Аннотация: "Иван Человеков возвращался домой, и на площадке, где мусоропровод, он увидел, как из люка таращилась смерть, и понял: завтра умрет..."
Николай Валтасаров оторвался от компьютера и неприязненно посмотрел на подошедшего к нему сослуживца сквозь толстые стекла очков.
- Между прочим, - скрипучим голосом произнес он, глядя на своего vis-a-vis снизу вверх и буравя его взглядом так, что казалось, будто он хочет прожечь в нем дыру, - сейчас уже пятнадцать минут пятого, а ты сказал, что принесешь материалы ровно в четыре.
Vis-a-vis на это не ответил ничего, но положил пачку листов на стол и сквозь зубы промычал что-то неразборчивое. Он знал, что спорить с Валтасаровым бесполезно.
- Совесть надо иметь, - продолжал Валтасаров, постукивая указательным пальцем по стопке документов. - В следующий раз придется сделать оргвыводы.
Нет, Николай Валтасаров не был начальником. Был он рядовым сотрудником в министерстве, таким же, как и сотни других. Впрочем, последняя фраза является не совсем правдой. Собственно, вся правда в ней ограничивается словами "рядовой сотрудник". Слова же о том, что Валтасаров был таким же человеком, как и все остальные, являются наглым враньем, и вот почему.
Из всего огромного многообразия форм, в которые отливаются человеческие взаимоотношения, из всей их чудесной противоречивости, из этой тысячебитовой палитры, океана красок и оттенков Коля Валтасаров выделял всего два цвета и признавал всего две дефиниции. Эти два цвета были - черный и белый, а дефиниции - "правильно" и "неправильно". Совершенно невероятно, как такой человек мог существовать и выживать в наше непростое время, но, тем не менее, он существовал. Впрочем, была еще одна вещь, которую Николай признавал, и о которой мы забыли упомянуть. Этой вещью было слово "надо".
Стоит ли говорить, что Валтасарова в коллективе не любили. Не любили - это еще мягко сказано. Нет, его ненавидели - сильно и непримиримо. Не было никакой надежды, что ситуация когда-нибудь изменится. Ведь для того, чтобы она изменилась, было необходимо, чтобы изменился сам Валтасаров, чтобы он стал, наконец, человеком. Но Валтасаров был тверд, как кремень. Поэтому текучесть кадров в отделе была страшной, а те сотрудники, которые по каким-либо причинам не имели возможности немедленно сменить место работы, сплоченно вели против Валтасарова тихую, но жестокую партизанскую войну.
Непонятно, как Валтасаров появился на этом уютном, непыльном и довольно неплохо оплачиваемом месте в отделе статистики - ведь всегда находится огромное количество заинтересованных лиц, готовых пристроить на должность своего брата, свата, шурина или просто полезного человека. Слухи были смутными и взаимоисключающими. К сожалению, теперь уже в отделе не осталось ни одного старожила, который мог бы оказаться свидетелем, поэтому приходится с прискорбием признать, что истины мы, видимо, не установим.
На следующий день после выхода Валтасарова на работу начался ад. Танечка Лебедева, миловидная и весьма общительная машинистка, была поймана на месте преступления: она красила ногти в рабочее время. Танечка и не собиралась скрываться: ей в голову не могло придти, что она занимается чем-то предосудительным. За это она заработала жесточайшую нотацию и убежала плакать в туалет. Сеня Лукин, помощник системного администратора, был уличен в краже казенной канцелярии (Коля застиг его в тот момент, когда тот убирал в кейс пачку импортной фотобумаги для принтера, собираясь дома распечатать на ней свой фотоальбом). На Лукина была отправлена докладная по начальству, и он получил выговор. Сам системный администратор, бог и племянник местного министерского бога, был обвинен в неподобающем использовании компьютерного времени: вместо того, чтобы следить за системой, он смотрел в Интернете голых топ-моделей. Валтасаров подождал обеденного перерыва, беспощаднейшим образом оторвал молодого бога от обеда, который тот собирался вкушать в обществе симпатичных дам из соседнего отдела, зажал в углу и заставил все полчаса времени, отпущенного на законный отдых, выслушивать гневные упреки, произносимые монотонным металлическим голосом бездушного и безжалостного робота. Системный администратор был мужчиной, и поэтому плакать он не стал, но все же был сильнейшим образом ошарашен, долго курил, и до самого конца рабочего дня так и не смог полностью придти в себя. Словом, Валтасаров был чудовищем.
Дальше продолжалось в таком же духе и даже еще хуже. Жизнь в отделе в самое короткое время стала невыносимой, и виной тому был Коля Валтасаров, который требовал невозможного: никаких чаепитий, никакого флирта, никаких скрашивающих нудное рабочее время интересных разговоров ни о чем, никаких сплетен, никакого пива, никаких компьютерных игр, никакого расхищения министерского имущества, никаких модных журналов, никаких порнографических распечаток, никакого секса, никакого мороженого, никаких опозданий. Надо ли говорить, что народ пришел в ярость.
Все предвещало быструю и скорую расправу. Естественно, любой новый сотрудник, проявивший хотя бы небольшую толику тех замечательных качеств, которыми обладал Валтасаров, вылетел бы из отдела в двадцать четыре часа, как пробка из бутылки с перегретым шампанским. Но тут коса нашла на камень: оказалось, что к Валтасарову непонятно почему благоволит сам замминистра Альперович.
Замминистра, пожилой, хитрый, весьма искушенный в аппаратных интригах стреляный волк, в глубине души считал (хотя и не рассказал бы об этом никому), что Коля Валтасаров - человек не от мира сего. Более того, чудилось порой матерому аппаратчику в невзрачном референте Валтасарове что-то демоническое, какой-то темный отблеск карающего Божьего бича. Трудно себе в этом признаться, да и абсурдно это, но замминистра побаивался Валтасарова. Почему? Черт его знает. Замминистра совсем не хотел копать в этом направлении. Виду он, конечно, не подавал, но уволить Валтасарова не позволил.
Поэтому увольняться пришлось всем остальным. Сначала, конечно, попробовали воздействовать обычными средствами, но к увещеваниям, равно как и к угрозам Валтасаров оказался совершенно равнодушен. Тогда Танечка Лебедева, с одобрения остальных сотрудников, созвонилась со знакомым бандитом из Кунцевской ОПГ, грехом своей школьной молодости. Тот доброжелательно ее выслушал, записал Колин адрес и обещал пособить. Отдел замер в сладострастном ожидании.
Развязка вышла неожиданной. Через три дня Танин знакомый позвонил ей прямо на работу, громко обозвал ее глупой сукой и прямо заявил, что больше "такой хуйней", как он выразился, заниматься не намерен; и что если она еще хоть раз обратится к нему с чем-нибудь подобным, пускай пеняет на себя. Слышавшие всё сотрудники отдела пали духом, а Коля Валтасаров и ухом не повел. Что уж там у него вышло с Татьяниным знакомым, неизвестно, но стало ясно, что и эта попытка найти управу на Валтасарова окончилась неудачей.
Народ приуныл, а затем попытался повести против Коли необъявленную войну, с тем, чтобы сделать его трудовую деятельность невыносимой и вынудить уйти добровольно. Ему мазали сиденье стула клеем, его бумаги заливали чернилами, ему лили кофе в системный блок, в его компьютер запускали вирусы и стирали с жесткого диска результаты недельной работы. Однако Валтасаров, как легендарный Феникс, обладал потрясающей живучестью. Он буквально восставал из пепла. Он самолично чинил компьютер, лечил жесткий диск, перепечатывал документы, а уничтоженные недельные результаты он восстанавливал за одну ночь. Он обладал невиданной трудоспособностью, чем бросал жуткую тень на всех остальных сотрудников. Собственно, он один выполнял почти всю работу отдела. В общем, сделать жизнь Валтасарова невыносимой не получалось, а между тем он продолжал делать невыносимой жизнь всех остальных. Народ взвыл и принялся увольняться.
Сослуживец, принесший материалы, ушел, а Николай снова погрузился в свои электронные таблицы. До конца рабочего дня оставалось сорок минут, а сделать нужно было целую прорву. Впереди была сдача полугодового отчета, написание доклада для Альперовича и статьи в отраслевой журнал. При других обстоятельствах Валтасаров работал бы до ночи и даже до еще более позднего времени, - а начальник отдела Голубовский ему это разрешал, повинуясь прямому указанию замминистра, - но на этот раз одно обстоятельство мешало Николаю остаться на работе. Дело в том, что у него сегодня было назначено свидание с женщиной.
Две недели назад Валтасарову стукнуло тридцать пять лет, а он до сих пор не был женат. Неудивительно: девушки бежали от Коли, как от чумы, пообщавшись с ним четверть часа. Между тем жениться было надо, это было правильно и необходимо. Необходимо было, наконец, обзавестись наследниками. Кроме того, годы шли, и Валтасаров чувствовал себя все более одиноким. Другой на его месте давно проклял бы безрадостное существование, основанное на одном долге, постоянном, сплошном, удушающем долге, существование, лишенное простых человеческих слабостей и удовольствий, полное ужасного, холодного, мертвенного одиночества, и повесился на ближайшей осине. Коля же Валтасаров, человек железный, или, как сказал Джек Лондон, неотвратимый, лишенный воображения белый человек, ощутил лишь некоторый укол беспокойства, потому что это было неправильно. Поэтому несколько недель назад он дал соответствующее объявление в газету "Из рук в руки" в раздел "Знакомства". И вот вчера, наконец, ему позвонили.
Голос звонящей был низкий и грудной. Николаю он неожиданно понравился, так как разбудил в нем какие-то очень давние и порядочно потускневшие воспоминания, когда он, еще ребенок, лежал в постели с воспалением легких, а мама поила его горячим молоком с ложечки. Впрочем, и тогда он мучился чувством вины, что отрывает мать от неотложных и важных занятий, вынуждая ее сидеть с ним и тратить впустую время. Поэтому уже через три дня он был на ногах. Участковая врачиха, пришедшая проведать больного Колю, вытаращила глаза, не найдя в легких никаких хрипов, долго и бесцельно его ощупывала и обстукивала, мерила давление и приставала с глупыми расспросами. Так и не установив причины этого медицинского феномена, она ушла в полном недоумении. С тех пор Коля больше не болел никогда.
- Добрый вечер, - сказали из трубки, - я беспокою вас по объявлению.
- Слушаю вас, - сухо сказал Коля, хотя и прекрасно понял, по какому именно объявлению его беспокоят.
- Меня Наташа зовут, а вас? - сказала женщина.
- Николай, - сказал Коля.
- Вот вы пишете: "одинокий мужчина без вредных привычек, без материальных и жилищных проблем, с высшим образованием, работающий в министерстве, надежный, познакомится с женщиной исключительно с целью создания семьи". Это правда?
- Правда, - отвечал Коля.
- Тогда давайте встретимся, - сказала женщина.
- Но я, простите, еще ничего не знаю о вас, - возразил Валтасаров.
- Ну, я невысокая брюнетка, рост сто шестьдесят, вес пятьдесят, глаза карие... - начала заученно, как будто читала по бумажке, перечислять Колина собеседница.
- Внешность меня не интересует, - твердо сказал Валтасаров.
В трубке повисло напряженное молчание.
- Как? - изумилась женщина после паузы. - А что же тогда вас интересует?
- Все остальное, - сказал Николай, - расскажите о себе.
- Ну, я закончила Московский Педагогический Университет, работаю учителем русского языка и литературы... что еще... не курю... люблю театр...
- Замужем были? - строго перебил Коля.
- Нет...
"Это хорошо, - подумал Николай, - тот, кто женится на разведенной, совершает прелюбодеяние".
- Детей нет?
- Нет.
Оставался еще один нескромный вопрос, волновавший Колю, но в телефонном разговоре он все же постеснялся его задавать. "Выясню при встрече", - решил он.
- Ну, хорошо, - сказал, наконец, Валтасаров, - давайте договариваться.
"Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать", - подумал он.
- Значит, так, - сказал Коля, - записывайте. Метро "Арбатская" Арбатско-Покровской ветки, центр зала, завтра в семнадцать тридцать. Записали? Вас это устроит?
- Устроит... - промямлила женщина, - пожалуйста, не так быстро... Сейчас я ручку возьму... Как вы сказали? Метро "Арбатская"?
"Бестолковая, - раздраженно подумал Коля. - Ну да ладно, может быть, удастся перевоспитать?" И он терпеливо повторил все еще раз с самого начала.
- Я среднего роста, шатен, в очках, буду в сером костюме, белой рубашке, черном галстуке, черных ботинках, в руке черный кейс, - сказал Николай.
- А я в красном плаще, среднего роста, брюнетка... - начала Наташа.
- Вы это уже говорили, я запомнил, - перебил Коля. - Кажется, мы договорились. А сейчас прошу меня извинить, у меня срочная работа. До завтра, - и он повесил трубку.
Без трех минут пять Валтасаров сходил к Голубовскому, у которого получил разрешение взять документы домой, и подписал соответствующий пропуск для охраны на выходе. Пять минут шестого он выключил компьютер, убрал бумаги в кейс, убрал всю канцелярию в ящики, обесточил системный блок и монитор, тряпочкой протер пыль, которой не было, на всякий случай почистил ботинки щеткой, которую специально носил с собой, и, не глядя на сослуживцев, целеустремленной походкой вышел из помещения. Сослуживцев он презирал, считал людьми никчемными и ошибкой эволюции. Впрочем, они платили ему той же монетой, о чем уже рассказывалось выше.
Николай пребывал в несколько раздраженном настроении, и причиной тому было не столько предстоящее свидание, которое заставило его прервать свой деловой распорядок, сколько другое обстоятельство.
Сегодня утром он извлек из почтового ящика странное послание. Это была телеграмма, и уже в одном этом заключался повод для раздражения: телеграммы надлежит доставлять непосредственно в руки, а не бросать в почтовый ящик.
"Надо будет разобраться с почтой", - решил Валтасаров, рассматривая телеграмму.
На стереотипном бланке без каких-либо пометок и штемпелей (а это тоже был непорядок) были наклеены следующие строки:
"СЕГОДНЯ СЕМНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ ДВАДЦАТЬ ТРИ ТРИДЦАТЬ ПРИДЕТ СМЕРТЬ ТЧК".
"Безобразие", - подумал Николай. Хулиганская выходка могла вполне быть делом рук обожавших его сослуживцев, как очередной элемент психологического давления. Решив разобраться с этим и мысленно завязав узелок, Валтасаров убрал телеграмму во внутренний карман пиджака.
И вот сейчас, выходя из проходной на улицу, он снова вспомнил о телеграмме и почувствовал приступ раздражения.
"Впрочем, потом, - решил он, - сейчас другие дела".
За четырнадцать минут он дошел пешком до "Арбатской". У метро купил три красных гвоздики, что заняло еще две минуты. Еще две с четвертью минуты занял спуск на эскалаторе; в семнадцать часов двадцать восемь минут он был на платформе, в центре зала. Он принялся мерно расхаживать взад и вперед, прижимая цветы к груди.
В семнадцать тридцать он посмотрел на наручные часы, а затем на электронные часы, отмеряющие время движения поездов. Он вернулся в центр зала; женщины не было. Валтасаров пожал плечами. "Подождем", - решил он.
К семнадцати сорока к Валтасарову все еще никто не подошел; народ вокруг сновал толпами, но не было даже намека на небольшую брюнетку в красном плаще. Николай продолжал размеренно дефилировать в людском потоке, обтекавшем его со всех сторон. Он внимательно смотрел по сторонам; цепкий взгляд его не упускал ничего. Он видел, как молодая проститутка торговалась с клиентом, как группа негров, сбившись в кучку у стены, совершала какую-то темную сделку, как милиционер потащил за ухо пьяного, грязноватого мужика, упиравшегося и вопившего благим матом. Николай поморщился. Он снова посмотрел на часы: было семнадцать сорок семь. Ему стало все ясно. Он огорченно вздохнул: женщина, опаздывающая на семнадцать минут, не может быть хорошей женой. Он повернулся, чтобы уйти, и тут сзади его потянули за рукав.
Он повернулся. Перед ним стояла девушка в красном плаще, очень миленькая брюнетка. Она заглядывала ему в глаза.
- Простите, это вы Николай? - сказала она. Теперь девушка смотрела на цветы, на лице ее проступило явное и неприкрытое удовольствие.
- Да, - коротко сказал Коля.
- А я Наташа, - сказала девушка. - А это мне? - она указала на цветы.
- Было, - сказал Валтасаров, - но уже нет.
- Как? - на лице девушки появились оторопь и недоумение.
- Вы опоздали на семнадцать минут, - скрипучим голосом произнес Валтасаров, буравя девушку взглядом так, словно он хотел прожечь в ней дыру.
Девушка молчала. Она растерялась и не знала, что сказать.
- Извините... - наконец, начала она.
- Вы опоздали, - повторил Коля. - Надеюсь, вы понимаете, что после этого никакой речи о семье между нами быть не может?
- Но... - Наташа явно не ожидала такого поворота. Обида и возмущение теперь читались на ее лице.
- Всего хорошего, - твердо и суховато сказал Коля (безо всякого злорадства, как можно было бы подумать), коротко поклонился, повернулся к девушке спиной и стал подниматься по лестнице перехода.
Через тридцать пять минут он высадился на своей станции и поднялся в город. Предстояло еще одно малоприятное дело. Николай свернул с проторенной дороги домой и через пять минут оказался у облезлого желтого трехэтажного здания. Это было родное отделение милиции. Миновав группу подозрительных личностей, куривших во дворе и автоматчика на входе, Николай вошел внутрь.
Внутри было накурено и пахло бомжами. Около окошка дежурного переминались несколько ярко и вульгарно накрашенных девиц, от которых довольно сильно отдавало перегаром. Из зарешеченного застенка доносилась сиплая и безнадежная матерная ругань, перемежаемая всхлипами и икотой. Рядом с застенком стоял еще один, невозмутимый, как сфинкс, автоматчик с абсолютно ничего не выражавшим лицом и пустыми глазами. Коля подошел к окошку дежурного.
Он вопросительно посмотрел на девиц, буравя их взглядом через стекла очков. Девицы захихикали и подвинулись.
- Какой парниша... - растягивая гласные, явно издеваясь, начала одна из них.
- Не люблю, - коротко буркнул Коля и дернул шеей. Он посмотрел на девицу в упор и та сразу же замолчала.
Николай повернулся лицом к окошку и посмотрел вовнутрь. Пожилой, усатый и утомленный жизнью старший лейтенант что-то писал.
- Э-э, - сказал Николай и постучал указательным пальцем по стеклу.
Лейтенант оторвался от своей писанины и раздраженно посмотрел на Колю.
- Вы что, не видите, я занят? - злобно сказал он.
- Хорошо, я подожду, - хладнокровно сказал Николай.
Минут через пятнадцать лейтенант кончил писать и позвонил по телефону. Через пять минут сверху спустился молодой парень в твидовом пиджаке, взял у дежурного какие-то бумажки, забрал девиц и повел их по лестнице на верхние этажи. Дежурный шумно выдохнул, достал из ящика мутный граненый стакан, налил в него минеральной воды и, шумно отдуваясь, принялся пить. Жизнь его была нелегка. Закончив с этим, он, наконец, соизволил обратить внимание на Колю.
- Ну, и что у вас? - недовольно спросил он.
- Я хотел бы подать заявление, - сказал Валтасаров.
На лице дежурного отразилось отвращение.
- По какому поводу? - подозрительно и недружелюбно поинтересовался он.
- По поводу злостного хулиганства, - сказал Николай и извлек из внутреннего кармана пиджака свою телеграмму.
- Что это такое? - брезгливо спросил лейтенант, беря бумажку двумя пальцами. Минуты две он читал ее, шевеля губами, а потом бросил обратно Валтасарову.
- Ну и что? - пожав плечами, сказал он. - Что вы от меня хотите?
- Примите заявление, - непримиримо сказал Николай. - Ведь это безобразие.
- Слушайте, - сказал лейтенант, - ведь с вами же ничего не случилось? Ну, дети балуются. Ты что, всерьез думаешь, что мы такой хренью будем заниматься?
- Вы обязаны, - строго сказал Коля.
Глаза дежурного сузились в щелочки.
- Слушай, - сказал он, - не морочь голову, а? Иди домой.
- А я настаиваю, чтобы вы приняли заявление, - алюминиевым голосом проговорил Валтасаров.
В этот момент к Николаю сзади подошел автоматчик и опустил ему руку на плечо.
- Слушай, парень, - отечески сказал он, - не мути, а? Тебе же русским языком сказали, иди домой. Сам пойдешь, али помочь?
Автоматчик был внушительным мужчиной на две головы выше и втрое шире Валтасарова, но тот нисколько не испугался. Глаза его, в свою очередь, сузились в две щелки за сантиметровыми стеклами очков.
- А я все равно вернусь, - сказал он.
Дежурный выразительно покрутил пальцем у виска.
- Вот фрукт, - сказал он, обращаясь к автоматчику.
Тут из коридора, ведущего во внутренние помещения, появился еще один лейтенант.
- Витя, - окликнул его дежурный, - ты глянь, гражданин тут залупается.
- А чего он залупается? - отозвался вновь прибывший Витя. Лицо его выражало живую непосредственность и неподдельный детский интерес.
- Ну, это просто, - сказал он. - Мы сейчас его оформим как пьяного и свезем в вытрезвитель. - Парень, хочешь в вытрезвителе ночевать? - обратился он к Коле.
- Ваш тон оскорбителен, - отрезал Валтасаров. - Где тут у вас начальник отделения?
- Понятно, - разочарованно протянул Витя и достал из кармана рацию. - Ну что, последний раз предупреждаю, - сказал он Николаю, - или ты уходишь по-хорошему, или я сейчас вызываю наряд.
Коля взвесил ситуацию. Ситуация была возмутительной. Вытрезвителя он не боялся, но ведь тогда срочная работа окажется несделанной. Это было неправильно. Хотя мысль об отступлении раздражала Валтасарова, и при других обстоятельствах он никогда бы этого не сделал, сейчас приходилось временно отступить. Он отодвинул Витю плечом и направился к выходу. У выхода он обернулся и многообещающе произнес:
- Я направлю жалобу в вышестоящие инстанции. Мы еще вернемся к этому вопросу.
И он вышел вон.
Выйдя из милиции, Николай направился в продуктовый магазин, где купил пакет молока, триста грамм докторской колбасы, батон хлеба и коробку сахара-рафинада. Затем он направился к себе домой. Во дворе дома на него напал бультерьер.
Бультерьер был довольно крупной грязно-белой животиной с красными глазками и походил на молодую акулу на коротких кривых лапах. Он напал на Колю безо всякого повода и предупреждения. Хозяйка в это время была довольно далеко и не могла ничего поделать; она лишь бессильно закричала, попытавшись остановить собаку, но с таким же успехом она могла бы своим криком остановить пригородную электричку. Бультерьер мелким крысиным галопом домчался до Коли и прыгнул, явно вознамерившись вцепиться Валтасарову в горло. Намерения его были самые дружелюбные. Бультерьер - собака небольшая и обычно она перегрызает людям коленную чашечку, но и Николай был человеком небольшого роста, а иногда даже такие неуклюжие животные, как бультерьеры, проявляют чудеса ловкости. Одним словом, данный бультерьер на этот раз решил установить рекорд в прыжках в высоту.
Надо сказать, что бультерьер вместе с хозяйкой поселился в Колином доме совсем недавно, буквально на днях, и до этого никогда не видел Валтасарова, иначе он вел бы себя по-другому. Это была его первая встреча с Колей. Он взвился в воздух как короткая толстая ракета, и тут его красные глазки встретились с глазами Валтасарова. Неизвестно, что увидело собакообразное чудовище за водолазными стеклами Колиных очков, но только каким-то образом оно прервало свой прыжок на середине и на долю секунды остановилось в воздухе, в точности так, как это описано у Киплинга в "Книге джунглей". Затем бультерьер тяжело рухнул на асфальт к Колиным ботинкам, привзвизгнул, поджал хвост и затрусил прочь. В отличие от милиции, собаки обычно Валтасарова боялись.
Вспомнив о милиции, Николай нахмурился. "Ну ничего, мы еще разберемся", - холодно подумал он. Он достал из внутреннего кармана пиджака странную телеграмму, внимательно ее перечитал, сложил и убрал обратно в карман. Затем он вошел в подъезд.
Попав домой, он снял ботинки и пиджак, тщательно вымыл руки хозяйственным мылом и проследовал на кухню. Там он развернул свои покупки, отрезал три толстых куска колбасы и бросил жариться на сковородку. Затем он достал из шкафчика под окном небольшую морковь, вымыл ее, сел за стол и съел, тщательно пережевывая. Затем он съел три больших бутерброда с жареной колбасой и выпил один стакан обезжиренного молока. Он подумал и решил напоследок выпить чашку чая. Поставив чайник на плиту, Николай задумался. Мысли его текли в следующем направлении.
"Так, - думал он, следя, как закипает чайник, - надо разобраться с милицией, разобраться с почтой, разобраться с разгильдяями на работе, разобраться с хозяйкой бультерьера - собака должна гулять в специально установленном месте и в наморднике... Дать новое объявление в газету. Пожалуй, все. Делать нужно по порядку..."
Чайник закипел. Николай кинул в чашку пакетик, налил кипятку и выпил чаю с сахаром вприкуску. Затем он вымыл посуду, вытер со стола и сел работать.
Проработав около трех часов, Валтасаров оторвался от бумаг и посмотрел на циферблат будильника, стоящего перед ним на столе. Стрелки показывали пять минут одиннадцатого. Николай отложил ручку и отправился в ванную.
Он принял душ, вытерся насухо, побрил подмышки и совершенно гладкий подбородок, надел свежее белье и рубашку, повязал галстук, протер очки, побрызгался одеколоном и вернулся к работе. В двадцать три тридцать он снова оторвался от бумаг, поднял голову и прислушался. В квартире стояла тишина, нарушаемая только тиканьем будильника. Николай прислушался к звукам, доносившимся со двора. Со двора никаких звуков не доносилось. Он подошел к окну. За окном принялся накрапывать дождь, и капли оставляли косые следы на оконном стекле. Он прошелся по коридору квартиры, заглянул в прихожую, комнату, и зачем-то в санузел. Затем он вернулся на кухню и посмотрел на часы. Стрелки показывали без двадцати семи минут полночь. Николай пожал плечами и засел за работу.
Он проработал около получаса, когда в дверь позвонили. Николай отложил ручку в сторону, не торопясь поднялся со стула и подошел к входной двери.
- Кто там? - спросил он.
С той стороны раздалось молчание: на Колин вопрос никто не ответил. Николай заглянул в глазок. Видно ничего не было: на площадке царила полная темнота - то ли отключили электричество, то ли перегорели лампы дневного света.
"Безобразие, - подумал Николай, - придется разбираться с РЭУ".
- Кто там? - еще раз спросил он.
И тут вдруг ему ответили. Он услышал низкий и хриплый женский голос. Голос сказал:
- Вы сегодня получили по поводу меня телеграмму. Откройте дверь.
Николай указательным пальцем поправил очки. Несколько секунд он думал. Потом он посмотрел на часы и холодно сказал:
- Вы опоздали на тридцать две минуты. Прошу меня не беспокоить. Я занят.
И дверь не открыл.
Вместо этого он вернулся на кухню и погрузился в работу. Тем временем дверной звонок разрывался. Николай терпел это минут десять, а потом встал и подошел к двери.
- Если вы будете ломать мне звонок, - сказал он через дверь, - я вызову милицию.
В ответ раздался страшный удар в железную дверь, потрясший дом до основания, затем еще и еще. Казалось, дверь сейчас сорвется с петель и упадет, а с нею вместе рухнет стена и перекрытия, но дверь Валтасаров ставил на совесть, проведя подробный маркетинг среди соответствующих фирм и выбрав товар с наилучшим соотношением "цена - качество". Дверь выдержала.
Рассудив, что разговаривать с распоясавшимися хулиганами бесполезно, Валтасаров подошел к телефонному аппарату и снял трубку. Но тут вспомнил, что с милицией он еще не разобрался, это еще только предстоит. Он с сожалением положил трубку на место. В дверь продолжали ломиться.
В принципе, можно было попробовать разобраться с бандитами самому, но Коля был принципиально против такого подхода. Каждый должен заниматься своим делом. Разбираться с бандитами должна милиция, а его дело - статистика. Он сел за стол и с головой погрузился в работу.
Дверь грохотала и звенела еще некоторое время, - на часы Валтасаров не смотрел, - а затем все стихло. Николай поднял голову и прислушался. Во всем доме стояла мертвая тишина. Он поправил очки и обратился к своим документам.
Он проработал до трех часов ночи, затем удовлетворенно закрыл папку, отложил ее в сторону, пошел в ванную, умылся, тщательно почистил зубы, разделся, повесил одежду в шкаф, поставил будильник на семь часов, лег в постель и мгновенно заснул.
Проснувшись утром, он встал, умылся, сделал зарядку, оделся, съел скромный завтрак, почистил ботинки, надел пиджак, взял кейс и собрался уходить на работу. Как вдруг в дверь позвонили.
- Кто там? - подозрительно спросил Валтасаров.
- Простите, что так рано вас беспокою, - сказал опять же женский голос из-за двери, - но это я, ваша соседка.
Николай посмотрел в глазок. Да, это действительно была соседка. Она казалась чем-то сильно расстроенной, насколько об этом позволяла судить оптика глазка. Он открыл дверь.
- Здравствуйте, - сказал он, - я слушаю вас.
- Простите, что беспокою, - повторила соседка и неожиданно заплакала.
- В чем дело? - сказал Валтасаров.
- Сын у меня умер... - прошептала женщина, пряча лицо в ладони.
Сына Коля знал хорошо. Это был молодой здоровенный парень, лет двадцати, пловец, студент Института Физкультуры.
- Да? - удивленно произнес Валтасаров, - примите мои соболезнования. Когда это случилось?
- Ночью... Полпервого ночи... Врач сказал - обширный инфаркт... Да ведь он никогда ничем не болел! - тут соседка неожиданно и без предупреждения перешла на крик, звонкий и отчаянный, и крик этот немедленно был подхвачен трубой мусоропровода, в которую наверху как раз в этот момент швырнули что-то явно очень нехорошее, потому что труба завизжала и загрохотала так, будто по ней сопротивляющуюся душу грешника погнали в ад, - вряд ли, конечно, душу сына соседки, так как, насколько Коля помнил, тот не был особенно ни в чем замечен... - Его в Олимпийскую сборную включать хотели! Погулял с Кешей, вернулся и умер!!!
- Да вот я как раз за этим... Вы уж меня извините, ради Бога, - женщина опять зашептала, - такое горе...
Николай терпеливо ждал. Женщина подняла на него заплаканные глаза и, наконец, перешла к делу:
- Не могли бы вы одолжить немного денег на похороны? Сейчас так все дорого... В доме денег - ни копейки... Алексей ведь недавно машину купил, так мы все потратили...
Алексеем звали безвременно скончавшегося пловца.
- Зачем она теперь... - продолжала плакать женщина, - да ведь быстро-то не продашь... Мужу телеграмму послала - он в командировке... Каково ему будет... Хотя бы тысячу рублей...
Николай несколько секунд подумал. Помогать попавшим в беду - это было правильно. Он достал бумажник, извлек оттуда две пятисотрублевые купюры и несколько десятирублевых. Десятирублевые он отделил и убрал обратно, а две крупные купюры протянул соседке.
- Вот, - сказал он, - примите мои искренние соболезнования, - повторил он в третий раз.
Упоминание женщины о телеграмме, которую она дала мужу, повернуло мысли Коли в другом направлении.
- Скажите, - спросил он, - вы ночью никакого шума на лестнице не слышали?
Соседка обратила на Колю удивленные красные от слез глаза.
- Какого шума? - недоуменно спросила она.
- Ну, такого, - терпеливо пояснил Коля, - как будто кувалдой бьют в железную дверь. Довольно громкого. Кто-то ко мне ломился вчера.
- Нет... - с испугом произнесла соседка, - ничего не слышала.
- Понятно, - сказал Коля, - показалось, видно.
Он посмотрел на часы. Было пять минут против того срока, когда он обычно выходил из дома на работу. Валтасаров поморщился.
- Прошу меня извинить, - сказал он, - я спешу.
Он взял кейс, запер дверь, попрощался с соседкой и стал спускаться по лестнице.