Мужик в накомарнике, облепленный слепнями как улей пчелами, с полной уверенностью аборигена махнул рукой вдоль по течению. Остальные его собраться по 66-му , тоже все в накомарниках и так же облепленные слепнями, дружно закивали головами, мол, да, не сумлевайтесь, река дальше будет исключительно курортного свойства - прямая и чистая.
Золотари отличаются от обычных людей тем, что всегда все знают. Они все приезжие, напитанные неместным апломбом, потому советы дают авторитетно и веско, самоуверенно считая, что пару месяцев, проведенных в тайге, дают им право считать себя потомками Дерсу Узала .
До этой встречи с выползшими из чащобы "драгтористами" мы уже полдня брели по белесой жиже, именующейся по-прежнему рекой Садра, но после встречи с Коком кажущейся нам теперь изнасилованной и понурой.
Настроение у нас, сами понимаете, было скверное.
"Золотых" дел мастера угостили нас сигаретами, легко и беззаботно попрощались с нами, их грузовик, нагруженный трубами, взрыкнул и, коптя выхлопом, уполз в сторону Яман-Садры .
Впереди и позади нас была только грязная вода.
С какой же грустью мы вспоминали Садру, но не эту, полную горя, а ту счастливую и искрящуюся на солнце, какой она была все прошедшие дни. Мы уже забыли и про мели, и про завалы, и про то, что она нас не очень-то уж баловала рыбой. Какие прелестные, шумливые и радостные шиверки проходили мы прежде; с какой умиротворенной задумчивостью провожали нас прискальные заводи, глядя нам вслед прекрасными зеленоватыми глазами; как прекрасен был хариус, взлетающий над кипящей струйкой - прекрасное было время!
А сейчас...
Сейчас же мы готовы были поверить даже золотарям, лишь бы скорее пройти оставшуюся часть реки, поддерживая себя мыслью, что вот войдем в Лебедь...
Но до Лебеди нам еще идти и идти, а еда на исходе, а рыбы нет и не предвидится.
Значит, прямая... так, так... посмотрим...
Завал выглянул из-за ближайшего поворота. Да такой, что пером описать невозможно.
На поиск продолжения реки ушло не менее часа. Река то показывалась из-под нагромождения поваленных стволов, то надолго исчезала под ними.
Обнос пришлось делать тоже по примеру реки - пролезая под павшими деревьями и переваливаясь через них. Перенеся мешки, мы следом за ними тащили по залам и наш несчастный катамаран.
Не успели мы оставить за поворотом пройденную преграду, как тут же возникала новая, такая же едва преодолимая, а и то такая заковыристая, что наш бедный пакетбот приходилось протаскивать меж стволами и задом, и боком, и волоком через коряги, а то и проталкивать под ними.
Закончилось все тем, что мы забрались в такую мертвую зону, где казалось, вымерло все живое - вокруг стояли мертвые деревья, висела неживая тишина и под ногами чавкало одно сплошное болото... Мало того - впервые за все дни заморосил вначале мелкий, а потом все более частый дождь.
Более-менее сухое место нашлось, но до него еще надо было дотащить вытянутый на берег катамаран и всю сваленную с него поклажу...
Все мы дотащили, доволокли, дотянули. Мало того, мы еще насобирали немалую гору дров, расставили палатки, соорудили навес, развесили под ним свою до предела мокрую одежду, надеясь, что обильный дым от сырых веток выдавит из нее излишнюю влагу.
СИЛА ПОВОДА
Вот ведь до чего силен человек - измотанные до предела, не видя никаких положительных перспектив от сегодняшней ночи, мы вдруг...
...совершенно неожиданно обнаружили вокруг себя, и под собой, и даже чуть ли не в костре обильную черемшаную поросль! Ну, пусть еще в стадии рассады, далеко не созревшую, слабенькую и не оперившуюся травку, но ее было так много, что Нарком тут же...
...что вы подумали - приказал собирать её?
Ха-ха!
Нарком достал из рюкзака фляжку!
Не знаю, как вы, а мы ни разу не слышали, не читали в прессе и не получали сообщений по интернету о том, что каким-то особым приказом фронтовые 100 грамм были отменены! Вам не кажется это странным?
А вот нам нисколько!
Мало того, вы еще наивно верите в праздники, всякие там памятные даты и события ?
Наивные люди (простите, если я нечаянно коснулся святого!). Чем раньше вы об этом забудете, тем лучше.
Для нас давно уже всякого рода красные дни календаря, даты и разной значимости события обозначаются одним, но зато зело веским словом - повод! Не про "черные" даты, конечно, будь сказано.
Кстати, это же слово охватывает и нынешнее наше открытие зарослей живительной подножной кормилицы - калбы. Чем не повод?
Повод! Да еще какой! Калба как бы ознаменовала собой совершенное нами очередное ПРЕОДОЛЕНИЕ, какое, если философски к этому подойти, мы сами себе же и преподнесли.
(Сейчас Нарком достанет свою "наркомовскую" - знаменитую нашу рюмочку с делениями, плеснет в нее спиртику, надергает, нарежет и подсолит калбу, а я пока пофилософствую).
Дело в том, что мы все - надеюсь, в это число попали и наши отпрыски - отличаемся от остального людского племени одним, весьма особым отличием - стремлением к преодолению.
Как бы это проще объяснить?
Есть у меня стишок по этому поводу. Думаю, дочитав его до конца, вы поймаете суть вышесказанного и как раз успеете услышать традиционный тост нашего вожака.
В человеке не познано много дурного и доброго.
Исчерпаема вряд ли наука о таинствах тела и духа его.
Свято верую в то, что над каждым из нас светит яростно
Преодоления свет, нестребимая жажда свершения.
Нет, не каждый в себе обнаруживает вовремя
Эту страстную тягу к борьбе, к испытаниям.
Но познавший хоть раз восхищенье победою,
Будет снова и снова искать для сраженья ристалище.
Многотруден туризм. Это тяга природы волнующей,
Это путь к возвращению в лоно ее миротворное,
Возвращение к искренней радости, нами отогнанной,
Но! Сегодня возвращение к ней - преодоление!
Преодоление вязкой, пустой повседневности,
Преодоление забот, исходящих от лености,
Преодоление себя, собою же созданного,
Преодоление досужих советов неискренних.
Не от тщеславия единого ходят походами
Убеленные проседью и совсем еще юные.
И не отдыха ради, в курортном понятии,
И не ради рискованных, острых случайностей.
Преодоления дух тянет в горы и тундры!
Только труд, даже бой - ежедневный и тягостный
Им несет ощущение истинной радости.
Суть победы лишь там ощущается истинно.
. . . Не сражаешься ты и обходишь сражения-
Оглянись на себя, ты помечен старением.
- За него!
Я вам обещал? Получайте!
(Сейчас проглочу и объясню).
...А-а-а! (Не придумано еще букв для описания крякания после "наркомовской"!). Лепота-а! Да сухарик с листиком калбы! У-ух!
...Значь, так. Тост хитер и прост одновременно. Не знаю, чей могучий мозг его создал, но значимость этого тоста понятна всем, кто хоть раз уходил "в чащи и пущи".
За него - это: за хозяина тайги, за воздух, за каждого из нас, за катамаран, за рюкзак, за этот спиртик, за случай... во, за повод! - за порог, за перекат, за восход и закат... В общем, за всех (всё), кто (что) мужского рода.
...Та-ак, пошла вторая "наркомовская"!
Угадайте, каким будет следующий тост?
Правильно!
- За неё!
За любимую свою, за удачу, за природу, за лепоту, за усталость, черт бы ее побрал, за любовь, за жизнь, за реку, за погоду, будь она неладна - за все, что женского рода!
Пошел третий!
- За тех, кто не с нами, но с нами всегда!
И ко всему - пошла сигаретка по кругу...
...Как-будто и не было этих мерзких завалов, сбитые ладони уже не мозжат, тихий дождливый вечер кругом, костерчик хоть и виляет дымом, но обслуживает всех попеременно, ешь ты масло или нет. Сырая и истерзанная прежними тайгами гитара вполне сносно звучит, голоса хоть и похрипывают, но суть передают отчетливо - х о р о ш о!
Мы-то уже давно знаем, что наши песни - это и не песни вовсе, а наши молитвы, где мы славим тайгу и нас в ней, реку и нас на ней, жизнь и нас, её участников...
Молодежь изо всех сил пытается высушить носки и штаны.
Ну, что с них возьмешь? Они лелеют надежду, что завтра они наденут сухие брюки и испытают счастье. Да, испытают... пока надевают. Через мгновение штаны и носки вернутся "на круги своя".
Мало того, скоро, совсем скоро у них в голове раздастся щелчок - совершится переход количественных накоплений опыта в новую качественную ипостась. Появится понятие - что происходит на самом деле. Возникнет понимание того, что такое "здесь" и что такое "там".
Да, "там" большая жизнь и большие возможности, "здесь" же большое понимание жизни и совершенно отчетливое осознание своих возможностей. Только уйдя туда, куда не дотягиваются прежние путы жизни, начинаешь видеть истинное положение вещей. Многое из того, без чего "там" вроде бы и жить не мог, "здесь" оценивается совсем другой оценкой. И наоборот, то, без чего "там", казалось бы, мог обойтись, "отсюда" видится чуть ли не самым главным. Оказывается, что даже слабое журчание воды намного важнее шумной и безрассудочной житейской сутолоки...
- Па-ап, а вода с полога прямо в твои сапоги льется!
Николай сначала пялится на мои бродни, в которые тонкой струйкой сливается вода с навеса, потом следя за ручейком взглядом, замечает над собой пузырь скопившейся на пологе воды и инстинктивно, протянув руку, поднимает его вверх, чтобы слить воду, грозящую вылиться на него в случае прорыва ткани.
Результат, как это и должно было быть, полярный - вода уже не струйкой, а мощным потоком низвергается... прямиком все туда же, в мои сапоги.
Что ж, я тоже лелеял надежду пару минут утром побыть в сухих сапогах, да судьба в лице моего сынули распорядилась по-своему.
Дети уже уклались, а мы сидим у костра, прекрасно понимая и чувствуя, что сил осталось совсем уж мало, что пора на боковую, но... заторможенно пялимся в костер и молчим.
Видимо, именно в такие минуты и происходит слияние душ с расположившейся над миром вечностью...
РЕСТОРАН НА ВОДЕ
Завал шел за завалом, обнос шел за обносом, мели, коряги и булыганы все так же старались "держать и не пущать", но все это было уже каким-то привычным и как бы упорядоченным, что ли.
Что, завал впереди? Ясно, обносим.
Что там - очередная мель? Понятно, катамаран в зубы и вперед.
Чуть поглубело? Прыгаем на сёдала и гребем.
Что здесь такого - обычная речная работа.
- Смотри, Витя, там дерево в воде!
Наш штурман ни с того, ни с чего, до этого, сверкая линзами, молча возлегавший на "мостике", вдруг зашевелился и не спускал взгляда с лежащей поперек реки кедрой.
Надо же - какая у парня интуиция!
Упавшая кедра - это же орехи! Это же еда, калории, хоть и скромный, но "приварок" к нашему скудному столу!
Ободрали все шишки, что смогли обнаружить как над водой, так и в воде. Вполне весомая торба Наркома обрела свое место среди нашего житейского барахла, и жизнь стала чуть-чуть повеселей. Теперь у каждого в кармане лежала заветная шишечка, от которой каждый отщипывал зернышко, и голод, доселе висевший на душой, был хоть и недалече, но отодвинут. Вначале Нарком решил выдавать каждому по шишке под расписку, но потом понял, что исцарапанный язык сам вносит свои коррективы в пожирание таежного плода, и оступился - ешьте, чтоб вам ни скорлупки, ни зернышка!
И все - это было уже кое-что! Этот нечаянный и негаданный "ресторан на воде" привнес в наше таежное бытие еще один немалый плюс.
Вспоминаю, как один год я возил своих сыновей на Байкал.
Не поверите - каждое утро я цеплял на себя рюкзак и бегом (!) за семь (!) километров устремлялся к магазину одного из БАМовских поселков возле Нижнеангарска.
Все то, что я там прикупал - а магазины на БАМе были зело как богаты, одной мясной тушонки там было до десяти (!) видов - дети съедали полностью! Свежий воздух, купание в освежающей воде - все это очень даже способствовало прекрасному детскому аппетиту.
Хорошо еще, что цены были очень низкими. Но и то - мотаться (бегом!) каждый день семь кэмэ туда и семь обратно было тяжко.
И там тоже выручили кедровые орешки!
Оказалось, что недалеко от нас вдоль новой, строящейся еще тогда, кругобайкальской дороги стояли кедрушки, усыпанные мелковатыми, но вполне подходящими шишками. Мало того - висели они на высоте вытянутой руки!
Когда я научил ребятишек обжигать шишки в костре - ежедневная беготня в магазин стала ненужной. Два раза в неделю - это каждый день. Мешок с шишками выручил меня от обжор.
И еще одно, связанное с этим случаем.
Вернувшись домой, на Урал, я по привычке по утрянке выскочил на местный стадион сделать привычную пробежку (помните, семь километров?) и... облом. Задохнулся на втором же круге!
Воздух! Воздух не тот! Закопченный Урал кислорода имеет на порядок меньше, чем на Байкале.
Кстати сказать, здесь мы целыми днями таскаем на себе катамаран с не очень даже легкой поклажей - и ничего, сбоев в дыхании нет!
Заканчивая разговор о кедровой шишке, замечу, погрызая орешки во рвемя "сплава", вечером и утром молодое поколение уже не так рьяно кидалось на кашку, предлагаемую им нашим Наркомом. То ли привыкли, то ли кедровые орешки помогли, не знаю.
ПОРОГ
И вот, наконец, река нам подарила настоящий - громогласный и непроходимый! - порог.
Реку стало не узнать.
Зажатая между скал, она пробила во времена оны дорогу между ними, но, как видно было по огромным валунам в русле, далось ей это очень даже нелегко. Садра и сейчас еще не отошла от тех прошлых своих боев, до сих пор не прошла у нее ярость по отношению к главным своим врагам, скалам и кряжам, возомнившим себя властителями тайги и самонадеянно решившим когда-то помешать воде в ее движении к океану.
Проложив себе дорогу грозной битве сквозь базальтовую стену, река и сейчас в ярости кидается на ненавистные ей обломки, не теряя желания источить в песок эти мерзкие обломки.
Ярость реки смутила и нас. Пораскинув умом, мы решили, что и состояние нашего ветерана-катамарана, и физические возможности команды не соответствуют тому, на что мы были способны в давние годы.
Конечно, глаза привычно выискивали в бешеной воде траекторию сплава, прикидывая, где бы можно было сделать нужный вираж, в каком месте подтабанить и где усиленно поработать левыми или правыми веслами; подсознание уже прикидывало, сколько сил нам потребуется для совершения этого безумства, выдержит ли переполненный годами экипаж такое опасное мероприятие; нервный аппарат собирал в пучок психические ватты организма, готовясь использовать их по максимуму.
Но сознание, используя отточенную годами дедукцию, уныло качало головой и предрешенно ставило перед порогом дорожный знак с надписью "въезд воспрещен".
В юные годы, когда наша команда отличалась от себе подобных оголтелой безбашенностью, мы бы, скорее всего, плюнули на выводы дедукции, и ринулись бы в эту клокочущую дыру, как это было, например в пороге "Сучья дыра" на весенней беспощадной реке Убе...
Тогда мы были молодые и красивые (впрочем, вторая половина данного определения до сих пор в силе!). Понятие "опасность" было для нас просто словом без четкого понимания его сути.
Майские тюльпаны Рудного Алтая (казахской его части), заполнявшие низины гор с оставшимися кое-где были белыми снежными панамками, нисколько, как и мы, не смущались того, что их жизнь может в одно мгновение оборваться под кованным сапогом судьбы или неукротимым бешенством природы.
Порог был страшен: вода устремлялась в узкое ущелье с такой скоростью, будто понимала, что только в половодье она может одним махом проскочить мимо этих жутких скал и вырваться, наконец, на равнинный простор, обретя желанную свободу.
Ущелье не зря называлось "Сучья дыра" - оно на самом деле было подобно дыре, куда влетал поток, кипя и беснуясь от ярости. Пролом в скалах был далеко не прямым - воде приходилось отталкиваться то от правого берега, то от левого; косые отбойные валы с обеих сторон сходились в центре реки и, будто дикие самцы, остервенело вскидывались в беспощадной кровавой драке, вздымая кверху белые ветвистые рога.
Попасть на это пульсар, что непредсказуемо взмывал в том месте, где сталкивались валы, означало одно - переворот неминуем.
Именно туда мы и сунулись.
Несколько экипажей, стартовавших до нас, как-то умудрились осторожно процедить вдоль берега и миновать пульсар. Но то были небольшие и юркие катамараны, а у нас в то время был даже не катамаран, а тримаран (!) с экипажем в пять (шесть?) человек, похожий более на крейсер, а не на жалкие надувные катеришки.
Нас понесло на пульсар после первого же мыса.
Судьба, конечно, могла бы и повременить, но ей почему-то захотелось именно в эти секунды столкнуть под нами лбами косые вали, и мы... взлетев над водой на пару метров, рухнули в реку уже другой стороной тримарана. Народ рассыпался по воде, выделяясь разноцветными хоккейными шлемами на серой весенней воде будто цветы в проруби, и уже дальнейший путь пришлось совершать пешком... точнее, вплавь.
Можете себе представить, каково пришлось этому народу, нам то есть, булькаться в бешеном, кипящем и пенном потоке при нулевой температуре воды, в примитивных (70-е годы прошлого тысячелетия!) спасжилетах, в пенной воде, захлебываясь и теряя сознание, ожидая к тому же удара о скалы на поворотах...
Выжили все, но седина, что белой шапкой покрывает наши нынешние головы, пошла есть именно оттуда - с этой "Сучьей дыры". В дальнейшем были и другие оверкили , но вот тот, в "дыре" был первым и самым жутким...
Надеюсь, вы сделали неверный вывод из вышесказанного, мол, конечно, уж после такого-то случая не поумнеть было невозможно. Ничуть! "Поумнеть" нашей банде не грозило ни в этот раз, ни в последующие. Чуть ли не каждый год опять и опять мы совались туда, куда нормальные люди (читай - домоседы и дармоеды:) никогда бы не пошли...
Но вот сейчас то, на что мы еще годились для этого порога, могло называться только одним словом - проводка (не путайте с "про водку"!).
Да, пришло время замены отживших понятий. То, что мы раньше назвали бы смелостью, сейчас подпадало под слово "авантюра", а то, что раньше бы звучало для нас как "подвиг", сейчас едва ли бы потянуло на понятие "глупость". Потому, следуя этой логике, гордо звучащее определение "спортивный сплав" мы скромно меняем на слово "проводка". Ничего не поделаешь - быть вечно молодым невозможно...
Взвалив на плечи мешки, в два приема мы занесли их за порог, а катамаран пустили порезвиться, удерживая его за чалку.
Как-то уже упоминалось о том, на что способен наш дредноут в свободном плавании. Вот и сейчас он, как и в прошлые годы, ринулся в порог, мотая уздой, будто юный жеребец. Надо ли говорить, чего нам стоило укротить его свободолюбие? Да, опять мы ползали по валунам в два, а то и в три человеческих роста, передавая друг другу конец звенящего как струна каната. Жеребец брыкался и рвался, запах воли лишил его последнего рассудка, сейчас он ненавидел своих хозяев, нас то есть, лютой ненавистью.
Пару раз он чуть было не вырвался из наших рук, но все же был укрощен, но успокоился лишь тогда, когда был вытащен на песок и надежно привязан к ближайшему дереву.
Мы распластались тут же на песке, и весь порог предстал перед нами во всей своей красе.
Там, перед ним, вода накапливалась в заводи, собирая силы для предстоящей битвы, а потом со всей яростью бросалась вниз, со всех своих сил стараясь убрать с дороги серые валуны. Но и валуны стойко держали оборону, ни один из них не сдвинулся даже на миллиметр.
Ниже, за порогом, вода опять разливалась на привычную ширину, хотя чувствовалось, что она не смирилась с поражением, а затаила в себе мстительную мысль: "Ничего, вот придет весна, тогда мы еще посмотрим, кто из нас сильней!".
Я вдруг поймал себя на мысли, что мы даже и не поняли по-настоящему, что произошло.
За свою бродячую жизнь мы настолько привыкли к тому, что на реке обязательно должны быть пороги - а на иные реки мы не ходили - что этот порог восприняли как само собой разумеющееся событие. А ведь на самом-то деле такой (!) порог на Садре - это необычайное событие! Такого места до этого не было ни разу и вряд ли еще будет!
Похоже, кроме меня этой мыслью никто не был отягощен, потому как, отлежавшись, народ привычно стал увязывать мешки, и вскоре мы продолжили свой привычный пеше-сплавной путь.
Мало того, хоть мне и пришла в голову хоть какая-то мысль, у других, как я понял чуть позже, вообще ничего не шевельнулось в их затуманенных усталостью головах.
Иначе - почему же ни одного из нас не прошила мысль, что в этом пороге можно - и нужно! - было активно порыбачить?
Ведь это было то место, ради которого мы и шли на эту реку!
...Оправданием такого безвольного нашего поведения могло быть только одно - мы спешили. Да, к тому времени, как мы достигли этого порога, еды уже не оставалось совсем, и в каждой из седых голов все сильнее пульсировала единственная мысль - с нами дети и нужно идти вперед, чего бы это ни стоило.
Потому и порог мы прошли так, будто это был очередной завал, мешающий нам двигаться вперед.
ЛЫЖИ ДЛЯ КАТАМАРАНА
Да, на самом деле - проблема питания встала перед нами во всей своей неприглядности. Машнюк все чаще стал поглядывать в сторону тайги, пытаясь в ней, видимо, разглядеть парнокопытное мясо, или хотя бы парнокрылую добавку к нашему скудному пищевому рациону.
Из-за этого мы начали слегка суетиться, раньше вставать и позже ложиться, отдавая почти все светлое время суток движению.
Голод гнал нас вперед, и мы с отчаянным упорством шагали и шагали по реке с катамараном наперевес, восстанавливая силы там, где вода все же меняла свой нрав и собиралась в бурливые и глубокие струи. Местами мы даже начали использовать подзабытые команды "табань" и "загребай", а иной раз река начинала совершать давно желанные виражи, где к работе веслом подключались уже все четверо гребцов.
Порог, как оказалось, был некой границей между завальной половиной реки и второй половиной, где преградой служили только отмели и мелкопакостные шиверы.
Брести с катамараном наперевес тоже приходилось немало, но уже все чаще можно было порадоваться, сидя на баллонах и мерно взмахивая веслами.
И тут произошло то, что и должно было когда-то произойти.
Причалив к берегу для очередной ночевки и вытаскивая катамаран на берег, мы вдруг обнаружили, что наш героический катамаран... при смерти.
Сначала мы не могли в это поверить. Как же такое возможно? Чуть ли не полвека наш добрый товарищ верой и правдой служил нашему общему делу, безропотно перенося все тяготы горно-водной службы. Мы настолько сжились с ним, что и помыслить не могли, что он тоже стареет, и когда-то придет его время, и он уйдет от нас.
Машнюк, еще на что-то надеясь, достал свою матерую швейную иглу и отыскал в ремнаборе подобающие к такому случаю суровые нитки. Уложив чехлы баллонов себе на колени, он вознамерился прошить распоротые места, но почему-то стал медлить, и изготовленная к бою игла безвольно повисла в воздухе.
- Бесполезно. Он лопнул по всей длине.
Мы придвинулись ближе к "операционному столу" и картина случившегося встала перед нами в полной своей безысходности - днище чехлов стерлось до толщины папиросной бумаги, потому зашивать рану было совершенно бесполезно, сверхпрочная когда-то тентовая ткань крошилась в руках как пересохший папирус...
А нам еще идти и идти, а впереди еще столько мелких перекатов и коварных коряг. Мало того - впереди еще полноводная Лебедь, где кроме реки нет иных путей. Дороги там даже в проекте не предусмотрены... Без чехлов баллоны не справятся не только с острыми сучками коряг, но и на гладких вроде бы речных заиленных мелях могут распороться в любую минуту.
...Как-то на Саянской реке после очередного прокола баллона пришлось заткнуть дыру большим пальцем и пару километров сплавляться по дикой реке, держа весло одной рукой, а другой удерживать стремящийся на волю из баллона воздух. Повторения подобного хотелось не очень...
"Вещи - тоже люди!" - говорил когда-то Дерсу Узала. Подтверждением этому был и наш милый и добрый приятель, понуро склонивший голову на колени Виктора и грустно смотревший на нас своими лебедиными глазами.
Но что мы могли поделать? Запасного чехла нет, ткани, что можно было проложить по днищу, тоже нет, заплаты во все днище в условиях тайги найти невозможно...
Идти дальше, казалось, было совершенно невозможно. Молчание накрыло лагерь, в голову ничего дельного не приходило.
Как и положено, в эти минуты голова думает о всякой ерунде, но никогда не ищет решения проблемы. Хуже того, стоит её заставить заняться именно поиском решения, она вообще упрется и тогда уже что-то дельное выжать из нее будет невозможно.
(Эту не я придумал, это подтверждается всем ходом человеческой истории и собственным опытом!).
Но не будьте слишком пристрастны к мозгам, они в такие минуты - уверен! - специально уводят мысли в сторону, отвлекают. Человек со своим несовершенным умом в состоянии подавленности и отчаяния может отчебучить такое, что впоследствии исправить не удалось бы никакими силами.
Подобное поведение человека в народе определяется фразой: "усердие превозмогает способности".
Но, уверяю вас, мозг в это время не занимается саботажем, он изо всех сил охраняет подкорку, внутри которой происходят активные и незаметные для ее хозяина, в нашем случае бородатого Хомы Сапиенса, активные процессы поиска решения.
Эта истина неподвластна женщинам и детям, потому прошу женщин и детей не придавать предыдущему абзацу большого значения, а мужчинам настоятельно рекомендую взять прочитанное себе на заметку.
Итак, каждый был занят своим делом: аксакалы молчали, курили и размышляли каждый о своём, дети занимались лагерем, мозги проводили отвлекающие маневры, а подкорка...
Решение сделать лыжи пришло внезапно и, как-будто, из ничего.
Вдоль реки рос ивняк, и он то ли от обилия воды, то ли от вседозволенности вытянулся... как раз по длине баллонов!
Возникла шальная мысль - а что, если...?
Через какое-то время наш катамаран опять был готов к боям и победам!
Но с этого дня двигаться по реке он будет... на лыжах!
Всю нижнюю часть баллонов мы с Наркомом покрыли повдоль длинными ивовыми хлыстами и прижали их к баллонам всеми верёвками, какие были у нас в наличии.
Для глиссирования этот аппарат, конечно же, не годился, но для преодоления оставшейся части шивер и отмелей - вполне!
Выпятив грудь, признаюсь - наш славный дредноут преодолел оставшийся путь без единого нарекания и занял почетное место в музее собственной боевой славы - в моей кладовке, где и покоится, предаваясь ностальгическим воспоминаниям о своем героическом прошлом, с особым умилением вспоминая последние километры пути, когда он, унизанный победными ивовыми венками и ветками, гордо бурунил воду на глазах скопившейся на берегах многочисленной публики хвойных и лиственничных пород.
ПЛЕМЯ МЛАДОЕ
- Держи весло правильно! Перехвати сверху!
Левый кормчий воспитывал левого загребного не только на правах своего местоположения, но и на правах отца, хотя, как это давно известно - сын готов подчиняться любому чужому авторитету, исключая отцовский.
Николай ко времени, когда мы уже больше сплавлялись, чем тащили катамаран на себе, постепенно и все более уверенно входил в рабочую команду экипажа. Весло в его руках уже не царапало воду и не поливало водой сзади сидящего, а вполне уверенно управляло передней левой частью корабля; на перекатах уже не слышны были ойканья, матрос совершенно безропотно десантировался в реку и, не обращая внимания на воду в сапогах, наравне со всеми исполнял задачу перетаскивания плота по отмели; на виражах не суетился, а умело заводил нос корабля в стрежень реки - то есть прочно и основательно взял свое весло в собственные руки и окончательно влился в наш сплоченный и дружный экипаж.
Разница в годах таяла на глазах. Машнюк, видя как уверенно работает юнга, начал сначала понемногу, а потом все шире знакомить его с основам сплавного искусства, тем самым взвалив на свои плечи еще и воспитание юного искателя приключений, отец которого, между прочим, находился тут же, но уволенный из учителей по известной уже причине.
Рвение юного покорителя горных рек к тому времени уже было замечено и отмечено членами команды по признаку, наиболее полно отражающем его проявление. В отличие от нас, лодырей, Николай так усердно спрыгивал с плота на перекатах и запрыгивал обратно на палубу перед глубокой водой, что, извиняемся, задняя часть его брюк превратилась в... кружева, украшающие ту часть тела, которой сидят. Этот визуальный измеритель искреннего энтузиазма более всего доказывал, кому мы более всего обязаны тем, что наш крейсер смело и уверенно двигался по сложнейшему и коварному фарватеру.
Юнга ускоренными темпами превращался в настоящего моряка.
Подкачать баллон? Без проблем - шланг в рот, и без всякого насоса баллон звенит от переполняемой его вдутости. Снять такелаж? Запросто - мешки на плечи и к костру. Уложить мешки? Без проблем - палатки увязаны, вещи упакованы, мешки набиты.
К моменту выхода корабля на большую Лебедскую воду младший матрос Истомин был готов по всем параметрам - весло держал уверенно, работал им надежно и не боялся не только воды, но и всего, что её окружало.
Младший штурман Глеб Колмогоров на всем протяжении маршрута оставался верен себе - меньше внимания внешнему миру и больше внимания миру внутреннему. Внешний мир интересовал очкастого исследователя меньше всего. Ну, горы... ну, реки... ну, тайга... и что здесь такого? А вот во внутреннем мире все было гораздо интереснее: громадный простор страны Фантазия с монстрами и вампирами за каждым углом, кружащие над головой привидения, копошащиеся во мраке чудища, прячущиеся в мрачные щели орки...
Если бы не Витя со своими "принеси воды", "иди, умойся", "ешь, не отвлекайся" и "спи давай", отвлекающими от процесса познания странностей мира теней, то всё давно бы уже было изучено и познано. А вместо этого приходится заниматься скучным делом: командовать экипажем, возлегая на штурманском мешке посредине катамарана; различать камни по курсу корабля; отдавать приказы, куда грести, чтобы не пропороть баллоны; поднятой кверху ногой определять направление ветра - работа пресная и неромантичная.
Зато на берегу, вечером, когда все заняты всякой ерундой, начинается иная жизнь - распахиваются врата в страну Фантазия, и теперь только от тебя зависит, сохранится ли созданный воображением мир таким, каким ты его создал, или рухнет под натиском неведомых сил.
Взрослым этого не понять, им бы только дрова рубить, веслом махать да у костра болтать, а тут такие проблемы приходится решать, что даже и не знаешь, удастся ли выйти победителем в происходящих сражениях, или придется создавать новый мир с другими законами.
КАРТЫ
Карты врут.
Точнее, мы уже давно и окончательно потеряли свое место на карте.
Правда, то, что мы имели вместо карты, было все лишь давным-давно скалькированной откуда-то копией каких-то кроков . Откуда и как попали эти кроки ко мне, было забыто давно и бесповоротно, хотя, судя по вырисовке, кроки были не так уж и плохи.
Скорее всего, копия была снята в те первые годы миграции, когда хотелось познать весь окружающий мир, хотя бы в пределах досягаемости.
Помню, что мечта совершить круиз Турочак - Телецкое озеро - с. Бийка - оз.Садра - р. Садра - р. Леюедь - с. Турочак зародилась как раз в те времена.
Как видите, мечта сбылась. На Телецком озере я был уже неоднократно, село Бийка тоже не было обделено моим вниманием, а вот теперь вместе с моими кунаками мы заканчиваем проход по р. Садра и скоро войдем в р. Лебедь.
Правда, между началом этого кругосветного плавания и его завершением прошло два десятка лет, отчего Магеллан, как-то бы узнав про такую мизерную скорость при таком малом километраже, перевернулся бы в гробу и посмеялся бы от души. Тем не менее, вы убедились, что задуманное я всегда довожу до конца. Пусть через пустые желудки и истерзанные руки моих друзей, вконец измотанных таким несуразным путешествием, но все же. В конце концов не пришибут же они меня в конце пути, я ведь тоже, как и они, прошел сквозь все это, и ничто их человеческое мне, хоть я на человека уже далеко не похож, не чуждо.
- Штурман, глянь на карту, далеко еще до Лебеди?
Машнюк прекрасно знает, что никто не знает, в каком месте карты мы находимся. Все эти притоки слева и справа, мифическая Яман-Садра, будто бы долженствующая впасть справа и резко поднять воду, сплошные речные выкрутасы, сияющее солнце, постоянно переходящее с одного борта на другой и наоборот, отсутствие спидометра - все это никак не способствовало определению нашего местоположения под солнцем.
Виктор, скорее всего, вспомнил про мифического младенца, устами которого глаголет истина, и решил испытать, не тем ли младенцем является его русочубый родственик. Но родственник истину глаголить не захотел, он в это время самозабвенно перекатывал за щекой блесны, в очередной раз ввергая в ужас Наркома, в кошмарах представлявшего, как изнутри щеки отпрыска вылезают наружу страшные жала блеснёвых крючков.
Вместо финишного загиба, хорошо видимого на карте, мы все так же видели перед собой мелкое виляние речки между горами, и надеялись только на то, что уж полноводную Лебедь-то мы никак не прозеваем. Представлялось, как однажды мы выруливаем из нашей мелкопакостной Садришки на простор речной Лебедской волны, и наш чёлн начнет покачиваться на тяжелых искрящихся валах могучей сибирской реки...