Душок пригорелой каши шибанул в нос, стоило только переступить порог больницы. Он не перебивался ничем, даже запах медикаментов из каморки, гордо именуемой аптека, увязал в вальяжно обосновавшемся въедливом зловонии приставшей каши. Вонь усилилась в больничном коридоре. Пищевой смрад сочился отовсюду, из стен покрытой водоэмульсионной краской, из неокрашенных оконных рам, поднимался из ободранного местами линолеума и смешивался с запахом застиранного белья. На следующем этаже, из одной комнаты пахнуло парами застоявшегося воздуха и застарелой мочи. Палата с лежачими больными. Как здесь могут лечиться люди? - подумала я. Здесь и здоровый человек то помрет из-за безысходности и уныния.

     В коридоре, словно часть интерьера, неспешна, возила тряпкой пожилая женщина в сером халате.

     - Восьмая палата? - спросила я.

     - Следующий поворот налево, - кивнула она.

     ***

     Признаться, звонок, заставивший приехать меня сюда, стал полной неожиданностью. Свою тетку, Агафью Петровну, я не видела уже лет пятнадцать, не меньше. Мы были не только родственниками, но и соседями по хрущевке. Когда-то наши семьи были дружны и тетка часто смотрела за мной, если родителям нужно было отлучиться. Единственное достоинство этого жилья было то, что оно в центре. Как только появилась возможность, мы съехали. Родители мои умерли сразу после переезда, не прожив и полгода в новой квартире. А меня закрутила карьера и связь с теткой прервалась. Вначале ещё были звонки на день рождения и 8 марта, а после и они прекратились.

     - Аннушка, милая приезжай ко мне. Поговорить нам нужно. Давай чайку попьем, как прежде поговорим, у меня варенье смородиновое есть - твое любимое!

     Старушка помнила все мои слабости. Я вспомнила время, когда мы расстались, тетя очень переживала наше решение переехать. Откуда-то взялась не свойственная ей сентиментальность. Даже мои старые поломанные игрушки запретила выбрасывать и забрала себе на память.

     - Я пыталась было отнекиваться, мол, дела, но Агафья Петровна резко сменила тон на ледяной.

     - Если еще хоть как-то уважаешь тетку - приедь! Важное дело! - и бросила трубку. Я была обескуражена, всего лишь раз помнила такой ее тон. На похоронах родителей. Она не плакала тогда, глаза были сухие, но красные.

     - Говорила я вам не бросать меня, - сказала она, что-то вроде того.

     Я как всегда закрутилась и смогла приехать только через неделю.

     Дверь не открыли и под сердцем неприятно кольнуло. Вышла на улицу, навстречу мне шел оборванец бомж. Длинное поношенное пальто, стоптанные башмаки, сгорбленная фигура. За ним увязалось несколько мальчишек, матерясь и бросая грязный снег старику в спину.

     - Чурка! Тупая чурка,- кричали они ему вслед. А бомж в ответ только больше вжимал голову в плечи.

     - Идите отсюда! - прикрикнула я. - Что вы привязались. Мальчишки еще покорчили рожи и недовольные отстали.

     - С вами все в порядке? - скорее по привычке спросила я. Пожилой мужчина замямлил в ответ.

     - Черныш?

     - Я узнала полусумасшедшего узбека, который жил у нас во дворе. Он ненамного изменился за те пятнадцать лет, когда я видела его в последний раз.

     - Черныш, это я - Аня, - я попыталась заглянуть ему в лицо.

     - Узнаете?

     - Анннююю, - старик расплылся в беззубой улыбке и зашамкал.

     - Дотю,- дочкой он всех девочек называл в доме. Черныш жил в доме с самого первого дня, работал дворником и жил когда-то в однокомнатной квартире на первом этаже. Был простоватым и беззлобным. Давал детям воду из под крана, когда те, набегавшись, стучали в окно и кормил восточными сладостями. Дети его любили, а взрослые обходили стороной. Он рассказывал удивительные сказки про страны Востока. Про падишахов и восточных красавиц, про колдовство и магию, про джинов и владыку черных островов. Да так, словно сам все это видел. Может поэтому моими любимыми сказками стали сказки Шахерезады "Тысяча и одна ночь".

     А еще от него пахло земляникой. Но это было так давно - казалось в прошлой жизни. Словно с переездом я сменила жизнь и от старой жизни не осталось и следа.

     В начале 90-х его сильно избили, когда он попытался заступиться за Валю из первого подъезда. Выбили почти все зубы, переломали ребра. Его выходили всем домом, но он стал сильно заикаться и, казалось, тронулся умом. Квартиру у него потом эти же бандиты и отобрали. Он жил какое-то время в подъезде, его опять избили и сдали в милицию как бомжа. Но он снова возвращался. Жильцы пожалели блаженного и оборудовали ему каморку в подвале. Он и до этого странный был, собирал какой-то мусор, складывал у себя в подвале. А теперь и вовсе стал похож на сумасшедшего.

     - Бедааа, - протянул он.

     - Агафья Петровна дома? С ней все в порядке?

     - Ууууу...

     - Уехала?

     - Уууу...

     - Увезли? - седой узбек в ответ закивал головой

     - В больницу? - он снова закивал. Черныш знал всех в доме. Где беда, где радость Черныш знал первым.

     ***

     Я влетела в палату.

     - И ты здесь! - навстречу мне поднялся мужчина с залысинами и впалыми глазами.

     - Федька?

     - Не узнала? Значит, богатым буду, - недобро усмехнулся он.

     - Может хоть ты ей вталдычишь. Сносить будут наш хрущ, новое жилье дадут. Сейчас самое время продавать. У меня и клиент есть. Я ей говорю, купим такой же хрущ и еще денег останется, а она ни в какую.

     - Анечка, девонька, - сморщенное лицо старушки, словно печеное яблочко, расплылось в улыбке. - Подойди ко мне.

     Как же она постарела, подумала я, но глаза по-прежнему были цепкими, а голос не изменился вовсе.

     - Тетя Ага. Ну что это вы удумали. Больница. Вам же себя для внуков беречь надо.

     - С этим, внуков дождешься, - поморщилась она, как от зубной боли. С Федькой у нее не заладилось. Сначала Афган, потом наркотики. От иглы удалось спасти, так он стал пить. Глядя на него, я бы никогда и не подумала, что ему еще нет и пятидесяти, выглядел он не лучше старушек, соседок матери по палате.

     - А я вам фруктов принесла.

     - Федя, ты иди нам поговорить надо.

     Агафья, всем своим видом показывала, что разговор с сыном закончен.

     - Да, я пойду, пожалуй, у меня дела. А ты мать - смотри! Не тяни, я на днях с покупателем зайду, нужно будет бумаги подписать.

     - Аня, ну ты ей хоть мозги вправь, совсем, старая, не понимает своей выгоды, - бросил он мне на выходе.

     Старушка взяла мою руку в ладони. Они были мягкие и сухие.

     - Голубушка, милая, принеси мне кулончик из дома. Мне без него не жить. Рубиновое сердечко, дядя твой подарил мне.

     - Федор мог же принести, - возразила я, немного не понимая.

     - Не хочу Федьке ключи давать. Он уже и так вынес все что мог. Книги отца все продал. Да ладно, что книги, одну с автографом отец просил не продавать. Друг его написал и подарил ему, ей цена то копейка и ту продал. Как раз в тот год и помер муж мой. А кулончик мне дорог. Память о твоем дядьке и Черныш говорил ..., она замолкла на полуслове.

     - Он над плитой, среди документов лежит. Хотела ей сказать, что ради такой мелочи не нужно было меня срывать с работы, но промолчала. Где-то в глубине затаилось предчувствие близкой смерти. Как бы не хорохорилась старушка, но желтая кожа, запавшие глаза, выдавали, что здоровье ее пошатнулась.

     - Может лекарства какие нужны?

     - Ты мне кулончик принеси и все хорошо будет, - настаивала Агафья. Я пожала плечами.

     - Принесу, тетя Ага. Порывшись под одеялом, она протянула мне ключи.

     Незатейливый кулон в виде сердца в золотой оправе на серебряной цепочке (на золотую уже денег не хватило) был, по-моему, единственной драгоценностью Агафьи Петровны. Жили они небогато, а если удавалось скопить денег, все уходило на лечение Федьки или покрытие его пьяных долгов.

     Нашла я его быстро, среди пожелтевших документов и старых фотографий. Видать, семейные архивы не слишком интересовали Федора, иначе кулон давно бы был продан и пропит.

     Вернулась через три дня.

     - Принесла? - вместо приветствия, с надеждой в голосе спросила тетя.

     - Да,- я отдала кулон. Старушка протянула дрожащие руки. Сжала в кулачке сокровище, разжала и любовно погладила рубиновый камушек.

     - Спасение мое, - пробормотала она. Надела на шею и спрятала кулон на груди. За пару дней моего отсутствия состояние ее, похоже, еще больше ухудшилось.

     Я поймала доктора в коридоре.

     - Скажите доктор, Агафья Петровна, как она?

     - Вы родственница?

     - Племянница.

     - Если честно, то плохо. Пришло ее время, врать не буду.

     - Может можно что-то сделать?

     - Ну что тут сделаешь... старость. Разве, что у вас эликсир молодости есть.

     -Я слышала в Америке...

     - Мы с вами не в Америке, - грубо оборвала докторша и поспешила по своим делам.

     - Не волнуйся деточка, теперь все будет хорошо, - словно подслушав наш разговор, сказала тетя Ага. Мы поговорили о прошлом. Вспомнили моих родителей. На душе было тяжело, скверная мысль точила меня изнутри. Неужели я вижу ее в последний раз. Старушка же, напротив, была в приподнятом настроении.

     - Ты ступай, не волнуйся. Приходи через недельку, если не выпишут к тому времени.

     Я заглянула через пару дней. Агафья Петровна выглядела, по крайней мере, не хуже.

     - Тетя Ага вы хотели о чем-то поговорить? Тогда..., когда звонили?

     - Да, да, совсем запамятовала. Садись деточка. Нельзя нам продавать эту квартиру, - зачастила тетя. - Беда будет. Помру я, тогда и Федька пропадет. Хоть и дурак великовозрастный, а ведь все равно жалко.

     - Вы не хотите, Федору денег давать?

     - Да не в этом даже дело. Мне в могилу их все равно не унести. Но беда большая будет, если дом снесут.

     - Да что вы, в самом деле, - не выдержала я. - Что тут такого? Не хотите продавать? Дадут вам квартиру новую, лучше, больше.

     - Нельзя переезжать, поджала губы тетка. Она так часто делала, когда я проказничала или она сердилась.

     - Ты послушай. Только не перебивай. Ты помнишь Черныша?

     - Сумасшедшего нашего? - Старушка снова поджала недовольно губки.

     - Не сумасшедший он - блаженный.

     - Ну, блаженный. Какая разница.

     - Черныш, он все о доме знает.

     - Конечно, он же живет там сколько я себя помню.

     - Он особый человек, он сказал, что нельзя нам сносить этот дом.

     -Да как он сказал, он же и говорить то толком не может. Нашли, кого слушать.

     Разговор стал меня утомлять. Точно у тети на старости лет разум помутнел.

     - Он и тебе, наверное, рассказывал, только ты не помнишь ..., - разговор прервался на полуслове.

     - Готова, Мать? - в дверях стоял Федор.

     - Чего тебе? Бумаги надо подписать, мне квартиру еще бегать оформлять надо.

     - Не буду я продавать!

     В воздухе запахло электричеством предстоящей битвы.

     Я натужно улыбнулась и поцеловала старушку в сморщенную щеку. Повернулась и пошла прочь, смахнув навернувшиеся слезы в коридоре.

     Через два дня у меня выдался свободный вечер и я поспешила навестить тетю Агу. Червячок совести заставил пойти. Кто знает, может больше и не удастся свидеться. Тетушка то хорохорилась. Но, поди, знай.

     Агафью Петровну застала за чтением пухлого глянцевого журнала.

     Гламурненько, подумала я. Значит, действительно дело идет на поправку.

     -Анечка!

     Тетя отложила журнал и сняла очки с кончика носа.

     - Как ваше самочувствие, тетя?

     - Ооо, отлично. Я же говорила тебе, не беспокойся. Доктора, решили перестраховаться и подержать еще пару дней. А я тебе так скажу, они только зря место держат. Я готова домой.

     В палате устойчиво витал запах свежей земляники.

     - Ну, ну, - возразила я. - Врачам видней. Тетушка отмахнулась.

     - Это хорошо, что ты пришла. И в самом деле, я не вечная, а тут такое дело ...

     - Надумали все-таки продавать квартиру.., - я замолчала на полуслове, встретив гневный взгляд Агафьи.

     - Ты дочка, послушай, только не перебивай. Нельзя, ну никак нельзя продавать квартиру. И дом нельзя разрешать сносить. Тетушка вновь нахмурилась, заметив, что я удивленно приподняла брови.

     - Все дело в Черныше, - я не удержалась и разочарованно вздохнула.

     - Сядь и слушай, - скомандовала Агафья голосом, не терпящим возражения. Я присела на краешек кровати.

     - Помнишь моего мужа?

     - Ну, что вы тетя Ага. Я же не чужая.

     - Да. Да именно, - забормотала она ... когда его не стало, я ведь места себе не находила. Ты меня знаешь я старой закалки, все в себе держала. Сейчас модно в церковь ходить, а я не могу. Не мое это. Не верю я попам и все тут, - голос смягчился и она вновь превратилась в добрую тетю Агу.

     - Но и носить в себе было невмоготу. И вот однажды я возвращалась сама не своя. Продукты забыла в магазине, квитанцию на квартиру потеряла. Чуть мимо парадного своего не прошла. А тут Черныш навстречу. Лопочет что-то свое и протягивает мне что-то. Недолюбливала я его, ты знаешь, но и зла никогда на него не держала. Взяла в руки, а это книжка, порванная вся, без обложки, мятая, половины страниц нет. Выбросить хотела сразу мусор этот. А на первом листе дарственная надпись мужу моему, дяде твоему: "Однополчанину, другу, товарищу от однополчанина и друга!" Ту самую книгу, которую Федька со всеми книгами вынес, - тетя вытерла тыльной стороной ладони увлажнившиеся глаза.

     - А Черныш все лопотал что-то, еле разобрала. Оздно, Оздно... Поздно, догадалась, я потом. И не выдержала, расплакалась тогда навзрыд.

     - Пойдем, говорю Чернышу, - за упокой выпьешь. Проводил он меня и все лопотал и лопотал. Поел, а пить не стал. Прикоснулся лишь губами. Я ему вещи Федора собрала. Он только ботинки взял и потянул меня за руку.

     - Идем, - говорит. Да так четко, не заикаясь. А я ж не в себе была, так и пошла за ним. А он в подвал тянет. Это сейчас бы я не пошла, мало ли, что у больного в голове. Тюкнет по голове и никто не вспомнит про тетку Агафью, -она с укором посмотрела на меня, намекая на долгие годы разлуки.

     - Пришли в его подвал берлогу. Порядок у него, не так как у бомжей. Да, все такое старенькое, одеяло рваненькое, но чисто и порядок. А он дальше тянет и там, в полутьме среди труб отопления, стеллаж во всю стену от пола до потолка ,клетчатые ячейки, как на почте. А в них разная дребедень. Обувь старая, тряпки, игрушки, книги вроде той, что он мне дал, - тетя посмотрела на меня.

     - Черныш встал напротив, показывает мне стеллаж и мычит что-то свое. Понимаешь?

     - А что, я должна, понять? Он же не в себе, тащит всякую дрянь с мусорника.

     - Вот и я не понимала, что он от меня хочет. А он мычит и тычет пальцем что-то уж очень требовательно. Присмотрелась я. А там на каждой ячейке номер, а всего ячеек восемьдесят.

     - Ну? - спросила я, не понимая и смотря все это время на покосившиеся рамы окон и унылый пейзаж голых деревьев за окном.

     - Ну как!? - возмутилась тетя - И квартир наших восемьдесят. Нашла я свою ячейку 76, а там обложка от книжки. Взяла в руки - Оздно...

     - Я в ваш номер заглянула. А там кукла твоя Маша. Старая твоя любимая без руки, потрепанная.

     - Маша!? - вспомнила я и сразу повеяло детством, почему-то стало грустно.

     Тетя все говорила и говорила, а мысли мои были далеко... Она рассказывала истории о нашем доме, о соседях, о жильцах, обо всех тех, кто давно исчез из моей жизни. Словно кадры старого кино, проносились образы в голове и от безвозвратного ушедшего детства, становилось все тоскливей и тоскливей. Кошки скреблись на душе от предчувствия чего-то нехорошего. Чего- то неотвратимого и ужасного.

     - Да ты не слушаешь совсем,- пробились сквозь ворох моих мыслей слова тети.

     - Извините, задумалась.

     - ...дом не простит, - уловила я последнюю фразу.

     - Устала, ты Аннушка. Ступай детка, потом как-нибудь заглянешь, поздно уже. Я покорно встала и направилась к дверям.

     - Черныша не обижайте, привет сердечный передавай ему от меня, если вдруг со мной, что случится, - голос оборвался. - Ступай.

     ***

     Из больницы позвонили через три дня.

     - Анна Васильевна?

     -Да

     - Пятая больница, - у меня все оборвалось.

     - Агафья Петровна ваша родственница,

     - Да, - прошептала я.

     - Забирать будете?

     - Умерла? Когда? Сколько не готовься, новость о смерти всегда застает врасплох. На конце провода смутились.

     - Да, нет, вы не поняли. Жива ваша старушка. Поправилась. Выписывать будем! У меня отлегло от сердца и стало легко.

     - Правда!? Когда нужно забрать?

     - Завтра можете?

     - А можно послезавтра, я в командировке пока.

     - Ну, хорошо, мы еще ей витаминчиков прокапаем, будет ваша Агафья как новенькая.

     В назначенный день я заехала в больницу, купила старушке цветов и фруктов. Постель была пуста.

     На процедурах? Не успела? Выписали? Федор забрал? Я направилась в регистратуру.

     - Агафья Петровна из восьмой палаты? Ее должны сегодня выписать. Девушка пощелкала на клавиатуре.

     - Родионова?

     - Она самая.

     - Скончалась сегодня ночью.

     -Как?

     - Странно. Вам должны были перезвонить. Светка, зараза опять забыла. Да, умерла.

     - Ничего не понимаю, мне же только два дня назад звонили и сказали, что она чувствует себя лучше.

     - Вы знаете, я сама не понимаю. Ваша родственница уже сама ходила, чувствовала себя хорошо. Мы, как вы и говорите, должны были ее выписать сегодня. Медсестра понизила голос. - Ее сын приходил, и не поверите, сразу после этого ее состояние стало стремительно ухудшаться. Подписала какие-то бумаги ...

     - От чего же она умерла? - спросила я. Сестра порылась в записях.

     - Сердечный приступ.

     - У нее же было подозрение на рак, а тут сердечный приступ? Медсестра пожала плечами.

     - Вы у доктора лучше спросите.

     "Безвременно ушедшая" - наверное, так скажут на похоронах. Дурацкие слова крутились в голове. Как будто бы есть временно ушедшие или вовремя ушедшие. Я была зла на весь мир, на Федьку, на никчемную больницу, даже на наш хрущ. Это он мстит ей, что она квартиру продала. Нелепая мысль настойчиво засела в голове.

     - Могу я ее увидеть?

     - Вообще-то не положено, но если... Я поняла и, порывшись в кошельке, протянула купюру.

     - Пойдёмте, морг в подвале. От одних слов меня передернуло. Вниз по лестнице в царство мертвых. На царство это никак не походило, обшарпанные стены, цементный пол, металлические столы. В углу, как ни в чем не бывало, стояла початая бутылка водки и что-то завернутое в газету. Пикник в преисподней, не иначе.

     - Петрович, мы на минуту, - крикнула сестра в направлении комнаты. Никто не отозвался. Петрович по всей видимости отдыхал от трудов земных. Поменяв царство Аида на дремы Бахуса. Так всегда, подумала я, когда стрессовая ситуация в голову лезет всякая чушь и сравнения.

     Табличка, привязанная к большому пальцу. Застиранная простыня.

     Бледное лицо тети Аги. Она словно усохла и уменьшилась в размерах. Жизнь ушла и оболочка сдулась. Рука была холодная и застывшие неподвижные пальцы, сжатые в кулачок. Слезы навернулись на глаза, когда я прикоснулась губами к твердому и ледяному лбу.

     Постояла молча и кивнула сестре, которая готова была накинуть простыню.

     - Постойте! А где кулон?

     - Какой кулон?

     - Сердечко рубиновое?

     - Не знаю, не было. А даже если и было, вряд ли вы теперь его найдете. Я, конечно спрошу, но особо не надейтесь. Может сердечко, ваше, было выгодно обменяно на жидкую субстанцию, - она неоднозначно кивнула на комнату, где слышался равномерный храп.

     - Номер вашего Телефона есть в регистратуре?

     - Что?

     - Кому позвонить, когда забирать можно будет? Вам?

     - Ах ... да, конечно мне звоните. На Федьку надеяться было бы глупо, - подумала я.

     После больницы, я поехала домой к тете, ключи так и остались у меня. Дверь была не заперта и Федька снова был в стельку.

     - А что? Имею право! - заголосил он противным голосом, как только меня заметил.

     - Горе у меня, имею право помянуть. Поминал он, по всей видимости, уже несколько дней. Тут меня осенило.

     -Ты, сволочь, кулон матери взял? Он посмотрел на меня сквозь узкие опухшие глаза.

     - Не твое дело, дура! Толку с ним разговаривать, я вышла из квартиры.

     На лестничной клетке стоял Черныш. Он стоял неподвижно и только в руке что-то поблескивало.

     Я расплакалась, подошла к Чернышу.

     Тетя Ага, привет передавала, - сказала я и еще больше разрыдалась и уткнулась в плечо старику. От него по-прежнему пахло земляникой.

     - Оооздно, - сказал он и вложил мне в руку порванную цепочку от кулона.

     И тут я все вспомнила!

     Все до мельчайших подробностей. Огоньки откровений начали рваться из моего запертого сознания, сдерживаемые до этого глухими дверями обыденности и непонимания. Еще до того, как Черныш полностью потерял речь, иногда в своем подвале он устраивал для детей показ диафильмов. Мультики, сказки, истории. Мог показывать одно, а рассказывать совсем другое. Для детей нашего двора это было событие. Мы передавали тайные записки друг другу и тайком пробирались в подвал к Чернышу. Родители были очень недовольны и не раз пятая точка горела у мальчишек. А уши мне тетка самолично надрала, когда поймала на выходе из подвала. Хотели даже выгнать Черныша, когда одна соседка накатала кляузу, но пожалели беззлобного чудака.

     Однажды он направил луч диапроектора на стену. Именно туда где стоял стеллаж из восьмидесяти ячеек. Я не могла вспомнить, что он говорил, но картинка отчетливо отпечаталась в памяти.

     Поломанная моделька машинки скорой помощи Андрюхи из 50 квартиры. Его отец выбросил ее с балкона, когда он заартачился есть кашу. Черныш принес машинку обратно в квартиру, отец мальчика обругал его и снова выбросил.

     Через семь лет парень разбился на машине, которую они угнали со двора покататься.

     Мятый советский червонец в ячейке номер 37.

     Петр Михайлович из тридцать седьмой отдал теплое пальто, когда Черныша выгнали из квартиры и он замерзал во дворе. Вложил десятку в карман. Черныш никогда не брал деньги у людей.

     Петр Михайлович, работал начальником отдела института и как-то резко после этого пошел его в рост в карьере. Открыл свою фирму. Сильно разбогател на ИТишном бизнесе. Я даже видела его по телевизору недавно на каком-то бизнес форуме. А квартиру, как рассказывала тетя, не продал, хотя давно и переехал. Живет там семья, даже не родственники, он с них ни копейки не берет.

     Чертовщина какая-то, подумала я и стала гнать от себя размышления о не понятных не подлежащих объяснению цепочке событий. Однако одна мысль крепко засела. Дом сам по себе был своеобразной системой со своим внутренним миром, встроенным во внешний мир и Чернышом, как центральной фигурой - дирижером. Возможно, кто-то назовет его "Домовым" и будет по-своему прав. Разрушим дом, и кто знает, что будет со всеми нами. Тогда, много лет назад я не задумывалась об этом, но череда происшествий заставляет задуматься и возможно, приоткрывает тайну, что в мире все взаимосвязано и не только владелец привязывается к вещам, но и вещи могут напрямую влиять на владельца, протягивая невидимые нити.

     Казалось, что хрущ мстил за то, что его оставили прежние жильцы. И дело не только в самом доме. Вся система была взаимосвязана, все вещи имели невидимый отпечаток своего владельца. Баланс нельзя нарушать иначе катастрофа ждет всех.