Михаила, а он с мольбой о прощении - на нее. Не замечает даже, как Григорий Максимович его обнял:
  -- Победа! Наша взяла!
  
   Сумерки. По апрельской слякоти несет Михаил на руках свою Антонину. Держит крепко. Она ему:
  -- Отпусти. Устал поди?
  -- Своя ноша не тянет, - ставит ее на скамейку у чужого дома, - счас...немножко уж...- пытается приобнять жену, а та вроде и не сопротивляется.
  -- Ой, давай уж я сама пойду, сердчишко-то как бьется, - наклоняясь, крепче прижимается к мужу Антонина, а он - передохнул чуток и дальше понес свою ненаглядную - радостный и возбужденный.
  
   Входят в дом. Антонина зябко передергивает плечами:
  -- Холодно у тебя.
  -- Сейчас печку растоплю. Я быстро!..
   И - бегом за дровами. Антонина же пока осматривается на кухне: на столе увидела только корки черного хлеба. Горько улыбается. А на пороге уже Михаил с охапкой дров. Бросает их у топки. Суетится, торопится, а сам приговаривает:
   - Сейчас... сейчас... согрею... Не дам тебе замерзнуть...
   Антонина не сдерживается, упрекает:
  -- Что же ты голодный-то сидел? Даже не варил себе ничего.
   Михаил, разжигая лучиной дрова:
   - Да не голодный я...
   - Как же, вижу! Аж глаза горят...
  
   Дружно потрескивая, в печи вовсю горят дрова. А в постели тоже страсти кипят. Заключительные возгласы... В печи самый жар. Михаил прижимает к себе Антонину:
  -- Американцам фигу показали. Здорово, что Гагарин полетел в космос... - И неожиданно за свое: - Садись на меня!
   Антонина, слабо сопротивляясь:
  -- Ты что - с ума сошел?
  -- Ну, давай, попробуем.
  -- Ты где это научился?
  -- Да где я мог, ты что? Сам догадался.
  -- Совсем обнаглел...
   И понемногу их голоса на фоне угасающих угольков в топке стихают:
  -- Давай...
  -- Потом...
  -- Когда потом, не маленькая же...
  -- Потом, говорю...
  
   Утро. Спят как голубки. Будильник показывает шесть утра. Звонит. Михаил просыпается первый. Не глядя, нащупывает рукой кнопку. Смотрит на будильник, потом на Антонину, вспоминает, что было вчера вечером, обнимает крепче жену и начинает ее тихонько целовать в шею... А та в ответ:
  -- Рано еще. Поспим...
  -- Засоня, скоро на работу.
  -- От засони слышу...
   А Михаил потихоньку и все настойчивее продолжает ее ласкать, щекочет Антонину под мышкой.
   - Чекотно, отстань.
   - Это я проверяю: ревнивая ты у меня или нет.
   - Точно голодный! - сдается Антонина.
   И начинается...
  
   Едва успели закончить, как в дверь сеней застучали. Антонина, почти сбрасывая с себя мужа:
   - Мать, наверное, прибежала.
   - Подожди, сам открою.
   -В трусах, сапогах и наброшенной на плечи телогрейке Михаил сбрасывает крюк с дверей в сенях. На пороге - теща:
  -- Антонина у тебя?
  -- Дома.
   Из-за спины Михаила уже подошедшая Антонина:
  -- Мам, не начинай.
  -- Хоть бы предупредила, где ты, я всю ночь не спала.
  -- А трудно что ль было догадаться, - Михаил стал защищать жену.
   Теща и ляпнула:
  -- Откуда я знаю, здесь она (кивает на дом) или где еще...
   Антонина таращит глаза на мать. Михаил, поняв намек тещи:
  -- Пойду пока на двор...
   Антонина матери с укором:
  -- Иди, я скоро приду. Собери пока дочь, уведу в садик...
  
   ...Начало лета. У залива пятеро мужиков. Выгружают из кузова ГАЗ-53 невод, который подает Михаил. Рыбаки: кто в болотных, а кто в кирзовых сапогах; в брезентовых куртках и просто в телогрейках.
  -- В прошлом годе мы здесь восемь мешков рыбы на берег вытянули... - вспоминает дед Иван.
  -- Сплюнь, а то рыба услышит, - говорит Михаил.
  -- Рыба нынче хитрая пошла: как человек - все понимает, - поддерживает разговор Леня Каймонов.
  -- И не говори, паря, - подводит черту шурин Юрий Князев.
   Пятый, пожилой мужик все молчком делает.
  
   Гладь воды - тихая и ?загадочная?. Но вот на ее поверхность падает невод - кончилось умиротворение природы. Двое, Михаил и дед Иван, медленно двигаясь на лодке, опускают невод в воду. Получается дуга. А трое, закрепив конец невода на берегу, держат его на специальном коле, вбитом в землю.
  
   Мужики осторожно, полукругом тянут невод к берегу; лица у всех сосредоточенные, глаза внимательно следят за движениями соседей - работать надо слаженно, тогда рыба не уйдет из невода длиной в 100 - 150 метров.
  
   И вот уже на траве трепещется большой улов. Серебристая рыбья чешуя ?играет? на солнце.
  -- Давай мешки, мужики, - командует дед Иван.
   Вокруг большой рыбной кучи расположились рыбаки, складывающие улов в мешки.
  -- Эх, а таймень уже не попадается, - грустно замечает Михаил.
  -- Он воду любит речную - проточную, а тут заводь получилась, как ГЭС построили, - со знанием дела говорит дед Иван.
  -- Хариус тоже, видно, насовсем ушел, - сожалеет в свою очередь Леня Каймонов.
  -- Ладно хоть сорога да окунь остались, - успокаивает шурин Юрий Князев.
  -- А улов-то отличный получился! - встает с колен дед Иван и считает мешки. - Девять мешков. Почти по два мешка на брата.
  
   Михаил вскакивает на подножку своего ГАЗ-53, заглядывает в кузов, в котором рассаживаются возле мешков с рыбой мужики.
  -- Все сели?
  -- Все. Трогай!
   И машина трогается с места. Мужики, хоть и уставшие, но довольно улыбаются: порыбачили на славу.
  
   Антонина чистит рыбу. Уже полбочонка, а ей все конца и краю нет.
  -- Минь, иди позови тетку Анфису-вдову, пусть поможет, а мы ей рыбки дадим.
  -- Сама что ль не управишься... - ворчит Михаил, натачивая вручную второй нож, но встает с чурки.
  
   Теперь рыбу чистят (убирают внутренности) вдвоем. Анфиса-вдова обрадовалась, что ее позвали. Работает она споро, да все приговаривает:
  -- Жирная рыбка, с икрой много попадается...
  
   ...Михаил вытаскивает из коптильни сорогу и окуней. Нюхает вкусный запах копченой рыбы. И с сожалением говорит Лене Каймонову:
   - Хоть бы раз в Ключи мужикам пиво завезли, а то одна водка - хоть запейся.
  
   ...Зима. Михаил на тракторе ДТ-54 везет на больших санях-волокушах бревна сосны и лиственницы.
   Соседки останавливаются, провожая одобрительным взглядом Михаила:
  -- За ум взялся, молодец!
  -- Хорошо, когда мужики в бутылку не заглядывают... Не то, что мой... Пропади она пропадом, эта водка!
  
   Те же бревна свалены у дома Просоловых. Ребятишки, в их числе и дочка Михаила и Антонины Рита, отыскивают смолу на бревнах и, поудобней пристроившись, сгрызают ее зубами и жуют как серу.
  -- Колька, иди, тут серы много, - зовет рукой Рита соседского мальчишку.
  
   В это время на кухне Михаил уплетает щи. Антонина подливает ему густую добавку:
   - Погуще, как ты любишь...
   - Завтра часа в четыре с утра с дедом Иваном на охоту пойдем.
   - А не рано? Вроде разрешения еще не было.
   - Сохатых нынче стало мало. Ушел куда-то зверь. Распугали! Так что пока разрешения дождешься - бить будет некого.
   -Ну, смотри...Не попадись только...
  
   Михаил ждет зверя с ?тозиком? в руках, затаившись за валежником. Смотрит внимательно на поляну, где вот-вот, как он предполагает, появится зверь.
   Через некоторое время так и случается. Несколько диких коз появляются в поле зрения охотника. Михаил быстро прицеливается в самого крупного зверя и стреляет. Испуганные козы устремляются в разные стороны, а одно животное пробегает еще с десяток метров и начинает отставать от своих собратьев, оставляя на снегу густой кровавый след...
  
   К Михаилу и его добыче по глубокому снегу пробирается дед Иван. Видно, что года уже не те и, подойдя вплотную к Михаилу, тяжело дыша, он как бы оправдывается:
   - На тебя вышли... А я сижу за валежником, слышу - выстрел... Сегодня ты фартовый!
   - Вроде крупный зверь попался...Центнера на полтора потянет? - спрашивает соседа Михаил.
  
   Утро. Михаил в полушубке сидит на корточках у постели дочки, кладет ей под подушку конфетку и булочку:
   - Это тебе гостинец зайчик с козочкой отправили...
   Дочка просыпается, берет из-под подушки гостинцы и спросонья лепечет:
  -- Правда, что козочка отправила?
  -- Правда. И наказала: передать гостинцы от нее дочке Риточке, - Михаил чмокает дочку в щеку.
   Тут с порога окликает Михаила Антонина:
   - Миня, куда мясо положим?
   Михаил выходит на просторную веранду, где на полу лежит туша дикого зверя.
   - Кое-как дотащили. Дед Иван сейчас подойдет - начнем разделывать тушу, - деловито распоряжается Михаил. - Свою часть сложим в кладовке, надо только снегом пересыпать, а то мясо обыгает.
   - Не обыгает, а обветрится - сколько раз тебе говорить. Мы же не чалдоны какие...
   - А кто же мы? - шутливо спрашивает Михаил.
  
   Антонина обводит хозяйским взглядом кладовку: в углу стоят бочки с квашеной капустой, грибами, ягодами, кедровыми орехами; в фанерных ящиках - пересыпанная снегом сохатина... Запасы на зиму хорошие!
  
   За кухонным столом сидят Михаил и дед Иван. Они едят строганину - сохатиную сырую мерзлую печень с луком.
   - Нарежь-ка еще сохатинки, дед Иван.
   - Ты, я вижу, тоже уважаешь строганину. Давай выпьем за удачную охоту!
   Чокаются гранеными стаканами. Выпивают. С удовольствием закусывают.
   - А ты с гонором мужик, - разговеясь, вспоминает дед Иван. - На прошлой охоте я тебе: стреляй, уйдет. А ты: не учи ученого. А ныне ты меня обставил. Старею...
   Охотники рассмеялись и с пониманием посмотрели друг на друга.
   - Тонча, садись с нами, выпей чуток, - Михаил уступает свое место Антонине.
  -- Некогда. Баню надо топить. Стирки накопилось - Антонина, недовольная выпивкой в ее доме, проходит мимо за русскую печку.
   Дед Иван подмигивает Михаилу. И тот устремляется за женой; догнав, прижимает своим крепким телом жену спиной к печке, не дает прохода: глаза в глаза, губы в губы...
  -- В другой раз двух сохатых завалю!..
   Антонина крутит пальцем возле виска, а сама уже улыбается.
  
   ...Антонина протирает пыль возле трюмо, стоящем на столике в спальне. Попутно смотрится в зеркало, подкрашивает губы яркой помадой. Поднимает волосы надо лбом, смотрит, как ей будет с высокой прической. Затем открывает дверцу высокого одностворчатого шифоньера. Придирчиво смотрит и слегка перебирает рукой висящие на плечиках платья, мужской костюм. Открывает нижний ящик шифоньера. Там аккуратно стоят несколько пар женских туфель. Антонина поочередно вытаскивает их, рассматривает ближе. Одни, черные, лакированные на высоких толстых каблуках, надевает, проходит несколько шагов в них по дому - легко, артистично:
   - Ой-ой, завыбражала-то Тонька...- Глянула в окно, подошла ближе и увидела, как мимо дома куда-то быстрым шагом, с пустыми сумками, направились сестры Михаила - Галина и Надя.
  
   У магазина стоит автолавка, возле которой толпятся бабы, среди них Галина и Надя. Подходит Антонина и как к хорошей знакомой обращается к продавщице автолавки:
  -- Люба, здравствуй, что хорошего привезла?
  -- На тебя, Тоня, туфли есть модные, на шпильках - я такие еще не завозила. Костюмчики детские шерстяные.
  -- И все? - деловито спрашивает Антонина.
  -- Еще китайские шубы...
  -- Искусственные? Дай посмотреть.
   Люба-продавщица подает через головы покупательниц светло-коричневую шубу с коротко стриженым искусственным мехом:
  -- Тоня, тебе пойдет.
   Бабы и снохи с любопытством уставились на Антонину. А та, нисколько не смущаясь и не обращая внимания на холод, быстро сняла свое старое темно-синее зимнее пальто, дав подержать его ближней от нее бабе. Когда Антонина сняла старое пальто, то одна из баб ?подковырнула?:
  -- Форс морозу не боится.
   Антонина тем временем ловко надела шубку. Продавщица ахнула:
  -- Как на тебя шили!
   Бабы тоже залюбовались:
  -- Идет тебе, Тоня.
  -- К лицу...- признала Надя.
  -- Бери, у меня всего две таких шубы было. Одну продала вчера в Варгалике - учительница одна взяла, темно-коричневую, и вот эта осталась.
  -- Прямо в ней и иди домой, - улыбаясь, посоветовала баба, державшая старое пальто Антонины.
  
   И вот уже Антонина спешит домой в новой шубке... Настроение отличное: дома кажутся ей очень красивыми, а встречающие односельчане - все приветливые. В руках несет старое пальто и еще какую-то завернутую в бумагу покупку.
  
   Михаил раскалывал во дворе чурки на дрова. Увидев Антонину, застыл с колуном в руках.
   - Куда это ты вырядилась?
   - Хорошо мне? - и Антонина крутанулась перед мужем.
   - Хорошо-то, хорошо... Мы же на мотоцикл решили подкопить...
   - Да шуба-то дешевая совсем - китайская. Рите костюмчик шерстяной купила еще, - Антонина показала на сверток. - А мотоцикл к лету купим. Зимой все равно на нем ездить не будешь...
   Тут во двор через открытые большие ворота вошла Елизавета Гавриловна и сразу стала выговаривать:
   - Ворота всегда у вас полые стоят - заходи, бери, что хошь...
   - Вот, - представил рукой свою жену в шубе Михаил.
  -- Вижу. С обновой вас... Да вроде вы ж мотоцикл хотели брать?
  -- Летом! - одновременно, не сговариваясь, произнесли Михаил и Антонина и с удивлением посмотрели друг на друга.
  -- Да... Верно говорят, муж и жена - одна сатана. Пока только деньги на ветер научились пускать, - строго проговорила Елизавета Гавриловна.
  
   ...Лето. Под навесом возле бани стоит новенький мотоцикл с коляской ?Урал?... на цепи. Внушительная цепь, продернутая через колесо, пристегнута амбарным замком к перекладине бани.
   Михаил пьяненький, в рабочей мазутной одежде подходит с таким же дружком Леней Каймоновым к мотоциклу:
  -- Ты не думай, Ленька, мне эту цепь разорвать - раз плюнуть! - он заскрипел зубами. - Но я обещал жене и дочке, что буду ездить только трезвый.
  
   И вот они уже вдвоем едут пьяные по селу на ?Урале?. Дружок Леня Каймонов горланит в люльке:
  -- Ветер в харю, я ху...рю (последнее слово заглушается ревом мотоцикла).
  
   Высокие луговые травы. Антонина с дочкой собирают лесную клубнику. Дочка устала, не хочет уже нагибаться за ягодкой:
  -- Мам, я пить хочу!..
  -- Потерпи немного. Чуть-чуть - и мы с тобой ведро доберем. Собери еще стакан...
   Михаил возле коляски мотоцикла лежит на стареньком пиджаке, тяжело ворочается с боку на бок с перепоя. Вокруг жужжат пчелы, стрекочут кузнечики... Красота! Но ему не до этого, трогает лоб. Тяжело! Тихо произносит:
  -- Какой хрен моржовый это похмелье придумал?.. Убить мало...
   Подходят Антонина с дочкой.
  -- Пап, мы целое ведро с мамой собрали, - хвастается дочка.
  -- Молодцы... - без всяких эмоций отозвался Михаил и стал собираться. - Поедем домой? Голова раскалывается... А мне завтра надо вместо Леньки Каймонова отработать.
  -- Ни выходных - ни проходных, да еще с больной головой, - недовольно говорит Антонина, ставя ведро в люльку и усаживая в нее дочку.
  -- Ладно тебе, отработаю...
  -- Конечно! В первый раз что ли!
   Михаил заводит мотоцикл. Сел, крепко взявшись за руль. Сзади него, ловко забросив одну ногу, как при посадке в седло лошади, примостилась Антонина, обняв мужа за пояс. И семья Просоловых поехала в село Ключи. Вокруг - живописные лес, луга, поля.
  
   30 декабря 1963 года (титры). К новому дому Просоловых подъезжает ?Москвич?. В кабине старшая сестра Антонины Александра и ее муж Георгий:
  -- Вот сюрприз будет сестренке, - радуется будущей встрече Александра.
  -- Света нет, спят уже, - неуверенно говорит Георгий.
  -- Разбудим! - Александра решительно отворяет дверцу машины.
  
   Вместе с морозными клубами, в дом вваливаются гости. За ними - Михаил, он открывал ворота. Радостная суматоха.
  -- Молодцы, что приехали! - Антонина тискает в объятиях сестру, которая еле держит сетку с мандаринами. - Новый год встретим вместе!
  -- Гоха, давай пока по пять грамм, - обрадованно потирает руки Михаил.
  -- Может, до завтра потерпим? - Георгий мнется и кладет на стол сверток. - Колбаса, - поясняет он.
  -- Ты такую даль ехал, чтобы спать завалиться? Моя Тонька такого холодца наварила! Завтра пир горой устроим... Я сейчас в баню сгоняю, у меня там самогонка стоит!.. Будь другом, составь компанию.
  -- И не замерзла? - нарочно удивился Георгий.
  -- Самогонка? - Михаил понял шутку и стал подыгрывать. - Да ты что, баню каждый день подтапливаю. Гоню! Лишь бы соседи не пронюхали, а то отбоя не будет. Жди, я мигом.
  
   Две сестренки сидят после ужина на диване.
  -- У меня все готово, - хвастается Антонина. - Пельменей налепили, не поверишь, два ведра. Фарш накрутили, завтра котлеты нажарим! Закуска вся есть. Огурцы, помидоры, грибы - все есть в подвале. Минька же подвал летом соорудил! Ой, нынче такой урожай грибов был! Зря вы не приехали в августе. Груздей, рыжиков наросло - завались.
  -- Дашь с собой?
  -- Дам, конечно. И капусты квашеной возьмете с собой, и картошки... Будешь мне, Шура, завтра помогать - вдвоем мы быстрее стол накроем, - радуется приезду сестры Антонина.
  
   А пьяные мужья продолжают на кухне ?заседать?. С керосиновой лампой.
  -- Миха, я хоть и в деревне родился, а не смог бы жить вот так, при керосиновой лампе. У нас в городе свет вообще не отключают. Круглые сутки горит.
  -- А у нас до 12 ночи и все... - Михаил делает своеобразный жест. - Ложитесь спать. Хотите - не хотите, а баю-бай.
  -- ГЭС пустили в эксплуатацию, а к вам все еще провода не провели. Вот проведут ЛЭП - всегда будете жить при свете. По справедливости!
  -- Согласен, дай пять!
  -- Отвали моя черешня...
  -- Не манди, Гоха. Абарая...
  -- Поехали за шампанским! Двадцать минут - и мы в Варгалике. По льду перемахнем в момент. У меня там блат...
  
   Возвращаются уже с шампанским, которое на ходу пьют из бутылки. За рулем ?Москвича? попеременно то Михаил, то Георгий. Наконец они вваливаются в дом Просоловых с ящиком шампанского (несет Михаил).
  -- Девушки, шампанского хотите?! - кричит с порога сильно захмелевший Георгий!
  -- Еще бы! - с готовностью отзываются из комнаты сестры и выходят навстречу в домашних халатах.
  
   Новогодний стол ломится от закусок. В граненых стаканах уже разлитая водка ?Московская?, батарея бутылок стоит на столе. Народу человек тридцать - родственники и соседи. Начало застолья, гости еще ведут себя тихо. Михаил на правах хозяина дома встает с граненым стаканом в руке, оглядывая гостей:
  -- У всех налито?
  -- У всех вроде... - гости в предвкушении.
  -- Тогда давайте будем провожать старый год.
  -- Проводим! - воодушевленно заверил сосед дед Иван, за что баба Даша его одернула.
  -- У меня в доме... - начал Михаил.
  -- У нас, - поправила Антонина.
  -- У нас... городские гости - супруги Скобовы: шурин Георгий и сестра Тони Шура. Георгий, тебе слово!
   Георгий торжественно встает со стаканом:
  -- Мы с женой Александрой рады побывать у вас, на своей, так сказать, малой родине, - начал как на партсобрании Георгий. - Уходящий год был для советских людей знаменательным! Как вы знаете, продолжалось освоение космоса. На космической орбите побывали первая в мире женщина-космонавт Валентина Терешкова и Валерий Быковский. - Георгий хотел дальше продолжать, но заметил, что пора заканчивать - гости уже хотят выпить. - Если хозяева не возражают, то выпьем за результативный 1963 год!
   Чоканье, дружное закусывание и наступление того момента, когда алкоголь ударил в голову, и все начинают друг с другом шумно говорить; получается как улей.
   Слышны такие фразы общающихся между собой гостей:
  -- Все, кум, хватит! Ты по полному стакану мне больше не наливай, а то встретимся под столом, - придерживает за рукав своего соседа дед Иван.
  -- Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, - убедительно говорит через стол баба Даша Елизавете Гавриловне.
  -- Ты не помнишь такого чудилу? Его еще все звали Ваня-солнышко. Наверное, ты не захватил то время... - Григорий Максимович внушал свои мысли рядом сидящему пареньку, это был младший брат Михаила Илья.
  -- Вот Ефимовна не даст соврать, вышел на сцену, да как даст-даст чечетку! - делится своим восхищением женщина средних лет с другой женщиной такого же возраста, они обе в цветастых крепдешиновых платьях с короткими рукавами.
  -- Еще ничем ничо, а он к ей пристал: дай и дай бутылку. Повадился! А потом что с ем такое прилучилось - ?сгорел? от водки, - рассказывает чью-то трагедию Мария Прокопьевна старшей сестре Михаила Галине.
  -- Рая так делают? Прошлый год така же музыка - дома нет и нет, докуль же ждать? - кого-то ругала Елизавета Гавриловна.
  -- А он ей пишет из армии в ответ: ?Жду ответа, как соловей лета?, - сообщает о ком-то средняя сестра Михаила Надя Антонине.
  -- Смотрю, а она губы отлячила, - смеясь, изобразила кого-то захмелевшая молодая женщина, обращаясь к Александре.
   И снова камера идет по кругу, те же лица беседуют с теми же собеседниками.
  -- А что ему оставалось делать - не болтаться же как говно в прорубе, - констатировал дед Иван.
  -- Да-да, - кивает баба Даша, поддерживая мысль Елизаветы Гавриловны. - У Егорки всегда отговорки.
  -- А чудила этот в разнос пошел! - по-прежнему убеждал в чем-то завгар Григорий Максимович паренька Илью.
  -- Ну, хоть бы для близира спросил. Нинка тогда и говорит тестю: наше дело предложить, а ваше - отказаться, - разговор тех же двух женщин средних лет в цветастых платьях.
  -- Дни тянутся, а годы летят! - философствовала Мария Прокопьевна. - А помнишь, Гавриловна, как в войну слали на фронт рукавицы, кисеты, махорку? Где только не сеяли эту траву. Сами-то старики не курящие были, а пришлось ростить для бойцов.
  -- А когда собака ест, особенно когда кость грызет - ее трогать нельзя, - жестикулируя, говорил Михаил Георгию.
  -- А нам бы налили, да мы бы выпили! - смело встает со стаканом в руке сестра Михаила Надя. Елизавета Гавриловна покосилась на дочь, но промолчала. Тем более, что молодые женщины бросились плясать и петь частушки, отбивая в туфлях дроби. Надя озорно пела:
   А вы потише, господа, пол не проломите,
   У нас под полом вода - вы не утоните!
  -- И-и-их! - озорно подхватили пляску женщины.
   Ты, подружка, дроби дроби, а то я буду дробить.
   Ты, подружка, люби друга, а то я буду любить!
  
   Продолжение вечера. Женщины в спальне у Антонины. Городская Александра пудрится, сестра Михаила Надя переодевается в мужские брюки.
  -- Ой, девки, я с детства любила ?машкороваться? (т.е.наряжаться по-сибирски), - говорит энергичная Надя, шустро натягивая брюки брата, и вставляя в ширинку варежку. - А с этим будем за бабами в клубе гоняться...
   Все хохочут. Заглядывает Михаил:
  -- Нас с Гохой нарядите.
  -- Зови давай родственничка, - смело машет рукой Надя.
  -- А он тут, что его звать, - Михаил тащит за рукав Георгия. - Заходи, Гоха, сейчас нас бабы нарядят - всех распугаем.
  
   И вот уже веселая компания вваливается в клуб. Впереди - Михаил в ?москвичке? нараспашку. Как только он заходит в клуб, то сбрасывает модное полупальто. И остается в женском платье; губы у него сильно накрашены, брови густо нарисованы. Михаил скинул с ног валенки, вытащил из карманов ?москвички? туфли-лодочки, но смог надеть их только наполовину и заковылял так на середину клуба. Особенно собравшихся в клубе развеселили его женские ужимки и волосатые кривые ноги под капроновыми чулками, пристегнутыми на пажи. За Михаилом следовала сестра Надя, которая, как вошла, замахала рукавицей, торчащей из ширинки брюк, стала к девушкам ?приставать?. Георгий был одет в женское пальто свое жены Александры, а она - в его зимнее пальто. Антонина же осталась в своей недавно купленной китайской шубке.
   Заиграл вальс ?На сопках Маньчжурии? в исполнении того самого местного баяниста Коли, который играл на ?полянке?. Закружились пары. Антонина кружится с Георгием. Михаил с его женой Александрой, Надя - с незнакомым молодыми парнем, который страшно смущен ?рукавицей?, а ей хоть бы хны. Всеобщее захватывающее веселье!
  
   А возле клуба мордобитие двух захмелевших парней: не со зла, а больше для разнообразия праздника. Дерущихся разнимают две девушки. Наконец парни останавливаются, и один из них, отряхивая шапку от снега, произносит почти дружелюбно:
  -- Извините, если кого обидел.
  
   ...Троица. Палисадники многих деревенских домов украшены срубленными молодыми березками с ярко-зелеными листочками. Такие березки стоят и у ворот - таков обычай предков.
   По улице, от дома к дому, бегут вездесущие ребятишки, они стучат в ворота и вышедшим или выглянувшим из окон хозяевам кричат:
  -- Кто на Троицу - машина отходит от деда Ивана!
  
   У дома деда Ивана и бабы Даши стоит старенькая полуторка, в кузове которой собирается народ: детей и женщин с корзинами и авоськами подсаживают мужики, покуривающие папиросы. Но как только из ворот своего дома выходит дед Иван и баба Даша, то, как по команде, все бросают окурки и живо залезают в кузов.
   Дед Иван, стоя на подножке своей полуторки-?лайбы?, заглядывает в кузов:
  -- Все собрались?
  -- Все - кто хотел.
  -- Ну, тогда поехали.
   И полуторка с компанией односельчан, переваливаясь с боку на бок на ухабах сельской дороги, поехала...
  
   Открываются ворота Просоловых, и из ограды выезжает машина-водовозка с номером на цистерне 04-21 ИРК. За рулем - Михаил. Рядом в кабине - Антонина и дочка Рита.
  -- Что сказать копался в моторе, - упрекает Антонина, - давно уж все уехали.
  -- Догоним! - невозмутимо отвечает Михаил; настроение у него приподнятое. Впереди - отдых на природе, выпивка, общение.
   Видно, как водовозка набирает скорость, и от этого на ухабах ее здорово подбрасывает.
  
   Компания односельчан и родственников дружно расположилась у залива. Сидят кругом. В центре, на кухонных вафельных полотенцах, разложена еда: вареная говядина, яйца, блины, булочки всех мастей и конфигураций, соленые огурцы, домашний сыр, сало соленое и копченое и т.д. И, конечно, везде ?красуются? бутылки с самогонкой и ?Московской?.
   Михаил замечает, что в метрах пятидесяти расположилась другая компания; в ней в основном семьи специалистов совхоза - управляющих трех отделений совхоза, агронома, зоотехника, ветеринара, заведующей клубом и т.д. В центре - директор совхоза Борис Федорович. О чем говорят в этой компании - не слышно. Съемка как бы глазами наблюдающего за происходящим Михаила. Такое близкое соседство ему неприятно. Но думать о плохом уже некогда. Дед Иван толкает в бок:
  -- О чем задумался, сосед? Наливай! Накатим в честь праздничка! - потирает руки добродушный дед Иван.
   И пошла-поехала трапеза: женщины подают еду ребятишкам, сами успевают закусывать, а мужики, пока жены заняты с детьми, успевают одну за другой граненые ?стопки? опрокидывать в рот... Занюхивают хлебом, а потом тянутся кто за соленым огурчиком, кто за ломтиком сала... За такой картиной жены уже наблюдают подозрительно, сами они почти не пьют. Леня Каймонов только хотел опрокинуть ?стопку?, как жена его молча за локоть - хвать: что-то разошелся ты, милый. И пришлось Лене нехотя пропустить ?стопочку?, сбавить обороты.
   Зато Михаилу Антонина не мешает. И хотя сидит рядом, на мужа внимания не обращает. Зато пару раз глянула в сторону соседней развеселившейся компании, где Борис Федорович, размахивая руками, как дирижер, уже затянул песню ?Ой, мороз, мороз...?
   На фоне этой песни Антонина, шепнув мужу ?Пройдусь с бабами?, встает и вроде незаметно направляется в березовую рощицу, попутно сорвав ветку, которой стала помахивать - вроде мух от себя отгоняла. Михаил вначале не придал значения намерениям жены, потому что в этот момент они с Леней Каймоновым и шурином Юрием обсуждали сугубо ?мужскую? проблему:
  -- Я тебе говорю, не вытянет ЗИС-160 на подъеме больше тридцати километров! - горячился Михаил, доказывая свою истину Юрию. - Спорим?
  -- Спорим! - отвечал несогласный шурин Юрий. - Ленька, разнимай.
   Леня Каймонов, тоже заинтересованный в ?мужском? споре, энергично ?разнял?, ударив ребром ладони рукопожатие спорящих.
  -- Кто спорит, тот говна не стоит, - заметил сам себе дед Иван, наблюдая за спорщиками и обратился с другим разговором к сидящему рядом Егору Адамовичу: - Вот хочешь проверить человека - дай ему власть. Помнишь, у нас после войны был бригадир Вовка-барбон?
  -- Что-то не припомню такого... Из молодых что ли?
  -- Из молодых да ранних...
  -- Д-а-а, таких надо сразу на место ставить, - не дослушав, закивал Егор Адамович.
   А тем временем Антонина, проходя мимо соседней компании, постаралась попасться на глаза Борису Федоровичу, более энергично отгоняя от себя мух. И попалась. Заканчивая последний куплет, директор совхоза проследил, в каком месте в лесочек свернула Антонина.
  
   - Живой думает о живом, - говорил немного спустя дед Иван. - Я ему: жирно хрюкать будешь, а он мне - не верят, как доказать?
   Трапеза продолжается. Правда, за ?столом? остались в основном мужики. А женщины, среди которых старшая и средняя сестры Михаила Галя и Надя, а также Елизавета Гавриловна и Мария Прокопьевна и баба Даша, сели на сваленное дерево и пенечки рядом, обсуждая свое, ?женское?.
  -- А еще, когда муку просеешь, хорошо бы ее минут на пятнадцать-двадцать вынести на мороз - ?подышать?....
  -- А не замерзнет?
  -- Как она замерзнет, если в ей нет еще ни яйца, ни молока?
  -- Ой, ну тебя, сватья, ?подышать?... Зачем время лишнее тратить - ждать потом, когда эта мука снова ?согреется? в избе...
   Другой разговор рядом:
   - Зайдет, бывало, Демьян Савельевич из рабкоопа к нам в магазин и все нам наказывает: ?Смотрите, девки, за товаром!? А куда нам еще-то смотреть? - рассказывает старшая сестра Михаила Галина. - Как будто нам было еще куда смотреть...
  
   Панорама тихой глади воды залива; почти у воды стоит водовозка.
  
   - А вот еще, - вспоминает Мария Прокопьевна. - Перед войной, в сороковом году, в феврале, как сейчас помню, в небе стояли красные и белые столбы света, и собаки сильно по ночам выли. Старики говорили, что это к войне.
  
   Из лесочка доносятся радостные возгласы и крики - будто кто-то за кем-то нарочно гонится.
  -- Тонька, что ли? - тихо спрашивает у средней сестры Нади старшая сестра Михаила Галина.
  -- А леший ее знает... - отвечает Надя.
   И только проговорила, как из березняка на секунду выскочила Антонина, а за ней - Борис Федорович.
  -- В догонялки решили поиграть, - еле слышно укоризненно произносит Елизавета Гавриловна, проводив взглядом исчезнувших в лесочке невестку и Бориса Федоровича, и перевела взгляд на сына.
   Тут и в мужской компании заметили игры на свежем воздухе. Сидевший рядом с Михаилом Леня Каймонов толкает его в бок и шепчет на ухо:
  -- Ты что, паря, муди развесил, не видишь, как Тонча по лесу козой скачет?..
  -- Закрой поддувало! - сквозь зубы отвечает Михаил, который давно все заметил, да только виду не подавал. - Налей лучше еще по одной, - и, сгорая от стыда, низко опустил голову.
  -- Ну, ты даешь... - разливая, приговаривает Леня Каймонов.
   Чокаются. Михаил молча выпивает водку, тянется за ломтиком сала и хлебом, тщательно все пережевывая, проглатывает. А потом вдруг задумчиво, глядя перед собой, вызывающе говорит:
  -- Ешь, Леха, пока рот свеж...
  
   Женщины и дети, человек 10-12, отплывают от берега на большом плоту. Оставшиеся на берегу старухи беспокоятся:
  -- Как что придумают...
  -- Покататься им захотелось!..
   Плот уже отплыл метров на двадцать-тридцать от берега, как неожиданно для всех Михаил встает из-за трапезы и, раздевшись у воды до семейных, черных трусов, быстро заходит в воду и плывет вразмашку за плотом.
   Елизавета Гавриловна еще пытается вернуть сына, кричит ему:
  -- Минька, вернись! Куда поплыл!..
  -- Верно говорят: пьяному - море по колено, - вздыхает баба Даша, стоявшая рядом с Елизаветой Гавриловной.
  -- Не каркай! Раскаркалась, ворона... - отбрила добрую бабу Дашу Елизавета Гавриловна.
  -- Гавриловна... - чуть не заплакала от обиды баба Даша.
   А Михаил доплыл до плота и хотел на него залезть, но угол накренился так, что с него один за другим попадали в воду испуганно кричащие женщины и ребятишки.
   С берега бросились спасать оказавшихся в воде мужики сразу из двух компаний. Доплыв до тонущих, они, поддерживая детей, стали возвращаться с ними на берег. Одного мальчика выносит на руках отец. Ребенок лет пяти-шести не подает признаков жизни. Ветврач со своей женой стали делать ему искусственное дыхание. Вокруг собрались бабы и мужики; среди них были и Антонина с Борисом Федоровичем. Все переживали за исход случившегося.
   Самым последним выбрался из воды Михаил. Он тяжело сел на корягу. Никто к нему не подходил, односельчане бросали в его сторону осуждающие взгляды.
   Мальчика откачали... Он открыл глаза... Стоящие вокруг него, облегченно вздохнули.
   Отец спасенного пацаненка подошел к Михаилу:
  -- Твое счастье, что Генку откачали...
  
   Антонина быстро идет с дочкой за руку по дороге, вдоль которой горы выкорчеванных пней и коряг - результат освоения целинных земель.
   За Антониной тихо едет на водовозке Михаил и, высунувшись из кабины, уговаривает:
  -- Тонька! Садись в машину! Я кому говорю!
  -- Едь своей дорогой, мы сами доберемся! - повернувшись вполоборота к мужу, кричит в ответ настырная Антонина и идет с дочкой дальше.
   Видя такой поворот событий, Михаил решил попугать своих близких и стал на малой скорости наезжать на Антонину и дочку. Те от таких ?наездов? вынуждены были забираться на пни и коряги.
  -- Дураком был, дураком и помрешь! - гневно кричит мужу Антонина; испуганная дочка плачет.
   И снова Михаил наезжает на них, как только те выходят на дорогу. И снова Антонина с дочкой забираются вверх на коряги. Наконец Михаил понимает, что Антонина будет стоять на своем и, обогнув жену и дочку, уезжает вперед. Машина скрывается за поворотом, и Антонина облегченно вздыхает, успокаивая всхлипывающую Риту:
  -- Не плачь, доченька, скоро будем дома.
   Но как только они вывернули из-за поворота, то увидели стоящую поперек дороги знакомую водовозку.
  -- Черт с тобой! - сдается Антонина.
   И вот уже все трое в кабине.
  -- Папка, не гони так сильно, - просит дочка Рита.
  -- Хочешь, папка тебе руль даст? Сама будешь рулить... - Михаил готов пойти на все, чтобы помириться с женой.
  -- Не придумывай, руль он даст... - злится на Михаила Антонина. - Лучше на дорогу смотри!.. Ханыга!
  
   Все еще продолжение Троицы. Вернее, заключительный вечерний аккорд. На завалинке дома Просоловых сидят баба Даша с дедом Иваном и уже знакомая нам повариха Дина-уркаганка - женщина неопределенных лет, с подведенными черными бровями, с папиросой в зубах. Видок у нее еще тот! Сразу видно, что она огонь и воду прошла. Михаил с Антониной сидят по краям компании:
  -- Дина, ты, когда освобождалась, то сама себе выбрала наше село как место поселения? - спрашивает заплетающимся языком дед Иван.
  -- Сама - не сама - какая тебе на хрен разница, дедуля... - развязно отвечает подвыпившая Дина-уркаганка.
  -- Ты на поставленный вопрос не ответила, - не унимается дед Иван, которого за рукав пиджака уже дергает баба Даша.
  -- Я и прокурору-то не на все вопросы ответ давала, а ты хочешь, чтобы я тебе отвечала... Много захотел... - поглубже затянулась папиросой ?Беломорканал? Дина. - Запомни: кто много хочет - тот мало получит. Закон джунглей. Слыхал?
   Из-за угла дома осторожно выглядывает мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Это выглядывание замечает Дина-уркаганка:
  -- Виктор! - машет она рукой, делая в имени ударение на последнюю согласную, на французский манер. - Иди сюда, моя дорогуша. Сбацай-ка нам чечеточку! За нее тебя и полюбила...
  -- Во мужья пугливые пошли, - замечает Михаил и кричит выглядывающему Виктору: - Витька! Выходи, составь нам компанию!..
  -- Отстань от него, - безнадежно махнула рукой Дина-уркаганка. - Захочет - сам придет.
   Антонина настраивает гитару, потом тихо напевает ?Белые туфельки?:
   Осень кошмарная, слякоть бульварная...
   Но, взглянув на вульгарную Дину-уркаганку, передумала и поставила гитару рядом:
  -- Настроения нет...
   Михаил, догадавшись, о чем подумала жена, наклонился, взял гитару, перевернул ее обратной стороной и стал стучать попеременно то локтем, то костяшками кулака, напевая на мотив индийской песни ?Бродяга? собственные слова:
   Пусть умрет моя жена,
   Но водку пить не брошу я.
   Абарая!
   Дина-уркаганка, задрав подол юбки чуть выше колен, бросилась плясать на индийский манер между грядками чеснока, но все время попадала ногами на саму грядку и, в конце концов, вытоптала приличный участок уже подросшего чеснока под повторяющуюся Михаилову песенку. Антонина без злобы смотрела на этот ?концерт?, а потом встала и ушла во двор своего дома. Михаил сразу сник, ему стало неинтересно без жены.
   А Дина-уркаганка совсем разошлась:
  -- Минька, ты хоть бы баньку подтопил, да веником отхлестал!..
   А баба Даша ей простодушно:
  -- Иди в нашу баню, с утра натоплена.
  -- В вашей мне неинтересно. Да и дедуля еще приставать начнет...
  -- Да уж отприставал свое, - ?рассекретила? своего дедушку баба Даша.
  -- Что-то ты, старая, разболталась... - обиделся обескураженный дед Иван. - Пора, однако, на боковую.
  
   Антонина подходит к окну своей бани и при тусклом освещении видит, как совсем голая Дина-уркаганка лежит на верхней полке на животе, а Михаил стоит в трусах и хлещет распаренным березовым веником по спине и голому заду наглую Дину.
   Дина стонет от удовольствия:
  -- Добавь парку, Миня, добавь...
   Антонина стукнула в окно и крикнула строго:
  -- Заканчивайте! - и ушла, не дожидаясь ответа.
  
   Наутро Антонина просыпается и обнаруживает, что Михаил не ночевал дома.
   - Совсем обнаглел...
  
   Антонина сидит в белом халате в подсобке магазина и считает на счетах. У нее что-то не сходится, она сбрасывает ?косточки? и вновь начинает считать.
   Заходит виновато Дина-уркаганка и давай заговаривать с Антониной:
  -- Здравствуй, Антонина Николаевна!
   В ответ Антонина даже головы не поднимает.
  -- Тонь, ты только ничего не подумай - твой вчера с моим Витькой до утра самогонку пили, да в карты резались...
  -- Никого не проиграли? - по-прежнему не поднимая головы, спрашивает Антонина.
  -- Да ты что!
  -- А ничего!
   Дина-уркаганка достает из кармана ?сеточку?, сплетенную из шелковых нитей:
  -- Тебе, Антонина Николаевна, специально связала, будешь на шиньон надевать.
  -- Всю ночь вязала?
  -- Да брось ты! Я же по-хорошему с тобой...
  -- Слушай, отстань, а... У меня мука никак ?не отходит?, а тут еще ты со своей ?сеточкой? привязалась!..
  -- Как скажешь, Тоня. Пойду кошеварить, надо начинать фарш крутить. Зря ты от нас из столовой ушла...Так вместе и работали дружно.
   Антонина вслед ей презрительно усмехнулась:
   - Уркаганка хренова!- хорошо, что этих слов не услышала скрывшаяся за дверью Дина.
  
   ...Антонина с бабой Дашей тихо, даже переходя на полушепот разговаривают в доме бабы Даши.
  -- Пока мой не пришел, - оглядывается на дверь баба Даша, - давай по-быстрому тебе все объясню. Значит так. Эту травку зальешь кипятком в поллитровую банку; и поставь на приступок печки, в тепло. Пусть несколько часов настаивается. Потом пей как чай. Не пугайся, если боли начнутся внизу живота. Все выйдет из тебя как месячные.
  -- Понятно, - Антонина берет пакетик с травой.
  -- Ой, девка, что ты удумала - лучше бы рожала пока молодая, - пробует еще отговорить баба Даша свою соседку.
  -- Не хочу детей от Михаила... Да и... - вовремя остановилась Антонина.
  -- Как это ?не хочу?? Он муж твой, небось, когда женились-то и любили друг дружку.
   - Все как в тумане было... Я и не поняла - выскочила замуж и все.
  -- Тонча, это обида в тебе на него говорит. Неужто к Динке-уркаганке приревновала?
  -- Еще чего!
  -- Не пойму я вас молодых... Войны, слава тебе, Господи, нет. Живи да радуйся.
  -- Минька - не моя половина.
  -- Да где же ее найти - свою-то половину? Это один раз на миллион попадает. А так, в основном, все друг друга терпят - бабы мужиков, а мужики баб.
  -- Я так не хочу...
  -- Э-э-э... Если бы нас спрашивали - хотим мы или не хотим...
  -- Только не говори, баба Даша, что терпение и труд все перетрут...
  -- И скажу! Ну чем твой Миня не мужик? - взялась дальше рассуждать баба Даша. - Выпивает - не без этого. А ты найди у нас хоть одного мужика, который бы в рюмку не заглядывал... А так-то он ведь хозяйственный: дом какой отгрохал, баню, стайки, летнюю кухню, подвал, коптильню... - загибает пальцы своей руки баба Даша. И спешит добавить: - Под твоим руководством, конечно, многое сделано, но...
  -- Нужно мне это хозяйство? Мы, может, завтра жить с ним не будем, а тут - хозя-яственный, - растягивает с ироничной важностью последнее слово Антонина.
  -- А ты какая хозяйка - все у тебя в руках ?горит?, - не унимается баба Даша. - Куда ни глянь - везде у тебя, Тоня, чистота и порядок. Везде успеваешь - и на работе, и дома.
  -- Да!.. - равнодушно махнула рукой Антонина.
  -- Что значит ?да?? Кто же тогда хозяйка, если не ты? Да ты же... - Баба Даша не закончила мысль и перешла на другое: - А, может, твой Михаил слабоват по мужской части, а?
  -- Ой, скажешь тоже, чтобы он, да слабоват был!
  -- Ну, не знаю тогда...
  -- Ладно, баба Даша, спасибо. Ни к чему весь этот разговор. Считай, что его не было.
  -- Ох, Тонча, не то ты задумала... Не то... - качает головой баба Даша. - Срок-то хоть, правда, маленький? А то ведь может и не помочь, - все выспрашивала баба Даша Антонину, провожая до двери.
  -- Не переживай, травка твоя сильная. Бабы рассказывали, как ты их выручала...
  
   Антонина, согнувшись и корчась от боли, кричит в бане:
  -- Господи! Не дай умереть...
  
   По весенней распутице везет Михаил жену, накрытую пикейным покрывалом, в районную больницу. Ноги Антонины, сложенные одна на одну, приподняты вверх и упираются в пассажирское боковое стекло, а спиной и головой она прислонилась к мужу. Так и едут. Михаил подавленно молчит, поглядывает то на дорогу, то на стонущую жену.
  
   Три женщины-абортницы разговаривают в палате:
  -- Ой, бабы, сколько я абортов уже переделала! Сколько нагрешила...
  -- Лучше не думай об этом, а то с ума сойти можно.
  -- Это точно. А тех, что родила, хоть свекровь покрестила. Сама она - верующая. Говорит, на меня за это Бог не обидится, раз ни одной церквушки в округе не осталось. Еще и спасибо скажет.
  -- Твоя свекровь, поди, и Библию читает?
  -- Не то слово, почти наизусть знает.
  -- Хоть бы одним глазком взглянуть на эту Библию.
  -- Да где же ты ее возьмешь? Она же запрещенная.
  -- И что в ней такого написано, что читать не разрешают?
  -- Какое там читать, и поминать-то боятся. Я однажды подсмотрела, где свекровь Библию прячет. Интересно же. Только открыла эту толстенную старинную книгу - и свекровь тут как тут. Отругала меня, говорит, не болтай, где попало, а то и отымут.
   Пока женщины разговаривали, Антонина, заметно побледневшая, внимательно слушала, лежа в халате поверх одеяла на своей кровати.
   И вдруг слышит, что ее зовет сестра Михаила Надя:
   - Тоня! - через некоторое время снова: - Тоня!!!
   Антонина быстро подходит к окну и видит стоящих внизу Михаила и Надю. Машет им рукой, дав знать, что сейчас выйдет к ним.
  
   В больничном коридоре посетители и Антонина сидят рядом на скамейке: муж с женой рядышком. У Антонины в руках авоська с литровой банкой соленых огурцов и завернутыми в газету продуктами.
  -- Когда тебя выпишут, Тоня? - спрашивает Надя.
  -- На следующей неделе. Вы больше не приезжайте. Я сама на автобусе доеду.
   Михаил не знает, что спросить, смотрит попеременно на говорящих женщин.
  -- Ты что молчишь, братка? - подталкивает в бок Михаила сестра Надя.
  -- А что говорить? Наговоримся еще дома, - как-то многозначительно произносит Михаил.
  -- Давай выздоравливай, Тонча, - целует в щеку Надя свою родственницу. - Миня, я тебя в машине подожду.
   Михаил и Антонина провожают ее взглядом. Пауза. Но потом все-таки начали разговор.
  -- Не пойму я тебя, Тонча. То кричала, что тройню мне нарожаешь, я о сыне все время мечтал - кто бы фамилию мою продолжил...
  -- Понимай, как хочешь, - отворачивается от него Антонина.
   Еще немного помолчали. Мимо проходили медсестры и няни.
  -- Ребенок-то хоть мой был? - выдавил из себя Михаил.
  -- Какая теперь разница ...
  -- Пацан был?
  -- Все твои сыновья теперь на помойке валяются...
  -- На какой помойке?.. - опешил Михаил.
  -- Да это я так. Там же не понять, где что... Сгустки крови - вот и все.
   Михаил с ужасом смотрит на свою жену и не узнает ее - она ли это? И что это она такое говорит?!
  -- Твой ребенок, твой, - спешит успокоить Михаила Антонина.
  -- Еще бы не мой был...
  -- А вот детей у нас больше может и не быть...
  -- Обрадовала...
  -- А что ?обрадовала?? Лучше, когда какой-нибудь слабоумный родится - ты же постоянно пьяный.
  -- Непостоянно.
  -- Конечно, перерывы раза три в году бывают. Да и сколько раз ты со мной по-настоящему спишь - по пальцам пересчитать можно.
  -- Что-то не пойму я, куда ты клонишь? Я один что ли из мужиков пью?.. Вернее даже, выпиваю.
  -- Хрен редьки не слаще!
  -- Какой хрен? Ты что мелишь! Сдурела что ли?
   В это время из комнаты напротив выглянула медсестра:
  -- Просолова! На уколы.
  -- Иди, Миня. Потом договорим.
   И уже скрылась за дверью с надписью: ?Процедурная?, а Михаил все стоял и смотрел на эту дверь, теребя кепку - в полной растерянности и недоумении.
  
   ...Май. Михаил едет домой, напевая ?абарая?. Сначала едет посветлу, тракт проходит через тайгу. Настроение хорошее: вот-вот будет дома. На переднем стекле ГАЗ-53 отражаются сосны, как бы приветствуя водителя.
   На пути попадается какая-то придорожная будка, возле которой ?голосует? молодая женщина с чемоданчиком-?балеткой?.
   Михаил тормозит. Через окно пассажира громко спрашивает:
  -- Далеко?
  -- Нет, рядом, - показывает рукой обрадованная женщина, - километров сорок, село Ключи, - может, знаете такое?
  -- Чудачка! Это моя деревня, я туда и еду. Садись.
   Едут. Михаил по-прежнему нет-нет, да и обронит ?абарая?. Женщина незаметно (так ей кажется) поправляет волосы под белый берет.
  -- Что-то я Вас раньше не видел, Вы к кому-то в гости? - бойко спрашивает Михаил.
  -- Я уже месяц как работаю у вас по распределению фельдшером в больнице, - отвечает женщина.
  -- Да ну?! И я об этом не знаю...
  -- Плохо интересуетесь своей сельской медициной, - смеется женщина.
  -- Так нигде ж ничего не болит! - хлопает по рулю Михаил.
  -- А заболит, так сразу прибежите?
  -- Еще как прибегу!..
   Машина едет по тракту. Вид сверху.
   Женщина замечает на крышке ?бардачка? нацарапанные слова, пытается их прочесть. Михаил замечает это и выручает:
  -- Люби машину как жену, а гоняй как тещу!
   Попутчица понимающе заулыбалась.
  -- Быстро как темнеет, - уже серьезно и немного грустно говорит Михаил.
  -- Тихо едем? - не уловив настроя, еще весело говорит фельдшерица.
  -- Да с моей ?старушки? больше полста не выжмешь, да еще по такой дороге, - как бы себе говорит Михаил, будто о чем-то призадумался.
  
   Машина въезжает в село: под колесами - лужи, грязь.
   Фельдшерица всматривается в дома, забавно вытянув при этом шею:
  -- Вот возле того дома остановитесь.
  -- Было бы сказано...
   Заворачивает руль вправо и тормозит. Попутчица роется в ?балетке?.
   Михаил спокойно:
  -- Да закрой ты свою ?балетку?. Лучше скажи: у тебя спирт есть в больнице?
  -- Есть, - машинально отвечает женщина, еще не сообразив, в чем дело.
  -- Ну, вот и договорились. Зайду как-нибудь, не откажешь?
   Фельдшерица, наконец, поняла, о чем идет речь, лукаво улыбнувшись, открыла дверцу и задержалась:
  -- А прямо сейчас с устатку не хочешь?
  -- Прямо сейчас не могу, - серьезно вздохнул Михаил. -Жена меня с дочкой ждет.
  -- Так ты еще и женатый?! - восклицает фельдшерица.
  -- А ты как думала! - не растерялся Михаил.
   И уже на улице, захлопывая дверцу, попутчица сказала озорно:
   - Только спирт иногда кончается - смотри, не опоздай.
   Михаил в ответ махнул рукой:
  -- Понял.
   И поехал дальше - домой...
  
   Подъехал к дому, открыл ворота, загнал машину в ограду. Выражение лица: немного удивлен, что никто не встречает. Направился было к двери, как вдруг, выйдя из стайки, его окликнула соседка баба Даша:
  -- Михаил! Слышу, машина подошла, а я корову дою, оторваться нельзя. Ты вроде завтра должен приехать?..
  -- А где Тонча?
  -- Сразу прямо с расспросами... В конторе у кого-то сегодня юбилей, ее подружка пригласила в компанию. Дочку Тоня к бабушке отвела. Скотину накормила. Сена коровам дала. Одну корову успела сама подоить, а вторую меня попросила. Ей же надо было еще маленько начипуриться, - с испугу разговорилась баба Даша. - Там же все конторское начальство будет.
  -- Знаю я это начальство... Ладно, делай, что тебе Тонча наказала, - и пошел к воротам.
   Соседка вдогонку:
  -- Ты бы в дом-то зашел. Голодный, небось, с дороги... Может, к нам пойдешь, посидите с моим Иваном, он первачок выгнал.
  -- Успею еще к твоему Ивану зайти, пусть подальше свой первачок прячет...
  -- Что Тоне-то передать, куда подался?
  -- А она что, дома собиралась ночевать? - в голосе Михаила прозвучала угроза.
   И пошел на улицу, оставив соседку с испуганно-недоуменным лицом.
  
   Темная улица, по ней идет Михаил. Подходит к конторе. В окнах темно. Фонарь на столбе освещает вывеску: ?Совхоз ?Коммунар?. Подходит сторож:
  -- Ты что ли, Михаил?
  -- Здорово, Егор Адамович! Как жизнь молодая?
  -- Помаленьку. А ты кого ищешь? Здесь никого нет. Оне гулеванят на фатере у главного агронома, ему пятьдесят стукнуло.
  -- Ясно, дед. Ну, давай, - протягивает руку сторожу.
  
   Дом, где в окнах видно веселую компанию. Михаил подходит к калитке, открывает. Залаял пес. Он проходит вглубь двора и ласково зовет:
  -- Тарзан, Тарзан, не узнал что ли?
   Пес еще немного поворчал и замолчал, он сидел на цепи и все равно бы не достал Михаила.
   Михаил идет вдоль окон, заглядывает в одно, видит, что в маленькой комнате на кровати играют какие-то дети в тряпичные куклы. Идет дальше, заглядывает в другое окно, и ему открывается такая картина.
   Застолье в разгаре. За длинным столом гостей человек двадцать. Нарядные женщины, многие мужчины в галстуках - словом, конторские. На столе котлеты, винегрет, квашеная капуста с брусникой, огурцы-помидоры, селедка с кольцами лука в селедочницах, холодец и т.д. Из спиртного - несколько бутылок водки ?Московской? и бутылка ?Шампанского?. Идет пьяная болтовня. Рядом с юбиляром сидит пухлый мужчина и талдычит ему на ухо:
  -- Я давно тебя зауважал, Сергей Игнатьич, еще до твоего юбилея. Специалист ты вот такой, - характерный жест большим пальцем. - И вот такой, - снова этот жест, - ты мужик! Выпьем за тебя! - Обращается ко всем: - Выпьем за дорогого Сергея Игнатьевича! Пусть ему будет всегда... (замялся, икнул) также хорошо с нами, как сейчас.
   Какая-то женщина шепчет рядом сидящему мужчине:
  -- Алексей Иванович, не забывайте ухаживать за дамами.
  -- А! - спохватывается тот. - Сейчас налью, - и пока разливал, успел напеть: ?Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем?.
   Застольный шум. Гости чокаются и выпивают в очередной раз. Михаил не видит среди гостей свою жену. И тут слышит, как этот же пухлый мужичок зовет:
  -- Бабоньки! Долго вы там шептаться будете? Идите к нам!
   Две ?бабоньки?, а с ними и Борис Федорович, выходят к гостям, одна из них Антонина - с кудрями, в голубом блестящем платье с декольте. Михаил напрягся. Пухлый мужичок:
  -- Тонечка, спойте-ка нам ?Белые туфельки? - именинник просит, - и указал наполненной рюмкой на юбиляра.
   Антонина берет с дивана гитару, поудобней садится за стол. Быстро настраивает инструмент. Первые аккорды. Гости стихают. Смотрят на Антонину: женщины кто с завистью, а кто просто внимательно, мужики в основном как кобели, кое-кто покусывает губы. А Алексей Иванович пытается гладить ее голую коленку, но Антонина больно наступает ему на ногу, и тот отстает. И начинает петь проникновенным грудным голосом:
   Осень кошмарная, слякоть бульварная
   Острыми иглами душу гнетет.
   В беленьких туфельках крошка печальная,
   Словно шальная по лужам бредет.
  
   Белые туфельки были Вам куплены
   С аукциона богатым купцом.
   В этот же вечер Вы стройными ножками
   Вальс по паркету кружили вдвоем.
  
   Вы отнеслись к нему слишком доверчиво,
   Он же, подлец, никогда не любил.
   Вы отнеслись к нему слишком застенчиво,
   А через месяц он Вам изменил.
  
   Выгнал на улицу, одеть было нечего,
   Белые туфельки снова на Вас.
   Белые туфельки, белое платьице,
   Белое личико - словно атлас.
  
   Радуйся, деточка, смерть Ваша близкая,
   Радуйся, деточка, смерть к Вам пришла,
   Вас погубила та слякоть бульварная.
   Вся ваша жизнь в белых туфлях прошла.
   Две последние строки каждого куплета Антонина повторяла как припев.
   Михаил слушает, отворачивается, закуривает папиросу. Покурит, посмотрит в окно, снова отвернется. Покурит и снова прильнет к окну. А там - куплет за куплетом. И когда идут последние слова песни, выдергивает штакетину из забора и с размаху бьет об оконное стекло. Стекло - вдребезги, испуганные возгласы гостей, лай собаки. Испуганное лицо Антонины, догадавшейся, кто мог разбить стекло. Когда вместе с гостями она выбегает на крыльцо, то видит, как от дома удаляется знакомая фигура. Взволнованный юбиляр недоумевает:
   - Это кто же мог так меня поздравить?!
  
   Михаил снова едет на машине по деревне, бьет по рулю и в разных оттенках настроения напевает ?абарая? - то отчаянно, то зло, то хитро, то вопросительно...
   Проезжает мимо больницы... Совсем мимо... Потом ГАЗ-53 вдруг дает задний ход. Подъезжает ближе к забору больницы, останавливается.
   - Однаха проведаю медицину. Может, капли какие успокоительные дадут.
   Стал стучать в окно второй половины одноэтажного строения, где жила фельдшерица:
  -- Эй, есть кто дома?!
   Из глубины комнаты:
  -- Кого надо?
  -- Открой, это я.
  -- Кто это ?я??
  -- Да я, подвозил тебя сегодня...
  -- А-а-а... Иди к дверям.
   Звякнула щеколда, дверь открылась, фельдшерица вышла на крыльцо:
  -- Ты что ли?
  -- Ну я, сама ж звала за спиртом.
  -- Так я не думала, что ты такой шустрый.
  -- Думала, я три года ждать буду, - приобнял ее за талию Михаил. - А у моей Наталии...
  -- Меня Леной зовут.
  -- А меня Борькой, - зачем-то соврал Михаил.
  -- Как борова что ли? - засмеялась Лена.
  -- Ах, как смешно! Меня вообще-то Михаилом зовут. Лучше бы в гости позвала.
  -- И позову. Только для начала, может, в баньку сходишь, еще не остыла?
  -- Пойду. Пока я там шель-шевель, ты спиртягу приготовь. Далеко банька?
  -- Да ты что, вон она, во дворе, забыл что ли?
  -- Да вы, поди, в ней мертвячих больных обмываете?
  -- Ты что? Полоумный что ли?
  -- Да где мне: у меня образования - четыре класса и колидор (нарочно произносит вместо ?р? ?л?). А спинку потрешь?
  -- Посмотрю на ваше поведение. Жди, сейчас полотенце принесу.
   Уходит в помещение. Михаил один на крыльце:
   - Вот так поворот событий! Куда меня несет?
   На крыльце снова Лена:
  -- На, а мыло там на окне найдешь. Жди (игриво), я скоро. Не запарься только.
  
   Женское повизгивание, известные движения одеяла...
   Затем диалог:
  -- Нет, ты мне как медик скажи, что это сегодня со мной? Я что, не мужик что ли?
  -- Часто это у тебя?
  -- Какое часто! Первый раз в жизни. Обычно - все чин-чинарем. Сам не пойму, что случилось. Мало выпил, наверно. Давай еще по ?стопочке?, а?
  -- Ты почти месячный спиртовой запас прикончил.
  -- Да ты что? Тогда почему у меня ни в одном глазу?
  -- Не знаю, почему у тебя ни в зуб ногой.
  
   Еще через некоторое время. Михаил лежит с открытыми глазами, курит. Рядом ни то спит, ни то притворяется фельдшерица.
  -- Мне жена изменяет, - сказал как в пустоту.
   Фельдшерица сонливо:
  -- Понятно, почему притащился.
  -- Я скоро уйду.
  -- Да уж побыстрее бы, задымил тут все, хоть топор вешай.
  -- Еще про спирт напомни...
   И встал, стал собираться. Уже светало. Потом дверь хлопнула. Фельдшерица, не вставая с постели:
   - Наглец! Нашла приключение на свою голову...
  
   Раннее утро. Село Ключи просыпается: петух прокричал, коровы замычали, котелки загремели. Антонина спит с дочкой. К ним подходит мать, Мария Прокопьевна:
  -- Тоня, вставай, время уже шесть. Коров пора доить.
   Антонина открывает глаза, осторожно, но быстро садится на кровати:
  -- Михаил не приходил?
  -- Нет. И зачем ты пошла на эти именины? - вздохнула мать. - Теперь ругани не оберешься. Мужика своего не знаешь?
   Антонина одевается:
  -- Ой, не надо с утра пораньше. За Риточкой приду скоро, сама отведу в садик, пусть еще поспит.
  
   Антонина осторожно отворяет малые ворота своего дома. Волнуясь, входит во двор. Видит, что дверь на замке. Достает ключ из щели над дверью. Открывает, входит. Быстро снимает с себя нарядную одежду, переодевается в старый халат, подвязывает голову платком, берет подойник и вдруг слышит, как к дому подъезжает машина. ГАЗ-53 газует, давая понять, что хозяин на месте. Антонина выбегает из дома и торопится к стайке, где уже коровы мычат. В это время в дом заходит Михаил, видит на стуле блестящее голубое платье. Берет в руки, мнет ткань в пальцах, а потом одной ногой наступает на платье, а другой со всей силой рвет. Разорванные куски бросает в печь. Кладет туда дрова и разжигает лучину.
   Выходит во двор. Идет в стайку, где Антонина доит корову. Стоит в дверях:
  -- Ну и что мне с тобой делать?
   Антонина молчит. Когда выходит с подойником:
  -- Не дури, ничего не было. Вот где ты был всю ночь?
  -- Где я был?! - взрывается Михаил. - ?Ничего не было?? Пакостливая - как кошка, а трусливая - как заяц.
  -- Может, не будем на всю улицу-то орать. Пойдем в дом...
  -- Тонча, я тебя пока предупреждаю: будешь хвостом крутить - пристрелю как собаку.
  -- Хоть бы умное что сказал...
  -- Да где уж мне до твоих конторских!
  -- Да я себя на людях хоть женщиной чувствую.
  -- А со мной нет, да? Ни много ли на себя берешь?
  -- Тебя не спросила!
  -- Спросишь! Правильно мне мать говорит...
  -- Вот тогда иди и живи со своей матерью. Будешь мне на горло наступать - совсем уйду от тебя. И не пугай - не боюсь. Пуганая уже...Руки распускать - большого ума не надо. Как хочу, так и живу. И ты мне - не указ.
   Повернулась и пошла. А Михаил со злости не знал, что ответить и направился через дорогу к соседу деду Ивану. С порога решительно махнул рукой:
  -- Наливай!
  -- Чего наливать? - косится дед Иван на присмиревшую бабу Дашу и понимает, что та уже рассказала про самогонку. - Эх, Берию на тебя надо...
  
   Сидят в обнимку изрядно подвыпившие соседи. Дед Иван:
  -- Твой отец в танке сгорел на Курской дуге, а я пол-Европы по-пластунски, на брюхе... До Берлина! До логова! Но Гитлера живого уже не застал, - с сожалением произнес он. - Зато застал в целости и сохранности их тепленьких фрау.
   При этих словах баба Даша, ставя очередную чашку с едой, грозно зыркнула на своего благоверного. А тот и ухом не повел, а наоборот, повысил голос:
  -- Нашу Маньку не сравнить с ихней Франькой! - И сразу резко сменил тему: - А вообще-то, ты зря на Тоньку руку не поднимай. Баба - она как собака. Вот ты собаку пни, дак она извернется и тебя же укусит. Так и баба - ты ее лупишь, а в ней против тебя только злость растет. И никакой покорности.
  -- От кого-то я уже это слышал...
  -- А наши пластинки повторяются...
  -- Мою обидишь, самого кого хошь к стенке поставит. Говорит, я неотесанный... Ей, видите ли, свобода нужна, - чуть не со слезой делится своими переживаниями Михаил.
  -- А кому она не нужна!.. Я бы тоже от своей ослабонился. С удовольствием! А таперича куда я ее дену, за печку же не задвину? Да она туда и не влезет. Ишь как раздобрела-то со мной. А все кричит, что я никудышный...
   Баба Даша:
  -- Как огрею счас сковородкой - договоришься мне.
  -- Во-во, а я что говорю: хуже собаки!
  
   Уже снова переодетая, Антонина с белой сумочкой, в модном костюмчике бежевого цвета и такого же цвета туфлях выходит из ворот своего дома и спешит на работу. Видно, как не совсем удобно ей идти на шпильках по засохшим комкам грязи.
  
   Михаил в изрядном подпитии ударил по столу:
  -- Хуже собаки! Чем так жить, лучше умереть. И почему я не сгорел в танке вместо отца? - Заплакал: - Дед Иван, у тебя карабин заряжен?
  -- А его давно у меня нет, - хитро начал плести дед, - пришлось сдать властям, меня ж как браконьера поймали в прошлую зиму, когда козу завалил... Иль не помнишь, как вместе сырую печень сохатого ели?
  -- Не доверяешь... Ладно, у меня свой ?тозик? есть... - похлопал деда Ивана по плечу и направился к выходу.
  
   Возле ворот дома Просоловых собрались соседи, сестры. Они переговариваются, показывают на ворота:
  -- Ворота на задвижке, никому не открывает.
  -- Надо участкового звать, что-то неладное он там задумал.
  -- Да сообщили уже участковому, скоро приедет.
  -- Ну, всякое бывает между мужем и женой - обязательно стреляться что ли?
  -- Это его Тонька довела. Блядь такая!..
  -- По себе не суди, Галина. Конечно, брата жалко, но на Антонину-то зачем все сваливать.
  -- Он там один что ли?
  -- Да говорят же, что никого не пускает.
   Спешит к воротам мать, Елизавета Гавриловна, ее все сочувственно пропускают. В это время за воротами раздается выстрел ?тозовки?. Бабы заголосили, дети заплакали. Сестры запричитали у ворот:
  -- Михаил... Миня... Что ж ты с собой сделал!..
  -- Мужики, перелезьте через забор, может, он только ранил себя, в больницу ж тогда надо везти, - со слезами умоляет Елизавета Гавриловна.
   Подъехал на мотоцикле ?Урал? участковый. Бабы ему тут же сообщили:
  -- Только что стрелял.
   Участковый резко к мужикам:
  -- Ворота-то что - открыть не могли?!
   И увидел, как один из них, Леня Каймонов, уже перелезает через забор. Перелез и с той стороны открыл малые ворота. Участковый направился в ограду, преградив путь остальным:
  -- Оставайтесь все здесь.
   И ушел, на закрыв калитку. Осмотрелся в ограде. С ним - Леня Каймонов, который перелез через забор. Зашли в дом - нет никого. Тут на пороге дед Иван, доложил:
  -- В бане он.
  -- Живой?
  -- Вроде и не раненый даже.
  -- Мать вашу, развелось артистов!..- участковый сплюнул.
   На пороге бани сидит Михаил. Участковый смотрит в дуло ружья ?ТОЗ?:
  -- Давно чистил?
  -- Зимой.
  -- Понятно. Браконьерством потихоньку занимаешься...
   В это время к ноге Михаила стала ластиться кошка, он взял ее за ноги и отбросил подальше. Участковый:
  -- Кошка-то при чем?
   Помолчали. Участковый беззлобно:
  -- И что мне с тобой прикажешь делать, солист художественной самодеятельности?
  -- А что хочешь...
  -- Значит так, я вызвал дежурный наряд, скоро подъедут. Поедешь в райцентр на 15 суток. Понятно?
   Михаил промолчал, потом:
  -- Закурить на воле еще можно, гражданин начальник?
  -- Долбо... ты, Михаил!..
   Подъехал милицейский ?бобик?. Двое милиционеров скрылись за воротами дома Просоловых, через некоторое время вывели под руки Михаила. Тот шел покорно. Сестры снова заголосили:
  -- Куда же вы его уводите? Он же ?врешь? никому не сказал за всю жизнь...
  -- На кого же он детишек своих бросит?
   Стали Михаила сажать в ?бобик? и вдруг... Он стал упираться руками: то в крышу автомашины, то за дверь зацепится. Руки - как клешни краба. Милиционеры разозлились, стали заламывать ему руки. Кое-как сломили сопротивление, втолкнули в машину, захлопнули дверь.
   - Ребяты, вы уж сильно его там не лубцуйте, - умоляла на прощание Елизавета Гавриловна.
  
   Когда ?бобик? проезжал мимо магазина, то Антонина, стоявшая на крыльце, успела на миг увидеть за стеклом проезжающей машины лицо мужа. Ей стало не по себе.
  
   ...Здание районной милиции. Михаил и еще какой-то мужчина лет 40-42 метут двор. Мужчина закуривает:
  -- Вот так у меня уже полжизни прошло: бери больше - бросай дальше. Сначала окопы рыл...- пауза. - Знаешь, когда польскую границу уже перешли... Орлы-ребята! Ни в бога, ни в черта не верили! Только в Сталина. Слышал небось: ?За Родину! За Сталина!?? Я с фронта, в обратнию сторону месяц на крыше товарняков добирался. Молодой - не застудился даже. И все о матери думал: как она там, сердешная, без нас, мужиков - ни дров наколоть, ни воды натаскать - все самой, самой... А по дороге драка вышла, воровство мне приписали. И... загремел я...на полную катушку, - фронтовик сложил пальцы крестом. - За Родину, за Сталина! - Помолчав, спросил Михаила: - У тебя семья есть?
  -- Жена и дочь.
  -- А я так и не завел. Ни жены, ни детей. И мать в прошлом годе померла. Вот так!..
   Из окна ?дежурки? Михаилу машет милиционер:
  -- Просолов! Зайди в ?дежурку?.
   Михаил аккуратно ставит метлу у входа в здание милиции, входит в дежурную часть. Молча останавливается у двери. Милиционер:
  -- Тут на тебя положительная характеристика из совхоза пришла, просят досрочно отпустить домой. Так что собирай вещи, сейчас в Ключи как раз ?попутка? пойдет - часа через два уже дома будешь.
  
   Во дворе милиции Михаил жмет на прощание руку зэку-фронтовику:
   - Будешь в Ключах - заходи. Спросишь Миньку Просолова...
   - Живы будем - не помрем! - подмигивает фронтовик-зэк и хлопает Михаила по плечу.- А мне скоро снова туда, откуда пришел, - он показал головой в сторону.
  
   Михаил едет на ?полуторке?, с водителем не разговаривает, да и тот тоже не из болтливых попался.
   - Наверное, всю войну прошла? - спросил Михаил из приличия, осматривая глазами чужую кабину.
   Водитель в ответ лишь слегка кивнул:
  -- Тебе где притормозить?
  -- Можно у магазина.
   И снова водитель лишь кивнул.
   Михаил хотел войти в магазин, но не решался. Ему навстречу вышли двое знакомых мужиков:
  -- О, Михайло вернулся!
   Другой в шутку:
  -- Надолго или только с проверкой?
  -- Отпустили...
   Пожали друг другу руки и пошли дальше. А Михаил раздумал идти к Антонине на работу и направился сразу домой. Но и мимо своего дома он тоже, подумав немного, прошел.
  
   Вот он стоит возле палисадника дома матери. Лицо мрачное, виноватое, заросшее щетиной. За ограждением из штакетника Елизавета Гавриловна вскапывает грядку. Сын тихо:
  -- Мам... - Потом громче: - Мама!
   Та оборачивается, поправляет платок, который съехал почти на глаза, и вроде даже не удивляется:
  -- А-а, вернулся...
   Потом испытывающе:
  -- Насовсем отпустили?
  -- Вроде.
  -- Пойдем в дом, там прохладно.
  --
   В маленькой кухоньке с русской печкой. Мать наливает в глубокую тарелку щи, нарезает белый хлеб, наливает в граненый стакан молоко из глиняной крынки; приглашает сына:
  -- Ешь давай. Кормили, наверное, кое-как. Щи только теплые уже стали...
  -- Нормальные...
   Сын ест, а мать смотрит. Вспоминает...
  
   ...Зима. Баня у замерзшей реки. Начинается метель.
   В полутьме бани измученное болью, с испариной на лбу лицо молодой еще Елизаветы Гавриловны.
  -- Не рожу я, Мотя. Сил нет... Зови Авдотью, - устало говорит она женщине средних лет, наливающую горячую воду в таз.
  
   В дверях бани вместе с морозными клубами появляется повитуха Авдотья - грузная старуха с добрым лицом, на котором почти нет морщин.
  -- И что сразу не позвали? - снимая полушубок и шаль, стала сразу выговаривать Авдотья.
  -- Сказывали, будто ты, Авдотья Петровна, с радикулитом слегла, - оправдывается Мотя, старшая сестра мужа Елизаветы Гавриловны, принимая в руки верхнюю одежду повитухи.
  -- Я уж пятый день как на цырлах приплясываю, а меня все в радикулитниках держат... - продолжает ворчать повитуха, моя в тазе руки с мылом, а затем споласкивая их водой и вытирая о полотенце, которое подает Мотя.
   Все это время Елизавета Гавриловна безучастно наблюдает за женщинами, а когда Авдотья подходит к ней, сразу просит:
  -- Помогай, Авдотья Петровна...
  -- Да уж сама, девка, вижу. Сколько времени прошло как воды отошли?
  -- Часа два-три, - спешит ответить за роженицу Мотя.
  -- Матрена, ты сядь пока в уголке. Понадобишься - позову, - твердо просит Авдотья.
  
   Метель разыгралась не на шутку, кое-как уже можно различить очертания бани...
  
   Снова измученное лицо Елизаветы Гавриловны - роды идут трудно.
  -- Тужься, Лизавета, как будто по-большому ходишь - так ловчее будет рожать... - командует Авдотья, стоя в ногах роженицы. - Тужься, как говорю, не бойся... Вот так... так... Передохни чуток... Немного уж осталось. Это у тебя пятые или шестые роды?
  -- Пятые... - переводя дыхание, отвечает Елизавета Гавриловна.
   В углу тихо плачет Мотя, она сильно переживает за жену брата.
  -- Ну, дева, они у тебя должны уж сами выскакивать... Давай-ка еще, поднапрягись как следует! Сейчас уж точно вылетит... Начнем... Вот, вот головка уж показалась... Башковитый какой... Вот... вот... Пошло дело...
   Лицо роженицы напряжено до предела. Мучительные стоны... И... первый крик новорожденного...
  -- Мужик на свет появился, - показывает младенца довольная и тоже уставшая Авдотья, а у Елизаветы Гавриловны нет сил даже улыбнуться; только слезы текут по щекам...
   Мотя подходит к кричащему племяннику, заглядывает в красное личико:
  -- В нашу породу, вылитый Кеша.
  -- Горячей воды лучше подлей, эта остыла, надо обмыть наследника, - снова командует Авдотья Петровна. И обращается к Елизавете Гавриловне: - Придумали, как назвать?
   - Пусть Михаилом будет... В честь моего деда по отцу, - спокойно отвечает Елизавета Гавриловна. И просит Мотю: - Мотя, сходи в дом, Кеша, наверно, уже с дровами из леса вернулся... Позови сюда.
  -- Архангел Михаил, значит, - с умилением глядя на чмокающего губами младенца, со значением произносит Авдотья. И добавляет врастяжку: - Арха-а-нгел...
  
   ...Вернувшись из воспоминаний, Елизавета Гавриловна загрустила совсем:
  -- Если все вспоминать... Сама мучаюсь и вас нарожала мучаться. Так вся жизнь и проходит...
  -- Я ей говорю: давай, Тонча, забудем все обиды, - не поняв, о чем говорит мать, начал Михаил, - а она... Как об стенку горох!..
  -- Смирись, Миня. У людей не лучше: в каждой избушке - свои погремушки.
  -- Кошка скребет на свой хребет... - гнет свое Михаил.
  -- Остепенись! Учишь вас, учишь - все без толку... Хоть кол на голове чеши...
   Михаил, наконец, стал внимательно слушать мать. У нее своя правда.
  -- Если и дальше будете жить как кошка с собакой - жизнь о-ой какой длинной покажется... Кому-то надо уступать. Если любишь Тоньку - стисни зубы и терпи. Баба есть баба: с ней бороться - только себе на погибель...
  -- Посмотрю еще на ее поведение, - изо всех сил не сдавался Михаил.
  -- И смотреть нечего: или живите или разбегайтесь совсем, чтоб нервы друг другу не трепать.
  
   Несколько дней спустя. Михаил привычно управляет машиной ГАЗ-53, проезжая мимо околицы своего села. Затем дорога проходит мимо зарослей черемухи у ручья. Подъезжая к нему ближе, видит возле кустов парочку влюбленных. Узнает фельдшерицу Лену и молодого парня Александра. Кавалер заботливо накинул на плечи подруги свой двубортный пиджак. Михаил сбавил ход, наблюдая, как Александр сломил ветку цветущей черемухи и вручил ее Рае. Та радостно смутилась, опустила глазки. А Александр, заметив, что Михаил сбавил ход, показывает ему незаметно жестом за спиной: проезжай, не мешай.
  
   В кабине уже едут Михаил и Антонина. Оба молчат. В кузове - сторож Егор Адамович. Едут чинно, благородно. На месте, где недавно гуляла пара, Михаил затормозил, выскочил из кабины, наломал веток черемухи и неуклюже, почти бросил благоухающую охапку в руки Антонины со словами: ?Хорошо пахнет?. Пока он сламывал ветки, жена с любопытством наблюдала за быстрыми действиями своего мужа. Дед Егор Адамович только косился из кузова: на то она и молодежь, чтобы с ума сходить.
   Поехали дальше. Антонина уткнулась в белые цветки черемухи. Но, подумав, положила их на сиденье рядом, дав понять, что еще не простила мужа.
   Михаил от обиды прибавил газу, и машина запрыгала на ухабах. В кузове стало сильно подбрасывать деда, он едва удерживался на перевернутом ведре. В очередной раз свалившись с ?сиденья?, сердито застучал по кабине:
   - Не дрова везешь!
   А Михаил, не сбавляя скорость, неодобрительно поглядывал на Антонину, которую тоже подбрасывало, но она терпела ?выходку? мужа.
  
   ...Ранняя весна. На территорию гаража въезжает на ГАЗ-53 Михаил - осунувшийся, небритый. Из окна конторы его видит начальник гаража, выходит навстречу. Рукопожатие.
  -- Здорово, Григорий Максимович.
  -- Здорово. Ты что такой сердитый? На сердитых воду возят...
  -- А-а, - Михаил с досадой чуть махнул рукой.
  -- Случилось что?
   В это время в дверях конторы появляется диспетчерша Зина, веселая ?разведенка?; она кричит завгару:
  -- Вас к телефону!
  -- Меня? - переспрашивает Григорий Максимович, показывая на себя пальцем.
  -- Вас! Директор на проводе!
  -- Иду!
   Обернулся к Михаилу и уже на ходу:
  -- Дождись, на днях со своим шурином в командировку поедете...
  -- Притормози, Максимыч, закурить не найдется?
   Завгар быстро вытаскивает пачку ?Беломорканала?, пытается второпях вытащить папиросу, но пальцы не слушаются, и он отдает Михаилу всю пачку:
  -- На пока!
   Михаил садится на лежащий рядом баллон от грузовой машины, достает из пачки папиросину, продувает ее, сплющивает один конец и закуривает.
   В дверях диспетчерской снова появляется Зина и ?подкатывает? к нему. В ее движениях лукавство и кокетство:
  -- Здравствуй, Михаил.
  -- Здорово, коль не шутишь.
  -- Да уж какие тут шутки! Подвинься-ка...
   Михаил нехотя отодвигается, машинально вытаскивает из пачки еще одну папиросу и кладет ее за ухо.
  -- Как тебя Антонина терпит? Курящего такого...
  -- А у тебя и некурящего нет, - брякнул Михаил.
  -- Так бы и повырывала у вас, мужиков, языки! - вроде как ?обиделась? Зина.
  -- Ладно, я так - для связки слов, - стал ?оправдываться? Михаил.
  -- Для связки слов у вас матерки... - начала было ?воспитывать? Зина, но тут из конторы вышел завгар Григорий Максимович, махнул рукой диспетчерше:
  -- Зина! Иди дежурь...
   Зина нехотя встала и небрежно обронила:
  -- Ну, бывай...
   И ?проплыла? мимо Григория Максимовича. Тот бросил ей вслед осуждающий взгляд, подошел к Михаилу:
  -- Ко всем ?липнет?... Хоть бы кто бабенку замуж взял.
  -- Вот ты и возьми, - невпопад предложил Михаил.
   Григорий Максимович покрутил пальцем у виска:
  -- У тебя все дома-то? Я ей в отцы гожусь. Да и... силенки уж не те. Вот бы лет двадцать сбросить...
  -- Ну-у-у...
  -- Баранки гну. Давай о деле, Михаил. Хотел я вас с Юркой Князевым в область за запчастями через недельку отправить, когда дорога маленько подсохнет, да директор совхоза только что звонил, требует, чтоб вы завтра же поехали.
  -- Об чем базар, в пять утра и рванем.
  -- Михаил, ты, конечно, извини меня, не мое это дело... Ты ему что - ?насолил??
  -- Насолил!.. - усмехнулся Михаил. - Еще кто кому...
  -- Гляди, палку-то не перегибай... Нашел с кем связываться, да еще из-за бабы... - и вовремя осекся.
  -- Сопи по-стариковски в две норки, Максимыч, и не лезь не на свою телегу.
  -- Ладно! - миролюбиво согласился завгар. - Иди за путевкой, Зинка там выпишет.
  
   Рано утром едут по грунтовому тракту две порожние грузовые машины - ГАЗ-53 и ЗИС-160. За рулем - Михаил и шурин Юрий Князев. Он безмятежно бубнит себе под нос:
   Крепче за баранку держись, шофер...
   Сквозь лобовое стекло пробивается еще несильное солнышко. Михаил жмурится, поправляет зимнюю рабочую шапчонку. Смотрит в боковое стекло, видит сзади машину шурина. Не отрывая взгляда от дороги, правой рукой открывает ?бардачок?, нащупывает там ржаной сухарь. Грызет его.
   Проезжают указатель ?Владыкино?. Въезжают в село, останавливаются у одноэтажного строения с надписью ?Чайная?. Вылезают поочередно их кабин. Юрий показывает глазами на чайную:
  -- Перекусим?
   В чайной народу немного. За буфетной стойкой яркая брюнетка отмечает что-то на бумажке карандашом. За столом в углу сидят четверо мужиков, тоже шоферов, они уже навеселе.
   Михаил с Юрием садятся за свободный стол. Юрий выкладывает из котомки несколько вареных яиц, хлеб, небольшой кусок сала. Из кармана солдатского бушлата достает складной нож.
   Михаилу неудобно, что ему жена ничего не собрала в дорогу, поэтому старается смотреть не на еду, а в сторону, вроде процесс приготовления к еде его и не касается. Когда уже можно приступить к трапезе, говорит:
  -- Сиди, сейчас по 100 грамм принесу.
  -- Мне лучше горячего чаю стакан.
   Но Михаил уже не слышит и идет к буфетчице.
   - Нам с коришем по 100 грамм.
   Буфетчица, привыкшая к поведению шоферни, глазом не моргнув, налила из бутылки с этикеткой ?Московская? в граненые стаканы. Получилось по половине стакана.
   Выпивают. Закусывают. Но Михаил на еду не налегает. Шурин ему:
  -- Закусывай, Минча, лучше. Не жрешь ни хрена... Опьянеешь быстро...
  -- Ученого учить - только портить, - и наливает из бутылки уже по полному стакану.
   Юрий осоловелыми глазами оглядывается по сторонам, замечает в углу разгулявшихся шоферов, кого-то там узнает, приподнимается со стула:
  -- Пашка! Кадэля!
   Из угла:
   - Юрка - ты?
  
   Сидят уже одной компанией за столом тех четверых. Голоса явно пьяные. Пашка-кадэля, обняв Юрия, рассказывает своим напарникам:
  -- Это мой армейский друг. Вместе в Маньчжурии служили. Три года из одного котелка хлебали... (прослезился). Давай, паря, за тебя!
   Чокаются гранеными стаканами, выпивают. На столе уже видны две бутылки водки ?Московской?. Одна - пустая, в другой еще что-то есть. В чайной плывет дым папирос. Михаил начинает плохо различать лица сидящих. Последнее, что слышит:
  -- Юрка, почему твой кореш все время молчит... Разговаривать с нами, работягами, не хочет. Ты что молчишь, чудак?
  
  
   Темнеет. На крыльце чайной лицом вниз неподвижно лежит Михаил. Юрий его тормошит:
  -- Поднимайся, Минька, поехали дальше.
   Михаил кое-как приходит в себя, с трудом садится, трогает окровавленное ухо.
  -- Ни хрена себе перекусили... Юрка, что было? Где твой однополчанин?
  -- Все давно поразъехались... Дали тебе втроем по балде и смотались.
  -- А ты где был?
  -- И мне успели поддать. Даже друг не смог отстоять. А драку-то ты начал...
  -- Зачем?
  -- А спроси тебя!
  -- Ухо порвали, кажись...
  -- Заживет как на собаке. Давай-ка лучше поднимайся, да ночлег в этой деревне будем искать. Я тоже пьянехонек. Проспимся и махнем дальше.
  
   Рассветает. На полу возле сундука на рогожках спят Михаил с Юрием. Хозяйка-старуха щиплет лучину для растопки русской печи. У нее выскальзывает полено из рук и с грохотом падает на пол. От этого звука и просыпается Михаил. Открывает глаза, не может понять, где он, а потом с ужасом вспоминает, что вчера произошло в чайной.
  
   Во дворе дома и на улице Михаил с Юрием прогревают свои машины: заливают из ведра горячую воду в радиаторы; газуют, проверяют двигатели...
   На крыльцо выходит бабуля, пустившая их вчера на ночлег:
   - Идите, хоть чаю по кружке выпейте.
  
   За столом в тесной кухоньке Михаил осторожно начинает:
  -- Хозяйка, а ничего покрепче нет?
  -- Нет, милок. Давно самогонку не гоню. Как дед на кладбище определился - так и не занимаюсь этим делом.
  -- Ну, на нет и суда нет, - и начинает есть картошку в мундире.
  
   Выходят на крыльцо. Михаил нашел в пачке последнюю беломорину, закурил.
  -- Пойду, отолью перед дорожкой, - Юрий спускается с крыльца и уходит за угол дома.
   Тут бабуля вышла на крыльцо.
  -- А-а-а, - с укором качает она головой, видя, как Михаил курит. - Молодой, а уже разбаловался. Это пусть курят, кто с фронту пришел. Те через огни и воды прошли... Им положено.
  -- Не ругайся зря, Антоновна. Скажи лучше: лед на заливе еще толстый - успеем проскочить?
  -- Да как сказать... Вроде неделю назад проезжали шофера. А эти дни никого не видала. Сейчас ведь как день прибывает быстро! Может, и поубавился лед. Лучше уж вам по тракту дальше ехать - надежнее будет.
  -- Время мы потеряли... - вздыхает виновато Михаил и бросает окурок на землю, предварительно поплевав на него.
  -- Рисковать - судьбу испытывать...
  -- Так-то оно так...
   Тут Юрий вернулся:
  -- Ну что, поехали?
  -- Спасибо, хозяйка, за хлеб-соль! Извини, если что не так.
  -- С Богом! Тракт просох: оглянуться не успеете - на месте будете, - перекрестила их Антоновна.
  
   Михаил и Юрий стоят на берегу залива:
  -- Думаешь, проскочим, Юрка?
  -- А хрен его знает! Пойдем хоть на лед зайдем - проверим...
   Походили немного по льду, попрыгали, проверяя лед на прочность. Вроде держит.
  -- Хоть бы проехал кто - тогда бы точно знали, - ?размечтался? Юрий.
  -- Неделю назад вроде ездили...
  -- Неделю! Ты бы еще сказал - месяц!
  -- Лед еще толстый - должны проскочить. Перемахнем - пока порожние, а на обратном пути по тракту вернемся. Время сильно сэкономим, Юрка. Пять минут - и мы на Стрелке. А там и до района рукой подать.
  -- В полынью бы только не угодить...
  -- Ты только не тормози нигде. Проскочим! И дистанцию смотри держи!
  
   Михаил заводит машину. Юрий тоже. Михаил заехал на лед первый. Колеса идут хорошо. Постепенно разогнался. Посмотрел в заднее стекло: Юрий едет следом. Колеса уверенно скользят по льду. Вот и берег. Михаил с облегчением выводит на него машину. Останавливается, выскакивает из кабины, смотрит, как едет еще по ледяной переправе Юрий. Вроде все нормально. До берега осталось меньше ста метров, как под задним правым колесом затрещал лед.
  -- Не сбавляй ход! - закричал во весь голос Михаил.
   Но Юрий, почуяв неладное, высунулся из кабины, завертел головой, стал смотреть на заднее колесо... Отвлекся и... машину юзом занесло на правую сторону...
  -- Вперед! Вперед! - побежал навстречу Михаил.
   А машина шурина в это время быстро стала проваливаться в полынью... Юрий попытался было открыть дверцу, но ее придавило льдом. Стал вылезать из окна дверцы, но ватник уже намок и мешал выбраться... Хлебнул воды, стал отчаянно бороться...
  -- Держись, Юрка, держись! - Михаил изо всех сил бежал к нему.
   Но Юрий вместе с машиной стремительно ушел в ледяную воду ...
   С высоты птичьего полета видно: черное место в заливе, где скрылась под водой машина. К нему бежит Михаил. И одновременно нечеловеческий крик: ?Держи-и-и-ись!?
  
   На краю полыньи, куда провалилась машина Юрия Князева, готовятся к работе водолазы. Один в специальном снаряжении погружается в воду, другой страхует его. Рядом наблюдают участковый милиционер и Михаил.
  -- Здесь вроде неглубоко, - деловито замечает милиционер лет 50-55, худощавый мужчина в темно-синей форменной одежде, с глубокими морщинами на лице, по виду - бывший фронтовик.
  
   ...Машина Михаила ГАЗ-53, в кузове которой он и милиционер, присутствующий при водолазных работах, везут мертвого Юрия Князева, прикрытого брезентом, медленно приближается к дому шурина в Ключах, где у открытых настежь ворот уже собрались люди.
  -- Тот дом, что ли? - догадывается милиционер, вытянув голову вперед.
   Когда машина въезжает в ограду и останавливается, народ обступает ее. Михаил не торопится вылезать из кабины. Милиционер, приоткрыв дверцу, перед тем как выйти из кабины, внушительно говорит Михаилу:
  -- Давай, паря, только без лишних подробностей, - кивает в сторону людей, - особенно родным - у них и так нервы на пределе.
   Спрыгнув на землю, милиционер обращается к мужикам и подошедшему к нему близко завгару Григорию Максимовичу:
  -- Здорово, мужики. Жена и мать в доме?
   Не успел Григорий Максимович ответить, как за их спинами раздался душераздирающий крик:
   - Покажите мне его, живого покажи-и-те-е-е-е!..
   К машине неровным шагом, не в черном, а сером платке приближалась обезумевшая от горя мать Юрия - Мария Прокопьевна. Ее поддерживали под руки тоже заплаканные жена Юрия и Антонина.
   Милиционер и еще какой-то мужик попытались открыть кузов, но у милиционера плохо получалось, и он, заглянув в кабину, где все еще неподвижно сидел Михаил, крикнул недовольно:
  -- Что сидишь, помогай!..
   Но справился сам. А когда Михаил вылез из кабины - мрачный и бледный, то вдруг Антонина, показывая взглядом на мужа, не сдержалась:
  -- Это он нарочно!
   Бабы и мужики вокруг стали оправдывать такое поведение Антонины и, обращаясь к Михаилу, тихонько произносили:
  -- От горя и не такое скажешь...
  -- Знал бы, где упасть...
   Многие многозначительно вздыхали, а кое-кто и слезы вытирал рукавами ватных телогреек.
   Только Михаилу-то от их понимающих вздохов и взглядов не легче. Как неприкаянный, отошел он к бревенчатой стене дома, прислонился спиной к ней. Кто-то из мужиков предложил ему закурить, а он в ответ лишь молча отвел руку, мол, не до этого. И стал наблюдать, как Григорий Максимович с мужиками деловито снимают с кузова мертвое тело шурина. Когда его положили на приготовленные доски, лежащие на табуретках, милиционер приоткрыл лицо Юрия, хотел обратиться к завгару, но тот давал в этот момент какие-то указания мужикам и не нашел ничего лучшего как обратиться к матери и жене:
  -- Вы подтверждаете, что это Князев Юрий Николаевич?
   В ответ женщины только с новой силой запричитали.
  -- Кто распишется в протоколе опознания? - снова спросил милиционер.
  -- Давайте, - Антонина взяла заправленную тушью ручку из рук милиционера и расписалась, где он указал пальцем.
   Григорий Максимович скомандовал мужикам:
  -- Несите тело в баню, баба Нюра обмоет. А ты, Никодим, - обратился он к лысоватенькому мужику, - поднесите с Адамычем гроб поближе к бане.
   Завгар отвел в сторонку милиционера, они о чем-то поговорили, а затем подошли к Михаилу. Григорий Максимович начал хитровато:
  -- Участковый говорит, что ты не виноват, мол, дело случая, а ты как думаешь?
  -- Если так говорит, значит, знает, что к чему.
  -- Ладно, время покажет.
  -- Бог - ни Микишка, у него своя записная книжка, - вынырнула из-за спины Григория Максимовича местная сплетница Ефимовна.
   - Иди, Ефимовна, занимайся своими делами, - отправил подальше ее завгар. И снова отвел милиционера в сторону: -Может, переночуете? А завтра с кем-нибудь отправим... У нас почти каждый день машины в райцентр идут.
  -- Рад бы, да дел по горло. На тракт выйду - кто-нибудь попутно подберет.
   Попрощались рукопожатием. Милиционер напоследок многозначительно посмотрел на притихшего Михаила, поднял ладонь вверх: бывай. И зашагал по деревенской улице. Навстречу ему попадались мужчины и женщины, шедшие к дому Князевых.
  
   Похороны. По улице несут гроб с телом Юрия. За ним - родственники и огромная толпа односельчан. Гроб мужики несут на белых вафельных полотенцах: трое справа и столько же слева. Среди них - Михаил: лицо напряженное, виноватое. Процессия останавливается. К мужикам, несущим гроб, подходит смена. Михаил машинально снимает с шеи полотенце, передает Лене Каймонову и отходит в сторону. Когда все трогаются снова с места, он немного отстает, но какой-то идущий сзади дед подталкивает его за локоть: пошли, не отставай. И Михаил идет вместе с людьми дальше, опустив голову. Чувствует, еще как чувствует он свою вину!
  
   ...Раннее мартовское утро. Кругом проталины, но снега еще хватает. Михаил с хмурым лицом идет на работу: в мазутной телогрейке, в кирзовых сапогах. Идет по узкой наледеневшей тропинке, иногда сапоги соскальзывают с нее, и он оступается. Впереди видит высокий забор гаража - деревянные доски-горбыль с колючей проволокой наверху. Подойдя к забору, Михаил отодвигает одну доску и пролазит в дырку.
  
   Завгар Григорий Максимович подводит Михаила к одной из брошенных у забора машин:
  -- Вот. Извиняй, лучше не нашли.
   Михаил, глядя на полуразобранную машину, помалкивает.
  -- Что молчишь? Можешь вдоль забора сам пройтись, - завгар показывает на несколько стоящих в ряд у забора сломанных машин, - может, лучше найдешь.
   Михаил косится на предлагаемые грузовые автомобили:
  -- Да где уж тут лучше, если только хуже...
  -- Вот и я говорю - эта машина хоть и не новая, но вполне пригодная для ремонта.
  -- ?Пригодная?... - Михаил залез на переднее крыло, открыл капот и присвистнул: - Да тут же ?внутренностей? совсем нет. Специально что ли за ночь растащили?
  -- Миня, охолонись. С запчастями поможем. Опять же кузнец у нас Василий Васильевич и токарь этот, как его... Ионас - мастера на все руки, сварганят тебе какую надо деталь.
   Михаил что-то трогает во ?внутренностях?, проверяет на прочность:
  -- Ни двигателя, ни карданов от ходовой к мотору...
   А завгар не умолкает, ?зубы заговаривает?, хлопает машину по деревянной кабине:
  -- Первый советский дизельный грузовик серийного производства - ЯАЗ-200, - при этих словах дверь слетела с верхней петли и покосилась. - Рабочий объем двигателя около пяти тысяч кубических сантиметров...
  -- Где его только взять?..
  -- ...Мощность двигателя 110 лошадиных сил, грузоподъемность кузова семь тонн. Семь тонн! - для убедительности завгар похлопал ладонью деревянный кузов.
  -- Хорош зубы-то ?заговаривать?. Каракатицу мне подсунул...
  -- Я дело говорю - слушай. Небось, знания на шестимесячных курсах не зря я получал. Все помню... Я ведь, можно сказать, отлично учился и сдавал все предметы на ?хорошо? - все с первого раза.
  -- ?Я, я?... - беззлобно передразнивает его Михаил, спрыгивает на землю и отряхивает друг о друга ладони. - ?Я?, Григорий Максимович, чтоб ты знал, последняя буква в алфавите.
   Завгар смутился, но не обиделся.
  
   На фоне мотива песни из кинофильма ?Бродяга? Михаил вместе с кузнецом выковывают заклепки на главную ведущую шестерню. Потом идет к токарю, где наблюдает, как литовец Ионас тщательно растачивает внутренние тормозные барабаны. Михаил уважительно смотрит на мастера, а когда работа готова, рассматривает ее в руках и довольный, с размаху (?дай пять!?) пожимает руку токарю.
  
   И снова Михаил ?копается? в моторе, что-то прилаживает и примеряет. В следующем кадре он уже вдвоем с Леней Каймоновым - они ставят на место какой-то механизм. Слышно, как они переговариваются:
  -- Чуть правее возьми... - говорит Михаил Лене.
  -- Держи болт ровнее... Закручивай... - подсказывает Леня Михаилу.
   Получилось. И дружки радостно переглядываются. Леня искренне говорит другу:
  -- Эх, Миха, тебе бы грамотешку - стал бы механиком. ?Котелок? у тебя ?варит?.
  -- Стартер надо еще поменять, - будто не слышит похвалы Михаил.
  
   ...Завгар принимает работу у Михаила, садится в кабину, заводит двигатель с полуоборота. Глушит мотор, довольный вылезает из кабины, не спрыгивает, а сходит с подножки и слегка хлопает Михаила по плечу, заглядывая ему в лицо:
  -- Эх, Михаил, грамотешки тебе набраться - цены б тебе не было. Механиком бы точно стал!
   И пошел завгар по своим делам дальше. А Михаил, вытирая промасленной ветошью руки, изучающим взглядом окинул остальные брошенные под забором машины:
   - Развели бесхозяйственность!..
  
   ...Июнь. Михаил топит баню. Подкладывает дрова в топку. Во дворе залаяла собака. Михаил выходит из бани. Приоткрываются малые ворота, показывается фигура Бориса Федоровича:
   - Михаил! Собаку убери!..
   Михаил закрывает собаку в будке. Подходит к директору совхоза. Обходятся без рукопожатия.
  -- Здорово, Михаил! Извини, что беспокою. Мне Антонина нужна, - бодро начинает Борис Федорович.
  -- Она в доме убирается. Баня протопится - стираться пойдет, - недружелюбно отвечает Михаил.
  -- Придется уборку отложить. Надо срочно мясо со склада выдать.
  -- А кроме нее никто больше не может? Есть же второй продавец...
   В это время из дома выходит Антонина. Увидев директора, вся подтянулась.
  -- Здравствуй, Антонина Николаевна. Извини, что в выходной беспокою, поработать немного надо...
  
  
   Михаил у ворот с подозрением провожает ?бобик? директора совхоза, увозящего якобы на работу его жену. Заподозрил неладное. Дал коровам сена. Зашел в дом, посмотрел, как дочка играет с кошкой: на ниточке подтягивает клубок из тряпок и кошка бежит за ним.
   Вдруг осенило его. Вспомнил, как директор вежливо подал руку Антонине, когда та садилась в машину. Быстро собрал дочку. Через дорогу отвел ее к соседям:
  -- Баба Даша, посиди с часок!
   Та в недоумении и расспросить ничего толком не успела, только крикнула:
  -- А ты куда заторопился?
   Сняла с Риты пальтишко и увидела в окошко, как Михаил выехал из ограды на своем ЯАЗ-200.
  
   Подъехал к конторе. Сторож Егор Адамович вышел на крыльцо.
  -- Дед, тут твой начальник не проезжал? - крикнул ему Михаил, высунувшись из кабины.
  -- Так он, поди, с час уж как на Подберезовой заимке. Там у него дела - нам незнамые!
  -- Точно на Подберезовую укатил?
  -- А кто его знает? Может, и на Сплоть подался...
  
   Михаил остановил машину на лесной дороге. Тихонько вылез их кабины. Дверь не захлопнул, а только прикрыл и, взяв монтировку, бесшумно пошел по лесной дороге.
  
   За сваленными старыми соснами услышал голоса. Сначала тихо, потом - громче. Приблизился и услышал такой разговор.
  -- Борис Федорович, ты больше не приезжай за мной домой. Муж ведь не дурак - догадается...
  -- Вкусная ты какая...
   Женский смех...
  -- Какая же я вкусная - не пирожок ведь...
  -- Летом путевку на юг возьму: поедешь со мной?
  -- Сбрендил? Куда мне ехать - хозяйство, коровы...
  -- А ты скажешь, что полечиться на юге надо.
  -- От чего?
  -- Ну, что-нибудь там по-женски...
  -- Да здоровая я!
  -- Вот и хорошо, что здоровая - такая ты мне и нужна...
  -- Ой, муравей заполз... - Антонина нашла повод отвязаться от навязчивого ухажера.
   И тут Михаил не выдержал, ловко прыгнул сначала на поваленные деревья, а потом оказался рядом с парочкой:
  -- Сейчас вы на пару муравьев жрать будете!
   Борис Федорович вскочил, на ходу натягивая брюки:
  -- Михаил, подожди, давай разберемся...
   Антонина испуганно прячет в бюстгалтер трусы, застегивает на груди кофту:
  -- Минька, это первый раз, первый раз так вышло...
   Михаил замахивается на нее рукояткой:
  -- Убью! Подстилка!..
   Борис Федорович перехватывает руку с рукояткой:
  -- Сядешь, дурак!
  -- Да лучше отсидеть, чем на вас голубков смотреть, - и отшвыривает Бориса Федоровича в сторону. Завязалась серьезная драка.
  -- Падаль! Я те покажу, как чужих баб уводить!
  -- Сволочь! Уволю тебя завтра же!
  -- Уволишь, если будет чем увольнять.
   Антонина испуганно кричит:
   - Минька, посадят тебя! - и бросает подальше выбитую из рук мужа рукоятку.
   - Не посадят... Я еще вас сволочей переживу... - и поддает да поддает Борису Федоровичу кулачищами, тот уже слабо сопротивляется, все-таки лет на десять-двенадцать старше, силенок поменьше. Наконец оба устали. Борис Федорович сел на перевернутую лодку у реки Сплоть, рубаха на груди разорвана, лицо в крови, дышит тяжело:
  -- Твоя взяла... Перемирие...
  -- Сивый мерин...
   Михаил сидит на поваленных деревьях. Приказывает плачущей Антонине:
  -- Иди к машине, на дороге стоит!
   Антонина боязливо уходит, оглядываясь на Бориса Федоровича и мужа.
   Борис Федорович пытается загладить вину:
  -- Черт попутал... Такая баба! Виноват, не сдержался.
  -- И сколько раз не сдерживался?
  -- Первый раз, хоть у Антонины спроси.
  -- Хоть и не первый - разве признаетесь...У этой дуры куда ветерок, туда и умок, а с тобой я еще разберусь... Будешь приставать к моей бабе - захаркаешь кровью...- Встал и напоследок отчетливо сказал: - Хоть ты и директор, а говно! Надо бы тебя по партийной линии еще пропесочить...
  -- Не дури, Михаил. Черт попутал...
  
   Антонина с Михаилом едут молча. Антонина, наконец, решается заговорить:
  -- Будешь попрекать - уйду насовсем.
   Михаил резко тормозит. Глушит мотор. Тяжело смотрит на жену. Та испуганно:
  -- Ты что удумал? Дочку осиротить хочешь?
   Михаил продолжает смотреть молча. Антонине не по себе. Она хочет открыть дверцу. Он не дает. Она вырывается, плачет:
  -- Пусти!
   Наконец он выдавливает из себя:
  -- Хоть и под дых ты меня ударила, убивать не стану. Не бойся...
   Заводит машину, и они едут дальше. Кругом лес, тайга, а впереди - длинная дорога... Такая длинная, что кажется уходит в никуда...
  
   ...В диспетчерской шумно: спорят завгар Григорий Максимович и Михаил. Свидетели - диспетчерша Зина и молодой паренек.
  -- Я тебе еще раз повторяю: передашь свою машину Витальке Узоркину - показывает рукой на паренька Григорий Максимович. - Парень только ?фазанку? окончил - ему надо опыта набираться. Где мне ему машину исправную взять? Новые придут только в конце года. А ты себе еще какую под забором найдешь и отремонтируешь...
  -- Ты мне когда подножку ставишь: сейчас самое время деньжонок заработать - летом силос - вози не перевози, на носу уборочная - работы невпроворот, а ты меня снова на ремонт бросаешь...
  -- Все! Разговор окончен! - хотел подытожить завгар, да не получилось.
  -- Максимыч, ты под чью дудку пляшешь?! - тихо негодовал Михаил. - Смотри, как бы каблуки не стоптал.
  
   Михаил тоскливым взглядом смотрит на вереницу брошенных под забором автомобилей. Подошел к одной - осмотрел ?внутренности?, залез в кабину без дверей, заглянул в кузов. Пошел к другой - та еще хуже смотрится: без колес, вместо колес подложены чурки - не машина, а почти остов. Развернулся и снова направился в диспетчерскую, где завгар беседовал с новобранцем Узоркиным - притихшим и обескураженным таким скандальным началом своей трудовой деятельности.
  -- Ты, главное, Виталя, начальство слушайся... - не договорил Григорий Максимович, и при виде вошедшего в диспетчерскую Михаила, показал кивком головы в его сторону, - ...не перечь, как этот...
  -- Григорий Максимович! - напористо начал Михаил.
  -- Ну! - нехотя отвлекся от ?беседы? завгар.
  -- Мне отпуск полагается?
  -- Допустим.
  -- Не ?допустим?, а точно ответь.
  -- Ну, полагается, - еще не сообразил Григорий Максимович, к чему клонит Михаил.
  -- Так вот, считай, что с завтрашнего дня я в отпуске. Заявление сейчас напишу. Зина, дай какой-нибудь листок, - ласково обратился к Зине Михаил.
   Зина с готовностью вырывает листок из школьной тетради и подает Михаилу:
   - На, Миня...
  -- Ну, пиши-пиши...
  -- А с тобой, Максимыч, и с кем еще - сам знаешь, - не отрываясь от листка бумаги, говорил Михаил, - встретимся когда-нибудь на узкой тропинке...
  -- А ты мне не грози, я ить не пальцем деланный, - нашелся, что ответить завгар, - разберусь, что к чему...
  
   ...На деревянном крыльце совхозной столовой и чуть поодаль, вдоль ее забора, собрались односельчане, желающие съездить каждый по своим делам в райцентр. Неспешно переговариваясь, они ждут рейсовый автобус. Подходят к остановке и Михаил с Антониной и дочкой.
   Увидев, что автобус приближается, народ засуетился. Водитель едва успел открыть дверь перед толпой, зло крикнув молодому парню:
  -- Куда прешь?! Дверь сломаешь!
   Михаил с дочкой на руках в первых рядах, между дедом с бабкой протискивается в автобус, усаживается и занимает место на Антонину, которая также с трудом пробирается в автобусный салон.
   Атмосфера посадки в автобус: шум, суета. Последним в автобус с трудом поднимается инвалид на ?деревяшке?. Водитель ему:
  -- Иваныч, ты где раньше был? Я б тебе место забронировал...
   Инвалид добродушно:
  -- Какое ?место?? Вот мое лучшее место... - и положил плашмя свой фанерный чемодан возле кабины водителя; устроившись на нем поудобней, вытер рукавом пиджака пот со лба.
   Михаил, наблюдая за инвалидом, тронул деда за плечо и просто предложил:
  -- Давай-ка, деда, поменяемся ролями.
   А тот заупрямился, похлопывая свой чемодан по бокам:
  -- Что ты! Он мне с хронту служит! Вся надежа на него!.. Не подведет!
  
   Едет старенький автобус по грунтовому тракту в тайге. Дочка дремлет на руках Антонины, которая, чуть улыбаясь, смотрит в окно. Ей нравится процесс поездки. Впереди еще столько интересного!
   А Михаил сосредоточен, искоса поглядывает то на довольную жену, то на расположившегося на своей ?фанере? Иваныча. Инвалид, закрыв глаза, вытянул в проходе свою деревянную ?ногу?.
  
   ...На перроне группа пассажиров, ожидающих поезд. Ждут поезд и Антонина с дочкой; девочка сидит на чемодане, а Антонина напряженно смотрит на входную дверь железнодорожного вокзала.
  -- Мам, а папка скоро билеты купит?
   Антонина машинально:
  -- Скоро-скоро...
   Голос дежурной по вокзалу из репродуктора:
  -- На первый путь прибывает поезд ?Москва-Лена?. Повторяю: на первый путь прибывает поезд ?Москва-Лена?. Стоянка поезда пять минут.
   Наконец из дверей железнодорожного вокзала выбегает Михаил с билетами в руках. Подбегает к жене:
  -- Последние в купейный взял, плацкартных не было.
   Антонина, беря дочку за руку, почти скороговоркой на ходу:
  -- А я уж подумала: все, ночевать на станции придется до следующего поезда.
   Михаил, хватая в одну руку чемодан, а в другую - авоську:
  -- Еще чего! - И уже на ходу: - У нас пятый вагон...
   Семья спешит к нужному вагону, ориентируясь по направлению состава.
  
   Едут в купе втроем. Антонина достает из сумки на столик еду: курицу, вареные яйца, соленые огурчики, ватрушки, молоко в бутылке из-под водки. Только рассаживаются и начинают есть, как в дверь постучали.
  -- Все дома! - громко отвечает Михаил, глядя на закрытую дверь.
   Дверь открывает пожилой, худощавый мужчина в шляпе:
  -- А вот и не все.
   И уже зайдя в купе, приветливо улыбаясь:
  -- Разрешите потеснить.
   Мужчина снимет шляпу и, показывая ею, вежливо спрашивает:
  -- Если можно, то я бы не отказался от нижней полки.
   Антонина и Михаил с любопытством наблюдая за незнакомцем, почти одновременно и торопливо отвечают:
  -- Конечно- конечно...
  -- Присоединяйтесь, - жестом приглашает Антонина попутчика к столу и пересаживается на другую сторону, к мужу.
  
   За окном вагона красивые пейзажи сибирской тайги и речушек. Мелькают разъезды. Михаил напротив незнакомца у окна за столиком, жена рядом, дочка на верхней полке. Антонина время от времени подает ей еду.
  -- Давайте знакомиться, молодежь, - предлагает пожилой мужчина, и первый протягивает руку Михаилу: - Антон Маркович.
  -- Михаил Иннокентьевич, - тоже протянул руку Михаил. - Можно просто Михаил.
  -- Нет уж, лучше по батюшке. Хорошо звучит: Иннокентьевич! А это супруга Ваша и дочурка?
  -- Жена Тоня, - Михаил приобнял Антонину, - и дочка Рита, - показал взглядом на верхнюю полку.
  -- Ну, вот и познакомились. Люблю знакомиться с попутчиками. Любопытно узнавать, как другие люди живут.
  -- Да вы лучше ешьте, еще успеем наговориться, - простодушно говорит Антонина.
  -- Ох ты, да как же это я... - спохватился Антон Маркович и полез в свою сумку, вынув полбатона вареной колбасы. - А вот мы ее сейчас порежем, да и слопаем, - весело подмигнул он своим новым знакомым.
  
   За окном купе: переезд, возле которого стоит молоденькая дежурная с жезлом, а потом пошел все лес и лес...
   Трапеза в разгаре.
  -- Эх, жалко - выпить ничего нет, я бы вам такого про свой совхоз рассказал, - осмелел Михаил.
   Антонина ему осуждающе:
  -- Ведь договорились же...
  -- Ладно, не буду, - покорно соглашается Михаил. - Ну, тогда Вы рассказывайте, - обращается к Антону Марковичу. - По делам или в гости?
  -- Да как сказать! - неопределенно ответил Антон Маркович. - Еду навестить могилу друга. В сорок девятом он мне жизнь спас: оформил как доходягу в лагерную больничку. Не удивляйтесь, скоро поймете. А сам через год сгинул... Через семь часов станция будет - Незримая. Вот в тех местах он и захоронен. Хорошо, что я тогда место запомнил, а то бы и могилку не найти было. А, может, и не найду теперь, кто знает. Знаешь, Иннокентьевич, сколько здесь безымянных захоронений?.. - кивнул в сторону окна попутчик.
   В это время за окном показалась старая брошенная лагерная вышка, остатки ограждения из колючей ржавой проволоки. Жуткая картина!..
  -- Эх, Тонча, - вздохнул Михаил, - зря ты бутылку не взяла!.. Душевно бы поговорили...
  -- Не жалей, Иннокентьевич, мне лично нельзя, здоровье совсем хилое стало, да и на эту тему лучше на трезвую голову говорить, а то ведь у нас как: с вечера под рюмочку поговоришь, а утром уже не вспомнишь - о чем, - серьезно сказал Антон Маркович и стал деловито подрезать колбасу. - Придет время - все узнаете и поймете, - и протянул кусок колбасы дочке Рите: - Держи еще!
   Рита с верхней полки:
  -- Мам, вкусная! Дай мне еще огурчик.
   А та ей в ответ строго:
  -- Хватит просить, - и протянула огурчик.
   Антон Маркович задумчиво продолжал:
  -- Вы еще молодые, почти послевоенные, много чего не знаете. Про культ Сталина, например, слышали?
   Антонина насторожилась, слегка толкнула локтем мужа, который тоже не знал, как себя вести, да и похоже слово ?культ? слышал впервые. Антон Маркович заметил тревожный жест Антонины:
  -- Да вы не бойтесь, я не враг народа. И вот эту железную дорогу, по которой идет поезд, своими руками строил. К счастью, остался жив. Судьба так распорядилась... - И совсем задумчиво, глядя в окно, добавил: - Зачем-то я еще нужен на этой земле...
   В это время дочь Рита, очистив колбасу, сбросила оберточный целлофан в виде кольца прямо на голову Антона Марковича. Кольцо повисло на его ухе. Тот нисколько не рассердился, хотя Антонина пригрозила дочке пальцем, спокойно снял упаковочное кольцо с уха, положил на стол:
  -- Нет-нет, да и колбаса стала появляться в магазинах. Жить стали лучше. У вас телевизор дома есть?
  -- Нет пока, - смущенно отвечал Михаил, слово ?телевизор? ему тоже было мало знакомо.
  -- Мы со своей старушкой скопили денег на ?Изумруд?. Старушка моя, как декабристка, на поселение ко мне приехала... С тех пор неразлучны... А вот первая жена отказалась от меня... Да-а...
   И снова о чем-то своем задумался Антон Маркович. Глядя на него, загрустили и Михаил с Антониной, которая ласково положила голову на плечо мужу. Дочка тем временем уже уснула на верхней полке, свернувшись калачиком.
   Стали проезжать железный мост над быстрой сибирской рекой. Быстро мелькающие опоры, своеобразные тени от этих опор на лицах Антонины, Михаила, Антона Марковича. Состояние тревоги и быстрой смены эпох. Еще вчера был страх, а уже сегодня - мост закончился - свет, надежда...
  
   За окном купе накрапывает мелкий дождик. Антон Маркович, сняв шляпу, машет ею Михаилу и Антонине, а те ему в ответ. Поезд трогается... И Антона Марковича уже не видно.
  -- Чудной какой-то, - говорит Антонина, делая ударение на второй гласной в слове ?чудной?.
  -- А что тут непонятного: при Сталине сидел.
  -- Тише ты! - Антонина вскакивает и испуганно выглядывает из купе в пустой коридор.
  -- Точно говорят: у страха глаза велики.
  -- И почему он нам доверился? Мы же совсем посторонние люди.
  -- Потому и доверился, что он нас, а мы его видим в первый и последний раз, - уже раздраженно говорит Михаил.
  -- Только умного из себя шибко не строй.
  -- Нет, зря все-таки я с собой бутылку не прихватил...
  -- Приедем уже скоро, - зевая, как ни в чем не бывало, сказала Антонина.
  
   Ночь. К перрону медленно подходит поезд и останавливается. На станции видно ее название - Затопляемая. Дождь усиливается.
   Из вагона выходит сначала Михаил, принимает на руки дочку, чемодан, сумку. Последней сходит Антонина. Проводница у вагона желает им напоследок: ?Счастливого пути!?.
  
   Промокшая семья входит в зал ожидания железнодорожного вокзала станции. Михаил с Антониной оглядываются, с трудом отыскивая в дальнем углу свободную скамеечку.
  -- Идите пока туда, а я про машину узнаю, - отправляет Михаил жену с дочкой на свободные места.
   Михаил вышел на привокзальную площадь, огляделся - ни одной машины вокруг. Стало немного тоскливо от мысли, что ночь придется провести на вокзале. Мимо проходил рабочий вокзала, Михаил его спросил:
  -- Не знаешь, земляк, до Заозерного как добраться?
  -- Утром туда пойдет машина с почтой. Попроситесь - может, подбросит...
  
   В кузове машины, где брезентом укрыта куча почтовой корреспонденции, едут Михаил и сопровождающий почту с кобурой на боку. Он поглядывает в окно кабины, где едут Антонина с дочкой. Оглянулся и Михаил.
   в кабине разговор. Водитель в годах доброжелательно интересуется:
  -- В гости?
  -- Ага. Вырвались наконец-то.
  -- Надолго? - уже веселее спрашивает водитель.
  -- Пока не выгонят, - так же весело отвечает Антонина.
  -- В Заозерном леспромхоз неплохой, работа есть, а вот школа только в соседнем поселке.
  -- Мы же не насовсем едем. Так, от деревенской жизни отвлечься, посмотреть, как люди живут.
  
   На пороге добротного бревенчатого дома дядя Антонины - Аркадий Прокопьевич. Он радушно встречает гостей. Обнимаются, целуются.
   - Как доехали? - с участием спрашивает дядя племянницу.
  -- Нормально, дядя Аркаша.
  -- А дочка-то как подросла, - Аркадий Прокопьевич взял на руки Риту и приподнял вверх. - Сколько тебе годиков?
  -- Пять! - неожиданно громко сказала Рита, да еще и показала растопыренную пятерню.
   - Все засмеялись. Аркадий Прокопьевич спохватился:
  -- Да что же это я вас на пороге держу. Проходите в дом... Проходите...
   И уже в сенях крикнул, чтобы в доме услышали, чуть растягивая слова:
  -- Хозяйка! Принимай гостей!
  
   Накрывается праздничный круглый стол в большой комнате - зале - в доме Аркадия Прокопьевича. Очередное блюдо ставит на стол хозяйка - Клавдия Петровна. На ее лице не видно особого радушия, как у мужа. Она просто вынуждена принимать гостей.
   Мужчины стоят возле персидского ковра, на котором висят бинокль и фотоаппарат в футляре. Аркадий Прокопьевич снимает бинокль:
  -- Это фрицевский. Мне его знакомый разведчик из дивизии подарил. Я ему - аккордеон, у меня их два было (смеется), а он мне эту немецкую штуковину. Посмотри, Михаил, тут и по-немецки что-то написано. Все хочу знакомую учительницу немецкого попросить перевести - и все забываю.
   Михаил смотрит в бинокль, обозревает все вокруг. Тут дочка стала приставать:
  -- Пап, дай посмотреть.
   И Михаил, не выпуская из рук трофей, дает ей посмотреть в бинокль:
  -- Видишь, как все близко. - Потом перевернул другой стороной: - А вот так все далеко.
  -- В-и-ижу, - довольно растягивает слово дочка.
   Аркадий Прокопьевич со спокойной улыбкой хозяина наблюдает за всеми действиями гостей. Когда интерес к биноклю временно угас, переходит к фотоаппарату, повесив бинокль на место.
  -- А это мой верный друг ?Зенит?, - и достал фотоаппарат из футляра. - Летом фотографирую много, а зимой проявляю и печатаю.
  -- А вы нас пофораграфируете? - встряла в разговор вездесущая Рита, коверкая слово ?фотографируете?.
  -- Да я бы с удовольствием, - обращаясь то к ней, то к Михаилу, отвечает Аркадий Прокопьевич. - Пленки сейчас нет, давно не завозили в магазин, все купить никак не могу.
  
   А в это время на кухне Антонина помогает Клавдии Петровне: нарезает хлеб. Сама же хозяйка достает из трехлитровой банки помидоры. Достает аккуратно - столовой ложкой.
  -- Как у вас все аккуратно, тетя Клава, а я бы уже рукой в банку залезла, - искренне восхищается умению хозяйки Антонина.
  -- Пожила бы семь лет в Германии - не то бы еще научилась, - снисходительно замечает Клавдия Петровна и тут же с улыбкой, осторожно спросила: - Надолго к нам?
  -- Да хотели на недельку, но видно дня на два, не больше - дома хозяйство осталось: две коровы, теленок... Пока мама моя управляется, да сестры Михаила.
   Когда Антонина произнесла ?на недельку?, то Клавдии Петровне слегка не по себе стало, но потом прежняя улыбка вернулась на ее напряженное лицо.
  -- Антонина, окорок, что вы привезли, будем нарезать сейчас? - вытащила из шкафа большой кусок окорока Клавдия Петровна.
  -- Вы делайте, как вам лучше, тетя Клава, мы же все гостинцы вам привезли.
  -- Ну, давай порежем немного: на одну сторону тарелки окорок, а на другую ваше копченое сало.
  -- Культурно как! А мы бы набуровили как попало, по-деревенски, - продолжала восхищаться Антонина.
   Клавдия Петровна, понюхав сало, от удовольствия закатила глаза:
  -- Ох и запах! Коптильню давно соорудили?
  -- Два года назад. Кум надоумил: чтобы оставшееся с зимы сало не пропадало, а то пожелтеет, кое-как потом на жареху идет... И рыбу коптим, конечно.
  
   Застолье в разгаре. Чуть захмелевшая Клавдия Петровна с накрашенными тонкими губами, красиво облокотившись о стол, вдруг спрашивает Михаила и Антонину:
  -- А вот скажите, молодежь, вы женились по любви?
   Аркадий Прокопьевич осторожно пытается остановить Клавдию Петровну:
  -- Клавдия, не приставай: они прожили вместе мало - могли и не понять пока.
  -- Тетя Клава, а правда, что дядя Аркаша Вас крадучись с собой увез в Германию? - просит рассказать Антонина, хотя по глазам видно, что эту историю она давно знает наизусть.
  -- Правда, Тонюшка. Твоя старшая сестра Вера тайно носила от него (показала глазами на Аркадия Прокопьевича) записки и передавала мне.
  -- Что поделаешь, любовь! - обреченно воскликнул Аркадий Прокопьевич.
  -- Не перебивай, Аркаша. Дай дорассказать.
  -- Только покороче, Клава. История сильно длинная, - умоляюще просит Аркадий Прокопьевич.
  -- Не переживай, короче не бывает. - И, обращаясь к гостям, продолжила так, будто рассказывала сказку: - Аркадий Прокопьевич, ваш дядюшка, приехал в нашу деревню в 46-ом глубокой осенью. Был уж тогда в звании капитана, служил в финчасти. А меня любил с юности. Даже сватался. Но был бедным пастухом, и я его серьезно не воспринимала. Аркашу перед войной призвали в армию, а я вышла замуж за самого богатого жениха в деревне - Ваську Непомнящих. От него родила двух погодков. Началась война. Муж на фронте, в 43-ом, пропал без вести. А Аркаша цел остался - служил в интендантских войсках.
  -- - Ладно, Клава, все про войну да про войну, ты к любви переходи, - с юмором стал уговаривать жену Аркадий Прокопьевич.
  -- Прекрасно знаешь, что я не люблю, когда меня перебивают!..
  -- Молчу как рыба...
  -- В общем, после войны заявился этот орел -красавец! Я его не сразу и узнала, когда встретила на улице, а он мне: ?Что ж ты, Клава, пастуха не узнаешь?? Вот те раз! Какой же он теперь пастух, думаю я про себя. Ну, не буду дальше рассказывать, как мы сговорились, словом, увез меня крадучись; а детей я пока у своей матери оставила. И ни куда-нибудь увез - в саму Германию.
  -- А у нее косы были - ниже колен. На пароходе, когда плыли из Литвы в Германию, только и слышно было: ?Сы... сы... косы?, - с любовью глядя на свою красавицу-жену, дополнил рассказ Аркадий Прокопьевич.
  -- А правду говорят, что вы кое-как без документов на корабль прошли? - снова спрашивает Антонина Клавдию Петровну.
  -- Ой! Это целая история! - засмеялась Клавдия Петровна. - Иду я по трапу за Аркадием, трясусь вся от страха. А мы заранее с ним договорились, что будто я роняю из рук билет в воду... Нашла какой-то старенький у кассы... А у меня его и в помине нет: документов-то при мне никаких не было, когда убегали с ним (снова показала на Аркадия Прокопьевича) из деревни, поэтому билет невозможно было купить. И вот будто я роняю ?билет? в воду...Кричу, плачу, что, мол, билет уронила... Все обращают на меня внимание, подходим к военным, что стоят наверху трапа и пропускают пассажиров на пароход. Я еще больше плачу, умоляю пропустить меня с мужем...
  -- Артистка еще та, - коротко по ходу замечает Аркадий Прокопьевич.
  -- Пропустили? - на всякий случай спрашивает Михаил, хотя и он давно знает эту историю.
  -- Пропустили. Военные спрашивают: кто видел, что эта гражданка уронила билет? Все вокруг подтвердили. Так мы оказались в Германии. Там у нас родился общий сын Леша, который служит сейчас в армии. Недавно письмо прислал...
   Не дослушав, Антонина представила такую картину: что это ее не пропускают на корабль. Она делает вид, что слушает разговор за столом, по инерции улыбается. Но уже заметно, что отрешенно смотрит на всех. Да, это она, в красивом пальто, с длинными русыми косами ?случайно? роняет билет в воду, картинно закрывает миловидное лицо руками в дорогих перчатках... Приходит в себя, когда Михаил почти на ухо громко спросил:
  -- Тоня, дядя Аркаша спрашивает, будем ли мы свинину осенью продавать? Они бы у нас целую тушу купили...
  -- Тушу? - еще плохо соображая, повторяет Антонина.
  -- На двоих... с соседом, это мой сослуживец, приехали бы в ноябре, когда вы забивать поросят на зиму будете, да и купили бы целую свинью, - как глухой, с использованием жестов, объясняет Аркадий Прокопьевич суть дела Антонине.
  
   Вечер. Над спящим поселком Заозерный звучит музыкальная тема песни ?Белые туфельки?, а когда она заканчивается, то, как выдох, полушепотом: ?Абарая!?
  
   Наутро Клавдия Петровна входит в летнюю кухню - еще не причесанная как следует, в домашнем халате, по лицу видно, что не выспалась. Оглядывается по сторонам, будто что-то ищет. На полке сбоку находит кисть для побелки. Разминает ее в руках - годится еще!
   Возвращается в дом, где Антонина аккуратно застилает постель пикейным покрывалом. Клавдия Петровна, держа кисть в руке:
  -- Знаешь, Антонина, пока мужики наши на рыбалке... В общем, ты ничего плохого не подумай. Не поможешь мне побелить в доме? Я через неделю сама собиралась...
  -- Какой разговор! - казалось, что Антонина даже не удивилась. - Тут делов-то - начать да кончить.
  
   Быстрое течение реки. Вода такая прозрачная, что кажется изумрудной. На берегу, умело расставив удочки и присев на бревно, ведут неспешный разговор Михаил и Аркадий Прокопьевич. Поблизости дочка Рита играет: строит из палок что-то вроде домика.
  -- Красивое место выбрали: река - рукой подать, - глядя на воду, задумчиво произносит Михаил.
  -- Уж точно не прогадали! После Германии рванули с Клавдией и сынишкой на Камчатку, а потом списались со своим бывшим сослуживцем и приехали сюда - поближе к своим родным местам, да и работа тут подвернулась хорошая: сразу устроился заместителем директора леспромхоза по кадрам. Должность приличная, оклад соответствующий.
   Почти одновременно задергались поплавки удочек.
  -- Давай-ка, Михаил, дергай свою, а я свою... Быстро сегодня клюет, видно ты не вредный...
   Одну за другой вытаскивают рыбаки то хариуса, то сорогу... Получилось почти полведра серебристой, трепыхающейся еще рыбы.
   Вот уж и уха в котелке дымится на костре.
  -- Настоящая уха только на костре получается... С дымком! - разливая по мискам всем троим уху, приговаривает Аркадий Прокопьевич.
  -- Запахучая - мать моя говорит, - Михаил ?вкусно? делает акцент на первом слове.
   Выпили мужики по чарке, похлебали ушицы, разморило их. И пошли откровенные речи.
  -- А как же вас на Камчатку занесло? - с интересом спросил Михаил.
  -- О-о-о, - Аркадий Прокопьевич чуть задумался. - Это длинная история... Если в двух словах, то, когда наша дивизия стояла в Фюстенберге, а служил я в финчасти...
  -- Знаю, что на передовую не попали...
  -- Я же до войны курсы бухгалтеров окончил... - стал как бы оправдываться Аркадий Прокопьевич. - Дважды два - пять, знаешь такой анекдот? Да и болезнь у меня признали - сразу не выговоришь, надо у Клавдии моей спросить, она в курсе...
  -- От темы не будем уходить...
  -- Ну вот... В пятьдесят пятом у нас в части ревизия была, и крупная недостача обнаружилась. Начальник мой прямо на складе, за мешками муки застрелился, а я от греха подальше подал рапорт. Демобилизовался в звании капитана. Все подробности тебе не надо знать - там всякие подводные камни были...
  -- Замнем для ясности...
  -- Короче, рванули мы сразу на Камчатку.
  -- Не прижились?
  -- Да не то чтобы не прижились... Красной рыбы и крабов поели вдоволь...
  -- От пуза... - не злобно вырвалось у Михаила.
  -- Можно и так сказать... Климат оказался неподходящим - влажность. Меня чирии замучили, сын Лешка болел часто... Легкие у него слабые... - голос Аркадия Прокопьевича дрогнул. - А он у нас один с Клавой общий. А когда один ребенок в семье - трясешься над ним. Надо хоть двоих иметь. У тебя тоже вот одна дочка... Пока молодые - рожайте.
   Михаил недружелюбно глянул на Аркадия Прокопьевича. А тот ему:
  -- Ты что так на меня смотришь - как Ленин на буржуазию?
  -- А ловко с чужой женой-то жить?
  -- О чем ты, Михаил? Клава мне не чужая. Она жена моя. Мы зарегистрировались. Ну, был у нее до меня муж... Светлая ему память. - И неожиданно лукаво заметил: - И вообще: нет чужих жен - есть красивые женщины, и наша задача взять их!.. - закончил характерным жестом руки, будто брал крепость.
  -- Вот-вот, - гнул свою линию Михаил, - пока вы там стрелялись где-то на складах, мы здесь - все для фронта, все для победы.
  -- Не надо путать! - тоном начальника начал было Аркадий Прокопьевич, но понял, что разговор заходит в тупик: - Ладно! Давай лучше допьем эту злодейку, - взял в руки бутылку водки ?Московская? и стал разливать по граненым стаканам.- В рюкзаке, правда, еще одна на всякий случай лежит, но лучше не злоупотреблять...
  
  
  
   А в это время Клавдия Петровна с Антониной наводят марафет в доме: белят, переставляют диван, комод... Работа спорится.
  -- Мужики наши придут, а мы марафет наводим! - смеется Антонина. - Глазам страшно, а руки делают.
  -- Вот Аркаша-то мой удивится, что не согласовала с ним...
  
   Вечереет. По улице бредут изрядно навеселе, уже куражистые Аркадий Прокопьевич и Михаил. За ними идет усталая дочка Рита и дергает отца за пиджак, который Михаил небрежно набросил на плечи, и просит:
  -- Пап, пойдем домой.
   Тот ей в ответ, лишь бы отвязаться:
  -- Скоро пойдем.
  -- Михаил, зайдем к моему сослуживцу, он тут, на соседней улице живет. Отличный мужик! - Аркадий Прокопьевич стойко держится на ногах, и приказывает пошатывающемуся Михаилу: - Иди по струнке, Миня!
   Через некоторое время останавливаются возле одного из добротных домов. Аркадий Прокопьевич смотрит на табличку, прибитую на калитке.
  -- Постой, неужели прошли? Так и есть.
  -- Даем задний ход?
  -- Как это мы с тобой умудрились пройти... У них тоже дом прекрасный. Разворачиваемся на сто восемьдесят градусов.
   Идут назад. Дочка снова за свое:
  -- Пап, пойдем домой.
  -- Сейчас пойдем... - привычно отвечает Михаил.
  
   Михаил, Аркадий Прокопьевич и его сослуживец Валерий Иванович сидят в бане. Рядом функционирует самодельный самогонный аппарат. Через узкий змеевик капает в литровую банку заветная жидкость: кап-кап.
  -- Рассказывай, Валерий Иванович, как ты докатился до такой жизни, - непонятно - в шутку или всерьез - начинает говорить Аркадий Прокопьевич. - Втайне от друга, то есть меня, запустил спиртзавод. Куркуль!
  -- От куркуля слышу, - не растерялся Валерий Иванович, которому стало весело и по душе от прихода гостей.
  
   В летней кухне жена Валерия Ивановича угощает дочку Риту:
  -- Кушай, кушай, молочка еще подлить? Давай-ка, налью, парное, только подоила коровку.
  -- А у нас тоже есть коровы, одну Зорькой зовут, а другую Зойкой. Мама каждый день по целому ведру молока надаивает, - разговорилась Рита. - Мы и сметану свою делаем и масло.
  
   В бане оживленная беседа.
  -- Прошу тебя, не матерись, - уговаривает Аркадий Прокопьевич Валерия Ивановича, - какое впечатление останется у гостя о нас с тобой.
   А тот ему:
  -- Я не матерюсь, а так - для связки предложений. - И, обращаясь к симпатичным ему гостям: - Давайте поднимем ?бокалы?! - в последнем слове специально делает ударение на ?о? и произносит это слово пафосно. - А то ведь сухая ложка рот дерет.
  -- И басня соловья не кормит, - заканчивает мысль Аркадий Прокопьевич.
   Выпили, поморщились, закусили хлебом с салом. И тут вдруг Михаил выдал:
  -- А самогон твой - говно!..
   Сослуживцы обалдели от такой наглости. А Михаила уже понесло:
  -- Разве это первач? Вот у нас дед Иван гонит так гонит - аж скулы сводит. Выпил, занюхал рукавом, или в лучшем случае, хлебной коркой - дал в морду, кто под рукой оказался, и... - присвистнув, махнул рукой куда-то вперед.
   Сослуживцы, наконец, сообразили, что Михаил несет пьяную чушь. Но все равно обиделись.
  -- Сила есть - ума не надо, - криво усмехнулся Аркадий Прокопьевич.
  -- Не можешь пить, Михайло, соси говно через тряпочку, - резко добавил Валерий Иванович.
  -- А вы за меня не переживайте, у меня все путем... Все в ажуре ... - хорохорясь, но уже заплетающимся языком отвечает Михаил.
  -- Михаил коров доил, котелочком брякал, - начал приговаривать Валерий Иванович, наливая в кружки новую порцию самогона.
  
   За соседним забором мелькает фигурка женщины, в руках у нее фонарик. Она слышит, что в бане мужские голоса. Решается и ловко перелезает через забор. И вот она уже предстает перед мутными взорами трех мужчин - средних лет, привлекательная, в черном плюшевом жакете.
  -- Ох, и темень на дворе - хоть глаз выколи, - напористо и весело заговорила она.
  
   Жена Валерия Ивановича входит в дом Клавдии Петровна, ведя за руку дочку Риту:
  -- Принимайте, а то этих гуляк не дождаться.
   Клавдия Петровна, домывавшая пол в коридоре, сразу обо всем догадалась:
  -- Гони их, Маша, в шею!
  
   А в бане гулянье продолжается. Средних лет гостья тоже держит в руке кружку.
  -- Вот, Валя, не веришь, Паулюса видел как тебя сейчас, - хвастал Валерий Иванович. - Стоит, руки за спину. Холе-е-е-ный!
   Аркадий Прокопьевич, глядя на Валю и сослуживца, подмигивает Михаилу и произносит тихо, как заговорщик:
  -- Губу раскатал...
  -- Губа - не дура... - тоже тихо отвечает ему Михаил.
  -- Может, домой пора? А? Пойдем, а то нас, наверное, уже потеряли... Пойдем! - засобирался Аркадий Прокопьевич.
   Но Михаила вдруг заинтересовал разговор про Паулюса:
  -- И какой он из себя?
  -- Кто? - не понимает Валерий Иванович.
  -- Кто-кто? Паулюс твой... Елки-палки...
  -- Да вот такой же, как и ты: о двух ногах, о двух руках...
  -- Я тебя серьезно спрашиваю! - не унимался Михаил.
  
   Баня в темноте. Там явно происходит потасовка. Шум падающих тазов. Визг Вали. Выкрики: ?Ах ты, падла!?, ?Молокосос!?...
   К бане спешит жена Валерия Ивановича, открывает дверь настежь и приказным тоном:
  -- Марш все отсюда!
   В бане притихли. Первой с опаской выходит Валя:
  -- Добрый вечер!
  -- Ночь уж, девушка, - с издевкой замечает жена Валерия Ивановича. И меняет тон на снисходительный: - Твое счастье, Валька, что я добрая, другая бы на моем месте тебя с крыльца спустила...
  -- Крыльцо низковатое... - нашлась Валя, а сама бочком-бочком заспешила к забору.
   Жена Валерия Ивановича, видя, как перелазит через забор шустрая Валя, кричит ей вслед:
  -- Юбку-то не порвала? Ноги небось высоко пришлось задирать!
  -- Не переживайте сильно, у меня юбка - плиссировка! - и показала преимущество юбки, растянув ее как меха гармони.
  
   В ночной двор дома входят уже немного протрезвевшие Аркадий Прокопьевич и Михаил. Садятся на крыльце.
  -- Готовься, сейчас начнется! - предупреждает Аркадий Прокопьевич и достает пачку папирос: - Перекурим это дело.
   Михаил все не унимается:
  -- Прокопыч, так правда, что он Паулюса сопровождал, когда тот в плен сдался?
  -- Опять двадцать пять! Ну, прихвастнул человек при женщине - с кем не бывает! А вот родной брат его действительно под Сталинградом сгинул. Хоть и артиллеристом был, а все равно не уберегся. Такая вот досада!..
   Покурив, заходят в дом тихо. А там их уже встречают: Клавдия Петровна с размаху хлестанула кистью мужа. У того на щеке остался известковый след, ему неудобно:
  -- Клава, прости. Давай потом разберемся.
   А Михаил, видя такое же решительное настроение Антонины, проскользнул в боковую комнату и присел там на стул у печки. В это время в комнату вошла Антонина, и ему с пьяных глаз показалось, что она тоже в руках держит кисть. Он в страхе зажмурился ...
  
   Приоткрыл глаза уже в поезде. В плацкартном вагоне почти пусто. Антонина с дочкой сидят напротив, за боковым столиком, смотрят в окно и о чем-то говорят. Михаил внимательнее присмотрелся к ним, шире открыл глаза и стал слушать.
  -- Мама, я, когда вырасту, стану проводницей - буду на поездах везде ездить. Все города посмотрю...
  -- Чудачка! Тогда уж лучше на самолетах летать - станешь стюардессой, - слово ?стюардесса? Антонина выговорила неровно, потому что слышать - слышала, а говорить самой пришлось впервые.
   Увидев, что Михаил проснулся, Антонина с упреком спросила:
  -- Нафестивалился?
  
   За боковым столиком в вагоне сидят Михаил с Антониной, а дочка спит на нижней полке напротив. Михаил задумчиво смотрит в окно. А там проплывают те же лагерные вышки...
  -- Вот живем, Тонча, и ничего не знаем, - как-то задумчиво проговорил Михаил и тяжело вздохнул.
  -- А что мы такого не знаем? - не поняла его Антонина.
  -- Да нет, ты не поняла меня...
  -- А что мне тебя понимать, изучила уже как облупленного. Я знаю точно, что в город нам надо перебираться - дочь подрастает, может, поступит куда в институт учиться - на врача или на учительницу.
  -- Опять ты за свое... Сколько можно переезжать...Мы же не цыгане - бродить по свету, - Михаил с досады завертел головой и на секунду вспомнил момент, когда перевозил свою мать из Шатрово - ее заплаканные глаза, разобранные бревна отчего дома...
  -- Да, опять!.. - стояла на своем Антонина.
  
   Тот самый вокзал и перрон, с которого семья Просоловых отправлялась в гости к Аркадию Прокопьевичу и Клавдии Петровне. За их спинами отправляется дальше поезд, с которого они только что сошли.
  -- Ну и куда теперь? - подхватывая пустую сумку, спрашивает Михаил.
  -- Зайдем к сестре, если они не уехали куда-нибудь отдыхать.
  -- А, может, сразу поспрашиваем, кто дома продает?
  -- Успеем.
  
   В квартире Скобовых переполох - нежданно-негаданно нагрянули Просоловы.
   - Вы бы хоть предупредили! - обнимая сестру, смущенно говорит средняя сестра Александра.
   - Да мы на часок-другой. В пять вечера наш автобус с автостанции отходит, - оправдывается Антонина. - Надо еще домишко в вашем городке присмотреть, переезжать будем из деревни.
   - Что, Михаил, надоело быкам хвосты крутить? - дружелюбно говорит муж Александры Георгий, заботливо усаживая шурина на диван.
  
   Михаил с Антониной и Александра с Георгием осматривают частный дом внутри. Хозяева дома суетятся:
  -- Тут у нас печка еще одна была, мы ее в прошлом году разобрали - незачем дрова без толку жечь... Дом теплый, - нахваливает дом хозяйка.
  -- Бревна из лиственницы - дом вечный, не сгниет, - подхватывает рассказ жены хозяин.
   Выходят на просторную застекленную веранду. У Антонины дух захватывает, глаза горят - так ей нравится эта веранда.
  
   Уже на улице после осмотра.
  -- Ну и цену заломили! - возмущается Михаил. - Мне на этот дом вкалывать лет десять, а то и больше.
   Антонина помалкивает: дом ей очень понравился, но и муж прав:
  -- Да, кругом дороговизь...
   Вмешался Георгий:
  -- Мы с Шурой можем тыщенки две подкинуть. Отдадите, когда сможете.
   Александра чуть прикусила губу, но вовремя опомнилась:
  -- Свой своему - поневоле друг, надо - поможем.
  
   Антонина выбирает себе пальто в магазине. Посмотрит - то цвет не ее, то размер.
   Михаил стоит чуть поодаль с дочкой и терпеливо ждет. Наконец Антонина подходит к нему с выбранным пальто:
  -- Ничего?
  -- Вроде нормальное. Бери, если нравится. Деньги только на обратную дорогу не истрать.
  -- Пойду в примерочную. - И уже оттуда: - Михаил, иди посмотри.
   Михаил покорно подходит:
  -- Показывай.
  -- Ни малое?
  -- Да нет вроде. Только светлое какое-то, маркое.
  -- Сельпо! Сейчас мода такая.
  -- Ну, бери, раз мода. Все же потемнее какое-нибудь выбрала бы.
  -- Я не пойму тебя: брать или не брать? У меня же демисезонного пальто нет.
  -- А я что - против? Лишь бы тебе нравилось.
  -- А сколько думаешь стоит?
  -- Да не дороже денег, наверно.
   Продавец завертывает покупку. Михаилу уже не терпится выйти из магазина:
  -- Тонь, мы внизу тебя подождем.
   Антонина кивает, и он с дочкой радостно направляется к выходу. А Антонина, окинув прощальным взглядом отдел верхней одежды, перешла в другой. Задержалась возле витрины, где стояли духи. И вдруг увидела духи ?Красная Москва?.
  -- Девушка, покажите мне ?Красную Москву?.
   Продавец, видя заинтересованные глаза покупательницы, предлагает:
  -- У нас не только духи есть, а набор ?Красная Москва?, - и показывает красную фигурную атласную коробку. Открывает ее: - Здесь духи, одеколон, пудра, мыло.
   Антонина с восторгом все это осматривает; открывает кошелек, прикинув, сколько осталось, решается:
  -- Беру! Пробивайте чек.
  
   Сидят за столом у Скобовых, чокаются хрустальными рюмками.
  -- Обмоем Тонино пальто, - предлагает Георгий.
  -- Скоро и дом будем обмывать, - подхватывает Александра. - Переезжайте: школа рядом, есть и музыкальная школа. - И обняла племянницу: - Риточка, хочешь на пианино играть?
  -- Хочу.
  -- Наша дочь Наташенька уже второй год в музыкальную школу ходит. Будете вместе заниматься.
   Михаил, видя такой напор со всех сторон, сдается:
  -- Станем городскими!
  
   Михаил с Антониной и дочкой возвращаются домой тем же автобусом. В руках Антонины покупки, она улыбается в предвкушении, как будет пудриться, красить губы... Наденет новое пальто и пойдет на работу. Все будут оглядываться на нее... завидовать! И вдруг...
  -- Притормози возле дома! - громко просит Михаил водителя автобуса.
   Антонина очнулась. Выйдя из автобуса, тут же услышала за воротами своего дома мычащих коров; и пришла в себя окончательно:
  -- Недоенные что ли?
  
  
  
  
   ...В доме Просоловых Антонина с вдовой погибшего Юрия Князева занимаются побелкой.
  -- Белите, девки, я скоро приду, - направился к выходу Михаил.
  -- Долго не ходи, скоро покупатели придут, - крикнула вдогонку Антонина.
  
   Елизавета Гавриловна сидит в горнице своего дома за самодельным сибирским ткацким станком - краснами - и ткет из дранки (тряпичные ленточки) разноцветные дорожки. Работа сложная, трудоемкая, но сильно увлекает. Из окна мать увидела сына, идущего уже от ворот к ее дому. И вот на пороге стоит Михаил.
  -- Здорово, мам.
  -- Проходи...
  -- Какую неделю за краснами сидишь?
  -- Когда ткешь - дни не считаешь. На всех дорожки наткала.
   Тяжело встав из-за станка, Елизавета Гавриловна совсем близко подходит к Михаилу. Он выше ее на голову и ей приходится смотреть на него снизу вверх.
  -- Все-таки собрались уезжать? - голос Елизаветы Гавриловны дрогнул.
   Мать с сыном сели на сундук.
  -- Там школа рядом, Рите как раз через год в школу идти, работы полно... - как будто уговаривал Михаил Елизавету Гавриловну.
  -- Дело ваше... Лишь бы жили дружно. - И, помолчав немного: - А все-таки переборола тебя Тонька, веревки из тебя вьет. Смотри, подкаблучником не стань... - с обидой добавила мать.
  -- Ничего, обойдется. А кто старое помянет...
  -- Правильно, сынок. Надо уметь прощать и забывать все плохое. Я вас как с детства учила: в вас бросят камушком, а вы обернитесь да киньте хлебушком. Если человек не дурак - поймет. А, может, и нет - всякое в жизни бывает. Каждый отвечает, прежде всего, перед самим собой. Ты сам себе главный судья - запомни. Поезжайте с Богом! - протянула она свернутую цветастую самотканую дорожку.
  -- Послезавтра придешь нас провожать?
  -- Приду, куда мне деваться, - Елизавета Гавриловна всхлипнула, не удержалась.
  
   ...У ворот дома Просоловых идет прощание. Дед Иван крепко жмет руку Михаилу:
  -- Скучать буду без тебя, Минча. Ох, и почудили мы с тобой - есть что вспомнить на старости лет.
  -- Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше, - понимающе жмет руку Михаилу Леня Каймонов. - Не забывай друзей, Миха.
   Баба Даша обняла Антонину как дочь:
  -- Люби Михаила, Тоня. Лучше соседа и соседушки у нас не было и не будет...
   Мать Антонины тут же, рядом с дочерью:
  -- Бери в руки Миньку! Хоть на новом-то месте людей не смешите.
  -- Мам, ну как что скажешь...
   Елизавета Гавриловна подвела сына к невестке, взяла их руки - ладонь в ладонь:
  -- Хочу на вашей золотой свадьбе погулять. Не подведите!
   Следом бросились обнимать Михаила и Антонину родственники - сестры Михаила - Надя и Галина, старшая сестра Антонины - Вера, вдова брата Юрия Князева, повариха Дина-уркаганка, которая когда-то вытоптала Просоловым чеснок на грядке, ее муж Виктор.
  
   Все дальше от провожающих уходит груженая домашними вещами машина. Машут ей вслед родные и соседи... И Михаил из кузова им тоже машет. И Антонина помахала рукой из кабины.
  
   ...Михаил и хозяин купленного Просоловыми дома Степан Андреевич стоят возле бани.
  -- Баня хоть и не новая, но лет десять еще прослужит, - похлопывая бревна бани, рассуждает Степан Андреевич.
   Михаил слушает его то равнодушно, то с досадой - ни он все это строил, все ему здесь чужое.
  -- Вы в прошлый раз с женой торопились и огород даже как следует не посмотрели, - не унимается бывший хозяин и ведет Михаила на огород.
  -- Земля она везде земля...
  -- Не скажи! Где вы жили климат теплее, мягче, а здесь мне пришлось тепличку сварганить.
  -- У нас вообще-то тоже парники были...
  
   В доме тем временем разговор ведут женщины. Хозяйка, теперь уже бывшая, сидит на своих коробках и чемоданах, а Антонина потихоньку раскладывает на полки кухонную утварь.
  -- Этот дом мы со Степочкой построили года через полтора, как приехали на стройку гидростанции, а до этого пришлось в Палаточном городке ютиться - я в женском бараке, а он в мужском. Представляешь - семейка! Хорошо, что сын с дочкой уже к тому времени взрослые были, остались на Украине.
  -- А почему вы решили в Грузию уехать?
  -- У Степочки в Поти брат с женой уже живут, тоже помотались по северным стройкам. Теперь греются на солнышке. Нам домик присмотрели. Главное, пишут, сад замечательный - персики, абрикосы... Винограду - полно! Приезжайте к нам, Тоня, с мужем отдыхать. Спишимся и приезжайте. Может, тоже захотите остаться в теплых краях.
   Произнеся заветные слова ?теплые края? хозяйка Людмила Викторовна замечталась - будто представила все наяву. Потом вздохнула, спустившись с небес на землю:
  -- Завтра в контейнер вещи погрузим, сами сядем в поезд и ту-ту-у-у...
  
  -- Вообще-то я бы лучше в Молдавию махнул, - будто подслушал женский разговор Степан Андреевич. - Воевал в тех краях, места - благодатные. Рай!
  -- Так, может, еще передумаете?
  -- Нет, какое там! Как говорится, механизм запущен. А работы тут - работай не хочу, - переключился на любимую тему Степан Андреевич. - Иди в любой леспромхоз - ?Полтавский?, ?Крымский?, ?Донецкий? - с руками оторвут. Заработки - отличные! Года за два-три на машину капитал сколотишь.
  
   ...Михаил за рулем лесовоза. Нет-нет да и стукнет легонько по рулю, еле шевеля губами ?абарая?. Подъезжает к ГЭС. Ставит лесовоз на грузовую площадку. Вылезает из кабины и идет посмотреть гидроэлектростанцию ближе. Восхищенно смотрит:
   - Какую махину отгрохали! - и на миг вспоминает, как в первый раз он вместе с другими водителями стройки принимал участие в перекрытии своенравной реки Ангара.
  
   Час спустя возле железнодорожного переезда. В кабине лесовоза Михаил наблюдает, как мимо проносится пассажирский состав с транспарантами на боковых сторонах вагонов: ?Даешь Байкало-Амурскую магистраль!? и ?Мы едем на стройку века!?
  
   Погрузка в лесу бревен краном на базе ЗИЛ-130 на лесовоз. Михаил - и водитель, и стропальщик. Когда погрузка леса закончилась, крановщик кричит из окна кабины:
  -- Молодец, земляк!
   Перекуривают уже возле груженого лесовоза.
  -- Советую тебе, Иннокентьич, на курсы крановщиков пойти. Смежная профессия никогда не помешает.
  
   ...В другой раз картина в лесу такая. Краном управляет уже Михаил. Стропальщик навеселе, но все же управляется с бревнами. А неподалеку, на куче еловых веток, спит пьяный крановщик, тот, что давал совет Михаилу учиться на крановщика.
   И снова Михаил в дороге. Груженый лесовоз медленно выбирается по лесной разбитой дороге на грунтовую, а дальше - только ветер в ушах.
  
   ...Михаил в очереди у кассы. Работягам дают зарплату. Подходит очередь Михаила. Его лицо в кассовом окошке:
  -- Просолов.
  -- Просолов... - ищет в ведомости его фамилию пожилая кассирша в роговых очках. - Новенький? А... вот, нашла. Четыреста пятьдесят шесть рублей... - и начала отсчитывать бумажные купюры.
   Михаил с удовольствием следит за этим процессом. И только стал отходить от кассы, как к нему навстречу тот самый стропальщик и крановщик. Окружили с двух сторон, не пробиться из кольца:
  -- Первую зарплату надо обмыть, а то деньги в доме водиться не будут.
  
   Стоят втроем за столиком в пивном баре. В кружки с пивом подливают тайком водку из бутылки. Закуска - по плавленому сырку и по булочке. Все это уже откусано не раз.
  -- Четыреста с копейками - это еще не предел, - говорит крановщик. - Можно спокойно пятьсот выжимать. Скажи, Федька?
  -- Скажу!.. И шесть сотен можно. Это же лес!.. Вози, сколько сможешь, перевыполняй план, заколачивай рубль...
  
   Домой Михаил идет, слегка покачиваясь. Калитку дома оставляет открытой. Вваливается в прихожую. Сразу лезет в карман, откуда выгребает четыре пачки денег в разных купюрах:
  -- Тоня! Тонь! Иди посмотри, сколько твой муж денег в дом принес... Все твои! Нет, немного возьми, остальные - на книжку...
  -- Хорошо, хоть не пропил все до копейки, - вышла навстречу мужу Антонина в кухонном фартуке.
  
   ...Михаил с уже знакомыми зрителю крановщиком и стропальщиком сгружают из кузова пианино по специально подставленным доскам. Предмет тяжелый, выгрузка ответственная. ?Грузчики? это осознают и держатся очень собранно. На крыльце дома за выгрузкой наблюдают Антонина и дочка Рита.
   Вот уже пианино и в дом вкатывают; ставят к стене и облегченно вздыхают.
  -- Садись, поиграй, доча, - Михаил не без гордости открывает крышку пианино. Видно название инструмента - ?Приморье?.
  -- Да она ж только два месяца в музыкальной школе отзанималась, - забеспокоилась Антонина.
  -- И сыграю, - поднесла стул к пианино дочка Рита. - Мы разучиваем сейчас ?Жили у бабуси два веселых гуся?.
  -- Ну, а я что говорю! - обрадовался Михаил, приглашая жестом руки своих уставших помощников присесть на стулья.
   Рита начинает играть, сбивается, снова начинает играть, напевая себе под нос: ?Жили у бабуси два веселых гуся. Один белый, другой серый - два веселых гуся?.
   ?Зрители? терпеливо слушают, а Михаил объясняет им тихо, оправдывая неуверенную еще игру дочки:
  -- Второй месяц только учится... Пальцы еще не окрепли...- и показал пальцами, как будто сам перебирал ими по клавишам пианино.
  
   ...Антонина сидит за кассовым аппаратом в магазине. Очередь небольшая и идет быстро.
  -- С вас один рубль двадцать три копейки... - говорит первому покупателю Антонина. Второму: - В какой отдел пробивать чек?
  -- Где мясо, - покупатель подает деньги.
  -- Второй отдел. Держите сдачу: одиннадцать копеек.
   Подходит очередь третьего покупателя. Это женщина.
  -- Здорово, Тоня. Не узнала?
  -- О! - обрадовалась Антонина. - Здорово, Ефимовна. Проездом? В какой отдел выбивать и какую сумму?
  -- Семь рублей восемь копеек. Колбаса. - И пока Антонина выбивает чек и отсчитывает сдачу, Ефимовна успевает сообщить: - Слыхали, что все у вас путем с Михаилом. Пианину купили. А я приезжала в районную больницу на обследование...
  -- Не жалуемся. Передавай всем нашим деревенским привет.
  -- Новость тебе сообщу: помнишь парнишку Рыбаковых, Генку? Ну, тот, что чуть в Троицу тогда не утонул?
  -- Ну... - перед глазами Антонины на миг всплыла картина, когда пьяный Михаил перевернул в Троицу плот.
   - Так вот этот Генка недавно зарезал троих спящих мужиков-колымщиков - всех ножом в сердце. И в кого он такой?
  -- Видно сам в себя.
  -- Так вроде Нинка Рыбакова в девках нагуляла его от какого-то цыгана, помнишь, на Белом увале табор стоял? А Вовка Рыбаков на ней потом женился. Цыганская кровь - горячая.
  -- Наверное. Ну, пока, надо работать...
   Ефимовна уже стала отходить, да вдруг вспомнила, что не сказала самого главного:
  -- Забыла сказать: Борис Федорович овдовел, перевелся на работу сюда, в город - в сельхозуправление.
   Антонина на несколько секунд застыла от такой новости, но потом справилась с волнением и привычным голосом сказала очередному покупателю:
  -- С вас три рубля десять копеек. Если можно - без сдачи.
   А когда сдала сдачу, бросила взгляд на дверь магазина, которая только что захлопнулась за Ефимовной.
  
   Вечером к спящей на боку Антонине укладывается Михаил. Он обнимает ее сзади, целует в шею.
  -- Отстань, - сквозь сон говорит недовольным тоном Антонина. - Фу-у, а перегаром-то несет, - она прижимается теснее к стене, на которой висит персидский ковер.
  -- С мужиками в гараже с устатку по пять капель приняли, - оправдывается Михаил. И все теснее прижимается к жене: - Тонь, потрогай, уже все на мази.
   Антонина неожиданно вырывается из объятий мужа, вскакивает и, прихватив с собой подушку, убегает спать на диван:
  -- Как все надоело!
   Михаил спешит за Антониной. Присел на краю дивана, стал уговаривать:
  -- Тонча, ты что? Я же непьяный, ну хочешь, пойду еще раз зубы почищу...
  -- Не поможет, - стараясь казаться сонной, отвечает Антонина.
   Михаил сгребает в охапку жену и несет ее на кровать. Антонина сопротивляется:
  -- Ну не дурак ли?
  -- От дуры слышу...
   Антонина снова отворачивается от мужа. Михаил еще поприставал немного, а потом тоже отвернулся, повздыхав напоследок:
  -- Что еще бабе надо?.. Захотела поврозь спать?..
  
   ...Михаил мастерит парники. На второй парник ему не хватает несколько досок. Рядом высаживает рассаду огурцов Антонина:
  -- Что, досок не хватило? В лесу работаешь, на пилораму лес возишь, а досок у тебя нет. А это потому, что под лежачий камень вода не потечет. Мозгами надо шевелить.
   Михаил, поняв, что начинается ?чистка?, присел перекурить это дело.
  -- Вокруг столько этого добра валяется... Летнюю кухню когда строить начнешь?
  -- Бруса пока не достал. Выписывать - дорого. Может, где с мужиками по дешевке договорюсь. Не переживай - будет тебе летняя кухня.
  -- Хоть бы доску где какую украл, - не слушая Михаила, продолжает Антонина.
  -- Ни для того меня мать родила, чтоб я чужое присваивал.
  -- Можно подумать... Чужое! Гляди, какой честный выискался!
  -- Воровать - себя не уважать.
  -- Еще почище сказанул. Святой!.. Не смеши одно место. Ты скажи еще, что ?сколько веревочке не виться...?
  -- Все, харе! Хватит нотации читать.
   Оба замолчали. Михаил докурил и, ласково глядя на жену, сказал:
  -- Знаешь, Тоня, когда ты там (показал пальцем в сторону, пауза) пела ?Белые туфельки? - ты мне больше нравилась.
   И, взяв метлу, стал подметать деревянный тротуар, ведущий от бани к дому.
   Антонина смотрит в спину Михаилу и не может понять: притворяется он насчет ее тогдашнего скандального пения на юбилее или правду говорит.
  
   ...Выпускной вечер в музыкальной школе. По классу фортепиано на сцене актового зала играют выпускники.
  -- Скоро и наша Риточка так же будет играть, - наклонившись к мужу, шепчет Антонина. Михаил в ответ кивает.
   А ведущая концерта объявляет:
  -- А теперь, уважаемые родители, для вас сыграют учащиеся средних классов. Выступает Маргарита Просолова. Шопен, Ноктюрн си-бемоль, минор, опус 9, номер один.
   Дочь Просоловых, ей уже лет 10-12, старательно играет Шопена, а Антонина представляет ее в огромном концертном зале с огромными хрустальными люстрами. Михаил же вспоминает свое военное детство...
  
   ...Огромное черноземное поле пашет колесный трактор. Из его кабины торчат голые коленки пахаря. Это Миня, он в телогрейке, кепке, кирзовых сапогах и черных трусах. Сосредоточенно смотрит впереди себя. Останавливает трактор на краю поля, высовывается из кабины и кричит:
  -- Шаровары готовы?!
   Рядом с остановившимся трактором березняк. На сваленной березе сидит Елизавета Гавриловна и чинит Минины шаровары - черные сатиновые широкие брюки.
  -- Скоро будут готовы! Одну заплатку еще на коленку поставлю! Ты сделай еще один круг, Миня! - вдевая нитку в иголку, громко отвечает мать.
  -- Ладно, погожу... - сам себе отвечает Миня и трогает трактор-?колесуху? с места.
  
   ...Рита заканчивает игру. Звучат аплодисменты. На смену ей выходит аккуратный мальчик с бабочкой.
  
   Домой идут втроем. Рита ест мороженое. Антонина несет торт, а Михаил - несколько бутылок пива в авоське.
  -- Молодчина, доча, старательно играла, - хвалит дочь Михаил. - Мы с матерью чуть не прослезились.
  -- Кто-то прослезился, а кто-то весь концерт про пиво думал, - беззлобно остудила радостно-хвалебный пыл мужа Антонина.
  
   ... Михаил и Антонина стоят возле еще не открывшейся сберкассы. Спорят.
  -- А я что тебя - не зову с собой? - горячо доказывает свое Антонина. - Давай поедем вместе отдыхать. Купим две путевки и через пять дней мы уже на Черном море.
  -- Какое Черное море? Чуть-чуть осталось на машину подкопить, а ты опять свое затеяла.
  -- С тобой сроду вообще никуда не съездишь - так и сгниешь в этой Сибири.
  -- Ты, между прочим, родилась здесь.
  -- Родилась, а холод терпеть не могу. По мне бы лучше жить где-нибудь, где в садах абрикосы, виноград растут...
  -- Совсем из ума выжила! Это им хорошо, они родом с Украины, а теперь в Грузии поселились - климат практически везде один - везде эти, ?сады цветут?. А мы-то родились здесь. Меня лично ни на какой юг за уши не затянешь.
  -- Нашел чем хвастаться! Бурундук был - бурундуком и остался!
   С минуту помолчали и снова заспорили.
  -- Еще раз тебе предлагаю: поедем отдыхать втроем: ты, я и Риточка.
  -- Дочь мы к бабушкам в Ключи обещали отправить. И какое отдыхать, Тонча? У меня сейчас самые рейсы пошли. Месяц-другой и ?Волгу? купим! Сдался тебе этот курорт!
  -- У тебя на уме одни только машины, - шмыгнула носом Антонина.
  -- Ладно, черт с тобой. Снимай деньги с книжки. Не жили богато и не будем начинать...
   Как раз в это время открылась сберкасса, народ ринулся в дверь. Последними вошли супруги Просоловы: Михаил - опустив плечи, Антонина - с нескрываемым блеском в глазах.
  
   ...Прекрасные виды г. Сухуми на побережье Черного моря. Антонина в группе отдыхающих в ботаническом саду. Фотографируется на память, присев на парапет фонтана.
  
   Антонина с отдыхающими на озере Рица на палубе прогулочного катера. На ее лице - неописуемый восторг. Она жадно на все смотрит, впитывает, запоминает. И... не верит, что все это происходит с ней.
  
   Антонина на автобусной остановке с небольшим чемоданчиком. Садится в подошедший автобус. Едет. Смотрит в окно на возвышающиеся вдали седые горы - красиво и заманчиво! Автобус проезжает мимо указательного знака, на котором обозначено название города - Поти.
  
   Антонина спускается по узкой улочке, где расположены частные дома. Находит нужный дом. Стучится. Навстречу ей выходят хозяева - это Степан Андреевич и Людмила Викторовна. Они рады гостье. Обнимают ее, приглашают в дом.
  
   И вот уже разговор в саду за столом.
  -- Я почему-то так себе и представляла ваш сад, когда письмо от вас получила! Чудо! - восхищается Антонина. - Солнце - исключительное.
  -- Жить здесь спокойно, Тоня. Домик хоть завтра пойдем присмотрим: дома здесь хоть и не часто продают, но подыскать можно, - деловито рассуждает Степан Андреевич, наливая гостье красное вино.
  -- Свое теперь вино делаем - чисто виноградное, пробуй, Антонина, - приглашает отведать вино Людмила Викторовна. - Приезжайте, будем рады жить с вами по соседству.
  -- За тебя, Тоня, и за твоего труженика Михаила, - предложил тост Степан Андреевич.
  
   ...Антонина спускается по ступенькам вагона на перрон. Красиво загоревшая, в новом платье, с новой прической. Ее встречают Михаил с дочкой и родственники Скобовы.
  -- Мама! - дочь Рита первая виснет на шее Антонины. Своей очереди ждут улыбающиеся Скобовы и не очень радостный Михаил.
  -- Похудела сильно, - только и сказал Михаил, когда подошла его очередь обнять жену.
  
   Вся компания идет по перрону на привокзальную площадь. Скобовы прибыли встречать Антонину на своей новенькой ?Волге? образца конца 60-х - начала 70-х годов.
  -- Доставим в лучшем виде, - открывает заднюю дверцу Антонине сестра Александра.
   Михаил, Антонина и дочка Рита удобно располагаются на заднем сиденье. Когда Георгий Скобов повел машину, Михаил как бы между прочим поинтересовался:
  -- Бензина много жрет?
  -- Многовато. Зато какой комфорт! - без всякой задней мысли похвалил ?Волгу? Георгий.
  -- Да, машина - зверь, - с завистью замечает Михаил. Антонина все поняла, но сделала вид, что этот вопрос ее не касается и посмотрела в боковое стекло - здесь ли она когда-то жила?.. После юга вернуться в сибирский город - трудновато.
  
   В этот же день поздним вечером за круглым столом на веранде отмечается возвращение Антонины из отпуска. На столе бутылка красного виноградного вина, закуски. Александра просит сестру:
  -- Принеси еще раз фотографии посмотреть - ты там такая красавица.
   Антонина, глядя, как хмурится Михаил, тычет в бок сестру: помолчи. А та уже подвыпила, не понимает знаков сестры:
  -- А то платье ты мне продашь? - И засмеялась: - Поносила - отдай другому. Ты его на барахолке там купила? Дорогое?
  -- Михаил, ты меня извини, что разговор сейчас начинаю, вроде ни ко времени, но и меня время поджимает, - начал издалека Георгий.
   Михаил напрягся, шестым чувством понял, что речь пойдет снова о деньгах. Тут к разговору подключилась и Александра.
  -- Михаил! Тоня! - проникновенно обратилась она к Просоловым. - Георгия посылают на партийные курсы в Москву.
  -- На стажировку. А если быть точнее - на учебу в Высшую партийную школу, - значительно уточнил Георгий.
  -- Москва есть Москва - деньги там большие нужны. В общем, просим у вас в долг две тысячи рублей. Было бы здорово три, но хоть две, - с выражением и чуть не со слезой закончила Александра.
  -- Это вы не у меня, а у Михаила просите, - резонно заметила Антонина, глядя на мужа. Видно было, что она уже согласна, но что он скажет.
  -- Как говорится, долг платежом красен, - серьезно заговорил Михаил. - Я не свинья и помню, что вы нас с домом выручили. Три так три тысячи! Учись, Гоха! Станешь большим начальником - не забудь про нас.
   Георгий крепко жмет руку Михаилу:
  -- Спасибо, Михаил. Крупно помог, крупно! За это надо выпить.
  
   ?Встречины? уже проходят в доме. Антонина ловко ставит пальцы на клавиши пианино и получается ?Цыганочка?.
  -- Чавэла! - Александра пляшет ?Цыганочку?. Георгий с Михаилом восхищенно аплодируют.
  -- Шура, оставайтесь у нас ночевать, уже поздно. Завтра выходной - выспитесь. А Михаил ?Волгу? загонит во двор, - предложила Антонина, видя, что Георгий вот-вот уснет; его локоть то и дело соскальзывал со стола.
  
   Антонина стоит на крыльце и наблюдает, как Михаил загоняет ?Волгу? во двор.
   Заглушив мотор, он не торопится выходить из машины. В темноте его не видно. Но вот он обнимает руль и подается вперед. Теперь стало видно его бледное лицо. А серьезный взгляд Михаила был устремлен на Антонину. Она не выдержала и ушла в дом.
  
   При лунном свете Антонина лежит на руке Михаила. Оба еще возбуждены, поэтому говорят быстро и горячо.
  -- Какая-то ты другая, Тонча, стала...
  -- Эх, Миня, посмотрел бы ты, как люди живут! Пока никуда не ездишь - думаешь, что живешь не хуже других... Давай дом на юге купим! Дома там недорогие...
  -- Даже не начинай этот разговор!
  
   Михаил заносит во двор мешки с кедровыми орехами. Ставит их у крыльца своего дома. Навстречу выходят Антонина с дочкой.
  -- Ничего себе, сколько кедрача набил, - говорит довольная Антонина.
  -- Пап, а что это у тебя из кармана торчит, - показывает пальцем дочка.
  -- Где? - осматривает себя Михаил. - А, это?.. Грамоту дали, - вынимает свернутый трубочкой листок, - за перевыполнение социалистических обязательств. На, положи, где все лежат.
  
   Вечером семья сидит у телевизора и щелкает орехи, вынимая их из шишек. Дочка Рита сидит у стола и складывает грамоты в специальную коробку:
  -- Мама, у тебя восемь почетных грамот, а у папки одиннадцать.
   Михаил ласково обнимает за плечи жену:
  -- А ты все меня ругаешь...
  
   ... Михаил, Антонина и уже взрослая дочь идут с сумками на вокзал.
  -- Смотри там, Рита, аккуратней. Сдашь экзамены, дождись зачисления и сразу домой, - наказывает Антонина дочери.
  -- Не бойтесь, мама, никуда не денусь, - еще не почувствовав важность момента, весело отвечает Рита.
  -- А ближе не было этой твоей... забыл слово, начинается как консервы... - Михаил сбивается.
  -- Консерватории, - подсказывает Рита.
  -- Такую даль будешь туда-сюда ездить, - Михаилу не хочется отпускать единственную дочь из дома.
   На привокзальной площади сели на лавочку.
  -- Куда столько вещей с собой везти? Вдруг не поступишь - обратно все тащить надо, - не унимается Михаил.
  -- Пап, ну кто тебя за язык тянет.
  -- Так вот что я и сказать-то хочу - не вздумай не поступить! - и Михаил нарочно пригрозил пальцем.
  
   В окне вагона Рита машет родителям рукой и показывает: идите домой, не ждите. Но они стоят, пока поезд не трогается. Потом еще немного идут за вагоном.
  
   Домой Михаил и Антонина возвращаются под ручку. Антонина вдруг резко останавливается.
  -- Подожди, кажется, ногу стерла.
  -- Эх, Тонча, была бы у нас машина - возил бы тебя везде как королеву.
  -- Опять попрекать начал... - прихрамывая, Антонина пошла дальше.
  -- Какие тут упреки? Уж какой год твои родственники долг не отдают. И не думают, наверно, отдавать. Как быльем поросло! Работай, Миня, вкалывай день и ночь... Так мне, дураку, и надо...
  -- Не заводись...
  -- Да как тут не заводиться? Мне уж за сорок, а что я своего имею? Дом? Так и то не я его строил... Чужой он мне!
  -- Надеюсь, я-то хоть нечужая? - притворно спросила Антонина, зная заранее, какой будет ответ.
   Михаил остановился и, глядя жене в глаза, честно и просто признался:
  -- Никогда ты мне не была чужой.
  
   ...И снова Михаил ведет груженый лесовоз. Смотрит в заднее стекло: видит там еще один лесовоз. Вскоре тот, второй, его обгоняет. Водители обмениваются приветственными жестами.
  
   В просторной подсобке магазина продавцы отмечают какой-то праздник. На десять симпатичных женщин два грузчика - один страшнее другого.
  -- Антонина, давай-ка нашу ?Сигарету?, - просит одна из продавщиц.
  -- Гитары нет, - отнекивается Антонина.
  -- Васек! Сбегай в хлебный, я там гитару за коробками видела, - настаивает толстая продавщица.
  -- Откуда? - Ваську не хочется идти.
  -- Оттуда. С прошлых Тамаркиных именин осталась. Иди! Одна нога - здесь, другая - там.
  -- Только если шестиструнная - не неси, - уточняет Антонина.- Я на ней играть не умею.
   Васек нехотя поплелся.
  -- Девки! Анекдот пока расскажу - со смеху умрете, - приготовилась рассказывать толстая продавщица. - Разводятся муж с женой. Судья обращается к мужу: ?Чем вас не устраивает ваша жена?? Тот отвечает: ?Она кака-то ни така?. И тут его жена встает, руки в боки: ?Товарищ судья! Это я-то не така! Два бидона молока, - продавщица показывает на свои огромные груди, - по бокам - окорока, - снова показывает свои просторные бедра, - чернобурка вон кака!?- пикантно показывает известное место.
   Продавцы прыснули со смеху.
   Наконец в дверях появляется грузчик Васек с гитарой, а за ним... Борис Федорович, высокий и солидный, в демисезонном темно-сером пальто. Тот самый директор совхоза ?Коммунар?...
  -- Тебя только за смертью посылать, - набрасывается на Васька толстая продавщица. - Дай Антонине быстрее гитару. А это кто к нам пожаловал? - замечает она гостя.
   Антонина, увидев сквозь сигаретный дым Бориса Федоровича, вначале даже не успела удивиться. Взяла в руки гитару, чуть подстроила ее и только потом ответила:
  -- Это... Если больше ни к кому, то... ко мне. Проходи, Борис Федорович. Римма, - обратилась она к толстой продавщице, - налей гостю водочки.
  -- Здравствуй, Антонина Николаевна, - едва успел сказать Борис Федорович, как Римма сунула ему в одну руку стакан с водкой, в другую - бутерброд с колбасой.
   А Антонина душевно запела, мягко перебирая струны; ее глаза с поволокой смотрели то на продавщиц, то на Бориса Федоровича:
   Если девушка разлюбит,
   Я грустить о ней не буду.
   Закурю я сигарету
   И о девушке забуду.
  
   Сигарета, сигарета!
   Ты одна не изменяешь.
   Я люблю тебя за это,
   Ты сама об этом знаешь.
   Продавцы дружно подхватывают припев (последние четыре строки) с сигаретами в губах и руках, видно, что эта песня исполняется не впервые, она стала для них как гимн.
  
   Михаил садится в кабину груженого лесовоза и снова погнал. Лицо его усталое и сосредоточенное. Уже темно и лесовоз едет с включенными фарами.
  
   Антонина поет третий куплет ?Сигареты?. Борис Федорович внимательно за ней наблюдает. Изменилась Тоня. Но хуже не стала. Его по-прежнему тянет к ней.
   Может, может так случиться,
   Если девушка вернется,
   Мы закурим сигарету -
   Голубой дымок завьется...
   И снова все дружно подхватывают припев:
   Сигарета, сигарета!
   Ты одна не изменяешь.
   Я люблю тебя за это,
   Ты сама об этом знаешь.
   Антонина ударяет по струнам - заключительный аккорд. Шум, дружеские аплодисменты.
  -- Тоня! Что бы мы без тебя делали?
  -- Со скуки бы сдохли за прилавком! - И снова смех, разлитие оставшейся водки.
  -- Девки! На посошок и пора по домам, - снова командует толстая продавщица.
   В это время в дверях подсобки появляется еще один мужчина, ему лет 30.
  -- Людка! Твой - встречать пришел, - громко объявляет толстая Римма. - Ой, девки, надо домой торопиться. А то и ваши орерики вот-вот притащатся. - И, лихо опрокинув напоследок содержимое стакана, сильно поморщившись, добавила, разведя руками: - Пить - так ?Московскую?, воровать - так миллион, любить - так миллионера, падать - так в море, а не в лужу!
   На фоне заключительной суматохи Антонина разговаривает с Борисом Федоровичем.
  -- Я как узнала, что ты овдовел, ждала, вот-вот объявишься, если какая другая бабенка под руку не подвернется. Да видно подвернулась...
  -- Не в этом дело. Раньше просто не решался, Тоня. Я-то один, а у тебя - муж с дочкой. Зачем, думал, в семью лезть...
  -- А сейчас зачем пришел?
  -- Так - попроведать.
  -- А-а-а, на всякий случай.
  
   Двери магазина закрывает на засов толстая Римма и грузчик Васек. Пьяненькая Римма тщетно ищет ключи в своей сумке:
  -- Васек, ты ключи не брал?
  -- Я что ли в чужую сумку полезу? - обиделся почти трезвый Васек.
  -- Ну, может, случайно заглянул.
  -- Не видел я ключи...
  -- Ладно... А пломбы где?
  -- Где... В сумке - где же.
   Из дверей магазина выходят Антонина с Борисом Федоровичем.
  -- Ну, вы даете - мы вас чуть с Васьком не закрыли, - оторопела Римма.
  -- Я же говорил Вам, Римма Сергеевна, что еще не все вышли, - начал было робко Васек.
  -- Муля, не нервируй меня, - Римма чуть не с головой залезла в свою сумку в поисках ключей. - Куда подевались, заразы...
   Антонина и Борис Федорович отошли от дверей магазина и остановились под ярко горящим фонарем у ворот магазинного двора.
  -- Антонина, если можешь, то выходи за меня замуж, - Борис Федорович взял руки Антонины в свои.
   Антонина молчала и смотрела в сторону.
  -- Я старше тебя, жизнь понимаю лучше. Если бы ты любила своего Михаила - не сидела бы сегодня здесь, домой бы, сломя голову, бежала.
  -- Да откуда тебе знать, Борис Федорович? Минька мой просто в рейсе - вот я и задержалась. Чтоб не скучно дома было.
  -- Не обманывай себя, Тоня.
  -- Да я правду говорю! Хозяйства у нас здесь нет. Дочка в консерваторию поступила, учится на первом курсе. Мне просто скучно одной дома - вот и все, - ни в какую не признается Антонина.
   В это время проходят мимо, наконец, закрывшая двери магазина Римма и Васек. Римма бросила на ходу:
  -- Вы сторожить здесь остаетесь? Вон сторож идет...
  -- Кто здесь посторонний? - из глубины двора строго окликнул дед-сторож. - Освобождаем территорию!
  
   Антонина с Борисом Федоровичем спускаются вдоль высокого забора с колючей проволокой наверху.
  -- У меня машина там внизу стоит - довезу до дома.
  -- А сразу что не сказал - Римму Сергеевну бы с Васьком подбросили.
  
   Едут в новеньких ?Жигулях? первой модели.
  -- Где твой дом? - вглядываясь в дома, спрашивает Борис Федорович.
  -- Дальше. Но лучше здесь останови, добегу, - просит Антонина.
   ?Жигули? тормозят на обочине улицы.
  -- Знаешь, Борис Федорович, не надо нам больше встречаться.
  -- Тоня, я забыл фотографии своего дома показать, - не дослушав, заторопился Борис Федорович и полез в нагрудный карман. - Летом ездил к товарищу в Крым и купил там дом. На, посмотри, - протянул он фотографии Антонине. - Правда, черно-белые... Но все равно все видно.
  -- Свет хоть включи...
  -- А-а-а, - спохватился Борис Федорович и включил свет в салоне.
   Антонина внимательно рассматривает фотографии, какие-то ближе к лампочке подносит.
  -- Красивый дом...
  -- С мансардой... Десять минут ходьбы до моря. Сад большой: персики, груши, яблоки, абрикосы, сливы - все есть!
  -- А виноград?
  -- И виноград! Двух сортов - забыл, как называются... Одним словом, зеленый и синий.
   И Антонина снова размечталась под музыку ?Белых туфелек?: в белом платье и белых туфельках она скользит в саду, белом от весеннего цветенья. И кружит, кружит вальс с мужчиной, лицо которого еще не видно. И вдруг он поворачивается - Михаил!
  -- А хозяйки в доме нет... - многозначительно протянула Антонина, возвращая фотографии Борису Федоровичу.
  -- Хозяйкой, Тоня, можешь только ты стать, - с большой надеждой произнес Борис Федорович. И тихо добавил, глядя уже на дорогу: - Я дорабатываю здесь последние месяцы, а ты пока думай.
  -- А Михаила куда денем? Дочь взрослая - ни сегодня-завтра сама замуж выйдет... А его куда?
  
   9 мая 1975 года (титры). Празднично одетые горожане идут колоннами к Мемориалу Славы ( виден издалека пока) с транспарантами: ?30-летие Великой Победы!?. Среди них - Антонина, Михаил, Александра и Георгий Скобовы. Георгий в роскошном костюме, галстуке - видно, что в гору пошел человек.
  
   Возле ?вечного огня? на Мемориале Славы пионеры отдают честь ?Всегда готовы!?. Михаил, высоко подняв голову, чуть шевеля губами, читает выбитые на одной из бетонных плит фамилии земляков, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.
  -- Вотяков... Кочнев...Непомнящих... Протасов...
   Наконец находит фамилию отца и уже громче произносит:
  -- Просолов Иннокентий Никифорович.
   К Михаилу подходят Антонина и Скобовы.
  -- Я своего отца тоже нашел, - грустно говорит Георгий.
  -- А нашего нет, забрали в 37-ом, - констатирует Александра.
   Когда немного отошли от Мемориала, Георгий предложил:
  -- Есть предложение - помянуть наших отцов. Тут недалеко кафе есть. Давайте посидим.
  
   Сидят за столиком в кафе, заказали водки и салаты. Празднично одетый народ, сидящий за соседними столиками тоже видно зашел с Мемориала, есть и ветераны с орденами и медалями. У одного, бодрого и моложавого, на пиджаке их больше, чем у других. Михаил посмотрел на такого и сказал недоверчиво:
  -- ?Побрякушек?-то нацепил... За всю войну столько не заработаешь.
  -- Не обращай внимания, - хотел успокоить родственника Георгий.
  -- Как это ?не обращай внимания??! Мой отец в танке сгорел, а этот мордоворот...
  -- Тише! - зашипела на Михаила Антонина.
  -- Настоящие фронтовики все от ранений после войны на тот свет ушли! Догнали своих корешей...Или в госпиталях до сих пор маются, - понесло Михаила. - Помнишь, Гоха, у нас в Шатрово был пехотинец Назар, так он два года проболел и все - помер. Везде в теле у него осколки были... А танкист, с которым я пахал?..
  
   Видя, что Михаил захмелел, Георгий шепнул что-то Александре. Та согласно кивнула:
  -- Тонь, мы пойдем, завтра Гоше надо в область лететь первым рейсом - на встречу с первым секретарем обкома.
  -- Я с вами, - решительно встала из-за стола Антонина.
  -- Михаила одного что ли оставишь? - удивился Георгий.
   А Михаил уже пошел в разнос.
  -- А она меня всегда бросает... Я не удивляюсь, Георгий... - и пошел с рюмкой водки к тому самому ветерану с ?побрякушками?.
  
   И вот они сидят уже в обнимку. Оба пьяненькие.
  -- Михаил, из тебя бы отличный снайпер получился - раз ты смолоду был охотником!
  -- Да! Мне всего пятнадцать лет было, а я уже по пять коз за раз убивал. Отец погиб - я за старшего в семье остался... Притащу, бывало, сложу в баню... А их ить еще разделать надо...
  -- Нет, тогда лучше бы ты разведчиком был. А я стрелять научился только на фронте. Ты не смотри на мои... медали... тут много юбилейных. А настоящий орден у меня только один. Вот он, - показывает фронтовик, - орден Славы. Да так, по мелочи - медаль ?За отвагу?. Хотя ее тоже надо было в бою добыть.
  
   Михаила рвет за теплицей. Звуки раздаются не из приятных. Антонина недалеко - сажает в теплице рассаду помидор. Она слышит эти душераздирающие стоны и брезгливо морщится. Когда выходит из теплицы, то видит, что Михаил сидит на краю парника, вытирает большим носовым платком губы.
  -- Ой, Тонча, все, пить больше не буду ... Бросаю!
  -- Только не клянись! Сыта по горло твоими клятвами.
  -- Нет, все, завязываю. Не выносит мой организм пьянки.
  -- Как вчера посидел с ветераном? - с издевкой в голосе спросила Антонина.
  -- А что - ветеран еще какой-то был?
  -- Допился! Скоро белая горячка начнется!
  -- Нет, подожди... Я хоть ни с кем не подрался?
  -- Не знаю. Тебя вчера ночью сын этого ветерана на машине привез. А ты - ни тятя, ни мама, пьяный в стельку.
   Михаил опустил голову. Понял, что вел себя как последняя скотина.
  -- Скотина и та не догадалась бы так нажраться, - добавила к мрачным мыслям мужа Антонина. - О чем я говорю! Свинья везде грязи найдет.
  -- Больше такое не повторится...
  -- А я больше и терпеть не стану - разведусь!
  -- Ерунду какую-то городишь.
   Антонина поставила ящик с рассадой на парник и отчетливо сказала:
  -- Нет, Миня, я серьезно. Разведусь.
  
   ...Михаил и Антонина разводятся в суде. Судья-женщина в белой кофточке с модными рюшами из-под очков строго спрашивает Михаила:
  -- Как часто Вы употребляете спиртное?
  -- Только по праздникам.
  -- А кроме праздников, с товарищами по работе, например?
  -- Ну, было иногда. Редко очень.
  -- Понятно. Вопрос к Вам, гражданка Просолова Антонина Николаевна - Вы настаиваете на разводе?
  -- Да.
  -- Я против. Дайте нам отсрочку, - не соглашается Михаил.
  
   Пока еще супруги, Михаил и Антонина стоят на автобусной остановке.
  -- Михаил, я свое решение не изменю.
  -- Давай, Тонча, в спокойной обстановке поговорим.
  
   Дома напряженный разговор продолжается. Антонина сидит на диване. Михаил - за круглым столом.
  -- Я не пойму: почти двадцать лет я тебя устраивал, а теперь вдруг раз - и не устраиваю. Может, другого нашла - так прямо и скажи. А что вилять хвостом - туда-сюда.
  -- С тобой бесполезно нормально разговаривать.
  -- А мы в последнее время и не говорим совсем. Советы-то у нас какие: я рано утром в рейс ухожу - ты еще спишь, приезжаю поздно вечером - ты уже спишь.
   Антонина молчит, вроде согласна с тем, что говорит Михаил.
  -- Тоня, нельзя нам останавливаться в середине жизни, надо пройти весь путь до конца вместе. Ни ты, ни я, если разбежимся, жить одни не будем - кто-нибудь да найдется. Но все это будут нам обоим - чужие люди! Пойми ты это!
   Антонина снова молчит. И Михаил уже тише продолжает:
  -- Конечно, я простой работяга. Что в жизни видел - одну работу... Ты хоть на югах побывала, а я что? С десяти лет только и делаю, что мантулю. Ни одной книжки не прочитал - некогда. Навкалываюсь, устану - ни до газет, ни до журналов. Хотя, нет, ?За рулем? ты мне как-то выписывала одно время - я с удовольствием смотрел этот журнал. Ну, не кончал я институтов - что теперь?!
  -- Ни в этом дело...
  -- А в чем? В доме все есть - живи да радуйся. Может, как мужик я тебе уже не подхожу? Так вроде ты никогда не обижалась.
  -- Мне надоели твои вечные выпивки - капля камень точит.
  -- Да я пью не больше других. В лесу иной раз наморозишься - где и выпьешь для согрева, не без этого.
  -- А летом - тоже холодно?
  -- А летом я только пиво употребляю. Я же не алкоголик какой. Нормальный советский мужик. Таких, как я, - целая страна. Союз нерушимый, как мой напарник говорит...
  -- Все, хватит одно по одному, - Антонина резко встала с дивана и направилась к выходу, но путь ей преградил Михаил.
  -- Развод не получишь.
  -- Посмотрим.
  
   Михаил на переговорном пункте в телефонной будке. Кричит в трубку:
  -- Рита! Доча! У нас все нормально.
   Рита тоже кричит в трубку:
  -- Как нормально, когда мне мама письмо прислала и пишет, что вы развелись. Вы там с ума не сходите - я куда на каникулы поеду?
   Михаил молчит. В трубке слышно, как дочь кричит:
  -- Пап, ты что молчишь? Говори, я тебя отлично слышу.
  -- А что говорить - развелись мы с твоей матерью, - с горечью произнес Михаил и повесил трубку. Из кабины вышел мрачный.
  
   ...Антонина собирает вещи в картонные коробки. Михаил молча, исподлобья наблюдает.
  -- Заберу только свои вещи. Поживу пока у Риммы, у нее комната свободная. Потом комнатенку в общежитии дадут, обещали к Новому году.
  -- Живи здесь, я тебя не трону. Судья ведь дом пополам поделила. Давай, я вторую дверь прорублю - вход отдельный будет.
  -- Моя половина дочери достанется - мало ли как у нее жизнь сложится. Ковры, мебель - все тебе остается. Пользуйся. Все-таки ты больше меня зарабатывал.
  -- Вот возьму и убью тебя, - от бессилия грозит Михаил.
  -- Убивай! Бери нож - режь! Хоть на куски режь, - Антонина спокойно смотрит на Михаила.
  -- Какая же ты... стала, Тонча. Ты же знаешь, что у меня рука на тебя не поднимется.
  -- А когда-то поднималась!
  -- Это когда было! Нашла, что вспоминать. После того случая, сколько хорошего между нами было! Неужели нечего вспомнить? Или у тебя память только на плохое?
  -- Если я сейчас не уйду от тебя - потом уже никогда не решусь.
  -- У меня, Тонча, почва из-под ног уходит. Я думал: ты любишь меня... - как утопающий, Михаил хватается за соломинку; жалкое зрелище.
  -- Любовь здесь ни при чем... - холодно отвечает Антонина.
  -- Как ни при чем? А зачем же мы тогда все эти годы жили вместе?!
  
   ...Крымское побережье Черного моря. Добротный дом с мансардой. Антонина собирает абрикосы в саду. Пробует на вкус - плоды зрелые!
   Из дома слышен голос Бориса Федоровича:
  -- Антонина! Когда обедать будем?
  -- Иду!
  
   Сидят вдвоем за столом, накрытым белой добротной скатертью. Борис Федорович с удовольствием ест борщ.
  -- Лучше тебя никто борщ не готовит, - протягивает пустую тарелку Антонине и добавляет шутливо: - Прошу добавки.
  -- Борис Федорович, я после обеда на почту схожу, надо деньги дочке отправить - ты меня не теряй.
  -- Ты же, вроде, вот только отправляла, - старается как можно ровнее говорить Борис Федорович. - Не слишком ли балуешь свою пианистку? - последнее слово он произнес с иронией.
   - И пианистку и без пяти минут преподавателя музыки, - Антонину покоробили пренебрежительные слова Бориса Федоровича в адрес ее дочери. Она вдруг отчетливо услышала про себя слова Михаила: ?Но все другие будут нам обоим - чужие люди!? Антонина почти с ненавистью посмотрела на Бориса Федоровича, надевающего очки, чтобы почитать свежую газету. Чужой! Ах, какой же он чужой! И вырвалось шепотом:
  -- Чужой!..
  -- Тоня, ты что - сама с собой разговариваешь? - не отрываясь от газеты, спросил Борис Федорович.
  -- Да, так... Хочу на работу устроиться.
  -- Не вздумай! - Борис Федорович внимательно из-под очков посмотрел на Антонину. - У нас приличный доход с сада-огорода. В сезон, сама знаешь, сколько всего продаем отдыхающим сибирякам.
  -- Так-то оно так. Только я хочу не только по дому работать, а с людьми общаться. И ты не можешь мне запретить...
  -- Антонина! - перебил Борис Федорович, - Давай, раз и навсегда договоримся: мне нужна жена, хозяйка в доме, а не...
  -- Ну-ну, договаривай...
  -- В общем, продавец - это не для тебя. Это пройденный этап в твоей жизни.
  -- Тогда... в библиотеку устроюсь, - нарочно сказала Антонина.
  -- Кем? Полы мыть?
  -- Какие полы? - Антонина даже сразу и не поняла.
  -- Ты же книги не привыкла читать.
  -- А когда мне было их читать? С утра до вечера на работе. Это ты у нас - начальник. Привык груши околачивать...
  -- Антонина Николаевна, остановись! На почту опоздаешь.
  -- Я сама знаю - куда я опоздаю, а куда - нет, - и вышла из-за стола.
  -- Ой-ой-ой, - не сердясь, с улыбкой покачал головой Борис Федорович. И вслед ей посмотрел - как любовался.
  
   Начало 80-х годов (титры). По улице идет Михаил, на вид ему 45-48, под ручку с солидной женщиной постарше себя. Оба одеты с иголочки. Женщина с лаковой сумочкой, а Михаил несет добротную хозяйственную сумку, полную продуктов. Из сумки выглядывает один край батона.
   Навстречу паре попадаются две соседки, стоящие с полными ведрами воды у водопроводной колонки.
  -- Добрая примета, - кивает на полные ведра солидная женщина, не удостоив внимания соседок.
  -- Здорово, бабоньки! - привычно здоровается Михаил.
  -- Здорово, Михаил! С базара? - говорит за двоих одна из соседок.
   Михаил бы еще поговорил, но солидная женщина потянула его за рукав, мол, нечего зря останавливаться. Когда пара прошла, соседки стали обсуждать вполголоса.
  -- Эта вроде главным бухгалтером в ОРСе работает.
  -- А до этого завуч из школы была. Все старше его попадаются.
  -- Зато с положением.
  -- А эта, главбухша, говорят, ему отдавала машину после умершего мужа, мол, пользуйся, раз вместе живем, а Михаил наш отказался - мне, говорит, чужого не надо, заработаю сам.
  -- Ой, Ольга, это ж сколько он их после Антонины-то сменил? - стала пальцы рук загибать.
  -- Не считай, пальцев рук не хватит. Год-полгода поживут и все - не сошлись характерами.
  -- И что к нему бабы так липнут?..
   И пошли со своими ведрами в разные стороны.
  
   ...Дочь Рита просыпается в родительском доме, на вид ей уже 24-25 лет. Солнышко прямо в лицо бьет. Смотрит на стул возле своей кровати, а на ней - авоська с апельсинами.
  -- Пап, - кричит Рита в кухню, где готовит завтрак Михаил, - это ты апельсины принес?
   Из кухни доносится:
  -- А кто же еще?!
  -- Успел уже на базар сходить?
  -- Успел.
   Рита выходит с апельсином на кухню, садится у стола и начинает чистить фрукт.
  -- Я вчера с вечера у тебя не спросила - ты один что ли снова живешь? У тебя же была эта... как ее... главный бухгалтер Екатерина Матвеевна. Солидная баба!
   Михаил, переворачивая мясо в жаровне, будто и не слышит, но отвечает на вопрос:
  -- Так-то оно так, но с нашей матерью - никакого сравнения. Третий месяц как ее к себе спровадил. Сильно командовать стала. Ей здесь не бухгалтерия! Да и потом, думаю, ты в гости летом приедешь, а у меня тут - мачеха. Тебе бы не сильно понравилось.
  -- Да ладно, пап, это ж твоя жизнь.
   Михаил присел к столу:
  -- Немного еще потушится картошка... Лучше расскажи: что наша мать пишет, как живет. Я тут кое-что узнаю урывками от ее сестры Шуры.
  -- Живет там же. С кем - ты сам знаешь.
  -- Знаю... Знал бы, когда она уезжала, с кем - ноги бы ему повыдергивал. Прицепился как банный лист к моей Антонине! Да!.. - махнул рукой. - После драки кулаками не машут.
  -- Я у них так ни разу и не была.
  -- Ни разу с тех пор с матерью не виделась? - сильно удивился Михаил.
  -- Ну, ладно, признаюсь, была один раз.
  -- А что скрывать - молодец, что в гостях побывала у родной матери. - И вроде как равнодушно поинтересовался: - Этот старый пень ее чем занимается?
  -- Он на пенсии уже.
  -- Пенсионер! - злорадно протянул Михаил.
  -- Пап, ты вот так говоришь, как будто все у вас вчера было...
   Михаил примолк, потом спохватился:
  -- Давай есть будем!
   И уже когда завтракали, спросил:
  -- К подружкам своим, наверное, пойдешь?
  -- Маринка Шведова никуда не уехала?
  -- Нет, недавно ее с ребенком в молочном видел.
  -- Маринка родила?
  -- Пацаненку годика три-четыре на вид. Это старшему, а маленькому чуть меньше. Они у нее погодки.
  -- Ты смотри-ка! Вот молодец! А я вот вас с мамой не скоро, наверное, бабушкой с дедушкой сделаю. Все гастроли, поездки, осенью наш оркестр приглашают в Японию.
  -- Ты сильно-то не тяни, а то с этой музыкой... Хотя - лучше не торопись замуж. Осмотрись. Научись в людях разбираться.
  -- Знаю, что дальше скажешь: замуж выйти - не напасть, как бы замужем не пропасть. Точно так же мне и мама говорит. Вы с ней сильно походить стали, особенно внешне.
  -- Стареем.
  -- Не в этом дело. Ты один сейчас, и она - тоже одна. Этот... ?пенсионер? - не в счет.
   Михаил задумался, стал смотреть в окно перед собой.
  -- Жениться надо смолоду - один раз и на всю жизнь... - медленно, как бы рассуждая сам с собою, проговорил Михаил. - Скучно мне без нашей матери, неинтересно жить, хоть горьким плачь...
  -- Ну не растраивайся ты так сильно, пап.
  -- Я тебе денег подсобирал. Как поедешь - сниму с книжки.
  -- Да есть у меня...
  -- И эти пригодятся!
  
   ...Сентябрь. Михаил еле пробирается по грязи в кирзовых сапогах. Отворяет дверь конторы леспромхоза ?Донецкий? (табличка сбоку от двери). Внутри помещения полно водителей, сильно накурено. Подходит к окошку диспетчерской:
  -- Здорово, девчата. Рейсы будут?
  -- Узнаю у начальства. Подожди, Иннокентьевич, - бывалая диспетчерша звонит по телефону. - Вадим Владиленович, тут Просолов подошел, что мне ему сказать? - слушает некоторое время ответ, быстро кладет трубку. - Поедешь на Подъеланскую. Там кран застрял. Поможешь ребятам и заодно загрузишься. Давай. Счастливого пути.
  
   Михаил выходит на крыльцо конторы, закуривает. Смотрит в небо. Снова собираются грозовые тучи. На крыльцо поднимается уже знакомый нам стропальщик Федор. Обмениваются рукопожатием.
  -- Тучи снова собираются, - показывает в небо Михаил.
  -- Неделю льет - дороги в лесу развезло, - остановился стропальщик и жестом показал: дай закурить. Пока прикуривает, говорит: - Рейсов нет, в этом месяце много не заработаешь.
  -- Сейчас еду на Подъеланскую - поедешь со мной? Там вроде стропальщика нет.
  -- Это ты как ?бугор? уже распоряжаешься?
  -- Какой ?бугор??
  -- Так я слышал, тебя бригадиром хотят назначить.
  -- Врут - не верь.
  
   Лесовоз, в кабине которого находятся Михаил и Федор, едет по грунтовой дороге; потом машина сворачивает на лесную дорогу; идет тяжело, под колесами - ямы, рытвины с водой. Подъезжают к месту погрузки. Кран на базе ЗИЛ-130 стоит брошенный, никого вокруг. Михаил с Федором вышли, осмотрелись, подошли ближе к крану, увидели, что одно колесо сильно провалилось в яму.
  -- Куда они смотались? - стал гадать Михаил.
  -- Может, на соседнюю деляну за помощью подались, - предположил Федор. - Застряли-то здорово.
  -- Застряли-то, застряли... Почему не выбирались... - глядя на увязшее колесо, рассуждал Михаил. - Ждать не будем. Давай попробуем сами вытащить.
   И вот уже стропальщик цепляет тросом ЗИЛ-кран. Подает знак рукой Михаилу:
  -- Готово!
  -- Садись за руль! - кричит ему Михаил. И когда Федор садится за руль ЗИЛа-крана, медленно трогает лесовоз с места. Кран медленно, не сразу, но вылезает из грязевой ловушки. Вытащили!
  -- Хорош! - свистнув, кричит Федор Михаилу.
  
   ...В это же время. Бархатный сезон... Южный рынок. Шумно, разноцветная пестрота фруктов и овощей. В одном из рядов Антонина торгует персиками и яблоками.
  -- Подходи, бабуля, выбирай, недорого, - зазывает она остановившую взгляд на фруктах бабулю в соломенной шляпке. Та подошла, стала копаться. Случайно глянула в небо:
  -- Вроде дождик собирается.
  -- Он второй день собирается, да никак не решится, - поддерживает разговор Антонина, а сама подкладывает покупательнице самые спелые плоды. - Берите, не пожалеете. Только что со своего сада, - только проговорила, как хлынул ливень.
  -- Ух, ты! Как из ведра... - бабуля, не купив фрукты, заторопилась с рынка. И торговцы, видя, что люди расходятся, тоже засобирались.
  
   Михаил в башне крана грузит лес на лесовоз, стропальщик Федор ловко управляется со стропами. Одному вместо двух стропальщиков ему трудно, но он шустро то внизу цепляет стропами бревна, то лезет наверх лесовоза и там уже отцепляет стропы. И снова - вниз к бревнам.
  -- Молодец, Федька! - восхищается вслух Михаил.
   Изнурительная погрузка закончена. Михаил вылезает из башни крана, спрыгивает на землю и довольный подходит к помощнику:
  -- Лихо ты! - показал глазами на груженый лес.
  -- Сноровка, выработанная годами, - устало улыбнулся Федор. - Тут главное рот не разевать.
  -- Давай перекурим это дело, да я поеду. А ты оставайся с машиной - должны же они вернуться! - распорядился Михаил. Федор не возражал. И только они закурили, как неожиданно хлынул сильный дождь.
  -- Ладно, давай, - Михаил протянул напарнику руку и после короткого рукопожатия поспешил к лесовозу.
   А Федор полез в кабину ЗИЛ-130.Закрыв дверцу, он осмотрелся, затем машинально открыл ?бардачок?. Увидев там бутылку водки, присвистнул:
   - Ну, артисты! Ладно, пригодится...- И, быстро открыв дверцу кабины, крикнул залезавшему в лесовоз Михаилу: -Иннокентьевич! Давай назад! Тут сугрев припасен, - показал он бутылку.
   - Да ну ее к черту! - попытался было отмахнуться Михаил.
   - Давай по чуть-чуть - холодрыга такая...Гаишников все равно сейчас не встретишь, - уговаривал Федор.
   - Ну, ладно! - сдался Михаил.
  
   Уже в кабине ЗИЛ-130, приняв по сто граммов:
   - Удивительно, куда мужики от водки ушли? - недоумевал Михаил.
   - Придут назад, хватятся...А бутылочку-то кто-то уже распочал...- представил будущую картину Федор.
   -Ага, медведица в ?бардачке? пошарилась...- продолжал фантазировать Михаил.
   Оба уже повеселели.
  
  
   Антонина стоит с двумя сумками под пляжным грибком. Верх грибка почти наполовину отломан. Ливень не стихает, и лицо Антонины заливает водой.
   Мимо, с пляжа, пробегают отдыхающие. Антонина понимает, что застряла и не знает, что делать - то ли домой возвращаться, то ли переждать и дальше идти торговать. Лицо озабоченное.
  
   Груженый лесовоз кое-как пробирается назад по лесной, разбитой дождем дороге. Да еще ливень такой снова хлещет! Лицо Михаила - усталое, напряженное; только бы выбраться, только бы не застрять в лесу! И вот, наконец, лесовоз медленно выезжает на грунтовую дорогу. Михаил облегченно вытирает мазутной ладонью пот с глаз и лба:
  -- Поехали, абарая! - слегка хлопнул ладонями о руль немного захмелевший Михаил.
   Лесовоз набирает скорость. Дождь не унимается. Впереди показался идущий навстречу легковой автомобиль ?Москвич-412?. На секунду мы видим, что за рулем сидит дед в очках, весь напрягся, чувствует себя неуверенно.
   Машины сближаются. Михаил видит, что ?Москвич? почти идет на таран.
  -- Куда тебя несет?! - и поворачивает руль лесовоза вправо. Но хоть и не резко повернул, задние колеса лесовоза все же заскользили по мокрой обочине - под откос.
   Михаил успел еще крикнуть в отчаянии в накренившейся кабине:
  -- Абарая!
   А дед за рулем ?Москвича? даже не заметил, что чуть не столкнулся с лесовозом: как ехал, так и дальше проследовал. За дождевой стеной и след его простыл.
  
   Антонина сидит на сумках под грибком и плачет. Ливень прекратился. Слышится музыкальная тема песни ?Белые туфельки?. И проносятся кадры-воспоминания - как прощание с самыми дорогими, несмотря ни на что, годами в ее жизни: как в первый раз они познакомились с Михаилом на приемном пункте молочно-товарной фермы; как Михаил из избы ее не выпускал, когда хотел на ней жениться; как избитая им, она лежала на полу больницы; как нес он ее на руках из магазина, когда они помирились; как страстно целовал ее потом в шею в постели; как дрался из-за нее с Борисом Федоровичем, а она испуганно плакала рядом; как прижал ее Михаил у печки, когда с охоты вернулся; как весело они гуляли под Новый 1964 год; наконец, какие обидные слова говорили они друг другу, когда она собирала вещи, чтобы уехать с Борисом Федоровичем на юг...
  
   Тишина над тайгой. Дождь прекратился. От земли идет густое испарение. Где-то вдали закуковала кукушка, но быстро осеклась... Над тайгой начинает звучать музыка ?Белых туфелек?. Звучит тихо, исподволь, словно плача. И как в последний раз...
   В искореженной кабине с закрытыми глазами, без сознания Михаил. По лицу стекают струйки крови. Сквозь ?Белые туфельки? прорывается выдох: ?Абарая!..? Это конец.
   Панорама тайги с высоты птичьего полета под ненавязчивую музыкальную тему индийской песни ?Бродяга?. Титры.
  
   Январь 2003 г. - февраль 2004 г.
  
  
  
  
  
   1
  
  
   182
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"