Аннотация: В мае на деревьях желтеют листья, маньяк похищает детей прямо со школьного двора. Укол Ужаса-7, сложная тема.
- Доброе утро, соня! - мама потрепала Ташу по волосам. - Вставай, пора в школу.
Мамины пальцы были ледяные.
Или нет, это Ташин лоб был горячий...
- Мама, - прошептала Таша. - Мама, мне плохо. - Язык еле ворочался во рту, толстый и грубый, как моржовая туша, а в горле раздулся морской ёж.
В прихожей цокали каблуки, вжикала молния, звякали ключи. Из приоткрытой двери бил напористый электрический свет, от которого глазам становилось больно. Мама заглянула - уже в плаще и с сумкой через плечо - и сказала:
- Вставай, солнышко, не то в школу опоздаешь.
- Мама, - просипела Таша. - Мне плохо, вызови врача.
- Счастливого дня, зая.
- Мама, пожалуйста...
В замке повернулся ключ; скрипнула, открываясь, входная дверь - и с щелчком захлопнулась.
Таша замерла, прислушиваясь к внезапной тишине. В подъезде гудел лифт, на улице шелестели деревья, дворницкая метла размеренно шоркала по асфальту. Бледное солнце заглянуло в окно, и колючие тени столетника, стоявшего на подоконнике, простёрлись через всю комнату, будто щупальца кальмара.
У Таши замёрзли ноги. Озноб полз по коже, как рой ядовитых насекомых; казалось, в кожу втыкается тысяча ядовитых жал. Тело дёргалось, будто кукла на верёвочках. Таша подтянула колени к груди и тихонько заскулила.
* * *
На полу рядом с кроватью лежали четыре жарких солнечных квадрата. Пахло нагретой пылью. Ташино тело тоже было горячее, голова тяжёлая, как раскалённая чугунная болванка, щёки пылали. Задыхаясь, Таша выбралась из постели, стянула мокрую ночнушку и оделась в сухое. Часы показывали полдень.
Не могла мама просто взять и уйти на работу, когда Таше так плохо! Неужели не видела, что дочь больна? Наверно, подумала, что ей неохота вставать. Но Таша ведь просила вызвать врача... Должно быть, мама не расслышала. Таша говорила тихо - вот она и не расслышала.
Надо позвонить маме на работу, пусть вызовет врача. Или можно позвонить в поликлинику самостоятельно - а что, Таше уже одиннадцать, летом исполнится двенадцать.
Она открыла записную книжку, лежавшую на тумбочке рядом с телефоном, нашла номер детской поликлиники и подняла трубку. В динамике не было гудков. Таша выдернула телефонную вилку из розетки и воткнула снова, поплотнее. В трубке стояла тишина.
Пока не починят обрыв на линии, ни врачу, ни маме не позвонишь. И никому из одноклассников тоже - а это уважительная причина не делать домашку. Вот здорово! Хотя потом-то всё равно придётся её делать.
А может быть, и не придётся. Сегодня пятнадцатое мая, до конца учебного года осталось всего ничего. С такой высокой температурой вполне можно проболеть две недели. А значит - больше никакой домашки, никаких итоговых диктантов и контрольных работ. Повезло!
С другой стороны, врач запретит гулять, а на улице такая чудесная погода... Таша с тоской посмотрела в окно. По ярко-синему небу плыли белые облака, ветер лениво колыхал листву клёнов, красную и золотую, словно пронизанную солнцем...
Таша зажмурилась и отпрянула от окна; под веками горели красные и золотые пятна. Должно быть, там под землёй проходит магистральная труба. Её прорвало, землю разрыли и деревьям повредили корни - вот листья и пожелтели, едва успев распуститься.
Таша бросилась в кухню - окно там выходило на проспект Ленина, и оттуда открывался отличный вид. Таша прижала горячий лоб к стеклу. Тополя, посаженные вдоль проспекта, почти облетели, лишь на макушках осталось немного ржавой листвы. Во дворах, за домами на той стороне, пламенели рыжие, жёлтые, багряные и алые кроны. Вдалеке зеленели склоны Дозорной горки, поросшие ельником, а на её вершине чернел шпиль телевышки и арка колеса обозрения.
Таша покосилась на квартальный календарь - бегунок отмечал пятнадцатое мая. Программа передач, лежащая на телевизоре, тоже оказалась за май, правда, за прошлую неделю - ну это мама забыла положить новую.
Надо посмотреть новости, там объяснят, что происходит. Должно быть какое-то научное объяснение: майские заморозки, кислотные дожди, циклон-антициклон... Таша нажала на кнопку пульта и вздрогнула: из динамиков телевизора вырвалось шипение, по экрану зазмеились белые полосы. Ни один канал не показывал.
Это плохой сон, вот и всё. Когда болеешь, снятся кошмары. Два года назад Таша подхватила ангину, лежала с температурой под сорок, и ей чудилось, будто её ноги так далеко от головы, что пришлось построить железную дорогу. Это пройдёт, надо только лечь и поспать.
Таша побрела в свою комнату, постояла над смятой постелью. Лечь и поспать... Но кошмар казался таким реальным! Таша подошла к письменному столу, взяла в руки тетрадь. "Для работ по русскому ученицы 5 класса "А" Степановой Натальи". Открыла на последней исписанной странице. Домашняя работа была за пятнадцатое мая, упражнение 693: "Что ты клонишь над водами, ива, макушку свою?" Получается, сегодня... шестнадцатое мая? Пятнадцатое было вчера. Мама забыла передвинуть на календаре бегунок.
Таша перевернула несколько страниц назад и увидела снова: "Пятнадцатое мая. Домашняя работа". А в ней тем же аккуратным Ташиным почерком - тот же номер 693. "Но струя бежит и плещет, и, на солнце нежась, блещет, и смеётся над тобой..." Полиэтиленовая обложка заскользила в Ташиных вспотевших ладонях, тетрадь выпала из рук и распахнулась на первой странице. "Пятнадцатое мая. Классная работа" - было написано в самом верху.
Таша попятилась от стола, озираясь по сторонам. Отчаянно прошептала:
- Прекратите! Это не смешно!
Кто-то проник в квартиру, сломал телефон, сломал телевизор, перевернул календарь... Исписал тетрадь, подделав Ташин почерк... Кто знает, на что ещё он способен? Оставаться здесь одной, в полной власти неведомого шутника, было неуютно.
Таша натянула сапоги, накинула куртку и выскочила на лестничную площадку.
* * *
Дворничиха тётя Галя была худой женщиной лет с белыми волосами и чёрными бровями, между которыми пролегли три вертикальные складки. Тётигалин муж нигде не работал, всё время ходил пьяный и сломал ей жизнь, как выражалась мама. Лучше уж никакого мужа, чем такой. Если тётю Галю о чём-нибудь спрашивали, она горестно сводила брови и какое-то время молчала, как будто мысль о сломанной жизни предваряла у неё любую другую.
Когда Таша вышла из подъезда, тётя Галя подметала тротуар. Из-под метлы разлетались пятиконечные листья - красные и золотые.
- Добрый день, тётя Галя, - сказала Таша. - Вы знаете, какое сегодня число?
Дворничиха нахмурила брови и, помолчав, ответила:
- Пятнадцатое мая.
- Спасибо, тётя Галя, - сказала Таша.
Кажется, весь мир участвует в этом дурацком розыгрыше, и нигде небезопасно - ни дома, ни на улице. Лучше бы она пошла в школу. Может, ещё не поздно пойти в школу?
* * *
Школа была двухэтажным зданием из мрачного красного кирпича, построенным в начале прошлого века; в начале нынешнего его обнесли железным забором.
Кончился последний урок, и на школьном дворе царило вавилонское столпотворение. Поток школьников извергался из дверей, а им навстречу напирали ученики второй смены. Вокруг толпились родители - встречающие, провожающие, желающие перекинуться словом с учителями. Ученики средних и старших классов шли домой сами или разбредались компашками посидеть в сквериках и на детских площадках.
Таша наблюдала, спрятавшись за горкой. Когда мимо проходил Витька Князев, она заступила ему дорогу. Витька был, во-первых, один, а во-вторых, не совсем придурок, хоть и мальчишка.
- Привет, Князев, - сказала Таша.
- Привет, Степанова. Ты прогуляла контрольную по матике.
- Я болею. Слышишь, как хриплю? - Таша схватилась рукой за горло и старательно захрипела.
- Тогда тебе нужно лежать в постели.
- Не-а. Доктор велел дышать свежим воздухом. А что на завтра задали?
- Ну, по матике, естественно, ничего. По английскому - спроси в своей группе, а по русскому - упражнение 693. Надо переписать стихотворение и вставить пропущенные буквы.
- Понятно, - медленно проговорила Таша. - А скажи, Князев, какое сегодня число?
- Пятнадцатое мая.
Прям робот, а не мальчик. Спроси нормального мальчика, какое сегодня число, разве так он ответит? Нормальный мальчик покрутит пальцем у виска и скажет что-нибудь вроде: "Степанова, ты с дуба рухнула или прикалываешься?" А этот даже не удивился.
Таша окинула взглядом детскую площадку, улицу, школьный двор и поёжилась. Вокруг полно людей - и неизвестно, чего от них ожидать.
* * *
К воротам школы подъехала грузовая "Газель" без номеров. Тент кузова был залатан и запылён, вдоль борта тянулась череда грубо зашпатлёванных вмятин - как будто по машине прошлась автоматная очередь. Боковое стекло кабины треснуло и было заклеено скотчем.
Из "Газели" вышел мужчина лет пятидесяти, в мешковатых джинсах и куртке как будто с чужого плеча. У него было серое одутловатое лицо, тяжёлые веки и седые спутанные волосы. Он немного постоял, опершись о капот и тяжело хватая ртом воздух, сжал бледные губы и вошёл в школьные ворота. Его лицо выражало злую решимость.
Он подошёл группе школьников и стал что-то им говорить. Это были мальчишки из параллельного класса "Г", то есть двоечники и балбесы, которые не знали, что нельзя разговаривать с незнакомцами, точнее, им было до лампочки. Водитель "Газели" угостил двух ребят "сникерсами", взял их за руки и повёл к машине.
Таша растерянно посмотрела на школьное крыльцо. На верхней ступеньке стоял толстый охранник и откусывал бутерброд, вдумчиво подворачивая края пакета. Таша бросилась к крыльцу. От бега у неё потемнело в глазах, и она едва не рухнула на ступеньки.
- Там... - просипела она. - Там...
Таша трясущейся рукой показала рукой на "Газель". Маньяк посадил мальчишек в кабину и захлопнул дверь. Охранник дожевал бутерброд, бросил пакет в урну, стряхнул крошки с ладоней и сказал:
- Иди домой, девочка. Уроки уже кончились.
"Газель" развернулась и поехала прочь. Таша, задыхаясь от слабости и ужаса, подбежала к мальчишкам из пятого "Г".
- Куда он их забрал? Тот мужчина в куртке и джинсах...
- Это был дядя Лёша, - сказал рыжий мальчишка по фамилии не то Лопатин, не то Ломакин.
- В каком смысле дядя Лёша? - от радостной надежды у Таши всколыхнулось сердце. - Родственник? Знакомый?
- Не-а.
- А куда он их повёз?
- На Дозорную горку, - сказал Лопатин-Ломакин, - кататься на аттракционах.
* * *
Надо вызвать милицию. Надо рассказать кому-то, кто знает, что делать.
Таша брела по улице, ища взглядом милиционера. Или хоть кого-то, кому не всё равно. Но как назло, все вокруг выглядели так, как будто помощи от них не дождёшься.
Кто-то лежал на газоне, почти целиком занесённый листьями, и не шевелился. Три женщины и мужчина сидели на остановке и ждали троллейбуса, а порванный контактный провод лежал концами на асфальте прямо у них перед носом.
Навстречу Таше шли две молодые женщины - высокая полная блондинка и худая брюнетка - и катили перед собой детские коляски.
- Я своей творожок даю, фруктовую пюрешку даю, капустку брокколи варю, разминаю и даю, - перечисляла блондинка.
- А я своему не даю, - отвечала брюнетка.
- Помогите, - сказала Таша. - Пожалуйста... - и осеклась.
В коляске у полной блондинки, кое-как втиснутый в люльку, лежал спелёнатый годовалый младенец. Таша заглянула в коляску к худой брюнетке и тут же отвела взгляд, боясь как следует разглядеть то, что внутри. Что-то маленькое, чёрное и сморщенное, как сухофрукт.
- Моя хорошо кашку ест, - сказала блондинка, - и курочку ест, и рыбку ест.
- А мой не ест, - ответила брюнетка.
Таша всхлипнула и побрела прочь. Никто не поможет, никто! Ни взрослые, ни даже милиция. Им всем самим не помешала бы помощь...
Таша подняла заплаканные глаза и посмотрела вдаль, где на фоне синего неба темнела Дозорная горка с острым частоколом ельника, башней телевышки и аркой колеса обозрения.
Где-то там маньяк держит похищенных детей. Раз иначе не выходит, Таша пойдёт и спасёт их сама.
* * *
На Дозорной горке находился городской парк отдыха. Зимой здесь катались с гор, ломая лыжи в узких овражках, и строили ледяные замки. В первых числах марта в них запускалась детвора, и от замков оставались рожки да ножки. Летом здесь продавали сахарную вату и мороженое на развес, играли в настольный теннис и катались на аттракционах.
Когда Таша была маленькой, на Дозорную горку приехал передвижной луна-парк, да так и остался насовсем. В нём было колесо обозрения и американские горки, низенькие и хлипкие; они так скрипели и тряслись, что становилось реально страшно. Для малышей здесь была надувная горка в виде слона, надувной батут в виде крокодила и карусель "Весёлая гусеница". Были ещё автодром, тир и комната страха.
Таша стояла у входа в парк аттракционов. Ворота распахнуты, кассы закрыты. В парке ни души, причём, похоже, уже давно. Аттракционы покрылись ржавой коростой, с улыбающегося лица весёлой гусеницы облупилась краска, и улыбка превратилась в оскал, перепачканный запёкшейся кровью. Площадка заросла бурьяном; пахло сыростью и еловой хвоей. Порывами налетал ветер, и на колесе обозрения скрипела, покачиваясь, кабинка.
Таша поёжилась. Накинула капюшон и сунула руки в карманы куртки. Её опять начинало знобить. Какой же она была наивной! С чего она взяла, что найдёт похищенных детей на Дозорной горке? Потому что маньяк обещал покатать их на аттракционах? Он врал. Он запер их в подвале и уже, наверно, замучил насмерть.
Шумел ветер, заунывно скрипела кабинка. Таша сгорбилась и побрела прочь. И вдруг за спиной раздался детский крик. Таша вздрогнула и обернулась.
- Помогите! - доносилось из-за ограды луна-парка.
Таша, продираясь сквозь сухие заросли, бросилась на звук. Колючки царапали ей руки, цепкие семена приставали к одежде, но она не обращала внимания. Впереди возвышался мрачный павильон с готическими башенками по углам, украшенный горгульями и черепами. Внутрь вёл провал в виде оскаленной пасти; на рельсах, уходящих в темноту, стояли костяные вагончики.
Таша не раз бывала в комнате страха. Внутри извивался тёмный коридор с камерами по сторонам, где таились чудовища: зомби, вампиры, мумии, Чужие, динозавры и кровавые психи. Когда вагончик проезжал мимо, в камерах вспыхивал свет и монстры оживали, а с потолка на верёвочках падали привидения, пауки и летучие мыши. Чудовища были из года в год всё те же, и дети знали их, как родных. Хозяин аттракциона пытался внести элемент неожиданности, переставляя чучела с места на место.
- Помогите! - донеслось из чёрного зева ворот.
Таша шагнула в темноту.
* * *
Таша протянула руку вверх и нащупала какие-то лохмотья, должно быть, саван привидения. К счастью, аттракцион не работал, поэтому привидение не обрушилось сверху, жутко завывая; с другой стороны, без электричества было темно.
В камере справа стоял стул, а к стулу был привязан человек. На голове у него был чёрный мешок.
- Эй, - позвала Таша, - вы меня слышите? Сейчас я вам помогу.
Узник не отвечал. Голова свисала на грудь.
Таша дотронулась до его руки - та была твёрдой и холодной. Сорвала мешок и едва не закричала от ужаса: у человека не было лица. Ни глаз, ни рта, ни носа - гладкая костяная поверхность...
Да это же кукла! Чучело смертника на электрическом стуле. Когда проезжаешь мимо, оно корчится и дымится. Таша нервно засмеялась, нахлобучила на смертника мешок и пошла дальше.
В следующей камере стояла маленькая девочка с длинными распущенными волосами. На ней была белая ночнушка до пят, вся в красных потёках. В руках девочка держала оторванную человеческую кисть и откусывала пальцы. Её лицо было перемазано кровью.
Это была Ташина любимая фигура, девочка-зомби. Её было очень жалко, и в детстве, вернувшись из луна-парка, Таша подолгу плакала в подушку, тихо, чтобы мама не услышала.
Таша подошла к девочке-зомби и погладила по длинным волосам.
Дальше коридор поворачивал; в камере за поворотом стояли стол и стул. На столе лежал чёрный гроб, из которого, насколько помнила Таша, выскакивал скелет. К стулу была привязана девочка.
- Девочка, ты живая? - осторожно спросила Таша.
Девочка подняла зарёванное лицо и зачастила:
- Да, да! Пожалуйста! Отпустите меня, я хочу к маме. И писать. Я больше не буду!
- Чего не будешь?
- Ничего не буду.
Девочку звали Юля Волкова, ей было двенадцать лет, она училась в пятом классе в школе на другом конце города. Человек по имени дядя Лёша угостил её "сникерсом", посадил в фургон и повёз кататься на аттракционах. Привёл сюда, привязал к стулу и ушёл. Дело было утром, и с тех пор она его не видела - только слышала, как он приводит других детей, по одному или по двое, связывает и уходит. Поначалу Юля не боялась, а теперь ей страшно, очень страшно...
Таша склонилась над верёвками, но узлы были затянуты крепко.
- Придётся резать, - сказала Таша. - Сейчас что-нибудь принесу...
- Нет! Не оставляй меня одну!
- Я вернусь, - пообещала Таша и пошла вперёд по коридору.
В каждой камере сидели связанные мальчики и девочки. Когда Таша проходила мимо, одни вскрикивали от испуга и радости, другие молчали, спокойно провожая Ташу взглядами. Чем дальше по коридору, тем таких становилось больше.
- Сейчас, сейчас, - повторяла Таша. - Я вернусь. Подождите...
* * *
На безумном докторе был белый халат, забрызганный кровью, марлевая повязка и резиновые перчатки. В левой руке он держал человеческое сердце, а в правой - окровавленный нож.
Нож был приклеен к перчатке не очень крепко, и Таша легко его отодрала. Но лезвие оказалось бутафорским, жестяным. Оно не резало Юлины путы, а только трепало.
- Что там? - беспокойно спрашивала Юля, пытаясь заглянуть себе через плечо. - Получается?
- Всё в порядке, - сквозь зубы отвечала Таша, - потерпи ещё немножко, - и продолжала пилить верёвку на Юлиных запястьях.
В камерах плакали и звали на помощь дети, и Таше самой хотелось разрыдаться от бессилия. Внезапно плач и крики смолкли, и Таша услышала шум подъезжающей машины. Покрышки зашуршали по гравию, мотор заглох, хлопнула дверца.
- Это дядя Лёша! - Юля задёргалась. - Пожалуйста, не убегай! Мне страшно...
- Я тебя не брошу, - сказала Таша.
Она представила, что сейчас творится у Юли в душе. Отчаяться, обрести надежду - и потерять её, когда спасение совсем близко... Ташино сердце заныло от жалости. Нет, она не убежит! К тому же, если верить Юлиному рассказу, дядя Лёша приведёт ещё ребёнка и уедет. Значит, достаточно спрятаться и переждать.
Таша залезла на стол, откинула крышку чёрного гроба и забралась внутрь, прямо поверх скелета. Крышка плавно опустилась, отсекая последний свет.
В гробу пахло пылью и пластмассой; в коридоре шаркал ногами и надсадно кашлял дядя Лёша. Таша лежала, затаив дыхание, и напрягала слух. Что он там делает так долго? Кажется, отвязывает пленников и уводит. Но куда?
Шаги приближались. Таша лежала, боясь вздохнуть и пошевелиться, и обеими руками прижимала к груди нож безумного доктора. Тело одеревенело.
Дядя Лёша вошёл в камеру и стал отвязывать Юлю.
- Пожалуйста, отпустите! - заплакала Юля. - Куда вы меня забираете?
Дядя Лёша молчал, кашлял и сплёвывал на пол. От Таши его отделяли каких-то полметра да фанерная стенка гроба. Вот сейчас маньяк услышит тяжёлый стук Ташиного сердца, поднимет крышку и увидит маленькую девочку, как раз такую, каких он любит...
Пот стекал по лбу и лился в глаза; всё вымокло - волосы, одежда. Тело плавилось от жара, и рукоять бесполезного ножа плыла в мягких, как из воска, пальцах. "Пожалуйста, пусть он меня не тронет..." - молила Таша, беззвучно шевеля губами.
Но если маньяк её не тронет, если просто уйдёт - что станет с Юлей? С остальными девчонками и мальчишками? Он заберёт их с собой, увезёт и там убьёт, и она, Таша, не сможет ему помешать...
Глупости! Разве она может ему помешать? Одиннадцатилетняя девочка - взрослому мужчине? Больная, слабая, не очень умная, и даже нож у неё ненастоящий. У неё нет ничего.
Таша стиснула рукоять ножа, толкнула крышку гроба и вскочила на ноги.
- А-а-а! - закричала она, отпуская с воплем весь пережитый ужас.
Дядя Лёша дёрнулся, схватился за грудь и тяжело привалился к стене. Он смотрел на Ташу и медленно сползал вниз; в горле у него скрипел и шипел воздух, и губы разинутого рта шевелились, словно он пытался что-то сказать.
Юля Волкова стояла столбом; Таша обернулась к ней и заорала:
- Беги, ты, дура тормознутая!
Но Юля не реагировала. А маньяк уже распрямлялся, придерживаясь рукой за стену... Таша в сердцах толкнула Юлю и встала между ней и дядей Лёшей, выставив перед собой нож.
- Не подходите! Убью!
Маньяк хмыкнул и шагнул вперёд. Таша зажмурилась и ткнула ножом ему навстречу. Удар встретил пустоту; на Ташином запястье сомкнулись жёсткие пальцы. Они завернули руку назад и больно вздёрнули вверх, отчего Ташино тело само согнулось в пояснице. Она не поняла, в какой момент выпустила нож.
Дядя Лёша засмеялся. Таша открыла глаза. Дядя Лёша рассматривал её нож и смеялся. В груди у него свистело и клокотало. Смех перешёл в кашель; дядя Лёша выпустил Ташину руку, обхватил себя за грудь и кашлял, сотрясаясь всем телом. Изо рта у него летели тёмные сгустки и плескала кровь.
Капли брызнули на Ташу; её замутило. Она села на стул и опустила лицо в ладони.
* * *
Солнце клонилось к горизонту, вытягивая из пейзажа краски. Серое небо, серый бурьян, серо-зелёный ельник. Земля погружалась в холодный покой. В вышине, завывая, рыскал ветер.
У ворот луна-парка стояла запылённая газель. Задний клапан тента был откинут; внутри сидели связанные дети, человек пятнадцать.
Подволакивая ноги, дядя Лёша подошёл к машине. Дети заплакали. Дядя Лёша обернулся.
- Видишь, девочка, все живы. Не замучил и не собираюсь.
Держа за руку Юлю Волкову, Таша подошла и встала чуть поодаль.
- Тогда зачем вы их похитили?
Дядя Лёша некоторое время молчал, тяжело дыша ртом. Наконец ответил:
- Чтобы спасти.
Ага, ну как же. У маньяков всегда благие намерения.
- В каком смысле спасти? - ядовито уточнила Таша. - Разрезать на кусочки и съесть?
- Отвезти подальше из города и отпустить.
- Отпустите здесь, - сказала Таша. - Здесь чем плохо?
Дядя Лёша хмыкнул.
- Да, здесь неплохо. Высокое открытое место, ветер... - Он обернулся к сидящим в кузове детям. - Чувствуете, как проясняется в голове? Но вокруг город, а в городе тянучка. Ты знаешь, девочка, что такое тянучка?
- Конфета. Очень липкая.
Дядя Лёша достал из кармана сигарету, но не закурил, вертел в пальцах.
- Я тебе расскажу про тянучку... Так они назвали то новое вещество. Липкое, как напалм, хуже напалма. Ты знаешь, что такое напалм? Без разницы. Тянучка эта прилипает так, что ничем не смыть, и медленно, очень медленно испаряется. Люди вдыхают пары - и не умирают, не теряют сознание, они всего лишь перестают реагировать на перемены. Больше ничему не удивляются, всё принимают как должное. Представь себе, девочка: можно сбросить тянучку на вражеский город и потом ввести войска, а жители даже не заметят.
- Но ведь химическое оружие запрещено!
Дядя Лёша горько рассмеялся и сплюнул кровь.
- Как бы да, но конвенция оставляла простор для манёвра. Например вот, тянучка - не химическое оружие, а средство для борьбы с беспорядками. А значит, можно разрабатывать и производить без ограничений.
Таша нахмурилась, вспоминая.
- Сегодня все были такие странные... Как будто и правда надышались чем-то. Вы думаете, на наш город сбросили тянучку?
- Я не думаю, девочка, я знаю. И случилось это не сегодня, а пятнадцатого мая. Пять месяцев назад.
- Но зачем они это сделали? И кто эти "они"? Террористы?
Дядя Лёша чуть пожал плечами.
- Не знаю, но вряд ли террористы. Видишь ли, тянучкой обработали не только на ваш город. Все крупные города.
- Значит, это были американцы? Китайцы? Нет, постойте... Вы говорите, прошло пять месяцев... Почему они нас ещё не захватили?
- Может быть, ждут весны.
- А что будет весной?
Дядя Лёша закашлялся.
- Девочка, мне, правда, жаль говорить тебе такие вещи... Но ты думаешь, хоть кто-нибудь в городе переживёт зиму? Боюсь, никому не придёт в голову надеть тёплые ботинки.
Таша прижала руки к губам. Дядя Лёша продолжал:
- А может быть, нас некому захватывать, потому что мы залили их какой-нибудь шипучкой. Но я думаю, дело обстоит ещё проще. Я думаю, мы сделали это сами. Применили тянучку по назначению, то есть для борьбы с беспорядками.
- Были беспорядки? - Таша нахмурилась. - Я не помню.
- Был кризис. Была инфляция, безработица, бедность. Было недовольство, но там, куда сбросили тянучку, до беспорядков не дошло.
- А там, куда не сбросили? Где-то же остались нормальные люди? Почему они пришли нам на помощь?
Дядя Лёша хмыкнул.
- Теперь там разруха, голод и натуральное хозяйство. А люди... скажем так, вполне адекватные концу света. И вот он я - пришёл на помощь, девочка.
* * *
- Я вам не верю! Вы всё врёте! И про мародёров, и вообще...
Таша знала, что невежливо говорить так со взрослыми, даже если они в самом деле врут и несут вздор, но дядя Лёша рассказывал такие нелепые, вопиющие гадости, что вежливо слушать было бы сродни соучастию.
Дядя Лёша прислонился к борту и устало прикрыл глаза.
- Мне плевать, во что ты веришь, девочка.
- Странно, - запальчиво сказала Таша, - почему эти бандиты и мародёры нас не трогают? Вы сами говорите, нас можно грабить и убивать, а мы и не заметим. И у нас, наверно, много ценного: еда, лекарства... Так почему мародёры не разграбили город?
- Они пытались, - ответил дядя Лёша. - Много раз, поначалу. Приходили в город - и попадали под тянучку. Жалкое зрелище.
- А вы... Значит, вы тоже... - Таша задохнулась от возмущения.
- Верно, девочка, я тоже, - дядя Лёша усмехнулся. - Но на меня тянучка не действует. Я думал, что я особенный. А оказалось, у меня рак. Что ж, теперь умирают и от меньшего. А у тебя что за болезнь, девочка? Надеюсь, ничего серьёзного?
- Я, наверно, простудилась, - буркнула Таша.
- Это хорошо. Когда температура поднимается до тридцати восьми, отрава в крови разрушается.
Таша фыркнула.
- Эти учёные, которые сделали тянучку, совсем дураки? Не подумали, что люди иногда болеют?
- Как раз подумали. Тянучка - несмертельное отравляющее вещество нового поколения. Так сказать, повышенной гуманности. Оно не действует на ослабленных и больных, чтобы они случайно не умерли. - Дядя Лёша посмотрел на опускающееся солнце. - Ну, поехали, что ли? Не хотелось бы высаживать вас где-нибудь среди ночи.
Он взял за руку Юлю Волкову и повёл к машине.
- И что потом? - спросила Таша. - Вы нас бросите?
- Я вам не папочка, чтобы вас опекать. В любом случае, я долго не протяну. Вы дети большие - я намеренно отбирал больших - способны уже работать. Если повезёт, наймётесь в работники на ферму, за кров и еду. Ну или можете вернуться в город и надышаться тянучкой. Выбор ваш.
- Но почему вы не спасаете взрослых? Детей вместе с родителями?
- Девочка, посмотри на меня внимательно. Я не справлюсь с взрослым человеком. Думаешь, я не спрашивал себя, что ещё можно сделать, не ломал голову? - Дядя Лёша закашлялся и зло сплюнул. - Какого чёрта я перед тобой оправдываюсь? Ты едешь или нет?
Таша покачала головой.
- У меня мама в городе. Я без неё не уеду.
- Тогда прощай, девочка.
- Меня зовут Таша. Наташа Степанова.
- Мне плевать.
* * *
Мама уже пришла с работы. Она не допытывалась, почему Таша вернулась так поздно, и не ругала за испачканную куртку. Ушла в кухню и стучала ножом по доске, шинкуя лук для супа. Как ни в чём не бывало.
На столе стоял ужин - курица с макаронами. Таша повозила вилкой по тарелке; есть не хотелось, горло распухло, глотать было больно. Мама убрала тарелку и поставила перед Ташей чашку. Вернулась к плите, посолила суп, перевернула на сковороде котлеты.
- Как дела в школе, солнышко?
- Я не ходила в школу.
- Хорошо.
- Мама, мне нужно рассказать тебе что-то важное.
Про тянучку, про близкую зиму, про то, почему нужно скорее бежать из города... Таша расскажет - а мама послушает и сядет чистить картошку. Как ни в чём не бывало.
Слова застряли в горле, словно заклинившие патроны. Объяснять бессмысленно, слова не достигнут цели. Нужно другое - обмануть, выманить за город, отвести хотя бы на Дозорную горку, чтобы у мамы прояснилось в голове... Может быть, завтра. Завтра Таша что-нибудь придумает...
Мысли расплывались. Ноги заледенели, по коже полз озноб. Таша добрела до кровати, разделась и легла, подтянув колени к животу.
* * *
Ей снилось, что она заболела и пропустила уроки. Вместо школы Таша пошла в луна-парк и каталась на аттракционах. Потом снились самолёты, заливающие город вареньем и карамелью; из облаков сыпалась сахарная вата. Снился человек без лица, который похищал детей и отвозил в тёмный лес, а что дальше, непонятно, потому что Таша проснулась.
- Доброе утро, соня! - мама потрепала Ташу по волосам. - Вставай, пора в школу.
Пальцы у мамы были тёплые.
Таша села в кровати, спустила на пол ноги, зевнула. В горле немного першило.