Еще один жаркий Осенний день поставил над своим существованием кровавую точку заката. В раскаленном за день воздухе, пылал пряный запах опавших листьев. Люди спешили попасть поскорее в свои улья. В надежде на горячий ужин и сладкий сон. И в этих мечтаниях, они подобно пчелам, жужжали в набитых автобусах и трамваях. Гудели в своих машинах, друг на друга, и на соседние машины. Все куда то спешили, на многочисленных скамейках многочисленных аллей никто не сидел.
И только она, не спеша поцокивала каблучками, пересекала большой, но уже скрытый сумерками двор. Ее темная фигура уже немного сливалась с тенями деревьев. Казалась, она специально оттягивала неприятный для нее момент.
На небе не было звезд, но ее карие глаза жадно пожирали последние розовые разводы уже спрятавшегося за рядами домов солнца. Точно ей хотелось перекрутить назад, или хотя бы остановить время. Но это невозможно...
Вот он. Бетонный девятиэтажный монстр уже распахнул перед ней свою подъездную пасть. Меньше всего она хотела сейчас возвращаться в эту тюрьму, которую звала "домом".
Тяжело вздохнув, и оглянувшись на небо в последний, раз она вошла в подъезд.
Каблучки боязливо простукали по грязным ступеням, и ее левая рука несколько брезгливо нажала кнопку лифта. В это время правая искала в маленькой черной сумочке ключи. Найдя их, рука покинула сумку и крепко стиснула свою находку.
Хозяйка ключей, рук и сумки в это время вошла в лифт. А звали ее Арина. Она была худощавой брюнеткой с немного впалыми щеками и большими блестящими глазами. Ее длинные до середины спины волосы, спадали на бордовую блузку, ее руки украшали многочисленные браслеты. Ее ротик, как и всегда, был растянут в нежно-озорную улыбку, из которого очень часто раздавался звонкий смех.
Такой звонкий, и такая светлая, что прохожие невольно оборачивались ей вслед.
Но сейчас, когда закрылись двери лифта, и маленькая грязная коробка, мигая испорченной лампочкой, понесла ее вверх.
Ее красивое личико внезапно стало похоже на грубую карикатуру, на саму себя. Привычное выражение счастья, восковой маской застыло на нем. А затем все счастье просто стекло...
Теперь же девушка больше была похожа на старуху, хоть ее лицо и было молодо.
Глаза потухли, в них ведь больше не отражалось небо. Бледное лицо без улыбки выглядело пустым.
А когда вонючая клетка достигла нужного этажа. У нее казалось, не хватало сил даже выбраться из ее плена. Она переборола себя. На выходе ее встретила захламленная площадка. Бутылки из под пива и водки, окурки, рваные газеты и шприцы щедро усеивали ступени.
Стараясь не смотреть и вообще видеть этой картины, она быстро вставила и прокрутила ключ в замке, и проникла в темный мир за безопасной металлической дверью...
Тишина тяжелой волной мгновенно ударила и оглушила ее. Та самая тяжелая тишина, что сродни пустоте, пустая тишина не жилой квартиры. Холодной темной и словно бесцветной. Но главное - пустой...
Арина жила в этой трехкомнатной квартире с отцом, через пару часов он вернется с работы и тихо заурчит телевизор в гостиной, и будет разноситься удушливо сизый сигаретный дым, еще более обесцвечивая квартиру. И с его приходом не станет менее пусто, а скорее даже наоборот. Они практически не разговаривали. Им просто не о чем. Они сидели в разных комнатах, праздники справляли по отдельности. Они не были одной семьей, они просто жили в одной клетке.
Он придет. Но это потом, а сейчас только эта удушающая, колющая и пронзающая, это убивающая тишина. Арина ненавидела тишину! Она знала что ее не заглушит ни громкая музыка, ни шум воды.
Ну и пусть! Не станет она с ней сегодня воевать - надоело! Она сама бросит свой шит к ее ногам! Забирай! Она не станет ни включать музыку, ни свет. Пусть!
Она на цыпочках проберется в свою комнату, в свою "тихую обитель". В свой маленький ад. Там она зажжет все свечи, какие только сможет найти, и расставит их по всей комнате. И все-таки включит музыку, ту, что должна звучать очень громко или не звучать совсем. Но включит она ее очень тихо, почти не слышно...
После чего силы окончательно покинут ее и она камнем рухнет на свой старенький продавленный диван, и будет беззвучно плакать сухими глазами, и что то отчаянно шептать. Звать кого-то, просить помощи и присутствия. Не издавая ни звука, беззвучно плакать и беззвучно кричать...
Губы ее на секунду остановятся, и она представит завтрашний день. Снова смеяться и улыбаться. Как всегда. Ведь ее губы всегда растянуты в нежно-озорную улыбку. От этого ей станет только хуже. Как всегда. И не объяснить, и не рассказать ни кому в чем причина ее мук. Нет причин, ее жизнь, казалось бы, складывается хорошо, вполне счастливо. Она любима, она весела. Так надо.
Если долго запрещать, себе плакать, однажды можно просто разучится...
И эти не пролитые слезы будут каленным железом обжигать кричащую душу.
И никакие заверения о том что раз нет слез то все хорошо, не помогут. Ведь слезы это только слезы. Мокрое признание боли, признание о не признак.
А боли признания не нужны. А улыбка не спасет от одиночества.