Аннотация: 6 место на "Тенета-2002" в категории "Рассказы". Вернемся на 10 лет назад. Простой советский пенсионер сошел с ума и решил прорыть подземный ход до... Непала. И что из этого вышло.
Пенсионер Николай Андреевич Голиков сошел с ума. К тому было два прямых и один косвенный повод. Прямыми поводами были: телепередача "Клуб путешественников" и зять. Косвенным было позорное поражение коммунистов на президентских выборах 1996 года.
Однако пойдем по порядку. После выборов 1996 года Николай Андреевич плюнул в сердцах, в одночасье отошел от политики, прекратил участие в митингах и вышел из КПРФ. По поводу этого у него произошел нелицеприятный разговор с секретарем первичной ячейки. Секретарь, пронырливый молодой человек с гитлеровским пробором и порочной нижней губой, пытался совестить товарища Голикова.
--
Послушайте, Николай Андреевич, вы же старый большевик. Вы должны понимать, что победа не приходит в одночасье. Борьба только начинается. Как вам только не стыдно...
В этот момент на поясе у секретаря улюлюкнул мобильный. Он снял черную коробочку с пояса, нажал на кнопку и приложил ее к уху.
--
Да. Я слушаю. Да. Да. Что-о-о??
Секретарь покосился на мявшегося у стола Николая Андреевича, отошел в угол, прикрылся рукой и принялся шипеть в трубку.
--
Как это нет денег? Какая стрела? Нет. Нет. А он понимает, что за базар отвечают? Да. Что-о-о? Ах, вот так, значит? Что-о-о?? Солнцевским звонили?
Николай Андреевич плюнул вторично, пробормотал сквозь зубы о том, что, когда он был в партизанском отряде, таких вешали на дереве за ребро, кинул партбилет на стол и вышел вон.
После этого он уволился с завода "Салют", где до сих пор работал мастером, и окончательно вышел на пенсию. Николаю Андреевичу было шестьдесят восемь лет.
Он удалился от мирских дел и переехал в деревню, под Клин, где у него был небольшой дом. Там он и стал жить в одиночестве. Николай Андреевич был вдовцом: жена его умерла пять лет назад от рака желудка. Свою городскую двухкомнатную квартиру в "хрущевке" Николай Андреевич предоставил в пользование дочери с зятем.
Зятя Николай Андреевич не любил. Во-первых, он положительно не понимал, что могла его дочь найти в этом коротком, скользком, с бегающими глазками, лысоватом и нагловатом мужичке уже не первой молодости. Во вторых, зять - Алексей - был торгашом. У него был контейнер на одном из оптовых рынков, из которого он торговал сигаретами, дешевой водкой, "сникерсами", презервативами и прочей буржуазной дрянью. Торгашей Николай Андреевич терпеть не мог, считая их зловредным нарывом на теле и без того нездоровой родины. Поэтому общаться с зятем Николай Андреевич старался как можно реже.
В деревне Николай Андреевич принялся разводить кроликов, сажать картошку, выращивать гладиолусы, стал даже подумывать о небольшой пасеке. В Москву он наведывался только для того, чтобы получить пенсию.
Однако ретивая действительность никак не хотела отпускать Николая Андреевича от себя. Каждый вечер она вихрем врывалась в комнату сельского дома через экран старенького "Рубина" и резиновой дубинкой била по голове. Следя за жизнью страны по сводкам новостей, пенсионер Голиков краснел, бледнел, а один раз даже запустил в экран телевизора ботинком.
--
Мерзавцы! - закричал он, вскочил с кресла и принялся нервически расхаживать по комнате, держась за сердце. - Дармоеды, прожигатели добра, короста собачья, предатели! С-сучье вымя!
Он схватил палку и выбежал на улицу. Для успокоения пришлось предпринять получасовую прогулку по лесу. Николай Андреевич шел быстрым шагом, поддавая носком ботинка белесые кружки поганок и время от времени с силой ударяя палкой по стволам деревьев. Деревья отвечали протяжным жалобным скрипом: они были ни в чем не виноваты. Глухо шумел ветер в высоких верхушках елей. Наступала ночь. Темнота окутывала лес своим загадочным покровом. На лоб Николая Андреевича упала холодная капля: начинался дождь. Он повернул к дому.
Придя домой, он достал из серванта початую бутылку старого армянского коньяку, нацедил пятьдесят граммов в рюмку, выпил залпом, наскоро умылся и лег спать.
Когда на следующий день он проснулся, солнце стояло уже довольно высоко. Лучи его навылет пронизывали верхушку молодой яблони и били Николаю Андреевичу по глазам. Николай Андреевич заворочался. На душе было тяжело. Действительность давила. Легонько покалывало сердце, и ныла поясница. Все же он встал, умылся, безо всякой охоты позавтракал и поплелся работать на грядки.
Когда время перевалило за полдень, за калиткой зафырчал мотор. Кряхтя, Николай Андреевич разогнулся и посмотрел на дорогу. Он увидел, что к нему приехали. Это были дочь с зятем. "Ну вот, явились - не запылились", - ворчливо подумал Николай Андреевич, отложил мотыгу в сторону и пошел встречать гостей.
--
Папа, а это мы, - сказала дочь, походя чмокнув Николая Андреевича в щеку холодными вульгарно накрашенными губами. - Приехали проведать. Принимай гостинцы.
Следом за ней вразвалку по дорожке уже шел зять. Ирина принялась выгружать из сумки свертки. Николай Андреевич хмыкнул, посмотрел на солнце.
--
Ну что же, располагайтесь, - суховато произнес он и отправился мыть черные от земли руки. "Гости дорогие", - про себя подумал он.
Пообедав и выпив бутылку белого вина, дочь с мужем удалились наверх, в верхнюю комнату, и некоторое время оттуда доносились сдавленные звуки. Николай Андреевич поморщился и вернулся к своим грядкам.
Через час к Николаю Андреевичу подошел зять, закурил папиросу и стал внимательно смотреть, как он работает. Николай Андреевич старался не обращать на зятя внимания. Минут через пять спустилась взлохмаченная Ирина, подошла, оперлась мужу о плечо.
--
Вечером шашлычок будем делать. А? - заискивающе проговорил зять. Он побаивался не жаловавшего его старого фронтовика и бессознательно подхалимствовал.
--
Пожалуйста, - буркнул Николай Андреевич и отправился к кроликам. Он чувствовал, что вчерашнее возмущение все еще не улеглось.
Видя, что беседы не получается, гости отправились гулять на пруд.
К вечеру зять действительно приготовил шашлык. Сидя на веранде за стопкой водки, Николай Андреевич несколько подобрел и уже более благожелательно посматривал на своих гостей. Давление действительности уменьшилось. Зять, косясь на хозяина вороватым глазом, рассказывал анекдоты. Ирина заливисто хохотала, запрокидывая голову и открывая желтоватую, уже с обозначившимися складками, шею. Николай Андреевич сопел, набивал трубочку, подливал водки. Словом, все было бы ничего, если бы неугомонный зятек не завел разговора о политике. Этого Николай Андреевич не утерпел и взвился.
Он принялся метать громы и молнии, на чем свет стоит ругая демократов и называя их гнусью и мразью, и до того разошелся, что в запальчивости заплевал весь стол перед собой.
Осмелевший от выпитого зятек ввязался в спор и возразил, что демократия дает человеку дельному свободу инициативы и возможность пожить по-человечески, а строем пускай быдло марширует.
--
Это какое еще быдло и каким еще строем? - вкрадчиво спросил Николай Андреевич, приготовившись раскатать зятя как тесто скалкой.
--
Известно какое, - заявил зятек.
--
Это ты, сынок, рабочий класс имеешь ввиду? - зловеще произнес Николай Андреевич. - Значит, говоришь, быдло пускай работает, а вы будете воровать и от жира трескаться, так, что ли?
Поглядев на Николая Андреевича и почувствовав, что пахнет жареным, зятек несколько смешался, забормотал что-то и перевел разговор на Сталина, повторив слышанную им где-то фразу, что ворюги лучше, чем кровопийцы.
--
Это кто, Сталин кровопийца? - вопросил Николай Андреевич.
--
А то как же, - усмехнулся зять в сознании своего превосходства.
Николай Андреевич ударил кулаком по столу. Бутылки жалобно зазвенели.
--
Не сметь, - страшным голосом загремел он, - не сметь поминать имени великого человека погаными устами!
Но зять не замолчал. Вечер был все равно уже испорчен, и он пошел в наступление.
--
Ну, вы мне рот-то не затыкайте, - развязно сказал он, - не те времена, - и хамски подмигнул Николаю Андреевичу, опешившему от такой наглости. - Конечно, он кровопийца. Сколько народу расстреляли.
--
Это были враги и шпионы, - глухо сказал Николай Андреевич.
--
Ну да, конечно, - расхохотался зять, - особенно те, которые рыли тоннель от Москвы до Лондона.
--
Какой еще тоннель? - не понял Николай Андреевич.
--
Да было такое обвинение, я читал, - сказал зять, выпивая очередную стопку, - кого-то обвиняли в том, что он рыл тоннель до Лондона, чтобы бежать за границу.
Тут Николай Андреевич отреагировал странно. Вместо того, чтобы пригвоздить распоясавшегося зятя к месту, он в задумчивости потер лоб, встал из-за стола и молча удалился в свою спальню. Забегая вперед, надо сказать, что это были первые признаки надвигающегося безумия.
--
Ну вот, зачем ты отца довел? - накинулась на мужа Ирина, когда Николай Андреевич ушел.
--
А я что, знал? - оправдывался зять. - Он сам начал...
Николай Андреевич лежал в своей комнате в полной темноте на железной скрипучей кровати. Устремив невидящий взгляд в дощатый потолок, он напряженно думал одному ему ведомые мысли.
Когда на следующий день он проснулся, было уже довольно поздно. Николай Андреевич посмотрел на часы: было начало первого. Но вставать он не спешил, изменив на этот раз своим привычкам. Он продолжал лежать на спине, все так же глядя в потолок и напряженно думая. Во всем доме не было слышно не звука. Так прошло около получаса.
Наконец Николай Андреевич встал, оделся и вышел на веранду. Оказалось, что дочка с зятем отбыли по-английски, не попрощавшись. Машины на дороге не было. Николай Андреевич на это не отреагировал никак.
Он умылся у рукомойника, расслабленно позавтракал великодушно оставленными ему вчерашними гостями сыром и колбасой, но приступать к своей обычной приусадебной работе не спешил. Вместо этого он сидел, рассеянно ковырял вилкой корку хлеба на тарелке, и все о чем-то думал. Наконец он поднялся со стула и, не помыв посуду (чего, вообще говоря, с Николаем Андреевичем никогда не случалось), вошел в комнату, сел в кресло и включил телевизор.
Было воскресенье, и Николай Андреевич сразу же попал на передачу "Клуб путешественников".
--
Дорогие телезрители, - неторопливо говорил постаревший, но все еще выглядящий огурцом ведущий своим низким, бархатно-хриплым голосом, - мы часто получаем ваши письма, в которых вы просите нас рассказать о каком-нибудь чуде света. Мне и самому часто приходится слышать такие вопросы. Действительно, загадок много: это и Бермудский треугольник, и Пермская аномалия, и затерянные в сельве Южной Америки заброшенные города. Но сегодня мы подготовили для вас материал о стране, название которой ассоциируется сразу со многими чудесами. Начнем хотя бы с того, что именно здесь находится открытая в конце прошлого века полковником Эверестом величайшая вершина мира... Конечно, многие уже, наверное, догадались, что речь пойдет о находящемся высоко в Гималаях загадочном государстве Непал.
Тут Николай Андреевич перестал слушать ведущего и впился взглядом в экран. По нему плыли какие-то удивительные (так, по крайней мере, показалось Николаю Андреевичу) пейзажи: уходящие в небо отвесные стены и пики, покрытые нестерпимо блистающими снегами, чудовищные пропасти и узкие ледяные мосты над ними, невообразимые лиловые облака и странные цветущие деревья, растущие прямо из трещин, разрезающих кроваво-красный гранит.
--
Интересное ощущение преследует путешественника, впервые посетившего эту удивительную страну, - тем временем говорил ведущий, - это ощущение того, что тебе вот-вот раскроются загадки бытия... Так было и со мной, когда я впервые приехал в Непал в составе нашей экспедиции альпинистов. Это было в тысяча девятьсот...
Николай Андреевич протянул руку и выключил телевизор. Мысли его нашли свое логическое завершение. Он встал с кресла и хрустнул пальцами.
Дело в том, что Николай Андреевич никогда не был за границей. В советские времена его не выпускали, поскольку он работал на секретном оборонном заводе, производящем двигатели для боевых самолетов, а когда наступила демократия, уже не было денег. Да и сам он никогда не стремился к этому: Николай Андреевич вполне хорошо чувствовал себя на родине. Но времена изменились: Николай Андреевич не хотел больше иметь ничего общего с мутным потоком, захлестывающим страну по подбородок. Виды высокогорного государства Непал неожиданно поразили его. Впервые он подумал о том, что, может быть, что-то не досмотрел в жизни.
План, за секунду родившийся в его голове, был прост и гениален. Николай Андреевич решил прокопать поземный тоннель от своего дома до Непала. Остаток дня он провел за обдумыванием деталей, а вечером, уже окончательно успокоенный и просветленный, лег спать.
На следующий день он, как человек действия, с самого утра решительно приступил к делу. Во-первых, он наметил место будущего подкопа и огородил его штакетником, на котором повесил крупные, написанные красной масляной краской таблички: "ИДУТ РАБОТЫ" и "ПРОШУ НЕ МЕШАТЬ". Во-вторых, он засел за карты мира и определил направление подкопа. Выйдя на участок, он сверил направление по компасу. Затем достал из сарая лопату и без лишней болтовни взялся за работу.
Работал он до темноты и после, уже в темноте, при свете керосинового фонаря, прерываясь всего на несколько минут только для того, чтобы наскоро перекусить. Работу закончил в полночь, умылся, лег в постель очень удовлетворенный и сразу же заснул мертвым сном без сновидений.
Так прошел весь следующий день, и следующий, и следующий. Николай Андреевич работал без отдыха, как одержимый: в его жизни снова появилась цель. Глаза его светились ясным, ровным светом. Он чувствовал необыкновенный прилив сил; такого не было уже давно. За три дня он углубился уже достаточно далеко. Землю из подкопа Николай Андреевич вывозил на тачке в лес и там разбрасывал. Так он проработал неделю.
На дворе догорало лето; наступал сентябрь. На темной зелени листвы появились крапинки желтого и красного цвета, подул прохладный северный ветер, все чаще стал накрапывать дождь. Николай Андреевич ничего этого не замечал: он валил деревья и пилил их на брусья. Из брусьев он делал крепеж. По деревне поползли слухи.
Николай Андреевич не замечал и этого. Он вспоминал счастливые дни своей молодости, когда он, гарный и сильный хлопец, косая сажень в плечах, рубил уголек в Горловке (Донбасс), где работал после войны шахтером. Ел он теперь мало, а все больше думал о работе, и похудел. Но старческие мускулы его снова налились былой железной силой, а в глазах горел прежний неугасимый огонь. Николай Андреевич был счастлив.
Он понимал, что проведение подкопа до Непала займет не месяц и не два: на это уйдут годы, а может быть, даже десятилетия. Но это его не смущало: он был твердо уверен, что в конце концов добьется своей цели, сколько бы на это не потребовалось времени. Его также не смущало то, что человеческая жизнь ограничена во времени, что он находится на самом ее закате, и что он может попросту не успеть. Почему-то он был убежден, что этого самого времени ему хватит. В общем, приходилось с прискорбием констатировать, что пенсионер Голиков свихнулся окончательно и бесповоротно.
В первую неделю сентября появилась Ирина. Она подозрительно смотрела, как Николай Андреевич выбирается из ямы посреди участка, и, наконец, сказала:
--
Привет, отец. Приехала навестить тебя. Продукты вот привезла, - она кивнула на сумку. - А ты что это, погреб рыть затеял, что ли?
--
Ага, погреб, - покивал Николай Андреевич, не желая вступать в объяснения.
Николай Андреевич посмотрел на старенькие наручные часы.
--
Ну, давай пообедаем, - нехотя сказал он.
За обедом дочь жаловалась на жизнь, рассказала, что мужа обложили рэкетиры, заставив платить неустойку за просроченную месячную плату. Семья оказалась на грани финансового кризиса.
--
А-а, - мстительно сказал Николай Андреевич, - я говорил, неправедные деньги до добра не доводят.
Ирина обиделась.
--
Кончай, отец. Ну какие неправедные деньги. Торговля - она во всем мире торговля. Ну что ты взъелся...
--
Да, не обманешь - не продашь, - поддакнул Николай Андреевич.
Дочь дернула щекой, как от зубной боли, и замолчала.
--
Какой-то странный у тебя погреб, - сказала она через некоторое время, - а зачем эти таблички дурацкие?
--
Затем, - многозначительно отвечал Николай Андреевич, допивая чай, - что не твоего женского ума дело.
--
Знаешь, папа, - пожаловалась дочь, - невозможный ты человек. Как только тебя мать терпела...
--
Не нравится - не терпи отца, - заявил Николай Андреевич, - не приезжай.
Ирина фыркнула возмущенно и отправилась мыть посуду, а Николай Андреевич опять принялся за работу. Минут через пятнадцать Николай Андреевич, работающий в штольне лопатой, услышал ее зовущий голос.
--
Ну что? - недовольно отозвался он.
--
Ну подойди, я же не могу так разговаривать, - донесся овечий голос дочери.
Николай Андреевич обернулся и в круге далекого света увидел Иринину голову, просунутую в дыру. Он подошел. Дочь всплеснула руками.
--
Ничего себе, - воскликнула она сверху, - ну и дырищу ты прокопал! Какой же это погреб? Ты, отец, я вижу, совсем сбрендил. Недаром соседи шушукаются. Зачем тебе эта нора?
--
Бездельники, - беззлобно сказал Николай Андреевич, - не их дело. Раз делаю, значит, надо. А ты, Ира, езжай-ка домой, к мужу. Нечего мне мешать...
Тут Ирина в очередной раз обиделась и уехала. Остаток дня прошел вполне плодотворно.
Николай Андреевич вел тоннель под углом в двадцать градусов вниз, рассчитывая к октябрю выйти на заданную глубину и пойти по горизонтали. Он немного опасался грунтовых вод и твердых интрузий, впрочем, это дело было не смертельное. Не помешал бы и отбойный молоток, особенно если придется прорубаться через горные породы. Прорубаться придется обязательно, это Николай Андреевич знал. Ну да ничего, что-нибудь мы придумаем, решил он.
Тоннель становился все длиннее и длиннее, теперь очень много времени занимало извлечение выбранной земли из штрека. С крепежом тоже выходило много возни. Тем не менее Николай Андреевич упорно продвигался вперед. Телевизор он больше не смотрел - не было времени.
Для Николая Андреевича наступили тяжелые времена. Циклон, пришедший с северо-запада, завернул на Клин. Зарядили дожди. Приусадебный участок превратился в грязевое месиво. В яме хлюпала вода. Пришлось поработать над дренажом и усилить крепления: Николай Андреевич боялся обвалов. Он соорудил себе шахтерский фонарик, работающий от батареек, и прикрепил его на каску. Теперь он работал и по ночам, так как торопился успеть до заморозков: Николаю Андреевичу обязательно нужно было спустить тоннель ниже границы промерзания почвы: тогда можно будет работать и зимой. Тяжелая работа и лишения сделали его раздражительным; глаза его сверкали теперь желтым лихорадочным блеском, но воля не дрогнула. Он продолжал сантиметр за сантиметром вгрызаться в землю.
Как-то, когда Николай Андреевич работал под землей, он услышал чей-то далекий крик. Николай Андреевич поднял голову и прислушался.
--
О-го-го! - донеслось до него. - Есть здесь кто?
Николай Андреевич посмотрел на часы. Было как раз время обеденного перерыва. Он всадил лопату в стену и направился к выходу из тоннеля. Подойдя ближе, он увидел торчащую из дыры круглую голову зятя.
--
Ого-го! - продолжал орать тот. - Николай Андреевич! Где ты?
--
Ну что ты орешь? - спокойно сказал Николай Андреевич. - Дыхалку надорвешь. Вот он я, здесь. Чего надо-то?
Посмотрев на перепачканного в земле Николая Андреевича, зять принялся обидно хохотать.
--
Ну, вы даете, - наконец, выговорил он. - Золото, что ли, надумали вы там искать?
--
Что я тут ищу, не твое дело, - резко сказал Николай Андреевич. - Ты таблички видел? Русский язык понимаешь? Вот и не мешай.
--
Да я-то с удовольствием, - усмехнулся зять, - да вот Ира тут беспокоится...
Николай Андреевич посмотрел вверх и увидел сильно озабоченное лицо дочери.
--
Папа, - тихо сказала та, - ты ж надорвешься. Заканчивай. Поехали в Москву, поживешь с нами, отдохнешь...
--
Некогда мне тут с вами отдыхать, - сварливо сказал Николай Андреевич, - мне до заморозков успеть надо.
--
До каких заморозков? - поразилась дочь.
Тут Николай Андреевич спохватился, что проговорился, и прикусил язык.
--
Папа, ты посмотри только, на кого ты похож, - продолжала причитать дочь, - худой, как жердь, щеки ввалились, глаза - как фонари...
Вид у Николая Андреевича, должно быть, и в самом деле был боевой.
--
Никуда я не поеду, - отрезал он, - мне и здесь хорошо. Убирайтесь к дьяволу. - Николай Андреевич улыбнулся по-волчьи и полез обратно в подкоп.
--
Я же говорю, свихнулся, - как сквозь туман донесся до него голос зятя, - его в клинику надо.
Николай Андреевич встревожился. Он привалился к стенке и стал прислушиваться. Ирина что-то тихо говорила, но что, разобрать было нельзя. Через некоторое время до напряженного слуха Николая Андреевича донесся звук автомобильного мотора. Николай Андреевич облегченно вздохнул и снова принялся за работу.
Однако, как показали последующие события, успокоился он рано. На следующий день, когда он, как всегда, работал в штреке, неясное чувство беспокойства вдруг охватило его. Николай Андреевич обернулся. Он увидел, как из темноты тоннеля на него надвигаются два белых пятна.
--
Вот закопался, черт, - сказало одно белое пятно другому, - знал бы, вдвое больше денег взял. Ботинки только портить.
Пятна приблизились и оказались двумя дюжими молодцами в белых одеждах. Они подошли к Николаю Андреевичу и молча взяли его под руки с двух сторон.
--
Ну что, отец, докопался, - весело сказал Николаю Андреевичу тот, что справа. - Поехали. Машина ждет.
--
Какая еще машина? - тревожно дернулся Николай Андреевич.
--
А вот волноваться не надо, - строго предупредил второй молодец.
И они без лишних разговоров потащили Николая Андреевича к выходу.
Санитары были сильными молодыми ребятами, им ничего не стоило справиться с обычным семидесятилетним стариком. Но каждодневная тяжелая физическая работа здорово закалила Николая Андреевича. Совершенно неизвестно, чем бы закончилась битва под землей, если бы пенсионер Голиков стал сопротивляться. Однако он сильно боялся, что борьба может нанести серьезный ущерб его детищу, и поэтому безропотно дал повлечь себя наружу. "Там разберемся", - мрачно подумал он.
--
Ну вот, совершенно бескровно, - сказал первый санитар, когда вся троица вылезла, наконец, наружу.
--
Без шуму, без пыли, - сказал второй.
Николай Андреевич повертел головой по сторонам и увидел Ирину. Вид дочери неожиданно взбесил его.
--
Ах, вот, значит, как! - тонким от ярости голосом закричал он. - Родного отца в сумасшедший дом решила упрятать??
--
Тихо, отец, - сурово сказал санитар, - бузить не надо. - Цепкие пальцы впились Николаю Андреевичу в плечо.
--
Тащи его в машину, - сказал второй.
Николай Андреевич посмотрел на дорогу и увидел белый "РАФик" с красным крестом на борту.
Он дернул плечом, и первый санитар полетел в яму. Второй санитар, не готовый к такому повороту, не успел отпрянуть, и Николай Андреевич вполне профессионально свалил его в грязь классическим коротким боковым справа.
--
А тебе - ремня хорошего! - заорал Николай Андреевич, грозя пальцем дочери.
Из ямы донеслось нецензурное ругательство.
--
Что же это вы, дамочка, - укоризненно сказала голова первого санитара, появляясь над краем ямы, - а говорили, старичок у вас тихий... А он у вас - буйный, оказывается. Так дело не пойдет...
--
Мохаммед Али какой-то, - пробормотал второй санитар, очухиваясь от нокдауна и становясь на четвереньки.
Первый санитар выбрался из ямы и помог встать на ноги второму санитару. Растопырив толстые, покрытые черной шерстью руки, они двинулись на Николая Андреевича.
--
Мы ж все равно тебя заломаем, - тихо, но отчетливо сказал первый санитар, глядя в глаза Николаю Андреевичу. Второй санитар плотоядно сжимал и разжимал пальцы.
--
Вы только не покалечьте его, - жалобно попросила Ирина.
--
Спокуха, - сказал первый санитар, приближаясь. Второй, получивший удар в челюсть, пробормотал неразборчивое. Первый санитар прыгнул на Николая Андреевича и схватил его руками поперек туловища. Второй подбежал и, сердито сопя, принялся деловито душить Николая Андреевича какой-то штукой, напоминающей хлястик от пальто. Рядом раздался свисток невидимого паровоза. Это завизжала Ирина.
Николай Андреевич извернулся ужом и лягнул второго санитара в голень. Тот зашипел и отступил. Это было его ошибкой, потому что он сейчас же заработал от Николая Андреевича жестокий пинок пониже пояса, согнулся и вторично рухнул на землю.
--
У-у-йо-о-о!! - сказал он.
Николай Андреевич резко откинул голову и ударил первого санитара затылком в переносицу. Тот отшатнулся и упустил инициативу из рук. Николай Андреевич повернулся к нему и два раза коротко ударил в солнечное сплетение. Санитар опустился на колени.
Ирина уже больше не визжала, а молча смотрела на побоище округлившимися от изумления глазами.
Пенсионер Голиков, страшный, со вставшими дыбом седыми волосами, стоял над телами поверженных врагов, судорожно сжимая кулаки. Наконец он опомнился и опрометью кинулся в дом.
--
Ну, с-сука... - прохрипел санитар, поднимаясь с земли и садясь на корточки. Обе руки он засунул ладонями себе между ног и покачивался из стороны в сторону. Лицо его было серым.
--
Убью гада, - тусклым голосом сказал другой, с трудом становясь на ноги.
В этот момент на крыльце появился Николай Андреевич. В руках у него была старенькая двустволка.
--
А ну пошли все к долбаной бабушке отсюда! - закричал он. - Пристрелю без разговоров... - и в подтверждение своих слов он взвел курки и дал раза в воздух.
Санитары переглянулись.
--
Э-э, милка моя, - задумчиво сказал один, обращаясь к Ирине, - да тебе спецназ сюда надо вызывать, маму твою заколоть до полусмерти...
И они стали пятиться к дороге, где стояла машина.
--
И ты проваливай, - сказал Николай Андреевич дочери. - Ты мне больше не дочь. Знать тебя не хочу больше...
Ирина заплакала и пошла вслед за санитарами. Николай Андреевич, стоя на крыльце, следил, как хлопнули двери, как завелся мотор и машина, вышвырнув шматки грязи из-под колес, резко тронулась с места и скрылась.
--
Вот так вот, - удовлетворенно сказал он.
И вернулся к своей работе.
Шли дни. Безумие пустило цепкие корни в голове пенсионера Голикова. Оно разрасталось, захватывая все новые и новые клетки его мозга. Батарейки кончились, и теперь Николай Андреевич работал в полной темноте. Он яростно вгрызался в грунт, работая попеременно то киркой, то лопатой, проходил дециметр за дециметром, метр за метром, и только отблеск далеких сияющих гор, среди которых главная - вершина, открытая полковником Эверестом, освещал ему путь. Чтобы помочь работе, Николай Андреевич пел военные песни и два раза в день зажигал спичку, чтобы свериться с компасом. Он неуклонно двигался вперед. Так прошла примерно неделя. В конце ее случилось непоправимое.
Николай Андреевич сидел в своем тоннеле и обедал сухарями, которые захватил с собой, чтобы не подниматься на поверхность. Сухари он запивал крепким чаем из термоса - единственная роскошь, которую он все еще себе позволял. Внезапно до него донеслись далекие голоса.
Николай Андреевич продвинулся уже довольно далеко от точки входа, и голоса были слышны смутно, как сквозь толстый слой ваты. Но Николай Андреевич обладал не по-стариковски острым слухом, а, кроме того, после последнего происшествия он ожидал подвоха и был начеку. Он отставил кружку с чаем в сторону и прислушался.
Да, это точно были человеческие голоса. Также Николай Андреевич уловил мягкий звук шагов по тоннелю. Кто-то явно приближался. Блеснул луч фонарика, и Николай Андреевич увидел странное.
На него, прикрываясь большими прямоугольными щитами, двигались страшные люди в черных масках с прорезями для глаз, носа и рта.
"Бандиты", - ахнул Николай Андреевич и внезапно ослабевшей рукой потянулся к двустволке, с которой он теперь не расставался. "Живым не дамся", - пронеслось в голове.
--
Сейчас! - отозвался Николай Андреевич. - Вот только портки подтяну.
"Мерзавцы, - подумал он, - вы еще Голикова не знаете". Он полез в карман за патронами.
Первый выстрел пришелся в щит. Дробь взвизгнула, отрекошетировав от его металлической поверхности, и разлетелась по сторонам, завязнув в стенах тоннеля. Нападавшие сомкнули строй и мелкими шажками двинулись вперед.
Николай Андреевич торопливо перезарядил ружье и дал еще несколько прицельных выстрелов дробью. Фонарь погас. Нападавшие ответили ругательствами и отступили на несколько метров, впрочем, Николай Андреевич знал, что это временная передышка.
Он оказался прав: произведя перегруппировку, нападавшие снова начали наступление, прикрывая головы и ноги щитами. Николай Андреевич произвел быструю ревизию своих боеприпасов, отделил один патрон от остальных и открыл беглый огонь.
И тут случилась катастрофа. То ли Николай Андреевич ошибся с крепежом, то ли подземный ход прошел не там, где нужно, то ли стрельба в тоннеле спровоцировала оползень, но неожиданно на него сверху посыпалась земля, затем от стены отделился большой пласт и рухнул, и, в конце концов, почва ушла из под ног Николая Андреевича и он полетел куда-то в тартарары.
Когда он очнулся, то понял, что тоннеля больше нет. Исследовав пространство вокруг себя, Николай Андреевич определил, что находится в узкой камере, размером чуть больше стандартного гроба. Он порылся в карманах и с трудом извлек коробок спичек. Спички были засыпаны землей, но, после нескольких безуспешных попыток одна из них загорелась. Да, все предположения были верны. Он действительно провалился куда-то, и, что удивительно, его все же не засыпало полностью. Каким-то чудом сохранилось небольшое пространство для маневра. Впрочем, положение было практически безнадежным: воздуха должно было хватить не на часы, а на минуты.
Николай Андреевич не знал, засыпало ли также и бандитов в масках, или же им удалось выбраться на поверхность. Однако одно было несомненным: добраться до него в ближайшее время они не могли.
Николай Андреевич догадался, что жить ему осталось недолго. Да, видно, так и не удастся увидеть загадочную страну Непал. Ну что же, по крайней мере, он сделал все, что возможно. Усилием Николай Андреевич перевернулся на спину. Некоторое время он лежал, прислушиваясь. Движение слоев прекратилось, и только тяжелое дыхание попавшего в беду человека нарушало ужасную могильную тишину. Внезапно судорога прошла по его членам. Николай Андреевич вновь перевернулся на живот.
"Ну нет, это не по мне", - твердо подумал он. Он принялся осторожно рыть руками землю перед собой и передвигать ее в дальний угол камеры. Постепенно он втянулся в работу; боль и отчаянье отошли на второй план. Сильно не хватало кислорода, Николай Андреевич то и дело терял сознание, но, очнувшись, продолжал свое занятие. "Пока я дышать умею, пока я смотреть умею, пока я копать умею, я буду идти вперед", - хрипел он слова старой советской песни на музыку Пахмутовой. Он быстро слабел, движения рук становились все менее целенаправленными, сознание тускнело. Наконец, неловко дернувшись всем телом, он уронил голову на руки и окончательно потерял его.
Но это, как говорится, был еще не конец. Николай Андреевич открыл глаза и увидел черноту. Грудная клетка его содрогнулась в тщетном усилии вобрать хотя бы крупицу воздуха из окружающего его мертвого пространства. Он протянул скрюченную кисть и сделал бессильный гребок, стараясь отколупнуть пальцами хотя бы горсть земли от стенки впереди себя. Внезапно она рассыпалась под его рукой, и Николай Андреевич увидел свет, а затем в его потерявшие всякую надежду легкие ворвалась жизнь.
Подтянувшись на руках, Николай Андреевич просунул голову и плечи в дыру, а затем кубарем покатился вниз. Падал он недолго, перекувырнулся несколько раз через голову и остановился, шлепнувшись спиной на что-то мягкое. Он полежал некоторое время с закрытыми глазами, дожидаясь, пока пройдет головокружение, перевернулся и открыл глаза. Первое, что он увидел, потрясло его: в нескольких метрах перед ним вверх уходила отвесная гранитная стена, перерезанная косой трещиной, и прямо из этой трещины росло странное дерево, покрытое невозможными фиолетовыми цветами.
"Непал!" - вздрогнул Николай Андреевич. Он закряхтел и сел на корточки. Под ногами была молодая трава ярко-изумрудного цвета. Николай Андреевич погладил ее рукой. Трава была упругой и очень приятной на ощупь. Николай Андреевич с напряжением разогнул трясущиеся колени и посмотрел по сторонам.
Рядом с трещиной, из которой росло дерево, он увидел небольшое отверстие, из которого, надо полагать, он только что выпал. Стена уходила вверх на десяток метров, это было похоже на сброс горных пород. Еще выше были уже настоящие горы, неприступные, подавляющие своим великолепием. Прямо под стеной Николай Андреевич заметил небольшое углубление, заполненное водой. Он доковылял до него, долго и с наслаждением пил чистую, по вкусу похожую на родниковую, воду, а затем умылся и стал смывать землю с рук. Неожиданно он почувствовал, что с ним происходит что-то необычное. Его тело наливалось силой. По нему пробежали мурашки, сердце забилось быстрее, дрожь в коленях прошла.
Николай Андреевич насторожился. Он посмотрел на свои руки. Вздутые старческие вены опали, пропала пигментация, дряблая кожа снова становилась розовой и эластичной. Шрам на большом пальце, полученный от неосторожного удара лопатой неделю назад, исчезал на глазах.
--
Нет, это не Непал, - прошептал товарищ Голиков. Он наклонился над лужей, в которой только что мылся, и стал тщательно вглядываться в свое отражение.
Пенсионера Голикова больше не было. На Николая Андреевича смотрел незнакомый молодой мужчина лет тридцати, с черными волосами, яркими голубыми глазами и совершенно гладким лбом без каких-либо признаков морщин.
--
Вишь ты, как, - пробормотал Николай Андреевич.
Он задрал голову и посмотрел вверх. Яростно сияли снега на далеких вершинах. Над ближайшей из них стаей кружились какие-то большие птицы. Присмотревшись к ним своим новым, острым зрением, Николай Андреевич с удивлением понял, что это не птицы. Это были драконы.
--
Вот они откуда берутся, значит, - сказал он.
Он повернулся к горам спиной и посмотрел на равнину. Равнина, покрытая изумрудной травой, тянулась насколько хватало глаз, у горизонта переходя в холмы, покрытые лесом. На одном из холмов стоял город. Его тонкие высокие башни золотились в лучах солнца.
Николай Андреевич на глаз прикинул расстояние и легким стремительным шагом пошел вперед.