Зазнайке урок...

В гостиной бурно отмечали день рождения рубахи-парня Тедди Теда. Водка лилась рекой, девушки хохотали, Еннокентий играл на баяне.

В угаре всеобшего веселья никто не заметил, как пьяный с трех кружек крепкого чая АЭ выскользнул из гостиной и побежал в общественный сортир.

В сортире было холодно и пустынно. При мертвенном свете люминесцентных ламп зловеще сияли новые фарфоровые писсуары. АЭ склонился над одним, покашлял, но облегчения не последовало.

- Завтра же запишусь на техосмотр, - обещал самому себе АЭ. Из зеркала на него взглянуло бледное незнакомое лицо. АЭ в страхе вскрикнул и отпрянул от волшебного стекла. Лицо исчезло.

- Больше ни капли чая в рот не возьму, - тяжело дыша, АЭ прислонился к кафельной стене, - Мамой клянусь... Он вдруг осознал, что давно себя не любит, не ценит и не уважает, и глупо ждать подобных чувств от кого-либо.

АЭ привалился к раковине, открутил краны и начал плескать себе в лицо поочередно холодной и горячей водой. При этом он бормотал: "Я их заставлю... Они меня еще не знают... Я ему докажу...", но знал, что лжет самому себе.

Скрипнула дверь, и послышались тяжелые, шаркающие шаги. АЭ обернулся и узрел взгромоздившегося на почетный трон-толчок генерала Б. Еннокентия: "Ты, чо, дед, совесть потерял? Давай-ка, перемещайся на стандартный ликвидатор отходов метаболизма..." Еннокентий не отвечал. Глазки его выпучились и сошлись к переносице, и дворник и почтальон звонко выпустил первую струю помета. АЭ зажал нос и выбежал вон.

Вечеринка набирала обороты. Именниник подхватил брошенный сраженным расстройством желудка Еннокентием баян и наяривал что-то энергичное, народное в духе "Айн-цвай-драй-Марта юбки задирай!" Народ отплясывал, топоча каблуками по затертому паркету и распространяя волны запаха свежего пота. У Цингелии вывалился из декольте бюст многодетной матери, но никто этого, казалось, не заметил. АЭ замутило с новой силой. Он скромно присел на диван, на котором рубаха-парень терзал музыкальный инструмент. "Нет, этим никогда ничего не доказать..." - обреченно подумалась АЭ.

Именниник завершил лихим перебором?, и красные, растрепанные люди расселись, что-б припасть к своему источнику живительной влаги - водке. Цингелия заправила грудь в платье, расплылась в довольной улыбке и заорала: "Пьем за здоровье нашего Теддички Теда, супермена, секс-символа и ваще замечательного мущины!" И без того расхристанный Тедди рванул клетчатую рубаху на груди и изобразил смущение: "Ну, чего вы, все за меня, да за меня?", но было заметно, что ему приятно.

Люди слаженно, как на митинге, опрокинули стопки, закрякали, захрустели солеными огурцами и капусткой, зачавкали оливье. АЭ съежился. Он почувствовал себя здесь чужим. В голове мелькнуло: "Надо менять друзей..."

В дверь заполз, держась за обвисшее чрево Еннокнтий, завладел баяном и заиграл душевное раскатистое "Вдоль по матушке-по Волге...". Самые неугомонные повскакивали и пустились в беспощадную русскую плясовую. Даже аристократ? и ипохондрик РЛ резво запрыгал вприсядку, отмахивая нагайкой...

Благодушно блуждающий по смутным в пелене табачного дыма лицам друзей взгляд именниника наконец уперся в АЭ. Тедди насупился в мыслительном процессе и вопрошал: "А ты чего же не пьешь, Эврыч? На моем-то дне рождения?" "Язва." - коротко молвил АЭ, стараясь соблюсти остатки гордости. " "Это Валентинна - язва, а сердечникам даже полезно! - взревел Тед. - Штрафную ему, штрафную!" Тотчас Василиса-краса поднесла ковш с чаем. Служитель с многозначительной ухмылкой встал за спиной у АЭ. Тот понял, что сопротивление лишь усугубит ситуацию.

- Ну, давай, родимый, давай.., - с какой-то нежностью напутствовал Тедди.

АЭ глубоко вздохнул и прильнул устами к ковшу. Чай был сладкий и до того крепкий, что с первых же глотков у Эврыча пошла трещинами заслуженная пищевая трубка. Кровеносная система в миг разнесла яд во все закоулки многострадального тела.

На половине ковша АЭ закашлялся, и сразу тяжелая длань именниника легла на его спину.

- Нехорошо, любезный, здоровьем меня обделишь!

И АЭ допил. Испил до последней капли. Ему похлопали и дали огурчик, который АЭ отверг, сославшись на гордость прирожденного Пехи. Он встал, обвел гостиную шалым взглядом... Знакомые лица расплывались сияющими пятнами... Люди... Людишки... Родные... Я такой же, как вы... Спасибо вам, люди добрые! Приняли, обогрели! Хатку дали! Спасибо...

Тчо было дальше, АЭ не помнил. Наутро он проснулся в гостиной на беловском диване, совершенно разбитый, с мокрым полотенцем на лбу. В ногах у него сидела ЭВ со скорбным лицом. В изголовье стоял РЛ с банкой варенья наизготове. Остальные друзья слонялись вдоль дивана, горестно перешептываясь:

- Алечка, бедненький... Перепилась музонька... Клистир ему надо!.. Чего-то Служа с рассольчиком запаздывает, видать в Чесноковке запой... Давайте компрессик сменим!.. Господи, спаси его душу...

АЭ закряхтел, заворочался, пытаясь выбраться из-под тяжелого пледа, но это оказалось ему не под силу.

- Воскресе! Воскресе! - возликовали люди.

- Что вчера было? - сипло спросил АЭ, - Ленка, говори! - ЭВ покраснела, закрыла лицо руками и замотала головой.

- Бедокурил ты, батюшка, - весомо сообщила Варвара, - Меня вот за пучок по всему дому таскал - страстно так - и песни пел... Очень ты, батюшка, горячий мущинка оказался! Будем теперь тебе почаще наливать!

- Опозорила ты меня, Муза, опозорила! - взвыл Александр. И все загалдели, рассказывая АЭ-чу о его пьяных подвигах. АЭ слушал, слушал и в его больном сердце крепла горечь...

- Неужели я такой же, как они? Я, чистокровный Пеха в третьем колене!

АЭ не заметил, как сказал это вслух. Его стащили с дивана и стали бить ногами. За гордость учили, значит... Люди...

КОНЕЦ