Харальд так и не понял, что встревожило побратима. Минутное головокружение в харчевне не показалось ему событием, стоящим внимания, как и внезапные слезы какой-то служанки. Впрочем, многие поступки Таргена были для него непонятны - слишком уж странным образом сплетались в оборотне чуткость и рыцарственное благородство с ледяной гордостью и жестокостью властителя. А выспрашивать его было бесполезно - умел лорд пригвоздить взглядом так, чтоб надолго отбить у любопытных охоту к расспросам.
За время пути Тарген не проронил ни слова. Он вообще редко бывал разговорчив, а сейчас слишком многое нужно было ему обдумать и оценить заново. Вновь нашелся потерянный было след загадочного колдуна, вот только... странен был этот след, пугающе странен и непонятен. Ни разу оборотню не случалось встречать подобного, а ведь и сам он был колдуном отнюдь не из последних. Там, в харчевне, лишь благодаря нежданному вмешательству девчонки-знахарки сумел он разглядеть чужое заклятье, отыскать нити, ведущие в его глубину. Не догадай судьба завернуть к Беррену, кто знает - не пришлось бы ему однажды собственной рукой убить побратима, подчиненного враждебной волей? Слишком хорошо Тарген знал, как ломает людей колдовство, превращая в покорные, лишенные разума орудия. До сих пор еще сжимал его нутро холодный обруч страха, заставлял вновь и вновь вглядываться в спокойное лицо Харальда, выискивать чуждое и опасное. Не ножа в спину боялся - стыла душа при мысли, что мог потерять побратима.
До замка добрались уже в темноте. Тарген устало бросил поводья отроку, оглянулся было на кузню, где с утра возился с мастером над каким-то новым самострелом, да махнул рукой, повернул к башне, догнав северянина. Дохнуло теплом из открытой двери, рванулось на сквозняке пламя факелов...
Строгий напев старинной баллады струился по коридорам, эхом отражаясь от каменных стен. "Время Крылатых". Легенда о драконах - прежних властителях мира, ставших в людских преданиях богами. Шедший впереди Харальд невольно придержал шаг, очарованный необычайно глубоким и мощным звучанием лютни. И не сразу понял, что Таргена рядом нет.
Оборотень стоял внизу, у подножия лестницы, его побелевшее лицо резко выделялось в полутьме коридора.
- Анри...
Он слепо шагнул вперед, вдруг рванулся по лестнице, перепрыгивая разом по несколько ступеней. Харальд торопливо взбежал за ним.
Сухой шелест откинутой занавеси. Испуганный возглас Хельги. Харальд еще успел поймать в глазах побратима тень отчаянной, невозможной надежды... но уже каменело смуглое лицо, стыло, пряча боль, и только бледность сведенных судорогой скул выдавала, чего стоило Таргену показное спокойствие. Лорд подошел к Хельги, бережно взял из его рук старинную, потемневшую от времени лютню:
- Где ты нашел ее, малыш?
- Я... Гельди прибирался, и я увидел там, в углу. Мне нельзя?.. - скальд не знал за собой вины, но слишком уж явно задела оборотня его находка. Тарген осторожно вернул ему инструмент.
- Бери. Теперь она твоя... - чуть дрогнули пальцы, огладив изогнутый гриф, медленно разжались, будто прощаясь. Как-то разом обмякли, ссутулились плечи. Стараясь не глядеть в сторону Хельги, оборотень разделся, ушел было к себе. Оклик Харальда остановил его на пороге:
- Тар, чья это лютня?
Тарген обернулся, и северянина пробрало морозом от тоски, что стыла в его взгляде.
- Ворона. Он часто играл эту мелодию.
Прошло несколько дней. Не раз и не два ловил на себе Харальд пристальный взгляд побратима, но причин по-прежнему не понимал. Винил себя, да и Хельги впридачу, что растревожил Таргена, напомнил о брате. Злополучную лютню скальд запрятал подальше, да и вообще опасался попадаться на глаза Тару - не то чтобы ждал упрека, но тоже не хотел тревожить лишний раз, будить больную память. А оборотень просиживал дни и ночи на вершине башни, в комнате, где хранил магические принадлежности; спускался измученный и хмурый, молча ел и опять исчезал, не сказав ни слова. Только горели лихорадочным блеском глаза на осунувшемся лице.
Впрочем, вскоре это закончилось. Однажды он разыскал Харальда во дворе, дружески хлопнул по плечу:
- Собирайся... Прогуляемся.
В кои-то веки сошла с его лица усталость, в глазах поселились веселые огоньки. На вопросительный взгляд северянина лишь улыбнулся:
- Сам увидишь.
И ближе к полудню они выехали за ворота замка.
Путь оказался долог. Пробираясь где малоезжими тропами, а где и вовсе снежной целиной, они все дальше забирались в глухие чащобы. Наконец, потянуло живым дымком, и как из под земли выпрыгнул им навстречу низкий рубленый домик, ушедший в снег мало не по самую крышу. В дверях ожидал нестарый еще сухощавый человек в выцветшем одеянии - не то рясе, не то балахоне наподобие тех, что случалось видать Харальду на заезжих торговцах с восточных земель. Тан вопросительно взглянул на Таргена.
- Это Акариен, отшельник. И мой давний друг, - нечасто оборотень улыбался так мягко и тепло.
В хижине оказалось темно. Отшельник усадил их у очага, плеснул в глиняные кружки душистого взвара из котелка, и перекинувшись парой слов с Таром, принялся за северянина, дотошно выспрашивая о Горевестнике. И снова Харальд рассказывал, мучаясь нелепостью своего незнания, а лицо отшельника понемногу мрачнело. Наконец, Акариен остановил его, попросил:
- Попробуй просто представить его. Словно вот он, стоит перед тобой.
Харальд добросовестно попытался. Но что-то словно мешало ему, образ плыл в огненном мареве, то и дело затмеваясь ликами кошмарных созданий, бились в глазах кожистые крылья неведомых демонов, и тан задыхался, корчась на острие пронзительного взгляда Акариена, не в силах вырваться из жуткой нави. Отшельник резко выбросил ладонь вперед, коснувшись его лба.
- Хватит.
Отпустило... Харальда качнуло, он свалился бы с лавки, не подхвати его Тарген. Оборотень рывком развернул его к себе, тревожно всмотрелся в подернутые дымкой глаза, мягко провел рукой по лицу, словно смывая остатки морока:
- Успокойся...
Северянин на миг прижался лбом к прохладной ладони, поднялся, стряхнув руку побратима.
- Пойду я... Проветрюсь.
Он торопливо вышел, запнувшись на пороге, со стуком закрылась дверь. Отшельник проводил его тяжелым взглядом.
- Тар... Ты сам снимал заклятье?
- Нет. Проглядел, как сопливый щенок! Девчонка деревенская заметила, знахарка... Она и сняла.
Недоверчиво поднятая бровь:
- Даже так?.. Рассказывай.
Акариен слушал, не перебивая, лишь мрачнел все больше и больше, не отрывая глаз от осунувшегося лица оборотня. И вдруг почудилось Таргену - кто-то чужой, холодный и жестокий, проглянул сквозь хорошо знакомые черты друга и тут же скрылся, оставив лишь смутную тень сомнения. Оборотень встал, стряхивая наваждение, прошелся по хижине.
- Что скажешь, Кари?
Отшельник покачал головой.
- Пока ничего. Утром отвечу, - задумавшись, он отхлебнул из кружки, вдруг поднял глаза - А странно, что какая-то девчонка осилила это заклятье. Ты уверен, что не ошибся в ней?
- Уверен. Надорвалась она, силу потеряла... Тоже мой промах, увлекся боем - мог ведь обоих на себе вытащить. Теперь не поможешь... Или есть способ?
Акариен хмыкнул, думая о чем-то своем:
- Проще простого. Опоить змеиным молоком пополам с драконьей кровью да трижды прочесть над ней "Отче Крылатый..." задом наперед. Это тебе любая деревенская бабка скажет.
- Издеваешься? - глаза оборотня сузились. Отшельник очнулся:
- Прости, Тар. Нет такого способа... Или сама восстановится, или... - он пожал плечами.
Ядреный ночной морозец быстро отрезвил Харальда, помог стряхнуть липкий морок видений. Постояв на пороге, он шагнул на расчищенную тропу, неспешно пошел, не разбирая особо дороги. Легкий снежок уже припорошил старые следы, и тропа расстилалась перед ним чистейшей праздничной скатертью, чуть тронутой узором теней. Скоро полнолуние... Опять Тар будет метаться в промерзлой клетушке наверху, накрепко прикованный к стене, рваться из железных обручей в приступе безумия. Потом затихнет, обвиснет в оковах, и только вздрогнет, когда заботливые руки побратима разомкнут железо, подхватят его, обессиленного, чтобы отнести в тепло покоев, оботрут кровь со ссадин на запястьях и горле. Харальд передернулся, прогоняя невеселые мысли, оглянулся на светящееся окошко.
Отшельник северянину не понравился. Мерещилось в нем что-то... этакое второе дно, старательно укрытое от постороннего взгляда. Но не был бы Харальд таном в свои невеликие годы, если б не умел разбираться в людях. Странно, что Тар не видит подвоха... Хотя, поди знай - может и видит, да не считает нужным стеречься. Старый друг... Многие ли осмелятся дружить с оборотнем? Диво еще, что окрестный люд не шарахается - привыкли что ли, притерпелись к грозному господину...
Меж тем холод начал пробирать его не на шутку - выскочил-то за дверь не одевшись, в одной безрукавке поверх полотняной рубахи. Постояв еще с минуту в морозной тишине ночного леса, Харальд повернул к хижине.
Звук голосов остановил его у порога.
- Что мнешься-то? Опять зелья просить будешь?
Виноватый голос побратима:
- Буду.
- Дурень ты... Кровь тебе нужна, а не зелье. Сколько ж можно над своей природой измываться?
Харальд невольно прислушался. Сам он так и не решился задать Тару этот вопрос.
- Ты не понимаешь, Кари. Нельзя быть немножко зверем. Кровь - не только сила; людские боль, страх, ненависть - я опять буду наслаждаться ими, пить чужую муку взахлеб! Снова стану тем, кем меня называют - чудовищем! - Тарген почти кричал, выплескивая давнее, изболевшееся. Справился с собой, заговорил уже тише:
- Кари, это пострашнее дурмана, которым привязывают воинов Проклятого. Я не пойду на это. А голод... как-нибудь выдержу.
Негромкое ворчание отшельника:
- Выдержишь ты... А потом твой гоблин прибегает: "Милорда помирать мала..." И я, дурак, опять несусь спасать одного глупого оборотня! Тьфу!
- Акариен...
- Что мне с тобой делать? Флягу давай.
Харальд прислонился к стене, осознавая услышанное. "Снова стану чудовищем..." Немногое он знал о прошлом побратима, выпытывать же не хотел. А теперь предпочел бы, пожалуй, и вовсе не знать - понял, что не зря отмалчивается Тар, не зря темнеет лицом, вспоминая что-то давнее, свое.
Мороз крепче взял северянина за бока, напоминая о себе. Встрепенувшись, Харальд открыл низкую дверь, шагнул в душный полумрак хижины, старательно не замечая смущенного взгляда Таргена. Подсел к очагу, отогреваясь. Отшельник, похоже, обрадовался его приходу, заторопился:
- Пройдусь-ка я тоже проветрюсь. Устраивайтесь, - он кивнул на шкуры, разостланные в углу. - К утру вернусь.
Харальд проводил его взглядом:
- Куда он?
Тарген лишь покачал головой:
- Акариена не обо всем стоит спрашивать.
Отшельник вернулся на рассвете. Долго стоял над спящим другом, вглядываясь в усталое, расслабившееся во сне лицо. Сейчас Тар казался невыносимо уязвимым, беззащитным перед злом, что незримо подкрадывалось к нему из чужой пылающей реальности. Дорого дал бы Акариен, чтобы заслонить его, хотя бы просто встать рядом, плечом к плечу встретить беду. Не мог. Слишком многое было запретно для него, одного из хранителей мира, названного Колыбелью Крылатых. Названного не зря - нет-нет, но случалось: выл эфир, взбитый ударами крыльев, и вырывался во мрак Междумирья новорожденный дракон, взломав, словно скорлупу яйца, оболочку мира-колыбели. И тайна рождения Крылатых и их невероятного могущества который век не давала покоя магам великих кланов.
Вот и сейчас... Далеко вели нити, тянущиеся от Горевестника, в миры Тьмы и пламенных гор, в угрюмые цитадели Черных. План лазутчика был почти безупречен - ни один из хранителей не заподозрил бы необычного в нашествии тварей, опустошающих Приграничье, такое здесь случалось не раз... а в обезлюдевший край маг беспрепятственно, не опасаясь слежки, сумел бы провести войска запутанными тропами Междумирья. Так все бы и вышло - не встань на его пути лорд Райдент. Умелый колдун, один из лучших бойцов королевства... такого не вдруг обойдешь. А ударить в полную силу Горевестник остерегался - хранители не проглядели бы всплеска чуждой этому миру магии - вот и подбирался к противнику окольными путями, норовя уничтожить чужими руками.
Акариен тяжело опустился рядом со спящим другом, осторожно поправил одеяло, сползшее с плеча оборотня. Закусил губу, приметив пару свежих шрамов на груди. И хорошо, что некому было сейчас заглянуть в глаза отшельника, обжечься о раскаленную боль его взгляда... Он сам подстережет мага Темных, сам опутает его сетями теней, доставит в цитадель. Сам с наслаждением передаст в руки катам Тени, втайне надеясь, что лазутчик сполна получит за все, что учинил здесь, в Колыбели... Но Таргена это уже не спасет. Именно он станет приманкой, наживкой на крючке, поджидающем Темного. Именно он примет первый удар, не имея ни сил, ни знаний, чтобы его отразить. И неизбежно погибнет. Очень уж мешает оборотень темному магу, слишком упрямо защищает вверенное ему Приграничье, сжигая себя дотла. Не зная, что судьба его уже определена.
Тарген проснулся последним. Харальд только диву давался - даже в замке оборотень нечасто позволял себе уснуть вот так, без опаски и готовности отозваться на малейший шорох, не то что в чужом доме. Видно крепко доверял он отшельнику, что не стерегся, не ждал подвоха. Не напрасно ли?
Акариен откладывал разговор, сколько мог, но поди-ка укройся в тесной хижине от требовательного взгляда Тара. Наконец, оборотень не выдержал:
- Что молчишь, Кари? Вызнал что?
Отшельник подсел к огню, сгорбился, раздумывая, что ответить другу. Как предостеречь, не нарушая приказа, не открывая правды? А врать Таргену было бесполезно, да и попросту опасно - зверь, живущий внутри него, безошибочно чуял ложь и мгновенно откликался на нее угрожающим ворчанием. Будить же в оборотне зверя... Акариен знал, чем рискует. Вот и приходилось ему сейчас балансировать на скользкой грани полуправды, не открывая известного ему, но и не срываясь на явный обман в надежде, что друг сумеет уловить недосказанное.
- Я не знаю, что сказать, Тар. Этот маг силен, много сильнее, чем ты думаешь... тебе не справишься с ним. Попробуй оставить его в покое, перестань расправляться с порождениями его магии - возможно, тогда и он отступится от тебя. Или нападет открыто - тогда ты получишь хоть какое-то преимущество. Я не вижу, что еще можно сделать.
Акариен сам понимал, как звучат его слова - слова предателя и труса. Они горчили на губах отравой, заставляя все естество хранителя корчиться от унижения и стыда. Но именно это велено было сказать упрямому оборотню, убедить смириться, из охотника стать ожидающей жертвой. Маги Тени желали без спешки оценить силы Темного.
- Оставить в покое? - Тарген недобро прищурился. - От тебя ли я это слышу? Акариен, очнись!
Он прошелся по хижине, заставляя себя не повышать голос:
- Кари, он убил Ворона... - отшельник было встрепенулся, но взгляд Таргена пригвоздил его к месту. - Ты мне на Харальда не кивай, не топор дерево валит - дровосек. Теперь под ударом оказался сам Харальд. Кто будет следующим - Хельги? Ты? Да и твари его... ты бы видел, что в деревнях после них остается! Я должен его найти - и найду.
Отшельник сутулился, пряча глаза. Возможно, он и рискнул бы ослушаться, открыть другу природу и убежище Горевестника... а что толку? Тарген нападет - и неминуемо погибнет. Потому что не способен даже представить, какая сила двинется против него. В замке, за спиной сильной дружины и с могущественными артефактами под рукой для него останется хотя бы слабая надежда. Быть может, хранитель успеет вовремя вмешаться, спасти. Быть может... Голос Акариена дрогнул, став почти умоляющим:
- Не о том тревожишься, Тар, тебе оборониться бы суметь. В открытой схватке он сомнет тебя, попросту проглотит как муху!
- Подавится, - оборотень был зол. Вдруг он нагнулся, жестко взял отшельника за плечи. - Ты не договариваешь, Кари. Кто он? Как его найти? В чем истоки его силы?
Виноватый, ускользающий взгляд:
- Не ищи... он появится сам, - не сдержавшись, отшельник сорвался на крик. - Тар, я не могу ответить!
Тарген долго смотрел на Акариена - изучающе, все с тем же нехорошим прищуром. Не таких речей ожидал он от друга. Оборотень знал, что не так прост отшельник, как кажется стороннему взгляду, но никогда не заглядывал в его душу с помощью колдовства, страшась разрушить ту хрупкую теплоту, что связывала их многие годы - и сейчас впервые пожалел об этом. Впрочем, не поздно и исправить... Быстрый, как укус змеи, бросок мысли - вглубь, в самое нутро, в потаенную суть души. Кто ты, Акариен? Отшельник не успел закрыться. Прежде, чем глухая стена защиты отбросила Таргена назад, он успел увидеть и понять - силы, что использует его друг, родственны магии Горевестника. И так же чужды всему, что обычно для человеческих колдунов.
- Не можешь или не хочешь? - в тихом голосе оборотня зазвучала угроза. - Что ты прячешь, Акариен?
Отшельник не ответил. Любые слова прозвучали бы ложью, а правда... не мог он сказать правду. И молча смотрел в огонь, ломая себя, как лучину, что трещала сейчас в его пальцах. Он терял друга, единственного друга в этом проклятом всеми богами мирке, терял по собственной вине, предавая его, обрекая на смерть, если еще не на худшую участь. Предавая ради силы, которой служил... Безнадежно, насилуя кричащее естество, он повторил:
- Мне нечего сказать тебе, Тар.
- Нечего? Неужели? - металлом прозвенело над головой.
Отшельник вскинулся, будто от удара.
Сейчас не старый друг стоял перед Акариеном - лорд. Жестокий властитель, умеющий железной рукой смирять непокорство вассалов. И в глазах его колючим зимним ветром стыло презрение.
- Стоило бы допросить тебя, отшельник. Как следует, с пристрастием... под пыткой ты сказал бы все. Я не стану этого делать - в память о прежней дружбе. Я разберусь сам.
Лорд Райдент стремительно развернулся и, сорвав с гвоздя ножны с мечом, вышел вон. Харальд молча последовал за ним.
Тарген зло рвал поводья, без нужды горяча коня. Гнев, душивший его, требовал выхода, но нельзя, нельзя было сорваться, даже на миг выпустить зверя наружу. Он слишком хорошо знал, чем может обернуться минутная слабость. Не будь рядом Харальда... Нет, даже не будь его рядом, оборотень все равно не позволил бы себе мстительной подлости, не нарушил бы слова. Но ехал рядом побратим, ждал за надежными стенами замка невыносимо похожий на Ворона юный скальд, и это держало лорда крепче любых оков и запретов, не позволяя поддаться ярости отчаяния.
Харальд покачивался в седле, то и дело оглядываясь на закаменевшее лицо оборотня. Он догадывался, каково сейчас Таргену, вот только помочь ничем не умел. Да и чем тут поможешь... когда друг внезапно оборачивается врагом, никакие слова не исцелят и не утешат. Нет от такого лекарств. Разве что время...
Какая-то странность, неправильность на дороге вдруг привлекла его взгляд. Северянин не сразу понял, что не так, а поняв, невольно потянулся к оберегу на шее. Всего лишь цепочки следов на тропе - одна, оставленная его собственными ногами, тянулась до поворота и возвращалась обратно; другая, принадлежащая уходившему ночью отшельнику, обрывалась в никуда... и так же ниоткуда возникала поодаль. Он толкнул локтем побратима, показав взглядом на тропу. Тарген едва покосился, глухо отмолвил:
- Я знаю.
Оборотню было не до того. Он вслушивался в холодную тишину, мучительно, словно ножа в спину, ожидая оклика Акариена. Не могла, никак не могла - вот так, нелепо и безнадежно - оборваться связывавшая их нить... Но отшельник так и не окликнул его.
Акариен долго смотрел им вслед, бессознательно терзая в руках подвернувшуюся железяку. Путь его не всегда бывал чист и светел, и на душе хранителя лежало немало такого, о чем он предпочел бы забыть... но предателем он не был никогда. Никогда - до этого дня. Эта мысль жгла его пуще позорного клейма, каленым железом плавилась во взгляде, расплескиваясь по скулам горячей краской. Ни отрекаясь от прежнего пути, пути абсолютной свободы, ни смиряя себя подчинением жесткому закону Тени, не думал он, что однажды придется совершать ТАКОЙ выбор. Акариен давно научился жертвовать собой, бросая гордость и честь к подножию служения, вновь и вновь безжалостно ломая собственную суть... но ни разу еще Тень не испытывала его столь жестоко. И, пожалуй, впервые хранитель пожалел, что решился когда-то поднять с гранитного валуна клинок цвета зимних сумерек и принести клятву на стали и крови.
Он провожал взглядом удаляющихся всадников, отчаянно надеясь и до ознобной дрожи страшась, что Тарген обернется - потому что тогда рухнут последние доводы рассудка, и он кинется вслед, позабыв и о клятве, и о неизбежной каре. Лорд Райдент так и не обернулся.
Давно скрылись за поворотом темные силуэты, а отшельник все стоял на пороге, не чувствуя стылого ветра, треплющего одежду. Наконец, очнулся, ушел в дом, с раздражением отбросив железяку, которую, не сознавая того, теребил в руках. Досадливо хлопнула дверь, посыпался с крыши потревоженный снег, спугнув любопытную ворону. Впрочем, ненадолго... Соблазн возможной добычи оказался слишком силен. Не успела еще осесть снежная пыль, как птица слетела, бочком подобралась к темнеющему в снегу предмету... возмущенно каркнула, звякнув клювом о несъедобный металл. И, неодобрительно покосившись на дверь, отправилась дальше по своим вороньим делам. Что ей, вороне, за дело до изрядного железного штыря, что мялся в пальцах скромного отшельника тающим воском?
*** (Не здесь и не сейчас)
Сумеречная долина. Место мертвых, последняя ступень бытия. Сюда приходят души умерших, покинувшие тело, здесь задерживаются - кто на миг, кто навечно - прежде чем ступить в Море Тьмы, окончательно уйти в неизвестность. Здесь время - условность, а память - кара; и нет надежды для слабого, да и для сильного тоже нет. Холоден ветер, что уносит обрывки прожитого, и горек удел тех, кто не решился шагнуть во тьму. Бродить им, беспамятным, по тусклым пескам под мертвенным небом, покуда не иссякнет время, отпущенное этому миру. Что же случается с теми, кто ушел в Море Тьмы - неизвестно. Неведомые боги распоряжаются их душами, и ни один колдун не сумел еще заглянуть за эту грань.
Тени. Сонмы теней, не нашедших покоя. Останки душ, что оказались слабы, не осмелились сделать шаг. Теперь уже поздно. Ветер унес их память, развеял обрывками снов. Одна из них отличается от прочих - похоже, забвенье не властно над ней. Ее движенья осмыслены и спокойны. Что ж, бывает и такое. Иные колдуны и порождения магических сил способны и здесь сохранять остатки разума... впрочем, не слишком долго.
Из Моря Тьмы за необычной тенью наблюдают холодные змеиные глаза. Их обладатель терпелив, он умеет ждать. Тень истончается, почти тает, соприкасаясь с миром живых. По ней пробегают сполохи - отблески чувств. Вот возвращается, вновь уплотняясь, замирает в скорбной неподвижности. Глаза по-прежнему ждут. Время для них не имеет значения. Но, наконец, ожидание закончено. Тень медленно приближается к кромке Моря, на миг останавливается в раздумье. И безмятежно пересекает грань непроглядной тьмы. Ее подхватывает изгиб змеиного тела, тут же исчезает... Куда? Неизвестно.