ПРОЛОГ

   Мне необходима эвакуация с прибрежной территории.

   Радиомаяк сигналит по всем направлениям: "Вы проходите близ острова Айви".

   Два прожектора бьют в кобальтовый купол, их лучи утопают в темноте на подступах к стратосфере. Здесь нет деревьев, только мёртвые орхидеи, высшая точка - тридцать четыре метра песчаного холма, шторм или депрессия - не знаю. Но рекламные щиты на отмели мерцают аквамарином ярче прежнего.

   ВАЛИУМ БЕТТИ ФОРД - 12.99$

   ПЫЛАЮЩИЕ ВЕКИ ЖАКЛИН КЕННЕДИ - 17.99$

   Тысячи коралловых нитей сложились в паутину под моими ногами. Бесшумный ураган. Я будто в стеклянной банке - вижу, но не могу слышать. Депривация ничего не обостряет. Повсюду господа из Сан-Франциско, завёрнутые в пластик барбитураты для Мэрилин, останки клиперов, мачты и реи, тело адмирала Уилкокса: его "Вашингтон" давно отбыл.

   Когда-то здесь жили лошади мистера Мошера - пожилого смотрителя маяка, угодившего в капкан больных сновидений. Говорят, он взобрался повыше и рухнул на спиленные водой ходовые рубки, но сломал бедро. Почти трое суток бедняга сходил с ума в агонии и погиб от жажды.

   Это глупая тактика самоубийства.

   Когда идёшь неправым галсом, становится чертовски трудно.

   ЧЕЛОВЕК КУСАЕТ СОБАКУ - 1.99$

   БЕЛЫЕ КОПЫ ПРИСТРЕЛИЛИ ГОЛОГРАММУ М.Л. КИНГА - 0.99$

   Я не распечатала бы Валиум последнего трюма, но люмбаго усиливается. Бритвы в позвонках или стекло под кожей. Словно вчера моё тело собирали с холодного асфальта, пока учтивые санитары готовили мешок. Кажется, я знала одинокого патологоанатома.

   Красный и синий. Красный и синий. Красный и синий.

   Память - атриум.

   Десятки выходов не имеют никакой практической пользы, если ты увязла в окружностях Вилларсо. А у меня нет и десяти километров, чтобы назвать это бедствием. Кварцевая пыль оседает на роговице, тяжёлые капли въедаются солью в обрывки бралета и надрезы на артериях. Жжение. Разочарование. Злоба. "Вы проходите близ острова Айви".

   Над моей головой, по левую руку, к югу от гиперповерхности - лишь могильный планетарий, безводный и чужой. Я хочу выбраться вчера, но сегодня - уже сомневаюсь. А завтра внешне случайные действия вновь окажутся непреодолимым желанием убраться подальше - в безвоздушную бесконечность.

   В своём дневнике мистер Мошер упоминал каких-то карателей с британским акцентом, которым нужны были вещицы с "Гарольда Каспера". Они били старика, не подозревая: человек может и не знать, какую ценность несут безделушки для атлантических господ, когда для серого метеоролога они - нечто не в себе. Судя по записям Джона, корабль разъярённых шотландцев больше не прошёл и мили, потерявшись в туманах возле полуразрушенного пирса.

   МАДОННА МНОГОЭТАЖНОЙ ПАРКОВКИ - 8.99$

   СЕКСУАЛЬНАЯ СМЕРТЬ ФРИГИДНОЙ ДИАНЫ -- 52.99$

   Я шагаю по линии примитивного мегалита. Океан, точно неуклюжий любовник, бросает к моим стопам бутылки и контейнеры с посланиями о течениях. Тушки промокших чаек с зубным хрустом падают рядом, замирая в причудливых позах. Их перья высыхают как слёзы - мгновенно.

   Я помню аспидную пустоту в голове мужчины.

   Я не забыла о хлопке, что красной тушью лёг на терракотовый винил.

   Гораздо труднее это вообразить.

   Джон много и увлечённо писал о призраках, как будто и сам верил своим словам. Убеждая пожелтевшие листы в существовании погибших пассажиров, он рисовал их лица, как бы оставляя потомкам воспалённые видения. Ему никто не объяснил, как работает гидрокодон.

   Прежде чем погаснуть, супернова ярко возвещает о коллапсе. Модель дефицита внимания.

   "Вы проходите близ острова Айви".

   Радиосигнал теряет амплитуду и направленность.

   В точке неизбежного пребывания жизнь обретает вялый смысл. Даже в момент нулевой видимости.

   Стены волн покрыты пеной. Бофорт поднимает табличку с надписью "двенадцать" и просит меня укрыться в пещере из песка, ведь совсем скоро теплоходы и линкоры встретятся в слепом тангаже.

   Убрать гироскопы.

   Мистер Мошер походил на летописца цельнометаллического кладбища. Он собирал катастрофы подобно Бермудам. Коллекционер навигационных ошибок. Его глаза сотни раз наблюдали крушения и столько же - скользили по разлиновке винтажного блокнота, регистрируя новые трагедии.

   Отключить пеленгаторы.

   Трудно сказать, откуда в моей кремниевой шахте взялся костёр, но его тепло вернуло боль. Это значит, что "щёлк, щёлк, щёлк". Блистер за блистером. Иначе - пропала.

   ВЫМЫШЛЕННЫЕ БОЛЕЗНИ ДЛЯ СПРАВОК - 43.99$

   АМБИВАЛЕНТНЫЙ УЖАС ЗАКЛЮЧЕНИЯ - FOR FREE

   Огонь плавит шину по корду, пожирая эстетизм радиальной геометрии. Я вырываю листы из дневника Джона, бросаю. Пламя выталкивает их обратно хлопьями янтарного пепла. Эти светлячки разлетаются, образуя контуры гирлянд, они тянутся к моей шее, как телефонный провод. Красный и синий. Красный и синий. Красный и синий.

   "Вы проходите..."

   Держать курс.

   Эскадра замечает остров, но ничего не может изменить.

   МИСС

   Моё убежище осыпается, утробные раскаты доносятся сверху. Отовсюду. Это не гром.

   Резь в пояснице возвращается разрывом и вспышками на горизонте. Это как выпасть из окна, а перед тобой будут мелькать лишь колоссальные баннеры с предложениями. Я чувствую кровь, струящуюся от разбитого черепа к разбитому сердцу. Кажется, мои кости перемалывает в муку. Подуй на меня.

   МИСС

   Теперь я всё слышу, Джон. Только ничего не вижу. Но доктор уверяет кого-то в моей коме.

   Мистер Мошер, мы ходим в мёртвый планетарий, пока бог ходит поссать.

  

   ***

  

   Они все похожи на меня, точно Жаклин -- на бутылку "Скоттиш Колли".

   Сукам не место в стекле.

   В компании насильников я иду по коридору, что уставился на нас игровыми автоматами. Сами по себе машины жарят попкорн и стреляют в пиксели обезумевших уток, но пистолеты отключены, а собака всё хихикает надо мной, прикрывая белую пасть мужскими, венозными лапами. В этой игре небо становится багровым, как сама охота, стоит лишь промазать.

   Мы с папочкой сидим на крыльце, будто закат вот-вот наступит. Он затягивается и тушит окурок о моё новое платье. Сигарета растворяется в ноге. Кажется, так было всегда. Отец встаёт на одно колено. Ломаная линия гор режет солнце, подражая фруктовым ниндзя. "Выходи из меня, Айви", - и протягивает мамин парик -- дымящийся, розовато-коралловый пучок секущихся волос.

   Я это видела.

   Уже видела.

   В отделении химиотерапии, электронных Иисусов и маленьких мальчиков у кассы с аутизмом. Жирдяй, чей халат вымазан соусом полковника Сандерса, раздаёт детям диагнозы, чтобы родители могли выращивать болезни в своих яйцеклетках, а потом протягивать руки за пенни у здания суда, где за ними присматривает фемида - вторая по очереди у всемогущего владельца кормушки и циклонов. Шлюхам нужны воспоминания, иначе всё, что у них останется, это эрекции, сперма и деньги.

   Банкомат шелестит купюрами, глаз веб-камеры пытается отправить меня на сервер, но никто не узнает, ведь внешность изменить гораздо проще, чем нарисовать акварелью семью с домиком и солнышком. Они научились расшифровывать эти картины, чтобы понимать, в какой момент я перестала быть сладкой девочкой и превратилась шипованную резину. Занятное хобби у психологов: искать себе оправдания. Когда их устаревшие классификации не могут объяснить очередную флуктуацию, они создают новые. Из кадра в кадр фигуры блекнут за стеной дождя, словно кто-то убавил насыщенность.

   Виньетирование. Сепия.

   Пыль сереет на комодах, чердак продувают бризы, которые приносят песок с берега, высоких и подвижных отмелей, клише на миллионах стен - "ПРАЙМКОРП" - две пустые глазницы, внутри -- единицы и нули. Ноутбук. Телевизор. Коробки. Стекло. Микроволновка. Фен. Всё помечено и посчитано, но не разобрано. Я поворачиваюсь спиной к пластиковому выходу и падаю. Так долго и беззвучно.

   И вот он восход.

   Остров никуда не делся. Я лежу неподалёку от обломков вчерашних лодок, угодивших в эпицентр молчаливого шторма. Двенадцать баллов. Бофорт предупреждал их.

   С каждым днём на мне всё меньше одежды. Я знаю, что в трюмах полно тряпок на любой вкус, но никто ведь не оценит, так? Когда ты идеально одинок, не возникает желаний производить впечатления. Ключицы и кили чаек -- повсюду, это спасло бы от голода, но здесь -- нет никакого голода. Я не ела неделю. Быть может, три. Надо мной нет звёзд, пасмурная камера обскура двадцать четыре на семь. Есть Валиум, он гасит тошноту, заставляет просыпаться и думать, будто боли не существует. Маяк пульсирует вдалеке, точка спасения или ориентир -- желудочек в системе кроветворения.

   Я спятила. Или нет?

   Стоит намекнуть себе о безумии, как меня уносит в атриум: струны влажного кислорода вибрируют, словно наступила зима; облака выцветают, статический треск умолкает, штиль; по квадратам в океан летят осколки неба, оставляя надо мной бездонную надпись "GAME OVER" - как проём во вселенную, чёрная дыра размером с Питтсбург; пространство наполняется воплями и паникой, меня зовут, но куда -- без понятия. Нет, они приглашают, обещая скидки и кредиты, биткоины даром и бесплатное лечение, горящие путёвки и круизы, один из которых закончится вот так: на острове, где единственный виток памяти ведёт меня по записям мистера Мошера, а знаки -- это хвосты галлюцинаций в пренебрежительном отношении к транквилизаторам.

   Или нет?

   Реклама, коды и формулы.

   Джон изрисовал ими своды пещер, но откуда он мог знать? Разве что "ПРАЙМКОРП" когда-то промыл и его.

   Веки опускаются, крики сливаются в гулкое арпеджио, находя строй, а спина касается отмели. Кто-то - возможно, мистер Мошер -- наступает ботинком мне на живот, выжимая эритроциты на матрицу. В темноте возникают стены, исчезает эхо.

   Открывай глаза.

   Первый день в одиночестве начинается с лужи рвоты, усеянной таблетками.

   Я достаю руку изо рта и глубоко вдыхаю.

  

Часть первая

Глава #1

Генеральный директор суперкорпорации "ПРАЙМКОРП" - Тэйлор Циммерман -- официально совершил камин-аут, назвав свою гомосексуальноть, цитирую, "божьим даром". Сразу после заявления Циммерман поделился с репортёрами "Блумберг" информацией, касающейся дела Финеаса Эллерби. Напоминаем, мужчина подал в суд на суперкорпорацию в связи с гибелью восьмилетней дочери, пострадавшей при строительстве инновационного "смарт-молла", который, по заверениям директора по развитию "ПРАЙМКОРП", станет первым в мире умным торговым центром, не нуждающимся в персонале. Инвестиционные проекты...

   Всё равно что посадить розу в куче дерьма и ждать, когда же появится первый бутон.

   Айви. Меня зовут Айви Кей Андо.

   И я никогда не хотела кого-то ранить, но такая уж у меня работа: плохие новости.

   Знаете, есть категория людей, которым, вроде, и плевать на чьи-то эмоции, но иногда даже самым циничным из них не под силу сообщить, например, несчастной вдове, что её единственный ребёнок умирает от лейкемии. Скажем, юная леди, страдающая от недостатка ума и хронического малодушия, залетает на вечеринке от одноклассника, и теперь ей кажется, что родители её убьют, ведь тот самый одноклассник -- целая футбольная команда. Конечно же, теоретически это вполне вероятно, и что самое главное -- такой исход не редкость для благополучных запойных создателей, но подросткам всё кажется слегка гипертрофированным. Потому они идут ко мне.

   Дают пару сотен, номера телефонов, адреса электронной почты, графики работы и отпусков. А дальше -- дело нескольких тревожных сообщений.

   "Питтсбург, улица Бингам, 1315, бывшее здание Уолтэр Лонг, это насчёт, - окей, допустим, - Келли, сегодня в шесть, не опаздывайте".

   Пока они решают, не разыгрывают ли их, гипотетическая Келли уже прячется у подруги в каком-нибудь из соседних штатов. Я не отговариваю детей от подобных поступков, так как мне, откровенно говоря, плевать. Моё дело -- избавить их от якоря совести, не более. Приходится держать "Глок" заряженным, чтобы не нарваться на праведный гнев незнакомых людей, да и закон позволяет пристрелить любого, кто захочет справить чувственную нужду в моём доме. Ненавижу пословицы, но и тяжело отрицать логику первого порядка: виновата ли я в том, что озвучиваю плохие новости? Уверяю, едва ли не каждый второй полагает, будто я и впрямь несу ответственность за их горе, только им невдомёк, что это не я в угаре трахала их дочерей, заражала спидом близких, увольняла сотрудников или убивала за пару чеков их сыновей-нарколыг.

   Волна протеста и непонимания затуманивает критическое мышление. Отрицание. Ненависть. Разочарование. Злоба.

   Как всё проходит?

   Не могу сказать, что это похоже на деловую встречу.

   Мистер и Миссис Келли проходят в глубь просторной студии, видят в углу постель, стол и мой размытый силуэт, потому что позади -- единственное панорамное окно, а прямо над столом -- газоразрядный даунлайт, благодаря которому клиенты сквозь клубы табачного дыма могут различить лишь руки, забитые от пальцев до самых ключиц моим приятелем Джеффри. Бедолаги садятся в удобные кресла, параллельно задавая вопросы типа: "Что происходит?"

   Я не тяну время, не захожу издалека, как это делают остальные, а просто констатирую:

   - Ваша дочь беременна. Две недели назад на вечеринке её отымела целая футбольная команда. Уточнение -- по обоюдному согласию. Кто отец -- неизвестно. Под правым подлокотником, Мистер Папа, записка от вашей "крохи". Под левым, Миссис Мама, салфетки, - я всегда готовлю по два экземпляра записок и салфеток, ведь не могу знать, куда они сядут. - Как только удостоверитесь, что я вам не лгу, прошу покинуть дом. В противном случае, я буду вынуждена вызвать полицию или пристрелить вас.

   Я не придумывала коронных реплик вроде "тачдауна" в бездне Челленджера. Это запредельная пошлость. И кто восхитится твоим остроумием в момент, когда кровь заливает сознание?

   - Какого...вы кто?! - о, их связки всегда дрожат.

   - Покиньте мой дом, сэр, - здесь всегда хрустит затвор.

   Я записываю каждый "приём". Коллекция первобытного ужаса и горя. Нет, не для того, чтобы переслушивать и дрочить на их драмы. А чтобы помнить.

   Мне платят не за мнение.

   "Вините во всём себя".

   "Вините во всём себя".

   "Вините во всём себя".

   Правильные решения принимаются перорально: Трамадол и Валиум всегда отправляются по одному и тому же маршруту. Мне вовсе не жаль тех, на кого я обрушиваю плохие новости. Просто я не умею по-другому расслабляться.

   Три монитора -- три абсолютно разных канала. Новости -- черви, они роют во мне тоннели, заполняя пустоты отвращением, пока разум мигрирует в конечности такой лёгкостью, какой забываются торчки напротив: кучка ребят, торгующих всем. Всем. Если тебе нужен цирконий -- пожалуйста. Ствол -- только пожелай. Снежки -- на здоровье. Они не стали мне друзьями. Скорее -- партнёрами. Им нужны банкноты, мне -- марки. Натуральный обмен. Девочки? Сколько угодно. Хоть доминиканские потаскухи.

   Пока мышцы выгоняют кровь, музыка как бы отдаляется. Вечер утопает в часах. Атлантида. Алкоголь не зашивает раны.

   Терабайты рыдающего мяса текут по оптоволокну к облакам, оседают битами в дата-центрах по всему миру. Канализация, по которой спускаются слёзы.

   Наверное, однажды дети наберутся смелости и расскажут всё так, как есть. Без посредников, без страха. Доктора подберут нужные комбинации слов для онкобольных. Начальство перестанет поручать секретаршам сокращения. Любовники найдут в себе каплю самоуважения и избавятся от вторых планов.

   Но пока -- я их голос. Рупор и проводник.

  

   ***

   Джеффри работает по ночам. Говорит, так спокойнее. Меньше случайных подростков, желающих "вкатать" трэш-польку, но заглянувших "просто узнать цену".

   Его салон чище любой операционной. Десятки антисептиков, трижды в день -- влажная уборка, одноразовые простыни, фартуки и шапочки, ионизаторы, облучатели. На стенах -- эскизы и наброски. В его кругах плагиат не приветствуется, потому он всегда пробивает заказы клиентов, и в девяноста девяти процентах случаев оказывается, что человеку приглянулась вторичная шелуха, мелькнувшая в Фэйсбуке или Тамблере.

   Оно и понятно: обезьяна видит -- обезьяна делает. Копировать проще, чем придумывать.

   Сегодня Джефф "добивает" пальцы. Он сразу предупредил меня, что это растянется на три-четыре сеанса.

   - С пальчиками всегда так, хани.

   "DROP DEAD" - "сдохни" или "просто офигительно". Люблю двойное дно.

   Восемь букв -- восемь первых фаланг. Какая удача.

   Выбор шрифта я доверила Джеффри, он не подведёт. Зачастую я приходила в его "Блэк спот" без какой-либо идеи, но никогда не выходила разочарованной. Этот педик обладал самыми дорогими руками в мире.

   - Слышала о Циммермане? - он знает, что сейчас будет неприятно, и пытается отвлечь.

   - Да. Тебя это задело?

   - Не знаю, Ви, - он стряхнул пот со лба. - Просто...раньше мы разбегались по подвалам, таскали в карманах платки...

   - Хэнки-код.

   - Именно. И в этом был фетиш. Понимаешь? Как закрытый клуб со своими шифрами и порядками. Сейчас...это уже не самоопределение. Геи выходят на улицы, чтобы их замечали. Они кричат, что они не такие как все, но если приглядеться, можно заметить: у них есть всё, а борьба, которую они якобы навязывают правительству, стала показухой. И вот он Циммерман. Ублюдок управляет миром, но ему всё мало, обязательно нужно было собрать как можно больше влиятельных дружков, репортёров, маркетологов и удивить всех такой вот похабной отвагой. Видела, как к нему подошёл вице-приезидент и по-отечески обнял? Мать Тереза так не обнимала бездомных. Знаешь, что я думаю, хани? Никакой он не гей.

   - Я понимаю, Джефф. Но не всё ли равно?

   Он замер, прищурился, скорчив обиженную гримасу, и по-еврейски парировал:

   - А тебе нравится, когда мужики тебя лапают?

   Я не сразу поняла, к чему он ведёт. Причём тут жадный до славы господин всего-на-свете и моя сексуальность?

   Оказалось, всё сводится к одной лишь фразе: не всё ли равно.

   Джеффри знает, что я предпочитаю девочек.

   - Можешь не отвечать, дорогая.

   - Иногда ты мне напоминаешь мистера Мазохиста.

   - Пошла ты...

   - Господи Иисусе.

   Когда он улыбается, мне начинает казаться, что у меня есть друзья. Такие как Джефф. Он мог дуться на всё человечество, но ни за что бы не позволил себе причинить кому-либо вред. В этом вся наша разница: не смотря на то, что мы так или иначе причиняем людям боль, в конечном счёте, его армия остаётся счастливой.

   Моя же армия -- это отряд самоубийц.

   "Вините во всём себя".

   "Вините во всём себя".

   "Вините во всём себя".

   - Интересно, - похоже, сейчас опять будет неприятно. - А если кто-нибудь попросит сообщить плохие новости мне, как ты поступишь, Ви?

   - Думаю, я оторву яйца этому человеку. Ну...или что там будет между ног.

   - Почему?

   - Потому что ты этого не заслуживаешь.

   Джефф замер.

   - Выходит, остальные заслуживают?

   - Ты знаешь ответ, приятель. Их нанимают чудовища для чистки офисных толчков, они воспитывают мудаков. Они влюбляются в монстров, которые разобьют им сердца и лица. Они всё чуют за версту, но с каким-то оргазмическим азартом летят на свет, уверяя себя: в этот раз всё будет иначе. Недоумки заслуживают своей порции страданий. Хотя бы за то, что ничему не учатся.

   - Это звучит несколько надуманно даже твоим ангельским голосом, хани.

   - Хочешь сказать, я оправдываюсь?

   - Нет. Но очень похоже на то. По крайней мере, будь это всё каким-то кармическим воздаянием или правдой, ты бы не убивалась диазепамом всякий раз, когда новый клиент покидает твой дом.

   Грёбаный Харви Милк для бедных.

   Это худшая черта Джеффри: он запросто вырывает гвозди из крышки того гроба, в котором я храню сомнения.

   - Готово. Как ухаживать, ты знаешь. С тебя...

   - Держи, - я протянула ему те двести баксов.

   - Эй!

   - Отстань. И не вздумай считать мои деньги. Ты мне не папочка.

   То ли улыбка, то ли сострадание. Джефф -- единственный человек в этой сраной вселенной, которому известна моя история.

   Он -- кэш Айви.

   Он -- череда падений Айви.

   Он -- слабое место Айви.

  

Глава #2

По данным агентства "Соушалти" за последние полгода в одном лишь Питтсбурге, штат Огайо, зарегистрировано порядка восемнадцати тысяч актов суицида. Агентство также сообщает, что в городе открыты шесть дополнительных центров по оказанию психологической поддержки гражданам и три колл-центра при содействии мобильных операторов. Студенты Питтсбургского университета разработали приложение, которым могут воспользоваться люди, оказавшиеся, цитата, "в тяжёлом жизненном положении". Представители мэрии от комментариев воздержались.

   Массовое самоубийство -- показатель коллективного мужества.

   Или устрашающего заблуждения.

   Но и этого мало. Чтобы уничтожить себя, нужен веский повод. Оправдание.

   Напротив -- пожилая мисс Озборн. Пигментные пятна, миллиарды изломов кожи, запах кошачьей мочи. Я знаю, как они реагируют на потрясения.

   - У вас рак, мисс Озборн. Вот заключение доктора Фаулера. Т3В. Учитывая кардиостимулятор и общее состояние, операция невозможна, вы попросту не перенесёте наркоз. Док отвёл вам несколько месяцев. И попросил передать, что ему очень жаль.

   - Но...подождите...а почему он сам мне не сказал? Я была у него вчера, он, э-э, даже не обмолвился...

   Потому что твой доктор -- бледная тень Айви.

   Жалкий сукин сын, которому сунули томограф, контраст и сказали: "У тебя красивый диплом, Пит. Не навреди".

   - Я попрошу вас удалиться, мэм. Не забывайте, мистер Фаулер сожалеет.

   Ещё минуту-другую старушка просидит, пытаясь ощутить глубину норы, в которую покатился остаток её самовосприятия. Завтра она, несомненно, навестит бездарного онколога и задаст все вопросы, если проснётся после горсти Ксанкса.

   А она не проснётся.

   Джеффри верно подметил: после таких встреч мне необходим Валиум. Что это? Угрызения?

   Твою мать. Пузырёк пуст. Хорошо, что Ист -- мой личный блэкмаркет -- через дорогу. Я выхожу на улицу. Влажная прохлада. Вечерний индустриальный Питтсбург пахнет именно так - мокрым асфальтом, который ассоциативно едва ли не всегда отправляет мою память в путешествие по детству.