Истомин Игорь Степанович : другие произведения.

Костер На Краю Бездны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    КТО ИЗ НАС, МУЖЧИН, НЕ МЕЧТАЛ ОСТАТЬСЯ ОДИН НА ОДИН С ДЕВУШКОЙ ПОСРЕДИ ПЕРВОЗДАННОЙ ПРИРОДЫ? ПАЛАТКА, ЗЕЛЕНАЯ ТАЙГА, ЧАРУЮЩИЙ ГОВОР РЕКИ, БЕЛОСНЕЖНЫЕ ВЕРШИНЫ... Но повезло далеко немногим. А вот с Егором, туристом-одиночкой, как это не удивительно, случилось именно это - путешествие по Саянам с незнакомкой, совершенно случайно оказавшейся с ним на одной тропе! Сколько приключений им пришлось испытать, прежде чем они, наконец, поняли, что... Не будем раскрывать тайны, что им раскрылось в итоге, потому как любое удивительное открытие всегда имеет перед собой поток не менее удивительных событий. Приглашаю Вас, уважаемый читатель, вместе с нашими героями принять участие в романтичном таежном путешествии и ощутить это необыкновенное счастье единения с величественной дикой природой, где вполне естественно созревает и расцветает великое и непобедимое человеческое чувство - любовь! (Копирайт). ПОЛНЫЕ КНИГИ НА АВТОРСКИХ САЙТАХ http://istomin-knigi.ru http://istomin-knigi.narod.ru

И.Истомин

КОСТЕР НА КРАЮ БЕЗДНЫ

ПОВЕСТЬ

  

ЧАСТЬ 1

Двое на тропе

  
   Итак, собрался! Рюкзак, походная трость, катамаран... Обычное дело. Поход в одиночку требует тщательности при сборах, важно не забыть мелочи. Из-за них в дальнем краю бывают крупные неприятности. Но в этот раз продумано все до тонкостей. Знал бы я, каким выдастся нынешнее таежное "одиночество", то рассуждал бы иначе! Но сейчас, а опыт позволяет мне так говорить, все продумано, собрано и уложено как надо. Год 198..., поезд N130 Челябинск-Чита, 5 плацкартный вагон, отправление в 20.28, рюкзак 45 кг, билет за 19 руб (!), станция прибытия - Нижнеудинск. Я готов к путешествию...
  

"Ну, так что же, пора ехать, собираем рюкзаки.

Нам скажите на дорожку, чтобы было все с руки!

Чтоб с руки нам было встретить разгулявшийся рассвет,

Чтоб потом жене ответить за испорченный билет..."

  
   АВТОНОМКА
  
   В этот раз мне захотелось пройти на катамаране по одной из рек Восточного Саяна. Была выбрана река Уда с пешим переходом в ее верховья от тофаларского поселка Гутара по красивейшим местам Хонда-Джуглымского хребта.
   Маршрут не был экстремальным, но и легким его назвать было нельзя. Сотня километров подъема на перевал, потом около двух сотен километров сплава по реке.
   Одиночный поход меня привлекает тем, что только наедине с природой можно в полной мере почувствовать себя ее частичкой. Кроме того, преодоленные испытания, а их всегда больше, чем кажется, пережитые тогда, когда точно знаешь, что помочь некому, вызывают восхитительные ощущения победы.
   Обычно воспоминаний о летнем походе мне хватает на год.
   Но ближе к весне тяга в таежные места, где не ступала моя нога, становятся непреодолимой.
  
   Справка.. Тофалария - несомненно, самый удивительный и необычный район Восточного Саяна. Неисчислимые препятствия таёжных троп, протянувшихся на сотни километров, ещё недавно изолировали Тофаларию от внешнего мира ничем не хуже, чем перевалы Памира или безводные пустыни. В Тофаларии для туриста интересно всё - история маленького народа тофаларов, его легенды, его современная жизнь в необычных условиях, где работают всего три вида транспорта - конь, олень и авиация. И, конечно же, непреходящ интерес туристов к природе этого края. Тысячи, именно тысячи горных вершин, ледники, водопады, ущелья и озёра, способные ошеломить своей красотой самого бывалого путника - всё это раскинулось ни много, ни мало на 29 тысяч квадратных километров, на которых нет ни одного скучного или неинтересного места, обделённого альпийскими цветами или скальниками-столбами. Необычна и главная голубая артерия Тофаларии - река Уда. В отличие от всех других рек Саян, она не торопится покинуть горы. Восточный Саян раздвоился в Тофаларии на Удинский и Хонда-Джуглымский хребты, в узкой долине между которыми проложила своё русло Уда. И если можно с полной правотой сказать, что кто не был в Тофаларии, тот не был в Саянах, то это тем более справедливо для водников. Автор Рамкович В.В.
  
   ВСТРЕЧА В ПОЕЗДЕ
  
   Как только моя поклажа занимает свое место на вагонной багажной полке, ко мне приходит любимая легкость, будто я оставил на перроне какой-то неприятный мне груз, который приходилось волочить весь год.
   Невидимой, но хорошо ощутимой массой он давит мне на душу, отчего никак не удается сделать то, что меня на самом деле заботит и интересует. С проклятой занудностью он требует таскать его весь год из дома на работу и с работы домой. Этот ненавистный груз висит на моей душе и глушит все мои благие порывы.
   Иногда ночью приходят рифмованные строчки, мелодии, сюжеты, привлекательные идеи, зачатки великих свершений. Но утром этот монстр проворно взбирается на мой хребет, и все идет прахом. Моя работа серого страхового агента служит исключительно для утяжеления этого груза.
   Теперь же, в вагоне, спина моя распрямилась, душа взлетела, сердце начало биться в ином ритме, я готов творить, подвижничать и нести любимой природе свое горячее сердце!
  

"Над тайгой заискрилась синяя звезда.

В тальнике мурлыкает спящая вода.

Закурю махорочки, привалюсь к пеньку,

Протяну усталые ноги к огоньку..."

  
   Но сначала - спать. Бессонные ночи походных сборов надо компенсировать покоем. Двое суток пути располагало к этому вполне. Правда, белья, по причине полного отсутствия в вагоне проводника, получить не удалось, пришлось достать спальник. Но это небольшое неудобство нисколько не омрачило мое прекрасное настроение.
   Лежа на второй полке, я единым взором видел и пролетающий за окнами июль, и двигающихся в проходе пассажиров, и соседей моего купе, и помятые лица мужчин дальнего следования, и привлекательные мордашки молоденьких женщин, видимо тоже почувствовавших легкость, подобную моей.
   Фразу про женщин, скорее всего, заставило написать мое подсознание, освобожденное от суеты и повседневности. Его влияние на меня безмерно, потому, не буду лукавить, взгляд в основном задерживался на личиках, основная функция которых, по-моему, как раз и состоит в том, чтобы привлекать мужские взгляды.
  

"Ты не можешь глаз поднять, как ни странно.

Расстаемся мы с тобой слишком рано.

Мы уходим по тропе в глушь лесную.

Мы уносим в рюкзаке грусть земную..."

  
   Но вдруг оказалось, что не стоило свои высокоэнергетические флюиды растрачивать по сторонам. Мой взгляд столкнулся с не менее заинтересованным взглядом молодой женщины, что лежала напротив меня, на соседней второй полке. Все привлекательные особенности ее лица и тела были на месте, и мой мужской инстинкт вмиг избрал ее как цель и настроился на битву за право обладания.
  -- Давно в пути?
   Я спросил первое, что пришло мне в голову, и сразу же получил по шее:
  -- Мы же вместе с вами сели в поезд!
   Даже так? А почему же я ее не видел до посадки? Да и во время посадки, а тем более, в купе, мне она не попадалась. Но задумываться над странностями ситуации мне не хотелось, мной овладела обычная в таких ситуациях игривость, потому я собирался продолжить разговор, облекая его в оболочку флирта, но женщина погасила свой взгляд и довольно сухо продолжила:
  -- Если Вы не против, разговор мы продолжим позже, а пока я очень хочу спать, не спала несколько суток.
   Она отвернулась к стенке, а я, уставясь в окно, разочарованно примолк.
   У всех свои причуды, потому обижаться было бессмысленно. Женщин я знаю плохо, возможно, по этой причине и живу до сих пор холостяком, но холодность в ответ на искренние мои чувства не люблю.
   Ладно, обойдемся. Тем более, что и самому поспать было желательно.
   Вагон убаюкивал стуком колес, мне привиделась таежная Саянская река, горы в облаках, хариус...
  

"Хариус плавится, время желанное - радость рыбацких страстей.

Спиннинг, кораблик, пора долгожданная в мире больших скоростей..."

  
   ПОПУТЧИЦА
  
   Проснулся я далеко под вечер.
   Измятое подложенной под голову штормовкой лицо горело и просилось под струю холодной воды.
   Сползая на пол, заметил, что соседняя полка пустует. Соседка, видимо, тоже прервала свой сон по той же причине, хотя спальным комплектом она все же как-то обзавелась. Соседи снизу спали, укрывшись одеялами и куртками с головой, ибо в вагоне было довольно прохладно.
   Смочив голову водой из-под крана, неожиданно понял, что поезд стоит. В окне было темно, значит, мы, как это часто бывало, стоим средь чистого поля. Приглядевшись, заметил далеко впереди и сбоку огоньки, это были окна стоявшего впереди на повороте поезда, который так же, как и наш, стоял в очереди на подъезде к какому-то вокзалу.
   График движения явно был нарушен, следовательно, стоять придется часто и подолгу. Опоздания поездов на семь и более часов стали привычным делом.
   Это продолжалось уже который год. В восьмидесятые годы механизм "разбитого" социализма вконец разладился, общий порядок больше напоминал хаос, потому и железная дорога выполняла функции всего лишь перевозок, о комфорте было забыто, казалось, навсегда.
   Подумал я еще и о том, что, возможно, придется топить титан, если нас успели заправить водой, а потом поить чаем женщин и детей. Вагон-ресторан, скорее всего, продавал втридорога только сигареты и томатный сок, потому те запахи, которыми полнился вагон, исходили, скорее всего, от пакетов и сумок с провизией, которой пассажиры запасались загодя, помня, какой ненавязчивый сервис творится в наших поездах.
   Захотелось на свежий воздух, потому накинув штормовку, я двинулся к выходу.
   Возле вагона стояли разрозненные группки людей, тоже возжелавших подкрепиться, кто свежим воздухом, а кто свежим сигаретным дымом.
   Мою соседку по плацкартному купе почему-то узнал сразу. Она стояла чуть поодаль, отвернувшись от свежего ветерка, и смотрела в мою сторону. Одета попутчица была в спортивную форму, но в такой прохладе, мне показалось, она продрогла.
  -- Не холодно? - Спросил я, подходя.
  -- Да, не жарко, - женщина повела плечами. - Но в вагон идти не хочется, на свежем воздухе лучше.
   Мы помолчали.
  -- Далеко едете? - Я не выдержал и задал пустячный вопрос, чтобы разбавить тишину.
  -- Туда же, куда и Вы.
  -- То есть?
   Конечно, в разговоре с женщиной надо быть всегда настороже, но такого ответа я никак не ожидал. За ним крылось очень много, начиная с того, что она уже знала что-то обо мне, и, кончая тем, что мы ехали в одном направлении к одной и той же цели!
  -- Не удивляйтесь, мы вместе регистрировались на станции туризма. Вы идете на водный сплав, а наша группа идет по пешему маршруту там же, в Саянах. Я отстала от группы, непредвиденные проблемы задержали, поэтому двигаюсь одна. И то, что мы встретились в одном вагоне, не случайность. Билеты брали почти одновременно.
  -- А почему я вас не видел во время посадки?
  -- Особенности полов. Мы, женщины, приходим на посадку заранее (представляю, за час или два!), а вы, мужчины, к самому отправлению. Судя по тому, как Вы тягали свои причиндалы, Вам было не до разглядывания попутчиков.
   Да, все верно, отличие полов присутствовало. Тем более надо быстро узнать ее имя.
  -- Меня зовут Катя, а вас Егор, правильно?
   Ну, что сказать? Если она еще назовет мою "партийную" кличку, которая привязалась ко мне в дружеской компании, то я нисколько не удивлюсь.
  -- Давайте тогда на "ты".
   Таинство встречи с незнакомкой исчезло, мы коллеги, а это несколько нарушало романтику взаимоотношений, потому я с облегчением услышал гудок отправления поезда, подхватывая девушку, чтобы подсадить ее в вагон. Только запах ее волос при посадке слегка всколыхнул потаенные чувства, но толкотня в тамбуре убила и этот порыв.
  

"Поезд мчится, поезд мчится,

Нам не пьется и не спится,

А тайга назад летит..."

  
   НЕ ВСЕ ТАК ПРОСТО
  
   Утро.
   Я проснулся потому, что стук колес снова затих, а это в вагоне всегда нарушает сон.
   Поезд опять стоял среди берез и цветов. Можно выйти и прогуляться.
   Те, кто уже проснулся, бродили по насыпи и мокрой траве, мужчины рвали цветы и дарили женщинам. Солнце, поднимаясь над горизонтом, пронзало своими лучами кроны деревьев, потому запыленные вагоны были покрыты подобием камуфляжа.
   Поискав глазами Катерину, я вдруг почувствовал в голове звон маленького колокольчика и неожиданно подумал, что у меня пропал интерес к другим женщинам.
   Рановато.
   Обычно это случалось только после того, как самолет, доставив меня, куда надо, улетал, а я оставался наедине с собой в предвкушении нового путешествия.
   Катерины не было видно.
   Мне вспомнилось, что вчера в вагонном коробе я не обнаружил ни кусочка угля. А это значило, что титан никто топить не собирался, потому надо подсуетиться, накидать дров.
   На третьем заходе за хворостом Катерина материализовалась возле меня и удивленно спросила:
  -- Ты еще и истопником подрабатываешь?
  -- Не только. Скоро и ты будешь подрабатывать, и, скорее всего, официанткой.
  -- Ага, понятно. Но заварка твоя!
   Удивительно сообразительная девушка! Тоже, видимо, не первый раз едет.
   Только сейчас удалось рассмотреть её по-настоящему. Ничего особенного, ростика среднего, стройненькая, губы средней поджатости, глазки большие, темные, хитринки в них мало, волосы красивые, длинные, завязанные на затылке в пучок, вспыхивают золотом на солнце, но не рыжие. Постоянно приходится смотреть на нее сверху, что при моем росте под метр восемьдесят привычно. Про характер ничего сказать пока не могу, думаю, раскрытие его еще далеко впереди, но я уверен - знаю я их! - не подарок.
   Мужики-попутчики вмиг сообразили, что к чему, без чая в вагоне жить никак нельзя, и активно стали мне помогать.
   Когда мы загрузили рундук дровами доверху, поезд тронулся. Машинист оказался догадливым и позволил нам запастись топливом.
   Вода в титане была, потому, как только появился кипяток, пассажиры ринулись за чаем.
   Не все оказались готовы к суровой действительности, потому, как и в прошлых поездках, пришлось заваривать чай из своих припасов и разносить его по вагону тем, у кого были дети.
   Вы подумали, что я филантроп или христосик? А вы бы смогли спокойно наслаждаться цейлонским чаем, когда на вас с завистью пялятся соседи, а ребятишки, не мигая, контролируют и оценивают каждый ваш глоток? А без одной пачки чая я не обеднею.
   Катерина все же распечатала и свою пачечку, потому появилась, когда напоила чаем весь вагон.
   Пора было и нам перекусить, потому на столе быстро появилась горсть сухариков и две кружки кипятка с накрошенной в них сухой заваркой.
   То, что девушка пила, чаем можно было назвать с большой натяжкой. Светло-желтый напиток отдавал далеким детским воспоминанием, когда мама наливала нам "белую розу" и каждый раз после этого доливала в заварочный чайничек очередную порцию кипяточка. У меня же, как всегда, в кружке тяжело колыхался напиток цвета свежеприготовленного дегтя.
   Дорожное полотно, скорее всего, не ремонтировалось с тех пор, как его уложили, потому вагон сильно болтало из стороны в сторону.
   Из окна с противоположной стороны вагона, наспех забитого картоном, тянуло холодом по причине полного отсутствия стекла.
   Неожиданно в наш плацкартный отсек заглянула женщина и попросила разрешения пообедать у нас, так как за столиком их купе уже обедала одна семья. Я пересел к Катерине, а на моем месте расположилась женщина с двумя ребятишками. Ребятишки, мальчик и девочка, сразу же распахнули в нашу сторону свои глазищи и, не мигая, стали нас рассматривать. Можно было догадаться, что их поразил тот факт, что боги, поившие чаем весь вагон, оказались обычными людьми. Как ни старалась женщина всучить им в руки бутерброды, они предпочитали есть из ее рук, не прекращая пялить на нас свои наполненные мудростью огромные черные глаза.
   Выходить в закуренный тамбур не было никакого желания, потому оставалось только сидеть с Катериной бок о бок и смотреть в окно. Вернулись из тамбура соседи по отсеку, пахнущие дымом и луковой закуской. На сиденье сразу стало тесно, мужики были широкие в кости и явно стремились завладеть как можно большим пространством.
   Вначале я стойко держал напор, оставляя Катерине свободу движений, но девушка сдвинулась вплотную к стенке и показала мне глазами, чтобы я двигался ближе.
   Придвинувшись к ней, я сразу же почувствовал тепло ее бедра и опять в голове зазвенел колокольчик. "Теперь он будет часто звонить!" - подумал я и невольно посмотрел на жующих ребятишек. Казалось, во взгляде их вытаращенных глаз можно было увидеть свою судьбу.
   Катерина смотрела в окно, где все так же проплывала мимо лесополоса, полностью скрывающая от нас всю картину мира. Ее рыжеватые волосы, тяжелым узлом завязанные на затылке, вспыхивали в пролетающих лучах света золотым огнем, и я несколько раз останавливал себя на том, что моя рука тянулась погладить это искрящееся чудо.
   Качающийся вагон, теснота и гипноз детских немигающих глаз действовали настолько усыпляюще, что через какое-то время Катя отвлеклась от окна и, закрыв глаза, привалилась мне на плечо. Я и сам начал терять ориентацию в пространстве, потому, отвалившись на стенку, впал в забытье...
  

""Чахнуть в городах не гоже, и себя не обмануть.

Ведь не та же жизнь, что прожил. Что запомнил! - Вот в чем суть.

Так присядем на дорожку, чтобы было все с руки.

Привезем вам, сколько сможем, влажных запахов тайги..."

  
   ...Проснулся я, чтобы сменить позу, спина затекла, и хотелось принять иное положение. Катя, извернувшись в каком-то по-женски неимоверном изгибе, спала, прижавшись к моей груди и обнимая меня за шею. Ее ровное дыхание, зарумянившиеся щеки и длинные ресницы опять вызвали в моей голове звон колокольчика, слушая который, я потерял контроль над своей рукой, и она осторожно заняла место на спине девушки.
   Подъезжая к какой-то станции, вагон дернулся, заскрежетали колеса, Катерина вскинулась и стала рассматривать в окно приближающийся городок. Рука моя покинула нагретое место, скользнула к сиденью, задев по пути холодную стену.
  -- Пойду, может, удастся что-нибудь прикупить.
   Я вышел в тамбур. Ожидая, когда поезд подойдет к перрону, я привалился к стенке, и вдруг почувствовал, что плечо до сих пор хранит волнующую тяжесть женской руки.
   Подсознание мгновенно подбросило мне мысль, что надвигаются события, к которым у меня неопределенное отношение. С одной стороны, еще ехать и ехать, потому иметь приятную попутчицу вроде бы было неплохо. Но с другой...
   Все же одиночный поход кроме прочего имеет и такую особенность, как формирование навыка автономного сосредоточения, когда каждая клеточка организма постепенно должна войти в режим самосохранения. В условиях дикой природы, когда в каждое следующее мгновение возможен спонтанный форс-мажор, возрождение природного инстинкта самосохранения было просто необходимо. Мне хотелось взять от похода максимум удовольствия, а не череду неудач и оплошностей, оставляющих в душе неприятный осадок собственного бессилия в минуты опасности. Водный слалом по сути своей как раз и предполагает такие жесткие моменты.
   Потому, доверяя подсознанию, я понимал - девушка принесет мне не только приятное общение, но и то, что я более всего не приемлю - рассредоточенность.
   Но я понимал и то, что природа будет упорно стремиться взять свое. Много лет мне приходилось сдерживать ее законное требование, но сейчас...
   Колокольчик опять потихоньку тренькнул.
   Нет! Сдам Катерину ее "сопешникам" и мгновенно исчезну. Попытаюсь настроиться на "автономку" на самой реке, когда уже никто не сможет отвлечь меня от моего дела.
  
   ЧТО ТАКОЕ "НЕ ВЕЗЕТ"
  
  -- И намного ты отстаешь от группы?
  -- На три дня. Но они обещали ждать меня в аэропорту.
   Знаю я, каково ждать, когда расписание полетов зависит только от погоды, когда, видя, как взлетают "аннушки", не знаешь, будут ли рейсы завтра. Стремление улететь порой ломает все данные обещания и каноны товарищества. Сегодняшнее голубое полетное небо улыбается и как бы говорит: "Все прекрасно! Теперь полеты будут каждый день, не торопитесь!". Были случаи, когда половина группы улетала на маршрут, надеясь, что завтра оставшаяся половина их догонит. Но темные силы ночи нагоняли тучи и... спустя неделю, вторая половина группы уезжала домой, ибо все сроки были беспощадно сорваны. Вслед за ними, спустя еще неделю, возвращалась и вторая группа. Поход, которого ждали весь год, и к которому год готовились, срывался самым безжалостным образом.
   Было такое. И не раз.
   Но думать о плохом не хотелось. Девушка, наверное, думала о том же, потому я повернул разговор в другую сторону.
  -- Каким маршрутом вы идете?
   Катя быстро глянула на меня, как бы понимая мой тайный замысел отвлечь ее от неприятных дум.
  -- Мы идем от Гутары до верховий реки Уды, затем спускаемся вдоль нее до Алыгджера.
   Можете поверить, что после этих слов у меня остановилось дыхание.
   Я иду тем же маршрутом! Только по Уде я спускаюсь по воде, а они по берегу!
   Девушка увидела, как я оторопел, и удивленно смотрела мне в глаза. Гася вспыхнувшее вдруг во мне чувство приближения необъяснимой опасности, я нервно расхохотался.
  -- Ну, дела! И какая у вас точка выхода на маршрут?
  -- Сегодня.
   Надо было срочно что-то предпринять, ибо мне захотелось немедленно схватить свой рюкзак и выскочить из поезда. В сердце резко кольнуло ощущение, что мой нынешний долгожданный сплав будет сорван, мое милое одиночество начинает резко скукоживаться и исчезать без надежды на возвращение, моя река, играя бликами, исчезает вдали... То, что я не смогу бросить девушку на произвол судьбы, вызывало отчаяние. Ведь я почти точно знаю, что группа Катерины улетела без нее, оставив в кассе записку, в которой весело будет написано, где они будут ее ждать. Но еще я знаю, что солнце, блестевшее нам в окна все дни дороги, по известному закону, к нашему приезду в аэропорт, спрячется в тучи. Это значит...
   Ну почему нынче судьба решила поиграть со мной в невезение?
  -- Тебе было обещано ожидание? В аэропорту, или уже в самой Гутаре?
  -- Капитан сказал, что ждать будут в аэропорту. В крайнем случае билет оставят за стеклом кассы и ждать будут в Гутаре. Но сегодня уже срок начала маршрута, потому, скорее всего, билет будет ждать меня за стеклом.
   Мы замолчали, но думали об одном и том же.
   Девушку стало жаль до слез. Она ведь тоже ждала этого лета, радовалась тому, что скоро вместе с друзьями будет радоваться таежным красотам, слушать булькоток ручьев и наслаждаться дымком костра.
   Но не слишком ли я пессимистичен? Вполне может быть, что в Нижнеудинске я сдам Катерину друзьям и буду свободен, проблемы исчезнут, и я займусь возвращением в первобытное состояние посредством туризма.
   Но интуиция, черт бы ее побрал, нисколько этого не подтверждала. Женщина на корабле...
   Женщины идут в тайгу только лишь под воздействием своего девчачьего любопытства, это же ясно. Опыт предков, что живет в подсознании женщины, говорит, что пока она молода, нужно успевать посмотреть мир, увидеть и испытать как можно больше, иначе, как только она войдет в семью, ждать такой же свободы придется очень долго. Но полное отсутствие инстинктов выживания чаще всего приводит к тому, что раньше или позже начинаются спасработы, отнимающие у мужчин горы нервов и сил.
   А в нашем случае спасработы, похоже, уже начинаются...
  
   НОЧНОЙ ПОЛЕТ
  
   Поезд прибыл в Нижнеудинск в три часа ночи, безбожно сломав график движения. Впрочем, это уже никого не удивляло, потому пассажиры, те, что покинули поезд, деловито стали располагаться в ночном вокзале. Те же, кого встретили заботливые родственники или друзья, мгновенно улетучились из здания вокзала и из нашей памяти.
   Мы нашли свободную скамейку в уголке возле окошка. Все равно подзакусить было негде, сервис на Нижнеудинском вокзале был тоже "ненавязчивым", потому я сразу же разложил на скамье наши спальники, справедливо полагая, что до первого автобуса мы еще успеем малость вздремнуть.
   Было прохладно, потому, уже задремывая, я слышал, как Катерина шуршит курткой, пытаясь, видимо, со всех сторон защитить себя от холода...
   ...Проснулся я от того, что чья-то рука робко теребила меня за плечо. Раскрыв глаза, я бросил взгляд на вокзальные часы, мысленно отсчитал местное время и уставился на Катю.
  -- Ты почему не спишь? Что-то случилось?
   Поспать мне удалось всего лишь полчаса. Я таращился на девушку, а она, потупив взор, стояла надо мной и мелко дрожала.
  -- Ты замерзла? А почему в спальник не залезла? Давай помогу.
  -- Холодно здесь.
   Катерина не уходила, стояла молча передо мной и зябко поводила плечами. Во взгляде ее не было слез, но без бинокля видно было, что она готова заплакать. Непонятно было еще и то, что, как мне показалось, с губ ее готова была слететь какая-то мольба.
   Что за намеки? Неужели она предлагает мне лечь с ней рядом? А где? Скамейки слишком узкие и неудобные, а располагаться на полу... Нет уж, лучше я ее укрою своим спальником, а у меня свитер толстый, перебьюсь.
  -- Егор... пойдем в аэропорт!
   Тон ее голоса был таким молящим, даже жалким, а просьба такой бестолковой, что моя мужская натура мгновенно взыграла.
  -- Ну, что ты выдумываешь? В шесть пойдут автобусы, и мы спокойно уедем. Поверь мне, я по опыту знаю здешнее расписание транспорта. У нас еще будет масса времени, чтобы до того, как разрешат полеты, мы с тобой еще успели выпить по кружке чая. Давай влезай в спальник, я помогу тебе, и спи спокойно. Все будет нормально.
   Я встал, подвел девушку к ее месту.
  -- Давай, влезай в спальник, у нас до автобуса еще куча времени!
   Но Катерина, похоже, спать не собиралась. Ее пальцы нервно мяли край штормовки, а глаза, не моргая, пялились на меня.
  -- Катя, окстись? Ведь идти-то не так уж и близко, километра три-четыре, не меньше. Находишься ты еще со своим рюкзаком, пусть его автобус тащит. Ночь на улице! Здесь транспорту мало, никто и не подвезет, не надейся.
   Злость начинала расти, потому как эта упрямая девчонка со своим умоляющим взглядом ну никак не хотела внимать, по-моему, моим вполне убедительным доводам.
   Я сел на скамейку и опять посмотрел на часы.
   Что за блажь? Куда и зачем мы попремся в такую рань?
   Тем временем Катерина подошла к своему месту и начала скручивать спальник.
  -- Что ты делаешь? Ты не будешь спать?
  -- Я пойду одна.
   Ух, до чего же я не люблю это бестолковое женское упрямство! Какая блажь втемяшилась в голову этой девахе, что она готова тащиться в ночь-полночь через весь город, не зная, куда, и не зная, зачем?!
   Пусть идет, если уж очень охота. Я улегся на спальник и закрыл глаза. Понять, зачем нужно идти в аэропорт, я не мог. С любой стороны это было нелепостью, потому я никуда идти не собираюсь и никто не может помешать мне...
   ... Я догнал Катерину, когда она уже сворачивала на дорогу, ведущую в центр.
   Город спал. Ни людей, ни машин. Восточная часть неба светилась слабым летним рассветом, но Луны не было, звездами улицы были освещены слабо, а любое другое освещение отсутствовало, потому шагать в ночи было неуютно.
   Катерина немного приотстала, потому что город, конечно же, ей был незнаком. Я запоздало понял, что эта вредная девчонка так и рассчитала, что я ринусь за ней следом.
   Женщины досконально знают наши мужские особенности, заложенные в нас природой, такие как невозможность не помочь слабому, тем более женщине, и слабохарактерность при виде женских слез. И очень даже нередко пользуются нашими особенностями в корыстных интересах. Вот и я - какого черта! - поперся за ней, хотя твердо знал, что утром - совершенно спокойно! - я бы, никуда не опаздывая, доехал до аэропорта на автобусе!
   Мы шли молча. Рюкзак, забитый под завязку туристским хламом (кроме всего прочего в нем лежали совсем даже нелегкие баллоны моего катамарана!), давил на плечи, а дыхание, еще не привыкшее к такому режиму, становилось все более трудным. Катерина тоже тяжело дышала, хотя ее рюкзак, по-моему, совсем ничего не весил.
  -- Егор, давай... отдохнем, - от тяжести дыхания со сбоем произнесла девушка, но я, внутренне радуясь, что ей наконец-то стало плохо, по-прежнему шагал вперед.
   Катерина стала отставать. Ее новые походные брюки из штормовочной ткани шуршали сзади уже не так резво, как вначале, а в меру разношенные ботинки клацали по асфальту все медленнее. Наконец и я притормозил, и, упершись рюкзаком о низкую изгородь, ослабив лямки, несколько раз глубоко вздохнул.
   Девушка подошла, сбросила рюкзак и села прямо на асфальт.
  -- Далеко еще?
   Она обнаглела дальше некуда! Мало того, что я обливаюсь потом в угоду этой вредине, так она еще смеет задавать дурацкие вопросы!
   Не ответив, - пусть знает свое место! - я поднялся и потопал дальше.
  
   УСПЕЛИ!
  
   Слегка рассвело. Деревянное здание аэровокзала, окруженное соснами и кустами черемух, постепенно выплывало из утреннего тумана.
   Делать там было все равно нечего, и я свернул на тропинку, ведущему на берег Уды, где там и сям виднелись палатки туристов.
  -- Давай сходим на аэровокзал!
   Я резко остановился. Ну что за ерунда?
  -- Зачем?
  -- Ну, давай сходим. В окошко поглядим.
   Точно - издевается!
  -- Иди. Я пока костер распалю.
   Мне все это уже так надоело, что глоток чая был жизненно необходим.
   Не оглядываясь, я спустился по тропе к реке, сбросил рюкзак и осмотрелся в поисках дров. Берег, конечно же, был вычищен от сушняка так, как не смогла бы вычистить даже самая бурная река во время паводка. Поистине, туристы - санитары леса! Да и по размерам едва тлеющих кострищ было видно, что с дровами здесь не просто трудно, а вообще безнадежно. Видимо, придется искать дрова в значительном удалении, а это займет немало времени.
   Достав чефирбак и приглядев один из самых больших кострищ, я сходил к реке, набрал воды и, раздув костер, поставил свой чайник на угли.
  

"У тайги взяв прощения,

Накололи поленьев мы.

Спичкой чиркнув о коробок,

Яркий высекли огонек..."

  
   Интересно, а что там делает Катерина?
   Внезапно я почувствовал непреодолимое желание сходить к ней. Вода в котелке еще холодная, успею.
   И я ринулся к аэровокзалу...
   ...То, что я увидел, меня одновременно удивило, повергло в ступор и вызвало непреодолимый хохот.
   Глупышка перемазанными сажей руками терла лицо, тоже перемазанное сажей, - и ревела! Ну, умора! Услышав мой хохот, девчонка зарыдала с удвоенной силой.
   Не прекращая смеяться, я присел перед ней на корточки и попытался отнять ее руки от мокрого перемазанного лица. Но, как вы знаете, показать зареванное лицо не каждая женщина в силах. Катюха так горько рыдала, что я, наконец, перестал ржать, вытер слезы и решил выяснить причину столь большого горя.
  -- О... оно... сго... рело! - Катерина заикалась и никак не могла сказать всего, что переполняло ее горестную душу.
  -- Что сгорело? Где сгорело?
   Мокро-черный палец показал куда-то в сторону, и я увидел лежащую на боку мусорную урну с высыпавшейся из нее обгорелой бумагой.
   Ничего не понимая, я подошел к урне. Видимо портовская уборщица, чтобы не таскать тяжесть, подожгла в урне бумагу, а, может быть, пацаны сделали то же самое, правда, в других, менее возвышенных целях, но то, что в урне был один лишь пепел, сомнений не вызывало.
  -- Ты тушила пожар? - спросил я, на что девушка отрицательно завертела головой и зарыдала еще громче.
   Ничего не понимаю!
   Наконец, с величайшим трудом преодолев потоки слез и волны горя, я уразумел, как все было.
   Катерина, подойдя к аэровокзалу, решила в окошко высмотреть свой билет, который ее однопалатники должны были оставить за стеклом кассы. Несколько раз с развитием утра она пыталась увидеть свой пропуск на самолет. Но как ни высматривала, как ни вглядывалась, билета за стеклом она так и не увидела.
   Зато увидела урну, забитую черной обгорелой бумагой, и вполне логично рассудила, что билет был выброшен в урну, где и сгорел вместе с мусором.
   Уже начиная рыдать, несчастная жертва любителей горящей бумаги, начала рыться в урне, но, кроме того, что вся вымазалась в саже, ничего полезного оттуда не извлекла.
   После этого она дала волю своим горьким слезам и размазала по лицу все то, что осталось на ее руках после похода в урну.
  -- Не хочу домо-ой! Я хочу в похо-од! - Несчастная рыдала в голос, и я вполне понимал ее горе, хотя, честно говоря, какое-то труднопостижимое чувство облегчения начало роиться в моей душе.
   Мне все больше и больше светило - наконец-то! - остаться одному.
  -- Ну, все, успокойся. Пойдем, умоемся в речке. Там уже чай вскипел, попьем и обдумаем, что делать дальше.
   Катерина уже перестала рыдать, но сидела, все так же сжавшись в комочек, вздрагивая в такт всхлипываниям. Я тоже присел рядом, навалился на спинку скамьи и тупо уставился на лежащую на боку урну.
   Послышался звук мотора, во двор вкатилась мусоровозка, из кабины выпрыгнула уборщица и пошла по дорожке, заметая мусор в скребок.
   Я еще раз посмотрел на урну, и мне показалось, что та лежит уж больно некрасиво, еще подумают, что это мы ее уронили, начнутся споры-раздоры. Пришлось встать, подойти к урне и поставить ее как положено.
   Уже отходя, краем глаза вдруг отметил, будто что-то светлое мелькнуло внутри урны. Вернувшись, я поднял ее и, перевернув, грохнул об асфальт.
   Несколько обгорелых и не очень белых листков, лежавших на дне, выпали вместе с пеплом на землю. Наклонившись, я вытащил за уголок... билет моей Катьки!
   То, что произошло потом, трудно описать словами.
   Черномазое существо со всего разгону кинулось мне на шею и стало покрывать мое лицо соленой сажей!
  -- Егорушка! Ты мой спаситель! Я знала, ты волшебник! Я люблю тебя! Всю жизнь не забуду... - И так далее и тому подобное. Затем эта обезьянка соскочила на землю и стала вокруг меня джигитовать, хохоча и махая руками в такт лезгинке.
   Сзади что-то громыхнуло, мы уставились туда и увидели... как уборщица уже сгребла мусор и пепел из урны в скребок и высыпала в кузов машины.
   Катя вытаращила на меня глаза, открыла рот и вдруг закричала:
  -- Мы успели! Успели! Успели! Успели!
   Ну, успели. И что? Для нее все закончилось счастливо, для меня не очень, надо идти к реке и смывать с себя черную краску. Катерина схватила меня за руку и потащила по дорожке, тараторя на ходу:
  -- Ты не понимаешь! Мы успели! Успели! Если бы мы...
   ... И до меня, наконец, дошло - МЫ УСПЕЛИ!
   Еще бы несколько минут - и наш билет улетел бы в кузов, и мы бы даже и не знали, что его не взял огонь, что он лежал на дне полыхающей урны и наперекор всему ждал, ждал свою хозяйку, как пес, забытый в тайге и погибающий от голода в ожидании своего хозяина.
   Я с удивлением вспомнил мое ворчание на вокзале в то время, как мятущаяся душа моей несчастной попутчицы рвалась сюда, к этой грязной урне, предвидя все то, что могло случиться с маленькой невзрачной бумажкой, если бы... если бы я уговорил бедную женщину внять моей мужской логике.
   Купить же другой билет, судя по тому, какого размера был палаточный лагерь на берегу, было совершенно невозможно...
   ...Зато вот мой-то билет, - ха-ха! - а в этом я был совершенно уверен, ждал меня на груди моей прекрасной кассирши, что уже который год меняла его на мои жаркие объятия в тиши Удинского бора.
  
   ТУРИСТСКИЙ ТАБОР
  
   Утро уже вовсю расправило плечи, и палаточный лагерь на берегу был виден во всей красе. Там и сям между кустами роились разноцветные стайки палаток, дымились кострища с висящими над ними котелками.
  
   Справка. Широкие плёсы, грозные пороги в каньонах-щелях, безобидные перекаты, водопады и ловушки - все виды препятствий представлены на Уде так, словно кто-то обошёл все Саянские реки, отбирая для Уды всё самое оригинальное, самое грандиозное. Велик и прекрасен этот край. Просто невозможно пройти по маршруту и не встретиться лицом к лицу с одним из обитателей тайги - все животные, обитающие в таёжной зоне Сибири, встречаются в Тофаларии. Трудно словами передать специфичность природы этих мест. Тофаларию нужно видеть собственными глазами. Автор Рамкович В.В
  
   Утренний туман стлался над рекой, закрывая горизонт, хотя я знал, что за рекой дыбятся холмы с сосновыми борами. Вода Уды была чуть мутновата, да и уровень реки подсказывал, что без дождей в этом году опять не обошлось, потому, скорее всего, все лето этот песчаный берег слушал грустные бренчания гитар по поводу нелетной погоды и ненавистных дней ожидания полетов.
   Мой чефирбак был отставлен в сторону, но было заметно, что чай в нем горячий и заварен недавно. Хозяин костра встретил нас радушно.
  -- Гляжу, стоят рюкзак на тропе и котелок в костре. Значь, пришел кто-то ночью, да ушел за дровами и заблудился. А сейчас гляжу, гость хорошо поблудил, вместо дров красавицу нашел. Простите за случайную пошлость, но я имел в виду, что хозяин не заблудился.
   Блудослов сам по достоинству оценил свой юмор и заржал таким смачным басом, что враз снял с нас всю тяжесть корявой гостевой скромности.
   Разрешив Катерине покопаться в моем рюкзаке и приготовить утренний перекус, я накинулся на чай. Неожиданно поймал себя на том, что мне все вокруг очень нравится. И это свежее утро, и этот знакомый песчаный берег, и этот лагерь, и этот рыжий здоровяк, что с треском крушит об колено толстенные топляки... если бы не зуб, который начал напоминать о том, что перед походом, как и перед беременностью, отношение к зубам должно быть особым. Но утро было такое доброе, что легкая зубная боль ушла в подсознание и там затихла.
  -- Где ж вы бродили, несчастные, если у вас физиономии в саже?
   Надо же, какой учтивый! Ведь не ляпнул при девушке об этом, а дождался, когда мы останемся одни. Катерина ускакала на берег отмывать мордашку, совершенно по-женски забыв, что для мужчин хороший завтрак намного важнее чистоты лица.
  -- Расскажу, не поверишь! - И я поведал ему все, что с нами приключилось этим утром.
   Роман, как представился этот красноволосый кряжистый оптимист, похохатывал все время, пока я рассказывал про билет, но подвел итог вполне серьезно.
   - Да, непостижима женская душа. Вот нам думается, что миром правит жесткая логика и прав всегда тот, кто рассчитывает свои действия на много шагов вперед. Так оно, в общем-то, и есть, но то, что иной раз совершают женщины, бьет по нашему, мужскому самосознанию оглушающе. Видимо так надо, иначе мы со своей рационалистикой можем в такие дебри влезть, что без иррационалистики можем безбожно заблудиться.
   Со всех сторон слышались голоса просыпающихся горников, пешников, водников и прочих любителей странствий. Лагерь готовился встретить день, который определит их дальнейшее сегодняшнее существование: в случае удачи выйти на маршрут или опять ждать.
   Наметанным взглядом я сразу же определил, что наряду с приготовлением завтрака, утренним туалетом и прочими бытовыми заботами, всех этих бесстрашных людей объединяло одно - все они с обостренным вниманием поглядывали на небо.
   Сам я тоже чуть не каждый год улетал в Саяны с этого аэродрома и на своей шкуре испытал кошмарное состояние неопределенности, когда вся твоя походная судьба зависит только от того, будут сегодня полеты или нет, разгонит ли ветер туман и облака к десяти утра, ко времени полетов, в каком состоянии перевалы, подсохла ли взлетная полоса на аэродромах тех поселков, куда рвется наша мятущаяся душа в поисках неизведанного и куда влечет нас тяга к преодолениям?
  -- Как погода? - Я спросил Романа чисто из вежливости, хотя по количеству палаток можно было догадаться, что погода не балует.
  -- Как видишь, - здоровяк махнул рукой в сторону лагеря и посмотрел в небо. - Пару дней назад несколько бортов поднялись, но потом глухо. Надеемся, что сегодня будет повеселее, хотя прогноз вялый.
   Он плеснул чаю в кружку, сел возле меня.
  -- А вы что, вдвоем?
  -- Да нет, тут ситуация сложнее.
   Он опять ухмылялся, слушая про то, как мы с Катей оказались в одном вагоне, а потом, встал, потянулся, заскрежетав своей железобетонной арматурой.
  -- Видел я их. Капитан едва-едва не остался, но... Сам понимаешь, не полетишь - пропал год. Полетишь - весь поход каяться будешь. Мы пообещали, что позаботимся о Катерине. Но, похоже, теперь это ложится на тебя. Тем более, что вам в одну сторону. Доставишь, сдашь на руки - и свободен.
   Тон мужика был бодр и весел, но в глазах я читал совсем другое, и это мне тоже было понятно без натуг - все решает небо!
   То, что улететь в первый же день не удастся, было уже определено. Не может быть два попадания в одну воронку. Билет мы нашли, потому вторая удача в виде сегодняшней посадки в самолет вряд ли бы нам улыбнулась. Хотя разведывательный самолет принес хорошую весть, что некоторые перевалы открылись. Потому несколько бортов ушли на Алыгджер, унося с собой ошалевшие от счастья группы водников, за неделю изрядно сокративших запасы портвейна в запасниках ближайших Нежнеудинских магазинов.
   В вот Гутарский аэродром до сих пор не просох, потому не принимает. Это значит, что нам и нескольким группам, громыхающих алюминиевыми трубами для катамаранов, придется куковать у реки еще неопределенно какое время.
   Катерина, заметно было, начала слегка паниковать, но радиограмма, полученная из Гутары, что ее группа по-прежнему на маршрут не вышла, надеясь, что полеты в ближайшее время все же будут, немного успокоила девчонку. К тому же работа аэропорта так заинтересовала девчонку, что она торчала там все время, провожая и встречая все типы летающих средств, какие были в наличии в хозяйстве порта.
   У меня же начала потихоньку вылезать проблема с зубом. Ни тампончики со спиртом, ни сало не помогали, зуб болел все сильнее, все более и более ухудшая мое настроение.
   К обеду народ не выдержал и начал искать развлечений. Кто-то ушел за пивом, кто опять затарился портвейном, а кто-то решил сходить в баню.
   Я выбрал баню. Баня была неподалеку, на берегу Уды: прозрачная и мягкая вода плюс пихтовые веники приятно поражали приезжих горожан, потому не сходить в баню в Нижнеудинске значило пропустить одну из местных достопримечательностей.
   В бане было хорошо, после бани на берегу реки с пивком еще лучше, а возле костра с разговорами и песнями стало совсем хорошо. Как я забрался в палатку и когда уснул, не помню, но с утра началось то, что в народе называется "смех и грех"...
  
   ЗУБНАЯ ЭПОПЕЯ
  
   ...Очнулся я от того, что мне было страшно пошевелиться. Весь мокрый я чувствовал во рту такую боль, будто нижнюю челюсть пробило осколком снаряда. Как назло рядом никого не было, я водил глазами, по-прежнему не шевелясь, стараясь увидеть кого-нибудь и подать знак о помощи. Народ по-прежнему развлекал себя и им было невдомек, что совсем рядом в полиэтиленовом ангарчике лежит человек, а точнее, то что от него осталось, и готовится к смерти.
   Я лежал, изо всех сил стараясь не шевелиться, ибо при каждом движении нижнюю челюсть пронзал раскаленный осколок, а верхняя отзывалась невыносимой болью. Пот стекал ручьями. Хоть бы Катерина появилась! Но она восторгалась взлетно-посадочными работами порта, потому ее до вечера можно было не ждать. Честно скажу, я растерялся так, что казалось, только смерть принесла бы мне облегчение.
   Неожиданно мой ангарчик зашелестел и в него просунулась Катькина головка.
  -- Ну что ты лежишь? Там знаешь, как интересно! Там настоящие самолеты, а вертолеты стоят недалеко, к ним можно даже подойти. А летчики...
   Тут соплячка осеклась, потому как я, скорее всего, так был похож на живой труп, неподвижный, мокрый и с остановившимися глазами. Каждое слово этой горлопанки отзывалось в челюсти жуткой болью.
  -- Что с тобой? - Катерина развернулась и поглядела мне в глаза. Я набрался смелости и показал рукой на зуб. Боль тут же хлестанула меня, и я отключился...
   ...Очнулся я от тряски. Меня куда-то везли, в кузове брякало железо, мимо пролетали верхушки деревьев. Катерина сидела возле, и, пытаясь смягчить тряску, держала меня за плечи. Глаза ее были квадратные от страха и беспомощности.
   Увидев, что я очнулся, она затараторила, из чего я понял только одно, что мы едем в больницу. В больнице я набрался сил, вылез из кузова. В скорой мне кольнули обезболивающее и направили в стоматологический кабинет. Мне еще пришлось сходить на рентген, но погас свет, и Катерина добилась, чтобы мне вырвали зуб без рентгена. Врачам, как я понял, было наплевать на иногороднего больного, да, тем более, завтра убывающего в тайгу, и мне наконец-то кольнули в десно анестезин.
   Во рту стало терпко, зато наконец-то боль исчезла. По-нашему - меня вылечили. Что, я не прав? А у вас после того, как вам вкололи укол в десну, не было желания встать и уйти - боль же прошла! Вот и я встал, потянулся...
  -- Ты куда? - Катя схватила меня за рукав.
  -- Пойдем отсюда, уже не болит.
   ...К процессу извлечения изверга сначала приступила козявочка в белом халате, по всем признакам похожая на практикантку. Маленького роста, но облеченная правом решать мою судьбу, она решительно приступила к процессу, хотя дотягивалась до зуба еле-еле.
   Несколько раз, не чувствуя во рту совершенно никакой боли, я пытался давать ей советы, с какой стороны лучше подойти, чтобы рвануть понадежнее. Но что-то у нее застопорилось, и к ней присоединилась вторая эскулапка, правда, точно такого же роста. Но и вдвоем у них дело тоже не пошло, пока им не пришла мысль применить долото...
   Вам страшно читать? Но смею вас заверить - мне в те минуты было ну нисколько не больно! Мне было смешно! Видели б вы старания этих раскрасневшихся малявок, бегающих вокруг меня с долотом, молотком и щипцами! Мало того, им приходилось терпеть мои наставления, как лучше замахнуться и поразить неподдающуюся цель.
   ... И расплата наступила. Отойдя на сто метров от зубодерни, я понял, что придется лечь и снова пережидать боль развороченной челюсти. Найдя какую-то лавку у забора, свалился на нее без сил. Катерина суетилась вокруг меня, причитала и старалась хоть как-то облегчить мои страдания. Став на колени, она шептала мне в ухо успокаивающие слова и гладила мою руку.
   Помощь пришла, откуда не ждали.
  -- Ну, и какого ты тут разлегся?
   Кое-как повернув голову, я увидел, что возле меня стоят ребята из группы водников, наших соседей по лагерю. В рука у них я увидел несколько банок с пивом, а один держал веером в руке вяленых харюзов.
   Не знаю, как я среагировал на пиво, но рыбный запах враз сломал мое болезное мировоззрение. Отпив почти полбанки божественного нектара, я быстренько сорвал нежное харюзиное филе и попытался засунуть его в рот.
   Но тут произошла заминка, челюсти мои никак не хотели раздвигаться. Ну и ладно, я стал налегать на пиво, и вскоре мне стало так хорошо, что даже Катюшка оттаяла, увидев мое перерождение. Ее присутствие почему-то придавало мне силы, и на вопрос мужиков, как я докатился до такой жизни, я довел их до смеха с икотой повествованием о двух козявках, с молотком и зубилом искоренивших мой зуб.
  -- А мы уж думали, ты передумал идти в тайгу, если скопытился в обморок так, что грузить тебя в кузов пришлось чуть ли не всему лагерю. Скажи спасибо Катеринке, она подняла на уши весь лагерь и чуть не искалечила шофера портовского грузовика, по недомыслию вначале не захотевшего ехать. Он потом за баранку ногами держался, так у него руки дрожали после яростного нападения этой пигалицы. А раз ты очухался, пора в лагерь, там уже и ужин подходит.
   Во рту еще болело, но терпимо. А пока мы шли, вкушая по дороге живительный нектар, боль почти затихла и сильно не досаждала.
   Но я все более отчетливо стал замечать, что по-прежнему не могу съесть ни кусочка вяленки, зубы не разжимаются. К тому же слегка саднило в горле и побаливали десны.
   Придя в лагерь, все накинулись на еду, а я сумел поесть только хлеб, разминая его в руках в тонкую пластинку и проталкивая эту лепешечку в рот. Странно, сильно ничего вроде не болит, а зубы не разжимаются.
   И наступил голод. Как только ни кормили меня окружающие: и с ложечки, и с ножа, и через трубочку. Один народный умелец даже тюбик из-под пасты приспособил для кормежки, но все тщетно. Только тонюсенькие хлебные пластинки входили между зубов, но сытости от них было явно недостаточно. С какой завистью смотрел я на котелки с варевом! Я готов был многое отдать за ложку этого ненавистного в прошлом "змеиного" супчика с кусками серо-бурой тушенки в растеках грязно-желтого жира! Катерина страдала вместе со мной и тоже ела мало и вяло. Зато ночь я беспробудно спал и снов не видел.
   На следующий день опять не было полетов, но мне уже думалось не о них, а о тарелке змеиного супчика. Катерина же впала в ступор, так как вестей из Гутары не было, и неизбежность расставания с мечтами о таежном путешествии вставала перед ней все отчетливее. Глазки у нее теперь были грустными и влажными, но она держалась, полностью посвятив себя борьбе с моей вынужденной голодовкой. Хлеба в этот день я наелся так, что видеть его уже не мог.
   Перед сном, когда перепеты были все песни о воде и порогах, выпито все, что можно было, мужики пообещали с утра приступить к поиску лекарей для, как они сказали, "возвращения мне образа клыкастого хычника". Ночью я почувствовал, как Катя укрыла меня своей курточкой и придвинулась ближе ко мне, чтоб я не замерз.
   Утром меня разбудил чей-то уверенный голос.
  -- Тэ-экс! Кто здесь больной? Давай его сюда, клади на стол, рэзать будэм!
   Возле палатки стояло несколько мужиков со звериными рожами и пялились на меня.
  -- Ну-ка, больной, откройте ротик!
   Один из этих зверил ухватился за мои челюсти и хотел их разжать. Мы же с моими челюстями не дали ему это сделать, и он призвал на помощь своих головорезов. К удивлению многих, а зевак к тому времени собралось вокруг порядочно, у них тоже ничего не получилось. Тогда они развернули меня лицом на солнце, задрали мою голову и стали пытаться разжать мне рот с помощью ножа. Видимо, им немного удалось разжать мне зубы, и что-то увидеть во рту, потому как они отошли в сторону и стали оживленно спорить.
   Наконец, консилиум приблизился ко мне, и его главарь произнес:
  -- Диагноз ясен. Будем лечить.
   ...Потом я лежал на коврике у палатки и что есть мочи горланил песню, более всего определяющую мое теперешнее состояние: "Когда мне вырвут челюсть, нацепят глаз на гвоздик и будут мне, пирату, шить саван поутру...". Я был в стельку, или как говорят водники, в лопасть пьян!
   Это сейчас мне хорошо, а тогда, во время "лечения" было далеко не до смеха.
   Эти три бугая намешали в литровой кружке спиртового настою из марганцовки, сока подорожника и еще какой-то дряни, получилось такое лютое месиво, что на него смотреть было страшно, не то, что лечиться им. Но сначала уговорами, потом силой они все же заставили меня полоскать этой гадостью рот и, не сплевывая, глотать. Как же мне было плохо!
   И как же стало хорошо потом!
   Я лежал возле своей палатки и дурным голосом орал: "Не хочу жениться, а хочу лечиться! Еще кружечку хочу! Еще кружечку смечу!". В ответ мне было сказано: "Дорвался, щербатый! Не все сразу! Завтра добавим!". Я заметил, что моя Катерина хохочет, глядя на меня, и мне от этого делалось еще веселее, и я пьяно орал, что в голову взбредет. Оказалось, что я попал в руки выпускникам Московского медицинского института, стоматологам, отмечавшим свой выпуск таежным походом, которые и проверили на мне свои приобретенные в нелегкой учебе навыки. Раз лечение пошло на пользу, то можно было сделать вывод, что учили их как надо, и я мог это подтвердить без сомнений - больной поправлялся на глазах, потому как похабные песни вылетали из меня в полную глотку. Тем более, что лечение нужно было повторить еще пару раз, что меня вполне устраивало.
   Неожиданно внимание толпы отключилось от созерцания меня и перенеслось на бежавшего к нам со стороны аэропорта дежурного, в обязанности которого входило наблюдение за последними сообщениями из диспетчерской.
  -- Аэропорт открыт! Начинается посадка на самолеты!
  
   МОЙ БИЛЕТ
  
   В несколько минут лагерь опустел. За многие дни ожидания все научились жить так, чтобы утром собирать пожитки в считанные минуты. Группы бежали к самолетам, на ходу заталкивая в мешки кухонную утварь.
   Бежали и мы с Катериной. Девушка хохотала от радости и подгоняла меня:
  -- Ну, скорей же! Скорей!
   А у меня ноги подкашивались. Вестибулярный аппарат, разбалансированный непотребной дозой спирта с марганцовкой, никак не мог справиться с переменным гравитационным полем, шатающим меня из стороны в сторону. Катюшка толкала меня в спину, в рюкзак то есть, так, что я опасался спикировать на асфальт, что внесло бы окончательный художественный штрих в мою искореженную конфигурацию морды лица. Теряя терпение, Катя умчалась вперед, наказав мне двигаться к кассе, не сворачивая.
   Когда я доплелся до вокзала, рухнул на лавочку и слегка перевел дух, то вдруг понял, что мне предстояло еще достать со дна ума мои дипломатические способности, потому как из задней двери здания вышла и двинулась в мою сторону моя незабвенная кассирша, на груди которой, как я знал точно, лежит мой билет, давно ожидающий моей мужской руки. Видно, смотрела в окно, голубушка, день и ночь, а когда дождалась, то кинулась ко мне без промедления.
  -- Здравствуй, Егорушка! Что-то припозднился ты нынче. Я уж и ждать перестала, а тут гляжу, ты бежишь. Соскучился, небось?
   Она повела своими телесами, как бы говоря: "Давай, дорогой, поспешай! Бери свой билет, не пожалеешь!".
  -- Здравствуй, милая! Прости, что не целую ручки, болею потому как. Проклятая ангина и стоматит совсем лишили меня сил. Даже не знаю, как и лететь, хотя сроки уже поджимают. Сегодня последний день.
   Все это я пролепетал на едином дыхании, так как увидел, что Катерина на всех парах летит ко мне, собираясь, видимо, тащить меня на посадку. Не хватало еще им встретиться и тогда прощай мой билет! Я встал, приобнял мою любвеобильную кассиршу, за спиной же показал спешащей ко мне Катьке кулак.
  -- Ну, давай поцелую уж тебя, моя ненаглядная! - Я приблизил губы к лицу кассирочки и... тут же получил отпор.
   - Ты что же воняешь-то так, касатик? И в самом деле больной, что ли? - Женщина сморщилась и чуть отвернула голову. Я тут же увидел Катьку, которая со свистом затормозила невдалеке от нас и теперь дико таращила глаза, пытаясь понять, что здесь происходит.
   Удерживая кассиршу за талию, я преувеличенно пьяным голосом стал лепетать, как соскучился по ней и все норовил поцеловать в губы. Но женщина, видимо, ждала меня совсем другим. Такой вонючий и нетрезвый я ей сильно не нравился, да еще с заразной ангиной. В ней явно просыпалась антипатия ко мне Я же продолжал кривляться:
  -- Любонька моя, детка моя, вот я вернусь из тайги, и тогда мы с тобой как всегда устроим такой праздник встречи, что тебе придется брать недельный отгул и сливать из баков не одну канистру коктейля "Шасси"! А пока дай, голуба, мой билет, а то самолет уже скоро.
   Махая за спиной кассирши рукой, чтоб Катька поняла, что ей нужно исчезнуть с глаз долой, я неосторожно глянул в ее сторону, на что моя портовская краля мгновенно отреагировала и резко оглянулась.
   Вы подумали, что соперницы скрестили сабли взглядов? Ошибаетесь. Вместо моей доброй и застенчивой Катюшки к нам подлетела разъяренная мегера.
  -- Нашли время миловаться! Тебя группа ждет, самолет уже на полосе. Где твой билет, беги на регистрацию, не то дождешься от старосты, будешь неделю посуду мыть!
   Все это было сказано с такой ненаигранной злостью и поддержано таким маханием рук, что мы с кассиршей оба оторопели. А Катерина не унималась.
  -- Ну, что уставился? Охота мне было бежать за тобой, подведешь группу. Какой день сидим без полетов, а тут пришел день, а ты не чешешься!
   Под огнем этих несправедливых обвинений я пролепетал:
  -- А у меня нет билета.
  -- А где он? Потерял, небось. Вечно с тобой морока.
  -- Он у нее, - я показал на кассиршу, застывшую в ступоре.
  -- Отдайте, женщина, ему билет и пусть мотает на регистрацию. Понабрали молокососов. Говорила, не берите его в группу, намаемся. Так и оказалось! Ну, где билет? - Катерина требовательно протянула руку.
   Под ее сверкающими глазами кассирша растерянно вынула из-за пазухи билет и протянула его Катерине. Та схватила билет и изо всех сил толкнула меня к рюкзаку. Я нацепил рюкзак и побежал в зал регистрации. Катя тянула меня за собой и не давала оглянуться.
   Когда же у самой двери мне удалось бросить взгляд на то место, где стояла моя краля, та, казалось, до сих еще не вышла из ступора и ошарашенно смотрела нам вслед.
   ...Когда я вышел из зала регистрации, намереваясь бежать к самолету, то увидел моего вызволителя. Катерина стояла около лестницы и плакала...
  
   ПО НЕБУ КАК ПО ВОЛНАМ
  
   В самолете, как только заработал мотор, сработала моя всегдашняя реакция на грохот - мне неимоверно захотелось спать. Но Катя, сидя рядышком со мной, ухватилась изо всех сил за мою руку и со страхом смотрела в иллюминатор на уплывающую вниз землю.
   Так ты, подруга, летишь первый раз? Кабы худа не было. Знаем мы эти "аннушки", влетит в тучку и... доставай пакеты. Я пощупал в кармашке за сиденьем, но пакетов не оказалось. Оглядевшись, я не увидел и ремней безопасности, в пассажирских "креслах" поролоновые подушки были выдраны, а на двери вместо рукоятки замка была примотана проволока, исполнявшая роль запора. Да, старость "аннушки" перла из всех щелей.
   Дремота не отступала, сказывалась трудная ночь, спиртик уже угомонился, и организм требовал покоя. Грохот в самолете разговаривать не давал, в окошке внизу проплывали покатые зеленые горы, между которыми проблескивали белые русла рек.
   Короче, я стал дремать все сильнее и сильнее. Последний раз я осмотрелся, увидел начинающие зеленеть лица пассажиров, среди которых кроме нас почему-то не было ни одного туриста. Наши рюкзаки одиноко стояли в уголке, спины пилотов неподвижно вырисовывались в проеме двери...
   ...Меня разбудило то, что Катерина дергала меня за рукав.
  -- Егор, мне плохо.
   На самом деле. Она терпела из последних сил. У других пассажиров зеленые пакетики в руках, похоже, были уже полны. Опытные, пакетики они, похоже, расхватали при посадке. Одна бабка сидела над пакетиком, держа два других в руке. Я бесцеремонно выдернул их у нее из руки, на что она почти не среагировала, так ее сильно мутило. Катюшка схватила пакет и наконец-то освободила свой желудок. Ей было стыдно. Она же не знала, что большинство пассажиров "аннушек" только этим занятием и коротало воздушный путь от своих селений в город и обратно. Жители Тофаларии, имея на руках постоянные билеты местной авиалинии, частенько летали в Нижнеудинск и обратно по делам, или так, погулять.
   Ко всему этому еще и сильно болтало самолет. Вокруг него клубились тучи, и эта летающая сковородка то и дело падала в воздушные ямы, а затем подпрыгивала и готовилась к новому падению.
   Люди, давно привычные к таким вывертам погоды, в окна не смотрели, их гораздо сильнее интересовали события в собственных животах, чем за бортом. А Катерина со страхом постоянно пялилась в окно и все крепче сжимала мою руку.
   Мне так жалко стало испуганную девчонку, что я освободил руку и, обняв, прижал дрожащее тельце к себе.
   Пигалица тут же примолкла и перестала вздрагивать.
   Болтанка продолжалась, облачность, видимо, была велика, но самолетик шел в нем, не меняя курса, из чего можно было сделать вывод, что гроза не такая уж и сильная, как могло бы показаться. При каждом падении в яму девушка прижималась ко мне все сильнее, и я еще не знал, как буду отрывать ее от себя при посадке. Но то ощущение, что возникло в этот раз, сильно напоминало то волнение, когда мы сидя спали, обнявшись, в вагоне.
   Интересно, сколько приключений случилось у меня в этот раз. В прошлые годы разве только ожидание в аэропорту вносило какое-то разнообразие, но и то в том случае, если попадалась интересная группа с гитарой и интересными рассказчиками. А нынче приключения шли одно за другим, начиная с посадки в поезд.
   И виной всему была Катерина.
   При снижении у меня как всегда с болью заложило уши, и пока мы выносили свои рюкзаки и разминали отсидетые места, я не слышал ничего кроме гула в ушах. Потому Кате приходилось молчать, хотя и так было все понятно..
   Ее очень озаботило то, что ее никто в аэропорту Гутары не встречал.
  
   ОПЯТЬ ВДВОЕМ
  
   Пришлось идти к директору аэродрома, узнавать, не осталось ли у него письмо Катерине.
   Небольшой домик возле корявой в колдобинах взлетной полосы с топорщащимися над ним антеннами был пуст. Самолет уже улетел, подумалось, что директор ушел домой. Но открытая настежь дверь намекала, что он неподалеку. И в самом деле, хозяин находился рядом, он косил траву и, казалось, заботы аэродрома его нимало не интересовали.
   Отложив косу, он молча прошел в свой кабинет и подал Кате сложенную вдвое бумажку. Катя с волнением открыла бумажку, прочла, но радости на ее лице не добавилось.
   "Дорогая Катя! Мы уже не можем ждать. Если ты прилетела и захочешь нас догнать, скажи Игнату (это директор порта), он отведет тебя к Степану, охотнику, мы договорились, он довезет тебя на лошадях к нам. На ручье Ола-ой мы делаем дневку и ты еще можешь успеть. Если захочешь вернуться домой, билет у Игната. Прости, что так сложилось. Максим".
   Я давно знал Игната, знал про его нелюдимость, да и он помнил меня, но в ушах до сих пор шумело, разговаривать не хотелось. Но по глазам мужика было видно, что ничего более он добавить не может. Что получил, то и передал.
   Случилось то, чего я больше всего боялся. Можно было еще до вылета сюда предположить, что группа не будет так долго ждать девушку. В письме был явный намек, что Катерине лучше всего отправиться домой. Надеялись, что ехать в тайгу с незнакомым охотником Степаном она не решится ни в коем случае.
   Хмурое Катино лицо среди окружающей нас таежной красоты было совсем не к месту, а мой изголодавшийся организм так требовательно звал на обед, что ничего не оставалось, как идти к реке, ставить бивак, поесть и хорошенько подумать, что делать дальше. Тем более, что лечебный моцион требовал повторения, прибытие на начало маршрута требовало праздника, и, вообще, хватит ныть - я в тайге!
  -- Ничего, сейчас пообедаем, а следующим бортом улетишь в Нижнеудинск.
   Я произнес это мягким голосом, подозревая, как расстроена Катя. Мне думалось, что на ее месте вернуться обратно было бы в самый раз. Но Катерина, свирепо оглядев меня с головы до ног, прошипела:
  -- Это тебе надо в Нижнеудинск! Твоя зазноба уже глазыньки выплакала от горя, что бросил ты ее, обманул, забрал билет и не уважил. Давай лети, я остаюсь!
   Эта серая мышка явно забылась, где она и что ей грозит!
  -- Ах, так! Тогда тебе в село к Степану, а я раскланиваюсь. Увы, мне в другую сторону!
   Я подхватил свой рюкзак и зашагал, не оглядываясь, в сторону от села, туда, где сверкал на солнце речной плес.
   Место, где я поставил палатку, было таким уютным и прекрасным, что у меня враз из головы вылетело все, что происходило и произошло до этого. Еще не разбирая рюкзак, прямо с наклоненной над рекой сухой лиственницы я выдернул из речки десяток хариусов, что мне вполне хватило, чтобы сварганить уху, от одного запаха которой у меня резко подскочило настроение. Свежезаваренный чаек царил над костром, сухарики притягивали взор своими золотыми боками, дикий лук веером лежал на пеньке - ну чем не курорт!
   Очень бы хотелось сходить на перевал Федосеева, но - увы! - не тащить же с собой рюкзак с баллонами! Жаль, красивый перевал...
   Обгладывая рыбье ароматное мясо и запивая его юшкой прямо из котелка, я мысленно уже шагал к тому перевалу, за которым ждала меня распрекрасная Уда, где я опять буду один на один с тайгой, где мы сольемся воедино и вспомним друг друга после тяжелого и необычайно длинного года разлуки...
   ... - Ты еще не ушел?
   Грезы мои мгновенно растаяли в воздухе. У палатки стояла Катерина и уныло смотрела на костер. Злость так рванула мне по нервам, что я вскочил и ушел к реке.
   Да за что мне такое невезение в этом году? Ну почему все было не так, как всегда, когда я с самой первой минуты был свободен и мог делать все, что хотел? Мог идти, куда хотел и испытывал то, что хотел испытать!
   Река тихонько плескалась у ног, будто успокаивала меня, а рыбьи мальки сновали у берега, будто намекая, что на самом деле настоящие заботы - это совсем другое. Настоящие проблемы - это хищники, голод и...
   Но что-то надо делать. Как же мне отделаться от этой вредной девахи? Взять ее с собой я не могу, то есть, если сказать честно, не х о ч у. Не хватало мне ребенка, чтоб его еще с ложечки кормить. Отправить ее на Большую землю, судя по всему, невозможно. Бросить в поселке...
  -- Ну, рассказывай.
   А, впрочем, и так все было ясно: кони разбежались, Степан гуляет. Все же мне было интересно, какой поворот от ворот она получила?
  -- Если бы ты видел Степана, ты бы тоже испугался. Когда он вышел из дома, у меня ноги прилипли к земле. Два метра ростом, бородатый и хромой. Я с ним поздоровалась, а он, когда узнал, кто я, сказал, что ему некогда, ему надо какие-то солонцы чистить. Мне показалось, что он меня убил бы, если бы мы заехали в тайгу.
   Ну, конечно, Степан всю жизнь ждал, чтобы сразиться насмерть с этакой пигалицей! Ему б плевка хватило, чтобы эта козявка...
  -- Когда домой? - Вопрос прозвучал сам собой, потому как иного разрешения возникшей проблемы я не видел. - Тебе еще надо извиниться перед моей женщиной, у которой ты нагло забрала билет. - Не смог я удержаться, чтобы не отомстить Катьке за "глазыньки моей зазнобы".
   Было видно, что с губ девчонки готовы были сорваться такие же злые слова, но она удержалась, только глубоко вздохнула и промолчала.
  -- Ладно уж, иди, садись, ухи немного еще осталось.
  -- Из хариуса, да? Самая вкусная рыба! Сам поймал?
   На меня глядели восхищенные глаза! Ну, дает! Только что сверкали слезы на ресницах, а увидела еду и тут же счастлива. Ребенок! А вопросы... Ладно, молчу.
   Она и была ребенком, как я этого раньше не замечал? И все эти капризы, обиды, злость, мгновенно переходящая в счастье - это же детские капризы!
   Я глядел, как Катерина наяривала рыбу из ухи и ощущение того, что передо мной большой ребенок все более крепло. Злость постепенно таяла.
   Возможно, причиной этому был удивительно мягкий и спокойный вечер. Тихий шум реки и глубокой синевы закат, пилочка лиственниц на ближнем склоне и выглядывающая из-за горы Луна, переливающиеся в дыме костра звезды, все как бы говорило - бросьте спорить, все прекрасно, мы с вами, живите и радуйтесь.
   Катя доела рыбу и по-детски с причмокиванием облизала пальцы. Взгляд ее, еще немного таящий в себе невысказанное, уже потеплел. Плеснув ей в кружку чаю, я смотрел на нее, и почему-то дальнейшая наша судьба меня уже не сильно волновала. То ли вечер был такой, то ли полное согласие с поговоркой, что утро вечера мудренее, то ли чудотворное влияние сытости, но какими-то тайными закоулками состояние радости опять вернулось ко мне.
   На этот случай у меня в рюкзаке в укромном месте до поры до времени всегда ждет своего часа маленький музыкальный инструмент - миниатюрное банджо. Увиденное у одного из туристов это немудреное устройство в виде большой плоской консервной банки с прикрепленным к ней посредством небольшого шарнира самодельным грифом служило мне уже несколько лет. Скрашивая мое таежное одиночество, это банджо служило только мне. Не нашелся еще ни один музыкант, кто смог бы настроить его так, как надо. Эта жестяная балалайка слушалась только меня и, что самое интересное, настроить ее можно было только в тайге, дома это сделать было бесполезно.
   Случай был самый тот. Банджо вылезло на свет, слегка покочевряжилось, но затем забренчало вполне сносно, и пару мелодий для разминки отработало вполне терпимо.
   Восторгу Катерины не было конца. Она и сама пыталась что-то сыграть, доказывая мне, что в свое время училась в музыкальной школе по курсу мандолины, но я вспомнил, что мне крайне важно повторить курс зубного лечения, потому исправный инструмент после приема "микстуры" мне чрезвычайно нужен.
   Спиртово-марганцовочное полоскание настолько возвысило мою душу, что поселковые собаки подняли остервенелый лай, опасаясь, что на деревню движется завывающая волчья стая. Невзирая на то, что собакам мое завывание не понравилось, я исполнил почти весь свой репертуар, обретя в лице Катерины своего верного и пожизненного фаната.
  

"Саянская погода капризна как мамзель.

То дождь, то снег, то солнце - сплошная карусель.

Подснежниками сразу стали все цветы, что не пропали.

И я торчу, башкой кручу, щиплюсь и хохочу..."

  
   Открытие сезона завершилось в теплой и дружественной обстановке, фанатка кое-как дотащила меня до палатки, закидала куртками, и я провалился в счастливое состояние долгожданной невесомости.
  
   ЗА ЧТО?
  
   Утро было сказочное. Такого голубого и огромного неба я не видел уже год. Туман, разогнанный солнцем, уже давно убежал за перевал, и только на востокее еще светилась туманным облачком заспанная Луна. Лиственницы сверкали мокрыми ветками и пялились в небо, а река, еще не проснувшись, сонно скользила мимо зеленых берегов.
   Благодать!
   Катерины не было видно, потому я скинул с себя напревшую за ночь одежду, развесил ее на ветках и направился к реке.
   До чего же вкусна водичка! Холодная до ломоты зубов, но такая чистая, что пить ее хотелось не столько от похмельной жажды, а больше, чтобы чувствовать во рту это необъяснимое чудо.
   Фантастика! Не было не только самой Катерины, не было и ее рюкзака. Видно, ушла на аэродром, чтобы все же улететь домой. Правильно! Не заладился поход с самого начала - возвращайся, все равно удачи уже не будет.
   После завтрака я начал паковать вещи, собираясь сегодня же сломать ближайшую горку, чтобы быть как можно ближе к моей реке, что ждала меня целый год.
   Скручивая спальник в палатке, вдруг совершенно неожиданно услышал над головой по клеенке дробный перестук. Дождь! Вот те раз! Впрочем, резкая смена погоды - в тайге это обычное явление, как говорят местные метеознахари: "После любой погоды обычно бывает такая же или еще хуже".
   Выглянув из палатки, я увидел, что хмарь затянула уже почти полнеба и, судя по моему опыту, эти тучи надолго.
   Что ж, зато идти будет не жарко! "Путь держи в непогоду!". Ничего не могло расстроить мое прекрасное настроение. Передо мной тайга - а это самое главное. Не бывает трудностей - есть толчок для творчества!
  

"В тот год, так получилось, мы ушли вдвоем

В Саянские отроги, в таежный бурелом.

Неласково нас встретил - что с него возьмешь? -

Занудливый и беспощадный дождь, дождь, дождь..."

  
   В самый последний момент скрутив пленку, я засунул ее под клапан рюкзака и... увидел стоящую поодаль мокрую от дождя Катерину.
   Вмиг в моем мозгу пролетели все последующие этапы моего несчастья: эта заноза улететь не сможет еще долгое время, местная взлетная полоса чутко реагирует на дождь, размокая в первые же минуты и надолго; жить несчастной в поселке негде и не на что; бросить ее здесь я уже не могу, она уже приручена мной и приходится за нее отвечать. Что выпадает в осадок? Это ясно без арифмометра - будем ждать летной погоды и изо всех сил отправлять эту авантюристку домой. Сколько на это уйдет дней, известно только Богу и местным шаманам.
   Веревка и тент были под рукой и вот мы сидим на рюкзаках, молчим. Слезки моей несчастной туристочки уже капали с ресниц, и моя злость потихоньку - опять! - начала сменяться на жалость. Ох, доведет меня жалостливое сердце до... Ладно, не будем загадывать, надо что-то решать.
  -- Они прислали записку. - Девочке было очень плохо. Могу представить, одна в тайге, все вокруг враждебно, и выхода, по сути, никакого. Только я один рядом, да и тот озлоблен и неприветлив.
  -- Кто прислал?
  -- Ребята. Охотник привез. Они сделали дневку на Мурхое, ждут меня. Ходу туда пять часов.
   Все ясно. Катя хотела, чтобы я проводил ее к группе. Ну, как тут откажешь? Да и погода сильно размокропогодилась, сидеть тут совершенно бесполезно. А пять часов - это не так уж и много, дойдем. Идти будет нежарко, дойдем.
   Видимо, огромное желание избавиться от назойливой попутчицы было написано у меня на лице, потому девушка быстро произнесла:
   - Обещаю, буду идти без остановок. - Ну, да, с таким-то рюкзачишком она сможет даже бежать, а я?
   - Ты готова идти?
  -- Да. - Катя вскочила, и опять глаза ее просветлели и засияли уже знакомым мне огнем будущих свершений.
   Тропа сразу же показала свою истинную суть. Видимо, по ней ходили не только люди, но и Гутарский крупно-рогатый скот, вытоптавшие среди корней углубления, намного меньше размера моих сапог, потому скорость движения резко упала. Пристраивать ногу в этих ямках и перешагивать корни было совсем не в пользу скорости. Плюс к этому тропа пошла на подъем. А, как вы знаете, в первые три дня тропа - это бескомпромиссная пото- и шлаковыжималка, то, что льется со лба, заливает и выжигает глаза. Это потом пот будет пресным, и его можно слизывать как воду. А пока...
   Катерина, будто и не было недавних горестей по поводу нелетной погоды, развлекала меня из всех сил. Делала она это не специально, но получалось так, что мне было весело.
  -- Смотри, смотри, лесовичок! А почему у него полосатая шкурка?
  -- Это бурундук, таежный полосатик. Кстати, свистит он как птичка, потому птичий гомон вокруг нас - это крики бурундуков, ибо для птичек сейчас погода нелетная.
  -- А это что за цветочки?
  -- Это багульник, дурман-трава. После ночевки в багульнике голову не поднимешь.
  -- Ой, как интересно! А кругом горы, да?
   И правда, мы шли в сплошном дождевом мареве, в облаке, потому Саянских красот не было видно. Можно сказать, что Катерине в очередной раз не повезло, но она и помимо этого была счастлива. Все вокруг было для нее необычно, и эта непосредственная девчонка с упоением впитывала в себя все новое.
   Скорость движения стала падать, все же для первого дня мы неоправданно быстро шли, организм мой, еще не втянувшийся в нужный режим, стал сдавать, и уже третий привал потребовал более продолжительного времени передыха.
  -- Где, говоришь, они ждут тебя?
  -- На Большом Мурхое.
   Я взял совсем мокрую записку и тут меня осенило. Достал свою двухкилометровочку и сильно опечалился... Прошу прощения, я не то, чтобы опечалился, я - рассвирепел!
   Ну, что со мной происходит в этом году? Нынче, уже в который раз, я допускаю глупейший промах. Пять часов, по словам охотника - это на лошади, а не пешком с тяжелым рюкзаком за плечами! Мало того, что наша скорость мала, так еще и еле заметная приписка в углу значила, что Катина группа писала записку два дня назад! Их можно было понять - уже неделю они ждут своего отставшего товарища, потому в оставшиеся дни им придется наверстывать то, что они упустили за дни ожидания.
   Сегодня мы к Мурхою никак не подойдем, а группа уже уйдет, если уже не ушла.
   Ну, как же я так! Желание как можно быстрее избавиться от девчонки, каждым своим действием приносящей мне неудачу, сыграло со мной очередную злую шутку, я не проверил по карте путь, которым мы двигались сейчас, а на пути к Мурхою существовали еще и болота, бро'дить которые будет ох как тяжело.
   Катерина со страхом смотрела на то, как я мычу и от безысходной ярости заламываю руки.
  -- Что случилось, Егор?
   Ну, как я этой букашке объясню, что мой нынешний год летит в тартарары? Что я впервые в жизни проклинаю этот проклятый поход вместе с этим дождем, с этой идиотской тропой и готов утопить это насекомое, именуемое Катериной, в ближайшей луже. Кажется, из глаз моих текли кровавые слезы, но размываемые дождем, блекли и невидимо падали на землю, орошая так любимую мной прежде Саянскую землю.
   Мое кареокое несчастье - Катерина Батьковна, похоже, о чем-то догадывалась, так как отошла подальше, села под кедру и притихла.
   Так. Домой идти ни к чему, не сидеть же мне в палатке вместе с этой дурой, дожидаясь самолета. Сроки и так уже нещадно срываются. А сколько я там просижу, неведомо, может быть тогда и возвращаться на маршрут будет незачем. Идти вперед? Но ее группа опаздывает и торопится. Сумею ли я угнаться за ними?
   Туча еще плотнее села на землю, дождь усилился, стало холодно.
  -- Вставай, пошли. Недалеко озеро, там заночуем.
   Девчонка покорно поплелась за мной и молчала все время, пока на берегу Гутарского озера мы ставили палатку, разжигали костер и варили ужин. Я тоже молчал, но чувствовал, что моя подкорка, не переставая, считала варианты.
   Без аппетита пожевав Катькино варево, я забрался в спальник, согрелся и заснул.
  
   СПАСИБО ЗОЛОТОМУ КОРНЮ
  
   Проснулся я от того, что из соседнего спальника доносились глухие всхлипывания. Все правильно, девочке стало страшно. Злость не отпускала, потому успокаивать я не хотел, но и спать тоже не хотелось.
   Над головой все так же стучал дождь, сырая темнота окружала палатку, в голове роились только мрачные мысли, всхлипывания в спальнике не прекращались.
   И вдруг, не знаю, почему, мне так жалко стало Катерину! Ну, ведь не она виновата, что вот так все у нас получается. Скорее всего, это я виноват. Недоглядел, недодумал, не учел, не сообразил. Ведь я же старше, опытнее, наконец, я мужчина. А этот цыпленок теперь в горе, ни мамы, ни папы и друзья вдали. И еще она боится меня!
   Вот это последнее вызвало во мне бурный протест. Ну, никак не мог я быть страшным, я ведь добрый, я всегда защищал слабых (так мне показалось в этой беспросветной ночи). И еще я вспомнил мои первые страхи в первом походе в тайгу, особенно ночью, когда, казалось, все дикие звери сбежались к палатке и собирались растерзать все, что в ней находилось. Потом мне объяснили про "час быка", но сначала я этого не знал, потому всегда мой нож лежал рядом на случай нежданных клыкастых гостей.
   Катерина все так же всхлипывала, и, признаюсь, это действовало на меня крепче угрызений совести.
   Как можно шумнее крутнувшись вместе со спальником, я повернулся к Катерине и положил руку туда, где, как мне казалось, должна была быть ее спина. Но неожиданно я почувствовал пустой мешок. Добравшись, наконец, до того, что, по моим предположением, было Катериной, я понял, что девушка сжалась в такой комок, что большая часть спального мешка оказалась пустой.
   Несчастное создание лежало в позе эмбриона, поджав под себя коленки, и мелко дрожало. Всхлипывания прекратились. То ли шум моего мешка так подействовал, то ли рука, поглаживающая дрожащее девичье плечо, сыграла свою роль, но в мешке стало тихо.
  -- Расстегнись, задохнешься! - Я придал голосу побольше веселости и стал искать завязки и замок, скрывавшие пленницу. Тщетно. Рука нащупывала только швы и ничего более. Оказалось, что тоска загнала дурочку на самое дно спального мешка, потому что из-под капюшона "дуло холодом"!
   Пришлось разворачивать спальник вместе с его содержимым и перекатывать хозяйку к отдушине. Пока я распаковывал пленницу, то сообразил, что Катькин спальник, в отличие от моего - на гагачьем пуху, был "на рыбьем меху", создающего для хозяина далеко не комфортные условия при ночевке.
   А на улице все так же шел дождь. Спасибо, под полиэтиленовым тентом даже в самую мокрую ночь было всегда сухо. Но было холодно. А ведь с утра было солнце!
   Пришлось срочно перебазировать дрожащее тельце в мой спальник, а самому перебираться в чужой. Холод мгновенно окружил мое голое тело, распарившееся в гагачьем парнике. После нескольких минут пребывания в этом рыбьем холодильнике я понял, что требуется внешнее активное согревание.
  -- Кать, слышь, а что за фляжечка брякала у тебя в авоське, когда ты прыгала по корням? - Я уже начинал дрожать, но вылезать никак не хотелось, потому что какие-никакие теплые местечки внутри уже образовались.
   Спальник зашуршал, и послышался слабый голосок.
  -- Ты выпить хочешь?
  -- А что там у тебя, чай? - Вот уж чего не хотелось, так это холодного чаю.
  -- Нет, там настойка золотого корня.
  -- Ого! Так это в самый раз! У тебя здесь, в твоем спальнике, уже все инеем покрылось, скоро здесь будет морг с моим трупом в придачу. Доставай фляжку!
   Катерина пошуршала спальником, и ко мне упала маленькая плоская спасительница. Раздумывать было некогда, я открутил крышку и припал к горлышку. Знакомый вкус и аромат ледяной золотой настойки вначале превратились в животе в кусочки льда, но постепенно стало горячеть, а после третьего глотка холод в мешке стал скукоживаться и просачиваться сквозь стенки наружу.
  -- Будешь? - Я все же догадался предложить хозяйке ее же снадобья.
  -- Нет, мне и так уже тепло.
  

"Сухого места не найдешь, палатка промокает.

А за палаткой хлещет дождь, костер наш заливает.

В такой момент хоть пой, хоть вой, тоска сковала члены.

Смеется небо надо мной, ругаться хочется порой...

Давай-ка, друг, по первой!.."

  
   В палатке становилось все уютнее. Настроение улучшалось, спать уже не хотелось. Пришла пора ночных бесед.
  -- Ну, рассказывай, какие причины заставили тебя возвращаться в первобытное состояние с помощью туризма?
   Спальник заворочался, и совсем рядом раздался голос Катерины, высунувшейся из мешка.
  -- Я еще в школе ходила в походы и мне нравилось. Наша группа почти полностью состоит из наших кружковцев. Мы с ними и в туриадах участвовали, на российские соревнования ездили, по Уралу ходили. В прошлом году ездили на Алтай, а нынче решили вот Саяны посмотреть.
  
   СРАЖЕНИЕ В НОЧИ
  
  -- Ого, так у тебя опыт должен быть немалый! Но почему же, я гляжу, у тебя рюкзачок-то совсем не рассчитан на автономное блуждание по тайгам. Как ты рассчитывала догонять группу без питания?
  -- Я хотела все купить в Нижнеудинске, но эта история с билетом изменила мои планы. Потом хотела купить в Гутаре, но не получилось. Придется голодать.
   Придется. Мои запасы рассчитаны только на меня, да еще учитывая то, что на реке я хотел полностью перейти на рыбу, хватит их ненадолго. К тому же, судя по размерам мешка, с одеждой тоже плохо. Но в голове уже играл градус, потому на этой проблеме я не стал тормозить, а погнал дальше.
  -- А что ты умеешь делать, чтобы выжить в тайге?
  -- Я многое умею делать, даже стрелять умею. Знаю съедобные травы, грибы, рыбачить умею, даже зверя могу разделать, если надо будет.
  -- Да... С тобой не пропадешь. - Я задумался. Судя по ее разговору, девчонка опытная, но уж слишком слабая. Толку от нее все равно будет мало, когда придется...
  -- Слушай, а ты меня не боишься? - Видно, хмель стал подталкивать язык, раз я начал спрашивать не то, что надо.
  -- А я карате знаю. Два года занималась.
   Ничего себе! Это ж с кем я столкнулся? Еще нацокает мне по почкам, если задену невзначай что-нибудь!
  -- А если сразимся, выдержишь?
  -- Нет, конечно, но продержаться до подхода основных сил смогу.
   Вот, уже веселей! Я преувеличенно заржал, засмеялась и Катя, значит, тоскливое настроение мы потихоньку преодолеваем.
   Разговор постепенно выровнялся, мы стали разговаривать вполне спокойно на различные темы, Катерина потихоньку выпытывала мои подробности, я ее. Постепенно перешли на общих знакомых, их оказалось не так уж и мало, все же, как-никак, из одного города. Но о чем бы мы ни говорили, в голове постоянно зудела мысль, что же делать дальше? Идти вперед или назад?
   В очередной раз прогнав ее подальше, я приложился к фляжке, и тут соседний спальник произнес:
  -- А знаешь, я даже рада, что моя команда ушла вперед, и мне нужно ее догонять.
   Я даже почувствовал, как она закусила губу, сказав такое. Вот пушки-горбушки! Что за логика у этой дамочки? То ревела от невезения, икала от одиночества в подушку, а тут на тебе - рада она.
  -- Хочешь, догадаюсь, почему ты рада? Потому что давно уже, может быть еще в Кургане, положила глаз на меня и все придумала, чтобы так получилось, будто ты случайно оказалась со мной.
   Хмель с золотым корнем делал свое дело, язык начал плести все подряд.
  -- Дурак! Я знала, конечно, с кем мне придется ехать вместе, но никак не ожидала, что ты будешь таким хамом. С первого дня ты только и знаешь, что издеваешься надо мной. Так я тебе скажу - я не слабая и не замухрышка, ты мне совершенно не подходишь по всем своим качествам, а то, что случилось со мной - это обычное невезение, в котором я не виновата. То, что мы с тобой оказались вместе такое длительное время, моя беда, а не вина. Знай об этом и язык не распускай, а не то...
   Столь длинная тирада, отнявшая у ребенка слишком много нервов и сил, решительно не хотела продолжаться! Но смеяться было никак нельзя, ведь опять обидится, а мне никак не хотелось терять хорошее настроение. Потому я перевернулся на живот и стал что было сил кашлять. Прокашлявшись и утерев слезы, вовремя осипшим голосом произнес - Корешок в горло попал!
   Катерина, конечно, поняла природу моего кашля, но, судя по всему, не обиделась, потому что наполовину выпросталась из спальника и потребовала, - Дай фляжку! - Затем послышались глотки и слабое крякание.
   - Видишь, я и пить могу!
   Так-с, отчаяние порождает решимость!
  -- Вот это ты сделала зря. Два алкаша в одной палатке - это гремучая смесь! Один из нас до утра не доживет. Понятые, прошу засвидетельствовать это.
   И тут же получил по морде! Правда, всего лишь подзадником, но святое чувство мести развязало мне руки, и я кинулся на задиру. Знание карате не пригодилось, ибо внезапность атаки и ноги противника, спутанные спальником, способствовали тому, что Катька в мгновение ока была прижата к полу и только мычала сквозь ткань капюшона.
  -- Что, черный пояс не помог? Эт тебе не татами, эт тайга. А в тайге кто хозяин? Кто сильней! А кто из нас сильней? Я! Сейчас я тебя отпущу, но, зная вашу женскую мстительность, отползаю в угол и в руках у меня будет фляжка. Если ты накинешься на меня, я вылью в твой рот всю оставшуюся водку!
   Ну, конечно, она кинулась на меня! Правда, ума, как всегда, не хватило, она в темноте промазала и опять была прижата к полу, но уже спиной, и мне удалось ее оседлать, прижать руки и начать экзекуцию путем вливания водки в рот.
   Деваха тут же возопила, но захлебнувшись водкой, закашлялась. Пришлось отпустить захват и начать мирные переговоры.
   К сожалению мира опять не получилось, дивчина, видно, обиделась не на шутку, откатилась в сторону и примолкла. Придется сменить тактику. Я встал на колени и бесшумно двинулся в ее сторону, планируя... Неожиданный удар по лбу заставил меня завопить, но завопила и соперница! Получилось, что мы оба шли в атаку и сшиблись лбами!
   Раскатившись в стороны, стеная от боли, мы оба мгновенно растеряли свой воинствующий дух. Когда боль немного стихла, я подполз к Катерине и стал извиняться.
  -- Прости, Кать, я немного переборщил. Больно, да? Принести холодной воды?
   Неожиданно тихий и спокойный голос произнес:
  -- Ладно, не надо. Пошумели и хватит. Я спать буду.
   Наступила тишина, стало как-то тоскливо. Я подкатился к комочку в углу.
  -- Кать, прости, я же нечаянно. Давай, я лед поищу. Где-то под мхом он должен быть. Или фляжку приложи, к утру пройдет, а синяк замажем...
  -- ...сажей, да? - Из мешка послышался смешок.
   Затем вдруг легкая ладошка обхватила меня за шею, и я почувствовал на щеке... легкий поцелуй. - Спи, давай, вояка!
   Медленно, медленно, боясь потерять этот неожиданный горячий подарок, я втянулся в свой спальник и замер, даже дыхание зажал.
   Единственное, что я успел понять - произошло что-то необыкновенное. Но подсознание мгновенно отключило способность мышления, потому как сознание отказывалось все это объяснить.
   Наступила полная и тупая растерянность...
  

"Я сегодня выйду в путь дальний, уложу в рюкзак всего вволю,

И возьму с собой свою память, радость дружбы и свою долю.

Мне в лицо глядит мой друг ветер, надо мною как мечты птицы.

Я любовь свою в пути встретил, я мечте своей помог сбыться..."

  
   ИДЕМ ПО МУРХОЮ
  
   Легкий шорох дождя по крыше говорил о том, что туча ползет по земле, и день будет пасмурным, каким и должен быть, чтоб на тропе не было жарко.
   Потрескивание костра навевало радостные мысли о том, что, возможно, завтрак сегодня будет, сухариками с салом дело не закончится. В щелку было видно, как Катерина мешает в котелке какое-то варево.
   Заметив, что я проснулся и вошкаюсь в палатке, повариха крикнула:
   - Вставай, алкоголик, каша готова!
  -- Давай ее сюда! - Вылезать под дождь не хотелось. Я быстренько разровнял площадку между спальниками, и вскоре котелок с ароматным содержимым стоял уже возле моих ног. Мокрая Катерина тоже вползла в палатку.
  -- А почему так мало? - Каши было на донышке. - Здесь аромату больше, чем самой каши!
  -- Так ведь теперь придется экономить.
   Вот так вот. Теперь она будет экономить мои продукты! Ой, отощаем!
  -- А как у нас фляжечка себя чувствует? - Похмелья не было, но порядок есть порядок.
  -- Фляжка пустая. Ты же вчера ее прикончил.
  -- Это я прикончил? А кто же это пил-то из нее последний? Не ты ли? Еще сколько выпила, неизвестно.
  -- Так ведь моя фляжка, пью, сколько хочу! - Ответ с ухмылкой, значит, вчерашние обиды забыты. Ну, ладно, пусть будет так. На лице девушки синюшных пятен не наблюдалось, видимо, как и у меня, следы ночной лобовой атаки остались под волосами. Я потрогал лоб, так и есть, шишка была налицо, в смысле, чуть выше.
   Стук ложек о стенки котелка закончился так быстро, что мой желудок, как мне показалось, ничего не понял и начал активно намекать, чтобы принесли добавки. Вместо добавки дежурная по кухне принесла полную кружку крепко заваренного чая.
  

"Стоит в котле наваристый и терпкий,

Храня в себе заманчивость утра.

Ведь чай - не просто средство и таблетки,

Он словно праздник нашего костра..."

  
  -- И где ж ты смородинки достала, голубушка? - Мой нос с наслаждением влез в кружку и втягивал в себя аромат чернушки. Чудный аромат!
  -- В Гутару сбегала, где же в тайге смородины найдешь? Ну что, идем к Мурхою? - Опять торопится, подумал я. Куда нам теперь торопиться? Все равно не догоним, только умаемся.
   Чай ласково скользил в желудок, привкус золотого корня и смородины создавали такую чайную икебану, что хотелось отвалиться и, похлебывая, лежать и "благовонять" до лучших погод.
  

"Вот он парит, томящийся как в клетке.

Какие силы он в себе таит!

Ведь чай есть чай, наваристый и терпкий.

Он просто чай. Но что за ним стоит!.."

  
  -- Идем, конечно! - Сказал я, хотя идти что-то совсем не хотелось. Дождь, холод...
  -- Тогда вставай, иди сполоснись, а я пока соберу бивак. - Вот так, без всяких предисловий мной начали командовать да еще и с намеком на то, что, мол, иди-ка ты отсюда, не мешай людям делом заниматься. Так мы и не против, мы только за, - вперед, на волю!
   ... Да уж, погорячился. Вокруг была только одна большая туча, видно было только палатку, кострище и ближайший листвяк, все остальное отсутствовало. Бр! И тут я познал неудобство номер раз: нельзя было открыто делать то, о чем я раньше даже не задумывался, а нужно было нырять - кошмар! - в обжигающие водой ближайшие кусты...
  -- Голубушка, хоть ты вчера и обмолвилась, что догонять свою банду не хочешь, но ведь им все равно думается о тебе. Так что сегодня, пораскинув утренним умишком, я подумал, что догнать их желательно. Для этого предлагаю поделиться запасами пищи. Тем более, что нельзя держать яйца в одной корзине. Давай-ка сама отбери себе половину пищевого довольствия. И тебе приятно, и мне полегче. Побежим аки лани.
   Катя без ворчания отобрала себе кое-что из моего рюкзака, хотя мне показалось, что чуть больше, чем надо, но тропа покажет, уложилась ли она в норму. А лишние килограммы - это неплохая грелка в такой холод.
   Дождь все так же сеял, красот местных не было видно, даже Гутарское озеро было видно только у берега, пот, смешиваясь с дождем, не так резал глаза, потому все физические и душевные силы были направлены только лишь на преодоление препятствий, возникающих на тропе.
   Катерина вначале шла впереди, но постепенно сместилась назад. А причина была одна - девушка оказалась весьма любопытной. То и дело ей приходилось оглядываться, чтобы задать мне вопрос и дождаться ответа. Первый из них, конечно же, не отличался оригинальностью: "А мы правильно идем?". И ведь дождалась, пока я, балансируя, преодолел сетку корней очередной кедры и прохрипел: "Москва за поворотом"!". Этим я сделал непоправимую ошибку, надо было сразу дать понять, что на вопросы я отвечаю только на привале. Но не сообразил, и вопросы посыпались как "из рогов".
  -- Елка, пихта, сосна и кедр - это ведь одно дерево, да? Только иголки разные? А медведь (Ну, конечно, женщина, не интересующаяся медведем, не женщина!) тоже по этим тропам ходит? А по деревьям они ползают? А, правда, что на бурундуке полоски медведь лапой нацарапал? А ты взял ружье?
   Вот на этот вопрос я решил не отвечать. Ружьишко, одностволочный обрез, завернутый в клеенку, конечно, лежал у меня в мешке, но до поры до времени, на всякий случай. А вот на остальные вопросы отвечать приходилось, но из-за спины, и это Кате не понравилось. Она пропустила меня вперед и начала строчить вопросы сзади.
  -- А ты все травы знаешь? И съедобные тоже? А спичек у нас хватит? А ты компас взял? А если мы заблудимся, нас будут искать?...
   Да, привал был нужен позарез. Мы разместились под раскидистой кедрой на сухом ложе из хвойной трухи, и я взмолился.
  -- Катюша, я думаю, что у тебя рюкзачок легковат. Если ты думаешь, что мне на ходу отвечать на вопросы легко, ты ошибаешься. Копи вопросы до привала, и я тебе на все отвечу. Но на тропе лучше молчать, хотя бы еще и потому, что тайгу слушать надо. Да что слушать, надо вообще по тайге ходить тихо, мы здесь непрошеные гости, если мы своими разговорами и шумом будем пугать местную живность, то в тайгу лучше не ходить.
   Девушка слушала внимательно, поэтому мне удалось прочесть лекцию о моем видении проблемы "человек-тайга".
  -- Я не знаю, каким правилам пребывания в тайге учили вас в группе, но мои правила такие. Я ухожу в тайгу с целью возвращения в природу. Каждый раз я стараюсь слиться с ней настолько, чтобы однажды она приняла меня и начала раскрывать передо мной свои секреты. В своих прошлых путешествиях я, бывало, целый месяц молчал, не разговаривал, я больше слушал и смотрел. Слиться с природой воедино очень трудно, нужно очень постараться, зато однажды ты увидишь природу другими глазами, это поразит твое сознание настолько, что с тех пор ты станешь совсем другой. Каждый лепесток и каждое живое существо будут для тебя по-настоящему братьями и сестрами.
   Катерина во все глаза слушала меня, и мне почему-то захотелось раскрыть ей часть моего сокровенного опыта.
  -- Вот сейчас ты не поверишь, а чуть позже, если будешь жить по моим правилам, воспримешь это как должное. И многое, ранее непонятное, будет для тебя само собой разумеющимся. Пример первый: однажды на мой вопрос - дело было в Якутии - много ли рыбы, знакомый якут окунул голову в реку, подержал ее там минуту и спокойно ответил, что пока мало, рыба вся вверху по течению доедает мелочь, но скоро, когда мошкары будет больше, спустится сюда вниз. Удивительно! И это не рисовка, это их жизнь. Скоро и ты будешь чувствовать дым костра за сотни километров и думать, что так и надо.
   Я мог бы еще долго говорить, тем более, что видел перед собой благодарного слушателя, в глазах которого, вернее, которой, я видел так любимые мной восхищение, пытливость и, не скрою моего удивления, ум. Но по спине пошел холод, это значило, что организм отдохнул и готов к дальнейшему пути.

"Между пихтами, елями пели мы, млели мы.

Между небом и скалами радость искали мы.

Наши беды домашние стали вчерашними,

А заботы вчерашние без вести павшими..."

  
   БОРЬБА ЧУВСТВ
  
   Честно скажу, мы шли долго. Тропа, вся в ямах и переплетенных корнях, не способствовала ускоренному передвижению.
   Наконец мы вышли на твердую тропу. Я сделал привал с перекусом. Для маленького костерка растопка нашлась под раскидистой лиственницей. Пока чефирбак втягивал в себя энергию костра, я нарвал ревеня и выделил немного сахара.
  -- Егор, скажи мне честно, ты сильно злой, что я испортила твой поход? - Видимо ревень придал этому котенку смелости. Соплячка явно ждала слов "да нет, не очень", "что ты, что ты, совсем нет!", но я ответил честно:
  -- С тех пор, как я увидел тебя в вагоне на полке напротив меня, возникло ощущение, что ты появилась, чтобы отравить мне жизнь. Так оно и получилось. Ты испортила мне жизнь настолько, что... я уже не представляю, как бы я шел один, без тебя... - В груди у меня что-то лопнуло. То, что у меня сорвалось с языка, объяснить моей усталостью или чем-то еще было невозможно!
   Неизвестно, чей рот после этих слов был разинут больше. Катерина кое-как сомкнула губы, облизнула их и нервно стала водить глазами вокруг себя. - ...настолько я привык, что на каждом шагу вылезают проблемы одна хлеще другой! - Надо было делать резкий откат, и, кажется, он мне удался. Глаза девушки стали большими и злыми. Она вскочила, встала напротив меня, сжала кулаки и злобно прошипела:
  -- Ну, сколько же можно?! Ты вбил себе в башку, даже пыжишься сам перед собой, что во всем виновата я. Да у меня до встречи с тобой никогда, ни в одном походе, не было проблем. Ты испортил мне все, без тебя я бы сама догнала группу в сто раз быстрее! Тебе самому не везет, и ты ищешь крайнего, потому и вымещаешь свою злость на мне. Можешь радоваться...
   Она еще долго собиралась сверкать глазами и поносить меня, но внезапно стихла, потому что я вскочил и крепко запечатал ей рот. Моими губами. Глаза ее стали больше пятака, вначале в пылу азарта она еще пыталась изо всех сил оттолкнуть меня, но силы были неравны, она затихла, и мы долго не разрывали губ, совершенно забыв, где мы, и что мы...
   Катя отпрянула первая. Провела рукой по хвое, и мокрыми руками утерла лицо. Потом, взглянув на меня, сделала то же самое и с моей физиономией. Внезапно, расхохотавшись, она сделала стойку каратиста.
   - Опять ты воспользовался моей слабостью? Сейчас при любом твоем приближении я буду готовиться к бою.
  -- Да ладно уж, япона мать, сильно я испугался! Ты ж сама рада тому, чем я воспользовался.
  -- Ну, что ты за человек? Неужели тебе нравится портить людям хорошее настроение? Да, я рада. Это все же лучше, чем опять ссориться и препираться. А ты все портишь.
  -- Ну, ладно, - я подошел и снова обнял малышку, - не сердись. Не привык я сюсюкать и потакать. Ты же видишь, что грубостью я прикрываю свои истинные чувства.
  -- Эх, Егорушка, на свете так мало проявления истинных чувств, что и прикрываться не надо... - Это было сказано с такой серьезностью, что я запоздало понял - видимо, мало было у этой девушки счастливых дней. Хотя ведь сам объяснял, зачем девчонки ходят в тайгу. Мог бы и сообразить. Прижимая к себе девушку, подумал, что с этого дня, я за нее в ответе. Хватит мучить малышку, пора взять ее себе под крылышко и не позволять случайным обстоятельствам издеваться над ней.
   Если она сама захочет этого. С ее-то характером.
  

"Если дождик льет с утра, если спальник промокает,

Если сыро у костра, если настроенье тает,

Вспомни тихую зарю, вспомни солнечное утро,

И поймешь, что все равно будут солнечные дни!.."

  
   ХОЗЯИН
  
   Выйдя к Мурхою, тропа стала тянуть по болотам. Возле устья виднелась полянка, на которой, скорее всего, недавно стоял лагерь курганцев. Записку мы нашли в баночке из-под икры, та была привязана к лиственнице красной ленточкой.
   Прочитав записку, Катя, было, загрустила, т.к. весточка датировалась двумя днями до нашего прихода, т.е. мы отстаем от них на три дня. Я прислушался к себе, но не нашел ни одной капли сожаления. Это что-то новое!
   Мы постепенно втянулись в ход, можно было идти дальше, но мне почему-то - да что я темню, не хотелось догонять Катькину группу! - захотелось тормознуться. До вечера еще было далековато, но тут и Катерина поддержала меня, и мы решили остановиться здесь до утра. Прошли мы для первого дня не так уж и мало, не хотелось перетруждаться, да и место для рыбалки было неплохое. Катя решила сама ставить палатку, а я приглядел неплохой водопадик, где, по моим расчетам, должен стоять хариус.
   Сухая тонкая лиственница нашлась сразу, катушку к ней примотать пара пустяков, и вот настрой с дразнилками уже скользит по воде. Рывок - и красавец хариус на кукане. Рывки следовали один за другим, и уже можно было не беспокоиться за ужин.
   Вдруг я увидел Катерину, она спешила ко мне, лавируя между валунами. Испуганный вид ее мне не понравился.
  -- Там... медведь! Точнее, не сам медведь, а яма разрыта и следы вокруг.
   Только этого не хватало! Хозяин дождался, пока группа уйдет, и провел досмотр ямы с отходами. Это плохо. Шумной группы он испугался, но если яма ему понравилась, то он придет еще и ладно, если после нас. А если?
   Не подав вида, что встревожен, я бодро стал разделывать рыбу. Девушка же постоянно оглядывалась, испуганными глазами выискивая бурого контролера.
  -- Не бойся, днем он не подойдет, а к ночи мы ему сделаем сюрприз, чтобы он и дорогу забыл к этому месту. Ты сейчас будешь заниматься самым главным делом сегодняшнего дня - жарить рыбу. Правильно пожарить хариуса не каждый может, тут нужно искусство.
  -- Но я же не умею! Я все испорчу.
  -- Во-первых, русские не говорят "я не умею", они говорят "я не пробовал", а во-вторых, я же буду рядом!
   Катя, между прочим, рыбу пожарила всю сама, мое участие почти не потребовалось, и приготовила она ее даже лучше, чем смог бы я. Неведомым женским чутьем она прибавила к обычной муке и соли немного черемши, которую умудрилась подхватить по дороге, а потом еще и посолить точно в меру, чего мне обычно всегда не удается. Ну, женщина, что возьмешь!
   ...А потом чай с корешком, сухарики и пара горстей ягод! М-м-м, кайф!
  -- Как насчет по чуть-чуть?
  -- Ты, наверное, когда один в тайге, так регулярно спиртиком балуешься?
  -- Нет, дорогуша. Это я при тебе немного усугубил. А на самом деле только по великим событиям, как то: взятие перевала, посадка на воду и, естественно, последняя пристань. На самом деле спиртик - это всегда НЗ. Мало ли что, то коней прикупить для транзита, то проводника найти, то ранки-болячки, да мало ли для чего еще. Но иногда и первый хариус - тоже отличный повод для праздника! Итак?
   - Нет, Егор! - Глянула на меня коротко и принялась помешивать костер.
   Ага, значит, боится меня. Ладно, тогда займемся лагерем, чтобы наш сон не был растревожен непрошеным гостем. Ангарчик свой мы поставили у скалы, а вокруг натянули шнур с привязанными к нему попарно банками из мусорной кучи.
   - И ты думаешь, он этого испугается? - Катерина подергала шнур и банки отозвались жестяным бряканием.
   ­- Посмотрим.
   И все же ночью пару раз показалось, что топтыгин ходил рядом. Но шум реки глушил все звуки и разобрать, какой из лишних шумов принадлежит медведю, было не понять. Тревога к утру рассеялась, и сон больше не отпускал меня из своих объятий... и из объятий Катерины! Она напрочь отказалась спать одна, назло своим принципам влезла в мой спальник и мирно посапывала рядом, не убирая руку с моего туловища...
   Утром нас разбудило солнце. Оно прямой наводкой жарило наш парник, отчего в ангарчике температура резко повысилась, и нам вдвоем в спальнике стало жарко. Катерина мгновенно испарилась из мешка и выскочила на свежий воздух.
   Место, где мы остановились, было освещено солнцем и было прекрасно! Туман еще остался кое-где по теням, но тучи рассеялись, и виды, что открылись нам, были сказочными.
  -- А вон и твой любимый снег. - Горы вокруг были укрыты белыми шапками. Это было красиво, но практичный ум требовал проанализировать ситуацию, когда солнце начнет плавить снег, и вода ринется в ручьи. Судя по карте, нам не переходить реки, но малые ручьи и болота нас будут донимать.
   - Завтрак готов! - Вот в чем преимущество похода с женщиной - не успел проснуться, а завтрак уже на столе! Хотя в остальном сплошные проблемы.
   Ну, вот не хочется мне злить женщин, но как же иначе я могу говорить, если кругом да рядом натыкаешься на непорядок. Спальник что требует по утрам? Укладки в рюкзак? А вот и нет - он должен сначала просохнуть. От чего - это другой вопрос. Опять же проблема с туалетом. А постоянный подогрев воды для омовений? Это как, нормально? Стал бы я греть воду, если я и в холодной прекрасно сполоснусь. А эти бесконечные махания руками у костра в попытках отогнать дым. Ну, пересядь же, это ведь так просто! Кстати, до сих пор - обалдеть! - мне еще в голову не пришло ни одной рифмы. Некогда! Вместо творческих находок по вечерам сплошной треп. И ведь незаметно втягиваешься в него, а потом никак не можешь вспомнить, о чем болтали весь вечер. Неумение обращаться с ножом, допустим, ладно, научится, а непреходящая страсть урвать лишнюю песчинку сахара? Вот так бы взял, да ка-ак... Всего не перечислишь, но на самом деле - обуза. Женщина - это обуза. Приятная, ласковая, заботливая... но обуза!
  
   К СОЛНЦУ
  
   Верно говорят "путь держи в непогоду"! Идем по открытой местности, солнце сияет, красотища кругом... но пот заливает глаза.
  

"...Тропа то вьется в займищах цветных,

Петляет в травах буйных, пестрых, ярких,

То тянет в скалы к мшистым валунам,

Ведет по краю пропасти бездонной.

Живительный ручей медвежьих падей

С кристальною студеною водою

Шумит, поет, летит над валунами,

И радует глаза, и остужает ноги.

И - горы, горы, горы, горы!

Гиганты. Памятники миллионнолетьям.

Одни сверкают шапками седыми,

Другие взяты в плен тайгой могучей.

И человек пред ними - муравей!

Под ним тропа как слабенькая нитка,

Но - вьется! Вьется и ничем нельзя

Ее порвать, пока здесь ходят люди..."

  
   Тропа часто заводит в болота. Идти тяжело, воздуха не хватает. Катерина тоже, вижу, уже ищет глазами место для привала. Показываю глазами, что вон там, под скалкой тенек, там и тормознем. А ведь с утра так обрадовалась солнцу, даже спланировала по карте, где мы будем ночевать, думала, побежим как кони. А вот нет, не получается, жарко очень. Мало того, что безжалостный захребетник вытягивает калории, так еще и солнце ему помогает.
   Сидим под скалкой. Спустя пару минут дыхание приходит в норму, глаза подсыхают и сознание включается в обзор окрестностей.
  -- Красота какая... - Катя таращится на горы, на зеленый ковер внизу, на белые нитки ручьев. - Неужели мы так высоко поднялись? Какая здесь высота?
  -- Не очень высоко, тысячи полторы. Но в горах существует обман зрения. Вот напротив видишь горы? Ты думаешь, что они меньше той, на которую мы карабкаемся? Ошибаешься, они выше. Но кажется, что ниже. Или еще один фокус - стоит тебе подняться метров на десять, как горизонт отодвигается на десятки, а то даже и сотни километров.
   Природой никогда не налюбуешься, покоряют ее размах и мощь. Катюшка очарованно осматривает Саянские просторы, мордашка светится от восторга, да я и сам любуюсь этой величественной таежной природой, хотя, казалось бы, сколько можно? Уже который год я это все вижу, но каждый раз восхищение фантастической красотой захватывает меня, я могу часами взирать на это необыкновенное чудо, а потом весь год Саян стоит у меня пред глазами, закрывая собой серую плесень повседневности.
   - Ну, что, "вперед и вверх, а там"?
   Но неожиданно Катерина вместо ответа спросила:
   - А где мы будем ночевать?
   Да, на самом деле, где? Судя по тому, что тропа все время идет то по скалам, то по болотам, можно представить, что будет дальше. Вполне возможно, что начнется крутой подъем или опять болота, и если они нас застанут вечером, то ночевка будет неуютной.
  -- Ты права. Что ж, будем начинать подыскивать место для стоянки.
   Понадобилось еще два перехода, чтобы, наконец, нашлось местечко для бивака. Чуть выше по Мурхою обнаружился небольшой зеленый оазис, окруженный листвяками и кедровым стлаником. По замшелым скалам были разбросаны заросли бадана.
  -- Сегодня будет бадановый чай. Ты хоть раз пила такое?
  -- Я слышала о нем, но не пила. Ты взял с собой?
  -- Нет, сударыня, его не берут с собой, потому что в тайге он растет повсеместно. Видишь на скалах зеленые заросли из больших листьев, это он и есть. Давай-ка, пока я развожу костер, ты сходи, насобирай бадана, а я его заварю.
  -- А что собирать, листья или корни?
  -- А вот сама и сообрази.
   Шутка, в общем-то, расхожая. Посмотрим, действительно ли женская интуиция существует на самом деле?
   Катерина вскоре вернулась. В одной руке она держала бадановый лист размера небольшого лопуха, а во второй черный кривой корень. Вода в чефирбаке уже закипела.
  -- Что тебе заварить? Только выбирай сама, это маленькая загадка. - Конечно же, девчонка протянула мне корень. Ну, корень, так корень. - Погуще?
   Очищенный и нарезанный на дольки корень был помещен в кипяток, минут пять покипел, был налит в кружку и остужен в ручье.
  -- Сделай два больших глотка. Чтобы почувствовать вкус. - Я ничем не рисковал, хотя женская мстительность мне была знакома. Но переживем как-нибудь.
  -- Не отравлюсь?
  -- Весь мир пьет, не травится. Смелей!
   ...Спустя полчаса, когда доверчивая простачка немного отошла, мне пришлось туго. Сначала она долго полоскал рот, потом разминала свой шершавый и неповоротливый язык, наконец, принялась кричать и шепеляво обзывать меня всякими нехорошими словами. Даже хотела применить карате, но не смогла догнать. Мне помогло наличие в этой местности огромного количества валунов, с помощью которых я увертывался от погони, но, в конце концов, от смеха я лишился сил, и за одним из деревьев Катька накинулась на меня. Сама еле дыша, она опрокинула меня на траву, уселась сверху и прохрипела:
  -- Сейчас ты узнаешь месть по-японски!
   Сил я лишен был настолько, что очнулся, когда руки мои и ноги уже были раскинуты в стороны и привязаны к кустам. Катька стояла надо мной с хищным выражением лица и плотоядно ухмылялась.
  -- Отолью-утся кошке мышкины слезки! Я тебе отомщу за все, что ты сделал со мной, готовься к медленной и мучительной смерти.
   Она склонилась надо мной и... стала расстегивать мне брюки!
  -- Ты что делаешь? Перестань!
  -- Не боись, а лучше молись и проси о пощаде!
   Что задумала эта мегера? Поругания над моей невинностью? Хочет кастрировать меня? Выставить на позор всей Сибири?
   Между тем "палач" куда-то исчезла и вернулась с котелком, заполненным... льдом - где она его нашла? - и стала хладнокровно перекладывать его мне в штаны! Я заорал: - О-о-ё-ёй! Холодно! Ты лишишь меня потомства! Развяжи меня, а то худо будет! - Но гестаповка принесла еще котелок и с наслаждением продолжила пытку.
  -- Ну, что, милок, нравится тебе приятная легкая прохлада?
  -- Как ты посмела покуситься на святое? Как тебе совесть позволила? Отпусти меня поскорей, мне уже не быть отцом!
   Но обозленная "палачка" продолжала свое мерзкое дело.
  -- Проси пощады и клянись, что больше не будешь издеваться над бедной девушкой.
   Пришлось исполнить все ее требования! И тогда она отскочила от меня, ослабила узлы на веревках и скрылась из глаз.
   ...Вернулась она, когда штаны мои уже просохли у костра, а раздираемое местью сердце успокоилось. Тихонько пристроилась напротив, помолчала, а потом заговорила.
  -- Ты, наверное, говорил про это? - Засунув руку в карман, она протянула мне на ладони... черные прошлогодние литья бадана. - Я набрала и их, но не сообразила до конца. А ты...
   Я молчал. Злости не было, но к разговору я еще не был готов. Красные струи пламени взлетали вверх и, казалось, искры костра отрываются от них и, постепенно синея, приклеиваются к небу.
   Катя подошла ко мне, села рядом и потерлась щекой о мое плечо.
  -- Ну, все, мир. Прости, если сможешь. Обиделась я. Ты, не переставая...
  -- Ладно, Катюш, ты лучше посмотри, какая ночь. Такие вечера - редкое явление в Саянах, здесь чаще тучи и дожди.
   Девушка тут же встрепенулась, вскочила, схватила меня за руку.
  -- Пойдем со мной! Я нашла удивительное место, оттуда вся вселенная видна! - И она потащила меня за собой.
   Мы взобрались на огромную отдельно стоящую скалу. На самом деле, в этих синих сумерках казалось, что земля далеко внизу, а мы летим в космосе среди огромных лохматых звезд.
  -- Здорово, правда? А смотри, вон та яркая звезда мигает, будто поворачивается к нам то одним, то другим боком. А чуть левее звезда желтая. А вон та звезда красная.
   Катя показывала рукой на звезды, и на фоне темно-синего искрящегося неба рука ее казалась перстом свыше, а голос - голосом ангела, порхающего над земными просторами.
   Тишина, окружавшая нас, была такой густоты, будто весь мир затих, прислушиваясь, о чем меж собой шепчутся звезды.
  

"Над горой звезду не позабудь, дым костра на краешке зари,

Наш такой далекий длинный путь - сбережем все это до поры..."

  
   Вскоре мне стало холодно, видно, ледяная пытка до сих пор давала о себе знать, да и спускаться со скалы в темноте не хотелось, но утащить девушку вниз было непросто. Она еще некоторое время вглядывалась в звезды, подавшись грудью вперед, будто хотела взлететь, но все же поддалась уговорам, и мы вернулись к костру.
   ...Не спалось. Ложе было жестковато, но девушка сладко спала и, я думаю, улыбалась во сне.
   Я смотрел на нее, и мысли мои витали надо мной, заполняя пространство палатки. Эта девчонка, случайно оказавшаяся рядом, все больше и больше мне нравится. Я не мог представить и предположить до посадки в поезд, как обернется моя нынешняя походная судьба, но теперь я уже не могу представить, что я бы делал без Катерины. Хотя, если бы я ее не встретил, все пошло бы обычным и привычным ходом, и моя автономка была бы не хуже прежних. Но сейчас я испытывал какую-то неопределенную радость, представляя, как утром я выйду из палатки и увижу легкую девичью фигурку на фоне древних гор, услышу ее звонкий голос, эхом отражающийся от скал, и буду держать ее маленькую ладонь в своей руке.
   Так, стоп! Я влюбился?
   Эта неожиданная мысль клюнула меня в висок и повисла в темноте.
   Едва различимая фигурка девушки шевельнулась, и ровное дыхание снова стало слышимым.
   Мне не думалось о близости с ней, а это, в чем я был совершенно уверен, было признаком неполной любви. Скорее всего, во мне больше было отцовских чувств, вот как бы я это отметил. Мне в этом человечке многое нравилось, но кое-что не совсем. А ведь в свете влюбленности все пороки объекта любви, как известно, исчезают.
   ...Чтобы не рассыпать свои думы под напором напавшей на меня зевоты, я нырнул поглубже в спальник и растворился в сонной неге...
  
   ОСОБЕННОСТИ МЕСТНОГО ГОСТЕПРИИМСТВА
  
   Утром нам удалось пройти совсем немного, как впереди открылась большая долина. Спустя некоторое время мы увидели домик.
   Изба и сопутствующие ей постройки стояли посреди огромной поляны между отвесными километровыми скалами и ручьем, удаленные от них так, чтобы и снежная лавина не достала, и весенний разлив не настиг. По поляне табунками паслись кони, их выпас и был главной обязанностью хозяина этого местечка. На стене дома висела мелкоячеистая сетешка, ружье и пара спиннингов. Судя по количеству запасенных дров, эта заимка служила хозяину и зимовьем, видимо, жил он здесь круглогодично.
   Хозяин домика Володя и его внук Санька встретили нас довольно гостеприимно, возможно, этому способствовал небольшой диалог о возможности помощи лошадьми. Устный договор состоялся быстро; услышав, что расплата состоится спиртом, хозяин тут же подозвал внука и распорядился утром довезти нас до перевала. Почему утром, мы узнали вечером, а пока было сказано, что лошади на выпасе, вернутся поздно.
   Сказать, что Володя был стопроцентно похож на тофа, было нельзя, это явный метис, чуть выше среднего роста, коренастый и ловкий в движениях. Дочерна загоревшее лицо с чуть раскосыми глазами, руки, знавшие исключительно физические нагрузки, мятый, грязный, заштопанный костюм, включающий пиджак и брюки, вечно расстегнутая ширинка (чтоб не потело!), бесформенная фуражка - все подчеркивало полную принадлежность хозяина тайге, где внешний антураж не имел ни малейшего значения, где все указывало только на то, что этот человек не знает ни выходных, ни праздников, все его время подчинено только главным его обязанностям: есть, чтобы трудиться и трудиться, чтобы есть (чуть не сказал - пить, хотя ошибся бы ненамного). Хотя нельзя отрицать и то, что некоторое понятие о жизни на большой земле он имеет, приемник в избе есть. Уровень мышления бытовой, потому поддержать разговор по какой-то серьезной теме он не способен.
   Но главным признаком того, что Вова почти все свое время живет отшельником и ищет развлечений сам - это рыхлое, с черными мешками под глазами, запитое лицо. Вид этого самого выразительного человеческого документа мгновенно дает понять, что единственным развлечением среди этой однообразной жизни является возможность побуйствовать, приняв литровую дозу самодельного убойного напитка под названием "цимус". Редкие подарки в виде кружки спирта, что случаются при появлении туристов, не в счет. Все равно, даже и после принятия этого благородного напитка, хозяин избы непременно усугубит его привычной дозой своего доморощенного изделия, и тогда эта смесь становится бинарным оружием, частенько после срабатывания которого редко что в избе остается целым, а гости комфортно устроенными.
   Володя, как на то указывали черное загорелое в глубоких морщинах лицо и дрожащие руки, находился последнее время в постоянной нелегкой борьбе с трезвостью. Вот и сейчас его радость по поводу нашего прихода легко объяснялась возможностью разбавить свое ежедневное меню, состоящее в основном из "цимуса" с куском хлеба, желанным спиртом. Зная по опыту, что далеко не все таежники отличаются благим нравом после приема "цимуса", я инстинктивно начал искать пути отхода. На всякий случай. Мало ли что взбредет на ум аборигену после принятия на грудь цивильной выпивки.
   Санька, видимо, знал что-то еще, нам пока неведомое, потому как подробно рассказал обо всех постройках, что стояли вокруг, показал сеновал в отдаленном амбаре и предложил разместить наши рюкзаки именно в нем.
   Внук более, чем дед, походил на тофа. Раскосые глаза, приземистая фигурка, чуть вразвалочку походка и стремление любое дело исполнять бегом - все говорило о восточном характере мальца. Кроме того, штопаная - перештопанная одежда, не имеющая замены, не знающие мыла лицо и руки, калоши, перевязанные веревочкой - тоже на мекали, что в родной семье знали о существовании ребенка по имени Санька, но вряд ли интересовались, где он сейчас находится.
   Не каждый мальчишка отваживается проводить целое лето в тайге вместе с дедом, а шестилетний Санька, видимо, считал это естественным и нетрудным летним занятием. Надо еще брать в расчет и то необычное и возвышающее над ровесниками обстоятельство, что дед доверил внуку коня, ружье, нож и собаку - главное богатство настоящего охотника. Здесь Санька был свободным человеком - именно это то главное, что привлекало его в таежной жизни. О школе он старался не говорить. Все, что касается школы, конечно, интересовало его, но он одновременно боялся школы - боялся потерять свободу.
   Вообще, Вовкин внук более всего заинтересовал Катерину. Еще бы! Этот шестилетний шкет так изящно вскакивал на лошадь и гарцевал на ней, что вмиг стал для девчонки кумиром.
   Возможность добраться до перевала на лошадях нас обрадовала, и мы решили посвятить оставшееся время обследованию окружающей местности. Правда, Санька скрытно от хозяина прошептал мне на ухо, чтобы до вечера я не поил Вовку спиртом, на что я ответил утвердительно, и мы с Катей отправились на разведку.
   Из одной из скальных расщелин вытекал довольно бурный ручей, вдоль по которому тянулась твердая тропа, и скоро мы вышли к вертикальной скале, к которой прислонена была довольно длинная, но хлипкая лестница. Катерину сильно заинтересовало, зачем здесь лестница. Приглядевшись, я различил на одном из уступов белые потеки. Это могло быть только одно - с помощью этой хлипкой лестницы здесь добывали каменное масло.
   Очень полезная вещь, но карабкаться туда мне не хотелось. Катерина решила все же подняться, но на десятой ступеньке остановилась и решила прекратить это небезопасное мероприятие. Как поднимались по этому совершенно неустойчивому трапу добытчики масла, было непонятно.
   Мы еще долго бродили по долине ручья. Видели стойбище в виде бревенчатых полусрубов, на которые по необходимости натягивались палатки или чумы, когда с минимальными потугами создавались более-менее благоприятные условия для коротких стоянок то ли местных пастухов, то ли передвижных групп геологов.
   Виды в долину со скалы, на которую меня все же затащила неугомонная исследовательница, открывался восхитительный.
   "Лишь над горами время не властно.
   Легкое облачко никнет к скале.
   А над горами только лишь небо, -
   Выше, чем все, что на нашей Земле..."
  
   Саянские красоты не отпускали нас до тех пор, пока солнце не пожалело наши натруженные ноги и не нырнуло за горку.
   Спустившись в долину и подойдя к жилью, мы увидели, что подготовка, как мы поняли, к праздничному ужину была в разгаре. Дым костра в полном безветрии стлался над долиной, в казане булькало... Вот тут вы не поверите, меня потянуло к котлу с неодолимой силой. В котле - а это было несомненно! - лежали крупные куски кабарожьего мяса. Сказать, что мы отощали на моих концентратах, было нельзя, но мясо...
   Потом был пир. Казан с мясом, черемша и чай - это не какой-нибудь там захудалый ресторан "Арбат", это лучше! А еще мятые алюминиевые кружки со спиртом, да запах махры, да собака в углу...
   Вован руками вылавливал мясо из котла, ловко хватал его зубами, быстрым движением ножа возле самых своих губ отрезал кусок и глотал, почти не жуя. Мальчишка тоже мастерски отрезал мясо своим ножичком, мы же с Катей, примитивно обкусывая куски со всех сторон, явно проигрывали хозяевам в скорости уничтожения деликатеса.
   В какой-то момент я понял, что если не встану и не подышу свежим воздухом, то не встану никогда. Объедаловка наступила такая, какой она даже не снилась. Спиртик, принимаемый понемногу, но часто, тоже вносил в наше чревоугодие свою долю оптимизма, потому постепенно пир духа стал бескрайним и всеобъемлющим.
   Вынеся себя за порог, я тут же был атакован ошеломляющим звездным роем. Огромные сияющие искры кружились надо мной и пикировали прямо в сердце. Да я и не был против! Распахнув штормовку, втягивая немыслимой вкусноты воздух, всматривался в звездную круговерть и чувствовал, как моя душа наконец-то очистилась от городской скверны и наслаждается, распрямляется и воспаряет над землей.
   Немного погодя из избушки выкатилась Катерина и живо пристроилась в мои объятия, изображая себя замерзшей и покинутой. Мы смотрели на звезды и молчали.
   Согревшись, а точнее, привыкнув к созданному мной уюту, девчонка восхищенно пропела:
  -- А ты знаешь, кабарожка-то оказалась очень вкусной!
  -- Открытие! Ты еще дома сотни раз вспомнишь вкус этого диетического чуда, сравнивая его с говядинкой и свининкой. Ты еще не ела свежую печень, пересыпанную солью и перцем. Ну, ничего, углубимся в тайгу...
  -- Кстати, Володя достал свой "цимус", наверное, ему не хватило твоего спирта.
   Вот это совсем некстати! Если мужик после спирта полез за брагой - жди беды. Я ринулся в избу, но было поздно, Вова уже выхлебал литровую кружку своей гадости и начал входить в разбойный транс. Схватив Саньку за загривок, он держал у его носа свой грязный кулак и нечленораздельно, но во весь голос проводил курс воспитания.
  -- Ты что, поганец ..., решил ..., что стал взро-ослым ...? Ты куда ... девал ... мои патроны? Ружье мое где ..., приду-урок ...? Спрятал, гаденыш ...? Я ведь ... найду-у ..., ты ...у меня ... еще побегаешь ... под пулями...
   Мат сыпался через слово. Санька изо всех сил вертелся в дедовых руках и махал мне рукой, чтобы я уходил.
   Пока Вовчик не начал искать свежую цель для воспитательных мероприятий, я выскочил за дверь, схватил Катерину за руку и потащил к сараю. Она все поняла без слов и во всю прыть ринулась вперед. В сарае мы схватили свои вещи, закинули на сеновал, влезли сами и спрятались в сене. Еще днем я осмотрел сеновал и держал в уме лестницу позади сарая.
   В окне избы, между тем, мелькали тени и доносился пьяный рев хозяина. Открылись двери, и вскоре снизу послышался голос Саньки:
  -- Дяденька, вы здесь? Лежите и не выходите, патроны он не найдет, а к вам я его не пущу. Утром я вас увезу на лошадях к перевалу.
   С грохотом распахнулась дверь избы. Мужик вывалился через порог и, размахивая двустволкой, заорал...
  
   (Хотите вcю повесть? Пишите iis-tur@mail.ru)
  
  
   Здесь и далее вставки из авторских туристских песен.
   Автономка - так туристы называют путешествие в одиночку. Здесь предполагался водный поход на одиночном катамаране.
   Тофы (тофалары) - одна из самых малочисленных народностей, насчитывающая около пятисот человек, живущая в Иркутской области на восточном склоне Саянского хребта.
  
   Алыгджер - столица Тофаларии.
   Чефирбак - литровая жестяная банка, применяющаяся в одиночном походе для перекусов. Она почти не имеет веса и объема, потому в свое время была наиболее уважаемая среди туристов-одиночек.
   Все это случилось в одном из походов на самом деле, но не с Катериной, а с самим автором этого повествования, что само по себе было нелогично в виду того, что данное предвидение свойственно в основном женщинам, потому данное событие, изложенное в таком виде пусть останется на совести самого автора.
   По рассказам местных жителей, Нижнеудинское пиво начали варить еще в дореволюционное время. А когда в гражданскую Колчак пришел в эти места, то он привез с собой пивоваров из Петербурга. Вода реки Уды и мастерство пивоваров создали такой прелестный напиток, что были случаи, когда к праздникам любители перебродившего ячменного солода многих городов Сибири и даже самого Питера, ездили за пивом именно в Нижнеудинск. Пиво, на самом деле, было превосходное. И маленький штрих - если на улицах к бочке на колесах, где было написано "Молоко", вырастала чисто мужская очередь, то это означало, что в город пришло лето, и потребление пива стало превосходить потребление молока.
   Портвейн - это магическое слово, кидающее в ностальгию поколение шестидесятых- восьмидесятых годов последних времен прошлого тысячелетия, ибо водка в то время - это было что-то слишком серьезное, а дешевый портвейн - в самый раз. Продавали его не только в бутылках, но и в трехлитровых банках, называемых "гусынями", вино за его суррогатную мерзость часто называли "бормотухой" и "гамырой". Потребляли этого пойла, а иначе не скажешь, довольно много еще и потому, что стоило оно копейки.
   Оказалось, что девочки-эскулапки своим долотом порвали мне какой-то нерв, занесли мне в рот какую-то инфекцию, так что у меня кроме неразжимания зубов была еще ангина и стоматит!
   С некоторых пор вместо палатки мне хватало куска полиэтилена, потому то, что я называю палаткой, на самом деле был маленький ангарчик из куска полиэтилена, брошенного на ивовые дуги, воткнутые в землю.
   Перевал Федосеева - один из красивейших перевалов Тофаларии, недалеко от поселка Гутара, где стоит памятник геологу-писателю Г.Федосееву. Автор известных книг о Сибири: "Злой дух Ямбуя", "Тропою испытаний", "Последний костер", "Пашка из Медвежьего лога" и др. - завещал похоронить его на этом перевале. Представить, какого труда стоило сподвижникам писателя поднять на перевал плиты и соорудить памятник, трудно, но зато это удивительное место - Саян, теперь всецело принадлежит душе человека, влюбленного в природу одного из самых прекрасных уголков Земли.
   Сломать горку - на таежном жаргоне означает перейти гору.
   "Час быка" - для каждого человека ночью существует время, когда страхи особенно обостряются. Таким образом, природа придумала способ разбудить спящего человека, чтобы он осмотрелся и предпринял меры безопасности. Не знаю, как насчет безопасности, но глупостей в это время совершается на порядок больше.
   "Подзадник", "переносной стул", "антифас" и прочие названия означают пенополиуретановый коврик на резинке, висящий сзади на поясе, без которого в тайге никак нельзя обойтись. Эта многофункциональная вещь служит и стулом, и махалкой для костра, и разделочной доской и обладает еще многими и многими полезнейшими функциями.
   Специальный комплект: поплавок-краблик с набором обманок для ловли хариуса.
   Бадан - сильно вяжущее средство, в большом количестве вяжет во рту намного сильнее, чем зеленые плоды черемухи. Для чая используют старые, черные вымершие листья.
   "Цимус" - брага на таежном жаргоне, настоянная на объедках и ягодах.
   Каменное масло - это уникальный препарат, помогающий эффективно бороться против самых сложных недугов, среди которых бесплодие и рак.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"