... Фанерные гнутые кресла в вагоне были выкрашены красной половой краской того сорта, что с пола переходит на подошвы учеников и учителей и, в смеси с истолченной в пудру грязью с подошв образует красноохряной пигмент, окрашивающий половые тряпки, воду в потемневших оцинкованных ведрах и воспоминания всех, кому доводилось бывать дежурным по классу. А кому - нет?
Фанерные гнутые кресла в вагоне были подробной имитацией "мягких мест" междугородных "Икарусов", вплоть до крашеной той же краской ручки с набалдашником, наподобие рычага коробки передач, с помощью которой спинке настоящих кресел придается более или менее горизональное положение, и деревянного же, липкого на вид, подголовника со вдавленными отпечатками чьих-то грубых волос.
Сидеть на этих креслах - могли лишь коренастые усталые люди в темной одежде, чьи лица не пачкает типографская краска с измятых клочков газет, используемых ими для того, чтобы высморкаться или отереть лицо или губы.
Люди, ночлег на полу вокзала для которых не был экзотическим приключением. Люди, бредущие в сапогах раскисшей дорогой между железной дорогой и домом.
Мужчины, со скрежетом бреющиеся опасными бритвами с пятнами ржавчины. Женщины в будничных линялых, выгоревших, застиранных головных платках. Дети с цыпками на руках и под носом. Лица с фотографий, становящиеся с каждым годом все более неразличимыми.
Ехал я, конечно, стоя, но были ли поручни в этом вагоне или же он был спроектирован только в расчете на сидящих пассажиров?
Мне кажется, я был в этом вагоне один. Краска на сиденьях, полу и оконных рамах пахла, как свежая - пластилином...
Я был - и ребенком с цыпками, и женщиной в платке, и мужчиной в кирзовых сапогах и ватнике.
Пил молоко из темного стекла узкогорлых бутылок с газетными затычками, курил махорку, ездил на попутных грузовиках, подводах и тракторных лафетах...