Никогда не замечали: выходишь на перрон, а через минут этак десять начинает болеть голова. Можно ссылаться на загазованность, смог и прочую лабуду, но по-моему - это сам город. Город, впитавший в себя зло, источаемое собравшимися в него со всей матушки-России людьми нечистоплотными, вплоть до крови на руках. На окраинах ощущение компенсирует ещё более-менее чистый воздух, но центр столицы склонен к полному и безоговорочному уничтожению забравшегося в "святая святых" чужака.
Я не говорю о милых московских двориках, воспетых кем-то из "передвижников", хотя коммерция в подобных городских конгломератах проникает всюду. Я говорю о вездесущей торговле, которая диалектически выразилась в Тверской улице - цвете российской легальной спекуляции - одновременной необходимостью и ненужностью. Подвальчик Союза Радикальных Художников (ныне уже разгромленный знаменитой московской милицией - прим. авт.) расположился неподалёку от музея поэта Революции, к несчастью тоже Владимира Владимировича (если бы Маяковский случайно оказался нашим современником, он бы наверняка предпочёл сменить имя-отчество). Выходя из этого уютного помещения, где отсутствует привычное время и (что особенно радует) пространство, натыкаешься на продуктовый магазин с милейшими тётками-продавщицами, по наиву предлагающими купить чего-нибудь вкусного, но подешевле, изысканно лавируя между ценой и качеством. Не лавируя, в Москве жить нельзя. Так, многие люди без прописки (не люблю новомодного слова "регистрация" - оно слишком умело маскирует суть происходящего), уже давно изучили расположение тех ларьков, где торгуют просроченными продуктами питания - в два, в три, в четыре раза ниже ценой, нежели свежие. Капитал и здесь извлекает прибыль, получая безотходное производство, наживаясь ещё и ещё на тех, кто и так недополучил заработанные рабским, изматывающим, поистине московским трудом - лучшего прилагательного к понятию такого труда не подберёшь - свои копейки, воняющие подачкой всем "не-гражданам" государства в государстве (или же государства в квадрате?) - страны Московии.
Оставив в покое благородных тёток, со ста пятьюдесятью граммами паштета и четырьмястами хлеба в поношенной "не-московской" сумке, выходишь к музею Маяковского. Тверская здесь, рядом.
Уже издали почуяв пресыщенность тем великолепием, которое присуще первопрестольной, пресыщенность, имя которой - Тверская, ты начинаешь испытывать здоровую тихую ненависть к тому, во что тебе придётся окунуться через несколько минут. Вместе с начавшимся проникновением ауры Тверской в ауру Личности, ненависть усиливается тяжёлой головной болью, связанной с беспрерывной медийной агрессией. Крик разбуженной августом 1991 года свирепой рекламной либидозности, как видео-, так и аудиоэффектами пытается выбить остатки "слишком человеческого" из незнакомого индивидуума, пытаясь превратить его в сверхпотребляющего сверхчеловека. Пустота глаз усиливается, крик всё боле нарастает, переходя в неслышный ультразвук, обладающий убийственной силой.
Жажда потребления охватывает всё большее количество людей, которые, утопая в "лучших вкусах" и "новых ощущениях", теряют всякую осмысленность взгляда, превращаясь в нелюдей, агрессивный организм, находящийся на страже коллективной индивидуальности своих клеток. "Будь собой!" - уверяет очередная реклама, пытаясь всучить пачку LМ или ещё что-нибудь впридачу с поездкой на Канары. У тебя отсосут все эти рекламодатели, имиджмейкеры, дизайнеры и прочая новомодная шваль, отсосут всем строем или по одному - всё ради того, чтобы ты потреблял. Чтобы потреблять - ты должен работать на них. Подбегает дедок: "Возьмите, мужики, рекламу. Возьмите две - хоть жопу потом вытрете!". От полноты добродушной агрессии, которая есть не что иное, как пустота, причём наиболее абсолютная и куда более реальная, чем Дао Лао-Цзы, начинает тошнить, рвать на асфальт свежевымытыми мозгами. Ты ощущаешь, чувствуешь всем своим существом приятную прохладу автомата в руках. Кажется - ещё миг - и он материализуется весь, с сорока обоймами, чтобы не достаться живым всем этим Горгонам XXI века со шлангами пылесосов "Rowenta" вместо волос змей и тостерами "Philips" вместо убийственных глаз. Последний патрон всё равно у них - тебя убьют зажаренным хлебцем.
Когда я спустился вниз по лестнице в какой-то очередной переход, мои глаза неожиданно остановились на мраморной табличке, которая гласила, что здесь, (число), был совершён теракт. Лаконичная надпись заставила вспомнить, что есть такой переход - на Пушкинской, и я в нём нахожусь.
Как ни странно, холодок по спине у меня не прошёл. Наступило скорее какое-то охлаждение мозгов, и всем внутренним существом, переполненным энергией чёрной, энергией злой и человеконенавистнической (а посмотрел бы я на вас, прошедшихся по Тверской), я ощутил правоту людей, устроивших террор здесь. Желание автомата не утихало - выйдя из перехода, я начал думать (да, имею такой недостаток для современного общества) дальше. Я вспомнил американских сумасшедших очкариков, которые врываются в классы своих школ и поливают автоматными очередями тупое отродье мидл-класса, которое, предвкушая блестящие карьерные перспективы, удовлетворяет в клозете свои половые инстинкты батончиком "сникерса", и училок, у которых из-под юбки развевается звёздно-полосатый флаг и точно такие же флаги торчат отовсюду - из глаз, ноздрей, ушей и, в особенности, изо рта. Этот мутант, Ноmo americanis - прирождённый убийца и захватчик уже с пелёнок. Не у многих замолкли гены родителей, которые ночами кончали при виде повешенных негров, и прадедов, у которых любимым развлечением было поджарить парочку индейцев на раскалённом противне, а уже утром готовить на нём же праздничный пирог ко дню благодарения. Гены рождают уродов - прямое воплощение "американской мечты" - добропорядочного гражданина с личным идентификационным номером на лбу. Очкарики, должно быть, на самом деле сошли с ума, но как не сойти с ума в стране, которая является всемогущей, всеблагой и вездесущей Тверской? И они правы в своём терроре, стихийном, как сама жизнь. Террор - просто-напросто ответ на самый террористический антитеррор североамериканского (да и любого другого) государства. Курды, расстреливаемые турецкой регулярной армией за то, что отстаивают свою землю и свой язык, RAFовцы, убитые немецкой полицией за попытку покушения на систему прибылей, американские индейцы, почти истреблённые за наглость поселиться на той земле, которая так приглянулась истинным христианам для строительства рая на земле - все они встают перед глазами здесь, на Тверской, где с плакатов продолжается перманентная, самая мощная операция "Вихрь-Антитеррор", вихрь, не оставляющий за собой ничего, а в особенности мыслей.
"Заходи к нам! Ты хочешь попробовать салата с крабами и необыкновенной приправой! Только сегодня и только у нас!",- беспрерывно вещает динамик над моим ухом. Я ору туда, вверх, в небо - божью рекламку: "Пошли вы все на хуй со своим салатом! Не хочу! Подавитесь им сами! Сделайте салат со своими мозгами - они вам всё равно не нужны!" Прохожие испуганно шарахаются от меня. Мент вдалеке, кажется, заинтересовался мной. Я иду вперёд. Мои глаза застилают слёзы - отчаяние пробивается не только криком. Слёзы нужны, чтобы не видеть больше этого кошмара. Рядом с собой я замечаю стекло богатого оружейного магазина. Разбить окно оказывается достаточно просто - и желанные автомат и сорок обойм материализуются у меня в руках. На этот раз окончательно и, похоже, навсегда...