История со всеми неприкрытыми и откровенными гастрономическими подробностями.
Еще не успели деревья сбросить свои багряные наряды, как первый снег сначала робко, а затем все сильнее и сильнее повалил с небес. Крупные хлопья падали на крышу ладно срубленной избы, стоявшей на опушке леса; из печной трубы вился густой дым.
Во дворе было многолюдно: охотники разгружали повозки, наполненные добычей. Снежинки опускались на блестящие, разгоряченные тела лошадей, таяли и превращались в крупные капли воды.
Управившись с поклажей, веселая компания ввалилась в теплые сени охотничьего домика. Камин пылал вовсю, и люди, сбросив ружья и амуницию, потянулись к огню, протягивая озябшие руки.
- Однако ж успели до темноты. Славная охота получилась, г-господа! - сказал до сих пор вздрагивающий от холода тщедушный чиновник, пытаясь расстегнуть непослушными пальцами гербовые пуговицы тонкой серой шинели.
- Да уж куда лучше. Фельдфебель Прохоров, поди, до сих пор впереди стада кабанов несется. Угораздило вас, Глеб Михалыч, Прохорова с хряком в кустах спутать, - покачал головой суровый, круглолицый, с крупными губами и носом, скрывающимися в густой бороде егерь Акимов.
Глеб Михалыч виновато пожал узкими плечами.
- А если бы не перепутали и патрон на сохатого зарядили? Да и дробью, поди, не сладко.
В сени внесли самодельные носилки из еловых веток.
- Где этот заяц, прости меня господи, косоглазый? Вы кому, изверги, ружье доверили? Вражья пуля меня не берет, так шпиёнов подослали, - кричал и бранился здоровенный детина в потрёпанном сюртуке. Пышные бурые бакенбарды и низко нависшие над глазами косматые брови делали его похожим на медведя средней величины.
- Остынь, Федор, тебе той дробины, что слону комариный укус, - махнул рукой егерь.
- Казенные штаны пропалили, зад - словно всю ночь на еже сидел. Где он, я спрашиваю? - не унимался Прохоров.
- Не серчайте, голубчик. Пенсне слетело, не разглядел, ей богу. А штаны мы вам новые справим. Да что там штаны, я вам мундир генеральский закажу, - сказал Глеб Михалыч, осторожно выглядывая из-за плечей товарищей.
Федор Прохоров оперся на руку, поморщился и встал с носилок.
- Ну уж нет, генеральскими портками не отделаетесь! Я вас прямо здесь, - фельдфебель сделал два шага в сторону чиновника, - прямо сейчас, - еще придвинулся на шаг, - при всех, - он отодвинул рукой людей, преграждавших ему путь.
- Обниму! - он по-медвежьи обхватил чиновника, дрожащего, словно осенний лист, - Расцелую! И заставлю выпить полведра водки за мое здоровье! А иначе, брат, никак не поверю, что не шпиён! Покусившийся на мое заднее величество. Водки мне, господа! Что ж ты, душа моя, на ногах не стоишь?
- Ноги что-то ослабели, - несмело ответил Глеб Михайлович, уяснив, что опасность миновала и свирепый Прохоров не разорвет его на куски.
- На, пей!
После второго стакана чиновник осоловел, попытался проорать песню, да так на полуслове и повалился бы на пол, если бы товарищи не отнесли его в угол и не уложили на топчан. Сами же сели за длинным, грубо тёсаным столом.
- Садись, Фёдор, в ногах правды нет, - раздавались шутки.
- А вот я сейчас подойду, ноги кой-кому выдерну и посмотрю, есть там правда аль нет ее, - погрозил кулаком Прохоров.
Гогот разлетелся по избе.
Камин тем временем разгорелся еще более от подкинутых дров, и разгорячённые водкой господа расстегнули кители и рубахи.
Рядом с Фёдором на лавку уселся писарь Букеев и смахнул нечёсаные, слипшиеся волосы с раскрасневшегося лба.
- Ну что, поручик, вы сегодня в ударе! Таких тетерей подстрелили, красавцы! - сказал капитан Ермаков, господин недурной внешности - статный, с гордым орлиным профилем, на правах старшего садясь во главе стола.
- Да что я! Вон Глеб Михалыч, - кивнул Стеблёв в сторону сопящего на тюфяке чиновника, - чуть Федора 'топтыгина' не подстрелил! Все опять засмеялись.
- А все же, поручик, в чем секрет?
Григорий Стеблев откашлялся в кулак. Это был худощавый мужчина невысокого роста с чёрными как смоль волосами. На подвижном загорелом лице его красовались щегольски закрученные усики, а на подбородке виднелся тонкий, бледный шрам.
- Тетерев, господа, - умная птица. Она свой зад под дробину абы кому не подставит, - сказал поручик, хитро скосив глаза на Федора.
- Не шали, Стеблев, - прорычал фельдфебель.
- Природа наделила птицу таким цветом окраски, что не всякий разглядит ее в кустах. Только добрый охотничий пес учует тетерева. Бывает, обхожу я владения. Снег уже сошел, позади остались трескучие морозы. Теплые весенние лучи согревают просыпающийся от спячки лес. Из под ног бурундуки, белки, зверушки мелкие встревоженные выскакивают... Слышу: 'Чуф, Чуф', - бормочет тетерев, сидя на дереве и греясь в лучах весеннего солнца. Тут только ружье и успевай взбрасывать. Петруха, ну что там, готовы тетерева?
- Надобно обождать, ваше благородие, - отозвался, выглянув из кухни, вёрткий молодой парень с волосами цвета пшеницы.
- Тоды неси кабанчика и солений, да грибочков захвати. Знатный кабанчик, господа, должен быть, я его неделю тому назад завалил.
Денщик скрылся в дверях и вернулся с подносом, где громоздились тарелки с толстыми кусками черного мяса, наполненные доверху блюда квашеной капусты с багряно-красными наливными ягодами брусники, маринованными груздями и солеными, выложенными горкой огурчиками.
- Ох и оголодал же я, братцы, - хлопнул в ладоши Ермаков и довольно потёр руки, затем оторвал горбушку от репнутого свежеиспечённого каравая и потянулся к угощениям.
Он отличался отменным аппетитом, но знал меру в отличие от писаря Букеева. Был вхож в дома знатнейших домов Москвы и Петербурга, но никогда не разделял склонностей к кулинарным веяниям моды, скептически смотрел на господ, глотающих устриц, морских пауков и разжиревших заморских раков - омаров. Чувствовал себя значительно лучше в средней руки трактирах, где мог потребовать ветчины, поросенка с хреном и, закусив чарку водки колбасой с луком, как ни в чем не бывало отправиться на бал или званый обед.
Мог же по-простецки, на рыбалке с мужиками навернуть стерляжьей ухи с налимами и никогда не отказывался от офицерских пирушек с посещением театра и певичек.
- Навались, братцы, - скомандовал поручик, - кабанчик жирка нагулял на воздухе, на кореньях да травах. Петруха, не забудь расстегаи и кулебяки с сомовьим плесом, - добавил он вдогонку скрывшемуся за дверью денщику.
В большом чугунке внесли дымящийся картофель в масле, обильно посыпанный укропом и поставили в центре стола.
- Не забывайте картошечку, на славу уродилась в этом году. Ты что же, дружок, картошечкой брезгуешь? - обратился Стеблев к Акимову.
- Чертовы земляные яблоки, - сплюнул егерь-бородач, - не ел, не ем и есть - не буду! Бесовская еда!
- Ах ты, мятежная душа! Небось, такие как ты и устраивали картофельные бунты. А ты попробуй. За уши не оттащишь.
- Да, что ж это за мода пошла, клубни есть? Совсем что ли мы озверели? - всплеснул руками бородач.
- Э-э нет. Прав батюшка Петр был, что боярам бороды резал. Если бы не он, так и не видывали бы мы картошки на столе. Что ж вы темные такие? Мои уездовские вон тоже пока не попробовали, все бранились. А теперь главное блюдо на столе.
- Да ладно тебе ругаться-то, Григорий, - сказал Ермаков и разделил картофелину на две части, - Вильгельм по-нашему поступил: кто не хотел сажать картошку, тому носы и руки рубить. И французы вон не просвещенней наших крестьян были, только хитростью да смекалкой мужиков тамошних картофель завоевал.
- Это как так? - полюбопытствовал Стеблёв.
- Вот ведь душа человеческая - непознанная. Коли даром дают, да еще и сеять заставляют - ни в жизнь не будут. Бунты устраивать начнут. На эшафот пойдут, а сажать добром не станут. А коли помещикам раздать, да еще строго-настрого запретить крестьянам сажать картошку, так ведь нарочно, подлецы, воровать начнут и назло сеять. А хозяева, вроде как, воровства и не замечают. Так во Франции делец Тюрго и заставил хитростью обсеять картошкой всю страну.
Хрустя капустой, он нанизал мясистый груздь на двузубую вилку, точным ударом повесил на кончик ножа пупырчатый огурец и, восседая, словно царь со скипетром и державой в руках, глазами обвел своих подданных на столе, решая задачу государственной важности - зачерпнуть горсть упругой брусники вначале или всё же опрокинуть стаканчик горькой, а уж потом закусить кисло-сладкими ягодами.
- Да-с, отменный зверь, - задумчиво повторил он. - Сами били аль в компании?
Поручик Стеблев отложил нож и отодвинул тарелку.
- Угораздило, меня, братцы, соседа моего позвать, помещика Храпова, да еще с сыном его. Малец ни разу на охоте не бывал, увлекся и ...
- Неужто оказия какая приключилась?
- Говорил я им - на пути у кабана не стой, свирепый зверь. Если секач на клыки подцепит, будет рвать до последнего. Клыки в мой палец, не меньше, враз распорют брюхо. Увлекся охотой малый, за собаками побежал, а кабан и не один-то был. Сбили с ног мальца, в воздух подбросили. Как он кричал, криком захлебывался, да пока мы подбежали, да отогнали кабана ... Глядим, вся поляна кровью залита, а барчонок сидит возле дерева, в руках кусок мяса держит. Присмотрелся, а то и не мясо вовсе - легкие свои. Секач как подцепил его за нижнюю ребрину, так до ключицы как топором и вскрыл плоть. Легочные мешки выскочили, сердце сквозь распоротые ребра бьется наружу. Я его собирать, требушину внутрь засовывать, все в траве, в сухих листьях, да где там - скончался малец в страшных муках. Многое я видал, господа, но тут стало не по себе.
- Жаль мальца, упокой его душу, - перекрестились сидевшие за столом.
- На все воля господа нашего! - отозвался капитан.
- Аллилуйя, - буркнул Глеб Михайлович и захрапел дальше.
- Все под богом ходим! Наливай по полной, господа!
Стаканы и оловянные кружки потянулись к бутылю с мутным содержанием.
- Казённая - она только для кисейных барышень. Анастасия Терентьевна отличную водку готовит, по три раза через серебряники прогоняет! - сказал егерь.
- Крепка, чертовка! - ухнул в ответ Букеев.
- А вот и дичь поспела! Глухаря весной не берите, - ловко разрезая на ломти черное с синевой мясо, говорил поручик Стеблев, - всю зиму бедолага на хвое сидел, отчего и мясо будет горькое. А вот осенний глухарь, когда он отъелся на лесных ягодах, - в самый раз.
Довольные и сытые господа отодвинулись от стола. Кто за табачком в кисет полез, а капитан Ермаков раскурил трубку.
За окном стемнело. В печной трубе завывал ветер, огонь весело поедал сухие березовые поленья. Охотники пересели поближе к камину, а Прохоров задремал прямо за столом.
Затеяли игру в карты.
- А, что поручик, не поразите ли вы нас какой-нибудь диковинной историей, - сказал капитан и пододвинул выигрыш, горсть монет и несколько рублевых ассигнаций, к себе.
- Да чем же удивишь вас, господа?
- О похождениях ваших-то амурных мы наслышаны, женские редуты вы брали не единожды, - заметил Ермаков, падкий до женского полу.
Служивые одобрительно зашумели.
- А что семья ваша, чем примечательна? - спросил капитан, ловко тасуя колоду.
Поручик Стеблев покрутил кончики усов, ухмыляясь, размышляя. Пригладил блестящие волосы, откашлялся и придвинулся к столу.
- Ну-с.... Извольте, коли настроение имеете слушать. Рода, как вам известно, я не высокого. Князей да графов в роду не имеется. Однако от этого фамилия моя не менее славная.
Увлекшись рассказом, Григорий начал активно жестикулировать, глаза его заблестели. Он был сама противоположность тучному, неуклюжему Федору Прохорову, да притом на полголовы ниже его. Облаченный в ладно сидящую темно-синюю венгерку, на которую он набросил старую шинель, Григорий казался статным горским князем с буркой на плечах.
- Да вот взять хотя бы деда моего - Антипа Прохоровича Стеблева, человека вольного, титулов и званий не имевшего до войны с узурпатором. Верите аль нет, дед мой без малого изгнал Бонапарта из белокаменной.
- Ишь ты? - загомонили вокруг, - прямо так и сам выгнал?
- Пожалуй, не сам, но свидетелем тех событий был. Ох и страху же он натерпелся. Сдавайте, капитан. Чай не при царе Алексее Михайловиче живем, пальцы на руках рубить не будут.
- Макао или партию в вист изволите? - спросил Ермаков.
- Пожалуй, в вист. Так вот. Приключилось Антипу Стеблеву в Москве оказаться как раз в дни, когда француз окаянный на Москву попер.
Тут Стеблев замолчал. Достал сигаретку из серебряного портсигара, стал мять пальцами.
- Прямо не знаю, как начать.
- Да как есть, так и говорите, - Букеев рассматривал на свет содержимое стакана. - Недурна на вкус и крепость отменная, - добавил он, обращаясь непонятно к кому.
- Видите ли, здесь дело деликатное...
- Да неужто дама в истории замешана? Так нам не привыкать, да и дамы, поди, той и на свете уже нет, - подмигнул Ермаков компании.
- Дело не в даме. Коли дело касается человека, тут как бы все понятно. А коли нечистая сила?
Букеев, смакуя, погонял водку в горле, словно полоскал, и мощным движением кадыка отправил внутрь.
- Да нешто вы, поручик, в чертей верите? - выдыхая, спросил он.
- Я верю! - отозвался раненный Прохоров, - сам видел. Вот те крест!
- Знаем твоих чертей Федор, - погрозил пальцем Акимов, - вон намедни от зеленых тушканчиков прятался и трясся, а то руками тараканов ловил. Даже твоего здоровья не хватает на море самогона употребляемого.
- Тьфу на вас, - отвернулся от стола Фёдор, - я вам как на духу...
- Да нет же, тут дело сурьезное. Дед не станет врать, да и в запой он никогда не уходил. Поначалу хотел деда на смех поднять за его историю, а потом увлёкся, расспросил мужей учёных - да мало что уразумел. Много загадок в истории той.
- Так что ж тебя мучает то? - спросил Ермаков.
- Возьмем саму войну. Почему Наполеон пошел на Москву, а не на столицу, Петербург? Все войны Наполеон так и выигрывал: взять столицу, подписать капитуляцию и дело с концом. Ан нет, ведь на Москву пошел. Загадка, однако, так вот.
Поручик раскурил сигарету и выпустил струйку дыма.
Денщик внес пузатый, начищенный самовар.
- Чайку не угодно ли? Пряничков, баранок?
- Неси-неси, Петруха. Побалуемся чайком.
Вот, значится то, французы у ворот, и с тяжелым сердцем генерал-губернатор Москвы Федор Васильевич подчиняется приказу сдать город.
Опять загадка господа.
Как так взять и сдать? Наполеон, поди, и не взял бы Москву со своей армией. Силы наши равны, а для взятия города по всей воинской науке нужно войска в два раза больше. Никто не думал, что будут отступать за Москву.
Тяжело раненый в бородинском сражении генерал Багратион, узнав о решении Кутузова, срывает с себя бинты и гибнет от потери крови.
Шуточки смолкли, все тяжело переживали решение, принятое более полувека назад и до сих пор оставившее рубец в сердце любого русского.
- Вы, господа, пожалуй, думаете, француз оставил Москву из-за пожаров?
- А то.
- Может быть, может быть... Но император Наполеон ведь не только хотел получить ключи от Москвы.
- А что же ему, ироду, то еще надо было? - не выдержал Акимов.
- Бриллиант, господа! Да-с, именно бриллиант. Возжелал он иметь бриллиант графа Орлова, что подарен был на день ангела Григорием Орловым нашей матушке императрице!
Сила в том бриллианте была, братцы, - живых в прах обращала, мертвых из могил поднимала!
Уж я вам не стану историю бриллианта Орлова пересказывать. Но пока он не упокоился у Великой Екатерины, попил он кровушки человеческой всласть.
Камень схоронили в кремлевской гробнице игумена Никона, святого старца, который перед смертью предупреждал, что камень может как сгубить, так и спасти Россию. 'Коли не ведаете, что делать, - схороните его подальше от глаз людских', - так глаголил святой старец.
Да только странные дела в белокаменной творились в те дни. 'Заманивают они француза в Москву, погибель они свою сыщут, если войдут в город', - так мне дед рассказывал. А тогда немногие знали, отчего французам отдана Москва без боя.
Поленья в камине прогорели, и тлеющие угли переливались красно-оранжевыми тонами, отчего лица в комнате приобрели тревожный багряный оттенок.
- А в народе поговаривали, что не прост этот игумен был. Дело с древними русичами имел, тайную связь с ними поддерживал. Молитвами да заклинаниями с духами общался. В своих книгах писал, что существует в мире сила, способная любую армию остановить. А тот, кто владеет ей, может полмира завоевать и никто его остановить не сможет.
А тем временем Наполеон бриллиант ищет, солдат французский золота и серебра русского жаждет. Показывал мне дед карту Москвы, что у французов пленных нашли. Все боярские да купеческие дома крестом отмечены. А ведь в каждом доме сундук полный золота да серебра.
Где те сокровища, что француз из Москвы похитил? Загадка опять. Ведь не нашли их после бегства французов.
Одних богатств монетного двора, золота и серебра в слитках, святынь и ценностей Кремля несчетное множество увез француз. Из одного только Успенского собора Кремля французы перед бегством из Москвы более трехсот пудов серебра и около двадцати пудов золота вывезли.
- Как же так, сами московиты жилье покинули, а добро нажитое оставили? - удивился Ермаков.
- В том то и загадка. Как так, весь пожарный инвентарь вывезти успели, а богатство - сребро да злато - по домам оставили.
- В самом деле, как так?
- Мало того, что по домам оставили, так энту карту сами французам и подбросили с тайным агентом.
- Чудное дело...
- Это, господа, чудеса только начинаются. Когда Антип рассказывал о тех днях, дрожь меня взяла.
- Бросьте, поручик, вы не из робкого десятка, вас небылицами не напугаешь, - парировал Букеев, который держал в руках большую жестяную кружку и, время от времени комично надувая щеки, дул на чай.
- Дед мой тоже не из трусов. И на медведя-шатуна ходил, и на французов в одиночку капканы ставил. Однако ж, когда мне историю свою сказывал, в голосе менялся и бледнел - чисто мертвец.
- Что ж случилось-то? - егерь отпихнул навалившегося на него Прохорова, который недовольно приоткрыл один глаз, пробурчал 'Выпьем?' и завалился на чей-то опрометчиво оставленный на лавке полушубок.
- Армия, стало быть, прошла через Москву и остановилась в пятнадцати верстах от града светопрестольного, у села Панки. Господа да народ Москву оставили, а тем, кто не хотел, так и молвили: 'коль останетесь, так с французом заодно и погибнете'.
Фельдмаршал Кутузов въехал верхом в столицу и сказал жителям, стоявшим у заставы: 'Головою ручаюсь, что неприятель погибнет в Москве'. Дед мой по воинской службе остался, исполнять приказ - подпалить Кремль, да в подземельях укрыться. Антип Прохорович - человек чести, за родину и голову сложить можно. Опустела Москва, на пороге француз, и решил он в последний раз помолиться Богородице в Успенском храме о спасении души своей грешной.
Пусто в тот день в храме было. Однако свечи горят, иконы на местах нетронутые. 'Сгорит же все в огне, аль француз жадными руками приберет православные святыни', - так думал дед. Обидно и тошно на душе стало. И вдруг в тишине, где ни шорохов, ни шагов не слышно почувствовал дед мой, что идет кто-то. Страх овладел им, насилу повернул голову, а по проходу то ли человек, то ли привидение движется, - перешел на шепот Григорий Стеблев,
- Ряса черная до пят, капюшон все лицо покрывает, и не идет, а словно плывет фигура. Оробел дед мой, схватил пистоль, да толку. Что может пуля против привидения? А фигура тем временем к алтарю двинулась, к иконам святым. Дед застыл в оцепенении, а все ж думает: будь хоть сам черт, не позволю над святынями надругаться. Будь что будет, а пули демону испробовать придётся. Остановился этот монах-приведение как раз супротив Антипа и медленно так голову поворачивает. Кровь застыла в жилах: испепелит на месте али в прах развеет?
В это самый момент раздался оглушительный звон разбитого стекла, и снежный ветер ворвался в окно. Крупная летучая мышь, хлопая перепончатыми крыльями, заметалась по избе в поисках выхода.
- Кыш отсюда, нечистая сила! - капитан Ермаков замахал руками, подгоняя существо к выходу, и отворил дверь в морозную ночь.
Окно заткнули одеялами. Все расселись по местам.
- Ой, не к добру ты, Григорий историю затеял на ночь рассказывать! - сказал егерь, запалил спичку, освещая свое бородатое лицо, и раскурил самокрутку. - Только демонов с округи созывать.
- Да тихо ты, что там дальше-то было, - прервал его капитан Ермаков, который был само внимание.
- Решился-таки дед, - продолжал поручик, поправив шинель на плечах, - Через силу поднял голову, глаза как магнетизмом к призраку прикованы.
Григорий Стеблев осмотрел лица внимающих истории мужчин. Капитан поддался вперед, егерь скрылся за клубами сизого дыма самокрутки. Букеев держал в руках пустую кружку, неодобрительно смотря в сторону разбитого окна.
- А лица то и нет!
Черное пятно и только прорези вместо глаз - точь в точь, как у ливонских рыцарей.
Поручик Стеблев отложил потухшую цигарку, сейчас он совсем не был похож на повесу, женского любимца и балагура.Голос его был серьезным, временами даже тревожным.
- Вдруг, - сделал паузу поручик, - на месте глаз демонический зеленый огонь всполохнул, да такой яркий, что ослепил деда моего, и полоска, светящая, по всему телу побежала, от чела до пят. Зажмурился мой дед, открыл глаза, - исчез монах. Голова застыла, словно не на шее, а на шесте несгибаемом сидит, насилу повернул. Ан нет, есть чертов монах, над землей парит, над иконами колдует. Присмотрелся дед, а где негде в иконах, оправленных серебром, появились мелкие светящиеся зеленые каменья. Одно - с человеком дело иметь, а другое - с нежитью дьявольской тягаться. Не стал дожидаться, когда монах вновь на него посмотрит, перекрестился да бросился бежать.
- Господи, да что же это за монах такой был, - осенил себя крестным знамением егерь, - неужели демон, за православными иконами пожаловал?
- Ты не спеши. Видел мой дед еще монахов по дороге к Кремлю. Во все богатые дома хаживали, свои каменья подбрасывали.
Ну вот, запылал православный город, ночью зарево стояло - светло как днем.
- А бриллиант что? Перепрятали? - раскуривая потухшую было трубку, поинтересовался капитан Ермаков.
- Вот еще. Думаю, нарочно нашептали Наполеону, где его искать.
Наполеон прознал, где спрятан был камень и в окружении свиты отправился к гробнице. А дед мой как раз в подземельях скрывался. Услышал голоса, увидел мерцание факелов вдалеке - принялся бежать, искать место, где укрыться. Глядит, дверь железная пудов на сто, не меньше открыта, и свет там мерцает - он туда. Насилу затворил за собой. Глаза свыклись с темнотой, отдышался. И ноги его подкосились.
Оказался это склеп могильный, - перекрестился поручик.
Посередине комнаты на возвышении гроб каменный, точь в точь как саркофаг египетских фараонов, свеча на нем горит. Поднес Антип руку к огню, а не жжёт огонь.
Попросил мой дед мысленно прощения, что нарушил упокой старца, ждет, пока шаги утихнут. Только наоборот, слышит стук в дверь. Стали ломать. Дверь она хоть и железная, да только кто знает, сколько продержится. А тут, видать, и ключ нашелся. Дед огляделся, а по краям комнаты ещё гробы стоят. Да только не как в других усыпальницах горизонтально, а вертикально вдоль стен. Дед подошел к ним, да обомлел от увиденного. Хотел броситься назад к двери, а там французы.
- А чего ж Антип Прохорович испужался то?
- В гробах тех окна сланцевые, стеклышко прозрачное, что в церквях наших, а внутри те самые монахи, которых дед в Успенском соборе, да по всей Москве видел. Стоят в гробах то ли живые, то ли мертвые, не поймешь.
А дверь тем временем поддалась. Что делать, куда бежать? Глядит дед, а крайний гроб то пустой, крышка как дверь отворена. Он, недолго думая, туда. Весь вспотел, спиной прижался к холодной стенке. Пытался крышку закрыть, а не могет, веса там немерено. Думает, пропал, а дверь возьми и захлопнись. Чудной гроб, то ли железный, то ли свинцовый, больно дверца тяжела. Ну, все, - думает, тут и сгину, сам себя и похоронил, задохнусь, как пить дать. Ан нет, воздух по лицу завеял, дышать стало легче, и звук в комнате слышен сквозь толстые стенки.
- Чудеса, да и только! - воскликнул Акимов.
- Сланцевое окошко как раз супротив глаз. Смотрит дед: вошли французы с факелами, а с ними сам Наполеон.
Велит вскрыть гробницу.
Когда отодвинули тяжелую каменную плиту, вся комната наполнилась зеленым свечением.
На груди усопшего в окружении зеленых светящихся камней лежит бриллиант Орлова. Камень изнутри ослепительно сияет, неземной свет излучает. Все оцепенели от красоты бриллианта.
Наполеон зачарованно смотрел на сокровище. Приземистый и вместе с тем стройный он был похож на большого ребенка, ожидающего рождественского подарка.
Один из телохранителей протянул руку, чтобы схватить камень, но вдруг из могилы поднимается старец-призрак, протягивает горсть камней с бриллиантом Наполеону и говорит:
'Покусились вы, ироды антихристовы, на землю православную, на землю русскую. Не будет вам счастья от победы вашей, и войско ваше проклято, сгинет на русской земле в страшных муках и болезнях. Злато да серебро украденное принесет мучения и смерть, и чем дольше вы в Москве будете, тем быстрее умрете смертью лютою. Бери, Бонапарт, каменья, и отсохнут твои чресла, и проклят будет твой род, да не иметь тебе детей более'.
Бросились французы бежать восвояси, а призрак обратно в гроб лег, и крышка затворилась.
Пришел мой дед в себя, да давай шарить внутри гроба. А гроб и взаправду диковинный: сбоку рычажок спрятан, надавишь, и дверь отворится. Где это видано, чтоб для покойников двери делали, чтоб они после смерти по подземельям бродили?
Дед мне говорил: воистину вера православная наш народ спасла и погубила войско Наполеона. Нельзя победить православного человека, когда на вражеских знаменах нет креста святого.
- Наполеон вошел в Москву четырнадцатого сентября?
- Ну да, - подтвердил Ермаков.
- А уже восемнадцатого писал Александру, что желает мира с ним.
- И что же, к этому причастен твой старче? - спросил капитан.
- Скажу "да", - все равно не поверите. Сказать "нет", - значит соврать, что деда моего там не было. Только после этого случая Антип Прохорович Стеблев чин получил унтер-офицера и Георгия.
А только далее вы знаете, армия Наполеона почти вся сгинула по дороге. Думаете, всему виной его величество холод, голод да партизаны?
- И гнев Господний! - добавил Акимов.
- Да не все французы от мороза сгинули, не все изголодали до смерти али погибли от казацкой шашки. Видал мой дед и тех, кто сгинул от хвори неизвестной. Все тело в язвах, волосы повылазили, худые как скелеты. А те, кто на богатства русские позарились, умерли быстрее всех. В тех карманах, где каменья зеленые лежали, самые страшные язвы на теле. Дед тогда понял, что прокляты сокровища, и те, кто к ним прикоснётся, сами погибнут. А товарищи их, те, кто от француза камни диковинные взял, сами со временем захворали.
Не устоял и мой старче, взял диковинные камни. Не прошло и месяца - хворать стал. Ему в Москву ехать, Георгия получать, а слабость такая, что в поле по нужде с трудом ходит. Его отговаривают, а он: 'Нет, говорит, когда еще придётся государя живьем увидеть. Еду!'.
На приеме перед венценосной фамилией стоит - глаза туман застилает, ноги не слушаются. Вот будет конфуз, если на очах царя, помазанника божьего в обморок грохнуться. Тут Александр входит. Все вытянулись, полковник схватил деда за руку, держит, а царь прямиком к ним.
- Что же это ты, батенька, солдата русского за руку держишь. Неужто наше войско так ослабело, что полковники за руку на войну водят? - спрашивает.
- Никак нет! - крикнул дед и руку высвободил, - оробел от сияния вашего величества!
- То-то я гляжу, ты аки стебель на ветру колышешься.
А придворные ему что-то на ушко шепчут: "Эвона как, Наполеона не забоялся - из Москвы изгнал, а царя своего оробел?",- говорит Александр.
- Это от чувств благодарности, душа на волю от счастья рвется! - молвит дед.
- Солдат ты справный, Георгия заслужил, а чтобы впредь не робел перед баринами да господами, отныне сам барином будешь. Пожаловать ему земли и сто рублей золотом. Как величать тебя?
- Антипом кличут.
- А фамилия твоя?
- Не нужна была мне фамилия по жизни. Антипом, Прохоровым сыном всю жизнь был.
- Значит, Антип, вместе с землей жалую тебе и фамилию, - хитро прищурился царь, - будешь отныне Стеблёвым, да таким Стеблёвым, чтоб ни перед своими, ни пред чужими не гнулся!
- Так точно! - что есть мочи рявкнул дед.
Да только подвели его ноги. В глазах потемнело. Что было потом, не помнит, только говорит, что вновь ему черные монахи мерещились. Будто бы лежит он в гробнице той на столе, а монахи вокруг него. Кровь из жил его тянут. Медные трубки к руке тянутся, в котле кровь пузырится. Ножом перед глазами вертят. Лиц не видно в масках. Что они ему делали, не понять. Дед думал, кровь высосут, да и в склепе похоронят.
- Теперь понятно, почему там гробы, - поднял палец Букеев, - переписывал я один роман немецкий, так там нежить в гробах жила и кровью человеческой питалась. Вампирами кличут.
- Упыри, самые, что ни на есть, - откликнулся егерь. - Днём они спят в своих гробах, а по ночам выходят наружу в поисках очередной жертвы. Самым желанным лакомством у них считается кровь невинных девушек.
- Так дед мой, вроде, на девушку, тем более невинную не похож, - усмехнулся Григорий.
- Почудилось старче, сам говоришь, занемог он, - возразил Акимов.
- Вампиры - те после смерти по ночам поднимаются из могилы и принимают облик летучих мышей, - не унимался писарь.
- Чур тебя, Букеев, гадости от тебя одни! - поморщился капитан Ермаков.
В избе что-то зашуршало, и все обернулись. Раненная летучая мышь с перебитым крылом трепыхалась в углу. Два клыка обнажились в мерзком оскале.
- Вампир! - закричал Букеев.
- Упырь! - вторил ему Акимов.
- Хватайте вилы! Кол тащите, этих гадов только осиновым колом умертвить можно, - не выдержал Ермаков.
Глеб Михайлович тем временем очнулся ото сна. Не понимая, что происходит, сел на топчане, подтянул колени к животу и стал быстро и лихорадочно креститься. Четверо здоровенных мужчин, вооруженных вилами и шестами охотились за очумелой летучей мышью. Грянул выстрел. Кто-то опрокинул самовар. Проснулся Федор, которого окатило кипятком и, не разбирая, стал махать кулаками.
Свечи упали на пол и потухли.
- Держу вампира! - закричал кто то.
- Вяжи сволочь! Рот ему заткни, у них клыки острые. Руку отхватят вмиг!
- У него волосы как водоросли. Скользкий, гад! Кусается!
На крики вбежал денщик в исподнем: в одной руке ружье, в другой свеча.
- Петруха, посвети сюда! Упыря поймали.
Держа свечу на вытянутой руке, денщик мелкими шагами пробирался к темному углу. Опять послышалась возня, и Стеблев занес непонятно откуда взявшийся в руке топор.
В углу, бешено вращая глазами, сидел фельдфебель Прохоров. Голова вся в квашеной капусте вперемежку с калиной, во рту - чиновничий картуз. Сбоку навалился егерь, у которого наливался лиловым синяк под глазом. Капитан Ермаков, не расставаясь с трубкой в зубах, вязал Прохорова. Букеев в стороне держал ружье.
- Не спится?! - сплюнул Стеблев. - Развяжите его, выньте картуз.
- Убью!!! - зарычал Прохоров.
- Не-е, держите его, держите! Петруха, водки!
- Сговорились, демоны! Извести решили!
- Пей!
Насильно стали вливать водку. Ермаков взял капусту прямо с темени Прохорова и протянул Федору.
- Закуси!
Федор еще раз рванул вперед, но его держали крепко. Затем трепыхнулся и затих.
