Исаров Алексей Валерьевич : другие произведения.

Отринь мирскую суету

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Каждому Бог уготовил своё испытание. Волчица Вера, преследуемая за староверие, находит пристанище на изолированном острове у благочестивого отшельника. Но будущее грозит большими опасностями, чем когда-либо прежде... В соавторстве с Хеллфайром

  Глава первая - Река
  
  Уши антропоморфной волчицы встали торчком прежде, чем их хозяйка проснулась. Мирные звуки ночного леса и спящей деревеньки - писк птиц, цокот редких капель, стекавших с крыш после дождя и тихое завывание ветра в горшках на заборе прервались лошадиным топотом и неприветливыми голосами.
  
  Юная самочка, ещё не имевшая права выйти из-под родительской опеки, медленно села в кровати, прижимая одеяло к своей белой грудке и дёргая своими недлинными ушками. В деревне не нашлось бы столько лошадей, да и люди - а скотину предпочитали держать именно они, волкам больше по душе охота - слишком любили своих лошадок, чтобы подковывать их. А стуки были именно подкованных лошадиных копыт... Девушка тихонько встала на холодный пол избы, подушки на лапах погасили весь шум. Не желая надевать сорочку, волчица обернулась в одеяло и подошла к окну, сонно потирая глаза. Другой лапой самочка распахнула ставни, чтобы яснее рассмотреть, что творилось на перекрёстке между дворов, одновременно служившем деревенской площадью.
  
  Там стояло множество людей, всадники на конях, с факелами, рассеивающими ночную темноту, и, кажется, даже с оружием. Шерсть волчицы встала дыбом, она попятилась, мигом вспомнив все рассказы своего отца... Который уже был в комнате, сверкая жёлтыми глазами.
  
  - Началось, - сухо промолвил он и волчица в испуге приложила лапки к сердцу.
  
  - Успокойся, Вера, - строго сказал отец. - Бог нас не оставит. Одевайся и спускайся вниз.
  
  Слушаясь отца несмотря на множество вопросов, следуя за ним как во сне, Вера крутила ушами, до которых ещё доносились звуки выкриков с улицы:
  
  - Вам никто зла не желает! Вам сохранят и жизнь, и имущество, вам всего-то и стоит оставить раскол и вернуться к нашему Господу, воздавая ему хвалу по справленным обрядам!
  
  - Да как же... - пробормотал старый волк слишком громко, чтобы Вера его не услышала.
  
  Она испуганно схватила его за лапку.
  
  - Чего же они хотят от нас?
  
  - Веру отнять и душу вытрясти, - гневно бросил отец, входя в соседнюю комнату, где уже суетилась мать - мяла в лапах замызганный платок, восседая на лавке, составлявшей чуть ли не единственную мебель в общей комнате. Увидев мужа и дочь, она выпрямилась и замерла, только необычайно пушистый хвост, такой же пушистый, как и у её дочери, продолжал трястись.
  
  - Что же нам делать? - еле слышно спросила она.
  
  Вместо ответа старый волк подошёл к красному углу, где висела икона святого, более всего почитаемого волками. Заступник всего их рода смотрел спокойно и умиротворённо, держа в левой руке копьё и подняв правую в крёстном знамении.
  
  Отец перекрестился со смесью торжественности и отчаяния, и поклонился лику, прикладываясь лбом к низу иконы, потом передал её матери - она крестилась торопливо и судорожно, неслышно поцеловав образ. Потом икону передали в лапы Вере - но отец остановил её, чтобы она не совершила похожее движение:
  
  - Если спасёт тебя - отблагодаришь за всех нас троих, а сейчас бегите к реке. Садись в лодку и отплывай, никого не жди.
  
  - Как?! - воскликнула самочка, прижимая к себе величайшую семейную ценность. - А вы?
  Волк коротко сглотнул, но внешне остался невозмутимым.
  
  - О нас не думай. Не мы были первыми, не нам, к сожалению, становиться последними. Уходи отсюда, пока ещё возможно.
  
  Самочка сдвинулась к отцу, но тот отступил назад и покачал головой. Тогда она повернулась к матери - и та заключила её в объятия, после чего преклонила колени, положив передние лапы на шею, и лизнула в щёку.
  
  - Будь счастлива, Вера, - только и сказала она, и выпрямилась. - Я буду молиться, чтобы Бог оберегал тебя на твоём пути.
  
  А потом кто-то без стука открыл входную дверь - с жутким треском и грохотом. Шерсть встала дыбом у всей семьи. Отец среагировал первым, подтолкнув дочь к окну, ободряюще шлёпнув её над хвостом своим. Вера перепугалась настолько, что перестала соображать, что делает. Тело само её повело к окну, мама распахнула ставни, прыжок на подоконник и с него в бурьян - задние лапы примяли траву, заглушая прыжок. Вера остановилась на миг, замерев от стылого ужаса, услышав в родной избе незнакомые резкие голоса. А потом припустила так быстро, как не бегали дикие предки, роняя слёзы на ветер.
  
  Сердце её бешено колотилось в груди, к которой трепещущие передние лапы прижимали драгоценную икону. Вылетев в огород, где на продажу выращивались овощи, самочка перемахнула через изгородь и вылетела к лесу. Её увидели, поднялся крик, но Вера бежала так быстро, что пускаться за ней в погоню заметивший её парень не стал, а предпочёл кинуться в дом, откуда донёсся звон посуды, выстрел, громкий яростный крик. Не слыша и не видя ничего, самочка кинулась к лесу, ограждавшему деревеньку от реки, куда и отец и мать часто водили юную волчицу - когда постирать, когда рыбы наловить, или же просто искупаться. Но дорожку через лес в темноте не найти, и бежала самочка в самой гуще колючих кустов, цапающих её за лапы и бьющих по мордочке.
  
  Один раз Веру остановил корень, заставив свалиться и отшибить к задним лапам ещё и передние. Испугавшись не только собственной участи, но и урона образу, Вера снова забыла о боли - на неё не хватало места в сузившемся сознании. Подхватив доску, волчица поудобнее устроила её под мышку, лишь бы она не так мешала бежать. Бежать дальше, туда, где за деревьями серебрился просвет реки, отражавшей переменчивую, как недобрая судьба, луну.
  
  Лодку никто не трогал, по счастью - она так и стояла привязанной к крохотному причалу, несильно качаясь в мерном спокойном течении. Но когда в неё впрыгнула самка, судно качнулось сильнее - а после того, как верёвочная петля была снята с колышка, а задние усевшейся в лодку оттолкнулись от причала, поплыла ровно, выходя на середину реки.
  Только тут Вера, обессиленно развалившаяся на дне, опомнилась. Вёсла! Тяжело дыша через рот, она дрожащими лапами обшарила лодку, но не нашла ничего. Безумная мысль грести лапами вспыхнула и угасла - самочка просто свернулась калачиком на дне, положив одну лапку на спасённый образ и заливаясь слезами, которых вскоре появилось столько, что белая шерсть её мордашки уже не могла сдерживать их поток. Лодка же везла рыдающую волчицу по воле реки - в неизвестность...
  
  * * *
  
  Вера лежала и плакала всю ночь, не видя и не ощущая ничего вокруг - чувства отыгрывались за прежнюю внимательность. Горесть обуяла душу, а она разрывалась на части и истлевала. Вмиг Вера потеряла если не всё, то очень многое. Постепенно приходило осознание всего произошедшего. Родители не стали бежать за дочерью, чтобы задержать преследователей, которые могли посягнуть на её честь. Пожертвовали жизнью ради ребёнка... Который, на самом деле, мог и не выжить. Если в этом поступке - любовь... То от такой любви лишь больно, как и от всех горестей мира.
  
  Ночь она провела, ёжась от холода, для которого не становилось препятствием короткая, пусть и густая шерсть самочки, взмокшая во время бегства. Лапки мёрзли особенно сильно, жалея, что в спешке забыла всё-таки одеться, не захватив даже платок. А утро не принесло облегчения - солнце было каким-то блёклым и поднималось медленно, словно нехотя. Небо, затянутое тучами, грозило дождём, а когда промучившаяся от бессонницы волчица подняла голову, то увидела, что река расширилась вдвое больше, чем возле деревни.
  
  А может, и ещё больше - рассветный туман сегодня стал особенно густым. Молочный покров скрадывал дальние берега, больше похожие сейчас на тёмные облака за светлыми, но также он прятал и Веру от взгляда с суши. Звуки из леса и из прибрежных деревень доносились вязкие, словно нездешние. Петухи перекликались редко и сипло, зато плеск воды о борта почти оглушал, разбивая звон в ушах.
  
  Все слёзы Вера выплакала, в груди оставалась ноющая пустота. Мысли тоже остановили свой бег, в голове наступила блаженная тишина, от которой словно остановилось время. Несколько минут Вера просто смотрела в глаза святому на образе. Несмотря на воинственный вид, копьё наготове и доспехи, глядел он приветливо и ободряюще, возвращая в сердце надежду. А вместе с ней - и веру в лучшую участь.
  
  Хотя Вера не спала ночь, разум её до этого мига провёл в забытьи. Только сейчас волчонок проснулась и, в силу полезной привычки, начала творить молитву по пробуждении.
  
  - Боже, милостив буди мне, грешной...
  
  Она с трудом выговаривала слова - голос дрожал, не подчиняясь ей, срывался и затихал. С трудом она договорила, с ещё большим трудом заставила два сложенных перста прикоснуться ко лбу. Молитва, казалось, отняла все силы - едва перекрестившись, самочка снова прилегла на дно. Лодку тихо покачивало, и закрывшая глаза самочка представила себя маленькой-маленькой, лежащей в колыбели, раскачиваемой матерью... Ей даже послышался её лёгкий голос, ласковый и тёплый... От этого сердце лишь сильнее сжималось. Отринув воспоминания, дрожащая самочка приподнялась и навалилась на борт лодки, чтобы зачерпнуть воды.
  
  От резкой смены центра тяжести утлая лодка чуть не перевернулась, Вера рухнула на бортик, почти свесив с него голову и окунув в морозившую воду лапу. Шерсть, что уже давно улеглась, снова встала дыбом, словно у кошки, а не канида. Но водная прохлада немного взбодрила Веру - по крайней мере, немного прояснила её разум и позволила совершить следующее действие - набрать в ладонь воды и полакать её.
  
  Кое-как утолив жажду, самочка плеснула воду на мордашку, фыркая и отдуваясь. Х-хо-о-олодно! Но не менее действенно - она села и, обхватив себя лапками и растирая шёрстку, огляделась по сторонам. Туманная серость царила повсюду и самочка даже не могла понять, как далеко её отнесло от дома. А был ли он, этот дом? Вера вспомнила рассказы отца о том, как люди преследовали их собратьев несколько веков назад, как их пытали и как издевались над ними, пока наконец не был достигнут мир, стоявший много крови и слёз. А теперь всё повторялось, только преследовали за веру. И не одних волков...
  
  Возможно, это в природе людей - относиться друг ко другу хуже, чем к животным... Но разве можно после жертвы Спасителя ненавидеть ближнего, у которого та же душа от Бога, что и у тебя? А ещё ужаснее - убивать во имя Исуса... Во НЕПРАВИЛЬНОЕ его имя. Не это ли - подмена понятий, ложные Спасители перед Судным днём?
  
  Поговаривали, что даже образ святого Христофора, того самого, что возлежал у её лап, давно уже перестал быть для них неприкосновенным. С усилием стирали они волчью морду с изображений и заменяли её на человечью, зачастую проделываю свою работу со старанием, которое могло бы принести много добра, если бы было направлено на иное дело. То, что у волков отнимали их покровителя, было не только кощунственным, но и знаковым событием. Казалось, что после гонений за веру снова наступят времена, когда хвостатых станут изгонять из домов, убивать и насиловать только за то, что созданы они не "по образу и подобию". Хотя слова эти были сказаны не о внешности, а о разумной душе. Только слишком часто о ней и её спасении забывают даже под золотыми куполами и в монашеских кельях.
  Вера долго бы ещё сидела и горестно думала над невзгодами, если бы тело не взяло своё и не напомнило душе о себе. В животе засосало и заурчало...
  
  Утро перевалило за половину, но всё же день ещё не наступил. Волчица осторожно приподнялась и огляделась по сторонам - туман отступал, но берега... Они были так далеко! Течение тоже было очень быстрым и без вёсел самочка даже не представляла, как добираться до берега - хватит ли сил толкать? Но есть хотелось всё сильнее, да и наверное, она уже удалилась в необжитые или, по крайней мере, не такие опасные места... Была не была! Впереди река делала изгиб - и Вера, подождав удобного момента, слезла с лодки в воду.
  
  Холодная вода неприятно тронула её тело, всколыхнув шерсть и длинную волчью гриву, но Вера не собиралась просто так отступать - напрягая все силы, она стала толкать лодку к берегу, усиленно работая задними лапками и раскручивая хвостик, словно бы тот мог ей помочь. По счастью, изгиб был достаточно резким, и через несколько минут лапки волчицы уже доставали до илистого дна. Обессиленная и замёрзшая, самочка кое-как дотолкала лодку до берега - под не слишком высокую, но зато раскидистую берёзку. Здесь она протащила лодку через прибрежную растительность - к счастью, вода опустилась до пояса и самочка теперь могла упираться в дно - и последними отчаянными попытками на четверть завела лодку на берег. На большее она пока что не была способна - едва выбравшись на траву, волчица упала рядом с лодкой.
  
  Несколько разросшихся берёз покрывали ветвями этот крутой берег, не лишённый травы. За ними виднелись поля, ещё зеленеющие без урожая, только встающие колосками. За полем - несколько крыш, что еле различались между небом и землёй. Далеко, но за час можно добраться... При желании. Но Вера уже боялась людей - и даже немного своих сородичей, оттого и решилась на путь не сразу.
  
  Сначала она вытащила лодку на три четверти и воспользовалась кустарником, росшим неподалёку, чтобы надрать веток и заложить ими хотя бы ту часть судёнышка, что была обращена к берегу. Потом волчица взяла икону и с ней отошла к берёзе. Лодку найти было легче, чем икону, который она сунула между корней и также прикрыла ветками.
  
  - Простите меня, - тихо поговаривала она, положив последнюю веточку на образ. - Но так будет безопаснее...
  
  Постояв секунду и оценив скрытность своего тайничка, волчица вышла решила, что пора отправляться в путь. Солнце высушит её шёрстку по дороге, а если в деревне отыщутся собратья, то она сможет попросить их о помощи... И предупредить о беде, если вдруг вести до деревушки не дошли.
  
  Дворов в деревеньке было не больше двенадцати, да и то половина из них представляли из себя полуземлянки за низкими, чуть выше колена, заборами - старая, забытая всеми деревушка, сохраняющая традиции предков и в нынешний неспокойный век. У всех домов маленькие двери стояли низко, дороги были изрыты, а жители бедны и заняты трудом, за исключением одного приезжего купца, приценивающемуся к кузнецу, чей сын посматривал на доброжелательный спор, вырезая игрушку. Хотя жители сами были не из чистюль, постоянно занятые работой, на Веру сразу обратили внимание, как на путешествующую с пустыми лапами.
  
  Мальчик отложил игрушку и быстрым шагом подошёл к волчице.
  
  - Куда вы идёте? - не слишком громко, но внятно произнёс он. - Вам нельзя здесь!
  
  - Что? - удивилась волчица, но тут и сам купец обратил внимание на неё.
  
  - Канид?! - произнёс он, рассматривая самку с каким-то странным выражением лица. Вера поклонилась ему в пояс.
  
  - Эй, Валька! Веди её сюда! - крикнул кузнец. - А ты рассказывай, откудава ты и чего надо?
  
  - Заблудилась, - брякнула Вера первое, что между ушей прилетело. Но состроить грустную мордашку не забыла. - Я из Холодков, - назвала волчонок соседнюю со своей деревню просто на всякий случай.
  
  - Никогда не слышал, - заявил купец, отрываясь от спора. А это уже вселило подозрение в жителей, а в Веру - неприятное удивление.
  
  - Это далеко отсюда, выше по реке, - поёжилась волчица. - Я... Я во время рыбалки потеряла вёсла, попала в сильное течение и целую ночь меня мотало по реке.. - она прижала ушки и опустила голову, чтобы люди не увидели, как ей тяжело выдавить из себя просьбу. - Но, ради Христа, подайте мне хлеба - я с самого вечера ничего не ела....
  
  - Ради бога, только иди своей дорогой, - один из крестьян, мельник, судя по измазанному в муке фартуку, вынул из нагрудного кармана мелкий пирожок и не слишком причетливо подал нищенке. Да, подаяние эти христиане дают не от любви, а скорее из лёгкой ненависти к чужакам... Но и на том спасибо.
  
  Волчица медленно поклонилась и уже собиралась отойти назад, когда внезапно купец расплылся в широкой улыбке, показавшейся совсем неискренней. Самочка вцепилась когтями в пирожок.
  
  - Куда же ты так скоро? - спросил тот. - У меня есть к тебе предложение. Я как раз недавно купил себе медведя и хочу увидеть, насколько крепок мой Мишка. Эй, люди, возьмите эту волчицу и подайте сюда! Сто рублей тому, кто её схватит!
  
  Часть крестьян остолбенела, просто услышав сумму, которую, казалась, даже купцы не носят в кармане. Но люди помоложе и побуянистее доверились кушу и начали окружать Веру, озверев и словно потеряв все христианские добродетели. Чего только стоит их собственная душа и её спасение! Каких-то денег!
  
  Вере снова пришлось бежать, уже не раздумывая о пропитании. Серой молнией она прорвалась между пары мужиков, рыча для острастки, и припустила к реке через поле.
  За ней раздавались громкие вопли, улюлюкивания и весёлые крики. Словно бы это для них было забавой! От диких предков Вере досталась выносливость и скорость, но после купания в реке и полутора часов ходьбы, после всех волнений и страхов её лапы сами подкашивались, отказываясь служить хозяйке. Не выпуская хлеб из лапы, но даже не думая о нём, самка бросилась в поле и только тогда осознала свою ошибку - убежать у неё может не получиться, а вот спрятаться там негде!
  
  Коротко рыкнув, Вера закинула пирог себе в рот, проглотив без ощущения вкуса - и то не от голода, а скорее, чтобы лапы освободить. Каниды не могли так же быстро бежать не четырёх, как волки, но передние всё равно нужны для равновесия, как и хвост. Самка метнулась к деревьям, что прятали образ и лодку, надеясь, что оторвалась достаточно, чтобы захватить с собой то и другое. Почему-то Вере казалась, что холодная вода достаточно остудит пыл простофиль, поверивших, что простой купец таскает с собой медведя, как скоморох, причём в нынешние времена. Нет, молодая, стройная и по-своему очень красивая волчица понадобилась ему явно для иной цели.
  
  Хотя кто знает барские замашки... Вполне возможно, что наигравшись, он и вправду устроил бы потеху, пустив волка против медведя - о таком виде казни отец и упоминал в рассказах о преследовании волков... Но она не дастся им! Схватив образ в лапы, волчица всё же не осмелилась кинуть, а бережно положила его в лодку, после чего навалилась на неё и попыталась столкнуть в воду. Последние крохи сил ушли на то, чтобы придать лодке ускорение перед тем, как лапы Веры прекратили доставать до дна. Но это была только половина победы - её всё ещё могло легко прибить к берегу. Усталость нарастала, но крики с берега подгоняли наперекор утомлённости и ноющим мышцам. Лучше отдохнуть потом. Потом, не в пасти медведя! Лапой за одним бортом, потом за другим... А потом взгляд упал на икону, и в голову прокралась крамольная мысль.
  
  - Боже, помоги мне! - она решительно тряхнула головой - не говоря уже о том, что толку от такой гребли будет ещё меньше, чем лапами, волчица никогда не решилась бы учинить такое непотребство! Вполголоса моля о спасении, чтобы не слишком тратить силы на слова, Вера боролась с рекой, пытаясь удержать лодку. На берегу вот-вот должны были появиться люди, а ей не удавалось выплыть!
  
  Внезапно самочка увидела, что впереди берег совершает небольшой изгиб, а над водой поднимаются деревья начинающегося леса. Утомлённая столь неравной схваткой самочка двинула лодку по берегу, чтобы через несколько минут залезть под прикрытие веток густого кустарника, тянущегося от реки по склону и к самому лесу. Стараясь не трещать ветками, самка завела лодку почти к самому берегу и разлеглась на её дне, перед этим быстро оценив надёжность своего убежища. Изгиб скрывал её от взоров тех, кто уже оказался на том месте, где она выбралась из реки, а кусты могли укрыть от преследователей, если тем вздумается сунуться в лес. Обнаружить её могли бы только в том случае, если бы кто спустился к самой воде, подлезая под хитросплетения веток, листьев и стволов.
  
  Но Бог, сочувствуя Вере и оценив то, что она оставалась верна и предана ему даже в малом, даже в момент опасности не отступилась. Люди пробегали по берегу и голосили, но жажда наживы погоняла их хлёстким кнутом, не одаривая внимательностью, не давая шанса полазать по всем уголкам и кустикам. Так чудо Бога и его попущения на работу чёрта уберегли бедную волчицу, подрожавшую за ветками в лодке вплоть до жаркого полудня, когда людские голоса давно утихли.
  
  Немного успокоившаяся, самочка приняла решение попробовать ещё раз. Не было уверенности, что люди ушли, а не продолжают поиски в ином месте - хорошо ещё, что никто не вспомнил о её словах об утерянных вёслах - иначе бы они точно исследовали бы прибрежные кусты... Но всё равно оставаться близко к берегу было нельзя. Нужно уходить, бежать, а точнее - уплывать, и куда подальше. И ни в коем случае не выходить на берег... Съеденный хлеб почти не уменьшил голода, вновь подстёгнутого усталостью, но силы у неё были - можно попытаться половить рыбы или попробовать поесть ягод... Мысль о том, чтобы ночью прокрасться в деревню и украсть что-нибудь кудахтующее или кричащее пришла ей в голову, но пока что она выгнала её из головы. Ни за что! И уж тем более - не под взглядом Христофора. А именно этот взгляд заставил её встрепенуться - и приняться за дело.
  
  Сначала нужно продолжить путь, отплыв от населённых областей, где про неё могли расползтись слухи. Назначенный за её голову куш вполне мог бы "вдохновить" людей на поимку любого её сородича, будто возобновились склоки между людьми и канидами. А если вдруг кто увидит икону, изловят Веру ещё вернее. Христофор, дружелюбный к тем, кто просил его покровительства, перед противниками предстоял больше похожим на демона или волколака. Но вряд ли дело лишь в том, что Христофор действительно был канидом - Вера часто замечала, что любые иконы смотрят на грешных немилостиво и печально.
  
  Качаясь от усталости, Вера оттолкнула лодчонку от берега - и улеглась под жарящими лучами, ожидая, что немного отдохнёт - и половит рыбу. Судьба или кто-то свыше благоволил ей. Вскоре лодка оплыла берег и вышла на речной простор. Самочка лежала на спине, подставив мордашку свету полуденного солнца и отдыхая. Икону она положила поближе к голове, чтобы случайно не замарать стекающей со всего тела водой. Успокоенная шумом воды и развидневшимся деньком, а также слишком сильно переволновавшаяся за последние часы, самочка вскоре забылась в дремоте, давшей достаточного отдыха как её мышцам, так и разуму.
  
  То ли Вера просто забыла смочить голову перед сном, загорая, а то ли её покровители пожелали с ней пообщаться в видениях, но юная девушка увидела во сне маленький живописный остров, посреди которого обструганными столбами стояли идолы многоголовых псов со змеиными хвостами, оборачившимися вокруг тел спиральными узорами. Ясный день стал ещё ярче, когда с чистого неба в капище ударила молния, поджигая истуканы, что начали обгорать и осыпаться пеплом. Пролетало время, и на опустевший остров прибыло несколько людей и канидов в чёрных клобуках. Собирая прибрежные камни, они принялись возносить небольшую церковь на месте языческого святилища - но потом остров застила красная пелена, когда к нему причалили другие люди, в алых плащах и с хоругвями, что грозно взирали на собственных знаменосцев, когда те вырезали мирных монахов. Остров вновь опустел, и между руин капища и часовни осталась стоять лишь одна фигура витязя-канида, печально смотревшего на небо, что смывало дождём с острова кровь и копоть, возвращая тому весёлый зелёный вид.
  
  Это было странное сновидение и проснувшаяся самка пару минут приходила в себя. Что это был за остров? К чему весь этот сон? Вера села, устало провела лапой по глазам и зевнула. Взгляд её обратился к иконе и сонливость самочки пропала. Этот сон ясно напомнил ей о том положении, в котором она находилась. И ещё кое-о-чём...
  
  - Придётся нырять так... - решила Вера, сравнивая ход лодкой со своими собственными способностями. Плавала она хорошо, тело вроде бы отдохнуло - а значит, можно было попробовать наловить себе рыбки на ужин. Задача не из лёгких - но что же делать?
  
  Река за день успела хорошо прогреться, поэтому вода встретила тело волчицы приятной прохладой относительно жарящего светила, но тёплыми и мягкими объятиями по сравнению с утренней холодрыгой. Солнце уже перешло зенит и не слепило бликами, всё ещё достаточно хорошо освещая прозрачную воду, что была чище любого стекла - если бы не размывало от преломления, то вовсе её не обнаружить, как воздух! Только вдыхать нельзя...
  
  Совершая ровные гребки, самочка направилась к самому дну. Ловить рыбу столь старинным способом - непростое занятие, но уж куда безопаснее, чем ходить побираться... Подняв взгляд наверх, самочка увидела дно лодки, медленно перемещающееся над её головой - словно в небесах... Замерев на месте, самочка вся отдалась этому зрелищу, но вовремя вспомнила о себе и поплыла к поверхности. Вынырнув, она схватилась за бортик лодки и несколько секунд дышала, отдыхая от погружения, после чего разжала пальцы и снова ушла под воду.
  Сейчас, когда её обнимали и гладили потоки, а тело почти теряло вес, постоянно норовя всплыть к небесам из-за переполненности набранным воздухом, Вера уже не испытывала невзгод и тревог. Было спокойно, как у пушистой мамы на лапах, и собственная шерсть распушилась, добавляя красы. Если бы не нужда в воздухе, Вера бы так и осталась здесь, под водой, где всегда есть еда, где не слышно людей и никто не мешает спокойно жить и любоваться живописными зарослями водорослей и пугливыми рыбками.
  
  Их было много - речная рыбёшка перемещалась вдоль дна или следовала по течению, сверкая чешуёй. Любопытные подводные обитатели ничуть не боялись волчицу, хотя и не стремились приблизиться - а Вера не спешила переходить на рыбную ловлю, предпочитая действовать наверняка. Всё же река - не озеро, и ей нужно было не только думать об охоте, но и наблюдать за движением лодки над своей головой. По счастью, та ненамного отдалилась от неё, а потому волчица опустилась на дно и встала на лапки, взбаламутив воду. Её тело напряглось, но как же великолепно она выглядела в этой позе - залитая светом серебра и золота, приподнявшая передние лапки и согнувшая задние для лучшего толчка. Хвост её замер, распушаясь, грива красиво развевалась от воды...
  
  Вера снова застыла в этом состоянии, время замедлило свой ход, как утром. Только не от пустоты в душе, наоборот - от переполненности покоем и удовольствием от жизни. После горестей наступала светлая полоса, а Бог благодарил за то, что Вера его не оставила, приоткрыв немного земного рая. Хотя за пушистой грудкой уже начинало щекочуще греть, подтянутый животик напрягся, сокращаясь едва заметно, а из носа выскользнуло несколько пузырьков. Волчица не нашла воли подняться сразу, залюбовавшись подводным пейзажем в обрамлении собственной разметавшейся гривы. Течение обводило лапы и стан, принося блаженство и расслабленность, и самочка благодарно взглянула на лёгкие волны, преломляющие небеса с облачками, к которым взлетали пузырьки из-за зубок, донося до Бога неслышный шёпот благодарности.
  
  Отведя лапкой волосы, настойчиво лезшие на глаза, самочка рывком сорвалась с места, но на смену первым резким движениям пришли плавные и спокойные. Рыбалка могла ещё немного подождать - самочка плыла, наслаждаясь речной прохладой и целебными прикосновениями воды, снимающими усталость и отгоняющими прочь заботы. Перевернувшись на спинку, она выпустила ещё пару пузырьков, вновь залюбовавшись лодкой, от днища которой исходило свечение - преломлялся свет в волнах, создаваемых её корпусом. Красота...
  
  Лучи, сейчас не проходившие в воду напрямую, уже прогрели толщу реки, а та отдавала тепло волчонку, нежа и поглаживая живот, как ручному зверьку. Довольно зажмурившись, Вера представила, что висит над землёй в облаках, и её держит не вода, а плотный ветер, он же и ворошит мех. Только лёгкое дрожание лапок, аккуратно и невредимо царапавших воду, кручение хвоста и пузырьки, уже ворохами покидавшие приоткрытую пастьку, напоминали Веге, что она в глубине, а не высоко над миром... Но всё равно это волшебное ощущение захватило и подчинило себе волчицу. Ласковые прикосновения водички совсем заволокли её сознание - прикрывшая глаза самочка полностью отдалась тому безмятежному покою, что подарила ей река, стараясь не обращать на лёгкое и пока ещё даже приятное жжение в груди. Пузырьки перестали подниматься из её пастьки, не потому, что их не оставалось, а потому что она сжала зубки, сберегая остатки от запаса своего воздуха.
  
  Если бы не приходилось следить за лодкой, Вера бы смогла назвать себя полностью свободной. Она гребла дрожащими от волнения лапами, медленно кувыркаясь в воде, не задумываясь, в какую сторону плыть, только чтобы почувствовать лёгкое сопротивление тёплой воды, расправившей всю шерсть прекрасными невесомыми шлейфами и добравшейся своими струйками до самой шкуры. Рыбы уже привыкли к волчице и проплывали невдалеке, не страшась, но она и не обращала на них внимания, поглощённая тягучим подводным удовольствием. Задние лапы поджали пальчики от духоты, но передние сами опустились ко чуть втянувшемуся животу, чтобы погладить его вместе с водою. Но чуть позже одна лапа поднялась к груди, нетерпеливо вороша на ней мех, а другая прижала носик, чтобы не
  Прикосновения собственных пальчиков были... Ничуть не хуже ласок воды. Зажимая носик, самочка случайным прикосновениям к сосцу, укрытому под пеленой серого меха, вызвала у самой себя лёгкий стон и вместе с ним - вылетевший прочь пузырёк. Торопливо сжав зубки, Вера со стыдом подумала, что было бы, если бы сейчас её увидели отец или друзья - но кроме рыб на дне реки ничто сейчас не могло видеть самочку...
  
  Волчица ринулась вверх, когда больше не могла оставаться под поверхностью. Мятежное тело теперь грозило погубить душу - она поняла, что слишком долго пребыла под водой, её животик вжался, грудка судорожно дрожала, хвостик путался в задних лапках, а сами задние совершали какие-то неправильные и непонятные движения, мало помогая самочке в пути наверх. Сердце билось где-то в голове, наверное, вытолкнутое лёгкими, умоляющими о воздухе, челюсти против силы разжимались, грозя сделать первый и последний глоток речной воды.
  
  "Боже, помоги мне!" - пронеслась в затуманенной голове единственная здравая мысль. - "Не дай мне так глупо сгинуть! Пожалуйста!"
  
  Бумс! Буль-буль-буль...
  
  Веру пронзил страх, вытеснивший все остальные эмоции. Даже боль в голове, стукнувшейся о что-то твёрдое. Мордашка, выдохнув все пузырьки в одном ворохе, оскалилась, как у дикой волчицы, загнанной в угол. Передние взметнулись вверх, заскрежетав по дереву. Сознание не сразу подсказало, что это её же собственная лодка, о которой Вера уже забыла. Или просто не осознавала, когда тело содрогалось в разрядах духоты.
  
  Дёргающаяся самочка замолотила по дну лапами, уже впустую открывая пасть, отплыла в сторону и каким-то чудом вынырнула рядом с лодкой в тот момент, когда в пастьку хлынула речная вода. Откашливаясь и хрипя, она забилась, зажмурившись от слепившего солнца и брызг, вслепую повернулась и... Уцепилась за борт. Навалившись на него, самочка попробовала упасть в лодку, но внезапно та перевернулась и волчица оказалась под ней. Икона, съехавшая по борту, ударила её в грудь пушечным ядром и потащила вниз, на глубину.
  Пасть раскрылась ещё шире в ужасе и отчаянии, потеряв половину из того, что удалось вырвать у поверхности. Тяжёлая доска опустила волчицу в гущу водорослей, смягчившую падение, но щекотно кольнувшую травинками по рёбрам и коварно обвивая метавшиеся лапки, гладя их так же обманчиво ласково, как и потоки нагретой воды, в которые Вера вернулась.
  
  Всё-таки не выпустив икону, самочка крепко прижала её к себе, силясь вырвать запутавшуюся лапку. Водоросли, которые оплели её, щекотно тыкались под подушечку и игриво пробегали между её пальчиков, как будто бы обладали собственным сознанием и радовались такой красивой пушистой добыче. Самочка забулькала от страха и злобы, развернулась и схватила растения передними лапками, раня ладони, но всё же сумев избавиться от плена противных растений. Схватив икону и сунув её под мышку, Вера, невзирая на острую боль в ладонях, заставила себя вновь потянуться к поверхности - сердце заходилось от страха, лёгкие, второй раз подвергнутые испытанию за столь краткий срок, настойчиво требовали воздуха.
  
  Дерево обычно должно помогать плавать, но дубовая икона утяжеляла, не давая восходить с полной скоростью. Вжатый живот и опустевшие лёгкие тоже не помогали всплыть быстрее, само тело уже не всплывало. Путь наверх становился медленным и мучительным, вода отпускать не желала, но Вера продолжала настойчиво подниматься, молотя по воде задними и свободной передней, уставая, словно убегая от погони, но совсем без возможности перевести дух.
  
  Время поджимало, страх уже кусал самочку за лапки, мешал мысли и не давал лапам поднимать трясущееся тело, дрожь которого вызывала не только страх. Глаза самочки широко раскрылись, щёчки надулись, но совершенно впустую, ничего в себе не тая, хвост вытянулся в струнку, когда они изо всех сил сжала пасть лапами и перевернулась, выпустив бесценную икону. Её лапа почти неосознанно подхватила образ и прижала к себе, в то время как другая направила самочку вверх, к небу за пеленой воды, столь близкой - и такой недоступной!
  Пальчики дрожали, добравшись когтями до самой поверхности и подняв на ней мелкие волны своими царапаньем. Но за водную кромку не удержаться и не подтянуться. То небольшое расстояние, что оставалось до поверхности, было столь же непреодолимо, как раньше - и Вера начала выскуливать последние мелкие пузырьки, яростно выплясывая задними.
  
  Когти вцепились в бортик лодки и не давали с него свалиться, глубоко вонзаясь в дерево, а потом и подтягивая мокрое тело. Стиснутая другой лапой икона удерживала Веру в вертикальном положении, не давая упасть мордой в воду. Оголодавшая и утомившаяся волчица уснула, наконец захваченная небытием.
  
  Глава вторая - Отшельник
  
  Проснулась Вера от теплоты - уже не влажной, как в опасной реке, а сухой. Через сомкнутые веки еле проходил тусклый желтеющий свет. Волчица продолжала чувствовать слабость в лапах, но подсознательное чувство долгожданной безопасности позволило медленно открыть глаза.
  
  Вера впервые оказалась в каменном доме - в небольшой комнате с грубыми стенами, сложенными из неотёсанных, но надёжно подогнанных валунов. Весь свет в комнате исходил от одной лучины на столе у противоположной кровати, где лежала Вера, стены, и оттенял сгорбленную фигуру старика с торчавшими во все стороны волосами и бородой. Одетый в чёрный клобук, он шептал сложенным в углу иконам, отдельно от которых, но подле, стоял и отданный родителями Христофор.
  
  - Не остави ны, Боже, Господи Боже наш, не отступи от ны, вонми в помощь нашу, Господи спасения нашего.
  
  Волчица не осмелилась нарушить молитву, а лишь продолжила оглядывать дом. Впрочем, слишком уж это строение не походило на жилой дом, да и икон здесь имелось предостаточно. Речь старика, его отношение к иконе Христофора и само наличие того факта, что он помог волчице, выловив её из воды, уже подбодрили самочку - она попробовала привстать, но слабое тело отказалось выполнять даже столь простое дело, и отозвалось немощью в каждой мышце. А вдобавок - ещё и очень громким чихом, пришедшимся на завершающее "Аминь".
  
  - Проснулась? - спросил старик тихим и спокойным голосом.
  
  - Здравствуй... - пробормотала Вера, вновь собираясь привстать - даже в нынешнем состоянии ей не хотелось лежать перед своим спасителем, которому нужно было оказать почтение. Но старик не этого от неё ожидал - он желал полного её выздоровления. Потому человек помог волчице, приподняв подушку, чтобы Вера легла полусидя, и подал ей налитую из горшка, углублённого в пол, миску с рыбным бульоном:
  
  - Пускай сейчас пост, но болящим его не следует соблюдать. Им Господь послал своё испытание.
  
  Дрожащими лапками самочка приняла еду и благодарно кивнув, и принюхалась. Варево пахло достаточно приятно, а что ещё нужно больной?
  
  - Спасибо,- пряча глаза, сказала самочка и принялась очень осторожно лакать содержимое. Бульон был не горяч, но оказался вполне тёплым, и вскоре самочка стала ощущать не только внешнее, но и внутреннее тепло. Она зажмурилась от удовольствия, смакуя каждое мгновение. Очень вкусно!
  
  - Можешь продолжать спать, а я ещё немного побдею, - убрав миску к порогу, хозяин дома сменил лучину, чтобы светила поярче, и открыл на столе толстый том, всматриваясь в текст через круглую гладкую стекляшку величиной с ладонь.
  
  Но с едой в теле Веры появилась и энергия. А так же проснулось и любопытство.
  
  - Меня зовут Вера, а как вас величать?
  
  - Дед Наум, - просто ответил старец, перелистывая страницу.
  
  - Тогда уж - дедушка Наум... - осторожно произнесла самочка. - А... Вы простите меня за этот вопрос - но как вы меня нашли?
  
  - Да прибило тебя недалече... - произнёс старик, не отрываясь от книги. - Я почуял, что с воды мокрой шкурой несёт - извини, но вашему брату если шерсть намочить, так сильно волками пахнет... Только не ожидал я, что волчица будет за лодку цепляться и икону к себе прижимать. Нынче эту икону ох как не любят...
  
  Вера поднесла ладонь к носу и понюхала. Сама она не замечала своего запаха - во всяком случае, чтобы он был сильнее обычного еле заметного. Чтобы найти канида по запаху, нужен нос другого канида, но никак не человеческий. Либо же Вера сама многое не знала о собственном народе...
  
  - Где мы сейчас? - Вера поборола желание уточнить, старой ли вере принадлежит Наум... Пожалуй, что так - либо же он просто был из тех добрых людей, кому не важны конкретные положения, кому хочется помогать всем разумным.
  
  - Эта обитель - убежище моё от всего зла и безумия окружающего мира, - ответил старик. - Стоит она на острове в самом широком месте реки, куда не каждому добраться, да и не всем хочется. Тебе повезло, что тебя вынесло сюда - дальше воды не столь спокойны.
  
  - Бог спас, - подтвердила Вера, оборачиваясь к иконам. Наум ответил только кивком, возможно, ожидая других вопросов от своей гостьи. Вера собиралась спросить, надолго ли она может оставаться у старика, возможно даже пообещать помогать ему в хозяйстве, лишь бы он не прогонял её из своего укромного места, куда вряд ли скоро доберутся ревнители обновлённой церкви. Но решив, что рано ещё об этом думать, спросила нечто попроще:
  
  - Что вы читаете?
  
  Человек обернулся к ней. Вера испугалась, что рассердила его своими расспросами, но нет, смотрел он вполне добродушно.
  
  - Не столь важно название книги или заложенное в ней повествование. Любое чтение изощряет ум, а чтение книг о житие святых - ещё и поддерживает душу.
  
  - Мы с отцом тоже читали... - смущённо призналась Вера, как будто бы говорила что-то постыдное. - Он получил кое-какие знания от отца, который прислуживал в церкви... Когда был ещё щенком.
  
  - Значит, нам будет много что обсудить... - Наум положил линзу на книгу и обернулся к Вере. - Но сначала скажи, что с твоим отцом, не ищет ли он тебя?
  
  - Не ищет, - ответила Вера твёрдо и грустно. Так, что Наум сразу всё понял.
  
  - Мы будем вместе молиться за них. Это самое большое, что мы можем сделать. Погребение и памятник - это лишь дань традициям, пусть и благочестивым. Души принадлежат лишь Богу.
  
  - Истинно так, - кивнула самочка и прижала ушки. Только бы ещё не разревется на глазах у своего спасителя! - Дедушка Наум, а как вы здесь оказались?
  
  - Кажется, я уже говорил об этом. Здесь можно предаться мысли и душе, а не земным тягостным делам. А теперь - ложись и засыпай.
  
  Самочка не заставила себя долго упрашивать - тело само почти не слушалось её, призывая опустить голову на подушку и закрыть глаза, чтобы дать телу отдых... Совсем не лишний отдых...
  
  Сознание уже достаточно оправилось после пережитого, чтобы вновь видеть сны. Тепло постепенно переходило в жар, совсем неяркий свет от лучины распалялся до целого огненного буйства в морозной ночи. Тлеющие язычки пламени возросли до настоящего костра. Книг стало много, столько, сколько не было ни в одной библиотеке, о которых слышала Вера - только книги не читали, а жгли, бросая, не глядя, в большущий костёр на церковном дворе, будто монахи вместо того, чтобы изучать святые писания, вознамерились совершать языческий обряд на Ивана или Сырную неделю. Пламя утихло только под утро, когда все люди ушли, бросив костёр, остался только один. Сначала он лишь сторожил пламя, а потом, когда пожарище истлело, он стал ворошить пепелище, выуживая из его глубины закоптившиеся, но уцелевшие книги.
  
  Проснулась самочка уже совершенно отдохнувшей, хотя и не могла понять, сколько проспала - лучина горела всё так же ровно, а старик сидел и читал. Но стоило волчице пошевелиться, как он приподнял голову и обернулся к ней.
  
  - Как ты себя чувствуешь?
  
  - Уже гораздо лучше, - улыбнулась Вера. - Ещё раз - спасибо вам.
  
  - Ты можешь уйти, когда захочешь. Сейчас вечереет и если ты собираешься продолжить своё путешествие по реке - тебе лучше обождать до утра.
  
  - Я... - самочка осеклась. - Дедушка Наум, я ведь сбежала... И мне некуда податься. В одной деревне меня чуть было не продали какому-то злодею!
  
  - Значит, пока и не следует тебе уходить. Тем более что и на острове можно жить, пусть он лишь сто саженей поперёк. Большего не нужно ни человеку, ни каниду, - Наум снова налил рыбного отвара уже в чистую миску, передав её в уже более уверенные белые лапы. Сам старик, по пока что скупым наблюдениям Веры, не ел и не спал, но при том не выглядел отощавшим или сонным, хотя старость зримо опустошила прежнее здравие.
  
  И зримо - ключевое слово. Смотрел старик подслеповато, старался не совершать лишних движений, чтобы чего не задеть и не уронить. Хотя неаккуратным и неопрятным не был. Вера снова поблагодарила хозяина дома и принялась лакать содержимое. На этот раз рыбка была с несколько иным вкусом, но всё так же хороша.
  
  - Вы её сами ловите?
  
  - А кто же ещё... По счастью, место для рыбной ловли удобное - а вот с хлебом беда.
  В пост варю кору, если лето - варенье из одуванчиков или ягод. Кроме меня, птиц да тебя теперь на острове этом никто не живёт. Но с молитвой, трудом и книгами мне не скучно. Так что и ты не заскучаешь. И... Твой брат живучий - не пора ли вставать с постели?
  
  - Ой, - Вера вовремя опомнилась. - Я и сама собиралась! Только... Вот чем даже благодарить вас - не знаю! Разве что помогу с рыбной ловлей - в конце концов, меня этому отец обучал ещё с малых клыков.
  
  Снова улыбка тронула губы старика.
  
  - У тебя был очень хороший отец... Раз взрастил такую умницу.
  
  - Я его последний щенок... Из шести, - волчица присела на землю. - И он отдал мне всё, что предназначалось для пяти остальных - всю любовь и заботу.
  
  Наум не стал спрашивать, что случилось с остальными. Он вообще редко спрашивал в последствии Веру о прошлом, решив заботиться о её настоящем и будущем.
  
  - Тебе нужен свежий воздух, - Наум взял мохнатую лапу Веры в свою сухую ладонь и прошёл ко двери на улицу. За нею тихо стрекотали сверчки, над густой рощицей уже загорались чистые звёзды.
  
  Чуткий нос самочки уловил такую пёструю смесь запахов, что она едва не задохнулась от удовольствия. Шум реки здесь был почти не слышен, но и он вносил свою лепту в шум листьев и песни насекомых, лёгкий ветерок приятно поворошил шёрстку самочки. Она вдохнула всей грудью и счастливо улыбнулась.
  
  - Какая красота!
  
  - Святое место, - подтвердил Наум, присаживаясь на неширокую низкую скамью у входа и беря в руки клюку, прислонённую к стене подле неё. - Если тут уже так прекрасно и легко, только представь, что ждёт нас в будущей жизни! Если только мы станем её достойны... Но твои родители ждут тебя там, в этом я уверен.
  
  Вера не стала говорить о том, что в её сердце ещё жила надежда встретиться с ними на этом свете - пустое, неосуществимое желание, которое всё же не так-то легко было прогнать и смириться с реальностью.
  
  - И куда мы пойдём? - спросила она, стараясь оторваться от грустных раздумий.
  
  - В праведную жизнь, - Наум привстал на свой посох. - Куда ещё нам стремиться? На этом острове мы отделены от мира и его круговерти, но и в Вечное Царство нас ещё не приняли. Над этим нужно много работать и мне, и тебе. Если ты желаешь остаться со мной, тебе стоит остаться и с Богом.
  
  Вера сглотнула. Вот он, момент истины...
  
  - В нашей семье все были верующими. Но... - она несколько мгновений набиралась сил, чтобы продолжить. - Но мы не признавали тех бесовских введений, что совершаются сейчас по свету. Это... Неправильно.
  
  - Сейчас ты далеко от народа, и здесь нас никто не осудит, - Наум обнадёжил Веру, начав спускаться по тропке к берегу. - Господь попустил разброд, напоминая нам, что в миру сложно достичь праведности. Близятся последние дни, и души разделяются на тех, кто носит на себе печать Сатаны и тех, кто принужден скрываться, храня чистоту.
  
  - Так вы тоже?!.. - восхищённо воскликнула самочка, проникаясь к этому человеку всё большим уважением. - Только по Божьей воле я могла попасть к вам!
  
  Она упала перед ним на колени и взяла в лапки свободную руку человека.
  
  - Отче! Я... Я... - она не нашла слов, лишь уткнулась лбом в его ладонь и расплакалась.
  
  - Я грешник, а не "отче", вставай, - Наум погладил волчицу за ухом, как добрую ластящуюся собаку. - На колени надо вставать перед Богом и святыми, а не перед живыми людьми.
  Вера пересилила приятность прикосновения и встала по велению своего спасителя, выходившего после слабости.
  
  - Простите... - она отошла от человека и слегка наклонилась. - Дедушка Наум... Вы... Вы спасли меня, и вы же оказались моим... Единоверцем... Я совсем одна на этом свете и я была бы счастлива... Если бы вы могли бы помочь мне пережить всё это.
  
  - Могу помочь... Но весь труд будет лежать лишь на тебе. Если вдруг однажды ты решишь передумать и покинуть меня - я не стану препятствовать.
  
  Вера не могла поверить, что после всего произошедшего она захочет покидать Наума и его благословлённую Богом обитель, но лишь молча кивнула, ожидая дальнейших указаний.
  
  - Не жди от меня никаких особых указаний, - строго сказал человек. - Я тебе не учитель, а наставник.
  
  - О... - самочка осеклась, опуская хвостик. - Конечно...
  
  Наум опёрся о клюку.
  
  - Но если ты так жаждешь указаний - иди же за мной.
  
  - Хорошо, - с готовностью кивнула самочка. И больше не останавливала человека, пока он довольно быстро шёл вперёд.
  
  Несмотря на тёмное время суток и старость Наум шёл через коряги и кочки быстрее Веры, ещё не привыкшей к дороге. Старец повёл Веру прямо между деревьев на другой конец острова, пока не добрался до холмика, окружённого древними замшелыми камнями.
  
  - И что же это за место такое? - спросила самочка, оглядываясь по сторонам. Холмик был не один - их стояло несколько, между некоторых из них виднелись ещё пеньки давно срубленных деревьев и каменные нагромождения...
  
  - Наши предшественники, - Наум сначала положил ладони на навершие палки, а потом и подбородок. - В былое время на этом острове стоял целый скит. А того раньше - капище языческие. Но уже ничего от тел их не осталось, кроме этого кургана. Идя по дороге к праведности, готова ли ты, Вера, пострадать за своего Бога? Ведь в любой миг он может послать нам любое испытание для проверки крепости нашего духа.
  
  Волчица открыла рот для ответа, но снова закрыла пастьку и задумалась. С ответом не стоило спешить... Она уже лишилась родителей, потеряла дом, но... Но отец так много рассказывал из истории их народа, о тех тягостях, что им приходилось переживать, и это всегда воздействовало на неё. А разве сейчас не то же самое происходит с Верой?
  
  - Я готова жизнь отдать, - негромко произнесла она наконец.
  
  - Жизнь можно и дьяволу отдать, - Наум ответил совсем не так, как Вера ожидала. - И Богу, но так, что он тебя не признает. Тем более, если тебе нечего терять, держишься ли ты за жизнь? Бог сам заберёт твою жизнь, когда она тебе понадобится. Я веду речь о храбрости и старании. Пока Господь не забрал тебя на небо, ты должна доказать Ему, что достойна быть Ему сопричастна непрестанным трудом и послушанием Его заповедям. А это труднее, чем отдать жизнь.
  
  - Очень надеюсь за тебя, и буду помогать молитвой, а изредка и советом, - Наум присел у могил прямо на холодную траву. - Но для начала расскажи, что ты уже умеешь в науках. Должен знать, посоветовать ли тебе начать с Азбуки, Псалтыря или Писаний.
  
  Волчица глубоко вздохнула и закрыла глаза.
  
  - Наукам я не обучена, дедушка, но считать на когтях умею, азбуке обучена и молитвы знаю - благо отец научил. И верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым, и во единаго Господа Исуса Христа Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго... Прежде всех век... - она замолчала, слегка размахивая хвостом. - Но пока лишь учусь, и не очень успешно...
  
  - В таком случае не будем терять времени и приступим к твоему обучению. Но сначала нужно набрать воска для свечей. Твой нос подскажет тебе, где улей?
  
  - Не подождать ли утра? - Вера инстинктивно принюхалась.
  
  - "Никто о дне том и часе не знает"... - Наум принялся выдёргивать из своего облачения нитки. - А я пока фитилей сделаю.
  
  - Интересно... Запах... - Вера приподнялась так, что едва не упала, усилено втягивая носом воздух. - Кажется... Нет, не кажется.
  
  Она медленно направилась к опушке леса, продолжая иногда замирать и принюхиваться. Волчий взгляд, к сожалению, был несколько хуже носа - а потому волчица не заметила растянутой почти у земли верёвки, пока Наум её не окрикнул.
  
  - Эй, постой! - он прошёл мимо неё и показал на препятствие. - Не запнись.
  
  Самочка оглянулась на него и посмотрела со смесью недоверия и обиды.
  
  - Так вы знаете...
  
  - В этой темноте его найти не так-то просто было, - Наум указал клюкой на дерево перед собой. - Твой нюх действительно хорош, Вера. Но используя его - не забывай и о других чувствах.
  
  Поначалу казавшаяся странной и даже лишней просьба раскрыла перед Верой нечто странное в Науме. Будто бы он уже заранее знал её ответы и подготовил всё необходимое для её обучения. Но всё же Вера не считала себя настолько важной, а окружающих - обязанными подстраиваться под неё. Так что - прочь все лишние мысли! Нужно, по доброму совету, полностью сконцентрироваться на окружающем мире.
  
  - А куда нам собирать мёд? - внезапно спросила она. И даже в сумраке увидела, как улыбнулся Наум.
  
  - Уже лучше.
  
  Хотя без пары ошибок собрать мёда не получилось, Вера была довольна. Волчья шерсть хорошо защищала её, а уж одно жало и безо всякого дыма сонной пчелы - не такая уж и большая цена за золотое лакомство. С удовольствием двигая язычком медовый комок в пасти и посасывая его, волчица внимательно слушала своего спасителя, а теперь - ещё и наставника.
  
  - В молитве всегда будь прилежна. Слова, конечно, менее важны, чем стремление к Богу в твоей душе, но обращаясь к Нему, ты должна творить молитву с должным почтением. Не спеши и не отвлекайся на иное, сосредоточься лишь на словах и смысле их.
  
  Если ты лишь проговариваешь молитву, не находясь в ней разумом и душой - от неё проку не будет. Дьявол будет мешать, учинять препоны и рассеивать внимание, поэтому стоит научиться сохранять концентрацию, даже если тело испытывает боль.
  
  * * *
  
  После краткого сна, что принёс телу, вспомнившему о труде, больше расслабления, чем даже сон в собственной кровати, Вера сразу продолжила обучение. Сотворив утреннюю молитву, самочка встала и умылась водой из специально выставленного таза, после чего вышла на улицу. Проснувшееся светило пролезало между листвой, пуская стада солнечных зайчиков на траву и деревянную "крышу" над иконой Христофора. Наум установил её снаружи, но Вера не опасалась за то, что дождь и солнце сотрут краску - изображение уже проявило свою стойкость, бултыхаясь в реке.
  
  Теперь, восстановив все свои силы, волчица обратила свои помыслы на то, чтобы как-то помочь человеку. Для начала она занялась тем, чем по старости дедушка Наум заняться не мог - вымела и вынесла весь мусор, привела в порядок растрёпанные книги, среди которых ей попались и рукописные листы - переписи молитв.
  
  В первый раз, вынося сор на улицу, волчица не обратила внимания на то, что показывал дневной свет, но во второй - просто остолбенела, восхищённая красотой своего убежища. И, пока Наум пропадал где-то в лесу, откуда доносился стук топора, самочка решилась немного прогуляться, чтобы лучше осмотреть островок.
  
  * * *
  
  Если Наум и допустил неточность в описании размеров острова, то лишь небольшую. Он действительно был довольно мал, размером с родную деревню Веры. Только было на нём лишь пара каменных построек - грубые кельи и небольшая часовня, сложена с большим прилежанием, но закоптившаяся, как после пожара. И вместо круглого купола её единственную главу венчал остроконечный с каменным крестом без позолоты. Остальную часть острова занимали густая роща, курган и пляжи, на которых было больше травы, чем речного песка. Под прозрачной водой, куда бы не глянула волчица, росли водоросли на ровном дне, лишённом обычных для этой реки окатышей. Неужели их все пустили на строительство церкви и кельи?
  
  Она спустилась на песок, поближе к воде, и посмотрела на далёкий берег. Деревья сливались в единую зелёную полоску, очень нечёткую, но всё же разделяющую землю и небо. Никаких строений видно не было, лишь один лес, лес и лес... Красиво...
  
  Взглянув на солнце, Вера решила, что неплохо было бы чуть искупаться - просто ополоснуть шёрстку, не залезая далеко - и зашла в воду. Здесь холод реки не столь чувствовался, вода наоборот, была достаточно прогретой, и приятно ласкала её задние лапки.
  
  Вера немного притопила их в песок, массирующий подушки на стопах. В этом месте реки вода доходила ей только до бёдер, поэтому волчонок решилась присесть на мягкое дно, выставив лапы. Теперь над поверхностью оставалась только голова. Близкая кромка воды, тянувшаяся далеко-далеко, была безветренно-ровной и отражала небо, да так, что всё под поверхностью было неразличимо. Вера вновь потеряла ощущение собственного тела, словно зависнув в небесной вышине - но на этот раз без неприятных примесей нахождения под водой.
  
  Вода притягивала её, словно магнитом - самочка перешла к ровным, плавным гребкам, сочетая движение лапок с помахиванием хвостиком. Вода была такой приятной! Она словно бы проникала внутрь самочки, лаская саму её душу. Оглянувшись на остров, она зажмурилась от его красоты - золото, изумруд и камень на фоне голубого неба и зеркала воды. Новым гребком самочка направила себя к берегу, всё так же неторопливо, чтобы насладиться каждой секундой.
  
  Вера разлеглась на поверхности, загорая и подставляя живот утреннему солнцу, смежив глаза в дрёме и раскинув лапы. Ей так нравилось наслаждаться единением с природой, особенно в таком райском месте.... Но даже в нём ей не давали остановиться и насладиться этим на долгое время. Около Веры всколыхнул с громким бульком поверхность камень, брошенный с берега.
  
  - На том свете отдохнёшь, Вера! Нельзя расслабляться!
  
  Вера дёрнула ушками и быстро перевернулась. От неожиданного окрика и плеска камня, она потеряла координацию и вода попала ей в мордочку, в глаза и рот. Взмахнув лапами, самочка не удержалась на поверхности и погрузилась под воду, булькая множеством пузырьков, что вырывались из закрытой пасти. В испуге волчица заставила себя всплыть, вынырнула, кашляя и фыркая, и снова ушла под воду. Сердце испуганно сжалось, лапки отказывались слушаться...
  
  Они жили будто сами по себе, загребая воду в хаотичных направлениях. Но вот одна из передних схватилась за толстую палку, а та рванула к берегу, и Наум вытащил жутко кашлявшую самку за шкирку.
  
  - Если тебе так нравится вода, почему бы не совместить приятное с полезным? - Хотя старческая рука и не обладала достаточной силой, её хватало, чтобы держать морду самки над поверхностью.
  
  - Кха... - волчица уставилась на спасителя замутнёнными глазами. - Простите... Дедушка...
  
  - Прощу, после того, как ты мне поможешь. А сначала - вылезай на берег.
  
  Он вложил ей посох в лапы и сдвинулся назад, подтаскивая самочку к острову. Вскоре Вера уже смогла опереться на лапы и, дрожа от стыда и пережитого страха, поплелась к берегу. Едва дойдя до песка, она повалилась на него, опуская лапы в песок.
  
  - Спа-асибо... - пристыженно выговорила она, услышав рядом шаги Наума. - Вы меня снова спасли...
  
  - И во второй раз беда стала горше, - дед опёрся рукой о дерево. - Тогда ты просто зависла между жизнью и смертью, а теперь - стремилась к ней. Будь внимательной постоянно!
  
  Вера попыталась возразить, что как раз проделка Наума и выбила её из равновесия, но вспомнила, что перечить старшим неприлично, и она сама соглашалась перейти в обучение старца.
  
  - Простите меня, - не удержала она всё же немного обидчивый рык.
  
  - Ну-ну. Учись властвовать собой, Вера, и не только душевными порывами, но и телесными ощущениями. Но я знаю, как тебе помочь, - он протянул ей руку и Вера с его помощью встала на лапы.
  
  - И как же?
  
  Они направились в глубь острова, обратно к церкви.
  
  - Когда-то сохранённые здесь ценности - я говорю о духовных ценностях, а не о денежных - постигла беда. В надежде спасти их, эти ценности погрузили на лодки и пустили к берегу, - старик задохнулся и недолго молчал, но потом закончил. - И одна из лодок перевернулась и затонула неподалёку от острова.
  
  - Но... Дедушка Наум, как это может помочь мне?
  
  - Лучше всего обучаться с радостью, чем против воли. Вряд ли я смогу тебя отвратить от твоей любви к плаванию, зато с её же помощью могу наставить тебя на праведную стезю.
  Вера покрутила ушами, обдумывая слова Наума. То он говорил, что дорога к праведности трудная, а теперь, будто противореча сам себе, утверждал, что она должна приносить радость!
  
  - Перейдём к пристани, она по другую сторону. Лодки направлялись к ней, - старик повёл волчицу через холмики и ухабы лесистого островка.
  
  Эта часть острова была достаточно дикой, в отличие от обжитой отшельником... Восточной стороны, если правильно Вера разобралась в сторонах света. Туда вела лишь старая и полузаросшая тропа, которая привела их в самый настоящий осиновый лесок - молодые деревца были ещё невысокими, но разрослись так густо, что пройти через них было почти невозможно. Почти - пригибая гибкие стволы палкой, человек уверенно пошёл через осинник, в то время как Вера шаг в шаг двинулась за ним.
  
  - Эти деревья специально высаживали, что ли? - проговорила она себе под нос, когда запнулась и едва не упала, но опёрлась на два ствола и удержала равновесие.
  
  - Вставай, тут же даже верёвочек нет! - Добродушно и спокойно подначивал Наум, ковыляя к крутому берегу. Не человек, а само противоречие. Не знаешь, что ожидать. Но, главное - зла он не желал, это Вера чувствовала сердцем.
  
  Остальной путь до немного гнилых мостков пристани Вера проползла на четверых, чтобы внимательнее следить за полом. Потому она сразу глянула в воду, добравшись до её кромки. Тут было гораздо глубже, чем по другую сторону острова, и только чистота вода и тенистость противосолнечной стороны позволяли досмотреть до далёкого дна.
  
  - Кажется, там что-то есть, - сказала Вера, наклонившись. Затем она, смущённо поджав хвостик, опустилась на все четыре лапки, для того, чтобы лучше всматриваться на дно.
  
  - Следы прошедших времён, - печально произнёс Наум. - Я и сам пробовал пару раз нырнуть, но уже староват для такого. А ты молода, да и плаваешь неплохо, только забываешься, - с этими словами он указал на один из столбиков, поддерживающих помост. - Когда будешь приходить сюда - привяжи к столбу верёвку и обмотай вокруг пояса. Так ты сможешь вернуться, если вдруг меня не окажется рядом.
  
  Едва уловимая насмешка была в этих словах и снова заставила волчицу засмущаться.
  
  - В моей лодке была верёвка... - Вера принялась озираться, и увидела её, лишь немного скрытую опавшими ветками в пяти саженях от пристани.
  
  Под кивок Наума Вера пошла к ней и отвязала уже обсохшую верёвку от ушка на её носу. Верёвка не была особенно длинной, может быть, на четыре роста самой волчицы. Однако чтобы добраться до дна под пристанью - точно должно хватить. "Не зная броду - не суйся в воду" - Вера улыбнулась, вспоминая пословицу, бытовавшую среди деревенских соседей.
  
  - Нет уж, сегодня ты достаточно наплавалась, - решил Наум. - Брат ваш крепок, но простыть тоже может. Если хочешь - окунись, но потом тебе стоит обсохнуть и отобедать.
  
  - Хорошо, дедушка, - кивнула самочка, завязывая крепкий узел. - Я вернусь быстро!
  
  - С Богом, - кивнул Наум. Волчица постояла, уравновешивая дыхание, затем глубоко вдохнула и, сложив над головой лапки, прыгнула в воду. Рискованный это был прыжок - пусть дно и далеко, но самочка достигла его слишком быстро. Успев выровняться, самочка на будущее приняла решение спускаться в воду поосторожнее.
  
  Верёвка немного дёрнула Веру за пояс, сначала немного согнув её, а потом позволив лечь в воде на живот. Задерживать дыхание с обтягивающим поясом было неудобно и немного неприятно, зато Вера была полностью уверена, что сможет подняться, потягиваясь по верёвке к поверхности.
  
  Вера стала погружаться глубоко, стремясь достигнуть самого дна, быстро двигая лапами, но следя за тем, чтобы не запутаться в верёвке - с её-то удачей! Дно было странно заросшим - силуэт, который она разглядела с поверхности, оказался носом лодки, сокрытой от глаз морскими растениями. Странно... Когда волчица подплыла поближе, она поняла, что эти обломки уже почти истлели, как будто пролежали в воде лет сто! И что же можно найти в здешней мути?
  
  Вера попробовала потянуться к лодочке, но лапа не достала до неё. Верёвка сильней обтянула талию, вынудив выбулькнуть, обиженно засучив задними лапами. Как же близко...
  Любопытство взяло верх вновь над желанием безопасности. Вера всплыла лишь для того, чтобы обновить запас воздуха и аккуратнее развязать верёвку, оставив её на воде, чтобы по ней добраться до берега, если совсем ослабеет. Но её саму теперь больше ничего не сдерживало!
  
  Она оплыла лодку и убедилась, что тут не столь всё плохо, как ей показалось на первый взгляд. Лодка подгнила, но явно потому, что была сделана не из очень хорошего дерева, как будто бы наспех. Осмелившись сунуть лапки, самочка едва не захихикала, прикасаясь к подводной зелени. Она была такой мягкой и приятной! А опустив их на дно, волчица вдруг поняла, что нащупала что-то твёрдое. Её пальчики обхватили это "что-то" и потянули... Вытащив потемневший от времени и воды кубок.
  
  Кажется, потир, но из какого металла - не понять из-за налёта. А Наум говорил о духовных богатствах, а не материальных! Быть может, имелась в виду ценность реликвий?
  Вера рассудила, что в лодке может храниться ещё множество интересных и полезных вещей, и при том, ожидая на дне, она никуда не уплывёт со своим богатством. А вот Вера без воздуха долго прожить не могла... Да и проще тяжёлые вещи таскать по одной. Потому, лишь почувствовав несильное жжение, Вера начала подгребать задними к поверхностями, выпустив ещё немного пузырьков из надутых щёк, когда кончики водорослей провелись от подушечек к пяткам.
  
  Хотя эти прикосновения были очень приятны, Вера всё же вынырнула и приблизилась к пристани, чтобы передать наставнику чашу. Тот протянул палку, а Вера нацепила чашу на неё и старик широким взмахом вернул сокровище на землю.
  
  - Я сейчас ещё принесу! - с готовностью воскликнула Вера.
  
  - Ну, неси, неси, - улыбнулся Наум, понимая, что ему не сдержать бойкую самку. - Но будь осторожна. Длины верёвки тебе не хватило, так ведь?
  
  Самочка зажмурилась и снова погрузилась. Водная гладь скрыла едва заметные для человека признаки смущения - порозовение опущенных ушей и поджатый хвост. Но вода быстро его расправила и распушила, а вот уши лишь сильнее закрылись растрепавшейся гривой от вездесущей воды, чтобы та не залилась в раковины.
  
  Чем ближе опускалась Вера к лодке, тем крепче её обнимало давление воды. А с ним возвращались эти соблазнительные поглаживания, распаляющие инстинкты и искушавшие наслаждаться гибкостью и красотой собственного тела.
  
  Это было так странно - но в воде самочка чувствовала себя гораздо уверенней, чем на земле, хотя водица и подводила её не раз. Наверное, всё дело было в отце, подарившем Вере любовь к ныряниям... А какая царила здесь красота! Единственное, о чём жалела Вера - это о том, что под водой нельзя дышать, потому что нехватка воздуха отвлекала от созерцания дна и воды...
  
  Не было такой длинной соломинки, которой хватило бы до самого дна. Приходилось полагаться лишь на себя - и от ожидания возможной опасности кровь нагревалась, подарив странное удовольствие риска. Вера подплыла к лодке, держась в воде кверху задними, и заглянула мордой в дыру в борту, почти у самого дна лодки. Темно и мутно, за несколько лет в провал занесло достаточно тины. Одной лапой держась за бортик, чтобы не всплыть - пока лёгкие ещё были переполнены воздухом - волчонок просунула другую лапу в провал и поворошила в мягком иле тонкими когтистыми пальцами. Задние слегка подгребали, поджав пальцы и чуть подогнула стопу от нетерпения и борьбы с добровольным удушьем.
  Самочка обрадованно дёрнула хвостиком и зажмурилась, дёрнув к себе что-то большое. Нет, просто длинное... Что-то, что упёрлось в края пробоины и не хотело выходить. Самочка нахмурилась - отпускать добычу не хотелось. Она замычала, ещё раз дёрнув находку, выпустив пару пузырьков, но та не поддавалась. Тогда самочка сунула обе лапки и стала разворачивать находку, пытаясь нащупать конец и просунуть в пробоину.
  
  Странная палка была довольно длиной и не поворачивалась в борту на много. Кажется, это весло. Оно бы сильно пригодилось для целой лодки, если ещё не прогнило, но пробоина располагалась так неудобно... Никак не выходило не передвинуть, ни повернуть деревяшку для облегчения её вытягивания. Рыкнув пузырьками, тронувшими гриву, и оскалившись, Вера оставила весло, упираясь задними в лодку, а передними попробовать отодрать гнилую доску со дна посудины. Та поддалась ожидаемо легко и самочка покрутилась в воде, всё ещё сжимая деревяшку в лапах. Когда же она отшвырнула её и подплыла поближе, то от мути ещё долго не могла понять, что же находится внутри лодки...
  
  ...А когда увидела, то отшатнулась и забулькала в ужасе, пуская целых два вороха пузырьков. То, что она приняла за "палку", оказалось человеческой костью. От ноги, судя по всему.
  От страха Вера перекрестилась, не всплывая. Если этот человек умер на дне, придавленный лодкой, то это была одна из самых ужасных возможных смертей. Знал ли Наум о том, что Вера увидит? Это ли подразумевал под духовным богатством?
  
  Почему-то Вере не захотелось это обсуждать со стариком. От только и ждал, когда она поднимется с пустыми лапами и с ужасом на мордашке! Поэтому, борясь с коготками удушья, что скрепились по её грудке изнутри, и виляя бёдрами, пытаясь его сдержать, Вера продолжила щупать ил, чтобы найти хоть какую-нибудь добычу.
  
  Сначала ей попалась какая-то деревяшка, но следом самочка обнаружила что-то иное, длинное, но плоское. Самочка взяла это "что-то" и потянула на себя - и из ила и тины подняла шестиконечный старый крест. Выкованный из какого-то металла, он был очень тяжёл, но совершенно цел, только лишь грязный - самочка прижала его к груди и, покрепче сжав челюсти, чтобы не выходил воздух, стала подниматься.
  
  Восхождение не было долгим - Вера не успела даже распрямиться толком, как цепочка креста, зацепившаяся за прикреплённой илом ко дну позвоночник, её остановила. Смерть не желала, чтобы её игнорировали. Волчонка проняла дрожь, но она только сильнее вцепилась в тянувший ко дну крест. Самочку не оставляли видения того, как она сама оказывается на дне, придавленная деревом и металлом, и не может всплыть. Лёгкие, только дразня большим вживанием в роль, выдавили из себя ещё немного жаркой углекислоты вместе с испуганным волчьим скулежом. Но особенно дрожали задние лапки, уже забившиеся, будто ударяя по воображаемым бортам придавившей лодчонки.
  
  Не оказывая почтения утопленнику, Вера упёрлась лапами в дно и потянула крест на себя. Он был слишком большим для нательного - только лишь яро желающий его сохранить правоверный мог нацепить его на себя, зная, что садится в некрепкую лодку, в глубокую воду... Но самочку заняла злоба и кроме того, разве же есть смысл сохранять символ веры на дне реки? А лёгкие горели уже в реальности - она потеряла слишком много воздуха, однако сдаваться не собиралась!
  
  "Отдай!" - мысленно прорычала она.
  
  Было уже поздно рыться в поисках другого предмета. Вновь опирая лапы на борта лодки, Вера встала на них уже не только подушками, но и пятками, водя крестом в разные стороны, желая сцепить его с позвонков. Наконец, ей стало настолько мучительно душно, что она даже решилась порыться в иле, чтобы перекинуть цепь через череп. Вера нагнулась, опуская лапы поглубже в ил, задние, соскользнув с борта, подгребли, дрожа от столь малого запаса воздуха над вжатым животиком...
  
  Чтобы освободить передние для гребков, Вера надела крест на собственную шею. Он тут же её перевесил, снова перевернув Веру верх лапами, и, кусая собственную гриву, волчица судорожно загребла к поверхности, выцарапывая путь через водные толщи - но тщетно... Лишь заплясали от мощных гребков водоросли, обводя и лаская волчий стан и изгибы лапок в потоках.
  
  Жар в груди становился просто невыносимым, лоно зудело, требуя ласки, но самочка осознавала, что она будет последней. Лапки отчаянно задвигали по дну - Боже, если сейчас её опять спасёт Наум, то он ей и не разрешит подходить к воде! Ну разве можно быть такой дурой! Чего стоило всплыть и взять воздуха?! А теперь...
  
  А если не спасёт?! Да и как он ей поможет, если она барахтается на дне, а он там, наверху? Страх ещё больше путал мысли Веры - скинуть крест, убрать его, она совершенно растерялась, забывая о драгоценных секундах. Наконец, самочка догадалась перевернуться, упереться лапами в дно и кое-как вытащить голову из петли креста. Вверх! Теперь уж точно позабыв о находке - только бы вдохнуть! Только бы!
  
  Инстинкты сами несли Веру к поверхности быстрее пробки - опережали её лишь собственные пузырьки. И волчица почти не успела ухватиться за верёвку и вдохнуть сырой воздух с оглушительным вздохом. Перед глазами плясали цветные пятна, но лапы, ухватившиеся за размокшую пеньку, не давали вновь скрыться под водой.
  
  Наум, слегка нахмурившись, встал и направился обратно к кельям. По морде самки он правильно определил, что желание мыться у Веры кончилось. А та, подтягиваясь по верёвке, с трудом выкарабкалась на помост и развалилась на нём, приходя в себя.
  
  Глава третья - Безбожники
  
  То ли сегодня она слишком переволновалась, то ли из-за того, что вечернюю молитву позабыла сотворить, но сон у Веры был совсем иным, отличным от тех образов, что она видела ранее. Он был совершенно чётким - удар в дверь поднял самочку с постели и она ошарашенно огляделась по сторонам. Наум, тоже пробудившийся, крикнул что-то - и в этот миг дверь слетела с петель. Рассеивая факелами ночную темноту, в церковь ворвались несколько людей и грубо стащили самку с постели. Один рванул её за лапу, заставив упасть на колени - острая боль пронзила всё тело.
  
  - Мы их нашли! - воскликнул другой.
  
  Наум набросился на одного из людей со спины - злость на вторженцев, что напали на его ученицу, осквернили святое место, добавила старику сил и резвости. Человека снесло точным ударом в бок и ударило головой о каменную стену - и напавший стукнулся головой, опав, то ли теряя сознание, то ли вовсе отдав душу Богу или Дьяволу. Пара воинов, озверело рыкнув, обернулись к нему, держа наготове мечи.
  
  Волчица в ужасе закрыла глаза, чтобы не видеть, как меч с жутким звуком пронзил спину старца, пригвоздив его к полу. Ярость переполнила самочку - она рванулась вперёд, полоснула одному по лицу когтями, да так, что он отлетел в сторону, но крепкие руки схватили её и прижали мордой к полу, пока кто-то деловито стягивал её передние лапы поясом.
  
  - Ну, гадина, мы тебя для начала помучаем! - взвыл раненный, на чьей роже теперь навечно осталось несколько полос.
  
  Канид могла отбиваться и задними - метко, судя по новым вскрикам! Пока и их не обтянули, распластав волчицу на полу. А после пришла первая боль, когда один из людей лишил Веру всей её гордости, отрубая хвост.
  
  - Ну что, поиграем? - Прокричал разозлённый человек, вороша вериным хвостом по её же шее. А она вопила и кричала от чудовищного жжения в окровавленном обрубке...
  
  Вера проснулась от собственных слёз. Наум гладил её по шее сухой ладонью.
  
  - Твоя горячка прошла не полностью?
  
  - Это... Не горячка... - попытавшись успокоиться и больше не дрожать от страха, Вера присела на кровати. Наум накинул ей на плечи отброшенное в ночных ворочаниях одеяло.
  
  Чтобы окончательно вернуться в себя после полной кошмаров ночи, Вера отправилась умываться к пристани, где вода была холоднее. Наум уже ждал там, протирая ветошью добытый вчера сосуд.
  
  - Надлежит его вернуть на причитающееся место. А чтобы и ты могла в него войти, позволь совершить тебе подарок.
  
  "Куда войти?" - чуть было не спросила самочка, но вовремя закрыла пастьку. Зачем сейчас разговаривать...
  
  А Наум с улыбкой протянул ей какой-то чёрный свёрток. С поклоном Вера приняла его в лапы и развернула - подарком оказался чёрный платок, но лёгкий и прозрачный, а значит - и очень дорогой.
  
  - О, дедушка Наум... - только и сказала самочка и снова поклонилась.
  
  - С этим ты можешь войти в храм Божий, - кивнул Наум, но было видно, что он доволен реакцией самочки.
  
  Та просто его обняла, удержав всхлип, но не слёзы. Пускай наставник был строг, но все его действия были направлены на заботу о Вере, и не всегда старец мог скрыть отеческую любовь к ней. Наум пару раз погладил Веру по спине, а потом встал, когда волчица позволила ему отстраниться. Передав ей потир, седовласый опёрся о посох и пошагал к скромной церквушке.
  
  Самочка, держа в лапах церковную чашу, зашагала за ним. У церкви она составила чашу в развилку росшей рядом со зданием ствол берёзки и накинула платок, аккуратно завязав его. После этого самочка взяла чашу и подошла к дверям, замерев на миг, чтобы посмотреть на лик Христофора.
  
  Внутреннее помещение храма было тёмным, потолок был низок и кругл, словно свод пещеры. Но при том в церкви сохранялось всё спокойное умиротворение острова - даже усиливалось. Тут и был его центр. Хотелось просто остаться здесь и посвятить себя собственному спасению вдали от суеты мира, застыть телом, чтобы пуститься в духовный путь.
  
  Впрочем, уход за этим святым местом был не слишком... Подобающим. Наум, зажигающий старые свечи, уже не мог поддерживать должный порядок - стены выглядели немного обшарпанными, изображения святых потускнели, почернели, икон было мало, престол выглядел запылённым, у царских врат не хватало одной створки, словно бы выломанной кем-то...
  
  - Я пройду в алтарь, а ты послужи со мной снаружи, - Наум поднял с кафедры отложенный потир и, с благоговением перекрестившись, прошёл в восточную часть храма, не растворяя врат, чтобы поставить на непокрытый алтарь подле дароносицы.
  
  Самочка стояла на месте, но оживлённо крутила головой, изучая внутреннее убранство храма. Пусть это место и выглядело запущенным, оно всё же было пропитано божественным духом и Вера ощущала это. Воспитанная в традициях своей богобоязненной семьи, она испытывала чувство благоговения перед святыми местами, и испытывала острое желание сейчас же пасть на колени по примеру волчьей веры и начать читать молитвы о прощении и благодарении за то, что Бог помог ей пережить столько испытаний. Но слова не приходили на ум, как будто бы все вдалбливаемые отцом молитвы разом забылись, и всё, на что была способна самочка, это бормотать себе под нос нечто нестройное, но искреннее.
  
  Но слова, выверенные веками, давно были прописаны в чине литургии, и Наум их ведал. Запалив кадило, задымившее сладким сосновым углём, звеня в своём покачивании, Наум приосанился и ни сложением, ни гласом более не походил на старика - он словно лишился возраста так же, как и весь храм, застыв в безвременье и на ступень приближаясь к Богу. Певучий гимн умножился спрятанными в своде голосниками, и казалось, что вместе со скромным священником Творцу поют все его ангелы.
  
  - Благослови душе моя Господа!.. Дивна дела твоя, Господи...
  
  Самочка замерла, зачарованная голосом старца. Дедушка Наум пел так, как будто бы ничего не случилось, как будто бы он сейчас находился перед прихожанами в самый обычный день, в самой обычной церкви, а не стоял посреди обтрёпанного временем пустого храма, где ему в почтенном молчании внимала одна лишь только самка волчьего рода, того, что когда-то сами старообрядцы ещё до Раскола выталкивали из церквей, проклинали и выгоняли подальше от святых мест. Но не сейчас... Сейчас Вера замерла, затаив дыхание и прикрыв глаза, уткнувшись мордашкой в сцепленные перед собой передние лапы и прислушиваясь к одному лишь голосу проповедника.
  
  - Господи, Боже мой, возвеличился еси зело. Во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простираяй небо, яко кожу. Покрываяй водами превыспренняя Своя, полагаяй облаки на восхождение Свое, ходяй на крилу ветреню.
  Церковь будто расширилась на всю сотворённую вселенную, и Вера ощутила то самое чувство парения в облаках, как когда она лежала в воде. Но теперь безопасное и праведное... И саму себя - сопричастной и миру, и его Творцу.
  
  Она вживалась в молитву, проникая в неё и возвышаемая ею. Крутясь в небесной вышине, самка жмурилась как можно крепче, лишь её пушистый хвост продолжал трястись, то чуть-чуть приподнимаясь, то снова опускаясь, охваченная собственными душевными порывами, что сочетались со словами Наума. На душе стало легко-легко и задние лапки словно бы и вправду оторвались от пола...
  
  Мир в видении потерял статичность, но не закружился буйно, а поступал в чётком, предопределённом и благом порядке. Всевышний творил ангелов и установил землю, водворил светила на небеса и заселил мир растениями и животными, а потом возникли и разумные существа, что неизменно жили в гармонии со своим окружением и небесным Отцом. Но в молитве, в отличии от реального мира, не было насилия и вражды. И при том Вера чувствовала, что эта лучшая, идеальная реальность лишь силой праведного сердца и голоса претворяется в действительность, опускаясь с небес на землю благодатным потоком.
  Это был идеальный мир, а потому - кажущийся таким недостижимый, но голос Наума словно сотворил мостик между реальностью и верой, между землёй и небесами. Уловив те же слова, что когда-то слышала и в церкви, Вера медленно перекрестилась, в поклоне едва не достав мордашкой до самого пола. Всё тело её дрожало от того чувства святости, что проникало сквозь её серую шкурку в глубины души...
  
  Старец вышел из алтаря, проходя по храму и славя Господни дела, кадя перед иконами. В этом движении была та же стать и размеренность, что в движениях планет, и тем маленькая вселенная храма уподоблялась всему великому миру творения, а служившие в нём человек и канид - всем народам, обитающим под небесами. И всё пространство, от небесных сфер до адовых глубин, пронизала Христова любовь, на которой лишь всё и держалось. Любовь, осязаемая сердцем.
  
  * * *
  
  - Позде же бывшу, приступиша к нему ученцы его, глаголюще: пусто есть место, и час уже мину: отпусти народы, да шедши в веси купать брашна себе, - водя мохнатым пальцем по строчкам, Вера зачитывала строки из Библии, сидя вместе со старцем на скамейке. Садившиеся солнце светило приятно-неярко, делая желтоватый пергамент будто золотистым в своих косых оранжевых лучах. - Исус же рече им: не требуют отити: дадите вы им ясти. Как это странно, - задумалась Вера, оторвавшись от текста. - Ведь на проповедь не есть приходят.
  
  - Дитя моё, - сокрушённо покачал головой Наум. - Вижу я, сколь мало тебе известно о Священном Писании... Здесь указан голод не телесный, а духовный. Люди пришли к Спасителю за словом его, за "хлебом духовным".
  
  - Но как же... - волчица склонилась над книгой. - "Они же глаголяша ему: не имамы зде токмо пять хлеба и две рыбы"...
  
  Наум слегка улыбнулся.
  
  - Исус принёс слово, но что же оно значило для его слушателей? Лишь малое. От малого же родилось большее - слова перешли в проповедь, и каждый насытился хлебом духовным. Так и возникло поверье, будто бы пятью хлебами Ему удалось накормить тысячи страждущих.
  
  - Но тут ведь так и написано, - произнесла Вера, когда прочитала ещё немного текста. - В этом же и есть чудо Сына Божьего!
  
  - Сын Человеческий не только говорил притчами, но и жил ими, - подслеповатый старик хорошо помнил текст, потому смотрел сейчас не в рукописную книгу, а в книгу, сотворённую Богом - так Василий Великий называл природу. - Сам Исус - притча о том, как Бог очеловечился для того, чтобы человек обожился. Вот, например, следующий зачин...
  
  - Корабль же бе посреде моря влаяся волнами: бе бо противен ветр. В четвертую же стражу нощи иде к ним Исус, ходя по морю. И видя его ученцы по морю ходяша, смутишася, глаголяще, яко призрак есть...
  
  Вера прижала ушки и посмотрела на наставника, который тяжело вздохнул.
  
  - Видит Бог, предстоит мне ещё много работы... - произнёс он. - Ты же сказывала, что ходила в церковь?
  
  - Да, но я не задумывалась... О том, что говорилось в текстах... - Вера опустила взгляд на задние лапки, чтобы не смотреть в глаза Наума. - Простите.
  
  - Не за что мне прощать тебя. Слушай и научайся - буря в этом тексте значит недоверие и боязнь в море-душе, поскольку ученики ещё подвержены сомнениям. В четвёртую стражу - то есть, на время смены четвёртого ночного караула. Пришёл Он по воде - не узнали его ученики, всё ещё подверженные своим сомнениям.
  
  И после Он сказал им: "Дерзайте, Аз есьм, не бойтеся" - прямо сказал, что с кем Господь, тому нечего в мире страшиться, ведь тот всегда пребывает в Его благих руках.
  
  - Потому Пётр и смог по благословению Исуса так же ходить по воде, но стоило только ему убояться - он тот час же тонул? - Предположила уже дочитавшая немного ниже волчица. Наум же улыбнулся ей, по памяти читая вместе с Верой и чтя Божии дела:
  
  - "Маловерие, почто усмонился еси?" В себе можно сомневаться, но в Боге - никогда. Потому все, кто с Ним, непобедимы жизненными волнениями.
  
  Волчица упёрлась локтями в пол и закрыла лапками глаза.
  
  - Я вижу, тебе стоит чуть передохнуть, - ласково произнёс Наум. - Трудно неокрепшему юному разуму без каждодневного упражнения справиться с такими задачами, как толкование подобных текстов.
  
  Вера медленно кивнула.
  
  - Дедушка Наум, позвольте мне задать последний вопрос, - она посмотрела на него и вдохнула, собираясь с силами и мыслями. - Почему же в повести о Христе сказано только о людях, а не о нас?
  
  - Читай в следующей главе, в притче о жене хананейской - Наум сам перевернул страницу. - "Он же отвещав рече: несть добро отьяти чадом и поверши псам. Она же рече: ей, Господи: ибо и пси ядят от крупиц падающих от трапезы господей своих. Тогда отвещав Исус рече сей: о, жено, велия вера твоя: буде же тебе якоже хотеши". Хотя Христос приходил "токмо ко овцам погибшим дома изралиева", тем сильнее подвиг веры вашего народа, что воспринял благое и душеполезное Слово.
  
  Вера медленно кивнула.
  
  - Мне ещё очень многому нужно будет научиться... Спасибо вам, что помогаете мне.
  Она взяла старческую руку в лапы и приложилась к ней носиком - жест, выражающийся у её соплеменников почтение к старшим.
  
  - Я бы ничем не смог тебе помочь, если бы ты не желала научиться сама, - Наум провёл ладонью по гриве самочки, пощекотав за ушком. - И я верю, что научишься.
  
  * * *
  
  И Вера действительно обучалась быстро, благодаря цепкому хищническому уму, сопряжённому с мирной благочестивостью. По утрам после службы ученица под руководством наставника совершала труды, обеспечивавшие их обоих в бедном, но вольном житии, вечерами изучала богословские тексты, открывая не только их поверхностный, но и глубинный смысл. Но чем дальше пролетало время, чем явственнее лето подходило к концу, тем дряхлее и немощней становился Наум, меньше собственным примером показывая волчице и больше просто стоя, посматривая за ней, лишь порой поправляя что-либо дрожащими и слабыми руками.
  
  Тревога Веры усиливалась сообразно с течением времени. Подступала осень, и Наум к этому времени уже мало напоминал того бодрого старичка, что вынес из воды мокрую волчицу, судорожно прижимавшую к себе икону. Он уже даже не стоял, а больше сидел, голос его стал очень надтреснутым, хриплым. Но он всё так же помогал волчице, не давал ей сойти с выбранного пути, и под его чутким руководством, а паче - под ободряющим вниманием и ласковыми словами Вера вскоре научилась разбираться в тонкостях библейских текстов, знала наизусть молитвы и действия, что положено знать любому священнослужителю. Однако, она даже не представляла себе, к чему это приведёт.
  
  Наум показал ей однажды прежде не упоминаемые им тексты чина пострига. С тяжёлыми вздохами, выговаривая слово за раз, он пояснил Вере, пока она пыталась разобрать буквы слезящимися глазами:
  
  - Чувствую, нашему острову и церковке нужна замена этому грешнику... Если только в том будет твоя воля, я перепоручу их тебе, блюсти во славу Бога. В алтарь ты всё равно не сможешь зайти... Но всё же.
  
  Волчица ничего тогда не смогла ответить, лишь ткнулась мордочкой в грудь человека и рыдала, пока он гладил её загривок, шепча что-то утешительное. Но никакие слёзы не могли отсрочить приближение смерти, и холодные дыхание надвигающейся осени казалось в те дни знаком её прихода. И она согласилась. Наум ещё имел толику сил, а она получила достаточно наставлений от него, и стоило завершить все дела, чтобы старик спокойно вручил свою душу Богу. "Потому Пётр и смог по благословению Исуса так же ходить по воде, но стоило только ему убояться - он тот час же тонул?" - пришли на память ей в те дни её же слова. Она верила пылко и искренне - а значит, что она не утонет. Не в этот раз.
  
  Вот почему Вера, презрев все сторонние мысли, с трудом ползла от входа в церковь к Науму в её середине, как того требовал обряд. "Не щадя живота своего", - пришло на ум самке, для которой действие было не только трудным, но и болезненным. Лишь у самых ног качающегося Наума она остановилась, складывая крестообразно лапы, пока её духовный отец прославлял всеблагого Господа. Лишь после лёгкого прикосновения к голове Вера отважилась встать.
  
  - Ответь Творцу, всем святым и ангелам, что собрались здесь, ради чего ты стремишься принять рясофор? - Наум, исполняя обряд, словно сохранял свою неоднозначность, что всегда заставляла задуматься об истинных причинах всякого дела.
  
  - Ради служения Господу богу нашему и церкви его, - произнесла самочка ровным, недрогнувшим голосом. - Ради сохранения веры истинной православной и передачи учения Его, дабы никогда не было забыто или изменено оно дьявольскими изысканиями и глупостью человеческой или волчьей.
  
  - На острове этом нет никого, кому бы ты могла сохранить и передать нашу веру, - Наум ответил не по канону, но по всей правде нынешних обстоятельств. - Народ забыл тебя или почитает мёртвой, и никто тебя не поблагодарит за твой труд.
  
  - Для этого мира я уже потеряна, но сохраню себя и свою веру для лучшего места, - так же и Вере приходилось думать самой, осознавая своё предстоящее служение, не отправляя обряды безвольно и бездушно, как заводная игрушка.
  
  - Нет уже Веры, - Наум покачал головой, поднимая ножницы. - Есть осознание дел благих, оттого и Надежда на жизнь вечную.
  
  Волчица едва удержалась от того, чтобы не прижать уши, пока старик совершал постриг, щёлкая ножницами в гриве самке, но заглушая их стрекот словами молитвы, присовокупляя к словам прописанным ещё и собственные пожелания - то ли старческая память не могла правильно преподнести слова молитв, то ли сама ситуация, когда вера угасала в неведении, располагала к нарушению канонных текстов.
  
  - Пожити достойно во сим житии... И не буди слаба духом во лета испытаний... И да ниспошлёт тебе Господь сил преодолевать испытания... Встань, Надежда. Будь нам доброй опорой.
  
  Волчица почувствовала, что несмотря на второе рождение и новое имя, на прощение первородного греха и начало новой жизни, в ней не было сил даже ответить в благодарности ни Богу, ни Науму. Куда уж - поднять голову... На бывшую Веру, ныне Надежду пал тяжкий крест, на плечи лёг тяжёлый груз - и ей казалось, что то была тяжесть не только ответственности.
  
  Но старца то и не смутило. Его помутнённые очи уже видели то, что недоступно уразуметь - и он сам, приосанившись, пошёл к иконам, крестясь правой рукой и выставив вперёд левую, будто его кто-то вёл. А прошаркав к образам - пал перед ними ниц и застыл.
  
  * * *
  
  Прошло несколько минут, но Наум так и не поднялся, и даже не пошевелился. Надежда терпеливо дожидалась, когда он поднимется, но волнение заставило её подойти к старику. 
  - Дедушка?.. - прошептала она. Наум не отзывался. Глаза старика были закрыты, всё тело напряжено, но это напряжение не пропадало со временем. Глаза самочки наполнились слезами и она упала на колени возле него, закрывая мордашку лапами и заходясь в рыданиях.
  Хотя с Наумом они прожили недолго, он стал для волчицы... Не просто наставником - духовным отцом, если так можно выразиться. Забота, проявленная им, его терпеливые научения... Волчица не могла смотреть, как угасает в нём жизнь, но сейчас, повалившись рядом с мёртвым телом, она желала о том, чтобы ещё хоть раз поговорить с ним, обнять его, поцеловать...
  
  Да, она могла это делать и сейчас... Но понимала, что это тело - уже не Наум, а он уже далеко. После него остались тело и вещи, весь остров, но старец учил, что все эти материальные останки - не главное, а мёртвым можно было помочь лишь молитвой.
  Только это осознание дало Надежде волю действовать, а не лежать подле мертвеца, словно и она сама погибла, отлетев с его душой в иной мир. Пока что волчица того недостойна. А тот, кто достоин - тот и стал сопричастником Царства.
  
  Надежда боялась подвинуть тело, страшась осквернить его, но без того никак нельзя было совершить последние обряды. Труп был лёгок, только от этого его не легче было вынести из церкви - на волчицу теперь давила другая тяжесть, разрывавшая грудь и живот костями наружу.
  
  Ещё с начала лета, словно предчувствуя свою смерть, Наум занимался одним важным делом, от которого отвлёкся, когда к острову прибило волчицу. Гроб он сделал неказистый, угловатый, с чуть перекошенной крышкой, но всё же это творение его рук находилось за церковью. Вот уж тогда лапки самочки стали дрожать - когда она вытаскивала гроб из-под навеса. Мокрая осенняя погода и пронизывающий ветер ей ничем не помогали, но самочка всё же справилась с гробом и подтащила его к самым дверям. Только после этого волчица дала себе небольшой отдых, приводя в покой тело и сердце.
  
  Сняв с Наума рясу, волчица омыла его тело и переодела старика в свежие одежды, хранимые им ещё с более светлых времён.
  
  По обрядам его нельзя было хоронить сразу, дав вначале отлежаться в церкви под непрестанные молитвы, но Надежда и не могла бы просто выбросить из сердца и головы своего наставника. Забыв о сне, питье и еде, она стояла в храме, вновь и вновь повторяла заупокойный чин. Под конец ей начало мерещиться, что голосники отражают не только её слова, но и молящегося за свою душу и за своё спасение Наума. Хриплый, но твёрдый старческий голос, сильный и мощный во много раз больше, чем при жизни, подпевал волчице.
  
  На утро похорон достаточно развиднелось. Казалось, что вернулось лето - на улице было тепло и светло, вот только Надежду бил озноб. Заступом она копала землю, создавая подобие могилы. Дело шло плохо - пусть дух её окреп, тело было слабо, лапки дрожали. Дело шло плохо, она расцарапала заднюю лапку и стала прихрамывать, но, наконец, выкопала могилу достаточных размеров. Уставшая и разбитая самочка оставила работу и села, опираясь спиной на стену церкви, и прикрыв глаза. Если она сейчас сдвинет гроб в могилу, то встретится с Наумом лишь по другую её сторону. Быть может, не стоит его хоронить? Дедушка мог, вполне мог быть святым, его доброты и мудрости хватало на это, даже если он называл себя грешником! Тогда в храме остались бы его мощи, Надежда сочинила бы ему акафист, как смогла, и поминала бы в день его смерти не как простого монаха, а как своего заступника перед Богом.
  
  Но Надежда подняла глаза к надвратному Христофору. Нет... Надо всё соблюдать по давнему канону. Нужно пересилить не только своё тело, но и свои эмоции. Наум желал от неё осознанности... Понимания.
  
  Песнопений не было - не хватало дыхания, лишь молитвы она могла проговаривать, подводя гроб к могиле. Вырытая позади церкви между молодой берёзкой и ёлочкой, это место было достаточно живописным, а она могла прийти сюда, когда пожелает... Но если спустить гроб оказалось тяжёлым делом для тела - ослабевшие лапы тряслись, словно в лихорадке, грубая верёвка царапала ладони - то засыпать его землёй было тяжелее духовно. Покашливая, волчица взяла в лапку землю, прижала к сердцу и закрыла глаза... После чего бросила на крышку и снова разрыдалась, едва устояв на задних. Качаясь из стороны в сторону, самочка опёрлась она лопату и так и застыла в усталости.
  
  Заставить себя засыпать могилу Надежда смогла, лишь позволив себе поесть. Канонных обрядов не хватало, чтобы выразить всё почтение к Науму, потому волчица дерзнула положить подле гроба одну рыбку, как то делали в её деревни на поминках, оставляя на могиле продукты по языческому обычаю.
  
  - Ты насытил меня и двумя рыбёшками, - Надежда попробовала улыбнуться, вспоминая совместные чтения Евангелия. - Хотя бы сейчас покушай и ты... Тебе уже незачем блюсти тело в строгости.
  
  Наконец, с могилой было покончено. Волчица обстучала небольшой холмик, оставила лопату и медленно поплелась к часовне. Образ Наума никуда не делся из памяти, но теперь его затуманили иные заботы. Надежда оставалась единственной хозяйкой на острове, единственным прихожанином и единственным священнослужителем в этой церкви. А значит, на её плечах лежала большая ответственность.
  
  * * *
  
  Кормить себя одну было тяжелее, чем двоих. Листья начинали опадать, а птицы больше не посещали опустевший остров с пожухшей травой. Деревья лишь ненадолго окрасились в золотой и рубиновый, быстро угасив огонь листвы и оставив лишь голые кроны за рёбрами чёрных веток. В воздухе разлилась прохладная сырость, лапы нельзя было уберечь от грязи. Мех не спасал от леденящей воды во время рыбалки, водяные потоки больше не гладили, а только жги холодом и заставляли конечности коченеть. Волчице казалось, что ей тоже придётся перейти на кору... Особенно зимой, когда встал неверный и тонкий лёд.
  Надежда, кутаясь в рясу Наума - самую тёплую одежду, что оставалась на острове - подошла к причалу, подле которого тёмно-синим на белом выделялся более тонкий лёд в полынье, пробитой тёплым подводным источником. Он не только приманивал рыбу из тех, кто не спал зимой, но и позволял волчице хоть как-то выживать в воде. И всё равно мороз быстро сковывал её лёгкие, не давая надолго задерживаться.
  
  Оставив рясу, волчица обвязалась верёвкой - меры предосторожности она соблюдала неукоснительно, и это была уже по-настоящему длинная и крепкая верёвка. Взяв в лапы сшитую за осень прочную сеть, волчица опустилась к полынье и, жмурясь, погрузила лапки в холодную воду, неприятно лизнувшую подушечки и пальчики. Спасибо природе за то, что она наградила волков шерстью! Задержав дыхание, самочка собралась с силами и нырнула, сразу уйдя вниз, к источнику, и заодно высматривая добычу.
  
  Шерсть, распушённая ещё на поверхности, задержала много мелких пузырьков воздуха между шерстинок, и они предоставляли дополнительную защиту от холода, который всё равно кусал подушечки. Однако красота и необычность подводного зимнего царства заставила забыться на миг. Благодаря ледяному потолку заводь стала похожа на горницу, освещённую с ровно светившегося белым потолка. Он уже не показывал небо, но морозные узоры были не менее прекрасны. А темнота дальше по реке, на громадных просторах, до весны не видящих поверхности, пугали и завораживали одновременно.
  
  Рыбы перемещались вокруг, подплывая поближе к источнику и к полынье, чтобы оплывать вокруг волчицы, поглядывания на неё пустым взором. Самочка замерла, вспомнив об охоте и желудке. Запасы на острове были, только для волчицы они не все подходили, да и свежий рыбный супчик всегда приходился ей по вкусу. Рыбы, разогретые в относительной теплоте источника, не уставали вырываться из волчьих лап, резвились в воде, кружа целые хороводы вокруг волчицы, греясь от тепла её тела, но хитро не попадаясь на когти. Волчица дрожала от прикосновений холодных хвостиков и пускала пузырьки к ледяной броне, а те расплывались по ней блестящими блинчиками. Но Надежда не теряла намерения найти себе пропитания, пуская в ход уже не только лапы. Холодная водичка омыла её пасть, которая тут же сжалась на теле рыбёшки. Та задрожала, пытаясь вырваться, однако самочка сжала зубки покрепче и положила рыбу в сеть. Охота стоила ей запасного воздуха, но принесла обед - можно было всплывать, чем самочка и занялась.
  Не обращая внимания на собственные спазмы, Надежда подняла голову с уже сжатыми зубами к поверхности и погребла к ней, выискивая круглое окошко полыньи. В погоне за обедом волчица затеряла выход, теперь весь потолок выглядел монотонно-белым.
  Мороз сковал не только воду реки, но и островитянку...
  
  Придерживая верёвку, самочка направилась по этой путеводной нити, вот только что-то слишком лёгкой она показалась. А привязала ли она её к пристани?! Волчица заработала лапами изо всех сил, и с ужасом осознала, что верёвка не может так легко натягиваться. Значит, она точно забыла её привязать! Самочка задрожала от ужаса, оглядывая ледовый купол - где прорубь? Она опустилась пониже и поплыла по самому дну, подтягивая за собой рыбу - нужно было найти источник!
  
  Верёвка надёжно вывела волчицу к теплоту, а потом и к полынье, прозрачной и показывающей светлое небо с облаками. Надежда продолжала подтягиваться до самой поверхности, борясь с собой... И вынырнула, цепляясь когтями за лёд. Вытащив рыбу и положив её рядом с собой, самочка заставила себя подняться и попрыгать на месте, растирая мокрую шерсть, прежде чем отвязать верёвку, подхватить добычу и направиться к дому, закутавшись в рясу. Хол-л-лодрыга...
  
  Ряса, прикрывшая намокший мех, оградила от морозного ветра, но намокла очень быстро - Надежде хватило времени только добежать до кельи и переменить рясу на тёплый и сухой плед. По телу прошла волна жара. Уф... Готовить еду сразу не хотелось. Вначале Вера решила окончательно разогреться, поэтому она сунула лапу под кровать, вытаскивая запылённую книгу из тех, которые Наум ей не давал читать при жизни.
  
  Старательно вытерев задние лапы об коврик, самочка забралась в кровать и добавила к пледу ещё и одеяло. Рядом с самописным молитвословом она держала несколько свечек из церковных, сберегаемых для праздников - но Надежда использовала их иногда и в обычные дни, иногда - заполняя ровными буквами молитв листы бумаги, и уж совсем изредка - во время чтения, как сейчас, когда озябшее тело не хотело вылезать из постели, а призывать сон было бесполезно.
  
  Тяжёлый фолиант прижимал бёдра к кровати. Надежда распахнула толстую, как створки небольшого ящика, чуть обгорелую обложку, вглядываясь в письмена, новые и неизученные.
  И... Слишком странные для того, чтобы Наум, каким его знала Надежда, желал их хранить, и тем более спасать от огня.
  
  На первой странице было в красках изображено существо, отдалённо напоминавшее волка, но с иной мордой и головой в принципе, да ещё и с распахнутыми пернатыми крыльями. Волчий ангел? Золото его шерсти и перьев не отличалось от золота символов над его головой, образовавших несколько букв, среди которых Надежда с трудом разобрала слово "Мир". Со следующей страницы начинались тянуться выстроенные в столбик строки всё тех же замысловатых и с трудом разбираемых самочкой символов, в то время как слева на драконницу взирал уже чёрно-белый чешуйчатый дракон с двумя парами рогов, но, почему-то, с гривой, опускающейся до самых плеч. И что ещё страннее - художник изобразил дракона в мантии, покрытой таким же множеством символов...
  
  - Интересно... - прошептала Надежда, пододвигая свечу поближе и всматриваясь в рисунки.
  Самке стало понятно, почему Наум не желал ей показывать этот загадочный манускрипт, что остался, быть может, ещё от язычников. Затейливость непонятных письмён могла отвратить её ум от размышлений о Боге и спасении прежде, чем душа укрепится в своём намерении. Старец упоминал о языческом святилище, в давние времена бывшем на этом острове, но вскользь, и - в то время Вера - не переспрашивала. Церкви часто возводились на месте капищ, что символизировало победу истины Христовой над ложными учениями. Но, оказывается, существовала целая книга о как казалось Надежде, неком миропонимании, что было ближе её народу, в котором он не выглядел собаками, да и люди - овцами.
  
  Книга всё же затянула её. Она пролистала её до конца и остановилась на предпоследней странице. Строго и спокойно на неё взирала рыжая самка - похоже, эти пушистые существа тоже были драконами, только с пернатыми крыльями. Что странно, последний рисунок оказался выполнен в цвете - самка опиралась одной лапой на трон, другой держа рукоятку переливающего всеми цветами радуги меча. Зелёные глаза её были направлены прямо на зрителя-читателя, крылья распахнуты во всю ширь, а добавляли вида короткие рога и копыта на задних лапах. Надежда поёжилась. Сначала, зачарованная красками, она собиралась понюхать обложку, но сейчас на ум пришёл рисунок, который она видела когда-то ещё маленькой на стене церкви- изгнание бесов в ад. Сходство пушистой рыжей драконницы с чертями было если и не сильным, но всё же достаточно явным.
  
  Для чего Наум, влекомый лишь божьим царством, сохранил демонический гримуар? Да, он спасал книги без разбору, стремясь сохранить писания истиной веры, но отчего позже, разобрав, какая книга вещала о благочестии, а какая - о погибели, оставил вредные? Возможно, он просто ценил знания? Учил свою послушницу осознанности для того, чтобы она, изучив и недобрые трактаты об адских созданиях, не продала им душу, а использовала полученные знания в борьбе против лукавого?
  
  Она отлистала назад и посмотрела на золотого дракона. Тот выглядел... Не так, как рыжая. Почувствовав, что сейчас её вера пошатнётся, волчица перекрестилась и уже хотела убрать книгу обратно под кровать, но передумала. Её стоит прочесть... Чуть позже.
  
  * * *
  
  Со временем мороз утвердил лёд и присыпал деревья снегом и изморозью, так что ветки стали переплетаться лёгкими кружевами. Сугробы на холмиках слепили глаз, стоило выйти на улицу. Порою Надежда задерживалась на секунду у берега, наблюдая за белой простынёй до самого берега. Появлялось искушение покинуть остров если не для возвращения к собратьям, то хотя бы для того, чтобы не выкорчевать деревья на острове на дрова. Но могила Наума, данное ему обещание, служба в храме останавливали её, держали на месте в благодатной обители так же, как будто вода всё ещё плескалась на версту от берега.
  
  Увы, вскоре ко всем заботам прибавилась и ещё одна. Воцарилась настоящая зима - лютые морозы не просто сковали реку, но и зарастили прорубь, так что теперь рыбная ловля затягивалась, и результатов особых не приносила - на удочку не так-то легко подцепить достойный обед. Надежда ставила силки на птиц, но и они стали редкой добычей, а волчья натура требовала мяса. Всё больше времени Вера проводила в церкви, сжигая запас свечей, читая молитвы и стараясь не думать о голоде. Качество её шёрстки ухудшилось, глаза подёрнулись лёгкой плёночкой, животик впал - по сему было видно, что самочка недоедает, хотя пока что её волчья красота сохранялась, словно у едва начавшей увядать розы. Стараясь не думать о том, что ждёт её дальше, волчица жила одним днём, и эта размеренная жизнь продолжалась до тех пор, пока однажды, созерцая далёкий берег и предаваясь сомнениям - вдруг в лесах она найдёт какую-нибудь дичь? - Надежда не увидела быстро перемещающиеся по крепкому льду точки.
  
  Вначале Надежда присматривалась к далёким странникам лишь от любопытства, часто возвращаясь в относительную теплоту и ощутимую духоту кельи. Но позже к любопытству примешалось и беспокойство, поскольку точки выросли до мелких фигурок, из-за сияния снега плохо различимых. По всему выходило, что эти существа направлялись именно к острову, не на другой берег - и от этого волчица инстинктивно бросилась прятаться за каменной стеной.
  
  Страх её был вполне обоснован. Она не знала о том, что происходит за пределами её маленького мирка, но страх к людям укрепился после всех пережитых ею злоключений. Потому, укрывшись в церкви и повалившись на колени перед образами, она начали истово молиться, и за своими словами не слышала, как группа всадников выходят на остров. Она молилась и тогда, когда в дверь нанесли удар кулаком.
  
  - Эй, открывайте! - раздался чересчур громкий, а оттого кажущийся озлобленным голосом. - Тут солдатики к вам на постой пришли, морды священские!
  
  Надежда зажмурилась и всё шептала молитву, когда наконец в церковь ворвались брань, морозный воздух и серый волк лет тридцати, одетый в такую одежду, которые крестьяне из маленькой, затерянной в лесах деревушке и не видели. Увидев соплеменницу, волк замер на месте и орава молодчиков из числа людей, ринувшихся было за ним, так же остановилась.
  
  - Вот ведь чёрт... - ошеломлённо произнёс волк, ещё не отойдя от увиденного. Лапа его, лежащая на кобуре немецкого "Маузера", слегка дрожала.
  
  - Ты чё, бригадир, от шалавы зассыкал? - старый лысый мужик в куртке поверх тельняшки выплюнул на пол храма папиросу, что уже почти догорела до его небритости, а потом рванулся к Надежде, снимая с предохранителя пистолет. - Балакай, пизда сучья, где золото?!
  
  - Вот так и позорят революцию, - волк вдруг перевёл прицел на своего нервного подчинённого. - Обыскивай молча, если язык не держишь!
  
  - Да чё ты? - тот мигом стушевался, подошёл к самке уже менее уверенно. Надежда встала с колен, но едва ручища человека протянулись к ней, решительно отступила назад.
  
  - Кто вы и что вам здесь надо? - оскалилась она.
  
  Волк дёрнул хвостом, но ничем иным своего раздражения не выдал. Наоборот, многозначительно взглянул на солдат, которые начали перешёптываться за его спиной.
  
  - Павел Алексеевич я, бывший сапожник, ныне - комиссар доблестной Рабоче-Крестьянской Красной Армии, что гоняет всякую шмаль белозадую и гниду зарубежную, - произнёс он не без гордости. - А ты-то кто такая? Одна живёшь?
  
  - Вон из Дома Божьего, браниться и на улице не позволительно! - даже безоружной Надежда, оскорблённая поведением этих бандитов, чувствовала себя в большей уверенности. Нет... Вернее даже, страх не уходил никуда. Он только возрастал, и хвост с ушами это показывали. Но что-то внутри толкало не бежать поджав хвост или ложиться на спину перед ворвавшимися мужиками, а, напротив, бросаться на них, изгнать со святой земли и восстановить справедливость.
  
  - Так это не твой дом? Тогда пусть хозяин придёт и поприветствует гостей, - заржал высокий человек за спиною оскалившегося волка.
  
  - Был бы бог, он бы не допустил над собой поругательства. А мы с ним сами можем что угодно сделать!
  
  С этими словами Павел Алексеевич подошёл к самке и взял её за лапу, сжав запястье.
  
  - Живёшь ты здесь в глуши, и не знаешь, что в мире-то творится. Нет больше твоего бога, как и не было никогда. Сейчас всю вашу поповскую дрянь народ выметает прочь, чтобы неповадно было честных людей обдирать.
  
  Видя её колебание, он одним движением скинул с неё рясу и стал надвигаться, заставляя отступать к алтарю. Серый волк был выше неё на голову, гораздо шире в плечах и исхудавшая волчица была перед ним что волчонок против взрослого самца.
  
  - Н-неправда это... - выговорила она. - Божьей волей спасалась я от таких, как вы. Заблудшие в собственных грехах, одумайтесь!
  
  - Всё сказала? - рыкнул Павел. - А теперь - пошевеливайся. Коней наших напои и накорми, и нам что-нибудь сваргань пожрать. Никто тебя не тронет, а на пути у меня не стой - а то ни на вид, ни на пол не посмотрю. Ну! Пошла!
  
  Если бы не запрет проливать кровь в храме, Надежда бы быстро узнала, какого она цвета у этого атамана. Соблюдать обещание Науму она собиралась неукоснительно. А, впрочем, после того оскорбления, что эти недоразвитые, но гордые существа нанесли собственному Творцу, жёсткие меры обучения им бы не повредили. И кровь для того не нужна. Надежда сжала кулак и по-человечьи врезала волку по носу.
  
  Тот отступил, ошарашенный ударом по столь хрупкому месту любого канида. Подлетевший лысый не стал с нею церемониться и наотмашь ударил рукояткой пистолета по голове. Самка отлетела к престолу, ударившись об него спиной, но в следующий момент её грубо подняли и лишь резкий окрик Павла остановил готовившуюся было случится расправу.
  - Вяжите ей лапы, - бросил он, утерев нос. Крови не было, но ярость уже клокотала в самце и он холодно взирал, как дёргавшейся самке связывают за спиной передние. - А теперь, парни, айда раскулачивать. То, что дорого - берите, с остальным - покажите этой суке, что никакого бога нет и только по моей милости она ещё шевелится.
  
  Уши Надежды встали торчком, но тут же опустились от ужаса. Разбойники разделились на два отряда - первый ринулся в её дом, второй же занимался церковью.
  
  Варвары имели совершенно иное представление о ценности и о том, что её представляет. Древние, намоленные иконы рубились топором и складывались в центре храма для походного костра, служебные же и второстепенные предметы сохранялись лишь потому, что были сотворены из дорогого металла. А к костру добавились и ценнейшие, священные книги - постранично, на растопку, грубо обрывая листы пополам. Надежда орала в полный голос и пыталась царапать когтями, но и пасть не могла открыть из-за перетянувшей пасть верёвки.
  Волк же присел перед ней, разглядывая самку, которая присоединила к крикам ещё и слёзы. Его лапа протянулась вперёд и стянула платок с головы волчицы, пробежав по взъерошенной гриве.
  
  - Хотя женщин и детей мы не трогаем, но наказать тебя придётся, - с сожалением, которое показалось Надежде пустым издевательством, произнёс он. - Слишком ты буйная.
  
  Он сел перед ней по-турецки, подметя перед этим пол хвостом, и принял в передние лапы заднюю самочки. Надежда прижала ушки, но смотрела всё так же озлобленно. Не она первая страдает за веру - и, дай Бог, не она же последняя.
  
  Она готова была к боли и мучениям - она явственно помнила свой кошмар, в котором над ней и Наумом расправлялись жестокие люди. Даже к изнасилованию. Но вот к другому неожиданному удовольствию она готова не была...
  
  Когти волка, вопреки его внешности и намерениям, прошли по подошве бережно и аккуратно, неторопливо водя от пятки к пальцам и обратно. Лапка дёрнулась и пальцы поджались, тело против воли Надежды изогнулось, а на морду вдруг взошла противоестественная улыбка, будто волчице нравились все сотворённые изуверства!
  
  - Хех, командир опять развлекается! - прогорланил один из вояк, почтенных лет и с бородой, но так же, как и более молодые, истоптавший рясу и вырывающий из молитвослова Надежды листы, зачем-то собирая их в стопку. - Гляди, как эта улыбается-то!
  
  Надежда пыталась отобрать лапку, но волк продолжал щекотать её с садисткой улыбкой. Воистину, он не мог придумать лучшей пытки - чтобы, сохраняя достоинство и вид командира, играть с юной самочкой, да ещё и "наказывать" её за причинённое оскорбление. За изнасилование или мучительные пытки можно было и звания лишиться, и авторитета. С другой стороны, неспособная даже рассмеяться волчица извивалась в путах, но не была способна хоть как-то облегчить свою участь.
  
  - Эй, Валька! - крикнул волчара, не прекращая поглаживать коготками лапку Надежды. Жмурящаяся самочка не видела, что он обращается в парнишке лет восемнадцати, что вернулся из кельи. - Слыш, у нас там соль осталась?
  
  - Да у них тута есть! Есть, что ли, собрался?
  
  - Да не! Отвяжи моего Ворчуна и выведи во двор, - Павел поднялся, дав Надежде передышку. - И скажи кому-нибудь, пусть соли принесёт. Сейчас она нам понадобится.
  
  "Порежет и станет на рану сыпать!" - вся сжалась самочка. - "Боже, не оставь меня, грешную!"
  
  Павел поднял Надежду и потащил под мышкой - изголодавшаяся волчица стала столь лёгкой, что сильный самец мог её переносить без труда, даже пока она вырывалась, извивалась и брыкалась связанными друг с другом лапами. А верёвок вскоре стало ещё больше, когда бедную монахиню растянули на поставленной прямо перед входом в храм скамейке, вытянув её по струнке, оставив передние и задние лапы чуть свешиваться по обе стороны скамьи. А люди уже подводили одного из своих коней - белого с пожелтевшими копытами.
  Холод лизал её несмотря на шёрстку, но Надежда заставила себя больше не стонать и не мычать, смирившись со своей участью. Она лишь удивлённо подняла бровь и увидела, что Валька растирает её задние лапки... Нет, натирает их чуть смоченной в снеге солью. Но затем обет молчания пришлось прервать - потому что подошедший конь всхрапнул и принялся полизывать её ступни.
  
  Павел не мог сам сильнее унизить Надежду, опустившись до лизания её стоп, но зато позволил своему скакуну сделать это. Она дрожала, корчась в верёвках, и потрясая головой, в то время, как кони старательно вылизывали её. Каждое прикосновение превращалось в ужаснейшую пытку, терпеть которую было просто невозможно! Ум Надежды полностью умер, и мысли её прекратились, оставляя лишь бессловесные звериные эмоции. Волчица вперила взгляд в икону, моля о спасении не заученными молитвами и не собственными измышлением, а лишь страстно желая остаться у Бога даже после всех бесчинств.
  
  Когда конь услышал жуткий волчий рык, он заржал и быстро отскочил, вздыбившись, вместе со всеми сородичами. Люди ни в какую не смогли заставить их подступить к Надежде обратно. А та, возвращаясь в себя, смеялась уже не от мучения, а от благодарности святому Христофору за то, что Бог сотворил их народ мясоедами.
  
  Наконец, дрожащую самку хохочущие люди отвязали от скамейки, освободили пасть, но оставили связанными лапы. Посадив её у земли, они что-то деловито делали в церкви, после чего стали выносить из неё ценные вещи и навьючивать на коней.
  
  - Потешились - и довольно! - кричал Павел, и Надежда удивлялась, какую ненависть она может испытывать к себе подобному. - Давайте, Батька нас долго ждать не будет! Вершай!
  
  Что-то звякнуло, затем Валька вылетел из церкви с довольной рожей. Надежда, с трудом приподнявшись, посмотрела на церковь - и сердце её сжалось, потому что внутри она увидела отблески пламени.
  
  - Дом мы тебе оставим, - как во сне она услышала голос Павла, который перерезал её путы. - Тем более, что он нам самим пригодится. Хошь - дожидайся возвращения, хошь - иди к своим разлюбезным святым.
  
  Не дождавшись ответа, он вскочил на Ворчуна.
  
  - Айда! - рявкнул волк. - Не задерживаемся! За мной, братцы!
  
  Надежда не обернулась на ускакавших растлителей и святотатцев - она стояла на коленях перед громадным пожаром, добавлявшим к первому слою копоти на храме второй. С этим же огнём прожигалась и её душа, потерявшая все свои ценности.
  
  Наум учил не привязываться к земному. Не чтить тело покойника, а помнить о душе. Есть ли душа у храма? У икон - есть... Души тех святых, что обретаются на небесах.
  Наум хвалил небеса, рассказывал, как их краса во всём превосходит красоту этого мира. Надежда теперь поняла, чем - она неизменна. Её нельзя поправить, нельзя над ней надругаться, уничтожить и убить. Сколь мудро поступил Господь, что пускал к себе в рай лишь праведников!
  
  Этот же мир был внешне красив, но в душе - пуст, грязен, мёртв. В нём не осталось ничего, что стоило бы сострадания. Церковь пылала, возгораясь всё сильнее, огонь бродил внутри неё, заволакивая всё вокруг удушливым чёрным дымом. Надежда и не пыталась отойти от него. Что толку? Телесно она всё равно привязана к этому миру, ей некуда бежать и негде прятаться. Возможно, ещё есть такие же островки, в лесах, в степях, на реках и в морях - но и до них доберётся чума безбожия. И рухнут они, как и эта обитель, как и икона Христофора, что сорвалась вниз и упала перед входом в храм. Это словно бы пробудило самку - сорвавшись с места, она подскочила к дверям, зажмурилась от искр, что попали на её шкурку, и непочтительно, но действенно пнула загоревшуюся было икону в снег, сама обжигая лапу. А затем повалилась в дыму и морозе, рыдая без слёз и вонзая когти в сне.
  
  - Не нужен мне такой мир! - воскликнула Надежда напрямую к Богу, без всяких образов и молитв. - Забери меня отсюда - хоть в рай к дедушке Науму, хоть в преисподнюю к чертям и драконам!
  
  Такой силы и громкости был этот выкрик, что весь отряд приостановился и обернулся на клубы дыма, что тяжело стелились над островом, скрывая его утлую рощицу и убогие постройки. Дёрнувшийся Павел поворотил коня назад, потому что острый волчий взор заметил что-то странное.
  
  Когда он наподдал Ворчуну и поскакал вперёд, через дым, отряд решил, что их командир спешит на выручку самке - но на самом деле спасать было некого. До них не донеслось крика, лишь много позже они услышали треск ломающегося льда и бросились на странные звуки. Последним, что увидели махновцы перед тем, как лёд треснул под копытами их собственных коней - это Ворчуна, барахтающегося в ледяной воде, что появилась на месте куда-то исчезнувшего остова. От нарушения всех законов природы лёд вокруг покрылся трещинами и с него хватило бы и волчьего шагу, не говоря уже о весе коней и их всадников...
   - Чёрт возьми... - попятился дылда, роняя шапку на хрустнувший снег. - А Бог наказал!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"