Степанова Лина Валентиновна : другие произведения.

Десятая Печать Вершителя_книга первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Лина Степанова
   Десятая Печать Вершителя
  
   Книга первая
   Ангелы не убивают
  
   На десять печатей Вершителей Судеб
   Ложится могильною серостью прах.
   А что за печатями - видно не будет,
   Покуда ты истину ищешь в словах...
  
   Когда-то давным-давно, в незапамятные времена Творения Мира, когда на совсем ещё юной планете царил Вечный Хаос, в один из сумеречных вечеров, наполненных огнём и дымом, вонзилась яркая вспышка света. И Миру явился Владыка.
   Глава первая
   Год 728 от Творения Мира. Лор-Зар. Навстречу пламени
   1.
   Рассвет принёс запах горелого мяса и палёной шерсти.
   Ша вскочил на ноги и стал оглядываться спросонок, вертя головой во все стороны и принюхиваясь. Серая насыпь, буровато-коричневая в потёмках, загораживала с востока голую долину, а вот густой лес на западе всё ещё виднелся вдали тонкой чёрной полосой и где-то далеко-далеко, так далеко, что и не каждый фавн там бывал, плавно поднимался в гору, укрывая её склоны. Но Ша знал каждый камень на тех склонах. И любой звук, доносившийся теперь из леса, хоть и удалённого на многие мили, говорил ему об очень многом. Земля гудела под ногами и чуть вибрировала. Шерсть на загривке поднялась дыбом, и в висках бешено запульсировала тревога. Она же, тревога, и заставляла сжиматься сердце и бить о сырую землю копытами, расшвыривая по сторонам пучки травы и корней.
   Нынче такое время, что приветливый когда-то мир стал казаться глупой сказкою, а серые будни заполнились нежданными бедами и напастями. Но Ша - не из тех, кто мирится с бедами, привыкая к ним, хоть и не из тех тоже, кто верит сказкам. Бросив пожитки, лишь на долю секунды задумавшись - что же с ними делать и решив, что, в крайнем случае, за ними вернётся, а на бегу они станут значительной обузой, фавн ринулся обратно к западу.
   Единственное, что он не оставил в сыроватой балке, где коротал мозглую ночь, это меч, который выковал прадед. Отец завещал беречь его как зеницу ока. И до сих пор никому из Рарсов не приходилось им воспользоваться. Даже теперь, когда соплеменники изгнали Ша из Лор-Зара, у него и мысли не возникло - доказать свою невиновность с помощью Арра. Какой в этом был толк? Но Ша хранил меч и никогда с ним не расставался. Вот и теперь тащил без всякой надобности - Арр был большим и очень тяжёлым, хотя, по смутным подозрениям Ша, должен бы быть лёгок и удобен. Да и по каким-то загадочным не то намёкам, не то выдумкам отца, он, дескать, когда-то таковым и был. Но когда именно - отец не уточнял, а теперь меч мешал быстро и бесшумно передвигаться. И сражаться ним едва ли было сподручно - гораздо удобней маленький манёвренный клинок, позволяющий орудовать им легко и резво - по крайней мере, шустрым и подвижным фавнам.
   Странно, конечно, что соплеменники не лишили Ша такого опасного оружия и спокойно выставили из селения, но так или иначе, а Сай - вожак фавнов и правитель Лор-Зара - позволил ему взять всё необходимое и не стал придираться.
  
   Ша запретили возвращаться, но сейчас это не имело значения. Он мчался во весь дух, обжигая лёгкие холодным утренним воздухом.
   До опушки оставалось ещё мили две, когда над лесом возникла и потянулась к западу серая бесформенная тень. Затем другая, третья, сползаясь, сливаясь в одну и рассеиваясь в пути. Чёрные столбы дыма клубились в утреннем зареве и длинными рукавами изгибались над зелёными верхушками. Рассвет тем временем набирал силу, заливая восток пурпуром и пробуждая к жизни птичьи голоса.
   Ша пронесся без отдыху по равнине и влетел в Уф-Фавн. И чем глубже в лес он пробирался, цепляя на бегу ветки и задевая рогами листву, тем отчётливей пахло гарью, тем больше попадалось на пути всполошённых зверушек и мечущихся над головой птиц, несущихся в страхе навстречу. Что произошло в Лор-Заре - можно было догадываться. Но Ша не догадывался - он знал наверняка. И он предупреждал шамана Гро ещё в минувшем году, и хотя тот не стал его слушать, Ша всё же настоял на том, чтобы Гро поставил в известность Сая, так как шаман был приближённым и советником вожака. Где уж его, хоть и потомственного, но всё же кузнеца, станет слушать Главенствующий, окруживший себя толпой стражей, им же, кузнецом, окованных с рогов до копыт железными доспехами?
   Но Ша не стал сидеть сложа руки. День и ночь до седьмого пота он трудился в своей кузнице куя ножи и ангоны высоко в горах, там, где не встретишь ни души и только орлы гнездятся в утёсах, , и даже латы и щиты в ожидании неминуемой, но желанной битвы. Ибо только битва давала надежду на спасение, а не безучастное ожидание своей горькой участи, о которой не догадывались или тщательно скрывали свои догадки Сай и его советники. Так думал Ша. Недра горы сотрясались всё чаще по ночам, и кузница дрожала от толчков и ударов.
   И теперь такие толчки разбудили Ша на пути в неизвестность, в Необжитые Земли, куда он, изгнанный соплеменниками, устремился в поисках новой жизни. Поиск придётся теперь, как видно, отложить.
  
   Дорогу преградило мелководье Хаса, что перекатывался по валунам с шумом и плеском.
   Ша ринулся вброд, по колени зайдя в ледяную воду, когда вдруг над самым ухом пролетела стрела и вонзилась в серебристый грабовый ствол на противоположном берегу. Затем последовала другая, третья, четвёртая - словно играя с ним, стрелы поочерёдно задевали густую темно-бурую шерсть то на бедре, то на предплечье, над головой меж изогнутых рогов. Застигнутый врасплох на открытой местности, Ша выхватил Арр из украшенных самоцветами и обтянутых чёрной кожей ножен и замер посреди потока.
   Убивать его не собирались, это было ясно, но и сдаваться Ша не намеревался. Буйные заросли бересклета и орешника в дягелевом окаймлении хорошо скрывали от взглядов меткого стрелка, или стрелков. Но запах говорил фавну о многом. В зелёной засаде притаились люди. Что-то часто они стали захаживать в Уфав в последнее время, и, ни будь Ша так обеспокоен и встревожен, спеша в Лор-Зар и коли б не этот треклятый запах дыма, он никогда бы так глупо не попался. Другой бы попался, но Рарс - никогда!
   Оставалось ждать. И Ша ждал, стараясь осторожно, незаметно пятиться к противоположному берегу. Но как только Ша делал малейшее движение, новая порция стрел весьма красноречиво давала понять, что лучники желают лицезреть неподвижного фавна, а вовсе не бегущего.
   Стараясь успокоиться и привести в порядок мысли, фавн опустил остриё клинка в воду и вгляделся в заросли. Ледяная вода пробирала до костей, и Ша, поначалу испытывая жар, будто копыта утонули в раскаленном металле, теперь уже перестал ощущать голени вообще. А время между тем тянулось и тянулось, но никто не собиралсся, как видно, ни выходить и сражаться, ни отпускать Ша с миром. Наконец фавн не выдержал.
   - Эй, там, в засаде! - раздражённо рявкнул он. - Выходи и бейся, коли не трус, а нет - так не задерживай попусту! Нет у меня времени торчать тут по колени в воде! Хочешь застрелить - так застрели, много вреда не будет. Но мои соплеменники не решились, хотя тоже собирались. Так что и я не советую. Теперь вот, вижу, думаешь исправить их оплошность? Попробуй!
   Звучный вибрирующий голос молодого фавна, слагался в трудноразличимые для людского уха слова. И всё же лучник, видимо, их расслышал.
   Листва орешника зашелестела, зашевелилась, и на каменистой насыпи возник воин в кожаном панцире под серым дорожным плащом, с булатным мечом в руке. Из-за его могучей спины виднелись лук и колчан со стрелами.
   - Сражаться, говоришь? - сурово спросил воин и приблизился к воде, держа наготове меч. - Чем ты сражаться собираешься? Уж не ждёшь ли, что я поделюсь с тобой своим оружием, а? Иль на кулачный бой рассчитываешь? Только я, как видишь, безрогий и на такое твоё преимущество едва ли соглашусь. Ты кто таков будешь? Что-то я не видывал раньше таких. Звериного, что ли, роду? Откуда ты и куда путь держишь? Отвечай!
   - Заявился ко чужому двору и требует ответа! - теперь совсем разозлился Ша, переступая с ноги на ногу, то и дело корчась от мелких судорог, раздосадованный ещё и таким пренебрежительным отношением к чудесному дамасковому мечу - настоящей драгоценности, доставшейся Ша от отца в наследство. - Когда б не твои стрелы да не моя спешка, сейчас не я перед тобой, а ты предо мною ответ держал бы! И ещё неизвестно, кто тут из нас на самом деле безоружен. Некогда мне разговоры с тобой вести! Иди себе с миром, куда шёл, не видишь, что ли - тороплюсь я!
   - Бежишь от кого, иль догоняешь? - продолжал опрос человек, не обращая никакого внимания на гневный тон фавна, явно для того, чтоб задержать его, а вовсе не из интереса - от кого тот бежит.
   Было совершенно ясно, как днём, что ни бежать, ни догонять Ша никак не мог - за то время, что он стоял в речном потоке, его бы уже трижды нагнали, а коль кто убегал, так давно бы уж скрылся и фавну торопиться было бы теперь некуда.
   - Послушай-ка, - продолжил было рассвирепевший вконец фавн, но вдруг из глубины лесной чащи прогремел раскатами самый что ни на есть настоящий гром. Однако на небе не было ни облачка, и солнце во всю уже светило сквозь ветви и листья, обдавая травы золотыми струями.
   Ша поспешно сунул Арр в ножны и пустился бежать. Стрелок с криками "стой!" ринулся вдогонку, легко перескакивая с камня на камень и, миновав брод, поднимая на ходу с земли выпущенные им недавно стрелы.
  
   Фавн оказался гораздо проворней и шустрее. Кроме того, он бежал по знакомым тропам. Стрелок же значительно отстал, и погоня превратилась в преследование по свежим следам.
   Таких диковинных существ воину ещё никогда не приходилось видеть, а коли и слышал он о них, то разве только в бабушкиных сказках, да и то что-то никак ему не припоминалось. Куда мчится это рогатое чудище с мордой не то буйвола, не то человека и человеческим же мускулистым телом, покрытым густой курчавой бурой шерстью? Ну, сущий бес, право слово! Его копыта, как ни странно, совершенно не стучали по земле на бегу, а следы были едва заметны в густой траве. Подумать - так бес и в самом деле! Невесомый!
   Чем больше в глубь леса забирался человек, тем более густой дым окутывал стволы и разъедал слезящиеся глаза. Навстречу мчались лисы и зайцы, кабаны и рыси, по деревьям с ветки на ветку перепрыгивали белки, мыши выскальзывали из-под ног и ужи извивались чёрными лентами. Но воин продолжал бежать, уверенный, что выбрал правильное направление - Рогатый мчался точно навстречу огню.
   Заросли сменялись полянами, и новая непроходимая стена кустарника, вся в дымном облаке, встала, грозно преградив путь. Попытавшись обойти её и так и не найдя лазейки, воин на мгновенье заколебался - стоит ли продолжать? Кашель душил его, сжимал горло, и дым упрямо просачивался сквозь рукав, которым человек старался прикрыть нос. Ни следов, ни звуков шагов давно уже не было видно и слышно.
   - Сбежал таки, змеёныш! - хрипло выругался он и закашлялся.
   Но в следующее мгновенье откуда-то из-за живой барбарисовой изгороди послышались гулкие мерные звуки - удары тамтамов! Воодушевлённый и удивлённый, он вынул из ножен меч и стал прорубать себе путь в колючем кустарнике.
  
   Лор-Зар весь заволокло дымом. Но ветер дул с запада и нёс запах гари к Необжитым Землям, заполняя дымной пеленой только лишь восточную часть поселения.
   Ша влетел в Северные Ворота, никем не охраняемые, оставив за спиной барбарисовый вал, и побежал к северной окраине Лор-Зара.
   Языки пламени, уже совсем ослабленные и тщедушные, ещё кое-где вылизывали обуглившиеся стволы деревьев и маленькие низкие хижины, ставшие теперь приметными в густой листве. Повсюду в панике и отчаянии носились всполошённые и взмыленные, но молчаливые фавны, как ни в чём не бывало перескакивая через тела погибших соплеменников и обливая водой из деревянных кадок горящие постройки. Другие стягивали мёртвых на повозки и куда-то отвозили. Зелёные кроны, укрытые слоем чёрной копоти, мрачно возвышались над Лор-Заром, заслоняя путь рассеянным в дыму солнечным лучам.
   И лишь гул мерных ударов тамтамов, то затихающих, то снова усиливающихся, но заглушающих все другие звуки, громогласно возвещал о смерти и провожал души в последний путь.
   Сердце Ша отчаянно колотилось и, казалось, сейчас и вовсе вылетит из груди. Но не долгий бег был тому виной и даже не смертельная опасность, что подстерегла его в водах Хаса.
   - Ая! - кричал он, оглядываясь на бегу и всматриваясь в лица, обезумевший от представшего пред ним жуткого зрелища.
   Тусклые потупившиеся взгляды даже не скользили по нему ответно. Никто не замечал ни его присутствия, ни его окликов, ни вообще ничего вокруг. И бег по горящему селению казался Ша безумием, дурным сном, когда каждая секунда перед пробуждением даётся с невероятным усилием, а само пробуждение, кажется, никогда не наступит.
  
   Крайняя хижина у северо-восточной окраины Лор-Зара не была тронутой огнём. Надёжно спрятанная в орешнике, она выходила на едва заметную тропинку бесформенной дырой-входом, зияющим узкой тёмной полосой. Над входом нависали зубчатые пучки листьев с малахитовыми, покрытыми нежным пушком плодами-орешками. Толстые ветви, сплетённые в конусообразные стены хижины кое-где у самой земли теперь поросли ростками и листьями. По бокам вход загораживали тёмно-зелёные лапы бузины, все в иссиня-чёрных бусинках-ягодах.
   Дверь хижины, сплетённая из лозы, была открыта внутрь. Ша нырнул в дымную темень и стал вглядываться в неё, скользя взглядом по чёрным углам, - на низкой лежанке под выгнутой дальней стеной он заметил тёмный силуэт, две другие лежанки были пусты. Фавн бросился к лежащему, поднял на руки и вынес из хижины.
   2.
   Старый фавн с седыми пропалинами на висках и в бороде, с запавшими щеками и обтёсанными обломками закрученных серых рогов, лежал в густой траве, закрыв глаза, но слабое поверхностное дыхание да редкие едва ощутимые удары сердца говорили о том, что он всё же жив.
   Ша тряс его за хилые плечи, то и дело сбрызгивая водой лицо.
   -Урх! - кричал он, - Урх, очнись! Урх!
   Вода тонкими струйками стекала по курчавой бороде старика на траву. Наконец он всхрапнул, закашлялся и приоткрыл мутно-серые впавшие глаза.
   -Урх! - обрадовался Ша. - Где Ая, Урх?
   Старик долго глядел на склонившееся над ним лицо блуждающим, рассеянным взглядом.
   - Ша? - прохрипел он, узнав молодого фавна. - Что ты здесь делаешь, сынок?
   - Урх, где Ая?! - громче и настойчивее повторил Ша, ласково глядя на старика, и взял его сухощавую руку в свои широкие ладони.
   - Пришли траны, - сиплым голосом с трудом выдавил Урх, - созывали на захоронение. Много смертей, сказали, нынче ночью в Лор-Заре. Гро собирает на ритуал погребения. Слышишь, тамтам бьёт сбор.
   - Урх, женщин не зовут на погребение! - закричал Ша. - Куда они повели её?
   - Верно, не созывают... - задумчиво произнёс старик и поднял глаза к небу, словно бы улетая взором и душою высоко-высоко к солнцу, - однако же много смертей нынче в Лор-Заре, много смертей...
   - Куда они её повели?! - Ша снова затряс тщедушного фавна за плечи, стараясь вернуть его мутный взгляд обратно.
   - Не знаю, сынок, не знаю, - оправдываясь, развёл сухощавые кисти старик, - сказали - на погребение.
   Ша, уложив под голову старику сложенную льняную накидку, вскочил на ноги.
   - Я вернусь, - коротко бросил он.
  
   Ветер сменил направление и дул теперь к юго-востоку, толкая по небу серые грузные тучи. Дымная завеса понемногу стала рассеиваться, потянувшись по ветру прочь от северной окраины Лор-Зара. Ша вернулся обратно в хижину, вынес оттуда вилы, прихватив, к тому же, ещё и топор и направился обратно к Центральной площади, откуда слабо доносились раскатистые мерные удары.
   - Ша! - хрипло окликнул его Урх. - Гро спрашивал о тебе: куда, мол, ушёл, в какие края. Слыхал я, за тобою погоню снаряжает, а ты - вот он, значит.
   - Погоню? - Ша остановился и, обернувшись, удивлённо приподнял брови. - Как так - погоню?! Он ведь не далее как вчера на рассвете выставил меня из Лор-Зара, а теперь - погоня? Он что же, значит, сам прямиком сюда явился?
   - Явился, как же, явился, - прохрипел Урх, - и свиту свою с собою приволок чуть ли не всю. Глазищами так и шастал по углам, да дымом застило - только силуэты транов видны были во тьме. Беда, сказывал, в посёлке. Смертей, сказывал, много. Коли объявишься - сообщить велел. Да как же объявишься? Ты ж вроде как насовсем ушёл?
   - Насовсем... - присвистнул Ша, соображая на ходу, что делать дальше, - насовсем...
   Но время терять было ни к чему. Пока в Лор-Заре переполох и полно дыма, надо действовать. Постараться быть незамеченным и выяснить всё поскорей.
   Ша метнулся, было, снова к Центральной площади, но затем замешкался, вынул Арр из ножен, - клинок блеснул серебром на солнце, - невольно залюбовался стальной гладью, сунул обратно в ножны и зачем-то отстегнул их. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого вокруг нет, а глаза Урха прикрыты, он юркнул в орешник и вернулся спустя минуту без меча.
  
   Центральная площадь была залита солнцем и полна фавнами, столпившимися вокруг огромного костра посреди площади. Фавны всё подходили и подходили со всех сторон, примыкая к соплеменникам и подбрасывая всё новые и новые тела в огонь. Ветром уносило огромный столб дыма на юго-восток, стояла неимоверная вонь и жара.
   У западной опушки площади, а попросту говоря, большой поляны, возвышалась причудливая постройка с деревянным крыльцом-трибуной. На ней, в исступлении закатив глаза и раскачиваясь из стороны в сторону, увлечённо отбивал колотушкой ритмичную дробь по литому диску сухощавый рыжий фавн с проплешиной меж тонких коротких рожек. Рожки эти были увиты серебристыми цепочками, на тонкой шее болтались связки бус из резных деревянных фигурок с выжженными знаками, зубов и мелких костей, а также толстая железная цепь с безобразным ликом свирепого рогатого божества. Костлявые плечи фавна прикрывала кожаная безрукавка грубого покроя с клочками сизой шерсти, местами окрашенной в алый цвет. Набедренная повязка походила больше на широкий фартук, открывавший сзади взорам предмет особой гордости и знак божественного происхождения - длинный и тонкий лысый хвост.
   Внизу, под самой трибуной, выстроились в ряд траны - вооружённая охрана Главенствующего, вожака Сая - в серебристых шлемах, кожаных панцирях, с копьями и щитами, с мечами в деревянных ножнах у пояса и толстыми железными браслетами-наручами на предплечьях.
   Сам же Главенствующий стоял рядом с шаманом, покинув своё высокое резное кресло-трон, и свысока мрачно взирал на языки пламени и серую массу своих соплеменников, сгрудившихся у костра и молча наблюдавших за движениями шамана, точно кролики за удавом. Длинный плащ Сая, отделанный мехом, расшитый темными змейками зигзагов и петель, скреплённый на правом плече длинной иглой фибулы, развевался на ветру, рея точно знамя и открывая взорам тяжёлый чешуйчатый панцирь. Голову с челом, покрытым чёрной курчавой шерстью, увенчивал шлем с нашлемником в виде медной короны, украшенной самоцветами. В правой руке Сай держал неизменное длинное копьё с гранёным изумрудным наконечником.
   С этим копьём Сай не расставался никогда, и оно служило ему одновременно ещё и чем-то вроде скипетра. На левом бедре Главенствующего, обтянутым чёрной кожей, был заметен кинжал в кожаных ножнах.
   Два советника и телохранителя, Зан и Даг, стояли за спиной у Сая, облачённые в такие же длинные плащи, но землистого цвета, с медной фибулой на плече.
   3.
   Ша со всей осторожностью подобрался к Центральной площади с севера и стал осматриваться, намереваясь теперь крадучись обойти Главенствующего и его свиту.
   Женщин, как он и предполагал, в толпе не было.
   Последние повозки с мёртвыми телами подвозили по тенистой тропе, вьющейся от северных угодий и круто сворачивающей к западу у восточной изгороди рядом с бьющим из-под земли источником.
   Фавны вокруг капища перед огромным погребальным костром стояли молча, поникшие и безоружные, и Ша вдруг заметил, что среди них не было ни одного раненого. Только у плетущегося вслед за повозкой фавна-подростка серый кусок ткани, обмотанный вокруг мохнатого лба, слегка пропитался кровью.
   - Миу! - Ша метнулся на тропу и тихо позвал мальчишку. - Миу!
   Фавнёнок завертел головой, вслушиваясь и принюхиваясь. Но дым мешал учуять что-нибудь, и тому оставалось лишь глазеть и слушать.
   Поравнявшись с ветвистым кустом кизила, Миу почувствовал вдруг сильный захват на правом предплечье и, прежде чем успел опомниться и вскрикнуть, уже летел сквозь колючие ветки с зажатым ртом и обхваченным стальной хваткой горлом. Кто-то здоровый и могучий тащил его в чащу.
  
   - Ша! Это ты! - до смерти напуганный, а затем обрадованный Миу кинулся обниматься. - Ша! Это ты! Ты!
   - Ну, ну, потише! - негромко смеясь и отмахиваясь, успокаивал мальчишку фавн. - Я это, я.
   - Ша! Я думал, ты ушёл!
   - Я тоже так думал, - Ша уселся на траву под кустом и усадил рядом с собою Миу, - а теперь вот думаю - не ушёл я вовсе...
   Миу засмеялся в ответ и ткнул Ша в плечо кулаком.
   - Ладно тебе, - радостно заявил он. - Откуда ты взялся? Я же сам видел, как ты уходил!
   - Видел, значит?! - Ша притворно нахмурился, - А что ты делал, проказник, на рассвете один у границы? А?!
   - И не один я... - Миу осёкся и смутился, - ну, то есть, один, конечно... в общем, ничего я не делал. Гулял.
   - Не один, значит? - Ша поближе придвинулся и навис над Миу точно утёс, - Ну-ка, ну-ка, подробнее! - заинтересованно произнёс он. - С кем ты был?! - рявкнул так, что мальчишка испуганно подскочил.
   - Сначала я был один, - затараторил тот в испуге, - потом, когда шёл домой, тоже был один. И задумал тебя проводить я один. В общем, и шёл-то я тоже один. И никого со мной не было сначала. Ну да, и потом, после, никого не было тоже...
   - Миу! - сурово произнёс Ша.
   - Ая была со мной, - потупив взор, пробормотал Миу.
   - Кто видел вас?! - Ша становился всё мрачнее и суровей. - Кто видел вас с ней на границе?!
   - Никто не видел. Разве...
   - Разве?!
   - Разве, может, Гро видел, - послушно выложил Миу.
   - Гро? - изумился Ша.
   - Ну, да, Гро, - закивал мальчик, - он ещё с вечера за тобой по стопам ходил, я сам видал. Он, может, и не приметил, только он за тобой, а я за ним в тот день приглядывал. Этот хвостатый шакал давно что-то задумал: всё вынюхивал да выспрашивал - что, мол, делаешь, о чём говариваешь, куда хаживаешь да чем интересуешься. Я третьего дня в трактире слыхал.
   - В трактире!
   - Ну, да, в трактире, - охотно согласился Миу.
   - Что же Гро, а и подавно, что сам ты в трактире делал, паршивец?! - всё больше и больше изумляясь, воскликнул обескураженный Ша.
   - В трактире-то я дело делал, - важно изрёк Миу, с готовностью выложив свою большую тайну, - байки всяческие подслушивал. А вот что Гро там делал - не скажу, потому как не знаю наверняка. Шаману-то ведь негоже в таких местах показываться. Но догадкою своей поделиться, коли твоя воля, могу, - и Миу опустился до шёпота. - Думаю я, что и он за тем же в трактир захаживал! Чтоб байки-то подслушивать. Только для видимости винцо из кружки потягивал, несмотря даже на всякие там правила и законы! Он теперь сам себе правила придумывает. Благо, Сай всего этого узреть не может. Или не хочет. Но я сам видел, как была полной его кружка, такой и осталась, когда он ушёл. А просидел-то он в трактире, шутка сказать, - всю ночь!
   - Та-а-ак! - протянул Ша, прищурено смерив Миу задумчивым взглядом. - Значит, и ты всю ночь там же просиживал!
   - Само собою - и я просиживал, - развёл руками Миу, - под самым носом у Гро, ну а если уж быть точнее - под хвостом.
   - ??!
   - Под столом я под его сидел!
   Ша рассмеялся, прикрываясь ладонью и изо всех сил стараясь заглушить смех.
   - Всё это, конечно, очень интересно, - успокоившись, произнёс он, - только выдумки твои мне сейчас слушать недосуг. Ты лучше скажи - знаешь, где они спрятали Аю?
   - И вовсе это не выдумки, - насупился Миу.
   - Выдумки или нет, мы после разберёмся, - одёрнул его Ша, - только, коли Гро по пятам по моим ходить надумает, звон его побрякушек отсюда и до самой Ойры слыхать будет. А то и до Сонного Гребня. А коли ещё и ты за ним увяжешься, так уж и дозорных рожков не надобно, чтоб о такой рати оповестить. Так что, дружок, давай-ка, соберись и вкратце расскажи мне, пока нас с тобою здесь не обнаружили, - что произошло и где женщины? Всё селение точно вымерло. Да и вправду сказать - вымерло. Кругом одни мертвецы да горелые хижины. Почему нет раненых? Да и как тебя-то угораздило?
   - Я-то что? Я ничего, - нахмурился Миу, виновато покосившись на Ша, - мне велено за повозкой следовать да в подручных быть - вот я и следую. А это, - он ткнул вымазанным в золе пальцем в такую же испачканную повязку на чумазом лбу, - так это вон они, - Миу хмуро кивнул в сторону площади. - Я же ведь и сам хотел узнать, куда остальных-то повели. И сестрица твоя с ними. Да, вишь, не пустили. Велели трудиться!
   - Вот как? - усмехнулся Ша, - здорово же ты, как погляжу, любопытствовал, коль тебе так подробно и доходчиво объяснили что к чему.
   - Да уж, доходчивей не бывает, - фавнёнок грустно почесал затылок, вздохнул и встал. - Пойду я, а то как бы не хватились. Хоть и не веришь ты, да Гро приказал за мной приглядывать. Может, думает, что ты вернёшься, а я на тебя его выведу? Да и верно, в общем, думает.
   Ша вскочил и ухватился за вилы, оглядываясь и вслушиваясь. Дробь тамтамов становилась всё тише и удары всё реже, пока, наконец, не стихли вовсе.
   - Так что ж ты, бесёнок, меня здесь баснями-то потчуешь?! - воскликнул он. - Что ж сразу не предупредил, что надзирают за тобой!
   Но было поздно. Ша выглянул из кустов кизила и, уткнувшись носом прямиком в остриё копья, тотчас юркнул обратно. Их оцепили траны, терпеливо ожидая, когда добыча сама выйдет из зарослей.
   "Что за день такой! - с досадой подумалось Ша. - Надо же, попался во второй раз, как последний болван! Теперь точно живым из Лор-Зара не выпустят. Хорошо ещё, если подымлюсь на той здоровой куче, что на Площади. Так нет же, Гро обязательно сначала поиздевается, штучки свои шаманские примерять на меня станет - выдержу ли, аль раньше язык развяжу? Вот прихвостень чёртов! Что же ему нужно-то от меня?"
   Он схватил Миу за холщёвый шиворот и что есть мочи запустил им под приземистые, в розовеющих ягодах, нижние ветки дёрна, что тянулся долгой колючей грядою точно вровень с такою же Восточной Изгородью по краю тропинки чуть не до самой северной окраины, крикнув ему вослед: "Беги!"
   Сам же подхватил вилы и бросился в атаку.
  
   Транов было семеро и все - как на подбор.
   Тут Ша впервые и очень сильно пожалел о том, что ковал для них доспехи и оружие. Вилы - вовсе не та регалия, с которой он мечтал сейчас предстать пред вооружённой свитой Главенствующего. Но выбирать не приходилось. Небольшой топор же пришлось оставить в зарослях - против копий и длинных мечей транов он был ещё менее действенен.
   Эффект неожиданности сработал, как обычно, лишь в первые секунды. Но за эти секунды Ша успел откинуть в сторону копьё одного охранника, извернуться, продырявить ему вилами бедро, ловко вставив зубья меж щитом и древком, запустить вопящим траном в другого нападающего. Затем, кружась юлой и размахивая своим немудреным орудием, он проломился сквозь грузную толпу, вильнув меж неповоротливыми стражниками, то и дело уворачиваясь от их выпадов и ударов, и бросился со всех ног бежать.
   Но на шум и лязг, возникший в неожиданной тишине следом за умолкнувшим тамтамом, с Центральной площади наперерез уже мчалась подмога. Ша оказался зажат между восточной внутренней стеной справа и разъярёнными транами впереди и сзади. Он резко свернул и помчался в единственно свободном направлении, и вдруг прямо перед Ша точно из-под земли выросла корявая фигурка с хитро ухмыляющейся физиономией. Физиономией шамана Гро.
   На остолбеневшего беглеца сзади обрушился сильный удар по голове, одновременно с ним, другой, такой же - под колени, немедля сшиб его с ног.
   4.
   Руки затекли и ныли, привязанные за спиной к толстому ребристому стволу старого граба, подпирающего сплетённую из прутьев низкую покатую крышу, что возвышалась корявым неровным куполом, из самого центра которого просачивались и обильно поливали макушку крупные дождевые капли и ручейки. Те же ручейки бежали по рытвинам в стволе, а затем спускались по плечам и груди наземь. Земля же под фавном превратилась в рыжую лужу, громадную и противную.
   Смеркалось. Осеннее небо разразилось, наконец, дождём, словно в немой насмешке над всеми стараниями и усилиями шамана, когда и пожар-то уже был погашен, и погребение состоялось. Черные мутные потоки бежали по тропам и примятой траве, вода смывала золу и копоть и несла их по канавам и овражкам в искристый мелководный Хас, вливая в него грязные струи.
   Ша прислушался - шум дождя тревожил какие-то глубокие тайные уголки памяти, приятным теплом отзываясь в душе. Но, в остальном, всё неимоверно раздражало и в бессильной ярости он затрепыхался, точно пойманная на крючок рыба, тщетно стараясь освободить крепко связанные кисти.
   Словно ожидая этого, перекошенная дверь хижины со скрипом отворилась, и в дверном проёме, вынырнув из сплошной стены дождя, возникла рыжая физиономия шамана. Он вошёл, согнувшись, стараясь не зацепить дверь рожками, будто кланяясь несуществующему хозяину, и вслед за ним втиснулись мокрые с ног до головы, но держащие над Гро холщёвую накидку два ратника.
   Шаман выровнялся и, уткнувшись рогами в крышу, поднял вверх правую руку, отдавая молчаливый приказ свите. Затем окинул долгим оценивающим взглядом узника.
   Траны же, так и не сумевшие выпрямиться во весь рост, застыли, скрючившись, по обе стороны от входа.
   - Вот и хорошо, - довольно засипел шаман, потирая ладони, - вот и чудесненько. И погоню снаряжать не надобно, и Сая уговаривать тоже...
   Гро осёкся и оглянулся на притихших у входа транов. Затем подошёл к Ша, проверил прочность верёвок, связывающих его руки и ноги, и надёжность узлов и указал транам на дверь. Те, недовольные, молча исчезли за дверью в дождевой пелене.
   - Ну, милок, вот мы и встретились.
   - Давно не виделись! - буркнул в ответ Ша.
   - Да уж, да уж, давно, - шаман криво усмехнулся. - Не хотел я тебя отпускать, да тебе всё же удалось улизнуть. Но теперь-то от меня никуда не денешься.
   - Что тебе от меня нужно, змей? - хмуро отозвался Ша. - Али я тебе дорогу где перешёл - не пойму, иль глянул не так? Что ты всё злобствуешь, что осиный рой гудишь над Саевым ухом? Али не те безделушки я тебе выковал, что твоя подлая душонка желала?
   - Ну, ну! - одёрнул его шаман, хитро сощурившись. - Не будем ссориться раньше времени. За змея - спасибо, уважил. А вот на счёт подлой душонки - это ещё как посмотреть, у кого из нас она подлая. С кем ты водишься там в своих горах - это ещё надобно выяснить, и что куёшь по ночам - думаю, не мой безделушки! Сай погорячился, сильно погорячился, изгнав тебя из Лор-Зара. На то он, конечно же, и вожак, чтобы рубить с плеча - это, бесспорно, хорошее качество в бою, но вот думать-то за него мне, горемыке, приходится. Да исправлять его недочёты тоже. Что поделать, окружил себя безмозглыми советниками, так что и врачевать, и дела важные решать - всё на мои на стариковские плечи ложится. Непосильная, тяжёлая ноша! Но в этот раз - какая приятная неожиданность, ты сам взялся недочёт устранить. Это значительно, значительно упростило мои заботы.
   - Не стоит распыляться предо мной, Гро, не трать понапрасну время, - Ша с омерзением взглянул снизу вверх на шамана. Ручейки продолжали обильно стекать по мокрой шерсти на землю и его била мелкая дрожь. - Неужели ты думаешь, будто я не знаю, кто устроил этот пожар и для чего? Только не слишком ли велика цена за одну мою никчемную жизнь? Тебе недосуг было ждать, покуда траны нагонят меня, да и нагонят ли - это ещё вопрос. Всем известно - не так легко это сделать. Ты утратил влияние на Сая и теперь не стесняешься в средствах, чтобы достичь своих грязных целей. Ведь ежели вожак изгнал меня, то всяк знает - возврата нет, и что за причина должна быть, чтобы он согласился на погоню?! Жаль, я пока не пойму - за что мне-то такая честь выпала, что ты пожертвовал из-за меня столькими душами?
   - А ты, оказывается, догадлив, - иронично заметил Гро, скрестив руки на груди и с любопытством разглядывая Ша, будто видел того в первый раз. - Надо бы подумать, не сделать ли тебя своим преемником, если мы с тобою договоримся - а мы с тобою рано или поздно договоримся. Но хочу тебя кое в чём всё же, как это не печально, разубедить - причиной пожара был вовсе не я, если ты, конечно, меня имеешь в виду. Будь моя воля, коли ты бы мне мешал да под ногами путался - я давно бы уже развеял твой прах на радость корням и стеблям, даже вопреки вожаку. Но ты, мой дорогой, видать важная птица, коли Лор-Зара в одну ночь превратился в пепел, хоть ты и притворяешься, будто тебе ничего не известно. Но я докопаюсь до истины, а коли не я, то кое-кто другой, ты уж мне поверь! И для этого средств у меня предостаточно! Так что будешь пока коротать время здесь, а там поглядим.
   Ветхая дверь скрипнула, отворяясь, и на пороге возник Сай, в длинном плаще с капюшоном и неизменным коротким резным копьём - символом власти, передающимся из поколения в поколение.
   Гро, обернувшись, низко поклонился Главенствующему. Сай откинул капюшон и молча взглянул на связанного пленника, сидящего сгорбившись в самом центре огромной лужи под толстым стволом.
   - Ты виновен дважды! - прорычал он, будто выплевывая слова в лицо Ша, не обращая внимания на шамана. Но, тем не менее, Сай оставался согнутым, будто в поклоне, так как высота хижины не позволяла выпрямиться рослому вожаку, что делало бы его угрозы смешными, если бы смысл их не был таким устрашающим. - Первая вина твоя в том, что ты вернулся в Лор-Зар вопреки моему приказу. И за это тебя положено казнить. Вторая вина - что навёл на Лор-Зар беду. Ты снюхался с демонами, людскими призраками в горах, и куёшь им доспехи. Завтра, на рассвете, ты публично будешь умерщвлён в назидание другим и во устрашение.
   Гро стоял рядом с вожаком, тоже наклонившись, так как не посмел оскорбить согнутого чуть не пополам вожака своей выпрямленной осанкой, и выходило, что оба они - и шаман и Главенствующий - кланяются ему, кузнецу из Лор-Зара, Ша Рарсу, своему пленнику, будто прося у него пощады и милости.
   Ша, измученный и мокрый, весь трясущийся от лихорадки и напряжения, при виде такой картины откинул голову и, прислонившись затылком к стволу, раскатисто засмеялся, зажмурившись от льющихся с крыши тонких струек, подставляя под них лоб, глаза, щёки, ловя ручейки ртом и фыркая от минутного удовольствия.
   Вожак злобно сверкнул глазами, резко развернулся, пнул дверь ногой и вышел в дождь, задев по пути древком копья шамана, и, не надевая капюшон, растворился в надвигающейся с гор мокрой тьме.
   За ним последовали трое транов.
   Два других остались на посту у хижины под дрожащей кроной осины дожидаться шамана. Один из них внёс в хижину масляную лампадку и с поклоном удалился.
   - Вот, значит, что ты вожаку обо мне наплёл, - перестав наконец смеяться, измученно произнёс Ша, - с призраками вожусь? Ты бы что поумней выдумал - может, и проку было бы больше. А так - ни тайн никаких не удалось тебе из меня вытянуть, ни приемником своим сделать, так что зря только время терял, притворяясь добрым да ласковым. Слыхал, что Сай сказал - казнят меня на рассвете. Так что будь здоров, не поминай лихом, советничек.
   - Рано радуешься, - хмыкнул Гро, коснувшись фитиля кончиком тонкого узловатого пальца, фитиль мигнул и загорелся слабым желтоватым пламенем, - у нас с тобой ещё о-о-чень много времени, впереди целая ночь, - вдохновлённый проделанным трюком, продолжил Гро, - и, как ты думаешь, в чьём обществе ты её проведёшь?
   Ша вяло, но настороженно поднял глаза на шамана, ставшего в тусклом освещении похожим на корявую тень с отростками-щупальцами, пляшущую по деревянным стенам. Лампада горела ровно и блекло.
   - Что, не догадываешься? - злобно оскалил беззубый рот Гро. - Жаль, жаль, а я, было, подумал, что ты у нас догадливый. Ну да ладно, до конца уж буду добреньким, послужу во имя благородных целей - подскажу, так и быть. Тут, надо сказать, есть несколько возможных вариантов.
   Гро, поежившись от холода, подул в грубый деревянный свисток, висящий среди прочих ценностей на его тощей длинной шее. В ответ на низкий гудящий звук в хижину заглянул тран и подал шаману шерстяную накидку.
   - Ну, так вот, - продолжил он, закутавшись в плащ, - первый вариант для тебя самый благоприятный, хотя и собеседником, а точнее сказать, внимательным слушателем, собираюсь стать тебе всего лишь я.
   Ша в ярости сплюнул и отвернулся.
   - Да-да, друг мой, именно я, - слащаво засипел Гро. - А вот следующий, хоть, возможно, и не второй, и даже не третий вариант припасён на случай твоей неосмотрительной несговорчивости. Тут, видишь ли, даже к другим мерам и прибегать не придётся, настолько удачно всё складывается. Ведь родственные связи всегда важны, не так ли?
   Гро замолчал и выжидающе взглянул на Ша.
   - Ты не посмеешь! - выпалил тот.
   - Отчего же, отчего же, приятель? - удивился шаман. - Кто меня остановит? Ты? А может быть, твой маленький дружок Миу? Он тоже, кстати, у нас имеется про запас, среди прочих мер воздействия на сеющего беспорядки строптивого кузнеца. Но, думаю, до него дело не дойдёт. Сестрица Ая, всё ж таки, как женщина, имеет большую власть над мужчинами, нежели всякие сосунки-переростки. Тем более, над мужчинами с таким благородным сердцем, как у тебя! И с таким блестящим умом!
   Ша рванулся в бешенстве, верёвки врезались в кожу, но вскипевшая в душе ярость поглотила боль.
   - Что тебе нужно?! - рявкнул он. - Что тебе от меня нужно?! Отпусти их!
   - Вот видишь, - закивал довольный Гро, - я же говорил, что мы с тобой обязательно договоримся! Мы просто отлично поладим! Да и вообще мы с тобой могли бы стать чудесной компанией! Мы нужны друг другу, Ша. Да-да, очень нужны.
   - От-пу-сти их! - сдавленно прорычал Ша.
   - Конечно-конечно! Я непременно их отпущу, - замурлыкал шаман, придвигая поближе стоявшую у стены перекошенную табуретку и собираясь устроиться на ней поудобнее. - Да и кто, собственно говоря, друг мой, их держит? У нас всякий волен быть там, где ему угодно, не так ли? Они просто почётные гости. Пока!
   Глаза Гро сверкнули жёлтым огнём.
   - Пока гости. И только от тебя, Ша, теперь зависит, сколько времени им быть гостями.
   Мысли в голове Ша закружились как в ветер в сухой листве, поднимая густое облако пыли и тягостный ворох отчаянья.
   Глава вторая
   Год 682 от Творения Мира. Зангарнар. У истоков
   - Не стану я сидеть сложа руки! - Миенгор спешно ходил взад-вперёд по широкой тронной зале меж прозрачных высоких колонн из горного хрусталя. - Что из того, что изначально пути определены и намечены торные тропы? Но ведь есть и множество хилых тропинок, теряющихся в дебрях времени. А я что же, не могу ничего поделать? Я что же, должен лишь молча созерцать, ибо теперь судьбы живущих в их руках? Пусть я наблюдатель, но что это, в конце концов, меняет? Какой в этом толк?
   На высоком морионовом троне восседал Могущественный Гнаэн и свысока спокойно наблюдал за его передвижением.
   Морион, чёрный хрусталь, из которого был сделан трон, мрачно выделялся на сияющем фоне луннокаменных стен зала. Но зато на фоне чёрного трона чудесным образом был виден сам Гнаэн, Властелин Зангарнара, Заброшенного Мира. Повелитель - как уважительно называли его подчинённые и смертные. Его бледно-туманная фигура терялась в пространстве, не видимая обычным оком, но морион оттенял правителя, и на темном сверкающем возвышении сейчас Миенгор мог лицезреть (впрочем, Миенгор-то Гнаэна мог видеть всегда) хоть и несколько размытую, нечёткую, однако же высокую статную фигуру старца в белой длинной тунике и роскошной бархатной, расшитой золотом чёрной мантии. Его янтарные, глубоко посаженные пристальные глаза глядели прямо, не моргая, будто сверлили душу насквозь. Седеющие волосы были гладко причёсаны и собраны пучком на затылке, борода аккуратно подстрижена. Высокое чело скромно обрамлял чёрный опаловый венец, более, однако, похожий на тонкий обруч, притягивающий взор и светящийся каким-то внутренним сиянием. Точёный нос и ниточка бескровных сжатых губ довершали впечатление о грозном и немилостивом повелителе.
   Впечатление это было одновременно и правдивым и обманчивым, как и весь тот мир, которым правил Гнаэн.
   Бесплотные души со всех концов заселённой планеты спешили сюда, в Зангарнар, завершив свой путь, дабы начать новый. И приходилось Гнаэну бывать и добрым, сияющим Ангелом, и мрачным исчадьем Преисподней, по-разному встречая и провожая ту или иную душу. Таков был его удел.
   Для Миенгора же он был давним и преданным другом. Пусть Вершителям не место среди смертных, и Миенгору в том числе, но Стражи-то как раз именно среди них и обитают. А Гнаэн как раз и являлся тем самым Стражем.
   Многочисленные его подданные - литоры были заняты день и ночь кропотливой работой по приёму и отправке в новую жизнь, и особенно трудно стало сейчас, когда игры в плохих и хороших для смертных стали любимым занятием. Причём роль плохих избиралась ими отчего-то с большей охотой и выполнялась с гораздо большим усердием и удовольствием. Вот и приходилось Гнаэну львиную долю времени изображать из себя Потусторонний Ужас, наставляя на путь истинный особо провинившихся. Время сгущало краски, и краски эти становились не яркими и сочными, а напротив, всё более тусклыми и мрачными.
   - Ты же наблюдатель, - хмуро произнёс Гнаэн, - ты сам избрал для себя эту участь, никто не навязывал тебе её, и твоё дело - наблюдать. А чего ты ожидал? Ты всё равно не сможешь учесть всех вероятностей и неожиданных поворотов, но вместо этого можешь видеть, как они возникают, чтобы вписать их в Великую Книгу Памяти и не упустить бесследно. В этом тоже есть своя прелесть. Кто из Вершителей наблюдал за жизнью нового мира изнутри?
   - Но ведь смертные слепы, как котята, они не способны выбрать лучший путь! Я должен вмешаться! - Миенгор остановился посреди зала и взглянул вверх. Над его головой глубокой многогранной сферой возвышался лунный купол, мерцая и рассеивая дневное сияние заревом огней и бликов. "Надо было сделать его прозрачным, - подумал он между прочим, - очень уж обжигающе-ярок в этих гранях и отсветах. Жаль, Гнаэну облака не по нраву. Тоже мне, Страж Подземелья! Да и в непогоду - не та картина, что поделать..."
   - До сих пор ты так не думал! - сурово прервал его мысли Гнаэн и ещё больше нахмурился.
   "Обиделся! - продолжал размышлять Миенгор, - странно, с чего это его так задело? Какая, в сущности, разница, какой купол? Ну, подумаешь, лунный так лунный. И как ему удалось расслышать - вроде ж мысли при себе держал, не распускал..."
   - Никто, в том числе и мы с тобой, не в состоянии наверняка сказать, какой путь в итоге станет лучшим. Ты не можешь вмешаться, Миенгор, не имеешь права. Ты знаешь это, - закончил Повелитель.
   - Ах, ты об этом? - Миенгор лукаво улыбнулся.
   - А о чём же ещё?! - Удивился Гнаэн.
   - Хорошо, - согласился Миенгор, - тогда я могу вмешаться в Историю! Если уж не в судьбы, то в Историю.
   - Ты в неё не вмешаешься, друг мой, ты в неё влипнешь! - Гнаэн встал с трона, спустился-поплыл по мерцающим янтарным ступеням, метя по ним полами мантии и едва касаясь ступнями, и направился к большим выгнутым аркой окнам в восточной стене зала, что открывали зелёные просторы Зангарнара и далёкие бескрайние земли.
   - Да, мы иногда, в исключительных случаях, на свой страх и риск в судьбы можем вмешаться - советуя да нашёптывая, - произнёс он, задумчиво глядя в безоблачную даль, - но только в исключительных случаях. И только лишь намекая. Не забывай - вопреки всем запретам. Однако зачастую всё равно это безуспешно, нас никто не слышит. А для того, чтобы вмешаться в Историю, тебе придётся родиться самому. Пренеприятнейшее, скажу тебе занятие. Да и бессмысленное - уж глупее не придумаешь.
   Обернувшись, Гнаэн нашёл Миенгра сидящим на своём троне и победоносно улыбающимся.
   - Я сделаю это! - изрёк он нетерпящим возражения тоном правителя Зангарнара. Да и походил он сейчас на него куда более Гнаэна.
   Роскошная копна иссиня-чёрных волос, перетянутых тонким золотым обручем, гладью спускалась на широкие плечи. Сияющий взгляд синих мужественных глаз из-под густых чёрных бровей, горделивая осанка, иронично-льстивая улыбка лжеца-благодетеля, тёмно-синяя бархатная мантия поверх белоснежной туники, такого же синего цвета высокие сапоги, плотно обтягивающие голени - всё это на фоне сияющей белизны хрустально-лунных стен дворца, инкрустированных сказочными узорами многоцветных лазуритов, турмалинов и янтаря. Чёрный морионовый трон подчёркивал бледность кожи, а врезанный в золотистую стену над самым троном шерл, черный турмалин в виде лучистой короны, вселял восхищение и трепет. Гнаэн невольно залюбовался.
   - Ты сделаешь? - всё ещё восторженно глядя на Миенгора, протяжно произнёс он, - но зачем? Ведь тогда ты сам превратишься в слепого котёнка! И ты ничего не сможешь вспомнить! Кому нужна твоя жизнь и тщетная попытка что-либо изменить, если сам ты забудешь даже о том, что вообще собирался вмешиваться?
   - Пусть так, - согласно кивнул Миенгор, поднялся с трона и уселся на золотистых ступенях, - но другого выхода я не вижу. Нужно искать печати, вот что дарит истинную надежду! Мы обычно оставляем их в мирах, которые сотворяем. Это как спасительный мост на случай беды. Нужно направить праведную руку...
   - Ты ошибаешься, Миенгор! - возразил Гнаэн, - в этом мире (не твоя ли идея, подскажи мне, будь любезен - сделать его таким огромным?) печатей целых десять. И не такой уж они и спасительный мост - скорее, кратчайший путь от смертного к Вершителю, дорога в Небо, так сказать. И, скажи на милость, сколько времени ты рассчитываешь потратить на поиски этих самых праведников? Да и услышат ли они тебя? Ведь десять - не один! Нынче смертные не чуют и промолвленных слов, они не способны обуздать силу, дарованную им. Ты намерен являться в сновидениях? Да они уберут тебя из своих снов тотчас же, как назойливую букашку из миски с похлебкой!
   - Что ж, - удовлетворённо кивнул Миенгор, - ты сам только что поддержал моё недавнее стремление и на том тебе спасибо. Придётся искать печати самому. И ты направишь меня! Уж я-то тебя из своих сновидений не изгоню!
   Миенгор задорно засмеялся, довольный удачно расставленной ловушкой. Он лихо, исподтишка, не тратя напрасно времени на уговоры и пояснения, подвёл Гнаэна к мысли о том, что ему, Вершителю Судеб, нужно самому родиться, стать смертным.
   - Он меня не изгонит! - насмешливо фыркнул Гнаэн, вспыхнув, точно стены дворца в лучах рассветного солнца. - Да ты сделаешь это скорее и лучше любого смертного! Это - безумная идея, Миенгор! Я в этом не участвую, так и знай!
   Гнаэн, громко хлопнул в ладоши и в зале возникли две хрустальные чаши, наполненные прозрачной дымящейся жидкостью.
   - На-ка, остудись, - Повелитель сделал большой глоток из одной, протягивая одновременно другую Миенгору, - тебе, я вижу, столетия в тягость. Тянет на приключения? Ну, занялся, мягко говоря, не своим делом и торчишь в Зангарнаре, нарушая спокойствие честных мирян, так теперь снова невтерпёж? Я повторяю тебе и не устану повторять снова и снова - это безумная идея!
   - Но, Гнаэн, - продолжая добродушно хохотать над ворчливым стариком, Миенгор принял из его рук наполненную чашу, - все блестящие идеи по сути своей безумны, забыл?! У тебя есть лучшая? Я с удовольствием тебя выслушаю.
   Он вернулся обратно и снова уселся на трон, подперев голову свободной рукой и сделав нарочито серьёзное лицо.
   - Хоть и не лучшая, но, по крайней мере, трезвая, - Гнаэн бесшумно воспарил и во мгновенье ока бледной дымкой завис прямо перед Миенгором. - Занимайся своим делом, друг мой! Наблюдай!
   Дымка оформилась в рослую, сухощавую фигуру. И янтарные глаза правителя настораживающе сверкнули.
   - Владыка спросит с тебя - что скажешь ты ему? - грозно продолжил он. - Что бросил всё и решил чуток позабавиться? Побыть смертным? И старика Гнаэна впутал? А ты обо мне подумал? Твоя молодость тебе оправдание, но внемли седой мудрости старших!
   - Мудрость старших уже позволила смертным встать на ступень выше и быть подобным богам. Якобы чтобы творить. И что из этого вышло? - Вершитель поднялся с трона, уступая его законному владельцу. - Когда это, скажи на милость, мысли смертных отличались чистотой и святостью? Разве теперь, когда они творят - не просто существуют, а творят, сами, между прочим, об этом не догадываясь, скажи, разве теперь у нас не больше хлопот? Созданные воспалённым воображением хмурые образы обращаются в угрозу всему миру. И думай теперь, как его спасти! Мир велик, говоришь ты, но чем больше комод, тем громче он падает. Я видел многие миры, несмотря на мою, опять же, как молвишь, молодость, но ещё ни один так не тревожил меня, как тревожит этот с первой минуты его Творения. И поэтому тоже я и остался здесь и занимаюсь "не своим делом, нарушая покой честных мирян". И именно этот мир и дорог мне более всех других - я сам придумал его. Я создал мою модель, в которую Владыка вдохнул жизнь и протянули нити судеб Вершители. И ты хочешь, чтобы я спокойно наблюдал, как это всё рухнет, превратиться, в лучшем случае, в прах? А в худшем, эта коварная тварь, этот бестелесный гад Фагс, будь он неладен, подомнёт под себя всё живое и возомнит себя Владыкою? И ещё неясно, совсем неясно, какою силой он будет наделён. Нет уж, увольте! Что я скажу отцу, спрашиваешь ты? А и в самом деле, что скажу я Владыке? Что сидел и ждал? Ты говоришь - он спросит меня, так не лучше ли рисковать, чем промедлить и сожалеть? Чтобы знать, что выйдет, надо пробовать.
   - Чтобы знать, что выйдет, неплохо бы предвидеть. А рисковать нужно с умом. Никому не нужны бесполезные жертвы, - Гнаэн снова хлопнул в ладоши, на этот раз дважды.
  
   Вдалеке отворилась огромная белая двустворчатая дверь, впуская яркий полуденный свет в и без того освещённый зал.
   На пороге, просвечиваясь в мощных потоках лучей, возникли две лазурные фигуры-призрака с опаловым ларцом в руках. Литоры медленно поплыли по направлению к трону, опустили ларец на невидимое возвышение посреди зала - создавалось впечатление, что тот завис в воздухе - и с глубоким поклоном бесшумно удалились, закрыв за собою обе створки.
   Ларец, словно ожидая неслышного приказа, тотчас же отворился, и всё пространство лунного зала наполнил тёмный блеск Сат-Раэннона - Чёрного Зеркала Зангарнара. На его мерцающей зеркальной поверхности появилась мелкая рябь. Она закружилась водоворотом, образовав длинную тонкую воронку, исчезнувшую через мгновенье, и на её месте осталась чёрная зияющая пустота, пронизанная тысячами и тысячами нитей и точек тусклых и ярких, больших и малых, образовывающих большие и малые скопления. Жизни-звёзды загорались и гасли, мерцая и пульсируя в глубокой бездонной черноте.
   - Ну, так куда ты направишься? - обратился Гнаэн к Миенгору, обречённо вздохнув. - Пожалуйста, выбирай, раз уж тебе неймётся. Десятки лет - всего лишь миг, понимаю, но не обессудь, тебе всё же придется парочку принести в жертву, прежде чем ты будешь в состоянии действовать. Если, конечно, вообще захочешь.
   Миенгор напряженно вгляделся в чернеющую даль, будто стараясь дотянуться взглядом и потрогать каждую, даже самую маленькую звёздочку и почувствовать её мысли. И молчал. Молчание затянулось и стало угнетать обеспокоенного Гнаэна. Он не выдержал и продолжил:
   - Помни, ни советовать, ни помогать я тебе не смогу. И никто не сможет. Ищи печати в поселениях - там, где тесно переплетаются нити судеб. Впрочем, что уж тебе говорить. Всё равно ничего не вспомнишь!
   Взгляд Миенгора, между тем, привлекла маленькая группа из пяти наиболее ярких звёзд, ютящаяся в самом центре Сат-Раэннона и окружённая скоплением точек поменьше. Сплошная огненная стена цепью охватывала необычное поселение.
   - Альбия. Вершина Творения, - задумчиво произнёс Вершитель, будто не замечая слов Гнаэна. - Жрицы первыми, в случае чего, почуют скрытую угрозу. Может быть, начать поиск отсюда? В их преданиях наверняка есть упоминания о печатях.
   - Упоминания-то, может быть, и есть, но скажи, какой тебе от них прок? - возразил Гнаэн. - Это замкнутый, закрытый мир. Он ограждён непроходимой стеной и находится на вершине самой высокой горы. Попасть туда либо уйти оттуда можно, лишь родившись там или перейдя в Мир Иной. То есть, к вашему покорному слуге. Ну, отыщешь ты предания - как выберешься оттуда? А умри ты и родись снова после - ничего не вспомнишь! А не родишься - тоже проку мало. Да и где бы ты ни родился, - Гнаэн в сердцах с досадой махнул рукой, - исход всё равно один. Уж не знаю, что вы там наверху напридумали, это, конечно же, не моё дело, только глупо всё получается. Ваша пресловутая Свобода Воли против вас же и оборачивается - хотите, чтобы мир развивался без вашего вмешательства и сами же после локти кусаете, рвётесь на выручку.
   Повелитель коснулся плеча Миенгора бледной тонкой кистью и приблизился к его лицу, глядя прямо в глаза.
   - Подумай хорошо, прошу тебя! - тихо произнёс он. - Не торопись. Я не понимаю, зачем тебе всё это нужно. Ну, проживёшь ты столетие-другое - только время зря потеряешь....
   - Время я, так или иначе, потеряю, - также тихо возразил Миенгор, - буду ли сидеть и ждать, или же проживу столетие. Так хоть развлекусь чуток.
   - Ну, друг мой! - Гнаэн развёл руками, качая головой, и в ужасе прикрыл глаза сухощавой ладонью. Затем, недолго поразмыслив, отнял длань и укоризненно взглянул на Миенгора: - Ох и развлечение ты себе нашел! Владыка, чует моё сердце, намылит тебе за это шею и чуток, и поболее! Не творить тебе после миры лет эдак с миллиард, это точно. Считай, что этот последний - будешь шастать меж ними в Посыльных, точно сорока с новостями по лесу.
   - Где наша не пропадала, Гнаэн, - улыбнулся Миенгор, - но всё же отвлекись, пожалуйста, на минутку от предвкушения моего позорного краха и скажи-ка мне, как ты думаешь - ежели не стоит рождаться в Альбии, то ведь и снаружи попасть туда я тоже не смогу, ведь так? Тогда как быть?
   - Вот далась тебе эта Альбия, честное слово! - Гнаэн в отчаянии развалился на троне, откинувшись на спинку, и устало свесил руки за подлокотники. - Вижу, тебя не проймешь ни уговорами, ни угрозами. Впрочем, я иного и не ожидал.
   - Да зря ты вообще на неё надеешься, на Альбию! - продолжил он минуту спустя, недолго поразмыслив над вопросом Миенгора. - Кроме преданий ты наверняка ничего там не найдёшь. Ну, подумай сам - печати оставляют там, где есть возможность их найти, а не там, где бы они были недоступны - вот и весь фокус. А зачем тебе предания? Ты что, сам не знаешь, что существуют печати и что их десять? Что может быть в преданиях, кроме этого факта? Ничего более. Ты же не думаешь, что там указано точное их местонахождение?
   Предания, они всегда одинаковы! Ну, что-то вроде... Гнаэн забавно закатил глаза и напыщенно продекламировал:
   - ...О, смелый Искатель, узревший Скрижали,
   Узнай о Печатях, что мы закопали!
   Нас десять, ребят удалых и свободных,
   Придумавших толпы людей и животных.
   И столько же тайн для незрелых умов.
   Всё. Хватит тебе этих нескольких слов!.."
   Миенгор от души рассмеялся:
   - Да, ты прав, это вполне в духе наших молодцов!
   - Кстати, - прервал его внезапно взбодрившийся Гнаэн, - а твоя-то печать где? Уж свою-то, ты точно знаешь, где искать!
   - Ошибаешься, - виновато улыбнулся Миенгор, - я не знаю где она - я её не оставлял.
   - Как так не оставлял? - удивился Повелитель. - Стало быть, печатей не десять, а девять? Что же ты говорил мне о десяти?
   - Нет, печатей десять, как и должно было быть. И десятая есть, я это знаю. Но я не вернулся к Амвону в назначенный срок и мне неведомо, где Владыка спрятал мою печать и что это за печать.
   - Да... - задумался Гнаэн. - Ты поступил опрометчиво, друг мой, оставшись здесь. Но я рад бесконечно, что ты со мною. Да и наблюдатели в последнее время для таких миров - не новость. Другое дело, что не для Вершителей это занятие - уж очень ваш брат трепетно относится к своему творению. И к чему такие жертвы? Не пойму.
   - Это не жертвы, Гнаэн, это мой выбор и мой путь. Я этого хочу, и ДА БУДЕТ ТАК!
   - Твоё право, безусловно, твоё право, - согласился Гнаэн.
   - А теперь меньше слов - давай, определяй мне нужное тело, - Миенгор хлопнул Гнаэна по плечу и снова уставился в Сат-Раэннон, - да покрепче - всё же, надеюсь, не стану сиднем сидеть да поля возделывать
   - Ты-то уж точно не станешь! - стал всматриваться туда же и Повелитель. - При первой же возможности всё вверх дном перевернёшь, дай только срок!
   - Стану проповедником! - продолжал измышлять Миенгор. - Может, удастся наставить смертных на путь истинный и внушить благоговейный страх к тебе, а? - посмеиваясь, Миенгор покосился на Гнаэна. - От чистоты помыслов станет свежее воздух и ярче зацветут цветы на лугах. И дожди будут хрустальными, воды чистыми и бурными. Тогда и Жрицам нашим меньше работы будет, а то, небось, уже задыхаются от страха, глядя в свой Ом-Маэннон. Вон, Неяра ещё не стара вовсе, а уж о своей смене подумывает. Рановато, рановато, дорогая!
   - Неисправимый мечтатель! - обречённо вздохнул Гнаэн. - Что ж, вперёд, и да хранит тебя Владыка на избранном пути. Соберёшь все печати - сможешь вернуться домой, наконец. А то запер сам себя, невесть зачем!
   - Это мы ещё посмотрим, вернусь ли, - усмехнулся Миенгор. - Мне здесь тоже нравится. Вот наведу порядок - тогда поглядим.
   - Только если уж кто печати твои раньше тебя отыщет, - продолжил Гнаэн, - ты тогда не сетуй! Я ведь не прочь подсобить любому, кто только услышать да узреть сможет. А мешать никому не стану, так и знай! Придётся тогда тебе гоняться уже не за самими печатями, а за их владельцами. Ну а отобрать - это тебе не найти! Да что там загадывать - всё зыбко, точно пустынный мираж. Жаль, понять никак не можешь, что ты не в пустыне!
   Глава третья
   Год 728 от Творения Мира. Церуллеевы Леса. Чудище из Лор-Зара
  
   Между тем, шум дождя стал стихать, но ручейков, стекающих с крыши, не убавилось.
   Мысли в голове у Ша всё ещё вертелись с такой скоростью, что он не поспевал за ними и они уносились вихрями далеко в пустоту, оставшись так и не осознанными до конца и основательно не обдуманными. И Ша никак не мог понять, когда именно спокойная, удивительная жизнь, полная свежести, радости, зелени и цветов, щебетания птиц и мелодичного звона молота о раскалённый металл, вдруг обернулась этим кошмаром?
   Наверное, это случилось именно в ту далёкую летнюю ночь, когда Ша так торопился закончить работу в кузнице, желая поспеть в Лор-Зар к ужину.
   Небо, безоблачное и чистое, всё в звёздных жемчужинах, осыпающихся блестящей капелью на землю, стало затягивать тучами. Они тянулись тонкой цепочкой, будто подгоняемые какой-то невидимой силою. Безветрие и духота обещали ливень. Тучи упорно двигались, наползали вереницей прямо к Ойре.
   Ша стоял на плато над отвесной стеной хмурого утёса, глядя в небо.
   Впереди, у подножья, простирался, покуда хватало взора, бескрайний лес Уф-Фавн, будто безбрежное зелёное море, гаснущее в последних закатных лучах. То тут, то там к небу поднимались тонкие струйки дыма - костры и печи пыхтели, грея котелки с разнообразным варевом, поджаривая грибы и коренья, а кое-где даже рыбу и ящериц. Где-то на северной окраине его поджидала младшая сестрёнка Ая и старый Урх, одинокий больной фавн.
   Оставшийся без родни и близких и живущий долгое время отшельником у границы Лор-Зара, Урх был когда-то близким другом их деда Вуфа, а теперь заменял им с сестрой и отца, и мать. И они заботились о нём и опекали как могли его квелую старость.
   Когда-то давным-давно, так давно, что ни Ша, ни Аи не было ещё на свете, родня Урха пала в жестокой стычке между северными фавнами, обитателями далёкого Лор-Грона, народом Бесконечной Ночи и фавнами Лор-Зара. Чужаки напали внезапно в темноте, вот таким же тихим и спокойным звёздным вечером. Лор-Зар выстоял чудом, сражаясь за себя и свои семьи с неожиданным остервенением и яростью. Враг был вооружён и силён. Но северные фавны, хоть и закованные в железные панцири и шлемы, не были привычны к здешней жаре и, будучи ещё и неповоротливыми из-за навешанного на них металла, количеством кроме того значительно уступали южанам. Однако с тех самых пор кузнецы Лор-Зара куют оружие помимо прочих орудий труда и различной утвари, а для знати еще и доспехи, хоть и гораздо более лёгкие. Мало кто сам, а не по рассказам дедов да родителей, помнил это время теперь.
   Лорзаряне вырастили вокруг поселения высокую, в целую сажень высотой, живую колючую изгородь из кизила, шиповника и тёрна, а на востоке из барбариса. Каждую ночь, больше по традиции, чем из страха перед нападением, на границах в специально проделанных проходах, выставлялись дозорные. Днём вооружённый дозор заменялся безоружными, но с дозорными рожками, привратниками-смотрителями, блюдущими покой на верхушке деревьев у изгороди или в самом проходе. Это всё, чего добился теперь шаман Гро, требуя разоружить ещё и ночную стражу. Оружие, мол, опасная вещь и в руках простых фавнов быть не должно.
   С юго-запада же границей Лор-Зара служила горная цепь, что состояла из Сонного Гребня, уходящего далеко на север Тенистой Гривой и возвышающейся на юге белой шапкой вершины Ойры - самой высокой точки хребта Неоса.
   Крутые склоны Ойры, где работал и любил проводить свободное время Ша, как и Сонный Гребень, являлись частью массивного высокогорья Ди-Гдон, о котором в Лор-Заре слагали сказки и легенды, но Ша не припоминал, чтобы кто-то из фавнов бывал за горной чертой, даже в Ревущей Долине. Да и в Необжитые Земли, простирающиеся на востоке, мало кто хаживал - широкая голая степь не прельщала лесных жителей, привыкших к густой зелени и высоким деревьям, служившим и пропитанием и крышей над головой.
   Конечно, в Южном Наделе, за высокогорным хребтом Неосом, тянущемся от Ойры к северо-западу, тоже, если верить легендам, зеленели сказочные дубравы - Церулеевы Леса, но в них обитали странные существа, называющие себя - люди. И лишь теперь, бывало, видели их фавны издали за живой изгородью у окраины Уф-Фавна, убеждаясь, что те - не выдумка. Вероятно, люди приходили оттуда, с юго-востока, где Уф-Фавн, отгороженный водами Хаса, плавно переходил в Церрулей, где горный хребет Неос заканчивался Радужным Каскадом, несущимся с рёвом и брызгами с крутых склонов Ойры, и где всё дальше и дальше простиралась зелёная лесная гладь.
  
   Но тогда, в вечерних сумерках, Ша с удовольствием разглядывал сверху свой родной Лор-Зар и заодно следил взглядом за ползущими с запада тучами.
   Это место было его любимым, однако обыкновенно он приходил сюда встречать рассвет, поглядеть в даль свысока на зелёные верхушки деревьев. И в первых нежно-золотистых лучах Ша чувствовал себя невесомым и лёгким, парящим будто птица над беспредельными лесными просторами.
   Сегодняшний закат застал Ша ещё в пути, хотя обычно в это время он был уже дома. Тучи доползли, наконец, до вершины Ойры и застыли, переливаясь и тускло мигая как раз в тот момент, когда Ша намеревался спуститься с утёса. Это заинтересовало фавна неимоверно, и он замер, разинув рот в изумлении. Тонкие нити-струи мутно-серебристого дождя пролились косыми вязкими дорожками прямо на северо-западные склоны горы и потекли по кулуару в глубокое Ярово Ущелье. Сами же странные облака становились на глазах всё меньше и меньше, пока не вытекли без остатка на землю и над вершиной Ойры снова засияли далёкие звёзды.
   Ша бросился к ущелью по вьющейся, узкой, совсем незаметной тропинке меж валунов и чахлых кустарников. Спуск, как он не торопился, оказался длительным и трудным.
   Ярово Ущелье, выходившее в Ревущую Долину, что тянулась меж западными склонами Сонного Гребня и Звёздной Цепью - северной ветвью Анаэсской Гряды, было узким тёмным и мрачным, а ночь собиралась быть безлунной. Ступенчатые, местами обрывистые склоны каньона, а кое-где и отвесные, были опасны для прохождения и при дневном свете, но любопытство притупляло чувство опасности.
   Этими тропами когда-то водил его дед и Ша спустился к узкому горному руслу Коланса почти на ощупь. Коланс шумел и плескался на перекатах, вырываясь из-под земли и чёрной лентой врезался в каменные склоны, неся воды с севера на юг по каньону.
   На юго-западе у отвесной стены, над самой водой, Ша заметил лёгкое свеченье, казавшееся особенно ярким в наплывшей с гор тьме. На чёрной осыпи сгрудились вооружённые люди. Их было человек десять, не меньше, насколько можно было разглядеть в тени гор. Свечение, которое заметил Ша сначала, растеклось над их головами, и теперь видны были литые латы и шлемы, мечи в ножнах и копья со щитами. На свой страх и риск Ша подобрался так близко, как только позволила темнота, и его взору открылся незаметный ранее вход - гора точно разверзлась, выпустив ратников в долину. Казалось, воины о чём-то горячо спорят между собой, размахивая и сотрясая копьями. До слуха Ша доносились обрывки странных слов, ранее не слыханных, но очень знакомых Он был уверен, что если подобраться ещё ближе, речь людей станет для него понятной. И в их словах Ша всё же отчётливо различил слово фавн.
   Наконец, видимо договорившись, ратники нырнули в чёрное отверстие, тотчас исчезнувшее за их спинами, будто и не было. А мутно-серый, сумеречный блеск снова собрался в дождевые струи и, о Владыко, понёсся вверх тем же путём, что и стекал на землю, наполняя такие же серые тучи.
   Ша стоял в растерянности, не зная, куда прежде бежать, - искать ли исчезнувший проход или следить за удаляющимися облаками. Однако же он если и не знал наверняка, то уж точно догадывался, куда те понесутся - обратно на запад. Отвесная же скала была гладкой и замшелой. Ша провёл по ней рукой - даже чуть тёплой. И никаких намёков на исчезнувшее отверстие. Ша постучал - никаких признаков пустоты тоже.
  
   Той ночью Ша не спалось. И ещё много ночей кряду его мучила бессонница, заставлявшая задерживаться дольше прежнего в кузнице. Так думала Ая, так думал Урх и все в Лор-Заре думали - кузнец не на шутку увлёкся работой. Но Ша, едва смеркалось, неусыпно следил за скалой в Яровом Ущелье. И ничего не происходило до той самой ночи, когда небо снова стало тёмным и безлунным. И всё повторилось так же, как и в прошлый раз, с той лишь разницей, что теперь Ша не мчался по петляющей горной тропе, а терпеливо ждал у насыпи в кустарнике.
   И тучи снова пролились мутным, грязно-серым дождём, и скала открыла свои недра, и из них вышли воины. И теперь Ша мог получше разглядеть ратников, расслышать их разговор (речь у них и вправду оказалась очень похожей на речь фавнов, только какой-то слишком уж звонкой и невнятной), увидеть тускло светящиеся в темноте силуэты людей, спустившихся из облака на землю в сияющих дождевых струях, и их подгоняли теперь воины к подземному входу, точно пленников. И когда последний из них исчез в горной пасти, она захлопнулась, а струи вернулись в тучу и помчались прочь.
  
   И вот - случилось. Этим утром, похоже, таинственные ратники напали на Лор-Зар.
   Ша был уверен в этом, хотя и не мог объяснить, как именно они это сделали. Скорее всего, сначала подожгли селение, а уж после обрушились под прикрытием темноты. А Ша был за многие мили от Лор-Зара, и все его труды - всё приготовленное оружие, доспехи - оказались бесполезными.
   А теперь Ша ещё и подозревал Гро в сговоре с ними и клял себя на чём свет стоит, что предупреждал шамана об опасности. Да ещё и об оружии рассказал, болван. Вот шаман, видно, и постарался выпроводить Ша из Лор-Зара, чтобы тот ненароком ему все планы не спутал. И теперь, небось, Гро с удовольствием потешается над ним, втайне творя свои грязные делишки! Только что же шаману от кузнеца-то нужно? Видимо, оружие и нужно, надёжно припрятанное высоко в горах. Ведь выпроводить-то выпроводил, а добро зря пропадает! Вот и решил, когда всё как надо провернул, вернуть кузнеца в Лор-Зар. А может быть, к тому же. за одно и проверить - что ещё Ша слышал и видел в Долине.
   2.
   Но не успел Гро как следует расположиться на корявой табуретке и приступить к допросу, как снаружи раздался сильный грохот, походивший на раскаты грома и прерывающийся тонким свистом. Шаман испуганно вскочил и резво метнулся к выходу, опрокинув по пути табурет.
   Ша настороженно прислушался. Не походил этот звук на привычные громовые раскаты, хоть на дворе и во всю хлестал ливень, постепенно, к тому же, стихающий.
   - Придётся несколько изменить план, - остановившись у двери, небрежно бросил через плечо Гро, виновато улыбаясь и пожимая плечами, - я после с тобой побеседую, друг мой, сейчас у меня появились неотложные дела, извини. Может, так оно и лучше будет. Надеюсь, к моему приходу ты будешь готов выложить мне всё и даже больше. Тогда мы, обещаю, сможем стать друзьями. Я даже подумаю об очень выгодном для тебя предложении. Но только лишь после того, как получу всю информацию. А сейчас тебя хорошенько постараются убедить - не чинить мне отпор.
   Гро противно захихикал, подвесил лампадку к потолку и исчез за дверью, мотнув лысым хвостом. Новая череда раскатов сотрясла хижину, лампадка замигала, окроплённая слетевшими с потолка крупными дождевыми каплями.
   - А предложеньице-то у него, известно какое, для меня припасено! - ухмыльнулся Ша. - Не иначе - жаждет сманить на свою сторону - кузнечное дело нынче в цене!
  
   Скрипнули ржавые петли, и на месте шамана по очереди возникли Дор, молодой подмастерье кузнеца, с раскалённым добела мечом в правой руке (небось, прямо с наковальни), Лаф, кривой сосед-лесничий, с пылающим факелом, светящимся каким-то болотным пламенем, а затем совсем ещё юный Тод, один из транов вожака Сая, с длинной толстой плетью.
   - Надо бы смазать, - отчего-то подумалось Ша, - совсем заржавели.
   Дор приставил меч прямо к горлу Ша, в кривой ухмылке его читались ненависть и злорадство, остриё слегка задело подбородок узника. Но ни боли, ни страха, ни вообще каких бы то ни было ощущений тот, к своему удивлению, не испытал. Возник лишь невольный вопрос: почему же так неудачно? Отчего Дор не перерезал ему глотку сразу? Однако же вопроса, за что Дору ненавидеть пленника, почему-то не появилось.
   Со второй попытки, словно бы разозлившись оттого, что Ша отреагировал спокойно, Дор наотмашь полоснул-таки узника по шее, и тот, обрадовавшись, удовлетворённо вздохнул: Дор, конечно, парень что надо, но уж больно неуклюже держал в руке оружие. Сразу видно, делал это в первый раз. Во всяком случае, по прямому его назначению. Как тут не поволнуешься? Но боли опять не было. И в этот раз тоже, видимо, удар оказался слабоват - Ша всё ещё был жив. Только озноб продолжал трясти окоченевшее тело. Меч исчез, а с ним и Дор.
   Настал черёд Лафа. Факел трещал и коптил, покрывая деревянный потолок чёрными пятнами. Но потолок мстил, обильно обстреливая пламя большими каплями воды и отчаянно шипя. Лаф поджёг шерсть на груди и коленях Ша, она задымилась и заструилась зелёными волнами-огоньками, превращаясь в чёрные барашки, а затем в пепел, обнажая розовую кожу. Запахло палёным. Какой знакомый запах. За последний, если не ошибиться, день только он и преследует повсюду - весь Лор-Зар пропитался им, будто памятью предков. С него и началось это утро, заставив Ша вернуться в посёлок. Лаф молча смотрел на Ша и ждал. Ша разглядывал Лафа - как всё же тот постарел и осунулся. Да... сдаёт, видать, старик потихоньку! Но и Лаф, в конце концов, тоже исчез.
   Что делал Тод со своей плетью, то и дело накручивая её на мускулистое предплечье, Ша так и не успел увидеть, неторопливо укутавшись мутной кисеёй небытия. Но напоследок всё же заметил, что старенький кожаный панцирь как будто стал маловат парню - тот вырос и окреп.
  
   И снова, скрипнув, отворилась дверь и болезненным толчком вернула Ша в прежний враждебный мир.
   Глаза узника, несколько мгновений усиленно моргавшие, расширились от удивления и стали похожи на два тамтама.
   Лампадка догорала, конвульсивно вспыхивая и затухая, из последних сил стараясь сохранить живительный луч тусклого света во мраке промозглой ночи. Её прощальные всполохи яростно рвал озлоблённый ветер, ворвавшийся через открытую дверь из ночной темени. На пороге стоял, пошатываясь и придерживаясь за дверной косяк, но всё же стоял, старый больной Урх. Последние лет десять, а то и больше, ноги тому служили только лишь в качестве бесполезного продолжения туловища. А теперь он ими передвигал и, надо сказать, весьма успешно.
   - Урх, - собравшись с силами, прошептал Ша, - что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал? Уходи! Уходи сейчас же!
   В глазах Урха, приблизившегося вплотную к Ша, на мгновенье мелькнула искра сожаления. Ноги старика по щиколотки увязли в рыжей глинистой луже, Ша ощутил холод его слабого дыхания. Он, наверное, так продрог, что даже тепло, исходящее от родного фавна, казалось ему жутким и леденящим.
   Урх бегло окинул взглядом хижину, лишь на миг задержавшись взглядом на измученном узнике, и отошёл обратно к выходу. В его окрепших руках появился откуда-то лук, а за спиной колчан со стрелами. Урх медленно извлёк стрелу из колчана, приладил её и прицелился. Стрела метила точно в сердце узнику.
   Пауза затянулась, и Ша, лишённый дара речи, обезумевший от вопиющей абсурдности происходящего, прохрипел, наконец:
   - Урх, за что? Что ты делаешь? Это же я, Ша. Ты узнаёшь меня? Урх!
   Стрела продолжала смотреть точно в цель, не дрогнув ни на мгновение.
   - Урх! - шептал Ша, но потом осёкся и вдруг... обрадовался. - Я понял! - воскликнул он, - ты спасаешь меня! Спасибо тебе. Лучше умереть сейчас, чем ждать рассвета. Но, ты прав, этот прихвостень не даст мне дождаться его спокойно. Он же станет издеваться...
   Лук, дрогнув, опустился, и стрела со свистом воткнулась в кривую ножку опрокинутого табурета.
   - Он держит у себя Аю, - горячо продолжил Ша. - Урх, придумай что-нибудь! Наверное ты не сможешь ни развязать эти узлы, ни перерезать, чтобы освободить меня, - упорно успокаивал он себя, не обращая внимания на старика и продолжая разговаривать, словно в бреду, сам с собой. - Ты ведь слаб, очень слаб. Ты сейчас застрели меня, ладно, а завтра найди её. Непременно найди. Только будь осторожен!
   Вконец обессилев от захлестнувших его чувств и выплеснув все свои опасения и надежды на старого фавна, Ша обрадовался возможному окончанию этого дня, пускай и таким ужасным способом и почувствовал, что пространство вместе с нереальным теперь Урхом вновь уплывает.
  
   Дверь вновь скрипнула, на этот раз Ша не взглянул на вошедшего.
   Он опять был на грани меж явью и небытием, и эта грань теперь совсем не казалась такой уж пугающей. Да и едва ли он разглядел бы кого-либо в предрассветной темени, даже если бы и хотел.
   Грузные шаги эхом отозвались в угасающем сознании, и Ша машинально отметил про себя необычную их шумность. Хотя, сознанию-то, в общем, теперь было всё равно. И оно со спокойной совестью улеглось на дно желудка, свернувшись крошечным, но тяжёлым камнем до лучших, если таковые наступят, времён.
   3.
   А таковые, то бишь, лучшие, времена, видимо, всё-таки наступили.
   Они, эти времена, выдёргивали у Ша по рогу из каждой половины черепа. Кроме того, они снимали шкуру с ноющей груди и заливали спящее на дне желудка сознание горячей гадостью, мерзкой, к тому же, на вкус и страшно зловонной. Но, видимо, этого им показалось мало, и они принялись выковыривать закатившиеся, точно два высушенных яблока в траву, глаза из-под пудовых и непослушных век. Наверное, чтобы взглянуть счастливчику, коему повезло до этих времён таки дожить, в самые зрачки, а через них в душу.
   И этим счастливчиком, к его глубокому сожалению, являлся Ша, мечтающий только об одном - чтоб его оставили в покое.
   Но в покое Ша не оставили, и его всё-таки выковырянные глаза пялились теперь в самое что ни на есть настоящее Пекло.
   Пеклом этим являлась иссушенная (будто такое же яблоко, ненароком забытое на жарком солнце и обдуваемое сквозняками) и тщедушная (ещё более тщедушная, чем шаман Гро) старушенция. Видимо, из тех не то людей, не то демонов, в тайной связи с которыми шаман подозревал кузнеца. Рытвин на её иссохшем и смуглом лице невозможно было сосчитать при всём желании и особом рвении. Равно, как и точно определить её возраст, теряющийся где-то между семидесятью и бесконечностью. И надо было обладать неимоверным воображением, чтобы допустить самую возможность того, что она была когда-то молода.
   Старушенция, застыв на мгновенье в изучении фавновых зрачков, задёргалась снова в каком-то ей одной понятном ритме, до противного напоминающем все танцевально-ритуальные выкрутасы Гро, успевая, между тем, растирать Ша грудь и бока липкой желтоватой смесью.
   Смесь путалась в уцелевших клочьях шерсти и тянулась за пальцами-крючками с таким усердием, что фавн просто задыхался от желания заорать. Правда, больше из чувства омерзения, чем от боли.
   Но, хоть его глазницы и могли изучать теперь если не мир в целом, то хотя бы фрагмент его воспалённого воображения (коим являлась сия очаровательная дама), голос же, между тем, предательски скукожился где-то на задворках прикорнувшей памяти. Поэтому у Ша не получилось даже намёка на вопль, как он ни старался.
   Но зато откуда-то из глубины души медленно всплывало негодование. И оно-то обещало-таки рано или поздно реализоваться во что-то активное. И реализовалось бы.
  
   Но в который раз, скрипнув, отворилась дверь.
   Ужаснее и мучительней звука Ша не доволилось слышать за всю свою жизнь. И пока он предавался размышлениям о том, что он сделает с этой злополучной дверью, когда сумеет до неё добраться, пауза заполнилась теми же грузными и шумными шагами, что провожали фавна в небытие.
   На этот раз шаги приближались увереннее, не хлюпая по лужам и не растворяясь вместе с хижиной и пространством. А значит и дверь, может статься, совсем не та, что прежде. Шагам сопутствовал удивительно знакомый голос.
   - Что скажешь, Рази? - громыхнул голос над самым ухом у Ша так, что зазвенели серьги в ушах у старушенции, - хорош молодец?! Крепок?!
   И фавн сразу понял - всё обещает быть не так плохо, как ожидалось. Но всё же не так хорошо, как хотелось бы - нависшая прямо над его лицом новая физиономия красноречиво говорила сама за себя: лес Уф-Фавн, мелководье Хаса, меткие стрелы из кустов бересклета...
   Воспоминание оказалось столь свежо и ярко, что Ша даже стал, наконец, ощущать бесчувственные до того ноги. Причём те же судороги, что и в холодной воде, волнами пробежались по голеням, и исчезли там, откуда появились.
   - Хорош! - довольно хмыкнул старый знакомый, явно удовлетворённый увиденным.
   - Хорош-то хорош, - отозвалась хриплым, но на удивление бодрым голосом колдунья, - крепок, хоть и рогатого роду. А ты бы, Иоларн, без дела не маялся - помог лучше.
   - Да ты сама-то, матушка, дюжины помощников стоишь, - радостно возразил плечистый детина, с ног до головы обтянутый кожаными доспехами, - что уж тебе помогать? Ты, поди, всё что нужно уж сделала! Аль скажешь - нет?
   - Так уж и дюжины! - неожиданно добродушная, словно приклеенная, улыбка засветилась на морщинистом лице старухи, добавив к прежнему набору морщин ещё несколько складок. - Подхалим ты, государь мой, каким был таким и остался, хоть вот уж почитай с пяток лет как пропадал где-то и в краях наших не показывался. А не изменился ничуть! Вон, чудище притащил какое - мурашки по коже...
   - Это у тебя-то мурашки?! - детина затрясся от хохота, - да уж не страшней твоих духов да бесов будет, иль нет? "Чудище!" Ха-ха-ха! "В краях не показывался..." Ха-ха-ха! Да кто, скажи-ка мне, в краях-то твоих показывается, окромя тебя да твоих демонов?
   - Ну, милок, не скажи, не скажи, - продолжала улыбаться старуха, тем не менее, колдуя дальше над измученным телом фавна, выплясывая и вращая высохшими ладонями над лохматым лицом, - вот, к примеру, на прошлой неделе был у меня тут один старик...
   - Да что ты-ы-ы! - ещё громче зашёлся Иоларн, рухнув на ветхий табурет. Тот истошно заскрипел, но выдержал. - Никак замуж собралась?!
   - Тьфу на тебя! - Разитта на мгновенье прекратила размахивать руками над фавном и слегка дунула в сторону детины. - Мальчишка!
   Ша, оставленный без присмотра, тотчас провалился обратно в глубь себя, потеряв нить беседы а за одно и собственное сознание.
   Иоларн, точно сметённый невидимой мощной волной, с грохотом повалился на пол вместе с табуретом.
   Разитта вернулась к своему прежнему занятию, довольно ухмыляясь, Ша вернулся назад в реальность, Иоларн, всё ещё посмеиваясь, стал, кряхтя, подниматься, почёсывая ушибленный бок.
   - Табурет жаль, Рази, - слезливо простонал он, - хоть и старенький был, да всё ж целый. А теперь погляди-ка - одни щепки.
   - Вот тебе, милок, и занятие, - обрадовалась Разитта, - ну-ка смастери своей Рази новый табурет, чтоб от скуки-то не маяться. А то, небось, забыл уж, как по дому хозяйничать. Тебе лишь бы шашкой махать.
   - Ладно уж, смастерю, будь покойна, - заверил её Иоларн. - Так что там со стариком-то твоим?
   - Старик-то как старик - ничего особенного, - как ни в чём не бывало продолжила Разитта, - дочке снадобье приходит спрашивать - уж больно болезненная она у него, хиленькая да тонкая, точно тростинка. И как жива до сих пор - уж и не знаю. Будто и не от мира сего - задумчивая да печальная, и бледная, как тень. Ну, да это так, к слову. Живёт он далече отсюда, вот бывало её с собою и берёт - на чахлой такой животине привозит, чтоб дома-то саму не оставлять. Дела, говорит, странные в городе творятся, напасти, пожары всякие...
   - Экая невидаль - пожары, - пожал плечами Иоларн, - иль не было их раньше? Не страшней набегов будут. Из войны уж лет двадцать как не вылезаем, а ты - пожары.
   - Пожары-то бывали, - согласилась Разитта, - да жизней столько не уносили. Все, говорит, кто хоть какое увечье претерпел - тотчас к праотцам отправляются. Да и болеть, говорит, народ перестал - чуть какая хворь, сразу на тот свет...
   Ша от этих слов весь напрягся, будто тетива. Непослушное доселе тело вдруг налилось жаром и фавн вмиг подскочил как ошпаренный, опрокинув на пол склянки и пузырьки с эликсирами, ровными рядами расставленные на столике у топчана.
   Разитта вскрикнула от неожиданности и тут же швырнула ему в лицо незнамо откуда взявшуюся в её руке пригоршню муки или, может, какого-то иного порошка.
   Иоларн схватился за рукоять меча, переводя изумлённый взгляд с фавна на старуху и обратно. Мучное облако ослепило Ша, словно яркая вспышка света, и он, в отчаянии замахав руками и поскользнувшись на пролившейся из разбитых пузырьков зелёной зловонной жиже, растянулся на полу у ног колдуньи.
   - А ты говоришь - не чудище! - нарушила возникшую вслед за звоном и грохотом тишину раздосадованная Разитта, качая головой. - Чудище, оно чудище и есть! Бешеное! Ишь, что натворило, негодное! Это тебе не табурет - так просто не починишь. Склянок-то сколько поразбило, а снадобий-то, снадобий пропало даром!
   Иоларн между тем уже тащил брыкающегося, но крепко связанного по рукам и ногам фавна обратно на лежанку.
   - Ладно тебе, матушка, - успокаивающе ворчал он, привязывая верёвкой к топчану ноги Ша, - всяко бывает, мы-то, небось, для него тоже чудища...
   - Да что ты с ним маешься? - вздохнула старуха. - Отойди-ка, милок.
   Разитта отстранила твердым и уверенным движением Иоларна и положила ладонь фавну на лоб. Тот сразу затих и присмирел.
   - Развязывай! - уверенно изрекла она. - Нет, пожалуй, не развязывай, - добавила, поразмыслив ещё немного.
   - А что же он, Рази, ни слова не говорит-то? - вдруг полюбопытствовал Иоларн. - Он что, немой теперь?
   - Не говорит? - больше него изумилась Разитта. - Теперь? Что значит - теперь? Он что, ещё и разговаривать должон?
   - Ну, ты, мать, даёшь! - Иоларн ошеломленно развёл руками. - А на что ж ему, по-твоему, пасть-то? Я жду, жду вот уж вторые сутки, когда этот молодец объяснит мне (и для его же блага - так, чтоб я всё понял) кое-что из того, что мне довелось повидать в его лесу! А лучше - всё сразу. А за одно и спасибо скажет - что шкуру его рогатую спас, а ты спрашиваешь - должон ли он говорить! Да мне только того и нужно - чтоб голос его услыхать!
   - Что ж ты, шалопай эдакий, сразу не сказал! - Разитта возмущённо уставилась на Иоларна, всплеснув в ладоши. - Вот недотёпа! Да он бы затрещал у меня, как сорока, без умолку, ещё на рассвете, так нет, я силы зря трачу - мускулы ему укрепляю! Я ж думала - он тебе как животина какая нужен - ну или народ потешать, иль поклажу переносить!
   - Мускулы-то, может, тоже пригодятся, - успокоил старуху Иоларн, - это уж как мы с ним договоримся. Только разговор отлагательств не терпит.
   "И этот туда же, - зароились в гудящей, налитой свинцовой тяжестью голове Ша едкие мысли, - Говорить! Шкуру он мне спас, медведь неуклюжий! Променял шило на мыло! Сговорились все что ли? Всю жизнь молчанье моё благодатью считалось - никто правды не любит, так теперь безотлагательно вдруг всем понадобилась моя исповедь! Будто сам я что-либо во всём этом смыслю! Пусть я только отсюда выберусь - уж тогда-то докопаюсь до истины, чего бы мне это не стоило!"
   4.
   Голос возник как-то сам собой.
   Будто его вынули и включили. Отдельно Ша и отдельно голос.
   Где он был до сих пор - оставалось загадкой. Но лучше бы его не было. Потому что он нес какой-то вздор, совершенно не учитывая пожелания и мысли своего владельца, то есть Ша.
   Но складно, надо сказать, нёс. Заслушаешься. Ша сам и не подозревал у себя такой ораторский талант. И, видимо, не только он.
   Этот неуклюжий недоумок Иоларн, по всей вероятности, тоже был изумлён не меньше и сидел, не дыша, с отвисшей челюстью. Жаль, не слушались руки, не то вставили бы в эту самую челюсть за здорово живёшь. Ещё и добавили бы для пущей верности куда-нибудь под дых. Но, увы, чесаться - это одно, а вот дотянуться - совсем другое.
   Судя по всему, шаман Гро в сравнении с этой ходячей мумией Разиттой - просто беспомощный кутёнок. Чтоб вот так существовать порознь - тело отдельно, голос отдельно, а сам Ша - так вообще где-то в стороне, вроде как и не причём вовсе - это, надо сказать, уровень! Ша даже невольно проникся к старой ведьме уважением: тут тебе ни угрозы, ни шантаж не нужны. Знай, слушай, как всё само собою выкладывается, и мотай себе на ус.
   Но уважение уважением, а насилие - оно и есть насилие. И не важно где - в шалаше ли у Гро, иль на этой деревянной лежанке, невесть где и как далеко от Лор-Зара.
   Разитта глуповато улыбнулась и погладила Ша по голове, посыпав, как бы между прочим, фавна сухими листьями и чем-то ещё мелко истолченным.
   И Ша, мужественно и упорно сражавшийся доселе и с собой и с собственным голосом, выложил всё, что только знал и даже то, о чём не знал наверняка, но догадывался. Всё, что мог видеть и слышать сам и что видели и слышали поведавшие ему когда-либо что-либо другие фавны, хотя об этом он уже давно позабыл. Всё, что скрывал от других и от самого себя. И даже местонахождение его бесценного сокровища, результата его долгих бессонных ночей - склада тайно выкованного им оружия и доспехов - путано, сбивчиво, сопротивляясь изо всех сил, но всё же выдал.
  
   - Так я всё же не пойму, - после длительного молчания произнёс, наконец, Иоларн, опомнившись от изумления. Он неподвижно сидел на полу у окна и не сводил оторопелого взгляда с фавна, - эти твои дружки, что в шалаш-то к тебе заходили пугать всяческими дурацкими штучками, они что, с неба, что ли, свалились? Я битый час в кустах у твоей хибары просидел, поджидая удобного момента, промок весь, - что твоя душа в кадушке, - а чтобы кто кроме Хвостатого да Вожака к тебе входил - не видывал!
   - Вот те на! - теперь уже изумилась Разитта. - Что значит - не входил?! А кто ж его пытал-то? Ты погляди - всё тело изувечено! Глотка - ещё чуть-чуть - и была б перерезана вовсе. А ожоги-то! Я весь пузырь мази истратила, что на год вперёд припасён был, да и того не хватило! Пришлось последнего петуха загубить, чтоб этот демон очухался! А следы от плети? Места ведь живого нету!
   - Хороши дружки! - воскликнул Иоларн и злобно сплюнул. - Душевные!
   - Погоди плеваться-то, - возмутилась Разитта и ласково обратилась к Ша, - ты, сердечный, когда дружков-то своих в последний раз видал?
   Ша до боли сцепил зубы от кипящей злобы.
   - Отпусти меня! - сипло выдавил он.
   - Как же, отпусти! - вспылил Иоларн. - Ты же бешеный. Разнесёшь тут всё и поминай как звали. Уж единожды разнёс - с тебя не станется. Хорошо ещё, если нас целыми оставишь, - он улыбнулся уголками глаз и подмигнул Разите.
   - Не разнесу, коль по добру по здорову отпустишь, - прохрипел в ответ Ша, - а не отпустишь - так точно разнесу, будь покоен.
   Иоларн уже в открытую рассмеялся, прожигаемый изумлённым взглядом Разитты:
   - А ты мне нравишься, парень! Наш, хоть и не человек! Отпусти его Рази!
   - Ты в своём уме ль, касатик?! - Разитта всё ещё продолжала измерять взглядом хохочущего Иоларна. - Ты что надумал?! Это же зверь! Он опасен!
   - Ну какой он тебе зверь?! Не видишь - человек он, хоть и рогатый. Мало, что ли, люду по свету рогатого ходит? - снова прыснул со смеху Иоларн, сам потешаясь над собственной шуткой. - И говорит он, как человек, и думает. Отпусти его, Рази.
   Разитта подозрительно осмотрела всё израненное тело Ша, остановившись в конце концов на его зрачках. Тот выдержал взгляд, молчаливо ожидая приговора немощной старушенции.
   - Отпусти, говоришь? - обратилась она к Иоларну, словно бы Ша не существовало. - А тебе его не жаль? Погляди - он ещё совсем слаб. Сейчас ломанёт через леса да к своим сородичам, а что если там и добьют его успешно? Нет, не отпущу. Не готов он. К чему зря столько трудов - тащить сюда, врачевать его, чтоб вот так по-глупому всё и завершилось? Вот оклемается - тогда пожалуйста. Тогда и отпущу. Пусть идёт на все четыре стороны. А сейчас - нет.
   - Не убегу я, - взмолился вдруг Ша, неожиданно сменив гнев на милость. Он отчего-то почувствовал, что эта хилая на вид старушка вовсе не желает ему зла. Напротив, в её словах сквозила какая-то необъяснимая, почти материнская нежность, какой Ша давно не ощущал с тех самых пор, как они с сестрёнкой остались сиротами. И что-то ёкнуло у него в груди от её нехитрых слов.
   - Не убегу! Клянусь, не убегу! - сбивчиво заговорил он в надежде, что его поймут люди. - Пока не излечусь. Сестра моя там. Ая. Я должен! Я вернусь, если хотите. Если велите вернуться - вернусь. Клянусь! Но я должен её найти! Должен!
   Иоларн и Разитта молча слушали, не ожидав таких слов от дикого чудища, разворотившего накануне половину целительных сбережений знахарки.
   - Так всё же, - хмыкнул наконец Иоларн, - не убежишь, или удерёшь и вернёшься? А?
   Разитта молча, глубоко вздохнув, шаркая лаптями по деревянному полу, поплелась к печке. Вынула котелок с горячей водой, развела в нём что-то, тихо бормоча себе под нос не то напев, не то заговор и поднесла к губам фавна.
   Тот жадно выпил и закрыл глаза, ощутив на лбу мягкое прикосновение тёплой сухой ладони.
   По телу стремительно разлилась волна тепла, охватила каждую клеточку, каждый изгиб, каждую ямку, захлестнула, утопила в тлеющей бездне, стало легко дышать, налились свинцом руки и ноги, но вдруг нестерпимо заныли раны на груди, бёдрах, шее, и Ша невольно застонал.
  
   - Ну, - прошептала Разитта, низко склонившись над фавном, - теперь ты свободен. Что думаешь делать дальше?
   Но разум Ша теперь неистово метался в агонии, отчаянно стараясь одолеть несущуюся на него горячую лавину невыносимой боли. Никак не находилось ни передышки, ни тонкой ниточки просвета, и вопрос Разитты потонул в топкой огненной стене, так и не долетев до его сознания.
   - Что это с ним? - удивился Иоларн, испуганно глядя на мечущегося Ша.
   - Он ожил, - грустно ответила Разитта и с нежностью взглянула на фавна.
   - Рази, ты это брось! - в панике воскликнул Иоларн. - Он же сейчас помрёт! Сделай что-нибудь!
   Разитта в ответ только пожала плечами:
   - Это его выбор, тут я не при чём и ничего уже поделать не могу. Разве только верну всё как было.
   - Чёрт с ним, с выбором! - взревел Иоларн. - Сейчас же верни! Верни всё обратно!
   Но Ша вдруг затих и, казалось, вовсе перестал дышать.
   - Опоздали?! - бросился к нему Иоларн и прижал ухо к обожжённой израненной груди фавна, испуганно прислушиваясь дышит ли он.
   Ша снова застонал и медленно открыл глаза.
   - Ну, хвала Владыке, живой! - облегчённо выдохнул Иоларн, выпрямился и довольно скрестил руки на груди.
   Разитта радостно усмехнулась и снова низко склонилась над Ша.
   - Ну, касатик, тебе, видать, точно долгий век на роду написан, - жарко дыша ему прямо в лицо и глядя каким-то невидящим, словно остекленевшим взглядом, вкрадчиво зашептала она. - Ты себе, сколь хош в путь собирайся, а пока мне снова всё о тех, что изранили тебя, не поведаешь - никуда я тебя не пущу, так и знай. А сам не захочешь поведать - так я заставлю. Сестрёнку твою отыщем, не тревожься. Сперва карты бросим - поглядим, где искать-то, а там и в путь. Поможем. И я помогу и Иоларн тоже. Да, может, ещё кого на подмогу кликнем - за нами не станет!
   - А кого ты-то на подмогу звать собралась? - заслышав последние слова Разитты, вмешался Иоларн. - Ты же тут одна, как перст!
   - А ты знай - слушай, да не перебивай! - разозлилась Разитта. - И я позову, и ты кликнешь! А уж кого мне звать - мне же и видней будет! Не ладно, чую, пахнет из северных лесов, ой не ладно! Как бы и до нас не добралось! Если уже не добралось... Это ж теперь не только его касается. Ещё покуда он рассказ свой сказывал - вроде бы всё складно было, хотя и в диковинку. А как ты про кусты про свои проболтался - что, мол, не приметил, чтобы входил кто в хижину к узнику - тут у меня подозрения-то и закрались. И уж как забился он в агонии, так и вовсе тревога в душу клином вошла. Тут что-то не так! Проверить надобно. Не так с людьми-то бывает. Разве, может, с ними, с этими рогатыми - по-иному?
   Ша, совладав, наконец, с болью и огромным усилием воли загнав её куда-то глубоко внутрь себя, попытался встать.
   Разитта тут же поддержала его за плечи. Фавн повернулся и, откинувшись на предусмотрительно подсунутую Разиттой к стене подушку, свесил ноги с топчана. Кружилась голова и мелькали цветные круги перед глазами. И теперь до Ша, наконец, дошёл смысл слов старухи о том, что он ещё не готов уйти. Он и в самом деле был не готов, как бы ему того не хотелось.
   Но отчего же так тяжело? Ведь ещё мгновение назад он был полон решимости и отчаянно рвался в путь? А теперь ему и свет не мил. И вся воля собранная в железный кулак, отчаянно боролась с лихорадкой и мучительно ныла вместе с израненным телом. А тело - словно бы чужое, будто и не своё вовсе, подчинялось ей с трудом и не сразу. И в горле пересохло, будто с рождения с самого ни капли во рту не было. И только одна мысль по-прежнему не давала покоя, не смотря ни на какие муки - Ая! Надобно было сразу забрать её с собою, в изгнание - тогда ни к чему было бы мчать обратно в Лор-Зар. Но ведь как заберёшь? Сам пропадёшь и её погубишь. Да и Урх - как он без них? Не сможет он сам, один. Немощен ведь и слаб... Да не совсем, видно, немощен, коль сумел до хижины Гро добраться и тетиву натянуть. Что же ты, отец, промахнулся-то?
   - Что-то не пойму я тебя, Рази, - хмыкнул Иоларн, помогая Разитте управляться с обмякшим Ша, - то пилишь меня день-деньской, что чудище, мол, притащил, а то - "не пущу", да "поможем"!
   - А ты, чем мозги-то почём зря напрягать, лучше бы им должное применение нашёл, - обрушилась на него старуха, - обмозгуй-ка покамест да припомни хорошенько, что ты сам-то у них там, в ихней стороне, видал, пока за демоном этим рогатым гонялся.
   - Ша, - прохрипел фавн и закашлялся.
   - Чего, милай? - участливо склонилась над ним Разитта.
   - Ша! - кисло усмехнувшись, снова повторил он. - Демона зовут Ша.
   5.
   Промчался день, пролетела ночь, занялся рассвет, истошно трезвоня птичьими трелями и стреляя по окнам палящими лучами.
   Вошла Разитта с корзиной, полной лесных ягод. Ша приветливо улыбнулся ей. Улыбка вышла какой-то перекошенной. Но саму попытку старуха оценила, расплывшись в ответной и защебетав что-то совсем отвлечённое - о лесе, о травах, о своей одинокой жизни, обильно пересыпая рассказ бисером вопросов, на которые, не дожидаясь от Ша ответа, сама же и отвечала.
   Ша слушал вполуха, а за смыслом так вовсе не следил, но продолжал глуповато улыбаться, словно бы его бесконечно радовала болтовня Разитты.
   Единственное, что его на самом деле радовало - это то, что он чувствовал себя гораздо лучше. Его уже не лихорадило, и в тело постепенно возвращались силы, а значит, ещё чуть-чуть, и можно будет вернуться. Снова вернуться.
   Нет, на сей раз он не будет так глуп и не попадётся Саевым транам. Он хорошо всё продумает и будет действовать ночью...
   - Эй, ты что, уснул, что ли? - Ша вздрогнул, очнувшись, отогнал хмурые мысли и уставился в большой кубок, содержимое которого жарко клубилось под самым его носом, издавая неприятный горьковатый запах.
   Кубок держала в руке Разитта.
   - Ну же, выпей вот это! - настойчиво повторила старуха. - Да гляди - не пролей. Всё выпей, до капли!
   Ша приподнялся, взял кубок из рук Разитты и честно постарался исполнить её просьбу. Но мерзкое варево ни за что не хотело в него лезть, застряло в горле и обещало с минуты на минуту вернуться обратно.
   Во дворе тем временем залаяли собаки, и в дом ввалился Иоларн со связкой фазанов.
   - Рази, к тебе гости! - вместо приветствия выпалил он и бросил добычу на пол у печи.
   - Совсем рехнулся? - удивилась старуха, впихивая тем временем сопротивляющемуся фавну приготовленное снадобье. - Какой из тебя гость? Ты ж только пару часов назад как за дичью ушёл?
   - Да не я! - раскатисто рассмеялся Иоларн. - Старик там твой, тот, что с дочерью, на кляче. Я как раз из лесу на дорогу выходил, как приметил их вдали. Сейчас явятся.
   И словно в подтверждение его слов в дверь тут же постучали.
   - Да пей же, наконец! - прикрикнула Разитта на фавна, устав с ним бороться. - Как дитя малое, честное слово!
   Дверь отворилась и на пороге возник седовласый старик, высокий и статный.
   Ша закашлялся.
   Старик вскрикнул и шарахнулся, завидев мохнатое чудище.
   Иоларн, продолжая хохотать, жестом пригласил старика войти, указав тому на новенький, смастерённый им накануне табурет.
   - Чего разошёлся, не пойму! - цыкнула на Иоларна Разитта, одной рукой стуча Ша по спине, другой упорно продолжая подсовывать ему кубок с варевом.
   - Я не вовремя, наверное, матушка, - растерянно произнёс старик, не решаясь входить, не смотря на приглашение Иоларна.
   - Вовремя, вовремя, заходи, Симон, - кивнула ему Разитта, - а красавица-то твоя где?
   У Ша на глазах выступили слёзы, но на дне кубка ещё оставалось добрых глотка три.
   - Да в повозке она, - старик сделал несколько робких шагов, не сводя глаз с фавна, но тут же вернулся обратно к порогу.
   Но за спиной у Симона уже стояла хрупкая бледная девушка, сквозь которую, казалось, если б не её белое льняное платье, туго перетянутое поясом на тонкой талии, просвечивались бы деревья, растущие вокруг дома. Светлые, цвета спелой пшеницы волосы её были заплетены в толстую косу, а большие синие глаза напоминали сполохи васильков в пшеничном поле. В руках девушка держала огромную, размером с неё, корзину, полную грибов.
   Она встала на цыпочки и постаралась выглянуть из-за плеча Симона, который топтался на пороге и загородил вход, всё никак не решаясь войти. Наконец, после нескольких неудачных попыток, девушка уверенно отстранила старика и протиснулась в дом.
   - Доброе утро, - спокойно промолвила она как ни в чём не бывало и поставила свою корзину на стол рядом с корзиной Разитты. - Вот, матушка, тебе гостинец. А у тебя, вижу, гости?
   Ша не заметил как Разитта влила в него последних три глотка.
   Девушка прошла мимо Иоларна, приблизилась к топчану и с любопытством стала разглядывать фавна.
   - Меня зовут Гелия, а тебя?
   Иоларн оценивающе смерил взглядом словно по воздуху проплывшую мимо Гелию, отметив про себя её призрачную невесомость и удивительное очарование.
   Фавну же показалось, что он сейчас утонет в синеве её глаз. Она словно просматривала его и снаружи и изнутри, и он спешно затолкал подальше свои самые сокровенные мысли, опасаясь, как бы она их сейчас же не расслышала.
   - Ты не страшишься меня? - вместо ответа полюбопытствовал Ша. - Они называют меня демоном, хотя мне самому бы впору прозвать так людей.
   - Демоном? - девушка мелодично рассмеялась. - Так ты - демон?
   - Я - фавн. Меня зовут Ша.
   - Странное имя, - задумчиво молвила Гелия. - У вас все имена такие странные?
   - А у вас? - улыбнулся Ша.
   - У тебя на душе тревога, - нахмурилась Гелия, - но ты сильный, ты выстоишь! Если только...
   - Если только - что?! - сердце Ша отчего-то вдруг затрепыхалось, как пойманная птица в силках.
   - Если только не наделаешь глупостей, - Гелия присела на край лежанки, - да ты и есть - демон, - удивлённо изогнула она дугой тонкие брови, - вокруг тебя день и ночь кипит битва, демоны уж давно бьются за право обладать тобой. Скоро придут они за тобою. Не выстоишь - быть и тебе демоном навеки.
   - Гели! Что ты такое говоришь?! - испуганно бросился к дочери Симон. - Простите её, Владыки ради, она ещё совсем ребёнок, не ведает - что говорит, простите...
   - Нет, нет! Постой! - остановила его Разитта, властно подняв руку, и спешно встала меж стариком и девушкой. - Не вмешивайся, Симон!
   Гелия с нежностью взглянула на отца и виновато улыбнулась:
   - Прости меня, батюшка, если я огорчила тебя, но у этого фавна раны в душе больше, чем на теле, мази не помогут. Рази исцелит ему плоть, а он уйдёт таким же израненным и пропадёт. Так нехорошо! Так нельзя.
   - Великий Владыко, - Симон с изумлением смотрел на дочь, - Гели, откуда это тебе известно?!
   - Это написано в его сердце, - пожала плечами девушка, - погляди сам.
   - Сколько бы он не глядел, дитя моё, - вмешалась Разитта, - он не ничего там увидит. Что ещё ты читаешь в сердце Ша?
   - Там только мрак и боль, - вздохнула Гелия, - трудно разглядеть. Но, как будто горит во мраке что-то. Сияет издали, словно звезда, пробивая лучами темень. За звезду эту война грядёт. Уже стоит у порога, занесла кровавую руку, готовая постучаться.
   Симон с Иоларном разом взглянули с опаской на дверь.
   - Ещё что ль одна война? - буркнул Иоларн. - И так почитай что два десятка лет только и делаем, что воюем.
   Ша изумлённо хлопал глазами, боясь шелохнуться.
   - Что за звезда такая? - Разитта неспешно прошлась через всю избу, плотно закрыла дверь и в который раз указала Симону на табурет.
   Иоларн уже сидел на другом и уплетал ягоды из кошёлки.
   - Звезда - то Дар, Владыкою данный, - пояснила Гелия, - а Ларец для неё пред вами. Оберегает он Дар этот, похоже. Больше ничего сказать не могу. Только то, что ему нужно помочь. Мы все должны сделать это. Этого хочет Небо.
   - А это Небо что, никого другого избрать не могло? - жуя ягоду полюбопытствовал Иоларн. - Мало, что ль, людей на свете? А ну, как его прирезали бы его же добрые сородичи - кому помогать-то тогда?
   - А ты на что? - вмешалась Разитта. - Что ты делал там, скажи на милость, цельный день и ночь напролёт, таскаясь по кустам да зарослям? В кои-то веки ты добровольно сносил подобные лишения, вымокал под ливнем до нитки, только ради того, чтоб притащить в мой дом невиданного зверя?
   - Прости, любезный, - тут же обратилась она к Ша, - но из песни слов не выкинешь, похож ты на зверя, что там говорить.
   - Но? - развёл руками Иоларн.
   - Так вот, - прервала его Разитта, - к чему тебе было убивать карауливших его стражей и без сна и роздыха два дня и две ночи тащить умирающего на себе через непроходимые чащи? Не догадываешься? Я тоже, признаться, по началу недоумевала. А теперь всё становится ясно, как белый день.
   - Уж больно мутным всё сдаётся, - робко возразил Иоларн, - может, ты и нам прояснишь всё же, что тебе ясно, как белый день?
   - Простите, - вмешался Ша, - что же, прошло уже целых двое суток?!
   - Трое, милый, - ответила Разитта, - трое.
   - Он убьёт её! - Ша рванул с места, перепугав сидящую рядом Гелию, но был тут же остановлен властной рукой и суровым взглядом тщедушной Разитты.
   - А-а-а! Вот вам, пожалуйста, и Звезда, - мечтательно закатив глаза догадался Иоларн и облегчённо вздохнул, довольный своей сообразительностью, - всего-то - любимая сестрёнка! Действительно, ясно, как белый день.
   - Не убьёт! - уверенно изрекла Гелия, снова изумив присутствующих.
   - Это ещё почему? - удивился Иоларн.
   - Он будет ждать его возвращения. И Он знает - Ша вернётся.
   - Кто это - он? - не понял Иоларн.
   - Он!
   - Стало быть, Ларец пуст? - снова недоумённо развёл руками Иоларн. - Звезда... то есть сестрица - там осталась, а фавн, в смысле Ша, - здесь? К чему ждать-то его? Разделяй и властвуй! Получай, так сказать, сестрёнку в полное и нераздельное пользование...
   Гелия закрыла глаза, и её тихий голос заструился хрустальным ручейком, обдавая умы и сердца живительной прохладой:
   - Звезда - в Ларце! Но есть привада.
   Вернее способ не сыскать.
   Им ведомо - откуда ждать,
   А Ларь ослеп и жаждет правды.
   Домой вернётся он едва,
   Его всё те же встретят путы,
   И истекут его минуты
   К ногам Неведомого Зла.
   - Ого! - удивился Иоларн. - Ты где этому научилась?
   - Приманка, - понимающе кивнула Разитта. - Всё верно. Его сестра - хорошая приманка. Ничего они ей не сделают, пока он не вернётся. Вот что любопытно - ради чего всё это...
   - Но что же мне делать? - в отчаянии воскликнул Ша.
   - В общем так, детка, - тихо промолвила Разитта, пристально глядя на Гелию, - твой отец может, если захочет, остаться, может вернуться домой, но ты остаёшься здесь наверняка! И возражения не принимаются
   - Я всё равно, рано или поздно, должен уйти! - вопил Ша.- Не могу же я оставить её в лапах у Гро?!
   - Но ты ведь уже однажды оставил, не так ли? - спокойно осведомилась Гелия.
   - Я сейчас сойду сума! - вмешался вдруг доселе молчавший, ничего не смыслящий в происходящем Симон. - Гелия, деточка, что с тобой? Ты же никуда от меня не отлучалась, ты же выросла на моих глазах - откуда всё это в тебе? Да ты ли это?
   - Если ты имеешь в виду свою дочь, - криво усмехнулась Разитта, - то да, пока ещё это она. Но очень скоро, чует моё сердце, вы поменяетесь местами.
   - Рази, ты в своём уме? - ещё больше вытянул и без того изумленную физиономию Иоларн. - Как это - они поменяются местами? Она что же, превратится в старуху?
   - Она превратится в Мудрость, подобно тому, как из гусеницы является на свет бабочка. А Мудрость Веков много древнее самого древнего из живущих.
   Глава четвёртая
   Год 708 от Творения Мира. Альбия. Колыбель Мира
   1.
   Горел огонь в большом старом камине. Треск поленьев гармонично дополнял неровный ход его мыслей, заполняя пустоты и провалы. Да и как им было быть ровными, мыслям? Ведь они стояли на перепутье вместе с ним и не знали - что там, за поворотом каждой из расходящихся в разные стороны дорог. И он не знал. А отсюда, из тесной комнатки, у старого камина, не было видно.
   Матушка не раз повторяла ему: " Милый мой мальчик, брось шалости, учись прилежно!" Если бы он только знал раньше, как важны её слова! Как он будет сейчас от него зависеть, от знания! Но как мог он тогда понять матушкины слова?
   Да, он учился. Как мог. А точнее, как получалось. И шалил. И купался в холодных бурных водах несущейся куда-то в прошлое реки и ловил бабочек на лугу, а потом обращал их в птиц. И смеялся, смеялся, когда те норовили присесть на цветок и он прогибался под тяжестью птичьего тела.
   Молодость безрассудна, даже если и мудра не по годам. Древний род, его знания и способности ко многому обязывали маленького Михаэля едва ли не с рождения. Но это волновало его меньше всего. Он любил этот мир. Такие зелёные поля, такие дремучие леса, такие холодные воды, такой яркий огонь и нежный свет ночных звёзд! А нужно было всего-то: вспомнить. Но память возвращалась мучительно - трудно. Мучительно, потому что он понимал - всё это ему давно известно, лишь тогда, когда, наконец, постигал Мудрость Древних путём длительной, напряженной, порой изнурительной внутренней работы. И только когда её сменяла внезапная лёгкость, появлялось и осознание. Как это терзало его! Некоторые вещи получались неожиданно сами по себе. Как, например, бабочки. Какой нежданный сюрприз! Но большая часть этих "озарений" исчезала, прежде чем он сам мог понять, как это произошло.
   Его рождение на свет тоже было сюрпризом. Шуткой.
   Летопись Нифиеллы
   Первой из Рода Великих Жриц Альбии, записанная ею в год Творения Мира по завещанию Владыки Небесного и Вершителей Его во имя памяти и в дар грядущим поколениям.
  
   Ещё горные вершины тяжко вздыхали, обдавая небеса тусклые, серые струями огня и дыма. Ещё свет Большой Звезды, с трудом продираясь чрез пелену вязкую, мутную, неласково вгрызался в склоны каменные, не оставляя ни тени, ни спасенья. И пустыня голая и безжизненная простиралась за горною грядою, чередуясь с кипящими расселинами и раскалёнными монолитами. И днём и ночью клокотали и стенали недра жаркие. И сотрясали, и вздымали, и крушили твердь земную, что неистово металась в агонии. Ещё ни мысль, ни дыхание не касались ни камешка, ни песчинки, не овевали бездыханных далей, не взметали ни пыли, ни чувств, когда настал час Больших Перемен.
   Громогласною великой лавиною стремительно вниз понеслась вершина самой высокой горы, грохочущим эхом вспахивая сумеречный час Творения. И в поднебесной вышине, возносясь над Миром безжизненным, образовалась равнина широкая, раздольная. На многие мили раскинулись просторы её.
   И блеснула, черкнув небеса, опалённые чертою лазурною, молния яркая. И озарились небеса светом лазоревым.
   И посыпались искры с небес дождём ультрамариновым, орошая земли пунцовые, освещая Мир сумеречный.
   И воссиял Мир сумеречный светом дивным, неземным.
   И явился Миру Владыка Всемогущий.
   И стоял Владыка на равнине той.
   Окинул Он земли горячие, неспокойные взором Всевидящим. И услышал их стенания и вздохи жалостные. И вдохнул полной грудью серый мрак обжигающий.
   И вскинул Владыка очи ясные к небесам, рубищем грязно-ржавым затянутым. И изрёк Слова Великие.
   И полетели Слова Великие, птицами выпорхнув вольными на Запад и на Восток, на Юг и на Север.
   И протянул Владыка длани к Западу и к Востоку, к Северу и к Югу и сотворил Мир Поднебесный.
   И был Мир Поднебесный хрустальным и чистым, зеленью наполненным и влагою, ветрами и тучами, светом и тьмою. Живностью заселённым и духами.
   И метнул Владыка взор Творящий в недра земные клокочущие.
   И протянул длани Животворные к тверди земной пробудившейся. И сотворил Мир Подземный.
   И был Мир Подземный бескрайним и бездонным, сумраком наполненный и мглою кромешною, тишиною и звучанием, и жарою, и холодом, пещерами глубокими, лабиринтами хитроумными. Живностью заселённый и духами.
   И призвал Владыка вслед за сим на помощь Слуг своих верных.
   И явились на зов Его десять Ангелов Вершителей.
   И были все Вершители стройны и величавы, теплом и мудростью сияли бледные лики Их, и тускло-самоцветным сиянием мерцали Ангельские очи бездонные. Мантии огненные Их, что тенета паутины тончайшей нежной на ветру реяли. И даже в полное безветрие развевались полы одеяний Их Ангельских, игривыми волнами струились, ниспадая к стопам каскадом пенным багрово-золотистым.
   Окинул взором пристальным Владыка Мир вновь сотворённый, новорожденный и отпустил Слуг своих Ангельских в Миры Неведомые.
   И разослал Их Владыка, благословляя путь нетореный, по холмам и долам, по горам и подгорьям, творить Деяния Тайные, только Им одним и ведомые.
   Остался же Сам Владыка на вершине той в раздумьях сумрачных. Да не долги раздумья были Его Великие.
   И создал вслед за сим Владыка Альбию.
   И творил её будто картину живописную, дивную искусник одаренный.
   И стала Альбия уголком Божественным, краем Неземным на вершине заоблачной.
   И возвысился в стороне западной равнины зелёной Альбийской утес высокий отвесный с пещерой глубокою.
   И вырвался из-под земли и зажурчал в пещере той ручей прозрачный и холодный, стремясь к свету и к травам.
   Потекла, шелестя и радуясь, по равнине Альбийской река извилистая и бурная, на перекатах и порогах вспениваясь, неся стремниной шумною воды к северо-востоку, где в широкое озеро искристым устьем впадала.
   И потянулись ввысь из росточков малых деревья крепкие, стройные, тенистые. Возрадовались лучам солнечным лепестки цветов диковинных. Наполнили они воздух ароматом чарующим, дурманяще-свежим и сладостным. Понеслись по ветру трели-переливы пташек малых да великих, цветастых и красочных.
   И открыли очи девы златокудрые, точно сама Песнь Небесная, прекрасные и нежные. И зародили селение обширное на стороне восточной равнины Альбийской. И взрастили девы сады плодородные, пышные и возделали поля плодоносные. И забурлила жизнь в краю заоблачном.
   Так творил Владыка, тешась и радуясь творению своему. И была Ему кровом Пещера Западная. И имя ей было Арна.
   И созвал за сим Владыка на взгорье памятном над обрывом речным в час предрассветный дев пятерых златокудрых.
   И поднял Владыка ввысь длань белую. И разметались искрами-птицами, из длани Его выпорхнув тонкой, огоньки-облачка лёгкие. И понеслись они в вышину небесную. И воротились назад четыре огонька невиданных. И переливались и трепыхались, словно живыми были они. И один огонёк алый был - будто пламя жгущее, алчное. И другой был жёлтый, точно песок речной в полдень солнечный. Третий огонёк зелёный был, как луга бескрайние сочные. И четвёртый был голубой - словно небо весеннее безоблачное.
   И протянули четыре девы златокудрые длани тонкие. И опустились в длани тонкие огоньки те дивные. И растаяли огоньки те в дланях их.
   И обратила взор свой чистый ко Владыке пятая дева, синеокая. Дивным светом сапфировым засияли очи её ясные.
   И стали девы Жрицами Могущественными. И стали хранить Знание Великое, Владыкою данное.
   И было Знание о Земле и Воде, об Огне и Воздухе. И получили девы в дар Силу Великую. И обрели девы власть немалую над Стихиями земными. И первой деве имя было Миразанна. И второй имя было Вилиеда. Третьей имя было Улнора. Четвёртой же деве было имя Ланея.
   Призвал Владыка Жриц Могущественных оберегать и лелеять Миры новорожденные, Им сотворённые.
   И воцарилась Гармония в Мирах Поднебесном и Подземном, Им сотворённых.
   И Хранительницей стала пятая дева. И было ей имя Нифиелла. И было дано ей Владыкою единство творить Стихий земных в служении их Мирам и народам новорожденным.
   И наградил Владыка Жриц Взором Всевидящим. И Взор был Ом-Маэннон.
   Трижды воссияла, возрадовав небосклон западный, звезда яркая Саанвиер. И собрались Вершители вновь над рекою шумною на Амвоне Памятном держать ответ пред Владыкою.
   И Первый Вершитель был Дариен.
   Отправился Дариен в Мир Подземный. И одарил Духом живым своды каменные, памятью, не забвением наделил стены могучие, очами и слухом стали недра земные. Забились сердца в Мире Подземном, к жизни благословенны. Народец всякий подземный в мире и согласии зажил. И плодиться и множиться, Мир Подземный бескрайний заселять благословил их Дариен. И хвалу возносить завещал Владыке Всемогущему, Миры Подземный и Поднебесный сотворившему. И вырос град немалый в мире том. И имя граду сему было Дархарн по имени Его.
   И Второй Вершитель был Кристан.
   В Мир Подземный спустился Кристан по следу Дариенову. Зажёг Кристан огонь живительный в сводах каменных и осветил тьму кромешную. И вдохнул Жизнь в Пещеры окраинные, град возведя величавый там. И Душам Путь указал Торный из Пещер сих да из Мира Подземного в Мир Поднебесный. И взрастил народ дивный, Путь сей хранящий. И плодиться и множиться благословил их. И хвалу возносить завещал Владыке Всемогущему, Миры Подземный и Поднебесный сотворившему. И было граду Его имя Крисморон по имени Его.
   И третий Вершитель был Зангар.
   Отправился Зангар в дали дальние, к самому краю Мира Поднебесного. И град воздвиг диковинный, Душами бестелесыми населённый. И был сей град от очей и ушей сокрытый и меж вершин горных упрятанный, Вершителем в горную закраину заброшенный. И возвращаться благословил Души бестелесные из града Заброшенного в грады и селения Поднебесные и Подземные, Вершителями взращённые. Дабы вновь и вновь жизни проживать во славе Владыки Всемогущего, Миры Подземный и Поднебесный сотворившего. И имя граду сему было Зангарнар по имени Его.
   И Четвёртый Вершитель был Лортонд.
   Одарил Лортонд Духом живым леса бескрайние, Владыкой сотворённые. И вдохнул Лортонд жизнь в народец чудной, в лесах обитающий. И в мире и радости завещал ему века коротать, хвалу вознося Владыке Всемогущему, Миры Поднебесный и Подземный сотворившему. И плодиться и множиться благословил их, леса бескрайние лелея и оберегая во славу Владыки Всемогущего, Миры Подземный и Поднебесный сотворившего. И селение выросло в лесах дремучих. И имя было селению сему Лор-Зар по имени Его.
   И Пятый Вершитель был Мигл.
   Духом Живым наполнил Мигл просторы бескрайне равнинные. И град воздвиг великий, мудростью и любовью исполненный. И открылись очи народа, им сотворённого. И телом и ликом походил народ сей на Вершителя их творившего. И плодиться и множиться благословил их Мигл, равнины заселяя и нагорья, холя и оберегая их во славу Владыке Всемогущему, Миры Подземный и Поднебесный сотворившему. И было граду имя Миглон по имени Его.
   И Шестой Вершитель был Тэнасар.
   Позабавился Тэнасар светом солнечным. Миром Поднебесным свежим и красочным восхитился, Владыкой созданным. И расплескал Он брызги солнечные по Миру Поднебесному, орошая и святя его. И упали прежде тени от брызг сих на твердь земную. И зародился народ невидимый из теней сих, брызгами отброшенных. И окропили брызги солнечные народ сей невидимый и стали очами их ясными. И увидел Тэнасар народ сей, что прекрасен он, и возрадовался. И благословил его на жизнь вечную во славу Владыке Всемогущему, Миры Поднебесный и Подземный сотворившему. И заповедал ему светом окроплять Души народов новорожденных, Вершителями взращенных подобно тому, как Тэнасар Мир Поднебесный окропил, на свет и добро благословляя. Дабы помнили народы новорожденные о Владыке Всемогущем и Вершителях Сиятельных. Дабы добрыми деяниями славили Владыку Всемогущего Миры Подземный и Поднебесный сотворившего. И тэнвиты имя народу сему по имени Его.
   И Седьмой Вершитель был Яан.
   Возвёл Яан Стену Великую нерушимую вкруг Альбии, Владыкой сотворённой. И спустился Яан к подножию горы высокой и именем нарёк её Вивон. И обошёл Яан Миры Поднебесный и Подземный, Владыкою созданные. И исходил грады и селения, Вершителями взращенные. И имя дал граду и селению каждому по имени Вершителя его. И нарёк селение Жриц златокудрых в Альбии заоблачной близ Стены нерушимой Яаново по имени Его. И разомкнул Яан уста живым и мёртвым. И Даром Речи великим наделил народы новорожденные. Дабы славили они Деяния Славные Владыки Всемогущего, Миры Поднебесный и Подземный сотворившего.
   И Восьмой Вершитель был Рунслав.
   Следом за Яаном путь держал Рунслав. И Даром бесценным грады и селения наделил. Дарованием Речь начертать, вновь обретённую. Дабы нетленна память Мира была, в камне и дереве для потомков хранимая. Дабы славить Деяния Владыки Всемогущего, Миры Поднебесный и Подземный сотворившего. И имя Дару сему было Руны по имени его.
   И Девятый Вершитель был Магириос.
   И тот же путь Магириос держал по равнинам и горам, по лесам и подземельям, по Мирам Поднебесному и Подземному. И по градам и селениям, Вершителями взращённым. И зажёг Магириос искру Знаний в умах сотворённых, Миры Поднебесный и Подземный заселивших. И воспламенил сердца избранные и благословил Знания сии хранить, чудеса творя, души и тела страждущие исцеляя во славу Владыки Всемогущего, Миры Поднебесный и Подземный сотворившего. И знание сие Магией нареклось по имени его.
   И все как один Вершители воротились, Долг свой исполнив, пред Владыкою Всемогущим ответ держать. И одного лишь Ангела не было среди них в Час Назначенный.
   И имя его было Миенгор.
   Записано Нифиеллой.
   Великой Хранительницей
   в год первый от Творения Мира.
  
   Никто уже давно не помнил, как это было.
   Никто, кроме, пожалуй, запропавшего Вершителя Миенгора, не мог сказать наверняка, как выглядел Владыка и куда исчез затем. Какими были Вершители Его. Следы Их укрылись не одним слоем праха и забвения и поросли травами да деревьями. Только с той поры маленькая зелёная планета стала разделяться на Подземный и Поднебесный миры, а пять белокурых дев обрели Знание и стали Избранными.
   Бережно хранили Жрицы Великий Дар, как завещал им Сам Всемогущий Владыка. В мире и покое протекала жизнь Миров, не обуреваемая стихиями и невзгодами. День сменяла ночь, зиму - весна, а лето - осень. Не содрогались недра земные, не вздымались ураганы и бури, не горели леса и равнины, не тонули в разливах города и селения. И было так из года в год, потому что властвовали над Стихиями Мудрые Жрицы.
   На заоблачной вершине высокой горы, названной Вершителем Яаном Вивон, зародилась маленькая страна их - Альбия. Там жили они со времён творения Мира и весь Мир Поднебесный лежал пред ними, как на ладони.
   Каждой Жрице покорялась одна из четырёх Стихий.
   Виоле - Земля. Травы и деревья, камни и животные подчинялись ей и благоговели пред нею. Исцеляла Виола тела и души страждущие. Стройна и спокойна была Жрица, точно берёза безветренным утром.
   Мирране - Стихия Воды. Родники и реки, дожди и облака повиновались ей. Гибка и переменчива была она, точно гладь водная. Неожиданны и непредвиденны были слова и поступки её.
   Софии - Воздух. Ветра верными слугами были ей. Пространство и время - советчиками и помощниками. Была она задумчива и серьёзна.
   Эоре - Огонь. Гордая и непокорная Стихия колени преклоняла пред ней и служила верой и правдой. Была Эора резва и безрассудна, энергична точно сжатая пружина.
   И одна лишь, Неяра, была старшей среди них, объединяя все четыре Стихии в ритуалах. И каждая Жрица покорялась ей.
   Давно уже не именовали люди их Жрицами и в веках осталось имя это, но сами Жрицы помнили и чтили память эту, как завещание Владыки служить Ему и Миру, сотворённому Им. Взамен же, в дальних селениях Альбии нарекли их волшебницами, так как творили они волшебство перед очами людскими.
   Обитали Волшебницы в Яановых Оврагах близ Священной Западной Пещеры Арны, где отдыхал Сам Владыка во времена Творения Мира. Остальные жители Альбии населяли два небольших посёлка, расположенных рядом у Немого Озера на востоке Альбии - Большую и Малую Житницы.
   Густой лес Атавий тянулся меж посёлками и Яановыми Оврагами до самой Арны. Бурная речка Змейка текла от самой Пещеры, зарождаясь в ней тонким ручьём и бежала, огибая Атавий с Юга к Немому Озеру. Пышные сад и плодородные поля окружали селения на Востоке.
   Был это древний великий род. Бережно хранилось и передавалось из поколения в поколение древнее Знание. В роду появлялись на свет только девочки.
  
   Сколько воинов поднимались в горы за многие-многие века, чтобы лишь краем ока взглянуть на красавиц, живущих в уединении. Неудержимые романтики, одолевая непомерные трудности, погибая, пропадая в пути, тем не менее стремились ввысь, в сказочную страну, чтобы своими глазами убедиться в правдивости рассказов их отцов и дедов, что обращались с течением времени в легенды и сказки.
   Но всё меньше и меньше их становилось, всё больше и больше забывались людьми древние сказания и всё труднее и коварнее делался путь в Горную Страну. Увы, могучая стена, невидимая людским оком и нерушимая ограждала маленький сказочный мир и ни одна живая душа не могла преодолеть её и проникнуть за эту стену. Всё, на что мог рассчитывать незваный гость, отважно преодолевший все тяготы и поднявшийся на самую вершину Вивона, это всего только узреть издали стройный тонкий силуэт. Но и это было достаточной наградой, навечно укрепляя шаткую веру в чудеса.
   2.
   В это утро, едва показавшись на востоке тонкой-тонкой алой нитью, солнце стремительно полетело ввысь и как-то по-особенному ярко засияло. Слишком уж ярко. Слишком вызывающе.
   Белые шапки гор сверкали издали, переливались, купались в утренних лучах столь фантастично, что хотелось дотянуться рукой и потрогать. Ни единого облачка не просматривалось между бескрайней далью, что простиралась внизу со всех сторон вплоть до Великого океана, поблёскивающего где-то далеко на Юге, по кромке горизонта.
   Юная майская зелень ослепляла и радовала свежестью и новизной. Во всю цвели одуванчики и ландышевые поля благоухали тонким ароматом. Пышные кусты сирени горели аметистовыми шапками, воздух звенел птичьими трелями, носившимися вслед за лёгким ветерком вперемешку с шелестом трав и листвы и песнями просыпающихся долин. Ветерок же, в игривом настроении, трепал теперь золотистые локоны чуть свет проснувшейся детворы, играющей в тени роскошных лип на большой зелёной поляне у окраины Атавия.
   Маленькая Лили, высоко подняв голову, словно бы что-то высматривая в безоблачном небе, стояла навытяжку перед подругами и сосредоточенно думала. Девочке едва исполнилось шесть. Но она была не по годам рассудительна и спокойна. Кроме того, она легко училась. Её мать Виола, великая Жрица, готовила себе достойную смену и была очень довольна этим и горда своей дочерью.
   Подруга Лилианы, маленькая Этэль, важно расхаживала взад-вперёд по поляне и воображала. Не весть что. То, на что только мог быть способен её четырёхлетний разум. Чудных зверушек, бурную речку, диковинных насекомых, удивительные травы и невероятного цвета закаты. Зеленоглазая Нора сидела на большом поваленном молнией дереве и размахивала руками, отгоняя назойливых бабочек, кружащихся цветными снежинками вокруг детворы.
   - Ну, как? Что теперь? - Обратилась Этэль к Лилиане.
   - Голубая овечка! - важно изрекла Лили.
   - Нет, нет, нет, вот и нет! Ты не угадала, Лили! Не угадала!
   - Но это была голубая овечка!
   - Это была синяя! Синяя! Синяя! - запрыгала от возмущения Этэль. Нора хихикнула и спрыгнула с дерева.
   - Всё равно я права! Ты задумала Овцу - голубая она или синяя! Да хоть зелёная! Но зато овца!
   Лили надула губки, откинула непослушную прядь и направилась к дому.
   - Разницы нет. Я спрошу у тётушки Мирраны! Вот увидишь - она подтвердит! - крикнула она на ходу. - Продолжим завтра! Я устала.
   В этот самый момент из низкой бревенчатой избы, вросшей в землю по самые окошки, выбежала Эора.
   - Лили, беги скорее сюда! - крикнула она, издали приметив девочку. - Нам нужна твоя помощь.
   Лилиана обернулась и многозначительно взглянула на подружек. Надо же, нужна её помощь! Затем побежала по едва заметной в траве тропинке к дому, сгорая от любопытства.
   Этель и Нора удивлённо переглянулись, взялись за руки и направились к пасеке, где трудились их матери.
  
   Несмотря на неказистый, невзрачный внешний вид, бревенчатая изба, из которой вышла Эора, изнутри была просторна, изысканна и уютна, с высокими потолками и искусно отделанными тонкой голубой тканью стенами.
   Огромная прихожая была одновременно и гостиной, и залом для различных церемоний и ритуалов, главным образом - гаданий и предсказаний. Её особой достопримечательностью был большой, любимый хозяйкой камин, в котором почти непрерывно горел огонь. У восточной стены стоял огромный шкаф, все полки которого были завалены свитками, деревянными и каменными табличками, валявшимися вперемешку с зеркалами, свечами, письменными принадлежностями, мешочками с семенем и камнями. Хижина принадлежала Софии.
   С самого утра здесь шли приготовления к Великому Таинству Рождения. Волшебница, покровительница Ветров и Жрица Воздуха София ждала появления на свет дочери. Девочка должна стать Хранительницей, главной среди пятерых, и придти на смену Неяре. Так сказали звёзды.
   Неяра стала слишком стара и пришло время подумать о наследнице. Хранительница должна была успеть воспитать и обучить девочку прежде, чем отправиться по Вечной реке Жизни к праотцам, в Зангарнар.
   Едва забрезжил рассвет, Софии во сне явился Вестник. Он протянул волшебнице руку, вложил в неё лиловый кристалл и молвил одно лишь слово: "Пора".
   Теперь надо было спешить. Жрицы были в сборе. Не доставало лишь Неяры.
   - Может быть, я сбегаю за Святейшей? - самая младшая из волшебниц, Миррана, час от часу повторяла одну и ту же фразу, надоев всем присутствующим до оскомины.
   - Мирра, уймись, мы справимся, - терпеливо твердила время от времени Виола.
   - Но кто заменит Хранительницу? - недоумевала Миррана, вихрем носясь по избе и мешая всем своей суетливостью.
   - Эора сейчас приведёт Лили, - Виола говорила, как всегда медленно, уверенно, слегка растягивая звуки. - Пора бы ей привыкать к работе.
   - Вы сума сошли! - Миррана в испуге прикрыла лицо руками. - Я в этом не участвую!
   Девушка умоляюще взглянула на будущую мать:
   - София, неужели ты позволишь этим самонадеянным девицам вытворить с тобой такое?!
   - Мирра, дорогая, ну что ты так волнуешься? - снисходительно улыбнулась в ответ София, - и как всегда всё преувеличиваешь. Это же не первый твой Ритуал! Вот увидишь, всё будет хорошо. Вестник даровал мне Талисман, и теперь ничто не помешает нам. Само Знание хранит плод моего чрева. Владыке угодно, чтобы на свет явилась новая волшебница. Так неужели же Он допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось? Звёзды говорят - у нас всё получится, сегодня на рассвете я приподнимала завесу будущего. А Неяра заслужила отдых. И Лили чудесно справится.
   - Звёзды тоже имеют право ошибаться! - неистово возразила Миррана, - а Лили не Хранительница! Ребёнок слишком слаб для подобной роли! Она может не вынести...
   - Место Хранительницы займёт Виола, - объяснила София, - она самая старшая из нас. Она выдержит. А Лилиана призовёт стихию Земли - свою стихию. Ведь рано или поздно она станет Жрицей Земли, и сегодняшний урок ей не помешает. Напротив, она быстрее обучится.
   - Но кому нужна подобная спешка!? - возразила неугомонная Миррана. - Мне не понятно ваше упрямство. Я пошлю за Неярой фантом.
   - Мирра, - София покачала головой, - ты так молода, а ворчлива, как старуха! Не думай, прошу тебя, только лишь о себе, оставь в покое бедную Неяру. Мы - Жрицы, в конце концов, или нет? Тебе следует поучиться решительности у Эоры!
   - Кому-кому, а уж мне-то решительности не занимать, вы все это прекрасно знаете и без меня, - Миррана обиженно насупилась, - но не сегодня, не в такой момент! Вот увидите! Увидите - ну и достанется же вам от Неяры! Только бы всё прошло как надо. Если б не такая рань, Неяра сама бы явилась сюда в срок. Но сейчас она, наверняка, почивает.
   - Вот и славненько, - улыбнулась Виола, устанавливая по углам избы хрустальные чаши с эвкалиптовым маслом, - а мы порадуем её тем, что смогли всё сделать сами.
   Тонкий аромат эвкалипта смешался с майской свежестью утреннего горного воздуха, пьянил и окрылял.
   Волшебницы освободили большое пространство в центре избы, покрыли его голубым шёлком и листьями мяты, усыпали по кругу многоцветными полевыми цветами, образовав непрерывную линию.
   Отворилась дверь и вошли Эора с Лилианой.
   - Лили, детка, - обратилась к девочке Виола, - у тебя сегодня важный день. Тебе придётся заменить меня в Ритуале.
   - Мама, ты плохо себя чувствуешь? - Лилиана с опаской заглянула Жрице в глаза. - Ты в порядке? Виола улыбнулась и погладила малышку по голове.
   - Я займу место Неяры в кругу.
   - А как же Неяра? - удивилась Лили.
   - Сегодня Ритуал пройдёт без неё.
  
   Эора заперла дверь. Виола достала свечи. Зажгли четыре: красную взяла Эора, жёлтую - Миррана, голубую - София, маленькой Лилиане вручили зелёную.
   София встала в центр круга, держа горящую свечу в правой руке. Виола заняла место Хранительницы, в её ладонях переливался лиловыми огоньками многогранный округлый кристалл. Жрицы ступили на ковёр из полевых цветов босыми ногами, лицом друг к другу.
   Наконец, когда все приготовления были окончены, Виола подняла вверх руки и хлопнула в ладоши. Ритуал начался.
   Монотонным, ровным гулом понеслись слова заклятия, вибрируя в тишине. Детский голос Лили тихим шелестом начал его, к нему постепенно примкнули остальные, мерно и неуклонно усиливая звучание. Горели ровным пламенем свечи. Миррана закрыла глаза, и потолок вдруг исчез, белесоватой дымкой неспешно растаяв в вышине. Мягкое мерцание звёзд сменило его. Завораживала глубина бездонного, темно-синего неба. Звуки тотчас закружились, взметнулись осенней листвой, обретя очертания и формы, поднимаясь всё выше, выше, выше. Где-то там высоко, среди звёзд и созвездий, сливались они в волнующем медленном танце, плетя замысловатые картины и образы. Причудливо свивались в дивный сияющий узор. Эора взмахнула рукой. Огонь в камине яростно вспыхнул, осветив на мгновение комнату, свечи, вторя ему, разом занялись, потянув лучи-руки к центру круга. Едва заметное лазурное свечение окутало Софию дымчатым коконом. Руки Жриц потянулись вслед языкам пламени. Покой и блаженство сочились из маленьких, хрупких пальцев и медленно заполняли пространство. Лиловый Талисман пульсировал в такт заклинаниям. Мерцающий крошечный шарик, горящий небесной лазурью, возник у раскрытых ладоней Виолы. Стихия Воздуха. Постепенно набираясь сил, увеличиваясь, вращаясь, он плавно поплыл к Софии - Жрице Воздуха. Всё было привычным и правильным. Как и должно быть.
   Но внезапно, замешкавшись, шар повернул назад и остановился над макушкой Лили. Возникшие следом, один за другим, красный, зелёный и жёлтый шары - Огонь, Земля и Вода - тотчас разом разлетелись в стороны, застыв в воздухе над Эорой, Виолой и Мирраной. Четыре Стихии. Четыре Жрицы в Кругу. И нет Пятой! Нет Хранительницы. И некому сплотить Стихии. И изумлённая София в круге - шар избрал не её - Лилиану. И холодный ужас в сердцах и глазах волшебниц - теперь Виола не заменит Неяру! Сейчас она, как и должно - Земля.
   На дворе во всю бурлило и пьянило майское утро, но темень сгустилась над магическим кругом, и лишь тусклое мерцание свечей пробивалось в центр, и на стенах плясали причудливые тени. И лишь слабый свет Стихий над Жрицами, оцепеневшими и испуганными, словно глумился над ними, трепеща бледными, болезненными вспышками и грозясь с минуты на минуту пропасть вовсе, навсегда растаяв в лабиринтах прошлого. Чёрные дыры окон грозно зияли, поражая бездонностью, словно пропасть разверзлась за хрупкими стёклами и в никуда исчез мир. И слабыми, беспомощными ощутили себя Жрицы пред великою Силою Творения, пред безбрежной рекою Знаний, не имеющей ни начала, ни конца. С замиранием сердца ждали они приговора могучей разгневанной Силы, зовущейся Творцом.
   Свечи вспыхнули вновь и разом погасли. Ужас поглотил души Жриц и поразил дрожью тела. Это был финал.
   Но поблёкшие шары вдруг стремительно ринулись вверх и слились воедино, ярко воспылав и ослепив волшебниц. И это было Знание. Оно трепетало лиловым пламенем высоко в небе, изменяясь ежесекундно, принимая множество причудливых форм и образов, заполняя собою мир и лишая всяческих чувств, эмоций, воли. Столб молочного дыма протянулся до самой земли и осветил Круг. Ослабевшие Жрицы устремили восхищённые взгляды вверх, обречённо наблюдая за происходящим. Напряжение достигло предела. София исчезла в лиловом сиянии, оно поглотило её и затопило небесную даль. Его отблеск падал на лица волшебниц, делая их прозрачными и словно неживыми. Время замерло, уступая место чуду. Оно поглотило звуки и мысли, утопив их в Красоте и Бесконечности.
   Через скупое мгновенье, длившееся целую вечность, раздался оглушительный взрыв. Сердца Жриц вырвались из груди и смешались с миллионами разноцветных огней, осколков, искр, веером разлетающихся во все стороны. Ворох полевых цветов поднялся с пола и разметался по комнате.
   Лепестки, листья, распотрошённые стебли торчали теперь изо всех щелей и углов, покрыли изумлённых женщин, полки со свитками и всё кругом пёстрым взъерошенным ковром. Воздух наполнился запахом озона.
   И из окон по-прежнему бил яркий свет, а София держала на руках младенца. Прелестную голубоглазую маленькую нимфу.
  
   София взглянула на малышку и, облегчённо вздохнув, улыбнулась.
   Миррана, Виола, Эора, а затем и до смерти перепуганная, но быстро оживившаяся Лили, в мгновенье ока возникли рядом с новоиспечённой матерью, на ходу отряхивая с волос и платьев остатки ритуальных растений и стали с любопытством разглядывать новорожденную.
   И первое, что увидела кроха в своей новой, только-только начинающейся жизни, - пять ещё пока совсем нечётких, размытых, но ласковых, улыбающихся женских лиц. Улыбающихся и любящих.
   Боже, как скучно это выглядело!
   И она, новорожденная фея, была шестой!.. И только лишь на секунду представив, что и она тоже, вот так, улыбаясь, когда-то склонится над чьей-нибудь колыбелью и будет одной из... нет, это невозможно! Это, бесспорно, восхитительно! Это очаровательно и непревзойдённо... но это не для неё! Так нельзя! Она не хочет этого! Не хочет ни за что!
   И нимфа на глазах у обомлевших родственниц на незримое мгновенье утонула в зыбком подобии радужного миража.
   А когда мираж развеялся, вместо синеглазой малышки на волшебниц лукаво смотрела... На волшебниц лукаво глядел синеокий улыбчивый малыш.
  
   Такой паники не видывал мир со времён Пришествия.
   А он - теперь уже Он, малыш, хохотал от души своим беззубым ртом, сверкая васильковыми глазёнками и наслаждаясь ураганом эмоций и вихрем смятения вокруг своей новоявленной персоны. Вот это овации! Вот это приём! Вот теперь всё было на своих местах. Именно так, как ему хотелось. И где-то глубоко внутри всё было гармонично и чудесно.
   3.
   Старая Неяра, великая Хранительница, мудрейшая и главная в роду, расхаживала взад-вперёд по ритуальному залу и была похожа на разъярённую голодную львицу, которая никак не решит, какую же из несчастных жертв съесть первой.
   Тревожный, ставший с возрастом ещё более чутким, сон её сегодняшним утром прервал шум и грохот. Или, может, ей показалось? Ведь из окон во всю светило солнце и, стало быть, это был не гром. До поздней ночи Неяра собирала целебные травы, вела беседы с большим и малым лесным зверьём, так что уснула совсем под утро, взглянув напоследок в ясное безоблачное небо. Может, спросонок что и привиделось? Но назойливое чувство тревоги всё никак не покидало, а уж к этому Мудрейшая привыкла прислушиваться. Такие вещи просто так не происходят.
   Её мысль тот час же из Соснового Бора метнулась к Яановым Оврагам. Но наткнулась на непомерный гул и обрывки не то слов, не то междометий, вперемешку с несказанной гаммой чувств. До рассудка кого-либо из волшебниц достучаться ей так и не удалось. Беда? Неужто беда? Разум пронзили непривычные мысли.
   И Неяра тут же возникла в центре событий, а вернее сказать, посреди ритуального зала, в кругу перепуганных пятерых Жриц и одного хохочущего ребёнка. Ещё новорожденного, но уже хохочущего.
   К всеобщему смятению и замешательству сейчас не хватало только Неяры! И это уже была не последняя капля, а льющийся через край, клокочущий пенный поток. И понемногу, одна за другой, волшебницы стали, поначалу робко, а затем всё смелее и громче смеяться.
   Но маленькое новорожденное чудо, при виде явившейся невесть откуда Великой Хранительницы, утихло и уставилось на неё своими глазёнками-бусинками.
   От этого взгляда Неяре на миг показалось, что мир перевернулся вверх ногами и время превратилось в месиво без конца и начала. В то вязкое мгновение, когда она уже перестала оглядываться вокруг в попытке осмыслить происходящее, из оцепенения её вывели синие глаза малыша. И Великая Жрица преклонила колени.
   Хохот тут же улёгся, и повисла жалящая тишина.
   Прошла минута, Неяра медленно и грациозно поднялась с колен. В глазах её пылала ярость.
  
   - Вы самонадеянны и беззаботны! - губы Неяры изогнулись в недовольстве. - Вы чуть было всё не испортили! Разве вам неизвестно, что я незаменима в Ритуалах и потому не могу себе позволить выйти из Круга?! И посему не могу также иметь детей! Но Вы, - сверкающие гневом глаза устремились по очереди на каждую из женщин, - вы намеренно вывели меня из него и заменили - кем?! Ребёнком!
   - Но Святейшая, - попыталась было оправдаться Эора, - нам также известно, что тебе нездоровится в последнее время. Нет ничего страшного в том, что мы взяли Лили. Рано или поздно, ей придётся стать в Круг...
   - Рано или поздно!? - прервала её Хранительница, - Великий Владыка, она говорит - рано или поздно!
   Неяра судорожно вздохнула и хрипло засмеялась.
   - Рано или поздно ей придётся стать Жрицей, но не Хранительницей же! - голос её дрожал от волнения и гнева, - Лилиана не готова заменить даже Виолу, а не то что меня! Ей до Обучения ещё целых девять лет! Вы с таким же успехом могли призвать на помощь кого угодно из дальних селений!
   - Святейшая, - вмешалась в разговор Миррана, потупив взор, - Лили заменила не тебя, она заменила Софию!
   - Что значит - Софию? - глаза Неяры расширились от удивления. - Лили заменила Софию? Но, ради всего святого, - зачем?! София могла бы сама участвовать в Ритуале. Так велит Знание, на случай, если нет наследницы...
   - Да, Лили заменила Софию, - вмешалась Виола, - так решило Само Знание... Всё произошло неожиданно.
   - Но как прошёл Ритуал без Хранительницы? - совсем опешила Неяра. - Кто объединил Стихии?
   - Мы не знаем, кто объединил Стихии, - пожала плечами Виола,- мы думали, ты поможешь нам разобраться во всём, что произошло...
  
   - Нет, Вы только поглядите на этих самоуверенных девиц! На этих Жриц, на этих Великих Матерей Мира - Мудрейших из Мудрых! - Неяра присела в кресло у камина и стала медленно раскачиваться в нём взад-вперёд, поглядывая снизу вверх на стоящих навытяжку перед ней женщин.
   Маленькая Лилиана, спрятавшись за маминой юбкой, с опаской выглядывала теперь из-за неё в надежде, что буря миновала.
   - Они сначала натворили бог весть что, - продолжала Неяра, - а теперь подавай им пояснения! А я не знаю, что произошло! Меня ведь не было с вами!
   - Не гневайся, Святейшая, - присела перед Неярой на колени Миррана, украдкой обернувшись и многозначительно полоснув по остальным осуждающим взглядом.
   Не она ли предвидела подобный исход, хоть это и не её обязанность? Ведь не Мирране, а Софии нужно было это сделать. В конце концов, кто обладает даром предвидения? Чья это забота - читать будущее? Тоже мне, "звёзды говорят - всё получится".
   - Мы виноваты, но теперь ничего уже не изменишь, - грустно вздохнула Миррана, взяв на себя миссию исправить положение и успокоить Неяру. И тут уж была её стихия и обязанность, к большому её сожалению. - Помоги нам, прошу тебя!
   Все Жрицы вслед за Виолой присели вокруг Неяры.
   - Вот что, милые мои, - вздохнула старейшая из волшебниц, - вы сделали ошибку. Но я вас не осуждаю. Вы дарите миру гармонию и храните его таким, каковым вам завещал его хранить Владыка. И мир такой же беззаботный, как и вы, ибо он молод. Мне уже не место среди вас, хотите вы того или нет. Пришло время появиться на свет новой Хранительнице, это время избрало Знание. То, что произошло сегодня, - тайна. Тайна рождения. Ибо лишь одному Стражу Жизней, Великому Гнаэну ведомо, какой душе явиться в мир в Назначенный час. Не стоит сомневаться в крепости наших стен. Они всё ещё надёжны. А мальчик однажды станет Хранителем. Когда будет готов. Видно, так угодно судьбе.
   Она провела сухощавой рукой по белоснежным, но теперь уже седым волосам, встала, расправила складки платья, тайком взглянула в зеркало на стене.
   - Берегите его.
   Отворилась дверь, в комнату ворвался вихрь васильковых лепестков и закружил под потолком.
   - Вы знаете, где меня искать.
   Неяра вышла. Дверь захлопнулась. Вихрь улёгся. Лепестки снежной пылью осели на волосы волшебниц. Повисла томительная тишь. Мир замер. Он перестал быть беззаботным на какое-то мгновенье жизни.
   И от этого стало не по себе.
  
   - МИХАЭЛЬ!
   Оцепенение вновь сменилось удивлением и суетой.
   - Кто это сказал?
   - Кто это произнёс?
   - Чьи это мысли?
   - Что происходит? - дружный ропот пробежал по бревенчатым стенам и, не найдя выхода, повис в воздухе.
   - Михаэль! - чётко и настойчиво прозвучало в сознании у каждой из присутствующих волшебниц.
   И все дружно обернулись.
   Из маленькой детской колыбельки на Жриц глядели большие синие глаза.
   - Зовите меня Михаэль!
   Глава пятая
   Год 708 от Творения Мира. Миглон. Таинственный свиток
   1.
   - Чёрт возьми! Чёрт! Чёрт! Тысячу раз чёрт побери тебя со всеми твоими выходками и странностями! Я всё расскажу отцу! Всё!
   Створки добротной дубовой двери с шумом распахнулись, яростно громыхнув о мраморную стену с одной стороны и шлем задремавшего стража с другой. Страж вскочил и ухватился за рукоять меча.
   Из королевской библиотеки пулей вылетел и помчался во весь дух по широкому коридору наследник короля Нарнорда Светлоликого, истошно вопя и сквернословя на ходу.
   Створки, срикошетив, медленно затворились, но в следующее же мгновение настежь распахнулись снова, и вслед за наследником бодрой пружинящей походкой вышел его младший брат Ронтрод, хохоча во всё горло и отряхивая на ходу кафтан. Заразительный смех его эхом помчался вдогонку принцу Лафиенту, обогнал его и беззаботно покатился по сводам впереди, подгоняя того ещё больше.
   - Ай-яй-яй, - весело крикнул вослед брату Ронтрод, подмигнув перепуганным до смерти стражам, - как Вы не сдержаны, Ваше Высочество! Как непростительно груба Ваша речь! Стыдитесь, принц! Стыдитесь!
   Стражи разинув рты, удивленно уставились на Его Высочество принца Ронтрода, будто на приведение. Затем, украдкой переглянувшись, пожали плечами и вернулись на свой пост по обе стороны двери за спиной наследника.
   Один из них тайком заглянул в библиотеку, не ожидая увидеть там ничего хорошего. Как, впрочем, не ожидал увидеть самого Ронтрода на пороге библиотеки, готовый поклясться, что ещё час назад его там не было.
  
   Все во дворце давно уже привыкли к проделкам младшего сына короля, который всегда отличался буйным нравом и необузданной фантазией.
   Впрочем, Ронтроду было в кого уродиться. Правда, лишь характером, а никак не внешностью. Отец Ронтрода, король Нарнорд, в молодости был не менее горяч и изворотлив, но тем не менее ни за что не хотел видеть в сыне себя и всячески наказывал его за шалости.
   Это досадное обстоятельство ни коим образом не мешало Ронтроду успешно продолжать в том же духе, не взирая на такой сущий пустяк, как праведный гнев венценосного родителя. И детские шалости постепенно обратились в тщательно продуманные забавы, а то и вовсе в плацдарм военных действий.
   Нельзя сказать, чтоб Ронтрод был злобен. Напротив, в его груди билось пылкое, чуткое сердце. А это как раз, вкупе с чёрными кудрями, досталось ему от матери. И именно это сердце заставляло его творить с людьми вещи, которых те, возможно, и заслуживали, но никак не хотели признаваться себе в этом. И исключений для Ронтрода не существовало. Разве, может, его любимая матушка, слывшая образцом чистоты и кротости. Но прошло уже три года с тех пор, как королевы не стало. Её кончина потрясла Ронтрода и его родные с надеждой полагали, что он образумится теперь и поумнеет.
   Ронтрод поумнел. Но не образумился. И с новой, ещё большей силой и рвением принялся за старое.
  
   Библиотека являла собою руины сожжённого и разрушенного ратью замка. Нагромождения из свитков, валявшихся повсюду на полу, походили на пепелища и груды камней меж развалин. Роль развалин с успехом исполняли кипы книг, покоившихся там же и в том же порядке. Весь этот разгром был обильно притрушен зависшим в воздухе облаком пыли, что тоже весьма удачно дополняло общую живописную картину.
   - Что же вы ему расскажете, хотел бы я знать? - глядя вослед принцу Лафиенту, скорее у самого себя, нежели у брата спросил Ронтрод. - Боюсь, не очень-то король обрадуется вашему откровению.
   И затем, всё ещё посмеиваясь, Ронтрод вернулся в библиотеку. Мельком он бросил на стражей многозначительный взгляд, пригвоздивший тех намертво к месту, и медленно закрыл за собою дверь.
  
   Любимое мягкое кресло привычно обняло его и настроило на иную волну. Ронтрод, расслабившись, глубоко вздохнул и машинально поднял древний свиток, закатившийся под кресло и торчащий оттуда из-под складок коричневой бархатной обшивки у самых его ног жёлтым полуистлевшим краешком.
   Пергамент недовольно захрустел, потревоженный впервые за многие, возможно, десятки, а то и вовсе сотни лет, грозясь вот-вот рассыпаться прямо в руках. Должно быть, Лафиент так и не успел добраться до него, судя по слою пыли на нём и тому, что он всё ещё цел. Единожды развернув манускрипт, надежды вернуть его в прежнее состояние, Ронтрод понял, нет никакой.
   Но на ржавой поверхности манускрипта совершенно отчётливо, будто их начертал накануне вечером королевский писарь, видны были рисунки и символы, очень сильно напоминающие не то карту, не то схему какого-то замысловатого предмета. Ни на какие из известных принцу знаков они не походили.
   Ронтрод встал и аккуратно разложил рукопись на большом круглом столе, с интересом изучая хитроумные переплетения и линии. Любопытно, как это она раньше не попадалась принцу на глаза, ведь он знал здесь каждую книгу, каждый свиток, более того, он сам когда-то вместе с покойной королевой укладывал летописи на полки в должном порядке согласно их древности и содержанию?
   И не тот ли это манускрипт, что который год ищет его безумец-брат, прожужжав всем вокруг уши о каких-то несусветных глупостях? О том, что якобы с этим свитком он станет королём из королей (это при живом-то отце!). И разбогатеет настолько, что хватит всем его потомкам до скончания веков (будто теперь он помыкается и помирает с голоду!). И будто будет жить вечно (на что тогда потомки, разрешите полюбопытствовать, которые будут стареть и отправляться в могилу на твоих глазах?!). Одно слово - полоумный!
   Ну, не отличался Лафиент никогда ни разумом, ни смекалкой, ни телесной мощью, но нельзя же вот так совсем забросить все дела королевства и сутки напролёт пропадать в библиотеке? В конце концов, кто тут прямой наследник? Если б это хоть на пользу ему пошло - так нет же! Библиотека превратилась в свалку, отыскать что-либо в которой теперь и вовсе не представлялось возможным. За это время Лафиент умудрился не только не прочесть ни одной рукописи, он не позволил это сделать никому другому, в том числе обожающему его до умопомешательства отцу (чтоб ненароком не пропал ни единый свиток из его поля зрения), да и сам, должно быть, уже напрочь разучился читать, потому как искал не письмена, а карту.
   Придворные мудрецы вынуждены были довольствоваться теми сведениями, которым посчастливилось отложиться в их небезграничной памяти, и перестали вообще иметь доступ к библиотеке короля.
   Словом, с этим срочно надо было что-то делать.
   И Ронтрод сделал.
   Жаль только, собирался долго - всё никак руки не доходили (во дворце и помимо братца было кого поучить уму-разуму, словом, разгуляться было где). Да и поглядеть хотелось - а вдруг всё же что-нибудь да отыщет, кто знает? Свежий взгляд ещё никогда не мешал. А уж у кого-кого, а у Лафиента взгляд просто таки - сама новизна. Свежее и искать нечего - здешние кладези науки и памяти, будь они живыми, были б несказанно удивлены внезапному проявлению интереса к своим персонам у старшего наследника. Это был первый, но надо отдать должное, невероятно долгий его самостоятельный поход в библиотеку. И если бы не Ронтрод, ещё не известно, когда б этот поход закончился.
   Всякому терпению, как известно, рано или поздно приходит конец. И он пришёл. Сначала терпению Ронтрода.
   А после - и короля Нарнорда. Его любимец Лафиент лишил отца своего трепетного внимания, перестал трогательно заботиться о нём, справляться о его здоровье, сопровождать на охоте и выслушивать бесконечные жалобы на слуг и соседей, как делал это раньше. И король, несколько раз тщетно попытавшись объясниться с наследником, махнул наконец рукой и переключился на Ронтрода, коего это обстоятельство совершенно не радовало. Их с отцом разногласия со временем переросли в конфликты, а те - в ярые поединки. Причём, стареющий Нарнорд начал настоящую травлю непутёвого младшего сына, старательно силясь его образумить. Но к своему великому разочарованию всё больше и больше убеждался, что проще дождаться нового Пришествия.
   Ронтрод же Пришествия ждать не стал, а вооружившись жалкими остатками исчезнувшего терпения и кое-какой необходимой утварью, принялся наблюдать за братом. И очень скоро заметил, что тот ведёт себя более чем необычно. Много более странно, чем можно было ожидать от простого дуралея.
   2.
   Когда б не огромная лунная пасть, окружённая мутной пунцовой каймой, что грациозно нырнула из туч прямо в чёрное осеннее небо, в молодой рощице можно было бы заблудиться.
   Темень была такой беспросветной, что Ронтроду казалось - он оставил грешный мир и с минуты на минуту за ним явятся Посланники из Зангарнара. Те несколько сот шагов, что принц сделал этой ночью, покинув замок и тайком отправившись вслед за батом, показались ему бесконечно долгими. Лафиент шёл с одним лишь тусклым, едва заметным вдали фонарём, который исчез за поворотом четверть часа назад, и как не старался Ронтрод обнаружить его снова - увы, это ему не удалось. Освещать же себе путь Ронтрод, понятное дело, не мог.
   За тем поворотом, что благополучно укрыл Лафиента, была развилка и куда именно направился наследник - оставалось лишь гадать. Но отступать Ронтрод не собирался. И очень кстати осветившая хмурое небо луна была тому подспорьем. А на юге небосвод вспыхнул и заиграл грязновато-бурыми бликами, и заклубился ржавым маревом, будто пар в котле. Ронтрод на мгновение замешкался, с интересом наблюдая необычную картину.
   Минуя рощицу, три дороги расходились в разные стороны - одна из них мчалась дальше, направлялась к Наружным Западным воротам и, перебежав ров по мосту, ныряла в Высохшую долину. Другая - тут же сворачивала к Гиблому Ущелью, где в глубокой пещере Вивона находился фамильный королевский склеп. Третья, петляя и постепенно расширяясь, вновь распадалась на много троп, что вели в пригород.
   Где-то совсем рядом ухнул филин, шумела мокрая листва под холодным ветром, пищали летучие мыши. Ночные звуки поглотили хлюпающие шаги Лафиента и Ронтроду ничего не оставалось, как стараться высмотреть их на раскисшей тропе, которую Лафиент выбрал вместо мощёного широкого тракта, что начинался прямо от самых ступеней дворца. Наследник, видимо, надеялся, что никому больше не взбредёт в голову бродить по ней в такую ночь под дождём.
   Но тучи унесло ветром, дождь прекратился, а на одной из тех трёх дорог в самом деле, слабо отсвечивая лунным серебром, виднелись ямки, заполненные дождевой водой, что выстроились друг за другом, удирая в направлении Ущелья.
   - Любопытно, - задумчиво молвил Ронтрод, - что же можно делать дождливой ночью у склепа?
   И он, уверенно свернув, направился по второй дороге.
  
   Но Лафиента у склепа не оказалось.
   Маловероятно, чтоб наследник один отправился в Ущелье, у самого входа в которое и находилась усыпальница, глубоко врезанная в скальный массив. Во-первых, принц труслив. Во-вторых, этот переход сам он не одолеет, да и едва ли кого можно найти во всём королевстве, кто бы его одолел. Ну, и в-третьих, с тем фонарём, что был в руках у Лафиента, в Гиблом Ущелье нечего было делать и днём, не то что ночью, тем более такой, какая обещала быть сегодня, когда Лафиент выходил из замка.
   Значит, Ронтрод ошибся. "Что ж, - решил он, - на этот раз придётся признать своё поражение и ждать, когда братец отважится на новый поход".
   И Ронтрод повернул обратно, бросив напоследок беглый взгляд на склеп.
   И тут ему вдруг показалось, что из-под шершавой гранитной двери склепа, поросшей мхом и лишайником так, что снаружи никак не догадаешься о том, что в этом месте есть вход, выбивается тонкая ниточка света.
   Не может быть! Такого просто быть не могло - ключ от склепа ревностно хранился королём Нарнордом, и он отпирал эту тяжёлую дверь только лишь единожды за всё то время, что помнил Ронтрод, - когда умерла королева. Священным местом считались могилы предков, и тревожить их понапрасну не вправе был даже сам король. Но, тем не менее, здесь кто-то был. И Ронтрод даже догадывался, кто именно.
   Он потянул за едва заметный каменный выступ двери, она с трудом, нехотя поддалась и полоска света мутной струёй окатила мрачное ущелье. Крутые ступени винтообразно сходили вниз, освещённые редкими факелами по обе стороны. Заплясали барельефы на стенах.
   Лишь на миг задумавшись, Ронтрод решительно ступил на святую землю праотцов и стал осторожно спускаться вниз.
   Серые своды склепа мрачно встретили непрошенного гостя, нависая со всех сторон танцующими тенями. Ступени закончились у входа в обширный коридор с узкими, без дверей нишами-комнатами по обе стороны. В них покоились останки славных королей Миглона от самого его основания.
   Коридор вёл в просторную, ярко освещенную залу с колоннами, и вдалеке у алтаря Ронтрод приметил фигуру Лафиента. Он стоял спиной к входу и усердно молился.
   - Ну, это уже слишком! - разозлился Ронтрод и быстрым шагом, покатившимся гулким эхом по пустым сводам склепа, направился к алтарю с намерением отчитать брата.
   Но в это же мгновение за его спиной послышались торопливые шаги. Кто-то явно спешил на встречу с наследником. Но прежде чем на сцене появился новый гость, прежде чем Лафиент обернулся, заслышав тяжёлую поступь приближавшегося к нему Ронтрода, последний успел юркнуть в одну из ниш коридора и застыть в её темени.
  
   В узкой пыльной нише, ставшей Ронтроду невольным убежищем, покоился прах принца Фоториана, четвёртого сына Зарнатада Златоуста. Ему принадлежала в королевской библиотеке львиная доля свитков, а также книг с летописями и сказаниями былых лет. Ронтроду были хорошо знакомы его творения, и он с удовольствием декламировал их родне в годы своего беззаботного детства, вызывая слёзы умиления у любящей матери.
   На крышке гроба, покрытой толстым слоем пыли, установлен был его мраморный бюст, изображение которого Ронтрод видел ранее в летописной книге и теперь с благоговением силился убедиться воочию в том, что он поистине существует. Но суровый лик Фоториана тщательно скрывала темнота усыпальницы.
   Мелькнул чёрный силуэт в просвете коридора, выдернув Ронтрода из пелены воспоминаний. Осторожно выглянув из своего прибежища, принц легко узнал в явившемся посетителе первого советника короля Нарнорда, Зувога.
   - А вот и советничек собственной персоной, - присвистнул Ронтрод, глядя тому вслед, - подлец! Кто позволил ему входить в святая святых, куда и королям путь заказан?! Ну, держись у меня теперь, умник! Можешь попрощаться со своей спокойной жизнью навсегда! Уж я тебе устрою - склеп! И потустороннюю жизнь в придачу! Будешь о ней мечтать день и ночь, как о благостном избавлении!
   И Ронтрод уверенно шагнул в тускло освещённый факелами коридор.
   - Интересно, что ему здесь нужно? Надо бы подобраться поближе.
   Но тут же ощутил, что его крепко держит что-то за полу плаща. Удивлённо обернувшись и на всякий случай нащупав рукоять кинжала, принц заметил, что плащ его застрял меж серых резных знаков надгробья, инкрустированных щедро притрушенными пылью опалами всевозможных оттенков - излюбленными камнями Фоториана. Ронтрод поспешно одёрнул его, но тот надёжно держался и ни за что не желал поддаваться его усилиям. Он рванул плащ ещё сильней, ткань затрещала и оборвалась, оставив на надгробье изрядный клок. На пол с тихим звоном упал и покатился к ногам принца один из украшавших надгробье камней.
   Ронтрод поднял его, протёр о рукав и сунул в утонувший в широких складках плаща потайной карман.
   - Вот, глядите, Ваше Высочество, - с сожалением обратился он к пращуру напоследок, вглядываясь в чернеющее изваяние Фоториана, - уже и слуги как ни в чём не бывало расхаживают по склепу, запросто поправ завещание самого Софанорана Великого, а потомки его вынуждены прятаться у вашего гроба, дабы казаться незамеченными и вывести эту нечисть на чистую воду! Простите уж своего неблагодарного правнука, разворотившего, к тому же, ваше надгробье. Но я всё исправлю, как только разберусь с Зувогом, обещаю.
   И он снова шагнул в тусклый коридор.
   Фосфорные глаза Фоториана блеснули и понимающе сощурились, печально взглянув Ронтроду вслед. И оторванный лоскут предусмотрительно исчез с мраморного надгробья.
  
   А в это время советник и принц Лафиент о чём-то оживлённо спорили.
   Белоснежные колонны с каннелюрами, украшавшие Усыпальницу Королей, были очень кстати сейчас, когда Ронтрод, перебежками от одной колонны к другой, подобрался почти вплотную к нарушителям спокойствия предков, рискуя быть замеченным.
   Под самыми стенами зала с каменными барельефами, изображавшими венценосных героев различных времён и их доблестные подвиги, покоились великие короли Миглона и их супруги. А у алтаря виден был совсем ещё новый, не успевший покрыться слоем вековой пыли, гроб королевы Олиции, матери Ронтрода и Лафиента.
   - Я настаиваю! - размахивая руками, в исступлении орал принц Лафиент, - я перерыл все рукописи, а нужной так и не нашёл! Вы должны свезти во дворец все бумаги, имеющиеся у знати и у мудрецов, и даже те, что хранятся у населения!
   - Но Ваше Высочество, - не уступал ему Зувог, нарушая все нормы приличия, - вы, верно, забыли, и я осмелюсь напомнить Вам, что остался ещё один шкаф. А в нём, по всей видимости, и должен обнаружиться этот свиток. Ведь сей шкаф, по моим скромным представлениям, содержит документы, относящиеся к наиболее древнему периоду нашей истории. Вы не учли моих настоятельных рекомендаций начать именно с него - а напрасно! Кто знает, может быть вам не пришлось бы тратить целых два долгих, томительных года на поиски?
   - Полтора! - огрызнулся Лафиент. - Я не имею доступа к свиткам, хранящимся в этом шкафу, и ты это знаешь! Его даже нет в библиотеке - он находится в тайной комнате и ключ от неё имеется лишь у короля!
   - Но Ваше Высочество! - снова возразил советник, - ключ от склепа тоже есть лишь у короля! Мы с вами уже знаем, что Талисман где-то здесь, в Усыпальнице. Благодаря вашим упорным кропотливым поискам, у нас есть Карта. Не это ли главное подтверждение тому, что мы на верном пути? Осталось только найти к ней Ключ! Только лишь Ключ! И больше ничего! Похитьте ключи от тайной комнаты у вашего отца.
   - Мошенник!
   - Но Ваше Высочество, склеп...
   - Не нужно мне без конца напоминать о склепе! - Лафиент нервно забегал вокруг алтаря. - Что толку в нём - здесь ничего нет!
   - Вы забыли, - продолжал настаивать Зувог, - здесь есть Талисман.
   - Тогда где он, этот чёртов Талисман?!
   - Ключ!
   - К чёрту! - Лафиент резко остановился, гаркнув советнику прямо в лицо. - К чёрту ключ и ключ от него, и от склепа ключ вместе со всеми твоими чёртовыми ключами! Надоело! Ты заморочил мне голову глупыми вымыслами...
   - Это не вымыслы, Ваше...
   - Это вымыслы! - продолжал плеваться брызгами желчных слов наследник, - самые настоящие вымыслы! Все во дворце считают меня сумасшедшим! Отец теперь любит этого бешеного Рона, моего брата, а я день и ночь торчу за книгами, будто иного занятия для наследника нет! Ещё чего доброго король передумает и оставит трон ему!
   - Вы сторицей будете вознаграждены за ваши труды, Ваше Высочество! - высокомерно прикрыв желтоватые веки, изрёк советник, отгородившись таким образом от натиска Лафиента. - Пусть все считают Вас сумасшедшим, пусть. Придёт время, и вас назовут Лафиентом Мудрейшим!
   - Лафиентом Тупоголовым! - не выдержал Ронтрод и чуть не выдал себя.
   - Здесь кто-то есть, - настороженно прислушался Лафиент.
   - Это ветер, Ваше Высочество, - успокоил его Зувог, - он гуляет здешними безлюдными коридорами, никем не смиряемый. Кому здесь быть глухой дождливой ночью? Обитатели здешние давно мертвы.
   - Я лягу рядом с ними, если ещё хотя бы неделю проведу среди этих пыльных манускриптов в библиотеке! - Лафиент прихватил фонарь и направился к выходу. - Меня мучит кашель от них!
   Ронтрод нырнул за соседнюю колонну и поспешно устремился туда же, вперёд Лафиента, покуда наследник не вышел из Усыпальницы. Иначе ему пришлось бы пропадать в склепе до срока, если невзначай запрут.
   - Обыщи всё здесь ещё раз! - услышал Ронтрод за спиной властный приказ Лафиента. - До утренней зари принесёшь ключ мне. Я должен успеть вернуть его на место, чтобы король не хватился!
   - Слушаюсь, Ваше Высочество, - наконец, совершенно кротко ответил Зувог.
   Ронтрод вдруг вспомнил об оторвавшемся лоскуте плаща, но было поздно. Лафиент быстрым шагом уже шёл по коридору, и Ронтроду ничего не оставалось, как неслышно взбежать по ступеням, нырнув стремглав в промозглый полумрак лунной ночи.
   3.
   Колбы и колбочки, трубки и пузыри, склянки, горелки, кипящие и бурлящие на них зелья тщательно скрывали низко склонившегося над рукописями тощего кудрявого юнца в потёртой, замаранной рубахе неопределённого цвета, подпоясанной кожаным фартуком. А едкие дымные испарения окутывали его с головы до пят, заставляя слезиться вечно красные и вечно сонные глаза и время от времени надсадно кашлять.
   Ронтрод резко рванул на себя ветхую низкую дверь, заставив юнца подпрыгнуть от неожиданности, и, пригнувшись, переступил порог. Несколько минут он тщетно всматривался в мутную, грязно-жёлтую пелену, надеясь что-либо в ней разглядеть.
   - Лони, ты здесь?! - бросив, наконец бесплодные попытки, окликнул принц юношу, - сейчас же выходи отсюда!
   - Здесь, здесь, Ваше Высочество, - послышалось в ответ из глубины коморки, - слушаюсь, Ваше Высочество, уже выхожу. Всего ещё одну... нет, две секундочки, если Ваша милость позволит...
   - Выходи сейчас же! - гаркнул Ронтрод и закашлялся.
   Перед ним тут же возник долговязый Лони, виновато потупившись и вытирая тонкие пальцы о серую скомканную ветошь.
   - Что ты делаешь тут ночью?! - откашлявшись, сурово продолжил принц, - тебе дня, что ли мало?! Всё! Хватит! Завтра же утром отправляешься в Дубравку. Я пошлю с тобой слугу. Нет, лучше служанку. И чтоб месяц духу твоего не было в замке! Поселишься на берегу Коланса, будешь ловить рыбу и пить парное молоко. И если к концу месяца не надумаешь жениться, то, так и быть, я позволю тебе вернуться обратно.
   - За что, Ваше Высочество?! - красные слезливые глаза юноши часто-часто заморгали, ещё больше наполнившись влагой, грозившей вот-вот пролиться за края припухших век.
   - Ни "за что", а "во имя чего"! - поправил его Ронтрод и подхватив под руку, потащил по крутым каменным с паутинами трещин ступеням, вверх на выход.
   Лони вяло плёлся, увлекаемый принцем из сырого дымного подземелья на свежий воздух, еле переступая ватными ногами. Он готов был разрыдаться, как ребёнок от слов принца Ронтрода, поразивших его в самое сердце. Принц грозился лишить его драгоценных порошков и скляночек, к которым неудержимо тянула юношу неуёмная тяга к знаниям.
   - Во имя будущего, - между тем продолжал Ронтрод, - которое я вижу с такими головами, как твоя. Но вместо этого, любезнейший мой Лонсез, твои мозги в скором времени закипят и сварятся вместе с эликсирами, что в колбах на твоих же горелках. Если, конечно, прежде ты не задохнёшься от их пара и дыма. И в обоих случаях - я в проигрыше! Я лишусь одаренного учёного!
   - Но Ваше Высочество, - слабо попробовал возразить Лони, - я ведь ещё не закончил...
   - Ничего, закончишь, - оборвал его принц, - у тебя ещё целая жизнь впереди. А пока ты будешь набираться сил и крепнуть на деревенском воздухе и тамошних щедрых харчах, я сам заместо тебя тут поколдую. Что, думаешь не управлюсь?
   - Управиться-то управитесь, Ваше Высочество, - обречённо вздохнул юноша, которого совсем не радовала перспектива отдыха в деревне, - Вам ведь не впервой. Да только снова батюшка ваш гневаться станет - где ж это видано, чтоб принц в подземелье над горелками чахнул? Прогневается Его Величество, ох прогневается.
   - Ничего, не прогневается. Для того мы с тобою вдвоём и поработаем ещё малость сегодня - чтоб не прогневался. Будешь у меня в подмастерьях. А если всё как надо выйдет, король снова займётся старшим наследником, а я - опытами. Ну а пока ты из деревни вернёшься, того глядишь, и лабораторию достроим. Немного осталось совсем. И не нужно будет томиться в подземельях. А? Как думаешь?
   Принц и болезненный юноша, преодолев довольно крутой и узкий подъём, оказались на тёмном безлюдном внутреннем дворе, таком же мокром и сыром, как и подземелье, но зато обдуваемом свежим ночным ветром. Лони поёжился и ощутил, что его бьёт мелкая дрожь.
   - На-ка, возьми, - Ронтрод скинул плащ и набросил его Лони на плечи. Тот оцепенел от неожиданной милости, не зная, как поступить - с благодарностью принять её или отказаться. А если же отказаться - не прогневится ли Его Высочество?
   - И пока не наступило утро, - не дал ему опомниться Ронтрод, - нужно быстро кое-что устроить, а ты мне подсобишь с компонентами. Только времени, жаль, маловато.
   - Я с радостью, Ваше Высочество! Я с преогромной радостью! Вы только прикажите, я...
   - Да погоди ты причитать! - прервал его принц, увлекая вновь через широкий двор, обильно укрытый глубокими лужами к двери в противоположной, северо-западной стене двора.
  
   Беседа была недолгой и окончилась в королевском парке под размашистой липой, скрывающей в своей тени крошечную скамью, мокрую от недавнего дождя.
   По дороге к ней Ронтрод успел изложить Лони, упустив многие детали, план, что созрел у него не далее как четверть часа назад под сводами фамильного склепа и, выслушав его комментарии, дать подробные указания. Лони приободрился, окунувшись в излюбленный для него мир веществ и превращений, и уже вынашивал в голове необходимую, блестящую, на его взгляд, идею.
   Удовлетворённый услышанным Ронтрод условился о встрече на этом же месте и, махнув Лонсезу на прощание рукой, быстро пошёл прочь.
   - Да, и ещё, - обернувшись, на ходу бросил он, - чтобы ни одна живая душа тебя здесь не видела! Для твоего же блага, - и исчез в темноте.
   - А плащ? - вдруг спохватился Лони. - Ваше Высочество, а как же плащ?! - и стремглав помчался за принцем наперерез через лужайку и мокрые кусты, но того и след простыл.
   4.
   Всего за несколько часов до рассвета всё было готово. У спальни короля мирно посапывала стража, видя далеко не первый сладкий сон. Тяжёлая резная дверь, ведущая в королевские покои, была не заперта, а сон самого царственного родителя едва ли был более чутким, чем дюжих молодцев, храпящих под этой самой дверью. Виной тому - снотворное зелье, ловко подмешанное в баклаги и кубки с элем. И тут Ронтроду даже не пришлось предпринимать никаких усилий. Всё это с успехом проделал его любимый братец Лафиент. Кто бы мог подумать - он, оказывается, может быть пронырлив. Видимо, часы, проведённые Лафиентом в королевской библиотеке, вопреки чаяньям Ронтрода, не прошли зря. Что ж, по крайней мере это вселяло надежду, что когда-нибудь Миглон всё же окажется не в самых невежественных за всю его историю руках.
   Кроме того, библиотека была тщательно осмотрена и выбрано наиболее удобное место для наблюдения, просчитано время и скорость передвижения, установлены замки и задвижки на прежних местах.
   Конечно, Ронтрод мог и не торчать здесь, у королевской опочивальни в ожидании момента, когда братец пожалует с ключом от склепа, тем более что времени вернуться в библиотеку будет совсем мало. Но уж очень хотелось воочию убедиться, что Лафиент тягает у отца ключи. Всё ж оставалась хоть малая, но надежда на его совесть. Но эта надежда с появлением тёмной фигуры в дверном проёме покоев тут же быстро улетучилась.
   Ронтрод пригляделся повнимательней - сомнений не было, это Лафиент. Он всё ещё кутался в длинный шерстяной плащ, поёживаясь от утренней прохлады и украдкой оглядывался по сторонам. Из тёмного проёма узкой арки, за которой застыл недвижимо Ронтрод, был отлично виден надменный орлиный профиль Лафиента, выделяющийся на фоне уже занимающихся зарёй окон, (король не запирал на ночь ставен). Гладко зачёсанные назад каштановые волосы, покрытые тонким, но весьма щедро, даже чрезмерно усыпанным камнями венцом, ровно ложились на чуть сутулые худощавые плечи. Принц никогда не снимал корону - ни в покоях, ни на охоте, вообще нигде. Может быть, он и спать ложился в ней, кто знает?
   Ронтрод же презирал всяческие знаки отличия и не носил венца. Он и свои чёрные кудри в один прекрасный день остриг себе сам, чем вызвал ещё один, среди тысячи остальных, приступ бешенства у короля. Только покойная матушка, глубоко вздохнув, поцеловала беспутного сына в лоб и поспешила успокоить венценосного супруга.
   Нервная походка принца Лафиента ещё больше подчёркивала его беспокойство и придавала горделивой осанке некую комичность. Как он всё же был похож на отца. Вот кому досталась внешность короля Нарнонда - старшему сыну. Тому не хватало лишь отцовой грузности, лоска и внешнего спокойствия. Но это с годами появится. И вновь на престол взойдёт ещё один Нарнорд Светлоликий... Ну, или просто король Нарнорд. Без - Светлоликий.
   Лафиент тем временем, оглядываясь и прислушиваясь, потянул за дверную ручку и исчез за дверью спальни. И лишь храп стражи да голоса редких птиц за окном, разбуженных зарождающейся зарёй, остались хозяйничать в потёмках просторной приёмной.
   Больше медлить нельзя. Лафиент принёс ключ от склепа, а значит, и ключ от тайной комнаты, что находилась в библиотеке, тоже сейчас будет у него. И всего несколько часов есть у наследника, пока не протрубит рог на сторожевой башне и не пробудится прислуга. За это время он должен успеть пробраться туда, пошарить как следует в манускриптах и вернуть похищенное назад королю. Если, конечно, в тайной комнате манускрипты. Ну а затем можно спокойно отсыпаться или возвращаться назад в библиотеку.
  
   По негласным правилам, существовавшим в Миглоне спокон веков, дверь королевской библиотеки всегда была открыта для придворных учёных мужей. Они могли наслаждаться трудами великих мыслителей прошлого, получив на то позволение Его Величества.
   Библиотека являлась кладезем науки и истории, ревностно хранившим летописи всех времён со дня Творения. Короли Миглона лелеяли и опекали её. Но, в то же время, вынуждены были сделать в ней ещё одну, так называемую тайную комнату, где хранились рукописи, касающиеся только королевской семьи. Доступ туда имел лишь сам король и никто более. В комнате находился шкаф со свитками, пестревшими преданиями и пророчествами. Кто начертал их и сбывались ли они, знал лишь король и свято хранил тайну, почитая обычаи предков. Что именно так не терпелось найти Лафиенту в святая святых королевского семейства - одному Владыке известно. Если это не те сомнительные блага, о которых он трубил на каждом шагу. Но, так или иначе, а это что-то заставило трусливого наследника набраться отваги и посягнуть на древние обычаи.
   Ронтрод поспешно пересёк приёмную и помчался из королевских покоев по длинной галерее, очень кстати гасившей звуки шагов устланными пышными коврами и шкурами, (кроль любил роскошь), и затем через передний зал. Миновав ещё одних, едва успевших смениться, но уже мирно спящих у входа на четвёртый ярус стражей, принц свернул на широкую лестницу, столкнувшись на ней нос к носу с Лонсезом.
   - Лони! Что ты здесь делаешь?! - цыкнул он на него. - Я же велел тебе идти спать!
   - Ваше Высочество, - смутился юноша, - я хотел предупредить. У библиотеки стража.
   Вот когда Ронтрод по-настоящему пожалел, что покинул библиотеку ради простого любопытства. Это ж надо, совсем расслабился и забыл об осторожности.
   - Откуда тебе известно, что я направляюсь в библиотеку? Как ты меня нашёл, откуда ты знаешь, что я здесь? Откуда там стража?! - засыпал принц юного мудреца вопросами.
   Но времени на то, чтобы выслушивать ответы, уже не было. Одно стало ясно - стражу установил Лафиент, чтобы никто не смог проникнуть в библиотеку незамеченным и не тревожил его во время поисков, когда он сам туда явится.
   5.
   Лони так и не лёг спать сегодня. Несмотря на ранний час он активно использовал очень кстати вдруг одолевшую его бессонницу, занимаясь сборами в дорогу.
   Его Высочество принц Ронтрод хоть и слывёт величайшим из шутников, но с приказами шутить не любит и слов на ветер не бросает. А это значит - сегодня утром совсем молодого придворного мудреца-алхимика Лонсеза ждёт ухабистая пыльная дорога в далёкую глушь под названием Дубравка. Глушь - по-иному и не назовёшь, хоть там и родился сам Лони без недели двадцать лет назад. Но он рано остался сиротой и родителей своих не помнил, а был привезен бродячими лицедеями во дворец семи лет отроду и ловко выступал наравне со взрослыми, развлекая господ всевозможными фокусами. Его выступление так понравилось молодым наследникам и самой королеве, что она настояла на том, чтобы оставить мальчика в замке, и даже лично занялась его обучением. Каково же было изумление смышленого и юркого принца Ронтрода, что быстро сдружился с забавным малышом и даже преподал тому несколько уроков истории, когда однажды Лони проговорился, что сам изобретал свои фокусы. После Лонсез обучил некоторым из них своего юного господина - принц с огромным энтузиазмом принялся за постижение новой для себя стороны жизни. С этого момента и началось восхождение маленького нищего комедианта на вершину успеха, что стремительно покорялась им с помощью быстро накапливавшихся знаний.
   И принц Ронтрод как мог способствовал этому восхождению, стараясь свою благосклонность особо не афишировать. Ибо никто не мог точно сказать, во что для слуги может со временем обернуться расположение строптивого и непоседливого наследника. Принца-то, в случае чего, пожурят да простят, а вот слуге может не поздоровиться. И хорошо ещё, если только не поздоровиться, а то ведь не долго и прямиком на плаху.
   Лони не интересовала роскошь и слава, тем более что косноязычные учёные мужи при дворе не очень-то жаловали мальчишку, слывшего среди молодёжи отшельником, и считали того дармоедом и шутом, легко добившимся расположения дешёвыми трюками.
   Однако слава сама интересовалась юношей и пятна с одежды выводить прачки бежали к Лони. Бороться с напастью, сразившей розы в королевском саду старый садовник предпочитал рука об руку с Лони, да и сам король самородки, доставленные с приисков, приносил Лони, а получал взамен совершеннейшие драгоценности, украшенные россыпью каменьев с яркой игрой света и дивным сиянием.
   Его Высочество Ронтрод полагал, что Лони устал и ему нужен отдых и покой. Сам Лони так не считал, но чувствовал всё же, что утомляться стал больше прежнего, да и кашель с одышкой всё никак не оставляли его.
   Маленькая скромная комнатка, предназначенная для слуг, располагалась во внутреннем дворе, совсем рядом с сетью подземелий. Лони выбрал её сам, когда вся челядь перебралась из тесного внутреннего двора крепости в просторные комнаты специально выстроенной для неё башни у внешней городской стены и в западные казематы крепостной. А в прежних комнатах теперь были кладовые. Да ещё жил Лони. И не собирался перебираться отсюда даже в хоромы мудрецов, что размещались в самой крепости за пределами королевского парка, как не уговаривал его принц Ронтрод. Но теперь это не имело значения, потому что сегодня утром он уезжает. И под прикрытием самого необходимого ему надо было умудриться прихватить самое желаемое.
   Пробежав через безлюдную тёмную кухню, он понёсся по внутреннему двору в свою подземную мастерскую. Мастерская тоже ютилась рядом с кладовыми, забитыми всяческим непотребным хламом, пришедшим в негодность, либо еще не нашедшим применения и была самой дальней и тёмной из здешних коморок. Лони не любил быть на виду и не желал менять привычного устоя, несмотря на то, что давно сменил положение при дворе и получил почётное звание придворного алхимика на зависть седовласым мэтрам. Тем более, он любил свою коморку за то, что к ней, самой крайней из комнат, редко кто добирался, а то и вовсе мало кто вспоминал о таковой. Только принц Ронтрод бывал частым гостем здесь, а случалось и завсегдатаем.
   Теперь весь тёмный коридор юго-восточной ветки подземелья заволокло едким дымом, ещё не выветрившимся после давешнего опыта. Юноша надсадно закашлялся и спешно вернулся наверх, отворив настежь дверь, чтобы выпустить дым наружу. И лишь теперь почувствовал, что его клонит ко сну. Но Лони хватило бы всего каких-то суток, чтобы выспаться. Не больше. И он снова готов в бой. А вот без этого всего он не сможет жить там, в деревне. Он медленно зачахнет и помрёт раньше, чем вспомнит о нём Его Высочество Ронтрод.
   Но нет, не тут то было! Лони не станет просто так, бесславно погибать, нет. Он сам себя спасёт! Он всё захватит с собой.
   И мешок наполнялся утварью - пузырьками, одеждой, свитками... Плащ. На стареньком табурете лежал аккуратно сложенный тёмно-зелёный плащ принца. Лони взглянул на него и застыл в нерешительности, точно так же, как там, в саду лунной ночью. Взять с собой как память? Или вернуть с благодарностью? Взять или вернуть?
   И ноги сами понесли его в сад.
   6.
   У двери библиотеки и вправду находилась стража.
   Но в спальне для гостей, этажом выше, её не было. А спуститься оттуда по верёвке и, аккуратно отворив ставни, спокойно войти через окно - вообще сущий пустяк. Для принца Ронтрода, конечно же. Ну, подумаешь, не так триумфально, как подобает Его Высочеству, но всё же действенно. И это главное. Нет, пожалуй, главное - это войти незаметно. И еще бесшумно. Что с большим успехом, достойным шквала аплодисментов, Ронтродом и было проделано. Спасибо циркачу Лонсезу, потратившему в детстве немало времени на обучение принца подобным трюкам.
   Аплодисментов, правда, не последовало, но именно этот факт и являлся верным признаком сегодняшнего успеха.
   В библиотеке было темно, а канделябрам не место в хранилище летописей и манускриптов. Во всяком случае, этим утром. И об этом тоже позаботился Ронтрод, впрочем, как и обо всём остальном. Например, о том, чтобы задвинуть кресло в самый тёмный угол, установив его таким образом, чтобы прекрасно просматривалась вся библиотека в общем и дверь в тайную комнату в частности. А также о том, чтобы прикрыть кресло портьерой, чтобы слегка занавесить окна и, наконец, крайне осторожно скатав совсем крошечный чёрный шарик из приготовленной Лонсезом накануне и предусмотрительно увлажнённой диковинной смеси, просунуть его в замочную скважину двери, что вела в тайную комнату со старинными рукописями.
   Шарик в замочной скважине уже, должно быть, подсох, за окнами еле теплилась заря, Ронтрод удобно расположился в кресле и приготовился к любимому занятию - просмотру представления. Сегодня главную роль в нём сыграет сам наследник престола, Его Высочество принц Лафиент. Поприветствуем его, господа!
   7.
   Посидев на скамье под липой в условленном месте, Лони почувствовал, что засыпает. Или даже спит, и что-то, словно бы слегка толкнув в плечё, разбудило его. Сколько прошло времени и зачем он здесь сидит - было загадкой и для него самого, ведь их с принцем Ронтродом встреча давно состоялась, а он, Лони, должен лежать в своей постели и отдыхать перед дорогой. Но вместо этого холод снова пробирался волнами к костям, сотрясая их время от времени.
   Малые пташки в густой листве делали робкие попытки исполнить рассветную песнь, но горы ещё не пылали драконовым дыханием. Лишь дышали бледно-серебристым туманным маревом. Стало быть, рассвет близок. Лони поёжился и, посильнее укутавшись в зелёный плащ, поплёлся обратно домой.
   8.
   Дверь отворилась, и в библиотеку вошёл наследник с подсвечником в руке. Пламя свечи дрожало, выдавая волнение принца. Да, Лафиент волновался, хотя многое было уже позади. Что откроется ему за этой вожделенной дверью? Это будет итог его длительного упорного, порой казалось, бессмысленного труда. И от этого итога зависит, засмеют его во дворце все, начиная с короля, заканчивая слугами, окончательно утвердившись во мнении, что наследник полоумен, либо станут почитать и преклоняться отныне и вовеки веков.
   Никогда Лафиента не интересовала эта дурацкая дверь, будь она неладна! Пусть за ней хоть сам почивший принц-рифмоплёт Фоториан об руку с Зарнатадом Златоустом декламируют свои сказания - какая от этого польза? Какая вообще польза от всех этих дряхлых постулатов? Только пылью покрываются и уйму места занимают. А ещё комнату для них отдельную подавай. Мало, что ли, библиотеки? И не просто отдельную - тайную. Да с ключом, который король едва ли не под подушку кладёт. Конечно же, когда Лафиент взойдёт на престол, он непременно использует её разумнее.
   А в манускриптах пускай Ронтрод копается вместе со своей занудной братией из свихнувшихся мыслителей. Пусть. Лафиент абсолютно не против. Совершенно безобидное занятие, не достойное настоящего мужчины.
   Но Лафиент будет настоящим мужчиной и воином. И он займётся мужским делом - будет править и покорять мир. Чужими, конечно же, руками.
   И настоящий мужчина и воин, отважно преодолев природную робость, уверенно шагнул к цели. К портьере, за которой находилась нужная ему дверь.
  
   - Ни единого шандала! - возмутился наследник, поставив принесенный им подсвечник на стоящий посреди библиотеки стол, предварительно несколько раз споткнувшись о разбросанные им же по полу свитки и книги. - И ни одной свечи! Куда всё подевалось? Я же запретил прибирать в библиотеке! Кто посмел входить сюда без моего ведома?!
   Но времени оставалось мало, и Лафиент, достав дрожащими руками огромный ржавый ключ, принялся искать в полутьме, освещённой тусклым сиянием одинокой свечи, замочную скважину. За всем этим с любопытством наблюдал Ронтрод из своего укромного угла. Рассвет набирал силу, освещая щели между гардинами розоватым маревом.
   Скважина нашлась. Ключ вошел в неё со скрипом. Провернулся.
   И снопы огненных искристых сполохов с кашлем и шипением тотчас вырвались из скважины, с жадностью голодного зверя враз проглотили вошедший в неё ключ и за одно осветили до смерти напуганного принца Лафиента заревом лучистого дождя. Принц приглушённо вскрикнул, одёрнул руку, шарахнулся в сторону, в который раз споткнулся о разбросанные книги и, поскользнувшись на одной из них, с грохотом повалился на пол.
   Ронтрод откинулся на спинку кресла и зашёлся хохотом. Уж больно комичным и огорошенным выглядел всегда такой напыщенный наследник в ореоле раздавшегося взрыва.
  
   Ярости Лафиента не было границ.
   И она была так велика и бесформенна, что даже не могла как следует организоваться в один могучий поток и вырваться наружу, чтобы уничтожить, наконец, сумасшедшего наглеца, глумящегося над родным братом королевской, к тому же, крови. Вместо этого, напротив, ярость разрывала наследника изнутри, драла его в клочья, никак не находя нужного выхода.
   Лафиент онемел и тупо смотрел на Ронтрода с открытым ртом, хлопая ошалелыми глазами и дрожа, теперь уже не от страха. А тот всё смеялся и смеялся, скрываемый тенью гардины под розовеющим окном.
   Наконец, едва ли совладав с собой, наследник резво вскочил на ноги, сгрёб в охапку ворох свитков, валявшихся повсюду на полу, и что есть мочи швырнул ими в брата, взметнув серое облако пыли. Тот ловко увернулся, свитки пролетели мимо, ударились о портьеру и скатились к ногам Ронтрода. Вековая пыль окутала его, словно дымчатая шаль, в которой сразу протянул тонкую узорчатую стёжку рассвет.
   Ронтрод же продолжал безудержно хохотать, не в силах сдержаться - у него перед глазами ещё стояла ошалелая физиономия Лафиента с выпученными глазами и торчащими во все стороны из-под съехавшего набекрень венца редкими волосёнками, которые всегда он так тщательно приглаживл. А Лафиенту казалось, что этому мерзкому, буравящему смеху никогда не наступит конец.
   Развернувшись на пятках и неистово бранясь, Лафиент вылетел из библиотеки и помчался прочь по галерее. Ронтрод, утирая слёзы, проводил его и вернулся обратно, плотно прикрыв за собою дверь. В любимом кресле у стены было уютно и спокойно.
   Глава шестая
   Год 708 от Творения Мира. Миглон. Призрак подземелья
   1.
   Юный придворный алхимик Лонсез брёл через мокрые кусты по траве и лужам королевского сада, тщательно избегая открытых участков и дорог - всё, как велел принц Ронтрод, чтобы ненароком не напороться на кого-нибудь, чтобы ни одна живая душа не встретилась на пути. И ругал себя на чём свет стоит. Ну отчего он поплёлся в этот сад, когда до отъезда в Дубравку остаются считанные часы? Ведь можно же было вернуть принцу его плащ позже? А можно и вовсе не возвращать. Сейчас во дворце сменится караул, и придётся долго объяснять, чего это алхимик шастает в такую рань. Может быть упросить Его Высочество повременить с отъездом? Хотя бы до следующего утра, чтобы выспаться? Хотя Лони, конечно же, не станет спать, он это прекрасно знал. Он снова исчезнет в мастерской до следующего рассвета. Так что, это утро, следующее - какая разница, если всё равно отъезд неизбежен?
   Кусты хлестали Лони наотмашь мокрыми ветками по лицу и окропляли холодными брызгами. Это немного отрезвляло его, пробуждая от внезапно и так коварно навалившегося сна, не давая упасть и снова уснуть прямиком посреди сада.
   Узкая дорожка, оказавшаяся у Лони на пути, бежала прочь из сада к крепостной стене и внутренним западным воротам. И по ней торопливо шёл, время от времени оглядываясь, плотно закутанный в чёрный плащ с глубоко натянутым на голову капюшоном человек. Он миновал замершего в кустах Лонсеза и свернул в сторону дворца.
   Сон Лони сняло как рукой. Ни на кого из придворных астрологов, способных в подобном одеянии бродить по крепости и высматривать свои звёзды в ночном небе, этот силуэт похож не был. Куда смотрит стража?
   Но стража была далеко и смотрела на часы, с нетерпением ожидая смену. А Лони как раз был близко. Именно там, где нужно. И смотрел он тоже туда, куда полагается.
   И юноша решительно замыслил пресечь готовящееся злодеяние. Или, на худой конец, раскрыть заговор. По крайне мере, может быть, за этот мужественный поступок Его Высочество повременит с Дубравкой? И только Лони собрался покинуть своё убежище, как на тропе возник ещё один персонаж.
   - Не утро, а маскарад какой-то! - удивился Лони. - Сплошные неожиданности! Это ещё кто такой? Крадётся, точно кошка перед прыжком.
   Новый силуэт неслышно, чёрной тенью последовал за предыдущим. С двумя, пожалуй, Лони не справиться. Да и с одним едва ли. Но в случае чего стражу позвать можно. И юный алхимик двинулся за злоумышленниками.
   Первый уже скрылся за дверью, когда второй потянул за дверную ручку и нырнул вслед за ним. Стража спала мёртвым сном.
   - Вот тебе и позвал на помощь, если что, - Лони пошарил в левом рукаве, проверяя на месте ли кинжал, который обычно таскал с собой более по этикету (оружие во дворце носили все, кроме слуг), чем по необходимости и затряс одного стражника за плечи. Но тот не реагировал и продолжал храпеть. Рядом с другим валялась недопитая баклага из-под вина, остатки которого тёмно-бурой лужицей растеклись по гранитной плите.
   - Ну, всё ясно, - заключил алхимик, - тут уже потрудились благожелатели. Да ещё как потрудились! Видать, торопились очень - ребята и допить-то не успели, а их уж вон как свалило. Надо бы найти Его Высочество. И чем скорее, тем лучше.
   2.
   Приглушённый голос наследника Лафиента звучал властно, отдавая приказания страже. У двери библиотеки вытянулись по струнке два стражника, сосредоточенно вперившись в принца. Наконец, наследник повернулся и пошел прочь, свернув на широкую лестницу, ведущую от одного яруса к другому, прямиком к королевским покоям.
   - Так вот кто расхаживает по парку, кутаясь в чёрную материю и пряча лицо, - изумился Лони, узнав в недавнем злоумышленнике наследника и следя за ним из укрытия. - Что ж это вы, Ваше Высочество, в собственном дворце-то таитесь, будто и не хозяин вы здесь? Значит, это ваших рук дело - усыплённая стража? Но кто же тогда второй?
   И Лони, выждав нужный момент, тенью метнулся через галерею к лестнице. Осторожно ступая по широким ступеням, стараясь не шуметь, перебежками он добрался до четвёртого яруса, и тут прямо на него из королевских покоев ястребом вылетел принц Ронтрод. Лони подпрыгнул, будто его шилом пырнули в мягкое место. Принц повёл себя хладнокровней, но юноша понял: испугался не меньше.
   - Уходи сейчас же, - крикнул Ронтрод ему напоследок, выслушав предостережения о выставленной Лафиентом страже, - уходи через тайный ход, сейчас уже поздно идти через парадный, держи ключ.
   Лони поймал на лету тяжёлую связку и вдруг вспомнил зачем он сюда шёл:
   - Ваше Высочество, плащ, ваш плащ!
   И стал торопливо стаскивать с себя накидку, в спешке всё никак не справляясь с фибулой, скреплявшей её на груди.
   - Оставь себе! - прошипел Ронтрод уже откуда-то снизу, с центральной галереи третьего яруса, и исчез за дверью банкетного зала. И Лони остался один.
   3.
   Свиток, похоже, и в самом деле был очень древним, совсем истлевшим. Чтобы хоть как-то сохранить для себя, а возможно, и для потомков начертанные на нём знаки, Ронтрод взял перо и принялся переносить их на новый лист. Напрягать зрение, всматриваясь в древние письмена не приходилось. Они были чёткими и свежими. Казалось, ещё не высохшие чернила оставят долгий грязный след, если провести по ним пальцем. Ронтрод провёл, но следа не было. Неплохо было бы их разглядеть через тот кристалл из горного хрусталя, что придумал Лони. Он чудесным образом всё увеличивает. Но Лони, вероятно, уже посапывает в своей постели, к чему его снова тревожить?
   Ронтрод аккуратно выводил знаки, стараясь ничего не упустить и как можно точнее скопировать, сохраняя и размеры, и расстояния меж ними. Кто знает, может быть, и это имеет какое-то значение? Свеча, прежде принесенная в библиотеку Лафиентом, потрескивала, играя тенью на столе, и Ронтроду вдруг вспомнились похожие причудливые тени на стенах королевского склепа. И разговор брата с советником всплыл в памяти, будто снова зазвучал где-то в пустоте, повторяясь эхом в пустынных сводах. Ключ. Карта. Талисман. Что за карта у них имеется, к которой нужен ключ?
   Ронтрод замер с пером в руках, остолбенев от внезапно пронзившей мысли. Он готов был теперь поклясться, что перед ним именно тот Ключ к неведомой карте, который нужен был брату. Это ж надо, по иронии судьбы в бешенстве Лафиент швырнул в Ронтрода как раз тем свитком, который с таким рвением искал столько времени, ради которого посягнул на святыни, ради которого переступил собственную трусость, забравшись в опочивальню короля и в фамильный склеп, и затем собирался проникнуть в тайную комнату. Только лишь одно это обстоятельство обязывало Ронтрода немедленно спрятать свою находку подальше и взглянуть на карту во что бы то ни стало. Найти её, а точнее, отобрать у Лафиента, если придётся.
   Принц поспешил закончить с копированием манускрипта и, выдрав переписанный лист из книги, подумал, сложил его и сунул за пазуху. Свиток же, а точнее, ветхие клочки, в которые он превратился, когда Ронтрод его разворачивал, аккуратно поместил в ларец для письменных принадлежностей и с ним под мышкой направился к выходу.
   Но среди разбросанных на полу книг и свитков как будто что-то блеснуло в слабом свете свечи, обратив внимание Ронтрода как раз в тот момент, когда он оглянулся и окинул последним взглядом библиотеку, намереваясь её покинуть. Ронтрод нахмурился, вспомнив, как в Гиблом Ущелье вот так же, оглянувшись, заметил свет из-под двери склепа. Нехорошее предчувствие противно засаднило в груди.
   Он быстрым шагом, аккуратно ступая меж свитков, направился туда, где возник отблеск. У двери, ведущей в тайную комнату, лежал большой ржавый ключ, который обронил принц Лафиент. Значит, наследник потерял его? Ну конечно же, он, испуганный и разгневанный, выбежал прочь, забыв убрать самое главное - следы своего злодеяния. А теперь рядом с этими следами - Ронтрод, а не Лафиент. И докажи, попробуй, что это Лафиент стащил его у отца, а вовсе не сумасброд и непоседа - Рон. Что и говорить, чудесная намечается роль для изгоя.
   Ронтрод поспешно запер библиотеку изнутри, сунул ларец под кресло, а обронённый Лафиентом ключ в сумку у пояса и бросился к окну с намерением выбраться из библиотеки тем же путём, что и вошёл.
   За окном занималась заря, окрасив шапки гор золотом. Далёкая вершина Вивона, на которой, по старинным приданиям, сам Владыка творил Мир, сияла утренним заревом. Высокое осеннее небо, с которого ночной ветер разогнал все облака, сияло, словно вымытое зеркало, и в нём, казалось, отражается весь Миглон. Омытая дождём листва сверкала нежными цветными россыпями, дыша очарованием и свежестью. Ронтрод невольно залюбовался открывшимся видом, устремив взор к вершине, и задумался. А ведь если ключ здесь, почему бы им не воспользоваться? В конце концов, если уж придётся отвечать, то хотя бы будет за что. Едва ли Ронтроду удастся при жизни заглянуть в эту неведомую комнату, доступ к которой был лишь у королей. Ведь наследник престола - Лафиент, и это ещё одна причина, по которой Ронтроду не поверят, если обнаружат у него этот злосчастный ключ. Не поверят, что вовсе не он, а Лафиент украл его, ведь Лафиент всё равно рано или поздно будет владеть ключом законно, но Рон - никогда.
   Ронтрод второпях подхватил со стола кувшин, что принёс с собой раньше, на всякий случай влил немного воды в замочную скважину двери, что скрывалась за тяжёлой бордовой портьерой за последним шкафом в глубине библиотеки, смыл остатки взрывчатой смеси, а затем вставил ключ и провернул. Кованая тяжёлая дверь неохотно отворилась, заскрипев и осыпав Ронтрода хлопьями пыли и сора.
   - Не часто же сюда хаживает Его Величество, - с иронией произнёс Ронтрод, отряхиваясь и переступая порог, - если вообще хаживает.
   В комнате было темно. Так темно, что сумрак библиотеки казался в сравнении сияющим полднем. Ронтроду пришлось вернуться за свечой, с благодарностью вспомнив лукавого братца, притащившего её сюда. Но даже при слабом её свете бросалась в глаза разница меж нехожеными, пустынными коридорами, покрытыми вековой пылью стенами и сводами фамильного склепа и уютной чистотой и опрятностью здешней обстановки. Такое невольное сравнение пришло в голову Ронтроду после того, как на него сверху посыпалась труха с давно не отворявшейся двери. Он ожидал после этого увидеть если не то же самое, что в усыпальнице, то, по крайней мере, в таком же запущенном состоянии. Но с удивлением обнаружил, что ошибался.
   Пресловутого шкафа с манускриптами не было в помине. Вместо него на широком круглом столе, застланном дорогой тканью, подобном тому, что находился в библиотеке, были расставлены большие и малые ларцы, украшенные резьбой и каменьями. Два удобных кресла по обе стороны стола, укрытые бархатными покрывалами, небрежно развёрнутые, будто их только что покинули, поражали красотой отделки. Сапоги утопали в шкурах на полу, поглощавших звуки шагов. Даже канделябры на стенах были инкрустированы самоцветами и поражали воображение нежностью и утончённостью. Сводчатый потолок с лепкой и резными украшавшими его балками отличался от привычного, гладкого, во дворце.
   Зажженные Ронтродом шандалы осветили мягким сиянием чудесные покои, придавая им ещё большую таинственность и загадочность. Оружие и доспехи, свисавшие повсюду со стен, контрастировали с общей уютностью и мягкостью обстановки. Здесь было всё, что только можно себе представить. Всё, чем испокон веков сражались деды и прадеды, защищая себя и своих родных. Панцири и кольчуги, щиты и шлемы, палицы и секиры, всевозможные мечи и кинжалы, копья и ангоны, луки и колчаны со стрелами. Всё - сверкающее и начищенное. Всё - не тронутое ржавчиной и не покрытое пылью. Всё! Но где же свитки?
   У одной из стен Ронтрод всё же заметил комод, притаившийся за широким щитом. А затем ещё и ещё один. А вот за доспехами, подпиравшими дальний угол, была не иначе - ещё одна дверь. Вот что теперь объясняло причину ухоженности здешних покоев. Король, а быть может, и не только он, был, похоже, завсегдатаем в этой тайной комнате.
   4.
   Лони медленно побрёл домой снова, весь в мрачных раздумьях, завернувшись в плащ Его Высочества и накинув капюшон на голову. Тайным ходом во дворце пользовались немногие - король, наследники и ближайшие советники короля, как не многие знали о его существовании. Остальные довольствовались парадным и понятия не имели, где этот ход находится. Ещё бы, ведь он вёл за внутренне стены крепости, в город, но продолжался ещё дальше и, вероятно, выныривал где-то за рвом в пригороде, а то и дальше, но где именно, Лони не знал. Всего один раз ему приходилось идти по этому ходу с принцем, да и то так давно, что сейчас юноша беспокоился, как бы вспомнить, где свернуть, какую дверь отворить и, самое главное, каким ключом?
   Миновав передний и задний залы второго яруса и соединяющую их галерею, Лони резко свернул направо и уткнулся в тёмный тупик, украшенный картиной придворного художника, изображавшей зелёные луга Миглона под палящим солнцем и призванной оживлять мрачноватый вид светлыми сочными тонами. Такой же тупик был и в левом крыле, оживлённом не менее красочной картиной осеннего сбора урожая. Стена меж ними, задрапированная голубоватой тканью, казалась в темноте тёмно синей.
   Лони отодвинул краешек летнего пейзажа, а затем клок аккуратно вырезанной ткани и сунул наугад первый попавшийся ключ в открывшуюся замочную скважину. Он оказался не тем, и юноша попытался ещё раз, следующим, затем ещё одним.
   - Вы забыли, какими ключами отпираются двери во дворце, Ваше Высочество?
   За спиной раздался ироничный хрипловатый голос, от которого у Лони внутри всё сжалось.
   - Весьма странно, - продолжил голос, - если учесть, что вы в последнее время частенько там бываете.
   Лони, сгорая от страха, демонстративно пожал плечами. Не поворачиваясь и чуть отстранившись, он указал рукой первому советнику короля на дверь, словно бы предлагая тому отворить её самому. Изо всех сил он старался не выказать своего волнения.
   - Вы полагаете, Ваше Высочество, что и я не смогу припомнить? - снова продолжил Зувог, расценив жест Лони как вызов. Он взял из его руки связку, выбрал нужный ключ и ловко отпер дверь.
   Лони вальяжно развёл руками и едва заметно кивнул в знак благодарности
   - Но я уважаю ваше нежелание разговаривать сейчас, как, впрочем, и всегда в этих местах, - первый советник откланялся и пригласил Лони войти. - Может быть, однажды мне посчастливится и вы поведаете мне причину такой вашей внезапной немоты в глубинах подземелья?
   Юноша медленно протянул ладонь, и советник вложил в неё связку ключей. Взяв ключи, Лони на мгновение замешкался и тем вызвал у советника недоумение.
   - Вы не желаете войти, Ваше Высочество? - приподняв кривую бровь, спросил он, стараясь заглянуть под скрывающий лицо юноши капюшон. - Ах, простите великодушно, конечно же, я пойду первым, раз уж нам обоим понадобилась сегодняшним утром эта дверь.
   И Лони с ужасом понял, что Зувог собирается его сопровождать. Советник направился в зал за подсвечником. В панике Лони тут же юркнул в открывшийся проход и запер за собою дверь. Затем побежал по тёмному коридору, рискуя каждую секунду оступиться или кубарем покатиться по ступеням. Он припоминал, что где-то впереди должна быть лестница, и когда почувствовал сырой холод, которым потянуло издали, притормозил и стал осторожно ступать, водя по стене и по перилам руками.
   Зувог возвратился с подсвечником и наткнулся на перекошенную картину придворного художника с зелёными лужайками. Принца и след простыл, и это ничего хорошего не предвещало. Должно быть, Ронтрод снова что-то замыслил, раз не пожелал, чтобы советник его сопровождал. Как ловко он избавился от провожатого, отправив того за свечой и не проронив при этом ни единого слова. Что, интересно, он имел в виду, предложив Зувогу отпереть дверь? Уж не проверял ли, как часто тот пользуется тайным ходом? С этим наследничком ухо нужно держать востро и слов не ронять, и лишних движений лучше не делать. А советник, как мальчишка, кинулся хвастать своей осведомлённостью, не глядя вставив нужный ключ в скважину, забыв, кроме того, что сейчас, в такую рань, по меньшей мере, не пристало шастать по дворцу, даже если ты приближённый короля.
   Чёрт возьми, а ведь принц Ронтрод наверняка миновал спящую стражу у парадного входа, раз на нём был дорожный плащ. И хотелось бы верить, что не наткнулся на таких же спящих стражников у входа в покои короля, если ненароком поднял голову и взглянул на четвёртый ярус, выходя со своих покоев на третьем. Но если даже он не видел последних, то первые могли оказаться у него на пути! А сейчас ещё и услужливый Зувог, предлагающий свою помощь перед тайным ходом! Значит, принцу что-то известно. Но что?
   Зувог, размышляя на ходу и ругая себя за недогадливость, направился назад к лестнице, намереваясь, так и быть, выйти через парадный ход, не рискуя снова столкнуться с Ронтродом в подземелье.
   5.
   - Владыко Всемогущий! Да это же драгоценности! - Ронтрод с изумлением смотрел на открытые перед ним ларцы, выложенные на круглом столе аккуратными рядами и доверху заполненные драгоценными камнями.
   Камни сверкали и искрились, разноцветными бликами заливая стены и потолок. Но где же, в самом деле, рукописи? Где пророчества, хранимые многими поколениями королей? Или это была лишь сказка для простаков?
   - Вот тебе и предания с летописями, - сухо выдавил он из себя, - что же дальше? Выходит, теперь я не просто негодяй, что вломился куда не полагается, я, к тому же, ещё и вор? Принц-вор. Звучит мило.
   Теперь Ронтроду стало понятно, отчего отец так берёг тайну этой маленькой комнаты, заваленной немалым состоянием.
   Похоже, король и в самом деле не был далёк от своего старшего сына Лафиента. И не только лишь внешним сходством. Его Величество, видимо, тоже решил, что тайную комнату можно использовать не только лишь для манускриптов.
   Большие комоды у стен, прикрытых щитами, тоже были полны золотыми украшениями, камнями и жемчугом. Ронтрод разочарованно вздохнул и уже собирался покинуть сокровищницу, но в последнем, самом ветхом и старом на вид сундуке, притаившемся в углу под латами, оказались всё же небрежно сброшенные старинные рукописи и книги, те, ради которых или под прикрытием которых и существовала тайная комната. И едва ли они трепетно хранились и ревностно перечитывались потомками королями в надежде уловить новый оттенок единственного, но несомненно важного слова, одной, но необычно таинственной фразы или одного, но воистину судьбоносного предостережения. Ронтрод отчаянно пожалел, что не сможет унести всё это отсюда и прочесть. Было ясно, как день, что никому эти свитки даром не нужны и уж за что за что, а за бумаги-то едва ли король стал бы наказывать вторгшегося злодея. А за что наверняка казнил бы, стало быть, тоже понятно.
   Свитки в сундуке были такими же ветхими и пыльными, как и тот манускрипт, который Ронтрод нашёл в библиотеке. Принц раздумал покидать библиотеку немедленно и запер тяжёлую дверь, через которую вошёл в тайную комнату. Затем утонул в одном из кресел, небрежно отодвинув ларцы с камнями, и взвалил несколько свитков на стол перед собой. Развернув летописи, Ронтрод тотчас окунулся в далёкую старину, с интересом и восторгом переживая рука об руку с юными полными сил и здоровья своими предками их исполненные отвагой и подвигами дни.
   6.
   Лони всё спускался и спускался, нигде не сворачивая, держась за поручни и ступая осторожно. Миновав два пролёта, юноша оказался в подземелье и шёл дальше, стараясь не пропустить нужную дверь слева, с большим зеленоватым трилистником посредине, сияющим даже во тьме, благодаря стараниям придворных алхимиков, умело использовавших фосфор.
   Погони, похоже, не было. В темноте мысли текли ровно, сердце стучало тихо.
   А тем вторым, украдкой шедшим через сад, был, похоже, Зувог. Лони узнал его по одежде, по вышитой золотом кайме плаща. И хорошо ещё, что плащ Его Высочества оказал юноше незаменимую услугу, не то несдобровать бы ему при встрече с советником.
   Эхо шагов катилось впереди, Лони всё шёл и шёл, а нужной двери всё не было и не было.
   - Я заблудился! - обречённо промолвил он, потеряв счёт развилкам и поворотам.
   Лони что-то не припоминал, чтобы раньше их столько здесь было, и не сомневался, что сразу за лестницей, спустившейся со второго яруса, должна быть нужная дверь в тоннель, ведущий за пределы внутренней крепостной стены. Но двери не оказалось. Лони, конечно, повернул налево, как и намеревался, но дальше гладкая стена стала мокрой, а мрамор под ногами - шершавым и зернистым. Повернуть назад он не решался, всё ещё опасаясь встретить советника, да и не только его, - заплутать ещё больше, вновь свернув не там где надо, ему вовсе не улыбалось. Ситуация казалась безвыходной и в прямом и в переносном смысле. А если уж точнее - был выход, но отнюдь не один и, кто знает, какой из них нужный.
   Уставший и вконец отчаявшийся Лони решил, что сейчас ему не достаёт хладнокровия, чтобы принять верное решение. А для этого нужно отдышаться, успокоиться и передохнуть. Юноша присел прямо на землю, откинувшись на холодную стену спиной, и закрыл глаза.
   Пред его внутренним взором сразу же закружились цветные нити и кольца. Лони принялся с интересом рассматривать их, когда вдруг отчётливо ощутил, что на него смотрят. Юноша стал убеждать себя, что это ему кажется от усталости, ведь если бы тут в самом деле кто-то был, то Лони, во-первых, сразу же услышал бы шаги, а во-вторых, увидел бы свет, пусть даже через опущенные веки - всё равно ведь свет заставил бы на себя обратить внимание в этом кромешном мраке. Но вокруг было тихо и темно.
   Тонкие цветные сферы продолжали плавное кружение, а кто-то теперь натягивал их за краешки и делал из них петли и спирали, клубки и волны, большие и маленькие зигзаги и завитки. Лони вздрогнул и открыл глаза.
   Темный силуэт выделялся в кромешной тьме, возвышаясь прямо над Лонсезом, не двигаясь и не говоря ни слова. Лони не дыша глядел на него снизу вверх.
   - Ваше Высочество? - прошептал он и облегчённо вздохнул, узнав наконец принца Ронтрода.
   Словно бы выждав мгновение, чтобы юноша разглядел его как следует, силуэт молча предложил ему руку. Лони в ответ послушно протянул связку ключей, решив, что перед ним всё-таки не Ронтрод, а кто-то из тех приближённых Его Величества, кому позволено гулять тёмными коридорами тайного хода. Силуэт снова повторил прежний жест, не взяв ключи. Лони неожиданно резво вскочил, решив, что ему предлагают встать, но не осмеливаясь вложить свою ладонь в ладонь незнакомцу. Силуэт продолжал молча и недвижимо стоять с протянутой рукой.
   - Что вам нужно, кто вы? - наконец не вытерпел и обратился к незнакомцу Лони.
   Силуэт тотчас повернулся и жестом поманил за собой. Лони, не раздумывая, двинулся следом, не имея лучшего шанса выбраться из лабиринта. Ему было вовсе не по душе, что с ним не разговаривают, и он решил, что кто-то, подобно ему, скрывает своё истинное имя и лицо, боясь быть узнанным. Но тогда зачем незнакомцу нужен Лони, если он и сам прекрасно ориентируется в темноте подземелья даже без свечи или факела?
   Дважды повернув направо и миновав множество лестниц и развилок, спутники вошли в узкий сводчатый тоннель, сырой и затхлый, становящийся с каждым шагом всё уже и ниже. Ни во времени, ни в пространстве Лони давно уже не разбирался, стараясь не терять из виду чёрное пятно впереди, сливающееся с темными стенами и полом. Лони останавливался, часто моргал и тёр глаза, и пятно появлялось снова, поджидая, пока он передохнёт и будет готов идти дальше.
   Наконец силуэт остановился у стены, преградившей им путь. "Тупик", - вяло заворочалось в голове у Лони. Незнакомец начертил что-то на стене пальцем и протянул руку снова. Лони с опаской вложил свою ладонь в ледяную жёсткую ладонь незнакомца, и тот с силой рванул его, увлекая за собой в несуществующий проход.
   7.
   Лони вновь моргал и тёр руками глаза, стараясь привыкнуть к тусклому свету, бьющему отовсюду. Но оказалось, что всего лишь два факела освещали дальние серые стены зала с высокими белыми колоннами, пряча остальную часть его во тьме. Зал был пустым и заброшенным, без мебели и картин. Лишь голые стены с барельефами и мраморные плиты пола, образующие замысловатый орнаментальный рисунок. И высокий алтарь в центре. Незнакомец исчез, оставив Лони посреди зала одного.
   И тут Лони заметил, что держит в той самой руке, за которую грубо тянул его незнакомец, тёмно-зелёный клок шерстяной ткани. Он отчего-то сразу же догадался, откуда лоскут, и приложил его к поле плаща, который принц Ронтрод накинул ему на плечи. Лони ещё раньше приметил, что плащ надорван, и удивился, где это Ронтрода угораздило столь аккуратно выдрать изрядный клок из такой прочной вещи.
   - Эй! - заорал Лони что есть мочи. - Эй, кто здесь?! Есть здесь кто-нибудь?!
   Но лишь факелы потрескивали в ответ ему, томно мигая, словно два рыжих кошачьих глаза, разделенных чёрнеющими ровными зрачками колонн.
   8.
   Лафиент всё утро не находил себе места. Его блестящий план провалился, его брат обо всём знает, а не знает, так догадывается, ключ от тайной комнаты утерян, талисман и нужный свиток не найдены, словом, всё - хуже некуда. Голова раскалывается от мыслей одна ужасней другой. Если король обнаружит пропажу? Если Рон обо всём расскажет отцу? Если не найдётся свиток? Если, в конце концов, всё вместе и сразу?
   Но король, проспав до обеда, вёл себя как ни в чём не бывало, весело насвистывал полюбившуюся мелодию и упорно собирался на охоту. Рона за завтраком не было, а библиотека была пуста, и в ней по-прежнему всё было разбросано и перевёрнуто вверх дном, но утерянного ключа Лафиент там так и не нашёл. От свитков и книг его уже тошнило, неудержимо тянуло на прогулку, да и отец звал с собой. Только лишь Зувог сверлил вопросительным взглядом, желая поскорее узнать, отыскал ли Лафиент нужный манускрипт.
   - Его там нет, - соврал Лафиент, глядя прямо в глаза Зувогу, наткнувшись на него при выходе из банкетного зала, - нет там его и всё.
   - Вы уверены, Ваше Высочество? - недоверчиво сощурился советник, потирая ладонью крючковатый кончик носа. - Может быть, стоит проверить ещё раз?
   - Его там нет! - раздражённо повторил Лафиент.
   - Хорошо, - смирившись кивнул Зувог, - будем обходиться тем, что имеется. Но вы, Ваше Высочество, не изволите ли проверить ещё раз свитки в библиотеке? Только лишь свитки, - быстро уточнил он, видя как глаза Лафиента наливаются злобой. - Вот копия найденной вами карты, сделанная мной нынче утром. Она облегчит ваши поиски. Подобные обозначения должны быть и на ключе.
   Лафиент нервно выхватил лист из рук Зувога и окончательно решил для себя в этот момент, что едет с отцом на охоту.
   9.
   Когда Лони открыл глаза, то обнаружил, что сидит на холодном мраморном полу в тёмном тоннеле, а рядом с ним - дверь с золотым трилистником. Юноша спохватился и стал живо шарить вокруг в поисках связки ключей.
   - Неужто привиделось? - задумчиво произнёс он, ощупывая холодный пол вокруг себя и вспоминая тёмный лик незнакомца, увлекающего за собою в студеный мрак подземелья, просторный зал с белыми колоннами, рыжий кошачий взгляд факелов, буравящий душу, будто лезвие клинка.
   Связка валялась рядом, по левую руку, и радостно звякнула от прикосновения. А другая, правая рука, крепко сжимала шерстяной тёмно-зелёный клок, выдранный из дорожного плаща принца Ронтрода.
   10.
   Ронтрод потерял счёт времени в тёмной тайной комнате за чтением свитков. Свечи сгорели, и принц заменил их другими. Во дворце, должно быть, все уже ищут его, а Лафиент и подавно.
   Гора свитков на столе всё росла, а комод пустел. Ронтрод поймал себя на мысли, что теперь и сам увлечённо ищет что-то. Ищет карту, заведомо зная, что она у брата.
   - Бред какой-то, - без устали твердил он себе, тем не менее упорно продолжая поиски.
   Усталость напомнила о бессонной ночи, перед глазами отчего-то заклубился багровый дым ночных небес, а в сердце стучала ярость. Ронтрод тряхнул головой, смахнув минутное наваждение, и продолжил прежнее занятие. Но видение повторилось, всё настойчивее разжигая внутри искру ненависти.
   Ронтрод вскочил, отхлебнул воды из кувшина и с недоумением огляделся. Ничего не изменилось вокруг. Всё та же тайная комната, всё те же доспехи и ларцы с драгоценностями и те же манускрипты на столе. Тогда принц отбросил мысли о карте и снова углубился в чтение.
   Но едкая струйка пытливости с трудом всё же просочилась сквозь частокол воли, заставив Ронтрода подумать о карте снова. И вновь ржавый дым заклубился перед глазами, наливая их злобой и бешенством. А сквозь эту багряную пелену на ветхой глади манускрипта слабо проступили золотистые тонкие нити-тропы, что переплетались и бежали вспять, маня за собою с неведомой, поглощающей рассудок силой. Рука Ронтрода сама потянулась за спрятанным на груди листом, что был скопирован в библиотеке с ветхого свитка. Но к огромному своему удивлению принц обнаружил, что тот пуст. Знаки исчезли, будто их и не было. Ронтрод потёр ладонями глаза, решив, что от усталости слепнет, изгнав тем самым из них клубящееся алое марево, а из души ярость. Найденный в комоде манускрипт с золотистыми тропами тут же опустел, являя теперь собою Песнь о доблестном походе короля Зарнатада в Земли Западные.
   Совершенно растерявшись и решив, что спятил, Ронтрод осторожно отворил дверь в библиотеку, достал из-под кресла ларь, где спрятал прежний свиток, и живо вернулся с ним обратно.
   Глава седьмая
   Год 708 от Творения Мира. Миглон. Мудрец, одари словом!
   1.
   Сборы в дорогу заняли несколько часов. Лонсез выспался, перекусил подогретыми остатками обеда, что принёс ему с кухни слуга, запер свою комнату и мастерскую, но с принцем Ронтродом ему так попрощался и не удалось. Юноша справлялся у слуг, но ни на завтраке, ни на обеде наследника не видели. Не дождавшись ни Ронтрода, ни обещанной служанки, алхимик загрузил повозку необходимой утварью и двинулся в путь. Туго перевязав мешок толстой бечёвкой, Лони уложил в него поверх одежды плащ принца - нет, он не станет надевать его. Он будет его хранить как реликвию. Как память о человеке, так много сделавшем для простого нищего паренька из далёкой северной глубинки. Кто знает, когда ещё придётся свидеться?
   А вот тот самый лоскут... На лоскуте оказались нанесены символы, и чтобы выяснить, чем они нанесены, нужна была мастерская, а чтобы догадаться, что они значат - нужна была, к тому же, ещё одна голова - голова принца Ронтрода. Но, увы, ни мастерской, ни принца рядом не оказалось. Первая была уже свалена в разобранном виде в повозку, второго искал весь двор с наследником Лафиентом во главе и, так и не найдя, решил, что Ронтрод снова подался в горы, и со спокойной совестью отправился на охоту.
   Совесть Лони не могла похвастаться спокойствием, но привычка выполнять приказы взяла верх и была более уместна в данной ситуации, тем более что Лони вовсе не хотелось терять расположение Ронтрода и сердить его.
   День выдался тёплым и солнечным. Повозка подпрыгивала на кочках, свернув с мощёной дороги на узкую тропу, и катилась через лес от внешней городской стены на север, оставив северные ворота и обширные поля и луга Миглона. Солнце висело над головой жёлтым пятном, продираясь сквозь деревья всё ещё по-летнему горячими лучами. Лони наслаждался последней зеленью с прожилками желтизны и багрянца, обещающей в скором времени смениться морозами, а морозы Лони не любил. Он понял, что очень соскучился по звонкому щебетанию пташек, запаху трав, шелесту ветра в трепетной листве, чуть было в самом деле не зачахнув среди своих горелок и колб в тёмном подземелье. И почувствовал горячую благодарность к своему господину и другу - принцу Ронтроду, насильно изгнавшему его взашей из города с поручением как следует отдохнуть в деревенской тиши.
   Звон рожков и лай собак вклинились в умиротворённое созерцание юным мудрецом печальной красоты увядающего осеннего леса, и Лони подумалось, что не так-то просто избавиться от прежней жизни, всего лишь выехав за городские ворота могучего Миглона. Она преследует его по пятам, выследив даже в лесу, за много миль от замка.
   С гиканьем и свистом из лесу на тропу вылетел всадник. За ним ещё и ещё один. Гурьба наездников окружила повозку, лошади храпели, взбивали копытами дорожную пыль и рвались продолжить погоню.
   - Глядите-ка, похоже, достопочтенного мудреца выставил его благодетель! - послышался голос, вызвавший всеобщий дружный хохот. - Или мыслитель сам уносит ноги от сумасбродного хозяина? А, уважаемый старче? Неужто добрый господин изводит теперь не только своих недругов и родных?!
   Волна хохота поднялась с новой силой, закружив гнусным водоворотом вокруг Лони.
   - Мудрец, мудрец! - посыпалось со всех сторон. - Эй, мудрец-паяц!
   - Мудрец-юнец!
   - Мудрец, одари словом!
   Из толпы выступил вперёд статный молодой мужчина с усыпанным рубинами тонким венцом на голове, смеющийся громче остальных и злобно сверкающий карими глазами.
   - Ну так как, мудрейший Лонсез, - продолжил он ранее начатую речь, величаво подняв вверх руку, - где таится Истина? Вы нашли её в своих колбах?
   Смех возобновился, не взирая на требования наследника.
   - Поведайте же нам о ней! Вы тайно удираете, упрятав в своем белье? Опасаетесь, как бы она не стала всеобщим достоянием в моём дворце? - принц Лафиент тоже криво улыбнулся, довольный собственным остроумием.
   Лони спешился, кланяясь принцу до земли.
   - Истину я вижу в ваших глазах, Ваше Высочество, - с достоинством ответил юноша.
   Лицо Лафиента изумлённо вытянулось, и он уже приготовился принимать овации в свою честь.
   - Ибо ваши глаза отражают её каждый раз, когда смотрят на меня, - неожиданно продолжил Лони, - они отражают мою душу в моём теле.
   Толпа зашумела с новой силой. Лафиент нахмурился и метнул мрачный испепеляющий взгляд в сторону опрометчиво хихикнувшего вельможи. Гудящая свита тут же испуганно притихла.
   - Тебе не место во дворце, мужлан! - злобно фыркнул принц, развернув лошадь, и небрежно бросил через плечо. - За своими высокопарными словечками ты прячешь неотёсанность! Привыкай к деревне, теперь это твой удел.
   Лошади, подняв облако пыли, умчались прочь, оставив Лони одного, стоящим посреди дороги.
   2.
   - Вы оказались как никогда правы, Ваше Высочество братец Лафиент, - Ронтрод разложил на столе рядом два стародавних свитка, сопоставляя один с другим. - Карта действительно существует и, более того, существует, похоже, к ней Ключ, и без него она - просто обычная никчемная рукопись, сказка для детишек. Недаром провели вы столько времени здесь в её поисках. Только что же вы такое нашли, скажите на милость, если Карта - вот она? Или, может быть, их две? А Ключ-то, вот незадача, оказался у меня, а не у вас. Остаётся самая малость - узнать, что это всё значит.
   Тайную комнату теперь заливал алый туман, а свиток светился огненными знаками. В конце концов, Ронтрод научился их видеть. Надо было только глядеть сквозь рукопись и думать о Карте. Чем сильней было желание заполучить её, тем чётче просматривалось изображение. Но пунцовая ярость, овладевающая душой тотчас, как только золотые письмена проступали на манускрипте, Ронтрода совсем не тешила.
   - Откуда же, интересно знать, - продолжал бормотать себе под нос Ронтрод, разглядывая Карту и как бы между прочим неспешно накладывая на неё клочки найденного им свитка, - Лафиенту стало известно о ней? Не иначе - дело рук советника Зувога. А тот тоже хорош, старый лис. В его руках наследник, похоже, лишь марионетка. Слабая и безвольная.
   Разрозненные клочки складывались в прежний свиток, полностью покрывая Карту и совпадая с ней по размерам. Ронтрод собирался было попробовать проткнуть иглой фибулы знаки Ключа, обозначив таким образом их на лежащей под ним Карте, и проверить затем, не станут ли эти знаки указателями, но древний свиток вдруг вспыхнул под его руками.
   Ронтрод одёрнул ладони, схватил кувшин с водой, собираясь потушить огонь, но понял тотчас, что это не обычное пламя. Пылали только лишь нетленные чёрные знаки манускрипта, прожигая его и отпечатываясь на карте. Обгоревший свиток обратился в прах, рассыпавшись в мгновение ока, и восхищённым глазам Ронтрода предстала живописная мерцающая картина с горами, лесами, лугами и реками, в правой части которой красовался горящий серебром меч с рубиновой рукоятью и остриём клинка, упирающийся в лесистый склон горы.
   - Чудеса! - восхищенно стал разглядывать карту Ронтрод.
   В его душе, между тем, боролись два человека, и один из них был совершенно не знаком принцу. Хитрый и коварный, он уже нашёптывал пытливому разуму изощрённые способы завладеть мечом, где бы он ни был. Завладеть и заставить мир покориться ему, омыв кровью дорогу к венцу, который теперь, несомненно, достанется Ронтроду. И ни король Нарнорд, ни наследник Лафиент не станут ему в этом помехой. Ничто не станет помехой на пути к власти!
   Ронтрод тряхнул головой, с неимоверным усилием отогнав овладевающий им пунцовый мрак, аккуратно сложил карту и принялся заполнять манускриптами комод и расставляя всё по местам. В последний момент не удержался и прихватил с собой несколько недочитанных свитков, твёрдо пообещав себе если не вернуть их обратно, то хотя бы попытаться.
   Похоже, усталость совсем одолела его, навевая какие-то странные видения и чувства. Надо бы отправиться вслед за Лони и чуток отдохнуть на природе. Дворец, а с ним и Лафиент, только с облегчением вздохнёт, получив временную передышку. Вот и ладно, пускай отдыхают. А там поглядим - что дальше с этой находкой делать.
   3.
   Лони бежал и бежал, задыхался, спотыкался и падал, поднимался и снова бежал. День-ночь. Утро-вечер. Всё смешалось перед глазами. Чаща разверзлась чёрной бездной, поглотив кусты и деревья разом. И Лони в страхе закрыл глаза. Принц Лафиент верхом на гнедой лошади. Смеющиеся всадники.
   - Что есть Истина-А-А?! Вы спрятали её в своём белье-е-е?!
   Чёрный силуэт подземелья протянул ледяную длань. Холод серых стен и белоснежных колонн. Дальний свет рыжих факелов. Зелёный шерстяной лоскут.
   - Одари! Одари словом. Словом! Мудрец!
   - Что вам нужно?! - кричал Лони, падая и падая в пропасть. - Кто вы?!
   А силуэт всё требовательно тянул руки, медленно тая вдали и терпеливо ожидая чего-то.
   Лоскут плаща стал вдруг расти, делался всё больше и больше, окутывая Лони плотной шерстяной стеной-паутиной, обволакивая липкими зелёными щупальцами. Его прожжённые символы добрались до кожи и обожгли тело. Лони метался, вырывался что есть мочи, стиснутый мёртвой хваткой зелёного монстра, сдавленный до тошноты, до полусмерти. Толстые складки въелись в горло, не позволяя вдохнуть. В правый бок впилось остриё пунцового клинка, спрятанного меж складок, буравя тело огненной сталью. Кровавая капля стекла по лезвию и полетела в траву. Из последних сил Лони выдавил из себя отчаянный сдавленный вопль. Чёрный силуэт в мгновение ока вдруг снова возник прямо перед юношей из ниоткуда. Одной ладонью, испещрённой странными, будто выжженными символами он подхватил каплю на лету, не дав ей упасть, другой сорвал путы с измученного тела прежде чем Лони успел проснуться и открыть глаза.
   Солнце клонилось к западу, осыпая небо прощальными проблесками. Чернея на алом фоне заката, на опушке паслась лошадь, спрятав морду в густой траве, пылающей в закатных лучах.
   Лони вскочил, тяжело дыша и утирая со лба испарину, метнулся к повозке, вынул из неё мешок с одеждой. Плащ лежал на прежнем месте, аккуратно сложенный перед отъездом.
   - Да что ж это такое, в самом деле?! - не на шутку рассердился Лони, всё ещё ощущая мёртвую хватку на своей шее и ноющую боль в боку. Он развязал пояс и задрал рубаху - раны не было. - Что за глупые неуместные шутки?!
   Придворный алхимик достал из кармана лоскут, а плащ из мешка и принялся раскладывать всё это на траве.
   - Истину я прячу среди белья, говорите? - тихо забормотал он себе под нос, тщательно ощупывая и осматривая ткань. - Среди белья...
   4.
   Поначалу Ронтрод решил, что уже ночь. В библиотеке было темно и тихо, когда он осторожно отворил дверь тайной комнаты и выглянул из неё. Глаза долго привыкали к темени и наконец заметили тонкую щёлочку меж плотно запертых ставен. Это насторожило Ронтрода, заставив замереть и прислушаться - Ронтрод ставни не запирал.
   - А я вас давно поджидаю здесь, Ваше Высочество! - словно бы в ответ на его сомнения зазвучал голос из тёмного угла, как раз из того самого, где утром сидел сам Ронтрод, наблюдая за стараниями брата. - Вы оказались гораздо догадливей, чем я думал, несмотря на то, что и без того не нуждаетесь в похвале. Ваша светлая голова пригодилась бы Миглону куда больше, будь вы наследником трона вместо аашего брата.
   Ронтрод узнал голос советника Зувога, и ему это не понравилось. Он хладнокровно, не обронив ни слова, запер дверь в тайную комнату, сунул ключ в кошель, висящий у пояса и, подойдя к столу, спокойно зажёг погашенную ранее свечу.
   - Вы совершенно правы, Ваше Высочество, - продолжил Зувог, повторив слова, произнесённые некоторое время назад самим Ронтродом в адрес брата, - как никогда правы - свечи располагают к задушевным беседам, не так ли?
   Ронтрод молча с подсвечником в руке подошёл к сидящему советнику и смерил его взглядом. Советник выглядел как напыщенный и разодетый тощий индюк даже в полутьме, что совсем не походило на того Зувога, которого обычно знал Ронтрод. Он вальяжно раскинулся в кресле, заложив ногу на ногу, будто не принц, а он сам здесь господин и, похоже, даже не собирался подняться в присутствии наследника. Это невольно натолкнуло Ронтрода на интересную идею, которую он пообещал себе обдумать в деталях, как только выпадет удобная минутка. Возможно, эта идея поможет избавиться от советника быстрее, чем хотелось принцу, тем более что Зувог, похоже, становится не на шутку опасен.
   - Да-да, я помню, Ваше Высочество, вы в последнее время предпочитаете молчать, - наконец, медленно поднялся советник, с удивлением заметив разъярённый взгляд Ронтрода - принц, вопреки его чаяньям, оказался вовсе не обескуражен тем, что его застали врасплох, а напротив суров и разгневан.
   - Жаль, мне так и не посчастливилось сопровождать вас нынче на рассвете через тайный ход, - сразу же начал нападение Зувог, - да и в подземелье вы предпочитаете помалкивать. Сколько бы раз я ни пытался с там вами поговорить - всё оказалось тщетно. Но, я думаю, меж нами больше не будет недоразумений, если я, наконец, вам сейчас всё объясню.
   - С чего вы взяли, что я собираюсь с вами беседовать? - наконец раздражённо произнёс Ронтрод, не понимая, о каком подземном ходе и подземелье говорит Зувог. - И тем более выслушивать ваши объяснения?!
   Советник вёл себя вызывающе, явно рассчитывая на эффект неожиданности и на возможные ошибки принца, оказавшегося в неловком положении.
   - О, я вижу вам и в самом деле многое известно, - удовлетворённо кивнул советник, решив сыграть ва-банк, не обращая внимания на гневный тон Ронтрода, - это хорошо, значит, мне не придётся долго объясняться.
   Ронтрод молчал и слушал. Он почувствовал вдруг, что и сам ведёт себя неподобающе, позволив ярости затуманить рассудок, чего раньше за ним не водилось. Принц решил вступить в игру с советником, понимая тем не менее, что ничего не смыслит ни в его странных намёках, ни в том, что Зувог собирается ему поведать. Но одно он уяснил наверняка: советник, похоже, намерен переметнуться на сторону противника. То есть Ронтрода. Или, ещё того хуже, попытаться воевать на два фронта. Что ж, посмотрим, что за предложения он выдвинет или, напротив, что потребует взамен за молчание.
   - Что же вы молчите, Ваше Высочество? - в который раз первым оборвал напряжённую паузу Зувог.
   - Жду объяснений, - Ронтрод всё ещё стоял вполоборота к выходу и не собирался долго задерживаться в библиотеке из-за какого-то холопа с бредовыми идеями.
   Зувог, окончательно убедившись, что с Ронтродом не пройдут уловки, сгодившиеся для его брата Лафиента, сменил тактику. Его план полностью провалился - наследник вёл себя отнюдь не напугано, а напротив, так, словно бы это он сам уличил Зувога в воровстве.
   Зувог обходительно пододвинул стул поближе к принцу, поклоном предлагая с тому присесть, сам тут же уселся на другой, заискивающе глядя Ронтроду в глаза, и продолжил извиняющимся тоном:
   - Ваше Высочество, прошу вас, подумайте над тем, что я вам сейчас предложу. Видите ли, нет никаких сомнений в том, что у вас есть Нечто, в чём очень нуждается ваш брат. Вам это покажется пустяковиной, а наследник был бы счастлив обладать таким милым... э-э-э... символом власти. Вы ведь понимаете, что Лафиент не очень-то силён в делах государства, но то, что есть у вас укрепит его положение и значимость в глазах его народа. Эта вещица придаст ему уверенности и поможет продемонстрировать, подчеркнуть божественность его корней, тянущихся от самого Софанорана.
   Ронтрод, так и не воспользовавшись предложенным стулом, молчал и слушал стоя, нахмурившись. Зувогу пришлось тоже спешно вскочить, теперь уже не без основания опасаясь гнева наследника.
   - Прошу вас, Ваше Высочество, - продолжил он, расценив молчание принца как колебание, - отдайте её вашему брату и вы поймёте, какой благородный поступок совершили.
   - Отдайте? - задумчиво произнёс Ронтрод, чувствуя, как ярость закипает в нём, сдерживаемая только лишь недоумением.
   Стольких глупостей в одночасье он не слыхал давно и от придворного шута, не говоря уже о коварном и хитроумном советнике.
   - Да-да, я понимаю вас, Ваше Высочество, - участливо зашипел Зувог, - вам с таким трудом она досталась, но ведь и мы с принцем Лафиентом немало потрудились, чтобы заполучить её. И по воле случая, согласитесь, но не в награду за долгие труды она оказалась у вас. Так давайте же забудем, как нам с вами пришлось рисковать ради неё. и я помогу вам вернуть ключ от тайной комнаты вашему отцу.
   Ронтрод громко рассмеялся в лицо Зувогу.
   - Ловко вы всё придумали, господин советник! - вымолвил он сквозь смех, - только кто ключ взял, тот пусть и возвращает, тут вы правы. Так что вы не мне помогать будете возвращать его на прежнее место, а тому, кто его своровал. А я подумаю, спросить ли мне у Его Величества, когда он в последний раз наводил порядок в летописях, хранящихся в тайной комнате, или же, так и быть, понадеяться, что король сам прекрасно знает свои обязанности и трепетно относится к нашей семейной истории, не позволяя времени властвовать над старинными свитками. И с каких это пор наследнику престола требуются доказательства собственного происхождения?! С чего Лафиенту вдруг понадобилось укреплять своё положение и увеличивать значимость в глазах народа? О каком символе власти вы говорите, уважаемый советник? О семейных летописях? Вы что же, вознамерились убить короля и усадить Лафиента на трон?
   Зувог побледнел, сообразив, что наговорил лишнего и едва ли теперь что-либо спасёт ситуацию.
   - Зачем вам всё это сейчас, - продолжал между тем Ронтрод, - если так или иначе наследник получит всё рано или поздно, взойдя однажды на престол? Неувязочка вышла, господин советник. И какая грубая непростительная неувязочка! И вам придётся очень потрудиться, дабы убедить меня в том, что я не слышал ваших слов сегодня и не видел вас здесь! А теперь говорите, что вам было нужно от меня! Что вам нужно в тайной комнате?!
   Ронтрод не кривил душой и в самом деле не мог понять, зачем всё это Лафиенту, и без того ничем не обделённому. Другое дело - Зувог. Не этот ли старый лис замыслил переворот руками пустоголового наследничка?
   - Но что вы будете делать с Ключом? - злобно сверкнув глазами слащаво просипел Зувог. - Без Карты он - ничто!
   - С ключом? - решил свалять дурака Ронтрод, уяснив, наконец, что Зувог хочет заполучить найденный им в библиотеке свиток-ключ к имеющейся у Лафиента Карте. - Я отдам его вам.
   - Это так благородно с вашей стороны, Ваше Высочество! - не ожидав подобного ответа, кинулся с благодарностью целовать Ронтроду руки Зувог.
   - Ах нет, не отдам, - с наслаждением потешаясь над советником, небрежно отшатнулся от него Ронтрод, припомнив летящую походку Зувога по древней святыне - королевскому склепу, - вы ведь не знаете, где ему место? Вдруг положите не туда, король поймёт, что ключ похищали, и тогда мне придётся рассказать Его Величеству всю правду. Я ведь не могу обманывать своего любимого папу, не правда ли?
   Глаза Зувога округлились, а губы изогнулись полумесяцем.
   - Похищали? - озадаченно переспросил он. - Положу на место?
   - Ну да! - утвердительно кивнул Ронтрод, - Разве советникам дозволено входить в опочивальню короля без его на то позволения? А вот сыновьям позволено. Посему я отдам ключ от тайной комнаты горячо любимому брату, а тот положит - где взял. Ведь это же он взял ключ у короля, не правда ли?
   Зувог медленно выпрямился, глубоко вздохнул, закрыв глаза, и постарался успокоиться. Но его уже затянула, овладела его рассудком жаркая трясина, мерзкая и липкая. и он ничего не смог с этим поделать.
   - Хорошо, - жёстко и хладнокровно произнёс он, растягивая каждое слово и слыша себя будто бы со стороны, но всё больше и больше распаляясь, - будь по-вашему. Скоро вы сами будете умолять меня взять у вас ключ. Да-да, и тот и другой! А ещё вашу ничтожную жизнь в придачу. Вы сочтёте за счастье отдать её мне, на коленях умоляя о подобной милости. Но мне доставит превеликое удовольствие смотреть, как вы корчитесь у моих ног, как вытираете о них своё раздутое самолюбие. И тогда я не стану торопиться избавлять вас от ваших мучений. Ваши унижения будут вам в радость, в сравнении с теми страданиями, что постигнут вас в скором времени. И тогда...
   - Вы сумасшедший! Параноик, - хлопая глазами прошептал Ронтрод, изумлённо слушая Зувога, выпятившего грудь и брызжущего слюной подобно дракону, изрыгающему пламя.
   Принц снова вспомнил о пришедшей не так давно ему на ум идее и окончательно убедился в её своевременности,
   - Вам надо к лекарю! - уверенно произнёс Ронтрод. - Я пришлю его вам немедля.
   Он резко повернулся и пошёл прочь, оставляя Зувога в темноте библиотеки, наедине с его болезненными причудами.
   5.
   В плаще оказался карман. Справа изнутри был пришит небольшой темно-зелёный лоскут из такой же ткани.
   Ну конечно же, они ведь с принцем сами когда-то давно, в детстве делали такие карманы, набивая их всякой всячиной для потехи, развлекая фокусами детвору и неимоверно раздражая короля, считавшего, что наследнику не подобает заниматься подобными глупостями. Принц Ронтрод и теперь с успехом пользовался такой удобной штуковиной, позволявшей спрятать многое, не привлекая внимания оттопыренными и набитыми кошелями и сумками у пояса.
   Вот и сейчас карман не был пуст. Лони извлёк оттуда маленький огрызок свечи, такой же осколок кремня, небольшой кусок тонкой верёвки и мутный камешек грязно-оранжевого цвета. Все находки, кроме камешка, тут же перекочевали в дорожную сумку, а камень обратно в карман. В наступивших сумерках трудно было разглядеть, что это за самоцвет, но поутру Лони намеревался непременно выяснить это, потому что смутные догадки больно кололи его в бок, откуда в недавнем сне вытекла алая капля крови. То ли по нелепой случайности, то ли ещё почему, но карман плаща находился именно там, где недавно привиделся Лони разящий клинок.
   6.
   Порывистый ветер дул с юга, срывая ещё не успевшие как следует пожелтеть листья с гнущихся до земли деревьев. Солнечный тёплый день сменила бушующая грозная ночь. Даже по длинным коридорам подземелья носились гудящие вихри и сбивали с влажных стен тучные холодные капли.
   Одна из них со звоном упала на пол перед королевским советником, и тот с омерзением наступил на неё, будто перед ним распласталось вредное гнусное насекомое. Гул ветра мешал ему сосредоточиться и вслушаться в тишину, ещё больше распаляя его, и без того раздражённого недавней беседой с принцем Ронтродом.
   Наследник Лафиент был куда проще в общении и трусоват к тому же, а с этим, с младшим, Зувог просчитался и сорвался в самый неподходящий момент. Что же известно бесовскому отродью, так ловко заполучившему то, за чем советник гонялся вот уже который год? Принц Ронтрод - самый опасный противник во всём Миглоне. А возможно и не только в нём. Зувог не учёл этого, и ни запугать принца, ни уговорами склонить на свою сторону советнику так и не удалось.
   Следующая капля угодила Зувогу прямо на кончик крючковатого носа, брызги от неё разлетелись в разные стороны, попав в оба глаза сразу. Зувог вздрогнул, заморгал и стал тереть глаза ладонями, а когда открыл их, темнота подземелья мерцала множеством тусклых бесформенных силуэтов. Зувог поморгал ещё немного, и силуэты постепенно слились в один, поярче прежних. Ни лица, ни других обычных частей тела у силуэта не наблюдалось, и только два больших круглых глаза с чёрными чёрточками-зрачками пылали ослепительным солнечным огнём.
   - Поздновато, - мелодично пропело странное бесформенное существо, подлетев к советнику поближе. - Ключ!
   Советник виновато развёл руками и покачал головой.
   - Когда? - суровей зазвучало создание и потемнело. - Не ты - так другой! Терпение иссякнет.
   - Другой?! - воскликнул советник и сделал шаг навстречу. - По моим следам теперь любому будет легко! Я столько сделал, а теперь другой?! Уберите этого безумца с моего пути, и я добьюсь всего, что пожелаю, и без посторонней помощи!
   - Безумца? - удивилось создание.
   - Безумца! - закричал Зувог, удивляясь собственной смелости.
   - Короля? - поинтересовалось создание.
   - Наследника, - успокоился снова советник.
   - Их два, - посветлело создание и качнулось от ветра.
   - Младшего, - уверенно заключил советник, словно бы вынося приговор.
   - Хорошо, - кивнуло создание. - Ещё что-нибудь?
   - Да, - ещё более осмелел Зувог.
   - Что? - снова помрачнело создание.
   - Гарантии, - выдохнул советник и вжал голову в плечи.
   - Гарантии? - удивилось создание и ещё больше потемнело.
   - Да, гарантии! - прохрипел советник. - Гарантии, что следующий мой шаг наследник не пресечет снова.
   - Ах, это? - залепетало создание и засмеялось. - Время!
   - Время? - не понял Зувог. - Что значит - время?
   - На всё - время, - продолжало смеяться создание, - и тебе время, и нам время.
   - Сколько? - спросил советник.
   - Сколько? - не поняло существо и перестало смеяться.
   - Сколько времени вам нужно? - повторил советник.
   - А сколько тебе? - поинтересовалось создание.
   - Хорошо, - вздохнул советник, - я понял, гарантий нет.
   - Ты догадлив, - хихикнуло создание.
   - Но мне придётся всё начать сначала! Ключ уплыл у меня из-под самого носа, когда я уже почти вплотную...
   - Это детали, - скучающе зевнуло создание неожиданно появившимся под жёлтыми глазами ртом, прервав Зувога на полуслове, моргнуло и исчезло во тьме.
   - Эй! - закричал Зувог, засуетившись и оглядываясь по сторонам в поисках исчезнувшего существа. - Эй, а как же обещанная плата? Как же сонное зелье? Как я войду к королю?!
   Звонкий смешок эхом заструился по сырым сводам, у ног советника звучно брякнулась монета и покатилась по каменному полу. Зувог побежал за нею, стараясь наступить, но монета всё ускользала и катилась прочь.
   - Ключ-ключ-ключ, - вторя переливчатому смеху, зазвучало вдали, утихая и растворяясь в завывающих звуках ветра, - не ты - так другой. Ключ-ключ...
   7.
   Зувог проснулся со страшной головной болью.
   Из окна лил яркий полуденный свет, а над советником склонилась, словно бы в продолжение минувшего кошмара, хмурая толстая физиономия с глазками-щёлочками и смешным синим колпаком набекрень, озабоченно разглядывающая и обнюхивающая его, точно ищейка. Одновременно с этим две жирные короткие руки лоснящимися пальцами ощупывали сонное тело во всех возможных приличных и не очень местах, что тут же вызвало негодование советника, живо вскочившего с постели и швырнувшего в непрошенного гостя шёлковой подушкой.
   Физиономия тут же расплылась в любезной улыбке. Толстые губы приоткрылись и, не меняя выражения, физиономия изрекла нечто похожее на "доброе утро, ваша милость", а круглое тело в тёмно-синей мантии, вольготно распластавшейся на полу широкими складками, низко и достаточно проворно для его размеров, поклонилось.
   - Что вам нужно в моих покоях?! - разгневанно рявкнул Зувог, пальнув в придворного лекаря злобным взглядом, - кто вас впустил?!
   И взгляд, и слова советника не возымели должного эффекта, изрыгаемые им из-под розового чепца в белых рюшах. Нежно розовая же ночная сорочка мягкими волнами спускалась с костлявых плеч Зувога, колышась на лёгком ветерке.
   Лекарь тайком хихикнул и молча нацепил на лицо новую маску сочувственного великодушия. При этом уголки его рта и глаз разом вернулись из-под колпака обратно к центру шарообразной физиономии, округлившись, как сам эскулап.
   В это же время дверь опочивальни распахнулась, и на пороге возник король Нарнорд в сопровождении обоих наследников и прислуги, несущей подносы с завтраком и целебными настоями, предусмотрительно приготовленными лекарем накануне.
   - Теперь вы видите, Ваше Величество, что мои опасения небеспочвенны, - не успев переступить порог, немедля начал младший наследник, сразу же приметив издали необычный ночной костюм советника. - Бесспорно, нашему достопочтенному лекарю Траджу известно более моего, но вы ведь знаете, Ваше Величество, какие тёплые чувства я питаю к нашему глубокоуважаемому Зувогу, и меня очень опечалил его внезапный недуг. Осмелюсь предположить, что ему весьма и весьма не помешает деревенский воздух.
   - И не только ему, - небрежно бросил в ответ старший наследник, украдкой метнув из-под прищуренных век лукавый взгляд на брата, - наш дорогой Рон, Ваше Величество, в последнее время не на шутку увлёкся деревней. Он отсылает туда прислугу и, похоже, сам не прочь вскоре отправиться вслед за ней. Как вам идея переместить дворец за пределы замка? Думаю, по крайней мере, зоркий глаз Ронтрода был бы не лишним на наших окраинах и только лишь укрепил бы наши земли и наше влияние и власть над ними.
   Король нахмурился, вполуха слушая перепалку сыновей. Он с изумлением разглядывал советника, похожего на разряженную куклу в своём кружевном наряде, всё ещё не понимая, что произошло и к чему весь этот шум.
   Слуги застыли с подносами в руках, не осмеливаясь сдвинуться с места. Наконец Зувог, проследив за удивлённым взглядом короля, опустил глаза и взглянул на собственную ночную рубаху, затем в испуге бросился к зеркалу, и, увидав в нём своё блистательное отражение, с омерзением сорвал с головы розовый чепец и швырнул в окно. После метнулся за плащом, собираясь завернуться в него и прикрыть сорочку, но на прикроватный столик был, словно бы впопыхах, небрежно сброшен не менее вычурный экземпляр - цветастая накидка в золотистых лоскутках и ярких заплатках, коей позавидовал бы и придворный шут. Зувог в ярости, рыча и бранясь, схватил её и отправил вслед за чепцом, после разодрал на себе рубаху и остался в одних кружевных розовых подштанниках.
   Лекарь отвернулся, не в силах более сдержать улыбку, а слуги разом прыснули со смеху, опустив головы и стараясь изо всех сил выглядеть подобающе.
   Ронтрод демонстративно стыдливо прикрыл рукой глаза и, с полной серьёзностью подхватив под руку короля, повёл его к выходу.
   - Я бы вам посоветовал, Ваше Величество, - вполголоса участливо молвил он, - на время покинуть покои всеми уважаемого советника хотя бы до той поры, пока наш мудрейший Традж не усмирит его. Как видите, он опасен и его душевный недуг может обратиться против нас всех. Да и стража у его двери не помешала бы. Только лишь на время...
   Лафиент удручённо плёлся следом, то и дело оглядываясь и бубня себе что-то под нос, тщетно силясь понять, что же произошло с Зувогом.
  
   - Убирайтесь все! - истошно завизжал Зувог, как только король и наследники скрылись за дверью. - Вон! Вон отсюда все!
   Слуги, спешно положив подносы на пол, тотчас исчезли, и в захлопнувшуюся за ними дверь одна за другой врезались и шлёпнулись на пол посланные Зувогом вдогонку подушки и башмаки.
   - Пошёл вон! - обернувшись, свирепо прорычал Зувог, глядя в упор на перепуганного лекаря, притаившегося у окна за гардиной.
   Традж, медленно скользя по стене словно воздушный шарик и не сводя взгляда с обезумевшего советника, быстро добрался до выхода и тоже юркнул за дверь вслед за всеми, споткнувшись по пути о разбросанные по полу подушки.
   - Все! Вон! - прошептал в пустоту советник, оставшись, наконец, в своих покоях в одиночестве, и обессилено повалился на постель.
   Глава восьмая
   Год 727 от Творения Мира. Альбия. Волшебство - нелёгкая наука
   1.
   - Миррана, ты снова дразнишься! - Михаэль с разбегу влип в ватную проплешину густого тумана, как взбитые сливки размазанного в оврагах меж холмами и застыл недвижимо. - Миррана! Я знаю, это ты! Сейчас же отпусти меня! Я спешу, мне не до шуток! Меня ждёт Лили у Мшистой Развилки!
   Но туман крепко держал его за руки и ноги, не позволяя даже пошевелиться.
   - Ты слышишь?! Я кому говорю!
   - Выбирайся сам, - послышался в ответ со всех сторон игривый смешок.
   Михаэль в ярости дёрнулся, но снова безуспешно.
   - Мирра, я не расположен сегодня играть, у меня дела в Большой Житнице!
   - Ну, раз не расположен, выберись всерьёз, не будем играть! - снова послышалось в ответ.
   Михаэль завертел головой в поисках волшебницы и увидел её одновременно с четырёх сторон. Четыре совершенно отчётливых и реальных Мирраны взирали на него с голых, в проплешинах, покрытых первой весенней травой холмов и от души смеялись. Их переливистый смех хором звучал в топком тумане, вспенивая его белыми барашками. Туман укрыл Михаэля по плечи, намертво сковав железной хваткой. Он глубоко вздохнул и постарался успокоиться и сосредоточиться, как учила мама.
   Ну, не зря же ему не хотелось сегодня идти этим путём, хоть он и короче, но София настояла - быстрее, мол, доберёшься. Вот и добрался. Теперь, зная Миррану, можно проторчать в Оврагах до вечера.
   Просчитывать события, прислушиваться к сердцу, к внутреннему голосу он кое-как у Софии научился, но куда ему против взрослой Жрицы, особенно если её стихия ему не знакома, не Воздух, как у матери, а Вода. Время для учёбы было подходящим - ранняя весна, и Миррана, похоже, решила им воспользоваться.
   2.
   У Михаэля за плечами уже были томительные занятия с Виолой, Жрицей Земли, дни и ночи напролёт таскающей его по лесам и лугам в поисках одной единственной былинки, недостающей в какой-нибудь сверхважной целительной смеси. Он часами сидел в лесу и слушал глупую болтовню лесных пичуг, пересказывая затем Виоле всё, что услышал. Он исписывал груду свитков, силясь запечатлеть в памяти множество заговоров и заклинаний, эликсиров и снадобий, одно важнее другого. Для его пятнадцатилетнего живого ума и горячего сердца большей пытки сложно было придумать.
   Невозмутимая Виола терпеливо сносила все его выходки, шалости и капризы, только лишь Хранительнице Неяре высказывая свои сомнения в мальчике. Прошла весна, прошло лето, а он всё ещё не был готов, тогда как обычно для этого хватало и трёх месяцев. Но затем ещё три года будущие волшебницы подкрепляли свои знания практикой. Оставалось только надеяться на эти три года.
   Неяра в ответ лишь пожимала плечами и сочувственно кивала. И занятия продолжались.
   Наконец, с наступлением холодов Михаэль кое-как с горем пополам запомнил все рецепты, что требовалось, переслушал всю живность в округе и даже собственноручно исцелил травмированную ногу своему коню Селару, что несказанно его вдохновило, и был затем экзаменован всеми четырьмя волшебницами с Неярой во главе.
   Стихия Земли была, в конце концов, им покорена, и следующих три года Михаэль был скорее предоставлен сам себе и оставлен в покое, нежели занимался укреплением полученных знаний. Они и так засели в него - глубже некуда, а применять их на практике мальчик не торопился. Болтовня животных его не увлекала, и он лишь своему коню Селару давал короткие указания, с каждым разом всё усложняя их и увеличивая расстояние, с которого эти указания исходили. Однако пускаться с ним в длительные беседы не торопился. Что же касается целительства - то тут и без него было кому поработать. Не только Виола, а ещё и Лили, её дочь и подруга Михаэля, будущая смена Виоле - два целителя, не многовато ль? Так что места третьему, к счастью, оказалось маловато, и возможности увильнуть были Михаэлем использованы все и сполна.
  
   Следом за Виолой настала очередь Софии. Её стихией был Воздух. Тут Михаэлю стало уже полегче. Во-первых, София была его матерью, а значит, была к нему ещё снисходительней, чем самая покладистая из всех волшебниц - Виола. Во-вторых, Михаэль повзрослел и теперь и сам стал рассудительней, ну, и в-третьих, София - не Виола, хоть и близка к ней характером, но всё же скучать Михаэлю с Софией не приходилось. Кроме того, юноша с младенчества наблюдал за матерью и был знаком с её способностями не понаслышке. Ему и самому было страшно любопытно заглянуть за пелену, скрывающую от людей прошлое и будущее, а именно этим и занималась София.
   Но, кроме того, она владела ещё и кое-чем другим. И здесь Михаэлю пришлось изрядно потрудиться. Оказалось, не так уж легко преодолеть настойчивый голос разума, требующий хлеба насущного, когда тонкий писк, именуемый Чутьем, ненавязчиво предупреждает, что лучше бы с этим хлебом повременить, не то придётся потом звать на помощь Виолу с её снадобьями. А сам разум к тому времени, когда всё же явится Виола, будет не в состоянии не то что подсказать нужный рецепт, а даже вспомнить собственное имя.
   Ещё сложней было сражаться с мыслями. Они жили в голове сами по себе, без спросу и ни за что не хотели повиноваться Михаэлю, как и чем бы он им не угрожал. Тогда он сам придумал свой собственный способ борьбы с ними, истязая себя ранними подъёмами и добредая до кровати далеко за полночь. Он завалил свой стол свитками и книгами, не давая мозгу ни секунды передышки, и наконец однажды в его измученной уставшей голове образовалась полная звенящая пустота. Михаэль запер её на ключ и отныне впускал туда лишь то, что сам считал нужным.
   А в этой образовавшейся пустоте неожиданно громко стало звучать Чутьё. Будто в полом кувшине, гулко гудя и позвякивая. И теперь Михаэль безошибочно знал, куда можно идти, а куда лучше не соваться, где стезю размыло дождём, а где сухо; когда выйти, чтобы прийти ко времени и к месту; какое дело начать, а какое заведомо обречено на провал.
   Следующим шагом было - повлиять на это самое Дело, чтобы оно закончилось, как нужно, несмотря на всякое там Чутьё. Тут всё зависело, безусловно, от того, каким было за Дело. Потому как некоторые из Дел, в конце концов, заканчивались так, как нужно Михаэлю, но уже тогда, когда он сам успевал о них забыть и махнуть рукой, посчитав, что воздействие не удалось. Стало быть, Чутьё здесь тоже оказалось необходимо, хотя бы для выяснения нужного количества затраченных сил.
   Одновременно со всеми этими превращениями внутренний мир Михаэля знакомился с Ом-Маэнноном, а Ом-Маэннон - с Михаэлем.
   Ом-Маэннон, или Белое Зеркало, древнее творение Владыки, являло собою самое что ни на есть обыкновенное небольшое озерцо, расположенное посреди Арны, пещеры Великих. Оно было неглубоким, его дно из такого же белого мрамора, как и вся пещера, отсвечивало в темноте нежным лиловым свечением. В это зеркало заглядывали Жрицы, наблюдая за ветрами и облаками, что неслись над Миром куда им взбредёт, но вместе с тем именно туда, куда надо волшебницам. Что Жрицы там видели - было для Михаэля загадкой до тех пор, пока однажды всё то же возросшее Чутьё не подсказало ему, как смотреть в Ом-Маэннон правильно.
   Если раньше для Михаэля Ом-Маэннон было обычным водоёмом, теперь же он вместе со всеми следил за происходящим в его недрах, определяя где и когда будет жара или холод, дожди или засуха, прослеживая путь грозовых туч или горячих потоков. И хотя научить этому юношу должна была София, но на этот раз, к всеобщему изумлению, Михаэль сам нёсся семимильными шагами по стезе науки, причём почти без посторонней помощи. Не успевала София подумать о том, что пора бы мальчику сделать ещё один шаг вперёд, как мальчик оставлял позади десяток таких шагов.
   И только лишь Неяре высказывала София свои опасения по поводу Михаэля - не слишком ли торопится она, ведь мальчик ещё совсем юн, и его тело не окрепло и не готово к будущим переменам.
   Неяра в ответ лишь пожимала плечами и сочувственно кивала. И занятия продолжались.
   Дома же, при тусклом свете свечей, он с матерью заглядывал в иное зеркало. Самое обычное зеркало, что отражало белые кудри и ясные глаза Михаэля. Под проницательным взглядом Софии оно становилось окном в грядущее. Прошлое виделось в нём так же чётко и реально, как сквозь открытую дверь. Будущее же было путанным, туманным и неопределённым. Иные картины грядущего были такими же яркими, как и те, что из прошлого, и Михаэль понимал, что их едва ли что-то уже изменит. Но те, что были размыты, могли измениться в любую минуту.
   Своё будущее Михаэль, как не силился, разглядеть так и не смог. Он даже не видел в зеркале себя, будто его не было, будто он вовсе не существовал - нигде, ни в прошлом, ни в грядущем, ни даже в настоящем. Нет, в настоящем он, конечно же, с удовольствием себя в зеркале наблюдал, но стоило Михаэлю зажечь свечи и сосредоточиться на собственном образе, как отражение исчезало, и ни сам юноша, ни его мать, как ни старались, Михаэля в зеркале разглядеть не могли. В нём были все, кого только можно было вспомнить и о ком подумать. Но не Михаэль.
   Это очень насторожило Софию, она тут же задула свечи и поспешила позвать Неяру, стараясь не пугать сына своим волнением. После обе волшебницы всю ночь о чём-то оживлённо беседовали. Но самого Михаэля это обстоятельство совсем не огорчало и даже не настораживало, вопреки вполне обоснованным опасениям матери. Это вообще никаким образом его не тронуло, и он с удовольствием погрузился в сон, даже не стараясь прислушаться к разговору Софии и Неяры.
   Да ему и не надо было прислушиваться. Он и без этого всё чудесным образом и вполне отчётливо слышал и воспринимал. Совсем маленький, но очень удобный секрет: Михаэль этому, как и многому другому, научился сам, при желании он мог узнать мысли волшебниц. И хотя Жрицы умели возводить преграды, чтоб никто не смог их подслушать, но кто же, в самом деле, будет эти самые преграды устанавливать, даже не подозревая, что они нужны? Кроме того, для Михаэля они были сущим пустяком, стоило только представить, что их нет.
   Исключение, правда, составляла Неяра, но она жила одна, особняком, в Сосновом Бору, редко появляясь в Яановых Оврагах и общаясь с остальными волшебницами, зачастую, только лишь в ритуалах да на советах.
   Сны. Михаэль погружался в них, как в прохладную воду жарким полднем. Что это было в сравнении с жалкими страхами и опасениями Софии и Неяры, которые горячо спорили ночь на пролёт в столовой?! Лёгкость и невесомость, свобода и всесилие - разве это то же самое, что бренная, пускай и наполненная светом, добром и радостью, но всё же бренная жизнь в пока ещё молодом теле? И откуда было Михаэлю знать, что это и есть - Вода? Стихия Воды уже тянула к нему свои переменчивые холодные ладони в надежде затянуть, утопить в своих глубинах?
   Прошёл всего лишь месяц, а Софии уже нечему было научить сына. И ни в каких проверках и экзаменах он не нуждался, все это понимали и молча, с настороженностью и любопытством, следили за Михаэлем. Но положенный год София всё же выдержала. Хотя, конечно, положенными были три года, а никак не год. Неяра с ухмылкой приняла её настоятельные требования не торопиться с обучением.
   А Михаэль зря времени не терял, хоть и делал вид, что валяет дурака и развлекается.
   Но если на сей счёт кто и питал иллюзии, то уж никак не Миррана. Она была моложе всех волшебниц, да ещё и по характеру - сущая бестия. И она ждала своего часа, внимательно присматриваясь к мальчику.
   Долго присматриваться не пришлось. Очень скоро обнаружилось, что мальчик - уже не наивный мальчик и даже не юнец, а самый настоящий могущественный маг, к счастью, совершенно не догадывающийся о том, кто он на самом деле.
   Миррана не спешила делиться этими своими, как, впрочем, и любыми другими, наблюдениями с Неярой. Но всё же разрешения начать обучение, лишь только сошли снега, она добилась без труда, пожаловавшись, что у неё самый сложный для будущих Хранителей курс и его надо начать пораньше, чтобы потом, если что, успеть до заморозков.
   Неяра в ответ лишь пожала плечами и сочувственно кивнула. И обучение началось.
   3.
   Его, как всегда, не предупредили, что он станет осваивать новую Стихию.
   Но даже если бы и предупреждали раньше, то в данном случае уж точно никто и словом бы не обмолвился - более переменчивой и непредсказуемой натуры, чем Миррана, не сыскать во всей Альбии. Жрица Воды - она и есть Жрица Воды. Вода, одним словом.
   Михаэль не помнил, чтоб видел её хоть раз в одном и том же настроении, не говоря уж об одежде и внешнем виде. А уж наткнуться на Миррану где-либо в лесу, спутав с какой-нибудь берёзой, или у ручья, заглядевшись на солнечных зайчиков, скользящих по волнам - обычное дело. Миррана создавала иллюзии и сама была Иллюзией. И этому она собиралась научить Михаэля с наступлением новой весны.
   Михаэль прогнал всяческие раздумья прочь и сосредоточился для начала на самой Мирране. Пробиться к её мыслям на этот раз оказалось не так то просто, чтобы не сказать - невозможно. Всему причиной был её звонкий смех, что всё ещё звучал колокольчиком у него в голове и создавал дополнительные трудности. Отвлекал. Но если это являлось препятствием, стало быть, надо было обернуть его в помощь. Умеючи отвлечь - и полдела сделано. Он хорошо усвоил это правило и не преминул воспользоваться им на практике.
   Миррана, похоже, не собиралась вычитывать Михаэлю длительные нравоучения, не пыталась утомить скучными рассказами и притчами, пускаясь в долгие рассуждения и проповеди. Напротив, она бросила ему вызов, словно равному. А это обещало увлекательную весну, а если повезёт, то ещё и лето.
   Может быть тело Михаэлю и не подчинялось, но рассудок пока был полностью в его распоряжении. И с одной стороны он оказался распалён неожиданным досадным препятствием на пути, которое любой ценой собирался устранить пусть даже в ущерб всяким творческим подходам и не стесняясь в средствах, а с другой - вместе с окоченевшим телом он тоже начал мёрзнуть в проклятом густом тумане, так не вовремя застлавшем низины. Как бы там ни было, но больше рассудок Михаэля не собирался оставаться здесь ни одной лишней минуты.
   Опушка густого леса Атавия, ещё совершенно голого, но уже стыдливо покрывшегося бледно-зелёными пупырышками почек, виднелась вдали с юга и с востока от Яановых Оврагов, скрывая серую ленту дороги, вильнувшей за окраину. Михаэль спокойно ждал. Миррана развлекалась, мелькая по склонам тьмой своих двойников. Туман клубился, пробирая холодом и влагой до костей. А серую, укрытую где снегом, а где лужами, но, большей частью, молодой порослью дорогу месили копыта несущегося во всю прыть Селара.
   Конь тревожно ржал и всё больше набирал скорость. Вот он уже показался вдали белой летящей точкой, слабо выделяющейся на фоне леса. Вот уже стала видна его белоснежная разметавшаяся грива, слышен храп и гулкий стук копыт. Вот уже заискрился сумасшедший огонь его янтарных глаз и заставил Миррану на мгновение замолчать. И она с удивлением взглянула на обезумевшее животное.
   А животное неслось прямиком на Михаэля, который в это время безмятежно прикрыл глаза и, казалось, задремал, не подозревая о надвигающейся опасности. До юноши коню оставалось всего каких-то несколько саженей, когда наконец Миррана поняла, что Селар сворачивать вовсе не намерен и его целью является затоптать хозяина во что бы то ни стало. Что заставило мирное преданное животное так себя вести? Что или кто? Но выяснять это Мирране было уже некогда. Её смех тут же затих, множество Мирран собралось в одну, и она в ужасе метнулась на встречу лошади.
   Высокая зеркальная стена в мгновение ока возникла меж Михаэлем и Селаром, преградив коню дорогу. Конь шарахнулся, внезапно наткнувшись на возникшую преграду и увидев собственное свирепое отражение, мчащееся во весь опор навстречу, встал на дыбы и громко заржал.
   Всё произошло молниеносно, в считанные секунды, но Михаэлю их хватило, чтобы немедля оказаться рядом с Мирраной и, ухватив Селара за гриву, очутиться в седле.
  
   Селар скрылся в Атавии, унося Михаэля в Южную Житницу, а Миррана всё ещё стояла посреди дороги и глядела ему во след.
   Всё, что сказал ей Михаэль, прежде чем умчаться вспять, - "До свидания, дорогая тётушка". Как вам это нравится? "До свидания, дорогая тётушка!" И Миррана даже не нашлась, что ему ответить, потому что ждала каких угодно слов, но только не этих. А уж как намеревалась отчитать! Этот несносный ребёнок впервые... нет, второй раз заставил её не на шутку испугаться, опасаясь за его жизнь и вместо положенных извинений и обсуждения происшедшего - просто "до свидания!" Если б не был в седле, - чмокнул бы в щёчку. Подумать только, так глупо подвергать собственную жизнь смертельной опасности - ради чего? Чтоб избавиться от пустяковой западни! Да если б он только попросил... Нет, конечно же, он не попросил бы, а Миррана не поддалась бы ни на какие уговоры, они оба это знали, но ведь это же не выход!
   Позвав Селара и заставив его лететь прямо в овраг, где сам же и находился, Михаэль тем самым отвлёк Миррану и ослабил её хватку. А что могло отвлечь волшебницу больше, чем страх за жизнь юноши? Даже угроза собственной жизни была бы ею устранена успешнее, вовсе не требуя мобилизации всех сил и не вызывая паники. Внезапная абсурдность происходящего вкупе с нежной любовью Мирраны к мальчику блестяще сделала своё дело, и первый свой бой Михаэль выиграл, не считаясь со средствами и не взирая на цену.
   Впервые в жизни Мирране невыносимо захотелось поделиться с кем-нибудь этим, поговорить с Неярой о том, что произошло, но она уже просто таки слышала, как Хранительница отчитывает её за неверные методы обучения и обвиняет в легкомыслии и самонадеянности.
   И следующим же утром Михаэль вновь недвижимо стоял теперь уже в чаще Атавия, не в силах пошевелить ни ногой ни рукой и только его рассудок упорно не желал оставаться в таком положении ни единой лишней секунды. Миррана же чинно расхаживала перед ним взад-вперёд по прошлогодней почерневшей листве, неприлично-грязной, торчащей из-под кое-где ещё лежащего снега и вдохновенно отчитывала Михаэля и за легкомыслие и за самонадеянность.
   Глава девятая
   Год 708 от Творения Мира. С добрым утром, господин учёный!
   1.
   Деревенька была маленькой, всего-то с десяток домишек, расположившихся в пологой зелёной долине Дубры, на самом краю пригорода Миглона, у северной ветки Анаэсской Гряды, зовущейся Звёздной Цепью. Но и цепь эта оставалась позади, несколько южней, резко обрываясь и выпуская на волю из Ревущей Долины бурные речные воды горной реки Коланса. Весь восточный берег Коланса, в отличие от местами более пологого западного, был скалистым, в обвалах и насыпях, подпираемый Сонным Гребнем Ди-Гдонского высокогорья, постепенно переходящего в узкую Тенистую Гриву, до самых северных холодных краёв, где и старики-то не бывали, а уж Лони и подавно.
   Тонкая нить мелководной Дубры с шумом и плеском неслась по перекатам на встречу Колансу с северо-запада, впадая в него как раз у остроклювого угорья Звёздной Цепи. Она образовывала широкую излучину на зелёной равнине у окраинных земель Миглона и плавно уклонялась на юг. Говорят, когда-то она даже достигала западных границ замка и, упрямо врезаясь в Мирную Насыпь, разделяла её пополам, словно острая пила сухое полено. Затем, журча по Высохшей Долине, Дубра терялась в Южном Наделе, зарождаясь там щедрой горстью холодных родников и ручьёв, пропадавших в его буйных нехоженых лесах.
   Так или иначе, а от Дубры у Мирной Насыпи осталась лишь балки да террасы, да просторная Высохшая Долина, которую и высохшей-то не назовёшь. Она была очень даже зелёной и сочной и звалась так по старой памяти - была, дескать, река, да пропала. Высохла, одним словом. По долине жителями Миглона был проложен тракт во всё те же Церуллеевы Леса Южного Надела, служащие им источником древесины и пищи.
   Угодья Миглона, правда, тоже не были бедны лесами, но дикий девственный Церуллей был куда притягательней и щедрее, взращённый на плодородных нетронутых землях, обогретых южным, ещё не палящим, но уже расточительным и заботливым солнцем. Король, да и вся знать, за исключением младшего наследника, недолюбливали непроходимые дебри Церуллеев и предпочитали охотиться на своих землях. Наследник же избирал нехоженые тропы, а также дремучие леса и непролазные ущелья, и все во дворце, кроме, конечно, царствующих родителей да челяди, дружно, с замиранием сердца наблюдали за тем, как принц Ронтрод отправляется на очередную прогулку, и в тайне надеялись, что он оттуда не вернётся.
   Слуги с облегчением вздыхали, завидев у ворот вернувшегося господина, родители спешили обнять неугомонного наследника, и всё повторялось снова и снова. Король, прогуливаясь, бывало, по тихому королевскому саду тёплыми летними ночами под руку с королевой, вёл с ней долгие задушевные беседы и всё сокрушался и благодарил Небеса, что у него два сына, а не один и что наследник престола - Лафиент. Иначе, мол, ему пришлось бы приковать Ронтрода за руки и ноги цепями к столбу, опасаясь как бы Миглон не лишился своего нового короля раньше, чем тот сядет на трон. И лишь одно Небо знает, сколько раз Нарнорд мысленно похоронил сына, каждый раз слыша от слуг привычное "Его Высочество наследник Ронтрод не вернулся к ужину, Ваше Величество".
   Но рано или поздно ко всему привыкаешь, и со временем никто уже не удивлялся длительным отлучкам принца Ронтрода, король состарился, как-то быстро одряхлел и осунулся после смерти королевы. Далёкие западные и северные соседи, города Птарик и Стойяр, что образовались в незапамятные времена кочевниками, не тревожили Миглон, а Миглон не тревожил их, и память о великих битвах и войнах постепенно стиралась, оседая пылью на свитках и книгах библиотек.
  
   Как никогда не была сухой Высохшая Долина, так же и Дубравка не имела отношения к дубовым лесам вообще и дубам в частности, так как ни одного дуба вокруг неё не росло ни раньше не теперь. Зато текла Дубра, а посему и деревенька гордо носила своё название. Хотя, конечно же, и Коланс был, что называется, под боком.
   Лони мало что помнил о здешних местах, но много лет мечтал попасть сюда, скучая по ним, словно по родным. Он часто рассказывал принцу Ронтроду о них, но уже сам не мог различить, где же на самом деле воспоминания, а где выдумка, плод богатого воображения, жаждущего хранить в душе нетронутый уголок прекрасного. Но сколько бы раз Ронтрод не предлагал юноше съездить на недельку-другую навестить Дубравку, Лони не соглашался. Он боялся утратить навсегда этот вымышленный им прекрасный мирок в своём сердце. Ронтрод не настаивал, но сам бывал в Дубравке нередко, в отличие от своего старшего брата, дальше собственной опочивальни не казавшего носа. А теперь Ронтрод решил, что пора бы и Лонсезу сменить обстановку и отдохнуть.
   К концу второго дня, уже почти ночью, Лони, наконец, туда добрался. Юноша торопился. Ему не терпелось поскорее обосноваться на новом месте и продолжить прерванные в Миглоне опыты. Но даже не это было основной причиной его спешки. Основная причина болталась у него на поясе в холщёвом мешочке, и Лони то и дело заглядывал туда, чтобы убедиться, на месте ли она.
   Уже поутру, рассмотрев как следует камешек, найденный в кармане зелёного плаща, алхимик готов был поклясться, что именно эту невзрачную вещицу призывал его вернуть, требовательно протягивая юноше ладонь, странный мрачный тип в подземельях замка. Он так запал парню в душу, что даже во сне не давал ему покоя, угрюмо стреляя острым взглядом из-под натянутого на глаза капюшона. Кошмары продолжались, стоило Лони только лишь на минуту закрыть глаза. И по этой причине Лони старался их не смыкать, но чувствовал, что долго так не протянет.
   Он бы, может быть, вернул бы находку, если бы, во-первых, она принадлежала ему, а не принцу Ронтроду, а во-вторых, если б Лони знал, или хотя бы догадывался, что именно так в ней притягивает чёрного странника - со стороны, обычный, ничем не примечательный камешек, похоже, опал, мутновато-грязный, к тому же, ну и в-третьих - как отдать-то? Во сне не отдашь, а возвращаться обратно в Миглон - увольте. Да и сколько раз Лони пытался вернуть плащ Ронтроду, а всё никак не удавалось. Кроме того, откуда Лони мог знать, что камень на самом деле принадлежит незнакомцу? Так ведь каждый может протянуть длань - подайте, мол...
  
   Дома располагались вдоль пологого правого берега Дубры. В Дубравке, понятное дело, не было ни трактира, ни постоялого двора, и в поисках ночлега Лони направился к первому попавшемуся домишку у самой дороги.
   Хозяин дома, хоть и не особо радушно, но всё же терпимо и приветливо принял путника, и после скромного ужина Лони, отказавшись от предложенной лежанки под окном, с удовольствием забрался на большущий стог сена и вперил глаза в ночное звёздное небо.
   Певуньи лягушки старательно драли глотки, заглушая сверчков и летучих мышей, свистели комары, плескались волны и тихо шумела листва - тёплая осенняя ночь никак не отпускала лето, готовая развлекать и ублажать его хоть концертами, хоть покоем, лишь бы только задержать хотя бы на несколько деньков. Лето жеманничало и хитрило, то даря надежду, то отступая и маша на прощанье крыльями улетающих стай, но всё же снисходительно придерживало холода и не торопилось в путь. Звёзды сыпались пригоршнями, и Лони захотелось собрать их в ладонь и бросить в воду, а затем долго глядеть, как они уплывают далеко-далеко крохотными мерцающими корабликами и тают.
   К полуночи ветер совсем стих, и душа Лони, мечущаяся в поисках решений и ответов на бесчисленное количество вопросов, стихла тоже. Стихла, но не уснула. Она считала звёзды и парила в ночном небе меж ними, пока, наконец, смутное чувство недовольства, зародившееся где-то глубоко внутри расслабленного, раскрепощённого тела, не одолело её. Что-то показалось ей неправильным в этой умиротворённой картине неуклонно надвигающейся осени. Что-то капало холодными дождевыми каплями на макушку разума. Что-то, словно досадная соринка, мешало видеть мир во всей его красе, и Лони, в одночасье собравшись в нервный напряжённый комок, приподнялся и сел.
   Мысли, тут же превратив милый приятный хаос в жёсткую упорядоченность, выстроились в стройную цепочку, и в сознании чётко отобразилось звёздное небо.
   - Поздновато для звездопада, - с сомнением произнёс Лони, почесав макушку, - ну так что ж? Может быть, в этом нет ничего особенного, - сам себя успокоил и снова задрал голову кверху.
   Стаи летучих мышей носились с писком, удирая от цепких совьих когтей, и мелькали перед глазами Лони так, будто выполняли привычную концертную программу, даже не стремясь упрятаться где-нибудь в укромном месте. Но и совы не в меньшем количестве испытывали своё мастерство, и Лони снова на мгновение отвлёкся, с интересом наблюдая за теми и другими.
   И вновь всё то же мерзкое чувство внезапно нахлынуло и вытолкнуло на поверхность рассудка одну, единственно верную мысль - звёзды несутся к югу! Обильный звездопад избрал сегодня ночью для себя только лишь одно направление - Юг. Словно бы там было что-то или кто-то, кто притягивал их, срывая с чёрного бархата небосвода, и ловил пригоршнями, как только что мечтал Лони.
  
   До утра придворный алхимик так и не сомкнул глаз, дождавшись утренней зари взволнованным и заинтригованным.
   Всё бы ничего - если уже рассвет, стало быть, звёздное небо скоро растает в солнечных лучах и звездопад прекратится, если б только солнце показалось как положено, с востока. Но в том то и дело, что в довершение ночной оказии под утро заря окрасила вовсе не восточный, а южный небосклон. И если над неугомонной головой Лони до сих пор ещё витали какие-то жалкие остатки сна, то теперь и они были с негодованием изгнаны, и рассудок напряженно загудел подобно кипящему котлу.
   Но ожидаемое с нетерпением светило как ни в чём не бывало вынырнуло всё же на востоке из-за Сонного Гребня и поползло по небу, щурясь одноглазо в одиноких кучерявых облачках, играючи погасив южное зарево меткими отточенными лучами.
   Лони живо соскользнул со стога на землю и решил для начала немедля заняться первой загадкой, мучающей его ещё в Миглоне, пока этих загадок не накопилось слишком много. Столько, что он в скором времени просто не сможет удержать их в памяти.
   Он в последний раз взглянул в алеющее рассветное небо, поглядел на юг - там далеко позади остался Миглон, там осталась его прежняя жизнь и принц Ронтрод. Интересно, вспоминает ли он своего мудреца-менестреля?
   А и в самом деле наследник Лафиент со своей шумящей свитой был прав. Кто он в этом мире? Маленький менестрель, возомнивший себя учёным, всеми своими квелыми силёнками сражаясь в одиночку с Великими Тайнами Бытия. А те смеются в открытую над его титаническими усилиями и каждый раз подсовывают всё новые и новые загадки, словно бы подзадоривая: ну-ка, мол, юнец-мудрец, что на этот раз предпримешь? Что сделаешь для того, чтобы вновь доказать самому себе свою беспомощность? Но с шумом и плеском водоворота судьба всё равно затягивает Лони в пучину неизведанного, чтобы однажды он, судорожно хлебнув напоследок глоток спасительного воздуха, навсегда исчез в её ненасытной зияющей пасти. Но тогда там, в кромешной тьме её глубин, прежде чем навсегда покинуть этот мир, он всё равно успеет заглянуть в глаза тому, кто Знает. И пусть для этого потребуется тысяча жизней. Пусть он сложит на берегу Реки Времени всё, что только возможно принести ей в жертву, но всё равно, Лони знал это наверняка, он сумеет задать Ему один-единственный вопрос и дождаться ответа. Лони знал это... Знал, как знает новорожденный детёныш запах своей матери, как знают облака вольные песни ветров, как знает солнце путь по бескрайнему небу.
   Но знал ли он, как на самом деле близок к Ответу? Ответу, с отчаяньем и надеждой ищущему в его глазах собственное отражение? Ответу, смеющемуся над всеми правилами и неудачами, вверяя маленькому Лони права на обладание своей искренней приязнью. Что есть Истина, мудрец? Стоит ли искать её в омуте лживых слов? Может быть однажды кто-то найдёт Её в глубине твоих померкших глазах раньше, чем ты успеешь одарить жаждущих вычурным словом? Что есть Истина, мудрец?
  
   Лони вздохнул, отогнал навалившуюся вдруг на сердце тоску и вспомнил о том, что собирался поглядеть, что за чудо-камень притащил с собой из замка. Так ли он в самом деле бесценен? Может, стоит целого состояния? Или это шутки уставшего изнурённого разума алхимика, чуть было не свихнувшегося над своими опытами?
   - Хорошо-то как! - юноша глубоко вдохнул влажный утренний воздух и потянулся. - Надо бы при случае обязательно поблагодарить Его Высочество за такую чудесную возможность... отдохнуть, - и, хитро сощурившись, покосился на стоящую под навесом пыльную повозку, предусмотрительно забитую мудрёным скарбом из мастерской. - Только бы он выпал, случай-то этот.
   2.
   Ронтрод проснулся от шума, вырвавшего его из объятий белых пушистых облаков, среди которых он с лёгкостью парил, наслаждаясь высотой и свободой.
   Крики и грохот походили на раскаты грома и шипение молний, и Ронтрод чуть было не расшибся насмерть, застигнутый врасплох невесть откуда взявшейся грозой в ясном голубом небе. Не долетев до земли каких-то несколько саженей, принц в холодном поту открыл глаза, в последний момент подавив готовый сорваться с губ вопль. Однако прежде успел заметить, что падает прямо в спасительную копну.
   Первое, что пришло в голову, всё ещё окутанную маревом сновидения, - нужно прикрыть ставни, скоро начнётся дождь. Но оказалось, что незашторенное окно всё усеяно звёздами. Комната же, залитая мягким лунным светом, гудела и сотряслась. То и дело лунный свет заслоняли огромные тени, мельтеша, словно бабочки над светильником, и, вспыхивая обожжёнными крыльями, тут же гасли. Помимо всего из темноты слышны были вполне человеческие голоса, прерываемые звуками хлёстких ударов.
   Ронтрод, стараясь не шуметь, нащупал под подушкой кинжал и приготовился к обороне. Но, как вскоре оказалось, обороняться было не от кого. И защищать некого тоже. Или даже если и было, то разглядеть возможных врагов принц как не силился, так и не смог. То, что в комнате кто-то находился, и даже то, что в ней были люди, не вызывало никаких сомнений. Сомнение вызывал иной факт - реальность происходящего, так как, кроме этих бледных скользящих теней, бушевать в опочивальне принца было некому.
   Ронтрод сильно ущипнул себя под одеялом, но ощущение боли совершенно его не обрадовало, потому что лучше бы это был сон. Ведь сон всегда заканчивается в худшем случае головной болью, но главное - не безумием. А то, что происходило вокруг Ронтрода, начинало сильно на это смахивать.
   Между тем, сероватые видения переместились к двери и вовсе стали незаметны во тьме дальних углов. Только лёгкие вспышки-светлячки время от времени сыпались, словно бы с усилием высекаемые кем-то из камня.
   Ронтрод прислушался к голосам, терявшимся в шуме возни, очень смахивающей на драку.
   - По-хо-ро-ше-му! - шипел издали низкий заунывный голос, и каждый слог сопровождался новым гулким ударом.
   - Нет! - слышалось в ответ каждый раз в передышке между ударами с глухим стоном, у Ронтрода по коже пробежали мурашки.
   - Бу-дет ху-же! - снова гремело под высокими потолками.
   - Нет! - отдавалось щемящей болью в сердце принца.
   - Про-па-дёшь! - жёстко выстреливал всё тот же голос.
   - Нет! - вяло но упрямо повторялось снова и снова.
   - Тупой упрямец! - зазвенело натянутой тетивой раздражение.
   - Нет! - ещё настойчивей слышалось в ответ.
   - Ты проиграл! - взорвалось. - Уже проиграл!
   Что-то незримо изменилось в обстановке. И сразу же закачался потолок, зазвенел ажурными цепями шандалов. Загудели с новой силой стены, мигнули и на миг погасли звёзды за окном. И Ронтрод, не в силах больше сдерживаться, дёрнулся, до боли сжав в руке клинок. Он решил немедля покончить с этим, судя по всему, избиением, чем бы это для него самого не обернулось.
   Но то, что произошло затем, он долго ещё с недоумением вспоминал после, так и не осмыслив до конца.
   Много воды утечёт и сменится осенью лет, прежде чем принц с теплом и благодарностью снова и снова станет в мыслях возвращаться в эту такую странную осеннюю ночь.
   Словно бы предупредив его намерения на незримый миг, сильный толчок в грудь пригвоздил Ронтрода к постели, не дав одуматься. И обдавая жаром, знакомый голос, что произносил доселе только лишь одно короткое слово "нет", тихо но внятно и настойчиво повторил его снова, прозвучав отчётливо в уме принца:
   - Тебя нет! Замри! Тебя нет.
   И Ронтрод в самом деле замер. Сперва от неожиданности, а затем почувствовал, что не может сдвинуться с места и тело его не повинуется ему.
   Тотчас вслед за этим откуда-то издали полилось вдруг мягкое елейное пение, разом прервав шум и установив тишину.
   - Довольно, - чуть слышно мелодично заструилось в тишине, - теперь довольно. Разве не видите? Мальчик непреклонен. Упрям, как осёл, - колокольчиком зазвенели переливы тихого смеха, - как наивный глупый осёл. Но он ведь знает правила, не так ли, малыш? Ты ведь знаешь наши законы.
   Но ответом было лишь молчание. Комната разом погрузилась в тишину.
   - Что же молчишь? - замурлыкал голос вновь.
   - Сейчас! - мерзкой змеёй угодливо прошипело немедля, и новый удар, всколыхнувший стайку тусклых бабочек-искорок, вырвал очередное "нет!" из непреклонных уст.
   - Нет? - колокольчики зазвенели с новой силой. - Очень мило! Ну так я тебе напомню. Всего-то два возможных выхода, милый, только два - и мы друзья, как прежде. Первый и наилучший для тебя и всех нас - ты отказываешься от Него. А мы, в случае чего, подыскиваем вместо тебя другого, не менее достойного, поверь. Но, думаю, до этого не дойдёт - Он едва ли будет в нём нуждаться. И второй: "в случае смерти опекаемого тэнвит имеет право, по его желанию, быть свободен или получить нового подопечного". Улавливаешь, дорогой? В случае смерти...
   - Нет! - привычный ответ на этот раз получил надменное продолжение. - Ты не сможешь сделать это, Дэлана! Не сможешь.
   И Ронтрод отчего-то почувствовал невольную симпатию к парню, кем бы он, в конце концов, ни оказался.
   - Не смогу? - мелодичной струйкой влился вопрос. - Это почему же?
   - Ангелы не убивают!
   Зазвеневший вновь сладкозвучный смешок, нежный и прекрасный, вызвал теперь у Ронтрода оскомину, и ему ужасно захотелось сплюнуть.
   - Правда? - потекло легко и сочувственно. - Ах, бедный мой ангел...
   Ронтроду ничего не оставалось, как лежать смирно, не шевелясь и почти не дыша, подслушивать в собственной комнате чужие козни, даже не до конца понимая, чьего двора. Принц предусмотрительно усмирил в себе всяческие стремления к ненужным размышлениям, решив, что для начала неплохо бы просто послушать.
   Но послушать не удалось. Заглянувший, между тем, в покои ночной ветерок шумно разыгрался тонкой занавесью, и она, судорожно затрепыхавшись, заглушила тихий разговор. Ронтрод, как ни старался, дальше уследить за беседой не смог. Поэтому закрыл глаза и наконец задумался. Он так до сих пор и не понял, кто эти люди и что им нужно в его покоях, как проникли сюда и почему их не видно? Зачем шумят и что требуют от того бедняги, что так достойно и стойко отстаивает свои убеждения? В конце концов, можно же ведь было решать свои дела где-нибудь в другом месте, не опасаясь быть услышанными?
   - Нет! - резко прозвучало в который раз так громко, что Ронтрод вздрогнул, а ветер стих и убрался восвояси.
   - Ну, нет так нет, - в чувственной речи появились нотки недовольства. - Взять его! - и от прежнего благозвучного сопрано не осталось и следа.
   - Будь осторожен! - взволнованно раздалось напоследок. - Теперь будь очень осторожен... - и, утихнув, утонуло в вязкой сумрачной дали.
  
   Ронтрод ощутил внезапный прилив сил и тут же вскочил с постели. За окном занималась заря. В памяти всё ещё звучали последние слова незнакомца-призрака. "Будь осторожен". Но почему? Почему будь осторожен? Что это всё значит? Почему слова его адресованы были Ронтроду, словно принц и тот, другой, были давними друзьями? Похоже, только этот невидимый упрямец знал о том, что Ронтрод не спит. И предупредил заранее. И вынудил лежать смирно, не шевелясь.
   Теперь же комната опустела, принц стоял у окна и думал. Думал о том, что происходит с Миглоном и что с ним будет дальше. Думал о том, что пора искать ответы, пока вопросов не стало слишком много. Думал о том, что ждёт его в наступающем дне, а в это время там, у берегов Коланса, Лони встречал рассвет, вглядываясь в алеющие небеса, и думал о Ронтроде. И о Миглоне. И обо всём том, что камнем лежало на сердце у обоих.
   3.
   Старая заброшенная хижина на окраине деревни у верховья Коланса, на самом угорье, оказалась как нельзя кстати. Поросший мхом и лишайником шершавый каменистый склон Звёздной Цепи был словно бы её продолжением и зелёной стеной молодых сосен, выстроившихся у подножия, окутывал избушку со всех сторон, Дубра впадала в Коланс, за сосновой стеной широкий плес обрушивался с порога бурным водопадом - что такое мрачные сырые подземелья Миглона в сравнении с этой красотищей?! Омрачать её могло лишь ожидание неизбежных холодов, до которых было ещё далеко.
   Всё утро ушло на уборку. Лони, приведя, наконец, жилище в кое-какой весьма сомнительный порядок, отворил настежь окна и двери и принялся за дело, заглянув для начала в глиняную посудину на ветхом столике. На этом дело закончилось, даже не начавшись.
   Огненный опал целое утро купался в черепяной плошке с холодной водой, зачёрпнутой прямиком из плеса. Грани мутного осколка, пока Лони хозяйничал на новом месте, обрели неожиданно ясность и сияние даже без всяких стараний алхимика. Камень горел бледным огнём, и, казалось, тонким ореолом светится вокруг него вода.
   - Вот так дела! - не на шутку испугался Лони, с ужасом прикинув, сколько тот может стоить.
   Теперь его спешный отъезд из Миглона принц Ронтрод запросто может оценить как побег, даже несмотря на то, что сам же приказал юноше покинуть город, - вот так влип, болван!
   - Не здешний ты, гляжу, милок? - Лони подпрыгнул разлив воду из плошки себе на ноги, камень взлетел и, описав в воздухе широкую дугу, шлёпнулся на пол. Затем медленно покатился через всю избу и исчез под печкой. - Надолго ль к нам?
   В дверном проёме бесформенным пятном темнел худой силуэт, на поверку оказавшийся скрюченной старушкой, опирающейся на длинную корявую клюку. Старушка с интересом проследила за камнем, долгим задумчивым взглядом проводив его в тёмную дыру, и вновь устало взглянула на обескураженного Лони.
   - Надолго ль, говорю, к нам?
   - Надолго, - брякнул Лони первое, что взбрело на ум, оторопело разглядывая гостью.
   - Ну так я войду, что ль? - старушка кивнула на лавку у стены.
   - Ага, - вяло откликнулся Лони, покосившись на дыру под печью, - входите.
   Старушка, шаркая по кое-как вымытому полу тощими ногами в деревянных башмаках, молча вошла и села у стены.
   За спиной у неё совершенно нежданно оказался немытый малец лет эдак семи, в холщёвой замасленной рубахе до колен. Он шмыгнул вслед за ней и, не проронив ни слова, тут же юркнул под печь. Уже в следующее мгновение он вылез оттуда весь перепачканный, пыльный и сияющий, а в руках у него искрился огненный опал.
   Лони в ужасе бросился к мальцу, тот в страхе шарахнулся и вылетел прочь из избы. Его чёрные, перепачканные золой пятки, быстро мелькая меж сосен, исчезли прежде чем Лони успел выскочить за ним и кинуться вдогонку.
   - Стой! - заорал что есть мочи растущим вокруг соснам Лони, пробежав добрых четверть мили вдоль побережья. Сосны сочувственно шумели, сокрушаясь и понимающе кивая верхушками.
   - Напрасно, - рядом с Лони уже стояла старушка и качала головой в такт соснам.
   - Что? - Лони в отчаянии обхватил руками голову и сел на большой булыжник, поросший пушистым мхом.
   - Кричишь, говорю, напрасно, - старушка присела рядом с запыхавшимся Лони и достала из котомки кожаную баклагу, - на-ка, освежись.
   Лони не глядя взял её из рук старухи и, отхлебнув глоток, закашлялся.
   - Что за гадость такая?! - глаза его заслезились, глотку обожгло огнём, и тяжёлый ком, сдавивший грудь, разом подкатил к горлу, словно бы собираясь вырваться наружу.
   - Чем ты меня напоила?! - задыхаясь, глухо промычал Лони меж конвульсивными всхлипами и кашлем, лишь теперь отметив про себя, что тщедушная старушка с лёгкостью оказалась там же, где и он, без особых на то усилий. Будто она здесь и поджидала его, а вовсе не бежала по камням да кочкам.
   - У, милок, да ты, я погляжу, совсем болен! - снова сокрушённо покачала головой старушка. - Совсем болен, - и положила сухую горячую руку на покрывшийся испариной лоб юноши.
   Лони тут же присмирел, перестал кашлять и часто заморгал, прогоняя мелкие звёздочки и снежинки, мелькающие перед глазами.
   - Ты кто? - отдышавшись наконец, прохрипел он. - Как тебя зовут?
   - Зови меня Разитта, - старушка убрала баклагу обратно в котомку и живо поднялась. - Пойдём. Поживёшь пока у меня.
   4.
   На печи у Разитты было тепло и уютно. Несмотря на ранний час, Лони почувствовал ужасную усталость и провалился в тяжёлый, без сновидений сон, а когда открыл глаза, за окнами было уже темно.
   Разитта колдовала над каким-то варевом, то и дело добавляя туда по щепотке, а иной раз и целыми пригоршнями какие-то хитроумные порошки. Тускло горела лампадка и трещал огонь, бурлила вода в котелке, издавая сладковатый пряный запах. Лони почувствовал необычайный прилив бодрости, а вместе с нею и звериный голод.
   - Ну, с добрым утром, господин учёный, - даже не взглянув в его сторону, проскрипела старушка, продолжая помешивать варево.
   - Утром? - удивился Лони и встал.
   - Ну да, - скрипуче засмеялась старушка, - у тебя же утро начинается после захода солнца, правда ведь? Ну-ка, подсаживайся к столу - на голодное брюхо никакой разговор не клеится. А там и поговорим.
  
   Лони уже скрёб деревянной ложкой по дну посудины, когда без стука отворилась перекошенная дверь и на пороге возник старый знакомый чумазый малец с латаной котомкой в руках. Он резко остановился и испуганно застыл в проходе, завидев Лони за столом.
   Лони замер с ложкой у рта.
   - А, Иоларн, заходи дружок, - пригласила его старуха ласковым голосом, - заходи, заходи, не стесняйся, - подзадорила, видя нерешительность мальца, - у нас тут изумительная похлебка из курятины да кореньев.
   Малец жадно потянул носом и, сглотнув слюну, оторвал руку от дверной ручки. Робко сделал шаг вперёд. Дверь, скрипнув, пнула его под зад и он, невольно семеня мелкими шажками, пробежался и вновь замер на месте посреди избы.
   Разитта уже наливала похлёбку в плошку и ставила её на стол рядом с Лони. Тот всё ещё сидел недвижимо с ложкой в руках, словно тигр перед прыжком не сводя хищного взгляда с перепуганного мальчишки.
   - Я, это...- словно бы оправдываясь, вяло начал малец, исподволь опасливо поглядывая на Лони, - матушка послала за...
   - Да-да, знаю, знаю, - прервала его Разитта, отобрав котомку, и настойчиво подтолкнула к столу. Украдкой подмигнула Лони и приложила большой палец к губам, призывая помалкивать.
   Мальчишка, понемногу осмелев, влез на корявый шаткий табурет и вновь потянул носом.
   - Ну так, - продолжила Разитта, вручая мальчишке большую ложку, и, улучив момент, пнула Лони как раз в ту секунду, когда тот собирался уже открыть рот и обрушиться на ребёнка с мучившим его вопросом, - что братец твой? Как поживает дед? Не хворает ли? Как твои успехи в стрельбе - ты, я слыхала, меткий стрелок, смастерил себе лук, доспехи не хуже любого витязя?
   Разитта без умолку сыпала вопросами, не позволяя мальчишке опомниться. Он, хлопая глазищами, поначалу думал отвечать, но затем убедившись, что ему не скоро предоставят такую возможность, принялся уплетать предложенную похлёбку.
   - Кушай-кушай, - радостно заключила Разитта и ещё раз подмигнула Лони.
   Тот медленно отодвинул тарелку, недовольно сверкнул глазами, скрестил руки на груди и стал ждать.
   Наконец, опустошив плошку, малец икнул и медленно обернулся к не сводящему с него глаз Лонсезу.
   - А Печать всё равно не твоя! - твердо заключил он, вперив глазища в алхимика, и снова икнул.
   - Чего? - брови Лони поползли кверху и он вопросительно взглянул на вытирающую руки льняным рушником Разитту. Та лишь недоумённо пожала плечами.
   - Ну так я её и отдал - кому надо, - продолжил как ни в чём не бывало малец.
   - Отдал? - Лони начал понимать о чём говорит мальчик. - Кому ты её... его... кому ты отдал камень?!
   Он в ужасе перешёл на крик и осёкся, опасаясь снова спугнуть мальчишку прежде, чем сможет выяснить до конца, куда тот подевал драгоценность.
   Но мальчишка вовсе не испугался, напротив, он скорчил насмешливую мину и совершенно по-взрослому, словно бы ему было не семь, а все семьдесят, рассмеялся и умудрился свысока взглянуть на нависшего над ним алхимика.
   - А ты догадайся! - весело рассмеявшись, закудахтал он. - Ты же у нас мудрец-волшебник! - и медленно слез со стула.
   - Алхимик, - машинально поправил его Лони.
   - Ну так, тётушка Рази, я пошёл, что ли? - обратился малец к Разите. - Ты уже наполнила мою котомку?
   - А ну стой! - вскипел разъярённый Лони, не в силах больше сдерживаться, и загородил мальчишке путь, встав между ним и дверью. - Давай выкладывай, куда ты дел камень, или я превращу тебя в полено, такое же тупое, как твоя голова. Так, по крайней мере, ты не сможешь больше воровать чужое добро!
   Разитта, внимательно слушая, молча переводила взгляд с одного на другого, лишь уголками глаз хитро улыбаясь.
   - Превратишь? - удивился мальчонка и покосился на старуху. - Рази, а он ещё тот плут! - и засмеялся ещё задорней. - Тогда сначала преврати себя в осла! Ослы, они вроде тебя - упрямы и слепы. Тебе даже не придётся привыкать к новой шкуре - она тебе подходит как никакая иная!
   Лони с разинутым ртом глядел на ребёнка, сыплющего проклятиями не хуже старика. Малец между тем взял из рук старухи котомку, отстранил уверенным движением Лони и, отворив дверь, ещё раз взглянул на него серьёзным сочувственным взглядом.
   - Не расстраивайся, - вкрадчиво шепнул он ему, - действуй по наитию!
   И исчез за дверью.
  
   - Что ты ему подсыпала?! - Лони сурово глядел на Разитту, которая как ни в чём не бывало убирала со стола и тайком ухмылялась. - Что ты ему подсыпала в похлебку?!
   - А ты быстро учишься, - теперь уже в открытую расплылась в улыбке она, сметая крошки хлеба в ладонь, - не успел получить мудрый совет, как тут же им и воспользовался. Похвально. Маленький Иоларн только что оказал тебе большую услугу, запомни его последние слова.
   - Разитта! - Лони нахмурился и снова присел на табурет, - сейчас же объясни мне, что происходит, или я сойду сума!
   - Ну-ну! - всё ещё улыбаясь присела рядом старушка. - К чему же так волноваться? Ничего особенного не случилось - я только лишь развязала малышу язык. Для тебя же, заметь, только для тебя. Думаешь, он рассказал бы тебе больше, если б не я? Едва ли ты добился бы от него хоть слова. Да и вряд ли он вспомнит хоть толику из того, о чём тебе поведал сейчас. Разве ты не понял - здесь замешаны силы куда более могущественные, чем даже можем мы с тобой представить!
   - Силы? - удивился Лони. - Какие такие силы? Разитта, ты что же, ведьма? Вот уж никогда не встречал таких...
   Разитта рассмеялась и пододвинулась поближе к Лони.
   - Веьма! - вкрадчиво прошептала она и ещё больше зашлась хриплым смешком. - Ведьма!
   Глава десятая
   Год 727 от Творения Мира. Арна. О чём молчит Ом-Маэннон
  
   Великие Жрицы обитали в северной части горного плато, на котором со Дня Творения Мира раскинулась пышной зеленью лесов и лугов благодатная Альбия. Их скромные хижины расположились в Яановых Оврагах и тянулись цепочкой с запада на восток невдалеке от Арны, Пещеры Великих, у небольшой Малахитовой рощицы.
   Магическая Пещера возвышалась шестисаженной скалой на западной окраине Альбии так, что восходящее солнце светило прямиком в её выгнутую аркой мраморную дверь, освещая выбитые на гладкой поверхности древние символы. Золотистые утренние лучи скользили по сияющим радугой и переливающимся различными оттенками невиданной красоты камням, украшавшим её белую гладь. Пещера тянулась на десять саженей вглубь и была пяти саженей шириной.
   Через открытую дверь Арны во мрак пещеры проникали солнечные лучи и отблёскивали на искрящейся поверхности маленького озера, что начиналось родником у западной её стены и разливалось в центре округлым блюдцем. Это озерцо волшебницы называли Ом-Маэннон.
   Озерцо продолжалось под землёй, тонкой струйкой убегая из Арны, и затем выбивалось родником у западной окраины древнего леса Атавия, превращаясь в ручей, а затем в бурную речку Змейку, богатую порогами, перекатами и водопадами.
  
   Озерцо озерцом, но в качестве Ом-Маэннона оно отныне притягивало Михаэля несказанно. Лето было жарким, в Арне было прохладно, а Ом-Маэннон был неглубок и леденяще холоден, когда поблизости находились волшебницы.
   Когда же никого рядом не было, Ом-Маэннон был и бездонен, и коварен, и широк, и обжигающе жарок. И он переставал быть просто озером. И вообще, Ом-Маэннон был магнитом, настойчиво притягивающим Михаэля с тех самых пор, как он кое-что стал уметь как волшебник, (а уметь он стал, надо сказать, очень многое) и в особенности, с той поры, когда юноша научился видеть в Ом-Маэнноне всё то, что ему только хотелось видеть и знать. Но, зачастую, то, что сам Ом-Маэннон ему подсовывал, не считаясь с его желаниями. И совсем не важно, что это были вовсе не те милые ветра и безобидные облачка, как наивно полагали Жрицы. Важно, что теперь в жизни Михаэля наконец появился азарт и родилась долгожданная тайна.
   Зеркала Софии, тонкие свечи по кругу, заунывные заклинания? Вздор. В Арне не нужно было ни того, ни другого, ни третьего. Там был Ом-Маэннон.
  
   Михаэль бесшумно затворил дверь пещеры, и Арна погрузилась в глубокую непроглядную темноту, звенящую спокойным плеском воды и пением ручья. Он прибавил к этому ещё шелест фитилей и блики огня на стенах. Дышалось легко, и зной и яркий дневной свет отступили, оставив Михаэля наедине с самим собой и рядом с Белым Зеркалом.
   Сколько же миров и жизней, таких непохожих, таких разных и таинственных там, за пределами Альбии? Михаэль задумчиво поглядел на гладкую поверхность озера и присел у кромки воды. Озеро привычно мигнуло и затянулось мутной поволокой. Он лениво опустил ладонь в ледяную воду и тут же в испуге одёрнул её. Из водной глади в упор на него глядели жёлтые кошачьи глаза, словно бы не Михаэль, а они вглядывались сейчас в бездонную тьму Ом-Маэннона, силясь разглядеть в нём заоблачную высь Альбии. Михаэль замер, боясь пошевелиться. Ему вдруг ужасно захотелось спрятаться. Исчезнуть, стать прозрачным, невидимым, чтобы этот взгляд ни за что не смог найти его.
   И глаза, рассеянно пошарив по Арне и несколько раз задумчиво задержавшись на резном хитросплетении стен, моргнули и исчезли, словно бы не заметив Михаэля.
   А вместо них озеро выплюнуло на поверхность звёздное небо в проёме открытого стрельчатого окна. Тонкая прозрачная занавесь мягко парила в струях лёгкого ветра. Окно удалилось в глубь Ом-Маэннона, и взору Михаэля предстала огромная просторная комната с высокими потолками, богато убранная и увешанная коврами и оружием. Таких Михаэль даже не представлял себе, а не то что не видел, но что-то в ней показалось вдруг ему до боли знакомым. Большое широкое ложе далеко у стены, укрытое густой тенью, говорило о том, что это, не иначе, чьи-то покои.
   Однако же в комнате было довольно людно, как в месте, предназначенном для ночного отдыха. Тем более что всё вокруг указывало именно на ночное время суток. Поначалу Михаэль с любопытством наблюдал за мирной беседой двух, весьма странной наружности верзил и стройного величавого субъекта в тонкой, почти прозрачной белой тунике. Верзилы, укутанные в серые не то плащи, не то мантии, скрывающие их призрачные фигуры, поначалу вели себя очень мирно. Оба они с уважением низко поклонились статному и, как показалось Михаэлю, молодому мужчине, и один из них что-то долго и терпеливо ему объяснял, то и дело указывая в сторону темнеющего вдали ложа. Но тот только однообразно отрицательно качал головой в ответ. Тогда в разговор вступил другой, не менее громадный и мрачный верзила, нервно размахивая руками и бегая вокруг сияющего белизной собеседника. Но тот всё так же уверенно, не сдвинувшись с места, продолжал качать головой, выражая своё несогласие.
   Михаэль распластался на каменных плитах и низко склонился над Ом-Маэнноном, так что кончик его носа коснулся зеркальной глади, а сам он едва не свалился в воду. Эти странные существа, спокойно беседующие где-то так далеко, что возможно и Река Времени отделяла их от Михаэля, а не только мили, были совсем не похожи на людей. Михаэль вдруг с изумлением отметил, чуть ли не погрузив своё лицо в озеро, что сквозь них просвечивается обстановка комнаты - причудливые узоры на коврах, клинки на стенах, прорезь окна, колышущаяся занавесь... И даже далёкий бисер звёзд на ночном небе. И очертания самих этих созданий были нечёткими, словно бы размытыми. Словно бы небрежным мазком усталый художник набросал линии рук и ног, мягкие, обтекаемые складки одежды, струящиеся не то волосы, не то капюшоны. Тени. Не иначе - тени.
   Но тут события приняли резкий оборот, и двое серых верзил разом, словно по команде бросились на бледноликого. Михаэль замер с открытым ртом, наблюдая за мельканием невесомых обезумевших созданий, дерущихся в воздухе, как свирепые кровожадные животные.
   Бледноликий, как оказалось, ничуть не уступал своим противникам, и его светлая фигура снова и снова ускользала от их цепких рук и разящих ударов. Да, собственно, рук-то теперь не стало вовсе, они, будто из ничего, из тёмного пятна появлялись и, нанеся следующий удар, тонули в нём снова. Комната наполнилась стайками горящих снежинок, и Михаэлю показалось, что это сыплются искры из их глаз.
   Сколько времени так продолжалось, Михаэль не понял, но вдруг откуда-то из тьмы ночи явился некто четвёртый, которого он не сразу и приметил. Но теперь силы явно были не на стороне бледноликого, потому что этот вновь возникший призрак неожиданно обрушился сзади на обороняющегося словно тайфун. И спустя мгновение бледноликого уже крепко держали за руки двое верзил, запыхавшихся и сверкающих округлившимися на их лицах огромными, с продольной, совсем как у кошек, чёрточкой зрачков огненными глазами.
   Михаэль в испуге отшатнулся и вскочил, вспомнив два рыжих глаза, что смотрели на него из Ом-Маэннона.
   Только лишь взгляд бледноликого, такой же "кошачий", на незримое мгновение мигнув голубизной, спешно погас.
   До сих пор у этих странных созданий глаз не видно было вовсе - то ли создания были далеко и Михаэлю трудно было их разглядеть, то ли и в самом деле глаза зажигались у них на лицах, точно лампадки и гасли, когда те их тушили.
   Новый верзила, громадный и нависший над остальными ещё более тёмным, чем два предыдущих, пятном, вплотную приблизился к бледноликому, и тот снова отрицательно покачал головой. Тогда великан принялся избивать непреклонного противника, крепко удерживаемого верзилами. Но тот после каждого удара снова и снова распрямлял плечи, поднимал голову и отрицательно качал ею, глядя прямо в рыжие глаза мрачному здоровяку.
   Михаэль до крови закусил губу от отчаянья и бессилия, наблюдая за вопиющей несправедливостью, творящейся прямо у него на глазах, тогда как он ничего не может предпринять.
   Между тем искрящиеся снежинки вдруг исчезли, верзилы дружно завертели головами по сторонам, и самый большой из них, спешно махнув рукой, приказал отпустить бледноликого. Ом-Маэннон нервно замигал, и Михаэлю в мельтешении и вспышках даже показалось, что бледноликий, воспользовавшись суматохой, вдруг метнулся куда-то в сторону, но тут же вернулся обратно, не успев при этом привлечь внимания своих надсмотрщиков.
   И в комнате возник новый персонаж. Лёгкое воздушное платье нежно-голубыми волнами стекало с тонких плеч прекрасной девы, такой же призрачно-бледной, как и тот бледноликий мужчина, что с трудом теперь стоял меж верзилами с гордо поднятой головой.
   Дева подплыла поближе к бледноликому, и Михаэлю почудилось, что он слышит её переливистый смех. Совсем такой же, как у Мирраны, - нежный и благозвучный.
   Верзилы с благоговением поклонились ей, и Михаэль с облегчением вздохнул, надеясь на благоприятный исход. Но не тут то было! После совсем короткой беседы с бледноликим, дева гневно топнула ножкой и сверкнула голубыми глазами, ставшими враз огненными, как у верзил. И верзилы, будто по её приказу, вновь подхватив бледноликого, исчезли, словно бы растворившись в воздухе.
   Дева, чуть замешкавшись, неспешно подплыла к широкому ложу у стены и низко наклонилась над ним, с интересом разглядывая спящего на ней молодого мужчину.
   Затем спешно отпрянула и исчезла вслед за остальными.
   - Не те ли это тэнвиты, бестелесные детища Вершителя Тэнасара, что о них упоминала Нифиелла в своей летописи? - наблюдая за происходящим в Ом-Маэнноне широко распахнутыми глазами, Михаэль, конечно же ничего не мог слышать, но зато он мог анализировать. Пусть он не был знаком с Миром, как знакомы с ним живущие под облаками, зато он знал о нём всё из древних летописей. А теперь ещё и подсматривал за ним воочию через Ом-Маэннон.
  
   - Что это ты делаешь?! - заглянула ему через плечё Лилиана, увидав в водах Белого Зеркала отражение своё и Михаэля.
   - Жарко, - пожал в ответ плечами Михаэль и, зачерпнув пригоршню воды, умылся, брызнув остатками в Лилиану.
   - Жарко?! - Лилиана, засмеявшись, отпрянула. - Выйди-ка из пещеры, детка! На улице вечер и прохлада! Солнце садится! Уж давно скрылось за Арной. София зовёт на ужин, но до тебя ведь не достучишься, мы пытались все. Твой разум словно за семью замками - что ты делал? Ты что же, весь день тут проторчал?
   - Вечер? - недоумённо огляделся Михаэль, увидев, что свечи на стенах, освещающие холодные своды пещеры уже почти догорели. - Не может быть.
   - Ну да, не может, - засмеялась Лилиана, - посиди здесь ещё чуток - и действительно будет - "не может быть". Только утро настанет иного дня. Не сегодняшнего. Тогда ты точно не поверишь, что прозевал целый день своей жизни.
   - Прозевал? - хитро улыбнулся Михаэль. - Это мы ещё поглядим, кто из нас его прозевал.
   - Что ты хочешь этим сказать?! - сразу посерьёзнев, обиделась Лили. - Ты говоришь загадками!
   - Не только говорю, - засмеялся Михаэль, - я думаю ими, ем их на завтрак, обед и ужин, умываюсь ими, вижу их во сне, гляжу на них каждый день и не собираюсь без них жить дальше. А одна из них сейчас, похоже, сердится. Она ужасно недовольна, что с ней разговаривают вовсе не так, как она ожидала. Наверное, сама она не очень-то их любит, загадки?
   - Ты неисправим. И никогда не перестаёшь меня удивлять! - Лилиана вновь засмеялась, с нежностью разворошив Михаэлю кудри. - Но, наверное, ты прав - мир вокруг загадочен, а ты - самая большая загадка во всей Альбии, и никто из нас ни на шаг не приблизился к её разгадке, как бы ни старался все эти годы. Вот я, например, - Лили присела рядом с Михаэлем у Ом-Маэннона, и он обнял её за плечи, - я всегда считала тебя своим другом и думала, что так считаешь и ты. У меня нет даже подруги ближе чем ты. Но разве могу я похвастаться тем, что знаю тебя достаточно хорошо? Я любую из моих подруг и любую, что не является ею, знаю лучше чем тебя. Неужели же там, внизу, все мужчины такие?
   Михаэль пожал плечами в ответ и снова покосился на Ом-Маэннон.
   И ему показалось, оттуда из глубины ему подмигнул жёлтый кошачий глаз. Михаэль заморгал, пристальнее вглядываясь в Белое Зеркало, но на нём только лишь искрились золотые блики догорающих свечей.
   Глава одиннадцатая
   Год 708 от Творения Мира. "Неколдун"
   1.
   - Вообще-то я и без тебя могу управиться! - Лони зажёг горелку и полез в мешок за старыми записями. - А ты отдыхай покамест.
   - Ну-ну, сейчас поглядим, - посмеиваясь, присела на лавку Разитта, - какой из тебя колдун.
   - Из меня? - глухо рассмеялся из мешка в ответ Лони, всё ещё по пояс пребывая в нём и шурша свитками. - А и правда, какой из меня колдун?! Я и в колдовство-то не верю. И ты ни за что не убедишь меня в том, что оно... есть! Ура! Нашёл!
   Лони выбрался из мешка со старым свитком в руках и, на ходу бубня себе что-то под нос, принялся смешивать порошки и жидкости в широкой колбе.
   - Ну, а сейчас ты, по-твоему, чем занят? - поинтересовалась Разитта, внимательно следя за руками юноши.
   - Я занят приготовлением вполне реального состава, - назидательно поднял он вверх указательный палец и вылил смесь в широкую плошку, - и если всё получится как должно, мы выясним, где принц Ронтрод мог оторвать этот злополучный клок от своего плаща и предположить, чем наносили на него надпись. С виду, конечно, весьма похоже на чернила, но что-то я сомневаюсь очень.
   - И что? - снова полюбопытствовала Разитта. - Ты увидишь в нём того, кто их наносил?
   - Где увижу? - оторвал от колбы глаза Лони. - Что наносил?
   - Ну, как же? - удивилась старуха. - Ты собираешься узнать, чем начертаны письмена на лоскуте, а кто это сделал, ты знать не хочешь?
   - Не-е-т, - улыбнулся Лони, - кто это сделал я наверняка, ну, в смысле точно, узнать не смогу. Но зато, я уже сказал, смогу предположить.
   - Ничего не понимаю, - пожала плечами Разитта и подсела поближе, - ты что, без этой возни и предположить не можешь? Предполагать-то много ума не надо, или скажешь нет? Ты наверняка ответь - кто начертал, где он это делал и что это значит.
   - Погоди! - одёрнул её Лони. - Тебе так прямо всё сразу и ответь. Вещества, что обнаружатся на лоскуте могут ведь не обязательно водиться только в одном месте. Они могут быть присущи для широкого диапазона различных местностей...
   - Ты совсем меня запутал! - прервала его Разитта. - Скажи мне прямо, что ты задумал? Хочешь повлиять на принца через этот несчастный лоскут, что ему принадлежит? Так может быть, принц и не хватится своей драгоценности-то! Мало что ль у него каменьев таких найдётся? Чай, не простолюдин - наследник как ни как! Может быть, он уже давно забыл об этом своём огненном опале, а ты зря только человека погубишь! Сам же говорил - хороший человек! Так зачем его до срока в могилу загонять из-за такой пустяковины?
   Лони замер с куском ткани, не донеся её до плошки с готовым раствором.
   - Ты это о чем? - совсем опешил он. - Кого это я погубить-то собираюсь?!
   - Как кого? Принца Ронтрода, конечно же! - уверенно изрекла Разитта, - ты же меня для того и позвал? Хочешь, чтобы подсобила, если заклинание не шибко подействует. Чтобы усилить его двойной мощью, так сказать.
   Лони обескуражено сел на табурет и внимательно взглянул на Разитту.
   - Да я, собственно, тебя не звал, - пожав плечами, промычал он, - ты же сама пришла?
   - Звать не звал, а думать думал, - улыбнулась она ему.
   - И потом, - продолжил Лони, - с чего ты взяла, что я собираюсь свести в могилу Его Высочество?
   - А что тут неясного? - удивилась Разитта. - У тебя его вещь, ты над ней колдуешь - чай, не любовный приворот сотворить собрался, принц ведь не девица? Камень, что принадлежит принцу, уплыл у тебя из-под носа, ты боишься гнева его владельца. Остаётся только одно - свести его в могилу. Как видишь, у меня чудесно получается предполагать без всяких заговоров и снадобий.
   - Да уж! - вспылил Лони. - Изощрённости у тебя не отнять! Фантазия - что надо... Ты что! В своём уме?! Да принц, если хочешь знать, самый близкий мне человек на этом свете!
   - А теперь будет на том, - улыбнулась Разитта, - какая разница, на каком свете он тебе будет близок потом, если речь идёт о твоей шкуре сейчас, правда ведь?
   - Послушай-ка! - Лони почувствовал, что закипает и пар вот-вот вылетит из всех возможных отверстий. - Прекрати сейчас же меня обвинять в том, в чём я не виновен и чего делать не собираюсь!
   - Ты, может, пока не виновен, - миролюбиво продолжила Разитта, - а вот когда в склеп наследника проводят его родные... В последний путь...
   - Склеп! - заорал вдруг Лони, прервав Разитту на полуслове. - Точно! Это был склеп!
   - Так ты что же, уже провожал туда кого-то? - удивилась Разитта. - А говоришь - не колдун!
   - Провожал, провожал! - вскочил Лони и быстро забегал по комнате. - Только это меня провожали, а не я! А после назад вывели...
   - Ну и дела! - захлопала глазами старуха. - Так ты и на том свете побывал?! Что же ты раньше не сказал?! Теперь ведь я и помереть спокойно смогу, зная, что после меня останется такой могущественный маг! А то ведь на весь Миглон я одна-оденёшенька. Стара стала, а учеников - где ж их взять? Хвала Владыке - дождалась! Не зря, ох, не зря мне столько ночей ангел снится и требует, настойчиво так требует, перебраться в Церуллеевы Леса! Теперь мне тут не место. Теперь ты хозяин здешних земель!
   - Да ну тебя! - махнул рукой Лони. - С тобой бесполезно говорить! Ты, знай, твердишь своё, даже не стремишься понять.
   - Всё, что мне надо, я уже и так давно поняла, - хихикнула довольная Разитта, - а коль что ещё осталось, ты объясни, милок, как следует, - я пойму, а то мутишь, мутишь чего-то: "вещества, местности..."
   - Вот что, - вздохнул Лони и обрадовался возможности хоть с кем-то поделиться секретами. - Ты послушай пока. Просто послушай. А там видно будет.
   Старушка, хоть она и считает себя ведьмой, всё же очень добра и безобидна. Ну и пусть считает - в конце-концов, все люди со странностями, каждый со своими. Лони тоже во дворце находили странным. А здесь Разитта столь трогательно заботилась о нём, пока он хворал. Исцелила травами и теперь его не душит кашель и дышится легко. Кто ещё его в жизни так опекал? А ей, небось, одной не сладко в деревне, когда все тебя побаиваются и от этого недолюбливают.
   Лони присел рядом с Разиттой и стал размышлять вслух:
   - Когда я заблудился в подземелье дворца, я встретил там странного типа. Внешне вроде бы знатного роду - статный, величавый. Только ни на кого из тамошних не походил, это точно. Разве немного на принца Ронтрода, да только это был не он. Да и темно было - не разглядел я. А он лицо прятал и требовал от меня чего-то молча. А когда понял, что ничего ему не добиться, поманил за собою. Я в плаще тогда был том, что принц мне дал - может, он меня с ним и спутал? Точно как советник у тайного хода. Ну мне, ясное дело, ничего не оставалось делать, как пойти за ним - не погибать же в лабиринтах. А там, авось, выведет. Он и в самом деле меня вывел - очутился я в огромной колонной зале, пустынной и пыльной. Я ещё подумал - похоже на большую банкетную залу старого, будто давно заброшенного замка. Или на храм какой. А в зале этой лишь алтарь да пыльные ящики у стен. Вот, значит, что это за ящики были! Это же склеп! Усыпальница!
   - А что же дальше? - подзадорила его Разитта.
   - Вот, значит, он мне этот самый лоскут и вручил.
   - Призрак?
   - Почему призрак? - удивился Лони.
   - Как почему? - удивилась Разитта. - Ты же сам сказал, что не знаешь его. Сколько ты, говоришь, лет во дворце-то прожил?
   Лони задумчиво почесал затылок и пожал плечами.
   - Четырнадцать уж.
   - И что, за эти четырнадцать лет ты не изучил там каждого, как самое себя?
   - Изучить-то изучил, - вздохнул Лони, - только советник больше моего там живёт, а меня с Его Высочеством всё равно спутал.
   - А ты не равняй себя и советника! - назидательно буркнула Разитта. - Советник в колдовстве не сведущ и твоего чутья у него нету!
   - Опять ты за своё! - вспылил Лони. - Да не колдун я, говорю же тебе!
   - Хорошо, "неколдун", будь по-твоему, - махнула рукой Разитта, - раз ты так упираешься - стало быть, имеешь на то основания. Может, скрываешься от кого? Одно я тебе скажу наверняка - ни тебя, ни ты сам ни с кем никого не перепутал, ты уж мне, старой, поверь! Твой советник туполобый - может быть. Но не ты! И не призрак! Кого, ты говорил, он тебе напоминает, дай припомню? А, наследника, кажись? Какого из них? Младшего?
   - Ну да...- вяло согласился Лони. - А что?
   - А то! - рявкнула Разитта. - Может быть, ты "неколдун" и посильнее меня будешь, только опыта моего у тебя всё равно ещё нет! Так что я с тобою потягаться смогу ещё как, ты уж поверь! Слушай внимательно старую Разитту и давай припоминай - кто из предков Его Высочества ликом и статурой на него более всего походит?! Да так походит, что их в темноте подземелий спутать можно?
   Лони задумался.
   - Ну, я, конечно, так сразу сказать-то не могу... - нахмурился он и тупо вперился в стоящую перед ним плошку с приготовленным раствором, а точнее, поглядел сквозь неё, - кажется...
   И тут из плошки на него в упор взглянули синие глаза из-под чёрного капюшона. Бледное мужественное лицо на миг показалось из темноты и озарилось лёгкой, едва заметной улыбкой. Затем образ исчез, напоследок как обычно протянув Лони бескровную ладонь, в которой теперь ярко сиял огненный опал.
   - Фоториан! - истошно заорал Лони и вскочил из-за стола.
   Разитта от неожиданности вскочила тоже и ухватилась за сердце.
   - Чего орёшь-то! - вспылила она, жадно хватая воздух ртом, точно рыба, выброшенная на сушу. - Напугал, чёрт ряженый, хуже нечисти!
   - Разитта, - снова робко заглянув в плошку прошептал Лони, - там, в воде, был Фоториан.
   - Тоже мне удивил, - хмыкнула старуха, отдышавшись наконец, - да хоть сам Владыка, что с того?
   - Ты не поняла! - подбежал к ней Лони и потянул к столу. - Вот отсюда только что на меня глядел принц Фоториан! Это его я видел в подземелье!
   - Что ж ты сразу-то не сказал? - теперь и Разитта заглянула в плошку. - Так, значит, это с ним ты встречался в склепе?
   - Не может быть! - озадаченно уселся на скамью Лони и откинулся о холодную стену. - Не может быть! Он же умер...
   - То-то и оно! - снова зыркнула в плошку Разитта. - Я и говорю - призрак.
   - Разитта! - воскликнул Лони. - Он же умер почитай что три столетия назад! Не может быть!
   - Три столетия, говоришь? - нахмурилась Разитта. - А и вправду странно. Что же это его, бедняжку, так задержало в Миглоне-то, а? Не твоя ли безделушка, что ты уволок у наследника?
   - Опал? - удивился Лони. - С чего ты взяла?
   - Так ведь ты же сам говорил - требует он у тебя чего-то, - вопросительно изогнула брови дугой старуха, - а ты, стало быть, ни в какую.
   - Нуда, - задумался Лони, - и во сне он меня замучил совсем.
   - А теперь гляди-ка, - увлечённо продолжила Разитта, - кому проще всего в душу достучаться?
   - Кому? - удивился Лони.
   - Ребёнку, конечно же! Ребёнку! - поучительно подняла вверх указательный палец. - Иоларн! Мальчишка тут в самый раз и сгодился!
   - Ты хочешь сказать...
   - Я хочу сказать, - усмехнулась Разитта, - что так и не добившись от тебя камушка-то своего, Фоториану ничего не оставалось, как послать за ним ребёнка! Очень кстати, скажу тебе, очень кстати подвернулась Дубравка - в Миглоне твоём ты, небось, из халупы-то своей подвальной и не показывался! Вон до чего себя довёл - сам на призрака походить стал!
   - Значит, полагаешь, вот кем оказался тот "кто надо" - кому Иоларн опал отдал? - Лони взял со стола лоскут и стал непринуждённо вертеть его в руках. - Он отдал его Фоториану? А что же тогда за Печать, о которой малец говорил? Не эта ли?
   - А камушек этот твой, похоже на то, и есть та самая Печать, - вздохнула Разитта, - только что это значит - ума не приложу.
   - Как же камешек? - удивился Лони. - Где же там символы? Письмена всякие? Где на нём слова? Главное ведь в Печати - слово!
   - Может, оно и так, - с сомнением покачала головой старуха и кивнула в сторону тёмно-зелёного лоскута, который вертел в руках Лони, - только не за этим твой призрак приходил, стало быть, не Печать это. А зачем тебе лоскут отдал - не ведаю.
   - Ну, значится так, - бодро хлопнул Лони себя по коленям и снова пододвинул поближе плошку, - раз уж мы догадываемся теперь, кому принадлежит надпись, осталось выяснить - чем её наносили. Может, тогда поймём - зачем.
   - Ты бы прочёл прежде, что там написано! - устало вздохнула Разитта. - Не то смоешь сейчас всё - и дело с концом.
   2.
   Ронтрод живо оделся, помчался к Лони в мастерскую и наткнулся на висячий замок.
   - Господин алхимик уехал из города, Ваше Высочество, - при виде принца, поднимающегося во внутренний двор из погребов и кладовых, среди которых ютилась коморка Лони, слуги почтительно кланялись и виновато разводили руками - дескать, ничего не поделаешь.
   - Как уехал? - нахмурился Ронтрод. - Почему?
   - Уж третий день как уехал, Ваше Высочество. По вашему приказанию.
   И Ронтрод вдруг вспомнил о своём приказе. Как же некстати ему пришло в голову отослать парня! С его помощью Ронтрод собирался продлить беззаботное пребывание господина советника в бессрочном отпуске в его собственной опочивальне. Для этого, правда, есть множество различных способов, с которыми и сам принц может прекрасно справиться, но уж очень не хотелось привлекать всеобщее внимание и, не приведи Владыко, вызывать подозрение своим длительным нахождением в мастерской.
   Советник же, не без помощи Ронтрода, весь предыдущий день восхитительно провёл в обществе с самим собой, запертый снаружи в собственных покоях королевской стражей. Ронтрод с большим удовольствием выполнил своё обещание, - устроить весёлую жизнь советнику, - данное под сводами Усыпальницы. И надо ж было подвернуться случаю - сам Зувог подсказал ему, как именно эту самую жизнь устроить, в порыве совершенно необъяснимой ярости набросившись на наследника в библиотеке.
   Ну, с нарядами для советника Ронтроду, конечно, пришлось постараться, а в остальном - принц только лишь заботился о здоровье своих подданных. Ничего более.
   Во второй половине дня, устав, как видно, от своего общества, советник стал буянить и сквернословить, чем ещё больше укрепил мнение короля о его помешательстве, и Его Величество не убрал стражу, как намеревался поначалу, а напротив, оставил до дня следующего.
   И вот этот следующий день наступил. Не то чтобы Ронтроду мешал злобный Зувог, грубо оскорбивший его и угрожавший ему расправой в королевской библиотеке. Ронтрод меньше всего обращал внимание на жалобное тявканье мелких зубастых собачонок, понимая, что они по сути своей безобидны. Но он опасался как раз тех безшумных змей, что страшатся даже дохнуть, поджидая свою обречённую жертву в засаде. И принцу очень не хотелось думать, что змея эта - его собственный брат. Поэтому он и решил на всякий случай: чем меньше пока у Лафиента друзей и союзников, тем спокойнее ему самому.
   Зато о своих союзниках Ронтрод не позаботился, отправив первого из них, будто нарочно, к чёрту на кулички - в далёкую Дубравку. Своей беспечной выходкой со взрывом в библиотеке Ронтрод, похоже, сам того не желая, разворошил осиное гнездо, и теперь оно нервно гудит, готовясь к атаке. А откуда ждать нападения, Ронтрод до сих пор так и не выяснил.
  
   - Ваше Высочество! Ваше Высочество! - пока Ронтрод размышлял, стоя у двери кухни, через внутренний двор к нему уже катился необъятный придворный лекарь. - Хвала тебе, великий Владыко! Ваше Высочество! Я вас всё утро ищу. Обыскался уж.
   Пыхтя и отфыркиваясь, словно паровой котёл, Традж низко поклонился Ронтроду, и того вдруг осенило: вот кто поможет ему запереть Зувога ещё хотя бы на денёк.
   - Что вам нужно, Традж? - соорудил изумлённое лицо Ронтрод.
   - Ваше Высочество, - отдышавшись наконец, лекарь подкатился поближе и, задрав голову, пристально поглядел на Ронтрода. - Несказанно рад вас видеть в добром здравии! - произнёс он после некоторой паузы и затем, замявшись, смущённо продолжил. - Ваш завтрак... у вашей постели, как вы просили...
   - И для этого вы меня искали?! - теперь уже нарочно наклеивать на лицо удивление Ронтроду не пришлось. - У нас в Миглоне что же, теперь для таких дел служит придворный лекарь? Чтобы звать на завтрак наследника?
   - Да нет же! - глубоко вздохнул Традж и через силу выдавил кислую улыбку. - Нет, конечно... Но ваш батюшка обеспокоен... вашим здоровьем! Он зашёл к вам нынче, а там... там... словом, вы должны поглядеть сами.
   Ронтрод, не дожидаясь дальнейших объяснений, быстрым шагом понёсся в свои покои. Следом покатился лекарь, метя землю мантией, пыхтя и сокрушаясь, но очень скоро отстал и остался далеко позади.
  
   Ронтрод ввалился в свои покои точно тайфун. В кресле у окна он нашёл короля, откинувшегося на спинку и устало прикрывшего глаза. Но Нарнорд тут же вскочил при звуке открывающейся двери и поспешил навстречу сыну.
   - Хвала Владыке, ты в порядке! - бросился он к Ронтроду, вместо приветствия повторив слова лекаря.
   - Почему я должен быть не в порядке? - удивился Ронтрод и кинул беглый взгляд королю через плечо.
   - Погляди же! - король отошёл в сторону и жестом указал Ронтроду на его комнату. - Что здесь произошло этой ночью?
   Комната Ронтрода была перевёрнута вверх дном. Всё, что только можно было разворошить, было разворошено и разорвано. Кинжалами, висевшими ранее на стенах, а теперь валявшимися повсюду меж ошмёток, были вскрыты подушки и матрац, одежда из комода разбросана и изодрана. И в довершение этой живописной картины на прикроватном столике ещё дымился нетронутый завтрак.
   - Что это? - Ронтрод наклонился и вытянул из-под лохмотьев за крыло дохлую пичугу. - Похоже, кто-то успел к завтраку раньше меня.
   - Что ты такое говоришь? - воскликнул король. - Что это значит?!
   Ронтрод швырнул пичугу в открытое окно и присел на кровать.
   - Не желаете ль отведать, Ваше Величество? - съязвил он, кивнув в сторону подноса.
   Король нахмурился и открыл рот для гневной речи, но тут в покои ввалился не менее беспардонно, чем сам Ронтрод, подоспевший наконец Традж.
   - Никто ничего не знает, - налету запыхтел он, - и не слышал!
   - Ещё бы! - хмыкнул Ронтрод.
   - И завтрак Его Высочеству тоже никто не доставлял, - не обращая внимания на слова Ронтрода продолжил Традж, - стало быть, узнать у слуг, когда именно...
   - Что значит - никто не доставлял?! - рявкнул распалённый до предела Нарнорд. - Откуда же тогда здесь этот поднос?!
   - Оттуда! - снова съязвил Ронтрод, указав пальцем в небо. - Там это - привычное дело, наследников травить.
   - Травить? - круглое лицо лекаря стало похоже на длинную тощую морковину. - То есть как - травить?
   - Обыкновенно, - усмехнулся Ронтрод, - соблазнительно пахнущим завтраком.
   - Довольно! - громыхнул король, расценив двойственный жест сына как явный намёк на высшую знать, приближённую к королю, и принялся нервно расхаживать взад-вперёд по комнате мимо совершенно невозмутимого Ронтрода и обалдевшего лекаря. - С меня довольно! - затем, остановившись, пристально поглядел Ронтроду в глаза. - Где ты был этой ночью и кого успел заполучить в качестве врага?! Отвечай!
   Тем временем Традж уже озабоченно ощупывал и осматривал Ронтрода, оттягивая тому веки, выворачивая губы, заглядывая в нос и в уши и определяя на ощупь температуру. Принц терпеливо сносил все его манипуляции, лишь скорчив недовольную мину.
   - Что вас прежде интересует, Ваше Величество? - напыщенно изрек Ронтрод, сдерживая улыбку и манерно закатив глаза. - Точное указание места моего сегодняшнего ночлега или полный список моих врагов?
   И ему вдруг невольно вспомнилось странное неистовство ночных теней у его кровати. И чудной голос, предупреждающий об опасности. "Будь осторожен" - так, кажется, прозвучало напоследок в уме у Ронтрода, прежде чем вокруг воцарилась тишина. Считать ли это утро началом неприятностей, или это всего лишь нелепое совпадение?
   - Прекрати сейчас же представление! - недовольно гаркнул король. - Ты ведёшь себя недостойно!
   - Куда достойней было бы валяться сейчас бездыханным! - парировал Ронтрод, нарочно задевая отеческие чувства. Потом подумал и добавил: - Пусть в не совсем подобающей позе, зато уж молча.
   - Ты вынуждаешь меня принять меры! - ещё больше нахмурился Нарнорд.
   - Уж будь любезен, прими! - Ронтрод отстранил Траджа и встал. - Только придётся тебе посадить под стражу ползамка, чтобы остальная половина могла спокойно спать по ночам.
   - Мне кажется, - гневно возразил король, - куда вернее и проще посадить под стражу тебя одного! Так, по крайней мере, я сам буду спать спокойно!
   Нарнорд развернулся и не дожидаясь ответа, направился к выходу.
   - И чует моё сердце - не только я один, - по пути добавил он и вышел, оставив Ронтрода с лекарем в опочивальне.
   3.
   - Чёрт знает что такое! - Лони в который раз почесал затылок и вынул лоскут из раствора.
   Ни ткань, ни надпись на ней не претерпели ровно никаких изменений, не взирая ни на кислоты, ни на щёлочи, ни на нагревание, ни вообще на что бы то ни было, во что б её с огромным рвением ни совал Лони. И ни выпаривания, ни кипячение не выявило ровным счётом ничего в воде, где он её выполаскивал, и как ни старался в конечном итоге покрасить, а затем хотя бы поджечь - только вымарался, обжёгся сам, но лоскут остался цел невредим и зелен. Вроде бы он есть, а как к делу - так будто и нет его вовсе.
   За всем этим терпеливо наблюдала Разитта без единого слова и даже без движения. Но вскоре за окнами уже совсем стемнело, и Разитта всё так же молча зажгла огонь, затопила печь и, заставив Лони давиться куском сыра, насильно затолканным ему в рот, присела и стала наблюдать дальше.
   - Чёрт знает что такое... - снова задумчиво повторил он.
   - Чёрт может и знает, - хмыкнула старуха в ответ, дождавшись наконец, когда Лони первым нарушит молчание, - а ты, похоже, спрашивать у него не торопишься. Ну, как знаешь. Давай, что ли, может, я спрошу?
   - Что спросишь? - вполуха слушая Разитту, больше для формы, чем из интереса буркнул Лони.
   - Как что? Отчего это хозяин твой недосягаем и неприкасаем, что же ещё?
   - Почему - недосягаем? - оторвал глаза от горелки Лони. - С чего ты взяла?
   - А то ты сам не видишь, - пожала плечами старуха, - ты прикидываться-то, брось, мил человек! Назвался груздём - полезай в лукошко! Хоть ты и "неколдун", но ведь ты же и не дурак?
   - Ну, допустим, - устало хихикнул Лони, - допустим, я не дурак - и что же?
   - Ну, коль не дурак, - растянулась в довольной улыбке старуха, словно поймала, наконец, парня на горячем, - тогда бросай свою пустую затею и давай-ка спросим у духов - что к чему.
   Лони, отхлебнув глоток воды из кружки, прыснул и закашлялся.
   - У кого спросим?! - выдавил он из себя, утирая слёзы и всё ещё хрипя и отфыркиваясь.
   - А у кого хочешь - у того и спросим, - подсела поближе Разитта. - Сам Повелитель Гнаэн с нами говорить не станет, это уж точно. А вот, скажем, литоры его, черти, как ты говоришь, - в самый раз. Ну, а хоть бы и с ангелами можно попробовать. Те, конечно, шибко важные - станут ломаться, отмахиваться, но авось в чём и проговорятся. А то и Фоториана твоего можно кликнуть! Тот уж точно знает если не всё, то очень многое. Правда, опасно связываться с ним, с Фоторианом этим. Как ни как - пращур Его Высочества! Как прознает, что ты правнука его сгноить собрался, - разгневается тут же! Тогда уж держись. Тогда раньше ты сам к Гнаэну отправишься, чем Твоё Высочество.
   Лони, откашлявшись, наконец, теперь только молча хлопал глазами. Он не знал плакать ему или смеяться - судьба свела его либо с уже совсем выжившей из ума старухой, либо это ещё одна тропа в неизведанное, по которой парень ещё не хаживал. А Лони не привык смеяться над неизведанным, прежде чем до конца не выяснит его природу. Поэтому, чем потешаться над Разиттой, сначала он решил поглядеть на то, во что она так искренне верила.
   - И кто же, по-твоему, больше всего подойдёт? - с ухмылкой поинтересовался он для начала, решив подыграть старухе.
   - А это смотря для чего, - задумалась Разитта, - ты-то сам чего хочешь узнать?
   - Хочу узнать, зачем Фоториан мне в руку этот клок сунул, - ответил Лони и, подумав, добавил: - Ну, и что на нём написано.
   - Ну, тогда тебе только к нему и надобно, - обречённо вздохнула старуха, - ни ангелы, ни черти тут тебе не советчики. Кто сунул, тот пущай и отвечает.
   4.
   После каждой такой перепалки с сыном король Нарнорд чувствовал себя прескверно.
   Подобные стычки давно уже вошли в привычку, ибо насколько красив был Рон, настолько же и не сдержан. И, может быть, этикет не имел такого большого значения, какое придавал ему король, но именно Ронтрод, как никто другой, раздражал его неимоверно своими выходками. Нарнорд каким-то шестым чувством понимал, что злится не оттого, что принц не соблюдает всех положенных норм и правил, - его просто-напросто приводила в ярость непокорная, несгибаемая натура Ронтрода, отказывающаяся пресмыкаться перед кем бы то ни было, будь то король или даже сам Владыка со всеми его Вершителями.
   Так или иначе, а полная трогательной заботы и отеческой ласки речь короля, долженствующая показать, насколько он рад видеть сына в полном здравии, как обезумел от горя и страданий, опасаясь за его жизнь, превратилась в гневную тираду с хлопаньем дверью напоследок. Ничего необычного. Всё как всегда.
   Нарнорд, ругая на ходу и себя и Ронтрода, нёсся из его покоев по западной галерее к тайному ходу. Короля, как обычно, мучила советь. А к слабым поскуливаниям совести с годами присовокупилась ещё и клятва, каждый раз нарушаемая им после ссоры с сыном. Королева на смертном одре просила его дать обещание быть помягче с мальчиком. Ещё бы - Рон был её любимцем! А король, глупец, возьми и дай ей это обещание.
   Всегда услужливого Зувога рядом, как назло, не оказалось, и Нарнорду пришлось по пути самому раздавать направо и налево указания челяди, случайно встретившимся советникам, страже и всем, кто только попался на глаза, - каковы бы ни были его отношения с наследником, а никакая дрянь в опочивальню принца входить не должна! Не говоря уж о том, чтобы творить там такое, да ещё и подбрасывать отравленную пищу!
   Сам же король считал себя слишком уставшим и слишком слабым, чтобы взваливать на свои плечи подобные хлопоты. Он так привык к размеренной и спокойной жизни и к тому, что у него есть его преданный советник, который эти хлопоты всегда берёт на себя, что и сейчас не собирался менять что-либо в привычном укладе. А привычный уклад требовал погрузиться в прекрасное море драгоценностей, хранящихся спрятанными от всяких, кроме королевских, глаз. Оно, это море всегда успокаивало короля, а сейчас король был слишком взволнован, чтобы оставаться среди своих подданных.
   Глава двенадцатая
   Год 708 от Творения Мира. Фоториан
   1.
   А утро и в самом деле было лишь началом неприятностей. На нём злоключения Ронтрода не закончились, и он, выйдя из своей разгромленной опочивальни, весь день оказывался на волосок от гибели.
   Всевозможным способам, которыми этого пытался добиться его невидимый враг, позавидовал бы любой самый изощрённый злодей. Благо, один из подозреваемых сидел под стражей, и Ронтрод вычеркнул его из списка. Пока. Но у принца отчего-то упорно складывалось впечатление, будто это дело не только не одних рук, а даже план не одной и той же головы. Будто все в замке сговорились и решили разом свести его со свету каждый по-своему. Причём делали это либо совершенно случайно, либо так, что и обвинить было некого и не за что. По этому поводу весь дворец был заполнен стражей так, что и чихнуть без их ведома было нельзя - тут же кто-то кричал в самое ухо: "Будьте здоровы, Ваше Высочество". По приказу короля охрана по пятам следовала за Ронтродом, а за одно и за Лафиентом, но это совершенно не спасало Рона от бесконечных переделок, а кроме всего, ещё и раздражало - теперь он и себя чувствовал узником не хуже Зувога, с той лишь разницей, что может свободно передвигаться по дворцу. Чтобы оспорить этот приказ нужен был король, но тот отгородился от мира ещё одним приказом - "не беспокоить", и мучения Ронтрода продолжались.
  
   Устав за день больше, чем за неделю изнурённой работы и ничего нового так и не узнав ни о найденной в библиотеке Карте, ни о том, кто бесчинствовал у него в покоях, принц вернулся снова в свою опочивальню.
   Конечно же, он подозревал, что бурные поиски среди вещей и подушек - дело рук Лафиента, решившего теперь переместиться из библиотеки к Ронтроду в покои в надежде отыскать у того Ключ к Карте, а, может быть, и саму Карту. Но чтобы Лафиент отважился на братоубийство - тут Ронтрод был непреклонен и уверен, что тот на такое не пойдёт. Посему, чьей была блестящая идея с отравленным завтраком, всё ещё оставалось загадкой.
   Ронтрод вошёл и, тут же ощутив за спиной чьё-то незримое присутствие, остановился и замер. За этот ещё не оконченный день он уже настолько привык быть начеку и находиться в постоянном напряжении, что даже предупреждение ночного незнакомца теперь было лишним - Ронтрод и без того был осторожен до предела. И, может быть, в любой другой день он как ни в чём не бывало продолжил бы свой путь, но не сегодня. Сегодня он совершенно ясно, каким-то особым чутьём почуял: он в покоях не один. Почуял и подумал, что это уж слишком. Ронтрод наверняка знал, что там, у него за спиной, - не Лафиент и не отец. Но никому другому входить в покои принца не позволялось...
   - Кто здесь и что вам нужно?! - не оборачиваясь, гневно произнёс он, осторожно положив руку на эфес меча.
   Словно бы в ответ на свой вопрос принц тут же ощутил лёгкое, почти неуловимое прикосновение к плечу. Оно заставило Ронтрода сжаться, пальцы ожесточёно впились в рукоять, но внешне у принца не дрогнул ни один мускул. Между тем, чья-то рука медленно двинулась дальше, осторожно скользя по вороту рубашки, уверенно убрала упрямый локон и скользнула по шее к мочке уха, а затем к подбородку. Лёгкое касание горячих пальцев будто одурманило Ронтрода, и в следующую минуту, тряхнув головой и сощурившись, он увидел пред собою нежное тонкое создание, словно бы воздушное и неосязаемое в лучах солнца, бьющего из окна так, что был виден лишь тёмный хрупкий силуэт. Девушка мягко коснулась руки, лежащей на клинке, и пальцы Ронтрода, тут же ослабив хватку, послушно легли в её жаркую ладонь. Её дыхание, дерзко нахлынув, пламенем обожгло ему губы. Густой лавандовый аромат её пшеничных волос окрасил воздух в лиловый цвет, и Ронтрод почувствовал, как бешено пульсирует кровь в его висках. Земля ушла у него из-под ног и смешалась с небом, безжалостно накрыв огненной волной неживого мира, сорвавшей с восставшего пленённого тела путы одежд и возродившей его, опьянённого и свободного, словно из пепла. И он, опьянённый и свободный, уносился вспять неуёмной круговертью её ласки. Её мягкая шёлковая кожа под тонкой струящейся тканью была так же горяча, как её нежные белые пальцы, что жарко вплетались в его взъерошенные волосы, бережно касались влажных губ, обжигающими языками пламени спускались на плечи и трепетно ласкали спину и грудь. Её гибкое тело полыхало так же неистово, как синяя бездна его глаз, как огненное море, теряющееся где-то в самом глубоком ущелье его сердца, как могучий вулкан, несущий погибель на раскалённых гребнях рдеющих волн.
   - Кто ты? - глухо простонал Ронтрод, захлёбываясь жаром её дыхания, пропадая в вихре её пылких поцелуев, но услышал лишь нежный благозвучный смех, слетевший с пьянящих губ, всё больше и больше окутывая путами страсти и нежности.
   И в ответ безвольным эхом, хилым и простуженным, словно бы из мутной глубины веков, из далёких туманных миров ему вдруг послышался похожий мелодичный перелив. И показался до боли знакомым. Ронтрод лениво отогнал слабое дуновение давнего отголоска, всё погружаясь и погружаясь в жаркую пучину её объятий.
   - Ангелы не убивают...- вкрадчиво прошептал кто-то ему в самое ухо, и безжалостная леденящая лавина снесла на своём пути всё, оставив на пустынной поверхности враз окоченевшей души острое лезвие рассудка. Ангелы не убивают!
  
   Ронтрод тут же открыл глаза и оцепенел от ужаса. Изо всех сил он старался не двигаться. Не шелохнуться.
   Далеко за бескрайними равнинами запада, меж мрачных безжизненных вершин-близнецов Адвара, огненным шаром висело заходящее солнце. По нему чёрным росчерком острого пера рисовали длинные дорожки парящие в небе птицы. На пустеющих улицах Миглона стихала суета и зажигались огни в окнах, золотыми зрачками подмигивая уходящему дню. Кроны деревьев цветастыми вкраплениями осени ещё старались подражать им, но все больше утопали в наступающих сумерках, покрываясь тьмой и прохладой. Влага и сумрак осенней ночи неуклонно подкрадывались к городу со всех сторон, и город с замиранием поджидал их, стихая и успокаиваясь.
   Но на западных аллеях дворцового парка было людно. Многочисленная толпа с факелами и фонарями, похожая на стайку радужных светлячков, стояла задрав головы кверху и испуганно притихнув. По просторной мощёной дорожке от дворцовой площади неслось ещё несколько человек, первый из которых бежал со свёртком в руках. Свёрток оказался широкой простынею.
   Ронтрод снова опустил веки и глубоко вздохнул, судорожно собираясь с мыслями и стараясь вновь обрести власть над взбунтовавшимся телом. Оно поддавалось нехотя, всё ещё сражаясь с кипящими волнами озноба и неистово дрожа на почти неуловимом тёплом ветру, несущем в горы запахи осеннего леса. Ветер, словно ощутив свою власть над молодым и сильным, но теперь совсем беспомощным телом, задержался на миг, закружился, играючи растрепал кудри, рванул разорванные края тонкой рубахи и бесцеремонно скинул её с плеч. Она лёгко скользнула с мускулистых рук вниз и, вспорхнув шёлковой белоснежной бабочкой, полетела навстречу заходящему солнцу.
   Где-то позади, из открытого окна, донёсся грохот в запертую дверь и приглушённые крики. Принц не шелохнулся. Тогда расхрабрившийся ветер, устав шалить и воспользовавшись нерешительностью Ронтрода, неистово, наотмашь влепил ему хлёсткую пощёчину.
   Узкая скользкая лента мраморных перил качнулась, Ронтрод вздрогнул и резко взмахнул руками. Неведомая сила увлекла его назад и он, с трудом удержав равновесие, спрыгнул с балюстрады на широкий балкон третьего яруса.
   Толпа внизу ликующе зашумела. В ту же минуту дверь в комнату принца с грохотом вылетела и, вихрем промчавшись через покои, на балкон ворвался король, а за ним, озабоченно гудя, опасливо ввалилась пёстрая гурьба свиты и челяди. Толпу тут же растолкал необъятный Традж и, беспардонно вытолкав взашей всех без разбору, не взирая на чины и титулы, захлопнул дверь перед их носами и, тяжело дыша и охая, повалился на неё спиной - всем своим непомерным весом.
   Король молча глядел на Ронтрода - бледного и хмурого, с горящим багровеющим ореолом из последних закатных лучей, таинственного и величественного в своей молчаливой суровости, и все те чувства, что рвали ему на части грудь, разом испарились, оставив в душе лишь тонкую, нежно звенящую струну обожания и преклонения. Даже не отеческого, а иного, необъяснимого преклонения перед сильным и могучим господином. Впервые за столько долгих лет.
   Король испугался этого и тут же потупил взор, не выдержав угрюмого взгляда сына. Обожание сменилось страхом, а страх вновь раздражением.
   - Я прошу вас одеться и следовать за мной в королевские покои, - хрипло произнёс он, совладав с собой и снова подняв глаза. - Я желаю говорить с вами без свидетелей. Наедине.
   Ронтрод молча поклонился в знак согласия.
   - Я жду вас сию же минуту. - Нарнорд повернулся и вышел, минуя любезно отворившего перед ним дверь лекаря и расступившуюся толпу.
   Традж предусмотрительно захлопнул за королём дверь и вопросительно уставился на Ронтрода.
   - Холодно, - поёжился Ронтрод, обернувшись, кинул прощальный взгляд на закатное зарево и последовал за отцом.
   - У вас жар, Ваше Высочество, - озабоченно запрыгал вокруг принца лекарь, вбегая за ним в опустевшие покои и любезно накидывая ему на плечи рубаху, захваченную по пути со стула, - на дворе премилая погодка, а ваш венценосный лоб весь в испарине. Я настаиваю... нет, я просто требую, чтобы вы немедля отправились в постель!
   - Благодарю, - буркнул Ронтрод, живо натянув рубаху, а затем камзол, - я только что оттуда.
   - Я должен немедленно сообщить вашему батюшке...
   - Я сам ему обо всём сообщу, - отмахнулся принц и, на ходу застёгивая пуговицы, помчался к королю.
  
   В опьянённой голове шумело и клокотало. Ронтрод старался идти ровно, поднимаясь по ступеням, держаться за поручни, но дорога то и дело грозилась уплыть из-под ног, и он в последний момент успевал хватать её за краешек, останавливаясь и моргая.
   Дамы удивлённо оглядывались, приподнимая брови, мужчины делали вид, что ничего не замечают, слуги пробегали мимо, стараясь не поднимать глаз. Не успев пройти и половину пути в покои отца, принц с сожалением понял, что его в самом деле лихорадит - на этот раз лекарь оказался прав.
   Значит, все его сегодняшние злоключения - лишь плод больного воображения, по злой иронии решившего свести наследника со свету. Ничего не было - ни голосов в ночи, ни отравленного завтрака, ни тысяч остальных случайностей, из которых состоял сегодняшний бесконечный день. Ничего! И Её не было тоже. Ронтроду вспомнился её мелодичный смех. И васильковые чуть прищуренные глаза. Её гибкий стан. Ангелы не убивают? Ещё немного, и можно было бы с уверенностью утверждать обратное. Всего лишь только одно неуловимое движение - и этот златокудрый ангел отправил бы Ронтрода к праотцам, благополучно спустив его с собственного балкона. Вот бы те удивились и потешились над его глупой смертью.
   А более всех... Фоториан!
   - Владыко небесный, Фоториан! - принц оступился, и непослушная дорожка всё-таки вырвалась из-под ног и умчалась прочь.
   - Янор, Ваше Высочество, Янор, - вовремя поддержав Ронтрода под локоть, поклонился молодой начальник дворцовой охраны, взятый на службу королём ещё совсем мальчиком и со временем зарекомендовавший себя как прилежный слуга и мужественный воин.
   - Я обещал ему вернуть камень! - выдохнул Ронтрод и с трудом сфокусировал мутный взгляд на Яноре.
   - Кому, Ваше Высочество?
   - Я обещал ему...- снова повторил Ронтрод и запнулся.
   Лицо Янора то уплывало, то появлялось, растворяясь как молочный утренний туман и возникая вновь. И в следующее мгновение Ронтроду показалось, что он смотрит в зеркало и видит в нём своё отражение.
   - Фоториан?.. - прохрипел Ронтрод, с удивлением глядя в синие миндалевидные глаза пращура, проваливаясь в них, как в бездонный колодец.
   Фоториан мягко улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Непослушный локон выбился из-под усыпанного опалами тонкого золотого венца и упал на высокий лоб. Длинные чёрные пряди волнами покрывали плечи, оттеняя бледное мужественное лицо. Фоториан молча протянул Ронтроду ладонь, всю испещрённую дивными, будто выжженными знаками, и в ней принц увидел мерцающий огненный камень.
   - Я верну...- прошептал Ронтрод, не в силах оторвать взгляд от горящего огнём опала, - я помню. Я верну.
   Фоториан нахмурился, брови сошлись на переносице одной грозной чёрной линией, и призрак, гневно сверкнув глазами, вновь настойчиво протянул Ронтроду камень. Ронтрод молча попятился, никак не понимая, зачем Фоториан это делает, и вопросительно взглянул на пращура. Фоториан вздохнул и снова улыбнулся. Одна его холодная рука жестко ухватила Ронтрода за запястье, а другая вложила камень ему в ладонь и с силой сжала её в кулак.
  
   Ронтрод, не разжимая пальцев, безотрывно глядел на пращура, медленно исчезающего вдали, и сердце отчего-то заныло в таком же болезненно-жёстком железном кулаке.
   - Неужели же и ты, - шепнул ему на прощание Ронтрод, заглушая назойливую звуки, неуклонно вздымающиеся из глубины спящего сознания, - неужели и ты - только лишь сон?
  
   Фоториан исчез, а вместо него на Ронтрода озабоченно глядел, казалось, ещё более осунувшийся король Нарнорд.
   - Я опоздал? - слабо прохрипел Ронтрод, приподнявшись на высокой подушке, и удивился вялости своего голоса, - Вы заждались меня?
   - Ты неисправим! - король постарался нахмуриться, но у него получилось весьма комично, и он, а затем и Ронтрод, негромко засмеялись.
   - Ты продолжаешь пугать меня даже в беспамятном состоянии, - успокоившись, вздохнул Король, утерев слёзы то ли счастья, то ли беспомощности, - ты разговаривал с...
   - Так значит я был в беспамятстве?
   - Ты потерял сознание прямо у моей двери, - печально кивнул Нарнорд, - и Янор внёс тебя на руках...
   - Так значит, я всё же поспел вовремя? - улыбнулся Ронтрод. - В каком состоянии - это уже иной вопрос.
   - С каких это пор, интересно знать, - попытался в ответ улыбнуться и пошутить король, - тебя стала волновать своевременность твоего появления?
   - А и в самом деле, - неожиданно согласился Ронтрод, - меня это нисколько не волнует. Меня волнует другое - Зувог и Лафиент. Где они и как себя чувствуют?
   - Тебя беспокоит их недомогание? - удивился король.
   - Напротив, - честно сознался Ронтрод, - меня беспокоит их живость.
   - Напрасно, - нахмурился король, - оба они то и дело справлялись о тебе и по очереди дежурили у твоей постели.
   - Что значит - дежурили?! - Ронтрод почувствовал давящий ком злости. - Ты выпустил Зувога из-под стражи и прямиком ко мне в покои?!
   - А почему тебя это так тревожит? - удивился король. - Зувог моя правая рука и мне сложно без него управлять королевством. Кроме того...
   - Гляди, чтобы твоя правая рука не оттяпала тебе голову, - вспылил Ронтрод, - пока она премило предаётся утехам.
   - Моя голова, - посуровел король, - осведомлена обо всём, что делает любая из моих рук, а вот твоя голова, мальчик мой, похоже, в последнее время с тобой не дружит, уж прости за горькую правду. Что ты делал, стоя на перилах своего балкона? Ты собирался наложить на себя руки?
   Ронтрод нахмурился, вспомнив разом все события минувшего дня.
   - Сколько я здесь уже валяюсь? - вместо ответа спросил он.
   - Уж два дня, - сочувственно взял ладонь Ронтрода в свою руку король, - но ты быстро идёшь на поправку. Ещё немного и уважаемый Традж позволит...
   - Ещё немного, - отнял руку Ронтрод и откинул одеяло, - ещё...
   И тут он неспешно, с трудом разжал стиснутую в кулак до синевы правую ладонь. Бледные бескровные пальцы пронзили тысячи мелких острых иголочек, а изумленному взору явился горящий жарким пламенем камень.
   - Что это? - Нарнорд изумлённо наклонился, всматриваясь в бледное свечение, исходящее от ладони принца. - Откуда это у тебя?
   - Оттуда, - машинально указал Ронтрод на небо, ошеломлённо глядя на камень, - на этот раз точно оттуда. Там это привычное дело - лишать рассудка наследников.
   Теперь он определённо не имел в виду знать.
   - Как наш больной? - в опочивальню, как обычно, без стука ввалился Традж и, завидев сидящего на постели Ронтрода, радостно всплеснул ладонями, - батюшки, Ваше Высочество! Несказанно рад вас видеть в полном здравии!
   - Вы повторяетесь, Традж, - хмыкнул Ронтрод, живо захлопнув ладонь, - помнится, не так давно вы уже были рады меня в нём видеть. Как видите, видеть - не значит быть уверенным в действительности увиденного, уж простите за каламбур.
   - Но Ваше Высочество, - смущённо потупился лекарь, - вы выглядели тогда совершенно здоровым...
   - Я и сейчас так выгляжу, - усмехнулся Ронтрод, - но одна маленькая вещица заставляет меня сомневаться. И теперь я уже ни в чём не уверен. Вот как, например, вы находите короля? Сия вещица и его подивила. Он, по-вашему, здоров?
   Лицо Траджа изумлённо вытянулось, и он в упор взглянул на самодержца.
   - По-моему - да, - растерянно промычал лекарь после недолгого размышления.
   - Стало быть, и я тоже здоров! - довольно заключил Ронтрод и вскочил с постели. - И никаких "ещё немного!" - наклонился он к королю, предупреждая готовые сорваться с губ Нарнорда слова, и игриво подмигнул ему, - никаких!
   2.
   На сей раз за дело принялась Разитта. Соответственно они с Лони перебрались в её хоромы, где, как говориться, и стены пропитаны мыслями хозяина. В данном случае, хозяйки.
   Хозяйка же, как видно, решила, что этого не достаточно и принялась пропитывать эти самые стены ещё леший знает какой дрянью. У Лони заслезились глаза и запершило в горле, но он мужественно выдержал все неудобства, благо ему к подобным условиям было не привыкать. В сравнении с его мастерской в Миглоне халупа Разитты просто таки благоухала.
   Окончив все надлежащие приготовления, Разитта вынула из скрипучего сундука невообразимого покроя одеяние и напялила его прямо сверху на уже имеющееся, после чего стала похожа на раздутую важную наседку. Лони хихикнул, но тут же притих, огретый многообещающим взглядом старухи. Но та, черкнув подобным же взглядом по нему ещё несколько раз, пыхтя полезла в сундук снова и вынула оттуда ещё более забавный экземпляр.
   - На-ка, милок, накинь, - задумчиво проскрипела она, сощурившись и прикидывая совместимость размера Лони и объема одеяния, - думаю, тебе подойдёт.
   - Ты что, мать?! - Лони взял из её рук плащ и приложил к себе. - Им же всю твою хижину обернуть можно!
   - Хижину не хижину, - поучительно изрекла Разитта, - а спасти свою шкуру при случае можно наверняка. Ты бери да не отказывайся! Помяни моё слово, тебе с твоей удачей эта вещь ещё не раз пригодится.
   - Что-то все меня норовят плащами одарить, - улыбнулся он, - ты карманы-то все проверила? А то будешь потом бегать за мной, вспомнив на том свете, что забыла в них любимую шпильку. Я ведь спать по ночам спокойно хочу.
   Лони помялся, но к совету Разитты прислушался и плащ на себя натянул.
   - А где ты видел, чтоб колдуны по ночам спали спокойно? - возразила Разитта и стала доставать из ларца всевозможные диковинки, о предназначении многих из которых Лони и не догадывался. - Да и не плащ это вовсе, это мантия, если хочешь знать!
   Разитта обернулась и оценивающим взглядом смерила Лони.
   - И после этого только попробуй сказать, что ты не колдун! - уверенно заключила она, довольная увиденным. - Да эта мантия только тебя одного все эти годы и дожидалась!
   Предложенная Разиттой мантия и в самом деле пришлась Лонсезу впору. Лони был, хоть и худощав, чтобы не сказать - тощ, но ростом высок, и мантия ложилась мягкими ровными складками, едва касаясь пола, и придавала ему не по годам суровый вид и особую важность.
   Разитта подошла к Лони со спины, встала на цыпочки и развязала толстую нить, связывающую волосы в пучок. Его русые кудри совсем отросли и, вырвавшись на свободу, заструились по плечам.
   - Иди-ка глянь! - назидательно махнула рукой старушка на большой шар, установленный ею на столе. - Только наклонись пониже и представь, что глядишь в зеркало. А иначе ничего не увидишь.
   - Чего глядеть? - не понял Лони.
   - На отражение своё взгляни - ахнешь!
   И Лони ахнул.
   Из шара на него в упор глядели два рыжих кошачьих глаза.
   - Это и есть моё отражение? - засипел он, не сводя глаз с шара.
   - А разве нет? - чуть отстранила его Разитта и тоже поглядела в шар на две забавные искривлённые дугой рожицы - свою и Лони, - ты что же, отражения своего никогда не видал? Ну хоть в пруду или там, в луже?
   - Такого - не видал, - продолжил пялиться в шар Лони, и тот снова зажёгся прежним жёлтым взглядом, как только Разитта исчезла с его поверхности. - А что ты там говорила о духах? Они что, вас, колдунов, преследуют, что ли?
   - Преследуют? - удивилась Разитта. - Да их сначала поди поймай! Уговоры одни чего стоят! Ты думаешь, чем я сейчас уж полвечера занимаюсь?
   - Чем? - Лони приблизился вплотную к шару, так что почти коснулся его, а затем резко отпрянул назад. Жёлтые глаза остались недвижимы.
   - Приманиваю их - вот чем! Им же особая обстановка надобна приятная, удобства всякие, да и понять они должны - ждали их, мол, не на шутку готовились. Кому из них, думаешь, охота связываться с какими-то смертными людишками, когда их нетленная жизнь и без людей полна забот?
   - И чем же таким занята их нетленная жизнь, скажи на милость? - Лони облокотился о стол и положил подбородок на ладонь.
   Глаза в шаре вяло моргнули по очереди, и Лонсезу даже померещилось, будто шар скорчил ему забавную рожицу, потешаясь над его проделками и дурацкими вопросами.
   - А занятий-то у них множество всяких, - суетилась Разитта, мелькая за спиной у Лони с плошками и мешочками, совсем как он в своей мастерской, - вот хотя бы возьмём литоров. Те дни и ночи напролёт исполняют распоряжения Повелителя Гнаэна. И ни секунды у них покоя нет, потому как всякие живые существа на свете умирают и рождаются каждую минуту, и с этим надо что-то делать. Надо и встретить их, надо и проводить и нужное тело определить. Литоров легче всего испросить, но уж больно они всегда торопятся. Вот они есть и тут же след простыл. Оно и понятно, Повелитель спросит - и тогда уж держись! Они же, сердечные, как-никак - на службе!
   - А как выглядят эти самые литоры? - нахмурился Лони и повнимательней вгляделся в шар. Тонкие зрачки-чёрточки чуть расширились, и цвет глаз в шаре стал как будто мутнее.
   - А никак не выглядят, - отозвалась Разитта и забарабанила ложкой по посудине, что-то энергично смешивая, - прозрачные они совсем. Но каждый прозрачен по-своему. Оттенков они разных прозрачных.
   - А глаза у них есть? - поинтересовался Лони, оглянувшись.
   - Глаза? - изумилась Разитта и перестала размешивать.
   - Ну да, глаза, - кивнул Лони, - жёлтые такие, как у кошки - с продольной чертой по середине.
   - Такие жёлтые глаза лишь у ангелов имеются, - задумчиво пояснила Разитта, - у тех, что помельче да попроще. А у главных ихних глаза-то всё голубые, точно небо. Но они его изменять могут, цвет глаз-то. Он у них от расположения духа зависит. А уж если без эмоций всяких, тогда - да, тогда либо жёлтые, либо голубые. А ты чего спросил-то? - спохватилась вдруг она.
   - А чем они заняты, ангелы эти? - вместо ответа снова поинтересовался Лони. - Они что, тоже Гнаэну служат?
   - Не-е-т, что ты! - рассмеялась Разитта и продолжила копошиться у печи, - они сами по себе. Да и не ангелы они вовсе, между нами говоря. Это они себя сами так называют. Народ они диковинный, чтобы не сказать странный. Капризный очень и вспыльчивый. Но есть среди них и благородные - как и среди людей. А истинных Ангелов только и было в мире - десять. Вершителями звались, потому как судьбы вершили. Но ушли с Владыкою вместе - нечего им тут делать, среди смертных. У них одна забота: этот мир готов - значится пора приниматься за следующий. Лишь Повелителя Гнаэна наместником здесь оставили, чтобы приглядывал да в порядке содержал.
   - Кто же тогда те ангелы, что среди людей живут? - всё больше дивился Лони рассказу Разитты. Он и в сказках про такое не слыхивал, а не то что наяву.
   - Зовутся они тэнвиты, - с готовностью продолжила Разитта, довольная таким внимательным слушателем, - тени по-нашему. Говорят, их один Вершитель случайно сотворил, а после так по нраву они ему пришлись, что сделал он их бессмертными - завещал людей хранить и от несчастий оберегать, потому что великую силу Вершители людям даровали и в силе этой слабы стали люди, как котята слепые. Сила, она в неумелых руках - как острый клинок без рукояти. Вот и оберегают теперь тэнвиты людей, как могут. Кто во что горазд. Понятное дело - не по нраву им это занятие. Столько столетий одно и тоже - скукотища да и только.
   - Тэнвиты, говоришь... - задумчиво шепнул Лони и снова пристально вгляделся в шар. - Послушай-ка, Разитта, а они что же, эти твои тэнвиты-ангелы, других дел не имеют? Раз не по нраву им, как ты говоришь, людей оберегать, так чего ж маяться? Разве их кто принуждает?
   - Верно говоришь, не принуждает, - улыбнулась Разитта, подошла к столу и поставила на него лампаду и подсвечник со свечами. Шар снова стал обычной прозрачной сферой без всяких посторонних глаз, - потому-то всё меньше и меньше их становится, тех, кто по старой памяти прежним делом занят. Тем делом, что Вершитель ихний велел. Вот их-то и кликнуть можно - за советом к ним обратиться. Остальные, даже не надейся, - не отзовутся. А что это они тебя так заинтересовали, друг мой? - Разитта наклонилась и заглянула Лони в глаза, хитро прищурившись, - никак дело с ними уже имел, а? Ну-ка, ну-ка, погляди на меня, "неколдун"?
   - Да ну тебя, - Лони засмеялся и, отпрянув, отвёл взгляд, - с тобой тут что хочешь привидится! Того гляди - забудешь, как звали. Вон, пялится твой тэнвит в этот шар уже почитай что битый час, а ты - "созывать, ублажать"!
   3.
   - Что же дальше? - Ронтрод с интересом разглядывал странный подарок Фоториана, сидя в тенистой беседке королевского парка, - и не сон и не быль... что же тогда?
   Все неприятности, преследовавшие его, вдруг прекратились, жизнь вошла в прежний умеренный ритм, но появилось странное чувство - острое ощущение утраты, невосполнимое ничем, никакими делами и развлечениями. Такое чувство Ронтрод испытал лишь однажды. Когда умерла мама.
   - Тогда нечто между ними, - у беседки стояла и улыбалась девочка лет девяти, в длинном белом платье без пояса до самых пят, кропотливо заплетая косичку. Другая, уже заплетённая, лежала у неё на груди, тонкой белой змейкой спускаясь до пояса.
   - Между ними? - Ронтрод рассеяно поглядел на ребёнка и ласково улыбнулся.
   - Ну, да, - утвердительно кивнула девочка, - между ними. Между сном и былью.
   - Ты откуда такая умная взялась? - удивился принц и убрал книгу, лежащую рядом на скамье, приглашая девочку войти и присесть.
   Она тут же впорхнула в беседку и уселась, продолжая своё занятие.
   - Мама говорит - оттуда, - и девочка важно подняла указательный палец.
   Брови Ронтрода поползли вверх и он рассмеялся, как не смеялся уже очень давно.
   - И что же? - сквозь слёзы промолвил он, всё ещё продолжая хохотать, - там у них много таких? Неужто там у них привычное дело - лишать уединения наследников?
   - Уж не знаю, - обиделась девочка, - что у Них там за привычные дела, только Они там не спрашивают, когда собираются чего-то лишить.
   - Вот как? - перестал смеяться Ронтрод. - А что же тогда Они там делают?
   - Лишают и всё, - пожала плечами девочка.
   - Лишают, значит? - задумался Ронтрод.
   - Лишают, - утвердительно кивнула девочка.
   - Ну, а если им не отдать? - сощурившись, поглядел на девочку Ронтрод.
   - Отберут всё равно! - уверенно заключила девочка.
   - Улдана! - из-за кустов вынырнула раскрасневшаяся молодая женщина в переднике и чепце и, заметив ребёнка, быстро подбежала к беседке, - простите, Владыки ради, Ваше Высочество! Улдана, сейчас же домой! Простите! Простите, Ваше Высочество! Простите!..
   Женщина, низко кланяясь принцу, ухватила девочку за руку и потащила за собою.
   - Отберут, значит... - тихо произнёс Ронтрод, задумчиво глядя им вослед, - ...что ж, пускай попробуют!
   Глава тринадцатая
   Год 727 от Творения Мира. Альбия. Именем Его запечатана...
   1.
   Сумерки упали на Альбию как-то стремительно, неожиданно. Но Михаэлю казалось - день тянется целую вечность. И эта осень тоже была на удивление долгой, свободной от всяческих забот и учёбы, и Михаэль целыми днями посвящал себя поискам приключений.
   Однако очень скоро убедившись всё же, что их не сыщешь днем с огнём, он окунулся в чтение и созерцание. Для этого занятия как нельзя лучше подходил Амвон.
   Созерцание, тем не менее, продлилось не так долго, как ожидалось. Стоило Михаэлю расслабиться и смириться с безрадостной мыслью о предстоящей унылой жизни, как приключения сами нашли его, и теперь, вооружившись лопатой, он с нетерпением поджидал Лилиану, лёжа на окраине леса, в тени под развесистым кустарником.
   Вдохновлённый возможными переменами Михаэль призвал на помощь всё своё мастерство и умение, чтобы удержать их. Чтобы жизнь, не приведи Владыко, не вернулась в прежнее русло. Он совершенно ясно представил себе дни, полные опасности и приключений, дорисовал в воображении возможность вырваться из Альбии и увидеть если не весь мир, то хотя бы его большую часть своими собственными глазами, а не через Ом-Маэннон, и отпустил это несбыточное желание на волю с приказом найти любые средства для исполнения. Или исчезнуть.
   Треснула ветка в чаще, и юноша обернулся на звук. На поляне возникла Лили верхом на лошади.
   - Ну, наконец-то, - Михаэль живо вскочил, подбежал к Лилиане и помог ей спешиться.
   - Ты что же, разбойник, здесь ночевал? - девушка, спрыгнула наземь и подозрительно оглядела Михаэля с ног до головы. - Тебя снова не было в деревнях минувшей ночью. И где твой конь?
   - Ночевал я у Неяры, в Бору, - ответил он, смеясь, - а Селара отпустил.
   - Отпустил, значит? - удивилась Лилиана. - Что-то больно ты его балуешь. Ну да ладно, давай, выкладывай - зачем звал? Ночи становятся холодными, и мне вовсе не хочется по твоей милости здесь мёрзнуть.
   Михаэль отошёл к опушке и возвратился с лопатой.
   - Ты чего надумал? - брови Лили поползли вверх. - Зачем тебе лопата?
   - Лили! Здесь, - Михаэль указал рукой в сторону Амвона, памятного места, где Творил Вершитель, - что-то есть!
   - Да ну? - посмотрела туда же Лилиана. - А я то думала - там пропасть! Или же Владыка позабыл доделать кусочек Альбии и теперь на Амвоне безжизненное пространство?
   - Ладно тебе шутить, я серьёзно говорю, - Михаэль ухватил девушку за руку и потащил на террасу, что возвышалась над бурными водами Змейки.
   - Вот, гляди! - и указал пальцем в густую, местами чуть примятую траву.
   Но Лилиана, как не всматривалась, а ничего необычного не заметила. Хоть и было уже достаточно темно, но всё же не настолько, чтобы не приметить чего-нибудь эдакого.
   - Михаэль, ты чего? - Лилиана взглянула на юношу. - Перегрелся, что ли?
   - Да ты послушай-ка! - оборвал он её. - Я и вправду перегрелся. Только ты, будь так любезна, не смейся - сначала выслушай. Вот тут, на этом самом месте лежал я в полдень и читал. Как раз про Амвон. Ну, ты помнишь: "...и все как один Вершители воротились, Долг свой исполнив, пред Владыкою всемогущим ответ держать. И лишь одного не было среди них в Назначенный Час. И имя его..."
   - Да помню я, помню, - Лилиана почувствовала, что начинает злиться. - Дальше-то что?!
   - Да погоди ж ты, наконец! - одёрнул её Михаэль. - И знаешь, вдруг меня точно на сковороде поджарили! Да-да, именно на сковороде! Потому что жгло не сверху, где солнце, а из-под земли! Я вскочил, как ошпаренный, - думал, уже дымлюсь. Ан нет - трава травой, накидка на месте. Ну, я решил - почудилось. Лёг снова - ничего. Тогда я принялся перечитывать Летопись снова - авось это с нею как-то было связано? И только лишь стал читать вот эти самые слова, как вновь меня полоснуло пламенем. Вот я и подумал - неспроста всё это. Владыка творить-то творил, а вдруг чего и позабыл здесь, как ты сама говоришь, а? Не доделать забыл, нет. Что-то важное утерял. А может, и нарочно оставил?
   - Ну, знаешь ли! - Лилиана рассмеялась в ответ, - рановато на тебя, видать, столько знаний обрушили - поторопилась Неяра. Ну да ладно, не мне судить, - и укоризненно поглядела на пристыженного друга. - Михаэль, Владыка, он - не ты! Пожитки свои где попало не сеет! Ты бы лучше в Ом-Маэннон почаще заглядывал - осень на пороге, природа ждёт перемен, и они нужны красивыми, мягкими, без всяких там ужасов вроде внезапных заморозков или пожаров.
   - Да какие пожары осенью? Эора свою работу знает хорошо, - усмехнулся Михаэль, подумав, между прочим, что Лили погорячилась на счёт Ом-Маэннона - на его дне Михаэль наверняка уже дыры пробуравил своим взглядом, а воду - так вовсе вскипятил неугасаемым жаром любопытства.
   - Ну, а меня-то, снова тебя спрашиваю, зачем звал? - нетерпеливо прервала его Лили. - И ещё лопату прихватил - тоннель что ли, в Дархарн рыть собираешься? Только в Подземном Мире тебя ещё и не было! Ну, гляди, - девушка уселась на траву в том месте, где указывал Михаэль, и громко продекламировала те же строчки из Летописи. Ничего не произошло. - В этом ты хотел убедиться?
   - И не в этом вовсе! - Михаэль протянул девушке руку и помог подняться. - Ты сегодня слишком раздражена. Но этим ты меня всё равно не раздосадуешь. Отойди-ка, я буду здесь копать. А ты постоишь и посмотришь. И если я что найду - поможешь достать. Да и поддержка мне твоя нужна. Не Неяру же мне звать, в самом деле? А ты явилась и с места в карьер давай браниться! Уж лучше бы я сам.
   - Ладно, ладно, рой давай, - вздохнула Лилиана, - да поскорей - в Малой Житнице нынче Праздник Урожая, и я - почетная гостья. Вы же теперь все важные, точно гуси - вас не дозовёшься. Всё дела какие-то у вас. Но теперь я вижу, какие дела.
   Михаэль, не обращая больше внимания на её ворчание, стал энергично копать. Лопата легко входила в мягкий грунт, разрезая сочные корни и стебли трав.
   - Гляжу вот на тебя, Михаэль, и диву даюсь, - зевнув, мечтательно молвила Лили, наблюдая сверху за энергичной работой, - а что, яму без лопаты никак вырыть нельзя? Тебе что, заняться нечем? Чему тебя столько лет учили, скажи пожалуйста?
   - А тому и учили, - приглушенно донеслось из ямы, - что послушай я тебя и начни рыть, как ты советуешь, - тут же всей округе известно станет: Михаэль, дескать, Силу применил. А вдруг кому из тётушек интересно станет - "что это наш милый мальчик надумал? Уж не шалит ли снова?" И всё! Считай - затея провалилась. Не-е-ет уж! Лучше я потихоньку - лопатой.
   Сумерки тем временем мало-помалу превратились в темень, разбавленную тусклым светом звёзд да тонкого молодого месяца. Стало прохладно, и Лилиана посильней закуталась в шерстяную накидку. Но Михаэлю было жарко. Он вырыл уже приличных размеров яму, но так ничего и не нашёл.
   - Ну, убедился, наконец? - не выдержала, в конце концов, Лили, - давай-ка, живо выбирайся оттуда! Закапывай всё это обратно, чтоб никто ничего не заметил, а то у волшебниц волосы дыбом встанут -узнай они, чем ты здесь занимался. И поедем в деревню вместе. Пофантазировал - и будет. Всему есть предел.
   Но в этот самый момент лопата ударилась о что-то твёрдое. Михаэль принялся ещё быстрее, но осторожнее выкидывать землю, обкапывая, как оказалось, какой-то, с виду не то ящик, не то сундук. Затем бросив лопату, стал приподнимать его, стараясь вырвать из земли.
   - Лили, что это?
   - Это не Амвон, это курган какой-то, - ошарашено прошептала Лилиана. - Давай придём завтра утром, когда будет светло.
   - Ну уж нет, - упрямо изрёк Михаэль, - теперь я отсюда никуда не уйду! Кажется, ларец. Да нет - целый ларь! Тяни его, а я подтолкну снизу. Давай вытащим наверх, а потом откроем.
   - Михаэль, может быть лучше спросить у Неяры? - опасливо возразила Лили. - А вдруг это что-нибудь... что-то, во что не следует совать нос?
   - Не следует? С чего ты взяла? - Михаэль, кряхтя, приподнял край ларца и стал подталкивать его кверху. - Ну же, тащи! Он уже почти сверху! Если бы в это не следовало совать нос, ящик был бы спрятан надёжней.
   - Как же! От тебя спрячешь! Подумай сам, если б нужно было, чтоб мы узнали о нём, - нам бы обязательно рассказали. Мы ведь Избранные! - Лилиана вытащила-таки с Михаэлем вместе сундук и уселась на траву подле него.
   Ночь выдалась хоть и не особо светлой, но ясной и безоблачной.
   - Послушай, Лили, - Михаэль выбрался из ямы и присел рядом, - если бы нам должны были что-то рассказать, то уже давно наверняка рассказали бы. Ты ведь уже почти Жрица! Тебе всего-то четыре года осталось до Посвящения! Что ж от тебя скрывать? А ларец, в конце концов, можно же было просто сжечь, коли опасаешься, что найдут! Его точно зарыли, чтобы кто-нибудь, вроде нас с тобой, отрыл. Иначе, зачем зарывать?
   - Ишь ты, умник какой выискался! - стряхивая остатки земли и травы с сундука, задумчиво произнесла Лилиана.- Зарыли, говоришь, чтоб кто-нибудь отрыл? Кто-нибудь, да не мы! Может, это чужое добро, а мы позарились? Мы же его не зарывали? И потом, а если это что-то важное, что нельзя сжигать? А что, если кто-то в любую минуту может явиться за ним?
   - Ха-ха-ха! - Михаэль нарочно повалился наземь и стал кататься, держась руками за живот. - Ха-ха-ха-ха! Ну, ты и выдумщица! Ха-ха-ха-ха! Да если ж это чьё-то добро, то его и зарывать незачем! Прятать-то для чего?
   - И нечего заливаться трелями! - Лилиана обиженно насупилась. - Ничего смешного не вижу. Будто добро в сундуках хранить нельзя!
   - Ага, как же, добро! - Михаэль встал и принялся рассматривать находку. - Прямиком на Памятном Амвоне! А точнее, в нём. Что, больше зарыть негде? Место ведь приличное - Амвон! Отсюда же сам Владыка на Мир глядел! Не чаща какая-нибудь, не глухой погреб - Памятный Амвон! Ну, а если и добро - опять же, зачем зарывать? Кому добро-то чужое нужно, спрашивается?
   - А тебе, видать, и нужно, раз отрыл.
   - Отрыл, потому что любопытно,- держа руки над сундуком, Михаэль пристально всматривался во тьму, - мы ведь только поглядим и назад зароем. Но, скажу тебе, всё же не простое это добро. Ладони так и жжёт!
   - Ты, маг-самоучка! - Лилиана облокотилась о вымаранную в земле деревянную крышку сундука, внимательно наблюдая за Михаэлем. - Что особенного в том, что жжёт? Любое живое существо излучает тепло! Козявка малюсенькая - и та тёплая. Это даже ребёнку известно.
   - Да-а-а-а?! Вот ка-а-а-ак?! Тёплая?! Надо же! - Михаэль стал медленно пятиться назад, ехидно растягивая слова и кривляясь, - а я и не знал, наивный я простачёк! Всё думал - кто бы меня, неуча, просветил в этом нелёгком вопросе? И вот, наконец, настала эта счастливая для меня минута! Великая Жрица Лилиана стала тем самым Лучом, озарившим кромешную тьму моего разума!
   Девушка вскочила и ринулась за Михаэлем, который уже мчался прочь, смеясь и уворачиваясь от её цепких рук и шлепков, приходящихся больше по воздуху, нежели по цели.
   - Вот негодник! - рассерженно кричала Лилиана, проворно петляя по густой траве и швыряя в Михаэля сорванные на бегу пучки. - Втянул меня в это грязное дельце и ещё насмехается! Да я сейчас же пойду и расскажу всем, что ты затеял!
   - Не пойдёшь, - Михаэль ловко увернулся, проскользнув под её рукой и, осыпанный зеленью, помчался обратно к яме.
   - Это ещё почему?
   - Ну, во-первых, - оба кладоискателя, запыхавшись, снова сидели на прежнем месте подле сундука, - ты меня слишком любишь, чтобы бросить в трудную минуту. Во-вторых, ты не способна на предательство.
   - Наглец!
   - И, наконец, в третьих! Тебе и самой любопытно просто ужасно! Ведь ты же прекрасно понимаешь, едва ли хуже меня, что в сундуке - не возлюбленная кошка Эоры, улёгшаяся вздремнуть после сытного обеда. Неживые предметы жаром не пышут, сама говоришь, но ведь и живые ТАК не горят!
   - Ага! Сейчас мы вскроем сундук, и на нас дохнёт лавой новоиспечённый вулкан! - Лилиана легла навзничь и стала рассматривать мерцающее, бездонное небо, утыканное огромными звёздами, точно семенами вспаханное поле, - тебе только сказки сочинять с твоим воображением.
   - Дохнёт, не дохнёт - какая разница? - Михаэль вяло пнул ногой по большому ржавому замку. Как сундук-то отворить? А, Ваше Святейшество?
   - Ты же у нас Хранитель, вот и соображай! - хихикнула Лили. - Яви миру мощь и силу Великих Хранителей Альбии.
   - Ладно тебе! Помогла бы лучше, чем издеваться.
   - Это ещё кто над кем издевается? - Лилиана приподнялась на локтях, взглянула на сундук и задумалась.- Надо оттащить его к Атавию - в лесу всё ж спокойнее, да и возможностей больше. А то здесь не по себе как-то. Всё будто на ладони. Сидим тут, хороши злодеи, - вот они мы, знакомьтесь! А ну, коль кто нагрянет? Потом отдувайся.
   - Он же тяжеленный! - Михаэль уселся на крышку сундука. - И в Атавии Неяра травы собирает по ночам - ты на неё наткнуться желаешь?
   - А ты проверь - собирает или нет! Что тебе стоит?
   - Опять ты за своё, - возмутился Михаэль, - проверить ничего не стоит. Только не Неяру. К её мыслям не так то просто пробраться. Она, во-первых, всегда ставит защиту, а во-вторых, сразу ощутит мой к ней интерес и тут же обратит на меня внимание. А за одно и на занятие, каким я увлечён - тоже. Ты этого ждёшь?
   - Ладно, авось и не наткнёмся, - вздохнула Лили, уселась рядом с Михаэлем на сундук и задумалась, - если будем повнимательней. Атавий-то, вон какой огромный. К чему ей так далеко от дома удаляться? А тащить ларь в лес всё-таки придётся. Он деревянный, значит, рано или поздно мы его всё равно откроем. В лесу найдётся много всего нужного для такого дела. Для начала используем лианы. Они прорастут, обовьют замок, стану тянуть и, может быть, он поддастся. Гляди, какой дряхлый и потом...
   Михаэль, а за ним и Лилиана испугано вскочили. Расколотый замок уже валялся в траве рядом с сундуком. Резная, с витиеватыми узорами крышка сундука, сдерживаемая ранее лишь сидящими на ней Лили и Михаэлем, плавно поползла вверх.
   Из растущей всё больше и больше щели просочилась, заклубилась и потянулась по траве к речному обрыву, переливаясь в лунном свете, серебристая дымка. Её вихрящаяся дорожка тускло мерцала, всё прибывая и прибывая, стремительно вырываясь из своего прежнего заточения, затапливая долину, поднимаясь в звёздное иссиня-чёрное небо, стекая с уступа по склону в бурные, клокочущие, пенные воды Змейки. Вскоре вся терраса была заполнена ослепительным сиянием. С открытыми ртами, не дыша и не смея сдвинуться с места, окутанные горящим туманом, как заворожённые, Лили и Михаэль глядели во все глаза на свою находку.
   Наконец, когда крышка полностью распахнулась, в густой туманной взвеси показались и стали всё чётче проступать замысловатые знаки.
   - Ты что-нибудь понимаешь? - глухо произнёс Михаэль, безотрывно наблюдая за творящимися у него на глазах чудесами. - Я нет.
   - А что тут понимать? Читать надо, - в тон ему ответила Лили, - только неясно, что за язык такой. Что бы это могло значить? Вот эти два знака похожи на наши. А этот - вроде как картинка целая...
   - Это древние рунические символы, - гулко донёсся издали низкий звучный и до боли знакомый голос, тон которого ничего хорошего не предвещал.
   Михаэль и Лилиана разом обернулись. На опушке Атавия стояла Неяра, держа в одной руке корзину, полную трав и листьев, другой прижимая охапку звёздчатого зверобоя. - Язык Богов и Вершителей. Далёкие позабытые Голоса Начала Мира.
   Жрица медленно и бесшумно двинулась вперёд, постепенно окунаясь в серебристое свечение.
   - Ну вот, - тихо шепнула Михаэлю Лилиана, - попались, как младенцы. И поделом. Это сияние видать на всю округу, миль, небось, на двадцать - не меньше. Не удивилась, когда б узнала, что и не только в Альбии. Говорила же - надо было днём...
   - С тех самых времён и не видывала сию древнюю Скрижаль ни одна альбийка, - продолжала Неяра, приближаясь неспешно, - и я знаю о ней лишь по рассказам Нейлы, да по Летописной Книге. А вы, значит, заговорщики...
   Лилиана вдохнула побольше воздуха и собралась оправдываться, но Неяра, стоявшая теперь рядом с нею, подняла вверх правую ладонь. Стебельки зверобоя, цепляясь друг за друга, посыпались наземь. Белые седые волосы Неяры, свободно ниспадавшие на плечи, заструились в рассыпчато-звёздных искрах, окутывая стройную фигуру чарующим ореолом.
   - Здесь сказано вот что, - продолжала Неяра спокойным и властным голосом, и на миг Михаэлю показалось, что пред ним сама Нифиелла, Первая из Рода, Великая Хранительница, явилась из глубины веков поучать их, незадачливых потомков, в ночной час на древнем Памятном Амвоне:
   На десять Печатей Вершителей судеб
   Ложится могильною серостью прах.
   А что за Печатями, видно не будет,
   Покуда ты истину ищешь в словах.
   Плетут лихолетья свою паутину,
   Глаза застилает молочный туман,
   Пройдут по туманным курганам и сгинут
   Паломники, в радость святым небесам.
   Пройдут и оставят следы-переплёты,
   И снова укроет их прах сединой,
   А там, за Печатями, тщетны заботы,
   И нет ни зимы, ни весны молодой.
   За Первой Печатью - всевидящим оком
   Узрит посвящённый заброшенный мир,
   Вторая Печать обернётся истоком,
   Живительный вспять потечёт эликсир.
   За Третьей Печатью моря и равнины
   На странном наречии заговорят.
   Четвёртая тайную прячет теснину,
   Где звёзды, от полдня спасаясь, горят.
   За Пятой Печатью - преддверие мрака,
   И ночь преклоняет колени свои.
   Шестая - надежду отнимет у страха
   И сердце окутает зноем любви.
   Седьмую Печать без шести предыдущих
   Не стоит тревожить, во имя творцов,
   Она открывает для ныне живущих
   Врата Преисподней, глаза мертвецов.
   Восьмою Печатью, о путник усталый,
   В бою заслонишься ты, точно щитом.
   Девятая станет неистовым жалом, -
   Но жалу не место в сознаньи твоём! -
   Пусть будет она не мечом, но защитой
   В минуты лихие беды роковой.
   А что за Десятой Печатью сокрыто,
   Узнаешь, когда возвратишься домой.
   Так пусть же за слоем забвенья и праха
   Достойный Печати однажды узрит,
   По тайным сокрытым знаменьям и знакам,
   Что чуткое сердце заметить велит.
  
   Звуки плыли в посеребрённом ночном воздухе, пульсировали, цеплялись за клубящиеся кольца символов и, невольно разрушая их, гулким эхом тонули в невидимой дали. Звенящая тишь дышала холодным воздухом, купаясь в плывущих словах.
   То ли усилился ветерок, разгулявшийся к ночи над шумною рекою, то ли прочтённое Неярой Послание завершило некий тайный магический замысел добытого друзьями ларца, только постепенно светящийся туман, точно наваждение, развеялся, и в сундуке, на самом деле, как и вещала Неяра, оказалась древняя Руна. Высеченные в белом мраморе рунические знаки точь-в-точь были теми же, что клубились в воздухе, переливаясь серебристой россыпью ещё мгновение назад.
   - Мы... - нарушил было затянувшуюся паузу Михаэль, разглядывая белую мраморную табличку со странными блистающими алым жаром символами.
   - Ты! - оборвала его Неяра. - Ты, мой мальчик, как всегда - ты. Твой почерк, не так ли? Но мы с вами прекрасно понимаем - просто так ничего не происходит. Так зачем же тебе понадобилась вся эта суета?
   - Я люблю смотреть на волны, разящие высокий берег, - старательно пряча глаза, издалека начал Михаэль.
   - И? - с нетерпением подзадорила его Жрица.
   - И однажды нашёл вот это, - Михаэль ткнул пальцем в свежую яму, зияющую чёрной пастью во тьме.
   - Хвала тебе, конечно же, что нашёл. Но хотела бы я знать вот что, любезный мой друг, откуда у тебя такая всепоглощающая склонность продираться по целине, когда рядом - проторенная тропа?! - Неяра понемногу сменила гнев на милость и теперь подшучивала над ним, как над незадачливым, нашкодившим ребёнком.
   - Проторенная? - Михаэль поднял глаза и с удивлением взглянул на Неяру.
   - Именно проторенная. Если бы ты внимательней читал Летопись, мой мальчик, то наверняка бы обнаружил там упоминания Нифиеллы о Прощальной Руне Владыки. И даже сказание о Вершителях было бы тебе ведомо так же, как и мне. И ты не стал бы таиться напрасно, точно воришка, более от себя самого, нежели от кого бы то ни было другого в поисках доказательств.
   - Но я как раз это и делал, - горячо возразил Михаэль, - я читал на Амвоне...
   - Но в Летописи нет упоминаний о Руне, Святейшая, - вмешалась в разговор Лилиана, прервав Михаэля. - Я хорошо знаю Летопись!
   - Летопись написана для Мудрых и не найти в ней ответ, "Покуда ты истину ищешь в словах!" Мудрые же могут читать там, где для них оставлена Истина. Всему придёт свой черёд, - голос Неяры снова стал грозным и твёрдым, - это высеченное в камне послание ждёт возвращения Миенгора! Великого Вершителя, одного из десяти Ангелов, пришедших в Зарождающийся Мир! Эти слова оставил Владыка не счесть сколько веков назад и Именем Последнего Вершителя запечатана сия Руна. Мы призваны хранить её здесь, на том самом месте, покуда стопы Его не коснуться Земли Альбийской! Эти слова не для нас предначертаны! И вы сейчас же всё вернёте на свои места!
   С этими словами Хранительница подобрала разбросанные в траве стебли и зашагала в сторону опушки.
   - Запечатана именем? - удивилась Лилиана.
   - Но Святейшая, - окликнул Жрицу Михаэль, - у нас... точнее, у сундука сломался замок.
   - А уж это теперь не моя забота! Как отворяли, так теперь и затворяйте.
   - Но мы не отворяли. Он сам.
   Неяра остановилась, медленно обернулась и окинула недоверчивым взглядом Лилиану и Михаэля.
   - Сам, говорите?
   Лилиана закивала в подтверждение:
   - Да-да, именно сам.
   - Что ж, видимо, наше заклятие со временем теряет силу и уже достаточно простого желания Жрецов, вдвое усиленного, чтобы добраться до Руны. А я-то подумала - вы вдвоём хорошо потрудились, чтоб найти и открыть ларец, а вам, стало быть, просто повезло. Досадно вдвойне. То-то меня удивило, что вы ничего не знаете о том, что обнаружили. Теперь всё ясно, как белый день. Но так Руну оставлять негоже. Кладите-ка сундук на место, где взяли и пусть один из вас скачет к Яановым Оврагам, созывает волшебниц. Нужно наложить новое заклятье, ежели старое разрушено.
   - А замок? - стаскивая ларь в свежевырытую яму, поинтересовался Михаэль.
   - А замок - и есть заклятие.
   - Но что с ним делать? Не оставить же его здесь?
   - Нет, не оставить, - улыбнулась Неяра, - он исчезнет, когда появится новый.
   2.
   Шёл второй день с тех пор, как Лилиана и Михаэль отыскали ларец на Памятном Амвоне. Но Михаэлю никак не давали покоя рунические знаки в белом мраморе. Он просиживал теперь сутки напролёт один над речным обрывом, наблюдая, за бурными водами Змейки, то и дело повторяя:
   "На десять печатей Вершителей судеб
   Ложится могильною серостью прах,
   А что за печатями, видно не будет,
   Покуда ты истину ищешь в словах..."
   Больше, как не старался, припомнить не мог.
   Река сочувственно шумела и пенилась, перешёптываясь с древним Атавием. Опушка леса постепенно, день ото дня, становилась всё рыжее, багряней, воздух наполнялся влагой и прохладою - Атавий готовился к осени. Но дни всё ещё стояли солнечные и ласковые, и лишь к вечеру над рекою сгущался молочно-белый туман и обрывистые берега Памятного Амвона становились пологими, заполненные им от края до края.
   От недавнего ночного происшествия на террасе не осталось и следа - всё так же буйно зеленела трава, сквозь неё пробивались синие звёздочки цикория и ветер причёсывал зелёные пряди, укладывая их в замысловатые причёски.
   - Миенгор, - думал Михаэль, сидя на краю уступа, бесстрашно свесив ноги вниз, - значит, именем Вершителя... А я-то, наивный, полагал - в нашей старой Альбии уже не существует тайн, в которые я не был бы посвящен.
   На десять печатей Вершителей судеб...
   Что же это за печати такие? Нет, он непременно расспросит обо всём у Неяры! Но станет ли она с ним говорить? Уже второй день Хранительница пропадает в Пещере Великих и все, будто сговорились, туда не кажут носа.
   Михаэль решительно поднялся, окинул взглядом окрестности. Сколько ни сиди, а ничего путного всё равно не придумать. Надо идти в Арну. Там, по крайней мере, при случае можно заглянуть в Ом-Маэннон - авось что и выплывет.
  
   До Арны, находящейся на западной окраине Альбии, напрямую было добрых сотня миль, если пробираться сквозь чащу Атавия. Хотя в Атавии были и давно проторенные тропы, знакомые Михаэлю чуть ли не с пелёнок, но, так или иначе, а весь день, а затем и ночь в дороге - не шутка.
   Теперь он корил себя за то, что сразу не решился на это - от дома в Яановых Оврагах до Арны было рукой подать. Но побороть в себе желание снова откопать таинственную Руну и ещё раз взглянуть на удивительные знаки было всё труднее. И покидать Амвон ни за что не хотелось. Но если уж к разгадке путь ведёт через Пещеру Великих, то нечего и думать теперь оставаться на ночь в Малой Житнице, как планировалось поначалу. И надо ж было отпустить Селара?! Теперь зови не зови, а не дозовёшься - белый конь Михаэля сейчас, небось, мирно пощипывает травку в Малахитовой Роще у Порогов и едва ли променяет её на любые, даже самые сладкие обещания и приманки хозяина. Да Михаэлю и самому не очень-то хотелось его тревожить, он относился к Селару больше как к другу, чем как к обычной лошади. Идти же за лошадью в Малую или Большую Житницы - потерять столько же, если не больше времени на путь. До деревень - миль сорок, и оттуда по наезженным дорогам - не меньше трёхсот. Ну отчего, скажите на милость, не проложить прямую? Так нет же - негоже, мол, Атавий тревожить лошадьми да повозками.
   - Вот уж, по истине, - с непутёвой головою нету и ногам покоя, - в сердцах промолвил Михаэль и ринулся в путь через Атавий.
  
   Лес встретил Михаэля привычной тенистой прохладою, окатил волнами звуков и запахов, в которых угадывались первые осенние дни. Шелестела листва, местами уже желтоватая, пели птицы, между ветвями кустарников кое-где растянулись тонкие узорчатые сети паутины, сверкающие в тонких лучиках, что пробивались сквозь широкие, раскидистые кроны. В другой раз Михаэль обязательно полюбовался бы кружевными, прозрачно-белесоватыми творениями, но сейчас надо было спешить.
   Восьмой час без остановок, не чувствуя усталости, пробирался Михаэль то сквозь тёмные и густые, поросшие чередою и вязелем заросли олешника, то минуя залитые солнцем поляны да ясные и чистые, покрытые земляникой и бересклетом легко проходимые места. Между тем, верхушки деревьев тронули мутноватые, бархатные сумерки.
   - Куда путь держишь, ясный свет очей моих? Что-то давненько не видывал я тебя на тропах Атавия? Всё стороною, краем обходишь? - отчётливо прозвучал вдруг не то сверху, не то прямо в уме у Михаэля скрипучий, тихий голосок.
   Михаэль остановился под раскидистым, могучим дубом и принялся оглядываться по сторонам.
   - Совсем умом тронулся со своими Письменами, - удивлённо присвистнул он, - так и с голоду помереть не долго. Вон, уже голоса чудятся.
   - Что же ты, - сипло посмеиваясь, продолжал голос, - на ночь глядя в дорогу пустился? Аль дела у тебя какие неотложные? Может, стряслось чего - так я помогу?
   - И вправду, что за срочность такая? - охотно согласился Михаэль. - Чего это я, словно одержимый, несусь, пробираюсь по чащобам, будто рушится мир и я бегу его спасать? - Но, как ни вертелся, никого вокруг не заметил. - Дожил! Разговариваю сам с собой!
   Однако пора было подумать о ночлеге, потому как провести ночь в пути, полагаясь на безоблачное звёздное небо и узкую полоску месяца, Михаэлю напрочь расхотелось. К тому же, в старом дремучем лесу и на полную-то луну не велика надежда, не то что на звёзды. И чем дальше он был от Памятного Амвона, тем больше его одолевали сомнения в необходимости такого пути вообще, но отступать было поздно, тем более что за плечами осталась большая его часть.
   Михаэль осмотрелся. Под дубом было сухо, кустарник подался вглубь, отступая перед мощью кряжистого долгожителя, в косматых ветвях уже сгустилась темень, зеленовато-бурые листья шелестели, кутаясь в тёплое дыхание обогретого солнечным днём ветерка. Где-то впереди, примерно в миле к западу, петляла Змейка, неся воды от верховья к Порогам. Весело спеша ей навстречу, вырывался из чащи и звенел, омывая кое-где обнажённые корни дуба, серебристый ручеёк.
   - Здесь и заночуем, - остался доволен выбранным местом Михаэль.
   Он уселся на сухие прошлогодние листья у широкого ствола, прислонился спиной к шершавой, потрескавшейся коре и стал доставать из суконной котомки хлеб и яблоки. На толстой, тёмно-бурой, похожей на мускулистую загорелую руку нижней ветке дерева треснул сучок, и прежний тихий голос гостеприимно заухал:
   - Милости просим, милости просим!
   Михаэль вскочил. Яблоки покатилась в разные стороны, котомка шлёпнулась в сухую листву. И лишь теперь он разглядел в гуще ветвей и листьев два больших, точно блюдца, светящихся рыжих глаза. Затем в мутно-зелёной листве стали медленно проступать плавные очертания: голова, уши с кисточками, крылья, клюв, лапы с цепкими когтями.
   - Филин!
   - Фабиан, сударь.
   - Фабиан? Так, значит, это ты - в моей голове?
   - Я - на Даффе, если позволите. На ветке самого древнего дерева в этом самом древнем лесу.
   - Так что же ты прячешься? Я уж думал, мне чудятся голоса, - Михаэль подобрал яблоки и снова уселся на прежнее место. - А я - Михаэль. Хотя, впрочем, коли ты меня "давненько не видывал", так это тебе, должно быть, не ново.
   Огромный, в полроста юноши старый филин Фабиан взлетел и спустился на ветку пониже.
   - Как же, как же, не ново, это уж точно, - и сиплый смешок филина зажурчал в унисон холодному ручейку. - А коли я надумаю спрятаться, так меня ни одна живая душа не сыщет, любезный мой друг, Михаэль
   - Ну, что ж, спускайся - поужинаем, - пригласил филина Михаэль, - самое время ужинать.
   - Кому ужин, а кому и завтрак, - снова хихикнул филин, - а за приглашение спасибо. Только это я тебя собирался пригласить - поднимайся-ка, любезный, в моё дупло - там и переночуешь. В нём и сухо и ветра нет, и крыша над головой. А то, глянь-ка, в воздухе дождь витает - к полуночи начнётся. А я ведь птица ночная, у меня сейчас много дел в ночном Атавии!
   - Так ты мне предлагаешь свой дом? - Михаэль задрал голову и удивлённо взглянул на филина, - Вот спасибо, удружил! Только где ж ты дождь-то углядел? На небе - ни облачка, воздух дождём не пахнет, да и небеса молчат - уж я-то знаю!
   - А тебя не проведёшь! - Фабиан довольно закивал головой и изобразил подобие улыбки. Получилось забавно. - Но всё-таки дождь будет. Сойки принесли вести с запада - Жрицы призывают грозу.
   - Грозу? - Брови Михаэля удивлённо поползли вверх, он отложил в сторону надкушенное яблоко и перестал жевать ароматную плюшку, - с чего бы это? Осень на пороге. На полях - урожай не собран, сады полны фруктов, ягод, что за новости - гроза?!
   - А уж этого я не могу тебе ответить наверняка - не моего ума дело, - нравоучительно изрёк Фабиан. - Стало быть, нужна гроза, коли призывают, моё же дело - тебя от неё приберечь.
   - Ну и дела-а-а, чудеса да и только, - Михаэль задумчиво уставился в синюю брешь меж деревьями, откуда уже поблёскивали первые тускловатые звёздочки. - Фабиан! Кажется, мне теперь ещё скорей нужно попасть в Арну! Даже много более срочно, чем час назад!
   - Но ты тяжеловат, дружок, я не смогу даже оторвать тебя от земли.
   - Да нет же, я не о том! - Михаэль от души захохотал. - В Малахитовой Роще любит коротать время Селар, мой конь. Я-то, дурак, отпустил его сегодня с утра! Слетай-ка, будь другом, позови его, а? Раз уж ты "птица ночная" и если тебе по пути. Я, конечно, тоже его кликну, но он ведь сделает вид, что не слыхал, я его знаю. А приказывать - последнее дело.
   - Вот, что я тебе скажу, любезный, - Фабиан шумно вздохнул и слетел с дерева на траву, - залезай-ка ты в дупло и отдохни с дороги, я а, так уж и быть, слетаю за твоим Селаром. У тебя на отдых - часа три, не меньше будет... - филин задумчиво поводил широкими зрачками по окружающей кроне. - Ну а там - что? Поскачешь в грозу? Что за спешка такая, в самом-то деле? Я бы и сам на месте твоего Селара глухим прикинулся, чем в такую погоду по лесу мчаться.
   - У нас в Альбии, похоже, творится что-то неладное, - возразил Михаэль, - и я об этом - ни слухом ни духом! Говорю же - мне и раньше надо было в Арну, а теперь ещё и срочно.
   - Ладно, ладно, уговорил, - Фабиан стремительно взметнулся ввысь, сделал несколько кругов над кряжистым Даффом и исчез, не попрощавшись.
   Теперь оставалось только ждать. Михаэль собрал в котомку остатки еды, выпил водицы из холодного ручья, умылся и полез на дерево. Широкое дупло располагалось саженях в двух от земли и было, и вправду, сухим и уютным. Михаэль примостился на выстланном сухой травою дне, укрылся широким плащом (ночь обещала быть холодной) и задумался.
   И откуда, интересно, в Атавии взялся этот странный филин, болтливый, будто старая сорока? Только вот не глуп, как она. Напротив, уж больно мудр для птицы. Появись он на пути Михаэля несколькими годами раньше, уж он бы с ним побеседовал на радость Виоле - она, бедняжка, помнится, никак не могла заставить мальчика беседовать с животными и птицами.
   3.
   Ветер хлестал мокрыми ветками, стремительно летящими навстречу. Они обдавали брызгами, крупными и холодными, уже и без того вымокшего Михаэля.
   Гроза всё-таки разразилась, как и обещал Фабиан, и это ещё больше не понравилось будущему Хранителю. Он так и не сумел заснуть, сидя в уютном дупле филина, и до последней минуты надеялся, что тот ошибся и что ночь будет сухой и тёплой. Природа молчала о грозе. Это означало - её вызвали Жрицы.
   Селар нёсся сквозь мутную дождевую пелену во весь опор, мелькая точно белая птица меж деревьев, и Михаэль, плотно прижавшись к его могучей шее, пристально всматривался вдаль. Молнии сверкали одна за дугой, освещая путь не хуже рассветных лучей.
   Несколько часов пути по ревущему, всполошённому грозой лесу, и позади остались Пороги, опушка Атавия сменилась долиной, Змейка стала ручьём, впереди показалась Малахитовая роща, а над ней - зарево. Вспышки молний прожигали небеса и, казалось, беспощадно разили одну-единственную, ими в одночасье настигнутую цель.
   Селар, то и дело нервно всхрапывая, остановился у истока. Впереди мраморным фасадом белела Арна. Её дверь была плотно прикрыта, но снаружи, у самого входа, Михаэль заметил Эору. Она выделялась на белом, озарённом вспышками фоне ярким алым пятном, от которого тянулись такого же цвета нити в грозовые небеса. И Михаэлю даже показалось, что он разглядел её гневный, устремлённый далеко на юг взгляд.
   Выпрямившись в седле, Михаэль откинул капюшон и заворожено, не обращая внимания на дождь, стал наблюдать за волшебницей. От каждого взмаха хрупкой кисти Эоры небо содрогалось яростными раскатами грома, унося снопы молний к югу. Взгляд Михаэля устремился вслед молниям - вдали, за Малахитовой рощей, клубились бурые хлопья густого марева, разъедая на своём пути иссиня-чёрные грозовые облака и уверенно двигаясь к Вивону. Молнии врезались в марево, рвали его на мелкие клочья, перемешивая с голубоватыми прожилками разрядов, но оно снова и снова хищно тянуло тощие щупальца вперёд, уверенно прожигая в облаках рваную охряную брешь.
   Эора с новой силой взмахнула руками, и оглушительные, пульсирующие звуки заклинаний просочились сквозь сплошную стену дождя, болезненно взбудоражив разум Михаэля, и разлетелись эхом во все стороны. Селар нервно вздрогнул, захрапел и встал на дыбы. Михаэль, ощутив всепоглощающие волны его страха, кое-как утихомирил коня и тотчас спешился. Селар тут же в панике умчался обратно в Атавий.
   Алое марево всё ближе и ближе продвигалось с юга, распадаясь под ударами молний, но снова сплетаясь в единое целое, и Михаэль, безотрывно и заворожено наблюдая за ним, ощутил внезапно легкий толчок в грудь. И чуть не захлебнулся от налетевшей на него лавины ненависти. Словно бы это коварное пунцовое облако, затмившее небеса, ворвалось вдруг в его мысли и подчинило себе чувства. Словно бы оно получило на короткий миг власть над ним. Словно бы проникло в самое сердце, метко вонзив горячий клинок и заставив Михаэля вскрикнуть от боли. Словно бы заполнило Михаэля собою до краёв, став частью его, но в этот миг и сам Михаэль стал частью рдяного облака, ощутив его злобу и жестокость, осознав его слабости и стремления, испытав его мощь и ярость. И ужаснулся. Он понял, что перед ним не самые обычные безобидные тучи, окрашенные заревом уходящего дня, степенно несущие дождевые потоки, и даже не опасные разрушительные вихри и ураганы. И те и другие были просто детской забавой для Жриц, но сейчас пред Михаэлем предстало огромное живое чудовище, монстр ещё только крепнущий и растущий, но этот монстр уже настойчиво движется к цели, спешит разрушить Альбию и жаждет обладать её знаниями, её властью над Стихиями и силой. И для этого монстра молнии Эоры оказались всего лишь досадным препятствием. Рано или поздно он его преодолеет и тогда... Тогда только волшебницы поймут, наконец, что или кто перед ними. Но не будет ли поздно? Ведь ни одна из Рода никогда не вела войну с живыми. Хранить покой и равновесие в природе - но не воевать призвание их! А на войне иные законы и все средства хороши. Михаэль понял это, слившись воедино с Чужаком, с первым и по-настоящему опасным врагом. Михаэль ощутил это, заглядывая тайком под те пласты Ом-Маэннона, под которые никто до него не смел, да и не в состоянии был заглянуть. Михаэль почувствовал это, только лишь прослышав о грозе нынче вечером и читая недоумение и панику в сердцах волшебниц теперь.
   Наконец длинная тонкая нить коварного тумана всё-таки достигла Вивона и медленно потянулась к Альбии.
   Михаэль, стряхнув досадное наваждение, стремительно метнулся к пещере.
   - Эора! - истошно закричал он, на ходу снимая вымокший и отяжелевший плащ. - Где Миррана?! Где все?! Зови Миррану, слышишь?! Миррану!
   Измученная Эора, убрав с лица мокрую прядь волос, кинула беглый взгляд на Михаэля.
   - Уходи! - прервав заклинания крикнула она ему. - Все в Арне. Вернись сейчас же! Уходи в лес!
   Михаэль, не обращая внимания на её слова, промчался мимо и, рывком отворив тяжёлую дверь, влетел в Арну.
   Грязно-пунцовое марево упорно двигалось к пещере.
  
   Между тем, в Арне все волшебницы были в сборе. Все, кроме Эоры, из последних сил сражающейся под ливнем с невесть откуда взявшейся напастью. По углам пещеры горели свечи в турмалиновых подсвечниках, золотистые шандалы взблескивали на стенах ласковым ровным пламенем. Над Ом-Маэнноном играли цветные огоньки, отражаясь от покрытой лёгкой рябью поверхности озерца. Шум дождя и грохот раскатов остался за дверью, словно бы в ином мире. Над Белым Зеркалом Жрицы склонились, взявшись за руки и наблюдая за происходящим в его глубине. Неяра негромко повторяла заклинания, ей вторили остальные.
   Михаэль ворвался точно вихрь, промчал по залу, оставляя большие лужи и потёки на мраморном полу и подлетел к магической цепи. Ухватив за предплечье Миррану, он рывком выдернул её из цепких рук Софии и Виолы и потащил к выходу. Свечи замигали, всполошённые влетевшим вслед за Михаэлем ветром. Миррана вскрикнула от неожиданности, а Неяра тут же вскочила и мгновенно ринулась вперёд, преградив Михаэлю путь.
   - Михаэль! - нахмурившись, грозно произнесла она. - Угомонись! Ты зашёл слишком далеко! Что ты себе позволяешь?! Сейчас же отпусти её и успокойся.
   Но Михаэль, пропустив мимо ушей слова Неяры, уверенно, но осторожно отстранил её, увлекая за собою Миррану.
   - Прости, но сейчас не время для объяснений, Святейшая! - на ходу крикнул он. - Взгляни сама, если мы ещё хоть немного помедлим, - может быть поздно! Силы Эоры на исходе, а эта тварь уже над Арной!
   И не успела Неяра что-либо возразить, как дверь за Михаэлем захлопнулась. Жрицы разом бросились к Ом-Маэннону, в котором снова показался мутно-пунцовый край южных небес.
  
   - Мирра! Направь Его на Юг! - крикнул Михаэль указывал Мирране на рдяное клубящееся марево, растекающееся по небу, словно красные чернила в мутной луже.
   - Что?! - ошарашено глядя в обезумевшие небеса переспросила Миррана.
   Ветер немилосердно трепал её белые волосы, которые тут же приглаживали холодные дождевые струи. Небеса без умолку гремели и сотрясались, истерзанные непрерывной чередой молний, которые не успевали гаснуть и освещали ночь ослепительной мерцающей сетью.
   - Обмани Его! - неистово заревел Михаэль, в спешке выплёвывая залпы слов и силясь перекричать громовые раскаты. - Скажи Ему, что Он ползёт на Юг! Пусть Он думает, что движется неверно, не с Юга на Север, а наоборот! Сбей Его с толку! Покажи Ему, что Он заблудился! Он должен повернуть назад!
   - Ты спятил? Кто - Он? Туча? - закричала ему в ответ Миррана. - Кому сказать?! Туче сказать, что она ползёт не туда?! Для тучи создать иллюзию?!
   - Ну же! И чем скорее, тем лучше!
   Миррана, на глазах промокая до нитки, всё ещё зачаровано глядела на бушующие небеса через плечо мужественно сражающейся Эоры, содрогаясь от холода и леденящего ветра.
   - Да скорее же! - раздраженно одёрнул её Михаэль. - Не то это сделаю я! И не погляжу на все ваши запреты!
   - Это глупость! - снова возразила Миррана. - Невиданная глупость! Она ни к чему не приведёт! - однако же вздохнула, нехотя подняла руку и, оглянувшись на Михаэля, закрыла глаза.
   Михаэль сделал то же самое, стараясь повторить её движения с максимальной точностью. Объединенные усилия ещё ни в одном деле не были лишни.
   Вода лилась и лилась с небес, поливая прилипшую к телам ткань. Одежда заструилась водопадами, стала голубоватой, покрылась рябью; лица и руки, обращённые к небу, сделались прозрачны, невесомы, окутались золотистой поволокой. Желтоватая дымка, стекая с пальцев, побежала ручейком по земле, поднимаясь и окутывая Атавий вдалеке, зелёную рощицу, изгибы Змейки, пещеру, просачиваясь в грозовые облака и живо вплетаясь в паутину молний.
   И вдруг в одночасье всё исчезло - Альбия утонула в нежно-золотом тумане, и на её месте теперь простирались бескрайние просторы степей и песков Южного Надела. Пропал и Вивон, точно досадный мираж прохладным вечером.
   Багровые щупальца замерли в вышине, словно бы в недоумении. Грозовые облака развеялись, и в небе остались лишь их крошечные пушистые клочки, ловко скользящие по искристому бисеру звезд. Горизонт вмиг очистился, ветер стих, ночную тишь наполнила прохлада и свежесть.
   Рдяное тягучее Марево, нервозно заклубившись, тот час пропало без следа, будто его и не было.
  
   В Ом-Маэнноне вновь показались широкие просторы Альбийской равнины, сверкающие умытой листвой в ярком лунном свете. Опустевшее на краткий миг Белое Зеркало теперь наполнилось чарующей картиной осенней ночи.
   София облегчённо вздохнула, заметив поодаль, у белой двери пещеры, Михаэля, Миррану и Эору, побежала к выходу и исчезла в сумерках. Тонкое пламя свечей метнулось вслед за ней, всполошённое развивающейся накидкой. Неяра махнула ладонью над Ом-Маэнноном, согнав возникшее видение. Виола сняла тем временем со стены по подсвечнику для себя и Хранительницы и, погасив остальные, уже ждала её у выхода.
   - Миновало, - задумчиво произнесла Неяра, приняв из рук Виолы свечу. - Надолго ли?
   Виола в ответ лишь молча пожала плечами и отворила дверь в ночь.
   Глава четырнадцатая
   Год 728 от Творения Мира. Там, за Стеной
   1.
   Вслед за осенью незаметно пришла зима, укрыла снежным настом Альбию, заморозила низовье Змейки и Восточные Озёра покрыла плотной коркой льда. На Памятном Амвоне носились неугомонные ветра, и Атавий спал под их завывание, видя во сне весенние капели и шелест зелёной листвы под лучами полуденного солнца. Над избами клубились струйки дыма, пахло пирогами.
   Михаэль день и ночь пропадал в Арне. После недавних осенних событий на Амвоне и грозной грозовой ночи его точно подменили. От обычной беззаботности и безрассудства остались лишь пронзительные лучистые глаза, внимательные и настороженные, да прежняя настойчивость двигала его вперёд, не разбирая путей-дорог.
   Всё, чему могли научить его София, Виола и Миррана, он отлично усвоил и теперь впереди были занятия Эоры. Но Михаэль не собирался ждать весны. Он знал, что осталось ему всего-то ничего и совсем скоро он станет настоящим Хранителем, но иллюзий по этому поводу не питал - ощущение не то собственного бессилия, не то чего-то неизведанного, чего он не мог найти в наставлениях Жриц, не покидало его ни на минуту. Сутки напролёт просиживал он, вороша летописные книги, тормошил Неяру бесконечными расспросами о давно минувших днях и внимательно следил за тем, что могли и умели его наставницы помимо того, чему обязательно обучали Хранителей.
   Его верные спутники и преданные друзья, Селар да Фабиан, следовали неотступно за ним по пятам, ожидая любых распоряжений, и распоряжения эти сыпались ворохом едва ли не каждый день. Вся Альбия вдоль и поперек изъезжена была Михаэлем верхом не Селаре, разве что не вся исхожена. Но для этого, хочешь не хочешь, а приходилось ждать тепла. Снег был значительной преградой для поисков. Что именно искал Михаэль, он и сам не совсем понимал, но после находки ларца чувствовал, что должно быть что-то ещё. Обязательно должно, как не отрицала этого Неяра. А не здесь, так ещё где-нибудь.
   А в Белом Зеркале, помимо мчащихся по небу облаков и далёких, неведомых рек, гор и лесов, Михаэль всё так же видел людей и странных существ, удивительные миры и незнакомые просторы, с каждым днём всё больше и больше его манила неизведанная бездонная пучина Ом-Маэннона. И с каждым днём всё сильнее крепло в нём желание покинуть Альбию.
  
   Небесную гладь Альбии больше не тревожил багровый ужас юга, но тревогу Михаэль улавливал в глазах Неяры. Она каждый вечер вглядывалась в горизонт и каждое утро - в Белое Зеркало, но всё было по-прежнему, тихо и спокойно. Только рдяные проблески время от времени омывали южные окраины, тая в себе скрытую угрозу.
   А ведь багряная мгла, двигаясь с юга, оказалась живой. Это была совсем не вода, как полагала Хранительница, да и все остальные волшебницы, - вовсе не облако. Грозовые тучи, посланные жрицами ей навстречу, и самые обычные, раз за разом бьющие молнии оказались, как теперь стало ясно, совершенно бесполезны в борьбе с ней. И хвала лишь одному Владыке, как проронила однажды Неяра - мальчик оказался в нужный момент у пещеры и каким-то непостижимым образом догадался, что это живая тварь. Страшно даже подумать, что могла она натворить, заполнив Альбию пунцовым дымом. А там, где живое существо, - самым эффективным в борьбе с ним будет воздействие на его психику. Что и сделала Миррана по настоянию Михаэля. Оба они обманули монстра, заставив того думать, что он заблудился, представили его взору не Альбию, а, напротив, вид южных степей. Этому мастерству Миррана учила Михаэля - ничего сложного. Совершенно простая техника. И совершенно простое и умное решение. Только вот принадлежало оно не Неяре, к её огромному стыду. Принадлежало оно совсем ещё ребёнку, пусть и двадцатилетнему, но ведь не готовому ещё, как она полагала, к своей основной роли - быть Хранителем. Да, из него выйдет отличный Хранитель! Может быть, и ни к чему торопиться, но всё же подготовить его придётся как можно раньше. Пусть лучше до срока, чем не вовремя.
   Пламя на стене рисовало витиеватые узоры и фигуры, выхватывая из темени фрагменты обстановки комнаты, меняясь и играя разнообразными цветами и оттенками. В глазах Михаэля горели огоньки, он сосредоточенно изучал языки костра, мысленно беседуя с ними. Ему захотелось вдруг прикоснуться к алым лепесткам пальцами и ощутить их шелковистость и тепло. Что-то было в них такое, что пленяло и завораживало.
   Михаэль всегда любил смотреть на огонь. Мысли в такие моменты трусливо улетучивались, и становилось легко и спокойно. Он доверчиво протянул ладони и окунул их прямо в огненную пылающую плоть. Она приняла его с радушием и любовью, стараясь не причинить боли, не испугать. И он не испугался. Он наблюдал. Стихия плясала, ласкала руки и слизывала с пальцев остатки напряжения, весело подмигивала сияющими зрачками, извивалась точно змея, росла, становилась всё больше, шире, выше и звала, звала, звала... И он спокойно, повинуясь какому-то внутреннему чутью, потянулся ей навстречу, слился с её грацией, её гармонией, красотою и мудростью.
   Треск поленьев сменился мерным и протяжным гулом. Вязкий воздух окрасился медью. Пространство пульсировало и дышало жаром. Его горячее дыхание охватило тисками голову, обдало огнём лёгкие, одурманило. Стены комнаты медленно двинулись навстречу друг другу, сгущая темноту вокруг. Сознание Михаэля соскользнуло, трепеща и кружась вместе с пространством, и устремилось куда-то ввысь, удаляясь всё дальше и дальше. Задыхаясь, Михаэль плавно погрузился в небытие, перестав ощущать себя целостным и покорно растворясь в огненной пляске. Он слился с ней и со всем вокруг, не имея ни сил, ни возможности определить, где же заканчивается действительность и начинается вечность. Его тело теперь само плясало, извивалось множеством ярких пылающих факелов.
   Стены подступили, наконец, вплотную, стали сдавливать, сковали движения и на долю секунды сквозь огненный туман и иллюзорность происходящего Михаэлю показалось, что он слышит треск собственных костей, зажатых ими. Но замутнённое сознание предусмотрительно исчезло вовсе, а его место заняло нечто, не поддающееся описанию. Всеобъемлющая сила и мощь неистово взметнулась ввысь, прожгла брешь в потолке и вырвалась на свободу, увлекая за собою Михаэля, бывшего теперь одновременно и ею, и самим собой.
   Впрочем, он не знал сейчас наверняка, что же или кто же он теперь такое. У него ещё будет время подумать об этом, а пока он наслаждался ощущением покоя и власти, граничащей с бессердечием. Чувство новое для него, неизведанное и тем более притягательное. Предстояло научиться управлять им, иначе оно само вздумает покорить его и тогда...
   Что тогда - Михаэль ещё пока не знал и особенно-то знать не хотел. Сидя у пылающего камина, он сосредоточенно изучал языки пламени, мысленно беседуя с ними...
  
   Разрумяненная и радостная, в дом вошла Эора с огромной вязанкой дров, что никак не сочеталась с её хрупкой фигурой. Она тут же сбросила её на пол у порога.
   - Михаэль! - скинув рукавицы и потирая прозябшие руки, весело воскликнула она, увидев юношу, сидящего у огня спиной к выходу. - Какой сюрприз, а я и не знала, что ты здесь! Рада тебя видеть! Ты пришел в гости, мой мальчик, или по делу?
   - Я пришёл учиться, - Михаэль обернулся, лицо его озарила солнечная улыбка, но и из-под длинных ресниц сверкнули два огненных зрачка. Вспыхнули и тотчас погасли. - Неяра сказала, я готов.
   Эора успела, тем не менее, уловить незримый проблеск, от неожиданности пошатнулась и прислонилась спиной к дверному косяку.
   - Великий Владыко, Михаэль, что ты делал здесь без меня?
   - Я смотрел на огонь, тётушка, - с готовностью ответил Михаэль, поднялся, подошёл к Эоре и чмокнул её в щёку. Затем стал собирать дрова с порога и носить их к камину, - просто смотрел на огонь.
   Глядя, как невозмутимо и спокойно он выполняет свою работу, очнувшись от шока и удивления, Эора понемногу успокоилась.
   - Смотри, - она слегка коснулась его плеча, - это можно сделать проще.
   Одно за другим поленья стали подниматься в воздух и послушно ползти к камину. Из дыры в потолке медленно опускались к полу мириады снежинок, кружили и таяли, не долетая до середины пути.
   - Или ещё проще.
   Оставшаяся горка дров внезапно исчезла и тут же очутилась в камине, пламя радушно приняло новую пищу.
   - Вот это да! - Михаэль живо подбежал к Эоре, встал рядом с ней и, приняв игривую позу, властно поднял вверх руки. - Я тоже сейчас так! - нахмурив брови, он стал разглядывать небрежно разбросанную им по полу одежду и обувь. - Что бы это такое выбрать? Ага, унты! Сейчас, ребята, вы у меня окажетесь на полке! Ну-ка, марш на место!
   И прежде чем Эора успела как-либо отреагировать, словно в ответ на приказ юноши, унты слабо шелохнулись... и тотчас вспыхнули ярким оранжевым пламенем.
   - Ого! Что это с ними? - Михаэль скользнул удивлённым взглядом по стопке дров у камина, и вдогонку его взгляду по полу зазмеился смелый огонёк. Тут же друг за другом загорелись дорожки, валявшийся неподалёку полушубок и, наконец, дрова. И всё это добро в мгновенье ока, не тратя попусту времени, превратилось в горку тлеющей золы.
   - Безумец! - разозлилась не на шутку Эора. - Ты сожжешь мне дом! - Она проворно окатила весь этот фейерверк тазом воды. - На дворе зима, а ты с самого утра пытаешься лишить меня крова!
   - Тётушка, ну зачем же так грубо?! - рассмеялся Михаэль. - Не надо воды, всё ведь и так уже почти догорело.
   - Догорело, говоришь!? Вот я тебе сейчас покажу - догорело! - Эора уткнулась кулаками в бёдра и, свирепо сверкая зрачками, стала медленно приближаться Михаэлю. - Мало того, что ты, не предупредив меня, влез без подготовки, куда тебе не положено! - тихо начала она.
   Со стола слетело кухонное полотенце и с размаху хлестнуло Михаэля по мягкому месту.
   - Ой! - Михаэль подпрыгнул и, заливисто смеясь, стал пятиться назад, медленно обходя стол по кругу и отступая к двери.
   Но Эора непреклонно продолжала наступать.
   - Мало тебе того, что сейчас с потолка мне светит серая туча и посыпает щедро снегом мой обеденный стол!
   - Ой! - Полотенце снова звучно хлестнуло Михаэля по тому же месту.
   - Мало тебе того, что ты сжёг в моём доме всё, что только попалось тебе на твои сумасбродные, шкодливые глазёнки!
   Полотенце снова хлестнуло, но теперь уже воздух - Михаэль, лихо увернувшись, юркнул под стол и вмиг оказался за спиной у Эоры. Та неспешно обернулась и продолжала дальше.
   - Так ты ещё смеешь бесстыдно хохотать и заявлять мне - "догорит само"?! Ты, самонадеянный маленький коршун с глазами ягнёнка! Почему ты всегда всё делаешь наоборот? Почему ты не ждёшь объяснений, но вместо этого во всё суёшься сам?! Почему...
   Михаэль между тем вытащил из камина тлеющую головешку и неторопливо вертел её в ладонях. Под его пальцами дерево вдруг само задымило, вспыхнуло и охватило ровным пламенем запястье. Он поднял глаза - в них плясали, переплетаясь друг с другом, желтовато-красные огоньки.
   - Я не знаю - почему! - глухо прошептал он. - Я не зна-ю! - и осторожно протянул Эоре догорающее полено. - Пока не знаю.
   Затем пулей выскочил во двор.
   - Михаэль! - Эора бросилась вдогонку.
   Но тот растаял в белом молоке снежной завесы. На тропе, ведущей от дома, отчетливо виднелись его босые следы, что глубоко, до самой земли, прожгли толстый снежный наст.
   - Что за мальчишка? - вздохнул Эора, глядя на чернёющую в снегу цепочку следов Михаэля. - Вот наказание на мою голову!
   2.
   В котелке забурлила вода. Эора сняла его с огня и залила кипятком сбор ароматных трав. Свежее, нежное благоухание тотчас наполнило избу. Пиала с мёдом, песочное печенье, земляничное варенье тотчас один за другим возникли на столе, накрытом розовой скатертью. Словно только этого и ожидая, в дверь постучали, и на приглашение Эоры войти на пороге возникла София.
   - Ты вовремя, как всегда, дорогая! - улыбнулась ей Эора. - Заходи, присаживайся - чаю попьём.
   София сняла полушубок, повесила его у входа на крючок, сняла валенки, нырнула в меховые домашние тапки, сделала несколько шагов по направлению к столовой и только теперь, после ослепительно-белого сияния снега привыкнув к свету озаренной огнём избы, заметила неожиданную перемену, произошедшую в обстановке.
   Зрелище, представшее пред её взором, оказалось странным и малоприятным. Чёткий, ровный круг в бревенчатом своде потолка был уже кое-как залеплен смесью, отдалённо напоминающей глину. Сию рыжую мешанину очерчивала чёрная кайма обгоревшего дерева, от которой веером расходились в стороны, точно нарисованные, такие же чёрные лучи. Обуглившиеся поленья корявой горкой возвышались на полу у камина. Остатки дорожек в виде чернеющих лоскутков вперемешку с золой и лужицами воды представляли собою достойное завершение картины. София нахмурилась.
   - Что произошло?!
   - Да-да, я тоже так думаю, ты, пожалуй, рановато переобулась, - усмехнулась хозяйка дома, - сегодня, как видишь, у меня запланирована генеральная уборка. Вот только с силами соберусь - и сразу приступлю. Только, боюсь, сама не управлюсь, ещё Виола понадобится - брёвна в потолке зарастить заново, а то, чую, эта чудо-замазка того глядишь, рухнет мне прямо на голову. Ха-ха-ха! Забавно, не правда ли, я провожу время? Кстати, не без нашего общего знакомого! Ха-ха-ха-ха!
   - Эора, что с тобой? - София, как была - в тапочках, двинулась через зал, мимо хохочущей волшебницы в столовую, достала из настенного шкафчика две чашки, села за стол и налила чаю, - ну-ка, давай, рассказывай.
   - Он прошёл Посвящение без меня! - Эора вошла в столовую и встав напротив Софии, упёрлась в стол ладонями. - Я и не знала, что он придёт сегодня, но разве же это удивительно?! Редкий, что ли он гость у нас у всех? Я не знала, что он готов, Неяра не предупредила!
   - Разве сама ты не видишь? - пожала в ответ плечами София, спокойно отхлебнув из чашки. - Он был готов ещё осенью. Вспомни - он ведь спас нас всех той ночью. А Неяра в последнее время что-то совсем плоха. Может быть, она боится не успеть? Ты же знаешь, она последняя, кому придётся учить его.
   - Чему учить?! - вспылила Эора. - Что теперь нового она ему может рассказать?! Всё! Все четыре стихии - его! Понимаешь? Все четыре!
   - Что ж, - София отхлебнула ещё глоток и устремила взгляд в пустоту, - значит, так тому и быть.
   - Но, Боже мой, София, он ведь так юн! - Эора присела напротив Софии и пододвинула свою чашку к себе поближе, но пить не стала. - Он ещё совсем мальчик! Огонь коварен. Посмотри вокруг! Ты же всё видишь своими глазами! Отчего же ты так спокойна?! А если бы с ним что-то случилось? Никто из Жриц не проходил ещё Посвящения в таком юном возрасте, тем более в одиночку, ты же знаешь, как это опасно!
   - И никто из Жриц не превращался в мужчину ни в принципе, ни, тем более, на глазах у изумлённой публики! - лукаво улыбнулась София, напомнив Эоре о рождении Михаэля. - Никто из нас никогда не был и не будет мужчиной...
   - Тем хуже, Софи, тем хуже! - Эора подалась вперёд, тревожно глядя Софии в глаза. - Предания гласят, и люди за Стеной тому подтверждение, мужчины враждебны и жестоки с младенчества! Пусть у нас нет опыта в общении с ними, пусть, но мы должны быть осторожны. И потом эти горящие глаза! Наш милый, наш добрый маленький Михаэль - и этот взгляд! Мне почудилось - он испепелит меня на месте. Сказать, что я испугалась - не сказать ничего. Я была просто в ужасе! Что теперь будет, Софи, что будет? Вдруг мы что-то недоброе натворили во время его рождения? С тех пор, как он у нас появился, всё идёт кувырком! Я всегда была уверена в своей силе и силе каждой из вас. Всё было по законам Знания, правильно и предсказуемо, но теперь... Теперь я не знаю чего ожидать каждую секунду и не уверена в наших поступках и возможностях до конца. И эта недосказанность, она сводит меня сума! Я не должна, наверное тебе этого говорить, ты же его мать, да и виноваты мы перед тобой, что не позвали тогда Неяру...
   - Неяру вы не позвали и по моей вине тоже, - София поднялась и стала неспешно прохаживаться взад-вперёд по столовой, - и в конце концов, всё идёт своим чередом. Чему быть, того не миновать. Ведь ты же не думаешь, что время может что-то изменить? Сколько раз мы возвращались назад - но результат всегда один. Переместиться во времени - не проблема, не мне тебя учить! Проблема состоит в том, что достигается всё та же цель, как бы не изменялись методы, которые при этом использованы. Хотим мы этого или нет. Так что позвали мы Неяру - не позвали, не думаю, что от этого что-либо изменилось бы. А в недосказанности тоже иногда есть своя прелесть. Ты по-прежнему сильна и мудра, и немного паники тебе не помешает. Так, для разнообразия.
   София улыбнулась и обняла Эору за плечи.
   - Вот увидишь, всё будет хорошо. Тебе понравится заниматься с моим малышом. Он сообразителен и мил.
   - А мне уже понравилось, - прыснула Эора, проникшись спокойствием Софии, - особенно то, как он поджёг всю свою одежду в одночасье и чуть не сжёг мне хижину. Хотя это была уже вторая попытка. Первую же он использовал во время Посвящения. Кому могло прийти в голову принимать Посвящение в доме? Только Михаэлю! И это, кстати, ещё одна причина, по которой я не ждала его прихода в качестве ученика именно сейчас, когда на улице стужа. Всегда ведь дожидались весну! Всегда выбирали удобную лужайку! Но дыру в потолке, надо признать, ему всё же проделать удалось мастерски!
   Жрицы захохотали и обнялись.
   - Эора, милая, но зачем же ты отправила мальчишку домой босым и без полушубка? - София снова присела за стол.
   - Да я, честно говоря, не хотела, - смущённо пожала плечами Эора, - но он был зол и горяч, как котёл. Вылетел молнией и был таков. Я не стала догонять его - поучиться переносить холод ему не помешает. Всё равно, рано или поздно, надо начинать. А что, стряслось что-нибудь? Думаю, не должно быть, ведь это не первая его зима - уж пора бы её покорять.
   - Стрястись - не стряслось, парень жив и здоров, но явился укрытый изморозью и снегом, точно сугроб. А под снегом - ни шапки, ни полушубка, да ещё и босой. Словом, непорядок.
   - Вот и славненько, поостыл, значит. Иначе б не сугроб пришёл, а пылающий факел. Рано, рано ему ещё Посвящение, ра-а-а-но! Он совершенно не осведомлён, он слаб в знаниях, а уже владеет Силой. Всё шиворот-навыворот - я и говорю!
   Эора, вздохнув, тоже уселась за стол напротив Софии и принялась, наконец, за чаепитие, постепенно успокаиваясь то ли под целебным действием ароматных трав, то ли приход гостьи всё же развеял её смутную тревогу.
   - А где ж это он, любопытно, так долго просиживал, что успел покрыться снегом? - задумчиво произнесла она, отхлебнув большой глоток чая и надкусив печенье.
   3.
   Невидимая простым смертным Стена, заметная только лишь Жрицам Альбии, отгораживала мир чудес, спрятанный от людского ока высоко в горах.
   Михаэль с восхищением разглядывал её красоту, следя за плавающими цветными разводами, то и дело растворявшимися друг в друге и изменявшими цвет. Это занятие было одним из его любимых. Сияющие разводы своим плавным, размеренным движением очаровывали его, расслабляли и успокаивали.
   Когда впервые, ещё будучи малышом, он заметил Стену - это была всего лишь бледная дымка, отгораживающая Альбию от иного мира. Но мальчик взрослел, и с каждым новым днём ему открывалось всё больше чудес, и призрачная доселе преграда оживала и превращалась в живое создание со своим особым дыханием, настроением и своей независимой жизнью. И Михаэль стал просиживать здесь, у дивного творения Вершителя Яана, наслаждался ярким днём, свежестью горного воздуха и разнообразными звуками, доносящимися со всех сторон. Весною и летом птицы пели весёлые песенки, шелестел сочными зелёными листьями лес, ветер задевал на ходу распустившиеся колокольчики, и те мелодично звенели. Осень приносила с собой особый сладкий запах созревших плодов и ягод и сыпала под Стену, словно бы соревнуясь с многоцветием её красок, золотую и багряную листву. Зима радовала снежным настом, он искрился и слепил, отражая солнечные лучи, и Стена отбрасывала на него причудливые красочные тени, приводившие Михаэля в неописуемый восторг.
   Эта зима была двадцатой в его жизни. Говорят, Хранителем становятся, когда исполняется тридцать. Тридцать вёсен - это так много. И так мало, чтобы успеть обо всём на свете узнать. Но возможно ли узнать об этом бескрайнем, таком загадочном мире, сидя в дивной солнечной клетке, огороженной непроходимой Стеной? Так ли он прекрасен и доброжелателен, этот мир, если Владыка оставил его там, далеко внизу, не позволив даже надеяться на то, чтобы проникнуть в него?
   Сегодня Михаэль глядел на Стену по-иному, недвижимо сидя на снегу и не сводя с неё глаз. Он ненавидел её. Снег укрывал его белым полотном, таял, но снова и снова неуклонно ложился на голову и плечи, заботливо укутывая, точно беспомощного малыша. Стена была такой же, как всегда. Михаэль попробовал прожечь её взглядом, подобно поленьям в доме Эоры, но пламя не оставило ни следа на её холодной зеркальной глади и, вспыхнув, тут же погасло. Он так долго ждал этого дара! Ждал, когда наконец сможет нанести удар, а вместо этого сам теперь пылал изнутри, взбудораженный неведомой доселе, родившейся в нём сегодня Силой. Но медленный танец цветных мазков, плавно скользящих по Стене, мало-помалу всё же успокоил его, погрузив в пустое созерцание.
   Там, за Стеной, был такой же мир, как и здесь - и деревья зеленели, и порхали птицы, и цвели колокольчики. Но буйная зелень, так не свойственная заоблачной высоте гор, Михаэль видел это в Белом Зеркале, быстро редела, по мере удаления от удивительной стороны под названием Альбия. И склоны укрывали ледники да снежные насты. И глубокие ущелья зияли чёрной мрачной пустотой и коварные ветра завывали протяжно днём и ночью, то рыдая, то злобно хохоча леденящим душу голосом. Грохот лавины то и дело раскатистым эхом отзывался откуда-то издали и сотрясал пространство трепещущими волнами. Скольким отважным стали последним пристанищем недра тех коварных ущелий.
   4
   Большой город Миглон расположился у подножья горной дуги, что тянулась с запада на восток и делала изгиб в северном направлении с большим ответвлением к юго-востоку.
   Самый высокий и неприступный в горной чреде пик Вивон, как назвал его сам Яан в далёкую старину, располагался как раз в основании высокогорной дуги и возвышался над городом белой, точно фата невесты, шапкой снегов, не тающих ни зимой, ни летом, верхняя часть которой терялась где-то высоко в заоблачной дали. Горную цепь именовали Анаэсской Грядой, она отгораживала Миглон с востока от Необжитых Земель и частично с юго-востока от Церуллеевых Лесов, с юга же - от степей Южного надела.
   Тщательно хранил древний Миглон, передавая из поколенья в поколение, легенду об удивительном селении, что находится на самой вершине Вивона, где живут прекрасные белокурые женщины и зеленеют леса, и по-особенному светит солнце. Многие считали это глупой выдумкой, но время от времени находился отважный, решивший двинуться в путь и воочию убедиться в правдивости сказаний.
   Никто не возвращался за последнее столетие. Никто, кроме старого Симона. Старик жил, кажется, в Миглоне, вернее сказать, за его южными пределами, целую вечность. Старая хижина Симона располагалась за горной границей Миглона в Церуллеевых Лесах у Анаэсской Гряды, меж её западной высокогорной веткой, любовно именуемой в народе Мирная Насыпь, и юго-восточным рукавом - Хребтом Неосом. В город старик добирался по Высохшей Долине. До неё было добрых семь дней пути, если напрямик по ухабам да кочкам, а уж коли по дороге, так и все десять. Долина соединяла Южный Надел с Миглоном, зелёной плешью углубившись в кряжистую стену Мирной Насыпи и вела к Западным наружным Вратам Миглона. Ближе к Вивону в Насыпь врезалось Гиблое Ущелье, узкое и мрачное, тянущееся прямо в пригород корявой непролазной стезёй, заваленной мелкими осыпями и крупными валунами. Но никому и в голову не приходило двинуться в путь по этому ущелью - его название красноречиво говорило само за себя.
  
   Невозможно было точно сказать, сколько Симону лет и многие помнили его всегда именно таким, каким он был сейчас. Дряхлая немощная старость всё никак не могла сломить его, и всё, что ей удалось-таки проделать с ним, - укрыть сединой и морщинами.
   Его покосившаяся старая лачуга поглядывала одиноким крохотным оконцем на маленькое Тенистое Озеро, по которому плавала стайка белых гусей, а на берегу, мирно пощипывая первую весеннюю травку, паслась такая же старая, как лачуга, рыжая кляча. Богом и людьми забытый уголок Церуллеевых Лесов у самого подножья горы был долгие-долгие годы местом обитания Симона. Лишь изредка, летом и осенью, появлялся старик в Миглоне, чтобы пополнить запасы, поторговать мёдом с пасеки да узнать последние новости.
   Но вот уже двадцать вёсен одиночество не посещало Симона, не душило своей мохнатой лапой, не убаюкивало вечерами, нашёптывая причудливые сны. Однажды, ясным весенним утром, его разбудил странный звук, доносящийся из-за двери. Привыкший к покою и тишине, к тому, что в эти края мало кто захаживал, обладающий, не смотря на возраст, чутким слухом, старик несказанно удивился, поспешил отворить дверь и выглянуть во двор. Его глазам предстала удивительная картина - прямо на пороге, укутанный лёгкой, воздушной словно паутина бирюзовой шалью, лежал младенец и громко плакал. Симон огляделся, прислушался к лесным звукам, но вокруг было тихо. Ни стука копыт, ни звука шагов, ни треска веток - только птичьи трели во хвалу пробуждающегося дня да тихий шум ветра в зелёных ветвях. Старик поднял малыша на руки и тот сразу затих.
   - Ну, здравствуй, - Симон провёл морщинистым пальцем по розовой гладкой щёчке, - добро пожаловать. Меня зовут Симон, а тебя? - малыш молча слушал, удивлённо бегая большими, широко распахнутыми голубыми глазёнками. - Придется, видно, тебя назвать самому.
   Симон вернулся в дом с малышом на руках. И понеслись чередою дни и ночи, прочь отгоняющие и тишину и скуку из обветшалого домишка и из жизни бедного одинокого отшельника. Малыш оказался девочкой. Гелия, так её назвал Симон, росла смышлёной и послушной и, когда чуть подросла, стала помощницей своему седому отцу. А по вечерам, сидя у огня, тот рассказывал ей чудесные захватывающие сказки, которым, казалось, нет числа, и девочка свято верила в то, что они никогда не иссякнут. И они всё лились и лились из уст Симона, вызывая в воображении маленькой Гелии диковинные волшебные картины.
  
   Утро было прекрасным и свежим. Именно таким, как тогда, двадцать лет назад, когда Симон нашёл на своём пороге Гели. Сейчас особенно ясно всплыли в его памяти те рассветные минуты, и ему показалось, будто время повернуло вспять. Ещё мгновение и Симон не удивился бы, услышав плачь младенца у порога. Но вместо плача из глубин воспоминаний его вывел мелодичный голос двадцатилетней девушки.
   - Сказывают люди в городе, батюшка, что бывал ты в удивительной сказочной стране на вершине Вивона, это правда? - Гелия развешивала на верёвках белоснежное бельё, выполосканное в ручье, и поглядывала на Симона.
   Он стоял на пороге хижины и следил за плывущими по озеру гусями.
   - Вон как радуются весне! - уклончиво произнёс старик, задумчиво наклонив голову. - Соскучились по солнышку!
   - Что же ты не отвечаешь? - Гелия обернулась и посмотрела на старика в упор. - Так правда или нет?
   - Надо бы отпраздновать твой день рождения, доченька, - снова уклонился от ответа Симон, - да-да, непременно надо отпраздновать. Сегодня и отпразднуем. Гляжу я на тебя и думаю - как же быстро ты выросла. Совсем взрослой стала. Во всём сама справляешься. А то ведь как боязно мне было, что и я покину тебя неровен час.
   - Что ты такое говоришь, батюшка! - возмутилась Гелия, живо подбежала к Симону и, поднявшись на цыпочки, чмокнула его в морщинистую щёку. - Не время тебе помирать! Что же я буду без тебя одна здесь делать, а? Как же я одна жить-то буду?
   - Зачем одна, золотце моё? - он нежно обнял её за плечи. - Вот выйдешь замуж, будет у тебя своя семья, не нужен тебе тогда будет старик Симон.
   - Рано мне замуж, да и не хочу я... - насупилась девушка, - а ты мне всегда будешь нужен! Всегда!
   - Ну, полно, полно, - успокоил её отец, - лучше давай, думай, как праздновать будем. И подарок себе, тоже думай. Только чур не диковинку какую. Чтоб я исполнить мог.
   - А я уже придумала! - Гелия радостно заглянула ему в глаза. - Расскажи про Горное Царство! Теперь я точно знаю - ты там был!
   Симон нахмурился, тяжело вздохнул и сел на порог хижины, обхватив морщинистыми ладонями голову. В глубоком раздумье долго сидел он так, не тревожимый дочерью, прежде чем начал свой неспешный рассказ.
  
   Давно это было. Был я ещё совсем мальчиком. Как-то раз зимой вернулся мой отец со старшими братьями с охоты, подстрелили они молодого оленя. Год выдался голодный, неурожайный. Дичи в лесу было мало, кто мог охотиться, тем и кормил свою семью. А семья у нас была большая - два старших брата, я да младшая сестрёнка. Да ещё дед, и отец с матерью. И теперь можно было на какое-то время забыть про голод.
   В этот вечер в нашей семье был праздник. Дед принёс из погреба вино, мясо жарилось на огне и издавало удивительный аромат. На нас, детей, он оказывал магическое действие - мы следили голодными глазёнками за приготовления пищи и жадно глотали слюну. Матушка колдовала у плиты, а мы глядели на неё, будто на волшебницу. Когда, наконец, семья уселась за стол, на какое-то время воцарилась полая тишина - и стар и млад дружно жевали. Горячая оленина обжигала язык и нёбо, но мы не обращали на такой пустяк внимания. Наконец, отец разлил вино в кружки, и посыпались шутки, песни, детали удачной охоты, смех и веселье. За окнами мела метель, но в нашем доме было тепло и радостно. А главное, мы были сыты.
   Затем, когда, охмелевшие и сытые, отец и старшие братья уснули, а мы с сестрой забрались на печь, заговорил дед. Он, царство ему небесное, любил сочинять всякие небылицы и диковинные истории. И в тот вечер стал рассказывать про удивительный край, который затерялся далеко в горах, на самой-самой вершине и возвышается, мол, и по сей день прямо над нашим Миглоном. Труден и коварен путь, лежащий в ту волшебную страну. Живут, мол, в той горной стране только златовласые женщины-царицы. Ни одного мужа никто в той стране не видывал. И никого в свою страну эти девы не впускают. Наша матушка, убирая со стола остатки ужина, тоже слушала дедов рассказ да всё посмеивалась.
   - Кто же, скажи на милость, батюшка, мог видывать этот край, коль сам ты говоришь, что никто попасть туда не в силах, а коль кто попал, так не возвращается. Да и как мужей в той стороне углядеть-то можно, коли в страну твою не пускают никого?
   - Кто надо, тот и видывал, - насупился дед, - а ты не смейся, мне мой отец про ту страну рассказывал. А ему его дед. Живут-де, те девы одною дружною семьёй, красотища окружает их небывалая. В горах пурга да снега лежат, а у них там зелень буйная, ветвистая. Птицы порхают диковинные да зверьё ручное на полянах играет-резвится. Да только не пройти простому смертному, не попасть в этот рай на земле - невидимые стражи за руки-ноги держат да страху такого нагоняют, что бежать хочется чем скорей оттуда. А коли не рваться насильно, не ломиться, а затаиться в камнях поблизости - тут-то можно сих стражей перехитрить да подглядеть за девами.
   - Пьян ты, видно дед, совсем, иль снова навыдумывал чего, да только детям голову морочишь, - матушка всё смеялась тогда да шутя укоряла деда, - а ну, кто из них, чего доброго, с дуру, в горы подастся страну-то твою искать?! Малы ведь совсем - не разумеют. Кто искать-то их пойдёт? Пропадут, ведь, по твоей вине!
   - Не пойдут, не бойся, - отмахнулся от неё дед, - только безумец может двинуться в такой нелёгкий путь. Столько воды утекло с тех пор, как вернулся оттуда наш далёкий пращур, что и дед мой не застал его в живых. Да и нету сейчас охочих такой опасности жизнь свою подвергать, всего-то чтоб лишь краем глаза на диковинку взглянуть.
   Затаив дыхание слушали мы дедов рассказ, лёжа на печи. И не знала тогда наша матушка, как близка она была в своих опасениях. Много слыхивал я дедовых сказок в детстве, но ту, что рассказал он снежной морозной ночью, запомнил на всю жизнь. И так запала она мне в душу, что ни днём ни ночью покоя не давала. Появилась у меня мечта заветная - страну волшебную отыскать. Никому про свою мечту я не сказывал, да только готовиться стал усердно. Самую тяжкую работу наравне со старшими братьями и отцом выполнял. В горы ходил, в бурных водах горных речных плавал, через глубокие ущелья по брёвнам переходил, зимой на морозе, на дворе спал. Стрелять научился без промаху. А по ночам сны мне снились диковинные, будто добрался всё ж таки я к цели своей. К двадцати пяти годам стал я самым сильным мужчиной в нашем городе, да и самым завидным женихом. Братья мои семьями обзавелись, деда уж давно похоронили, родители состарились, не мог я их покинуть - опорой был и кормильцем. Да и сестра - на выданье. Что было делать? Так и жил, памятуя о заветной мечте своей.
   И вот однажды, морозным зимним утром, пошёл я далеко в лес охотиться. Настрелял дичи и к вечеру возвращался домой с добычей. Да не спокойно мне что-то было на душе, хоть и охота удачной была. А когда вернулся - дома нашего на месте не оказалось. Могучей лавиною укрыло его, сравняв с землёй и навсегда похоронив под толстым снежным пластом... Родители дома были, а сестрёнка младшая к брату старшему в гости пошла. С криком кинулся я снег руками рыть, да толку было в том мало. Где мне одному было справиться? Да и никому не под силу было. Так и просидел я, выбившись из сил, рыдая всю ночь напролёт на снегу. Оплакивал могилу своих родителей, а наутро стал собираться в путь.
   В горах лачуга была у меня охотничья. Собрал я нужное снаряжение, оделся потеплее, шкурами обмотался и двинулся в дорогу, не прощаясь с родными. Не мог я тогда прощаться, не мог никого видеть. И не хотел. Тянуло меня со страшною силою, ещё сильней чем прежде, к вершине. И так я одержим сделался давней мечтою, что готов был сорваться на полпути в бездну, но только ни за что не вернуться обратно. Будто вихрь неистовый вселился тогда в меня, толкая и толкая всё выше и выше, не оставляя времени ни на передышку, ни на сон, не позволяя останавливаться и расслабляться. И не чувствовал я ни усталости, ни боли, ни холода. Дни и ночи без устали взбирался я по ледяным выступам, не оглядываясь, ни секунды не задумываясь, не сомневаясь, не ощущая ни времени, ни расстояния. Сколько таких дней и ночей прошло - не помню. Под конец, задыхаясь, час от часу всё больше слабея, стал останавливаться я на привалы. Жевал снег и сушёное мясо, что повесил себе на пояс в своей охотничьей лачуге. Не единожды соскальзывала моя нога и я мысленно прощался с жизнью. Не один раз казалось мне, что матушка моя окликает меня, касаясь моего плеча мягкой рукою. Не раз закрывались мои веки, и мне казалось, что больше не откроются. Но вновь и вновь с одержимостью безумца шёл я к своей придуманной, призрачной цели, не будучи даже уверенным, что она реальна.
   Последние лучи заката лизнули мои обмороженные и окровавленные руки как раз в тот момент, когда я, из последних сил подтянувшись, выбрался на довольно обширный карниз.
   - Хвала Владыке, - подумал я, - здесь можно будет устроить длительный привал, зализать раны и чуть передохнуть.
   В темноте на ощупь нашёл я местечко для ночлега, что состояло из нескольких огромных валунов. Они образовали подобие укрытия. По крайней мере, от ветра защита была. Развернув плащ, что служил мне и одеждой, и одеялом, и подстилкой, я свернулся на нём клубком и провалился в глубокий, бесконечный и тяжёлый сон.
  
   Солнце светило ярко, ослепляющее, стреляя в щель меж камней колючими лучами-иглами, когда я открыл глаза. Страшно ныло тело. Ощутив убийственную, всепоглощающую усталость и бессилие, я разозлился на себя за мимолётную слабость и живо вскочил на ноги. Но они непослушно подкосились, и я грузным мешком грохнулся обратно на подстилку.
   - Вот и всё, - мелькнуло тогда у меня в голове, - но что именно "всё" я и сам не понял Я вовсе не собирался сдаваться! Напротив, я был полон прежней решимости, а теперь ещё и как следует выспавшись, всей душой стремился тотчас продолжить путь. Но моё тело наотрез отказывалось меня слушаться. Вот где коварная злая судьба собиралась подшутить надо мной! В бессильной ярости, я сделал неимоверное усилие над собой и рывком вылетел из укрытия.
   То, что предстало перед моими глазами, лишило меня не только последней капли сил, но и напрочь вышибло всякую способность думать и рассуждать. Точно малое дитя, открыв от изумления рот, я созерцал вовсе не продолжение ледников и снежных заносов, не привычный горный пейзаж, однообразной и холодной. Напротив, здесь, под куполом небес, среди снегов и морозов, вдалеке виднелась самая что ни на есть настоящая зелень! Зелень трав и деревьев!
   - Великий Владыко! - только и вырвалось у меня, - дед рассказывал правду!
   Как будто, проделав такой опасный, такой длинный немыслимый путь, я рассчитывал совсем на иной результат.
   Моё укрытие находилось на самом краю обрыва, из которого я выбрался ночью, но точно не был уверен, какой именно ночью - вчерашней ли? А впереди, на сколько хватало глаз, зеленела равнина.
   Я больше не измывался над своим уставшим телом, аккуратно, ползком, добрался обратно к валунам и уложил себя на старый плащ меж камней. Мне необходимо было время, чтобы прийти в себя, и времени теперь было с лихвой. И ничто так не приводило меня в чувство, как еда. Я отрезал острым ножом от висящего на поясе сушёного и промёрзшего куска мяса маленький ломтик и принялся жевать а, несколько подкрепившись, снова прилёг. Ещё одни сутки провалялся я в своём укрытии в полусне, полузабытье. Зато следующее утро встретил бодро, с новыми силами, и тело моё стало мне послушно. Я всё-таки добрался! И с этим надо было что-то делать.
  
   В глубь зелёной равнины забраться мне так и не удалось. За "руки-ноги", как сказывал дед, меня никто не хватал, однако же и двигаться дальше я не мог, то и дело натыкаясь на невидимую преграду. Растительность вблизи была буйной. Природа была милостива, мягкий ветер, теплые ласковые лучи, даже тонкий, совсем хилый ручей журчал у самой преграды, сверкая голубоватой рябью.
   С течением времени я обжился на новом месте. Из прилежащих низкорослых деревьев выстроил небольшую не то хижину, не то землянку. Питался кореньями да шишками, водой меня исправно баловал ручей, так что и талый лёд да снег со склона горы был мне ни к чему.
   Шло время, но никто не появлялся в окрестностях за преградой и не тревожил мой покой. Ночами я любовался звёздным небом, много думал. Но и мысли, по началу шумно копошащиеся в моей голове точно пчелиный рой, со временем перестали докучать мне. Днём же мой взор радовала нетронутая красота всё больше расправляющей крылья весны, плывущие внизу под ногами облака, порхающие с ветки на ветку диковинные птицы. Никогда не приходилось мне так остро, так опьяняюще чувствовать жизнь в своём бренном теле, никогда не ведал я такого счастья лишь оттого, что живу, дышу, лишь от ветра в моих волосах, вкуса снега во рту, солнечного луча в моёй ладони. Порою мне казалось, что я схожу с ума или умираю от счастья.
  
   А Гелии казалось, что это одна из тех сказок, что рассказывал ей Симон долгими вечерами. Сказка о мужественном герое-принце, что преодолевает любые трудности и преграды и спешит навстречу своей принцессе.
   - А что же дальше? - нетерпеливо одёрнула она задумавшегося Симона, печально устремившего взор вдаль. - Дальше-то что? Принц встретил свою принцессу?
   - Принцессу? - не понял Симон, удивлённо взглянув на Гелию. - Какую принцессу?
   - Ну как же? В любой истории, даже самой скучной, должна быть песнь о любви, иначе не интересно. Ты встретил свою принцессу?
   - В горах? - ещё больше изумился Симон, но уголки его глаз хитро сощурились.
   - Ну, конечно, в горах, - засмеялась Гелия, - а где же ещё? Ты ведь не в океане искал свою дивную страну, стало быть - в горах.
   Симон улыбнулся в ответ, дивясь проницательности своей маленькой девочки.
   - Встретил я свою принцессу, - посмеиваясь кивнул головой он, - встретил. Прекрасную златовласую принцессу, похожую на дивный утренний сон, сладостный и зыбкий. Такой, от какого душе хочется петь, а сердцу вылететь из груди и устремиться к звёздам. Такой, какой запоминается на всю жизнь только лишь лёгким, неуловимым ощущением когда-то пережитого счастья.
   Лицо Симона озарила тёплая, солнечная улыбка, и он с любовью поглядел на Гелию.
   - Такой нежный и юный, как первый весенний цветок. Такой, как ты, моя красавица. Я встретил её, мою принцессу, и она была точно такой, как ты.
   - Такой, как я? - озадаченно переспросила Гелия удивлённо изогнув дугой тонкие брови. - Почему? Почему такой, как я? Значит, я в самом деле твоя дочь? Ты не нашёл меня на пороге? Значит, меня не подбросили?
   - Увы, дитя моё, - вздохнул Симон, обняв Гелию за плечи, - я не знаю, кто твои родители. Владыка, видно, сжалился надо мной, послав на старости лет такое утешение моим сединам. Ты моя единственная радость и моя сладкая мука, потому что когда я гляжу на тебя, я вижу её наяву.
  
   Она была юной и прекрасной. Она была нежной и хрупкой. И Она была желанна и недосягаема, как звезда безлунной ночью. Я мог любоваться ею издали, я мог наслаждаться грацией её лёгких движений, я мог улыбаться ей и видеть её улыбку в ответ, но я не мог быть рядом с ней, касаться её, слышать её, ощущать тепло её рук. Её ладонь никогда не могла бы лечь в мою, и я никогда не смог бы сделать её счастливой. Я был счастлив и взбешен. Я проклинал и восхвалял миг, когда меня поманила высь. Как я жалел, что не сорвался в пропасть по пути, но как боялся даже вообразить, что тогда я не увидел бы её, я никогда не испытал бы любви к ней, а ради этого стоило жить.
   Она приходила вечером, садилась в траву и клала корзинку с цветами рядом. Мы молча глядели друг на друга, и затем Она уходила не оборачиваясь. А я долго потом смотрел ей вослед. Меж нами была треклятая невидимая преграда, словно стена холодная и неприступная.
   Когда Она вставала, трава оставалась не примятой, когда Она шла, ветви почтительно расступались перед ней, когда Она улыбалась, её глаза сияли пронзительной бирюзой. Я готов был прожить вечность под этой проклятой стеной, только бы Она приходила сюда, только бы садилась и глядела на меня, только бы улыбалась. Пусть всего лишь одно мгновение, один скупой миг её улыбки озарял бы мой одинокий день, и я был бы счастлив тем и признателен небесам за это.
   Но небеса распорядились по-иному.
   Глава пятнадцатая
   Год 728 от Творения Мира. Альбия. Дорога в Дархарн
   1.
   Как бы там ни было, а Михаэлю пришлось пересмотреть своё категоричное отношение к животным и птицам, поскольку ярчайший и, пожалуй, самый древний представитель альбийской фауны, филин Фабиан, мог дать фору любому человеку, не говоря уж о животных. Однако выпытать возраст у филина Михаэлю так и не удалось. Но впечатляло хотя бы уже то обстоятельство, что Фабиан знавал девочкой Неяру, а та помнила его всегда таким же, как и сейчас.
   Тут, надо признать, Михаэль волей-неволей почувствовал искреннюю признательность к Виоле, когда-то не пожалевшей ни сил, ни времени на обучение его, несносного ребёнка с этой самой фауной общаться. Но всё же у Михаэля иногда возникало стойкое ощущение, будто Виола тут и не при чём вовсе. Будто и без её мастерства разговаривать с Фабианом можно было бы легко, без особых проблем. А то и вовсе молча понимать его.
   "Фауна" обычно сидела на своём любимом дереве Даффе в самом центре Атавия и вела нравоучительные беседы о смысле жизни, прячась в толстых ветвях такого же старого, как и сама, дуба. Когда Михаэлю становилось тоскливо, он приходил сюда и ждал. Фабиан являлся не всегда, но если уж являлся, они с Михаэлем разговаривали дотемна, а после Михаэль отсыпался у филина в дупле, а тот снова исчезал по своим птичьим, вне всяких сомнений, очень важным делам.
   Настроение, не в пример чудесной весенней погоде, в этот раз у Михаэля было прескверное. Всё, что он видел, день и ночь просиживая над Ом-Маэнноном, до звёздочек и кругов в глазах, ему было неясно и, похоже, неясно было никому, поскольку Ом-Маэннон, по большому счёту, предназначен был для наблюдения за изменениями погодных условий в мире, а никак не для подглядывания за личной жизнью граждан этого самого мира. Но Ом-Маэннон никак не хотел отчего-то Михаэлю показывать что положено, подсовывая каждый раз очередную пикантную ситуацию, абсолютно беззвучную и от этого ещё более непонятную. Михаэль отчего-то полагал, что об этом вовсе не обязательно знать остальным, и волшебницы прибывали в святом неведении относительно его регулярных просмотров. И по этой причине знания, долженствующие уложиться в голове Михаэля к этому времени в строгом и жёстком порядке, свалены были там вперемешку со странными картинами Ом-Маэннона и пёстрыми кипами догадок, будто хлам на пыльном чердаке. И только лишь Фабиан с его убаюкивающей монотонной хрипотцой навевал безмятежность и спокойствие, граничащее с равнодушием. Но прежде филин вынужден был выслушать целую вступительную речь Михаэля, энергично жестикулирующего и красочно облекающего свои мысли в замысловатые образы. Только Фабиану, с оглядкой на то, что он - птица, Михаэль мог позволить себе высказывать всё, не задумываясь. В конце концов, что ему, филину, до проблем Хранителя, пусть ещё не состоявшегося? Он взлетит сейчас и самым важным для него станет - поймать побольше мышей себе не ужин. И он не станет забивать себе голову ненужными опасениями и страхами, как делали бы это жрицы.
   Но не в этот раз. В этот раз Фабиана, похоже, речи Михаэля допекли окончательно, и он, изменив своей обычной невозмутимости, прервал, не дав договорить положенную вводную часть.
   - Так и быть, я тебе помогу, - многозначительно изрёк Фабиан, нахохлился, сощурился от яркого солнца и слетел с дерева, - слыхал я, есть тайный ход в Подземный Мир. Горный ветер нашептал мне давеча, да воды Змейки ему вторили.
   Посмеиваясь, филин вперевалочку подобрался поближе к Михаэлю и спрятался в тень. Михаэль удивлённо смерил филина оценивающим взглядом, но смена обычного сценария его не удивила. Напротив, он был рад хоть какой-то перемене.
   - Этим ходом, - продолжил Фабиан, - говорят, спускался сам Дариен - может, слыхал про такого?
   - Ещё бы, - хмыкнул Михаэль и разлёгся на совсем молодой, но уже буйно разросшейся траве, - совсем, что ль, меня за неуча держишь?
   - Обиделся! - хихикнул Фабиан, - ну-ну, посмотрим ещё, что ты за гусь. Ну так вот, спускался Вершитель Дариен этим ходом во времена Творения Мира вершить судьбы подземных народов. Но ход, сказывают, надёжно заперт и на нём могучее заклятье. Никто не знает об этом ходе, а если кто и знал когда, так забыл уж давно. Вот такая, парень, сказочка.
   - Ой ли? - хитро сощурился Михаэль и покосился на Фабиана, жуя тонкий стебелёк, - так уж и сказочка? Кто сказывает-то? Ветер? Иль Змейка? Что-то не слыхал я таких сказок в Оврагах, и в летописях о них - ни слова! Небось сам придумал? Тоже мне, помощничек!
   - Не веришь, значит! - заключил Фабиан и подальше отодвинулся в тень Даффа, - ну, как знаешь, как знаешь.
   - Ну, и где же этот ход? - пошёл на попятную Михаэль, - как его открыть? Ведь Стену вокруг Альбии одолеть нельзя, я уж пробовал не раз, значит и ход недоступен.
   - Вот тебе раз! - удивился Фабиан, - а причём тут одно к другому? Стена стеной, а ход - ходом. Стена, она где?
   - Где? - усмехнулся Михаэль и выплюнул стебель.
   - Вокруг! - поучительно изрёк Фабиан. - А ход?
   - А ход? - подыграл ему Михаэль.
   - А ход внутри! Чувствуешь разницу?
   - Не-а! - честно сознался Михаэль и уставился на филина. - Никакой разницы, как не стараюсь - не чувствую.
   - Тоже мне, волшебничек! - передразнил Фабиан Михаэля и чихнул, засмотревшись на солнце над головой у юноши. - А ты постарайся.
   - Не могу, - пожал плечами Михаэль и расплылся в улыбке, - всё старание закончилось. Учиться больше нечему, стало быть и стараться тоже незачем.
   - Я тебя не узнаю! - потащил косматые брови кверху Фабиан. - Где твоя уверенность?! Где вера в собственные силы?! Где стремление преодолевать зримые и не очень препятствия...
   - Разбились о Стену, - помрачнел Михаэль, - можешь, если хочешь, слетать проверить - поищи под ней мою уверенность, там же найдёшь и веру и стремления. Что ещё ты не можешь во мне отыскать? Я ничего не забыл?
   - Забыл! - парировал Фабиан, - забыл о том, как нашёл и отворил ларец с Руной! Разве ты не Избранный? Не тебя ли хочет сделать Неяра своим наследником и не тобою ли гордится по праву?
   - Всё это так, Фабиан, - вздохнул Михаэль и снова растянулся на траве, разглядывая ветки дуба в свежей листве, - конечно, ты прав, и нашёл, и отворил, но ведь не забывай, ларец-то отпирали мы вдвоём с Лилианой, и Неяра сказала, что заклинание ослабело, замок был ветхим и с виду совсем ненадёжным. А Ход... Если, конечно он существует...
   - А что - ход? - удивился филин.
   - Ход, ведь, Ход наверняка закрывал сам Дариен, понимаешь? Да и Стену возводил Яан. Это тебе не заклятие жриц на одряхлевшем комоде!
   - А Знания тебе кто даровал?! - возмутился Фабиан. - Кажется, Владыка? Или я что-то путаю?!
   - Отчего же, не путаешь, - согласно кивнул Михаэль, - только уж не мне лично - нам всем.
   - Сам Владыка! - гневно продолжил Фабиан. - Учиться, говоришь, больше нечему?! Так что ж тогда ты не можешь ими воспользоваться, чтобы дверку какую-то отпереть? Стена, понятное дело, - вещь важная. От неё зависит жизнь всех нас. Стена хранит пышную природу Альбии в местах, где это не возможно в принципе! Поэтому и я бы не советовал тебе её тормошить - с твоей стороны было очень неосмотрительно, подвергать Альбию такой опасности! Ну, а что замок на ларце? С виду ветхий, говоришь?
   - Ветхий, - согласился Михаэль, - тут же и рассыпался...
   - А ты не суди по наружности! - хмыкнул Филин. - Ты ещё узнаешь, как она бывает обманчива, это я тебе обещаю. И ход я тебе покажу. Хочешь - пробуй снять заклятие, не хочешь - дело твоё.
   - Ладно уж! Распыхтелся! - усмехнулся Михаэль и хитровато поглядел снизу вверх на филина, - попробую я, попробую! Посмотрим, что ты там мне покажешь, следопыт пернатый. Может, мне ещё волшебниц позвать? Не могу же я, в самом деле, удрать тайно, когда Ход откроется.
   Фабиан хрипло захохотал, с любовью поглядев на Михаэля.
   - Вот теперь ты мне нравишься, - проскрипел он, - только сознайся уж честно, тебе всё-таки Жрицы-то зачем нужны? Чтобы попрощаться или всё же ты собираешься попросить у них помощи?
   Михаэль рассмеялся в ответ, и ему стало вдруг легко и свободно на душе. Весна колдовала не хуже Вершителей, творя вокруг новые жизни, опьяняя ароматами и заполняя любое свободное пространство растительностью и живностью. Солнце лелеяло и баловало её творения, словно бы восхваляя мастерство умелицы и дивилось её буйной фантазии и неуёмной жажде жизни. Старый дуб, покрывшийся молодой темно-зелёной листвой, теперь шелестел-смеялся вместе со всеми, невольно и с большим любопытством подслушивая разговор.
  
   - Но ты, всё же, прав, - продолжил Фабиан, всё ещё посмеиваясь и хитро щурясь, - девочек надо позвать хотя бы для того, чтоб они сняли новое заклятье с ларца.
   - С ларца? - Михаэль испуганно взглянул на Фабиана. - Это ещё зачем?
   - Ну... - пожал плечами филин, задумчиво закатив глаза, и бросил незаметный взгляд на Михаэля, - может быть Руна пригодится тебе там, у входа... возможно, там есть какие-то нужные слова, чтобы снять заклятье?
   - Фабиан, я знаю слова Послания дословно, - заверил его Михаэль, - и ещё все сказания из всех летописей! Я помню всё! Нам не нужна Руна.
   - Правда? - с сомнением покосился на Михаэля филин. - Знаешь? Помнишь? А откуда, интересно знать - помнишь и знаешь?
   - Но я же почти Хранитель! - возмутился Михаэль.
   - И что же? - удивился Фабиан. - Поэтому ты запомнил наизусть Руну, которую и пересказать-то своими словами - не сразу перескажешь, единожды лишь увидев?
   - А ты? - в ответ удивился Михаэль. - Ты-то сам откуда знаешь, сколько и чего в ней написано? Откуда тебе вообще известно, что её не перескажешь?
   - Мой вопрос был первым, - настоял филин, - откуда ты помнишь всё, что написано в Руне?!
   - Ну хорошо, - вздохнул Михаэль, - Фабиан, я должен тебе кое в чём сознаться.
   - Ну? - изобразил удивление Фабиан, склонив голову и заинтересованно уставившись на Михаэля.
   - Фабиан, я не положил Руну обратно!
   - Что значит - не положил? - захлопал глазами филин, придав себе ещё более изумлённый вид. - Куда не положил? Как так - не положил? Что ты с ней сделал?
   - А это уже второй вопрос, - хитро улыбнулся Михаэль, - а следом за ним и третий, и четвёртый. Ты, верно, забыл, что сейчас твоя очередь отвечать.
   - А что тут отвечать? - вздохнул Филин. - Я ведь птица ночная...
   И Фабиан поведал Михаэлю о том, как стал невольным свидетелем их с Лилианой открытия, и о том, что на ночном Амвоне сам видел дивные символы в серебристом тумане.
   - Будем считать, что я тебе поверил, - удовлетворённо кивнул Михаэль, - но пусть тебя это не тешит - ты придумал забавную историю, браво, но она вся насквозь пропитана... дымом, что ли... зыбкая она, я чувствую. Как-нибудь я всё равно выясню что к чему, ты уж мне поверь, а пока сойдёт.
   Филин в открытую рассмеялся.
   - Будем считать, что я испугался твоих угроз, - ухнул он и нахохлился, - но пока ты надумаешь проверять, друг мой, моя история обрастет быльём, и ты уже не найдешь тот край, за который можно было бы ухватиться.
   - Поживём - увидим, - усмехнулся в ответ Михаэль, - может быть, этот край со временем станет так выпирать, что его и хватать не придётся. А Руну я спрятал. Зарыл её там же, на Амвоне. Только в другом месте. Ты, птица ночная, это пустяковое обстоятельство должен был бы проследить, раз уж ты там был в ту ночь? Так зачем спрашиваешь? Ты же и так всё знаешь, иначе не затевал бы этот разговор - "возьмём, дескать, Руну, авось пригодиться"? Знаешь ведь без меня, что не пригодится.
   Филин, важно пыхтя и посмеиваясь, поглядел на Михаэля исподлобья.
   - Ну, допустим, знаю, - ухнул он в ответ, - но, Михаэль, зачем она тебе? Ты сам-то понял, для чего она тебе нужна?
   - Ну, допустим, не знаю, - усмехнулся Михаэль, передразнив Фабиана и серьёзно добавил, - знаешь, чем больше я узнаю, тем меньше понимаю. Неяра сказала однажды, что Руну оставил Владыка, и с тех пор я не найду покоя. Мне кажется, я должен отыскать Миенгора. И не смотри на меня так! Только на него теперь надежда. Мы становимся слабее, стихии не так подвластны нам, как прежде. Всё больше происходит такого, что выше нашего понимания...
   - Твоего, - вставил Фабиан.
   - И Жрицы бессильны что-либо сделать, - как ни в чём ни бывало продолжил Михаэль. - Ты видел ужас той осенней ночью?! Фабиан, Оно живое! Не знаю, что это или кто, но Оно меня пугает. Все молчат об этом, будто ничего не произошло, а что творится в сердцах - просто немыслимо! Пока это случай, но я то знаю - грядёт беда. Неяра с каждым днём становится мрачнее тучи, хоть и тщательно скрывает это ото всех. Всё больше пропадает она в Арне и всё безотрывней взирает в Ом-Маэннон. Что она там хочет увидеть, Фабиан? Что она там ищет? Она же кроме туч в нём ничего не найдёт!
   - А ты? - покосился на Михаэля Фабиан. - А что теперь видишь в Ом-Маэнноне ты?
   - Я не знаю, - пожал плечами Михаэль, - но, ты знаешь, я боюсь её об этом спрашивать - я боюсь, что и она тоже не знает! Это написано в её глазах. А мне не хочется пугать её ещё больше. И вот теперь, когда я нашёл эти письмена там, на Амвоне, я подумал - есть надежда. Вот ты, Фабиан, говорил, что я утерял надежду, не успев ею насладиться, но я напротив - надеюсь! Я надеюсь, Фабиан. И именно эта надежда движет сейчас мною. Как, ты думаешь, я чувствую себя в нашей Альбии? Как в клетке! Мне кажется, если и есть кто-то, кто мог бы нам помочь - так это Вершитель. Это Миенгор. Мы должны найти его. И я его найду!
   Казалось, лес вокруг замер, напряженно вслушиваясь в слова, произносимые сейчас Михаэлем. Ветер застыл в сочной зелени, птицы затихли, и даже юркий ручей катился по руслу бесшумно, словно задумчиво размышляя над сказанным. Что такое этот сильный ясноглазый юноша говорит мудрому лесному долгожителю, будто ища его поддержки и понимания? Зачем ждёт помощи и защиты, если сам призван покровительствовать и защищать? Атавий весь превратился в слух, напряжённо внемля каждому слову Михаэля.
   - Не стоит осуждать меня, - продолжал тот, - что я ослушался Неяру и не вернул Руну на место, но тогда, там на Амвоне, я долго глядел на эти тайные символы. А после старался понять о чём они и никак не мог припомнить тех слов, что читала Неяра. Потом я решил, что непременно во всём разберусь. Я возьму Руну на время. Может быть, в ней есть слова и для нас? Может быть, я сам смогу осмыслить, понимаешь, Фабиан? Эта Руна столько веков покоится в Памятном Холме, и никто даже не прикоснулся к ней. Но почему? Что если Владыка оставил Её нам в помощь и защиту? Что за печати в ней упоминаются? Послушай:
   "...будет оно не мечом - но защитой
   в минуты лихие беды..."
   - Но ты ведь знаешь?! - вдруг сурово прервал Михаэля Фабиан, нахмурившись, и стал похож на сизое грозовое облако, - тебе же известно лучше, чем кому бы то ни было, как опасно использовать Руны, предназначенные другому? С чего бы в ней должны быть ответы на твои вопросы? Ты не понимаешь разве, что это послание - не для тебя? Надеюсь, ты больше ничего не сотворил с ней?
   Филин зашагал мимо изумлённого Михаэля взад-вперёд невзирая на яркое солнце.
   - Что ты молчишь? - покосился исподлобья он, - я тебя знаю! Ты не мог просто сидеть и читать! Ты наверняка влез, куда не положено! Ну? Отвечай!
   - Да не использовал я её! - Михаэлю вдруг стало отчего-то смешно. Он впервые видел филина таким разозлённым и подумал, что наверное с таким выражением он охотится за мышами по ночам, - я даже и прочесть-то её не могу... Не мог. И я не прочёл ни единого слова!
   - Конечно, ты не прочёл! - согласно кивнул Фабиан, - иначе навлёк бы на себя силы, с которыми ещё не способен справиться! Что ещё ты делал с Руной?! Постой...- Фабиан вдруг запнулся и пронзительно зыркнул из-под косматых бровей, - что значит не прочёл? А откуда же ты, всё ж таки, знаешь слова?
   - Вообще-то, - продолжая во весь рот улыбаться, принялся обстоятельно объяснять Михаэль, - древнему языку обучила меня Неяра уже после. Ничего необычного. Но не смотри на меня так снова, я знаю, что ты хочешь сказать!
   - Ну раз знаешь - что ж хитришь?! - нетерпеливо подзадорил Фабиан. - Давай, живо выкладывай! Ты понял всё и без Неяры, так ведь?!
   - Ну, допустим, понял, - согласился Михаэль, - что тут особенного? Тебя ведь я тоже понимаю? А что ты, собственно говоря, так разволновался, никак не пойму?
   - Та-а-ак! - Фабиан снова нервно зашагал мимо Михаэля, - сколько живу, а такого плута ещё не видывал! Одно слово - мальчишка! Прав был Владыка, завещав блюсти Стихии женщинам! Уж те никогда бы не совались без спросу... Сказано - не твоё, стало быть не твоё...
   - Разворчался! - хихикнул Михаэль и задумался, мечтательно прикрыв глаза. - Понимаешь, я просто долго всматривался в строчки, проводил по ним ладонями, и они горели у меня под пальцами...
   - Что?! - завопил филин, выпучив прежде прищуренные от дневного света глазищи, и закашлялся. - Что ты делал?!
   - Я же говорю, - на мгновение снова открыл глаза Михаэль, - слушай внимательней и тогда не придётся переспрашивать. Так вот. Не мог я расстаться с Руной и всё тут. Ты, наверное, удивишься...
   - Нет, отчего же, - тихо хмыкнул Фабиан, - я уже ничему не удивлюсь.
   - Но я всю ночь просидел над письменами, просто глядя на них, - продолжал между тем Михаэль, - сам не знаю, чего ждал. Может, хотел прикоснуться к чуду и боялся, что оно исчезнет затем. А к утру я уснул. Или, быть может, я не спал? Но мне казалось, я вижу сон - дивные виденья проплывали предо мною. Я увидел высокие горы, мёртвые и мрачные. Зловещие и неприступные. Белые вершины стальным блеском сияли на солнце. Одни лишь камни да валуны, пропасти и ущелья зияли устрашающей чернотой. Ветра свистели и шумели, сбрасывая мелкие камешки с уступов и завывали в расщелинах. Днём немилостивое солнце жгло неживые чёрные склоны, и те трещали и скрипели, дымясь. Ночью же холод обволакивал и сковывал их ледяною хваткою. Заброшенный и неживой мир. Я знал - он не прельщал ни одну живую душу. Зато прельщал мёртвые. Когда я понял это, сразу вдруг что-то едва заметно промелькнуло, какая-то неуловимая тень на мгновенье заслонила взор, и камни ожили! Засияли, заискрились родниками и потоками, зашумели водопадами и горными реками. Там, где мрак и туман застилал перевалы, вспыхнули в сочной зелени трав россыпи ярких цветов. Высокие ветвистые деревья росли по обе стороны узкой, устланной самоцветами тропинки, петляющей по зеленым гребням и ведущей вдаль, к стройным силуэтам двух заоблачных вершин-близнецов. В обширной уютной седловине меж ними сиял и искрился в солнечных лучах чудесный хрустальный замок. И глазам было больно глядеть на него, а душа восторгалась и пела! Купола и пики башен пронзали небесную синь и тянулись всё выше и выше. Казалось, они продолжаются тонкими незримыми нитями в самую дальнюю даль и на этих нитях подвешен мир. Приглядевшись, я заметил стаи облачков, лёгких невесомых, чуть приметно переливающихся нежными цветами и оттенками. И двигались они длинной стройной чередою по той самой самоцветной тропинке в двух направлениях - к замку и обратно. Видение растаяло так же быстро, как и возникло, и моему взору явился утомленный, величественный лик пожилого мужа-повелителя на чёрном сияющем троне. Тонкий чёрный венец, мерцая в седых волосах, венчал его мужественное чело. Глаза его были поначалу прикрыты, и он пребывал не то в раздумьях, не то в смятенной дрёме. Но внезапно, будто кто его потревожил, он открыл их, и я весь содрогнулся от пронзительного янтарного взгляда. Он глядел прямо на меня. Черты его точёного лица по твёрдости едва ли уступали граниту. Но в следующее мгновение в очах его я прочёл несказанное изумление. Лицо смягчилось, грозный самодержец удивлено изогнул брови, затем весь подался вперёд, тревожно воскликнул: ищи Печати! - и растворился в желтовато-мутной невесомой дымке. Затем дымка растаяла, и я огляделся вокруг. И увидел солнце, что встаёт на востоке, еле-еле освещая далёкий горизонт зарождающейся зарёй. После я стоял у обрыва и долго глядел вдаль, а внизу текла Змейка, вспениваясь у прижмы, и в моих руках была Руна. Я взял Её и положил себе в котомку, а на её место в ларец уложил плоский серый камень, что отыскал на перекате Змейки, спустившись с кручи. Понимаю, что Руна не для меня, но, может быть, мне удастся вернуть Её Вершителю? Ведь этот грозный повелитель из хрустального замка говорил о печатях. И в Руне они упомянуты. Что, если "тот, что пойдёт Судьбе на встречу" - это я... Мне так хочется верить в это. Может быть, Он сейчас ждёт меня где-то, или ищет Скрижали, а мы здесь сидим, сложа руки. Я передам ему слова, услышанные мной, и Руну.
  
   Фабиану всё же пришлось выслушать сегодня полагающуюся речь. Он, как всегда, внимал молча и кивал, словно бы засыпая. Но Михаэль знал, излагая вслух свои мысли более для себя, чем для филина, что внимательней слушателя ему не сыскать. В конце концов, дождавшись положенной паузы, Фабиан принялся за свою часть выступления.
   - Твои мечты мне понятны, - задумчивым и уставшим голосом прохрипел Фабиан. И зевнул для наглядности, - тебя тянет в бой, и ты всего лишь ищешь повод. Займись-ка лучше стрельбой, смастери себе лук.
   - Зачем? - удивился Михаэль.
   - Отвлекает, - пожал плечами Фабиан, - но я найду тебе тысячу причин, по которым тебе лучше было бы остыть и выполнять то, что от тебя требуется здесь, а не сочинять для себя дурацкие задачи. А что касается Вершителя - едва ли, скажу тебе, Миенгор станет искать Руну - не думаю, чтобы он вообще знал о её существовании. Она оставлена здесь на случай, если он всё же взойдёт на Амвон - хоть и с опозданием, но взойдёт, как должен был сделать ещё во времена Творения.
   - Тем более, Фабиан, тем более! - взбодрился Михаэль. - Я могу найти Миенгора, я уверен в этом!
   - Ага, - усмехнулся филин, - а я могу чистить зубы по утрам! Как ты найдёшь его, детка?! Мир велик, не суди о нём по просторам Альбии.
   - И что, этот мир должен погибнуть? - развёл руками Михаэль и направился к ручью. - Зачем же ждать его гибели, если можно попытаться сделать всё что в наших силах, чтобы спасти его?
   В прозрачной воде отразилось его сосредоточенное лицо.
   - Ты рассуждаешь крайне нелогично, - рядом с лицом Михаэля появилась пучеглазая физиономия Фабиана, - и сильно сгущаешь краски. Впрочем, это так характерно для твоего возраста...
   Филин моргнул и сощурился, недовольно поморщившись от ярких солнечных бликов на хрустальной глади ручья.
   - Во-первых, - назидательно продолжил он, - ты не знаешь где Миенгора искать, но он, в отличие от тебя, прекрасно осведомлён, где находится Альбия. Во-вторых, ещё ничего не рушится и никто не гибнет. Что за преждевременная паника?
   - А надо дождаться, когда уж совсем...- хмыкнул Михаэль и зачерпнул пригоршню воды, - это не паника, а здоровое предвидение.
   - Не нужно тебе уходить отсюда, послушай старика Фабиана, - филин вздохнул, устав от упрямства Михаэля, - я много в жизни повидал и кое-что знаю, внемли же моим советам. Не думаю, чтобы Дариен оставил этот Ход для того, чтобы ты ушёл отсюда, скорее наоборот, чтобы Миенгор сюда вернулся, разве это так сложно понять?
   - А как же Руна? - обернулся Михаэль, весь в серебристых брызгах, и удивлённо взглянул на Фабиана. - Как же сказания?
   "...Одно к другому - к утру вечер,
   Ручей к реке, молитва к звёздам,
   Тот, что пойдёт Судьбе навстречу
   Судьбою же и будет послан..."
   И дальше:
   "...И встретит Солнце лунный отблеск,
   Но страшен сумрак подземелья.
   И боль свою добудет отпрыск
   В очах невидимого зверя..."
   - Михаэль! - укоризненно покачал головой филин, - Михаэль, угомонись! Ты трактуешь сказания так, как тебе удобно. Кто сказал, что это именно ты должен искать Миенгора? Кто сказал, что его вообще нужно искать? Где, скажи, в сказаниях хотя бы слово есть о тебе и о нём?
   - Ну как же? - улыбнулся Михаэль. - Он - солнце, я - так уж и быть, отблеск. Одно к другому - то есть я к нему. Я пойду судьбе навстречу. Сумрак подземелья - это Дархарн, всё сходится!
   Фабиан, изо всех сил старавшийся быть серьёзным, не выдержал и рассмеялся.
   - Чудесно! - сквозь смех пропыхтел он, - просто замечательно! Фантазия у вас, молодой человек, на достойном уровне. Направьте-ка её, уж будьте любезны, в нужное русло, а? Я вижу теперь, что Неяра даже не догадывается, с кем имеет дело. Надо будет непременно порекомендовать ей занять вас чем-нибудь, а то прежде, чем этот мир надумает погибнуть, его уничтожите вы сами, тщательно наводнив своими придуманными, такими яркими образами-монстрами! Гибель мира - из тех же лесов, что и они. Вы хоть не оживляйте их, очень вас прошу, - Миррана не поспеет убирать их за вами.
   - Я тебя, друг мой, что-то не пойму, - искренне удивился Михаэль, даже не думая обижаться на филина и тоже стал, смеясь подтрунивать над ним, - ты же сам говорил: "Михаэ-э-эль, где твоя уве-е-еренность?! Кто даровал тебе зна-а-ния?" То ты решаешься показать мне Ход, который никому кроме тебя, да ещё, может быть, Неяры, не ведом, настаиваешь, чтобы я снял заклятье, то вдруг резко меняешься и уговариваешь меня туда не соваться! Что изменилось, Фабиан? Что так повлияло на твоё решение, а? Что такого ты услышал или, быть может, надумал? Что тебя так испугало? Ну, отвечай сейчас же!
   Фабиан нахмурился и, поразмыслив немного, взлетел на ветку дуба.
   - Ну, вот что, - сказал он, глубоко вздохнув - я не хочу, чтобы ты уходил и всё тут. Не хочу и всё! Что повлияло - не важно, но одно я тебе скажу: я тебя люблю и забочусь о тебе. Однако, если уж ты надумал уходить, несмотря ни на что - что ж, изволь, это твой выбор. А Руну ты оставишь здесь!
   2.
   В самом сердце Соснового Бора на юге Альбии, весь в зелёных зарослях, утыканных жёлтыми точечками-цветками дрока и ракитника, укрытый мохнатым мелколистым вереском, тянулся тенистый овраг. На его дне, поросшая лишайником, изъеденная глубокими буро-ржавыми трещинами, обвитая плауном, точно нитями паутины, с редкими скудными пучками папоротника у подножья, высилась зелёная каменная глыба. Фабиан уселся на её верхушку, важно сложил крылья и стал поджидать пробирающегося сквозь заросли Михаэля.
   - Надо же, - ворчал тот, спускаясь по склону, отодвигая руками колючие ветки ракитника, - сколько раз бывал здесь - ни за что бы не догадался, что Ход может быть где-то тут! Нет, чтобы назвать это место как-нибудь! Ну, например "тайный ход в Подземный мир"!
   - Ну да, - послышался где-то впереди язвительный смешок Фабиана, - а ещё подробную карту приложить, да ключик рядом оставить - милости, мол, просим!
   Наконец, тёмная фигура филина показалась на фоне голубого летнего неба, висящего узким клочком над свободным от сосен оврагом.
   - Ну, вот мы и здесь, - ухнул он, глядя сверху вниз на Михаэля, - вот это место.
   - Ну, и что теперь? - Михаэль приблизился к камню и обошел его со всех сторон.
   - Это ты мне скажи - что теперь, - филин с любопытством продолжал наблюдать за ним, - Ход - вот он, здесь. Моё дело - показать тебе его, а там уж - как знаешь.
   - Что значит - как знаешь?! - Михаэль задрал голову и укоризненно уставился на Фабиана. - Как его открыть? Я что же, должен сдвинуть эту скалу? Скорее она сдвинет меня!
   Филин упорно молчал, хмурясь и что-то обдумывая.
   - Фабиан, что ты молчишь?! Я тебя спрашиваю! Как его открыть?
   - Ищи, - пожал плечами Фабиан и скучающе зевнул, - кто из нас Хранитель? Я не обещал тебе его отворить, я лишь знаю, что он где-то здесь.
   - Просто замечательно! - Михаэль стал осматривать камень, обшаривать каждую щель и выемку, обдирая лишайник и срывая нити плауна, притаптывая кустарник. - С таким же успехом и я мог ткнуть в любую глыбу Альбии и заявить, что это и есть Ход Дариена!
   Фабиан фыркнул, готовый сию же минуту расхохотаться, но вовремя сдержался - Михаэль был поразительно близок к истине.
   Глыба словно бы вросла в северный склон оврага, и вокруг неё, по одну и другую стороны, на самом дне были выстроенны цепью друг за другом ещё несколько камней поменьше. Не найдя ничего необычного и странного, порядком устав от своего занятия, Михаэль наконец влез на самый верх, ловко карабкаясь по еле заметным выступам, и улёгся на мягкий мох рядом с филином.
   - Ничего нет! - с сожалением изрёк он.
   Между тем, солнце стало плавно клониться к западу, окутывая остроконечные верхушки сосен мягкой позолотой.
   - На нет - и суда нет, - сонно ответит Фабиан и поёжился, - силёнок, стало быть, маловато. А говоришь - учиться нечему.
   - Тоже мне друг, называется! - незлобно хмыкнул Михаэль. - Мало того, что не помогает, да к тому же ещё и язвит! Совсем как Лили. Лучше бы подсказал, что делать, летун-философ!
   - Но ты же не собирался сейчас отпирать Ход? - вяло поинтересовался Фабиан. - Ты же, помнится, собирался звать Жриц?
   - Нет, не собирался, - возразил Михаэль, - то есть, да, собирался. Ну, в общем, звать - собирался, а отпирать - нет. Но это не важно. Как же я их позову, если не знаю - где именно вход и как его открыть? Засмеют ведь! Слушай-ка, - спохватился вдруг он, - а ты-то откуда знаешь, что это именно то самое место, а?
   - Я же тебе говорил, - пожал плечами филин,- я долго живу на свете.
   - Да ладно брось, - усмехнулся Михаэль, разглядывая замысловатые силуэты облаков, неспешно стекающих к Альбии, - мудрец-долгожитель! Я тоже, между прочим, не мало живу - жить и знать - разные вещи!
   - И то правда, разные, - Филин расхохотался в ответ.
   - Так может, ты ещё и как Ход отворить, знаешь, - с подозрением зыркнул на него Михаэль, - раз такой умный? Должен же быть какой-то к нему ключ?
   - Может, и знаю, - хихикнул филин, словно нарочно дразня Михаэля, - а может, и нет.
   - Ну, это уж совсем не годится! - Михаэль изумлённо уставился на филина, - Фабиан, что с тобой? Чего это ты так напыжился? Сейчас же говори, где этот чёртов ключ! Или, хотя бы, дыра для него!
   - Я уже тебе говорил, - снова хихикнул Фабиан и равнодушно прикрыл глаза, - ищи.
   Михаэль встал во весь рост на здоровенной, около двух саженей высотой, каменной глыбе и задумчиво огляделся вокруг. Тускло-багряные лучи длинными рукавами тянулись кое-где, просачиваясь сквозь ползущие с севера грузные серые тучи. Воздух посвежел и запахло грозой.
   - Ну что ж, будь по-твоему, - резко выдохнул он, - теперь я не уйду отсюда, пусть даже мне придётся рыть Ход собственными руками!
   Прошло ещё два часа, но поиски по-прежнему не увенчались успехом. Филин всё так же недвижимо сидел на прежнем месте и наблюдал. Наконец, проголодавшись, Михаэль угомонился и решил продолжить утром, а сейчас уже темнело, и пришло время подкрепиться.
   Небо совсем затянуло тучами, свисающими теперь серо-чёрными гроздьями над самой головой так, что, казалось, можно до них дотянуться и потрогать. Холодные порывы ветра налетали то и дело, взъерошивая перья филину, срывали жёлтые лепестки с цветущих кустарников и уносили их стайками-бабочками в сосновые дебри.
   - Как думаешь, - жуя большой ломоть хлеба с маслом, обратился Михаэль к Фабиану, - может, податься к Неяре? Тут не далеко - у неё и переночуем? Похоже, к утру будет первая гроза.
   Филин собрался было что-то ответить и даже для этого вдохнул поглубже, но внезапно с грохотом и шипением, разрезая на части грузно-маслянистую жижу облаков и озарив на короткое мгновение яркой вспышкой окрестности, в старую разлапистую сосну, что росла прямо над оврагом у каменной глыбы, ударила молния. Небеса сотряслись в конвульсиях и, захлебнувшись агонией, смешались с запуганной, присмиревшей землёю. Точно в калейдоскопе замелькали серии цветных картинок насильно вырванной у темноты перепуганной природы. Водопад синих искр с шипеньем и свистом вырвался из раненного дерева и хлынул во все стороны огненной россыпью.
   Ослеплённого и оглушённого Фабиана отбросило в сторону и тот, пролетев кубарем, приземлился в кустах на дне оврага. Михаэль упал ничком, вжался всем телом в поросшую мхом скалу и прикрыл голову руками. Верхушка сосны с треском накренилась и, ломая сучья и дымясь, полетела вниз.
   - Михаэ-э-эль! - завопил Фабиан, окончательно ещё не придя в себя и с ужасом наблюдая горящий, обломок дерева, что с треском летел наземь, - Михаэ-э-эль!!!
   Но его хриплый вопль растворился, мгновенно утонув в громовых раскатах, даже не успев зародиться. Время замерло в содрогании - шум и стенания ветра превратились в долгий протяжный вой. Отблески вспышек стелились и таяли призрачными дорожками, просачиваясь в космы мрачных низких облаков. И в широко раскрытых глазах Фабиана слишком медленно, слишком плавно, опережаемая мелкой рябью невесомых волн густого зыбкого пространства, на вросшую в овраг каменную глыбу опускалась снесённая молнией огромная сосна. И там, куда она неумолимо неслась, лежал, съежившись, вжавшись в замшелое плато, оглушённый Михаэль.
   Фабиан ринулся обратно, наверх, откуда только что слетел, преодолевая скрытое сопротивление, рывком разрезав вязкую, топкую преграду. И как по незримой команде из нависших туч разом хлынули холодные струи воды.
   3.
   Ливень затопил неглубокий овраг, и бурные потоки, журча и радуясь, резво неслись по склонам, собираясь в ручьи и речушки. Ветер безжалостно хлестал плетью ледяных порывов, пронимая до костей холодом и ознобом, но Фабиан не замечал ничего этого. Мокрые перья облепили его, превратившись в гладкий скользкий панцирь, по которому живо стекала дождевая вода. Холодные струи заливали глаза, заслоняя мутной стеной разворошённый мир. Низко склонившись над Михаэлем, филин терпеливо ждал.
   Сброшенный Фабианом поросший лишайником обуглившийся обломок сосны валялся на склоне оврага. Михаэль всё ещё недвижимо лежал на мокром холодном камне. Наконец Фабиан устал сидеть молча и мокнуть.
   - Эй, господин Спаситель! - позвал он Михаэля, осторожно щекоча его мокрым тощим пером, - очнитесь скорее, мир в опасности! Или же вы намерены оставаться здесь до утра? Я вовсе не желаю, чтоб вы простудились по моей милости! Ну же! Подъём!
   Михаэль слабо шелохнулся, проведя левой рукой по взмокшему, водянистому мху, затем медленно приподнял голову и направил затуманенный взгляд на Фабиана.
   - А что, - заморгал он, тщетно утирая воду с лица, - у тебя есть предложение получше, чем провести ночь здесь? Или ты решил наконец, воспользоваться моим?
   - Что-то вы со своим предложением малость припозднились! - невозмутимо изрёк Фабиан, - началась гроза, спешу вам сообщить, если вы ещё не осознали этого. И мы с вами промокли до нитки. Или, то бишь, до пёрышка. Ваше пресловутое предвидение - как на сей счёт, чем было занято?
   - Вашей приманкой, - тряхнул головой Михаэль и захлопал ладонями по ушам, в которых ещё стоял монотонный гул и свист, - моё предвидение было занято вашей приманкой, господин Лукавый! Вы затуманили мне разум своими обещаньями. Где ваш хвалёный Ход?! А?!
   Михаэль приподнялся, стараясь сосредоточиться и разогнать остатки тумана, клубящегося промеж коротких обрывков мыслей и воспоминаний. С лица, волос, плеч лилась вода, собираясь лужицей там, где прежде лежала его голова.
   Небольшая вмятина стала чуть заметна в полутьме лишь теперь, залитая дождём едва ли на четверть дюйма. Всё еще глядя прямо перед собой в покрытое рябью озерцо, Михаэль вдруг постепенно стал ощущать тонкий писк пробивающейся догадки. Живо вскочив, он принялся срывать мох со дна лужи, попутно выгребая пригоршнями воду. Там и тут гремел гром и сверкали молнии, озаряя две продрогшие, мокрые фигурки посреди дремучего соснового бора. И очередная далёкая вспышка осветила выбитую в камне квадратную нишу, дно которой испещрено было полустёртыми знаками.
   - Я его нашёл! - заворожено прошептал Михаэль. - Поздравьте меня, я его всё-таки нашёл!
  
   - Слушай-ка, Фабиан, - Михаэль, прищурившись взглянул на филина, присел рядом с ним и свесил ноги вниз, - а ведь ты всё это время сидел прямо здесь, на этом месте! Ты же ни на пёрышко не сдвинулся, пока я, как наивный олух, обшаривал этот камень, а? Значит ты и вправду знал... Ты знал, где эта маленькая ниша, и молча наблюдал за мной, укрывая её своей... своим... собой. Ты нарочно прятал её от меня - ты сидел на ней?! Что ты молчишь, отвечай!
   - Нам пора уходить, - увильнул филин, незаметно ухмыльнувшись, затем отряхнулся, взъерошив перья, и брызги во все стороны веером разлетелись, обдавая и без того мокрого Михаэля холодным душем. Тот заслонился рукой и рассмеялся.
   - Ты, старый пройдоха! - подражая филину замотал головой Михаэль и засмеялся. Затем снял рубаху и, выкрутив её, добавил, - сказал "А", придётся и "Б" говорить! Так что не выкручивайся! Я своего всё равно добьюсь, так и знай, покину Альбию, хочешь ты или нет. Так что лучше бы помог мне. Рано или поздно нам придётся попрощаться, как это для тебя не печально. Я понимаю, как тебе жаль будет расставаться, ты, наверное, сейчас особенно остро это чувствуешь, и я не виню тебя. И не осуждаю за то, что ты скрывал от меня многое, но не привяжешь же ты меня, в самом деле?
   "Привязать - не привяжу, а задержать мог бы наверняка!"- подумалось Фабиану.
   - Ты прав, Михаэль, жизнь идёт своим чередом, - задумчиво проскрипел он, - и к чему мне мешать тебе творить свой мир так, как тебе хочется? Пусть, может быть, это не по нраву мне или кому-то ещё, но это ведь твой мир! И твоя жизнь и твой выбор... А сейчас давай-ка, собирайся, нам пора, Неяра заждалась, небось. И земляничный чай в её котелке, должно быть, давно остыл.
   4.
   Неяра встретила их на пороге своего дома со свечой в руке. Гроза ушла на юг, и с елей, сосен да попадающихся кое-где тонких берёзок ветер сдувал остатки крупных капель. Холодный лес дышал свежестью и влагой.
   Продрогшие до костей, насквозь промокшие, Михаэль и Фабиан спешно пробирались по благоухающему ночному бору. Завидев Неяру, они с радостью кинулись ей навстречу, предвкушая тепло гостеприимного дома, сухую одежду и горячий ужин. Неяра радушно обняла обоих, впустила в дом и закрыла за собою дверь.
   - Ну же, матушка, согрей-ка, дорогая, усталых измученных путников, - прокашлял Фабиан и, оставляя на полу лужицы и мокрые следы-галочки, вперевалочку прошлёпал к камину. - Сегодня твой огонёк как нельзя кстати!
   - И чего ж вам дома-то не сидится?! - удивлённо заохала Неяра, суетясь у плиты и укоризненно качая головой. - Что ж это вы оба носитесь в грозу на ночь глядя по лесу, словно другого времени у вас не найдётся? Я уж вас заждалась - сороки ещё в полдень судачили на моём крыльце - пробираетесь, мол, тропами Соснового Бора. Если и заглянете, думала, то никак не к полуночи. Да всё не спалось мне - что-то тревожно на душе было. Ничего не стряслось? Почему до грозы не явились?
   - Гроза налетела внезапно, - стал оправдываться Михаэль, на ходу раздеваясь и разом отхлёбывая дымящийся чай из глиняной кружки, - мы с Фабианом ну никак не ожидали... Ты же знаешь - сейчас не спокойно, что-нибудь предвидеть становится всё трудней. В полдень ничего не предвещало бури. А от оврага до твоего дома - сама понимаешь, часа три ходу, вот, считай, и полночь.
   - От оврага? Что вы делали в овраге? - Неяра замерла с дымящейся кружкой в руке и тайком от Михаэля вопросительно поглядела на Фабиана.
   Тот шумно копошился у огня, подставляя то один то другой бок ласковым языкам пламени и словно не замечал её укоризненного взгляда. Мокрые перья Фабиан сосредоточенно ворошил клювом и подсовывал Михаэлю крылья, чтоб тот протёр их полотенцем.
   - Что вы оба делали в овраге, я вас спрашиваю?! - строго повторила волшебница.
   - Грибы собирали, - хихикнул Михаэль, хитро покосившись на Фабиана.
   - Как не скрывай, - с трудом выдавил из себя Фабиан, исподлобья поглядывая на Неяру, - всё равно тебе рано или поздно станет всё известно, тем более без твоей помощи тут никак не обойтись! Только уж это ты с Михаэля спрашивай - пусть кто задумал, тот и отвечает.
   - Что такое ты говоришь, старый разбойник, - Неяра испуганно переводила взгляд с Михаэля на Фабиана и обратно, опасаясь услышать то, о чём уже начинала догадываться. - Что вы задумали?! Живо выкладывайте, не то не поздоровится обоим!
   - Матушка, не сердись, - Михаэль вытерся насухо и, переодевшись в чистую сухую одежду, подсел поближе к огню рядом с притихшим филином. Он начал издалека, уразумев, что ему придётся-таки взять весь удар на себя.
   В конце концов, Фабиан-то тут причём? Разве филин виноват, что Михаэль задумал рвануть очертя голову незнамо куда и зачем, вообразив, что спасёт этим мир, да ещё впутал в эту историю бедную птицу, которая и так достаточно натерпелась, тащась за ним в грозу по мокрому лесу? Правда, если бы не Фабиан, не видать Михаэлю Хода в Дархарн, как своих собственных ушей. Неяра ни за что не рассказала бы ему, где Ход находится, а если б и рассказала, то уж точно не показала нишу для ключа - она просто не знала о ней. Кроме того, Фабиан спас его сегодня от верной гибели, не говоря уж о том, что филин сам проболтался Михаэлю о Ходе, о чём сейчас горько сожалел и ругал себя на чём свет стоит. Но было поздно - колесо судьбы набрало ход и теперь раскручивалось со всё большей и большей скоростью, несясь по наклонной. И в сыром лесу, под грохот грома и вспышки молний Фабиану стало вдруг яснее ясного, что теперь уже его не остановить ничем - оно ещё долго будет нестись по инерции, сметая всё на своём пути и задевая случайно оказавшихся рядом.
   - Я непременно расскажу тебе кое о чём, - ласково замурлыкал Михаэль, обворожительно улыбнувшись, - но сначала, пожалуйста, сядь и дай нам время перекусить - мы голодны, как стая волков.
   Неяра недовольно, но терпеливо стала хлопотать, угощая нежданных гостей ужином. Набросившись на пирог с грибами и наслаждаясь теплом и покоем, они молча думали каждый о своём. Наконец, собравшись с духом и наевшись до отвала, Михаэль отважился продолжить.
   - В далёкой-далёкой стране, - начал он, - в тенистом и хмуром лесу, в глубоком, заросшем овраге, под чёрным и зловещим валуном лежит тёмный и мрачный, долгий-предолгий таинственный...
   - Михаэль! Прекрати паясничать сейчас же! - одёрнула его Неяра и обрушилась лавиной вопросов, мучивших её всё это время, пока Михаэль ужинал, - что ты задумал?! Откуда ты знаешь про Ход? Этот коварный тип проболтался тебе?! Зачем он тебе понадобился? Что ты делал там, говори?!
   - Матушка, матушка, угомонись! - Михаэль поднял обе руки, отгораживаясь от волшебницы и лукаво сощурился, сверкнув синими глазами, но на душе у него было совсем не весело, - ты задала слишком много вопросов, и я не могу на них сразу ответить. Всё по порядку. Так вот, этот Ход, как тебе известно, оставил Дариен, вернувшись из Подземного Мира.
   - Я знаю, кто и когда его оставил! - вспылила Неяра, - что ты искал в тех краях глухой ночью?
   - Ты нетерпелива, точно ребёнок, - усмехнувшись, возразил Михаэль, - подожди и узнаешь. Пророчества гласят...
   - Брось цитировать мне Пророчества! - Неяра нахмурилась и угрожающе скрестила на груди руки. - Я знаю их не хуже твоего, а то и лучше!
   - Пророчества-то знаешь, - как ни в чём не бывало возразил Михаэль, - а вот о смысле сказаний не догадываешься! Ты послушай-ка, послушай:
   "...Вперёд смотрящий - да узрит,
   Огнём засветится Вершина,
   И Царь неузнанный велит
   Вернуть потерянного Сына..."
   - И вот ещё, дальше:
   "...И тот, кому измерен путь,
   Его по-новому отмерит,
   Когда чужие отберут
   У Раэг-Остоннонда время.
   И меж неведомых дорог
   Отыщет нужную Посланник,
   И возвестит о Битве в срок
   Прошедший Пекло белый странник..."
   Фабиан отвернулся, не в силах сдержать улыбку. Он уже успел выслушать часть пророчеств в Атавии под Даффом, а сейчас Михаэль, похоже, собирался утомить ими ещё и Неяру.
   - Ты только вслушайся в эти строки!
   - Михаэль, я только и делаю, что вслушиваюсь в них вот уже добрый восьмой десяток лет, - Неяра, выслушав Михаэля, наконец получила возможность вставить своё слово, - но ты, мой дорогой, не приблизился ни на дюйм к ответам на мои вопросы с тех пор, как переступил порог моего дома!
   Филин неслышно хмыкнул, молчаливо соглашаясь с Хранительницей. Хотя, конечно, он знал, что его черёд объясняться с ней ещё настанет.
   - Напротив, - вновь лучезарно улыбнулся Михаэль, - я приблизился так близко к ответам, моя дорогая наставница, что уже просто-таки уткнулся носом прямиком в их затылки. Всё это время я пытаюсь тебе сказать, а ты меня не слышишь, что котёнку ясно - Посланником собираюсь стать я! И стану им. Где ещё светиться "вершине", как не здесь, в Альбии? Ведь должен же кто нибудь "...вернуть потерянного сына..." Я отыскал Ход Дариена, вернее, его мне показал Фабиан, но зато я сам нашёл нишу - думаю, она и есть тем самым замком. И, судя по форме ниши, ключ - это Древняя Руна Владыки. Да и письмена на ней напоминают рунические. Было темно - я не разглядел, но думаю... нет, уверен - это они. Теперь осталось Ход отпереть. Вокруг него - пять камней поменьше. Тщательно поразмыслив, я решил, что они - для Жриц. Не думаю, чтобы Ход открывался просто так, без вас. Вы же как-никак Жрицы. Вы соберётесь вместе и поможете мне его отпереть. А я спущусь в Дархарн - иного выхода из Альбии нет. И я найду Миенгора. Вот, собственно, вкратце и всё. Хотя, откровенно говоря, я собирался растолковать тебе что к чему подробнее.
   - Так вот чем ты занимаешься в Арне, - шепнула, глядя на Михаэля, Неяра, - ищешь в Посланиях себя...
   Фабиан закашлялся. Неяра резко поднялась, затем села. Несколько раз пытаясь начать, осекалась и снова набирала полную грудь воздуха, но слов не находилось. Верней, было не просто выбрать нужные из кипящей лавы негодования.
   - Дорогая Неяра, - видя её состояние, Фабиан решил, что пора вмешаться ему, - всё это может показаться сумасбродством, безумием... наверное, так оно и есть, но если справедливо рассудить, Михаэль прав. Подумай сама - ну что изменится, причитай мы сейчас и заламывая руки? Ну, помешаем мы мальчику решать самостоятельно - только накличем беду. Ничего хорошего из этого не выйдет, ты же знаешь. Он так или иначе настроен решительно, с нашей помощью или без неё - он найдёт способ, он сам так сказал. Значит, нам остаётся лишь помогать. А иначе в будущем он обвинит во всём нас. Так пусть уж тогда не сетует на дряхлых мерзких стариков, преграждающих ему, как он непременно будет считать, дорогу.
   - Остаётся помогать?! - тут Неяра, наконец, собралась с силами и теперь - спасайся, кто может - ринулась в атаку.
   Но Фабиан, всё ж успел несколько остудить её пыл, высказавшись в защиту Михаэля, - филин всё-таки, был давним её другом с детских лет.
   - А мыслей о том, что ребёнка возможно вразумить и растолковать у тебя, как я погляжу, даже не возникает! - в ярости обратилась она к филину. - Речь идёт не о детской прихоти! Ты подумал о том, что с ним будет там, в подземелье?! Ты подумал о том, что мы потеряем Хранителя - я же не вечна?! Где мне взять ещё тридцать лет жизни, чтобы вырастить нового... новую?! Ты подумал, наконец, что будет со всеми нами здесь, когда откроется Ход?! Да я просто слышать не хочу о подобной глупости! Я ещё диву даюсь, как до сих пор слушала вас! Ты видимо, на старости лет, совсем рехнулся! Что ты говоришь?!
   Теперь получать по заслугам настала очередь Михаэля.
   - Ты тоже хорош! - обратилась к нему Неяра, - "Котёнку ясно"?! Что же котёнок, которому "всё ясно", станет делать сам, без помощи этих самых "дряхлых мерзких стариков" в неведомом и тёмном мире? Где и кого ты собираешься там найти? Где вы видите будущее, у кого оно есть за пределами Альбии?
   - У меня есть! - воскликнул Михаэль. - И собираюсь я найти Миенгора вовсе не в Подземном Мире, но, ежели он там - то может, и в Подземном. А что, ты думаешь, эта Руна сама станет искать его, лазая по лабиринтам и пещерам? Или ты поглубже зарыла её в Амвоне, полагая что Миенгор - дождевой червь, и случайно наткнётся однажды на сундук, вспахивая между прочим рыхлый весенний чернозём и роя ходы и норки среди корней одуванчиков?
   - Михаэль, что ты говоришь?! - Неяра задохнулась от возмущения, а Фабиан стал в открытую неожиданно звонко хохотать.
   Нападение - явно много лучше защиты, и Михаэль решил избрать его. И в продолжение своих слов, он встал, поднял брошенную у порога насквозь промокшую котомку и вынул из неё мраморную Скрижаль, отряхивая от хлебных и сырных крошек и вытирая рукавом рубахи капли влаги. Белый мрамор замерцал алыми знаками под его руками.
   - Это ключ, - продолжил он. - Я пока не испробовал его - не успел, да и темновато было, но на третий день мы сделаем это все вместе. Я пока положу её в твой сундук, ты не против, надеюсь? - взглянул он на онемевшую Неяру, - думаю, так будет надёжней. А пока мы с Фабианом вздремнём чуток. Ах, да, он же у нас ночная птица. Ну, тогда можешь отправить его с поручением - пусть слетает в Яановы Овраги - предупредит волшебниц о грядущем ритуале.
   - Всё! Хватит! - Неяра поднялась и гордо выпрямилась, - этот несносный ребёнок сегодня превзошёл сам себя и все допустимые пределы! А я-то наивно полагала, что он ничем уже не сможет меня удивить, но вместо этого он преподносит мне сюрпризы с каждым днём всё изощрённей. И это, как ни ужасно звучит, стало скорее правилом, чем исключением. Как ты смотришь, Фабиан, на ночное путешествие в Овраги? Ну-ка, быстренько слетай туда-обратно, а мы подождём. Но нет, что это я выдумала? Мне негоже ждать - для меня Его Всемудрие тоже обязательно отыщет нужное поручение, не так ли, Сударь? Всё бы ничего, да только проку от нас с тобой маловато - старые мы с тобой, Фабиан, вот беда. А кроме нас и управлять-то не кем - девочки и так будут слушать его, считай что беспрекословно - Хранитель всё-таки. Но так не интересно вовсе. Потому и тесновато ему стало в доброй старой Альбии - развернуться негде. Откуда ему, бедолаге, знать, что на него тут же обрушатся, в надеже смешать с землёй при первом удобном случае, только лишь пронюхают о его происхождении? Да охочих поживиться бесхитростной мощью альбийских равнин - хоть отбавляй! Ты, дражайший мой "посланник", знай себе - разводи руками тучки, да в дела Судеб земных не суйся! Ибо не твоё это дело - Судьбы вершить!
   Слушая Неяру с большим вниманием и вяло жуя сушеный гриб, Фабиан вдруг поперхнулся, закашлялся и отчаянно замахал крыльями. Михаэль поспешил ему на помощь, врезав по спине меж крыльев, и вернулся на прежнее место.
   - Не затем ты родился здесь, - продолжала Неяра, - так что уж изволь, выполняй то, ради чего пришёл. И выполняй усердно, рьяно, потому как и твоя тропа среди иных дорог не спроста проложена. Ты не воин и не пилигрим, так что будь благоразумен, хоть и не в том ты возрасте, когда благоразумие в почёте. Не стану даже говорить о том, насколько я огорчена тем фактом, что в твоих руках сейчас Руна. Завтра поутру ты вернешь её на место, и мы не будем более возвращаться к этому разговору! А теперь довольно. Идите, отдыхайте.
   5.
   Рассвет был мрачен и сер. Но птицы чирикали и свистели, беззаботно порхая вокруг, - им было всё равно, что собирается делать странная молчаливая группа людей с напыщенным филином во главе, медленно спускающаяся в зелёный овраг по мягкому хвойному ковру, время от времени цепляясь за ветви кустарников или стволы пьяного леса. Филин перелетал с дерева на дерево, с ветки на ветку, то и дело нетерпеливо и озабоченно озираясь.
   Первым в процессии шествовал Михаэль, жуя травинку и вертясь во все стороны. Он разглядывал зелёные верхушки и игольчатые склоны, точно видел всё это впервые. Но думал он, что видит их - хорошо бы, чтоб не в последний раз.
   Наклонившись и сорвав на склоне веточку цветущего тимьяна, Михаэль залюбовался сиреневыми горошинками-лепестками и споткнулся о торчащий из-под земли камень. Пролетев кубарем добрых сажени три и во мгновенье ока очутившись на дне оврага, Михаэль выскользнул из овладевшего им утреннего оцепенения и задумался - с чего бы это в здешних песчаных землях, где камня днём с огнём не сыщешь, праздно разлеживались булыжники? Да ещё и подсовывали подножку, когда им вздумается? Когда не положено. А может быть, как раз и положено?
   Кроме "нужных" глыб, как оказалось - у входа в Дархарн, в этом овраге, как и во всём бору, иных камней не наблюдалось - и как он раньше не заметил такой вопиющей нелепости? Ведь надо же было обратить на это внимание раньше - того глядишь и Ход бы давным-давно обнаружил и совсем не благодаря Фабиану. А тот вон как загордился - небось, мнит себя благодетелем, каких свет не видывал. Хотя так оно, в общем-то, и есть.
   Волшебницы тем временем уже спустились в овраг и прошли мимо, потрепав по очереди его кудрявый чуб. Лили шла последней и тайком показала Михаэлю розовый кончик языка. Он сунул ей в ладошку соцветье тимьяна и улыбнулся.
   "Так что там с камнем? - подумал он. - Может, и этот окажется "нужным"?" И вскарабкался обратно на склон.
   Камень был небольшим и плоским. Однако верхняя часть его, словно отточенная невидимыми волнами у песчаного берега, выступала над землёй. Михаэль стал выкапывать камень из земли, орудуя обломанной веткой и руками. Наконец, когда тот полностью оказался в его руках, он принялся отряхивать с него рыхлую влажную землю и сухие сосновые иголки. Из-под ладони, бережно обтирающей шероховатую поверхность, из самого центра неожиданной находки на него взглянуло игристое пунцовое око, окаймлённое веером чёрных агатовых ресниц. Под оком серела тусклая надпись:
   "Нашедший, встань лицом к востоку,
   над серой каменной стеной,
   коснись в лучах рассветных Ока,
   отныне будет перстень твой".
   - Ну и ну! Вот это находка! - молвил зачарованный Михаэль, гордый ещё и тем, что уроки Неяры оказались не напрасны и он разобрал смысл древней надписи. - А камень-то оказался, не то слово - "нужный"! Вот только для чего - это ещё предстоит выяснить.
   Тем временем Михаэля стали уже издали окликать - до глыбы было совсем близко, и главного виновника сего утреннего похода уже заждались. Михаэль прихватил находку и мигом помчался на зов, предвкушая изумление и восторги волшебниц.
   6.
   - Жил я долго один в глуши Церуллеевых Лесов, пока в них не появилась однажды эта забавная старушка, - Симон устало покосился на проблески огня, что видны были в щелях печной заслонки, - случилось это в аккурат перед твоим появлением.
   - Неужели Разитта? - Гелия радостно всплеснула в ладоши и тотчас уселась напротив отца, понимая, что дождалась продолжения истории.
   На дворе вечерело, и Симон снова окунулся в воспоминания, так старательно хранимые им в тёмных закоулках души.
   - Она самая, - улыбнулся он, - она самая! Она явилась на мой порог, как и ты, ранним утром, но только осенью. Я как раз собирался в Миглон - пора было готовиться к зиме и запасаться провизией. Не знаю уж, прежде я отворил дверь или она постучала, но мы с ней столкнулись, что называется, нос к носу. И я почувствовал, что моя спокойная жизнь на этом закончилась. Не считая ни дней, ни лет, я растворялся без остатка в зелёной глуши леса, избегая людей, и не собирался менять что-либо. Но Разитта полагала по иному. Она смерила меня пренеприятнейшим взглядом, от которого у меня встали волосы дыбом и проскрипела "здравствуй, милок" так, будто мы с ней были знакомы всю жизнь, но по нелепой случайности столько же не виделись. Потом, как ни в чём не бывало вошла и уселась на лавку у стены. Я выглянул во двор - там поджидала повозка, на половину забитая утварью и я понял, что она намерена остановиться у меня.
   - И осталась? - хихикнула Гелия.
   - Осталась, - улыбнулся Симон.
   На колени Гелии забрался полосатый кот и замурлыкал. Она почесала его за ухом, от чего тот зашёлся ещё громче, добавляя обстановке уют, а рассказу Симона таинственность.
   - Никуда, конечно же, в этот день я не поехал, - продолжил Симон, - как не поехал и на следующий и после ещё много-много дней. Я строил Разитте избу. Место для неё она выбирала так долго, что мне казалось, за это время можно было бы выстроить дюжину изб. Да и время поджимало - наступали холода. Но я был терпелив, а Разитта настойчива. За этот время мы с ней сдружились, но знали друг о друге ровно столько же, сколько в первый день нашей встречи. Мне рассказать было нечего - я ничего не помнил ни о себе, ни о своём прошлом, кроме разве своего имени, а Разитта не торопилась выкладывать мне о себе. Правда, выглядела она так, будто знает всё на свете и ничем её не удивишь. После, конечно, я убедился, что от части это так и было - знала она, может быть, и не всё, но, по крайней мере, очень многое. И даже больше. Когда я закончил со строительством, на дворе уже лежал снег. Новоселье мы справляли зимним вечером под завывание вьюги. И тогда она решилась на разговор со мною, который продлился до утра, а утром я был уже совсем другим человеком. Я был настоящим Симоном - тем самым Симоном, что много лет назад без страха и устали преодолел самую высокую в мире вершину и вернулся обратно живым. Я всё вспомнил. Не могу сказать, что почувствовал к Разитте благодарность за это. Напротив, я заболел душой. Я метался по ночам от кошмаров или слонялся, одолеваемый бессонницей, по ночному лесу. Прежний покой покинул меня, как покинула Разитта своё нажитое место в Миглоне. До сих пор не знаю, зачем она это сделала, но думаю, это помогло мне тебя вырастить, - Симон с обожанием взглянул на дочь.
   - Значит, ты ничего из того, что рассказывал мне утром, раньше не помнил? - удивилась Гелия. - Но почему? Как же ты спустился с вершины?
   - Она помогла мне, - вздохнул Симон.
   - Она? - удивлённо приподняла бровь Гелия. - Разитта?
   - Она! - улыбнулся Симон. - Твоя белокурая копия.
  
   - Зима наступила повсюду - и там у них, за Стеной, и у моей землянки. Как бы ни был приятен мой тогдашний удел, но зима на вершине горы - есть зима на вершине. И никуда от этого не деться. Я погибал от холода, медленно впадая в глубокий беспробудный сон - просыпался всё реже только ради того, чтобы снова увидеться с ней, а затем снова засыпал. И похоже, однажды уже не проснулся. Она пришла - я видел её тем утром, но я не вышел ей навстречу.
   - Но как же ты её видел, - ещё больше изумилась Гелия, - раз ты не вышел? Она пришла к тебе?
   - Нет, - снова улыбнулся Симон, - я видел её во сне. В том беспробудном, неотвратимо нахлынувшем сне. Она была напугана и расстроена. Нет, она была в отчаянье. И тогда я увидел птицу. Большого филина с жёлтыми глазами. Он прилетел на её зов. А после, когда филин исчез, махнув крылом над её головой, она улыбнулась и, подняв руку, помахала мне на прощание. И теперь я был филином - я парил меж облаков и скал, спускаясь и спускаясь, пока, наконец, не очутился здесь, у этой самой хижины, тогдашней охотничьей сторожки короля, ныне покойного отца Нарнорда.
   Нарнорд тогда был совсем юн, ему едва исполнилось четырнадцать, когда короля Генрада не стало. Долго после смерти короля Миглоном правила его вдовствующая супруга, покуда Нарнорд не подрос и не взошёл на трон. А сторожка опустела, и с тех пор никто не наведывался сюда ни разу. Нарнорд не любил показываться в этих местах, а его наследники охотились кто где. Старший - в лесах Миглона, а младший никогда не задерживался на одном месте. Как-то однажды он проносился мимо на своём вороном коне, но я лишь издали видел его. Вот так, дитя моё, я здесь и обосновался.
   - Чудеса! - Гелия встала, а кот спрыгнул с её колен и потянулся. - А что же Разитта?
   - А что Разитта? - пожал плечами Симон, следя за тем, как Гелия наливает коту молоко в маленькое блюдце. - Разитта натворила дел и была такова. Да и я не спешил к ней с визитом. Я промаялся всю зиму, стараясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. И даже по сей день я не уверен, все ли они мои. Мне кажется - кое-что мне все-таки приснилось в тех редких ночных кошмарах, когда мне удавалось всё же уснуть. Только не знаю - что именно. А может быть, и всё вместе. А после наступила весна, и мне полегчало. Я подался к Разитте в гости, но она, смерив меня своим обычным взглядом, сунула мне в руки корзину с пирогами и живо выставила за порог, даже не впустив в дом, мною же, между прочим, построенный. И сказала - жди! Чего ждать - не сказала, она и сама, как потом созналась мне - не знала. Но бросила напоследок, что, дескать, много в мире разных троп плетёт судьба, какую кто выберет - не отгадать, но одна из них может пройти через мой дом. Ну, или что-то вроде того. А судьба сплела мне тропу к твоей колыбели. И я погрузился в приятные отцовские хлопоты. Были, правда, минуты, когда я в полном отчаянье готов был податься в Миглон и отдать тебя добрым людям на воспитание - всё ж я не мать да и опыта у меня никакого. Боялся я, что не справлюсь. Но мысль о том, чтоб расстаться с тобой, была ещё невыносимей. Да и в городе не спокойно и по сей день - молодой король был тогда горяч, а ума да опыта ему недоставало. Впрочем, опыт, как оказалось, ему бы не помог. Разитте я тебя не доверил, но она всё чаще появлялась на моём пороге, я к тебе привыкал, и ты всё больше напоминала мне мою далёкую принцессу с заоблачной вершины.
   - Странно, - задумчиво поглядела в тёмный проём окна Гелия.
   - Что - странно? - удивился Симон.
   - Всё, что рассказал ты, - странно, - она присела снова напротив отца, а сытый кот, облизываясь, вновь забрался ей на колени. - Выходит так, вроде и жизнь свою ты зря прожил. Ни родных, ни друзей, ни хозяйства - так, одни грёзы о заоблачных далях.
   - Выходит так, - возразил ей Симон, - что жизнь я прожил ради тебя. А может быть, и ещё ради чего-то, что пока впереди, и я не могу сейчас судить об этом. Разве этого мало?
   - Наверное - нет, - пожала плечами Гелия и вздохнула. - Наверное, не мало.
   7.
   Перстень пришёлся впору. Но кроме как красотой - ничем другим он не отличался. Однако и красота его, к большому сожалению Михаэля, оказалась недолговременной.
   Камень в перстне сразу же потускнел и стал неприметным на руке, тотчас слившись с кожей, как только Михаэль в точности выполнил всё, что требовали найденные письмена - в рассветных лучах встал лицом к востоку на скале, где они с Фабианом коротали грозовую ночь и коснулся "ока". И око перестало мерцать. Даже золотое с агатовым обрамление его поблёкло, и перстень, ежели его постараться разглядеть на пальце, превратился в старую затёртую безделушку.
   Это обстоятельство очень огорчило Михаэля, потому что он собирался подарить его Лили. Но Неяра тут же пресекла его душевный порыв, заключив, что ничего просто так не бывает и раз Михаэль его нашёл - значит неспроста. Кому пришло в голову прятать его на склоне - было загадкой, но, учитывая внешний незатейливый вид кольца, загадкой, которую никто не спешил разгадывать.
   Михаэль надел его и тут же о нём забыл, потому что перед ним сегодня стояла задача гораздо более важная, чтоб не сказать - невыполнимая, (на что в тайне надеялась каждая из волшебниц) - открыть Ход Дариена.
   8.
   О чём думал Дариен, когда делал а затем оставлял этот Ход - до конца неясно, потому что ту тонкую изгрызенную щель, что открылась-таки Михаэлю после долгих попыток и всевозможных вариаций, Ходом назвать было бы слишком почётно. Это скорей была лазейка. И не каждый мог в неё протиснуться. Оттуда сразу же пахнуло холодом, сыростью и страхом.
   - Михаэль, - Лилиана опасливо заглянула в тонкую трещину в скале и в ужасе отпрянула, - я бы на твоём месте подумала!
   - Можешь подумать, - улыбнулся ей Михаэль и уселся на траву рядом с Ходом, утирая со лба выступившие, несмотря на прохладное утро, капли пота, - я с удовольствием предоставляю тебе такую возможность. У меня нет никакого желания и сил думать сейчас - сделай-ка это за меня.
   - Думать надо было раньше, - вмешалась Неяра, опустившись рядом с Михаэлем, - сейчас надо действовать. И лучше всего закрыть его, пока не поздно.
   - Поздно, - усмехнулся в ответ Михаэль, - у тебя было целых две недели, Светлейшая, чтоб доказать мне, что этого делать не нужно, а сейчас уж тем более твои слова ни к чему.
   - Это у тебя было целых две недели, - возразила Неяра, - чтобы извести всех нас до полусмерти. Так что сейчас лишняя головомойка тебе не помешает. Так сказать, в отместку, на дорожку, пока ты устал и не способен обороняться как следует.
   - Но ты же не станешь, - засмеялся в ответ Михаэль, - оставлять о себе последнее впечатление таким неприглядным, правда ведь? Ты, напротив, постараешься остаться в моих глазах самой доброй и ласковой...
   - Вы оба невыносимы! - Фабиан слетел со скалы вниз и уселся на один из камней поменьше на дне оврага, - вам что, некогда было поспорить? Если б не разница в возрасте, я бы подумал, что передо мной два сорванца. Они отворили Ход, который был заперт вот уже семь столетий, и теперь никак не решат, сидя у пропасти, кто из них добрей.
   - Фабиан, ты чего? - удивлённо уставился на филина Михаэль, впервые видя того таким разгневанным и раздражённым, что даже у Неяры внутри что-то сжалось. - Что с тобой? Ты в порядке?
   - Я в ужасе! - воскликнул филин, опасливо поглядывая в чёрную щель, - это же просто логово ужаса! Как можно было оставлять Ход в таком состоянии?! О чём он думал?! Зачем вообще нужен этот Ход, если по нему спуститься опасней, чем прыгнуть вниз со скалы?! Я категоричечки против, чтоб ты спускался по нему, так и знай! Это безумие!
   - А чего ты ждал? - удивился Михаэль, посмеиваясь над разъярённой птицей. - Устланной цветами и лепестками роз аллеи с воздвигнутыми по боками белоснежными изваяниями Вершителей во младенчестве? Это ж не на небо ход, Фабиан, а под землю, понимаешь? Что ж тут удивительного?
   - Здесь опасно, Фабиан прав, - вмешалась в разговор София, не моргая вглядываясь в открывшуюся взорам тьму, - глупо сунуть голову в пасть, не зная наверняка, зубаста ли она. Но она, похоже, зубаста. Предлагаю заглянуть за покров, скрывающий от нас будущее, - может быть, так мы сможем многое предотвратить.
   - Мам, - возразил тут же Михаэль, - мало, что ли, мы туда заглядывали? Ты же лучше нас всех знаешь - ничего мы там не найдём. Как не находили раньше. Но сколько ещё эта трещина будет зиять - никто наверняка сказать тоже не может. Руна-то теперь влилась в скалу, и её можно разве что заново выдолбить. А как без неё отворить Ход снова, если он закроется? Нет у нас времени никуда заглядывать.
   - Он обманчив, - задумчиво произнесла Миррана, - этот Ход обманчив. Тут много опасностей и ловушек...
   - Невероятно! - Фабиан нервно ходил вперевалочку по зелёной траве, пробившейся сквозь мягкий наст из сосновых иголок и бесконечно твердил одно и тоже. - Просто невероятно! Зачем он это делал?! Это же просто кошмар! Если б я только знал...
   - Фабиан, - смеясь одёрнул его Михаэль, - ты сегодня неузнаваем. Чем тебе не угодил Дариен?
   - Всем! - Фабиан остановился и нахмурился. - Он не угодил мне всем! Я... Он ужасно отнёсся к своей работе - погляди на это, разве это Ход?!
   - Да, мы уже слышали, - кивнул Михаэль, - это логово ужаса.
   - Вот именно! И если в таком же состоянии будет...
   - Тогда что? - ещё громче от души рассмеялся Михаэль. - Ты полетишь и отшлёпаешь Дариена, как мальчишку?! Фабиан, брось сердиться, неведомы нам мысли и чаяния Вершителей, мы ведь всего лишь смертные.
   - В самом деле, Фабиан, - поддержала Михаэля Неяра, - что с тобой сегодня? Не заставляй нас думать, что мудрость граничит с безумием.
   - Мы пустим впереди тебя огонь, Михаэль! - просияла Эора, найдя, наконец, решение, показавшееся ей единственно верным. - Огонь проведёт тебя к цели лучше, чем что бы то ни было!
   - И сожжет всё живое, что только ему попадётся на пути, - хмыкнула Лили.
   - А что там может быть живого?! - Эора удивлённо обвела всех долгим вопросительным взглядом. - Поглядите же туда - там живой может быть только смерть!
   - Вот её и используем! - довольно захлопала в ладоши Миррана.
   - Ты конечно поразительная девочка, Мирра, - задумчиво произнесла молчавшая всё это время Виола, - но нельзя же в конце концов до такой степени быть странной. Ты что же, Михаэля мертвым спустить в Дархарн хочешь?
   - Бестелесным, - хихикнула Лили, - так его никто там не съест, это точно. Она хочет спустить его без тела.
   - Это одно и тоже, - возразила Виола.
   - В конце концов, маг я или нет?! - прервал их перепалку Михаэль, - и не просто маг - без пяти минут Хранитель!
   - Без десяти! - едко, как бы между прочим, буркнул Фабиан. - И не минут, а лет!
   - Что вы спорите, какая разница, как я туда пойду? - продолжал Михаэль. - Пешком, это точно - Селар сюда не пролезет. А в остальном - разберусь на месте.
   - Я пойду с тобой, - вызвался филин.
   - Фабиан, подумай хорошо, - Михаэль расплылся в лукавой улыбке, - тебе грозит неминуемая гибель от переедания - там наверняка тьма летучих мышей!
   - Откуда там мыши?! - хмыкнул насупленный филин, - в этой затхлой пасти они, небось, издохли все давно, если вообще когда-то там водились.
   - А я правда, не шучу, - настоятельно продолжила Миррана, - давайте используем двойников.
   - Твоя иллюзия тут ни к чему, детка, - возразила Неяра, - ты же не знаешь, с какой психикой он там столкнётся, если вообще столкнётся.
   - А какая разница, с какой? - парировала ей Миррана. - У него в любом случае должно быть время для подготовки к обороне и при наличии фантомов оно у него будет, даже если те окажутся бесполезными. Зато если нападение на него будет внезапным, все надежды Михаэля на то, что он маг, окажутся напрасны. Он погибнет прежде, чем успеет вспомнить об этом.
   - А Чутьё ему зачем? - возразила София. - Для таких случаев есть Чутьё. Интуиция! Тогда понятие внезапность становится нелепым.
   - Всё же Мирра права, - согласилась, наконец, Неяра, выслушав доводы Мирраны, - осторожность не помешает никогда. Всего, конечно, не предвидишь, как бы тебе, Софи, не хотелось в это верить. Хорошо, мы используем иллюзию.
   - Но иллюзия возможна, когда есть у кого её вызвать, - теперь возразила Эора, - а у кого вы собрались её вызывать, не пойму? Говорю же вам - давайте используем Огонь! Да не буквально, как некоторые тут думают, - Эора покосилась на Виолу и Лили, слишком трепетно, как и положено Жрицам Земли, относящимся ко всему живому, - и кого Миррана может напугать своим двойником? Разве - пасущуюся на лугу овцу. Предлагаю создать несколько... несколько страшилищ. Я сделаю их совсем живыми, почти из плоти - всю жизнь об этом мечтала!
   - Ладно вам! - Михаэль потянулся и встал. - Вы со мной войско, что ли, послать собрались? Может, ничего особенного я на пути не встречу, с чего это вдруг вам вздумалось сочинять разные глупости? Вы же сами свои страхи сейчас скоренько в жизнь и воплотите. Оживите - и дело с концом. И тогда уж не надо будет твоих страшилищ, Эора, потому что страх каждой из вас втрое больше жуткий, чем они. И тогда уже не ясно будет, кого мне придётся благодарить за трудности - Дариена или вас, заботливых!
   - Ребёнок говорит дело! - важно заключил Фабиан и, взмахнув крыльями, взобрался снова на скалу. - Его зрелые мысли несколько обнадёживают. Может, ты, малыш, ещё чуток позреешь и созреешь к тому, чтоб отказаться от этой своей нелепой затеи?
   Но не успел Фабиан усесться на вершину глыбы, как скала загудела, затряслась, мелкие и крупные камешки посыпались на землю со всех щелей и уступов. Филин в испуге снова взмыл в небо.
   - Фабиан! - закричал Михаэль, схватив сумку, и бросился к Ходу. - Что ты сделал?! Ты что, уселся на нишу? Верней на Руну?!
   Филин молча хлопал крыльями.
   - Михаэль! - София метнулась вслед за сыном, на ходу целуя его.
   Края трещины медленно, едва заметно ползли навстречу друг другу.
   - Михаэль! - Неяра, подхватив с земли брошенный Михаэлем плащ, сунула его юноше в руки. - Одумайся, Михаэль, прошу тебя!
   Лилиана, застыв на месте, ухватилась за голову, не в силах поверить в происходящее.
   Михаэль обернулся и спешно махнул ей на прощание рукой, игриво подмигнув. С трудом, но протиснулся, рискуя быть зажатым меж каменных створок, и те тут же захлопнулись. Фабиан, набрав скорость из-под самых небес, врезался в затворившийся Ход и грохнулся наземь. Звёздочки закружили у него перед глазами, и он усиленно заморгал, стараясь избавиться от них... но Неяре отчего-то подумалось - от набежавших слёз.
   9.
   - Пойдём Лили, - Виола взяла девушку под руку и постаралась сдвинуть её с места. Все волшебницы уже поднялись по склону, и София, идущая последней, почти совсем скрылась за зеленеющей кромкой травы, - пойдём-пойдём. Уж ничего не выстоишь.
   Лилиана вздохнула и, насуплено покосившись на Фабиана, всё ещё сидящего под глыбой, пошла с матерью за остальными.
   Фабиан остался один и живо взлетел обратно на глыбу.
   В найденной Михаэлем нише белела Руна, пришедшаяся той как раз "впору". Но этого оказалось не достаточно, чтоб Ход открылся. Михаэлю пришлось додуматься - положить на неё ладонь, сосредоточиться и читать по памяти слова, начертанные на ней. А после, когда волшебницы, выстроенные им на пяти камнях внизу, всё повторили за ним, цветные шарики-стихии, обычные спутники на всех ритуалах, а также признак того, что всё идёт верно, аккуратной стопочкой вонзились в толщу скалы, заставив её треснуть и отворить тёмную узкую ленту Хода Дариена.
   Впрочем, вся эта суета со Стихиями и Жрицами была не более, чем декорацией, и при желании Михаэль мог бы прекрасно справиться сам, без помощи волшебниц и зрителей, в роли которых выступил филин. Но, как известно, простой путь всегда поначалу кажется ложным и сразу же отвергается, как нечто невозможное. Зато титанические усилия, приложенные для достижения желаемого успеха, выглядят вполне обоснованными. И чем значимей в наших глазах цель, тем на большие жертвы мы готовы во имя её достижения.
   Сверху Фабиану был виден весь овраг с примятой травой и серевшими в ней булыжниками. Филину подумалось вдруг, что сам он ни за что бы не догадался использовать их в ритуале, тем более связать число камней с числом волшебниц.
   Фабиан хмыкнул и осторожно поддел когтистой лапой белую мраморную табличку с алыми письменами. Та легко поддалась и, плавно взлетев, зависла в воздухе в нескольких дюймах от каменной ниши, в которой только что находилась, намертво в неё впаянная. Замысловатые знаки стекли алыми ручейками, равномерно залив нишу доверху, и застыли, превратившись в такую же, как и глыба, серую массу. Табличка, ставшая теперь гладкой, без единой зазубрины, тут же рассыпалась, облако белой пыли подхватил ветер и понёс в неизвестном направлении.
   - Тайный Ход! - вновь плутовато хмыкнул Филин и укоризненно покачал головой. Затем задумчиво поглядел на запад, откуда медленно плыли лёгкие косматые облачка. - Мальчишка!
  
   Узкая расщелина, холодная и скользкая, извивалась змеёй, плавно спускаясь всё глубже и глубже. Сырость и холод пронимали до костей, заполняя лёгкие, а затем всё тело. Было темно. Но Михаэль не спешил зажигать огонь - в темноте неожиданно обнаружилось, что найденный в Альбии перстень бледно мерцает. Конечно, его света было не достаточно, чтобы осветить дорогу, но всё же кое-какие жалкие участки у темени он вырывал.
   Обе стены жались так близко друг к другу, что местами приходилось пробираться боком. Медленно, дюйм за дюймом. Вперёд и вниз. Назад дороги не было. Михаэль осторожно ощупывал стены руками, а ноги не отрывал от земли, шаря ими по щербатой извилистой тропе. Тропа спускалась плавно, но кое-где всё же камни скользили под ногами, и Михаэль почти ехал, придерживаясь руками за стены. Тишина, в которой шаги звучали словно раскаты грома, казалась просто невозможной.
   Наконец, когда Михаэль уже совсем выбился из сил и сбился со счёта, отслеживая шаги и повороты, ему показалось, что дышать как будто стало легче, а стены стали разъезжаться и поползли в стороны - теперь на спусках ему всё труднее было держаться за них. И в тот момент, когда расщелина превратилась в коридор, до стен которого вытянутые в стороны руки Михаэля не дотягивались, тропа резко накренилась, и Михаэль, вскрикнув, повалился наземь и вместе с облаком пыли и камней понёсся вниз.
  
   Когда пыль улеглась, грохот и шуршание прекратились, а Михаэль с опаской открыл глаза и огляделся, он с ужасом обнаружил себя на краю пропасти, до которой оставалось всего несколько шагов. Карниз, на котором он оказался, выйдя из узкого, неожиданно расширившегося под конец мрачного тоннеля, змеился вправо и влево по её краю и терялся где-то в темной дали.
   Однако, если даль и была тёмной, то уж никак не ближайшие сажени. Прямиком через пропасть длиною шагов в двадцать тянулся тонкий выгнутый аркой мост без ограждения и упирался в подножие широкой лестницы. Лестница, по бокам которой возвышались две высоченные белые колонны, состояла всего из трёх ступеней и вела к громадным же воротам, что ярко сияли и освещали всё вокруг.
   - Кажется Фабиан погорячился, - изумлённо прошептал Михаэль, напряжённо вглядываясь в пестревшие фресками ворота и белоснежные ступени, - вот вам пожалуйста - Ход Дарена во всём его величии.
   Глава шестнадцатая
   Год 708 от Творения Мира. Теперь пускай придёт и возьмёт!
   1.
   Черепки кружились в воздухе, как осенние листья, оседая на и разбитый и изодранный хлам, бывший не так давно добром Разитты. Один из них задел Лони, черкнув по щеке острым краем, и оставил длинную алую черту. От других он старался уворачиваться, когда успевал заметить.
   И лампада и свечи потухли, но было всё равно довольно светло, по крайней мере, чтобы видеть эту пучеглазую нечисть. Она изволила светиться - то ли для их же с Разиттой удобства, то ли просто из желания произвести должное впечатление. Впрочем, для Разитты, похоже, это не имело значения - она молча сидела и вглядывалась в сторону, где, как она полагала, находился Лони. Но Лони отчего-то вдруг понял, что она ни черта не видит. Взгляд у неё был мутный, рассеянный, зрачки широкие, на всю радужку. Хорошо бы, чтоб хоть слышала. Но и в этом он не был уверен до конца, хотя уже успел изучить одну очень нужную черту старушки - помалкивать, когда положено. То бишь - не вмешиваться, когда дело тебя не касается, а все вопросы задавать после.
   Лони не мог определённо сказать, что данное дело её не касается, напротив, оно как раз меньше всего касалось именно Лони! В конце концов, чья это забота - разбираться с потусторонним миром? Это именно он - честный придворный учёный, титулованный алхимик, межу прочим, должен сейчас сидеть и помалкивать в уголке. И удивляться странностям местных предрассудков. А после, как-нибудь за чашечкой чая, выдвигать умные теории о влиянии деревенского воздуха на обменные процессы мозга, ведущие к приступам весьма необычного характера галлюцинаций. Но вместо этого сейчас в уголке сидела и помалкивала Разитта, а Лони лично эти самые галлюцинации наблюдал.
  
   Во что превратилась хижина Разитты, трудно было вообразить. Если бы кто-нибудь специально задумал истолочь здесь всё в порошок, едва ли у него вышло бы так же живописно. И хорошо ещё, что Разитта этого всего пока не видит. И это уже второй положительный момент из всего того отрицательного, что нахлынуло вдруг на несчастную голову Лони. А первый момент заключался в том, что уж если на утро всё останется, как есть, - тогда теория о галлюцинациях рухнет точно карточный домик. Но тогда и от Лони, как от алхимика, останутся такие же мелкие черепки, какие кружатся сейчас вокруг в воздухе. А это снова плохо, если не сказать - ужасно. Вот тебе и "неколдун"!
   Кроме черепков в воздухе кружились тени. Впрочем, тенями их окрестил про себя Лони. Тени - они же тёмные, а эти светились. И моргали большими глазами с тонкой продольной чёрточкой. Совсем как у кошек. Глаза меняли оттенки и цвета - от жёлтого к алому и наоборот.
   У Лони отекли колени, но одна из светящихся тварей железной хваткой держала его за плечи, не позволяя даже шевельнуться. Тоже, видимо, для должного впечатления. Ну, на коленях, так на коленях. Не то чтобы Лони был особо против подобной позы - он вообще редко придавал значение таким пустякам, просто подошвы на ступнях были гораздо жёстче и больше подходили для такого малоприятного дела, как стояние на осколках и крошеве.
   - Ну? - в который раз повторила тень, именующая себя Сэзрик. - Ты надумал?
   - А что думать-то? - свалял дурака Лони. - Нет его и всё тут. Провалился сквозь землю. Прямиком в Подземный мир. Может, там кому и пригодится.
   - Я не шучу! - Сэзрик нахмурился и его глаза приблизились к Лони вплотную. - Ты хочешь, чтобы с тобой было то же самое, что со всей этой утварью? Тебе мало?
   - А ты в меня не пялься, - сделал вид, что рассердился Лони, - я уж и так в тебя довольно напялился, когда ты в этом шаре сидел! - Лони кивнул в сторону пятна серебристой пыли, бывшей когда-то хрустальным шаром. - Сказал же - нет его!
   Ещё одна тень приблизилась к Лони и изобразила омерзение на своём призрачном лице.
   - Давай покончим с ним, Сэз! - прошипела она. - На одного насекомого станет меньше.
   - А он не может! - в лицо ей засмеялся Лони. - Он мой... мой прислужник! "Ангел" - для него слишком благородное слово! Ну-ка, давай, попробуй ты - и он сотрёт тебя в порошок, как этот шар. Для наглядности! Правда же, Сэз, дружок?
   Глаза Сэза налились кровью, и он, прошипев что-то нечленораздельное, взмыл под потолок.
   - А ты не радуйся раньше времени! - скрипнув, будто несмазанная петля, приблизилась поближе ещё одна тень. - Получишь своё сполна рано или поздно! Ему отказаться от тебя - раз плюнуть!
   - Так что ж он до сих пор не плюнул?! - хмыкнул Лони.
   - Плюнет, будь покоен! - злобно зашипела тень. - А когда плюнет, ты не одного лишнего дня шкуры своей не сносишь, червь пещерный!
   - Это ещё кто из нас пещерный?! - возмутился не на шутку Лони. - Я, в отличие от вас, живу праведно, обязанности свои выполняю исправно и завещания Владыки уважаю и чту. Посему глаза свои мне прятать нечего - я честный человек! А вот вы, горе-праведники, только о своей прозрачной шкуре и думаете. Кто из вас чей хранитель?! Ну, сознавайтесь! Кроме Сэзрика все остальные - шалопаи! Чего поналетели сюда, кто вас звал, а? Заняться вам нечем, вот и ищите приключений на свою невидимую задницу!
   - Нет, ты только погляди, а он еще и проповедник! - прямо перед Лони возникла голубоватая дымка, оформившаяся в прекрасную голубоглазую девушку. - Вот уж никогда не видела, чтоб, стоя на коленях, отчитывали, да ещё и проповеди читали! Достойно похвалы! Отпустите его!
   Лони почувствовал, как хватка на его плечах ослабла, и он, качнувшись, встал и принялся растирать затёкшие колени.
   - Так что же ты, милый наш друг Лонсез, - пропела девушка, осторожно приподняв согнутого Лони за подбородок, и ласково заглянула ему в лицо, - что же ты упорствуешь? Разве плохо тебя наш дорогой Сэзрик хранит вот уже целых двадцать лет? Разве много сейчас найдётся людей, кто может похвастаться личным ангелом-хранителем? Так отчего же ты, скажи на милость, не хочешь оплатить ему его такую непосильную, такую трудоёмкую услугу безделушкой, которая для тебя ровно ничего не стоит? Ну, что же ты молчишь?
   Лони молча любовался её неземной красотой и думал, что, наверное, подобных ей, не кривя душой, можно назвать ангелами. Как же должен быть велик человек, удостоеный чести быть ею хранимым! Как же должна быть прекрасна её душа, как велико её сердце, облаченное в такую ангельскую оболочку!
   Но она здесь и сейчас и требует того же, что и остальные, пусть и опьяняя сладостными речами и нежным голосом. И Лони не собирается верить ей, как не собирается верить никому из этих странных существ, именующих себя ангелами.
   - А я уже расплатился сполна за его услугу, - шепнул ей Лони, пристально глядя в васильковые глаза, - погляди вокруг! Разве мало здесь безделушек, ровно ничего для меня не стоящих, из которых он сделал то, что сам захотел? Разве он спросил у меня - хочу ли я, чтоб он с ними это сделал? Нет? Вот видишь! Он сам взял то, что ему было нужно. Стало быть, мы с ним в расчёте.
   Девушка отпрянула и глаза её потемнели. Она гневно огляделась вокруг, полоснула взглядом по замершим в воздухе теням и снова обернулась к Лони.
   - Я призываю тебя хорошо подумать! - громогласно изрекла она. - Я предлагаю тебе взамен нашу посильную помощь и опеку до конца дней твоих, а также во всех последующих жизнях. Я обещаю тебе неприкосновенность со стороны кого бы то ни было, а также содействие в любых твоих человеческих начинаниях. Я предлагаю тебе нашу помощь и дружбу!
   - Ого! - присвистнул Лони. - Не многовато ли для безделушки, что для меня ровно ничего не стоит?
   - Я даю тебе срок два дня! - бросила на прощание девушка. - Затем, в случае твоего отказа и дальнейшего упорствования, я вынуждена буду лишить тебя хранителя - Сэзрик не станет препираться и выполнит мой приказ. Он откажется от тебя - правда ведь, Сэз? Ну а затем - ты сам знаешь, мы приложим максимум усилий, чтоб тело твоё упокоилось с миром.
   - Ого! - снова присвистнул Лони, - убьёте, значит?
   - Ангелы не убивают, - улыбнулась девушка и глаза её снова стали васильковыми, - ангелы содействуют...
   И в опустевшей комнате прозвучал колокольчиком, затихая вдали, её мелодичный смех.
  
   - Вот тебе и ангелы... - вздохнул с сожалением Лони, шаркая ногами по полу в попытке добраться до печи и найти там хоть щепку, хоть полено, чтоб зажечь и осветить комнату. Ничего другого отыскать теперь нечего было и надеяться.
   Сейчас будет очередь Разитты ахнуть.
   Лони высек огонь и горящая головешка вырвала из темноты жалкие остатки утвари, сваленной повсеместно в груды мусора. На единственном уцелевшем табурете в углу сидела Разитта и усиленно моргала, привыкая к свету.
   - Разитта, - взмолился тут же Лони, завидев её посреди живописной картины, символизирующей уютную домашнюю обстановку, - прошу тебя, скажи, что я сплю! Скажи, в конце концов, что ты подмешала мне в своё варево что-то, как тому мальцу, и я буду самым счастливым человеком на этом свете!
   Разитта, взглянув на него пристально, встала со стула и, пробираясь по обломкам, подошла вплотную.
   - Я-то скажу, милок, с меня не станет, - сокрушённо покачала она головой, продолжая внимательно разглядывать Лони, - жаль мне, что ли, человека хорошего осчастливить? Да только что же ты о своей седине-то подумаешь, как поутру её увидишь?
   - Седине?! - глаза Лони испуганно округлились. - Что ты! Тебе привиделось! Я же белобрысый. Светлый я!
   - Будь по-твоему, - быстро согласилась старушка, - утро рассудит. Утро, оно завсегда яснее, - и обведя страдальческим взглядом комнату, ещё больше опечалилась, - кто бы и мне такое сказал?! Уж я бы тоже порадовалась.
   Вдвоём они кое-как отыскали огарки свечей и решив, что всё равно толку больше здесь не будет и что утро, в самом деле, яснее, отправились в покосившуюся избу, приютившую Лони четыре дня назад.
   2.
   - Вы едва не погибли, Ваше Высочество? - Ронтрод резко обернулся, не веря собственным ушам.
   Не в меру спокойный день, проведённый им в беседке за чтением и размышлениями, похоже, не прошёл для него бесследно и собирался закончиться по-иному.
   Но он чувствовал себя слишком хорошо, чтобы думать о болезни. Слишком хорошо. Один шаг - и беседка скрылась бы за поворотом, утонув в вечерних сумерках. Но он не успел сделать этот шаг. В который раз только лишь один шаг отделял его от неприятностей. Но эта неприятность, что улыбалась ему издали, была слишком прекрасна, чтобы на самом деле являться ею. И тем не менее, она ею являлась.
   - В который именно раз? - Ронтрод с восхищением глядел на нежно-голубое облако, притягивающее сильней любой пропасти. Это была Она. Наяву или во сне, а может быть, где-то между - как сказал ему нынче белокурый смышлёный ребёнок, явившийся оттуда... Ронтрод невольно улыбнулся и поспешил ей навстречу. - В который именно из тех множеств раз я едва не погиб?
   Она улыбнулась в ответ лучезарной улыбкой и до боли знакомым движением нежно провела по его щеке кончиками тёплых пальцев, легко коснулась губ, и Ронтрод невольно закрыл глаза. Но, быстро спохватившись, открыл их снова.
   - Здесь нет карнизов, - всё ещё улыбаясь прохрипел он, чувствуя, как знакомая огненная волна поднимается изнутри, готовая утопить его раньше, чем он успеет совладать с собой. - И балконов тоже нет. Вам не удастся сбросить меня на этот раз.
   Она засмеялась в ответ, и глаза её блеснули голубым пламенем. Она не щурилась теперь, и Ронтрод с удивлением заметил тонкую нить, делящую зрачки пополам.
   - Но здесь есть Я, - она глядела ему в самую душу и выворачивала её наизнанку.
   - Но ангелы не убивают? - отчего-то вспомнилось ему, и губы сам прошептали странные слова.
   Она нахмурилась и взгляд её обледенел.
   - Верно, не убивают, - наступающие сумерки делали её ещё прекрасней, - значит, Лаол предупредил. Он вмешался!
   Он не знал, кто такой Лаол, но чувствовал, что она права...
   - Вмешался, - ответили за него губы, - и вмешается снова, если понадобится.
   Она рассмеялась в ответ ещё звонче, и знакомые колокольчики зазвенели вокруг, утопая в шелесте листвы.
   - Вмешается?! - насмешливо сощурилась она и затем сочувственно покачала головой. - Не-е-т! Больше Лаол уже ничем вам не сможет помочь, Ваше Высочество. Не тешьте себя напрасно иллюзиями. Вы крепкий орешек, надо признать. Слишком крепкий. Жаль, что вы не ангел. Ваша красота - не человеческая. Она даже не ангельская. Она достойна Вершителей. Но она не поможет вам выстоять против нас, как не помогла выстоять Лаолу - его. Вам остаётся лишь смириться и содействовать нам. Или погибнуть.
   - Вы угрожаете мне? - он глядел на неё с обожанием и никак не мог поверить её словам. И её искренности. И ей самой. И в неё не мог поверить тоже. - Зачем Вы угрожаете мне? Что Вам от меня нужно?
   Она подошла поближе и нежно обняла его за шею.
   - Отдайте нам Карту, Ваше Высочество, - прошептала она ему на ухо, обдавая жаром дыхания, - прошу вас, отдайте. Вы так прекрасны - мне будет очень жаль... убить вас...
   - Но... - хрипло прошептал он, чувствуя, что теряет голову.
   - Да-да, - шепнула она, ласково приложив палец к его губам, - знаю-знаю, ангелы не убивают... Но они содействуют...
  
   - С кем ты здесь разговариваешь? - на тропинке с фонарём в руке показался король и, завидев Ронтрода, направился к нему.
   Ронтрод стоял посреди беседки с закрытыми глазами и старался унять охватившую его дрожь.
   - Декламирую сказания, - громко ответил он, живо подхватив с земли вывалившуюся у него из рук книгу и открыл наобум посередине.
   - В темноте? - король подошёл поближе и взяв перевёрнутую вверх ногами книгу из рук принца, подсветил её фонарём, - любопытно.
   Но заметив такую странность, вернул ему книгу обратно нужной стороной, озабоченно поглядел на Ронтрода и приложил ладонь к его горячему лбу.
   - Как ты себя чувствуешь, мальчик мой?
   - Как дурак! - Ронтрод, не открывая глаз, откинул голову назад и глубоко вздохнул.
   - Правда? - удивился король. - Очень странно. Для столь образованного молодого человека - весьма необычное суждение, - и поднёс фонарь поближе.
   - Отец! - Ронтрод в упор поглядел на короля, отстранив фонарь поднесённый к самому его лицу. - Кто был Фоториан?!
   - То есть как? - удивленно запнулся Нарнорд и заморгал. - То есть, что значит - кто был?! Рон, мой мальчик, ты пугаешь меня снова.
   - Отвечай мне сейчас же! - Ронтрод жёстко одёрнул его и грозно нахмурился, нависнув над королём мрачным исполином, - я хочу знать - кем был Фоториан! Почему о нём почти ничего нет в летописях, почему запрещено входить в склеп, тогда как повсюду принято почитать усопших и ухаживать за их могилами и что такого положено знать королям, чего не могу знать я?!
   - Ты задал столько вопросов сразу, что я и не знаю, как и с чего начать, - испуганно попятился Нарнорд, - но, по крайней мере теперь я вижу, что ты здоров.
  
   - Значит, Фоториан был магом! - Ронтрод, изменив беседку шагами вдоль и поперёк, наконец угомонился и присел рядом с королём.
   - Да, и могущественным! - король выглядел уставшим, но на вопросы отвечал с готовностью, - пожалуй, во всём мире не сыскать подобных ему и доныне.
   - Почему я об этом не знал до сих пор?!
   - Но ты же не спрашивал! - удивился Нарнорд. - А что это меняет?
   - Это меняет всё! - Ронтрод откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. - И поэтому всё так запутанно...
   - Что запутанно? - снова удивился Нарнорд, вглядываясь в полумрак.
   - Скажи мне! - снова вскочил Ронтрод, перепугав короля. - Что у Фоториана было такое, что могло бы пригодиться... скажем, другому магу. Ну, или, на худой конец, простому человеку? Что вообще может иметь маг, за чем потом, после его смерти станут охотиться?
   - Ну-у-у, - замялся король и хитро улыбнулся, - у магов много чего всякого бывает неизведанного...
   - Ты не темни! - оборвал его Ронтрод и остановился посреди беседки. - Я спрашиваю о Фоториане!
   - О Фоториане? - непринуждённо переспросил Нарнорд. - Ах, о Фоториане... Фоториан, к примеру, был сказочно красив... и ты на него похож.
   - Я видел его портрет, это для меня не новость! - нахмурился Ронтрод, видя, что отец что-то скрывает.
   - Да, но видел ли ты себя? - как ни в чём небывало продолжил Нарнорд. - Ты в сравнении с ним просто...
   - Отец! - Ронтрод злился, но в данный момент у него не было никакого желания ссориться с королём. По крайней мере, пока не выяснится всё, что ему необходимо.
   Нарнорд чувствовал это и нарочно дразнил сына, получив, наконец, долгожданную возможность отыграться.
   - А разве я не прав? - удивился король.
   - Ты ведёшь себя как девица, желающая что-то получить или выведать! - вспылил Ронтрод и невольно вспомнил свою недавнюю гостью. - Я не желаю знать о том, красив я или нет, я хочу знать, что оставил в наследие потомкам Фоториан!
   - Но ты же знаешь на память все его книги и перечитал все свитки! - продолжал валять дурака Нарнорд. - Разве мало его научных трудов и сказаний тебе известно? Кто ещё из наших пращуров столько вымарал... кхм, столько сочинил произведений? Львиная доля нашей библиотеки - это его труды...
   - Хорошо! - Ронтрод глубоко вздохнул и сел рядом. - Хорошо. Я сдаюсь. Ты победил. Я признаю, что часто был не прав и позволял себе излишне дерзкий тон. Прошу у тебя за это прощения.
   Нарнорд наклонил голову и тайком улыбнулся. Ему казалось, он никогда не дождётся от Ронтрода подобных слов и вот сейчас, когда он их, наконец, услышал, ему отчего-то стало не по себе.
   - А теперь прошу тебя, - продолжал между тем Ронтрод, - скажи мне, чем владел Фоториан? Если он был магом, стало быть, должны были остаться и иные его рукописи. И может быть, ещё что-нибудь? Я знаю - тебе что-то известно.
   - Остались, - утвердительно кивнул Нарнорд и погладил сына по голове, точно маленького мальчика, - остались, малыш. Но я не должен говорить тебе об этом. Это и есть то, что положено знать лишь взошедшему на трон королю. Видишь ли, когда-то давно за эти бумаги вспыхнула целая война. Ты не найдёшь об этом ничего в своих свитках, как не старайся. Это было ещё при жизни Фоториана. Брат пошёл с мечом на брата - и всё ради обладания ими. Миглон тогда чуть не лишился наследников, потому что они, точно стая свирепых псов, готовы были перегрызть друг другу глотки. Видя это, разгневанный Фоториан бросил в огонь все свитки до единого, и только пламени ведомо, что там было начертано.
   - Но ты же сказал - остались, - возразил Ронтрод, внимательно слушая отца.
   - Остались, - снова утвердительно кивнул король, - всего четыре маленьких клочка. Их Фоториан сам вынул из огня, как видно спохватившись. На них какие-то тайные знаки, но никто не знает, что они значат. Поэтому их и не стали прятать и они, если хорошо поискать, обязательно найдутся среди твоих свитков. Говорят, это какая-то карта тех далёких мест, где Фоториан добыл своё могущество.
   - И это вся тайна? - удивился Ронтрод, - тайна, преспокойно пылящаяся на доступных каждому книжных полках, о которой положено знать лишь взошедшему на трон королю?
   - Нет, что ты, - улыбнулся Нарнорд, - это никакая не тайна. Эту "не тайну" столько умов и столько лет пытались разгадать, а всё зря. Так что твой братец едва ли станет исключением. - Нарнорд рассмеялся, потешаясь над тщетными попытками Лафиента разыскать свиток.
   - Так значит, ты знал! - изумился Ронтрод. - Ты знал - что именно ищет Лафиент?
   - Ещё бы мне не знать, - продолжал тихо смеяться король, - я сам ему об этом и рассказал. Хотелось мне, старому дураку, чтоб будущий король в науках поупражнялся... Ну, хотя бы умные книги почитал, прежде чем на трон взойдёт - неуч ведь совсем! Всё игры да забавы, не в пример тебе... А пока поищет да поразгадывает - глядишь, и поумнеет. Но, видно, не поумнел, - король сразу помрачнел и нахмурился, - это ведь ты их прежде нашёл, правда?
   - Я? - Ронтрод растерялся, не зная что ответить на его вопрос.
   - Ты, ты! Не отпирайся! - король приблизил лицо и заглянул сыну в глаза. - Думаешь, я не догадываюсь, что так яро Лафиент искал в твоей комнате? Откуда мне было знать, что он травить тебя захочет?! Как видно, зря Фоториан эти четыре свитка сохранил, зря не сжёг. Дух его всё никак не даёт нам покоя - над Миглоном снова нависла угроза!
   - Но Лафиент не травил...
   - Знаю, что не травил, - вздохнул король. - Не успел.
   - Да нет же, - рассмеялся Ронтрод, отчего-то встав на защиту брата, - завтрак - это не его рук дело, я это чувствую...
   - Ты чувствуешь! - хмыкнул Нарнорд и спрятал лицо в ладони. - Хорошо бы, чтоб это чувство тебя не подвело. А я уже не знаю, что я чувствую. С тех пор, как бездыханным тебя увидел, уже ни в чём не уверен. Потому и говорю сейчас с тобой откровенно - оградить тебя хочу. Сберечь хочу от гибели! - Нарнорд покрыл ладонь принца своими сухощавыми морщинистыми ладонями. - Сожги ты их, очень тебя прошу! Знал бы раньше, что так случится, - сам бы нашёл и сжёг! Я умоляю тебя, сынок! Сожги! Пусть Лафиент увидит это! Или отдай ему...
   - Погоди-ка, - нахмурился Ронтрод и задумался, - допустим, я сожгу. Но у меня ведь лишь два свитка... точнее было два. А теперь один. А остальные и так у него. Да и не об этом сейчас речь! Что ещё ты мне не сказал? Что ещё осталось?
   - Поклянись! - Нарнорд снова трогательно заглянул в глаза сыну. - Поклянись, что никогда не пойдёшь против брата! Что никогда не станешь отбирать у него власть и не посягнёшь на трон!
   Ронтрод усмехнулся и кивнул.
   - Раньше он сам мне его на блюдце преподнесёт! Но я заставлю его себя уговаривать! Я буду отпираться и смущаться. Я стану прятаться в тёмных подземельях и подвалах! А потом, когда он всё же выследит меня и пригрозит, что иначе убьёт себя, я, так и быть, великодушно соглашусь.
   - Шут! - Нарнорд рассмеялся и растрепал Ронтроду волосы. - Клоун!
   - К вашим услугам, Ваше Величество! - смеясь, игриво поклонился Ронтрод.
   - Камень, - сквозь смех промолвил король.
   - Камень?! - Ронтрода будто окатило холодной струёй. - Какой камень?!
   - Какой именно - не знаю, - успокоившись, стал рассказывать Нарнорд, - и никто не знает. У Фоториана вообще была необычайная страсть к драгоценным камням. Он их собрал несметное множество, и они составили львиную долю теперь уже нашей казны, точно так же, как и рукописи - библиотеки. Но среди них есть один... или быть может, несколько, что он принёс с собой издалека, из иных далёких мест.
   Ронтроду вспомнились вдруг заполненные драгоценностями ларцы потайной комнаты. Вот, значит, что это были за камни! Камни Фоториана!
   - Но кроме того, - продолжал между тем король, - он сделал себе дивное надгробье. Фоториан украсил его опалами всех цветов и оттенков - опал был одним из его излюбленных камней. До сего момента склеп был обычным местом поминания усопших. Там даже сохранился алтарь. Но с тех пор, как там водрузили гроб Фоториана, дверь усыпальницы навсегда закрылась. И только лишь усопший мог войти туда, чтобы стать ещё одним её обитателем.
   - Но почему? - с замиранием сердца слушал рассказ отца Ронтрод. - Зачем всё это?
   - Затем, что все знали, - продолжил король, - что великой Силой наделен этот камень, но никто не знал - какой именно Силой. И никто не знал и не знает, где этот камень и как он выглядит. Тайну свою Фоториан унёс с собою в могилу. А кто мог быть уверен, что камня нет на надгробье? Посему каждый король Миглона обязан хранить несметные сокровища - драгоценности Фоториана как зеницу ока, и ни один камень не должен пропасть - ни из сокровищницы, ни с надгробья, ибо каждый из них может оказаться "тем самым".
   - Тем самым... - задумчиво повторил Ронтрод, - тем самым.
   Неужто талисман? Принц вспомнил, как в усыпальнице Лафиент и Зувог искали талисман - значит, им был нужен камень.
   - А что ещё известно о карте?
   - О карте? - король очнулся от раздумий. - Ах, о карте. О свитках, ты хочешь сказать? Известно кроме того, что среди них есть план и есть к нему ключ. Это ещё сам Фоториан говорил. Сказывал, когда беда над Миглоном нависнет немалая, тогда и пригодится, дескать, его находка. Он вроде как, сам там бывал, в том месте, что на карте указано, но мощь эту, что там нашёл, в Миглон не принёс. Пострашился. Пострашился сам к ней прикасаться, несмотря на то, что могучим магом был. Сказано, что только чистый сердцем и великий душою может коснуться её и не погибнуть. И этими свитками воспользоваться. А иначе никто написанное на ней не разберёт. И правда - ещё никто не разобрал.
   - Ну теперь ясно, - прошептал Ронтрод, - теперь всё ясно. Теперь пускай придёт и возьмёт!
   - Что? - удивился король. - Ты о ком это? О брате?
   - И о нём тоже. Я сожгу свитки, отец, - уверенно заключил принц, - я обещаю!
   3.
   - Ну... - протянула задумчиво Разитта, всё ещё не зная, как подступить с расспросами, со свистом отхлебнув из широкой чашки горячего чаю, - ты-то, милок... не в обиде ль на меня?
   - С чего бы это? - удивился Лони и откусил ломоть хлеба.
   - Ну как? - удивилась Разитта. - Это ж я тебе шар свой подсунула - вон из него сколько всякой нечисти попёрло!
   Лони рассмеялся, жуя и давясь.
   - Нечисти?! - отхлебнул он чаю и, прожевав, уставился на старуху. - Ты что! Это ж ангелы - сама ведь говорила! Премилые ребята. Нам бы таких в Миглон - и покоя не видать, как своих ушей!
   Разитта кисло улыбнулась и поскребла ложкой по дну чашки.
   - А теперь что же? - покосилась она на него. - Теперь о покое, значит, забудешь ты?
   - Это ещё почему? - удивился Лони и снова откусил хлеба.
   - А что тебе напоследок Дэлана сказала?
   - Кто?! - Лони удивлённо поглядел на Разитту. - Кто сказал?
   - Сам знаешь, не юли! - старуха нахмурилась и опустила голову. - Как думаешь выкручиваться?
   Лони нахмурился и вздохнул.
   - Значит, ты всё-таки, слышала, - почесал он затылок, растрепав собранные в неряшливый пучок волосы, - а я-то надеялся - нет, раз уж так долго молчишь.
   - А ты что, думаешь, я глухая? - ехидно сощурилась Разитта, низко наклонившись над столом и заглянув Лони в глаза, - может, я и слепа, но не глуха - это уж точно! Пусть я ведьма послабей тебя буду, но что нужно - на ус мотаю не хуже твоего! Не надо было мои методы в твою магию совать! Умные мысли, они всегда опосля приходят. Я-то думала - подсоблю тебе, а вышло что?!
   - Что?! - удивился Лони.
   - Вышло - только лишь напакостила! - уверенно заключила Разитта.
   - Ладно тебе! - засмеялся Лони. - С чего это вдруг ты расхныкалась, будто дитя малое? Напакостила! Ничего просто так не бывает, может, это и к лучшему.
   - К лучшему?! - возмутилась Разитта и её глаза-щёлочки расширились и стали круглыми. - Его пригрозили стереть с лица земли не далее чем через два дня, а он говорит - к лучшему! Что они у тебя требовали? Пустяковину твою, что ты из Миглона приволок?! Отчего ты им её не отдал?! Фоториан твой хорош, достоин наследничка своего! Сунул тебе её в руки - а ты отдувайся! Пускай бы сам с этой нечистью разбирался, так нет, всё чужими руками...
   - Погоди, - расплывшаяся в улыбке физиономия Лони заставила её запнуться на середине фразы с раскрытым ртом, - погоди злиться.
   - Ты чего радуешься?! - заморгала старуха и отпрянула. - Что-то не пойму я тебя, милок, чего ты улыбаешься-то?!
   - А что же мне не радоваться? - довольно сощурился Лони, откинувшись на спинку стула. - Теперь я и вправду, кое-что знаю, и именно благодаря твоему шарику. А ещё благодаря "моему" Фоториану и его "наследничку". Вот только не знаю, хорошо ли, плохо ли это, но одно скажу наверняка - спасибо за это тебе!
   - Мне? - изумилась Разитта, совсем ничего не понимая в словах Лони. - Мне-то за что?!
   - А за всё, - усмехнулся Лони и принялся дальше уплетать ужин.
   - Так! - нахмурилась Разитта и снова наклонилась над столом. - Ты брось темнить! Говори лучше - что делать думаешь?! Отдай им - что просят и пусть убираются восвояси ко всем... убираются, в общем.
   - Не могу, - пожал плечами Лони, доливая кипяток в чашку и подкидывая варенья.
   - Не можешь?! - Разитта встала, упёрлась кулаками в стол и грозно зашипела. - Тогда я смогу! Ты знаешь, с кем ты связался?! Ты знаешь, на что они способны?! Ты знаешь, что у них за плечами опыт столетий! Ты...
   - У меня не меньший, - снова пожал плечами Лони, облизал ложку и вальяжно раскинулся на стуле с чашкой в руках.
   - То есть как? - запнулась она. - То есть как - не меньший?
   - Определённо - не меньший, - уверено заключил Лони.
   - Тебя не поймёшь, - махнула на него рукой Разитта и опять уселась за стол, - то ты на каждом шагу отпираешься и горланишь, что не колдун, то теперь ведёшь себя, будто... будто одно из двух - либо как самонадеянный мальчишка, что не знает, с чем имеет дело, либо уж как маг с по меньшей мере безграничной силой.
   - А ты сама-то как думаешь? - улыбнулся Лони и обходительно долил ей чаю.
   - Я думаю, что-то здесь не чисто! - вздохнула Разитта, пододвинув ему чашку. - Уж не затуманила ль Она тебе рассудок своими сладкими речами? Против неё ведь не устоит никто! Любой, кто видит её, теряет покой навеки - чары её неодолимы. Говорят, в руках её Печать...
   - Печать? - удивился Лони. - Снова печать?
   - Ну да, Печать, - утвердительно кивнула Разитта, - Печать, дающая власть над сердцами. Печать Любви.
   - Вот ка-а-ак? - задумчиво протянул Лони, глядя сквозь чашку. - Шестая Печать Вершителя, значит...
   - Что-о-о? - лицо Разитты вытянулось. - Чья Печать?
   - Разитта, - посерьёзнел враз Лони, поставив чашку на стол и встал, - ладно уж, позабавились и будет. Я не стану больше играть с тобою, держа в неведении - не отдам я им лоскут Фоториана и точка. Не отдам, потому что у меня его нет.
   - То есть, как это нет? - удивилась Разитта словам, а ещё больше резкой перемене, произошедшей с Лонсезом. - А где же он?
   - Вот, - Лони протянул ей свою правую ладонь, на бледной коже которой мрачно чернели, будто выжженные, дивные витые письмена, - вот он. А вернее всё, что от него осталось.
   - Магириос... - ошеломлённо прошептала Разитта, коснувшись ладони юноши своим сухощавым пальцем, осторожно провела им по чётким чёрным завиткам, - тайный знак Магириоса. Магия. Знак магической Силы...
   - Да, Рази, - утвердительно кивнул Лони, - и Третья Его Печать.
   Год 728 от Творения Мира.
   Вершина Вивона чернела в темноте мрачным исполином, заслоняя полнеба на севере. Ночь была по-осеннему прохладна, но Гелия, обдуваемая леденящим ветром, беспощадно треплющим тонкое белое платьице и завывающим меж деревьев, не чувствовала холода.
   Вокруг шумел лес, гудели зелёные великаны, клонили со скрипом низко-низко к земле толстые ветки. Лес отступил отчего-то лишь здесь, на высоком кургане за хижиной старой колдуньи Разитты, поглотив домишко и оцепив курган плотной зелёной стеной. Курган был совсем лысым, покрытым только густой травой и на нём целый день с удовольствием паслась коза Разитты, греясь и млея на солнышке. Оно почти не пробивалось сквозь густую листву леса, а тут, на вершине холма, светило и жгло в полную силу.
   Безоблачное небо, усеянное яркими звездами. Леденящий осенний ветер, холодный и влажный, ничем не сдерживаемый на открытом пространстве кургана. И запах предстоящей грозы. Что-то было в этом жуткое и загадочное. Взгляд Гелии приковал Вивон, могучий и таинственный. Этой ночью ей не спалось. День был полон впечатлений и эмоций. Странное существо - Ша, с телом буйвола, глазами рыцаря и сердцем ребёнка. Никогда раньше не видала девушка таких созданий. Старая колдунья с лицом демона и ангельской душой. Отец, всегда такой сильный и мудрый, обратившийся вдруг маленьким испуганным мальчиком, которого от чего-то захотелось защитить и успокоить. В душе Гелии бушевала буря, и она, не в силах с ней справиться сама, искала покоя в ревущей ночной прохладе. И только по верхушкам бескрайнего зелёного моря, простирающегося на запад и на восток, на юг и на север до самого Вивона, катились огромные чёрные волны. И разбивались о борт корабля-кургана с одним единственным пассажиром. И корабль этот безудержно несло туда, где жадно цепляясь за дальние заоблачные вершины, взгляд Гелии уловил необычное яркое свечение.
   - Я бы на твоём месте не искала приключений одна в дремучем лесу, - на вершине кургана откуда ни возьмись, появилась Разитта и, накинув Гелии шерстяной вязаный платок на плечи, проследила за её взглядом, - в лесу всегда было небезопасно, а сейчас и подавно.
   - Вершина светится, - задумчиво произнесла Гелия и указала рукой на север, - вершина Вивона горит.
   - Горит, - охотно согласилась Разитта, щурясь на ветру и кутаясь в шаль. - Сияет! Сегодня особенно ярко!
  
   Послесловие.
   Где истоки той глубинной памяти, что ровными пластами лежит где-то на дне нашего разума и спит под ровное наше дыхание? Где истоки той мудрости, что обрушивается на нас в минуты отчаянья, верша справедливый суд над нашей совестью? Где таится та призрачная надежда, что витает незримою тенью лишь во снах да легендах и является нам в час, когда её совсем не ждёшь и ничто на свете, казалось, уже не заставит наше измученное сердце биться? Но стоит штормам взыграть и волнам взмыть высоко к небесам, как что-то глубоко в нас поднимет на поверхность мутные взлохмаченные хлопья веры и непреклонности, наполняет нашу грудь силой стоять до конца, до последнего вздоха, до последнего луча, коснувшегося наших широко распахнутых бездонных, величественных глаз. И всё, что казалось значимым и важным, вдруг становится пустым и ненужным, и тогда, окунувшись в бескрайний неземной великий океан памяти, мы становимся частью чего-то большого и прекрасного. И вдруг понимаем - вот оно, именно то, с чем находились рядом всю жизнь, не замечая этого, - и есть то самое важное и значимое.
  
   7.10.2004.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   134
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"